Главная страница | Юмор и сатира | Энтропия

Энтропия
Fum Fum
Что же интересного в этом мире? В нем есть ужасные ведьмы, загадочные волшебные механизмы под названием волшебнизмы, и, что гораздо более поразительно, нет инфляции! Вам этого недостаточно? Тогда предлагаем посетить традиционную гаражную распродажу перед концом света. Вы будете приятно удивлены размером скидки, которую можно выторговать за час до последний ночи.

Fum Fum
Энтропия

Пролог
У королевы было много детей, не все приходились ей сыновьями и дочерями, но все они были детьми королевы. Братья и сестра, матери и отцы – все рождались у королевы, хотя порой им самим не суждено было носить корону. Но королева была всегда, впрочем, как и король. И даже если настроение и нрав короля постоянно менялись, он все равно оставался при троне, а люди были при нем. Поэтому и пророчество было тесно связано с королем. Потому что сам он сидел в короне, а пророчество жило голосами его народа.
Так и соседствовали они в королевстве – вроде бы рядом, но по разные стороны стен дворца. Король издавал законы, сменял гнев на милость, отращивал бороду и рисовал этюды в послеобеденный зной. А пророчество развлекало детей перед сном. И, в целом, все были довольны, пока однажды ночь не продлилась чуть дольше, чем люди привыкли спать. Сначала все удивились, потом обрадовались, но в конечном итоге во тьме каждый увидел нечто, что было страшнее работы, которую, кстати сказать, отменили по причине отсутствия дня. Скука. Скука была безжалостна и ужасна. Она зародилась в робкой надеже поспать подольше, была вскормлена с рук, протиравших пыль с верхних полок, и, наконец, выросла в монстра, который уничтожил все съестные запасы в кладовках.
И люди заговорили. Точнее, сначала они зашептали – просто кто-то обронил тихое «вдруг», но его подхватили сразу несколько «верно!». На улице было темно, в кладовых и желудках – пусто, а в головах и устах народа бушевало пророчество.
Из окна в дуновение ветра, из письма, да в чужие руки, из занозы и дырки в ботинке в ожидание чего-то страшного и дурного. Так наступало пророчество, беспощадно тесня короля из всегда до сейчас.
Да, король все еще был, и даже корона вроде осталась при нем, но вот завтра уже вызывало сомнения. Будет ли это завтра? И не уловка ли это казённых бесстыдников, чтобы забрать налоги сегодня, когда потом никогда не наступит? И если оно не наступит, то и короля в нем быть не должно? Мысль была сама по себе крамольной, страшной и даже абсурдной, но разве могла она быть ошибкой, если одновременно ее думали много голов? Ответов никто не знал, но вот приход неминуемого ждал почти каждый.
Дети ждали грядущее точно перед контрольной, пастухи – в пять тридцать утра, даже коты, казалось, пытались линять наперед, чтобы успеть к неизбежному. Пророчество подарило людям единство и цель, и только одно удручало народ – ждать неожиданное было до крайности неудобно. Жизнь обернулась очередью за сыром, когда на дверях лавки постоянно висела табличка «откроется через десять минут».
Поэтому люди посовещались и дружно решили, что рок судьбы, конечно, загадочен, но порядок нужен во всем, и назначили непредвиденное на вторник. А чтобы уж точно не ошибиться – через три года. На вторник через три года.
К надлежащему вторнику все подготовились – съели, выпили все, что не могли забрать в неизвестное, высказали обиды соседям, сломали самое ценное, чтобы не пылилось в ненужности. Но вторник закончился, а вместо предсказанного наступила среда. А за ней еще множество вторников и даже один четверг, в который, кстати, лопнула выдержка короля. Вторники назначало пророчество, но вот в голоде и перенаселенности был виноват король. И король запретил пророчество.
Отныне под страхом порки нельзя было произносить слова «неизбежное» и «распродажа». А вторник и вовсе почти отменили. Только король не убил пророчество, он превратил его в тайну. И с этого дня каждый ребенок знал пророчество наизусть.
Король стал врагом пророчества, он выгнал его из дня в кромешную темноту подполья. И пророчество отомстило. Оно зашептало людям о том, что вторник грядет, возможно, он придет в среду, и даже в пятницу лучше оглядываться по сторонам, но неотвратимое отвратить нельзя. И когда непоправимое начнет править мир в ужасное неумолимое, только вызволитель сможет спасти людей от страшного и королем задуманного.
И в мире снова воцарился покой. Избавитель не объявлялся, да и король весь день был занят парадом, а, значит, на злобные козни у него попросту не было времени, к тому же по средам у него был назначен массаж. А кто будет назначать массаж на среду, если на вторник планирует что-то жуткое и зловещее?
