Главная страница | Эротические романы | Исповедь девственницы

Исповедь девственницы
Злата Сотникова
Над ней издевались одноклассницы и не замечали парни. А зря… Иногда судьба препоносит сюрпризы… В начале 90-х, в разгар сексуальной революции и лихих бандитских разборок, тихая серая мышка за одно мгновение превратилась в королеву бала. Кому-то придется горько пожалеть об этом…

Злата Сотникова
Исповедь девственницы

Глава 1. День, когда всё можно
О Господи, мне завтра восемнадцать!.. Жизнь пролетела, пробежала. А что было? Любовь? Настоящая любовь пришла только сейчас. Но через месяц мы расстанемся навсегда. Навечно. Я больше никогда Его не увижу. Через две недели последний звонок. Еще через две – выпускной. И всё. Навсегда. Нас ничего не связывает, только школа. В школе у меня есть шанс. После – нет.
– Лера, подойди!
Ну что ей надо?
– Валерия!
Вот что в моей матери хорошего, так это бюст шестого размера. И хорошего в этом только то (мне-то пофиг, какой у неё бюст), что теоретически, по всем законам природы, такой же должен быть и у меня. Эх, мне бы сейчас хоть бы половину. Тогда бы мои шансы возросли. А у меня – не на что смотреть. Ноль. Вот Он и не смотрит. Ну почему у меня ноль, когда у матери шесть!
Я вышла из комнаты в коридор. Мать стояла перед большим зеркалом.
– Застегни…
Что за хламиду она напялила? В таких платьях хоронили Пушкина. Неужели в тридцать восемь лет теряется чувство стиля?
Я застегнула длинную молнию на спине. Мать поправила лифчик, приподняв свои огромные буфера. Нет никаких сомнений, что отчим запал именно на них. Ну, может, не только на них, но на них в первую очередь.
– Ты что завтра наденешь?
Что я надену? Ничего. В трусах выйду. Для кого наряжаться? Придут три мамины подруги и коллега отчима с работы. Зашибись! Элитная компания. Правда, Инга Львовна будет с сыном. Но ему, вроде, шестнадцать… Самый дебильный возраст для парня. Спермотоксикоз на фоне прыщей и тупых шуток.
– Я тебя умоляю, только не вздумай выйти в своей джинсовой миниюбке!
Ага, вот в ней и выйду. Любуйтесь. И еще трусы не надену.
– Ты всё поняла насчет юбки?
Я вернулась в свою комнату. За восемнадцать лет жизни я усвоила, что отвечать на вопросы матери не обязательно. Они риторические, в воздух.
Я села за стол и стала составлять гипотетический список гостей на днюху. Я составляю такой список каждый год. И он всегда гипотетический. Ну действительно, не придёт же ко мне Сережа. Это наш химик. Сергей Анатольевич. Или, к примеру, Дима Маликов…
На листочке в клеточку я аккуратно вывела «1991» и ниже поставила красивую цифру «1». В этом году под номером «один» у меня Он. Тот, которого я люблю больше жизни. О котором постоянно думаю вот уже больше полугода. С октября. До Него был Влад Лисовец. Ну как, был. В мечтах. Но когда пришёл Макс, всё померкло, всё потеряло смысл. Когда он вошел в класс, класс замолчал… А девки перестали дышать. Я – так точно. Он был в белой футболке в облипочку, в чёрных спортивных штанах. Высокий, с голубыми глазищами, с обалденно широкими плечами и бицепсами, в которых хотелось задохнуться, если обнимет.
После первого же урока его сняла Орловская. Сучка с четвертым номером. Тупая шмара с самомнением, как у английской королевы. И как она отрастила в восемнадцать лет такие дойки? И ведь работает же – все парни около неё вьются…
Я посмотрела в зеркало на ту область моей розовой футболочки, где должны были выступать упругие холмики. В четырнадцать лет я успокаивала себя, что в шестнадцать они начнут расти. В шестнадцать – что в восемнадцать. Но вот мне восемнадцать. А они такие же, как в четырнадцать. И как в двенадцать.
В кого я такая? Может в бабушку? У маминой бабушки с титьками всё в порядке. Может, в папину? Жаль, у нас нет её фотографий.
Я осмотрела себя с ног до головы. Я красивая. Милое личико, голубые глазки, подбородок капелькой, длинные густые каштановые волосы. Даже талия есть. И бёдра широкие. Конечно, не такие, как у взрослой женщины, но уже далеко не как у ребёнка. Мужчины должны любить широкие бёдра. И почему они называют меня коровой? При росте сто шестьдесят два сантиметра я вешу пятьдесят семь килограмм. Мать говорит, это идеальное соотношение. Интересно, какое у неё соотношение? Надо спросить. Но жопа у неё точно зашкаливает.
Я сняла шорты и легла в постель. Хоть завтра и воскресенье, встать надо рано. Готовить праздничный стол. Так много завтра дел, а в голове только Он. Неужели нет никакого способа обратить на себя его внимание? Ведь я же не уродка. Я думаю, что некоторым мальчикам в классе я нравлюсь. Один так вообще в меня влюблён по уши. Правда, большего придурка во всей Москве не найти. Вот почему так устроена жизнь, что любят совсем не те, а кто те – не любят!
Я закрыла глаза и стала представлять ситуации, в которых Макс мог бы обратить на меня внимание. Вот меня вызывают к доске. На геометрии. А я ничего не соображаю в геометрии. Я в своей желтой кофточке с большими черными пуговицами и в обтягивающих коричневых брюках. Волосы распущены по плечам. На ногах – босоножки на невысоких каблучках. Стою у доски и не знаю, чему равен угол прямоугольного треугольника, каким-то боком вписанного в усеченную призму. Училка Софья Марковна меня ненавидит. Так же, как и я ее. Но она, в отличие от меня, может надо мной издеваться при всех, чем успешно пользуется на каждом уроке.
– Митрофанова, мы долго будем стоять? Молчать ты можешь и за партой. Или ты вышла нам показать свои сомнительные прелести?
Софье Марковне далеко за пятьдесят, настолько далеко, что замуж, где она ни разу не была, ей уже не выйти. Даже несмотря на ее редкие волосёнки, которые она красит на потеху всей школе в фиолетовый цвет, за что имеет меткое прозвище Мальвина. Под сомнительными прелестями она, конечно же, имела в виду мой зад, обтянутый коричневыми брюками.
Весь класс хихикает. Злорадствует кривой усмешкой своих тонких губок Орловская, скалит зубы придурок Самохин. А я смотрю на Макса. На его лице еле проглядывает тень возмущения.
– Ну что? – входит во вкус Мальвина, – зад-то ты к одиннадцатому классу отрастила, а как насчёт мозгов?
– А у неё все мозги утекли в зад! – выкрикивает Самохин, и весь класс заливается лошадиным ржанием.
Я не знаю, куда деться от всеобщего внимания, от липких взоров, обращенных к моим ягодицам, которые я пытаюсь спрятать, отворачиваясь к стене.
И тут Макс встаёт со своего места, подходит к Самохину, берет его за его лохмы и со всей силы долбит рожей об парту. Раздаётся грохот и свинячий визг. Самохин хватается за разбитый нос и, утирая сопли, выбегает из класса. Макс спокойно садится за свою парту. Нет! За мою! За моей партой свободное место. Точно, пусть сядет за мою.
– Евстафьев, ты обалдел! – орет Мальвина.
– Это вы все обалдели, – спокойно отвечает Макс.
– Чтобы на следующий урок пришли родители! – не унимается Мальвина и выходит вслед за Самохиным справиться о его самочувствии.
Я сажусь рядом с Максом.
– Спасибо, Максим, – говорю я ему еле слышно.
– Не за что, – отвечает он.
Он сидит так близко, что я чувствую тепло от его мощных плеч. Рядом с ним я кажусь такой маленькой.
– Как мне тебя отблагодарить?
– Это совсем не обязательно.
– Это обязательно, – отвечаю я и придвигаюсь почти вплотную, касаясь бедром его колена, – такое не забывают. Я сделаю всё, что ты скажешь…
Я придвигаюсь еще ближе и прижимаюсь к нему. Мой взгляд скользит по его чёрным спортивным брюкам, и я вижу, как в районе ширинки выпирает его толстый член. Я понимаю, что он возбудился от моего предложения.
– Давай обсудим это после урока, – наклоняясь ко мне, говорит он.
