Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир
Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир
Фрэнсис Вейнс
Эпоха революций, войн, богатства Версаля и ловкости авантюристов – все это XVIII век. Историк Фрэнсис Вейнс погружает нас в круговорот эпохи, изменившей мир. Американская война за независимость определила дальнейшую историю демократии, а Французская революция подарила миру Декларацию прав человека и гражданина. Масонские ложи завоевали популярность по всей Европе, множественные религиозные секты нашли убежище от гонений в американских штатах. Философия Просвещения поставила под сомнение неограниченную власть монархов и бесправность народа. Брак Людовика XVI и Марии-Антуанетты породнил великие династии Бурбонов и Габсбургов, однако их правление стало олицетворением всех пороков абсолютной монархии. Высокая придворная мода соседствовала с голодом крестьян, революционеры и философы неустанно писали обличительные памфлеты. Вейнс открывает перед нами настоящую панораму безумной эпохи контрабандистов, развратников, интриганов, а также Свободы, Равенства и Братства.
«Бастилия – воплощение всего порочного, что только было, по мнению демонстрантов, в режиме, виновном в голоде французского народа. Пути назад не было. Бастилия должна была пасть» (Фрэнсис Вейнс).
Фрэнсис Вейнс
Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир
Посвящается Герту Фабре
Фрэнсис Вейнс – фламандский историк, автор научно-популярных книг. Известность Вейнсу принесла работа «Мрачные годы» (De Schaduwjaren), посвященная судьбе двух дедов писателя в годы Второй мировой войны. Впоследствии Вейнс обратился к истории Нового времени: основная область его интересов – XVI–XVIII века, сложная, неоднозначная и богатая на события эпоха перемен. На русском языке была опубликована его книга «Бурный XVI век: Габсбурги, ведьмы, еретики, кровавые мятежи».
Francis Weyns
XVIII. DE ADEMBENEMENDE 18E EEUW
Revolutionairen, Avonturiers, Libertijnen & Puriteinen; Het Tijdperk Dat de Wereld Voorgoed Veranderde
Впервые опубликовано в Бельгии в 2022 году издательством Borgerhoff & Lamberigts
Перевод с нидерландского Алисы Гусевой (Часть I, Часть II (главы 1–4)), Веры Антоновой (Часть II (глава 5), Часть III, Эпилог, Благодарности)
© Francis Weyns, 2022
© Гусева А. А., перевод на русский язык, 2024
© Антонова В. С., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024
КоЛибри
Бурбоны и Габсбурги
Часть I
Бог, деньги, пуритане
Все люди равны и независимы друг от друга, и ни один человек не вправе причинять вред жизни, здоровью, свободе или имуществу другого.
ДЖОН ЛОКК
Второй трактат о правлении, 1689
1
Фитиль в огне
Холодным вечером 16 декабря 1773 года тридцатилетний бостонский сапожник Джордж Роберт Твелвс Хьюс стоял в пятитысячной толпе горожан и жителей окрестных деревень в зале величественного здания Олд-Саут-Митинг-Хаус в самом центре города. Выступления в Олд-Саут продолжались весь день, и страсти изрядно накалились. Цель была проста: не позволить выгрузить чай из трюмов трех судов, прибывших в Бостонскую гавань. Ни одного из 342 ящиков!
Бостон был выстроен на северо-восточном побережье залива Массачусетс. В то время он был одним из основных торговых портов 13 британских колоний на Североамериканском континенте. После того как британская корона признала колонии частью королевства, парламент, радея о пополнении казны, решил повысить колониальные пошлины и поднять ставки. В частности, в мае 1773 года был одобрен «Чайный закон», принятый в числе прочего для стабилизации финансового положения Ост-Индской компании. Эта правопреемница The United Company of Merchants[1 - Объединенная торговая компания (англ.). – Здесь и далее, если не указано иное, прим. пер.] получила от парламента монополию на торговлю на мысе Доброй Надежды буквально в день своего учреждения в 1709 году и благодаря ей за 50 лет превратилась в один из крупнейших финансовых институтов британского королевства наряду с Банком Англии.
Новый закон и установленная им пошлина должны были предоставить Ост-Индской компании не только монополию на чайную торговлю, но и необходимую финансовую поддержку. В итоге именно чай обеспечивал компании процветание, а на его импорт из Гуанчжоу приходилось девять десятых годовой прибыли. И несмотря на это, неграмотная политика руководства, которое закрывало глаза на все и продолжало выплачивать акционерам высокие дивиденды, чуть не довела компанию до банкротства. В какой-то момент запасы чая на лондонских складах в районе Лайм-стрит и Фенчерч-стрит выросли до 17 миллионов тонн. Расчет был на то, что чайная монополия на американском рынке сможет обеспечить быстрый экономический рост, поскольку британское королевство рассматривало чайную торговлю как big business[2 - Доходное дело (англ.).].
Середина XVII века связана с бурным и чрезвычайно прибыльным ростом чайной торговли на Западе. В то время как жители континентальной Европы все чаще выбирали кофе (в частности, французский король Людовик XV гордился тем, что каждый день сам варит себе кофе, а немецкий композитор Иоганн Себастьян Бах воспел напиток в «Кофейной кантате»), британцы не могли себе представить, как можно жить без чая. Согласно подсчетам историков, тогдашнее британское население потребляло 13 миллионов фунтов листового чая в год – примерно 300 чашек на душу населения, если считать в среднем. Почти каждый день почти каждый британец, считая – ради разнообразия – женщин и детей! А благодаря пошлинам импорт чая приносил британской казне все больше доходов, даже учитывая, что около половины чая, потребляемого в Англии и колониях, составлял контрабандный товар. И именно контрабанда стала одной из основных причин появления «Чайного закона», согласно которому Ост-Индская компания получала право поставлять чай в североамериканские колонии по более низким ценам. Предполагалось, что эта мера снизит объемы контрабандных поставок. В теории колонии с 1721 года должны были импортировать более миллиона фунтов чая в год только из Англии. На практике же поток контрабанды намного слабее не стал. Коррумпированные таможенники легко закрывали глаза на то, кто и что выгружал на портовые причалы. Скажем, из годового объема чая, который импортировался через порт Нью-Йорк, до 80 % по поддельным документам отправлялось далее в другие колонии. По оценке британского парламента, расходы на перехват двух тысяч фунтов контрабандного чая в год должны были составить восемь тысяч фунтов стерлингов.
Премьер-министр лорд Норт был уверен, что американские колонии встретят новые партии чая с распростертыми объятиями. Однако новый торговый закон вызвал в колониях только недовольство. Для американцев «Чайный закон» означал не просто цену на чай. Он был воспринят как очередная попытка британцев усилить контроль над колонией до максимума. В итоге для колонистов чай стал политическим оружием в борьбе с «давлением метрополии».
Устрашающий боевой клич
Одним из американских колонистов, выступивших против британского давления, стал разорившийся пивовар Сэмюэль Адамс. Он потребовал отправлять суда Ост-Индской компании, прибывающие в американские порты, обратно в Англию, разумеется, вместе с товарами. Он также выступил с призывом объявить полный бойкот и «любого, кто осмелится разгрузить здесь чай, вымазывать в смоле и вываливать в перьях». Чтобы усилить свои требования, Адамс заявил, что каждый отправленный в Америку ящик чая «будет иметь последствия не меньше, чем от чумы», но на Ост-Индскую компанию это заявление, конечно, впечатления не произвело. В итоге 19 октября 1773 года из Лондона отчалили семь судов, которые должны были доставить на Североамериканский континент почти 600 000 фунтов чая. Их портами назначения были Нью-Йорк, Чарлстон, Филадельфия и Бостон – четыре основных перевалочных пункта для торговых грузов из метрополии.
Судно «Дартмут» пришвартовалось в Бостоне 28 ноября. В его трюмах находилось 114 ящиков чая. Сторонникам Адамса удалось не допустить разгрузки, а на последовавшем за этим событием митинге впервые прозвучал призыв сбросить груз за борт. Несколько дней спустя в Бостон прибыли еще два судна. Впрочем, на одном из них, «Бивере», вместе с чаем прибыла оспа, в связи с чем ему пришлось встать на якорь на расстоянии от берега и в стороне от причалов в ожидании снятия карантина.
Четвертое и последнее судно звалось «Уильям» и перевозило, помимо чая, уличные фонари. Оно село на мель недалеко от берега. Торговому агенту чудом удалось организовать тайную разгрузку. Чай с этого судна стал единственным из всей партии, попавшим на прилавки американских лавок и магазинов.
Остальные же три судна застряли в Бостонской гавани в ожидании разгрузки, пока сторонники Адамса организовали круглосуточное дежурство, чтобы не допустить этого. Судовладельцы оказались в затруднительном положении: по закону они должны были уплатить пошлину и выгрузить товар в течение 20 дней со дня прибытия. В противном случае таможня могла конфисковать груз. При конфискации треть выручки от продажи конфиската направлялась в британскую казну, еще треть – губернатору колонии, а оставшаяся треть – исполнительным таможенникам. Поэтому губернатору Хатчинсону оставалось лишь приказать британскому патрульному судну заблокировать выход из гавани и терпеливо ждать, поскольку при просрочке уплаты пошлины конфискации подлежал не только груз, но и судно.
Обстановка в Бостоне накалялась уже не первую неделю, а прибытие судов с чаем лишь усилило напряженность. После войн с коренным населением Бостон погряз в огромных долгах. Бедняки окончательно обнищали, а теперь еще прибытие дешевого «официального» чая ставило под угрозу положение среднего класса. Давление в политическом котле нарастало, а сторонники Адамса подливали масла в огонь, развешивая по городу листовки: «Друзья! Братья! Сограждане! Пора прекратить махинации [британских] деспотов».
Как известно, из искры разгорится пламя. После того как вышеупомянутый сапожник Джордж Хьюс 16 декабря 1773 года, сидя на жесткой скамейке в жестоком холоде, несколько часов кряду слушал пламенные речи, которые обрушивались на собравшихся в Олд-Саут-Митинг-Хаусе подобно громовым проповедям, его терпение, как и терпение остальных собравшихся, иссякло. Если ничего не предпринять, три корабля и их груз достанутся властям, и тогда дешевый чай Ост-Индской компании навсегда заполонит американский рынок. Последовавшие за этим события вошли в учебники истории: именно тогда Сэмюэль Адамс в очередной раз призвал собравшихся к мятежу, издав «устрашающий боевой клич» (если верить словам журналиста, удачно оказавшегося на собрании в этот исторический момент). Вслед за громовым призывом в Олд-Саут-Митинг-Хаус ворвались полсотни грозных мохоков с топорами, дубинками и мачете и погнали публику в гавань. Торговец Джон Эндрюс в этот момент пил чай в трех кварталах от места действия и позже вспоминал, что свирепые крики были слышны у него дома. Это был идеальный момент, и Сэмюэль Адамс полностью руководил и им, и всеми последующими событиями.
Среди полусотни подмастерьев и поденщиков, которых Адамс несколькими часами ранее уговорил нарядиться мохоками, был кузнец Джошуа Уайет. Имена участников держались в строжайшей тайне, поскольку уничтожение частной собственности строго каралось. Однако случайно оказавшийся на месте событий двадцатилетний Сэмюэль Спрэг впоследствии рассказывал: «В тот вечер я встретил нескольких мужчин, направлявшихся к пристани Гриффинс. Я пошел с ними, и когда мы пришли туда, мы увидели “индейцев”, выбрасывающих ящики с чаем [в море]. Я вымазал лицо сажей и среди [ряженых] индейцев узнал своего хозяина, мистера Этереджа. Мы работали вместе, но никогда не говорили об этой истории».
Некоторые мятежники замаскировались весьма неумело. Уайет, например, у себя в кузнице вымазал сажей руки и лицо и намотал на пояс какую-то тряпку. Похожим на индейца он от этого не стал, зато его не узнали. И в любом случае Джон Эндрюс, пристально наблюдавший за маскарадом, утверждал, что «наречие, на котором говорили [эти фальшивые мохоки], почти не отличалось от языка настоящих индейцев». Приз за самую неудачную маскировку достался некоему Фрэнсису Эйкли, которого все сразу опознали и называли по имени. Он стал единственным мятежником, которого на следующий день задержали британские власти.
Псевдоиндейцы и все, кто последовал за ними, двинулись к пристани Гриффинс, где стояли на якоре три грузовых судна. Целью операции было не допустить, чтобы 342 ящика с чаем попали на разгрузочный причал. Сэмюэль Адамс накануне подчеркнул, что операция должна быть проведена четко, без насилия и мародерства. Ему не хотелось, чтобы местные жители сочли руководителей операции безответственными радикальными повстанцами, так как в этом случае он бы не смог в дальнейшем рассчитывать на поддержку умеренно настроенных Bostonians[3 - Бостонцев (англ.).]. Один из налетчиков все-таки решил прихватить немного чая с собой и был строго наказан: его заставили раздеться и прогнали голым по улицам.
Джордж Роберт Твелвс Хьюс также принял участие в этой операции, которую с 1834 года стали называть «Бостонским чаепитием». Его личность была установлена лишь 62 года спустя, и в возрасте 93 лет он был объявлен национальным героем в родном Бостоне. До этого личности would be[4 - Якобы (англ.).] индейцев, за исключением неуклюжего Фрэнсиса Эйкли, были the best kept secret[5 - Мало кому известны (англ.).] в истории США.
Прибывшая из Олд-Саут-Митинг-Хауса живописная костюмированная процессия была хорошо подготовлена. Небольшие группы незаметно отделились от основной толпы и пробрались на все три судна, а те, кто остался на берегу, молча наблюдали. Все происходило настолько бесшумно, что британское патрульное судно, охраняющее гавань, не заметило нападения. Джордж Хьюс был одним из тех, кто руководил операцией. Менее чем за три часа все ящики с чаем были вскрыты и сброшены в море. Сорок две тонны чая, стоимость которых сегодня составила бы почти два миллиона евро, пошли на корм рыбам в прямом смысле слова. Сделав свое дело, псевдоиндейцы быстро и бесшумно вернулись на берег и скрылись в ночи. Мирный сон бостонцев не нарушил ни один выстрел. А с утра на волнах Бостонской гавани колыхался толстый ковер из черного листового чая.
Этот бунт подал пример другим колонистам. После него в Нью-Йорке произошла целая серия атак на прибывающие суда, в ходе которых чай выбрасывался за борт, а в Чарлстоне его намеренно выгрузили на сырой склад. Спастись удалось только судну «Полли», которое успело вернуться из Филадельфии в Лондон. Ост-Индская компания потеряла на чае целое состояние и оказалась на грани банкротства. Этот бунт полностью перекрыл для нее возможность торговли с Североамериканским континентом. Нападения на суда с чаем стали чем-то вроде неприличного жеста, который колонисты показывали метрополии. Прошло несколько месяцев после этих событий, а на улицах Бостона продолжал раздаваться насмешливый стишок: «Эй, мохоки, встаньте, топоры достаньте, дайте знать Георгу, что за чай заморский пошлину платить не станем мы!»[6 - В оригинале стишок звучит как «Rally, Mohawks, bring out your axes, and tell King George we’ll pay no taxes, on his foreign tea». – Прим. ред.] Британский генерал-лейтенант Томас Гейдж, возглавлявший британские войска в американских колониях, в письме губернатору Хатчинсону интересовался, «останутся ли американские колонии частью Англии или же пожелают отделиться от нее».
На первый взгляд повстанцы американских колоний победили в борьбе против навязанных британским парламентом пошлин. Но король Георг III пришел в ярость, узнав о ночном нападении в Бостонской гавани, и решил сурово наказать колонистов. «Бостонское чаепитие» стало пресловутым фитилем в пороховой бочке Американской революции: за восемь кровавых лет Британская империя лишилась всех своих колоний в Америке.
Что же на самом деле побудило американских колонистов бросить вызов британской короне? Для понимания их долгой борьбы за независимость необходимо прежде изучить историю британской колонизации Америки.
Бог, золото и слава
Население Американского континента, когда генуэзский мореплаватель Христофор Колумб впервые высадился там в 1492 году, составляло около 75 миллионов жителей. Для сравнения: население всей Европы едва достигало на тот момент 60 миллионов. Южная Америка с конца XV века находилась в руках испанцев и португальцев, а Тордесильясский договор[7 - Тордесильясский договор (исп. Tratado de Tordesillas, порт. Tratado de Tordesilhas) – соглашение между Испанией и Португалией о разделе сфер влияния, заключенное 7 июня 1494 года в городе Тордесильяс, Кастилия-и-Леон, и уточнявшее линию раздела, установленную годом ранее в булле папы римского Александра VI Inter caetera. Линия, проходящая через оба полюса и пересекающая Атлантический океан, была установлена в 1770 км к западу от островов Зеленого Мыса. Моря и земли к востоку от этой черты отходили королевству Португалия, к западу – личной унии Кастилии и Арагона (к этому времени фактически объединившихся). – Прим. ред.] и булла папы римского Александра XVI, изданная в 1493 году, разделили мир на испанскую и португальскую части. Земли, расположенные к западу от новой демаркационной линии, за исключением завоеванной португальцами Бразилии, попадали под контроль Испании. Подобное разделение сильно ограничило возможности колониальной экспансии французов и англичан, которая началась уже после испанской и португальской. Французским и английским монархам осталось довольствоваться незавоеванной северной частью Американского континента.
В конце XV века из 75 миллионов коренных жителей Американского континента лишь малая часть обитала в его северной части. Население территории современных Соединенных Штатов, включая Аляску, составляло семь миллионов человек. К началу же XVII века на Восточном побережье Северной Америки коренного населения почти не осталось: многочисленные эпидемии за какую-то сотню лет уничтожили около 80 % населения. Таковы были негативные последствия Columbian exchange[8 - Колумбов обмен (англ.).] – трансатлантического культурно-экономического обмена сельскохозяйственными культурами, животными и драгоценными металлами. Десятки тысяч европейских переселенцев принесли с собой в Новый Свет опасные болезни, и это сыграло в уничтожении коренного населения огромную роль. Например, численность наррагансеттов, коренного населения Новой Англии, в XVII веке из-за европейских болезней сократилась на 92 %, а численность поухатанов, коренного населения Виргинии, в конце XVI века составляла всего 1000 человек. Завезенные из Западной Европы бактерии уничтожали американских индейцев не хуже любого оружия.
В то время о культурном единстве племен, говоривших на четырех сотнях языков, не могло быть и речи. Тем не менее в культурно-лингвистическом винегрете той эпохи можно выделить четыре основные группы, обитавшие к востоку от реки Миссисипи и в совокупности занимавшие большую часть Атлантического побережья. Это ирокезы, сиу, маскоги и алгонкины. В алгонкинскую группу входили микмаки, абенаки, вампаноаги, пекоты, наррагансетты, делавэры и поухатаны, занимавшие земли от севера Новой Шотландии до юга Виргинии. В сиуанскую группу, населявшую Северную и Южную Каролину к югу от Виргинии, – катавба, санти и другие племена. Еще южнее, в северной части Флориды, вдоль реки Святого Лаврентия жили тимукуа из маскогской группы, а также мохоки, онейда, онондага, кайюга и сенека из ирокезской группы.