Статус-кво снова был найден. По крайней мере, так думали все мужчины. Но времена были уже современные, а нравы все еще устаревшие, что сильно печалило королеву. А королевой в те дни была женщина крайне настойчивая и решительная. Поэтому однажды ночью, пока король сладко спал, а тапочки грелись над очагом, она, как есть, босиком спустилась в темный сырой подвал. И там, под страхом смерти от тяжелой простуды и слоем столетних слухов, она отыскала истинное пророчество.
И каково же было ее удивление, когда ей открылась тайна, так долго скрываемая королем! Выручателем всего человечества был, а, точнее, была ОНА. Конечно, не сама королева, потому что избавлять народ от напастей было трудно и хлопотно, а ей нужно было за королем приглядеть, чтобы он мир не сломал, да галстук в цвет носков не надел. Но вот дочь королевы точно была спасителем, а поскольку эта дочь пока была в королеве, то и пророчество сейчас говорило о ней.
И в день, предсказанный доктором и пророчеством, королева родила дочь, которую акушер назвал сыном. К счастью, в то время король был в отъезде, что позволило королеве переосмыслить тайну древнего будущего. День все еще оставался вторником, избавитель родился девочкой, а королева должна была стать ее матерью, чтобы воспитать в лучших ценностях выручателя всего сущего. К тому же, король тоже все еще был главным врагом спасения, а, значит, и творца спасения нужно было спасать. А где лучше прятать ребенка, как не в любви его собственного родителя?

Мастерская
По вселенной разбросано бессчётное множество миров. Некоторые – древние и солидные, им нужны целые планеты или даже галактики, чтобы разложить по порядку тысячелетия своей эволюции. Другие – совсем небольшие, они могут с роскошью поместиться на сотнях страниц машинописного текста. И где-то посреди них затерян один, совсем крошечный.
Пределы этого мира пока не известны. Возможно, граница проходит по горным хребтам загадочного и могучего государства Рандит, а, может быть, она значительно ближе: спуститься с этого места вниз пару строк, и книга будет закрыта и позабыта. Верьте или нет, но бездарность и скука сгубили больше миров, чем войны и эпидемии вместе взятые. А еще будильник, вот, кто настоящий злодей глобальных масштабов. На его кровавом счету миллиарды безвинно убитых историй. Но мы отвлеклись.
В мире, о котором сейчас пойдет речь, темно. Местное солнце до сих пор не успело родиться. Оно рассыпано по ветру золотой пылью. Представьте, что зимней ночью вы стоите под единственным уличным фонарем: вокруг кромешная чернота, а над вами танцуют сияющие снежинки. Очень красиво. И не очень понятно. Но не стоит задавать лишних вопросов и удивляться, в этом мире наука тоже еще находится в зачаточном состоянии, поэтому законы физики некому сформулировать. А, всё, что не запрещено в законах, то разрешено – это общеизвестный факт среди здешних жителей.
Кстати, о жителях. С ними дела обстоят чуть проще. Мир населяют диковинные растения, слегка удивительные животные, а также не в меру мерзкие насекомые и обычные люди. Да, народ тут весьма зауряден. Конечно, как и везде, есть выдающиеся исключительные таланты, но в основном люди очень просты: лежат на сырой земле в странных изломанных позах и молча наблюдают за вами со стороны. Банальные прохожие с непримечательной внешностью. Если попытаетесь вспомнить лицо кого-то из них, то у вас ничего не получится. Словно не человека вы видели, а болванку – плохо обтесанную деревянную заготовку, похожую на старенький манекен в лавке с дешевым товаром. Видите? Обычные люди, ничего любопытного.
Что же тогда интересного в этом мире, спросите вы? В нем есть ужасные ведьмы, загадочные волшебные механизмы под названием волшебнизмы, и, что гораздо более поразительно, нет инфляции! Вам этого недостаточно? Тогда предлагаем посетить традиционную гаражную распродажу перед концом света. Вы будете приятно удивлены размером скидки, которую можно выторговать за час до последний ночи.
Добро пожаловать в пока недивный новый мир!
***
Во внутреннем дворе мастерской был колодец. Старый и покосившийся. Эйден с Кассией любили кидать в него разные вещи: от мелких камушков до дырявых ботинок. А однажды они утопили там целое седло, которое нашли где-то за пределами мастерской. И, наверное, со стороны могло показаться, что у них была на то важная причина, но все было совершенно наоборот. Просто Эйдену было любопытно, сколько всего может уместиться в колодце.
