Порождение сына
Порождение сына
Данир Дая
Макс, как и многие, привык жить бок о бок с массовыми помешательствами, жестокими убийствами и терактами от секты «Порождение сына». Его карьера журналиста давно загублена Королевским домом, а продолжать копать правду про возникновение аномальной зоны «Порог» – значит, попрощаться с жизнью. Но смерть матери застала Макса врасплох: её последнее желание – быть развеянной практически в сердце «Порога», где раньше жила их семья. Поэтому на пару со своей сестрой Ани-Мари и её мужем Коэном им придётся проникнуть в зону, столкнуться с парапсихологическими аномалиями, сектантами и военными, что устроили в некогда перспективном городе кровавую баню.
Макс и не подозревает, что ему придётся заплатить дороже, чем собственной жизнью.
Данир Дая
Порождение сына
ПРОЛОГ
Жуткие чёрные кляксы купировали обзор. Понять, что именно происходит, не успеваешь – только сердце пытается вырваться из клетки, всем телом чувствуешь озноб. Бежишь всё дальше.
Мужчина, лицо которого скрыто в потёмках, бежал быстро. Даже не скажешь, что касаясь земли. Голову будто фиксировали железные прутья. Перед ним – пятна, по бокам – тёмные столбы. В лёгких всё меньше места.
Споткнувшись, мужчина плашмя развалился в тине. Серая кофта выкрашивается ядовито-зелёным. Завыл ветер, способный оставить порезы на коже. Сыро и мёрзло, а на небе облака в виде крючков.
Мужчина, улёгшись на спину, расправил кулак. За хвостик держал медальон за какие-то там заслуги в детстве. Вдоволь налюбовавшись им с секунду, он отставил его. На месте медальона возник квадрат.
Ровный, вбирающий видимое пространство, из осколков, будто наблюдаешь через калейдоскоп, квадрат. Не однотонный: всплески видны невооружённым взглядом.
Мужчина, в ужасе от увиденного до и увиденного сейчас, в страхе перед неизвестным жмурит глаза так, что, перестаравшись, веки могут срастись. Ужасал его не более лес, а голос, следующий за ним.
Неразборчиво голос пищал, впивался клещом, сладковато постанывал под коркой мозга. Раздражал до желания взять скальпель и обернуть его вокруг головы. Невыносимая пытка, изучающая пределы возможного.
Голос становился громче, тон – яснее. Старческая хрипотца с волнами из высоких к низким диапазонам напоминала материнский. Жмуриться не помогало.
Приходилось скрываться за лаптями, измазывая грязью лицо.
– Тут янем ьшиватсо ыт .ьтадогалб и еьтсачсен иовт .гороп йовт отэ? – вопрошал его голос.
Мужчина давил и давил, что голова тонула в зябкой земле. Помимо голоса, что тремором проходил по его телу, он почувствовал касания. На удивление нежные подушечки пальцев щекотали уши.
– Проснись, Макс.
Вдруг ясно и чётко произнеслись слова с улыбкой на лице, это чувствовалось по тону
– Пора, Макс. Проснись.
Раз за разом нашёптывал женский голос, до боли знакомый, провоцирующий прошлое, бессовестно его вороша.
Как вдруг Макс раскрыл глаза в своей постели.
***
Рамка календаря лавировала между числами, минуя дни лета, как кажется, два за один. Листва шелестела, вдали отголоском пела автомагистраль. Зевающий свет пронизывал окна, будил всех воскресным утром.
Многоквартирники придерживали небо. Такое ненастоящее полотно от желтоватого до ярко-голубого без единой тучи. На парковочных поредели авто. Те, что стояли, не сдвинутся до завтрашнего дня.
Никто никуда не спешил. Так только собачники выгуливали своих питомцев. В полутьме, скрытая за фиолетовыми бархатными шторами, спальня. Плашмя лежал Макс Велки, скрюченный под тяжёлым одеялом.
Две остальные комнаты, гостиную и приёмную, никто не посещал. Не было нужды. Всё, что было необходимо Максу, находилось рядом: кухня – пройди через коридор, а в спальне шкаф и рабочее место.
Макс точно проснулся, но признавать этого не хотел. Планировал выспаться за эти выходные, но не давал мозг. Густая борода карамельного, изредка рыжего цвета, царапает подушку.
На вид ему не больше сорока. Морщины только подминаются. Нос такой, что волей-неволей влезешь в чужие дела. Мощная лапа скрывает густые брови и глубокие синие глаза от лишнего света.
Чтобы начать день, хоть его не хотелось начинать рано, Макс вынул пульт из-под кровати, включил телевизор на полстены. Приветствующая надпись, голубая студия с переливами.
Врубился телеканал. Времена изменились: многие уже игнорируют телевидение, но проснуться Максу помогают именно свежие новости. Хоть малость и искажённые.
Пульт откинулся на противоположную сторону кровати, Макс отвернулся от телевизора, но уши его непроизвольно двигались от каждого сказанного слова из бурчащих колонок.
– Двадцать четвёртого июля, – читала с суфлёра диктор сухим тоном, – группа «Порождения Сына», признанная террористической королевством Дрогенланд, устроила провокацию в центре Виттенауса с требованием признания «Порога» независимой республикой. Репортаж Рены Равен.
Перебил новостную сводку жужжащий телефон, что лежал рядом с пультом. Макс пробудился окончательно, чему был не рад. Громко и недовольно вздыхая, прищурившись, глядел на потревожившую.
Скинув вверх «принять вызов» от контакта Ани-Мари, он приложил динамик к уху.
– Алло, Макс? – вопрошал взволнованный женский голос.
– Мгм, – мычал Макс в ответ.
– Ты…
Голос Ани-Мари дрожал. Будто ещё одно слово, и начнутся истошные всхлипы.
– Да, что такое? – невнятно, в подушку спрашивал Макс.
– Мама… В общем…
Можно было догадаться, что слёзы ручьями вырвались из глаз. Но это никак не повлияло на Макса.
– А, – кратко, даже цинично, произнёс Макс. – Всё?
Ответа не последовало, но без него было понятно.
– Ани, – холодно и безучастно обратился Макс, – без импульсий, ладно?
– Мгм.
Они помолчали друг другу в трубку. Сказать нечего. Можно приправить диалог поддерживающими, настолько приевшимися и пустыми фразами, но никто с двух разных концов не стремился к этому.
– Давай, – еле проговорил Макс.
Он отставил телефон, скинул трубку. Ни одна мышца на лице не дёрнулась. Пустота, безнадёжность случившегося никак не отразилась в глазах. Будто это – типичное начало его дня.
– Очередной всплеск «помешательства», – продолжала диктор после недолгой паузы, – зафиксирован пятнадцатого июля вблизи Онгевеста. Об инциденте с массовым убийством медсестёр в больнице Родеомгевинга и перспективах программы «Купол-Порог» в репортаже Эдрика Адлеаара.
Макс зевнул и продолжил дремать, вкопавшись глубже в подушку.
ГЛАВА I. ПРОСНИСЬ, МАКС. ЧАСТЬ I
Белоснежные стены подчёркивались люминесцентными лампами. Комната пуста, жужжанию ничего не мешало биться об стены. Оглушительная тишина перед гробом и пожирающим его огнём.
Конвейерная линия обыденно, и от этого более ужасающе, закидывала труп, заколоченный в коробке, в железную, покрытую копотью и чуть обожжённую печь. Последнее, послышавшееся – треск.
И будто не прощаешься с дорогим человеком, а проходишь экскурсию по заводу: всё бурлит, шумит и кряхтит. Не веришь, что находишься в крематории по необходимости. Что это всё сейчас – именно с тобой.
Дальше, как догорит, пепел закинут в горшок, передадут тебе. И кости не будут трещать, а душа не завоет холодной ночью на кладбище. Не станет ютиться в коммуналке тысячи трагедий.
Так обыденно к этому относился Макс, смотря, как мать исчезает в очередной, но в последний раз. Хуже всего переносила этот процесс Аня-Мари: платок можно выжимать, а оттёк глаз не спадёт неделю.
Её серебристые волосы, подрезанные до контура на затылке, но обволакивающие лицо спереди, пытались закрыться, чтобы никто не посмел увидеть её в таком состоянии. Макс же не проронил и скупой слезы.
Когда Макс и Ани-Мари стояли рядом, виделся контраст между ними. Макс, если не мрачный, то точно пытающийся слиться с тенью, уступал в красках Ани-Мари, хоть она и не позволила одеться себе праздно.
То чёрное платье, надетое ей, по обыкновению, подчёркивало её ухоженность тела, не запущенное под пятым десятком, а также яркость. Даже в серости Ани-Мари позволяла себе быть более серой, выделяемой.
– Правда этого хотела? – кивнул в сторону огня Макс.
– Я пыталась отговорить, – сквозь слёзы почему-то пыталась оправдаться Ани-Мари.
Рука Макса потянулась к лицу. Он провёл ладонью по скулам, стекая к кадыку. Косым взглядом наблюдал за своей сестрой. Наверно, должен был её приобнять, но, пытаясь это сделать, схватывали судороги.
Поджав губы, Макс отпустил стыдливый взгляд, глядел на ботинки. Ноги безумно прели. И думал Макс об этом больше, чем об обстоятельствах, в которых находился.
– Надо к нотариусу заехать? – спросил Макс как бы невзначай.
Вопрос скорее риторический, и оба это понимали, поэтому Ани-Мари не отвечала и пыталась успокоиться дыхательной практикой.
Иронично ясный день. Солнце не плавит битум – скорее душно, чем жарко. Но мужчины за сорок всё же разгуливают с голым торсом и, как бочонки, движутся вдоль отделанного мрамором крематория неспешно.
Такой переход из мира лишения в мир, где ничего существенного не произошло, вызывает у Ани-Мари нервный смешок. Макс же, напротив, спокоен, будто не наблюдал, как пламя охватывает тело его матери.
Шарясь в карманах, Макс вытаскивает ключи от своей машины. Чтобы Ани-Мари, утонувшая в экзистенциальных вопросах, не отстала от него, Макс подхватывает её за локоть и ведёт за собой.
Кажется, это первое их прикосновение за долгое время. Теперь их осталось только двое. Момент, когда они могли собраться полной семьёй, остался отпечатком в прошлом веке. Всё изменилось, когда не стало отца.
Когда трагично погиб отец, а им втроём пришлось экстренно покидать родной дом, мать перестала осознавать детей, Макс перестал осознавать мать, сестру. Лишь Ани-Мари теплила узы родства.
Нерасторопное, почти неживое касание Макса привело в чувства Ани-Мари. Она обернулась, выслеживая в лице брата пример, который видела раньше.
И, хоть найти его в потускневшем взгляде брата сейчас было невозможно, Ани-Мари всё равно приобняла его, пытаясь согреть горячим сердцем холодную душу. Макс не сопротивлялся.
Вдвоем они дошли до раритетного, но вылизанного до состояния, в коем авто прибывало лет двадцать назад, японца. Макс мог себе позволить потратиться на редкие детали и эксплуатацию.
Двери захлопнулись. Одна, со стороны пассажира, громче необходимого, на что Макс цыкнул и уж хотел пристыдить Ани-Мари, но, вспомнив о её состоянии, не хотел провоцировать.
Двигатель без лишнего тарахтения, идеально ровно заводится. Макс спустил ручник и выруливает на выезд из парковки. По аккуратным улочкам, в отдалении от города, слышны только рёв авто Макса.
Он врубает музыку, но негромко. Всё же осознаёт неуместность глэм-рока в такой атмосфере.
– Мне вот интересно, – наклонил Макс голову ближе к Ани-Мари, не отрываясь от дороги, – что за нотариус должен быть, который подписал документы человеку, находящемуся в доме милости? На психиатрическом учёте, чёрт возьми.
– Я пыталась подать иск, но они оспорили. Сказали, мама вполне была в ясном рассудке при составлении завещания. То, что с ней случилось после, их не касается.
– Почему мне не позвонила?
– Ты был в командировке, – сухо ответила Ани-Мари, смотря на зеркало заднего вида. – До тебя нельзя было дозвониться.
Макс замолчал. Чувствовал вину, что очень не любит, оттого злился сильнее. Открыто выразить этого он не мог, но в нахмуренных бровях, широко раскрытых ноздрях и слабом оскале читались его эмоции.
– И что ей завещать? – чванливо произнёс Макс. – Квартиру на окраине с клопами?
– А тебе прям квартиры не хватает?
– Нет. То есть, что, кроме детских травм и обосранных диванов она нам оставила?
– Макс, – тоном, призывающим постыдиться, рявкнула Ани-Мари, – аккуратнее с выражениями.
Глаза её пылали, будто проецировали недавно увиденное в крематории. Но теперь пеплом становился Макс. Косясь, он видел, чего стоили его необдуманные слова.
Будто как в тот раз в пустом ангаре, когда его испытывали маски-шоу на пару с белыми воротничками. Пот его тогда сбивался вместе с кровью, а свои зубы он наблюдал на потрескавшемся бетоне.
Те воспоминания не приносили ему радости. Сам он не особо желал лишний раз ворошить их.
– Так или иначе, – почти что бубня произносил Макс, – я не совсем понимаю, что нас там ждёт. Я даже не знаю, что с тем домом. Сначала она жила в палате, потом у тебя. Долгов накопилось, наверно…
– Не обязательно, что мама нам что-то оставила. Возможно, там пожелания.
– Растите хорошими, много кушайте, – не унимался Макс. – Когда ты была там в последний раз?
– Год, может полтора назад.
– И что тебя тянет-то туда?
– А тебя в Порог что тянуло?
– Туше, – усмехнулся Макс.
Макс резко выехал на магистраль, и в его багажник чуть не воткнулся седан. Макс не потянулся к аварийке, а попытался быстрее уехать от ненужных разборок.
– Езжай тише, – посоветовала Ани-Мари.
Её руки вцепились в ремень. Макс не стал трепаться лишний раз и перестал излишне домогаться педали газа. Ани-Мари не могла спокойно ехать, ведь, как усядется, вспоминает, почему и куда едет.
Нужно было зафиксироваться на чём-либо. На выбор пали руки Макса, расположившиеся в открытом хвате на руле.
– Снял всё-таки? – без особых указок спросила Ани-Мари.
Макс пожал плечами и одновременно замотал головой. Чтобы понять, про что Ани-Мари говорила, он рассмотрел пальцы, поочерёдно выпрямляя каждый. Долго не пришлось: остановился на безымянном.
Безымянный правой руки, где до сих пор кожа была блёклой, а по краям поджатой. Макс застыл на пальце, что машину начало заносить.
– Я… – задумался Макс, схватившись за обтянутый кожей руль, и долго не мог сообразить ответ. – Да. Отдал в ломбард. Как и она когда-то. Там толку больше.
Защитной реакцией Макса был смешок. Короткий, хрюкающий, глубокий смешок в попытке загладить давний ожог.
– Как Коэн? Эдвард скоро пойдёт в подготовительную, верно? – переводил тему Макс, накидывая вопросов.
– Коэн продолжает ваше дело.
– А тебе он помочь не хочет? – с презрением произнёс Макс.
– А ты?
– А что я? Я еду.
– Эдвард спрашивал про тебя. Ждёт, когда приедешь. Любимый дядя.
Ани-Мари пригладила ладонью за плечо Макса. Он, будто его касаются обожжённым клеймом, отрешался. Но снова подставлял плечо, чтобы не обидеть сестру.
