Опостылевшие лица
Роман Сергеевич Шмыков
Рассказ погрузит читателя в мир, захваченный инопланетными паразитами. Героиня расскажет свою маленькую историю, случившуюся так не вовремя для планеты и для неё лично. Что может случиться с мечтами человека, лишившегося любого рвения к жизни? Кто может взять на себя ответственность за всё случившееся, если даже само желание существовать больше не имеет ценности? Глубокие мысли порой кажутся чужеродными, не принадлежащими тебе в твоей же голове, так может они и правда не твои?
Роман Шмыков
Опостылевшие лица
Начну дневник исключительно по приказу одного из них. Оказывается, они затесались и в мозгоправы! Кто б знал, зачем? И вот сижу в своей комнате, заранее купила эту толстую книжку с пустыми листами, наклеила стикеров на обложку, так бежева не режет глаз своей скучностью. Итак, что меня беспокоит? Их существование. Точнее, то, как они проникли в нашу жизнь. Надо бы, наверное, описать это более красочно, может, сработает? Ладно, начнём:
«1 сентября 2017 года.
Начало первого семестра второго курса. Студенты радовались встрече и не радовались началу учёбы, хотя это недовольство быстро пройдёт. Ректор устроил большой праздник на главной площади перед корпусом, выступали местные музыканты и заслуженные преподаватели. Всё шло как обычно, затем один за другим люди принялись падать в обмороки. Я приняла это за флешмоб. Небо почернело, густая дымка накрыла город, а потом, как выяснилось, и всю планету. Чёрные шары спустились быстро, некоторые оставили кратеры, многие повредили жилые дома и заметно испортили дороги. Армия не помогла, тоже свалившаяся без сознания, главы государств отправились в беспамятство прямо во время прямых эфиров и обращений к своим людям. Никто ничего не успел сделать, и уже через три дня планета принадлежала им – инопланетным паразитам, захватившим три четверти населения Земли…»
Думаю, слово паразит им не понравится, а мне нужно пройти обследование, иначе к практике не допустят. Глупо как-то, ладно, зачеркну.
«…не успел сделать, и уже через три дня планета принадлежала им – инопланетным паразитам, пришельцам, захватившим три четверти населения Земли…»
И «захват» не понравится, они же это позиционируют как добровольную ассимиляцию и присоединение к космическому сообществу. Не думала никогда, что буду так боязливо подбирать слова в собственном дневнике. Смешно, если бы не хотелось плакать.
«…и уже через три дня планета принадлежала им – инопланетным паразитам, пришельцам, захватившим приспособившим три четверти населения Земли к жизни в условиях общего разума»
Или как они его назвали? Пусть остаётся так, всё равно он поймёт, что имею ввиду. Лишь бы не придирался излишне, мне всё равно надо закончить институт, даже если моя профессия по итогу не особо-то им и нужна. Всё это одно из их глупых правил – соблюдать законы, что главенствовали до «Прибытия». И зачем? Сказал бы кто внятно, а то вот уже почти два месяца живу непонятно за какой целью и для кого. Жутко вспоминать, что человечество развалилось за такой короткий срок. Хочется порой быть одной из них, да не могу себя заставить. Стыд перед самой собой не позволяет стать такой же, как они, так ещё и по собственной воле.
«Беспокоит, что никак не могу влиться в новое общество…»
Словно со старым у меня тоже всё было хорошо.
«…хочется понимания, более ясной цели и хорошей работы в будущем»
Мда.
«Ради процветания планеты в новом режиме жизнедеятельности населения».
Нудно всё это, скучно. Не верю сама себе, хочется выдернуть листы из дневника и начать заново. А что тогда напишу? Всё равно выйдет нечто подобное, только время тратить. Пойду поем, мама обещала приготовить что-то новое, хотя там особо не извернёшься, ведь всё питание контролируется ими. Опять же непонятно зачем, поскольку они лишили нас вкуса, и всё, что теперь делают наши тела – это переваривают пресную жижу. Если мама и правда сделала на этой основе вполне сносное блюдо, я ей памятник поставлю.
