Сионизм. Наикратчайшее введение
Сионизм. Наикратчайшее введение
Майкл Станиславски
Современная иудаика / Contemporary Judaica
Сионизм – одна из самых противоречивых идеологий в мире. Сторонники восхваляют его успех в создании Израиля и освобождении еврейского народа после тысячелетних преследований. А противники считают, что сионизм опирается на расистскую идеологию, которая привела к израильской оккупации палестинских территорий, и является одним из проявлений колониального угнетения в мире. Майкл Станиславски рассказывает историю сионистской идеологии от ее истоков до наших дней. Его беспристрастный, взвешенный анализ показывает, почему, несмотря на неоспоримый успех в деле создания еврейского государства, по-прежнему актуальны серьезные вопросы о долгосрочной жизнеспособности сионистской идеологии на быстро дестабилизирующемся Ближнем Востоке.
Майкл Станиславски
Сионизм
Наикратчайшее введение
В память о Самнере З. Каплане
Благодарности
Я бы хотел поблагодарить Институт Гарримана при Колумбийском университете за щедрый грант на публикацию книги, своего аспиранта Гиля Рубина за подготовку алфавитного указателя и помощь с корректурой, Ненси Тофф в издательстве Oxford University Press за помощь и терпение и, как всегда, Мардж, Итана, Аарона и Эмму за любовь и поддержку.
Глава 1
Евреи: религия или1национальность?
Сионизм – националистическое движение, призывающее к устройству и поддержке независимого государства для еврейского народа на месте его исторической родины, – в наше время является одной из самых противоречивых мировых идеологий. Приверженцы сионизма считают его национально-освободительным движением еврейского народа, в результате которого в 1948 году было создано Государство Израиль. Противники сионизма относятся к нему как к одному из пережитков колониализма, проявляющегося в израильской оккупации Западного берега реки Иордан с миллионами живущих там палестинцев во имя расистской идеологии, все больше превращающей Израиль в государство апартеида.
Очевидно, что сторонники и противники сионизма написали большое количество противоречащих друг другу политизированных исторических работ. Практически все их авторы так или иначе встают на ту или другую сторону. Ни в научной, ни в популярной литературе больше не стремятся к объективности. В наши дни граница между интеллектуальной ангажированностью и политическим активизмом практически стерлась.
Эта книга и предлагаемая вниманию читателя оценка никоим образом не посягают на недостижимую объективную истину. Автор осознанно стремится к максимальной научной непредвзятости. В книге не продвигается какая-либо политическая позиция по отношению к сионизму, защищающая сионизм или противостоящая ему. Сторонники как сионизма, так и антисионизма вполне обоснованно могут возразить, что такая цель в лучшем случае иллюзорна, в худшем – просто опасна. Читателю судить, удалось ли автору сохранить заявленную непредвзятость.
Вопрос о том, с чего следует начинать, также является предметом научных разногласий и полемики. Многие, если не большинство современных сионистов, считают сионизм естественным продолжением двухтысячелетней преданности евреев Земле Израиля и стремления вернуться туда в конце времен. В соответствии с этой точкой зрения евреи тысячелетиями возносили ежедневные молитвы о возрождении своей родины в Палестине, и это чаяние внезапным, а для некоторых чудесным образом осуществилось, когда в 1948 году было основано Государство Израиль.
Эта распространенная точка зрения кое-что упускает. Дело в том, что сионистское движение, зародившееся в конце XIX века в весьма специфических условиях, было на самом деле отказом от вековых чаяний евреев о возвращении в Землю Израиля, а вовсе не их логическим развитием. Дело в том, что традиционная «тоска по Сиону» неизбежно связана с верой в пришествие Мессии, избранного Богом и только Богом, помазанника Божия, который и начал бы «собирание изгнанных» (то есть возвращение в Сион всех евреев мира) и восстановление Храма в Иерусалиме. В большинстве своих вариантов еврейский мессианизм подразумевает также – и это принципиальный момент – конец тому земному существованию, которое нам известно. Искупление еврейского народа в конце времен тесно связано с концом не только истории, но и естественного миропорядка. Как об этом красиво сказано в Книге Пророка Исаии: «…не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать», и «тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их».
Это мессианское видение и подталкивало евреев на протяжении всей истории к заявлениям о том, что конец света близок и что истинный Мессия пришел. Двумя самыми заметными проявлениями этой идеи являются христианство и гораздо менее известное движение конца XVII века последователей Шабтая Цви, еврея из Османской империи, который в конечном итоге принял ислам, дабы избежать смертной казни. Но помимо Христа и Шабтая Цви, было много «лжемессий», поэтому влиятельные раввины по всему миру заявляли: несмотря на то что мессианизм с его призывом к евреям вернуться в Святую Землю является основной доктриной иудаизма, они осуждают любую апокалиптическую версию этой веры. Евреям запрещалось «приближать конец» или пытаться рассчитать время его наступления. Мессию должен будет выбрать Бог в ведомое Ему время, а любое активное вмешательство человеческих существ в этот процесс становилось ересью, порицаемой и наказуемой.
Основатели сионизма стихийно восстали против самых основ политической пассивности, которая была следствием мессианизма. Они требовали, чтобы евреи взяли дело собственного освобождения в свои руки, а не ждали, когда Бог (в которого многие вообще больше не верили) вернет их в «Сион» и создаст там дом для евреев. Вопреки жизненным принципам мессианской эры и прекращения естественного порядка существования, сформулированным Исаией, сионизм с самого начала призывал к «нормализации» еврейского народа: к тому, чтобы евреи относились к себе – и остальные относились к ним – с уважением, подобно всем другим народам, населяющим земной шар здесь и сейчас.
Основная идея сионизма заключалась в том, что евреи – это нация, а не религия; еврейство получило в еврейской истории новое определение в результате явной идеологической инновации – появления современного еврейского национализма. В самом деле, сионизм повторил общий паттерн современных националистических движений, возникших в Западной и Центральной Европе в начале XIX века, а затем, в середине и конце того же века, распространившихся на Восточную Европу. Эти движения начинались в виде идей культурного возрождения в среде интеллектуалов и писателей, на которых сильно повлияли такие философы, как Иоганн Готфрид Гердер и Иоганн Готлиб Фихте, заявлявшие, что человечество изначально делится на «нации», каждая из которых обладает уникальной историей, культурой и «народным духом», или Volksgeist по-немецки. Так, слово «нация» в очень узком смысле изначально обозначало любую группу людей, связанных какой-либо общностью (единый жаргон, например «студенческой нации»); теперь оно приобрело весьма специфическое и особое значение. Первичной идентификацией каждого человека стала его принадлежность к нации, а не другие варианты его самоопределения или подданства: религиозные, региональные, локальные или же семейные. Пришедшая на смену национальная идентичность подразумевала среди прочего непрерывную общую историю (придуманную историками-националистами), с восходящими к древности национальными героями, и «национальный язык», который должен был заменить прежние способы общения, теперь презрительно именуемые диалектами, подлежащими уничтожению. В свое время решающим для новых националистических движений стал тезис о том, что каждой нации необходим политический суверенитет – предпочтительно полная независимость – на четко разграниченных территориях, которые по природе принадлежали этой нации и только ей, но были полностью или частично отняты у нее иностранными оккупантами, от которых она должна освободиться.
Однако воплощение этого последнего пункта нового понятия о нации в реальность оказалось крайне проблематичным, поскольку большинство государств в Европе и других странах, на период распространения национализма в остальном мире, не были устроены ни демографически, ни политически по таким особым «национальным» границам. В этих странах представители различных этнических и религиозных групп жили бок о бок в городах, поселках и деревнях, либо мирно, либо поддерживая часто напряженный, но все же стабильный modus vivendi. В ходе развития новых националистических движений эта ситуация стала, наоборот, считаться неестественной, несправедливой и гнетущей. В лучшем случае народ, не принадлежащий к той же нации, можно было терпеть как «меньшинство», но только при условии, что он признает себя чужаком в чужой ему стране.
По большей части сионизм воспроизвел эту модель, общую для современных форм национализма, однако с существенными от нее отличиями. Во-первых, уже начиная с древних времен евреи использовали самоопределение «народ», или «нация». Так их называли и неевреи. Правда, второй термин понимался иначе, чем при его использовании националистами в дальнейшем. Для передачи идеи еврейского народа в еврейской Библии используются три слова: «ам», «гой» и «леом». В чем была разница между ними для авторов Библии и была ли она, неясно. Со временем самым обычным названием евреев как группы становится «Ам Израэль», народ Израиля. Однако с появлением современного еврейского национализма в середине и конце XIX века третий и наименее распространенный библейский термин, «леом», стал использоваться в иврите в качестве основы для еврейских вариаций новых европейских понятий «нация», «национальное единство» и «национализм», чтобы не путать их с более привычными терминами, существовавшими до XIX века.
Возможно, этот довольно сложный момент станет понятнее, если мы рассмотрим пример из той части света, где появился современный еврейский национализм, – из бывшей Российской империи. До ХХ века народа, известного сейчас как белорусы, не было. Подавляющим большинством населения этой территории (теперь это государство Беларусь) были крестьяне, исповедовавшие православие и говорившие на восточнославянском диалекте (или, точнее, на ряде диалектов), близком, но отличающемся от русского и украинского языков. Сперва для самоидентификации они опирались на вероисповедание, место рождения и семейно-родовые отношения. Они не думали о себе как о «нации» в каком бы то ни было значении этого слова. Белорусский народ «родился» только с появлением в конце XIX – начале XX века среди небольшой группы интеллигентов современного белорусского национализма. Затем, как это ни парадоксально, огромную помощь в формировании белорусского народа оказало якобы наднациональное, а на самом деле антинациональное Советское государство. И сегодня белорусы верят, что они представляют собой отдельный народ с отдельной историей, национальным языком и литературой, восходящими к древности, и что так было всегда.
В отличие от белорусов, евреи тысячелетиями считали себя и считались другими «народом», но значение этого слова с появлением современного национализма радикально изменилось.
Евреи принципиально отличались от других новоявленных (или вновь придуманных) народов еще по двум важнейшим причинам. Во-первых, тысячелетиями слово «еврей» также обозначало принадлежность к иудаизму и, как мы теперь говорим, исповеданию иудаизма – четкой системы религиозных воззрений, законов и обычаев. Как евреи, так и неевреи не видели проблемы в том, что группа определяется как по национальному, так и по религиозному признаку. Только в эпоху Просвещения в конце XVII и в XVIII веке появилось разделение между этими двумя сферами жизни – политической (принадлежащей общественной сфере жизни) и религиозной (принадлежащей сфере жизни частной). В результате начались споры о том, считать ли евреев исключительно народом или только религиозной группой.
Во-вторых, в отличие от белорусов, евреи не были большинством населения какой-либо территории. Живя практически по всему миру, они составляли меньшинство среди населения разных стран. Разумеется, никто не утверждал, что у евреев в древности не было родины (к такому утверждению еще придут так называемые постсионистские и антисионистские ученые в конце ХХ века). Эта родина была известна под разными названиями: Иудея, Палестина, Святая Земля, Земля Израиля. Отсюда в 70 году нашей эры. римляне изгнали подавляющее большинство евреев. Пусть очень малая их часть и осталась здесь на века, она представляла собой небольшой процент как от населения той земли, что стала известна под именем Палестины, так и от еврейской популяции в мире. Следует подчеркнуть, что, несмотря на реальные демографические обстоятельства, память о Святой Земле и ее первостепенном значении для иудаизма и еврейского народа сохранилась на века, о ней вспоминают на ежедневной и на праздничной службе, в молитве, возносимой к Богу, о возврате евреев в Святую Землю в конце времен, в мессианскую эру. Известнее всего молитва «На следующий год – в Иерусалиме», которой завершается Седер Песах, или служба на Йом-Кипур. Но эта глубокая вера в конечное возвращение евреев на Землю Израиля неразрывно переплелась с повседневной жизнью: о возвращении не раз вспоминают в ежедневном богослужении во всех еврейских ритуалах по всему свету утром, днем и вечером, в благодарственных молитвах после трапезы. Можно привести небольшой, но показательный пример. Евреи, живя в тех частях света, где погода, а значит, и сельскохозяйственный цикл совсем не похожи на Палестину, продолжали молиться о благоприятной погоде в соответствии с циклами посадки и сбора урожая в Палестине для поддержания там успешного сельского хозяйства. Кроме того, во многих частях еврейского мира было принято класть в гроб мешочек с землей, взятой из Земли Израиля. Этот символический жест имеет глубокое эсхатологическое значение.
