Главная страница | Стихи и поэзия | Промельк бытия. Стихи и этюды о поэзии

Промельк бытия. Стихи и этюды о поэзии
Елена Сомова
Поэзия о любви и счастье, социальные мотивы современной жизни в книге Елены Сомовой «Промельк бытия». Автору можно доверять, так как в журналах, где публиковалась Елена, высокий спрос на художественность: «Литературный Иерусалим» No37, «Новая Немига литературная» No6 2023, «Молодая гвардия» No4/2024, «Невский альманах» No2 (136) /2024 … Родной город Елены Сомовой – Нижний Новгород. Внутри книги дан философско-метафорический этюд автора книги на художественное фото и этюды о поэзии.

Промельк бытия
Стихи и этюды о поэзии

Елена Сомова

Составитель, верстка, обложка, художник Елена Владимировна Сомова

© Елена Сомова, 2024

ISBN 978-5-0064-6544-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Елена Сомова, 2022 г.


Авторская обложка метафорична, как многие обложки Елены Сомовой. Читатель на обложке «Промельк бытия» видит фрагмент ее работы, полностью работа представлена здесь перед текстом и в цветном варианте – на обложке книги стихов «Восстание Боттичелли».
Философско-метафорический этюд Елены Сомовой на полную версию работы автора:

Из смешения красок, теней и света, в мир являются хаос и злоба – олицетворение захватнических войн экономики, разрушающих моральные устои человечества. Диагональный шест с захватническим полукольцом как выражение ухвата, которым берут чан с варевом для постановки его в печь – горнило времени, варящее историю вместе с войнами и победителями, уходящими натурами, остающимися в памяти народа военачальниками и полководцами. Человеку остаются свет и гаммы цвета, чтобы понять счастье во всем его спектре, минуя мародерские привычки верховных божеств.

«Это просто музыка в переводе на детский смех…»

Это просто музыка в переводе на детский смех
Это радуга, радуга музыки,
перемещённая в детский взгляд,
пухлые пальчики сердца,
крохотная вермишель,
в душу бесцеремонно лезущая,
как в свою постель,
в мир души моей тайная дверца
и фонетики слабая «эль».
Мягко, тепло, щекотно, весело, озорно,
ладушки, бережно, сладко, щедро, хитро, вольно,
да кувырком и в прятки в самом смешном кино.
Оживляясь и молодея,
улетать мотыльком
в свежий ветер аллеи
с капелькой – огоньком!
И наблюдая нечто
в свой бинокль сердечный,
лет на двадцать путь млечный
выверить, как поток
музыки бесконечной,
света и лета исток.

«Ради птичьих секвенций, прозвучавших в твоих глазах…»
Ради птичьих секвенций, прозвучавших в твоих глазах
Я готова миру выше небес сказать
о сладчайшей из мук —
ожиданье твоих шагов,
что по крыльям чаек
угадаю без всяких слов,
обращенных ко мне.
Мы летели ветром в горсти
Бога Музыки,
главном в жизни, в большом пути,
но любовное чудо
искры мечет, как звезды, – встать
и войти в чертог любви, где не разыграть
ожидаемой нежности. Не бывает игры в любви,
не бросают кубик, чтобы навстречу идти.
За полями фишек есть бескрайнее поле любви —
так лови свой кубик!
Предержи, ты мой визави!

«На этой струне нотой счастья слегка застынь …»
На этой струне нотой счастья слегка застынь —
объявлены облаками твои ладони,
лицо – луной в облаках. Продолжайся, быль
о чувстве струны и неба. А ветер тронет —
вселенский ветер – не сдвинет облака так,
что гибких ладоней лодки отбросят волны.
Дыхание неба – связующий счастья знак,
а вирус молчания – кубок, он, гулом полный,
сохранность тайны держит, как молоко,
и ветку цветущей вишни поставит в небо —
созвездия цвета горят на губах легко, —
лепечет крылами, как песней лебедя, Леда.

«Прозрачность легкая в витанье балерин…»
Прозрачность легкая в витанье балерин
над озером, где пух заботливо расстелен
по водной глади. Озаренная, в постели
Наяда взглядом ловит сразу двух
стрекоз. И расцветают иммортели.
Я в светлой заводи в стрекозах и ручьях
увеселяю душу Музой в абрикосах,
цветущих ласково под музыку вопросов
надуманной любви, рисуя на полях
цветы и птицы, да круженье яхт…
И балерины, словно папиросы
в руках философа всё кружат фуэте…
И Муза, тонко двигаясь, воде
волнение стрекозье сообщила,
когда явилась вдохновенья сила
из плещущей воды фонтана грёз,
подталкивая новый свой вопрос.

