Главная страница | Героическое фэнтези | Сердце демона. Книга 1. Преданное наследие

Сердце демона. Книга 1. Преданное наследие
Анна Сешт
Алекс Сэро
В мире, искажённом последствиями магической катастрофы, целительница Аштирра ищет правду о прошлом некогда великого народа – рэмеи, наследников демонов. Вместе со своим отцом, жрецом Раштау, и другими охотниками за сокровищами она отправляется в опасную экспедицию на поиски артефакта ушедшей эпохи, способного дать ответы. Служители культа, которых возглавляет соперник Раштау, стремятся помешать им, а на пути подстерегают хитроумные ловушки древних и чудовища, изменённые неконтролируемой магией.
Но что, если главный враг окажется гораздо опаснее, а артефакт – совсем не тем, что описано в рэмейских легендах?

Анна Сэшт, Алекс Сэро
Сердце демона
Книга 1
Преданное наследие

* * *
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения издательства «Полынь».

© Анна Сэшт, Алекс Сэро, текст, 2024
© ООО «ИД „Теория невероятности“», 2024
* * *
Нашей D&D партии,
первой ступившей в земли Таур-Дуат, а также всем, кто верил в эту историю и помог ей ожить


Наступят дни, когда будет казаться, что египтяне тщетно служили богам так усердно и ревностно, потому что боги уйдут на небо, и люди на земле погибнут…
    Гермес Трисмегист. Асклепий
    (в переводе Д. С. Мережковского)


Пролог
В сравнении с какофонией боя на нижних этажах здесь было так тихо, что казалось, слух отказывал ему. Мертвенное безмолвие нарушала только его тяжёлая поступь. Застывшие лица павших смотрели на него, он уже потерял им счёт. Врагов среди них было больше – и за это стоило благодарить Богов.
Длинные светлые волосы, влажные от крови, обвивали его пальцы и запястье поверх наруча. Военачальник шагал по знакомым с детства коридорам, и его шаги разносились по ним гулким эхом. Крики и звон оружия звучали так далеко, словно всё это лишь снилось ему – мрачное наваждение, кошмар, от которого невозможно очнуться. Или он сам был выходцем из кошмара, пришедшим вершить правосудие, не принадлежащим уже этой реальности?
Правосудие… Он возглавил оборону дворца. Его отряд помог отбить нижние залы, и всё же – слишком много потерь.
Кровь Риаринн струилась на гладкие мраморные плиты, оставляя за ним алую дорожку. Этой крови было не смыть ту, что пролили сегодня его воины. Ту, которой захлебнулись жители дворца, не готовые к предательскому нападению.
Сердце кольнуло предчувствием даже прежде, чем он заметил смутное движение на периферии зрения. Тяжёлый меч гулко рассёк воздух, находя цель, вскрывая грудь незадачливого убийцы. Тот не успел ещё осесть на пол, тщетно зажимая ладонями страшную рану, когда Алазаарос резко развернулся. Сделав подсечку хвостом, военачальник сбил с ног второго и не глядя наступил ему на горло, размозжив гортань. Верный клинок нашёл третьего – Алазаарос с силой отбросил его к стене, не выпуская из другой руки свою добычу. Сквозь предсмертные хрипы он слышал поспешно удаляющиеся шаги. Оставшимся он позволил сбежать, лишь коротко посмотрев на нападавших.
Фейские отродья и человек, оседавший вдоль стены. Военачальник не стал добивать его – всё равно не переживёт эту ночь – и направился дальше. Несостоявшийся убийца сплюнул вслед проклятие.
Алазаарос невесело усмехнулся – они уже были прокляты, если дела обстояли именно так, как он теперь понимал. Понимал – и рад был бы ошибаться.
Он прошёл вглубь императорского крыла – туда, где располагались и его собственные комнаты. Двери в покои Владыки были распахнуты. Сердце пропустило пару ударов. Где же были Ануират, бдительные стражи Владыки и в жизни, и в смерти? Пронеслась перед внутренним взором сцена их прощания у наспех забаррикадированных дверей дворца. Ободряющая улыбка, которую он прочёл в оскале псоглавого стража.
«Это твоя битва, Первый Клинок Таур-Дуат. А уж мы своё дело знаем».
И снова трупы… Их смерть была быстрой, чистой, и всё же мертвецы так неуместно смотрелись в личной приёмной Императора – среди золочёной мебели, изящных статуй и драгоценных ваз. На резном столике, инкрустированном голубым перламутром, были аккуратно разложены свитки, сбрызнутые бисерной алой россыпью.
Ни единой живой души… Помедлив, военачальник направился к внутренним покоям Владыки, не зная, что? обнаружит там. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как дверь распахнулась. Восемь псоглавых стражей вышли ему навстречу, ступая нога в ногу, – хопеши[1 - Хопеш (хепеш, кхепеш) – разновидность клинкового оружия серповидной формы, применявшаяся в Древнем Египте. Хопеш произошёл не от меча, а от топора, а потому в основном предназначался для рубящих ударов, но при должном мастерстве владения им можно было наносить и колотые раны. Считался оружием элитных подразделений. Также его использование носило церемониальный характер. Из-за двоякоизогнутой формы хопеш не подразумевал ношения в ножнах: его закрепляли на поясе или за спиной.] опущены, щиты закинуты за спину.
Алазаарос не двигался, готовый к любому повороту событий. Мог ли Владыка отдать и такой приказ?
Рука инстинктивно крепче сжала рукоять меча. Таким оружием владели немногие даже среди рэмеи. Оно носило имя Сатехово Пламя – в честь Владыки первородного огня, Отца войны. Узор вырезов и острых кромок на лезвии действительно напоминал танцующие языки застывшего огня, хаотично разбросанные по клинку. В умелых руках такой меч наносил поистине ужасающие рваные раны.
Своим клинком военачальник владел более чем искусно, но даже ему было не одолеть Восьмерых – лучших среди всех воинов Таур-Дуат.
В следующий миг Ануират вдруг поклонились ему. Изумрудные глаза Первого странно блеснули, и он коротко кивнул своим воинам. Телохранители скорчились, глухо зарычав, меняя облик на рэмейский прямо у него на глазах. Но ведь никому не было позволено видеть лица стражей Императора, обычно скрытые под собачьими шлемами! Алазаарос невольно вскрикнул, отшатнувшись. А потом восемь лиц, благородных, бесстрастных, точно посмертные маски, обратились к нему.
Первый из Восьми поклонился, приложив кулак к груди, и остальные последовали его примеру. Никто из них не спросил о голове царицы в его руке, не удостоил её даже взглядом.
– Делай что должен, Первый Клинок Таур-Дуат, – хрипло проговорил предводитель стражей.
Недоумённо военачальник смотрел на псоглавых.
– Что с Владыкой? – тихо спросил он.
Вместо ответа Восемь синхронно развернулись, встав в торжественный боевой порядок, по четыре с каждой стороны, и отсалютовали друг другу клинками.
Крик умер у него на губах, когда единым слитным движением Ануират сразили друг друга и рухнули бездыханные. Казалось, уже ничто не может поразить его – чувства онемели, и разум захлопнулся, не в силах принять и осознать происходящее. Оставалась только воля, крепость намерения, но сейчас и эти столпы пошатнулась.
Ануират самовольно оставили свой вечный пост, уготованный им предками. Смерть трагичная и величественная пресекла договор, действовавший много сотен лет. Избранные стражи Императора покинули его – единственным возможным путём.
Сокрушительное чувство одиночества, которому не было, не могло быть места сейчас, сковало Алазаароса. Но он ведь знал, что никто не пойдёт с ним до самого конца. Никто не сумеет…
Прошептав слова благословения умершим, осторожно переступая тела, он оказался у двери и перешагнул через порог.
В спальне царил полумрак. В кресле у ложа, точно на троне, величественно восседал Император Джедефер Эмхет, Владыка Обеих Земель, хранитель Божественного Закона, наследник Ваэссира. Длинная драпированная тёмно-синяя туника, прихваченная широким золочёным поясом со священными символами, облекала его тело. Шею и грудь украшало золотое оплечье с бирюзой и карнеолом; пальцы с аккуратно подпиленными когтями – перстни с печатями и лазуритовыми скарабеями. Величайший знак его власти – Двойной Венец – он так и не снял.
Впервые Алазаарос не поклонился – лишь смотрел в это лицо, точно в зеркало. Те же высокие скулы и орлиный нос. Те же золотые глаза и резко очерченные губы. Тот же изгиб рогов. Оба они унаследовали черты Ваэссира, как и все представители династии Эмхет, разве что лицо Джедефера всегда было более утончённым, черты – изящнее, красивее, возможно даже одухотворённее.
Алазаарос опустил меч и приблизился, а потом безмолвно положил у ног Императора голову Риаринн. Лёгкая улыбка тронула губы Владыки, и он вздохнул, переводя сочувственный взгляд на своего военачальника.
– Стало быть, убив новоиспечённую царицу, Первый Клинок Таур-Дуат пришёл на суд Владыки. Долг всегда был для тебя превыше прочего, мой верный военачальник.
Джедефер излучал удивительный магнетизм, величие, преклониться перед которым инстинктивно желал каждый рэмеи. В его голосе были заключены древняя мощь и красота. Глядя в его глаза, Алазаарос по-прежнему видел мудрость Ваэссира, затмевавшую собой всё, и его сердце дрогнуло. Уверенность в собственной правоте пошатнулась. Как он посмел сомневаться? Как посмел увидеть в этом взгляде тени запретного Знания, отрицавшего Божественный Закон?
Преклонив колено, он опустил голову, ожидая решения Владыки. И лишь смерть Восьми не давала ему покоя… Ануират, покинувших своего Императора, чего никогда не случалось.
– Мои стражи предали меня, – мягко проговорил Джедефер. – Видишь ли, я более не являюсь достойным воплощением Ваэссира в их глазах… Ты тоже предашь меня, Первый Клинок Таур-Дуат? Мой возлюбленный брат?
Алазаарос снова посмотрел на него, не находя слов. Мысли рассыпались перепуганными тенями. Джедефер улыбнулся снисходительно, но тепло. Военачальник помнил такой взгляд старшего брата с детства, когда тот рассказывал ему что-то о древних традициях и их смысле в жизни каждого рэмеи, а тем более царевича. После того как их отец ушёл в чертоги Ануи, Джедефер стал для Алазаароса всем. Когда же это изменилось?
И разве изменилось?
Подавшись вперёд, Император положил ладонь поверх его окровавленного наплечника.
– Я не виню тебя за гибель моей царицы, предавшей нас. Я пригрел змею на груди, и такое наказание справедливо.
– Так ты всё знал? – тихо спросил Алазаарос.
Одно слово – и он последует за Владыкой хоть в самую бездну к хайту, как было всегда. Одно слово, чтобы развеять сомнения…
Джедефер улыбнулся, печальный, всезнающий.
– Не всем дано постичь величие моего замысла, и многие пали жертвой своего невежества. Война теперь, как видишь, неизбежна – хотя, видят Боги, я желал предотвратить её. Риаринн, заложница мира, возвеличенная мною до царицы, положила начало новой эпохе, хотела того или нет, – его взгляд, казалось, проникал в самое сердце, и тепло их родства отгоняло всякие сомнения. – Неважно, сколько будет жертв… главное, чтобы ты, брат мой, остался подле меня. Лишь твоя жизнь теперь имеет для меня значение. Я возвеличу тебя над всеми, ведь только ты достоин быть со мной. Ты останешься рядом, что бы ни было? Защитишь меня, живое бьющееся сердце нашей земли?
Зачарованно Алазаарос кивнул, зная, что не может иначе.
Хрипло он повторил слова клятвы, о которой не раз сожалел впоследствии:
– Я с тобой до конца, мой Владыка.

Часть первая


Глава первая
Демонокровная тварь

Восточные ворота, от которых открывался вид на барханы Каэмит, были гостеприимно распахнуты для караванов и одиноких путников, спешащих в город. Торговцы привычно ругались, спорили, кому надлежит пройти первым. Кто-то уже недосчитался своего товара и голосил, призывая стражу. Впрочем, стража в лице пары воинов, коротавших знойный день в сторожке за игрой в нарды, на призыв не спешила.
Аштирра не успела понять, чем кончилось дело, – отец уже потянул её за собой. Ведя под уздцы верблюда, Раштау решительно шагал вперёд, рассекая толпу, точно клинок. Ему поспешно уступали дорогу, улыбаясь кто искренне, кто подобострастно. Многие здесь знали его если не лично, то понаслышке – спутать его с кем-то было трудно. Красно-рыжие волосы заплетены в косы, гребнем проходящие между рогами, виски выбриты. Аштирра знала, что жрецы древности часто выбривали голову целиком, но Раштау, даже будучи последним Верховным Жрецом Таэху, этой традиции не следовал, словно выбрав для себя некий компромисс. На суровом загорелом лице сверкали глаза, похожие на льдистые сапфиры амулетов тётушки Эймер. Люди избегали встречаться с ним взглядом – даже не используя внутренний взор целителя, Раштау умел заглянуть в самое сердце.
Но юной жрице весь его облик нравился. Она вообще считала отца самым красивым на свете. Даже в своих тёмных льняных рубахе и штанах – таких же, как у неё, запылившихся в пути – он выглядел словно герой легенды. Печать их наследия Раштау всегда носил без тени стыда, с достоинством, и её научил тому же.
Грозное оружие, давшее отцу его прозвище, висело на поясе, свёрнутое кольцами, словно спящая змея. Пояс и грудь перехватывали ремни, и к ним помимо ножей крепились мешочки со снадобьями и амулетами – знаки его ремесла.
Раштау Пламенный Хлыст слыл искуснейшим целителем в этих краях. Многие обращались к нему за помощью, презрев даже распространённые расовые предрассудки, – кто-то, правда, тайком от соседей и родни. Но говорили также, что и на расправу он скор, если что-то ему не по нраву. Мол, как срастил кость, так и обратно сломает, причём даже пальцем тебя не тронув. Аштирра не могла припомнить случаев, чтобы отец в самом деле кому-то вредил, но знала, что его искусство велико. С ранних лет обучаясь целительству у Раштау, она и сама уже успела понять, как легко обернуть вспять жизненные токи. Ведь, по сути, недуг и исцеление были разными сторонами одного и того же процесса.
За спиной шептались и переговаривались, кто-то даже тыкал пальцем – пока жрец не видел, конечно же. Аштирра лишь сильнее расправила плечи, ступая рядом с отцом, подражая его спокойной невозмутимости.
Вообще, рэмеи не были в Сияющем такой уж диковинкой. Огромный портовый город стал домом для представителей всех пяти рас, хоть люди и встречались здесь чаще прочих, как и почти везде.
Вопреки названию, Сияющий был далеко не самым блистательным самоцветом в Ожерелье Городов, зато лежал ближе всего к Обители Таэху – всего-то дня три пешего пути, а если верхом, то и в полтора можно уложиться.
Стараясь не отставать от отца, Аштирра посматривала по сторонам, неизменно дивясь разнообразию нарядов и наречий. Каждая поездка в Сияющий была для неё целым приключением, приближавшим к большому миру. Она выросла в пустыне и чаще посещала кочевнические стойбища и древние развалины, потому город восхищал её, словно то и дело поворачивался к ней новым лицом. Шумные рыночные площади, гудевшие на разные голоса на десятках языков, соседствовали с величественными храмами целого сонма новых Богов, поражающими разнообразием убранства. Пропахшие несвежей рыбой грязные улочки портовых трущоб резко контрастировали с белоснежными стенами и висячими садами, полными ярких экзотических растений, резиденций купцов и аристократов. Говорили, что ирригационная система, питавшая сад градоправителя, стоила больше, чем целый район.
Товары с самых дальних уголков континента лились сюда рекой, и город процветал. Но разнообразие культур и происхождения жителей не могло не наложить на лик Сияющего свой отпечаток. Если сказать мягко, архитектура не была выдержана в едином стиле. Сердце всякого уважающего себя зодчего кричало бы от такого надругательства над эстетическим вкусом, притом что некоторые здания вполне могли бы по праву называться жемчужинами. Вот только место этим жемчужинам было в совсем разных ожерельях, и, как ни старались представители местной элиты, облик Сияющего получился запоминающимся и аляповатым – словно цветастый, украшенный колечками и блёстками наряд базарной танцовщицы. Вроде и взгляд привлекает – не оторвать, а всё ж в приличном обществе в таком виде не покажешься. Сами жители, даром что ругались, чужакам недобрых слов о любимом городе не прощали. Может, потому и воспевали барды в песнях красоту одного из крупнейших портов Малахитового моря? Красоту, вынимавшую сердце из груди… а заодно и глаза из глазниц.
Впрочем, Аштирре действительно нравилось бродить по этим пёстрым улочкам, глазеть по сторонам, вслушиваясь в обрывки незнакомых фраз. И, конечно, мечтать о дальних путешествиях вроде тех, о которых рассказывал отец. А ещё, когда они вдвоём отправлялись в Сияющий пополнить припасы или встретиться с кем следует, Раштау баловал дочь какими-нибудь гостинцами. Кто же не любит получать подарки, особенно если привычная жизнь так аскетична?
В городе им предстояло провести дня два или три и даже посетить небольшой праздник. Отец сказал, что госпожа Мейва решила уйти на покой, перебраться в район побогаче, и «Тихую Гавань» выкупил кто-то другой. Кто – жрец не говорил, но праздник завсегдатаям хозяйка обещала.
Аштирра с сожалением подумала, что «Гавань» без госпожи Мейвы и её замечательных ягодных пирожков будет совсем не та. Но не исключено ведь, что и новый хозяин не так плох. Не могла же Мейва отдать своё детище в недостойные руки. Трактир в самом деле был её личной тихой гаванью – так она сама говорила, хоть почти и не рассказывала о своей прежней жизни. Отец упоминал, что в прошлом госпожа Мейва носила совсем другое имя и была грозой морских торговых путей. Но кто ж об этом вспомнит сейчас? В Сияющем все знали её как суровую, но радушную хозяйку «Тихой Гавани», одной из лучших таверн побережья.
У Мейвы была целая коллекция экзотической брани на самых разных языках, но ругалась она в основном как-то не зло, даже по-своему вкусно – это Аштирра помнила с детства, только при отце старательно запомненные словечки лишний раз не повторяла. Запас у жрицы регулярно пополнялся, особенно если в таверне кто-то начинал чинить беспорядки. Разнимать драки госпожа Мейва умела даже лучше громил, охранявших двери её заведения, – тут уже в ход шли и острый язык, и тяжёлая рука. Аштирра сама была не прочь такому научиться – можно было бы вообще не полагаться на Всплески. Увы, комплекцией жрица обладала куда более хрупкой, чем бывшая пиратка, да и говорить так, чтоб стены ходуном ходили, не умела. Ну что ж, каждому своё.
Лабиринт кривых улочек как раз вывел их к небольшой площади и трактиру, когда хриплый голос Раштау вырвал Аштирру из мыслей.
– Вот, возьми, – отец передал ей небольшой увесистый кошель и подмигнул. – Сама выберешь себе что захочешь. Ты вроде просила зеркало и новый гребень?
– А ты разве со мной не пойдёшь? – удивилась Аштирра. – Ты же всегда наведываешься к алхимикам и травникам. Пора пополнить запасы, я проверяла.
– Успеем ещё, – Раштау кивнул в сторону таверны. – Мейва просила осмотреть её старого знакомого. Влип он в какую-то неудачную историю.
– Может, я помогу? – с готовностью предложила девушка. – Я ведь тоже уже кое-что умею.
Жрец покачал головой, ласково погладил её по волосам.
– Даже не «кое-что». Ты умеешь немало, – суровое лицо Раштау осветила тёплая улыбка. – Тут я справлюсь, ну и последние новости заодно послушаю, а ты пока развейся. Я же знаю, как ты ждала этой поездки.
Верблюд, предчувствуя отдых, утробно заурчал и нетерпеливо потянул хозяина к тени плетёного навеса. Ждать, пока рэмеи решат свои дела, он не желал. Аштирра со смехом хлопнула его по золотистому боку.
– Ты только до заката возвращайся в «Гавань», – велел Раштау уже через плечо.
– Конечно, пап! – помахав жрецу, девушка быстро пересекла площадь и нырнула в разномастную толпу, спешившую к базару на берегу.
День обещал быть просто прекрасным. Внутри царило радостное предвкушение, и хотелось пуститься вприпрыжку. Аштирра даже проскакала пару шагов, ловко лавируя между чужими локтями, пользуясь тем, что некоторые смотрели на неё брезгливо и старались держаться на расстоянии. Потом девушка вспомнила о жреческом достоинстве и чуть не наступила на собственный хвост. Отец хоть и не видел, но от взглядов предков не скроешься – может, не одобряли они прыжки и ужимки? Как-никак древний род Таэху не уступал императорскому. Да и до совершеннолетия оставалось лишь немногим больше пары лет – нужно уже уметь производить впечатление, чтоб как зыркнешь – сразу все замирали. Отец, поди, умел такое с юности.
Аштирра прыснула, представив это, и в следующий миг ловко убрала хвост из-под ног пары стражников, догонявших какого-то воришку. Здесь это было делом нередким. Жрица плотнее прижала ладонь к потайному карману, где спрятала отцовский кошель. Раштау не раз предупреждал её, что нечистые на руку люди и нелюди зарабатывают себе на жизнь как раз в толпе. Тианера, ещё одна давняя подруга отца, добавляла, что некоторые даже возводят воровство в ранг искусства, но Аштирра не горела желанием сталкиваться с мастерами этого ремесла. Пока ей везло.
Базар сам по себе походил на небольшой город – лабиринт разноцветных шатров, упиравшийся в торговые ряды резных каменных построек со стрельчатыми окнами и полукружиями куполообразных крыш. И этот «город» в сердце Сияющего Аштирра знала с детства. Знала, где продают лучшие тканые ковры и самые красивые украшения из настоящего золота, а не латунные подделки разной степени искусности. Где можно купить горных трав по хорошей цене, а куда не стоит и заглядывать. Ряды оружейников ей когда-то показывал ещё дядюшка Фельдар, именитый кузнец, у которого была собственная лавка. И заходить поглазеть к ним Аштирра любила не меньше, чем к ювелирам, хотя у неё уже был самый лучший кинжал дворфийской ковки.
На базарной площади всегда было многолюдно – все куда-то спешили, толкались, шумно спорили и торговались. Вокруг стоял гомон, сплетённый из множества голосов и наречий, так что с трудом можно было разобрать цельные фразы. Но девушке это казалось самой настоящей песнью странствий, осколками чужих приключений в едином причудливом витраже. Если повезёт, можно было поймать за хвост несколько интересных историй от чужестранцев. И, конечно, купить что-нибудь красивое, экзотическое.
В солёном прибрежном воздухе здесь даже не ощущалась обычная вонь городских улочек, зато витала масса других запахов, приятных и не очень – от специй, масел и редких цветов до верблюжьего и конского навоза.
Раздумывая, куда бы направиться в первую очередь, Аштирра сначала хотела заглянуть к оружейникам и травникам, но опасалась, что тогда у неё не останется ни монетки на гребень и зеркало. Резной костяной гребень, когда-то подаренный кочевниками в благодарность, успел сломаться о её непокорную огненную гриву. Тётушка Эймер, не оставлявшая попыток воспитать из юной рэмеи настоящую благородную госпожу, очень ругалась бы, узнав, что её воспитанница обходится половиной гребня. Но в последнее время Аштирра расчёсывалась редко – просто заплетала свои длинные волосы во множество косичек. Так и мыть было проще – нырнула в озеро после охоты в песках, и снова красавица. Но Эймер говорила, что у дамы должен быть при себе гребень – и не только! – даже если эта дама шныряет по пустыне. Конечно, Аштирре было далеко до тётушки в вопросах красоты и изящества – чародейка одевалась со вкусом даже для вылазок в гробницы. Но кое-какую науку жрица всё же переняла – как одеваться подобающе случаю, как подчеркнуть природную красоту макияжем, как вести себя за столом, чтоб званый ужин не превратился ненароком в пиршество гиен, и прочее.
«Ты же аристократка!» – не раз сетовала Эймер, изгибая бровь, когда её воспитанница жадно вцеплялась зубами в запечённый хвост ящерицы или облизывала измазанные в медовых сладостях пальцы.
«Тётушка, это было очень давно», – оправдывалась Аштирра, но исправлялась, чтобы не расстраивать чародейку.
Эймер была ей почти как мать. Сейчас тётушка жила в Сияющем, но одно время буквально дневала и ночевала в Обители, помогая Раштау растить тогда ещё маленькую Аштирру.
Жрица выбрала себе гребень из железного дерева, украшенный южным орнаментом из спиралей, – не самый дешёвый, зато крепкий. Оставалось зеркало. Небольшое настенное зеркало у жрицы было – Эймер подарила, драгоценное, с настоящей серебряной амальгамой, – но его отец забрал для обрядов. С ритуальными предметами в бытовых нуждах шутки плохи, особенно во время Всплесков, так что лучше было подыскать новое, а заодно и тётушке подарок присмотреть.
Вскоре Аштирра вышла к каменным торговым рядам, издалека заприметив лавку стекольщика с цветными витражами в оконных проёмах. Таких лавок здесь было несколько, но эта притягивала взгляд. Девушка смутно припоминала что-то тревожное, связанное с этим местом. Вроде бы здешний купец был не очень-то приветлив, или он демонов боялся до лихорадки? Аштирра как раз подумывала, не пройти ли мимо, когда взгляд её упал на висевшие в узорных бронзовых оправах светильники и пару зеркал, выставленных у входа. В солнечных лучах кусочки смальты переливались, точно драгоценные камни, и жрица никак не могла отвести глаз. Этой красоте обрадовались бы даже во дворце древних Владык! Тётушке точно нужен был такой светильник.
И Аштирра решилась – направилась в лавку, походя поздоровавшись с хмурыми стражниками в лёгких кожаных доспехах, скучавшими у входа.
Изделий из цветного стекла и прозрачного хрусталя здесь было великое множество – даже глаза разбегались. Их маленькая семья не была бедна, но Аштирра с детства впитала: не бери лишнего, будь то что-то нужное или просто для души. Пришла за зеркалом и светильником – вот и не отвлекайся, например, на вазы.
Аштирра уже приглядела подвесную лампу из тёмно-синего стекла – тётушка Эймер очень любила такой оттенок, – когда её взгляд упал на полированную поверхность, обрамлённую тонко переплетёнными серебристыми ветвями. Узор вокруг зеркала живо напомнил Аштирре сказки о зачарованных чащобах по ту сторону гор, где правил Каэрну Охотник. Леса ей доводилось видеть только на гобеленах да в тех иллюзиях, которые в детстве ткала для неё чародейка. В общем, эта вещица буквально околдовала юную жрицу, и на другие она уже не смотрела.
Хозяин лавки – смуглый высокий бородач – как раз степенно выплыл из-за занавеси, закрывавшей вход во внутренние помещения. Вот только единственной заглянувшей к нему покупательнице он почему-то не обрадовался. На лице человека отразилось выражение такой брезгливости, словно на мягкий ковёр ступила шелудивая собака из ближайших трущоб и он раздумывал, как бы избавиться от животины побыстрее и наверняка.
– Да хранят Боги твой дом, и пусть судьба отсыплет тебе богатств щедрою рукою, – учтиво приветствовала девушка. – Я бы хотела купить вот тот светильник. И это зеркало.
Хозяин смерил Аштирру презрительным взглядом и, выругавшись, сплюнул себе под ноги, даже не стесняясь.
– Надеюсь, ты ничего здесь не трогала?
– Нет, – ответила девушка, озадаченная таким приёмом.
– Я не продаю свои произведения искусства таким как ты. Эй вы, недотёпы! – крикнул он охранникам. – Вы как вообще пустили демонокровную тварь на порог?
Один из них смущённо потёр затылок.
– Так ведь это… хозяин, покупателей сегодня совсем негусто.
– А девица вроде при деньгах, – подхватил второй. – Вон и кинжал дворфийский на поясе.
– Кинжал, значит, разглядели, болваны, а рога и хвост пропустили? – ядовито поинтересовался хозяин, игнорируя гостью. – А ну как разнесёт свою проклятую заразу, вашим потомкам на семь поколений хватит!
Аштирра растерялась от такой открытой грубости, хоть ей уже и доводилось сталкиваться с предрассудками и нападками. Но Раштау всегда защищал её, вставал между ней и обидчиками непоколебимой скалой. Потомок демонов или нет – жреца здесь боялись, да и не хотел никто из местных лишиться шанса на его помощь в будущем. Мало ли что случится? Лучше уж не ссориться. Вот только хозяин лавки, похоже, не признал дочь прославленного целителя.
Девушка, с сожалением посмотрев на светильник и зеркало, уже сделала несколько аккуратных шажков к двери. Купец отвлёкся, жарко споря с охранниками, но те, как назло, заняли проход. Аштирра уже почти добралась до выхода и хотела улучить момент, чтоб выскользнуть на улицу, когда хозяин ткнул в неё украшенным рубиновым перстнем пальцем.
– Почему рогатое отродье всё ещё разгуливает по моей лавке?
Первый охранник растерялся, но второй оказался находчивее.
– А ты не платишь нам достаточно, чтоб мы связывались с демонами, Самир, – ехидно отозвался он. – Сам же велишь не иметь с ними никаких дел, вот и не имеем.
Охранники переглянулись, и первый с готовностью подхватил, ухмыльнувшись:
– Но можем и поиметь. За дополнительную плату, конечно.
Оба загоготали над двусмысленностью шутки.
– Вот с неё плату и возьмёте, сколько сочтёте нужным, – отрезал хозяин и кивнул на затаившуюся Аштирру. – А потом вышвырнете за порог, чтоб она даже не мечтала тут появляться!
«Сейчас бы Всплеск…» – с тоской подумала жрица.
Охранники, поигрывая короткими увесистыми дубинками, двинулись на неё, отрезав путь к выходу.

