Главная страница | Современные любовные романы | Счастье – не пение жаворонка

Счастье – не пение жаворонка
Александр Николаевич Лекомцев
С самых ранних лет жизнь Амелии Древцовой сложилась драматически. Всех своих родственников похоронила. При её взрывном и непредсказуемом характере порой не очень просто принять правильное, рациональное решение, остановиться и задуматься, дать оценку своим действиям и поступкам. Она, жительница глухого таёжного посёлка Кедровая Высь, остаётся в неё, в старом и ветхом домике, ненадолго. Угнетает одиночество. В такой ситуации многие девушки и молодые женщины зачастую попадают в компанию неудачниц, находясь рядом с манящей бездной житейских соблазнов. Амелия решает из посёлка перебраться в Иркутск. Может быть, там она станет счастливой.


Александр Лекомцев
Счастье – не пение жаворонка

С наполненными водой вёдрами по февральскому снежку шла к деревянной покосившейся избёнке двадцатилетняя девушка. В коричневом поношенном полушубке из беличьего меха, в подшитых валенках, в кроличьей мужской шапке. Амелия Древцова ни в коем случае не походила на юношу-подростка.
Уже сложившаяся и по-настоящему красивая девушка. В этом плане дала бы фору очень многим представительницам женского пола. Большие чёрные глаза, густые ресницы, не крупные черты лица…
Фигура, походка отличали её от даже самых смазливых девиц сибирского посёлка городского типа Кедровая Высь. То в шутку, а то и всерьёз некоторые односельчане, издали завидев Древцову, вслух не говорили ей, но мысленно, как бы, окликали девушку: «Остановись, Амелия! Дай же на тебя посмотреть!». Может быть, на самом деле красота спасёт мир, как утверждает классик, но, наверное, только в том случае, если он сможет охранить её от бед, завистливых взглядов и житейских соблазнов.

Основным предприятием, где трудились, в основном, мужчины, был угольный разрез «Косогорский». Здесь не шахтным, а открытым способом пока ещё шла добыча бурого угля. Но запасы его с каждым годом истощались, и поэтому в перспективе жителей посёлка ожидало туманное будущее.
Правда, людей, как могла, кормила тайга, в которой законным и не очень способом велась добыча пушных зверей, боровой дичи, заготовка лекарственного технического сырья, кедровых орехов, грибов, ягод и всего прочего. Имелась надежда и на то, что со временем, здесь начнут действовать два частных предприятия: небольшой леспромхоз и швейная фабрика. Худо или бедно вопрос с занятостью населения Кедровая Высь планировалось решить.

За очень умеренную плату Амелия Древцова работала учётчиком загрузки углём железнодорожных вагонов на одном из участков разреза «Косогорский» станции Клоткино. Работа не очень сложная: ей и её сменщикам в течение светового дня было необходимо находиться рядом с роторным экскаватором и контролировать степень и качество загрузки транспорта.

А сегодня, в среду, ей выпал выходной день. Поэтому она и шла к колодцу за водой, радуя или раздражая односельчан и приезжих своей красотой.
Почему же многие говорят, что девица-то красивая неимоверно, но вот… непутёвая. Во многом ей не везёт, что уж там говорить.
Но красота, конечно, редкая, правда, какая-то…бесприютная. Не трудно это заметить даже невооружённым глазом. На неё очень трудно не обратить внимание. Не зря же остановился не знакомый, вероятно, приезжий парень на заснеженной дороге и засмотрелся её вслед. Он даже закурил.

Симпатичных девушек много, но, по-настоящему, неотразимых, пригожих единицы, таких, чья внешность привлекает почти всех. Это женская радость и беда, и очень большая опасность в нынешние времена для девушки-сироты. Ведь многие, такие, как она, прошли в своё время по стезе страстей и даже роковых ошибок прежде, чем обрели своё женское счастье. Некоторым это и не удалось.

Не дай же ей бог молодым девичьим душам сбиться со своей тропы и попасть в жестокий круг печалей и страстей. Но если уж так и произойдёт, то пусть найдут они в себе силы, чтобы вырваться из этого порочного и замкнутого пространства и не потерять свою трудную, но единственную стезю. Ведь только она и выведет к большому пути. Главное – и на нём не затеряться.
Но для того, чтобы красота извечно спасала жестокий и неадекватный мир, надо помочь её освободится от собственных заблуждений. А ведь этому самому миру пора бы уже… процветать по-настоящему, а не тонуть в пустых обещаниях на лучшую жизнь самых больших чиновников страны.

Навстречу одного из добротных сельских домов, хлопнув калиткой, вышла крепкая, но рыхлая и довольно не худощавая женщина с двумя пустыми ведрами в руках. На широком лице избыток косметики, и разодета она в пух и в прах. В таких дорогих шубах, типа, норкового меха, по воду не ходят.
Но частной предпринимательнице, владелице поселкового продовольственного магазина Раисе Егоровне Баковой можно и покрасоваться. Пусть не так, как хотелось бы, она богата и молода, но пока ещё при энергии и при теле. Лишний раз напомнить о своём существовании односельчанам не помешает.

Но и, вряд ли ей, так срочно понадобилась вода. Но самое время выйти на улицу. Ведь увидела красотку Амелию, которую категорически не переваривала. Да заодно стоит не столько на людей посмотреть, а сколько себя показать. Она сплюнула через левое плечо, остановилась и сказала девушке:
– До чего ж ты, Амелия, пригожа. Правда, непутёвая какая-то. Мне уже, прямо сказать, уже за пятьдесят лет, а я за всю жизнь красоты такой не видывала. Разве ж только твоя мамка, покойница беспутная Варвара… Тоже смазливой была. Но куда ей до тебя, грешнице?
К таким постоянным приставаниям и унижениям со стороны соседки Амелиля почти привыкла. Но за словом в карман не тянулась. Отвечала остро и прямо. За себя иногда умела постоять.

Древцова остановилась и предупредительно сказала:
– Вы мою мать, Раиса Егоровна, не трогайте! Что она вам плохого сделала? Была бы она жива, то сумела бы за себя заступиться.
– Конечно, эта бы сумела, не унималась Бакова. – Ты будешь такой же птичкой, как она, порхающим жаворонком.
– Самое главное не быть постоянно каркающей вороной.
– Пытаешься меня оскорбить? Напрасно стараешься. Не получится. А вот ты – двуногое недоумение, и внешне на свою матушку похожа, на непутёвую.
– Прекратите!
– Спрашиваешь, что она мне плохого сделала? Наглая девка. Да это твоя, покойница мамаша весь посёлок на уши ставила, и у меня мужика увела, Алексея Александровича, а потом и бросила. Спился… туда ему и дорога.
– Вы никак не можете успокоиться? Моей мамы уже нет на свете… Пусть вам от этого легче дышится.
– Зато у меня сын и два племянника! А почти все мужики падкие на таких смазливых, как твоя покойная… мамаша. На тебя давно уже двуногие кобели во все глаза смотрят. Ты, типа, этого не замечаешь!
Уже давно молодящаяся и находящаяся в уважаемом возрасте Бакова, между тем, подчеркнула, что не держит особенного зла на её непутёвую мамашу. Просто она, Раиса Егоровна, лично, вот до сих пор не перестаёт удивляться тому, что рождает же сам Сатана таких людей на свет божий.

Поначалу Амелии пришлось выслушивать всё это, по сути, беспричинно. Она не по годам была понятлива и сообразила, что склочному человеку всегда надо дать высказаться, и тогда он, поверженный молчанием оппонента, заткнёт свой «фонтан красноречия».
Но, честно говоря, нелегко было на всё это спокойно реагировать. Надо обладать несгибаемой волей и выдержкой десяти калькуттских йогов, чтобы не замечать того, что тебя намерены унизить и, при первой же возможности, втоптать в грязь. Древцова уже не в первый раз выслушивала от Раисы Егоровны информацию о том, что покойная мать Амелии в своё время разрушила в Кедровой Выси несколько семей и некоторых мужиков в могилу загнала. Об этом и люди, и сам господь бог знает.

Предпринимательница Бакова не желала успокаиваться. Продолжала. Она постоянно приводила из жизни одни и те же примеры. Чего уж далеко за примерами ходить. Отец Амелии Игнат, славный зверовой охотник, ныне тоже покойник. Он испытал на себе немало унижений и подлостей от своей жёнушки. Натерпелся, как говорится с лихвой.
Когда он приходил после очередного сезона из тайги, так у Варвары непременно уже имелся новый ухажёр.
– Покойный твой папаня покладистым был, без разборок обходился, – Бакова ехидно и вызывающе посмотрела на Амалию. – Он просто вытаскивал из постели очередного мужичка, и на его место ложился. Мерзость какая!
– Как вам не стыдно, Раиса Егоровна! – возмутилась девушка. – Вы всякую напраслину на моих родителей наговариваете. А вы ещё и предприниматель, с высшим образованием.
– Так, и что же, что я предприниматель? Я ведь женщина. А вот увидела тебя и решила всё высказать и предостеречь. Если будешь вести себя в посёлке Кедровая Высь, как твоя мама, то так же и закончишь свою непутёвую жизнь. Замёрзнешь пьяная, в сугробе, как собака! Разве не так это было?
Местная предпринимательница хотела сказать ещё что-то, не очень доброе, но не успела. Амелия, ослеплённая яростью, быстро и ловко вылила воду одного из ведёр прямо на голову искательницы «правды». В какой-то момент очумевшая Раиса Егоровна не могла сообразить, что же произошло. Понятно, что дыхание у неё перехватило в момент от ярости и леденящего холода.

Но колодезная вода пусть в светлый, но зимний день под одеждой Раисы Егоровны начала давать о себе знать. По её холёному телу побежали десятки очень прохладных ручейков. Это обстоятельство заставило предпринимательницу завопить благим матом. Ведь она никак не ожидала такой подлости от молодой соседки. Потом Бакова, подняв с земли пустые вёдра, злобно прошипела, как огромная ядовитая змея:
– Я тебя посажу, сучёнка! Ты за такое хулиганство сегодня же на нары попадёшь!
– Это вам для профилактики, Раиса Егоровна, чтобы вы немножко поостыли, – относительно спокойно среагировала на её угрозы Амелия. – А на нары ты попадёшь, печальная старая лошадь! Есть, за что. Ты своего свёкра отравила. Тебе деньги нужны были, чтобы свой захудалый магазинчик открыть. Люди всё знают.
– Да у меня свои рубли имелись, накопленные! Я всю жизнь на разрезе «Косогорный» бухгалтером трудилась.
– И там не по-детски воровала. Факт! А теперь на тебя даже протухшая селёдка в твоём магазинчике с осуждением смотрит. Обрати внимание! Ей стыдно за тебя, гражданка Бакова!
Возмущённая и возбуждённая Раиса Егоровна больше спорить с Амелией не стала, а бросилась к своему не такому уж и слабому особняку, забыв о брошенных ей на землю пустых вёдрах.

