Рекламное бюро господина Кочека
Варткес Арутюнович Тевекелян
Тайный фронт
Четырнадцать долгих, трудных и опасных лет жили и работали во Франции и Германии предприниматель Ярослав Кочек и его красавица жена. Услугами их рекламного бюро «Жубер и Ко» пользовались крупнейшие торговые фирмы Европы. И никому было невдомек, что под респектабельной вывеской действует русский разведывательный центр, оказавшийся не по зубам матерым ищейкам из всесильного гестапо…
В основе романа «Рекламное бюро господина Кочека» история легендарных советских разведчиков-нелегалов Василия и Елизаветы Зарубиных. С 1927 года по 1937 год супруги находились на нелегальной работе в Дании, Швейцарии, Франции и Германии. Общий стаж нахождения супругов на нелегальной работе – 13 лет.
Варткес Тевекелян
Рекламное бюро господина Кочека
Тайный фронт
© Тевекелян В.А., 2024
© ООО «Издательство Родина», 2024
Глава 1
Ранней весной 1931 года из порта Пирей вышел небольшой пароход под греческим флагом, совершавший регулярные рейсы между Балканами и южным берегом Франции. Единственными пассажирами на его борту была супружеская чета из Чехословацкой республики. Молодые люди продолжали свадебное путешествие по Европе. Около месяца они прожили в Швейцарии. Потом побывали на земле Эллады – осмотрели бессмертные развалины Парфенона, восхищаясь гением народа, много давшего человечеству во всех отраслях искусства и науки, полюбовались пламенной синевой моря, окаймляющего берега Греции, и теперь ехали во Францию.
К вечеру подул крепкий норд-ост, началась качка. Огромные волны играли пароходом, как щепкой.
В отличие от своей жены, муж не страдал морской болезнью. И когда она, вконец измотанная, задремала в каюте второго класса, он поднялся на палубу, сел на скамью и с интересом стал наблюдать, как беснуется море.
Волны с ревом обрушивались на палубу, а потом, шипя и пенясь, скатывались с нее. Свинцовое небо то и дело прорезали молнии, грохотал гром.
Поеживаясь от холодных соленых брызг, молодой человек задумчиво смотрел вдаль. Проходивший мимо матрос крикнул ему по-французски:
– Смотрите, мсье, как бы вас не смыло за борт!..
«Ну уж нет, не для того я исколесил столько стран, чтобы на пороге к цели очутиться за бортом!» – подумал, усмехнувшись, молодой человек и в ту же минуту ясно представил себе, как он входит в кабинет своего начальника. Тот встает из-за большого стола, идет к нему навстречу и, пожимая руку, спрашивает:
– Как самочувствие, товарищ Василий?
– Отличное, – бодро отвечает он.
– Прекрасно! Значит, пора браться за новую работу. За трудную, интересную, а главное – очень нужную работу…
– Я как пионер – всегда готов!
Худое, усталое лицо начальника на мгновение смягчает улыбка.
– Сядем сюда, – он указывает на кожаный диван у стены.
– Слушайте меня внимательно. Первоочередная задача – найти надежное прикрытие и, как говорят актеры, войти в роль. Когда справитесь с этим и пустите корни в стране, где вам предстоит работать, только тогда возьметесь за дело, ради которого едете. Только тогда!.. Вы отправляетесь за границу с единственной целью: быть в курсе всех событий, связанных с фашистской опасностью. Для вас, конечно, не новость, что правящие круги некоторых капиталистических стран настолько ослеплены ненавистью к Советскому Союзу, что не замечают, вернее, не желают замечать тучи, собирающиеся над Европой. Больше того, своей близорукой политикой они вольно или невольно помогают фашистским молодчикам, рассчитывая, что в конечном итоге сумеют направить фашистскую агрессию против нас…
Начальник замолкает на минуту, словно взвешивая все сказанное им. Молчит и он, Василий…
– На днях отправитесь в Чехословакию, – продолжает начальник. – Поедете с советским паспортом, поживете среди словаков, поближе познакомитесь с бытом, нравами. Главное – язык. Я знаю, вы изучали словацкий, но владеете им слабо. Поэтому вы хотя и будете словаком, но долго жившим с родителями в России, хорошо знающим русский язык и слабо – родной. Получив чехословацкое подданство – в этом вам помогут, – поедете в Швейцарию и, только основательно акклиматизировавшись, попрактиковавшись во французском языке, отправитесь во Францию. Ваша внешность, обширные знания и опыт помогут вам войти в роль. Хочу еще раз напомнить: самое трудное в нашем деле – это прикрытие. Мобилизуйте все свое умение и не спеша создавайте такое прикрытие, чтобы, как говорится, комар носа не подточил!..
– В качестве кого я поеду в Швейцарию и когда, каким путем должен возвратиться на родину?
– В Швейцарию поедете с женой – в качестве молодоженов, совершающих свадебное путешествие. А когда и как вернетесь домой, вам сообщат в свое время…
Когда все это было? Почти год назад. Времени прошло немало, а кажется, что только вчера был этот день, послуживший поворотным пунктом в судьбе Василия…
Ветер начал стихать. Василий встал и, держась за канат, протянутый вдоль палубы, спустился в каюту. Жена его, Лиза, спала. Не зажигая света, он разделся и лег. В каюте было душно, пахло краской. Василий ворочался с боку на бок, но сон не шел: в памяти одна за другой вставали картины недавнего прошлого.
…До Словакии они добрались без всяких приключений. Словаки пришлись им по душе: народ добродушный, с юмором, очень гостеприимный, во многом напоминающий украинцев. Все шло хорошо – Василий побывал и в том маленьком городке, где он якобы родился. Повидался со своими «родственниками», внимательно разглядывал их лица и запоминал имена, фамилии, прозвища. В Братиславе зашел в ремесленное училище, которое будто бы окончил, – по специальности он автомеханик. Единственным затруднением был язык. Начальник оказался прав; его словацкого языка почти никто не понимал – произношение никуда не годилось. Пришлось задержаться в Словакии дольше условленного срока – на целых три месяца, чтобы хоть немного освоить разговорную речь.
С получением чехословацкого паспорта не было особых затруднений. Голова городка, который Василий избрал местом своего рождения, жил около трех лет в России и горячо сочувствовал Советскому Союзу. Получив оттуда письмо с просьбой помочь Василию, он выдал ему официальную справку, в которой говорилось, что предъявитель ее действительно является Ярославом Кочеком, 1897 года рождения, сыном Мореики Кочековой. Потом, вернувшись из Братиславы, куда ездил для переговоров с чиновником полицейского управления, голова вручил Василию бумагу, адресованную полицейскому управлению, с просьбой выдать заграничные паспорта Ярославу Кочеку и его жене Марианне, желающим совершить свадебное путешествие по Швейцарии и Франции.
Чиновник полицейского управления Братиславы, получив от головы двести крон (значительные деньги по тем временам), не стал утруждать себя излишними вопросами и, записав фамилию, имя и возраст, сличив фотокарточки с натурой, на следующий день выдал Василию и Лизе заграничные паспорта.
Первый шаг в предстоящем долгом пути был совершен: Василий Сергеевич Максимов стал подданным Чехословацкой республики, словаком по национальности, католиком по вероисповеданию, автомехаником по профессии, а его жена Елизавета Владимировна – Марианной Кочековой…
На вторые сутки ранним утром пароход под греческим флагом причалил к одной из торговых пристаней Марселя.
После соблюдения пограничных и таможенных формальностей, прежде чем возвратить паспорта подданным дружественной Франции Чехословацкой республики, полицейский офицер счел необходимым поинтересоваться: надолго ли приехал во Францию мсье Кочек и имеет ли он намерение заняться коммерческой деятельностью? Есть ли у него во Франции родственники или близкие знакомые, если да, то где они проживают? Не состоит ли мсье Кочек в коммунистической партии? Получив исчерпывающие ответы, полицейский офицер повертел в руках паспорта и, не придумав ничего лучшего, спросил:
– Мне хотелось бы запросить Братиславское училище, в котором вы учились, о правилах приема иностранцев. Не скажете ли, мсье, на какой улице находится это училище?
Прием был явно неуклюжий, и «мсье Кочек», внутренне усмехнувшись, спокойно назвал адрес училища и добавил:
– Свой запрос вы можете адресовать директору училища, господину Кибалу. Несмотря на почтенный возраст, старик все еще продолжает руководить училищем.
Полицейский офицер, видимо вполне удовлетворенный ответом, возвратил паспорта и напомнил, что мсье Кочеку и его супруге разрешается проживать во Франции и свободно передвигаться по ее территории в течение двух месяцев, после чего они обязаны либо покинуть страну, либо продлить разрешение на право проживания во Франции в департаменте полиции или в его местных органах.
С тремя чемоданами и небольшим саквояжем Василий и Лиза вышли с территории порта и, наняв такси, попросили отвезти их в недорогой, но приличный отель.
Прогуливаясь после обеда по многоязычным, шумным улицам Марселя, они обсуждали дальнейшие планы поездки по Франции.
– Лучше всего купить подержанную машину и в ней совершать путешествие, если, конечно, удастся получить водительские права. Так будет и дешевле, и мы больше увидим, – негромко сказал Василий по-русски.
– А потом?
– Когда будем уезжать, машину продадим, выручим те же деньги. Ты ведь знаешь, в моих руках любая машина будет в целости и сохранности.
Василий тут же купил в газетном киоске карту автомобильных дорог Франции, изданную специально для туристов, и правила уличного движения. На следующий день, узнав в отеле адрес магазина, в котором продаются подержанные автомашины, они поехали туда.
Такси доставило их на окраину города, к воротам с огромной вывеской: «Автоателье». На огороженной площадке – ряды подержанных машин всех стран мира, всех марок. Подбежал юркий человечек, любезно осведомился; какую автомашину и примерно за какую цену хотел бы приобрести мсье?
– Хорошую, надежную, но не очень дорогую, – ответил Василий на сносном французском языке.
– Могу предложить почти совсем новые – «рено», «испано-сюиза», «паккард», «бьюик», «фиат».
После долгого осмотра Василий остановился на черном итальянском лимузине «фиат» выпуска 1929 года.
– Мсье понимает толк в автомашинах, – сказал юркий человечек и заломил такую цену, что Василий только рукой махнул.
– Какую цену желает предложить мсье?
Прежде чем ответить, Василий попросил заправить автомобиль бензином, сел за руль, проехал по площадке. Проверил тормоза, прислушался к работе мотора и, убедившись, что машина в хорошем состоянии, предложил за нее три тысячи франков. После утомительной торговли сошлись на трех тысячах восьмистах франках. Василий внес аванс с условием, что ателье берет на себя труд получить дорожные знаки и поможет ему достать любительские права.
Вечером, прежде чем лечь спать, Василий долго изучал правила уличного движения во Франции. Они оказались проще, чем у него на родине. Потом разложил на столе карту Франции и отметил карандашом дороги, по которым им предстояло ехать. Лиза, полулежа на кровати, читала книгу.
– А не завернуть ли нам по дороге на Лазурный берег, – предложил Василий. – Поживем там немного, поглядим, как проводят свой досуг состоятельные люди. Эта хитрая наука может пригодиться нам на будущее.
– Но жить там, наверно, очень дорого?
– Это уже зависит целиком от нас!..
На следующий день, к двенадцати часам, как было условлено, к дверям отеля подкатил черный «фиат» с номерными знаками.
Василий не поленился еще раз осмотреть машину. Убедившись, что все в порядке, уплатил продавцу остальные деньги и отправился с ним в дорожную полицию за правами.
Там ему сказали, что обычно права выдаются через два дня, но поскольку мсье – иностранец, то в отношении его действуют иные правила…
Прошло три дня, Василий стал волноваться – досадно было сидеть в Марселе без дела. Он снова отправился в «Автоателье» и разыскал знакомого продавца.
– Могу посоветовать только одно, – сказал тот, – выложите сотни две франков, и все будет в порядке. Чиновники дорожной полиции тоже хотят жить… Через два часа я принесу вам в гостиницу права – и не временные, а бессрочные!..
И он сдержал слово.
* * *
Дороги во Франции были отличные. По обеим сторонам тянулись фруктовые сады. Деревья стояли в полном цвету, и Лизе казалось, что машина мчится по сплошному цветнику. Поражала тщательность, с какой обрабатывался каждый клочок земли.
– Пока все идет отлично, да? – спросил Василий, не отрывая взгляда от дороги.
– Не будем испытывать судьбу. Ты ведь знаешь, я суеверная…
– Смешно это слышать от тебя!
– Ничего смешного нет. Я просто не люблю ничего загадывать вперед…
– Ерунда! За любое дело нужно браться как следует, и все сбудется.
– Завидую твоему характеру, уверенности в себе…
– Ну, это как сказать, – пробурчал Василий, и они замолчали, погрузившись каждый в свои мысли.
На ночь остановились в дорожном отеле. Не спрашивая документов, портье молча вручил им ключи от номера. Это понравилось Василию.
– Похоже, в этой благодатной стране можно жить без всяких разрешений и виз, – сказал он Лизе.
– Вряд ли из порядков в дорожном отеле следует делать такие выводы!..
На рассвете они снова пустились в путь. У Василия был адрес недорогого пансионата на Ривьере. Хозяйка, благообразная старуха, похожая на классную даму, приняла их очень любезно и предложила им две чудесные комнаты на втором этаже, с видом на море.
Курортный сезон еще не начался, но на Ривьере жизнь била ключом. В это еще нежаркое время года здесь отдыхали главным образом ушедшие от дел старики и молодящиеся старухи. Вода в море была уже достаточно теплой, и в дневные часы огромный пляж с золотым песком пестрел от разноцветных больших зонтов, кабинок, купальных костюмов. По вечерам пожилые люди, словно боясь упустить время, веселились до изнеможения. Из открытых окон ресторанов, казино и ночных клубов гремела музыка. Мужчины в вечерних костюмах, накрашенные старухи в сильно декольтированных платьях танцевали, сколько хватало сил.
Василию скоро стало ясно, что, живя в недорогом пансионате, где останавливаются люди среднего достатка, главным образом иностранцы, невозможно завязать полезные знакомства. Переехать же в дорогой отель, посещать фешенебельные рестораны они не могли из-за ограниченности средств. Поэтому Василий решил не задерживаться на Ривьере. Впрочем, и здесь, в пансионате, он не терял времени даром.
Будучи по характеру сдержанным, даже замкнутым человеком, Василий умел, когда этого требовали обстоятельства, быть любезным и обходительным. Умел он быстро и правильно оценивать людей. Эти его свойства и помогли ему отыскать среди восемнадцати жильцов пансионата нужного человека и сблизиться с ним.
Василий в первый же день приметил стройного брюнета средних лет, одетого модно, со вкусом, веселого и, похоже, легкомысленного француза Жана Жубера.
Мсье Жубер всегда был в отличном настроении и, поднимаясь по лестнице в свою комнату, насвистывал оперные мелодии, что, нужно сказать, делал мастерски. Очевидно, он любил музыку, и Василий решил воспользоваться этим обстоятельством для знакомства.
Как-то вечером моросил мелкий надоедливый дождь. Многие жильцы пансионата разошлись по своим комнатам, другие собрались в гостиной. Кое-кто сел за карты, большинство же скучало, не зная, чем себя занять. Василий попросил Лизу сыграть что-нибудь на рояле. Лиза, отличная пианистка, села за рояль, и вскоре все присутствующие повернулись к ней – даже картежники отвлеклись от своего важного занятия.
Услышав звуки шопеновского полонеза, Жубер на цыпочках подошел к роялю. Видно было, что он искренне наслаждался музыкой – слушал сосредоточенно, задумчиво. Когда Лиза кончила играть, Жубер схватил ее руку, поцеловал.
– Ах, мадам, – воскликнул он, – Вы прекрасная музыкантша! Своей великолепной игрой вы доставили мне – впрочем, я смею думать, что не только мне, – он окинул взглядом сидящих в гостиной, – истинное наслаждение. Спасибо, большое спасибо!
Знакомство состоялось.
На следующий день Жубер пригласил Василия с женой в бар, угостил их коктейлем, а к вечеру того же дня Василий и Жубер были добрыми приятелями. Прогуливаясь с веселым французом, Василий узнал, что тот – владелец рекламного бюро в Париже. Дела идут хотя и не блестяще, но все же можно жить прилично, и он, Жан Жубер, жил бы припеваючи и даже сумел бы отложить кое-что на черный день, если бы не некоторые обстоятельства… После непродолжительной паузы он доверительно сообщил новому другу, что он женат, но отношения с женой у него натянутые: жена не понимает его. Поэтому у него есть другая – прелестная женщина. «К сожалению, в наше время это обходится очень дорого», – заключил он со вздохом.
Перед отъездом с Ривьеры Жубер вручил Василию свою визитную карточку и просил навестить его, когда тот будет в Париже.
Вскоре и чета Кочеков покинула Лазурный берег.
* * *
За то время, что Кочеки провели во Франции, они укрепились в решении остановиться на первых порах в окрестностях Парижа, осмотреться и потом уж решить, как действовать дальше.
И когда перед ними раскинулся маленький уютный городок, утопающий в зелени, чистенький, с мощеными улочками, черепичными крышами, им показалось, что они нашли именно то, что искали. В центре городка – небольшая площадь. На ней – мэрия, напротив – старенькая церковь со стрельчатыми окнами и высокой колокольней. Чуть подальше – пожарная каланча. На единственной торговой улице, начинавшейся от площади, разместились аптека, лавки мясника, булочника, бакалейщика, зеленщика, мастерские сапожника, портного, парикмахерская. Улицу украшали вывески универсального магазина и бара «Свидание друзей».
Словом, это был типичный провинциальный городок – хорошо знакомый по описаниям Бальзака, Флобера, Мопассана. В самом конце городка, у обочины шоссе, приютились заправочная станция, маленький гараж и мастерская для несложного ремонта автомашин.
Этот тихий городок находился всего в каких-нибудь двадцати пяти – тридцати километрах от Парижа, что дает свои неоспоримые достоинства.
– Кто знает, – сказала Лиза, – может быть, именно здесь, в «Свидании друзей», – когда-то наверняка это был постоялый двор, – останавливался по дороге в Париж д’Артаньян…
– Возможно, – весело отозвался Василий. – Только куда ему, д’Артаньяну, до нас с тобой!
С кем, если не с хозяином заправочной станции и ремонтной мастерской, найдет общий язык автомеханик? Василий поехал прямо туда, и не успел он выйти из машины, как около него выросла фигура коренастого, грузного, краснолицего человека лет сорока, в кожаном фартуке, клетчатой рубашке с закатанными по локоть рукавами.
– Чем могу служить, мсье, – спросил он.
– Попрошу вас – смените масло, налейте в бак сорок литров бензина, – и пока хозяин работал, Василий завязал с ним разговор: – Красивый у вас городок, уютный, тихий…
– О, мсье, такого города, как наш, не найти во всей Франции, – хозяин оказался человеком общительным и патриотом своего городка. – Наша церковь святой Терезы, которую вы видели на площади, построена в середине шестнадцатого века. В ней есть фрески знаменитых итальянских мастеров. У нас не раз останавливались короли Франции, чтобы поохотиться в окрестных лесах. Позднее сюда приезжал маршал империи Мюрат. Вы обратили внимание на дом с мезонином у пруда? Именно в нем и жил прославленный полководец. А вы чувствуете, мсье, какой у нас чудесный воздух? Нашим воздухом не надышишься – он как целебный бальзам!
– Вы так расхвалили свой город, что мне захотелось пожить здесь немного, – сказал Василий.
– За чем же остановка?
– Если бы я мог снять небольшой домик или в крайнем случае меблированную квартиру…
– Это не проблема. Дом тетушки Сюзанн как раз пустует. Вон на том холме, – хозяин показал рукой, – дом очень удобный, но вы туда не доберетесь на машине: нет дороги.
– Не беда, машину можно оставить у вас в гараже. Не так ли?
– Разумеется, – хозяин еще больше оживился. – Можете быть совершенно уверены, что ваша машина будет у меня в целости и сохранности.
– Я не сомневаюсь в этом, – сказал Василий.
– Может быть, вы хотите осмотреть дом?
– Если возможно.
– Сейчас все устроим, – и хозяин крикнул: – Гастон!
На пороге мастерской появился смуглый лохматый мальчуган лет четырнадцати.
– Проводи мсье к тетушке Сюзанн и скажи ей, что мсье имеет намерение пожить у нас некоторое время.
Домик тетушки Сюзанн удовлетворил бы самый изысканный вкус. Три светлые, просторные комнаты на втором этаже, обставленные старинной мебелью, две комнаты и кухня на первом. Прекрасный вид на город, на окружавшие его холмы и леса. Лиза была в восторге.
С тетушкой Сюзанн, пожилой добродушной женщиной, договорились быстро, и Василий сам внес чемоданы на горку в дом. Лиза распаковала чемоданы, и скоро все комнаты имели вполне жилой, уютный вид.
– Тихо здесь, хорошо! У меня такое ощущение, что после долгих странствий мы вошли в спокойную гавань, – негромко сказала Лиза. Она стояла у окна, глядя, как за дальними холмами угасала заря. Василий промолчал, только ласково провел рукой по мягким волосам жены. Он понимал, что тихий этот городок – лишь временная остановка на их большом и трудном пути…
* * *
Жизнь в маленьком городке налаживалась легко и быстро. При помощи того же мсье Ренара, владельца заправочной станции, они наняли служанку. «Сам кюре рекомендует ее!» – сказал мсье Ренар. Последнее обстоятельство порадовало Василия: служанка, рекомендованная кюре, невольно будет осведомителем полиции. Исповедуясь каждое воскресенье, она расскажет кюре все, что делается и говорится в доме иностранца, а кюре в свою очередь поставит об этом в известность комиссара местной полиции. Тем лучше: пусть убедятся, что Кочеки – обыкновенные туристы, решившие провести свой отпуск в городке близ Парижа по той причине, что жизнь здесь значительно дешевле, чем в столице.
Вскоре Василий познакомился почти со всеми видными гражданами городка – с нотариусом, учителем, булочником, с хозяином бара «Свидание друзей» мсье Дюраном и с самим кюре, не говоря уже о Франсуа Ренаре – владельце заправочной станции. С ним у Василия сложились самые дружеские отношения. По вечерам Василий ходил в бар, играл в карты или в домино с новыми знакомыми и не позже девяти часов возвращался домой. По воскресеньям они с Лизой отправлялись на утреннюю мессу и ни разу не забыли бросить мелочь в урну.
Местные жители вскоре привыкли видеть на улицах, в баре или в церкви хотя и молодого, но степенного иностранца атлетического телосложения и его хрупкую миловидную жену.
Все складывалось как будто удачно. Василий нашел подходящее место для временного пристанища, познакомился с нужными людьми и, кажется, завоевал их симпатии. Но время шло с катастрофической быстротой – приближался конец разрешения на его пребывание во Франции. Еще немного, и его вышвырнут из страны. Тогда вообще всему конец. Василий думал об этом денно и нощно, но пока ничего практического придумать не мог. Он послал письмо «домой», подробно описав положение дел, просил у «отца» совета и помощи. В ответном послании «отец» писал, что способности людей, их умение находить выход из любого положения как раз и проявляются во время трудностей и сложных ситуаций. Намекал на то, что сам, мол, не маленький – думай собственной головой…
Положение казалось безвыходным, но помог случай. Предполагая, что ему скоро предстоит уехать и что нужно заранее подготовить машину, Василий зашел в мастерскую Ренара и попросил у него разрешения разобрать мотор и смазать узлы. Тот полюбопытствовал:
– Неужели мсье собирается нас покинуть?
– Придется!.. Законы Франции по отношению к иностранцам очень строги, скоро кончается срок моей визы.
Василий надел комбинезон и занялся мотором. Он работал долго. Ренар не отходил от него, внимательно наблюдая за работой иностранца, и, когда тот снова собрал мотор, сказал с восхищением:
– Вы хотя и любитель, но работаете не хуже профессионала механика!
– Вы не ошиблись, у себя на родине я работал автомехаником, – ответил Василий, вытирая тряпкой руки.
– Вот бы нам объединиться и работать вместе! Я давно ищу себе компаньона… Подумайте, при небольших затратах нам удалось бы расширить дело, прилично заработать и отложить кое-что на старость.
– Я-то не прочь поработать с вами, да и кое-какой капитал у меня есть. Но, к сожалению, срок моей визы скоро кончится. К тому же иностранцам на территории Франции нельзя заниматься предпринимательством без особого разрешения…
– Все это пустяки, формальности! При желании мы бы нашли выход.
