Главная страница | Зарубежная публицистика | Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица
Сьюзен Эйшейд
Злодеи истории. Прошлое, о котором мы не знали
Биография самой жестокой надзирательницы Аушвиц-Биркенау – Марии Мандель, основанная на более чем двадцати годах исследований, а также десятках уникальных воспоминаний выживших узников концлагерей.
К моменту своей казни в 1948 году Мария Мандель достигла самого высокого ранга, какого только могла достичь женщина в Третьем рейхе. Как главная надзирательница женских лагерей Аушвиц-Биркенау, она несла личную ответственность за пытки, страдания и массовые убийства десятков тысяч человек.
В Аушвице Мария, прозванная «госпожой жизни и смерти», основала известный женский оркестр и «усыновила» нескольких детей, попавших в лагерь – чтобы позже отправить их в газовые камеры, когда они ей надоели. На каждой лагерной перекличке она часами мучила заключенных, пока те не падали замертво, а также избивала плетью за малейшую провинность. Выжившие узницы даже спустя 70 лет не оправились от ее пыток – а участницы женского оркестра знают, что обязаны ей жизнью.
В течение двух десятилетий историк Сьюзен Эйшейд воссоздавала биографию Марии Мандель, исследуя архивы, беседуя с выжившими узницами женских лагерей, ее родными и близкими. Результатом стала уникальная и жуткая книга о том, как легко обычный человек, наделенный безграничной властью, превращается в садиста и монстра.
«Увлекательная и беспощадная, книга Сьюзен Эйшейд основана на ценных источниках и уникальных исследованиях сложной судьбы печально известной нацистской преступницы. Важное дополнение к растущему числу работ о женщинах-преступницах в Третьем рейхе». – Люси Эдлингтон, автор книги «Портнихи Аушвица. Правдивая история женщин, которые шили, чтобы выжить»
«Основываясь на рассказах выживших, Эйшейд подробно описывает в своем исследовании жестокую действительность лагерей и бесчеловечность их охранников. Книга исследовательницы – это яркое и горькое свидетельство ужасов Холокоста». – Kirkus Review
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Сьюзен Эйшейд
Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица
Если б это было так просто! – что где-то есть черные люди, злокозненно творящие черные дела, и надо только отличить их от остальных и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?..
    Александр Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ»



Susan J. Eischeid
Mistress of Life and Death: The Dark Journey of Maria Mandl, Head Overseer of the Women’s Camp at Auschwitz-Birkenau
Copyright © 2024 Susan J. Eischeid

Перевод с английского С. А. Горина


© Горин С.А., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Увлекательная и беспощадная, книга Сьюзен Эйшейд основана на ценных источниках и уникальных исследованиях сложной судьбы печально известной нацистской преступницы. Важное дополнение к растущему числу работ о женщинах-преступницах в Третьем рейхе.
ЛЮСИ ЭДЛИНГТОН, автор книги «Портнихи Аушвица:
Правдивая история женщин, которые шили, чтобы выжить»

Основываясь на рассказах выживших, Эйшейд подробно описывает в своем исследовании жестокую действительность лагерей и бесчеловечность их охранников. Книга исследовательницы – это яркое и горькое свидетельство ужасов Холокоста.
KIRKUS REVIEW

Эти ошеломляющие страницы, ставшие кульминацией более чем двух десятилетий работы, основаны на глубоких исследованиях, выходящих за рамки стандартных ожиданий. Это не только книга для изучающих Холокост и его уроки, но и та книга, которую должен прочитать каждый отрицатель Холокоста.
АЛИСОН ОУИНГС, автор книги
«Frauen: German Women Recall the Third Reich»

Эйшейд с впечатляющей широтой и подробностью раскрывает историю одной из самых ужасных женщин-надзирательниц СС, существовавших в нацистскую эпоху. В основу книги легли блестящие и точные исследования. Нужно ли нам знать все это? Да, нужно, потому что мы никогда не должны забывать о том, что произошло.
ШТЕФАН ХОЙКЕ, композитор оперы
«Женский оркестр Аушвица» (Das Frauenorchester von Auschwitz)

Примечание автора
Ее звали Мария Мандель. Ее лицо, которое через некоторое время будет знакомо мне так же, как и мое собственное, мало кому было известно. Ее история тогда и сейчас была насквозь пронизана всевозможными клише и собственными предположениями о том, что есть добро и зло.
Позже, когда я узнала о ней практически все, попытка рассказать ее историю стала пугать меня еще больше. Как вообще можно рассказать историю убийцы? Разве не правильно пытаться эмпатично понять ее действия? И как вообще можно рассказать историю Марии, не обесценивая муки тех, кто пострадал от ее руки?
В этой книге я поставила задачу соткать воедино жизнь Марии на основе десятков интервью с выжившими в ее лагерях, злоумышленниками, свидетелями и членами семьи с кульминацией истории в день ее казни через повешение.
По своему образованию и квалификации я классическая гобоистка и всегда питала большой интерес к музыке и музыкантам периода Холокоста. Когда я впервые стала исполнять эти композиции, я была потрясена их силой и благодарна за то, что могу вернуть голос тем, чей голос был так жестоко и преждевременно заглушен. Я заинтересовалась историей Мандель, когда открыла для себя ее связь с женским оркестром Аушвиц-Биркенау. Для меня было большим удовольствием и честью пообщаться с несколькими музыкантами из этого оркестра, многие из которых превратились в очень близких друзей. Хотя большинства из них уже не стало, моя жизнь безгранично обогатилась благодаря знакомству с ними. Для меня большая честь, что они доверили мне свои воспоминания.
Что же заставило Марию Мандель встать на путь зла? Этот вопрос вскоре вышел на первый план и стал самым сильным стимулом для создания этой книги. Мария не была злой по своей сути, но для нее – и для многих других – путь к злу был скользкой дорожкой, по которой пугающе легко было идти.
Благодаря работам таких авторов, как Джеймс Уоллер и Кристофер Браунинг, мы теперь понимаем многие факторы, которые могут привести к разрушению морали и ответственности. Тем не менее всегда находились люди, которые, несмотря на внешнее негативное влияние общества, правительства и семьи, поступали этично. Почему одни обращаются ко злу, а другие нет? Сосредоточившись на одной жизни и полностью изучив трансформацию Мандель, я попыталась помочь лучше понять то, что, возможно, является неразрешимой загадкой.
В конечном итоге жизненный путь Марии затрагивает вечные вопросы о том, что правильно и неправильно, о добре и зле, а также иллюстрирует парадокс о том, как жестокость и сострадание могут существовать в одном и том же человеке. Ее история показывает, как легко любой человек может быть склонным к злу в атмосфере ненависти и страха.
Эта книга – результат совместного путешествия к открытиям, ее и моего. Я верю и надеюсь, что моя работа сполна ответит на поднятые вопросы.

Мария
Сентябрь 1946 года
«Нацистские шлюхи! Убийцы! На виселицу их!» – толпа на железнодорожной станции ревела как ополоумевший зверь, бесчувственный, бешеный. По вагону, где в страхе сгрудились заключенные, стучали кулаки. Охранники из американских военных смеялись над взволнованными заключенными, подначивая толпу снаружи. Несколько людей угрожали отдать женщин-надзирательниц на растерзание волкам, ведь они наверняка бросали женщин-узниц в печи крематориев: кто-то своими руками, кто-то по приказу сверху.
Страх, смешанный с запахом едкого пота, стоявший в воздухе, можно было черпать ложкой. Вагон раскачивался от попыток толпы, подпитанной ободрительными криками охранников, ворваться внутрь. Внезапно в окне показалось лицо, искаженное дикой, звериной, нечеловеческой гримасой. С пронзительным воем оно появилось и исчезло, когда человек упал обратно на землю.
Одна из заключенных, Мария Мандель, начала задыхаться от страха и внезапно опрометью бросилась в пристроенную туалетную кабинку. Быстро, пока охранники не успели вмешаться, она проглотила горсть спрятанных таблеток.
Дрожащая, покрытая холодным потом и истекающая кровью изо рта, Мария начала биться в конвульсиях. Охранники и другие женщины спровоцировали у нее рвоту, чтобы помочь вывести таблетки из организма.
Когда скрюченную в позе эмбриона Марию пинали разъяренные охранники, у нее потемнело в глазах, и она пробормотала: «Боже, защити меня».