Она, хлопнув калиткой, очень громко крикнула:
– Что бы ты подохла, как твоя мама, тварь стервозная! Оторванная и беспутная дура! Не в мать, не в отца, а в проезжего молодца! Сирота… безродная! Негде тебе даже приютиться, кроме твоего чумного деда!
Древцова, тяжело вздохнув, взяла подмышку коромысло, в левую руку – порожнее ведро, в правую – наполненное водой. Направилась к калитке дома, в котором жила с дедом Степаном. Он был отцом её покойной матери и, судя по не адекватным отзывам односельчан, очень распущенной женщины. Как выражаются, прямые по характеру люди, такие, как она, существенно слабые на «передок».

Амелия вошла в сени, оставила коромысло там же, прислонив его к стене. Отворила дверь и шагнула с вёдрами, одно из которых было не наполнено водой, в горницу. Низкорослый, сухощавый и седой Степан с жидкой седой бородёнкой бродил по дому в одних подштанниках-кальсонах и синей клетчатой рубахе. В обеих руках он держал большую алюминиевую кружку с густо заваренным горячим чаем.

В целом, обстановка в их маленьком доме была более чем скромной. На кухне, располагался деревянный топчан, на котором спал Степан Акимович Украшением всей обстановки являлся немецкий аккордеон, который стоял рядом, на широкой тумбочке.
В горнице – ничего лишнего. Два старых стола: обеденный и кухонный, внутри которого располагалась посуда. Огромный, наполовину стеклянный шкаф, стоящий перед входной дверью. Тут же и умывальник. В нём – кухонная утварь и мелкие инструменты, необходимые в хозяйстве. Молоток, стамеска, отвёртки… Печь совсем не большая.
Стоял здесь же и древний металлический сейф, закрытый, под ключ. В нём хранились охотничьи ружья и боезапас. Правда, Степан Акимович не числился профессиональным промысловиком, в отличие от своего непутёвого и уже покойного зятя Игната Петровича, который трудился в местном охотничьем кооперативном хозяйстве «Соболь и белка».
Зять его Древцов был классным специалистом по пушному зверю: соболь, колонок, ну и белка, которой прорва, тьма-тьмущая и какая не в особенной цене. Но и водочку обожал покойничек. Она его и сгубила.

А вот Степан Акимович Рудых просто любил иногда побродить с карабином или с ружьишком по местным урочищам тайги. На досуге. Браконьером не считался. Постреливал даже боровую дичь, гуся и утку строго по лицензии.
В общем, остановка в доме, почти в ветхой избушке, у деда Степана с внучкой, в целом, сложилась неплохая. Им, двоим-то, тепла и от маленькой печурки хватало вполне. Куда его много-то?
Во второй комнатке обитала Амелия. Там было всё относительно ухоженно, уютно. Платяной шкаф, трюмо. Телевизор, старый дисковый аудио-проигрыватель с мощными колонками. Имелся и компьютер с выходом в интернет.
На стеках висели портреты самых разных звёзд зарубежного и отечественного шоу-бизнеса и кино. Ещё здесь стоял, у самого окна, большой кованный дедовский сундук, на котором никогда не висел замок. Там лежала кое-какая новая одежда: её и деда. Да и находились, документы, деловые бумаги, давно утратившие своё значение и ценность, и старые фотографии. Амелия почти никогда не интересовалась его содержимым. Так, пару раз кое-какие фото рассматривала…
На столе стоял чёрно-белый портрет её матери, Варвары Степановны. Ничего, не скажешь, красивая женщина. За свою недолгую и бесшабашную жизнь умудрилась сменить несколько мест работы. Нигде не уживалась, что уж там говорить.
Да и отца Амелии тоже уже несколько лет в живых нет, в прошлом, тоже чернявого красавца. Спился папаня окончательно от… жизни такой, непутёвой. Теперь они оба там, и мать, и отец, за пределами земного бытия, то ли в аду кромешном, то ли, наоборот, в благоустроенном раю… Кто знает, что и как там Господь решает.

Амелия поставила ведро с водой на широкую скамью, рядом с умывальником, порожнее – на пол. Степан Акимович, стоящий перед ней с кружкой в руках, в кальсонах бледно-зелёного цвета, спросил:
– Ты чего, Амелка, пошла к колодцу с двумя пустыми вёдрами, а наполнила только одно? Случилось, никак, что?
– Ничего, – проворчала его внучка, и тут же пошутила. – Вода в колодце закончилась, дедушка Степан.
– Всё у тебя, Амелка, всегда и везде не шибко здорово получается. Опять с кем-то поцапалась? Надоело мне тебя от народа защищать. Ты молодая, а уже такая вздорная. Так и норовишь кому-нибудь нос откусить.
– Они все с жиру бесятся. Задиристые. А я тоже, дедушка, хочу быть счастливой.
– Счастье, Амелия, не песня жаворонка над цветочными лугами. Его строить надо. Тут терпение требуется и уважение, прежде всего, к самой себе.
Она ничего на это не ответила. Сняла полушубок, повесила его на гвоздь, вбитый среди других, рядом с входной дверью. Села за стол, рядом с дедом, по-старушечьи тяжело вздохнула. Дед Степан взял из початой пачки папиросу «Беломорканал», сунул её в рот. Тут же лежали и спички. Он не торопливо закурил.

Едкий дым дал о себе знать. Ирина закашлялась. Дед стал руками разгонять рукой синее облачко, образовавшееся над ним.
– Чего молчишь, Амелка? Опять кому-то по рубильнику съездила? – деда Рудых мучило не праздное любопытство. Он понимал, что случилось опять что-то не ординарное и не приятное. – Негоже так себя вести. Выкладывай, внучка, всё, как есть!
– Никому я по носу не съездила, – неохотно ответила Амелия. – Надоели все!
– Чего ты не в духе и одно ведро с водой из колодца принесла? Что у тебя руки бы отвалились, если бы их два было? Не выпила же ты ведро воды по дороге. Какие-то фокусы постоянно происходят.
– Потому, что второе я вылила за шиворот соседке из шикарного дома, нашей доброй Раисе Егоровне, – вздохнула девушка, обхватив голову руками. – Это был у меня единственный выход из… создавшегося положения. А ей холодный душ полезен.
– Я уверен, что она – не снежная баба, – возмутился старик, – чтобы её ледяной водой поливать!
– Нет, конечно. Бакова не снеговик, но очень смахивает на него.
– Что ты творишь! Остановись же, Амелия! Успокой свой строптивый нрав!
Степан Акимович, явно, был не доволен. Правда, гневаться он на внучку не мог, да и, пожалуй, ни на кого другого. По характеру считался в Кедровой Выси спокойным и рассудительным. Добрый человек.

Но сейчас он озабоченности своей не скрывал.
– Смекалистая ты у меня девка и рисковая, – тихо сказал он. – Я вот так, как ты, никогда не смог бы поступить. В любом положении, сначала бы подумал. А ты раз – и свою глупость напоказ. За что же ты Бакову так невзлюбила?
– Пускай про моих родителей всякую словесную дрянь по посёлку не разносит! – начала оправдываться Амелия. – Не живётся ей спокойно. Старая кочерга! Предпринимательница гнилая и спекулянтка. На ценнике залежалых бананов печатными буквами пишет «Сибирские». Наглая и чумная баба. А ещё с высшим образованием.
– Это ничего. Знавал я и докторов наук, которые в разговоре обычном двух слов связать не могли, а если и получалось, то не всегда здорово.
– Я лично такого понять не могу, дедушка.
– Конечно, в нашей тайге, да и ни в какой другой, бананы не растут. Тут я в курсе. Грамотный – знаю. Но не поливать же Бакову за её тупость водой из колодца.
– Причём здесь её тупость? Она обзывала моих покойных мать и отца, и меня заодно. Ты это можешь понять?
Конечно же, Степан Акимович в душе был на стороне внучки и понимал, что Бакова – вздорная и наглая тётка. Но Амелия тоже вела себя не подобающим образом. Дед Рудых понимал, что к чему, и не совсем даже не потому, что когда-то учился в институте культуры. Ему жизнь многое подсказала, а не мудрые и другого порядка преподаватели клавишных музыкальных инструментов и сольфеджио.
Он долгое время в Кедровой Выси музыкальные кружки в клубе вёл, был даже его директором. На аккордеоне нормально играл. Здорово играл, увлечённо и задорно, одним словом. Не пустой человек.
– Да, знаю я всё! В курсе того, что ты и охотник хороший, и очень… культурный дед, – сказала Ирина. – Зачем мне об этом напоминать? Это ты для того делаешь, дедушка, чтобы ещё раз подчеркнуть, что я такая вот… непутёвая. К чему ты уже собрался мне активно напоминать о своих заслугах?
– А к тому, дорогая внучка, что ты даже полного среднего образования не получила. Всего девять классов! – малость вскипел Рудых. – Ничего не хочешь знать. Не желаешь! У тебя не имеется ни профессии, никакой цели в жизни. Ничего!
– Неправда! У меня есть профессия!
– Вагоны с углём может и медведь считать. Не цирковой, а наш местный, рядовой и необученный, из тайги.
– Я ещё успею где-нибудь поучиться… на заочном отделении.
– Куда-нибудь и когда-нибудь… А я ведь не вечен. Что ж ты будешь делать без меня? Я уже не молод…
– Я тогда отсюда уеду, дедушка, – тихо ответила Амелия, со слезами в голосе. – Мне ничего тут не интересно.
– Было бы, куда ехать, дорогая. Да и речь сейчас не про твои поездки идёт. Надо думать нам с тобой о том, что назревает.
– А что назревает?
– То самое и назревает. Минут через пятнадцать, сюда заявится наш участковый Дима Ребров. Представительница мелкой буржуазии Раиса Бакова просто так этого дела не оставит, – рассудительно и озабоченно пояснил дед. – Ты её водой из ведра облила. Неопровержимый факт. Эта дама, Амелка, всё сделает, чтобы тебя определить чётко… на нары. Денежным штрафом тут не обойдёшься. Тётка вздорная, но её понять можно.
– Ты шутишь, дед?
Конечно же, Амелия уже тысячу раз пожалела о том, что сделала. Но вот сейчас держала марку, что называется, хорохорилась перед родным… стариком.

Но слезы вдруг потекли по её слезам, и у Степана Акимовича глаза увлажнились.
– Чего тут шутить? Это статья, – определённо заметил он. – Я не юрист, не правовед по образованию, но замечу определённо. На три года на специальную зону запросто можешь за хулиганство отправиться.
– Что же мне теперь делать? – она обняла деда за шею. – Ведь я права. Я защищалась от нападок этой змеи. А песни жаворонков мне до фонаря. Для меня, что лето, что зима… Известно, что Бакова мстительна.
– Не знаю. Штраф тут, как молодняк выражается, не прокатит. Да и устал я за твои штучки-дрючки штрафы платить. Я, Амелка, не фальшивомонетчик и не буржуй записной. У меня денег… не четыре мешка, а поменьше.
Кроме всего прочего, дед подчеркнул, что он честный и открытый человек. Взяток не берёт, потому что никто их ему не даёт и не даст. Сам тоже увесистых конвертов с «баблом» никому не протягивает. Нет особенных денег. Только вот накормить путника может гречневой кашей или ковш воды прохожему с водой за калитку вынести. Такова социально-экономическая обстановка в стране, в которой всё самое доброе и светлое произойдёт завтра или чуть позже.