– Каким же образом?
– Очень просто. Мэр нашего городка и начальник полиции – мои друзья детства. Они не откажутся помочь, при условии, конечно, что мы с вами договоримся обо всем.
– Думаю, договоримся. Мне ведь все равно приходится зарабатывать на жизнь. Где же, как не во Франции, можно заработать прилично? Городок ваш и люди пришлись мне по душе. Почему бы мне и не остаться здесь?
– Только учтите, мсье Кочек, для расширения дела нам придется приобрести некоторое оборудование. Ну, для начала, скажем, универсальный и шлифовальный станки, более мощный электромотор. Нужно заказать новую вывеску, поместить объявление в газетах. А все это стоит денег…
– Понимаю!
– Если станете моим компаньоном, то все пополам – расходы и доходы, не так ли? – спросил Ренар.
– Разумеется, – с готовностью согласился Василий. – Мы учтем капитал, вложенный вами в дело, подсчитаем предстоящие затраты, и если половина суммы не превысит мои скромные возможности, то я ваш компаньон. При условии, конечно, что будет продлена виза и получено официальное разрешение властей заняться мне здесь предпринимательством.
– Уверен, что мы с вами найдем общий язык, – заключил Ренар, и они направились в заведение Дюрана пропустить по стаканчику вина.
Василий пришел домой в веселом настроении.
– Ну, старушка, дела наши, кажется, налаживаются! В скором времени я стану совладельцем заправочной станции, гаража, ремонтных мастерских и буду загребать кучу денег. И превратимся мы с тобой в типичных буржуа, – Василий говорил по-русски, зная, что служанка давно ушла домой.
– О Господи! Именно об этом я и мечтала всю жизнь… А еще что?
– А еще мы получим разрешение на проживание во Французской республике и на право заниматься предпринимательством, – и Василий рассказал ей о своем разговоре с Ренаром. – Ну что, стоящий парень твой муж?
– А иначе я бы за тебя и замуж не пошла, – рассмеялась Лиза.
– Только во всем этом есть одно «но», – сказал Василий.
– Какое?
– Войдя в компанию с Ренаром, мне придется много работать в мастерской – свободного времени не останется вовсе. И получится, что я приехал за тридевять земель, чтобы жить как средней руки буржуа.
– И все-таки пока ничего другого не остается. Разве ты забыл, что мы должны пустить корни в стране и только потом…
– Сам знаю, что нужно ухватиться за это предложение, ухватиться обеими руками!
– А что, если ты поставишь Ренару условие, что сам работать не будешь? Можешь сослаться на меня – жена, мол, не хочет, чтобы я работал простым механиком…
– Чудачка, Ренару нужны прежде всего мои руки. Компаньонов с деньгами он найдет, а вот высококвалифицированного механика… Кажется, впрочем, я уже придумал! По существующим правилам, иностранец, желающий получить разрешение, дающее право проживать на всей территории Франции, сперва получает квитанцию, которая называется «ресэ-писэ», подтверждающую подачу заявления, и имеет право жить во Франции до получения ответа. Случается, что ответ задерживается, и владелец квитанции преспокойно живет здесь хоть до скончания века. Вот я и предложу своему будущему компаньону, что по получении квитанции внесу в дело свой пай и буду работать в мастерской три дня в неделю – разумеется, с соответствующим уменьшением моей доли в прибылях. После же получения разрешения остаться во Франци – «карт-д’идентитэ – стану полноправным компаньоном и начну работать в полную силу. К тому времени много воды утечет в Сене и мы придумаем что-нибудь еще!
– Вроде все получается логично, – ответила Лиза. – Все знают, что мы приехали во Францию, чтобы побывать в музеях, картинных галереях, посмотреть памятники архитектуры. А вот уже почти полтора месяца сидим здесь и, по существу, ничего не видели. Почему бы нам не воспользоваться случаем и до получения разрешения не бывать чаще в Париже, тем более что я, твоя жена, изучаю историю искусства!..
* * *
Дня через два к Василию прибежал мальчуган из гаража.
– Мсье Кочек, вас просит зайти хозяин! Он сказал, что у него срочное дело.
– Хорошо, Гастон, сейчас приду. А это тебе на кино, – Василий бросил мальчугану серебряную монету.
Ренар сообщил Василию, что сегодня они могут встретиться с мэром города и начальником полиции.
– Мы условились встретиться в Сен-Клу, недалеко отсюда, и там, за ужином в ресторане, обо всем договориться. Такие дела, знаете ли, лучше всего решать подальше от посторонних глаз и ушей!..
Они приехали в Сен-Клу пораньше, чтобы встретить мэра и начальника полиции. Столик был заказан по телефону, метрдотель встретил их и провел в глубь зала.
Ренар заказал закуски, вина и доверительно сообщил Василию:
– Мои друзья вполне одобряют идею нашей с вами совместной работы. Они, как и все жители нашего городка, весьма высокого мнения о вас и о вашей очаровательной жене. Вы человек деловой, трезвый, скромный, к тому же религиозный. Не смотрите на меня так удивленно. Я знаю, что говорю!..
– Очень рад, что у вас и ваших друзей сложилось такое лестное мнение о моей скромной персоне. Я тоже сразу почувствовал к вам расположение и доверие, дорогой мсье Ренар!
Вскоре появились гости. Ренар представил мэру города и начальнику полиции будущего своего компаньона.
Ужин прошел непринужденно. Фурнье, мэр городка, он же директор отделения банка «Лионский кредит» и представитель страховой компании, господин лет сорока пяти, с заметным брюшком, оказался веселым и остроумным собеседником. Он много пил, не пьянея, только лицо его стало багровым. Начальник полиции Руле, высокий, худой, подтянутый, был угрюм и малоразговорчив. На вопросы, обращенные к нему, отвечал вежливо, но односложно.
Во время десерта перешли к обсуждению деловых вопросов. Мэр сказал, что ему известно желание господина Кочека обосноваться в их городке и стать компаньоном всеми уважаемого мсье Франсуа Ренара, и тут же добавил, что стать самостоятельным предпринимателем или компаньоном подданного Французской республики иностранцу не легко. Все предприятия регистрируются в торговой палате департамента, и непременным условием регистрации является наличие у будущего предпринимателя достаточно солидного текущего счета в банке, указание об источниках состояния и доходов и рекомендации людей, пользующихся безукоризненной репутацией.
– У меня на родине, – сказал Василий, – кроме приданого жены есть небольшие сбережения. Приданое мадам Кочек составляет значительную сумму, но является для меня неприкосновенным: сами хорошо понимаете, всякое случается в жизни… Я напишу отцу, и он немедленно переведет мне тысяч семь-восемь франков. Думаю, что на первых порах такая сумма вполне достаточна для расширения дела, – Василий посмотрел на Ренара, и тот кивнул в знак согласия. – Кстати, если не ошибаюсь, господин мэр является директором местного отделения банка «Лионский кредит». Если разрешите, я открою свой текущий счет у вас и попрошу отца перевести деньги в ваш банк.
– Пожалуйста, вы можете открыть текущий счет хоть завтра, – сказал Фурнье и добавил: – Утром можете подать заявление через начальника полиции, нашего друга Руле – он выдаст вам квитанцию. Не так ли, Жермен?
Тот молча кивнул.
– Как видите, мсье Кочек, все складывается вполне благоприятно. После поступления денег на ваш текущий счет я дам вам рекомендацию для представления в торговую палату. Думаю, что то же сделает по нашей просьбе и владелец бара, мсье Дюран. Я не ошибаюсь, Франсуа?
– Разумеется, – отозвался Ренар.
– Дюран – весьма уважаемый в наших краях человек. Кроме бара, он владеет еще большими виноградниками, – добавил мэр.
– О, Дюран – денежный мешок, – вставил начальник полиции.
– Почему бы нам не отметить наши первые успехи? – Ренар позвал гарсона и велел подать бутылку шампанского.
Оплатить ужин хотел было он же, но Василий запротестовал:
– Мы с вами будущие компаньоны, мсье Ренар, – следовательно, все пополам – и доходы и расходы, так будет справедливо, – сказал он шутя и оплатил половину счета.
Его поступок не ускользнул от внимания мэра и начальника полиции. Они одобрительно переглянулись, что, похоже, должно было означать: «Этот Кочек, кажется, не скупой, но и не мот – он себе на уме…»
Вернувшись домой, Василий занялся письмом «отцу» в далекую Словакию. Понимая, что хотя Франция и свободная страна, но начальник полиции наверняка захочет ознакомиться с содержанием письма иностранца, адресованного за границу, Василий писал с особой тщательностью, обдумывая каждое слово.
Закончив письмо, он позвал Лизу и прочитал ей вслух:
«Дорогой отец!
Прежде всего рад тебе сообщить, что мы с Марианной, слава богу, пребываем в добром здоровье и чувствуем себя здесь, на благодатной земле Франции, отлично. Мы молим Бога, чтобы он послал тебе и всем нашим родственникам здоровья и благополучия.
Дорогой отец, как я уже писал тебе, я познакомился с хорошими людьми и решил обосноваться здесь. Хозяин здешнего гаража и заправочной станции, мсье Франсуа Ренар, на редкость достойный человек, предложил мне стать его компаньоном, вложить некоторую сумму денег и расширить дело – превратить гараж в ремонтную мастерскую. Сам понимаешь, это то, что мне нужно. Я ведь неплохой автомеханик – во всей Словакии едва ли кто-нибудь сможет лучше меня отремонтировать моторы внутреннего сгорания всех систем.
Разумеется, я с большим удовольствием принял предложение мсье Ренара. Уверен, что дело у нас пойдет. Правда, я еще точно не знаю, сколько придется вложить в дело денег, но полагаю, что моя доля будет не такой уж большой – в пределах моих возможностей.
Надеюсь, ты одобришь и благословишь мое начинание. Если я не ошибаюсь в своих предположениях, то прошу тебя перевести на мой текущий счет в здешнем отделении банка “Лионский кредит” семь тысяч французских франков, по нижеуказанному адресу.
Тебе низко кланяется Марианна. Привет всем родственникам и знакомым, особенно тете Кларе.
Остаюсь твой любящий сын и покорный слуга
Ярослав Кочек.
26 мая 1931 года
город Н., близ Парижа».
Закончив чтение письма, Василий спросил:
– Ну как, достаточно ясно?
– Вполне. Хорошо бы скорее перевели деньги…
– Переведут, в этом я не сомневаюсь! Скоро мы перейдем с тобой на полную самоокупаемость и не будем нашим в тягость!
– Это было бы чудесно, – ответила Лиза.
Как было условлено накануне, Василий явился утром к начальнику полиции Жермену Руле с просьбой выдать ему разрешение на проживание во Франции, так как он имеет намерение вложить значительную сумму денег в предприятие Франсуа Ренара, гражданина Французской республики, и стать его компаньоном.
Руле принял Кочека учтиво, усадил в кресло, внимательно прочитал заявление.
– Отлично, да, очень хорошо, – наконец изрек он, но решил все же продемонстрировать свою власть.
– Не будет ли мсье Кочек любезен сказать: работая у себя на родине автомехаником, он состоял в профсоюзе? В каком?
– Что вы, мсье Руле, какой там еще профсоюз! Я ведь был младшим компаньоном, то есть в глазах профсоюзных руководителей презренным буржуа!
– Понятно, – полицейский одобрительно кивнул головой и, подумав немного, задал следующий вопрос: – Вы газеты выписываете?
– Нет, иногда покупаю в киоске «Матэн» или «Энтрансижан», чтобы практиковаться во французском языке и узнать новости.
– А за какую партию вы голосовали во время последних выборов у себя на родине?
– За нашего президента, господина Бенеша.
– Кажется, у вас в Чехословакии много коммунистов?
– Понятия не имею! Я вообще политикой не интересуюсь…
– Как вы думаете, мсье Кочек, можно ли установить на земле равноправие, как утверждают коммунисты?
– Чушь! Я работаю не покладая рук, берегу каждый сантим и, накопив небольшой капитал, открываю собственное дело. А другой, лентяй и лежебока, хочет равняться со мной, ничего не делая! Нет, мсье, это несправедливо!
– Я тоже так думаю, – заключил начальник полиции и выдал Василию квитанцию.
Недели через полторы пришел ответ от «отца». Кочек-старший писал, что он одобряет решение сына стать компаньоном достойного господина Франсуа Ренара, тем более в таком деле, которое он хорошо знает. Правда, коль скоро Ярослав решил обосноваться во Франции, было бы лучше жить в Париже, где, без сомнения, гораздо больше возможностей для способного и делового человека. Конечно, нехорошо молодому человеку жить вдали от родины, но, с другой стороны, настоящая родина там, где хорошо живется. Старик извещал, что перевел семь тысяч франков по адресу, указанному сыном. «Пойми, – писал он, – семь тысяч франков – это целое состояние, потерять их легко, а вот заработать куда труднее».
Читая письмо «отца», Василий улыбался. «Молодцы, все понимают», – думал он. А слова о том, что в Париже больше возможностей, вполне ясны: ведь его конечная цель – Париж. Но для этого требуется солидная подготовка – вот он и занят этой подготовкой.
Вскоре Фурнье известил господина Я. Кочека официальным письмом о том, что на его текущий счет поступило из Чехословакии семь тысяч франков.
Теперь Василию нужно было зарегистрировать в торговой палате департамента половину ремонтной мастерской на свое имя и тем самым окончательно упрочить свое положение. Человек, имеющий собственное дело, – фигура, столп общества. Власти относятся к нему с доверием.
Утром Василий, свежевыбритый, в белоснежной накрахмаленной рубашке с модным галстуком в полоску, бодро вошел в гараж. В этот ранний час шоссе пустует – редко кто заправляет машину бензином. Ренар сидел за конторкой и, подперев рукой щеку, смотрел на дорогу. Увидев Василия, он сразу оживился.
– О, мсье Кочек, доброе утро! Как хорошо, что вы зашли, – он крепко пожал руку будущему компаньону.
Василий приступил к делу.
– Отец перевел на мой текущий счет семь тысяч франков, – сказал он, – об этом известил меня вчера уважаемый мсье Фурнье, – Василий показал извещение и сразу понял, что весть о поступлении денег уже дошла до хозяина гаража.
– Очень рад, – Ренар вежливости ради пробежал глазами записку. – Надеюсь, мы с вами сегодня же договоримся обо всем и, не теряя времени, оформим наши взаимоотношения. Сами видите, гараж пустует, заправочная колонка бездействует. Другое дело – ремонт!
– Вы, вероятно, уже подсчитали средства, вложенные вами в дело, и дополнительные расходы на организацию ремонтной мастерской, – спросил Василий.
– Да, да, конечно, – Ренар подошел к конторке и достал толстую бухгалтерскую книгу: – Тут учтено все до сантима и, уверяю вас, ничего не преувеличено.
– Мсье Ренар, я вам верю, как самому себе. Не затрудняйте себя подробностями, достаточно будет, если вы назовете итоговые цифры.
Ренар выписал цифры аккуратной колонкой на отдельный листок и протянул его Василию.
– Мною вложено в дело шесть тысяч четыреста франков, – сказал он. – Я снимаю с этой суммы девятьсот франков – за то, что более пяти лет пользовался гаражом. Думаю, так будет справедливо. Остается пять тысяч пятьсот франков.
Затем он сказал, что на приобретение оборудования для ремонтной мастерской и прочие расходы, включая объявления в газетах, потребуется шесть тысяч шестьсот франков.
– Таким образом, мсье Кочек, – закончил он, – ваша доля составит шесть тысяч пятьдесят франков. Полагаю, целесообразно зарегистрировать наше предприятие в торговой палате с капиталом в сорок тысяч франков. Правда, это потребует некоторых дополнительных расходов на налог, но они оправдаются. Чем больше капитал у предприятия, тем солиднее оно выглядит, тем большим кредитом будет пользоваться. Вы согласны со мной?
– Я внесу свою долю сразу же, как только будет оформлена у нотариуса наша договоренность, – сказал Василий. – Однако у меня есть к вам просьба. Дело в том, что моя жена изучает историю искусства и сама немного рисует. Ей необходимо бывать в музеях и картинных галереях вашей страны, ознакомиться с памятниками архитектуры. В дальнейшем, может быть, она продолжит свое образование в Сорбонне. Поэтому я хотел бы на первых порах иметь свободными дня два-три в неделю – разумеется, с соответствующим уменьшением моей доли в прибылях. Со временем в этом отпадет надобность. К тому же я получу положительный ответ на мое заявление, что окончательно упрочит мое положение во Франции.
Ренар задумался, почесал в затылке.
– Откровенно говоря, я предложил вам войти в дело после того, как увидел вашу работу и убедился, что вы действительно мастер. Конечно, деньги, которые вы вносите, тоже на улице не валяются… Но ведь и самой роскошной вывеской доброй славы не заработаешь. Впрочем, раз вы ставите такие условия, значит, так нужно. И мне остается только согласиться, с одной, правда, оговоркой: когда будет срочный заказ – работать вместе, потом уж выкраивайте свободные дни!
– Мсье Ренар, начнем работать, а там видно будет! Мы ведь друзья и всегда сумеем договориться!
На том и порешили. В течение ближайших дней были выполнены все формальности, и новое предприятие с основным капиталом в сорок тысяч франков было зарегистрировано в торговой палате департамента под названием «Ремонтная мастерская Франсуа Ренар и кампания».
Глава 2
Лето в этом маленьком городке оказалось на редкость приятным. Даже в самые жаркие дни зной смягчало обилие зелени и воды, а по ночам порой бывало так прохладно, что приходилось укрываться пуховыми перинами – по здешнему обычаю. Высокие своды вековых каштанов смыкались над мощеными улицами. У пруда, в котором старые плакучие ивы купали свои ветви, мсье Дюран открыл летний павильон, где кроме вина подавали прохладительные напитки и мороженое.
Чета Кочеков жила скромно и размеренно. В семь часов утра вставали. Чашка кофе с бриошами – и ровно в восемь на работу. В двенадцать часов завтрак, в шесть обед. Недолгая вечерняя прогулка у пруда, стаканчик-другой хорошего вина с друзьями в павильоне мсье Дюрана, легкий ужин, часа два чтения – здоровый, крепкий сон при открытых окнах.
Дела в мастерской постепенно налаживались. Вывеска с аршинными буквами во весь фасад, объявление в газетах о гарантийном ремонте по умеренным ценам сделали свое дело. Но слава о замечательном иностранном механике распространилась по всей округе после того, как Василий отремонтировал старенький «форд» сельского врача.
Поломка была незначительная, но сама машина, что называется, дышала на ладан. Конечно, за восстановление этой развалины можно было заломить немалую сумму, но Василий уговорил Ренара в целях рекламы взять умеренную плату.
Точно в назначенный срок – через пять дней – машина была отремонтирована, сношенные детали заменены, тормоза подтянуты, мотор отрегулирован, а выкрашенный заново кузов блестел на солнце, как новенький. Хозяин машины пришел в полный восторг, когда сел за руль. Такой ремонт за такую сумму!
– Чудо как хорошо вы отремонтировали мою машину, – врач долго тряс руку Василия и от полноты чувств отвалил ему пять франков чаевых.
Разъезжая по всему округу, врач этот стал лучшей рекламой мастерской «Ренар и компания». Он усиленно рекомендовал всем своим пациентам – владельцам машин – ремонтировать их только в этой мастерской и не жалел слов, расхваливая золотые руки чехословацкого мастера, который разбирается в моторе как бог.
Заказы сыпались со всех сторон, и у Василия почти не оставалось свободных дней.
Однажды, жарким солнечным утром, метрах в двухстах от мастерской остановился шикарный лимузин. Из него вылез элегантный молодой человек. Он долго копался в моторе, потом пошел в мастерскую за помощью. Увидев Василия за слесарным верстаком, владелец лимузина обратился к нему:
– Недалеко отсюда остановилась моя машина. К сожалению, все мои попытки исправить мотор не увенчались успехом… Помогите, пожалуйста!
Голос молодого человека показался Василию знакомым. Внимательно посмотрев на посетителя, он тотчас узнал его, хотя тот отпустил усики и изменил прическу.
– Сейчас, мсье, – ответил Василий, – я только предупрежу компаньона, – и через несколько минут вышел с молодым человеком на улицу.
Отойдя с десяток шагов, тот, убедившись, что никого поблизости нет, тихо сказал Василию:
– Один ваш знакомый приехал в Париж и хочет встретиться с вами в среду, в три часа, в кафе «Ротонда» на бульваре Монпарнас. Если по каким-либо обстоятельствам в среду встреча не состоится, будьте в пятницу в тот же час на том же месте. Вы, конечно, узнаете вашего знакомого, как узнали меня. На всякий случай вот его приметы: одет в легкий фланелевый темно-серый костюм. На ярком галстуке золотая булавка с тремя маленькими камнями в форме подковы.
Разговаривая, они подходили к стоящей на обочине дороги машине, в которой сидела пышноволосая блондинка. Молодой человек успел шепнуть:
– У меня совершенно случайная спутница – для отвода глаз. В машине мною нарушен контакт в электропроводке.
Василий открыл капот, покопался в моторе и сообщил молодому человеку:
– Мсье, беда пустяковая, нарушен контакт в электропроводке. Я присоединю контакт и подгоню машину к мастерской, а там закреплю надежно. Это займет не более четверти часа.
Вскоре все было готово. Василий вывел автомашину на дорогу, и молодой человек расплатился и уехал.
– Девочку подцепил первый сорт, – сказал Ренар, глядя вслед удалявшейся машине.
– Сколько взяли с него, – спросил Василий.
– Двадцать четыре франка.
– Ого! Двадцать четыре франка за соединение контакта в электропроводке!.. Если бы нам всегда удавалось так легко зарабатывать, мы с вами скоро стали бы крупными коммерсантами!
– Мы и стремимся к этому, – Ренар лукаво улыбнулся и принес из-за перегородки бухгалтерскую книгу. – За вычетом всех расходов, мы заработали в этом месяце тысячу четыреста шестьдесят франков – по семьсот тридцать франков на долю каждого. Для начала недурно, а – глаза его светились от удовольствия, – если так пойдет, то через годик мы выручим основной капитал, вложенный в дело.
– И я бы вернул отцу семь тысяч франков, порадовал бы старика! Он у меня прижимистый, цену деньгам знает. А получив обратно деньги, он поверит в коммерческие способности сына, сумевшего сколотить капиталец за короткое время, да еще на чужбине!..
– Какой смысл возвращать ему деньги? Они ведь ваши. Не лучше ли нам расширить дело? Купить дополнительное оборудование, организовать литейную, нанять нескольких рабочих, а там… – Ренар размечтался. Он смотрел на каштаны вдоль дороги и, как бы про себя, продолжал: – А там чем черт не шутит, со временем превратим нашу мастерскую в завод. Да, да, не смейтесь, в небольшой завод…
* * *
Встреча произошла в среду, в назначенный час. Чтобы изучить место будущего свидания и избежать всяких случайностей, Василий пораньше отправился на бульвар Монпарнас и без труда нашел «Ротонду». В этот дневной час и на бульваре, и в кафе народу было немного – несколько человек за столиками на улице и двое молодых людей, видимо журналисты, внутри кафе. Они что-то усердно писали, сидя далеко друг от друга.
Василий занял столик в глубине зала, заказал пива, достал из кармана газету «Матэн» и углубился в чтение. Человек, которого он ждал, появился ровно в три часа – высокий, одетый с иголочки. Василий сразу узнал его. Тот спокойно, не торопясь подошел к столику, за которым расположился Василий, и, не дожидаясь приглашения, уселся на стул рядом.
– Рад видеть тебя в полном благополучии, – сказал он по-французски и отодвинул бокал с пивом. – Слушай, ты ведь состоятельный буржуа – закажи-ка что-нибудь более существенное. А то от пива только в животе бурчит, а толку никакого, – гость говорил весело, непринужденно, с обаятельной улыбкой на лице. Василий подозвал гарсона, попросил принести салат, холодную телятину, сыр, бутылку бургонского.
– Мы встретились здесь потому, что мне не хотелось, чтобы нас видели вместе на улице, – гость незаметно огляделся. – Ты слишком напряжен, держись свободнее! Ты встретился с другом и ведешь с ним дружескую беседу.