Часть первая

Глава 1
Родной город
Женщина, попытавшаяся покончить с собой в экстрадиционном поезде в 1946 году, была виновна во многом: в массовых убийствах, зверствах, пытках и бессердечности перед лицом страданий. Она также любила музыку, детей и семью и основала оркестр в самом неприглядном месте – лагере смерти Аушвиц-Биркенау.
В юности Марию Мандель часто описывали как милую девушку из хорошей семьи. В конце концов, как и многих других ее современников, ее сбила с пути жажда власти и славы, и она в полной мере воспользовалась новыми возможностями, которые появились даже для женщин в Третьем рейхе. Если бы Адольф Гитлер не создал нацистское государство, Мария наверняка прожила бы свою жизнь как непримечательная и неизвестная девушка из маленького городка. Однако вместо этого сегодня она – одна из самых страшных палачей Холокоста.
История Марии началась скромно, когда она родилась в январе 1912 года в красивой австрийской деревне Мюнцкирхен. В то время она была простой деревенской девушкой из хорошей семьи
, и мало кто мог предположить, что однажды она станет самым бесславным выходцем из своей среды.
Сегодня Мюнцкирхен – это оживленный региональный центр. Основанный в Средние века, город всегда был процветающим местом для малого бизнеса. Во многом Мюнцкирхен сейчас выглядит точно так же, как и при жизни Марии. Общину окружают зеленеющие холмы, перемежающиеся с густыми темно-зелеными соснами, пронзающими пейзаж. Золотые поля кукурузы и пшеницы переливаются на солнце; местные дороги усеяны сельскохозяйственной техникой.
Верная своему католическому наследию община может похвастаться двумя церквями: церковью Святого Себастьяна, небольшим приходом, расположенным на окраине города, и приходской церковью в центре города. Кладбище, прилегающее к церкви Святого Себастьяна, во многом является духовным центром Мюнцкирхена
. Красивые, тщательно ухоженные могилы рассказывают историю деревни. Рядом с памятниками людям, умершим от чумы в Средние века, находится общий памятник погибшим в различных вооруженных конфликтах. Отдельные камни с неприметными железными крестами знаменуют солдат, сражавшихся и погибших во Второй мировой войне. Легко найти имена и даты жизни жителей деревни, которые были одноклассниками Марии. Многих девушек тоже зовут Мария, и часто встречаются фамилии семей, до сих пор играющих важную роль в общине. Вокруг тихо и спокойно, в небе звучит мелодичное пение птиц. Нежно жужжат пчелы, мягкий ветерок шелестит листьями на деревьях, в воздухе витает аромат жимолости. Здесь похоронены родители Марии, а также ее брат и его жена. Памятник на их могиле кажется теплым на ощупь, словно он живой.
В последующие годы Мария описывала свое раннее детство и юность в Мюнцкирхене как «самое прекрасное [время] в моей жизни»
. Мария, будучи сокровищем своих родителей и часто балованным младшим ребенком в семье, состоящей из четырех братьев и сестер, процветала в замкнутом сообществе. Ее отец, Франц Мандель, был важным человеком, сапожных дел мастером.
На фотографии Франца в заявлении на паспорт, сделанной в 1930-х годах, изображен суровый мужчина, с вызовом смотрящий в камеру, со слегка нахмуренными бровями и худощавым телом, загорелым и подтянутым от тяжелой работы. Его волосы аккуратно подстрижены, усы маленькие и деловитые, уши правильной формы и плотно прилегают к голове. Его темные глаза проницательны. На других снимках Франц часто изображен в рабочем фартуке, повязанном вокруг талии, с руками, обтянутыми веревкой мышц, и трубкой во рту. Семья Мандель сама выращивала табак для этой трубки, который впоследствии внук описывал как не очень качественный, но с gute Duft, приятным ароматом
. В качестве отдыха по вечерам Франц играл на цитре. Он, несомненно, оказывал сильнейшее влияние на Марию до самой ее смерти. Позже, в тюрьме, Мария больше всего беспокоилась о том, как ее поступки и судьба отразились на ее отце.
Мать Марии, Анна Штрайбль, была дочерью деревенского кузнеца из соседней деревушки Фройндорф
. Будучи на два года старше своего мужа, Анна на протяжении всей жизни страдала от депрессии.
На своей фотографии в паспорте Анна выглядит невыразимо печальной. Ее лицо измождено, глаза затравленные, влажные и подавленные грузом обстоятельств. Волосы Анны аккуратно зачесаны назад, а поза тела надломленная, покорная. В семье Мандель Анна занимала неприметное место. Мучимая болезнями, она не могла справиться с реалиями и обязанностями своей жизни
.
После начала менопаузы у Анны случился нервный срыв. Ее депрессия обострилась, она стала нервной, вспыльчивой и чрезмерно чувствительной к раздражителям. Диагноз Vervensach (нервное расстройство)
и другие проблемы привели к тому, что нервный срыв Анны длился семь лет. К сожалению, в то время и в том месте было мало способов лечения того, что называлось «эволюционной меланхолией», и она очень страдала.
Несмотря на это, дети очень любили Анну. Мария однажды заявила: «[Хотя] моя добрая матушка редко подходила к нам, детям, доктор не мог с этим ничего поделать. Все должно было наладиться само собой. После этого моя мама была для нас самой лучшей на земле»
.
На протяжении всей своей жизни Анна оставалась благочестивой католичкой. В более поздние годы, после того как Мария начала работать в Аушвице и изменилась в характере, Анна ежедневно ходила на святую мессу, молясь за вечную душу своей дочери. Она умерла до конца войны, в 1944 году.
Первым ребенком Анны и Франца был сын Георг, родившийся в 1905 году. Будучи на семь лет старше Марии, он оставался единственным мальчиком в семье. Георг вырос светловолосым, мускулистым и суровым мужчиной, несколько ниже своего отца. В феврале 1908 года родилась дочь Анна, за ней в 1909 году появилась еще одна дочь, Алоизия, по прозвищу Лоизи. Затем, в 1912 году, появилась Мария. Она была красивым ребенком, светловолосым и хорошо сложенным, с потрясающими светло-карими глазами, и унаследовала высокие скулы и черты лица своего отца.
На улице Штигль стоял большой и крепкий дом семьи Мандель с пристроенным сараем, окруженный полями и с прекрасным видом на город. Франц Мандель считался очень хорошим человеком, который никогда не ссорился с соседями
.
Внутри дома были просторные комнаты с низкими потолками. Мастерская Франца и обувной магазин располагались в передней, выходящей на улицу. В небольшой комнате у прихожей хранилась кожа, из которой делали обувь. Фермеры приносили частично выделанные шкуры с умерших или забитых животных, и в доме всегда стоял «специфический запах свежих и просоленных шкур»
. Спустя десятилетия, в Биркенау, запах плоти на разных стадиях разложения возвращал Марию к этому запаху.
Франц был искусным мастером и дальновидным бизнесменом. Люди нанимались в подмастерья, чтобы помогать с магазином и изготовлением обуви. Кроме того, они выполняли разную работу по дому, жили и питались вместе с семьей. Один из его работников, работавший в Мюнцкирхене во времена детства Марии, описывал Франца Манделя как человека строгого, открытого и справедливого. «Человека, который относился ко всем одинаково и был восприимчив к новым идеям. Благородного человека»
.
Дом семьи Мандель также был и рабочей фермой. Большинство жителей общины, включая Манделей, выращивали продовольственные культуры, которые можно было хранить всю зиму: картофель, петрушку, красную свеклу, капусту и морковь. Чтобы сохранить урожай свежим, использовались сырые холодные погреба, а корнеплоды для сохранения укладывали во влажный песок. Во дворе у Манделей росло грушевое дерево, из плодов которого делали сидр. В обязанности Марии входило доить коров, делать масло, ухаживать за домашней птицей и приносить свежую воду из колонки.
Фотография 1933 года наглядно показывает, каким тяжелым трудом выращивали и собирали эти культуры. На открытом поле перед линией деревьев стоит большая деревянная повозка, нагруженная сеном, которую тянет белый вол. Франц и Георг Мандели стоят по бокам повозки, опираясь на вилы и одетые в пропитанные потом хлопчатобумажные рубашки с закатанными рукавами, так как день явно был жарким. Оба мужчины загорелые и подтянутые, Георг держит одну руку на поясе, глядя прямо на фотографа, его светлые волосы и мускулистый торс указывают на физическую силу. Два подмастерья Франца стоят посередине, чтобы помочь, и тоже с вилами в руках. На вершине большого стога заготовленного сена сидит Анна Мандель, сестра Марии, и придерживает груз.
Они вели здоровый и активный образ жизни. Зимой дети катались на лыжах по холмам Мюнцкирхена, а по вечерам можно было услышать репетицию городского оркестра
. Прекрасное место, чтобы жить и взрослеть.
Мария, как и все остальные, знала об экономической депрессии, охватившей Австрию и Германию, но это очень мало влияло на ее жизнь. Ферма кормила семью, бизнес отца одевал их, сестры защищали и любили ее. Они были хорошей семьей, а она была хорошей девушкой. Хорошая девушка из хорошей семьи.

