Главная страница | Ужасы | Импориум 2. Мрачные Тени

Импориум 2. Мрачные Тени
Кристиан Дрездеа
В руинах мёртвого города люди борются за возможность существовать. Под обломками рухнувшего порядка им становится тесно друг с другом. Они закусываются с себе подобными, в то время как из подвалов руин, из гниющей земли выбираются мёртвые.
Навечно проклятые будут проливать много крови, хотя идут и не за этим вкусом, и учинять много криков, хотя идут и не за этим звуком. Они ползут из глубоких нор, чтобы навечно прекратить жизнь. В войне живых на землю падают мёртвые, и те будут прокляты вернуться, чтобы ещё чью-то кровь остудить.

Кристиан Дрездеа
Импориум 2. Мрачные Тени

Импориум 2. Мрачные тени.

– Это люди или как?
– Я не знаю, но они выглядят так.
– Что они сделать мне велят?
– Я не знаю, они нас точно не простят.
– Для чего им клинок острый на котором яд?
– Я плохо слышу, о чём они говорят.
– Приближаются из вне, что же делать мне?
– Я не знаю, вижу их тени.
– Я вижу тоже их изувеченные рожи и на стене их Мрачные тени.

Глава 1
– Область Поэрум, поселение Инрурум, сообщаю… – старушка у телефона ненадолго замолчала, – что… через десять минут я погибну страшной смертью. А мой труп не пройдёт ни одно опознание из-за страшных увечий. Что пять минут назад исчезла половина поселения. И что вторая часть поселения превратится в ночной кошмар, который скоро встанет на вашем пороге. От города остались руины. А от людей, кто были живы минуту назад, осталось лишь кровавое мясо. И я одно прошу… не приезжайте сюда.
…
– Диспетчерская полицейских структур, – наконец после длительного времени ожидания и нескольких сотен гудков из трубки прозвучал женский голос.
– У меня обращение, – заявила старушка у телефона. Преклонных лет работница почты, рождённая ещё в предшествующую эпоху, её года давно перевалили за шестьдесят, как и за семьдесят, так и за восемьдесят, волосы побелели, а лицо и руки покрылись сетью глубоких морщин.
– Необходимо определить ваш социальный статус, – потребовал автоответчик, последнее слово сопроводил звуковой сигнал.
Пожилая женщина готова и к сему, вложила небольшую карточку в отверстие на корпусе аппарата. Ещё некоторое время ожидания, короткие вибрации и гудки.
– Ваш статус определён, вам допускается сделать обращение, – голос, не меняющей своей интонации, не выражающий чувств.
– Область Поэрум, поселение Инрурум, сообщаю… – старушка у телефона ненадолго замолчала, – что… через десять минут я погибну страшной смертью. А мой труп не пройдёт ни одно опознание из-за страшных увечий. Что пять минут назад исчезла половина поселения. И что вторая часть поселения превратится в ночной кошмар, который скоро встанет на вашем пороге. От города остались руины. А от людей, кто были живы минуту назад, осталось лишь кровавое мясо. И я одно прошу… не приезжайте сюда.
– Обращение получ…
– Мы уже все мертвы, – добавила старушка.
И вновь послышались нескончаемые гудки, негромкий шорох помех. Много шума за которым лишь пустота да километры протянутых проводов. Пожилая женщина ещё некоторое время подождала, затем старая дряблая рука вернула трубку телефона на место. Поправила воротник своего ночного платья и запахнула накинутый сверху халат. Она всё сидит на своей аккуратно застеленной кровати у небольшого столика с её единственным переговорщиком за последнее множество лет. В тени подступающего мрака… Дверь в её комнату заперта изнутри, к ней же подставлен стул, он далеко не случайно подпирает ручку, далеко не случайно занимает это с виду неправильное место.
– Сегодня мой судный день. Сегодня богиня воздаст мне за праведность или покарает за грехи, – шепчет старушка, глаза приковывает образ девы висящий на стене, образ богини – покровительницы. Много просьб впитал в себя белый священный лик, некоторые из них действительно осуществлялись. Вот только в этот день ни одна молитва не найдёт для себя ответа, сегодня все сказанные слова так и останутся в стенах комнаты или выйдут наружу, но будут развеяны наступающим ураганом. Настаёт время, когда силы света не властны, наступает тьма. Она грянет с песчаной бурей, что уже поглотила половину поселения. Над землёй поднимаются огромные вихри, предшественники конца.
Внизу, на первом этаже, что-то разбилось, видимо, ваза или нечто подобное ей. Её задела одна из обитающих в доме кошек, или столкнули раскрывшиеся от порыва ветра оконные ставни. Тут всё дрожит и ходит из стороны в сторону и чем ближе ураган, тем больше оживших вещей. Но пожилая женщина знает, что не ветер и не кошка хозяйничают на первом этаже… тварь пробралась к ней в дом. То, что ужаснее самой смерти, направило сюда свой взор. Идёт, чтобы опустошить, высосать из измученных тел всё живое. И старушка приготовилась встречать гостя. Рядом к кровати приставлено двухзарядное гладкоствольное ружьё, уже готовое к сражению.
Снизу треск и скрежет лопающегося дерева, по-видимому, оно что-то унюхало и теперь пытается разобраться в том, что её поманило. Слышно, как одна за другой гнётся железная обшивка дверей. Дальше разносится грохот, послышались вопли кошек, некоторые из них взывают к жизни в последний раз. Кровь пропитает напольные ковры, напитает мягкую мебель. Не стремиться ли тварь за чёрную дверь к тому, кто скрыт за ней? Впрочем, неважно. Старушки нужно ещё немного времени собраться, прежде чем идти встречать свою смерть. Возможно, завершить последние мысли.
Вопли кошек? Звук разбивающейся посуды? Нет, сегодня она слышала и не такое, много боли… как кричали дети, как дрожали их голоса. Они, безвинные души, молили что-то и просили, но… воплотившийся ужас не ведает, что такое быстрая смерть. Особенно запомнился пронзительный крик девочки, отголосок страшной физической боли, он до сих пор звенит в ушах. А что они сделали с её братом у всех на глазах… Сегодня и никогда больше у старушки не закроются веки, не перестанут бить в голове кровавые фонтаны.
Пожилая женщина бросила ещё один взгляд на горящую свечу у образа богини, пламя дёргается, бросает блик на лицо покровительницы. Затем поднялась с кровати, внизу что-то решило разгромить весь её дом, взяла ружьё, и перебить всех её животных, и передёрнула затвор.
– Всё, моя очередь, – прошептала старушка. На этом весь шум в доме резко стих. Тут у всего есть уши. А ещё губы, и они говорят – игра началась, замри. С этого момента основные звуки приходят извне, в доме затишье. Лишь на время…
Старушка очень медленно побрела к двери, многие бы на её месте просто зажались в углу. Десятки лет прожитой жизни, пора заканчивать со страхами. Оно все равно явится, от этого не спрятаться. Лучше не тянуть момент. Отставила стул в сторону, и тут же на месте, где он прислонялся к двери показалась дыра с острыми развороченными краями. Тварь уже приходила с визитом, заглядывала в комнату. Видеть на её хищной морде глаза как у человека отвратительно. Они же пустые и холодные смотрели и нет в них никакой другой идеи и замысла как упиться кровью и сожрать всё естество.
Теперь старушка заглянула в дыру, оставленную ужасающем гостем. В дом попадает немного тусклого багрового света, один пучок алых частиц просачивается через дыру в двери, касается лица. Впереди по всей стене тянутся царапины, мотаются содранные обои. Много пятен крови, тут же виднеются останки тел измученных животных, большая часть из которых изодрана в клочья, ещё хуже становится от тех, кого внешне не сильно задело, а всего лишь выпотрошило. Однако же много кровавых куч на полу. Старушка придвигается к дыре ещё ближе.
Совсем рядом что-то разбилось. Хозяйка дома резко отскочила и разогнулась, но слишком быстро для такого старого изношенного тела, что-то прострелило в спине и защемило в лопатках. Ещё одно такое движение и обездвижит себя навечно. Между тем звук, словно кто-то шагает по осколкам. Треск стёкол, скрежет деревянного паркета, неспешная походка. И… верить ли своим ушам? Лёгкое завывание какой-то жуткой мелодии? Один миг и что-то чёрное проползло мимо дыры.
– Я тебя не боюсь! – проревела старушка, её же истеричный голос пропитан этим самым страхом. Но он не помешал отпереть дверь и высунуться в коридор. Ружьё наготове, она быстро осмотрелась по сторонам.
Много тёмного, много красного. Попались на глаза осколки вазы и кровавые отпечатки человеческих ног. Не быстро удалось от них оторвать взгляд.
– Почему вы кричите? – зов справа, вырвавшийся из тишины.
Старушка вздрогнула от неожиданного гласа, чуть было не выронила ружьё, вовремя подхватила и всё в том же порыве устремила дуло на нарушившего безмолвие звуков. Ещё бы немного и выстрелила наугад под влиянием встрепыхнувшегося сердца. Глаза опередили волю страха. Перед ней всего лишь мальчик. Правда, тот «незванец».
– Кто ты такой?! – провопила пожилая женщина. Она вся трясётся, не без труда выбралась из комнаты. Голова высовывается вперёд тела, убеждается, что в конце коридора один лишь ребёнок и никого больше.
– Я не причиню вам вреда. Я один из вас. Меня зовут Том. Разве не узнаёте? Зачем же вы это делаете? – его детский голос, но в нём слышится и нечто фальшивое, что-то как визг застрявшей в магнитофоне плёнки.
– Что ты тут делаешь?! Как сюда забрался?! – всё не может совладать со своим криком старушка. Ещё начала крутиться по сторонам, мальчик справа, там книжный столик, да комната с хламом, считай тупик, а вот слева оставшаяся часть дома, в том числе лестница на первый этаж, там же где-то по-прежнему бродит тварь. И ко всему этому миру ужаса приходится стоять спиной. Стоять и слушать, что принесёт шорох с первого этажа, что скажет этот страшный ребёнок.
– Вы ведь не будете стрелять? – снова обратился мальчик, опустил голову, ненадолго показавшись из тени. Пока виднелись лишь его контуры, разум шептал человеческое дитя, теперь в тусклом свете мычат пересохшие губы – бедное создание. На нём грязная рваная ночнушка, на который с трудом можно усмотреть нарисованные самолётики, серо-синий цвет померк от огромного количества налипшей грязи. В целом больше походит на наряд для огородного пугала. Ещё страшнее смотреть на босые ноги… Да они же изодраны как на тёрке, стопа порезана до кости, в рваных ранах торчат осколки покрасневших стёкол. Страшная боль только смотреть на это. Там же на шершавом полу собираются лужицы крови, чёрные подкрашенные багровым цветом. Смерть никак уже держит за изуродованные ноги. Но и без того выглядит очень жалко, пробита голова, кое-где содрана вместе с волосами кожа, местами кажется даже торчит череп, чёрные синяки под глазами, растрескавшиеся до крови губы. Бродяга и видимо сирота. Единственное, что его взгляд наглый и самоуверенный.
– Как ты пробрался в дом? – перешла на шёпот старушка, впрочем, до сих пор много нервозности и переживаний осталось в словах.
– В окно на первом этаже. Я распахнул ставни и залез, – он замолчал, шатается из стороны в сторону, и всё время смотрит исподлобья. – Вы ведь не будете ругаться? Я испугался бури, она совсем близко. Видите, как стало темно, пыль застелила небо. Свет больше не появиться, он мёртв, мы навеки в тени.
Вокруг полумрак, хотя ещё далеко не вечер, свет приобрёл тусклый красноватый оттенок с некоторой примесью фиолетового. Это будто бы конец всего, мира и жизни. И вот существо впереди с обличьем мальчика его гонец, что примчался незадолго до завершения.
– Почему вы так напуганы? Чего вы боитесь? – снова зароптал незваный гость, последнее слово дополнило своего рода дребезжание. Это не свойство человеческого голоса, это что-то инородное.
– Здесь только смерть, – ещё тише старушка, опасается она сторонних слушателей, – лучше беги туда, откуда пришёл.
– О чём вы говорите? – вся его речь не меняет выражение. – На улице собираются вихри, там опасно. Успокойтесь. Лучше лягте в свою кровать, примите крепкое снотворное и накройтесь одеялом, а я тихо посижу, пока всё не закончится. Вы можете даже уснуть, а когда проснётесь …
Проскользнулаулыбка на его губах …
– Меня уже не будет рядом. Никого не будет рядом. Останетесь одна посредине чёрного холодного океана.
– Ты ничего не понимаешь бродяга и сирота, – прошипела старушка. – Лучше спрячься и молись богини, чтобы она скрыла тебя от взора идущих вместе с бурей.
На слове богиня ещё одна улыбка на его мёртвых растрескавшихся губах, и взор куда более вызывающий.
– Хорошо, я спрячусь в комнате рядом, – он указал на ту, что слева от него. – Закрою и заблокирую дверь. Буду ждать, когда завершится ночь. Только, прошу, не заходите сюда следом, иначе вы выдадите им меня. Оно пришло за вами, ради вашей головы, ради серого мозга. И тому лучше не оказываться в месте, где я прячусь. Случится беда.
Старушка больше не нашла слов, здесь никто не выживет, что не говори. Любая надежда – ложь. Ему бы бежать спасаться. Юнец склонил голову набок дожидаясь от престарелой хозяйке хотя бы ещё один звук. Сигнал оказался безмолвным. Начали делать первый шаг друг от друга… Первый… как раздался треск пола из комнаты рядом! Из той самой комнаты, где больной мальчик собрался укрыться. Скрип почти не уловим в шуме бури. Ещё более тяжело расслышать измученный стон. За первое и второе ответственен кто-то третий.
– Что это?! – вскрикнула старушка, вскинула ружьё, которое вот только опустила. Сделала резкий шаг вперёд и попыталась заглянуть за полузакрытую дверь.
– Стойте, – зароптал юнец, – не злитесь. Я не один.
– Кого ты там притащил?! – и снова громогласный голос, что-то отвечает ему стуком из недр дома, впрочем, последнее неразличимо для них двоих, развернувшаяся сцена увлекает куда сильнее. Старушка сделала ещё один рывок вперёд, трясётся сама, дёргается из стороны в сторону её ружьё, вот – вот грозится выстрелить в любой момент, разогнать нервозную тишину.
– Тише, прошу вас, чудовище услышит, – умоляет юнец, под стать пожилой хозяйке то кинется к комнате, то под ноги. – Там нет ничего плохого. Я привёл свою сестру. Она боится, вы пугаете её.
Старушка замерла, позволив мальчику предъявить взору смысл его слов. Он заглянул в полуоткрытую дверь, вытянул руку навстречу темноте и спрятанному в ней. Широко раскрытые глаза взывают к тому, кто смотрит в них из комнаты.
– Покажись, – шёпот растрескавшихся губ. – Не бойся, иди ко мне. Видишь мою ладонь? Иди к руке. Старуха не навредит тебе… Это мы навредим ей…
Остальные слова неразборчивы.
И вот слышны чьи-то робкие шаги, вторящий им лёгкий скрежет половиц, напряжённый до предела слуха не пропустит ни один звук. Послышалось тяжёлое хриплое дыхание.
В распахнутую ладонь юнца легла другая, показалась из комнаты рука его не менее таинственной подруги, совсем чуть-чуть обхватила пальцы. Этот контакт бледной кожи – два белых лебедя скрестивших шеи. И девочка пришла на осмотр, медленно выбралась из-за двери. Каждое движение словно испытание для неё, она крайне трусливо по чуть-чуть перебирает грязными босыми ногами… с невероятно белой кожей и фарфоровым лицом, едва торчащим из-под обволакивающих её тело одеял, они же тянутся по её следу. Чёрные волосы застилают глаза гостьи так, что их не узреть. И как это? Неужели локоны волос, чтобы не спадали, прицеплены скобой к коже лба? Вот так взять оттянуть, а затем продырявить кожу, чтобы внутрь просунуть скрепку и зацепить волосы. Дабы потом ещё ощущать своими кровеносными сосудами, эту мерзкую щекотку. Кровавое незаживающее пятно у изысканного решения пытается разогнать сомнения во вменяемости подростков.
– Кто же вы? – сорвался тихий шёпот с губ старой хозяйки. Она спрашивает, но уже всё знает наперёд. Заметила на девочке-тени, скрытое за белой простыню красное платье, пожар этого цвета уже вспыхивал в этом доме на праздниках и днях рождения.
– Мы лишь дети бури, – слова юнца, держит спрятанную в одеялах гостью за руку, крепко сжимает её безвольные пальцы. И снова обжигает взгляд его прикрытых тенью глаз.
– Дети Андерсум, – просипела старушка. В этих словах лишь пробирающее до костей изумление, ни капли сомнения. Помнит она одного застенчивого мальчика и его неугомонную сестру. Те были живые и радостные. Улыбки искрящиеся.
Юнец наклонился к уху девочки-куклы, что-то шепчет. Слова так быстро срываются с его губ, от их движения возникает монотонный шелест, почти что скрежет. Мальчик крепко держит свою полуживую сестру, одним глазом же не прекращая наблюдает за старой хозяйкой. Девчонка же неподвижна, едва ли в этом сознании есть рассудок. Лишь когда поток слов смолк, она посмела дёрнуться. Начала пробираться обратно в полюбившуюся комнату. Их руки неразлучны, тянутся друг к другу сильнее при увеличении расстояния между ними. И только когда её белые одеяния окончательно скрылись за дверью, распахнулись серые ладони.