Гарсон принес еду и вино. Когда он отошел, гость продолжал:
– Я в курсе всех твоих обстоятельств. Хорошо пристроился, умно, для начала очень даже неплохо. А теперь слушай. Основная и главная твоя задача прежняя – пустить здесь, во Франции, глубокие корни. Ты приехал сюда не на месяц и не на год. Ничего, ровным счетом ничего пока от тебя не требуется – только вживайся в среду. Понял?
– Вернее, слышу. А понять этого я не могу… Если мне здесь делать нечего, то зачем я торчу здесь и зря трачу время?
– Не торопись. Придет время – узнаешь, тогда все и поймешь. Кое-что могу и сейчас сказать. Ты, надеюсь, и сам видишь некоторые новые обстоятельства… Экономический кризис, начавшийся в США в тысяча девятьсот двадцать девятом году, не утихает, наоборот – распространяется все шире. Капиталисты лихорадочно ищут выход – они понимают, что держать обнищавшие массы в рамках старой буржуазной демократии нельзя. Отсюда – стремление к открытой диктатуре. Это относится прежде всего к побежденной Германии. Там не сегодня-завтра к власти придут фашисты – придут при непосредственной помощи промышленников. И тогда начнется великая трагедия… Живя здесь, ты обязан быть в курсе умонастроений всех слоев общества – знать, как они относятся к фашистской опасности. Больше того, знать, как французское правительство намерено выполнять взятые на себя обязательства в отношении своих младших партнеров – Польши, Югославии, Чехословакии, Румынии – в случае серьезных политических осложнений в Восточной Европе… Ты пойми, нам не нужны чужие секреты – ни военные, ни экономические. Мы этим не занимаемся и заниматься не будем. Но бороться против злейшего врага рабочего класса и демократии – против фашизма – мы обязаны всеми доступными нам средствами, – он замолчал, поднял бокал, разглядывая темно-рубиновое вино на свет. Потом проговорил, словно раздумывая вслух: – Кто знает, может, настанет и такое время, когда мы поможем французам, располагая необходимыми сведениями… Откроем им глаза на то, что их ожидает в случае прихода к власти в Германии фашистов. Немцы, проглотив в восемнадцатом году горькую пилюлю – подписав Версальский мирный договор, мечтают о реванше, мечтают неустанно!.. Они готовятся отомстить Франции за свой позор, отомстить безжалостно!.. Вот так-то, друг мой… Начал ты хорошо. Но ты должен перебраться в Париж. Заводи знакомства с нужными людьми, сделай все, чтобы быть постоянно в курсе событий, – гость с удовольствием осушил бокал. – Хорошее вино, ничего не скажешь!..
– Да, вина здесь отличные. А вот к еде никак не привыкну, особенно скучаю по черному хлебу. По нашему свежему, пахучему ржаному хлебу…
– Человек ко всему привыкает, – сказал гость. – Веди себя незаметно, старайся ничем не выделяться. Каждую минуту помни: ты самый заурядный человек; кроме наживы и спорта, тебя ничто не интересует, и уж совершенно не интересует политика. Никогда, ни с кем никаких бесед на политические темы, если, конечно, это не нужно для дела… Впрочем, тебя не надо учить – сам все отлично знаешь.
– Знаю, конечно…
– Как Лиза? С ее знанием французского языка она, наверное, чувствует себя здесь как рыба в воде?
– Не совсем так… Что может быть хорошего в ее жизни? Четыре стены, кухня, церковь. Пустяковые разговоры с соседками о способах приготовления того или иного блюда. Торт по особому рецепту!.. Разве для этого она столько училась?
– Ничего, всему свое время. Передай ей от меня сердечный привет и скажи, что настанет и ее час. Как у вас с деньгами?
– Полный порядок! Я же предприниматель. Скоро, кажется, стану эксплуатировать чужой труд: мой компаньон мечтает нанять побольше рабочих – стать владельцем хоть и маленького, но все же завода. Мы и сейчас зарабатываем с ним неплохо. Возможно, в недалеком будущем накоплю те семь тысяч франков, что прислал мне «отец» из Чехословакии!..
– Вот видишь, оказывается, ты прирожденный коммерсант.
– Что ж, не боги горшки обжигают. Нужно будет – станем капиталистами. Дело, оказывается, не такое уж хитрое. К тому же уроки, полученные дома по коммерции и коммерческому праву, банковским и вексельным операциям, даром не прошли.
Условились, что сам Василий не будет делать никаких попыток связаться со своими, только в случае крайней необходимости напишет письмо или пошлет телеграмму «отцу» в Чехословакию. И терпеливо будет ждать связного. Василий просил передать привет родным, живущим под Москвой.
– Хорошо, передам. А теперь пошли. Расстанемся с тобой за углом, – сказал гость, и они вместе вышли из кафе.
– Ничего не рассказали, что делается там, у нас, – сказал Василий по дороге.
– Что же рассказывать? Трудимся, боремся с трудностями, строим…
– Завидую вам, – вздохнув, сказал Василий.
* * *
Василий направился было к стоянке, где оставил свою машину, но передумал. Почему бы не пройтись по бульвару? Дневной зной спал, пройтись было бы приятно, а подумать ему, слава богу, есть о чем…
Вот он просил приезжего товарища передать привет своим родным. Тот непременно исполнит эту просьбу – отправится в подмосковную деревню, отыщет сестру Василия Ефросинью и брата, колхозного механизатора, Александра.
Ефросинья удивится, встревожится: «Где ж сам-то Василий? Почему давно нет от него писем? И что это он вздумал приветы с оказией передавать – почему сам не напишет?»
В ответ приезжий товарищ скажет:
«Вы, Ефросинья Сергеевна, за него не беспокойтесь. Василий жив, здоров, того и вам желает. Не пишет потому, что такие обстоятельства у него…»
«Какие такие обстоятельства, что нельзя даже письмецо родным написать?» – не унимается сестра.
Совсем, наверно, старенькая она стала!.. Года три назад, когда он видел ее в последний раз, она уж и тогда выглядела старухой. А какая была бойкая, живая! Заменила ему мать, когда та умерла родами.
Брат Александр, медлительный, скупой на слова, промолчит – что, мол, толку спрашивать чужого человека? Раз Василий не пишет, значит, так надо, видно, есть на то причина. И, только прощаясь с приезжим, он скажет: «Передайте Василию, что мы его всегда ждем. Пусть приезжает хоть этой осенью. Боровка как раз заколем, и вообще…»
Бесконечно далек был в эти минуты Василий в своих мыслях от Парижа, от бульвара Монпарнас!.. Он видел себя маленьким мальчуганом на русской печи, под овчиной, рядом с братишкой, в закопченной, покосившейся от времени отцовской хате, крытой соломой. Сестра Ефросинья хлопочет у печи, думая всегда только об одном: чем накормить троих мужиков? Отец-здоровяк ест за троих, они с братом тоже едоки не из последних – только давай! Земли у них нет, отец занимается извозным промыслом – ездит в Москву с грузом, домой возвращается молчаливый, злой – заработка не хватает на то, чтобы сытыми быть.
С шести лет Василий ходит в церковноприходскую школу – ходит только осенью и весной. Зимой не может: школа далеко, а валенок у него нет. Но это не мешает ему через три года закончить школу с отличием. Учитель говорит на прощанье: «Большие способности у тебя и память феноменальная!.. Постарайся дальше учиться – авось человеком станешь». Он не понял, что значит «феноменальная», но учиться очень хотел. Только ничего из этого не выходит. Отец сурово говорит: «Тоже мне, новый Ломоносов нашелся. Хотел бы я знать, на какие такие шиши ты учиться собрался? Читать, писать умеешь – ну и хватит…»
Василий начинает помогать отцу – ездит с ним в Москву, ходит за лошадьми, таскает тяжелые мешки. Ему до сих пор памятен кислый запах постоялых дворов, до сих пор видит во сне пьяных возчиков, а в ушах звенят их крики, брань…
Когда Василию стало невмоготу, он заявил отцу, что хочет поступить на завод.
«Мы хоть и плохо живем, – сказал отец, – зато мы свободные люди – нет над нами ни мастеров, ни надсмотрщиков. Я не против – хочешь надеть себе на шею ярмо, надевай, только прежде хорошенько подумай…»
Долго думать не пришлось – Василий узнал, что есть место ученика слесаря в механической мастерской в Москве. Платили мало – шесть рублей за двенадцать – четырнадцать часов работы. Но для него, никогда не державшего в руках денег, и шесть рублей были богатством.
К слесарному делу у Василия обнаружились большие способности, и в учениках он пробыл недолго. Через год хозяин положил ему четырнадцать рублей в месяц. Василий справил хромовые сапоги в гармошку, суконные брюки, пиджак, белую косоворотку и картуз с блестящим козырьком. Так в ту пору одевались мастеровые, и молодой слесарь старался не отставать от моды. Он до беспамятства любил музыку, и еще он очень хотел знать иностранные языки. В этом был повинен учитель церковноприходской школы, который знал латынь и греческий и говорил, что истинно образованный человек должен знать языки. Василий купил учебники, словари и решил изучать два языка одновременно – только не латынь и греческий, а английский и французский. Парень он был настырный – ежедневно запоминал по десять слов и никогда, ни при каких обстоятельствах не отступал от своего решения. Когда ему удалось скопить денег, он купил гармошку. Какая была это радость!..
Василий был уже квалифицированным слесарем, ремонтировал сложные машины. Он снял с товарищем комнату, прилично, по моде одевался, по-прежнему упорно изучал языки, много читал, два раза в неделю брал уроки музыки. Изредка ездил в деревню навещать родных, и каждый раз с подарками.
Началась война и перевернула все вверх дном.
Крестьянина Московской губернии Загорского уезда деревни Выселки Василия Максимова, сына Сергея, 1897 года рождения, призвали в армию в конце 1915 года. Как мастерового, «разбирающегося в разных механизмах», его после трехмесячной маршировки в учебном батальоне зачислили в автомобильную роту. Там Василий хорошо изучил автомобиль и вскоре стал шофером – профессия в русской армии дефицитная и потому довольно привилегированная.
В автомобильной роте собрался народ мастеровой, грамотный, понимающий, что к чему. Когда начальства поблизости не было, давали волю языкам – говорили откровенно. Особенно толково говорил Забродин, механик с московской фабрики «Трехгорная мануфактура», участник баррикадных боев на Пресне, отсидевший за это восемь лет.
Про Забродина говорили, что он большевик, а кто такие большевики, Василий в то время не знал. Спрашивать же боялся – еще нарвешься на кого не надо, беды не оберешься… Забродин много видел, много читал. Знай о его разговорах с солдатами начальство, не миновать бы механику военно-полевого суда. Солдаты автороты уважали Забродина и всячески оберегали его. Он был первым человеком, открывшим Василию глаза на истинное положение вещей, заставившим над многим задуматься.
Однажды осенью, когда все свободные от дежурства солдаты автороты собрались около раскаленной печурки, Забродин, затягиваясь табачным дымом, заговорил будто невзначай:
– Да, братцы, скверно… Третьи сутки, не переставая, льет дождь. Холодно, сыро, и на душе тоскливо. Нам-то вроде ничего – есть крыша над головой, начальство дров не жалеет…
– К чему ты это, – перебил его пожилой солдат из питерских рабочих.
– К тому, что очень уж мудрено устроен мир, одним достаются шишки, а другим пышки… Солдатики-то сидят в сырых окопах, мерзнут, вшей кормят, чтобы другие могли жить сытно и в тепле…
– После войны все изменится, – сказал один из солдат. – Не может несправедливость вечно продолжаться, – добавил он, помолчав.
– Как же, изменится, держи карман шире! Вернешься домой, если, конечно, жив останешься, все начнется сызнова, – сказал другой.
Вокруг печурки наступило тяжелое молчание. Люди, оторванные от дома, от родных, от привычной жизни, думали каждый о своем, но думы их, как и судьбы, были во многом схожи.
– Какой же выход, – нарушил наконец молчание пожилой солдат.
– Кончать войну – и айда по домам! Дел у нас и дома по горло, – сказал Забродин.
– А родную землю на поругание немцам оставить?
– Зачем? По ту сторону фронта тоже солдаты. Сказать им: братцы, так, мол, и так, давай кончать войну и марш до хауза. Они такие же горемыки, как и мы, поймут, – сказал Забродин…
Ночью Василию спалось плохо – из головы не выходили слова Забродина: «Кончай войну – и айда по домам». Почему бы и нет? Очень даже просто: если солдаты побросают винтовки, тогда и войне конец. В ту ночь Василий с тоской думал, как было бы хорошо вернуться домой – хотя какой у него дом? Комнатенка, которую он снимал пополам с товарищем, да старая отцовская изба… Вспомнил он голубоглазую девушку с косичками… Звали ее Лидой. Они познакомились в библиотеке, потом стали встречаться – ходили по улицам Москвы или по аллеям Сокольников, держась за руку. Василию казалось тогда, что он и дня не проживет без Лиды, и неизвестно, чем бы кончилась его первая любовь, если б не война… Позже, во время гражданской войны, когда после ранения под Перекопом он вернулся в Москву, разыскать Лиду он не смог…
На высокой башне часы пробили семь. Василий словно проснулся – пора возвращаться домой! Уже сидя в машине, он подумал о том, что Лиза знает о его мимолетной любви к девушке с косичками и, кажется, немножко ревнует. Так уж устроены женщины: они могут ревновать и к далекому прошлому, ничего не поделаешь!..
Несмотря на поздний час, в мастерской горел свет: мсье Ренар дожидался компаньона.
– Наконец-то вы вернулись, – приветствовал он Василия.
– Что-нибудь случилось?
– Случилось!.. Я получил заманчивое предложение и хочу обсудить его с вами. Солидная парижская фирма по продаже подержанных автомашин предлагает нам договор на капитальный ремонт пятидесяти машин в месяц и на текущий ремонт от десяти до двадцати. Кажется, мои мечты на пути к осуществлению!
– Боюсь, что с нашими скромными возможностями такие масштабы нам не по плечу.
– А почему нам не расширить дело? Имея солидный заказ, мы без труда добьемся банковского кредита, поставим дополнительное оборудование, наймем рабочих.
– Стоит ли рисковать? Сейчас по всей стране в делах застой. Залезем в долги и не выберемся…
– Удивляюсь я вам, мсье Кочек! К нам в руки плывет золотое дело, а вы отказываетесь, – Ренар говорил раздраженно, без обычного своего добродушия.
– Я не отказываюсь от предложения – я не враг себе, – мягко сказал Василий. – Я только призываю вас, Франсуа, реально взглянуть на вещи. Капитальный ремонт в наших условиях – недостижимая мечта, как бы мы ни расширяли мастерскую. Мы только потеряем свое доброе имя, да и заказчиков тоже. Давайте возьмемся на первых порах за легкий ремонт, за окраску. И не более восьми – десяти машин в месяц, и то при условии, что у нас будет дополнительно пять-шесть квалифицированных помощников и недостающее оборудование.
– Что ж, как ни обидно, боюсь, что вы правы, – сказал Ренар после недолгого раздумья. – Ну ничего, со временем слава о нас пойдет по всей Франции!
– Будем надеяться, – согласился Василий. – Как бы только при найме новых рабочих не пришлось нам столкнуться с профсоюзными деятелями. Эти канальи способны у человека душу вымотать!..
* * *
Василий хорошо понимал, что в маленьком городке делать ему больше нечего, разве что помогать доброму толстяку Ренару сколотить солидный капитал и со временем стать заводчиком.
Он строил десятки планов переезда в столицу, но при серьезном анализе они рушились, как карточные домики. Как-то вечером, сидя в кресле у открытого окна, Василий отложил газету и сказал Лизе:
– Завтра поеду в Париж, разыщу Жана Жубера. Помнишь его?
– Конечно, помню. Как я могу забыть того, кто так восхищался моей игрой на рояле, да и мной, кажется, тоже…
– Вот-вот!.. Стоит, по-моему, попытаться сблизиться с ним и, может быть, при его помощи перебраться в Париж.
– Во всяком случае, ты ничем не рискуешь!
Рано утром, как обычно, Василий пошел в мастерскую, проинструктировал мастера и, сев в свой «фиат», укатил в Париж. Там он легко разыскал рекламное бюро мсье Жубер – маленькую, убого обставленную контору.
– О… о, кого я вижу – мсье Кочек! Какими судьбами, – Жубер поднялся навстречу Василию. – Рад, очень рад видеть вас в добром здоровье. Садитесь, садитесь вот сюда – Жубер показал рукой на кресло рядом с письменным столом, – рассказывайте, как поживаете, что поделываете? Я часто вспоминаю вас и вашу прелестную жену.
Василий рассказал о себе и пригласил Жубера приехать к ним как-нибудь на воскресенье.
– У нас очень мило – уют, тишина. После Парижа вы отлично отдохнете. А какие добрые люди! Узнавая французов ближе, я становлюсь горячим патриотом Франции!..
– Мне приятно слышать это. В истории моей родины немало примеров, когда иностранцы становились патриотами Франции и даже с оружием в руках сражались за ее интересы, – Жубер посмотрел на часы. – Надеюсь, вы располагаете временем? Что, если мы пообедаем вместе? Отличная идея, не правда ли? Я знаю чудный ресторанчик! Минут через двадцать я освобожусь. Посмотрите пока альбом с образцами нашей продукции – я сейчас вернусь, – Жубер подал гостю альбом в сафьяновом переплете и вышел.
Альбом был заполнен похожими одна на другую фотографиями толстощекого улыбающегося коротыша в белом фартуке, в поварском колпаке, с подносом на вытянутой руке. Только на подносе менялись продукты – куры, колбасы, рыба, фрукты, бутылки с вином.
В шкафу за стеклом стояли фигурки таких же коротышей, сделанные из папье-маше и раскрашенные.
Рассматривая эти фигурки, Василий невольно подумал, что у владельца рекламного бюро не такая уж богатая фантазия. А ведь при некоторой инициативе и выдумке можно, пожалуй, создать интересное дело…
В «фиате» Василия они поехали на Монмартр и, оставив машину на стоянке, зашли в небольшой уютный ресторан. Жубера здесь знали. Не успели они сесть за столик, как к ним подошел сам хозяин, осведомился о здоровье, сообщил, что получены отличные омары.
Жубер продуманно заказал обед. Он был в хорошем настроении, так и сыпал анекдотами и смеялся от всей души. Немного захмелев, он поведал другу – так теперь он называл Василия – историю своей невеселой жизни.
– В наше время, имея семью, содержать любовниц – весьма дорогое удовольствие!.. Дела же, скажу вам по совести, не блестящие. Проклятый экономический кризис, конца которому не видно, основательно парализовал деловой мир. И я тоже едва свожу концы с концами. А тут еще рабочие – они все социалисты или коммунисты, парод отпетый. С каждым днем предъявляют все новые и новые требования, как будто я содержу мастерские единственно для того, чтобы создать им приличные условия жизни… Жена моя – она намного старше меня – часто болеет, вечно ворчит. Все-то ей не нравится, и, вероятно, догадывается о существовании крошки Мадлен. А что из того, бог мой? Неужели трудно понять, что в современном мире ни один уважающий себя мужчина не обходится без любовницы, если, конечно, он не кретин и не скряга!..
Василий молча, с выражением сочувствия на лице, слушал излияния Жубера. И его материальные затруднения, и беспорядочная жизнь давали повод думать, что рано или поздно можно будет с ним столковаться. Но – только не спешить, не пороть горячку!..
– Хотите, я познакомлю вас с Мадлен, – спросил Жубер. – О, вы увидите, как она очаровательна!
– Не сомневаюсь, у вас отличный вкус!.. Вот что – приезжайте к нам с мадемуазель Мадлен! Моей жене представьте ее… ну, скажем, как вашу кузину, племянницу…
– Замечательная идея, – еще больше оживился Жубер. – Надеюсь, в вашем городишке есть приличная гостиница, где можно было бы остановиться?
– Зачем вам гостиница? Наш дом в вашем распоряжении.
– Ну, это неудобно…
– Очень даже удобно! Мы предоставим в ваше распоряжение две комнаты. Приезжайте в субботу, чтобы пробыть у нас до понедельника. Покатаемся по нашему пруду, погуляем, а вечером будем музицировать. Я взял напрокат приличный инструмент. Отлично проведем время, – Василий написал адрес, номер телефона и протянул листок Жуберу. – Позвоните, когда надумаете приехать – я вас встречу.
* * *
На старых каштанах появились тронутые желтизной листая. Ветер срывал их и, покружив в воздухе, мягко опускал на землю. С утра и до позднего вечера гомонили перелетные птицы. Они кружились над городком, словно совершали круг почета, прежде чем улететь на юг, в теплые края. Луга и сады меняли свою окраску – постепенно все вокруг приобрело красновато-золотистые тона. Ветви фруктовых деревьев гнулись под тяжестью плодов. В садах и виноградниках мелькали белые чепчики женщин-сборщиц, похожие на белые ромашки. Наступила осень – прекрасная, щедрая осень Франции.
Жители городка были поглощены заботами о зиме. Запасали дрова и уголь. Хозяйки варили в медных тазах варенье, солили огурцы, капусту, мариновали помидоры, перец, баклажаны. Василий с Лизой тоже вынуждены были сделать кое-какие запасы на зиму и, главное, утеплить свой дом, поскольку план переезда в Париж пока повис в воздухе.
Жубер словно в воду канул. Являться же самому в рекламное бюро еще раз Василий считал неудобным: не хотелось показаться навязчивым. Он терзался тем, что рушился и этот его план. Значит, он в чем-то просчитался. Конечно, осечки могут быть всегда – от этого никто не застрахован. Беда в том, что этак он может потерять веру в свои силы, интуицию, никогда не подводившие его до сих пор.
«Зря потеряно столько времени!» Но разве время потеряно зря? Если судить объективно, ответ может быть только один – нет, не зря. Он сумел обосноваться во Франции, даже вернул половину денег, вложенных в дело Ренара. Правда, потребовалась жесточайшая экономия во всем, но это уже никому не интересная деталь. Деньги он отослал «отцу» в Чехословакию с хвастливым письмом: полюбуйтесь, мол, батя, на своего удачливого сынка, сумевшего не только пристроиться в чужой стране, но еще и зарабатывать хорошие деньги!..
Конечно, имея хотя и временное разрешение на проживание во Франции, можно перебраться в Париж хоть завтра. Снять квартиру и жить себе потихонечку. Можно – но какой в этом толк? Неизбежно возникнет множество нежелательных вопросов: «На какие средства живет в Париже этот иностранец?.. Зачем пожаловал во Францию этот подозрительный тип? Не югославский ли он террорист с чехословацким паспортом в кармане? А может быть, анархист или даже коммунист?..» На человека пала тень подозрения – репутация испорчена. А как оправдаться в глазах людей, подозревающих тебя во всех смертных грехах?
Нет, Василий не станет делать опрометчивый шаг и без основательной подготовки перебираться в столицу… С рекламным бюро, похоже, не получается – ну что ж, бывает!.. Очень жаль, конечно, но ничего не поделаешь. В таких случаях полагается не киснуть, не опускать руки, а искать и найти другой выход. Признаться, идея с рекламным бюро была вовсе не плоха. Стать совладельцем перспективного дела в центре Парижа, развернуться вовсю… Найти нечто подобное будет, кажется, очень трудно, но попытаться надо. Известно ведь, что под лежачий камень и вода не течет.
И вот однажды утром, когда Василий, осматривая зажигание ремонтируемой автомашины, не переставая думал о своих делах, его позвали к телефону.
– Алло, мсье Кочек, добрый день, – это был голос Жубера. От радости у Василия даже руки вспотели. – Извините, старина, что я долго не звонил вам, – меня тоже не обошла проклятая испанка. Как поживаете?.. Спасибо, если ничего не будете иметь против, я приеду к вам в субботу со своей племянницей Мадлен… Приеду четырехчасовым поездом. Итак, до субботы. Сердечный привет супруге!..
Василий медленно повесил трубку на рычаг. Значит, его тревоги были напрасны и он зря занимался самобичеванием!..
– Звонил один приятель из Парижа, – сказал он Ренару. – В субботу собирается приехать к нам.
– Я не знал, что в Париже у вас друзья.
– Вы просто запамятовали, я как-то говорил вам о нем. Это владелец рекламного бюро, мсье Жубер. Очень приятный человек!..
Вечером, обсуждая с Лизой, как они устроят у себя парижского гостя, Василий рассказывал ей о том, как он мучился.
– Недаром говорится: веру в себя потеряешь – все потеряешь, – перефразировал он восточную поговорку. – Полагаю, теперь все будет в порядке. Впрочем, не будем забегать вперед, хотя очень многое и теперь зависит от нас. Все дело в выдержке!