Глава 2
Детство
В каждом маленьком городке есть свои особые мелодии и обычаи. Во время разговора со многими нынешними жителями Мюнцкирхена лица озаряются воспоминаниями, в памяти всплывают старые разговоры, рассказываются истории, которые передавались из поколения в поколение.
Для взрослых, которые достигли совершеннолетия в неспокойные годы аншлюса Австрии и Второй мировой войны, которые дружили с Марией и ходили с ней в одну школу, жизнь была нелегкой. Этот период и его тяготы сформировали то, кем они стали. Их поступки, в свою очередь, оставили глубокий след в общине.
Подробности, которыми делятся на кухнях, в местных Gasthof (гостиницах), на террасах и – однажды – даже выкрикивают из окна второго этажа, оживляют наши разговоры. Работающий фермер робко делится своими воспоминаниями: грязь на руках, огрубевших за годы труда, солома на рубашке и ботинках. Нам предлагают ягодный торт и тосты, газированную воду и грушевый сидр. Воспоминания родителей, бабушек и дедушек в изобилии рассказывают о повседневной жизни в замкнутой общине. Семьи Мюнцкирхена выросли на этих историях и по праву гордятся ими. Эти воспоминания – подарок, который дает ценные сведения о ранней жизни Марии
.
Многие пожилые люди говорят о местной начальной школе, которую вспоминают с нежностью и трепетом. На фотографии 1917 года, сделанной незадолго до поступления Марии в школу, запечатлен строгий класс и серьезные, воспитанные ученики со скрещенными руками на простых деревянных скамьях: девочки по одну сторону, мальчики – по другую. Девочки носят платья и сарафаны, на голове у них косы, а мальчики одеты в пиджаки и шорты или брюки. Учитель, Адольф Ильг, сурово стоит сзади, сложив руки за спиной. Все пристально смотрят на фотографа.
Ильг был одним из учителей в школе в годы детства Марии. Всем было известно, что Ильгу, казалось, было более интересно заниматься небольшим частным бизнесом, который он вел из своего дома, этакий сельский магазинчик, чем преподаванием
. Он наставлял учеников сообщать родителям о поступлении новых товаров и призывал их делать покупки в его магазине.
Дисциплину описывали как «очень, очень суровую – учеников били!»
. Эта дисциплина распространялась и на учебные предметы. Ирмгард Хант, выросшая в маленькой деревушке, похожей на Мюнцкирхен, вспоминала, что «самым большим достижением дня было похвальное слово за ряд безупречных букв, которые строго придерживались границ трех линий, отделяющих нижний, средний и верхний интервалы»
. Sch?nschrift [чистописание, буквально «красивый шрифт»] было требовательным искусством, требующим суровой тренировки. Позже она резюмировала, что «в конце концов, Ordnung muss sein! [ «Должен быть порядок!»]»
. Спустя годы, когда Марию попросили написать досудебные показания, эта строгая тренировка в чистописании все еще проглядывала.
Одна из одноклассниц Марии, пожилая женщина по имени Цецилия, с улыбкой рассказывала, что если «тупые мальчишки» не знали ответов, то учитель брал их за шею и заставлял стоять лицом к доске перед классом
. Она также побаивалась Адольфа Ильга как строгого воспитателя и помнит, как он задерживал непослушных учеников после уроков. Это также означало, что такие ученики получали наказание дважды: сначала от Ильга, а потом дома от родителей. Ученики не рассчитывали играть после школы: они должны были идти домой и заниматься домашними делами. Если они опаздывали, то весь ритм домашнего хозяйства мог нарушиться.
Цецилия отмечает, что было не так много контактов между ребятами, которые жили в городе, и ребятами, которые жили дальше. Ее дом находился глубоко в сельской местности, в то время как дом Марии был в центре Мюнцкирхена, и ее семья занимала важное место в обществе. Несмотря на это, Цецилия вспоминает, что «у Марии было очень милое лицо с красными щеками, [она была] блондинка с румяным лицом»
.
Большинству детей доставалась одна пара обуви, и они носили ее до тех пор, пока она не становилась мала, и тогда ее передавали другим братьям и сестрам. Франц Мандель сам сделал обувь для семьи Цецилии после того, как ее отец принес ему выделанную кожу, когда зарезали очень крупную свинью
.
Ученики посещали школу всего полдня, изучая различные предметы
. Мальчики занимались спортом, а девочки в основном изучали рукоделие: вязание, шитье, крючок
. Отчеты об успеваемости присылали домой в Schulnachtrichtenbuch – маленькой книжке с обложкой из блестящей зеленой бумаги
. Цецилия до сих пор с гордостью показывает свою, в которой у нее по всем предметам стоят оценки Sehr Gut – «очень хорошо».
Большинство местных детей помогали работать на ферме, и чем более сельской была семья, тем больше была их ответственность. Цецилия плакала, когда родители забирали ее из школы, чтобы помочь на ферме. Только за один год у нее было шестьдесят шесть пропусков!
Распространенной обязанностью ребенка было провести вола через поле во время вспашки. Настоящих игр в мяч не было, в основном они работали и занимались домашними делами
. У некоторых детей было несколько стеклянных шариков, которыми они играли.
Как и во многих других сельских общинах, католическая церковь с ее службами и праздниками доминировала в социальной и духовной жизни. С раннего возраста детей Мюнцкирхена обучали основам католицизма. Воскресная месса была важной частью недели – «нельзя пропускать церковь!»
. Многие люди в общине были рады воскресным утрам: им не нужно было работать, они могли видеться с другими людьми, в этом была своя социальная составляющая.
В 1919 году, когда ей было семь лет, Мария и ее одноклассники приняли свое первое причастие. Цецилия с гордостью улыбается, вспоминая, что на эту церемонию пригласили городской оркестр, который играл, когда они шли к алтарю
. Затем, когда они перешли в четвертый класс, им устроили миропомазание. Это было еще большим событием, поскольку большинство детей отправлялись в праздничную поездку в соседний город, Шердинг. Цецилия вспоминает, что это было «очень важное событие», так как эти поездки часто были самой первой возможностью для детей выехать за пределы общины, в которой они росли. Обычно в такую поездку отправлялись крестные родители ребенка или кто-то из близких семьи, у кого было немного свободных денег, а большинство путешествовало на лошади и в повозке, которые находились в общем пользовании
. Когда детям было по двенадцать лет, они начинали прислуживать на полуночной мессе на Рождество.
Подростки общины собирались небольшими группами, пели и разговаривали. Молодые люди сидели на скамьях по периметру большой комнаты, чтобы все желающие могли пообщаться, и им подавали сидр и большой каравай хлеба. Подкрепиться можно было кусочком сухого хлеба. Обычно у кого-то была гитара или цитра, парни боролись на руках, чтобы произвести впечатление на девушек, и все играли в игры. Одним из популярных развлечений была «игра в шлепки»
, когда кто-то перегибался через колени другого, чтобы тот не видел сзади, затем кто-то другой подкрадывался и шлепал его, а он должен был угадать, кто шлепает. В 2005 году было отрадно видеть, как девяностотрехлетняя Цецилия наклоняется и воспроизводит эту игру в шлепки, хихикая от воспоминаний.
Как и многие местные дети, вдохновленные своим отцом, который состоял в рядах местного спортивного клуба, Мария и ее сестра Лоизи вступили в местный спортивный клуб Turnverein. Там организовывались такие мероприятия, как уроки физкультуры, а лидеры обычно были связаны с политическими партиями. Сначала какой-нибудь мужчина демонстрировал упражнение, а затем все девушки повторяли его. Воспитанницы бегали, прыгали, проходили полосы препятствий, висели на канатах, стояли на голове и многое другое. «Все было направлено на развитие мышц: никаких игр, только упражнения»
.
Женщинам разрешили надевать брюки на тренировки, и эта политика оказалась неоднозначной: мужчинам запретили ходить туда в дни женских тренировок из-за того, что на женщинах была «нескромная одежда»
. Во время редких публичных выступлений девушки надевали юбки
. На одной из ранних фотографий клуба Turnverein Мария гордо стоит в первом ряду, одетая в государственную форму с матросским воротником
.
Большинство местных детей прекращали обучение после четырнадцати лет, так как им приходилось помогать в домашнем хозяйстве и на фермах. Мария не была исключением, и, несмотря на очевидный ум и перспективы, бросила школу после восьми лет учебы, 20 июля 1924 года, не получив аттестата об окончании
.
Неожиданно в 1927 году Марии представился редкий шанс: Франц Мандель накопил денег, чтобы отправить ее в католическую школу-интернат в немецкой общине Нойхаус-на-Инне. Несмотря на то что сестра Марии Анна тоже была очень смышленой, такую возможность получила только Мария. Вряд ли семья Мандель могла позволить себе отправить их обеих на учебу.
Внушительное строение в Нойхаусе, расположенное напротив австрийской общины Шердинг, изначально было возведено в Средние века в качестве защитного бастиона для наблюдения за переправой через реку Инн. В восемнадцатом веке строение было расширено и превратилось в великолепный замок в стиле рококо. В 1859 году замок приобрел женский монастырь и основал школу для девочек
.
Вокруг замка простираются живописные лесные угодья, а река Инн имеет свой характер: стремительный, быстротечный, смертоносный. Постоянное движение реки отражало неугомонную натуру Марии. Как и все молодые женщины, она часто гуляла по берегу реки, глядя на серо-зеленую воду и чувствуя одновременно ее силу и заложенную в ней угрозу. Многие люди утонули в Инне, но тех, кто сумел использовать ее силу, ждало почтение.
В 2005 году монастырем по-прежнему управляли сестры из Обители Святой Марии, которые оказали нам теплый прием и провели по красивой территории. У сестры-настоятельницы прекрасное лицо, которое светится глубокой верой. Она показывает нам фотоальбомы того времени, и мы восхищаемся тем, как монахини в строгих одеяниях ведут занятия с девочками в темной униформе, которые сидят на жестких деревянных скамьях за общими столами, служившими партами.
Типичная учебная программа включала в себя шитье, секретарское дело, физкультуру, театр и музыку. Ученицы ежедневно посещали утреннюю мессу, совершали вечерние молитвы и раз в неделю ходили на исповедь к священнику. Монахини были очень строгими, и было известно, что они били учениц линейками по рукам, когда те плохо себя вели. Тем не менее, для молодых женщин это была завидная жизнь
.
Навыки, приобретенные Марией в Нойхаусе, проявлялись на протяжении всей ее жизни. Почти наверняка она научилась играть там на пианино и полюбила музыку. Приносило пользу и умение шить: так, после войны, находясь в тюрьме, Мария идеально пошила для подруги целый женский костюм, имея всего лишь иголку и несколько распутанных ниток.
Мария закончила программу, проучившись три года. Остается неизвестным, благодарила ли она когда-нибудь Франца и Анну и ценила ли очевидную жертву, на которую они пошли, чтобы она могла обучаться в этой школе.