– Не выдавайте нас зверю, – прошептал мальчик. Побрёл за девочкой-куклой в комнату. Его последующие действия на грани абсурда, он движется в сторону, но вперёд каждого шага заносит сперва туловище. Грешные души, чем они больны? Во благо быстро уполз, перестал мучить взор. Последовал скрип закрывающейся двери. Закрылась, оставив у стены щель, прекратить существование которой мешает попавший на порог ковёр. Совсем немного и звуки бури снова стали отчётливо слышны.
Старушка на время оцепенела, ни секунды сопротивления, а в голове ничего кроме безнадёжности и безысходности. Бой уже проигран, оно заберёт всё, сожрёт любую сколь-либо светлую частицу, оставив после себя лишь мрак. Не победить, единственное, что остаётся только время, и оно на исходе. Один путь. Её дряблые ноги прошагали вперёд, ненадолго остановились у комнаты с детьми. Дуло ружья слегка приоткрыло дверь. Не зная, что хочет услышать или увидеть… Но там за дверью нет такой тишины как во всём доме, неразличимые звуки, в моменты глухой стук о мебель, треск полов и почему-то звон люстры, отчасти видно, как она по незримым причинам раскачивается. Ещё в узкой полосе алого света попалась укутанная в белую простынь физиономия девочки, сидит она спиной к двери, сидит неподвижно на краешке кровати, голова опущена в пол и, видимо, не с проста. У её ног кто-то копошится. В остальном только темнота. Да и в любом случае это всего лишь дети, зверь прячется не в этой комнате.
Пожилая хозяйка развернулась в обратную сторону и уже зная, что будет аккомпанировать её перемещению, очень осторожно шагает, приглушая звуки скрипучих полов. И вперёд к лестнице, ей вслед ещё долго будет смотреть выглянувший из наполовину закрытой двери серый глаз.
Тварь по-прежнему бродит где-то внизу. Какое же оно? Насколько велико, сильно? Пожилая хозяйка знает только цвет глаз мерзости, омертвевшую с множеством чёрных пятен кожу. Правда, давно от твари не поступает весточек. Сейчас слышится только вой ветра за стенами дома, ещё как частицы пыли врезаются в стекло. Всё это только начало, впереди самый страшный удар.
Старушка еле передвигает ногами, боится собственного шума, её окружает монотонно певучий скрип половиц и как бы не старалась, ничего не может с ним сделать. Они никак не замолчат, переговариваются, рассказывают об её приближении и вместе с этим сводят с ума, делая нежеланным каждое движение. Хочется замереть и стоять до тех пор, пока рассудок окончательно не покинет её.
Хотели бы того же эти маленькие бесы, в последней комнате что-то опять происходит. Две упавшие на стену тени извиваются и изламываются, будто там кто-то месит плотное тесто. Звуки же телесных объятий леденят кровь: стоны, завывания. По-прежнему не уходят далеко от своего источника, покидают комнату, но а дальше их срывает шум бури.
Впрочем, и внизу что-то хлопает. Ставни окна действительно раскрылись, и теперь ветер ожесточённо мотает их туда-сюда. Теперь будучи у лестницы старушка слышит поднимающиеся по ступеням звон и стук. Вот это уже действительно порывы ветра, что проникли в дом. Раскидывают посуду, сбрасывает с кухонных тумб отягощение. Тварь, она лишь скрывается за всем шумом, выжидает уже возможно за следующим непросматриваемым поворотом, там впереди…
Но тварь позади… прямо за спиной… Выбралась из последней комнаты с детьми и теперь тихо ползёт вслед за старухой. Возжелает ослепнуть тот, кому будет дано увидеть это. Оно словно гибрид с пропорциями многоножки и частями тела, доставшимися ей от людского рода. Где-то в районе живота высовывается и сама полноценная человеческая голова, там же в непосредственной близости свисают, мотаются посиневшие оголённые руки в пару к которым и ноги. Засохшая кровь остаётся на мёртвых конечностях. Локомотив мерзости – ещё одна голова, с которой собственно начинается вся эта органическая конструкция. На этой роже вдоволь всего и огромная пасть как у собаки, и вполне человеческий нос. Лишилось разве что ушных раковин по бокам. Зато приберегло себе добрые зелёные глаза, что никак не смотрятся на загнивающей коже. Но они и не её, та кто лишилась их не просто ослепла, уже давно сгнила.
Полы стары и скрипучи, отчего мерзкое порождение избегает их, предпочитает перебираться по потолку. Едва слышно осыпается штукатурка, она не производит лишний шум. И уже почти подобралась к своей жертве. Претит спешка, тварь перебирается очень размеренно, и лишь когда старуха сама шумит, такой беспечной не помешали бы зрачки и на затылке, ведь то что позади вряд ли получится пропустить мимо глаз, пусть даже быстрым полуслепым взглядом. Стоит только обернуться, и страх охватит её плотно как змея. Тварь сама раз в пять больше жертвы. Такая громадина занимает весь потолок, весьма удивительно, что так непринуждённо держится и цепляется.
Стучат створки, их шум громок и заглушает остальные звуки, не слышен скрежет когтей по штукатурки, не замечены падающие на деревянный пол камни. Однако неизвестно для чего старуха всё-таки обернулась.
Тварь отреагировала на встречу поворотом звериной морды-локомотива, и та вторая голова, торчащая из живота, повернулась к престарелой хозяйке. Тёмные губы на последней разомкнулись, раздался визг. Оттуда же вывалился, затрясся серый язык, и визг стал дополняться неким гулом. Старуха не удержала обет безмолвия, начала кричать в ответ, наверно, впервые за десятки лет. Но а те дряблые руки, что сжимают ружьё, уже навели своё оружие. Пальцы, управляемые лишь рефлексами, сдавили курок.
Разнёсся первый оглушающий хлопок, его уже не способна проглотить наступающая буря. Свинцовая дробь вонзилась в центр грудной клетки твари, прямо туда, где у этого противоестественного организма крепятся мышцы мощных передних конечностей. При выстреле тварь соскочила с потолка, рассекла воздух. Последовал удар о пол, невероятно громкий и сильный хлопок. Под ногами задрожало, и будто бы стены зашевелились. Часть напольных перекрытий промялась и треснула под ней. Этажом ниже звон, видимо, с потолка сорвалась и разбилась люстра. По крайней мере насытившись пылью и колотой штукатуркой смолкла голова на животе гадины.
Голос старухи же лишь сильнее искажается, она завопила куда громче, это что-то дикое. Под аккомпанемент собственных ужасных звуков начала быстро пятиться назад. Несколько щелчков на курок не оживляют остывающую пушку, но наконец страх потянул одну трясущуюся руку к затвору, передёрнуть его и очередной раз выстрелить в ползущую к ней тварь. Разнёсся ещё один оглушающий хлопок, сравнимый с маленьким взрывом. Очередной залп искр озарил тьму. В ушах прокатился звон, а окружающие звуки померкли.
Тварь получила очередную порцию свинца, осколки посекли тело, на ранах проступила чёрная кровь, которая теперь кропит на пол как густой сок. И все равно так не значимо, почти что выстрел детской хлопушки с конфетти. Эти оружия громкие и шумные, ещё способны обнажать внутренности своих творцов, разрывать на клочья мягкую плоть, но эту силу оно не остановит, не посмеет даже увести с пути. Губы богомерзкого творения расползлись, обнажая крепкие зубы.
Старуха судорожно дёргает за затвор и снова, и снова вдавливает курок, но выстрелов нет, как и патронов в ружье. Вот только осмысление ни первого, ни второго к ней всё не приходит, она настойчиво пытается выстрелить из опустошённого ружья. Вопит и пятится назад, зовёт на помощь богиню мать. Наконец упёрлась в стенку, тогда хотя бы одно бессмысленное движение прекратилось.
Не устающий организм. На огромных передних конечностях, на широкой грудной клетке лишь несколько неглубоких царапин от осколков. Тварь в движении, медленно перебирается к лестнице, человеческие руки, торчащие из живота, пытаются способствовать движению, хватаются и отталкиваются, в них явно отдельная от всего организма жизнь. Её, по-видимому, гордый представитель – голова, торчащая из-под брюха, с удивительным энтузиазмом осматривается. Не ведает страха, проползает мимо старухи, престарелая хозяйка закрыла веки рукой и машет ружьём словно палицей. Тварь заглядывает своими пустыми пусть и человеческими глазами в перекошенное страхом лицо оцепеневшей жертвы, а то дряблое существо вжалось в стену, никак вопреки способностям своего рода пытается пройти насквозь или залезть на потолок.
Впрочем, тварь уходит на первый этаж, попавшийся на пути периллы лестницы разваливаются под давлением массы. Сыплются вниз треснувшие доски, летят щепки, на миг стон рвущихся перил затмил остальные звуки.
Тварь с пола второго этажа перебралась на потолок первого. Уже там в ужасе от приближающегося кошмара распахнулись десятки глаз обитающих внизу жильцов. Кошки пусть и не самые громкие существа на свете, но сейчас их вопли и рёв самые отчаянные. Бессмысленные попытки бегства лишь разрушают оставшийся порядок. Не слезая с потолка, мерзость проползла к кухне, за ней отваливаются и падают лопнувшие керамические плиты. Где бы не цеплялись железные пальцы, везде за собой оставляют глубокие дыры. Выдёргиваются вместе со штукатуркой электрические провода. Горящая на кухне лампа взорвалась с яркой вспышкой.
Тварь остановилась на чистой бело-зелёной плитке. Серо-чёрный таракан, состоящий из фрагментов племени людей, пробрался на кухню, готовьте аэрозоль. Оболочка живота начала активно двигаться, проминается до костей, уходит то наружу, то внутрь. И вот место, напоминающее пупок, разомкнулось, изнутри ударил интенсивный поток жидкой тягучей мерзости, фонтан захлестал по полу, обложил столы и тумбочки. Хлюпает. Спрей капель достал до посуды и утвари, стен и настенных шкафчиков. Запах должно быть смрадный. Следом из брюха выскочило человеческое тело, бурая желчь стала его новой кожей. Рухнуло на столик, затем соскочило на пол, дёргается и машет руками. Едва под слоем липких отложений можно угадать того самого мальчика – «незванца».
Тело твари начало деформироваться ещё сильнее. Что-то круглое по-прежнему перемещается под кожей. Оно же провоцирует овальные шишки у головы расти и вытягиваться в длину. И вот в тусклом красном свете из грудной клетки наружу полезли…
Этажом выше не унимаются вопли старой хозяйки дома…

Глава 2
(краткая информация об области Поэрум и поселении Инрурум).
Область Поэрум – пустынная зона рвов и гор. Не построен в крае-пропасти ни один город, лишь несколько десятков поселений прячутся в тени гигантов – холмов, сельскохозяйственные угодья скудные. Скудно… скудность…
Земля увековечила себя дурной славой, руками жрецов кровожадных культов и дикими нравами почти что первобытных людей. Небольшие ростки цивилизации прорастают лишь в редких поселения в низинах долин и у вершин гор.
Сложно проходимые места, непролазные топи, очень неровный осадочный слой земли и постоянное чередование подъёмов и спусков ландшафта. Неблагонадёжная среда, в которой практически отсутствуют следы деятельности человека. Всё под властью суровой стихии. Мало построек, единицы проложенных дорог, считанные километры протянутых проводов. Связь почти полностью отсутствует, над областью играет и гремит лишь одна единственная радиоволна, она же последняя нить связывающая дикие места с оставшемся миром. Скрашивает быт немногочисленным поселенцам и путникам.
Край заблудших душ… конец мира… долина обречённых…
…
«Инрурум – технологический прорыв, гордость и памятник новой эпохи», – так декларировалось только что построенное поселение корпорацией «Индастра».
Инрурум построен на искусственном холме, которому была придана форма полукольца. Тысячи рук десятки лет возделывали её. В середине пропасть, по краям также пропасть. Благодаря столь уникальной структуре, стоя в одной части поселения, можно наблюдать за происходящим в противоположной, и почти всё на виду, предстаёт перед удивлённым взором. Края холма отвесные, их склоны почти перпендикулярны, рукотворные, стоит также особенно отметить. Спуститься или забраться не получится даже со снаряжением. Попасть и покинуть поселение возможно только одной автомобильной дорогой.
Причём это крайне высокий холм. Так двухсот этажное здание, построенное на дне, не достигнет края холма. Настоящая пропасть, кошмар для местных, горе для детворы, пожравшее огромное количество улетевших вниз мячей.
Порода у вершины для комфорта местных состоит преимущественно из плодородной земли и песка. И вся эта мягкая почва держится буквально в одном шаге от гигантского оползня.
Сложная неестественная форма и не грубая порода делают эту возвышенность крайне неустойчивой. И чтобы весь рукотворный холм в один день не осыпался, унеся с собой все дома и здания с невыспавшимися людьми, по каждому склону и на вершине вмонтированы железобетонные каркасы. Невиданный по размаху и стоимости инженерный ход.
Только один путь от момента создания к неизбежному краху. Ровно такая же автомобильная дорога только из камня и песка ведёт заблудшую душу от начала до конца поселения. Проложена дорога почти у самой пропасти, отодвигает все здания и постройки от края. И каждое сколь либо убогое сооружение расположено по правую сторону. Кроме одного. Слева от дороги на небольшом выступе в самом сердце поселения стоит один дом, самый большой и красивый, но и окружённые с трёх сторон пропастью.
Жертвы… преступления прошлого… грехи нынешнего… родившийся кошмар…
…
История Инрурум’а.
Первая страница истории, как и последняя, испачканы багровыми пятнами крови, перемазаны грязью нечистых рук.
Ранее территория поселения использовалась огромным научным комплексом, занимающимся изучением психики и сознания человека. Некогда двигатель науки, эталон гуманности и нравственности. Кошмар для оказавшихся, страшная участь для постояльцев. За белыми стенами из кирпича преступили через закон, пренебрегли жизнями, напоили медицинские перчатки кровью безвинных. Годы вершились немыслимые для морали деяния. Пока… Случайная ошибка – разрезанный политик, остановили эксперименты навсегда. Последовавшая волна ярости и распоряжения Власти Городов перемешали всё с землёй.
Разрушили…, стёрли… сровняли до фундамента. Не осталось даже слов упоминания в редких газетах, только пыль от рухнувших перекрытий и грязь не смытая с тротуарных плит.
Спустя десятилетия в руинах из штукатурки и арматуры пробился зелёный колосок, затем оранжевый полевой цветок – и всё вновь затоптали ноги прибывших бригад, прокатились гусеницы тяжёлых машин. На месте старого построили новое. В очередную постройку вложились колоссальные средства организации «Индастра», на строительство ушло тридцать лет и тысячи жизней рабочих. Возведение стало технологически сложной задачей и уже тогда пропасть пожрала немало сорвавшихся в неё людей и поглотила множество их криков.
«Инрурум», в название заложена загадочная фраза «комната в комнате», неразгаданная или же бессмысленная.
Оно должно было стать поселением для богатых и влиятельных, чьи социальные статусы высоки, как тот холм на котором Инрурум и построен. Вот только после завершения строительства «Индастра» не удалось продать ни одного дома. И жильё вместе с объектами общественного пользования, ради получения хотя бы какой-нибудь прибыли раздавали почти бесплатно на аукционах невиданной щедрости, порой и того дарили. Всё разошлось по самым разным рукам, некоторые из них принимали ключи в белоснежных перчатках, другие лишь вытерли с тыльной стороны ладони мазут. Только один дом, что располагался слева от дороги у самой пропасти, до последнего пустовал, населялся тенями и призраками, значительно позже был подарен состоятельной семье Андерсум, прибывшей издалека.
И место стало пристанищем самых обычных людей, часть из которых рабочие фабрик и полей, бегущие от финансовых проблем прошлой жизни, некоторые из них самые обычные проходимцы.
Затеплилась жизнь над краем гибели, далеко были занесены семена бытия. И Инрурум долгие годы жил обычной по своим меркам жизнью. У местных сложились свои повадки, образовались на свой лад развлечения. Разрослось количество пабов, ресторанов, магазинов и борделей. Часто гуляющие местные закатывали один званый ужин за другим. Редкие машины проползали по дороге у края холма. Родители запрещали детям играть у пропасти. В определённые дни пребывал старенький грузовик с продовольствием и товарами издалека. Избавлялись от мусора и ненужного, сбрасывая вниз. Так пойдёт и низина выровняется с вершиной холма за счёт мусора, но не об этом. Игра же в гольф из-за постоянно улетающих вниз мячей стало очень непопулярна.
Первые драматические события начались, когда задрожала земля. Лёгкие землетрясения часто тревожили кров, но в этот раз они решили сотрясти само основание. Для Инрурума с его неустойчивым, неприродным положением это как выстрел в сердце. Всё грозится одномоментно рухнуть. А на проклятом клочке земли нет ни одного безопасного места. Когда на тебя злятся люди, ты можешь пересидеть в подвале, когда на тебя злятся боги, прятаться становится негде. Значит время уходить, бросать отлаженный быт и идти дорогами, которыми когда-то давно пришли они сами или же их старики-родители. Возвращаться в края, откуда погнали злость человеческая и надежды на лучшее. Разве только большинству не было куда бежать, у них не оказалось средств, транспорта и социального свидетельства, чтобы быть нужным в мире вне.
Землетрясения то с большой, то с меньшей силой продолжались в течение месяца, порой были дни, когда наступала такая пронзительная тишина, что резало слух, а порой трясло так, что рушились стены, осыпались дома, под ногами расходилась земля. В один из самых чёрных дней по границе соприкосновения низины и подножья холма образовалась трещина. Насколько глубокая? Никому не известно. Разве только тому, кто сорвался и слетал в неё. Кажется, что там нет конца, открывается то самое загадочное дно мира.
