Главная страница | Мистика | Призрачный плен

Призрачный плен
Эля Иванова
Днем Ида Кимова обычная студентка Санкт-Петербургской академии художеств, староста группы, отличница, комсомолка и просто красавица. Зато ночью девушка быстро превращается в рыжую оторву, что "летает" по ночным улицам города как трейсер, ловко преодолевая препятствия из стен и заборов, прыгая без страховки с одного строения на другое.
Но однажды на ее пути оказывается призрак молодого парня и обычный маршрут следования превращается в тернистый и опасный тракт, а мир вокруг открывает свою темную, скрытную сторону…
От автора: Однотомник
Визуалы героев и "скрытного мира" Санкт-Петербурга можно будет посмотреть позже в группе ВК Эля Иванова "Книжная фантазёрка"
В тексте есть:
* мистика и любовь
* семейные тайны
* духи и призраки
* ведьмы и колдуны
* повороты судьбы
* опасные приключения
* первая любовь

Эля Иванова
Призрачный плен

* * *
Звуки оглушают, разноцветные блики больно режут глаза. Я прикрываю их рукой, делаю глубокий вдох полной грудью, наслаждаясь запахами прелой осенней листвы. Я жив… Я, чёрт возьми, жив!
Людской разноголосый гомон и шум автострады волнами накатывают и смывают страхи, в сознание врывается воспоминание о столкновении со старым пузатым «москвичом». Различаю звуки скорой помощи, она быстро приближается к месту аварии.
Убираю руку, вижу серые грязные облака, плывущие по небу над головой. Мелкие капли дождя окончательно приводят меня в чувство. А еще резкая боль в правой ноге, наверное, перелом. Ничего страшного, главное жив! Я лежу на асфальте, побитый и помятый, возможно сильно раненый, как и мой скутер, что тихо дымиться в нескольких метрах от меня. Вокруг суетятся люди, копошатся как муравьи. Мне становится сначала смешно, а потом накатывает опустошающая пустота…
Вдруг взгляд выхватывает лицо седовласого старика, он странным образом выделяется из толпы, окружившей место аварии. Различаю строгий черный костюм – двубортный пиджак, галстук, бардовый нагрудный платок. Старик опирается на трость, этакий щеголь, одевающийся с иголочки, правда, по моде прошлого века. Мне начинают оказывать первую помощь, я отвлекаюсь и теряю незнакомца из виду. Впрочем, его образ продолжает будоражить меня и чем-то тревожить.
Вскоре меня оставляют в одиночестве, я сижу в кресле машины скорой помощи, пишу сообщения родителям и друзьям. В поле зрения оказывается самый кончик черной лакированной трости. Поднимаю голову и сталкиваюсь с яростным жестоким взглядом черных бездонных глаз. Незнакомец стоит молча и постукивает идеально заточенным ногтем указательного пальца по набалдашнику трости. Лицо его напоминает сморщенный апельсин, как если бы кожу растягивали несколько раз в стороны, поэтому ухмылка выглядит как оскал.
Я теряюсь, язык прилипает к небу, горло сводит спазмом. Воздух становится тяжелым, мир замирает, глохнут посторонние звуки, слышу только мерзкий стук и свое прерывистое учащенное дыхание. Делаю попытку освободиться от чужого воздействия, но начинаю вязнуть как мошка в киселе. Хватаюсь за горло, становится нечем дышать. В глазах незнакомца я вижу злобное торжество и удовлетворение от победы?! Сознание меркнет.
Я теряю себя и теряюсь в пустоте, в беспамятстве. Нет ничего страшнее, когда ты продолжаешь мыслить, и дышать, и жить непостижимым образом, но твоя душа навеки отделена, отрезана от тела, и ты кричишь, и крик твой нем. Повсюду безжизненная тишина и мрак, он подступает со всех сторон, и шаг за шагом пустота вокруг сжимается в тиски. Стук сердца прорывается сквозь тишину. Ты рвешься, прикладывая немыслимые усилия, разрываешь безмолвную пелену и слышишь, как трещит ткань бытия… Снова видишь яркий свет земного мира, из последних сил проскальзываешь наружу, пытаясь вернуться к жизни. Но мир не принимает тебя, не может. Ведь тебе здесь больше нет места.