Захлопываю дневник слишком громко, тело отца может это посчитать проявлением агрессии, а она запрещена в любых проявлениях. Я задерживаю дыхание, вслушиваюсь – ничего не изменилось. Откладываю запись, она выглядит такой наивной, до тошноты. Иду на кухню, там и правда чем-то пахнет, и даже аппетит пробуждается. В томительном ожидании усаживаюсь за стол, наблюдая скрюченную спину мамы. Ей приходится работать по двенадцать часов на производстве пластика, так необходимого в возведении построек для жителей колоний. Никакого камня и металла, всё это запрещено как пережитки прошлого. Одноэтажные кубы без окон заполонили улицы, из-за чего я вообще прекратила выглядывать из квартиры, глаза б мои не видели эти подобия конуры для собак… ох, как же скучаю по животным. И даже бродячим, хоть бы кто-нибудь нагавкал, а так ведь полная тишина, и нельзя общаться вне зданий.
– Как ты сегодня? Выспалась? Завтра опять практика?
Охрипшая мама задавала вопросы, которые не успевала озвучить между сменами. Мы практически перестали видеться, ведь днём она работает, а по ночам мы обе крепко спим. Она от физической усталости, я – от душевной.
– Никак. Неа. Да.
Отвечала я уже по привычке так быстро, что и сама перестала замечать, как губы двигаются. Словно ответила в своём воображении, сохранив тишину идеально чистой кухни. Об этом позаботилось тело отца, забывшее, что такое ходить на работу. Паразиты сделали его хозяином квартиры, который обязан следить за нашей семьёй, и не более. Как нынешний «хранитель генетической памяти через семя он должен сохранять физическое состояние в полном довольстве без единого отклонения». Как же долго я сопротивлялась этому определению и смыслу, как долго мы боролись против этого в прошлой жизни, и вот всё оборвалось вторжением каких-то маленьких личинок с далёких звёзд.
Мама поставила три тарелки на стол, уселась рядом и еле выдохнула. От неё пахнуло усталостью и пустым желудком, болеющим гастритом. Она мало ест, да и то, что в себя еле запихивает, можно назвать пищей только с огромной натяжкой. Жижа из белков и углеводов, ничего аппетитного. Тут, на еле уловимый запах синтетической пищи, из большой комнаты вываливается тело отца, изрядно ожиревшее на бесконечном сидении дома и прослушивании общих инструкций по телевизору о ведении семейного хозяйства людей. Паразиты в его голове всё время учились и делали выводы, да только мы с мамой почти ни о чём не в курсе, просто раз в неделю на стене от моей спальни до кухни появляются новые своды правил. Одно бредовее другого, сплошные противоречия. За два года они мало чему научились у нас, а ведь как-то смогли покорить космос! Наверное, для этого нужно полное отсутствие человечности.
Тело отца грузно свалилось на стул, придвинуло к себе тарелку и погрузило в него ложку. Так гнусно, ведь боюсь поднять глаза и увидеть в очередной раз, во что превратился мой папа – голова облысела, наличие паразитов в его мозгу выдавило волосяные луковицы, от чего редкая поросль осталась лишь на затылке и немного на висках. Глаза торчат в разные стороны от повышенного давления в черепе, и вечная нить слюны, свисающая с губы чуть не до стола. Тело отца принялось с чавканьем поглощать то варево, что сделала мама. Для него совершенно нет разницы, а вот я новые нотки всё-таки угадываю в запахе. Не могу сдержаться, всё равно машинально морщусь, когда кладу первую ложку на язык. Стало и правда слаще, мельком переглядываюсь с мамой и кротким кивком благодарю её. Она же сдавленно улыбается и принимается за свою еду, губящую её слабый желудок с каждой новой порцией.
Быстрее всех закончило тело отца, громко положившего ложку на стол. Оно ждало нас, и некоторое нетерпение мелькнуло на его обрюзгшей морде, складки на лбу превратились в толстые извилистые полосы, они побагровели, и это единственная эмоция, пробившаяся через его оболочку. Жаль, она быстро затухла, я бы не прочь и крики послушать. Да хоть что-то, лишь бы не монотонную речь голосом дорогого мне человека. Ужасная издёвка.