Инрурум с потерями, но выстоял, хотя срок его эксплуатации, должно быть снизился в несколько раз.
Когда земля успокоилась люди массово побежали из поселения. Потерялась, растряслась вера в завтрашнее светлое утро. Они быстро собирали чемоданы, грузили огромные прицепы, которые нельзя было сдвинуть с места. В эти дни на улицах царила суета, поднимались панические настроения. Хорошо известный для каждого мотив кошмарного сна. Случалось, среди гружёных повозок вспыхивали конфликты, разгорались ссоры. Зачастую в руках одних сверкали ножи, в руках других стволы, третьи же руки закрывали порванные животы. Животные страхи толкают к самому краю. Когда ты изначально стоишь у пропасти, упасть становится очень просто. А отстать от основной волны переселенцев – значит навсегда остаться в пустом мире, где отныне место будет только для одиночества.
Из закрытых источников известно, побежали почти все, немногие выглядывали из окон вслед уходящей толпе. Но покинуть края Поэрума будет дано лишь единицам. Далее идёт информация, полученная из уст того, кто решил остаться в тени с надвинутой на глаза непроницаемой шляпой. Он будет редко поднимать голову и смотреть через чёрные очки.
Лишь те, у кого был транспорт, руль в руках, педаль под ногами, смогли вырваться вперёд и спастись. Им кричали вслед, бросались под колёса, кидались камнями и даже стреляли. Тяжёлые пули остановили немногих.
Оставшиеся поселенцы шли недели, по дороге у которой всего три направления: вперёд, назад и в пропасть. До поры, пока окончательно не оставили силы, тянули свои тяжёлые повозки. Под зноем солнца, холодными ночами, они окутывали пожитки одеялами, завязывали брезент на узелок и там же крепили маленькое накарябанное письмецо, где просили милости у прохожих, умоляли ни трогать, ни красть, что они непременно вернуться, обязательно заберут. Писали своё имя и благодарственные слова за понимание. Порой ещё крепили фотографии детей или сразу всей семьи. Затем дорогое сердцу оставляли вдоль дороги. Вещи теряли свою ценность, цифры в чеках переставали иметь значение. Новая дорогостоящая техника, редкие картины бросались в грязь. Дальше вместе с измотанными людьми следовала только еда и вода. А как оказалось, банки тушёнки быстро расходуются, а бутылки почти мгновенно пустеют.
Их труд и старания не должны были остаться на дороге. Обязательно преодолели бы всё, прошагали через многочисленные магистрали. И без того уже столько километров дорог за спиной. Но оказывается стёртые до крови стопы не единственное испытание на пути, есть ещё одно для него мало терпения, выносливости, стиснутых до скрипа зубов. Запертые ворота требовали специального пропуска. Эта созданная режимом Городов несправедливость всю жизнь их лишала образования, еды, культурных мероприятий, чести, достоинства, гордо поднятой головы, а теперь забрать решила и жизнь. Массивные и огромные, вмонтированные прямо в скале врата не обойти. А пройти через них смогли только те, жизнь которым подарила высокое социальное свидетельство, таких среди беженцев уже не оставалось.
На пути из Инрурума встретилось много ворот, но запертыми оказались лишь последние.
Говорится, что некоторые полезли на скалу, падали и разбивались. Ещё говорится, что некоторые облазили ворота над пропастью, срывались и улетали в бездну. Многие из беженцев направились в обратный путь, но там уже поджидали голод и жажда. Прочие остались у ворот в ожидании чуда, но в мёртвой пустыне чудес не бывает. Ходят скверные слухи, что там люди ели людей, и сперва тех, кто упал и разбился, но потом грызлись друг с другом и поедали слабейших. Сам рассказчик заявил: «Если бы я тогда ел с меньшим аппетитом нежели все остальные, меня бы тут не было. Если бы я тогда ночью помиловал и бросил камень к ногам своим, нежели поочерёдно на головы последних выживших, меня бы тут не было».
Но информация никаким официальным источником не подтверждена, и по настоящее время правдивой версией считается, что все желающие, смогли покинуть Инрурум без трудностей на пути. Разошлись по миру и осели по поселениям Поэрум’а.
…
Запись с публичной конференции «Индастра» (одна из немногих оставшихся, хранящаяся в укромном уголке ящика письменного стола под стопкой бумаг):
– Зачем «Индастра» стала строить поселение для богатых на самом отшибе мира, где нет и близко ничего из их роскошной жизни? Отсутствует связь, проблемы со снабжением, осложнена логистика. Уже не говоря об опасных природных явлениях, – спрашивает корреспондент «Новости Городов»;
– Полагалось, что уставшие от жизни города, его шума и суеты успешные люди смогут найти в Инрурум’е покой и умиротворение. Убежать так далеко, что будет не достать, – отвечает представитель «Индастра».
– Не достать это сказано верно… Но зачем нужно было строить именно в таком поганом месте? – тот же корреспондент;
– Выбранные территории позволило нам осуществить нашу инженерную задумку, дом под облаками, – отвечает представитель «Индастра».
– И за эту мечту жизнями заплатили тысячи рабочих. Я бы предпочёл жить поближе к земле, нежели оставлять детей без их родителей. И ведь корпорация специально набирала работников низких социальных статусов. Их деревяшек и неумех предпочитала вместо квалифицированных специалистов, которые работают на каждой стройки Индастра в Городах. Дело в стоимости? Корпорация никогда не гнушалась гигантскими чеками на жильё. Я полагаю безродные рабочие были нужны, чтобы затем скрыть жертвы, – снова говорит тот же корреспондент;
– Красивая и очень долгая речь. Но дело в том, что при строительстве Инрурум’а не погиб ни один работник, – отвечает представитель «Индастра».
– Есть свидетельства, письма родственников, тысячи трупов не так просто скрыть, пусть даже они падают в пропасть… – говорит тот же корреспондент;
– Голословные обвинения, я бы захотел познакомиться с каждым родственником про которого вы говорите. Назовёте хотя бы одного? – отвечает представитель «Индастра».
[Некоторая пауза]…
– В Инрурум есть только один выход, он же вход, и если этот путь будет заблокирован, так скажем, разрушен селем или смыт дождём люди не смогут покинуть поселение никаким образом. Останутся на верную гибель. Для чего же эта хитрая ловушка? – говорит тот же корреспондент, голос просел;
– Никакой угрозы для жизни нет, въезд стабилен и безопасен. Он наоборот не позволит проникать в поселение сторонним лицам, бродягам и беглым преступникам. Край полон скверной и скверными людьми. Инрурум же планировался как оплот стабильности и безопасности. Пренебрежительная глупость создавать больше лазеек для нечистых на руку лиц, – отвечает «Индастра».
– «Индастра» раздавала дома бесплатно, и…
– Да, кампания не получила никакой прибыли с проекта, но наша задача кроется не только в материальной выгоде, мы ответственны за судьбу человечества, за формирование быта и жизни в самых отдалённых частях нашего крохотного мира. Борьба с перенаселением – важное направление в нашей деятельности – звучит торопливая речь «Индастра».
– Но даже если бы все здания ушли по начальной стоимости, проект не окупился бы как минимум в десять раз. – говорит тот же корреспондент.
– Ваши подсчёты неверны.
– Для чего строили Инрурум? – говорит тот же корреспондент;
– Для жизни. Следующий вопрос.
– Следующий?..
Пауза.
– Ведь уже так много сказано… Впрочем, одну важную деталь нельзя пропустить. Как достоверно известно… достоверно, господа… что ранее на месте Инрурум’а располагался запятна… запят… проклятое слово, запятнавший себя кровью исследоват… – сперва медленно, но с каждым словом всё быстрее говорит корреспондент.
– Не туда вы полезли… журналисты, – очень тихий шёпот звучит на фоне.
– Выключай запись! – гораздо ближе звучит другой грубый голос.
[Шум суматохи].
– И доля всего этого дерьма прина…
[Шум суматохи ещё громче].
– Следующий вопрос.
– Принадлежала, – слышно, что последние слова репортёр уже выкрикивает.
– Следующий вопрос.
– Живо! – другой грубый голос.
– Принадлежит Индас…»
С этого момента слышится лишь шорох помех.
…
Из записи на найденном в реке диктофоне:
«
– Эй, куда вы меня тащите? Кто вы? Что вам надо? Я журналист, у вас будут пр… Что? Зачем это? Убери! Убери! Нет! Нет! НЕТ!
Продолжительные вопли…
» – говорит тот же корреспондент.

Глава 3
Этажом выше не унимаются вопли старой хозяйки дома, она бьётся о стену в истерике, почти в припадке, глаза же, из которых побежали слезинки, до сих пор закрыты, не открывала бы их никогда вновь. Этот вой не заканчивался бы. Но наконец у неё запершило в горле, и она закашлялась. Долго и продолжительно, выплёвывая целые горсти густой мокроты. В один момент потеряла равновесие и отшатнулась назад, тут под руку так некстати подвернулась тумба. От удара мебель опрокинулась, туда же рядом приземлилась и сама старуха.
Ужас от вида мерзости не покидает старое трепыхающееся сердце. Заставляет непроизвольно дёргать головой по сторонам и по-прежнему пытаться кричать. Голос охрип, а горло раздирает как от осложнений болезни. И всё же вынимает из платья один за другим патроны, перезаряжает ружьё. С трудом, ведь руки стали такие непослушные, по несколько раз теряют патроны, с тем же трудом собирают их обратно.
– Миссис Гретти! – донёсся грубый мужской голос с улицы. Не будь около окна и вовсе не смогла выхватить его из шума бури. Ураган всё ближе и его зов становиться невыносимо громок.
– Миссис Гретти, мы пришли с миром! – оттуда же, но уже кто-то другой.
Старушка ни сразу признала голоса, плохо слышатся они на фоне проникающего в голову шёпота страха, на фоне звона в ушах. Запоздавшее осознание, что к ней взывают, заставили наконец подняться с пола. Она припала к окну и кое-как деревянными пальцами раздвинула мешающиеся жалюзи. Внизу показалась группа людей, человек пять, одетые в чёрную одежду, причём в несколько слоёв, особенно сильно закутаны в тряпки рот и нос. Рослые с оружием и походными сумками. С виду неместные. На бронепластинах, что закрывают грудь, символика какой-то группировки, чёрные крылья или нечто наподобие им. Стоят на подходе к дому в шаге от ступеней. Вихри пыли, как ещё одни таинственные гости, стоят за их спиной и словно бы тоже готовы в любой момент войти в дом. Ветер же невероятно усилился, частые порывы практически сбивают незнакомцев с ног. Не люди, а тени что вот-вот станут частью бури. Наверно последнее, что не даёт им заблудиться в песке их фонарики, те стали жёлтыми искрами, а их свет едва заметен в частицах грязи.
– Миссис Гретти, нам нужно остановиться переждать бурю! – прокричал человек, во главе группы, с чем-то красным, мотающимся на шее.
– Нам некуда идти! – добавил кто-то ещё, едва закончил, как порыв ветра сорвал и унёс шляпу, примотанную шарфом к его голове.
– Эй! Есть там кто! Отвечай! – следующий помотал фонариком.
– Буря сожрёт нас! Открой дверь! – вновь первый.
– Я не могу, – тихо простонала старушка. – Не могу. Лучше найдите другой ночлег или сдайтесь на милость стихии. Она не так жестока. Не ищете себе мучительную смерть.
Жаль, её слабое воззвание не дойдёт до незнакомцев. Да и смысл они вряд ли поймут. В этот же момент на глаза вновь накатились слёзы, собралась горько зарыдать…
Тихий нежный на распев глас дитя с первого этажа…
– Гретти…
Словно зов к матери, чистый, как ручей
– Гретти…
Волнующий и тревожащий.
-Гретти…
– Я убью тебя! – проревела старушка.
–Гретти… Гретти… Гретти…
– Убью! Убью мерзость! – снова грозный глас старой хозяйки, и она отскочила от окна, бросилась к лестнице. Перескакивая через разорванные периллы, соскочила на ступени. Пусть только заткнётся.
– Миссис Гретти, не глупите! – зов с улицы. – Мы не грабители, нам нужен только кров! Мы переждём бурю и уйдём!
– Нам нужен только кров! – повторил кто-то ещё.
Гретти едва замечает слова зовущих на помощь, слова людей полные тревог, усталости и испуга. Исток же страшной опасности фальшив. Старая хозяйка сбежала вниз по лестнице. Глаза судорожно выискивает по комнатам и коридорам нечто, звавшее её. Оно снова не в поле зрения, но тут всё пропитано его присутствием, даже вонь, сорвавшаяся с плоти мерзости – загнивание, прение и разложение вперемешку с запахом свежих потрохов. Ни в первую очередь взгляд упал на пол, а под ногами тоже есть правда. Капли чёрной крови окропили деревянный паркет. Раны твари оставляют неплохой след. Опасный след для того, кто любит красться.
– Миссис Гретти, мы не уйдём! – с улицы доносится всё более неразличимая речь, буря буквально у них за спиной. – Нам некуда идти! Мы…..долж….идт… Мы в любом… случае попадём в дом… У на…. нет…. Люди, доведённые до отчаяния, на многое способны… Мы выломаем дверь или разобьём окно!
Невыносимо громко стучат створки окна, пробивается в дом и сносит всё попавшееся на пути поток грязного воздуха. Он же приносит пыль. Здесь становится так много кружащихся частиц, местами образуется ядовитая дымка. Дыхание резко осложняется, глаза мутнеют и болят. Если не закрыть окно, буря завладеет и этим домом. Но пока…
Гретти остановилась у последней капли крови, оставленной недалеко от кухни. Эта капля уже размазана по белой кафельной плитке лапами кошек. Больше в этом мире нет следов, выдающих перемещение своего хозяина. Он снова недосягаем, и он снова где-то рядом. Гретти замерла на одном месте уставилась на эти чёрные капли, как если бы ждала от них ответа. Не решается даже оборачиваться по сторонам, хотя во всём этом шуме можно надеяться только на глаза. А вокруг много балок, арок, переходов, тварь может быть всюду. И резко стало холодно, пошли волной мурашки по спине, и ни платье, ни накинутый сверху халат уже не спасают от дрожи по всему телу.
Но здесь у старой хозяйки есть свои союзники. Около мусорного ведра стоит чёрно-белый кот, шипит на кого-то за тумбой. Шерсть на холке вздымается дыбом, грозно обнажаются клыки, сверкают вылупленные глаза. Он готов вступить в смертельную схватку. В непосредственной близости к нему на столике покоятся несколько тарелок, пара стеклянных кружек, кофемашина, но тень что падает на стену точно исходит не от них. Она же крутит головой, длиной конечностью пытается нащупать что-то у себя за спиной.
– Миссис Гретти! – возглас с улицы. – Это….послед… наш….слова. Пред… упр… Последнее. Вас ждут проблемы. Вы ведь не думаете, что мы вас не накажем…
Руки пожилой хозяйки подняли ружьё. Решилась бы она выстрелить наперёд… но когда голова тени резко повернулась в её сторону, пальцы сдавили курок. Вновь грохот оружия! Пули влетели в кухонный стол, и в то же мгновение оттуда выскочило серое некрупное тело. Спугнув кошку, оно рванулось в ближайший коридор. Гретти успела распознать в бегущем на четвереньках мальчика-незванца. Он забежал за диван.
На улице послышались переполошённые голоса.
– В нас стреляют! Укройтесь!
Пока уши наполняет звон кажется, что стало очень тихо, будто бы всё уже закончилось, и ураган, и налёт чудовищ. Гретти с каким-то неподдельным интересом рассматривает как растворяется в воздухе облако, возникшее при выстреле. Губы же произносят что-то неразличимое, вряд ли пытаются донести какую-нибудь идею, скорее озвучивают хаотичные мысли, среди которых нечто совсем безумное, вроде как не забыть полить цветы, когда закончится буря.
Под шёпот она дозарядила ружьё, патронов в кармане становиться всё меньше. Он заметно полегчал. Затем навстречу потоку пыли подобралась к окну, захлопнула мотающиеся ставни, следом задвинула тяжёлый затвор. И теперь в доме стало гораздо тише.
Ружьё выскользнуло из рук. Гретти трёт полные пыли глаза, из них в обратную сторону сочатся слёзы, пробираются по складкам морщинистых рельефных щёк.
– Боитесь? – возглас.
Старая хозяйка бросила один быстрый взгляд вперёд, толком и не разглядела, кто стоит перед ней. Небольшого роста человек, помесь белого и чёрного. Гретти кинулась поднимать своё ружьё. И так убого, неуклюже, поднимает и тут же теряет, помимо всё время трёт свои «слепучие» глаза. Девочка-кукла у книжного столика, наверно, только сейчас поняла почему же это ничтожное существо ещё живо, почему жнец не раскромсал жалкую плоть. Властелин не видит нужды, старуха вот-вот сдохнет от страха.
Наконец старая хозяйка захватила своё ружьё, крепко обняла двумя ладонями, устремила взор, как и дуло, на возникшую из темноты девочку-куклу. Последняя освободила своё белое как молоко лицо от тряпок, можно видеть даже проглядывающие через закинутые наперёд волосы широко распахнутые глаза. В них столько безумия. Причины могут скрываться хотя бы в приколотой ко лбу канцелярской скобе. Мерзко. И всё ради того, чтобы копна волос не спадала с лица. Впрочем, стоит отметить, несмотря на всю дикую жестокость и садизм это весьма ненадёжное крепления. Скобы отпадают с кожей. А ведь это не единственное её увечье, можно ещё заметить через рваную ткань платья и много других ссадин, синяков, надрезов и прочую кровавую работу на её исхудалом теле.
