Главная страница | Русское фэнтези | Девушка и Ворон

Девушка и Ворон
Марина Кравцова
Лиза Измайлова всю жизнь мечтает о чудесах и даже не подозревает, что от нее скрывают тайну: ее прабабушка – Хозяйка Медной горы. Она наделила силой малахитовый перстень, который девушка однажды надела на бал. Может, именно из-за волшебного перстня внук царя проявил интерес к Лизе? Ведь до этого никто не мог завладеть его вниманием. Но у молодого человека появился соперник. Он спас девушку от леших и показал Запределье – тот самый мир, который всегда хотела увидеть Лиза. Героине предстоит стать частью волшебного мира, узнать правду о своей семье и найти любовь.

Марина Кравцова
Девушка и Ворон

* * *

Глава 1. Ссора
Говорят, в эти ночи волшебство от людей прячется, а выходит на землю злое колдовство и не стыдясь, открывает свой мерзкий лик. Ясные звезды хоронятся за хмурыми тучами. Гасят огонь жар-птицы. Царевна-Лебедь исчезает в небесах, а сестрица-Криница уходит глубоко под воду: не хотят, чтобы люди думали, будто и они ко злу причастны. Отчего так повелось? Сейчас никто и не скажет. Но сколько бы ни прошло времени, сколько не перевелось охотников до темных тайн. И сколько человеку ни дано, он все большего хочет…
Апрельский вечер. Холодный – стужа за окнами.
А в доме тепло, даже душно. Полумрак, сияние свечей. Яркие мундиры. Модные фраки и сюртуки. Табачный дым. Общество исключительно мужское, а потому то и дело раздаются сочный звук откупориваемой бутылки, звон бокалов с шампанским, взрывы смеха. Зеленое сукно: за карточным столом идет крупная игра.
– Воронов! – возмущенно крикнул юный Миша Сокольский, краснощекий и кудрявый, как девица. – Вы передернули[1 - Прием при сдаче или вскрытии карты, при котором верхняя карта заменяется второй или убирается под колоду.], я видел!
Вокруг взволнованно зашумели, кто-то шепнул со злорадным смешком: «Налетел соколенок на ворона – вот только клювик обломает…»
Красавец лет двадцати пяти, одетый франтом – черный фрак безупречного кроя, в темном атласе небрежно повязанного галстука поблескивает бриллиантовая булавка, – и бровью не повел в ответ на выпад Сокольского. Он сказал спокойно:
– Мой юный друг, передерни я – и уж кто-кто, а вы бы точно не заметили.
Смешки усилились, а Миша покраснел еще сильнее.
– Все знают, что вы…
Тут уж темные глаза Воронова игриво сверкнули.
– Договаривайте…
Кто-то положил руку Мише на плечо, но он, все сильнее распаляясь, ее стряхнул.
– Вы, сударь, шулер!
– Ах вот как. Тогда зачем же вы сели со мной играть?
– Что творит… – заговорили вокруг. Один из офицеров шепнул Сокольскому:
– Ты перебрал, дружище. Это ж Черный Ворон… смерти ищешь – так лучше пойди да застрелись. Скажи ты ему, Измайлов!
Измайлов – белокурый, приятный на лицо человек средних лет, один из самых трезвых в этой компании, не считая Воронова, – только хмурился и ничего не говорил. Мишу он знал давно и понимал, что тут уже ничего не поделаешь.
– Я жду извинений, – холодно заявил Воронов.
Мишенька, и впрямь захмелевший, никого не слушал.
– Я не намерен извиняться перед вами!
У Измайлова вместе с тревогой на лице появилось выражение почти что брезгливости. Ему казалось, что все собравшиеся здесь прожигатели жизни до смерти боятся Федора Воронова по прозванию Черный Ворон, уже давно изгнанного из приличного общества обеих столиц. Сам он не понимал, как вообще его, Алексея Никитича Измайлова, уважаемого вдовца и примерного отца девицы на выданье, занесло сюда, на холостяцкую пирушку. Хотя чего там: за компанию все с тем же Мишенькой, который, недавно приехав в Москву, остановился погостить в его доме.
Воронов демонстративно зевнул, прикрывая рот рукой в белой перчатке.
– Ладно, ребята, развлеклись – пора и честь знать. У меня дела. Ах да, Сокольский. Завтра я пришлю к вам секундантов.
Миша едва не дрожал от гнева. Алексей Измайлов вывел его из дома под руку на тускло освещенную масляным фонарем улицу – в тишину и холод.
– И что теперь? – спросил он. – Что ты, дружище, наделал?
Стылый воздух привел юношу в чувство, и он наконец начал понимать опасность положения, в которое сам себя поставил.
О Федоре Воронове действительно шла дурная слава. За карточным столом он невесть как выигрывал огромные деньги, тут же их проматывал, и вновь ему улыбалась удача. Но никто никогда не ловил его за руку. Боялись, или он и правда умел не попадаться. Между тем, бросить вот так в лицо обвинение в шулерстве – оскорбление нешуточное. А Воронов был знаменит не только как счастливый картежник, но и как отчаянный, неумолимый и очень искусный дуэлянт. Болтали даже, что порой он нарочно нарывается на ссору, чтобы отправить противника на тот свет из мести или за тайное вознаграждение.
И вот с этаким-то человеком теперь предстоит драться.
– Я… он нечестно играл… передергивал, – пробормотал несчастный Миша.
– Ты уверен? Или тебе показалось, потому что у Воронова репутация прохвоста?
Сокольский молчал.
– Эх… наворотил ты… Я, конечно, буду твоим секундантом… Посмотрим, может, все еще и обойдется.
Они сели в извозчичью карету, Измайлов назвал адрес – он жил на самой окраине Москвы, дальше которой шла уже Лебяжья роща.
Федор Воронов тоже вскоре вышел. Пройдя немного, огляделся по сторонам. И исчез. А с места, где он стоял, взмыл в воздух ворон и полетел, поднимаясь все выше над Москвой.