Мама доела последней, чуть не давясь на последней ложке. Она убрала со стола и сложила посуду в раковину. Тело отца помоет, а ей пора на смену, и мне больно смотреть, как её некогда нежные ладони густо покрылись мозолями и мелкими трещинами, кровоточащими при любой возможности. Женщина с поникшими плечами удалилась в прихожую, наспех оделась и тут же выскочила из квартиры. Понимаю её, мне тоже не хочется тут находиться дольше положенного, но просто так выйти нельзя, а долгосрочный пропуск выдадут только завтра перед институтом, сегодня же у меня только справка на экстренный случай. И та вряд ли сработает, если поймают в неподобающее время. Вот и сижу напротив тела папы, оно дышит так, словно делает это впервые. Как-то неровно, то слишком глубоко, то излишне поверхностно, при этом хрипя и иной раз высовывая наружу распухший с белым налётом язык.
Я встала с места, хотела отправиться в свою комнату, хрип тела отца окликнул меня. Оно учится невербальным сигналам, но подобное выглядит как свисток для собаки. Я сдержала крик, стиснула зубы и обернулась к мерзости, формирующей мысли через скопления паутин поверх человеческого мозга.
– Я прописал новые правила, – начал паразит, – ознакомься.
– Вечером.
– Только не забудь, это очень важно для нас всех. – Он взял себе время на подумать, словно стеснялся меня, боялся отказа. – Хочешь со мной посмотреть телевизор? Там очень интересно рассказывают про наши…
– Не хочу, пойду к себе в комнату.
– Отправила заявление на пропуск? Иначе не пустят в институт.
– Да.
Всё это время я боролась с тем, чтобы не высказать накипевшее. Почему он всё ещё напоминает об учёбе? Его это точно не волнует, и вот он старательно имитирует отношения настоящих людей. Так делали раньше, так поступает сейчас и он, и физически отвратно осознавать, что всё это совершается скоплением паразитов. Они сосут воспоминания, питаются эмоциями, вызывающими химические реакции в головах людей. И ведь сами это рассказали, они словно ждали восхищения с нашей стороны, но ничего, кроме омерзения, не испытываю. И даже не так хочется осуждать тех, кто к ним примкнул самовольно с целью покончить со всем побыстрее. Хочется лишь думать, что всё это кончится когда-нибудь, хотя не надеюсь, что на моём веку. И сколько бы не жаловались предыдущие поколения, моему не повезло больше всех – у нас совершенно нет будущего, и это не наша вина. Просто так вышло, вот только смириться с этим никак не удаётся.
Я заперлась у себя, задержав дыхание и защёлкнув замочек на двери. Зашла в сеть, онлайн вся планета, а поговорить практически не с кем, разрешение на чаты тоже не получила, исключительно вечером дадут десять минут на открытый доступ, и тот потрачу на выяснение учебного плана. Паразиты не умеют фасовать по полочкам такие тонкости, как расчёт времени. Им плевать на смену поколений, ведь дохнут они каждый день, но при этом с лихвой закрывают дыры рождением новых особей в пределах мозга. Бесконечный конвейер одинаковых существ, делающих одинаковые вещи изо дня в день. Это такой план, или нежелание сделать что-то своё? Как же это выводит из себя, и хочется даже слезу пустить, но самой себе разрешить не могу. Слабость перестала быть позволительной, а борьба бессмысленна. Кто б знал, что к этому придём, и остаётся только ждать, пока всё решится, да ещё и не нами.
Открываю дневник, перечитываю написанное. Приемлемо, и послезавтра покажу паразиту-мозгоправу. Забавно звучит, что его призвание теперь буквально и дословно отображает род деятельности. И чего он хочется добиться, чтоб я всё-таки согласилась принять в себя червей? Вдруг, они уже во мне, но спят, выжидают чего-то? Вдруг всё, что сейчас думаю, это так и должно быть, и мысли всё-таки мне не принадлежат. Они заставляют злиться, грустить, тосковать по прошлому миру – сплошные манипуляции, и не знаю, что должна испытывать на самом деле. Всё это может оказаться обманом, поэтому руки порой опускаются от бессилия. Сколько можно, разве нельзя хоть раз в жизни сделать что-то самой, а потом увидеть результат, пусть и не наиболее очевидный? Боязно думать, что от рождения меня лишили любого участия в судьбе общества. Так заведено, говорили они и им подобные.