– Хладнокровия и выдержки тебе не занимать – на двоих хватит, – сказала Лиза.
– Ну, и тебе жаловаться на отсутствие выдержки не приходится!
– Ты так думаешь? А мне часто кажется, что я не выдержу и удеру отсюда… Брошу все и удеру без оглядки, – Лиза отвернулась, чтобы он не видел ее лица. – Ты даже не представляешь, как мне все здесь осточертело. День-деньской сижу в четырех стенах и все думаю: за какие наши грехи судьба так неласково поступает с нами? В этой дыре мне опротивело все: пустые разговоры с соседками, ханжеское лицо служанки, ерундовые романы модных писателей… Я хочу домой, к своим! Пойми меня – тяжело вечно притворяться, каждый раз, прежде чем слово сказать, обдумывать, что и как ты скажешь. И так месяцами, годами… – в голосе Лизы звучали слезы.
– Что ты, что ты, родная, – встревожился Василий и обнял жену за плечи. – Так нельзя, ты же знаешь, во имя чего мы здесь. И куда, наконец, девалось твое чувство юмора? Подумаешь, соседки, служанка! Ну, улыбнись, улыбнись скорей! Ты же у меня умница, все понимаешь…
– Понимаю, а сердце истомилось. Знаешь, как это трудно, когда разум и сердце не в ладу… Для чего я столько училась? Чтобы вышивать салфетки, варить абрикосовое варенье, мариновать перец?
– Ничего, родная, чуточку потерпи, отдохни. Придет и твоя очередь. Мне ведь тоже не очень-то весело торчать в захолустном городке без серьезного дела, с утра до вечера ремонтировать машины и сколачивать капитал для мсье Ренара… И все-таки мы с тобой не зря тратим здесь время. Все это окупится, вот увидишь!
– Ну хорошо… извини меня… Забудем об этом разговоре! Давай лучше подумаем, как нам принять дорогого гостя и его племянницу…
– Привезем их домой, дадим отдохнуть, накормим хорошим ужином. После ужина, если у них будет желание, пройдемся к пруду или останемся дома, помузицируем. Жубер – ведь большой любитель музыки.
– А в воскресенье пойдем в церковь? – спросила Лиза.
– Непременно! Мы с тобой добрые католики и не можем пропустить мессу даже из-за гостей! Если и они захотят пойти с нами – пожалуйста! А вот как быть с обедом – не знаю. Мне бы хотелось пригласить на обед мэра, начальника полиции, Франсуа, да и самого мсье Дюрана. Пусть Жубер посмотрит, как они относятся ко мне. Но где устроить обед? В ресторане Дюрана неудобно – он будет в числе приглашенных. Дома у нас – канительно.
– Обед можно устроить в павильоне на берегу пруда. Там есть довольно просторные кабинеты, огражденные вьющимся виноградом.
– Так и сделаем!..
В субботу Василий и Лиза встретили на станции Жубера и его спутницу – миловидную, в меру намазанную, стройненькую шатенку лет двадцати – двадцати трех, в легком, красивом платье.
Увидев Василия, Жубер приветствовал его шумно и многословно, галантно поцеловал руку Лизе и представил им спутницу.
– Моя бедная жена захворала, и племянница согласилась сопровождать меня!..
Дома Мадлен удалилась с Лизой в отведенную ей комнату, чтобы привести себя в порядок, а Василий с Жубером выпили перед ужином аперитив.
– У вас прекрасно, удивительно легко дышится, – сказал Жубер, подходя к открытому окну. – Всю жизнь мечтал иметь загородную виллу и собственный автомобиль, но, видно, так и умру, ничего не добившись, – он невесело усмехнулся.
– Откуда у вас такой пессимизм?
– Для пессимизма у меня есть все основания… В последнее время почти прекратился спрос на мою продукцию. Мне приходится туго, тут уж не до вилл и автомашин, – Жубер повернулся к Василию: – Интересно, а как идут ваши деда?
– Нам с компаньоном жаловаться на судьбу не приходится. На наш век хватит поношенных и разбитых автомобилей – только успевай ремонтировать!.. Не может быть такого экономического кризиса, который заставил бы людей перестать ездить. К тому же фирма наша солидная, мы ремонтируем на совесть, заказчики всегда лестно отзываются о нашей работе. Мы завоевали прочное положение.
– Вы просто счастливчик!
– К сожалению, человеческое счастье никогда не бывает полным…
– Неужели и у вас есть основания быть недовольным судьбой?
– Есть!
– Какие же?.. Если, конечно, не секрет.
– Никакого секрета, обыкновенные житейские заботы. Моя жена – искусствовед. Она единственная дочь состоятельных родителей и намерена получить ученое звание при Венском университете. Обосновавшись во Франции, мы надеялись, что она сможет совершенствоваться по своей специальности. Но мы застряли в этом маленьком городке, а часто бывать в Париже и подолгу оставаться там, чтобы посещать музеи, слушать лекции в Сорбонне…
– Так вам необходимо перебраться в Париж, – перебил Жубер.
– Не так-то это просто. Помимо того, что здесь у меня налаженное дело, остается еще главное, не забывайте, что я иностранец и мне устроиться в Париже и прилично зарабатывать почти невозможно… Не могу же я работать простым механиком или поступить рабочим на автомобильный завод! Безработных в Париже и без меня хватает. Потом, признаться, отвык я работать по найму…
Лиза позвала мужчин ужинать, и на этом деловой разговор оборвался.
Как и можно было ожидать, Жубер и мадемуазель Мадлен отказались от посещения утренней мессы. Когда Василий и Лиза вернулись из церкви, гостей дома не оказалось. По словам служанки, они позавтракали и пошли прогуляться по городу. Вид у служанки был смущенный, растерянный. Лиза спросила:
– Что с вами, Рози? Вы чем-то расстроены?
– Ах, мадам, лучше не спрашивайте! Это просто ужасно… Я видела… Видела, как они целовались, – служанка стыдливо опустила глаза.
– Что же в этом дурного? Почему мсье Жубер не мог поцеловать свою племянницу?
– Мадам, это был совсем не родственный поцелуй, – прошептала Рози и выбежала из комнаты.
Намеченная заранее программа была выполнена полностью. Все было мило, пристойно и скромно, хотя и не скупо.
Возвращаясь домой после обеда с местной знатью, Жубер взял Василия под руку.
– Вы просто волшебник, Кочек! Чтобы завоевать сердца моих соотечественников, как вы сумели это сделать, нужно быть поистине волшебником. Я видел, с каким уважением относятся к вам жители городка, и порадовался за вас…
После отъезда гостей Василий засел за литературу по декоративному и прикладному искусству, стал усердно изучать все тонкости рекламного дела. Большую помощь в этой работе оказывала ему Лиза – она увлеклась искусством рекламы. Василия удивляли размах и значение, какие имела реклама в Соединенных Штатах Америки, и он невольно думал, что если бы существовала «Рекламная фирма Жан Жубер и К
», она могла бы сказать новое слово в рекламном деле во Франции…
Он был теперь настолько уверен в возможности переезда в Париж, что несколько раз ездил туда с Лизой, чтобы подыскать подходящее жилье: небольшую, в две-три комнаты, не очень дорогую, но вполне приличную квартирку недалеко от центра.
Постепенно начал он подготавливать своего компаньона к мысли о том, что им рано или поздно придется расстаться.
Глава 3
Василий не спешил делать Жуберу конкретные деловые предложения. Он даже длительное время не появлялся у него. Он терпеливо ждал, понимая, что крах рекламного бюро Жубера не за горами.
Заехав однажды в банк по своим делам, Василий, как бы между прочим, попросил одного расторопного служащего навести справку о финансовом положении рекламного бюро мсье Жубера в Париже, объяснив законное свое любопытство тем, что предполагает завязать с этим бюро деловые отношения.
– Вообще-то, принцип всех банков – держать в строгом секрете финансовое положение клиентов… Но для вас, мсье Кочек, я сделаю невозможное и, если узнаю, немедленно сообщу вам, – ответил служащий.
Через несколько дней Василию стало известно, что финансовое положение Жубера самое печальное и что векселя его скоро будут опротестованы. Крах неизбежен!..
Решив, что настало время действовать, Василий поехал в Париж. Он застал Жубера в подавленном состоянии. Живой и веселый француз как-то поблек, осунулся, даже мешки появились под глазами.
– Что с вами, не заболели ли? – участливо спросил Василий, пожимая его руку.
– Не спрашивайте, друг мой!.. Скоро, кажется, я буду конченым человеком…
– Случилось несчастье?
– Смотря что называть несчастьем… Сбыта не стало, склады забиты готовым товаром. Нечем платить рабочим. Я должен за аренду помещения, должен поставщикам сырья. А тут еще подходит срок погашения векселя в банке. Вы деловой человек, знаете: опротестовали вексель – конец всему, ты банкрот, и надеяться тебе больше не на что.
– Положение действительно такое критическое или вы сгущаете краски? – сочувственно спросил Василий.
– Сгущаю? Нисколько – все потеряно, и у меня нет никакого выхода.
– Не отчаивайтесь, мой друг. На свете не бывает положения, из которого нет выхода. Давайте подумаем вместе, что можно предпринять.
– О чем тут думать? Все ясно. Вы же не заплатите по моему векселю. А даже если бы и заплатили, все равно я не в состоянии вернуть вам ваши деньги… Лучше уж сразу – пусть объявляют банкротом, опишут имущество, – Жубер безнадежно махнул рукой.
– И все-таки давайте обсудим положение, – настаивал Василий. – На какую сумму вы выдали вексель?
Жубер неохотно назвал сумму: три тысячи восемьсот франков. Есть и еще векселя: на тысячу двести франков и на тысячу. Всего – шесть тысяч франков. Но есть и другие долги – поставщикам за папье-маше, краски, клей. Рабочим не выплачено за два месяца. За аренду помещения, электричество, мало ли еще за что…
– А конкретнее? – настаивал Василий.
Жубер впервые пристально и заинтересованно посмотрел на собеседника.
– Уж не собираетесь ли вы оплатить мои долги? – хмуро пробормотал он.
– Может быть, – невозмутимо ответил Василий.
– С какой стати? Времена добрых волшебников, кажется, давно прошли…
– Волшебников – прошли. Друзей и деловых людей – нет. Так, другие ваши долги…
– Портному, мяснику, бакалейщику, булочнику – им я, кажется, не платил за последние два месяца.
– Все понятно. А теперь выслушайте меня. Я оплачу все ваши долги, крупные и мелкие, и вложу в дело некоторую сумму, при условии, конечно, что вы возьмете меня в компаньоны!
– Вас? В компаньоны? Да с величайшим удовольствием, – воскликнул Жубер. Потом, как бы опомнившись, спросил: – Но, бог мой, зачем вам рисковать деньгами, вкладывая их в безнадежное предприятие?
– Я не думаю, что ваше предприятие безнадежное. Не обижайтесь на меня, ради всех святых, – просто вы ведете дело не совсем так, как требуется в наше время. Может быть, я не прав, но у меня сложилось такое впечатление…
Самолюбие Жубера было задето.
– Интересно все же знать, в чем же, по-вашему, заключается мое неумение правильно вести дело и на чем основаны ваши впечатления? Скоро десять лет, как существует бюро. Разве моя вина, что во всех областях торговли застой и число банкротов растет ежедневно?
– Я знаю, мой друг, что ваше бюро существует давно. Знаю и другое; по инерции вы продолжаете выпускать одну и ту же продукцию – симпатичного коротыша с подносом. Когда-то он пользовался успехом, но ведь им вы заполнили всю Францию! А ваши очень дорогие кошки и собаки из папье-маше не находят сбыта вообще, – спокойно и мягко сказал Василий.
– Что же вы можете предложить?
– Думаю, что сейчас в рекламном деле следует исходить именно из того печального факта, что в торговле застой. Следовательно, все, буквально все кровно заинтересованы в сбыте своей продукции. Все нуждаются в рекламе, но в рекламе разнообразной, доходчивой, неожиданной и в то же время конкретной. Я перестроил бы работу рекламного бюро – подыскал бы для рекламы новые, более солидные объекты, чем гастрономия и бакалейные лавки, – Василий говорил неторопливо, уверенно. – Наши дела могут поправиться в течение ближайших трех-четырех месяцев, при условии что мне будет предоставлена свобода действий. Было бы целесообразно временно прекратить работу бюро и возобновить ее после основательной реорганизации.
– Прекратить?! А на что мы жить станем, позвольте вас спросить?
– Какую сумму вы брали из кассы на личные расходы? – перебил Василий.
– Тысячу, тысячу двести франков в месяц. Впрочем, так было раньше, – поспешил разъяснить Жубер, – за последние месяцы не больше пятисот…
– Отлично! Вы получите свою тысячу франков в месяц.
– Как? – Жубер недоверчиво пожал плечами.
– Очень просто, будете получать из кассы тысячу франков за счет временного уменьшения основного капитала фирмы… Не думайте, Жубер, что я какой-то филантроп. Я деловой человек и сознательно иду на определенный риск, надеясь на наши с вами силы. Мне приходится поступать так еще ради будущности Марианны – ей необходимо жить в Париже. Иначе, конечно, я не стал бы бросать налаженное, достаточно прибыльное дело, которым занимаюсь сейчас. Недавно мы с моим компаньоном Ренаром подвели итог – и можете себе представить? Оказывается, меньше чем за год нам удалось почти удвоить основной капитал предприятия, не принимая в расчет денег, которые мы брали ежемесячно на жизнь.
– Что ж, мне раздумывать не приходится!.. Давайте попробуем. Лично мне терять нечего – в случае неудачи еще на несколько месяцев оттянется крах. Выигрыш во времени тоже ведь кое-что значит!..
– Не будем говорить о крахе! На днях я дам вам деньги, и вы досрочно выкупите вексель. Это произведет хорошее впечатление в финансовых кругах: фирма, испытывающая денежные затруднения, не станет учитывать векселя раньше времени.
– Что требуется от меня? – спросил Жубер.
– Да, собственно, ничего… Если не считать того, что нам нужно будет оформить наши взаимоотношения у нотариуса и зарегистрировать новое предприятие в торговой палате Парижа. У меня могут возникнуть кое-какие трудности – я ведь иностранец. Поэтому я всецело полагаюсь на вашу помощь.
– Я сделаю для вас все, что в моих силах. В деловых кругах у меня обширные связи, – впервые за весь этот разговор в голосе Жубера послышались бодрые нотки.
* * *
Ренар, хотя и был в известной мере подготовлен к тому, что Кочек выйдет из дела, был очень огорчен сообщением компаньона. Расстроенный, он молча стоял перед Василием, потом спросил, как ребенок:
– А как же я?
Василию стоило больших трудов успокоить толстяка.
– Все будет в порядке, не волнуйтесь! А чтобы на первых порах вам не пришлось испытывать финансовых затруднений, я оставлю свою долю капитала, ну, скажем, на полгода, не требуя процентов. Думаю, что этим я отплачу вам, хоть частично, за добро, которое вы сделали для меня. Что бы потом ни случилось, я всегда буду хранить в сердце благодарность вам!..
– Это великодушно с вашей стороны, – растроганно сказал Ренар. – Но сумею ли я один справиться с делами без вас – вот в чем вопрос?
– Несомненно справитесь! Дело налажено, заказами мастерская обеспечена на полгода вперед. Будем откровенны: какой вам смысл теперь иметь компаньона и делить с ним прибыль, когда вы и один можете расширить дело? А я, я не могу не считаться с интересами жены. Она, бедняжка, страдает здесь, хотя и старается скрывать это от меня и от всех. Марианна молода, ей необходимо завершить образование в Париже. С чем, с каким багажом она вернется рано или поздно на родину? Привезет с собой парижские туалеты? Этим никого не удивишь в наше время!..
На следующий день они посетили нотариуса и аннулировали договор на совместное владение ремонтной мастерской. Ренар вручил Василию вексель на семь тысяч франков, который тут же учел директор отделения банка «Лионский кредит». Таким образом, Василий мог перебраться в Париж, имея в кармане кругленькую сумму – одиннадцать тысяч франков наличными.
Рекомендация мэра городка, лестные отзывы Ренара и кюре, обширные связи Жубера в деловых кругах – все это сыграло свою роль, и вскоре Василий стал равноправным компаньоном рекламной фирмы.
С переездом в Париж он не торопился. Он все еще подыскивал подходящую квартиру, а пока каждое утро ездил на работу из городка и возвращался вечером. Нередко вместе с ним ездила Лиза, по-прежнему интересовавшаяся искусством рекламы.
Прежде всего Василий прекратил выпуск коротышек, собак, кошек и рассчитал весь персонал. Без устали бродил он по улицам Парижа, иногда в сопровождении Лизы, подолгу простаивал у витрин больших универсальных магазинов, у рекламных щитов возле кинотеатров, у театральных афиш.
Жубер безучастно наблюдал за действиями компаньона, меланхолически насвистывая арии из опер и модные песенки.
Как-то Василий и Лиза, проходя по набережной Сены мимо ларьков букинистов, увидели бледного длинноволосого молодого человека в черном свитере, рисующего цветными мелками на тротуаре уличные сценки. Некоторые из прохожих бросали мелкую монету в его кепку. Рисовал молодой человек быстро, уверенно. На сером асфальте оживали то молоденькая цветочница, то шофер такси, то подвыпивший посетитель бистро.
– Посмотри, он необыкновенно талантлив, – негромко сказала Лиза, замедляя шаги.
Некоторое время они молча наблюдали за работой художника.
Когда художник закурил, отдыхая, Василий подошел к нему ближе и спросил:
– Скажите, вы самоучка или учились где-нибудь?
У молодого человека было подвижное, живое лицо, насмешливые глаза.
– Собственно, почему это интересует вас? – он оглядел Василия с головы до ног.
– Мне кажется, для самоучки вы рисуете слишком хорошо, а для профессионала…
– А для профессионала ничего другого не оставалось! Я пять лет учился в студии… Очевидно, мсье – иностранец, если он не знает, что последнее ничего не значит!.. У меня нет мастерской, нет денег на холст и краски, – он говорил резко, с вызовом, но, взглянув на Лизу, изменил тон. – Мать моя прикована к постели, – негромко проговорил он, – а я единственный ее кормилец. Да и самому мне тоже нужно есть и пить. Вот и добываю себе на пропитание, как могу…
– А хотели бы вы иметь постоянную работу? – спросил Василий.
– А вы знаете кого-нибудь, кто мне предложил бы ее? Кстати, учтите, меня даже гарсоном в ресторан не взяли. Говорят, слишком выразительная физиономия и выражает не то, что нужно!..
– Загляните ко мне завтра, – Василий протянул ему визитную карточку. – Скажем, в десять утра.
Молодой художник долго смотрел вслед Василию и Лизе. И, увидев в кепке кроме мелких серебряных монет трехфранковую бумажку, подумал: уж не появился ли в Париже новый граф Монте-Кристо?
Утром, в условленный час, он стоял перед Василием в его конторе.
– Садитесь и слушайте, – Василий указал рукой на кресло. – Здесь рекламное бюро, которое пока ничего не рекламирует. К сожалению, вышло так, что нужно начинать все сызнова. Вот я и пытаюсь. Прежде чем взять вас на работу, мне хотелось бы увериться, что вы способны трудиться в области рекламы.
– Попробуйте, – у художника оказалась неожиданно широкая и добрая улыбка.
– Надеюсь, вы не чванливы и не считаете, что реклама – дело второсортное, не имеющее ничего общего с искусством, – продолжал Василий. – Моя жена, например, считает рекламу искусством, а ей и книги в руки – она искусствовед. Конечно, этот вид искусства имеет свою специфику. Но ведь не случайно, что в Америке рекламой занимаются весьма одаренные, даже признанные художники. Даю вам пять дней – походите по Парижу, подумайте хорошенько над оформлением витрин универсальных магазинов, как рекламировать в кинотеатрах новые фильмы. Нам нужно найти оригинальные формы рекламы, но отвечающие высоким художественным требованиям. Я буду платить вам десять франков в день, – Василий достал бумажник и отсчитал художнику пятьдесят франков. – Разумеется, это на первых порах. Потом мы установим вам оклад в зависимости от ваших способностей.
– Через пять дней я буду у вас, – молодой человек откланялся.
– Думаете, он вернется? – с иронической улыбкой спросил Жубер, молча слушавший разговор.
– Непременно!
– Святая наивность! Друг мой, вы плохо знаете парижскую богему. У этих волосатых бродяг ничего нет святого, нет ни чести, ни совести. Сегодня же ночью он промотает ваши пятьдесят франков в компании девиц легкого поведения и разве что, вспомнив вашу щедрость, выпьет бокал за ваше здоровье!..
– Я действительно плохо знаю Париж, но хорошо разбираюсь в людях. Этот парень талантлив. Он не только вернется, но и принесет стоящее предложение.
– Поживем – увидим…
Молодой художник пришел на третий день. Он принес миниатюрный объемный макет рекламы старого американского боевика «Багдадский вор». Картина эта опять шла в одном из кинотеатров города.
На макете был изображен прославленный Дуглас Фербенкс, смуглый, обнаженный до пояса, в широких шароварах. Он притаился на крыше ажурного дворца восточного владыки. Ниже, в глубине комнаты со сводчатым потолком и узкими окнами, сидела, поджав под себя ноги, молодая девушка в легком восточном одеянии – пленница гарема. За высокими стенами дворца виднелись иглы минаретов. На небе висел большой диск розовой луны. Все это было дано в привычных традициях «восточной романтики». Забавным и неожиданным было то, что художник включил в эту экзотическую обстановку современных парижан – тех, кто заполняет улицы, бульвары, магазины. Он как бы говорил этим: «Посмотрите фильм – и каждый из вас переживет необыкновенные приключения, вообразит себя героем!»
Василий некоторое время молча разглядывал макет. Потом позвал компаньона.
– Посмотрите-ка, Жубер, если все исполнить, ну, скажем, в половину натуральной величины, хорошо осветить, это не может не остановить внимания. Ни так ли?
– Да, неплохо…
– Работа увлекла меня, – взволнованно сказал художник и достал из папки несколько листов плотной бумаги. – Здесь наброски рисунков для рекламы кое-каких товаров…
На одном рисунке была изображена обставленная элегантной мебелью комната. Возле изящного полированного секретера стоял в полной растерянности громила с фомкой в руках. «Он так хорош, что рука не поднимается взломать его!» – гласила надпись. На другом рисунке тощий Диоген с фонарем в руках разглядывал выставку современной керамики: «Если бы я дожил до этого времени, я бы знал, где мне купить хорошенькую бочку для жилья!»
– Все это не лишено остроумия, – сказал Жубер. – Во всяком случае, свежо и ново!
– Вы молодчина, мой друг! Для начала совсем неплохо. Как ваше имя? – спросил Василий.
– Меня зовут Анри Борро.
– Так вот, Борро, сколько времени вам нужно, чтобы изготовить объемный макет «Багдадского вора»? И что для этого вам потребуется?
Лицо художника на мгновение озарилось радостью, потом снова стало сосредоточенным.
– Если дадите помощника и обеспечите необходимыми материалами, думаю, дня за три справлюсь!
– Отлично. Материалы вы найдете внизу, в мастерской. Помощника пригласите сами. Вам известны размеры витрины кинотеатра?
– Да, мсье. Я измерил витрину.
– Есть ко мне вопросы?
– Пожалуй, пока нет…
Отпустив художника, Василий поехал к владельцу кинотеатра, в котором демонстрировался «Багдадский вор». В маленьком кабинете, со стенами, сплошь завешанными афишами, произошел нелегкий для Василия разговор.
– Я пришел с деловым предложением, – сказал Василий владельцу кинотеатра.
– Слушаю вас, – ответил тот, не предложив даже сесть.
– Я совладелец рекламной фирмы «Жубер и компания». Наша фирма, помимо других дел, занята в настоящее время разработкой новых методов рекламы кинокартин. Вместо устаревших, приевшихся фотовыставок и панно мы предлагаем объемные рекламные установки, изображающие отдельные эпизоды демонстрируемых фильмов, интригующие зрителя.
– Чего же думаете достичь этим?
– Привлечь внимание публики, вызвать интерес к фильму…
– Гм… Сколько же будет стоить ваша установка?
– Примерно, тысячу – тысячу двести франков.