Глава 2. Малахитовый перстень
– Осторожней, барышня. Вроде будто стук какой-то…
– Ничего, сюда не войдут. А если и войдут – что же, мне к папеньке зайти уже нельзя?
– Наябедничают…
– Совру чего-нибудь.
– Грех отца обманывать.
– Да сама знаю… Так… кажется, где-то здесь.
В отцовском кабинете, слабо освещенном из окна лунным светом, Лиза Измайлова едва ли не наугад исследовала старый письменный стол с множеством ящичков. Наконец нащупала в одном из них замочную скважину.
– Булавку подай!
– Барышня…
– Тая? Что? Это ж не иголка…
– Разница невелика. Боюсь я их.
– Ладно, где она у тебя?
– Вот тут, в подушечку воткнута.
– Давай сюда… я сама выну. Ну вот так… и так!
Щелкнул замочек, и Лиза выдвинула ящик. Потом запустила руку поглубже, нажала потайную пружинку…
– Ага, вот он!
– Удивляете, Лизавета Алексеевна. Яшка вас этим цыганским штукам научил?
– А то кто же… Держи шкатулку. Скоро вернем. А вообще-то ничего плохого я тут не вижу. Это мое наследство, а папеньке женские украшения зачем?
Заперев ящик тем же манером, Лиза бесшумно выскользнула из кабинета, осторожно сминая в ладони подушечку с воткнутой в нее булавкой. Горничная же несла кованую шкатулку, прижимая ее к груди под старой шалью.
* * *
В комнату Лизы девушки вернулись без приключений. Барышня удобно устроилась на широком подоконнике. Загляделась в сумрак апрельской ночи, даже позабыв о лежащей на коленях шкатулке. Легкие светлые локоны Лизы растрепались – никаких шпилек, бантиков и лент. Белое домашнее платье в кружевах делало ее похожей на облачко в полумраке комнаты.
Все было подернуто тенью: изящная светлая мебель, шелковая обивка стен, милые безделушки, без намека на порядок раскиданные тут и там. Лишь одинокая свеча лениво мерцала на каминной полке.
– Зима с весной все тягаются, мало им было марта… – задумчиво проговорила Лиза, не отрывая взгляда от окна.
– Завтра все одно весна свое возьмет, – ответила Тая. – Тепло будет.
– Откуда знаешь?
– Знаю, барышня.
– Ох, много ты знаешь, Таисья, как я погляжу.
Лиза вздохнула как человек, которому приходится отрываться от мечтаний.
– Что вздыхаете, Лизавета Алексеевна? – с улыбкой спросила Тая. – Или не рады предстоящему балу?
– Ой не рада. И ладно бы один из наших вечеров, когда друзья, когда весело… А тут сама посуди: шага лишнего не ступить, словом лишним ни с кем не перемолвиться, ходишь, как кукла заводная, на голове цветник таскаешь. Не надо мне такой радости!
Тая едва не прыснула со смеху.
– Ой, чудная вы, Лизавета Алексеевна. Уж простите за такие слова. Другие барышни вам обзавидовались, небось.
– Чему завидовать?
– Да как же… Богаты, родовиты… к самой графине Загорской вон приглашены. А потом, вы такая хорошенькая, Лизавета Алексеевна!
– Да где ж хорошенькая? Нос курносый, рот как рот… никаких там тебе жемчугов с кораллами… и щеки розами не цветут.
– У вас глаза красивые…
– Что ж, о глазах не мне судить. – Лиза смерила горничную оценивающим взглядом. – А вот ты, Таичка, и правда красавица!
– Скажете тоже.
– Красавица как есть. Вон какая статная, косы черные, бела как барышня, а черты… словно камея[2 - Резные камни с изображением, исполненным в рельефе.]. А знаешь-ка что… попрошу я папеньку, чтобы нанял художника твой портрет написать! Вот как есть, в сарафане синем. И выйдет загляденье, я уверена.
– Все бы вам что-то придумывать, барышня.
– Эх, умела б я рисовать… да хоть что-нибудь бы уметь! По балам ходить много ума не надо. Мне скучно, Тая.
– Замуж выйдете – веселее станет.
Лиза фыркнула, крепче прижимая к себе шкатулку.
– Скажи еще – хозяйством займусь. Варенья, соленья, соседи на чаек… тьфу ты… даже слышать не хочу. Я тут читала святцы[3 - Церковная книга, содержащая календарь с полным перечнем святых по дням, в которые отмечается их память, а также с перечнем всех праздников. В качестве отдельной книги может состоять из кратких житий, расположенных в порядке годового круга.] про старинную жизнь, про княгинь. Как они храмы строили и правили, и книги переписывали, набираясь мудрости и учености… эх. Вот так можно жить. А замуж… Мне б такого мужа, Таичка, чтобы с ним и правда было весело. Да где ж такого взять-то? Ладно, пустое… Свечу подай.
Девушка наконец-то открыла шкатулку, старинную, украшенную смарагдами[4 - Старое название изумруда – смарагд. Это слово с древнегреческого переводится как «зеленый камень».] и позолотой, и Тая осветила ее дрожащим сиянием свечи. Некоторое время Лиза задумчиво перебирала драгоценности.
– Вот он… – вытащила она большой малахитовый перстень. Ее ясные серые глаза затуманились. – Странный… красоты неописуемой – смотри, жилки в узор складываются, словно цветок в камне расцвел. Как живой. А все ж таки странный.
– Наследство славное… Бабушка ваша, да и матушка ее ой непростыми были, – задумчиво проговорила Тая.
– Отчего же?
– Да так, – уклончиво ответила горничная. – Старухи, совсем древние, в Яблоньках много чего болтали.
– О бабушке Варваре Дмитриевне?
– О ней. Что была она… ну вроде как ведьма.
– Да вранье все. То есть, – благовоспитанно поправила себя Лиза, – неправда это. Но перстень-то как хорош!.. К нему и серьги здесь имеются. Надену на бал к Загорской, хоть какая-то приятность…
Она вновь посмотрела в окно.
– Что высматриваете в этакую-то ночь, Лизавета Алексеевна?
Лиза озорно улыбнулась.
– Может, диво какое? Таких ночей в году ведь четыре?
– Да, по одной на каждый из месяцев, в котором тридцать дней.
– Вот говорю – ты все знаешь. А знаешь ли о том, что, хотя доброе волшебство и скрывается от всех, из Небесного града спускаются на землю черная птица Сирин и белая птица Алконост, чтобы защитить людей от зла? Сирин плачет о грехах человеческих, а Алконост радуется, что прощает нас Бог. И тем, кто их видел, никакая нечисть уже не страшна.
– И вы, стало быть, барышня, в окно пытаетесь разглядеть посланцев небесных?
– Да я б и сама к ним полетела! Дал бы Бог крылья… Только они скорее к нам в Яблоньки прилетят, а не в Москву. Говорят, чудо-птицы обычные яблоки в целебные превращают!
– Так уж прям и в Яблоньки… Экая вы барышня выдумщица. Яблоневых-то садов сколько повсюду… так неужто их название деревни приманит?
– Нет, – Лиза вдруг погрустнела. – Ни в Яблоньки, никуда… Только вороны летают.
– Вороны? – Тая удивленно приподняла черную бровь. Лиза не льстила – горничная и вправду была куда красивее ее самой.
– Да… Или один какой-то тут повадился. Все туда-сюда летает, даже на окно садился, в комнату заглядывал.
– Не к добру это, – нахмурилась Таисья.
– Да что такое? – Грусть как рукой сняло, Лиза – воплощенное непостоянство – снова рассмеялась. – Ты боишься, что ли? Думаешь, несчастье принесет? Вот уж чему не верю. Птица как птица… а, поняла! Опасаешься – а вдруг это сам Ворон Воронович, ветров внук, что девиц похищает? Ох нет, это все древние истории, и в Москве он не появится.
– Ой, не скажите.
– Таичка… – пригляделась Лиза к Таисье. – Что-то мне кажется, ты больше знаешь, чем говоришь. Я права?
– Да ничего я такого не знаю, барышня. То же, что и все. Просто побереглась бы я на вашем месте, всякое же бывает. И спать ложились бы. Хотите или нет, а к балу-то вам готовиться.
– Ох уж этот бал… Но твоя правда.
Лиза неохотно соскользнула с подоконника.
Таисья помогла барышне переодеться и оставила ее помолиться перед сном. Сама тихо спустилась по лестнице на первый этаж, прошла к себе, приоткрыла окно.
И, обернувшись пушистой серой кошкой, скользнула в ночную мглу.

Глава 3. Ночной извозчик
– Что же, Алексей Никитич… – заговорил Миша, когда они в крытом экипаже неспешно продвигались по ночной Москве к восточной окраине, где жил Измайлов с дочерью. – Раз уж так сложилось, стало быть, могу я с вами поговорить начистоту?
Измайлов улыбнулся.
– Отчего же нет. Со мной, Миша, ты всегда можешь быть откровенен.
– Да… покойный отец уважал вас, а матушка…
– Что же?
– Она всегда говорила, что чудесно было бы породниться Сокольским с Измайловыми. Если я… если Воронов вдруг не убьет меня на дуэли… могу я просить у вас руки Елизаветы Алексеевны?
Измайлов ничуть не удивился.
– Мне известно желание твоей матушки, Миша, и не буду скрывать, что оно вполне совпадает с моим. Но вопрос – согласится ли Лиза?
– О! – пылко воскликнул Сокольский. – Я приложу все усилия, чтобы понравиться Елизавете Алексеевне.
– Это будет не так-то просто, друг мой. Дочь моя росла без матери и, признаюсь, я немного ее избаловал. Лиза – своенравное дитя. Впрочем, я поговорю с ней. Однако… Что-то очень долго мы едем. – Измайлов бросил взгляд в окно экипажа. – Эй! – крикнул он извозчику. – Пьян ты что ли? Куда нас завез? Поворачивай назад.
Но в ответ извозчик остановил лошадей. Предчувствуя недоброе и сдерживаясь, чтобы не выругаться покрепче, Алексей Никитич открыл дверцу и поспешил выбраться наружу. Под каблуками хрустнула мерзлая грязь. Впереди – овраг, кусты и деревья обступают… Лебяжья роща?!
– Ты что это… – начал Измайлов. И осекся.
На него смотрела не ожидаемо пьяная рожа извозчика, а залитая лунным светом медвежья морда. Алексей Никитич и слова не успел вымолвить, как за его спиной раздался волчий вой. Он резко обернулся, сжимая трость – единственное свое оружие. Миша, не выходя из кареты, выстрелил, на что один из волков тут же откликнулся еще более жутким воем, неожиданно переходящим в человеческий стон. Второй волк прыгнул на Сокольского, но упал замертво, сраженный вторым выстрелом со спины.
Когда дым развеялся, Миша увидел вместо зверей два мертвых человеческих тела, и потерял сознание. Алексей Никитич, стиснув трость так, что пальцам стало больно, сам едва удерживаясь на краю реальности, смотрел как слезший с ко?зел медведь неторопливо идет на Федора Воронова, невесть откуда тут взявшегося. Тот спокойно достал из-под плаща второй пистолет и наставил на зверя.
Медленно, шаг за шагом продвигаясь на задних лапах, медведь наступал на неподвижную фигуру в черном плаще. Федор ждал, рука его с пистолетом не дрогнула. Наконец зверь остановился.
– Прекращай, Шатун, – сказал Воронов негромко. – Не выгорело ваше дело.
Медведь еще постоял немного, чуть раскачиваясь, а потом воздух вокруг него сгустился, заколебался, и он обернулся бородатым крепким детиной в овчинном тулупе.
– Вот и правду люди говорят – встретить ворона не к добру, – он сплюнул. – Чего не дал попировать? Сегодня наша ночь.
– Так сошлось, не повезло вам, – не повышая голоса, ответил Федор, опуская пистолет. – Захотелось мне, чтобы вы этих господ не трогали.
– Не слишком ли много берешь на себя, Черный Ворон? Ребят вон порешили…
– Уж по этим-то бродягам никто плакать не станет. Ступай-ка отсюда подальше, Шатун. Я так хочу.
Тот перевел тяжелый взгляд на Измайлова, застывшего у кареты, и Алексей Никитич невольно поежился. Но Шатун развернулся и, не оглядываясь, пошел в глубь Лебяжьей рощи, огибая овраг.
Воронов убрал пистолет под плащ. Потом, обращаясь к Измайлову и уже пришедшему в себя Сокольскому, вздохнул:
– Вот поди ж ты, распоясалась, нечисть. Сладу с ними нет.
– Что это значит, Федор Иванович? – Миша не узнал своего голоса, прозвучавшего сдавленно и хрипло.
– Да то и значит, что первая черная ночь в году. Вам бы, господа, слушать бабушкины сказки да сидеть бы дома в такое время…
– А вы-то как ко всему этому причастны? – спросил Измайлов. – Как вы вообще здесь оказались? Не вижу ни лошади, ни экипажа…
– Не стоило мне тут быть? – спросил с улыбкой Воронов.
– Нет, я… – Алексей Никитич почувствовал себя неловко. – Позвольте вас поблагодарить, Федор Иванович.
– Не стоит. Кстати, Сокольский… – Федор кивком указал на трупы. – По выстрелу мы с вами уже сделали, может, довольствуемся этим? Я, право, уже и думать забыл о том, что там на вечере было…
Миша промолчал. Сказать в ответ «нет» он просто не смог. И за это возненавидел Воронова еще сильнее.

