Главная страница | Социальная фантастика | Сын Петра. Том 2. Комбинация

Сын Петра. Том 2. Комбинация
Михаил Алексеевич Ланцов
Сын Петра #2
Приключения обновленного Алексея сына Петра I продолжаются.
Спровоцировав более масштабный стрелецкий бунт 1698 года, Леша сумел подготовиться и «подвести под монастырь» не стрельцов, но настоящих заговорщиков. Это привело к гибели почти всех его теток и кузин, а вместе с тем и Милославских, каковых сделали козлами отпущения.
Успех? Несомненно, успех. Однако теперь предстояло сдержать отца от бездумного вступления в Северную войну. А его подбивали. Явно подбивали. Бунтовщики хоть и отступили, но никуда не делись. И кое-кто из них видел успех их дела в поражении царя как можно более тяжелом. Да и наши заграничные «партнеры» имели свои виды на Россию…
Обложка – Светлана Петрова. Иллюстрации – Сергей Нинику. Шрифт обложки (бесплатный) Nick'sFonts(latin)A.Gophmann(cyr.): Antikvarika: 2009.

Михаил Ланцов
Сын Петра. Том 2. Комбинация

Пролог
1698 год, декабрь, 29. Москва
– Конем ходи! – воскликнул царь.
– Отстань, – отмахнулся Меншиков.
– Конем ходи! – настаивал Петр.
– Дай самому подумать!
– Верное говорю – конем ходи!
Александр Данилович поморщился, но взял коня и походил им. Единственным. Второго он уже потерял.
– Сходил? – выдержав паузу, поинтересовался Алексей.
– Сходил, – вперед Меншикова ответил царь.
– Сходил, – тяжело вздохнув, подтвердил верный сподвижник Петра Алексеевича, хотя явно не был рад этому ответу.
Царевич внимательно на него посмотрел.
Походил сам.
И произнес:
– Мат.
Александр Данилович взглянул сначала на своего оппонента по шахматной партии. Потом на доску с фигурами. Скрипнул зубами. Потом скосился на царя. И Алексей был уверен, если бы не статус последнего, он бы его точно «умыл» фигурами. Прямо как в том советском фильме. Или даже того хуже. Однако ответил он, спустя, наверное, минуту внутренней борьбы, совсем иное:
– Опять… проклятье…
– Как у тебя получается? – с легким раздражением спросил отец, которого тоже утомили победы сына.
– Спешить не нужно.
– И все?
– И все. Вот ты рвешься в войну со шведом. Так?
– Мы это уже обсуждали. – нахмурился Петр. – Война за наследство испанской короны может и не произойти. В этом случае мы впустую потратим время.
– Не произойдет – и ладно.
– Что значит «и ладно»?
– Сейчас нам подождать выгодно. Разве нет?
– А чего ждать?
– Чтобы завершить османскую партию к нашей выгоде и навести порядок в войсках. Или ты думаешь шведов побеждать тем сбродом, что в полках ныне? У них армия мирового уровня! А у тебя? Да и в казне пусто. Там намедни мышь от тоски повесилась. Хочешь так начинать войну?
Царь нахмурился.
Ромодановский и Меншиков промолчали.
– Керчь османы нам не отдают. Так?
– Так.
– Но без нее толку никакого. Весь флот твой сгниет на Дону. Да уже гниет впустую. Али на линейных кораблях по реке ходить? Ему там даже развернуться будет негде. Надо Керчь брать. После стольких лет войны, после таких усилий и затрат вот так заключать мир – это не победа будет, а громкий пук. Считай, утопить свой корабль после долгого плавания в виду гавани. Тем более что слухи доносят – на берегах Босфора уже не знают, как из этих войн выпутаться.
– Сынок, политика – это не шахматы.
– Какой смысл хвататься за новое дело, не доведя до нужного итога старое? Ты ведь в шаге от успеха. Разумно ли теперь все бросать? Тем более в столь невыгодной обстановке. Да, Саксония и Дания за тебя. Однако ты не сможешь объединить с ними усилия, и Карл вас сможет бить по одиночке. Это все очень рискованно.
– Карл юн.
– Да, но у него есть закаленная армия и опытные генералы. Я мыслю – надо завершить османское дело добрым для нас исходом. Подготовить флот на юге, обучив моряков и начальных людей, чтобы через Иван-озеро и Белое озеро перебросить в Онегу и далее на Ладогу. Потому как без кораблей ни Нотебург, ни Ниенштац не взять. Да и с Нарвой не совладать. Тем временем наводить порядок среди пехоты, кавалерии и артиллерии. Ну и деньги выколачивая из наших западных… к-хм… товарищей.
– Это еще как?
– Они же хотят, чтобы мы воевали с османами? Ну все эти Англии, Голландии, Франции и прочие Австрии. Хотят. Вот пусть и платят за это. Немного. В пределах разумного. Ведь мы тоже хотим воевать. Рвемся прямо. Спать не можем и есть от жажды пойти на османов войной. Только у нас денег нет. Не так ли? – произнес царевич и подмигнул.
Петр уставился на сына.
Молча.
Обдумывая его слова.
– Денег попросить? – наконец спросил он. – А дадут?
– А ты не стесняйся. Попроси. Не дадут – потребуй. Снова не дадут – пообещай поддержать их оппонентов в грядущей войне. Наши войска невысоко ценят, потому как в правильной войне мы слабы. Зато у нас есть служилые татары и помещики, которые славно умеют разорять земли. Османы татар не раз применяли таким образом, творя ужасы в тылах австрийцев. Да и ляхи со своими лисовчиками не отставали.
– А ежели все одно не дадут?
– Ну и ладно, – пожал плечами Леша. – И черт с ними. В конце концов, главное не это. А то, что мы сможем чин по чину османский вопрос решить и подготовиться к драке со шведом. Флот тот же обучить. Солдат. Денег скопить. Драка-то серьезная будет.
– Что думаешь? – спросил царь у Меншикова.
– Пока мы не возьмем Керчь, мин херц, турки нам ее не отдадут. А без Керчи флот будет зажат в Дону. Так что Алексей дело говорит.
Царь взглянул на Ромодановского.
Тот немного пожевал губами и озвучил версию, которую ранее с царевичем приватно обсуждал:
– Август сидит в Варшаве ненадежно. Фридриху до нас нет особого дела. Так что на союзников надежды мало. Если же Августа сковырнут при неудачном ходе войны, то нам придется драться и со шведами, и с ляхами. А там, глядишь, и татары крымские с османами оживятся. Ежели все пойдет не слава богу, то мы можем застрять в ней и завязнуть как в старую Ливонскую войну. Потерять многое, не приобретя ничего. Алексей верно говорит – подготовиться нужно. Крепко подготовиться. И ждать подходящего момента.
Царь нервно выдохнул.
Не это он хотел услышать. Не это.
Снова взглянул на Меншикова и Ромодановского. Те промолчали, не развивая тему. Высказаться высказались, но упираться и перечить царю не хотели. Себе дороже. Тем более что ситуация была не такой уж и однозначной. Карл XII действительно юн и неопытен в военном деле. И надежда имелась…
– Проклятье! – в сердцах воскликнул государь.
И шлепнулся в освобожденное Меншиковым кресло. Прямо напротив шахматной доски.
– Спешу, говоришь?
– Спешишь.
– Расставляй фигуры! Денег, мыслишь, с них требовать?
– Они хотят, чтобы мы воевали с османами? Вот пусть и платят. Мы что, самые дурные задарма в их интересах действовать?..

Часть 1. Прогулки с динозаврами
Не строй скромных планов – они не способны взволновать душу.
    Никколо Макиавелли

Глава 1
1699 год, январь, 2. Москва


Царь проводил взглядом последнего посланника. Французского. Посла-то полноценного пока не имелось, и приходилось такими вариантами обходиться.
Подождал, пока за ним закроется дверь, и, нервно дернув щекой, произнес:
– Не дадут они денег. Павлины ряженые. Тьфу ты, прости Господи.
– Они не сказали «нет», – возразил Алексей.
– Они не сказали «да», – заметил Меншиков.
– Они вряд ли имеют право принимать такие решения. Не ожидайте от них слишком многого. Это просто постоянные курьеры при твоем дворе, отец, чтобы ты мог через них общаться с другими монархами. Говорящие попки, если хотите.
– Невысоко же ты ценишь послов, – скривился Куракин.
– Послов – высоко. Если они полномочны и если с ними можно вопросы решать сложные. А вот таких попок – да, скромно.
Куракин чуть помедлил. И молча кивнул, принимая ответ. А Петр в нетерпении швырнул на пол ножик для писем, что до того крутил в руках.
– Просто подожди, – вкрадчиво произнес сын. – Не спеши. Дай им время подумать.
– Не верю я в то, что они просто вот так возьмут и дадут мне денег.
– Почему просто так? Ты хороший человек. А хорошему человеку денег дать – богоугодное дело. А если не дадут, то эти охальники будут гореть в аду, – ответил царевич и расплылся в невинной улыбке. – Так им и шепните при случае. В шутку.
Меншиков фыркнул, сдавливая смешок.
Куракин скривился.
Ромодановский улыбнулся в усы. Он уже привык к такой манере общения Алексея. Остальные только обвыкались.
Царь лишь покачал головой.
– Дадут или нет – не ясно. Надо что-то с налогами делать. Мы совершенно недостаточно их собираем. В казне ведь действительно, как ты там Леша сказал? Мышь от тоски повесилась?
– Именно так. Однако, быть может, наступила пора повесить сборщиков налогов? Чтобы новые какое-то время воровали не так нагло, – спросил Алексей.
– Шутки шутишь?
– Шучу, – честно признался царевич, – но для того есть веские основания. Я тут пытался разобраться с налогами и податями. И пришел в ужас. Их какое-то безумное количество. И они так распределены… – покачал парень головой.
– Как «так»?
– Представь себе лодку. Шесть банок – на каждой по два гребца. Гребут. Командир на корме – румпелем правит. Добро лодка поплывет?
– А почему нет? Обычно, во всяком случае.
– А если на лодке такой будет один гребец и дюжина кормчих?
– К чему ты сие спрашиваешь? Дурь ведь.
– Дурь, – охотно согласился сын. – Не понимаешь, к чему я клоню?
– Нет, не понимаю.
– На чем стоит экономика России?
– Экономика? Эко ты загнул, – усмехнулся Петр. – Выучил уже сие слово?
– Как раз сейчас изучаю. Оттого и задумался.
– И до чего додумался?
– До того, что экономика Россия стоит на крестьянине, то есть на человеке, который обрабатывает землю. С него основной прибыток державе. С каждого по чуть-чуть. Но их много. Али я ошибаюсь?
– Отчего же? Верно мыслишь, – кивнул царь.
– Получается, что если крестьяне те размножатся, то и в казну монеты поступит больше. Разве нет? Ведь те же земли твои южные, почитай, в запустении, как и восточные. Не всюду пашню пахать можно. Рабочих рук нет.
– Все равно тебя не понимаю. При чем тут налоги?
– Если крестьянину нечего есть, то как же ему плодиться да размножаться? Да и ладно это – как ему трудиться добрым образом? Не говоря уже о новых приемах. А ежели посмотреть на то, как подати, налоги, акцизы и прочее распределены, то странно удивляться – отчего крестьяне не только не плодятся добро, но и вообще бегут. Кто на Дон, Днепр или Урал, кто еще дальше. Особенно крепостные.
– Ах вот ты о чем… – вяло и недовольно произнес Петр. – А с кого тогда подати брать прикажешь?
– С них и брать. Но иначе. Как там в присказке? Бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе? Как же им идти, если ноша не по ним? Я мыслю – надобно то великое множество налогов, что сейчас есть, упразднить. Ввести несколько простых и понятных. Таких, чтобы путать и хитрить несподручно оказалось. Ну и вешать время от времени воров. Прямо по распорядку, обставляя сие как державные праздники. Поставил кого налоги да подати собирать с земель, допустим, Тверских. Годиков пять послужил. Вызвал. И повесил. Даже расследование проводить не стоит – пустые расходы. Точно себе на смертную казнь наворовал.
– Экий ты лихой! – нервно воскликнул Меншиков.
– Что? Робеешь, Алексашка? – хохотнул Петр. Ему явно такой подход пришелся по душе.
– Да никто на такую службу не пойдет! А если пойдет – лет двадцать, и все кончатся. Даже детей не сыщешь.
– И то верно. Видишь, Алешка. Не пойдет так делать. Людишки служивые кончатся быстро.
– Тут помозговать можно только о наказании. В остальном-то – дельная вещь. Мыслю – если порядок и ясность в налогах навести, то, уменьшив их вроде как, можно будет собирать их больше. Заодно разгрузив крестьян. Те вздохнут. И начнут плодиться да размножаться державе на прибыток.
– Большое дело… путаное…
– Хотя бы крепостных возьми. Все, что надобно, платят тебе в казну. А потом еще и на поместного трудятся. Сами же перебиваются с голода на проголодь. Как тут множиться-то? Тем более что пользы с тех поместных…
– Службу многие из них не только в сотнях служат.
– Так отчего же за службу вне сотен и платят монетой али даванием чего вроде сукна и поместным держаниям, и по должности? Прям такие молодцы, что им почитай двойное жалование надобно?
Царь хмуро посмотрел на сына, и тот поспешно добавил:
– Надобно, батя, чтобы с твоей руки брали кормление. А то ведь вон – в бунте участвовали прошлогоднем. И если бы пошло-поехало, неизвестно, сколько бы их присоединилось. Может, как в Смуту сталось бы. Да. Пока тихо. А ежели завтра снова что удумают? Если же бы просто плату получали, словно солдаты или начальные люди солдатских полков, иначе рассуждали бы.
Не остановились на том.
Царь самоустранился. Царевич же столкнулся с иными царедворцами. Дебатируя уже с ними. Указывая на вредность затеи крепости крестьянской. Без особого, впрочем, успеха.
– Я не призываю немедленно освободить крестьян, живущих в крепости, – устав биться головой в стену, произнес Алексей.
– А что ты призываешь сделать?
– Прежде всего говорю о том, что эти крестьяне толком не множатся и богатства державе не прибавляют. Само же их держание странно. Посему было бы разумно их по мере возможностей выводить из этого состояния. Постепенно. И не раздавать земли и души направо-налево. От того казне один убыток. А там, где сие невозможно, строго очерчивать права и обязанности. Дабы дать им продыху, чтобы приумножаться стали. Поставить, например, в неделю два дня барщины. А ежели оброк, то ставить его не самостийно, а по государевым таблицам, исходя из стоимости труда сего крестьянина. В этой местности так, в иной – вот так. Дабы с них лишнего не брали и не загоняли в отчаянное положение. И выкуп положить твердый. Допустим, в виде оброка за пять лет.
– Преждевременно сие, – ответил Петр, явно не желавший касаться этого вопроса. Он отлично знал, что дед его, Михаил Федорович, на престол взошел, утвердив новую династию именно на уступках дворянам. И очень не хотел вступать в конфронтацию с ними.
– Отчего же?
– Есть дела поважнее. А это подождать может.
– Вот было у тебя сто крестьян. Давали они тебе прибытку сто рублей. Облегчил ты им жизнь, снизив налоги так, чтобы не рубль с человека, а семьдесят копеек платили в год. Казалось бы – уменьшились поступления в казну. Да только лет через пятнадцать крестьян тех стало вдвое к прошлому. И уже собираешь ты не сто, а сто сорок рублей. Да и с ремесла и торговли сборы увеличились. Ведь чем лучше живет крестьянин, тем больше ремесленных товаров покупает. От того ремесленники множатся да мануфактуры растут. Ну и купцы дела делают. Куда уж без них? Разве в моем рассуждении есть ошибка?
– Нет, – ответил царь. Но не сразу, а окинул взглядом окружающих. Возражений ни от кого не последовало. Люди сидели задумчивые.
– А раз так, то вывод иной, отец, нежели ты сказал. Чем ранее сие дело начать, тем скорее в казну поступления преумножатся. Тем более что ежели сейчас навести порядок с налогами да повесить самых отпетых воришек, то и жертвовать ничем не придется.
– Блажишь, сынок, ой блажишь.
– Давно ли Сеньке Разину голову сняли? Но то казаки. Их мало, и они далеко. А представь, если крестьяне восстанут? Как века полтора назад в Священной Римской империи. Доведенные до отчаяния и голодной смерти.
Петр помолчал.
Да и все молчали. С таким бунтом никто не хотел связываться. Ведь не договоришься. Ибо он слепой и беспощадный, словно лесной пожар.
– Так что нет, отец. Не подождет дело сие. Ибо нет ничего важнее наведения порядка на хозяйстве. Ибо отклик там долгий. Сегодня сделал – лет через десять отозвалось.
Царь взглянул на Ромодановского.
– Возразить Алексею сложно. Но недовольство будет сильно.
Остальные тоже высказались в этом же ключе.
Царевич не сдавался.
– Вот вы в Англии бывали. Добро там живут?
– Добрее нашего.
– Отчего же?
– Торговлю морскую имеют. С нее польза великая.
– Так и мы можем. Вон под боком Персия. А через нее и Индия. Учреждай торговое кумпанство совместно с персами и торгуй с Индией. Нам ведь что? Товары по Волге в Каспий спустил. Потом до южного берега. Оттуда коротким караваном до Тигра. Точнее, до его притока – того же Малого Заба. Сколько там? Четыреста верст от Решта по обжитым землям? Оттуда по воде до Персидского залива. И уже на кораблях – в Индию. У арабов да персов и свои есть. Да, хуже английских, но есть. Но мы в Воронеже современные корабли научились строить. Так что, ежели потребуется, и как в Англии им построим. Вот и торговлишка. Причем издержки будут вполне сравнимы с теми, что несут англичане. Ведь им чуть ли не кругосветное путешествие нужно совершать, чтобы до Индии добраться, проходя дважды через крайне опасный мыс Доброй Надежды[1 - До появления Суэцкого канала одним из самых удобных торговых путей между Европой и Персией был путь из Средиземного моря в Черное через проливы, а потом от Трапезунда коротким (около 400 км) караванным путем в западную Персию. Даже после открытия морского пути путешествие вокруг Африки мимо мыса Доброй Надежды был разово выгоднее, но на большом горизонте планирования отягощалось убытками от затонувших кораблей, делая черноморский путь более выгодным. Это обстоятельство было одной из главных причин, по которой англичане с французами так не хотели отдавать России проливы что в XVIII веке, что позже. Контроль этого торгового пути был им самим нужен. Флот же Черноморский никогда не представлял угрозы в царский период что для Франции, что – тем более – для Англии, и все эти спекуляции были просто формой пропаганды, дабы не акцентировать внимание на действительно важном.]. Чем не морская торговлишка?
Петр подался вперед.
Остальные тоже оживились.
– Одна беда, – после затяжной паузы произнес Алексей, – чем с ними торговать? Пенькой? Дегтем? Лаптями? Англичане, чай, иные товары везут. Прежде всего мануфактурные. А как нам приумножить сии мануфактуры, ежели не решить крестьянский вопрос? Людям ведь жрать нечего. Себя прокормить не могут толком. А тут еще работники мануфактурные. И много. Их чем кормить?
Тишина.
– Полагаю, что, ежели все по уму порешать да уважаемым людям вступить в долю торгового того кумпанства или мануфактур, прибыли в кошель им капнем много больше, чем спуская с крестьян три шкуры. И дело не в человеколюбии. Это просто выгоднее.
– Ладно. Подумаем… – подвел итог беседы государь.
Остальные степенно покивали.
Алексея, впрочем, удовлетворил такой исход. Он и не надеялся, что кто-то сразу побежит и станет разбираться с такими вещами. Главное – посеять зерно сомнений и заставить задуматься.