– О-го-го, – владелец кинотеатра махнул рукой. – Тысячу франков! Это почти четверть дневной выручки. Какой смысл выбрасывать такие деньги, когда фирма кинопроката обязана снабжать нас рекламным материалом бесплатно? Нет, мсье, ничего у вас не получится.
– Думаю, что вы ошибаетесь. Наш метод рекламы поможет вам по крайней мере удвоить сбор. Почему бы вам не попробовать?
– Мне некогда заниматься экспериментами, да и нет у меня лишних денег… Если уж «Багдадский вор» не дает полных сборов, не поможет никакая реклама!
– В таком случае разрешите нам рекламировать картину бесплатно, в порядке опыта.
– Бесплатно? – удивился хозяин. – Зачем вам это?
– Хотя бы затем, чтобы доказать всем – в первую очередь вам – преимущества нашего метода. От вас потребуется только одно – осветить установку. Больше того, мы даем обязательство снять рекламу по первому вашему требованию.
Настойчивость Василия, его убежденность произвели впечатление. Владелец кинотеатра пожал плечами:
– Ну что ж, действуйте… Витрина в вашем распоряжении. Об освещении я позабочусь. Но помните – ни одного сантима…
– Благодарю вас, – и Василий вышел.
Из кинотеатра он отправился к директору-распорядителю большого универсального магазина и предложил оформить витрину мебельного отдела.
В отличие от хмурого хозяина кинотеатра, молодой директор-распорядитель универмага оказался приветливым и разговорчивым человеком. Он поинтересовался, как именно предполагает рекламная фирма «Жубер и компания» оформить витрину. А увидев рисунок Борро, рассмеялся и сказал:
– Это необычно и остроумно. Парижане любят такое!.. Мы меняем оформление витрин каждый месяц и вообще тратим на рекламу кучу денег. Попробуем потратить немного и на ваш эксперимент. За оформление мебельной витрины предлагаю вам триста франков, а там видно будет. К работе можете приступить хоть завтра.
– Что вы, мсье! Такой суммы не хватит даже на покупку нужных материалов.
– Ваша цена?!
– Тысяча двести франков. И то только для начала. Уверен, что со временем, убедившись в преимуществах нашего метода рекламы, вы сами увеличите размер гонорара.
– Нет, нет, это слишком дорого! Обычно оформление витрины обходится нам от трехсот до семисот франков. Даю вам шестьсот, согласны?
– Чтобы иметь возможность продемонстрировать вам нашу рекламу, я, пожалуй, соглашусь… Надеюсь, мы подпишем соглашение, гарантирующее выплату обусловленной суммы?
Директор позвонил, вошла секретарша, и он распорядился подготовить соглашение.
Образовалась небольшая пауза, и чтобы заполнить ее, директор решил занять посетителя разговором.
– Вы, по-видимому, иностранец, сударь? У вас легкий акцент…
– Совершенно верно, я из Чехословакии.
– И вы уже испробовали свои методы рекламы?
– О да, у себя на родине!.. Большой, я бы даже сказал, шумный успех, которым сопровождались мои опыты, и привел меня сюда, во Францию. Чехословакия – прекрасная, но маленькая страна, и там негде развернуться человеку с размахом. Другое дело – Франция!..
– Буду рад, если наши деловые отношения получат продолжение, – директор-распорядитель явно симпатизировал Василию. – В наше время вести торговлю нелегко!.. Вот в скором времени, при наступлении весенне-летнего сезона, предстоят новые хлопоты – о распродаже не проданных за зиму товаров, о рекламе новых к сезону… Подумайте об этом и, если у вас появятся оригинальные идеи, поделитесь со мной!..
– С величайшим удовольствием! У нас для этого есть все возможности. Наша фирма пригласила на работу лучших специалистов рекламного дела в Париже, талантливых художников. Они молоды, энергичны и, главное, не хотят идти проторенными путями!
Секретарша принесла соглашение, Василий подписал его и простился с директором-распорядителем.
Ярослав Кочек из Чехословакии, возглавляющий рекламную фирму в Париже, был на десятом небе от успешно завершенных переговоров. Направляясь к себе в контору пешком, он мысленно подводил итоги проделанной работы. Что ж, сделано немало. Он – полноправный совладелец рекламной фирмы. Художник Борр – несомненная находка. Парень очень талантлив, полон идей, у него есть вкус, выдумка. Через несколько дней у витрины кинотеатра будут толпиться зеваки. Надо думать, хозяин оценит силу рекламы, и тогда он, Василий, снимет установку или заломит такую цену, что у того глаза на лоб полезут!..
Пусть Жубер получает тысячу франков в месяц и не вмешивается ни во что. Только бы не мешал… Вообще-то, он славный малый и, конечно, будет счастлив, когда Василий преподнесет ему на блюдечке кучу денег.
Нужно укрепить свои позиции в деловом мире, зарекомендовать себя солидным дельцом. Недаром он потратил столько времени на изучение рекламного дела, да и Лиза помогла ему… Его реклама будет тематической, зрительно интересной, яркой, всегда новой, оригинальной. Она будет привлекать к себе внимание и как произведение искусства… Впрочем, хватит строить воздушные замки! Еще неизвестно, как пойдут дела.
В конторе Василий узнал, что Борро пригласил себе в помощь своих друзей.
– Они, мсье, великие выдумщики, – черные глаза художника блестели. – Они рождены для рекламного дела.
– Все это прекрасно, но учтите, что нам нужно спешить, очень спешить, – сказал Василий.
– Ах, мсье, мы истосковались по настоящей работе! Мы готовы работать день и ночь, были бы заказы…
– Я только что от владельца кинотеатра. Он отказался от наших услуг.
– Ему не понравился мой макет? – растерянно спросил художник.
– Не огорчайтесь, дело не в этом. Он просто трус и скряга… Я договорился, что мы смонтируем вашу установку бесплатно.
– Бесплатно?!
– Да, бесплатно. Тут удивляться нечему: ведь никто в Париже не знает ни нас, ни нашу работу. Вот когда ваше оформление произведет впечатление, у нас появятся заказы.
– В таком случае мы постараемся!
– А ваш страшный громила произвел самое хорошее впечатление. Вот соглашение с универсальным магазином. Это наш первый успех, Анри!
В контору вошли двое весьма скромно одетых молодых людей.
– Вот и мои друзья! Разрешите, мсье Кочек, представить их вам. Это – Доминик, – Борро указал на высокого блондина. – Вообще-то он график, но мастер на все руки. И темперамент у него как у Бенвенуто Челлини! А это Клод Гомье, – Борро положил руку на плечо коренастого парня с широкой грудью и здоровыми кулачищами. – С этим чудовищем приходится быть осторожным, и не только потому, что он первоклассный боксер, но еще и потому, что он карикатурист!
Клод был жгучий брюнет с густыми, как у негра, вьющимися волосами.
– Очень рад. Садитесь, пожалуйста, – Василию приятно было общество молодых энергичных парней. – Думаю, Анри говорил вам, что мы только-только начинаем дело и что пока у нас ничего – ни заказов, ни ясных перспектив. Но мы оптимисты, полагаемся на свои силы и на ваш талант. Подумайте сами: мы собираемся рекламировать чужие товары, так неужели у нас не хватит ума-разума разрекламировать свою работу? Для начала могу предложить вам не более четырехсот франков в месяц. В дальнейшем, по мере процветания нашей фирмы, будет увеличиваться и ваш заработок. Общее руководство мастерской возлагаю на Анри Борро. Надеюсь, вы согласны с этим?
– Вполне, – ответили в один голос молодые люди.
– Можете начать работу хоть сегодня.
Рекламная установка для кинотеатра была готова в назначенный срок. Спустившись в мастерскую, Василий не поверил своим глазам, увидев панораму восточного города, утопающего в розоватом свете луны. Неожиданными и чем-то даже трогательными выглядели на этом фоне фигуры парижан, выполненные Клодом Гомье в несколько шаржированной, гротескной манере. Каждому, кто войдет в кинозал, предоставлялась возможность забыть прозу жизни, окунуться в экзотику Востока, пережить приключения… Рядом стояло готовое оформление витрины мебельного отдела универмага. Перепачканные краской, веселые, оживленные художники нетерпеливо посматривали на Василия.
– По-моему, очень хорошо. Поздравляю вас, – сказал Василий, садясь на табуретку. – Надо отвезти оформление по адресам и приступить к монтажу. Вечером посмотрим, какое впечатление все это произведет на публику.
Василий вернулся к себе.
Последние дни Жубер не появлялся в конторе. Казалось, он совсем перестал интересоваться делами. Его безразличие немного тревожило Василия. Что это – усталость, ревность или неверие в успех?.. Человек долгие годы единолично возглавлял рекламное бюро и под конец, доведя его до катастрофы, опустил руки, а тут вдруг появляется какой-то иностранец и перестраивает всю работу по-своему…
Василий поднял трубку телефона.
– Здравствуйте, Жубер, это я, Кочек. Да нет, ничего не случилось… Я так и думал, что вы нездоровы. Надеюсь, ничего серьезного?.. Дела у нас?.. Как вам сказать, в общем идут. Завтра узнаем первые результаты, посмотрим, какое впечатление произведет наша объемная реклама на публику… Заметка в газете? Это было бы чудесно! Если вам не трудно, то, пожалуйста, организуйте… До свидания, желаю скорейшего выздоровления.
Вечером Василий с художниками отправились к кинотеатру.
Еще издали они увидели толпившихся у входа в кино и у ярко освещенной витрины людей. Встав в сторонке, они наблюдали, как постепенно толпа зевак увеличивалась. Появился ажан. Он тоже взглянул на витрину и улыбнулся.
– Это уже успех, – прошептал Доминик.
– Мсье Кочек, – негромко сказал Анри, – мне кажется, это…
– Он указал на высокого, стройного человека в модном пальто и без шляпы, который в эту минуту подошел к витрине. Да, это был Жубер. Несколько минут стоял он, разглядывая витрину, а потом медленно пошел по улице. Василий молча проводил его взглядом.
– Отправимся к универмагу, – сказал он.
У витрины мебельного отдела останавливались лишь некоторые из прохожих, хотя оформление выглядело не хуже, чем в кинотеатре.
– Странно, почему так? Чем объяснить отсутствие у людей интереса к этой нашей работе? – сокрушенно спрашивал Борро.
– Вечером у кинотеатров всегда больше публики. Потом – экзотика! Я думаю, что у этой витрины днем будет больше людей, чем сейчас. Но обратите внимание, мой милый Анри, – редко кто смотрит на эту вашу витрину, не улыбнувшись!.. К тому же люди покупают мебель не каждый день, – сказал Василий.
– Может быть, вы правы, мсье, но я ожидал большего успеха!
– Об успехе, друзья, будем говорить тогда, когда у дверей нашей конторы владельцы магазинов и кинотеатров часами будут ждать очереди, чтобы заказать нам оформление, – пошутил Василий. – А сейчас я предлагаю отправиться в ближайший ресторан и отметить наш первый, пока еще скромный успех!
Молодые люди не заставили долго уговаривать себя. Они готовы были сидеть в ресторане хоть до утра, но Василий спешил. Он позвал гарсона, расплатился за ужин и встал.
– Мне ведь ехать за город, – объяснил он.
Молодые люди проводили патрона до стоянки машин.
– Почему вы живете за городом? – спросил Борро.
– Не могу подыскать в Париже подходящую квартиру.
– Хотите, я вам помогу? Я знаю, в нашем квартале сдаются очень удобные квартиры.
– Буду весьма признателен, если, конечно, подойдет цена, – сказал Василий и простился с художниками.
Через два дня, под вечер, Василий зашел к владельцу кинотеатра, в котором шла картина «Багдадский вор», и попросил разрешения снять с витрины свою рекламную установку.
– Снять? Зачем? – с недоумением спросил тот.
– Мсье, вероятно, помнит, что я безвозмездно установил у вас рекламу, чтобы доказать вам ее эффективность. По-моему, цель достигнута, и я не вижу смысла оставлять у вас рекламу.
– Я не позволю вам снять ее, – владелец кинотеатра был явно раздражен. – Картина будет демонстрироваться еще не меньше недели!..
– Боюсь, что это не в вашей власти. У нас с вами нет договора… Впрочем, если желаете воспользоваться услугами нашей фирмы…
– Сколько хотели бы вы получить?
– Три тысячи франков за рекламное оформление до конца демонстрации фильма «Багдадский вор»!
– Вы с ума сошли?! Позавчера вы просили тысячу двести франков!
– Во всякой торговле спрос порождает предложение. Позавчера мало кто знал о нашем существовании, а сегодня весь Париж желает пользоваться нашими услугами. Вы пошли нам навстречу – разрешили смонтировать оформление на витрине своего кинотеатра. Поэтому фирма готова сделать вам значительную скидку. Две тысячи франков. И ни сантима меньше!
Владелец кинотеатра молча отсчитал две тысячи франков и хмуро спросил:
– Дадите расписку или подпишем соглашение?
– Как вам угодно!
Насчет «всего Парижа» Василий преувеличил. Но слухи об успехах новой рекламной фирмы распространились по городу довольно быстро, заказчиков становилось все больше.
В конторе беспрерывно звонил телефон, заходили представители кинотеатров, магазинов. Всех интересовал один вопрос: нельзя ли заказать объемную рекламу на ту или иную кинокартину, на товар. Среди заказчиков были даже хозяева булочных, галантерейных и рыбных лавок. За несколько дней рекламная фирма «Жубер и компания» заключила двадцать шесть договоров и в кассу поступило в виде авансов более четырех тысяч франков.
Главный художник фирмы Анри Борро поставил вопрос о расширении мастерской. Но Василий не спешил с расширением дела и принимал наиболее интересные, выигрышные заказы. Отказ от ряда других заказов служил своеобразной рекламой фирме. Василий не знал твердо, действительно ли это прочный успех или временный «бум», как это часто бывает во Франции, да и не только в ней одной. Настоящий, бесспорный успех пришел после оформления витрины другого кинотеатра, в котором была возобновлена демонстрация известного фильма Рене Клэра «Под крышами Парижа».
Художники работали над рекламой этого фильма с таким вкусом, с таким удовольствием, словно оформляли любимый спектакль. Под их руками оживал прекрасный, немного грустный Париж с его старыми узкими улочками, черепичными крышами домов, тесными дворами. И судя по тому, что по вечерам, когда зажигались огни, и парижане совершали настоящее паломничество к кинотеатру, молодым художникам удалось передать суть и настроение этого тонкого и умного фильма.
Одна серьезная газета посвятила работе художников рекламной фирмы «Жубер и компания» довольно большую статью. Отметив достоинства фильма, «подкупающего своей простотой, лиричностью и реалистическим изображением подлинной жизни», автор статьи отмечал, что «нашлись молодые талантливые художники, сгруппировавшиеся вокруг рекламной фирмы “Жубер и компания”, сумевшие передать в своем оформлении витрины кинотеатра, где идет этот замечательный фильм, всю прелесть картины. Нужно сказать, что деятельность фирмы “Жубер и компания” вообще заслуживает всякой похвалы. Можно без преувеличения утверждать, что молодая эта фирма сказала новое слово в рекламном деле Франции. Хороший вкус, изобретательность, отличное исполнение дают возможность художникам, работающим в этой фирме, поднять рекламу до высокого уровня мастерства. Пожелаем им новых успехов». Под статьей стояла подпись – Жюль Сарьян.
Лучшего нельзя было и желать. Василий не знал только, появилась статья в результате старания Жубера или это личное мнение одного из парижских журналистов. Теряясь в догадках, он не вытерпел и позвонил компаньону.
– Вы читали статью о нас, Жубер?.. Отличная, не правда ли?.. Большое спасибо вам, после такой статьи на страницах солидной газеты дела наши пойдут в гору и мы сможем расширить мастерскую без большого риска… Как, вы ни при чем?.. Я спрашиваю потому, что вы хотели организовать статью… В таком случае это еще лучше – значит, мы действительно заслуживаем внимания прессы!.. Очень рад, что вы поправляетесь, – надеюсь скоро увидеть вас в конторе… Вы правы, работы, что называется, непочатый край…
«Бывают чудеса на свете, – думал Василий, – журналист рекламирует работу нашей фирмы без всякой корысти!..»
Днем к нему зашел Борро.
– Я обещал помочь вам подыскать удобную квартиру и, кажется, могу исполнить обещание. На улице Сакре-кер сдается квартира из трех комнат на четвертом этаже. Хотите посмотреть?
– Конечно.
– Мы могли бы отправиться туда хоть сейчас, если вы свободны.
– Поедем сейчас!
Не успели Василий и Борро перешагнуть через порог парадных дверей большого коммерческого дома, как им преградила путь полная краснощекая женщина лет пятидесяти, в чепчике.
– Ах, это ты, Анри, – сказала она. – Как здоровье твоей матушки?
– Спасибо, тетушка Эжени. Ей немного лучше. С тех пор как я на постоянной работе, она чувствует себя спокойней… А это мой патрон, мсье Кочек. Он хотел бы осмотреть квартиру номер тридцать шесть на четвертом этаже, если, конечно, вы не будете возражать.
– Как я могу возражать? Квартиры для того и существуют, чтобы сдавать их внаем порядочным жильцам. Я только возьму ключи от квартиры…
Поднимаясь по лестнице, тетушка Эжени не замолкала ни на минуту.
– Мсье, в нашем доме живут исключительно порядочные люди. Еще не было случая, чтобы кто-нибудь задерживал плату за квартиру. Никогда никаких недоразумений за восемнадцать лет, что я служу здесь… До этого консьержкой в этом доме была моя мать… Квартира номер тридцать шесть – одна из лучших. Три просторные комнаты с высокими окнами, выходящими на восток, большая кухня, все удобства…
– И центральное отопление и ванна, – перебил консьержку Василий, хотя и знал, что в парижских домах они редко где имелись.
– О, мсье! Если вы давно живете в Париже, то должны знать, что дома с центральным отоплением, а тем более с ванной бывают только в аристократических кварталах и стоят очень дорого! И потом, зачем в Париже центральное отопление? Слава богу, у нас здесь не Северный полюс, где бродят белые медведи. До вас в этой квартире жил богатый вельможа из Алжира – не то бек, не то принц. Он был весьма доволен. У вельможи было одних слуг шесть человек, и он никогда не показывался на улице без телохранителя. Ходили слухи, что у него в Алжире есть гарем со множеством красавиц. Дикость, мсье, ничего не поделаешь!..
Квартира действительно оказалась удобной и прилично обставленной. Но и цена была прилична – шестьсот франков в месяц.
По тому, как расхваливала ее консьержка, Василий понял, что рассчитывать на скидку не приходится, и торговаться не стал.
– Завтра мы приедем с женой, и если ей квартира тоже понравится, мы снимем ее, – сказал он, закончив осмотр.
Лизе квартира понравилась, особенно камин. Она уже представляла себе, как в ненастную погоду будет сидеть вечерами возле камина с книгой, прислушиваться к веселому потрескиванию горящих поленьев и поджидать Василия.
– Квартира отличная, но цена, – сказала она.
– Париж стоит мессы, – пошутил Василий и сказал тетушке Эжени, что оставляет квартиру за собой.
Возвращаясь в этот вечер домой, Василий и Лиза обсуждали важный вопрос: как им проститься с людьми в маленьком городке – с людьми, которым они были многим обязаны.
– Ты считаешь, что обязательно нужно устроить ужин? – спрашивала Лиза.
– Что значит – обязательно? Можно уехать, ограничившись визитом вежливости – попрощались и уехали. Но нам нужно, чтобы у этих добрых людей остались хорошие воспоминания о нас. Кто знает, как сложатся наши дела дальше – не пригодятся ли нам провинциальные друзья?
Ужин заказали в ресторане мсье Дюрана. Приглашены были все знакомые – мэр, кюре, начальник полиции, Ренар, сам Дюран – на этот раз все с женами.
Мужчины отдали дань хорошим винам, слегка захмелели. Языки развязались, все наперебой старались сказать что-либо приятное Кочеку и его милой жене. Особенно усердствовал Франсуа Ренар.
– Скажите, друзья, разве у меня не особый нюх на людей? Мне достаточно было заговорить с мсье Кочеком, чтобы узнать, что он за человек. Это ведь я уговорил его остановиться в нашем городе. За ваше здоровье, дорогой мсье Кочек, – Толстяк поднялся с бокалом в руке. – Желаю вам всяческих успехов. Надеюсь, что наша дружба не закончится сегодняшним днем. Всегда, при любых обстоятельствах можете рассчитывать на меня и на моих друзей.
– Франсуа прав, – взял слово мэр. – Вы, мсье Кочек, всегда можете рассчитывать на нашу поддержку. Наш город хоть и маленький, но люди здесь благородные!..
– Мсье Кочек – добрый христианин, – сказал кюре.
Даже мрачноватый, скупой на слова начальник полиции расчувствовался и стал распространяться на тему о том, что лично он всегда относился к иностранцам, живущим во Франции, с определенным подозрением. Что же касается всеми уважаемого мсье Кочека, то он составляет счастливое исключение – он вполне благонадежный человек. Такие люди, как мсье Кочек, глупостей не делают и политикой не занимаются! В заключение он сказал, что у него есть приятный сюрприз для господина Кочека и его жены: по представлению господина мэра и его скромной просьбе полицейское управление удовлетворило ходатайство господина Кочека и постановило выдать ему и его супруге разрешение на постоянное жительство в республике, за исключением ее заморских владений.
Эти слова начальника полиции были встречены дружными аплодисментами и звоном бокалов.
А в воскресенье рано утром, когда городок еще спал, Василий и Лиза выехали в Париж.
Глава 4
Каждое утро Василий и Лиза жадно набрасывались на газеты. В парижских киосках были, конечно, и «Известия», и «Правда», но они лишь с жадностью поглядывали на них, не смея купить. Хотя и считалось, что Василий, прожив несколько лет с родителями в России, знает русский язык, все же рисковать не хотелось.
Они читали газеты на французском, немецком, английском языках – в то время английским языком хорошо владела одна Лиза. Разумеется, они не обманывались, для них было ясно, что официальные сообщения никогда не введут их в круг действия таинственных пружин, двигающих политику европейских стран. Но более надежных источников информации у них пока не было, и это вынуждало, до поры до времени, довольствоваться газетными сообщениями. А хотелось знать больше и, главное, точнее, потому что события в мире развивались в те годы с небывалой тревожной быстротой.
Всем, даже людям, далеким от политики, было ясно, что Лозаннская конференция по разоружению, организованная в 1932 году великими державами с единственной целью отвлечь внимание народов от надвигающейся военной опасности, провалилась. На этой конференции представители двух держав, потенциальных союзников в будущем, Японии и Германии, маневрировали как могли. Дело кончилось тем, что Япония вышла из Лиги Наций, а представитель Германии покинул конференцию.
До этого немцы настоятельно требовали пересмотра Версальского договора, настаивали на равноправии в вооружении – как будто члены Лиги Наций собрались в Лозанне не ради упрочения мира, а с целью скорейшего вооружения государств. Свои требования немцы объясняли чувством национальной гордости. Как ни странно, военные претензии побежденной страны встречали сочувствие у большинства союзников Антанты. Это сочувствие с наибольшей откровенностью проявили на конференции американцы. Больше того, правительство Соединенных Штатов рекомендовало Англии оказать поддержку Германии, да и Францию уговаривало не упрямиться. Что касается Италии, то она открыто поддерживала Германию.
Франция не была еще послушным партнером США. Премьер-министр Эррио, понимая опасность перевооружения Германии, делал отчаянные попытки, чтобы если не остановить, то хотя бы отсрочить пересмотр Версальского договора.
Немцы, в свою очередь, старались усыпить бдительность политических деятелей Франции разговорами об угрозе коммунистической революции. В то время, когда канцлер фон Папен предлагал Франции вечный союз, объединенный генеральный штаб, военный министр фон Шлейхер и министр иностранных дел фон Нейрат старались внушить всем, что если союзники не пойдут на пересмотр унизительного для «великой Германии» Версальского договора и не согласятся на равноправное ее участие в вооружении, то для Германии останется единственный путь – договор о дружбе с Советским Союзом.
Нехитрый этот маневр удался. США и Англия стали обвинять правительство Франции в несговорчивости и весьма прозрачно намекнули, что в результате своей нетерпимости Франция рискует остаться в изоляции.
