Программа замещения
Программа замещения
Валентина Красюкова
Можно ли вернуть людям умерших дорогих близких? В 2035 году это стало возможным, но не для всех.
На западе России, в городе Н-ск, тестируется научная программа, которая может на определённое время вернуть умерших дорогих людей с помощью нейронного кодирования. Её участники «восстанавливают» своих родных благодаря уникальной технологии.
Двое братьев-близнецов Смилянских, IT-инженеры, начинают борьбу против «Программы замещения», так как их близкие родственники (отец, сестра отца и жена одного из братьев), участвуя в эксперименте, «уходят» из социума, постепенно обрывая связи с живыми членами семьи и полностью погружаясь в свой нереальный мир. Все, кто подписал договор-соглашение, пытаются исправить ошибки прошлого, переписать его заново.
Что происходит с людьми через год, в какие ситуации они попадают, превращаясь в биороботов, живущих в своей реальности, раскрывается на страницах романа.
Валентина Красюкова
Программа замещения
Современные ученые не требуют чудес: они требуют экспериментов.
Лев Карсавин
Глава 1. Невозможное возможно
Что вы чувствуете, когда ставите свой росчерк на последней странице договора? Нетерпение и облегчение? А может, сомнение и тревогу?
Напечатанные листы еще не остыли, выйдя из разогретого принтера. Последняя страница настойчиво повторяет вашу фамилию и инициалы. Считаете, что вы себя продали? Но ведь не душу дьяволу, а всего лишь свое серое вещество для исследований. Заметьте, не навсегда. Только на год – всего-то триста шестьдесят пять дней. И это не мало за то, что в ваш мозг поселят уже ушедшего близкого вам человека. Ну, конечно, стоит того! Имеете право.
Невозможное возможно! Две тысячи тридцать пятый год на исходе! Да пусть изучают: поведение, настроение, сон, реакцию, еще чепуху какую-то. Пусть ковыряются в ваших извилинах! Главное, что Вы не один. Вот оно рядом, любимое существо: ходит, дышит, разговаривает. Знакомый прищур светло-серых глаз и ямочка на левой щеке. Жаль только потрогать не удается – фантом все-таки! И все же на то она и память, чтобы все сохранять: и тепло прикосновений, и чуть слюнявый поцелуй, и такой родной шепот.
Программа замещения или ПЗ, как называют ее психиатры, способна вернуть утерянных близких. Да-да, оттуда! Не верите? Проверьте!
Обычно мы боимся того, что находится вне реальности: если вы видите или слышите вещи, которых никто другой не наблюдает, значит, у вас что-то не в порядке. А тут экспериментальные научные исследования – это тебе не шаман в бубен бьет, здесь все под контролем.
И я был из тех первых, кто решился.
После «ухода» дочери, здесь так это называют, все внутри замерло, только сердце, как часы в тишине, стучало: «Тук да тут, тук да тук». Месяц в голове гудело, и желудок ничего не принимал, только воду из-под крана. А они мне: «Пора смириться! Все под одним небом ходим. Депрессия у тебя, иди лечись!» И что? Меня от их медикаментов начисто из жизни выбило. Даже имя свое забывать стал.
Гляну в мобильный – полно ее снимков. Вот на меня смотрит, улыбается. Мне бы разок на живую Ланку посмотреть, до волос ее дотронуться.
И тут в новостях слышу: «С сегодняшнего дня…» Да что говорить, вот статья в газете: «На территории нашей области в ходе эксперимента будет протестирована научная программа, основной целью которой является лечение тяжелых форм депрессии методом восполнения ушедших близких с использованием нейронного кодирования. Желающие могут обратиться в Центр психологической помощи «Мы с тобой». Для участников предусмотрены региональные льготы».
Вот так мы этот мифический год с Ланой и провели. Я вот продлевать договор пришел.
– А я полгода назад мужа потеряла… Тихий такой был, интеллигентный, меня и дочку любил сильно. Я, говорит, Олюшка, за вас обеих жизнь готов отдать, если понадобится. Двадцать лет вместе прожили, и вдруг раз – и нет его больше. Торговый центр «Онежский» на набережной знаете? Вот там его джип и сбил. Вначале трудно поверить было, что это все действительно с ним произошло… С нами, вернее… А когда реальность о себе заявила, тут все и началось: душа свернулась в клубочек, съежилась, замерла так, затихла, а, если шевельнется вдруг, боль така-aя, не перенести. Пошла я тогда в Центр – помогите! Не жить мне без него! Может, лекарство какое есть? Там мне про эту Программу и рассказали. Экспериментальная, научная… Мне даже пробный вариант предложили: пройдете подготовку, затем к вам датчики прикрепят и на ваши частоты настроят. Я и пошла. Представить просили мужа живым, в домашней одежде, как книгу читает, как соцсети просматривает, как за ноутбуком работает. Он у меня учителем истории был… Или есть. Теперь уж и не знаю, как сказать. Я его в пижаме в домашнем кресле так и увидела: сидит, ногой покачивает. А потом не только увидела, но и услышала, шутки шутить мастер был… Есть… Или как там лучше. Доктор говорит, это фантом Вашего мужа, мы поселим его в Вашем мозгу, и Вы будете его видеть, слышать и даже ощущать. Ваш мозг все сам выстроит. У него там все хранится: и запахи, и звуки, и тактильные ощущения, и облик. Поверить невозможно! Но я ведь все своими глазами видела и даже, кажется, до его руки дотрагивалась. Волосатый был… Есть… Или как там. Доктор мне объяснил, что нужно договор подписать, срок можно самой выбирать от шести месяцев до года. Согласие, значит, на участие в клинических испытаниях. Еще препарат нужно ежедневно принимать, и каждые две недели в Центре появляться, они данные снимать будут и затем обрабатывать. А я за это время хотя бы к мысли привыкнуть смогу, что он со мной не навсегда. Да и льготы эти тоже не лишние. Пришла вот документы подписать.
– Кричит, что ли, кто-то в коридоре?
Седовласый человек испуганно вжался в оранжевое кожаное кресло, стоящее у прохода, когда услышал в холле громкий знакомый голос. Голос что-то спрашивал и по монотонной интонации отвечающего стало понятно, что ему указали, куда надо пройти.
– Сын… И откуда он узнал? – тут же задал себе вопрос Семеныч, желая слиться с гладкой кожей удобного сиденья. – Я ведь никому ни слова, разве что Алинке намекнул, что сегодня с утра у меня важное дело. Вот старый дурень!
В сумерках длинного коридора стремительно приближалась высокая, статная фигура с перекинутой за плечо ношей. Егор миновал ряд столиков, за которыми сидели пациенты, и вплотную подошел к растерянному отцу.
– Я сс-сразу понял, что у тебя за важное дд-дело! – с ходу завелся он. – Кк-конечно! Сс-срок твоего договора истек, и ты решил не вынн-ныривать из сс-своего болота! Как же упустить такую вв-возможность еще три месяца пп-просидеть в этой… гаа-аллюционной жиже! – гневно продолжал он, то и дело заикаясь. Темно-русая челка прилипла к высокому лбу, а пот скатывался тонкими струйками из-под толстых дужек очков.
Люди, занятые чтением каких-то бумаг, оглядывались на агрессивно настроенного человека с болтающейся за спиной синей сумкой. Сидевший напротив него пожилой мужчина, опустив трясущуюся голову, прижимал к груди белую пластиковую папку с натянутыми по углам резинками. Небрежно раскрытые полы его серого плаща напоминали распахнутые крылья мертвой птицы. Он пытался выдавить из себя какие-то слова, но вместо них раздавался только непонятный клекот.
Парень продолжал в запале повышать голос:
– Я дд-долго терпел, папа, глядя на то, что ты с сс-собой делаешь! Очнии-ись! Мамы уже год кк-как нет! Ты должен это пп-принять! Надо научиться жить с бб-болью, и тогда она когдд-да-нибудь отступит! Пп-пойми, нельзя принимать илл-люзию за правду! Твой фф-фантом – не мать! Сс-слышишь!
Он тряс отца, схватив его за осунувшиеся плечи, и продолжал бить наотмашь беспощадной правдой. Лицо его вспотело от гнева, и очки то и дело сползали с переносицы. Он поправлял их, дрожащей от волнения рукой, и все время поднимал насквозь промокшую челку:
– К черту эту ПЗ! Она нн-не может никого «зз-заместить»! Ты же пп-понимаешь, что ты живешь с привв-видением! Ты сам стал своей галлюцц-цинацией! Ты видел себя со сс-стороны?! Брее-ед! Бб-бред! Кому ты гг-греешь чай на кухне?! Сс-с кем ты рр-разговариваешь в ванной, отт-тец? «Машенька, пп-принести тебе чистое пп-полотенце? – продолжал он копировать его интонации. – Поп-ппробуй вкусный сс-супчик с грибами!»
Поникшая голова старика затряслась, и на белую папку часто закапали крупные слезы. Они быстро скользили по поверхности пластика, расплывались большим мокрым пятном на брюках. Егор продолжал какое-то время бросать свои резкие колючие фразы, пока не понял, что отец беззвучно рыдает.
В коридоре наступила такая тишина, что было слышно, как кто-то перелистывал подшитые страницы. Плечи сына опустились, и тяжелая сумка тут же соскользнула на пол.
– Пп-прости, папа! – прохрипел он. – Я нн-не могу больше на это сс-смотреть. Ты разве нн-не понимаешь, что мне бб-больно? Мама, ребб-бенок, ты со своими вв-видениями! – Нагнувшись, он взял холодные ладони отца, что-то вложил в них и почти шепотом добавил: – Пп-прости! Делай, как зз-знаешь! Я съезжаю!
Егор выпрямился и, не глядя на отца, слегка пошатываясь и волоча за собой свою поклажу, пошел к выходу. Люди за столиками оживились, тихо переговариваясь, кивая на сидевшую в кресле понурившуюся фигуру.
Семеныч разжал трясущиеся ладони, в них лежала небольшая связка ключей с латунным брелоком и гравировкой «Смилянский».
* * *
Здание Центра психологической помощи «Мы с тобой» появилось на стыке Беломорского проспекта и Яшмовой улицы три года назад. Два купола из прозрачного алюминия, новейшего строительного материала, возвышались над гладкими пологими крышами рядом стоявших добротных домов нулевых. Фасад украшали угольно-черные панели из биопластика, а полукруглые стеклянные двери бесшумно поглощали входящих правым крылом и также бесшумно возвращали выходящих на улицу левым.
Кабинет руководителя областного Центра находился на самом последнем этаже двенадцатиэтажного здания. Табличка на стене сухо и сокращенно перечисляла научные регалии и Ф. И. О. его хозяина:
Профессор, д-р мед. наук, зав. каф. психологии, руков. ЦПП
Ведущий врач-психиатр Программы замещения
Крещенский Виктор Арнольдович.
Из приоткрытой двери в коридор доносились равномерные гудки, очень быстро сменившиеся щелчком, сразу за которым загремел низкий голос хозяина кабинета:
– Доброго дня Вам, Георгий Бариевич!
– Подождите, Виктор Арнольдович! – мобильный на громкой связи четко передавал все посторонние шумы, в которых тонул баритон руководителя Программы замещения. – Я закрою стекла машины! – Наконец, звук трассы стих, и голос в трубке продолжил: – Слушаю Вас! Я тут по дороге в лабораторию. Дел накопилось в связи с окончанием Программы! Десять недель осталось, и мы с Вами выходим на другой уровень, уважаемый! Поедем в Москву представлять результаты! – баритон раскатисто засмеялся.
– Мне бы с Вами встретиться, Георгий Бариевич! Тут у нас некоторые нюансы возникли! – продолжал Крещенский слегка вкрадчивым голосом.
– Да я – пожа-алуйста. Можем даже завтра с утра. Только Вы хоть намекните, насколько все серьезно! У нас говорят: «Умному – намек, глупому – палка», – послышался голос из трубки.
– Не хотелось бы по телефону… Есть случаи отклонения от Программы. Что делать, если реципиент через определенное время начинает видеть свой объект не только в границах, указанных в договоре, я имею в виду в домашней обстановке, но и снаружи? Например, на улице, стадионе, в машине или витрине магазина, как в последнем случае. Это чревато…
Баритон хмыкнул, перебивая все более озабоченную речь руководителя Центра:
– Не продолжайте! Почему я слышу об этом только сейчас, когда до окончания эксперимента остались недели? – голос перешел в наступление. – Вы понимаете, что за этим стоит, уважаемый? – буркнул он в микрофон. – Я возвращаюсь! Через час жду Вас в кафе на девятом этаже! Энэнен куте! – добавил он раздраженно по-татарски и прервал соединение.
Слышно было, как в комнате медленно проехали ролики тяжелого кресла, как нервно захлопали дверцы шкафа, друг за другом затарахтели ящики стола, как заспешили шаги по мраморному полу.
Виктор Арнольдович приоткрыл тяжелую дверь кабинета и протиснулся в узкую щель, как будто хотел покинуть его украдкой. В коридоре он набросил на плечи легкое пальто, оглянулся еще раз, две сотрудницы Центра, шурша накрахмаленной сине-голубой формой, обогнали своего руководителя в который раз за день, приветливо кивая ему на ходу. На их кителях красовались бейджи с логотипом Программы.
До встречи оставалось не так много времени, а ему нужно было принять еще одного пациента. Лифт плавно опустил его на два уровня ниже и тут же включил программу дезинфекции. В коридорах отделения приглушенный свет погружал в атмосферу спокойствия, а в хорошо освещенном холле еле слышно звучал ноктюрн Шопена. Навстречу Крещенскому засеменила его помощница, низкорослая пышная брюнетка Диана.
– А я уже Вас набираю! Пациентка ожидает в кабинете. Вся команда готова! Можно начинать? – низким сиплым голосом спросила она.
Пальто соскользнуло прямо в руки медсестры, а папка, пролетев по воздуху, плавно приземлилась на гладкий, сверкающий новизной стол. Казалось, что Виктор Арнольдович обладает телекинезом и предметы вокруг него двигались сами по себе.
В кресле напротив врача сидела изможденная молодая женщина. Несмотря на выраженное расстройство психики, ее худое лицо, с чуть заостренным прямым носом и голубыми глазами, было очень привлекательным: черные гладкие волосы доходили до плеч, а бледная, чуть прозрачная кожа контрастировала с темно-синим свитером. Ее тонкие пальцы нервно перебирали ручки лаковой сумки. Дорогие нейлоновые чулки сползли до самых лодыжек. Левая туфелька беспокойно отбивала степ на мраморном полу. Несчастная выдавила из себя что-то вроде «здрсте», и тонкие губы растянулись в улыбку-гримасу, наподобие той, которой люди сдерживали крик от обжигающей душевной боли.
Он коротко взглянул на монитор и бегло прочитал скупые сведения: Алина Андреевна Смилянская, тридцать два года, романист-филолог, замужем, дети – прочерк, рост – один метр семьдесят два сантиметра, вес – пятьдесят пять килограмм, некурящая, не вегетарианка. Жалобы: бессонница, сильнейшая усталость, отсутствие аппетита, головная боль, головокружение, тревога, страх. Заключение терапевта: депрессивное расстройство (знак вопроса). Жирным красным шрифтом выделено: последствия долговременного стресса – смерть ребенка.
Вот почему она в нашем отделении, депрессивный психоз, вызванный смертью близкого, показан для Программы замещения. В острой стадии? Разве только попробовать.
Глаза Алины под полузакрытыми веками блуждали из стороны в сторону и, казалось, рассматривали абстрактный узор на мраморных плитах. Она ерзала в кресле, открывала и закрывала свою сумочку, расчесывала неровно остриженными ногтями тыльную сторону ладони, отчего на белой коже проступали ярко-красные прерывистые линии, и сухо отвечала на вопросы психиатра. Но когда он спросил, как давно она потеряла ребенка, ее глаза широко открылись и выплеснули на него свою голубизну, замешанную на боли и тоске, а маленькие черные колючки зрачков вонзились ему в переносицу. Горе перелилось через край, мгновенно заполнило кабинет, гулко ударилось о стеклянную перегородку и зазвенело, как оборванная струна. Сухие потрескавшиеся губы зашелестели в тишине:
– Пять месяцев назад.
Крещенский перевел взгляд на монитор. Двадцать недель кошмарного ада, всепоглощающей душевной боли, которую она с готовностью поменяла бы на физическую. Спокойно, уверенно и профессионально вел он свою беседу с пациенткой, лавируя между ее отчаянием, безнадежностью и скорбью, ведя ее к тихому берегу покоя и безмятежности. Его гипнотический взгляд, уверенные интонации и запах терпкого парфюма успокаивали, а предложение прямо сейчас испытать на себе Программу не удивило, а вселило в нее надежду, что боль еще может уйти, и тогда…
За прозрачным барьером загорелись экраны компьютеров, Алину пригласили сесть на высокое серое кресло с металлическими подлокотниками и дали выпить прозрачную жидкость почти без вкуса. Затем предложили расслабиться и надели на голову шапочку странной конструкции:
– На ней находятся определенные датчики, мы зафиксируем ее в местах контакта с вашей кожей для лучшей проводимости определенных импульсов, будем принимать сигналы вашего мозга и регистрировать их.
Алина прикрыла глаза. Мужской приятный голос попросил ее воссоздать в памяти первую встречу с ребенком: его облик, запах, плач и гуление, первые тактильные ощущения: мягкость кожи, влажность слипшихся тонких волосиков, бархатистую нежность пяточек.
А потом… она вошла в те обреченно-короткие дни в апреле, или, скорее, они проникли в ее настоящую реальность – теперь сказать трудно. Крохотная малышка в ее руках зашевелила малюсенькими пальчиками и стала искать малиновым ротиком теплую грудь. «Ребенка надо укутать», – забеспокоилась Алина. Она терялась в мыслях, почему дочка раздета. Слева от себя нащупала рукой мягкое шерстяное одеяльце, подаренное родственниками мужа, осторожно завернула малышку и крепче прижала к себе. «Вот он мой цветик лазоревый, моя капелька, – любовалась ребенком Алина. – Никуда и не уходила, где-то тут витала между явью и сном, между минувшим и настоящим, между смертью и жизнью. Побудь со мной еще немного, не оставляй меня!»
Идя домой, она загребала туфлями опавшие от грусти сентябрьские листья, то и дело возвращаясь за прозрачную перегородку в кабинете. Красный подрагивающий свет ворвался неожиданно в просторное помещение и сознание Алины. Она встрепенулась и бросила удивленный взгляд на скрещенные на животе руки, на лампы, жужжащие высоко на потолке, встретилась глазами с врачом, который наблюдал за ней из-за огромного монитора, и поняла, что хочет продлить те яркие видения, ощущения и звуки, вернувшие ей, пусть ненадолго, эти волшебные мгновения тихого безграничного счастья.
Глава 2. Съезжать немедленно
Гигантская круглая входная дверь зачерпнула Егора и еще двоих покидающих Центр стеклянным крылом и вынесла их наружу. Осеннее солнце яркой вспышкой на мгновенье ослепило глаза, а лицо обдало свежей сентябрьской прохладой. Ветер смело играл с прохожими: щекотал им затылки, подталкивая вперед, раздувал полы верхней одежды и бросал в лицо порывистые волны, не давая вдохнуть полной грудью. Проспект зарябил серо-черной лентой легковых машин, запестрел желтыми, как осенние листья, трамваями, неуклюжими бело-синими рейсовыми автобусами, громко зазвучал, запиликал, протяжно загудел, зарычал моторами, отрывисто засигналил сиренами.
После ссоры с отцом возвращаться домой не хотелось. «Пройдусь», – решил Егор. Он застегнул свой короткий спортивный плащ, поправил на плече ремень сумки, в которой лежало два отремонтированных им ноутбука, надо было еще отвезти их в бюро до четырех. Ноги устало передвигались по вымощенному тротуару.
«Съезжать немедленно!» – крутилась одна и та же мысль, проезжая в сотый раз свой круг карусели в голове. Увиденная вчера картина всплывала перед ним, как кадр из кинофильма: отец стоял посреди комнаты спиной к двери и, обращаясь к продавленному серому дивану, продолжал для кого-то свою недосказанную речь:
– Егор… Егор пойдет еще дальше! Видишь, на какой фирме работает! И зарабатывает неплохо! Как только они с Игореней универ закончили, так он сразу быка за рога и взял! – отец поднял два кулака и многозначительно потряс ими в воздухе. – А потом эта идея с приложением для андроида. День и ночь сидел с книгами своими, в интернете видео обучающие смотрел. Игоря в стартап потянул! – он осторожно присел на край дивана и накрыл пледом ноги, «лежавшей» здесь жены. А так как диван был пуст, плед тут же сполз вниз. – Да и семья у них здо?ровская! Глядишь, и мальца нам подарят! А вот Игорь совсем другой. Даром что близнецы! Помнишь… Крошками были, один кряхтит да краснеет, а другой криком кричит, есть требует. Вот где натура уже проявлялась! Да и потом трехлеткой был, слова из него не вытащишь, сопит и молчит только. Всю жизнь его в спину толкать надо, и с работой, и с семьей! До сих пор не определится. А все ты вечно: «Слабенький, болезненный, нерешительный!.. Ой, не кричи на Игоря, он обидчивый, замкнуться может!.. Не нажимай на него, ему время нужно!.. Егор, заступись за брата, он сам за себя не постоит, у него натура такая!.. Мальчику сложно!..» Вот он и привык, что за него кто-то решает, кто-то действует! Брат рядом – направит, если что, подскажет! А жизнь она потверже бетона будет – думай быстрей, делай вовремя, не жди совета. Вот и вышел «теленок» и «тюфяк»! Это все ты «довоспитывалась»!
И он в запале сильно ткнул указательным пальцем «жену» в лоб, как делал всегда, когда сердился на нее. Когда палец провалился в набитую синтепоном подушку, отец застыл на мгновенье и сразу умолк, то ли увидев ее испуганно-обиженный взгляд, то ли признал, что перед ним всего лишь ее фантом.
Он бросился на колени перед диваном, теперь уже сознавая, что ее, его Машеньки, нет на самом деле. Принялся плакать и просить прощения. И просил он его у той девушки, которую он увидел когда-то возле цветущей вишни ранним июньским утром; у любимой, которая пьянила своими пылкими ласками; у той женщины, с которой он вынес из роддома двух близнецов в теплых голубых комбинезонах; у матери, которая вскармливала, растила и лелеяла своих сыновей; у своей жены, с которой они прожили долгие дни такой короткой жизни.
Отец склонился над примятой диванной подушкой и долго нашептывал ей свои запоздалые извинения. Ей, своей жене, такой нежной и кроткой, такой терпеливой и понимающей, безропотной и молчаливой.
Стоя в проеме двери, Егор смотрел на вздрагивающие, сутулые плечи отца, на его сгорбившуюся фигуру, и у него пронзительно заныло в груди.
Не первый раз Егор пытался отговорить отца от участия в этой экспериментальной Программе замещения.
– П-понимаешь, батя, ты должен обладать п-полной информацией, чтобы понять сущность этих исследований. Вот с-скажи, тебе до конца понятны цели и с-способы, с помощью к-которых будет проводиться этот эксперимент? – И не дав отцу ответить, продолжил. – Я просмотрел т-твой договор с Центром, и мне не до конца ясна с-суть этого опыта, кроме того, что ты п-получишь, так сказать, «желаемое», – при этом он показал в воздухе воображаемые кавычки, – на короткий, заметь, срок.
– Если Программа пройдет успешно, то она будет внедрена повсеместно, – перебил его отец. – Понимаешь? Это значит, что я могу прожить с Машей до конца и умереть с ней в один день! – и не собираясь больше слушать доводы сына, он выскочил из столовой и с силой щелкнул замком своей комнаты.
Громкие окрики двух прохожих и радость случайно встретившихся людей вернули Егора на широкий проспект, который утопал в слегка пожелтевшей листве лип, в гуле городского транспорта, звуках музыки, льющейся из маленьких кафешек и солидных ресторанов. Они располагались длинной вереницей, плотно примыкая друг к другу и щедро одаривая идущих мимо своими волшебными запахами из кухни. Спина начала ныть и усталость от разговора с отцом в холле Центра постепенно наседала, казалось, на ногах повисли килограммовые гири.
Слева замаячили белые аккуратные столики кафе Giulietta, а такие же изящные стулья зазывали клиентов передохнуть и выпить горячий ароматный напиток. Егор присел за крайний столик с высокими оплавленными свечами и недопитым кофе в неубранной чашке. Девушка-официантка, легкая и грациозная, подлетела, как по воздуху, изящно смахнула с лаковой поверхности оставшийся кофейный прибор на свой поднос, провела по столу белой салфеткой, словно нежным крылом, и подарила ему приятную улыбку со словами:
– Добрый день! Что будете заказывать?
– Эсп-п-прессо и минеральную воду! – устало улыбнулся в ответ Егор.
Девушка тотчас же упорхнула, весело кивая на бегу знакомой молодой паре.
Прозрачные перегородки с матовым рисунком укрывали посетителей кафе от порывистого ветра, маленькие изящные зонтики заслоняли лица от ненавязчивого сентябрьского солнца, а музыка Нино Рота, казалось, заглушала своей тихой проникновенностью рев трассы.
Конечно, папа очень изменился с участием в этом эксперименте. «Вернув» себе умершую жену, он ожил. Подолгу сидел с ней на кухне, наливая и расхваливая гороховый суп на копченых ребрышках, который так любила мама, читал ей вслух газету на лоджии, разогревал вишневые косточки для грелки и помогал ей надеть шелковый черный халат.
Из договора отца Егор понял, что видение вызванного объекта, по условиям Программы, может круглосуточно находиться с реципиентом в закрытых пространствах и в привычных для испытуемого условиях. Объект не возникает в поле зрения участника эксперимента, если последний не хочет этого. Для того чтобы прекратить галлюцинацию, реципиент должен перестать думать об объекте и представлять его в своем воображении. Программу можно включить и выключить с помощью кодового слова, которое остается в памяти пациента и файле компьютера ПЗ.
Белоснежное вафельное полотенце с витиеватым узором и надписью Giulietta вновь проскользнуло по столу и оставило после себя миниатюрную элегантную чашку с блюдцем из тонкого фарфора и дымящимся над ней ароматом жареной арабики, прозрачно-голубой бокал с водой, бумажную салфетку с надписью: «Приятного аппетита!» и счет с лаконичными сухими цифрами.
Отец заключил договор ровно на двенадцать месяцев, получив еще один шанс прожить некоторое время со своим дорогим человеком. И теперь, отчетливо понимая, что срок так невелик, а пустота, окружающая его, так страшна, он старался исправить все ошибки, сделанные им в их семейной жизни. Теперь он сам варил супы, заваривал чай с чабрецом, загружал стиральную машинку и менял постельное белье. А все свое свободное время «проводил» с Машенькой, а на настойчивые просьбы «комбата»-соседа из тридцать восьмой квартиры сыграть «партейку» в шахматы или «хлебнуть пивка» упорно отвечал отказом. Узнав о причине уклонения Алексея Семеныча от вечерних посиделок, друзья всерьез забеспокоились.
– Да-а, Егор, тяжело тебе с батей! – начал однажды разговор на лестничной клетке сосед. – Отличный мужик был! А теперь, видишь, такое горе – крыша и расплавилась. Не всякий выдержит, – понуро пробубнил дядя Леня, придерживая натянутый поводок своей собаки Джесси.
– Слыха-а-али мы про эту Программу! Ученые – они мастера на людях эксперименты ставить! Тут одними крысами не обойдешься, пойди пойми, что эти зверюшки себе в своей головенке представляют? А вот с людьми вишь как! Мысли теперь чужие рассмотреть могут, галлюцинации вызвать! Разреши только в твоем котелке крышку поднять, быстро там ревизию сделают, еще и своего туда накидают – варись похлебка, кипи! Посмотрим потом, что выйдет!
Собака заскулила и нетерпеливо помахала обрубком купированного хвоста, затем слегка подпрыгнула и толкнула Егора передними лапами в грудь, дружески лизнув его лицо большим шершавым языком. Хватит, мол, разговоры разводить, очень гулять хочется!
Пока картинки и мысли сменяли друг друга в голове Егора, чашка опустела, покинула свое блюдце и сиротливо застыла на самом краю белоснежного стола. Оставив деньги за кофе под металлической пепельницей, он поднялся, неохотно схватил тяжелую сумку и издалека помахал рукой юркой официантке. В ответ она подняла пустой поднос и просияла наивной улыбкой Джульетты.
«Съезжаем! Завтра же съезжаем!» – подумал Егор, оставляя кафе. Напротив красочного плаката, рекламирующего отдых на экзопланете «Экстремальный космос. Испытайте гравитацию на планете XGM-8g!», затормозило такси. Водитель вышел, уверенным движением открыл багажник и подал прыткому старику-пассажиру его затянутый ремнем черный чемодан. Тот легко подхватил его и резво засеменил к бордюру.
Егор приблизился к машине и вопрошающе взглянул на таксиста:
– До Бирюлевской довезете?
Водитель кивнул в ответ и поспешил за руль.
– Строение 44, – добавил Егор. Тот еще раз кивнул и поглубже натянул бейсболку, стараясь закрыться от солнца. Серый электромобиль «Тойота» тихо заурчал и плавно двинулся, сливаясь с гудящим потоком Онежского проспекта.
* * *
– Иди, иди ешь, Милка! – позвала Екатерина Елисеевна свою, видимую только ей, кошку, громко стуча жестяной банкой с кормом по краю металлической миски. Милка медленно и с достоинством кардинала пересекла просторную кухню, задевая кончиком задранного хвоста все, мимо чего она проходила. Есть она не стала, даже не подошла к своей порции в углу, изогнувшись, просочилась сквозь приоткрытую дверь и исчезла.
Хозяйка уж и не помнила, когда точно кошка появилась у нее. Когда Елисеевне исполнилось шестьдесят, муж умер, а дочка собралась переезжать к новому другу в Испанию. Перед отъездом она появилась у нее с влажными глазами и небольшой корзинкой в руках:
– Возьми, мама, малышку! Она, конечно, тебе нас не заменит, но все-таки живое существо рядом! – и крепко обняв мать, добавила. – Я звонить буду часто и приезжать.
Нескладное мяукающее существо сидело в подарочной корзинке с голубой лентой. Было ясно, что к сиамской благородной породе природа решила добавить здоровые пролетарские гены дворового кота. На дне корзинки лежала открытка с надписью: «Это Милка». Невесомая, непонятной белизны, с серым пятном на шее и испуганными глазами на Елисеевну жалобно смотрела крохотная кошечка, дрожа всем своим худосочным шерстистым тельцем.
Подросшая Милка стала смотреть на мир разными глазами: левый стал у нее темно-голубым, а правый – цвета весенней травы. В темноте они светились тоже по-разному: один – красным, другой – зеленым.