Примерно так же была построена мастерская. Только вместо колодца у ее создателей была высокая башня со шпилем, с последнего этажа которой они смотрели вниз и гадали, как много комнат и переходов, можно раскидать внизу, прежде чем кто-нибудь там окончательно заблудится и сойдет сума. Комнаты достраивались, пристраивались и перестраивались. Архитектурные стили менялись, сплетались, а порой и просто терялись. И все это продолжалось до тех пор, пока мастерская не поймала свой собственный каменный хвост. Совсем как собака Вигго. И теперь было уже не понять, где было начало, и где конец.
Именно поэтому внутри мастерской было множество табличек и указателей, которые давали вежливые советы по нужному направлению, а иногда бессовестно угрожали членовредительством в случае неверного выбора двери и лестницы. Например, путь к столовой указывала надпись углем на стене:
«Оставь здесь надежду, жизнь и достоинство, безумец, ступивший налево.
Направо – трапезная, обед с часу до двух».
Слева, кстати, размещался кабинет мастера-надзирателя, который был ответственен за моральное воспитание учеников мастерской.
Впрочем, сегодня Эйдену не нужны были таблички. Честно сказать, он бы даже хотел чуть-чуть заблудиться. Совсем чуть-чуть: так, чтобы пропустить урок с мастером-по-общим-вопросам, но не так, чтобы есть пауков в голодных скитаниях по запутанным коридорам. И хоть Эйден шел очень медленно, но в этот раз время решило проявить любезность и подождать. Оно даже учтиво пропустило мальчика первым в класс, и только потом громко объявило о начале урока.
За огромным круглым столом по правую руку от Эйдена сидела Кассия. Кассия была замечательным мальчишкой, не смотря на то, что она была девчонкой. Что бы это ни значило. Кассия была как все. Нос, рот да глаза. Ни хвоста, ни даже коры вместо кожи, на крайний случай. Как и другие мальчишки в мастерской она обучалась волшебству, жила в общей комнате, носила белую одежду и брила на лысо голову и брови. То есть она была, как все, за исключением одного, а, точнее, двух «но». Второе «но» было в том, что она была дочкой магистра, и из этого «но» рождалось первое – она была единственной девочкой в мастерской.
Остальные места за столом занимали взрослые преподаватели вперемешку с учениками. Некоторые сражались со сном, ведя обреченный бой с безжалостно наступавшими веками. Другие тихонечко перешептывались с соседями. А кое-кто мертвым взглядом смотрел в пустоту, практикуя единение с вечностью. Мастер-по-общим-вопросам как раз был из таких людей. Если его вообще можно было назвать человеком.
Мастер-по-общим-вопросам был настолько скучным и неинтересным, что, по мнению Эйдена, мог бы считаться кирпичной стенкой или капустой. Хотя, пожалуй, судьба у капусты была интересней. У нее был шанс на развитие: протухнуть или стать салатом. Мастер-по-общим-вопросам, в отличие от капусты, не испытывал нужды в переменах. Он просто был. Всегда. В своем кабинете и на своем стуле. Вигго называл таких людей болванками. И теперь, смотря, на тех, кто сидел за столом, Эйден ясно их видел.
Их было большинство. Все они выглядели похоже: продолговатые тела и вытянутые головы без лиц. Кожа у них была красновато-коричневая и гладкая, на вид такая же холодная и твердая, как отполированный деревянный брусок. Они сидели вокруг стола, и заметить их было трудно. Взгляд просто проскальзывал мимо, огибая болванок, словно неприметный горшок с цветком, который стоял в углу комнаты с момента ее основания. Но все же горшок был тут, так же как и болванки.
Мастер-по-общим-вопросам был единственным преподавтелем из болванок, но это ему никак не мешало. Наоборот, считалось, что его урок был самым важным, а полученное здесь секретное знание превращало детей во взрослых.
Правда, Эйден не знал, чему они должны были научиться. Занятие заключалось в том, что дети два часа кряду слушали отчеты мастеров о проделанной за неделю работе. Для хорошей оценки было достаточно держать спину прямо и не заснуть за столом, что было намного труднее, чем могло показаться. Когда Эйден спросил об этом Вигго, тот лишь усмехнулся и сказал, что совещания – это залог успешной карьеры.
Урок был настоящей пыткой, из-за которой Эйден чувствовал себя простыней после стирки, а его измятой и затекшей спине нужен был раскаленный утюг. Однако сильнее, чем жесткий стул, Эйдена мучали мастера. Казалось, они тайно соревновались в том, чей доклад доставит больше страданий присутствующим.
Мастер-повар говорил очень медленно, он перечислял в граммах использованное количество соли и прочих специй, а в паузах между его словами можно было успеть приготовить ужин для всей мастерской. Мастер-лекарь отчитывался за каждый листок с выписанным рецептом. А мастер-надзиратель выходил к меловой доске и рисовал две колонки, над одной из которых он писал слово «план», а над другой – «факт». Картинка называлась «количество дисциплинарных наказаний учеников в процентах», и мастер-надзиратель был крайне горд, когда «факт» возвышался над «планом».
