Кто в армии служил, тот в цирке не смеется
Кто в армии служил, тот в цирке не смеется
Аарне Лутта
"Раньше автор писал про армейские дела – там были воины-строители, просто
воины, водители и не водители, а теперь – про дела гражданские, котов и попугаев. Но все равно хорошо у него получается – смешно, грустно, опять смешно. Мне нравится. Всем рекомендую". Александр Покровский.
В оформлении обложки использованы авторские фото.
Аарне Лутта
Кто в армии служил, тот в цирке не смеется
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эти рассказы были написаны в разное время о разных людях. Преимущественно о тех, с кем свела судьба в период срочной службы. Кому-то они могут показаться лакировкой действительности, кому-то вопиющим нарушением воинской дисциплины, кому-то милитаристской пропагандой, кому-то просто байками…Сколько людей – столько мнений и каждый видит в них лишь то, что хочет увидеть.Но армия – это зеркало общества, и, как говорит народная пословица – «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива!» Не стоит, читая эти истории, обманываться, что служба протекала весело и пьяно. Хватало и тягот, и лишений. Просто самые веселые и интересные моменты как раз были сопряжены именно с выпивкой и нарушением воинской дисциплины. Чего уж там!.. Всякое было, и плохое, и хорошее, и я по мере возможности старался пореже вспоминать о первом, и почаще говорить о втором…
Как получилось – решать Вам, уважаемый читатель!..
Искренне Ваш. Автор.
Камаз
– Равняйсь!.. Смирно!.. Вольно! Слушай задачу…
Поеживаясь от утренней прохлады, мы стояли на широком плацу. Естественно, задача сводилась к уборке территории. Территория была немаленькая, привезли сюда вчера вечером, разглядеть и прикинуть объем работ мы смогли только сейчас. Перспективы не радовали…
Здоровяк-сержант обвел всех взглядом:
– Сейчас начнем убирать территорию. Все дружно возьмут лопаты и метлы, и будут собирать мусор. Один будет заниматься вывозкой. Кто ездил на КАМАЗе – выйти из строя!..
Сильно сомневаюсь, что кто-либо из дружно сделавших два шага вперед, когда-нибудь сидел за рулем КАМАЗа, в лучшем случае – ГАЗа или ЗИЛа, однако у всех глаза горели решимостью, а желания махать метлой в них, напротив, не наблюдалось. Я остался стоять на месте отнюдь не по этой причине. На КАМАЗе то я как раз ездил, благо, друг мой крутил баранку на этом "татарском выродке", как он его называл. И прокатиться давал. Причем, большой радости от езды я не испытал. В грузу он идет достаточно мягко, но порожняком ловит все колдобины. Кто ездил – знает… Но не поэтому я остался на месте. Маловероятным казалось, что едва приехавшим молодым доверят такую машину, как КАМАЗ. Слишком уж это попахивало какой-то провокацией. Хотя, кто знает, а вдруг у них тут порядки такие и сейчас машины распределять будут. Мысли путались в голове, но делать два шага вперед я все же не стал. Новенькие кабины характерной формы в количестве трех штук виднелись за забором парка; желающих же сидеть в теплой кабине, свысока наблюдая за машущими метлами невезунчиками, было значительно больше, нежели единиц техники.
Покрутив головой, я обнаружил кроме себя еще пятерых, не умеющих ездить на КАМАЗе. Судя по всему – таких же недоверчивых, а может, и действительно не ездивших. Остальные двадцать человек готовы были хоть сейчас в бой.
Сержант обвел взглядом строй, с непроницаемым лицом посмотрел на нас, оставшихся стоять на месте, затем вытащил из кармана блестящий ключ, и, выбрав одного самого желающего, весь вид которого просто молил о том, чтобы всемогущий "таварыщ сэржант" остановил свой выбор именно на нем, подозвал того к себе. Остальные, с завистью глядя на счастливчика, заняли свое место в строю.
– Фамилия!
– Рядавой Алиев, таварыщ сэржант!
– Точно на КАМАЗе ездил? – сержант недоверчиво посмотрел на него.
– Так точна! Ездыл!..
– Хорошо! Вот ключ. Сейчас бежишь в парк, берешь КАМАЗ номер 13-90. С этого дня ты будешь постоянным водителем этой машины. Чтобы всегда была исправна, вымыта и готова к эксплуатации. Все понял?
– Так точна! – довольная улыбка прямо-таки рвалась наружу…
– Повтори номер!
Алиев, радостно улыбаясь, повторил.
– Молодец! Хорошая память. Кто ты теперь?
– Пастаянный вадитэл, таварыщ сэржант.
– Правильно. В парк бего-о-о-ом… Марш!..
Грохоча сапогами, довольный Алиев понесся к воротам парка. Строй с тоской и завистью глядел вслед… Через минут пять Алиев, уже не улыбаясь, медленно выехал из ворот парка. Точнее, выехала, толкаемая им, огромная тачка. Формой она напоминала камазовский кузов самосвала, колесами служили два самолетных дутика, на борту радовали глаз намертво приклепанные блестящие буквы К А М А З, под коими трафаретом был набит номер 13-90. Под ржание оставшихся в строю, Алиев медленно приближался. В больших, навыкате, глазах застыли удивление перед несправедливостью окружающего мира и слабая надежда, что все это только шутка, и "таварыщ сэржант проста пашутыл". Однако, шутками тут уже не пахло, и несостоявшийся постоянный водитель весь остаток дня, надрываясь, таскал злополучную тачку, вывозя мусор. Хотя, если быть объективным, как постоянный водитель, он состоялся. Только именно КАМАЗа с бортовым номером 13-90… Нетрудно догадаться, что кличка КАМАЗИСТ прикипела к нему сразу и намертво. Через год перед строем вновь прибывших молодых важно прохаживался младший сержант Алиев:
– Сэйчас вазьметэ метла и лапаты и будете убирать территорыя. Адын будет вывазыт!.. – он сделал паузу и с наслажднием изрек: – Кто умеит на КАМАЗе ездыть – выйти из строя!..
* * *
Всё пропьем, но флот не опозорим!
Праздник 7 ноября. Для всех. Шуршат только те, кто в нарядах, остальные предаются ничегонеделанью. В части дежурный, остальные офицеры празднуют по домам или в кабаке, кто где, короче… Я же был отправлен на «шишиге» в распоряжение комендатуры. Задача состояла в развозе пьяных и не очень, тел либо на губу, либо по домам, в зависимости от степени знакомства залетчика со старшим патруля. По домам в основном, развозились господа офицеры, коих было по пальцам пересчитать, рядовой и сержантский состав, имевший несчастье попасться, доставлялся на гарнизонную гауптвахту…
Старший патруля – капитан Виноградов. В кузове – патруль – человек пять курсантов УВВАКУ (Уссурийское Высшее Военное Автомобильное Командное Училище), за рулем – я, еще на первом году службы.
Вечер… Редкие фонари скорее подчеркивают темноту, нежели освещают улицу. Виноградов не в духе. Празднование в разгаре, за столом, наверняка, уже не по одной бутылке оприходовали, а ему, волей случая, в патруль повезло попасть. На улицах – ни души. То ли переловили всех, то ли попрятались… Шишига медленно ползет по кривой улочке окраины. Вдруг капитан настораживается и внимательно вглядывается в проулок, который только что проехали:
– Ну-ка, тормозни!
Машина замирает на месте, Виноградов, открыв дверцу, пытается что-то разглядеть в длинных рядах гаражных боксов:
– Давай туда потихонечку!.. Фары погаси, иди на габаритах!
Поворачиваю. В сиротском свете единственной, чудом сохранившейся лампочки возникает неведомо куда бредущая фигура в бушлате с погонами старшины второй статьи. Шапка отсутствует, из карманов торчат две бутылки водки. Клиент готов. В нем сидит уже не меньше пол-литра, куда он бредет, по-моему, и сам не представляет, ноги не держат, и траектория его движения представляет собой хитрый противолодочный зигзаг.
– Во! – оживляется Виноградов,– давай-ка за ним медленно! Там стенка между боксами, перепрыгнуть не сможет, там мы его и возьмем, никуда не денется…
Медленно продолжаю двигаться за бедолагой. После очередного падения, поднявшись, он замечает шишигу, и, несколько протрезвев, начинает, как ему кажется, отрываться от преследования. Причем, скорость отрыва практически равна средней скорости пешехода, но старшина этого не замечает и «бежит» прямо на стенку, в которую упираются торцами ряды боксов.
Виноградову это зрелище доставляет некое развлечение в рутине патрульной службы, курсанты в кузове тоже оживлены наблюдением моремана, к которым симпатий не питают, и предвкушают заламывание ласт и препровождение на губу.
Наконец, перед беглецом возникает стена. Он еще мечется, пытаясь найти какой-то выход. «Шишига» останавливается от него метрах в сорока, и Виноградов командует мне включить дальний. На фоне щербатой кирпичной кладки, как в кино про геройских моряков, фигура в распахнутом бушлате представляла собой внушающее зрелище. Еще не зная, что за машина, менты это или комендатура, мореман принимает единственно верное решение.
На глазах опешившего Виноградова, не успевшего еще выскочить из машины, он выхватывает бутылку из кармана, как гранату, сорвав зубами пробку, закручивает штопором содержимое, запрокидывает голову и одним махом заливает водку в широко раскрытый рот.
Успев таким же образом влить в себя вторую бутылку, уже падая под ноги подбежавшего капитана, он находит в себе силы пробормотать: – Забирайте!..
Виноградов ругался долго и виртуозно. Хрен с ним, с мореманом! Водка!!! Водка, уже казавшаяся конфискованной, теперь мирно плюхалась в брюхе старшины, и извлечь ее оттуда никакой возможности не представлялось! Грузить грязного, мертвецки пьяного старшину в «шишигу» курсантам, судя по всему, тоже не хотелось. Пнув безжизненное тело, продолжая материться, капитан развернулся к машине:
– Поехали отсюда!
– Товарищ капитан, а с ним что делать?..
Вопрос, заданный курсантом, остался без ответа… Виноградов молча залез в кабину, курсанты попрыгали в кузов, я врубил заднюю и машина, пятясь, выбралась из тупика.
Выезжая на улицу, капитан велел мне притормозить у дома, где около калитки курила компания из нескольких мужиков, а за ярко освещенными окнами гремела музыка и слышался здоровый застольный шум. Виноградов высунулся из кабины:
– Мужики! Там между боксами парень валяется, бухой в сиську. Ваш, наверное. Вы его подберите, замерзнет ведь… Ночи сейчас холодные…
Мужики, матюгаясь, подались в сторону боксов…
– Подберут, не бросят…, проговорил капитан, захлопнув дверцу, – Поехали в комендатуру! Без пятнадцати двенадцать, скоро смена…
Лень, наверное, было капитану возиться с мореманом под конец дежурства, потому и не стал забирать. А может, проснулось человеческое что-то, не знаю… Хочется верить …
* * *
Прапорщик
( Есть, сынок, такая профессия…..)
Прапорщики бывают разные. Боевые и тыловые.
И разница между ними очень существенная. Ну, просто очень!
Речь в нашем повествовании пойдет о второй категории, то бишь о тыловиках.
Макарыч являлся, пожалуй, самым ярким представителем этого достойного племени. В этом отношении он напоминал незабвенного голубого воришку Александра Яковлевича из романа Ильфа и Петрова « Двенадцать стульев».
Макарыч пёр всё. Отовсюду…
Колхоз "Борисовский"… Колхоз- миллионер.
Достаточно сказать, что директор колхоза облетал свои владения на вертолете – так необъятны были поля… И это в 1982-м году! Лично я, да и практически все водилы (нас туда отправили возить урожай), были просто поражены, когда колхозники, спокойно выпивавшие в тени на краю поля, начали разбегаться по рабочим местам и изображать бурную деятельность, едва заслышав в небе шум вертолета…
– Папа летит!..
– Кто?
– Ну, директор!
– На вертолете?!.
Вот какой богатый был колхоз!.. Макарыч, однажды явившись туда, и увидев всё это богатство, спать спокойно уже не мог. Огромные штабеля ящиков с огурцами, помидорами, баклажанами и прочими дарами щедрой приморской земли распалили его воображение. Он уже прикидывал, сколько помидоров и огурцов пойдет на засолку, сколько он, одному ему известным путем обменяет на что-нибудь другое, но, несомненно, нужное и полезное ему… Бартерным многоходовкам в его исполнении мог позавидовать любой гроссмейстер!
Но!.. Купить всё это у колхоза не представлялось возможным. Во первых – не на что, а во вторых – зачем покупать, когда можно и… не покупать?..
Ящики с овощами укладывались по краям поля, рядом с колеей, по которой курсировал трактор с прицепом, и колхозники не торопясь, укладывали очередной штабель помидоров или огурцов в прицеп. Макарыч забрался в кузов моего 130-го, посмотрел с высоты на штабель, что-то там прикинул, и с удовлетворенным видом спрыгнул на сухую траву:
– Поихалы!
– Куда?
– До дому…
Утром оживленный Макарыч бегал по колхозному овощехранилищу за кладовщиком, что-то убедительно ему втолковывал, в результате чего вечером кузов моего ЗиЛа был по самые борта набит ящиками. Точно такими же, как на поле. Только пустыми… Макарыч же, плюс ко всему, еще взял ящик с помидорами, поставил на весы, и, как бы невзначай, глянул на вес…
– Я трохи домой возьму!..
– Да на здоровье!..
Утром, против обыкновения, я в колхоз не поехал. Макарыч, отправив туда «шишигу» с кем-то другим, построил личный состав и, отобрав пятерых, повел их к машине:
– Значит так! Сейчас разгрузите ящики, затем напихаете в каждый шлаку из кочегарки, чтобы вес ящика был примерно семь-восемь килограмм! Вот весы, чтобы было не меньше! Через час приду и радостно удивлюсь! Вопросы есть? Вопросов нет! Выполнять!..
Через час, явившись и убедившись в выполнении приказа, он велел сложить ящики в штабель, затем скомандовал бойцам построиться:
– Значит так! Сейчас мы погрузимся в машину и будем медленно подъезжать к этому штабелю. Как только остановимся – борт должен быть открыт, и ящики должны укладываться в кузов. Норматив – пять минут! Ровно через пять минут борт должен быть закрыт, машина должна начать движение! Вопросы есть? Вопросов нет! Выполнять!
Стратег, блин! Ну, как основательно подошел к делу! И, действительно ведь, сидел в кузове вчера, время засекал… И ящик неспроста взвесил…
Тренировки продолжались три дня… С утра и до вечера… Макарыч, с секундомером на шее, напоминал мне тренера, готовящего олимпийских чемпионов. С бедных бойцов катился пот, ящики летали с неуловимой для глаза быстротой, и, наконец, Макарыч остался удовлетворен:
– Становись! На сегодня – хватит! Завтра поедем в колхоз. Если крестьяне поймут, что происходит раньше, чем машина с грузом начнет движение – норматив будет две с половиной минуты, и отрабатывать вы его будете долго и упорно! Вопросы есть? Вопросов нет! Р-разойдись!