Тело отца за стенкой опять уселось за телевизор, сделало громкость выше, чтоб я точно услышала. Аж фотографии на стенах дребезжат, того гляди и упадут. Наушники на голову, музыку ставлю пожёстче, пусть барабанные перепонки лопнут если понадобится. Открываю дневник, черкаюсь на полях, невольно рисую планету и солнце, калякаю поодаль человечков, они летают по полям, перемещаются между строчек и корявых букв моего почерка. Некоторых я спрятала, некоторые достаточно явно торчат поверх мыслей. Сказали бы чего, а то бороздят бумажный космос и молчат. Намеренно ли или так получилось, кто б знал.
Рисование увлекло, я не заметила пролетевшие часы до ужина. В этот раз на себя обязанности взяло тело отца, хотя там ничего сложного нет – одна и та же субстанция по три приёма в день. Смотрю на время, скоро разрешат выйти в общую сеть, перед этим как раз поем. Выползаю из комнаты, оставив на шее играющие наушники. В ушах свист и фантомы прослушанной до этого музыки, всей сразу. Ватные ноги, затёкшие от долго сидения в одном положении, чуть не уронили меня. Рукой я привалилась к стене, той самой, на которой появилась новая бумажка. Распорядок дня чуть сменился, обязанности добавились, ничего удивительного. Ощущаю себя как тягловая лошадь, и это даже с учётом того, что напрягаюсь для общество куда меньше мамы. Если подумать, так она работает на износ ради однообразной баланды по утрам и вечерам.
Тело отца за столом, в свою слюнявую пасть мерно кладёт ложку за ложкой жижу из питательных веществ, и до сих пор нам не известно, что именно составляет теперь общий земной рацион. Сажусь напротив, глаза в тарелку, музыка начинает надоедать, выключаю её, погружая нас обоих в гнетущую тишину, что с секунды на секунду должна порваться чьей-нибудь репликой. Хочется достучаться до отца, настоящего, но слишком боюсь не встретить его под уродливой оболочкой сидящего напротив существа. Всё так знакомо, вот только это обман, знаю. Привыкнуть просто не удаётся до сих пор.
– Ты читала новые правила?
– Да. – Соврала ли? Глазами я со списком встретилась, хотя особо в смысл не вникала. Всё равно он проведёт устную лекцию, это неотвратимо.
– С завтрашнего числа они вступят в силу. Жду от тебя следования данным правилам, это важно для работы общества.
– Понимаю.
– Надеюсь, не врёшь. Мне важно, чтоб наша ячейка функционировала согласно предписаниям, ради этого мы каждый день встаём с постели. Верно?
– Да.
– Ты меня слушаешь? Выключи музыку. – Впервые в его тоне просквозила эмоция, пусть и негативная, однако это не вызвало в моей душе даже слабого отклика.
– Уже.
– Тогда сними наушники. – Приказал он, отложив свою ложку и отодвинув тарелку, словно готовится встать на стол, чтоб его было лучше видно и слышно.
Я повиновалась, не ощущая в себе и толики сил, чтоб ругаться или физически оказывать сопротивление. Положила наушники рядом с тарелкой, принялась за еду, ощутив резкое покалывание в скулах, словно меня вот-вот вырвет. Поборо?в по итогу неприятный позыв опорожниться, я принялась за ужин, такой же безвкусный, как и десятки других, ничем не отличающийся по своей скучности.
– Перед сном ещё раз прочитай, пожалуйста, правила. Мне нужно будет отчитаться о том, что все в этой квартире делают как предписано. Договорились?
– Да.
– Приятного аппетита.
– Ага.
Я доедала, ощущая грузный взгляд тела отца. Не могу отделаться от его образа в голове – эти раскосые глаза и вспухшее, краснокожее лицо. Слёзы наворачиваются от одного вида, и поэтому тороплюсь, давлюсь, но доедаю жижу, убираю тарелку и мчусь к себе. Благо, существо на кухне промолчало и отпустило. Я вновь запираюсь, подобное уже стало неотъемлемой привычкой моего нахождения в этой квартире, запускаю ноутбук. Статус открытого доступа мелькнул на экране, я тут же открыла чат, заранее придумав, как всё обставлю. Прислушиваюсь на всякий случай к происходящему в коридоре, уже выучив наизусть поступь чужака. Мурашки от его манеры косолапо и неправильно делать каждый шаг, шлёпая всей стопой разом по паркету.