– Значит, Коэн устраивает купол?
– Да, – догадываясь о дальнейших словах, Ани-Мари сказала осторожно.
И не зря.
– Читал про их новую программу. Как они эти импульсы пытаются регулировать?
– Я думала, ты после всего перестал анализировать про толчки.
– Ещё бы, – растягивая слова сказал Макс.
– Не знаю. Говорит, что устаёт и не более. Я и не интересуюсь. Главное, чтобы закончились. Убийства, грабежи, изнасилования, взрывы, – перечисляла Ани-Мари все невзгоды из новостей, отворачиваясь к окну.
– И куда они денутся по-твоему?
Макс посмотрел на Ани-Мари с пренебрежением, растаптывая все надежды на лучший исход.
– Ну, давай, приведи аргументы. Только убедись, что за тобой нет прослушки.
Макс цыкнул и снова упёрся в дорогу. Дороги осталось на пару минут и один разворот.
– Может, сначала все двигались умом, – предполагал Макс, – но сейчас всё, от кризиса до эпидемии, спихивают на «Порог». То прививки от толчков портятся и развивают аутизм у детей, то процент депрессии повышается, то жилые комплексы складываются, как карточный домик. Во всём виноват «Порог» и бла-бла-бла. Херабора. Сейчас всё легко оправдать – Королевскому дому и Скрипу.
Макс откашлялся, сам волнуясь от темы, которую поднимает. Говорить лишний раз про Скрип – специальную коалицию регулировки и подчинения – опаснее, чем плеваться перед Королевским домом.
– Нашли козла отпущения в ошибке тридцатилетней давности. «Купол» избавит нас от пяти процентов жести. Дальше – такая же картина с разговорами, что «Купол» ваш – хрень. И будут правы, – поставил Макс точку.
– Извини, – исправляла Ани-Мари точку на запятую, – а кто автор идеи изолировать «Порог»? М?
– Муж твой.
– С тобой на пару, – подправляла Ани-Мари.
– Почти доехали.
В пристройке кирпичного здания белыми буквами на коричневом фоне красовалась надпись «Нотариус». Район спальный, неухоженный, а соседствовали с нотариусом ремонт часов с одной и забегаловка с другой стороны.
Солнцезащитная плёнка оберегала от лишних любопытных взглядов, на двери висела бумажка с режимом работы. Макс парковался между газелью и гниющей нивой, думая, что ничего хорошего их не ждёт.
В стенах подобных шарашкиных контор вообще редко ты получишь достойную информацию. Особенно во времена, где ценность представляет только способность изворачиваться.
Двое вышли из раритетного авто. Говорили в данный момент Макс и Ани-Мари исключительно взглядами: Макс молил, чтобы не заходить, а если Ани-Мари позволит, вовсе уехать.
Ани-Мари в свою очередь медленным закатом глаз и расслабленными мышцами лица добилась собранности от брата. Ноздри Макса вновь гуляли в гневе, но биться головой об асфальт в ярости всё же не решился.
Хлипкая, пожелтевшая пластиковая дверь открылась, и двое скрылись за ней через секунду.
ЧАСТЬ II
– Что, твою мать, вы только что сказали?
Вытаращенные глазницы Макса пытались вынырнуть из орбит и придушить мужчину с жабьей мордой в костюмчике.
Терпеть нахальство нотариусу не впервой, но реагировать он не умел. Его большие губы плюхали, второй подбородок трясся от возмущения и попытки возразить.
Руки беспокойно воротили приспущенный галстук. Урегулировать предстоящую потасовку с вызовом полиции пыталась Ани-Мари, всем телом обратившись к Максу.
Сидели они в простеньком, десять квадратов, офисе. Десять – без учёта мебели из ДСП, пародирующей красное дерево, нескольких полок с сомнительными, не факт, что не купленными, наградами и грамотами.
Конечно, на стене блестел герб, портрет короля Маркуса III, но самыми большими и всеобъемлющими казались иконы. Их было больше, чем в церкви. Максу стоило постыдиться выражать бранью свои чувства.
– Он просит повторить, – услужливо обратилась к нотариусу Ани-Мари.
Мужчина перекинул взгляд то на Макса, то на Ани-Мари и обратно, крепко схватил листок со стола и прокашлялся.
– Только яснее изъясняйтесь, хорошо? – не очень церемонясь и с нагоном произнёс Макс.
– Рената Велки-Вийнбоер, – удовлетворял просьбу говорить не юридическими терминами, а разговорной речью, – завещает своим детям, а именно Ани-Мари Уэйл-Велки и Максу Велки, квартиру при условии выполнения…
– Яснее.
Если Макс до этого эмоций, кроме раздражения, не выказывал даже при родной сестре, то сейчас его охватил истинный гнев, где ладони собрались в кулак и с каждой секундой ложились ближе к округлому телу нотариуса.
Нотариус нервно взглотнул. Подбородок его колыхал то ли от страха, то ли от волнения.
– Ваша мать оставляет вам квартиру, если вы зароете её прах на улице Эувиггроен, дом третий.
Наконец Макс успокоился и отступил от нотариуса. Корпус обустроился на спинке заваренного несколько раз стула, руки причесали волнистые волосы назад. Он был расслаблен, даже прикрыл глаза.
– Вы же понимаете, – невольно поднимались уголки губ Макса, – что я вашу дыру прикрою.
Глаза неспешно открылись и встретились с ужасом и непониманием нотариуса, что с приоткрытым ртом подумывал над ответом.
– А не нужно мне угрожать, – аккуратно ответил нотариус.
– Это не угроза, а факт. Разгромная статья и лишение лицензии. А то и свободы.
– Макс, – шипела Ани-Мари, – сейчас не место.
– Заверить печатью завещание недееспособного человека, – не обращал внимания Макс на сестру, – инвалида, жену ветерана «Порога». Исполнить приступное изъявление человека, который не способен и двух слов связать…
– Мы подписывали документы с человеком, осознающим свои действия, – злился нотариус. – Если вы не в курсе, Макс Эмиэль Велки, то практика принятия договора порядком изменилась за несколько лет после аварии. Не нужны ваши пустые угрозы.
– То есть, – не скрывая, насмехался над нотариусом Макс, – вы хотите сказать, что мы должны попасть в зону Порога каким-то образом, а уж тем более попасть в район, где никаких «бордюров» и всюду кишат сектанты? Ещё и военные, скрипы, краны, – Макс сдержал некоторую паузу. – И вы это подписали?
Макс вновь пододвинулся к нотариусу, но сдерживал кулаки у собственного подбородка. Ани-Мари, пустив всё на произвол, смотрела на соседнюю стену, не способная что-либо сказать.
– Сколько она вам заплатила? Вы, наверно, ещё и с «пасынками» работаете и ветнов вызволяете?
Макс не церемонился, используя жаргонизмы, называя Порождение сына и всяких безумцев, живущих в Родеомгевинге, что называли просто Родео, соответственно.
– Не вмешивайте политику, Макс Эмиэль, – сквозь зубы рычал нотариус. – Все мы в курсе, чего в последний раз вам это стоило.
Сам нотариус опешил от своей дерзости. Всё же стоило ему затянуть галстук потуже. Макс же, вопреки предположениям, затих. Спустя секунду обдумывания сказанных ему слов он лишь почесал кадык.
– Сколько же ещё дерьма ты нам припасла? – еле слышно обращался Макс к армстронгу на полотке.
– Макс, уймись, – вскипела Ани-Мари, с хрустом развернув голову к брату. – Ты можешь хоть раз не быть мудаком и хотя бы не измываться над трупом нашей матери, что вырастила нас, как могла?
После такого последовала тишина. Неприятная такая, с резкой нотой писка.
– Что мы вам должны? – с разочарованной хрипотцой обратился Макс к нотариусу.
– Проваливайте, ради Бога, – покрасневший, словно помидор, умолял нотариус.
Не прощаясь, Макс и Ани-Марии тихо встали с мест и прошли к выходу. Макс напоследок осматривал помещение.
– Вам бы место пошире найти, что ли. Не знаю, как вы проталкиваете своё пузо в такой узенький коридор.
Остановившись у двери, Макс обернулся.
– И да, – щёлкнул он пальцами. – Не пропускайте новостные сюжеты. Может, увидите знакомые лица.
После такого намёка Макс откланялся и скрылся за дверью. Нотариус облегчённо выдохнул и поправил документы на столе, расслабляя давящий на глотку галстук.
***
Макс и Ани-Мари вновь сидели в салоне старого японца. Не оборачивались, не говорили, кажется, что даже не дышали. Изредка их покачивало от проносящихся машин.
Макс смотрел на руль, а руки стискивали брюки. Ани-Мари, ладонью прикрывая глаза от солнца, глядела на брусчатку пешеходной дороги. Макс перекинул руки на руль и тянулся к зажиганию.
Никак не осмеливался начать путь. Смотрел в зеркало заднего вида. Пристёгнутая ваза с человеком, что сплюнул его из утробы. Смотреть ему было тошно, предпринимать действия и того хуже.
Инициатива волнует инициатора. Поэтому первым начинать разговор ему точно не хотелось.
– Ты же ничего им не сделаешь? – с надеждой спросила Ани-Мари.
– Так, если напрягусь, – обнадёживал Макс, – а напрягаться я не хочу.
– Что же мы будем делать?
Ани-Мари спрашивала скорее себя, но вслух. Макс предательски молчал. Боялся издать лишнего звука, чтобы не началась цепочка, из-за которой они, сквозь дыры в заборе, направляются под косу старухи.
– Может, с Коэном поговорить? – накидывала варианты Ани-Мари.
– Знаешь, бывали такие случаи, – начал довольно обыденно рассказывать Макс, – когда зоозащитники делали только хуже?
Таким захватывающим началом Макс привлёк Ани-Мари. Она оторвалась от брусчатки на его лицо, которое осталось без гнева, способного разрушить миры.
– Активисты зачастую вообще не пытаются разобраться в вопросе. Им просто жалко маленьких, беззащитных зверьков. Они проникают, не знаю, на фермы или в лаборатории, выпускают животных. На воле, не приспособленные к жизни, они не могут выжить.
Макс, выдохнув, сунул руку в карман и вытащил пачку сигарет «Садимент».
– Не кури, пожалуйста, в салоне, – вежливо просила Ани-Мари.
Макс закусил фильтр сигареты и разлучил её с друзьями, продолжая:
– Как и куда их пристраивать, они не знают. Узнавать об условиях жизни – вообще плевать на это. Однажды так украли одного пингвина, повезли в его, – специально акцентировать внимание на «его», Макс, – среду обитания, где он по итогу и умер. Потому что не адаптирован. Ещё и его пигвинята погибли. Три мёртвых африканских пингвина на грани вымирания. Представляешь?
– К чему ты мне это рассказываешь?
– Да так, просто.
Макс оставил многозначительную паузу, дёрнул за ручку двери и вышел из авто, закурив уже на улице. Прислонившись к своему железному, самому дорогому на этом свете коню, он смолил ядовитую палочку.
Пепел рассыпался от лёгкого дуновения ветра, проносил его дальше, сильнее и сильнее разъединяя прогоревший табак. Думалось о прошлом: доме, утонувшем в небытие, отце, ещё улыбающейся матери.
Макс бранил Создателя с его множеством имён, что сам не способен, в отличие от многих, думать о прошлом как о трогательном, сладостном и упоительном. Всё, что он представлял, – тщетный, вязкий туман.
Тревожно становилось, когда Макс припоминал сегодняшний сон. Сон, что повторялся ежедневно. Сон, что пародировал самого себя, с каждым разом уродовался, превращался в карикатуру.
Продольный лес, пугающий голос, паразитом проникшим в голову, медальон, квадратный калейдоскоп на однотонном небе, связанная бессвязным речь. Один сон, что скапливал множество других.
Только от отблеска воспоминаний кошмара, который повторится ещё и ещё, сколько ночей осталось спать Максу, его бросало в дрожь. Пугающий такой озноб понимания, что не способен контролировать.
Не были ли эти сумбурные сны последствием толчков, в силе которых всего пару десятков минут назад сомневался Макс? Мир порядком изменился за тридцать лет с момента аварии около Родео.
Макс, выраженный в этой парадигме всеобщего сумасшествия, периодического помешательства, кризиса личности и сплочённости общей идеей кровопролития, не должен обращать на это внимания.
Его трогали изменения в обществе. Изменения, которых он не способен был осознать. Макс, если не считать, что он родился в этих условиях, то явно интегрирован, а каждому приходится мириться с ними.
Каждый видел достаточно ужаса, достаточно потерял и физического, и ментального, а всё от невидимых выбросов, что сводили с ума, втягивали в пучину депрессии самого светлого, жизнерадостного.
Та авария вблизи Родео, скрытая от глаз программа по изучению ментального, казалось бы, антинаучного подхода к парапсихологии, создала новую реальность.
Осколки страны породили сброшенные в братскую могилу жертвы. Невинные дети, если уж и остались в живых, завидовали мёртвым. Сложно представить, каково это: разглядеть внутренности матери.
Сироты, внимательно изучившие свой домик, в котором провели девять месяцев, – вот для кого снимал репортажи Макс. Сначала транслировался подпольно, самиздат ходил по рукам и желтел быстрее, чем мог.
Пролитый чай на страницы с его расследованиями, сальные следы, не успевающие сойти с корочки, обретали популярность, скандировались на площадях через тысячную толпу.
Живой журнал, интервью, главенство колонны, автографы, покушения. Множество невзгод за безумный, даже в какой-то мере идиотский героизм ради того, чтобы сейчас сгинуть трусом.
Да и времена, где вопрошали правду, вымаливали героизм и вымогали ответы, раздирая глотку, прошли бесследно. Всех, кого надо, переломали. Кого переломать не удалось – исправили крышкой гроба.
Правды о деревне, что в бреду устроила пир из человечины, из собственного соседа или жены, никому не узнать. Правды, как «двигали кровати» в коалиции стран по регулированию аномальной зоны.
Про «Скрип», верхушка которой из финансовых убеждений прикрыла программу по помощи беженцам, после чего и возникли «пасынки», или же «Порождение сына».
Всех этих ужасов некому рассказать: никто не станет говорить, никто не станет слушать. Люди смирились, что вдруг смогут стать подожжёнными в автобусе или теми, кто этот автобус подожжёт.
Плевать, что их дочь может не вернуться домой, а найти её – приколоченной к гаражу с отрезанными ушами, которые зашьют вместо ореолов сосков. Найти дочь холодной, изуродованной, жертвой сектантов?
Плевать. Мир давно живёт в статусе приближающегося судного дня, если можно назвать это жизнью. Мир давно живёт в ощущении, будто он – тень, не осознавшая своей гибели.
«Сигаретку бы», – желал Макс несмотря, что прямо в моменте выпускает фантома наружу.
Макс посмотрел на бычок между двух пальцев. Думал о самоубийстве. Запустивший себя клерк смел измываться над ним за то, что он продал свою совесть, а его идеи использовали без него.
Ведь программу, которую Макс на пару с другом продумывал, искал инвесторов, отчаянных альтруистов, продвигал какое-то время на телеканалах, после чего стал там персоной нон-грата, украли.
С его согласия, но добровольно-принудительного, выбитого вместе с передними зубами, рейдерски, именно по законам тех времён. Времён, когда никто не отучился не выбивать, а подписывать документы.