Подобные объяснения Амелия от деда слышала тысячу раз. Она на них никак почти не реагировала. Сейчас о другом деле думала. Неуверенно сказала, вытирая рукавом шерстяной кофты слёзы:
– Никто меня не посадит. Успокойся! А шум, конечно, появится. Нервы у меня… расслабились. Ты, что, дедушка, понять, что ли такое не можешь?
– Расслабились, потому что с собственной головой не общаешься. Ясно, что сын её Максимка, за мамашу заступаться не придёт. Я в курсе. Он тебя, дурак, любит до умопомрачения. До службы в армии любил и сейчас продолжает так поступать.
– Он мне совсем не нравится.
– Если долго будешь выбирать, то какой-нибудь козёл начнёт тебе казаться принцем на коне или падишахом на верблюде.
– Не станет!
– А вот участковый наш, Ребров Дима, сейчас явится и будет тут права качать. Такой скверный лейтенант. Давно гордый ходит потому, что вся эта служба не милицией называется, а полицией. Молодой, а уже буквоед, язви твою мать!
– Мне просто в жизни не везёт, дедушка, – пригорюнилась Амелия. – Вся жизнь… с рождения наперекосяк идёт. Ничего мне не интересно. Да и люди кругом злые… какие-то. Непонятные… Чего они от меня хотят?
– А ты, прямо, паинька! Да, ты, Амелия Игнатьевна, злей каждого из них в тысячу раз. Ты мстишь им всем за то, что у тебя, родители, были непутёвыми… Да и не только за это. Побойся бога! Будь проще!
– Может быть, дед Степан, ты и прав. Я с ума сойду в этом посёлке. Дни и ночи здесь похожи друг на друга. И выхода нет, – с горечью сказала она. – Ты же очень взрослый и мудрый, вот и подскажи, как жить дальше. Только без приколов своих. Я не жаворонок, а уже взрослая девушка.
– Вот и веди себя подобающим образом. А с моей стороны, какие тут могут быть приколы. Переживаю за тебя, за твою судьбу.
– Я знаю. А что толку?
– Правда, толку нет. Смазливая ты у меня, Амелка. Вот в чём причина всех твоих бед. Такая сумасшедшая красота счастья никому не приносит.
– Что мне теперь маску на лицо надеть или хозяйственную сумку?
– Понятно, что ты не виновата, что бог создал тебя такой вот и, к тому же, и вредной. Какой-то, видно, имеется в этакой ситуации смысл. От бога. Знать бы только, какой. Красота ты моя… бесприютная! Ведь я долго не проживу.
– Брось ты причитать, дедушка! Полную бессмыслицу говоришь! Что будет, то пусть и будет, – Амелия встала из-за стола. – А я сейчас борщ поставлю варить. Скоро же наш молодой и красивый мент, можно сказать, коп заявится… Дима Ребров. Надо же лейтенанта, как следует, покормить.
Амелия направилась в сени. Нашла в одном из целлофановых пакетов, висящих на стенах, кусок кабаньего мяса. Дед, всё же, не напрасно с ружьишком по тайге ходил. Иногда возвращался домой и с добычей.

Конечно же, соседка Раиса Бакова, не могла просто так оставить этого дела. Она, уже давно переодевшись в сухую одежду, что называется, бомбила местное районное отделение полиции. Её терпеливо выслушивал рыжеусый капитан, что-то записывал, расспрашивал, уточнял.
Она совершенно не давала ему сосредоточиться, кричала, махала руками. Было ясно, что Бакова категорически ненавидит всю шайку-лейку, то есть молодую да раннюю Амелию Древцову и её вредного деда Степана Рудых. Да и мама с папой у этой смазливой и наглой дуры, недоучки Амелки, были, как говорят, не мёд с сахаром.
Капитан временами урезонивал Бакову и жестами, и голосом, несколько раз снимал телефонную трубку, куда-то звонил. Заверял, что они, полиция, разберутся, и если гражданка Древцова виновата, то ответит по полной программе… перед ней… Баковой и законом тоже. Он, хоть и суров, но для всех одинаков.

С большим трудом Раису Егоровну удалось выпроводить из помещения отделения РОВД на улицу двоим молодым и крепким полицейским. Они, явно, были не очень довольны её криками, но с другой… в тайне потешались над вздорной и основательно молодящейся поселковой предпринимательницей, сдерживая улыбки.

Бакова, вышла на улицу и злобно пнула сапогом пустую полиэтиленовую бутылку из-под пива, которая, взлетев вверх, потом не очень удачно спланировала прямо на голову какого-то проходящего мужика-работяги, в старой фуфайке и веткой шапчонке.
– Да вы, получается, Раиса Егоровна, бандитка, самым настоящим образом, – возмутился мужик. – А я ведь ещё у вас в магазине ливерную колбасу покупал… два раза. Очень обидно всё происходит.
– Сам ты рэкетир! – ответила она нервно, но одумалась и тихо произнесла. – Тут, понимаешь, Лёша, нигде правды не найдёшь. Спихивают очень серьёзные дела на каких-то молокососов… участковых, каких-то там… Ребровых.
– Кто-то вам опять не угодил. А я ведь мог бы на вас тоже бумажку… нацарапать за то, что вы мне летящей бутылкой хотели сотрясение головного мозга произвести.
– Мозга? Какого, Кляков, мозга? У тебя в голове никогда не наблюдалось никакого мозга! У тебя в голове навозная жижа! Ни одна томография мозг не обнаружит. Даже если ты поедешь в свой… Израиль!
Сказав это, она гордо зашагала в сторону своего дома. Но и тут её поджидала неудача. Бакова поскользнулась и с маху ударилась всем своим грузным телом о дорогу. Мужик, по фамилии Кляков, сделал вид, что ничего такого не заметил и, ехидно улыбнувшись, зашагал в другую сторону.

А на пороге дома Амелии и Степана Акимовича появился – не запылился местный участковый, молодой лейтенант полиции Дима Ребров. Он сначала для приличия постучал, довольно громко и уверенно, кулаком в дверь и деду, и внучке с порога сказал:
– Здравствуйте, Степан Акимович! Привет, Амелия, красавица наша особенная! Уже совсем взрослая и, как всегда, неотразимая! Я тебе скажу, Амелия Игнатьевна, срок ты свой отмотаешь. За долгие годы отсидки ещё краше сделаешься.
– Да, ты садись, Дима, – по-деловому и степенно предложил Степан Акимович, – в ногах правды нет. А вот есть другое – борщ свежий из мяса такого вот дикого кабана, как ты. Кроме всего прочего грибки солёные имеются и под неё, ну ты уже догадался, литр самогонки. Первач – ни так себе.
Ни для кого не было большим секретом в Кедровой Выси, что справедливый, но, как бы, всем родной и близкий в посёлке, лейтенант полиции Ребров почти никогда не отказывался от угощений в виде доброго стакана спиртного, и никто из начальства и земляков такое явление ему в упрёк не ставил. Потому что иногда позволял он себе расслабиться в конце дня.
А такое увлечение спиртным не бросается в глаза, да и был он парнем спокойным, уравновешенным и справедливым к окружающим. Объективным и неподкупным.

Ведь и алкоголиком его назвать ни в коей мере нельзя было. Нормальный человек, физически здоровый и умственно не отсталый. Но сейчас участковый уполномоченный сделал вид, что ему до фонаря предложения Рудых на тему – выпить и закусить.
– Скандальная баба Бакова всех уже в Кедровой Выси достала, – начала Амелия гнуть свою линию. – И чего я должна за неё в тюрьму садиться? Ни фига себе!
– Ну, если заслужила, то почему бы ни присесть годика на два-три, – то ли шутя, то ли серьёзно сказал лейтенант. – Перевоспитываться же, как-то, надо.
– А ничего, что она меня и мою покойную мать жаворонками назвала? – возмутилась Амелия. – Мы же люди, а не птицы.
– Жаворонок и его пение, вполне, симпатичная птаха, – заметил участковый Ребров. – Ворона со своим карканьем гораздо неприятней.
– А как я должна была её после этого ещё назвать, – сказала девушка. – Ворона – она и есть ворона.
– Жестоко ты поступила, – стояло на своём полицейский. – На уважаемую даму нашего посёлка вылила ведро ледяной воды.
Участковый Ребров положил форменную шапку на топчан. Снял и служебный полушубок, пристроил на вешалке. Потом снова сел.

Он справедливо и деловито заметил:
– Раиса Егоровна – женщина не совсем в молодом возрасте, но она не собиралась принимать ледяной душ. Причём, заметь, морозной зимой. А то, что она вредная, как-то, понять можно. Ты, Амелия, молодая, но давно не ребёнок уже. Красивая, но хулиганистая дамочка. Почему ты такая вся… бандитская? Когда же т остановишься? Ведь у тебя уже такой не первый случай.
– Первый, – возразила Амелия. – Больше случаев не имелось, Дмитрий Свиридович. Ничего больше не было.
– Если ты считаешь, что бутылку ты об голову шофёра Камолова разбила просто так, то, – пожал плечами Ребров, – и тот случай тоже не первый.
– Чего ты, Дима, говоришь такое! – старик Рудых откровенно возмутился. – Он хотел с ней, с Амелкой, то есть её… снасильничать. Выбрал момент и прижал возле забора. Молодец, Амелия, вовремя вырвала у него из лап бутылку с водкой и удачно его свалила, быка этого, непутёвого.
– Но тут ничего не доказано, – возразил полицейский. – Может быть, на него, пьяного, просто помутнение нашло.
– Этот Камолов – родной племянник одного из чинуш угольного разреза «Косогорный», – заметила Амелия. – Там давно уже частная лавочка. У кого – большие деньги, тот и прав.
– Вовку Камолова, мерзкого гада, как перед богом скажу тебе, товарищ участковый, – сказал Степан Акимович, – я замочил бы за свою внучку… с одного выстрела. Я не молод. Терять мне нечего, и стреляю я справно.
– Родственные связи здесь не причём, – заверил Степана Акимовича участковый полицейский. Получился спорный вопрос и недоказанный на счёт попытки насилия. Да и Амелии в полицию сразу надо было обратиться…
– К кому обратиться? К господу богу? – сказал Рудых. – Знаем мы эти обращения! Но меня другое удивляет. Почему в участковые у нас берут на службу вот таких неумных и ещё глухих.
– Ну, знаешь, Степан Акимович, за оскорбление власти можно… Сам понимаешь, – как ребёнок, обиделся Дима Ребров. – Почему ты считаешь, что я глупый и, к тому же, глухой? Ничего не вижу и не слышу.
– Глупый ты, Дима, потому, что таким на свет родился, – пояснил хозяин дома. – А глухой… Ты что, не слышал, что ли? Я тебе предложил самогонки выпить. Считай, только для запаха. А ты чего не вдумался, что ли? У тебя последние уши… ослепли?
– Слышал я про самогонку, Степан Акимович. Отчётливо слышал. Сижу вот и думаю маленько на эту тему потому, что я при исполнении. Но даже если я и соглашусь… на ваше горячее гостеприимство среагирую, – убеждённо и твёрдо дал им понять лейтенант полиции, – то, всё равно, от штрафа вы не отделаетесь. Так по-справедливости будет правильно, да и мне план надо выполнять… по оштрафованным гражданам. У нас ведь сейчас с этим строго.
– Будет тебе штраф. Мы не такие уж и бедные. Чай, не совсем уж без денег сижу. Амелия, накрывай на стол! – Рудых широко улыбнулся, понимая, что исход дела предположительно получится не таким уж и скверным. – Дорогой гость пришёл. Когда ещё он к нам заявится. А ты, Дима, на Амелку-то мою глаза не пяль! А то и не посмотрю, что ты в полицейском бушлате ходишь.
– Больно мне надо, – чистосердечно ответил Ребров. – Моя жена ничем не хуже твоей хулиганистой внучки.
– Верно, Марина у тебя замечательная. Самая настоящая сибирская кровь, – согласился с гостем при исполнении дед Степан. – Красивая у тебя жена. Это точно. За её здоровье обязательно надо выпить.
Улыбающаяся Амелия, не ожидая особого приказания от деда, пошла в сени за закуской. Она тоже, как и Рудых, сообразила, что дело принимает не такой уж и плохой оборот. Степан Акимович встал на ноги и подошёл к холодильнику. Открыл его дверцу и достал оттуда литровую бутылку с самогоном. Вынул из горлышка пробку и понюхал её.