– Во сколько завтра первая лекция? В десять вечера, кажется?
Отправила сообщение в чат. Меня должны понять, ведь сильнее намекнуть никак не могу.
– Нет, ты что, – ответила одногруппница. С тех пор, как планету поработили паразиты, мы сдружились, оставшиеся чуть не единственные, кто отказались от прививания. До сих пор удивляюсь, как нам позволили, – в десять тридцать, но за день до завтра. Ни минутой позже.
– Это факультатив?
Спросил заражённый парнишка из параллельного потока. Мы знали о его слежке за нашей перепиской, но он как был глупым до всего этого, так глупым и остался. Нам повезло в этом смысле, однако всё равно при его надзоре в чате приходится шифроваться и строить из себя полных идиотов.
– Да. Ты его уже проходил в том году. Помнишь?
Наша третья подруга вступила в чат, попытавшись надавить на забывчивость проблемного наблюдателя.
– А, точно, помню. Потом сдайте конспекты на проверку, не забудьте.
Прямо вижу, как он сидит за ноутбуком с глупым взглядом и вчитывается в наш диалог. Старается различить подсказки, намёки, но не видит и в упор. И я молюсь богам, чтоб так оно и осталось.
– Хорошо, – я присоединилась в общему обсуждению, и только сейчас заметила, как копятся влажные пятнышки на клавишах. Волнуюсь сильнее прежнего, словно ставлю на кон всю свою жизнь. – Десять тридцать, запомнила. У четвёртого корпуса как обычно?
– Нет. Через три улицы от него и минус одна есть лекторий, там соберёмся. Не забудь книги.
Книгами она называла сигареты и до вторжения, предлагая порой между лекций почитать в туалете. Я невольно улыбнулась, ощутив, как губы дрожат от подступающих слёз. Надавила на глаза, не желая выпустить ни одной. Когда дыхание стало менее сбивчивым, прочитала чат. Заражённые обсуждали новые правила, которые в обязательном порядке повесили на своих стенах в квартирах. И вспомнить страшно, ведь у большинства целые семьи состоят из таких, как тело отца. А мне ещё повезло в какой-то мере, что мама осталась прежней, жаль, от этого человека с каждым днём становится всё менее привычного и узнаваемого.
– Книги не забуду. Договорились.
На этом я закрыла ноутбук, до сих пор не веря, что этой ночью сбегу. Ненадолго, хотя бы на несколько часов, иначе удавлюсь, обещаю самой себе. Так продолжаться не может, нужен свежий воздух, и дело не только в нахождении на улице. Я проверила сигареты в заначке, спрятала её под трусами в шкафчике, когда удалось убедить тело отца, что наши особи в статусе родителей не имеют права сюда лазить, и если он хочет сохранить традиции и прежнее положение дел, то ему доступ запрещён и в сумме в мою комнату. Он поверил, и мама не стала встревать, отлично зная, что моему настоящему папе в этом помещении всегда были рады. Невольно, до этого стараясь готовиться к вылазке с отвёрнутой головой, но я уставилась в макет корабля, который когда-то собрала с папой. Вот уже десятилетие он стоит среди учебников и энциклопедий как памятник счастливому детству. За что они так с нами? За что так поступили лично с моим папой? Какая-то необоснованная космическая месть, лишённая смысла. Обидно, я уверена, что не заслужила ничего подобного, и мои далёкие предки тоже.