Собрание это закончилось.
Все разошлись.
А Петр Алексеевич уже через час оказался в гостях у патриарха.
– Я не знаю, как на это все реагировать. Понимаешь? Смотришь – ребенок. Слушаешь – старик. Что за нелепость? Да еще все эти знания. Мне кажется, что он многое знает непонятно откуда. И такие вещи, от которых мурашки по коже.
– Неисповедимы пути Господа нашего, – пожал плечами Адриан.
– Ты мне это говоришь? – раздраженно спросил царь.
– Другого ответа у меня нет.
– Так найди мне ответ! Нормальный ответ! Ты патриарх или где?
– Предлагаешь напроситься к Всевышнему на прием да попросить разъяснений? Ты погоди. Мне недолго осталось. Только одна беда – оттуда не возвращаются. Рассказать тебе не смогу.
– Вот только не надо… не надо все это… – скривился царь.
– А как надо?
– Может быть, правы раскольники? А? И нынешняя церковь уже не та, что прежде? – скосившись, поинтересовался царь.
Адриан нахмурился, скорее даже почернел ликом. Впрочем, промолчал. Петр же продолжил:
– Неужели церковь за тысячелетнюю историю свою ни с чем подобным не сталкивалась?
– Зачем тебе ответы? Али сын бывший нравится больше, чем нынешний?
– Отчего же? Нарадоваться не могу. Но в иные моменты страшно становится. Вдруг это происки Лукавого? Вдруг он нас куда затягивает, втираясь в доверие? Стремится всех сгубить и церковь изжить. Понимаешь? Найди ответы, старик! Найди! И не вот такие пустые фразы, а так, чтобы ясно стало, что к чему.
– Ты слишком многого от меня хочешь. Проникнуть в замыслы Всевышнего не всегда в силах смертных.
– Может быть, дело не в силах смертных, а в тебе? Может быть, это ты не справляешься? Может быть, церкви нужен иной патриарх? Подумай. В этом деле отсидеться тебе не получится, как тогда во время заговора и бунта.
Андриан вскинулся было что-то ответить, но осекся.
– И церкви не получится отсидеться. Я ведаю о том, что ты о заговорщиках знал. И не донес.
– Тайна исповеди.
– Болтать-то мне не надо. Исповеди…
С тем и удалился.

Царевич же тем временем вернулся к себе.
Разговор этот совершенно его вымотал. Очень сложно было объяснять людям, что они дураки, и стараться не указывать на это прямо. Никто ведь не любит себя чувствовать таковым. Даже если это так.
Оттого выжали его сии дебаты словно тряпку, что бабы на реке после стирки крутили в две, нет, в четыре пары рук. До треска. Чтобы даже капелька лишняя не наворачивалась.
Покушал. И завалился подремать. Мозгу требовался отдых. Заодно спросонья можно было бы обдумать все заново. Припомнить, кто как реагировал. И постараться прикинуть невысказанное…
А ближе к вечеру пришла Арина.
Он ей сразу по приходу дал поручение – собрать слухи свежие. Особенно те, что вокруг посланников иностранных держав крутятся. Ну и материалы наружного наблюдения. Кто куда ходил и с кем беседы вел.
Но было тихо.
Утечек о том, что с них требовал царь, никто не дал. Видимо, поверили увещеваниям, будто османы, узнав о желании русских воевать дальше, станут лучше готовится. Отчего ничего толком не выйдет и придется сворачиваться, прекращая войну как есть. Даже слуги, что у посланников служили, ничего такого не слышали…
– Молчат?
– Молчат.
– А что говорят о том, ради чего отец их вызывал?
– О войне с турком. Дескать, просит возобновить Священную лигу, дабы добить Великую Порту. Что ныне к тому самое время. Слаба ибо. Оступилась. Тяжело ей. Очень тяжело. Так что самое верное – продолжать ее бить. А не отступать в благородстве, давая подняться с колен.
– Ругались?
– Может быть. Но то не слышно было.
– Письма, может, стали куда какие отправлять?
– Письма – да, по столицам отправили. Однако, о чем в них, те люди, что о том узнали, не ведают. Полагают, что в них пересказывают просьбу государя о возрождении Священной лиги и продолжении войны.
– Интересно…
– Отец твой у патриарха ныне был. Ругались о чем-то. Иногда из-за дверей даже крик слышался. Но неразборчивый.
– Когда? – напрягся Алексей.
– После того, как ты ушел от него. Он чуть выждал и побежал на подворье.
– Даже так… – помрачнел царевич.
Догадаться о цели того визита было нетрудно. Алексей шагнул на тонкий лед, поднимая сложную тему. Медлить с ней действительно было нельзя. Но он помнил, как на него смотрели окружающие аристократы. Не то чтобы с ненавистью или со страхом. Нет. Странно. Как на дурного или больного. Возможно, душевнобольного. И видимо, семя сомнений он посеял не то и не там.
– Что-то случилось? – тонко почувствовав настроение парня, поинтересовалась Арина.
– Нет. Пока нет. Мне нужно подумать… и да, с патриарха глаз не спускать. Я хочу знать о каждом его шаге.

Глава 2
1699 год, февраль, 1. Москва


– На колено! – скомандовал зычный голос.
И отряд, выстроенный в четыре плотные шеренги, присел, держа в руках заряженные мушкеты.
– Задние! Товсь!
И последние два ряда встали, взяв оружие на изготовку и переведя курок на боевой взвод. Причем четвертый ряд сместился чуть в сторону на полшага, так, чтобы просунуть свои мушкеты между голов третьего.
– Пли! – прозвучал достаточно слитный залп.
– Первые! Товсь!
– Пли!..

Два слитных залпа сразу на четыре ряда, между которыми было секунды три-четыре. Хотя при желании, как пояснил Алексей, так можно построить и больше линий, дабы увеличить плотность и мощность залпа.
Занятно.
Действенно.
Однако никакой принципиальной новизны.
Этот прием вполне применяла уже в XVII веке хорошо обученная пехота для отражения атаки. Его обычно использовали накоротке, по возможности в упор, отчего он становился крайне результативным, нанося особое опустошение в рядах неприятеля. Определенная же размазанность его по времени позволяла части пораженных солдат противника упасть, открывая тех, кто стоял за ними. Ведь одного бойца дважды и тем более трижды убивать нет никакой надобности…
– В штыки! Марш! – рявкнул командир.
Зазвучал барабан.
И эти четыре шеренги, перехватив свои мушкеты с загодя примкнутыми штыками, двинулись вперед. Первая линия – опустив мушкеты на уровень пояса. Вторая – взяв так, чтобы колоть через плечо первой. Третья и четвертая – удерживали их в небо с готовностью перехватить по ситуации.
Прошли полсотни шагов.
Ровно. Аккуратно. Не допуская разрывов и сохраняя равнение.
– Стой! На плечо! Смирно!
Солдаты отработали.
И царь с сопровождающей его свитой начал обход этих ребят.
Поглядел.
Отошел.
Махнул рукой.
И смотр Бутырского полка, производимый по просьбе Патрика Гордона, продолжился. Сам он присутствовать не мог из-за тяжелой болезни, но за полтора года добрым образом натренированные солдаты действовали слаженно.
И вертелись, меняя фронт.
И перестраивались в каре, а потом обратно в шеренгу.
И собирались в походную колонну из двух основных построений, а потом в них обратно разворачивались.
Ловко.
Муштра, конечно, мало кому нравится, но выучку она поднимала очень сильно. Особенно когда требовалась слаженность действий, доведенных до автоматизма.
Никто не толкался.
Ни у кого ничего из рук не валилось.
При стрельбах и выполнении строевых приемов никто не путался и не мешкал, быстро и ладно проводя все операции…
А потом были стрельбы на скорость.
Те самые, которые Алексей пытался внедрить по всем московским полкам, но получилось только применить лишь в Бутырском, да и то из-за упорного и энергичного давления Патрика Гордона.
– Стой! – рявкнул командир, отслеживающий время.
И строй замер в позиции на изготовку.
– Пять выстрелов! – торжественно произнес Лефорт, весьма впечатленный результатом.
– Шесть, – поправил его Алексей. – Заряжаться-то они стали с командой. А если бы перед тем изготовились, то и этот залп бы успели дать.
Конечно, натяжка.
И царевичу было крайне неприятно, что бойцы никак не могут выйти на стабильные шесть, а лучше семь, выстрелов, как у пехоты Фридриха Великого. Но даже пять выстрелов, которые организованно давали эти бойцы, по меркам 1699 года выглядели чем-то невероятным. В то время как в лучших европейских армиях обычно довольствовались двумя, в крайнем случае тремя.
Посему царь хоть и выслушал сына, но отмахнулся.
Он и сам видел: еще несколько секунд – и дали бы шестой.
А так…
Это все казалось мелочью, потому как он прекрасно представлял себе огневое воздействие пехоты, ведущей столь частый огонь.
– Отчего же иные полки не упражнялись в этом деле?
– Бутырский полк выделен генералом Гордоном под опыты, – пояснил князь Михаил Михайлович Головин. – Предложения царевича выглядели очень смелыми, и до получения успеха в них Алексей Семенович Шеин не желал распространять сию практику на все полки.
– Кроме штыкового боя, – поправил его Борис Петрович Шереметьев.
– Да и то ограниченно, – добавил Алексей. – Учеба штыковому бою велась спустя рукава. А дело стоящее.
– Да… да… – покивал царь.
На Шеина он был зол со времен бунта, подозревая его в том, что колебался, что едва не перешел на сторону Софьи. Если бы мог…
– Так чего теперь ждать? – хмуро произнес Петр Алексеевич после небольшой паузы. – Распространить сие доброе дело на все московские полки.
– Даже на те, что набраны из стрельцов? – спросил Ромодановский.
– Мыслишь, их учить не стоит? С дрекольем на врага посылать?
Князь-кесарь промолчал.
– Отец, Бутырский полк до конца не обучен. Да и сложно это. Тут требуется и его реорганизация, и перевооружение. Голландские мушкеты хоть и добры, но совсем не приспособлены для частой стрельбы.
– Не приспособлены? Отчего же? Пять выстрелов в минуту – это очень славный результат.
– А можно семь. Да и штыковой бой таким мушкетом вести сложно.
– А отчего ты зовешь сие оружие мушкетом, а не фузеей, как ныне всюду принято?
– Я сравнил старые мушкеты дедовских времен. Еще с фитилем. С новыми голландскими. И не нашел в них отличий. Ни размером, ни стволом, ни калибром они промеж себя не отличаются. Разве что замком – на них ныне стоит кремневый, французского образца. Но на них и ранее ставили кремневые, и даже колесцовые, от чего названия не меняли. Так и ныне, в чем смысл нового названия, не понимаю. Мушкет и мушкет. Зачем по-новому его называть? Он от этого лучше стрелять будет?
Петр нахмурился.
Чуть подумал, пожевав губами, но возражать не стал, вызвав тем самым определенную гримасу на лице Меншикова. Тот очень внимательно ловил такие приемы для манипуляций царем.
– А отчего же ты мыслишь сии мушкеты дурными? Вся Европа ими воюет и нахваливает. А ты ругаешь. Не слишком ли круто замахиваешься?
– В Европе могут выдавать по пять залпов в минуту солдаты?
– Твоя правда, – усмехнулся Петр. – Сказывай.
– Герасим! Подь сюды. И бумаги возьми, – крикнул царевич.
Спустя секунд пятнадцать его телохранитель подбежал ближе и протянул Алексею папку, которую тот передал уже отцу.
– Я взял несколько максимально сходных мушкетов. Разделил их на равные группы по три штуки. В первой я оставил обычный ствол. Во второй – укоротил его на дюйм. И так далее. Потом первый мушкет в группе заряжали и стреляли, зажав в тиски, выверив наведение с помощью нивелира. Вторым стрелял опытный стрелок. Третьим – новичок, едва обученный. Их результаты я свел вот в эти таблицы, что ты сейчас видишь.
– Интересно, интересно, – покивал царь, просматривая эти листы в папке. Впрочем, было ясно, он не сильно понимал, что там написано. Регулярного образования ему остро не хватало. А самоучкой он был в областях практических. Оттого просто пучил глаза, рассматривая все это…
– Стрельба велась группами на триста, двести, сто и пятьдесят шагов по ростовым мишеням, имитирующим солдат противника. Как ты видишь – очень интересный результат получился. Ежели бить по ним с тисков, то чем длиннее ствол, тем выше точность выходит. А если с рук, то наоборот. До определенного предела. Меньше тридцати девяти дюймов стол укорачивать не нужно[2 - Обычный пехотный мушкет в те годы имел ствол длиной в 46–48 дюймов. Алексей же, хоть и ориентировался на практику применения Brown Bess и Потсдамского мушкета, невольно предлагал Петру сделать что-то в духе мушкетов города Зуль (со стволом в 40 дюймов), которые начали производить еще в 1630 году и которые в свое время очень помогли шведской армии в годы Тридцатилетней войны. Позже в рамках общего тренда вернулись к более длинным стволам, но никакой фундаментальной новизны царевич не предлагал в этом плане.]. То во вред пойдет.
– И с чем это связано?
– С тем, что мушкет довольно тяжел и его центр массы смещен к срезу ствола, из-за чего держать его в положении на изготовку тяжело. Особенно если отворачиваться при выстреле, дабы искры не попали в глаза. В таком случае ствол чаще отклоняется, и пуля улетает черт знает куда. Чем короче же был мушкет, тем оказалось проще из него стрелять. Как ты видишь – на триста шагов пятая часть попадания в строй. На двести – уже почти четверть. А на сто – почти половина, ну почти[3 - Здесь автор опирается на опыты, проведенные в 1811 году в Лондоне над старенькой Brown Bess. С некоторым понижением кучности. 300 шагов – это примерно 270–280 м.]. Так что, ежели укоротить ствол до указанных тридцати девяти дюймов, станет только лучше. Более того, можно будет утвердить единый стандарт мушкета для пехоты и драгун.
– А хорошо обученный стрелок не лучше бьет из длинного мушкета?
– Лучше. Однако стоимость обучения доброй стрельбе крайне высока. Нужно сделать сотни и сотни, а скорее – тысячи выстрелов. Это расход нескольких мушкетов и множества пороха. Вряд ли это сейчас имеет смысл. Слишком накладно для казны.
– Это да, – покивал царь.
– Я бы предложил еще одно улучшение для уменьшения расходов.
– Ну-ка?
– Калибр. Глянь там последние листы. Сейчас какой калибр у голландских мушкетов? Семьдесят восьмой. Так?
– Что значит семьдесят восьмой?
– Я так для удобства калибры ручного оружия считаю – в сотых долях дюйма. Семьдесят восьмой – это семьдесят восемь частей от дюйма, поделенного на сотню. Так мне кажется удобнее. Семьдесят восьмой, пятидесятый, восьмидесятый и так далее.
– Ясно. И что же? Да, выходит семьдесят восьмой.
– Если уменьшить его до семидесятого, то каждый выстрел будет съедать на четверть меньше свинца[4 - Пуля.78 калибра (19,83 мм) весит около 46,01 грамм, пуля.70 калибра (17,78 мм) весит около 33,26 грамм. Разница – 27,7 %. 70-й калибр в петровские времена имели драгунские фузеи – он не был чем-то непривычным и необычным для России.] и пороха. Убойность же не пострадает, равно как и точность.
– Как это не пострадает? Бить-то он слабее станет.
– А ты глянь самый последний лист. Там мушкет как раз семидесятого калибра с укороченным стволом сравнивается с таким же, только семьдесят восьмого. В армиях всего мира далее ста шагов обычно не стреляют. Вот и глянь – на этой дистанции пуля в обоих случаях надежно пробивает сосновый щит толщиной в дюйм, чего за глаза достаточно для верного поражения как человека, так и лошади.
– А на трехстах шагах?
– А кто туда стреляет?
– Ты не проверял?
– Нет. Смысла особого не видел. Хотя… – Алексей задумался. – Проверю. Вряд ли там сильно хуже обстоят дела. В принципе, каждая пятая пуля, попадающая в цель, – это тоже дело доброе. Со ста выстрелов двадцать солдат противника упадет. А сколько таких залпов можно сделать, пока он сто шагов пройдет?
– У солдата с собой вряд ли больше трех-четырех десятков патронов[5 - Патроном в те годы называли порох с пулей, упакованные в бумажную гильзу – ее скусывали при заряжании. Высыпали из нее порох, а потом бумагу эту использовали как пыж при заряжании.] в патронной сумке, – заметил Михаил Головин. – Ежели так палить, как ты удумал, никаких припасов не хватит. Даже пять выстрелов в минуту – это весьма и весьма прожорливо. Ежели кто будет наступать фронтом, а по нему открыть огонь с трехсот шагов, то как бы не лишиться огненного припаса в отражении такой атаки. Если не всего, то почти всего. Вдруг тем же днем новая атака? Чем стрелять-то? А если наутро новый бой? Откуда патроны брать?
– Крутить в полковых мастерских, – на голубом глазу ответил царевич.
– Пусть полк всего в полторы тысячи человек. Ты полагаешь, что за вечер можно накрутить сорок пять тысяч патронов? Если по тридцать на брата? – улыбнулся Шереметьев.
– Значит, их надо готовить загодя и возить в зарядных ящиках. Пропитанных воском от сырости и запечатанных им же. И при надобности вскрывать оные и раздавать бойцам.
– Это ты все накрутил… – покачал головой царь.
– Накрутил, – кивнул царевич. – Однако введение единого укороченного мушкета семидесятого калибра у солдат и драгун позволит сильно сэкономить. Как при изготовлении оружия, так и на войне. Получив огневое преимущество над неприятелем. Выйдет все дешевле и лучше. А ежели нет резона стрелять на триста шагов, то и ладно. Можно, как все, на сто бить.
– Резонно, – кивнул Ромодановский, присутствующий тут же.
Он до того молчал, поэтому, подав голос, удивил Петра Алексеевича – тот даже вздрогнул и скосился на Ромодановского.
– Это все? – после затянувшейся паузы спросил царь.
– Я хотел бы просить разрешение на создание еще одной мануфактуры. Селитряной.
– Невместно царевичу такими делами заниматься, – нахмурился Петр Алексеевич.
В те годы производство селитры в России было тесно связано с селитряницами, представляющими собой, по сути, компостные кучи, в которых и вызревала селитра. Как правило, поганая и малопригодная в порох, из-за чего почти всю годную селитру везли из-за границы. Так или иначе – производство селитры ассоциировалось у многих в России с копанием в навозе. И было в любом случае делом далеким от того, каким должно заниматься не то что царевичам или родовой аристократии, но и даже дворянам.
– А царю вместно лично топором махать на строительстве корабля?
– Я учился!
– Так и я для дела. Селитру хочу производить. Много. Чтобы от иноземцев в ней отвязаться.
Царь хотел было уже гаркнуть на сына, но осекся на полуслове. Прищурился и переспросил:
– Что, прости?
– Селитру делать хочу, говорю. Много. Очень много. С ней же вечная беда. А я, проводя опыты в химической мастерской, наткнулся на кое-какие решения. И хочу их опробовать.
– Какие же?
Алексей промолчал, глазами показав присутствие лишних людей.
– Говори. Здесь все свои. И болтать не станут. Ведь так?
– Так, – закивали окружающие царя люди.
Парню это не понравилось, но все же он произнес:
– При разложении одного субстрата, доступного в наших местах в достатке, я сумел получить особую воду, которая ускоряет вызревание селитряных куч. Должна ускорять. Сильно. Возможно, очень сильно. И я хочу попробовать – выйдет али нет. Руководить этим делом я только поначалу стану. А как все наладится – доверю верному человеку и прекращу мараться.
– Насколько сильно это должно ускорить ее вызревание?
– В разы. И улучшит ее качество, подняв до доброй или даже отменной. В случае успеха Россия будет просто освобождена от необходимости покупать селитру у иноземцев…
Петр скосился на Меншикова.
Тот лишь пожал плечами.
– Что молчишь?
– А что сказать? – развел тот руками. – Тут пробовать надобно. Если все сладится, то казне с того великий прибыток. Иноземцы за селитру-то дерут большую цену. И везут далеко не всегда хорошую.
Царь обвел взглядом остальных.
Никто не возражал. В первую очередь потому, что не им этим полезным для державы делом заниматься. Ну хочет царевич в говне валяться? Пущай. Его дело. Не им сгорать от стыда.