Вопрос о евреях, переселявшихся в Палестину на протяжении веков, был чрезвычайно осложнен доктринальными ограничениями мессианского иудаизма тысячелетней давности. Тем не менее за многие века небольшое количество евреев все же иммигрировало в Палестину, иногда в связи с мессианскими ожиданиями, но чаще всего для того, чтобы жить и учиться в священных городах, выполнять заповеди, применимые исключительно к Святой Земле, и быть похороненными в ее святой почве.
Очень сложным и часто парадоксальным образом сионизм опирался на эту тысячелетнюю еврейскую тоску по возвращению на Землю Израиля. Но, повторим, альфой и омегой этой идеологии было переосмысление евреев как нации, подобной всем другим нациям. И это переосмысление не только предшествовало возникновению сионизма как такового, но и привело к формированию других форм современного еврейского национализма, которые категорически отвергли возвращение евреев в Палестину, призывая их вместо этого к политическому возрождению в диаспоре. Несмотря на эти фундаментальные и часто резкие различия, помимо признания факта, что евреи составляют «нацию» в новом смысле этого слова, все идеологические системы современного еврейского национализма исходили из двух основных общих посылок. Во-первых, цель «эмансипации» – достижения равных прав – которой в 1790 и 1791 годах первыми добились французские евреи и за которую затем другие евреи Европы боролись на протяжении большей части XIX века – была не только недостижимой и, следовательно, иллюзорной, но, на еще более глубоком уровне, фундаментально ошибочной, поскольку эмансипация и интеграция в другие национальные государства противоречили самому представлению о евреях как об отдельном народе. Таким образом, хотя и националисты, и сторонники эмансипации открыто признавали разницу между нацией и религией, введенную в эпоху Просвещения, обе стороны на основании этого разграничения пришли к совершенно противоположным выводам.
Во-вторых, эта точка зрения сложным образом пересекалась с тем, что большинство современных еврейских националистов отвергло тысячелетние религиозные верования и традиции евреев, включая (для многих, хотя и не всех) веру в Бога. Эти верования и традиции, как утверждали новые еврейские националисты, были вытеснены открытиями науки, эпохой Просвещения, Дарвином (а для социалистов – Марксом), короче говоря, самой? современностью. Единственным рациональным заключением, таким образом, стало то, что за освобождение евреев отвечают сами евреи, а не какой-то Бог, которого, вероятно, и не существует. Сионисты и другие еврейские националисты также отвергли новые религиозные движения, возникшие в еврейской среде Западной и Центральной Европы: реформистский, позитивно-исторический и неоортодоксальный иудаизм. Во всех этих направлениях считалось, например, что евреи в Германии были немцами Моисеевой веры, подобно немцам католической или протестантской веры, и точно так же следует смотреть на евреев в других странах мира, где по мере развития цивилизации евреи будут эмансипированы наравне с прочими гражданами всех современных государств. Таким образом, большинству евреев Западной Европы именно иудаизм приказывал оставаться там, где они были, и поступать как верноподданные того государства, в котором они жили.
Проблема заключалась в том, что не все государства, даже в Западной Европе, были готовы относиться к евреям как к членам своей собственной национальной общины, отличающимся только вероисповеданием, и следовательно, эмансипировать евреев наравне с прочими гражданами. Действительно, очень скоро после появления современного еврейского национализма возникла новая форма ненависти к евреям: расовый антисемитизм, впервые появившийся одновременно во Франции и в Германии. Однако здесь следует очень точно соблюдать хронологию: слишком уж часто звучащее заявление о том, что современный еврейский национализм родился в ответ на антисемитизм или на вспышки жестокости и насилия («погромы») против евреев, которые начались в Российской империи в 1881–1882 годах, просто неверно. Первые высказывания приверженцев этой новой идеологии появились в печати задолго до распространения антисемитизма и до погромов начала 1880-х годов. Это не значит, что погромы и распространение антисемитской идеологии не убедили многих евреев в истинности современных националистических, в том числе сионистских, решений «еврейской проблемы». Но снова подчеркнем, и это важно понимать, что основной причиной возникновения современного еврейского национализма было возникновение новых идей среди самих евреев, применение к евреям основных положений современного национализма, а не ответная реакция на преследования.
Действительно, рост антисемитизма, даже в его самых жестоких формах, в подавляющем большинстве случаев не привел евреев во всем мире к отказу от своей религии, от веры, будь то иудаизм в его традиционной или модернистской версии, или к отказу от уверенности в том, что правовая эмансипация – и, как следствие, увеличивающаяся экономическая и социальная мобильность – решит проблемы евреев. Таким образом, даже несмотря на рост антисемитизма, на протяжении большей части истории существования сионизма сионистские взгляды разделяло явное меньшинство еврейских общин в мире, а подавляющее большинство раввинов и светских лидеров противостояло им. Эта ситуация изменилась только после убийства 6 000 000 евреев во время холокоста. Потребность в независимом Еврейском государстве, которое служило бы убежищем для евреев, не только стала тогда в еврейском сознании массовой, но и превратилась в главную задачу.
Но не будем ставить телегу впереди лошади. Нам следует вернуться в середину XIX века и пронаблюдать сначала за зарождением современного еврейского национализма, а затем, в 1897 году, за появлением его самого важного и долговечного ответвления – сионистского движения.
Глава 2
Еврейский национализм в Новое время (1872–1897)
Почти во всех пособиях по современной истории евреев или по собственно сионизму большое внимание уделяется так называемым предшественникам, предтечам или провозвестникам сионизма. Речь идет о небольшом числе мужчин (и одной известной женщине – Джордж Элиот), которые в середине XIX века выступали за возвращение евреев в Палестину и тем самым предвосхитили появление сионистского движения.
Однако теоретически сама идея «предшественников», «предтеч» или «провозвестников» любого движения или идеологии является глубоко проблематичной. Проще говоря, неизбежность появления того или иного движения или идеологии сперва признается, почти всегда совершенно бессознательно, а затем в глубине времен выискиваются фигуры, проповедовавшие идеи, похожие на те, что бытуют в нынешних движениях или идеологиях. В результате такой ретроекции игнорируются или сглаживаются очень серьезные расхождения между этими ранее возникшими идеями и концепциями, определившими лицо идеологии или движений, которые они якобы предвосхитили. В этом процессе щекотливые вопросы исторической интерпретации – причины и следствия – переворачиваются с ног на голову и интерпретируются неверно. Настоящий «предшественник», «предтеча» или «провозвестник» любого движения должен был бы, по идее, оказать влияние на реальные, осязаемые исторические процессы, с которыми его идентифицируют. Для сионизма характерно то, что такого влияния не было, как не было и намека на причинно-следственные связи.
В троицу основных, чаще других упоминаемых «предшественников сионизма» входят два раввина, Цви-Гирш Калишер и Иехуда бен Шломо Хай Алкалай, а также философ-социалист Мозес Гесс. Они выдвигали интересные (и противоречивые) аргументы в пользу возвращения евреев в Палестину, но при жизни их практически никто не слушал, и, что существенно, они были совершенно неизвестны реальным создателям современного еврейского национализма и сионизма, о которых вскоре пойдет речь. Кроме того, если бы последние только прочли писания раввинов Калишера и Алкалая, они отвергли бы их фундаментально традиционалистские религиозные и сугубо мистические воззрения. Это справедливо и в отношении «Рима и Иерусалима» Мозеса Гесса: никто из основателей современного сионизма, выдвинувших собственные идеи, не слышал об этом произведении и не читал его. Повторю: если бы они прочли книгу Гесса, то очевидно отбросили бы ее весьма своеобразную помесь социализма и убежденности в необходимости сохранения ортодоксального иудаизма как основы будущего Еврейского государства в Палестине до наступления социалистической утопии.
Эти самые «предтечи» были найдены и признаны таковыми только после создания сионизма. Их как бы пригласили в свидетели защиты; особенно усердствовали в их поисках приверженцы отдельных ответвлений сионизма. Так, в 1902 году, после создания ортодоксального сионистского движения «Мизрахи», его лидерам, подвергшимся нападкам со стороны подавляющего большинства традиционалистов и ортодоксальных раввинов во всем мире, были необходимы авторитеты. Они могли бы заявить, что эти авторитеты поддерживают их точку зрения. Лидерам «Мизрахи» повезло: они наткнулись на писания раввинов Калишера и Алкалая. Их порицаемое всеми инакомыслие оказывалось якобы санкционировано раввинами. Тот факт, что мировоззрения этих раввинов радикально отличались как друг от друга, так и от фундаментальных представлений движения «Мизрахи», решили для удобства проигнорировать. Таким же образом с 1899 года, после возникновения социалистических сионистских движений, Мозес Гесс был задним числом записан в предтечи этих идеологий, так как, по совпадению, он одновременно был социалистом и призывал к возвращению евреев в Палестину. По выходе книги Гесса из печати практически никто ее не читал, но этот факт снова было удобно проигнорировать, как и то, что в основе книги лежали весьма своеобразные взгляды, практически несовместимые с взглядами реально существовавших социалистических сионистских движений.
На самом деле исторически появление современного еврейского национализма, а затем сионизма, не знало никаких «предтеч». Оно было результатом внутреннего развития движения еврейского просвещения, известного как «Хаскала». Это движение началось в Германии в середине XVIII века, прежде всего под влиянием Мозеса Мендельсона, одного из замечательнейших философов своей эпохи. Присоединившись к движению просвещения и философски осмысливая и разграничивая национальность и религию, Мендельсон решительно выступал за следующее определение евреев: евреи – адепты религии, известной как иудаизм. Эта религия, как довольно своеобразно считал Мендельсон, не обладает никакими уникальными теологическими доктринами, отличающими ее от «естественной религии», врожденной для всех человеческих существ, обладающих разумом. И только по одной простой причине евреи вынуждены были тем не менее следовать заповедям и законам иудаизма: так поступать Господь заповедовал им и только им. Будучи набожным евреем, Мендельсон сохранял твердую веру в традиционное мессианское обетование, данное евреям Богом, но это не мешало ему определять евреев как представителей религиозной веры, которые, как и все другие представители религиозных общин, должны обладать правами в современном свободном государстве.
Это основополагающее учение Мендельсона осталось центральным в движении еврейского просвещения Центральной Европы и после его смерти. Попав в Восточную Европу, оно столкнулось с другой реальностью: здесь, в многонациональных империях, жило большинство евреев мира (в конце XVIII века их было около одного миллиона), и евреи здесь признавались официально, да и сами они считали себя отдельными этническими и религиозными сообществами. В большинстве случаев они жили плотными общинами в городах и небольших торговых поселках, где они составляли заметную долю (а иногда и большинство) населения. В Российской империи, где проживало большинство евреев, понятия «гражданин» в современном значении (то есть в значении, полученном после Французской революции) попросту не существовало. Население – будь то дворяне, духовенство, крестьяне или члены городских групп, к которым по закону были отнесены евреи, – было подданными самодержавных монархов, и монархи предоставляли им привилегии по своей прихоти, не признавая какой-либо концепции неотъемлемых или врожденных прав, даже (как на Западе) для аристократии или духовенства. Поэтому сама идея «эмансипации», или «равных прав», была по своей сути чужда основным правовым политическим структурам Российского государства. (В контролируемом Россией Королевстве Польском евреи были формально эмансипированы в 1862 году, но на обычную жизнь это почти не повлияло.) В империи Габсбургов, которая завладела землями бывшей Речи Посполитой, известными как Галиция, где жили сотни тысяч (чаще всего обедневших) евреев, наследие римского права было гораздо более значительным, и, следовательно, существовали понятия врожденных прав; тем не менее возможность юридической эмансипации евреев (или других так называемых меньшинств) была просто немыслима до возникновения в середине XIX века современного национализма.
И все же идеология еврейского просвещения, распространившаяся в Галицию, а затем достигшая своего пика на землях, контролируемых Россией, продолжала утверждать – как и так называемые западники среди русской интеллигенции, – что ход истории ведет Россию к преобразованию по западной модели. Таким образом, евреи в конечном итоге должны были не только достичь эмансипации по французской модели, но, как и сами русские, доказать самим себе, что достойны такой эмансипации, обновляя себя. Для евреев это означало отказ от фундаментального интеллектуального допущения о том, что Истина содержится исключительно в Библии и ее можно установить, только изучая Библию и ее толкования в Талмуде. Вместо этого евреям пришлось бы принять тот факт, что мудрость можно найти среди неевреев: это убеждение давно признавалась величайшими раввинами прошлого, но от нее отказались в Восточной Европе в результате преследований, доведших евреев до интеллектуальной изоляции.