Глава вторая
Великолепие и скромность
Как назло, знойный воздух был густым и тяжёлым, лишённым каких-либо проблесков магии. И, в отличие от Аштирры, эти люди в чарах не нуждались.
Отступая, девушка окинула взглядом лавку. Она отбросила заманчивую мысль разбить витражное окно – отцу пришлось бы расплачиваться с торговцем не один месяц. Разве что отвлечь охранников и проскользнуть мимо? А там уж затеряться в толпе будет несложно – преследовать её не станут.
Охранники ухмылялись, громко обсуждая, что ещё кроме монет можно получить от неё в качестве платы. Торговец пристально наблюдал, чтоб никто ничего не разбил, но не вмешивался – явно не желал марать руки о демонокровную тварь.
Взвесив свои шансы на побег и оценив их как не слишком высокие, девушка вынула из ножен кинжал. С этим лёгким клинком она не расставалась в пустыне ни днём ни ночью. Жаль, что оружие посерьёзнее осталось вместе с вещами в таверне – жрица никак не ожидала, что придётся сражаться в знакомом городе средь бела дня.
Сетовать было некогда. Уже в следующий миг Аштирра уклонилась от удара, нацеленного ей прямо в голову. Она успела полоснуть клинком по кожаному наручу стражника, а второго хлестнула хвостом по ногам, надеясь, что тот споткнётся, замешкается. Но то ли удар пришёлся вскользь, то ли мужчина оказался слишком крупным – он словно и не заметил. Девушка ловко обвила хвост вокруг его лодыжки, собираясь развернуться и рывком опрокинуть его. Воин разгадал её манёвр и, перенеся вес на свободную ногу, с силой наступил Аштирре на хвост.
От резкой боли, прокатившейся по всему позвоночнику, девушка вскрикнула и потеряла равновесие. Перед глазами заплясали тёмные пятна. Кто-то выбил у неё из руки кинжал – она уже не разглядела. Удар дубинки пришёлся прямо в бок. Рёбра хрустнули, из лёгких выбило воздух, и жрица повалилась на ковёр. Она успела лишь сгруппироваться и инстинктивно закрыть голову руками…
Но ударов не последовало. Вместо этого раздался тонкий звон стекла, а потом чей-то бархатный мелодичный голос произнёс:
– Нет. Не подойдёт. Эти мурриновые[2 - Муррина (лат. murrina) – античное название изделий и техники их изготовления из стекла пятнистой, узорчатой текстуры. Мурриновые сосуды появились в Риме около 60 г. до н. э.] чаши слишком хрупкие для моего заведения, хоть и весьма изысканные. Жаль.
Один за другим Аштирра открыла глаза, сконцентрировала взгляд. Охранники потрясённо застыли, так и удерживая дубинки на весу.
В лавку вошёл рэмеи, одетый в тёмно-синюю рубаху с золочёной вышивкой по вороту и рукавам и шаровары в тон. В петле на узорчатом поясе покачивался тонкий изогнутый клинок, похожий на оружие кочевников пустыни, только намного изящнее.
Гость окинул лавку таким взглядом, словно владел ею, потом аккуратно переступил через осколки. Похоже, один из охранников всё же задел драгоценную чашу – неудивительно.
Опомниться никто не успел – рэмеи уже подошёл к прилавку, подхватив ещё один изысканный разноцветный сосуд. Повертев в руках, гость с ловкостью жонглёра подкинул его и поймал на выставленный вверх указательный палец, чудом удерживая баланс. Охранники, казалось, забыли, как дышать, лишь бы случайным порывом воздуха не уронить чашу с и без того не самого надёжного «постамента». А может, они были искренне восхищены неожиданным представлением – как и сама Аштирра.
Самир нарушил воцарившуюся тишину первым. И почему-то сейчас он не спешил кричать о демонокровных тварях, хотя в наследии гостя сомневаться не приходилось.
– П-п-поставь на м-м-место, Брэм… Брэмстон…
Рэмеи отвёл взгляд от сосуда и посмотрел на торговца:
– Чего ты так переживаешь, Самир? Неужели думаешь, что я настолько неловок и могу случайно повредить ещё одну из твоих драгоценных вещиц? – он тонко усмехнулся.
– П-п-просто… П-п-поставь. Аккуратно. А то… – торговец не отрывал глаз от чаши, неуверенно балансирующей на единственной точке опоры и то и дело кренившейся из стороны в сторону.
– А то что? Случайно разобью? Не беспокойся, этого не случится. Обещаю.
Рэмеи резко отдёрнул руку, и изящный сосуд начал своё падение. Аштирре показалось, что время замедлило бег. В эти мгновения даже сквозь боль в рёбрах и туман в голове она сумела примерно оценить стоимость сосуда, удивиться, ужаснуться и зажмуриться. Донышко чаши вот-вот коснётся пола, и разноцветные осколки с мелодичным звоном брызнут во все стороны…
Пару мгновений спустя, не услышав звука бьющегося стекла, Аштирра неуверенно открыла глаза. Стражники так и стояли, разинув рты. Самир, схватившись обеими руками за сердце, медленно оседал под прилавок. Мурриновая чаша балансировала на кончике хвоста гостя. Рэмеи ослепительно улыбался, словно дело происходило в шатре на каком-нибудь ярмарочном представлении, а сам он был звездой вечера, ожидающей аплодисментов и одобрительных выкриков, восхваляющих его мастерство.
Насладившись мгновениями своей славы и будто желая исполнить трюк на бис, гость изящно подбросил чашу хвостом к потолку. Аштирра заворожённо смотрела, как солнечные лучи, преломлённые витражами окон, играют на разноцветном стекле хрупкого сосуда. Как же Брэмстон поймает чашу теперь – на кончик носа или между рогов?
Но гость ловить не собирался – лишь проводил взглядом. Со звоном сосуд рассыпался на бессчётное количество мельчайших осколков, усыпав ковёр искрами.
– Ты!.. Ты!.. Обещал, что с чашей ничего не случится! – почти плача прошептал Самир, глядя на осколки сквозь пальцы, словно пытаясь заслониться от очевидного.
– Нет же, друг мой, – рэмеи улыбнулся широко и почти искренне. – Я обещал, что не разобью её случайно. Про то, что я сделаю это намеренно, речи не было, правда же? – Вздохнув, гость добавил с наигранным расстройством: – Нет, действительно, не подойдут такие чаши моему заведению. Слишком хрупкие. Да и ценителей высокого искусства среди посетителей мало. А жаль.
Купец медленно поднял взгляд на Брэмстона. Глаза налились кровью. Срываясь на крик, он прорычал:
– Убью. Убью и не посмотрю, кто ты! Даже жизнью не расплатишься за то, что здесь учинил! Да ты хоть знаешь, сколько нынче стоят мурриновые чаши? Твоё поганое заведение со всеми портовыми девками вместе и десятой доли не покроют!
– Сначала докажи, что это сделал именно я, а не, к примеру, два твоих мордоворота, – рэмеи усмехнулся, кивнув на охранников. – Или не та девчонка. Вон как у бедняжки сердце прихватило. Понимает, поди, что долг теперь будет отработать непросто, – Брэмстон подмигнул Аштирре. Она невольно оторопела.
– Болваны! – крикнул торговец, добавив пару эпитетов покрепче. – Проучите этого проклятого фигляра! И девчонку вместе с ним! Плачу за голову каждого из них золотом по весу!
Охранники медлили, то ли прикидывая сумму, то ли просто не решаясь напасть.
– Ну надо ж как, – присвистнул рэмеи, глядя на них. – Нечестно как-то выходит, а, друзья мои? Девчонка-то посимпатичнее меня, а стоит дешевле – больно худосочная. На вашем месте я б поднял цену… но ведь мертвецам деньги ни к чему?
Брэмстон усмехнулся, но на этот раз его усмешка была холодна, как лезвие сабли, блеснувшей в его руке – и когда только успел достать?
Охранники бросились на рэмеи, размахивая дубинками. Брэмстон держался расслабленно, словно и не думал защищаться. С ловкостью ярмарочного артиста он уворачивался от ударов, а ответные выпады совершал быстро, точно пустынная кобра. Он явно не ставил себе целью нанести противникам серьёзные увечья. Подобные изогнутые клинки вообще были предназначены для нанесения рубящих ударов, а рэмеи колол, касался кончиком клинка не защищённых доспехами мест – легко, но ощутимо. Вот только, в отличие от Аштирры, воины не оценили милосердия. Силясь попасть по изворотливому фигляру, они распалялись всё больше и били уже друг по другу. Неужели не понимали, что этот рэмеи просто играл с ними? Пожелай он убить – у них не осталось бы и шанса.
Хозяин лавки и сам проявлял чудеса невиданной ловкости. Сбросив расшитый халат и оставшись в одних шароварах, он бегал вокруг троицы, спасая то пошатнувшуюся вазу, то пару фиалов, то висящий слишком низко светильник. В другое время Аштирре бы показалась смешной вся эта нелепая сцена, но сейчас ей было почти жаль Самира.
Невольно жрица залюбовалась лёгкостью движений Брэмстона, его кошачьей грацией. Этот рэмеи прекрасно владел своим телом, не совершая ни единого лишнего движения – разве что для собственного удовольствия, ради зрелищности.
Смахнув хвостом какой-то кувшин прямо в руки Самира, Брэмстон резко пригнулся, проскользнул под скрестившимися над его головой дубинками и подмигнул Аштирре. Торговец заслонил собой вазу. Удар дубинкой пришёлся ему по спине.
– Да чтоб тебя песчаные демоны сожрали! – проревел Самир, баюкая спасённый кувшин.
– Прости, хозяин! – воскликнул охранник.
– Догоняй, идиот!
Второй устремился за прилавок вслед за Брэмстоном. Они пробежали круг, пока рэмеи не прыгнул и уже сверху приставил саблю к горлу воина, самодовольно улыбаясь. Ряд мозаичных светильников угрожающе покачивался вокруг него радужным ореолом.
– Ну всё. Поиграли, и хватит, – миролюбиво сказал рэмеи. – Бросай дубинку. Да, и ты тоже, – обратился он ко второму охраннику, не сводя глаз с первого, – пока здесь ещё хоть что-то цело, включая ваши драгоценные головушки.
Казалось, он даже не запыхался, зато оба воина дышали тяжело, как гружёные волы в базарный день. Прекрасное оружие и техника владения напомнили жрице то, как сражались её далёкие предки.
«Интересно, а хопешем он смог бы так же? – пронеслась мысль. – Позволил бы ему отец взять один из уцелевших клинков? Показал бы?»
Фантазия жрицы некстати подбросила совсем уж неподобающую картинку: как её спаситель, разгорячённый тренировкой и палящим пустынным солнцем, сбросив промокшую от пота рубаху, упражняется с древним оружием их народа среди руин некогда величественной Обители Таэху.
Самир причитал, рассыпался в извинениях лично перед Брэмстоном, перед всеми рэмеи, а заодно и демонами вплоть до начала эпохи Ваэссира. Гость милостиво кивал. Притихшие охранники пытались навести в лавке хоть какое-то подобие порядка.
– Бросить оружие! Именем градоправителя!
Все замерли, только Брэмстон шутливо отсалютовал саблей, а потом спрыгнул с прилавка и аккуратно протёр клинок халатом Самира. Аштирра тихонько поднялась, пока на неё никто не смотрел, и убрала кинжал в ножны.
Командир городской стражи переступил порог. За его спиной толкались солдаты в лёгких ламеллярных[3 - Ламеллярный доспех (от лат. lamella – чешуя) – один из наиболее древних видов доспеха, состоящий из множества пластинок, сплетённых между собой шнуром. Более усовершенствованная версия – ламинарный доспех (от лат. laminae – слой) – состоял уже из подвижных полос-сегментов (как доспех римских легионеров – lorica segmentata).] доспехах – места внутри хватало не всем.
– Не сказать, что неожиданно, но признаюсь, поражён скоростью твоего прибытия, Фанис. Да ещё и лично. Но веселье как раз уже закончилось.
– Тебя-то как сюда занесло, Брэмстон? – командир изогнул бровь, обвёл взглядом лавку и остановил на Самире, всё ещё прижимавшем к себе кувшин.
– Проходил мимо, заглянул на огонёк… светоч гостеприимства. А тут… – рэмеи развёл руками. – Симпатичные девушки сами себя не спасут.
Командир зыркнул на Аштирру, но она не стушевалась – спокойно встретила его взгляд, напомнив себе, что вообще-то она тут пострадавшая сторона.
– Твои мне и донесли, – Фанис со вздохом покачал головой. – Вечно приносишь на хвосте неприятности… Расплачиваться за ущерб будешь?
В глазах торговца загорелся алчный огонёк, и смирение как рукой сняло. Заикаясь не то от гнева, не от волнения, он наставил палец на Брэмстона:
– Да, он… он должен мне… Он…
– Попытался научить сего господина и его товарищей хорошим манерам, – услужливо подсказал Брэмстон. – Вроде даже успешно, да, друзья? Полагаю, мы в расчёте. В конце концов, он чуть не повредил рожки вот той девице – моей, между прочим.
Аштирра хотела возмутиться, но вовремя прикусила язык, поймав на себе многозначительный взгляд Брэмстона. Не став спорить, она отряхнулась и уже прикидывала, как бы просочиться мимо стражников.
– А это, часом, не… – начал Фанис, но Брэмстон прервал:
– Ладно, нам пора. Ты заглядывай ко мне вечерком и ребят своих зови. Всем нужно расслабиться.
Стражники одобрительно загудели.
Самир, поняв, что выгода ускользает из-под носа, заголосил:
– Демонокровные твари! Эти отродья разнесли мне половину лавки! Командир, вы же не можете так всё…
Брэмстон по-свойски обнял жрицу за талию и увлёк за порог, не слушая уже ни возмущённых криков за спиной, ни расспросов стражников.
– Какого хайту… – прошипела Аштирра, но рэмеи шикнул на неё и за руку потащил по оживлённой улице куда-то прочь.
Девушка попыталась выдернуть руку, но спутник держал её крепко, проталкиваясь сквозь толпу. Показалось или он подал кому-то знак? Краем глаза Аштирра успела увидеть какие-то фигуры на крыше, прямо над цветастыми навесами торговых рядов, а потом Брэмстон затащил её в узкий переулок.
Она едва поспевала за своим загадочным спасителем, но тот даже не думал сбавлять шаг. А вдруг этот Брэмстон не спасал её, а совсем наоборот? Ведь нельзя доверять кому-то просто потому, что у него тоже рога и хвост. Какое там заведение он упоминал? И явно неспроста говорил про отработку долга… а учитывая, что он и с командиром стражи был на короткой ноге, – никто не поможет.
Улучив момент, Аштирра незаметно вынула из ножен кинжал и приставила к шее мужчины…
Точнее, попыталась. Резко развернувшись, Брэмстон перехватил её запястье и ухмыльнулся.
– Ловко. Но знала б ты, сколько раз я оказывался в такой ситуации, – заявил он, удерживая уже обе её руки, и вдруг прижал к глухой стене. Здесь даже окон не было – кричи не кричи, не услышат. Людные улицы остались позади. – Сдаёшься?
Аштирра прошипела проклятие, уверенно встречая его взгляд. Сдаваться она не собиралась – и уж тем более признавать за собой какие-то долги.
Почему-то страшно не было. Теперь, когда она наконец сумела разглядеть Брэмстона поближе, он скорее располагал к себе, чем вызывал неприязнь. Серо-зелёные глаза смотрели тепло, хоть и насмешливо. На точёных губах играла неизменная улыбка, словно он готов был подшучивать над целым миром, и далеко не всем эти шутки пришлись бы по вкусу. Длинные каштановые волосы были собраны в небрежный хвост так, что передние пряди свободно обрамляли лицо. Надо сказать, довольно красивое лицо. Угадать возраст жрица не сумела. Брэмстон был намного младше её отца, а вот насколько старше её самой – тут она терялась.
Его близость смущала, хоть и не была неприятна. В отличие от многих мужчин, с которыми Аштирре доводилось встречаться в городе или в пустыне, Брэмстон не считал зазорным следить за собой, и пахло от него не застарелым потом и верблюжьим навозом, а чем-то экзотическим, неуловимым… Девушка посмотрела на его губы, по-прежнему изогнутые в улыбке, но, спохватившись, быстро перевела взгляд – снова глаза в глаза.
Рэмеи подмигнул ей, ослабив хватку.
– Да ты не бойся, красавица, всё равно для меня мелковата. Чтоб было о чём волноваться, тебе придётся подрасти ещё на пару лет.
Аштирра вспыхнула и отдёрнула руки, пряча кинжал обратно в ножны, потом пригладила волосы. Почему-то его пренебрежительно-насмешливый тон задевал. До посвящения ей оставалось немногим больше двух лет – она уже была почти полноценной жрицей! Впрочем, объяснять это Брэмстону девушка сочла ниже своего достоинства и вместо этого требовательно спросила:
– Кто ты такой и почему мне помог?
Рэмеи, отступив на шаг, церемонно поклонился. Этот жест, более подобающий императорским дворцам древности, в грязном портовом переулке выглядел очень уж забавно, и Аштирра не удержалась от улыбки.
– Брэмстон Искатель, знаменитый менестрель, лучший охотник за редкими вещами и сведениями во всём Ожерелье Городов, к твоим услугам, госпожа жрица.
– Знаменитый, лучший…
– Великолепный, – подсказал Брэмстон.
– Великолепие и скромность? – Аштирра прыснула.
– Тяжело скромничать, когда осознаёшь своё великолепие. Тем более что скромность не красит представителей нашего ремесла, уж можешь мне поверить.
– И почему же мне помог скромный и великолепный господин Брэмстон Искатель? – жрица изогнула бровь.
– В свободное время я делаю жизнь хорошеньких девчонок чуточку легче и приятнее. Твою вот сегодня облегчил. Через пару лет, может, поговорим о приятном, – эти слова он бросил уже через плечо, направившись дальше по переулку. – Ну, чего ждёшь? Разве не любопытно взглянуть на моё прекрасное заведение?
Аштирра застыла, сразу вспомнив все свои опасения.
– Н-нет. Ни капельки не любопытно.
– Зря-зря. У нас сегодня праздник, – Брэмстон вздохнул и обернулся, окинул её взглядом с головы до ног. – И посмотреть всё же придётся.
– Никуда я с тобой не пойду! И долг отрабатывать не собираюсь! – выпалила девушка.
Рэмеи тихо рассмеялся.
– Ладно, – легко согласился он. – Но, как и сказал, пойти со мной тебе всё-таки придётся. Хороший друг за тебя просил, не могу ему отказать.
– Какое мне дело до твоих друзей?
Брэмстон закатил глаза.
– Я, между прочим, так и не закончил свои дела на базаре – пришлось дать незапланированное представление. Уж если не на пару звонких монет, то хоть на несколько словечек благодарности могла бы расщедриться.
– Я… я не… – Аштирра смутилась. – Нет, ты не подумай, я благодарна, просто…
– Пойдём уже, красавица с огоньком. Просил за тебя Раштау Пламенный Хлыст.