Сегодняшний урок ничем не отличался от предыдущих. Разве Эйдену пришла в голову странная мысль о том, что мастер-счетовод читал отчет об объеме потраченной звездной пыли с такого старого и пожелтевшего листка, что было удивительно, как на него могли попасть новые сведения. Эйден вяло обдумывал эту мысль без какой-то особой цели, когда вдруг произошло невозможное.
Дверь в кабинет отворилась с оглушительным стуком, от чего вздрогнули все присутствующие, включая стол, который кто-то задел коленом. Удивление волной прокатилось по лицам и накрыло мастера-по-общим-вопросам, от чего тот скрипнул, как старое дерево, и сполз со стула на пол.
Событие было настолько невообразимым, что Эйден почти забыл посмотреть, кто же устроил весь шум. И хорошо, что он вовремя вспомнил, потому что в дверях его ждало не менее интересное зрелище. Магистр стоял с нахмуренными бровями, что, не мешало ему выглядеть одновременно смущенным и огорченным. Он был невысоким мужчиной с очень выразительным лицом, за что должен был быть благодарен густым усам или кодексу мастерской, который разрешал мастерам их растить.
Магистр крайне редко покидал собственный кабинет, а застать его за таким вопиющим нарушением правил, как хлопанье дверью во время урока, и вовсе можно было считать за чудо. Впрочем, магистр выглядел виноватым не дольше минуты, после чего он твердым шагом подошел к мастеру-по-общим вопросам, выудил его из-под стола и усадил на стул. Затем мужчина оглядел всех присутствующих строгим взглядом, который задержался на Эйдене и стал задумчивым:
– Приношу свои извинения за столь грубое вторжение, но произошло событие, которое изменит жизнь каждого из нас, – громко и торжественно изрек магистр. – С глубочайшим прискорбием сообщаю, что сегодня умер король.

Звездная пыль
Дорога до поля, где последнее время работали Эйден с другими учениками, занимала около часа. Половину этого времени надзиратель что-то вещал о воспитании и дисциплине. Эйден плохо понимал значения этих слов, поэтому его больше интересовал волшебнизм, видневшийся неподалеку.
Это был большой волшебнизм, который расчищал землю для заготовки звездной пыли. Обычно такие работы выполняли жители соседней деревни, но недавно в мастерскую привезли последнее передовое творение великих ремесленников.
Магистр ужасно гордился приобретением и устроил болшой пир по этому случаю. Во внутреннем дворе мастерской разместили столы с угощениями, а учеников пораньше отпустили с занятий, чтобы они могли сполна восхититься новинкой. Волшебнизм стоял на высоком постаменте у главными врат и был полностью скрыт под черным пологом. Ибо защита тайн волшебства была намного важнее праздного любопытства.
В тот день магистр провел во дворе мастерской несколько часов, рассказывая всем желающим о безграничных возможностях современного волшебного ремесла. К вечеру мужчина разговорился настолько, что даже поведал детям, как выглядел спрятанный от глаз волшебнизм и что назывался он Четра.
Теперь, проходя мимо, Эйден узнал Четру по описанию. Волшебнизм имел форму прямоугольника, который стоял на коротком ребре, и в высоту был сравним с крупным мужчиной. Как и любой большой волшебнизм, Четра был заключен в каркас, на который была натянута черная ткань. Снаружи оставалась видна только деревянная планка, размещенная под острым углом к земле. Когда волшебнизм, позвякивая и урча, продвигался вперед, планка срезала верхний плодородный слой почвы вместе с растениями.
Внезапно Четра резко взвизгнул и зарычал, а потом и вовсе стал издавать странные скрипы. Волшебнизм дергался, почти останавливался, но потом упрямым рывком продолжал движение, прежде чем окончательно замереть. Тент, закрывавший Четру с задней стороны, всколыхнулся, и наружу выскочил разъяренный мастера-заклинатель. Мужчина раздраженно махал руками, выплевывая вместе со злостью обвинения и ругательства. Он обошел волшебнизм вокруг и за ноги вытащил кого-то из-под передней деревянной планки.
Этим кем-то была болванка. На ее отполированной красной голове красовалась огромная вмятина, но в остальном она выглядела неповрежденной. Эйдену вдруг захотелось поежиться. Все-таки было что-то зловещее в этих болванках, словно ночью смотришь с моста в черную бурлящую воду реки. Жуть.
– Эйден, ты там звездную пыль пересчитываешь?