Недальновидных этих политиков ничуть не смущало, что внешнюю политику Германии направлял председатель весьма могущественного в Берлине «Клуба господ» фон Папен, скандальная деятельность которого в прошлом всем была достаточно хорошо известна. Молодой, стройный, голубоглазый, хитрый, склонный к интригам, он был накануне первой империалистической войны военным атташе в Вашингтоне. А во время войны, обосновавшись в Южной Америке, развил бешеную деятельность, помогая германскому адмиралтейству потопить многие морские транспорты и конвои союзников.
Правая рука канцлера – не менее одиозная фигура. Толстый, неповоротливый министр иностранных дел барон Константин фон Нейрат только казался сонным и флегматичным. О его деятельности в Риме (он был послом Германии в Италии) ходило множество слухов. В частности, говорилось, что в сейфе германского посольства хранится кожаная папка, в которой собраны секретные документы, свидетельствующие о тайных связях посла с крупными политическими деятелями Италии. Говорилось также, что для Муссолини это не было тайной.
Фон Нейрат, информированный о том, что агенты Муссолини собираются похитить папку с драгоценными документами, постарался перехитрить дуче. Он заменил документы пачкой чистой бумаги и дал возможность похитителям беспрепятственно проникнуть в здание посольства, открыть сейф и завладеть кожаной папкой. В два часа ночи сотрудники посольства задержали похитителей. При проверке оказалось, что один из похитителей был лейтенантом, а другой – комиссаром полиции. На следующий день посол устроил грандиозный скандал итальянским властям…
Военный министр фон Шлейхер, выступая с речью по радио 26 июля 1932 года, заявил, что отныне Германия не нуждается ни в чьих разрешениях и сама позаботится о своей безопасности. А канцлер фон Папен недвусмысленно дал понять представителям прессы, что немецкая армия будет иметь современное вооружение. Эти выступления вызвали бурю негодования во Франции. Французский посол в Берлине, Франсуа Понсэ, по поручению своего правительства потребовал объяснений. Как бы в ответ на это Гитлер, играя на шовинистических чувствах немцев, развернул крикливую кампанию против «унизительного Версальского диктата»…
Василий, всерьез обеспокоенный своим бездельем в этой тревожной международной обстановке, не знал, что он должен предпринять, – указаний почему-то все не было. Потеряв терпение, он написал письмо «отцу» в Чехословакию. Подробно описав свое житье-бытье в Париже в качестве компаньона рекламной фирмы, он между прочим упомянул о мировых событиях и пожаловался в этой связи на свою вынужденную бездеятельность. Все это, разумеется, эзоповским языком, но достаточно ясно.
В ответном письме «отец» сообщил, что он и все родные очень довольны тем, что Ярослав наконец-то перебрался в Париж – это начало успеха! Они рады также его коммерческим достижениям. «Отец» настоятельно рекомендует расширять дела рекламной фирмы, постараться завязать деловые отношения с другими странами, в частности с Германией, Англией, а может быть, даже с Америкой. Вот было бы здорово, если бы сынок сумел проникнуть со своими новыми идеями на родину рекламы! В том случае, если в этих странах окажутся солидные заказчики, неплохо было бы иметь там своих представителей. Главное – завязать деловые отношения с нужными людьми, в особенности с сильными мира сего. Пусть Ярослав усвоит одну простую истину: без их поддержки достигнуть больших успехов в коммерции нельзя. В конце письма «отец» писал: «Пусть Марианна воспользуется пребыванием в Париже, послушает лекции профессоров Сорбонны. Знания ей пригодятся в будущем…»
Прочитав письмо, Василий задумался. Что ж, как говорится, с горы виднее… Он сумеет расширить дело, завязать деловые отношения с другими странами. Понятно и желание «отца», чтобы он завязал знакомства с сильными мира сего. Будет сделано!..
Принять такое решение трудно, но где, каким образом он сможет найти этих людей и сойтись с ними близко? Будучи фактически хозяином рекламной фирмы, ставшей за последнее время модной, Василий общался со множеством парижан, но это были коммерсанты, владельцы разных торговых предприятий или их представители, которых интересовало только одно – торговля, сбыт, реклама. Тратить время на таких людей не имело смысла.
Он подумал, что одним из средств связи и знакомства с людьми может служить церковь. Кстати, неплохо зарекомендовать себя верующим человеком. Узнав у тетушки Эжени адрес приходской церкви святого Варфоломея, он однажды под вечер направился туда. В церкви никого не было, кроме нескольких старух в черном, но Василий скорее почувствовал, чем увидел, что его приход не остался незамеченным. Подойдя к алтарю, он опустился на колени и долго усердно молился. А поднявшись, увидел перед собой пожилого аббата.
– Здравствуйте, мсье, – приветливо сказал тот. – Если не ошибаюсь, я вижу вас впервые в своем приходе…
– Благословите, отец мой, – Василий наклонил голову и, когда аббат закончил молитву, ответил на его вопрос: – Вы правы, я несколько дней тому назад поселился в этом квартале и поспешил к вам, чтобы просить вас быть моим духовником.
– С удовольствием… Судя по вашему акценту, вы иностранец?
– Подданный Чехословацкой республики, словак по национальности, католик по вероисповеданию. Занимаюсь коммерческой деятельностью – компаньон рекламной фирмы. Женат, детей Бог не дал, живу недалеко отсюда…
Аббат достал из кармана книжку и, записав адрес нового прихожанина, сказал:
– Вы и ваша жена, если она тоже католичка, можете исповедоваться у меня в любой из вторников, четвергов и воскресений после службы.
Василий поблагодарил, бросил в тарелку для пожертвований пятифранковую бумажку и вышел на улицу.
Проходил день за днем.
Директор-распорядитель универмага, Шарль де ла Граммон, поручил фирме «Жубер и компания» оформить еще несколько витрин. Он позвонил Василию по телефону и попросил заглянуть к нему для делового разговора.
– Должен признаться, – сказал он Василию, когда тот удобно расположился в кресле у его стола, – что тематические рекламы вашей фирмы оказались очень действенными! Публике нравится новая, красочная витрина, но… – де ла Граммон сделал паузу, – но мы тратим на рекламу слишком много денег. Нам приходится довольно часто менять оформление витрин – обязательно раз в месяц. Дорогое это удовольствие, скажу я вам! Я пригласил вас, чтобы посоветоваться – нельзя ли изготовить более фундаментальную декоративную установку, в которой можно было бы менять только детали?
– Полагаю, что можно. Правда, это обойдется вам немного дороже, но расходы оправдаются с лихвой. Дайте нам несколько дней – и я представлю вам эскизы и примерную калькуляцию.
– Отлично! С человеком, который сразу вас понимает, приятно иметь дело!..
Прощаясь, Василий увидел теннисную ракетку в чехле, лежавшую на подоконнике.
– Вы играете в теннис, мсье? – спросил он.
– Я имею честь состоять вице-президентом клуба, где очень увлекаются теннисом, – ответил де ла Граммон.
– Завидую вам, – Василий вздохнул. – Я больше года не держал в руках ракетку.
– Ну, это ничего не значит! Навыки быстро восстанавливаются. Хотите, сыграем как-нибудь?
– С удовольствием! У себя на родине когда-то считался неплохим теннисистом, не раз брал призы. А вот что получится сейчас…
– Если вы сможете, то завтра, в шесть вечера, я жду вас в клубе. Вы только назовите свою фамилию – швейцар будет предупрежден. Адрес знаете?
– Увы, нет! Я ведь провинциал…
Де ла Граммон записал адрес клуба и протянул листок Василию.
По пути в контору Василий купил самую дорогую ракетку. Сегодня все шло удачно. Заказ на оформление всех витрин большого универсального магазина в центре Парижа – не только выгодная сделка, дающая почти полную нагрузку мастерской, но и прекрасная реклама для фирмы. А посещение спортивного клуба позволит ему наконец расширить круг знакомств. Вот только сумеет ли он сыграть так, чтобы обратить на себя внимание? С плохим теннисистом никто играть не захочет…
В конторе Василий застал Жубера. Видя бесспорные успехи фирмы, а главное, растущие с каждым днем доходы, Жубер, хотя по-прежнему и не вникал в дела, все же стал каждый день аккуратно являться в контору. Иногда он даже спускался вниз, в мастерскую, беседовал с художниками.
Василий рассказал компаньону о своем разговоре с директором-распорядителем универсального магазина.
– Наша мастерская будет обеспечена постоянной работой, и мы спокойно сможем подумать о новых заказах. Может быть, даже за пределами Франции…
Жубер встал, зашагал по конторе, тихонько насвистывая арию из оперетты.
– Знаете, дорогой Кочек, у вас несомненный талант организатора! И я, не будучи пророком, предсказываю вам блестящую будущность. Поверьте мне, через несколько лет вы будете ворочать грандиозными делами!..
– Благодарю. Но почему ворочать грандиозными делами буду только я, а не мы с вами?
– Разве я буду вам нужен? Когда вы освоите подводные камни Парижа, я вряд ли понадоблюсь вам…
Вот, оказывается, где собака зарыта! Боязнь остаться опять одному, страх снова потерять все. Василий не дал компаньону договорить:
– Я до конца дней своих останусь признателен вам, – сказал он. – Если бы не вы, мне не видать Парижа… давайте обсудим другое. За прошлый месяц наши доходы составили сорок три тысячи франков. Теперь мы сможем позволить себе купить новое оборудование. Я веду переговоры с владельцем соседнего дома об аренде подвального помещения для расширения мастерской, но было бы разумнее перенести мастерскую куда-нибудь за город – там арендная плата меньше. Проектное бюро во главе с Борро и Домиником останутся здесь, а Гомье можно поручить руководство мастерской. И еще – как вы думаете, Жубер, не пора ли нам прибавить жалованье художникам?
– Но мы ведь совсем недавно повысили его!..
– Они согласились в свое время на мизерную оплату потому, что видели – у нас самих еще ничего нет. Они не роптали. Потом мы установили по тысяче франков Доминику и Гомье, а Борро, как главному художнику, тысячу пятьсот франков в месяц. Теперь будет справедливо прибавить всем хотя бы по пятьсот франков. Они хорошо работают, и такой жест с нашей стороны еще больше подбодрит их!
– Я не возражаю. Только не следует баловать их. Этому сорту людей чуждо чувство благодарности – сколько бы вы им ни давали, они все равно будут считать, что вы эксплуатируете их труд. Хочу напомнить вам, что не так давно я, владелец бюро, брал себе на жизнь тысячу, тысячу двести франков в месяц…
– Теперь вы имеете возможность брать по три тысячи!
– Вы думаете, это не повредит финансовому положению фирмы? – Жубер впился глазами в компаньона.
– Нисколько! Ведь наш основной капитал перевалил за сто тысяч франков, и мы теперь не пользуемся банковским кредитом, чтобы не платить лишние проценты. Если не произойдет ничего чрезвычайного и мы сумеем завязать деловые отношения с другими странами, думаю, что через год наш капитал составит не меньше четверти миллиона. С учетом всего имущества, разумеется…
– Вы просто гений, Кочек!.. За десять лет моих трудов здесь я ни разу не мог позволить себе брать на личные расходы столько денег… Что же касается ваших предложений о переносе за город мастерской и покупке нового оборудования – поступайте, как найдете нужным!..
Вечером, вернувшись домой, Василий обнял Лизу и закружился с ней по комнате.
– Ну, старушка, все идет, как говорят стратеги, по заранее намеченному плану!
– Пусти, пусти, сумасшедший!.. Думаешь, я девчонка?.. Даже голова закружилась!
– Скоро у нас с тобой еще не так закружится голова.
– Это почему?
– Завтра у меня экзамен, – он достал из чехла ракетку и помахал ею.
– Ничего не понимаю!
– Попробуем этой ракеткой открыть двери за семью замками. Короче, директор-распорядитель универсального магазина, он же вице-президент весьма привилегированного спортивного клуба, пригласил меня сыграть с ним завтра партию в теннис. Если сумею показать себя, считай, что наказ «отца» будет выполнен. В том клубе собирается избранная публика – уж среди них-то найдутся нужные нам люди.
– А у меня тоже радостная новость. Я получила разрешение посещать лекции на восточном факультете Сорбонны.
– Поздравляю!.. Но играть в теннис – это тебе не лекции в Сорбонне слушать! Где бы мне помахать ракеткой, хотя бы часика два? Может, поехать за город?
– Что ты, уже поздно, скоро стемнеет!
– Знаешь, я просто побросаю мяч здесь, в комнате. А завтра утром, пораньше, съездим все-таки за город. Хоть немного форму восстановлю.
* * *
Хотя Василий и надеялся познакомиться в клубе с нужными людьми, он прекрасно понимал, что это не так-то просто. Особенно после того, как белогвардеец Горгулов убил президента республики Поля Думера. Отношение к иностранцам – тем более к славянам – резко ухудшилось. В правых реакционных кругах Парижа все громче поговаривали о необходимости выселения из страны всех иностранцев, в первую очередь цветных и славян, которых «слишком много развелось во Франции». Правые газеты изо дня в день печатали на своих страницах резкие статьи о том, что русские белогвардейцы отплатили французам черной неблагодарностью за их великодушие и гостеприимство.
Естественно, что славянину Ярославу Кочеку трудно было рассчитывать на радушный прием со стороны членов аристократического спортивного клуба. Но терять ему было нечего, да и выхода другого у него тоже не было. Поэтому нужно было во что бы то ни стало произвести на членов клуба самое благоприятное впечатление.
Василия не интересовали русские белогвардейцы, наводнившие Францию. Он считал их живыми мертвецами, вычеркнутыми из жизни самой историей, но время от времени, в силу разных обстоятельств, ему поневоле приходилось сталкиваться с ними.
Однажды, когда фирме потребовались разнорабочие для работы в мастерской, на объявление, в числе других безработных, откликнулся белогвардеец – усатый человек с военной выправкой, в потрепанной одежде. Василий заговорил с ним – разумеется, по-французски.
– Видимо, мсье был в прошлом офицером? – спросил он и, получив утвердительный ответ, поинтересовался, как живется ему на чужбине.
– Разве от хорошей жизни люди пойдут наниматься в чернорабочие? – в свою очередь хрипло спросил усач.
– Нужно полагать, что в прошлом вам жилось недурно?
– Мсье, в прошлом я имел честь служить в гвардейском кирасирском полку, в чине штабс-капитана. От отца наследовал большое имение, от тетушки – деньги и ценные бумаги…
– Каковы ваши убеждения и есть ли у вас надежды на лучшее будущее?
– К черту идеи и убеждения, – со злобой ответил бывший штабс-капитан. – Когда вы продаете последний серебряный портсигар с монограммой, подарок вашей матушки, и когда ваша горячо любимая жена уходит с другим, потому что у того в кармане деньги, уверяю вас, вам будет не до убеждений… Идеалы, убеждения – пошлая выдумка бездельников!.. Надежд на будущее тоже никаких. Разговоры о том, что мы разобьем большевиков и вернемся домой, – миф.
– По поводу работы обратитесь, пожалуйста, к главному художнику мсье Борро, – Василий отпустил белогвардейца.
Вечером он спросил у Борро, принял ли он на работу усатого русского.
– Нет, мсье, ни его, ни других русских, обратившихся к нам, я не принял…
– Почему? Они плохие работники?
– Да нет… Честно признаюсь, я презираю русских белогвардейцев. Нам, французам, они чем-то напоминают сторонников Бурбонов, изгнанных из страны, и ждать от них чего-либо хорошего не приходится. Они ничего не забыли и ничему не научились…
Ровно в шесть часов вечера Василий в легком спортивном костюме, с элегантным чемоданчиком в руке появился у парадных дверей клуба. Швейцар в расшитой золотом ливрее низко поклонился ему, когда он назвал себя, и сообщил, что господина Кочека ждут в открытом корте номер два.
Шарль де ла Граммон, увидев Василия издали, поспешил ему навстречу.
– Если ничего не имеете против, можем начать!
– Сейчас буду готов, – Василий переоделся, взял ракетку и пошел на корт.
Игра началась в стремительном темпе. Де ла Граммон был хорошим игроком. Вначале Василий волновался, бил неточно и допускал ошибки.
Выиграв первый сет, соперник, снисходительно улыбаясь, сказал Василию:
– Не огорчайтесь, друг мой! Я ведь призер прошлогоднего чемпионата нашего клуба и редко проигрываю. Согласитесь, я недурно играю, – он самодовольно рассмеялся.
Василий промолчал.
Во втором сете Василий обрел спокойствие и начал играть так, как играл когда-то в Москве, завоевывая звание чемпиона «Динамо» по теннису. Уверенный же в своем превосходстве де ла Граммон был благодушен, снисходителен и небрежен.
За стальной сеткой корта толпились люди. Кто-то громко сказал:
– Смотрите, господа! Какой-то новичок обыгрывает нашего вице-президента.
– Кто он, этот новичок? Удар у него мощный.
– Он здесь первый раз. Видимо, иностранец…
Игра пошла с явным преимуществом Василия. Настала очередь волноваться де ла Граммону. Под конец он растерялся, а Василий усиливал натиск, не давая противнику опомниться.
По окончании третьей партии раздались аплодисменты – следившие за игрой поздравляли Василия.
К нему подошел высокий худощавый господин с седеющими висками.
– Жан-Поль Маринье, – назвал он себя, – начальник канцелярии министра. Вы, мсье, сыграли отлично и вызвали общее восхищение!
– Благодарю за лестные слова! Случайная удача, не больше…
– Не думаю, что это так! Впрочем, легко проверить. Случайной удачи дважды не бывает. Не согласитесь ли сыграть со мной четыре партии по пяти геймов каждая?
– Сочту для себя честью!.. Минут через двадцать начнем.
Через двадцать минут матч начался, Василий, понимая, что от его успеха многое зависит в будущем, был собран и играл отлично. Первый сет был за ним. Однако второй сет выиграл Маринье. Взяв два гейма подряд и в третьем сете, Маринье позволил себе небольшую передышку, чем сразу же сумел воспользоваться Василий. Выиграв подряд две подачи противника, а затем и гейм, он уверенно довел партию до победы. Когда он выиграл две партии, к нему подошел его партнер и пожал ему руку.
Сенсационная победа новичка над первым игроком клуба произвела сильное впечатление.
Единственный человек, знавший Василия лично, был де ла Граммон, и он, утешенный поражением Маринье, с охотой давал пояснения:
– О, это весьма опытный коммерсант и богатый человек! Вы, конечно, слышали о рекламной фирме «Жубер и компания»? О ней недавно снова писали газеты. Так он там – главная фигура. Денег загребает кучу. Не пройдет и полгода, как этот славянин станет королем рекламного дела во Франции. Мы заключаем с его фирмой соглашение на оформление всех витрин нашего магазина!..
– Это не тот, кто прославился рекламой фильма «Под крышами Парижа»?
– Да, это он!..
В дверях зала появился Василий. После теплого душа он выглядел бодрым и свежим. Маринье пригласил его, де ла Граммона и еще нескольких членов клуба поужинать в ресторане.
Из числа приглашенных Василий обратил внимание на человека, говорившего по-французски с сильным акцентом. Позднее он узнал, что это секретарь генерального консульства Германии в Париже Ганс Вебер.
В отличие от большинства своих соотечественников, степенных и надутых немцев, Вебер оказался общительным, веселым собеседником. Он рассказывал забавные истории, шутил и громко, от всей души, первый хохотал над своими шутками. Вдруг, приняв серьезный вид, он обратился к Василию, сидевшему напротив него:
– Господин Кочек, я имел честь жить некоторое время на вашей родине. Даже язык ваш попытался изучить – к сожалению, не совсем удачно… Не думаете ли вы, что это дает мне основание претендовать на первую игру с вами, если, конечно, вы пожелаете играть с весьма посредственным игроком?
– Качества игрока познаются в игре, – ответил Василий.
– Учтите, мсье Кочек, господин Вебер – отличный игрок. К тому же – неутомимый, ему ничего не стоит сыграть матч из пяти партий, – предупредил Василия де ла Граммон.
– Мы замучаем нашего гостя, если каждый из нас непременно захочет играть с ним, – сказал Маринье. – Не лучше ли организовать небольшой турнир по случаю появления у нас нового достойного партнера? Что думает на этот счет наш уважаемый вице-президент?
– Вице-президент полагает, что вас осенила блестящая идея, мой друг. Организуем в самое ближайшее время турнир в одиночном разряде, проведем предварительно жеребьевку…
– И установим три приза для победителей, – перебил де ла Граммона молодой человек с перстнем на указательном пальце.
– Насколько я понимаю, наш друг Луи претендует на один из этих призов? – пошутил Вебер.
– Почему бы нет, – Луи пожал плечами. – Скажите-ка лучше, Вебер, – правда ли, что фон Папен, выступая с правительственной декларацией, заявил: немцы хотят прежде всего уничтожить парламентский режим в Германии, а в международной политике добиваться свободы экспансии и перевооружения?
– Помнится, газеты писали нечто подобное, и, кажется, официального опровержения не последовало, – уклончиво ответил немец.
– А как могло случиться, что Геринг, правая рука Гитлера, стал председателем рейхстага? – не унимался Луи.
– На последних выборах победила партия национал-социалистов!
– Следовательно, приход к власти Гитлера – вопрос дней, – вмещался в разговор де ла Граммон.
– К сожалению, я лишен возможности удовлетворить ваше любопытство, дорогой друг. Мне нужно прежде посоветоваться с нашим президентом, господином Гинденбургом… Может быть, он доверительно сообщит для вас, думает ли он поручить формирование правительства руководителю партии национал-социалистов господину Гитлеру или другому лицу, – попытался пошутить Вебер.
Шутка не удалась. Французы, встревоженные последними событиями в Германии, не приняли ее, и это не ускользнуло от внимания Василия.
За столом наступила тягостная пауза.
– Господа, хватит о политике! Мы и так сыты ею по горло, – сказал де ла Граммон. – Предлагаю выпить за здоровье сегодняшнего победителя и пожелать ему успехов в предстоящем турнире. Но имейте в виду, мсье Кочек, на этот раз мы так легко не уступим вам пальму первенства.
Вскоре стали расходиться. Когда остались втрое – де ла Граммон, Кочек и Маринье, – последний мрачно сказал:
– Вебер знает куда больше, чем говорит. Дипломат, к тому же немец… События принимают более зловещий характер, чем мы думаем. Вчера, например, фон Папен нагло требовал аннулирования долгов и равноправия во всем. Позже Эррио обратился к своим сотрудникам и сказал им дословно следующее: «Сегодня у меня нет больше иллюзий в отношении Германии. За семь лет многое изменилось! Германия будет требовать от нас уступку за уступкой, до самой катастрофы».
– К несчастью, Эррио прав. Так и будет, – де ла Граммон подошел к окну и долго смотрел в темноту, потом повернулся к Василию: – Бедный мой друг, и над вашей родиной тоже нависнет смертельная опасность. Боюсь, как бы вас не продали политиканы!..
Василий промолчал. «Французские патриоты всерьез встревожены возможностью прихода к власти в Германии фашистов, – подумал он. – Можно, кажется, рассчитывать в дальнейшем на помощь де ла Граммона и других…»
Слухи о предстоящем турнире в спортивном клубе просочились в прессу. Газеты помещали портреты игроков, взвешивали шансы того или иного спортсмена на успех, приводили примеры из прошлого и приходили к заключению, что победа, по всей вероятности, достанется первой ракетке клуба де ла Граммону, а может быть, мсье Маринье, находящемуся в отличной спортивной форме. Упоминали и молодого Луи, хотя особых надежд на него не возлагали. Одна спортивная газета сообщила, что Ганс Вебер, секретарь германского генерального консульства в Париже, изъявил согласие участвовать в турнире. Правление спортивного клуба пошло ему навстречу, и не исключено, что он-то и будет одним из вероятных претендентов на призовое место…
Сообщали газеты и о новичке из Чехословакии, о том, как накануне он в трех сетах нанес поражение де ла Граммону. Не обошлось и без шовинистических выпадов – один спортивный обозреватель задавал вопрос: «Неужели Франция оскудела выдающимися спортсменами и победа в предстоящем турнире достанется одному из чужестранцев – немецкому дипломату или словаку, о котором так много говорят?..»
Шумиха, поднятая вокруг турнира, сослужила хорошую службу и фирме. Газеты, писавшие о Кочеке, каждый раз упоминали о его успехах в рекламном деле. Радуясь тому, что парижские газеты создали фирме бесплатную рекламу, Василий в то же время опасался слишком широкой гласности. Однако воспрепятствовать распространению слухов о себе он не мог.
За три недели до турнира он получил извещение клуба о том, что турнир назначается на вторую субботу октября, в пять часов вечера.