Нужна была прежде всего педагогическая революция: евреям нужно было учить своих детей современным языкам (особенно немецкому и русскому) и «светским» предметам, таким как арифметика, география, астрономия и история, а также модернизированным и более рациональным представлениям о еврейской традиции. Одновременно они отчаянно нуждались в социальной и экономической революции: евреям пришлось оставить свои вековые занятия, и из мелких спекулянтов, торговцев и ростовщиков они становились фермерами, ремесленниками и представителями свободных профессий. Более того, евреям также пришлось очистить и модернизировать иврит, превратив его в средство для создания светских литературных жанров, таких как поэзия, романы, пьесы, эссе, газеты и современные «научные» исследования.
Все эти идеи были частью программы раннего Просвещения времен Мендельсона, но от курса на языковые изменения постепенно отказались в пользу только немецкого языка, который выбрали средством еврейского просвещения. В Российской империи, где правительство считало евреев и сами евреи считали себя уникальной «этнической» группой, казалось, не было никакого противоречия в том, что евреи использовали и иврит, и русский (или польский в полуавтономном Королевстве Польском), чтобы превратиться в «современных людей» и, значит, стать достойными эмансипации и равных прав.
Однако для небольшой группы приверженцев Хаскалы уже в начале 1870-х годов двойная цель эмансипации и религиозной реформы казалась не только химерой, но и обманными мечтаниями. Истинным решением тяжелого положения евреев было пробуждение их «национального сознания», которое помогло бы им переосмыслить себя как «нацию» – в соответствии с новыми националистическими концепциями народности.
Первым мыслителем, которому довелось сформулировать новую идеологию, был Перец Смоленскин. Он родился недалеко от города Могилева в Белоруссии, перебрался в Одессу – бывшую наряду с Вильнюсом неофициальной столицей российской Хаскалы – и затем, переезжая с места на место в Центральной и Восточной Европе, обосновался в Вене, средоточии националистических настроений многих этнических групп, входящих в империю Габсбургов. Смоленскин является прежде всего автором рассказов в духе Хаскалы, но для целей нашего изложения самым важным его начинанием оказалось основание в 1868 году периодического журнала «Ха-Шахар» («Заря»). Поначалу этот журнал был довольно стандартным рупором идеологии еврейского просвещения, но ситуация начала меняться в 1872 году, когда Смоленскин опубликовал серию очерков под названием «Вечный народ», «Время делать» и «Время насаждать». Очерки эти были длинными, бессвязными и изобиловали повторами, однако утверждения Смоленскина отталкивались от резкой антимендельсоновской предпосылки: евреи – не религия, а нация. Отсюда логически вытекали нападки на саму концепцию политической эмансипации как ориентира и цели будущего для евреев. Эти взгляды Смоленскин не только рассматривал как ложные и вредные, но и считал в высшей степени саморазрушительными: они неизбежно привели бы к «ассимиляции» евреев с нациями, среди которых те жили, и этот процесс, по мысли публициста, уже идет в Западной Европе. С очерков Смоленскина начался процесс изменения истории: произошло рождение современного еврейского национализма.
К Смоленскину и его едва зародившемуся мировоззрению вскоре присоединяется группка читателей, коллег и последователей. Важнейшими из них были евреи из России – Мойше Лейб Лилиенблюм и Элиэзер Перельман, который позже сменил имя на Элиэзер Бен-Йехуда. Оба они появились на свет в традиционных еврейских семьях в Белоруссии, утратили веру в традиционный иудаизм и стали приверженцами движения «Хаскала». Они подхватили призыв Смоленскина к возрождению евреев как современной нации по образцу новых националистических движений в Европе. На самом деле Перельман, он же Бен-Йехуда, пошел дальше своих коллег и настаивал, чтобы иврит стал разговорным «национальным языком» еврейского народа, и произойти это должно не где-нибудь, а в Палестине, древнем доме евреев, которую следует воскресить в настоящем как национальную родину евреев. С этой целью в 1878 году он отправился в Париж изучать медицину, желая стать «продуктивным» членом рождающейся ивритоговорящей нации в Святой Земле. В октябре 1881 года он приезжает в Яффу. В семье Бен-Йехуды он и его жена впервые в современной истории говорят только на иврите.
Именно в этот момент в жизнь вторглась политика: весной 1881 года в Российской империи начинаются погромы. Но прежде чем мы обратимся к этим событиям и их влиянию на распространение современного еврейского национализма, а затем и сионизма, мы должны отступить назад и описать усилия нескольких групп и отдельных лиц, вдохновленных идеями по улучшению участи евреев, уже живущих в Палестине. И эти идеи были однозначно ненационалистическими.
Самой важной такой организацией был Всемирный еврейский союз, основанный в Париже в 1860 году для улучшения политических, социальных и экономических условий жизни евреев во всем мире, особенно в Северной Африке и на Среднем Востоке, и обучавший евреев, как стать «цивилизованнее» и тем самым заслужить эмансипацию. Это прежде всего означало привить им ценности современной «цивилизации» по французскому образцу и через французский язык, а также повысить их экономическую производительность, прежде всего за счет обучения их сельскому хозяйству и ремеслам. По этой причине в 1870 году к югу от Яффы, на земле, подаренной Союзу турецким султаном, открылась сельскохозяйственная школа «Микве Исраэль» («Надежда Израиля»). Целью этой школы было обучить уже живущих в Палестине евреев формировать небольшие сельскохозяйственные поселения и содержать себя экономически. Примечательно, что лидеры Союза как в Париже, так и в «Микве Исраэль» активно выступали против растущего еврейского националистического движения, а также против самой идеи о том, что евреи из других стран должны эмигрировать в Палестину. С началом погромов в 1881–1882 годах они активно поддержали эмиграцию евреев в США, а отнюдь не на Святую Землю.
Но с тех пор история – если говорить выспренно – радикально изменила свой ход. Хотя эмиграция евреев из Российской империи началась еще до погромов, в ответ на экономический кризис в самой империи, в особенности в еврейском обществе, однако насилие в отношении евреев (почти все считали, что его поддерживал царский режим, и, как мы теперь знаем, это мнение ошибочно) способствовало началу именно массовой эмиграции из Восточной Европы – в Западную и в США. Тем не менее скромное меньшинство эмигрантов отправилось в Палестину и составило то, что затем в сионистской хронологии было названо «Первой алией» (последнее слово буквально означает «восхождение», в географическом и духовном смысле имеется в виду восхождение от прибрежной равнины Палестины к Иерусалиму, расположенному на Иудейских холмах). Многие из этих эмигрантов приехали сюда по причинам, очень похожим на те, по которым их родственники и соседи эмигрировали в Америку или Южную Африку: не из-за политических или религиозных взглядов, а просто в поисках лучшей жизни для себя и своих детей.
Но небольшое количество этих иммигрантов все же переехало в Палестину, следуя четким, последовательным идеологическим мотивам: вере в идеи современного еврейского национализма, часто переплетавшиеся с утопическими социалистическими или толстовскими взглядами, все более распространявшимся в Российской империи, особенно среди молодежи.
Самая известная из таких групп была сформирована студентами в январе 1882 года в Харьковском университете на Украине. Эта организация, известная под аббревиатурой «Билу» («Дом Иакова! Вставайте и пойдем!», Исаия 2:5), сочетала в себе как националистические, так и социалистические идеалы. Сперва даже членам «Билу» было непонятно, куда они должны ехать, чтобы достичь своих целей. Вскоре они пришли к согласию, что единственным подходящим направлением является Палестина, где они могут создать образцовые эгалитарные сельскохозяйственные коммуны. К движению присоединилось около 500 молодых евреев, но большинство из них на самом деле были неспособны или не желали отправляться в Святую Землю и заниматься там сельским хозяйством. В первой группе «билуимцев», прибывшей в Палестину, было всего 14 человек, и за следующие несколько лет их число выросло до 53. Столкнувшись с проблемами ведения сельского хозяйства в Палестине, многие из этих юных идеалистов сдались и уехали из Палестины, по большей части в Америку.
Те, кто остался, прошли обучение в «Микве Исраэль», получили от школы помощь (несмотря на различие в идеологии) и начали организовывать небольшие сельскохозяйственные поселения.
Они ожидали получить существенно б?льшую поддержку со стороны гораздо более крупного движения, возникшего в Российской империи и в Румынии в начале 1880-х годов и известного как «Любовь к Сиону». Одним из наиболее важных идеологов этого движения был врач Леон Пинскер, который поначалу был сторонником Хаскалы, но с началом погромов разуверился в ее целях.
1 января 1882 года Пинскер опубликовал на немецком языке памфлет под названием «Автоэмансипация». В памфлете утверждалось, что антиеврейские настроения настолько укоренились в европейском обществе, что их невозможно преодолеть эмансипацией евреев, как бы евреи ни стремились «улучшить» себя в духе идеологии просвещения. Соглашаясь с новым националистским определением евреев, Пинскер был уверен, что единственное решение для них – покинуть Европу и основать самостоятельно обеспечивающее себя национальное территориальное образование. Хотя у Пинскера на первых порах не было уверенности, где должна находиться эта территория (возможно, в Аргентине или других странах с обширными безлюдными областями), он вскоре пришел к мысли, что такой национальной территорией может быть исключительно Палестина, благодаря своей исторической значимости и эмоциональной привязанности к ней массового еврейства. Пинскер быстро стал крупным и весьма влиятельным лидером зарождающегося движения «Любовь к Сиону».
Одной из задач этого движения и была поддержка иммиграции евреев в Палестину для устройства самостоятельно обеспечивающих себя сельскохозяйственных коммун. Однако движение «Любовь к Сиону» было гораздо менее идеологически однородным, чем «Билу», всегда испытывало нехватку средств и сдерживалось юридическими ограничениями, наложенными российским правительством. Поэтому оно не смогло решить серьезные проблемы горстки еврейских сельскохозяйственных поселений, фактически созданных в Палестине, которые вскоре обратились за помощью к французскому еврейскому филантропу барону Эдмону де Ротшильду. Барон ответил на их просьбу, и его финансирование и в самом деле имело решающее значение для выживания этих новых поселений, хотя даже с его помощью многие из них разорились из-за отсутствия у членов общины опыта, неудобной для сельского хозяйства местности Палестины и ее климата, опасного для здоровья.
Кроме того, Ротшильдом двигали исключительно филантропические соображения, которые резко противоречили не только идеологическим целям современного еврейского национализма, но в особенности – социалистическим идеалам многих поселенцев (что вполне естественно – он ведь был Ротшильдом). Как бы то ни было, растущее число поселений, отказавшихся от религиозных законов иудаизма, значительно уменьшило энтузиазм Ротшильда по поводу этой затеи. Вероятно, еще более шокирующим в его глазах было решение 1887 года, принятое небольшим числом религиозных евреев, находящихся среди поселенцев, которых он субсидировал. Решение было принято под диктат большинства правоверных раввинов как в Палестине, так и в Восточной Европе, и состояло в том, чтобы отказаться от сбора урожая в текущем году, поскольку это был субботний год, когда библейский закон запрещал евреям в Земле Израиля обрабатывать свои сельскохозяйственные поля или потреблять их продукцию. Хотя некоторые ортодоксальные раввины и предприняли попытки решить проблему с помощью фиктивной продажи земли неевреям, барон нашел это решение столь же ужасающим, как и неортодоксальный социализм светских и даже антирелигиозных поселенцев. В результате он потерял интерес к проекту, переключившись на помощь миллионам евреев, эмигрировавших из Восточной Европы в Новый Свет.
Более того, само движение «Любовь к Сиону» потеряло б?льшую долю своей привлекательности, поскольку насилие против евреев начало утихать в середине 1880-х годов и прекратилось в 1890-х годах, а возможно, и по более важной причине серьезнейших идеологических расколов в его рядах. Наиболее влиятельным был еврейский писатель Ашер Гинзберг, писавший под псевдонимом Ахад Гаам («один из народа»). Хотя в этом имени можно почувствовать популистские наклонности, Ахад Гаам был крайне далек от популизма: рефлексирующий интеллигент, принадлежащий к элите, он решительно доказывал, что вся инициатива по поддержке массовой еврейской эмиграции в Палестину и, что еще важнее, политическая цель достижения суверенной еврейской родины была идеологической и практической ошибкой. Эта инициатива была основана на неверном понимании основной цели современного еврейского национализма, состоявшей в национально-культурном возрождении среди евреев, прежде всего через возрождение языка и культуры. К этому Ахад Гаам добавил свой комплекс мировоззрений относительно трансмутации течений традиционного иудаизма в современные и отчетливо светские философские концепции, на которые повлияли разномастные европейские мыслители, включая позитивистов, социальных дарвинистов и Ницше. Только после подготовки элитарного авангарда из числа тех, кто усвоил философию традиционного иудаизма, уместна какая-либо эмиграция в Палестину или политическая активность в поддержку политической суверенности. Вскоре эта версия современного еврейского национализма была названа «духовным», или «культурным», сионизмом, в отличие от сионизма политического. Чтобы понять эти термины, мы должны отступить от темы появления современного еврейского национализма и его раннего воплощения в таких движениях, как «Билу» и «Любовь к Сиону», и перейти к вопросам создания сионистского движения как такового.