Вечером же того дня, уже в сумерках, Алексей прогуливался во дворе у своего двоюродного деда и главы рода Лопухиных с самим Петром Аврамовичем Большим.
– И зачем ты меня сюда вывел? Внутри поговорить не могли?
– И у стен бывают уши, – тихо ответил царевич. – Говори тише и посматривай по сторонам.
– Опять заговор какой? – напрягся Петр Аврамович.
– Нет. Но я тебе сейчас скажу кое-что, чего не нужно всем знать. А слуги любят послушать да поболтать. Была бы моя воля – я бы вообще тебя на конную прогулку по полю пригласил, но не хочу тревожить твою старость. Знаю – тяжело дается.
– Заботливый выискался, – процедил дед.
– Лопухины, заняв правильную позицию в минувшем бунте, укрепились. Но того мало. Сам видишь – брата твоего и моего деда все еще в деревне держат. И я предлагаю сие поправить.
– Слушаю, – перейдя на шепот, как и царевич, ответил старик, подавшись к нему ближе.
– Отец дозволил мне подле Москвы поставить мануфактуру по выделке селитры. И я хочу, чтобы кто из Лопухиных ей заведовал. Дело я поставлю и знаний особых от заведующего не потребуется. Просто поддерживать в порядке то, что уже будет работать.
– Селитряная мануфактура? Ты хочешь, чтобы Лопухины в навозе копались? – нахмурился Петр Аврамович.
– Селитра – это не навоз, а деньги. Много селитры – много денег. А я тебя уверяю – ее будет много. Причем хорошей, ибо я знаю, как из куч выделанную ее улучшать. Кроме того, много селитры есть великое влияние на моего отца, ибо это позволит освободить державу от иноземной зависимости хотя бы в этом важном товаре. Ну и главное – никто поначалу палки в колеса вставлять не станет. Многие ведь, как ты, мыслят. Дескать, селитра – это ковыряние в навозе. А значит, унизительное дело. Потом же, когда поймут, уже будет поздно…
– Верится с трудом.
– Ты знаешь, я изобрел несколько вещей славных. Это еще одно мое открытие. Ставя опыты в лаборатории химической, я открыл и быстрый способ получения селитры, и то, как ее улучшать до доброй.
– И как же?
– Пиролиз торфа позволяет собирать в водяном затворе аммиачную воду, проливая которой селитряные кучи, можно многократно ускорить их вызревание. До считаных недель. Размещение таких куч в длинных отапливаемых землянках позволит не останавливать процесс и зимой. Благо, что при пиролизе много тепла выделяется. Но с таких куч селитра идет поганая. Ее улучшить можно карбонатом калия и в крайнем случае натрия.
– Чего? – выпучился на царевича дед.
– Побочно будет получаться хороший древесный и торфяной[6 - Здесь имеется в виду торфяной кокс, но слово «кокс» было в те годы не в ходу, и никто бы не понял ничего.] уголь, который нужен на Каширских заводах, что Нарышкины держат. Оттого через дела дружбу укрепите. Деготь сам по себе добрый товар. Денежный. Ну и прочее.
Старший Лопухин задумался.
Он ровным счетом ничего не понял в словах внука, но звучало умно и как-то заумно даже. Так нередко любят выражаться врачи и ученые мужи. Царевич же, дав ему немного поразмышлять, продолжил:
– Я уже получил разрешение отца и в любом случае займусь этим делом. К тебе обращаюсь, так как вижу через сие предприятие способ вызволить деда моего и укрепить влияние Лопухиных при дворе. Потому как, если тут дела пойдут, и дальше можно двинуться. Мысли имеются. Каждого пристрою к важному и нужному делу так, чтобы и денежно, и на хорошем счету у царя. Ведь деньги те честно пойдут в руки, а дело державу крепить станет.
– Мне нужно подумать.
– Подумай. Крепко подумай. Но не затягивай. Ибо время утекает, и нужно спешить. Ежели что, мне иного человека придется искать. Или я ранее что дурное советовал? Маме вернул отца в семью. Укрепил стремительно таявшее влияние Лопухиных, отвратив отца от презрения к ним и раздражения. Исправил ранее совершенные ошибки рода. Мало?
– Мне нужно подумать, – повторил с нажимом Петр Аврамович.
– Думай. Но не болтай. И ты не болтай, Саша, – произнес Алексей, повернувшись в сторону густой тени у дома. – Пыхтишь там, как паровоз.
С чем и ушел.
А Александр Петрович Лопухин вышел из тени и подошел к отцу.
– Что такое паровоз?
– Догони и испроси. Я о том не ведаю. И не только о том. Наш бесенок нахватался многих умных слов в своей учебе и сыплет ими похлеще отца.
– Яблоко от яблоньки недалеко падает.
– И не говори. Но одно приятно – о нас не забывает.
– Думаешь, выгорит? – спросил Александр Петрович.
– А почему нет? Али обманул в последнем деле? Да и с театром дельно удумал. Петруша прямо растаял перед Дунькой. Ну и иное не дурь. Хотя поначалу ей казалась.
– Я могу у знающих людей поспрашивать.
– Не вздумай. Если он прав, то негоже нам особый интерес к тому возбуждать. Надо напротив – сказывать, будто ради дела государева мы и в навозе покопаемся. А то еще чего дурное произойдет.
– Значит, будем в навозе ковыряться? Не урон ли чести?
– Если Леша все верно сказал – навоз тот золотым окажется. Во всех смыслах золотым. Самоцветным.
– И кто сим займется?
– Да вот ты и займешься. Чтобы лишних ушей не греть. Завтра отправишься к племяннику и доложишься…

Глава 3
1699 год, апрель, 12. Москва


Петр пил.
Грустно. Печально. Подавленно.
Сразу после смотра Бутырского полка слег и скоропостижно преставился Лефорт. И вот – поминали. Сорок дней.
– Было у меня две руки, – мрачно произнес царь, глядя на Меншикова. – А теперь осталась одна, да и та вороватая…
Тот нахмурился и даже как-то смутился.
– Что молчишь?
– Я же дал зарок.
– С утра не воровать? До завтрака?
– Мин херц… – обиженно прогнусавил Александр Данилович. Причем сделал он это нарочито максимально смешным образом, чтобы развеселить государя.
Тот ухмыльнулся и развивать тему не стал.
Лефорт умер. А вот идея сына, на удивление, заработала.
Англия и Голландия действительно заплатили. По четыреста тысяч талеров каждая, то есть примерно по двести тысяч старых рублей[7 - До 1696 года вес копейки в России составлял 0,48 грамма, то есть рубль был порядка 48 грамм. С 1696 года вес копейки был уменьшен до 0,28 грамма, но к 1699 году новых монет пока в обороте было мало. Талер в конце XVII века имел вес около 25 грамм, но серебро было не самой высокой пробы – около 19,5 грамма чистого серебра на эти 25 грамм. Таким образом, 1 старый рубль был примерно был равен 2 талерам.]. Для них – скромно. Для России же в 1699 году это четверть годовых поступлений в казну. Причем их удалось получить сразу и твердой монетой.
Петр хоть и наглел, но не сильно.
Просил разумное. Объяснял доступно. Вот все и выгорело.
Конечно, хотелось получить больше, но сын его от излишней жадности отговаривал, предлагая «кушать слона маленькими кусочками».
Что для Англии, что для Голландии эти деньги были куда как меньше годового их расхода в случае войны. И их удалось убедить, что невмешательство России позволит завершить эту весьма вероятную драку много быстрее ожидаемого. Ясное дело, что не такими словами, а намеками. Однако те посчитали нужным их понять и сделать правильные выводы.
Австрия колебалась.
Петр пытался убедить Леопольда, что османы обязательно ударят в спину, если не будут заняты кем-то. Выждав, когда австрийцы уведут все свои войска в Нидерланды, Италию и на Рейн. И этот кто-то, способный их отвлечь, – он, царь России. Ему кивали. С ним соглашались. Но платить не спешили.
Франция также не желала платить за войну России с Турцией. Слишком невысокого было ее мнение о войске Петра, из-за чего царевич предложил отцу сменить тактику и уже просить с них денег за помощь в склонении Швеции в объятья Франции. Ведь у России личных и прочих контактов с этим северным соседом было предостаточно. В том числе и на уровне чиновников, с которыми часто и много приходилось взаимодействовать. Не всегда удачно, но достаточно регулярно. Много больше, чем у выходцев из Франции.
Эта услуга французского посланника заинтересовала. Впрочем, кошелек развязывать Париж все равно пока не спешил…