Резкий оклик мастера-надзирателя застал мальчика врасплох. Оказывается, он успел отстать от группы учеников на приличное расстояние. Дернув головой, чтобы стряхнуть оцепенение, Эйден со всех ног бросился вдогонку.
– На что ты смотрел? – громко шепнула Кассия, когда они поравнялись.
– Там был волшебнизм, тот самый, про который нам рассказывал твой отец. Он один расчищал поле, как десять тысяч деревенских мужиков.
– Ничего себе, какие чудеса!
– На самом деле, ничего чудесного, – возразил Эйден. – Я с одного взгляда понял, как он устроен.
– А мне расскажешь?
– Нельзя, – Эйден наклонил голову в бок и укоризненно посмотрел на Кассию, для этого он немного привстал на носочки. Идти так было не очень удобно, зато сверху его слова падали на девочки более весомыми аргументами. – Это строжайшая тайна, ты же сама знаешь.
– Ну, да. Я не подумали, прости, пожалуйста.
– А еще Четра сбил мальчишку из мастерской!
– Да ты что?!
– Он стоял посреди поля и глазел на Четру, – Эйден многозначительно хмыкнул. – Четра разогнался очень быстро, а потом БАХ! Врезался прямо в мальчишку! – для большей убедительности Эйден со всей силы хлопнул в ладоши. – От удара мальчишка отлетел на другой конец поля, вооон туда, – он неопределённо махнул рукой.
– Ничего себе! – Кассия была ошеломлена рассказом, – А что это был за мальчишка?
Эйден задумался. Он совершенно точно знал, что мальчишка был из мастерской, потому что все мальчишки, которых он знал, были из мастерской. А, следовательно, если он знал, что этот мальчишка из мастерской, то он должен знать, кем был этот мальчишка. Цепочка его рассуждений была прочной и надежной, тем не менее она предательски обрывалась на самом конце перед логическим выводом. Воспоминания о пресловутом мальчишке были похожи на комара в темной комнате, жужжали и раздражали, но поймать их не получалось. Так что это был за мальчишка?
– Тот, который похож на Вигго, – как только Эйден это сказал, он вдруг понял, что так оно и было. Да, все верно, иначе и быть не могло.
– С веснушками? – уточнила Кассия.
Эйден снова задумался, но в этот раз он не стал сильно стараться, поэтому ответ достался ему легко:
– Да, с веснушками.
Остальная часть пути прошла молча. Вокруг было много болванок. Они лежали на земле в странных, искалеченных позах, из-за чего пейзаж получался безрадостным и тоскливым. Некоторые болванки пробыли на одном месте так долго, что длинные узловатые тела покрылись золотой сеткой из пыли, которая забилась в мелкие трещинки на их поверхности. Когда группа добралась до нужного поля, мастер-надзиратель сразу отправил детей на работу.
Эйден рано узнал, что такое ненависть. И пусть Вигго говорил, что это очень сложное слово, для полного понимания которого нужно прожить не один десяток лет, Эйден был с ним не согласен. Он прекрасно во всем разобрался с первого стакана теплого молока. Молочная пенка. Она была настолько ужасна, что сильнее нее возможно было ненавидеть только скучную работу. А если где-то в словаре существовало слово, способное описать отвращение лучше, чем ненависть, то именно это слово Эйден испытывал к скучной работе, которая у него к тому же не получалась. К сожалению, большая часть его жизни состояла из такой работы.
Сбор и заготовка звездной пыли были внеурочной обязанностью учеников. Рано утром ветер поднимал в небо ярко сиявшие облака и гнал их по миру. Золотые вихри высоко кружились над головой, даря свет и тепло. К вечеру ветра утихали, звездная пыль оседала перламутровой дымкой, и наступала холодная, темная ночь. Все в мире было пропитано волшебством, однако добывали его из земли.
Волшебство было великой тайной. Изначальной загадкой мироздания, ответ на которую мог даровать силу вершить невозможное: сдвигать тысячелетние горы, повелевать ветрами и чихать с открытыми глазами. Как именно? Никто не знает. Ведь сакральный секрет веками бережно охранялся мастерами. Под страхом сурового наказания непосвященным было запрещено прикасаться к волшебнизмам, корпус которых для большей надежности всегда красили черной краской. Таким образом, сама ночь, являвшаяся прародителем смерти, помогала оберегать таинство сути волшебства.
Завесу мистерии для учеников мастерской тоже поднимать не спешили. Дети долго и усердно работали, чтобы их неокрепшие души смогли принять тяжелое бремя жизни священнослужителя. К своим десяти годам Эйден держал в руках не более десяти волшебнизмов, одним из которых был сепаратор.
Сепаратор относился к простейшим волшебным механизмам и использовался для заготовки звездной пыли. Он состоял из круглой стеклянной колбы и маленько черной крышки. Размещать в подобном банальном предмете волшебство было почти неприличным.