Глава 3
Теодор Герцль и создание сионистского движения (1897–1917)
Сам термин «сионизм», или, более точно, Zionismus по-немецки, изобрел в 1890 году еврейский националист Натан Бирнбаум, основатель журнала «Автоэмансипация» (Selbstemanzipation). Но, безусловно, широко известен этот термин стал благодаря деятельности и трудам человека, которого все считают основателем сионистского движения – Теодора Герцля.
Герцль был чрезвычайно сложной личностью. Даже после выхода десятков посвященных ему биографий и исследований истинное лицо Герцля остается в значительной степени скрытым. Он родился в Будапеште в 1860 году в обычной еврейской семье, относившейся к верхушке среднего класса. Семья принадлежала к немецкой культуре. Здесь разговаривали на немецком языке и стремились к социальной и экономической свободе. Многие утверждают, что Герцль до обращения к сионизму не имел никаких связей с иудаизмом. Но на самом деле это не так. Он и его семья молились в либеральной синагоге. Более того, они никогда не отказывались от полноценного включения в еврейское сообщество, что было возможно в Австро-Венгерской и Германской империях и пользовалось определенной популярностью среди евреев такого происхождения.
Точнее, подобно десяткам тысяч еврейских интеллектуалов в Европе того времени (в значительной степени выходцев из верхушки среднего класса), в первые десятилетия своей жизни Герцль верил, что его еврейство – просто случайность, которая не окажет никакого серьезного влияния на его жизнь, мысли и будущее. Даже столкновение Герцля с антисемитизмом в университете не заставило его разувериться в этом фундаментальном убеждении. Несмотря на то что Герцль учился в Венском университете на юриста, он очень хотел стать драматургом. Он стремился к этому до самой смерти, хоть и не достиг на этом поприще больших успехов. В то время Герцль зарабатывал на жизнь написанием эссе и журнальных заметок. С октября 1891 по июль 1895 года он находился в Париже в качестве иностранного корреспондента одной из самых влиятельных (особенно для германоязычных стран) либеральных газет тех лет – венской «Новой свободной прессы» (Neue Freie Presse). В 1895 году Герцль вернулся в Вену, где работал в этой газете редактором отдела культуры. Тем самым он приобрел значительное культурное влияние в австрийской столице и в германоязычном мире. Но это не имело ничего общего с его взглядами на «еврейскую проблему».
В период своего пребывания в Париже Герцль наблюдал и писал в газете о «деле Дрейфуса». Этот процесс начался в 1894 году с осуждения по обвинению в шпионаже капитана Альфреда Дрейфуса, еврейского офицера французской армии. Спор о виновности или невиновности Дрейфуса обернулся одним из важнейших политических кризисов во французской политике в конце XIX – начале XX века. Он завершился полным оправданием Дрейфуса в 1906 году. До недавнего времени повсеместно считалось, что Герцль стал сионистом под влиянием антисемитизма, вызванного делом Дрейфуса. После тщательного изучения его работ по делу Дрейфуса рядом историков оказалось, что это мнение ошибочно. Как и большинство евреев во Франции, после первого ареста Дрейфуса Герцль опасался, что капитан на самом деле был виновен, но надеялся, что это не так. Лишь после, став сионистом и начав смотреть на мир через призму сионизма, Герцль, что неудивительно, применил сионистский подход и к делу Дрейфуса.
Но все гораздо сложнее. Авторы многих работ до сих пор настаивают на том, что дело Дрейфуса оказало значительное влияние на Герцля в ходе его становления сионистом. Сам Герцль поддерживал этот миф в своих ретроспективных трудах и в процессе формирования своего имиджа.
Ясно, что примерно в середине 1890-х годов Герцль убедился, что антисемитизм – это неизменная и неизбежная черта европейского общества. Распространенная во времена Просвещения вера в то, что он исчезнет, подобно другим предрассудкам, не оправдалась. Герцль ни в какой мере не отказался от своей веры в силу прогресса и превосходства европейской цивилизации над другими. Но постепенно он пришел к мысли, что евреи – это нация, а не религиозное сообщество. Он видел единственное решение проблемы антисемитизма в том, чтобы евреям покинуть Европу и основать свое государство в другом месте. Как и Пинскер, Герцль поначалу не думал, что Еврейское государство должно находиться в Палестине. Он рассматривал также и Аргентину. Но вскоре Герцль пришел к выводу, что евреи Восточной Европы поддержат его идею, только если речь пойдет о Земле Израиля.
Увлекательная историческая головоломка: Герцль выработал свои взгляды, не имея никакого представления о трудах еврейских националистов тех лет. Он не знал о движениях «Билу» и «Любовь к Сиону», о противоречиях между сторонниками «Ахад-Гаама» и их противниками в лагере националистов. На самом деле он даже не мог прочитать большинство их работ, так как не знал иврита. Но даже труды, опубликованные на немецком, не были известны Герцлю, пока он не стал сионистом. Его идеология развивалась независимо – редкий случай.
Сначала Герцль попытался воплотить свои идеи на практике, убеждая влиятельных еврейских филантропов поддержать его. Но ему не удалось уговорить их. Филантропы посчитали его решение еврейской проблемы абсолютно непрактичным и идеологически опасным, тем более что признание того, что евреев невозможно интегрировать в европейское общество, могло поставить под угрозу еврейские общины, которые боролись за свои основные права, находясь среди антисемитов.
Продолжая обращаться за поддержкой к еврейским богачам, Герцль начал записывать свои идеи. Самым важным результатом его трудов стала книга «Еврейское государство» («Der Judenstaat»), написанная в 1895 году и опубликованная годом позже. Название этой небольшой книги обычно переводят на английский как «The Jewish State» («Еврейское государство»), но гораздо более точный перевод – «The Jews’ state» «Государство евреев». Это не придирка, а важный вопрос, который затрагивает глубинные основы мировоззрения Герцля. Государство, которое он описывал, было предназначено для евреев. Его не определяла еврейская культура, модернистская или традиционная, в том числе и актуальный тогда национализм таких мыслителей, как Ахад-Гаам. Последний считал Герцля невеждой, который не понимает, о чем говорит.
Таким образом, сионизм Герцля был чисто политическим – как в теории, так и на практике. Евреям как нации не нужна была новая культура, язык или концепция мессианской эпохи. Им необходимо было лишь одно: собственное национальное государство. Его создание навсегда решило бы проблему антисемитизма как для Европы в целом, так и для самих евреев. Когда все евреи, желавшие остаться евреями, эмигрировали бы в свое государство, те, кто этого не хотел, растворились бы в нациях и государствах, где они жили. Этот процесс никак не повлиял бы на культуру. Евреям как таковым не нужно было бы меняться. В своем государстве они могли бы говорить на любом языке, исповедовать (или нет) любое течение иудаизма и продолжать приобщаться к космополитичной европейской буржуазной культуре.
По сути, мечта Герцля о государстве евреев была откровенно утопической. Широко известно, что в «Еврейском государстве» он призывал к установлению семичасового рабочего дня. Флаг государства, по Герцлю, состоял из семи пятиконечных желтых звезд (а не шестиконечных звезд Давида) на белом фоне, что символизировало экономический и социальный прогрессивизм. Что еще важнее, его базовое представление о государстве не соответствовало стандартному определению государственного устройства с фиксированной законодательной, исполнительной и судебной системами. Вместо этого Герцль описывал федерацию самоуправляемых сообществ, добровольно объединяющихся для поддержания минимально необходимого для выживания уровня. В его государстве не предусматривались духовная иерархия, государственная религия и постоянная армия – в них не было нужды.
Здесь затрагивается один из самых спорных вопросов, часто возникающих в сионистских спорах со времен Герцля и до наших дней. Часто утверждают, что сионисты не обращали никакого внимания на то, что подавляющее большинство населения Палестины были арабами. Это обстоятельство должно было чрезвычайно усложнить план создания еврейской родины в Палестине. Однако такой подход неверен. Сионисты, такие как Ахад-Гаам, обсуждали «арабскую проблему» задолго до Герцля. Сам Герцль также явно ее обозначил. Однако его точка зрения стала неприемлемой для сторонников палестинского национализма. Герцль считал, что превращение Палестины в современное прогрессивное государство, с экономикой, основанной на самых актуальных на тот момент научных принципах возделывания земли и промышленного производства, неизбежно приведет к значительному улучшению жизни арабского населения в Палестине. Оно освободит их от феодального ига и от несправедливого владычества Османской империи, которая эксплуатировала их как политически, так и экономически. Следовательно, арабы неизбежно должны были осознать, что сионизм выгоден как евреям, так и им.
Такая точка зрения представлялась крайне наивной не только анти- и несионистам, рассматривавшим население Палестины если не как главное препятствие, то как одно из препятствий для осуществления сионистского проекта. Многие сионисты также пытались бороться с этой проблемой в течение последующих десятилетий.
Другим значительным препятствием для осуществления сионистского плана был контроль над Палестиной Османской империи. Не было причин предполагать, что османы задумаются об уступке части своих земель евреям. Герцль предлагал еще одно простое (а для других – полностью несбыточное) решение. Османская империя страдала от острого экономического кризиса, который уже привел страну к потере власти и престижа не только в своих границах, но в том числе и по всему миру. Эту проблему предлагалось решить массированными вливаниями капитала еврейских банкиров в османскую казну. Опять-таки, банкиры не были заинтересованы в участии в этом проекте и считали его смехотворным. Но Герцль все равно верил, что такой подход – это наиболее рациональное решение проблемы.
Герцль рассуждал, что, если османов не удастся убедить отдать Палестину добровольно, их могут заставить это сделать великие европейские державы. Он поставил себе цель добиться от этих держав активной поддержки сионистского проекта, и стремился к этой цели всю оставшуюся недолгую жизнь. Позже это назвали «хартией» – дипломатическим инструментом, дающим евреям право на родную землю в Палестине. Чтобы достичь своей цели, Герцль использовал все имеющиеся в его распоряжении средства и пытался заручиться поддержкой великих держав. Сначала кайзер Германии проявил некоторый интерес к его плану – не потому что беспокоился о евреях, а потому что надеялся получить стратегический плацдарм на Ближнем Востоке. Он даже дал Герцлю две личные аудиенции, чтобы тот рассказал о своих идеях. Но вскоре кайзер потерял к нему интерес. Герцль обратился к соперникам Германии, которые, как и кайзер, не поддержали его.
Хотя Герцль и не получил практически никакой поддержки от двух групп потенциальных спонсоров, чьего расположения он наиболее рьяно добивался – богатых евреев и великих держав, – множество евреев Восточной Европы и Балкан встретили его с огромным энтузиазмом, граничащим с настоящим преклонением. Когда он приезжал к ним, евреи тысячами окружали его, приветствуя Герцля как «царя евреев», несмотря на то что их лидеры-раввины клеймили его еретиком и нарушителем Божьих заповедей, стремящимся разрушить иудаизм. Причины личной популярности Герцля подробно разбирались в научной и массовой литературе. Без сомнения, он стал известен благодаря трем факторам. Во-первых, он выглядел как подобает. Его аристократичная осанка, черная борода и пронзительный взгляд зачастую напоминали облик древнего ассирийского царя. Его «экзотическая» внешность была семитской, но Герцль не был похож на обычного еврея. Сам факт, что он был знаменит среди неевреев, заставлял евреев восхищаться Герцлем. Это похоже на широко известный, но до конца не понятый феномен, когда сила «аутсайдера», пришельца извне, с периферии общества, противопоставляется силе «инсайдера», истинного члена группы. Часто этот феномен связывают с такими личностями, как Наполеон или Сталин. Еще менее поддается рациональному историческому объяснению тот факт, что Герцль излучал то, что его современник, немецкий социолог Макс Вебер, называл «харизмой»: свойство уникальной личности, благодаря которой она отличается от обычных людей. Таких личностей наделяют исключительными качествами. Этим качествам приписывается божественное происхождение, считается, что они присущи тем, кому суждено стать лидером и к кому надлежит относиться соответственно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71233633?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Майкл Станиславски
Современная иудаика / Contemporary Judaica
Сионизм – одна из самых противоречивых идеологий в мире. Сторонники восхваляют его успех в создании Израиля и освобождении еврейского народа после тысячелетних преследований. А противники считают, что сионизм опирается на расистскую идеологию, которая привела к израильской оккупации палестинских территорий, и является одним из проявлений колониального угнетения в мире. Майкл Станиславски рассказывает историю сионистской идеологии от ее истоков до наших дней. Его беспристрастный, взвешенный анализ показывает, почему, несмотря на неоспоримый успех в деле создания еврейского государства, по-прежнему актуальны серьезные вопросы о долгосрочной жизнеспособности сионистской идеологии на быстро дестабилизирующемся Ближнем Востоке.