Утро… По краю поля медленно едет 130-й. Через равные промежутки стоят штабеля с помидорами, колхозники не торопясь, подтаскивают ящики… Макарыч орлиным взором высматривает подходящий штабель… Наконец, один штабель привлекает его внимание:
– Тормози!..
Такое впечатление – услышал его не я, а сказано было негромко, но бойцы, сидевшие в кузове… Едва зашипел воздух в тормозной системе, борт был откинут, и бойцы с немыслимой скоростью уже начали швырять ящики в кузов, когда машина еще не закончила движение. По-моему, не прошло и пяти минут, как «зилок» был погружен, борт захлопнут, и грузчики сидели в кузове. Колхозники, похоже, ничего и заметить не успели… Воодушевленный дебютом, Макарыч разрешил "Бригаде УХ!" до конца дня отдыхать, но на следующее утро вновь выгнал их на тренировку, заявив, что "…тренировка – залог победы!", и расслабляться он им не позволит!..
В результате нескольких рейдов, Макарыч обеспечил, помимо себя и остальных прапоров, почти всё вышестоящее начальство первоклассными овощами, какую-то часть загнал, какую-то выменял, что-то было засолено и находилось в подвале, который хозяйственный Макарыч оборудовал под погреб… Последняя машина были разгружена в столовой мелькомбината, производящего то ли комбикорм, то ли еще что-то подобное… Довольный Макарыч заявил, что за это нам дадут сварочный аппарат…
Утром мы приехали на упомянутый завод. Макарыч куда-то сбегал, с кем-то выпил, вернулся, распространяя аромат чеснока и водки, и работяги, под руководством, по-видимому, его собутыльника, погрузили в кузов довольно новый сварочный аппарат.
– Ну, спасибо!
– Да на здоровье! Приезжай ещё!
– А это что у тебя? – Макарыч уставился на кучу дюралевых труб, диаметром примерно сантиметров тридцать, и длиной метра четыре, – Я возьму парочку?
– Бери…
Вместо парочки Макарыч кинул в кузов штук шесть, затем, скомандовав мне закрыть борт, тепло попрощался со своим собутыльником.
– Поехали!
– Тащ прапорщик! Ну, аппарат нам давно нужен… А трубы-то на что?..
Взгляд, которым окинул меня Макарыч, не поддается никакому описанию… В нем было всё… И взгляд этот, и слова, сказанные мне тогда, я, наверное, буду помнить до конца своих дней. Выдержав, поистине «мхатовскую» паузу, Макарыч изрек:
– ЕСЛИ БЫ Я ЗНАЛ, ЗАЧЕМ МНЕ ЭТИ ТРУБЫ, ТЫ БЫ ИХ ВОЗИЛ, ВОЗИЛ И ВОЗИЛ!..
Добавить к этому нечего… Прапорщик..
* * *
Солнышко сияет, музыка играет…
– Слухай задачу: Завтра с утра поедем в Смолянку. Там для нас в Доме офицеров наглядную агитацию нарисовали, надо забрать и к понедельнику установить! Вопросы есть?
Макарыч сплюнул и вполголоса выругался – в адрес замполита, судя по всему. Ни ему, ни мне ехать за двести километров по июльской жаре не было никакой радости. Замполита это, естественно, никоим образом не волновало, выступать – себе дороже, а посему рано утром мы выехали по направлению к Шкотово.
Смоляниново (Смолянка) являл собой маленький поселок при узловой железнодорожной станции, по левую сторону которой располагались тыловые службы флота, а по правую какая-то мотострелковая дивизия. Дом офицеров, однако же, был огромен и по архитектуре своей напоминал московский Дворец съездов.
Макарыч вышел из служебного входа Дома офицеров явно не в духе. Наглядная агитация, за которой мы сюда и явились, еще не была готова. То есть, готова – то она была, но сохнуть ей оставалось как минимум до следующего утра. На звонок Макарыча замполиту было отвечено, чтобы ждали, пока высохнет. На довольствие нас, естественно, никто ставить не собирался. Макарыч, не переставая материть замполита, забрался в кабину и скомандовал мне ехать в пристанционный поселок, где у него, как, наверное, в любом населенном пункте Приморского края, кто-то знакомый жил. Знакомый был дома, Макарычу очень обрадовались, он тоже успокоился и разулыбался, увидев в углу большую бутыль, судя по всему, с самогоном. Мне был выдан сухпай в виде куска сала, буханки хлеба и пары банок гречневой каши с тушенкой:
– Поедешь в Дом офицеров, найдешь там прапорщика Денисенко. Скажешь, кто ты есть, он найдет, куда тебя пристроить. Вопросы есть?..
Денисенко привел к местному художнику, поручив тому приютить меня до утра. Парня звали Лехой, оказалось, что он к тому же из Ленинграда, считай – земляк. Дело уже шло к вечеру, я выгреб из карманов всю наличность, Леха в свою очередь, извлек из-за портрета какого-то военачальника мятую трешку. Отсутствовал он недолго, и результатом явилась большая бутыль железнодорожного шила. От авиационного оно отличалось желтоватым цветом и запахом то ли масла, то ли солидола… От Лехи я и услышал тогда эту историю:
С новым пополнением к нам прибыли двое музыкантов. Лева и Вова. Музыкантов настоящих. Лева, маленький носатый еврей, окончил институт культуры имени Крупской по классу хорового дирижирования. Вова вылетел из музыкального училища, где обучался игре на духовых и ударных инструментах. Причем, вылетел с последнего курса. Не знаю, что нужно было отмочить для этого. Видимо, что-то из ряда вон выходящее…
Естественно, директор Дома офицеров был несказанно рад этому приобретению, потому что музыкантов, как таковых, в его распоряжении не было. Были бойцы, умеющие играть, что им покажут, нот, естественно, толком никто не знал, и три марша, не считая похоронного, которыми "жмуркоманда" услаждала слух личного состава, навязли в ушах у всех. Посему, появление профессионалов от музыки очень обрадовало директора, подполковника Турбина.
Начальник политотдела дивизии, полковник Пилипенко, послушав оркестр, выразил недоумение репертуаром:
– Турбин! Вот, я тут уже не первый год, а музыка всё та же. Твои музыканты больше играть ничего не умеют, что ли?!
– Товарищ полковник! У меня сейчас с новым призывом два профессионала пришли! Консерваторию ленинградскую закончили. Будем менять репертуар!
– Это хорошо! К седьмому ноября надо какой-нибудь новый марш исполнить. Успеешь?
– Так точно!
– Пятого в десять утра приду слушать.
Начпо ушел, Турбин вызвал Леву и Вову:
– Короче, нам поставлена задача, к седьмому ноября разучить и исполнить на параде новый марш. Вы из Ленинграда, образование у вас есть. Репетируйте хоть круглые сутки, но чтобы к пятому числу марш был готов!
Лева и Вова блестяще справились с поставленной задачей. Начпо, явившийся на прослушивание, был очень доволен. Музыканты играли слаженно, даже с каким-то подъемом. Пилипенко поинтересовался:
– А как называется марш?
– Марш подводников, товарищ полковник!
– Хм… Подводников… Ну, ладно! Главное, музыка хорошая. Хоть мы и не подводники – нехай будет!
Седьмого ноября серые шеренги дружно печатали шаг под новый марш. Гремела медь, гулко ухал барабан. Довольные командиры, взяв под козырек, приветствовали с трибуны марширующие роты. Хотелось расправить плечи и грянуть строевым, подпевая старательно гремящему оркестру:
We all live in a yellow submarine!
Yellow submarine!
Yellow submarine!..
* * *
Лёха
– Лёха! Где ты его берешь? Дрянь несусветная!
– У дефектоскопистов!
– ???
– Ну, это тележка такая. Ее по рельсам катят, там приборы, их шилом заправляют. В конце смены шило сливают. Не на землю, естественно…
– Ну, давай еще по чуть- чуть
– Давай за твой скорый дембель! Дай Бог, чтобы не в последней партии!..
– Я уйду первым! Самым первым!..
– Нереально! У тебя, что, папа округом командует?
– Нет! Но уйду первым. Потому, что знаю свой дембельский аккорд. А его я закончу через неделю после приказа!
Признаться, Лёхе я не поверил. Самая первая партия дембелей всегда уходила, как минимум, месяца через полтора. Весь разговор происходил в Доме офицеров гарнизона Смоляниново, где Лёха трудился художником, и куда нас с Макарычем отправили за наглядной агитацией. Агитация сохла, Макарыч по обыкновению проводил время за бутылкой у кого-то из многочисленных знакомых, снабдив меня сухпаем и отправив в Дом офицеров, где и пристроили до завтрашнего утра.
Художник Леха был великолепный! За плечами имел художественно-графический факультет института имени Герцена в Ленинграде. Выполненные им портреты всяческих военачальников и героев во множестве украшали фойе Дома офицеров.
Талантливого художника ценили, жил он, как у Христа за пазухой, в части появлялся крайне редко, но, против обыкновения, сослуживцы относились к нему неплохо. Кроме умения рисовать, Леха был разрядником по самбо, посему наезжать на него желающих не находилось, к тому же разрисованный Лёхой дембельский альбом очень и очень ценился в гарнизоне. Правда, чести этой удостаивались единицы, входившие в число друзей и земляков. Лёхиными рисунками гордились, как работами известных мастеров. При всем этом, я очень сильно сомневался, чтобы его отпустили самым первым, причем сразу после приказа:
– Леха! Ну, нереально это! Ты художник классный, потому первым и не уйдешь, пока всё что можно не разрисуешь!
– Спорим!? Если уйду – поставишь мне литр, когда в Питере будешь! Коньяка!!! Не шила!..
– Да уж! Такой отравы там не найти! Из чего его делают?!
– Судя по запаху – из квашеных галош!..
Лёха нацарапал мне свой питерский телефон на открытке со знаменитой картины "Ленин в октябре", кажется, где Ильич в окружении солдат и матросов произносил какую-то речь:
– Вот, тоже, блин, халтура! В актовом зале клуба железнодорожников панно на всю стену рисую. И на хрен им там лысый в кепке?! Как будто ничего больше изобразить нечего!..
Вопрос о шиле можно было не задавать. Если Лёха разрисовывает железнодорожный клуб, значит, там он им и разжился.
– А аккорд какой будет?
– Новая офицерская столовая. На сто процентов уверен!
– Ну, разрисуешь, и все равно, я думаю, первым не уйдешь. Найдут еще, чем нагрузить!
– Копи деньги на коньяк! Французский не надо, ни к чему тебя разорять! Армянский пойдет!..
Он, действительно, уволился самым первым. Когда я, через неделю после приказа, позвонил в Смолянку, Лёхи там не оказалось, и мне было отвечено, что тот, судя по всему, уже пьет водку дома. Ничего не оставалось, как восхищенно выругаться…
По первому ноябрьскому снежку, грея в карманах куртки две бутылки армянского коньяка, я подходил к старому дому на Моховой. Неделю назад приехал домой, дня три квасил с друзьями и родственниками, и зачем-то, уже не упомню, поехал в Питер. Прошло полгода, но Лёха меня вспомнил сразу, заорал в трубку, чтобы я немедленно подъезжал к нему, дал адрес и объяснил, как найти квартиру. Жил он в полуподвале с отдельным входом, на двери красовалась огромная подкова, выкрашенная каким-то фосфорецирующим составом.
Ошибиться было нельзя, и я уверенно постучал. Дверь распахнулась, волосатый и усатый Лёха, радостно матерясь, облапил меня и потащил внутрь. На столе исходила паром кастрюля картошки, тут же присутствовал кусок сала, банка маринованных огурцов, буханка хлеба, две граненые стопки и бутылка «Столичной». Я вытащил из карманов коньяк:
– Армянский. Ты выиграл!
Лёха жизнерадостно захохотал:
– Блин! Помнишь ведь!! Ну, давай, наливай тогда, водку на потом оставим!
Бутылка "Столичной" перекочевала в междуоконное пространство, где у Лёхи, судя по всему, находился холодильник. Янтарная влага ухнула внутрь и разлилась приятным теплом.
Лёха, как выяснилось, поступил в Академию художеств, подрабатывает дворником, посему получил ведомственную квартиру, в коей устроил мастерскую, где мы и расположились.
После третьей я не выдержал. Любопытство распирало:
– Лёха! Ну, как ты умудрился первым уйти? Я ведь позвонил через неделю после приказа в Смолянку, а тебя там и след простыл!..
Оказалось, Лёха был, помимо художника, еще и неплохим психологом. Краем уха услышал, что комдив, бывший родом из Ленинграда, как-то обмолвился при своем водителе, что он вырос в старом дворе на Васильевском острове. По счастливому стечению обстоятельств и паре упомянутых разомлевшим комдивом деталей, Лёха догадался, о каком дворе идет речь. Учась в институте, они частенько ходили на этюды в те края, посему вспомнить тамошние пейзажи Лёхе труда не составило. И на огромной картине во всю стену, украшавшей кабинет командующего в новой офицерской столовой, взгляду остолбеневшего комдива предстал залитый утренним солнцем и полыхающий осенним багрянцем кленов, до боли знакомый питерский дворик.
Комдив молча стоял, впившись взглядом в картину. После долгой паузы были произнесены всего три слова:
– Васильева уволить! Завтра!
Вот так Лёха и попал домой раньше всех. К концу второй бутылки разговор вновь повернул на тему Смолянки и Лёха поинтересовался:
– А ты в клуб железнодорожников после этого не заезжал?
В упомянутый клуб я заезжал. Уже ближе к собственному дембелю. Макарыч, которого я туда зачем-то отвозил, проходя мимо огромного панно, изображавшего Ленина в Октябре, вдруг резко остановился, потом отошел к противоположной стене, посмотрел на панно издалека, затем фыркнул, помотав головой, и подозвал меня:
– Видишь солдата рядом с Лениным?
Я вгляделся. С обожанием уставившись на вождя мирового пролетариата, держа в руке винтовку, с абсолютно идиотским выражением лица, на стене был изображен никто иной, как начальник политотдела дивизии полковник Пилипенко! Среди множества солдат и матросов Макарыч узнал немало знакомых лиц старшего офицерского состава и хохотал от души:
– От, зараза! Это ведь тот художник, который в Доме офицеров был! Ну, молодец!..
Лёха погиб, спустя несколько лет после нашей последней встречи. Долгое время у меня на стене висел небольшой акварельный этюд, подаренный им в тот памятный вечер – подернутые голубой дымкой приморские сопки и далеко за ними – бесконечное море…
* * *
Гуси-гуси…Га-Га-Га или По следам Паниковского.