Василий снял частный корт и усиленно тренировался – играл со случайными партнерами, но главным образом с Борро, прилично владеющим ракеткой. Как ему хотелось добиться победы! Она распахнула бы перед ним двери клуба и упрочила бы его положение в Париже.
Настал день турнира. В клуб приехало множество болельщиков и представителей прессы.
Турнир проводился по олимпийской системе, поэтому многое зависело от жеребьевки. Василию не повезло: в первом же круге он встречался с Вебером. Правда, в случае победы он мог рассчитывать выйти в полуфинал – остальные соперники были не столь опасны.
В спорте бывает всякое – это общеизвестно. Иногда сильные спортсмены проигрывают слабым. Но – только иногда. Как правило, побеждает сильнейший. Василию явно не повезло: в первый же день турнира ему придется сражаться с первоклассным теннисистом. А проиграть нельзя! Для Вебера победа – дело самолюбия. А для него?..
Ровно в шесть часов раскрылись двери всех пяти крытых кортов. Участники турнира заняли свои места, и по сигналу президента спортивного клуба соревнование началось.
С первых же минут внимание зрителей привлекла игра двух пар: де ла Граммон – Маринье, Кочек – Вебер. Мощные, молниеносные удары следовали один за другим. Игра приобретала все более ожесточенный характер, становилось ясно, что в этих парах встретились не только мастерство, но и воля.
Уже в конце второго сета выявилось превосходство Василия над Вебером и более молодого, подвижного де ла Граммона над Маринье. Василий победил Вебера в двух сетах из трех. Де ла Граммон одержал верх над Маринье. Победителем в третьей паре оказался молодой Луи.
Победа над опытным Вебером окрылила Василия – он играл собранно, энергично, напористо и выиграл свою встречу. В газетных отчетах о ходе соревнований в спортивном клубе часто упоминалось его имя. Спортивные обозреватели даже предсказывали ему окончательную победу, хотя многие верили и в победу де да Граммона.
Лиза, каждый день бывавшая на турнире, старавшаяся дома окружить Василия особой заботой, ни минуты не сомневалась в его победе. Не сомневались в победе патрона и молодые художники, особенно Борро, испытавший на себе мастерство Василия.
Как и можно было ожидать, в полуфинал вышли трое – де ла Граммон, Луи и Василий.
В субботу, в заключительный день турнира, клуб был заполнен до отказа. Кроме любителей спорта сюда понаехало множество богатых бездельников, не знающих, как убить время. Дамы из аристократических семей пользовались случаем продемонстрировать дорогие туалеты. Спортивные обозреватели и представители большой прессы всех направлений готовили приложения к воскресным номерам своих газет. Во всех залах, коридорах, даже на лестницах толпились люди, шумели, спорили, заключали пари.
Минут за двадцать до начала соревнований в раздевалку к Василию вошел элегантно одетый смуглый человек восточного типа, с проседью в густых вьющихся волосах.
– Жюль Сарьян, журналист, – отрекомендовался он. – Может быть, вы помните – я писал о вашей рекламе и предсказал вам успех. Рад, что не ошибся!.. Сегодня предсказываю вам победу и уверен, что опять не ошибусь. Имейте в виду, мсье Кочек, из всех заключенных пари в вашу пользу заключено более семидесяти процентов.
– Я очень рад познакомиться с вами, мсье Сарьян, – давно хотел поблагодарить вас. Ваша статья помогла нам тогда. Хочу верить, что ваше предсказание сбудется и сегодня, – Василий крепко пожал худую, с длинными пальцами руку журналиста. – Прошу вас поужинать со мной сегодня после соревнований.
– С большим удовольствием поужинаю с вами, только не сегодня. Мне нужно сдать материал об итогах турнира в завтрашний номер, – журналист достал из бумажника визитную карточку и протянул Василию: – Вы можете звонить мне по этим телефонам когда угодно. До двух часов дня на квартиру, после двух – в редакцию. И мы условимся с вами о встрече. А теперь не буду вам мешать. Еще раз желаю успеха!..
В полуфинальной встрече соперником Василия был молодой Луи – неутомимый, напористый. Обыграть его было нелегким делом. Игра протекала остро, с переменным успехом, то один заканчивал очередной гейм в свою пользу, то другой, и только в третьем сете Василию удалось вырвать победу. Таким образом, Василий обеспечил себе почетное второе место. Предстояло самое трудное – одолеть многоопытного де ла Граммона. Правда, психологическое преимущество в данном случае было на стороне Василия – он однажды уже одержал верх над ним, но то была товарищеская встреча. Де ла Граммон был человек волевой, и у него были многочисленные болельщики, всячески подбадривающие его.
После часового перерыва начался финальный матч. Первые два сета соперники поделили между собой. В начале третьего сета чаша весов явно склонялась в сторону де ла Граммона. Но Василию победа нужна была больше, чем вице-президенту клуба, и он собрал все силы свои, чтобы сломить волю противника. И победил.
Гремели аплодисменты, оркестр играл туш. Болельщики, репортеры газет и фотокорреспонденты окружили Василия. На секунду в толпе мелькнуло радостно-взволнованное лицо Лизы, которая не могла протолкаться к нему.
Увидев направленные на себя фотообъективы, Василий подумал о том, что было бы весьма нежелательным появление его портрета на страницах парижских газет. Он уронил ракетку, нагнулся, поднял ее и быстро побежал в душ.
Стоя под теплым душем, Василий почувствовал страшную усталость, болела поясница. Но не это беспокоило его. Первый раз он счастливо избежал фотографирования. И все-таки его непременно сфотографируют во время церемонии вручения приза. По простой логике вещей, каждому лестно покрасоваться на страницах большой прессы. Это – популярность, реклама. И вдруг появляется какой-то чудак, который не дает фотографировать себя. Тут что-то не так, скажет каждый здравомыслящий человек. Пойдут пересуды, догадки… Как же быть?..
В раздевалку снова зашел Сарьян и прервал размышления Василия:
– Ну как, убедились теперь, что я если и не пророк, то ясновидец наверняка, – сказал он, смеясь, и сердечно поздравил Василия с победой.
– Готов считать вас добрым ангелом, приносящим счастье!
– Насчет ангела не знаю. Но я действительно приношу счастье тем, к кому хорошо отношусь.
Этот человек с открытым лицом, доброй улыбкой вызывал у Василия симпатию. Но обратился он к журналисту не без некоторого колебания:
– Хочу попросить у вас совета: как бы мне избежать фотографирования во время вручения призов победителям?
– Когда вы уронили ракетку и нагнулись, чтобы поднять ее, у меня мелькнуло подозрение, что это сделано нарочно, – сказал Сарьян. – Раз уж пошло на откровенность, скажите, почему вам не хочется появиться завтра на страницах утренних газет?
– Как бы вам объяснить это, – ответил Василий. – Я иностранец, к тому же славянин… Приехал во Францию туристом и вот осел здесь… Я имею разрешение проживать во Франции, но ведь каждую минуту меня могут и выселить… Зачем же мне, в моем положении, вызывать зависть, дразнить гусей?.. Потом я опасаюсь, что мои теннисные успехи могут подорвать доверие ко мне со стороны делового мира… Может быть, мне поговорить с вице-президентом клуба?
Сарьян с улыбкой покачивал головой, и Василий не мог понять – то ли журналист одобряет ход его мыслей, то ли не верит ни единому его слову.
– Видите ли, мсье Кочек, никто не может у нас запретить фоторепортерам снять любого человека, а потом напечатать его портрет на страницах газеты или журнала. Не может этого и вице-президент клуба… Есть единственный выход – заболеть. Вполне естественно, что после тяжелого и продолжительного состязания с вами мог случиться сердечный припадок, могли заболеть мышцы под правой лопаткой. Я схожу за врачом – он окажет первую помощь, и через него вы передадите вице-президенту свои извинения в том, что не можете присутствовать на церемонии. И поедете домой… Ну как, действуем?
– Действуем! Другого не придумаешь, – Василий лег на кушетку, а Сарьян поспешил за врачом.
Молодой, франтоватый врач долго успокаивал Василия:
– Не волнуйтесь, мсье, боли в мышцах – обычное явление после тяжелых соревнований. Необходимы легкий массаж плеча и полный покой. Отправляйтесь домой, ложитесь в постель, пригласите массажистку, – говорил он, выписывая рецепт. – Дня через два-три все пройдет, но в дальнейшем вы должны быть предельно осторожны, избегать переутомления. Микстуру принимайте три раза в день… Если вам понадобится моя помощь, позвоните, – врач протянул визитную карточку: – А теперь, надеюсь, вы не станете возражать, если я пошлю за такси?
– Благодарю вас, доктор, не беспокойтесь. Моя машина стоит недалеко, и я надеюсь, что мсье Сарьян проводит меня.
– Большая к вам просьба, доктор, – сказал журналист, – предупредите, пожалуйста, господина вице-президента, что мсье Кочек почувствовал себя плохо и вы отправили его домой.
– Разумеется, это мой долг!
Глава 5
Мнимая болезнь вынудила Василия в течение нескольких дней сидеть дома. Он и вправду чувствовал себя если не больным, то усталым и бездельничал не без удовольствия.
Лиза вставала рано. Накормив его на скорую руку, спешила на лекции в Сорбонну. Оставшись один, Василий удобно устраивался в кресле и читал.
В общем-то у него не было оснований жаловаться на судьбу. Кто, когда жил такой бурной, полной разных приключений жизнью, как он, Василий? На долю многих ли выпадало счастье участвовать в революции, свержении царя, грудью защищать правое дело от злейших врагов?..
У Василия было счастливое свойство характера – он умел не унывать при любых обстоятельствах. А сейчас у него и вовсе нет причин быть недовольным тем, как все складывается. Единственное, чего не хватает, – так это родных просторов, друзей, товарищей. Здесь он даже не имеет возможности читать книги на родном языке. Он говорит с женой по-русски только дома, при закрытых дверях, да и то понижая голос до шепота.
Василий подошел к окну, долго смотрел на улицу. Конец октября, а небо над Парижем голубое, без единого облачка. Дни стоят теплые, ласковые, солнце не только светит, но и греет, как летом. Листья на деревьях вдоль широких улиц и в парках едва тронуты желтизной…
Именно в это время года Париж бывает особенно оживлен. Спадает жара, возвращаются домой из путешествий и с морских курортов состоятельные люди. Афиши извещают о начале театрального сезона. За зеркальными стеклами витрин демонстрируются зимние моды. По вечерам улицы полны праздно шатающейся публикой. Говор, смех, крики торговцев жареными каштанами, песни…
А дома уже листопад. Деревья стоят обнаженные. Может быть, уже выпал первый снежок и сразу же растаял. В деревнях топятся печи, пахнет хлебом, яблоками. Скоро праздник – пятнадцатая годовщина великой революции, а они с Лизой могут только тайком думать, вспоминать об этом…
Пятнадцать лет!.. А начнешь вспоминать – как будто вчера все было… Февральские дни на фронте взбудоражили армию. Солдатам осточертела бессмысленная бойня, сырые окопы, холод, голод, грязь. В далеком Петрограде скинули царя, и люди ждали быстрых перемен, но пока ничего не менялось. Агитаторы Временного правительства дули в прежнюю дуду: «Выполнять союзнические обязательства! Война до победного конца!..»
Сарай, где помещалась авторота, конечно, не окопы – тепло, крыша над головой, да и пули не долетают. Голодать тоже особенно не приходится: правду говорят – «около начальства не пропадешь». И все же в автороте неспокойно. Спорят до хрипоты, митингуют. Солдаты жалели, что нет среди них Забродина: его давно убрали из автороты – угнали на передовые позиции.
Но, оказывается, у большевика Забродина были в автороте единомышленники, таившиеся до поры до времени. Теперь это время настало – они заговорили вслух. Скоро и Василий вместе с ними кричал: «Долой войну!» А в Октябрьские дни, участвуя в демонстрации, нес лозунг, написанный крупными белыми буквами на кумаче: «Вся власть Советам!»
Как-то его спросил автомеханик Кожухин: «Ты, браток, какой партии сочувствуешь?» – «Партии Ленина!» – не задумываясь, ответил Василий, уверенный, что Забродин состоял именно в этой партии. «Чего ж тогда не вступаешь в партию большевиков?» – «Я-то со всем удовольствием, не знаю, как это делается», – чистосердечно признался Василий. «Подавай заявление! Напишешь – так, мол, и так, хочу стать членом партии большевиков и вместе со всеми бороться против буржуев и помещиков, идти до самой мировой революции. А мы соберемся и на ячейке обсудим. Ты из рабочих, сознательный – твое место с нами…»
Василий вернулся в Москву молодым коммунистом, поступил на свой завод, встал на учет в партийной ячейке.
Время было трудное, голодное. Рабочим выдавали в день фунт тяжелого, как глина, хлеба; три селедки, пачку махорки и коробку спичек – на неделю. Цехи не отапливались, трамваи ходили с перебоями. После работы шли в завком, грелись около печки-буржуйки, там же брали винтовки – патрулировали улицы, охраняли советские учреждения.
И вот в один прекрасный день – Василий никогда его не забудет – в цех вбежал связной, громко крикнул:
– Максимова Василия срочно в партячейку!
Секретарь ячейки, заросший рыжей щетиной, в гимнастерке, с наганом на боку, протянул ему запечатанный конверт и сказал:
– Партийная ячейка решила направить тебя на работу в Чека. Сам понимаешь, какое теперь время… Явишься на Лубянку, к товарищу Дзержинскому. Смотри, Василий, не подкачай!
Василий растерянно бормотал: какой, мол, из него чекист? Но секретарь не стал и слушать его.
– Какой, какой!.. Тоже мне, капризный интеллигент нашелся! Что ж, по-твоему, чекистами рождаются или прикажешь их из заморских стран выписывать? Иди работай и много не рассуждай. Мы с тобой большевики и должны уметь делать все!
Дзержинский принял его в своем маленьком, похожем на келью кабинете и, прочитав направление, улыбнулся:
– Отлично, нашего полку прибыло! Очень хорошо, когда наши ряды пополняются рабочими-большевиками. Учтите, товарищ Максимов, отныне вы – солдат революции и ее грозный защитник. Будьте беспощадным к врагам и оберегайте друзей, – после короткого раздумья Феликс Эдмундович добавил: – Направим вас на Павелецкий вокзал – там в паровозном депо окопались эсеры и меньшевики, они стараются восстановить рабочих против советской власти. Специалисты исподтишка саботируют… Мой вам совет: прежде чем принимать какие-либо меры, присмотритесь к людям, хорошенько разберитесь в обстановке. Главное – не путайте заблуждающихся с врагами! Желаю успеха, чекист Василий, – Дзержинский вызвал помощника и приказал ему оформить товарища Максимова уполномоченным по Павелецкой железной дороге…
Телефонный звонок оборвал нить воспоминаний. Василий поднял трубку.
– О, мсье Сарьян!.. Ну как же, конечно, узнал… Здоровье?.. Как всегда, отличное. Рад буду видеть вас у себя… Что за вопрос? Приезжайте, жду!
Василий был рад звонку журналиста: этот человек был приятен ему, хотя он ровным счетом ничего о нем не знал.
В ожидании гостя Василий немного прибрал квартиру, достал из буфета мартини, бокалы, жареные фисташки.
Журналист не заставил себя долго ждать.
– После своего припадка вы выглядите просто отлично, – сказал он, смеясь.
– Микстура оказалась чудодейственным средством… Видите там, на тумбочке около кровати, полупустой пузырек?
– Неужели вы в самом деле принимали какую-то патентованную дрянь?
– А как же иначе? Доктор навестил меня на следующий день и, выслушав сердце, сказал, что глухие тона совсем исчезли – разумеется, благодаря его лекарству… Обещал приехать сегодня. Зачем его разочаровывать? Впрочем, бог с ним, с доктором! Садитесь вот сюда, в кресло, здесь вам будет удобно.
Сарьян сел и, увидев на столе бутылку, пошутил:
– Разве вам можно пить?
– Умеренно. Но вы-то здоровы, вам наверняка можно выпить. Позволите налить?
– Пожалуйста!
Наполнив бокалы, Василий спросил:
– Что творится в мире? Я ведь уже четвертый день сижу дома!
– Что вам сказать? В общем, все идет своим чередом… Ваша победа на турнире произвела немалое впечатление. Газеты писали о ней со всеми подробностями. Впрочем, нужно полагать, вы сами читали. Я очень рад вашей победе – вы утерли нос этим снобам. Желаю вам новых успехов, – журналист медленно выпил вино.
– Спасибо!.. А если говорить не только о моих спортивных успехах?
Сарьян откинулся на спинку кресла и некоторое время молчал, как бы собираясь с мыслями.
– Все довольно сложно в этом лучшем из миров, – проговорил он, – после войны люди как-то сразу успокоились, постарались забыть о ней… К тому же газетчики, политики, служители церкви кричали на всех перекрестках, что жертвы были не напрасны, что война больше никогда не повторится – человечество не допустит!.. И что же? Прошло каких-нибудь четырнадцать лет, и над миром снова нависли черные тучи. Да, дорогой Кочек, война снова стучится в двери. И ее опять подготавливают немецкие генералы, служившие когда-то кайзеру, а теперь республике. Политики Франции показали себя до удивления беспечными. У них одна забота: что угодно, лишь бы не революция наподобие русской!.. Поэтому они и делают вид, что не замечают, что творится сегодня по ту сторону Рейна. Фон Папен требует аннулирования долгов, равноправия во всем – в первую очередь в вооружении. Но это только камуфляж. Германия давно в одностороннем порядке аннулировала Версальский договор и вооружается на глазах бывших союзников-победителей. Впрочем, все это полбеды – самое страшное впереди. Я имею в виду приход к власти фашистов во главе с Гитлером. Это случится в ближайшее время, можете не сомневаться. И тогда ничто не предотвратит войну… Страшно даже думать об этом!
– Я далек от политики, – сказал Василий, – но все же мне кажется, что вы несколько преувеличиваете опасность. Может быть, немецкие генералы и петушатся, мечтая о реванше. Не исключена возможность и прихода к власти Гитлера. Недавно в клубе герр Ганс Вебер на вопрос, как могло случиться, что Геринг оказался председателем рейхстага, невозмутимо ответил: «Очень просто – партия национал-социалистов получила большинство на последних выборах». Все это так. Но захотят ли простые люди снова проливать свою кровь за чьи-то интересы? – Василию хотелось вызвать журналиста на большую откровенность.
– Вы знаете, что такое религиозный фанатизм? Что такое шовинистический угар? Приходилось ли вам когда-либо сталкиваться лицом к лицу с этим злом? – нетерпеливо спросил Сарьян.
– Нет. Но теоретически представляю себе, что это такое.
– Теоретически? Этого мало… Слишком мало. Нужно испытать на собственной шкуре, чтобы понять, что это такое!
– А вы испытали?
– Испытал… И очень хорошо знаю, как под воздействием разнузданной шовинистической пропаганды с людей спадает тоненькая оболочка цивилизации. Я хочу, чтобы вы поняли: идеи фашизма формировались не сегодня и не вчера, а еще в недрах кайзеровской Германии, когда пруссачество решило завоевать мировое господство… Да, благодарю вас, налейте мне еще. Отличное мартини!.. Вы, наверное, догадались, что я не француз. Никак не могу совсем избавиться от акцента, хотя живу во Франции давно и говорю по-французски с детства. Я – армянин, родился в Стамбуле, в состоятельной, интеллигентной семье. Отец был преуспевающим архитектором. Он получил образование здесь, в Париже. Мать тоже была образованной женщиной, владела кроме родного языка английским, турецким, свободно изъяснялась по-французски. В нашем доме господствовал культ Франции – мои родители говорили между собой по-французски.
Я был единственным сыном. В раннем детстве меня воспитывала гувернантка-француженка, а когда мне исполнилось семь лет, родители определили меня во французский коллеж в Стамбуле, который я окончил накануне Первой мировой войны. Собирался продолжать образование в Сорбонне, но не успел: помешала война…
Жили мы тихо, уединенно, в собственном особняке на берегу Босфора, в живописном местечке Бебек. Родители были далеки от общественных интересов – любили музыку, живопись, много читали, собирали картины, часто ездили в Италию и, по-своему, были счастливы… Грянула война, и ничего не осталось от тихого благополучия. Отца мобилизовали как специалиста, присвоили ему офицерский чин и отправили в крепость Чанак-Кале руководить фортификационными работами.
Меня тоже мобилизовали, хотя я еще не достиг призывного возраста. Имея среднее образование, я после трехмесячной учебы должен был получить офицерский чин. Но я все равно подвергался неслыханным издевательствам: ведь я был гяур, другими словами – иноверец, враг ислама, да еще армянин по национальности. Мне поручали самую тяжелую, самую грязную работу, били по лицу за малейшую провинность. Били офицеры, били чавуши и баш-чавуши (фельдфебели и главный фельдфебель), ругали как могли, сажали в карцер, морили голодом. Я, избалованный юноша, воспитанный в гуманном представлении о мире, был потрясен, часто думал о самоубийстве. Поддерживали меня письма матери, умолявшей меня только об одном: выжить, выжить во что бы то ни стало!..
Он замолчал, выпил глоток вина.
– Вам не наскучило?
– Разве такое может наскучить? В юности мне тоже пришлось помыкать горя… И я был солдатом и терпел, пожалуй, больше, чем положено терпеть человеку…
– Тогда слушайте… Порабощенные, измордованные армяне – их было в Турции более двух с половиной миллионов, – пережив несколько раз резню, были на стороне русских, страстно желали победы русского оружия, надеясь таким образом избавиться от турецкого гнета и получить если не автономию, как обещало им царское правительство, то хотя бы относительную свободу, которой пользовались их соплеменники в России. Армянская молодежь, живущая в Турции, отказывалась воевать против русских, армяне, разбросанные по всем уголкам земного шара, сколачивали добровольческие отряды, из которых впоследствии складывались целые дивизии, сражавшиеся бок о бок с русской армией под командованием легендарного армянского полководца генерала Андраника…
Младотурки, вместо того чтобы найти общий язык со своими христианскими подданными, попытаться если не переманить на свою сторону, то хотя бы нейтрализовать их, принялись за старое – резню. Но делали это кустарно… Вот тут-то и пришла им на помощь Германия. Теперь документально доказано, что немецкие генералы посоветовали младотуркам истребить всех армян поголовно, чтобы в случае поражения в войне не возникал вопрос об армянской автономии и великие державы Антанты не могли спекулировать на армянском вопросе, как бывало раньше, и не добились бы от Турции чрезмерных уступок. Так и сделали – на обширной территории бывшей Армении не оказалось армян, и, естественно, мирные конференции не обсуждали армянского вопроса…
По всей Турции началась разнузданная агитация за истребление гяуров-армян. Муллы в мечетях, представители партии младотурок на базарах, в караван-сараях, на крестьянских сходках, чиновники, офицеры и жандармы, играя на шовинистических чувствах турок, уверяли их, что спасение страны заключается только в уничтожении всех иноверцев – в первую очередь армян. Они старались пробудить в народе звериные инстинкты и вполне преуспели в этом. Мусульманское духовенство доказывало своей пастве, что по велению Аллаха и его пророка земля и имущество истребленных гяуров принадлежат правоверным по закону, а на том свете им уготованы райские наслаждения и по одной гурии за каждого убитого христианина. Разве этого было не достаточно для фанатиков, чтобы они принялись за дело?..
Весной тысяча девятьсот пятнадцатого года началось избиение армян по всей султанской Турции. В течение трех-четырех месяцев было истреблено более полутора миллионов мужчин, женщин, стариков и детей. Оставшиеся в живых женщины и дети были высланы в пустыню Дор-Зор на медленное, голодное вымирание. В таких городах, как Ван, Муж, Битлис, Шабип-Кара-Псар, армяне оказывали вооруженное сопротивление, но что могла сделать горсточка плохо вооруженных людей против регулярной армии? Только погибнуть с честью, как свободные люди. Мало, очень мало кому удалось уцелеть и уехать в Армению с отступающей после революции русской армией…
Жители турецкой столицы тоже не избегли ужасов резни. Стамбульские власти в одну ночь собрали всю армянскую интеллигенцию – адвокатов, врачей, инженеров, учителей, журналистов, писателей, всех видных людей, посадили их в товарные вагоны и под охраной жандармов отправили в глубь страны, подальше от глаз представителей иностранных государств. Среди погибших было множество высокообразованных, талантливых людей…
Солнце давно село. В комнате сгустились сумерки, но Василий не зажигал света.