Глава 4. После бала
Графиня Зинаида Сергеевна Загорская не выходила из своих покоев. В красном кружевном пеньюаре и мягких домашних туфельках она то слонялась по просторной, роскошно обставленной в лиловых тонах спальне, то опускалась в мягкое кресло, о чем-то невесело размышляя.
Хорошо еще, что можно было не лгать, желая одиночества, не ссылаться на головную боль. Молодая вдова жила одна и была рада тому, что сама себе хозяйка. Хотя недостатка в женихах не было, отказы от выгодных партий следовали один за другим. Говорили, что «прекрасная Зинаида» больше всего на свете ценит свободу. А потом уже называли и другую причину.
В Москве в то время проживала великая княгиня Вера Павловна, близкая родственница царя. К ней приехал погостить из Петербурга сын, юный великий князь Александр Константинович. Этот романтичный красавец в одно мгновение влюбил в себя восторженных москвичек. И уезжать он не спешил. Скоро все поняли, почему. Зинаида хотя и была старше Александра, но смотрелись они великолепно. Говорили, что дело серьезно, хотя никто ничего не смог бы доказать. Вера Павловна делала вид, что ничего не замечает. Зинаида Сергеевна считалась ее подругой, вместе они занимались делами благотворительного комитета. Устраивая роскошный бал по случаю своего дня рождения, графиня пригласила, конечно, и великую княгиню с сыном, и та ответила милостивым согласием.
На балу не должно было случиться ничего непредвиденного. В списке гостей не было ни одной дамы, которая могла бы затмить Загорскую. Зинаида Сергеевна не была безупречной красавицей, но умела так себя подать, так изящно подчеркнуть нарядами стройность фигуры, так оттенить украшениями красивый медовый оттенок светлых волос, что все взоры обращались в первую очередь именно на нее. Графиня была уверена, что равных ей нет, и не боялась соперниц.
Елизавета Измайлова оказалась в списке гостей едва ли не случайно. Ее отец был представлен Зинаиде одним из уважаемых членов благотворительного комитета, и такую рекомендацию нельзя было игнорировать. Дочка Измайлова, провинциалка, меньше года жившая в Москве, по мнению графини, ровным счетом ничего из себя не представляла. «Пусть порадуется девочка, – решила Зинаида, – ничего страшного не случится».
Зинаида Сергеевна любила роскошь: золото огней, блеск драгоценностей, переливы хрусталя, аромат живых цветов, бархат и шелк, а еще – лучших музыкантов и самые модные танцы. И гости были как на подбор: грация и важность, нежность и величие, благородство и утонченность. Самый интересный из них, конечно же, великий князь в парадном мундире – само очарование. Мягкий взгляд его карих глаз заставлял трепетать не одно женское сердечко, в этом Зина была уверена. Как и в том, что для этого юноши она одна – царица. Царица бала и его души.
Непредвиденное началось с самого начала – с первого танца, на который великий князь Александр, согласно этикету, пригласил хозяйку. Графиня ждала красноречивых взглядов, особых, мимолетных, но так много значащих прикосновений, нежных слов – лишь для ее чуткого слуха… и ничего. Александр Константинович был рассеян, взгляд его блуждал, рука спокойно и уверенно лежала на талии Зинаиды – ни одного движения сверх дозволенного приличиями.
Что случилось? Объяснение нашлось очень скоро. На второй танец – вальс – Александр пригласил эту девчонку, Лизу Измайлову.
Когда гости только собирались, Зинаида, поприветствовав ее в числе прочих приглашенных, тут же о ней забыла. Лишь мимолетно отметила, что юной Измайловой недостает вкуса. Тяжеловесные малахитовые украшения не особо шли этой девочке. Недостаток лоска – это понятно, но Зинаиде не понравилось и прохладное спокойствие гостьи. Хозяйка бала ожидала увидеть застенчивость и волнение. Глаза у девчонки, правда, красивые, но она никак это не подчеркивает. И не может же быть, чтобы Александр, кроме этих глаз, ничего не заметил!
Танцуя с великим князем, Лиза оживилась. Щеки раскраснелись, взгляд заискрился радостью. И даже малахиты заиграли как-то иначе, словно тоже ожили. Теперь уже даже придирчивая Зинаида признала, что камни Лизе к лицу и неплохо сочетаются с бледно-зелеными оборками на ее светлом платье.
А князь Александр смотрел на юную Измайлову. Касался ее бережно и нежно. Он шептал ей что-то! И весь вечер потом за ней увивался.
Присутствующие, конечно, все увидели, оценили и успели обсудить. И графиня Зинаида Сергеевна Загорская в глазах общества оказалась достойной жалости. Зинаида что угодно могла стерпеть – только не это.
* * *
Графиня наконец присела за маленький столик и написала записку. Переодеваться не стала, накинула легкую шаль поверх пеньюара, прошла в светлую, с золотом, гостиную. И отворила окно.
Ждать он себя не заставил. Черный ворон опустился на подоконник. Сидевшая с книгой на софе Зинаида отложила чтение и кивнула в знак приветствия. Птица влетела в комнату, исчезла в мареве, а на ее месте появился Федор Иванович Воронов и сдержанно поцеловал холеную руку графини.
– Давно мы не виделись, Феденька, – Зинаида улыбнулась, по-прежнему не вставая с места.
– Да, Зина, порядочно. Но ведь ты и сейчас позвала меня по какому-то делу?
– Иногда выпадают в жизни испытания, когда рассчитывать приходится только на помощь старых друзей.
Зинаида приглядывалась к Воронову, и улыбка ее становилась все более натянутой. Федор пугал ее. Его черные глаза холодно поблескивали, тонкие черты прекрасного лица застыли, словно маска. Он всегда был таким после превращения, графиня знала. Первые минуты оставался отстраненным и чужим, продолжая воспринимать мир людей с его глупой суетой с высоты птичьего полета. Вот сейчас его бледное лицо порозовеет, взгляд прояснится… и все-таки он был чужим. Не стоило его звать.
Воронов сел в кресло напротив, и графиня устремила на него пытливый взгляд. Элегантный фрак, шейный галстук, булавка с брильянтом – все безукоризненно. Как всегда. Но в нем не было ленивой грации франта. Скорее – затаенная напряженность. И чувствуя, как в душе нарастает то ли страх, то ли неприязнь, Зинаида Сергеевна сразу перешла к делу.
– Федя, ты слышал, о чем сейчас сплетничают? Это касается великого князя Александра Константиновича.
– Дела великого князя не слишком-то мне интересны, Зина.
– Да, я знаю, – ответила она, скрывая нетерпение. – И сейчас ты подумал, что родовитей всех князей будешь… Но спустись к нам на землю хотя бы ненадолго. Могу я пожаловаться другу? Александр бросил меня.
– Бедная Зина! Я бы посочувствовал, если бы не знал, как ты этого не любишь.
– Мне не сочувствие нужно! – пылко ответила графиня. – Александр влюбился на балу в глупую провинциалку. Великая княгиня Вера Павловна встревожена, говорит, ее сын совсем сошел с ума, дело принимает нешуточный оборот.
– Так что способен, чего доброго, и жениться, отмахнувшись от мнения родни? Это, конечно, прискорбно, но чего ты хочешь от меня?
– Федя… – светло-карие глаза Зинаиды гневно блеснули. – Можешь похитить молодую Измайлову?
– Похитить? – удивился Федор. – Твоя предприимчивость просто пугает. Что мне с ней делать?
– Что угодно. Только опорочь ее так, чтобы никакая любовь не устояла перед слухами, которые мгновенно разнесутся по Москве.
– Мне кажется, – холодно ответил Воронов, – вы меня, Зинаида Сергеевна, с вашим слугой Чаловым перепутали. Это ему такие дела под стать. Никогда ничем подобным не занимался и впредь не стану.
Зинаида, насмешливо прищурившись, посмотрела на Воронова, стараясь, чтобы взгляд не выдавал ее истинных чувств. Она на самом деле боялась его.
– Мне казалось, Черный Ворон на многое способен. Хочешь поторговаться?
– Не надо, Зина. То, что я тебя когда-то от твоего унылого мужа избавил, еще не повод считать меня мальчиком на побегушках. Да и то – поединок был отменный. Граф, мир его праху, шпагой владел как никто, недаром он так упорно искал со мной ссоры.
– Но тогда он на пустом месте ревновал, – тихо сказала Зинаида, отводя взгляд. – Все считают, Федя, что я тебе от дома отказала, но ведь это не так. Ты всегда ко мне вхож… днем и ночью. Я не столь уж щепетильна, ты ведь знаешь, и память супруга никогда чтить не собиралась.
– Милая моя Зинаида Сергеевна, то, что могло быть тогда, да не случилось, теперь, спустя годы, ворошить не стоит. Я что угодно для тебя сделаю, лишь бы ты была счастлива, но всему же есть предел. Давай считать, что этого разговора и вовсе не было.
– Ах вот оно как. Хорошо, Федор Иванович. Тогда прошу вас и в самом деле забыть дорогу в мой дом.
– И я бы уже это сделал, Зинаида Сергеевна, если бы вы столь горячо не возжелали обратного.
– Мне бы стоило навсегда порвать с тобой, Федя, – с горечью произнесла графиня.
– И правда, стоило, – негромко ответил Воронов. – Поверь, я уже давно не вспоминаю, что Зина Калинина была моей невестой. Пока не появился граф Загорский…
– Но ты же понимаешь – влияние графа, давление семьи…
– Не повторяйся, Зина. Все это я уже слышал и ни в чем тебя не упрекаю. Я и правда хочу, чтобы ты не грустила, но губить ни в чем неповинную девочку ради твоего каприза не стану.
– И это твое последнее слово?
– Да.
Зинаида Сергеевна поднялась с софы, Воронов тоже встал с кресла.
– Прощай, Федор.
– Прощай, Зина.
Даже не поцеловав ручку графини на прощанье, Федор Иванович обернулся вороном. Посмотрев, как скрывается в небе черная птица, Зинаида со злостью захлопнула окно.
– Проклятый оборотень… – прошептала она. Потом позвала слугу и приказала:
– Чалого ко мне.
Ожидая своего подданного, Зина старалась успокоиться, не дать досаде прорваться. Даже наедине с собой она считала это недостойным. Интересно, понимает ли Феденька, почему она предпочла ему тогда графа Загорского? Конечно же, правдой было и то, что влюбленность графа всем казалось счастливой звездой, просиявшей для Зины, и отец не потерпел бы от дочери «капризов». Но главное – Воронов не скрыл от невесты своей истинной природы, не хотел, чтобы между ними были тайны.
А она испугалась. Не решилась выйти замуж за того, кто не совсем человек. Наверное, Федор все-таки понял… конечно, понял, потому и зла на нее не держал. И сейчас Зина была уязвлена, она-то не сомневалась, что Воронов влюблен по-прежнему и самоотверженно готов для нее на все. Какая глупая иллюзия!
Но разрушение этой иллюзии и вполовину не причинило столько боли, сколько предательство Александра. Внутри все кипело и кровоточило, и Зинаиде представлялось, как она задушит Измайлову своими руками. Нет, как такое возможно?! Приворожила она, что ли, великого князя?
Неожиданная догадка заставила Зинаиду прикусить указательный палец, как она всегда делала в сильном волнении. Перстень! Бабка у девчонки, кажется, родом с Урала. Уральские малахиты – непростые камни. Может быть, ни в каких других нет столько волшебства. Неужели Елизавета Измайлова…
Вошедший слуга доложил о прибытии Петра Матвеевича Чалого.