– Обязательно, – отвечаю я и кладу руку ему на член. Я чувствую, какой он твёрдый. Он еле помещается в мою ладонь.
Звенит звонок.
– Пойдём в туалет, – говорю я.
Мы встаём и выходим из класса.
В этом момент я засыпаю, и мои мечты переходят в сон, в котором события развиваются по очень интересному сценарию…
Когда я проснулась, на часах было семь. Я скинула одеяло и вдруг почувствовала, что мои трусики мокрые. Еще бы, такое приснилось. Я посмотрела вниз и увидела на них большое мокрое пятно. «Дожили, эротический сон явился!» – подумала я и, шатаясь в полусне, пошла по коридору до заветной двери туалета. Не успела я подойти, как из за неё раздался шум сливаемой воды, дверь распахнулась, и из туалета с сигаретой в зубах выкатился отчим в семейных трусах.
– О, салют! – произнёс он, явно не ожидая увидеть меня в столь ранний час. Он бегло смерил меня взглядом и задержался на мокрых трусах.
Я быстро проскользнула мимо него в надежде, что он не успел ничего разглядеть.
– С днём рождения! – прозвучало мне вдогонку.
«Пошел на хер!» – мысленно ответила я, с шумом выпуская тугую струю, звонко разбивающуюся о дно унитаза.
Чтобы не ходить в туалет второй раз за одно утро, я заодно почистила зубы и умылась. В зеркало я любовалась своим трусиками, испачканными следами любовного сока. Возбуждение от эротического сна не проходило.
По дороге в свою комнату я увидела, что мать и отчим уже на кухне. Мать готовит что-то к празднику, а отчим сидит за столом и пьёт кофе.
А не зайти ли мне в трусах на кухню, – подумала я и зашла на кухню, – пусть отчим попялится на мои прелести, если ему это еще интересно в сорок два года.
– Доброе утро! – громко сказала я.
Мать, стоявшая у плиты, повернулась.
– О, Лерочка, с днём рождения, милая, – сказала она с радостной улыбкой. Через секунду она увидела, что я в трусах.
– Ты, что, спятила! – заорала она, посмотрев на отчима, который с интересом разглядывал моё пятно, – ты что вытворяешь? А ну сдристни отсюда быстро!
– Да ладно, день рождения всё-таки… – неуверенно вступился отчим.
– Не у тебя же! – крикнула мать, – это что за стриптиз!
– Ой, подумаешь, трусы, – пожала я плечами и, грациозно развернувшись, вышла.
Отчима я давно перестала стесняться. Когда живешь всем табором в одной квартире, невольно будешь видеть откровенные сцены, как бы их не старались скрывать. Неприличные звуки из туалета, трусы, в том числе сохнущие на батарее в ванной во всей своей красе, прогулки по коридору в лифчике – всё это неминуемое следствие совместной жизни одной дружной семьёй. А то, что у гражданской жены взрослая дочь – только добавляет шарму. Эх, был бы отчим помоложе… лет на пятнадцать! И мне бы перепало впечатлений. А так… старый, хоть и без пуза, и сто процентов уже импотент. Странно, зачем он матери. Наверное, по хозяйству помогать. Мне – так точно не зачем. Хотя… деньгами иногда выручает. Вывод: пусть живёт. И иногда любуется моим свежим, молодым, прекрасным телом.
Я вернулась в свою комнату и достала из шкафчика джинсовую миниюбку. Вот в ней-то я сегодня назло матери и выйду к гостям. Я стала подбирать, что надеть сверху, чтобы скрыть от дорогих гостей полное отсутствие титек. Подошла белая просторная сорочка. Если немного сгорбиться, то даже появится впечатление, что под сорочкой что-то есть.
Свои густые брови я накрасила черной тушью, а губы – ярко-алой помадой. Получилось настолько секси, что я возбудилась от самой себя.
Гости начали приходить как всегда неожиданно, хотя время их прихода было заранее известно. Мать, повинуясь трели дверного звонка, бежала открывать дверь по локоть в тесте, а отчим в спешке скакал по коридору, натягивая брюки на свои семейные трусы. Я решила припрятать миниюбку на торжественный выход и встречала гостей в черных лосинах и в той самой желтой кофточке с коричневыми пуговицами, в которой я себе приснилась.
Каждый раз, выходя из комнаты для встречи очередного гостя, я натягивала на лицо задумчиво-эротическое выражение. Это для Инги Львовны и её сына, которые должны были прибыть одними из первых. И почему я придаю такую важность приходу этой малявки? Так, стоп. Надо быть выше. Мне всё-таки уже восемнадцать.
Инга Львовна и её отпрыск пришли последними. К этому времени я уже отточила мастерство перевоплощения, и моя физиономия на момент их прихода выражала притворную скуку и неестественное безразличие. Я обнялась с Инной Львовной и смерила пустым взглядом худого прыщавого девственника невысокого роста.
– Это Федя, – представила мне сына Инга Львовна.
Господи, нашли, как назвать! Хотя это имя ему как нельзя кстати. Да, и с существом по имени Федя у меня уж точно ничего быть не может.
После бессмысленного шатания гостей по квартире, их всех, наконец-то, удалось собрать воедино и усадить за стол. Я к этому времени успела нырнуть в свою комнату, где сняла лосины и в предвкушении своего эффектного появления стала натягивать миниюбку.
И тут я поняла, что она не лезет! Видно перед месячными меня немного разнесло, и крошечный кусок материи никак не мог преодолеть барьер под названием моя жопа. При попытке пропихнуть юбку в направлении талии булки вздувались холмами, перевалить через которые можно было, только если их отрезать.
Но я решила не сдаваться. Я стала извиваться, как кобра, преодолевая холмы по очереди сантиметр за сантиметром, и через пару минут юбка была натянута на бедра и даже застегнулась. Но тут, посмотрев в зеркало, я узрела масштаб бедствия. Юбка, натянутая чуть выше своего нормального положения, не прикрывала трусы.
Я стянула ее вниз, но любое движение ноги вперёд снова задирало ее вверх, обнажая желтоватую ткань на промежности.
Чёрт! Проклятье! Совсем забыла их вчера постирать! – ругала я себя, глядя в зеркало, – но кто же знал, что они будут торчать.
У меня были ещё одни трусы, в красный горошек, но они решительно не сочетались с миниюбкой, из под которой они как бы невзначай должны были выглянуть во время танцев.
Я была в отчаянии. К удовольствию матери мой эротический протест сегодня не состоится.
Я сняла с вешалки мою дежурную салатовую юбочку, коротенькую, расклешенную, но катастрофически не модную. И тут же обнаружилась вторая проблема. Под нее не подходила белая просторная сорочка. Совсем. Никак. Из всего моего убогого гардероба с салатовой юбкой можно было сочетать только розовую обтягивающую футболку с надписью Sex Pistols. Обтягивающую! То есть все, собравшиеся сегодня за столом на моё восемнадцатилетие, приехавшие с разных концов Москвы, притащившие своих друзей и сыновей, увидят, что я абсолютно плоская!
Кошмар! Катастрофа! Позор вселенского масштаба.
Хотя, с другой стороны… А кто там собрался? Мамины подруги? Им по барабану. Отчим и так в курсе. Его друг? Так ему за сорок, а поэтому плевать на любые сиськи. Остаётся этот прыщавый дрищ. И я из-за него буду переживать по поводу одежды?!
Я уверенно нацепила салатовую юбку, надела футболку, распустила волосы, подкрасила губы и как Афродита из пены выплыла из коридора в большую комнату.
Моё появление произвело на гостей чрезвычайное впечатление. Материны подруги восторженно заахали, мать, не увидев на мне ненавистной миниюбки, удовлетворённо заулыбалась, отчим закурил, а в глазах его друга загорелись пошловатые огоньки. По лицу обалдевшего Феди я поняла, что его озабоченный мозг, увидев мои голые ноги, влюбился в меня со всей присущей ему безнадежностью.
Я осталось довольна произведенным эффектом и села за стол на свободное место, которое по иронии судьбы оказалось аккурат напротив Феди. Друг отчима тоже оказался напротив, но чуть левее.
Отчим демонстративно взял в руку рюмку, словно это был серебряный кубок из коллекции Ивана Грозного, и встал.