Глава 3
Совершеннолетие
Одноклассница Марии по мюнцкирхенской школе Цецилия сидит, размышляя о своей жизни, в прохладной комнате на длинной скамейке. В этот день в 2005 году она отмечает, что через неделю ей исполнится девяносто три года – ровно столько же, сколько было бы Марии, будь она жива. Волосы у Сесилии короткие и седые, глаза немного блеклые. Она хрипит, когда говорит, но при этом очень разговорчива и находится в здравом уме. Семьдесят лет спустя она и другие пожилые женщины из общины живо вспоминают трудные времена в Австрии, когда они вступали во взрослую жизнь.
«1930-е годы были очень, очень плохими. Вокруг не было никакой работы. Денег не было, всегда была борьба»
. В восемнадцать лет у Цецилии было всего два платья: одно для церкви, другое – для всего остального. Ее семья жила на диете из капусты и картофеля, а мясо на столе было важным и редким событием. «Мясо нам нравилось, это давало нам силы работать»
.
У семьи Марии было больше средств. На фотографии, сделанной вскоре после возвращения из Нойхауса, Мария стоит во дворе, непринужденно держа под мышкой книгу. Она расслаблена, но выглядит собранно. Крепкая и упитанная, но аккуратно сложенная, она смотрит прямо и почти строго в камеру, а на ее лице легкий намек на улыбку. На ней стильный костюм, который выглядит так, будто его купили в магазине. На ногах непрозрачные чулки светлого цвета и стильные туфли с ремешками. Руки у нее широкие и сильные. Туфли, как и платье, явно нерабочие.
Несмотря на свои преимущества и монастырское воспитание, Мария, как и другие женщины, тоже боролась за работу. Хотя она была явно лучше обеспечена, чем девушка из сельской семьи, работы в те времена просто не было. За неимением других возможностей, вспоминает Цецилия, молодые женщины общины всегда стремились выйти замуж ради денег. Женщинам не разрешалось много говорить; если их что-то беспокоило, они должны были держать это в себе. В обязанности матери входило готовить, убирать, стирать, заботиться о мелких животных и детях
.
Одна из лучших подруг Марии позже заметила, что если в «преклонном возрасте» двадцати шести лет ты все еще не замужем, то считаешься «старой девой», так называемым ?brig-gelieben. Это был позор.
– Ходила старая баварская поговорка: «Если у тебя умирает лошадь – это трагедия. Если умирает жена – это ерунда»
.
Элисон Оуингс, автор книги «Третий рейх в воспоминаниях женщин», отмечает, что экономические трудности после Первой мировой войны означали сокращение даже незначительных образовательных или профессиональных возможностей для немецких (или австрийских) девушек. Во многих деревнях женщины были неграмотными, в то время как в других они обучались работе клерков или продавщиц. Считалось, что «любая работа лучше, чем никакая»
.
В 1929 году, когда Марии было семнадцать, она подала заявление на получение паспорта. «Я отправилась в Швейцарию, где в течение тринадцати месяцев работала домработницей и поваром у доктора Клаузена в Бриге»
. Ее сестра Лоизи, как и Мария, примерно в это же время уехала из дома, потому что тоже не смогла найти работу в Мюнцкирхене. Лоизи осядет в Швейцарии и останется там до конца своих дней. Брат Марии Георг привел домой новую жену, и в доме Мандель стало тесно. Сестра Марии Анна тоже вышла замуж примерно в это время и переехала в свой собственный дом, хотя и осталась жить поблизости. На протяжении всей своей жизни Мария оставалась очень близка с сестрами, а присутствие Лоизи в Швейцарии помогло Марии ассимилироваться на ее первой профессиональной должности вдали от Мюнцкирхена. Город Бриг в Швейцарии, куда отправилась Мария, – это красивый городок, расположенный в Швейцарских Альпах. Сегодня туристический сайт Брига гордится стратегическим расположением города и величественным замком в итальянском стиле, который возвышается над в остальном простеньким городком
. Гости и жители, как тогда, так и сейчас, могут заглянуть во внутренний двор с тройной аркадой, который особенно красив под лучами солнца.
На снимке из Брига Мария позирует на скалистом выступе с видом на горы. Она выглядит счастливой и расслабленной, на ее лице расплывается широкая улыбка. Опять же, платье Марии стильное и подогнанное по фигуре, а обута она в модные и подходящие к нему туфли.
Несмотря на стабильную работу и прекрасное местечко, Мария очень затосковала по дому. Позже она писала: «Через тринадцать месяцев я бросила эту работу и вернулась к родителям, потому что скучала по дому. Я работала в родительском доме до 1934 года»
.
За те месяцы, что Мария жила в Швейцарии, ее брат и старшая сестра обзавелись собственными семьями. В 1932 году родилась дочь Георга Франциска, а в 1933 году у Анны появился на свет мальчик, которого назвали Франц Йозеф. Мария теперь стала тетей и очень любила своих новорожденных племянников. Мария всегда очень любила детей, и одним из самых больших огорчений в ее жизни было то, что она не могла иметь своих собственных.
Хотя Мария и была рада вернуться домой, она все еще не могла найти работу. В 1934 году, после короткой передышки, она согласилась на должность горничной (Zimmerm?dchen) на частной вилле в Инсбруке, Австрия, где проработала до 1936 года
. Затем, когда здоровье матери ухудшилось, Мария вернулась в Мюнцкирхен, чтобы помогать по хозяйству и ухаживать за отцом.
В 1936 году семья Мандель пережила большую радость и большое горе. В сентябре у сестры Марии Анны родился второй сын. К сожалению, примерно в это же время первый сын Анны, Франц Йозеф, умер в возрасте трех лет.
Франц Йозеф был красивым круглолицым херувимчиком, который любил с упоением танцевать по хозяйственному двору с целой стаей цыплят
. Хотя семья точно не знает, что стало причиной смерти малыша, они считают, что это могло быть пищевое отравление. Тело Франца Йозефа стало накапливать воду и разбухать, причем до такой степени, что его одежду пришлось срезать ножницами. Его горло болело и было наполнено желтым гноем. Детская смертность в те времена не была редкостью, и вполне возможно, что Франц Йозеф перенес анафилактическую реакцию на пищевой аллерген. Это объяснило бы его симптомы и смерть от остановки сердца, когда его тело наполнилось жидкостью
.
Мария всегда была особенно близка с Анной, и преждевременная смерть любимого мальчика стала огромным ударом для них обеих.
В 1937 году, когда Марии было двадцать пять лет, ей посчастливилось устроиться на работу в почтовое отделение Мюнцкирхена. Там же Мария завязала свой первый серьезный роман с молодым человеком из общины. Вскоре они обручились, наметив совместную светлую судьбу.
На студийной фотографии Марии, сделанной примерно в это время, изображена красивая молодая женщина, смотрящая прямо в камеру, с тщательно расчесанными волосами и легким макияжем. Она уверена в себе и смотрит оценивающим взглядом.
В обычные времена Мария, скорее всего, осталась бы в Мюнцкирхене, доживая свои дни в безвестности. Однако история вмешалась, и жизнь Марии была перевернута вступлением немецкой армии в Австрию и аншлюсом 1938 года. Так для Марии началось, как она позже описывала, «время страданий». «Я нигде не могла обрести покой, я чувствовала себя ореховой скорлупкой, плывущей по волнам большого океана»
.