Рассказывать о Макарыче можно бесконечно. По свежим следам, то бишь сразу после дембеля, воспоминаний было на хорошую книгу. За много лет, естественно, очень многое забылось, но самые яркие моменты, тем не менее, остались, и один из них я рискну предложить вашему вниманию:
– П-п-петрович!… От, я шо тебе кажу… У нас в Ужгороде…
– Иван! Т-ты до машины-то дойдешь?… Ик!… Давай пособлю…
– Всё нормально!.. Щас только встану…
Встать, однако, у Макарыча не получалось. Самогонка была отменной, и ум оставался в полной ясности, но ноги повиноваться явно отказывались. Собутыльник его, тоже прапор, но уже отставной, подозвал меня, и в четыре руки мы доволокли Макарыча до машины.
Что за праздник у них был, неясно… Скорее всего, очередной гешефт обмывали, причем, на выпивку и закуску Петрович не поскупился. К самогону был подан огромный жареный гусь, от коего щедротами хозяйки и мне перепал кусок. Макарыч, как заботливый командир, сразу попросил:
– Галочка, ты моего шофера покорми, будь ласка!..
– Покормим, Иван Макарыч! Голодный не останется!..
– Только, смотри, ни грамма ему!..
Я с тоской проводил глазами бутыль, которую хозяйка вытащила из холодильника… Литра два там было точно, и, судя по чистоте содержимого, первач был качественный…
Забравшись в кабину, Макарыч нахлобучил на голову фуражку, удовлетворенно кивнул хозяину:
– Завтра подъезжай в часть, пошукаем…
Что именно они собирались пошукать, мне знать было не дано, но, судя по довольной роже Петровича, стороны пришли к консенсусу…
Происходило это всё недалеко от Уссурийска, в селе под названием Черниговка. Центральная улица села, как водится, носила имя Ленина, и в самом центре ее, прямо между магазином и сельсоветом располагалась огромных размеров лужа. Лужа была необъятна! Засыпать ее, судя по всему, никто никогда не собирался. Справа и слева уже давно были наезжены колеи, по которым двигался транспорт, а саму лужу облюбовали свиньи, с удовольствием валявшиеся в грязи по краям. В центре же, на более глубоких местах, гоготало многочисленное гусиное стадо.
Невольно вспомнился Гоголь с его Миргородом и тамошней лужей… Я медленно, стараясь не задавить какую-нибудь свинью, объехал лужу, Макарыч внимательным взглядом проводил ковылявшего гуся…
– Точно, что-то придумал! – подумал я, и не ошибся…
Утром Макарыч, как я и предполагал, отправился в Черниговку. С собой был взят спиннинг. Зная Макарыча, я уже ничему не удивлялся, только восхищался смекалкой нашего хитрого командира. Заставив меня заглушить машину метрах в тридцати от лужи, Макарыч забрался в кузов, отцепил блесну, прицепил кусок свинцовой оплетки кабеля в качестве грузила, затем привязал весьма солидных размеров крючок, извлеченный из вещмешка. Оттуда же была вытащена жестянка с червяками, и, наживив извивающегося червяка на крючок, Макарыч забросил наживку в самую середину гусиного стада. Произошло всё быстро, и никто из сельчан, которых было предостаточно, ничего не заметил… Через некоторое время леска дернулась…
– Есть! Теперь я медленно буду подтаскивать его к машине. Как только подтяну к кабине, ты сразу крути ему башку и кидай в кузов! – Тащ прапорщик! Я не умею! Я этим на гражданке не занимался!..
– А чем ты занимался там!? Шо ты вообще умеешь делать!? Гусю голову не можешь отвернуть!..
– Не могу, тащ прапорщик!
– Лезь тогда в кузов! Спиннинг-то кидать умеешь?!
– Умею!
– Смотри мне! Не дай бог бороду запутаешь!!!
Я забрался в кузов. Макарыч передал дергающийся спиннинг, и я начал медленно, как было приказано, сматывать катушку. От стада, вытянув шею и хлопая крыльями, отделился гусь и как-то странно двигаясь, направился к стоящему в стороне ЗиЛу. Подойдя к кабине, он был грубо схвачен Макарычем, еще мгновение, и тушка гуся со свернутой шеей уже была заброшена в кузов. Никто ничего не заметил. Я, положив спиннинг, уже занес ногу над бортом, намереваясь выскочить:
– Ты куда?!
– Так, тащ прапорщик, крючок ведь не извлечь, это же не щука, он червя заглотил…
Макарыч смерил меня взглядом, хмыкнул, и, запрыгнув в кузов, вытащенным из кармана ножом отхватил торчащую из клюва леску. Затем из кармана был извлечен новый кусок свинца, крючок, насажен очередной червяк, и Макарыч, ухмыльнувшись, глянул на меня:
– Всё понял?
За полчаса, таким образом, было наловлено штук шесть гусей, и я уже начал нервничать, как бы не повязали нас, но Макарыч, выловив седьмого гуся, наконец, приказал сворачиваться.
С видимым облегчением я спрыгнул на землю. Гуси были укрыты брезентом, спиннинг валялся в кузове.
– Чему вас только в школе учили! Всё самому делать приходится! Гусю башку не может свернуть… Эх!.. Ладно, хоть машину водишь неплохо… Но в сельском хозяйстве тоже немного разбираться уметь надо!..
Макарыч негромко ворчал себе под нос, двигатель ровно гудел, унося нас от гусей, свиней и прочих прелестей сельского хозяйства…
– Тащ прапорщик! А если бы свинья попалась, что тогда?..
– Если бы у бабушки были яйца, это был бы дедушка! Вопросы есть?
Вопросов не было…
* * *
Бобик
-Ну, Семен! Ну, спасибо!.. – Макарыч от переизбытка чувств аж подпрыгивал на переднем сидении – Пусть старый, так на ходу ведь! И главное – два моста! На рыбалку можно будет ездить!..
– Иван! – посмеивался в усы Семен, выруливая со двора – у тебя права-то хоть есть?
– Да какие вопросы? Права будут! Все схвачено! И потом, мне же не по городу на нем ездить! На дачку, на рыбалку, живу на окраине, движения там нет.… Попрактикуюсь – буду не хуже тебя руль крутить, не сомневайся!
– Не сомневаюсь, не сомневаюсь! Ты у нас мужик способный – на лету все схватишь.
– Семен, а ты что на третьей-то едешь? Переключаться не пора? – блеснул познаниями Макарыч.
– Ух, ты! – восхитился Семен – Все-то ты заметишь! Да не пора еще, не стоит двигатель нагружать. Вкладыши провернет или пальцы загремят – сыпал он специфическими терминами, – мы уж не торопясь, не разгоняясь…
– Это правильно! – в Макарыче проснулся собственник – Машину надо жалеть…
Проехали еще немного, вырулили на трассу.
– Семен, а сейчас-то что? Сейчас почему на третьей идешь?.. – Макарыч с подозрением посмотрел на Семена.
– Да, понимаешь, Иван, ты извини меня, конечно, но там четвертая того… барахлит.
– Нет, ты не волнуйся, все решаемо! – заторопился он успокоить сразу же насупившегося Макарыча, – У меня в рембате свояк – заедем, договоримся, все сделают, все наладят… Правда, придется им за это шила поставить – без этого никак.
– Шила???!!! Это я еще и шило должен проставлять???!!!.
– Иван, теперь ты хозяин. Я только перегонщик… Мог бы вообще, кстати, не ехать! Твоя машина – сам и отгоняй. И потом – за такие копейки вездеход купить и еще торговаться насчет шила?!. Ты меня оскорбляешь!..
Макарыч недовольно нахмурился, однако, ненадолго. Радость от обладания автомобилем оказалась сильнее. Проезжая склад ракетно-технического вооружения, он велел Семену остановиться, шустро выскочил и бодрой рысью направился к неторопливо покуривающему у ворот ангара прапорщику. После короткого разговора оба скрылись в недрах склада и через несколько минут Макарыч вышел уже один, бережно прижимая к груди полную литровую банку. Устроившись на сидении, он с третьего раза захлопнул дверцу:
– Давай, вперед к свояку твоему! Сейчас сразу и договоримся!.. И дверцу пусть тоже сделают, а то не закрыть ни хрена!
– Иван, все будет в ажуре! Сделают в лучшем виде, не сомневайся!.. – повеселевший Семен воткнул передачу и, разбрызгивая лужи, погнал к выезду из города, к покосившимся домишкам окраины.
Затормозив у щелястого забора, окутанного буйными зарослями какого-то кустарника, он длинно посигналил. Через пару минут из открывшейся со скрипом калитки вышел небольшого роста мужичок в майке, галифе и тапочках на босу ногу:
– О!.. Семен!.. – радостно приветствовал он – Не продал, гляжу, еще свою бурбухайку?!
– Здорово, Коля! – выскочил из машины Семен – Продал уже. Вот ему! – он кивнул на осторожно вылезающего Макарыча, по-прежнему прижимающему к груди ценную банку, – Только вот проблема у нас, помоги решить!
– Что за проблема? – деловито осведомился свояк, – Будем знакомы! Николай! – он энергично тряхнул руку Макарыча.
– Да вот четвертая не втыкается! – сокрушенно поник головой Семен – Ты же у нас в этом деле мастак, любую коробку с закрытыми глазами разберешь-соберешь.… Помоги, будь другом!.. А мы в долгу не останемся! – он красноречиво скосил глаза на Макарыча. Тот с готовностью протянул Николаю банку.
– Ну-у-у… – протянул Николай, покосившись на банку, – попробовать можно, конечно, только сразу предупреждаю – одной банкой может и не ограничится. У меня ведь запчастей нет, я ремонтник, а на складе тоже люди. Им тоже выпить хочется… да вы давайте, загоняйте во двор! Сейчас мы за знакомство это дело употребим, завтра я ее в ремзону поставлю, через недельку все будет в ажуре!..
– Через неделю?.. А раньше никак?.. – упал духом Макарыч
– Ну, а как раньше? Пока я с начальством договорюсь, – загибал пальцы Николай, – Пока запчасти найду, пока коробку сниму-разберу.… У меня же, кроме этого, еще дел хватает…
Так что – раньше никак! – подытожил он, – Давай, загоняй – и прошу к столу!..
– Иван, а ты откуда сам?.. – Николай разлил шило по стопкам, банка была уже наполовину пуста, в жиру тарелок застыли обглоданные кости. Хозяйка, недовольно хмурясь, нарезала очередную порцию закуски.
– Из Ужгоро…да! – Макарыч насадил на вилку, наконец, пойманный маринованный огурчик – А ты?..
– Да ну?! – восхитился Николай – А я полтавский! А Семен из-под Харькова! Ну-ка, д-д-давай! За Ридну Неньку! Ще-е-е нэ вмэрла У-у-украины…
Дня через три Макарыч заехал в рембат поинтересоваться ходом работ. Николай в комбезе, вытирая руки ветошью, вышел из бокса.
– Ну, как дела? – Макарыч с надеждой уставился на Николая.
– Иван, ты понимаешь, какое дело…– тот виновато опустил глаза – Я же говорил, что литра мало будет. Там синхронизатор нужно новый ставить… Короче – на складе нету, могут достать, но – сам понимаешь – не за так…
– Сколько? – Макарыч обреченно вздохнул
– Ну,… литр… пока… Я, конечно, постараюсь, чтобы литром все и ограничилось. Но ничего обещать не могу… Иван, ну ты пойми, там же такие живоглоты сидят! – заторопился оправдаться Николай – Хрен, что на сухую сделают!..
– Да понимаю я!.. – Макарыч, похоже, уже начал жалеть о приобретении автомобиля, но перспектива вскоре гордо проехаться на собственном авто все же взяла верх, и он, потребовав у Николая тару, вновь направился за шилом.
Литровая фляжка, бережно принятая Николаем, должна была сделать свое дело, но через два дня Макарыча вновь ждало разочарование:
– Иван, ты только спокойно!..
– Что теперь?! – Макарыч начал медленно закипать.
– Да эти бляди не тот синхрон дали. Не от такой коробки. Они похожи, но внутренний диаметр немного больше. Я им назад его отдал и велел нужный найти, но… ты понимаешь… Они ведь зажравшись, суки!..
Макарыч, скрипнув зубами, развернулся и пошел к выходу. Через плечо бросил:
– Пол-литра! И все! И больше – хрен!.. – он притормозил – Ладно, синхрон… или как его.… А дверцу ты сделал???!!
Николай расцвел:
– Иван! Да я ее на следующий же день сделал! Там и делов-то было два болта прикрутить! Все работает, лучше, чем в мерсе!..
– Ну, хоть это радует… Короче! Через три дня прихожу и радостно удивляюсь!..
– Иван! Да все будет хоккей! Не сомневайся! Если шило будет – я из них этот синхрон зубами выгрызу! Пусть только попробуют не дать!.. – Николай виновато заглядывал в глаза Макарычу. Получив пол-литровую бутылку, шила, он проводил его долгим взглядом, развернулся и, не торопясь, пошел к ангару…
Через два дня Макарыч заявился в рембат. Походив по боксам и не обнаружив Николая, он обратился к ковыряющемуся в разобранном стартере сержанту:
– Слушай, а Николай где?
– Какой Николай, тащ прапорщик? – поднял голову сержант
– Ну, командир ваш, Ващук…
– Так в отпуске он.… Со вчерашнего дня!..
Макарыч побледнел:
– А машина?.. Машину он делал здесь?!
– Какую машину, тащ прапорщик? – с недоумением уставился сержант.
– Мою машину!!! Делал??? Чинил???!!! – взревел Макарыч.
– Да нет, тащ прапорщик, свой «Москвич» делал, вчера и закончил, на нем и уехал…
Макарыч резко развернулся и почти бегом направился к воротам. Забравшись в кабину, скомандовал:
– На Садовую!..
Я молча воткнул передачу и, развернувшись, выехал на шоссе.
-Ну, Сема, сейчас я тебе покажу!.. И тебе и своячку твоему гребаному! Специалист, бля! Мастер херов!!! – Макарыч, казалось, сейчас лопнет от злости.
В таком состоянии мне его наблюдать еще не приходилось, поэтому от вопросов я воздержался. Но, видимо, поделиться переполнявшими эмоциями ему с кем-то было нужно, и из отдельных фраз, густо перемежающихся матерщиной и обещаниями жестоких кар, я понял лишь то, что Макарыч купил машину, расплатился шилом за ремонт, а с ремонтом его надули.
Затормозив у одноэтажного домика, я заглушил двигатель и с интересом прислушался. Скандалить с хозяйкой Макарыч не стал, и полным яда сладким голосом поинтересовался у ней, где можно найти Семена.
– Так он со свояком его, Николаем, вчера на рыбалку уехал. Кета в речки пошла, недели через две, не раньше, вернутся. А вы за машиной? Николай пригнал, сказал, чтобы вам ключи отдала, как придете. Вот, возьмите, – она протянула Макарычу пару ключей на колечке – Сейчас забирать будете? Ворота открыть?..