– Вы боитесь? – снова подала голос девочка-кукла, за её спиной какое-то движение, точно не пыль, оно крупнее и зашло следом.
– И вы знаете какой финал вас ждёт, – продолжает ужасная девочка. – Нестерпимая боль, крики – это только начало. Торчащие кости, кровь, выплывающие глаза. Это я так на всякий случай озвучила самое гуманное, что с вами случится. В действительности нет слова, чтобы передать эти муки. Любое слово будет слишком мягким для них. Тогда почему же не пустите пулю в лоб, приговариваете себя на самое страшное наказание? Неужели вы это заслужили?
– Зачем вышла из комнаты?! – теперь возглас старухи, снова кричит. – Беги обратно, прячься…
Последнюю реплику сорвал ужасный нечеловеческий крик, разнёсся за спиной девочки, там же промелькнуло что-то похожее на огромную змею. Оно прямо за ней. Старуха крепко сжала зубы, вскинула ружьё. Так сильно трясётся дуло, наверно, разброс у орудия будет все равно что выстрелить вслепую. Глаза девчонки округлились, но лишь на миг, гостья проследила взгляд старой хозяйке, обернулась через плечо. Назад на старуху вернулся уже вновь заскучавший взгляд.
– Думаете, что эта штука у вас в руках остановит его? – девочка-кукла, синие губы искривила улыбка. У неё такой же взгляд исподлобья как у её брата.
Из комнаты совсем рядом стон, что в уме соотносится с распахнувшейся пастью. Оно всюду. Это уже не дом людей – обитель чудовищ.
– Беги же! – потребовала старуха.
– Не могу, – девочка-кукла. – Мне нужно предупредить вас.
– Уходи немедленно, – уже взывала старуха, закружилась на месте.
– Не верьте моему братцу, – прошептали тёмно-синие губы.
Когда старая хозяйка обернулась обратно к девочке, та подобралась значительно ближе. Левая рука впереди, правая заведена за спину. Натянутая улыбка не сползает с губ. И при всём ужасе вида она выглядит… мило?
– И мне тоже, – добавила. Сделала один рывок к старой хозяйке дома, вонзила ножницы в дряблое бедро. Старуха рявкнула, отшатнулась, одним только чудом смогла устоять на ногах. Вот разочарование. Но это же позволило развести концы ножниц ещё сильнее, шире становится рваная рана… шире кровавая улыбка на ноге…
– Дрянь! – провопила старуха, замахнулась ружьём, а девчонка оказалась не такая керамическая, увернулась от удара, приклад оружия лишь перемешал воздух.
– Мерзость! – ещё один плевок в спину убегающей куклы. И не только он. Старая хозяйка передёрнула затвор, взвела курок, без секунды колебаний спустила механизм. Прицел лёг в сторону головы удирающей мишени. Раздался рёв ружья, и незамедлительно вместе со столбом искр из ствола вырвалась свинцовая дробь, бросилась вдогонку. Проскользнула за спиной у маленькой бестии, которая так вовремя пригнулась, осколки угодили в светильник, разрезали картину на стене.
И вновь дёрнула затвор, ещё одна попытка смертельного огня поймать цель, в этот раз чуть не застал девочку-куклу в прыжке. Маленькая бестия быстрая и ловкая, проскользнула по полу, перемахнула через книжный столик и приземлилась за диваном. С тела соскочила последняя тряпка, скрывающая её болезненную наготу.
– Мерзость! – снова провопила старуха. Гнев неплохо разбавил страх, а этот разразившийся хохот за диваном, который перетекает в безудержный смех, ещё сильнее разжигают огонь.
В порыве ярости старая хозяйка дёрнулась вслед за куклой, острая боль в ноге напомнила о ножницах, впившихся в плоть. Страшное увечье практически сбило с ног. Кровь каплей за каплей сбегает по бёдрам на пол, платье окрашено двумя красными потёками, на очереди халат. И вот ужас режущие части ножниц разведены в стороны. Выглядит это так будто доставать их будет сложно. Старуху уцепилась за рукоятку, пытается вытянуть из себя лишний инструмент. А это настолько нестерпимо больно, естественно, что вопит, и сжатые зубы трещат. Визг отзывается эхом по разным частям дома.
Маленькая бестия продолжает надрывисто хохотать, грудная клетка пульсирует, словно задыхается. Старается, трудится над тем, чтобы воспроизводимые звуки смеха были максимально вызывающими и мерзкими. От такого старания слюни хлестают из-за рта. И уж дабы не пропустить главные результаты своего труда, высунулась из-за своего укрытия. Не стесняется своей наготы. За тёмными губами сверкают серые зубы.
– А-а-а-а-а, – вырывается продолжительное из глотки старухи. Наконец вместе с обилием крови и кусками срезанной кожи вылезли и сами ножницы. Багрового цвета их острые грани, на них же осталось что-то из тела. То, что назад уже не воткнуть. На ноге остаётся глубокая рана с развороченной плотью. От одного вида собственных комплектующих на далеко не хирургическом инструменте у старухи подкосились ноги. Наверно, села бы на стул или прямо на пол, разглядывая ужасное зрелище. Вырвавшийся из-за рта девочки-куклы громкий смех, позволил отбросить ножницы и крепче сжать ружьё.
– Убью! – прикрикнула Гретти, насколько смогла быстро зашагала к дивану. Теперь каждый шаг прокалывает всё тело от пятки до макушки острой болью. Добавилась и сильная хромата к походке. Ноги стали словно костыли.
Не дожидаясь встречи, полностью голая девочка-кукла выскочила из-за дивана, бросилась вперёд, наигранно завиляла из стороны в сторону. Также шустро и ловко обходит на своём пути кресла и тумбочки, отчасти даже элегантно. Хромая старуха пробует догонять. Успела прицелиться, не успела вдавить курок, маленькая бестия скрылась за углом комнаты, носиться как тень, там же зазвенел очередной порыв издевательского смеха. Её сильно забавляет погоня.
– Мерзость! Мерзость! – раз за разом повторяет старуха. Начала пытаться двигаться вслед. Кряхтит и стонет, за собой волочит травмированную ногу. Рана обливается кровью, кожа равномерно окрашивается красным и липким соусом.
Между тем скрип матраса затягивает непивучую мелодию. Мелодию старой кровати и чьих-то грязных ног. По-видимому, девочка решила позабавиться на супружеской кровати хозяев дома, а именно попрыгать на ней. И пусть Гретти давно вдова, дразнящий звук скрипящих пружин таки заставил прореветь через сжатые зубы.
– Ах ты стерва!
– Раз, два, три… на одной ноге, – голосок из комнаты, – четыре, пять на другой. Ух… ух… ух…
Дребезжит стоящий рядом с кроватью комод.
– Ух… ух… ух… – следом очередная порция. Задорно прыгает по кровати, она совсем не стесняется ни взора владелицы, ни своего голого вида. Наоборот порой дарит старухе вызывающий взгляд и наигранно крутит своим белым обнажённым телом на котором кровь.
А за спиной послышался звон посуды, стук керамических тарелок. Старуха насколько смогла быстро обернулась теперь на него. Они всюду. У кухонной тумбы, предварительно подставив под ноги табуретку среди столовых принадлежностей копается юнец, не так чтобы он много, где лазил. Он просто перебирает ножи. Самые острые и длинные складывает в одну аккуратную кучку, под ней уже простелено красивое синее полотенце. Без лишней спешки изучает каждое лезвие. Оценивающе подставляет рукоятку к лицу, смотрит одним глазом на режущий край.
– Убью! – вновь прокричала старуха и кинулась уже к мальчику. Не дети. Мерзость в оболочках кукол. Отпрыски тьмы, впитавшие в себя всю окружающую гниль.
Юнец вздрогнул от крика, охвативший его испуг не позволил быстро сбежать. Ещё потерял равновесие на табуретки, и секунды спасения прогорели на раскачивание. Пожилая хозяйка подскочила прямо к нему, подставила дуло ружья к голове маленького порождения. Сдавила курок, это должен был быть фонтан крови, но последовал один лишь глухой щелчок.
Табуретка встала на все четыре ножки, мальчик сорвался и бросился прочь. Вильнул вокруг дивана и направился в комнату, где не перестаёт разбивать кровать его богомерзкая сестра. Старуха сопроводила всё перемещение направленным оружием и бессмысленными щелчками курка.
Мальчик заскочил в спальню, в тусклых красных лучах померкшего солнца они вдвоём скрылись. Вернулись к скрытым замыслам. Перестала трещать кровать, пропали из области зрения. Опять же неразличимы их звуки, слизкая их органика.
Старуха тем временем зарядила первый патрон в ружьё, долго пытается выловить второй, но похоже остался всего один, как и один выстрел. Выходит, последний. Выходит, для себя? Но едва ли старая хозяйка может позволить себе умереть вперёд и не забрать с собой хотя бы одно из них.
Гретти поковыляла вперёд, спешит к комнате покойного супруга, он мёртв, от него должно быть ничего не осталось, уже не ждёт, но сейчас на его быт проливается чужая чёрная слизь.
– Явись ко мне! – провопила старуха, ускоряет шаг, волочит травмированную ногу. Её несложно будет остановить.
– Иду, – из мрака, оно же лишено волнений или страха. Тихое, но взывающее услышавших закрыть уши, зажаться в самом недоступном и узком углу. Зашуршало вокруг. Немногие оставшиеся в ближайших комнатах животные глубже уползают в свои укрытия, сильнее жмутся к стенам, припадают к полу. Выглядывают из убежищ десятки чёрных глаз.
Заплясала тень на стене. В который раз взмыло кверху ружьё. Но оно не пугает идущего «незванца», старуха в первый момент не обратила внимание на изменения во внешности мальчика. А ведь теперь всё его существо покрывает чёрная жидкость, прилипли волосы, одежда. Его ночнушка скрыта грязью порождений. Поступь твёрдая и не лишит её присущих черт ни одно оружие.
– Я убью тебя в столь жалком обличии! – проревела старуха через зубы, крепче сдавливает ружьё. – Покончу хотя бы с одним, тебе больше не видеть ни свет, ни тьму, ни лик своих богомерзких прародителей!
Остановился.
– Ваш свет мёртв, – шипение облитых чёрной смолой губ, смола же стекает с них вместо слюней. – Моё же жалкое обличие ждёт ваших горячих пуль, желает переродиться подобно Богу. Обрести прекрасные черты, избавиться от лишнего. Лишиться бренных сложных форм.
– Ты не переродишься, – простонала старуха, – я уничтожу всё чтобы от тебя не осталось.
– Да? – его скрежет. – А что останется от тебя?
Голос резко затих и на одну лишь быструю фразу стал очень ровным, гладким, детским…
– Оно у тебя спиной.
Это было резко… Старуха почувствовала нечто слизкое и плотное окручивающееся вокруг ноги. На его шкуре пластины, края которых легко сдирают кожу, мелкие ворсинки, грубые волоски проникает вглубь тела, достают до костей. Схватило и силой неведомо скольких тысяч мышц отшвырнуло в сторону. Старое тело несколько раз перекрутилось, приземлилось прямо на стол, первый пациент для операции готов. Распласталась на белой скатерти, и треск в области спины – первая причина для вскрытия. Кухонные ножи на тумбе – возможный инструмент. Незамедлительно подоспела секущая боль по всему телу, но и она меркнет перед тем, что выбирается из гостиной. Доводящий до ужаса гость предстаёт в новом обличье. Он успел слазить в подвал к трупам и забрать оттуда парочку. В этот раз хозяйка встречает его гулким, но из-за полного слюней рта, не таким звонким воплем.
Тварь приобрела иные для себя черты, уже не такая как при первой встречи, если тогда ещё можно было угадать форму, сравнить её с чем-то, сейчас тело мерзости стало помесью несвязанного друг с другом мяса. Несколько длинных хребтов извиваются под разорванной кожей. Множество отовсюду торчащих человеческих рук и ног ищут что-то по стенам и потолку. Оно обтянуто человеческой кожей, но при этом тянется как пластилин. Задействованная на ней плоть не способна на подобные деформации и рвётся на ошмётки, обнажая чёрные кишки. Нет того слова, чтобы назвать это.
Лишь одно во всей конструкции слишком хорошо различимо. Из грудной клетки торчат длинные черви у которых есть голова и даже лицо. И первое, и второе принадлежало человеку… Их изначальные черты сложно угадать, лиц некогда живых людей не вспомнить. Лысые, искажённые, слепые. Глаза, рот, нос – всё запало внутрь. Лица стали почти ровными. Пустыми… Целый букет голов обтирается об потолок, как десяток змей вьются над всем живым.
– Смотри, – глас юнца, уже не хрип, восторженность, она же отражается в слезящихся глазах. – Вот идеал жизни. Изящество простоты. Мы не заслуживаем образ Бога, но он поднесён нам как дар. Отказаться – совершить страшную ошибку.
Правда, в этой помеси сложно найти эту самую простоту. Мерзкая масса же начинает ползти вглубь комнаты. Омертвевшие руки перебираются по потолку и по полу, всё попавшееся им на пути гибнет или рушится. Сорвало и скинуло люстру, отшвырнуло в сторону кресло. Так мешается… Перед ней предстаёт юнец, крохотное тело теряется на фоне раскисшего теста. Но мерзость не пугает мальчишку, он терпеливо ждёт и тянет к ней руки как к матери. А тварь начинает обтекать вокруг человеческого обличья ребёнка.
Старуха крутится на обеденном столе, смогла немного приподняться. Остаётся последний выстрел, но нет сомнений, что всей этой массе и тысячи разорвавшихся снарядов будет мало. Руки хоть и сопровождают тварь, но куда сильнее стремятся к своей собственной голове. А то предложение девочки-куклы, выстрелить в висок, было не так плохо, заманчиво хорошо.
Руки мертвецов вылезают из плоти твари хватаются за юнца, за его ноги, за его руки, за его голову. Им все равно до его глаз, на которые они давят, почти выковыривают. Им все равно до его горла, которое они перетягивают, не давая дышать. Но дитя и не сопротивляется действию своего Бога. Ему не претит и трупный запах с гниющей плоти. Опарыши и черви, что сыплются ему на голову. Разлагающемся рукам холодно, они забыли тепло, мальчик согреет их. Старушка не успела заметить, как юнец полностью исчез.
Уже не отпустят. В ещё более потемневшее пространство вернулись шум ветра, скрежет частиц пыли. Секунды для раздумий. В голове старой хозяйке как раз осела одна нестерпимая мысль – моя очередь. Тем временем одной зрительницей стало больше, она едва успела застать как мёртвые руки забрали мальчика к себе. Из комнаты на четвереньках выползла девчонка. Она уже не такая прыткая и безумная. И в глазах нет той радости, закралась в них печаль и какая-та часть испуга. Оторвалась последняя скоба с приколотой чёлки, лицо оголилось, бежит ручеёк из капель крови.
Деформации уже, поразившие мерзость, стали дополняться. Тело выгибается и изминается. Не берут пули, но трясётся как жиле. Издаёт глотательные звуки или что-то им подобное. Нечто перебирается от брюха к червям у плеч. Старуха наконец оцепенела, наблюдает за «совершенством» с раскрытым ртом и выпученными глазами.
Среди его уже слепых отростков-голов наружу вылезла ещё одна свежая, проваливается кожа выпуская на свет новое, почти что рождение, но куда более грязное и ужасное. Свежая голова не так уж и плоха, пока не похожа на остальные лысые и слепые. Лицо человека в сохранности, остались даже тёмно-каштановые волосы, разве только сложно их выцепить на фоне чёрной смолы. На месте нос, рот, уши. Лишь выражение стало пустым и безжизненным. Выпятились вены на щеках и лбу. Плохо на это смотреть, ведь голова юнца поднялась вверх, а тело валяется внизу, где у твари как коровье вымя мотаются мёртвые руки. Тело испускает много крови из разодранной шеи. Где была голова теперь дыра. Нет у тела и позвоночника, кровавая река тянется по спине. Назад это не собрать. Голова мальчика с тянувшимся за ней позвоночником двигается. Веки с огромным трудом разлиплись, в момент казалось, что они и вовсе не смогут разомкнуться так и будут тянуться, пока не порвутся. Теперь юнец часть органики. Ненужная, но на верном пути к упрощению. Так и будет мотаться среди остальных лысых голов, пока не станет как они гладкими и ровными.
Исчезает свет, нарастает шум урагана, грозится вот-вот пройти насквозь, снести и уничтожить. Слух привык к его приближению, и, когда молчит всё остальное, кажется, что настала тишина. Тишина в наведённом беспорядке, среди чёрных контуров вещей и застывших в одном положении предметах интерьера, а также некогда востребованного на фоне одиночества предметов досуга. Уже успела осесть пыль, и стало так мало движения. Каждая часть вокруг стремится к покою, остановить движение.
Тварь растянулась от пола и до потолка, и высоты трёх метров ей недостаточно, она простирается и дальше по ограничивающим поверхностям. Дуб, вместо ветвей плоть, в кронах головы, кора – разорванная кожа, сок – кровь, а основа утрамбованные органы и кости сожранных ей людей. Сколько массы – сотни сгинувших душ.
Рот юнца резко раскрылся, также неконтролируемо закрылся. Веки хлопают то одно, то другое, как и все мышцы непроизвольно сокращаются. Выражают несколько эмоций одновременно: и злость… и радость… и печаль. Всё очень асинхронно, если поднимается правый уголок губ, ему непременно будет аккомпанировать закрывающийся левый глаз. Явно, что не венец жизни, породниться и затем уйти в переработку мерзкой формой существования. Девочка-кукла внимательно наблюдает за деформациями лица своего брата, кажется, сопереживает каждой. В её глазах уже не из-под застилающих волос всё больше отчаяния. Дрожащая рука, обхватившая голую грудь, как и пальцы, мнущие кожу в районе сердца, тоже что-то выдают.