Кошка давала себя любить: «Хочешь да-ам тебе меня за ушком почесать, вот та-ак, за этим осо-обенно приятно. Нежнее, пожалуйста!». Или вдруг, перекинувшись на спину, выпячивала свой розовый с подшерстком живот: «Гладь меня, гла-адь!» – одобрительно урчала она. Но и сама дарила хозяйке теплоту и любовь, прижималась в постели к ее бедру и доверительно засыпала на коленях.
Столько лет прожили они вместе душа в душу… И когда Милка стала сдавать – то лапу подволакивала, то лежала целый день, не вставая, – Екатерина Елисеевна впала в уныние. Однажды утром она нашла свою подругу застывшей и неподвижной под креслом, в котором умер муж. Тяжело восприняла хозяйка утрату: лежала в постели, есть не хотела, стала сама о смерти задумываться. Тут и попалась ей газета с уникальной информацией: «На территории нашей области…» и т. д.
Появилась Елисеевна в Центре и сразу к самому главному:
– Пожалейте старую! Последнего друга в жизни потеряла! Дайте возможность еще чуток нам вместе пожить, друг друга побаловать!
Думала, что откажут. Сотрудник Центра посмотрел на нее и говорит: «Ну что ж, давайте попробуем!», и в главный офис Елисеевну направил. Все бумаги подписали и начала кошка вновь со своей хозяйкой человеческое жилье делить. Старая женщина не могла нарадоваться: «Головой понимаю, что ее нет, а она тут рядом сидит, и в глаза заглядывает, мурлычет, мягкой теплой лапкой меня трогает – заигрывает, значит». Взгляд у Екатерины Елисеевны повеселел, даже морщинки разгладились, суп вкусный наваристый стал, разговоры по телефону с подругами возобновились. Сериалы с Милкой на софе смотреть, книги читать захотелось, да и Милка теперь от хозяйки ни на шаг, так и трется о ноги, так и ластится. Только вот на улицу совсем Елисеевне не хотелось, все казалось, выйдет она надолго за порог, а подруга ее возьмет да и исчезнет, убежит куда-нибудь:
– В прошлом году два дня ее искали, еле нашли. На дереве сидела возле детской площадки, спасибо ребятне, сняли ее оттуда. А теперь и подавно уйти может, махнет своим вихлявым хвостом, на подоконник прыгнет, а с него в форточку, шасть, и исчезнет навсегда.
Этого Екатерине Елисеевне не хотелось. Страх пронизывал ее насквозь при одной мысли, что животное может снова ее покинуть. Друзей у нее, кроме бывших соседей Смилянских, и не было. Дружить Елисеевна не умела – язык у нее больно отточенный, ум острый, все за всеми подмечает и никогда не промолчит.
Узнав, что Семеныч Машу свою «воскресил», заволновалась она, обрадовалась, «что есть еще смелые люди», позвонила ему и без намеков рассказала, что тоже в Центре была и договор на Программу подписала. Вначале не мог он понять, зачем Екатерине кошку свою «замещать» понадобилось.
– Это что значит, ты из-за нее на эксперимент пошла, из-за Милки? – захрипел Семеныч в трубку. – Я думал, что только людей восстанавливать можно, родные ведь души, а…
Но соседка перебила его, возмущенно:
– А кошурка моя и есть мне родная душа! Мы с ней восемнадцать годков рядом, лапа в лапу, хвост в хвост, можно сказать. Да она мое настроение за версту чует! Знает, животинка, когда у меня на сердце муторно. Не то что дочь, лишний раз не позвонит, не поинтересуется, как тут у матери дела, помощь ли не нужна? Милочка, если что неладное учует, от меня не отойдет, все ластится – успокаивает, значит, шерсткой своей согреет, прижимается – не бойся, говорит, я с тобой!
– Так уж и говори-ит! – пробовал иронизировать Семеныч. – Мурлычет только.
Но Елисеевна продолжала спор в своей манере наступления:
– Это для тебя мурлычет, а кошки звери умные, общаются они так. Понимать только надо. Мы за столько лет уж научились друг дружку чувствовать. – Голос соседки постепенно становился мягче, приобретал некую бархатистость и размеренность. – Если в глаза пристально так смотрит, значит, доверяю, говорит, хорошо мне с тобой. А если с лапы на лапу переминаться начнет – играть хочет.
– Может, ты и права, Катерина, оно иногда животное роднее самых близких людей. У отца моего собака была охотничья, западно-сибирская лайка. Вестой звали. Пятнадцать лет с ним прожила. Ох, и преданная была, ох, и умница. Все понимала, ну как человек просто. Однажды отцу, можно сказать, жизнь спасла. Он в каптерке своей заснул, а там пожар начался, вот она его лаем и разбудила, а то бы задохнулся в дыму. Зубами его за телогрейку тащила, он и очнулся. Вот так.
Так и начали Елисеевна с Семенычем о «своих» друг другу рассказывать. Что Маша съела, что Милка снова вытворила. И говорили они о них, как о живых, таких любимых, родных и теплых.
Однажды молодежь в подъезде курила, компания у соседки Лидки-блогерши веселая собиралась, увидела, как Екатерина Елисеевна «кошку» домой загоняла: поднималась по лестнице с кусочком колбасы, пригнувшись, вначале нашептывая, затем все громче звала она свою кошку-невидимку домой, заманивая ее ливерной колбасой и ласковыми словами: «Пойдем, Милочка, домо-ой! Заме-ерзнешь! Я тебе там вку-усненького приготовила. Пойдем, моя ма-аленькая!» И Елисеевна совала в пустоту кусок колбасы и открывала дверь комнаты для видимой только ей кошки. Молодые люди потом еще долго обсуждали сцену с бабулей.
* * *
Когда Егор нажал затертую кнопку с надписью «Компания Узтехпрофешнл», лифт, оттолкнувшись, тут же взмыл вверх и также резко остановился, открыв двери нашестом этаже многоэтажного офисного здания, где всевозможные фирмы заселяли все имеющиеся здесь помещения. Одной рукой он приложил ключ-чип к считывающему устройству на замке, а другой – потянул за ручку двери. Войдя в комнату, тут же с громким стуком поставил тяжелую надоевшую ношу с ноутбуками у входа. Три года проработал он в компании, разрабатывая программное обеспечение по заказу других фирм.
Их шеф Левитин уже неделю пребывал на выставке Cloud Expo Europe London 2035 в Великобритании. Организатор выставки, компания CloserStill Media, у руля которой вот уже десять лет оставался его шурин, любезно пригласила Леву на мероприятие. Поэтому всю эту неделю он руководил фирмой онлайн.
За тонкой перегородкой, отделяющей комнату разработчиков от остальных сотрудников, в тишине раздавался его сиплый голос с командными нотками.
Филя – руководитель отдела разработки стартапов и друг Егора пытался что-то объяснить шефу блеющим тоном. Они дружили еще с того времени, когда Егор с братом перешли в девятый класс математической школы номер семнадцать на Саволакском бульваре. Близнецы были приняты холодно, как и все новенькие, пытавшиеся влиться в уже состоявшийся коллектив одноклассников. И только Филипп сам приблизился к ребятам и, протянув руку, представился. В этот же вечер они втроем пили пиво на спортивной площадке. С тех пор шли по жизни вместе: окончили ПетрГУ – Петрозаводский госуниверситет – по направлению математики и информационных технологий. Все трое участвовали в международных студенческих сборах по спортивному программированию.
Филя вошел в комнату, осветив ее большим «фингалом» под левым глазом.
– О-о-го! – просвистел Егор, растерянно уставившись на друга. – Это где ж тебе так в монитор въехали, дружище?
– Вчера в зале, тот «шкаф», что нас по четвергам домой подвозит, своей штангой размахался и… Да я сам виноват, закрыли тему! – провел он ладонью по сине-фиолетовой припухлости.
Верхнее веко заметно отяжелело и прикрыло покрасневший внутри глаз, почти до половины, отчего Филина физиономия казалась жалко комичной и совсем не подходила к низким нотам его голоса.
– Это еще Серафима над ним вечером поколдовала холодными примочками, мазь какую-то сверху нанесла, – добавил он, криво улыбаясь. – А ты, я смотрю, ноуты подлечил уже, – оглянулся он на раскрытую сумку с торчащими оттуда пластиковыми корпусами ноутбуков. – Это тебе десять пунктов в твою копилку.
Левитин ввел систему пунктов поощрения в работу фирмы, вовремя сданное задание оценивалось в десять пунктов. Набравший более тысячи, получал бонусы, которые запросто могли вылиться в добавку к зарплате.
– Сам-то тебя уже спрашивал, – хитро взглянул на Егора Филипп одним глазом и, подражая интонации начальника, затараторил: – Заказчик ждет неожиданных решений, с каждым новым тра-та-та, прибавляя скорость, мы приближаем тру-ту-ту.
Егор улыбался шутке Фили и смотрел мимо него, продираясь сквозь свои мысли, перед ним маячила белая пластмассовая папка в руках отца, по которой медленно стекали слезы. Неожиданно прервав показательные выступления друга, он взглянул прямо в его уже полностью затекший глаз и произнес, почти не заикаясь:
– Съезжаю я с Ал-линкой, Филя! Больше сил моих нет на это с-с мотреть! Батя почти не выходит из с-своей комнаты, все якобы с матерью разговаривает: то к-кормит ее фантом, то что-то ей выговаривает, то прощения просит и п-плачет. Говорит: «Не могу ее отпустить. П-программу можно еще на три месяца продлить, а там если добро дадут, то и навсегда в ней остаться, а лучше с Машкой в-ввместе и помереть. Ты не понимаешь! Она н-настоящая передо мной стоит, я ее в-волосы гладить могу, в глаза ее серые заглянуть, за руку взять и ладонь ее почувствовать. Это невероятно! Мне теперь никто не н-нужен! Мы теперь друг для друга: я – для нее, она – д-для меня!»
Егор замолчал. Снял очки и стал долго и тщательно протирать их салфеткой для чистки монитора.
– Да, Смиля, тебе не позавидуешь! Тяжело вам! Столько сразу навалилось! С Алиной твоей вон что творится! Шутка ли, смерть ребенка пережить! Могу себе представить, какой спектакль перед твоими глазами каждый день разыгрывается. Как в нашем драматическом, только жанр наверняка определить трудно, драма или трагедия. Жалко Семеныча, конечно, но если ему так лучше, если у него снова смысл жизни появился, так это же здорово! Съезжайте с женой и не парьтесь! Пусть он живет своей жизнью, а вы своей! Тем более тебе Алину лечить надо! Я тебе, когда ноуты домой закидывал, она мне двери открывала. Да… Глаза побитой собаки, руки, как плети, вдоль туловища висят, а шейка такая то-о-нкая. Посмотрела сквозь меня, кивнула, мол, поняла, а у меня от жалости заныло под ложечкой. Пока, говорю, а сам по лестнице вниз, как припустил.
Филя замигал здоровым глазом и, чтобы не смотреть на и так расстроенного друга, стал изучать стопку бумаг, лежавшую на рабочем столе. В комнате стало тихо и только шум улицы врывался в приоткрытое окно.
– Да она т-три месяца в больнице провела! Вроде вначале л-лучше было, плакать п-перестала, есть начала, хоть крохи, но все-таки. Да и со с-сном наладилось. – Егор передвинул стопку бумаг слева направо, затем взяв лежавший перед ним карандаш, открыл свою записную книжку и стал в ней что-то подчеркивать. – А когда вернулась, стала на новую б-батину жизнь внимание обращать, задумываться. Отец-то с «матерью» дни напролет в-воркует, с Алиной – ни полслова. Она обед приготовит з-зовет его, а он то «не могу сейчас, мы с Машенькой ф-фильм смотрим», то «спасибо, Маше жирного нельзя; я ей с утра к-курочку запек. Хочешь? Угощайся!» Я в офисе тут д-день-деньской п-пропадаю, а Алина наслушается, н-насмотрится и снова себя из-зводить начинает. Сегодня вот к в-врачу собиралась, – Егор вздохнул, продолжая заштриховывать клеточки в открытом блокноте.
Сумерки заполняли офисные окна, и свет автоматически зажегся во всех четырех углах просторного бюро. Филипп присел у рабочего стола друга и подхватил крайний металлический шарик на маятнике Ньютона, затем оттянул его и тут же отпустил. Шар, подвешенный с другой стороны ряда, тут же заколебался… Ритм и звук двигающихся сфер создавали эффект расслабления. Сувенир, который однажды притащил Левин, привносил атмосферу особой гармонии и помогал приводить мысли в порядок.
Егор закрыл блокнот, молча наблюдая за мерным покачиванием крайних шариков, воздействующих гипнотически, они изящно продолжали свой долгий танец.
Уходить не хотелось, как и говорить. Двигаться не хотелось и думать также. Хотелось только неподвижно сидеть, ощущать присутствие друга, впитывать тишину и бесконечно молчать.
* * *
Кафе «Сандал» на девятом этаже с трех сторон огорожено стеклом, на котором изображены закаты над озером, высокие сосны и тонкие карельские березки, сиденья выглядят как поросшие мхом каменистые берега. Сотрудники Центра «Мы с тобой» негромко беседовали за уютными столиками, отхлебывали всегда горячий кофе, наслаждались отменным чаем и хрустящими булочками.
Крещенский стремительно вошел в кафе, чем немного удивил сидящую там публику, бросил пальто на кожаное сиденье рядом, поставил черный портфель у своих ног и, вынув из верхнего кармана стильного пиджака маленькую расческу, провел несколько раз по густым волосам. Знакомая официантка уже приближалась к его столику, одной рукой поправляя на ходу длинный, свисающий почти до самого пола темно-синий фартук из грубого сукна, а другой – трогала прическу.
– Добрый день, Виктор Арнольдович! Будем отдыхать или снова деловая встреча? – улыбаясь, поинтересовалась она.
– «И вечный бой! Покой нам только снится…», Людочка! – устало продекламировал он. – Деловая встреча, – добавил Крещенский, обреченно кивнув. – Водички пока!
Щелкнув замком, профессор достал маленький изящный планшет и, сделав несколько пассов над гладким экраном, принялся читать. Скоро звуки исчезли, и голоса потонули в общем гвалте.
Георгий Бариевич Басланов, руководитель Программы замещения, неизменно носил тюбетейку, которая покрывала светло-русые волосы. Глаза его по-кошачьи светились зелено-желтым огоньком и выдавали в нем натуру увлекающуюся, тонкий нос с небольшой горбинкой и невысокий рост указывали на принадлежность татарскому этносу.
Жилистый и сухопарый, он по-хозяйски расположился на сиденье напротив Виктора Арнольдовича, загудел, приветствуя его, и тут же сделал красноречивый жест официантке.
– Эспрессо, моцарелла с помидорами, пирожное «Ленинградское» и… – Георгий Бариевич наконец-то вопрошающе взглянул на Крещенского:
– Салат «Цезарь» куриный, кофе американо, – добавил профессор, откладывая айпад, и кивнул в сторону Георгия Бариевича. – Еще раз, добрый день!
– Ну, что у Вас там, коллега? И почему я узнаю об этом только сейчас? Вы отдаете себе отчет, что это может значить для развития эксперимента? Вы понимаете, какие могут быть последствия для нашей совместной работы? – забросал вопросами руководитель Программы.
– Да, конечно, но мы не получали ранее таких настораживающих данных. Они стали стекаться в центральную систему ПЗ только в последние три недели. Я постоянно делаю анализ результатов эксперимента и единичные случаи, возможно, вызванные индивидуальными особенностями личности, не пугали нас.
– Виктор Арнольдович! Что значит единичные случаи? Вы же, извините меня, ученый или кто? – все больше распалялся Басланов. При этом его светло-зеленые глаза светились, как у кошки. – Почему мне до сих пор не доложили? Один плюс один – два! Понимаете? Это уже не единица, а двойка!
Тюбетейка медленно сползала набок, а принесенные столовые приборы позвякивали на неустойчивом кофейном столике.
– Рассказывайте! – нетерпеливо подвинул к себе планшет Крещенского Георгий Бариевич. – Сколько случаев и какие?
Профессор оглянулся по сторонам, слегка дотронулся до потухшего экрана и вызвал первый документ.
– Реципиент № 3-ДМ в Программе с сентября две тысячи тридцать четвертого года, возраст – тридцать один год, в анамнезе – депрессивный психоз, вызванный «уходом» любимой девушки Л. В последующем объект С1. Реципиент прошел все стадии подготовки, объект С1 успешно воссоздан, вызваны устойчивые галлюцинации всех типов. По отчету его курирующего врача-психиатра можно проследить всю картину на протяжении двенадцати месяцев. Десятого августа две тысячи тридцать пятого года, находясь на стадионе на матче за кубок России по футболу, по словам реципиента, объект С1 возник на футбольном поле в районе дислокации нападающего и защитника обеих команд. Объект подвергся нападению одного из футболистов, чем вызвал беспокойство со стороны реципиента 3-ДМ. Он вынужден был выбежать на поле и защитить объект, но у последнего оторвало голову. Голова объекта С1 пролетела четырнадцать метров и попала в ворота команды. Вместо того чтобы возмутиться вопиющему инциденту, болельщики, сорвавшись со своих мест, скандировали: «Гол!» Прибывшая скорая отказалась оказать первую помощь объекту С1, а вместо этого госпитализировала самого реципиента. Врач Программы приостановил «лечение» до истечения договора, без права его продления. Случай под контролем.
– Этот случай нетипичный для сбоя Программы, особенный или?.. – Басланов сделал акцент на последнем слове.
– Судите сами, – ответил Крещенский и вызвал следующий документ.
Георгий Бариевич нервно наколол вилкой моцареллу и, пробежав глазами начало страницы, не смог положить кусок в рот, а застыл с наполовину открытым ртом. Он стал вызывать документы один за другим, бегло скользил по ним взглядом, и вскоре они стали рябить на экране. Вилка с наколотым на ней сыром давно опустилась на тарелку, а губы плотно сжались, превратив его рот в тонкую черточку на лице. Пальцы скользили по клавиатуре, как умелый серфингист по волнам, глаза заметно изменили свой цвет и засветились ярко-желтым светом хищника перед прыжком.
– Реципиент № 5-КЖ в Программе с октября две тысячи тридцать четвертого года, возраст – пятьдесят два года, пол – женский, в анамнезе – депрессия, вызванная «уходом» сына (двадцать четыре года) и мужа (пятьдесят шесть лет) из-за автомобильной аварии – в последующем объекты С1 и С2. Стадии подготовки успешно пройдены, вызваны устойчивые галлюцинации всех типов. После одиннадцати месяцев участия в ПЗ реципиент № 5-КЖ, проходя двенадцатого сентября две тысячи тридцать пятого года в половину двенадцатого по пешеходной зоне с целью шопинга, по ее словам, увидела оба объекта С1 и С2 в витрине магазина JIORDANO («Линь унд Лим») самого известного и дорогого китайского бренда мужской одежды. При этом «сын», объект С1, находясь в витрине в качестве манекена в обнаженном виде, подмигивал прохожим, раскручивая над головой последнюю модель мужских ботинок со светящейся подошвой. А «муж», объект С2, в фирменном нижнем белье исполнял соло на контрабасе. Возмущенная поведением своих мужчин, реципиент № 5-КЖ разбила витрину дорогого магазина, запустив в стекло камнем. Осколками были ранены прохожие, а после того как вся витрина обрушилась, реципиент выбросила на улицу два манекена в дорогостоящей одежде с криками: «Как вам не стыдно, ребята! Немедленно оба домой!», после чего была доставлена в городскую клинику вместе с тремя пострадавшими, где всем была оказана медицинская помощь. Действие договора приостановлено. В настоящее время реципиент № 5-КЖ под наблюдением психиатра.
Георгий Бариевич, прикрыв глаза рукой, неожиданно перешел на шепот:
– Есть случаи с летальным исходом? – взглянул он прямо в глаза Крещенскому. И когда тот кивнул, спросил: – Сколько?
– На сегодня четыре, – также шепотом ответил профессор.
Оба руководителя замолчали. На столе остывал кофе, лепестки слоеного теста фирменного пирожного открылись и грустно повисли, а салат «Цезарь» стоял нетронутым. Планшет погас. И гул в кафе стал возвращаться в их сознание.
Георгий Бариевич тяжело поднялся и, взглянув на нетронутую еду, вынул портмоне из заднего кармана джинсов, бросил на стол пятитысячную купюру со словами: «Я плачу!».
– Кергэнче чыгуы?ны уйла, – и, взглянув на Крещенского, перевел: – Прежде чем зайти, подумай о том, как выйдешь, – затем резко развернулся и бросил: – Завтра ровно в двенадцать совещание! Сбор всей команды! – тихо, но решительно произнес он и, поправив тюбетейку, направился к выходу, размахивая кожаной тонкой папкой.
Глава 3. Команда Смилянских
Пока младший Смилянский только собирался появиться на свет, старшенький уже оглашал криком родовой зал. Аккуратно промокнув теплой пеленкой, акушер уложила его на грудь маме. А ровно через десять минут у маминой груди лежало уже двое совершенно одинаковых бордовых орущих и сосущих малыша. Впоследствии Игорю казалось, что брат старше его на десять лет, а не на десять минут. С самого детства Егор опекал его, пытаясь усилить свое влияние. Он подталкивал его на полу, чтобы Игорь полз вместе с ним, показывал, как нужно крутить педали велосипеда и как вскарабкиваться на высокую ограду.
Игорь знал, что является отражением своего брата, а не наоборот. «Как Игорь похож на Егорку!» – всегда говорили в их окружении. А дома летело из разных углов: «Игорь! Поспеши! Догоняй братишку!», «Игореня! Садись за уроки, Егор уже делает!», «Игорь! Старайся, как твой брат, видишь, у него хорошо выходит!», «Игорек! Надо стремиться поступить в вуз, Егорша вон как из штанов выпрыгивает!» И он спешил, садился за уроки, старался и стремился.
Ему и самому нравилось находиться в тени своего брата, так было спокойней, комфортней и надежней. Никто не требовал от него смелых поступков, не ругал за ошибки, не осуждал за неправильное решение, не стыдил за допущенные промахи. Всегда труднее первопроходцу: на нем вся ответственность, к нему все претензии и нарекания. Ну а если повезет, и первый выиграет, добьется, достигнет, победит, значит, не только он, но и его команда чего-то стоят. Случайные люди не идут с лидерами. Игорь никогда не примерял на себя громкую славу или широкую известность. Он не завидовал брату, скорее, был благодарен ему, как благодарен путник тому, кто проложил удобную тропинку, кто прошел первым, ничего не страшась. Именно за это он любил и уважал Егора – за отвагу. Сам же был его командой, другом, помощником и братом, его отражением в зеркале.
Проявляя свои таланты еще во время учебы, после окончания университета они с Егором углубляли свои знания в языках программирования с помощью онлайн-курсов, часами сидели над новыми разработками. Егор генерировал идеи, обладая нестандартным мышлением, и вместе с братом они разрабатывали их, последовательно доводя до успешной реализации.
Старший вел их корабль в другие неизведанные дали, и младший брат без малейших колебаний садился к нему на судно, еще не зная, куда оно приплывет, но, бесконечно доверяя Егору и не боясь осуждений и поражений, греб с ним до конца.
И только, когда Игорь познакомился с Сандрой, понял, что теперь в его жизни появился другой важный для него человек, что он свободен в своем выборе и что он тоже может править лодкой. Он не является больше повторением брата, а значит, в состоянии покинуть зазеркалье. Он – мужчина влюбленный, счастливый и самодостаточный. Ему хватило двух встреч в парке с посещением аттракционов, двух вечеров в маленьком, уютном кафе «Ломбардина» и одной бурно-счастливой ночи в отеле «Ладога», чтобы предложить Сандре съехаться, в надежде остаться вместе навсегда.
Уже через неделю они просыпались вместе в небольшой, но уютной квартире, которую Игорь не так давно приобрел в ипотеку. Вскоре он позвонил старшему:
– Братуха! Я нашел ее!!! – кричал он в трубку Егору.
– Кого? – не понимая, но улавливая счастливые нотки в голосе Игоря, спрашивал брат. – К-кого ты нашел?
– Я сказал – ее! – сделал ударение на последнем слове младший.
В мобильнике раздавалось радостное мычание, какие-то непонятные, но счастливые возгласы, чей-то гомон и гиканье полупьяных отдаленных голосов.
– То-то я тебя уже н-неделю не видел! Хорош, молодец! Работа, р-работа, – шутливо укорял он Игоря. – А как зовут т-твою работу? Ноги у нее к-красивые?
– Сандрой зовут! И ноги то, что надо! – не сдерживая радостного возбуждения, кричал Игорь по громкой связи.
– Когда д-дома объявишься? Родители заж-ждались уже!
– В субботу часиков в двенадцать подъедем! Чур, смотрины не устраивать! Просто знакомство! – звенел в мобильном голос брата.
– П-передам! – рассмеялся Егор. – Ждем тебя на даче в Шуйском! Рад за тебя, Иг-горюня! – и они оба одновременно отключили телефоны.
* * *
Игорь ушел с фирмы Левитина, где они с братом проработали несколько лет, неожиданно и стремительно.
В январе после сильных морозов и промозглой стужи зарядили дожди, и оттепель тут же изменила городской пейзаж – по улицам потекли реки нескончаемой талой воды, земля оголилась, показывая лоскутки зеленой травы и осеннего забытого мусора.
Выпивая утром свой крепкий, заваренный в турке кофе, он взглянул на смарт-часы и понял, что десять по Цельсию стоит со знаком минус. Укутав горло теплым синим шарфом и схватив на ходу зимнюю пуховую куртку, Игорь пробежал несколько шагов по вновь нападавшему сверкающему снегу и, чуть скользнув каблуком по запорошенному льду, упал спиной, подогнув ногу и крепко ударившись головой о темную твердую гладь.
Февраль он наблюдал из окон хирургического отделения городской больницы с оскольчатым переломом правой голени и сотрясением мозга. Голова гудела, зрение явно ухудшилось, и кость срасталась медленно. Он не паниковал, но понимал, что Левитин наймет нового сотрудника для проекта, над которым работал Игорь, и все его идеи и наработки плавно перейдут в чужие руки, чего бы ему не хотелось. Состояние «хочу, но не могу» выводило из себя обычно уравновешенного Игоря. Шеф считал, что ноу-хау, принадлежащее Смилянскому, является продуктом фирмы, а не отдельных работников.
В марте Игорь осторожно зашагал с палочкой по улицам, улыбаясь яркому холодному солнцу, уже будучи свободным от офисной работы. Это было его решение. И хотя головокружения еще долго преследовали его, в апреле он начал работать на удаленке. Май колыхался за окном белопенным цветением вишен, а лето для него пришло неожиданно и, казалось, навсегда.
Игорь почему-то очень хорошо запомнил этот августовский день: вязкую жару, наполненную запахом цветущих пионов, жужжащих над прожаренными кусками мяса ос, легкую суету женщин, приносящих из кухни салаты на плоских широких тарелках. Алина освобождала для них место на столе и что-то поддакивала маме. Отец колдовал над мангалом в саду: еще с прямой осанкой, красиво седеющими волосами, белыми на висках и чуть припорошенными снегом над высоким открытым лбом. И мама… Мама – живая, легкая, всегда улыбающаяся, то и дело перекидывалась звонкими словами, то с любимой невесткой, то с отцом, вовлекая его в разговор, то спрашивала о чем-то Егора, о чем-то вовсе несущественном, о чем он любил с удовольствием рассказывать.
И над всей этой суматохой, ничего не значащими, легкими, как крылья бабочки, разговорами, игрой в переглядки, веселым шушуканьем семьи Смилянских витало неуловимое приятное чувство единения, привязанности и дружелюбия.
Затем в саду у родителей появится Игорь, ведущий за руку немного стеснительную высокую сероглазую блондинку. «Это моя девушка!» – коротко представит он Сандру. И все еще больше засуетятся, отодвигая стулья, подсовывая ей разного рода закуски, пахнущее костром, красиво обжаренное мясо, нахваливая дымящиеся на столе блюда. И вот уже полилась над верандой веселая болтовня, защебетали высокие голоса женщин, загудели баритоны и басы мужчин, запыхтел старый, видавший виды самовар, зазвенели струны расстроенной шестиструнной гитары.
– Хорошая у тебя семья, Игорь, веселая, дружная, – скажет потом ему Сандра. – Мама – такая замечательная женщина. Улыбчивая.
Когда солнце стало опускаться к озеру, закрашивая даль розоватой дымкой, прячась сначала в долговязых соснах, а потом и в зарослях черничника, изредка пробиваясь сквозь густые ветви, за семейным столом зажурчали истории, загудели воспоминания, и полились, как ручей, неспешные беседы.
Да, действительно, много дней прошло после того застолья… Там в этом обрывке августа, они все были на год моложе – мама была живая, отец оставался сильным и счастливым, Егор и Алина ожидали малыша, а Игорь нашел свою девушку.
Сандра, разомлев от гостеприимства, добродушия и участия, совсем успокоилась, рассказывала случаи из своей врачебной практики и напоследок, когда все засобирались на электричку, упомянула об эксперименте, который уже месяц проходил в области.
– Ученые, – рассказывала она, – разработали программу, которая может на определенное время вернуть людям умерших близких с помощью нейронного кодирования.
– Это как же? – удивленно подняла брови мама.
– Если вы соглашаетесь на участие в эксперименте, проходите подготовку, ваш мозг настраивается на тот объект, который вы хотите видеть рядом с собой, и, принимая медикаменты, у вас возникает устойчивая галлюцинация, вы можете не только узнавать его, но слышать и ощущать, как объект реального мира. Ученые полагают, что впоследствии они смогут лечить тяжелую депрессию, если причиной ее является смерть близких, а может, и еще ряд заболеваний.
– Как, говоришь, эксперимент называется? – спросил тогда отец.
– Программа замещения. Считается, что пациент за время этой «замены» свыкается с мыслью, что его близкого уже нет среди живых, и может более адекватно воспринимать потерю.
– Даже не знаю, что сказ-а-ать? – протянула мама. – Представить не могу, но пытаюсь понять людей, которые на это идут.
Она мельком оглянулась на папу, как бы оценивая свое самое дорогое, и, по-видимому, сразу отогнала плохие мысли.
Солнце совсем закатилось. Из темноты выступали рыжие стволы сосен. Два фонаря по краям участка рассеивали свой свет на выложенную камнями дорожку, на пышное цветение флоксов и кустарники малины.
Заскрипели, открываясь ворота, и толпа стала таять, исчезая за ними. Жаркий августовский день растворился в темноте ночи.
Но Игорь вновь и вновь мысленно возвращался туда, где все еще были счастливы.