Меншиков заботливо подлил царю, стараясь не мелькать перед глазами. Он знал о том, что в казну капнуло почти полмиллиона рублей монетой. И у него откровенно чесались руки.
Но…
Он боялся.
Царь уже не первый раз мрачно отзывался о его воровстве за минувший год. Это практически стало штатной придворной шуткой. И Александр Данилович не сомневался – это дело рук царевича, который склонял отца наводить порядок в финансах. Просто для того, чтобы найти деньги на предстоящую весьма непростую войну.
Умом Меншиков понимал – глупо хапать все подряд, но натура его не давая покоя. Иной раз он даже какую-то безделушку хватал. Не потому, что нужна или хотелось, а просто потому, что мог. Словно болезнь какая или наваждение. Ему приходилось прикладывать каждый раз нешуточные усилия, чтобы не срываться. Во всяком случае, тогда, когда понимал – он под пристальным вниманием.
Вот и сейчас.
Деньги, поступившие в казну, жгли ему душу соблазном и нещадно манили. Чтобы не сорваться, он решил их все спустить на дело. Во всяком случае склонить к этому государя.
– Может, пушек купим? Или меди пушечной? – спросил он невзначай.
– Это еще зачем?
– У шведов.
– Зачем?
Александр Данилович, опять не ответив на задаваемый вопрос, увел тему в сторону, напомнив, что в 1697 году царь закупил еще у Карла XI несколько сотен пушек. Вполне себе приличных. Благодаря которым удалось вооружить создаваемый на Дону флот.
Царь его внимательно выслушал. И повторил вопрос:
– Зачем нам тратить эти деньги?
– Так их разворуют. Как пить дать разворуют, – произнес Меншиков и нервно сглотнул комок, подступивший к горлу. Хотя все окружающие восприняли это совсем иначе и заржали. Переждав эту волну смеха, Александр Данилович как ни в чем ни бывало продолжил: – А так мы деньги на дело пустим быстрее. Да и шведы пока сговорчивы. Ведь мы всячески болтаем о том, что собираемся воевать с турком. Для весьма религиозного Карла XII это занятие весьма богоугодное.
– Разворуют, говоришь? – усмехнулся изрядно пьяный царь.
– Думаю, он прав, – произнес царевич. – Если закупить пушечную медь у шведов и положить ее где-то в больших слитках, мы будем иметь крепкий запас. И случись что – быстро изготовим орудия. Военная удача переменчива. И армия при отступлении нередко бросает свою артиллерию. Почему наша будет исключением?
– Ты мыслишь о поражении, не вступив в войну? – раздраженно фыркнул Петр.
– Знать, где упасть, соломку бы подстелил. Так, что ли, говорят?
– Так, – кивнул Меншиков, опередив царя.
– Мы не знаем, где найдем, где потеряем. Довольно сложно предсказать ход войны и то, как она станет протекать дипломатически. Вероятность серьезных поражений есть всегда. Посему, мыслю, лучше иметь запас прочности. Чтобы в случае чего устоять и разойтись вничью, чем с треском проиграть. Как там говорят? Пока толстый сохнет, худой сдохнет? Так что запас пушечной меди нам точно не повредит.
– А отчего в больших слитках?
– Чтобы воровать было несподручно. Такое тайком выносить сложно.
– Но можно.
– Нет таких вещей, какие нельзя украсть, – усмехнулся Алексей.
– Так уж и нет? – скептично спросил Петр.
– Не веришь ты в людей, – покачал головой сынок. – Вот ей-ей – даже с тебя как-нибудь исподнее утащат. Я иной раз даже спор на деньги заключаю – сколько украдут в том или ином деле.
– И часто выигрываешь? – поинтересовался царь.
– Ни разу не проиграл, – с мягкой улыбкой ответил царевич.
От этих слов Меншиков отчетливо вздрогнул и скис. Его откровенно раздражала эта маниакальная страсть Алексея копаться в «чужом белье». Ему было жутко подумать о том, сколько у этого маленького, но въедливого человечка уже накопано на него.
– И много этот тащит? – кивнул Петр на Меншикова.
– Ты на него, отец, не серчай. У Александра Даниловича недуг. Учеными мужами зовется клептоманией. Но он над собой работает. Держится.
– Держится?
– А то. Ты на него посмотри. Страдает. Впрочем, тут такое дело – сначала ты работаешь на имя, а потом имя работает на тебя. Не он один же он ворует. Люди вообще порочны. Но теперь, если Александр Данилович где-то проходил мимо, на него думают. Не безосновательно. Но вот прямо сейчас – он постится, ограничивая свою страсть, и растет над собой. Хотя победить тот недуг непросто. Это форма мании – болезненное увлечение навязчивыми идеями. Впрочем, он держится.
– Даже так? – немало удивился царь. – А за что именно он держится? За чей-то кошелек?
– За свои руки, пытаясь держать их при себе. Он смел, предан тебе, деятелен. Но у всех людей есть свои недостатки. Данилыч, в отличие от иных, пытается ныне со своими побороться.
Меншиков, вяло улыбнувшись, кивнул. Причем по лицу было видно – благодарен, так как Петр за последний год его откровенно задергал.
Царь же скосился на своего сподвижника. Скептически его осмотрел, но развивать тему не стал. Тот выглядел слишком подавленно. Видимо, Петр действительно перегнул палку…
– Эти четыреста тысяч рублей звонкой монетой, – продолжил царевич, – многих дразнят. Надо превращать их в полезный для войны товар. В пушечную медь, в свинец, в огненное зелье или селитру, в доброе сукно на мундиры и так далее. Да складировать по уму, чтобы не растащили.
– Сукно точно растащат, – заметил Меншиков.
– Тут есть решение. Если утвердить единые цвета мундира для всей армии и заказать сукно этих цветов, то его воровство можно будет проще отследить. Ну или охрану этих припасов можно доверить Федору Юрьевичу. У него многие не решатся воровать. Во всяком случае, по-крупному. Не договоришься.
– Я мыслю, никто лучше Алексея с этим делом не справится, – возразил Ромодановский, которому отвечать перед царем за такое дело хотелось меньше всего. Тем более что он знал – на шею сядут и начнут канючить, выкручивая руки шантажом.
– Так я еще маленький! Мне всего девять годиков! – шутливо воскликнул царевич.
– Маленький он! – раздраженно воскликнул царь. – Девять годиков! Ты ведешь себя как взрослый и хочешь, чтобы к тебе относились как ко взрослому. А теперь что удумал?! В кусты?!
– Отец…
– Что «отец»? Федор Юрьевич правду говорит – у тебя воровать не будут. Испугаются.
– Это все сказки, – недовольно пробурчал Леша.
– Ничего не сказки! – решительно возразил Ромодановский. – Вспомни, как ты пресек воровство на кормлении Бутырского полка. Помнишь? Пробы стал снимать. Ведь в прошлый раз на строительстве мануфактуры воришку-приказчика я вздернул чин по чину за попытку отравить царевича. Так на полку приказчики как узнали про пробу, так и прекратили воровать. Страшно стало.
– Что мне теперь – пробу с пушечной меди снимать, что ли? – усмехнулся Алексей. – Или сукно жевать время от времени?
– Если с солью – оно терпимо на вкус, – произнес Меншиков максимально деловым тоном.
Царь хохотнул.
Остальные улыбнулись… кроме Ромодановского, который продолжил:
– Я тебе посодействую. Да и твое особое отношение к воровству уже у всей Москвы на слуху. Побоятся. Все знают о том, что ты регулярно вешать воров требуешь. Как и о том, что лишь мое и Петра Алексеевича человеколюбие спасает воришек от твоей лютой расправы.
– Хороший полицейский, злой полицейский? Ну… хорошая игра. Да. Можно поиграть.
– Полицейский? – повел бровью отец.
– Полиция – это регулярная городская стража, которая занимается поддержанием общественного порядка в городах и расследованием преступлений для передачи итогов в суд. Игра в хороший-плохой полицейский – это когда два, допустим, дознавателя чередуют методы допроса. Один пытается втереться в доверие и расположить к себе. Второй – угрожает и давит. Работают по очереди, расшатывая моральную стойкость подозреваемого. Ожидая, когда тот уступит посулам доброго полицейского и смалодушничает, дабы спастись.
– А ты сие откуда ведаешь?
– Слышал на Кукуе.
– Отчего же я не слышал? – удивился царь.
– Так и я многого не слышал из того, что до твоих ушей там доносилось. Кукуй разный. Каждый день разный. Ведь туда люди постоянно приезжают новые. Ну и болтают всякое. А старые уезжают. Оттого болтовня обновляется день ото дня.
Все переглянулись.
Логика и здравый смысл в словах Алексея были, несомненно. А о том, что царевич зело наблюдателен, знали все отлично. Мог услышать? Мог. Ну и ладно.
– Берешься за сей склад? – после паузы спросил Петр Алексеевич.
– Не хочу, отец. Я весьма делами загружен, учебой, как простой, так и опытами. Я ведь ее еще не окончил.
– Не окончил? Да ты уже ученей всех нас.
– Но я ее не окончил. И браться за такое сложное дело не хочу прежде того.
– Даже если я прикажу?
– Если ты прикажешь, то я, безусловно, подчинюсь, и все сделаю как надо, – хмуро ответил сын.
– Тогда я прошу – займись. Все, что потребуется, я тебе выделю.
– Хорошо. Но… хм… в таком случае я бы предложил не спешить тратить эти деньги.
– Сам же говорил – разворуют.
– У меня? – усмехнулся Алексей, и его глаза как-то нехорошо блеснули. Так, что даже царю не по себе стало. – А хранить четыреста тысяч в виде монеты проще. Они как минимум меньше места занимают.
– Ну… – задумчиво протянул Петр.
– А это, кстати, мысль, – поддакнул Ромодановский.
– Тебя, Федор Юрьевич, послушать, мне вообще казну в ведение передать надобно. Чтобы не разворовывали. – буркнул Алексей.
– Тоже дело, – улыбнувшись в усы, произнес тот. Игра игрой, а об интересах России он не забывал. И видел в сокращении воровства если не через террор над аристократией, а определенные перспективы для державы.
– Только я в деньгах совсем не разбираюсь.
– А чего там разбираться? Просто жадничай. Самые упорные свое получат.
– Разве это так работает?
– А как? – спросил Петр, вспомнивший свой визит в Лондон и общение с весьма толковым ученым Ньютоном. Тем самым, который отвечал за монетный двор. И делал этот Исаак то дело весьма и весьма добротно. Он вообще все, за что брался, старался исполнить в лучшем виде. Ну и воровство не любил патологически. Отчего немало ему Алексея напомнил. Тот ведь тоже в Москве являлся одним из самых ученых людей, и в свои девять лет знал побольше, чем иные в девяносто.
– Откуда я знаю? – ответил вопросом на вопрос Леша. – Очевидно только, что не так. Мыслю порядок там нужен. Единая ведомость прихода с разделением поступлений по статьям и категориям. Такая же для расхода. Ну и так далее. Чтобы понять, как этим заниматься с пользой для дела, учиться следует. Или хотя бы умные книги почитать. Так что тут даже не уговаривайте…
Петр и не собирался.
Просто поддержал шутку Ромодановского. Но предельно серьезное лицо сына вызвало у него задумчивость. Как ему и показалось – он вел себя в известной степени как тот ученый. Впрочем, произнес он иное:
– Ты мыслишь, что не спешить с тратой тех денег нужно? Отчего же? Только для того, что украсть их у тебя будет сложно?
– Нет таких вещей, которые нельзя было бы украсть, – повторил Алексей. – Нет, не из-за этого. Мыслю – нужно перед закупками крепко подумать, что покупать, сколько и зачем, раз у нас появляется возможность. Быстро у меня украсть их точно не получится. Так что подойти к делу нужно с умом. Например, создать комиссию и поручить ей разработать военный мундир единого образца для всей армии. Чтобы и красиво, и удобно, и практично. Или с артиллерией разобраться, потому что в том бардаке, что у нас имеется, сам черт ногу сломит. Хватали что могли, отливали что получалось. Так что на выходе у нас не артиллерийский парк, а Ноев ковчег – всякой твари по паре. И чтобы это не плодить, артиллерийская комиссия и требуется…
– Ясно… – покивал Петр.
– Впрочем, пушечную медь можно и без покупки собирать в запасы.
– Это еще как?
– Я полагаю, что можно будет обратиться к церкви за помощью. Пусть сдадут битые колокола да запасы свои по меди разной да олову. У них ведь даже пушечная медь имеется в запасах, а то и котловая, которой колокольную поправить.
– Не круто ли так заходить в чужой монастырь[8 - На самом деле в том, что предложил Алексей и реализовал Петр в 1701 году в оригинальной истории, не было ничего необычного. Такие действия предпринимал еще в XVII веке отец царя – Алексей Михайлович. И не раз. Да и в Европе это было обычной практикой. На деле недовольство церкви и волны слухов были связаны с пресловутой симфонией, ибо иерархи посчитали, что Россию вот-вот захватит Карл, и готовились перейти на его сторону. Ведь вся власть от Бога, а потому если Бог попустит захват власти Карлом, значит, такова его воля.]? – поинтересовался Михаил Головин.
– Вообще-то этот монастырь государев. На государевой земле они живут. И сие забывать не стоит. А если забудут, то напомнить. Да и если ничего дурного не случится, потом вернем. А если приключится беда, то вот она – помощь от их. Уже собрана. Кроме того, полагаю, Адриан не станет сильно возмущаться. Рыльце его в пушку.
– В каком смысле? – подался вперед Головин.
– Знал он о заговоре и хотел отсидеться. Сторону победителя выбрать. Вон Лопухины – дураками вроде как слывут. А правильно все поняли и хорошо поступили. Он же нет. Сидел тихо. Глядел внимательно. Я все понимаю, политика церкви такова – не вмешиваться и поддерживать любую власть, которая, как известно, от Бога, но ведь в случае поражения отца могло прямо пострадать православие. И получается, что Адриан не вступился за веру. Ай-ай-ай, как нехорошо получилось…
Петр промолчал, поджав губы.
Остальные тоже. Кое-кто побледнел, явно испугавшись, что царь через патриарха выйдет на всякого рода влиятельные персоны. Те самые, что бунт на самом деле и организовали. Те, на руках которых была кровь сестер да племянниц государя…
Раздувать старое Петр Алексеевич не стал, прекрасно понимая и масштаб заговора, и то, что он завершился в его интересах, пусть и грязно[9 - В заговоре была так или иначе было замешана бо?льшая часть аристократии России. Кто-то прямо был вовлечен, кто-то ждал исхода схватки, чтобы примкнуть к победителям. В таких ситуациях нужно или амнистию объявлять (гласную или нет), или устраивать Гражданскую войну, а по сути – ритуальное самоубийство государства. Что Алексей отцу и донес, растолковав ситуацию. Вот и решили не развивать тему.]. А вот взять за известные места Адриана и заставить церковь поделиться цветметом – да, идея была хорошей…
* * *
Тем временем под Азовом Томас Бартоломью Ред наблюдал за тем, как его помощник гонял экипаж 36-пушечного галеаса «Апостола Петра», который ему передали под командование после прибытия в Москву с царем.
Не бог весть что, но по международной классификации корабль относился к пятому классу линейных кораблей. Тридцать два метра в длину, семь в ширину, семьсот тонн водоизмещения, пятнадцать пар весел, паруса на мачтах, ну и тридцать шесть пушек вдоль бортов. Ну и еще сто двадцать пять человек экипажа, которые размещались на этой посудине в известной тесноте.
Понятно, что ни метры, ни тонны Томасу были не известны. Впрочем, это и не прямая речь его…

Азовский флот стоял на приколе.
Вот как его построили, так и стоял после взятия Азова. Хотя государь с упорством, достойным лучшего применения, продолжал его строить. Из сырого леса. Да еще побросав на стоянке без должного ухода. Отчего корабли ускоренно гнили.
Да и где таким кораблям плавать?
По Дону?
Ну это смешно.
А в море толком не выйдешь. Да и цели нет. Точнее, ее не было. Потому как смена векторов политического движения в Москве много переменила и тут, в отличие от оригинальной истории. Сможет этот флот воевать с османами или нет – дело десятое. Но то, что ему потребуется имитировать сие действо, это уж точно. Потому Томасу Бартоломью Реду и выделили целый корабль. Опытный капер – сильная карта в предстоящей партии на море. Для чего ему и передали один из лучших кораблей Азовского флота. А над самим флотом ставили вице-адмирала Корнелиуса Крюйса[10 - В оригинальной истории Крюйса тоже поставили над Азовским флотом, но уже с другими целями – строить его и укреплять.] – тоже в прошлом пирата, то есть капера…