На Кедровую Высь стремительно наплывала густая мгла. На Севере Восточной Сибири зимой темнеет рано. Люди возвращались по своим квартирам да избам: одни из контор и ремонтных мастерских, другие с рыбалки и охоты… с пешнями да зачехлёнными карабинами. Не только мужики, но и бабы. Как водиться, в тёплой одежде: в дублёных шубах, на ногах унты или ичиги, в редких случаях, пимы. Зима, прямо сказать, ощущается.
Из дома деда Рудых неслась музыка. Да не какая-нибудь там шлягерная, а самая настоящая. Человеческая. Степан Акимович с душой, очень азартно и вдохновенно играл на аккордеоне. Дима задумчиво сидел на топчане с расстегнутым воротом полицейской гимнастёрки и смотрел, куда-то, в потолок.
Такая мелодия и классная игра на мощном музыкальном инструменте любого трезвого человека до глубины души достанет, а вот о гражданине, выпившем спиртного, причём, изрядно, и говорить не приходиться. Молодой лейтенант настолько сжился с образом байкальского бродяги, о котором и звучала песня, что невольно у Реброва слёзы наворачивались на глаза.

Дед Степан сидел за столом в комнате у Амелии, в одиночестве, перебирал, хранящиеся в изодранной папке и пожелтевшие от времени, бумаги. Тут и старые фотографии, и письма, и копии каких-то давно уже никому не нужных документов… Разглядывал их, иногда вздыхал.
Он был в больших роговых очках. Зрение уже не то, что в молодости. Они-то и помогали уходить старику в прошлое, погружаться в натруженную память.

Его расторопная внучка заканчивала убирать со стола и мыть посуду. Потом она сполоснула руки под умывальником, вытерла их полотенцем и вошла в свою комнату. Ирина обняла за плечи деда и задала старику, мучавший её, вопрос:
– Почему мы, дедушка, с тобой такие вот несчастные?
Рудых оторвался от бумаг, отодвинул папку в сторону. Он внимательно и с грустью посмотрел на свою внучку-красавицу
– А где ты видела, Амелия, счастливых людей? В каком таком кино ты их наблюдала? В матушке природе их практически не существует. Так, временами, им нормальные дни и недели выпадают, а в основном… как обычно.
Она широко улыбнулась. Истинная красавица, таких, как она, днём с огнём не сыщешь, не встретишь ни каких самых крутых и продуманных подиумах.

Положив руку на плечо старика, она просто сказала:
– Не верю я тебе, дед Степан.  Есть люди, у которых всё в жизни идёт гладко и чётко, даже денег они не считают. Всё у них имеется.
– Они – такие же, как и мы. Только побогаче нас с тобой, а так же ведь и страдают, и болеют, и умирают… Хороший достаток, чего там лукавить, ни одному человеку не помешал бы. Но ведь большие деньги не делают ни одного человека счастливым. Как раз, наоборот. Они причина для основательной головной боли.
Она подсела рядом с дедом, старик погладил широкой ладонью внучку по чёрным густым локонам. Степан Акимович тихо сказал:
– В общем-то, доволен я тобой. С другими парнями и девицами тебя не сравнить. Ты у меня… положительная. В твои-то годы некоторые местные девчата и пьют, и курят, и чёрт знает, чем занимаются… непристойностями всякими.
– Может быть, и я такая была бы, как и они. Но мне, почему-то, с ними, оторванными, скучно находиться в одной компании, да и общаться я с ними не могу. Не интересно. Всё-таки мне ужа двадцать лет.
– Да, замуж, понятное дело, тебе пора.
– Ни за кого же попало. Тут полюбить надо. Так ты правду, дедушка, считаешь, что я вся такая… хорошая?
– Чего в тебе хорошего-то? Школу не закончила. Потом ещё и хулиганством занимаешься. Ни с кем не общаешься. Ничего такого особенно в тебе прекрасного не вижу. Но люблю. Ты ведь моя внучка. Как я хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы кому-то стала по-настоящему нужной, необходимой.
– Страшные слова ты произносишь, но, наверное, правильные. Я, конечно, из своей жизни многое что помню. Пьяные лица, иногда и драки… Но ты скажи мне… Правда, что моя мама была очень плохой женщиной?
Вопрос был очень прямой, и уйти от него у Рудых не имелось никакой возможности. Промолчать нельзя, а сказать неправду он не мог.

Старик не умел лгать, да и не хотел. А если бы когда-нибудь в жизни и попытался бы соврать, то у него ничего бы не получилось.
– Ты мне вопрос задала прямо в лобешник, – Степан Акимович почесал подбородок. – Варвара, твоя мамка, ведь моя дочка, что ни говори. И в живых её нет. О покойнице не стоило бы нехорошие слова говорить. Но ты уже взрослая. Потому и скажу всё, как есть. Чего уж там финтить.
– Говори уж, вредный старик, – прошептала она. – Должна же и я кое-что знать, а не только люди добрые.
– Твоя мать, Амелия, была первой стервой в Кедровой Выси, ни одного мужика мимо себя не пропускала. И в последнее время пить стала крепко. Сама знаешь. Много от неё несчастий к другим перешло. Да и сама, как собака, в снегу замёрзла. Именно, как собака. Лучше и правильней не скажешь. Правда есть правда.
– Как ты можешь такое говорить о моей матери? – Амелия искренне возмутилась. – Да ведь она и дочь тебе! Сказал – и тут же забыл. Бессовестный и наглый ты, дед Степан!
– Говорю, что есть. А если точно выразиться, говорю о том, что было. Дочерью или не дочерью Варвара мне являлась, какая разница!
– Но ведь и отец мой, Игнат Древцов, попивал изрядно. Но охотник был… и, люди говорят, что человек хороший. Добрый к людям.
– Слишком добрый. Но был, да сплыл. После смерти Варвары у него совсем крыша поехала. Ты ведь хорошо помнишь, что сгорел он заживо в своём доме. Одни кости от него и остались. Всё твоё наследство – это пепелище. Хорошо, что ты со мной, у меня в избе тогда находилась, а то ведь и тебя огонь бы сожрал.
– Это даже страшно слушать. А ведь, считай, их беды и поныне рядом с нами.
– Так и есть. Непутёвые у тебя родители были. Принеси-ка мне, Амелка, самогонки! И не ругайся! Ничего страшного не происходит. Сама знаешь, я один раз в полгода напиваюсь. Иногда можно. Не смотри на меня так. Сегодня сам Бог велел. Мне хочется многое тебе сказать, внучка…
– Я готова выслушать всё, дедушка.
– Мало ли. Кажется, как на духу, что мне осталось совсем немного топтать сибирскую землю… Чувствую, меня не проведёшь.
Она посмотрела на него с нежностью и любовью. Наигранно строго сказала:
– Вредный старикашка! Ты что мелешь своим языком? Ты хочешь на этой неприветливой и не совсем доброй земле, в аду, оставить свою красивую внучку?
– Чушь городишь, Амелия! Земля у нас хорошая, и люди такие же. Сама будь добрей, и всё образуется. Земля как земля.
– Нет! Ты эгоист. Меня хочешь оставить? Самую пригожую! Самую прекрасную. Всегда помни обо мне! Ты не имеешь права умирать. Я тебе не разрешаю!
– Надо же, генерал какой. Она мне не разрешает! Вот ты меня ругаешь, Амелия, а мне приятно. Даже ведь и жить хочется. Неси-ка сюда и самогон, и ещё колбасу! Она в самом низу, в холодильнике! Я буду пить, а ты смотреть. Такова твоя доля, и моя на то воля! Неси самогон, не раздумывай!
Амелия с грустью посмотрела на Степана Акимовича и вышла из комнаты в кухню. Она любила своего деда. Да и как не любить-то. Только он один о ней и заботился всегда, понимал свою внучку. Родителям, как-то, всегда было не до неё.

А в доме у предпринимательницы Баковой не то, что бы было очень весело, но, однако тоже играла музыка. Куда без неё? Её сын Максим, помощник машинист а вскрышного экскаватора на угольном разрезе «Косогорный» , здоровый детина, немножечко заторможенный, в свободное от работы время слушал музыку. Врубил звук не на такую уж и полную громкость.
Он сидел с угрюмым выражением лица в соседней, точнее, в своей комнате. Там у него было довольно… нормально. По-современному. Само собой, и компьютер имелся, и прочая техника.
Из мощных и больших аудиоколонок звучала песня, кого-то из современных вокалистов. Что ж поделать, если молодёжь обожает несуразицу и бессмыслицу. Но за всех тут говорить трудно. Но в данном случае, как ни вспомнить, без преувеличения, крылатые некрасовские слова: «Этот стон у нас песней зовётся»?

В его комнату вошла Раиса Егоровна. Она находилась от такой музыки не в восторге и поэтому сурово поинтересовалась:
– Максим, тебе не надоело чьё-то унылое бормотание под музыку слушать? По большому счёту, не музыки, ни пения. Да и слова такие – записки сумасшедшего. Что это воют волки или учатся правильно произносить английские слова?
– Нормальная музыка, – возразил он. – Просто ты её не понимаешь.
– Чёрт с ней! Я тебе, как мать говорю, чтобы ты бросал свою работу экскаваторщика и поступал в университет. Слава богу, без денег не сидим.
– Всё успею. Мне моя работа нравится. Снимаем слой земли, а там – уголёк пластами лежит. А его загрузкой уже занимаются роторные экскаваторы.
– Что т мне рассказываешь и от разговора в сторону уходишь? Я на разрезе «Косогорный», считай, всю жизнь проработала. Я тебе про учёбу говорю.
– На будущий год в технический университет поступлю, на механический факультет, на заочное отделение. Сейчас некогда.
– Тебе нужно уже сейчас читать специальную литературу.
Максим выключил музыку.