Наконец юнец замер, последнее застывшее выражение: изумление, наверно, так. Может быть, страдание? Его голова ещё подвластная спрятавшемуся внутри черепной коробке сознанию повернулась в сторону, посмотреть на свою родную кровь, усевшуюся на пороге. Их губы безмолвны, но выражения на лицах кажется говорят что-то друг другу. Полные печали вместе с проступившими слезами одни девичьи, и сожаления другие, что смотрят свысока. Их глаза одинаково зелёные, их волосы одинакового каштанового оттенка, схожие черты … одно детство… но разные судьбы.
Дальше до ужаса страшные слепые лица устремились на старуху. Голова юнца властью своего бога повернулась вровень остальным и замерла. Теперь все эти заплывшие ослепшие глаза смотрят на старую представительницу другой веры. От этих взглядов действительно стынет кровь, не хочется ничего так сильно как стать невидимой или лучше просто перестать существовать.
– Ты, – голос уже незнакомый, грозный и гулкий, но вырывается из тех же растрескавшихся губ мальчишки, точнее того лица, что порой срывается и начинает вертеться по сторонам как нечто чужеродное, явно от другого тела. – Создание своего жалкого творца, насмешка над истинным Богом. Время вашего существования истекло. Всех пожрёт ступающий…
В следующий миг из дальнего коридора донёсся звон разбившегося стекла. Затем в той же отдалённой части дома раздался хлопок, что можно отнести к разорвавшейся гранате. Послышалась тихая человеческая речь, и следом поспешил предупредительный одиночный выстрел. Страшный грохот, вскоре его будут называть звук надежды. Ветер, который заходит в дом следом за людьми, быстро пробежал по коридорам, заносит пыль уже сюда, на кухню.
– Осторожно… осторожно, – тихая речь.
– Не спеши…, проверь рядом, – тихая речь.

Глава 4
"Идёт сканирование документов… Данные получены, начинается обработка. Дожидайтесь окончания… Предупреждение: в связи с действием вооружённых радикальных организаций движение по автомобильным магистралям ограничено, если ваш статус не подтвердится, проезд не будет открыт. Планируйте маршруты" – звучит записанный женский голос из динамика небольшой уже порядочно проржавевшей станции. Последовала мелодия, правда, от неё не осталось ничего кроме задумки, вместо приятной игры инструментов слышится лишь скрежет и дребезжание. Видимо, сгорели транзисторы или что-то им подобное. В этих краях в руках человека не так много власти, куда больше у дождей и ветров. Тут скоро всё проржавеет и сгниёт.
Перед воротами стоит машина, тихо шумит её мотор, из глушителя вырывается едва заметный дым. Она не бросается в глаза, не выделяется на фоне серой массы земли и камней, и под стать всему остальному сырому миру на её стёклах и капоте капли – следы недавно моросящего дождя. Новый чистый и несомненно красивый автомобиль от чёрных шинных дисков с примечательным узором многоконечной звезды до галогенных фар.
Машина дожидается, когда система управления закончит проверку документов, свяжется с базами данных и сверит идентификационные номера. Времязатратный процесс, старая электроника все равно что полуглухая старуха-кассирша. Но путь лежит через этот пункт контроля, объехать его невозможно, справа высокая скала, слева глубокая пропасть. Других дорог в этом направлении попросту не проложено, огромное количество трудностей и потерь стоило возвести через горы, холмы и рвы эту одну. Да и почти все пути в округе блокируют схожие заграждения. Выстроилась целая система тотального контроля за перемещениями, человек в которой без своего свидетельства просто теряется. Позади долгая и тяжёлая дорога, не время разворачиваться.
"Проверка закончена. Ваш статус подтверждён. Проезд для офицеров Нова открыть" – вновь вырвался женский голос из динамика станции. Внутри заграждения зашумели приводные механизмы, с большим трудом и громким скрежетом поддаются воздействию. Их срок эксплуатации давно истёк. Тяжёлые массивные ворота медленно и очень неуверенно поползли вверх. Настанет день, когда изношенные временем железки попросту не смогут поднять столь непосильное заграждение, тогда придётся остаться по одну сторону навечно. Хотя век человека не так уж и короток, самые юные ещё смогут застать, когда ветра и время превратят ворота в пыль.
– Едем в неизвестность? – нежный женский голос в автомобиле.
– Да, из тех глубин донёсся зов, – спокойный мужской.
– И мы спешим на помощь? – снова первый.
– И мы спешим на помощь, – подтвердил второй.
Ворота поднялись и, едва достигнув верха, пошатнулись, а дальше под давлением своей же массы поползли обратно вниз, и никакая система управления не способна противодействовать этому незапланированному движению. Впрочем, машина Нова уже проскользнула мимо арки заграждения, уходит вперёд. Нет сомнений, что этот автомобиль принадлежит специальной полицейской структуре Городов, именуемой как Нова, чёрно-синие цвета, а по бокам и спереди машины символика организации.
Внутри же два офицера, направленные в ответ на поступивший сигнал из поселения Инрурум, об случившемся, как и о просящей помощи, известно не так много. И вся имеющаяся информация исходит из одной недолгой записи с обращением и данных полученных при идентификации. Некая жительница Эндерума с социальным статусом типа «А-3», пожилая женщина Клара Гретти. Её, конечно, уже не впрок называть пожилая женщина, точнее будет сказать глубокая древняя старуха, успевшая прошагать долгий жизненный путь. Восемьдесят шесть лет, не каждому дано. И её сообщение о происшествии в Инруруме.
Впрочем, свежей эту информацию точно не назовёшь. Слова, взывающие к помощи, получены более чем два месяца назад и никому не известно, что сейчас там происходит. Особенно если учесть фразу «мы уже все мертвы», несомненно от неё исходит опасность, а ведь она также фигурировала в обращение престарелой женщ… старухи. Возможно, уже не осталось ни нуждающихся, ни их имущества, ни даже их домов. Как и поселений, как и городов, ситуация вокруг меняется крайне быстро.
Из-за хаоса, охватившего Эндерум, полицейские структуры, включая Нова, на грани коллапса, падения или того хуже. Власти Городов предпочитают держать подавляющее большинство солдат и офицеров при себе, как защиту от армады забастовщиков. Огромные силы участвуют в подавлении мятежей, к ним добавляются тысячи тех, кто не принимает активного участия в разгоне беспорядков, однако находятся в резерве на всякий случай. А это ведь не единственная причина кризиса закона. Есть как минимум ещё одна, даже более неприятная чем первая. Скорбно говорить, но ведь сотрудников, верных старым законам, массово убивают. Притом совершенно неважно будет это главный судья или обычный местный полицейский, который занимается самым безобидным делом, вроде поиска краденых писем. И с каждым днём количество проливаемой крови растёт. Не десятки, сотни. Как результат на крики помощи просто некому откликаться, полицейские офисы пустеют, а служебные машины, оставляются у обочин на усмотрение первой встречной экстремисткой группировки. Городам катастрофически не хватает обученных и преданных людей, от сего для общества наступают тяжёлые последствия, сильнее разрастаются беспорядки, набирает силу анархия. Власть над отдельными людьми берут те, кто считает себя могущественнее и достойнее.
В дополнение ко всему прилагается полная неразбериха, вызванная запутанными приказами и указами руководств. Они глупы и самонадеянны. Некоторые офицеры и того на фоне хаоса, лопасти которого раскручиваются всё сильнее, несомненно снесут всех противостоящих идущему новому порядку, покидают службу и уходят в незапланированные отпуска. Проще сказать сбегают и прячутся. Предпочитают далёкие места где тише, поселения в сотнях километрах от Городов, подальше от мест основных действий. Таверны, пабы, отели, заброшенные резиденции – становятся временными пристанищами, способными скрыть от рук ненависти. По крайней мере пока способными. Страх за свою жизнь, будущее семьи готов далеко погнать. На край мира или даже дальше.
Так и получается, что подавляющее большинство вызовов остаются без ответа, теряются среди множества подобных, оказываются на верхних полках шкафов или тонут в хранилищах. Это обращение тоже не должно было видеть свет, но судьба ли, решение тайных правительств… в общем, оно неожиданным образом всплыло.
Машина продолжает двигаться вперёд, оставляя после себя глубокий след в сыром грунте. Эти две тянущиеся вслед полосы берут начало далеко-далеко отсюда, из краёв высоких зданий, роскошных садов, толстых кошельков, и ещё никому не известно, где эти линии оборвутся. Пока же колёса поднимают и раскидывают грязь. Налетят на лужу и разбрызгают мутное содержимое.
Этот экипаж тоже не обошли стороной гремящие перемены. Довелось стоять за кордоном полицейских. Видеть много митингующих, их разъярённые лица и дерзкие плакаты. Слышать выкрики и свист толпы, тогда же… обязательно всё заканчивалось выстрелами. Паника губила организованность и становилась главным оружием. Женский визг – обычное дело для подобных карнавалов, он заменяет салюты. Конечно, этой машине не довелось врываться в очаг хаоса, повезло остановиться поодаль и наблюдать за бегущей толпой, нежели гнать толпу. Довелось даже видеть, как выступает на уличной сцене агитатор протестного движения, довелось наблюдать, и как его застрелили в живот. Один из экипажа Нова тогда стоял у заднего бампера машины. Другая… другая держала два картонных стаканчика с кофе.
Он – офицер Нова, Раймон Эдриан, в звании капитан, тридцать семь лет, пятнадцать лет на службе. Она – Игнет Коумэн, в звании лейтенант, двадцать три года, на службе чуть больше года.
Их объединяет не так уж и мало, ну, автомобиль, наименование полицейской организации Нова, ещё, наверное, калибр у личного огнестрельного оружия. Ирония. В целом, они полная противоположность друг другу. Если Раймон Эдриан опытный оперативник, один из лучших сотрудников управления с огромным послужным списком. За его спиной много удачно завершённых дел высокой важности, многие из которых проходят под грифом секретности. Он определённо ценный сотрудник для своего ведомства, который выполнит задание, не растрачивая внимание на ненужные подробности, на поиски ответов и охоту за чужими тайнами. Верный долгу офицер, получивший звание капитана уже спустя семь лет службы.
[В полицейских структурах после успешного окончания обучения в специализированных учебных заведениях и такого же благополучного прохождения практической части подготовки, сотрудники получают звание лейтенант. Следующая ступень в иерархии управления практически недостижима, пьедестал, забраться на который дано будет лишь единицам. Так получается, что подавляющее большинство офицеров-лейтенантов никогда не станут капитанами. Звание не даётся за выслугу лет или за небольшие успехи в работе. Это исключительность, которая приобретается за значимые свершения и талантливость командования.]
Лейтенант же, Игнет, только начинает свой путь свершений, при этом многие бы сказали, что у неё это плохо получается, правда, остальные непременно сказали бы, что у неё это вообще не получается. Нет, Игнет попала на должность ни через вход для особых персон, кто заскучал от жизни в роскоши. Её семья всегда имела скромные доходы и такое же скромное социальное свидетельство. Что уж говорить, они бедняки об которых весь остальной мир вытирал ноги. Нет у юного лейтенанта и того дяди, который бы взмахом руки распахивал все двери. Любовника, который в благодарность за тёплую кровать толкал её… вверх по ступеням.
Что говорить, низкое социальное свидетельство накладывало много ограничений, у Игнет не было право даже поступать в университет, а тем более на государственную службу. Но было другое, вернее был тот, кто, пятьдесят лет своей жизни отдал военной службе, променял здоровье и молодость на будущее своего поколения. Её дед пожертвовал собой, без преувеличения это так. Он статный крепкий вояка выгрызал для детей и внуков на протяжении всей своей жизни одну маленькую льготу на обучение. Мама Игнет её, правда, не дождалась, к тем годам у неё у самой прорезались первые морщины, на голове выскочило несколько седых волос, и в это же время за стенкой уже росла маленькая девчонка. Было уже не до новой жизни, старая въелась в кости. Мама без колебаний отказалась в пользу девочки от дозволения Городов. Пришла говорить пятилетней девочке, какое будущее её будет ждать после того как подрастёт, а та хлопала глазками и совершенно ничего не понимала. Да ей было тогда и не надо.
Только так и получилось подать документы на обучение в учреждение Нова. А впереди были ещё экзамены и испытания. Волнительное время. Столько желающих, сотни, а мест всего десяток. Если бы Игнет не смогла, дело жизни её деда просто растаяло бы в руках. Борьба была жестокая. Наивной девушке казалось, что она попала в звериную стаю, причём её забросило в совершенно незнакомое злое место. Игнет с изумлением замечала, как сильно люди вокруг отличаются от неё. Они словно были из другого времени, из далёкого будущего. Элегантные. Богатые. Модные стрижки, гламурные ногти, одежда по последним трендам. Все они подогнаны к эталону красоты. Игнет в своих старых обносках не выглядела как студент, она словно бы была их домашней прислугой, которая пришла, чтобы снять с ног госпожи грязные потные туфли. Такой контраст вызывал страх. Что уж говорить до их социальных свидетельств, они недосягаемы.
Если бы косые взгляды оставляли синяки на теле девушки, Игнет умерла бы от страшных побоев в первую же минуту на публике. Они ненавидели её и презирали. Без особых причин и поводов дразнили и оскорбляли. Называли её единственное платье половой тряпкой, а закрученные в косу волосы – «махнаткой.» Могли позволить себе даже толкнуть. Её нерешительный взгляд никогда не поднимался с ног. Она была для них катализатором ненависти, а иногда и тошноты. По крайней мере, они не раз это демонстрировали мерзкими звуками и наигранными кривляньями.
Игнет практически сломалась. Она несколько раз сбегала домой. Причём несколько раз в день. А горькие слёзы становились даже более значимой причиной обезвоживания, чем душные классы. Всё время на взводе, всё время в опасности, в условиях, когда все вокруг её ненавидят. Сосредоточиться на экзаменах было невозможно. На это страшное время она забыла про всё, и про свои мечты, и про то, что стоит на кону. Забывала даже про еду, она и до момента подачи документов в институт была излишне худая, за время экзаменов ушло ещё несколько килограмм. Похудела так, что начали выпирать кости. И всё-таки у Игнет… получилось. Это было чудо. Девушка всю ночь танцевала. Поступление, казалось, грандиозной победой, причём не только для её, но и для всей семьи. А дальше преодолевать трудности стало гораздо проще. Вот так и проделывала свой сложный путь сама, начиная с юных лет много и упорно работала, днями и ночами училась.
Прошли годы и Игнет закончила учебное учреждение при Центре Управления Нова. Все её выпускные оценки – высший бал. Преподаватели пророчили юной девушке значимые свершения, она же в свою очередь добилась особых успехов во владении огнестрельном оружие, её показатели по меткости лучшие среди всех студентов, которые когда-либо обучались в стенах заведения.
И первые её шаги были действительно весьма уверенными и многообещающими, но когда настало время практической подготовки, у Игнет всё посыпалось из рук.
[У стажёров оттачиваются физические способности, выносливость, стойкость, моральная устойчивость, мышление. Отрабатываются навыки принятия решений, скорость реакции. Также юные почти что офицеры привлекаются к участию в рядовых полицейских делах и расследованиях.]
Практика оказалась грязная, впрочем, Игнет не страдала болезнью «маникюрных рук». Если надо было копать землю, она копала, и делала это без лопаты. Получалось достаточно хорошо, но не до конца хорошо. Так один раз она задержала лицо низкого социального статуса в недозволенном для него месте. Скрутила руки и уложила на пол, сделала всё как на картинке в учебнике. Даже заслужила похвалу от офицера-напарника. Но то ли от добрых слов, то ли просто вылетело из головы, в общем Игнет забыла застегнуть на задержанном наручники. Какое-то время они вместе даже гуляли по городу, но при первом же удобном случае задержанный, столкнув горе стажёра в лужу, скрылся в переулке.
А как-то раз отличница учебного учреждения Нова, лучший стрелок из всех учеников, подстрелила собаку, прострелила забор, продырявила мусорный контейнер, поцарапала гидрант и навредила ещё целому ряду других общественно-полезных объектов, пытаясь попасть в ногу запутавшегося в проволоке карманника.
[Практическая подготовка подводиться к концу решением совета по управлению Нова, когда на голосовании большинство председателей выступит за принятие нового сотрудника. Но вперёд собрания один из офицеров должен будет представить стажёра совету, он же или она будет отстаивать право кандидата стать частью организации Нова. При этом офицер, кто привёл в совет стажёра, зачастую может занять место первого напарника этого самого стажёра. Обычно представители управления выносит это решение как наказание за чрезмерное мягкосердечие.
А такое положение дел останавливает многих, ведь плохой напарник – гарантированная пуля в спине. Срок практической подготовки скоротечен, и если будущего сотрудника никто не заприметит, он будет списан на бумажную работу, уборку помещений и разноску кофе.]
Игнет со страшной болью в сердце осознавала, что её ждёт та же участь, стопки бумаг и поднос с горячими напитками, печеньем и всем прочим продовольствием для упитанных компьютерных червей. Короткая юбка и шлепки по заднице. Да и трусы, спущенные до колен. Все офицеры от неё шарахались как от прокажённой. Наверно, такая напарница не просто не сможет прикрыть спину, но и в эту же спину случайно выстрелит. Игнет прошла много сложных испытаний на своём пути и рисковала потерпеть поражение в самом конце. И её провал должен был стать позором для всей семьи, жалкой историей. Её парализованный дедушка улыбнулся, когда узнал, что его внучка поступила в университет. А чтобы он сказал, когда услышал, что вся его жизнь, сбережения и пятьдесят лет войн были только ради того, чтобы его внучка стала девочкой с раздвинутыми ногами для какого-нибудь начальника, девочкой для окончания дня, спуска спермы. Это был бы смертельный удар не только для Игнет. Девушка не смогла бы смотреть в глаза ни отцу, ни матери, тем более в ослепшие глаза деда.