Эйден вздохнул и вытащил свой сепаратор из заплечной сумки. Мальчик зачерпнул пригоршню земли и слегка расслабил ладонь, позволив темно-серой сухой струе осыпаться сквозь сжатые в кулак пальцы. Пыль, да и только. Хоть бы искорка проблеснула. Но нет, земля стекала в банку, оставляя на руке Эйдена запах грязи и обиды. Дурацкая звездная пыль и дурацкий сепаратор, белая риска на стеклянном боку которого просила заполнить емкость ровно до середины. Эйден захлопнул крышку прибора и с силой его встряхнул. Ничего. Лишь колба слегка помутнела от пыли.
– Дай я тебе помогу, – громко шепнула Кассия.
Доброта Кассии была невероятно проворной, поэтому в следующую секунду сепаратор Эйдена очутился в руках девочки. В стеклянной колбе заплясал хаос: емкость заволокло серой пеной, но через мгновение в центре миниатюрной бури вспыхнула и погасла золотая искра. Словно кошка подмигнула в темной комнате. Очень грязной и пыльной комнате, в которой бушевал веник. Прошло еще немного времени и золотых проблесков появилось намного больше.
Сепаратор и должен был так работать. От тряски верхний слой почвы разделялся на тяжёлую землю и летучую звездную пыль, которая, освободившись, начинала сиять. Земля толстым слоем оседала на дно колбы, и золотой вихрь кружил над ее поверхностью. Совсем как в реальном мире.
В руках Кассии сепаратор жалобно звякал, моля о пощаде всеми железными винтиками своей отсутствующей души. Работа была давно сделана – за прошедшее время из земли можно было вытрясти не только звездную пыль, но и тайны сущего вместе с рецептом шарлотки. Тем не менее остановить Кассию, вставшую на путь бескорыстия, было практически невозможно.
– Эй! Эйден, вторник на твою голову! Почему ты бездельничаешь?
Громкий резкий звук голоса надзирателя мгновенно поймал внимание Эйдена, которое замерло в страхе и совершенно потеряло из виду Кассию. И это было большой ошибкой. Ошибкой, которая больно ударила мальчика в бок и с громким звоном разбилось о камень. Сепаратор. Точнее его осколки веером разлетелись по земле, выпуская на волю золотистый туман.
– Не волнуйся мой мальчик, вещи, в отличие от стереотипов, имеют обыкновение ломаться. В этом нет ничего страшного, я прекрасно понимаю, что материальные ценности – это всего лишь иллюзия контроля над эфемерным времени. Как бы то ни было, следует понимать, что без денег непредсказуемая длительность твоего существования становится прогнозируемо короткой величиной. Иными словами, сепаратор – вещь дорогая и с ним нужно обращаться бережно, – так, или почти так, мог бы сказать Эйдену мастер-надзиратель, будь он человеком склонным к праздному времяпрепровождению в размышлениях.
Однако надзиратель был человеком трудолюбивым, поэтому любые лишние мысли в системе его убеждений приравнивались к пьянству, личностному росту и прочим аналогичным грехам. Впрочем, в силу возраста, Эйден вряд ли бы понял идею бренности материализма в масштабах души, но ценности имущества для бренного тела. Подзатыльник, доставшийся мальчику, вполне доходчиво объяснил обеим сторонам конфликта, кто был не прав в данной ситуации.
– Ах ты исчадие вторника! – все-таки один подзатыльник не был достаточно убедителен.
Надзиратель замахнулся в третий раз, но удар не последовал. Сквозь звон в ушах от затрещин Эйден услышал визг Кассии и незнакомый женский голос:
– Ты совсем сдурел? Прекрати лупить принца! – женщина кричала громко и возмущенно. – Ах, пророк безымянный, ты что вытворяешь?
Эйден бросил осторожный взгляд в вбок. По тропинке, которая брезгливо огибала поле на почтительном расстоянии, бежала деревенская ведьма. Длинная пышная юбка, украшенная оранжевыми перьями, оборками и синими бусами, развевалась по ветру подобно военному знамени свирепого племени. Макияж и прическа женщины также наводили на мысли о первобытной жестокости: фиолетовая помада, синие брови вразлет и соломенно-желтые волосы зачесанные высоко вверх.
– Среда вожделенная, самому жить надоело, так остальных зачем за собой тащишь? – негодовала разъяренная ведьма, грозя надзирателю маленькой плетёной корзинкой, поднятой высоко над головой.
Тем временем Кассия воспользовалась неразберихой и втиснулась между Эйденом с мастером-надзирателем. Она раскинула руки в стороны, защищая мальчика грудью, и завопила во всю мощь легких:
– Это я виновата! Не бейте его! Это не он, это я сломала сепаратор!