Глава 4
1699 год, май, 2. Минск – Москва


Царь проводил взглядом слугу и повернулся к оставшимся с ним наедине Августу Саксонскому и Фридриху Датскому. Они оба вполне охотно согласились встретиться здесь – в Минске. Цель встречи не называлась, но все прекрасно понимали предстоящую повестку без всяких намеков.
– Рад, что вы нашли возможность пообщаться лично и наедине, – произнес царь первую свою фразу после ухода свидетелей. Негромко. Давая тем самым понять, что не нужно давать возможность слугам греть уши. – Как показала наша прошлая встреча с Августом – только такой подход позволяет сохранить тайну.
– А она нам очень нужна, – поддакнул Август. – Хотя в Стокгольме, как мне кажется, уже обо все догадываются.
– Именно по этой причине я и предложил вам встретиться. Нужно усыпить бдительность Карла и его советников. После чего, улучив момент, ударить. Когда Швеция окажется максимально не готова.
– А стоит ли так усложнять? – скептически спросил Фридрих. – Карл юн. Горяч.
– Это так, – кивнул Петр. – Но у него остались верные опытные генералы, а также закаленная армия. И он одержим войной, посему, как мне сказывали, учится, изучая и битвы прошлого, и военную науку нынешнюю. Никто из нас столько войне не уделял времени, сколько он сейчас. У меня сын тоже науками увлечен. Иными, правда. Но это позволило ему превзойти меня в них. Причем решительно. Так что, глядя на Алексея, я совсем иначе стал оценивать Карла. Дети иной раз оказываются лучше своих родителей. И это приятно. Очень приятно.
– Насколько сильно изменилась твоя оценка?
– Пока все его поступки говорят о том, что он достаточно благоразумен, с одной стороны, хотя, конечно и порой излишне романтичен в своих порывах, а с другой – решителен. Если подкрепить это все опытом старых генералов и добрыми солдатами, то он сможет нас очень неприятно удивить.
– У нас намного больше сил, – заметил Август Саксонский.
– Да, но они разъединены, а не собраны в единый кулак, и мы преследуем каждый свои цели. Так что у Карла есть шанс разбить нас по одному. А его армия, если не лукавить и не бравировать, сильнее той, что может выставить каждый из нас.
– При прошлой нашей встрече ты говорил иначе, – немного нахмурившись, констатировал Август.
– Было время подумать.
– Или, быть может, ты уже более не хочешь выхода к Балтике? – усмехнувшись, спросил Фридрих.
– Я ее в любом случае отвоюю. С вами или без. Это моя земля. И мое предложение в силе – напасть сообща. Но я предлагаю чуть сдвинуть сроки. И помочь втянуть Карла в войну за испанское наследство.
– А она будет?
– А вы сомневаетесь? Лично я уверен – Габсбурги не признают просто так Филиппа на испанском престоле. Для них это катастрофа. Утрата династией большей и самой ценной части владений, включая колонии. Да и Людовик не уступит без боя. Только чудо может остановить бойню, которую они развязывают.
– А мы не бойню пытаемся развязать? – поинтересовался с едкой усмешкой Фридрих.
– Мы? Нет. Мы – войну. Честную и благородную, – на голубом глазу ответил Петр, но не выдержал и несколькими секундами позже расплылся в улыбке.
– Хорошо. Разумно, – покивал Фридрих, вернув улыбку. – И что конкретно ты предлагаешь?
– Первое – официально заключить оборонительный союз лет на пять, чтобы обезопасить себя от внезапного зуда Карла. Чтобы ему больше хотелось вляпаться в войну за испанское наследство.
– Оборонительный? – удивился Август.
– Да. Причем особо это подчеркивать. Иначе мы можем его спровоцировать раньше времени. Как я уже говорил – он горит войной и жаждет в бою стяжать славу. Вот пусть и стяжает ее где-нибудь подальше от нас. Если повезет – голову свернет. А наследников у него нет, там только сестра, – многозначительно улыбнулся Петр.
– А если не свернет?
– То и ладно. Мы ведь в любом случае выиграем время и позволим ему завязнуть в большой войне, из которой не так-то просто выбраться. Поставим таким образом Швецию в раскорячку и поймаем ее со спущенными панталонами.
– Ну… а что второе?
– Начать официально готовить большую кампанию против османов. Всеми силами. Я создам определенный шум в Крыму, объявив подготовку будущего большого десанта.
– Куда?
– Да куда угодно. Хоть под Константинополь. Сущие безумие! Но вдруг поверят? А значит, при столице будут держать большое войско. Ты, – указал Петр на Августа, – станешь вести разговоры о сборе Посполитого Рушения, дабы совместно с саксонской армией ударить по османам через Молдавию.
– А я? – поинтересовался Фридрих.
– А ты будешь готовить морскую экспедицию, дабы атаковать и захватить остров Крит. Силы османов истощены после затяжной войны со Священной лигой. Денег в казне мало, поэтому прикрыть сразу все направления они не смогут. Скорее всего, они соберут большую армию у столицы и будут ждать и думать, куда ее направить. Что оголит фланги для наших дел.
– Так ты правда воевать собрался с османами?
– Мы должны готовиться активно и делать это так, чтобы все поверили. Чтобы все выглядело разумно, толково и реалистично. А наши цели выглядели понятными и достижимыми.
– А понятны ли они нам? Вот я не думаю, что мне все ясно, – возразил Фридрих.
– Отчего же? Я буду стремиться подновить свой щит на воротах Царьграда, прибитый там некогда одним из первых князей Руси. И решить окончательно вопрос с Крымом. Ты, – указал он на Августа, – захватить Молдавию и стать там наследным правителем. Введя ее в состав Речи Посполитой. И дальше – как ты думал поступить с Курляндией. А ты, – обратился он к Фридриху, – захватить Крит, чтобы продать его Венеции за приличную сумму. Чем не цели? Мы их и скрывать не будем. Напротив, станем открыто обсуждать и привлекать к ним внимание.
– Ну… а что? Мне нравится, – чуть помедлив, произнес Август. – План неплох. Настолько неплох, что даже кажется, что и со шведами особенно связываться нет смысла. Османы ныне слабы. А Карл… он, да, непредсказуем. Мы не знаем, что от него ждать.
– Именно, – кивнул Петр. – В эту кампанию довольно легко поверить. Из-за явной слабости османов, истощенных долгой, тяжелой войной. Более того, под эту войну вы можете подтянуть Венецию с ее флотом и мальтийских рыцарей. Может быть, и еще кого. Во всяком случае, провести предварительные переговоры. А я попробую с персами поговорить.
– Хуже всего в этой истории мне, – скептически ответил Фридрих. – Вести флот из Дании в Эгейское море очень непросто.
– Сын мне тут пересказал легенду о Сигурде-крестоносце и его славном походе.
– Это было давно, – отмахнулся король Дании.
– Что мешает подновить воспоминания о его подвигах? К тому же, по нашему замыслу, вести флот туда на самом деле не потребуется. Может быть, отправить два-три корабля на разведку, чтобы изучили маршрут. Где останавливаться. Где припасы пополнять. Но сделать это демонстративно. Чтобы османы сильно насторожились и задергались.
– Хм…
– Я вообще не удивлюсь, если под этот план мы и с Карла какую помощь получим. Пушек там или еще чего. Во всяком случае, можно попробовать.
– Слишком хитрый план, чтобы он удался, – покачал головой Фридрих.
– Нам главное, чтобы Карл втянулся в войну за испанское наследство. Это год, два, три, ну максимум четыре. Что тут может не удаться? Главное, чтобы о наших истинных намерениях знали только мы. А эти годы, что мы вынужденно станем ожидать, предлагаю потратить на вдумчивую подготовку, которую применить уже для войны со шведами.
– Я согласен, – кивнул Август. – Дело выглядит очень интересным.
– Я тоже согласен, – после затянувшейся паузы ответил Фридрих. Хотя было видно – он не сильно верит в успех предприятия.
– Ну вот и по рукам, – улыбнулся Петр, протягивая свою раскрытую ладонь королю Дании, как наиболее скептично настроенному…
Обменялись рукопожатиями.
После чего, обсудив кое-какие второстепенные детали, разошлись. Слишком долгие такие беседы могли спровоцировать ненужные пересуды и слухи. А люди умеют придумывать всякое…
На следующий же день в торжественной обстановке подписали оборонительный союз и объявили о возрождении Священной лиги в новом составе. И о своих намерениях воевать османов.
Петр же, улучив момент, встретился с представителем Венеции, который также ошивался в Минске. По его приглашению. И попросил у него денег.
Ну… что поделать? Он вошел во вкус. И теперь при случае просил материальной помощи на благое дело у кого только было можно. Даже в Ватикан Папе письмо написал, что-де на богоугодное дело отсыпьте грошей, будьте любезны. Не в кредит, ясное дело, а как пожертвование.
Англичане с голландцами передали ему по такому сценарию восемьсот тысяч талеров[11 - В XVIII веке отдельные взносы англичан для поддержания нужной войны достигали 8 млн фунтов-стерлингов, что примерно в три раза больше, если считать в талерах. На фоне этих сумм передаче Москве 400 тысяч талеров выглядело сущими копейками на фоне финансовых возможностей Англии.]. Габсбурги – еще сто пятьдесят тысяч. Разводя руками, что больше у них нет. Врали. Бессовестно врали. Но для них большой пользы от России в этом предприятии не представлялось. А вот французы раскошелились и занесли пятьсот тысяч, но не на войну с османами, а на подбивание шведов вступить в войну на стороне Франции. Они как раз хотели, чтобы собственно боевые действия сильно не тревожили самих османов. Крым – да, ладно, если нужно для отвода глаз, но не больше, ибо рассчитывали на Константинополь в предстоящей войне. Более того, этот дипломатический цирк с союзом они вполне одобрили, обещая со своей успокоить османов, шепнув на ушко, что к чему. Собственно, после того как Людовик подтвердил сделку, Петр и поехал в Минск. На поговорить. Чтобы отработать эти инвестиции.
Получилось меньше чем за полгода добыть порядка шестисот с гаком тысяч рублей. Монетой. Что составило без малого сорок процентов годовых поступлений в российскую казну.
Теперь вот еще с Венеции пытался денег стрясти.
Ну а что?
Наглость иной раз берет города похлеще храбрости.
Ну и где-то на горизонте маячили персы. Правда, к ним подход требовался особый. Петру ведь с них не столько финансовая помощь была нужна, сколько создание торговой компании. Главным препятствием для которой было то, что Междуречье, по которой должен был проходить речной путь, принадлежало османам, и уж что-что, а мотив воевать с османами у них имелся комплексный…
* * *
Царевич медленно ехал на коне и смотрел по сторонам.
Внимательно.
Стараясь выхватить взглядом все, что касалось дела или могло иметь к нему отношение. А также настроение работных людей. Это само по себе было хорошим индикатором. По возможности ловил их осторожные взгляды. Так-то они глаза опускали, кланяясь. Однако, когда им казалось, что царевич уже обратил свое внимание на что-то иное, разглядывали его.
Глаза – это зеркало души. И отчаяние, безнадега, усталость и прочие печали в них хорошо отражаются. Позволяя без лишних расследований понять, как идут дела.
В данном случае дорожные…
Созданные по инициативе Алексея мундирная и артиллерийская комиссии работали неспешно. Ругаясь по большей части. А он не вмешивался. Наблюдал. Как и Петр. Так что, чуть понаблюдав за этим цирком, царевич предложил отцу одно очень важное дело, которое такой мороки не требовало, как и большого количества денег.
А именно дорогу.
Нет, конечно, на Руси дороги давно уже существовали. Уже в судебнике 1589 года была регламентирована ширина проезжей части в полторы сажени. Потом это только развивалось и закреплялось, особенно получив скачок развития после 1665 года, когда утвердили единую почтовую службу. Но те дороги были самыми обычными проселками, раскисающими после дождика. Так что пользоваться ими можно было далеко не всегда. И в негодность они приходили быстро, что требовало почти постоянного ремонта.
Однако они имелись. А значит, не требовалось проводить изыскания и что-то расчищать. Просто привести в порядок да модернизировать. Создать тем самым первое шоссе в державе с маршрутом, максимально подходящим для текущей геополитической ситуации. От Новгорода на Тверь, потом в Москву и далее до Воронежа через Тулу. Соединяя таким образом многие земли Руси. Понятно, дальше – больше, и подобных шоссе требовалось еще минимум парочка, а то и десяточка. Но даже этот проект давал бы огромное преимущество в военном маневрировании.
Доработка дороги была нехитрой[12 - Подробнее, что откуда и куда и каким образом бралось и двигалось при дорожном строительстве, будет освещено позже.].
Для начала требовалось ее немного поднять над уровнем грунта. На фут или даже на два. Чтобы вода на ней не задерживалась и саму дорогу подсушивало ветерком. Потом сверху присыпать хотя бы на ладонь щебенкой и утрамбовать. Для чего Алексей предложил использовать деревянные бочки, заполненные песком, таскаемые лошадьми. Ну и под конец оборудовать дорогу водоотводными канавами, расположив их «по бортам». Последнее было самым сложным. Потому что нужно было придумывать, куда и как их отводить, чтобы вода хорошо уходила, а не стояла затхлым болотцем у дороги.
Как несложно догадаться, в этом проекте отчетливо просматривался вполне традиционный «макадам». Алексей о том не знал, но много раз видел подобные дороги в сельской местности. Особенно в разных садовых товариществах, где такой тип дорог в России был вполне актуален даже в XXI веке. Так что и предложил то, что знал.
Особняком стояли мосты.
Несколько крупных и несколько сотен мелких.
Что-то подновить.
Что-то построить.
Однако все они, к огромному сожалению царевича, были и могли быть только деревянными. Иного быстро построить не представлялось возможным. Хоть и хотелось. Но пришлось отложить на будущее, когда и с деньгами все будет получше, и со временем, и с обстоятельствами.
Строго говоря, царь вообще не сильно хотел возиться с дорогой. Ему больше по душе были каналы, и он отчаянно хотел покрыть Россию этими «судоходными канавками». Да, дело стоящее. Но Алексей сумел уговорить отца не пороть горячку, потому как каналы и строились дольше, и стоили значительно больше. Если, конечно, их сооружать по уму. А денег на приведение в порядок такой дороги много не требовалось. Как и времени. Из-за чего выходило дешево и сердито, а главное – крайне полезно в предстоящем деле.
Говорить говорил.
Но не только словами убеждал.
Он ему и проект показал. А как без проекта?
Это первое шоссе протяженностью в примерно тысячу верст было Алексеем оформлено чин по чину на бумаге. Маршрут, насколько его вообще можно было точно обозначить на тех картах. Профиль и структура полотна. Конструкции мостов под разные длины, которые он честно «слямзил» или у каких инженеров местных, или из своих воспоминаний. Привнеся, например, фермы в конструкцию пролетов. Простые с опорными и стягивающими балками, позволяющие сооружать относительно легкие деревянные мосты с длинными пролетами.
А ко всему этому приложил смету. С указанием объема работ и материалов.
Завышенную, разумеется. Однако даже в таком варианте создание узкого шоссе из дороги укладывалось в сто тысяч рублей. Само собой, при условии, что строительством займется человек более-менее честный и толковый. Понятно, что реальная смета могла подняться вдвое, а то и втрое по отношению к завышенной расчетной. Что, впрочем, ситуации сильно не меняло. Это был относительно дешевый проект крайней государственной надобности.
Для довольно прижимистого Петра это было дороговато, даже несмотря на то, что свободные деньги имелись. На свои увлечения – да, деньги тратил охотно. На все остальное – как придется. Однако же и этот последний рубеж его сопротивления был пройден, когда царевич предложил водить по новой дороге бесплатно только войска да служивых, двигающихся по делу. С остальных же взыскивать небольшую плату. И использовать собираемые деньги на ремонт этой самой дороги, разгружая от этой нужды казну.
Обычно ремонт поручали жителям окрестных земель, но, как правило, они выполняли эту повинность спустя рукава. Вот и решили – взымать плату. Во всяком случае, с тех, кто едет там верхом, на повозках каких или гонит скот.
Скептически настроенный царь уступил уговорам и скрепя сердце поручил сыну построить маленький участок такой дороги – шагов в сто. Что и было сделано.
Да не абы кем, а Василием Дмитриевичем Корчминым – одним из сподвижников Петра, бывшим с ним с самого начала[13 - Корчмин В. Д. (1671–1729) отличился много чем. Он был главным придворным устроителем фейерверков. Создал вместе с Яковом Брюсом, по сути, прототип знаменитой длинной гаубицы – «Единорога», ну и других артиллерийских и даже ракетных систем. Занимался укреплением фортификации, изысканием и строительством каналов, а также иными делами. Так сказать, военный инженер широкого профиля.]. Он как раз только вернулся из Европы, где учился инженерному делу. Мало. Очень мало учился. Меньше пары лет совокупно. Но человек он был деятельный, сообразительный, энергичный и находчивый. Чем царю и нравился, как, собственно, и царевичу.
Алексей с ним сговорился, подкупив масштабностью и важностью проекта. Вот он и руководил опытным участком. Соорудил его чин по чину. Как надо.
По прибытии Петра участок довольно долго поливали, чтобы имитировать сильный дождь, но дорога не раскисла, сохранив вполне приличную несущую способность. Что окончательно и убедило царя в правильности идеи сына. Дорога сия была нужна и явно полезна. Вот Корчмину ее и поручили возводить. Алексей же…

– Стой! – скомандовал царевич.
Спрыгнул с коня и направился к кашевару, что расположился со своим котлом невдалеке от дорожных работ.
– Готово ли варево? – поинтересовался Алексей, подойдя ближе.
Повар спал с лица.
Его глаз задергался, а сам он несколько раз открыл рот в беззвучном режиме, переводя взгляд с царевича на его вооруженную до зубов охрану и наоборот.
– Что молчишь?
– Готово, Алексей Петрович, – ответил подошедший голова, отвечающий за эту ватажку работных людей. – Изволишь пробу снять?
– Да.
Зачерпнули немного.
Царевич отведал пару ложек. Как раз чтобы съесть то, что ему положили. Поблагодарил за службу. И поехал дальше.
– Что спужался-то? Али тащишь без роздыху чего ни попадя? Ты это гляди у меня! Ватажникам тебя сдам – поколотят так, что век кости не соберешь!
– Чур меня! Чур! – перекрестился повар. – Да и как тащить-то? Предупредили же – царевич может отведать. Боязно. Он, сказывают, лют и скор на расправу. Да и приказчики вроде как робеют. Так что ныне что с казны отпускается, то в котел и кладется.
– Так что ты заробел? Дурной, что ли?
– А ну как не понравилось?
– Эх, Фома, Фома… – покачал головой его визави, а потом, похлопав кашевара по плечу, добавил: – Тебя повесют, а ты не воруй! Э-хе-хе…