Глава 4
Аншлюс
В марте 1938 года Австрия была официально присоединена к гитлеровскому Третьему рейху. В месяцы, предшествовавшие аншлюсу, в нескольких австрийских городах прошли большие митинги. Все атрибуты нацистского режима были налицо: нарукавные повязки со свастикой, строевые песни, велеречивые лозунги. Фотографии Гитлера пользовались популярностью у покупателей, а в Граце восторженные толпы маршировали по улицам с факелами и флагами
.
Когда аншлюс начался, по всей стране немецкие войска были охвачены всеобщей радостью, которая значительно превзошла ожидания Гитлера
. Звучали колокола, и маниакально ликующие массы во многих городах приветствовали Гитлера и его солдат криками Ein Volk! Ein Reich! Ein F?hrer! («Один народ! Одно государство! Один вождь!»)
.
В Мюнцкирхене было общеизвестно, что неподалеку собрались немецкие войска, ожидающие вступления в Австрию. Затем, утром 12 марта 1938 года, они начали наступление в Верхнюю Австрию в Нойхаусе, недалеко от того места, где Мария ходила в школу
.
Как и во многие другие небольшие города, в Мюнцкирхен были направлены австрийские войска для поддержания правопорядка. Временный командир в Шердинге Франц Егер вел подробный отчет о событиях. Егеру позвонили из управления дивизии и сообщили, что если немецкие войска войдут в город, то его люди не должны оказывать сопротивления, а отступать со всем оружием и снаряжением в восточном направлении
. Из его рассказа:

Тем временем уже можно было заметить, что по улице от Санкт-Флориана до Шердинга движутся большие группы людей – пешком, на велосипедах и машинах. С городской площади также слышалась музыка и пение – уже пели Песнь Хорста Весселя!?[1 - Песня Хорста Весселя (нем. Horst-Wessel-Lied) – политическая песня, которая с 1929 года была маршем СА, а позже, в 1930–1945 годах, стала официальным гимном Национал-социалистической немецкой рабочей партии. (Прим. ред.)] [Мой] адъютант весело облокотился на ограду гаража и стал подпевать, что я ему запретил
.
Позже солдаты вышли из Мюнцкирхена и вернулись в Шердинг, в то время как по улице начали двигаться целые колонны немецких войск. Перед казармами был поднят немецкий флаг, пока некоторые офицеры принимали присягу и поднимали руку перед фюрером, Адольфом Гитлером. Вскоре после этого по радио прозвучало обращение канцлера Шушнигга, в котором объявлялось о капитуляции Австрии
.
Еще до прихода Гитлера к власти община Мюнцкирхена становилась все более политизированной. Здесь господствовали две крупные политические партии: Христианско-социальная партия (?VP), известная также как «черные», и социал-демократы, или «коричневые», а также другие более мелкие партии, включая «красных» и несколько коммунистов
.
Уже в 1934 году спортивный клуб Turnverein разделился на две части: сторонников нацизма и остальных. Даже городской оркестр разделился на две группы – одна за Гитлера, другая против. Члены сообщества позже назвали это Himmlische Musik und H?rliche Musik («Райская музыка и адская музыка»)
.
Семья Мандель принадлежала к черным, ?VP
. Семьдесят лет спустя соседи и друзья продолжают горячо утверждать, что «семья Мандель НЕ была нацистами!»
. После войны Франц даже служил в окружном совете (Gemeinderat) ?VP
. Поскольку семья Мандель пользовалась уважением в обществе, вела хороший бизнес и считалась очень благородной, мысли и убеждения Франца Манделя имели большой вес среди его друзей и соседей.
До аншлюса отец Марии открыто критиковал нацистов. «Он был в списке десяти человек, которых бы повесили, приди нацисты к власти! Он был против того, чтобы нацисты пришли в Австрию!»
Эта антипатия, несомненно, уходила корнями в проблемы, возникшие у Франца Манделя с одним из местных чиновников.
Мэром Мюнцкирхена во время Nazi Zeit – «нацистского времени» 1939–1945 годов – был человек по имени Антон Шиллер. Шиллер был трубочистом и членом нацистской партии. Франц Мандель, член оппозиционной партии, в целом считался более рациональным и умным, чем Шиллер. Благодаря уважению, которым он пользовался в обществе, отец Марии имел возможность убедить других членов ?VP голосовать против платформы Шиллера и его идей о том, как нужно управлять городом
. Эти вещи, несомненно, расшатывали позиции Шиллера.
Когда позже Мария Мандель стала «важной персоной» в нацистской иерархии, ее ненависть к Шиллеру стала вполне ощутимой. Вернувшись из Аушвица, чтобы посетить Мюнцкирхен во время войны, Мария выглядела блестяще в своей черной униформе в большой черной машине с шофером СС. На самом деле ее целью было «утереть им нос, и особенно нос Шиллеру» своим успехом
.
После войны Шиллер покончил жизнь самоубийством, убив сначала жену, а потом собаку. Люди в округе говорили, что он испытывал чувство вины за поступки, совершенные во время войны.
Аншлюс Австрии имел огромные последствия для жизни Марии. Она писала: «В 1937 году я считала, что мне повезло, я могла работать на почте и хотела стать почтмейстером. Трагедия заключалась в том, что меня не считали политически безупречной, то есть я не была национал-социалисткой, поэтому меня выгнали»
.
После 1938 года многие государственные служащие были уволены, в том числе и почтовые работники Мюнцкирхена, и для местных нацистов было обычным делом занимать такие должности
. Вполне возможно, что сама Мария в это время не проявляла политических симпатий, а просто повторяла убеждения своего отца и своей семьи.
Это один из самых больших и ироничных поворотов в жизни Марии. Не будучи еще членом нацистской партии, она потеряла работу и всякий шанс на нормальное будущее.
Или, возможно, как позже предположили многие члены сообщества, ее уволили не потому, что она не была нацисткой, а «потому что ее семья была из черных и принадлежала к ?VP»
.
Что же до Марии, то помимо эмоциональных потрясений, связанных с потерей работы и огромными потрясениями того периода, она также потеряла своего жениха.

Мой друг [жених], который хотел сделать карьеру на государственной службе после службы в армии, написал мне после того, как я поведала ему о своих злоключениях, и сказал, что ему как солдату Третьего рейха было бы невозможно поддерживать связь с девушкой, которая вынуждена отказаться от должности по <…> причинам. Это навредит его будущему
.
Личность жениха Марии канула в Лету. Семь десятилетий спустя слухи все еще ходят по округе: у Марии была Verschm?hter Liebe. Она «любила того, кто ушел». «Ее любовь была безответной…»
. «Ее жених был полицейским»
.
В последние годы появился достоверный свидетель, который утверждает, что один из близких друзей Марии опознал в женихе Марии до аншлюса Антона Шиллера, того самого мэра города во времена нацизма
. Если это правда, то это объясняет сохранявшуюся антипатию и напряженность между семьей Мандель и Шиллером.
Что бы там ни было, травма, нанесенная душе Марии, оказалась серьезной. Мало того что она пережила потерю любимого человека, Мария также лишилась положения в обществе и независимости, которую мог бы обеспечить брак. Не говоря уже о детях, которых она так хотела.
Очевидно, опустошенная и ищущая новое направление для своего теперь уже неопределенного будущего, Мария приняла решение отправиться в Мюнхен и искать работу там. «Когда в 1938 году немецкая армия вошла в Австрию, я отправилась в Мюнхен, и неприятности продолжились»
.