Глава 5. Лебяжья роща
Несмотря на воскресный день и позднюю литургию[5 - Название главнейшего из христианских богослужений, существующего, хотя и не в одинаковом виде и значении, у всех христианских вероисповеданий и выражающего главные идеи христианского миросозерцания и главные цели христианской церкви.], в Преображенском храме, что в Лебяжьей роще, прихожан было немного. Этот храм был самым удаленным от сердца столицы, и только жители ее восточной окраины собирались в нем по воскресеньям и праздникам.
Лиза эту церковь очень любила. Маленькая, деревянная, без позолоты, со скромным иконостасом. Икон здесь немного, но все большие, старинные. Душа тянется ввысь, когда глядишь на потемневшие от времени и при этом такие светлые лики.
Но сегодня молитва не шла. Совсем.
Да и как тут молиться, когда в самом темном углу храма стоит великий князь и глаз с нее, с Лизы, не сводит? Девушка зарекалась, что ни разу больше не обернется. Но оборачивалась – и видела его взгляд. Отводила глаза, и все равно его чувствовала. Но разве так можно? Разве за этим ходят в храм? Как он только может?!
Она была сама не своя с того бала. Вообще-то неприятности начались еще раньше. Удобно устроившись рядом с дочерью в экипаже, Алексей Никитич негромко поинтересовался, как в ее ушках и на пальчике оказались украшения его матери, хранившиеся запертыми в столе.
Лизе стало досадно. Почему отец прячет все эти прелестные вещицы? Они же ее, Лизины, по праву! И если не на такие балы их надевать, так когда же? Вечно им, что ли, скрытыми оставаться? Из-за этой, возможно, несправедливой досады, а еще чтобы не выдать Яшку, научившего ее взламывать замки, Лиза и ответила, придавая голосу как можно больше загадочности:
– Может быть, малахиты сами нашли меня…
К ее большому удивлению, отец в ответ и слова не произнес, но задумался и будто помрачнел. А она огорчилась.
Но на балу Лиза забыла об этом разговоре. Все произошло как в раззолоченном воображением сне. Бальная зала сверкала, музыка, казалось, благоухала – такой она была цветочно-воздушной. Великий князь вел Лизу в вальсе, а в ней что-то взыграло, как от вина. Что-то словно даже чужое, не ее. А он смотрел… смотрел… вот как сейчас. Тогда ей было весело, светло, как в сказке. У князя Александра глаза такие бархатные, и он был так мил с ней! Но Лиза думала, что все это останется там, в сказке, а за порогом графского дома развеется как дым.
Она и не жалела на следующий день о том, что все прошло. Но Александр неожиданно ей написал. И теперь искал встречи.
А Лиза рассердилась. Она не была честолюбивой, тем более не желала стать темой для пересудов. Хотя этого уже не избежать. Достаточно! Ни одним взглядом, ни одним движением она больше его не поощрит.
Девушка демонстративно отвернулась от великого князя. Но тут же нашла новый повод отвлечься от икон. В противоположной стороне стоял мужчина в черном наглухо застегнутом сюртуке. В руке он держал шляпу. Темные блестящие волосы, тщательно расчесанные на косой пробор, падали на лоб густой волной. На этом молодом человеке девушка невольно задержала взгляд – как-то слишком уж резко он был красив. Казалось, еще посмотришь – глаза заболят. Лиза поскорее отвернулась. Вот напасть-то: и не помолишься спокойно.
Наконец-то вынесли крест для целования. Служба завершилась. Алексей Никитич и Лиза вместе со всеми неспешно направились к выходу из церкви. В притворе[6 - Пристройка перед входом в храм.] великий князь поравнялся с девушкой в тот миг, когда она оказалась позади отца, и шепнул ей:
– Где я могу теперь увидеть вас?
– Это невозможно, – ответила она холодно и поспешила поскорее выйти из храма вслед за Измайловым. К ее радости, Александр Константинович от них отстал.
Лиза взяла отца под руку. В храм они всегда ходили вместе, пешком, и так же возвращались. Но сначала, по недавно установленной Лизой традиции, следовало прогуляться к Майскому пруду. Лебеди уже вернулись, девушка была в предвкушении и специально захватила из дома хлеб.
Этот апрельский день выдался погожим, солнечным и звонким. Весна – сама жизнь – наконец-то восторжествовала над затянувшимися холодами. Древняя просторная Лебяжья роща на окраине Москвы – место благонравных дневных прогулок. Впрочем, москвичи не слишком-то в нее углублялись. Разносились слухи о наполнявшем рощу ночном разгуле и разбое, о тайных поединках, и кто знает, с чем можно столкнуться даже днем. Но сегодня о таком думать вовсе не хотелось.
Лиза в который раз поправила шляпку, подергала рукав редингота[7 - Разновидность костюма для занятий верховой ездой, представлявшая собой нечто среднее между пальто и длинным сюртуком с прямыми полами и шалевым воротником.] и, так ничего не придумав, спросила у отца без обиняков:
– И что мне теперь делать, папа?
Алексей Никитич и сам бы хотел знать ответ на этот вопрос. Происходящее ему сильно не нравилось. Внезапная влюбленность великого князя в его дочь, теперь вот эти преследования. Но пока Александр Константинович не выходит за рамки приличий, он ничего не может предпринять. Но и делать вид, что ничего не происходит, невозможно.
– Давай вернемся в Яблоньки, – попросила Лиза. – Ну ее, эту Москву.
– Ты это сейчас так говоришь, – возразил Измайлов. – А потом соскучишься…
– А ты женись на Катеньке Вересовой, – лукаво улыбнулась ему дочь. – И куда как веселей нам всем тогда будет.
– Вот, значит, как ты придумала! А почему бы тебе самой не выйти замуж?
– За Сокольского? И слышать не хочу.
– Дело твое, конечно, а жаль. Потому что…
Алексей Никитич не договорил. Проходили они через тенистый уголок рощи, рядом никого не было. В тишине, словно ниоткуда, поднялся ветер, его мощный порыв едва не сбил с ног Лизу. А потом появились они. То ли люди, то ли звери. Пять. Шесть. Семь… Они выходили из-за деревьев, окружали. Лиза не вскрикнула, не бросилась бежать.
Она сжала руки, пытаясь справиться со страхом. Смотрела на людей в простых кафтанах, стоптанных сапогах и крестьянских шапках, которых приняла бы за разбойников, если бы не их лица, словно покрытые древесной корой, и буро-зеленые бороды.
«Лешие!» – поняла девушка, замирая от ужаса. Все сходилось: ветрами дуют, из невидимости приходят, тени не отбрасывают.
Приближаются!
– Пресвятая Богородица, спаси нас! – прошептала Лиза.
Между тем уже свершались одновременно два события. Черный ворон с ближайшей березы камнем упал на девушку, закрывая ей глаза крылом. Заклубилось марево, и на месте Лизы никого не стало. Исчез и ворон.
А Алексей Никитич не увидел, что случилось с дочерью. Замелькали золотые искры, по телу прошла острая боль.
И мощная, дикая, величавая сила, дремавшая внутри, вырвалась наружу. Измайлов перестал осознавать себя, обернулся крылатым змеем, изумрудно-золотистым, с узкой головой и длинным гибким хвостом.
Он ринулся на врагов, яростно ударил срывающимся с крыльев вихрем, и лешаки попадали, побросали дубинки, а вскоре и вовсе исчезли. Змей снова стал человеком. Кровь хлынула у Алексея из носа, и он упал без памяти на талый снег, все еще хранимый тенью берез.