Конечно же, он недоумевал, не понимал, почему его мать так далека от настоящего, истинного искусства.
– Я не понял, мама, о какой ты литературе говоришь,– он с тоской посмотрел в сторону окна. – Причем здесь музыка, которая тебе не нравится, и литература? Какая между ними связь? Не понимаю.
– О какой литературе я говорю? О такой! О дополнительной! Технической! – Бакову не трудно было завести. – Но я до сих пор не знаю, собираешься ты учиться или нет. Твои старшие братья давно уже большие начальники. Оба в Москве, и семьями обзавелись. Они – люди грамотные и денежные.
– Ну и флаг им в кулак!
– Я тоже им добра всегда желаю. А у тебя ни черта в голове нет, Максим! Ни черта, кроме этой бандитки и недоучки Амелии Древцовой. Она твою мать чуть не убила, а тебе – хоть бы что. Ты на это никак не реагируешь.
– Ничего страшного не произошло, – начал спорить с ней Максим. – Она только тебя, мама, холодной водой облила.
– Ты бы, хоть для приличия, пошёл бы и заступился за мать. Вон, какой здоровяк! А людям слова лишнего сказать боишься. Тюфяк!
– А чего мне им говорить? Ты уже всё сказала. Её оштрафовали и предупредили.
– Ты, Максим, оказывается, ещё и грубиян, каких свет не видывал. Ты не в отца-покойничка и не в братьев своих. Ничем в жизни не интересуешься, растёшь какой-то, неприемлемой размазнёй!
– Мама!
С недовольным видом Раиса Егоровна опустилась в кресло и, как бы, безутешно заплакала. Максим прекрасно понимал, что его мама – прекрасная актриса, но с вздорным характером. Ясно море, что слезу она пустила только для того, чтобы он, её сын, всегда делал только то, что желает она.
Таким образом, мать подавляла волю сына, стараясь слепить из него то, что часто рисовалось в её возбуждённом воображении. Порой это у неё получалось.

Но иногда Максим выражал яркий и активный протест, давая понять, что он тоже… человек, который уже очень скоро станет совершеннолетним. И тогда…
– Что «мама»? – всхлипывая, произнесла Раиса Егоровна. – Если не хочешь изучать дополнительную литературу, то пошёл бы на какую-нибудь вечеринку… с ребятами бы потусовался. Взял бы и какому-нибудь бичу лицо бы набил, и то бы я, в тайне, за тебя гордилось.
– Мне не понятно, что ты такое говоришь? Никак не соображу.
– Ты никогда не понимал собственную мать, – она внезапно перестала плакать. – А должен понимать. Я тебе никогда не желала зла.
Больше нравоучений Максим слушать не желал.

Он встал со стула и пошёл в горницу. Начал одеваться. Не торопливо, не спеша. Натянул на ноги зимние ботинки, как попало, напялил на себя полушубок, шапку нахлобучил на голову и доложил:
– Я пошёл к Борьке. Пообщаемся немного.
– Иди к своему Борьке! Он такой же тюня-матюня, как и ты! Два сапога – пара. И оба по этой смазливой бандитке сохните, по вашей красотке Амелке. Да из неё никогда жена не получится. У неё родители безумными были. А яблоко от яблони не далеко падает.
Сын с упрёком посмотрел на мать, но ничего не сказал, не стал с ней спорить. Вышел за дверь, тихо прикрыв её за собой.

Дед с внучкой сидели за столом, обнявшись. Амелия была в слезах, да и Степан Акимович угрюм. На какое-то время он легонько отстранил от себя её руку и выпил стаканчик самогона, закусив спиртное колбасой. Поведал Рудых ей, в общем-то, обычную, житейскую историю, похожую на тысячу других.
Всё, что он рассказал, могло бы показаться Амелии очень простой и незатейливой сказкой, если бы всё то, о чём говорил дед, никоим образом не касалось Амелии и её покойной матери.

А всё и, на самом деле, случилось просто. Около двадцати лет тому назад приехал на короткое время поработать сюда, в Кедровую Высь, на угольный разрез один инженер. Не старый, но уже ему тогда хорошо за тридцать лет было. Случилось так, что пути его и покойной Варвары Рудых пересеклись.
Встретились они, и встречи у них были жаркими и долгими. Варвара только его и обхаживала. Любила, такое всем понятно было. Но потом что-то у них не заладилось. Поссорились, может быть.

Мать Амелии гордой была. Забеременела от пришлого человека и ничего ему о сложившейся ситуации даже не сообщила. Может, сама толком и не поняла, что между ними произошло. Любовь или баловство одно: пылкая и активная страсть. Этот парень-мужик, по натуре добрый и не урод, даже и не ведал, что всё так получилось. Он посчитал, что Варвара нашла себе другого и, как-то, постарался забыть всё то, что их связывало.

Когда приезжий инженер, который несколько лет в Кедровой Выси отирался, всё же, уехал отсюда в областной центр, во многом и по причине своей несчастной любви, то Варвара почти сразу же вышла замуж за охотника-промысловика Игната Древцова. Тогда ещё не глотал водку, как пеликан. Принимал её вовнутрь только по большим праздникам, в пределах разумного и допустимого.
Любил очень Варвару, чего и не скрывал от неё и окружающих. По причине этой многие грехи ей смог, что называется, списать. Но их совместная жизнь заладилась только поначалу. Потом всё пошло наперекосяк.
– Вот такие-то дела, Амелия, красивый мой цветок, – как бы, подвёл итог сказанному дед Рудых. – Ты уже давно взрослая и теперь должна знать всё.
– Мне больно и страшно оттого, что я, получается, – тихо сказала девушка, что я – не родная дочь моему отцу Игнату Петровичу Древцову. Значит, люди всё говорили правильно. Это – совсем никакие не сплетни.
– А какая тебе-то разница, дурочка? Скорей всего, и твоего настоящего батяни в живых-то уже давно нет. Если ещё он на белом свете, то о твоём существовании и не ведает. Да и где он, никто не знает.
Амелия вытирала платком бегущие по щекам слёзы. Такая новость не очень-то её и радовала. За что же ей такое наказание? Всё у неё совсем не так, как у других людей.
– Так мой отец, настоящий, – она вытерла слёзы на щеках прямо передником, – который вырастил меня, знал, что я не его дочь? Он – мой настоящий отец!
– Ясно, что Игнат обо всём знал. Ведь он женился на Варваре, когда та была уже на четвёртом месяце беременности. Он любил тебя.
– Он настоящий человек и… мой отец. И никто другой! Но почему тогда такой вот… стала моя мама?
– Не могла она забыть залётного инженера. Он тоже её не забыл. Ведь долго ей письма писал. Варвара ему ни на одно послание не ответила.
Да, так ведь все и происходило. А подруги непутёвой Варвары Степановны, по её просьбе, конечно, большой грех совершили. Однажды написали этому человеку, что Варвара умерла. То ли от простуды, то ли ещё от чего… Решила она таким вот странным и весьма жестоким образом разрубить все узлы. Если сразу, получается, не полюбил он её, то такому… красавчику и, как говорится, от ворот поворот. Кроме того, она и замужем уже за Древцовым находилась.

Но не любила она Игната… чего уж там скрывать. Потому и пошла в загулы. А потом и он вслед за ней. Туда же… сначала в весёлую жизнь, а потом и в могилу.
– Страшны истории твои, дедушка, – Амелия облокотилась на спинку стула. – Почему же мы с тобой такие несчастливые?
– Ты заладила всё одно – «несчастливые», – сказал Степан Акимович. – Потому, видно, мы такие, как есть, что так нам богом дано. С одной стороны, а с другой – и самому надо думать, что и как делать, чтобы человеком остаться. Это важно. Вот и получается, что одна такая маленькая закавыка в существовании твоей матери Варвары не шибко приглядно смотрится. Пьянство и распутство.
– И ты туда же, вредный старик! Как флюгер. Куда ветер дует, туда и ты начинаешь поворачиваться. Стараешься быть таким, как все.
– Никакой я не флюгер, и подобным никакой двуногой вертушке мне уже не стать. Но надобно вещи и события своими именами называть. Варвара жизнь свою собственную, да и другим людям, изрядно подпортила. Иные, как бы, не напрямую, но во многом по этой причине на тот свет раньше времени ушли.
– Разве она виновата, что у неё всё так в жизни сложилась?
– Она и виновата. Не Пушкин же и ни министр обороны.
– Мамка была у тебя красивая и гордая. Вся в мою жену и свою матушку, Агафью Семёновну. Да ты её почти и не застала, младенцем была. Она рано умерла. А жениться я не стал. Зачем?
– Ты рассказывал. Она зоотехником была на молочной ферме. Теперь такого хозяйства в наших местах нет.
– Ни фермы нет, ни Агафьи. Очень красивая была. Но ты гораздо краше её. И такое обстоятельство не очень даже меня радует. Не здорово получается.
– Почему, дедушка?
– Да только потому, что слишком красивым бабам господь не даёт, почему-то, счастья. За какие такие грехи, спрашивается. Сиротинушка ты моя.
– Ах, дед! Я бы сейчас с тобой выпила! С горя! Да не могу я на спиртное даже и смотреть. Не нравится мне эта вонь… Да и всех пьяных ненавижу, всех, кроме тебя. Ты у меня… нормальный.
– Да ты, Амелка, пьяным-то меня в своей жизни раз пять-то и видела. Ну, ладно. Если уж я начал говорить, то и договорю.
Рассказал он внучке, что был друг у семьи Древцовых водитель «КамАЗа». Он на «Косогорском» года два или три проработал. Прикомандированный. Хороший человек… Малихов фамилия. Сейчас он на пенсии, живёт в Иркутске. Тот человек, наверняка, обо всём случившимся знает. Но про отца Амелии настоящего, то есть, как говорится, биологического, скорей всего, ничего не ведает.
Дед Рудых не сомневался, что работяга этот почти на сто процентов не в курсе, где настоящий отец Амелии, если жив. находится. Времени ведь уже много прошло. Всё быльём поросло.