Первыми англичанами, добравшимися до Америки, стали рыбаки. Почти все они были родом из прибрежного города Бристоля и в конце XV века активно искали новые места для лова. В 1497 году эти предприимчивые люди под руководством генуэзского мореплавателя Джованни Кабото, известного в Англии как Джон Кабот, исследовали побережья Новой Шотландии, Новой Англии и Ньюфаундленда («Новая найденная земля», площадь которой в шесть раз больше площади Бельгии). Существенно дальше англичанам продвинуться не удалось из-за того, что год спустя Кабот во время очередного похода в Америку с целью найти маршрут в Азию заблудился в океанских просторах.
Тем временем у Англии возникли проблемы, из-за которых новые экспедиции пришлось отложить на неопределенный срок. В политической жизни Тюдоров завершился сложный период, оставивший их с пустой казной. В итоге решили искать колонии, двигаясь на восток, чтобы избежать претензий со стороны Португалии и Испании.
Это не означало, конечно, полного отказа от попыток попасть в Западное полушарие. Английские рыбаки даже не подумали прекратить вылазки из Бристоля, Плимута, Эксетера и Саутгемптона через Атлантический океан в поисках хороших мест для лова трески – «атлантического золота». На острове Новая Шотландия они строили небольшие гавани для вяления и засолки catch of the day[9 - Свежий улов (англ.).] перед отправкой в Англию.
Примерно через сто лет после экспедиции Кабота англичанам удалось закрепиться в Америке благодаря политике не короля, но королевы, указавшей подданным путь в Новый Свет. Королева Елизавета I, которая взошла на престол в 1558 году, внимательно прислушивалась к мнению своего министра Ричарда Хаклита. Его географический трактат «Трактат о колонизации западных земель» (Discourse on Western Planting) положил конец спорам о необходимости постоянного английского присутствия на Североамериканском континенте. Хаклит был убежден, что колонизация поможет возродить морскую торговлю, а пошлины и налоги на ввозимые в колонии товары будут пополнять казну. Он же предложил использовать колонизацию для решения социальных проблем: высылка в Америку преступников и безработных должна была восстановить общественное спокойствие в королевстве. «Бог, золото и слава» – эти аргументы Ричарда Хаклита заставили глаза Елизаветы I загореться. Ее интересы, помимо распространения протестантизма и сокращения влияния католической Испании, включали экономические мотивы, которые отнюдь не ограничивались контролем над северными рыболовными угодьями. Королевскому торговому флоту был срочно необходим путь из Канады в Азию в обход южной оконечности Американского континента. Королева обратилась к услугам авантюристов, и один из них, сэр Фрэнсис Дрейк, от имени Елизаветы I объявил Новый Альбион, ныне известный как Калифорния, землями английской короны. Помимо него, в завоевание во имя английского престола территорий в Северной Америке свой вклад внесли такие персоны, как сэр Хемфри Гилберт, сэр Джон Хокинс и сэр Уолтер Рэли, получившие от королевы прозвище sea dogs[10 - Морские псы (англ.).].
Англичане были вынуждены считаться с опередившими их французами. В 1524 году Франциск I отправил в Новый Свет тосканского мореплавателя Джованни да Верраццано все с той же целью – на поиски морского торгового пути в Азию. По возвращении тосканец с ликованием рапортовал, что ему удалось обнаружить пролив между Атлантическим и Тихим океанами, но он ошибался. В 1550 году французы впервые – увы, неудачно – попытались закрепиться на побережье залива Рио-де-Жанейро в Бразилии. Двенадцать лет спустя Жан Рибо добрался до Флориды, двинулся оттуда через Джорджию на север, в Южную Каролину, и там очень быстро построил в проливе форт Порт-Ройал. После жестокой и кровопролитной войны с испанцами французы сосредоточились на северных канадских землях, на которые еще в 1534 году от имени короля Франциска I заявил претензии бретонский мореплаватель Жак Картье.
Виргиния
Британскую колонизацию ускорил Яков VI Шотландский, в 1603 году унаследовавший престол после Елизаветы I и ставший Яковом I Английским. Первая постоянная британская колония в Америке была основана алхимиком, щеголем, пиратом и мореплавателем сэром Уолтером Рэли, фаворитом королевы-девственницы Елизаветы I, – он и назвал колонию Виргинией в честь покровительницы. Не прошло и трех лет после восшествия Якова I на трон, как он издал указ, объявлявший Виргинию королевской собственностью, поскольку они «в любом случае не находятся в подчинении ни у одного из христианских правителей».
Яков I передал огромную территорию от Южной Каролины до канадской границы в собственность двум частным акционерным обществам – Виргинской компании (также известной как Лондонская компания) и Плимутской компании. Управляющим была поставлена задача привлечь поселенцев-протестантов и на пустом пока еще месте создать мощную торговую систему.
Осторожный колониальный флирт королевы Елизаветы I закончился. Яков I был человеком действия и всячески способствовал английской экспансии. Стремясь к расширению своей экономической и политической власти, новый король был готов идти на сделки с колонистами, чтобы те таскали для английской короны каштаны из огня.
Изданная Яковом I хартия заложила принципы управления всеми последующими английскими колониями. Согласно этой хартии, управлять должен был заседающий в Лондоне совет, а колонисты, оставаясь королевскими подданными, с момента принятия хартии имели право действовать «как свободные люди, а не как вассалы». Их «английские свободы» были гарантированы. Это означало, что они сохраняли автономию и имели право на самоуправление без ущерба для ранее приобретенных прав, включая право на собственность и наследование. Взамен колонисты должны были отдавать короне пятую часть доходов от найденного золота. Полтора века спустя именно эти экономические, политические и социальные договоренности колонисты использовали против того, что называли «тираническим вмешательством британского парламента в дела колоний».
Теперь французы и англичане устроили в Северной Америке настоящую гонку за географическое и численное господство. В начале XVII века у французов было преимущество: в 1604 году картограф Самюэль де Шамплен пересек залив Святого Лаврентия, где основал поселение, известное как Порт-Ройал. В ответ на это в декабре 1606 года Виргинская компания отправила в Виргинию 105 английских переселенцев на трех кораблях – «Сьюзан Констант», «Годспит» и «Дискавери». Все пассажиры этих судов были мужчинами и хотели поскорее сколотить состояние. Берег Виргинии они увидели в конце апреля 1607 года. На протяжении многих лет Виргинская компания делала все возможное, чтобы заманить в Виргинию тысячи английских искателей счастья, солдат и авантюристов. Любой переселенец с момента прибытия имел право на получение от компании headright[11 - Земельный надел (англ.).] площадью 100 гектаров, которые облагались налогом по минимальной ставке. С 1619 года местное правительство представляло собой палату бюргеров из 22 депутатов.
Сочетание частной собственности на землю с местным самоуправлением заложило основу современного американского общества, но это вовсе не означает, что колонизация проходила как по маслу. Условия были сложными, многие переселенцы отказывались работать всерьез, суровые зимы приводили к голоду и даже каннибализму. Не облегчали жизнь и набеги враждебно настроенных местных племен. Ситуация усугублялась тем, что Джеймстаун, поселение первых колонистов, было построено на краю болота, из-за чего жители массово погибали от малярии. За первые три года в Виргинию прибыли около девятисот переселенцев; к 1610 году выжили полторы сотни.
Колония уцелела буквально чудом – благодаря помощи группы алгонкинов из 132 племен. Их вождь Вахунсанакок, также известный как Поухатан, предпочел торговлю с колонистами войне против них. Его решение ознаменовало поворотный момент для колонии. Капитан Джон Смит, основатель Джеймстауна, с облегчением писал: «По воле Божьей индейцы принесли кукурузу, чтобы помочь нам, а мы думали, что они пришли, чтобы убить нас». Из этого, впрочем, не следует, что индейцы могли рассчитывать на настоящую симпатию: поскольку колонисты в корне пресекали попытки жить в мире и отбирали у коренных народов их земли, превращая в табачные плантации. Тот же капитан Джон Смит позже хвастался: «Войны в Европе, Азии и Африке научили меня, что мы должны подчинить себе виргинских дикарей»; подобные записи во множестве свидетельствуют о систематическом завоевании индейских земель и истреблении коренного населения Северной Америки. Со временем Nicotiana tabacum, табак обыкновенный, вошел в моду в Англии и существенно усилил экономические позиции Виргинии. Но несмотря на то что ежегодный объем табачного экспорта составлял до полумиллиона фунтов, условия жизни колонистов по-прежнему оставляли желать лучшего.
От половины до двух третей переселенцев, отправлявшихся в Виргинию в поисках удачи, подписывали договор, согласно условиям которого приобретали статус indentured servant[12 - Наемный слуга (англ.).]. По прибытии на место назначения они были обязаны возместить работодателю стоимость заранее оплаченного тем проезда, а эта сумма была немаленькой. Такие контракты подписывали гувернеры и гувернантки, лакеи и ремесленники, работники плантаций, дворецкие и горничные. Все они без исключения соглашались работать на одного хозяина за кров и еду в течение определенного срока – от двух до семи лет.
Каторжные условия труда лишали колонистов надежды разбогатеть в некий прекрасный день. Ричард Фреторн, один из многих тысяч наемных слуг, переехавших в Виргинию, писал своим родителям в 1623 году: «Из-за местных условий я сильно болею: у меня цинга, понос и многие другие недуги, поразившие мое тело. […] С тех пор как я сошел с корабля, я питаюсь только репой и овсянкой». Он умер всего два года спустя. Тысячи других наемных слуг постигла такая же трагическая судьба.
Наемные слуги дорого обходились своим хозяевам, поэтому хозяева относились к ним практически как к собственности. Таких слуг хозяин мог перепродать или сдать в аренду, лишь бы те приносили доход. В конце XVII века чернокожие рабы, насильно вывезенные из Африки, и белые наемные слуги-переселенцы нередко трудились наравне, жили практически в одинаковых условиях, и это было в порядке вещей. Единственная разница заключалась в том, что договор наемного слуги был временным, раб же был обречен работать в нечеловеческих условиях всю жизнь. Поскольку рабы обходились намного дешевле наемных слуг, ввоз африканских рабов в колонии стал постепенно расти.
Мэриленд
Английская колониальная экспансия началась существенно позже испанской. Из-за этого британцам в Западном полушарии пришлось ограничиться малонаселенными землями Северной Америки, довольно бедными месторождениями драгоценных металлов и камней. Как следствие, британская корона мало ценила свои западные колонии и отказалась от создания затратного административного аппарата в Новом Свете. Она придерживалась политики невмешательства в колониальную жизнь.
Таким образом, британские частные инвесторы вошли на американский рынок как настоящие иностранные предприниматели, получили практически полную свободу действий и управляли колониями на свое усмотрение. Из-за чрезвычайно высокой смертности на Американском континенте дела у них не всегда шли успешно. В частности, из нескольких тысяч эмигрантов, прибывших в Виргинию между 1618 и 1622 годами, пережить эпидемии и нападения индейцев смогла лишь четверть. В мае 1624 года руководство Виргинской компании подало в отставку, а колония стала королевской и получила предписание считать основным видом деятельности торговлю табаком.
Тем не менее на северное побережье прибывали все новые и новые переселенцы, а значит, возникали и новые колонии. В 1623 году Джордж Калверт, лорд Балтимор, получил королевское дозволение основать в Новой Шотландии католическую колонию. Несколько позже из-за чрезвычайно сурового климата колонисты были вынуждены перебраться южнее, в более теплые районы, и в 1634 году основали колонию Мэриленд, названную в честь королевы Марии, католички.
В первые годы своего существования Мэриленд, как и Виргиния, имел статус proprietary colony[13 - Колония, пожалованная британской короной частному лицу (англ.).] – дарованной колонии. Управлявший ею Lord Proprietor[14 - Лорд-собственник (англ.).] Джордж Калверт считал ее своего рода аристократическим семейным предприятием и хотел, чтобы Мэриленд стал убежищем для верующих католиков, мечтающих покинуть протестантскую Англию. Из этого почти ничего не вышло. Католики предпочитали оставаться на родине, а не бросаться очертя голову в рискованное путешествие в один конец. К 1640 году в Мэриленде поселились всего 500 человек, причем подавляющее большинство составляли мужчины, то есть мало кто мог жениться и завести семью. Из-за высокой смертности лишь треть браков длилась более десяти лет, а пятая часть всех детей, родившихся в Мэриленде, оставалась сиротами, не достигнув двенадцатилетнего возраста. На протяжении XVII и XVIII веков доля католиков так почти и не выросла ни в Мэриленде, ни в других британских колониях: основную часть переселенцев составляли протестанты. В 1781 году из четырех миллионов белых американцев менее 18 тысяч исповедовали католическую веру.
Новая Англия
Американский континент стал прибежищем для многих европейских религиозных сект: все, кто в Европе ощущал себя в опасности или подвергался гонениям за веру и убеждения, переселялись в колонии либо по собственной инициативе, либо под давлением. Если в середине XVIII века в пределах Англии существовало 30 различных религиозных сект, то в Северной Америке в это же время их насчитывалось около сотни. Одной из этих сект были пуритане, или pilgrims[15 - Отцы-пилигримы (англ.).], сыгравшие решающую роль в формировании современных Соединенных Штатов.
6 сентября 1620 года из Голландии в сторону Восточного побережья Америки отчалили два судна. Вскоре в корпусе одного из них, «Спидвела»[16 - От speedwell – веро?ника (англ.).], образовалась течь, из-за которой его пассажирам пришлось перейти на «Мэйфлауэр»[17 - От mayflower – боярышник (англ.). «Спидвел» и «Мэйфлауэр» – названия первых кораблей, на которых отцы-пилигримы отправились в Америку.]; со 106 мужчинами, женщинами и детьми на борту второе судно успешно продолжило путь. В отличие от своих предшественников отцы-пилигримы ехали в Америку не в поисках денег: ими руководили крайне серьезные разногласия со «слабой религиозной политикой» королевы Елизаветы и англиканской церковью, которую они считали продажной.
Часть из них уехала из Ноттингемшира в голландский город Лейден в надежде построить религиозную общину братьев и сестер, разделяющих общие убеждения. Но жизнь в Лейдене оказалась куда сложнее, чем они ожидали; религиозным диссидентам пришлось во всем полагаться только на себя. Не затронутый религией Американский континент показался им привлекательным, и потому некоторые из них рискнули отправиться за океан, чтобы начать там новую жизнь. Перед отплытием они заключили соглашение с Плимутской компанией, по условиям которого обязались оплатить большую часть стоимости путешествия. Недалеко от Восточного побережья Америки 41 пассажир поставил свою подпись под документом, утверждающим структуру и самоуправление в новой колонии. Этот документ, известный как Mayflower Compact[18 - Мэйфлауэрское соглашение (англ.).], устанавливал свободу всех существующих и будущих жителей колонии и считается первой американской конституцией. Учрежденный отцами-пилигримами День благодарения, который они впервые отметили осенью 1621 года, благодаря Бога за хороший урожай, с 1863 года объявлен американским национальным праздником.
Новая Англия, куда прибыли колонисты, была огромна и включала штаты Коннектикут, Мэн, Массачусетс, Нью-Гемпшир, Род-Айленд и Вермонт. Здесь отцы-пилигримы основали Плимутскую колонию, но условия в первый год были настолько тяжелыми, что до следующей весны дожила лишь половина поселенцев. Плимутским колонистам, как и виргинским, помогли индейцы, но в этот раз вампаноаги. Из-за целой череды эпидемий их осталось слишком мало, так что соглашение между ними и отцами-пилигримами помогло индейцам избежать полного вымирания, а колонистам выжить.
В течение следующего десятилетия в Новую Англию прибыли более 14 тысяч пуританских семей. Эта религиозная миграция дорого обошлась наивным вампаноагам, поскольку пуритане, не теряя времени, захватили их заброшенные земли на основании vacuum domicilium[19 - Ничья земля (лат.).] – английской доктрины, основанной в свою очередь на римской идее usufructus[20 - Узуфрукт (лат.).] – праве присвоения дохода от чужого имущества. Согласно этой доктрине, тот, кто возделывает землю, имеет право считать ее своим имуществом. Пуритане за гроши скупали землю у местных, впервые столкнувшихся с частной собственностью.
Темп британской экспансии в Западном полушарии не спадал. Между 1663 и 1682 годами британцы основали шесть новых колоний: Нью-Йорк на западе, Нью-Джерси на северо-восточном побережье, дальше вглубь материка – Пенсильванию, к югу от Нью-Джерси – Делавэр, а также Северную и Южную Каролину. Менее чем за 20 лет они заняли все Восточное побережье Америки, почти 2000 километров от принадлежащих Франции канадских земель на севере до Флориды, занятой испанцами.
На территории штата Нью-Йорк, который до перехода к британцам был голландской колонией и назывался Новыми Нидерландами (в свою очередь позаимствовав название у шведов, чья колония называлась Новой Швецией), обитали немцы, французские гугеноты и фламандцы. Основные доходы колонии приносила торговля пушниной. Для британцев эти земли выглядели идеальной с географической точки зрения позицией, соединяющей контролируемую пуританами Новую Англию с Мэрилендом и Виргинией на берегах Чесапикского залива. Когда в 1664 году английский король Карл II предложил своему брату Джеймсу, герцогу Йоркскому, изгнать колонистов из Новых Нидерландов и основать там новую собственную колонию, тот не колебался ни секунды. В августе 1664 года Джеймс с четырьмя сотнями солдат выступил против нидерландского губернатора Питера Стёйвесанта, и тот быстро был вынужден уступить военному превосходству британцев. За ежегодный сбор в размере 40 бобровых шкурок Джеймс получил от своего брата в личную собственность земли, простирающиеся от Коннектикута до реки Делавэр. Он же и переименовал эти земли в Нью-Йорк. Это была поистине выгодная сделка. Сменив брата на престоле, в 1685 году Джеймс объявил Нью-Йорк королевской колонией, а позже продал часть этой огромной территории нескольким частным инвесторам. Так, Восточный Джерси приобрели шотландские торговцы, а Западный Джерси достался квакерам – секте, за полвека до того основанной неким Джорджем Фоксом, сыном английского ткача из Лестершира. Его последователи стремились к «простой жизни», в которой следовало отказаться от роскоши, а все люди были «равны в глазах Бога». В 1702 году обе эти частные колонии были объединены в королевскую колонию Нью-Джерси.
Пенсильванию, расположенную между Нью-Йорком, Нью-Джерси, Мэрилендом и долиной Огайо, в 1682 году тоже основал квакер Уильям Пенн как свою частную колонию. Мало кто соглашался переселяться в место, где в любой момент могли напасть индейцы. Тогда Пенн стал заманивать дешевой землей немецких протестантов.