– Позвольте мне как другу, как старшему товарищу нашей всеми любимой именинницы сказать несколько слов… Валерия, ты расцветала у нас на глазах и превратилась в красивую, сексуальную молодую женщину. Но одной красотой эту жизнь не прошибешь. Вот я… Сразу после армии пошел работать. А мне бы…
Тут отчим перешёл на длинный рассказ о своей жизни, смысл которого сводился к тому, что надо получать образование, но профессия должна быть востребованной, а ещё лучше удачно выйти замуж, за который не надо торопиться. Несколько раз он заострял внимание на моей сексуальной фигуре, при этом его друг украдкой переводил взгляд на мою футболку.
– Короче, малыш, – в завершении сказал отчим, – счастья тебе и удачи на твоём пути, на который ты сегодня встаёшь своими… э… молодыми ногами!
Всё зааплодировали, закричали ура и начали со мной чокаться. В мой бокал было налито шампанское, которое я пила третий раз в жизни.
Далее брали слово по очереди все, сидящие за столом. Поздравления перемежались с вручением скромных, как зарплата инженера, подарков и обсуждениями достижений Перестройки, а точнее, тех предметов и продуктов, которые исчезли из магазинов.
Я, к своему удивлению, то и дело ловила на себе взгляды друга отчима, всё более пьяные, долгие и липкие по мере произнесения тостов. Ему-то что от меня надо? Чем ему интересны молоденькие девушки? Он же почти пенсионер. И почему он смотрит на мою футболку? Там же нет ничего, что могло бы заинтересовать мужчину. А он глаз с нее не сводит. Странное поведение. Я понимаю, Федя. Пялится на меня весь вечер. Как только посмотрю на него, тут же переводит глаза то на стену, то на потолок. Как будто на нашем потолке что-то интересное нарисовано. Но он хоть на лицо моё смотрит, ест его глазами, впитывает возбуждёнными клетками мозга. Влюблён мальчик. Значит, в меня можно влюбиться…
Последним из взрослых с поздравлением поднялся друг отчима, уже изрядно набравшийся. Интересно…
– Лера… – сказал он, пошатываясь, – ты… ну… огонь! Вот был бы я моложе лет на…
– Ой, ну ладно тебе, – вмешалась мать, – сейчас она совсем загордится.
– Пусть гордится, – продолжил друг отчима, – есть чем. Она должна знать, что она… Очень… Классная… Чтобы мужа выбрала достойного… И мы всегда поможем, если надо… Там, в институт, образование… Иными словами, Лера, за тебя, за твоих родителей, за твою красоту и невероятные…
Тут он посмотрел на мою футболку и замолчал, подбирая одному ему известные слова. Он так бы и молчал, может, до утра, но его спасла мать.
– Способности! – завершила она этот двусмысленный тост.
Все облегчённо выдохнули и чокнулись.
Я с нетерпением ждала тоста от Феди. Чтобы поржать. Он, наверное, будет заикаться от смущения, а я буду на него смотреть в упор и глубоко дышать. Вот он, прямо передо мной, откинулся на диван и смотрит под стол, даже не понимая, что его ждёт. Чего он под стол-то уставился, вилку что-ли уронил? Ах, он гадёныш! Он же глазеет мне под юбку!
Я машинально, повинуясь инстинкту советской школьницы, сдвинула ноги. Но шампанское, ударившее мне в голову, подало прекрасную идею. Посмущаю его, пусть перед тостом потеряет психическое равновесие.
И я развела ноги в стороны. Федя глубоко вздохнул, его щёки покраснели, мир вокруг него перестал существовать. Я раздвинула ноги ещё немного шире. Федя часто задышал. Даже рот его прыщавый приоткрылся.
У меня вдруг возникло интересное чувство, какое бывает только во сне: я могу делать всё, что угодно, потому что знаю, что проснусь, и не наступит никаких последствий. Вот и сейчас: я вижу этого хмыря первый и последний раз в жизни, он из другого мира, у нас нет общих знакомых, общих мест, где могли бы пересечься. Потому всё, что я бы сейчас не сделала, останется в этой квартире, как если бы этого и не было. Ух, я сейчас оторвусь! Матери он всё равно ничего не расскажет.
И я ещё шире раздвинула ноги, предвкушая смерть Феди от спермотоксикоза. Но тут вмешалась Инга Львовна.
– Ну, Феденька, скажи теперь ты. А то все поздравили, а ты ещё нет. Давай! Видишь, какая красивая девушка тебя ждёт.
Более удачного текста, чтобы поставить стеснительного подростка в неудобное положение, придумать было трудно. Браво, Инга Львовна.
Федя залился краской, его вспотевшее лицо перекосила глупая улыбка. Он схватился за бокал с газировкой.
– Ты встань, встань, чего сидишь, – подлила масла в огонь Инга Львовна..
Федя растерянно помотал головой.
– Давай, давай, – подбодрила его моя мать и подтолкнула рукой под локоть.
Федя неловко поднялся. И тут все увидели, почему он не хотел вставать. Его промежность украшал конкретный бугор, выпирающий в районе ширинки. У Феди стоял! И он ничего не мог с этим поделать… Вот что значит подло заглядывать под девичьи юбки!
Все смотрели на Федю и на его эрекцию, а он не знал, куда провалиться. А ещё надо говорить тост.
– Поздравляю с днём рождения… – неуверенно начал он.
– Как девушку-то зовут? – перебила Инга Львовна.
– Лера, поздравляю с днём рождения… – продолжил несчастный, – желаю здоровья, долгих лет жизни… Давайте выпьем…
– Фе-едя, у тебя же по сочинениям пять, – расстроилась Инга Львовна, – что так мало сказал?
Да уж, сказал, как насрал, – подумала я. – Ну ничего, погоди у меня. Вечер только начинается. Эх, были бы у меня сиськи, живым бы не ушёл!
– Краткость украшает мужика! – подбодрил оратора отчим.
Все чокнулись, и Федя, к своему счастью, наконец-то, сел, спрятав под стол свою ничуть не ослабевшую эрекцию.
– Ну что, танцы? – задорно провизжала Инга Львовна.
– Да-а, – прохрипел пьяный друг отчима, посмотрев на мою футболку.
Врубили Женю Белоусова, и все выкатили на ковёр. Инга Львовна выволокла упирающего Федю. Тот, оказавшись в центре комнаты среди толпы людей, сжался и нескладно задергал конечностями. Остальные самовыражались в зависимости от выпитого, друг отчима встал напротив меня и начал выписывать немыслимые фигуры. Я же, не считая сей коллектив достойным моих усилий, двигалась сдержано, но с акцентом на круговые движения бедрами. При этом моя расклёшенная юбка приподнималась, но ровно на столько, чтобы ничего не открывая, доводить до исступления друга отчима и влюблённого в меня Федю.
Такое внимание к своей персоне мне сначала просто нравилось, но вскоре я почувствовала лёгкое возбуждение. От того, как я двигаюсь, как приподнимается моя юбочка, обнажая гладкие упругие бедра, как приоткрывается животик под коротенькой футболкой. Шампанское делало свое дело. Я сильнее закрутила тазом с расчетом, что взлетающая юбка приоткроет трусики. Судя по одуревшему лицу друга отчима и мутному взгляду Феди, мне это удалось.
И вот он, долгожданный (не мною, конечно) медляк. С первыми его тактами друг отчима аж наскочил на меня.
– Рразрешитте, – дыхнул он перегаром и обхватил руками за талию.
Я прижалась к горячему телу сорокалетнего мужика и положила руки ему на плечи. От него пахло алкоголем, сигаретами и потом. Плечи были большие и твердые. Я не знала, что они у мужиков такие. Каменные. Я трогала взрослого мужчину первый раз в жизни…
Вот его рука поползла мне по спине и остановилась на шее. Его щека прижалась в моей голове. Я оказалась как будто в плену, где было так тепло и спокойно.
– Лера, можно задать тебе вопрос? – вдруг произнес друг отчима, коснувшись губами моего уха.
– Да, – ответила я, также приблизив губы к его щеке.
– У тебя уже были мальчики?
Ничего себе вопросик, заданный юной девственнице сорокалетним мужчиной! Сказать, что мальчики у меня были только в эротических фантазиях, я не решилась, поэтому просто пожала плечами.
– Ты же уже взрослая, тебе же, наверное, уже хочется? – не унимался друг отчима.
Знал бы ты как…
Я опять пожала плечами, чувствуя, как загораются мои щеки.
– Ты не затягивай с этим, – посоветовал мой партнёр, – это нужно для здоровья.