После друг Макса охмурил его сестру, сам он стал нежеланным для всех групп страны. Ему обещали, что дадут время в прайм-тайм, неограниченный доход из налогов. Но он стал невидимкой.
Макс мог вещать лишь той мелкой аудитории, что либо не имела критического мышления или воспитанного института репутации, либо родилась уже после всех перечисленных событий с ним. Не знала его.
И ведь Максу предлагали начать жизнь с чистого листа где-нибудь в Южной Америке. Почему же он отказался? Сам он объяснял свой выбор глупостью и невозможностью думать, когда суставы вывернуты.
Жалел ли он сейчас? Нет. Наверно, нет. Жена бы его так или иначе подала на развод и не хотела бы статус «жены декабриста». А так, хоть и изгоем, но он хотя бы раз в неделю мог провести время с сыном.
По итогу Макс просрал всё: друга, которого продал, жену, которая боялась за будущее сына, карьеру, которую должен был закончить не в статусе журнашлюхи, а с пулей в голове.
Отца он помнил смутно, мать – как ведьму. У него осталась только Ани-Мари. Которую сейчас тоже может просрать. Макс знал, что она рискнёт жизнью, чтобы проникнуть в Порог. Но не понимал, почему.
Вдруг вспомнились недавние новости, что Макс услышал в полудрёме: сепаратизм в кругах пасынков. Наверно, каждый сейчас охотится за комментарием. Либо же за головами.
Снова происходили движения. Движения застывших суставов, смазка в которых превратилась в труху, но того раннего ажиотажа уже никто не испытывал. Или так казалось Максу?
Макс припоминал и последние слова, сказанные в той неджентльменской беседе. Его вежливо, приправив ударом под дых, попросили и на метр не приближаться к Порогу.
В ретроспективе, рассуждал Макс, он ещё легко отделался. Но лучше бы тогда он умер идеалистом, чем продолжал жить «продажной сволочью», как окрестили его бывшие соратники.
За новостью, которую он вспоминал частями, вдруг щёлкнула идея. Макс посмотрел в салон, где грустила Ани-Мари, где пристёгнутая урна молчаливо ждала своего часа, Макса осенила идея.
Идея, что стоит жизни. Но изначально – стоит. Идея убить двух зайцев. Очиститься, искупить вину перед разочарованными. Почему-то именно перед ними Макс прогибался сильнее всего.
Бычок улетел на асфальт, дверь автомобиля хлопнула за Максом. Макс схватился за руль, будто хотел его придушить. Ани-Мари от таких резких движений восполнилась суматохой.
После долгой паузы Макс взорвался идеями:
– Я знаю, как мы можем попасть туда, но не совсем легально.
– Не нужно нелегального, – сразу же переубеждала Ани-Мари, – я попрошу Коэна.
– Как ты себе это представляешь? Два бывших соратника, один из которых успел отсидеть за специально для него подготовленной статьей, а другому даже статус D не оформят, что говорить о статусе прессы, вдруг снова объединяются, чтобы какая-то там мать пожелала остаться в Пороге.
– Это подозрительный, но хотя бы честный путь.
– Всё ещё ищешь честности?
Макс прыснул смехом. Наивность во взглядах Ани-Мари всегда вызывали у него умиление и стыд.
– Я по крайней мере пытаюсь, – с обидой произнесла Ани-Мари. – А как ты себе это видишь? Проникнем через дыру в заборе, измажемся в грязи, а там нас военные на пару с пасынками убьют?
– Хочешь загробить карьеру Коэну и отправиться с ним в Норвегию, а меня дай бог посадить?
– А ты хочешь оставить вдовца с маленьким ребёнком и окончательно лишить Пауэла встреч с отцом хотя бы раз в неделю?
– Тебе прям так нужна эта квартира? – плевался ядом Макс.
– А тебе что нужно в Пороге? – потянула Ани-Мари за нужную нить. – Ты ведь просто так никуда не сунешься сейчас.
– Ты забыла моё прошлое.
– Кажется, ты тоже.
Они замолчали, взглядами выжигая все внутренности друг друга. Перегрызи они глотку сейчас в салоне, всё бы спихнули на очередной толчок. Не такой последней колонки хотел Макс, поэтому сдался.
– Давай так, – шёл Макс на компромисс, приглаживая волосы, – я выйду на свои связи, а ты спросишь у Коэна. Надеюсь, он рационален так же, как и я.
Макс не хотел рассказывать мотивов, выкладывать каналы связи, ведь тогда бы план задушился в утробе, и Максу пришлось бы продолжать рутину из редактуры. Продолжать жить в неуютной тени.
Ани-Мари читала Макса с самого детства и чувствовала, когда он что-то задумал или уже сделал, но на сей раз промолчала: воздать долг матери сейчас много важнее.
– Ты не готов принять факт, что все твои проблемы ты создал себе сам. Мать – крупинка всех психологических проблем, которые ты себе отгрохал.
Ани-Мари вываливала правду в самый из неуместных моментов, поэтому Макс не мог поймать связи в их разговоре, глуповато глядя на свою сестру.
– Не мать, – повысила тон Ани-Мари, – продала идею всей жизни разобраться с возникновением «Порога» и чья вина в аварии, а выбрала сомнительные перспективы, которые так и не получила. Это всё ты, Макс.
– Я не понимаю, к чему ты ведёшь.
– Будь ты чуточку смелее, то не стал бы размениваться. Я готова была похоронить тебя. Ты сам знаешь.
Ани-Мари пронесла сквозь себя сказанные слова, холодок прошёлся по коже, но оба понимали исход деятельности Макса изначально. И он не должен был оказаться таким.
– Но раз уж ты здесь, даже если и не хочешь быть, то помоги мне. И не сделай так, чтобы мы не стали теми пингвинами. Не нужно сомнительных вариантов.
– Сомнительный вариант, – полушёпотом произнёс Макс, – послушать и исполнить самоубийственное наказание. С Коэном или нет, сектанты сейчас не будут церемониться и убьют каждого заходящего к ним. Сектанты отхапали себе часть земли. Я могу развеять прах и один. Всё равно никто не докажет, что мы это сделали. Тебе квартира, мне…
– Всё-таки ты делаешь это не ради матери или меня.
Ани-Мари быстро раскусила его, но допытывать план не пыталась. Челюсть Макса нервно водилась из стороны в сторону, играясь с имплантированными зубами.
Громкий выдох закончил все переживания Макса. Лицо снова поникло, стало вновь безразличным. Руль сумел пережить нападки, а ни одно стекло не было разбито.
– Мы живём в такое время, Ани.
– Ты всегда жил в такое время.
Диалог исчерпал себя. Макс провернул ключ зажигания. Сейчас машина завелась уже не так ровно и немного поддёргивалась при заднем ходе.
ЧАСТЬ III
Цокал замок, гремел по пустой квартире. Холодный свет ложился на сумерки коридора. Потёмки отступили от обставленной мебели и безделушек, что нужны только, чтобы избавиться от ощущения одиночества.
Глубокие цвета, что создают ощущение претензии на значимость человека, живущего в этом интерьере, не приносят радости Максу. Ему давно приелись эти стены, от них пучило, вызывало рвоту.
Голова побаливала, Макс придерживал и массажировал лоб. Войдя в квартиру, он легонько подтолкнул дверь, разулся, не развязывая шнурки. Футболку он использовал как веер.
Макс пошарил в кармане, вытащил телефон и прошёл в свою спальню, к ноутбуку. Не застеленная постель, не закрытый шкаф, раскиданные вещи. Макс явно спешил и не находился в квартире долгое время.
Экран отступил от клавиатуры, засветился рабочий стол с кучей разного рода папок и документов, открылся браузер по умолчанию. Надбровная дуга краснела от постоянного трения пальцами.
Макс измучен, но прилечь и выдохнуть, закинуть ноги к потолку, чтобы кровь отлилась и припухшие на ногах пальцы откисли, не находилось времени. И уснуть бы он не смог: навязчивая мысль сводила бы с ума.
Искать в профильтрованных источниках информацию смысла ноль. Перепрошитый ноутбук жужжал, молил выхода на пенсию, но Макс чересчур им дорожил. Он залезал в тёмные углы интернета.
Ленты, контакты, информация за пару нулей. В отражении зрачков Макса возникали куча сайтов, прокручивались вниз. В таком сгорбленном положении, со сводящей челюсть зевотой, Макс провёл всю ночь.
Но этим сутки без сна не окончились. Когда новый рассвет заполонил пыльную комнату, Макс сразу же набрал своей старой подруге, что иммигрировала после так называемой «продажи» Макса.
Долгие, протяжные гудки. Интернет барахлил. Либо она сама не хотела связываться с Максом. Один, два, три дозвона не увенчались успехом. Только прождав полчаса, Максу самому перезвонили.
– Алло? – встревожено вскрикнул Макс в трубку. – Привет, Ая. Да, сколько лет, сколько зим. Как у вас погода?
Внешние уголки глаз Макса от зевоты восполнились слезами. Он прошёл к окну и выглянул из-за штор: облака штришками маршировали по небу.
– У нас сегодня поприятнее. Не так жарко.
Максу не нравились пустые разговоры, что читалось по его выражению лица. Он раздражённо топал по комнате.
– Хотел узнать у тебя: ты ещё держишь руку на пульсе Порога? Ну да, отошёл от дел, но просто интересно.
Макс томно выдохнул.
– Да нет, там ситуация посложнее. Если бы я хотел покончить с собой, то сделал бы это благороднее. Так что, ты слышала про сепаратистские настроения в кругах пасынков? Ага, да.
Макс стремглав пронёсся к своей тетради. Он был старомоден и лучше записывал срочную информацию именно от руки. Писал про лидера «Порождения сына», факты, поставленные лица и с кем можно связаться.
– Всё, что знаешь?
Макс внимательно слушал доносящийся рваный голос.
– Связаться с кем? Всё, понял. Так, девятьсот двадцать один…
Разрывающие лист цифры вносились на бумагу.
– Он ещё в игре? Думал, его попёрли пару лет назад. Получается, он должен знать, на кого выйти? А, да, понял.
Ручка с хлопком легла на тетрадь. Макс вышел на кухню к кофемашинке и влил очередную кружку бурды.
– Всё будет в порядке, – убеждал Макс собеседницу немного раздражённо. – Спасибо. Что? Да, в порядке. Цветем и пахнем.
Кофе горько прошёл по гландам, Макс скукожился и посмотрел, точно ли тот крепкий напиток сейчас пьёт.
– Хорошо. Да, точно, – наигранно посмеялся Макс. – Давай. Конечно, на связи. Удачи. Мгм.
Как только разговор закончился, Макс залпом влил в себя кофе и понёсся обратно к комнате, параллельно набирая номер телефона, который ему продиктовали, а дописывал уже, нависнув над тетрадью.
Долгие гудки выматывали. Больше – разговоры, где нужно играть роль заинтересованности, а не задавать конкретный вопрос и получать конкретный ответ. Дипломатия, чтоб её.
Наконец трубку подняли.
– Алло? Да, здравствуйте, девушка.
Макс нахмурился: ему точно дали номер мужчины чуть за пятьдесят, но никак молодой секретарши. Если переброска продолжится, то выискивать нужных людей придётся неделю. Про остальное и зарекаться не стоит.
– Мне нужен Ретт Адализ Сапирштейн. Я понимаю его загруженность. Передайте, что с ним хочет связаться отдел логистики СКИАП. Он сразу всё поймёт.
Чтобы успокоить нервы Макс вырисовывал орнамент на листке бумаги.
– Это требует срочности, девушка. Хорошо, жду.
На том конце отключили микрофон, и примерно с четверть часа Максу приходилось ждать, присевши на корточки перед столом. Пока вдруг он не услышал вздох перед началом диалога.
Максу пообещали сразу перебросить его звонок на Сапирштейна, но ожидание его продлилось на пару минут дольше.
– Добрый день, Ретт Адализ Сапирштейн. Вас беспокоит Макс Эмиэль. Наверняка вы понимаете цель моего звонка. Что?
Макс мигом встал, и ручка вновь оказалась в его руках.
– Мгм, – записывал адрес Макс. – Мгм. Во сколько? Я понял.
На том конце замолчали. Максим сразу вписал адрес в картах и построил маршрут. Сорвавшись с места, Макс уже прыгал по коридору, обуваясь, выхватывая с полки ключи от автомобиля и конверт.
Он знал, что если не поспешит и не выйдет на нужного человека прямо сейчас, то процесс продлится до начала зимы, если не до середины. Никто не собирался ждать, чтобы Макс выхватил пальмовую ветвь.
Он знал, или, точнее, подозревал, кто может опередить его. Эксклюзивное интервью от лидера Государства Порога, как журналисты уже успели обозвать данную территорию, ему было важнее.
Ради попытки Макс готов нарушать все этические нормы и кодексы, касалось это карьеры или государства. Более нестерпимость бытия Макс не выдержал бы, а покончить с собой – трусил.
В последнее время он слишком много думает о смерти. На то влияло множество факторов: от очевидного недосыпа, лишь бы не видеть кошмары снова и снова, до осознания конечности.
Раньше смерть ощущалась фоном. Макс покупал пачку за пачкой, блоками сигареты, где большую площадь коробочки занимали пугающие картины абортированных детей с тревожными надписями.
Покупал так часто, что прекратил обращать внимание на такую незначительную вещь, как слепота, рак горла, гангрена. Любые последствия казались фоном и будто никогда не коснуться его.
Он видел, как в Пороге люди, что провели там больше положенного, вдруг впадали в безумие, разрубая коллегу-ветна или отчаянного журналиста на части, как медведь, попробовавший однажды мясо.
Видел, как из-за навязчивых мыслей люди до сухожилия вычёсывали свою руку, при этом вели себя обыденно, будто у них не свисало мясо. Видел, как люди самовольно соглашались на массовое повешение.
Самое безобидное в таких вылазках Макс подметил только смех до посинения, мольбы прийти маму, либо как люди мочились под себя и не понимали, кто испражнился на их штаны.
Макс хоронил сотнями: кого на кладбище, кого – прямо в Онгевесте. Многие из тех трупов были ему дороже матери, даже если он и ходил по костям своих друзей. Если он терпеть не мог мать, то почему?
Или мама для Макса стала катализатором? Как-то он поймал себя на мысли, что дышать станет легче, как мать скончается в псих. диспансере, а сейчас задыхается, лишь бы исполнить её желание.
«Нет-нет, не её желание, верно?» – вопрошал себя в оправдании Макс.
Ему нужно поговорить с лидером сепаратистов, что, как выяснилось, устраивают массовые акции по всей стране. Не везде проливается кровь, но в среднем по больнице на каждый город по десять трупов.
И это только полицейских. Сколько пасынков легло или случайных, попавших под шальную пулю – выясниться позже. Но явно не одна жизнь загублена. Ради чего? Какие планы после отделения?
Вот что хотел Макс. А развеять прах – успокоить сестру, что ощущает тёплые чувства к тирану. Не только после смерти: превозношение Ани-Мари происходило с самого детства.
И ведь мать их на одинаковое время закрывала в чердаке, одинаково заставляла искать ключ от туалета на лужайке панельки, который она выкидывала с девятого этажа.
Одинаково шастать по соседям, пока у матери очередной приступ. Справедливости ради был и этап, когда Макс и Ани-Мари на полном серьёзе обсуждали план, как придушить мать подушкой.