Глава 5
1699 год, май, 21. Москва


Алексей потряс стаканом с костями и высыпал их на стол.
Три кубика о двенадцати гранях каждый. Белый, синий и красный.
После чего, чуть помедлив, передвинул фишку.
Отец нахмурился, наблюдая за происходящим действом. Но смолчал. Меншиков скосился на него. Взял кости, бросил их в стакан и встряхнув, выкинул на стол.
Улыбнулся.
И потянулся к фишкам, обозначающим конницу…
Это была первая игра в, по сути, настольный wargame. Этакий вариант Kriegsspiel[14 - Kriegsspiel – настольная игра, созданная в 1812 году и опубликованная в 1824 году Георгом фон Рассевицем. Первая реалистичная настольная военная игра в отличие от существовавших ранее чисто логических. По своей сути – первый настольный варгейм в истории. В прусской армии, а потом и германской эта игра была повсеместно распространена для штабных тренировок офицеров и, по отзыву командования, стала одной из важнейших факторов успехов германского оружия.], который царевич создал, обдумывая способ организации подготовки начальствующего состава. Здесь имелась и большая карта, расчерченная на квадраты, и гипсовые элементы укреплений, и многочисленные фишки для обозначения разных войск, и циркули с линейками для измерения расстояния, и кубики для определения вероятностей, и даже небольшие коробочки для имитации «тумана войны». Ну и само собой, книга правил. Впрочем, последнюю пока еще продумывали. И то, что видел перед собой Петр было своего рода альфа-тестированием…
Кроме них троих, в зале присутствовали и Гордон, и Апраксин, и Головин, и Шереметьев, и другие. Всего около двух десятков человек, так или иначе относящихся к верхушке военного командования царства. И они очень вдумчиво смотрели на эту игру и на эту партию.
Поначалу все отнеслись критично.
Очень критично.
Игра выглядела странной и непонятной. Но потом, после уже первой быстрой и неуклюжей партии, она несколько заинтересовала командиров. Позабавила.
В отличие от оригинальной Kriegsspiel, с которой Алексей был не знаком, здесь удача и кубики имели второстепенную роль. А результат во много зависел от положения, численного превосходства и полноценности сражающихся отрядов. Из-за чего, например, фишки полков имелись десяти комплектов с нумерацией от 10 до 1, что означало степень целостности. Плюс для обозначения негативных факторов использовали цветные картонные подставки под фишки с изображением усталости, болезни, шока и так далее…
– Занятная игра, – пыхнув трубкой, наконец произнес Петр, который просто наблюдал.
– Она, к сожалению, сыра, – возразил царевич.
– Сыра, – согласился царь и поддакнули остальные.
– Думается, Алексей Петрович очень странно оценил роль и задачи разной пехоты и кавалерии на поле боя, – заметил Гордон.
– Так поправьте меня, – улыбнулся парень. – Я ведь просто учусь. А игру эту сделал для того, чтобы наглядно посмотреть на сражения былых времен и попробовать их переиграть.
– Зачем? – удивился Михаил Головин.
– Нужно понять, в чем была ошибка, а в чем возможность. Всегда, как мне кажется, роль игрока определяет многое, если не все. Например, битва при Гавгамелах. Я, с тех пор как про нее прочитал, все думаю – а был ли у Дария шанс?
– Сие пустое, – возразил Гордон. – Война ныне и в те времена, как мне мыслится, была очень разной. Хотя бы потому, что в наши дни есть мушкеты и пушки. Они очень сильно изменили буквально все.
– Значит, ты полагаешь, что изучать историю войн не стоит?
– Отчего же? Стоит. Только увлекаться не нужно. Ты ведь уже читал про Шведский потоп?
– Конечно.
– Тогда ты знаешь, что шведские мушкетеры расстреливали копейную кавалерию ляхов и литвин нередко совершенно безнаказанно. И те не могли их атаковать добрым образом. Ни в лоб, ни по лбу. Отчего прием Александра Македонского при Гавгамелах в наши дни обречен на провал. Его всадников просто бы расстреляли или рассеяли.
– Хм. Чем сильны каролинеры?
– Решительным натиском, – не задумываясь ответил Патрик.
– Значит, под неприятельским огнем они сближаются и вступают в схватку на белом оружии. Так?
– Так.
– Почему же тогда конница, что движется намного быстрее, не в состоянии это сделать?
– Практика показала, что не может. Во всей Европе отказываются от такого применения кавалерии.
И здесь Патрик Гордон был прав на все сто процентов. С ходу так и не возразишь. Потому как с конца XVI века, с появлением удобного для применения на коне огнестрельного оружия, начинается чрезвычайное увлечение им. Сначала в виде рейтаров – конницы с двумя и более пистолетами в качестве основного оружия, которая показала себя отлично. Много лучше появившихся ранее кирасир, а все потому, что атаковать глубокие пехотные построения конным натиском было сущим безумием. Так что уже к первой трети XVII века отличие кирасира от рейтара наблюдалось лишь в социальном происхождении. В остальном же плюс-минус одинаковое вооружение, снаряжение и тактика.
К концу XVII века стали массово уходить с поля боя доспехи. В том числе у рейтаров и кирасиров. Исключая, пожалуй, австрийских кирасиров, которые держались за них до самого конца. А вот карабин появился. И у тех, и у других.
Да и вообще основная масса всякой европейской кавалерии на рубеже XVII–XVIII веков представляла собой драгун разных фасонов и видов, мало чем отличающихся друг от друга, кроме какой-то атрибутики и аксессуаров. Причем драгун не в смысле ездящей пехоты. Нет. Эта их функция к концу XVII осталась лишь номинальной. Они уже полностью стали стрелковой кавалерией.
Особняком стояли только вояки Речи Посполитой в Европе, которые сумели сохранить традиции копейного конного боя. Но их к 1699 году практически никто не ценил. Сначала позор Шведского потопа в середине XVII века. А потом и вовсе страшный политический коллапс, не позволяющий им хоть как-то отличиться. Да, они смогли блеснуть в 1683 году при спасении Вены от османской осады. Но в целом все было плохо. Инструмент интересный, а применить его толком не получалось. По самым разным причинам. И в первую очередь касающихся внутренней политики.
Эта ситуация изменилась в середине XVIII века, когда к полководцам всего мира стало приходить озарение. Ведь линейная тактика пехоты, употребляемая повсеместно, подразумевала неглубокие построения, в отличие от конца XVI – начала XVII веков. Достаточно тонкие для того, чтобы решительным кавалерийским натиском их прорывать.
Именно тогда Фридрих Великий провел свою знаменитую кавалерийскую реформу. Так, например, он уже в 1741 году взял на свою службу полк улан, обученных копейному бою. В то же время запретил кирасирам стрелять прежде решительной сшибки с неприятелем, что дало огромное преимущество на поле боя его кавалерии, остававшейся до начала наполеоновских войн лучшей в мире.
Так вот… тактика 1690-х годов мало отличалась от 1740-х. Строго говоря, она вообще не отличалась. И все те же резоны, что заставили в свое время Фридриха Великого пойти против магистрального кавалерийского течения, имелись и сейчас.
И Алексей постарался их на пальцах донести.
Слушали его со скепсисом.
Хотя особо не возражали. В том числе и потому, что нечем было парировать доводы.
– Ты предлагаешь всю нашу кавалерию перевести на копейный бой? – спросил Меншиков.
– Никак нет. Это сущее безумие!
– Отчего же? Ты так их пользу нахваливаешь.
– Всадник, умеющий толково копьем орудовать, дольше обучается и дороже обходится казне. Да и по уму, ему бы и коня получше сыскать. В то время как в драгуны можно брать всяких. Ну и лошадок похуже выделять.
– Как тебе, Михаил Михайлович? – спросил царь.
– Звучит довольно… старинно, – ответил Головин.
– Отчего же? Али вспомнил конных копейщиков моего отца?
– И их тоже. Но мне в детстве рассказывали о…
– Ну и зачем сие? – нахмурившись, спросил Гордон, перебивая Головина. – Старинно и старинно. Видно же, что Алексей увлечен книгами о старине. Или, как он сам любит говорить, о мертвом и мертвых.
– Патрик Иванович, – произнес царевич, – но здравый смысл и опыт шведских каролинеров показывают: копейная конница будет, без всякого сомнения, значимой силой на поле боя.
– Может, и так, – чуть пожевав губами, ответил генерал. – Но ты сам сказываешь – выучка должна быть доброй и кони. Ни того ни другого у нас не сыскать. Да, природные всадники имеются. Однако у них совсем не та выучка, о которой ты сказываешь. Драгун же мы можем набирать и содержать привычным образом.
– Значит, дело не в том, что я не прав?
– Дело в том, что ты увлекаешься сказками, – вместо Гордона ответил Петр. – Да, твои мысли интересны. Но для людей опытных видны заблуждения, в которые ты впал.
– Но…
Алексей нахмурился, но промолчал, не развивая тему.
По всей видимости, имело место довольно обычное дело. Его просто ставили на место. А то ишь, разогнался.
В какой-то момент ему захотелось психануть и послать все к черту, обложить всех присутствующих отборными матами. Потому что и половину его доводов даже слушать не захотели. А про те же конные заводы он и рта не успел открыть. И теперь не сильно рвался – вон как настроены. Что им ни предложи – все завернут.
Было совершенно очевидно, что если с пехотой он попал в общеевропейский тренд, пусть и несколько его исказив, то с кавалерией вообще стал выгребать против течения. Посему принять вот так, с ходу, его предложение вряд ли бы могли. И ладно бы предложение – даже правоту. С тем же успехом можно было бы пытаться убедить генералов, увлеченных массовой, призывной армией, то есть племенным ополчением с ее толпами случайных людей в форме, создать хотя бы костяк из профессиональной, хорошо обученной, ну, допустим, пехоты.
Генералы всегда готовятся к прошедшей войне. А переломить их своим авторитетом или просто приказать он не мог. Не то у него было положение. Да, его выслушивали. Ибо не по годам умен. И вон иной раз очень толковые мысли предлагает. Однако…
На какое-то мгновение пришел прилив ярости. Видимо, от старого владельца тела подарок. Но он зажмурился. И, сжав кулаки, выдохнул.
Несколько глубоких вдохов.
Переждал несколько секунд.
Открыл глаза.
Осмотрел всех присутствующих, с интересом за ним наблюдающих. И выдал фразу, ломающую всю парадигму ситуации и идущую вразрез с ожидаемой реакцией:
– Уйду я от вас в монастырь. Ей-ей уйду. В женский.
Несколько мгновений тишины.
Нервный смешок Меншикова.
И разразился хохот…
Отсмеявшись, его похлопали по плечу. Едва ли не каждый. Сообщая, что он молодец и что ничего страшного не произошло. На ошибках учатся. И все в том духе.
Ну и разошлись.
Алексей же остался сидеть в своем кресле. Благо, это к нему в гости приходили, а не он к кому-то. Посидел с довольно мрачным видом около часа или даже двух в пустом помещении. Борясь с раздражением. А потом отправился к своему двоюродному деду – Льву Кирилловичу Нарышкину[15 - Лев Кириллович Нарышкин владел в 1699 году Каширскими заводами, которые были созданы в 1652–1653 годах П.Г. Марселисом и Ф.Ф. Акемой и стали первыми предприятиями в России, выпускающими чугун и ведущими литье из него. Наследники создателей кончились, и Нарышкины, подсуетившись, забрали заводы себе. К 1699 году эти заводы были самым крупным производством в области черной металлургии в России. Так-то они делали довольно немного по меркам даже конца XVIII века, но здесь и сейчас это был гигант.]. Чтобы поговорить. Само собой, не о кавалерии и играх. А отвлечься. Благо, что к нему тоже у него имелось дело.
Впрочем, Лев Кириллович не сильно жаждал послушать мальца. Видимо, уже знал о нервном разговоре и не хотел, чтобы Алексей его во что-то втянул дурное.
– Зачем ты мне голову морочишь? – наконец он спросил.
– Мне эти опыты нужны для обучения. А обратиться за помощью не к кому.
– Для обучения? Я похож на учителя?
– Ты единственный, кто в силах мне помочь. И это тебе практически ничего не будет стоить. Пожалуйста. Мне очень надо.
– Ну… не знаю… – покачал головой дед. – Верно, гадость какую задумал? Неужто, как Лопухиных, желаешь в навозе отправить ковыряться?
– Не, – отмахнулся царевич.
– А что?
И он ему рассказал, что, когда ходил по мастерским, заметил, что иные в горнах чугун выжигают до ковкого состояния.
– Да, мне сие ведомо.
– Вот я и удумал, как быстрее сие делать, переделывая в значительном количестве в доброе, кузнечное железо.
– Удумал? Что-то не верится.
– Али я дурно удумал с печью походной или туалетом водяным?
– Нет, но…
– Ты просто попробуй, – перебил его царевич. – Сие не великой сложности дело. Прошу. Если все так, как я думаю, то ты сможешь производить доброе железо во множестве. Ну и мне с того малую долю выделять. На опыты и учебу.
– Ого! – ошалел от наглости царевича дед. Но сразу посылать лесом его не стал. Немного покривлялся для порядка и выслушал. А потом задумался и отправился на заводы – советоваться с мастерами.
Алексей предложил ему создать маленький опытный цех, человек работных на дюжину, в котором попробовать освоить пудлингование. Само собой, такого слова царевич не применял. Просто описал процесс на своем дилетантском уровне.
Не будучи промышленником, ему все-таки приходилось помотаться там, в XXI веке, по заводам. Понятное дело, вживую таких печей он не видел и видеть не мог. Но как-то нарвался на рассказ одного увлеченного историей металлурга.
И вот теперь вспомнил.
Двоюродный дед был человеком не самым простым в общении. Как отмечали многие – весьма среднего ума, да еще и невоздержанный к питию. Гордый, хоть и не заносчивый. И склонный делать добрые дела не по здравому смыслу, а по причуде своего настроения.
Именно по этой причине царевич пытался в разговоре его больше упрашивать, чем уговаривать, стараясь задеть его гордость, дабы он почувствовал себя высоким покровителем такого маленького, неопытного и в общем-то беспомощного наследника престола. И идти-то ему не к кому, и помочь никто не в силах, и так далее…
* * *
А вечером того же дня, вдали от душных и непростых разговоров столицы, разворачивалось совсем другое дело, но ничуть не менее важное. В Азовском море.
Вице-адмирал Корнелиус Крюйс вывел в море эскадру, состоящую из двух галеасов и восемнадцати малых галер. И отправился в сторону Керчи.
Он всю зиму и весну готовился к тому, чтобы выполнить приказ царя. Готовил команды. Собирал охочих до всякого рода абордажных и разбойных дел. Прежде всего среди казаков и отчасти татар или черкесов. И вот вышел попробовать – что же у него получилось. Ну и перед царем чтобы было в чем отчитаться.
Для успеха этих маневров ему требовались корабли неприятеля.
В самом Азовском море искать их было пустой затеей. Не ходили они туда в текущей обстановке. Требовалось идти к Керчи, где, как ему доносили, постоянно стояли несколько османских вымпелов.
В правильный бой с ними ввязываться Крюйс не собирался.
По сути, все происходящее было большим учением.
Выход в море организованный. Движение в составе эскадры. Какие-то маневры. Ну и так – немного пошуметь. Хотя, опасаясь активного действия неприятеля, он заполнил свои корабли теми самыми охочими до морского разбоя. А то вдруг не получится отойти и придется драться? Вот хоть в абордаже подсобят.
Вышел.
С горем пополам дошел до Керчи, потеряв только три галеры, севшие на мель. Все-таки Азовское море очень мелкое, а акваторию он толком не знал. Впрочем, эскадре это не помешало выполнить первую часть учебной задачи и достигнуть Керчи.
И так случилось, что вошел в пролив он уже вечером. Солнце клонилось к закату. Скоро должно было совсем стемнеть, когда и обнаружили у Керчи, на рейде, османскую эскадру из четырех парусников, опознанных им как пятидесятипушечные корабли и девять галер, в том числе две большие.
Много.
Слишком много.
Особенно четыре линейных корабля, которые могли все испортить, завершив эту учебную вылазку форменной катастрофой. Их артиллерийский огонь мог покалечить азовскую эскадру, вышедшую в море.
Наверное, целую минуту вице-адмирал растерянно смотрел на корабли перед ним, пока не заметил шум, поднятый на берегу. Люди забегали возле лодок.
Лодок!
И тут у Корнелиуса Крюйса что-то и щелкнуло в мозгу. Он глянул в зрительную трубу на галеры и заметил – людей-то на них особенно и нет. На берег, видимо, сошли.
А значит, что? Правильно.
– Атакуем! Немедленно атакуем! – громко отдал он приказ. И направил свой флагман – галеас «Апостол Петр» – так, чтобы он пошел между берегом и кораблями, дабы отогнать шлюпки с экипажами. За ним двигался второй галеас – «Апостол Павел». Галеры же, повинуясь его приказу, устремились к боевым кораблям османов, дабы взять их на абордаж.
В какой-то мере это было жестом отчаяния.
Надвигающейся ночью уйти вряд ли получилось бы из-за крайне неудобной навигации и множества мелей. Утром же почти наверняка в дело включились бы османы. Если не с вечера. И они, в отличие от Крюйса, местную акваторию знали хорошо…
К счастью, линейные корабли тоже спустили экипажи на берег и держали на борту минимальные команды. Так что никакого значимого сопротивления они не оказали. С двух бортов к такому кораблю, стоящему на якоре и с убранными парусами, подходили русские галеры. Кидали кошки. Подтягивались вплотную. И наверх лезли всякого рода лихие люди. От чего на верхней палубе резко становилось тесно.
Зазвучали пушечные выстрелы.
Это галеасы, проходя вблизи галер, стреляли поверх их палуб картечью. И по шлюпкам стреляли, идущим от берега. Но те не особо усердствовали. Да и дежурные команды османов, видя происходящее, старались покинуть свои корабли. Кто и как мог…
Через два часа все оказалось кончено.
Над всей османской эскадрой оказался поднят русский флаг.
С берега стреляли.
Впрочем, уже больше для шума, чем для дела.
Не долетали ядра.
Слишком далеко.
Крепость Еникале только начали строить и там пока стояла только открыто расположенная батарея, хоть и с мощными пушками, о которой, кстати, Крюйс не знал. Но огонь они открыли слишком поздно. Прозевали…

Бо?льшая часть русской эскадры уже проскочила в бухту.
Корабли османов захвачены.
Великая виктория!
Первая морская победа. По-настоящему морская, а не все эти танцы в устье Дона.
Но как уходить?
Батарея перекрывала пролив. И плыть под огнем довольно многочисленной батареи тяжелых морских пушек – удовольствие ниже среднего. Потери будут. И вероятно, немаленькие. Так что, когда уже стемнело, вице-адмирал Крюйс собрал командиров своих кораблей и прочих начальных людей. Посовещаться.
– А чего тут думать? – воскликнул один из казачьих голов. – Вылазку надобноть делать!
– А ну как солдаты?
– А ты их видел на берегу?
– Там много кто бегал.
– Дурень! – воскликнул третий. – Они же город защищают! Мыслят – на приступ пойдем. Он ведь без укреплений. Наверняка проходы промеж домов телегами перегораживают.
– Так это нам и нужно! Мы к пушкам высадимся. Разгоним пушкарей. Подожжем им запасы пороха. И ходу…
Немного еще поругались, но именно так и решили. Так что ближе к полуночи легкие галеры на веслах приблизились к северному берегу бухты. Уткнулись носами в пляжные отмели. И, быстро выбравшись, направились к батарее.
Буквально через полчаса произошла небольшая стычка.
До драки даже не дошло.
Артиллеристы османов даже не пытались обороняться. Как поняли, что вот они – русские, так и побежали, все побросав.
А вот казачки пожадничали.
Жечь ценный порох не решились, захотели его вывезти. Стали выкатывать бочки и тащить их к галерам. Так утро и встретили.
Уставшие.
Довольные.
И… удивленные.
Их ведь никто не пытался атаковать и сбросить в море. Да и даже обозначить свое присутствие.
Послали разведку к самой Керчи.
Опять пусто.
Хотя ночью город шумел. Но наутро редкие прохожие тут же старались сбежать. Как чуть позже удалось выяснить – небольшой гарнизон, военные моряки и администрация города, увидев бегущих артиллеристов, решили составить им компанию. От греха подальше. Тем более что земли тут были крымские и можно было верным образом спастись, отойдя в ту же Кафу.
Убежали, правда, не все.
Например, удалось захватить принявшего ислам итальянца по имени Голоппо, который при поддержке нескольких французских инженеров крепость Еникале и строил…
Корнелиус Крюйс, когда на утро понял, что произошло, как-то даже растерялся. И, чуть помедлив, поднял свои глаза к небу и широко перекрестился. Иначе нежели Божьим проведением это все назвать было нельзя. Случай. Просто случай. Позволивший ему воспользоваться обстоятельствами. Впрочем, если бы не его решительность и не тот казачий голова, все могло бы закончиться совсем иначе.
Хотя турки, конечно, здесь сидели расслабленные. Непуганые, так сказать. Оттого ни о какой бдительности речи и не шло. Вот и вышло по сути под дурачка взять город, так нужный Петру…