Часть вторая

Глава 5
Надзирательница
Я был молод. Я хватался за любые возможности. И как только я присоединился к нацистам, назад пути уже не было.
    Унтерштурмфюрер СС Ганс Мюнх

В сентябре, опустошенная отказом своего жениха и потерей работы, Мария отправилась в Мюнхен. У семьи Мандель были родственники в этом городе, и Мария надеялась найти новую работу. Позже она описала этот момент в своей жизни такими словами:

В том же [1938] году я поехала к своему дяде в Мюнхен, где он был начальником полиции, и попросила его найти мне работу в немецкой полиции. Я хотела попасть в криминальную полицию – я знала о работе полицейского управления по рассказам дяди и слышала, что сотрудники криминальной полиции хорошо зарабатывают. Вакансий не было, поэтому по совету дяди я согласилась работать Aufseherin (надзирательницей) в КЛ Лихтенбург (концентрационный лагерь). Я выбрала эту работу, потому что слышала, что охранники в КЛ хорошо зарабатывают, и предполагала, что смогу зарабатывать больше, чем медсестра. Если бы я не получила работу в КЛ, то пошла бы учиться на медсестру
.
Лихтенбург являлся недавно созданным концентрационным лагерем для женщин-заключенных, расположенным в небольшом городке Преттин, к юго-западу от Берлина. Расположенная в разрушающемся старом замке с внушительными каменными стенами и угловатым и суровым внутренним двором, новая тюрьма испытывала хроническую нехватку надзирателей. Вместо квалифицированных кандидатов-мужчин на эти должности теперь рассматривались женщины
, и нацистская иерархия начала искать новые способы активного набора и обучения надзирателей.
Была запущена гениальная кампания в прессе. В газетах появились объявления о том, что в Лихтенбург, лагерь для асоциальных и трудных женщин
, ищут надзирательниц. Позже работа рекламировалась как легкий физический труд с хорошей оплатой, а на собеседованиях соискателям говорили, что они должны будут только присматривать за заключенными
. Если соискательница спрашивала об этих заключенных, ей отвечали, что эти женщины совершили преступления против арийской расы и теперь, дабы предотвратить дальнейший вред, они должны быть изолированы от общества. Одно из описаний вакансии просто гласило: «Требуется женский надзорный персонал в лагерь, который будет построен для содержания проституток»
.
Некоторые из вновь нанятых охранников не захотели работать или были ошарашены, когда поняли, что некоторые из женщин-заключенных были арестованы только из-за их политических взглядов, а не за проституцию или «антисоциальное поведение»
. Несколько человек покинули должность после этого откровения, но большинство, в том числе и Мандель, остались. У большинства новобранцев не было других вариантов трудоустройства, и со временем, из-за рутины и давления коллектива, поступки, которые раньше виделись немыслимыми, стали для них обычным делом.
От кандидатов требовалось крепкое здоровье, отсутствие судимостей
и возраст от двадцати одного до сорока пяти лет
. Мандель, которой на момент начала службы в лагере было двадцать шесть лет, ничем не выделялась – средний возраст надсмотрщика составлял двадцать пять лет
.
Большинство женщин, поступивших на службу, не были искушенными или опытными
. Многие из них имели начальное и среднее образование, некоторые были помощницами по дому или помогали в ресторанах, но лишь немногие до этого работали в тюрьмах или социальных службах.
Одна из заключенных позже сказала, что была ужасно разочарована, узнав, что «гитлеровские твари» были не прирожденными садистами или профессиональными преступниками, а скорее выходцами из среднего класса
.
В конце концов Генрих Гиммлер взял на себя инициативу по созданию группы поддержки женщин для СС, которая стала известна как SS Helferinnen («Помощницы СС»). Гиммлер распорядился, чтобы женщины, отбираемые в эту группу, соответствовали тем же расовым критериям, что и мужчины, и получали зарплату и полное военное обмундирование из ресурсов СС
. Они имели право носить оружие и находиться в сопровождении собак СС, но по сравнению с мужчинами из СС возможности женщин были ограниченны. Наивысшее звание, которого могла достичь женщина в концлагере, – Oberaufseherin (обер-ауфзерин, старшая надзирательница), которая затем руководила надсмотрщицами более низкого звания
.
В конце концов кандидатки подписывали контракт на профессиональную службу, после чего женщины считались сотрудницами СС, хотя официально в СС не состояли. И, несмотря на женоненавистничество того времени, эти женщины выполняли функции не только подчиненных. Их обязанности были обширны, и новые надзирательницы обладали негласной властью над заключенными
.
Мария позже рассказывала:

Перед тем как приступить к работе, я поклялась хранить в тайне все, что узнаю за время службы в лагере. Нас проинструктировали, что с женщинами-заключенными нужно обращаться сурово, но справедливо [streng aber gerecht]
.
Женщин-охранниц, работавших в лагерях, привлекали хорошие зарплаты, оплачиваемое жилье, гарантия занятости, а также возможность улучшить свою жизнь и статус. Для такой амбициозной девушки, как Мария, вознаграждение было колоссальным.

Глава 6
Концентрационный лагерь Лихтенбург
Жизнь в Преттине показалась Марии Мандель комфортной и знакомой. Он был ненамного больше Мюнцкирхена, но мог похвастаться уютным центром города и множеством мест для отдыха и развлечений. Бригитта Либехеншель, чей отец служил в Лихтенбурге, вспоминала Преттин как симпатичный городок с дружелюбным лудильщиком, который приезжал на маленьком шатком грузовичке и обменивал старые газеты или фольгу на мелкие сувениры
.
Оскар Грёнинг, офицер СС, служивший в небольшом городке, похожем на Преттин, наслаждался основным способом развлечения вне службы: походом в кино.
– Поскольку телевидения не было, кинотеатр был единственным источником информации через пропагандистские фильмы и, прежде всего, «кинохронику», которую показывали перед основным показом. Эти киноленты были либо развлекательными, с эстрадными обозрениями, либо модными фильмами
.
Замок на окраине Преттина, ставший концлагерем Лихтенбург, был совсем другим миром. Прибыв сюда, вновь нанятые женщины-надзирательницы обнаружили стареющую, но прекрасно спроектированную тюрьму, «идеальный концлагерь»
. Замку было сотни лет, он имел башни, мощные стены, подземелья и большой внутренний двор, известный как Appellplatz («площадь переклички»). Замок был вымощен крупными булыжниками цвета красной охры, неровного размера, перемежающимися пешеходными дорожками.
Также в замке была тюрьма внутри тюрьмы, так называемый Бункер, в котором даже в солнечные дни было сыро и холодно: высокие сводчатые потолки, напоминавшие склеп, серая напольная плитка, скользкая от сырости. Воздух в помещении описывали как гниющий и затхлый от разложения и гниения
.
К концу 1938 года Освальд Поль, административный глава СС, зарегистрировал восемьсот заключенных
, содержавшихся в Лихтенбурге, среди которых были как политические, так и социально-общественные заключенные, свидетели Иеговы и евреи.
Мария и другие женщины-новобранцы проходили программу обучения, которая только-только становилась унифицированной. Каждая из них проходила курсы по нацистской философии и правильному отношению к рейху, после чего сдавала экзамен из двадцати вопросов, проверяющий знание истории и географии, важных для НСДАП дат, таких как день рождения Гитлера; тест выяснял также расу и мировоззрение
. Затем новая охранница проходила аттестацию на рабочем месте
. После того как все это было успешно пройдено, женщину признавали подходящей для того, чтобы стать надзирательницей, т.?е. Aufseherin.
После принесения нацистской присяги и официального приема на работу новобранцу выдавали официальную серую форму, пару длинных сапог и различные аксессуары, включая перчатки и фуражки. В течение трехмесячного испытательного срока новая Aufseherin училась на рабочем месте, полностью погружаясь в новую обстановку
. Новые охранники перенимали опыт более опытных сотрудников и быстро адаптировались. Эта процедура нормализовала любые смущающие аспекты лагерной жизни, и большинство женщин быстро перестали испытывать какие-либо сомнения
.
Мария заявила, что до того, как она начала службу в лагере в Лихтенбурге, она ничего не знала о том, что такое концентрационные лагеря. «Сначала я работала там в течение испытательного срока в три месяца, и в то время у меня не было никакой самостоятельной функции. Я всегда сопровождала одного из своих сослуживцев и знакомилась с ходом работ в лагере»
.
Одна заключенная, которая находилась там с момента основания лагеря, помнит Марию Мандель с первых дней ее работы на новом месте. Ее сразу же поразила красота Мандель и ее молодость. Она напрямую обратилась к Марии и сказала ей, чтобы та шла домой, что она слишком красива, чтобы «играть здесь в начальницу». Мария ответила: «Нет, я присягала фюреру, я никуда не уйду»
.