Ну, для здоровья – это святое. Тогда прям завтра и начну.
Я кивнула.
– Как вкусно пахнут твои волосы… – вдруг прошептал друг отчима и провел рукой от талии по спине к плечам и вернулся обратно. Но его рука легла не на талию, а на то место, где начинаются ягодицы.
О, дядя возбудился? – подумала я, – интересно, что дальше…
Мне совсем не было страшно. Старенький импотент не может причинить мне вреда. Пусть полапает. Хоть узнаю, каково это. Для ускорения процесса я решила положить голову ему на плечо.
Объятия моего партнёра сразу стали крепче. Он прижал меня к своему каменному телу, его большая ладонь скользнула мне на левую ягодицу и сжала её. Беспардонно и бесстыдно. Первый раз в жизни мою жопу тискал мужчина.
Мурашки пробежали по всему моему телу от ягодиц к голове, оббежали вокруг живота и ушли в пах. Между ног сразу стало мокро…
Я испугалась такой своей реакции и немного отодвинулась. Друг отчима понял, что переборщил, и убрал руку с ягодиц.
– Не бойся, ты же мне как дочь, – успокоил он меня.
Тут медляк кончился, и заиграла Комбинация. Под Америкэн Бой я снова завертела юбкой, стараясь не смотреть на друга отчима.
Ну что, первое достижение имеется, – подвела я промежуточный итог, – мужчина потрогал мою жопу. Что дальше?
А дальше по плану было эротическое издевательство над Федей, и друг отчима этому очень мешал.
Будь что будет, – решила я, – пусть всё идёт своим чередом.
Своим чередом вечер для меня продолжился очень удачно. Когда отчим с другом пошли на кухню курить, заиграл второй медляк. И тут уже Инга Львовна взяла инициативу в свои руки.
– Давай, давай, пригласи Лерочку, смелее, – сказала она Феде и буквально подтащила его ко мне.
Федя остановился около меня, как столб, и замер, глупо улыбаясь. Я смерила его высокомерным взглядом, каким взрослой, умудренной сексуальным опытом женщине положено смотреть на малолетнего подростка, посмевшего испросить прикоснуться к её роскошному телу.
– Можно Вас пригласить? – промямлил Федя.
Я, сделав скучное лицо, подошла к нему и лениво положила руки на его плечи. Его плечи были маленькие и мягкие. Он неуверенно взял меня за талию.
Мы зашевелились в такт музыке.
Так, надо действовать, – решила я.
Я обвила руками потную шею Феди и слегка прижалась к нему грудью, точнее, тем местом, где она должна была быть у нормальных девушек в восемнадцать лет. Мне сразу уперлось в бедро что-то твердое… Я поняла, что у Феди опять встал. Он попытался отклячить таз назад, чтобы не касаться меня членом и скрыть эрекцию, но я придвинулась к нему всем телом, заставляя краснеть и потеть от смущения ещё больше.
Та-ак, что бы ещё придумать?.. Ага.. Сейчас ты у меня получишь… Я прижалась тазом к его животу и вдруг, изобразив удивление, посмотрела вниз:
– Что у тебя там твердое?
Федя отвёл таз назад, встав чуть ли не раком.
– У тебя эрекция что-ли? – спросила я с величайшей претензией в голосе.
Федя покраснел, как пионерский галстук.
– Тебе не стыдно? – возмутились я тоном мамочки и прекратила танец, – ты что, озабоченный?
– Нет, – ответил Федя, помотав головой.
– А что это за безобразие?
Лицо Феди покрылось каплями пота.
– Я тебя что, возбуждаю? Я же старше тебя.
– Возбуждаешь… – вдруг ответил Федя.
Его голос дрожал, но ответ мне понравился.
– И что тебя во мне возбуждает? – с интонацией следователя спросила я, продолжив танец.
– Ноги, – тихо сказал Федя, посмотрев вниз.
– Ты что, голых ног никогда не видел?
– Видел.
– А почему тогда? Или возбуждают именно мои?
– Твои.
– Почему?
– Красивые
– Но ведь ты понимаешь, – продолжила я учительским тоном, – что смотреть надо не только на ноги, есть ещё лицо, характер…
– Да, – смущённо согласился Федя.
– А тебе, значит, нравятся во мне только ноги…
– Нет, – замотал головой подросток.
– И что же ещё?
Федя посмотрел на мою футболку.
– Лицо, – ответил он неуверенно.
– И сильно нравится?
Федя тяжело задышал, но не осмелившись признаться в своей симпатии, опустил глаза. Я решила его добить.
– Что, смелости не хватает сказать? А как глазеть под столом мне под юбку, хватает?!
– Я не глазел, – испугано и угрюмо ответил Федя.
– Ага, что я, не видела? Не стыдно тебе?
– Я случайно, – ещё больше покраснел несчастный мальчик.
– Да, случайно, аж с дивана сполз. Не рано ещё тебе женские половые органы разглядывать?
– Там же трусы были!
– А трусы разглядывать можно?!
– Я случайно, – повторил окончательно подавленный моей строгой интонацией Федя.
На протяжении всей беседы мы продолжали танцевать. Я держала его за плечи и смотрела в его лицо своими прекрасными глазами. Бедром я чувствовала, что его эрекция не утихает.
– Так, а ну давай убирай, – строго сказала я, посмотрев Феде на брюки, – убирай, убирай это безобразие.
И тут я совершенно неожиданно для себя взяла Федю сквозь брюки за член. Небрежно, почти не сжимая, тремя пальцами, как берут что-то, не имеющее особого значения.
Федя изменился в лице. Оно стало восторженно-глупым, взгляд замер, рот приоткрылся.
Тут медляк кончился. Я развернулась и отошла, как будто Феди не существовало. Наверное, это было жестоко, но день рождения, в конце концов, у меня, а не у него. Могу я покуражиться.
Заиграл Газманов. Я танцевала, не глядя на Федю, но чувствовала, что он не сводит с меня влюблённых глаз.
Третий медляк опять был с другом отчима, только теперь он еле стоял на ногах. Это мне не понравилось. Он превратился в полумертвое животное, мычал что-то мне на ухо. Вроде, учил, как жить. Мне приходилось весь танец поддерживать его, чтобы он не свалился с ног. Мои же ноги были отдавлены окончательно.
Наконец этот ад кончился. Друг отчима ещё немного подергался под Диму Маликова, и мать увела его, видимо, спать.
Как ни печален был конец нашего романа, но общение со взрослым мужиком, особенно такое тесное, и его сексуальный интерес придали мне уверенности в себе. Это очень пригодится в школе, где меня на любовном фронте постигали только неудачи и виною всему, как я полагала, была именно низкая самооценка.
Вскоре гости начали расходиться. Друга отчтма погрузили в такси, остальные родственники и друзья семьи толпились в коридоре. Все громко разговаривали, поздравляли мою мать с моим днём рождения, меня же целовали, желая расти большой и красивой.
Федя одевался вместе с остальными. Я старалась не смотреть на него, но чувствовала, что он не сможет просто так уйти.
Я решила дать ему небольшой шанс и отошла из коридора в кухню. Через несколько секунд в кухню вошёл Федя.
– Лера, я тебя люблю, – выпалил он, схватил мою руку и быстро поцеловал её.
– Счастье-то какое, – произнесла я высокомерно, но руку не убрала. Федя продолжал держать её, и мне было интересно, что он сделает дальше.
Он залился краской, в его глазах была бездна отчаяния и тоски от осознания того, что сейчас мы расстанемся и скорее всего навсегда. Он горел желанием обнять меня и уже не отпускать никогда, но страх перед старшей на два года девушкой не позволял ему это сделать. А мне хотелось продолжения…
– А ну пойдем, – сказала я и повела его в свою комнату.
Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной и поставила Федю перед собой.
– Сильно меня любишь? – спросила я, не меняя высокомерного тона и строгого взгляда.
– Да… – ответил Федя, тяжело задышав.
– Делай, что хочешь, – вдруг сказала я и подошла вплотную к обалдевшему подростку.
Он впал в ступор. Всё, о чем он мечтал весь вечер, вдруг стало так близко. Вот соски, торчащие сквозь тоненькую футболку, вот голые горячие бёдра, которые можно раздвинуть, обнажив белые трусики.