* * *
Споткнувшись о высокий бордюр, он поднял глаза и сразу заметил человека, который придерживал шляпу, боясь, что порывы ветра сорвут ее с головы. Где-то он уже видел эти глаза. Он не мог понять, что в них притягивало взгляд, где он их уже видел? Пройдя еще несколько шагов, он остановился, как пригвожденный. Его пронзила одна мысль. Егор вспомнил, где встречал этот взгляд и почему он его так волнует. Несколько дней назад он заметил отца недалеко от их дома, проходящего мимо детской площадки, и быстро перешел на его сторону в надежде поговорить с ним, но разглядел эти пустые глаза и остановился. Взгляд их был направлен внутрь себя, они ничего не излучали, не отражали дневной свет, ничему не радовались, никуда не стремились. Они общались не с внешним миром, в котором находились, а заглядывали внутрь, как будто боялись расплескать что-то очень ценное, что принадлежит только им. Отец не заметил сына, даже глядя прямо на него. Он несся, часто перебирая ногами, по направлению к дому. Егор понял, он спешит к ней, к любимой «жене», которая ждет его в их квартире. Ведь реципиент может видеть свой галлюционный объект только в домашней обстановке и теряет его на открытых пространствах и вне привычных условий.
Еще он понимал, что теперь жизнь для отца существует только в четырех стенах, только с его Машенькой, и что его не интересует больше погода на улице, местные и мировые новости, знакомые и друзья с их посиделками. Ведь это отнимает у него время, которое он мог проводить со своей любимой. Отец боялся, что сроки подписанного им договора закончатся. Он должен был успеть не только насмотреться на нее, надышаться запахом ее кожи, наслушаться бархатистых ноток ее голоса, но и отдать то, что не успел при ее жизни, сказать, что не смог выговорить, когда она сидела напротив или стояла у окна, прижавшись к тяжелым шторам, и всматривалась в темноту, не появятся ли вдруг из-за угла ее мальчики.
* * *
Игорь спешил домой, летя над тротуаром, на ходу плавно огибая рекламные вывески, встречных прохожих и велосипедистов, летящих навстречу ветру. В эти дни ничего не было для него приятней, чем подогревать ужин усталой после работы Сандре, кутать ее в теплый ворсистый плед, пить вместе чай и слушать ее утомленный низкий голос. Сумерки медленно проникали в их комнату, освещенную размытым тусклым светом, придавая всем предметам мягкие уютные очертания.
Сандра могла говорить о своей работе бесконечно. Как врач-травматолог, она сталкивалась с человеческими страданиями ежедневно: сегодня, например, прибыл пациент, который вдруг решил облокотиться на работающую бензопилу. А вчера вереница из машин скорой помощи привезла пострадавших в аварии с лобовым столкновением. Работая в стационаре, она привыкла, что сюда привозят людей не с порезами пальцев, а с серьезными ранами и увечьями, иногда до двадцати человек в сутки.
Сандра занималась врачебной практикой еще с четырех лет: всем своим Барби и Кенам она лечила отвалившиеся пластмассовые руки и ноги, последствия колдовства злого волшебника, с легкостью вставляла вывихнутые суставы, накладывала шины, пришивала конечности и лечила ушибы, которые постоянно случались у ее несчастливых игрушек. У родителей Сандры никогда не стоял вопрос, куда их чадо пойдет учиться. В школьном возрасте она приносила домой облезлых больных котов, хромых собак, птиц с перебитыми крыльями, в эту компанию попала и морская свинка с отгрызенным ухом, и безглазый кролик. В медицинском она выбрала травматологию и после занятий подрабатывала санитаркой в больнице.
– Ты не представляешь, Игорь, какой сегодня у нас в стационаре случай был! – обхватив ладонями большую чашку, медленно и громко отхлебывала она горячий ароматный чай. – Сегодня на дежурстве поступил пациент, который упал дома и сломал шейку бедра, – она подняла огромные, серые, как дымка осеннего тумана, глаза, и взглянула на Игоря. – Он пролежал один на полу четверо суток! Сын привез его в тяжелейшем состоянии и сразу в реанимационное.
– Спасли? – участливо спросил Игорь и поправил ей спустившийся со лба светлый локон.
– Конечно! У нас такие таланты в отделении трудятся! Ты бы видел, как был счастлив его сын! – она радостно вздохнула и, обняв Игоря, прибавила: – Как я люблю свою работу!
Сидя на подлокотнике дивана, Игорь любовался Сандрой. Какая она у него фантастическая: душевная, чуткая и красивая! Он гладил ее спутанные, влажные после душа волосы и улыбался блаженной улыбкой обладателя бесценного сокровища.
– Я давно хотела сказать тебе, что у меня есть одна мечта, – она прикрыла глаза, а потом вдруг распахнула их и направила на него свой загадочный взгляд. – Я хочу уехать по программе «Врачи без границ» куда-нибудь, где моя помощь будет очень нужна!
– Прекрасная мечта! Только в больнице разве ты не помогаешь людям? – удивился Игорь.
– Нет! Ты не понимаешь! Я хочу помогать тем, кто нуждается в помощи больше всего! Тем, кто пострадал от землетрясений, голода и других катастроф, у которых нет такого оборудования, как у нас, нет элементарных лекарств! Вчера я просматривала сайт организации и на одной из страниц увидела такую фотографию, Игорь! – при этом она закрыла лицо руками и замотала головой. – Там трехлетний мальчишка сидит в палатке на кушетке, – она от волнения сглотнула слюну. – Ему осколком снаряда оторвало правую руку, а левой он сжимает в своей ручонке шоколадку, которой его угощают врачи. А в глазах такая боль и радость, смешанные воедино, слезы счастья и муки боли.
– На Земле всегда что-то происходит. Нельзя помочь всем, пойми! Ты здесь тоже на своем месте! Твои пациенты в стационаре тоже люди! – пытался переубедить ее Игорь. Он сел с ней рядом на диван и положил свою руку на ее колено, чтобы чувствовать ее. – Ты нужна им!
– У нас есть и другие врачи. И на мое место тут же придут следующие! Но не все поедут на край земли, чтобы спасать детей от чумы или лечить пострадавших от голода, землетрясений и войн. У меня нет семьи. Я могу рисковать и хочу!
– А как же я? Я хочу иметь семью с тобой! Значит, ты согласна рисковать своей будущей семьей?
– Послушай, Игорь! Я никогда не смогу просто сидеть на месте, работать в городской больнице и вечерами смотреть сериалы или читать книги, развалившись вот в этом кресле! – при этом она приподнялась и снова бухнулась на мягкое сиденье так, что диванная подушка откинулась вместе с ней на пару сантиметров. – Если я не там и не с теми, кому нужна срочная, неотложная помощь, то я зря училась и напрасно живу!
Игорь смотрел, как оживилось лицо Сандры, она порозовела, густые брови задвигались, темно-синяя жилка посредине лба еще больше напряглась, а серые глаза стреляли молниями. Локоны подпрыгивали и метались в разные стороны, при этом она выглядела еще красивее, чем когда умиротворенно молчала, думая о чем-то своем.
– Наверное, я мог бы окончить курсы спасателей и летать с тобой в горячие точки… – размышлял он вслух. Потом, вздохнув, добавил. – Мой отец, брат и его жена живут в этом городе. Они нужны мне, как воздух, но и я им необходим. Ради тебя я на многое готов, Сандра, только оставить их здесь одних, особенно после всех событий, для меня нереально. Смерть мамы совсем подкосила отца. Ты же знаешь, он теперь в эту Программу нырнул – ПЗ. Игорь говорит, что батя другой стал… У Алинки глубокая депрессия после смерти дочки – не живет, а существует. Да и братишка хоть и кремень, но он там один пытается ситуацию разрулить, как может.
Он говорил, как бы оправдываясь перед ней, перед самим собой, перед их будущим.
Алина села на пол и, обняв его колени, положила на них свою голову. Светлые кудряшки рассыпались по его ногам.
– Ты прекрасный, ты просто замечательный! И все твои родные очень милые люди! Только я не смогу сидеть на месте! Передо мной всегда будут маячить глаза с тех страшных фотографий, глаза людей с болью и отчаянием, – она долго смотрела в свою кружку и затем вновь заговорила. – Я должна быть там, где они, Игорь. Прости, что не рассказала тебе об этом раньше, но я послала свое резюме еще полгода назад и сидела все это время онлайн на курсах английского. Я говорила с людьми, которые работали в организации «Врачи без границ» не один год. Они все говорят о бесценном опыте, который приобрели, о своем личностном росте, о том, сколько еще нужно помощи таким людям.
И чем больше Сандра говорила, чем убедительней она была, тем сильнее грустнел взгляд Игоря, тем ниже опускались его плечи.
За окном от резких порывов ветра осыпались темно-рыжие листья, иногда они били в стекло, в сквере рядом с их домом зажигались тусклые огни фонарей, напоминая, что закончился еще один день.
* * *
Офис экспериментальной научной Программы замещения вот уже больше года размещался на окраине города в бывшем здании инфекционной больницы на Ивинской 15. Здание добротно отремонтировали, придали ему современный вид, поделили помещение на восемь маленьких отделений и две больших секции. Вход в офис круглосуточно охранялся и был оборудован современной техникой и камерами наблюдения.
Летом две тысячи тридцать четвертого года рабочее бюро ПЗ посещали в основном только его сотрудники и изредка журналисты местных газет. И если Центр психологической помощи «Мы с тобой» постепенно к осени стал пополняться желающими принять участие в эксперименте по медицинским показаниям, то к весне в офис Программы потекли реки желающих подписать договор из любопытства, просто проявляющих интерес граждан.
Мужчина лет сорока сидел в небольшой приемной, увешанной черно-белыми фотографиями. На некоторых из них изображались красивые женские руки, обвивающие мускулистые плечи мужчины, на других – верхняя часть мужского бедра с японскими иероглифами и женские руки, водившие по ним пальцами с изящным маникюром, на третьих – женская грудь в мужских ладонях. Здесь были все части человеческого тела в двух гендерных ипостасях, все, кроме головы.
Когда прогудела кнопка вызова, мужчина резко поднялся и решительно открыл дверь, за которой тут же исчез.
В небольшой очень светлой комнате находилось два сотрудника в сине-голубой форме, сидящих за мониторами компьютеров. Кресло для посетителя располагалось на приличном расстоянии от стола, за которым сидел, судя по выставленному бейджику, В. В. Верницкий, младший научный сотрудник, жестом пригласивший пациента сесть. И так как все данные уже были внесены, сотрудник задал ему вопрос совершенно бесстрастным, ровным голосом:
– С какой целью вы решили участвовать в Программе?
– Я хочу увидеть своего умершего отца, – тут же, не задумываясь, ответил пациент.
– Вы предупреждены, что Программа экспериментальная? – скорее утверждая, чем спрашивая, сказал сотрудник. При этом он не удосужился выглянуть из-за монитора.
– Да, конечно.
– Минимальный срок – шесть месяцев. Не будет ли это для Вас большой психологической нагрузкой? – снова спросил голос медным тоном.
– Не думаю. Но я знаю, что вправе прервать эксперимент в любое время.
За монитором послышались невнятные звуки – то ли хмыканье, то ли покашливание.
– Но тогда Вы лишаетесь всех льгот, распространяющихся на участников Программы.
– Да, я предупрежден, – также спокойно отвечал мужчина.
– Как давно Ваш отец покинул этот мир?
– Больше трех лет. А точнее, в декабре две тысячи тридцать второго.
– Вы знаете, что в подготовительной части Программы Вам нужно воспроизвести в памяти облик Вашего отца, его голос, прикосновения, жесты, манеры? Вы уверены, что после такого длительного срока Вы в состоянии все вспомнить? – голос за компьютером приобрел окраску. – Это самый большой срок, после которого человек в нашей лаборатории пытался восстановить образ во всех подробностях. Вы согласны попробовать?
– Да. Я очень хочу этого.
– Тогда поставьте здесь еще одну подпись и проходите в эту комнату, – научный сотрудник, наконец, вынырнул из-за компьютера, одной рукой указывая, в какую дверь реципиенту надо пройти, а другой – протягивая бумаги.
Когда мужчина смело вошел в следующую комнату, он услышал за собой скептическое:
– Ну что, ассистент, давай попробуем?
* * *
Вскоре Егор позвонил брату и, обменявшись обычными фразами, сообщил, что съезжает. Его квартира находилась в десяти минутах ходьбы от родительской, и переехать обратно не составляло большого труда. Фирма «Домбровский и K°» по перевозке мебели вынесла весь запечатанный в коробки скарб. Двое рабочих сделали две поездки на лифте и, загрузив вещи, отвезли их на соседнюю улицу.
Через два часа все уже стояло на своих местах, и квартира Егора и Алины начала приобретать жилые очертания.
Когда выносили вещи сына, Семеныч только выглянул из своей комнаты, бросил равнодушный взгляд на двух рабочих со слоганом фирмы на спине «Легко и быстро!» и, открыв пошире свою дверь, крикнул в коридор:
– Смотри, Машенька, сын твой съезжает! Нечего им со стариками жить! У них и свое жилье имеется!
Младший из рабочих приветливо взглянул на старика и заглянул внутрь комнаты, чтобы попрощаться. Свет огромной оранжевой лампы у кресла хорошо освещал помещение, в котором, кроме Семеныча, никого не было.
– До… свидания, – произнес рабочий, чуть помявшись, снял кепку и перевел удивленный взгляд на пожилого хозяина. На маленьком столике у дивана стоял заварной чайник, дымящий тонкой струйкой. Над чашкой поднимался пар, и в комнате пахло чабрецом и липой. Хозяин указав на вторую чашку вежливо спросил:
– Может, чаю с нами, старика?.. – он тут же осекся, заметив испуганный взгляд парня. Опустив глаза, Семеныч махнул рукой и добавил: – Чаевничаем понемногу.
Но входная дверь уже хлопнула, и через секунду тихо загудел лифт. Семеныч, громко шлепая домашними тапочками, прошел на кухню, протянул руку к нижней полке, на которой лежала пачка распечатанного печенья, и зычно закричал в пустоту:
– Да иду я, иду-у, Машенька!
* * *
Алина вошла в свою просторную, обставленную в стиле современного минимализма квартиру и тут же нырнула в детскую. Она очень боялась, что малышка здесь «не приживется», хотя перенесла сюда все детские вещи заранее, пока Егор был на работе, разложила пеленальный столик, поставила на место отсос для сцеживания грудного молока, детские «причиндалы» и придвинула кроватку к небольшому диванчику у стены с розовыми слонами. Зная о переезде, она кодовым словом, известным только ей, отключила Программу. Делать это можно было только в исключительных случаях – так стояло в договоре.
«Ведь Егор еще не знает, что наша малышка теперь со мной. Сегодня же скажу», – думала Алина.
Муж должен был рассчитаться с фирмой грузчиков и вернуться домой. Алина заметила, как руки ее мелко дрожат, но принимать вместе антидепрессанты и серебряную капсулу было нельзя, иначе могут быть непредсказуемые последствия, о чем предупредил ее доктор Крещенский.
Ожидая мужа в тишине пустой детской комнаты, она почувствовала, как снова подбирается к ней серая, склизкая, похожая на питона сущность. «Она снова собирается наполнить меня своей тягучей тьмой, – подумала Алина. – Скорей бы Егор вернулся».
Тут же в коридоре раздался знакомый звук открывающейся двери, похожий на глубокий вздох старика.
Ключи звякнули о дно металлической коробки.
– Алина! Где ты там? – привычно спросил Егор.
Алина поспешила к нему, натягивая на ходу радостную улыбку.
– Да здесь я, зде-есь! – ответила она спокойным, как ей казалось, голосом.
Егор обнял жену и поцеловал в губы:
– Что-то случилось? – спросил он, внимательно всматриваясь в ее глаза.
– Да. То есть… нет, – замотала она головой и, подумав, добавила: – Нам нужно поговорить.
Она провела его в просторную столовую, где на стеклянном столе стояла бутылка с коньяком и рюмка, тут же желтел апельсиновый сок в высоком графине и стакан для Алины.
– Мне кажется, синеглазка, ты стала лучше себя чувствовать, – улыбнулся Егор жене. – Только сегодня ты какая-то растерянная.
– Егор, я правда лучше себя чувствую. Но это не из-за новых таблеток, – она помедлила и, набрав воздух, выдохнула со словами: – Я в Программе замещения уже третий день.
Их глаза встретились. Взгляды на долю секунды скрестились, как шпаги.
«Как я сразу не догадался, что она может на это пойти!»
«Да. Решилась. Попробуй запретить! Тебе это не удастся!» – разговаривали между собой их глаза.
«Как можно было принять такое решение одной?»
«А что ты мог сказать, кроме «нет»?» – буравили друг друга зрачки.
«Надо пробовать другие медикаменты! Не сдаваться!»
«Все мои пробы пока заканчивались провалом. Сколько можно?» – сообщала она глазами. Затем голубые наполнились слезами, а карие смягчились.
Егор притянул Алину и крепко прижал к себе, так крепко, что ее хрупкий позвоночник слегка хрустнул. Она ойкнула: «Осторожно!», и обвила руками его шею.
– Мне это очень нужно сейчас, Горша! Ты знаешь, я все испробовала. И ничего. Сама я с этим не справлюсь! Я не такая сильная, как ты! – слезы тонкими струйками текли по ее красивому, исхудалому лицу.
– Алиша! Мне тоже б-больно! Наш первый реб-бенок, которого мы так долго ж-ждали… – он запнулся. – Наша д-девочка умерла такой к-крохотной… – снова прервался, почувствовав, как в горле запершило и стало сдавливать где-то в районе кадыка.
– Ждали мы вместе, но носила ее я!!! Я чувствовала ее, как часть себя, у меня колотилось ее сердце, я рожала ее! – слезы внезапно прекратились, и Алина, осев всем телом на пол, вдруг завыла, раскачиваясь из стороны в сторону.
Егор бросился к жене, покрывая быстрыми, короткими поцелуями ее голову и мокрое лицо, что-то говорил, неразборчиво, отчаянно, яростно и обреченно. За окном, как будто услышав Алину, подвывал осенний ветер, толкаясь в стекла окон, посвистывая между рамами, прорываясь внутрь.
Через некоторое время в столовой зажегся голубой свет над большим столом, заиграла переливами хрустальная сахарница, зазвенели чайные ложки в сервизных чашках, и потянулись друг к другу руки – крепкие мужские и изящные женские.
* * *
Филипп всегда звонил другу перед походом на фитнес, еще раз обговорить время, узнать, как там его «ничего», и перекинуться «двумя словами» по работе. В этот раз мобильный звонил долго, затем громко щелкнул, и друг появился на экране со всклокоченной челкой.
– Чего тебе надобно, с-сстарче? – зевая, спросил он Филю и заморгал близорукими глазами.
– Ну, ты здоро-ов дрыхнуть! – подколол в ответ Филипп и весело продолжил: – Ладно. Как там с переездом? Удалось? – и, не дожидаясь ответа, предложил. – Идем после работы «отожмем» или?.. – так называли оба свои занятия в фитнес-студии.
– П-пока не знаю, дружище! Тут у м-меня с Алинкой неладно. Пос-смотрим, как будет. Я уже в-встаю. Молодец, что раз-збудил! На работе договорим! – бросил он коротко.
– Мне передали, что ты с шефом поругался? Опять правду-матку рубил?! – успел вставить пару слов Филипп. – А промолчать слабо было?
– Слаб-бо! Сказал же: на работе договорим! – недовольно заворчал Егор и отключился.
* * *
Игорь брел по улице, не замечая никого и лишь боковым зрением отслеживая проезжающий транспорт. Сентябрь слепил утренним, умытым дождями солнцем, раскрашивал дворы яркими красками цветущих астр, слегка касался желтизной листьев.
Он неделю не видел отца и хотел сам убедиться в том, что рассказал ему брат. Папа подписал договор на продление Программы еще на три месяца и надеялся, в случае ее удачного исхода, остаться в ней и дальше. Игоря тоже пугала эта болезненная зависимость отца – постоянно видеть перед собой фантом матери.
Но мысли возвращали его к вчерашнему разговору с Сандрой. Она отчетливо дала понять, что никакого будущего у них быть не может. Игорь не раз произносил слова любви со времени знакомства с Сандрой и никогда не ожидал услышать их от нее. Он с первого раза понял, что в их случае она – сторона, которая принимает любовь, а он – которая отдает, и что по-другому не будет. Он ничего не ждал от нее, ему нравилось дарить ей моменты счастья, как драгоценные подарки, и видеть, как она проникается его безусловной любовью, его трепетным отношением к ней.
Дом, в котором прошло их с Егоршей детство, снова окружали строительные леса.
Он открыл подъезд, приложив ключ-чип к электронному замку, дверь заурчала, издала клацающий звук и распахнулась перед ним. Пахло свежей краской, перила блестели новизной, и дневной свет проникал через огромные полукруглые окна старой постройки. Каждые десять лет здание ремонтировали, придавая старому строению поверхностную новизну. Из квартиры на верхнем этаже как всегда гремела музыка.
Игорь позвонил в дверь, но никто не ответил даже после третьего и четвертого звонка. Решив вновь воспользоваться своим ключом, он полез в карман плаща, но тут же услышал в подъезде спешащие, шаркающие шаги. Задыхаясь и откашливаясь, на площадке появился отец, обеспокоенно вглядываясь в человека, стоявшего напротив его двери, и, узнав сына, беззлобно проворчал:
– Ты уже звонил? – не здороваясь, спросил он, держа в руках небольшую плетеную сумку, из которой торчал багет в похрустывающем прозрачном пакете.
– Привет, батя! Звонил, и не один раз. Решил, что ты заснул, – ответил улыбкой Игорь.
– Так я и знал! – недовольно выпалил отец. – Мать же разбудишь! У нее целый день голова раскалывалась. Я ей обезболивающее дал. Только сейчас уснула, – продолжал бухтеть отец громко и раздраженно, открывая ключом дверь. – Мог бы и позвонить перед приходом!
Они вместе вошли в полутемный широкий коридор с треугольным зеркалом и огромным, без дверей шкафом, служившим гардеробом. На видном месте красовалось мамино демисезонное синее пальто, купленное родителями три года назад в одном из магазинов Вероны. Игорь перевел взгляд на отца и потом снова на пальто. Семеныч виновато посмотрел в сторону сына:
– Да она на улицу не выходит. Дома сидит. Это так, на всякий случай висит, – и, не дожидаясь ответного взгляда Игоря, заглянул в комнату.
– Спит, – удовлетворенно махнул он рукой и, пряча глаза, последовал на кухню. – Ты голодный? – послышался оттуда его голос. – А то я тут вчера борщ сварил, Маша просила. Правда теперь есть не хочет, за целый день только яйцо всмятку и съела, – укоризненно добавил он.
– Нет. Спасибо, – оторопело ответил Игорь. – Я поел дома.
Чего он никак не мог ожидать, так это такой сцены. Оба сына Семеныча в какой-то мере привыкли за год к общению отца с несуществующей женой, их матерью. Но раньше отец не выставлял напоказ отношения со своим фантомом, как бы оглядываясь на сыновей, понимая в душе их чувства – чувства ребят, внезапно потерявших мать.
Теперь же он никого не стеснялся и ничего не боялся: ни укоров, ни обвинений в сумасшествии, как бы желая убедить всех членов семьи в том, что с ним все в порядке.
Глава 4. В том апреле
«Международная научно-практическая конференция «Горизонты современной травматологии и ортопедии» 20–21 сентября 2035 года, Россия, г. Санкт-Петербург» – так было написано в приглашении Сандры Антиевой. Конференция проходила под эгидой Российской Ассоциации травматологов-ортопедов при поддержке Министерства здравоохранения. В огромном зале, разделенном на сектора, пестрели надписи «Онкоортопедия», «Инновационные технологии в лечении повреждений костей и суставов», «Клеточные и аддитивные технологии». Когда Сандра на второй день конференции после посещения мастер-классов, показательных операций и пленарных заседаний появилась в выставочном зале, у нее все кружилось перед глазами и в голове пульсировала боль. Неожиданно из-за огромного плаката с надписью «Артроскопия и эндопротезирование» появился мужчина с блокнотом в руках и, по-видимому, хорошим настроением, так как он тихо насвистывал арию из «Призрака оперы» Уэббера. Взгляд его остановился на Сандре и мгновенно скользнул по пристегнутому к шелковой блузке значку с указанием ее Ф. И. О.
– Добрый вечер, Сандра Стояновна! Мне почему-то кажется, что я могу Вам помочь! – улыбаясь белыми ровными зубами, мужчина указал ей на свой бейдж, где крупным зеленым шрифтом значилось имя участника: Быстров Петр Андреевич, врач-психиатр.
– Добрый вечер, Петр Андреевич! Я так плохо выгляжу? – вымученно улыбнулась она в ответ. – Как пациент врача-психиатра?
– Как мой пациент, которого мучают головные боли, – прищурившись, ответил он и притянул ее за руку, опустив блокнот в сумку. Затем правой рукой нажал на точку на ее затылке. Сандра и не думала противиться, она, как загипнотизированная, смотрела ему в глаза и не моргала. Боль совсем лишила ее воли. И эти ладони, которые касались ее головы, она определенно когда-то ощущала. Только не могла вспомнить, когда и где, может быть, в другой жизни.
– Закройте глаза и рассла-абьтесь! – продолжая массировать точку на ее затылке и чуть растягивая слова, добавил доктор. – Дышите ро-овно, на раз, два, три, четыре – вдох, раз, два, три, четыре – выдох. Вдох-вы-ыдох! Вот так! Боль затиха-ает, и мы с Ва-ами идем ужинать в один уютный ресторанчик, в котором проходят реабилитацию мои пациенты.
– Пациенты или пациентки? – прозвучал ироничный вопрос Сандры. Она стояла с закрытыми глазами и прислушивалась к своим ощущениям.
– Нет, только пациентки и только такие очаровательно-серьезные, как Вы! – Он в последний раз сильно нажал точку на шее и стихающая боль мгновенно прекратилась.
Сандра открыла глаза и сразу заметила, какими яркими и сочными красками наполнился зал. Людской гомон не отзывался больше эхом в ушах, и лампы на потолке не раздражали своим пронзительным светом. Перед ней стоял мужчина лет сорока, в костюме стального цвета, из-под которого сиял белизной накрахмаленный воротник рубашки. Черные, слегка седеющие волосы аккуратно зачесаны назад, как у Джея Гэтсби из литературного произведения Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, и губы растянуты в приятной улыбке, которая обнажала красивые зубы.
«Голливуд по нему плачет, – подумала Сандра. В голове проскользнула мысль: – Бабник, наверное?»
И как бы отвечая на ее немой вопрос, Быстров ответил:
– Не подумайте, я не ловелас! Просто хотел Вас спасти от головной боли и заодно закончить пребывание на конференции приятным вечером с еще более приятной дамой.
– Как вы поняли, что у меня болит голова? Может, это была боль в пояснице, например? – она подкрепила свое удивление вопросительным взглядом.
– Не будь я врачом с пятнадцатилетним стажем, чтобы не различить по глазам и поведению пациента, какую именно боль он сейчас испытывает.
– Я очень благодарна Вам на самом деле! Вы меня просто спасли!
Она оглянулась на снующих вокруг людей, которые то собирались стайками у какого-нибудь стенда, то рассыпались во все стороны, чтобы не пропустить что-нибудь интересное и полезное, то окружали какую-нибудь личность, которая рассказывала об инновационных технологиях в одной из областей ортопедии.
– Тогда Вы должны еще раз повторить свое предложение, а я с удовольствием на него соглашусь, – засмеялась Сандра. Она почувствовала необъяснимую легкость оттого, что рядом с ней стоял человек, присутствие которого внушало ей доверие к этому миру, новому дню и насыщенному событиями и встречами, немного сумбурному вечеру.
Когда Быстров и Сандра покинули помещение, позади них разносились заключительные речи, то и дело раздавались прощальные слова участников, гремела мощными ритмами музыка, и на огромном мониторе танцевали два скелета, отбрасывая в сторону костыли. На улице пару встретила осенняя морось, темнота с вкраплениями неонового света от развешанных на деревьях ламп и длинная, вымощенная квадратными плитами дорожка с остроносыми пихтами по обе стороны. Трудно было сказать, куда вела их обоих эта узкая полоска, но это было и неважно. Главное, каждый из них чувствовал, что она уводит их не только далеко от громыхающего зала, но и от прошлой жизни.
* * *
Алина снова, как тогда в апреле, сидела у кроватки с маленькой Аринкой, шептала ей ласковые теплые слова, держала в ладонях маленькие кулачки и вдыхала этот волшебный запах ребенка, запах сладкого молока, молодой травы, белья, высушенного на солнышке. Не могла насмотреться на спящую малышку с еще по-младенчески красными бровками, с крохотным носиком, так напоминающим папин, и полными щечками.
Сидя в детской, она слышала, как пришел Егор после работы, долго вздыхал, переобуваясь в домашние тапочки, мыл руки в ванной, как обычно, под сильной струей воды, открывал дверь гардеробной и надевал домашнюю одежду, оттягивая резинки фланелевых штанов. Он уже не звал ее, не успев зайти в квартиру, он точно знал, где она сейчас находится и что делает. Судя по времени суток, уложила «дочку» спать. Теперь это была только «ее» Ариша, не их совместный ребенок. Их малышка умерла почти шесть месяцев назад. Внезапно.
«Просто остановилось маленькое сердце. К сожалению, так бывает», – подтвердили врачи. «Просто», «к сожалению», «так бывает» – какие маленькие, короткие слова для такого большого горя. Для кого «просто»? Что значит «к сожалению»? Кому легче, что «так бывает»? Почему именно с ними? Это были вопросы, которые Егор прокручивал в голове бесчисленное множество раз, так и не получив на них ответа – ни от Бога, ни от матушки судьбы.
Он очень отчетливо помнил утро, когда Алина разбудила его перед рассветом и растерянно, как будто не ожидала этого, сообщила, что у нее отошли воды.
После смерти матери Егора они с женой переехали в квартиру отца.
– Надо батю поддержать! – сказал Егор. – Нам тяжело, а ему и подавно. С нами, Алинка, ему будет легче. Ты вот внучку ему вынашиваешь. Пусть смотрит и утешается!
И они переехали.
После похорон Семеныч лежал безмолвно в своей спальне, положив рядом ночную рубашку жены. Не помогали ни сочувствие, ни уговоры, ни увещевания всех домочадцев, включая второго сына Игоря. Десять дней он отказывался есть, изредка соглашался на воду и не хотел никого видеть, ничего замечать, кроме портрета жены в подвенечном платье, стоявшем на покосившейся тумбочке у изголовья кровати. Через две недели он вышел из своего «мавзолея», как тогда называли комнату, где лежал отец, и прямиком направился к маленькому круглому столику у дивана, под столешницей которого хранились все периодические издания. Полчаса он перебирал газеты, вчитываясь в некоторые заголовки, лихорадочно перелистывал местные журналы и, наконец, застыл, читая маленькую и неприметную статью. Его сухие губы беззвучно шевелились, а в глазах заблестел едва заметный огонек – такое легкое, еще не набравшее силу мерцание, чуть заметные искры, которое возникает, когда в потухшем костре хотят снова расшевелить настоящее пламя. Статья называлась «Программа замещения».