Он разрекламировал свою колонию как «священный эксперимент», в результате чего тысячи немцев бросили все и отправились в Америку. Поэтому нет ничего странного в том, что и по сей день в некоторых районах Пенсильвании можно услышать Pennsilvania German или Pennsilfaanisch Deitsch[21 - Пенсильванский немецкий диалект (англ. и самоназв.).]. Население города Филадельфия, название которого переводится с греческого как «братская любовь», уже через год после его основания составляло четыре тысячи жителей, а в 1710 году – двадцать три тысячи.
Уильям Пенн основал свою колонию как религиозную миссию на землях, которые он, помня свои убеждения, выкупил у коренных народов по разумной цене, а не воспользовался узуфруктом, подобно собратьям по вере в Новой Англии. Но после того, как колонисты в 1737 году обнаружили соглашение 1686 года, считавшееся утерянным, первоначальное благочестие растаяло как дым. В документе, некогда составленном Уильямом Пенном, говорилось, что делавэры готовы уступить поселенцам часть своей территории, «равную расстоянию, которое человек может отмерить шагами за полтора дня». И хотя необходимые подписи на документе отсутствовали, само выражение Walking Purchase, которое буквально переводится как «пешая покупка», натолкнуло Томаса Пенна, сына и наследника Уильяма Пенна, на идею соревнования, но не по ходьбе, а по бегу. Трое лучших бегунов Пенсильвании должны были состязаться в том, кто пробежит большее расстояние за полтора дня. Победителю был обещан крупный денежный приз. Для участников забега Пенн специально проложил маршрут, где они могли перекусить, и организовал переправы через ручьи и реки – так, чтобы участники могли бежать без остановки в течение всех полутора суток. Благодаря размытым условиям соглашения Томас Пенн получил в итоге вдвое больше земли, чем делавэры изначально предполагали выделить его отцу.
Занимая и завоевывая американские территории, британцы создавали все новые колонии. Так возникли Нью-Гемпшир, Род-Айленд и Коннектикут, которые прежде входили в состав Новой Англии. Далее в Америку с компанией Массачусетского залива отправились английские пуритане, чтобы основать новую королевскую колонию Массачусетс к северу от Плимута. Свою столицу они назвали Бостон – в честь города в графстве Линкольншир, родины большинства этих пуритан. Джорджия была основана в 1732 году как буферная зона между испанской Флоридой и Южной Каролиной, чьи рисовые поля впоследствии сделали ее самой процветающей британской колонией.
Британские колонии граничили с французскими на севере и испанскими на юге. По остальным сторонам света границы британских колоний были природными: на востоке Атлантический океан, а на западе Аппалачи образовывали так называемые фронтиры, естественные границы британской территории. Горы затрудняли продвижение колонистов на запад, в районы, которые они назвали Северо-западной территорией. В этих диких местах переселенцы не могли рассчитывать на официальную защиту. В те времена никто не осознавал масштабов Северной Америки.
Нет худа без добра
В течение XVII века в Северную Америку из Англии перебрались от 300 до 400 тысяч человек. Для многих из них это стало настоящим испытанием. Само путешествие длилось в среднем около девяти недель и стоило около 15 фунтов на одного пассажира. Заработок ремесленника за полгода – но Америка казалась столь привлекательной, что большинство переселенцев надеялись в один прекрасный день окупить свои расходы. Заработки в колониях были вдвое больше, чем в Европе, а стоимость жизни намного ниже.
Несмотря на то что в XVII веке на территориях американских колоний почти не было факторий, а в тех, которые были, почти никто не жил, начало XVIII века ознаменовал демографический перелом. За период с 1670 по 1760 год, то есть за 90 лет, численность населения британских колоний увеличилась с 600 тысяч до полутора миллионов человек. Это может показаться сущим пустяком по сравнению с Европой, где на меньшей территории примерно в это же время теснились 118 миллионов. Но миграция наконец дала толчок к экономическому росту колоний и развитию трансатлантического торгового обмена. Рыба, мясо, зерно, табак, рис, хлопок и древесина массово отгружались из колоний в Англию, откуда распространялись дальше по миру. Америка превратилась в «житницу Европы». В свою очередь, Англия получила новый рынок для сбыта шерсти, книг, бумаги и одежды. Колонии стали частью товарной империи, или международного торгового консорциума, если так можно выразиться.
Каждый год из Европы в Америку в поисках счастья или собратьев по вере эмигрировали около десяти тысяч человек. Для британского королевства экономические и социальные последствия эмиграции имели двойной эффект: с одной стороны, большинство эмигрантов были бедняками или безработными, с другой – эмиграция мужчин привела к снижению рождаемости в королевстве. Начиная со второй половины XVII века сочетание эмиграции безработных и снижения рождаемости привело к дефициту рабочей силы. Превышение спроса над предложением рабочей силы привело к росту оплаты труда и уровня жизни среднего британца. А повышение оплаты труда обеспечило британцам возможность позволить себе такую роскошь, как ввозимые из колоний табак и сахар.
В Англии спрос на колониальный табак вырос настолько, что за период с 1640 по 1700 год его импорт увеличился с миллиона фунтов до 28 миллионов. Это уронило рыночные цены на него, и спрос вырос снова. К середине XVIII века объем американского табачного экспорта, 70 % которого приходилось на Виргинию, составил 80 миллионов фунтов. Табак превратился в товар массового спроса наравне с рисом, который импортировался из Джорджии и Южной Каролины, а также с сахаром и кофе, которые в огромных объемах ввозились из Карибского региона. Не следует забывать, что Британскому королевству принадлежало не только само американское побережье, но и острова – Барбадос, Ямайка, Бермудские и Багамские острова, Антигуа, Сент-Китс, Невис и Монтсеррат, которые вместе называют Карибскими.
Развитие трансатлантической торговли привело к резкому росту эмиграции. В частности, с 1751 по 1773 год, то есть за 20 с небольшим лет, население Джорджии увеличилось с двух с небольшим тысяч человек до как минимум 33 000. Не все, впрочем, попадали в Америку по доброй воле. Огромный спрос на табак и сахар привел к формированию полноценных международных экономических отношений, а этот экономический рост – к тому, что в начале XVIII века британцы отвоевали у голландцев сомнительную славу лидеров работорговли.
В конце XVII века английский источник наемных работников для колоний иссяк. Табак же и сахар продолжали пользоваться спросом. В колониях все чаще и активнее использовали более дешевый труд рабов из Африки, которые оставались пожизненной собственностью своих хозяев и легче переносили тропическое лето в южных колониях. Рабовладение и систематическое истребление индейцев стали самыми мрачными фрагментами истории США. В конце XVII и на протяжении всего XVIII века к рабству относились как к неизбежному и необходимому элементу американского общества. Например, в 1757 году один проповедник из Виргинии – колонии, разбогатевшей за счет использования на табачных плантациях труда подневольных работников и рабов, категорично заявлял, что «жить в Виргинии без рабов морально невозможно». Томас Джефферсон, один из founding fathers[22 - Отцов-основателей (англ.).] Американской революции, был твердо убежден в интеллектуальном и физическом превосходстве белых над чернокожими. Позднее Джефферсон поддерживал отмену рабства, считая его при этом «необходимым злом». Богатые землевладельцы вроде него были крайне непоследовательны в стремлении сохранить свое положение, не допустив ни малейшего изменения из-за предоставления политических прав чернокожим рабам. При жизни Джефферсона в его поместье Монтичелло было более 600 рабов, а сам он был сторонником сегрегации.
Джордж Вашингтон, еще один основоположник американской независимости, также использовал рабский труд на обширных табачных плантациях и в поместье в Маунт-Верноне, которые в 1761 году достались ему в наследство от сводного брата Лоуренса. В 1772 году Вашингтон прекратил покупать рабов. Он поддержал Fairfax Resolves[23 - Фэрфаксские резолюции (англ.).], которые включали, в частности, призыв прекратить ввоз рабов в британские колонии. В это же время на его плантациях трудились 135 рабов, а в течение его жизни их число увеличилось на несколько сотен. Будущий первый президент Соединенных Штатов достойно обращался со своими рабами, а впоследствии и вовсе отказался от поддержки рабства. Тем не менее трудно понять, как такие колонисты, как Томас Джефферсон и Джордж Вашингтон, поддерживали рабство и при этом в своей борьбе против Британского королевства заявляли, что «британцы хотят обуздать нас как рабов». Сам Вашингтон не видел в рабстве ничего аморального или негуманного, за исключением того, что оно, по его собственному выражению, «способствует лени». От подобного утверждения из уст человека, который возглавил борьбу американских колоний за независимость, остается неприятный осадок.
К чести Вашингтона следует отметить, что он отказался от разделения семей своих рабов и применения физического наказания. Но один из посетителей Маунт-Вернона описывал четкую разницу между положением хозяина поместья и рабов: «Слуги постоянно следили за Вашингтоном, стремясь немедленно ему угодить, и даже больше, один его взгляд воспринимался как приказ». Беглых рабов Вашингтон безжалостно разыскивал, а тех, кто не подчинялся его требованиям, отправлял на плантации в Карибском море – путешествие в один конец. В письме некоему капитану Джонсону, датированном июлем 1766 года, Вашингтон пишет, что один из его рабов, которого он называет непослушным, «находится в правильных руках, и, если вы его перевоспитаете, его можно будет перепродать за неплохую цену, и я буду рад заплатить вам комиссию за ваши труды, но призываю вас держать его в наручниках до тех пор, пока вы не выйдете в открытое море, чтобы он не мог сбежать».
Один из иностранных гостей поместья Маунт-Вернон описывал жилища рабов как грязные лачуги: «Мы зашли в одну из негритянских хижин, которые с трудом можно назвать домами. Они еще более убоги, чем самые жалкие дома наших крестьян». Джордж Вашингтон с детства страдал от плохих зубов и покупал у рабов их зубы для изготовления своих зубных протезов: часть их в самом прямом смысле была сделана из зубов, удаленных у рабов. При этом зубы рабам удаляли без обезболивания.
Лишь после Американской революции северные штаты начали постепенно отменять законы о рабстве. Первыми стали Пенсильвания, Массачусетс и Вермонт. В других штатах, таких как Виргиния, где родился Джордж Вашингтон, этот процесс занял больше времени, поскольку рабство там воспринималось как «нечто естественное». Сам Вашингтон завещал освободить всех своих рабов после его смерти. Впрочем, отчасти он руководствовался рациональными соображениями, поскольку хотел избежать необходимости содержать их после смерти.
В XVII веке у чернокожих рабов было право самовыкупа, право на имущество и даже на владение собственными рабами, но накануне XVIII века и эти немногочисленные права были отменены. Рабы были лишены возможности владеть чем бы то ни было, выкупать самих себя и путешествовать. Их браки не признавались, а дети автоматически становились собственностью хозяев родителей. По оценкам историков, рабов, получавших возможность выкупиться, как правило, в качестве благодарности за годы верной службы, не набралось бы и 3 % от общей численности.
Массовый ввоз рабов, безусловно, оказал серьезное влияние на состав американского населения. Рабов, похищенных и захваченных в странах, которые мы сейчас называем Нигерией, Ганой, Сенегалом и Гамбией, везли скованными цепями, как скот, на плантации в Южной Каролине, Виргинии, Мэриленде, Джорджии и Нью-Йорке. В пути многие погибали от невыносимых условий или совершали самоубийство. Трупы выбрасывали за борт, а выжившие в этом аду рисковали умереть от оспы или воспаления легких в пределах года после попадания в Америку.
В абсолютном выражении общее число рабов, ввезенных из Африки в Америку, превышало число белых поселенцев. Например, в период между 1620 и 1800 годами рабов в британских колониях было в среднем в полтора раза больше, чем колонистов. К 1725 году в Бостоне хотя бы одним рабом владела каждая пятая семья. В Род-Айленде в 1750 году чернокожие рабы составляли почти 12 % населения, а в Нью-Йорке в это же время рабы имелись в половине домохозяйств. В Чесапике (штат Виргиния) 40 % колонистов имели в собственности трех и более рабов. Больше всего рабов приходилось на Южную Каролину – примерно две трети населения. В британских колониях на Карибских островах эти цифры были еще выше, так как на 55 тысяч белых жителей колоний приходилось почти 300 тысяч рабов. Южная Каролина пережила не одно и не два рабских восстания. В 1730 году в попытке если не остановить, то хотя бы замедлить ввоз рабов в Южной Каролине был введен налог на рабовладение, но и это не помогло. К 1790 году рабы составляли примерно 18 % – одну шестую часть – населения Северной Америки.
2
God bless America[24 - Боже, храни Америку (англ.).]
В начале XVIII века Северная Америка напоминала лоскутное одеяло из разрозненных мелких поселений и деревушек, безуспешно пытавшихся объединиться посреди обширных пустынных территорий. Три четверти белых колонистов составляли те, кто покинул Европу из-за религиозных преследований или долгов. До 1718 года большинство среди них составляли немецкие протестанты, в основном осевшие в Пенсильвании, остальные прибыли из Ирландии, Шотландии и Англии.
Начиная с 1718 года британские власти стали отправлять в Виргинию и Мэриленд тысячи английских и ирландских каторжников, что способствовало уменьшению доли рабов в общем составе населения, а заодно освобождало британские тюрьмы. В 1760 году в так называемых chaingangs[25 - Группа заключенных, скованных цепями, используемая для выполнения тяжелых работ (англ.).] работали около 30 тысяч каторжников.
Нитью, соединившей все британские колонии на Североамериканском континенте, стала глубокая религиозность колонистов. В 1740 году стремление колонистов к очищению религии привело к настоящему религиозному буму. Эта волна религиозных движений получила название Great Awakening – Великое пробуждение. В сельской местности и таких городах, как Филадельфия, Бостон и Нью-Йорк, десятки тысяч верующих собирались под открытым небом, чтобы послушать пламенные выступления духовных лидеров, которые, словно звезды, вдохновляли аудиторию страстными проповедями.
Печатник, издатель и изобретатель, позднее также ставший founding father[26 - Отцом-основателем (англ.).], Бенджамин Франклин писал в своей Pennsylvania Gazette[27 - Пенсильванская газета (англ.).]: «В четверг около шести часов вечера проповедь преподобного мистера Уайтфилда, которую он читал со ступеней лестницы здания суда, в гробовом молчании слушала толпа из шести тысяч человек». Франклин предположил, что из публикации речей успешного проповедника можно извлечь выгоду, и продажа тысяч экземпляров этих проповедей принесла ему огромные деньги.
В колониях зародилось массовое религиозное движение, последователи которого считали себя избранным авангардом веры. Например, массово переселившиеся из Англии в Массачусетс пуритане проповедовали, что «каждая колония имеет перед Богом обязательство соблюдать библейские заповеди и жить по законам Божьим». God bless America: колонисты эмигрировали с убеждением, что Бог одобряет их решение и что у него есть сложный замысел в их отношении, поэтому они не просто так пересекли океан. И действительно, борьба за независимость Америки всегда будет тесно связана с религией.
Накануне Американской революции многие колонисты, жившие в сельской местности, пребывали под влиянием не столько политических памфлетов таких ораторов, как Джон Адамс и Томас Джефферсон, сколько еженедельных воскресных проповедей в сельских церквях. На протяжении многих лет местные проповедники каждое воскресенье сдабривали сопротивление колонистов библейским соусом по рецептам Ветхого Завета. Британцы называли их «черным полком». В те годы проповеди, простым и понятным языком объяснявшие колонистам, что «Бог призывает сопротивляться тирании, потому что иначе люди совершают грех», имели гораздо более широкую аудиторию, чем распространяемые в городах политические памфлеты. Неудивительно, что радикальный философ Томас Пейн в своем памфлете «Здравый смысл», опубликованном в начале 1776 года как философское руководство для колонистов, восставших против британской монархии, назвал Америку «землей обетованной». Пейн хорошо осознавал мобилизующую роль религии в борьбе с британцами. В XVIII веке его мессианское послание разошлось тиражом три миллиона экземпляров. Несколько месяцев спустя, когда была составлена Декларация независимости, Бенджамин Франклин изобразил «новую Америку» как «Моисея, разверзнувшего Красное море своим посохом, дабы указать путь народу избранному». Томас Джефферсон сравнивал Американскую революцию с библейским сюжетом, в котором «детям Израиля был указан путь через пустыню».
Эту же глубокую религиозность два с половиной века спустя использует президент Дональд Трамп, позиционируя себя как сторонника принципа America First[28 - Америка прежде всего (англ.).] и вплетая в свою кампанию «Великое пробуждение» как клич политического единения, «избранный Богом» лидер которого указывает своим соотечественникам путь в рай земной. И в случае Дональда Трампа этот рай не выглядит местом, где хотелось бы задержаться подольше.
Богатые и бедные
В течение первых десятилетий XVIII века европейские колонисты сумели достаточно приспособиться к американскому климату и прочим местным условиям. Снижение уровня смертности привело к серьезному росту доли белого населения на Североамериканском континенте. Повседневная жизнь оставалась непростой, так как климат отнюдь не во всех колониях был благоприятным, а почва далеко не везде плодородной. В Новой Англии, например, и сейчас преобладают каменистые грунты, а период вегетации короток; выжить там могли только мелкие фермеры. Напротив, умеренный климат так называемых middle colonies[29 - Средние колонии (англ.).], в число которых входили Пенсильвания, Нью-Йорк, Делавэр и Нью-Джерси, позволял возделывать кукурузу, рожь и ячмень.
Как и во всем мире, в американских колониях существовало социальное неравенство, но заметно иное, чем в Европе. Социальные и экономические различия между классами в Америке сильно смазывались, уровень жизни большинства колонистов, за исключением рабов и каторжников, был выше, чем в среднем в Европе, а наемные работники в сельском хозяйстве получали в среднем вдвое больше таких же работников в Англии.
В большинстве своем колонисты не голодали, и любому, кто хотел возделывать землю, ее было достаточно. В 1762 году comptroller of the customs of Boston[30 - Ревизор Бостонской таможни.] Натаниэль Уэр писал, что «низшие [американские] сословия лучше питаются и одеваются или, иными словами, ведут лучшую жизнь по сравнению с усердными лондонскими ремесленниками». Экономическую и социальную силу колонистов можно было почувствовать и в следующем веке. Например, в «Американских записках» английского писателя Чарльза Диккенса, созданных в 1842 году на основе путевого дневника, есть такие строки: «Возвращение в Бостон. Когда я вышел на улицу в воскресенье утром, воздух был таким чистым, а дома такими яркими […] каменная кладка была белоснежной, стены были выкрашены в ярко-красный цвет, а оконные ставни – выкрашены в ярко-зеленый […] как будто я оказался среди театральных декораций во время спектакля. […] Это очень красивый город, который не может не произвести впечатление на любого, кто его посетит».