В диком изумлении я стою рядом со своим телом, но не могу соединиться с ним, слиться в единое целое. Я больше не хозяин собственного тела, меня лишили права им распоряжаться. Опускаю глаза и вижу, что вишу в воздухе как бестелесный дух.

Глава 1
Три дня назад
Поезд метро как всегда останавливался неспешно и плавно, заставляя меня подпрыгивать от нетерпения. Именно сегодня особенно хотелось поторопить машиниста, заставить резче надавить на тормоза, а то ползем как черепахи, раздражает. Я заранее протиснулась к дверям вагона и заняла оборонительную позицию, чтобы выйти первой, буквально стояла на низком старте.
Наконец, вагон остановился и двери выпустили изможденных пассажиров на свободу. Я умудрилась вывалиться первой и бодренько потрусила в сторону эскалатора. Как полезно иметь сменную пару кроссов на все случаи жизни. Пары закончились, необходимость изображать примерную студентку на сегодня отпала, можно было сменить юбку-карандаш на джинсы, а туфли-лодочки на удобные повседневные бутсы. Что я и сделала, прежде чем спуститься в метро. Конечно, мы не всегда соблюдали строгий дресс-код, да мы вообще ему редко следовали, если честно. Только в особых случаях, когда проходили защиты проектов, приезжала проверяющая комиссия или нужно было оправдывать прогул перед дорогим куратором.
Перескочив последние крутые ступеньки, я проследовала за толпой к выходу из метро и, навалившись на тяжелую деревянную дверь, вырвалась из подземной духоты на свежий осенний воздух. Но не успела сделать пару шагов, как какой-то костлявый болван врезался в меня со всей силы, крепко припечатавшись со мной лбом. Что за невезение?!
Между тем толпа незаметно отнесла нас в сторону, а пока я терла несчастный лоб, кто-то аккуратно потянул меня за локоть и вытащил из людского потока. Тем не менее, я глянула на своего спасителя с возмущением. Правда, оно тут же сменилось вполне понятным смущением. Ведь передо мной стоял Игнат Горский, звезда архитектурного факультета, наша местная знаменитость, а по совместительству – тот еще сердцеед. Стоит и хитро ухмыляется, бессовестный. Руки в карманах, расслабленная поза, в распахнутом вороте модного пальто ярко блестит золотой крестик.
Почему-то я смутилась и нахмурилась. Наклонилась и стала демонстративно отряхиваться, игнорируя парня.
– Кимова, ты что под ноги не смотришь? Так и погибнуть можно во цвете лет.
Я резко вскинулась. От возмущения на несколько секунд перехватило дыхание. Вот ведь наглец! Сам виноват, а как всегда пытается перевести стрелки и свалить вину на другого. Не на ту напал, красавчик! И нечего тут изящным жестом откидывать с лица мешавшую прядь волос. Я на такие дешевые фокусы не покупаюсь. Хотя приятно, чего уж там, что сам Горский знает мою фамилию. Ведь мы пересекались всего пару раз на общих занятиях и в коридорах универа.
А вообще-то я тороплюсь. Как-то вылетело из головы, видимо, под влиянием неожиданного столкновения, что в «Зингере» меня уже заждались, нужно спешить. Отец не любит, когда я опаздываю. Никакие оправдания не станут приниматься в расчет, даже если это у меня сегодня день рождения. Игорь Кимов всегда точен как часы, и того же требует от окружающих.
– Ты что, язык проглотила? Чего молчишь?
Так и не сказав ни слова, что на меня совсем не похоже, я обхожу Горского сбоку и, не поворачиваясь и не прощаясь, спешу в сторону виднеющегося на противоположной стороне здания книжного магазина.
– И тебе всего хорошего. Еще увидимся, Кимова! – доносится мне в спину. В голосе Игната явно слышится насмешка. Я ускоряюсь, стараясь быстрее затеряться в потоке очередных китайских туристов. Да, так глупо я себя давно не чувствовала. И что на меня нашло?!