Глава 7
Обычная жизнь со своим распорядком
Позже Мария так описала свои первые впечатления от Лихтенбурга:

[Заключенными были] еврейские женщины и профессиональные преступницы, в основном проститутки. У них были хорошие условия проживания, они получали ту же еду, что и мы, могли делать покупки в столовой, где были изделия ручной работы всех видов: еда, туалетные принадлежности, выкройки и прочие всевозможные вещи. Кофе в зернах и выпечка – сколько угодно.
[В то время] было только две рабочих бригады: фермерство (только изредка) и садоводство. В них было 12–20 заключенных. Остальные что-то мастерили или сидели целыми днями без дела. Газеты и книги также можно было заказать и почитать. Жизнь в Лихтенбурге протекала в обычном режиме. В то время об избиении заключенных не могло быть и речи. В Лихтенбурге заключенных еще не били.
Смертность была низкой, некоторые умирали, но это происходило по естественным причинам, чаще всего от старости. С заключенными обращались строго, но справедливо. Это была обычная жизнь со своим распорядком
.
Несмотря на радужную картину, которую рисовала Мария, реальность Лихтенбурга была гораздо суровее. Заключенные жили в больших, плохо отапливаемых и пронизываемых сквозняками спальных комнатах с многоярусными кроватями; помещение нельзя было покидать без разрешения. Ежедневные переклички происходили утром и вечером, а санитарные условия были просто чудовищными: в каждом зале было по два туалета на сто двадцать женщин. В некоторых залах были только чаны для экскрементов
.
Заключенные рассказывали о значительном трении между собой из-за разного происхождения. Еда была неполноценной и неаппетитной. Единственным овощем была капуста; и однажды, после обеда с рыбой, у заключенных начался понос и боли в животе, продолжавшиеся долгое время
. Посетители не допускались, а приходящая почта подвергалась цензуре. Медицинская помощь была минимальной, оказывалась нерадивыми и бесчувственными врачами, которые присоединялись к издевательствам и по минимуму и нехотя обрабатывали раны от побоев.
Большинство женщин работали внутри замка – на кухне, в прачечной, шили, убирали комнаты надсмотрщиков, чистили туалеты. Одна из самых тяжелых работ была возить тележки с углем, который требовался для отопления больших помещений лагеря. Другие женщины работали в садах, на улице в сельском хозяйстве или на оросительных канавах
.
Поначалу система наказаний в Лихтенбурге включала в себя, помимо прочего, лишение пищи, заключение в одиночной камере без света и пребывание в бункере. После июня 1938 года по приказу Гиммлера в качестве дополнительного и строгого наказания была добавлена порка на дыбе.
Комендант лагеря считал, что невозможно поддерживать порядок в лагере, если не удастся сломить неповиновение «истеричных баб»
с помощью строгого заключения: никакие другие «деликатные наказания» в женских лагерях применять не разрешалось. Его также расстраивало, что одно только лишение пищи не приводило к желаемому результату.
Историк Вернер Дитрих резюмирует, что невежество и высокомерие властей в противовес психическому и физическому террору заключенных символизировали повседневную жизнь в лагере
.

Глава 8
Rein kommt Ihr alle, aber niemals wieder lebend raus!
Много вас приходит, но никто из вас не уйдет отсюда живым!
    Фраза, произнесенная в лагере Лихтенбург

На протяжении большей части службы Марии в Лихтенбурге ее командиром был человек по имени Макс Кёгль.
С самого начала Кёгль внушал страх. Одетый в коричневую форму «штурмовиков» (СА), которая обтягивала его пузо, и часто орудующий жокейским хлыстом, Кёгль всегда был в сопровождении двух женщин-охранников и их собак
.
Непосредственной начальницей Марии была главный надзиратель Йоханна Лангефельд
. Коллеги в низших звеньях отличались по качеству. Одна из них, Эмма Циммер, была алкоголичкой, которую часто отчитывали за то, что она напивалась на работе. Другая женщина по имени Гертруда Рабенштайн получила дурную славу за то, что напускала свою собаку на заключенных и творила «прочие ужасные вещи»
.
Когда в Лихтенбург привозили новых заключенных, надсмотрщики сразу же устанавливали свое господство. Зачитывались правила и положения лагеря, женщины-надзирательницы вставали в позу с дрессированными собаками, комендант представлялся – в целях устрашения. Любимым напутствием было: «Много вас приходит, но никто из вас не уйдет отсюда живым!»
.
В Лихтенбурге содержалось много свидетелей Иеговы. Как и другим заключенным, этим женщинам предлагали шанс на освобождение, если они соглашались подписать документ об отказе от своей веры. Очень немногие этим воспользовались. Из-за этого все иеговисты подвергались более суровому тюремному режиму, включая пытки и чудовищные допросы. Когда Гиммлер посетил лагерь Лихтенбург в 1937 году, он пригрозил им, что их будут гнобить и унижать до тех пор, пока они не уступят и сдадутся
.
После войны, когда Мандель сидела в тюрьме, она сказала подруге: «Знаешь, было тяжело [в Лихтенбурге]. Там были хорошие люди, исследователи Библии [свидетели Иеговы]. Они были такими хорошими и ничего больше не хотели, никакого зла, и ни слова не говорили. А вот те, что приехали из Гамбурга, с Рипербана, были просто ужасны. При них мы только и делали, что раздавали наказания»
.
Вся жизнь в Лихтенбурге была направлена на унижение и обезличивание заключенных. Рабочие наряды делались неоправданно тяжелыми, а различные нарушения лагерных правил могли привести к заключению в Бункер. Многих заключенных подвергали «спорту», а точнее, карательным упражнениям, а воскресные избиения и порки стали проводиться регулярно. Повседневные психологические пытки создавали огромный стресс, постоянно присутствовал страх преследований, доносов, наказаний, допросов в гестапо и смерти. Измазанные кровью трупы стали обычным явлением по утрам после того, как Бункер собирал свой ночной урожай
.
Когда Лихтенбург посещали видные нацисты, заключенным запрещалось демонстрировать любые следы жестокого обращения
. Бункер в маршруте не фигурировал. За несколько дней до начала таких экскурсий заключенных заставляли драить бараки, причем наказания назначались даже за самый незначительный проступок. Гости должны были посетить бараки, где женщин представляли здоровыми и счастливыми, живущими в привлекательных жилых помещениях
. Все знали, что если сказать правду, то тебя потом изобьют или сделают что-то еще похуже. Бывшая заключенная Лина Хааг вспоминала:
– Мы стояли и слушали безучастно или с улыбкой; никто не выступил вперед, чтобы сказать: «Нет, это неправда». Правда в том, что за малейший донос пороли; для порки нас привязывали голыми к деревянному столбу, и надзирательница Мандель била нас собачьей плетью, пока не выбивалась из сил
. Невозможно забыть то, что ты был не более чем горсткой пыли…
.

Глава 9
Превращение
Что необходимо для того, чтобы убить другого человека?
Или, если по-другому, что не дает нам убивать?
    Карл Уве Кнаусгор «Необъяснимое: в голове массового убийцы»