Глава третья
Новый хозяин Гавани
Имя её отца Брэмстон произнёс совершенно серьёзно, без свойственного ему фиглярства, с неподдельным уважением. Это как-то разом отрезвило. Может, менестрель был ему чем-то обязан? Ведь скольких Раштау исцелил – не перечесть.
– Он сказал, раз уж я всё равно отправляюсь к торговым рядам, могу и тебя по дороге захватить. В итоге вместо прогулки по базару мы получили небольшое приключение, – усмехнулся рэмеи. – Ладно, хоть основное из нужного, надеюсь, мне доставят. Иначе придётся обходиться тем, что есть.
– Отец о тебе не рассказывал.
Брэмстон прижал ладонь к груди.
– Ранен в самое сердце – неужели забыл?.. Ты мне лучше скажи, Огонёк, какие хайту понесли тебя в лавку старины Самира? Уж сколько торговцев в Сияющем! А заглянуть ты решила к тому, кто поносит нас так, что у предков рога аж в обратную сторону закручиваются.
Аштирра вздохнула. Да и что тут скажешь? Рёбра до сих пор ныли, хотя, насколько жрица могла оценить внутренним взором целителя, ни переломов, ни трещин не было. С горечью девушка подумала, какие проблемы доставила отцу, впутавшись в эту историю. Конечно, Раштау пришёл бы на помощь сразу, как только узнал, заступился бы за неё. С его словом даже стража бы не поспорила. И далось же ей это треклятое зеркало со светильником в лавке человека, ненавидевшего весь её народ без разбору!
Торговец Самир был в этом не одинок. Многие люди не любили «демонокровных тварей», считая, что от них только и жди беды. Чья-то неприязнь была сдержанной, а кто-то и убить был готов. В этом Аштирра убедилась ещё в детстве, когда впервые оказалась в Сияющем и попробовала присоединиться к играм местной детворы. Они с отцом навещали тётушку Эймер. Аштирра тайком сбежала, решила отлучиться совсем ненадолго. Не удержалась, ведь ей пообещали показать заброшенный особняк с призраками. Очень уж хотелось обзавестись новыми друзьями – со сверстниками она общалась редко.
Приключение оказалось ловушкой, задорной игрой в «кто веселее унизит демоническое отродье». На счастье Аштирры, сначала произошёл Всплеск и она сломала одному из мальчишек пару рёбер – случайно, защищаясь, – а потом подоспел отец, и тут уж пожалеть пришлось всем. В такой ярости жрица не видела его, наверное, никогда…
Уже многим позже Аштирра получила от него нагоняй за неосторожность. Но сначала было много тепла и заботы, хотя несколько дней прошли как во сне, в тяжёлом оцепенении, когда она даже говорить ни с кем не хотела, оправляясь от случившегося. И ещё долго потом отец не брал её в город, даже чтобы погостить у тётушки Эймер, – чародейка приезжала в оазис сама.
Аштирра отбросила неприятные воспоминания. Теперь-то она умела за себя постоять, хотя сегодня её снова скрутило тем предательским ощущением несправедливости и беспомощности.
– А тебя этот человек, похоже, уважает. Хоть ты и рэмеи.
– Да просто боится связываться. Ну и в лицо не говорит, что думает, – хохотнул Брэмстон. – А за спиной… Ох, если б все словечки, что кидают мне в спину, можно было складывать в сундуки – я был бы сказочно богат! Впрочем, и так не беден, слава Богам.
– Хорошо сражаешься, – признала Аштирра. – Красиво. Они даже не поняли, что ты с ними играл, пока всё не закончилось.
Раштау обучал Аштирру основам владения различными видами оружия. В их эпоху даже для величайших из жрецов надеяться только на Всплески было непозволительной роскошью. Отец шутил, что она должна знать, с какой стороны держать меч, чтоб не поранить ни себя, ни товарища, но к обучению подходил серьёзно, как и всегда. Потому Аштирра могла оценить искусство Брэмстона в полной мере. Бой, устроенный им, больше походил на представление, но в его умениях не оставалось сомнений.
– Смею заверить, всех моих навыков ты пока не видела, – рэмеи усмехнулся. – Хотя настоящий бой – дело грязное, ничуть не зрелищное.
Они наконец оказались на одной из людных улиц. Оглядевшись по сторонам, девушка поняла, что места ей знакомы. Переулками Брэмстон сократил путь, но куда он вёл её?
– Ты, выходит, хорошо знаком с командиром городской стражи. Почему же не задержался всё объяснить? Вдруг теперь Самир представит ситуацию в выгодном для себя свете?
– Было б там что объяснять – всё очевидно, – беспечно отмахнулся менестрель. – К тому же Фанис в расспросах парень дотошный, а я и так уже задержался с тобой. Дела ведь не ждут.
– Я не просила задерживаться! – возмутилась Аштирра. – И вообще тебя туда не звала.
– Но ведь рада же, что я заглянул, да?
Злиться на Брэмстона долго было совершенно невозможно. Его улыбка буквально обезоруживала, хотя, конечно, жрица ни за что бы не подала виду.
– Спасибо за помощь, правда, – помедлив, сказала девушка.
– К твоим услугам, – повторил менестрель. – А вот и моё заведение! И клянусь, если оно ещё не лучшее в городе – я сделаю его таковым.
Два громилы, дежуривших у входа, по-свойски кивнули обоим рэмеи. Аштирра приоткрыла рот от удивления – они стояли у входа в таверну, знакомую ей с детства.
– Добро пожаловать в мои владения, госпожа жрица, – Брэмстон учтиво открыл перед ней дверь.
– Да ты шутишь!
– Отчего же? – улыбнулся рэмеи. – Ребята вот не дадут соврать.
Громилы понимающе ухмыльнулись друг другу, и менестрель хлопнул одного из них по плечу.
– Но… ведь «Гавань» принадлежала госпоже Мейве, сколько я себя помню. Или, – жрица не удержалась от ехидного замечания, – ей ты тоже пригрозил перебить всю посуду?
– Таким госпожу Мейву не проймёшь, – фыркнул Брэмстон. – Заставила бы заплатить втридорога и, уж поверь, вытрясла бы всё до последней монетки. Но нет, дело совсем не в этом.
– А в чём?
– Мы пришли к взаимовыгодному соглашению. «Гавань» давненько мне приглянулась, а госпожа давно присмотрела себе прекрасный домик с садом в верхнем городе… – он понизил голос. – Не каждый день удаётся выгодно купить трактир у бывшей пиратки, знаешь ли.
Охранники заведения старательно маскировали смех под приступ кашля, неожиданно скрутивший обоих.
Аштирра недоверчиво хмыкнула и, уже переступая порог, бросила:
– Скорее уж Апет-Сут поднимется из гробницы песков, чем кто-то заключит с тобой сделку, по крайней мере в здравом уме. Ты же ни минуты не можешь быть серьёзным!
Из мягкого полумрака таверны раздался низкий женский смех, а потом родной хрипловатый голос возразил:
– Позволю себе не согласиться. На остроту разума я не жалуюсь, но с Брэмстоном мы знакомы не первый год, и дела ведутся исправно.
– Хоть и не без приключений, – весело добавил женский голос.
– Пап! Тётушка Эймер! – девушка поспешила к ним.
Ставни в таверне были прикрыты, чтобы сохранить прохладу в знойный день. Посетителей не было – Аштирра даже удивилась такому необычному явлению. В «Гавани» чаще всего было не протолкнуться, вне зависимости от времени дня и ночи. А сейчас не пустовал лишь единственный стол, за которым как раз расположились отец и тётушка.
Эймер, хрупкая смуглая женщина средних лет, как всегда, являла собой образец грации и изящества. Чёрные волосы убраны в безупречный высокий пучок, шею украшал тяжёлый амулет с крупным сапфиром – в тон индиговым с серебряным шитьём одеяниям. Изящные тонкие руки унизывали кольца и браслеты. Но впечатление хрупкости и деликатность, с которой она общалась, были обманчивы: Эймер держала в своём маленьком кулачке всю гильдию чародеев Сияющего и окрестностей.
При виде Аштирры она нежно улыбнулась, хотя в глазах тенью промелькнула тревога.
– Что там у вас случилось? – спросила она.
Раштау поднялся навстречу дочери, но его улыбка тотчас же угасла. Аштирра знала такой его взгляд – тёмно-синие глаза словно дымкой заволокло. Умелыми движениями он ощупал её голову, весьма ощутимо ткнул под рёбра, убеждаясь, что не было ни перелома, ни трещин. Потом, не дожидаясь возражений, извлёк откуда-то один из своих многочисленных бутыльков и сунул в зубы девушки. Это снадобье она знала – горькое, отдающее запахом фекалий песчаных кошек. Зато в голове прояснилось, а боль поутихла.
Брэмстон в это время уже рассказывал свою версию событий, а заодно показывал в лицах. Аштирра не удержалась от смеха, до того выходило похоже и вместе с тем забавно. Заговорившись, менестрель плюхнулся на лавку рядом с Эймер, разве что ноги на стол не закинул. Чародейка кашлянула, грациозно подобрав полы одежд. Рэмеи чуть подался вперёд, одарив её той же обезоруживающей улыбкой, которую до этого адресовал Аштирре, – мол, разве можно на меня сердиться?
– Со мной не сработает, Искатель, – бесстрастно проговорила чародейка.
– Какая жалость, – вздохнул Брэмстон.
В отличие от Аштирры, Раштау история не повеселила – его взгляд сделался холоднее, а лицо обрело привычную суровость. Заметив перемену в настроении, менестрель хлопнул по столу:
– Да ты не серчай, господин Пламенный Хлыст, старина Самир получил по заслугам! Разве же я позволил бы кому-то обидеть твою дочь?
– Ненависть иных людей точно яд. Будь там я, он бы и слова сказать не посмел, не то что псов своих натравить, – голос жреца звучал совершенно спокойно, но не по себе стало всем.
Брэмстон выразительно поёжился и повёл плечами.
– Ух, оторопь берёт. Хорошо, что я не Самир!
– Сходишь со мной в эту лавку позже, – сухо сказал Раштау.
– Да он же при виде тебя сразу к предкам отправится…
– Такой участи я ему не подарю.
– Аши, позволь поинтересоваться, а какова судьба того зеркала? – вмешалась Эймер, развеяв напряжение.
– Осталось в лавке, – вздохнула жрица, садясь рядом с отцом. – С веточками такими эльфийскими, изящными, как в твоих иллюзиях… – Эймер переглянулась с Раштау, но девушка решительно отрезала: – Раз уж хозяин у него такой – хорошо, что не купила.
– Мне казалось, я уже дарила тебе зеркало, – задумчиво протянула чародейка, косясь на жреца.
Раштау, ничуть не смущаясь, допил остатки своего пива. Брэмстон кликнул подавальщицу. Дверь, ведущая, как знала Аштирра, в кухню и погреб, открылась, словно стоявшие за ней девушки только того и ждали. Две симпатичные подавальщицы, призывно покачивая бёдрами, принесли подносы с новыми кружками, полными прохладного пенного напитка. Они явно старались привлечь внимание менестреля – пытаться произвести впечатление на Раштау было бесполезно, это они понимали.
Брэмстон сам подхватил кружки и расставил перед гостями, да и себя не обидел – сразу же шумно отхлебнул.
– Мм, не подвели с поставками! Хоть перед командиром стражи будет не стыдно.
– Он сегодня тоже придёт? – улыбнулась Эймер. – Ничуть не удивлена. С кем тебе только не доводилось свести знакомство.
– Особенности ремесла.
– А я ещё помню того мальчишку с не самой завидной судьбой, которого нашёл один мой знакомый жрец, – чародейка чуть склонила голову. – Такие таланты стоило разглядеть.
– Ну, не будем старое вспоминать – теперь-то я без пяти минут самый знаменитый рэмеи в Сияющем, – ухмыльнулся Брэмстон. – За ваше участие в лучшей сделке моей жизни!
– В каком смысле? – удивилась Аштирра, пригубив лёгкого прохладного пива.
– А ты думаешь, Копатель сам золота на таверну себе накопал? – в глазах Раштау заплясали искорки веселья.
Девушка знала, что с чужаками отец держится сухо, сурово, а фамильярности и вовсе не прощает. Стало быть, Брэмстон и правда был ему не просто знакомым, а хорошим другом? Растерянно она переводила взгляд с Раштау на своего спасителя. Мужчины беззлобно подшучивали друг над другом, выясняя, чьё участие в охоте за древними реликвиями могло считаться более значимым.
– Эй, хозяин новоиспечённый! – раздался зычный с хрипотцой голос, и дверь в кухню распахнулась.
На пороге стояла крупная дама в терракотовом многослойном платье и залихватски повязанном платке в тон. Уперев руки в боки, она выжидающе постукивала ножкой, а за её спиной, точно свита, собрались немногочисленные работники заведения. Госпожа Мейва собственной персоной.
– Хотел сделать этот вечер незабываемым – так хоть поди посмотри, чем твои посетители трапезничать будут! – с этими словами она сдёрнула с себя передник и со смехом запустила в Брэмстона.
Рэмеи увернулся, но расплескал пиво. Впрочем, это его ничуть не расстроило.
– Пожалуй, я вас ненадолго покину, – сказал он, поднимаясь. – Отдыхайте!
Мейва, хлопнув менестреля по спине, препроводила его куда-то в недра кухни, рассказывая о готовившихся блюдах.
– Незабываемый вечер? – переспросила Аштирра.
– Обещанный праздник, – напомнил отец.
– Да, ты думаешь, почему сюда никого не пускают? – улыбнулась Эймер. – Этим вечером Брэмстон Искатель торжественно принимает бразды правления, а госпожа Мейва уходит на покой. Позже будет не протолкнуться. И уж поверь, будет на что посмотреть. Точнее, что послушать.
– Только не говори, что и ты пала жертвой чар Копателя, – подначил Раштау.
– Ну согласись, поёт он в самом деле недурно, – возразила чародейка. – А уж как добывает сведения… Теперь наши дела пойдут ещё лучше.
– Ради того всё и затевалось, – усмехнулся жрец.
Аштирра не вполне понимала их разговор, но уловила: приобретение таверны, в которую Брэмстону помогли вложиться Раштау и Эймер, имело какое-то отношение к делу их жизни.
Девушка посмотрела на дверь, за которой скрылся её новый знакомый. Пожалуй, ей в самом деле хотелось узнать, так ли недурно он поёт, как говорят.

Глава четвёртая
О пользе древних сувениров
Аштирра и сама не заметила, как быстро пролетело время, пока слушала истории Эймер и в свой черёд рассказывала про обучение и их с отцом вылазки в пески. Раштау предоставил ей слово, лишь изредка добавляя какие-то детали. Его взгляд лучился гордостью за дочь, и это согревало сердце девушки даже больше, чем похвалы тётушки. Отец был для неё всем: учителем, защитником, верным другом.
Меж тем дневной зной понемногу сменялся прохладой. На городской площади пробили часы, возвещая о конце основных работ. Аштирра уже успела освежиться, переодеться в лёгкий бирюзовый калазирис[4 - Калазирис – слово греческого происхождения, относящееся к традиционной женской одежде Древнего Египта. Используется чаще в научно-популярной литературе, в научной называется просто платьем или одеянием. В ранние периоды был распространён более простой вид этого одеяния – платье с широкими бретелями, прикрывавшими (а иногда и не до конца прикрывавшими) груди. В более поздние периоды наряды стали усложняться накладками, драпировками и плиссировками.], показать Эймер свой новый гребень и пообещать найти другой подарок вместо светильника из лавки Самира.
К тому моменту столы в «Тихой Гавани» уже были тщательно протёрты, и на каждом пристроилась изящная вазочка с ярким красным гибискусом – такие госпожа Мейва любила вставлять себе в волосы. Кто-то из работников таверны распахнул ставни пошире. Закатные лучи окрашивали соседние улочки оранжевым и алым.
На помосте у камина, который топили только в непогоду холодного сезона – да и то настоящих холодов в этих краях давно не видали, – устроились музыканты. Настройка инструментов проходила под смех и невероятную какофонию. Оставалось только надеяться, что, когда придёт пора выступать, исполнители сумеют извлечь более приятные звуки.
Рядом с музыкантами перешёптывалась пара танцовщиц, то и дело бросая взгляды на отдававшего последние распоряжения Брэмстона. Менестрель тоже успел переодеться, хотя синему не изменил – разве что шитьё на этой рубахе было побогаче и распахнута она была чуть ли не до пояса, демонстрируя тяжёлую цепь с чеканным медальоном и весьма неплохое телосложение. Хвост Брэмстон украсил золотым браслетом, а в ухе покачивалась сапфировая капля стоимостью, наверное, в пол этого трактира. В общем, новый хозяин, похоже, решил продемонстрировать всем, что покупал «Тихую Гавань» явно не на последнюю горсть серебра. Что ж, здесь такое уважали.
Аштирра твёрдо решила не уподобляться портовым девицам, но всё равно то и дело украдкой бросала взгляд на нового знакомого. Он определённо умел быть в центре внимания – видимо, сказывалось всё то же ремесло. И смех у него был хороший, заразительный, даже на сердце становилось теплее.
В таверну потянулся народ. К вечеру здесь будет финику негде упасть – завсегдатаев в «Гавани» всегда немало, а тем более такой повод. Интересно, на этот раз обойдётся без драк или Мейва будет уже помягче? В честь праздника и того, что сохранность имущества теперь была заботой другого.
Эймер в красках рассказала, как однажды тяжёлая рука бывшей пиратки не обошла и самого Брэмстона. Молодой рэмеи никогда за словом в карман не лез и успел наговорить хозяйке каких-то резкостей. Последствия были вполне предсказуемыми. Но вот чего в здравом уме предсказать не мог никто, так это что у острого на язык фигляра и заводилы достанет не только обаяния, но и звонких золотых монет. В итоге он таки сумел очаровать госпожу Мейву настолько, что она согласилась передать любимое детище именно в его руки. О том, в какую сумму обошлось Брэмстону приобретение «Гавани», оставалось только гадать, равно как и о том, какими путями он вообще сумел сколотить такое состояние. Вроде и лет ему было не так уж много. Может, богатые родственники или покровители? Поговаривали, конечно, всякое. Например, что он оказывает одному жрецу и целителю некоторые услуги по посредничеству с дельцами чёрного рынка и имеет там немалые связи, что услугами этими не гнушается пользоваться даже гильдия чародеев, – но выяснять правду глупцов не нашлось.
Расположившиеся за соседними столами завсегдатаи уже делали ставки, как именно Брэмстон будет управлять заведением. Мейва командовала таверной с суровым спокойствием, словно по старому обыкновению вела корабль по бушующему морю. А вот новый хозяин явно придерживался принципа «Коли не можешь предотвратить хаос – встань во главе». Ну и, может, красноречие тоже придёт на помощь.
– Как он сам любит двусмысленно шутить, «любые проблемы решаются несложно, если ловко владеть языком», – фыркнул Раштау, устроившись на своём любимом месте – в углу у лестницы в погреб.
– А что же тут двусмысленного? – удивилась Аштирра. – Он и правда может разговорить и очаровать кого угодно.
Эймер, пряча улыбку, добавила:
– Да, с тобой согласилось бы немало девиц из влиятельных семейств. Ну а здесь неизбежны слухи и небылицы, особенно когда хочется привлечь внимание. Кто-то поговаривает, что он пользовался определённым покровительством, потому выходил сухим из воды.
Раштау закатил глаза.
– И они, конечно, забывают добавить, сколько раз лично я вытаскивал этого типа за хвост из таких историй, что и припоминать не стоит.
– Расскажешь?
– Как-нибудь в другой раз, – усмехнулся жрец. – Но талантов ему хватает, иначе я бы не находил нашу дружбу полезной.
– Дружба должна быть ещё и приятной, братец, – подначила Эймер.
– Вот приятным наше общение бывает не всегда, – ответил Раштау, но Аштирра видела – отец скорее шутит.
Аштирра хотела расспросить ещё, но Брэмстон как раз подошёл к их столу. Подмигнув девушке, он опёрся о столешницу и склонился к жрецу:
– Господин Пламенный Хлыст, пока меня не успели разорвать на сотню маленьких бесов, давай всё же обсудим что собирались. Кое-что, достойное твоего внимания.
– А я-то думал, что ты собрал нас исключительно чтобы похвастаться выгодной сделкой и новым приобретением, – улыбнулся Раштау, кивком указывая на стойку у дальней стены таверны, где пара симпатичных девушек протирала и расставляла по полкам керамические сосуды.
– Одно другому не мешает, – улыбнулся Брэмстон и поманил их за собой в сторону лестницы, подальше от любопытных глаз и ушей.
На втором этаже располагались гостевые комнаты. Там же останавливались и Раштау с Аштиррой, но менестрель повёл их дальше по коридору – видимо, уже в своё обиталище.
– Пока не успел обставить всё по своему вкусу, – сказал Брэмстон через плечо, – но хотя бы на полу сидеть не придётся.
Какая-то служанка, прибиравшаяся наверху, бросилась ему навстречу с очередным срочным вопросом, но он решительно отмахнулся с коротким «позже» и ускорил шаг.
Они остановились у тяжёлой двери. Здесь скучал рослый рэмеи, которому явно хотелось присоединиться к общему веселью, но оставить пост не позволяла совесть. Брэмстон похлопал охранника по плечу:
– Иди отдыхай, я тут пока сам за всем пригляжу.
Уговаривать здоровяка не пришлось – ухмыльнувшись, он шутливо отсалютовал хозяину и поспешил вниз.
Брэмстон отпер дверь и пригласил своих гостей в полумрак комнаты – ставни здесь никто не открывал. Но едва глаза Аштирры привыкли к темноте, как рэмеи зажёг несколько ламп – ярких подвесных узорных шаров из дорогого мурринового стекла, такого же, как чаша в лавке Самира. В золотистом свете она увидела беспорядочно сваленные поверх сундуков тюки, перекрывавшие даже дверь – видимо, в спальню.
Хозяин уже суетился, расчищая центр комнаты, куда быстро перекочевал невысокий столик, до этого прислонённый к стене, и несколько расшитых подушек. Да, на полу и правда сидеть не пришлось, не поспоришь, – здесь уже успели расстелить мягкий ковёр. Аштирра, устраиваясь, пощупала шелковистый ворс и, не удержавшись, украдкой зарылась в него пальцами. «Такой бы ковёр да к нам в библиотеку», – мечтательно подумала девушка, представив, как здорово на нём развалиться, расшифровывая очередной свиток.
Эймер, расправив одеяния, грациозно села на подушку. Раштау занял место рядом с ней, скрестив ноги, и вскоре хозяин присоединился к ним. Жестом ярмарочного фокусника Брэмстон извлёк откуда-то футляр для свитков, украшенный россыпью иероглифов. Они были стилизованы под письменность времён расцвета Империи Таур-Дуат, но очевидно таковой не являлись. Подобные предметы продавали на базарах втридорога, выдавая за диковинки из древних гробниц. Аштирра удивилась – судя по оговоркам отца и тётушки, Брэмстон не был просто праздным путешественником и не мог приобрести такое, не разобравшись.
– Потянуло на сувениры? Я это у тебя не куплю, и не надейся, Копатель, – шутливо сказал Раштау.
– Всё уже оплачено, – усмехнулся Брэмстон, извлекая из футляра пожелтевший, покрытый разводами свиток бумажного тростника, испещрённый иероглифами.
Раштау чуть изогнул бровь. Эймер подалась вперёд, внимательно изучая знаки, и Аштирра последовала её примеру. Отец обучал её древнему наречию, иначе она бы не сумела расшифровывать тексты предков. Язык от эпохи к эпохе претерпевал изменения, и иногда распознать смысл было весьма нелегко. Но изучение сложных текстов было необходимой частью обучения жрицы – что в вылазках в руины, что для сохранения крупиц наследия их народа. Раштау был требовательным учителем – правильно распознанные знаки могли, ни много ни мало, спасти жизнь, если речь шла о древних гробницах с их скрытыми ловушками или о последовательности действий ритуала. Порой, когда становилось особенно трудно, Аштирра даже жалела, что её угораздило родиться Таэху. Столько всего приходилось запоминать и удерживать в голове! Но долгие часы над свитками и обломками камней принесли свои плоды – теперь девушка довольно легко умела определять, к какой эпохе относятся те или иные надписи.
Текст перед ними был из «новых» – многажды переписанных с потерей смысла копий более древних свитков или текстов с каменных стел. Но оригинал относился, судя по всему, к эпохе заката Империи, уже после Катастрофы, изменившей лик континента.
Раштау, конечно, даже прежде Аштирры определил, что свиток в самом деле имеет ценность. На первый взгляд, в сведениях не было ничего необычного – лишь перечень обнаруженных гробниц более древних правителей Империи с именами их хозяев. Согласно указанному в тексте, список надлежало проверить некоему чиновнику по имени Красуз и вернуться ко двору с докладом об их состоянии.
– Это же позднерэмейский, который переняли уже мои предки, – подала голос Эймер. – Мы используем его в заклинаниях до сих пор. А вдруг этот Красуз служил самой владычице Кадмейре? О ней и у нас слагают легенды – о той, что раздавила сердце не одного героя своими изящными сандалиями. Перед ней не устоял даже один из первых уже человеческих императоров, Адраст Ирей Кайсар. Некоторые полагают, что сторонники убили Адраста как раз потому, что он готов был сочетаться с Кадмейрой браком и воссоздать территории Империи под своим абсолютным владычеством.
Аштирра помнила: Кадмейра пыталась возродить Таур-Дуат после эпохи Падения, уже во времена восхождения людей как господствующего народа в землях, некогда принадлежавших рэмеи.
– Владычица Кадмейра не была Эмхет по крови, но искала тайную Силу династии, чтобы восстановить землю, – подхватила девушка. – Она была рэмеи смешанных кровей и потому легко установила связи с людьми. Только, кажется, всё равно закончила печально…
– Что, по-твоему, столь ценного в этом свитке? – спросил Раштау, поднимая взгляд на Брэмстона. – Все эти гробницы разграблены, до некоторых не добраться, их пожрала Каэмит. Буквально.
– Ну, может, ты смотришь не на ту сторону? Если перевернёшь – будет интереснее, обещаю, – ехидно ответил Брэмстон.
Раштау со вздохом покачал головой, давая собеседнику понять, что сейчас шутки неуместны, но свиток всё же перевернул.
– На первый взгляд, ничего особенного и здесь не нахожу. Разве что указаны правители более ранних эпох. Тхатимес, Римессу, Ини… – задумчиво перечислял жрец, проводя когтем по иероглифам на выцветшем листе. – Ещё и написано с ошибками, но это обычно для более поздних текстов. Искажение имён на свой лад… Порой это сильно усложняет расшифровки.
– Да ты дальше смотри, – нетерпеливо прервал Брэмстон и аккуратно ткнул пальцем в конец списка. Изрядно потрёпанный край свитка уже почти не позволял различить имена, только отдельные иероглифы.
Раштау прищурился, силясь разобрать недостающие полустёршиеся письмена.
– Надеюсь, ты недорого отдал. Я тебе таких с десяток отсыпать могу бесплатно. Они бесполезны с точки зрения сведений.
– Что уцелело, то и купил, – парировал младший рэмеи. – Ну же, господин Пламенный Хлыст! Только не говори, что на старости лет ты утрачиваешь зрение или ясность мысли.
– Если есть что сказать – говори, – отрезал жрец. – Попусту языком молоть будешь перед публикой внизу.
Эймер положила ладони на плечи обоих мужчин, останавливая готовый разгореться спор.
– Что именно ты хотел показать, Брэмстон?
Менестрель резко поднялся, покопался в ближайшем сундуке и принёс бумагу и писчие принадлежности. Видимо, портить когтем поверхность стола, инкрустированного перламутром, ему было жаль. Аштирра искренне восхитилась, увидев, как быстро и искусно Брэмстон вывел несколько сложных иероглифических надписей. Не иначе как Раштау и его обучал науке, утерянной для большинства.
Один из титулов жрица узнала, и фрагмент древней надписи действительно вполне мог соответствовать ему. «Забытый Император». Так сами рэмеи называли последнего Владыку, наделённого Силой Ваэссира. Его имя было стёрто из летописей, выбито с каменных стел со всем тщанием – имя того, кто навлёк на свой народ погибель.
– Предположим, что недостающие символы в последних именах и титулах данного текста таковы, – сказал Брэмстон, дорисовывая пару знаков. – В таком случае здесь мы ясно видим указание на двух последних правителей Таур-Дуат до Падения. Владыка Джедер и его сын, на котором, как мы знаем, пресеклась правящая династия Эмхет, – менестрель ненадолго замолчал, убеждаясь, что все присутствующие следили за ходом его мыслей. – И если принять мою догадку как верную – а в том у меня нет сомнений, – то на этих двух именах список Владык Эмхет и должен был бы прерваться. Гробницу Джедера мы с вами так и не нашли, как ни искали. А усыпальница его сына оказалась только кенотафом[5 - Кенотаф – гробница, в которой не захоронены останки покойного, по сути, символическое захоронение.], причём незаконченным – так ты вроде говорил, Раштау.
Жрец кивнул. Аштирра слушала затаив дыхание, боясь даже мечтать о том, что поиск многих поколений в самом деле может увенчаться успехом. Отец рассказывал о той вылазке, занявшей много дней. Именно Раштау вычислил местонахождение захоронения Забытого Императора, собрав множество слухов, изучив множество текстов и находок своих предшественников. Вот только гробница разочаровала его. Даже росписи на стенах кенотафа были сбиты, каменный саркофаг – расколот, а внутренние помещения давно уже стали прибежищем тварей Каэмит. Раштау рассчитывал найти там ключи, знание, но пришёл к выводу, что гробницу так и не использовали по назначению. И он был не единственным – паломничество к гробнице Забытого Императора совершали та же Кадмейра и её последователи.
– Так вот, – продолжал Брэмстон, – остаётся вопрос: кто же скрывается за этим последним в списке, «А…»? Очевидно, что этот рэмеи также относился к правящей династии, раз уж его имя указано в списке императорских гробниц.
Аштирра видела, как Раштау сжал руку в кулак, хотя лицо его не изменилось. Сколько она себя помнила, отец искал хоть что-то, что могло бы указывать на уцелевших членов династии Ваэссира Эмхет. Согласно легендам, Забытый Император уничтожил всех носителей божественной крови из побочных ветвей, но надежда не угасала.
Владычица Кадмейра искала те же сведения и, возможно, успела узнать что-то, чего не узнали последние потомки рода Таэху. Всё усложнялось тем, что, хоть она и стала поистине легендарной личностью среди людей и рэмеи, гробница её так никогда и не была найдена.
Жрец покачал головой. Сколько ни вглядывался в письмена, сколько ни напрягал память, он так и не сумел сложить обрывочные иероглифы в какое-либо из известных ему древних имён. Что уж говорить об Аштирре.
– Мы привыкли считать, что сын Владыки Джедера был последним потомком Ваэссира, правившим нашей землёй, – тихо проговорил Брэмстон. – Но вдруг мы ошибались? Ты ведь сам не раз говорил, что это возможно… Что, если у Владыки Джедера были и другие дети? Что, если уничтожили не всех и хоть кому-то удалось спастись? Да, их имена могли быть стёрты ещё в эпоху правления Забытого как неугодные. Но линия их крови могла уцелеть. Что думаешь об этом, а, господин Пламенный Хлыст?
– Думаю, что, если всё-таки удастся отыскать гробницу Владычицы Кадмейры, это существенно упростит дело, – усмехнулся Раштау.
– Я уже работаю над этим.
– И сколько таких было до тебя… до нас.
– Так быстро теряешь надежду? – улыбнулся Брэмстон. – А как же дело жизни?
– Знаю, друг, – жрец по-свойски похлопал младшего рэмеи по плечу. – Но что ж, стоит отдать тебе должное, ты и правда нащупал след. Мы могли бы наведаться в гости к досточтимому Красузу, да будет лёгок его путь к Водам Перерождения. Недаром он так взбудоражил твой и без того не самый спокойный разум, Копатель.
– Я помогу, – сказала Эймер, до этого внимательно всех слушавшая. – Позвольте, я заберу свиток. Сравню кое с чем в библиотеке гильдии. В конце концов, часть этой истории хранилась у людей. И, думается мне, мы на верном пути.
Сердце Аштирры забилось в радостном предвкушении. Они отправятся в гробницу чиновника эпохи легендарной Кадмейры, а потом – кто знает? – может, наведаются в гости и к самой царице?
– Ну что, отправишься с нами или почтенному горожанину уже негоже шататься по развалинам? – улыбнулся Раштау.
– Если уж сама госпожа Эймер «шатается», то почему же мне негоже, – рассмеялся Брэмстон. – Ради такого я, пожалуй, даже назначу госпожу Мейву Великим Управителем моего небольшого царства. Временным, конечно же.
На этих словах дверь распахнулась, и на пороге выросла вышеозначенная Великая Управительница.
– Эй ты, император пива и плова, не хочешь проверить, как поживает твоё жаркое? Да и про гостей пора бы вспомнить – там внизу голодным хором повторяют твоё имя.
Рэмеи взвился на ноги и с повышенной учтивостью поклонился Мейве:
– Сию минуту, госпожа, не изволь волноваться. Что ж, друзья, пора бы нам присоединиться к этому празднику.