Егор вновь возвращался к событиям той весны…
Когда у жены начались схватки, они вышли к машине в холодный, еще не прогретый солнцем март, а к полудню на свет появилась Арина Егоровна Смилянская.
Так они стали жить впятером: Семеныч с «женой», Алина, Ариша и Егор.
Радость витала в доме повсюду, распахнув свои невидимые крылья, слегка касалась легкими перьями белоснежной детской кроватки, которая примостилась у окна спальни; семейного стола в просторной и уютной гостиной, за которым собиралась вся семья; крылья доставали даже до комнаты родителей, где вновь оживший Семеныч потчевал свою любимую вкусненьким, а иногда приносил укутанную розовым фланелевым одеялом малышку, чтобы вместе с «женой» наглядеться на внучку.
Ариша почти не плакала и много спала, а уже через три недели ее нежное гуление приводило в восторг всю семью. Игорь старался в эти дни чаще навещать племяшку, чтобы не пропустить трогательные движения робкого росточка, младшей Смилянской.
На улице среди нежной зелени проклюнулись и потянулись к солнцу первые подснежники, по тротуарам застучали женские каблучки, дворы заполнялись детским гомоном – апрель. Алина выносила Аришку «подышать воздухом». Семеныч помогал невестке с коляской во время их выездов, но на улицу не стремился.
– Не хочу Машеньку одну оставлять. Ей сейчас не выйти, а я лучше при ней останусь.
Алина жалела свекра и уговаривала возмущенного поведением отца Егора не сердиться и потерпеть немного:
– Ему трудно пойми, Горша! Если отцу так легче, дай ему почувствовать, что она еще рядом, дай насладиться этим временем! Не расстраивайся! – и она прижималась своей щекой к его плечу.
– Ты з-знаешь, как мы с Игорем любили мать! Для н-нас это самая большая в жизни потеря и б-боль не меньшая! Только нужно в-взять себя в руки и жить д-дальше!
– Жить дальше? Это тебе есть, для чего жить дальше! У тебя и Игоря все впереди! Все! А у твоего отца, к сожалению, нет!
Так Семеныча оставили в покое с его Машей.
Вечером двадцатого апреля Алина и Егор показывали Игорю, как малышка любит купаться в своей ванночке. Дядя придерживал крохотную племянницу, а счастливые родители обливали маленькую головку теплой водой с детским шампунем, протирали мягкими губками нежную прозрачную кожу. Малышка закрывала от удовольствия свои серые круглые глазки и улыбалась. В нагретой ванной пар покрывал все зеркала и стекла тонким белым налетом, на котором Игорь выводил пальцем имя племянницы. Егор с женой обхватили маленькое тельце пушистым полотенцем, смазали кремом легкие опрелости и рассмеялись, глядя на то, как разомлела дочка от пара и теплой воды, как забавно вытягивала крохотные губки и водила глазами из стороны в сторону.
Ночью дождь осторожно постучал в окна. Алина встала, чтобы закрыть тяжелые шторы, боясь надвигающейся грозы. Ночник у кроватки Аришки окутывал теплым светом весь угол спальни – пеленальный столик со стопками памперсов, белых салфеток, множеством прозрачных детских бутылочек. Алина перегнулась через боковой бортик кроватки, увешанный цветастыми простынями, сразу заметила необычное выражение лица спящей девочки. Она нагнулась ниже, чтобы услышать дыхание ребенка, но не почувствовала легкого движения воздуха у маленького носика. Жаром обдало все ее тело. Включив свет в комнате, она слегка дотронулась до личика малышки, оно было холодным и застывшим, кончики век наполнились синевой, а голубая каемка обрамляла маленькие ноздри. Весенняя гроза громыхнула в ночи, и тишину разорвал ужасный женский крик…
* * *
Гербарич – так прозвали Басланова за его имя и отчество, Георгий Бариевич, и фигуру, напоминавшую засушенное растение. Татарин по национальности, он гордился принадлежностью к тюркскому народу, постоянно носил тюбетейку, любил вставлять татарские словечки и сыпал народными пословицами.
После разговора с руководителем Центра он вернулся в офис мрачным, долго говорил со своим личным помощником Павлом, давал распоряжения, вызывал одного за другим своих сотрудников, выгонял кого-то из кабинета, а к вечеру притих и стал молча расхаживать от стены к стене, напоминая мечущегося по клетке тигра.
К полудню небольшой, но функциональный зал заседаний уже наполнился командой ученых, разработчиков, врачей, лаборантов – всех, кто осуществлял научный эксперимент на территории области. Одни были в сине-голубой форме, другие – в обычной повседневной одежде, здоровались, пожимали руки, тихо переговаривались. Слухи в их среде распространялись со скоростью движения атомов. Через десять недель эксперимент заканчивался, и отчетные данные поступали в Центр непрерывно, но, как оказалось, совсем неутешительные: «у программы много сбоев», «после десяти месяцев вызванный фантом появляется перед пациентом вне ограниченного пространства», «вчера водитель автобуса, реципиент Программы, врезался в здание Информационного центра, увидев свой фантом в форме ГИБДД на перекрестке».
«Гербарич идет!» – послышалось в зале, и гомон тут же стал стихать. Басланов стремительным шагом достиг середины зала с ноутбуком в руках, оглядел присутствующих слегка прищуренными желтыми глазами хищника и, закусив нижнюю губу, выдохнул. Все понимали, что это плохой признак, и, зная его необузданный характер, затаились. Гербарич откашлялся и начал:
– Уважаемые коллеги! Количество экспериментов в биомедицине нарастает и будет нарастать в ближайшем будущем! Чем дальше развивается наука, тем больше людей будут становиться участниками таких экспериментов. Наша исключительная Программа, плод труда талантливых ученых, подходит к концу. Полтора года мы с вами работали над ее тестированием в Н-ской области. Пора подводить итоги, и тут на помощь нам приходят цифры.
На экране запестрели графики, схемы, диаграммы. Басланов продолжал спокойно листать кадры своей презентации – счастливые люди на картинках подтверждали своими улыбками успешные итоги эксперимента. Голос Гербарича звучал чересчур оптимистично и наигранно весело, нарочито бодро и оживленно.
– Первая шестимесячная фаза, как вы знаете, проводилась на относительно малом количестве людей и прошла успешно, как показал мониторинг состояния здоровья реципиентов.
В зале стояла тишина. Таблицы, скриншоты, информационные панели, призванные убедить зрителей в несомненном успехе исследований, сменяли друг друга под убедительные слова руководителя Программы.
– В то время как у группы, принимающей плацебо, «вызванный фантом» исчезал через двадцать четыре часа без поддержки препаратов, в испытательной группе при регулярном приеме капсул у пациентов наблюдался желательный эффект в течение всего срока эксперимента. После этих исследований у нас на руках оказались многообещающие результаты, и нам удалось заключить контракты с крупными фармацевтическими фирмами на проведение дальнейших клинических испытаний.
Гербарич снова обвел взглядом зал и, вздохнув, добавил:
– К сожалению, я должен констатировать факт, что у нашей Программы, как у каждого эксперимента, есть погрешности, и мы о них знаем. И все же Программа успешно завершается, – слово «успешно» Басланов выделил особо. – И я хочу поздравить всех вас. В случае окончательного одобрения результатов в Москве, тысячи людей получат помощь в лечении известных нам психических заболеваний, десятки тысяч смогут радоваться жизни, не ощущая боли от потери близких, как это было ранее, а пользуясь возможностью продлить общение со своими родными.
В конце выступления Гербарич попросил остаться руководителей подразделений.
– После вчерашнего случая с водителем автобуса, оказавшимся нашим реципиентом, приказываю приостановить Программу для участников, принимающих препарат более десяти месяцев, до полного выяснения, – уже другим тоном говорил Басланов. – А также для находящихся в группе риска, то есть тех, кто в своих еженедельных или ежемесячных отчетах упоминал о возникновении их фантома в неожиданных местах и при странных обстоятельствах. Этим участникам должно быть объявлено, что после доработки Программы она будет возобновлена с последующим продлением.
Оставшиеся понимающе закивали.
– По поводу дальнейших действий соберемся с непосредственными исполнителями направлений РН-3 и PH-1 в семнадцать часов в лаборатории номер два. Всем спасибо! – зелено-желтые огоньки вновь засветились, Басланов окинул всех взглядом льва, усмиряющего свой прайд, и двинулся к выходу.
Быстров, сорвавшись со стула, догнал его уже в коридоре:
– Георгий Бариевич, мне нужно с Вами поговорить!
– Сейчас, здесь? – немного раздраженно сказал Гербарич.
– Не-ет, – протянул Петр Андреевич, – но желательно срочно!
Гербарич жестом показал, что можно следовать за ним, и, завернув в небольшой холл, открыл дверь своего кабинета.
– Заходи, садись! – прогудел Басланов, опуская на стол свой компьютер. – Времени мало, давай по существу!
Быстров был готов к разговору и потому спокойным и уверенным тоном сообщил:
– Я ухожу из Программы. По идейным соображениям, – прибавил он и взглянул Гербаричу прямо в глаза. – Решил для себя давно… – он помедлил. – Прошу подписать мое заявление, – и вынул из папки белый лист, исписанный бисерным почерком.
– Я думал, что смог тебя переубедить, – также, глядя в глаза собеседнику, процедил Басланов. – Сказать «мне очень жаль» – ничего не сказать. Таких специалистов, как ты, немного, – он притянул заявление к себе и коротко взглянул на него. – Тебе, говорят, на конференцию еще ехать?
– Да. К ортопедам. Просили доклад на пятнадцать минут – «Психологическая реабилитация после серьезных травм». И после я бы уже не выходил, – он встретился взглядом с хозяином кабинета.
Георгий Бариевич опустил глаза и чиркнул что-то своим золотым пером в левом верхнем углу заявления, издав звук, похожий на звук селезня на болоте.
– Хорошо. Не смею Вас задерживать, – немного картинно произнес Басланов, переходя на «Вы».
Видно было, что ему очень не хотелось отпускать Быстрова, за эти два года они успели подружиться, да и начинали эксперимент вместе, в одной команде. Как получилось, что Петр Андреевич оказался по другую сторону баррикад, он не мог понять до сих пор, хотя всегда чувствовал в нем какую-то напряженность. Правда Быстров никогда не скрывал своих взглядов.
– Георгий Бариевич! Вы знаете мое мнение. Если существует хоть малейший повод полагать, что в ходе эксперимента может иметь место смерть участника или причинение ему вреда, ведущее к недееспособности, эксперимент проводить нельзя! У все большей группы ученых и врачей появляются вопросы к создателям Программы замещения. А главное, я не уверен, что результаты научных исследований будут использованы во благо человеку, а не во зло!
– Мы достаточно много дискутировали с Вами на эту тему, Петр Андреевич, чтобы вновь возвращаться на круги своя. К сожалению, здесь мы с Вами не найдем взаимопонимания. Я не могу Вас больше задерживать! – снова официальным тоном ответил Гербарич и взял в руки свой мобильный, дав понять Быстрову, что разговор окончен.
– Прощайте! – коротко бросил тот в ответ и широко распахнул массивную дверь, казалось, что он хочет громко хлопнуть ею на прощание. Но уже стоя на пороге, Быстров оглянулся и тихо произнес: – Простите! Но я не могу это оставить! Я буду бороться! – и он аккуратно прикрыл дверь.
В повисшей тишине кабинета раздался баритон Басланова:
– Аткан ук! – Сказанное слово, выпущенная стрела.
* * *
Полгода назад в конце апреля, когда дожди заливали дороги и ветер гнал волны в городских лужах, вся команда Программы встретилась в загородном доме у Гербарича. Бесшумные электромобили заполнили небольшую часть земли, отведенную для парковки гостей, окружили дом цветной металлической цепью из Nissan Leaf, Chevrolet Bolt, Tesla и BMV, а на входе пестрела надпись на татарском «Туган кене 48» («День рождения 48»).
Скатерть манила белизной, и за щедро уставленным блюдами столом сидели айтишники, врачи, ученые и сотрудники Программы замещения. Басланов встречал свой сорок восьмой день рождения с коллегами, близкими друзьями и семьей – восемнадцатилетней дочерью Альфой и няней дочери, племянницей Даей.
– Друзья! Табын (Застолье) для вас! – выкрикивал хозяин, рассаживая гостей вокруг большого стола, заставленного фруктами и ягодами, рыбными и мясными закусками, свежими и засоленными овощами, сладостями и аппетитной выпечкой.
– Авыз итегез (Попробуйте)! – слетало с губ Альфы. Казалось, она порхала между гостями и накрытым столом, как маленькая невесомая колибри, присаживаясь на секунду то там, то здесь, и вновь, вспорхнув крылышками, растворялась где-то за занавесом. На ходу она одаривала всех ясной, как солнечный день, улыбкой. Вновь появившись из ниоткуда, перекидывалась двумя словами с гостями, при этом не прикрывая стыдливо глаза, как положено молодой татарской девушке, дерзко и смело, без заигрывания, смотрела она в лицо собеседнику. Ее доходящие до плеч русые волосы то и дело метались по плечам от ее стремительных легких движений, нос с маленькой горбинкой, как у отца, временами очень симпатично морщился, глаза редкого медового цвета сразу освещали собеседника своим густым желтым светом.
Быстров тогда пришел со своим сыном Бертом и, представив всем молодого человека, сразу же подвел к юной красавице.
– Берт Быстров. Молод, силен и готов к любым начинаниям, – пошутил сын, протягивая руку девушке.
– Альфа, – коротко ответила она и улыбнулась глазами.
– Вот молодые люди, – подхватил разговор Гербарич, – вам и места за столом. Думаю, ты устала, доченька. Отдохни! Дая может перенять твою важную роль гостеприимной хозяйки. Как-никак племянница, – и он кивнул в сторону, где застыла на мгновенье Дая – небольшого роста молодая женщина лет тридцати семи, со смоляными, аккуратно уложенными волосами и темными глазами. Взгляд был внимательным и цепким, а тонкие губы, казалось, навечно растянуты в улыбке.
Дая кивнула и жестом показала Альфе, что та может садиться за стол.
– Это моя няня, – указала девушка на женщину, присаживаясь рядом с Бертом. Он оглянулся на живо беседующих гостей и спросил, чтобы поддержать беседу:
– А где Ваша мама? – и тут же осекся. Ему показалось, что его ослепил резкий свет желтых фар.
– Мама умерла сразу, когда я родилась, – голос не выдавал смущения или затаенной грусти. – Мы с отцом и Даей живем втроем, – и Альфа стала наполнять тарелку гостя овощным салатом. – Она для меня мама, бабушка, тетя и няня в одном лице.
– Простите! Это непроизвольно выскочило, – покраснев, отвел глаза юноша. – Спасибо! – принял он тарелку. И чтобы загладить неловкость, которую, похоже, только он и почувствовал, добавил: – Моя мама тоже умерла, когда я был еще маленьким. Сначала бабушка взялась за воспитание – отец много работал. Мы тогда сразу сюда в Н-ск и переехали.
– Значит, Вам знакомо, что такое «папа-мама» в одном лице, – понимающе вздохнула Альфа и посмотрела на сидевшего неподалеку отца, который без конца травил медицинские анекдоты и рассказывал байки. В этом он был мастер. Компания то затихала, прислушиваясь к нему, то вдруг взрывалась смехом. Так новогодняя петарда сначала раскручивается на месте, а затем оглушительно хлопает, рассеивая в небо яркие брызги огня.
– Хотя, может, у вас это по-другому происходит? – и она стала накладывать себе блюдо из белой фасоли.
– Воспитание? – иронично спросил Берт. – Думаю, в таких случаях все происходит очень похоже. Отец о двух головах и одна из них мамина, – он указал глазами на закуску из баклажанов и острой моркови и бросил вопросительный взгляд. Девушка согласно кивнула, и на ее блюдо тут же приземлился темнобокий, посыпанный зеленью петрушки, чудесно пахнущий фиолетовый овощ. – Мамина кричит из кухни: «Ты снова ходишь по дому босиком! Пол, между прочим, холодный!» А папина через пару минут спрашивает: «Подошли ли тебе новые боксерские перчатки и как прошли вчерашние тренировки?»
Оба понимающе переглянулись и засмеялись, не отрывая взгляд друг от друга.
После сытного угощения гости танцевали под заводные наигрыши тальянки – небольшой гармони с кнопками и клавишами, а молодежь перекочевала в просторный зал, где громко звучала электронная музыка – техно и дабстеп.
Запыхавшись, Альфа и Берт выскочили наружу, подставив раскрасневшиеся лица легкому ветру, колыхавшему ветви деревьев в саду. Они долго стояли у входа в дом возле гипертрофированно огромных цветочных горшков, в которых торчали бамбуковые стволы разных оттенков, от черного-обожженного до светло бежевого-натурального. Тихая неспешная беседа была как нельзя кстати после такого выплеска энергии. Затем девушку позвала Дая, помочь собрать посуду уже давно не с белоснежной скатерти, а Берт решил пройтись по ухоженному двору, чтобы оглядеть работу ландшафтного дизайнера, о котором рассказывала ему Альфа.
Возвращаясь к дому, он услышал голоса отца и Басланова, доносившиеся из беседки, чем-то похожей на птичье гнездо.
– Я не уверен, что участники эксперимента обладают достаточными знаниями, чтобы понять его сущность, и принимают осознанное решение, соглашаться ли им стать его участниками, – отстаивал свои взгляды отец.
– Чтобы испытуемый дал согласие, – парировал Гербарич, – его достаточно информировали о цели и характере эксперимента. Говорили с ним о способах и методах, с помощью которых он будет проводиться. Да и о возможных рисках, и о последствиях для здоровья тоже говорили!
– Но эксперимент не должен проводиться там, где есть априорный повод полагать, что может иметь место смерть пациента, – возмущался дальше Быстров. – Мы не можем рисковать там, где проблема, которую мы исследуем, не слишком важна для человека.
– Стоит заметить, каждый пациент исходя из биоэтических норм дает свое добровольное информированное согласие, а значит, не имеет скрытых форм принуждения – обмана, мошенничества, тем более насилия, – вмешался в спор третий голос. Это был Крещенский, руководитель Центра психологической помощи. – Другими словами, участник эксперимента сознательно идет на тестирование новых технологий и препаратов. Все в рамках закона.
– Может так случиться, что вызванный фантом начнет появляться реципиенту на открытых пространствах, например, на улице или на проезжей части. Вы можете дать гарантии, что это не приведет к повреждениям или смерти участника ПЗ? – обращался Быстров к Гербаричу и продолжал в запале: – Нет. Не можете! – тут он прищелкнул языком.
– Но Программа настроена так, что фантом должен появляться только в привычных для реципиента условиях, и это означает в домашней обстановке. Но если обнаружатся погрешности… – продолжал объяснять Басланов и тут же был прерван, все больше распалявшимся Быстровым.
По голосу Берт понял, что отец дошел до крайнего возбуждения:
– Вы прекрасно понимаете, что это означает! Наши «погрешности» эксперимента – это люди! Лю-юди!
– Мы работаем с уникальной программой, коллеги! Нигде в мире еще не достигали таких успехов в области нейрофизиологии и нейробиологии. Люди видят своих близких живыми! И не только! Они могут почувствовать их запах, осязать их и слышать, а значит – беседовать с ними! Да! Пусть они знают, что это только фантом, вызванный в их сознании искусственным путем и на время, но за этот период они могут свыкнуться с мыслью, что этого человека уже никогда не будет рядом. Разве это не на благо человека? – разразился тирадой Крещенский.
– Вы прекрасно понимаете, что это может стать не только лекарством, но и оружием! И тогда служить во вред! – бросил Быстров.
В беседке тускло горела лампа, высвечивая светлым треугольником деревянную перголу, куст сирени и три высокие худощавые мужские фигуры, которые то склонялись к друг другу головами, то резко отступали назад, выгибая спины, размахивали руками, убеждая в чем-то друг друга, яро спорили и передвигались из света во тьму. Издалека они казались театром теней, изображающим сцену жрецов из оперы «Аида». Эти «танцующие» в полутьме фигуры обретали странные очертания и скорее теряли свою подлинность, чем проявлялись в действительности.
Берту на ум пришли слова отца о том, что мозг выстраивает нашу повседневную реальность, как тщательно контролируемую галлюцинацию. И он уже не мог разобрать, видит ли он отдельные линии и контуры, складывающиеся в его сознании в фигуры, или это реальные люди распадаются в тусклом свете лампочки на черточки, зигзаги и штрихи.
Вскоре гости разъехались, и дождь принялся размывать их следы, ветер гудел в стволах сосен, пригибал к земле тонкие стволы молоденьких березок.
На втором этаже в доме Баслановых зажегся свет. Огромная гостиная опустела; сдвинутая мебель, яркие лоскутки лопнувших шаров на полу, следы пролитого шампанского на столах и посуда на кухонном острове остались ожидать утренней уборки.
Альфа бесшумно скользнула в спальню, а Дая с Баслановым закрылись в одной из комнат. Много раз слышала девушка обрывки разговоров за закрытыми дверями. Что за тайные беседы вели эти двое, Альфа понять не могла, так как они быстро переходили на татарский, а его-то она знала плохо и могла выхватить из разговора только несколько фраз: «я тебе говорила», «можно доработать», «надо заинтересовать», «будут случаи». Девушка так привыкла к их секретам, что и сегодняшней ночью безразлично прошла мимо закрытой двери.
После папиного дня рождения к ней вновь вернулась тревога – уже целую неделю Валентин не отвечал на ее звонки и затаился после последнего разговора. Она знала его только десять месяцев, но, кажется, влюбилась сразу, как только увидела на вечеринке по поводу окончания школы. Здесь был весь школьный бомонд: «золотые» мальчики и девочки. Молодежь, которая и вправду стремилась в жизни к большим целям. Не всем это легко давалось: кто-то штудировал материал с утра до ночи, кто-то хватал с первого раза, одни ночами сидели в интернете и перелопачивали груды учебников и книг, другие – постигали материал целиком и сразу, без заучивания и ночных бдений, каким-то непостижимым образом усваивая информацию, проникая в самую суть вещей. Альфа всегда завидовала таким типам, которым все просто давалось. Белой завистью, конечно, но иногда эта зависть серела, а местами приобретала совсем темный оттенок.
Валентин был новеньким в этой компании, сыпал китайскими словечками вперемешку с английским, остроумно шутил и не боялся юношеского стеба, мог легко посмеяться над собой. Альфе сразу это понравилась, она сама пересела на кожаный диван поближе к нему и передала в его руки открытый «Ред Булл», отпив вначале и оставив на металлическом краешке след своей розовой помады. Он улыбнулся, заметив яркий отпечаток губ, и демонстративно лизнул его, потом перекинул содержимое прямо в рот, осушив банку тремя огромными глотками. Они переглядывались весь вечер, затем перебросились парой слов на китайском, который девушка учила по настоянию отца, и в конце вечеринки даже станцевали под медленный ритм. Возвращаясь домой, они поведали друг другу всю свою короткую жизнь, целовались в засос на пустынном перекрестке, громко распевали попсу и, дойдя до места, откуда отец должен был забрать Альфу домой – небольшого фонтана со скульптурами загадочных животных, забили друг другу свои номера в мобильный. Машина отца темно-синий «Рено» фарами высветила две тоненькие фигурки, Валентин не без иронии пожал Альфе руку на прощание, и оба засмеялись.
* * *
Лето, как обычно, сдалось на милость осени, а та, в свою очередь, зиме. И все эти три времени года имели свой неповторимый цвет, цвет его губ – насыщенно-малиновый. Все остальные краски отступили на задний план – оранжево-зеленые летние лужайки, желто-коричневые осенние листья и бело-серые зимние дни. Первые студенческие семестры и сессии служили краткими разлуками для обоих. Два различных вуза, две разных дороги, несхожие пары и конспекты, совместные вечера и выходные, дискотеки и молодежные тусовки, одна кровать в квартире у Валентина и один на двоих долгий и сладкий поцелуй.
Весь март юноша провел у отца на работе, тот якобы попросил о помощи, вероятно, поэтому они встретились только раз, все остальное – это короткие сообщения в сети. Альфа пыталась выяснить по телефону, что произошло, но Валентин написал, что очень загружен и при встрече все объяснит.
В эту апрельскую ночь она настойчиво набирала его номер, но слышала только безразличный голос автомата: «Абонент вне зоны доступа». Альфа уже закрыла глаза, когда появился сигнал мобильного о принятом сообщении. Она с неохотой протянула руку к ночному столику и дотронулась до холодного металлического чехла своего сотового, открыв один глаз, она прочитала: «Эльфик, прости. У наших отношений нет будущего. Ты очень классная девчонка, но я понял, что люблю свою бывшую девушку, и она вернулась ко мне. Будет нечестно, если я тебе это не скажу. Прости еще раз».
Альфа решила вначале, что это ужасный сон и нужно скорее проснуться. Она встала, попала левой ногой в правую тапку и, не нащупав вторую, пошла, прихрамывая, к выключателю, громко щелкнула им, чтобы еще раз проверить, не сон ли это. Свет вспыхнул, как всегда, сразу, заполнив собой все углы просторной и с любовью обставленной комнаты. На атласном постельном белье светился прямоугольный экран телефона. Альфа осторожно приблизилась к мобильному, нажала маленькую кнопку на клавиатуре и, нагнувшись над ним, четко произнесла: «Читать текст!». Сотовый четким, поставленным голосом озвучил сообщение Валентина.
Рой мыслей в один момент заполнил все ее сознание, сердце ухнуло и остановилось на несколько секунд, а далее стало биться в каком-то бешеном темпе, подбираясь при этом к горлу. Разум в этот момент отказывался что-то подсказывать или диктовать. Он просто перестал подавать сигналы на какое-то мгновенье. Пару минут Альфа сидела, не осознавая до конца, что произошло, затем решительно встала и, подойдя к столу, вытащила огромные ножницы из верхнего ящика. Не прошло и трех секунд, как она всполоснула по венам левого запястья – стекающая темно-бурая жидкость часто закапала на паркет, оставляя большие темные кляксы, как на полотне художника-модерниста. Затем рванулась в панике к двери, ударила в нее босой ногой, издав глухой звук во всем доме. Она успела увидеть, как потолок медленно опускался на пол и круглая лампа растягивалась в овал. Свет замигал яркими зелеными вспышками, вся комната сузилась до точки и, еще раз перевернувшись, исчезла.
Глава 5. Беспощадная правда
После первого появления Виноградова в офисе Программы замещения прошло больше десяти дней, и он сел просматривать отчет, который обязался сдавать каждые две недели. Он состоял из протокола наблюдения объекта и физического состояния реципиента. Стас пробежал глазами первые страницы отчета:
Протокол наблюдения объекта
Прием препарата:
15.09.35 в 8:00, после подъема.
Время и место появления объекта:
Фантом отца возник утром у окна на кухне, окруженный сильным запахом сигарет. «Отец» открыл форточку и выпускал туда дым.
Описание одежды, внешности, голоса объекта:
Он был в своей голубой фланелевой пижаме, с длинными отросшими до плеч волосами. Так он выглядел и перед «уходом». Лицо свежее, как до болезни, но глаза почему-то черные, хотя были карими. Медленно моргает и смотрит долго и проницательно. Сказал только одно слово «рано». Было восемь утра, а он на пенсии любил поспать иногда до десяти.
Ваше восприятие объекта:
Первое впечатление – жутко смотреть на фантом. Есть полное понимание, что это галлюцинация, но она в моей реальности. Лучше удалиться и оставить его на кухне.
Какие опасения с вашей стороны:
Боюсь, что он последует за мной в комнату. Закрываю дверь, хотя понимаю, что это навряд ли станет для него препятствием. Пугает черный цвет глаз и очень неприятный пристальный взгляд. Страшно.
Частота появлений объекта:
Кодовым словом отключал появление объекта один раз, когда стало особенно жутко – «отец» чиркнул зажигалкой, закурил и пристально посмотрел на меня черными впадинами глаз. При жизни так происходило очень редко.
Ваши ощущения:
Пока воспринимал фантом в основном визуально, услышал одно слово «рано», и иногда появляется запах сигарет от объекта.
Ваше физическое состояние:
Обычное. Правда вечером появился шум в ушах.
Пересмотрев все протоколы за две недели, Стас почувствовал, что пока он ощущает себя не очень уютно вместе с «отцом» в квартире. В записях появилось: «беспокойный сон», «тревога», «не видно рук», «нет тактильных ощущений».
Когда Станислав Виноградов пошел на эксперимент, он, конечно же, умолчал о настоящей причине его участия в Программе. Целью всего этого было узнать у отца тайну, которую он так и не раскрыл ему. Последний год жизни Виноградов-старший проживал с сыном. Болезнь прогрессировала, и Стас помогал ему справляться с ее последствиями.
Старший брат отца, Сергей, в свое время достиг больших успехов в бизнесе, жена его умерла, детей у них не было, он перевел все активы в золотые слитки и перед своей смертью оставил своему брату, отцу Станислава, все золото, передав ему ключи от ячейки в банке. Отец всегда считал, что брат «обворовывал народ», как он выражался, и не хотел нечестных денег. Заболевший Виноградов решил снова перевести золото в деньги и передать благотворительным фондам. Деньги должны снова вернуться к людям, считал он. И как Стас ни уговаривал отца отдать их ему, тот не соглашался. Он лишь сказал, что забрал все из ячейки и «надежно спрятал».
Узнав о том, что на территории их области проводятся научные исследования, Станислав стал размышлять над тем, что, возможно, вызвав фантом своего отца, а именно это обещала Программа участникам эксперимента, он мог бы еще раз сделать попытку разузнать у своего родителя, куда тот дел такую уйму денег. Планов у Виноградова-младшего было громадье – купить недвижимость, например, многоэтажный дом, и на сдачу квартир в наем жить полгода здесь, а полгода, к примеру, холодной зимой, где-нибудь в Испании, прикупив там небольшой домик.
Теперь же, когда ему удалось стать участником ПЗ, и, пожив с фантомом отца первые две недели, Стас стал сомневаться в правильности своего решения.
«Отец» своим мистическим присутствием наводил ужас на сына. Пользоваться кодом отключения Программы можно было только в крайних случаях, иначе вызванный объект мог больше не появиться. За это время «Виноградов-старший» не произнес никаких фраз, кроме короткого «рано» и «птицы поют», стоя у открытой форточки на кухне. Он много курил, по крайней мере, так казалось Стасу, и, проходя по коридору, громко шаркал ногами, как три года назад, когда болезнь совсем разъедала его изнутри. «Отец» мог целый вечер метаться в комнате от стены к окну и обратно, как делал это до своего «ухода», обдумывая строчки своей новой статьи или следующую главу своих мемуаров. Стас боялся обращаться к нему с вопросами или заговорить с ним, решив дать себе время присмотреться.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71095312?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Валентина Красюкова
Можно ли вернуть людям умерших дорогих близких? В 2035 году это стало возможным, но не для всех.