В колониях жили дольше, болели меньше, женились раньше, смертность была ниже, а рождаемость выше, чем в Европе, – речь, конечно, о белом населении. Уровень грамотности среди белых мужчин составлял 75 % против 60 % в Англии. Колонистам не угрожали религиозные преследования, а конфликты с коренным населением оставались локальными и нечастыми. Огромный спрос на экспортный табак и сахар породил постоянный спрос на рабов и наемных работников, в результате чего население колоний росло буквально в геометрической прогрессии: в одной только Виргинии оно меньше чем за сто лет увеличилось вдесятеро. То же самое происходило и в Северной Каролине, где к 1660 году численность населения выросла с нескольких сотен до ста двадцати тысяч. И просто для сравнения: в 1759 году совокупная численность населения Англии и Уэльса составляла около семи миллионов человек, Шотландии – около одного миллиона трехсот тысяч, а Ирландии – немногим более двух миллионов. Исходя из этого, Америка должна была обогнать Англию по численности населения за неполный век. И это вполне здравая мысль, потому что в конце XVIII века в Америке насчитывалось уже почти четыре миллиона жителей, включая 700 тысяч рабов. В 1851 году Соединенные Штаты Америки наконец обогнали Англию.
Но, несмотря на резкий рост численности населения, общество в колониях оставалось провинциальным, а степень урбанизации – низкой: люди были ориентированы в первую очередь на приобретение земли, и только малая часть – на городскую жизнь. Почти 90 % колонистов были фермерами или работниками на фермах и жили в крошечных поселках. Кроме того, сельскую жизнь было принято всячески превозносить. Например, Томас Джефферсон писал, что городская жизнь – «источник всех зол», и пропагандировал сельский «американский идеал»: «Те, кто возделывает землю, являются избранным народом Божьим, если Он когда-либо избирал кого-либо».
На картах первой половины XVIII века не найти крупных американских городов: между Филадельфией и Чарлстоном в тысяче километров друг от друга не было ни одного. А население Бостона в 1735 году составляло всего 13 тысяч жителей. При этом в городе развелось очень много собак, в связи с чем был принят местный закон, запрещавший держать собак ростом выше 20 сантиметров. Бостонцы не видели связи между размером собак и их поголовьем, так что закон мало кто соблюдал. В Филадельфии, Нью-Йорке, Чарлстоне и Ньюпорте, региональных метрополиях с портами и чиновничьим аппаратом, в 1750 году проживали не более пяти тысяч человек, большую часть которых составляли торговцы и банкиры. В конце XVIII века численность населения Филадельфии, крупнейшего города тогдашней Америки, едва дотягивала до 42 тысяч.
Впрочем, несмотря на то что в городах жили от силы 5 % населения колоний, интеллектуальная жизнь в них била ключом: открывались библиотеки, издавались газеты, интеллигенция получала образование в Йельском, Принстонском и Гарвардском университетах. В 1760 году в Филадельфии было 77 книжных магазинов – больше, чем в десяти крупнейших провинциальных английских городах, вместе взятых. А после 1760 года в Америке, словно грибы после дождя, начали возникать новые города. Например, в Новой Англии за четверть века их было основано 264.
Даже бедняки-колонисты жили лучше по сравнению с Европой, но это, конечно, не означало рая на земле. Бедность оставалась бедностью. В 1740 году четверть жителей Бостона жила за ее чертой, а в таких колониях, как Виргиния и Мэриленд, доля бедного населения достигала трети. Но если в Англии эта часть населения была вынуждена полагаться на постоянную благотворительность, бедные колонисты Америки не оставляли надежды улучшить свою жизнь. Примерно три четверти колонистов имели в собственности землю – серьезная разница с Англией, где землей или недвижимостью владело всего 20 % населения. И, конечно, все это не означало равноправия. Надежда на то, что человек, который что-то умеет и знает, чего хочет, уж наверняка сможет добиться успеха, разбивалась о социальную реальность. Многие эмигранты происходили из самых низших социальных слоев и, приехав в Америку, так и не получили возможности приобрести участок земли и что-нибудь на нем построить.
В колониях изначально отсутствовал аристократический высший класс, в котором решающее слово принадлежало графам, баронам и маркизам. При этом в американском обществе сохранился преимущественно патриархальный уклад. Местную элиту – в нее входили священники, богатые торговцы, юристы, врачи и высокопоставленные офицеры Королевского флота – называли gentry, и ее представители, как и в любой другой стране, смотрели на «простолюдинов» свысока. Так же, как в Англии и других европейских странах, gentleman[31 - Джентльмен (англ.).] отличался от простолюдина знанием классических языков, умением играть на музыкальных инструментах, ношением парика и отсутствием необходимости зарабатывать на жизнь ручным трудом. Джентльмены вели изысканный образ жизни, мало отличавшийся от образа жизни европейского дворянства, который давал им моральное и социальное превосходство над низшими слоями населения, вынужденными ежедневно бороться за выживание. До провозглашения независимости в 1776 году расслоение американского общества было в целом похоже на европейское. В Бостоне 5 % жителей владели половиной собственности во всем городе, в то время как на долю всех жителей из низших классов приходилось 5 % собственности.
Колониями управляли богатые династии: в Нью-Йорке это были голландско-британские семьи ван Ренсселер, Стёйвесант и Филипс, в Виргинии – табачные магнаты Беверли и Картеры. Лэндон Картер, впоследствии выступавший за независимость Америки, называл простолюдинов идиотами, а будущий первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон говорил о фермерах как о grazing multitude[32 - Вольный перевод: «стадо на подножном корму» (англ.). – Прим. ред.]. Томас Джефферсон, ставший третьим президентом Соединенных Штатов в 1801 году, был убежден, что «хозяева постоялых дворов, слуги и кучера – мошенники, с которыми обществу не нужно считаться». Но многие американские землевладельцы, подобно французам, жили на грани банкротства, поскольку содержание плантаций стоило очень дорого. Именно по этой причине многие отцы-основатели, включая Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона, всю жизнь использовали труд сотен рабов.
Рост благосостояния американских колоний стал возможен благодаря британской меркантилистской политике. С 1660 года Англия превратилась в главный торговый узел своей колониальной империи, причем вся торговля колоний с иностранными партнерами должна была также проходить через Англию. За это колониям гарантировались защита торговых судов Королевским военным флотом и ежегодный приток достаточного количества рабочих рук благодаря политике открытых дверей. Работорговля обеспечивала дешевую рабочую силу и высокую маржу[33 - Чистая прибыль, разница между продажной ценой и себестоимостью. – Прим. ред.]. Это привело к росту благосостояния колоний за счет морской торговли с Англией, составлявшей около половины годового объема британских морских перевозок. Между 1747 и 1765 годами экспорт товаров из Америки увеличился более чем вдвое – с семисот тысяч до полутора миллионов фунтов стерлингов. Колонии в свою очередь имели возможность сравнительно недорого покупать в Англии предметы роскоши, инструменты и оружие.
Обратная сторона медали состояла в том, что колонии все сильнее зависели от торговли с Англией, а благосостояние их жителей – от королевского согласия удерживать низкими импортные пошлины. Подавляющее большинство колонистов имели британские корни и исповедовали протестантизм, но единства между колониями не было и близко. Почти у каждой колонии хватало разногласий с ближайшими соседями, и практически все отводили глаза, стоило на соседей напасть индейцам. Постепенно к англичанам и шотландцам начали прибывать голландцы, фламандцы, немцы и французы, и к уже имеющимся противоречиям добавилось взаимное недоверие между представителями разных национальностей. В частности, Бенджамин Франклин открыто беспокоился из-за того, что Пенсильвания сильно germanized[34 - Онемечена (англ.).] вследствие большого притока немцев, а тем, кто собирался ехать в Олбани, советовал учить голландский язык. Как и в европейских странах, в колониях пышным цветом цвели взаимные предубеждения: все немцы считались недалекими, голландцы – прижимистыми, французы – легкомысленными, а ирландцы – пьяницами. Несмотря на невероятно тесное соседство, в каждой колонии процветала своя система управления. Виргиния, Нью-Йорк и Южная Каролина принадлежали английской короне и управлялись местными губернаторами. Мэриленд и Пенсильвания пребывали под частным контролем lord proprietor[35 - Лорд-собственник (англ.).]. И только в Коннектикуте и Род-Айленде была автономия, благодаря которой они не подчинялись автоматически ни английской короне, ни частным компаниям. Метрополии взаимное безразличие колоний друг к другу было на руку, но по иронии судьбы политическое противостояние с британским парламентом действительно сплотило колонии.
Отец, ты жив
Первые территориальные трения между французами, двинувшимися из Канады на юг, и британцами, чей взгляд от Восточного побережья обратился на запад, начались на севере. Британцы сумели остановить французскую экспансию, захватив Гудзонов залив. Однако в 1753 году у французов все еще оставался путь во внутреннюю Северную Америку через реку Оттава и реку Святого Лаврентия.
Камнем преткновения стала долина Огайо – обширная территория, включающая большую часть нынешних штатов Огайо, Индиана, Кентукки, а также часть Пенсильвании и Виргинии. На нее претендовали как французы, так и британцы, и последние опасались, что, взяв долину под свой контроль, Франция помешает их экспансии во внутренние области Америки. Это привело к жестокой конкуренции, та в свою очередь – к строительству новых торговых постов в долине Огайо, а уже они дали повод и тем и другим вовсю хвалиться, что территория между Канадой и рекой Миссисипи принадлежит им. Для французов долина Огайо была идеальным плацдармом между канадскими землями на севере и Луизианой на юге, и потому о ее стратегическом значении спорить не приходилось. Там, где сейчас находится город Питтсбург, на пересечении Аппалачей с долиной Миссисипи, французы построили огромный форт Дюкен. Такое его расположение должно было обеспечить французам полный контроль над долиной Огайо. Шотландец Роберт Динвидди, губернатор Виргинии, понимая этот план, опасался, что французы медленно, но верно окружат британские территории на Восточном побережье, а потом и поглотят их. Инструкции, которые он получил от английского короля в 1753 году, были более чем ясны: любой ценой не допустить вторжения французов на английские территории, «если необходимо, применив силу», дабы не поставить под угрозу прибыльную торговлю пушниной.
Вопрос, который действительно волновал всех, заключался не в том, в какой момент конфликт между двумя странами перерастет в войну, а скорее в том, какая из сторон получит больше контроля над Североамериканским континентом. Первый выстрел раздался в 1754 году близ огромного озера Эри между Канадой, Пенсильванией, долиной Огайо и нынешним штатом Нью-Йорк. Губернатор Динвидди принял решение отправить туда, в форт Ле-Бёф, молодого, амбициозного и богатого Джорджа Вашингтона. Выбор Динвидди был рискованным, поскольку двадцатидвухлетний Вашингтон не имел серьезного военного опыта, не обучался дипломатии и не знал ни слова по-французски, так что на переговорах с противником был обречен полагаться на переводчика.
Даже 30 лет спустя Джордж Вашингтон не понимал, почему Динвидди поручил эту миссию именно ему: «…чтобы столь юного и совершенно неопытного человека послали вести такие важные переговоры…». Возможно, на решение Динвидди повлиял тот факт, что Вашингтон хорошо понимал обстановку и ранее сам вызвался доставить французам ультиматум. В этой экспедиции Вашингтона, стройного и самого высокого из всех (его рост составлял 182 сантиметра), сопровождал вождь ирокезов Танагриссон по прозвищу Полукороль, питавший непоколебимую ненависть к французам, которые убили его отца и, по его собственным словам, «выели ему сердце».
Ранним майским утром 1754 года Вашингтон с отрядом из четырех десятков солдат при поддержке горстки индейцев и их озлобленного вождя атаковал французский отряд в ущелье в горах Аллегейни, недалеко от того места, где сейчас находится город Питтсбург. Французы проиграли этот бой. Раненный в ходе перестрелки французский командующий Жозеф-Колон де Вилье, сеньор де Жумонвиль, осознав, что перевес сил на британской стороне, призвал прекратить огонь, после чего церемонно потребовал от Вашингтона покинуть «свою территорию».
Однако едва Жумонвиль закончил свою речь, как вождь ирокезов бросился вперед. Танагриссон томагавком рассек череп французскому офицеру, торжественно объявил: «Отец, ты жив!» и умыл руки хлынувшей кровью. Такого никто не ожидал. Этот экстравагантный ритуал стал для индейцев Танагриссона сигналом начать снимать скальпы с раненых французских солдат. Участие в этой операции было для вождя расчетливым шагом: он считал, что ирокезы только выиграют от эскалации французско-британского конфликта, поскольку эта война ослабит давление на индейцев долины Огайо. Индейцы, жившие севернее и западнее Нью-Йорка и Новой Англии, в любом случае находились на линии огня между англичанами и французами. Британцы рассчитывали на поддержку Танагриссона, но в последующие годы ирокезы сражались то на одной, то на другой стороне, каждый раз рассчитывая извлечь из этого выгоду.
Французы бурно отреагировали на вести о злополучном dеconfiture[36 - Крах, поражение (фр.).] Жумонвиля и обвинили Вашингтона в умышленном убийстве французских солдат. Вашингтон, начавший срочное строительство форта Несессити, сделал вид, что не виноват в этом убийстве, и приступил к подготовке нападения на форт Дюкен. Рассчитывать на поддержку индейцев он больше не мог, поскольку племена делавэров, минго и шауни решили, что британцы слишком назойливы, и перешли на сторону французов. Неистовый вождь ирокезов от греха подальше скрылся в Пенсильвании. Нападение на форт Дюкен обернулось поражением британцев, и без поддержки индейцев Вашингтону и его четырем сотням солдат пришлось отступать в форт Несессити под непрекращающимся ливнем.
Когда французский капитан Луи-Колон де Вилье, сводный брат Жумонвиля, напал на форт Несессити, все снова пошло не так, как ожидал Вашингтон. Недостаток военного опыта обернулся серьезными проблемами. Поскольку форт Несессити был построен в долине и окружен холмами, французам не составляло труда стрелять по всему, что находилось за его частоколом. Вашингтон понимал, что у него и его людей есть лишь один выход – сдаться. Капитан де Вилье немедленно предъявил перечень требований со стороны Франции, а британцы официально признали и подписали капитуляцию. При этом они обязались не появляться в долине Огайо в течение по меньшей мере одного года. Мелким шрифтом в самом низу перечня требований вскользь упоминалось, что Джордж Вашингтон признает вину в «убийстве» Жумонвиля. До сих пор нет уверенности, почему Вашингтон позволил французам так себя провести. Возможно, злую шутку с ним сыграли усталость, сумерки и непрерывный дождь. Но очевидно, что самая простая причина заключается в том, что Вашингтон ни слова не понимал по-французски. Его подпись дала французам прекрасный повод интерпретировать гибель Жумонвиля как результат военной агрессии.
Между нами мир или война?
Тринадцать американских колоний не сидели сложа руки. Под влиянием английской короны летом 1754 года они созвали конгресс в Олбани (штат Нью-Йорк), на котором Бенджамин Франклин предложил объединить британские колонии под властью генерал-губернатора. Британцы хорошо понимали, что только сотрудничество и союз с ирокезами смогут подавить в зародыше войну с французами в Америке. Франклин подкрепил свой так называемый план Олбанского союза девизом «Объединимся или умрем» и рисунком змеи, разрезанной на восемь частей, символизирующих американские колонии. Но ни одна колония не была заинтересована в централизации власти. Еще менее того южным колониям был интересен конфликт на севере, для которого им пришлось бы поставлять солдат и все необходимое для войны. План Франклина не был принят. Впрочем, в 1776 году он получил новую интерпретацию и был использован в качестве основы для Декларации независимости США.
Британский ответ на капитуляцию форта Несессити теперь стал очевиден: долина Огайо должна быть любой ценой отвоевана, а французы – отброшены назад. Английский премьер-министр Томас Пелэм-Холлс, герцог Ньюкасл, только что сменивший на посту своего брата Генри, был твердо убежден, что Франция будет связана готовящимися в Европе новыми стратегическими и политическими альянсами, а значит, французы не смогут в ближайшее время отправить войска в Северную Америку. Больше того, герцог Ньюкасл считал, что если британцы не будут терять времени и остановят французскую угрозу в Америке, то им удастся предотвратить ее распространение и в Европе.
Ньюкасл был одинок в этом мнении, поскольку Генри Фокс, амбициозный британский военный министр и фаворит Георга II, видел происходящее совершенно иначе. По мнению Фокса, сильное британское присутствие должно было привести к отправке французских войск в Северную Америку, что ослабляло положение Франции в Европе.
Он принял решение начать в Америке гораздо более масштабную военную операцию. Такой план требовал больше людей и увеличивал продолжительность борьбы за доминирование в Северной Америке. Когда в сентябре 1754 года, всего через два месяца после капитуляции Джорджа Вашингтона, британский король Георг II принял решение об отправке в Америку нового главнокомандующего Эдварда Брэддока и первого контингента из тысячи солдат, неизбежность войны в Америке стала очевидна.
Крупное военное столкновение, которого все опасались, произошло полгода спустя. Британский адмирал Эдвард Боскауэн, командующий военной эскадрой, которая вышла из Плимута 10 апреля 1755 года, подкараулил французов в заливе Святого Лаврентия перед самым Квебеком. Из-за погодных условий части французского флота удалось спастись, но три корабля – «Алкид», «Лилия» и «Королевский дельфин» – 8 июня попали в засаду вооруженных до зубов британцев. В докладе королю Людовику эти события были описаны так: «Между десятью и одиннадцатью часами утра мы обнаружили рядом с собой английский военный корабль с 60 пушками на борту. Наш капитан месье Окар трижды прокричал по-английски: “Между нами мир или война?” С корабля нам ответили, что они “нас не понимают”. Мы повторили вопрос по-французски, но получили такой же ответ. Месье Окар повторил вопрос, и мы услышали в ответ: “Мир, мир!”» После этого англичане открыли огонь по французам.
В этом сражении, продлившемся всего десять минут, погибли 54 французских моряка, а британцы успешно захватили два французских корабля. Жребий был брошен: Англия и Франция вступили на путь войны. Все лето британский флот преследовал в Атлантике французские торговые суда, чтобы нанести Франции как можно больший ущерб, захватил более сотни французских кораблей и взял в плен 2600 членов экипажа. Французы несли такие убытки, что некоторые банки и компании вынуждены были закрыться.
Итак, британцы были вполне уверены в себе, начиная войну. В Америку для подготовки к наступлению прибыл Эдвард Брэддок. Ему навредило собственное самомнение: генерал проигнорировал все советы колонистов и решил, что ему «вообще не нужна никакая помощь от индейских дикарей». Не считая, что индейцы могут представлять какую-либо угрозу для его регулярных войск, он с презрительной улыбкой заявил колонистам: «Эти дикари могут быть грозными врагами для ваших американских ополченцев, но против регулярных дисциплинированных войск они ничего собой не представляют». Вожди шести индейских племен, жаждавших, чтобы французы как можно скорее убрались из долины Огайо, прибыли выразить генералу свою готовность оказать военную поддержку. У одного из них даже была при себе карта форта Дюкен. И все равно упрямый генерал Брэддок ответил, что британцы возьмут долину Огайо без их помощи.