Времени до заветного побега всё меньше, колени трясутся в ожидании, волнение формулируется потными подмышками. На одном месте усидеть не могу, ёрзаю, натираю ягодицы об старый стул. Каждые несколько минут сверяюсь с часами, так тягуче двигаются стрелки, и даже еле уловимое тиканье покрывает кожу мурашками. Встаю, брожу по комнате, кругом обводя мебель вдоль стен. Если б до встречи оставалось больше, я б прожгла пятками дырку в ковре, а так тот всего лишь нагрел мне стопы, которые теперь неприятно колет. Надела джинсы, кофту, новые носки – предыдущие впитали всю вонь волнующегося тела. Прислушиваюсь к звукам снаружи, по-прежнему истошно орёт телевизор, мама скоро вернётся с работы, и это мой шанс, нельзя допустить, чтоб двери в подъезд заскрипели больше одного раза.
На изготовке жду у порога комнаты, все чувства обострены, спинным мозгом изучаю обстановку, пытаюсь предугадать возможное развитие событий. И как же хочется закурить прямо сейчас, отпустить немного, чтоб нервы прекратили запутываться в тугие узлы, и мозг поостыл. Сегодня особенно остро ощущается мнимое присутствие там личинок, ищущих себе место и пока не присосавшихся. Они готовы дёрнуть за свои нити, ждут лучший момент, когда ощущу самый вкусный ветерок свободы.
Возня у двери, я выскакиваю из своей комнаты и вплотную сталкиваюсь с мамой. Та распростёрла объятия, решив, что её дочь настолько соскучилась, но я впопыхах натянула кроссовки, кажется, разные, и небрежно чмокнула на прощание любимую женщину даже не в щёку, а шею, покрытую пылью и мазутом.
– Не спрашивай. Тому?, – я прошептала как смогла и быстро кивнула в сторону гостиной, где телик верещал как в последний раз, – тоже ничего не говори, если что – я заперлась у себя в комнате. Всё будет хорошо, вернусь к утру.
Мама привыкла, мама ничего не стала спрашивать. Она с открытым ртом и застрявшим там вопросом уступила мне дорогу, проводив до ужаса уставшим взглядом. Я выскочила в общий коридор, покрытая немым осуждением, но с условным разрешением в кармане. Что делать со своей жизнью даже в условиях апокалипсиса – решать по итогу всё равно мне. Лишь бы это не аукнулось матери, а что будет с телом отца, как с провалившим своё маленькое личное задание, уже плевать. Хоть пустят на жижу, хоть вернут к состоянию паразитов в баночке, это на их усмотрение.
Сзади громко хлопнула дверь, получается, мне удалось, и по сути никто не выходил из дома без разрешения. Я как мышь двинулась по лестницам, а затылок жгут несуществующие взгляды. Осуждают ли? Сдадут ли местным стражам правопорядка? Шагаю аккуратно, не производя ни шороха, ни случайного всхлипа от нахлынувшего страха. Даже дыхание задержала, пока с опухшим без кислорода лицом не спустилась к выходу. На всякий навострила уши в сторону лестничных пролётов, там свистит случайный сквозняк, и ничего, похожего на чью-либо жизнедеятельность. Раньше появлялся сигаретный дымок, чьи-то голоса наверху, со второго этажа лаяли собаки в любое время дня и ночи. Сейчас же как в гробу, да и в том, наверное, веселее.
Открываю дверь, писк домофона как шлепок ладошкой по ушам. Я вздрогнула, пригнула зачем-то голову, словно на неё может свалиться хлипкий бетонный козырёк. Секунды этого звука показались часом, я успела зажмуриться и несколько раз попросить его прекратиться. Когда и в воображении перестало трезвонить, я взглянула, с чем встретилась. Давно не была снаружи после заката, фонари почти не работают, светятся только пластиковые коробки, в которых спят рабочие особи паразитов. Среди них много бомжей, получается, уже бывших. Теперь у них и работа, и постоянная еда, и кров. И в новой жизни они устроены лучше моего. Зря дед пугал в детстве, что стану дворником, если буду плохо учиться. Образование превратилось в рудимент, теперь у каждого есть работа по силам. А я что могу? Только под покровом луны свалить, чтоб покурить с подругами.
Полусогнутая, крадусь через двор. Лишённые прежнего человеческого внимания кусты создали целую экосистему внутри бетонных ограждений в виде девятиэтажек. Между разросшихся корней нечто похожее на скелеты, но это воображение играет само с собой. Мёртвые личинки точно расположились по всей поверхности почвы и удобряют её, от этого привычные кустики вытянулись до десятка метров. Белые точки, они повсюду, благо не шевелятся, однако всё равно неприятно ступать по ним, они так хрустят, высохшие как листья по осени, и невольно съёживаешься от омерзения.