Глава 6
1699 год, июль, 23. Москва


После крайне неудачного разговора за настольной игрой Алексей тему кавалерии не поднимал. Да и вообще не касался этого вопроса. И старательно делал вид, что ничего не произошло, а он сам не обиделся на такую дивную реакцию. Было же совершенно очевидно – осаживали. Вероятно, по приказу царя. А если так, то это не более чем проверка на вшивость.
Думать о том, что они действительно настолько крепко стоят на рельсах исторических тенденций, Алексей не хотел. Нет, допускал, конечно, помня о бритве Хэнлона[16 - Бритва Хэнлона в обобщенном виде: не стоит искать злого умысла там, где достаточно обычной человеческой глупости. Как и бритва Оккама, является эмпирическим правилом, верным в абсолютном большинстве случаев.]. Однако старался лишний раз не думать об этом. Он ломал голову над тем, как снова выйти на нужный ему разговор и сдвинуть тему с мертвой точки. В частности, работа комиссий, созданных по его предложению, откровенно саботировалась. Что артиллерийской, что мундирной. Возможно, и не так. Только, кроме увлекательных дебатов, там дело не двигалось ровным счетом никуда.
Демократия-с.
В таких делах всегда требовался хороший демократический пинок для задания вектора движения. Ну почти всегда. Чем он и решил заняться.
– И зачем ты меня притащил сюда? – спросил Петр, когда они вошли на малый полигон, где упражнялись охранники царевича.
– Андрей, Семен, – крикнул Алексей. – Выходите.
И из небольшой подсобки с инвентарем вышли двое его охранников. Ряженых, так сказать. В легкий и тяжелый пехотный комплекты соответственно, которые царевич решил предложить отцу.
Не на словах, разумеется.
Болтовня – пустое в таких делах.
А на деле.
Чтобы их сразу можно было пощупать.
– Это что? – поинтересовался отец, подходя к этой парочке, вставшей по стойке смирно.
– Я решил сам провести опыты и подобрать мундир да прочее снаряжение для пехоты.
– Отчего же молчал на комиссии?
– Как показали недавние события – мои слова неинтересны. Лучше дело.
– Обиделся? – скосился на него отец.
– На глупости не обижаются. С них недоумевают.
– О как! Глупости, значит? Лихо ты моих генералов приложил.
– Есть такое поверье – генералы всегда готовятся к прошедшей войне. А в нашем случае, еще и прошедшей далеко и давно.
– И кто такое сказал?
– К сожалению, не помню. Мне понравилась сама мысль. Она прекрасно объясняет, почему, тщательно готовясь к войне, редко кто к ней оказывается готов. Вот ты к Азовскому первому походу готовился? Готовился. Все получилось и сразу? Нет. А почему?
– Корабли, – с ходу ответил Петр.
– Ясное дело, корабли. А почему их строить-то стали ко второму, а не к первому походу? Ведь достаточно логично и здраво предположить, что для взятия крепости надобно как минимум ее обложить, лишив подвоза припасов и подкреплений. А Азов – крепость прибрежная. Значит, не закрыв со стороны воды, ее если и можно взять, то каким-нибудь лютым приступом или страшным, совершенно все сокрушающим обстрелом. Да и то… Но ведь не подумали. Так ведь? И Патрик не подумал, несмотря на весь свой опыт и немалую здравость.
– Отчего же не подумал? Подумал.
– Но что-то пошло не так и ты туда отправился без флота? – улыбнулся Алексей. – А потом его спешно начал строить. Не так ли?
– Ты думаешь, что копейная конница нужна?
– Я изучил упоминания о ее действиях за весь минувший век. С тех пор, как конных копейщиков стал создавать дед. Редкая кампания обходилась без их дельного участия.
– Война переменилась. Пехота ныне иная.
– Пехоту они редко атаковали. Их сила была в борьбе с вражеской конницей. Да и пехоту… А впрочем, неважно. Генералы сказали – пустое, значит, пустое. И в случае серьезной войны, ежели понадобится, снова будем создавать таких всадников бегом, тяп-ляп и в беспорядке. Как обычно… все через жопу… – махнул рукой Алексей.
– Обиделся все-таки…
– Отец, взгляни лучше сюда, – максимально нейтральным голосом произнес царевич, указывая на Андрея – одного из его охранников, обряженного в легкий, или основной, пехотный комплект.
Петр немного поиграл желваками, думая.
После чего повернулся к этому бойцу и внимательно окинул его взглядом.
– А почему он в сапогах, а не в ботинках? Тебе же по душе европейское платье. И сам сказывал – надобно его носить.
– Надобно, – кивнул Алексей. – Но… понимаешь, ботинки и чулки – они хороши для прогулок, а не для долгих многодневных маршей. Ступни солдат, когда они топают по дороги, потеют. От чего чулки отсыревают и начинают натирать им ноги.
– Думаешь?
– Я провел опыты. С этим связано и то, что скорость и дальность суточных переходов у армии со стертыми ногами невеликая. Для пехоты – обувь всему голова. И в этом вопросе можно наплевать на любую моду. И слюной наплевать, и чем-то еще более основательным. Потому что солдат со стертыми или как-то иначе поврежденными ногами – это уже не строевой солдат, а раненый. Таким нехитрым способом несутся потери вне боя.
– А вот так, – кивнул царь на короткие сапоги с достаточно широким голенищем, – не сотрет?
– На ногах у него обмотки. Отсырела та часть, что к ступне обращена, на привале коротком перемотал сыростью вверх. Оттого и голенища широкие, чтобы там воздух был. Пока идет – конец сохнет. В крайнем случае, если очень надо, можно иметь вторые обмотки.
– А вторые чулки нельзя?
– Так их две пары и нужно, чтобы одну обмотку заменить. А две обмотки уже надобно четверо чулок. Причем переодевать чулки много дольше перемотки куском ткани.
– Ну… – задумчиво произнес царь, рассматривая бойца.
– Андрей повернись-ка да согни ногу – покажи подошву, – скомандовал царевич.
Боец это сделал, и у царя взлетели брови от удивления.
– Что сие?
– Я вычитал, что у древних римлян были сандалии – калиги.
– И что? – недоумевал Петр.
– Важно не то, что были, а что они из себя представляли – толстая подошва с подобными набойками. Отчего они позволяли не скользить и уверенно идти даже по раскисшей земле или сырым косогорам.
На самом деле Алексей никогда не видел калиги. Он видел как-то сапоги Вермахта. В музее. И тогда же услышал от смотрительницы, заметившей его интерес, эту историю с калигами. Что-де подражали.
Нормальные современные протекторы на обувь стали ставить только ближе к концу XX века. В связи с развитием новых материалов. А до того подошва даже армейских сапог была гладенькой. Отчего ему в душу запали те подбойки.
Подковка на пятке, чтобы не стиралась. Набивки скобками по периметру передней части. И несколько гвоздей с выступающими шляпками, идущие по переднему полю толстой подошвы.
Толстой. Это очень важно.
Да, тонкую и мягкую носить удобнее и легче. Но по хорошей погоде, а лучше по паркету. Толстая же позволяла и на морозе себя чувствовать хорошо. Ну и на всякого рода колдобинах…
– А… хм… интересно… – произнес царь, рассматривая подошву.
– Это к вопросу о том, что историю все-таки надо изучать. В том числе историю войн. Чтобы по новой каждый раз не изобретать уже когда-то придуманные вещи.
– А нельзя использовать обмотки с ботинками?
– Можно. Но будет некрасиво. Коля! Иди сюда.
И из подсобки вышел третий боец. Обутый в обычные европейские ботинки и обмотки по моде мировых войн.
– О! Предусмотрел?
– Это было очевидно. Как тебе? Красиво?
– ЭТО? Красиво?
– Это еще и на ноги дурно действует. Если так долго ходить – ноги тяжелеют из-за плотной обмотки икр. Дешево, конечно. Но уродливо и вредно. Посему я и предлагаю – вместо чулок да ботинок использовать вот такие сапоги да обмотки-портянки.
– Ну хорошо. Это у нас что? – указал царь на штаны.
В целом новый армейский мундир Алексей построил на основе мадьярского платья, привнеся в него отдельные элементы немецкого. Немного изменил крой. Положил, где надо, карманы. И так далее. В общем – получилось неплохо. На его взгляд. Ну а на голове красовался тот самый невысокий кивер, что он предлагал Гордону для Бутырского полка. С проволокой, положенной по верхнему торцу войлочного стакана для защиты от рубящих ударов сверху. Всадники-то в свалке собачьей предпочитали именно рубить, даже вооруженные рапирами.
Потом перешли к тяжелому комплекту.
Он был в целом идентичен легкому, за тем исключением, что поверх мундира надевалась легкая кираса со специальным упором для приклада. А под нее – buff coat, то есть кожаная куртка. Но не толстая, в палец толщиной, а достаточно тонкая и нормального кроя. С целью уменьшить истирание мундира кирасой и повысить общую защиту и практичность.
Вместо кивера, соответственно, стальной шлем. Непривычной, надо сказать, формы, напоминавшей чем-то упрощенный «лобстер». Иными словами, простой полусферический купол, козырек и подвижный назатыльник из трех сегментов. Регулируемая подвеска типа «парашют» и подбородочный ремень с накладными чешуйками, как у более поздних традиционных киверов. Кстати, шлем тоже достаточно тонкий и легкий. Держать пули или тяжелые осколки от него не требовалось.
– Дорого… – тяжко вздохнув, произнес царь. – Красиво, хорошо, но дорого.
– Всех солдат так одевать и не надо. Только лучшие полки. Чтобы выделить их. И чтобы повысить их силу в натиске и рукопашной схватке. Сам видишь – у такого бойца победить больше надежды, чем у такого, – сравнил Алексей тяжелый и легкий комплекты.
– Ну… не знаю… – протянул отец.
Хотя по лицу было видно – не хочет. Слишком все это выглядело не по карману для России, на его взгляд. Да и шло к тому же против течения европейской моды. Ведь там как раз доспехи повсеместно снимали.
Алексей заметил это.
Немного побурчал о том, что не нужно бездумно следовать и подражать. А то можно дойти до того, что просвещенные учителя станут головой макаться в навоз или того хуже. И что же? За ними повторять?
А потом они начали осматривать, так сказать, сбрую.
Здесь царевич не мудрил и оставил то, что было отработано им у бойцов охраны. А именно поясной ремень с чуть изогнутой плоской пряжкой вроде позднего армейского советского, к которому крепилась Y-образная портупея для «поддержания штанов», то есть чтобы ремень не соскакивал. На сам же ремень крепился остальной набор. И подвес для шпаги, и фляжка, и лядунка, и прочее.
Снималось же и надевалось это все быстро и легко. Накинул лямки портупеи на плечи да застегнул пряжку ремня. И все. Сбруя минимальная уже на тебе и все нужное для боя при ней.
Лядунка, кстати, была занятной.
К ремню крепился кожаный чехол с плотно подогнанной крышкой. А в него вставлялся легкий деревянный пенал на два десятка бумажных патронов, установленных вертикально в гнезда. Вполне обычно для XVIII века. За одним исключением. Пенал был быстросменным. Снял обе защелки, потянул за два торца, и вот он у тебя в руках. В ящике же, продемонстрированном царю, лежали такие же, только уже с готовыми патронами. Что позволяло быстро пополнять боекомплект стрелков, если запасы такие в ящиках имелись. Ну и второй боекомплект выдавать, например, перед большим делом, помещая его в сухарную сумку.
Потом перешли назад.
За спину бойцов.
Здесь у них имелся не заплечный мешок или ранец, а поняга, то есть жесткий каркас из прутьев, на который крепилось их переносимое снаряжение второй очереди. Первое-то висело на ремне.
Сверху – кожаная сумка для вещей, которым не должно промокать. Прямоугольной формы, отчего она напоминала ранец. Ниже – мягкий мешок для всего остального.
Причем набивалось это все очень умеренно.
Здесь находились запасные портянки и исподнее, неприкосновенный запас еды на сутки. Сухарей. Пока сухарей. Потом Алексей хотел это заменить на что-то более толковое. Там же находился котелок для приема пищи – сделанный из луженого железа, конструктивно по аналогии с германским времен мировых войн, и ложка-вилка. Ну и так, по мелочи. Сюда же при необходимости помещали второй боекомплект и прочее. И запас места имелся. Пожитки же свои иные солдаты, по задумке Алексея, должны были перевозить в обозе…
– В таком котле еду добро не сготовишь, – покрутив в руках котелок, произнес Петр, вернув его бойцу. – Ее же ватажки варят на привале. Сразу на несколько солдат.
– Сей котелок не для приготовления, а для приема пищи. Словно тарелки. Но походные. В них разве что ее разогреть можно, если потребуется.
– А готовят ее где?
– А помнишь, я тебе сказывал о том, чтобы на каждую роту держать повозку с печью и котлом, водруженным на нее? Чтобы на марше готовить еду. И когда солдаты останавливаются на привал, их бы уже ждала горячая пища.
– Опять ты что-то выдумываешь? Никто ведь так не делает.
– Если так сделать, то время дневного перехода можно увеличить. А значит, пехота станет шустрее передвигаться. И уставать меньше. Кроме того, такая организация питания позволит равномерно кормить солдат. Следить за тем, чтобы все с этим ладно было и голодных не оставалось.
Царь лишь молча покачал головой. То ли недовольный, то ли потрясенный. Сложно сказать. Но задумчивый точно.
Алексей же поднял вопрос стандартизации повозок и лафетов, а также колес. Но тут он разговаривал словно со стенкой. Было видно – Петр был погружен в свои мысли.
Заговорил о погонах с чешуйками, как у подбородочного ремня стального шлема. Для защиты бойцов в легком мундире от рубящих ударов всадников. Предлагал делать их посимпатичнее, в духе эполетов, для офицеров.
Вновь тишина.
Царь смотрит представленный образец, но какого-то интереса явного не проявляет.
Наконец, Алексей попросил вынести последние две вещи: плащ-палатку и тесак.
– Это еще что такое?
– С рапирами у нас, сам понимаешь, беда. Острая нехватка.
– Со шпагами. – поправил его отец, которому не нравилось название «рапира».
– Ну пусть со шпагами. Но ведь беда же? Их остро не хватает.
– И что? Это тут при чем?
– Если пехотинцу дать вот такой штык, то в ближнем бою он им станет орудовать. А значит, нужды в полноценной шпаге или сабле у него не будет. И она станет пустым отягощением.
– Резонно, – кивнул царь, которому этот ход мыслей весьма понравился. – Тогда и сабли, и шпаги можно вовсе убрать.
– А как они себя в походе быт будут обеспечивать? Дров там нарубить, фашин, если надо, колышков для палаток.
– Так в обозе топоры же.
– На каждого солдата?
– Нет. А зачем на каждого?
– Если всех отправить рубить фашины, то нарубят они их сильно быстрее. Так ведь? Вот я и предлагаю такое оружие им вместо шпаги или сабли выдавать. Им и в рукопашной свалке можно дел наделать, и в хозяйстве полезен.
Царь взял его в руки.
Повертел.
Это был достаточно короткий тесак с прямым клинком, имеющим с одной стороны лезвие, а с другой – насечки для пилы о двадцати четырех зубьях. Эфес максимально простой и прочный без развитой гарды.
Взмахнул пару раз.
– М-да… – констатировал он. – Не шпага. Дрянь, если так подумать.
– А шпаги оставить офицерам. Пусть это будет признаком их особого положения.
– А это что за тряпка?
– Плащ-палатка. Андрей, покажи.
И тот быстро накинул ее на себя в качестве плаща.
Царь ее осмотрел.
А потом ребята быстро поставили палатку из парочки таких. С помощью двух кольев и бечевок.
– Это на двоих. Каждый боец несет свою часть. Скручивает валиком да вокруг ранца укладывает. Если надо – можно продлить на четверых или шестерых. Больше не стоит. Видишь, какая хлипкая? Колышки либо в обозе, либо на месте рубят. По ситуации.
– А чем это она промазана?
– Вулканизированным каучуком, – ответил царевич. – Отчего не промокает и гибкая.
– Чем?
– Есть такая штука в испанских да португальских колониях. Сок одного дерева, что упругий, когда застывает да на жаре оплывает. Если его определенным образом обработать – он становится более надежным и держит солнечный жар. Но о том не болтай. То секрет. Я выдумал тот способ. С него и, кроме палаток, пользы можно много получить, тех же сапог непромокаемых. А потому и денег.
– Ну и накрутил ты… – покачал головой Петр.
– Накрутил. Да. Но все можно пощупать и проверить – толково али нет. Не успел только походную кухню изготовить. Но через неделю ее обещали доделать. И ее можно будет опробовать, проведя опыты.
Царь снова сокрушенно покачал головой.
– Я не требую, чтобы это все непременно взяли на вооружение и стали употреблять повсеместно. Нет. Это, как бы сказать, моя часть бесед для мундирной комиссии. Чтобы не болтать пустого, тем более что меня не сильно-то и слушают. А так… не понравится, ну черт с ним. Другим займусь.
– Вот прям так?
– Отец, – серьезно произнес Алексей. – Царь ты. И только тебе решать – правильно сие или нет. Нужно или пустое. Я лишь вправе предлагать и объяснять резоны. Не навязывать, а предлагать. Вот это если сделать – получится вот так. А вот этак – значит, иначе. Не более.
– Хм… – усмехнулся Петр.
Он прекрасно понимал, что слова словами, но сынок явно пытается им манипулировать. Ведь что против его подхода те слова в комиссии? Царь и сам видел, как комиссия скатилась в обычную говорильню. И что конца-края беседам не было видно. А тут пусть спорный, но вполне гармоничный комплект.
И не просто из мундира, а всего – от портянок до походной кухни. Причем каждый элемент был объяснен и выступал взаимным дополнением к иным. Словно, не выдумал он это все, а подсмотрел где. Только где?
Так-то он мог бы и уступить сыну. В конце концов, ничего явно дурного в его предложении не было. Скорее наоборот. Во всяком случае, касательно легкого мундира. Но его пугала эта продуманность. Его вообще пугал сын… И он не хотел идти у него на поводу. Потому как чувствовал – тот, словно серая тень, становится у него за спиной, направляя дела. Словно бы регент… И делает это не в лоб, как некогда Софья, а разговорами… уговорами… лукавством… А кого звали Лукавым, он знал отлично. И откровенно робел. Словно бы на деле столкнулся с чем-то по-настоящему потусторонним. И не на словах, которыми любят стращать, рассказывая иной раз байки, а в жизни…