Но сломало Ани-Мари, по всей видимости, момент, когда Макс съехал от них. Сбежал, оставив её наедине. Как рассказывала Ани-Мари, мать подолгу не меняла прокладки во время месячных.
Не позволяла менять и Ани-Мари. В этот же момент их библиотека пополнилась справочниками, газетами и книгами пасынков. Вонь кровавых сгустков и сомнительная литература в квартале мигрантов.
Макс пытался изучить, горел раскрытием тайн больше для осознания и принятия действий матери, что поехала и ехала крышей до самой смерти. После происшествия с Максом напалм погас. Но не ненависть.
На заработанные деньги, против воли Ани-Мари (про волю и способности к ней матери в тот момент говорить не стоило), Макс отправил её в специальную клинику кранов.
Лечение матери не то, что бы помогало, но, по крайней мере, она не мозолила глаза. В тот момент он подорвал доверие Ани-Мари, но, хоть и сухо, они продолжали держать связь.
После того, как у Макса кончились деньги, Ани-Мари забрала мать домой. Та стала спокойнее. Единожды пыталась пересечь Онгевест, сбежав из квартиры глубокой ночью, но более подобного не повторялось.
Макс выбрался к паркингу. Открыл дверь авто и порхнул в неё. Визг колёс эхом разошёлся по полупустой стоянке. Он выехал во двор, где стояли авто, чьи владельцы не могли позволить себе островки бетона.
Утренние облака сгущались. Лучи чаще скрывались под коркой, солнце ютилось под плотным, местами рваным одеялом. Но дождь не обещали. Макс выкрутил магнитолу на максимум.
Зигзагами он перемещался к магистрали. Людей на улице практически не находилось. Причина этому следовала из перерыва на радиостанции на новостную сводку:
– Служба отдела регулирования двадцать седьмого июля предотвратила серию терактов от группы «Порождения Сына», признанной террористической королевством Дрогенланд. «Следуя ориентировкам анонимных источников, сообщается, что в течение недели планируется ещё несколько терактов», – следует из пресс-релиза СКИАП. Настоятельно рекомендуем избегать массового скопления людей.
«Как мы позволили мелким сектантам разрастись до масштабов претензий на собственную независимость?», – негодовал Макс.
Телефон зажужжал. Звонила Ани-Мари.
– Алло?
– Макс, – сухо приветствовала Ани-Мари, – тебе удобно?
– Не очень, но говори.
Макс поставил звонок на громкость, и отложил телефон, но не сбавлял скорость.
– Я не знаю, что ты там планируешь сейчас, но я поговорила с Коэном насчёт нашего нотариального… То есть…
– Я понял тебя, продолжай.
Макс пытался вспомнить, когда ему съезжать с шоссе: через поворот или два?
– Он узнал на работе, как можно поступить с тобой и в общем у нас есть лазейка.
– Слушай, я уже почти сам нашёл способ забраться в Порог, даже как обойти Онгевест, поэтому…
– Мы никак не обступим Онгевест, она теперь по всему периметру Порога. Военные, эшелоны, техника – теперь всё там.
– Понимаю, но я почти сделал своё дело и был бы рад, чтобы ты меня поддержала, как я поддерживаю тебя.
– Не прикрывай корысть благими намерениями, – вспылила Ани-Мари. – Терпеть не могу, когда мне врут.
– Я прямо сейчас еду и почти договорился о проходе.
– Так ты едешь договариваться или уже договорился? – послышался саркастичный тон с телефона.
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Я надеялась, что мы только оставим мать там, где ей спокойно. Там, где она была собой, понимаешь?
Ани-Мари произносила это так разочарованно и нежно, как никто не умел. Это даже на секунду подкупило Макса, засеяло сомнение в нём. Но росток тут же высох.
– Ани, – пытался играть на чувствах Макс, – я понимаю, что она для тебя значит. Точнее, не понимаю, но принимаю это. Но, прошу, пойми: её жизнь окончена, а наша продолжается. Тебе всего лишь стоит довериться мне.
– Ты идиот, Макс.
Звонок завершился. Макс набрал воздуха, чтобы ответить, но выдохнул в сердцах. Нужный поворот, он резко выкручивает руль и перестраивается через две прерывистых полосы.
Ему, конечно же, сигналили, но размениваться на извинения не в духе Макса.
– Да закрой рот, – советовал он всему потоку по отдельности, будто его услышат.
Макс выехал на проспект и успел проехать пару метров, как встал в пробку. Выглядывая из-под руля, выскакивая на улицу, он понял, что впереди дорога перекрыта, а от одного из домов сочатся клубы дыма.
Он постучался в окно соседнего авто.
– Что там произошло?
– Пишут, что взрыв, – отвечал через приоткрытое окно водитель.
– Взрыв?
– Да, сектанты банк взорвали. Щас там службы всякие.
Макс сжал челюсть и продумывал, как именно ему добраться до встречи. Ехать осталось не так много, дойти бы он успел перебежками и через дворы. Макс влез в машину, припарковал её неподалеку и убежал.
Потока не было, машины кучей неподвижно заполонили полосы со всех сторон, поэтому Макс спокойно перебежал дорогу. На пешеходной его чуть не сбил самокатчик, и это была самая главная опасность.
Бежать необходимо три квартала, поэтому Максу необходимо было набрать воздуха. Давно он не занимался собой, закинув спорт и чекапы. Благо не злоупотреблять ничем.
В запасе ещё десять минут. Ноги сводило, а бежать в туфлях – мало удовольствия. Всё это мелочные трудности перед необходимым благом, пафосно оправдывал боль Макс. Ещё километр.
Он перешёл на лёгкий бег, после – торопливый шаг. Стоило отдышаться, прийти в норму перед встречей. Сзади послышался очередной глухой хлопок, но звон в ушах превратил его в незаметный фон.
Ресторан «NYXX», как и договаривались. Перед входом Макс подправил причёску, расчесал бороду, вытер пот со лба и старался пригладить одежду. Поднимаясь по лестнице, двери ему открывал хостес.
Парень с серьгой в ухе и чрезмерно гладкой кожей, будто у него и волоска не проросло на бороде, с накрахмаленным воротником приветствовал его услужливо, но в то же время надменно.
– Добро пожаловать. Бронировали?
– Нет, у меня запланирована встреча с Реттом Адализом Сапирштейном как раз на это время, – убедился Макс, посмотрев на запястье с часами.
Парень-хостес высматривал в планшете нужную запись и, найдя её, кивнул самому себе и указал место, куда нужно пройти Максу. Конечно, он провёл его к столику в глубине ресторана.
Поблизости никто не находился: только он, Ретт Адализ и хостес, что быстро удалился. Крупный мужчина, ненамного старше Макса, в пиджаке, что никогда не обнимет тело мужчины до конца, обедал.
Обедал достаточно скромно, но запивал диетический салат вином тридцатилетней выдержки. Ретт Адализ окинул взглядом Макса и скромно улыбнулся.
– Что ж, Макс Эмиэль, – отставлял Ретт Адализ вилку, облокачиваясь на стенку кресла, – довольно интересно с вами познакомиться. Вновь.
Ретт Адализ намекал жестом, что Максу пора присесть. Макс не сопротивлялся и устроился рядом.
– Рад встретить вас после стольких ветров и изменений.
– Вы верно подметили. Достаточно изменений произошло за… сколько? Пять лет?
– Семь, если точнее.
– Поражает ваша выдержка. Семь лет не интересоваться местом, которое буквально начало вашу карьеру. Продолжаете в другой сфере?
– Можно сказать, что да, – скромничал Макс. – Преподаю, даю консультации, засиживаюсь в редактуре в отделе нравственности КРАО.
– Жаль, вы забыли, что наши разговоры никогда не проходили по телефону, – растянул Ретт Адализ. – К чему вам снова информация о Пороге?
– А вы не слышали?
– Что же я должен был слышать, Макс Эмиэль?
– Сектанты превратились в террористов, сейчас мутируют в сепаратистов. Разве я могу пропустить такой значимый момент?
– Как-то вы начинали с интервью пастыря новообразовавшегося религиозного течения, – тряс пальцем перед Максом Ретт Адализ. – Помню, как тогда воротились все. Даже меня заставил понервничать.
– Было сложно сдержаться от такого плода.
– Уверен в этом.
Ретт Адализ не мог сдержаться и продолжил наслаждаться салатом. Макс в это время утопал в сладких временах давно минувших дней.
– Всё-таки вы были лучшим главой Крана.
– Коалиции решения аномального отчуждения, – исправлял Ретт Адализ, – будьте любезны.
Ретт Адализ задумался, протыкая листья салата, оставшихся в тарелке.
– Так что же, это всё? Пропуск в самое сердце Порога?
– Два пропуска. Это более, чем достаточно.
– Два?
– Для напарницы.
– Переживаете, что уже не способны справиться?
– Порог менялся каждые пять минут, когда я так находился. Поэтому учёные сейчас застряли на одном месте.
– И вряд ли их программа возымеет успех, – иронизировал Ретт Адализ. – Два пропуска.
Ретт задумался, а после недоверчиво посмотрел на Макса.
– Что-то вы от меня скрываете. Будто вы туда не только ради несчастного интервью.
– Нет, это всё.
Макс старался не подавать вида, что врёт собеседнику. Собеседник старался не подавать вида, что не верит.
– Согласен. Надеюсь, вы помните про оплату.
Макс молча передал конверт чуть сбоку стола.
– Вы же понимаете, почему цены выросли?
– Безусловно.
– И то, что вам придётся отправить полную сумму?
Макс уже просто кивал. После небольшой паузы Ретт Адализ ухмыльнулся, вытащил записную книжку и начал записывать на пустом листе номер телефона и имя. Вырвав, он передал его Максу в руки.
– Лично я вам помогать не буду. Уж простите.
Макс улыбнулся имени и знакомым цифрам на листе. Коэн Уэйл.
– Но я знаю, кого и как направлять. Я буду как большой брат: наблюдать через мелких.
– Я понимаю. Как и всегда.
Договорённость закрепилась рукопожатием.
– Раз уж сделка состоялась, – подправлял пиджак Ретт Адализ, – не хотите попробовать нашу кухню?
– Верю, что еда в вашем ресторане нереальна, но дела не ждут.
Макс с удовлетворением кивнул Ретту Адализу. Он не стал задерживать старого знакомого.
– Будьте осторожны, – советовал Ретт. – Помните, чем для вас закончилась последняя вылезка.
– Мне уже плевать, – с улыбкой произнёс Макс, поднимаясь из-за стола. – Простите за грубость.
– Вы не поняли меня, Макс.
Ретт Адализ постучал по своему виску.
– Будьте осторожны с этим. Наша память не подвластна деньгам, а уж тем более нам самим. Доказательство этому вы видели самолично.
– Я понял вас.
Макс долго выглядывал в глазах Ретта, шутит ли он с ним или нет. Он и не помнил никаких пагубных эффектов на своё сознание, находясь в Пороге, но спорить не стал. Всё, что надо, он получил.
***
Макс возвращался назад не спеша. Пробка собрала плюсом десять километров. Зайдя в машину и вжимаясь в кресло, Макс смеялся тому, за что заплатил. Старик взял деньги на информацию, которую Макс уже знал.
Стоять и ждать, когда полиция разберётся с уже вторым по счёту происшествием, Максу пришлось весь оставшийся световой день. Было томительно, но, по крайней мере, он знал, как его встретят.
***
Точно не жилые дома, а целые монументы эпохи с непозволительной роскошью для современников. В эти квартиры заселяли номенклатуру, элиту раннего королевского общества.
Непозволительная роскошь тогда и бьющая по карману сейчас. Дом тринадцатый по счёту. Высотные арки с зелёными дворами, где запрещено было даже курить.
Но стояло пару обугленных автомобилей, покошенные деревья, а магазин, глядящий на дорогу, не принимал гостей из-за инцидента и незапланированного ремонта.
Кажется, каждый уголок города хоть раз полыхал. Сегодняшние взрывы, задымления, вспышки – мелкая часть, привычная несуразица. Макс знал: Порождения Сына перестанут давать знать о себе точечно.
Происшествия станут глобальнее. Больше всего не повезло Онгевесту и окрестностям: новости приходили неутешительные. По крайней мере, в новостях сообщалось о штурме администрации.
Непозволительная дерзость сообщать об этом так в лоб. Диктору достанется. Достанется всей команде. Макса радовало, что огонь нового поколения не затушили. Точнее, само поколение – не сырые спички.
Но кому не плевать на это? Пару-тройку просочившихся смельчаков, которых уволят задним числом, – лишь шёпот. Кричат больше о других моментах, не касающихся действительности.
Говорить о настоящем, не трогая настоящее. Удивительная вещь эпохи Порога и массового безумия. Макс больше не брал себе цель остановить распространение яда по организму.
Неминуемая норма жизни прошлого, всего того «до» никогда больше не произойдёт, а всегда будет казаться непостижимой благодатью. Нет смысла сражаться в другой эпохе. Победила вирусность.
Герои боялись, а героизм не вопрошался. Значит, нужно просто дольше и изощрённее оставаться на ушах. Даже если Порог и его пасынки построят своё государство, то избавит ли это от проблем?
Да, конечно, меньше заторов из-за взрывов, меньше заложников, безумцев на улицах. Каждый подобный найдёт свой уголок в непонятной, малоизученной, ещё и дикой местности.
Никаких политических амбиций, кроме тирании бесконтрольных сектантов в Пороге, который и без этого мало контролируется, а при принятии суверенитета совсем перестанет изучаться. Кран не пройдёт.
Коалиции стран там будет опасно и невыгодно. Государству будет стыдно и обидно марать руки. Нет, такой сценарий безумен и абсурден до смеха. Для государства подобное – рычаг давления.
Слишком много сил положено. Сейчас ополчение группы, которую они давным-давно признали нелегальной, станет для них способом сплочения против единого врага.
Если раньше врагами выставляли таких, как Макс, пытающихся на общее обозрение выставить мокрые штанишки верхушки, то сейчас появилась рыба покрупнее и опаснее. С которой хрен договоришься.
«Нужно лишь сделать последний рывок, не пытаясь спасти и раскопать, напомнить о себе», – строил планы Макс.
Никакой правды, подкопов под ответственными лицами, политических заявлений и грандиозных планов изоляции чертовщины. Макс подстраивался под реалии и решал стать вирусом. Только и всего.
Поэтому сейчас он поднимался по лестничному пролёту дома тринадцать к двери в пятую квартиру. Звонок работал слабо, приходилось стучать в бронированную дверь.
Макс снова рассмеялся. Его поражало, как его обвели вокруг пальца и что сестра снова была права в самом начале. Очередной стук, но настойчивее. Рука Макса потянулась постучаться в третий раз.
Но дверь отщёлкнула. За порогом стояла Ани-Мари в домашнем, с кухонным полотенцем на плече и волосами без укладки. Она смотрела с удивлением, ведь Макс не частный гость в их квартиру.
– Коэн дома? – улыбался Макс с коридора в щель двери.
Данир Дая
Макс, как и многие, привык жить бок о бок с массовыми помешательствами, жестокими убийствами и терактами от секты «Порождение сына». Его карьера журналиста давно загублена Королевским домом, а продолжать копать правду про возникновение аномальной зоны «Порог» – значит, попрощаться с жизнью. Но смерть матери застала Макса врасплох: её последнее желание – быть развеянной практически в сердце «Порога», где раньше жила их семья. Поэтому на пару со своей сестрой Ани-Мари и её мужем Коэном им придётся проникнуть в зону, столкнуться с парапсихологическими аномалиями, сектантами и военными, что устроили в некогда перспективном городе кровавую баню.