В распоряжении генерала было 2200 солдат, что более чем вдвое превышало численность французских солдат в форту Дюкен. У него была заготовлена тяжелая артиллерия для обстрела французской крепости. Как это ни удивительно, на сцене снова появился Джордж Вашингтон, подвергнутый прежде резкой критике из-за Жумонвиля: на сей раз он выступал в роли aide de camp[37 - Адьютант (фр.).] генерала Брэддока. Джордж Вашингтон хорошо знал эти места, и его участие в наступлении могло быть полезным для английского генерала, но Брэддок отказывался слушать чьи бы то ни было советы, в том числе советы своего флигель-адъютанта. Впрочем, этот поход в принципе сложился для Джорджа Вашингтона не очень удачно: молодой человек заболел дизентерией, из-за нее начался геморрой, и в результате он был вынужден ехать сначала в повозке, а затем хоть и верхом, но привязав к седлу подушку. Путешествие в долину Огайо превратилось для него в настоящий кошмар. А высокомерие генерала Брэддока стало причиной неудач британцев. У генерала, вероятно, имелся достаточный опыт военных действий в Европе, но Америка – дело совсем другое. Неслучайно книга Фенимора Купера «Последний из могикан», посвященная Войне с французами и индейцами, начинается следующими словами: «Войны в североамериканских колониях имели одну особенность, а именно то, что перед схваткой с противником нужно было преодолеть трудности и опасности, устроенные дикой природой».
Поскольку генерал Брэддок не разбирался в местном климате и географии, британскому конвою пришлось тащить через горы тяжеленные артиллерийские орудия. Поход выдался долгим и трудным, его участникам пришлось пробираться через глубокие вязкие трясины, множество солдат и лошадей погибло в бесконечных лесах, метко прозванных the shades of death[38 - Долина смертной тени (англ.).]. Генерал Брэддок хотел наступать стремительно, поэтому принял решение оставить примерно половину своей армии с артиллерией в арьергарде, а вперед продвигаться с авангардом численностью около 800 человек. Этот ход казался удачным, потому что позволял ускорить наступление британцев и при этом иметь в запасе достаточно людей для окружения форта, но генерал Брэддок слишком рано радовался. 9 июля британцы попали во французскую засаду при переправе через реку Мононгахила примерно в десяти километрах от форта Дюкен. Французы заручились поддержкой нескольких сотен индейцев из племен оттава, оджибва и потаватоми, для чьих ловких и бесшумных стрелков британские солдаты стали легкой мишенью. Генерал Брэддок же верил в испытанный рецепт европейской атаки, в которой солдаты выстраиваются в шеренгу и медленно наступают, ведя огонь по противнику. Но эта стратегия была хороша там, где требовалось прежде всего лишить солдат возможности дезертировать во время боя или стрелять по своим…
Как показала практика, британские мушкеты были настолько неточными, что попасть из них в цель было почти невозможно. Поэтому по одной мишени должны были одновременно стрелять как можно больше солдат в надежде, что хотя бы одна пуля действительно поразит врага. Тем временем индейцы, скрывающиеся от британцев за деревьями и в высокой траве, использовали винтовки – оружие, перезаряжать которое было дольше, чем мушкет, но которое стреляло намного точнее. Для британцев это сражение стало бойней.
Сотни британских солдат в панике бежали от преследовавших их индейцев с томагавками. Джордж Вашингтон докладывал губернатору Роберту Динвидди через неделю после поражения на Мононгахиле: «…наших вооруженных солдат обуяла такая паника, что они пришли в полное замешательство и перестали слушать приказы […] и бежали, как овцы от волков, бросив орудия, боеприпасы, провиант, обоз с вещами, одним словом, все досталось противнику». Генерал Брэддок во время обстрела получил серьезное ранение в легкое, от которого скончался через два дня. Англичане понесли огромные потери: как минимум 456 солдат были убиты. Еще четыре сотни тяжелораненых остались лежать на берегу Мононгахилы или поблизости, тщетно взывая о помощи. Паника, охватившая британских солдат, была столь велика, что, как позже выяснилось, почти 200 английских солдат пострадали от friendly fire[39 - Дружественный огонь, огонь по своим (англ.).].
Во время сражения Джордж Вашингтон, презрев смерть, бросился в бой и выжил чудом. Пули попали под седло и в подушку для седла, шляпа и полы мундира были продырявлены еще четырьмя пулями. Вашингтону пришлось быстро развеивать слухи о своей гибели. Например, в письме своему младшему брату Джону он писал: «Как я слышал, ходят слухи о моей смерти и о моих последних словах, [которые я произнес]. Пользуюсь случаем, чтобы опровергнуть первое и заверить тебя, что второго я еще не писал. […] У меня была поистине чудесная защита, потому что в мой мундир попало четыре пули, две мои лошади были ранены, и все же я уцелел, в то время как моих товарищей убивали одного за другим».
Битва за форт Дюкен еще больше усилила таинственный ореол вокруг Джорджа Вашингтона во время и после Американской революции. Его поражение и позорное убийство французского командующего Жумонвиля постепенно отошли на второй план. Один из индейских вождей, воевавших в этом сражении на стороне французов, уверенно рассказывал, как его воины продолжали стрелять в Джорджа Вашингтона, но ни одна пуля не смогла поразить его. Колонисты считали Джорджа Вашингтона untouchable[40 - Неприкосновенным (англ.).] героем, едва ли не суррогатным королем Америки. Бенджамин Раш, политик, врач и член Континентального конгресса, а с весны 1777 года – главный врач американской армии, говорил, что «в Европе нет короля, который не был бы похож на камердинера рядом с Вашингтоном».
В сражении за форт Дюкен потери французов и индейцев составили всего лишь 30 убитых и 57 раненых. Британцы были полностью повержены, и Джордж Вашингтон позже признавался: «Да, это правда. Нас разгромила, причем с полным для нас позором, горстка людей, которая всего лишь хотела замедлить наше продвижение вперед [к форту Дюкен]».
Как ни странно, индейцы после этой победы оставили форт Дюкен всего на две сотни французских солдат, что делало его неожиданным подарком для британцев. У тех в свою очередь еще оставалась возможность использовать уцелевший арьергард, но возможность захватить форт Дюкен они упустили. Тому было несколько причин: смертельно раненный генерал Брэддок лежал в походном лазарете, британские офицеры просто не знали, что индейцы покинули форт, а подавляющее большинство британских солдат были потрясены видом товарищей, с которых индейцы сняли скальпы. На этот раз французам удалось удержать форт Дюкен в своих руках.
Отступление британцев превратилось для Вашингтона в настоящий кошмар, о котором у него остались очень тяжелые воспоминания: «Мертвые – умирающие – стоны – вопли – мольбы раненых о помощи всю дорогу… этого было бы достаточно, чтобы разбить сердце самого несгибаемого человека». Ходят слухи, что перед тем как испустить дух, генерал Брэддок пробормотал: «Кто бы мог подумать?» Позднее Бенджамин Франклин сухо отметил, что «Брэддок был чересчур самоуверенным».
Британский король Георг II отказался сдаваться и останавливаться. Конфликт тем временем распространился и на Европу: Франция, Англия, Пруссия и Австрия в бурной дипломатической карусели заключили новые политические союзы, которые заодно способствовали росту напряжения в британских колониях в Америке, Африке и Индии. Разразившаяся в 1756 году война длилась семь лет и навсегда изменила ход истории.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71025517?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Объединенная торговая компания (англ.). – Здесь и далее, если не указано иное, прим. пер.
2
Доходное дело (англ.).
3
Бостонцев (англ.).
4
Якобы (англ.).
5
Мало кому известны (англ.).
6
В оригинале стишок звучит как «Rally, Mohawks, bring out your axes, and tell King George we’ll pay no taxes, on his foreign tea». – Прим. ред.
7
Тордесильясский договор (исп. Tratado de Tordesillas, порт. Tratado de Tordesilhas) – соглашение между Испанией и Португалией о разделе сфер влияния, заключенное 7 июня 1494 года в городе Тордесильяс, Кастилия-и-Леон, и уточнявшее линию раздела, установленную годом ранее в булле папы римского Александра VI Inter caetera. Линия, проходящая через оба полюса и пересекающая Атлантический океан, была установлена в 1770 км к западу от островов Зеленого Мыса. Моря и земли к востоку от этой черты отходили королевству Португалия, к западу – личной унии Кастилии и Арагона (к этому времени фактически объединившихся). – Прим. ред.
8
Колумбов обмен (англ.).
9
Свежий улов (англ.).
10
Морские псы (англ.).
11
Земельный надел (англ.).
12
Наемный слуга (англ.).
13
Колония, пожалованная британской короной частному лицу (англ.).
14
Лорд-собственник (англ.).
15
Отцы-пилигримы (англ.).
16
От speedwell – веро?ника (англ.).
17
От mayflower – боярышник (англ.). «Спидвел» и «Мэйфлауэр» – названия первых кораблей, на которых отцы-пилигримы отправились в Америку.
18
Мэйфлауэрское соглашение (англ.).
19
Ничья земля (лат.).
20
Узуфрукт (лат.).
21
Пенсильванский немецкий диалект (англ. и самоназв.).
22
Отцов-основателей (англ.).
23
Фэрфаксские резолюции (англ.).
24
Боже, храни Америку (англ.).
25
Группа заключенных, скованных цепями, используемая для выполнения тяжелых работ (англ.).
26
Отцом-основателем (англ.).
27
Пенсильванская газета (англ.).
28
Америка прежде всего (англ.).
29
Средние колонии (англ.).
30
Ревизор Бостонской таможни.
31
Джентльмен (англ.).
32
Вольный перевод: «стадо на подножном корму» (англ.). – Прим. ред.
33
Чистая прибыль, разница между продажной ценой и себестоимостью. – Прим. ред.
34
Онемечена (англ.).
35
Лорд-собственник (англ.).
36
Крах, поражение (фр.).
37
Адьютант (фр.).
38
Долина смертной тени (англ.).
39
Дружественный огонь, огонь по своим (англ.).
40
Неприкосновенным (англ.).
Фрэнсис Вейнс
Эпоха революций, войн, богатства Версаля и ловкости авантюристов – все это XVIII век. Историк Фрэнсис Вейнс погружает нас в круговорот эпохи, изменившей мир. Американская война за независимость определила дальнейшую историю демократии, а Французская революция подарила миру Декларацию прав человека и гражданина. Масонские ложи завоевали популярность по всей Европе, множественные религиозные секты нашли убежище от гонений в американских штатах. Философия Просвещения поставила под сомнение неограниченную власть монархов и бесправность народа. Брак Людовика XVI и Марии-Антуанетты породнил великие династии Бурбонов и Габсбургов, однако их правление стало олицетворением всех пороков абсолютной монархии. Высокая придворная мода соседствовала с голодом крестьян, революционеры и философы неустанно писали обличительные памфлеты. Вейнс открывает перед нами настоящую панораму безумной эпохи контрабандистов, развратников, интриганов, а также Свободы, Равенства и Братства.
«Бастилия – воплощение всего порочного, что только было, по мнению демонстрантов, в режиме, виновном в голоде французского народа. Пути назад не было. Бастилия должна была пасть» (Фрэнсис Вейнс).
Фрэнсис Вейнс
Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир
Посвящается Герту Фабре
Фрэнсис Вейнс – фламандский историк, автор научно-популярных книг. Известность Вейнсу принесла работа «Мрачные годы» (De Schaduwjaren), посвященная судьбе двух дедов писателя в годы Второй мировой войны. Впоследствии Вейнс обратился к истории Нового времени: основная область его интересов – XVI–XVIII века, сложная, неоднозначная и богатая на события эпоха перемен. На русском языке была опубликована его книга «Бурный XVI век: Габсбурги, ведьмы, еретики, кровавые мятежи».
Francis Weyns
XVIII. DE ADEMBENEMENDE 18E EEUW
Revolutionairen, Avonturiers, Libertijnen & Puriteinen; Het Tijdperk Dat de Wereld Voorgoed Veranderde
Впервые опубликовано в Бельгии в 2022 году издательством Borgerhoff & Lamberigts
Перевод с нидерландского Алисы Гусевой (Часть I, Часть II (главы 1–4)), Веры Антоновой (Часть II (глава 5), Часть III, Эпилог, Благодарности)
© Francis Weyns, 2022
© Гусева А. А., перевод на русский язык, 2024
© Антонова В. С., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024
КоЛибри
Бурбоны и Габсбурги
Часть I
Бог, деньги, пуритане
Все люди равны и независимы друг от друга, и ни один человек не вправе причинять вред жизни, здоровью, свободе или имуществу другого.
ДЖОН ЛОКК
Второй трактат о правлении, 1689
1
Фитиль в огне
Холодным вечером 16 декабря 1773 года тридцатилетний бостонский сапожник Джордж Роберт Твелвс Хьюс стоял в пятитысячной толпе горожан и жителей окрестных деревень в зале величественного здания Олд-Саут-Митинг-Хаус в самом центре города. Выступления в Олд-Саут продолжались весь день, и страсти изрядно накалились. Цель была проста: не позволить выгрузить чай из трюмов трех судов, прибывших в Бостонскую гавань. Ни одного из 342 ящиков!
Бостон был выстроен на северо-восточном побережье залива Массачусетс. В то время он был одним из основных торговых портов 13 британских колоний на Североамериканском континенте. После того как британская корона признала колонии частью королевства, парламент, радея о пополнении казны, решил повысить колониальные пошлины и поднять ставки. В частности, в мае 1773 года был одобрен «Чайный закон», принятый в числе прочего для стабилизации финансового положения Ост-Индской компании. Эта правопреемница The United Company of Merchants[1 - Объединенная торговая компания (англ.). – Здесь и далее, если не указано иное, прим. пер.] получила от парламента монополию на торговлю на мысе Доброй Надежды буквально в день своего учреждения в 1709 году и благодаря ей за 50 лет превратилась в один из крупнейших финансовых институтов британского королевства наряду с Банком Англии.
Новый закон и установленная им пошлина должны были предоставить Ост-Индской компании не только монополию на чайную торговлю, но и необходимую финансовую поддержку. В итоге именно чай обеспечивал компании процветание, а на его импорт из Гуанчжоу приходилось девять десятых годовой прибыли. И несмотря на это, неграмотная политика руководства, которое закрывало глаза на все и продолжало выплачивать акционерам высокие дивиденды, чуть не довела компанию до банкротства. В какой-то момент запасы чая на лондонских складах в районе Лайм-стрит и Фенчерч-стрит выросли до 17 миллионов тонн. Расчет был на то, что чайная монополия на американском рынке сможет обеспечить быстрый экономический рост, поскольку британское королевство рассматривало чайную торговлю как big business[2 - Доходное дело (англ.).].
Середина XVII века связана с бурным и чрезвычайно прибыльным ростом чайной торговли на Западе. В то время как жители континентальной Европы все чаще выбирали кофе (в частности, французский король Людовик XV гордился тем, что каждый день сам варит себе кофе, а немецкий композитор Иоганн Себастьян Бах воспел напиток в «Кофейной кантате»), британцы не могли себе представить, как можно жить без чая. Согласно подсчетам историков, тогдашнее британское население потребляло 13 миллионов фунтов листового чая в год – примерно 300 чашек на душу населения, если считать в среднем. Почти каждый день почти каждый британец, считая – ради разнообразия – женщин и детей! А благодаря пошлинам импорт чая приносил британской казне все больше доходов, даже учитывая, что около половины чая, потребляемого в Англии и колониях, составлял контрабандный товар. И именно контрабанда стала одной из основных причин появления «Чайного закона», согласно которому Ост-Индская компания получала право поставлять чай в североамериканские колонии по более низким ценам. Предполагалось, что эта мера снизит объемы контрабандных поставок. В теории колонии с 1721 года должны были импортировать более миллиона фунтов чая в год только из Англии. На практике же поток контрабанды намного слабее не стал. Коррумпированные таможенники легко закрывали глаза на то, кто и что выгружал на портовые причалы. Скажем, из годового объема чая, который импортировался через порт Нью-Йорк, до 80 % по поддельным документам отправлялось далее в другие колонии. По оценке британского парламента, расходы на перехват двух тысяч фунтов контрабандного чая в год должны были составить восемь тысяч фунтов стерлингов.
Премьер-министр лорд Норт был уверен, что американские колонии встретят новые партии чая с распростертыми объятиями. Однако новый торговый закон вызвал в колониях только недовольство. Для американцев «Чайный закон» означал не просто цену на чай. Он был воспринят как очередная попытка британцев усилить контроль над колонией до максимума. В итоге для колонистов чай стал политическим оружием в борьбе с «давлением метрополии».
Устрашающий боевой клич
Одним из американских колонистов, выступивших против британского давления, стал разорившийся пивовар Сэмюэль Адамс. Он потребовал отправлять суда Ост-Индской компании, прибывающие в американские порты, обратно в Англию, разумеется, вместе с товарами. Он также выступил с призывом объявить полный бойкот и «любого, кто осмелится разгрузить здесь чай, вымазывать в смоле и вываливать в перьях». Чтобы усилить свои требования, Адамс заявил, что каждый отправленный в Америку ящик чая «будет иметь последствия не меньше, чем от чумы», но на Ост-Индскую компанию это заявление, конечно, впечатления не произвело. В итоге 19 октября 1773 года из Лондона отчалили семь судов, которые должны были доставить на Североамериканский континент почти 600 000 фунтов чая. Их портами назначения были Нью-Йорк, Чарлстон, Филадельфия и Бостон – четыре основных перевалочных пункта для торговых грузов из метрополии.
Судно «Дартмут» пришвартовалось в Бостоне 28 ноября. В его трюмах находилось 114 ящиков чая. Сторонникам Адамса удалось не допустить разгрузки, а на последовавшем за этим событием митинге впервые прозвучал призыв сбросить груз за борт. Несколько дней спустя в Бостон прибыли еще два судна. Впрочем, на одном из них, «Бивере», вместе с чаем прибыла оспа, в связи с чем ему пришлось встать на якорь на расстоянии от берега и в стороне от причалов в ожидании снятия карантина.
Четвертое и последнее судно звалось «Уильям» и перевозило, помимо чая, уличные фонари. Оно село на мель недалеко от берега. Торговому агенту чудом удалось организовать тайную разгрузку. Чай с этого судна стал единственным из всей партии, попавшим на прилавки американских лавок и магазинов.