На западе России, в городе Н-ск, тестируется научная программа, которая может на определённое время вернуть умерших дорогих людей с помощью нейронного кодирования. Её участники «восстанавливают» своих родных благодаря уникальной технологии.
Двое братьев-близнецов Смилянских, IT-инженеры, начинают борьбу против «Программы замещения», так как их близкие родственники (отец, сестра отца и жена одного из братьев), участвуя в эксперименте, «уходят» из социума, постепенно обрывая связи с живыми членами семьи и полностью погружаясь в свой нереальный мир. Все, кто подписал договор-соглашение, пытаются исправить ошибки прошлого, переписать его заново.
Что происходит с людьми через год, в какие ситуации они попадают, превращаясь в биороботов, живущих в своей реальности, раскрывается на страницах романа.
Валентина Красюкова
Программа замещения
Современные ученые не требуют чудес: они требуют экспериментов.
Лев Карсавин
Глава 1. Невозможное возможно
Что вы чувствуете, когда ставите свой росчерк на последней странице договора? Нетерпение и облегчение? А может, сомнение и тревогу?
Напечатанные листы еще не остыли, выйдя из разогретого принтера. Последняя страница настойчиво повторяет вашу фамилию и инициалы. Считаете, что вы себя продали? Но ведь не душу дьяволу, а всего лишь свое серое вещество для исследований. Заметьте, не навсегда. Только на год – всего-то триста шестьдесят пять дней. И это не мало за то, что в ваш мозг поселят уже ушедшего близкого вам человека. Ну, конечно, стоит того! Имеете право.
Невозможное возможно! Две тысячи тридцать пятый год на исходе! Да пусть изучают: поведение, настроение, сон, реакцию, еще чепуху какую-то. Пусть ковыряются в ваших извилинах! Главное, что Вы не один. Вот оно рядом, любимое существо: ходит, дышит, разговаривает. Знакомый прищур светло-серых глаз и ямочка на левой щеке. Жаль только потрогать не удается – фантом все-таки! И все же на то она и память, чтобы все сохранять: и тепло прикосновений, и чуть слюнявый поцелуй, и такой родной шепот.
Программа замещения или ПЗ, как называют ее психиатры, способна вернуть утерянных близких. Да-да, оттуда! Не верите? Проверьте!
Обычно мы боимся того, что находится вне реальности: если вы видите или слышите вещи, которых никто другой не наблюдает, значит, у вас что-то не в порядке. А тут экспериментальные научные исследования – это тебе не шаман в бубен бьет, здесь все под контролем.
И я был из тех первых, кто решился.
После «ухода» дочери, здесь так это называют, все внутри замерло, только сердце, как часы в тишине, стучало: «Тук да тут, тук да тук». Месяц в голове гудело, и желудок ничего не принимал, только воду из-под крана. А они мне: «Пора смириться! Все под одним небом ходим. Депрессия у тебя, иди лечись!» И что? Меня от их медикаментов начисто из жизни выбило. Даже имя свое забывать стал.
Гляну в мобильный – полно ее снимков. Вот на меня смотрит, улыбается. Мне бы разок на живую Ланку посмотреть, до волос ее дотронуться.
И тут в новостях слышу: «С сегодняшнего дня…» Да что говорить, вот статья в газете: «На территории нашей области в ходе эксперимента будет протестирована научная программа, основной целью которой является лечение тяжелых форм депрессии методом восполнения ушедших близких с использованием нейронного кодирования. Желающие могут обратиться в Центр психологической помощи «Мы с тобой». Для участников предусмотрены региональные льготы».
Вот так мы этот мифический год с Ланой и провели. Я вот продлевать договор пришел.
– А я полгода назад мужа потеряла… Тихий такой был, интеллигентный, меня и дочку любил сильно. Я, говорит, Олюшка, за вас обеих жизнь готов отдать, если понадобится. Двадцать лет вместе прожили, и вдруг раз – и нет его больше. Торговый центр «Онежский» на набережной знаете? Вот там его джип и сбил. Вначале трудно поверить было, что это все действительно с ним произошло… С нами, вернее… А когда реальность о себе заявила, тут все и началось: душа свернулась в клубочек, съежилась, замерла так, затихла, а, если шевельнется вдруг, боль така-aя, не перенести. Пошла я тогда в Центр – помогите! Не жить мне без него! Может, лекарство какое есть? Там мне про эту Программу и рассказали. Экспериментальная, научная… Мне даже пробный вариант предложили: пройдете подготовку, затем к вам датчики прикрепят и на ваши частоты настроят. Я и пошла. Представить просили мужа живым, в домашней одежде, как книгу читает, как соцсети просматривает, как за ноутбуком работает. Он у меня учителем истории был… Или есть. Теперь уж и не знаю, как сказать. Я его в пижаме в домашнем кресле так и увидела: сидит, ногой покачивает. А потом не только увидела, но и услышала, шутки шутить мастер был… Есть… Или как там лучше. Доктор говорит, это фантом Вашего мужа, мы поселим его в Вашем мозгу, и Вы будете его видеть, слышать и даже ощущать. Ваш мозг все сам выстроит. У него там все хранится: и запахи, и звуки, и тактильные ощущения, и облик. Поверить невозможно! Но я ведь все своими глазами видела и даже, кажется, до его руки дотрагивалась. Волосатый был… Есть… Или как там. Доктор мне объяснил, что нужно договор подписать, срок можно самой выбирать от шести месяцев до года. Согласие, значит, на участие в клинических испытаниях. Еще препарат нужно ежедневно принимать, и каждые две недели в Центре появляться, они данные снимать будут и затем обрабатывать. А я за это время хотя бы к мысли привыкнуть смогу, что он со мной не навсегда. Да и льготы эти тоже не лишние. Пришла вот документы подписать.
– Кричит, что ли, кто-то в коридоре?
Седовласый человек испуганно вжался в оранжевое кожаное кресло, стоящее у прохода, когда услышал в холле громкий знакомый голос. Голос что-то спрашивал и по монотонной интонации отвечающего стало понятно, что ему указали, куда надо пройти.
– Сын… И откуда он узнал? – тут же задал себе вопрос Семеныч, желая слиться с гладкой кожей удобного сиденья. – Я ведь никому ни слова, разве что Алинке намекнул, что сегодня с утра у меня важное дело. Вот старый дурень!
В сумерках длинного коридора стремительно приближалась высокая, статная фигура с перекинутой за плечо ношей. Егор миновал ряд столиков, за которыми сидели пациенты, и вплотную подошел к растерянному отцу.
– Я сс-сразу понял, что у тебя за важное дд-дело! – с ходу завелся он. – Кк-конечно! Сс-срок твоего договора истек, и ты решил не вынн-ныривать из сс-своего болота! Как же упустить такую вв-возможность еще три месяца пп-просидеть в этой… гаа-аллюционной жиже! – гневно продолжал он, то и дело заикаясь. Темно-русая челка прилипла к высокому лбу, а пот скатывался тонкими струйками из-под толстых дужек очков.
Люди, занятые чтением каких-то бумаг, оглядывались на агрессивно настроенного человека с болтающейся за спиной синей сумкой. Сидевший напротив него пожилой мужчина, опустив трясущуюся голову, прижимал к груди белую пластиковую папку с натянутыми по углам резинками. Небрежно раскрытые полы его серого плаща напоминали распахнутые крылья мертвой птицы. Он пытался выдавить из себя какие-то слова, но вместо них раздавался только непонятный клекот.
Парень продолжал в запале повышать голос:
– Я дд-долго терпел, папа, глядя на то, что ты с сс-собой делаешь! Очнии-ись! Мамы уже год кк-как нет! Ты должен это пп-принять! Надо научиться жить с бб-болью, и тогда она когдд-да-нибудь отступит! Пп-пойми, нельзя принимать илл-люзию за правду! Твой фф-фантом – не мать! Сс-слышишь!
Он тряс отца, схватив его за осунувшиеся плечи, и продолжал бить наотмашь беспощадной правдой. Лицо его вспотело от гнева, и очки то и дело сползали с переносицы. Он поправлял их, дрожащей от волнения рукой, и все время поднимал насквозь промокшую челку:
– К черту эту ПЗ! Она нн-не может никого «зз-заместить»! Ты же пп-понимаешь, что ты живешь с привв-видением! Ты сам стал своей галлюцц-цинацией! Ты видел себя со сс-стороны?! Брее-ед! Бб-бред! Кому ты гг-греешь чай на кухне?! Сс-с кем ты рр-разговариваешь в ванной, отт-тец? «Машенька, пп-принести тебе чистое пп-полотенце? – продолжал он копировать его интонации. – Поп-ппробуй вкусный сс-супчик с грибами!»
Поникшая голова старика затряслась, и на белую папку часто закапали крупные слезы. Они быстро скользили по поверхности пластика, расплывались большим мокрым пятном на брюках. Егор продолжал какое-то время бросать свои резкие колючие фразы, пока не понял, что отец беззвучно рыдает.
В коридоре наступила такая тишина, что было слышно, как кто-то перелистывал подшитые страницы. Плечи сына опустились, и тяжелая сумка тут же соскользнула на пол.
– Пп-прости, папа! – прохрипел он. – Я нн-не могу больше на это сс-смотреть. Ты разве нн-не понимаешь, что мне бб-больно? Мама, ребб-бенок, ты со своими вв-видениями! – Нагнувшись, он взял холодные ладони отца, что-то вложил в них и почти шепотом добавил: – Пп-прости! Делай, как зз-знаешь! Я съезжаю!
Егор выпрямился и, не глядя на отца, слегка пошатываясь и волоча за собой свою поклажу, пошел к выходу. Люди за столиками оживились, тихо переговариваясь, кивая на сидевшую в кресле понурившуюся фигуру.
Семеныч разжал трясущиеся ладони, в них лежала небольшая связка ключей с латунным брелоком и гравировкой «Смилянский».
* * *
Здание Центра психологической помощи «Мы с тобой» появилось на стыке Беломорского проспекта и Яшмовой улицы три года назад. Два купола из прозрачного алюминия, новейшего строительного материала, возвышались над гладкими пологими крышами рядом стоявших добротных домов нулевых. Фасад украшали угольно-черные панели из биопластика, а полукруглые стеклянные двери бесшумно поглощали входящих правым крылом и также бесшумно возвращали выходящих на улицу левым.
Кабинет руководителя областного Центра находился на самом последнем этаже двенадцатиэтажного здания. Табличка на стене сухо и сокращенно перечисляла научные регалии и Ф. И. О. его хозяина:
Профессор, д-р мед. наук, зав. каф. психологии, руков. ЦПП
Ведущий врач-психиатр Программы замещения
Крещенский Виктор Арнольдович.
Из приоткрытой двери в коридор доносились равномерные гудки, очень быстро сменившиеся щелчком, сразу за которым загремел низкий голос хозяина кабинета:
– Доброго дня Вам, Георгий Бариевич!
– Подождите, Виктор Арнольдович! – мобильный на громкой связи четко передавал все посторонние шумы, в которых тонул баритон руководителя Программы замещения. – Я закрою стекла машины! – Наконец, звук трассы стих, и голос в трубке продолжил: – Слушаю Вас! Я тут по дороге в лабораторию. Дел накопилось в связи с окончанием Программы! Десять недель осталось, и мы с Вами выходим на другой уровень, уважаемый! Поедем в Москву представлять результаты! – баритон раскатисто засмеялся.
– Мне бы с Вами встретиться, Георгий Бариевич! Тут у нас некоторые нюансы возникли! – продолжал Крещенский слегка вкрадчивым голосом.
– Да я – пожа-алуйста. Можем даже завтра с утра. Только Вы хоть намекните, насколько все серьезно! У нас говорят: «Умному – намек, глупому – палка», – послышался голос из трубки.
– Не хотелось бы по телефону… Есть случаи отклонения от Программы. Что делать, если реципиент через определенное время начинает видеть свой объект не только в границах, указанных в договоре, я имею в виду в домашней обстановке, но и снаружи? Например, на улице, стадионе, в машине или витрине магазина, как в последнем случае. Это чревато…
Баритон хмыкнул, перебивая все более озабоченную речь руководителя Центра:
– Не продолжайте! Почему я слышу об этом только сейчас, когда до окончания эксперимента остались недели? – голос перешел в наступление. – Вы понимаете, что за этим стоит, уважаемый? – буркнул он в микрофон. – Я возвращаюсь! Через час жду Вас в кафе на девятом этаже! Энэнен куте! – добавил он раздраженно по-татарски и прервал соединение.
Слышно было, как в комнате медленно проехали ролики тяжелого кресла, как нервно захлопали дверцы шкафа, друг за другом затарахтели ящики стола, как заспешили шаги по мраморному полу.
Виктор Арнольдович приоткрыл тяжелую дверь кабинета и протиснулся в узкую щель, как будто хотел покинуть его украдкой. В коридоре он набросил на плечи легкое пальто, оглянулся еще раз, две сотрудницы Центра, шурша накрахмаленной сине-голубой формой, обогнали своего руководителя в который раз за день, приветливо кивая ему на ходу. На их кителях красовались бейджи с логотипом Программы.
До встречи оставалось не так много времени, а ему нужно было принять еще одного пациента. Лифт плавно опустил его на два уровня ниже и тут же включил программу дезинфекции. В коридорах отделения приглушенный свет погружал в атмосферу спокойствия, а в хорошо освещенном холле еле слышно звучал ноктюрн Шопена. Навстречу Крещенскому засеменила его помощница, низкорослая пышная брюнетка Диана.
– А я уже Вас набираю! Пациентка ожидает в кабинете. Вся команда готова! Можно начинать? – низким сиплым голосом спросила она.
Пальто соскользнуло прямо в руки медсестры, а папка, пролетев по воздуху, плавно приземлилась на гладкий, сверкающий новизной стол. Казалось, что Виктор Арнольдович обладает телекинезом и предметы вокруг него двигались сами по себе.
В кресле напротив врача сидела изможденная молодая женщина. Несмотря на выраженное расстройство психики, ее худое лицо, с чуть заостренным прямым носом и голубыми глазами, было очень привлекательным: черные гладкие волосы доходили до плеч, а бледная, чуть прозрачная кожа контрастировала с темно-синим свитером. Ее тонкие пальцы нервно перебирали ручки лаковой сумки. Дорогие нейлоновые чулки сползли до самых лодыжек. Левая туфелька беспокойно отбивала степ на мраморном полу. Несчастная выдавила из себя что-то вроде «здрсте», и тонкие губы растянулись в улыбку-гримасу, наподобие той, которой люди сдерживали крик от обжигающей душевной боли.
Он коротко взглянул на монитор и бегло прочитал скупые сведения: Алина Андреевна Смилянская, тридцать два года, романист-филолог, замужем, дети – прочерк, рост – один метр семьдесят два сантиметра, вес – пятьдесят пять килограмм, некурящая, не вегетарианка. Жалобы: бессонница, сильнейшая усталость, отсутствие аппетита, головная боль, головокружение, тревога, страх. Заключение терапевта: депрессивное расстройство (знак вопроса). Жирным красным шрифтом выделено: последствия долговременного стресса – смерть ребенка.
Вот почему она в нашем отделении, депрессивный психоз, вызванный смертью близкого, показан для Программы замещения. В острой стадии? Разве только попробовать.
Глаза Алины под полузакрытыми веками блуждали из стороны в сторону и, казалось, рассматривали абстрактный узор на мраморных плитах. Она ерзала в кресле, открывала и закрывала свою сумочку, расчесывала неровно остриженными ногтями тыльную сторону ладони, отчего на белой коже проступали ярко-красные прерывистые линии, и сухо отвечала на вопросы психиатра. Но когда он спросил, как давно она потеряла ребенка, ее глаза широко открылись и выплеснули на него свою голубизну, замешанную на боли и тоске, а маленькие черные колючки зрачков вонзились ему в переносицу. Горе перелилось через край, мгновенно заполнило кабинет, гулко ударилось о стеклянную перегородку и зазвенело, как оборванная струна. Сухие потрескавшиеся губы зашелестели в тишине:
– Пять месяцев назад.
Крещенский перевел взгляд на монитор. Двадцать недель кошмарного ада, всепоглощающей душевной боли, которую она с готовностью поменяла бы на физическую. Спокойно, уверенно и профессионально вел он свою беседу с пациенткой, лавируя между ее отчаянием, безнадежностью и скорбью, ведя ее к тихому берегу покоя и безмятежности. Его гипнотический взгляд, уверенные интонации и запах терпкого парфюма успокаивали, а предложение прямо сейчас испытать на себе Программу не удивило, а вселило в нее надежду, что боль еще может уйти, и тогда…
За прозрачным барьером загорелись экраны компьютеров, Алину пригласили сесть на высокое серое кресло с металлическими подлокотниками и дали выпить прозрачную жидкость почти без вкуса. Затем предложили расслабиться и надели на голову шапочку странной конструкции:
– На ней находятся определенные датчики, мы зафиксируем ее в местах контакта с вашей кожей для лучшей проводимости определенных импульсов, будем принимать сигналы вашего мозга и регистрировать их.
Алина прикрыла глаза. Мужской приятный голос попросил ее воссоздать в памяти первую встречу с ребенком: его облик, запах, плач и гуление, первые тактильные ощущения: мягкость кожи, влажность слипшихся тонких волосиков, бархатистую нежность пяточек.
А потом… она вошла в те обреченно-короткие дни в апреле, или, скорее, они проникли в ее настоящую реальность – теперь сказать трудно. Крохотная малышка в ее руках зашевелила малюсенькими пальчиками и стала искать малиновым ротиком теплую грудь. «Ребенка надо укутать», – забеспокоилась Алина. Она терялась в мыслях, почему дочка раздета. Слева от себя нащупала рукой мягкое шерстяное одеяльце, подаренное родственниками мужа, осторожно завернула малышку и крепче прижала к себе. «Вот он мой цветик лазоревый, моя капелька, – любовалась ребенком Алина. – Никуда и не уходила, где-то тут витала между явью и сном, между минувшим и настоящим, между смертью и жизнью. Побудь со мной еще немного, не оставляй меня!»
Идя домой, она загребала туфлями опавшие от грусти сентябрьские листья, то и дело возвращаясь за прозрачную перегородку в кабинете. Красный подрагивающий свет ворвался неожиданно в просторное помещение и сознание Алины. Она встрепенулась и бросила удивленный взгляд на скрещенные на животе руки, на лампы, жужжащие высоко на потолке, встретилась глазами с врачом, который наблюдал за ней из-за огромного монитора, и поняла, что хочет продлить те яркие видения, ощущения и звуки, вернувшие ей, пусть ненадолго, эти волшебные мгновения тихого безграничного счастья.
Глава 2. Съезжать немедленно
Гигантская круглая входная дверь зачерпнула Егора и еще двоих покидающих Центр стеклянным крылом и вынесла их наружу. Осеннее солнце яркой вспышкой на мгновенье ослепило глаза, а лицо обдало свежей сентябрьской прохладой. Ветер смело играл с прохожими: щекотал им затылки, подталкивая вперед, раздувал полы верхней одежды и бросал в лицо порывистые волны, не давая вдохнуть полной грудью. Проспект зарябил серо-черной лентой легковых машин, запестрел желтыми, как осенние листья, трамваями, неуклюжими бело-синими рейсовыми автобусами, громко зазвучал, запиликал, протяжно загудел, зарычал моторами, отрывисто засигналил сиренами.
После ссоры с отцом возвращаться домой не хотелось. «Пройдусь», – решил Егор. Он застегнул свой короткий спортивный плащ, поправил на плече ремень сумки, в которой лежало два отремонтированных им ноутбука, надо было еще отвезти их в бюро до четырех. Ноги устало передвигались по вымощенному тротуару.
«Съезжать немедленно!» – крутилась одна и та же мысль, проезжая в сотый раз свой круг карусели в голове. Увиденная вчера картина всплывала перед ним, как кадр из кинофильма: отец стоял посреди комнаты спиной к двери и, обращаясь к продавленному серому дивану, продолжал для кого-то свою недосказанную речь:
– Егор… Егор пойдет еще дальше! Видишь, на какой фирме работает! И зарабатывает неплохо! Как только они с Игореней универ закончили, так он сразу быка за рога и взял! – отец поднял два кулака и многозначительно потряс ими в воздухе. – А потом эта идея с приложением для андроида. День и ночь сидел с книгами своими, в интернете видео обучающие смотрел. Игоря в стартап потянул! – он осторожно присел на край дивана и накрыл пледом ноги, «лежавшей» здесь жены. А так как диван был пуст, плед тут же сполз вниз. – Да и семья у них здо?ровская! Глядишь, и мальца нам подарят! А вот Игорь совсем другой. Даром что близнецы! Помнишь… Крошками были, один кряхтит да краснеет, а другой криком кричит, есть требует. Вот где натура уже проявлялась! Да и потом трехлеткой был, слова из него не вытащишь, сопит и молчит только. Всю жизнь его в спину толкать надо, и с работой, и с семьей! До сих пор не определится. А все ты вечно: «Слабенький, болезненный, нерешительный!.. Ой, не кричи на Игоря, он обидчивый, замкнуться может!.. Не нажимай на него, ему время нужно!.. Егор, заступись за брата, он сам за себя не постоит, у него натура такая!.. Мальчику сложно!..» Вот он и привык, что за него кто-то решает, кто-то действует! Брат рядом – направит, если что, подскажет! А жизнь она потверже бетона будет – думай быстрей, делай вовремя, не жди совета. Вот и вышел «теленок» и «тюфяк»! Это все ты «довоспитывалась»!
И он в запале сильно ткнул указательным пальцем «жену» в лоб, как делал всегда, когда сердился на нее. Когда палец провалился в набитую синтепоном подушку, отец застыл на мгновенье и сразу умолк, то ли увидев ее испуганно-обиженный взгляд, то ли признал, что перед ним всего лишь ее фантом.
Он бросился на колени перед диваном, теперь уже сознавая, что ее, его Машеньки, нет на самом деле. Принялся плакать и просить прощения. И просил он его у той девушки, которую он увидел когда-то возле цветущей вишни ранним июньским утром; у любимой, которая пьянила своими пылкими ласками; у той женщины, с которой он вынес из роддома двух близнецов в теплых голубых комбинезонах; у матери, которая вскармливала, растила и лелеяла своих сыновей; у своей жены, с которой они прожили долгие дни такой короткой жизни.
Отец склонился над примятой диванной подушкой и долго нашептывал ей свои запоздалые извинения. Ей, своей жене, такой нежной и кроткой, такой терпеливой и понимающей, безропотной и молчаливой.
Стоя в проеме двери, Егор смотрел на вздрагивающие, сутулые плечи отца, на его сгорбившуюся фигуру, и у него пронзительно заныло в груди.
Не первый раз Егор пытался отговорить отца от участия в этой экспериментальной Программе замещения.
– П-понимаешь, батя, ты должен обладать п-полной информацией, чтобы понять сущность этих исследований. Вот с-скажи, тебе до конца понятны цели и с-способы, с помощью к-которых будет проводиться этот эксперимент? – И не дав отцу ответить, продолжил. – Я просмотрел т-твой договор с Центром, и мне не до конца ясна с-суть этого опыта, кроме того, что ты п-получишь, так сказать, «желаемое», – при этом он показал в воздухе воображаемые кавычки, – на короткий, заметь, срок.
– Если Программа пройдет успешно, то она будет внедрена повсеместно, – перебил его отец. – Понимаешь? Это значит, что я могу прожить с Машей до конца и умереть с ней в один день! – и не собираясь больше слушать доводы сына, он выскочил из столовой и с силой щелкнул замком своей комнаты.
Громкие окрики двух прохожих и радость случайно встретившихся людей вернули Егора на широкий проспект, который утопал в слегка пожелтевшей листве лип, в гуле городского транспорта, звуках музыки, льющейся из маленьких кафешек и солидных ресторанов. Они располагались длинной вереницей, плотно примыкая друг к другу и щедро одаривая идущих мимо своими волшебными запахами из кухни. Спина начала ныть и усталость от разговора с отцом в холле Центра постепенно наседала, казалось, на ногах повисли килограммовые гири.
Слева замаячили белые аккуратные столики кафе Giulietta, а такие же изящные стулья зазывали клиентов передохнуть и выпить горячий ароматный напиток. Егор присел за крайний столик с высокими оплавленными свечами и недопитым кофе в неубранной чашке. Девушка-официантка, легкая и грациозная, подлетела, как по воздуху, изящно смахнула с лаковой поверхности оставшийся кофейный прибор на свой поднос, провела по столу белой салфеткой, словно нежным крылом, и подарила ему приятную улыбку со словами:
– Добрый день! Что будете заказывать?
– Эсп-п-прессо и минеральную воду! – устало улыбнулся в ответ Егор.
Девушка тотчас же упорхнула, весело кивая на бегу знакомой молодой паре.
Прозрачные перегородки с матовым рисунком укрывали посетителей кафе от порывистого ветра, маленькие изящные зонтики заслоняли лица от ненавязчивого сентябрьского солнца, а музыка Нино Рота, казалось, заглушала своей тихой проникновенностью рев трассы.
Конечно, папа очень изменился с участием в этом эксперименте. «Вернув» себе умершую жену, он ожил. Подолгу сидел с ней на кухне, наливая и расхваливая гороховый суп на копченых ребрышках, который так любила мама, читал ей вслух газету на лоджии, разогревал вишневые косточки для грелки и помогал ей надеть шелковый черный халат.
Из договора отца Егор понял, что видение вызванного объекта, по условиям Программы, может круглосуточно находиться с реципиентом в закрытых пространствах и в привычных для испытуемого условиях. Объект не возникает в поле зрения участника эксперимента, если последний не хочет этого. Для того чтобы прекратить галлюцинацию, реципиент должен перестать думать об объекте и представлять его в своем воображении. Программу можно включить и выключить с помощью кодового слова, которое остается в памяти пациента и файле компьютера ПЗ.
Белоснежное вафельное полотенце с витиеватым узором и надписью Giulietta вновь проскользнуло по столу и оставило после себя миниатюрную элегантную чашку с блюдцем из тонкого фарфора и дымящимся над ней ароматом жареной арабики, прозрачно-голубой бокал с водой, бумажную салфетку с надписью: «Приятного аппетита!» и счет с лаконичными сухими цифрами.
Отец заключил договор ровно на двенадцать месяцев, получив еще один шанс прожить некоторое время со своим дорогим человеком. И теперь, отчетливо понимая, что срок так невелик, а пустота, окружающая его, так страшна, он старался исправить все ошибки, сделанные им в их семейной жизни. Теперь он сам варил супы, заваривал чай с чабрецом, загружал стиральную машинку и менял постельное белье. А все свое свободное время «проводил» с Машенькой, а на настойчивые просьбы «комбата»-соседа из тридцать восьмой квартиры сыграть «партейку» в шахматы или «хлебнуть пивка» упорно отвечал отказом. Узнав о причине уклонения Алексея Семеныча от вечерних посиделок, друзья всерьез забеспокоились.
– Да-а, Егор, тяжело тебе с батей! – начал однажды разговор на лестничной клетке сосед. – Отличный мужик был! А теперь, видишь, такое горе – крыша и расплавилась. Не всякий выдержит, – понуро пробубнил дядя Леня, придерживая натянутый поводок своей собаки Джесси.
– Слыха-а-али мы про эту Программу! Ученые – они мастера на людях эксперименты ставить! Тут одними крысами не обойдешься, пойди пойми, что эти зверюшки себе в своей головенке представляют? А вот с людьми вишь как! Мысли теперь чужие рассмотреть могут, галлюцинации вызвать! Разреши только в твоем котелке крышку поднять, быстро там ревизию сделают, еще и своего туда накидают – варись похлебка, кипи! Посмотрим потом, что выйдет!
Собака заскулила и нетерпеливо помахала обрубком купированного хвоста, затем слегка подпрыгнула и толкнула Егора передними лапами в грудь, дружески лизнув его лицо большим шершавым языком. Хватит, мол, разговоры разводить, очень гулять хочется!
Пока картинки и мысли сменяли друг друга в голове Егора, чашка опустела, покинула свое блюдце и сиротливо застыла на самом краю белоснежного стола. Оставив деньги за кофе под металлической пепельницей, он поднялся, неохотно схватил тяжелую сумку и издалека помахал рукой юркой официантке. В ответ она подняла пустой поднос и просияла наивной улыбкой Джульетты.
«Съезжаем! Завтра же съезжаем!» – подумал Егор, оставляя кафе. Напротив красочного плаката, рекламирующего отдых на экзопланете «Экстремальный космос. Испытайте гравитацию на планете XGM-8g!», затормозило такси. Водитель вышел, уверенным движением открыл багажник и подал прыткому старику-пассажиру его затянутый ремнем черный чемодан. Тот легко подхватил его и резво засеменил к бордюру.
Егор приблизился к машине и вопрошающе взглянул на таксиста:
– До Бирюлевской довезете?
Водитель кивнул в ответ и поспешил за руль.
– Строение 44, – добавил Егор. Тот еще раз кивнул и поглубже натянул бейсболку, стараясь закрыться от солнца. Серый электромобиль «Тойота» тихо заурчал и плавно двинулся, сливаясь с гудящим потоком Онежского проспекта.
* * *
– Иди, иди ешь, Милка! – позвала Екатерина Елисеевна свою, видимую только ей, кошку, громко стуча жестяной банкой с кормом по краю металлической миски. Милка медленно и с достоинством кардинала пересекла просторную кухню, задевая кончиком задранного хвоста все, мимо чего она проходила. Есть она не стала, даже не подошла к своей порции в углу, изогнувшись, просочилась сквозь приоткрытую дверь и исчезла.
Хозяйка уж и не помнила, когда точно кошка появилась у нее. Когда Елисеевне исполнилось шестьдесят, муж умер, а дочка собралась переезжать к новому другу в Испанию. Перед отъездом она появилась у нее с влажными глазами и небольшой корзинкой в руках:
– Возьми, мама, малышку! Она, конечно, тебе нас не заменит, но все-таки живое существо рядом! – и крепко обняв мать, добавила. – Я звонить буду часто и приезжать.
Нескладное мяукающее существо сидело в подарочной корзинке с голубой лентой. Было ясно, что к сиамской благородной породе природа решила добавить здоровые пролетарские гены дворового кота. На дне корзинки лежала открытка с надписью: «Это Милка». Невесомая, непонятной белизны, с серым пятном на шее и испуганными глазами на Елисеевну жалобно смотрела крохотная кошечка, дрожа всем своим худосочным шерстистым тельцем.
Подросшая Милка стала смотреть на мир разными глазами: левый стал у нее темно-голубым, а правый – цвета весенней травы. В темноте они светились тоже по-разному: один – красным, другой – зеленым.