И не сказать, что Игнет делала недостаточно, слишком мало, она делала много, даже чересчур. Вот только руки постоянно тряслись, голос дрожал, чем больше она старалась что-то изменить, тем хуже и хуже получалось. Она опускалась в глазах своих напарников на новое дно и там к собственному удивлению и удивлению коллег находила способ опуститься ещё ниже. Ей не было равных, в том смысле, что все её даже самые ленивые и неответственные сокурсники переросли её на голову и больше.
Так и тянулось, приближалось к концу, что смерти подобен, но лишь до тех пор, пока не появился капитан, её капитан.
Раймон продолжает сосредоточено следить за дорогой, а Игнет рассматривать его строгое лицо, серые глаза, а также покрытые лёгкой щетиной щёки и подбородок. Едва заметны морщины, в основном когда щурится, пока ещё не углубились шрамы старости, и всё же слишком раннее проявление для его лет. Дело в чрезмерной преданности делу, обременяющей работе, когда готов ради самого рядового дела изматывать себя до предела. За уставшими глазами скрывается непосильная изнуряющая борьба одного человека.
Игнет держит голову прямо, и только глаза устремлены в сторону, смотрит через копну волос, пытаясь не привлечь к себе никакого внимания. Боится выдать свои переживания. Да, она любит его, сильно любит, искренне, практически с первой встречи. Ещё когда не знала, что капитан, её капитан, один из лучших сотрудников Нова, решит протянуть руку помощи такому бездарному стажёру. Для неё это было настоящее чудо, сошедший свет с небес. Совет по управлению Нова никогда бы не позволил низкосортной девчонке без выдающихся способностей стать сотрудницей Нова. Никогда. Разве только если бы она пули останавливала взглядом, если бы проходила через огонь, как через воздух. Но свершения и заслуги того, кто её привёл на то собрание, всё-таки перевесили чашу весов устоявшихся норм. Жирные председатели совета были недовольны, они грозились Раймону, что эта дурная девчонка станет его такой же бездарной напарницей. Что она погубит его славу и, быть может, даже жизнь. Капитан не слушал, он никогда не делает шаг назад. Тогда уже Инет почувствовала, как надёжно стоять у него за спиной. Он всё вынесет на своих плечах.
А ведь у Раймона на тот момент был образцовый напарник. Кларк, вроде как, гордо того звали. Собственно, было чем тому гордится. Бесстрашный, крепкий Кларк, кто умел абсолютно всё. И взломать замок, и угнать машину, и стрелять на бегу, и забрасывать гранату в форточку, и выбивать двери ногой. Летать разве что ещё по каким-то неуважительным причинам не научился. Качок, кто был и на войне, и под пытками в плену. Кто бесстрашно смотрел в лицо смерти, был одной ногой на том свете, выживал после взрывов и попаданий пуль. Железный Кларк. И его капитану пришлось променять на… лучше не стоит говорить.
Правда, с того момента Игнет изо всех сил стремится быть выше своих способностей. Через голову не прыгнешь, но если у тебя сзади вырастают крылья, можно и попробовать. По крайней мере, не подводить своего напарника, и в его глазах выглядеть гораздо способнее, талантливее и, что для неё особенно важно – привлекательнее. Она никогда не признавалась в своих чувствах, никогда не говорила, что любит, зачастую робеет даже от случайного касания, порой боялась, порой стеснялась. Но обязательно признается, просто… просто позже. Время ещё не пришло.
Игнет – хорошенькая девушка, при том что остаётся худой и стройной не растрясла выразительную женскую фигуру, к чему добавляются красивые серые глаза, аккуратное милое лицо, весьма притягательная улыбка и ещё одна примечательная черта. Яркая и необычная, особенно в таком сером мире, как этот. Первый появившийся волосок у малышки Игнет – рыжий. Так и до сих пор её голова словно лучезарный огонёк.
Тем временем машина Нова продолжает свой нелёгкий путь. Он должен был быть твёрд как камень, ибо строители заливали асфальт и бетон, выкладывали плиты. Но в этот день вся дорога покрыта толстым слоем мокрой грязи, и на нетвёрдой поверхности автомобиль то проскальзывает, то заносит по сторонам.
Погода преподнесла неприятный сюрприз, пару дней назад над этой территорией бушевала страшная пыльная буря. Говорится, что ураган затмил небо, поглотил свет, дома и здания ушли в библейскую тьму. Ветер валил бетонные опоры, выкорчёвывал деревья, разбивал на щепки постройки. А песка была так много, что образованные им кучи наполовину закрыли окна, местами доставали даже до крыш. Местные жители столкнулись с катастрофой. Сложно пытаться угадывать те переживания, которые они испытали в кромешной тьме. Должно быть, это было очень страшно, кошмар наяву. А ведь ещё шепчут, будто бы в сие тёмное время из всех скрытых от глаз подвалов вылезли ужасные чудовища… Будто бы они бродили по поселению, выискивая пропитание. И были якобы настолько уродливы, что люди выкалывали себе глаза, лишь бы больше не видеть их уставшие лица.
Офицеры Нова много чего наслушались в придорожных отелях на пути в Поэрум. Вот чего у людей не отнять, это способность придумывать, сочинять всевозможные истории. Смешные, пошлые, ну, или же страшные. Так просто интереснее и веселее. Особенно хорошо послушать подобные рассказы в кресле-качалке перед тлеющим камином. В тепле, безопасности и с кружкой чего-нибудь горячего. А в это же время за окном обязательно должно будет темнеть, может быть даже завывать ветер. Мысли, подводящие к спокойному крепкому сну. Мило.
Природа зачастую не столь великодушна. Как будто этим землям было мало песчаной бури, не дожидаясь её завершения, прошли чуть ли нетропические ливни, дождь несколько часов стоял стеной, по земле бил град, рассекали небо молнии. За грозой грянул небольшой потоп. И вся грязь, и пыль, что кружила в воздухе, осела на дорогу. А этот путь и без того коварен и опасен, забрал немало жизней. Много людей сорвалось в пропасть и там на дне, должно быть, до сих пор разбросаны их кости вместе с железными каркасами машин, если конечно после падения с такой высоты что-то вообще остаётся. Ведь это область Поэрум, низины и горы, рвы обречённых, край-бездна, ещё не самые страшные слова в адрес здешних мест. Вот и сейчас пропасть подходит к дороге и слева и справа. Упасть туда – верная гибель. Здесь не принято спешить.
И опять под колёсами что-то треснуло, не в первый раз. Видимо под песком спрятано нечто. Тут, периодически встречается брошенный на дороге хлам. Вернее, оно стало хламом спустя время в пустыне. Опрокинутые прицепы с коробками, телеги с перевозимой мебелью. Кто-то взял с собой в путь много лишнего и, видимо, уже в пути распрощался с багажом. На этом участке дороги особенно много проваленных затей, потерянных вещей и отцепленных прицепов. Мелкую дрожь вызывает эта безлюдная колонна, словно бы она движется по песку сама по себе. Медленно и неуверенно. Но определённо в конце концов доберётся до своей цели. Что же, пройдёт ещё несколько лет и дорога вернёт свой пустынный порядок. А колонна повозок нашла здесь покой, им все равно до проезжающей мимо машины, их колёса порваны и спущены.
Это сложный путь опасный для всего живого, неподходящее место для тех, кто дышит и движется. Однако сейчас Игнет не терзают волнения или какие-либо сомнения, ведь за рулём её капитан. Вот если она каким-то случайным образом уселась бы на место водителя, они улетели бы в пропасть на первом же повороте. На самом деле нет… даже не тронулись бы. И да, Игнет единственная из всего потока стажёров, кто не умеет водить автомобиль, от слова совсем. Её семья всегда была слишком бедная, и денег на машину не приходилось иметь ни в один период жизни, даже разговоры не заводили. Каково бы было не имея денег на завтрашний хлеб, говорить о роскошной покупке. Всех сбережений родителей хватило бы разве что на колеса и то не на все четыре. Но её капитан обещал научить, перед отъездом провёл несколько уроков.
Машина начала замедляться, последние сантиметры до остановки ушли на бесконтрольное скольжение по мокрой земле.
– Как ты? – свойственным ему спокойным голосом спросил Раймон.
– Хорошо. Всё хорошо, – Игнет же который раз замялась на ровном месте. Начала говорить невнятно, затем и вовсе неразличимо. На конец фразы прочистила горло.
– Устала? – снова капитан. Он смотрит прямо на неё, Игнет же как-то по-дурацки косится.
– Нет, нет. Совсем нет, – на этом уже по губам поползла весьма робкая улыбка.
– Тогда хорошо, – заключил Раймон. – У нас на пути небольшой затор. Надо убрать, а то проколем колёса.
Лейтенант кивает и только «Угу», «Угу».
– Можешь пока размять ноги, – добавил капитан.
– Не откажусь, – сразу же согласилась Игнет, – так устала сидеть. Спала бы стоя.
Спина действительно сильно ноет, временами зудит, как если бы к ней подключали ток. Находиться в таком положение становится невыносимой мукой, что же, последние часы до остановки она постоянно елозила по сидению, пытаясь найти сколь-либо удобное положение, но их попросту не осталось. И вот сейчас уж очень хочется встать на свои две.
Распахнулась водительская дверь и выбрался Раймон, сразу за ним следует Игнет. Поднялась на ноги, кости трещат, мышцы тянет. Такому молодому телу покой противопоказан. Не будь она такой стеснительной озвучила бы свою идею, через каждые сто километров пути делать физические упражнения. Ведь было бы здорово. Эх, никогда не решится. Не хочется казаться глупой и наивной. Капитан лучше её знает, что и когда должно произойти. Конечно это так.
А капитан тоже не сильно спешит браться за дело, но он ведь не полностью стальной человечек. Накинул фуражку и смотрит в сторону горизонта, значимое место, откуда день за днём встаёт солнце. Правда, из-за паршивой погоды людям не каждый раз удаётся его встретить. Вот и сейчас Раймону ничего другого не дано, как наблюдать за серыми повисшими облаками, Игнет не видит его глаза, но точно знает какие они глубокие и задумчивые. Что же, есть куда убежать взгляду. Офицеры Нова на возвышенности и смотрят на мир сверху. И вон там за обрывом глубоко внизу простирается испещрённая трещинами и рвами низина. Землю тут как будто рвали и комкали. Ландшафтный дизайнер так себе.
Игнет тихонько побрела вперёд, давая ногам чуть больше нагрузки. О, они её просят, горят и желают. И забавный момент, идёт, а под ногами мокрая пыль, она же очень сильно напоминает песок. Не доводилось бывать на море, но сейчас если немного вообразить и в частности не поднимать голову на каменные утёсы, можно даже попытаться представить шум волн. Тут ещё такой сильный свежий ветер, в нём же до сих пор сохранилась прохлада недавнего дождя.
А всего в нескольких шагах стоит перекрыв дорогу как раз что-то напоминающее шхуну. Так-то оно не водоплавающее, скинуть эту старую гнилую рухлядь в реку так потонет. Да и изначально предназначено исключительно для суши, вон едва угадываются колёса. Они сейчас конечно не в потребном виде, погнулись, поржавели, да и лопнули сразу в нескольких местах. На таких точно не уедешь. Но в своё время думается, сея повозка облегчала быт людям. Нечто подобное уже встречалось по пути, но в тех случаях картина представала куда хуже, мало чего оставалось целого, считай, только отдельные доски и железки. А тут до сих пор натянут брезент и даже сверху сохранились какие-то ящики.
Этой повозке определённо повезло, во время урагана её не скинуло в пропасть, а развернуло поперёк дороги. Повозке повезло… не повезло машине на пути которой она встала. И, видимо, не только ей одной… Лейтенант подобралась близко, подтащила к себе один прогнивший сундучок. Его крышка буквально отвалилась, а ведь были и петли, и замок. Впрочем, свою работу он выполнил, содержимое прямо-таки вчера сняли с полки и упаковали. Пластиковая обёртка хорошо поспособствовала в сохранности. И что же внутри?.. Книги. Надо же дешёвая по своей сути макулатура, но по всей видимости очень важная для сердца вещь. Была… Иначе стали бы её тянуть на своём горбу. Жаль, что эти книги никогда не вернуться на полку, их уже никто не прочитает. А они забавные, детские в основном, Игнет может вспомнить сюжет многих из них, порой ей их перед сном читала мама, порой папа, ну, а порой и сама. Да родители не обманывали, когда говорили о смысле бумажных страниц, что покоряют километры дорог. Лейтенант вернула в сундучок последнюю книгу, взятую прямо из детства. У неё такое странное название «Импориум».
Игнет собралась вернуть ящик с книгами на место, как в ладонь закатился некий свёрток бумаги. Лейтенант сразу бы выбросила, но что-то остановило руки от резкого взмаха в сторону. Листик почти сам раскручивается, и перед глазами предстаёт ровный аккуратный почерк.
«Мы идём из Инрурума. Мы идём всей семьёй. Моя прекрасная жена Мария, кто готовит лучший завтрак на свете. Она сейчас держит меня за руку. Моя чудесная дочь Мая, чей смех самый приятный звук из всех существующих. Она задорно прыгает вдоль нашей повозки. Мой храбрый сын Роб – самый послушный ребёнок на свете, моя гордость. Он, как обычно, слишком задумчив. И я старый ничем не пригодный доходяга, кому нечем похвастаться. У нас был дом. Обычный, небольшой. Совсем небогатый, но мы его любили. Мы жили там счастливо… А теперь все погибнем. Не идите туда! Вернитесь!»
Через время машина Нова вновь двинулась в путь.
…
– Уже скоро, – тихий и усталый голос Раймона. Да, давно не перепадало хорошего отдыха. Спина ломит, найти себе хотя бы какую-то приемлемую позу на сидении уже не получается. Там, наверно, везде синяки от ухабов и ям.
– О да, уже видно, – очень нежно ответила ему Игнет. При её речи губы практически не размыкаются, она сглаживает каждый звук.
Показался противоположный конец Инрурум’а. Дома всех цветов, красные, рыжие, зелёные, белые, есть синие и даже розовые. Высокие и поменьше. И все как один очень старые, потрёпанные и с виду давно заброшенные. Среди них поднимаются вышки связи, телефонные столбы. Поселение и в самом деле имеет форму полуокружности, этакого бублика. Правда, уже немного покусанного. И такое бывает. Форма холма завораживает взгляд. Глаза очень редко моргают.
По скатам холма торчит железный скелет этого места. Такие огромные столбы впиваются в землю, балки, гигантские цепи, что удерживают поселение от падения в пропасть. Как строители смогли всё это создать. Немыслимые размеры. Словно это делали вовсе не люди, а какие-то гиганты. Одно печально скелет поржавел и погнулся. Ему сложно в этом мире, он к нему не приспособлен.
Но а весь остальной быт свойственен обиходу обычных людей. Им также нужна связь, свет, тепло. Зачем только нужен этот кит под ногами? Который к тому же стар и хочет на покой. Жаждет спрыгнуть вниз. Плохо им жилось на ровной местности, если уж захотелось поселиться на крае гибели?
– Хочешь ещё остановиться? – спросил капитан.
– Всё отлично, – замялась она, на губах вновь застенчивая улыбка.
Добрая и чистая, не для этих суровых мест.
Этот край опасен не только своими рвами, но и обитающими здесь людьми. Многое контролируется радикальными организациями, противостоящими Власти Городов. Наиболее властная и мощная из них – «Агрон». И никому не известно, как эти группировки встретят офицеров Нова. Когда решался вопрос отправки на помощь какой-то старухи, у которой и статус так себе, и несёт она незнамо что. В общем оставить эту партию на волю судьбы казалось самым верным решением. Ни один офицер не захотел бы ехать несколько дней в край своей гибели, где приготовлено всё: и место казни, и могила. Легче и быстрее забраться в кресло у себя дома и застрелиться. Что говорить, сотрудники рядовой полицейской службы избегают не только эту область, но и соседствующие, между ними и радикалами неприкрытая вражда. Любой рейд полиции в эти места летучий, массовый и, главное, быстрый. Никаких длинных дорог.
И этот вызов так и остался бы без ответа, если бы… не руководство Нова. Это была их инициатива. Их странное решение отправить своих сотрудников в далёкий путь, в опасное место на самое, как казалось бы, рядовое задание. Опрометчиво? Глупо? Или они знают чуть больше, чем остальные?
Раймон никогда не спрашивал дважды и никогда не интересовался истинной целью задания. Всё, как обычно, становится известно гораздо позже. Или вообще остаётся неизвестно. Вот и сейчас… Первый приказ был отправиться на окраины Поэрум’а, затем чуть дальше, ближе к восточной границе, дальше было военное поселение, потом деревня между двух рек, а сейчас уже в самом сердце области. Возможно эта точка и не последняя на карте. На эту неоднозначность машина растратила уже несколько полных баков бензина, стёрла пару колёс.
Со стороны это может выглядеть как некоторая неразбериха, запутанность. Другой мог бы не выдержать. Но уж капитан знает, что каждый поворот машины – это звенья одной продуманной цепи, где нет ни одного лишнего метра дороги. Конечный замысел заметен лишь когда смотришь на всю картину целиком. Капитан же не стремится его знать, никогда не стремился, прекрасно понимает, что некоторые идеи знать опасно. А отдельные секреты даже не имеют право покинуть стены одного единственного ума, даже не здания. Ума. Эти места опасные, если ты будешь знать слишком много, кто-то может попытаться эти излишки из тебя достать. Неудивительно, что управление не докладывает об истинной цели этой поездки. А поездка опасная, значит и цель, стоящая. Уж точно дело не в старухе.