Остальные же три судна застряли в Бостонской гавани в ожидании разгрузки, пока сторонники Адамса организовали круглосуточное дежурство, чтобы не допустить этого. Судовладельцы оказались в затруднительном положении: по закону они должны были уплатить пошлину и выгрузить товар в течение 20 дней со дня прибытия. В противном случае таможня могла конфисковать груз. При конфискации треть выручки от продажи конфиската направлялась в британскую казну, еще треть – губернатору колонии, а оставшаяся треть – исполнительным таможенникам. Поэтому губернатору Хатчинсону оставалось лишь приказать британскому патрульному судну заблокировать выход из гавани и терпеливо ждать, поскольку при просрочке уплаты пошлины конфискации подлежал не только груз, но и судно.
Обстановка в Бостоне накалялась уже не первую неделю, а прибытие судов с чаем лишь усилило напряженность. После войн с коренным населением Бостон погряз в огромных долгах. Бедняки окончательно обнищали, а теперь еще прибытие дешевого «официального» чая ставило под угрозу положение среднего класса. Давление в политическом котле нарастало, а сторонники Адамса подливали масла в огонь, развешивая по городу листовки: «Друзья! Братья! Сограждане! Пора прекратить махинации [британских] деспотов».
Как известно, из искры разгорится пламя. После того как вышеупомянутый сапожник Джордж Хьюс 16 декабря 1773 года, сидя на жесткой скамейке в жестоком холоде, несколько часов кряду слушал пламенные речи, которые обрушивались на собравшихся в Олд-Саут-Митинг-Хаусе подобно громовым проповедям, его терпение, как и терпение остальных собравшихся, иссякло. Если ничего не предпринять, три корабля и их груз достанутся властям, и тогда дешевый чай Ост-Индской компании навсегда заполонит американский рынок. Последовавшие за этим события вошли в учебники истории: именно тогда Сэмюэль Адамс в очередной раз призвал собравшихся к мятежу, издав «устрашающий боевой клич» (если верить словам журналиста, удачно оказавшегося на собрании в этот исторический момент). Вслед за громовым призывом в Олд-Саут-Митинг-Хаус ворвались полсотни грозных мохоков с топорами, дубинками и мачете и погнали публику в гавань. Торговец Джон Эндрюс в этот момент пил чай в трех кварталах от места действия и позже вспоминал, что свирепые крики были слышны у него дома. Это был идеальный момент, и Сэмюэль Адамс полностью руководил и им, и всеми последующими событиями.
Среди полусотни подмастерьев и поденщиков, которых Адамс несколькими часами ранее уговорил нарядиться мохоками, был кузнец Джошуа Уайет. Имена участников держались в строжайшей тайне, поскольку уничтожение частной собственности строго каралось. Однако случайно оказавшийся на месте событий двадцатилетний Сэмюэль Спрэг впоследствии рассказывал: «В тот вечер я встретил нескольких мужчин, направлявшихся к пристани Гриффинс. Я пошел с ними, и когда мы пришли туда, мы увидели “индейцев”, выбрасывающих ящики с чаем [в море]. Я вымазал лицо сажей и среди [ряженых] индейцев узнал своего хозяина, мистера Этереджа. Мы работали вместе, но никогда не говорили об этой истории».
Некоторые мятежники замаскировались весьма неумело. Уайет, например, у себя в кузнице вымазал сажей руки и лицо и намотал на пояс какую-то тряпку. Похожим на индейца он от этого не стал, зато его не узнали. И в любом случае Джон Эндрюс, пристально наблюдавший за маскарадом, утверждал, что «наречие, на котором говорили [эти фальшивые мохоки], почти не отличалось от языка настоящих индейцев». Приз за самую неудачную маскировку достался некоему Фрэнсису Эйкли, которого все сразу опознали и называли по имени. Он стал единственным мятежником, которого на следующий день задержали британские власти.
Псевдоиндейцы и все, кто последовал за ними, двинулись к пристани Гриффинс, где стояли на якоре три грузовых судна. Целью операции было не допустить, чтобы 342 ящика с чаем попали на разгрузочный причал. Сэмюэль Адамс накануне подчеркнул, что операция должна быть проведена четко, без насилия и мародерства. Ему не хотелось, чтобы местные жители сочли руководителей операции безответственными радикальными повстанцами, так как в этом случае он бы не смог в дальнейшем рассчитывать на поддержку умеренно настроенных Bostonians[3 - Бостонцев (англ.).]. Один из налетчиков все-таки решил прихватить немного чая с собой и был строго наказан: его заставили раздеться и прогнали голым по улицам.
Джордж Роберт Твелвс Хьюс также принял участие в этой операции, которую с 1834 года стали называть «Бостонским чаепитием». Его личность была установлена лишь 62 года спустя, и в возрасте 93 лет он был объявлен национальным героем в родном Бостоне. До этого личности would be[4 - Якобы (англ.).] индейцев, за исключением неуклюжего Фрэнсиса Эйкли, были the best kept secret[5 - Мало кому известны (англ.).] в истории США.
Прибывшая из Олд-Саут-Митинг-Хауса живописная костюмированная процессия была хорошо подготовлена. Небольшие группы незаметно отделились от основной толпы и пробрались на все три судна, а те, кто остался на берегу, молча наблюдали. Все происходило настолько бесшумно, что британское патрульное судно, охраняющее гавань, не заметило нападения. Джордж Хьюс был одним из тех, кто руководил операцией. Менее чем за три часа все ящики с чаем были вскрыты и сброшены в море. Сорок две тонны чая, стоимость которых сегодня составила бы почти два миллиона евро, пошли на корм рыбам в прямом смысле слова. Сделав свое дело, псевдоиндейцы быстро и бесшумно вернулись на берег и скрылись в ночи. Мирный сон бостонцев не нарушил ни один выстрел. А с утра на волнах Бостонской гавани колыхался толстый ковер из черного листового чая.
Этот бунт подал пример другим колонистам. После него в Нью-Йорке произошла целая серия атак на прибывающие суда, в ходе которых чай выбрасывался за борт, а в Чарлстоне его намеренно выгрузили на сырой склад. Спастись удалось только судну «Полли», которое успело вернуться из Филадельфии в Лондон. Ост-Индская компания потеряла на чае целое состояние и оказалась на грани банкротства. Этот бунт полностью перекрыл для нее возможность торговли с Североамериканским континентом. Нападения на суда с чаем стали чем-то вроде неприличного жеста, который колонисты показывали метрополии. Прошло несколько месяцев после этих событий, а на улицах Бостона продолжал раздаваться насмешливый стишок: «Эй, мохоки, встаньте, топоры достаньте, дайте знать Георгу, что за чай заморский пошлину платить не станем мы!»[6 - В оригинале стишок звучит как «Rally, Mohawks, bring out your axes, and tell King George we’ll pay no taxes, on his foreign tea». – Прим. ред.] Британский генерал-лейтенант Томас Гейдж, возглавлявший британские войска в американских колониях, в письме губернатору Хатчинсону интересовался, «останутся ли американские колонии частью Англии или же пожелают отделиться от нее».
На первый взгляд повстанцы американских колоний победили в борьбе против навязанных британским парламентом пошлин. Но король Георг III пришел в ярость, узнав о ночном нападении в Бостонской гавани, и решил сурово наказать колонистов. «Бостонское чаепитие» стало пресловутым фитилем в пороховой бочке Американской революции: за восемь кровавых лет Британская империя лишилась всех своих колоний в Америке.
Что же на самом деле побудило американских колонистов бросить вызов британской короне? Для понимания их долгой борьбы за независимость необходимо прежде изучить историю британской колонизации Америки.
Бог, золото и слава
Население Американского континента, когда генуэзский мореплаватель Христофор Колумб впервые высадился там в 1492 году, составляло около 75 миллионов жителей. Для сравнения: население всей Европы едва достигало на тот момент 60 миллионов. Южная Америка с конца XV века находилась в руках испанцев и португальцев, а Тордесильясский договор[7 - Тордесильясский договор (исп. Tratado de Tordesillas, порт. Tratado de Tordesilhas) – соглашение между Испанией и Португалией о разделе сфер влияния, заключенное 7 июня 1494 года в городе Тордесильяс, Кастилия-и-Леон, и уточнявшее линию раздела, установленную годом ранее в булле папы римского Александра VI Inter caetera. Линия, проходящая через оба полюса и пересекающая Атлантический океан, была установлена в 1770 км к западу от островов Зеленого Мыса. Моря и земли к востоку от этой черты отходили королевству Португалия, к западу – личной унии Кастилии и Арагона (к этому времени фактически объединившихся). – Прим. ред.] и булла папы римского Александра XVI, изданная в 1493 году, разделили мир на испанскую и португальскую части. Земли, расположенные к западу от новой демаркационной линии, за исключением завоеванной португальцами Бразилии, попадали под контроль Испании. Подобное разделение сильно ограничило возможности колониальной экспансии французов и англичан, которая началась уже после испанской и португальской. Французским и английским монархам осталось довольствоваться незавоеванной северной частью Американского континента.
В конце XV века из 75 миллионов коренных жителей Американского континента лишь малая часть обитала в его северной части. Население территории современных Соединенных Штатов, включая Аляску, составляло семь миллионов человек. К началу же XVII века на Восточном побережье Северной Америки коренного населения почти не осталось: многочисленные эпидемии за какую-то сотню лет уничтожили около 80 % населения. Таковы были негативные последствия Columbian exchange[8 - Колумбов обмен (англ.).] – трансатлантического культурно-экономического обмена сельскохозяйственными культурами, животными и драгоценными металлами. Десятки тысяч европейских переселенцев принесли с собой в Новый Свет опасные болезни, и это сыграло в уничтожении коренного населения огромную роль. Например, численность наррагансеттов, коренного населения Новой Англии, в XVII веке из-за европейских болезней сократилась на 92 %, а численность поухатанов, коренного населения Виргинии, в конце XVI века составляла всего 1000 человек. Завезенные из Западной Европы бактерии уничтожали американских индейцев не хуже любого оружия.
В то время о культурном единстве племен, говоривших на четырех сотнях языков, не могло быть и речи. Тем не менее в культурно-лингвистическом винегрете той эпохи можно выделить четыре основные группы, обитавшие к востоку от реки Миссисипи и в совокупности занимавшие большую часть Атлантического побережья. Это ирокезы, сиу, маскоги и алгонкины. В алгонкинскую группу входили микмаки, абенаки, вампаноаги, пекоты, наррагансетты, делавэры и поухатаны, занимавшие земли от севера Новой Шотландии до юга Виргинии. В сиуанскую группу, населявшую Северную и Южную Каролину к югу от Виргинии, – катавба, санти и другие племена. Еще южнее, в северной части Флориды, вдоль реки Святого Лаврентия жили тимукуа из маскогской группы, а также мохоки, онейда, онондага, кайюга и сенека из ирокезской группы.
Первыми англичанами, добравшимися до Америки, стали рыбаки. Почти все они были родом из прибрежного города Бристоля и в конце XV века активно искали новые места для лова. В 1497 году эти предприимчивые люди под руководством генуэзского мореплавателя Джованни Кабото, известного в Англии как Джон Кабот, исследовали побережья Новой Шотландии, Новой Англии и Ньюфаундленда («Новая найденная земля», площадь которой в шесть раз больше площади Бельгии). Существенно дальше англичанам продвинуться не удалось из-за того, что год спустя Кабот во время очередного похода в Америку с целью найти маршрут в Азию заблудился в океанских просторах.
Тем временем у Англии возникли проблемы, из-за которых новые экспедиции пришлось отложить на неопределенный срок. В политической жизни Тюдоров завершился сложный период, оставивший их с пустой казной. В итоге решили искать колонии, двигаясь на восток, чтобы избежать претензий со стороны Португалии и Испании.
Это не означало, конечно, полного отказа от попыток попасть в Западное полушарие. Английские рыбаки даже не подумали прекратить вылазки из Бристоля, Плимута, Эксетера и Саутгемптона через Атлантический океан в поисках хороших мест для лова трески – «атлантического золота». На острове Новая Шотландия они строили небольшие гавани для вяления и засолки catch of the day[9 - Свежий улов (англ.).] перед отправкой в Англию.
Примерно через сто лет после экспедиции Кабота англичанам удалось закрепиться в Америке благодаря политике не короля, но королевы, указавшей подданным путь в Новый Свет. Королева Елизавета I, которая взошла на престол в 1558 году, внимательно прислушивалась к мнению своего министра Ричарда Хаклита. Его географический трактат «Трактат о колонизации западных земель» (Discourse on Western Planting) положил конец спорам о необходимости постоянного английского присутствия на Североамериканском континенте. Хаклит был убежден, что колонизация поможет возродить морскую торговлю, а пошлины и налоги на ввозимые в колонии товары будут пополнять казну. Он же предложил использовать колонизацию для решения социальных проблем: высылка в Америку преступников и безработных должна была восстановить общественное спокойствие в королевстве. «Бог, золото и слава» – эти аргументы Ричарда Хаклита заставили глаза Елизаветы I загореться. Ее интересы, помимо распространения протестантизма и сокращения влияния католической Испании, включали экономические мотивы, которые отнюдь не ограничивались контролем над северными рыболовными угодьями. Королевскому торговому флоту был срочно необходим путь из Канады в Азию в обход южной оконечности Американского континента. Королева обратилась к услугам авантюристов, и один из них, сэр Фрэнсис Дрейк, от имени Елизаветы I объявил Новый Альбион, ныне известный как Калифорния, землями английской короны. Помимо него, в завоевание во имя английского престола территорий в Северной Америке свой вклад внесли такие персоны, как сэр Хемфри Гилберт, сэр Джон Хокинс и сэр Уолтер Рэли, получившие от королевы прозвище sea dogs[10 - Морские псы (англ.).].
Англичане были вынуждены считаться с опередившими их французами. В 1524 году Франциск I отправил в Новый Свет тосканского мореплавателя Джованни да Верраццано все с той же целью – на поиски морского торгового пути в Азию. По возвращении тосканец с ликованием рапортовал, что ему удалось обнаружить пролив между Атлантическим и Тихим океанами, но он ошибался. В 1550 году французы впервые – увы, неудачно – попытались закрепиться на побережье залива Рио-де-Жанейро в Бразилии. Двенадцать лет спустя Жан Рибо добрался до Флориды, двинулся оттуда через Джорджию на север, в Южную Каролину, и там очень быстро построил в проливе форт Порт-Ройал. После жестокой и кровопролитной войны с испанцами французы сосредоточились на северных канадских землях, на которые еще в 1534 году от имени короля Франциска I заявил претензии бретонский мореплаватель Жак Картье.
Виргиния
Британскую колонизацию ускорил Яков VI Шотландский, в 1603 году унаследовавший престол после Елизаветы I и ставший Яковом I Английским. Первая постоянная британская колония в Америке была основана алхимиком, щеголем, пиратом и мореплавателем сэром Уолтером Рэли, фаворитом королевы-девственницы Елизаветы I, – он и назвал колонию Виргинией в честь покровительницы. Не прошло и трех лет после восшествия Якова I на трон, как он издал указ, объявлявший Виргинию королевской собственностью, поскольку они «в любом случае не находятся в подчинении ни у одного из христианских правителей».
Яков I передал огромную территорию от Южной Каролины до канадской границы в собственность двум частным акционерным обществам – Виргинской компании (также известной как Лондонская компания) и Плимутской компании. Управляющим была поставлена задача привлечь поселенцев-протестантов и на пустом пока еще месте создать мощную торговую систему.
Осторожный колониальный флирт королевы Елизаветы I закончился. Яков I был человеком действия и всячески способствовал английской экспансии. Стремясь к расширению своей экономической и политической власти, новый король был готов идти на сделки с колонистами, чтобы те таскали для английской короны каштаны из огня.
Изданная Яковом I хартия заложила принципы управления всеми последующими английскими колониями. Согласно этой хартии, управлять должен был заседающий в Лондоне совет, а колонисты, оставаясь королевскими подданными, с момента принятия хартии имели право действовать «как свободные люди, а не как вассалы». Их «английские свободы» были гарантированы. Это означало, что они сохраняли автономию и имели право на самоуправление без ущерба для ранее приобретенных прав, включая право на собственность и наследование. Взамен колонисты должны были отдавать короне пятую часть доходов от найденного золота. Полтора века спустя именно эти экономические, политические и социальные договоренности колонисты использовали против того, что называли «тираническим вмешательством британского парламента в дела колоний».
Теперь французы и англичане устроили в Северной Америке настоящую гонку за географическое и численное господство. В начале XVII века у французов было преимущество: в 1604 году картограф Самюэль де Шамплен пересек залив Святого Лаврентия, где основал поселение, известное как Порт-Ройал. В ответ на это в декабре 1606 года Виргинская компания отправила в Виргинию 105 английских переселенцев на трех кораблях – «Сьюзан Констант», «Годспит» и «Дискавери». Все пассажиры этих судов были мужчинами и хотели поскорее сколотить состояние. Берег Виргинии они увидели в конце апреля 1607 года. На протяжении многих лет Виргинская компания делала все возможное, чтобы заманить в Виргинию тысячи английских искателей счастья, солдат и авантюристов. Любой переселенец с момента прибытия имел право на получение от компании headright[11 - Земельный надел (англ.).] площадью 100 гектаров, которые облагались налогом по минимальной ставке. С 1619 года местное правительство представляло собой палату бюргеров из 22 депутатов.
Сочетание частной собственности на землю с местным самоуправлением заложило основу современного американского общества, но это вовсе не означает, что колонизация проходила как по маслу. Условия были сложными, многие переселенцы отказывались работать всерьез, суровые зимы приводили к голоду и даже каннибализму. Не облегчали жизнь и набеги враждебно настроенных местных племен. Ситуация усугублялась тем, что Джеймстаун, поселение первых колонистов, было построено на краю болота, из-за чего жители массово погибали от малярии. За первые три года в Виргинию прибыли около девятисот переселенцев; к 1610 году выжили полторы сотни.
Колония уцелела буквально чудом – благодаря помощи группы алгонкинов из 132 племен. Их вождь Вахунсанакок, также известный как Поухатан, предпочел торговлю с колонистами войне против них. Его решение ознаменовало поворотный момент для колонии. Капитан Джон Смит, основатель Джеймстауна, с облегчением писал: «По воле Божьей индейцы принесли кукурузу, чтобы помочь нам, а мы думали, что они пришли, чтобы убить нас». Из этого, впрочем, не следует, что индейцы могли рассчитывать на настоящую симпатию: поскольку колонисты в корне пресекали попытки жить в мире и отбирали у коренных народов их земли, превращая в табачные плантации. Тот же капитан Джон Смит позже хвастался: «Войны в Европе, Азии и Африке научили меня, что мы должны подчинить себе виргинских дикарей»; подобные записи во множестве свидетельствуют о систематическом завоевании индейских земель и истреблении коренного населения Северной Америки. Со временем Nicotiana tabacum, табак обыкновенный, вошел в моду в Англии и существенно усилил экономические позиции Виргинии. Но несмотря на то что ежегодный объем табачного экспорта составлял до полумиллиона фунтов, условия жизни колонистов по-прежнему оставляли желать лучшего.