Кошка давала себя любить: «Хочешь да-ам тебе меня за ушком почесать, вот та-ак, за этим осо-обенно приятно. Нежнее, пожалуйста!». Или вдруг, перекинувшись на спину, выпячивала свой розовый с подшерстком живот: «Гладь меня, гла-адь!» – одобрительно урчала она. Но и сама дарила хозяйке теплоту и любовь, прижималась в постели к ее бедру и доверительно засыпала на коленях.
Столько лет прожили они вместе душа в душу… И когда Милка стала сдавать – то лапу подволакивала, то лежала целый день, не вставая, – Екатерина Елисеевна впала в уныние. Однажды утром она нашла свою подругу застывшей и неподвижной под креслом, в котором умер муж. Тяжело восприняла хозяйка утрату: лежала в постели, есть не хотела, стала сама о смерти задумываться. Тут и попалась ей газета с уникальной информацией: «На территории нашей области…» и т. д.
Появилась Елисеевна в Центре и сразу к самому главному:
– Пожалейте старую! Последнего друга в жизни потеряла! Дайте возможность еще чуток нам вместе пожить, друг друга побаловать!
Думала, что откажут. Сотрудник Центра посмотрел на нее и говорит: «Ну что ж, давайте попробуем!», и в главный офис Елисеевну направил. Все бумаги подписали и начала кошка вновь со своей хозяйкой человеческое жилье делить. Старая женщина не могла нарадоваться: «Головой понимаю, что ее нет, а она тут рядом сидит, и в глаза заглядывает, мурлычет, мягкой теплой лапкой меня трогает – заигрывает, значит». Взгляд у Екатерины Елисеевны повеселел, даже морщинки разгладились, суп вкусный наваристый стал, разговоры по телефону с подругами возобновились. Сериалы с Милкой на софе смотреть, книги читать захотелось, да и Милка теперь от хозяйки ни на шаг, так и трется о ноги, так и ластится. Только вот на улицу совсем Елисеевне не хотелось, все казалось, выйдет она надолго за порог, а подруга ее возьмет да и исчезнет, убежит куда-нибудь:
– В прошлом году два дня ее искали, еле нашли. На дереве сидела возле детской площадки, спасибо ребятне, сняли ее оттуда. А теперь и подавно уйти может, махнет своим вихлявым хвостом, на подоконник прыгнет, а с него в форточку, шасть, и исчезнет навсегда.
Этого Екатерине Елисеевне не хотелось. Страх пронизывал ее насквозь при одной мысли, что животное может снова ее покинуть. Друзей у нее, кроме бывших соседей Смилянских, и не было. Дружить Елисеевна не умела – язык у нее больно отточенный, ум острый, все за всеми подмечает и никогда не промолчит.
Узнав, что Семеныч Машу свою «воскресил», заволновалась она, обрадовалась, «что есть еще смелые люди», позвонила ему и без намеков рассказала, что тоже в Центре была и договор на Программу подписала. Вначале не мог он понять, зачем Екатерине кошку свою «замещать» понадобилось.
– Это что значит, ты из-за нее на эксперимент пошла, из-за Милки? – захрипел Семеныч в трубку. – Я думал, что только людей восстанавливать можно, родные ведь души, а…
Но соседка перебила его, возмущенно:
– А кошурка моя и есть мне родная душа! Мы с ней восемнадцать годков рядом, лапа в лапу, хвост в хвост, можно сказать. Да она мое настроение за версту чует! Знает, животинка, когда у меня на сердце муторно. Не то что дочь, лишний раз не позвонит, не поинтересуется, как тут у матери дела, помощь ли не нужна? Милочка, если что неладное учует, от меня не отойдет, все ластится – успокаивает, значит, шерсткой своей согреет, прижимается – не бойся, говорит, я с тобой!
– Так уж и говори-ит! – пробовал иронизировать Семеныч. – Мурлычет только.
Но Елисеевна продолжала спор в своей манере наступления:
– Это для тебя мурлычет, а кошки звери умные, общаются они так. Понимать только надо. Мы за столько лет уж научились друг дружку чувствовать. – Голос соседки постепенно становился мягче, приобретал некую бархатистость и размеренность. – Если в глаза пристально так смотрит, значит, доверяю, говорит, хорошо мне с тобой. А если с лапы на лапу переминаться начнет – играть хочет.
– Может, ты и права, Катерина, оно иногда животное роднее самых близких людей. У отца моего собака была охотничья, западно-сибирская лайка. Вестой звали. Пятнадцать лет с ним прожила. Ох, и преданная была, ох, и умница. Все понимала, ну как человек просто. Однажды отцу, можно сказать, жизнь спасла. Он в каптерке своей заснул, а там пожар начался, вот она его лаем и разбудила, а то бы задохнулся в дыму. Зубами его за телогрейку тащила, он и очнулся. Вот так.
Так и начали Елисеевна с Семенычем о «своих» друг другу рассказывать. Что Маша съела, что Милка снова вытворила. И говорили они о них, как о живых, таких любимых, родных и теплых.
Однажды молодежь в подъезде курила, компания у соседки Лидки-блогерши веселая собиралась, увидела, как Екатерина Елисеевна «кошку» домой загоняла: поднималась по лестнице с кусочком колбасы, пригнувшись, вначале нашептывая, затем все громче звала она свою кошку-невидимку домой, заманивая ее ливерной колбасой и ласковыми словами: «Пойдем, Милочка, домо-ой! Заме-ерзнешь! Я тебе там вку-усненького приготовила. Пойдем, моя ма-аленькая!» И Елисеевна совала в пустоту кусок колбасы и открывала дверь комнаты для видимой только ей кошки. Молодые люди потом еще долго обсуждали сцену с бабулей.
* * *
Когда Егор нажал затертую кнопку с надписью «Компания Узтехпрофешнл», лифт, оттолкнувшись, тут же взмыл вверх и также резко остановился, открыв двери нашестом этаже многоэтажного офисного здания, где всевозможные фирмы заселяли все имеющиеся здесь помещения. Одной рукой он приложил ключ-чип к считывающему устройству на замке, а другой – потянул за ручку двери. Войдя в комнату, тут же с громким стуком поставил тяжелую надоевшую ношу с ноутбуками у входа. Три года проработал он в компании, разрабатывая программное обеспечение по заказу других фирм.
Их шеф Левитин уже неделю пребывал на выставке Cloud Expo Europe London 2035 в Великобритании. Организатор выставки, компания CloserStill Media, у руля которой вот уже десять лет оставался его шурин, любезно пригласила Леву на мероприятие. Поэтому всю эту неделю он руководил фирмой онлайн.
За тонкой перегородкой, отделяющей комнату разработчиков от остальных сотрудников, в тишине раздавался его сиплый голос с командными нотками.
Филя – руководитель отдела разработки стартапов и друг Егора пытался что-то объяснить шефу блеющим тоном. Они дружили еще с того времени, когда Егор с братом перешли в девятый класс математической школы номер семнадцать на Саволакском бульваре. Близнецы были приняты холодно, как и все новенькие, пытавшиеся влиться в уже состоявшийся коллектив одноклассников. И только Филипп сам приблизился к ребятам и, протянув руку, представился. В этот же вечер они втроем пили пиво на спортивной площадке. С тех пор шли по жизни вместе: окончили ПетрГУ – Петрозаводский госуниверситет – по направлению математики и информационных технологий. Все трое участвовали в международных студенческих сборах по спортивному программированию.
Филя вошел в комнату, осветив ее большим «фингалом» под левым глазом.
– О-о-го! – просвистел Егор, растерянно уставившись на друга. – Это где ж тебе так в монитор въехали, дружище?
– Вчера в зале, тот «шкаф», что нас по четвергам домой подвозит, своей штангой размахался и… Да я сам виноват, закрыли тему! – провел он ладонью по сине-фиолетовой припухлости.
Верхнее веко заметно отяжелело и прикрыло покрасневший внутри глаз, почти до половины, отчего Филина физиономия казалась жалко комичной и совсем не подходила к низким нотам его голоса.
– Это еще Серафима над ним вечером поколдовала холодными примочками, мазь какую-то сверху нанесла, – добавил он, криво улыбаясь. – А ты, я смотрю, ноуты подлечил уже, – оглянулся он на раскрытую сумку с торчащими оттуда пластиковыми корпусами ноутбуков. – Это тебе десять пунктов в твою копилку.
Левитин ввел систему пунктов поощрения в работу фирмы, вовремя сданное задание оценивалось в десять пунктов. Набравший более тысячи, получал бонусы, которые запросто могли вылиться в добавку к зарплате.
– Сам-то тебя уже спрашивал, – хитро взглянул на Егора Филипп одним глазом и, подражая интонации начальника, затараторил: – Заказчик ждет неожиданных решений, с каждым новым тра-та-та, прибавляя скорость, мы приближаем тру-ту-ту.
Егор улыбался шутке Фили и смотрел мимо него, продираясь сквозь свои мысли, перед ним маячила белая пластмассовая папка в руках отца, по которой медленно стекали слезы. Неожиданно прервав показательные выступления друга, он взглянул прямо в его уже полностью затекший глаз и произнес, почти не заикаясь:
– Съезжаю я с Ал-линкой, Филя! Больше сил моих нет на это с-с мотреть! Батя почти не выходит из с-своей комнаты, все якобы с матерью разговаривает: то к-кормит ее фантом, то что-то ей выговаривает, то прощения просит и п-плачет. Говорит: «Не могу ее отпустить. П-программу можно еще на три месяца продлить, а там если добро дадут, то и навсегда в ней остаться, а лучше с Машкой в-ввместе и помереть. Ты не понимаешь! Она н-настоящая передо мной стоит, я ее в-волосы гладить могу, в глаза ее серые заглянуть, за руку взять и ладонь ее почувствовать. Это невероятно! Мне теперь никто не н-нужен! Мы теперь друг для друга: я – для нее, она – д-для меня!»
Егор замолчал. Снял очки и стал долго и тщательно протирать их салфеткой для чистки монитора.
– Да, Смиля, тебе не позавидуешь! Тяжело вам! Столько сразу навалилось! С Алиной твоей вон что творится! Шутка ли, смерть ребенка пережить! Могу себе представить, какой спектакль перед твоими глазами каждый день разыгрывается. Как в нашем драматическом, только жанр наверняка определить трудно, драма или трагедия. Жалко Семеныча, конечно, но если ему так лучше, если у него снова смысл жизни появился, так это же здорово! Съезжайте с женой и не парьтесь! Пусть он живет своей жизнью, а вы своей! Тем более тебе Алину лечить надо! Я тебе, когда ноуты домой закидывал, она мне двери открывала. Да… Глаза побитой собаки, руки, как плети, вдоль туловища висят, а шейка такая то-о-нкая. Посмотрела сквозь меня, кивнула, мол, поняла, а у меня от жалости заныло под ложечкой. Пока, говорю, а сам по лестнице вниз, как припустил.
Филя замигал здоровым глазом и, чтобы не смотреть на и так расстроенного друга, стал изучать стопку бумаг, лежавшую на рабочем столе. В комнате стало тихо и только шум улицы врывался в приоткрытое окно.
– Да она т-три месяца в больнице провела! Вроде вначале л-лучше было, плакать п-перестала, есть начала, хоть крохи, но все-таки. Да и со с-сном наладилось. – Егор передвинул стопку бумаг слева направо, затем взяв лежавший перед ним карандаш, открыл свою записную книжку и стал в ней что-то подчеркивать. – А когда вернулась, стала на новую б-батину жизнь внимание обращать, задумываться. Отец-то с «матерью» дни напролет в-воркует, с Алиной – ни полслова. Она обед приготовит з-зовет его, а он то «не могу сейчас, мы с Машенькой ф-фильм смотрим», то «спасибо, Маше жирного нельзя; я ей с утра к-курочку запек. Хочешь? Угощайся!» Я в офисе тут д-день-деньской п-пропадаю, а Алина наслушается, н-насмотрится и снова себя из-зводить начинает. Сегодня вот к в-врачу собиралась, – Егор вздохнул, продолжая заштриховывать клеточки в открытом блокноте.
Сумерки заполняли офисные окна, и свет автоматически зажегся во всех четырех углах просторного бюро. Филипп присел у рабочего стола друга и подхватил крайний металлический шарик на маятнике Ньютона, затем оттянул его и тут же отпустил. Шар, подвешенный с другой стороны ряда, тут же заколебался… Ритм и звук двигающихся сфер создавали эффект расслабления. Сувенир, который однажды притащил Левин, привносил атмосферу особой гармонии и помогал приводить мысли в порядок.
Егор закрыл блокнот, молча наблюдая за мерным покачиванием крайних шариков, воздействующих гипнотически, они изящно продолжали свой долгий танец.
Уходить не хотелось, как и говорить. Двигаться не хотелось и думать также. Хотелось только неподвижно сидеть, ощущать присутствие друга, впитывать тишину и бесконечно молчать.
* * *
Кафе «Сандал» на девятом этаже с трех сторон огорожено стеклом, на котором изображены закаты над озером, высокие сосны и тонкие карельские березки, сиденья выглядят как поросшие мхом каменистые берега. Сотрудники Центра «Мы с тобой» негромко беседовали за уютными столиками, отхлебывали всегда горячий кофе, наслаждались отменным чаем и хрустящими булочками.
Крещенский стремительно вошел в кафе, чем немного удивил сидящую там публику, бросил пальто на кожаное сиденье рядом, поставил черный портфель у своих ног и, вынув из верхнего кармана стильного пиджака маленькую расческу, провел несколько раз по густым волосам. Знакомая официантка уже приближалась к его столику, одной рукой поправляя на ходу длинный, свисающий почти до самого пола темно-синий фартук из грубого сукна, а другой – трогала прическу.
– Добрый день, Виктор Арнольдович! Будем отдыхать или снова деловая встреча? – улыбаясь, поинтересовалась она.
– «И вечный бой! Покой нам только снится…», Людочка! – устало продекламировал он. – Деловая встреча, – добавил Крещенский, обреченно кивнув. – Водички пока!
Щелкнув замком, профессор достал маленький изящный планшет и, сделав несколько пассов над гладким экраном, принялся читать. Скоро звуки исчезли, и голоса потонули в общем гвалте.
Георгий Бариевич Басланов, руководитель Программы замещения, неизменно носил тюбетейку, которая покрывала светло-русые волосы. Глаза его по-кошачьи светились зелено-желтым огоньком и выдавали в нем натуру увлекающуюся, тонкий нос с небольшой горбинкой и невысокий рост указывали на принадлежность татарскому этносу.
Жилистый и сухопарый, он по-хозяйски расположился на сиденье напротив Виктора Арнольдовича, загудел, приветствуя его, и тут же сделал красноречивый жест официантке.
– Эспрессо, моцарелла с помидорами, пирожное «Ленинградское» и… – Георгий Бариевич наконец-то вопрошающе взглянул на Крещенского:
– Салат «Цезарь» куриный, кофе американо, – добавил профессор, откладывая айпад, и кивнул в сторону Георгия Бариевича. – Еще раз, добрый день!
– Ну, что у Вас там, коллега? И почему я узнаю об этом только сейчас? Вы отдаете себе отчет, что это может значить для развития эксперимента? Вы понимаете, какие могут быть последствия для нашей совместной работы? – забросал вопросами руководитель Программы.
– Да, конечно, но мы не получали ранее таких настораживающих данных. Они стали стекаться в центральную систему ПЗ только в последние три недели. Я постоянно делаю анализ результатов эксперимента и единичные случаи, возможно, вызванные индивидуальными особенностями личности, не пугали нас.
– Виктор Арнольдович! Что значит единичные случаи? Вы же, извините меня, ученый или кто? – все больше распалялся Басланов. При этом его светло-зеленые глаза светились, как у кошки. – Почему мне до сих пор не доложили? Один плюс один – два! Понимаете? Это уже не единица, а двойка!
Тюбетейка медленно сползала набок, а принесенные столовые приборы позвякивали на неустойчивом кофейном столике.
– Рассказывайте! – нетерпеливо подвинул к себе планшет Крещенского Георгий Бариевич. – Сколько случаев и какие?
Профессор оглянулся по сторонам, слегка дотронулся до потухшего экрана и вызвал первый документ.
– Реципиент № 3-ДМ в Программе с сентября две тысячи тридцать четвертого года, возраст – тридцать один год, в анамнезе – депрессивный психоз, вызванный «уходом» любимой девушки Л. В последующем объект С1. Реципиент прошел все стадии подготовки, объект С1 успешно воссоздан, вызваны устойчивые галлюцинации всех типов. По отчету его курирующего врача-психиатра можно проследить всю картину на протяжении двенадцати месяцев. Десятого августа две тысячи тридцать пятого года, находясь на стадионе на матче за кубок России по футболу, по словам реципиента, объект С1 возник на футбольном поле в районе дислокации нападающего и защитника обеих команд. Объект подвергся нападению одного из футболистов, чем вызвал беспокойство со стороны реципиента 3-ДМ. Он вынужден был выбежать на поле и защитить объект, но у последнего оторвало голову. Голова объекта С1 пролетела четырнадцать метров и попала в ворота команды. Вместо того чтобы возмутиться вопиющему инциденту, болельщики, сорвавшись со своих мест, скандировали: «Гол!» Прибывшая скорая отказалась оказать первую помощь объекту С1, а вместо этого госпитализировала самого реципиента. Врач Программы приостановил «лечение» до истечения договора, без права его продления. Случай под контролем.
– Этот случай нетипичный для сбоя Программы, особенный или?.. – Басланов сделал акцент на последнем слове.
– Судите сами, – ответил Крещенский и вызвал следующий документ.
Георгий Бариевич нервно наколол вилкой моцареллу и, пробежав глазами начало страницы, не смог положить кусок в рот, а застыл с наполовину открытым ртом. Он стал вызывать документы один за другим, бегло скользил по ним взглядом, и вскоре они стали рябить на экране. Вилка с наколотым на ней сыром давно опустилась на тарелку, а губы плотно сжались, превратив его рот в тонкую черточку на лице. Пальцы скользили по клавиатуре, как умелый серфингист по волнам, глаза заметно изменили свой цвет и засветились ярко-желтым светом хищника перед прыжком.
– Реципиент № 5-КЖ в Программе с октября две тысячи тридцать четвертого года, возраст – пятьдесят два года, пол – женский, в анамнезе – депрессия, вызванная «уходом» сына (двадцать четыре года) и мужа (пятьдесят шесть лет) из-за автомобильной аварии – в последующем объекты С1 и С2. Стадии подготовки успешно пройдены, вызваны устойчивые галлюцинации всех типов. После одиннадцати месяцев участия в ПЗ реципиент № 5-КЖ, проходя двенадцатого сентября две тысячи тридцать пятого года в половину двенадцатого по пешеходной зоне с целью шопинга, по ее словам, увидела оба объекта С1 и С2 в витрине магазина JIORDANO («Линь унд Лим») самого известного и дорогого китайского бренда мужской одежды. При этом «сын», объект С1, находясь в витрине в качестве манекена в обнаженном виде, подмигивал прохожим, раскручивая над головой последнюю модель мужских ботинок со светящейся подошвой. А «муж», объект С2, в фирменном нижнем белье исполнял соло на контрабасе. Возмущенная поведением своих мужчин, реципиент № 5-КЖ разбила витрину дорогого магазина, запустив в стекло камнем. Осколками были ранены прохожие, а после того как вся витрина обрушилась, реципиент выбросила на улицу два манекена в дорогостоящей одежде с криками: «Как вам не стыдно, ребята! Немедленно оба домой!», после чего была доставлена в городскую клинику вместе с тремя пострадавшими, где всем была оказана медицинская помощь. Действие договора приостановлено. В настоящее время реципиент № 5-КЖ под наблюдением психиатра.
Георгий Бариевич, прикрыв глаза рукой, неожиданно перешел на шепот:
– Есть случаи с летальным исходом? – взглянул он прямо в глаза Крещенскому. И когда тот кивнул, спросил: – Сколько?
– На сегодня четыре, – также шепотом ответил профессор.
Оба руководителя замолчали. На столе остывал кофе, лепестки слоеного теста фирменного пирожного открылись и грустно повисли, а салат «Цезарь» стоял нетронутым. Планшет погас. И гул в кафе стал возвращаться в их сознание.
Георгий Бариевич тяжело поднялся и, взглянув на нетронутую еду, вынул портмоне из заднего кармана джинсов, бросил на стол пятитысячную купюру со словами: «Я плачу!».
– Кергэнче чыгуы?ны уйла, – и, взглянув на Крещенского, перевел: – Прежде чем зайти, подумай о том, как выйдешь, – затем резко развернулся и бросил: – Завтра ровно в двенадцать совещание! Сбор всей команды! – тихо, но решительно произнес он и, поправив тюбетейку, направился к выходу, размахивая кожаной тонкой папкой.
Глава 3. Команда Смилянских
Пока младший Смилянский только собирался появиться на свет, старшенький уже оглашал криком родовой зал. Аккуратно промокнув теплой пеленкой, акушер уложила его на грудь маме. А ровно через десять минут у маминой груди лежало уже двое совершенно одинаковых бордовых орущих и сосущих малыша. Впоследствии Игорю казалось, что брат старше его на десять лет, а не на десять минут. С самого детства Егор опекал его, пытаясь усилить свое влияние. Он подталкивал его на полу, чтобы Игорь полз вместе с ним, показывал, как нужно крутить педали велосипеда и как вскарабкиваться на высокую ограду.
Игорь знал, что является отражением своего брата, а не наоборот. «Как Игорь похож на Егорку!» – всегда говорили в их окружении. А дома летело из разных углов: «Игорь! Поспеши! Догоняй братишку!», «Игореня! Садись за уроки, Егор уже делает!», «Игорь! Старайся, как твой брат, видишь, у него хорошо выходит!», «Игорек! Надо стремиться поступить в вуз, Егорша вон как из штанов выпрыгивает!» И он спешил, садился за уроки, старался и стремился.
Ему и самому нравилось находиться в тени своего брата, так было спокойней, комфортней и надежней. Никто не требовал от него смелых поступков, не ругал за ошибки, не осуждал за неправильное решение, не стыдил за допущенные промахи. Всегда труднее первопроходцу: на нем вся ответственность, к нему все претензии и нарекания. Ну а если повезет, и первый выиграет, добьется, достигнет, победит, значит, не только он, но и его команда чего-то стоят. Случайные люди не идут с лидерами. Игорь никогда не примерял на себя громкую славу или широкую известность. Он не завидовал брату, скорее, был благодарен ему, как благодарен путник тому, кто проложил удобную тропинку, кто прошел первым, ничего не страшась. Именно за это он любил и уважал Егора – за отвагу. Сам же был его командой, другом, помощником и братом, его отражением в зеркале.
Проявляя свои таланты еще во время учебы, после окончания университета они с Егором углубляли свои знания в языках программирования с помощью онлайн-курсов, часами сидели над новыми разработками. Егор генерировал идеи, обладая нестандартным мышлением, и вместе с братом они разрабатывали их, последовательно доводя до успешной реализации.
Старший вел их корабль в другие неизведанные дали, и младший брат без малейших колебаний садился к нему на судно, еще не зная, куда оно приплывет, но, бесконечно доверяя Егору и не боясь осуждений и поражений, греб с ним до конца.
И только, когда Игорь познакомился с Сандрой, понял, что теперь в его жизни появился другой важный для него человек, что он свободен в своем выборе и что он тоже может править лодкой. Он не является больше повторением брата, а значит, в состоянии покинуть зазеркалье. Он – мужчина влюбленный, счастливый и самодостаточный. Ему хватило двух встреч в парке с посещением аттракционов, двух вечеров в маленьком, уютном кафе «Ломбардина» и одной бурно-счастливой ночи в отеле «Ладога», чтобы предложить Сандре съехаться, в надежде остаться вместе навсегда.
Уже через неделю они просыпались вместе в небольшой, но уютной квартире, которую Игорь не так давно приобрел в ипотеку. Вскоре он позвонил старшему:
– Братуха! Я нашел ее!!! – кричал он в трубку Егору.
– Кого? – не понимая, но улавливая счастливые нотки в голосе Игоря, спрашивал брат. – К-кого ты нашел?
– Я сказал – ее! – сделал ударение на последнем слове младший.
В мобильнике раздавалось радостное мычание, какие-то непонятные, но счастливые возгласы, чей-то гомон и гиканье полупьяных отдаленных голосов.
– То-то я тебя уже н-неделю не видел! Хорош, молодец! Работа, р-работа, – шутливо укорял он Игоря. – А как зовут т-твою работу? Ноги у нее к-красивые?
– Сандрой зовут! И ноги то, что надо! – не сдерживая радостного возбуждения, кричал Игорь по громкой связи.
– Когда д-дома объявишься? Родители заж-ждались уже!
– В субботу часиков в двенадцать подъедем! Чур, смотрины не устраивать! Просто знакомство! – звенел в мобильном голос брата.
– П-передам! – рассмеялся Егор. – Ждем тебя на даче в Шуйском! Рад за тебя, Иг-горюня! – и они оба одновременно отключили телефоны.
* * *
Игорь ушел с фирмы Левитина, где они с братом проработали несколько лет, неожиданно и стремительно.
В январе после сильных морозов и промозглой стужи зарядили дожди, и оттепель тут же изменила городской пейзаж – по улицам потекли реки нескончаемой талой воды, земля оголилась, показывая лоскутки зеленой травы и осеннего забытого мусора.
Выпивая утром свой крепкий, заваренный в турке кофе, он взглянул на смарт-часы и понял, что десять по Цельсию стоит со знаком минус. Укутав горло теплым синим шарфом и схватив на ходу зимнюю пуховую куртку, Игорь пробежал несколько шагов по вновь нападавшему сверкающему снегу и, чуть скользнув каблуком по запорошенному льду, упал спиной, подогнув ногу и крепко ударившись головой о темную твердую гладь.
Февраль он наблюдал из окон хирургического отделения городской больницы с оскольчатым переломом правой голени и сотрясением мозга. Голова гудела, зрение явно ухудшилось, и кость срасталась медленно. Он не паниковал, но понимал, что Левитин наймет нового сотрудника для проекта, над которым работал Игорь, и все его идеи и наработки плавно перейдут в чужие руки, чего бы ему не хотелось. Состояние «хочу, но не могу» выводило из себя обычно уравновешенного Игоря. Шеф считал, что ноу-хау, принадлежащее Смилянскому, является продуктом фирмы, а не отдельных работников.
В марте Игорь осторожно зашагал с палочкой по улицам, улыбаясь яркому холодному солнцу, уже будучи свободным от офисной работы. Это было его решение. И хотя головокружения еще долго преследовали его, в апреле он начал работать на удаленке. Май колыхался за окном белопенным цветением вишен, а лето для него пришло неожиданно и, казалось, навсегда.
Игорь почему-то очень хорошо запомнил этот августовский день: вязкую жару, наполненную запахом цветущих пионов, жужжащих над прожаренными кусками мяса ос, легкую суету женщин, приносящих из кухни салаты на плоских широких тарелках. Алина освобождала для них место на столе и что-то поддакивала маме. Отец колдовал над мангалом в саду: еще с прямой осанкой, красиво седеющими волосами, белыми на висках и чуть припорошенными снегом над высоким открытым лбом. И мама… Мама – живая, легкая, всегда улыбающаяся, то и дело перекидывалась звонкими словами, то с любимой невесткой, то с отцом, вовлекая его в разговор, то спрашивала о чем-то Егора, о чем-то вовсе несущественном, о чем он любил с удовольствием рассказывать.
И над всей этой суматохой, ничего не значащими, легкими, как крылья бабочки, разговорами, игрой в переглядки, веселым шушуканьем семьи Смилянских витало неуловимое приятное чувство единения, привязанности и дружелюбия.
Затем в саду у родителей появится Игорь, ведущий за руку немного стеснительную высокую сероглазую блондинку. «Это моя девушка!» – коротко представит он Сандру. И все еще больше засуетятся, отодвигая стулья, подсовывая ей разного рода закуски, пахнущее костром, красиво обжаренное мясо, нахваливая дымящиеся на столе блюда. И вот уже полилась над верандой веселая болтовня, защебетали высокие голоса женщин, загудели баритоны и басы мужчин, запыхтел старый, видавший виды самовар, зазвенели струны расстроенной шестиструнной гитары.
– Хорошая у тебя семья, Игорь, веселая, дружная, – скажет потом ему Сандра. – Мама – такая замечательная женщина. Улыбчивая.
Когда солнце стало опускаться к озеру, закрашивая даль розоватой дымкой, прячась сначала в долговязых соснах, а потом и в зарослях черничника, изредка пробиваясь сквозь густые ветви, за семейным столом зажурчали истории, загудели воспоминания, и полились, как ручей, неспешные беседы.
Да, действительно, много дней прошло после того застолья… Там в этом обрывке августа, они все были на год моложе – мама была живая, отец оставался сильным и счастливым, Егор и Алина ожидали малыша, а Игорь нашел свою девушку.
Сандра, разомлев от гостеприимства, добродушия и участия, совсем успокоилась, рассказывала случаи из своей врачебной практики и напоследок, когда все засобирались на электричку, упомянула об эксперименте, который уже месяц проходил в области.
– Ученые, – рассказывала она, – разработали программу, которая может на определенное время вернуть людям умерших близких с помощью нейронного кодирования.
– Это как же? – удивленно подняла брови мама.
– Если вы соглашаетесь на участие в эксперименте, проходите подготовку, ваш мозг настраивается на тот объект, который вы хотите видеть рядом с собой, и, принимая медикаменты, у вас возникает устойчивая галлюцинация, вы можете не только узнавать его, но слышать и ощущать, как объект реального мира. Ученые полагают, что впоследствии они смогут лечить тяжелую депрессию, если причиной ее является смерть близких, а может, и еще ряд заболеваний.
– Как, говоришь, эксперимент называется? – спросил тогда отец.
– Программа замещения. Считается, что пациент за время этой «замены» свыкается с мыслью, что его близкого уже нет среди живых, и может более адекватно воспринимать потерю.
– Даже не знаю, что сказ-а-ать? – протянула мама. – Представить не могу, но пытаюсь понять людей, которые на это идут.
Она мельком оглянулась на папу, как бы оценивая свое самое дорогое, и, по-видимому, сразу отогнала плохие мысли.
Солнце совсем закатилось. Из темноты выступали рыжие стволы сосен. Два фонаря по краям участка рассеивали свой свет на выложенную камнями дорожку, на пышное цветение флоксов и кустарники малины.
Заскрипели, открываясь ворота, и толпа стала таять, исчезая за ними. Жаркий августовский день растворился в темноте ночи.
Но Игорь вновь и вновь мысленно возвращался туда, где все еще были счастливы.