Портрет с натуры

Пережитки станиславской школы
неуспокоенность от всяких мод,
краткие корявые глаголы,
передержка минеральных вод.
Слёзо-минералка плещет в горле
и кристаллизуется всё в яд, —
миленькая маленькая «Корги»,
что ж ты лаешь день и два подряд?..
Успокой обиженное сердце,
на посту у совести не стой,
а держи хлеб-соль на полотенце,
когда без налога я – сквозь строй, —
всех твоих обид клавиатура
наготове – только подступись.
Такова игры архитектура:
льнёт к душе, как в маске хитрый лис.

«Тем нестерпимей возвращенье…»
Тем нестерпимей возвращенье
Чем дольше не бывать в аду.
Вдоль Волги, высоко над нею
По набережной иду,
И вспоминается молчанье
изысканной архитектуры:
эклектика под вопль натуры
в гуляющих здесь, обещанья,
неисполнимые в пространстве
барьеров, взятых и закрытых,
и вместо них цепочки сытых,
одетых с европейским шиком.
Что им до наших изысканий?!
Все пройдено, экзамен прожит,
и жизнь по-своему итожит
свирепый оттиск состязаний.

«А сердце тянется в твой родниковый рай…»
А сердце тянется в твой родниковый рай
В березовые шелесты и вихри
Вишневых, яблоневых лепестков…
Там воспылаешь, и возьмешь за край
крыла
вдоль пауз между тихих слов —
За струны сердца, – и гитара стихнет.
И в этом коридоре тишины
Начну твои аккорды постигать,
И переполненное сердце вскрикнет, —
Где чувства равновесья лишены,
Качели падают, и возникает мать,
Как совесть, в уравненье жизни игрек.
Вдоль пауз тянется стремительный конвой
Мелодий. Просвистевший постовой
Теряет время, вглядываясь в свет,
Перебирая тонкие оттенки
Радужных спектров…
Нам не надо бед, —
Лишь чуточку тепла там, где коленки,
И вихрь надежд на постоянство, словно бред.

ПАСТЬ
Пасть (волка экономики)
в пупсячьем детстве содранным коленом, —
Будто по скалам жизни топала,
а рядом – злые гномики,
внизу,
такие милые… жаднюги непременно…
Кровавые болячки
не отмочить микстурами —
все въелись в сердце, – в скачке
ныряюще, аллюрами,
в отмщенье за уколы и болячки.
В сердечные болячки и простуды.
Сойти на рысь,
утробу
выкармливать остудой,
а то инфаркт, как сдоба
поскачет, забатрачит
с давлением в галопе.
Витрина злого мачо
легчайше одурачит, —
И снова сердце содрано:
болячки и ладони,
коленки…
На фронтоне:
В белейшем неглиже
без рук – с одним предплечьем,
второе – в драппировке.
О, облик человечий!
Не изменяйся более
в прокрустово – дамокловой сноровке.



ФУРРИ

Тоска волка по людям —
это скобки, и в скобках ноль, —
пасть, выдыхая слезы – пароль,
едет на корабле пустыни – верблюде,
клацает разболтанной дверью.
– Сезам прикрой! – говорят соседи,
но волк защелкой орехи «Щёлк!», —
сверху вниз желтым глазом измерит
и отлипает в пространство челки.
Там у него мёд для Аленки,
одноименная шоколадка,
ямочки для улыбки – для пери
и добрые звери.

«Нехорошая новость придет как последний мой час…»
Нехорошая новость придет как последний мой час
оснащенная злобой и местью как злой ананас
при колючках и в сбруе надетой поверх тонкой кожи
Отпочкованный мой молодой свежесорванный пласт —
о любви и угрозах…
И нет смыслища с ней говорить,
если порван канат и болтается жванная нить
вместо рук —
и навстречу
не обнимет,
что помощи ждать?.. Исцарапанный вечер…

«К облику страха пара свиных копыт, …»
К облику страха пара свиных копыт, —
слышишь их топот на дне прилавка?
Хрюк повсеместный. Перерожденье. Кафка.
Без лакировки отсветом крови прибит,
и утопает в микстуре от жизни шавка,
лающая на весь двор, чтоб запомнили вид.
Это такая высшая мера, затравка
образа смерти, ее глуповатый вид
и на свершение замысла ставка.

«От белых рек сияющих манжет…»
От белых рек сияющих манжет
Утопленники мусорных корзин
Плывут за премиями – веслами в сюжет.
Играй, мышонок, под снегами зим!
Беги уткнуть норушку! Поддувал
Не меряно. Их статус прозевал,
Беги, мышонок, в теплую нору,
Продолжи там манжетную игру,
Перекуси от голода ту нить,
Что над зерном в мешке не развязать, —
Она позволит быстро говорить,
Так жуй ещё быстрей! Не занимать
Мышонку ловкости над чехардой,
Среди козлов он – важный козодой.
За хитрой челюстью «пи-пи» – язык,
А действует, как львиный грозный рык
С кувалдами для отягчённых дум
О том, кто стеклодув, а кто манул,
Кого погладить, а кого побить,
Кому заклеить, а кому разбить.
Водовороты разбухающих октав
Утильно квакают с лягушками впотьмах,
Играя Альбинони, перепев
Посмертно всплывших Орлеанских дев.
Уносит белая река взахлеб
Поэта, – он акулий был паёк.
Манжет от крови не перестирать,
Но в высший смысл стремится крабов рать,
И в спешке разгребая донный ил,
Забудут всех, кто был их сердцу мил.
    (Данное стихотворение опубликовано в книге автора «Атмосфера»)