Глава пятая
Голос легенд
Галантно выпроводив друзей из комнаты, Брэмстон запер дверь массивным ключом, который тут же исчез где-то в глубине складок его шаровар. Потом он предложил Мейве локоть, и вместе они, словно царственная чета, прошествовали к лестнице.
От гомона внизу и правда уже содрогались стены таверны. Ну а когда посетители завидели хозяев – бывшую и нынешнего, – возгласы, крики и улюлюканье, кажется, сотрясли даже фундамент. Брэмстон остановился на верхних ступеньках, вскинул руки – ни дать ни взять Император перед народом, в самом деле повторявшим его имя. Торжественность момента испортил дружеский подзатыльник от Мейвы, после чего оба со смехом едва не скатились по лестнице навстречу гостям.
Аштирра счастливо улыбалась, радуясь приподнятому настроению отца и предчувствию Эймер новых открытий. Да что уж там, находка Брэмстона и её погрузила в то же предвкушение чуда. Они явно стояли на пороге чего-то нового и значимого! Общая атмосфера праздника лишь разжигала это тепло внутри в яркий огонь.
Гости наперебой поздравляли Брэмстона с удачным приобретением, а госпожу Мейву – с заслуженным покоем. Кто-то уже требовал поскорее выкатить бочонки с бесплатным пивом для честного народа, ведь трактирщик обещал угостить всех, кто заглянет на огонёк. И вот этот голос Аштирра узнала и в общем хоре. Скрипящий бас, которым впору отдавать команды соратникам, перекрывая какофонию сражения. Северный горский говор. Кричавший дробил слова резко, отрывисто, словно лаял мощный сторожевой пёс.
Раштау и Эймер уже спустились в зал. Аштирра остановилась на несколько ступенек выше и выискивала взглядом в толпе того самого, особенного гостя. Но волна посетителей не желала расходиться, билась о лестницу, точно море о причал. Кто-то уже проталкивался наверх, видимо, желая занять место получше, когда музыканты начнут своё представление. Девушка решила, что лучше пойдёт к столику отца – наверняка «сторожевой пёс» поспешил туда же, – и скользнула в толпу.
Не успела она опомниться, как рёбра, помятые дубинкой утром, протестующе затрещали. Коренастый дворф сгрёб её в охапку и, оторвав от пола, закружил в воздухе.
– Какая ты большая стала, уже еле поднять могу! – воскликнул черноволосый горец с окладистой бородой, которой позавидовали бы даже местные купцы. Аккуратно опустив девушку на пол, он картинно схватился за поясницу.
– Пара моих отваров – и будешь как новенький, Фельдар, – откликнулся Раштау, поднимаясь из-за стола. Они обменялись крепким воинским рукопожатием.
Аштирра не отличалась высоким ростом, как и Эймер, но даже ей дворф доходил где-то до плеча, правда, был раза в два её шире. Зато говорить со всеми умел так, что ещё неясно, кто на кого смотрел свысока.
– Дядюшка, я уж боялась, ты не придёшь! – девушка крепко обняла Фельдара.
– Это когда ж я пропускал бесплатную выпивку? Да скорее Хэдинг прихлопнет меня своим божественным молотом, а Фийра добавит своей не менее божественной сковородой!
Рядом бархатно рассмеялась Эймер.
– И тебе доброго здравия, Фельдар. Совсем подслеповат стал или забыл, кого раньше при встрече обнимал в первую очередь? Ещё и сетовал, что я не из твоего народа, а то женился бы.
– Так и женился бы, даром что чародейка! – Фельдар отвесил ей учтивый – по дворфийским меркам – поклон. – Только всё ж ростом ты чуток не вышла, родня протестовать будет. Возмутятся, что даже лица невесты не увидят на недосягаемой высоте её сияющего великолепия.
Эймер со смехом положила ладони на крепкие плечи Фельдара и звонко чмокнула в лохматую макушку.
– Эй-эй, хватит этих твоих человечьих нежностей, – дворф оттолкнул её, но не слишком рьяно, а на смуглых щеках проступил румянец. – Подумают ещё чего лишнего.
Это было их обычной пикировкой. Аштирра знала, что с роднёй Фельдар был не в ладах, а с женитьбой и вовсе сложилась какая-то тёмная история, которую сам он вспоминать не любил. Его настоящей семьёй были они – Раштау, Эймер, Тианера и Аштирра.
Они обменивались приветствиями и последними новостями. Аштирра в такие моменты любила не говорить, а просто тихо наблюдать за ними и слушать их истории. Семья… Внутри разливалось невероятное тепло – как в холодную пустынную ночь после опасной вылазки, когда вдруг оказываешься у долгожданного костра. Разные по крови, но прошедшие вместе уже столько, что пережитое связало их крепче родственных уз. Аштирра мечтала, что вскоре и она займёт место рядом с ними как равная, а не просто как любимая младшая «дочь полка», которой всё дозволено, но которую при этом не везде берут.
Радость была приправлена нотками печали. Аштирра надеялась увидеть и свою вторую тётушку, Тианеру. Вот бы та добралась сюда, пусть и в последний момент! Наверняка она тоже захочет узнать про гробницу, а как узнает – тут же деловито станет обсуждать с Раштау, что там могут быть за ловушки и насколько проржавели за века старинные механизмы. А потом они с тётушкой Эймер непременно начнут подначивать друг друга, словно годы так и не примирили их между собой. Если чародейка была безупречно изысканна, Нера Кошачий Хвост, выросшая в портовых трущобах, явно променяла свои манеры на фантастическую ловкость.
Аштирра вскинула голову и встретилась взглядом с Брэмстоном. Менестрель как раз проталкивался к их столу. Грусть как рукой сняло – этот рэмеи, кажется, самим своим присутствием умел разгонять любую тоску.
Фельдар поднялся с лавки, двинув стол так, что тот впечатал Раштау в стену. Прославленный целитель выругался от неожиданности, вспомнив даже пару словечек из арсенала Мейвы, но осёкся, когда Эймер деликатно кашлянула.
– Ну и где моё бесплатное пиво, хозяин? – осведомился дворф, уперев руки в боки. – Ты обещал, что его будет хоть улейся. Что каждый выпьет сколько сможет. И я, знаешь ли, не хочу, чтоб даже лишняя капля досталась кому-то ещё. Я и без того рискую выйти отсюда трезвым и на своих двоих. Печальная участь!
– Потерпи немного, друг мой. Вечер только начался, а ты уже возмущаешься, – улыбнулся Брэмстон. – Смотри, вдруг обидишь ненароком кого-нибудь важного? Сегодня сам командир стражи наведался. Того и гляди, ждать градоправителя! Вон посмотри на госпожу Эймер и вспомни о манерах.
– Ах ты ж хмырь рогатый! Ишь ты, птица важная, а ну иди сюда! – Фельдар грозно зыркнул на трактирщика, на ходу закатывая рукава. Аштирра встревоженно подалась вперёд, но рэмеи лишь вскинул руки, точно сдаваясь. Раштау и Эймер не шелохнулись.
В следующий миг дворф сгрёб его в охапку, чуть не повалив на пол.
– Дай обниму хоть, наглый юнец! Этот праздник ты заслужил. Вот же ж как поднялся, а! Только не зазнавайся – рога поотшибаю.
«Так значит, и они знакомы? – изумлённо подумала Аштирра. – Почему же отец о нём не рассказывал?»
Брэмстон, кажется, уже начал задыхаться, и дворф наконец выпустил его из крепкой хватки.
– Я ж тебе подарок припас к празднику, – засуетился Фельдар, что при его комплекции выглядело забавно.
Порывшись в отброшенной на скамью сумке, он извлёк на свет поясную флягу – рельефную, литую, весьма искусной работы, украшенную поверху мехом. Аштирра присвистнула – такую и дворфийскому конунгу не стыдно подарить! Сидя за столом, она не могла разглядеть, что за сцены были запечатлены на круглых боках фляги, но не сомневалась – изображены они со всей тщательностью.
Фельдар сунул подарок растроганному Брэмстону, с которого на несколько мгновений даже слетело его привычное самодовольство.
– Ух ты… это же…
– Сам делал, – гордо сообщил дворф. – Иначе не в счёт. И шерсть, между прочим, горного козла со склонов Маэлдаз, так-то! Такого ещё поискать. А на сценах тут вот легенда, как ты любишь, – он ткнул толстым пальцем в стенку фляги. – Будешь пить за моё здоровье и вспоминать, как когда-то наши народы заключили первый договор.
Раштау и Эймер с улыбкой переглянулись. Брэмстон смотрел на Фельдара, потом учтиво поклонился и произнёс на чистом дворфийском:
– Да не сомкнётся купол бездонного неба над тобой и твоей мастерской, и пусть сам Хэдинг направляет твой молот. Спасибо, друг мой.
Музыканты на импровизированной сцене играли лёгкий нехитрый мотив, как раз под стать настроению гостей. Брэмстон отдал пару быстрых распоряжений, и в зал вошли танцовщицы в лёгких, на грани приличия, нарядах. Им радовались не меньше, чем девушкам-подавальщицам, разносившим по столам закуски и выпивку. В особенный восторг пришла стража, которой, как оказалось, тоже ничто земное было не чуждо. Командир Фанис даже привстал, аплодируя.
Аштирра невольно залюбовалась грацией артисток, но, перехватив слишком уж довольный взгляд Брэмстона, нахмурилась и раздражённо дёрнула хвостом. Уж она бы ему показала, как нужно танцевать! Она ведь владела секретами предков! Вот только её танцы были сакральными, и негоже выносить таинство за пределы святилищ на потребу публике. Но разве ж эти девицы могли сравниться со жрицами, передававшими своё искусство, радующее взгляд самих Богов! Каждый жест был чётко выверен, складываясь в ритуальную формулу божественных воззваний, как и каждое слово гимна, каждый перелив мелодии.
Гости уже успели утолить первый голод. Под радостные возгласы присутствующих в зал выкатили несколько огромных бочек с отменным пивом, к которому потянулась очередь. Артистки продолжили представление, танцуя прямо на бочках, пока подавальщицы разливали напитки по кружкам. Госпожа Мейва кликнула пару своих друзей покрепче и приставила к девушкам – следить за порядком. Ну и заодно втолковывать особо ретивым посетителям, что руки распускать нужно не здесь, а через пару кварталов отсюда, уже в другом заведении. Большинство гостей, впрочем, интересовали не девичьи прелести, а то, хватит ли на их долю пива. Бочонки пустели на глазах, несмотря на всю щедрость хозяина. Не обошлось и без драк, но недовольных быстро разняли. Брэмстон даже пожалел их – в честь праздника – и разрешил не гнать взашей, но предупредил: больше таких поблажек не будет.
Когда изрядно захмелевшие посетители пришли в благостное расположение духа, а танцовщицы и музыканты, поклонившись зрителям, объявили перерыв, на импровизированную сцену вышел сам виновник торжества. Гости громко приветствовали его, потом зашикали друг на друга.
Аштирра затаила дыхание. Эхом до неё доносились шепотки. Брэмстон не солгал – он и правда слыл одним из самых известных менестрелей Ожерелья Городов.
Рэмеи деловито закатал рукава рубахи, поднял лютню, обвёл собравшихся задумчивым взглядом, не задерживаясь ни на ком в отдельности. Проверив строй инструмента, он начал наигрывать простую мелодию. Пальцы с коротко подпиленными когтями порхали по грифу. Мелодия развивалась, усложняясь, и вот в неё стали вплетаться архаичные мотивы кочевых племён, причудливо перемешиваясь с отголосками незамысловатых моряцких песен, которые знал здесь каждый. Ловко и изысканно менестрель сплетал привычные созвучия с более древними, и казалось, он сам, весь его образ изменился, сливаясь с музыкой.
В какой-то миг мелодия оборвалась, но лишь на несколько мгновений… а потом зазвучал голос, глубокий, обволакивающий, созданный словно лишь для того, чтобы исполнять древние баллады и ткать легенды, передававшиеся из уст в уста. Его власть была так велика, что даже захмелевшие гости, до того подпевавшие громко и не в лад, заворожённо затихли.
Брэмстон пел о давно ушедших эпохах, когда народ рэмеи жил в мире, гармонии и процветании. О великих мастерах древности, что воздвигали величественные сооружения, свет которых не померк до сих пор, хоть города давно были занесены песками. Его баллада повествовала о времени Первых Договоров, когда нэферу сошли на земли Таур-Дуат, чтобы разделить свои знания со смертными. О том, как самый могущественный из них, Ваэссир, отдал своё сердце народу рэмеи и отказался от бессмертия, растворив свою силу в потомках, дав начало роду мудрейших правителей и величайших воинов.
Непрошеные слёзы заструились по лицу Аштирры. Слова, выбитые в камне родного храма, обретали дыхание и жизнь. Каждая фраза, каждый образ были выписаны настолько живо, выводились голосом настолько искренне, что перед внутренним взором, словно в медитации, поднимались города и храмы в долине Великой Реки, живой, полноводной. И снова сияли белые стены Апет-Сут в свете восходящей из-за барханов Солнечной Ладьи, а на площади перед императорским дворцом оживала статуя Владыки Ваэссира, первого из Эмхет. Жестом он благословлял царственную чету, спускавшуюся по ступеням, чтобы встретить новый день вместе со своим народом.
Брэмстон запел о великих битвах, о победоносных походах Тхатимеса Завоевателя, и Аштирра, совсем как слушая рассказы отца, видела воинство на сверкающих колесницах, ведомое военачальником, на груди которого сплелись в защищающем объятии крылья Богини. Весь его образ воплощал власть и силу, перед которой преклонился не один народ.
Битвы сменялись пирами. Возносились к небесам шпили храмов, и развевались над стенами знамёна с изображениями божественного сокола, хранителя императорского рода. И в каждый город, в каждый отдалённый край ширящейся Империи рэмеи несли знание, мудрость и благоденствие. Ваэссир с отеческой гордостью взирал на своих потомков, и не было в мире силы, которая смогла бы пошатнуть величие наследников нэферу…
Кроме одной… и о ней была последняя баллада Брэмстона. О яде, пустившем корни в самом сердце Империи, в сердце последнего из великих правителей Таур-Дуат. Но менестрель излагал совсем иную версию событий, отличную от бытовавшей теперь. Он возлагал вину на козни эльфийских колдунов, пришедших из-за гор, называя их не спасителями, а предателями. На новую царицу, отравившую разум владыки сладостными ядовитыми речами. На тех, кто пришёл после, пируя, точно шакалы над трупом льва.
Историю о конце династии Аштирра знала. Брат пошёл на брата. Единый великий народ раскололся, и весь континент содрогнулся. Один за другим пали города. Рассыпались в прах стены храмов, а сама Великая Река многажды изменила своё русло, прежде чем окончательно иссякла. Последний наследник Ваэссира унёс Дар своего Божества в безымянную могилу. И теперь уже не стало Силы, что могла бы исцелить раны погибающей земли…
Или всё же была? Их надежда… дело жизни вот уже не одного поколения Таэху…
Аштирра резко вынырнула из потока образов. Музыка оборвалась так же внезапно, как оборвалась когда-то эпоха легенд рэмейского величия. Зал окутала тишина – словно в храме после ритуалов.
Два взгляда, Раштау и Брэмстона, устремились друг к другу, и казалось, сам воздух заискрил, словно в преддверии грозы. Лицо отца побледнело от гнева и неких неясных Аштирре эмоций, но он не проронил ни слова.
Уже в следующий миг морок истаял. Брэмстон печально усмехнулся, тряхнул головой, точно выходя из транса, и затянул скабрёзную песню о неверной жене моряка, привечавшей в доме какую-то нечисть. Его голос преобразился, став совсем земным, лишившись ноток колдовского очарования.
Рядом крякнул Фельдар, хлопнул Раштау по плечу и ткнул ему под нос кружку с пивом, отвлекая. Эймер коротко покачала головой и немного грустно улыбнулась Аштирре.
– Брэмстон смел, порой даже слишком, – шепнула она. – Не время и не место… но, возможно, он прав. Таков его способ сохранить наследие древних. За эту балладу он когда-то чуть не лишился головы, спев её при бдительных псах новых Богов.
Аштирра невольно вздрогнула. Самой ей не доводилось сталкиваться со жрецами-воинами новой религии, но она была наслышана, что где-то за одно наличие рогов могла ждать мучительная смерть. Что уж говорить о попытках рассказать другим рэмейскую версию событий.
– Ты говорила, поёт он недурно, – тихо проговорила девушка. – Но это… Это просто… как волшебство без Всплеска…
– В ваших храмах когда-то обитали жрецы Золотой Богини, которым не было равных в искусстве песни, – Эймер лукаво усмехнулась и приложила ладонь к сердцу. – Для такого волшебства не нужен Всплеск – оно рождается у самых корней духа.