Майкл Станиславски
Сионизм
Наикратчайшее введение
В память о Самнере З. Каплане
Благодарности
Я бы хотел поблагодарить Институт Гарримана при Колумбийском университете за щедрый грант на публикацию книги, своего аспиранта Гиля Рубина за подготовку алфавитного указателя и помощь с корректурой, Ненси Тофф в издательстве Oxford University Press за помощь и терпение и, как всегда, Мардж, Итана, Аарона и Эмму за любовь и поддержку.
Глава 1
Евреи: религия или1национальность?
Сионизм – националистическое движение, призывающее к устройству и поддержке независимого государства для еврейского народа на месте его исторической родины, – в наше время является одной из самых противоречивых мировых идеологий. Приверженцы сионизма считают его национально-освободительным движением еврейского народа, в результате которого в 1948 году было создано Государство Израиль. Противники сионизма относятся к нему как к одному из пережитков колониализма, проявляющегося в израильской оккупации Западного берега реки Иордан с миллионами живущих там палестинцев во имя расистской идеологии, все больше превращающей Израиль в государство апартеида.
Очевидно, что сторонники и противники сионизма написали большое количество противоречащих друг другу политизированных исторических работ. Практически все их авторы так или иначе встают на ту или другую сторону. Ни в научной, ни в популярной литературе больше не стремятся к объективности. В наши дни граница между интеллектуальной ангажированностью и политическим активизмом практически стерлась.
Эта книга и предлагаемая вниманию читателя оценка никоим образом не посягают на недостижимую объективную истину. Автор осознанно стремится к максимальной научной непредвзятости. В книге не продвигается какая-либо политическая позиция по отношению к сионизму, защищающая сионизм или противостоящая ему. Сторонники как сионизма, так и антисионизма вполне обоснованно могут возразить, что такая цель в лучшем случае иллюзорна, в худшем – просто опасна. Читателю судить, удалось ли автору сохранить заявленную непредвзятость.
Вопрос о том, с чего следует начинать, также является предметом научных разногласий и полемики. Многие, если не большинство современных сионистов, считают сионизм естественным продолжением двухтысячелетней преданности евреев Земле Израиля и стремления вернуться туда в конце времен. В соответствии с этой точкой зрения евреи тысячелетиями возносили ежедневные молитвы о возрождении своей родины в Палестине, и это чаяние внезапным, а для некоторых чудесным образом осуществилось, когда в 1948 году было основано Государство Израиль.
Эта распространенная точка зрения кое-что упускает. Дело в том, что сионистское движение, зародившееся в конце XIX века в весьма специфических условиях, было на самом деле отказом от вековых чаяний евреев о возвращении в Землю Израиля, а вовсе не их логическим развитием. Дело в том, что традиционная «тоска по Сиону» неизбежно связана с верой в пришествие Мессии, избранного Богом и только Богом, помазанника Божия, который и начал бы «собирание изгнанных» (то есть возвращение в Сион всех евреев мира) и восстановление Храма в Иерусалиме. В большинстве своих вариантов еврейский мессианизм подразумевает также – и это принципиальный момент – конец тому земному существованию, которое нам известно. Искупление еврейского народа в конце времен тесно связано с концом не только истории, но и естественного миропорядка. Как об этом красиво сказано в Книге Пророка Исаии: «…не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать», и «тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их».
Это мессианское видение и подталкивало евреев на протяжении всей истории к заявлениям о том, что конец света близок и что истинный Мессия пришел. Двумя самыми заметными проявлениями этой идеи являются христианство и гораздо менее известное движение конца XVII века последователей Шабтая Цви, еврея из Османской империи, который в конечном итоге принял ислам, дабы избежать смертной казни. Но помимо Христа и Шабтая Цви, было много «лжемессий», поэтому влиятельные раввины по всему миру заявляли: несмотря на то что мессианизм с его призывом к евреям вернуться в Святую Землю является основной доктриной иудаизма, они осуждают любую апокалиптическую версию этой веры. Евреям запрещалось «приближать конец» или пытаться рассчитать время его наступления. Мессию должен будет выбрать Бог в ведомое Ему время, а любое активное вмешательство человеческих существ в этот процесс становилось ересью, порицаемой и наказуемой.
Основатели сионизма стихийно восстали против самых основ политической пассивности, которая была следствием мессианизма. Они требовали, чтобы евреи взяли дело собственного освобождения в свои руки, а не ждали, когда Бог (в которого многие вообще больше не верили) вернет их в «Сион» и создаст там дом для евреев. Вопреки жизненным принципам мессианской эры и прекращения естественного порядка существования, сформулированным Исаией, сионизм с самого начала призывал к «нормализации» еврейского народа: к тому, чтобы евреи относились к себе – и остальные относились к ним – с уважением, подобно всем другим народам, населяющим земной шар здесь и сейчас.
Основная идея сионизма заключалась в том, что евреи – это нация, а не религия; еврейство получило в еврейской истории новое определение в результате явной идеологической инновации – появления современного еврейского национализма. В самом деле, сионизм повторил общий паттерн современных националистических движений, возникших в Западной и Центральной Европе в начале XIX века, а затем, в середине и конце того же века, распространившихся на Восточную Европу. Эти движения начинались в виде идей культурного возрождения в среде интеллектуалов и писателей, на которых сильно повлияли такие философы, как Иоганн Готфрид Гердер и Иоганн Готлиб Фихте, заявлявшие, что человечество изначально делится на «нации», каждая из которых обладает уникальной историей, культурой и «народным духом», или Volksgeist по-немецки. Так, слово «нация» в очень узком смысле изначально обозначало любую группу людей, связанных какой-либо общностью (единый жаргон, например «студенческой нации»); теперь оно приобрело весьма специфическое и особое значение. Первичной идентификацией каждого человека стала его принадлежность к нации, а не другие варианты его самоопределения или подданства: религиозные, региональные, локальные или же семейные. Пришедшая на смену национальная идентичность подразумевала среди прочего непрерывную общую историю (придуманную историками-националистами), с восходящими к древности национальными героями, и «национальный язык», который должен был заменить прежние способы общения, теперь презрительно именуемые диалектами, подлежащими уничтожению. В свое время решающим для новых националистических движений стал тезис о том, что каждой нации необходим политический суверенитет – предпочтительно полная независимость – на четко разграниченных территориях, которые по природе принадлежали этой нации и только ей, но были полностью или частично отняты у нее иностранными оккупантами, от которых она должна освободиться.
Однако воплощение этого последнего пункта нового понятия о нации в реальность оказалось крайне проблематичным, поскольку большинство государств в Европе и других странах, на период распространения национализма в остальном мире, не были устроены ни демографически, ни политически по таким особым «национальным» границам. В этих странах представители различных этнических и религиозных групп жили бок о бок в городах, поселках и деревнях, либо мирно, либо поддерживая часто напряженный, но все же стабильный modus vivendi. В ходе развития новых националистических движений эта ситуация стала, наоборот, считаться неестественной, несправедливой и гнетущей. В лучшем случае народ, не принадлежащий к той же нации, можно было терпеть как «меньшинство», но только при условии, что он признает себя чужаком в чужой ему стране.
По большей части сионизм воспроизвел эту модель, общую для современных форм национализма, однако с существенными от нее отличиями. Во-первых, уже начиная с древних времен евреи использовали самоопределение «народ», или «нация». Так их называли и неевреи. Правда, второй термин понимался иначе, чем при его использовании националистами в дальнейшем. Для передачи идеи еврейского народа в еврейской Библии используются три слова: «ам», «гой» и «леом». В чем была разница между ними для авторов Библии и была ли она, неясно. Со временем самым обычным названием евреев как группы становится «Ам Израэль», народ Израиля. Однако с появлением современного еврейского национализма в середине и конце XIX века третий и наименее распространенный библейский термин, «леом», стал использоваться в иврите в качестве основы для еврейских вариаций новых европейских понятий «нация», «национальное единство» и «национализм», чтобы не путать их с более привычными терминами, существовавшими до XIX века.
Возможно, этот довольно сложный момент станет понятнее, если мы рассмотрим пример из той части света, где появился современный еврейский национализм, – из бывшей Российской империи. До ХХ века народа, известного сейчас как белорусы, не было. Подавляющим большинством населения этой территории (теперь это государство Беларусь) были крестьяне, исповедовавшие православие и говорившие на восточнославянском диалекте (или, точнее, на ряде диалектов), близком, но отличающемся от русского и украинского языков. Сперва для самоидентификации они опирались на вероисповедание, место рождения и семейно-родовые отношения. Они не думали о себе как о «нации» в каком бы то ни было значении этого слова. Белорусский народ «родился» только с появлением в конце XIX – начале XX века среди небольшой группы интеллигентов современного белорусского национализма. Затем, как это ни парадоксально, огромную помощь в формировании белорусского народа оказало якобы наднациональное, а на самом деле антинациональное Советское государство. И сегодня белорусы верят, что они представляют собой отдельный народ с отдельной историей, национальным языком и литературой, восходящими к древности, и что так было всегда.
В отличие от белорусов, евреи тысячелетиями считали себя и считались другими «народом», но значение этого слова с появлением современного национализма радикально изменилось.
Евреи принципиально отличались от других новоявленных (или вновь придуманных) народов еще по двум важнейшим причинам. Во-первых, тысячелетиями слово «еврей» также обозначало принадлежность к иудаизму и, как мы теперь говорим, исповеданию иудаизма – четкой системы религиозных воззрений, законов и обычаев. Как евреи, так и неевреи не видели проблемы в том, что группа определяется как по национальному, так и по религиозному признаку. Только в эпоху Просвещения в конце XVII и в XVIII веке появилось разделение между этими двумя сферами жизни – политической (принадлежащей общественной сфере жизни) и религиозной (принадлежащей сфере жизни частной). В результате начались споры о том, считать ли евреев исключительно народом или только религиозной группой.
Во-вторых, в отличие от белорусов, евреи не были большинством населения какой-либо территории. Живя практически по всему миру, они составляли меньшинство среди населения разных стран. Разумеется, никто не утверждал, что у евреев в древности не было родины (к такому утверждению еще придут так называемые постсионистские и антисионистские ученые в конце ХХ века). Эта родина была известна под разными названиями: Иудея, Палестина, Святая Земля, Земля Израиля. Отсюда в 70 году нашей эры. римляне изгнали подавляющее большинство евреев. Пусть очень малая их часть и осталась здесь на века, она представляла собой небольшой процент как от населения той земли, что стала известна под именем Палестины, так и от еврейской популяции в мире. Следует подчеркнуть, что, несмотря на реальные демографические обстоятельства, память о Святой Земле и ее первостепенном значении для иудаизма и еврейского народа сохранилась на века, о ней вспоминают на ежедневной и на праздничной службе, в молитве, возносимой к Богу, о возврате евреев в Святую Землю в конце времен, в мессианскую эру. Известнее всего молитва «На следующий год – в Иерусалиме», которой завершается Седер Песах, или служба на Йом-Кипур. Но эта глубокая вера в конечное возвращение евреев на Землю Израиля неразрывно переплелась с повседневной жизнью: о возвращении не раз вспоминают в ежедневном богослужении во всех еврейских ритуалах по всему свету утром, днем и вечером, в благодарственных молитвах после трапезы. Можно привести небольшой, но показательный пример. Евреи, живя в тех частях света, где погода, а значит, и сельскохозяйственный цикл совсем не похожи на Палестину, продолжали молиться о благоприятной погоде в соответствии с циклами посадки и сбора урожая в Палестине для поддержания там успешного сельского хозяйства. Кроме того, во многих частях еврейского мира было принято класть в гроб мешочек с землей, взятой из Земли Израиля. Этот символический жест имеет глубокое эсхатологическое значение.
Вопрос о евреях, переселявшихся в Палестину на протяжении веков, был чрезвычайно осложнен доктринальными ограничениями мессианского иудаизма тысячелетней давности. Тем не менее за многие века небольшое количество евреев все же иммигрировало в Палестину, иногда в связи с мессианскими ожиданиями, но чаще всего для того, чтобы жить и учиться в священных городах, выполнять заповеди, применимые исключительно к Святой Земле, и быть похороненными в ее святой почве.