– Вечером заберу!.. После семи! – Макарыч в сердцах хлопнул калиткой…
– Ты вечером со мной пойдешь. Надо машину мою отсюда забрать и ко мне перегнать. Вопросы есть?.. Никак нет!..
Вечером мы с Макарычем подошли к знакомой калитке. Он нажал кнопку звонка, лязгнула щеколда, выглянула хозяйка:
– А!.. За машиной пришли!.. Проходите. Я сейчас ворота открою…
Мы прошли во двор. В глубине его, уставившись на мир круглыми глазами на добродушной морде, стоял старенький «Бобик» ГАЗ-69 с брезентовым верхом. Макарыч, протянув мне ключи, вздохнул, пнул покрышку, открыл-закрыл пассажирскую дверь, подергал за ручку:
– Хоть тут не обманул… Мастер, бля!..
Я завел двигатель. Макарыч устроился рядом:
– Семену привет передавайте! – с сарказмом обратился он к хозяйке, – И свояку его тоже… Пламенный!..
Он смачно хлопнул дверцей и скомандовал: – Вперед!
– Тащ прапорщик, а что тут ремонта требует? Вроде движок нормально работает, ничего не стучит нигде…
– Ага!.. Все нормально!!.. Конечно!!!– Макарыч вновь начал закипать – А то, что четвертую не воткнуть – это, по-твоему, нормально?!!
Я с недоумением посмотрел на Макарыча, стараясь понять – серьезно он говорит или это какая-то новая шутка.
– Что ты на меня уставился?! На дорогу смотри! А то уедем сейчас в канаву!..
– Так, тащ прапорщик, это же «Бобик»
– Кто Бобик?
– Ну, машина, ГАЗ-69, «Бобиком» его звали.
– И что?..
– А на нем только три скорости и задний ход. И все…
Выражение лица Макарыча после этого открытия не поддавалось никакому описанию. Такой гаммы чувств не выразил бы даже знаменитый французский мим Марсель Марсо. Когда к нему пришла способность говорить – словоизвержение хлынуло огромным матерным потоком и не прекращалось вплоть до двора, где Макарыч велел поставить машину у забора и многозначительно уставился на меня.
– Ну, ты языком молоть не будешь об этом в части, конечно?..
– А о чем, тащ прапорщик? Съездили, пригнали машину. Все отремонтировано, все нормально… Третья скорость не работала – так ее починили. Так ведь?..
Макарыч пристально посмотрел мне в глаза и скрылся в глубине подъезда. Я, закурив, неторопливо двинулся к белому домику КПП…
Видимо, поостыв, Макарыч и сам потом посмеялся над собой, ибо мужик был не злопамятный, шутку наверняка оценил и, думаю, не замедлил с каким-нибудь ответным ходом. Потому что в обществе и Семена и Николая, я его потом наблюдал не раз. Но слово, данное ему, я сдержал и в части так никто тогда и не узнал об этой истории.
Хотя, срок давности у нее давно истек, поэтому, я думаю, Макарыч вряд ли обиделся бы на меня сейчас…
* * *
О военной медицине. (Воспоминания о санбате)
Что такое полигон, думаю, известно каждому служившему… Ну, или почти каждому. И вот, нас тоже не минула чаша сия – в количестве пяти машин под командованием Макарыча отправили помогать обеспечивать развертывание какой-то там дивизии. Видимо мало машин было, а может, из каких других соображений – не знаю. Партизан понагнали туеву хучу народу, и техники немеряно…
По мнению Макарыча, кто-то там, в верхах, сильно проворовался и под партизан и учения списывали все, что только можно. Ну, ему виднее, конечно, но нам от этого легче не было, потому что постоянно приходилось что-то возить от железнодорожной станции (названия за давностью лет уже не упомню) до места дислокации.
Как обычно, толкового руководства не было, куча начальников отдавала приказы, абсолютно противоречивые друг другу, брызжа слюной и топая ногами, грозили сгноить на губе нас, посадить Макарыча и все такое прочее. Единственные более-менее рабочие машины были наши, и мотались мы по маршруту Станция – Полигон практически круглосуточно, жили в кабинах, спали не раздеваясь. После того, как кто-то из бойцов заснул за рулем и заехал в болотину, из которой его пришлось вытаскивать ГТТ-шкой, Макарыч озлобившись, дозвонился до части и в категорических выражениях потребовал замены.
Долго ли, коротко ли, но, наконец, все же привезли подмену, а мы отправились в свою часть.
Отправиться- то отправились, но прибыли не все. Я, волею судьбы, поехал знакомиться с военно-полевой медициной. Случилось так, что где-то неслабо приложился голенью, еще в самом начале этой эпопеи. Нога тупо болела, значения этому я особо не придавал – в футбол играли, еще сильнее попадало, но перед отъездом сапог снялся с большим трудом, штанину же пришлось разрезать. Правая нога ниже колена чудовищно распухла, место, которым приложился, представляло собой неправильной формы кружок размером с пятикопеечную монету, под которым нащупывалась какая-то жидкая субстанция. Такое впечатление – накачали шприцем какой-то дряни туда.
Встревоженный Макарыч связался с автобатом, дислоцировавшимся поблизости, обрисовал ситуацию и попросил помочь. Оттуда ответили, что санчасть у них общая с пехотным полком, своей нет, но машину пришлют и содействие окажут. Часа через полтора пришла "санитарка" и я отбыл к военным медикам, встречаться с коими за прошедший год службы еще не доводилось.
Скрежеща раздолбанной коробкой передач, уазик-буханка доставил меня в санчасть.
В приемной важно восседал какой-то краснопогонник с «тещами» в петлицах и погонами младшего сержанта, но с таким самодовольным и спесивым видом, какой бывает не у всякого генерала. Лоснящиеся щеки закрывали и без того узкие глазки, не меняя позы, он небрежно процедил:
– Чито прышол?
– Нога болит
– Гиде балыт? Давай нага сматреть буду, – с важным видом он, взяв пинцетом тампон, окунул его в банку с йодом, намазал ногу и откинулся на стул. – Все, иды. Иды к сибе в част. Скора прайдет!
Я всегда поражался, почему всегда на самых теплых местах хлеборезов, поваров, санинструкторов, каптерщиков, кладовщиков и прочая, прочая, прочая, почти неизменно оказывались представители "братских" среднеазиатских и кавказских республик. Ни черта не умеющие, с трудом говорящие по-русски, они плотно оккупировали всю эту синекуру. Не везде, правда, но в процентах девяноста частей, в которых приходилось бывать, это присутствовало.
Поняв, что медицинской помощи, равно как и сочувствия, получу не больше, чем получает его окурок, плавающий в унитазе, я похромал к выходу. Дойти, правда, не успел. Дверь распахнулась, в приемную ввалился здоровенный дядька в майорских погонах и той же самой «тещей» в петлицах. Подскочивший на стуле санинструктор, такое впечатление, сдулся, как шарик и угодливо подбежал с докладом к майору. Тот, небрежно махнув на него рукой, уставился на мою ногу:
– Что случилось?
– Болит, тащ майор! Ударил где-то.
– Давно?
– Неделя уже. С полигона привезли только сейчас.
Майор повернулся к краснопогонному эскулапу:
– Где журнал регистрации?
Узкие глазки забегали:
– Нэ успел писат таварищ майор!
– А куда ты его отправил тогда?! Писатель!!.. Еще скажи мне, что писать умеешь!!! Ты зачем здесь сидишь, ишак самаркандский?!! – взревел майор – Фельдшер, блядь!!! Какой ты, к хуям, фельдшер?!! Купил диплом за пять баранов, сам шестой!!! Ты в своем кишлаке коз сношал и ишакам хвосты крутил!!! Фельдшер он!!! Забудь это слово, ты не фельдшер, ты – гандон!!! Повторяю, чтобы запомнил ГАН – ДОН!!!!
Развернувшись, он бросил мне: – Иди сюда!
Выйдя из приемной, майор, пинком отворив дверь кабинета начальника санчасти в звании прапора, принял рапорт, затем скомандовал зайти.
– Это что?! – сурово вопросил он прапора, указав пальцем на мою ногу
Прапор наклонился к ноге: – Флегмона вроде… – неуверенно проговорил он.
– Прапорщик!!! Это не вроде!!! Это именно флегмона!!.. Настоящая, стопроцентная, которую нужно было вскрыть еще неделю назад! Твой урюк ее йодом намазал и бойца в часть отправил. Я, блядь, вам обоим жопы намажу, и не йодом, а скипидаром!!! – вновь загремел грозный майор – И будете вы у меня бегать вокруг санчасти, пока из них дым не повалит, как из паровоза!!! Немедленно в санбат его отправляй! Чтобы через час он уже у меня на столе лежал!!!
– Слушай, а кто этот майор? – поинтересовался я у водилы, когда уазик, подпрыгивая на ухабах, катил по направлению к медсанбату, находившемуся километрах в пяти, в поселке около железнодорожной станции.
– Начмед. Майор Левин – не поворачивая головы, проговорил водила – Крутой мужик, но правильный. Хирург главный в санбате. Щас он тебя и резать будет, наверное… Повезло тебе, вообще-то, что он тут оказался, от этих козлов (имелись ввиду самаркандский ишак и прапор) толку никакого. У них один диагноз на все болезни – острый шлангит называется.
Рассказ об операции упущу. Все равно ничего интересного читателю, если он не является медиком, тут не будет, да и медикам тоже малоинтересно. Обычное дело…
После операции Левин удовлетворенно обозрел дело рук своих и подмигнул медсестре, лица которой я не разглядел из-за скрывающей его повязки, но глаза!.. Ох, какие у нее были глаза!.. Глаза, в которых мужчины тонут сразу и бесповоротно… Помнится, я еще нашел в себе силы пошутить в ответ на ее вопрос о чувствительности моей злополучной ноги, которую она обколола новокаином.
Начмед сурово глянул из-под густых сросшихся бровей: – Хм!.. Он еще и комплименты отвешивает!.. Давай, поднимайся и топай в палату!.. Олег! – обратился он к сержанту- фельдшеру – Помоги ему добраться.
Поддерживаемый Олегом, я доковылял до койки. Тот установил капельницу, присоединил ее к торчащим из ноги трубкам и подставил под ногу какой-то тазик – не тазик – не знаю, как это называется. Желтоватая жидкость в банке начала медленно убывать.
– А это зачем? – спросил я
– А это затем, чтобы вся дрянь, которая там осталась, вытекла. Ну, как двигатель «веретенкой» промываешь – объяснил он в более понятных выражениях.
– Не дурак, понял…
– Ага, был бы дурак – не понял бы! – усмехнулся Олег. Вот теперь будешь каждый день так промываться, пока не выйдет все оттуда.
В палату зашел Левин.
– Ну, как? Жив?.. Вовремя тебя привезли, еще бы день – два и заражение могло пойти. Так-то вот, боец… У тебя там дохрена гноя накопилось. Но, будем надеяться – все вычистили.
– А если не всё?
– А если не все – еще раз почистим, не переживай! – жизнерадостно оскалился майор – Не ссы, боец, на своих ногах уйдешь!..
– Олег, а кто ассистировал, что за сестра? – поинтересовался я после того, как начмед покинул палату, и тяжелые шаги его стихли в глубине коридора.
– Жена его, Лена… Хорошая тетка. Нас с Андрюхой пару раз засекла за выпивкой, но ему не заложила. А то был бы кирдык. Витя – мужик суровый, огребли бы пиздюлей как делать нефиг!..
Тетка… Для нас, девятнадцатилетних, красивая молодая женщина за тридцать, уже была теткой. А сорокалетние вообще считались стариками. Боже мой! Как же все- таки быстро летит время!.. Сейчас я и сам уже старик для молодых, хоть и считаю, что человеку столько, на сколько он себя ощущает. Но против времени не попрешь, как ни старайся, и седина, и морщины, и отсутствие иллюзий и жизненный опыт дают о себе знать и никуда от этого не деться. Все проходит…
Видимо, я накаркал все же, потому что через несколько дней, осматривая ногу, Левин остался чем-то недоволен, вновь уложил меня на операционный стол и все повторилось по новой. На этот раз, однако, все было отнюдь не так гладко. За день до этого неожиданно прикатил Макарыч. На полигоне завершалось свертывание, и тот решил перед отъездом заехать в санбат. Видимо, думал, что меня уже вылечили, и хотел попутно забрать, но как оказалось, поторопился. Поговорив со мной, передав письма и пожелав скорейшего выздоровления, он направился в сторону склада. Пока Макарыч с прапором, заведующим аптечным складом, решали свои стратегические и тактические задачи около бочки со спиртом (о ней речь пойдет позже), мы болтали с сидевшим за рулем, Серегой.
Подошел Олег и после недолгого разговора, путем нехитрого бартера, выменял у Сереги литровую армейскую фляжку, полную самогона взамен каких-то дембельских прибамбасов и значков. Самогон был приобретен, судя по всему, на станции. Вечером, в компании медбратьев Олега и Андрюхи, это все было выпито, а наутро я скрипел зубами на операционном столе, потому, что новокаин с похмелья практически не действует, и ощущения были весьма и весьма малоприятные. Кричать от боли, в то время, когда на тебя глядят красивые женские глаза, было стыдно, поэтому пришлось мужественно терпеть, сжав зубы и смаргивая слезы. Я подозревал, что майор догадался о моем состоянии, но наказывать дисциплинарно не стал, справедливо полагая, что мучений мне и так достаточно. Когда без наркоза в ране ковыряются – ощущения не из приятных…
Боря Красин… "Херовый доктор". Не в профессиональном плане, что вы! Профессионал Боря был отменный! Только специальность его… Ага!.. Вот именно!.. Боря был дерматовенерологом. Но не подумайте, что знакомство наше состоялось по причине болезни. "Болезни дурной, французской, от плотских похотей происходящей", как было сказано у Конецкого. Лейтенант Красин был "пиджаком", призванным на два года после окончания Хабаровского мединститута.
Как профи, Боря действительно знал свое дело, но как офицер… Круглая толстогубая физиономия, ироничный взгляд маленьких глазок, мешковатая фигура, на которой халат еще смотрелся, но форма сидела как на пугале, причем меньше всего Борю это волновало. Он был любитель выпить, поволочиться за бабами, посидеть в хорошей компании. Хождение строем, рапорты, наряды и долбоебизм вышестоящих начальников Борина душа органически не принимала. И если начмед, весьма неглупый мужик и блестящий хирург, относился к нему с некоторым снисхождением – "ну, пиджак, что с него взять?", то замполит медсанбата при виде лейтенанта Красина морщился как от зубной боли. Он вызывал Красина в кабинет, долго и нудно взывал к его человеческому достоинству, упирал на то, что Боря хоть и на два года, но офицер, посему должен соответствовать… Боря же резонно замечал, что в первую очередь он врач, за что его тут и держат, а все остальное вторично, и, следовательно, не заслуживает внимания.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71288917?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Аарне Лутта
"Раньше автор писал про армейские дела – там были воины-строители, просто
воины, водители и не водители, а теперь – про дела гражданские, котов и попугаев. Но все равно хорошо у него получается – смешно, грустно, опять смешно. Мне нравится. Всем рекомендую". Александр Покровский.