Воцарился бардак. Гремели бусинки и подвески на наряде ведьмы, болванки под ее каблуками трещали, ветер пронзительно выл на фоне, нагнетая черные тучи и драматичное настроение.
– Хватит! – в конце концов, рявкнул мастер-надзиратель.
Чего именно было достаточно надзирателю, не понял никто. По крайней мере, Эйден не понял, а остальные лишь добавили суматохи в творившийся хаос. Кассия неразборчиво причитала и всхлипывала, а ведьма продолжала надвигаться неотвратимо, как кризис бытия в среднем возрасте. Даже Эйдену стало немного страшно.
Похоже, ведьмы были в родне с пауками, как иначе такое маленькое существо могло вселить ужас в огромного надзирателя? Мужчина был не просто большим, ему приходилось кланяться каждому дверному косяку в мастерской, чтобы зайти в комнату. Однако, перед угрозой плетеной корзинкой он съежился и отступил на пару шагов назад. Когда мужчина оказался в опасной близости к зоне поражения, он схватил Эйдена за плечо и выставил перед собой. Ведьма взревела, а корзинка в ее руке закрутилась пуще прежнего.
– А ну отпусти ребенка, – прокричала она, – трус проклятый!
Корзинка с треском и скрипом обрушилась на голову мастеру-надзирателю, точно храбрая маленькая птица, которая решила отведать человеческой плоти. Удары сыпались градом, раздавая синяки и ссадины, как непрошеные жизненные советы. В любой другой ситуации Эйден был бы рад помощи и защите, но в данной конкретной ситуации он оказался зажат между ведьмой и надзирателем, поэтому праведное возмездие регулярно настигало и его голову.
Примерно через минуту превосходство в расстановке сил стало неоспоримо, поэтому надзиратель принял решение отступать. К несчастью, Эйден был вынужден пятиться вместе с ним. Далеко уйти им не удалось, одна из болванок подставила голову под ногу мужчины, и все трое кубарем покатились по полю. Взметнулся столб пыли, земля и небо слились в единое серое пятно, которое кружило вокруг, пока мир не обрел новое равновесие прямо на животе у надзирателя, где верхом сидел Эйден.
Ведьма была не готова к внезапному падению врага. Она выглядела растерянной и ошеломленной, боевой дух ее корзинки вмиг растерял весь запал. Где-то под Эйденом зародилось рычание, а в следующую секунду он был отброшен в сторону. Надзиратель вскочил на ноги и проревел:
– Пошла отсюда! Ведьма болотная!
– Ведьма, говоришь? Я тебе покажу ведьму! – слова женщины бойко кидались на надзирателя, но сама она испуганно спряталась за измятой корзинкой. – Наведу порчу, у тебя не то, что язык, у тебя ум отсохнет! Будешь до конца жизни под себя ходить, да с воронами разговаривать!
– Проваливай отсюда, – надзиратель хоть и сохранил твердость в голосе, но шаг назад все-таки сделал. – Иди, куда шла, пока я не позвал магистра.
– Я-то уйду, – словно в подтверждение своих слов, ведьма начала пятиться назад, – да ты руки не распускай. А то, если ОНА узнает, – женщина воздела указательный палец к небу, грозя там кому-то неведомому, – а ОНА обязательно узнает, тебе вторник покажется детской забавой.
ОНА, по всей видимости, была кем-то очень известным и страшным, ведь одно упоминание о НЕЙ, превратило мастера-надзирателя в ученика, которого поймали с поличным за списыванием. Он вжал голову в плечи и украдкой глянул на Эйдена с виноватым и пристыженным видом.
– Держи свой поганый язык за зубами! – снова зарычал надзиратель. – Иначе лишишься и того, и другого! Проваливай и никогда больше здесь не появляйся!
Эйден настолько увлекся, происходящей схваткой, что совсем позабыл про Кассию. Он стоял с открытым ртом посреди поля, поэтому, чуть не выпрыгнул из ботинок, когда девочка неожиданно вцепилась в его предплечье:
– Ты в порядке? – шепнула Кассия, глаза у нее были огромные и красные, словно она проплакала все веселье.
– Тсс, – отмахнулся от нее Эйден.
Он не хотел пропустить ни словечка из того, о чем говорили ведьма с надзирателем. Особенно интересно ему было послушать про Нее, раз Она была настолько примечательной личностью, что могла обходиться без имени. Однако, оказалось, что именно в ту минуту, которую украла Кассия, ведьма и надзиратель пришли к развязке своей истории. Женщина, подобрав юбку, пробиралась сквозь поле к тропинке, а надзиратель злобно смотрел на детей.