Глава шестая
Забытый Император
Огни светильников окрашивали окружающую темноту алыми всполохами.
Совсем как в ту ночь, когда дворец утопал в крови. И хотя теперь он не переступал через бессчётные мёртвые тела, не вслушивался в крики раненых и умирающих, казалось, что под ногами хрустят кости.
Кости врагов и кости его народа…
Никто не смел преградить ему путь. Двери покоев Императора распахнулись перед Верховным Военачальником.
Император не вздрогнул – склонившись над одним из своих бесчисленных свитков, неспешно поставил печать и лишь потом поднял взгляд, тепло улыбнулся ему.
– Чем обязан в столь поздний час, мой возлюбленный брат?
Этот голос по-прежнему заставлял сердце дрогнуть. Преклонись перед моей мудростью. Прими бесконечную любовь, которую я дарую моему народу.
Джедефер Эмхет исказил Силу их предка, подчинив собственным новым устремлениям. Как хотелось, глядя в эти глаза, видеть там лишь мудрость Ваэссира, а не затаившуюся на дне взгляда искушающе-сладостным ядом магию. Сколько бы отдал Алазаарос лишь за то, чтобы вновь увидеть своего брата, а не колдуна, дерзнувшего посягнуть на Знание, которому не должно быть места на рэмейской земле…
Жестом Император отослал слуг, и те притворили двери. Алазаарос пересёк покои и положил ладони на стол, глядя на Императора.
– Отмени свой приказ, Джедефер. Отмени эту бойню.
Джедефер изогнул бровь.
– Бойню? О чём ты говоришь?
– Ты знаешь, – Алазаарос резко покачал головой. – Я шёл с твоим именем на устах в каждый бой. Я покорял для тебя города.
– И ты преуспел. Один из самых молодых Верховных Военачальников за всю историю Империи! – Владыка улыбнулся, откинувшись в кресле. – Во всём моём военном совете нет никого достойнее этого титула.
– Но теперь ты просишь меня обратить клинок против моего народа. Я не исполню этот приказ! – рявкнул Алазаарос.
Внутри билась мысль: когда же он успел упустить, потерять своего брата и Владыку? Почему не сумел защитить от искушения запретной магии?
В какой миг ядовитые речи о новом пути развития для народа, попиравшем былое, «отжившее» во имя неких новых, захватывающих дух горизонтов, перестали быть просто речами?
Последнее Алазаарос невольно произнёс вслух. Джедефер покачал головой со своей неизменной полуулыбкой – печальной, всезнающей. Поднявшись, он обошёл стол и, приобняв брата за плечи, вывел к балкону.
Засыпающая столица открывалась их взору – тенистые рощи у дворцовых стен, россыпи тёплых огней, где каждый – чья-то жизнь. Семьи, собравшиеся у очага. Солдаты, совершающие обход. Храмы, привечающие страждущих даже в самый поздний час.
Голос Джедефера полился мерным потоком, когда он произносил слова древней легенды, хорошо знакомой Алазааросу:
– «Ваэссир, первый из Эмхет, божественный Владыка Таур-Дуат, спустился на землю, чтобы навсегда остаться среди тех, кого он любил и защищал. Для того пришлось ему прервать свое существование, дарованное Амном народу нэферу, и претерпеть Великое Преображение, ибо Закон не позволял могучим обитателям иных планов бытия вторгаться на план земной, дабы не внести разрушения в Ткань Мироздания. Сама земля Таур-Дуат пела в золотом сиянии Ладьи Амна, когда Владыка Ваэссир Эмхет сошёл на неё, чтобы мудро и справедливо править возлюбленным своим народом рэмеи. Но после Великого Преображения Ваэссир стал более уязвим для своих врагов, коих было, увы, немало…»
– Я помню это, – сдерживая гнев, проговорил Алазаарос. – Божественный Ваэссир растворил себя в своей земле, в крови и Силе своих потомков.
– Растворил, – повторил Джедефер, усмехнувшись. – Понимаешь ли ты, что это значит? Единственный из Богов, Он приковал себя к земле, и биение нашей жизни стало Его жизнью. Я лишь хочу забрать то, что принадлежит нам – прямой, изначальной ветви рода Эмхет. Погрузившись в сокровенные глубины, презрев глупые запреты, я вижу истину. Наши предки боялись всей силы нашей крови и добровольно отсекли себя от живительного источника. Я желаю восстановить справедливость.
– И убить всех, кто…
Джедефер тепло улыбнулся, прерывая его лёгким взмахом руки.
– Лишь вернуть утраченное. Золотая кровь Ваэссира вернётся в своё лоно. Только я и ты, мой возлюбленный брат, станем Его воплощениями, – ладони Императора легли на плечи военачальника, и со всей силой своего убеждения он продолжил: – Ты – прекрасный воин, и разум твой не столь гибок, как мой, я понимаю это. Но посмотри – ведь я оказался прав. Наша победная поступь звучит твёрже, чем шаг Отца Войны. Маски сорваны с лиц предателей, и те больше не смеют шептаться в тенях. Однажды все народы покорятся нам – от южных джунглей до северных океанов. Яростный блеск нашего пламени воссияет ещё ярче! Место страхам – в засыпанных песками гробницах Владык прошлого. Но наше место… Науки, искусства, магию – всё мы сумеем вознести на новый виток развития, потому что не станет больше пределов, ограничивающих наши пытливые умы и наши огненные сердца! Мне покровительствуют силы, величия которых ты даже представить себе не можешь, брат. Но со временем я и их сумею подчинить… подчинить нам во благо.
– Ты – хранитель Божественного Закона, первый служитель Богов.
Тихий смех Джедефера расколол последние иллюзии.
– Я никому не служу – ни нашим одряхлевшим Богам, ни забытым прекрасным созданиям первородного пламени, которых наши предки изгнали за пределы мира.
Невольно Алазаарос отшатнулся, сбрасывая руки брата. Словно впервые смысл слов, прежде скрытый за вуалью более осторожных фраз, открылся ему. Джедефер всегда верил в то, что говорил и делал. Цена не имела для него значения.
– Ты… Ваэссир оставил тебя. Вот почему Ануират отказались служить тебе ещё в ту ночь…
– Все они предали меня, но ведь ты остался рядом. И только это имеет значение. Ты ведь со мной, что бы ни случилось?
Слова клятвы, которые он нёс в сердце всю свою жизнь, умерли на губах. Мгновения тяжёлой тишины падали каплями вечности, знаменуя смену эпох. Истина обнажала свой неприглядный истлевший лик.
– Ты больше не можешь вести народ рэмеи, Джедефер, – тихо, но твёрдо сказал Алазаарос.
– И кто же может? – Император насмешливо изогнул бровь. – Может быть, ты? Однажды – несомненно, мой верный военачальник.
– Я, Алазаарос Эмхет, наследный царевич Таур-Дуат, бросаю тебе вызов. Сложи Венец Обеих Земель, брат. Я верну тебе власть, когда разум возвратится к тебе, а сердце снова обернётся к нам.
Джедефер не разгневался и не рассмеялся – лишь скорбно вздохнул.
– Ты проиграешь… но преподать тебе урок, возможно, и правда не помешает. Ты всегда был таким способным учеником.
Император прошёл к резной стойке для оружия, украшавшей его покои, и снял два великолепных хопеша. Наверное, прежде они даже не знали боя, хоть их и содержали в совершенном порядке, а в остроте их клинков не приходилось сомневаться. Взвесив один из хопешей в руке, второй Джедефер передал Алазааросу.
– Смелее. Ты ведь этого желал, – Владыка покровительственно кивнул.
Пальцы Алазаароса сомкнулись на рукояти. Из них двоих именно он был воином – сильнее, быстрее. Джедефер всегда превосходил его в жречестве, в чародействе… Но на что брат будет способен теперь, если Сила Ваэссира более ему не подчинялась?
– Ты будешь сражаться так? Без щита, без доспеха? – Алазаарос покачал головой, дёрнул один из ремней, скреплявших его нагрудник.
Владыка вскинул руку, останавливая его, и усмехнулся.
– Они мне не понадобятся, брат. Давай посмотрим, на чьей стороне истина. Нападай. Отвоюешь своё право – и я передам Венец сегодня же.
– Ты обезумел… – с отчаянием Алазаарос смотрел на Джедефера, надеясь встретить в его взгляде хоть проблеск прежнего.
Мысленно взмолившись Богам, прося их не о победе даже, но о справедливости, Верховный Военачальник Таур-Дуат бросился на своего Владыку. Он нанёс несколько ударов, не пытаясь ранить Джедефера, лишь заставляя того отступать. Император не был слишком быстр, да и длинные одеяния сковывали его движения, но дважды или трижды их клинки со звоном встречались. Оттеснив его к стене, Алазаарос остановил лезвие почти у самой шеи брата.
– Сила Ваэссира более не защищает тебя, – тихо, с горечью проговорил он. – А без Силы предка ты не сможешь победить своего военачальника. Передай мне Венец. Позволь помочь тебе.
Джедефер заглянул в его глаза, и снова этот взгляд коснулся самого сердца.
– Ты ошибаешься, брат, – тихо возразил он. – Ваэссир – мой послушный слуга, моё верное оружие. Склонись перед своим Императором!
Словно десяток невидимых хлыстов прошёлся по его телу, и кровь взыграла огнём, восставая против него. Алазаарос не успел опомниться, как повалился на колени, пригибаемый к земле мощью древней, как весь его род. Ослепительный золотой ореол охватил Императора, став ему и щитом, и доспехом. Но не первый из Эмхет смотрел на военачальника со дна этих глаз, а тот, кого он более не знал.
Мысли Алазаароса, вся его воля устремились к Ваэссиру – божеству, покровительствовавшему их роду, чья Сила была растворена в его потомках. Его собственное наследие не позволяло ему сражаться с тем, кто эту Силу ныне воплощал.
Джедефер отбросил ненужный более клинок и протянул руку. Пальцы его хищно скрючились, посылая волну Силы. Со скрежетом разошлись защищающие крылья Богини на нагруднике военачальника, посыпались чешуйки ламеллярного панциря, треснула кожаная основа и последняя хрупкая преграда – тонкая ткань туники. Алазаарос кожей чувствовал жар, исходивший от Императора, не в силах ни отвести взгляд, ни даже сделать глубокий вдох.
– Мне не под силу изменить твоё сердце… но я мог бы попробовать, – мягко проговорил Император и выбросил вперёд вторую руку.
Алазаарос хрипло закричал, чувствуя, как его тело поддаётся враждебной противоестественной магии. Боль затопила сознание, когда вслед за панцирем разошлась его грудная клетка. Смерть была близко, накрывая спасительным пологом. Сквозь багровую пелену он едва видел, как Джедефер склоняется над ним, погружая руки в пульсирующую плоть. Каким-то чудом его сердце всё ещё билось. И когда ладонь Императора охватила трепещущий орган, военачальник не мог уже даже кричать.
– Подчинись мне, и я прощу тебя. Повтори слова своей клятвы, не смея нарушить её более.
– Отмени… свой… приказ… – прохрипел Алазаарос.
Он проиграл. Единственный, кто мог бросить вызов Владыке по праву наследования, проиграл. Боги забыли о нём.
– Повтори свою клятву, возлюбленный брат, и я пощажу тебя.
Тонкие пальцы Императора сжали его сердце. Разум мерк, подчиняясь предсмертной агонии плоти. Истина была на стороне Джедефера. Их эпоха закатилась, подобно Солнечной Ладье…
Нет, не бывать этому!
Алазаарос беззвучно взмолился, взывая к любому, кто мог бы услышать его. Отринув гордость, он умолял о жизни, о последнем шансе хоть что-то изменить. Если бы только он выжил, если бы сумел повести свой народ, защитить рэмеи от их обезумевшего Владыки… он отдал бы всё…
Всё…
Последние искры догорали в его могучем, всё ещё сопротивлявшемся теле. Плоть молила о смерти, о прекращении пытки, но сама суть его не могла сдаться.
Время замедлило свой бег, и Алазаарос уловил зов – не слухом, но своей сутью.
«В моей власти спасти тебя в эту ночь, наследник. Твой народ ждёт тебя. Ты поведёшь его к победе».


Далеко за спиной остались Сияющий, окрестные поселения, узкая полоса плодородной земли. Впереди, насколько хватало глаз, простирались красноватые пески Каэмит, изрезанные венами вади[6 - Вади (араб.) – сухие русла рек и эрозионных речных долин в пустынях. Иногда русла водных потоков заполняются сильными ливнями. Вади могут достигать многих сотен километров в длину. Часто имеют крутые склоны.] с крутыми каменистыми берегами, тянущимися на много миль. Когда-то великая Апет и её притоки питали все эти земли, более не пригодные для оседлой жизни. Теперь вместо пальмовых рощ и изумрудных садов лишь кривые деревца виднелись среди скал, вместо тростниковых заводей – стены колючего кустарника. Кое-где растительность была гуще, но внешняя приветливость оазисов иногда оказывалась обманчива. В некоторых из них поджидала смерть, не менее мучительная, чем в когтях хищников. Растения, искажённые Катастрофой, жалили, точно змеи, и яд сжигал тело изнутри за считаные часы. Аштирре приходилось видеть такие недуги – кочевники часто обращались к отцу за помощью.
То тут, то там возвышались причудливыми силуэтами скалы, где когда-то тело земли раскалывалось и сходилось воедино в новом облике. Девушка знала: бывало, что камни двигались до сих пор, и, когда такое случалось, лучше не оказываться поблизости. Они были точно спящие чудовища, покой которых эфемерен.
На горизонте Аштирра различала Планарные Святилища, безмолвных стражей ушедшей эпохи. Сколько легенд ходило о них… будто они – гробницы Императоров, полные сокровищ. А может, храмы неведомых божеств с их бесценными секретами. Но даже чёрные копатели и прочие охотники за удачей больше не искали там наживы. Слишком многие сгинули во владениях обезумевшего Бога пустыни. Сатех ревностно хранил свою землю в эпоху Эмхет и даже теперь, когда прочие Боги потеряли былую Силу, не оставил свой дозор.
Верблюд степенно вышагивал вдоль высокого берега Апет, скалящегося острыми камнями. Свет плавился алой медью. Солнечная Ладья Амна уходила за горизонт. Древние говорили, будто Амн проходит сквозь царство теней в своей еженощной битве с безликими и безымянными, чтобы снова взойти на следующий день в своём сияющем великолепии.
Спиной Аштирра чувствовала, как мерно вздымается грудь отца. Ей нравилось само ощущение надёжности его присутствия, силы. С детства Раштау был чем-то незыблемым, как стены их храма, защищённые от искажений. Путешествовать с ним было нестрашно – он различал каждый знак Каэмит, чувствовал её дыхание, видел сокрытое и знал тысячу историй обо всех таившихся здесь опасностях.
Они мало говорили с тех пор, как покинули город. Девушка решила нарушить тишину.
– Почему ты рассердился на Брэмстона?
Раштау ответил не сразу.
– Не на него. И всё же… иным словам не место на пьяных попойках.
– Зато от выпивки у многих разум расслаивается, а восприятие расширяется – ну почти как в ритуале. Может, тогда и легенды становятся понятнее? – Аштирра тихо рассмеялась, но отец шутку не поддержал.
Она вздохнула. Молчание почему-то тяготило, да и вопросов накопилось не на один вечер у костра. Конечно, о многом они говорили и прежде, но чем старше становилась Аштирра, тем больше смыслов обретали даже знакомые, сказанные не единожды слова.
В закатном мареве казалось, что истончались грани между мирами. Воздух чуть подрагивал, постепенно остывая над раскалёнными песками, причудливо преломляя угасающие лучи дневного светила. Когда Аштирра была маленькой, Раштау иногда шутливо предостерегал её, чтоб не вглядывалась слишком пристально. Не ровён час, пригрезятся золотоносные источники, а то и белоснежные стены Апет-Сут – и пески похитят её след.
А уже позже она узнала, что пески в самом деле похищают… и иногда – вовсе без следа…
– Нас ведь поэтому так ненавидят, да? – она кивнула на простирающийся вокруг пейзаж, завораживающий и ужасающий. – За Катастрофу… Всё-таки несправедливо, ведь мы лишились всего…
– И до сих пор носим в себе демоническое проклятие, погубившее тысячи, – с тёмной иронией добавил Раштау. – Да, так говорят. Ты знаешь, что это неправда. История пишется теми, кто остаётся ближе к скрижалям. И тогда это были не мы.
– И всё же наши предки ведь тоже отреклись от своего последнего Императора. Иначе бы сохранили имя, – задумчиво проговорила Аштирра, глядя на далёкий силуэт ступенчатой пирамиды, самой первой.
Самой опасной… Что за ужасы обитали там, избегал обсуждать даже сам Раштау. Говорил лишь, что не нужно попусту тревожить ушедшее.
– Как по-твоему, он и правда виновен во всём? – спросила девушка. – И каким он был? Забытый Император. Вдруг и правда всё как пел Брэмстон? Но тогда почему «Забытый»…
– Нас разделяет полторы тысячи лет. Если бы я знал его так хорошо, то не рыскал бы теперь по пескам и руинам в поисках ключей, – усмехнулся Раштау. – Скажу так: истина кроется где-то между красивыми легендами и проклятиями. И мы с тобой, смахивая пыль времён, как раз и ищем драгоценные песчинки истины.
– Ты всегда так говоришь, – Аштирра улыбнулась, чуть толкнув его локтем. – Как назло, маловато осталось золотых песчинок среди общей трухи. По крайней мере о нём.
– Одно можно сказать наверняка: когда-то наш народ любил его и доверял ему. Ты спрашиваешь, каким он был, по моему мнению? Великим. Рэмеи, которому подвластна сила Планарных Святилищ, не мог быть иным… лишь таким же великим, как его ошибки.
Почему-то личность Забытого Императора глубоко волновала её. А, впрочем, кого из рэмеи – нет? Вот только с трудом верилось, что в одиночку и правда возможно изменить течение времени и крови земной. Пусть легенды и говорили, что воля Эмхет могла заставить саму Великую Реку изменить своё русло… В итоге так и случилось. Или всё же только в легендах?
В следующий миг Аштирра поняла, что внутренний зуд, тревожащий её, был связан не только с историей. Ей словно стало вдруг тесно в собственном теле. Неуловимо физическому слуху загудел сам воздух, и восприятие обострилось до предела – точно со взора вдруг сняли мутное стекло. Присутствие отца за спиной обдало уже не просто теплом живой плоти, а жаром его внутренней Силы.
Она знала это чувство.
– Всплеск!

Глава седьмая
Пески Каэмит
Верблюд, почуяв неладное, испуганно заурчал и остановился как вкопанный, едва не сбросив седоков. Раштау поспешно успокоил животное, убедил опуститься на колени, и оба всадника спрыгнули на песок. Жрец удержал верблюда под уздцы прежде, чем тот, резко поднявшись, пустился наутёк в сторону спасительных скал.
Отец что-то тихо говорил, и даже Аштирра чувствовала волнами исходившую от него Силу – как после ритуалов в храме. Сейчас Сила эта шептала теплом, успокаивала мятущийся разум.
Девушка огляделась. Искажения часто были привязаны к определённому региону – как с Местами Силы вроде Планарных Святилищ или с ядовитыми оазисами. Но некоторые из них были непредсказуемы, как сама пустыня, зарождаясь стихийно и после исчезая бесследно.
Воздух низко загудел, едва различимо уху. В следующий миг Аштирра разглядела вдалеке вихри песка, небольшие, но оттого не менее зловещие. Волоски на коже встали дыбом, точно наэлектризованные. Песчаная буря и яростный хамсин[7 - Хамсин (араб.) – сухой, изнуряюще жаркий ветер, частый спутник песчаных бурь.] в пустыне были явлением нередким, пугающим, но всё же естественным. И всякой буре предшествовали узнаваемые признаки: порывистый ветер, резкий перепад температур, темнеющее мутное небо. Можно было успеть найти укрытие и переждать…
Но эти вихри впереди рождались из ничего. Ошибки быть не могло – они вот-вот столкнутся с подвижным искажением. Все её инстинкты, обострённые Всплеском, предупреждали об опасности. Каэмит дышала прерывисто, жарко, сплёвывая вихрящиеся сгустки.
– Внимательно смотри под ноги, – спокойный голос отца возвращал трезвость мыслей. – Сейчас они могут возникнуть откуда угодно. Мне нужно время на защитный круг.
Раштау передал ей повод перепуганного верблюда, и Аштирра ласково похлопала верного зверя по золотистому боку, зашептала успокаивающе то ли ему, то ли себе самой. Животное чуяло беду и дрожало крупной дрожью, вращало глазами, но хозяйку слушалось.
Жрец снял с пояса свой знаменитый хлыст, служивший ему не только оружием, но и ритуальным предметом, проводящим его волю в мир. Всплеск пробудил в том числе и силу артефакта. Когда Раштау взмахнул хлыстом, тот ожил, сверкнул огненной молнией, очерчивая на песке круг, другой.
Верблюд переминался с ноги на ногу, то и дело резко встряхивая головой, натягивая повод.
– Тише, тише, друг! – воскликнула Аштирра, когда зверь чуть не отбросил её на песок.
– Новую ступню я тебе нарастить не смогу, – мрачно усмехнулся Раштау, подхватывая её под локоть. Хлыст в другой его руке со свистом рассекал воздух, вился спиралью, не останавливаясь ни на миг.
– О чём ты? – нервно рассмеялась девушка.
– Сама смотри, – он кивнул вперёд.
Аштирра проследила за взглядом отца. Воздух в отдалении подрагивал. Пространство рядом с небольшим скальным выступом преломилось. Туда успела шмыгнуть тощая пустынная кошка, спешившая укрыться от бури. Поначалу девушка даже не поняла, на что хотел обратить её внимание Раштау.
Вихрь появился из ниоткуда. Усиливаясь и разрастаясь, он вбирал в себя всё больше песка, обнажая камни. Несчастное животное, чьё убежище только что казалось безопасным, царапало когтями по скальному выступу в тщетных попытках преодолеть силу воздушного потока. Вихрь словно стремился втянуть зверя в себя, поглотить. Миг – и порыв воздуха оторвал истошно визжавшую извивавшуюся кошку от опоры с той же лёгкостью, с какой только что поднимал песчинки. Пара вздохов – и зверь скрылся в вихре пыли и мелких камней. Лишь изредка в неистово кружившемся воздухе показывались то лапы, то хвост, то искажённая ужасом морда.
Девушка вскрикнула, устремилась было на помощь, но твёрдая рука отца удержала её на месте.
Сквозь гул Аштирра различила отвратительный хруст ломаемых костей, и отчаянный кошачий визг оборвался. Какое-то время в мареве вихря всё ещё мелькали, то скрываясь, то снова всплывая на поверхность, кошачьи лапы, хвост, морда с остекленевшими глазами. Но теперь уже невозможно было сказать, принадлежало ли всё это одному и тому же зверю, – слишком далеко разметало.
Жрица с ужасом отвела взгляд, проглотила подступивший к горлу комок.
Раштау меж тем успел завершить круг и запел воззвание к Владыке Каэмит. Верблюд оцепенел от страха, не решаясь переступить огненную границу. Опомнившись, Аштирра запела вместе с отцом, вспоминая, чему он учил её.
«Всплеск – это время, когда грани мира сходятся воедино. Слои реальности соприкасаются, и наши силы возрастают многократно. В такие мгновения Боги становятся ближе к нам и слышат нас. Никогда не забывай об этом».
Духи пустыни были непредсказуемы и опасны, как и их обезумевший Бог. Сейчас жрецы должны были умиротворить Его.
Аштирра почувствовала, как рука Раштау сжала её ладонь, крепкая, надёжная. Вихри, разрастаясь, приближались к границе. Девушка всеми силами старалась, чтобы её голос не дрожал.
Верблюд вдруг испуганно заревел, заметался в границах круга, грозя зашибить хозяев. Раштау выругался, прерывая воззвание, но Аштирра подхватила песнь, не позволяя ей прерваться. Жрец рассёк ладонью воздух, и верблюд повалился на песок как подкошенный. Девушка не успела посмотреть, что с ним. Хриплый голос Раштау снова переплёлся с её собственным.
Стена песка взвилась в небо почти у самых их ног, обнажая камни, точно сдирала плоть с костей самой Каэмит. Огненная нить, защищавшая их кольцом, казалась такой тонкой и хрупкой – и всё же держалась. Вихри неистово бились о невидимый заслон, грозя сокрушить, похоронить обоих рэмеи в безымянной гробнице. Аштирре казалось, что сквозь завесу песка проступают оскаленные морды чудовищ из свиты Сатеха, но она продолжала повторять слова древнего полузабытого наречия, призывая Владыку пустыни усмирить свой гнев.
И повелитель песков отступил… отвёл свой взор, словно рассекая пространство невидимым клинком.
Вихри унеслись далеко вперёд, унимаясь где-то среди скал, будто и не было их. Некоторое время Раштау вглядывался в горизонт и лишь потом коротко повёл запястьем, размыкая круг. Его лицо оставалось бесстрастным, но Аштирра видела бисеринки пота, выступившие на лбу и висках.
Отец прошёл сотни искажений. Он боялся не за себя – за неё.
Отдышавшись, девушка бросилась к верблюду. Присела рядом, протянула дрожащие руки, гладя сухую золотистую шерсть и бархатистую морду.
– Ты… ты его…
– Лучше так, чем в вихре, – коротко ответил Раштау, скручивая хлыст и цепляя на пояс.
Аштирра смахнула выступившие слёзы. Вспомнила, как восхищённо хлопала в ладоши, когда отец привёл верблюда, как училась ухаживать за ним. Зверь был смирный, ласковый и даже не слишком пугливый – сразу видно, кочевники выводили, а для них капризы Каэмит были не редкостью. Но сейчас страх всё же одолел бедное животное – да и кто бы не испугался? Если б отец не прервал токи его жизни – верблюд сгинул бы в вихре, погиб той же ужасной смертью, что и песчаная кошка. А потом та же участь постигла бы и обоих рэмеи, потому что граница круга оказалась бы разорвана.
Раштау уже снял упряжь и начал отвязывать немногочисленные тюки. Остаток пути им предстояло пройти пешком, но это Аштирру не пугало. Она помогла отцу перераспределить поклажу и наткнулась на большой свёрток, которого не помнила. Вот там травы лежали, тут – ткани и крупы. А это…
Она приподняла ткань, не разматывая до конца. В сумерках тускло блеснуло стекло, а пальцы нащупали перекрестье ветвей из металла.
– Сама понесёшь свой гостинец, – усмехнулся Раштау, связывая пару тюков потяжелее. – Мне и так хватит.
– Это же из лавки Самира… Как тебе?..
– Умею быть убедительным. А от светильника Эймер отказалась. Всё честно, деньги уплачены. Проклятые демонические деньги, – он тихо рассмеялся.
Не находя слов, Аштирра крепко обняла отца, уткнувшись ему в плечо.
В последний раз девушка наклонилась к верблюду, ласково погладила по голове, прошептав слова благодарности. В темноте они продолжили путь до скал, где хотели устроиться на ночлег. Несколько раз жрица обернулась. Пески Каэмит заметали тело животного, которое вскоре станет добычей падальщиков.