– Ну что? Трогай меня… Где хочешь… – снова сказала я и развела руки в стороны. В моей голове, подогретой и вскруженной шампанским, снова вертелась пьяная сладкая мысль о том, что я могу делать всё и абсолютно безнаказанно. Через несколько минут этот мальчик исчезнет из моей жизни, и я больше никогда его не увижу. Поэтому я могу сейчас превратиться в шлюху, обнажив все свои самые грязные желания. Эта мысль окончательно сорвала мне крышу, и я захотела сделать что-то невероятно бесстыдное…
– Хочешь, я сниму трусы?
– Да… – выдохнул Федя и перевел ошалевший взгляд мне на юбку. Я чувствовала, как дрожит от возбуждения всё его тело. Но я была возбуждена не меньше. Сердце долбило, как отбойный молоток. Я текла так, что трусы были мокрые насквозь, и влага ощущалась на бёдрах.
Я задрала юбку.
– Смотри…
Взгляд Феди замер. Он увидел то запретное, что всегда скрывается женщинами.
Но мне этого было мало. Я безумно захотела шокировать этого обалдевшего мальчика своей голой промежностью. Мне вдруг так захотелось ее хоть кому-нибудь показать. Показать то, что показывать еще с детства считалось величайшим позором. А тут такая возможность сделать это безо всяких последствий. Не это ли меня сейчас дико возбуждает? Возможность безнаказанно продемонстрировать свои позорные "прелести".
– Хочешь посмотреть на мою пизду? – сказала я, теряя голову.
– Да, очень… – с придыханием произнес возбуждённый подросток.
– Уверен?..
– Да!..
Я стянула мокрые трусы. Федя уставился на мои чёрные кудри, а я – на его «ракету», взметнувшуюся между ног. Интересно, какая она…
В ту же секунду за дверью послышались шаги и голос Инги Львовны
– Федя, ты где?
Ужас отразился в глазах Феди и, скорее всего, в моих. Я кое как натянула трусы, метнулась к письменному столу и схватила первую попавшуюся книгу.
Открылась дверь и в ней показалось лицо Инги Львовны.
– Ой, а что вы здесь делаете?
– Геометрию объясняю, – полепетала я, кивая на учебник геометрии в моих руках и на Федю.
Мощная эрекция Феди никак не вязалась с учебником геометрии за 11 класс. Инга Львовна это поняла и нахмурилась.
– А ну пойдем, – строго сказала она и вывела растерянного подростка из комнаты. Я решила их не провожать.
Гости разошлись. Я пошла на кухню помогать матери мыть посуду. Подвыпившая мать постоянно отвлекалась на ласки подвыпившего отчима, мишенью которого были преимущественно ее огромные сиськи. Он, не стесняясь меня, беззастенчиво мял их в своих руках, они с матерью сосались, чавкая и переплетаясь языками.
Мне, наверное, было неприятно на это смотреть. Но когда я на секунду представила себя на месте матери, меня это возбудило. В моей пьяной голове даже мелькнула мысль: а не залезть ли ночью к отчиму в постель. Но я вспомнила, что он спит с матерью, и эта идея так и осталась в моём разгулявшемся воображении.
Уборка квартиры кончилась к 12 ночи. Мать с отчимом уже уединились, из их комнаты слышались глуповатое хихиканье и густой неразборчивый бас, которые вскоре переросли в монотонный скрип кровати.
Меня это удивило. Неужели от алкоголя у импотента может встать? А что если отчим не импотент? Да нет, в сорок два-то года… Не может быть, чтобы не импотент. Просто этот скрип я не слышала уже много лет…
Полусонная я легла в постель. Завтра трудный и важный день – контрольная по математике и зачет по физре в бассейне. Трудный из-за математики и важный из-за бассейна. Завтра я увижу Макса почти голым. Не об этом ли я мечтала весь учебный год? Я увижу его, а он к моему ужасу увидит меня. Увидит вместе с моей большой жопой и полным отсутствием титек. Как он отреагирует? Это будет совсем конец или почти конец? Останется ли у меня после этого хоть какой-то шанс на его благосклонность?
С этими тревожными мыслями я уснула.

Глава 2. Первый раз
Утро встретило меня сушняком и больной головой. И то, и другое прошло к первому уроку, хотя я надеялась, что в школе от меня будет разить перегаром и все решат, что я очень крутая. Но омлет на завтрак убил остатки вчерашнего угара, и в класс я вошла, как обыкновенная серая мышка. Контрольную по математике я завалила, но не это волновало меня сейчас больше всего. Я ждала последний урок – физру. Мне впервые предстояло явиться перед своими одноклассниками в купальнике. В бассейн наш класс ходил уже полгода, но я была освобождена от его посещения. До двенадцати лет я занималась плаванием, у меня был третий взрослый разряд, и наш физрук Эдуардыч освободил меня от бассейна в знак уважения к моим спортивным заслугам. Но на зачёт придти надо было обязательно.
Специально для этого события я купила новый купальник. Старый был мне немного мал и весь выцвел.
Физкультура у нашего класса проводилась в бассейне недалеко от школы. Именно в этом бассейне я и тренировалась в детстве. Пока мои одноклассники переодевались, я прошлась по знакомым коридорам, вспомнила былые времена и погрустила.
В раздевалке я с большим трудом и надеждой натянула на булки новый купальник, повертелась перед зеркалом, оценивая масштаб бедствия, и вышла на бортик, на котором уже собрался весь наш 11 "В", исключая Макса и некоторых ребят.
– О, Митрофаниха нарисовалась, – громко сказала Орловская, смерив меня оценивающим взглядом.
Весь класс посмотрел на меня и тоже смерил взглядом.
– Фу, волосатая какая, – глядя на мою промежность, поморщилась Агапова, верная собака Орловской.
Весь класс вслед за Агаповой тоже уставился на мою промежность.
Ну да, какая есть. Куда же мне их девать. Я как-то воспользовалась бритвой отчима и сбрила волосы в подмышках, но Ирка Степанова мне потом сказала, что они от этого будут гуще расти, и я больше не экспериментировала со своей растительностью.
– Митрофанова сиськи в раздевалке забыла, – сообщила Орловская толпе, окружающей её, и толпа захихикала, посмотрев туда, где у меня должны были находиться сиськи .
– Зато ты у коровы одолжила, – огрызнулась я.
– Завидуешь? Завидуй молча, – в свою очередь отреагировала Орловская и демонстративно засмеялась.
Во дура, – подумала я, – вышла на зачёт в раздельном купальнике. Он же слетит с твоих буферов, как только ты сиганешь с тумбочки в воду. Или расчёт именно на это?
Наконец на бортик вышел Макс в компании нескольких ребят. Как же хорошо, что он не присутствовал при этой перебранке, которая кончилась явно не в мою пользу.
Макс выглядел шикарно. Широкие мощные плечи, длинные руки с развитыми бицепсами, пресс с кубиками и огромный выпирающий бугор в чёрных плавках.
К нему тут же подскочила Орловская, выпятив сиськи. Макс краем глаза посмотрел на неё и прошёл, не задерживаясь, к группе одноклассников, стоящих в сторонке. На меня он, к моему огорчению, даже не взглянул. Ну ничего… Вот поплыву, как богиня, как торпеда, сразу все обратят внимание.
На бортик вышел Эдуардыч с журналом в руке и модным электронным секундомером на шее. В свои сорок с небольшим он имел довольно подтянутую фигуру и весьма потрёпанное алкоголем лицо.
– Та-ак, чемпионы, готовы к страшным подвигам? – бодро проговорил он.
– Константин Эдуардович, а на тройку за какое время надо проплыть? – ангельским голоском прочирикала подскочившая к физруку Орловская, выставив вперёд свое вымя.
– На тройку… – задумчиво ответил Эдуардыч, просмотрев на Орловский бюст, – проплывут не все. Особенно в раздельном купальнике.
– У меня другого нет! – фальшиво расстроилась Орловская.
– Так, первыми плывут женщины. По три штуки, – перешёл к делу физрук. – О, Лера, ты здесь! Хорошо…
Эдуардыч, заметив меня, потеплел. Я была единственная, кого он считал человеком. Видимо, за мою профессиональную, хотя и оборвавшуюся слишком быстро, спортивную карьеру.
– Плыви в первом заплыве и можешь быть свободной.
Я покорно кивнула.
– Первый заплыв!.. – прокричал на весь бассейн физрук, – Степанова, Митрофанова, Губерман.