– Чего уставились? – гаркнул мужчина, – шагайте, давайте.
– Куда? – осторожно спросила Кассия.
– В мастерскую! – раздраженно ответил надзиратель, словно других вариантов и быть не могло.
На самом деле, других вариантов было множество, но разбитый сепаратор поблескивал неподалеку, намекая, что нужно уносить ноги, как можно быстрее. Да и у надзирателя был такой вид, словно внутри его белого балахона была одна злость, а не человек вовсе. Самым разумным решением было помалкивать и делать, что сказано. С другой стороны, смиренно подумал Эйден, Вигго всегда говорил, что у детей отсутствует страх и способность предвидеть последствия собственных глупых поступков.
– Касси, – позвал Эйден подругу, – спроси у надзирателя, про кого говорила ведьма.
– Не буду я этого делать, – возмутилась девочка, – вон он какой злющий, у него даже уши покраснели!
– Он тебе ничего не сделает, ты дочка магистра, он не посмеет тебя обидеть.
– Нет, – твердо отрезала Кассия.
– Значит, придется спросить мне, – преувеличенно тяжело вздохнул Эйден. – Если меня убьют, пожалуйста, забери себе мои праздничные десерты. – Он еще раз вздохнул и позвал скорбным голосом, – мастер-надзиратель…
– Про кого говорила ведьма? – перебила мальчика Кассия.
Надзиратель резко обернулся и посмотрел на детей сквозь прищур:
– Ни про кого, – буркнул мужчина и зашагал быстрее, уходя от ответа в прямом и переносном смысле.
Кассия облегченно выдохнула и припустилась за ним. Эйден в очеретяной раз издал театрально-глубокий вздох:
– Тогда нам придется спросить об этом магистра.
Надзиратель резко остановился, от неожиданности дети почти врезались ему в спину. Повисла немая пауза, в которую Эйден успел испугаться, что надзиратель собирает ярость по закоулкам своей души, чтобы снова обрушить ее на голову мальчика.
– Послушайте меня внимательно, – наконец, сказал мужчина. – Никогда, слышите? Никогда не разговаривайте с ведьмами, – он по очереди заглянул в глаза каждому ребенку, чтобы убедиться, что в них отражается внимание, а не посторонние мысли о каких-то детских делишках. – Ведьмы не такие, как мастера, они вытягиваю волшебство из живых существ. А особенное они любят маленьких детей. Стоит вам один раз заговорить с ведьмой, и оглянуться не успеете, как окажетесь у нее дома, а потом она схватит, свяжет, вставит куриную косточку в ваш любопытный нос и высосет душу!
– И что с нами станет без души? – шепотом спросила Кассия.
– Останется одна шкурка, пустая и бесполезная, как дырявый носок! – припечатал надзиратель. – А теперь шагайте быстрее, пока ведьма не вернулась.
Эйден не верил надзирателю, но перспектива кости в носу казалась ему неприятной. Тем более, он не знал: речь идет о сырой или жареной курице, поэтому он решил сначала расспросить обо всем Вигго, и только потом рисковать душой.
Примерно через двадцать минут поднялся штормовой ветер. Он гнал звездную пыль сразу со всех сторон, закручивая в тугие клубки, которые взрывались яркими вспышками с хаотичной периодичностью. В такие моменты Эйдену представлялось, что кто-то большой и невидимый накрыл мир колбой от сепаратора и хорошенько его потряс.
Эйдену не нравились эта мысль, из-за нее становилось тоскливо, десять лет его жизни представлялись чем-то совсем маленьким и незначительным, точно песчинка, которая вот-вот сорвется с земли и затеряется в звездной буре. Небо разгоралось сильнее, а воздух становился сухим и горячим. Где-то высоко загремели раскаты грома, а им вдогонку загудела сирена.
Мастеров-ветров снова что-то напутал. Он обещал, что дождя не будет еще неделю, но вот они, маленькие алые вспышки, которые прорывали на небе дыры, сквозь которые скоро хлынет вода. Все-таки прав был Вигго, когда говорил, что люди будут жить вечно, если мастер-ветров начнет предсказывать смерти.
Сирена гудела громче и громче, требуя, чтобы все, кто имел уши и ум, бежали в укрытие. Это мастер-ветров пытался исправить свою ошибку. Наверное, он хотел оглушить людей, чтобы они забыли о том, что раскаты грома услышали раньше сирены.
Надзиратель прибавил шагу, он ничего не сказал, все и так знали, что нужно поторопиться. Дожди были редким, но необходимым злом, как, к примеру, уборка. Звездная пыль смешивалась с водой и проливалась на землю тяжелыми золотыми каплями. И весь мир сиял, как раскаленный уголек в печи.