От половины до двух третей переселенцев, отправлявшихся в Виргинию в поисках удачи, подписывали договор, согласно условиям которого приобретали статус indentured servant[12 - Наемный слуга (англ.).]. По прибытии на место назначения они были обязаны возместить работодателю стоимость заранее оплаченного тем проезда, а эта сумма была немаленькой. Такие контракты подписывали гувернеры и гувернантки, лакеи и ремесленники, работники плантаций, дворецкие и горничные. Все они без исключения соглашались работать на одного хозяина за кров и еду в течение определенного срока – от двух до семи лет.
Каторжные условия труда лишали колонистов надежды разбогатеть в некий прекрасный день. Ричард Фреторн, один из многих тысяч наемных слуг, переехавших в Виргинию, писал своим родителям в 1623 году: «Из-за местных условий я сильно болею: у меня цинга, понос и многие другие недуги, поразившие мое тело. […] С тех пор как я сошел с корабля, я питаюсь только репой и овсянкой». Он умер всего два года спустя. Тысячи других наемных слуг постигла такая же трагическая судьба.
Наемные слуги дорого обходились своим хозяевам, поэтому хозяева относились к ним практически как к собственности. Таких слуг хозяин мог перепродать или сдать в аренду, лишь бы те приносили доход. В конце XVII века чернокожие рабы, насильно вывезенные из Африки, и белые наемные слуги-переселенцы нередко трудились наравне, жили практически в одинаковых условиях, и это было в порядке вещей. Единственная разница заключалась в том, что договор наемного слуги был временным, раб же был обречен работать в нечеловеческих условиях всю жизнь. Поскольку рабы обходились намного дешевле наемных слуг, ввоз африканских рабов в колонии стал постепенно расти.
Мэриленд
Английская колониальная экспансия началась существенно позже испанской. Из-за этого британцам в Западном полушарии пришлось ограничиться малонаселенными землями Северной Америки, довольно бедными месторождениями драгоценных металлов и камней. Как следствие, британская корона мало ценила свои западные колонии и отказалась от создания затратного административного аппарата в Новом Свете. Она придерживалась политики невмешательства в колониальную жизнь.
Таким образом, британские частные инвесторы вошли на американский рынок как настоящие иностранные предприниматели, получили практически полную свободу действий и управляли колониями на свое усмотрение. Из-за чрезвычайно высокой смертности на Американском континенте дела у них не всегда шли успешно. В частности, из нескольких тысяч эмигрантов, прибывших в Виргинию между 1618 и 1622 годами, пережить эпидемии и нападения индейцев смогла лишь четверть. В мае 1624 года руководство Виргинской компании подало в отставку, а колония стала королевской и получила предписание считать основным видом деятельности торговлю табаком.
Тем не менее на северное побережье прибывали все новые и новые переселенцы, а значит, возникали и новые колонии. В 1623 году Джордж Калверт, лорд Балтимор, получил королевское дозволение основать в Новой Шотландии католическую колонию. Несколько позже из-за чрезвычайно сурового климата колонисты были вынуждены перебраться южнее, в более теплые районы, и в 1634 году основали колонию Мэриленд, названную в честь королевы Марии, католички.
В первые годы своего существования Мэриленд, как и Виргиния, имел статус proprietary colony[13 - Колония, пожалованная британской короной частному лицу (англ.).] – дарованной колонии. Управлявший ею Lord Proprietor[14 - Лорд-собственник (англ.).] Джордж Калверт считал ее своего рода аристократическим семейным предприятием и хотел, чтобы Мэриленд стал убежищем для верующих католиков, мечтающих покинуть протестантскую Англию. Из этого почти ничего не вышло. Католики предпочитали оставаться на родине, а не бросаться очертя голову в рискованное путешествие в один конец. К 1640 году в Мэриленде поселились всего 500 человек, причем подавляющее большинство составляли мужчины, то есть мало кто мог жениться и завести семью. Из-за высокой смертности лишь треть браков длилась более десяти лет, а пятая часть всех детей, родившихся в Мэриленде, оставалась сиротами, не достигнув двенадцатилетнего возраста. На протяжении XVII и XVIII веков доля католиков так почти и не выросла ни в Мэриленде, ни в других британских колониях: основную часть переселенцев составляли протестанты. В 1781 году из четырех миллионов белых американцев менее 18 тысяч исповедовали католическую веру.
Новая Англия
Американский континент стал прибежищем для многих европейских религиозных сект: все, кто в Европе ощущал себя в опасности или подвергался гонениям за веру и убеждения, переселялись в колонии либо по собственной инициативе, либо под давлением. Если в середине XVIII века в пределах Англии существовало 30 различных религиозных сект, то в Северной Америке в это же время их насчитывалось около сотни. Одной из этих сект были пуритане, или pilgrims[15 - Отцы-пилигримы (англ.).], сыгравшие решающую роль в формировании современных Соединенных Штатов.
6 сентября 1620 года из Голландии в сторону Восточного побережья Америки отчалили два судна. Вскоре в корпусе одного из них, «Спидвела»[16 - От speedwell – веро?ника (англ.).], образовалась течь, из-за которой его пассажирам пришлось перейти на «Мэйфлауэр»[17 - От mayflower – боярышник (англ.). «Спидвел» и «Мэйфлауэр» – названия первых кораблей, на которых отцы-пилигримы отправились в Америку.]; со 106 мужчинами, женщинами и детьми на борту второе судно успешно продолжило путь. В отличие от своих предшественников отцы-пилигримы ехали в Америку не в поисках денег: ими руководили крайне серьезные разногласия со «слабой религиозной политикой» королевы Елизаветы и англиканской церковью, которую они считали продажной.
Часть из них уехала из Ноттингемшира в голландский город Лейден в надежде построить религиозную общину братьев и сестер, разделяющих общие убеждения. Но жизнь в Лейдене оказалась куда сложнее, чем они ожидали; религиозным диссидентам пришлось во всем полагаться только на себя. Не затронутый религией Американский континент показался им привлекательным, и потому некоторые из них рискнули отправиться за океан, чтобы начать там новую жизнь. Перед отплытием они заключили соглашение с Плимутской компанией, по условиям которого обязались оплатить большую часть стоимости путешествия. Недалеко от Восточного побережья Америки 41 пассажир поставил свою подпись под документом, утверждающим структуру и самоуправление в новой колонии. Этот документ, известный как Mayflower Compact[18 - Мэйфлауэрское соглашение (англ.).], устанавливал свободу всех существующих и будущих жителей колонии и считается первой американской конституцией. Учрежденный отцами-пилигримами День благодарения, который они впервые отметили осенью 1621 года, благодаря Бога за хороший урожай, с 1863 года объявлен американским национальным праздником.
Новая Англия, куда прибыли колонисты, была огромна и включала штаты Коннектикут, Мэн, Массачусетс, Нью-Гемпшир, Род-Айленд и Вермонт. Здесь отцы-пилигримы основали Плимутскую колонию, но условия в первый год были настолько тяжелыми, что до следующей весны дожила лишь половина поселенцев. Плимутским колонистам, как и виргинским, помогли индейцы, но в этот раз вампаноаги. Из-за целой череды эпидемий их осталось слишком мало, так что соглашение между ними и отцами-пилигримами помогло индейцам избежать полного вымирания, а колонистам выжить.
В течение следующего десятилетия в Новую Англию прибыли более 14 тысяч пуританских семей. Эта религиозная миграция дорого обошлась наивным вампаноагам, поскольку пуритане, не теряя времени, захватили их заброшенные земли на основании vacuum domicilium[19 - Ничья земля (лат.).] – английской доктрины, основанной в свою очередь на римской идее usufructus[20 - Узуфрукт (лат.).] – праве присвоения дохода от чужого имущества. Согласно этой доктрине, тот, кто возделывает землю, имеет право считать ее своим имуществом. Пуритане за гроши скупали землю у местных, впервые столкнувшихся с частной собственностью.
Темп британской экспансии в Западном полушарии не спадал. Между 1663 и 1682 годами британцы основали шесть новых колоний: Нью-Йорк на западе, Нью-Джерси на северо-восточном побережье, дальше вглубь материка – Пенсильванию, к югу от Нью-Джерси – Делавэр, а также Северную и Южную Каролину. Менее чем за 20 лет они заняли все Восточное побережье Америки, почти 2000 километров от принадлежащих Франции канадских земель на севере до Флориды, занятой испанцами.
На территории штата Нью-Йорк, который до перехода к британцам был голландской колонией и назывался Новыми Нидерландами (в свою очередь позаимствовав название у шведов, чья колония называлась Новой Швецией), обитали немцы, французские гугеноты и фламандцы. Основные доходы колонии приносила торговля пушниной. Для британцев эти земли выглядели идеальной с географической точки зрения позицией, соединяющей контролируемую пуританами Новую Англию с Мэрилендом и Виргинией на берегах Чесапикского залива. Когда в 1664 году английский король Карл II предложил своему брату Джеймсу, герцогу Йоркскому, изгнать колонистов из Новых Нидерландов и основать там новую собственную колонию, тот не колебался ни секунды. В августе 1664 года Джеймс с четырьмя сотнями солдат выступил против нидерландского губернатора Питера Стёйвесанта, и тот быстро был вынужден уступить военному превосходству британцев. За ежегодный сбор в размере 40 бобровых шкурок Джеймс получил от своего брата в личную собственность земли, простирающиеся от Коннектикута до реки Делавэр. Он же и переименовал эти земли в Нью-Йорк. Это была поистине выгодная сделка. Сменив брата на престоле, в 1685 году Джеймс объявил Нью-Йорк королевской колонией, а позже продал часть этой огромной территории нескольким частным инвесторам. Так, Восточный Джерси приобрели шотландские торговцы, а Западный Джерси достался квакерам – секте, за полвека до того основанной неким Джорджем Фоксом, сыном английского ткача из Лестершира. Его последователи стремились к «простой жизни», в которой следовало отказаться от роскоши, а все люди были «равны в глазах Бога». В 1702 году обе эти частные колонии были объединены в королевскую колонию Нью-Джерси.
Пенсильванию, расположенную между Нью-Йорком, Нью-Джерси, Мэрилендом и долиной Огайо, в 1682 году тоже основал квакер Уильям Пенн как свою частную колонию. Мало кто соглашался переселяться в место, где в любой момент могли напасть индейцы. Тогда Пенн стал заманивать дешевой землей немецких протестантов.
Он разрекламировал свою колонию как «священный эксперимент», в результате чего тысячи немцев бросили все и отправились в Америку. Поэтому нет ничего странного в том, что и по сей день в некоторых районах Пенсильвании можно услышать Pennsilvania German или Pennsilfaanisch Deitsch[21 - Пенсильванский немецкий диалект (англ. и самоназв.).]. Население города Филадельфия, название которого переводится с греческого как «братская любовь», уже через год после его основания составляло четыре тысячи жителей, а в 1710 году – двадцать три тысячи.
Уильям Пенн основал свою колонию как религиозную миссию на землях, которые он, помня свои убеждения, выкупил у коренных народов по разумной цене, а не воспользовался узуфруктом, подобно собратьям по вере в Новой Англии. Но после того, как колонисты в 1737 году обнаружили соглашение 1686 года, считавшееся утерянным, первоначальное благочестие растаяло как дым. В документе, некогда составленном Уильямом Пенном, говорилось, что делавэры готовы уступить поселенцам часть своей территории, «равную расстоянию, которое человек может отмерить шагами за полтора дня». И хотя необходимые подписи на документе отсутствовали, само выражение Walking Purchase, которое буквально переводится как «пешая покупка», натолкнуло Томаса Пенна, сына и наследника Уильяма Пенна, на идею соревнования, но не по ходьбе, а по бегу. Трое лучших бегунов Пенсильвании должны были состязаться в том, кто пробежит большее расстояние за полтора дня. Победителю был обещан крупный денежный приз. Для участников забега Пенн специально проложил маршрут, где они могли перекусить, и организовал переправы через ручьи и реки – так, чтобы участники могли бежать без остановки в течение всех полутора суток. Благодаря размытым условиям соглашения Томас Пенн получил в итоге вдвое больше земли, чем делавэры изначально предполагали выделить его отцу.
Занимая и завоевывая американские территории, британцы создавали все новые колонии. Так возникли Нью-Гемпшир, Род-Айленд и Коннектикут, которые прежде входили в состав Новой Англии. Далее в Америку с компанией Массачусетского залива отправились английские пуритане, чтобы основать новую королевскую колонию Массачусетс к северу от Плимута. Свою столицу они назвали Бостон – в честь города в графстве Линкольншир, родины большинства этих пуритан. Джорджия была основана в 1732 году как буферная зона между испанской Флоридой и Южной Каролиной, чьи рисовые поля впоследствии сделали ее самой процветающей британской колонией.
Британские колонии граничили с французскими на севере и испанскими на юге. По остальным сторонам света границы британских колоний были природными: на востоке Атлантический океан, а на западе Аппалачи образовывали так называемые фронтиры, естественные границы британской территории. Горы затрудняли продвижение колонистов на запад, в районы, которые они назвали Северо-западной территорией. В этих диких местах переселенцы не могли рассчитывать на официальную защиту. В те времена никто не осознавал масштабов Северной Америки.
Нет худа без добра
В течение XVII века в Северную Америку из Англии перебрались от 300 до 400 тысяч человек. Для многих из них это стало настоящим испытанием. Само путешествие длилось в среднем около девяти недель и стоило около 15 фунтов на одного пассажира. Заработок ремесленника за полгода – но Америка казалась столь привлекательной, что большинство переселенцев надеялись в один прекрасный день окупить свои расходы. Заработки в колониях были вдвое больше, чем в Европе, а стоимость жизни намного ниже.
Несмотря на то что в XVII веке на территориях американских колоний почти не было факторий, а в тех, которые были, почти никто не жил, начало XVIII века ознаменовал демографический перелом. За период с 1670 по 1760 год, то есть за 90 лет, численность населения британских колоний увеличилась с 600 тысяч до полутора миллионов человек. Это может показаться сущим пустяком по сравнению с Европой, где на меньшей территории примерно в это же время теснились 118 миллионов. Но миграция наконец дала толчок к экономическому росту колоний и развитию трансатлантического торгового обмена. Рыба, мясо, зерно, табак, рис, хлопок и древесина массово отгружались из колоний в Англию, откуда распространялись дальше по миру. Америка превратилась в «житницу Европы». В свою очередь, Англия получила новый рынок для сбыта шерсти, книг, бумаги и одежды. Колонии стали частью товарной империи, или международного торгового консорциума, если так можно выразиться.
Каждый год из Европы в Америку в поисках счастья или собратьев по вере эмигрировали около десяти тысяч человек. Для британского королевства экономические и социальные последствия эмиграции имели двойной эффект: с одной стороны, большинство эмигрантов были бедняками или безработными, с другой – эмиграция мужчин привела к снижению рождаемости в королевстве. Начиная со второй половины XVII века сочетание эмиграции безработных и снижения рождаемости привело к дефициту рабочей силы. Превышение спроса над предложением рабочей силы привело к росту оплаты труда и уровня жизни среднего британца. А повышение оплаты труда обеспечило британцам возможность позволить себе такую роскошь, как ввозимые из колоний табак и сахар.
В Англии спрос на колониальный табак вырос настолько, что за период с 1640 по 1700 год его импорт увеличился с миллиона фунтов до 28 миллионов. Это уронило рыночные цены на него, и спрос вырос снова. К середине XVIII века объем американского табачного экспорта, 70 % которого приходилось на Виргинию, составил 80 миллионов фунтов. Табак превратился в товар массового спроса наравне с рисом, который импортировался из Джорджии и Южной Каролины, а также с сахаром и кофе, которые в огромных объемах ввозились из Карибского региона. Не следует забывать, что Британскому королевству принадлежало не только само американское побережье, но и острова – Барбадос, Ямайка, Бермудские и Багамские острова, Антигуа, Сент-Китс, Невис и Монтсеррат, которые вместе называют Карибскими.
Развитие трансатлантической торговли привело к резкому росту эмиграции. В частности, с 1751 по 1773 год, то есть за 20 с небольшим лет, население Джорджии увеличилось с двух с небольшим тысяч человек до как минимум 33 000. Не все, впрочем, попадали в Америку по доброй воле. Огромный спрос на табак и сахар привел к формированию полноценных международных экономических отношений, а этот экономический рост – к тому, что в начале XVIII века британцы отвоевали у голландцев сомнительную славу лидеров работорговли.
В конце XVII века английский источник наемных работников для колоний иссяк. Табак же и сахар продолжали пользоваться спросом. В колониях все чаще и активнее использовали более дешевый труд рабов из Африки, которые оставались пожизненной собственностью своих хозяев и легче переносили тропическое лето в южных колониях. Рабовладение и систематическое истребление индейцев стали самыми мрачными фрагментами истории США. В конце XVII и на протяжении всего XVIII века к рабству относились как к неизбежному и необходимому элементу американского общества. Например, в 1757 году один проповедник из Виргинии – колонии, разбогатевшей за счет использования на табачных плантациях труда подневольных работников и рабов, категорично заявлял, что «жить в Виргинии без рабов морально невозможно». Томас Джефферсон, один из founding fathers[22 - Отцов-основателей (англ.).] Американской революции, был твердо убежден в интеллектуальном и физическом превосходстве белых над чернокожими. Позднее Джефферсон поддерживал отмену рабства, считая его при этом «необходимым злом». Богатые землевладельцы вроде него были крайне непоследовательны в стремлении сохранить свое положение, не допустив ни малейшего изменения из-за предоставления политических прав чернокожим рабам. При жизни Джефферсона в его поместье Монтичелло было более 600 рабов, а сам он был сторонником сегрегации.
Джордж Вашингтон, еще один основоположник американской независимости, также использовал рабский труд на обширных табачных плантациях и в поместье в Маунт-Верноне, которые в 1761 году достались ему в наследство от сводного брата Лоуренса. В 1772 году Вашингтон прекратил покупать рабов. Он поддержал Fairfax Resolves[23 - Фэрфаксские резолюции (англ.).], которые включали, в частности, призыв прекратить ввоз рабов в британские колонии. В это же время на его плантациях трудились 135 рабов, а в течение его жизни их число увеличилось на несколько сотен. Будущий первый президент Соединенных Штатов достойно обращался со своими рабами, а впоследствии и вовсе отказался от поддержки рабства. Тем не менее трудно понять, как такие колонисты, как Томас Джефферсон и Джордж Вашингтон, поддерживали рабство и при этом в своей борьбе против Британского королевства заявляли, что «британцы хотят обуздать нас как рабов». Сам Вашингтон не видел в рабстве ничего аморального или негуманного, за исключением того, что оно, по его собственному выражению, «способствует лени». От подобного утверждения из уст человека, который возглавил борьбу американских колоний за независимость, остается неприятный осадок.