В этот раз Всплеск продержался почти полтора дня. Раштау воспользовался этим, ускорил токи энергий, усилив выносливость их обоих. Аштирра так уже умела. Искушение прибегать к скрытым ресурсам тела было велико, но она помнила, что всегда нужно знать меру, иначе плоть пережжёт себя слишком быстро.
Они путешествовали утром и в вечерних сумерках, пережидая дневной зной на стоянках в тени скал. Костёр и обережные заклинания отгоняли тварей Каэмит – обычных хищников и тех, что выползали из зон искажений. Даже первые часто становились добычей вторых.
Заунывные потусторонние голоса, наполнявшие ночи в песках, Аштирру не пугали – она выросла в Каэмит, привыкла к ним, как к колыбельным ветра, гуляющим среди руин. Тропы были хорошо знакомы – сколько раз они с отцом шли этим путём до Сияющего и обратно?
Священную землю предков она почувствовала даже раньше, чем увидела одну из пограничных стел, отмечающих территорию, охраняющих её. Обитель приветствовала Аштирру. Родные энергии ластились, точно псы, и сердце раскрывалось навстречу теплом. Отец тоже чувствовал это – ускорил шаг, даже лицо смягчилось.
Окружающий ландшафт менялся. Растительности становилось всё больше, а потом изломанные скалы расступились, обнажая бурную зелень оазиса. Над рощами высилась полуразрушенная стена, окружавшая руины храма. Когда-то здесь был целый город, место обитания самой большой жреческой общины Таур-Дуат. Сейчас основная часть Обители ушла под землю и многие подземные галереи, выбитые в скалах под оазисом изначально, завалило. Но даже то, что осталось, покоряло воображение – несколько врат-пилонов[8 - Пилон – башнеобразное сооружение в форме усечённой пирамиды. Пилоны сооружались по обе стороны от входов в древнеегипетские храмы и, по сути, сами являлись вратами.], украшенных выгоревшими, но всё ещё яркими росписями священных знаков. Гипостильные залы[9 - Гипостильный зал – большой зал храма или дворца с многочисленными колоннами, в частности, в архитектуре Древнего Египта (например, знаменитый Карнакский храм).] для процессий с испещрёнными иероглифами колоннами, такими широкими, что обхватить их могли четверо рэмеи. Огромные каменные стражи на стенах, вырезанные из чёрного диорита, источенные безжалостным временем, но всё ещё такие живые. Из четырёх, смотревших по сторонам света, уцелели лишь двое. С детства Аштирра любила подниматься на стену, особенно ночью, сидеть, привалившись к тёплому камню, вглядываться в пески и звёздное небо вместе с каменными воинами.
В сердце оазиса лежало огромное озеро, подпитываемое подземными ключами. Его воды, освящённые многими поколениями жрецов, как и вся эта земля, очищали тело, сердце и разум и поддерживали жизнь во всей Обители.
– Наконец-то дома, – счастливо вздохнула Аштирра, сбрасывая со спины тяжёлый тюк с припасами и бережно опуская второй, с зеркалом. Она уже предвкушала купание – смыть с себя дорожную пыль и въевшийся песок хотелось невероятно.
Отец с улыбкой кивнул, опустил один из своих тюков на потрескавшиеся плиты каменной тропы, ведущей к святилищу и к их жилищу, скрытому в руинах. И вдруг нахмурился, насторожился.
– Жди здесь, – велел он, сбрасывая вещи и снимая с пояса хлыст.
– Что такое?
– Здесь кто-то есть, – бросил Раштау, резко направившись к замаскированным среди камней дверям.
– Подожди, я с тобой.
Аштирра порылась в вещах, достала охотничий лук и колчан, быстро натянула тетиву и бегом направилась за отцом. Но кто мог пройти через пограничные стелы?
Раштау остановился в нескольких шагах от двери.
– Замки вскрыты, – предупредил он и щёлкнул хлыстом. Воздух загудел, когда по хвосту смертоносного оружия пронеслись огненные искры.
Аштирра прицелилась и наставила стрелу на дверь, скрытую за густыми колючими лозами, вьющимися по стене. Тяжёлая деревянная панель закрывала пространство, сквозь которое прежде могли проходить только духи. Предки называли их ложными дверьми, но, когда стена во многих местах рухнула, двери ложные стали вполне обыкновенными проёмами. Вскрыты ли замки, она не разглядела, но отцу было виднее – Обитель окутывала целая сеть заклинаний.
Шагнув вперёд, Раштау распахнул дверь, готовый нанести удар… но там никого не оказалось. Осмотревшись, он кивнул Аштирре, чтобы входила. Оба двигались почти бесшумно, прислушиваясь к каждому звуку. Но во внутренних помещениях было тихо, только ветер шелестел занавесями на окнах. Утварь была нетронута, разноцветные плетёные циновки, устилавшие пол, лежали непотревоженными. Мебель никто не сдвигал. В этой части храма, отведённой под жилище, красть было нечего. Всё ценное хранилось в лабиринтах переходов под землёй – артефакты и свитки, всё то, что с таким трудом добывали и возвращали целые поколения Таэху. Туда ещё попробуй попади, а попав – не заблудись. И всё равно неприятно было думать, что кто-то просто взял и вошёл без спроса.
С кухни не доносилось ни звука, зато шёл запах жаренного со специями мяса. Аштирра переглянулась с отцом, опустила лук. Раштау закатил глаза и покачал головой. На пороге в кухню они остановились.
Там, закинув ноги на стол, сидела рэмеи и поигрывала ножом.
– Ты уж не серчай, хозяин, но вы и правда подзадержались, – весело проговорила она и поднялась.
Лёгкая, как тень, поджарая, словно гончая, способная преследовать врага долгие часы. Непослушные чёрные волосы собраны в короткий хвост и всё равно торчат в разные стороны. На слишком бледном для этих краёв красивом лице сверкают тёмно-зелёные глаза. Вырез бирюзовой блузки на грани приличия, и в вырезе знакомый амулет из трёх клыков. Потёртые кожаные штаны обтягивают стройные ноги, на бёдрах – несколько ремней с ножами, с которыми она не расстаётся даже во сне.
– Это ты подзадержалась, Нера, – хмыкнул Раштау, убирая хлыст. – Мы-то думали, успеешь на праздник.
– Ну а я решила заглянуть сразу к вам, – рэмеи подмигнула Аштирре. – И не говори, что не рад мне, Ворчливый Хлыст. Особенно с мясом. Аши, да спрячь ты уже стрелу, не надо мне штаны дырявить лишний раз. А чего вещи не затащили сразу? Аши, вон в тазу руки помой и помоги принести тарелки.
Тианера скользила по кухне, ловко расставляя посуду и еду. Из жаровни на стол перекочевало блюдо с ароматными кусочками жареного мяса. Замелькал нож, нарезая свежие овощи. И всё это время гостья говорила, говорила… Улучив момент, Аштирра тронула её за плечо. Нера развернулась и ласково потрепала её по волосам.
Раштау махнул рукой и направился было к двери, чтобы в самом деле принести тюки.
– Эй, погоди-ка, – окликнула его гостья. – Ничего не хочешь мне рассказать? Какие новости на хвосте принёс?
– Замок чинить сама будешь, – сказал жрец и, сняв с нагрудного ремня кожаный футляр со свитком, кинул Нере через всю кухню.
Аштирра охнула.
Тианера поймала на лету, даже бровью не повела.
– Умывайся и за стол, песчаная демоница. А я пока гляну одним глазком, что у вас тут за сувенир.

Глава восьмая
Нера Кошачий Хвост
Ночь опускалась на Обитель. Лёгкий ветер играл песком, шлифуя и без того гладкие плиты святилища, гуляя по полуобрушенным галереям, лаская суровые лица каменных стражей, вот уже который век несущих свой дозор. Тихо шелестели ветви деревьев, подступавших к самой воде. Откуда-то издалека привычно доносился вой ночных тварей пустыни, но ни одна не смела приближаться к освящённому месту.
Отец задержался с тётушкой Нерой – сначала рассказывал про гробницу, а потом они намечали план, строя теории об устройстве помещений и возможных подступах к ним. Раштау не раз говорил, что у Тианеры поистине фантастическое чутьё, перед которым сдаются даже древние со своими тайнами. Эта рэмеи умела просчитывать ходы строителей гробниц, и её интуиция уже не раз спасала всю их команду. Хитроумные ловушки она обнаруживала так же уверенно, как ищейка брала след.
Когда-то Раштау сам обучал Неру секретам древних – расположению помещений, планам гробниц, устройствам защитных механизмов. Впоследствии она превзошла в этом самого жреца, и оставалось только радоваться, что работать она предпочитала с Раштау, а не с чёрными копателями. Её навыки были на вес священного электрума[10 - Электрум – разновидность самородного золота, представляющая собой сплав золота с серебром.]. Какими делами Тианера занималась ещё в своей гильдии, Аштирра с некоторых пор предпочитала не спрашивать. Главное, что у этой рэмеи были свои принципы, которых она придерживалась неукоснительно, – абсолютная верность тем, кого она считала своими, и уважение к наследию их народа, привитое Раштау. Не просто так отец и остальные приняли в свой круг эту охотницу за удачей – даже Эймер, с которой они хоть и не всегда ладили, но в опасных миссиях всё равно прикрывали друг другу спину.
Аштирра не стала дожидаться, пока отец с тётушкой наговорятся, и сама направилась к озеру. Усталость уже брала своё, к тому же она всегда любила ночные купания. За день озеро успевало нагреться только у самой поверхности – тёмная глубина оставалась холодной из-за подземных ключей. А ещё в нём, как в огромном зеркале, отражались хороводы звёзд, мириады драгоценных украшений покрывала Аусетаар. Казалось, что ныряешь в первозданные воды, из которых вышло всё сущее. Ощущение тела терялось, растворялось, и ты парил в тёмной искристой бесконечности.
Аккуратно сложив на берегу чистую тунику, девушка сбросила пыльную одежду, коснулась воды кончиками пальцев и поёжилась. Разбежавшись, она прыгнула в озеро, поплыла, наслаждаясь ощущением покоя и безвременья. Она частенько прибегала к своему целительскому дару, если позволял Всплеск, – тогда под водой можно было удерживаться намного дольше.
За следующим вдохом девушка вынырнула уже ближе к середине озера.
– Эй, не утони там без меня! – окликнули её с берега.
Нера помахала ей рукой, и Аштирра с улыбкой – в ответ. Старшая рэмеи быстро скинула одежду, бережно сложила поверх ремни с ножами и нырнула. Её тело вошло в тёмную гладь тихо, почти без брызг. «И как ей это удаётся?» – немного завистливо подумала девушка, убирая с лица отяжелевшие мокрые волосы. Сама она ныряла куда менее грациозно.
Проплывая рядом, Нера дёрнула её за хвост, утаскивая за собой на глубину. Аштирра в долгу не осталась – тоже пару раз макнула охотницу. Они со смехом брызгались, потом просто плавали, наслаждаясь тишиной.
Вылезать на берег не хотелось – после купания ночная прохлада не казалась такой уж приятной, зуб на зуб не попадал. Хорошо, что Тианера предусмотрительно захватила с собой плотные льняные покрывала. По-собачьи встряхнувшись, старшая рэмеи сунула Аштирре покрывало, а сама обтёрлась вторым и завернулась в него. Жрица последовала её примеру, потом выжала длинные волосы, с которых стекал, казалось, целый водопад. Зато теперь не осталось ни пыли, ни песка.
– На, держи, полегче будет, – усмехнулась Нера, подкидывая в руке свою маленькую походную флягу.
Открутив пробку, она протянула флягу Аштирре. Девушка аккуратно пригубила любимый напиток тётушки. Она уже знала, что тот был похож на жидкий огонь, хоть и оставлял приятное ягодное послевкусие. Жрица постаралась не закашляться, но опять не получилось. Зато по венам заструился жар, бросивший вызов ночной прохладе. Нера взяла флягу и тоже сделала несколько глотков с абсолютно невозмутимым видом.
Некоторое время они молчали, просто радуясь обществу друг друга. Тианера посещала Обитель гораздо реже, чем Эймер, – жила далеко и постоянно отлучалась по каким-нибудь заказам. Ещё реже друзья Раштау собирались здесь все вместе, и каждый раз был настоящим праздником, который Аштирра предвкушала.
Нера потянулась и с хрустом повернула шею. Покрывало соскользнуло с плеч, обнажая тонкие шрамы. Таких на её теле было немало, хотя, на взгляд Аштирры, менее красивой тётушка от этого не становилась.
– А почему ты никогда не просила отца вывести их? – спросила девушка. – Он умеет.
Нера странно посмотрела на неё и усмехнулась.
– Те, что меня беспокоили больше всего, он когда-то вывел. А остальные служат мне напоминанием, что охотник за удачей должен быть осторожен всегда.
– Ну, если вдруг захочешь… я тоже умею. Это ведь не новую ногу вырастить, – Аштирра улыбнулась, вспоминая слова Раштау. – Могу помочь на следующем Всплеске.
Взгляд охотницы потеплел.
– Ты очень искусна, он говорил. Отец тобой очень гордится, знаешь. Мы все гордимся.
Аштирра смущённо опустила взгляд. Сердце охватило тепло, словно её обняли изнутри. Нера шутливо ткнула её кулаком в плечо.
– А ещё я слишком давно лазаю с твоим батей по самым разным местам, чтобы не знать ваших методов. Без крайней нужды к ним точно лучше не прибегать!
– Ну… ускорение естественных процессов и правда может быть очень неприятным. Пожалуй, больнее всего – сращивать кости, – Аштирра поёжилась, вспоминая, как сломала себе ногу и пару рёбер, взобравшись в детстве на колонну.
«Хорошо, не шею», – спокойно констатировал тогда отец – даже ругать не стал, просто исцелил. Но каково сращивать кости, разошедшиеся на несколько фрагментов, она запомнила на всю жизнь. Процесс был не мгновенным даже на Всплеске, работа – филигранной, но выла Аштирра громче тварей Каэмит.
– Да-да, – Нера рассмеялась. – Я рассказывала тебе, как впервые познакомилась с невероятными целительскими талантами Раштау Пламенного Хлыста?
– Я помню, что он вроде бы спас тебе жизнь, когда чёрные копатели скинули тебя в шахту разведать, кто там водится, – Аштирра нахмурилась, вспоминая ту отвратительную историю из юности Тианеры.
– Не-е-е. Хайту меня дери, неужели упустила? Ну тогда слушай. Когда-то я попросила его поменять мне зубы.
– Что-о-о? Зачем?
– Видишь ли, услуги целителей всегда стоили прилично, а тут сам Господин Удачи привёл ко мне такого заказчика. Вот я и сказала: денег, мол, не надо, замени мне зубы.
– Это очень нелегко, – протянула Аштирра. – Кость сращиваешь из имеющихся фрагментов… ну, допустим, сломанный зуб тоже… запустить скрытые ресурсы тела…
Тианера обворожительно улыбнулась, демонстрируя свои идеально ровные зубы, которым позавидовала бы даже Эймер. О таких менестрели ещё говорили «как отборный жемчуг».
– Меня смущало, что некоторые из них были безнадёжно сломаны, а часть вообще выбиты. Неудачно получила рукоятью меча. Неприятно было, но это не самое худое, что со мной приключалось.
– Это кто же так…
– Были охотнички, – улыбка Неры стала хищной, – да уж вышли все. В общем, твой отец согласился сделать меня красоткой. Нанял меня на несколько вылазок, отплатить пообещал без задержек, честно предупредил, что будет больно. А я-то была рада-радёхонька! Думала: ну чего я там не видала в жизни? Больно? Да тьфу, – рэмеи смачно сплюнула. – Но оказалось, я ещё не знала, на какой грамоте расписываюсь. А как твой папаша приступил к обещанному исцелению – ох и пожалела! Выла, просила, и даже те пара ударов рукоятью, клянусь Богами, уже не казались такими страшными… Но ты своего отца знаешь – если уж он за дело взялся, так его орда бесов не остановит. Рога у меня не отвалились, глаза не выпали – и на том спасибо, Боги. Зубы я, конечно, получила такие, о каких даже не мечтала. Но заодно на всю жизнь поняла: если не совсем подыхаешь – не обращайся к Таэху за всякими глупостями, – Нера тихо рассмеялась.
Аштирра понимающе кивнула. Ей самой привыкнуть было легче – целители ведь многое пробовали на себе, иначе не научиться соизмерять потоки Силы, особенно на Всплесках. Выжжешь себя или своего подопечного – даже в саркофаг класть будет нечего.
Тианера сделала ещё пару глотков из фляги, обернулась к зарослям, сквозь которые бежала мощёная дорожка к храму.
– Ты только не сердись на меня, Аши, – тихо проговорила она, и это жрице совсем не понравилось.
– А должна? – девушка неуверенно улыбнулась.
Старшая рэмеи вздохнула, посмотрела на звёзды, отражавшиеся в дрожащей тёмной воде, словно избегая встречаться взглядом с Аштиррой.
– Раштау хотел взять тебя с собой. Говорил, ты готова, прошла уже с ним немало.
– Да, – быстро кивнула жрица. – Он обещал. Я долго училась, готовилась. К тому же это далеко не первая моя вылазка в руины. Я и искажений уже успела повидать немало. А эта гробница… Красуз ведь мог служить самой Кадмейре. Хвостом чую, мы как никогда близки к тому, чтобы найти легенду! Кто из рэмеи о таком не мечтает?
Нера кивнула, тяжело вздохнув.
– Я отговорила его.
Аштирре показалось, что она ослышалась. Непонимающе она смотрела на охотницу, отказываясь принимать, что прямо сейчас, в этот самый миг, всё, о чём она мечтала, ускользает из рук, песком просыпается сквозь пальцы.
– Что? – тихо переспросила она. – Но почему?
Тианера наконец взглянула на неё. Привычную беспечность как ветром сдуло – сейчас на её лице отражалась тревога, и говорила она совершенно серьёзно:
– Потому что я добыла другой кусочек этой истории и принесла Раштау. Мы не единственные, кто ухватился за эту нить и идёт по следу.
– Ну и что с того? – Аштирра нахмурилась. – Мы всегда сталкивались с чёрными копателями. Конечно, многие хотят найти Кадмейру первыми – она же легенда! Но это Знание – наше по праву. Это наше наследие!
– Чёрные копатели, конечно, весьма неприятные ребята, уж я-то знаю, – мрачно усмехнулась Нера, – но сейчас речь не о них. У нас есть враг, Аштирра. Не ловушки древних, не искажения Каэмит и даже не отчаянные охотники за сокровищами, которым мы уже не раз обламывали рога. Я хотела бы ошибаться, но… Твой отец понял меня. Нам ещё предстоит во всём разобраться, и… Стой, куда ты?
Аштирра уже не слушала. Сбросив покрывало, она натянула тунику и побежала к храму. С отцом они столкнулись на полпути – Раштау, дав им достаточно времени, теперь и сам отправился совершить омовение.
– Почему? – требовательно спросила девушка, сжав кулаки. Внутри клокотала обида, даже горло сдавило. – Это ведь дело и моей жизни тоже! Я знаю, чувствую, что должна стать частью этой истории, как и ты! Это… это ведь… моё наследие… – голос оборвался.
Раштау выслушал её спокойно, но Аштирра знала такое его выражение лица – отец уже всё решил. Перехватив в одну руку полотно и смену одежды, другой он обнял девушку за плечи. Из зарослей, на ходу застёгивая ремни, вышла Нера, уже успевшая одеться. Их с Раштау взгляды схлестнулись в каком-то неясном Аштирре безмолвном диалоге. Она не понимала очень и очень многого, но одно сейчас не хотела понимать вовсе: почему её вдруг взяли и отодвинули.
Наконец Раштау тихо проговорил:
– Прости, Огонёк. В этот раз ты должна будешь остаться в Обители. Здесь у тебя тоже немало дел, особенно если придут хиннан.
– Это просто предлог, – укорила Аштирра. – Хотя бы объясни почему. Почему отталкиваешь и отстраняешь меня? Ты ведь для этого меня и готовил! Я имею больше права стоять у истоков этого открытия, чем тётя Эймер и дядя Фельдар. Больше, чем даже ты!
Последние слова она бросила Нере, и та, чуть вздрогнув, опустила голову. Пряди мокрых волос скрыли лицо, но девушка успела увидеть, как охотница с горечью усмехнулась.
В глазах защипало. Вывернувшись из объятий Раштау, Аштирра устремилась к руинам храма. Дорогу преграждали крупные обломки, но она знала здесь каждую тропку, каждый уголок и могла найти путь даже в темноте.
Вскарабкавшись на стену, девушка отдышалась, прильнула к чёрной статуе стража. Гигант стоял на одном колене, протягивая две чаши в сторону западного горизонта. Судя по форме рогов и чертам лица, он тоже был Таэху. Камень за день нагрелся и сейчас, казалось, делился с ней теплом.
Жрица зло вытерла непрошеные слёзы, раздумывая, как поступить дальше. Тайком последовать за отцом? Так ведь он почует и заставит вернуться. К тому же Аштирра понятия не имела, куда именно отправится команда отца, а теперь Раштау и не расскажет. Местоположение гробницы Красуза ещё надлежало установить – по слухам, по архивам, по картам, составленным уже отцом на основании его вылазок и заметок других Таэху. Оставалась надежда, что отец передумает, что удастся его уговорить… но нет. Нера всё испортила своими странными новостями. Как же Аштирра злилась на неё! И даже на отца злилась, что послушал охотницу. Но сильнее злости была обида, жгучее чувство несправедливости, когда то, что твоё по праву, у тебя отбирают…
Внизу шумела роща, а за ней насколько хватало глаз простиралась бескрайняя Каэмит, наполненная голосами неведомых хищников. Песок в лунном свете искрился, как чистое серебро. На сине-фиолетовом небе среди самоцветов Богини Аусетаар плыла Ладья луны, недавно рождённая, с острыми изогнутыми рожками, с какими её изображали на венце Владычицы Таинств. Аштирра с детства любила рассматривать очертания ближайших скал. В игре теней и лунного света в рельефах она видела то танцующих женщин, то профиль неизвестного Владыки в высоком двойном венце, то ритуальную процессию, то диковинных зверей.
Сейчас пустыня казалась такой мирной, словно не было никакой Катастрофы, никаких искажений. Словно Аштирра оказалась вдруг в эпохе своих предков, а под ней и за её спиной жила, дышала Обитель, целостная, полная жрецов. Закрывая глаза, она видела внутренним взором, как собирались по песчинкам камни храма, слышала, как наполнялись молитвами, смехом и музыкой святилища и галереи. Её душа помнила, как всё было, неуловимо, на кончиках пальцев… и сама Обитель вспоминала себя.
Понемногу на сердце почти против воли снизошёл покой. Глубоко вздохнув, девушка села у ног стража, привалившись спиной к тёплому камню.
– Пропустим мы с тобой самое интересное, – тихо проговорила она. Древний воин, ожидаемо, не ответил. – Так я бы тебе хоть рассказать могла, а теперь…
Где-то в стороне стукнули друг о друга мелкие камушки, посыпались, покатились. Звук был едва слышным, но жрица различила, насторожилась, потом запоздало вспомнила – никто сюда не придёт без их ведома.
Нера, легко прыгая по крупным обломкам, взобралась на стену и остановилась в нескольких шагах. Аштирра отвернулась – разговаривать по-прежнему не хотелось.
– Подумаешь, какой-то Красуз! – заявила охотница. – Ты войдёшь с нами в гробницу Кадмейры – если эта самая гробница ещё не провалилась к хайту в проклятых песках.
– А этот ваш «жуткий враг», можно подумать, к тому времени бросит поиски или тоже провалится к хайту? – мрачно уточнила Аштирра. – Вы что ж, меня не собираетесь запирать в Обители насовсем?
– Обещаю, что нет, – мягко ответила Тианера и, тенью скользнув к ней, села рядом, плечом к плечу. – Послушай… Есть у твоего отца тайны, которые он не открывает тебе не потому, что не доверяет, а потому что защищает. И с собой брать не хочет не потому, что не верит в тебя… очень верит. И любит. Ох как я ненавидела, когда мне говорили эти слова, а теперь вот вынуждена сказать их сама, – охотница смущённо почесала в затылке. – Однажды ты поймёшь нас, Аши. Не будь я Нера Кошачий Хвост.
– Не уверена, что пойму, – резко ответила Аштирра. Внутри всё ещё саднила обида. – Но хоть про гробницу Кадмейры дай слово – и когти не скрещивай! – что там мешать не станешь.
Тианера посмотрела на неё совершенно серьёзно и показала открытые ладони.
– Даю слово. Путь к легенде не близкий, всё успеется… о врагах твой отец обещал позаботиться. Ну а когда твой батя берётся за дело… – она примирительно усмехнулась и протянула Аштирре руку.
– …его орда бесов не остановит, – с улыбкой закончила девушка, сжав ладонь охотницы.