Одним словом, Варвара Древцова, в девичестве Рудых, с Малиховым до самой смерти переписывалась. О чём весточки, Степан Акимович не знал. Не нашёл писем… Да и не искал особо. Скорей всего, если что-то и оставалось, то сгорело весте с домом, вместе с Игнатом Петровичем.
– Он, этот Малихов, её любовником тоже был, как и многие мужики? – спросила с какой-то настороженностью Амелия. – Впрочем, какая разница!
– Не надо бы тебе так злорадно говорить о собственной матушке, – сказал старик.– Меня упрекаешь, а ведь у самой язык, как помело. Тут вот ты, как раз, ошибаешься. Малихов очень в хорошей и крепкой дружбе состоял и с твоим, можно сказать, отцом Игнатом Древцовым. Вместе на охоту и рыбалку ходили. Всё там чисто и пристойно. Это я знаю точно.
– Я уже ничему не верю.
На какое-то мгновение Рудых замолчал, внимательно разглядывая совсем старую фотографию, на которой он был запечатлён совсем молодым. С двуствольным ружьём за плечами, улыбающийся, в руках держал охотничий трофей – большого застреленного глухаря.

Он отложил фотоснимок в сторону и сказал:
– А ты поверь мне, внучка. Антон был семейным человеком, и приехал в наши места с женой Катей. Весёлая такая. Работала продавцом в продуктовом магазине. У них уже дочери тогда минуло года три-четыре. Алиной звали. Потом и ты сразу появилась на свет. Его дочка, получается, лет на пять тебя старше. Не более.
– Я не понимаю, дед, почему ты мне о нём рассказываешь, об этом Малихове, – сказала девушка. – Не ясно.
– Тут и понимать нечего, Амелия. Надо смотреть жизни в глаза, да и смерти тоже. Слушай меня внимательно и не перебивай. Если со мной что-то случится, то он тебе… Антон Малихов поможет в жизни устроиться.
– Это твои постоянные сказки, дедушка.
– Не думаю. Конечно, вместо отца он тебе не стает. Но в трудную минуту в беде не бросит. Не такой он человек. Правда, люди с годами меняются. С таким фактом не поспоришь. Но будем с тобой надеяться на самое доброе.
Старик даже имел домашний адрес этого человека. Жил он не совсем на окраине Иркутска, а в частном секторе, который находился между одним из микрорайонов города и аэропортом. Так бывает. Строительство новых зданий зачастую идёт рядом со старыми домами, которые порой стоят нетронутыми по нескольку десятков лет.

Старик Рудых улыбнулся, сказав, что Амелия непременно сдружиться с дочкой Антона Малихова, с доброжелательной девушкой Полиной. Та, небось, уже очень взрослая стала и, скорей всего, замуж вышла. Житейское дело.
– Ты почему мне такие вещи говоришь, дедушка Архип? – настороженно спросила Ирина. – Ты что и, на самом деле, от меня под землю сбежать намылился?
– Под землёй никого нет. Человеческие души уходят в иные обители, которые могут находиться рядом с нами. А мы ничего не видим, не слышим, не ощущаем.
– Прости меня, дед, но ты несёшь полную околесицу.
– Я говорю то, что я знаю и чувствую. Я ведь пока не собираюсь идти туда… к верхним людям. Но если, что-то со мной случится, то нет у тебя тут, в Сибири, ни кого родных и особо близких. Безродные мы все, чёрт возьми! Да и часто иной чужой человек бывает ближе родного. Как ни крути, такое бывает.
– Страшно потерять тебя, дед. Ты единственный родной мне человек. Но если что… Так я проживу. Есть изба. Замуж выйду. Буду к вам… на могилки ходить.
Она уже не плакала, но находилась в угнетённом состоянии.

Говорила медленно, с горечью и монотонно.
– Это не изба, внученька, а лачуга. Рухнет она скоро. А замуж? За кого тут выходить замуж? За Максимку Бакова? Может быть, он парень и неплохой. Но его мамаша, которую ты в ледяной воде искупала, не даст вам житья. Сто процентов! Она и собственного мужа со света белого сжила. Некоторые люди утверждают, что отравила. Не сужу её, но люди редко говорят зря… В любой сплетне есть и правда.
– Разве ж один Максим в Кедровой Выси? Много ведь…
– Тебе учиться давно надо было бы. Но что есть, то есть. Но я не упрекаю, боже упаси. Просто, Амелия, на будущее…говорю.
Он снова начал доподлинно и основательно рассказывать, где находится в Иркутске улица Лётчиков, там старые коттеджи стоят. Может, уже Антон Малихов там уже и не живёт. Да и вместо домишек этих стоят многоэтажные здания.

Но, в крайнем случае, найти его будет не так сложно. В этом странном и не всем понятном городе частных домов много, и «натыканы» они даже в самом центре. Впрочем, за долгие годы, возможно, многое изменилось.
– Ты, дедушка, когда от него последнее письмо получил? – спросила Амелия. – Вчера или неделю назад?
– Нет же, – честно признался Рудых. – Последний раз он мне писал лет десять тому назад. Может, и больше времени прошло.
– Проще говоря, ищи ветра в поле! Получается, что твоя с ним связь давно оборвалась.
– Наверное, ты права, Амелия. Тогда, в любом случае, никуда не езжай. Честно сказать, если скромно и по-умному и здесь жить можно.
– Как это, по-умному?
– Ну, например, если никого не душить и не поливать водой из колодца, то, может, эти самые радость и счастье на пороге твоего дома стоять будут. С балалайками.
А в гости к себе Степана Акимовича вместе с внучкой Малихов приглашал уже больше десяти лет тому назад. Тогда Амелия школьницей была, а её родителей уже похоронили.
Что же поделаешь, если над миром земным царствует текучка и суета сует, в которых теряется очень многое, порой, самое важное и дорогое.
Дед Рудых объяснил Амелии, что все данные, письма и прочее, всякое и разное, в старой папке находиться будут. В сундуке. Там же и в красной тряпке и деньги лежат. Тут, как он выразился, достаточно, чтобы и его по-человечески зарыть, и ей, внучке, на первое время хватит. Не жирно, пару лет скромненько просуществовать можно.

Девушка после таких вот откровений деда упала перед ним на колени, обняла его ноги. А он гладил её по голове. Боже мой, как жестоки бывают взрослые к детям, не понимая, не ведая, что творят. Но ведь и жизнь, она, зачастую – не малина. Поэтому и взрослеет подрастающее поколение очень рано. А порой и – черствеет. Но, в принципе, Амелия уже довольно взрослая, двадцатилетняя девушка.

Рано утром проснулась Амелия от жуткого холода. Обычно дед её, полуночник, всегда топил печь, и в доме хватало тепла. А сейчас уснул. Ей не хотелось вставать с постели, но деваться некуда. Надо. Не замерзать же. Пусть трудно преодолеть себя, ощущая даже под толстым ватным одеялом жуткий неуют. Да ведь и на работу ей надо собраться в тепле, по-человечески.
Она быстро и решительно встала, оделась в теплый трикотажный костюм. Её очень удивило и даже, в какой-то мере, забавляло то, что впервые в жизни дед не растопил под утро печь. Но Амелия не обижалась на него. Вот она сейчас немного приведёт себя в порядок и огонь в печи разожжёт – и в доме будет тепло и уютно.
– Ну, дед, – сказала тихо она, – ты у меня совсем разбаловался. В избе такая холодина, как на улице. Зима же, в конце концов!
Она прислушалась на мгновение. Тишина.
– Спит мой дедуля. Пусть отдохнёт. В жизни и так пахать ему много приходилось. Сейчас, Степан Акимович, одну секунду! Я хоть на ногах, но пока ещё, считай, сплю. Сейчас проснусь, как следует, и будет у нас с тобой в избе и тепло, и уютно.
Амелия включила в комнате свет. Её взгляд упал на стол, где лежали документы, бумаги и фотографии. Она всё аккуратно собрала в папку, завязала её тесёмочки. Потом отрыла дедовский сундук, и положила её на самый верх лежащей в нём одежды.

Потом она вышла на кухню, включила и там свет. Степан Акимович лежал на своём топчане на боку, укрытый одеялом с головой. Амелия громко сказала:
– Ты же потом, дедушка, будешь сам ругаться, если я сейчас тебя не разбужу. Так, что вставай! А я сейчас печку растоплю. Да ты же у меня самый настоящий сибиряк, никакого холода не боишься.
Она резко сдёрнула с него одеяло. Собиралась растормошить старика.

Амелия наклонилась к нему и вдруг поняла, что Степан Акимович мёртв. Но она не хотела, не желала верить в то, что произошло. Судорожно схватила его руку, прижалась к ней щекой. В любую, самую тяжкую беду не сразу верится.
– Ну, вставай! – прошептала она. – Не пугай меня, дедушка!
Девушка поцеловала его в лоб.
– Да, ты у меня… мёртвый, – сказала Амелия. – Хитрец. Ты всё заранее чувствовал… Ты знал! Как же я теперь без тебя? Зачем ты меня бросил одну… среди этих сугробов? Как же мне теперь жить-то без тебя, дедушка Степан?
Амелия навалилась на деда всей грудью и горько зарыдала.

Потом она резко встала на ноги и прямо в тапочках выскочила на улицу. Древцова благим матом, по-бабьи, закричала на всю улицу:
– Люди добрые, помогите! Мой дедушка… умер! Его больше на свете нет!
Амелия упала грудью на сугроб, и заголосила, завыла, по-другому и не скажешь. Девушка в неуёмном горе царапала ногтями смёрзшийся снег.
К ней стали подходить люди, знакомые и незнакомые. Подняли её, поставили на ноги. Начали, утешать, успокаивать, повели в дом.

Но прошёл суетливый и страшный день, и наступила ночь. Амелия не спала. Да и как это сделать, если в доме покойник… Впрочем, он не был для неё мертвецом. Разве может родной, близкий и единственный, ни на кого не похожий, её дед умереть? А если это так, то земная жизнь устроена не справедливо.
Она сидела у себя в комнате при включённом свете, в тёплой одежде и в упор смотрела на фотографию своей матери. Амелия ей сказала отрешённым голосом:
– Вас там теперь, на том свете, много, мама. А я тут совсем одна.
На кухне, которая и была горницей, на двух табуретках стоял гроб. В нём смиренно лежал Степан Акимович. Выражение лица у него было скорбным, а вместе с тем, виноватым и обиженным. Он, как бы, хотел сказать: «Никто меня не понимает». А чего тут понимать? Если умер, значит уже ни «есть», а «был». Но это… спорно. Так люди говорят.