В оформлении обложки использованы авторские фото.
Аарне Лутта
Кто в армии служил, тот в цирке не смеется
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эти рассказы были написаны в разное время о разных людях. Преимущественно о тех, с кем свела судьба в период срочной службы. Кому-то они могут показаться лакировкой действительности, кому-то вопиющим нарушением воинской дисциплины, кому-то милитаристской пропагандой, кому-то просто байками…Сколько людей – столько мнений и каждый видит в них лишь то, что хочет увидеть.Но армия – это зеркало общества, и, как говорит народная пословица – «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива!» Не стоит, читая эти истории, обманываться, что служба протекала весело и пьяно. Хватало и тягот, и лишений. Просто самые веселые и интересные моменты как раз были сопряжены именно с выпивкой и нарушением воинской дисциплины. Чего уж там!.. Всякое было, и плохое, и хорошее, и я по мере возможности старался пореже вспоминать о первом, и почаще говорить о втором…
Как получилось – решать Вам, уважаемый читатель!..
Искренне Ваш. Автор.
Камаз
– Равняйсь!.. Смирно!.. Вольно! Слушай задачу…
Поеживаясь от утренней прохлады, мы стояли на широком плацу. Естественно, задача сводилась к уборке территории. Территория была немаленькая, привезли сюда вчера вечером, разглядеть и прикинуть объем работ мы смогли только сейчас. Перспективы не радовали…
Здоровяк-сержант обвел всех взглядом:
– Сейчас начнем убирать территорию. Все дружно возьмут лопаты и метлы, и будут собирать мусор. Один будет заниматься вывозкой. Кто ездил на КАМАЗе – выйти из строя!..
Сильно сомневаюсь, что кто-либо из дружно сделавших два шага вперед, когда-нибудь сидел за рулем КАМАЗа, в лучшем случае – ГАЗа или ЗИЛа, однако у всех глаза горели решимостью, а желания махать метлой в них, напротив, не наблюдалось. Я остался стоять на месте отнюдь не по этой причине. На КАМАЗе то я как раз ездил, благо, друг мой крутил баранку на этом "татарском выродке", как он его называл. И прокатиться давал. Причем, большой радости от езды я не испытал. В грузу он идет достаточно мягко, но порожняком ловит все колдобины. Кто ездил – знает… Но не поэтому я остался на месте. Маловероятным казалось, что едва приехавшим молодым доверят такую машину, как КАМАЗ. Слишком уж это попахивало какой-то провокацией. Хотя, кто знает, а вдруг у них тут порядки такие и сейчас машины распределять будут. Мысли путались в голове, но делать два шага вперед я все же не стал. Новенькие кабины характерной формы в количестве трех штук виднелись за забором парка; желающих же сидеть в теплой кабине, свысока наблюдая за машущими метлами невезунчиками, было значительно больше, нежели единиц техники.
Покрутив головой, я обнаружил кроме себя еще пятерых, не умеющих ездить на КАМАЗе. Судя по всему – таких же недоверчивых, а может, и действительно не ездивших. Остальные двадцать человек готовы были хоть сейчас в бой.
Сержант обвел взглядом строй, с непроницаемым лицом посмотрел на нас, оставшихся стоять на месте, затем вытащил из кармана блестящий ключ, и, выбрав одного самого желающего, весь вид которого просто молил о том, чтобы всемогущий "таварыщ сэржант" остановил свой выбор именно на нем, подозвал того к себе. Остальные, с завистью глядя на счастливчика, заняли свое место в строю.
– Фамилия!
– Рядавой Алиев, таварыщ сэржант!
– Точно на КАМАЗе ездил? – сержант недоверчиво посмотрел на него.
– Так точна! Ездыл!..
– Хорошо! Вот ключ. Сейчас бежишь в парк, берешь КАМАЗ номер 13-90. С этого дня ты будешь постоянным водителем этой машины. Чтобы всегда была исправна, вымыта и готова к эксплуатации. Все понял?
– Так точна! – довольная улыбка прямо-таки рвалась наружу…
– Повтори номер!
Алиев, радостно улыбаясь, повторил.
– Молодец! Хорошая память. Кто ты теперь?
– Пастаянный вадитэл, таварыщ сэржант.
– Правильно. В парк бего-о-о-ом… Марш!..
Грохоча сапогами, довольный Алиев понесся к воротам парка. Строй с тоской и завистью глядел вслед… Через минут пять Алиев, уже не улыбаясь, медленно выехал из ворот парка. Точнее, выехала, толкаемая им, огромная тачка. Формой она напоминала камазовский кузов самосвала, колесами служили два самолетных дутика, на борту радовали глаз намертво приклепанные блестящие буквы К А М А З, под коими трафаретом был набит номер 13-90. Под ржание оставшихся в строю, Алиев медленно приближался. В больших, навыкате, глазах застыли удивление перед несправедливостью окружающего мира и слабая надежда, что все это только шутка, и "таварыщ сэржант проста пашутыл". Однако, шутками тут уже не пахло, и несостоявшийся постоянный водитель весь остаток дня, надрываясь, таскал злополучную тачку, вывозя мусор. Хотя, если быть объективным, как постоянный водитель, он состоялся. Только именно КАМАЗа с бортовым номером 13-90… Нетрудно догадаться, что кличка КАМАЗИСТ прикипела к нему сразу и намертво. Через год перед строем вновь прибывших молодых важно прохаживался младший сержант Алиев:
– Сэйчас вазьметэ метла и лапаты и будете убирать территорыя. Адын будет вывазыт!.. – он сделал паузу и с наслажднием изрек: – Кто умеит на КАМАЗе ездыть – выйти из строя!..
* * *
Всё пропьем, но флот не опозорим!
Праздник 7 ноября. Для всех. Шуршат только те, кто в нарядах, остальные предаются ничегонеделанью. В части дежурный, остальные офицеры празднуют по домам или в кабаке, кто где, короче… Я же был отправлен на «шишиге» в распоряжение комендатуры. Задача состояла в развозе пьяных и не очень, тел либо на губу, либо по домам, в зависимости от степени знакомства залетчика со старшим патруля. По домам в основном, развозились господа офицеры, коих было по пальцам пересчитать, рядовой и сержантский состав, имевший несчастье попасться, доставлялся на гарнизонную гауптвахту…
Старший патруля – капитан Виноградов. В кузове – патруль – человек пять курсантов УВВАКУ (Уссурийское Высшее Военное Автомобильное Командное Училище), за рулем – я, еще на первом году службы.
Вечер… Редкие фонари скорее подчеркивают темноту, нежели освещают улицу. Виноградов не в духе. Празднование в разгаре, за столом, наверняка, уже не по одной бутылке оприходовали, а ему, волей случая, в патруль повезло попасть. На улицах – ни души. То ли переловили всех, то ли попрятались… Шишига медленно ползет по кривой улочке окраины. Вдруг капитан настораживается и внимательно вглядывается в проулок, который только что проехали:
– Ну-ка, тормозни!
Машина замирает на месте, Виноградов, открыв дверцу, пытается что-то разглядеть в длинных рядах гаражных боксов:
– Давай туда потихонечку!.. Фары погаси, иди на габаритах!
Поворачиваю. В сиротском свете единственной, чудом сохранившейся лампочки возникает неведомо куда бредущая фигура в бушлате с погонами старшины второй статьи. Шапка отсутствует, из карманов торчат две бутылки водки. Клиент готов. В нем сидит уже не меньше пол-литра, куда он бредет, по-моему, и сам не представляет, ноги не держат, и траектория его движения представляет собой хитрый противолодочный зигзаг.
– Во! – оживляется Виноградов,– давай-ка за ним медленно! Там стенка между боксами, перепрыгнуть не сможет, там мы его и возьмем, никуда не денется…
Медленно продолжаю двигаться за бедолагой. После очередного падения, поднявшись, он замечает шишигу, и, несколько протрезвев, начинает, как ему кажется, отрываться от преследования. Причем, скорость отрыва практически равна средней скорости пешехода, но старшина этого не замечает и «бежит» прямо на стенку, в которую упираются торцами ряды боксов.
Виноградову это зрелище доставляет некое развлечение в рутине патрульной службы, курсанты в кузове тоже оживлены наблюдением моремана, к которым симпатий не питают, и предвкушают заламывание ласт и препровождение на губу.
Наконец, перед беглецом возникает стена. Он еще мечется, пытаясь найти какой-то выход. «Шишига» останавливается от него метрах в сорока, и Виноградов командует мне включить дальний. На фоне щербатой кирпичной кладки, как в кино про геройских моряков, фигура в распахнутом бушлате представляла собой внушающее зрелище. Еще не зная, что за машина, менты это или комендатура, мореман принимает единственно верное решение.
На глазах опешившего Виноградова, не успевшего еще выскочить из машины, он выхватывает бутылку из кармана, как гранату, сорвав зубами пробку, закручивает штопором содержимое, запрокидывает голову и одним махом заливает водку в широко раскрытый рот.
Успев таким же образом влить в себя вторую бутылку, уже падая под ноги подбежавшего капитана, он находит в себе силы пробормотать: – Забирайте!..
Виноградов ругался долго и виртуозно. Хрен с ним, с мореманом! Водка!!! Водка, уже казавшаяся конфискованной, теперь мирно плюхалась в брюхе старшины, и извлечь ее оттуда никакой возможности не представлялось! Грузить грязного, мертвецки пьяного старшину в «шишигу» курсантам, судя по всему, тоже не хотелось. Пнув безжизненное тело, продолжая материться, капитан развернулся к машине:
– Поехали отсюда!
– Товарищ капитан, а с ним что делать?..
Вопрос, заданный курсантом, остался без ответа… Виноградов молча залез в кабину, курсанты попрыгали в кузов, я врубил заднюю и машина, пятясь, выбралась из тупика.
Выезжая на улицу, капитан велел мне притормозить у дома, где около калитки курила компания из нескольких мужиков, а за ярко освещенными окнами гремела музыка и слышался здоровый застольный шум. Виноградов высунулся из кабины:
– Мужики! Там между боксами парень валяется, бухой в сиську. Ваш, наверное. Вы его подберите, замерзнет ведь… Ночи сейчас холодные…
Мужики, матюгаясь, подались в сторону боксов…
– Подберут, не бросят…, проговорил капитан, захлопнув дверцу, – Поехали в комендатуру! Без пятнадцати двенадцать, скоро смена…
Лень, наверное, было капитану возиться с мореманом под конец дежурства, потому и не стал забирать. А может, проснулось человеческое что-то, не знаю… Хочется верить …
* * *
Прапорщик
( Есть, сынок, такая профессия…..)
Прапорщики бывают разные. Боевые и тыловые.
И разница между ними очень существенная. Ну, просто очень!
Речь в нашем повествовании пойдет о второй категории, то бишь о тыловиках.
Макарыч являлся, пожалуй, самым ярким представителем этого достойного племени. В этом отношении он напоминал незабвенного голубого воришку Александра Яковлевича из романа Ильфа и Петрова « Двенадцать стульев».
Макарыч пёр всё. Отовсюду…
Колхоз "Борисовский"… Колхоз- миллионер.
Достаточно сказать, что директор колхоза облетал свои владения на вертолете – так необъятны были поля… И это в 1982-м году! Лично я, да и практически все водилы (нас туда отправили возить урожай), были просто поражены, когда колхозники, спокойно выпивавшие в тени на краю поля, начали разбегаться по рабочим местам и изображать бурную деятельность, едва заслышав в небе шум вертолета…
– Папа летит!..
– Кто?
– Ну, директор!
– На вертолете?!.
Вот какой богатый был колхоз!.. Макарыч, однажды явившись туда, и увидев всё это богатство, спать спокойно уже не мог. Огромные штабеля ящиков с огурцами, помидорами, баклажанами и прочими дарами щедрой приморской земли распалили его воображение. Он уже прикидывал, сколько помидоров и огурцов пойдет на засолку, сколько он, одному ему известным путем обменяет на что-нибудь другое, но, несомненно, нужное и полезное ему… Бартерным многоходовкам в его исполнении мог позавидовать любой гроссмейстер!
Но!.. Купить всё это у колхоза не представлялось возможным. Во первых – не на что, а во вторых – зачем покупать, когда можно и… не покупать?..
Ящики с овощами укладывались по краям поля, рядом с колеей, по которой курсировал трактор с прицепом, и колхозники не торопясь, укладывали очередной штабель помидоров или огурцов в прицеп. Макарыч забрался в кузов моего 130-го, посмотрел с высоты на штабель, что-то там прикинул, и с удовлетворенным видом спрыгнул на сухую траву:
– Поихалы!
– Куда?
– До дому…
Утром оживленный Макарыч бегал по колхозному овощехранилищу за кладовщиком, что-то убедительно ему втолковывал, в результате чего вечером кузов моего ЗиЛа был по самые борта набит ящиками. Точно такими же, как на поле. Только пустыми… Макарыч же, плюс ко всему, еще взял ящик с помидорами, поставил на весы, и, как бы невзначай, глянул на вес…
– Я трохи домой возьму!..
– Да на здоровье!..
Утром, против обыкновения, я в колхоз не поехал. Макарыч, отправив туда «шишигу» с кем-то другим, построил личный состав и, отобрав пятерых, повел их к машине:
– Значит так! Сейчас разгрузите ящики, затем напихаете в каждый шлаку из кочегарки, чтобы вес ящика был примерно семь-восемь килограмм! Вот весы, чтобы было не меньше! Через час приду и радостно удивлюсь! Вопросы есть? Вопросов нет! Выполнять!..
Через час, явившись и убедившись в выполнении приказа, он велел сложить ящики в штабель, затем скомандовал бойцам построиться:
– Значит так! Сейчас мы погрузимся в машину и будем медленно подъезжать к этому штабелю. Как только остановимся – борт должен быть открыт, и ящики должны укладываться в кузов. Норматив – пять минут! Ровно через пять минут борт должен быть закрыт, машина должна начать движение! Вопросы есть? Вопросов нет! Выполнять!
Стратег, блин! Ну, как основательно подошел к делу! И, действительно ведь, сидел в кузове вчера, время засекал… И ящик неспроста взвесил…
Тренировки продолжались три дня… С утра и до вечера… Макарыч, с секундомером на шее, напоминал мне тренера, готовящего олимпийских чемпионов. С бедных бойцов катился пот, ящики летали с неуловимой для глаза быстротой, и, наконец, Макарыч остался удовлетворен:
– Становись! На сегодня – хватит! Завтра поедем в колхоз. Если крестьяне поймут, что происходит раньше, чем машина с грузом начнет движение – норматив будет две с половиной минуты, и отрабатывать вы его будете долго и упорно! Вопросы есть? Вопросов нет! Р-разойдись!