Ирка Степанова была моей подругой, одной из немногих. Хотя, как подругой… Скорее, приятельницей. Она была абсолютно беззлобной и занималась в музыкальной школе. Она нравилась мне за детскую непосредственность во всех вопросах и спокойное, даже буддистское, отношение к жизни. Одним словом, ей было на всё насрать.
Мила Губерман была тощей глистой с выпирающими коленками, нервозной, плаксивой и тихой. Но даже у неё, чёрт побери, были сиськи!
Я медленно и профессионально протёрла языком стекла плавательных очков изнутри и встала на среднюю дорожку. Краем глаза я увидела, что далеко не все обратили внимание на наш выход. Кучка ребят, стоявших поодаль, говорила о чем-то своём. Среди них был и Макс. Но как же мне было нужно, чтобы он сейчас смотрел на меня!
Я, чтобы привлечь его внимание, стала, разминаясь, вращать руками.
– О, Митрофанова сейчас рекорд поставит! – крикнула Орловская и заржала, как лошадь.
– Внимание! – пробасил физрук, – все подошли сюда, два раза повторять не буду.
С этими словами все, в том числе и Макс, подошли ближе.
– По первому свистку залезаем на тумбочку, – начал объяснять Эдуардыч, – Лера, показывай.
Я была на седьмом небе от счастья. Теперь все смотрели на меня! Когда физрук свистнул, я вальяжно, как настоящий мастер спорта, встала на тумбочку.
– По команде "На старт!" принимаем стартовое положение, – сообщил Эдуардыч.
Я грациозно встала раком. Именно эта поза и являлась тем самым стартовым положением.
– О, боже мой! – послышался сзади возглас Орловской.
– Мать моя женщина! – простонала Агапова.
Мальчики же издали только тихое "О-о-о", увидев мою большую жопу во всей её красе…
– Так, Орловская, – призвал к порядку Эдуардыч, – что за реакция? Ты тоже будешь так стоять. Стартовый прыжок мы отрабатывали на уроке. Он входит в оценку.
– Нет, так шикарно я никогда не раскорячусь, – покачала башкой Орловская.
– Итак, – продолжил физрук, – по команде "На старт" принимаем стартовое положение и по свистку прыгаем в воду. Всем ясно? Плывем два бассейна любым стилем, как умеем. Но лучше кролем.
– А на пятёрку за сколько надо проплыть? – спросил Влад Лисовец, мой бывший парень, правда, не знавший об этом, как я уже говорила.
– Юноши на пятёрку 45 секунд, – сообщил физрук, – девушки 55.
– Ого! – по рядам моих одноклассников пронёсся испуганный ропот.
– Первый заплыв! – скомандовал физрук, довольный произведённым эффектом.
Я, Степанова и Губерман вскарабкались на тумбочки.
– На ста-арт! – торжественно протянул физрук.
Мы дружно нагнулись. Раздался громкий свисток.
Я, вытянувшись в струнку, прыгнула в ледяную воду. Я старалась плыть не столько быстро, сколько красиво, чтобы произвести максимально шокирующее впечатление. На повороте я даже сделала "сальто", чем вызвала вспышку эротического безумия у всех мальчиков класса. Во всяком случае, мне так хотелось.
Когда я финишировала, то увидела, что весь класс столпился у моей дорожки. Некоторые в восхищении аплодировали, остальные с удивлением смотрели на меня.
– Тридцать восемь и семьдесят три сотых секунды, – гордо произнёс Эдуардыч.
Класс присвистнул.
– Рыба! – восхитился придурок Самохин.
– Она чё, занималась! – сделал вывод Евтушенко – двоечник, курильщик и мотоциклист.
– Занималась. В отличие от вас, – ещё с большей гордостью ответил Эдуардыч, как будто сам меня тренировал.
– Да где уж нам, – брызнула ядом Орловская.
В это время финишировали мои соперницы. А я смотрела на Макса. Он впервые реагировал на меня не как на пустое место. Может именно сейчас он и узнал о моем существовании.
Да, сегодня был определенно счастливый день.
Я вылезла из воды. Девочки с восторгом и удивлением смотрели меня, мальчики дружно пялились на мою промежность. С одной стороны, мне было некомфортно ощущать на себе сразу столько внимания, а с другой – возникло незнакомое раньше чувство, что я – центр всеобщего интереса и интерес этот ко мне не только как к уникальному человеку, но и как к женщине.
– Орловская, Агапова, Мухамедьярова, – разнесся эхом по бассейну пропитый баритон физрука.
При слове «Орловская» все, особенно мальчики, столпились у края бортика. Однако самые умные встали за тумбочками, чтобы просмаковать стартовое положение «раком» в исполнении Орловской, Агаповой и особенно Мухамедьяровой, чьи ноги были более волосатые, чем у любого из наших парней, а из под купальника спереди торчал такой куст, по сравнению с которым моя растительность была скромной, как у пятиклассницы.
Те же, кто встал сбоку, включая старика Эдуардыча, ждали только одного: когда с гигантских сисек Орловской слетит, сорванный потоком воды, её раздельный купальник.
И вот прозвучала заветная команда "На старт". Стоявшие сзади тумбочек мальчики вперили взор в ягодицы нагнувшихся одноклассниц.
Раздался свисток. Три молодых полуголых туловища животами плюхнулись в воду. Орловская мгновенно вынырнула. С неё слетели очки, но это полбеды. Одной рукой она пыталась нацепить их обратно, ибо они больно впились в лицо, а другой под всеобщее улюлюканье ловила сползший лифчик. В один момент из воды на секунду показалась её огромная сиська с большим розовым соском. Сиська болталась и плавала, как буек. Парни были на вершине блаженства. Орловская тоже.
Наконец она кое-как поправила очки, натянула лифчик и коряво поплыла, как старый тяжёлый говновоз.
Она приплыла последней. Её время было даже не на единицу.
– Константин Эдуардович, можно мне переплыть, – не переставая кокетничать и светиться от счастья, стала канючить Орловская.
– Ну рискни, – ответил физрук, – думаешь, что-то поменяется?
– А можно я из воды поплыву, а не с тумбочки?
– Можно, но минус балл.
– Хорошо, – ответила Орловская и вылезла из воды. К восторгу мальчиков её белый купальник, намокнув, оказался полупрозрачным. Розовые соски и чёрный треугольник лобковых волос оказались на всеобщем обозрении.
Эдуардыч, привыкший за десятилетия работы в школе к эротическим выходкам озабоченных подростков, только покачал головой и улыбнулся улыбкой Джаконды. Парни же не сводили с прелестей Орловской глаз. Из-за этой сучки я опять осталась за бортом сексуального внимания.
Мне оставалось только посмотреть на заплыв Макса, чтобы потешить своё либидо. Для этого надо было дождаться, когда проплывут все девочки и начнутся мужские заплывы.
Плавание как вид спорта имеет одну неприятную особенность: если стоишь на бортике мокрой, то мгновенно мёрзнешь. А если мёрзнешь, то сразу хочется в туалет. А если в туалет хочется мне, то времени остаётся совсем немного…
После третьего заплыва я замёрзла.
– Константин Эдуардович, можно мне пойти в душ погреться, – стуча зубами, попросила я.
– Конечно, Лера, я же сказал, ты можешь уже совсем идти.
Я кивнула и быстрым шагом, сжимая из последних сил мышцы промежности, засеменила в душ. На подходе к душевой по моим бёдрам потекло. Но это было уже неважно, потому что рядом никого не было.
Я вошла в душевую и включила горячую воду. Стоя под согревающим потоком, я доделала свои дела в дырочку для слива воды.
Вдруг где-то вдалеке раздался конский топот, и в душевую вбежала Степанова.
– Меня сейчас разорвёт! – прокричала она и, пританцовывая, стала пытаться включить душ напротив моего. Она ещё не знала, что в советской душевой работают далеко не все краны.
– Что за дерьмо! – ругалась Степанова, сжимая ляжки, – где вода?!
– Иди в мой, я уже всё.
Степанова на полусогнутых влетела и мою кабину и сдвинула купальник в сторону. Тугая широкая струя с шипением хлынула на пол
– О-о-о, – застонала Степанова, – кааайф!..
К Ирке у меня были странные чувства. Мне было приятно, когда она стоит очень близко, совсем рядом. От неё приятно пахло, и человеком она была хорошим. Вот и сейчас я с интересом посмотрела на её свисающие темно-красные лепестки малых половых губ.
– У тебя такие длинные губы…
– А у тебя не так? – не отвлекаясь от процесса, спросила Степанова и вопросительно посмотрела мне на низ купальника. Я сдвинула его в сторону.