Очень сложным и часто парадоксальным образом сионизм опирался на эту тысячелетнюю еврейскую тоску по возвращению на Землю Израиля. Но, повторим, альфой и омегой этой идеологии было переосмысление евреев как нации, подобной всем другим нациям. И это переосмысление не только предшествовало возникновению сионизма как такового, но и привело к формированию других форм современного еврейского национализма, которые категорически отвергли возвращение евреев в Палестину, призывая их вместо этого к политическому возрождению в диаспоре. Несмотря на эти фундаментальные и часто резкие различия, помимо признания факта, что евреи составляют «нацию» в новом смысле этого слова, все идеологические системы современного еврейского национализма исходили из двух основных общих посылок. Во-первых, цель «эмансипации» – достижения равных прав – которой в 1790 и 1791 годах первыми добились французские евреи и за которую затем другие евреи Европы боролись на протяжении большей части XIX века – была не только недостижимой и, следовательно, иллюзорной, но, на еще более глубоком уровне, фундаментально ошибочной, поскольку эмансипация и интеграция в другие национальные государства противоречили самому представлению о евреях как об отдельном народе. Таким образом, хотя и националисты, и сторонники эмансипации открыто признавали разницу между нацией и религией, введенную в эпоху Просвещения, обе стороны на основании этого разграничения пришли к совершенно противоположным выводам.
Во-вторых, эта точка зрения сложным образом пересекалась с тем, что большинство современных еврейских националистов отвергло тысячелетние религиозные верования и традиции евреев, включая (для многих, хотя и не всех) веру в Бога. Эти верования и традиции, как утверждали новые еврейские националисты, были вытеснены открытиями науки, эпохой Просвещения, Дарвином (а для социалистов – Марксом), короче говоря, самой? современностью. Единственным рациональным заключением, таким образом, стало то, что за освобождение евреев отвечают сами евреи, а не какой-то Бог, которого, вероятно, и не существует. Сионисты и другие еврейские националисты также отвергли новые религиозные движения, возникшие в еврейской среде Западной и Центральной Европы: реформистский, позитивно-исторический и неоортодоксальный иудаизм. Во всех этих направлениях считалось, например, что евреи в Германии были немцами Моисеевой веры, подобно немцам католической или протестантской веры, и точно так же следует смотреть на евреев в других странах мира, где по мере развития цивилизации евреи будут эмансипированы наравне с прочими гражданами всех современных государств. Таким образом, большинству евреев Западной Европы именно иудаизм приказывал оставаться там, где они были, и поступать как верноподданные того государства, в котором они жили.
Проблема заключалась в том, что не все государства, даже в Западной Европе, были готовы относиться к евреям как к членам своей собственной национальной общины, отличающимся только вероисповеданием, и следовательно, эмансипировать евреев наравне с прочими гражданами. Действительно, очень скоро после появления современного еврейского национализма возникла новая форма ненависти к евреям: расовый антисемитизм, впервые появившийся одновременно во Франции и в Германии. Однако здесь следует очень точно соблюдать хронологию: слишком уж часто звучащее заявление о том, что современный еврейский национализм родился в ответ на антисемитизм или на вспышки жестокости и насилия («погромы») против евреев, которые начались в Российской империи в 1881–1882 годах, просто неверно. Первые высказывания приверженцев этой новой идеологии появились в печати задолго до распространения антисемитизма и до погромов начала 1880-х годов. Это не значит, что погромы и распространение антисемитской идеологии не убедили многих евреев в истинности современных националистических, в том числе сионистских, решений «еврейской проблемы». Но снова подчеркнем, и это важно понимать, что основной причиной возникновения современного еврейского национализма было возникновение новых идей среди самих евреев, применение к евреям основных положений современного национализма, а не ответная реакция на преследования.
Действительно, рост антисемитизма, даже в его самых жестоких формах, в подавляющем большинстве случаев не привел евреев во всем мире к отказу от своей религии, от веры, будь то иудаизм в его традиционной или модернистской версии, или к отказу от уверенности в том, что правовая эмансипация – и, как следствие, увеличивающаяся экономическая и социальная мобильность – решит проблемы евреев. Таким образом, даже несмотря на рост антисемитизма, на протяжении большей части истории существования сионизма сионистские взгляды разделяло явное меньшинство еврейских общин в мире, а подавляющее большинство раввинов и светских лидеров противостояло им. Эта ситуация изменилась только после убийства 6 000 000 евреев во время холокоста. Потребность в независимом Еврейском государстве, которое служило бы убежищем для евреев, не только стала тогда в еврейском сознании массовой, но и превратилась в главную задачу.
Но не будем ставить телегу впереди лошади. Нам следует вернуться в середину XIX века и пронаблюдать сначала за зарождением современного еврейского национализма, а затем, в 1897 году, за появлением его самого важного и долговечного ответвления – сионистского движения.
Глава 2
Еврейский национализм в Новое время (1872–1897)
Почти во всех пособиях по современной истории евреев или по собственно сионизму большое внимание уделяется так называемым предшественникам, предтечам или провозвестникам сионизма. Речь идет о небольшом числе мужчин (и одной известной женщине – Джордж Элиот), которые в середине XIX века выступали за возвращение евреев в Палестину и тем самым предвосхитили появление сионистского движения.
Однако теоретически сама идея «предшественников», «предтеч» или «провозвестников» любого движения или идеологии является глубоко проблематичной. Проще говоря, неизбежность появления того или иного движения или идеологии сперва признается, почти всегда совершенно бессознательно, а затем в глубине времен выискиваются фигуры, проповедовавшие идеи, похожие на те, что бытуют в нынешних движениях или идеологиях. В результате такой ретроекции игнорируются или сглаживаются очень серьезные расхождения между этими ранее возникшими идеями и концепциями, определившими лицо идеологии или движений, которые они якобы предвосхитили. В этом процессе щекотливые вопросы исторической интерпретации – причины и следствия – переворачиваются с ног на голову и интерпретируются неверно. Настоящий «предшественник», «предтеча» или «провозвестник» любого движения должен был бы, по идее, оказать влияние на реальные, осязаемые исторические процессы, с которыми его идентифицируют. Для сионизма характерно то, что такого влияния не было, как не было и намека на причинно-следственные связи.
В троицу основных, чаще других упоминаемых «предшественников сионизма» входят два раввина, Цви-Гирш Калишер и Иехуда бен Шломо Хай Алкалай, а также философ-социалист Мозес Гесс. Они выдвигали интересные (и противоречивые) аргументы в пользу возвращения евреев в Палестину, но при жизни их практически никто не слушал, и, что существенно, они были совершенно неизвестны реальным создателям современного еврейского национализма и сионизма, о которых вскоре пойдет речь. Кроме того, если бы последние только прочли писания раввинов Калишера и Алкалая, они отвергли бы их фундаментально традиционалистские религиозные и сугубо мистические воззрения. Это справедливо и в отношении «Рима и Иерусалима» Мозеса Гесса: никто из основателей современного сионизма, выдвинувших собственные идеи, не слышал об этом произведении и не читал его. Повторю: если бы они прочли книгу Гесса, то очевидно отбросили бы ее весьма своеобразную помесь социализма и убежденности в необходимости сохранения ортодоксального иудаизма как основы будущего Еврейского государства в Палестине до наступления социалистической утопии.
Эти самые «предтечи» были найдены и признаны таковыми только после создания сионизма. Их как бы пригласили в свидетели защиты; особенно усердствовали в их поисках приверженцы отдельных ответвлений сионизма. Так, в 1902 году, после создания ортодоксального сионистского движения «Мизрахи», его лидерам, подвергшимся нападкам со стороны подавляющего большинства традиционалистов и ортодоксальных раввинов во всем мире, были необходимы авторитеты. Они могли бы заявить, что эти авторитеты поддерживают их точку зрения. Лидерам «Мизрахи» повезло: они наткнулись на писания раввинов Калишера и Алкалая. Их порицаемое всеми инакомыслие оказывалось якобы санкционировано раввинами. Тот факт, что мировоззрения этих раввинов радикально отличались как друг от друга, так и от фундаментальных представлений движения «Мизрахи», решили для удобства проигнорировать. Таким же образом с 1899 года, после возникновения социалистических сионистских движений, Мозес Гесс был задним числом записан в предтечи этих идеологий, так как, по совпадению, он одновременно был социалистом и призывал к возвращению евреев в Палестину. По выходе книги Гесса из печати практически никто ее не читал, но этот факт снова было удобно проигнорировать, как и то, что в основе книги лежали весьма своеобразные взгляды, практически несовместимые с взглядами реально существовавших социалистических сионистских движений.
На самом деле исторически появление современного еврейского национализма, а затем сионизма, не знало никаких «предтеч». Оно было результатом внутреннего развития движения еврейского просвещения, известного как «Хаскала». Это движение началось в Германии в середине XVIII века, прежде всего под влиянием Мозеса Мендельсона, одного из замечательнейших философов своей эпохи. Присоединившись к движению просвещения и философски осмысливая и разграничивая национальность и религию, Мендельсон решительно выступал за следующее определение евреев: евреи – адепты религии, известной как иудаизм. Эта религия, как довольно своеобразно считал Мендельсон, не обладает никакими уникальными теологическими доктринами, отличающими ее от «естественной религии», врожденной для всех человеческих существ, обладающих разумом. И только по одной простой причине евреи вынуждены были тем не менее следовать заповедям и законам иудаизма: так поступать Господь заповедовал им и только им. Будучи набожным евреем, Мендельсон сохранял твердую веру в традиционное мессианское обетование, данное евреям Богом, но это не мешало ему определять евреев как представителей религиозной веры, которые, как и все другие представители религиозных общин, должны обладать правами в современном свободном государстве.
Это основополагающее учение Мендельсона осталось центральным в движении еврейского просвещения Центральной Европы и после его смерти. Попав в Восточную Европу, оно столкнулось с другой реальностью: здесь, в многонациональных империях, жило большинство евреев мира (в конце XVIII века их было около одного миллиона), и евреи здесь признавались официально, да и сами они считали себя отдельными этническими и религиозными сообществами. В большинстве случаев они жили плотными общинами в городах и небольших торговых поселках, где они составляли заметную долю (а иногда и большинство) населения. В Российской империи, где проживало большинство евреев, понятия «гражданин» в современном значении (то есть в значении, полученном после Французской революции) попросту не существовало. Население – будь то дворяне, духовенство, крестьяне или члены городских групп, к которым по закону были отнесены евреи, – было подданными самодержавных монархов, и монархи предоставляли им привилегии по своей прихоти, не признавая какой-либо концепции неотъемлемых или врожденных прав, даже (как на Западе) для аристократии или духовенства. Поэтому сама идея «эмансипации», или «равных прав», была по своей сути чужда основным правовым политическим структурам Российского государства. (В контролируемом Россией Королевстве Польском евреи были формально эмансипированы в 1862 году, но на обычную жизнь это почти не повлияло.) В империи Габсбургов, которая завладела землями бывшей Речи Посполитой, известными как Галиция, где жили сотни тысяч (чаще всего обедневших) евреев, наследие римского права было гораздо более значительным, и, следовательно, существовали понятия врожденных прав; тем не менее возможность юридической эмансипации евреев (или других так называемых меньшинств) была просто немыслима до возникновения в середине XIX века современного национализма.
И все же идеология еврейского просвещения, распространившаяся в Галицию, а затем достигшая своего пика на землях, контролируемых Россией, продолжала утверждать – как и так называемые западники среди русской интеллигенции, – что ход истории ведет Россию к преобразованию по западной модели. Таким образом, евреи в конечном итоге должны были не только достичь эмансипации по французской модели, но, как и сами русские, доказать самим себе, что достойны такой эмансипации, обновляя себя. Для евреев это означало отказ от фундаментального интеллектуального допущения о том, что Истина содержится исключительно в Библии и ее можно установить, только изучая Библию и ее толкования в Талмуде. Вместо этого евреям пришлось бы принять тот факт, что мудрость можно найти среди неевреев: это убеждение давно признавалась величайшими раввинами прошлого, но от нее отказались в Восточной Европе в результате преследований, доведших евреев до интеллектуальной изоляции.
Нужна была прежде всего педагогическая революция: евреям нужно было учить своих детей современным языкам (особенно немецкому и русскому) и «светским» предметам, таким как арифметика, география, астрономия и история, а также модернизированным и более рациональным представлениям о еврейской традиции. Одновременно они отчаянно нуждались в социальной и экономической революции: евреям пришлось оставить свои вековые занятия, и из мелких спекулянтов, торговцев и ростовщиков они становились фермерами, ремесленниками и представителями свободных профессий. Более того, евреям также пришлось очистить и модернизировать иврит, превратив его в средство для создания светских литературных жанров, таких как поэзия, романы, пьесы, эссе, газеты и современные «научные» исследования.