Утро… По краю поля медленно едет 130-й. Через равные промежутки стоят штабеля с помидорами, колхозники не торопясь, подтаскивают ящики… Макарыч орлиным взором высматривает подходящий штабель… Наконец, один штабель привлекает его внимание:
– Тормози!..
Такое впечатление – услышал его не я, а сказано было негромко, но бойцы, сидевшие в кузове… Едва зашипел воздух в тормозной системе, борт был откинут, и бойцы с немыслимой скоростью уже начали швырять ящики в кузов, когда машина еще не закончила движение. По-моему, не прошло и пяти минут, как «зилок» был погружен, борт захлопнут, и грузчики сидели в кузове. Колхозники, похоже, ничего и заметить не успели… Воодушевленный дебютом, Макарыч разрешил "Бригаде УХ!" до конца дня отдыхать, но на следующее утро вновь выгнал их на тренировку, заявив, что "…тренировка – залог победы!", и расслабляться он им не позволит!..
В результате нескольких рейдов, Макарыч обеспечил, помимо себя и остальных прапоров, почти всё вышестоящее начальство первоклассными овощами, какую-то часть загнал, какую-то выменял, что-то было засолено и находилось в подвале, который хозяйственный Макарыч оборудовал под погреб… Последняя машина были разгружена в столовой мелькомбината, производящего то ли комбикорм, то ли еще что-то подобное… Довольный Макарыч заявил, что за это нам дадут сварочный аппарат…
Утром мы приехали на упомянутый завод. Макарыч куда-то сбегал, с кем-то выпил, вернулся, распространяя аромат чеснока и водки, и работяги, под руководством, по-видимому, его собутыльника, погрузили в кузов довольно новый сварочный аппарат.
– Ну, спасибо!
– Да на здоровье! Приезжай ещё!
– А это что у тебя? – Макарыч уставился на кучу дюралевых труб, диаметром примерно сантиметров тридцать, и длиной метра четыре, – Я возьму парочку?
– Бери…
Вместо парочки Макарыч кинул в кузов штук шесть, затем, скомандовав мне закрыть борт, тепло попрощался со своим собутыльником.
– Поехали!
– Тащ прапорщик! Ну, аппарат нам давно нужен… А трубы-то на что?..
Взгляд, которым окинул меня Макарыч, не поддается никакому описанию… В нем было всё… И взгляд этот, и слова, сказанные мне тогда, я, наверное, буду помнить до конца своих дней. Выдержав, поистине «мхатовскую» паузу, Макарыч изрек:
– ЕСЛИ БЫ Я ЗНАЛ, ЗАЧЕМ МНЕ ЭТИ ТРУБЫ, ТЫ БЫ ИХ ВОЗИЛ, ВОЗИЛ И ВОЗИЛ!..
Добавить к этому нечего… Прапорщик..
* * *
Солнышко сияет, музыка играет…
– Слухай задачу: Завтра с утра поедем в Смолянку. Там для нас в Доме офицеров наглядную агитацию нарисовали, надо забрать и к понедельнику установить! Вопросы есть?
Макарыч сплюнул и вполголоса выругался – в адрес замполита, судя по всему. Ни ему, ни мне ехать за двести километров по июльской жаре не было никакой радости. Замполита это, естественно, никоим образом не волновало, выступать – себе дороже, а посему рано утром мы выехали по направлению к Шкотово.
Смоляниново (Смолянка) являл собой маленький поселок при узловой железнодорожной станции, по левую сторону которой располагались тыловые службы флота, а по правую какая-то мотострелковая дивизия. Дом офицеров, однако же, был огромен и по архитектуре своей напоминал московский Дворец съездов.
Макарыч вышел из служебного входа Дома офицеров явно не в духе. Наглядная агитация, за которой мы сюда и явились, еще не была готова. То есть, готова – то она была, но сохнуть ей оставалось как минимум до следующего утра. На звонок Макарыча замполиту было отвечено, чтобы ждали, пока высохнет. На довольствие нас, естественно, никто ставить не собирался. Макарыч, не переставая материть замполита, забрался в кабину и скомандовал мне ехать в пристанционный поселок, где у него, как, наверное, в любом населенном пункте Приморского края, кто-то знакомый жил. Знакомый был дома, Макарычу очень обрадовались, он тоже успокоился и разулыбался, увидев в углу большую бутыль, судя по всему, с самогоном. Мне был выдан сухпай в виде куска сала, буханки хлеба и пары банок гречневой каши с тушенкой:
– Поедешь в Дом офицеров, найдешь там прапорщика Денисенко. Скажешь, кто ты есть, он найдет, куда тебя пристроить. Вопросы есть?..
Денисенко привел к местному художнику, поручив тому приютить меня до утра. Парня звали Лехой, оказалось, что он к тому же из Ленинграда, считай – земляк. Дело уже шло к вечеру, я выгреб из карманов всю наличность, Леха в свою очередь, извлек из-за портрета какого-то военачальника мятую трешку. Отсутствовал он недолго, и результатом явилась большая бутыль железнодорожного шила. От авиационного оно отличалось желтоватым цветом и запахом то ли масла, то ли солидола… От Лехи я и услышал тогда эту историю:
С новым пополнением к нам прибыли двое музыкантов. Лева и Вова. Музыкантов настоящих. Лева, маленький носатый еврей, окончил институт культуры имени Крупской по классу хорового дирижирования. Вова вылетел из музыкального училища, где обучался игре на духовых и ударных инструментах. Причем, вылетел с последнего курса. Не знаю, что нужно было отмочить для этого. Видимо, что-то из ряда вон выходящее…
Естественно, директор Дома офицеров был несказанно рад этому приобретению, потому что музыкантов, как таковых, в его распоряжении не было. Были бойцы, умеющие играть, что им покажут, нот, естественно, толком никто не знал, и три марша, не считая похоронного, которыми "жмуркоманда" услаждала слух личного состава, навязли в ушах у всех. Посему, появление профессионалов от музыки очень обрадовало директора, подполковника Турбина.
Начальник политотдела дивизии, полковник Пилипенко, послушав оркестр, выразил недоумение репертуаром:
– Турбин! Вот, я тут уже не первый год, а музыка всё та же. Твои музыканты больше играть ничего не умеют, что ли?!
– Товарищ полковник! У меня сейчас с новым призывом два профессионала пришли! Консерваторию ленинградскую закончили. Будем менять репертуар!
– Это хорошо! К седьмому ноября надо какой-нибудь новый марш исполнить. Успеешь?
– Так точно!
– Пятого в десять утра приду слушать.
Начпо ушел, Турбин вызвал Леву и Вову:
– Короче, нам поставлена задача, к седьмому ноября разучить и исполнить на параде новый марш. Вы из Ленинграда, образование у вас есть. Репетируйте хоть круглые сутки, но чтобы к пятому числу марш был готов!
Лева и Вова блестяще справились с поставленной задачей. Начпо, явившийся на прослушивание, был очень доволен. Музыканты играли слаженно, даже с каким-то подъемом. Пилипенко поинтересовался:
– А как называется марш?
– Марш подводников, товарищ полковник!
– Хм… Подводников… Ну, ладно! Главное, музыка хорошая. Хоть мы и не подводники – нехай будет!
Седьмого ноября серые шеренги дружно печатали шаг под новый марш. Гремела медь, гулко ухал барабан. Довольные командиры, взяв под козырек, приветствовали с трибуны марширующие роты. Хотелось расправить плечи и грянуть строевым, подпевая старательно гремящему оркестру:
We all live in a yellow submarine!
Yellow submarine!
Yellow submarine!..
* * *
Лёха
– Лёха! Где ты его берешь? Дрянь несусветная!
– У дефектоскопистов!
– ???
– Ну, это тележка такая. Ее по рельсам катят, там приборы, их шилом заправляют. В конце смены шило сливают. Не на землю, естественно…
– Ну, давай еще по чуть- чуть
– Давай за твой скорый дембель! Дай Бог, чтобы не в последней партии!..
– Я уйду первым! Самым первым!..
– Нереально! У тебя, что, папа округом командует?
– Нет! Но уйду первым. Потому, что знаю свой дембельский аккорд. А его я закончу через неделю после приказа!
Признаться, Лёхе я не поверил. Самая первая партия дембелей всегда уходила, как минимум, месяца через полтора. Весь разговор происходил в Доме офицеров гарнизона Смоляниново, где Лёха трудился художником, и куда нас с Макарычем отправили за наглядной агитацией. Агитация сохла, Макарыч по обыкновению проводил время за бутылкой у кого-то из многочисленных знакомых, снабдив меня сухпаем и отправив в Дом офицеров, где и пристроили до завтрашнего утра.
Художник Леха был великолепный! За плечами имел художественно-графический факультет института имени Герцена в Ленинграде. Выполненные им портреты всяческих военачальников и героев во множестве украшали фойе Дома офицеров.
Талантливого художника ценили, жил он, как у Христа за пазухой, в части появлялся крайне редко, но, против обыкновения, сослуживцы относились к нему неплохо. Кроме умения рисовать, Леха был разрядником по самбо, посему наезжать на него желающих не находилось, к тому же разрисованный Лёхой дембельский альбом очень и очень ценился в гарнизоне. Правда, чести этой удостаивались единицы, входившие в число друзей и земляков. Лёхиными рисунками гордились, как работами известных мастеров. При всем этом, я очень сильно сомневался, чтобы его отпустили самым первым, причем сразу после приказа:
– Леха! Ну, нереально это! Ты художник классный, потому первым и не уйдешь, пока всё что можно не разрисуешь!
– Спорим!? Если уйду – поставишь мне литр, когда в Питере будешь! Коньяка!!! Не шила!..
– Да уж! Такой отравы там не найти! Из чего его делают?!
– Судя по запаху – из квашеных галош!..
Лёха нацарапал мне свой питерский телефон на открытке со знаменитой картины "Ленин в октябре", кажется, где Ильич в окружении солдат и матросов произносил какую-то речь:
– Вот, тоже, блин, халтура! В актовом зале клуба железнодорожников панно на всю стену рисую. И на хрен им там лысый в кепке?! Как будто ничего больше изобразить нечего!..
Вопрос о шиле можно было не задавать. Если Лёха разрисовывает железнодорожный клуб, значит, там он им и разжился.
– А аккорд какой будет?
– Новая офицерская столовая. На сто процентов уверен!
– Ну, разрисуешь, и все равно, я думаю, первым не уйдешь. Найдут еще, чем нагрузить!
– Копи деньги на коньяк! Французский не надо, ни к чему тебя разорять! Армянский пойдет!..
Он, действительно, уволился самым первым. Когда я, через неделю после приказа, позвонил в Смолянку, Лёхи там не оказалось, и мне было отвечено, что тот, судя по всему, уже пьет водку дома. Ничего не оставалось, как восхищенно выругаться…
По первому ноябрьскому снежку, грея в карманах куртки две бутылки армянского коньяка, я подходил к старому дому на Моховой. Неделю назад приехал домой, дня три квасил с друзьями и родственниками, и зачем-то, уже не упомню, поехал в Питер. Прошло полгода, но Лёха меня вспомнил сразу, заорал в трубку, чтобы я немедленно подъезжал к нему, дал адрес и объяснил, как найти квартиру. Жил он в полуподвале с отдельным входом, на двери красовалась огромная подкова, выкрашенная каким-то фосфорецирующим составом.
Ошибиться было нельзя, и я уверенно постучал. Дверь распахнулась, волосатый и усатый Лёха, радостно матерясь, облапил меня и потащил внутрь. На столе исходила паром кастрюля картошки, тут же присутствовал кусок сала, банка маринованных огурцов, буханка хлеба, две граненые стопки и бутылка «Столичной». Я вытащил из карманов коньяк:
– Армянский. Ты выиграл!
Лёха жизнерадостно захохотал:
– Блин! Помнишь ведь!! Ну, давай, наливай тогда, водку на потом оставим!
Бутылка "Столичной" перекочевала в междуоконное пространство, где у Лёхи, судя по всему, находился холодильник. Янтарная влага ухнула внутрь и разлилась приятным теплом.
Лёха, как выяснилось, поступил в Академию художеств, подрабатывает дворником, посему получил ведомственную квартиру, в коей устроил мастерскую, где мы и расположились.
После третьей я не выдержал. Любопытство распирало:
– Лёха! Ну, как ты умудрился первым уйти? Я ведь позвонил через неделю после приказа в Смолянку, а тебя там и след простыл!..
Оказалось, Лёха был, помимо художника, еще и неплохим психологом. Краем уха услышал, что комдив, бывший родом из Ленинграда, как-то обмолвился при своем водителе, что он вырос в старом дворе на Васильевском острове. По счастливому стечению обстоятельств и паре упомянутых разомлевшим комдивом деталей, Лёха догадался, о каком дворе идет речь. Учась в институте, они частенько ходили на этюды в те края, посему вспомнить тамошние пейзажи Лёхе труда не составило. И на огромной картине во всю стену, украшавшей кабинет командующего в новой офицерской столовой, взгляду остолбеневшего комдива предстал залитый утренним солнцем и полыхающий осенним багрянцем кленов, до боли знакомый питерский дворик.
Комдив молча стоял, впившись взглядом в картину. После долгой паузы были произнесены всего три слова:
– Васильева уволить! Завтра!
Вот так Лёха и попал домой раньше всех. К концу второй бутылки разговор вновь повернул на тему Смолянки и Лёха поинтересовался:
– А ты в клуб железнодорожников после этого не заезжал?
В упомянутый клуб я заезжал. Уже ближе к собственному дембелю. Макарыч, которого я туда зачем-то отвозил, проходя мимо огромного панно, изображавшего Ленина в Октябре, вдруг резко остановился, потом отошел к противоположной стене, посмотрел на панно издалека, затем фыркнул, помотав головой, и подозвал меня:
– Видишь солдата рядом с Лениным?
Я вгляделся. С обожанием уставившись на вождя мирового пролетариата, держа в руке винтовку, с абсолютно идиотским выражением лица, на стене был изображен никто иной, как начальник политотдела дивизии полковник Пилипенко! Среди множества солдат и матросов Макарыч узнал немало знакомых лиц старшего офицерского состава и хохотал от души:
– От, зараза! Это ведь тот художник, который в Доме офицеров был! Ну, молодец!..
Лёха погиб, спустя несколько лет после нашей последней встречи. Долгое время у меня на стене висел небольшой акварельный этюд, подаренный им в тот памятный вечер – подернутые голубой дымкой приморские сопки и далеко за ними – бесконечное море…
* * *
Гуси-гуси…Га-Га-Га или По следам Паниковского.