Глава девятая
Хиннан
Отец постарался, чтобы Аштирра не чувствовала, будто её совершенно исключают из этого путешествия. Все последующие дни жрица была полноправной участницей их общих маленьких советов – вместе с Раштау копалась в библиотеке Обители в поисках каких-либо упоминаний в древних источниках, сопоставляла карты и составляла новые на основе всех их прошлых миссий. Нера в свитках рыться не любила – ей куда лучше удавались поиски на месте, – зато детали всех вылазок помнила отлично и внесла свой вклад в обсуждения. Что-то должна была добыть Эймер в архивах гильдии чародеев, на пересечении истории рэмейской и людской. В итоге Раштау рассчитывал получить более-менее целостную картину, как и всегда, когда возглавлял такого рода экспедиции.
Аштирра убеждала отца взять её хотя бы в Сияющий – очень уж хотелось узнать, что такого разведала тётушка. Но отец был непреклонен, а заодно дал ей несколько свитков на расшифровку и переписывание, чтоб не скучала в его отсутствие.
Нера прогостила в Обители около двух декад, а потом они с Раштау отправились в город. Прощание получилось скомканным – обида всё-таки не унялась до конца, хоть и сгладилась. Аштирра всё думала, насколько же интереснее было бы отправиться в гробницу, а не переводить очередное напутствие потомкам или список яств и подношений на ритуальный пир. Хрупкая надежда начала крепнуть, и сердце нашёптывало: да, они на пару шагов ближе к грандиозному открытию. Кому, как не им с отцом, повезёт обнаружить гробницу легендарной Владычицы! Если, конечно, эта самая гробница и правда не провалилась к хайту, как выразилась тётушка. После Катастрофы к хайту провалилось уже очень и очень многое, что-то – навсегда. И восстановить утерянное не удалось ни целым поколениям Таэху, ни легендарной Кадмейре и её последователям. Знания возвращались и сохранялись по крупицам. Вот в чём заключалась теперь основная задача рода Аштирры, хранителей памяти.
Утро не предвещало ничего нового. Совершив каждодневные ритуалы, Аштирра прибралась в спальнях, протёрла новое зеркало, с теплотой подумав об отце. Она собиралась спуститься в библиотеку за очередным свитком, потом перебраться на стену, в тень статуи стража. Там ей работалось лучше и приятнее, особенно если перед этим сварить и охладить бодрящий травяной отвар и запастись вялеными фруктами. Можно было захватить и медовых сладостей, но их жрица берегла до возвращения отца. А то чем же потом закусывать его увлекательные истории?
Но не успела она спуститься в нижние коридоры, ведущие к Архиву, как кто-то словно дёрнул внутри невидимую ниточку. Одна из пограничных стел, на которых держалась сеть защитных заклинаний Обители, отозвалась на приход гостей. Опасности эти гости, судя по ощущениям, не несли, и всё же мало кто знал дорогу к храму Аусетаар, Владычицы Таинств, Госпожи Очищающей Боли. Да и соваться сюда решились бы немногие. Мысль о том, что отец передумал и вернулся, девушка отбросила сразу – Обитель совсем иначе реагировала на присутствие Таэху, вступая с ними в совершенный резонанс.
Аштирра поспешила наверх, подхватила в комнате лук и колчан, вышла на каменную тропу. Полдень миновал, но было всё ещё жарко, и солнце слепило, отражаясь в светлых камнях. Девушка прищурилась, откинула с лица мелкие рыжие косы, которые горячий ветер так и норовил дёрнуть. Тропа, выложенная потёртыми потрескавшимися плитами, пролегала через небольшой храмовый сад в рощу, а через неё – к скалам, к невидимой, но осязаемой границе владений Таэху.
Издалека она услышала утробное урчание верблюда, с сожалением вспомнила своего, недавно погибшего в песках. Через некоторое время показался человек, облачённый в светлые шаровары и рубаху, – он вёл зверя под уздцы. Голова и лицо гостя были закрыты свёрнутым складками полотном, как носили кочевники, защищаясь от песка и зноя. При виде Аштирры человек почтительно опустил лёгкую ткань шемага[11 - Шемаг или куфия – плат, защищающий голову и лицо.], открывая смуглое лицо. Орлиный нос, аккуратная короткая борода, точно солью, припорошённая намечающейся сединой, внимательные агатовые глаза. Этого человека девушка знала – старший охотник Ришнис из хиннан, частый спутник отца в вылазках в руины.
Хиннан, представители одного из самых многочисленных племён Каэмит, были искусными охотниками и следопытами. Их основным промыслом была добыча самородков, золотого песка и самоцветов, вымытых на поверхность из бывших рэмейских рудников, когда лик Континента изменился и жилы земли надорвались. Им почти не было равных в исследованиях древних развалин и обходах искажений, и отец всегда отмечал их как ценных союзников. Каэмит они поклонялись как матери, суровой, но родной, почитая её как дарящую и отнимающую жизни. Почитали они также Супруга Пустыни, который и вовсе не бывал щедр на дары, а взывать к нему следовало разве что на грани смерти, когда оказываешься лицом к лицу с искажениями. В детстве Аштирра удивлялась, что у людей уцелели древние верования, пусть и видоизменились. Сатех и Аусетаар нашли место рядом с племенами пустыни, да и другие рэмейские Боги тоже остались подле людей.
В отличие от многих жителей Ожерелья Городов, хиннан не боялись демонических проклятий. Уже давно они заключили с родом Таэху договор, построенный на обоюдном уважении и общей выгоде. Целительское искусство Раштау кочевники ценили даже больше, чем его щедрую плату охотникам и воинам за помощь в экспедициях. И раз уж рогатые умели заговаривать раны, от которых, казалось бы, и вовсе нет спасения, – то какая разница, кто там у них в предках? Дело прошлое, а чудодейственное исцеление – вот оно, рядом. Злых духов, дремлющих в гробницах, хиннан, конечно, опасались, притом куда больше, чем вполне осязаемых тварей песков и искажений. Но когда отряд вёл Раштау, страх таял сам собой. Хиннан наделили его каким-то поистине героическим ореолом, чествуя наряду со старейшинами племени, а это дорогого стоило.
– Мир тебе, юная госпожа Аштирра, и да обойдёт тебя гнев песков, – Ришнис, сложив руки, чуть поклонился, но не улыбнулся. Охотника явно что-то тревожило, и он, похоже, очень спешил сюда.
– Пусть мать Каэмит глядит на твои следы с милосердием, старший охотник Ришнис, – учтиво отозвалась девушка, используя традиционное благословение хиннан. – Проходи в дом.
– Прости, что оскорбляю твоё гостеприимство. Песчинки времени – на вес золота. Могу я увидеться с твоим отцом?
Жрица покачала головой.
– Боюсь, нет. Он отбыл несколько дней назад, и, полагаю, надолго.
Кочевник побледнел и стиснул повод верблюда.
– Возможно, я сумею помочь? – предложила Аштирра.
В племени её хорошо знали – Раштау часто брал дочь с собой, сначала просто погостить, пока врачевал раны и недуги хиннан, а потом – помогать ему исцелять.
– Ты можешь отправиться со мной немедленно? – тихо спросил Ришнис. – До ближайшего нашего становища недолго. Мой сын…
– Альяз?
Аштирра поспешила внутрь, поманив кочевника за собой. Быстро она начала собирать походную сумку со снадобьями и инструментами. Как и в бою, в исцелении никто не полагался только на Всплески.
– Расскажи, что за беда у вас случилась. Тогда я пойму, что лучше взять с собой, – сказала она, не отрываясь от сборов.
– Кхайтани оазиса Уадж, – коротко сказал Ришнис.
Аштирра вздрогнула и чуть не выронила один из фиалов. Кхайтани. Серебряные нити…
Оазис Уадж славился своей бурной растительностью – остров в песках Каэмит, похожий на клочок джунглей. Там добывались и редкие лекарственные травы, и листья дхау, особо ценимые кочевниками за галлюциногенные свойства. Но искажения не обошли стороной и этот оазис. Иная растительность словно обретала собственный разум и становилась опаснее хищников.
Кхайтани, похожие на белёсый мох, мерцающий на свету серебром, были самым распространённым хищным растением. Они паразитировали на деревьях, понемногу вытягивая все соки, но охотно перебирались и на живых существ. Незащищённую кожу они обжигали, разъедали до самой кости, если не принять меры быстро. Но опаснее были семена, мелкие, как песок, выбрасываемые потревоженными растениями. Вдохнёшь – и кхайтани пустят корни внутри тебя, вырастут, оплетут твой скелет, сожрут твою плоть.
Мысли помчались быстрее песчаного вихря. Как далеко зашло заражение? Отец бы, конечно, сумел помочь, удержал бы тело от распада, а потом отделил кхайтани от человека, но она?.. Аштирре доводилось видеть обезумевших несчастных носителей, и зрелище показалось ей даже более жутким, чем восставшие мертвецы. Растение управляло чужим телом, как ярмарочный артист – марионеткой.
Лучше было бы отказаться, не давать обещаний, объяснить, что она никогда не исцеляла таких недугов и не сумеет… но, когда девушка обернулась, слова умерли на губах. В тёмных глазах Ришниса застыла мольба пополам с безумной надеждой. Аштирра вспомнила, что Каэмит забрала у него супругу и старшего сына.
– Я не смогу исцелить Альяза до Всплеска, – тихо предупредила жрица.
– На Всплеске кхайтани станут сильнее, – кочевник с тревогой нахмурился.
– Но сильнее стану и я.


Ближайшее становище хиннан в самом деле лежало недалеко от Обители, да и Ришнис подгонял верблюда, едва оставляя время на передышку. По пути кочевник рассказал Аштирре, что не все вернулись из оазиса Уадж, но из выживших больше всех пострадал молодой Альяз. Знахари племени остановили недуг, как умели и как учила их ещё Иферра, мать Раштау. Носителя заставляли вдыхать ядовитые пары, ослабляющие тело, но и замедляющие рост кхайтани внутри. Риск смерти был велик, но иначе можно и не дождаться Всплеска. Оставив сына на попечение знахарей, Ришнис поспешил к Таэху, надеясь застать Раштау. В его голосе жрица услышала нотки разочарования, но не обиделась – куда ей было до отца? Она даже не знала, удастся ли вылечить Альяза. Оставалось лишь молиться Владычице Таинств, что всего её обучения хватит и что следующий Всплеск не заставит ждать себя слишком долго.
Когда Раштау с Аштиррой приходили к кочевникам, их обычно встречали на подступах к становищу. Так и теперь – едва жрица и охотник ступили на охотничьи тропы хиннан, девушка услышала череду протяжных звуков, похожих на тонкие подвывания какого-нибудь хищника на разные лады. Но она знала, что эти звуки не были голосами тварей пустыни. Воины хиннан носили при себе особой формы глиняные трубки, с помощью которых передавали сообщения на расстоянии. В какой-то мере это и правда походило на общение чудовищ Каэмит, вышедших на охоту, загоняющих свою добычу.
Ришнис уже успел извлечь из-за пазухи такую же трубку, похожую на раковину, и издал ответный клич. Ему отозвались издалека. Охотник не стал дожидаться, когда кто-то встретит их, – направил верблюда к становищу. Аштирра успела увидеть тени, скользившие среди барханов, ловкие и быстрые. Следопыты сопровождали их к жилищам.
Жизнь в становище текла своим чередом. Женщины в длинных светлых одеждах, с чёрными косами, спрятанными под красиво задрапированными платками, пели и переговаривались, готовя у костров утреннюю пищу. Кто-то из мужчин вернулся с ночной вылазки и разделывал добычу. Дети шныряли между разноцветными шатрами, смеясь и играя, и спутниками их неизменно были поджарые жёлтые псы с узкими мордами – охотники и стражи. Хиннан называли этих псов сау и ценили даже больше, чем верблюдов и овец, без шерсти, молока и мяса которых не сумели бы выжить. Дело в том, что сау чуяли искажения и не раз отводили беду от своих хозяев. Кочевники верили, что псов подарила людям сама Каэмит, чтобы её дети оберегали друг друга от других, более опасных порождений её песков. Говорили даже, что сам Супруг Пустыни иногда принимает облик рыжего пса и обходит свои владения.
Раньше, во время самых первых посещений племени, Аштирра тоже с удовольствием присоединялась к детским и собачьим забавам, пока отец беседовал со старейшинами о каких-нибудь серьёзных вещах. А после, уже все вместе, они слушали удивительные легенды сказителей за горячим ужином – плошкой вкуснейшего плова на зверином жире, сдобренного сухими фруктами и ягодами.
Но те времена прошли. После Аштирра и сама приходила с отцом в шатёр старейшин и участвовала в обсуждениях очередной вылазки, а теперь вот впервые пришла к хиннан одна, как полноправная целительница.
Кочевники приветствовали их с Ришнисом. Тот поручил верблюда заботам одного из младших охотников и потянул Аштирру в свой шатёр. Девушке уже доводилось бывать здесь. Внутри, кроме шкур, циновок, утвари из разноцветного стекла и мозаичной керамики, которую так любили хиннан, была даже пара ярких драгоценных ковров. Такие могли себе позволить немногие, и это свидетельствовало о высоком положении Ришниса в племени. Сейчас в шатре было не продохнуть от густого дыма бахура[12 - Бахур (араб.) – восточные благовония для окуривания жилища.], к которому примешивался запах целебных бальзамов и трав, изгоняющих злых духов.
Аштирра оставила обувь у порога. Ришнис уже скинул мягкие сапоги, устремился вперёд, откинул полог, ведущий в отведённую для сна половину шатра.
– Жив, жив, – заверила его молодая знахарка, сидевшая у ложа. – Спит.
Ришнис присел на циновки рядом, заслоняя спиной человека, лежавшего под полотняными покрывалами. Знахарка поднялась, приветливо кивнула Аштирре, узнавая её, и тихо заговорила:
– Мы всё сделали, как господин Таэху наказывал, – она загибала пальцы, перечисляя жрице окуривания и снадобья. – Кхайтани затаились, но надолго ли… А где же Пламенный Хлыст?
Аштирра коротко покачала головой, подошла к ложу и села рядом, с другой стороны от Ришниса.
Альяз был её ровесником – по годам – и старым товарищем по играм. Но люди взрослели быстрее, чем рэмеи, и большинство товарищей Аштирры уже заняли место среди охотников и следопытов племени. Кто-то даже успел обзавестись своими семьями. Женились хиннан рано – век людей в пустыне был недолог, да и многих слишком скоро забирала Каэмит.
– Он талантливый. Перенял моё ремесло, – глухо сказал Ришнис. – Твой достойный отец предлагал его чуть позже с собой взять, в руины. Да где уж теперь… Не уберёг я…
Аштирра вгляделась в пепельное лицо Альяза. Молодой охотник спал, но лоб покрывала испарина, а глаза под веками беспокойно вращались. Его переодели в тонкую льняную тунику, но та вся пропиталась потом – хоть выжимай. Тело отчаянно пыталось переработать яд и чужеродную жизнь внутри.
Жрица тщательно осмотрела юношу, тихо с облегчением вздохнула, не обнаружив самых опасных признаков. По мере созревания кхайтани внутри тонкие нити щупалец протягивались изо рта и других отверстий, струились из глаз. Со временем носитель становился похож на оплетённое густой паутиной дерево, но к тому моменту уже был съеден изнутри. Тело какое-то время двигалось по инерции, а потом рассыпа?лось, оседало пустым мешком. Пока Серебряные Нити не выпростали свои щупальца, жертва была не заразна для других – новые семена ещё не вызрели.
Чья-то рука крепко сжала её запястье – точно оковы сомкнулись, запечатывая негласный нерушимый договор.
– Помоги ему, госпожа, – хрипло прошептал Ришнис, и его глаза увлажнились. – У меня только он и остался. Слово даю, я всё для тебя сделаю.
Сглотнув подступивший к горлу комок, Аштирра кивнула.

Глава десятая
Целительница
Альяз почти не приходил в себя – его намеренно вводили в неестественный сон, чтобы кхайтани не успели развиться. Аштирра сделала всё, что смогла, но без Всплеска в её силах было лишь отсрочить неизбежное на неопределённый срок. С этим справлялись и местные знахари, но, кажется, Ришнису было спокойнее, что кто-то из Таэху теперь рядом с его сыном.
Сау Альяза в основном лежал в ногах у хозяина или ходил за жрицей, когда она отлучалась. Совал нос в баночки со снадобьями, обнюхивал инструменты, словно хотел убедиться, что с его человеком всё делают правильно. Мало было Аштирре полных надежд взглядов, которые украдкой бросал Ришнис, так ещё и пёс безмолвно просил, чтобы жрица вернула ему хозяина. Сердце обрывалось при мысли о том, что хрупкая нить человеческой жизни лопнет прямо в её руке.
Закат следующего дня Аштирра встречала на границе селения и песков. После бахура и целительных благовоний даже горячий сухой ветер освежал разум. Девушку никто не тревожил и ни о чём не спрашивал, когда она покинула шатёр охотника и вышла к границе становища. Полтора суток она спала урывками и теперь едва держалась на ногах. В голове плыл туман, в основном из-за ароматного дыма, но ещё от усталости и от непомерной тяжести чужой жизни на плечах.
Жрица села прямо на песок, потянулась к сумке, чтобы достать ритуальные принадлежности, но устало уронила руки. Сау тихо сел рядом, и Аштирра не глядя потрепала его за ушами. Ещё несколько щенков из нового помёта, смешных и нелепых, увязались за ними. Их лапы казались слишком длинными, словно были пока не впору, но со временем щенки станут быстрыми и ловкими, как все сау, – стремительнее песчаной бури, хитрее искажений.
У Раштау с Аштиррой тоже был такой пёс – отец принёс его из становища, когда жрица была ещё совсем маленькой. Увы, собачий век ещё короче людского – Маджа они схоронили в песках в прошлом Сезоне Жары[13 - Как и древние египтяне, жители Таур-Дуат начинали отсчёт лет с начала правления каждого нового правителя. Год включал три сезона: сезон Половодья, сезон Всходов, сезон Жары. В каждом сезоне по четыре месяца, в каждом месяце по три декады, итого 360 дней. Последние пять дней и несколько часов года не относились ни к одному из сезонов и были посвящены Богам.]. Пёс прожил долгую жизнь бок о бок с рэмеи и однажды просто не проснулся. Потерю верного пса Аштирра пока так и не пережила и не хотела даже думать о том, чтоб завести Маджа замену, хотя отец предлагал. Но сейчас, когда она смотрела, как резвятся в песке жёлтые щенки, что-то внутри шевельнулось.
– Не о том, не о том я думаю, – прошептала Аштирра, качая головой, и виновато посмотрела на пса Альяза. – Я не могу вернуть его без Всплеска, понимаешь…
Сау, склонив голову набок, заскулил. Щенки подбежали совсем близко, но пёс не хотел играть – рыкнул на них для острастки, и те бросились врассыпную. От Аштирры он так и не отошёл.
Убедившись, что их никто не потревожит – кочевники были заняты своими делами, а воины, патрулировавшие окрестности, отошли дальше, – девушка достала бронзовую статуэтку Аусетаар, Владычицы Таинств. Изящная, миниатюрная, она удобно ложилась в ладонь. Черты её чуть стёрлись от времени и многочисленных прикосновений. Рогатую голову богини венчал диск луны, а руки-крылья были вскинуты над головой в жесте Силы и благословения. Именно эти крылья, перекрещённые на груди, гравировались на доспехах воинов рода Эмхет – защищающие крылья Богини. Никто, кроме Эмхет, не имел права носить такой нагрудник, даже сами Таэху, главные служители Аусетаар, матери божественного Ваэссира и всех его потомков. Вот уже много веков никто их не надевал – золотая кровь ушла в небытие.
Погладив статуэтку, Аштирра извлекла из сумки небольшую, с ладонь, бирюзовую фаянсовую чашу для подношений и свой ритуальный нож. Воззвание к Богине жрица пропела вполголоса, но и этого было достаточно, когда обращаешься от сердца. А затем привычным отточенным движением, не поморщившись, Аштирра рассекла себе руку. Кровь заструилась в чашу, окрашивая бирюзу в закатный багрянец. Последние солнечные лучи играли на лезвии. Боги не требовали таких жертв, но именно голос крови иногда звучал громче, прорезаясь сквозь вязкое марево разделённых слоёв реальности.
– Прими мою жертву, Госпожа Очищающей Боли, – прошептала жрица. – Помоги мне успеть… помоги спасти.
Присутствие своей Богини Аштирра ощущала всегда – далёкое тёплое пламя, тлевшее глубоко внутри, разгоравшееся на Всплеске пожаром. Дом, очаг. Иногда это было не пламя, а целительная ночь, отражение вод Великой Реки в бескрайнем самоцветном пространстве небес. Особый привкус Силы Богини не покидал верных жрецов вне зависимости от Всплеска. И Аштирра знала совершенно точно: Боги слышали их даже теперь, когда мир раскололся.
Долго она силилась расслышать голос своей Богини внутри себя, уже успев остановить кровь и обработать рану, но Владычица Таинств молчала.
Догорал закат. Магия впиталась в песок, как скудная влага в вади.
В шатёр Ришниса Аштирра вернулась уже затемно, когда Аусетаар распахнула над пустыней своё искристое покрывало. Пёс следовал за жрицей по пятам. Омыв лицо и руки в узорном медном тазу – вода здесь была роскошью, но дорогой гостье всегда предоставлялась свежая, – девушка вернулась к ложу Альяза. Осмотрела юношу и лишь потом устроилась в углу, завернувшись в тканое одеяло. Сау обнюхал лицо хозяина, тяжело вздохнул и лёг между ними.
Сны Аштирры были тяжёлыми, смутными, обрывочными. Тёмная мастерская бальзамировщиков, готовивших тела к вечности. Звон и перестук инструментов, извлекающих внутренности. Запах бальзамирующих составов, впитывающийся в плоть, пока сам не начинаешь пахнуть как мёртвый. Фрагменты какого-то боя и острая тревога, от которой девушка даже проснулась. Сразу же она подумала о своих близких, об отце, о неведомом враге, которого упоминала тётушка Нера.
В шатре ещё было темно. Жрица зажгла масляный светильник – убедиться, что её подопечному не стало хуже. Альяз всё так же спал, пребывая в беспамятстве. Сау придвинулся ближе к нему, устроив морду на плече хозяина.
Голова гудела от усталости, духоты и дыма бахура. Помедлив, Аштирра всё же извлекла из сумки фиал с успокаивающим снадобьем и выпила, чтобы уснуть. Если она не сумеет сосредоточиться, толку от неё не будет даже на долгожданном Всплеске.
Утром заглядывал Ришнис, сидел некоторое время рядом с сыном, что-то шептал. В ответ на его безмолвный вопросительный взгляд Аштирра коротко покачала головой – новостей у неё не было, как бы ей ни хотелось обнадёжить кочевника.
Следующая пара дней растянулась в единую однообразную ленту, сотканную из болезненных тревоги и напряжения. Жрица почти не покидала шатёр, а когда выходила, старалась делать это незаметно – чужие ожидания были невыносимы. Хиннан ждали от неё чуда из тех, которые не раз являл им её отец, и шептались за спиной. Хорошо хоть вопросов никто не задавал, по крайней мере напрямую. И не раз уже подумала Аштирра, что лучше бы осталась дома, в Обители, а не пыталась браться за дело, в котором, скорее всего, потерпит трагическую неудачу.


На четвёртую ночь её пребывания в становище пришёлся Всплеск. Жрица проснулась от характерного чувства, что кровь внутри словно потекла быстрее, жарче, обжигая вены, а присутствие Богини стало совсем близким, ощутимым почти физически. Сила требовала выхода нестерпимым болезненным зудом, выкручивающим кости, – Владычица Таинств ответила на её молитвы.
Снаружи лаяли с подвыванием сау, встревоженно переговаривались и кричали люди. Пёс Альяза зашёлся хриплым воем в ответ, но так и остался сидеть в изголовье.
Каэмит на Всплеске оживала, выплёвывая осмелевших тварей. Следопыты вдалеке уже посылали тревожные сигналы, и воины спешили на охотничьи тропы защищать становище.
Аштирре не было дела до того, что творилось за границами шатра. Скинув покрывало, она поспешно затушила благовония, бросилась к Альязу. Несколько нажатий на нужные точки, как учил отец, и энергии плоти потекли быстрее. Ещё не пробуждение, но уже выход из наркотического морока.
Полог, отделявший спальню от остального шатра, взметнулся. Из темноты вырос Ришнис, сжимавший в опущенной руке копьё.
– Тебе что-то понадобится? – коротко спросил он.
– Нет, – хрипло ответила Аштирра, не отрываясь от своего занятия.
Ришнис разрывался между долгом перед племенем и семьёй. Сейчас он должен был вести отряд, но и оставить сына не мог. Сау заскулил, разделяя те же чувства.
– Возвращайтесь быстрее, – сказала жрица и жестом велела им уйти, погружаясь в ритуальный транс, настраиваясь на человека, лежавшего перед ней.
Отстроить разум, защитить, отделить себя от другого, чтобы слияние с его недугом было достаточным, но не абсолютным. Оставить сомнения. Голос отца внутри звучал так отчётливо, словно сам он стоял прямо за плечом: «Ты можешь сомневаться, прежде чем дашь своё согласие. Но никогда не сомневайся в миг, когда уже вскрываешь секреты чужой плоти, – это непозволительная роскошь».
Страх отступил, и в разуме воцарилась хрустальная тишина. Никаких «если» и «попытаюсь» – осталось лишь действие, направляемое знанием. Аштирра нырнула в чужое восприятие, удерживая осознание себя и вместе с тем чувствуя каждую мельчайшую ссадину, каждый ушиб, каждое несоответствие… и эту странную иную жизнь внутри, разворачивавшуюся ей навстречу по мере того, как отступало воздействие дурманящих снадобий. Ростки робко расправлялись, жадно вбирали в себя соки плоти, их единственной целью было не убивать, нет, – жить, расти, питаться. Любой ценой – просто жить.
Внутренним взором целителя Аштирра видела и всей собой ощущала, как понемногу разрушаются ткани, становясь пищей, как песчинка за песчинкой крошатся кости, хотя это ещё и не было по-настоящему заметно. Урон пока был небольшим, но инородная жизнь не собиралась останавливаться, потому что ей нужно было питать себя. Кхайтани спешили расти, наверстать бесценное упущенное время, расправиться, протянуться до самых дальних пределов, захватить каждую частичку, обращая чужое тело в свой храм и свои охотничьи угодья. Организм сопротивлялся, старался вытеснить их. Сила и молодость, все скрытые ресурсы были на его стороне, и к ним сейчас обратилась Аштирра. Яд горел в крови, растекаясь по ажурному узору сосудов, проходящему по всему телу. И жрица понемногу ускоряла её бег – осторожно, шаг за шагом, заставляя токи плоти нести отраву быстрее, растворять, выводить. Она разжала сведённые судорогой струны мышц и связок, разгладила каждую тончайшую нить, побуждая тело сделать то, что оно и так пыталось, – вытолкнуть, отторгнуть. Вдох, выдох. Стук сердца, толчок за толчком. Соединяя свою Силу с Силой человека, Аштирра осторожно разделяла, расплетала две неестественно слившиеся жизни – ту, что пыталась расти и зреть отчаянно и жадно, и ту, что пыталась не угаснуть. Корни упрямо цеплялись за кости и органы, силясь прорасти глубже, но были пока слишком малы. Змеящиеся нити пытались соткаться воедино с мышцами, укрепляясь крохотными шипами, но целительница уверенно отсекала их, разделяя естественное и чужеродное.
Дурман благовоний окончательно испарился со следующим вдохом – растворение яда протекало быстрее, подстёгнутое целительницей. И пришла боль, раскрылась пламенным цветком, окатила ужасом осознания. Где-то далеко прозвенел, захлебнулся чужой крик, и тело содрогнулось, скрученное спазмом. Аштирра на несколько мгновений вернулась к себе, упёрлась ладонями в плечи человека, оседлала, удерживая его на месте.
– Кричи, – с трудом находя слова, прошептала она. – Больно, знаю. Вдох, выдох. Дыши. Вот так. Помоги мне изгнать это.
Шаманы сравнивали недуги со злыми духами. Что ж, кхайтани и правда были духом если не злым, то враждебным изначальной природе этой плоти. Осторожно Аштирра выдёргивала нить за нитью, стараясь не порвать, не оставить ни фрагмента, и выжигала, растворяла в токах тела. Как в тумане она ощущала, что человек бьётся под ней, беснуется, силясь сбросить её. Чувствовала: вбежал кто-то другой, помог жрице удержать его. Её собственное тело молило прекратить, заходилось в приступах чужой боли, но она должна была закончить. И инородная жизнь, сопротивляясь, постепенно угасала, скручивалась чёрной пожухшей травой, рассыпалась.
Сколько прошло времени, Аштирра не знала. Вдох, выдох. Стук сердца. В какой-то миг она просто поняла, что достаточно, и отпустила связь, вернулась к себе. От облегчения закружилась голова, а мышцы, до этого натянутые словно тетива, стали слабыми и мягкими, как податливая глина. Оттолкнув чьи-то руки, ничего не видя перед собой, жрица выбежала из шатра, согнулась в приступе тошноты. Боль откатилась, вспыхнула далёким заревом и наконец померкла окончательно. Дрожа, девушка оперлась на ладони, приподнялась, сосредотачивая взгляд.
Молодая знахарка протягивала ей вымоченную в воде ткань и таз, с тревогой вглядываясь в лицо жрицы. Аштирра попыталась улыбнуться, но губы скривились в болезненной гримасе, а пересохшее горло не способно было издать ни звука. Отголоски Силы плескались в ней мерцающим потоком, но она потратила слишком много. Едва осознавая себя, девушка обтёрла лицо и руки.
Даже этого небольшого усилия оказалось достаточно. Перед глазами потемнело. Аштирра потеряла равновесие, но чьи-то крепкие руки подхватили её, понесли в шатёр. Сквозь туманную пелену жрица разглядела Ришниса. Охотник улыбался и плакал.
Первой же мыслью было:
«Он, наверное, обезумел… Не успею исцелить… Мало сил…»
Жрица попыталась привстать, понять, удалось ли ей, но Ришнис бережно уложил её где-то в полумраке шатра, удерживая на месте.
– Да благословят тебя Боги, госпожа Таэху, – шептал он. – Да благословит тебя Мать Каэмит… Мы в долгу перед тобой.
Аштирра улыбнулась.
– Владычица Таинств… послала Всплеск… – хотела сказать жрица, но так и не осознала, успела ли, когда уже провалилась в полузабытье.