Миную двор, прохожу мимо домов, на торце одного сняты все окна, длинные провода тянутся вдоль тротуаров прямо к поселению пластмассовых кубов. Те еле слышно жужжат, как трансформаторные будки, и рядом с ними ощутимо теплее. Испарина на лице появляется, если стоишь даже поодаль. Вытираю небрежно рукавом, царапаю бровь пуговицей и, про себя изрядно чертыхаясь, удаляюсь в темноту, туда, где проулки лишены света фонарей, где асфальт резко превращается в грязь и высокую траву. Так меньше шансов, что меня заметят, вот только приду совсем грязная, любимые штаны же ещё зачем-то надела. Настолько хотелось выдать подобную вылазку за праздник? Похоже на то.
За очередным поворотом, за спинами домов, где одни не облагороженные палисадники, решаюсь всё-таки закурить. Трясущимися, слегка подмёрзшими руками, вынимаю одну. Поломанная, но ничего, сейчас и такая на вес золота. Губы тут же прилипли в бумаге, кончик языка упёрся в фильтр и впитал давно знакомый вкус. Я зажгла огонёк, в такой тьме он, небось, как целый факел, чуть ослепил меня. Наугад пришлось поджечь, по итогу всё получилось, и желанный дымок проник внутрь. Я закашлялась от утраты привычки, плотно зажала рукавом рот, чтоб не возвестить всех паразитов вокруг о моём нарушении правил. Папироска медленно таяла, огонёк тускнел. Наступала тишина без моего карканья, и вот палец жжёт пепел сигареты, а я сделала всего одну затяжку, оставившую после себя лишь горьковатую слюну. Выбросила окурок, притоптала ногой прямо в грязь, и правда ведь надела разные кроссовки. Забавно, посмеялась про себя – никто не осудит, паразитам плевать на подобные мелочи. Вот именно этого мне не хватало в мире до их вторжения. Кто б подумал, что в такой ситуации смогу найти плюсы?
Постепенно и неизбежно приближаюсь к главному проспекту, его огни слепят меня, чуть не вываливающуюся из тени опустевших дворов. Одной рукой прикрываю лицо, лёгкий дождик бьёт так неприятно, другой – хватаюсь за ветки ближайших кустов, чтоб не поскользнуться на влажной почве и не укатиться к началу пути. Вот под кроссовками асфальт, уже и отвыкла от твёрдости, аккуратно шагаю посреди тиши к проезжей части, опасливо оглядываюсь по сторонам. Их патрули встречаются крайне редко, только рисковать всё-таки не стоит, поэтому и трачу время на то, чтоб разглядеть в жёлтом свете ночных фонарей маленькие группы тел. Они сливаются чуть не в клубок, держатся вплотную и руками хватаются друг за друга, за любые части. Они никому не сказали, зачем так делают, однако выглядит это как стеснительная оргия, готовая вот-тот поддаться своим желаниям.
Вроде никого, по привычке смотрю налево, пересекаю две полосы дороги, смотрю направо – преодолеваю оставшиеся. Словно километр перебежала, запыхалась больше от страха, и вновь прячусь в темноте под козырьком здания. Тут раньше библиотека была, рядом кафе, сейчас же окна заколочены, любые опознавательные знаки сорваны, осталась одна кирпичная коробка, и этажей внутри будто тоже нет, зайди и встретишь огромную пустоту, в которой эхо звучит громче атомных бомб. Сверяюсь с часами, до назначенного времени пятнадцать минут, это совсем впритык к тому, чтоб не опоздать. Хотя я точно забываю, что остальные добираются подобным ходом, и это при условии, что им так же запросто удалось сбежать из дома. За каждую по отдельности боюсь, при том что и сама нахожусь в очень относительной безопасности. Улицы исключительно с виду пусты, а вот в окнах могут торчать незримые силуэты с раскосыми глазами и облысевшими макушками голов. Они не станут кричать, если увидят, но ты точно об этом узнаешь, только позже.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71051767?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.