Именно в Лихтенбурге Мария впервые встала на дорожку морального разложения.
По всем признакам, ее семейная жизнь до этого времени была теплой и любящей, без каких-либо проявлений физического насилия. Мария, как и большинство других молодых женщин, нанятых на должности охранниц, не проходила формальной подготовки в полиции или тюрьме. В Лихтенбурге, как и в других лагерях, молодых женщин-новобранцев постепенно приобщали к культуре жестокости, где суровость и отсутствие сострадания вознаграждались
. Новых надзирательниц обучали Lagerordnung – правилам и нормам, которые обеспечивали «лагерный порядок». Строгая и жестокая физическая дисциплина стала частью этого обучения
.
В некоторых важных моментах вхождение Марии в лагерную жизнь было нетипичным. В отличие от многих женщин, которые лишь постепенно усваивали жестокие модели поведения, Мандель быстро скатилась в состояние полной жестокости. Между разрывом с возлюбленным и началом работы в Лихтенбурге в личности Марии произошел какой-то серьезный и необъяснимый переход. Налицо был резкий моральный надлом, распад этичного поведения.
Одна из бывших заключенных, Эмилия Ной, поступила в Лихтенбург незадолго до Марии. Привыкшая к тяжелой работе, Ной делала то, что от нее требовали, и старалась извлечь лучшее из своего положения. Несмотря на это, вульгарность надсмотрщиц пугала ее. Затем, в один прекрасный день, пришла Мандель, и Ной сразу же она приглянулась. «Она была такой молодой, такой белокурой и такой милой девушкой». Ной с ужасом осознала, как изменилась личность Мандель, и от ужаса лишилась дара речи. «Вначале она была очень милой, и я не могла осознать, что впоследствии она зашла так далеко и совершала такие ужасные поступки. В Лихтенбурге она начала избивать людей»
.
Вскоре после этого Мария стала известна как одна из самых агрессивных и грозных охранниц, в которой не было ничего, кроме жестокости и безжалостности. Ее жестокость, в свою очередь, приглянулась начальству и позволила Марии быстро подняться по служебной лестнице и занять руководящую должность.
Одна заключенная отметила, что Мария сразу же повела себя грубо и жестоко по отношению к узникам. Она рассказывает о раннем инциденте, когда Мандель била одну заключенную ключом до тех пор, пока женщина не упала в бессознательном состоянии. «Затем она схватила ее за коленки и потащила через весь двор к тому месту, где находились камеры»
. Несомненно, Мария наслаждалась новообретенным ощущением власти.
Всякий раз, когда надзирательница входила в комнату, все заключенные должны были вскочить и стоять до тех пор, пока им не разрешат сесть
. Для Марии, привыкшей к подчиненному положению женщины в маленькой деревне, где доминировали мужчины, это был поистине захватывающий опыт.
По мере того как Мария осваивалась со своими обязанностями в Лихтенбурге, ее власть росла. Когда комендант Кёгль ввел публичные избиения по воскресеньям на глазах у всех женщин, именно Мандель стала часто орудовать палкой. Став главной, Мария приказывала раздеть жертв догола и привязать к деревянному блоку, после чего тщательно выпороть их. Мандель также ставила перед другими охранниками условие, что заключенных всегда нужно «пороть насквозь» (Durchgepeitscht)
.
Мария хорошо приспособилась к новой жизни, которую выбрала. Будучи умнее многих своих коллег, она с легкостью выплевывала нужную риторику, а с телом, закаленным в Turnverein, соответствовать физическим требованиям не представляло труда. В отличие от других новобранцев, Марию, похоже, не посещало сострадание к заключенным – любое человеческое тепло, которое она могла когда-то почувствовать, было вытеснено предательством ее отца. Мария стала твердой, жесткой и полностью посвятила себя тому, чтобы проявить себя в новой обстановке. После всех травм, пережитых до и во время аншлюса, национал-социализм оказался благом, предоставив ей новый жизненный путь в то, что ей казалось светлым будущим.
Возможно, окончательный перелом в личности Марии совершил момент ее первого убийства, когда она лишила жизни человека. Человек – заложник своих привычек, и даже убийство может превратиться в повседневную рутину. Но тот первый раз… Что заставляет человека переступить черту и нанести этот первый удар или нажать на спусковой крючок?
Когда Оскара Грёнинга спросили, был ли он свидетелем первых убийств среди своих коллег по СС в Аушвице, он ответил: «Запреты, чтобы предотвратить что-то подобное, исчезают в тот момент, когда они остаются безнаказанными. Опасность в том, что человек поддается этому желанию, и оно возрастает, если он обретает власть и его потребность в признании выделяет его из массы остальных»
.
Грёнинга, как и всех остальных эсэсовцев, учили, что убийство – это лишь часть борьбы за существование немецкого народа.
Евреи (и другие неугодные) представлялись врагом, которого, как и тех, кто находился на фронте, нужно было уничтожить во имя достижения окончательной победы. «Это было оправданием Холокоста. Именно так его нам и преподнесли»
.
Джеймс Уоллер в своем эпохальном исследовании «Стать злом» отмечает, что на человека в такой ситуации огромное влияние оказывает характер коллектива – личная идентичность подчинена группе, что радикально влияет на индивидуальное поведение. Функционирование в составе группы может распределять вину и виновность, усиливать лучшие и худшие наклонности человека
.
Создавая «культуру жестокости»
, Уоллер описывает крайнюю степень обесчувствования, которая часто приводит к тому, что преступник получает извращенное удовольствие и садистское наслаждение от своих действий
. Эти действия превращаются в зависимость и способствуют формированию более широкой социальной среды, в которой зло поощряется и вознаграждается.
Убивать становится легче, когда увеличивается дистанция – физическая ли, моральная ли, психологическая – между преступниками и жертвами. Жертвы становятся козлами отпущения, обесчеловечиваются и обвиняются во всех смертных грехах. В нацистской Германии этот процесс начался с прихода Гитлера к власти и продолжал нарастать, достигнув кульминации в Холокосте. Каждый человек должен был сделать моральный выбор: сопротивляться этой политике или принять положение дел.
Где, когда и как Мария впервые убила другого человека? Было ли это вследствие избиения? Или во время дежурства в Бункере? Она застрелила этого человека? Было ли это случайностью? Это невозможно узнать.
Убийцы, опрошенные после геноцида в Руанде, вспоминали «тот самый первый раз»: «В принципе, в тот первый раз я был весьма удивлен, как быстро наступает смерть, а также мягкостью удара, если можно так выразиться. Я поставил двух детей бок о бок на расстоянии двадцати метров, стоял неподвижно и дважды выстрелил в их спины»
. «Для меня было странно видеть, как дети падают без единого звука. Это было так просто, что приятно»
. «Мы больше не видели людей, когда заводили тутси в болота. Охота была дикой, охотники были дикими, добыча была дикой – дикость завладела разумом»
.
Или же – что, возможно, еще более пугающе – Марию не потрясло ее первое убийство?
Один американский ветеран войны в Ираке заметил: «По правде говоря, это было не так, как я думал. Ну то есть я думал, что убийство человека станет таким судьбоносным опытом. А потом я убил и подумал: «Ладно, пофиг». Позже он сказал, что убивать людей – это как раздавить муравья
.
Так или иначе, Мария стала убийцей и встала на эту тропу до конца ее оставшейся жизни. С этого момента пути назад уже не будет.
По Лихтенбургу стали гулять слухи о новом концентрационном лагере для женщин, который строился к северу от Берлина. Скоро туда должны были перевести женщин-надзирательниц. Когда их спросили, как называется новый лагерь, они ответили, что он называется Равенсбрюк (Ravensbr?ck – «Мост ворона»).
Словно хищная птица, ухватившаяся за возможность, Мария была наготове.

Часть третья

Глава 10
Концентрационный лагерь Равенсбрюк
Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный…
    Эдгар Аллан По, «Ворон»

Перед глазами проносились живописные пейзажи, пока надсмотрщики из Лихтенбурга ехали к новому лагерю Равенсбрюк. Майские цветы распускались в изобилии, выделяясь на фоне темной зелени Мекленбургского леса
. После долгой зимы, проведенной в промозглом замке на сквозняке, люди были рады теплой погоде, и женщины сидели, встревоженные и воодушевленные. Марии было двадцать семь лет, она недавно прониклась уверенностью в своих силах и жаждала проявить себя в новых условиях.
Надсмотрщицы с любопытством вертели головами, пытаясь взглянуть на этот недавно построенный лагерь, предназначенный исключительно для женщин. Равенсбрюк был построен недалеко от небольшого городка Фюрстенберг и был выбран из-за близости к хорошему шоссе и железнодорожному узлу. Также недалеко находился Ораниенбург – один из главных штабов войск СС.
Изначально эта местность была курортной, и ее главной достопримечательностью было красивое континентальное озеро Шведтзее, которое мирно поблескивало на солнце. Поскольку оно было частью системы озер, соединенных каналами, баржи могли перевозить тяжелые грузы, например, уголь, в лагерь и обратно. В воздухе все еще стоял резкий запах опилок; и грузовики, и люди увязали в сыром песке у берегов озера. По берегу были разбросаны старые лодочные станции, оставшиеся с более счастливых времен
.
Выйдя на железнодорожной станции, женщины попали в живописную деревню Фюрстенберг, где в изобилии росли цветы. Продолжая идти по дороге, изгибавшейся вокруг озера, смотрительницы встретили нескольких местных жителей. Здоровые дети с розовыми щечками с любопытством разглядывали новоприбывших, а взрослые смотрели, а затем быстро отводили взгляд, продолжая заниматься своими делами


Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71153242?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Песня Хорста Весселя (нем. Horst-Wessel-Lied) – политическая песня, которая с 1929 года была маршем СА, а позже, в 1930–1945 годах, стала официальным гимном Национал-социалистической немецкой рабочей партии. (Прим. ред.)