Чужие голоса, как далёкая песчаная буря, бились о границы восприятия, шелестели песком. Слов она не разбирала – улавливала лишь, что кто-то приходил и уходил, обсуждал что-то, шептал рядом. Сон был глубоким и тягучим, без сновидений – как и всегда, когда тратишь слишком много Силы, требующей восполнения. Мышцы не слушались, а руки и ноги казались тяжёлыми, точно были отлиты из бронзы.
Проснулась Аштирра оттого, что кто-то старательно целовал её в нос. Точнее, вылизывал его. Охнув, девушка распахнула глаза, оказываясь лицом к лицу… в смысле, к мордочке жёлтого щенка. Бежевый нос затрепетал, принюхиваясь, а тёплый влажный язычок снова прошёлся по её лицу.
Жрица рывком села… и сразу же пожалела, что не сделала это осторожнее. К горлу подкатила тошнота. Щенок, склонив голову набок, посмотрел на неё, неуверенно вильнул хвостом раз, другой.
– Ты тут откуда? – хрипло спросила девушка, потянулась за кувшином, очень кстати оказавшимся у изголовья, и сделала несколько жадных глотков.
Оглядевшись, она поняла, что лежит в покрывалах, как в гнезде, которое для неё кто-то бережно свил. Тонкий полог отделял её «спальню» от остальной части шатра, а вокруг лежало множество самых разных предметов. Тканые циновки и покрывала из верблюжьей шерсти, бусы и браслеты из стекла и полудрагоценных камней, яркая разноцветная керамика, пара ножей. На стопке одежды как раз и расположился щенок.
Сколько Аштирра проспала, она не знала, но, судя по всему, снаружи всё ещё царила ночь. Тихо поднявшись, она чуть не потеряла равновесие, но устояла, потянулась, разминая затёкшие во сне мышцы. Очень хотелось есть, но почему-то ничего съестного среди всеобщего изобилия не оказалось.
Во рту стоял привкус желчи. Волосы слиплись от пота. Умывшись водой из кувшина, жалея, что нет возможности искупаться целиком, жрица переоделась в чистую сменную тунику. Потом порылась в своей сумке со снадобьями, извлекла корень мисвы, защищающий зубы и дёсны от недугов, а заодно убирающий и отвратительный привкус. Жизнь стала более сносной.
Притихший щенок внимательно наблюдал за девушкой, а когда она, набросив на плечи одно из покрывал, выскользнула из своего закутка, потрусил следом. В шатре было тихо – наверное, хозяева спали. Жрица приподняла полог, отделявший «спальню» Альяза от общего пространства, заглянула внутрь… Там не оказалось ни самого юноши, ни его отца, ни даже сау.
Сонливость как рукой сняло. Поправив сползающее с плеч одеяло, Аштирра выбежала наружу. Над шатрами раскинулась звёздная безмятежная ночь. Большинство хиннан спали, только несколько воинов патрулировали становище. Жрица услышала голоса – кажется, у одного из костров кто-то из хиннан собрался послушать сказителя. События минувшей ночи – или не минувшей, а уже более далёкой?.. – развернулись перед ней. Всплеск всё ещё держался, хоть и не был так силён. Тело услужливо напомнило о целом спектре пережитых ощущений, и Аштирра зябко повела плечами, сбрасывая совсем уж некстати пришедшее чувство: словно это её внутренности оплетают жадные живые нити, присосавшиеся к костям и органам.
Рэмеи быстро прошла между высокими шатрами к костру, от которого доносились голоса. Щенок, спотыкаясь, трусил рядом.
У огня и правда расселось несколько хиннан, и слепой старый Адир рассказывал одну из своих историй. С тех пор как Аштирра в последний раз слушала его сказки, у старика прибавилось морщин, но его голос по-прежнему звучал уверенно, звонко, несмотря на возраст.
С облегчением жрица обнаружила среди собравшихся у костра Ришниса, а рядом с ним сидел его сын, осунувшийся, но живой и здоровый, и поглаживал прикорнувшего рядом с ним пса. И только теперь Аштирра поверила словам охотника, всплывшим в памяти. «Мы в долгу перед тобой». Исцеление удалось!
Замерев в тенях шатров, жрица прикрыла глаза, направляя благодарность своей Богине с той же силой, с которой тогда на закате направляла призыв. А Адир ткал очередную свою историю из тех, что особенно любили хиннан.
– Один человек отправился в устье сухого русла, что за Скалой Антилопы. И он, и его братья, и их отец, и отец их отца вымывали там золотой песок, когда-то осыпавшийся с колесниц древних рогатых царей. Знал он, что коли повезёт, так и застывшую кровь богов, которой Мать Каэмит плачет, можно сыскать – осколки небесного огня, сверкающие самородки. А возможно, и слёзы Матери Каэмит самоцветные. Тщательно он просеивал песок, отделяя пыль от драгоценных искр, и напевал себе, чтоб работа спорилась.
Вдруг в песке блеснуло что-то – не кровь богов, не слёзы самоцветные… Узорный сосуд, запечатанный диковинными знаками. А по резьбе да символам тот человек сразу смекнул, что сосуд этот ещё с эпохи рогатых царей тут припрятан, в реке утоплен, да только русло уже иссохло, вот и дно стало ближе. Но кто припрятал его? Потерял или избавиться хотел? Спросить давно не у кого было – кости древних выбелены временем, память сокрыта в песках, запечатана Супругом Пустыни. Вспомнил человек, как ещё отец отца ему рассказывал: рогатые цари повелевали духами-каи, что дворцы им строили, дули в паруса их кораблей или тропу под колесницами выстилали. Но коли дух какой был недобр, противился и беду чинил народу, то сковывал царь такого каи и заключал в особую темницу – в сосуд или в оружие. Необычный, конечно, артефакт, диковинный. Вот только закатилось давно солнце тех царей, а наследие их осталось – где благостное, где проклятое. А тайны их и Сила для людей потеряны были. Кому посчастливилось найти секреты, те говорят, что каи сумели приручить. Но больше было тех, кто становился жертвами уловок хитрых духов – как герой другой моей истории, помните? Который каи в обмен на несметные сокровища язык свой уступил… Ну да не о нём сейчас речь.
Так вот, золотоискатель решил, что не богатства, а беду ему может принести эта находка, да и припрятал поглубже обратно в песок. Только то ли печать задел, то ли символ какой – раздался вдруг голос… как ветер ночью в барханах – то ли ухом слышишь его, то ли самим нутром.
– Освободи меня, добрый человек, любое желание твоё исполню. Хочешь, силу твою умножу или славу. Хочешь, нюх дам такой, что ни одна золотоносная жила древних от тебя не укроется…
Человек замешкался, но решил всё же не отвечать и развернулся уже, чтоб уйти, как вдруг голос шепнул:
– А хочешь, прекрасная охотница Китара, которой ты уж какую луну дары носишь, сама за тебя пойти пожелает…
Откуда знал этот голос, по кому его сердце томилось? И правда, девица была в их племени, дочь одной из матерей-старейшин. Глаза как чёрный оникс, косы длинные, тугие, что кольца кобры. И сама ловкая, смелая, безопасные тропы чует не хуже сау. И стрелы её острые уже не одного хищника Каэмит пронзили. А когда у костра танцует – так любой сердце готов заложить Супругу Пустыни… Вот только не смотрела красавица Китара на несчастного золотоискателя. Говорят, следопыту одному себя обещала, да уж и свадьбу должны были скоро играть. Ну и как тут не поддаться на уговоры? Что б там дед ни говорил… Понадеялся человек на заговоры древних царей, которым старики учили, да только забыл, что силой рогатых владык не наделён. Снял печать и выпустил духа…
Сказитель замолчал. Его слушатели, в общем-то, и так уже догадывались, каким будет итог – как и у всех подобных историй. А всё равно притихли в предвкушении – очень уж хорошо, от души старик рассказывал.
Адир вдруг поднял голову, вперил взгляд невидящих глаз прямо в тени, где стояла Аштирра, и улыбнулся.
– А ты чего не подходишь ближе, госпожа Таэху? Садись к нам. Тут и похлёбка остывает, и история ждёт. А лучше сама расскажи нам о силе рогатых царей…
Прятаться уже не имело смысла. Смущённо жрица вышла на свет костра. Все взгляды обратились к ней, но ярче, пристальнее всех – взгляд Альяза. Юноша широко улыбнулся, поднялся, всё ещё ослабевший и всё же – вполне живой, живой своей собственной естественной жизнью. Аштирра видела это внутренним взором целителя – Серебряные Нити были выжжены из него без следа.
– О царях не знаю, но сила рогатых целителей поистине благословенна. Благодарю тебя, сестра, – сказал он и поклонился. – Теперь хоть в пасть искажений за тобой пойду, если позовёшь.
Старший охотник Ришнис поднялся следом за сыном и склонил голову, сложив руки в почтительном жесте, который хиннан обращали обычно только к своим старейшинам да ещё разве что к самому Раштау.
Хиннан подхватили её под руки, увлекли к костру. Адир похлопал рядом с собой, и жрицу усадили с ним. Аштирра не знала, куда себя девать от волнения, но от плошки тёплой мясной похлёбки и пиалы травяного чая с пряностями, которые кто-то сунул ей в руки, не отказалась. Щенок уже был тут как тут – пришлось поделиться с ним хрящом из бульона. Альяз подсел поближе, со смехом рассказывал совсем не трапезную историю о том, как его тело избавлялось от остатков «проклятой травы» после работы целительницы. Жрица улыбалась – таким её было не пронять.
Все притихли, когда Адир вернулся к рассказу. И пусть Аштирра не верила в духов-каи, которыми якобы повелевали её предки, сегодня она поддалась волшебству истории и этому особенному чувству общности, царившему у огня.
Ночь, полная чудовищ, ступала по границам света, нашёптывала свои тайны. Вдалеке пронзительно выли вышедшие на охоту хищники песков. Но здесь было безопасно и тепло, и одна мысль согревала сердце Аштирры больше прочих: Боги не оставили ни свою землю, ни свой народ.

Глава одиннадцатая
Подарки
Ещё несколько дней Аштирра гостила в становище – восстанавливала силы, приглядывала за Альязом, который уже рвался присоединиться к следопытам на охотничьих тропах и всячески проявить себя. Убеждала Ришниса, что ей не нужно всё это обилие подарков, которые охотник для неё приготовил в благодарность. Чтобы уж совсем его не обидеть, жрица согласилась принять одно тёплое покрывало из верблюжьей шерсти (отец такие любил), одно блюдо из мозаичной керамики (очень уж ей понравилось) и один охотничий нож (в пустыне ножи хорошей ковки были нелишними, а этот отлично подходил для разделывания туш животных). На том и порешили, но от Аштирры не укрылось, как Альяз потом тайком сунул ей в сумку мешочек драгоценных листьев дхау и пару ниток бус из отборных лазурита и сердолика.
И был ещё один подарок хиннан, от которого не так-то легко было отказаться, – маленький жёлтый щенок с бежевым носом. Ришнис сам выбрал его из помёта и отнёс в шатёр, пока жрица глубоко спала. Проспала она, как оказалось, почти двое суток, но охотник не бил тревогу – вспомнил, что? Раштау говорил о восстановлении Силы. Тем более Аштирра впервые проводила исцеление настолько сложное и явно могла не рассчитать. В общем, её устроили поудобнее и не беспокоили. Воду меняли, чтобы в любой момент была под рукой, когда дорогая гостья проснётся. А кроме воды охотник оставлял и немного еды – лепёшки с мясом и сыром из верблюжьего молока. Вот только щенок тоже времени не терял, и угощение оказалось слизано без следа. Зато маленький сау бдительно охранял хозяйку, которая пока ещё даже и не знала, что стала ему хозяйкой. Мнение на этот счёт самой Аштирры пёсика явно не слишком интересовало.
Как было отказать, когда хиннан ценили своих псов на вес священного электрума и такой подарок был великой честью? Маджа тоже в своё время стал драгоценным даром племени Раштау.
Да и как его оттолкнуть? Глядя на смешного долговязого щенка, на трепещущий бежевый нос, которым он доверчиво утыкался в ладони жрицы, Аштирра таяла. Этот пёс никогда не заменит ей Маджа, с которым она росла и по которому до сих пор скучала. Но, может, и не нужна была замена… Ришнис как-то, проходя мимо и глядя на их игру, сказал будто невзначай – точно мысли её прочёл: «Собака совсем другая, да. Но у каждого пса в нашем сердце своё особое место».
И Аштирра успокоилась. Даже имя псу дала – Чесем.
Вечерами жрица присоединялась к хиннан у костра слушать сказки Адира. Золотоискателя, открывшего тот кувшин, ждала, конечно, печальная участь – каи, обещавшая ему союз с прекрасной охотницей, сама обернулась Китарой, подарила ему ночь любви, а потом завела глубоко в пески, и после никто его не видел. Лишь спустя несколько лун братья его нашли иссохшее тело в вади – как раз там, где он когда-то просеивал золотой песок. Были и другие сказки, печальные и весёлые – в зависимости от настроения слушателей.
Иногда старик хитрил, передавая слово смущающейся жрице, расспрашивал что-то о рэмейских традициях и верованиях да и вплетал их в свои истории. Получалось интересно, хоть, наверное, и далеко от правды. А впрочем, как на самом деле жили её предки, даже сама Аштирра не знала до конца, хоть и изучала историю Таур-Дуат с детства. О чём-то приходилось только догадываться – очень уж много времени прошло с имперской эпохи, и немало древних погибло, унося с собой бесценное знание. Теперь же рэмеи были немногочисленны, разошлись по миру, кто-то жил и дышал уже совсем иными традициями. О таких Раштау упоминал вскользь, неохотно.
В какой-то из таких вечеров жрица поняла, что ужасно соскучилась по отцу. Он тоже был мастером рассказывать – это она помнила с детства. В историях Раштау оживали образы с застывших рельефов, поднимались из песков древние города, обретали голос давно ушедшие на Запад предки. Он знал много, очень много – о величественных храмах и о праздниках, о чудесных победах и просто о незначительных каждодневных привычках и обычаях. Аштирра была уверена, что её отец ни в чём не уступал героям древности со всеми их чудесными умениями. Она не могла представить жреца могущественнее и мудрее, чем Раштау. И в том, что касалось плетения историй, с ним не могли сравниться даже искусные сказители кочевников. Разве что баллады Брэмстона поразили Аштирру настолько же…
Воспоминания о последнем визите в Сияющий наполнили сердце сладкой, чуть горчащей тоской. Конечно, Раштау уже не в первый раз уходил надолго, и девушка умело управлялась в их жилище, в храме и в Архиве, но всё равно скучала. Пожалуй, пришла пора вернуться в Обитель, покончить с порученными ей свитками и надеяться, что отец скоро вернётся. Да не просто так, а с вестями о гробнице Красуза! Удалось ли им найти след, ведущий к легендарной царице? Или дорога снова обрывалась, как это, увы, случалось часто?
Ришнис вызвался доставить Аштирру обратно в Обитель, и Альяз настоял проводить их. Когда-то они были просто товарищами по детским играм, но после чудесного исцеления молодой охотник привязался к жрице и ходил за ней, как сау. Даже побрататься предлагал, и в целом девушка была не против, но решила, что сначала лучше дождаться отца.
Всего одну ночь Ришнис и Альяз провели в Обители – приняли гостеприимство жрицы, с удовольствием искупались в озере, радуясь изобилию воды, разделили вечернюю трапезу, а наутро ушли в пески.
После пребывания в многолюдном становище привычная тишина храма первое время тяготила, и на душе было пусто. Аштирра вслушивалась в голос ветра, гуляющего по полуразрушенным галереям, в вой хищников, в шелест песка и не раз благодарила охотника, что он подарил ей сау. Чесем хоть и не умел разговаривать, а всё же с ним было намного приятнее.
Жрица показала щенку безопасный путь на стену. Днём он лежал рядом, пока девушка расшифровывала или переписывала свитки в тени статуи стража, а вечерами ходил к ней к озеру. Первое время Чесем обеспокоенно бегал по берегу, испуганный таким обилием воды, тявкал – а не сгинет ли хозяйка в тёмной бездонной глубине? Но Аштирра уговорила его попробовать, и вскоре сау уже сам нырял за ней, смешно фыркая и загребая тонкими лапами. В общем, понемногу жизнь входила в своё русло, и только смутная тревога подтачивала сердце. Тогда жрица шла в святилище и просила Аусетаар, чтобы приглядела за Раштау и их близкими; даже если они ничего не найдут – главное, чтобы вернулись благополучно.
Отец вернулся на исходе месяца, один.


Ночь мягко ступала по Обители, ласково касалась усталых плеч обоих уцелевших стражей, заглядывала в каждое святилище. В водах священного озера танцевали звёзды покрывала Аусетаар. Уютно потрескивал костерок на одной из каменных террас.
Аштирра нареза?ла вяленое мясо тонкими ломтиками. Раштау, уже успевший искупаться и переодеться, окунал их в соус со специями, размягчая, а потом поджаривал на огне. Готовые кусочки жрец раскладывал на большом разноцветном блюде, которое недавно подарил Ришнис.
Чесем сидел рядом, затаив дыхание и пуская целые гирлянды слюны. Неотрывно он следил за судьбой каждого ломтика – как хозяйка передавала кусочек отцу, как мясо купалось в соусе, а потом скворчало в огне. Особый интерес щенка представляло, конечно, блюдо с горой угощения. Но сау уже успел немного обжечь нос, огласив визгом всю округу, и теперь принюхивался с опаской. Аштирра нанесла ему целебное снадобье и погрозила пальцем – тащить еду, тем более горячую, было не лучшей идеей. Впрочем, запах от блюда и правда поднимался такой, что удивительно, как сюда не сбежались все окрестные хищники. Как тут устоять маленькому сау?
Раштау наконец нарушил тишину, мягко проговорил, не отрываясь от своего занятия:
– Откуда же взялся твой маленький дружок? Рассказывай.
– Так сразу и не расскажешь, – Аштирра вздохнула, протягивая ему следующий кусок для обжаривания. – Но ты был прав тогда. Хиннан приходили за помощью…
Коротко жрица рассказала ему о приходе Ришниса, о своём пребывании в становище, о ритуале и Всплеске, об исцелении Альяза. Глаза Раштау чуть расширились, но больше он ничем не выразил своего удивления – сдержанно уточнял детали о том, какие снадобья применяла Аштирра, что увидела внутренним взором, как проводила само исцеление. Девушка рассказывала подробно – она помнила во всех деталях, как отделяла кхайтани от человеческой плоти и как казалось, что Серебряные Нити проросли в ней самой.
Потом на некоторое время воцарилась тишина. Раштау снял с огня кусок, который дожаривал, отёр руки тряпицей… и вдруг сгрёб дочь в объятия, крепко прижал к себе, ничего не говоря. Аштирра потрясённо замерла, уткнувшись ему в грудь, чувствуя, как отец гладит её по волосам, целует между рогами. Когда Раштау чуть отстранился, удерживая жрицу за плечи, его тёмно-синие глаза странно блестели. А может, то было лишь отражение пламени…
– Однажды ты превзойдёшь меня, – тихо сказал он. – И это будет счастливый день… Потому что ты – всё, о чём я просил Владычицу Аусетаар, и даже больше.
Сердце сжалось от нежности под его взглядом.
– Я тебя тоже люблю, пап.
Раштау кивнул, чуть улыбнулся так, что морщинки в уголках глаз стали отчётливее. И в тот момент ей вдруг стало страшно.
«Однажды ты превзойдёшь меня…»
Отец был её защитником от всех опасностей с самого детства. Он мог одолеть любого врага, даже неведомых чудовищ Каэмит, и не было вопросов, на которые у него не нашлось бы ответов. О том, что однажды псоглавый Ануи заберёт его к Водам Перерождения, Аштирра просто старалась не думать. Он ведь был Раштау Пламенный Хлыст, величайший целитель, умевший уговорить смерть уйти! Но почему-то именно сейчас эта мысль коснулась границ восприятия тёмным крылом, кольнула безотчётной болезненной тревогой: отец был смертен.
– Это что такое! – вдруг прикрикнул Раштау, и девушка невольно вздрогнула.
Возглас был адресован не ей. Чесем, заметив, что обоим Таэху сейчас не до него, потащил с блюда кусок мяса, предварительно убедившись, что тот уже немного остыл. Голос жреца заставил его испуганно присесть, выронить добычу и сделать лужу. В общем-то, Аштирра его не винила – Раштау мог испугать кого угодно.
После щенка уже никто не ругал. Отец со смехом покачал головой и вернулся к готовке. Девушка, вздохнув, пошла за тряпкой, и сау потрусил за ней, неуверенно виляя хвостом и путаясь под ногами.
Когда они вернулись на террасу, Раштау уже разложил мясо на блюде и наполнил пиалы прохладным ягодным отваром.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71112793?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Хопеш (хепеш, кхепеш) – разновидность клинкового оружия серповидной формы, применявшаяся в Древнем Египте. Хопеш произошёл не от меча, а от топора, а потому в основном предназначался для рубящих ударов, но при должном мастерстве владения им можно было наносить и колотые раны. Считался оружием элитных подразделений. Также его использование носило церемониальный характер. Из-за двоякоизогнутой формы хопеш не подразумевал ношения в ножнах: его закрепляли на поясе или за спиной.

2
Муррина (лат. murrina) – античное название изделий и техники их изготовления из стекла пятнистой, узорчатой текстуры. Мурриновые сосуды появились в Риме около 60 г. до н. э.

3
Ламеллярный доспех (от лат. lamella – чешуя) – один из наиболее древних видов доспеха, состоящий из множества пластинок, сплетённых между собой шнуром. Более усовершенствованная версия – ламинарный доспех (от лат. laminae – слой) – состоял уже из подвижных полос-сегментов (как доспех римских легионеров – lorica segmentata).

4
Калазирис – слово греческого происхождения, относящееся к традиционной женской одежде Древнего Египта. Используется чаще в научно-популярной литературе, в научной называется просто платьем или одеянием. В ранние периоды был распространён более простой вид этого одеяния – платье с широкими бретелями, прикрывавшими (а иногда и не до конца прикрывавшими) груди. В более поздние периоды наряды стали усложняться накладками, драпировками и плиссировками.

5
Кенотаф – гробница, в которой не захоронены останки покойного, по сути, символическое захоронение.

6
Вади (араб.) – сухие русла рек и эрозионных речных долин в пустынях. Иногда русла водных потоков заполняются сильными ливнями. Вади могут достигать многих сотен километров в длину. Часто имеют крутые склоны.

7
Хамсин (араб.) – сухой, изнуряюще жаркий ветер, частый спутник песчаных бурь.

8
Пилон – башнеобразное сооружение в форме усечённой пирамиды. Пилоны сооружались по обе стороны от входов в древнеегипетские храмы и, по сути, сами являлись вратами.

9
Гипостильный зал – большой зал храма или дворца с многочисленными колоннами, в частности, в архитектуре Древнего Египта (например, знаменитый Карнакский храм).

10
Электрум – разновидность самородного золота, представляющая собой сплав золота с серебром.

11
Шемаг или куфия – плат, защищающий голову и лицо.

12
Бахур (араб.) – восточные благовония для окуривания жилища.

13
Как и древние египтяне, жители Таур-Дуат начинали отсчёт лет с начала правления каждого нового правителя. Год включал три сезона: сезон Половодья, сезон Всходов, сезон Жары. В каждом сезоне по четыре месяца, в каждом месяце по три декады, итого 360 дней. Последние пять дней и несколько часов года не относились ни к одному из сезонов и были посвящены Богам.