В магазине шумно и многолюдно, красочно и по-октябрьски празднично. Повсюду расставлены тыквы со зловещими рожицами, развешаны иллюстрации кладбищ, привидений, костлявых старух и рыжеволосых улыбчивых барышень. Хоть наряжайся в костюм и становись рядом, никто не отличит от декорации. Дурацкая наследственность.
И если у отца «рыжий» ген проявился лишь в скромной россыпи веснушек на кончике носа и в уголках глаз, то меня природа щедро одарила медно-каштановым оттенком волос и бледной кожей в противную рыжую крапинку, как на теле, так и на лице. Добавьте сюда зеленые глаза и вот вам живой реальный образ киношной ведьмочки. Всю жизнь отделываюсь от издевательских пожеланий подарить мне метлу и медный котелок. Ненавижу октябрь.
С трудом лавируя между увлекшимися покупателями, пробираюсь к лестнице, поднимаюсь на второй этаж и сразу же упираюсь взглядом в массивную фигуру отца. Он сидит за нашим любимым столиком, в углу у окна и уже тревожно посматривает на часы.
– Ребенок, отдышись. Почему так задержалась? Хотя неважно… С днем рождения, малышка!
– Пап, вряд ли теперь это обращение подходит. – Я смущенно оглядываюсь по сторонам, но никто не обращает на нас внимания, хотя отец редко понижает голос. – Мне уже двадцать один как никак.
Отец берет меня за руку, ласково похлопывает другой рукой и как-то грустно улыбается. Я замечаю, что он сильно осунулся за последний месяц, что мы не виделись. Присматриваюсь внимательнее: кожа стала болезненного серого оттенка, глаза мутные и в их глубине я вижу тщательно скрываемую боль?! У меня, конечно, пробегает неприятный холодок по спине, но мне не дают задать закономерный вопрос.
– Запомни, Ида, для любого родителя ребенок всегда остается ребенком, сколько бы лет ему не исполнялось. – Отец протягивает мне маленькую квадратную коробочку через стол. – Поздравляю, теперь ты совсем взрослая…
Мягко пеняю отцу.
– Вообще-то я официально стала взрослой еще три года назад, получив право голосовать в восемнадцать.
Отец усмехается, но улыбка быстро сходит с его явно похудевшего лица. Он поджимает губы и хмурится, раздумывая о чем-то неприятном, потом несколько минут непривычно пристально вглядывается в мое лицо, открывает и закрывает рот, пытаясь преодолеть непонятные мне сомнения. Я так и не решаюсь открыть подарок, озадаченная непривычным, даже подозрительным поведением отца.
– Все в порядке, пап? Что тебя тревожит? Есть что-то, о чем я должна знать?
Не выдержав моего недоумевающего взгляда, он отворачивается и за нашим столиком устанавливается неприятная гнетущая тишина, а вокруг продолжает кипеть жизнь.
С детства привыкшая во всем полагаться на мнение отца, искать у него защиты как у единственного родного человека, я чувствую странное оцепенение и пустоту внутри из-за его намеренного молчания. И в то же время, в противовес этому ощущению, в душе начинает появляться страх и внезапное осознание, что правда мне вряд ли понравится, что на этот раз я не хочу знать ответ. Не сейчас, я не готова. Откуда у меня это предчувствие скорой беды?!
Шумно выдохнув и растерев ладонями лицо, отец встречается с моим настороженным вопрошающим взглядом, но через минуту опускает глаза и начинает пристально рассматривать свои сложенные на столе руки. Крепкие, непривычно изящные для его телосложения, но жилистые, спасшие не одну человеческую жизнь на хирургическом столе за последние десять лет.
За соседним столом смеется какая-то женщина, ей вторит мягкий мужской баритон.
– Я неизлечимо болен, ребенок. Не хотел раньше тебе говорить, чтобы преждевременно не расстраивать. – Голос отца стал хриплым и тихим, поэтому не сразу удается расслышать слова его признания из-за шума в кафе и людского гомона. Наконец, он смотрит прямо в глаза. – Сердце, ребенок. Боюсь, оно остановится уже скоро и навсегда. Прости меня, Ида. Прости, что оставляю тебя одну, девочка.