«Не плюй на землю окровавленных иллюзий, …»
Не плюй на землю окровавленных иллюзий, —
это болячка, шов надорванных мечтаний,
это отверженность любви, присяга Музе,
и добровольный плен, и камера страданий.
Воров безбожных и борцов за славу
Я прогоняю дымом соли, морем,
что из моих мечтаний вытянулось полем —
не знать его – что не признать за лаву
агонию вулкана – извержение,
иль низкое земное положение.
Вот так и жизнь кипит вулканной силой.
Ее рисуют, пишут и танцуют,
И вдруг ревнители являются и дуют,
как опахалом, веером из вилы:
на острия насажены коренья
и водоросли, что питали море
иллюзиями самовосхожденья
на Аю – Даг – на спину спящему с рожденья
Медведю. Знаю я, почем фунт соли,
моих солей не переплыть неволе.
Я никогда перед свиньей не брошу боли.

«А сегодня тепло-светло…»
А сегодня тепло-светло,
выкарабкивается на свет Божий
развеселая воровская рожа,
по усам которой тепло текло,
да и до сих пор течет: млеко-слюни
подобрал сопливый, купюр наслюнил
и открыл в банко-мёте лианный счет.
Уж как грели сию воровскую рожу,
как чесали за ухом кто моложе,
расшивали крестиком по соплям,
ну а он не своей раз-звездой сиял,
понимая не только крест, – а мережку,
по которой бежит вся под стать девка-ежка
мумий ценностных раскидать.
Соберут после квеста, уча летать,
и не только как тля, стебель мира съедать.
Ежка ест и смотрит, журча резиной
и мурча, будто сопли ей просквозило,
а потом пригрело, блоху вчесав
не подкованную левшой цепких прав,
разрисованную легко акварелло-
пухло-ватно и в целом поспело.
Ну, проспался, слюнявый? Пора вставать..!..

«Кормить вассалов – дело неблагодарное, …»
Кормить вассалов – дело неблагодарное, —
в их глотки уместится больше, чем твоя жизнь,
убитая ими, сказочка лучезарная,
такая, что крякать в ней без кровавых брызг
получится вряд ли. Несла банку солнца вешнего,
а приняли за тунгусский метеорит,
и каждый принял, как мог, без слуха сердечного,
о самом высоком, – о том, что внутри свербит.
Как долго мочилась осень, как бабы скрючили
всё лето свое, проваренное, как птах
борцовые вылазки в свой, давно измусоленный
и выпотрошенный отставной зодиак.
И лютики водку выпили под припевчики,
любимое пойло свинское в гамаках,
проплющили свой Памир, прибрали скворечники
и жаворонков в печи запекли впотьмах.
С пернатыми разобрались, пушнину изгадили
и сделали чучел из медиатек,
и маковым зернышком, вклеенном в быт с тетрадями,
продолжили пучить зерцала, где жил человек.



«Фортуна-торговка отдаст задарма…»
Фортуна-торговка отдаст задарма
все то, что досталось кровавым путем,
что выклянчил маг, обналичив сполна
кровавой слезой исполняющий дождь
на вилле у Моцарта в тяжком дыму,
на вилле, горящей у моря вдогон
грохочущей лаве, кровь пьющей в дыму.
Дождь в сизой палатке из дыма… Как вождь,
успев пережить революции жар
и мертвую куклу с собой приволочь
на царский пожар,
и прогнать счастье прочь
и весь его суп и дымящийся пар.
Торговке не выдать за свой произвол
траву лисий хвост, как бенгальский огонь
и черное днище костра, где подзол
играет огнем, играет огнем,
играет огнем деревянных фигур,
играет на бис там, где шапочки плёл
из врак,
и достойные имена
врывал под презренье—цемент, что метла
не выдаст расчетом от пыли дорог
в струящийся шёлк.

ПРОМЕЛЬК БЫТИЯ



«Как серебро звенящей ивы…»

Как серебро звенящей ивы
свивает в воздухе колечки
и тянется навстречу млечным
подобьем облака, извивам
пространства, взгляд берёт у птиц и
у мастеров антенн на крышах!
Виток свободы, что на лицах —
знак вечности. Смотреть повыше —
в воздушный океан, и видеть
мир бирюзово – светлой влаги,
не отражающей атаки
летящей стаи птиц, обидеть
которых – немыслимо. Секреты мидий
на перламутровых страницах
и в чистом жемчуге тетрадей,
и чайки – это книги, с полок
вспорхнувшие, – а светлый всполох

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71176774?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.