Макс и не подозревает, что ему придётся заплатить дороже, чем собственной жизнью.
Данир Дая
Порождение сына
ПРОЛОГ
Жуткие чёрные кляксы купировали обзор. Понять, что именно происходит, не успеваешь – только сердце пытается вырваться из клетки, всем телом чувствуешь озноб. Бежишь всё дальше.
Мужчина, лицо которого скрыто в потёмках, бежал быстро. Даже не скажешь, что касаясь земли. Голову будто фиксировали железные прутья. Перед ним – пятна, по бокам – тёмные столбы. В лёгких всё меньше места.
Споткнувшись, мужчина плашмя развалился в тине. Серая кофта выкрашивается ядовито-зелёным. Завыл ветер, способный оставить порезы на коже. Сыро и мёрзло, а на небе облака в виде крючков.
Мужчина, улёгшись на спину, расправил кулак. За хвостик держал медальон за какие-то там заслуги в детстве. Вдоволь налюбовавшись им с секунду, он отставил его. На месте медальона возник квадрат.
Ровный, вбирающий видимое пространство, из осколков, будто наблюдаешь через калейдоскоп, квадрат. Не однотонный: всплески видны невооружённым взглядом.
Мужчина, в ужасе от увиденного до и увиденного сейчас, в страхе перед неизвестным жмурит глаза так, что, перестаравшись, веки могут срастись. Ужасал его не более лес, а голос, следующий за ним.
Неразборчиво голос пищал, впивался клещом, сладковато постанывал под коркой мозга. Раздражал до желания взять скальпель и обернуть его вокруг головы. Невыносимая пытка, изучающая пределы возможного.
Голос становился громче, тон – яснее. Старческая хрипотца с волнами из высоких к низким диапазонам напоминала материнский. Жмуриться не помогало.
Приходилось скрываться за лаптями, измазывая грязью лицо.
– Тут янем ьшиватсо ыт .ьтадогалб и еьтсачсен иовт .гороп йовт отэ? – вопрошал его голос.
Мужчина давил и давил, что голова тонула в зябкой земле. Помимо голоса, что тремором проходил по его телу, он почувствовал касания. На удивление нежные подушечки пальцев щекотали уши.
– Проснись, Макс.
Вдруг ясно и чётко произнеслись слова с улыбкой на лице, это чувствовалось по тону
– Пора, Макс. Проснись.
Раз за разом нашёптывал женский голос, до боли знакомый, провоцирующий прошлое, бессовестно его вороша.
Как вдруг Макс раскрыл глаза в своей постели.
***
Рамка календаря лавировала между числами, минуя дни лета, как кажется, два за один. Листва шелестела, вдали отголоском пела автомагистраль. Зевающий свет пронизывал окна, будил всех воскресным утром.
Многоквартирники придерживали небо. Такое ненастоящее полотно от желтоватого до ярко-голубого без единой тучи. На парковочных поредели авто. Те, что стояли, не сдвинутся до завтрашнего дня.
Никто никуда не спешил. Так только собачники выгуливали своих питомцев. В полутьме, скрытая за фиолетовыми бархатными шторами, спальня. Плашмя лежал Макс Велки, скрюченный под тяжёлым одеялом.
Две остальные комнаты, гостиную и приёмную, никто не посещал. Не было нужды. Всё, что было необходимо Максу, находилось рядом: кухня – пройди через коридор, а в спальне шкаф и рабочее место.
Макс точно проснулся, но признавать этого не хотел. Планировал выспаться за эти выходные, но не давал мозг. Густая борода карамельного, изредка рыжего цвета, царапает подушку.
На вид ему не больше сорока. Морщины только подминаются. Нос такой, что волей-неволей влезешь в чужие дела. Мощная лапа скрывает густые брови и глубокие синие глаза от лишнего света.
Чтобы начать день, хоть его не хотелось начинать рано, Макс вынул пульт из-под кровати, включил телевизор на полстены. Приветствующая надпись, голубая студия с переливами.
Врубился телеканал. Времена изменились: многие уже игнорируют телевидение, но проснуться Максу помогают именно свежие новости. Хоть малость и искажённые.
Пульт откинулся на противоположную сторону кровати, Макс отвернулся от телевизора, но уши его непроизвольно двигались от каждого сказанного слова из бурчащих колонок.
– Двадцать четвёртого июля, – читала с суфлёра диктор сухим тоном, – группа «Порождения Сына», признанная террористической королевством Дрогенланд, устроила провокацию в центре Виттенауса с требованием признания «Порога» независимой республикой. Репортаж Рены Равен.
Перебил новостную сводку жужжащий телефон, что лежал рядом с пультом. Макс пробудился окончательно, чему был не рад. Громко и недовольно вздыхая, прищурившись, глядел на потревожившую.
Скинув вверх «принять вызов» от контакта Ани-Мари, он приложил динамик к уху.
– Алло, Макс? – вопрошал взволнованный женский голос.
– Мгм, – мычал Макс в ответ.
– Ты…
Голос Ани-Мари дрожал. Будто ещё одно слово, и начнутся истошные всхлипы.
– Да, что такое? – невнятно, в подушку спрашивал Макс.
– Мама… В общем…
Можно было догадаться, что слёзы ручьями вырвались из глаз. Но это никак не повлияло на Макса.
– А, – кратко, даже цинично, произнёс Макс. – Всё?
Ответа не последовало, но без него было понятно.
– Ани, – холодно и безучастно обратился Макс, – без импульсий, ладно?
– Мгм.
Они помолчали друг другу в трубку. Сказать нечего. Можно приправить диалог поддерживающими, настолько приевшимися и пустыми фразами, но никто с двух разных концов не стремился к этому.
– Давай, – еле проговорил Макс.
Он отставил телефон, скинул трубку. Ни одна мышца на лице не дёрнулась. Пустота, безнадёжность случившегося никак не отразилась в глазах. Будто это – типичное начало его дня.
– Очередной всплеск «помешательства», – продолжала диктор после недолгой паузы, – зафиксирован пятнадцатого июля вблизи Онгевеста. Об инциденте с массовым убийством медсестёр в больнице Родеомгевинга и перспективах программы «Купол-Порог» в репортаже Эдрика Адлеаара.
Макс зевнул и продолжил дремать, вкопавшись глубже в подушку.
ГЛАВА I. ПРОСНИСЬ, МАКС. ЧАСТЬ I
Белоснежные стены подчёркивались люминесцентными лампами. Комната пуста, жужжанию ничего не мешало биться об стены. Оглушительная тишина перед гробом и пожирающим его огнём.
Конвейерная линия обыденно, и от этого более ужасающе, закидывала труп, заколоченный в коробке, в железную, покрытую копотью и чуть обожжённую печь. Последнее, послышавшееся – треск.
И будто не прощаешься с дорогим человеком, а проходишь экскурсию по заводу: всё бурлит, шумит и кряхтит. Не веришь, что находишься в крематории по необходимости. Что это всё сейчас – именно с тобой.
Дальше, как догорит, пепел закинут в горшок, передадут тебе. И кости не будут трещать, а душа не завоет холодной ночью на кладбище. Не станет ютиться в коммуналке тысячи трагедий.
Так обыденно к этому относился Макс, смотря, как мать исчезает в очередной, но в последний раз. Хуже всего переносила этот процесс Аня-Мари: платок можно выжимать, а оттёк глаз не спадёт неделю.
Её серебристые волосы, подрезанные до контура на затылке, но обволакивающие лицо спереди, пытались закрыться, чтобы никто не посмел увидеть её в таком состоянии. Макс же не проронил и скупой слезы.
Когда Макс и Ани-Мари стояли рядом, виделся контраст между ними. Макс, если не мрачный, то точно пытающийся слиться с тенью, уступал в красках Ани-Мари, хоть она и не позволила одеться себе праздно.
То чёрное платье, надетое ей, по обыкновению, подчёркивало её ухоженность тела, не запущенное под пятым десятком, а также яркость. Даже в серости Ани-Мари позволяла себе быть более серой, выделяемой.
– Правда этого хотела? – кивнул в сторону огня Макс.
– Я пыталась отговорить, – сквозь слёзы почему-то пыталась оправдаться Ани-Мари.
Рука Макса потянулась к лицу. Он провёл ладонью по скулам, стекая к кадыку. Косым взглядом наблюдал за своей сестрой. Наверно, должен был её приобнять, но, пытаясь это сделать, схватывали судороги.
Поджав губы, Макс отпустил стыдливый взгляд, глядел на ботинки. Ноги безумно прели. И думал Макс об этом больше, чем об обстоятельствах, в которых находился.
– Надо к нотариусу заехать? – спросил Макс как бы невзначай.
Вопрос скорее риторический, и оба это понимали, поэтому Ани-Мари не отвечала и пыталась успокоиться дыхательной практикой.
Иронично ясный день. Солнце не плавит битум – скорее душно, чем жарко. Но мужчины за сорок всё же разгуливают с голым торсом и, как бочонки, движутся вдоль отделанного мрамором крематория неспешно.
Такой переход из мира лишения в мир, где ничего существенного не произошло, вызывает у Ани-Мари нервный смешок. Макс же, напротив, спокоен, будто не наблюдал, как пламя охватывает тело его матери.
Шарясь в карманах, Макс вытаскивает ключи от своей машины. Чтобы Ани-Мари, утонувшая в экзистенциальных вопросах, не отстала от него, Макс подхватывает её за локоть и ведёт за собой.
Кажется, это первое их прикосновение за долгое время. Теперь их осталось только двое. Момент, когда они могли собраться полной семьёй, остался отпечатком в прошлом веке. Всё изменилось, когда не стало отца.
Когда трагично погиб отец, а им втроём пришлось экстренно покидать родной дом, мать перестала осознавать детей, Макс перестал осознавать мать, сестру. Лишь Ани-Мари теплила узы родства.
Нерасторопное, почти неживое касание Макса привело в чувства Ани-Мари. Она обернулась, выслеживая в лице брата пример, который видела раньше.
И, хоть найти его в потускневшем взгляде брата сейчас было невозможно, Ани-Мари всё равно приобняла его, пытаясь согреть горячим сердцем холодную душу. Макс не сопротивлялся.
Вдвоем они дошли до раритетного, но вылизанного до состояния, в коем авто прибывало лет двадцать назад, японца. Макс мог себе позволить потратиться на редкие детали и эксплуатацию.
Двери захлопнулись. Одна, со стороны пассажира, громче необходимого, на что Макс цыкнул и уж хотел пристыдить Ани-Мари, но, вспомнив о её состоянии, не хотел провоцировать.
Двигатель без лишнего тарахтения, идеально ровно заводится. Макс спустил ручник и выруливает на выезд из парковки. По аккуратным улочкам, в отдалении от города, слышны только рёв авто Макса.
Он врубает музыку, но негромко. Всё же осознаёт неуместность глэм-рока в такой атмосфере.
– Мне вот интересно, – наклонил Макс голову ближе к Ани-Мари, не отрываясь от дороги, – что за нотариус должен быть, который подписал документы человеку, находящемуся в доме милости? На психиатрическом учёте, чёрт возьми.
– Я пыталась подать иск, но они оспорили. Сказали, мама вполне была в ясном рассудке при составлении завещания. То, что с ней случилось после, их не касается.
– Почему мне не позвонила?
– Ты был в командировке, – сухо ответила Ани-Мари, смотря на зеркало заднего вида. – До тебя нельзя было дозвониться.
Макс замолчал. Чувствовал вину, что очень не любит, оттого злился сильнее. Открыто выразить этого он не мог, но в нахмуренных бровях, широко раскрытых ноздрях и слабом оскале читались его эмоции.
– И что ей завещать? – чванливо произнёс Макс. – Квартиру на окраине с клопами?
– А тебе прям квартиры не хватает?
– Нет. То есть, что, кроме детских травм и обосранных диванов она нам оставила?
– Макс, – тоном, призывающим постыдиться, рявкнула Ани-Мари, – аккуратнее с выражениями.
Глаза её пылали, будто проецировали недавно увиденное в крематории. Но теперь пеплом становился Макс. Косясь, он видел, чего стоили его необдуманные слова.
Будто как в тот раз в пустом ангаре, когда его испытывали маски-шоу на пару с белыми воротничками. Пот его тогда сбивался вместе с кровью, а свои зубы он наблюдал на потрескавшемся бетоне.
Те воспоминания не приносили ему радости. Сам он не особо желал лишний раз ворошить их.
– Так или иначе, – почти что бубня произносил Макс, – я не совсем понимаю, что нас там ждёт. Я даже не знаю, что с тем домом. Сначала она жила в палате, потом у тебя. Долгов накопилось, наверно…
– Не обязательно, что мама нам что-то оставила. Возможно, там пожелания.
– Растите хорошими, много кушайте, – не унимался Макс. – Когда ты была там в последний раз?
– Год, может полтора назад.
– И что тебя тянет-то туда?
– А тебя в Порог что тянуло?
– Туше, – усмехнулся Макс.
Макс резко выехал на магистраль, и в его багажник чуть не воткнулся седан. Макс не потянулся к аварийке, а попытался быстрее уехать от ненужных разборок.
– Езжай тише, – посоветовала Ани-Мари.
Её руки вцепились в ремень. Макс не стал трепаться лишний раз и перестал излишне домогаться педали газа. Ани-Мари не могла спокойно ехать, ведь, как усядется, вспоминает, почему и куда едет.
Нужно было зафиксироваться на чём-либо. На выбор пали руки Макса, расположившиеся в открытом хвате на руле.
– Снял всё-таки? – без особых указок спросила Ани-Мари.
Макс пожал плечами и одновременно замотал головой. Чтобы понять, про что Ани-Мари говорила, он рассмотрел пальцы, поочерёдно выпрямляя каждый. Долго не пришлось: остановился на безымянном.
Безымянный правой руки, где до сих пор кожа была блёклой, а по краям поджатой. Макс застыл на пальце, что машину начало заносить.
– Я… – задумался Макс, схватившись за обтянутый кожей руль, и долго не мог сообразить ответ. – Да. Отдал в ломбард. Как и она когда-то. Там толку больше.
Защитной реакцией Макса был смешок. Короткий, хрюкающий, глубокий смешок в попытке загладить давний ожог.
– Как Коэн? Эдвард скоро пойдёт в подготовительную, верно? – переводил тему Макс, накидывая вопросов.
– Коэн продолжает ваше дело.
– А тебе он помочь не хочет? – с презрением произнёс Макс.
– А ты?
– А что я? Я еду.
– Эдвард спрашивал про тебя. Ждёт, когда приедешь. Любимый дядя.
Ани-Мари пригладила ладонью за плечо Макса. Он, будто его касаются обожжённым клеймом, отрешался. Но снова подставлял плечо, чтобы не обидеть сестру.
– Значит, Коэн устраивает купол?
– Да, – догадываясь о дальнейших словах, Ани-Мари сказала осторожно.
И не зря.
– Читал про их новую программу. Как они эти импульсы пытаются регулировать?
– Я думала, ты после всего перестал анализировать про толчки.
– Ещё бы, – растягивая слова сказал Макс.