– О, какие джунгли! – с равнодушной иронией произнесла она.
Несколько секунд мы, как две дуры стояли и смотрели друг другу на письки.
Когда Степанова закончила ссать, мы поправили купальники и вышли на бортик.
– Лисовец, Самохин, Городецкий, – раздался мощный баритон физрука.
Так Макс проплыл или нет? Или я все проссала на пару со Степановой. Я подошла поближе. Макс был мокрый и тяжело дышал. Во я овца тупая! Всё пропустила!
Эти слова я, наверное, произнесла вслух, потому что Степанова сразу среагировала:
– Чего ругаешься?
– Заплыв Макса пропустила.
–А-а, – хитро прищурилась Степанова, – запала?
– А ты не запала? – огрызнулась я и засмущалась оттого, что выдала подруге свои чувства.
– Да ну, индюк. Сам в себя влюблённый. Ну ты не переживай, сейчас узнаем, как он проплыл.
Мы подошли к одиноко стоящей у стены Мухамедьяровой.
– Муха, как Евстафьев проплыл? – спросила у неё Степанова.
– Не знаю… – ответила Муха.
– Но ты же стоишь здесь! – возмутилась Степанова.
– Я не смотрела, как он плыл, – немного виновато сказала Муха.
– А куда ты смотрела? – уже с подколом спросила Степанова.
– На Константина Эдуардовича, – совсем растерялась безобидная Муха.
– Зачем? – тут уже интересно стало мне.
– Он тренер… – с уважением ответила Мухомедьярова.
– Нам их не понять, – махнула рукой Степанова, – пойдём у Губерманки спросим.
Губерман стояла в группе девушек, среди которых была и Орловская.
– Не надо, – испугалась я и кивнула на Орловскую, – там эта сучка.
– Корова бешеная, – согласилась Степанова, – надо же такой купальник напялить. Шалава. Голой бы вышла, все равно никакой разницы.
– Так, все поплыли? – громко спросил физрук, когда последняя тройка участников, пыхтя и фыркая, вылезла из воды.
– А можно мне переплыть? – подбежала к нему, потрясая сисьмой, Орловская.
– Валяй, – ответил Эдуардыч, изо всех сил стараясь не смотреть на ее розовые соски, чтобы не поколебать свои педагогические принципы.
Орловская, отклячив жопу, по лесенке спустилась в воду. Всё подошли поближе. Раздался свисток. Орловская тяжело оттолкнулась от бортика и уродливо погребла навстречу тройке. Доплывала она совсем убого.
– Ладно, трояк. За упорство, – произнёс Эдуардыч, презрительно глядя на секундомер.
Орловская грациозно вылезла из воды и гордо зашагала по бортику, сверкая половыми органами.
– Всё, поздравляю, – громко проговорил Эдуардыч, – сдали все. На этом ваши взаимоотношения с физкультурой окончены!
– В институте ещё будет, – выкрикнул Лисовец.
– А вот это меня уже, слава богу, не касается. Это пусть у институтских преподов голова болит, – радостно ответил Эдуардыч, отсалютовал и покинул бортик.
После бассейна ядро нашего класса – курильщики, двоешники и алкоголики – пошли отмечать сдачу зачёта по физре на детскую площадку недалеко от школы. Рядом, в магазине "Минеральные Воды", можно было купить водку и пиво. К сожалению, Макс был в этой компании. Я, как ни хотела пойти с Максом, совершенно не вписывались в ряды маргиналов, тем более, что после уроков у меня было занятие по химии. Наш химик, Сергей Анатольевич, готовил меня к выпускному экзамену.
Не знаю, что заставило меня полюбить этот необычный предмет: внешность химика, его тёплое отношение ко мне или красота химических формул. Но с химией я решила связать свою жизнь и нацелилась подавать документы в Менделеевский институт.
К 11 классу я так поднаторела в этой науке, что Сергей Анатольевич доверил мне лаборантскую, из которой я в последствии почти не вылезала. Я уже молчу о том, что половину всех пробирок и препаратов я перетащила к себе домой в мою личную химическую коллекцию, центром которой был бессмертный набор "Юный химик". Но Сергей Анатольевич этого даже не заметил. В лаборантской до моего прихода был жуткий бардак. Когда же там стало чисто и пусто, Сергей Анатольевич поразился, как можно так здорово прибраться.
– Вот что значит женские руки, – многозначительно сказал он и ласково погладил меня по спине.
В этот же день он предложил подготовить меня к экзамену по химии.
Наши занятия проходили в лаборантской. Мы сидели рядом, за одним столом, в пустой школе. Зимой рано темнело, и в окно романтично заглядывали фонари. Мне было необыкновенно уютно, и Сергей Анатольевич казался мне добрым волшебником из детской книжки. Весной всё было гораздо хуже. Весеннее солнце будоражило мои гормоны, и Сергей Анатольевич уже не казался мне волшебником. Я смотрела на его большие руки, выводящие химические формулы в клеточках тетради и, втягивая запах табака от его свитера, как бы случайно прижималась к нему.
Я прекрасно знала всё то, что он мне рассказывает, и даже больше, но делала вид, что впервые слышу о методе полуреакций и не совсем понимаю, что значит диполь-дипольное взаимодействие. Сергей Анатольевич тогда нежно клал мне руку на плечо или на спину и ласково произносил:
– Ну это же так просто…
И я снова смотрела на его большую руку, которой он водил передо мной, рисуя в тетради кристаллические решётки.
Сегодня был прекрасный весенний день. На мне была моя вчерашняя салатовая юбочка и розовая футболка, под которой ничего не было. В таком виде я и отправилась на дополнительные занятия к тридцатипятилетнему мужчине.
Дорога от бассейна до школы занимала полчаса, как, собственно, и дорога от моего дома до школы. И в том, и в другом случае путь проходил мимо стройки. А точнее, "вечной стройки" – многолетнего склада строительных плит. Это было излюбленное место для неформального общения школьников среднего и старшего возраста. И мой туалет. Когда утреннее кофе, выпитое за десять минут перед выходом, доходило мне до мочевого пузыря, я успевала пройти ровно половину пути до школы. Чтобы не рисковать и не мучиться от настойчивых позывов, я нет-нет да и заворачивала на стройку. Конечно, не я одна использовала межплиточное пространство в качестве туалета, это делала почти вся школа (именно поэтому средние и старшие школьники перенесли свои пьяные посиделки на детскую площадку близь "Минеральных вод"). Но я посещала это заветное место чаще других, и у меня там был свой фирменный закуток, где меня никто не мог внезапно оторвать от процесса.
Сегодняшний бассейн разбередил мой мочевой пузырь, и я поняла, что до школы мне спокойно не дойти, потому решила свернуть на стройку.
Осторожно пробравшись сквозь экскременты одноклассников, я сняла трусики и присела, закрытая с четырёх сторон от посторонних глаз.
Вдруг я услышала голоса. Совсем рядом. Голоса и стук камней под ногами. Кто-то явно шёл в моем направлении.
Прервать процесс мочеиспускания я не могла, не в моих это правилах и возможностях, потому я поднатужилась, чтобы максимально ускориться.
Шаги раздались прямо за поворотом в моё убежище. Не успев докончить дело, я натянула трусы и встала. Из-за плиты вышли два существа, страшнее которых я ещё не видела в своей жизни.
Один из парней был лысый, маленького роста с дебильным лицом, точнее, рожей, с расплющенным носом, а верхнюю губу его перерезал глубокий шрам.
Второй был высокий, коротко стриженный, здоровый, как Шварценеггер, и с глубоко посаженными мёртвыми глазами.
– Ты что тут делаешь? – мерзким голосом, глухим и высоким, спросил лысый.
– Писаю… – умирая от ужаса, ответила я.
Лысый выпучил бешеные глаза, сунул руку в карман и вытащил нож. И тут я поняла, что "Писаю" – это уже не актуально, ибо сейчас я буду какать.
Я увидела, что на пальцах, в которых лысый держал нож, были татуировки.
"Всё, – подумала я, – мне хана". От страха сердце застучало в горле, мгновенно пересохло во рту, тело покрылось липким потом и жутко скрутило живот. Я скрестила ноги и изо всех сил сжала булки, потому что почувствовала, что могу не удержать возникший позыв.
– Ну не пугай девочку, – вдруг сказал второй и вышел вперёд.