Ему всегда было достаточно знать только то, что необходимо для выполнения задания, ни грамма больше. И вот сейчас необходимо добраться до жительницы Инрурум’а с именем Гретти, узнать, что произошло, а затем, как бы нелепо не звучало, вернуться на пару сотен километров назад, чтобы вновь выйти на связь с базой. Связь с корпорацией вообще больной вопрос этой поездки, контакт с управлением не должен был теряться вообще никогда. Но что поделаешь, если старуху так далеко занесло.
Для Раймона дела, наподобие этого, не являются чем-то грандиозно сложным, в эти края его часто приводили поручения и приказы. Он был к этому готов. По-другому дела обстоят с той, кто мнёт сидение рядом. Её вообще здесь быть не должно. Управление не давало комментариев, должен ли капитан отправиться один или следует взять с собой напарницу, может быть, притащить сюда целую команду. Это оставалось на усмотрение самого Раймона, и он предпочитал, да и предпочёл бы отправиться один. В этих краях одному безопаснее, так как не толкая за собой обоз, ты гораздо быстрее. Скорость для здешних мест гораздо важнее оружия. Так, из Инрурум’а смогли спастись только те, кто быстрее других делал ноги. Вериться, сейчас ситуация не претерпела изменений. Напарник – обуза, его могут ранить, он может отравиться дорожной едой или водой, к слову, еды и воды нужно в два раза больше. Частой практикой является и, когда одного берут в плен, а у другого вымогают деньги и ценности. Ситуация всерьёз ухудшается, когда твой напарник – девушка. Когда она молодая и красивая становится ещё хуже.
Игнет же на этом маршруте зайцем. Она слишком слезливо просит. Просила же она не так много, на пути в Поэрум высадить её в доме родителей, а на обратном пути забрать. Казалось бы, такая ерунда, всего лишь одна лишняя остановка. Её семья отделена от городов длинной сетью дорог, девушка два года не получала от них вестей. Её собственные письма в связи с неработающей почтой тоже не могли уйти. Связь оборвалась почти сразу, как начались беспорядки. Для неё это задание было неплохим шансом встретиться с семьёй, наверно, единственным шансом, ведь обычные поездки загород для полицейских чреваты убийством, пытками, ну и в конец расправой. Ради этой цели из города пришлось пробиваться с боем под прикрытием армейских броневиков. Жаль, что встреча не состоялась, её семья эвакуировалась, а дом был разграблен и сожжён.
Раймон же не мог высадить девушку на пепелище и поехать дальше. Не мог вернуться с ней, не мог ехать искать её родителей. В этот момент, наверно, впервые чувство долга столкнулось с чувством… капитану сложно признать, что на этом задании он думает непосредственно о задании гораздо меньше, чем обычно. И как он только мог согласиться на её опрометчивое предложение. Да, она просила, да, она плакала. Её история печальна, а страхи рвут сердце. Но разве соглашаться было рационально? Разве холодный рассудок мог дать положительный ответ? Рискнуть ради её улыбки своей жизнью и, что немаловажно, её жизнью тоже? И вот теперь эта девушка путает мысли. Да и вообще следить за дорогой не так чарующе приятно, как посмотреть направо, на рыжую спутницу. Впрочем, Раймон крайне обеспокоен тем, что Игнет отправилась с ним, это не лучшее решение для неё, но, увы, оно единственное. Стоит ей отдать должное хотя бы за то, что судьба её семьи стала ещё мрачнее и неизвестнее, но она всё дорогу держится, не подпускает к глазам слёз. Иначе это был бы очень мокрый рейс.
Центр Управление Нова, кажется, тоже понимал, куда отправляет своих сотрудников, хотя, наверное, нет… и обеспечил их лучшим обмундированием в своём классе. Новый автомобиль с мощным мотором, надёжной подвеской, самая совершенная система связи, правда, и она бесполезна на этом краю мира, контакт с базой потерян давным-давно, ещё пару сотен километров назад. И бронежилет нового образца, ещё особо неопробованный, но многообещающий. Его лобовая броня в отличие от прошлых версий состоит не из цельной титановой пластины, а из множества небольших расположенных под углом друг к другу, что должно увеличить вероятность рикошета пуль.
Машина проскользила по мокрой земле, остановилась перед последним заграждением на пути в Инрурум. Здесь нет ни тяжёлых ворот, ни скал, путь блокируют лишь барьеры автоматы наподобие тех, что устанавливаются на железнодорожных переездах.
Из рядом стоящей станции зазвучал знакомый женский голос, в этот раз он только чуточку пободрее, в который раз продекларировал записанный текст. Капитан вложил удостоверение в панель и по звуковому сигналу вытащил обратно.
– Ожидайте, пока закончится проверка, – объявил голос из станции.
До волнений в стране все эти заграждения были нужны Властям Городов лишь для того, чтобы лица с низким социальным статусом не могли свободно перемещаться и не проникали бы в нежелательные для них области. А сейчас они играют другую положительную роль, усложняют логистику радикальных организаций, при чём многие заграждения не раз выводились из строя, взрывались и разрушались, но каждый раз их восстанавливали. Не везде, конечно, но там куда могли дотянуться. При этом зачастую разыгрывалась настоящая спецоперация с солдатами, со спецназом, с боевыми машинами, да почти что с танками. Не так-то просто загородить дорогу этакому дикому Джону, особенно если ты ставишь забор между его домом и его сараем. Не так чтобы он равнодушно наблюдал в стороне.
Но тогда возникает вопрос как повстанцы вообще перемещаются по Поэрум’у? В частности, по тем направлениям куда ведёт одна дорога через блокпост? Ответ очень неприятен. Радикалы отбирают удостоверения у более состоятельных. Причём убить бывшего обладателя надёжнее всего, так он точно не сможет сообщить о краже и его пропуск не будет заблокирован.
А тем временем число экстремистских группировок стремительно растёт, а значит и спрос на пропуски повышается, а вслед за этим количество убийств. Причём из-за того, что в области почти не осталось поселенцев с высоким социальным статусом, основными донорами пропусков являются именно сотрудники полицейских структур. Которые вот также отправляются на вызовы, наподобие этого…
От этих мыслей не по себе, впереди, как на ладони мёртвый город, и сейчас никому в этой машине неизвестно, что там происходит. Среда беззакония невероятно питательная для всяких паразитирующих форм. Банды, религиозные секты. Как правило, они очень жестоки и безумны. Власть над жизнями пьянит не хуже алкоголя и дурманит лучше наркотиков. И как правило власть оказывается в руках самых недостойных, кто окружает себя свитой мерзавцев и убийц. Сценарий всегда один, редко бывают исключения. Жадное и злое меньшинство возьмёт вверх путём интриг, хаоса и крови. Не постесняется мук совести, не побоится окровавленных рук.
Сложно представить себе хоть сколько-нибудь радостный сюжет с обществом, построенном на равноправии и уважении. Пожалуй, нет. Что-что, но встречать здесь люди будут не улыбками. Больше кажется, что здешние обитатели должны быть такими… ну, полудикими что ли… с длинными неухоженными волосами, с отпущенными бородами, полуголые, с поломанным языком… Хорошо если бы они не веровали в каких-нибудь жестоких кровавых богов. Вот неподалёку стоит их чёрный храм, первое здание в поселении. Принадлежит неизвестному культу. Его символика – белое око и солнце. Очень много рисунков глаз на стенах, там же образ многогранной звезды. Странные рисунки у них вместо икон. Для городов – это неизвестные атрибуты. Религия не относится к трём основным это точно. Но что же в здешних местах огромное количество религиозных направлений, в каждом поселении, а порой даже и в доме своё мировосприятие. Хорошо если местная религия дружелюбная и не практикует обряды с кровью. Одно интересно, их храм похоже горел, стены-то обуглены, стёкла выбиты. Случайный пожар то был или поджог.
– Проезд для офицеров Нова открыть – вновь прозвучал женский голос из динамика.
Барьеры – автоматы опустились, и машина Нова вновь тронулась в путь. И уже через пару минут миновала ржавый покосившийся указатель на дороге: «Инрурум – технологическое чудо и колыбель безопасности», рядом ещё одна надпись: «Начало Новой Жизни».

Глава 5.
– Осторожно… осторожно, – слышится тихая речь.
– Не спеши…, проверь рядом, – слышится тихая речь.
– Выгляни в коридор, – слышится тихая речь. – Они вооружены.
Прозвучал отчётливый щелчок передёрнутого затвора.
Разросшееся органическое «дерево», опустило свои слепые головы, движение ушных раковин выдаёт стремление прислушаться. Полностью оно никогда не останавливается, длинные конечности продолжают ползать по стенам. Руки мертвецов всё время ищут кого-то тёплого.
Шаги… стук сапог… теперь попрятавшиеся по комнатам кошки встречают криками очередных гостей. Испуганные гости на эти встречи отвечают громкими ругательствами.
Оно неторопливо, в нём не бывает страха… Головы, среди которых и останки мальчика всасываются в полную слизи органическую скорлупу своего властелина. Ползут обратно в свои норы, слепые отростки подобны червям, что от вибрации земли прячутся в проделанные лазейки. Губы твари остаются в широкой искренней улыбке. Она отползает назад. Верхняя часть отребья оторвалась от потолка, спустилась на пол. Когда эта масса упала, от толчка подпрыгнула вся мебель вокруг, включая стол, на котором распласталась старуха. Огромная жирная многоножка перекрыла всё пространство кухни и половину гостиной. Оно стало выглядеть ещё больше. Этот дом ему явно будет тесен. Тем временем одна из щупалец уже раскрыла дверь позади себя. Показался тёмный спуск в подвал.
Это гигантское плотоядное насекомое утеряло интерес к старухе, правда, всё ещё тяготеет к другому тёплому дыханию. Мёртвой оболочки твари не пропустить этот вздох. На пороге, прижавшись к арке, стоит неподвижно девочка-кукла. Дитя принявшая веру. Не слёзы ли текут из её глаз. Щупальца отца вертятся вблизи её босых ног, им не хватает одного её шага, чтобы оплести лодыжку и утянуть с собой. Изящно крутятся, манят, лижут пол. Когда девочка побежала в спальню, они пытались ухватиться за её тело. Было ли касание кожи с ороговевшим отростком или нет, девчонка сегодня смогла убежать. В этот вечер свидания с братом не будет.
– В той комнате шум! – голоса за стеной.
Люди приближаются со всех сторон. Из коридора справа выскочили несколько кошек. Часть из них чуть не угодила в ползущую посреди комнаты мерзость. Завопили ещё отчаяннее и врассыпную по разные стороны.
Конечности наступает на серые ступени, затаскивают за собой остальное. Мёртвые гниющие ноги маршируют, как выставленные в шеренгу солдаты. Десятки посиневших пар рук скоблят по стенам. Одна из конечностей схватила распотрошённый обезглавленный труп юнца потащила за собой.
– Не лишено чувств, – последний шёпот чёрных губ уползающей мерзости. Щупальца рывками забираются в темноту. Последняя длинная серая рука аккуратно закрыла за собой дверь. Врата мрака затворились. Всё…
– В той комнате кто-то есть! Окружай! – голоса людей.
Старуха глубоко захватила воздух, скатилась со стола, рухнула на пол за кухонные тумбы. Её мимолетное падение, для иссохшего ужасом сознания словно долгий полёт на дно. Кануть глубоко, кануть далеко. Место падения словно зал ада. Падение получилось мягким, встретила шерсть холодных трупов. Под ней среди обломков мебели и осколков посуды лежат горы тел убитых животных, среди которых огромная распоротая собака, содержимое брюха вышло наружу. Тут собраны целые кучи изодранных и измученных. Литры крови, килограммы потрохов. Одежда, кожа, волосы Гретель пропитываются.
Заскрипел пол, и в следующий момент в комнату ворвались вооружённые люди, выскочили со стороны зала и из коридора напротив. Первая их встреча под постоянные повороты головой. В них не прочитать уверенности. Спрятались под плащи и тряпки. Скрыли головы и лица. Лишь некоторые убеждения выдают нарисованные на спинах чёрные крылья. Длинные ружья крепко сжаты в руках, короткие карабины свисают с плеч. Один тащит на спине тяжёлый огнемёт. Оружие человека не подлежит упрощению.
Люди замерли на месте, оглядываются, наверное, хотят найти что-то говорящее или объясняющее. Может быть, в темноте не могут разглядеть что-то. Через толстые стёкла очков плохо видно их глаза, там только отражение огней. Скрытое за столом старое тело лежит среди своих неупокоенных мертвецов. Повернула голову набок. Не закрывая обезумевших глаз, смотрит через длинную скатерть, кровь и кишки, как перемещаются туда-сюда тяжёлые пыльные сапоги.
– Никого нет, – приглушённый монотонный голос одного «солдатика».
– Здесь кто-то был, и он был не один, – ропщет второй, – я слышал голос. Разговор. Они прячутся от нашего внимания здесь во мраке.
– Кто-то ведь порезал этих животных! – этот человек уже говорит громко.
– Зверь какой-то… или же псих. И первое, и второе не очень хорошо для нас. Особенно плохо то, что он всё ещё здесь, – говорит руководитель группы, там на улице этот налётчик стоял впереди всех, с красным шарфом на шее. – Отсюда он мог уйти только на второй этаж.
– Вот ещё какая-та дверь, – попытался заглянуть в подвал солдатик. – Только она заперта.
Нет сомнений – этот проход ещё отворится. Через узкие щели веет страшным холодом. В следующий раз оттуда вырвется множество уродливых тел. Люди окружены тьмой. Люди угодили в колодец с трупами.
В этот момент за стенами дома разнёсся тяжёлый удар, зазвенело железо. Это было падение чего-то крупного. Может быть, рекламной опоры. Все, кто стоит на кухне, присели.
– Вот чёрт, – ругается их главарь, – буря ужасно сильная.
– Никогда такого не видел, – ещё один шепчет.
– Пора бы затаиться в одной из комнат, – пугливо говорит ещё один солдатик. – Мы для этого пришли.
– Сперва закончим с домом! – опять крикливый, может быть, ещё и глуховатый. – Нужно подняться на второй этаж! Кто со мной?!
– Хреновое дело, там не фигово опасно, – говорит налётчик рядом с крикливым, – я говорю это, не потому что там мог скрыться какой-то хрен, а потому что при следующем порыве ветра тебя сдует вместе с крышей. Я не пойду. Буря куда страшнее психа с ножом.
– Идите все, – звучит голос их командира, – поиграйте в темноте. Это ведь теперь наш дом. Я не люблю, когда в доме чужие.
Кто-то из группы тяжело выдохнул. Слов упрека не последовало, наверно, если выбирать из смертоносной бури, убийцы животных самым страшным будет гнев их командира. Они побрели в сторону лестницы, в районе зала свет их фонарей растворился. Чуть позже заскрипели ступени.
Их главарь остался у двери в подвал в лучах ещё более мрачного света. То ли близится ночь, то ли надвигается ядро бури, тьма становится густой и липкой. Многозарядная винтовка в его руках щёлкнула. Так передёргивается затвор. Дуло поднялось в сторону кухонного стола, налётчик зашагал вперёд. Он не кажется таким грозным. Человечек с нелепым женским аксессуаром на шее, две руки, две ноги и всего лишь одна голова. Грядёт буря, и когда она придёт, таких останется совсем мало. Куда больше тех, что уползли в подвал. Упрощение…
Лицо старой хозяйке отчасти переняло урок, полно безумия и ужаса. К ней приближается пустынный гость, ей же претит встреча с его карабином и претит перспектива мотаться на брюхе твари. Она переворачивается со спины на грудь. Под руками мнутся мягкие туши трупов, они уже вряд ли осудят и от боли не закричат. Под тихий шорох мокрого платья, кладёт лицо на живот распоротой собаки. И жмётся к утилизированной кучи в надежде слиться с ней. Ни гладкие кишки на коже, ни запах не могут отвратить безумную старуху.
Свет фонаря упавший ей на спину не выдал её. В крови всё едино, как фарш после мясорубки. Волосы совпали с шерстью, а окровавленное платье с кожей. Он принял тело за труп, или вовсе не понял, что это человек. Так или иначе чужак закашлялся и быстро ушёл.
Гретти пошла следом. Если описывать как выглядит тело смерти, то определённо оно будет схоже с телом старухи. Кровь капает с ночного платья, за ней тянутся красные ручьи. На руках налипли волосы мертвецов, а в волосах запутались их кишки. Словно идёт вставший мертвец, переставляет холодные ноги. И словно за ней, поднимая с пола потроха, должны будут пойти все остальные.
Её потрясённого сознания коснулась-таки рука спокойствия. Идёт медленно и тихо, под рокот голосов со второго этажа, рёв, вырывающийся через разбитые стёкла. И бредёт в полной темноте. Шокированные глаза всё время открыты. Больше уже не моргают.
У дальней комнаты старуха остановилась. Неизвестно, что она различает в темноте, что видят её ослепшие глаза. Зачем остановилась? Шла ли она на выход? Заблудилась? Впрочем, многоголовая тварь этой комнатой тоже интересовалась. Стена и железная дверь испещрены следами огромных когтей. Отдельные вмятины почти вывернули дверь наизнанку.
И вот старая хозяйка сняла с шеи цепочку с одним единственным мотающемся ключом.