Правда, не о бессмертии души думала Амелия. Жалела себя и своего бедного деда, который в жизни не видел ничего хорошего, Она осталась в полном и страшном одиночестве в огромном многолюдном мире. Не то, что не на кого было опереться, но и поговорить не с кем.
Даже не заметила Амелия, как в дом, а потом и к ней в комнату вошёл участковый уполномоченный Дима Ребров.
– Ты тут, Амелия, в одной избе с покойником совсем свихнёшься, – сказал голосом, полным сочувствия и понимая ситуации. – Пойдём к нам! Поговоришь с Мариной. Всё тебе полегче станет.
– Почему он, умер? Почему? – Амелия подняла вверх заплаканные глаза. – Мы же с ним так… не договаривались.
– Ребёнок ты ещё… глупый, и люди в посёлке тебя жалеют и понимают. Все люди умирают. Он умер потому, что у него было очень больное сердце. И ты же об этом знала… И я ещё, дурак, согласился с ним выпить самогонки. Ведь тоже знал, что он почти не пьёт. Ведь он так хотел ещё чуть-чуть пожить, ради тебя… Амелия.
– Он, Дмитрий Свиридович, не от самогонки умер. От усталости. Ты совершенно зря себя казнишь. Дедушка, в последние дни еле двигался и часто хватался за сердце. А в больницу его силой не загонишь.
– Это правда, старик вред… с характером.
– Конечно, ты правильно хотел сказать, Дмитрий Свиридович. Он вредный был старик, но он мой… дедушка.
– Да какой там я тебе Дмитрий Свиридович! Старше тебя всего-то года на три-четыре. А я уважал твоего деда, Амелия, не меньше, чем очень и очень многие. Всё! Пошли к нам! Моя жена тоже не спит. Она с тобой посидит. Поговорите о том и о сём. Я подслушивать ваши секреты не буду.
– Нет у меня, Дима, никаких секретов. Нет у меня теперь… дедушки. Я бы пошла с тобой, но деду Степану здесь одному скучно будет и страшно.
Ребров вышел в горницу и тут же вернулся назад с одеждой для Амелии.

Он подал ей полушубок и сказал:
– Скучно твоему деду тут будет или нет, но я с собой беру только тебя. А побыть, посидеть с ним, есть кому. Ты уйдёшь, так бабка Поливанова сразу же сюда прибежит. Она ведь, люди говорят, всю жизнь его… любила.
– Ему теперь без разницы, кто и как его любил.
Амелия стала медленно надевать на себя полушубок и шапку.

Но вот уже через два дня состоялись похороны ветерана культуры и, вообще, хорошего человека Степана Рудых. На местное кладбище, большую часть пути, мужики несли гроб с покойником на руках. Музыканты из местного духового оркестра, презирая мороз, старались дуть в свои трубы во всю мощь лёгких. Они сыграли ни один реквием. Степана Рудых знали и уважали в Кедровой Выси почти все. Особенно, музыканты, смело, можно сказать, представители поселковой творческой интеллигенции.
Нескоро перегрузили гроб с его телом в машину. Дали ему возможность напоследок, как следует, «пройтись» в деревянном «прикиде» по улицам посёлка городского типа.
Амелия ехала в катафалке, в числе тех, кому выпало находиться рядом с покойником, отправившимся в самый последний путь в своей домовине. Лицо её было красным от слёз. Она, то и дело, поправляла лацкан пиджака, в которого был одет дед Рудых. Он, пусть и был работником культуры, но редко носил костюмы. А сейчас… пришлось. Сам бог велел. Его внучке е казалось, что её дедушке холодно.

Пусть и стояли в посёлке морозные дни, но весна, всё же, приближалась. Она как могла, отвоёвывала у холодного марта, свои позиции. В тоскливом настроении Амелия часто выходила за калитку собственного двора и молчаливо смотрела на дорогу, куда-то вдаль. Нет, конечно же, она не ждала принца на белом коне, который должен был вот-вот приехать сюда за ней, а потом увезти её отсюда в тёплую сказочную страну. Просто смотрела и думала о своей сиротской жизни.
К ней иногда подходили люди, о чём-то спрашивали, сочувственно кивали головами, некоторые клали девушке руку на плечо. С ней общался и сосед Максим Баков. Понятно, что он успокаивал девушку, что-то ей говорил, переминаясь с ноги на ногу. Амелия смотрела в сторону и, казалось, что абсолютно ничего не видела и не слышала.
Взгляд её был отсутствующим. Максим, конечно же, понимал, что Древцовой сейчас не до него. Но когда же, наконец, придёт то время, когда Амелия обратит на него внимание? Может быть, никогда. Нет, он, хоть и скромный увалень, но не согласен с этим, с такой постановкой вопроса.

Незаметно наступила в Кедровой Выси середина марта. Но и в это время всё ещё владычица на Севере Восточной Сибири зима, холодная и неторопливая… на уход. Это время и морозов, а к концу марта и долгих метелей. Но весна, всё же, весна была, где-то, рядом, дыхание её ощущалось. Да и дни стали длинней.
Немало здесь, в этом большом посёлке в своё время состоялось самых интересных, счастливых и «громких» судеб, но много и таких, которые сломала, искалечила сама жизнь. Не пожалела, уничтожила. Там, где живут люди, существуют и проблемы. Оно верно, нет человека – нет проблемы. Но он есть, этот человек.
Наверное, среди неудачников была и она, Амелия Древцова. Полная сирота, в общем-то, ни кому не нужная, по большому и по малому, счёту красавица, самая пригожая в окрестностях Кедровой Выси. Да и за его пределами.

По мартовскому холодному снегу брела она к маленькому автобусу, который довозил желающих улететь отсюда, из этого глухого угла, куда-нибудь – хоть на край света. Одна дорога из этих мест, которая ведёт к большому миру, существуют только через… аэропорт. Только самолётом убраться отсюда восвояси, быстрее, надёжнее будет. Амелия собралась лететь в Иркутск, туда, куда глаза глядят, или в то место, где тебя, может быть, ждут.
Но, чаще всего, в жизни получается так, что никто, никого и нигде не ждёт. Люди бывают настолько эгоистичны и черствы, что даже не подозревают об этом.

Молодая и красивая девушка Амелия улетала отсюда не от хорошей жизни. Её давило жуткое одиночество. Конечно, если рядом с ней был бы надёжный парень, который боготворил её… Возможно, такие и проживали в Кедровой Выси, но она пока никого не любила, как говорят, не встретила свою судьбу.
По сути, она бежала из глухого таёжного посёлка, веря, что там, за горизонтом её ждут самые светлые перемены. Да и дед Степан говорил ей, что есть на земле человек, который, может быть, поможет ей встать на ноги. А встать, ой, как надо. Но, правда, по большому счёту, надеяться не на кого. Только на себя.
Почти уверена была Древцова в том, что не найдёт в Иркутске Малихова. Да и, скорей всего, этих стареньких домишек по улице Лётчиков давно уже в природе не существует. Но если не удастся ей устроиться в городе, то ничего не поделаешь, вернётся она в Кедровую Высь. Не жить же на улице.
А в домишке своём она и окна даже досками не стала заколачивать. Кроме того, избушка её всегда будет находиться под постоянным присмотром, участковый полицейский Дмитрий Ребров клятвенно обещал за её жильём наблюдать. Дверь на замке, значит, всё нормально.

Она терпеливо ожидала на ближайшей остановке автобуса, следующего в аэропорт. С небольшим старым чемоданчиком, с маленькой сумочкой на плече, она то и дело, приплясывала на месте от холода. Да и не мудрено. На ногах поношенные сапоги, видавшая виды коричневая дублёнка, старая шаль.
Деньги имелись. Но она знала, что сейчас тратить их следует рачительно. Ведь совершенно неизвестно, что там… впереди. Может быть, и ничего страшного. Но, во всяком случае, манны небесной не предвидится.
Из-под шали глядели в этот холодный мир большие чёрные глаза, но заплаканные и очень грустные. Красавица, по всем статьям. Как раз из тех, которые смело и широко могут шагать на подиумы для показа всяких разных моделей одежды, да и демонстрировать свою молодость. Таких ловят сутенеры и те улыбчивые субъекты, которые, самым наглым образом, занимаются торговлей людей и поныне, но не так открыто, поставляют за рубеж, как сейчас многие выражаются, «свежее сексмясо».
Но у Древцовой планы были иные. Она хотела спокойно жить, работать и ждать своего женского счастья. Как водиться, придёт пора – и найдётся любимый, один единственный и неповторимый. Дай бог, что бы так происходило в жизни у всех.

Подошёл автобус, и она с другими, несколькими пассажирами вошла в салон полупустого автобуса, прощальным взглядом окинула улицу, где жила, и опустила вниз голову. Сняла старые шерстяные варежки, спрятав их в карман. Никто её в аэропорт не провожал. Добрые соседи, как могли, рано утром пожелали счастья и счастливого полёта. Вот и всё.
Автобус тронулся с места и, проходя юзом задними колёсами по укатанному снегу, медленно поплыл по дороге в сторону аэропорта. Амелия даже была рада тому, что её никто не провожал. Она не хотела этого, лишние разговоры, вздохи и причитания. К чему и зачем? Когда и так всё ясно и понятно. Для многих в Кедровой Выси точная дата её отлёта осталась тайной. Если бы это было бы не так, то, разумеется, обязательно пришли бы проводить её в аэропорт, к примеру, Дмитрий и Марина Ребровы. Да и другие не поленились бы, оторвали бы свои зады от мягких кресел и жестких табуреток.
Амелия понимала, что они сделали бы этого из-за уважения к памяти её деда. Ведь Степан Акимович Рудых был не только отличным аккордеонистом и работником культуры с высшим образованием, но и прекрасным человеком. А ведь это, по большому счёту, дар божий. По-настоящему хороших людей не так уж и мало. Просто не всегда они заметны. Добрые помыслы и действия чаще всего не бросаются в глаза потому, что они естественны.

Неторопливо автобус доехал до аэропорта, и пассажиры, не спеша, вышли из него на площадь перед сельским аэровокзалом. Без малой авиации людям всей Земли, как говорится, никуда – ни сейчас, ни потом. Ведь всё ещё летают между посёлками старые самолёты «Л-14», даже «Ил-18», пассажирские вертолёты, но большей частью, почти древние, но очень надёжные трудяги, «кукурузники» – «Ан-2». Придёт время, когда их заменят отечественные современные и комфортабельные авиалайнеры.
Направляясь с чемоданом в сторону аэровокзала, старого деревянного здания, Амелия машинально следила за тем, как на посадку заходил небольшой самолёт отечественной марки «Байкал». На таком вот точно и предстояло через полтора часа ей улетать в Иркутск.