Глава 6. Лебединый край
Был апрель – и вдруг сразу май. Древесные кроны – словно зеленые облачка, свежая трава под ногами.
Первое, что ощутила Лиза, – ей жарко в любимом красном рединготе. А потом и все чувства вернулись. Она была в березовой роще – но другой. Деревья выше и краше, береста – чище, оттенок ее нежный, бледно-розовый. Солнце пряталось за кудрявыми облаками в безмятежно-синем небе. Не по-земному синем. А вдалеке, в просвете между стволами, что-то сверкало россыпью бриллиантов. Озеро, быть может.
Дышалось легко, и было очень тихо.
Лиза закрыла глаза ладонями, сосчитала до десяти, а когда опустила руки – ничего не изменилось. Кроме одного – рядом с ней стоял молодой человек в черном сюртуке, которого она видела в церкви.
Лиза молча смотрела на него широко раскрытыми глазами. А Федор Воронов негромко произнес:
– Добро пожаловать в Лебединый край.
Она по-прежнему молчала. В глубине серых глаз отразились удивление и восторг, потом губы дрогнули в улыбке.
– Где же лебеди?
– А вон там, – Федор указал рукой в перчатке в сторону алмазного блеска. – На озере. И повсюду. Здесь живут не только птицы, но и девы-лебеди. И царевна их. Мы в Запределье, невидимом мире.
Лиза, прижав руки к груди, обернулась к озеру. Лицо ее засияло тоже как-то не по-земному: словно сквозь розоватую, как кора здешних берез, тонкую кожу пробился внутренний свет. Будто заискрились золотистые легкие локоны, подхваченные теплым ветром.
– Запределье? Волшебный мир…
– Именно так, Елизавета Алексеевна. А здесь – его часть, Лебединый край.
– А я всегда знала, что он существует! – воскликнула Лиза. – И что когда-нибудь я его увижу. И больше всего я мечтала встретить Царевну-Лебедь…
– Смотрите, – Федор указал в сторону, противоположную озеру. Обернувшись, Лиза увидела, что поодаль, у близко растущих берез, стоят две девушки и с интересом их разглядывают. Одна, с длинной русой косой, в голубом сарафане – обычная на вид, только нежно и просветленно красивая. Вторая – в облаке кисеи[8 - Легкая прозрачная хлопчатобумажная ткань.], подобном сильно открытому бальному платью; темные кудри уложены в причудливую прическу, за спиной – огромные лебединые крылья.
Девушки взялись за руки и скрылись за деревьями.
Лиза глядела им вслед.
– Это ведь не смерть? – спросила она, как-то сразу притихнув. – И где мой отец?
– Он остался там, куда мы скоро вернемся. И не бойтесь – ему ничего не угрожает.
– Откуда вы знаете? – Лиза вновь смотрела прямо на Воронова, не отводя взгляда. – Кто вы такой? Это вы меня сюда привели? На нас напали лешие, вы знали?
– Я знал, что вам грозит опасность. Позвольте представиться – Федор Иванович Воронов, помещик села Тумарино, Чудногорского уезда.
– Так это ж наши края… Яблоньки наши недалеко от Чудногорска… Рада знакомству, Федор Иванович. Я слышала о вас.
– И ничего хорошего, правда? Но не бойтесь меня, Елизавета Алексеевна. Для вас я сила скорее добрая. Пойдемте к озеру, посмотрим на лебедей. Нам недолго здесь быть. Царевну-Лебедь мы, быть может, сегодня не увидим, хотя здесь ее маленькое царство. Но, как могучая волшебница, она нередко в других местах гостит подолгу.
– А вы откуда все это знаете? Или вы, Федор Иванович, в двух мирах живете?
– Нет, что вы. Я могу лишь проникать иногда в Запределье ненадолго, но лишь из тех мест нашего мира, которые с ним связаны.
– Это волшебные места, да? Лебяжья роща такая?
– Конечно. Вы ведь это чувствовали? Есть и другое место, к ней впритык, – Черный овраг, оно совсем недоброе… Но смотрите – Хрустальное озеро.
Федор прошел немного вперед, увлекая за собой Лизу. Стройные березы, словно пропитанные розоватым светом, расступались перед ними, и наконец взору открылось прозрачно-чистое озеро. И хотя здешнее светило, словно играя в прятки, лишь изредка показывалось из-за облаков, вода сверкала и переливалась, будто в ясный день. На озерной глади блики то и дело складывалась в изменчивые узоры, их неторопливо разрушали плавно проплывающие по ним птицы. Тут же юноши и девушки, в самых разных одеяниях, катались в легких лодочках или о чем-то разговаривали, сидя на берегу. У некоторых из них были крылья…
– Как искрится… а вода-то! – восхитилась Лиза. – И впрямь хрусталь. Лебеди… будто ангелы их сделали из крыльев своих… И девушки – как из снега и сахара… Что за край! Ничего прекраснее не видела. Я бы здесь подольше осталась, но нельзя, да?
– Нельзя. И мне нельзя. Мы с вами люди… во многом.
– Ничего не понимаю, – радостно сказала Лиза. – А расспрашивать не хочется. Хочется просто смотреть… дышать.
– Увы, Елизавета Алексеевна, когда мы вернемся домой, у нас уже не будет возможности поговорить. Потому что батюшка ваш такого человека, как я, и близко к своей дочери не подпустит.
– Вы дуэлями прославились. Грешно это как-то, не по-христиански. А я вас в храме сегодня видела.
– Так я в храм хожу, Богу молюсь. Я ведь грешник, а не нечисть. Как и они, – Федор указал рукой в сторону гуляющих по берегу озера девушек-лебедей, и крылатых, и бескрылых. – Только я человек больше чем наполовину, а эти уж совсем сущности волшебные. В них зла не больше, чем в березах, они – частичка силы, что с Русью-матушкой зародилась. А ведь есть и другая…
– Лешие? – с жаром спросила Лиза. – Откуда они? За что на нас напали?
– Лешие – дикие создания, напакостить могут из-за дурного озорства, но на человека сами нападать не станут, они ведомые. Ими чужая воля управляет, и воля эта – человеческая, свободная. Мы зовем лесовиками тех, кто, лесной народ из дремучих чащ, а порой из Запределья вызывают и подстрекают на злые дела.
– И кто же это? – тихо спросила Лиза. – Именно этих кто на нас натравил?
– Женщина… Дарья-лесовичка, жена Шатуна. Ах, долго рассказывать, а времени мало. Дарья и Шатун, он же разбойник Степан Сенцов, каторга по ним плачет… Исполняют чужие заказы. Шатун из проклятых – оборотень поневоле. Обычно подобную напасть сами на себя большими грехами накликают.
– А бывают и другие оборотни?
– Бывают. Один перед вами, Елизавета Алексеевна. Сказку знаете? На море-океане, на острове Буяне, на семи дубах свил гнездо-дворец Царь-Ворон, Ветров сын. А над Русью летает сынок его, Ворон Воронович, похититель девиц прекрасных. Так вот – он мой дед.
– Быть не может! – воскликнула Лиза. – Так вы… Постойте, ворон-оборотень? Это вы перед моим окном все летали?
– Простите меня. Но я еще много где летаю. И оттого знаю немало. А потому прошу вас – остерегайтесь графини Зинаиды Загорской. А еще великой княгини Веры Павловны и корня ваших бед – малахитового перстня, в котором заключены прельстительные чары. Я вам всех ваших семейных тайн раскрывать не вправе, только одно скажу: бабушка ваша непростая, прабабка – и подавно. Дед мой, коему сотни лет, прекрасно знал обеих. Перстень снимите и спрячьте. И уезжайте из Москвы. Уезжайте как можно скорее. И знайте – если что, я вас не оставлю.
– Почему? – простодушно спросила Лиза.
Воронов усмехнулся.
– Так… каприз.
* * *
Вернулись Лиза и Федор на прежнее место в Лебяжью рощу в ту минуту, когда Алексей Никитич, пришедший в себя, тревожно озирался по сторонам, утирая кровь с лица носовым платком. Он вздрогнул, увидев дочь, выходящую из-за дерева. Воронов остановился у большой березы, опершись на ствол, и не приближался.
– Лиза! – воскликнул Алексей Никитич. – Подожди, милая… в голове все никак не прояснится.
– Отец, с вами все хорошо? Кровь? Вы с лешими дрались?
– Да, – Измайлов помрачнел. – Что-то в этом роде…
Отец и дочь замолчали, встревоженно глядя друг на друга. Алексей Никитич ни за что не хотел рассказать Лизе о произошедшем с ним страшном изменении, она же желала сохранить в тайне от всех краткое путешествие в дивный мир волшебства.
Федор с грустной усмешкой смотрел на это. Самые родные люди, никого у них больше нет, а поди ж ты. Он знал, что произошло с Измайловым. Тогда, накрыв Лизу крылом, Воронов мысленно произносил заклинание перемещения и успел почувствовать исходящую от Алексея знакомую магию. А какой облик тот примет – нетрудно было догадаться, зная, кем была его мать. Хорош сюрприз для чопорного Измайлова!
Лиза должна знать. Но только отец ей не скажет. А он, Федор, не имеет права влезать в их отношения. Его размышления прервал вопрос:
– Вы опять здесь, Воронов?
– Где ж мне быть?
– Вездесущий вы что ли?
– Нет, просто следую за своим интересом.
– Не поделитесь ли секретом, в чем он заключается?
– Увы, не поделюсь.
– Уж не вы ли, – раздраженно спросил Алексей Никитич, – стоите за всеми эти странностями?
Воронов ответил горделиво:
– Нет.
Развернулся и пошел прочь.
– Ах, – покачала головой Лиза, – напрасно вы, папа, так суровы к господину Воронову.
– Так ты уже и познакомиться с ним успела?! – вспыхнул Измайлов. И тут же осадил себя: на душе было препаршиво, но не срываться же на любимую дочку.
– Права ты, Лиза, – печально сказал он, остывая. – Нечего нам больше с тобой делать в Москве. Завтра же в Яблоньки уедем.
Лиза кивнула. Но сейчас ей в родную деревню почему-то хотелось куда меньше, чем еще час назад.