– Столько времени прошло, – вдруг зашептала, – я воспитывала тебя как сына, пыталась растянуть детство необычного мальчика. Слушать капризы, ни в чём не отказывать. Мы три раза в неделю ходили в парк, а четыре раза в месяц в кино. Но …
Голос сильно просел, стал монотонным шипением …
– Всё истекло, настал момент заботиться о себе самому. Самому есть, пить, читать, искать… жить. Ибо мир не терпит слабых.
Её речь словно зов матери, вот только ребёнку видеть эту окровавленную женщину явно не стоит. Задержалась пауза и она продолжила.
– Я дам ключ и последнее наставление. Последнее что ты можешь взять из старых рук, ибо их почти что нет, и меня нет. Не останется в мире никого кроме тебя самого. Прячься и жди – вот мой завет. Жди до тех пор, пока тишина станет невыносима. Лишь в момент, когда не будет сил терпеть безмолвие, и ты захочешь разрушить тишину, закричать во весь голос, лишь бы мир вокруг ожил… Ровно когда сердцебиение станет гулко отзываться в голове колокольным звоном, а дыхание покажется порывом шторма … Только тогда покинь свою комнату и дом, что стал твоим приютом. И иди ищи людей… только они смогут о тебе позаботиться.
По ту сторону двери кто-то скребёт ногтями. Даже из пустоты можно выловить печаль и горькую слезу.
Рука старой хозяйки дома просунула ключ под дверь.
Она под высокими потолками своего верного дома. Так началась когда-то в далёком прошлом её взрослая жизнь. В первый раз перешагнула через порог подаренного дедушкой особняка, когда семья была ещё полной. Под руку вёл стройный жених. Коса была заплетена вокруг головы, маленькая сумочка, платье, шляпка. От этого осталась только старуха…
Гретти добралась до входной двери. Не спугнет шум стихии. Не напугает её вой. Её ветер. И её песок. Старуха лишь выдернула засов, и буря сама открыла дверь. Поток душных объятий обхватил тело и понёсся дальше, снёс за спиной стойку с одеждой, скинул картину со стены.
– Вот же оно! – прокричала старуха.
На заднем дворе соседского дома идёт гигантский чёрный торнадо. Различима только воронка, которая тянется от земли к небу, а там вверху закручивается серая мгла, как будто бы смерч настолько огромен, что разорвал и растёр в пыль облака. Растрескавшиеся губы не обманули. Свет больше не появится. Всё вокруг становится пятном грязи, размазанным по земле чудовищной силой порождённой гневом стихии. Там, где стоит торнадо, рассыпается на части целый дом, а от упавшей рядом колонны не послышался даже грохот, ибо шум ветра всё заглушил.
Должно быть вскоре не останется ничего, земля освободиться. Пока же весь хлам поднятый с поверхности крутится и перемалывается в воздухе как в огромном комбайне. Над головой мелькают указатели, дорожные знаки, стёкла и то, что уже стало неразличимым металлоломом. Что-то из этого сорвётся с вихря и на огромной скорости врежется в здание, рухнувшие фрагменты стен снова затянет ветер. Ничему не устоять, по автомобильной дороге тянутся, словно бы едут к пропасти, проржавевшие каркасы грузовых машин.
Но и там, среди хаоса мироздания бродят…, ищут… Те… кого жажда мучает куда сильнее ветра. Они движутся и проходят сквозь ураганы. Их головы никогда не поднимаются, лица станут доступны лишь перед непосредственной встречей.
Гретти сделала шаг за порог…
Песок плотно облепит её окровавленное тело, превратив в высушенную мумию. Накинутый сверху халат сразу же сорвёт и унесёт высоко вверх. Под бомбардировкой стёкол и осколков штукатурки порвётся её ночное платье, а старая сморщенная кожа проколется в нескольких местах. Её собьёт с ног и придавит рухнувшей балкой…

Глава 6
Совет Нова: Зачем отправлять людей в Инрурум?
Некто: Это столь важно… мне не с чем даже сравнить.
Совет Нова: Что же там искать? Мы ведь не можем просто так отправить людей на смерть? Без оснований. Тем более сейчас, когда каждый на счету.
Некто: Вы получите всю необходимую информацию, но лишь когда ваши сотрудники окажутся в Инрурум’е. Ни они, ни вы не должны ничего знать заранее. Так сказать, всему своё время. Знаете, у нас есть одно неуставное правило, информация из области Поэрум, не должна покидать Поэрум. Мы изо всех сил стараемся не отступать от нашего непреложного закона.
Совет Нова: Крохотное поселение на краю мира. Колыбель стихий, а теперь ещё пристанище радикальных организаций. Инрурум? Какое странное название?
Некто: Да, сложно упрекнуть местных в не оригинальности придуманных имён. Вот только пренебрежительность, как казалось бы к мелочам, оказывается губительной для самих титанов. Мы никогда не обращали внимание на эти самые крохотные вещи, называемые пренебрежительно нюансы, всегда следили лишь за крупными городами, за большими профсоюзами, за настроением общества в целом, нам казалось это разумным. Текущие события, протесты, все эти бунтари и их призывы к новой жизни заставляют думать по-другому. И мы должны выносить уроки из посылов судьбы, ведь иначе мы рискуем оказаться за каруселью эволюции, быть уничтоженными новыми порядками и как итог остаться в пыли истории.
Совет Нова: Слишком много слов. Где же смысл? Мы всё никак не поймём, где выгода нашего сотрудничества?
Некто: Смысл как обычно между строк. Когда мимо нас пастух прогоняет стадо быков, мы всегда пристально следим за самой скотиной, ведь их рога непосредственная угроза для нас. И не подумаем обращать внимание на их копыта. А там бегают и ползают вши, перепрыгивают с ногтя на ноготь, подбирают дерьмо. Неразличимые для глаза ничтожные насекомые. Но как оказывается вши тоже опасны, когда собираются в кучу. Залезают в сапог, мы приносим их в дом, где они начинают усиленно плодиться и размножаться. И как итог замучают антисанитарией.
Совет Нова: Какова же наша роль в этом стаде? Чёрт побери, что мы получим?
Некто: Да получите вы деньги, успокойтесь. Мы не в первый раз работаем. Всё будет как обычно.
Совет Нова: Ну слава богу, с этого следовало сразу начать. Что ещё полагается знать?
Некто: Из Инрурума поступила обращения некой безродной старухи, она не стоит ни секунды внимания, но начать стоит именно с неё. Войти в контакт с местными, узнать, что напугало ведьму. Правда, сообщение несколько просроченное, но ведь человек весьма долго портящиеся создание. Быть может, она ещё жива. Даже если нет, мало там что ли осталось нищих попрошаек?
Совет Нова: Мы не можем послать много людей. Не те времена. Колонну бронеавтомобилей вы не получите. Ну скажем, машину и четыре человека наскрести сможем.
Некто: Отправьте всего одного, но самого лучшего. Одному в тех ужасных краях всегда проще. Нам будет легче работать. Легче следить и легче послать замену.
Совет Нова: Что же вы спрятали в том месте?
…
Инрурум раньше должно быть поражал, но сейчас только угнетает. Все здания разрушены и давным-давно оставлены жильцами на волю судьбы. Главная дорога тонет в мусоре, а от асфальта на ней мало чего осталось. Везде буйствует неконтролируемая растительность, теперь она вместо людей занимает дома, управляет барами и кафе, забирается в опустевшие супермаркеты, где вопреки установленным нормам сама себя обслуживает и берёт, что хочет. Фонари и столбы сильно покосились, кое-где свисают оборванные провода. Пошла волной автомобильная дорога. Края холма сильно осыпались. Местами обвалы ведут прямо в пропасть. Некогда идеально ровная возвышенность теперь покрыта ухабами и буграми. Кое-где из-под земли торчит железобетонный каркас – кости этого места. Здесь не только ни так красиво как раньше, но и гораздо опаснее. Вот-вот и всё сползёт вниз.
Машина Нова остановилась, двигатель продолжает работать. Там впереди какая-та застава или блокпост, и он точно не принадлежит структурам Городов. Высоко развевается чёрное знамя, на нём изображены расправленные белые крылья. Агрон. И там на дороге уже собираются вооружённые люди, готовятся встречать посетителей. Нет сомнений, они заметили автомобиль задолго до момента, когда машина вышла на прямую видимость. Вариантов организовать это у них было предостаточно. Или на одной из с виду заброшенных вышек сидел дозорный, или в каком-то разбитом сарае затаился их лазутчик. Впрочем, это не так уж и важно. Офицеры Нова заметили повстанцев слишком поздно. Гораздо позже их.
– Что будем делать? – спросила Игнет, голос очень взволнованный. У неё всегда так, маленькая проблема и пойдёт вразнос.
– Не бойся. У нас пока ещё есть два варианта, – не под стать ситуации весьма спокойно отвечает капитан. В его лице не прочитать волнений, только задумчивость. Но это лишь то, что он показывает. Глаза командира не поприще для страхов, а в голосе нет места для волнений.
Варианта действительно два. Можно попытаться развернуться и уехать, расстояние пока что достаточное, чтобы при развороте не попасть под прицельный огонь повстанцев. Что до реализации, в какой-то момент будет казаться, что план обречён на успех. Но нет сомнений, при бегстве их будет поджидать неудача, она уже раскинула свои плотные сети. Получится роковая ошибка. Одна из двух… Или застрянут на заграждениях, или из-за песка на дороге не смогут оторваться от преследования. Лёгкий и быстрый автомобиль на такой грязи окажется беспомощнее, медленного, но тяжёлого грузовика. Нет сомнений, их догонят. У повстанцев как раз заготовлена тяжёлая машина на подобные случаи, она уже направлена в верную сторону. В верную для них…
Второй же вариант – поехать прямо на блокпост. «И никому не известно, как эти люди будут встречать гостей из Городов». Между структурой Нова и группировкой Агрон нет открытой вражды. Эти организации ещё не пересекались во времени и пространстве, ну, или свидетельств этих встреч просто нет. Не известно о каких-то стычках или столкновениях. Нова не проводила против конкретной группировки операций. И поехать туда, значит подбросить монету, довериться судьбе. Хорошо известно, и капитан это знает, что у Агрон очень слабое централизованное управление. И действия отдельной шайки полностью определяется командиром группировки. А тот может быть, как благородным человеком, так и отпетым мерзавцем.
И Раймон не знает, кто руководит на этой заставе, хотя его уже видно. Из тех собравшихся вооружённых людей одна фигура явно центральная, а все остальные окружают её.
– Выглядят угрожающе, – прервала тишину Игнет. Прячет мурашки на руках под служебную рубашку, бугорки на шее засунуть некуда. Нет сомнений, ей решение сейчас же уехать кажется единственно верным. Единственное только она не собирается озвучивать это своему капитану только потому что ей страшно.
– Да, это так, – согласился Раймон. Перед лицом неизбежной встречи хочется найти хотя бы один запасной вариант, но кажется его нет. От этого выбор не становится легче, мучительно сложно оттого, что на чашу весов вместе с его жизнью попала судьба той, кто сидит рядом.
У блокпоста началось движение. Та центральная фигура отправляет всех окружающих людей обратно на заставу. И когда он, скорее всего это именно мужчина, остался на дороге один, достал из кармана пальто большое белое полотно и сделал несколько медленных взмахов из стороны в сторону.
– Что это может значить? – переполошилась Игнет, заползала по сидению. Ей всё сложнее скрывать своё волнение. Она явно не верит ни белому флагу, ни жесту мира.
– Посмотрим, – сухо ответил капитан, всё его внимание уходит на фигуру с белым полотном, а та уже направляется к ним. Командир заставы. И идёт он один без сопровождения. Смелость, глупость или уловка? Знать бы наверняка, что это командир заставы, его можно было бы взять в плен. Увы, есть вероятность, что это всего лишь пешка. Стоит же достать оружие, и пули полетят, назад не отыграешь. Белая же тряпка в руках повстанца ещё не означает такие же светлые и чистые намерения. А выбора как не было, так и нет. То что они собираются говорить уже неплохо. Лишь два не разыгранных козыря в рукаве, один из них фальшь, другой торговля секретной информацией. Хорошо если до этого не дойдёт. Ну а чтобы игра пошла, нужно начать разговор.
Раймон тяжело вздохнул, ему определённо стоит двигаться на встречу к этому командиру, не иначе.
– Оставайся в машине, – начал капитан, заглянул в перепуганные глаза напарницы. – Не выходи и дожидайся здесь. Я скоро вернусь.
Для Игнет эти слова стали полной неожиданностью, она наивно думала, что тот командир заставы придёт прямо к их машине.
– Но капитан?.. – протянула Игнет, при этом ещё не знает, что хочет сказать и как возразить. Ей до дрожи страшно, что её капитан пойдёт на встречу с этим опасным человеком, вооружённым и непредсказуемым.
– Всё будет в порядке, оставайся в машине. Я скоро вернусь, – повторил Раймон, постарался сказать это свойственным ему тихим и мягким голосом. Протянул руку к кобуре, дабы убедиться, что пистолет на месте. Орудие Нова, как всегда, готово к любому стечению обстоятельств. Игнет неожиданно и достаточно резко схватила капитана за руку. В тот же миг они замерли как по приказу. Ни слова, ни движения. Кажется, даже окружающий свет стал ярче, а шум радио тише. Пока ещё вдвоём, скрытые железным каркасом автомобиля от всех окружающих проблем.
Игнет не знает, как такое получилось, это движение бесконтрольно. Возможно она думала об этом или хотела, но точно не планировала. И теперь стыд и смущение начали сжигать её изнутри. И самое неприятное, что все её чувства отражаются на лице. Игнет непроизвольно прикусила нижнюю губу, глаза заблестели, а щёки и уши покраснели. Сейчас она совсем не выглядит как офицер-лейтенант, скорее, как влюблённая обиженная девочка, не более. Наивная и глупая. Но при всём этом оторвать свою руку от его Игнет уже не может, пальцы окостенели. Она только крепче сжимает.
Некоторое время так и просидели, замерев, рука на руке. В мире без жалости, в мире без правил нет места чувствам. Первый шаг снова за капитаном, совсем легонько и очень мягко он сжал ладошку напарницы, затем также бережно вернул её хозяйке. Игнет хотелось, что-то сказать, извиниться или пошутить: «Мол, ой, это случайно вышло», «Я думала, это кресло». Но вместо всего этого она просто опустила взгляд в пол, как обиженный ребёнок. А её лицо продолжает краснеть и гореть ещё сильнее. Капитан взял свою фуражку с торпеды автомобиля и открыл дверь.
– Я скоро вернусь, – пообещал Раймон. Игнет может только кивать, при этом почти не поднимает глаз. Угрожающе смотрит исподлобья. Капитан выбрался из автомобиля, аккуратно закрыл дверь и… направился на встречу к судьбе.
Оставшись наедине Игнет, надув щёки, шумно выдохнула.
– Да, несколько месяцев изо всех сил старалась вести себя как настоящий офицер, порядочно и толково, и такой КОШМАР, – пробормотала Игнет.
– Дубовая голова, не можешь, когда надо, и творишь не зная что в самый неподходящий момент, – продолжила лейтенант, местами громко озвучивая претензии к себе. Активно машет руками. Закончив обвинительный приговор, она взглянула на себя в заднее зеркало автомобиля, её лицо ещё не отошло от недавних чувств. Этот вид огорчил ещё сильнее.
– Ужас! – воскликнула Игнет и, заключив голову между ладонями, как в рамку, добавила, – вот оно лицо лейтенанта суперорганизации Нова. Я и не думала, что по протоколу оно должно быть красное и уродливое как недоразвитый помидор.
Игнет ещё некоторое время отходила от внезапного происшествия. Туда-сюда елозила по сидению, постоянно заглядывала в зеркало заднего вида и всё время что-то говорила. Между тем совсем рядом в разрушенном гараже, что-то крадётся, под тяжёлой поступью трещат и скрипят камушки. Оно попадает на свет и стремится как можно быстрее вернуться в тень.
Капитан идёт навстречу неизвестности, в направлении приближающегося к нему командиру всей этой вооружённой рати. Вскоре они встретятся лицом к лицу.
Один идёт из Инрурум’а другой в Инрурум. Один идёт из маленьких поселений другой из городов. У одного узурпированная власть, а у другого только приказ свыше. Один идёт уверенно, другой настороженно. У одного широкий шаг и тяжёлая поступь, у другого маленькие аккуратные шаги. Один командир Агрон, другой капитан Нова.
Вся дорога, что соединяет их пути ужасна деформирована, воплощение хаоса, тут остатки асфальта разбросаны, неровный рыхлый грунт усыпан тысячами осколков. Ноги проваливаются в землю, как в сыпучий песок. А от стёкол спасает только грубая подошва ботинок.
Их место встречи будет под стать моменту, прямо на обвале, там, где образовался крутой скат, что тянется до самого края, до пропасти без дна. Если упасть, обратно на ноги уже не встанешь никогда.
Теперь они могут видеть друг друга. Командир Агрон – лысый, шею и частично лицо покрывают разнообразные татуировки. Одна из них особенно бросается в глаза, не чёрная как все, а синяя, что она изображает, пока не разглядеть. По телосложению командир Агрон чуть крупнее капитана, но такой же худощавый. На нём длинное серое пальто с капюшоном, свитер, брюки. Вся одежда однотонная и тёмная, никаких цветов. На поясе с одной стороны висит пистолет, другая закрыта белым полотном, что он несёт в руке. Это всё его непримечательные черты, а есть и то, что бросается в глаза вперёд оружия и одежд… его кожа, она серая. Не бледная, не светлая именно серая. Страшная болезнь местных. Айвегон. Заживо мёртвые… Гниющие… Искалеченные… Прокажённые…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71185792?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.