* * *
Споткнувшись о высокий бордюр, он поднял глаза и сразу заметил человека, который придерживал шляпу, боясь, что порывы ветра сорвут ее с головы. Где-то он уже видел эти глаза. Он не мог понять, что в них притягивало взгляд, где он их уже видел? Пройдя еще несколько шагов, он остановился, как пригвожденный. Его пронзила одна мысль. Егор вспомнил, где встречал этот взгляд и почему он его так волнует. Несколько дней назад он заметил отца недалеко от их дома, проходящего мимо детской площадки, и быстро перешел на его сторону в надежде поговорить с ним, но разглядел эти пустые глаза и остановился. Взгляд их был направлен внутрь себя, они ничего не излучали, не отражали дневной свет, ничему не радовались, никуда не стремились. Они общались не с внешним миром, в котором находились, а заглядывали внутрь, как будто боялись расплескать что-то очень ценное, что принадлежит только им. Отец не заметил сына, даже глядя прямо на него. Он несся, часто перебирая ногами, по направлению к дому. Егор понял, он спешит к ней, к любимой «жене», которая ждет его в их квартире. Ведь реципиент может видеть свой галлюционный объект только в домашней обстановке и теряет его на открытых пространствах и вне привычных условий.
Еще он понимал, что теперь жизнь для отца существует только в четырех стенах, только с его Машенькой, и что его не интересует больше погода на улице, местные и мировые новости, знакомые и друзья с их посиделками. Ведь это отнимает у него время, которое он мог проводить со своей любимой. Отец боялся, что сроки подписанного им договора закончатся. Он должен был успеть не только насмотреться на нее, надышаться запахом ее кожи, наслушаться бархатистых ноток ее голоса, но и отдать то, что не успел при ее жизни, сказать, что не смог выговорить, когда она сидела напротив или стояла у окна, прижавшись к тяжелым шторам, и всматривалась в темноту, не появятся ли вдруг из-за угла ее мальчики.
* * *
Игорь спешил домой, летя над тротуаром, на ходу плавно огибая рекламные вывески, встречных прохожих и велосипедистов, летящих навстречу ветру. В эти дни ничего не было для него приятней, чем подогревать ужин усталой после работы Сандре, кутать ее в теплый ворсистый плед, пить вместе чай и слушать ее утомленный низкий голос. Сумерки медленно проникали в их комнату, освещенную размытым тусклым светом, придавая всем предметам мягкие уютные очертания.
Сандра могла говорить о своей работе бесконечно. Как врач-травматолог, она сталкивалась с человеческими страданиями ежедневно: сегодня, например, прибыл пациент, который вдруг решил облокотиться на работающую бензопилу. А вчера вереница из машин скорой помощи привезла пострадавших в аварии с лобовым столкновением. Работая в стационаре, она привыкла, что сюда привозят людей не с порезами пальцев, а с серьезными ранами и увечьями, иногда до двадцати человек в сутки.
Сандра занималась врачебной практикой еще с четырех лет: всем своим Барби и Кенам она лечила отвалившиеся пластмассовые руки и ноги, последствия колдовства злого волшебника, с легкостью вставляла вывихнутые суставы, накладывала шины, пришивала конечности и лечила ушибы, которые постоянно случались у ее несчастливых игрушек. У родителей Сандры никогда не стоял вопрос, куда их чадо пойдет учиться. В школьном возрасте она приносила домой облезлых больных котов, хромых собак, птиц с перебитыми крыльями, в эту компанию попала и морская свинка с отгрызенным ухом, и безглазый кролик. В медицинском она выбрала травматологию и после занятий подрабатывала санитаркой в больнице.
– Ты не представляешь, Игорь, какой сегодня у нас в стационаре случай был! – обхватив ладонями большую чашку, медленно и громко отхлебывала она горячий ароматный чай. – Сегодня на дежурстве поступил пациент, который упал дома и сломал шейку бедра, – она подняла огромные, серые, как дымка осеннего тумана, глаза, и взглянула на Игоря. – Он пролежал один на полу четверо суток! Сын привез его в тяжелейшем состоянии и сразу в реанимационное.
– Спасли? – участливо спросил Игорь и поправил ей спустившийся со лба светлый локон.
– Конечно! У нас такие таланты в отделении трудятся! Ты бы видел, как был счастлив его сын! – она радостно вздохнула и, обняв Игоря, прибавила: – Как я люблю свою работу!
Сидя на подлокотнике дивана, Игорь любовался Сандрой. Какая она у него фантастическая: душевная, чуткая и красивая! Он гладил ее спутанные, влажные после душа волосы и улыбался блаженной улыбкой обладателя бесценного сокровища.
– Я давно хотела сказать тебе, что у меня есть одна мечта, – она прикрыла глаза, а потом вдруг распахнула их и направила на него свой загадочный взгляд. – Я хочу уехать по программе «Врачи без границ» куда-нибудь, где моя помощь будет очень нужна!
– Прекрасная мечта! Только в больнице разве ты не помогаешь людям? – удивился Игорь.
– Нет! Ты не понимаешь! Я хочу помогать тем, кто нуждается в помощи больше всего! Тем, кто пострадал от землетрясений, голода и других катастроф, у которых нет такого оборудования, как у нас, нет элементарных лекарств! Вчера я просматривала сайт организации и на одной из страниц увидела такую фотографию, Игорь! – при этом она закрыла лицо руками и замотала головой. – Там трехлетний мальчишка сидит в палатке на кушетке, – она от волнения сглотнула слюну. – Ему осколком снаряда оторвало правую руку, а левой он сжимает в своей ручонке шоколадку, которой его угощают врачи. А в глазах такая боль и радость, смешанные воедино, слезы счастья и муки боли.
– На Земле всегда что-то происходит. Нельзя помочь всем, пойми! Ты здесь тоже на своем месте! Твои пациенты в стационаре тоже люди! – пытался переубедить ее Игорь. Он сел с ней рядом на диван и положил свою руку на ее колено, чтобы чувствовать ее. – Ты нужна им!
– У нас есть и другие врачи. И на мое место тут же придут следующие! Но не все поедут на край земли, чтобы спасать детей от чумы или лечить пострадавших от голода, землетрясений и войн. У меня нет семьи. Я могу рисковать и хочу!
– А как же я? Я хочу иметь семью с тобой! Значит, ты согласна рисковать своей будущей семьей?
– Послушай, Игорь! Я никогда не смогу просто сидеть на месте, работать в городской больнице и вечерами смотреть сериалы или читать книги, развалившись вот в этом кресле! – при этом она приподнялась и снова бухнулась на мягкое сиденье так, что диванная подушка откинулась вместе с ней на пару сантиметров. – Если я не там и не с теми, кому нужна срочная, неотложная помощь, то я зря училась и напрасно живу!
Игорь смотрел, как оживилось лицо Сандры, она порозовела, густые брови задвигались, темно-синяя жилка посредине лба еще больше напряглась, а серые глаза стреляли молниями. Локоны подпрыгивали и метались в разные стороны, при этом она выглядела еще красивее, чем когда умиротворенно молчала, думая о чем-то своем.
– Наверное, я мог бы окончить курсы спасателей и летать с тобой в горячие точки… – размышлял он вслух. Потом, вздохнув, добавил. – Мой отец, брат и его жена живут в этом городе. Они нужны мне, как воздух, но и я им необходим. Ради тебя я на многое готов, Сандра, только оставить их здесь одних, особенно после всех событий, для меня нереально. Смерть мамы совсем подкосила отца. Ты же знаешь, он теперь в эту Программу нырнул – ПЗ. Игорь говорит, что батя другой стал… У Алинки глубокая депрессия после смерти дочки – не живет, а существует. Да и братишка хоть и кремень, но он там один пытается ситуацию разрулить, как может.
Он говорил, как бы оправдываясь перед ней, перед самим собой, перед их будущим.
Алина села на пол и, обняв его колени, положила на них свою голову. Светлые кудряшки рассыпались по его ногам.
– Ты прекрасный, ты просто замечательный! И все твои родные очень милые люди! Только я не смогу сидеть на месте! Передо мной всегда будут маячить глаза с тех страшных фотографий, глаза людей с болью и отчаянием, – она долго смотрела в свою кружку и затем вновь заговорила. – Я должна быть там, где они, Игорь. Прости, что не рассказала тебе об этом раньше, но я послала свое резюме еще полгода назад и сидела все это время онлайн на курсах английского. Я говорила с людьми, которые работали в организации «Врачи без границ» не один год. Они все говорят о бесценном опыте, который приобрели, о своем личностном росте, о том, сколько еще нужно помощи таким людям.
И чем больше Сандра говорила, чем убедительней она была, тем сильнее грустнел взгляд Игоря, тем ниже опускались его плечи.
За окном от резких порывов ветра осыпались темно-рыжие листья, иногда они били в стекло, в сквере рядом с их домом зажигались тусклые огни фонарей, напоминая, что закончился еще один день.
* * *
Офис экспериментальной научной Программы замещения вот уже больше года размещался на окраине города в бывшем здании инфекционной больницы на Ивинской 15. Здание добротно отремонтировали, придали ему современный вид, поделили помещение на восемь маленьких отделений и две больших секции. Вход в офис круглосуточно охранялся и был оборудован современной техникой и камерами наблюдения.
Летом две тысячи тридцать четвертого года рабочее бюро ПЗ посещали в основном только его сотрудники и изредка журналисты местных газет. И если Центр психологической помощи «Мы с тобой» постепенно к осени стал пополняться желающими принять участие в эксперименте по медицинским показаниям, то к весне в офис Программы потекли реки желающих подписать договор из любопытства, просто проявляющих интерес граждан.
Мужчина лет сорока сидел в небольшой приемной, увешанной черно-белыми фотографиями. На некоторых из них изображались красивые женские руки, обвивающие мускулистые плечи мужчины, на других – верхняя часть мужского бедра с японскими иероглифами и женские руки, водившие по ним пальцами с изящным маникюром, на третьих – женская грудь в мужских ладонях. Здесь были все части человеческого тела в двух гендерных ипостасях, все, кроме головы.
Когда прогудела кнопка вызова, мужчина резко поднялся и решительно открыл дверь, за которой тут же исчез.
В небольшой очень светлой комнате находилось два сотрудника в сине-голубой форме, сидящих за мониторами компьютеров. Кресло для посетителя располагалось на приличном расстоянии от стола, за которым сидел, судя по выставленному бейджику, В. В. Верницкий, младший научный сотрудник, жестом пригласивший пациента сесть. И так как все данные уже были внесены, сотрудник задал ему вопрос совершенно бесстрастным, ровным голосом:
– С какой целью вы решили участвовать в Программе?
– Я хочу увидеть своего умершего отца, – тут же, не задумываясь, ответил пациент.
– Вы предупреждены, что Программа экспериментальная? – скорее утверждая, чем спрашивая, сказал сотрудник. При этом он не удосужился выглянуть из-за монитора.
– Да, конечно.
– Минимальный срок – шесть месяцев. Не будет ли это для Вас большой психологической нагрузкой? – снова спросил голос медным тоном.
– Не думаю. Но я знаю, что вправе прервать эксперимент в любое время.
За монитором послышались невнятные звуки – то ли хмыканье, то ли покашливание.
– Но тогда Вы лишаетесь всех льгот, распространяющихся на участников Программы.
– Да, я предупрежден, – также спокойно отвечал мужчина.
– Как давно Ваш отец покинул этот мир?
– Больше трех лет. А точнее, в декабре две тысячи тридцать второго.
– Вы знаете, что в подготовительной части Программы Вам нужно воспроизвести в памяти облик Вашего отца, его голос, прикосновения, жесты, манеры? Вы уверены, что после такого длительного срока Вы в состоянии все вспомнить? – голос за компьютером приобрел окраску. – Это самый большой срок, после которого человек в нашей лаборатории пытался восстановить образ во всех подробностях. Вы согласны попробовать?
– Да. Я очень хочу этого.
– Тогда поставьте здесь еще одну подпись и проходите в эту комнату, – научный сотрудник, наконец, вынырнул из-за компьютера, одной рукой указывая, в какую дверь реципиенту надо пройти, а другой – протягивая бумаги.
Когда мужчина смело вошел в следующую комнату, он услышал за собой скептическое:
– Ну что, ассистент, давай попробуем?
* * *
Вскоре Егор позвонил брату и, обменявшись обычными фразами, сообщил, что съезжает. Его квартира находилась в десяти минутах ходьбы от родительской, и переехать обратно не составляло большого труда. Фирма «Домбровский и K°» по перевозке мебели вынесла весь запечатанный в коробки скарб. Двое рабочих сделали две поездки на лифте и, загрузив вещи, отвезли их на соседнюю улицу.
Через два часа все уже стояло на своих местах, и квартира Егора и Алины начала приобретать жилые очертания.
Когда выносили вещи сына, Семеныч только выглянул из своей комнаты, бросил равнодушный взгляд на двух рабочих со слоганом фирмы на спине «Легко и быстро!» и, открыв пошире свою дверь, крикнул в коридор:
– Смотри, Машенька, сын твой съезжает! Нечего им со стариками жить! У них и свое жилье имеется!
Младший из рабочих приветливо взглянул на старика и заглянул внутрь комнаты, чтобы попрощаться. Свет огромной оранжевой лампы у кресла хорошо освещал помещение, в котором, кроме Семеныча, никого не было.
– До… свидания, – произнес рабочий, чуть помявшись, снял кепку и перевел удивленный взгляд на пожилого хозяина. На маленьком столике у дивана стоял заварной чайник, дымящий тонкой струйкой. Над чашкой поднимался пар, и в комнате пахло чабрецом и липой. Хозяин указав на вторую чашку вежливо спросил:
– Может, чаю с нами, старика?.. – он тут же осекся, заметив испуганный взгляд парня. Опустив глаза, Семеныч махнул рукой и добавил: – Чаевничаем понемногу.
Но входная дверь уже хлопнула, и через секунду тихо загудел лифт. Семеныч, громко шлепая домашними тапочками, прошел на кухню, протянул руку к нижней полке, на которой лежала пачка распечатанного печенья, и зычно закричал в пустоту:
– Да иду я, иду-у, Машенька!
* * *
Алина вошла в свою просторную, обставленную в стиле современного минимализма квартиру и тут же нырнула в детскую. Она очень боялась, что малышка здесь «не приживется», хотя перенесла сюда все детские вещи заранее, пока Егор был на работе, разложила пеленальный столик, поставила на место отсос для сцеживания грудного молока, детские «причиндалы» и придвинула кроватку к небольшому диванчику у стены с розовыми слонами. Зная о переезде, она кодовым словом, известным только ей, отключила Программу. Делать это можно было только в исключительных случаях – так стояло в договоре.
«Ведь Егор еще не знает, что наша малышка теперь со мной. Сегодня же скажу», – думала Алина.
Муж должен был рассчитаться с фирмой грузчиков и вернуться домой. Алина заметила, как руки ее мелко дрожат, но принимать вместе антидепрессанты и серебряную капсулу было нельзя, иначе могут быть непредсказуемые последствия, о чем предупредил ее доктор Крещенский.
Ожидая мужа в тишине пустой детской комнаты, она почувствовала, как снова подбирается к ней серая, склизкая, похожая на питона сущность. «Она снова собирается наполнить меня своей тягучей тьмой, – подумала Алина. – Скорей бы Егор вернулся».
Тут же в коридоре раздался знакомый звук открывающейся двери, похожий на глубокий вздох старика.
Ключи звякнули о дно металлической коробки.
– Алина! Где ты там? – привычно спросил Егор.
Алина поспешила к нему, натягивая на ходу радостную улыбку.
– Да здесь я, зде-есь! – ответила она спокойным, как ей казалось, голосом.
Егор обнял жену и поцеловал в губы:
– Что-то случилось? – спросил он, внимательно всматриваясь в ее глаза.
– Да. То есть… нет, – замотала она головой и, подумав, добавила: – Нам нужно поговорить.
Она провела его в просторную столовую, где на стеклянном столе стояла бутылка с коньяком и рюмка, тут же желтел апельсиновый сок в высоком графине и стакан для Алины.
– Мне кажется, синеглазка, ты стала лучше себя чувствовать, – улыбнулся Егор жене. – Только сегодня ты какая-то растерянная.
– Егор, я правда лучше себя чувствую. Но это не из-за новых таблеток, – она помедлила и, набрав воздух, выдохнула со словами: – Я в Программе замещения уже третий день.
Их глаза встретились. Взгляды на долю секунды скрестились, как шпаги.
«Как я сразу не догадался, что она может на это пойти!»
«Да. Решилась. Попробуй запретить! Тебе это не удастся!» – разговаривали между собой их глаза.
«Как можно было принять такое решение одной?»
«А что ты мог сказать, кроме «нет»?» – буравили друг друга зрачки.
«Надо пробовать другие медикаменты! Не сдаваться!»
«Все мои пробы пока заканчивались провалом. Сколько можно?» – сообщала она глазами. Затем голубые наполнились слезами, а карие смягчились.
Егор притянул Алину и крепко прижал к себе, так крепко, что ее хрупкий позвоночник слегка хрустнул. Она ойкнула: «Осторожно!», и обвила руками его шею.
– Мне это очень нужно сейчас, Горша! Ты знаешь, я все испробовала. И ничего. Сама я с этим не справлюсь! Я не такая сильная, как ты! – слезы тонкими струйками текли по ее красивому, исхудалому лицу.
– Алиша! Мне тоже б-больно! Наш первый реб-бенок, которого мы так долго ж-ждали… – он запнулся. – Наша д-девочка умерла такой к-крохотной… – снова прервался, почувствовав, как в горле запершило и стало сдавливать где-то в районе кадыка.
– Ждали мы вместе, но носила ее я!!! Я чувствовала ее, как часть себя, у меня колотилось ее сердце, я рожала ее! – слезы внезапно прекратились, и Алина, осев всем телом на пол, вдруг завыла, раскачиваясь из стороны в сторону.
Егор бросился к жене, покрывая быстрыми, короткими поцелуями ее голову и мокрое лицо, что-то говорил, неразборчиво, отчаянно, яростно и обреченно. За окном, как будто услышав Алину, подвывал осенний ветер, толкаясь в стекла окон, посвистывая между рамами, прорываясь внутрь.
Через некоторое время в столовой зажегся голубой свет над большим столом, заиграла переливами хрустальная сахарница, зазвенели чайные ложки в сервизных чашках, и потянулись друг к другу руки – крепкие мужские и изящные женские.
* * *
Филипп всегда звонил другу перед походом на фитнес, еще раз обговорить время, узнать, как там его «ничего», и перекинуться «двумя словами» по работе. В этот раз мобильный звонил долго, затем громко щелкнул, и друг появился на экране со всклокоченной челкой.
– Чего тебе надобно, с-сстарче? – зевая, спросил он Филю и заморгал близорукими глазами.
– Ну, ты здоро-ов дрыхнуть! – подколол в ответ Филипп и весело продолжил: – Ладно. Как там с переездом? Удалось? – и, не дожидаясь ответа, предложил. – Идем после работы «отожмем» или?.. – так называли оба свои занятия в фитнес-студии.
– П-пока не знаю, дружище! Тут у м-меня с Алинкой неладно. Пос-смотрим, как будет. Я уже в-встаю. Молодец, что раз-збудил! На работе договорим! – бросил он коротко.
– Мне передали, что ты с шефом поругался? Опять правду-матку рубил?! – успел вставить пару слов Филипп. – А промолчать слабо было?
– Слаб-бо! Сказал же: на работе договорим! – недовольно заворчал Егор и отключился.
* * *
Игорь брел по улице, не замечая никого и лишь боковым зрением отслеживая проезжающий транспорт. Сентябрь слепил утренним, умытым дождями солнцем, раскрашивал дворы яркими красками цветущих астр, слегка касался желтизной листьев.
Он неделю не видел отца и хотел сам убедиться в том, что рассказал ему брат. Папа подписал договор на продление Программы еще на три месяца и надеялся, в случае ее удачного исхода, остаться в ней и дальше. Игоря тоже пугала эта болезненная зависимость отца – постоянно видеть перед собой фантом матери.
Но мысли возвращали его к вчерашнему разговору с Сандрой. Она отчетливо дала понять, что никакого будущего у них быть не может. Игорь не раз произносил слова любви со времени знакомства с Сандрой и никогда не ожидал услышать их от нее. Он с первого раза понял, что в их случае она – сторона, которая принимает любовь, а он – которая отдает, и что по-другому не будет. Он ничего не ждал от нее, ему нравилось дарить ей моменты счастья, как драгоценные подарки, и видеть, как она проникается его безусловной любовью, его трепетным отношением к ней.
Дом, в котором прошло их с Егоршей детство, снова окружали строительные леса.
Он открыл подъезд, приложив ключ-чип к электронному замку, дверь заурчала, издала клацающий звук и распахнулась перед ним. Пахло свежей краской, перила блестели новизной, и дневной свет проникал через огромные полукруглые окна старой постройки. Каждые десять лет здание ремонтировали, придавая старому строению поверхностную новизну. Из квартиры на верхнем этаже как всегда гремела музыка.
Игорь позвонил в дверь, но никто не ответил даже после третьего и четвертого звонка. Решив вновь воспользоваться своим ключом, он полез в карман плаща, но тут же услышал в подъезде спешащие, шаркающие шаги. Задыхаясь и откашливаясь, на площадке появился отец, обеспокоенно вглядываясь в человека, стоявшего напротив его двери, и, узнав сына, беззлобно проворчал:
– Ты уже звонил? – не здороваясь, спросил он, держа в руках небольшую плетеную сумку, из которой торчал багет в похрустывающем прозрачном пакете.
– Привет, батя! Звонил, и не один раз. Решил, что ты заснул, – ответил улыбкой Игорь.
– Так я и знал! – недовольно выпалил отец. – Мать же разбудишь! У нее целый день голова раскалывалась. Я ей обезболивающее дал. Только сейчас уснула, – продолжал бухтеть отец громко и раздраженно, открывая ключом дверь. – Мог бы и позвонить перед приходом!
Они вместе вошли в полутемный широкий коридор с треугольным зеркалом и огромным, без дверей шкафом, служившим гардеробом. На видном месте красовалось мамино демисезонное синее пальто, купленное родителями три года назад в одном из магазинов Вероны. Игорь перевел взгляд на отца и потом снова на пальто. Семеныч виновато посмотрел в сторону сына:
– Да она на улицу не выходит. Дома сидит. Это так, на всякий случай висит, – и, не дожидаясь ответного взгляда Игоря, заглянул в комнату.
– Спит, – удовлетворенно махнул он рукой и, пряча глаза, последовал на кухню. – Ты голодный? – послышался оттуда его голос. – А то я тут вчера борщ сварил, Маша просила. Правда теперь есть не хочет, за целый день только яйцо всмятку и съела, – укоризненно добавил он.
– Нет. Спасибо, – оторопело ответил Игорь. – Я поел дома.
Чего он никак не мог ожидать, так это такой сцены. Оба сына Семеныча в какой-то мере привыкли за год к общению отца с несуществующей женой, их матерью. Но раньше отец не выставлял напоказ отношения со своим фантомом, как бы оглядываясь на сыновей, понимая в душе их чувства – чувства ребят, внезапно потерявших мать.
Теперь же он никого не стеснялся и ничего не боялся: ни укоров, ни обвинений в сумасшествии, как бы желая убедить всех членов семьи в том, что с ним все в порядке.
Глава 4. В том апреле
«Международная научно-практическая конференция «Горизонты современной травматологии и ортопедии» 20–21 сентября 2035 года, Россия, г. Санкт-Петербург» – так было написано в приглашении Сандры Антиевой. Конференция проходила под эгидой Российской Ассоциации травматологов-ортопедов при поддержке Министерства здравоохранения. В огромном зале, разделенном на сектора, пестрели надписи «Онкоортопедия», «Инновационные технологии в лечении повреждений костей и суставов», «Клеточные и аддитивные технологии». Когда Сандра на второй день конференции после посещения мастер-классов, показательных операций и пленарных заседаний появилась в выставочном зале, у нее все кружилось перед глазами и в голове пульсировала боль. Неожиданно из-за огромного плаката с надписью «Артроскопия и эндопротезирование» появился мужчина с блокнотом в руках и, по-видимому, хорошим настроением, так как он тихо насвистывал арию из «Призрака оперы» Уэббера. Взгляд его остановился на Сандре и мгновенно скользнул по пристегнутому к шелковой блузке значку с указанием ее Ф. И. О.
– Добрый вечер, Сандра Стояновна! Мне почему-то кажется, что я могу Вам помочь! – улыбаясь белыми ровными зубами, мужчина указал ей на свой бейдж, где крупным зеленым шрифтом значилось имя участника: Быстров Петр Андреевич, врач-психиатр.
– Добрый вечер, Петр Андреевич! Я так плохо выгляжу? – вымученно улыбнулась она в ответ. – Как пациент врача-психиатра?
– Как мой пациент, которого мучают головные боли, – прищурившись, ответил он и притянул ее за руку, опустив блокнот в сумку. Затем правой рукой нажал на точку на ее затылке. Сандра и не думала противиться, она, как загипнотизированная, смотрела ему в глаза и не моргала. Боль совсем лишила ее воли. И эти ладони, которые касались ее головы, она определенно когда-то ощущала. Только не могла вспомнить, когда и где, может быть, в другой жизни.
– Закройте глаза и рассла-абьтесь! – продолжая массировать точку на ее затылке и чуть растягивая слова, добавил доктор. – Дышите ро-овно, на раз, два, три, четыре – вдох, раз, два, три, четыре – выдох. Вдох-вы-ыдох! Вот так! Боль затиха-ает, и мы с Ва-ами идем ужинать в один уютный ресторанчик, в котором проходят реабилитацию мои пациенты.
– Пациенты или пациентки? – прозвучал ироничный вопрос Сандры. Она стояла с закрытыми глазами и прислушивалась к своим ощущениям.
– Нет, только пациентки и только такие очаровательно-серьезные, как Вы! – Он в последний раз сильно нажал точку на шее и стихающая боль мгновенно прекратилась.
Сандра открыла глаза и сразу заметила, какими яркими и сочными красками наполнился зал. Людской гомон не отзывался больше эхом в ушах, и лампы на потолке не раздражали своим пронзительным светом. Перед ней стоял мужчина лет сорока, в костюме стального цвета, из-под которого сиял белизной накрахмаленный воротник рубашки. Черные, слегка седеющие волосы аккуратно зачесаны назад, как у Джея Гэтсби из литературного произведения Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, и губы растянуты в приятной улыбке, которая обнажала красивые зубы.
«Голливуд по нему плачет, – подумала Сандра. В голове проскользнула мысль: – Бабник, наверное?»
И как бы отвечая на ее немой вопрос, Быстров ответил:
– Не подумайте, я не ловелас! Просто хотел Вас спасти от головной боли и заодно закончить пребывание на конференции приятным вечером с еще более приятной дамой.
– Как вы поняли, что у меня болит голова? Может, это была боль в пояснице, например? – она подкрепила свое удивление вопросительным взглядом.
– Не будь я врачом с пятнадцатилетним стажем, чтобы не различить по глазам и поведению пациента, какую именно боль он сейчас испытывает.
– Я очень благодарна Вам на самом деле! Вы меня просто спасли!
Она оглянулась на снующих вокруг людей, которые то собирались стайками у какого-нибудь стенда, то рассыпались во все стороны, чтобы не пропустить что-нибудь интересное и полезное, то окружали какую-нибудь личность, которая рассказывала об инновационных технологиях в одной из областей ортопедии.
– Тогда Вы должны еще раз повторить свое предложение, а я с удовольствием на него соглашусь, – засмеялась Сандра. Она почувствовала необъяснимую легкость оттого, что рядом с ней стоял человек, присутствие которого внушало ей доверие к этому миру, новому дню и насыщенному событиями и встречами, немного сумбурному вечеру.
Когда Быстров и Сандра покинули помещение, позади них разносились заключительные речи, то и дело раздавались прощальные слова участников, гремела мощными ритмами музыка, и на огромном мониторе танцевали два скелета, отбрасывая в сторону костыли. На улице пару встретила осенняя морось, темнота с вкраплениями неонового света от развешанных на деревьях ламп и длинная, вымощенная квадратными плитами дорожка с остроносыми пихтами по обе стороны. Трудно было сказать, куда вела их обоих эта узкая полоска, но это было и неважно. Главное, каждый из них чувствовал, что она уводит их не только далеко от громыхающего зала, но и от прошлой жизни.
* * *
Алина снова, как тогда в апреле, сидела у кроватки с маленькой Аринкой, шептала ей ласковые теплые слова, держала в ладонях маленькие кулачки и вдыхала этот волшебный запах ребенка, запах сладкого молока, молодой травы, белья, высушенного на солнышке. Не могла насмотреться на спящую малышку с еще по-младенчески красными бровками, с крохотным носиком, так напоминающим папин, и полными щечками.
Сидя в детской, она слышала, как пришел Егор после работы, долго вздыхал, переобуваясь в домашние тапочки, мыл руки в ванной, как обычно, под сильной струей воды, открывал дверь гардеробной и надевал домашнюю одежду, оттягивая резинки фланелевых штанов. Он уже не звал ее, не успев зайти в квартиру, он точно знал, где она сейчас находится и что делает. Судя по времени суток, уложила «дочку» спать. Теперь это была только «ее» Ариша, не их совместный ребенок. Их малышка умерла почти шесть месяцев назад. Внезапно.
«Просто остановилось маленькое сердце. К сожалению, так бывает», – подтвердили врачи. «Просто», «к сожалению», «так бывает» – какие маленькие, короткие слова для такого большого горя. Для кого «просто»? Что значит «к сожалению»? Кому легче, что «так бывает»? Почему именно с ними? Это были вопросы, которые Егор прокручивал в голове бесчисленное множество раз, так и не получив на них ответа – ни от Бога, ни от матушки судьбы.
Он очень отчетливо помнил утро, когда Алина разбудила его перед рассветом и растерянно, как будто не ожидала этого, сообщила, что у нее отошли воды.
После смерти матери Егора они с женой переехали в квартиру отца.
– Надо батю поддержать! – сказал Егор. – Нам тяжело, а ему и подавно. С нами, Алинка, ему будет легче. Ты вот внучку ему вынашиваешь. Пусть смотрит и утешается!
И они переехали.
После похорон Семеныч лежал безмолвно в своей спальне, положив рядом ночную рубашку жены. Не помогали ни сочувствие, ни уговоры, ни увещевания всех домочадцев, включая второго сына Игоря. Десять дней он отказывался есть, изредка соглашался на воду и не хотел никого видеть, ничего замечать, кроме портрета жены в подвенечном платье, стоявшем на покосившейся тумбочке у изголовья кровати. Через две недели он вышел из своего «мавзолея», как тогда называли комнату, где лежал отец, и прямиком направился к маленькому круглому столику у дивана, под столешницей которого хранились все периодические издания. Полчаса он перебирал газеты, вчитываясь в некоторые заголовки, лихорадочно перелистывал местные журналы и, наконец, застыл, читая маленькую и неприметную статью. Его сухие губы беззвучно шевелились, а в глазах заблестел едва заметный огонек – такое легкое, еще не набравшее силу мерцание, чуть заметные искры, которое возникает, когда в потухшем костре хотят снова расшевелить настоящее пламя. Статья называлась «Программа замещения».