Глава 7
1699 год, июнь, 25. Москва


Петр зашел в просторное помещение и устало осел на большой массивный стул. Нашел взглядом патриарха. И указал ему жестом присаживаться рядом.
– Не поздороваешься даже? – поинтересовался Адриан.
– Здравствуй, старче, – произнес царь, сделав юродский жест, изображающий пародию на заламывание шапки и поясной поклон.
– И тебе здравствовать, государь, – ответил патриарх степенно. – Что привело тебя ко мне?
– Мне нужны ответы. Ты нашел их? Те, о которых я спрашивал полгода назад? Зимой.
Адриан с трудом сдержал усмешку.
Всю первую половину года гремели Всешутейшие, всепьянейшие и сумасброднейшие соборы. Проводимые на Святцы, в начале Великого поста и в Вербное воскресенье. Иными словами, пьянки да гулянки, организованные царем в качестве пародии на церковные обряды. В целом. Высмеивавшие и католические, и православные структуры. Потехи, сильно раздражающие духовенство и консервативно настроенную аристократию.
И патриарха тоже.
Нет, Петр не был атеистом или приверженцем научной картины мира. В те годы даже самые просвещенные люди оставались еще весьма верующими. Да, возможно, придерживались каких-то ересей или маргинальных течений. Однако Бога не отрицали и не пытались с ним бороться. Даже волна секуляризма второй половины XVIII века проходила в формате антиклерикализма. По протестантской модели. Или через религиозное замещение каким-нибудь оккультизмом. Царь был таким же сыном своей среды обитания и эпохи, как и иные. Разве что воспитывался под сильнейшим влиянием протестантской среды Немецкой слободы. Оставаясь в прочем христианином, пусть и под лютеранским «соусом».
Более того, если взглянуть на церковные дела Петра с высоты времени, то он ничуть не стремился уничтожить православие. Обновить, модернизировать, изменить в силу своего понимания. Да, безусловно. Избавиться от тяжеловесного и архаичного византийского наследия? Без сомнений. Ибо он видел во всем этом препятствие на пути развития державы. Но не более.
Кроме того, несмотря на свои выходки, Петр продолжал посещать службы и поддерживал строительство церквей. Даже ввел в России новый архитектурный стиль для этого направления. Да и вообще, закладывая сердце Санкт-Петербурга – Петропавловскую крепость, он поставил там собор сразу с ее основанием. А чуть позже, как появились возможности, начал его перестройку в камне. И это не говоря о том, что его сподвижниками время от времени оказывались церковные иерархи…
Адриан не мог посмотреть на Петра с высоты веков, но он об этой его двойственности хорошо знал. Не понаслышке. Так что патриарх смотрел на все эти забавы Петра Алексеевича как на выходки в духе Ивана Грозного. Этакие провокации в формате юродства.
Впрочем, это понимание никак не могло убрать раздражения.
– Что молчишь? – спросил Петр, которому эта затянувшаяся пауза не нравилась. – Нечего сказать?
– Святой церкви известно, что довольно редко, но случается, когда Всевышний дарует человеку какие-то знания. Откровения. Полагаю, ты слушал о таких чудесах.
– Слышал. – кивнул царь. – Но ведь не духовные же откровения ему ниспосланы.
– Бывало, что и знанием языка Он награждает. И еще чем. Если в том была великая нужда для общины.
– Но он же стал другим человеком! – воскликнул царь и в сердцах ударил по столу.
– А вот иной раз про кого-то молва, что, мол, светлая его голова. Осветляют голову-то года, – улыбнулся Адриан. – Ну а с годами все длинней борода.
Петр скривился.
– При чем тут борода?
– Человеку, чтобы чему-то обучиться, надобно время. Так ведь?
– Так.
– Я с самого того случая наблюдаю за твоим сыном. И признаться, это было непросто. Приставил людей за ним поглядывать. А он на них Ромодановского натравил. Распознал. Быстро так. Ну да не ими одними.
– Говори яснее.
– Алексей иной раз ведет себя как старик, которому нужно притворяться ребенком.
– Притворяться… – фыркнул Петр. – Он даже не пытается.
– Пытается. Поверь – пытается. Просто натуру не изменишь.
– И что? К чему ты клонишь?
– Великие знания – великие печали, – пожал плечами патриарх. – Знания прибавляются с годами и жизненным опытом. Оттого Алексей умом и походит на старика, заключенного в теле ребенка.
– И? Я просил от тебя понятного объяснения. О том, что он умом не ребенок, мне и так ведомо. Отчего это приключилось и зачем?
– Слушай дальше.
После чего патриарх начал рассказывать наблюдения об учебе Алексея. Что, дескать, одни вещи он словно бы и не учит, а вспоминает. А другие – честно осваивает. Словами умными и незнакомыми иной раз сыплет. Сейчас уже и не разобрать, откуда он их взял. Книг он читает много и быстро. А вот по первости было ясно – не мог он их знать.
– Потому я и говорю – притворяться пытается. Стесняется своей учености и знаний. Оттого и книги читает, глотая одну за другой. Словно бы через них выводит себя из тени. И ныне мало кто в силах сказать – выдумал он сие, вычитал где или знал откуда-то еще.
– Звучит так, что в его тело вселился какой-то дух. Древний и могущественный, – мрачно произнес Петр.
– Мы тоже так подумали. Но… нет.
– Отчего же? Почему нет?
– Слышал ли, что Лопухины хотели провести обряд для избавления от одержимости? Они ведь тоже к таким мыслям пришли.
– Слышал. Ромодановский им голову пообещал оторвать, если они такое проведут.
– А я провел.
– Что?! – выкрикнул, привстав Петр.
– Не шуми, не шуми, – прижав палец к губам, произнес Адриан. – Сам понимаешь – проверить требовалось. Как ты попросил выяснить, так и сделали все. Посему мы пригласили его на службу в небольшой храм, где все подготовили.
– И как все прошло? – настороженно спросил царь.
– Да никак. Никаких признаков. Он – это он. Просто изменившийся. Церковные обряды Алексей знает неважно, поэтому не понял ничего. Мы полагаем. Обставили все как особую покаянную службу. Ведь кровь теток и двоюродных сестер на его руках.
– Разве он их убивал?
– Он поставил заговорщиков в безвыходное положение и потребовал избавить тебя от угрозы свержения. Так что они сделали то, что сделали. По сути, выполняя его волю.
– Он понимал это?
– Судя по тому, как он разозлился, увидев тела, нет. Он явно хотел иного. Потому и на эту службу согласился охотно.
– Если он не одержим, то как это все понимать?
– Так и понимать. Всевышний открыл перед ним какие-то знания. Отчего разум его повзрослел, набравшись годиков. Оттого я и сказывал – бороду, – улыбнулся Адриан. – Не удивлюсь, что Алексей ныне мой ровесник али старше.
– А что за знания?
– Не ведаю. Хотя… есть определенные мысли. Иной раз сын твой оговаривается и сказывает о делах токмо предстоящих так, словно они уже произошли. Для него. Да и опыты его. Мне иной раз кажется, что он знает, куда идти и какую дверь открывать. Просто не всегда понимает – как это сделать. Оттого и мастерские свои опытные поставил. Редкий ученый муж может за столь непродолжительное время сделать столько открытий и выдумок.
– Значит, он знает будущее?
– Возможно. В соборе он был без сознания минуты. Возможно, за это непродолжительное время Всевышний дал ему прожить целую жизнь. Внутренне. Увидеть своими глазами многое. Что-то запомнил, что-то нет. Но обогатился знаниями и повзрослел умом – без всякого сомнения.
– Вот даже как… – несколько растерянно произнес Петр.
– В былые времена Всевышний даровал знание будущего тем, кого считал достойным.
– Почему Леша? Почему ему?
– Вероятно, потому что ты занялся добрым делом, но погряз в разврате. И Он, – Адриан скосил глаза вверх, перекрестившись, – хочет тебе помочь, но считает недостойным для такого дара. Вот и приставил сына, что всячески тебя поддерживает. Это ведь он стоял за провалом бунта Софьи. Подготовился. Расставил силки. И заговорщики туда угодили. Чем спас твою власть и, вероятно, жизнь. Да и в других делах – незаметный помощник. Он много что делает. Старается. Несмотря на то что ему приходится постоянно стучаться в закрытые ворота.
Петр промолчал.
Встал.
Походил по помещению.
Заприметил шкаф.
Подошел.
Открыл.
Обнаружил там бутылку кагора. Точнее, несколько.
Ловко раскупорил. И выпил.
– Легче стало? – поинтересовался Адриан.
– Нет, – поставив початую бутылку на пол, ответил царь.
– Обрати внимание – Леша твоих сумасбродств держится стороной.
– Он мал еще для них.
– Ой ли? Али сам не думал его затащить на свои юродские пьянки-гулянки? Чтобы, так сказать, приобщить.
– Думать-то думал, но делать не делал, – хмуро ответил царь.
– А и не сделал бы. Леша хоть и не стоит за старину, но держится здравого смысла. И не впадает в искушение. И дело не в робости или стыдливости. Вгонять в краску женок он умеет не хуже твоего.
– К чему ты мне это говоришь?
– К тому, что Всевышний, очевидно, благословляет дело твое по обновлению России, но указывает на неприемлемость поганства, в которое тебя тянут. Тебе даден помощник сверху. Не дури. Хватит. Большенький уже.
Царь промолчал.
– Слышал о том, что Алексей заказал в московской типографии Евангелия? Пять сотен. Самые дешевые, лишенные всякого украшательства.
– Это еще зачем?
– Он организовал школу при мануфактуре печной. Для работников. В которой священник, у меня выпрошенный, учит их чтению, письму и счету. А всем, кто ее окончит добро, он собирается подарить Евангелие. Первую их книгу.
– Он заказал за свои деньги? – чуть помедлив, спросил государь.
– Убедил меня оплатить. Дело-то доброе…
* * *
Тем временем султан Мустафа II слушал доклад.
После случайного занятия Керчи вице-адмирал Корнелиус Крюйс был вынужден продолжить авантюрные действия. Узнав, что к городу идет войско крымского хана, он совершил набег на Кафу.
Галеры и галеасы все-таки движутся много быстрее всадников. И смогли упредить их.
Город от разорения спасло только то, что на русских кораблях просто не имелось более-менее сильных орудий. Все-таки на галерах и галеасах их не ставили. А линейными кораблями, захваченными в Керчи, экипажи управлять не умели.
Потому-то старые стены города и выдержали, спася Кафу. Но даже так город несколько дней обстреливали с моря, посеяв немалую панику и разрушения в домах, ибо ядра кидали перекидным огнем – за стены. Это для каменной крепостной стены орудия в 3–4 фунта калибров не опасны. А для жилых домов – очень даже.
Крюйс даже успел высадить десант, который пограбил предместья. И отошел, только когда появился Девлет II Герай со своими всадниками. Теперь же писал – просил о помощи.
– В самой Керчи что? Она оставлена? – спросил султан.
– Девлет Герай пишет, что его разведчики видели земляные работы, – ответил великий визирь. – Русские полностью из города не ушли и строят какие-то полевые укрепления. Вероятно, редуты. Но точнее это выяснить не удалось. Пришла новость об осаде Кафы.
– Надо уничтожить эти русские корабли! – решительно воскликнул один из визирей. – И чем быстрее, тем лучше!
– Четыре линейных корабля, два галеаса, две большие галеры и двадцать две малые. Это большие силы. Так просто их не уничтожить. Нам нужно подготовиться.
– У них нет экипажей для захваченных наших кораблей!
– В Дону, по словам ногаев и крымчан, находилось около трех десятков кораблей. Вероятно, с экипажами. Скорее всего, Крюйс уже привез этих моряков в Керчь, – заметил великий визирь. – И если мы не хотим, чтобы повторилась керченская трагедия, то следует тщательно подготовиться.
– И сколько мы будем готовиться? До тех пор, пока русские не захватят весь Крым? – спросил султан.
– В Минске было объявлено о воссоздании Священной лиги. Россия, Речь Посполитая, Саксония и Дания. И у Дании есть сильный флот. Если они введут его в Средиземное море, как, по слухам, и собираются сделать для захвата Крита, то нам нечем будет им противостоять. Особенно если к датчанам присоединятся венецианцы и мальтийцы. В морских делах нам нужно проявлять осторожность. Мы и так потеряли большие силы в Керчи.
– И ты предлагаешь пожертвовать Крымом?
– А какой нам ныне толк с него?
– Объяснись, – хмуро произнес султан.
– Набеги на русские земли совершенно затруднены, из-за чего рабов оттуда почти не поступает. С Речью Посполитой лучше, но тоже мало. Слишком они усилились. Через Азов ранее шли рабы с востока – с Волги и из-за Волги. Из-за русских этот поток превратился в жидкий ручеек. Так что, вернув этот город, мы не окупим вложений. А денег нам Крым стоит немаленьких. В первую очередь из-за содержания гарнизонов. Теперь же еще и хана придется деньгами поддерживать, чтобы чего дурного не вышло.
– Но ведь рабы с востока идут! – воскликнул один из визирей.
– С Кавказа. От черкесов и прочих. Их можно свозить в Трабзон или сразу перевозить к нам сюда. Крым для этих целей не нужен.
– Если русские займут Крым, то смогут перекрыть нам торговлю.
– Если они его займут, то долго будут мучаться с местной вольницей и бардаком, – усмехнулся великий визирь. – Тем более что нам поддерживать непрерывное восстание в Крыму станет много дешевле, чем защищать его. К тому же стали поговаривать, что в дело могут вступить шведы.
– Шведы? – неподдельно удивился Мустафа.
– В Москве болтают, будто бы в Крыму проживают готы под властью султана. И их освобождение подается Карлу как благодатное дело. Он уже пообещал передать Петру несколько сотен корабельных орудий для этого дела. Но это не точно. Во всяком случае, верить этому есть все резоны. Для шведов готы очень близки. Это часть их народа. У них даже остров есть – Готланд, название которого переводится как «земля готов».
– Карл не такой дурак, чтобы во все это ввязываться, – заметил весьма немолодой визирь. – Что ему в той войне?
– Слава, – пожав плечами, ответил великий визирь. – Молодой король жаждет славы. К тому же он весьма религиозен и дурно воспринимает мусульман. Ситуация вообще скверная выходит. Если вновь образованная Священная лига начнет добиваться успехов, в нее включатся и Габсбурги, вернувшись. Особенно если удастся как-то быстро урегулировать вопрос с Испанией и Францией.
– А Франция? – хмуро спросил Мустафа. – Что ее представители говорят?
– Французский посол заверяет вас в самых дружеских отношениях своего короля.
– И ему можно верить?
– Без всякого сомнения, нет. Ведь французы дали русским деньги. Как и англичане с голландцами. Тайно. Для чего – не отвечают и все отрицают. Открыто же все они настаивали на том, чтобы мы не заключали с ними мир на их условиях, а лучше бы вообще его не заключали… Именно поэтому я и прошу проявить осторожность. У нас мало сил. И если история с престолонаследием в Испании разрешится без войны, то Священная лига вернется к борьбе с нами. И вероятно, в этот раз ее поддержат французы и испанцы. В Москве мои люди слышали, будто бы у Людовика есть мечта возродить старинные владения в Леванте и отбить земли, некогда занятые крестоносцами…
– А что о том болтают в Париже?
– Ничего такого. Но, быть может, в Москве просто не умеют держать язык за зубами?..

Глава 8
1699 год, сентябрь, 2. Москва


После разговора с патриархом Петр вышел сам не свой. Практически со сломавшимся миром и системой координат.
Всю свою юность и молодость проводя в Немецкой слободе, он проникался уважением к западноевропейской культуре. Не потому, что она так ему нравилась сама по себе. Нет. Просто Петр видел в ней отражение успеха западных стран. Их верфей и мануфактур. Их флотов, армий, каменных домов и многого иного.
Он воспринимал это все неразрывным целым, даже не пытаясь вычленять отдельно полезные компоненты. Нет. Петр стремился забрать все это единым комплексом. Под ключ, так сказать. В какой-то мере бездумно, но крайне упорно и очень энергично.
В оригинальной истории он сумел создать современный флот, и современную армию, и провести первую индустриализацию, и создать российскую научную базу. А также механизмы воспроизводства для всего этого дела. Чем предотвратил на том этапе превращение России в колонию. Но…
Он просто копировал.
Без применения к ландшафту. Без фильтрации. Без попытки осмысления.
Петр брал все, что есть, и внедрял, из-за чего породил фундаментальную проблему, идущую красной нитью через всю последующую историю России. Следствием его формата реформ образованный класс разошелся с остальным населением державы в разные углы ринга. По сути, сформировались две России, живущие каждая в своем измерении.
Одна – часть современной ей Европы.
Другая же находилась под сильнейшим влиянием турецкой и персидской культур, которые насаждались в Московской Руси с последней четверти XV века…
Это были два мира.
Два враждующих мира.
Потому как образованный класс, состоящий из дворянства и нарождающейся интеллигенции, противопоставлял себя остальной России. Ругал ее. Порицал. Высмеивал. Презирал. Стыдился. И всячески эксплуатировал, воспринимая туземцами, дикарями. Ему отвечали тем же, цепляясь все крепче за, казалось бы, совершенно не нужные традиции, также заимствованные несколько раньше из иного лагеря… выдавая их за исконные русские ценности в противовес пустым и чуждым европейским.
1917 год ничего, по сути, не изменил.
Скорее даже усугубил ситуацию. Потому что внутри одной державы теперь жили не две, а три враждующие промеж себя России. Ибо партийная номенклатура и ассоциированные с ней люди не относились ни к образованному классу, ни к остальному населению. Из-за чего получился «любовный треугольник» с, по сути, неразрешимыми противоречиями.
Алексей отчетливо понимал: Петр – молодец.
Просто умница.
Без него бы Россия к середине XVIII века, край – к началу XIX, стала бы такой же зависимой от Европы колонией, как Индия или Африка. Либо вовсе прекратила бы свое существование, оказавшись разделенной между великими державами и всякого рода «шакалами».
Но это – с одной стороны. А с другой – его бездумное копирование привело к фундаментальным проблемам, последствия которых ощущались даже в XXI веке. Не было в мире ни одной державы, в которой бы ее собственная интеллигенция так ненавидела и презирала свою страну. Что «органично дополнило» катастрофу поместной реформы, отбросившей Россию на столетия в прошлое похлеще любого степного завоевания…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71051638?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Сноски

1
До появления Суэцкого канала одним из самых удобных торговых путей между Европой и Персией был путь из Средиземного моря в Черное через проливы, а потом от Трапезунда коротким (около 400 км) караванным путем в западную Персию. Даже после открытия морского пути путешествие вокруг Африки мимо мыса Доброй Надежды был разово выгоднее, но на большом горизонте планирования отягощалось убытками от затонувших кораблей, делая черноморский путь более выгодным. Это обстоятельство было одной из главных причин, по которой англичане с французами так не хотели отдавать России проливы что в XVIII веке, что позже. Контроль этого торгового пути был им самим нужен. Флот же Черноморский никогда не представлял угрозы в царский период что для Франции, что – тем более – для Англии, и все эти спекуляции были просто формой пропаганды, дабы не акцентировать внимание на действительно важном.

2
Обычный пехотный мушкет в те годы имел ствол длиной в 46–48 дюймов. Алексей же, хоть и ориентировался на практику применения Brown Bess и Потсдамского мушкета, невольно предлагал Петру сделать что-то в духе мушкетов города Зуль (со стволом в 40 дюймов), которые начали производить еще в 1630 году и которые в свое время очень помогли шведской армии в годы Тридцатилетней войны. Позже в рамках общего тренда вернулись к более длинным стволам, но никакой фундаментальной новизны царевич не предлагал в этом плане.

3
Здесь автор опирается на опыты, проведенные в 1811 году в Лондоне над старенькой Brown Bess. С некоторым понижением кучности. 300 шагов – это примерно 270–280 м.

4
Пуля.78 калибра (19,83 мм) весит около 46,01 грамм, пуля.70 калибра (17,78 мм) весит около 33,26 грамм. Разница – 27,7 %. 70-й калибр в петровские времена имели драгунские фузеи – он не был чем-то непривычным и необычным для России.

5
Патроном в те годы называли порох с пулей, упакованные в бумажную гильзу – ее скусывали при заряжании. Высыпали из нее порох, а потом бумагу эту использовали как пыж при заряжании.

6
Здесь имеется в виду торфяной кокс, но слово «кокс» было в те годы не в ходу, и никто бы не понял ничего.

7
До 1696 года вес копейки в России составлял 0,48 грамма, то есть рубль был порядка 48 грамм. С 1696 года вес копейки был уменьшен до 0,28 грамма, но к 1699 году новых монет пока в обороте было мало. Талер в конце XVII века имел вес около 25 грамм, но серебро было не самой высокой пробы – около 19,5 грамма чистого серебра на эти 25 грамм. Таким образом, 1 старый рубль был примерно был равен 2 талерам.

8
На самом деле в том, что предложил Алексей и реализовал Петр в 1701 году в оригинальной истории, не было ничего необычного. Такие действия предпринимал еще в XVII веке отец царя – Алексей Михайлович. И не раз. Да и в Европе это было обычной практикой. На деле недовольство церкви и волны слухов были связаны с пресловутой симфонией, ибо иерархи посчитали, что Россию вот-вот захватит Карл, и готовились перейти на его сторону. Ведь вся власть от Бога, а потому если Бог попустит захват власти Карлом, значит, такова его воля.

9
В заговоре была так или иначе было замешана бо?льшая часть аристократии России. Кто-то прямо был вовлечен, кто-то ждал исхода схватки, чтобы примкнуть к победителям. В таких ситуациях нужно или амнистию объявлять (гласную или нет), или устраивать Гражданскую войну, а по сути – ритуальное самоубийство государства. Что Алексей отцу и донес, растолковав ситуацию. Вот и решили не развивать тему.

10
В оригинальной истории Крюйса тоже поставили над Азовским флотом, но уже с другими целями – строить его и укреплять.

11
В XVIII веке отдельные взносы англичан для поддержания нужной войны достигали 8 млн фунтов-стерлингов, что примерно в три раза больше, если считать в талерах. На фоне этих сумм передаче Москве 400 тысяч талеров выглядело сущими копейками на фоне финансовых возможностей Англии.

12
Подробнее, что откуда и куда и каким образом бралось и двигалось при дорожном строительстве, будет освещено позже.

13
Корчмин В. Д. (1671–1729) отличился много чем. Он был главным придворным устроителем фейерверков. Создал вместе с Яковом Брюсом, по сути, прототип знаменитой длинной гаубицы – «Единорога», ну и других артиллерийских и даже ракетных систем. Занимался укреплением фортификации, изысканием и строительством каналов, а также иными делами. Так сказать, военный инженер широкого профиля.

14
Kriegsspiel – настольная игра, созданная в 1812 году и опубликованная в 1824 году Георгом фон Рассевицем. Первая реалистичная настольная военная игра в отличие от существовавших ранее чисто логических. По своей сути – первый настольный варгейм в истории. В прусской армии, а потом и германской эта игра была повсеместно распространена для штабных тренировок офицеров и, по отзыву командования, стала одной из важнейших факторов успехов германского оружия.

15
Лев Кириллович Нарышкин владел в 1699 году Каширскими заводами, которые были созданы в 1652–1653 годах П.Г. Марселисом и Ф.Ф. Акемой и стали первыми предприятиями в России, выпускающими чугун и ведущими литье из него. Наследники создателей кончились, и Нарышкины, подсуетившись, забрали заводы себе. К 1699 году эти заводы были самым крупным производством в области черной металлургии в России. Так-то они делали довольно немного по меркам даже конца XVIII века, но здесь и сейчас это был гигант.

16
Бритва Хэнлона в обобщенном виде: не стоит искать злого умысла там, где достаточно обычной человеческой глупости. Как и бритва Оккама, является эмпирическим правилом, верным в абсолютном большинстве случаев.