Глава 7. Сделка
– Все понятно, – сказала графиня Зинаида Сергеевна. – Все придется делать самой.
– Так я ж все, как вы повелели… – оправдывался Петр Матвеевич Чалый, высокий дородный мужчина средних лет, уже начинающий лысеть. Это приводило его в большое огорчение. Мелкий помещик, прокутивший в юности небольшое состояние, он пробивался тем, что оказывал важным господам разные сомнительные услуги, пока Зинаида Загорская не оценила по достоинству его изворотливость и исполнительность и не назначила своим поверенным.
– Ты кому дело-то поручил?
– Шатуну и Лесовичке, ваше сиятельство. Никогда у них прежде промашки не было.
– Что случилось на этот раз?
– Да тут, извольте видеть…
Он наклонился к Зинаиде Сергеевне, которая сидела в бархатном кресле своей гостиной, рассеянно поигрывая веером, и что-то прошептал ей в ухо.
– Дракон? – изумилась Зина. – Ты уверен?
– Шатун сам видел.
– Милое дело…
– А еще, ваше сиятельство, Черный Ворон все время рядом крутился.
– А вот это совсем неприятно, – Зинаида нервно сложила веер. – Что за дело Федору до этой семейки? Или досадить мне хочет? Ладно… Чары, колдовство… уж как-нибудь без магии обойдусь. Вот что, Петр Матвеевич. Разузнай-ка побольше о том франтике, что метит в женихи Измайловой. Как ты говоришь, его имя?
– Михаил Платонович Сокольский.
– Вот-вот. И начинай скупать его векселя. Чем скорее обернешься – тем лучше. Когда в деле замешаны деньги – это посильнее любой магии будет…
* * *
Через несколько дней в этой же гостиной Зинаида Сергеевна принимала Мишу Сокольского. Все складывалось как нельзя лучше – Зина видела, что юноша очарован ею с первых же минут знакомства.
– Светские беседы вести и томить вас неведением не стану, – говорила графиня Загорская. – У вас, Михаил Платонович, набралось пятнадцать тысяч долга. Что намерены делать, позвольте полюбопытствовать?
Миша был сам не свой, впору стреляться. Его немаленькие долги умножились после того, как Лиза уехала из Москвы, так и не дав согласия на брак, а он с досады пустился во все тяжкие.
– Ставлю вас в известность, что все ваши векселя и долговые расписки были выкуплены мною, и я собираюсь в самом ближайшем времени предъявить их к взысканию.
Миша поднял на графиню невинные голубые глаза, полные недоумения и обиды.
– За что вы ненавидите меня, Зинаида Сергеевна? Мы же с вами едва познакомились.
– Ненавижу вас? – Зина пожала плечами. – С чего бы? Просто держу в руках, вот и все.
– Я ведь должен что-то сделать? – догадался Сокольский.
– Ну наконец-то… – Графиня засмеялась. – Всего лишь удовлетворить живейшее желание вашего сердца – жениться на госпоже Измайловой.
– Жениться на Лизе? – изумился Миша. – Но, ваше сиятельство, вам-то что до… Ах! Кажется, понимаю.
– Вы понимаете, – сдержанно отозвалась Зинаида.
Все ее знакомые понимали. Шепотом передавали друг другу, как обезумевший князь Александр собрался бросить все и мчаться в Яблоньки, с каким трудом уговорила его мать остаться в Москве.
– Итак, в тот день, когда Елизавета Измайлова станет госпожой Сокольской, все ваши долговые обязательства будут уничтожены, Михаил Платонович.
– Но как же я… Лиза ведь не согласна.
– А вот это уже не моя забота, – Зинаида чуть усмехнулась, заметив, что Миша засматривается на вырез ее платья и блестящее золотое ожерелье с топазами. – Мне ли учить мужчину, как разрешать любовные затруднения… Постарайтесь, сударь. Да не медлите. А ежели соберетесь действовать решительно, вам в том может помочь мой поверенный, он порекомендует верных людей. Но учтите – ждать бесконечно я не намерена.
Миша чувствовал стеснение в груди. Жар приливал к голове. Эта женщина поставила его в ужасное положение, собиралась вертеть им, как куклой! А он не сводил с нее глаз. И понимал, что не так уже и любит Лизу, как ему казалось. Да он вообще никогда ее не любил. Она была для него самой удобной невестой: дочь соседа-помещика, небедного, имения рядом, опять же, денежные дела поправить можно… Но как сравнить милую провинциалочку с этой роскошной светской львицей? Какой же глупец великий князь Александр Константинович! Как можно променять такую женщину на Лизу?
Прощаясь с графиней, Мишенька задержал у своих губ ее лилейную руку дольше, чем то позволяли приличия. Думал, что она недовольно нахмурится, но увидел в золотистых глазах озорные искры.
Уходил Миша от Зинаиды Сергеевны глубоко и бесповоротно влюбленным. От нее, конечно, это не укрылось. Она вздохнула, отгоняя воспоминания о безмятежном счастье с дорогим ее сердцу мужчиной. Зина верила в то, что приворотная магия не действует на тех, кто любит по-настоящему. А значит, если дело в малахитовом перстне, то Александр никогда ее, Зинаиду, и не любил. И уж тем более, если дело обошлось безо всяких чар. Нет, она не намерена была хранить ему верность. И даже если он захочет к ней вернуться – между ними все кончено.
А в Мише Сокольском не было мягкого обаяния Александра Константиновича, не было аристократизма и жгучей красоты Федора Воронова, но его отличала почти детская прелесть – большие голубые глаза, длинные темные кудри, нежный румянец – ну просто пастушок из пасторалей. Так почему бы и ей не сделаться на время пастушкой, раз уж не вышло стать великой княгиней? И Зинаида окончательно решила: перед тем, как Сокольский отправится в Яблоньки выполнять ее поручение, она подарит ему небольшой задаток. И привяжет к себе надолго.
Если не навсегда.