Все эти идеи были частью программы раннего Просвещения времен Мендельсона, но от курса на языковые изменения постепенно отказались в пользу только немецкого языка, который выбрали средством еврейского просвещения. В Российской империи, где правительство считало евреев и сами евреи считали себя уникальной «этнической» группой, казалось, не было никакого противоречия в том, что евреи использовали и иврит, и русский (или польский в полуавтономном Королевстве Польском), чтобы превратиться в «современных людей» и, значит, стать достойными эмансипации и равных прав.
Однако для небольшой группы приверженцев Хаскалы уже в начале 1870-х годов двойная цель эмансипации и религиозной реформы казалась не только химерой, но и обманными мечтаниями. Истинным решением тяжелого положения евреев было пробуждение их «национального сознания», которое помогло бы им переосмыслить себя как «нацию» – в соответствии с новыми националистическими концепциями народности.
Первым мыслителем, которому довелось сформулировать новую идеологию, был Перец Смоленскин. Он родился недалеко от города Могилева в Белоруссии, перебрался в Одессу – бывшую наряду с Вильнюсом неофициальной столицей российской Хаскалы – и затем, переезжая с места на место в Центральной и Восточной Европе, обосновался в Вене, средоточии националистических настроений многих этнических групп, входящих в империю Габсбургов. Смоленскин является прежде всего автором рассказов в духе Хаскалы, но для целей нашего изложения самым важным его начинанием оказалось основание в 1868 году периодического журнала «Ха-Шахар» («Заря»). Поначалу этот журнал был довольно стандартным рупором идеологии еврейского просвещения, но ситуация начала меняться в 1872 году, когда Смоленскин опубликовал серию очерков под названием «Вечный народ», «Время делать» и «Время насаждать». Очерки эти были длинными, бессвязными и изобиловали повторами, однако утверждения Смоленскина отталкивались от резкой антимендельсоновской предпосылки: евреи – не религия, а нация. Отсюда логически вытекали нападки на саму концепцию политической эмансипации как ориентира и цели будущего для евреев. Эти взгляды Смоленскин не только рассматривал как ложные и вредные, но и считал в высшей степени саморазрушительными: они неизбежно привели бы к «ассимиляции» евреев с нациями, среди которых те жили, и этот процесс, по мысли публициста, уже идет в Западной Европе. С очерков Смоленскина начался процесс изменения истории: произошло рождение современного еврейского национализма.
К Смоленскину и его едва зародившемуся мировоззрению вскоре присоединяется группка читателей, коллег и последователей. Важнейшими из них были евреи из России – Мойше Лейб Лилиенблюм и Элиэзер Перельман, который позже сменил имя на Элиэзер Бен-Йехуда. Оба они появились на свет в традиционных еврейских семьях в Белоруссии, утратили веру в традиционный иудаизм и стали приверженцами движения «Хаскала». Они подхватили призыв Смоленскина к возрождению евреев как современной нации по образцу новых националистических движений в Европе. На самом деле Перельман, он же Бен-Йехуда, пошел дальше своих коллег и настаивал, чтобы иврит стал разговорным «национальным языком» еврейского народа, и произойти это должно не где-нибудь, а в Палестине, древнем доме евреев, которую следует воскресить в настоящем как национальную родину евреев. С этой целью в 1878 году он отправился в Париж изучать медицину, желая стать «продуктивным» членом рождающейся ивритоговорящей нации в Святой Земле. В октябре 1881 года он приезжает в Яффу. В семье Бен-Йехуды он и его жена впервые в современной истории говорят только на иврите.
Именно в этот момент в жизнь вторглась политика: весной 1881 года в Российской империи начинаются погромы. Но прежде чем мы обратимся к этим событиям и их влиянию на распространение современного еврейского национализма, а затем и сионизма, мы должны отступить назад и описать усилия нескольких групп и отдельных лиц, вдохновленных идеями по улучшению участи евреев, уже живущих в Палестине. И эти идеи были однозначно ненационалистическими.
Самой важной такой организацией был Всемирный еврейский союз, основанный в Париже в 1860 году для улучшения политических, социальных и экономических условий жизни евреев во всем мире, особенно в Северной Африке и на Среднем Востоке, и обучавший евреев, как стать «цивилизованнее» и тем самым заслужить эмансипацию. Это прежде всего означало привить им ценности современной «цивилизации» по французскому образцу и через французский язык, а также повысить их экономическую производительность, прежде всего за счет обучения их сельскому хозяйству и ремеслам. По этой причине в 1870 году к югу от Яффы, на земле, подаренной Союзу турецким султаном, открылась сельскохозяйственная школа «Микве Исраэль» («Надежда Израиля»). Целью этой школы было обучить уже живущих в Палестине евреев формировать небольшие сельскохозяйственные поселения и содержать себя экономически. Примечательно, что лидеры Союза как в Париже, так и в «Микве Исраэль» активно выступали против растущего еврейского националистического движения, а также против самой идеи о том, что евреи из других стран должны эмигрировать в Палестину. С началом погромов в 1881–1882 годах они активно поддержали эмиграцию евреев в США, а отнюдь не на Святую Землю.
Но с тех пор история – если говорить выспренно – радикально изменила свой ход. Хотя эмиграция евреев из Российской империи началась еще до погромов, в ответ на экономический кризис в самой империи, в особенности в еврейском обществе, однако насилие в отношении евреев (почти все считали, что его поддерживал царский режим, и, как мы теперь знаем, это мнение ошибочно) способствовало началу именно массовой эмиграции из Восточной Европы – в Западную и в США. Тем не менее скромное меньшинство эмигрантов отправилось в Палестину и составило то, что затем в сионистской хронологии было названо «Первой алией» (последнее слово буквально означает «восхождение», в географическом и духовном смысле имеется в виду восхождение от прибрежной равнины Палестины к Иерусалиму, расположенному на Иудейских холмах). Многие из этих эмигрантов приехали сюда по причинам, очень похожим на те, по которым их родственники и соседи эмигрировали в Америку или Южную Африку: не из-за политических или религиозных взглядов, а просто в поисках лучшей жизни для себя и своих детей.
Но небольшое количество этих иммигрантов все же переехало в Палестину, следуя четким, последовательным идеологическим мотивам: вере в идеи современного еврейского национализма, часто переплетавшиеся с утопическими социалистическими или толстовскими взглядами, все более распространявшимся в Российской империи, особенно среди молодежи.
Самая известная из таких групп была сформирована студентами в январе 1882 года в Харьковском университете на Украине. Эта организация, известная под аббревиатурой «Билу» («Дом Иакова! Вставайте и пойдем!», Исаия 2:5), сочетала в себе как националистические, так и социалистические идеалы. Сперва даже членам «Билу» было непонятно, куда они должны ехать, чтобы достичь своих целей. Вскоре они пришли к согласию, что единственным подходящим направлением является Палестина, где они могут создать образцовые эгалитарные сельскохозяйственные коммуны. К движению присоединилось около 500 молодых евреев, но большинство из них на самом деле были неспособны или не желали отправляться в Святую Землю и заниматься там сельским хозяйством. В первой группе «билуимцев», прибывшей в Палестину, было всего 14 человек, и за следующие несколько лет их число выросло до 53. Столкнувшись с проблемами ведения сельского хозяйства в Палестине, многие из этих юных идеалистов сдались и уехали из Палестины, по большей части в Америку.
Те, кто остался, прошли обучение в «Микве Исраэль», получили от школы помощь (несмотря на различие в идеологии) и начали организовывать небольшие сельскохозяйственные поселения.
Они ожидали получить существенно б?льшую поддержку со стороны гораздо более крупного движения, возникшего в Российской империи и в Румынии в начале 1880-х годов и известного как «Любовь к Сиону». Одним из наиболее важных идеологов этого движения был врач Леон Пинскер, который поначалу был сторонником Хаскалы, но с началом погромов разуверился в ее целях.
1 января 1882 года Пинскер опубликовал на немецком языке памфлет под названием «Автоэмансипация». В памфлете утверждалось, что антиеврейские настроения настолько укоренились в европейском обществе, что их невозможно преодолеть эмансипацией евреев, как бы евреи ни стремились «улучшить» себя в духе идеологии просвещения. Соглашаясь с новым националистским определением евреев, Пинскер был уверен, что единственное решение для них – покинуть Европу и основать самостоятельно обеспечивающее себя национальное территориальное образование. Хотя у Пинскера на первых порах не было уверенности, где должна находиться эта территория (возможно, в Аргентине или других странах с обширными безлюдными областями), он вскоре пришел к мысли, что такой национальной территорией может быть исключительно Палестина, благодаря своей исторической значимости и эмоциональной привязанности к ней массового еврейства. Пинскер быстро стал крупным и весьма влиятельным лидером зарождающегося движения «Любовь к Сиону».
Одной из задач этого движения и была поддержка иммиграции евреев в Палестину для устройства самостоятельно обеспечивающих себя сельскохозяйственных коммун. Однако движение «Любовь к Сиону» было гораздо менее идеологически однородным, чем «Билу», всегда испытывало нехватку средств и сдерживалось юридическими ограничениями, наложенными российским правительством. Поэтому оно не смогло решить серьезные проблемы горстки еврейских сельскохозяйственных поселений, фактически созданных в Палестине, которые вскоре обратились за помощью к французскому еврейскому филантропу барону Эдмону де Ротшильду. Барон ответил на их просьбу, и его финансирование и в самом деле имело решающее значение для выживания этих новых поселений, хотя даже с его помощью многие из них разорились из-за отсутствия у членов общины опыта, неудобной для сельского хозяйства местности Палестины и ее климата, опасного для здоровья.
Кроме того, Ротшильдом двигали исключительно филантропические соображения, которые резко противоречили не только идеологическим целям современного еврейского национализма, но в особенности – социалистическим идеалам многих поселенцев (что вполне естественно – он ведь был Ротшильдом). Как бы то ни было, растущее число поселений, отказавшихся от религиозных законов иудаизма, значительно уменьшило энтузиазм Ротшильда по поводу этой затеи. Вероятно, еще более шокирующим в его глазах было решение 1887 года, принятое небольшим числом религиозных евреев, находящихся среди поселенцев, которых он субсидировал. Решение было принято под диктат большинства правоверных раввинов как в Палестине, так и в Восточной Европе, и состояло в том, чтобы отказаться от сбора урожая в текущем году, поскольку это был субботний год, когда библейский закон запрещал евреям в Земле Израиля обрабатывать свои сельскохозяйственные поля или потреблять их продукцию. Хотя некоторые ортодоксальные раввины и предприняли попытки решить проблему с помощью фиктивной продажи земли неевреям, барон нашел это решение столь же ужасающим, как и неортодоксальный социализм светских и даже антирелигиозных поселенцев. В результате он потерял интерес к проекту, переключившись на помощь миллионам евреев, эмигрировавших из Восточной Европы в Новый Свет.
Более того, само движение «Любовь к Сиону» потеряло б?льшую долю своей привлекательности, поскольку насилие против евреев начало утихать в середине 1880-х годов и прекратилось в 1890-х годах, а возможно, и по более важной причине серьезнейших идеологических расколов в его рядах. Наиболее влиятельным был еврейский писатель Ашер Гинзберг, писавший под псевдонимом Ахад Гаам («один из народа»). Хотя в этом имени можно почувствовать популистские наклонности, Ахад Гаам был крайне далек от популизма: рефлексирующий интеллигент, принадлежащий к элите, он решительно доказывал, что вся инициатива по поддержке массовой еврейской эмиграции в Палестину и, что еще важнее, политическая цель достижения суверенной еврейской родины была идеологической и практической ошибкой. Эта инициатива была основана на неверном понимании основной цели современного еврейского национализма, состоявшей в национально-культурном возрождении среди евреев, прежде всего через возрождение языка и культуры. К этому Ахад Гаам добавил свой комплекс мировоззрений относительно трансмутации течений традиционного иудаизма в современные и отчетливо светские философские концепции, на которые повлияли разномастные европейские мыслители, включая позитивистов, социальных дарвинистов и Ницше. Только после подготовки элитарного авангарда из числа тех, кто усвоил философию традиционного иудаизма, уместна какая-либо эмиграция в Палестину или политическая активность в поддержку политической суверенности. Вскоре эта версия современного еврейского национализма была названа «духовным», или «культурным», сионизмом, в отличие от сионизма политического. Чтобы понять эти термины, мы должны отступить от темы появления современного еврейского национализма и его раннего воплощения в таких движениях, как «Билу» и «Любовь к Сиону», и перейти к вопросам создания сионистского движения как такового.