Рассказывать о Макарыче можно бесконечно. По свежим следам, то бишь сразу после дембеля, воспоминаний было на хорошую книгу. За много лет, естественно, очень многое забылось, но самые яркие моменты, тем не менее, остались, и один из них я рискну предложить вашему вниманию:
– П-п-петрович!… От, я шо тебе кажу… У нас в Ужгороде…
– Иван! Т-ты до машины-то дойдешь?… Ик!… Давай пособлю…
– Всё нормально!.. Щас только встану…
Встать, однако, у Макарыча не получалось. Самогонка была отменной, и ум оставался в полной ясности, но ноги повиноваться явно отказывались. Собутыльник его, тоже прапор, но уже отставной, подозвал меня, и в четыре руки мы доволокли Макарыча до машины.
Что за праздник у них был, неясно… Скорее всего, очередной гешефт обмывали, причем, на выпивку и закуску Петрович не поскупился. К самогону был подан огромный жареный гусь, от коего щедротами хозяйки и мне перепал кусок. Макарыч, как заботливый командир, сразу попросил:
– Галочка, ты моего шофера покорми, будь ласка!..
– Покормим, Иван Макарыч! Голодный не останется!..
– Только, смотри, ни грамма ему!..
Я с тоской проводил глазами бутыль, которую хозяйка вытащила из холодильника… Литра два там было точно, и, судя по чистоте содержимого, первач был качественный…
Забравшись в кабину, Макарыч нахлобучил на голову фуражку, удовлетворенно кивнул хозяину:
– Завтра подъезжай в часть, пошукаем…
Что именно они собирались пошукать, мне знать было не дано, но, судя по довольной роже Петровича, стороны пришли к консенсусу…
Происходило это всё недалеко от Уссурийска, в селе под названием Черниговка. Центральная улица села, как водится, носила имя Ленина, и в самом центре ее, прямо между магазином и сельсоветом располагалась огромных размеров лужа. Лужа была необъятна! Засыпать ее, судя по всему, никто никогда не собирался. Справа и слева уже давно были наезжены колеи, по которым двигался транспорт, а саму лужу облюбовали свиньи, с удовольствием валявшиеся в грязи по краям. В центре же, на более глубоких местах, гоготало многочисленное гусиное стадо.
Невольно вспомнился Гоголь с его Миргородом и тамошней лужей… Я медленно, стараясь не задавить какую-нибудь свинью, объехал лужу, Макарыч внимательным взглядом проводил ковылявшего гуся…
– Точно, что-то придумал! – подумал я, и не ошибся…
Утром Макарыч, как я и предполагал, отправился в Черниговку. С собой был взят спиннинг. Зная Макарыча, я уже ничему не удивлялся, только восхищался смекалкой нашего хитрого командира. Заставив меня заглушить машину метрах в тридцати от лужи, Макарыч забрался в кузов, отцепил блесну, прицепил кусок свинцовой оплетки кабеля в качестве грузила, затем привязал весьма солидных размеров крючок, извлеченный из вещмешка. Оттуда же была вытащена жестянка с червяками, и, наживив извивающегося червяка на крючок, Макарыч забросил наживку в самую середину гусиного стада. Произошло всё быстро, и никто из сельчан, которых было предостаточно, ничего не заметил… Через некоторое время леска дернулась…
– Есть! Теперь я медленно буду подтаскивать его к машине. Как только подтяну к кабине, ты сразу крути ему башку и кидай в кузов! – Тащ прапорщик! Я не умею! Я этим на гражданке не занимался!..
– А чем ты занимался там!? Шо ты вообще умеешь делать!? Гусю голову не можешь отвернуть!..
– Не могу, тащ прапорщик!
– Лезь тогда в кузов! Спиннинг-то кидать умеешь?!
– Умею!
– Смотри мне! Не дай бог бороду запутаешь!!!
Я забрался в кузов. Макарыч передал дергающийся спиннинг, и я начал медленно, как было приказано, сматывать катушку. От стада, вытянув шею и хлопая крыльями, отделился гусь и как-то странно двигаясь, направился к стоящему в стороне ЗиЛу. Подойдя к кабине, он был грубо схвачен Макарычем, еще мгновение, и тушка гуся со свернутой шеей уже была заброшена в кузов. Никто ничего не заметил. Я, положив спиннинг, уже занес ногу над бортом, намереваясь выскочить:
– Ты куда?!
– Так, тащ прапорщик, крючок ведь не извлечь, это же не щука, он червя заглотил…
Макарыч смерил меня взглядом, хмыкнул, и, запрыгнув в кузов, вытащенным из кармана ножом отхватил торчащую из клюва леску. Затем из кармана был извлечен новый кусок свинца, крючок, насажен очередной червяк, и Макарыч, ухмыльнувшись, глянул на меня:
– Всё понял?
За полчаса, таким образом, было наловлено штук шесть гусей, и я уже начал нервничать, как бы не повязали нас, но Макарыч, выловив седьмого гуся, наконец, приказал сворачиваться.
С видимым облегчением я спрыгнул на землю. Гуси были укрыты брезентом, спиннинг валялся в кузове.
– Чему вас только в школе учили! Всё самому делать приходится! Гусю башку не может свернуть… Эх!.. Ладно, хоть машину водишь неплохо… Но в сельском хозяйстве тоже немного разбираться уметь надо!..
Макарыч негромко ворчал себе под нос, двигатель ровно гудел, унося нас от гусей, свиней и прочих прелестей сельского хозяйства…
– Тащ прапорщик! А если бы свинья попалась, что тогда?..
– Если бы у бабушки были яйца, это был бы дедушка! Вопросы есть?
Вопросов не было…
* * *
Бобик
-Ну, Семен! Ну, спасибо!.. – Макарыч от переизбытка чувств аж подпрыгивал на переднем сидении – Пусть старый, так на ходу ведь! И главное – два моста! На рыбалку можно будет ездить!..
– Иван! – посмеивался в усы Семен, выруливая со двора – у тебя права-то хоть есть?
– Да какие вопросы? Права будут! Все схвачено! И потом, мне же не по городу на нем ездить! На дачку, на рыбалку, живу на окраине, движения там нет.… Попрактикуюсь – буду не хуже тебя руль крутить, не сомневайся!
– Не сомневаюсь, не сомневаюсь! Ты у нас мужик способный – на лету все схватишь.
– Семен, а ты что на третьей-то едешь? Переключаться не пора? – блеснул познаниями Макарыч.
– Ух, ты! – восхитился Семен – Все-то ты заметишь! Да не пора еще, не стоит двигатель нагружать. Вкладыши провернет или пальцы загремят – сыпал он специфическими терминами, – мы уж не торопясь, не разгоняясь…
– Это правильно! – в Макарыче проснулся собственник – Машину надо жалеть…
Проехали еще немного, вырулили на трассу.
– Семен, а сейчас-то что? Сейчас почему на третьей идешь?.. – Макарыч с подозрением посмотрел на Семена.
– Да, понимаешь, Иван, ты извини меня, конечно, но там четвертая того… барахлит.
– Нет, ты не волнуйся, все решаемо! – заторопился он успокоить сразу же насупившегося Макарыча, – У меня в рембате свояк – заедем, договоримся, все сделают, все наладят… Правда, придется им за это шила поставить – без этого никак.
– Шила???!!! Это я еще и шило должен проставлять???!!!.
– Иван, теперь ты хозяин. Я только перегонщик… Мог бы вообще, кстати, не ехать! Твоя машина – сам и отгоняй. И потом – за такие копейки вездеход купить и еще торговаться насчет шила?!. Ты меня оскорбляешь!..
Макарыч недовольно нахмурился, однако, ненадолго. Радость от обладания автомобилем оказалась сильнее. Проезжая склад ракетно-технического вооружения, он велел Семену остановиться, шустро выскочил и бодрой рысью направился к неторопливо покуривающему у ворот ангара прапорщику. После короткого разговора оба скрылись в недрах склада и через несколько минут Макарыч вышел уже один, бережно прижимая к груди полную литровую банку. Устроившись на сидении, он с третьего раза захлопнул дверцу:
– Давай, вперед к свояку твоему! Сейчас сразу и договоримся!.. И дверцу пусть тоже сделают, а то не закрыть ни хрена!
– Иван, все будет в ажуре! Сделают в лучшем виде, не сомневайся!.. – повеселевший Семен воткнул передачу и, разбрызгивая лужи, погнал к выезду из города, к покосившимся домишкам окраины.
Затормозив у щелястого забора, окутанного буйными зарослями какого-то кустарника, он длинно посигналил. Через пару минут из открывшейся со скрипом калитки вышел небольшого роста мужичок в майке, галифе и тапочках на босу ногу:
– О!.. Семен!.. – радостно приветствовал он – Не продал, гляжу, еще свою бурбухайку?!
– Здорово, Коля! – выскочил из машины Семен – Продал уже. Вот ему! – он кивнул на осторожно вылезающего Макарыча, по-прежнему прижимающему к груди ценную банку, – Только вот проблема у нас, помоги решить!
– Что за проблема? – деловито осведомился свояк, – Будем знакомы! Николай! – он энергично тряхнул руку Макарыча.
– Да вот четвертая не втыкается! – сокрушенно поник головой Семен – Ты же у нас в этом деле мастак, любую коробку с закрытыми глазами разберешь-соберешь.… Помоги, будь другом!.. А мы в долгу не останемся! – он красноречиво скосил глаза на Макарыча. Тот с готовностью протянул Николаю банку.
– Ну-у-у… – протянул Николай, покосившись на банку, – попробовать можно, конечно, только сразу предупреждаю – одной банкой может и не ограничится. У меня ведь запчастей нет, я ремонтник, а на складе тоже люди. Им тоже выпить хочется… да вы давайте, загоняйте во двор! Сейчас мы за знакомство это дело употребим, завтра я ее в ремзону поставлю, через недельку все будет в ажуре!..
– Через неделю?.. А раньше никак?.. – упал духом Макарыч
– Ну, а как раньше? Пока я с начальством договорюсь, – загибал пальцы Николай, – Пока запчасти найду, пока коробку сниму-разберу.… У меня же, кроме этого, еще дел хватает…
Так что – раньше никак! – подытожил он, – Давай, загоняй – и прошу к столу!..
– Иван, а ты откуда сам?.. – Николай разлил шило по стопкам, банка была уже наполовину пуста, в жиру тарелок застыли обглоданные кости. Хозяйка, недовольно хмурясь, нарезала очередную порцию закуски.
– Из Ужгоро…да! – Макарыч насадил на вилку, наконец, пойманный маринованный огурчик – А ты?..
– Да ну?! – восхитился Николай – А я полтавский! А Семен из-под Харькова! Ну-ка, д-д-давай! За Ридну Неньку! Ще-е-е нэ вмэрла У-у-украины…
Дня через три Макарыч заехал в рембат поинтересоваться ходом работ. Николай в комбезе, вытирая руки ветошью, вышел из бокса.
– Ну, как дела? – Макарыч с надеждой уставился на Николая.
– Иван, ты понимаешь, какое дело…– тот виновато опустил глаза – Я же говорил, что литра мало будет. Там синхронизатор нужно новый ставить… Короче – на складе нету, могут достать, но – сам понимаешь – не за так…
– Сколько? – Макарыч обреченно вздохнул
– Ну,… литр… пока… Я, конечно, постараюсь, чтобы литром все и ограничилось. Но ничего обещать не могу… Иван, ну ты пойми, там же такие живоглоты сидят! – заторопился оправдаться Николай – Хрен, что на сухую сделают!..
– Да понимаю я!.. – Макарыч, похоже, уже начал жалеть о приобретении автомобиля, но перспектива вскоре гордо проехаться на собственном авто все же взяла верх, и он, потребовав у Николая тару, вновь направился за шилом.
Литровая фляжка, бережно принятая Николаем, должна была сделать свое дело, но через два дня Макарыча вновь ждало разочарование:
– Иван, ты только спокойно!..
– Что теперь?! – Макарыч начал медленно закипать.
– Да эти бляди не тот синхрон дали. Не от такой коробки. Они похожи, но внутренний диаметр немного больше. Я им назад его отдал и велел нужный найти, но… ты понимаешь… Они ведь зажравшись, суки!..
Макарыч, скрипнув зубами, развернулся и пошел к выходу. Через плечо бросил:
– Пол-литра! И все! И больше – хрен!.. – он притормозил – Ладно, синхрон… или как его.… А дверцу ты сделал???!!
Николай расцвел:
– Иван! Да я ее на следующий же день сделал! Там и делов-то было два болта прикрутить! Все работает, лучше, чем в мерсе!..
– Ну, хоть это радует… Короче! Через три дня прихожу и радостно удивляюсь!..
– Иван! Да все будет хоккей! Не сомневайся! Если шило будет – я из них этот синхрон зубами выгрызу! Пусть только попробуют не дать!.. – Николай виновато заглядывал в глаза Макарычу. Получив пол-литровую бутылку, шила, он проводил его долгим взглядом, развернулся и, не торопясь, пошел к ангару…
Через два дня Макарыч заявился в рембат. Походив по боксам и не обнаружив Николая, он обратился к ковыряющемуся в разобранном стартере сержанту:
– Слушай, а Николай где?
– Какой Николай, тащ прапорщик? – поднял голову сержант
– Ну, командир ваш, Ващук…
– Так в отпуске он.… Со вчерашнего дня!..
Макарыч побледнел:
– А машина?.. Машину он делал здесь?!
– Какую машину, тащ прапорщик? – с недоумением уставился сержант.
– Мою машину!!! Делал??? Чинил???!!! – взревел Макарыч.
– Да нет, тащ прапорщик, свой «Москвич» делал, вчера и закончил, на нем и уехал…
Макарыч резко развернулся и почти бегом направился к воротам. Забравшись в кабину, скомандовал:
– На Садовую!..
Я молча воткнул передачу и, развернувшись, выехал на шоссе.
-Ну, Сема, сейчас я тебе покажу!.. И тебе и своячку твоему гребаному! Специалист, бля! Мастер херов!!! – Макарыч, казалось, сейчас лопнет от злости.
В таком состоянии мне его наблюдать еще не приходилось, поэтому от вопросов я воздержался. Но, видимо, поделиться переполнявшими эмоциями ему с кем-то было нужно, и из отдельных фраз, густо перемежающихся матерщиной и обещаниями жестоких кар, я понял лишь то, что Макарыч купил машину, расплатился шилом за ремонт, а с ремонтом его надули.
Затормозив у одноэтажного домика, я заглушил двигатель и с интересом прислушался. Скандалить с хозяйкой Макарыч не стал, и полным яда сладким голосом поинтересовался у ней, где можно найти Семена.
– Так он со свояком его, Николаем, вчера на рыбалку уехал. Кета в речки пошла, недели через две, не раньше, вернутся. А вы за машиной? Николай пригнал, сказал, чтобы вам ключи отдала, как придете. Вот, возьмите, – она протянула Макарычу пару ключей на колечке – Сейчас забирать будете? Ворота открыть?..
– Вечером заберу!.. После семи! – Макарыч в сердцах хлопнул калиткой…
– Ты вечером со мной пойдешь. Надо машину мою отсюда забрать и ко мне перегнать. Вопросы есть?.. Никак нет!..