Глава 8. Яблоневый сад
Царевна-Лебедь, вспоминала Лиза, была женой одного из царевичей московских, Георгия. Царевич рано умер, и супруга его исчезла, но их подросший сын унаследовал трон и царствовал на Руси долго и благополучно. А стало быть, в нынешних правителях российских течет лебединая кровь. Интересно, умеют ли они превращаться в лебедей? Почему-то Лизе сложно было представить в образе дивной птицы великого князя Александра Константиновича. Думать о нем сейчас было неприятно, она надеялась только, что он забудет о ней, если еще не забыл. Перстень, как советовал Воронов, она надежно спрятала. Поначалу, правда, долго приглядывалась, где ж тут чародейство? Ничего, конечно, не увидела, но Федору Ивановичу она поверила.
Пока ехали в Яблоньки, Лиза все высматривала Воронова из окна кареты и очень скоро научилась отличать – он был крупнее обычных птиц и будто даже чернее. Он летел за ними. Весь путь, неустанно. А в нем ведь тоже царская кровь, только другая. На море-океане, на острове Буяне, на семи дубах… Это тоже, поди, в Запределье. Вот ведь как душа теперь томится!
Теперь Лиза другими глазами смотрела на поля, леса, деревеньки, мимо которых проезжала. А вдруг где-то среди них есть место особое, потаенное? Откуда можно в волшебный мир попасть. Вот бы туда снова, хоть на пять минут!
А сейчас Лиза гуляла по яблоневому саду поместья Измайловых. Уже вечерело, и девушка накинула шаль поверх шерстяного платья. Она глядела на нежную поросль травы, на развернувшиеся из почек листочки – и вспоминала Лебединый край и Хрустальное озеро. А Воронов говорил что-то о том, что бабушки ее непростые. Неужели и правда ведьмы? Этого Лиза не хотела, она не любила темного колдовства. Волшебство – другое дело. Может быть, в ее саду – уж точно самом красивом яблоневом саду во всем свете! – тоже есть волшебство?
Вот бы Воронов прилетел! Он бы так много мог ей рассказать.
Она его совсем не боится. Может, зря? В Москве Лизе доводилось слышать о нем дурное, но при встрече показалось, что он человек чести.
Алексей Никитич уехал по делам в Чудногорск, оставив дочь на старую няньку, до сих пор живущую в их доме из милости. Впрочем, на смиренную приживалку Кузминична, которая еще Алексея Никитича нянчила, ничуть не походила: сама ключница[9 - Человек, ведавший продовольственными запасами дома и ключами от мест их хранения.] ее боялась. Если отец вдруг задержится в городе, то и к ее, Лизы, дню рождения, чего доброго, не поспеет. Хоть и не зовут они гостей, но все же… Вон и тесто на пироги для праздничного обеда уже замесили. Что-то тревожит отца, но что – Лиза не могла понять.
– О чем задумались, милая барышня? – спросила Таисья, входя в садовую калитку. – Вечереет, не замерзли бы.
– Ничего, не замерзну… Тая, ты так много сказок знаешь и древних историй, скажи, может ли наш сад быть волшебным?
– Помню-помню, вы здесь птицу Сирин и птицу Алконост встречать собрались. – Тая улыбнулась. – По мне – все что хочешь волшебным может оказаться. Не угадаешь заранее.
– А что ты знаешь про Царя-Ворона?
– Ветров сын который? Так вы и сами все знаете. Ветрами повелевает. Дуют они с острова Буяна и достигают наших земель.
– Из Запределья приходят?
– Говорят, что так.
– А сын его, Ворон Воронович?
– У того в голове ветер. Девиц похищает, а иные и сами к нему идут. Женится, а жены его не старятся, долго живут, молодыми умирают. А он едва одну схоронит, уже другую берет.
– А сам живет до сих пор?
– А что ему сделается? Его-то век бесконечный, и сколько девиц у него уже побывало… Ах, незадача!.. – Тая, нахмурившись, смотрела на рукав своей рубахи. – Порвала, наверное, за гвоздь в калитке зацепила. Ох, как же…
– А зашить по-прежнему боишься? Машу попроси, скажи, что я велела.
– Смеются девушки надо мной.
– Ну и глупые, что смеются. Я читала, бывают разные непонятные страхи у людей. Кто чего боится. Ты вот иголок… ладно, я тебе новую рубашку подарю.
– Да я попрошу зашить… как прикажете, – Таисья вымученно улыбнулась и перевела разговор на другое. – А что это вы, Лизавета Алексеевна, сказками про воронов интересоваться изволите?
– Да так… Ветер в них, говоришь?.. Против ветра силы нет.
– Ну как же нет. Это мы, люди, не можем обуздать могучий ветер и птицу достать с неба, а с волшебством-то все можно.
– Расскажи!
– Камень есть, самый-самый сильный, Алатырь, из-под него Синь-река течет и, незримая, впадает во все моря, что есть на свете. И вот Алатырь, белый камень, хоть ветер притянет, хоть облако или птицу. Да все, что по небу летает. Притянет и не отпустит. Не просто так, конечно, слова особые знать нужно.
– Так где он, тот Алатырь…
– До него добраться и правда непросто, но ходят по миру осколки… вот над ними-то и ворожат.
– Откуда ты все знаешь, Тая?
– Старух люблю слушать. Так что, барышня, идете в дом? Кузминична гневается.
– Отец свою нянюшку словно маленький боится, – звонко засмеялась Лиза. – Ладно, не стану сердить старушку. Да и книгу нашла интересную у папеньки в шкафу. Так что и правда, идем, Таичка.
* * *
Проводив барышню в ее комнату, Таисья принесла ей малинового чая с крендельками, а потом, уже по темноте, прошла через яблоневый сад в примыкавшую к нему дубовую рощицу.
Когда вышел к ней навстречу высокий человек в мужицкой одежде, Тая запричитала:
– Да что ж житья от вас нет, окаянных, уж думала все, оставили Москву, так не увижу больше рожу твою пакостную… А вы и сюда добрались!
– Тихо, девка, – цыкнул на нее Шатун. – Скажи спасибо, что с тобой мы еще по-хорошему. Слушай, короче. Надо нам, чтобы барышня твоя через час была на этом вот самом месте, а в доме о том чтоб ни-ни! Как ты это уладишь – твоя забота. Не сумеешь – хуже будет обеим.
В темноте глаза Таисьи как-то злобно блеснули.
– А знаешь что, медведь-шатун. Не исполню я твоего приказа. Довольно и того, что я тебе в Москве про Лизу лишнее болтала. Она девушка добрая. А добра я мало от кого видала.
– Так больше и не увидишь, – усмехнулся Шатун, степенно поглаживая бороду. – Нешто она при себе держать тебя станет, когда узнает, кто такая ее горничная? А ежели все узнают? Дом господ Измайловых за версту обходить станут!
– Не докажешь!
– А доказать немудрено. Так что? Никто твою барышню обидеть не хочет, замуж по чести берут. А иначе кому она нужна будет, коли еще и слух пустим, какого она рода… Молчишь? Вот то-то и оно.
– Чтоб тебе провалиться, проклятый…
– Не кидайся проклятьями, самой бы не провалиться. Там давно тебя нечистый дожидается. Ну как?
– Ступай. Сделаю, как говоришь. Но смотри – как бы тебе самому голову не потерять.
– Штучки твои эти… не пужай, знаю я от них защиту. Через час, не забудь.
И Шатун ушел, посмеиваясь.

Глава 9. Дракон и монастырь
Катю Вересову Алексей Никитич встретил на монастырском крыльце. Она выходила из дома, где жили сестры. Темная, тонкая до хрупкости фигурка на фоне сахарно-белых стен. На Кате было строгое платье и косынка – траур по отцу.
Несмотря на это, ее лицо – утонченное, почти иконописное – просияло, едва она увидела Измайлова. Катя застенчиво улыбнулась, щуря от яркого солнца синие глаза. Поправила выбившуюся из-под косынки прядь каштановых волос и радостно поприветствовала:
– Здравствуйте, Алексей Никитич. Вы к матушке Аркадии сейчас? Я тоже к ней иду, она хотела мне дать какой-то совет по уходу за цветами.
– Вы здесь в саду работаете?
– Пока что да. Отец… вы ведь знаете?
В Чудногорске, близ которого и находился Ивановский монастырь, Алексей заходил проведать старого приятеля и узнал, что тот скончался несколько месяцев назад. Сердце не выдержало многолетних бурных возлияний. Как и сам Измайлов, старина Вересов вдовствовал уже много лет, и с каждым годом все сильнее потакал своим слабостям. И так-то небольшое состояние растрачивал на карты и выпивку, да еще в долги влез. И теперь его дочь, за которой Алексей Никитич ухаживал перед отъездом в Москву, осталась совсем одна без гроша за душой. Монастырь принял ее на первое время.
– Постриг думаете принимать?
– Нет, что вы. Я тихая, но не монахиня. – Катя светло улыбнулась. – Но пока поживу тут, пускай душа успокоится. Больно за отца. Помолюсь. А потом… работать пойду, наверное.
Странно, думал Алексей Никитич, ведь она, бесприданница двадцати семи лет, никогда не воспринимала всерьез его ухаживания. Да и сам он не знал, что за чувства вызывает у него эта серьезная тихая девица. А сейчас нахлынули волнение и тоска. Как он прожил в Москве все это время и не стремился назад, к ее лицу, улыбке, взгляду, голосу? И почему именно сейчас, когда это стало невозможно…
– Знаете, вспомнилось, – сказала Катя, глядя на розы. – Мне ваша дочка сказку рассказывала про аленький цветочек, краше которого нет на белом свете. И вот делала я с сестрами эти розы и думала про Лизонькины слова… про то, что волшебный алый цветок – он ведь тот самый, райский. Его приносит птица Алконост, желая подарить человеку счастье. Взглянуть бы на него… Как она, Лиза?
– Невеста, – Измайлов вымучил улыбку. – Упрямая Лизка моя и разборчивая Сокольскому отказала и, чувствую, женихов не раз еще отвадит.
– Так хорошо, что разборчивая. Жить-то с человеком ей, не с фамилией, не с положением… Простите, что задерживаю вас болтовней. Вы ведь к матушке Аркадии?
– Да, но сначала вы… Ее уже предупредили, наверное, что я приехал.
Алексей Никитич пропустил Катю на выложенную светлым камнем дорожку, что вела к домику игуменьи[10 - Духовный сан в православной церкви, настоятельница монастыря.]. Он рад был хоть ненадолго отложить разговор, с которым он шел к настоятельнице, доводившейся ему теткой.
* * *
…Честное слово, Катя не хотела подслушивать. И не терпела ее прямая натура ничего подобного. Просто сестрам срочно понадобилось по одному вопросу решение игуменьи, а келейница[11 - В православии обозначение слуги как при должностных и сановных лицах монашеского звания, так и при уважаемых монахах.] куда-то запропастилась. Вот Катю и отправили как знакомую прибывшего гостя спросить: не пожелает ли матушка ненадолго прервать беседу и выслушать их.
Катя вошла в домик, приблизилась к двери матушкиной кельи и только хотела вместо того, чтобы постучаться, произнести положенное монашеское приветствие: «Молитвами любящих нас, Господи, помилуй нас», как вдруг…
– Да, Алеша, ты дракон, – голос матери-настоятельницы был жестким и решительным. – Да, оборотничество унаследованное, но матерью твоей было приобретено недобрым путем. Стало быть – проклятье. Но бояться тебе нечего. Стань достойным христианином, зла людям не делай, добрее к ним будь. Тогда твоя душа не пострадает. Это как болезнь, Алешенька, – придется терпеть.
– Терпеть? – Голос Алексея Никитича дрожал и срывался. – Да как же терпеть такое, тетушка? Я вот девушку сейчас встретил на вашем дворе. Я жениться хочу на ней! А как мне теперь жениться?
– Девушку? Катю, что ли? Хорошая была бы пара. Но захочет ли…
– За чудище, за оборотня замуж идти? И слова ей теперь не скажу. Я ведь себя не помнил… человеком себя не ощущал. Только ярость, мощь, разрывающая грудь, готовность всех врагов подавить, хвостом, крыльями забить… и упоение этой силой. Змей крылатый… Ах, тетушка…
Кате, замершей у закрытой двери, показалось, что Алексей всхлипнул.
– Плохо, если так, – в голосе матушки Аркадии слышалась озадаченность. – Если себя не помнишь, в гневе или в напасти какой можешь обернуться против своей воли.
– Вот в том-то и беда. И Катю такой опасности подвергать… если женюсь… дети…
Они долго молчали. А потом Алексей с ужасом спросил:
– А Лиза-то?!
– Лиза… Сестра моя, когда открывала душу, рассказывала, что то было особое колдовство. По его условиям оборотничество передается из поколения в поколение, но только если родитель будет жив к тому времени, когда чаду исполнится девятнадцать. Именно в этом возрасте Варвара, мать твоя, и стала драконом. А тебе, дорогой, девятнадцать когда уж было… Я давно и думать забыла об этом, решила, что все, не сбылось… А вон оно как. А с Лизой… никто и не скажет наверняка.
– Я… пожалуй, поеду, тетушка, – сдавленно проговорил Алексей Никитич. – Прощайте, милая.
– Как? Только ж пришел. И на трапезу не останешься?
– Не до того мне, простите великодушно.
– Ладно, что уж там… поезжай. Отдохни, успокойся, подумай. Возвращайся тогда с Лизой. Маленькой-то ей нравилось у нас – светло, красиво, сестры добрые. Поцелуй ее за меня. И дай-ка благословлю тебя, Алеша. Не падай духом, Христос с нами.
* * *
Катя едва успела, отойдя от двери, укрыться в темном уголке. Но Алексей Никитич ее бы не заметил, даже в лоб с ней столкнувшись. Мысли его сейчас были об одном – девятнадцать Лизе исполнится завтра. И он должен ее увидеть до полуночи. Непременно увидеть любимую дочь в последний раз, перед тем как пустит себе пулю в лоб, избавляя ее от страшного проклятья.