– Вас, наверно, интересует, каким образом уцелел я? – продолжал после короткой паузы журналист. – До меня доходили страшные слухи, но я не придавал им особого значения. Не верил, что правительство Турции может решиться на истребление целого народа… По-настоящему я встревожился, когда перестал получать письма сперва от отца, потом и от матери. На мои телеграммы никто не отвечал, в голову лезли страшные мысли. Я не знал, как быть. Наконец решил просить у начальства отпуск дней на десять – двенадцать, чтобы съездить домой и узнать, что случилось. А в случае отказа – просто дезертировать.
Мне казалось, что в просьбе об отпуске нет ничего из ряда вон выходящего: я прослужил в армии более года, был произведен в младшие офицеры – следовательно, мог рассчитывать на отпуск, тем более что у меня были особые обстоятельства. В то время наша часть стояла за тридевять земель от фронта – мы несли гарнизонную службу в городе Измире.
Командовал нашей ротой присланный из действующей армии после ранения пожилой добряк из резервистов бинбаши Азиз-бей. Он никогда не бил аскеров, не оскорблял их, как делали другие офицеры. Аскеры прозвали его Ата – отец.
Выслушав мою просьбу, Азиз-бей посмотрел по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, сказал: «Зайдешь ко мне после учебы, тогда поговорим!..»
Ровно в полдень раздалась долгожданная команда: «Разойдись! – и вмиг огромный плац опустел. Я поспешил к командиру. «Неужели, – думал я, – Ата откажет в моей просьбе и мне придется дезертировать?» Это было равносильно самоубийству. В те годы на площадях турецких городов дезертиров вешали десятками. Я видел их и читал своими глазами надписи на картонах в форме полумесяца, повешенных на шею несчастным: «Всех изменников родины – дезертиров – ждет такая участь».
В кабинете я еще раз изложил Азиз-бею свою просьбу. «Ты что, действительно такой наивный или изображаешь из себя наивного? – спросил он сердито. – Неужели ты ничего не знаешь о том, что творится вокруг? – «А что творится?» – «У меня даже язык не поворачивается, чтобы все рассказать тебе… В общем, у нас в благословенной Турции люди посходили с ума. Не одолев врага на фронте, они принялись за мирных людей, стали уничтожать своих подданных – армян. Здесь, в армии, под моей защитой, ты в относительной безопасности. Но если я отпущу тебя, то живым вряд ли вернешься. Понял теперь?» – спросил он. Повесив голову, я стоял перед ним. Я и раньше о многом догадывался. Но так уж устроен человек: он всячески отгоняет от себя все неприятное, страшное. Наконец я пробормотал: «Все равно, пусть убьют! Мне нужно знать правду, что с моим отцом, с матерью?..» – «Все равно… Все равно», – передразнил меня Ата. – Ишь какой храбрый нашелся! Что ты предпримешь, если я не отпущу тебя?» – «Уйду так!» – ответил я. «Станешь дезертиром? А ты знаешь, что тебя ожидает, если поймают?» Азиз-бей шагал по кабинету из угла в угол. Потом он остановился. «Итак, решение твое твердое – ты обязательно хочешь ехать домой, в Стамбул?» – «Твердое, – ответил я, не задумываясь. – «Я должен знать, что с моими родителями…» – «Повесь уши на гвоздь терпения и слушай: выбери себе турецкое имя, а я выправлю документы на него. У тебя на лбу не написано, что ты армянин. Поезжай в Стамбул, разузнай про родителей, и если разыщешь себе надежное убежище, не возвращайся – жди конца войны. Не будет же продолжаться эта проклятая война до скончания века… Если не найдешь, приезжай обратно. Пока я здесь, никто не посмеет тронуть тебя пальцем!..»
Дня через два после этого разговора я покинул казарму Измира, имея в кармане отпускные документы на имя младшего офицера Али Фикрета, сел на пароход и направился в Стамбул. Офицерские патрули дважды проверяли мои документы и не обнаружили в них ничего подозрительного.
Добравшись до местечка Бебек, я пустился бежать по направлению к нашему дому. Открыл калитку и с бьющимся сердцем заглянул в сад. Там были чужие люди. Отступать было поздно, меня увидели, и чтобы не вызывать подозрений, я спросил, не сдается ли здесь комната. «Нет, господин офицер, не сдается, – ответила пожилая женщина и добавила: – Мы сами недавно живем здесь».
Мамы здесь нет… Что с нею случилось? Шатаясь как пьяный, я бесцельно бродил по набережной, пока не вспомнил про дядю Яни, приятеля моего отца, веселого грека, содержавшего маленькую закусочную на берегу моря. Отец любил посидеть у него, иногда брал с собой и меня.
В закусочной никого не было. Сам дядя Яни, в белом фартуке, в рубашке с закатанными до локтей рукавами, дремал за стойкой. Я присел за столик. Он нехотя встал и подошел ко мне. «Что пожелает господин офицер, кефаль или скумбрию?» Он меня не узнал в военной форме. «Дядя Яни, неужели вы не узнаете меня?» – «Жюль! Неужели ты? Какими судьбами очутился ты здесь?» – «Дядя Яни, где мои родители? Где мама? Почему в нашем доме живут чужие?» – «Ох, тяжелую задачу задаешь ты мне, сынок, – дядя Яни вздохнул. – Месяца два назад жандармы привели сюда твоего отца в наручниках – они хотели, чтобы господин Сарьян указал место, где зарыт клад. Его жестоко били, но он ничего не сказал им, а может быть, никакого клада и не было – жандармы выдумали… Потом забрали твою мать, отвезли ее с отцом на станцию Скутари, там посадили всех армян в товарные вагоны и отправили куда-то – куда, никто не знает… Дом ваш разграбили, потом в него переехал какой-то чиновник со своим семейством…» Дядя Яни умолк, отвернулся от меня…
Совершенно подавленный услышанным, я коротко рассказал ему, как добрался до Стамбула. «Видишь ли, сынок, возвращаться тебе в казармы опасно, – невесело сказал он, – Сегодня командиром у вас добряк, а завтра на его место пришлют зверя. Мой тебе совет: постарайся перебраться в соседнюю Болгарию. Болгары армян в обиду не дадут… Поживешь у меня несколько дней, а там подумаем – может быть, и найдем выход».
В течение десяти дней прожил я в доме дяди Яни. Жена его, София, кормила и поила меня, старалась, чтобы я не скучал, доставала мне откуда-то французские книги. Однажды вечером дядя Яни сказал, что сведет меня с одним контрабандистом – хотя и турком, но человеком честным и надежным. Тот обещал за определенную сумму переправить меня в Болгарию.
В Болгарии мне пришлось жить до конца войны. Нанимался я чем попало – даже грузчиком был в Варненском порту. Потом перебрался сюда, во Францию. По счастью, мой отец оказался дальновидным человеком – положил во французский национальный банк значительную сумму на мое имя. Эти деньги дали мне возможность окончить Сорбонну. Еще студентом я активно сотрудничал в газете «Пари суар» и, совмещая учебу с практикой, стал со временем журналистом…
– Да, нелегкую жизнь вы прожили, – сказал Василий, испытывая еще большую симпатию к Сарьяну.
– Что и говорить!.. Но я рассказал вам все это не для того, чтобы вызвать у вас сочувствие, а для того, чтобы доказать простую истину, которую до сих пор многие не понимают. Фашизм – страшное явление нашего века. Звериная идеология его зарождается и развивается параллельно с разнузданным шовинизмом, а впоследствии первое поглощает второе. Если люди хотят сохранить накопленную веками культуру, если им претит уподобиться пещерному человеку, они должны самоотверженно бороться с фашизмом, преграждать ему путь всеми доступными средствами – иначе будет поздно. Иногда мне делается страшно от одной мысли, что фашизм победит. Мне жалко прекрасную Францию, ставшую моей второй родиной, у меня болит сердце за все человечество!..
Журналист умолк. Василий, разумеется, полностью разделял его мысли и чувства. Однако, соблюдая осторожность, проговорил, как бы раздумывая:
– Вы, вероятно, правы. Но я деловой человек и очень далек от политики… Мне трудно судить о таких сложных делах и тем более разобраться, с кем и как следует бороться…
– Все так говорят, пока эта самая политика не схватит их за горло, – резко сказал Сарьян. – Вам, славянину, а тем более словаку, следует быть особенно бдительным. Не хочу быть пророком, но почти уверен, что немецкий фашизм первый удар обрушит на вас, чтобы открыть себе путь к богатствам России!
– Французы не допустят этого. Вы забываете, что Франция – наша союзница.
Журналист молча покачал головой.
Раздался звонок. Вернулась Лиза, и Василий представил ей Сарьяна.
– Очень рада познакомиться – мне муж рассказывал о вас, – сказала Лиза. – Сейчас приготовлю что-нибудь, мы вместе поужинаем.
Но Сарьян, сославшись на то, что жена его одна дома, от ужина отказался.
– Я и так засиделся у вас, рассказывая вашему мужу скучнейшие истории!
После ухода журналиста Василий сказал Лизе:
– Он не только приятный, но, по-моему, и надежный человек. Он немало выстрадал на своем веку и очень правильно оценивает опасность фашизма. Нам следует сблизиться с ним!..
* * *
Утром Василий застал Жубера в конторе. Как всегда, элегантно одетый, чисто выбритый, тот сидел за столом и что-то писал.
– О-о, дорогой Кочек, – воскликнул он, увидев Василия. – Очень рад, что вы наконец выздоровели. За эти три-четыре дня, что вы отсутствовали, накопилась уйма дел!
– Что ж, может быть, это и хорошо?
– Еще бы! Поступили заказы из Лондона, Рима и Берлина. Подумать только, наша фирма завоевывает международные рынки! Отныне банковский кредит нам обеспечен. Потом новые заказы со всех концов Франции. Заказывают, просят, требуют, пишут все – хозяева кинотеатров, лавочники, даже владельцы казино. Вот смотрите – Жубер показал на стопку конвертов, лежавших перед ним: – послушайте-ка: «Пришлите вашего представителя для переговоров»… «Сообщите ваши условия»… «Примите заказ на рекламу сосисок и новые сорта колбасы»… «Наши вина лучшие в мире, но сбыт неудовлетворителен, необходима хорошая реклама. Перед расходами не постоим»… Вчера мы с Борро подсчитали наши производственные возможности. Необходимо снова расширяться – в особенности сейчас, когда поступают заказы из-за границы. Мне хотелось бы услышать ваше мнение по этому поводу.
Василий задумался. Конечно, Жубер прав – какой предприниматель откажется от расширения дела, если есть надежные заказы? Что касается Василия, то ему новое расширение ни к чему – и так в мастерских фирмы работало более двухсот человек. Единственное, что привлекало Василия, так это заказы из-за границы. Их он давно ждал с нетерпением. Деловые связи с Англией, Италией, Германией, а в будущем и с Америкой могли открыть заманчивые перспективы. И Василий ответил Жуберу:
– Прежде чем принять решение о расширении производства и найме новых рабочих, нам надо взвесить все «за» и «против». По-моему, было бы целесообразно собраться нам вместе с директором-распорядителем (недавно они ввели такую должность и пригласили занять ее энергичного, с большими связями в деловом мире человека по фамилии Лярош), с художниками, старшим мастером и посоветоваться с ними… Сами знаете, чрезмерное расширение дела всегда связано с определенным риском. Можно потерять все за несколько дней, тем более что деятельность нашей фирмы целиком зависит от конъюнктуры рынка. Любые колебания рынка немедленно отразятся на наших делах…
– Но сейчас-то фирма процветает! Не забывайте, что наш оборот за прошлый месяц составил кругленькую сумму – двести тысяч франков!.. Конечно, осторожность не помешает. Я ничего не имею против того, чтобы собраться и посоветоваться.
– Тогда – завтра, в одиннадцать утра. Что касается заказов из-за границы, их следует принять независимо от наших завтрашних решений. Как вы правильно отметили, дорогой Жубер, деловые связи с заграницей поднимут престиж фирмы. Кстати, вы не хотели бы посетить одну из этих стран? – Василий знал, что его компаньон мечтает о путешествии.
– С превеликим удовольствием поехал бы в Италию! Я давно обещал Мадлен повезти ее в Венецию. Вот удобный случай совместить приятное с полезным!
– Ну и поезжайте! А когда вы вернетесь, я, может быть, поеду в Лондон. В Англии мы можем заключить выгодные сделки. Что же касается Германии, боюсь, что немцам сейчас не до коммерции!..
Жубер, как говорил художник Борро, снова приобрел былую «спортивную форму» – стал шумно-приветлив, старался вникать в дела фирмы и не раз давал толковые советы. Несомненно, причиной такой перемены в Жубере были и большие заработки, и успех в делах. Ведь с недавних пор о рекламной фирме «Жубер и компания» заговорил почти весь деловой Париж.
Жубер был добрый малым – слабохарактерный, без большого делового размаха, но на редкость честный, доброжелательный к людям. Как истый француз, он любил пожить: имел холостяцкую квартиру, содержал красивую любовницу, делал ей дорогие подарки, одевался у лучших портных, был постоянным посетителем концертов и ресторанов. Он был и скуп, и расточителен одновременно. Василий, хорошо разбираясь в его слабостях, относился к нему с симпатией.
Совещание, созванное Василием, проходило довольно бурно. Директор-распорядитель Лярош с пеной у рта доказывал, что в коммерции нельзя упускать благоприятный момент – это подобно самоубийству. Когда заказы сыплются со всех сторон, словно из рога изобилия, преступно отказываться от них.
– Финансовое положение нашей фирмы настолько устойчиво, – доказывал он, – что для расширения дела мы не нуждаемся в банковском кредите – у нас имеются свободные средства, не участвующие в обороте. Нужно расширяться, не раздумывая!
Художник Клод Гомье говорил о том, что фирма не должна размениваться на мелочи вроде рекламирования сосисок и откормленных гусей. Нужно специализироваться на крупном – на кинорекламе, тематическом оформлении витрин больших универсальных магазинов. Это не только выгодно с коммерческой точки зрения, но и солидно.
Анри Борро выдвинул новую идею:
– Почему бы нам не взяться и за изготовление театральных декораций? То, что сейчас делается в этой области, просто позор! Даже такой всемирно известный театр, как Комеди Франсез, и тот стал забывать, что в доброе старое время театры приглашали выдающихся художников. Не сомневаюсь, что, создавая оригинальные декорации для спектаклей, наша фирма не только возродит былые традиции, но завоюет еще большую популярность в глазах просвещенной Франции!
– И вылетит в трубу, – добавил Лярош.
– Анри может возразить, что искусство требует жертв, – пошутил Жубер. – Но надеюсь, он все-таки помнит, что у нас не общество любителей сценического искусства и не благотворительное учреждение! Пусть театральными декорациями займутся другие, более компетентные организации… Не могу не возразить также нашему юному другу Гомье: в коммерции мелочей не бывает. То, что приносит прибыль, уже тем самым перестает быть мелочью. Конечно, оформление витрин и реклама кинокартин – дело почетное, но не забывайте, друзья, что более сорока процентов доходов наша фирма получает от заказов мелких торговцев, ресторанов и бакалейщиков – от рекламы гусей, уток, колбасных изделий, и нам вряд ли стоит пренебрегать ими!..
В спор вступил пламенный сторонник высокого искусства Доминик. Способный живописец, не сумевший, однако, продать ни одной своей картины, он был убежден, что деньги – дело преходящее, что вечно только искусство. Какие бы ни были созданы оригинальные рекламы гусей и индюшек, они не принесут славы ни художникам, ни фирме. А вот их декоративная установка к кинокартине «Под крышами Парижа» останется в истории прикладного искусства…
Василию пришлось воспользоваться правом председательствующего, чтобы и успокоить спорщиков, и подвести некоторые итоги.
– Думаю, нам целесообразно придерживаться той же линии, что до сих пор. Ни у кого нет сомнений в том, что именно наши талантливые художники определили лицо фирмы. Не исключена возможность, что в недалеком будущем мы сумеем расширить рамки нашей деятельности и завоюем заграничные рынки. Не следует забывать и о конкурентах. Впереди немало всяких испытаний – чтобы выдержать их, нужно создать солидную финансовую базу. Поэтому было бы легкомысленно пренебречь уже сегодня мелкими заказами. Мои предложения коротко сводятся к следующему: установить дополнительное оборудование и нанять новых рабочих только в том случае, если поступят солидные заказы из-за границы. Разделить работу мастерской на три самостоятельных отдела: оформление витрин больших универсальных магазинов, реклама кинокартин и так называемые мелкие заказы. Сохраняя общее руководство мастерской по-прежнему за Борро, поставить во главе каждого отдела способного, инициативного художника. Первые два отдела могли бы возглавлять Гомье и Доминик. Еще и еще раз прошу не пренебрегать мелкими заказами…
Вошел курьер и, протягивая Василию запечатанный конверт, сказал:
– Прошу прощения, мсье, приказано вручить это письмо в ваши собственные руки!
Василий поспешил закрыть совещание, предложив Борро совместно с Лярошем составить проект разделения мастерской.
Когда все вышли из кабинета, Василий вскрыл конверт.
«Господину Я. Кочеку
Совладельцу рекламной фирмы “Жубер и компания”, г. Париж.
Имею честь довести до Вашего сведения, что решением жюри Вам, победителю в большом теннисном турнире 1932 года, присужден первый приз клуб – хрустальная ваза.
Прошу Вас пожаловать на торжественное заседание правления клуба, имеющее быть в субботу 21 декабря с.г. в семь часов вечера, где Вам будет вручен приз и диплом нашего клуба.
Примите, господин Кочек, заверения в моем глубоком к Вам уважении и пожелания больших спортивных успехов.
Ваш де ла Граммон, вице-президент спортивного клуба».
Василий был рад этому письму: лишний раз подтверждалось, что не слепой случай руководит его жизнью…
Давно ли он высадился с Лизой в Марселе как турист, а сегодня Ярослав Кочек – не просто парижанин, но и совладелец процветающей фирмы, богатый, уважаемый всеми человек. Да, богатый – капитал его измеряется шестизначными цифрами. Лично ему принадлежит не менее двухсот пятидесяти тысяч франков. И все это достигнуто собственной смекалкой, без чьей бы то ни было помощи – достигнуто во имя той большой цели, служению которой он посвятил свою жизнь. Его, несомненно, примут в члены аристократического спортивного клуба. Это – определенное положение, туда принимают не всякого. Ему необходимо завоевать еще симпатии и поддержку церковников. Даже в такой, казалось бы, свободомыслящей стране, как Франция, католическая церковь – сила, и пренебрегать ею не следует. Лиза – умница, не пропускает ни одной воскресной мессы. Она успела завязать знакомство с местным кюре и хочет купить постоянные места в церкви.
Если быть до конца честным перед самим собой, то нужно признать, что своими успехами он наполовину обязан жене. Она – чудо. Трудно даже представить такое удивительное сочетание различных качеств в одном человеке, как у Лизы: природный ум, широкая образованность, необыкновенная выдержка, хладнокровие, нежное сердце. Она – настоящий друг. С нею можно в огонь и в воду – она не отступит, не подведет. С того самого дня, когда Лиза соединила свою жизнь с ним, она не знает ни беспечных радостей, ни покоя. Не всякий человек может вынести скитальческую жизнь, полную всяких неожиданностей…
* * *
В субботу, за десять минут до назначенного срока, Василий поставил машину на стоянке в переулке и направился в клуб.
Уже знакомый швейцар, похожий на генерала в своей ливрее с галунами, узнав Василия, поклонился и широко распахнул перед ним массивные дубовые двери.
В маленькой гостиной второго этажа его встретил де ла Граммон. Он сердечно приветствовал гостя:
– Рад видеть вас в добром здоровье! Мсье Кочек, без длинных предисловий хочу сообщить, что нам – мне и моим коллегам – было бы приятно иметь членом нашего клуба такого выдающегося спортсмена, как вы. Правда, вступительный и годичный взносы у нас довольно обременительные, но я надеюсь, что это обстоятельство не может служить препятствием для преуспевающего коммерсанта!
– Разумеется! Я весьма признателен вам, дорогой мсье де ла Граммон, за оказанную мне честь.
– Надеюсь, вы не будете возражать, если я стану одним из ваших поручителей?
– Я буду бесконечно благодарен вам, – Василий поклонился.
– Любезно согласился дать за вас поручительство также мсье Жан-Поль Маринье.
– Мне весьма приятно слышать это!
В небольшом круглом зале, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, разместились члены правления. Они чинно восседали на стульях с высокими спинками, словно судьи. Впереди – немногочисленные гости, среди которых Василий заметил своих знакомых – Ганса Вебера и Сарьяна.
Де ла Граммон открыл заседание. Первым он предоставил слово председателю жюри, который огласил решение и вручил Василию хрустальную вазу и грамоту в сафьяновой папке.
– Я счастлив, – сказал Василий, – что удостоен чести быть принятым в число членов спортивного клуба, в котором собраны выдающиеся спортсмены Франции. Позволю себе заверить вас, господин президент, господа члены правления и уважаемые гости, что постараюсь высоко держать знамя – теперь я могу уже сказать – нашего клуба и свято блюсти честь спортсмена!
По существующим традициям был дан банкет в честь победителя турнира и нового члена клуба.
Позднее, когда Василий направлялся к своей машине, его догнал Сарьян и взял под руку.
– Вам здорово повезло, – сказал он. – Быть принятым в число членов спортивного клуба Парижа – этого удостаиваются не все смертные, не говоря уже об иностранцах.
– Чем же это объяснить?
– Прежде всего тем, что вы показали отличную игру, а клубу важно заполучить первоклассного игрока. Да и личное обаяние играет не последнюю роль почти во всех делах…
Мимо прошел Ганс Вебер и попрощался, приподняв шляпу.
Когда он удалился на достаточное расстояние, журналист, понизив голос, сказал:
– Учтите, Ганс Вебер – хоть и немец, но достойный человек. Он убежденный антифашист, но вынужден это скрывать…
– Откуда вы знаете?
– Я знаю многое, не только о Вебере. Такова уж моя профессия… Между прочим, по словам Вебера, – а его словам можно верить, – вопрос о приходе в Германии к власти Гитлера предрешен. В последние дни ведутся переговоры между представителями фон Папена и Гитлера. Как предполагают, в самое ближайшее время они организуют личную встречу и договорятся обо всем… И знаете, что самое пикантное? Французское правительство, не встретив поддержки у англичан и боясь оказаться в изоляции, очутившись лицом к лицу со страшным врагом, заранее примирилось с возможностью фашизации Германии. Вчера поздно ночью состоялось закрытое заседание французского кабинета, где было решено не предпринимать ничего, что могло бы раздразнить главарей национал-социалистского движения в Германии. Уже даны соответствующие инструкции французскому послу в Берлине Франсуа Понсэ…
– Но это же равносильно самоубийству!..
– Видите ли, есть во Франции политики, которые надеются, что Гитлер, придя к власти, будет искать жизненные пространства для Германии на Востоке. Другими словами, национал-социалисты, ярые враги большевизма, прежде всего нападут на Советский Союз. А это на руку кое-кому во Франции.
– Я, кажется, имел случай говорить вам, что плоховато разбираюсь в политике. И все же я боюсь, как бы со временем все это не обернулось против самой Франции.
– Ах, боже мой, все может быть, – журналист остановил проезжавшее мимо такси, попрощался с Василием и сел в машину.
Уныло падал мокрый снег с дождем, пронизывал холодный ветер. В этот поздний час, когда окончились спектакли в театрах, погасли лампочки в концертных залах, опустели кафе и рестораны, пешеходов было сравнительно мало. Но зато машины разных марок, окрасок, форм и размеров запрудили центральные улицы, и Василию приходилось соблюдать величайшую осторожность – он двигался со скоростью не более пятнадцати километров в час, проклиная тесноту современных городов.
Сидя за рулем и напряженно, до рези в глазах, следя за мигающими фарами ползущих впереди автомашин, Василий думал о том, что отныне он регулярно будет получать по почте корреспонденцию – письма, приглашения клуб – и это немаловажное обстоятельство в его положении. Обилие корреспонденции поднимет его престиж в глазах соседей, особенно в глазах консьержки. И теперь он сможет добавить к слову «коммерсант» на своей визитной карточке еще слова – «член спортивного клуба». Это уже звучит: весь Париж знает, что в этот привилегированный спортивный клуб несостоятельных людей не принимают – там членские взносы составляют годовой заработок рабочего средней квалификации.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71277604?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.