Вечером мы с Макарычем подошли к знакомой калитке. Он нажал кнопку звонка, лязгнула щеколда, выглянула хозяйка:
– А!.. За машиной пришли!.. Проходите. Я сейчас ворота открою…
Мы прошли во двор. В глубине его, уставившись на мир круглыми глазами на добродушной морде, стоял старенький «Бобик» ГАЗ-69 с брезентовым верхом. Макарыч, протянув мне ключи, вздохнул, пнул покрышку, открыл-закрыл пассажирскую дверь, подергал за ручку:
– Хоть тут не обманул… Мастер, бля!..
Я завел двигатель. Макарыч устроился рядом:
– Семену привет передавайте! – с сарказмом обратился он к хозяйке, – И свояку его тоже… Пламенный!..
Он смачно хлопнул дверцей и скомандовал: – Вперед!
– Тащ прапорщик, а что тут ремонта требует? Вроде движок нормально работает, ничего не стучит нигде…
– Ага!.. Все нормально!!.. Конечно!!!– Макарыч вновь начал закипать – А то, что четвертую не воткнуть – это, по-твоему, нормально?!!
Я с недоумением посмотрел на Макарыча, стараясь понять – серьезно он говорит или это какая-то новая шутка.
– Что ты на меня уставился?! На дорогу смотри! А то уедем сейчас в канаву!..
– Так, тащ прапорщик, это же «Бобик»
– Кто Бобик?
– Ну, машина, ГАЗ-69, «Бобиком» его звали.
– И что?..
– А на нем только три скорости и задний ход. И все…
Выражение лица Макарыча после этого открытия не поддавалось никакому описанию. Такой гаммы чувств не выразил бы даже знаменитый французский мим Марсель Марсо. Когда к нему пришла способность говорить – словоизвержение хлынуло огромным матерным потоком и не прекращалось вплоть до двора, где Макарыч велел поставить машину у забора и многозначительно уставился на меня.
– Ну, ты языком молоть не будешь об этом в части, конечно?..
– А о чем, тащ прапорщик? Съездили, пригнали машину. Все отремонтировано, все нормально… Третья скорость не работала – так ее починили. Так ведь?..
Макарыч пристально посмотрел мне в глаза и скрылся в глубине подъезда. Я, закурив, неторопливо двинулся к белому домику КПП…
Видимо, поостыв, Макарыч и сам потом посмеялся над собой, ибо мужик был не злопамятный, шутку наверняка оценил и, думаю, не замедлил с каким-нибудь ответным ходом. Потому что в обществе и Семена и Николая, я его потом наблюдал не раз. Но слово, данное ему, я сдержал и в части так никто тогда и не узнал об этой истории.
Хотя, срок давности у нее давно истек, поэтому, я думаю, Макарыч вряд ли обиделся бы на меня сейчас…
* * *
О военной медицине. (Воспоминания о санбате)
Что такое полигон, думаю, известно каждому служившему… Ну, или почти каждому. И вот, нас тоже не минула чаша сия – в количестве пяти машин под командованием Макарыча отправили помогать обеспечивать развертывание какой-то там дивизии. Видимо мало машин было, а может, из каких других соображений – не знаю. Партизан понагнали туеву хучу народу, и техники немеряно…
По мнению Макарыча, кто-то там, в верхах, сильно проворовался и под партизан и учения списывали все, что только можно. Ну, ему виднее, конечно, но нам от этого легче не было, потому что постоянно приходилось что-то возить от железнодорожной станции (названия за давностью лет уже не упомню) до места дислокации.
Как обычно, толкового руководства не было, куча начальников отдавала приказы, абсолютно противоречивые друг другу, брызжа слюной и топая ногами, грозили сгноить на губе нас, посадить Макарыча и все такое прочее. Единственные более-менее рабочие машины были наши, и мотались мы по маршруту Станция – Полигон практически круглосуточно, жили в кабинах, спали не раздеваясь. После того, как кто-то из бойцов заснул за рулем и заехал в болотину, из которой его пришлось вытаскивать ГТТ-шкой, Макарыч озлобившись, дозвонился до части и в категорических выражениях потребовал замены.
Долго ли, коротко ли, но, наконец, все же привезли подмену, а мы отправились в свою часть.
Отправиться- то отправились, но прибыли не все. Я, волею судьбы, поехал знакомиться с военно-полевой медициной. Случилось так, что где-то неслабо приложился голенью, еще в самом начале этой эпопеи. Нога тупо болела, значения этому я особо не придавал – в футбол играли, еще сильнее попадало, но перед отъездом сапог снялся с большим трудом, штанину же пришлось разрезать. Правая нога ниже колена чудовищно распухла, место, которым приложился, представляло собой неправильной формы кружок размером с пятикопеечную монету, под которым нащупывалась какая-то жидкая субстанция. Такое впечатление – накачали шприцем какой-то дряни туда.
Встревоженный Макарыч связался с автобатом, дислоцировавшимся поблизости, обрисовал ситуацию и попросил помочь. Оттуда ответили, что санчасть у них общая с пехотным полком, своей нет, но машину пришлют и содействие окажут. Часа через полтора пришла "санитарка" и я отбыл к военным медикам, встречаться с коими за прошедший год службы еще не доводилось.
Скрежеща раздолбанной коробкой передач, уазик-буханка доставил меня в санчасть.
В приемной важно восседал какой-то краснопогонник с «тещами» в петлицах и погонами младшего сержанта, но с таким самодовольным и спесивым видом, какой бывает не у всякого генерала. Лоснящиеся щеки закрывали и без того узкие глазки, не меняя позы, он небрежно процедил:
– Чито прышол?
– Нога болит
– Гиде балыт? Давай нага сматреть буду, – с важным видом он, взяв пинцетом тампон, окунул его в банку с йодом, намазал ногу и откинулся на стул. – Все, иды. Иды к сибе в част. Скора прайдет!
Я всегда поражался, почему всегда на самых теплых местах хлеборезов, поваров, санинструкторов, каптерщиков, кладовщиков и прочая, прочая, прочая, почти неизменно оказывались представители "братских" среднеазиатских и кавказских республик. Ни черта не умеющие, с трудом говорящие по-русски, они плотно оккупировали всю эту синекуру. Не везде, правда, но в процентах девяноста частей, в которых приходилось бывать, это присутствовало.
Поняв, что медицинской помощи, равно как и сочувствия, получу не больше, чем получает его окурок, плавающий в унитазе, я похромал к выходу. Дойти, правда, не успел. Дверь распахнулась, в приемную ввалился здоровенный дядька в майорских погонах и той же самой «тещей» в петлицах. Подскочивший на стуле санинструктор, такое впечатление, сдулся, как шарик и угодливо подбежал с докладом к майору. Тот, небрежно махнув на него рукой, уставился на мою ногу:
– Что случилось?
– Болит, тащ майор! Ударил где-то.
– Давно?
– Неделя уже. С полигона привезли только сейчас.
Майор повернулся к краснопогонному эскулапу:
– Где журнал регистрации?
Узкие глазки забегали:
– Нэ успел писат таварищ майор!
– А куда ты его отправил тогда?! Писатель!!.. Еще скажи мне, что писать умеешь!!! Ты зачем здесь сидишь, ишак самаркандский?!! – взревел майор – Фельдшер, блядь!!! Какой ты, к хуям, фельдшер?!! Купил диплом за пять баранов, сам шестой!!! Ты в своем кишлаке коз сношал и ишакам хвосты крутил!!! Фельдшер он!!! Забудь это слово, ты не фельдшер, ты – гандон!!! Повторяю, чтобы запомнил ГАН – ДОН!!!!
Развернувшись, он бросил мне: – Иди сюда!
Выйдя из приемной, майор, пинком отворив дверь кабинета начальника санчасти в звании прапора, принял рапорт, затем скомандовал зайти.
– Это что?! – сурово вопросил он прапора, указав пальцем на мою ногу
Прапор наклонился к ноге: – Флегмона вроде… – неуверенно проговорил он.
– Прапорщик!!! Это не вроде!!! Это именно флегмона!!.. Настоящая, стопроцентная, которую нужно было вскрыть еще неделю назад! Твой урюк ее йодом намазал и бойца в часть отправил. Я, блядь, вам обоим жопы намажу, и не йодом, а скипидаром!!! – вновь загремел грозный майор – И будете вы у меня бегать вокруг санчасти, пока из них дым не повалит, как из паровоза!!! Немедленно в санбат его отправляй! Чтобы через час он уже у меня на столе лежал!!!
– Слушай, а кто этот майор? – поинтересовался я у водилы, когда уазик, подпрыгивая на ухабах, катил по направлению к медсанбату, находившемуся километрах в пяти, в поселке около железнодорожной станции.
– Начмед. Майор Левин – не поворачивая головы, проговорил водила – Крутой мужик, но правильный. Хирург главный в санбате. Щас он тебя и резать будет, наверное… Повезло тебе, вообще-то, что он тут оказался, от этих козлов (имелись ввиду самаркандский ишак и прапор) толку никакого. У них один диагноз на все болезни – острый шлангит называется.
Рассказ об операции упущу. Все равно ничего интересного читателю, если он не является медиком, тут не будет, да и медикам тоже малоинтересно. Обычное дело…
После операции Левин удовлетворенно обозрел дело рук своих и подмигнул медсестре, лица которой я не разглядел из-за скрывающей его повязки, но глаза!.. Ох, какие у нее были глаза!.. Глаза, в которых мужчины тонут сразу и бесповоротно… Помнится, я еще нашел в себе силы пошутить в ответ на ее вопрос о чувствительности моей злополучной ноги, которую она обколола новокаином.
Начмед сурово глянул из-под густых сросшихся бровей: – Хм!.. Он еще и комплименты отвешивает!.. Давай, поднимайся и топай в палату!.. Олег! – обратился он к сержанту- фельдшеру – Помоги ему добраться.
Поддерживаемый Олегом, я доковылял до койки. Тот установил капельницу, присоединил ее к торчащим из ноги трубкам и подставил под ногу какой-то тазик – не тазик – не знаю, как это называется. Желтоватая жидкость в банке начала медленно убывать.
– А это зачем? – спросил я
– А это затем, чтобы вся дрянь, которая там осталась, вытекла. Ну, как двигатель «веретенкой» промываешь – объяснил он в более понятных выражениях.
– Не дурак, понял…
– Ага, был бы дурак – не понял бы! – усмехнулся Олег. Вот теперь будешь каждый день так промываться, пока не выйдет все оттуда.
В палату зашел Левин.
– Ну, как? Жив?.. Вовремя тебя привезли, еще бы день – два и заражение могло пойти. Так-то вот, боец… У тебя там дохрена гноя накопилось. Но, будем надеяться – все вычистили.
– А если не всё?
– А если не все – еще раз почистим, не переживай! – жизнерадостно оскалился майор – Не ссы, боец, на своих ногах уйдешь!..
– Олег, а кто ассистировал, что за сестра? – поинтересовался я после того, как начмед покинул палату, и тяжелые шаги его стихли в глубине коридора.
– Жена его, Лена… Хорошая тетка. Нас с Андрюхой пару раз засекла за выпивкой, но ему не заложила. А то был бы кирдык. Витя – мужик суровый, огребли бы пиздюлей как делать нефиг!..
Тетка… Для нас, девятнадцатилетних, красивая молодая женщина за тридцать, уже была теткой. А сорокалетние вообще считались стариками. Боже мой! Как же все- таки быстро летит время!.. Сейчас я и сам уже старик для молодых, хоть и считаю, что человеку столько, на сколько он себя ощущает. Но против времени не попрешь, как ни старайся, и седина, и морщины, и отсутствие иллюзий и жизненный опыт дают о себе знать и никуда от этого не деться. Все проходит…
Видимо, я накаркал все же, потому что через несколько дней, осматривая ногу, Левин остался чем-то недоволен, вновь уложил меня на операционный стол и все повторилось по новой. На этот раз, однако, все было отнюдь не так гладко. За день до этого неожиданно прикатил Макарыч. На полигоне завершалось свертывание, и тот решил перед отъездом заехать в санбат. Видимо, думал, что меня уже вылечили, и хотел попутно забрать, но как оказалось, поторопился. Поговорив со мной, передав письма и пожелав скорейшего выздоровления, он направился в сторону склада. Пока Макарыч с прапором, заведующим аптечным складом, решали свои стратегические и тактические задачи около бочки со спиртом (о ней речь пойдет позже), мы болтали с сидевшим за рулем, Серегой.
Подошел Олег и после недолгого разговора, путем нехитрого бартера, выменял у Сереги литровую армейскую фляжку, полную самогона взамен каких-то дембельских прибамбасов и значков. Самогон был приобретен, судя по всему, на станции. Вечером, в компании медбратьев Олега и Андрюхи, это все было выпито, а наутро я скрипел зубами на операционном столе, потому, что новокаин с похмелья практически не действует, и ощущения были весьма и весьма малоприятные. Кричать от боли, в то время, когда на тебя глядят красивые женские глаза, было стыдно, поэтому пришлось мужественно терпеть, сжав зубы и смаргивая слезы. Я подозревал, что майор догадался о моем состоянии, но наказывать дисциплинарно не стал, справедливо полагая, что мучений мне и так достаточно. Когда без наркоза в ране ковыряются – ощущения не из приятных…
Боря Красин… "Херовый доктор". Не в профессиональном плане, что вы! Профессионал Боря был отменный! Только специальность его… Ага!.. Вот именно!.. Боря был дерматовенерологом. Но не подумайте, что знакомство наше состоялось по причине болезни. "Болезни дурной, французской, от плотских похотей происходящей", как было сказано у Конецкого. Лейтенант Красин был "пиджаком", призванным на два года после окончания Хабаровского мединститута.
Как профи, Боря действительно знал свое дело, но как офицер… Круглая толстогубая физиономия, ироничный взгляд маленьких глазок, мешковатая фигура, на которой халат еще смотрелся, но форма сидела как на пугале, причем меньше всего Борю это волновало. Он был любитель выпить, поволочиться за бабами, посидеть в хорошей компании. Хождение строем, рапорты, наряды и долбоебизм вышестоящих начальников Борина душа органически не принимала. И если начмед, весьма неглупый мужик и блестящий хирург, относился к нему с некоторым снисхождением – "ну, пиджак, что с него взять?", то замполит медсанбата при виде лейтенанта Красина морщился как от зубной боли. Он вызывал Красина в кабинет, долго и нудно взывал к его человеческому достоинству, упирал на то, что Боря хоть и на два года, но офицер, посему должен соответствовать… Боря же резонно замечал, что в первую очередь он врач, за что его тут и держат, а все остальное вторично, и, следовательно, не заслуживает внимания.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71288917?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Аарне Лутта
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 07.11.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: "Раньше автор писал про армейские дела – там были воины-строители, просто