– Не знаю. Говорит, что устаёт и не более. Я и не интересуюсь. Главное, чтобы закончились. Убийства, грабежи, изнасилования, взрывы, – перечисляла Ани-Мари все невзгоды из новостей, отворачиваясь к окну.
– И куда они денутся по-твоему?
Макс посмотрел на Ани-Мари с пренебрежением, растаптывая все надежды на лучший исход.
– Ну, давай, приведи аргументы. Только убедись, что за тобой нет прослушки.
Макс цыкнул и снова упёрся в дорогу. Дороги осталось на пару минут и один разворот.
– Может, сначала все двигались умом, – предполагал Макс, – но сейчас всё, от кризиса до эпидемии, спихивают на «Порог». То прививки от толчков портятся и развивают аутизм у детей, то процент депрессии повышается, то жилые комплексы складываются, как карточный домик. Во всём виноват «Порог» и бла-бла-бла. Херабора. Сейчас всё легко оправдать – Королевскому дому и Скрипу.
Макс откашлялся, сам волнуясь от темы, которую поднимает. Говорить лишний раз про Скрип – специальную коалицию регулировки и подчинения – опаснее, чем плеваться перед Королевским домом.
– Нашли козла отпущения в ошибке тридцатилетней давности. «Купол» избавит нас от пяти процентов жести. Дальше – такая же картина с разговорами, что «Купол» ваш – хрень. И будут правы, – поставил Макс точку.
– Извини, – исправляла Ани-Мари точку на запятую, – а кто автор идеи изолировать «Порог»? М?
– Муж твой.
– С тобой на пару, – подправляла Ани-Мари.
– Почти доехали.
В пристройке кирпичного здания белыми буквами на коричневом фоне красовалась надпись «Нотариус». Район спальный, неухоженный, а соседствовали с нотариусом ремонт часов с одной и забегаловка с другой стороны.
Солнцезащитная плёнка оберегала от лишних любопытных взглядов, на двери висела бумажка с режимом работы. Макс парковался между газелью и гниющей нивой, думая, что ничего хорошего их не ждёт.
В стенах подобных шарашкиных контор вообще редко ты получишь достойную информацию. Особенно во времена, где ценность представляет только способность изворачиваться.
Двое вышли из раритетного авто. Говорили в данный момент Макс и Ани-Мари исключительно взглядами: Макс молил, чтобы не заходить, а если Ани-Мари позволит, вовсе уехать.
Ани-Мари в свою очередь медленным закатом глаз и расслабленными мышцами лица добилась собранности от брата. Ноздри Макса вновь гуляли в гневе, но биться головой об асфальт в ярости всё же не решился.
Хлипкая, пожелтевшая пластиковая дверь открылась, и двое скрылись за ней через секунду.
ЧАСТЬ II
– Что, твою мать, вы только что сказали?
Вытаращенные глазницы Макса пытались вынырнуть из орбит и придушить мужчину с жабьей мордой в костюмчике.
Терпеть нахальство нотариусу не впервой, но реагировать он не умел. Его большие губы плюхали, второй подбородок трясся от возмущения и попытки возразить.
Руки беспокойно воротили приспущенный галстук. Урегулировать предстоящую потасовку с вызовом полиции пыталась Ани-Мари, всем телом обратившись к Максу.
Сидели они в простеньком, десять квадратов, офисе. Десять – без учёта мебели из ДСП, пародирующей красное дерево, нескольких полок с сомнительными, не факт, что не купленными, наградами и грамотами.
Конечно, на стене блестел герб, портрет короля Маркуса III, но самыми большими и всеобъемлющими казались иконы. Их было больше, чем в церкви. Максу стоило постыдиться выражать бранью свои чувства.
– Он просит повторить, – услужливо обратилась к нотариусу Ани-Мари.
Мужчина перекинул взгляд то на Макса, то на Ани-Мари и обратно, крепко схватил листок со стола и прокашлялся.
– Только яснее изъясняйтесь, хорошо? – не очень церемонясь и с нагоном произнёс Макс.
– Рената Велки-Вийнбоер, – удовлетворял просьбу говорить не юридическими терминами, а разговорной речью, – завещает своим детям, а именно Ани-Мари Уэйл-Велки и Максу Велки, квартиру при условии выполнения…
– Яснее.
Если Макс до этого эмоций, кроме раздражения, не выказывал даже при родной сестре, то сейчас его охватил истинный гнев, где ладони собрались в кулак и с каждой секундой ложились ближе к округлому телу нотариуса.
Нотариус нервно взглотнул. Подбородок его колыхал то ли от страха, то ли от волнения.
– Ваша мать оставляет вам квартиру, если вы зароете её прах на улице Эувиггроен, дом третий.
Наконец Макс успокоился и отступил от нотариуса. Корпус обустроился на спинке заваренного несколько раз стула, руки причесали волнистые волосы назад. Он был расслаблен, даже прикрыл глаза.
– Вы же понимаете, – невольно поднимались уголки губ Макса, – что я вашу дыру прикрою.
Глаза неспешно открылись и встретились с ужасом и непониманием нотариуса, что с приоткрытым ртом подумывал над ответом.
– А не нужно мне угрожать, – аккуратно ответил нотариус.
– Это не угроза, а факт. Разгромная статья и лишение лицензии. А то и свободы.
– Макс, – шипела Ани-Мари, – сейчас не место.
– Заверить печатью завещание недееспособного человека, – не обращал внимания Макс на сестру, – инвалида, жену ветерана «Порога». Исполнить приступное изъявление человека, который не способен и двух слов связать…
– Мы подписывали документы с человеком, осознающим свои действия, – злился нотариус. – Если вы не в курсе, Макс Эмиэль Велки, то практика принятия договора порядком изменилась за несколько лет после аварии. Не нужны ваши пустые угрозы.
– То есть, – не скрывая, насмехался над нотариусом Макс, – вы хотите сказать, что мы должны попасть в зону Порога каким-то образом, а уж тем более попасть в район, где никаких «бордюров» и всюду кишат сектанты? Ещё и военные, скрипы, краны, – Макс сдержал некоторую паузу. – И вы это подписали?
Макс вновь пододвинулся к нотариусу, но сдерживал кулаки у собственного подбородка. Ани-Мари, пустив всё на произвол, смотрела на соседнюю стену, не способная что-либо сказать.
– Сколько она вам заплатила? Вы, наверно, ещё и с «пасынками» работаете и ветнов вызволяете?
Макс не церемонился, используя жаргонизмы, называя Порождение сына и всяких безумцев, живущих в Родеомгевинге, что называли просто Родео, соответственно.
– Не вмешивайте политику, Макс Эмиэль, – сквозь зубы рычал нотариус. – Все мы в курсе, чего в последний раз вам это стоило.
Сам нотариус опешил от своей дерзости. Всё же стоило ему затянуть галстук потуже. Макс же, вопреки предположениям, затих. Спустя секунду обдумывания сказанных ему слов он лишь почесал кадык.
– Сколько же ещё дерьма ты нам припасла? – еле слышно обращался Макс к армстронгу на полотке.
– Макс, уймись, – вскипела Ани-Мари, с хрустом развернув голову к брату. – Ты можешь хоть раз не быть мудаком и хотя бы не измываться над трупом нашей матери, что вырастила нас, как могла?
После такого последовала тишина. Неприятная такая, с резкой нотой писка.
– Что мы вам должны? – с разочарованной хрипотцой обратился Макс к нотариусу.
– Проваливайте, ради Бога, – покрасневший, словно помидор, умолял нотариус.
Не прощаясь, Макс и Ани-Марии тихо встали с мест и прошли к выходу. Макс напоследок осматривал помещение.
– Вам бы место пошире найти, что ли. Не знаю, как вы проталкиваете своё пузо в такой узенький коридор.
Остановившись у двери, Макс обернулся.
– И да, – щёлкнул он пальцами. – Не пропускайте новостные сюжеты. Может, увидите знакомые лица.
После такого намёка Макс откланялся и скрылся за дверью. Нотариус облегчённо выдохнул и поправил документы на столе, расслабляя давящий на глотку галстук.
***
Макс и Ани-Мари вновь сидели в салоне старого японца. Не оборачивались, не говорили, кажется, что даже не дышали. Изредка их покачивало от проносящихся машин.
Макс смотрел на руль, а руки стискивали брюки. Ани-Мари, ладонью прикрывая глаза от солнца, глядела на брусчатку пешеходной дороги. Макс перекинул руки на руль и тянулся к зажиганию.
Никак не осмеливался начать путь. Смотрел в зеркало заднего вида. Пристёгнутая ваза с человеком, что сплюнул его из утробы. Смотреть ему было тошно, предпринимать действия и того хуже.
Инициатива волнует инициатора. Поэтому первым начинать разговор ему точно не хотелось.
– Ты же ничего им не сделаешь? – с надеждой спросила Ани-Мари.
– Так, если напрягусь, – обнадёживал Макс, – а напрягаться я не хочу.
– Что же мы будем делать?
Ани-Мари спрашивала скорее себя, но вслух. Макс предательски молчал. Боялся издать лишнего звука, чтобы не началась цепочка, из-за которой они, сквозь дыры в заборе, направляются под косу старухи.
– Может, с Коэном поговорить? – накидывала варианты Ани-Мари.
– Знаешь, бывали такие случаи, – начал довольно обыденно рассказывать Макс, – когда зоозащитники делали только хуже?
Таким захватывающим началом Макс привлёк Ани-Мари. Она оторвалась от брусчатки на его лицо, которое осталось без гнева, способного разрушить миры.
– Активисты зачастую вообще не пытаются разобраться в вопросе. Им просто жалко маленьких, беззащитных зверьков. Они проникают, не знаю, на фермы или в лаборатории, выпускают животных. На воле, не приспособленные к жизни, они не могут выжить.
Макс, выдохнув, сунул руку в карман и вытащил пачку сигарет «Садимент».
– Не кури, пожалуйста, в салоне, – вежливо просила Ани-Мари.
Макс закусил фильтр сигареты и разлучил её с друзьями, продолжая:
– Как и куда их пристраивать, они не знают. Узнавать об условиях жизни – вообще плевать на это. Однажды так украли одного пингвина, повезли в его, – специально акцентировать внимание на «его», Макс, – среду обитания, где он по итогу и умер. Потому что не адаптирован. Ещё и его пигвинята погибли. Три мёртвых африканских пингвина на грани вымирания. Представляешь?
– К чему ты мне это рассказываешь?
– Да так, просто.
Макс оставил многозначительную паузу, дёрнул за ручку двери и вышел из авто, закурив уже на улице. Прислонившись к своему железному, самому дорогому на этом свете коню, он смолил ядовитую палочку.
Пепел рассыпался от лёгкого дуновения ветра, проносил его дальше, сильнее и сильнее разъединяя прогоревший табак. Думалось о прошлом: доме, утонувшем в небытие, отце, ещё улыбающейся матери.
Макс бранил Создателя с его множеством имён, что сам не способен, в отличие от многих, думать о прошлом как о трогательном, сладостном и упоительном. Всё, что он представлял, – тщетный, вязкий туман.
Тревожно становилось, когда Макс припоминал сегодняшний сон. Сон, что повторялся ежедневно. Сон, что пародировал самого себя, с каждым разом уродовался, превращался в карикатуру.
Продольный лес, пугающий голос, паразитом проникшим в голову, медальон, квадратный калейдоскоп на однотонном небе, связанная бессвязным речь. Один сон, что скапливал множество других.
Только от отблеска воспоминаний кошмара, который повторится ещё и ещё, сколько ночей осталось спать Максу, его бросало в дрожь. Пугающий такой озноб понимания, что не способен контролировать.
Не были ли эти сумбурные сны последствием толчков, в силе которых всего пару десятков минут назад сомневался Макс? Мир порядком изменился за тридцать лет с момента аварии около Родео.
Макс, выраженный в этой парадигме всеобщего сумасшествия, периодического помешательства, кризиса личности и сплочённости общей идеей кровопролития, не должен обращать на это внимания.
Его трогали изменения в обществе. Изменения, которых он не способен был осознать. Макс, если не считать, что он родился в этих условиях, то явно интегрирован, а каждому приходится мириться с ними.
Каждый видел достаточно ужаса, достаточно потерял и физического, и ментального, а всё от невидимых выбросов, что сводили с ума, втягивали в пучину депрессии самого светлого, жизнерадостного.
Та авария вблизи Родео, скрытая от глаз программа по изучению ментального, казалось бы, антинаучного подхода к парапсихологии, создала новую реальность.
Осколки страны породили сброшенные в братскую могилу жертвы. Невинные дети, если уж и остались в живых, завидовали мёртвым. Сложно представить, каково это: разглядеть внутренности матери.
Сироты, внимательно изучившие свой домик, в котором провели девять месяцев, – вот для кого снимал репортажи Макс. Сначала транслировался подпольно, самиздат ходил по рукам и желтел быстрее, чем мог.
Пролитый чай на страницы с его расследованиями, сальные следы, не успевающие сойти с корочки, обретали популярность, скандировались на площадях через тысячную толпу.
Живой журнал, интервью, главенство колонны, автографы, покушения. Множество невзгод за безумный, даже в какой-то мере идиотский героизм ради того, чтобы сейчас сгинуть трусом.
Да и времена, где вопрошали правду, вымаливали героизм и вымогали ответы, раздирая глотку, прошли бесследно. Всех, кого надо, переломали. Кого переломать не удалось – исправили крышкой гроба.
Правды о деревне, что в бреду устроила пир из человечины, из собственного соседа или жены, никому не узнать. Правды, как «двигали кровати» в коалиции стран по регулированию аномальной зоны.
Про «Скрип», верхушка которой из финансовых убеждений прикрыла программу по помощи беженцам, после чего и возникли «пасынки», или же «Порождение сына».
Всех этих ужасов некому рассказать: никто не станет говорить, никто не станет слушать. Люди смирились, что вдруг смогут стать подожжёнными в автобусе или теми, кто этот автобус подожжёт.
Плевать, что их дочь может не вернуться домой, а найти её – приколоченной к гаражу с отрезанными ушами, которые зашьют вместо ореолов сосков. Найти дочь холодной, изуродованной, жертвой сектантов?
Плевать. Мир давно живёт в статусе приближающегося судного дня, если можно назвать это жизнью. Мир давно живёт в ощущении, будто он – тень, не осознавшая своей гибели.
«Сигаретку бы», – желал Макс несмотря, что прямо в моменте выпускает фантома наружу.
Макс посмотрел на бычок между двух пальцев. Думал о самоубийстве. Запустивший себя клерк смел измываться над ним за то, что он продал свою совесть, а его идеи использовали без него.
Ведь программу, которую Макс на пару с другом продумывал, искал инвесторов, отчаянных альтруистов, продвигал какое-то время на телеканалах, после чего стал там персоной нон-грата, украли.
С его согласия, но добровольно-принудительного, выбитого вместе с передними зубами, рейдерски, именно по законам тех времён. Времён, когда никто не отучился не выбивать, а подписывать документы.
После друг Макса охмурил его сестру, сам он стал нежеланным для всех групп страны. Ему обещали, что дадут время в прайм-тайм, неограниченный доход из налогов. Но он стал невидимкой.
Макс мог вещать лишь той мелкой аудитории, что либо не имела критического мышления или воспитанного института репутации, либо родилась уже после всех перечисленных событий с ним. Не знала его.