Глава 3
Теодор Герцль и создание сионистского движения (1897–1917)
Сам термин «сионизм», или, более точно, Zionismus по-немецки, изобрел в 1890 году еврейский националист Натан Бирнбаум, основатель журнала «Автоэмансипация» (Selbstemanzipation). Но, безусловно, широко известен этот термин стал благодаря деятельности и трудам человека, которого все считают основателем сионистского движения – Теодора Герцля.
Герцль был чрезвычайно сложной личностью. Даже после выхода десятков посвященных ему биографий и исследований истинное лицо Герцля остается в значительной степени скрытым. Он родился в Будапеште в 1860 году в обычной еврейской семье, относившейся к верхушке среднего класса. Семья принадлежала к немецкой культуре. Здесь разговаривали на немецком языке и стремились к социальной и экономической свободе. Многие утверждают, что Герцль до обращения к сионизму не имел никаких связей с иудаизмом. Но на самом деле это не так. Он и его семья молились в либеральной синагоге. Более того, они никогда не отказывались от полноценного включения в еврейское сообщество, что было возможно в Австро-Венгерской и Германской империях и пользовалось определенной популярностью среди евреев такого происхождения.
Точнее, подобно десяткам тысяч еврейских интеллектуалов в Европе того времени (в значительной степени выходцев из верхушки среднего класса), в первые десятилетия своей жизни Герцль верил, что его еврейство – просто случайность, которая не окажет никакого серьезного влияния на его жизнь, мысли и будущее. Даже столкновение Герцля с антисемитизмом в университете не заставило его разувериться в этом фундаментальном убеждении. Несмотря на то что Герцль учился в Венском университете на юриста, он очень хотел стать драматургом. Он стремился к этому до самой смерти, хоть и не достиг на этом поприще больших успехов. В то время Герцль зарабатывал на жизнь написанием эссе и журнальных заметок. С октября 1891 по июль 1895 года он находился в Париже в качестве иностранного корреспондента одной из самых влиятельных (особенно для германоязычных стран) либеральных газет тех лет – венской «Новой свободной прессы» (Neue Freie Presse). В 1895 году Герцль вернулся в Вену, где работал в этой газете редактором отдела культуры. Тем самым он приобрел значительное культурное влияние в австрийской столице и в германоязычном мире. Но это не имело ничего общего с его взглядами на «еврейскую проблему».
В период своего пребывания в Париже Герцль наблюдал и писал в газете о «деле Дрейфуса». Этот процесс начался в 1894 году с осуждения по обвинению в шпионаже капитана Альфреда Дрейфуса, еврейского офицера французской армии. Спор о виновности или невиновности Дрейфуса обернулся одним из важнейших политических кризисов во французской политике в конце XIX – начале XX века. Он завершился полным оправданием Дрейфуса в 1906 году. До недавнего времени повсеместно считалось, что Герцль стал сионистом под влиянием антисемитизма, вызванного делом Дрейфуса. После тщательного изучения его работ по делу Дрейфуса рядом историков оказалось, что это мнение ошибочно. Как и большинство евреев во Франции, после первого ареста Дрейфуса Герцль опасался, что капитан на самом деле был виновен, но надеялся, что это не так. Лишь после, став сионистом и начав смотреть на мир через призму сионизма, Герцль, что неудивительно, применил сионистский подход и к делу Дрейфуса.
Но все гораздо сложнее. Авторы многих работ до сих пор настаивают на том, что дело Дрейфуса оказало значительное влияние на Герцля в ходе его становления сионистом. Сам Герцль поддерживал этот миф в своих ретроспективных трудах и в процессе формирования своего имиджа.
Ясно, что примерно в середине 1890-х годов Герцль убедился, что антисемитизм – это неизменная и неизбежная черта европейского общества. Распространенная во времена Просвещения вера в то, что он исчезнет, подобно другим предрассудкам, не оправдалась. Герцль ни в какой мере не отказался от своей веры в силу прогресса и превосходства европейской цивилизации над другими. Но постепенно он пришел к мысли, что евреи – это нация, а не религиозное сообщество. Он видел единственное решение проблемы антисемитизма в том, чтобы евреям покинуть Европу и основать свое государство в другом месте. Как и Пинскер, Герцль поначалу не думал, что Еврейское государство должно находиться в Палестине. Он рассматривал также и Аргентину. Но вскоре Герцль пришел к выводу, что евреи Восточной Европы поддержат его идею, только если речь пойдет о Земле Израиля.
Увлекательная историческая головоломка: Герцль выработал свои взгляды, не имея никакого представления о трудах еврейских националистов тех лет. Он не знал о движениях «Билу» и «Любовь к Сиону», о противоречиях между сторонниками «Ахад-Гаама» и их противниками в лагере националистов. На самом деле он даже не мог прочитать большинство их работ, так как не знал иврита. Но даже труды, опубликованные на немецком, не были известны Герцлю, пока он не стал сионистом. Его идеология развивалась независимо – редкий случай.
Сначала Герцль попытался воплотить свои идеи на практике, убеждая влиятельных еврейских филантропов поддержать его. Но ему не удалось уговорить их. Филантропы посчитали его решение еврейской проблемы абсолютно непрактичным и идеологически опасным, тем более что признание того, что евреев невозможно интегрировать в европейское общество, могло поставить под угрозу еврейские общины, которые боролись за свои основные права, находясь среди антисемитов.
Продолжая обращаться за поддержкой к еврейским богачам, Герцль начал записывать свои идеи. Самым важным результатом его трудов стала книга «Еврейское государство» («Der Judenstaat»), написанная в 1895 году и опубликованная годом позже. Название этой небольшой книги обычно переводят на английский как «The Jewish State» («Еврейское государство»), но гораздо более точный перевод – «The Jews’ state» «Государство евреев». Это не придирка, а важный вопрос, который затрагивает глубинные основы мировоззрения Герцля. Государство, которое он описывал, было предназначено для евреев. Его не определяла еврейская культура, модернистская или традиционная, в том числе и актуальный тогда национализм таких мыслителей, как Ахад-Гаам. Последний считал Герцля невеждой, который не понимает, о чем говорит.
Таким образом, сионизм Герцля был чисто политическим – как в теории, так и на практике. Евреям как нации не нужна была новая культура, язык или концепция мессианской эпохи. Им необходимо было лишь одно: собственное национальное государство. Его создание навсегда решило бы проблему антисемитизма как для Европы в целом, так и для самих евреев. Когда все евреи, желавшие остаться евреями, эмигрировали бы в свое государство, те, кто этого не хотел, растворились бы в нациях и государствах, где они жили. Этот процесс никак не повлиял бы на культуру. Евреям как таковым не нужно было бы меняться. В своем государстве они могли бы говорить на любом языке, исповедовать (или нет) любое течение иудаизма и продолжать приобщаться к космополитичной европейской буржуазной культуре.
По сути, мечта Герцля о государстве евреев была откровенно утопической. Широко известно, что в «Еврейском государстве» он призывал к установлению семичасового рабочего дня. Флаг государства, по Герцлю, состоял из семи пятиконечных желтых звезд (а не шестиконечных звезд Давида) на белом фоне, что символизировало экономический и социальный прогрессивизм. Что еще важнее, его базовое представление о государстве не соответствовало стандартному определению государственного устройства с фиксированной законодательной, исполнительной и судебной системами. Вместо этого Герцль описывал федерацию самоуправляемых сообществ, добровольно объединяющихся для поддержания минимально необходимого для выживания уровня. В его государстве не предусматривались духовная иерархия, государственная религия и постоянная армия – в них не было нужды.
Здесь затрагивается один из самых спорных вопросов, часто возникающих в сионистских спорах со времен Герцля и до наших дней. Часто утверждают, что сионисты не обращали никакого внимания на то, что подавляющее большинство населения Палестины были арабами. Это обстоятельство должно было чрезвычайно усложнить план создания еврейской родины в Палестине. Однако такой подход неверен. Сионисты, такие как Ахад-Гаам, обсуждали «арабскую проблему» задолго до Герцля. Сам Герцль также явно ее обозначил. Однако его точка зрения стала неприемлемой для сторонников палестинского национализма. Герцль считал, что превращение Палестины в современное прогрессивное государство, с экономикой, основанной на самых актуальных на тот момент научных принципах возделывания земли и промышленного производства, неизбежно приведет к значительному улучшению жизни арабского населения в Палестине. Оно освободит их от феодального ига и от несправедливого владычества Османской империи, которая эксплуатировала их как политически, так и экономически. Следовательно, арабы неизбежно должны были осознать, что сионизм выгоден как евреям, так и им.
Такая точка зрения представлялась крайне наивной не только анти- и несионистам, рассматривавшим население Палестины если не как главное препятствие, то как одно из препятствий для осуществления сионистского проекта. Многие сионисты также пытались бороться с этой проблемой в течение последующих десятилетий.
Другим значительным препятствием для осуществления сионистского плана был контроль над Палестиной Османской империи. Не было причин предполагать, что османы задумаются об уступке части своих земель евреям. Герцль предлагал еще одно простое (а для других – полностью несбыточное) решение. Османская империя страдала от острого экономического кризиса, который уже привел страну к потере власти и престижа не только в своих границах, но в том числе и по всему миру. Эту проблему предлагалось решить массированными вливаниями капитала еврейских банкиров в османскую казну. Опять-таки, банкиры не были заинтересованы в участии в этом проекте и считали его смехотворным. Но Герцль все равно верил, что такой подход – это наиболее рациональное решение проблемы.
Герцль рассуждал, что, если османов не удастся убедить отдать Палестину добровольно, их могут заставить это сделать великие европейские державы. Он поставил себе цель добиться от этих держав активной поддержки сионистского проекта, и стремился к этой цели всю оставшуюся недолгую жизнь. Позже это назвали «хартией» – дипломатическим инструментом, дающим евреям право на родную землю в Палестине. Чтобы достичь своей цели, Герцль использовал все имеющиеся в его распоряжении средства и пытался заручиться поддержкой великих держав. Сначала кайзер Германии проявил некоторый интерес к его плану – не потому что беспокоился о евреях, а потому что надеялся получить стратегический плацдарм на Ближнем Востоке. Он даже дал Герцлю две личные аудиенции, чтобы тот рассказал о своих идеях. Но вскоре кайзер потерял к нему интерес. Герцль обратился к соперникам Германии, которые, как и кайзер, не поддержали его.
Хотя Герцль и не получил практически никакой поддержки от двух групп потенциальных спонсоров, чьего расположения он наиболее рьяно добивался – богатых евреев и великих держав, – множество евреев Восточной Европы и Балкан встретили его с огромным энтузиазмом, граничащим с настоящим преклонением. Когда он приезжал к ним, евреи тысячами окружали его, приветствуя Герцля как «царя евреев», несмотря на то что их лидеры-раввины клеймили его еретиком и нарушителем Божьих заповедей, стремящимся разрушить иудаизм. Причины личной популярности Герцля подробно разбирались в научной и массовой литературе. Без сомнения, он стал известен благодаря трем факторам. Во-первых, он выглядел как подобает. Его аристократичная осанка, черная борода и пронзительный взгляд зачастую напоминали облик древнего ассирийского царя. Его «экзотическая» внешность была семитской, но Герцль не был похож на обычного еврея. Сам факт, что он был знаменит среди неевреев, заставлял евреев восхищаться Герцлем. Это похоже на широко известный, но до конца не понятый феномен, когда сила «аутсайдера», пришельца извне, с периферии общества, противопоставляется силе «инсайдера», истинного члена группы. Часто этот феномен связывают с такими личностями, как Наполеон или Сталин. Еще менее поддается рациональному историческому объяснению тот факт, что Герцль излучал то, что его современник, немецкий социолог Макс Вебер, называл «харизмой»: свойство уникальной личности, благодаря которой она отличается от обычных людей. Таких личностей наделяют исключительными качествами. Этим качествам приписывается божественное происхождение, считается, что они присущи тем, кому суждено стать лидером и к кому надлежит относиться соответственно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71233633?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Майкл Станиславски
Тип: электронная книга
Жанр: Политология
Язык: на русском языке
Издательство: Библиороссика
Дата публикации: 02.11.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Сионизм – одна из самых противоречивых идеологий в мире. Сторонники восхваляют его успех в создании Израиля и освобождении еврейского народа после тысячелетних преследований. А противники считают, что сионизм опирается на расистскую идеологию, которая привела к израильской оккупации палестинских территорий, и является одним из проявлений колониального угнетения в мире. Майкл Станиславски рассказывает историю сионистской идеологии от ее истоков до наших дней. Его беспристрастный, взвешенный анализ показывает, почему, несмотря на неоспоримый успех в деле создания еврейского государства, по-прежнему актуальны серьезные вопросы о долгосрочной жизнеспособности сионистской идеологии на быстро дестабилизирующемся Ближнем Востоке.