Егор вновь возвращался к событиям той весны…
Когда у жены начались схватки, они вышли к машине в холодный, еще не прогретый солнцем март, а к полудню на свет появилась Арина Егоровна Смилянская.
Так они стали жить впятером: Семеныч с «женой», Алина, Ариша и Егор.
Радость витала в доме повсюду, распахнув свои невидимые крылья, слегка касалась легкими перьями белоснежной детской кроватки, которая примостилась у окна спальни; семейного стола в просторной и уютной гостиной, за которым собиралась вся семья; крылья доставали даже до комнаты родителей, где вновь оживший Семеныч потчевал свою любимую вкусненьким, а иногда приносил укутанную розовым фланелевым одеялом малышку, чтобы вместе с «женой» наглядеться на внучку.
Ариша почти не плакала и много спала, а уже через три недели ее нежное гуление приводило в восторг всю семью. Игорь старался в эти дни чаще навещать племяшку, чтобы не пропустить трогательные движения робкого росточка, младшей Смилянской.
На улице среди нежной зелени проклюнулись и потянулись к солнцу первые подснежники, по тротуарам застучали женские каблучки, дворы заполнялись детским гомоном – апрель. Алина выносила Аришку «подышать воздухом». Семеныч помогал невестке с коляской во время их выездов, но на улицу не стремился.
– Не хочу Машеньку одну оставлять. Ей сейчас не выйти, а я лучше при ней останусь.
Алина жалела свекра и уговаривала возмущенного поведением отца Егора не сердиться и потерпеть немного:
– Ему трудно пойми, Горша! Если отцу так легче, дай ему почувствовать, что она еще рядом, дай насладиться этим временем! Не расстраивайся! – и она прижималась своей щекой к его плечу.
– Ты з-знаешь, как мы с Игорем любили мать! Для н-нас это самая большая в жизни потеря и б-боль не меньшая! Только нужно в-взять себя в руки и жить д-дальше!
– Жить дальше? Это тебе есть, для чего жить дальше! У тебя и Игоря все впереди! Все! А у твоего отца, к сожалению, нет!
Так Семеныча оставили в покое с его Машей.
Вечером двадцатого апреля Алина и Егор показывали Игорю, как малышка любит купаться в своей ванночке. Дядя придерживал крохотную племянницу, а счастливые родители обливали маленькую головку теплой водой с детским шампунем, протирали мягкими губками нежную прозрачную кожу. Малышка закрывала от удовольствия свои серые круглые глазки и улыбалась. В нагретой ванной пар покрывал все зеркала и стекла тонким белым налетом, на котором Игорь выводил пальцем имя племянницы. Егор с женой обхватили маленькое тельце пушистым полотенцем, смазали кремом легкие опрелости и рассмеялись, глядя на то, как разомлела дочка от пара и теплой воды, как забавно вытягивала крохотные губки и водила глазами из стороны в сторону.
Ночью дождь осторожно постучал в окна. Алина встала, чтобы закрыть тяжелые шторы, боясь надвигающейся грозы. Ночник у кроватки Аришки окутывал теплым светом весь угол спальни – пеленальный столик со стопками памперсов, белых салфеток, множеством прозрачных детских бутылочек. Алина перегнулась через боковой бортик кроватки, увешанный цветастыми простынями, сразу заметила необычное выражение лица спящей девочки. Она нагнулась ниже, чтобы услышать дыхание ребенка, но не почувствовала легкого движения воздуха у маленького носика. Жаром обдало все ее тело. Включив свет в комнате, она слегка дотронулась до личика малышки, оно было холодным и застывшим, кончики век наполнились синевой, а голубая каемка обрамляла маленькие ноздри. Весенняя гроза громыхнула в ночи, и тишину разорвал ужасный женский крик…
* * *
Гербарич – так прозвали Басланова за его имя и отчество, Георгий Бариевич, и фигуру, напоминавшую засушенное растение. Татарин по национальности, он гордился принадлежностью к тюркскому народу, постоянно носил тюбетейку, любил вставлять татарские словечки и сыпал народными пословицами.
После разговора с руководителем Центра он вернулся в офис мрачным, долго говорил со своим личным помощником Павлом, давал распоряжения, вызывал одного за другим своих сотрудников, выгонял кого-то из кабинета, а к вечеру притих и стал молча расхаживать от стены к стене, напоминая мечущегося по клетке тигра.
К полудню небольшой, но функциональный зал заседаний уже наполнился командой ученых, разработчиков, врачей, лаборантов – всех, кто осуществлял научный эксперимент на территории области. Одни были в сине-голубой форме, другие – в обычной повседневной одежде, здоровались, пожимали руки, тихо переговаривались. Слухи в их среде распространялись со скоростью движения атомов. Через десять недель эксперимент заканчивался, и отчетные данные поступали в Центр непрерывно, но, как оказалось, совсем неутешительные: «у программы много сбоев», «после десяти месяцев вызванный фантом появляется перед пациентом вне ограниченного пространства», «вчера водитель автобуса, реципиент Программы, врезался в здание Информационного центра, увидев свой фантом в форме ГИБДД на перекрестке».
«Гербарич идет!» – послышалось в зале, и гомон тут же стал стихать. Басланов стремительным шагом достиг середины зала с ноутбуком в руках, оглядел присутствующих слегка прищуренными желтыми глазами хищника и, закусив нижнюю губу, выдохнул. Все понимали, что это плохой признак, и, зная его необузданный характер, затаились. Гербарич откашлялся и начал:
– Уважаемые коллеги! Количество экспериментов в биомедицине нарастает и будет нарастать в ближайшем будущем! Чем дальше развивается наука, тем больше людей будут становиться участниками таких экспериментов. Наша исключительная Программа, плод труда талантливых ученых, подходит к концу. Полтора года мы с вами работали над ее тестированием в Н-ской области. Пора подводить итоги, и тут на помощь нам приходят цифры.
На экране запестрели графики, схемы, диаграммы. Басланов продолжал спокойно листать кадры своей презентации – счастливые люди на картинках подтверждали своими улыбками успешные итоги эксперимента. Голос Гербарича звучал чересчур оптимистично и наигранно весело, нарочито бодро и оживленно.
– Первая шестимесячная фаза, как вы знаете, проводилась на относительно малом количестве людей и прошла успешно, как показал мониторинг состояния здоровья реципиентов.
В зале стояла тишина. Таблицы, скриншоты, информационные панели, призванные убедить зрителей в несомненном успехе исследований, сменяли друг друга под убедительные слова руководителя Программы.
– В то время как у группы, принимающей плацебо, «вызванный фантом» исчезал через двадцать четыре часа без поддержки препаратов, в испытательной группе при регулярном приеме капсул у пациентов наблюдался желательный эффект в течение всего срока эксперимента. После этих исследований у нас на руках оказались многообещающие результаты, и нам удалось заключить контракты с крупными фармацевтическими фирмами на проведение дальнейших клинических испытаний.
Гербарич снова обвел взглядом зал и, вздохнув, добавил:
– К сожалению, я должен констатировать факт, что у нашей Программы, как у каждого эксперимента, есть погрешности, и мы о них знаем. И все же Программа успешно завершается, – слово «успешно» Басланов выделил особо. – И я хочу поздравить всех вас. В случае окончательного одобрения результатов в Москве, тысячи людей получат помощь в лечении известных нам психических заболеваний, десятки тысяч смогут радоваться жизни, не ощущая боли от потери близких, как это было ранее, а пользуясь возможностью продлить общение со своими родными.
В конце выступления Гербарич попросил остаться руководителей подразделений.
– После вчерашнего случая с водителем автобуса, оказавшимся нашим реципиентом, приказываю приостановить Программу для участников, принимающих препарат более десяти месяцев, до полного выяснения, – уже другим тоном говорил Басланов. – А также для находящихся в группе риска, то есть тех, кто в своих еженедельных или ежемесячных отчетах упоминал о возникновении их фантома в неожиданных местах и при странных обстоятельствах. Этим участникам должно быть объявлено, что после доработки Программы она будет возобновлена с последующим продлением.
Оставшиеся понимающе закивали.
– По поводу дальнейших действий соберемся с непосредственными исполнителями направлений РН-3 и PH-1 в семнадцать часов в лаборатории номер два. Всем спасибо! – зелено-желтые огоньки вновь засветились, Басланов окинул всех взглядом льва, усмиряющего свой прайд, и двинулся к выходу.
Быстров, сорвавшись со стула, догнал его уже в коридоре:
– Георгий Бариевич, мне нужно с Вами поговорить!
– Сейчас, здесь? – немного раздраженно сказал Гербарич.
– Не-ет, – протянул Петр Андреевич, – но желательно срочно!
Гербарич жестом показал, что можно следовать за ним, и, завернув в небольшой холл, открыл дверь своего кабинета.
– Заходи, садись! – прогудел Басланов, опуская на стол свой компьютер. – Времени мало, давай по существу!
Быстров был готов к разговору и потому спокойным и уверенным тоном сообщил:
– Я ухожу из Программы. По идейным соображениям, – прибавил он и взглянул Гербаричу прямо в глаза. – Решил для себя давно… – он помедлил. – Прошу подписать мое заявление, – и вынул из папки белый лист, исписанный бисерным почерком.
– Я думал, что смог тебя переубедить, – также, глядя в глаза собеседнику, процедил Басланов. – Сказать «мне очень жаль» – ничего не сказать. Таких специалистов, как ты, немного, – он притянул заявление к себе и коротко взглянул на него. – Тебе, говорят, на конференцию еще ехать?
– Да. К ортопедам. Просили доклад на пятнадцать минут – «Психологическая реабилитация после серьезных травм». И после я бы уже не выходил, – он встретился взглядом с хозяином кабинета.
Георгий Бариевич опустил глаза и чиркнул что-то своим золотым пером в левом верхнем углу заявления, издав звук, похожий на звук селезня на болоте.
– Хорошо. Не смею Вас задерживать, – немного картинно произнес Басланов, переходя на «Вы».
Видно было, что ему очень не хотелось отпускать Быстрова, за эти два года они успели подружиться, да и начинали эксперимент вместе, в одной команде. Как получилось, что Петр Андреевич оказался по другую сторону баррикад, он не мог понять до сих пор, хотя всегда чувствовал в нем какую-то напряженность. Правда Быстров никогда не скрывал своих взглядов.
– Георгий Бариевич! Вы знаете мое мнение. Если существует хоть малейший повод полагать, что в ходе эксперимента может иметь место смерть участника или причинение ему вреда, ведущее к недееспособности, эксперимент проводить нельзя! У все большей группы ученых и врачей появляются вопросы к создателям Программы замещения. А главное, я не уверен, что результаты научных исследований будут использованы во благо человеку, а не во зло!
– Мы достаточно много дискутировали с Вами на эту тему, Петр Андреевич, чтобы вновь возвращаться на круги своя. К сожалению, здесь мы с Вами не найдем взаимопонимания. Я не могу Вас больше задерживать! – снова официальным тоном ответил Гербарич и взял в руки свой мобильный, дав понять Быстрову, что разговор окончен.
– Прощайте! – коротко бросил тот в ответ и широко распахнул массивную дверь, казалось, что он хочет громко хлопнуть ею на прощание. Но уже стоя на пороге, Быстров оглянулся и тихо произнес: – Простите! Но я не могу это оставить! Я буду бороться! – и он аккуратно прикрыл дверь.
В повисшей тишине кабинета раздался баритон Басланова:
– Аткан ук! – Сказанное слово, выпущенная стрела.
* * *
Полгода назад в конце апреля, когда дожди заливали дороги и ветер гнал волны в городских лужах, вся команда Программы встретилась в загородном доме у Гербарича. Бесшумные электромобили заполнили небольшую часть земли, отведенную для парковки гостей, окружили дом цветной металлической цепью из Nissan Leaf, Chevrolet Bolt, Tesla и BMV, а на входе пестрела надпись на татарском «Туган кене 48» («День рождения 48»).
Скатерть манила белизной, и за щедро уставленным блюдами столом сидели айтишники, врачи, ученые и сотрудники Программы замещения. Басланов встречал свой сорок восьмой день рождения с коллегами, близкими друзьями и семьей – восемнадцатилетней дочерью Альфой и няней дочери, племянницей Даей.
– Друзья! Табын (Застолье) для вас! – выкрикивал хозяин, рассаживая гостей вокруг большого стола, заставленного фруктами и ягодами, рыбными и мясными закусками, свежими и засоленными овощами, сладостями и аппетитной выпечкой.
– Авыз итегез (Попробуйте)! – слетало с губ Альфы. Казалось, она порхала между гостями и накрытым столом, как маленькая невесомая колибри, присаживаясь на секунду то там, то здесь, и вновь, вспорхнув крылышками, растворялась где-то за занавесом. На ходу она одаривала всех ясной, как солнечный день, улыбкой. Вновь появившись из ниоткуда, перекидывалась двумя словами с гостями, при этом не прикрывая стыдливо глаза, как положено молодой татарской девушке, дерзко и смело, без заигрывания, смотрела она в лицо собеседнику. Ее доходящие до плеч русые волосы то и дело метались по плечам от ее стремительных легких движений, нос с маленькой горбинкой, как у отца, временами очень симпатично морщился, глаза редкого медового цвета сразу освещали собеседника своим густым желтым светом.
Быстров тогда пришел со своим сыном Бертом и, представив всем молодого человека, сразу же подвел к юной красавице.
– Берт Быстров. Молод, силен и готов к любым начинаниям, – пошутил сын, протягивая руку девушке.
– Альфа, – коротко ответила она и улыбнулась глазами.
– Вот молодые люди, – подхватил разговор Гербарич, – вам и места за столом. Думаю, ты устала, доченька. Отдохни! Дая может перенять твою важную роль гостеприимной хозяйки. Как-никак племянница, – и он кивнул в сторону, где застыла на мгновенье Дая – небольшого роста молодая женщина лет тридцати семи, со смоляными, аккуратно уложенными волосами и темными глазами. Взгляд был внимательным и цепким, а тонкие губы, казалось, навечно растянуты в улыбке.
Дая кивнула и жестом показала Альфе, что та может садиться за стол.
– Это моя няня, – указала девушка на женщину, присаживаясь рядом с Бертом. Он оглянулся на живо беседующих гостей и спросил, чтобы поддержать беседу:
– А где Ваша мама? – и тут же осекся. Ему показалось, что его ослепил резкий свет желтых фар.
– Мама умерла сразу, когда я родилась, – голос не выдавал смущения или затаенной грусти. – Мы с отцом и Даей живем втроем, – и Альфа стала наполнять тарелку гостя овощным салатом. – Она для меня мама, бабушка, тетя и няня в одном лице.
– Простите! Это непроизвольно выскочило, – покраснев, отвел глаза юноша. – Спасибо! – принял он тарелку. И чтобы загладить неловкость, которую, похоже, только он и почувствовал, добавил: – Моя мама тоже умерла, когда я был еще маленьким. Сначала бабушка взялась за воспитание – отец много работал. Мы тогда сразу сюда в Н-ск и переехали.
– Значит, Вам знакомо, что такое «папа-мама» в одном лице, – понимающе вздохнула Альфа и посмотрела на сидевшего неподалеку отца, который без конца травил медицинские анекдоты и рассказывал байки. В этом он был мастер. Компания то затихала, прислушиваясь к нему, то вдруг взрывалась смехом. Так новогодняя петарда сначала раскручивается на месте, а затем оглушительно хлопает, рассеивая в небо яркие брызги огня.
– Хотя, может, у вас это по-другому происходит? – и она стала накладывать себе блюдо из белой фасоли.
– Воспитание? – иронично спросил Берт. – Думаю, в таких случаях все происходит очень похоже. Отец о двух головах и одна из них мамина, – он указал глазами на закуску из баклажанов и острой моркови и бросил вопросительный взгляд. Девушка согласно кивнула, и на ее блюдо тут же приземлился темнобокий, посыпанный зеленью петрушки, чудесно пахнущий фиолетовый овощ. – Мамина кричит из кухни: «Ты снова ходишь по дому босиком! Пол, между прочим, холодный!» А папина через пару минут спрашивает: «Подошли ли тебе новые боксерские перчатки и как прошли вчерашние тренировки?»
Оба понимающе переглянулись и засмеялись, не отрывая взгляд друг от друга.
После сытного угощения гости танцевали под заводные наигрыши тальянки – небольшой гармони с кнопками и клавишами, а молодежь перекочевала в просторный зал, где громко звучала электронная музыка – техно и дабстеп.
Запыхавшись, Альфа и Берт выскочили наружу, подставив раскрасневшиеся лица легкому ветру, колыхавшему ветви деревьев в саду. Они долго стояли у входа в дом возле гипертрофированно огромных цветочных горшков, в которых торчали бамбуковые стволы разных оттенков, от черного-обожженного до светло бежевого-натурального. Тихая неспешная беседа была как нельзя кстати после такого выплеска энергии. Затем девушку позвала Дая, помочь собрать посуду уже давно не с белоснежной скатерти, а Берт решил пройтись по ухоженному двору, чтобы оглядеть работу ландшафтного дизайнера, о котором рассказывала ему Альфа.
Возвращаясь к дому, он услышал голоса отца и Басланова, доносившиеся из беседки, чем-то похожей на птичье гнездо.
– Я не уверен, что участники эксперимента обладают достаточными знаниями, чтобы понять его сущность, и принимают осознанное решение, соглашаться ли им стать его участниками, – отстаивал свои взгляды отец.
– Чтобы испытуемый дал согласие, – парировал Гербарич, – его достаточно информировали о цели и характере эксперимента. Говорили с ним о способах и методах, с помощью которых он будет проводиться. Да и о возможных рисках, и о последствиях для здоровья тоже говорили!
– Но эксперимент не должен проводиться там, где есть априорный повод полагать, что может иметь место смерть пациента, – возмущался дальше Быстров. – Мы не можем рисковать там, где проблема, которую мы исследуем, не слишком важна для человека.
– Стоит заметить, каждый пациент исходя из биоэтических норм дает свое добровольное информированное согласие, а значит, не имеет скрытых форм принуждения – обмана, мошенничества, тем более насилия, – вмешался в спор третий голос. Это был Крещенский, руководитель Центра психологической помощи. – Другими словами, участник эксперимента сознательно идет на тестирование новых технологий и препаратов. Все в рамках закона.
– Может так случиться, что вызванный фантом начнет появляться реципиенту на открытых пространствах, например, на улице или на проезжей части. Вы можете дать гарантии, что это не приведет к повреждениям или смерти участника ПЗ? – обращался Быстров к Гербаричу и продолжал в запале: – Нет. Не можете! – тут он прищелкнул языком.
– Но Программа настроена так, что фантом должен появляться только в привычных для реципиента условиях, и это означает в домашней обстановке. Но если обнаружатся погрешности… – продолжал объяснять Басланов и тут же был прерван, все больше распалявшимся Быстровым.
По голосу Берт понял, что отец дошел до крайнего возбуждения:
– Вы прекрасно понимаете, что это означает! Наши «погрешности» эксперимента – это люди! Лю-юди!
– Мы работаем с уникальной программой, коллеги! Нигде в мире еще не достигали таких успехов в области нейрофизиологии и нейробиологии. Люди видят своих близких живыми! И не только! Они могут почувствовать их запах, осязать их и слышать, а значит – беседовать с ними! Да! Пусть они знают, что это только фантом, вызванный в их сознании искусственным путем и на время, но за этот период они могут свыкнуться с мыслью, что этого человека уже никогда не будет рядом. Разве это не на благо человека? – разразился тирадой Крещенский.
– Вы прекрасно понимаете, что это может стать не только лекарством, но и оружием! И тогда служить во вред! – бросил Быстров.
В беседке тускло горела лампа, высвечивая светлым треугольником деревянную перголу, куст сирени и три высокие худощавые мужские фигуры, которые то склонялись к друг другу головами, то резко отступали назад, выгибая спины, размахивали руками, убеждая в чем-то друг друга, яро спорили и передвигались из света во тьму. Издалека они казались театром теней, изображающим сцену жрецов из оперы «Аида». Эти «танцующие» в полутьме фигуры обретали странные очертания и скорее теряли свою подлинность, чем проявлялись в действительности.
Берту на ум пришли слова отца о том, что мозг выстраивает нашу повседневную реальность, как тщательно контролируемую галлюцинацию. И он уже не мог разобрать, видит ли он отдельные линии и контуры, складывающиеся в его сознании в фигуры, или это реальные люди распадаются в тусклом свете лампочки на черточки, зигзаги и штрихи.
Вскоре гости разъехались, и дождь принялся размывать их следы, ветер гудел в стволах сосен, пригибал к земле тонкие стволы молоденьких березок.
На втором этаже в доме Баслановых зажегся свет. Огромная гостиная опустела; сдвинутая мебель, яркие лоскутки лопнувших шаров на полу, следы пролитого шампанского на столах и посуда на кухонном острове остались ожидать утренней уборки.
Альфа бесшумно скользнула в спальню, а Дая с Баслановым закрылись в одной из комнат. Много раз слышала девушка обрывки разговоров за закрытыми дверями. Что за тайные беседы вели эти двое, Альфа понять не могла, так как они быстро переходили на татарский, а его-то она знала плохо и могла выхватить из разговора только несколько фраз: «я тебе говорила», «можно доработать», «надо заинтересовать», «будут случаи». Девушка так привыкла к их секретам, что и сегодняшней ночью безразлично прошла мимо закрытой двери.
После папиного дня рождения к ней вновь вернулась тревога – уже целую неделю Валентин не отвечал на ее звонки и затаился после последнего разговора. Она знала его только десять месяцев, но, кажется, влюбилась сразу, как только увидела на вечеринке по поводу окончания школы. Здесь был весь школьный бомонд: «золотые» мальчики и девочки. Молодежь, которая и вправду стремилась в жизни к большим целям. Не всем это легко давалось: кто-то штудировал материал с утра до ночи, кто-то хватал с первого раза, одни ночами сидели в интернете и перелопачивали груды учебников и книг, другие – постигали материал целиком и сразу, без заучивания и ночных бдений, каким-то непостижимым образом усваивая информацию, проникая в самую суть вещей. Альфа всегда завидовала таким типам, которым все просто давалось. Белой завистью, конечно, но иногда эта зависть серела, а местами приобретала совсем темный оттенок.
Валентин был новеньким в этой компании, сыпал китайскими словечками вперемешку с английским, остроумно шутил и не боялся юношеского стеба, мог легко посмеяться над собой. Альфе сразу это понравилась, она сама пересела на кожаный диван поближе к нему и передала в его руки открытый «Ред Булл», отпив вначале и оставив на металлическом краешке след своей розовой помады. Он улыбнулся, заметив яркий отпечаток губ, и демонстративно лизнул его, потом перекинул содержимое прямо в рот, осушив банку тремя огромными глотками. Они переглядывались весь вечер, затем перебросились парой слов на китайском, который девушка учила по настоянию отца, и в конце вечеринки даже станцевали под медленный ритм. Возвращаясь домой, они поведали друг другу всю свою короткую жизнь, целовались в засос на пустынном перекрестке, громко распевали попсу и, дойдя до места, откуда отец должен был забрать Альфу домой – небольшого фонтана со скульптурами загадочных животных, забили друг другу свои номера в мобильный. Машина отца темно-синий «Рено» фарами высветила две тоненькие фигурки, Валентин не без иронии пожал Альфе руку на прощание, и оба засмеялись.
* * *
Лето, как обычно, сдалось на милость осени, а та, в свою очередь, зиме. И все эти три времени года имели свой неповторимый цвет, цвет его губ – насыщенно-малиновый. Все остальные краски отступили на задний план – оранжево-зеленые летние лужайки, желто-коричневые осенние листья и бело-серые зимние дни. Первые студенческие семестры и сессии служили краткими разлуками для обоих. Два различных вуза, две разных дороги, несхожие пары и конспекты, совместные вечера и выходные, дискотеки и молодежные тусовки, одна кровать в квартире у Валентина и один на двоих долгий и сладкий поцелуй.
Весь март юноша провел у отца на работе, тот якобы попросил о помощи, вероятно, поэтому они встретились только раз, все остальное – это короткие сообщения в сети. Альфа пыталась выяснить по телефону, что произошло, но Валентин написал, что очень загружен и при встрече все объяснит.
В эту апрельскую ночь она настойчиво набирала его номер, но слышала только безразличный голос автомата: «Абонент вне зоны доступа». Альфа уже закрыла глаза, когда появился сигнал мобильного о принятом сообщении. Она с неохотой протянула руку к ночному столику и дотронулась до холодного металлического чехла своего сотового, открыв один глаз, она прочитала: «Эльфик, прости. У наших отношений нет будущего. Ты очень классная девчонка, но я понял, что люблю свою бывшую девушку, и она вернулась ко мне. Будет нечестно, если я тебе это не скажу. Прости еще раз».
Альфа решила вначале, что это ужасный сон и нужно скорее проснуться. Она встала, попала левой ногой в правую тапку и, не нащупав вторую, пошла, прихрамывая, к выключателю, громко щелкнула им, чтобы еще раз проверить, не сон ли это. Свет вспыхнул, как всегда, сразу, заполнив собой все углы просторной и с любовью обставленной комнаты. На атласном постельном белье светился прямоугольный экран телефона. Альфа осторожно приблизилась к мобильному, нажала маленькую кнопку на клавиатуре и, нагнувшись над ним, четко произнесла: «Читать текст!». Сотовый четким, поставленным голосом озвучил сообщение Валентина.
Рой мыслей в один момент заполнил все ее сознание, сердце ухнуло и остановилось на несколько секунд, а далее стало биться в каком-то бешеном темпе, подбираясь при этом к горлу. Разум в этот момент отказывался что-то подсказывать или диктовать. Он просто перестал подавать сигналы на какое-то мгновенье. Пару минут Альфа сидела, не осознавая до конца, что произошло, затем решительно встала и, подойдя к столу, вытащила огромные ножницы из верхнего ящика. Не прошло и трех секунд, как она всполоснула по венам левого запястья – стекающая темно-бурая жидкость часто закапала на паркет, оставляя большие темные кляксы, как на полотне художника-модерниста. Затем рванулась в панике к двери, ударила в нее босой ногой, издав глухой звук во всем доме. Она успела увидеть, как потолок медленно опускался на пол и круглая лампа растягивалась в овал. Свет замигал яркими зелеными вспышками, вся комната сузилась до точки и, еще раз перевернувшись, исчезла.
Глава 5. Беспощадная правда
После первого появления Виноградова в офисе Программы замещения прошло больше десяти дней, и он сел просматривать отчет, который обязался сдавать каждые две недели. Он состоял из протокола наблюдения объекта и физического состояния реципиента. Стас пробежал глазами первые страницы отчета:
Протокол наблюдения объекта
Прием препарата:
15.09.35 в 8:00, после подъема.
Время и место появления объекта:
Фантом отца возник утром у окна на кухне, окруженный сильным запахом сигарет. «Отец» открыл форточку и выпускал туда дым.
Описание одежды, внешности, голоса объекта:
Он был в своей голубой фланелевой пижаме, с длинными отросшими до плеч волосами. Так он выглядел и перед «уходом». Лицо свежее, как до болезни, но глаза почему-то черные, хотя были карими. Медленно моргает и смотрит долго и проницательно. Сказал только одно слово «рано». Было восемь утра, а он на пенсии любил поспать иногда до десяти.
Ваше восприятие объекта:
Первое впечатление – жутко смотреть на фантом. Есть полное понимание, что это галлюцинация, но она в моей реальности. Лучше удалиться и оставить его на кухне.
Какие опасения с вашей стороны:
Боюсь, что он последует за мной в комнату. Закрываю дверь, хотя понимаю, что это навряд ли станет для него препятствием. Пугает черный цвет глаз и очень неприятный пристальный взгляд. Страшно.
Частота появлений объекта:
Кодовым словом отключал появление объекта один раз, когда стало особенно жутко – «отец» чиркнул зажигалкой, закурил и пристально посмотрел на меня черными впадинами глаз. При жизни так происходило очень редко.
Ваши ощущения:
Пока воспринимал фантом в основном визуально, услышал одно слово «рано», и иногда появляется запах сигарет от объекта.
Ваше физическое состояние:
Обычное. Правда вечером появился шум в ушах.
Пересмотрев все протоколы за две недели, Стас почувствовал, что пока он ощущает себя не очень уютно вместе с «отцом» в квартире. В записях появилось: «беспокойный сон», «тревога», «не видно рук», «нет тактильных ощущений».
Когда Станислав Виноградов пошел на эксперимент, он, конечно же, умолчал о настоящей причине его участия в Программе. Целью всего этого было узнать у отца тайну, которую он так и не раскрыл ему. Последний год жизни Виноградов-старший проживал с сыном. Болезнь прогрессировала, и Стас помогал ему справляться с ее последствиями.
Старший брат отца, Сергей, в свое время достиг больших успехов в бизнесе, жена его умерла, детей у них не было, он перевел все активы в золотые слитки и перед своей смертью оставил своему брату, отцу Станислава, все золото, передав ему ключи от ячейки в банке. Отец всегда считал, что брат «обворовывал народ», как он выражался, и не хотел нечестных денег. Заболевший Виноградов решил снова перевести золото в деньги и передать благотворительным фондам. Деньги должны снова вернуться к людям, считал он. И как Стас ни уговаривал отца отдать их ему, тот не соглашался. Он лишь сказал, что забрал все из ячейки и «надежно спрятал».
Узнав о том, что на территории их области проводятся научные исследования, Станислав стал размышлять над тем, что, возможно, вызвав фантом своего отца, а именно это обещала Программа участникам эксперимента, он мог бы еще раз сделать попытку разузнать у своего родителя, куда тот дел такую уйму денег. Планов у Виноградова-младшего было громадье – купить недвижимость, например, многоэтажный дом, и на сдачу квартир в наем жить полгода здесь, а полгода, к примеру, холодной зимой, где-нибудь в Испании, прикупив там небольшой домик.
Теперь же, когда ему удалось стать участником ПЗ, и, пожив с фантомом отца первые две недели, Стас стал сомневаться в правильности своего решения.
«Отец» своим мистическим присутствием наводил ужас на сына. Пользоваться кодом отключения Программы можно было только в крайних случаях, иначе вызванный объект мог больше не появиться. За это время «Виноградов-старший» не произнес никаких фраз, кроме короткого «рано» и «птицы поют», стоя у открытой форточки на кухне. Он много курил, по крайней мере, так казалось Стасу, и, проходя по коридору, громко шаркал ногами, как три года назад, когда болезнь совсем разъедала его изнутри. «Отец» мог целый вечер метаться в комнате от стены к окну и обратно, как делал это до своего «ухода», обдумывая строчки своей новой статьи или следующую главу своих мемуаров. Стас боялся обращаться к нему с вопросами или заговорить с ним, решив дать себе время присмотреться.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71095312?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Валентина Красюкова
Тип: электронная книга
Жанр: Социальная фантастика
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 15.09.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Можно ли вернуть людям умерших дорогих близких? В 2035 году это стало возможным, но не для всех.