И ведь Максу предлагали начать жизнь с чистого листа где-нибудь в Южной Америке. Почему же он отказался? Сам он объяснял свой выбор глупостью и невозможностью думать, когда суставы вывернуты.
Жалел ли он сейчас? Нет. Наверно, нет. Жена бы его так или иначе подала на развод и не хотела бы статус «жены декабриста». А так, хоть и изгоем, но он хотя бы раз в неделю мог провести время с сыном.
По итогу Макс просрал всё: друга, которого продал, жену, которая боялась за будущее сына, карьеру, которую должен был закончить не в статусе журнашлюхи, а с пулей в голове.
Отца он помнил смутно, мать – как ведьму. У него осталась только Ани-Мари. Которую сейчас тоже может просрать. Макс знал, что она рискнёт жизнью, чтобы проникнуть в Порог. Но не понимал, почему.
Вдруг вспомнились недавние новости, что Макс услышал в полудрёме: сепаратизм в кругах пасынков. Наверно, каждый сейчас охотится за комментарием. Либо же за головами.
Снова происходили движения. Движения застывших суставов, смазка в которых превратилась в труху, но того раннего ажиотажа уже никто не испытывал. Или так казалось Максу?
Макс припоминал и последние слова, сказанные в той неджентльменской беседе. Его вежливо, приправив ударом под дых, попросили и на метр не приближаться к Порогу.
В ретроспективе, рассуждал Макс, он ещё легко отделался. Но лучше бы тогда он умер идеалистом, чем продолжал жить «продажной сволочью», как окрестили его бывшие соратники.
За новостью, которую он вспоминал частями, вдруг щёлкнула идея. Макс посмотрел в салон, где грустила Ани-Мари, где пристёгнутая урна молчаливо ждала своего часа, Макса осенила идея.
Идея, что стоит жизни. Но изначально – стоит. Идея убить двух зайцев. Очиститься, искупить вину перед разочарованными. Почему-то именно перед ними Макс прогибался сильнее всего.
Бычок улетел на асфальт, дверь автомобиля хлопнула за Максом. Макс схватился за руль, будто хотел его придушить. Ани-Мари от таких резких движений восполнилась суматохой.
После долгой паузы Макс взорвался идеями:
– Я знаю, как мы можем попасть туда, но не совсем легально.
– Не нужно нелегального, – сразу же переубеждала Ани-Мари, – я попрошу Коэна.
– Как ты себе это представляешь? Два бывших соратника, один из которых успел отсидеть за специально для него подготовленной статьей, а другому даже статус D не оформят, что говорить о статусе прессы, вдруг снова объединяются, чтобы какая-то там мать пожелала остаться в Пороге.
– Это подозрительный, но хотя бы честный путь.
– Всё ещё ищешь честности?
Макс прыснул смехом. Наивность во взглядах Ани-Мари всегда вызывали у него умиление и стыд.
– Я по крайней мере пытаюсь, – с обидой произнесла Ани-Мари. – А как ты себе это видишь? Проникнем через дыру в заборе, измажемся в грязи, а там нас военные на пару с пасынками убьют?
– Хочешь загробить карьеру Коэну и отправиться с ним в Норвегию, а меня дай бог посадить?
– А ты хочешь оставить вдовца с маленьким ребёнком и окончательно лишить Пауэла встреч с отцом хотя бы раз в неделю?
– Тебе прям так нужна эта квартира? – плевался ядом Макс.
– А тебе что нужно в Пороге? – потянула Ани-Мари за нужную нить. – Ты ведь просто так никуда не сунешься сейчас.
– Ты забыла моё прошлое.
– Кажется, ты тоже.
Они замолчали, взглядами выжигая все внутренности друг друга. Перегрызи они глотку сейчас в салоне, всё бы спихнули на очередной толчок. Не такой последней колонки хотел Макс, поэтому сдался.
– Давай так, – шёл Макс на компромисс, приглаживая волосы, – я выйду на свои связи, а ты спросишь у Коэна. Надеюсь, он рационален так же, как и я.
Макс не хотел рассказывать мотивов, выкладывать каналы связи, ведь тогда бы план задушился в утробе, и Максу пришлось бы продолжать рутину из редактуры. Продолжать жить в неуютной тени.
Ани-Мари читала Макса с самого детства и чувствовала, когда он что-то задумал или уже сделал, но на сей раз промолчала: воздать долг матери сейчас много важнее.
– Ты не готов принять факт, что все твои проблемы ты создал себе сам. Мать – крупинка всех психологических проблем, которые ты себе отгрохал.
Ани-Мари вываливала правду в самый из неуместных моментов, поэтому Макс не мог поймать связи в их разговоре, глуповато глядя на свою сестру.
– Не мать, – повысила тон Ани-Мари, – продала идею всей жизни разобраться с возникновением «Порога» и чья вина в аварии, а выбрала сомнительные перспективы, которые так и не получила. Это всё ты, Макс.
– Я не понимаю, к чему ты ведёшь.
– Будь ты чуточку смелее, то не стал бы размениваться. Я готова была похоронить тебя. Ты сам знаешь.
Ани-Мари пронесла сквозь себя сказанные слова, холодок прошёлся по коже, но оба понимали исход деятельности Макса изначально. И он не должен был оказаться таким.
– Но раз уж ты здесь, даже если и не хочешь быть, то помоги мне. И не сделай так, чтобы мы не стали теми пингвинами. Не нужно сомнительных вариантов.
– Сомнительный вариант, – полушёпотом произнёс Макс, – послушать и исполнить самоубийственное наказание. С Коэном или нет, сектанты сейчас не будут церемониться и убьют каждого заходящего к ним. Сектанты отхапали себе часть земли. Я могу развеять прах и один. Всё равно никто не докажет, что мы это сделали. Тебе квартира, мне…
– Всё-таки ты делаешь это не ради матери или меня.
Ани-Мари быстро раскусила его, но допытывать план не пыталась. Челюсть Макса нервно водилась из стороны в сторону, играясь с имплантированными зубами.
Громкий выдох закончил все переживания Макса. Лицо снова поникло, стало вновь безразличным. Руль сумел пережить нападки, а ни одно стекло не было разбито.
– Мы живём в такое время, Ани.
– Ты всегда жил в такое время.
Диалог исчерпал себя. Макс провернул ключ зажигания. Сейчас машина завелась уже не так ровно и немного поддёргивалась при заднем ходе.
ЧАСТЬ III
Цокал замок, гремел по пустой квартире. Холодный свет ложился на сумерки коридора. Потёмки отступили от обставленной мебели и безделушек, что нужны только, чтобы избавиться от ощущения одиночества.
Глубокие цвета, что создают ощущение претензии на значимость человека, живущего в этом интерьере, не приносят радости Максу. Ему давно приелись эти стены, от них пучило, вызывало рвоту.
Голова побаливала, Макс придерживал и массажировал лоб. Войдя в квартиру, он легонько подтолкнул дверь, разулся, не развязывая шнурки. Футболку он использовал как веер.
Макс пошарил в кармане, вытащил телефон и прошёл в свою спальню, к ноутбуку. Не застеленная постель, не закрытый шкаф, раскиданные вещи. Макс явно спешил и не находился в квартире долгое время.
Экран отступил от клавиатуры, засветился рабочий стол с кучей разного рода папок и документов, открылся браузер по умолчанию. Надбровная дуга краснела от постоянного трения пальцами.
Макс измучен, но прилечь и выдохнуть, закинуть ноги к потолку, чтобы кровь отлилась и припухшие на ногах пальцы откисли, не находилось времени. И уснуть бы он не смог: навязчивая мысль сводила бы с ума.
Искать в профильтрованных источниках информацию смысла ноль. Перепрошитый ноутбук жужжал, молил выхода на пенсию, но Макс чересчур им дорожил. Он залезал в тёмные углы интернета.
Ленты, контакты, информация за пару нулей. В отражении зрачков Макса возникали куча сайтов, прокручивались вниз. В таком сгорбленном положении, со сводящей челюсть зевотой, Макс провёл всю ночь.
Но этим сутки без сна не окончились. Когда новый рассвет заполонил пыльную комнату, Макс сразу же набрал своей старой подруге, что иммигрировала после так называемой «продажи» Макса.
Долгие, протяжные гудки. Интернет барахлил. Либо она сама не хотела связываться с Максом. Один, два, три дозвона не увенчались успехом. Только прождав полчаса, Максу самому перезвонили.
– Алло? – встревожено вскрикнул Макс в трубку. – Привет, Ая. Да, сколько лет, сколько зим. Как у вас погода?
Внешние уголки глаз Макса от зевоты восполнились слезами. Он прошёл к окну и выглянул из-за штор: облака штришками маршировали по небу.
– У нас сегодня поприятнее. Не так жарко.
Максу не нравились пустые разговоры, что читалось по его выражению лица. Он раздражённо топал по комнате.
– Хотел узнать у тебя: ты ещё держишь руку на пульсе Порога? Ну да, отошёл от дел, но просто интересно.
Макс томно выдохнул.
– Да нет, там ситуация посложнее. Если бы я хотел покончить с собой, то сделал бы это благороднее. Так что, ты слышала про сепаратистские настроения в кругах пасынков? Ага, да.
Макс стремглав пронёсся к своей тетради. Он был старомоден и лучше записывал срочную информацию именно от руки. Писал про лидера «Порождения сына», факты, поставленные лица и с кем можно связаться.
– Всё, что знаешь?
Макс внимательно слушал доносящийся рваный голос.
– Связаться с кем? Всё, понял. Так, девятьсот двадцать один…
Разрывающие лист цифры вносились на бумагу.
– Он ещё в игре? Думал, его попёрли пару лет назад. Получается, он должен знать, на кого выйти? А, да, понял.
Ручка с хлопком легла на тетрадь. Макс вышел на кухню к кофемашинке и влил очередную кружку бурды.
– Всё будет в порядке, – убеждал Макс собеседницу немного раздражённо. – Спасибо. Что? Да, в порядке. Цветем и пахнем.
Кофе горько прошёл по гландам, Макс скукожился и посмотрел, точно ли тот крепкий напиток сейчас пьёт.
– Хорошо. Да, точно, – наигранно посмеялся Макс. – Давай. Конечно, на связи. Удачи. Мгм.
Как только разговор закончился, Макс залпом влил в себя кофе и понёсся обратно к комнате, параллельно набирая номер телефона, который ему продиктовали, а дописывал уже, нависнув над тетрадью.
Долгие гудки выматывали. Больше – разговоры, где нужно играть роль заинтересованности, а не задавать конкретный вопрос и получать конкретный ответ. Дипломатия, чтоб её.
Наконец трубку подняли.
– Алло? Да, здравствуйте, девушка.
Макс нахмурился: ему точно дали номер мужчины чуть за пятьдесят, но никак молодой секретарши. Если переброска продолжится, то выискивать нужных людей придётся неделю. Про остальное и зарекаться не стоит.
– Мне нужен Ретт Адализ Сапирштейн. Я понимаю его загруженность. Передайте, что с ним хочет связаться отдел логистики СКИАП. Он сразу всё поймёт.
Чтобы успокоить нервы Макс вырисовывал орнамент на листке бумаги.
– Это требует срочности, девушка. Хорошо, жду.
На том конце отключили микрофон, и примерно с четверть часа Максу приходилось ждать, присевши на корточки перед столом. Пока вдруг он не услышал вздох перед началом диалога.
Максу пообещали сразу перебросить его звонок на Сапирштейна, но ожидание его продлилось на пару минут дольше.
– Добрый день, Ретт Адализ Сапирштейн. Вас беспокоит Макс Эмиэль. Наверняка вы понимаете цель моего звонка. Что?
Макс мигом встал, и ручка вновь оказалась в его руках.
– Мгм, – записывал адрес Макс. – Мгм. Во сколько? Я понял.
На том конце замолчали. Максим сразу вписал адрес в картах и построил маршрут. Сорвавшись с места, Макс уже прыгал по коридору, обуваясь, выхватывая с полки ключи от автомобиля и конверт.
Он знал, что если не поспешит и не выйдет на нужного человека прямо сейчас, то процесс продлится до начала зимы, если не до середины. Никто не собирался ждать, чтобы Макс выхватил пальмовую ветвь.
Он знал, или, точнее, подозревал, кто может опередить его. Эксклюзивное интервью от лидера Государства Порога, как журналисты уже успели обозвать данную территорию, ему было важнее.
Ради попытки Макс готов нарушать все этические нормы и кодексы, касалось это карьеры или государства. Более нестерпимость бытия Макс не выдержал бы, а покончить с собой – трусил.
В последнее время он слишком много думает о смерти. На то влияло множество факторов: от очевидного недосыпа, лишь бы не видеть кошмары снова и снова, до осознания конечности.
Раньше смерть ощущалась фоном. Макс покупал пачку за пачкой, блоками сигареты, где большую площадь коробочки занимали пугающие картины абортированных детей с тревожными надписями.
Покупал так часто, что прекратил обращать внимание на такую незначительную вещь, как слепота, рак горла, гангрена. Любые последствия казались фоном и будто никогда не коснуться его.
Он видел, как в Пороге люди, что провели там больше положенного, вдруг впадали в безумие, разрубая коллегу-ветна или отчаянного журналиста на части, как медведь, попробовавший однажды мясо.
Видел, как из-за навязчивых мыслей люди до сухожилия вычёсывали свою руку, при этом вели себя обыденно, будто у них не свисало мясо. Видел, как люди самовольно соглашались на массовое повешение.
Самое безобидное в таких вылазках Макс подметил только смех до посинения, мольбы прийти маму, либо как люди мочились под себя и не понимали, кто испражнился на их штаны.
Макс хоронил сотнями: кого на кладбище, кого – прямо в Онгевесте. Многие из тех трупов были ему дороже матери, даже если он и ходил по костям своих друзей. Если он терпеть не мог мать, то почему?
Или мама для Макса стала катализатором? Как-то он поймал себя на мысли, что дышать станет легче, как мать скончается в псих. диспансере, а сейчас задыхается, лишь бы исполнить её желание.
«Нет-нет, не её желание, верно?» – вопрошал себя в оправдании Макс.
Ему нужно поговорить с лидером сепаратистов, что, как выяснилось, устраивают массовые акции по всей стране. Не везде проливается кровь, но в среднем по больнице на каждый город по десять трупов.
И это только полицейских. Сколько пасынков легло или случайных, попавших под шальную пулю – выясниться позже. Но явно не одна жизнь загублена. Ради чего? Какие планы после отделения?
Вот что хотел Макс. А развеять прах – успокоить сестру, что ощущает тёплые чувства к тирану. Не только после смерти: превозношение Ани-Мари происходило с самого детства.
И ведь мать их на одинаковое время закрывала в чердаке, одинаково заставляла искать ключ от туалета на лужайке панельки, который она выкидывала с девятого этажа.
Одинаково шастать по соседям, пока у матери очередной приступ. Справедливости ради был и этап, когда Макс и Ани-Мари на полном серьёзе обсуждали план, как придушить мать подушкой.
Но сломало Ани-Мари, по всей видимости, момент, когда Макс съехал от них. Сбежал, оставив её наедине. Как рассказывала Ани-Мари, мать подолгу не меняла прокладки во время месячных.
Не позволяла менять и Ани-Мари. В этот же момент их библиотека пополнилась справочниками, газетами и книгами пасынков. Вонь кровавых сгустков и сомнительная литература в квартале мигрантов.