Лысый поиграл ножом и спрятал его в карман.
– Ты из этой школы? – спросил второй.
Я, как могла, кивнула.
– Макса Евстафьева знаешь? – опять своим неприятным голосом произнёс лысый.
Я опять кивнула. Лысый и его друг переглянулись.
"Вроде не будут убивать", – подумала я и мне немного полегчало.
– Привет ему передавай, – сказал Лысый.
Он снова вытащил нож и стал проигрывать им в руке. Гормоны страха новой волной брызнули мне в кровь и кишечник, и я ещё сильнее сжала ноги. Я держалась из последних сил.
– От лучших друзей, – уточнил высокий.
– А то завтра друзья его найдут и сами передадут, – нетерпеливо влез лысый.
– Да. Пусть отдаст то, что должен. Передашь?
Я кивнула.
– Иди, – сказал высокий.
Я, не отрывая испуганного взгляда от ножа, прошла мимо моих новых знакомых, спотыкаясь о камни. Лысый не сводил с меня липких глаз и мерзко улыбался. Думаю, если бы не его дружок, он бы меня изнасиловал и разрезал на кусочки. А может и наоборот, сначала разрезал на кусочки, а потом каждый кусочек изнасиловал.
Выбравшись из лабиринта плит, я быстрым шагом, почти бегом, засеменила к школе. Я спешила изо всех сил. Во-первых, чтобы как можно быстрее покинуть это страшное место, но была и другая причина – я дико хотела в туалет. Мой организм всегда так реагировал на испуг или волнение. Перед экзаменами или перед соревнованиями туалет всегда становился моим родным домом. Хотя, судя по очереди к его дверям из дрожащих девчонок, такая проблема была не только у меня одной.
Сейчас, подбегая к шоссе, отделяющему стройку от школы, я понимала, что если на переходе будет красный светофор, то до школьного туалета я не дотерплю…
Но горел зелёный. Я перемахнула через дорогу и через минуту влетела в раздевалку. Взбегая по лестнице на второй этаж, я сдерживала, как мне казалось, последний позыв. Женский туалет был в самом конце длинного коридора. Я понимала, что не добегу до него. С выпученными глазами я, красная от стыда, открыла дверь в мужской туалет, который находился прямо у лестницы. В этот самый момент из меня полезло. Я еле успела снять трусы и присела на пол среди раковин, не добежав до унитазов.
Из меня вышла половина всей меня…
И вдруг из той части туалета, где были кабинки, я услышала мужские голоса.
– Кто там? Лёха? – спросил один у другого.
– Лёх! – позвал другой.
Даже если бы я была Лёхой, я бы не хотела, чтобы меня увидели срущей на пол в школьном туалете. В данном же случае, учитывая моё незавидное положение в классе в качестве объекта для постоянных и унизительных шуточек, это был бы конец и моей учёбе, и моей краткой автобиографии.
Я кое как натянула трусы и на цыпочках вылетела в коридор. Я представляла в этот момент, как кто-то из тех двоих выглянул в поисках Лёхи и узрел на полу огромную кучу говна. Желая узнать, кто её хозяин, он с лицом, перекошенным от любопытства, уже выглядывает в дверь.
С этой мыслью я увеличила скорость, бросилась по пустой лестнице вверх, перемахнула через два этажа и оказалась на четвертом, последнем. Погони не было. Я немного успокоилась и уже направилась было в свой, женский туалет, чтобы вытереть зад, как навстречу мне из кабинета химии вышел Сергей Анатольевич.
– Лерочка, опаздываешь! – ласково сказал он и протянул ко мне руки, – пойдём, у нас не так много времени.
Я не решилась сказать учителю "подождите, я только схожу подотру жопу", хотя отпроситься в туалет было абсолютно нормальной практикой. Отпроситься у учителя, но не у любимого учителя…
Я в страшном смущении проследовала с Серёжей в лаборантскую, по дороге с ужасом втягивая свой собственный запах. От меня, как мне казалось, сильно пахло потом. Запаха говна, вроде, не было.
– Садись, – сказал Серёжа и указал мне на стул рядом с собой, – на чём мы в прошлый раз остановились.
Я села на стул, понимая, что через несколько минут на моей зелёной юбке сзади появится коричневое пятно, которое мне трудно будет объяснить Сергею Анатольевичу, матери, отчиму и тысячам случайных прохожих, что обязательно встретятся мне по пути к дому.
Ситуация была непростая…
– На тройных связях, – напомнила я тему предыдущего занятия.
Я раскрыла сумку и начала рыться в ней в поисках тетрадки. Серёжа увидел пакет с мокрым купальником.
– Ты в бассейне была? – с интересом спросил он.
– Да… Был зачёт по физре.
– И как, успешно?
– Да… – скромно ответила я, хотя меня распирало от желания рассказать, какая я крутая и как я сегодня поразила всех своих одноклассников.
– Я вот тоже в молодости в бассейн ходил, занимался. Даже разряд был. Не помню сейчас, какой.
"Если не помнишь, значит, не было" – мысленно заметила я, но вслух решилась произнести:
– И у меня. Первый взрослый.
– О, да ты серьёзная спортсменка!
Я вдруг покраснела от такой пустяковой похвалы. Наверное, из-за того, что набавила себе пару разрядов сверху.
– Ты ещё тренируешься? – продолжал интересоваться химик.
– Нет…
– Давно бросила?
– В шестом классе.
– Почему?! Были же такие успехи.
Я пожала своими хрупкими плечиками:
– Мама сказала, что фигуру испорчу…
Это был дежурный ответ. Истинную причину – застуженный мочевой пузырь – я не сообщала никому.
Химик вдруг придвинулся ко мне близко-близко.
– У тебя замечательная фигура, – сказал он, положив руку мне на спину, – спасибо маме. А рекорды это в жизни не главное. Главное семья, институт закончить ну и… мужа хорошего найти. А с такой фигурой ты его быстро найдёшь.
Я покраснела ещё больше.
– В классе, наверное, у тебя есть поклонники? – неожиданно задал химик совершенно не имеющий отношения к химии вопрос.
Я растерялась и снова пожала плечами.
– Есть, есть, – улыбнулся химик. – Самохин с тебя глаз не сводит. Нравится тебе?
Я отчаянно замотала головой.
– А кто тебе нравится?
Голос химика вдруг стал серьёзным и каким то… не учительским. Таким голосом пьяный друг отчима расспрашивал меня о моих парнях.
Я опять пожала плечами. Мне было неудобно при любимом учителе называть имя другого мужчины – Макса Евстафьева.
– Или тебе не нравятся одногодки? Девушкам часто нравятся мужчины старше…
"Это намёк или мне кажется…" – пронеслось у меня в голове.
– Может, тебе нравится кто-то из учителей? – весело спросил химик и придвинулся ещё ближе. Но мне показалось, что он изобразил, что спросил это в шутку, уж очень фальшиво это прозвучало, уж очень много напряжения было в его голосе.
Интерес учителя ко мне как к девушке был для меня полной неожиданностью. Но за окном была такая весна, что я была готова поверить в любовь даже со стороны нашего шестидесятипятилетнего географа.
Вдруг химик обнял меня. Но обнял больше по-отечески, чем как-то иначе. Может от этого я тоже, подчиняясь инстинкту дочери, прижалась к нему.
– От тебя сумасшедший запах, – произнёс он и поцеловал меня в голову.
Но это был уже не отеческий поцелуй.
Я поняла, что оказалась во власти большого и взрослого мужика. Меня удивило, что я не испытала ни испуга, ни желания сопротивляться. Я хотела только… продолжения.
Если бы он сейчас остановился и как ни в чем не бывало продолжил заниматься химией, списав этот порыв на обычный комплемент, сделанный без задней мысли, я бы тотчас ушла, навсегда разочаровавшись в мужчинах. Но он не остановился…
Он запустил свою огромную ладонь мне под волосы и сжал их на затылке так, что моя голова запрокинулась. Я прикрыла глаза в полном безволии. Химик наклонился и остановил губы около моего приоткрытого рта. И вдруг его вторая рука легла мне на грудь.
И я отчётливо поняла: сейчас меня буду трахать.
Сергей Анатольевич тем временем провел влажным ртом мне по щеке и поцеловал в шею. Электрический разряд пронзил мне шею и устремился к промежности, и она мгновенно стала мокрой.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/zlata-sotnikova/ispoved-devstvennicy-71161051/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.