Внутри здания аэровокзала её ожидал Максим Баков. Каким-то, очень не понятным образом, он узнал, что Амелия сегодня и навсегда, скорей всего, улетает из их глухого таёжного посёлка. Ясно, она бежит отсюда от тоски и не от сладкой жизни. Таковой у неё здесь не ожидается.
Во многом её покойные мама и папа постарались сделать всё для того, чтобы доброе имя дочери некоторые «доброхоты» начали очернить уже сейчас, когда она молода и не в каких грехах не замешана. Кстати, в отличие от многих других… условно положительных.
Баков вырвал из её рук чемоданчик и сказал:
– Амелия, не улетай никуда! Тебе нелегко будет в большом городе среди незнакомых людей, которые заняты своими делами. Им не до тебя, останься!. Я прошу тебя. В незнакомых местах всегда неуютно.
– А здесь что хорошего, Максим? – сказала она. – Мандариновые или апельсиновые рощи растут? Наивный ты… Тебе просто рассуждать.
– Я не смогу без тебя жить. Ты же знаешь, я люблю тебя.
– Тебе это только кажется, Максим. Тебе это чудится потому, что мы соседи и учились в одной школе… Ты на два года постарше меня. В общем, часто видим друг друга. Ты молод, силён и красив, и я не так страшна.
– Что ты говоришь, Амелия! Страшна? Да красивей и добрей тебя не существует никого в этом мире. Я очень…
– Не договаривай. Я знаю, что ты скажешь. Ты уже сообщил, что любишь меня. Ты ведь только что сказал мне об этом. Может быть, это так, а может, и нет. Но ты не держи на меня зла, потому что я не люблю тебя. Кроме того, я никому здесь не нужна. Я знаю точно.
– Мне нужна. Я двадцать раз это повторю.
– Не переживай, Максим. Может быть, помыкаюсь в чужой стороне и назад вернусь. По-разному случается.
– С одной стороны, я не хочу, чтобы ты мыкалась, но с другой – жду твоего скорого возвращения домой. Если через пару месяцев не вернёшься, то я тебя в Иркутске найду. По поздней весне или к началу лета за тобой приеду.
– Красивое время. Над полями жаворонки поют о своём личном счастье.
– Да плевать я на них хотел. Я днём и ночью думаю о тебе.
На какое-то время в их разговоре возникла пауза. Каждый из молодых людей думал о чём-то своём. Мыслей хватало. Но они были разные. Ирина думала и гадала, что её ждёт там, впереди, сможет ли она выжить без своего деда. Конечно, Максим думал и об этом тоже, о судьбе Амелии, но больше его заботило то, что теперь он не скоро увидит бесприютную и, по-своему, несчастную красавицу.

Может быть, даже никогда они не встретятся. Как же ему жить дальше?
– А там? Кому ты нужна там? – возбуждённо возразил Максим. – А здесь мы поженимся! Тебе тяжело будет одной в Иркутске. Там ведь нет меня.
– Там нет тебя. Но я надеюсь, что мир не без добрых людей.
– Я не спорю. Но часто ведь злобные субъекты надевают на свои лица улыбчивые маски. Не делай глупостей, Амелия! Остановись! Я ведь тебя…
– Я не так добра, Максим, как ты считаешь, – серьёзно ответила Древцова. – Ты заблуждаешься. У меня хватит силы и воли ещё раз сказать, что я не люблю тебя. Если честно, то я никого не люблю, кроме своего покойного деда. Но его нет… больше. Поэтому тут мне некого любить.
– Не говори так, Амелия. Ведь ты ничего пока о себе не знаешь. Горе твоё велико, я понимаю. Но пора утешиться. Но твой дедушка – одно, а я – совсем другое.
– Я не одна такая. Большинство людей не знают, кто они такие. Многие и не желают знать. Немало ведь бесприютных душ. А тебе, Максим, работать надо, а потом и учиться.
– Да, наверное, на заочное отделение буду поступать, может быть, в следующем году.
– Всё у тебя сложится нормально. Я знаю. Совсем скоро ты женишься на Таньке Рамаевой. Она, к тому времени, станет уже бухгалтером с высшим образованием. Пока учится, кажется, в Красноярске. Всё у вас рассчитано и продумано. За вас с Танькой ваши родители всё уже решили.
– Плевать я хотел на Рамаеву и на всякие там её университеты! Ты для меня всё! И я клянусь, Амелия, что найду тебя, где бы и с кем бы ты ни была!
– Давай, для начала, присядем, что ли. Мест свободных много.
Он кивнул головой, и они устроились на свободных местах. Рядом друг с другом. Со стороны можно было и на самом деле принять их за влюблённых. Но это было не так. Амелия не питала никаких чувств особых к своему соседу и бывшему школьному товарищу. Никаких!
Но они ещё долго разговаривали друг с другом, иногда кивая головами. Порой беседовали разгорячено, жестикулируя руками.

Время расставаний всегда летит стремительно. Так случилось и сейчас. С взлётно-посадочной полосы к аэровокзалу подрулил небольшой самолёт «Байкал». Они заспешили на посадку. Тут, вполне, провожающим можно было подходить прямо к трапу воздушного пассажирского судна.
Максим подал ей чемоданчик. Амелия, в знак благодарности, поцеловала его в щеку и вошла вовнутрь самолёта. Провожающие по просьбе техников отошли от самолёта на почтительное расстояние. Он видел, как из иллюминатора самолёта смотрело на него лицо заплаканной Амелии Древцовой. Девушка махала ему обеими руками.

В удручённом состоянии Баков вышел из здания аэровокзала с большой бутылкой, полторашкой, пива в руках. Он сосал, на морозе, прямо из горлышка этот хмельной напиток и взглядом провожал улетающий в дальнюю даль небольшой, но комфортабельный самолёт «Байкал». Возможно, он сейчас навсегда разлучал его с собственной судьбой и счастьем.
Понимал он, конечно, что никакое спиртное, даже выпитое просто так или для успокоения души, не помогает решать ни сложных, ни простых проблем, тех самых, от которых иные пытаются уйти традиционным способом. Выпил, как говорится, и всё до лампочки. Увы, так не бывает. Да и Максиму никогда не суждено было стать пьяницей или алкоголиком, он не понимал и не принимал вкуса алкоголя. Потому и оставил эту бутылку с пивом на скамейке, наполовину не допитой.

Самолётик был небольшой, но не только снаружи, но и внутри довольно комфортабельный. В его уютном салоне во время полёта большинство пассажиров дремало, относительно удобно расположившись в своих креслах.
Древцову тоже клонило в сон, и она, облокотившись на спинку кресла, тоже решила немного поспать. Но ей не дала этого сделать сидящая радом с ней пассажирка, девушка лет восемнадцати-девятнадцати, полнолицая блондинка. Она бесцеремонно толкнула Амелию кулаком в бок:
– Не спи! Мне же скучно так сидеть. Давай, поболтаем!
– Это твоё дело, – предупредила она соседку. – А если будешь тут своими окороками меня давить и костяшками размахивать, то получишь, конкретно, в лоб. Ты ведь этого хочешь? Я правильно понимаю?
– Классно!
– Что классно?
– В лоб сама можешь получить. Меня прикололо совсем другое. Ты такая, блин, красивая! Просто обалдеть.
– Ну и что? Я особо собой не любуюсь. Ты тоже… ничего. Что-то я тебя в нашем посёлке не видела.
– Я – иркутянка. К родной тётке Валентине в вашу деревню в гости прилетала, для разнообразия. Меня Люба звать. А как тебя?
– Амелия. Я спать буду. Между прочим, Кедровая Высь – не деревня, а посёлок городского типа.
– Да, всё у вас, как в Париже, только дома пониже и асфальт пожиже.
– Не мешай мне своим чумным бормотанием, Люба. Поговори сама с собой, у тебя получится. А мне дай отдохнуть!
– Ты так всю жизнь проспишь, красотка, с чудесным иностранным именем. Надо жить!
– А что я делаю?
– Летишь со мной в одном самолёте. Все дамочки твоего возраста отрываются по полной программе. Не сомневаюсь, что и у тебя точно так же и, может быть, круче. Ты ведь натуральная красотка. У тебя, наверняка, кавалеров, что мух на куске арбуза.
– Ты такая любознательная, как двести старушек из Интернета.
– Всё понятно. Предполагаю, что ты в сексе – полный ноль.
– Считай, Любаша, что это так.
– Ты что обалдела? Да как тебе не стыдно при такой смазливой наружности строить из себя недотрогу? Чушь какая-то!
– Поспешишь – людей насмешишь!
– Значит, считай, Амелия, что лично я рождена смешить этих самых… людей. Лично я от секса получаю удовольствие и мощную эмоциональную разгрузку. Снимаю стресс. Мама мне говорила, когда я ещё в восьмом классе училась, что с этим не надо тянуть, и секс полезен для здоровья.
– Я пока без эротических процедур не чахну от болезней, Люба.
– Ты меня удивляешь, Амелия! Ведь, кроме этого, ещё и немного заработать можно. Не всегда, правда. Я же, например, не проститутка. А подарки дарят, сувениры всякие. Моему постоянному любовнику за пятьдесят лет. Ничего старик, щедрый. Но он уже мне надоел. Моторный старикан, но очень ревнивый. А мне такое его поведение не нравится.
– Мне трудно тебя понять, Люба.
– Ты красивая, а что толку? В тебе нет никакой… романтики. А представь себе, что лежишь с молодым самцом в густой траве, и над вами поют свои приятные песни жаворонки. Класс!
Молодая и очень болтливая, энергичная попутчица, явная прожигательница жизни смолоду, стала рассказывать о том, сколько у неё было сексуальных партнёров и какие они. «Ведь это же интересно!». Все разные.
Она даже ведёт тайный дневник о том, что у неё происходит в этом плане, и для прикола даёт его читать самым близким подругам, иногда и парням. А что особенного? Некоторые из них ещё толком-то в этом плане не… тронулись, в полных непонятках и даже не в теме. Пусть учатся. Это полезно.

Тут же Люба рассказала и о том, как лишилась девственности. Практически, легла по первого попасшего гражданина. Для конспирации. Он старше её был раза в три, но это и неважно. Зато никто о нём и ничего не знает. Да и она сама, вряд ли, когда-нибудь вспомнит это прыщавое лицо и пьяные глаза.
– Люди говорят, – предположила Амелия, – что женщина всегда держит в памяти образ своего первого мужчины. Именно, того, кто лишил её девственности. А здесь-то что тебе помнить, Люба?
– Замутки это и болтовня! – засмеялась Любушка. – Я вот, например, только четвёртого своего мужика запомнила. Реактивный и… большой. Такое, Амелия, запоминается. Я даже за ним долго бегала, пока он мне полный отлуп не дал. Так что, врут всё бабы! Они не первого мужика помнят, а только того, кто им сделал очень… хорошо.
– А разве так бывает, Люба? – с грустью и удивлением спросила Древцова. – Ведь без любви нельзя с мужчиной сближаться.
– Много ты в жизни понимаешь! Только так сейчас и бывает. Многие девочки до двадцати пяти-шести находятся в активном творческом поиске. А потом… замуж выходят. Уже… подготовленные. Их двуногие вахлаки и тюфяки очень любят и считают самыми целомудренными в мире. Факт!
– Да, ну тебя! Страшно и не понятно всё это.
– Чего страшного? А презервативы на что? – Люба широко раскрыла глаза. – Амелия, ты же красивая, без всякого дешёвого базара. Так взяла бы тебя и задушила. Нет, не по злобе. От удовольствия. Такая красотка!
– Мне всё равно, красавица я или нет. Мой дедушка Степан говорил, что главное быть здоровой и счастливой, и немного… умной и разборчивой.
– Оно правильно. Это так. Но только ты не ври мне! Никогда не вешай лапшу на уши людям. Говорить неправду очень не хорошо. Тебе не всё равно. Ты просто нерешительная. Но когда жахнешь стакан водки или «пяточку» выкуришь, всё тебе до фонаря будет.
Навязчивая и бесцеремонная попутчица Амелии ещё что-то долго и взахлёб рассказывала о своей интересной и, как казалось ей, необычной жизни. Но Древцова уже почти её не слушала.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71036383?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.