Макс пытался изучить, горел раскрытием тайн больше для осознания и принятия действий матери, что поехала и ехала крышей до самой смерти. После происшествия с Максом напалм погас. Но не ненависть.
На заработанные деньги, против воли Ани-Мари (про волю и способности к ней матери в тот момент говорить не стоило), Макс отправил её в специальную клинику кранов.
Лечение матери не то, что бы помогало, но, по крайней мере, она не мозолила глаза. В тот момент он подорвал доверие Ани-Мари, но, хоть и сухо, они продолжали держать связь.
После того, как у Макса кончились деньги, Ани-Мари забрала мать домой. Та стала спокойнее. Единожды пыталась пересечь Онгевест, сбежав из квартиры глубокой ночью, но более подобного не повторялось.
Макс выбрался к паркингу. Открыл дверь авто и порхнул в неё. Визг колёс эхом разошёлся по полупустой стоянке. Он выехал во двор, где стояли авто, чьи владельцы не могли позволить себе островки бетона.
Утренние облака сгущались. Лучи чаще скрывались под коркой, солнце ютилось под плотным, местами рваным одеялом. Но дождь не обещали. Макс выкрутил магнитолу на максимум.
Зигзагами он перемещался к магистрали. Людей на улице практически не находилось. Причина этому следовала из перерыва на радиостанции на новостную сводку:
– Служба отдела регулирования двадцать седьмого июля предотвратила серию терактов от группы «Порождения Сына», признанной террористической королевством Дрогенланд. «Следуя ориентировкам анонимных источников, сообщается, что в течение недели планируется ещё несколько терактов», – следует из пресс-релиза СКИАП. Настоятельно рекомендуем избегать массового скопления людей.
«Как мы позволили мелким сектантам разрастись до масштабов претензий на собственную независимость?», – негодовал Макс.
Телефон зажужжал. Звонила Ани-Мари.
– Алло?
– Макс, – сухо приветствовала Ани-Мари, – тебе удобно?
– Не очень, но говори.
Макс поставил звонок на громкость, и отложил телефон, но не сбавлял скорость.
– Я не знаю, что ты там планируешь сейчас, но я поговорила с Коэном насчёт нашего нотариального… То есть…
– Я понял тебя, продолжай.
Макс пытался вспомнить, когда ему съезжать с шоссе: через поворот или два?
– Он узнал на работе, как можно поступить с тобой и в общем у нас есть лазейка.
– Слушай, я уже почти сам нашёл способ забраться в Порог, даже как обойти Онгевест, поэтому…
– Мы никак не обступим Онгевест, она теперь по всему периметру Порога. Военные, эшелоны, техника – теперь всё там.
– Понимаю, но я почти сделал своё дело и был бы рад, чтобы ты меня поддержала, как я поддерживаю тебя.
– Не прикрывай корысть благими намерениями, – вспылила Ани-Мари. – Терпеть не могу, когда мне врут.
– Я прямо сейчас еду и почти договорился о проходе.
– Так ты едешь договариваться или уже договорился? – послышался саркастичный тон с телефона.
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Я надеялась, что мы только оставим мать там, где ей спокойно. Там, где она была собой, понимаешь?
Ани-Мари произносила это так разочарованно и нежно, как никто не умел. Это даже на секунду подкупило Макса, засеяло сомнение в нём. Но росток тут же высох.
– Ани, – пытался играть на чувствах Макс, – я понимаю, что она для тебя значит. Точнее, не понимаю, но принимаю это. Но, прошу, пойми: её жизнь окончена, а наша продолжается. Тебе всего лишь стоит довериться мне.
– Ты идиот, Макс.
Звонок завершился. Макс набрал воздуха, чтобы ответить, но выдохнул в сердцах. Нужный поворот, он резко выкручивает руль и перестраивается через две прерывистых полосы.
Ему, конечно же, сигналили, но размениваться на извинения не в духе Макса.
– Да закрой рот, – советовал он всему потоку по отдельности, будто его услышат.
Макс выехал на проспект и успел проехать пару метров, как встал в пробку. Выглядывая из-под руля, выскакивая на улицу, он понял, что впереди дорога перекрыта, а от одного из домов сочатся клубы дыма.
Он постучался в окно соседнего авто.
– Что там произошло?
– Пишут, что взрыв, – отвечал через приоткрытое окно водитель.
– Взрыв?
– Да, сектанты банк взорвали. Щас там службы всякие.
Макс сжал челюсть и продумывал, как именно ему добраться до встречи. Ехать осталось не так много, дойти бы он успел перебежками и через дворы. Макс влез в машину, припарковал её неподалеку и убежал.
Потока не было, машины кучей неподвижно заполонили полосы со всех сторон, поэтому Макс спокойно перебежал дорогу. На пешеходной его чуть не сбил самокатчик, и это была самая главная опасность.
Бежать необходимо три квартала, поэтому Максу необходимо было набрать воздуха. Давно он не занимался собой, закинув спорт и чекапы. Благо не злоупотреблять ничем.
В запасе ещё десять минут. Ноги сводило, а бежать в туфлях – мало удовольствия. Всё это мелочные трудности перед необходимым благом, пафосно оправдывал боль Макс. Ещё километр.
Он перешёл на лёгкий бег, после – торопливый шаг. Стоило отдышаться, прийти в норму перед встречей. Сзади послышался очередной глухой хлопок, но звон в ушах превратил его в незаметный фон.
Ресторан «NYXX», как и договаривались. Перед входом Макс подправил причёску, расчесал бороду, вытер пот со лба и старался пригладить одежду. Поднимаясь по лестнице, двери ему открывал хостес.
Парень с серьгой в ухе и чрезмерно гладкой кожей, будто у него и волоска не проросло на бороде, с накрахмаленным воротником приветствовал его услужливо, но в то же время надменно.
– Добро пожаловать. Бронировали?
– Нет, у меня запланирована встреча с Реттом Адализом Сапирштейном как раз на это время, – убедился Макс, посмотрев на запястье с часами.
Парень-хостес высматривал в планшете нужную запись и, найдя её, кивнул самому себе и указал место, куда нужно пройти Максу. Конечно, он провёл его к столику в глубине ресторана.
Поблизости никто не находился: только он, Ретт Адализ и хостес, что быстро удалился. Крупный мужчина, ненамного старше Макса, в пиджаке, что никогда не обнимет тело мужчины до конца, обедал.
Обедал достаточно скромно, но запивал диетический салат вином тридцатилетней выдержки. Ретт Адализ окинул взглядом Макса и скромно улыбнулся.
– Что ж, Макс Эмиэль, – отставлял Ретт Адализ вилку, облокачиваясь на стенку кресла, – довольно интересно с вами познакомиться. Вновь.
Ретт Адализ намекал жестом, что Максу пора присесть. Макс не сопротивлялся и устроился рядом.
– Рад встретить вас после стольких ветров и изменений.
– Вы верно подметили. Достаточно изменений произошло за… сколько? Пять лет?
– Семь, если точнее.
– Поражает ваша выдержка. Семь лет не интересоваться местом, которое буквально начало вашу карьеру. Продолжаете в другой сфере?
– Можно сказать, что да, – скромничал Макс. – Преподаю, даю консультации, засиживаюсь в редактуре в отделе нравственности КРАО.
– Жаль, вы забыли, что наши разговоры никогда не проходили по телефону, – растянул Ретт Адализ. – К чему вам снова информация о Пороге?
– А вы не слышали?
– Что же я должен был слышать, Макс Эмиэль?
– Сектанты превратились в террористов, сейчас мутируют в сепаратистов. Разве я могу пропустить такой значимый момент?
– Как-то вы начинали с интервью пастыря новообразовавшегося религиозного течения, – тряс пальцем перед Максом Ретт Адализ. – Помню, как тогда воротились все. Даже меня заставил понервничать.
– Было сложно сдержаться от такого плода.
– Уверен в этом.
Ретт Адализ не мог сдержаться и продолжил наслаждаться салатом. Макс в это время утопал в сладких временах давно минувших дней.
– Всё-таки вы были лучшим главой Крана.
– Коалиции решения аномального отчуждения, – исправлял Ретт Адализ, – будьте любезны.
Ретт Адализ задумался, протыкая листья салата, оставшихся в тарелке.
– Так что же, это всё? Пропуск в самое сердце Порога?
– Два пропуска. Это более, чем достаточно.
– Два?
– Для напарницы.
– Переживаете, что уже не способны справиться?
– Порог менялся каждые пять минут, когда я так находился. Поэтому учёные сейчас застряли на одном месте.
– И вряд ли их программа возымеет успех, – иронизировал Ретт Адализ. – Два пропуска.
Ретт задумался, а после недоверчиво посмотрел на Макса.
– Что-то вы от меня скрываете. Будто вы туда не только ради несчастного интервью.
– Нет, это всё.
Макс старался не подавать вида, что врёт собеседнику. Собеседник старался не подавать вида, что не верит.
– Согласен. Надеюсь, вы помните про оплату.
Макс молча передал конверт чуть сбоку стола.
– Вы же понимаете, почему цены выросли?
– Безусловно.
– И то, что вам придётся отправить полную сумму?
Макс уже просто кивал. После небольшой паузы Ретт Адализ ухмыльнулся, вытащил записную книжку и начал записывать на пустом листе номер телефона и имя. Вырвав, он передал его Максу в руки.
– Лично я вам помогать не буду. Уж простите.
Макс улыбнулся имени и знакомым цифрам на листе. Коэн Уэйл.
– Но я знаю, кого и как направлять. Я буду как большой брат: наблюдать через мелких.
– Я понимаю. Как и всегда.
Договорённость закрепилась рукопожатием.
– Раз уж сделка состоялась, – подправлял пиджак Ретт Адализ, – не хотите попробовать нашу кухню?
– Верю, что еда в вашем ресторане нереальна, но дела не ждут.
Макс с удовлетворением кивнул Ретту Адализу. Он не стал задерживать старого знакомого.
– Будьте осторожны, – советовал Ретт. – Помните, чем для вас закончилась последняя вылезка.
– Мне уже плевать, – с улыбкой произнёс Макс, поднимаясь из-за стола. – Простите за грубость.
– Вы не поняли меня, Макс.
Ретт Адализ постучал по своему виску.
– Будьте осторожны с этим. Наша память не подвластна деньгам, а уж тем более нам самим. Доказательство этому вы видели самолично.
– Я понял вас.
Макс долго выглядывал в глазах Ретта, шутит ли он с ним или нет. Он и не помнил никаких пагубных эффектов на своё сознание, находясь в Пороге, но спорить не стал. Всё, что надо, он получил.
***
Макс возвращался назад не спеша. Пробка собрала плюсом десять километров. Зайдя в машину и вжимаясь в кресло, Макс смеялся тому, за что заплатил. Старик взял деньги на информацию, которую Макс уже знал.
Стоять и ждать, когда полиция разберётся с уже вторым по счёту происшествием, Максу пришлось весь оставшийся световой день. Было томительно, но, по крайней мере, он знал, как его встретят.
***
Точно не жилые дома, а целые монументы эпохи с непозволительной роскошью для современников. В эти квартиры заселяли номенклатуру, элиту раннего королевского общества.
Непозволительная роскошь тогда и бьющая по карману сейчас. Дом тринадцатый по счёту. Высотные арки с зелёными дворами, где запрещено было даже курить.
Но стояло пару обугленных автомобилей, покошенные деревья, а магазин, глядящий на дорогу, не принимал гостей из-за инцидента и незапланированного ремонта.
Кажется, каждый уголок города хоть раз полыхал. Сегодняшние взрывы, задымления, вспышки – мелкая часть, привычная несуразица. Макс знал: Порождения Сына перестанут давать знать о себе точечно.
Происшествия станут глобальнее. Больше всего не повезло Онгевесту и окрестностям: новости приходили неутешительные. По крайней мере, в новостях сообщалось о штурме администрации.
Непозволительная дерзость сообщать об этом так в лоб. Диктору достанется. Достанется всей команде. Макса радовало, что огонь нового поколения не затушили. Точнее, само поколение – не сырые спички.
Но кому не плевать на это? Пару-тройку просочившихся смельчаков, которых уволят задним числом, – лишь шёпот. Кричат больше о других моментах, не касающихся действительности.
Говорить о настоящем, не трогая настоящее. Удивительная вещь эпохи Порога и массового безумия. Макс больше не брал себе цель остановить распространение яда по организму.
Неминуемая норма жизни прошлого, всего того «до» никогда больше не произойдёт, а всегда будет казаться непостижимой благодатью. Нет смысла сражаться в другой эпохе. Победила вирусность.
Герои боялись, а героизм не вопрошался. Значит, нужно просто дольше и изощрённее оставаться на ушах. Даже если Порог и его пасынки построят своё государство, то избавит ли это от проблем?
Да, конечно, меньше заторов из-за взрывов, меньше заложников, безумцев на улицах. Каждый подобный найдёт свой уголок в непонятной, малоизученной, ещё и дикой местности.
Никаких политических амбиций, кроме тирании бесконтрольных сектантов в Пороге, который и без этого мало контролируется, а при принятии суверенитета совсем перестанет изучаться. Кран не пройдёт.
Коалиции стран там будет опасно и невыгодно. Государству будет стыдно и обидно марать руки. Нет, такой сценарий безумен и абсурден до смеха. Для государства подобное – рычаг давления.
Слишком много сил положено. Сейчас ополчение группы, которую они давным-давно признали нелегальной, станет для них способом сплочения против единого врага.
Если раньше врагами выставляли таких, как Макс, пытающихся на общее обозрение выставить мокрые штанишки верхушки, то сейчас появилась рыба покрупнее и опаснее. С которой хрен договоришься.
«Нужно лишь сделать последний рывок, не пытаясь спасти и раскопать, напомнить о себе», – строил планы Макс.
Никакой правды, подкопов под ответственными лицами, политических заявлений и грандиозных планов изоляции чертовщины. Макс подстраивался под реалии и решал стать вирусом. Только и всего.
Поэтому сейчас он поднимался по лестничному пролёту дома тринадцать к двери в пятую квартиру. Звонок работал слабо, приходилось стучать в бронированную дверь.
Макс снова рассмеялся. Его поражало, как его обвели вокруг пальца и что сестра снова была права в самом начале. Очередной стук, но настойчивее. Рука Макса потянулась постучаться в третий раз.
Но дверь отщёлкнула. За порогом стояла Ани-Мари в домашнем, с кухонным полотенцем на плече и волосами без укладки. Она смотрела с удивлением, ведь Макс не частный гость в их квартиру.
– Коэн дома? – улыбался Макс с коридора в щель двери.
Данир Дая
Тип: электронная книга
Жанр: Триллеры
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 07.09.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Макс, как и многие, привык жить бок о бок с массовыми помешательствами, жестокими убийствами и терактами от секты «Порождение сына». Его карьера журналиста давно загублена Королевским домом, а продолжать копать правду про возникновение аномальной зоны «Порог» – значит, попрощаться с жизнью. Но смерть матери застала Макса врасплох: её последнее желание – быть развеянной практически в сердце «Порога», где раньше жила их семья. Поэтому на пару со своей сестрой Ани-Мари и её мужем Коэном им придётся проникнуть в зону, столкнуться с парапсихологическими аномалиями, сектантами и военными, что устроили в некогда перспективном городе кровавую баню.