Глава 10. Ночная песня
– Ты почему одна? – строго спросил Шатун, недобро зыркнув на Таю. Он ждал, поглаживая шею лошади.
– Поклянись! – потребовала Таисья. – Страшной клятвой поклянись, что не причинишь барышне зла. Не то попомнишь эту ночь.
– Ишь ты, испужала, – засмеялся Степан Сенцов. – Да кто твоей барышне зла-то хочет? Старый знакомец замуж берет…
– Против воли… Не любит она Михаила Платоновича.
– Это уж… глупости. Чего его не любить? Барин молодой, пригожий что твоя картинка… знакомства завел в Москве хорошие. Тьфу ты! Что я вообще с тобой тут рассусоливаю? Делай, что велено.
– Неспроста это, – не слушала Таисья. – Господин Сокольский и мухи не тронет, ежели его не раззадорить… Этот твой… Чалый постарался, да?
– А это вот не нашего с тобой ума дело. То затеи господские. Мне главное – в кармане чтоб звенело. И учти, Таисья, – помешаешь сейчас, невесть что еще баре[12 - Человек из высших сословий, господин.] надумают. И ворожба не поможет. Иди давай. Всю ночь мне тут торчать, что ли?
– Не в Сокольское ведь соседнее повезешь Лизу?
– Не твое дело. Мне что, силой твою барышню из дома забирать?
– Да иду я…
* * *
Как и ожидала Таисья, барышня долго не гасила свечу. Горничная знала – если уж та заговорила про интересную книгу, то и до рассвета не уснет. Комната Лизы в правом крыле барского дома выходила окнами в яблоневый сад. Девушка до сих пор ждала, что Алконост прилетит на Преображение[13 - Праздник Преображения Господня или, как его называют в народе, Яблочный Спас.] освящать яблоки в саду. Что уж говорить про детские годы. Тогда девочка караулила волшебных птиц денно и нощно.
Долго стояла Тая под яблоней, глубоко задумавшись. Наконец на ее губах мелькнула жестокая усмешка. Мгновение – и на месте статной девушки явился пушистый комок – серый котенок – и направился под окно.
Вскоре барышня услышала самое жалобное мяуканье, какое только можно вообразить. Ставни широко распахнулись. Лиза, в домашнем сером платье, закутанная в шаль, выглянула в сад.
– Кис-кис, – позвала она. – Где ты, котеночек?
Мяуканье повторилось.
Лиза завязала шаль узлом на шее и, как бывало уже не раз, спрыгнула в сад. Жалобные звуки послышались уже чуть дальше – котенок уводил девушку под сень яблонь.
– Ну где же ты?.. – Лиза огляделась.
Лунного света было недостаточно, чтобы рассмотреть зверька в ночных тенях. Огорченно вздохнув, она хотела уже повернуть назад, как вдруг неподалеку послышалась песня. Тихая, совсем нечеловеческая. В ней слышались жалобы, стоны и в то же время такое пронзительное созвучие всему – лунному свету, мягкой ночи, шепоту деревьев, что разум Лизы мгновенно потонул в этих звуках. Песня-плач надрывала ей душу. Девушка шла к ее источнику, готовая, как всегда, попытаться понять и утешить. И с каждым шагом сознание расплывалось, сердце срывалось куда-то вниз, уже самой хотелось плакать, ничего не помня, не понимая…
Лиза не заметила, как, ведомая песней, миновала сад и вступила в дубовую рощу. А когда все затихло, девушка упала, словно оглушенная, без чувств. Наступившая тишина была зловещей.
– Эй, Тайка? – тихо позвал Шатун.
Но Таисья не ответила.
– Ну и шут с тобой.
Шатун нагнулся над бесчувственной Лизой, собираясь перенести ее в седло спокойно жевавшей травку лошади, но получил по голове рукоятью пистолета.

Глава 11. Охотничий домик
Федор осторожно опустил Лизу на лавку, развернул шаль, в которую она была закутана.
Спит. Зачарованным сном спит. Песня эта колдовская – дело нешуточное. Он зажег свечи – на столе и на большом сундуке – и вернулся к девушке. Дыхание ровное, чуть подрагивают длинные ресницы. Кожа кажется тонкой и бледной, а губы полуоткрыты.
– Лиза… – прошептал Воронов. – Один лишь раз… только мгновение – ты и не узнаешь…
И он склонился к ее губам.
Девушка вздрогнула, открыла глаза. Федор резко отпрянул.
– Не пугайтесь, Елизавета Алексеевна, – спокойно заговорил он, взяв себя в руки. – Я вам зла не причиню, и мне многое нужно объяснить.
Лиза вскочила на ноги, кутаясь в шаль, словно та могла заслонить ее от пылкого взгляда Воронова, так не вязавшегося с его бесстрастным тоном.
– Что это значит, сударь? В прошлый раз вы меня вроде бы защищали, а что теперь? Я думала – вы друг, поверила вам…
– Прошу вас, Елизавета Алексеевна…
– Отвечайте, Федор Иванович, что я здесь делаю?
– Со мной разговариваете.
– Прекратите! Это вы меня сюда притащили! Зачем? Не подходите ко мне…
– Да успокойтесь, пожалуйста. В неведении я вас не оставлю.
– Покорно благодарю, – насмешливо ответила Лиза.
– Вы бы присели, Елизавета Алексеевна. Как говорит народ, в ногах правды нет. Мне надо многое вам рассказать.
– Да уж, будьте так любезны.
Лиза обвела взглядом помещение, в котором очутилась. Деревянные стены без обивки, крошечные окна – за ними темнота. Кроме лавки, с которой она поднялась, – большой, ничем не накрытый стол да пара грубо сколоченных стульев. Еще сундук подпирает дверь, видимо, в другую половину дома. Вторая дверь, наверное, наружу. И, можно не сомневаться, заперта.
Лиза вздохнула и опустилась на скамью, готовая в любой миг перейти к решительным действиям. Федор пододвинул к столу один из стульев, сел, облокотившись о столешницу, как-то растерянно потеребил верхнюю пуговицу сюртука. Для чего-то стянул перчатку. На Лизу не смотрел.
«Да он нервничает», – поняла она с удивлением.
На сердце у девушки было препаршиво, но ее охватило острое любопытство и непонятное чувство, названия которого она еще не знала. Чтобы успокоиться, Лиза принялась заплетать растрепавшиеся волосы в длинную золотистую косу. Уже из-за того, что молодой мужчина видел ее в таком домашнем виде, было неловко и тревожно.
– Итак, Елизавета Алексеевна, – начал Воронов. – Вы сказали сейчас, что поверили мне. От того, будете ли вы продолжать мне верить, может быть, зависит ваша судьба. Не знаю, насколько правдоподобно прозвучит, но я вас действительно спасал. А вот спас ли…
– Где мы?
– В моем охотничьем доме, сударыня, в часе езды от ваших Яблонек…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71141605?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Прием при сдаче или вскрытии карты, при котором верхняя карта заменяется второй или убирается под колоду.

2
Резные камни с изображением, исполненным в рельефе.

3
Церковная книга, содержащая календарь с полным перечнем святых по дням, в которые отмечается их память, а также с перечнем всех праздников. В качестве отдельной книги может состоять из кратких житий, расположенных в порядке годового круга.

4
Старое название изумруда – смарагд. Это слово с древнегреческого переводится как «зеленый камень».

5
Название главнейшего из христианских богослужений, существующего, хотя и не в одинаковом виде и значении, у всех христианских вероисповеданий и выражающего главные идеи христианского миросозерцания и главные цели христианской церкви.

6
Пристройка перед входом в храм.

7
Разновидность костюма для занятий верховой ездой, представлявшая собой нечто среднее между пальто и длинным сюртуком с прямыми полами и шалевым воротником.

8
Легкая прозрачная хлопчатобумажная ткань.

9
Человек, ведавший продовольственными запасами дома и ключами от мест их хранения.

10
Духовный сан в православной церкви, настоятельница монастыря.

11
В православии обозначение слуги как при должностных и сановных лицах монашеского звания, так и при уважаемых монахах.

12
Человек из высших сословий, господин.

13
Праздник Преображения Господня или, как его называют в народе, Яблочный Спас.