К чести Вашингтона следует отметить, что он отказался от разделения семей своих рабов и применения физического наказания. Но один из посетителей Маунт-Вернона описывал четкую разницу между положением хозяина поместья и рабов: «Слуги постоянно следили за Вашингтоном, стремясь немедленно ему угодить, и даже больше, один его взгляд воспринимался как приказ». Беглых рабов Вашингтон безжалостно разыскивал, а тех, кто не подчинялся его требованиям, отправлял на плантации в Карибском море – путешествие в один конец. В письме некоему капитану Джонсону, датированном июлем 1766 года, Вашингтон пишет, что один из его рабов, которого он называет непослушным, «находится в правильных руках, и, если вы его перевоспитаете, его можно будет перепродать за неплохую цену, и я буду рад заплатить вам комиссию за ваши труды, но призываю вас держать его в наручниках до тех пор, пока вы не выйдете в открытое море, чтобы он не мог сбежать».
Один из иностранных гостей поместья Маунт-Вернон описывал жилища рабов как грязные лачуги: «Мы зашли в одну из негритянских хижин, которые с трудом можно назвать домами. Они еще более убоги, чем самые жалкие дома наших крестьян». Джордж Вашингтон с детства страдал от плохих зубов и покупал у рабов их зубы для изготовления своих зубных протезов: часть их в самом прямом смысле была сделана из зубов, удаленных у рабов. При этом зубы рабам удаляли без обезболивания.
Лишь после Американской революции северные штаты начали постепенно отменять законы о рабстве. Первыми стали Пенсильвания, Массачусетс и Вермонт. В других штатах, таких как Виргиния, где родился Джордж Вашингтон, этот процесс занял больше времени, поскольку рабство там воспринималось как «нечто естественное». Сам Вашингтон завещал освободить всех своих рабов после его смерти. Впрочем, отчасти он руководствовался рациональными соображениями, поскольку хотел избежать необходимости содержать их после смерти.
В XVII веке у чернокожих рабов было право самовыкупа, право на имущество и даже на владение собственными рабами, но накануне XVIII века и эти немногочисленные права были отменены. Рабы были лишены возможности владеть чем бы то ни было, выкупать самих себя и путешествовать. Их браки не признавались, а дети автоматически становились собственностью хозяев родителей. По оценкам историков, рабов, получавших возможность выкупиться, как правило, в качестве благодарности за годы верной службы, не набралось бы и 3 % от общей численности.
Массовый ввоз рабов, безусловно, оказал серьезное влияние на состав американского населения. Рабов, похищенных и захваченных в странах, которые мы сейчас называем Нигерией, Ганой, Сенегалом и Гамбией, везли скованными цепями, как скот, на плантации в Южной Каролине, Виргинии, Мэриленде, Джорджии и Нью-Йорке. В пути многие погибали от невыносимых условий или совершали самоубийство. Трупы выбрасывали за борт, а выжившие в этом аду рисковали умереть от оспы или воспаления легких в пределах года после попадания в Америку.
В абсолютном выражении общее число рабов, ввезенных из Африки в Америку, превышало число белых поселенцев. Например, в период между 1620 и 1800 годами рабов в британских колониях было в среднем в полтора раза больше, чем колонистов. К 1725 году в Бостоне хотя бы одним рабом владела каждая пятая семья. В Род-Айленде в 1750 году чернокожие рабы составляли почти 12 % населения, а в Нью-Йорке в это же время рабы имелись в половине домохозяйств. В Чесапике (штат Виргиния) 40 % колонистов имели в собственности трех и более рабов. Больше всего рабов приходилось на Южную Каролину – примерно две трети населения. В британских колониях на Карибских островах эти цифры были еще выше, так как на 55 тысяч белых жителей колоний приходилось почти 300 тысяч рабов. Южная Каролина пережила не одно и не два рабских восстания. В 1730 году в попытке если не остановить, то хотя бы замедлить ввоз рабов в Южной Каролине был введен налог на рабовладение, но и это не помогло. К 1790 году рабы составляли примерно 18 % – одну шестую часть – населения Северной Америки.
2
God bless America[24 - Боже, храни Америку (англ.).]
В начале XVIII века Северная Америка напоминала лоскутное одеяло из разрозненных мелких поселений и деревушек, безуспешно пытавшихся объединиться посреди обширных пустынных территорий. Три четверти белых колонистов составляли те, кто покинул Европу из-за религиозных преследований или долгов. До 1718 года большинство среди них составляли немецкие протестанты, в основном осевшие в Пенсильвании, остальные прибыли из Ирландии, Шотландии и Англии.
Начиная с 1718 года британские власти стали отправлять в Виргинию и Мэриленд тысячи английских и ирландских каторжников, что способствовало уменьшению доли рабов в общем составе населения, а заодно освобождало британские тюрьмы. В 1760 году в так называемых chaingangs[25 - Группа заключенных, скованных цепями, используемая для выполнения тяжелых работ (англ.).] работали около 30 тысяч каторжников.
Нитью, соединившей все британские колонии на Североамериканском континенте, стала глубокая религиозность колонистов. В 1740 году стремление колонистов к очищению религии привело к настоящему религиозному буму. Эта волна религиозных движений получила название Great Awakening – Великое пробуждение. В сельской местности и таких городах, как Филадельфия, Бостон и Нью-Йорк, десятки тысяч верующих собирались под открытым небом, чтобы послушать пламенные выступления духовных лидеров, которые, словно звезды, вдохновляли аудиторию страстными проповедями.
Печатник, издатель и изобретатель, позднее также ставший founding father[26 - Отцом-основателем (англ.).], Бенджамин Франклин писал в своей Pennsylvania Gazette[27 - Пенсильванская газета (англ.).]: «В четверг около шести часов вечера проповедь преподобного мистера Уайтфилда, которую он читал со ступеней лестницы здания суда, в гробовом молчании слушала толпа из шести тысяч человек». Франклин предположил, что из публикации речей успешного проповедника можно извлечь выгоду, и продажа тысяч экземпляров этих проповедей принесла ему огромные деньги.
В колониях зародилось массовое религиозное движение, последователи которого считали себя избранным авангардом веры. Например, массово переселившиеся из Англии в Массачусетс пуритане проповедовали, что «каждая колония имеет перед Богом обязательство соблюдать библейские заповеди и жить по законам Божьим». God bless America: колонисты эмигрировали с убеждением, что Бог одобряет их решение и что у него есть сложный замысел в их отношении, поэтому они не просто так пересекли океан. И действительно, борьба за независимость Америки всегда будет тесно связана с религией.
Накануне Американской революции многие колонисты, жившие в сельской местности, пребывали под влиянием не столько политических памфлетов таких ораторов, как Джон Адамс и Томас Джефферсон, сколько еженедельных воскресных проповедей в сельских церквях. На протяжении многих лет местные проповедники каждое воскресенье сдабривали сопротивление колонистов библейским соусом по рецептам Ветхого Завета. Британцы называли их «черным полком». В те годы проповеди, простым и понятным языком объяснявшие колонистам, что «Бог призывает сопротивляться тирании, потому что иначе люди совершают грех», имели гораздо более широкую аудиторию, чем распространяемые в городах политические памфлеты. Неудивительно, что радикальный философ Томас Пейн в своем памфлете «Здравый смысл», опубликованном в начале 1776 года как философское руководство для колонистов, восставших против британской монархии, назвал Америку «землей обетованной». Пейн хорошо осознавал мобилизующую роль религии в борьбе с британцами. В XVIII веке его мессианское послание разошлось тиражом три миллиона экземпляров. Несколько месяцев спустя, когда была составлена Декларация независимости, Бенджамин Франклин изобразил «новую Америку» как «Моисея, разверзнувшего Красное море своим посохом, дабы указать путь народу избранному». Томас Джефферсон сравнивал Американскую революцию с библейским сюжетом, в котором «детям Израиля был указан путь через пустыню».
Эту же глубокую религиозность два с половиной века спустя использует президент Дональд Трамп, позиционируя себя как сторонника принципа America First[28 - Америка прежде всего (англ.).] и вплетая в свою кампанию «Великое пробуждение» как клич политического единения, «избранный Богом» лидер которого указывает своим соотечественникам путь в рай земной. И в случае Дональда Трампа этот рай не выглядит местом, где хотелось бы задержаться подольше.
Богатые и бедные
В течение первых десятилетий XVIII века европейские колонисты сумели достаточно приспособиться к американскому климату и прочим местным условиям. Снижение уровня смертности привело к серьезному росту доли белого населения на Североамериканском континенте. Повседневная жизнь оставалась непростой, так как климат отнюдь не во всех колониях был благоприятным, а почва далеко не везде плодородной. В Новой Англии, например, и сейчас преобладают каменистые грунты, а период вегетации короток; выжить там могли только мелкие фермеры. Напротив, умеренный климат так называемых middle colonies[29 - Средние колонии (англ.).], в число которых входили Пенсильвания, Нью-Йорк, Делавэр и Нью-Джерси, позволял возделывать кукурузу, рожь и ячмень.
Как и во всем мире, в американских колониях существовало социальное неравенство, но заметно иное, чем в Европе. Социальные и экономические различия между классами в Америке сильно смазывались, уровень жизни большинства колонистов, за исключением рабов и каторжников, был выше, чем в среднем в Европе, а наемные работники в сельском хозяйстве получали в среднем вдвое больше таких же работников в Англии.
В большинстве своем колонисты не голодали, и любому, кто хотел возделывать землю, ее было достаточно. В 1762 году comptroller of the customs of Boston[30 - Ревизор Бостонской таможни.] Натаниэль Уэр писал, что «низшие [американские] сословия лучше питаются и одеваются или, иными словами, ведут лучшую жизнь по сравнению с усердными лондонскими ремесленниками». Экономическую и социальную силу колонистов можно было почувствовать и в следующем веке. Например, в «Американских записках» английского писателя Чарльза Диккенса, созданных в 1842 году на основе путевого дневника, есть такие строки: «Возвращение в Бостон. Когда я вышел на улицу в воскресенье утром, воздух был таким чистым, а дома такими яркими […] каменная кладка была белоснежной, стены были выкрашены в ярко-красный цвет, а оконные ставни – выкрашены в ярко-зеленый […] как будто я оказался среди театральных декораций во время спектакля. […] Это очень красивый город, который не может не произвести впечатление на любого, кто его посетит».
В колониях жили дольше, болели меньше, женились раньше, смертность была ниже, а рождаемость выше, чем в Европе, – речь, конечно, о белом населении. Уровень грамотности среди белых мужчин составлял 75 % против 60 % в Англии. Колонистам не угрожали религиозные преследования, а конфликты с коренным населением оставались локальными и нечастыми. Огромный спрос на экспортный табак и сахар породил постоянный спрос на рабов и наемных работников, в результате чего население колоний росло буквально в геометрической прогрессии: в одной только Виргинии оно меньше чем за сто лет увеличилось вдесятеро. То же самое происходило и в Северной Каролине, где к 1660 году численность населения выросла с нескольких сотен до ста двадцати тысяч. И просто для сравнения: в 1759 году совокупная численность населения Англии и Уэльса составляла около семи миллионов человек, Шотландии – около одного миллиона трехсот тысяч, а Ирландии – немногим более двух миллионов. Исходя из этого, Америка должна была обогнать Англию по численности населения за неполный век. И это вполне здравая мысль, потому что в конце XVIII века в Америке насчитывалось уже почти четыре миллиона жителей, включая 700 тысяч рабов. В 1851 году Соединенные Штаты Америки наконец обогнали Англию.
Но, несмотря на резкий рост численности населения, общество в колониях оставалось провинциальным, а степень урбанизации – низкой: люди были ориентированы в первую очередь на приобретение земли, и только малая часть – на городскую жизнь. Почти 90 % колонистов были фермерами или работниками на фермах и жили в крошечных поселках. Кроме того, сельскую жизнь было принято всячески превозносить. Например, Томас Джефферсон писал, что городская жизнь – «источник всех зол», и пропагандировал сельский «американский идеал»: «Те, кто возделывает землю, являются избранным народом Божьим, если Он когда-либо избирал кого-либо».
На картах первой половины XVIII века не найти крупных американских городов: между Филадельфией и Чарлстоном в тысяче километров друг от друга не было ни одного. А население Бостона в 1735 году составляло всего 13 тысяч жителей. При этом в городе развелось очень много собак, в связи с чем был принят местный закон, запрещавший держать собак ростом выше 20 сантиметров. Бостонцы не видели связи между размером собак и их поголовьем, так что закон мало кто соблюдал. В Филадельфии, Нью-Йорке, Чарлстоне и Ньюпорте, региональных метрополиях с портами и чиновничьим аппаратом, в 1750 году проживали не более пяти тысяч человек, большую часть которых составляли торговцы и банкиры. В конце XVIII века численность населения Филадельфии, крупнейшего города тогдашней Америки, едва дотягивала до 42 тысяч.
Впрочем, несмотря на то что в городах жили от силы 5 % населения колоний, интеллектуальная жизнь в них била ключом: открывались библиотеки, издавались газеты, интеллигенция получала образование в Йельском, Принстонском и Гарвардском университетах. В 1760 году в Филадельфии было 77 книжных магазинов – больше, чем в десяти крупнейших провинциальных английских городах, вместе взятых. А после 1760 года в Америке, словно грибы после дождя, начали возникать новые города. Например, в Новой Англии за четверть века их было основано 264.
Даже бедняки-колонисты жили лучше по сравнению с Европой, но это, конечно, не означало рая на земле. Бедность оставалась бедностью. В 1740 году четверть жителей Бостона жила за ее чертой, а в таких колониях, как Виргиния и Мэриленд, доля бедного населения достигала трети. Но если в Англии эта часть населения была вынуждена полагаться на постоянную благотворительность, бедные колонисты Америки не оставляли надежды улучшить свою жизнь. Примерно три четверти колонистов имели в собственности землю – серьезная разница с Англией, где землей или недвижимостью владело всего 20 % населения. И, конечно, все это не означало равноправия. Надежда на то, что человек, который что-то умеет и знает, чего хочет, уж наверняка сможет добиться успеха, разбивалась о социальную реальность. Многие эмигранты происходили из самых низших социальных слоев и, приехав в Америку, так и не получили возможности приобрести участок земли и что-нибудь на нем построить.
В колониях изначально отсутствовал аристократический высший класс, в котором решающее слово принадлежало графам, баронам и маркизам. При этом в американском обществе сохранился преимущественно патриархальный уклад. Местную элиту – в нее входили священники, богатые торговцы, юристы, врачи и высокопоставленные офицеры Королевского флота – называли gentry, и ее представители, как и в любой другой стране, смотрели на «простолюдинов» свысока. Так же, как в Англии и других европейских странах, gentleman[31 - Джентльмен (англ.).] отличался от простолюдина знанием классических языков, умением играть на музыкальных инструментах, ношением парика и отсутствием необходимости зарабатывать на жизнь ручным трудом. Джентльмены вели изысканный образ жизни, мало отличавшийся от образа жизни европейского дворянства, который давал им моральное и социальное превосходство над низшими слоями населения, вынужденными ежедневно бороться за выживание. До провозглашения независимости в 1776 году расслоение американского общества было в целом похоже на европейское. В Бостоне 5 % жителей владели половиной собственности во всем городе, в то время как на долю всех жителей из низших классов приходилось 5 % собственности.
Колониями управляли богатые династии: в Нью-Йорке это были голландско-британские семьи ван Ренсселер, Стёйвесант и Филипс, в Виргинии – табачные магнаты Беверли и Картеры. Лэндон Картер, впоследствии выступавший за независимость Америки, называл простолюдинов идиотами, а будущий первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон говорил о фермерах как о grazing multitude[32 - Вольный перевод: «стадо на подножном корму» (англ.). – Прим. ред.]. Томас Джефферсон, ставший третьим президентом Соединенных Штатов в 1801 году, был убежден, что «хозяева постоялых дворов, слуги и кучера – мошенники, с которыми обществу не нужно считаться». Но многие американские землевладельцы, подобно французам, жили на грани банкротства, поскольку содержание плантаций стоило очень дорого. Именно по этой причине многие отцы-основатели, включая Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона, всю жизнь использовали труд сотен рабов.
Рост благосостояния американских колоний стал возможен благодаря британской меркантилистской политике. С 1660 года Англия превратилась в главный торговый узел своей колониальной империи, причем вся торговля колоний с иностранными партнерами должна была также проходить через Англию. За это колониям гарантировались защита торговых судов Королевским военным флотом и ежегодный приток достаточного количества рабочих рук благодаря политике открытых дверей. Работорговля обеспечивала дешевую рабочую силу и высокую маржу[33 - Чистая прибыль, разница между продажной ценой и себестоимостью. – Прим. ред.]. Это привело к росту благосостояния колоний за счет морской торговли с Англией, составлявшей около половины годового объема британских морских перевозок. Между 1747 и 1765 годами экспорт товаров из Америки увеличился более чем вдвое – с семисот тысяч до полутора миллионов фунтов стерлингов. Колонии в свою очередь имели возможность сравнительно недорого покупать в Англии предметы роскоши, инструменты и оружие.
Обратная сторона медали состояла в том, что колонии все сильнее зависели от торговли с Англией, а благосостояние их жителей – от королевского согласия удерживать низкими импортные пошлины. Подавляющее большинство колонистов имели британские корни и исповедовали протестантизм, но единства между колониями не было и близко. Почти у каждой колонии хватало разногласий с ближайшими соседями, и практически все отводили глаза, стоило на соседей напасть индейцам. Постепенно к англичанам и шотландцам начали прибывать голландцы, фламандцы, немцы и французы, и к уже имеющимся противоречиям добавилось взаимное недоверие между представителями разных национальностей. В частности, Бенджамин Франклин открыто беспокоился из-за того, что Пенсильвания сильно germanized[34 - Онемечена (англ.).] вследствие большого притока немцев, а тем, кто собирался ехать в Олбани, советовал учить голландский язык. Как и в европейских странах, в колониях пышным цветом цвели взаимные предубеждения: все немцы считались недалекими, голландцы – прижимистыми, французы – легкомысленными, а ирландцы – пьяницами. Несмотря на невероятно тесное соседство, в каждой колонии процветала своя система управления. Виргиния, Нью-Йорк и Южная Каролина принадлежали английской короне и управлялись местными губернаторами. Мэриленд и Пенсильвания пребывали под частным контролем lord proprietor[35 - Лорд-собственник (англ.).]. И только в Коннектикуте и Род-Айленде была автономия, благодаря которой они не подчинялись автоматически ни английской короне, ни частным компаниям. Метрополии взаимное безразличие колоний друг к другу было на руку, но по иронии судьбы политическое противостояние с британским парламентом действительно сплотило колонии.
Отец, ты жив
Первые территориальные трения между французами, двинувшимися из Канады на юг, и британцами, чей взгляд от Восточного побережья обратился на запад, начались на севере. Британцы сумели остановить французскую экспансию, захватив Гудзонов залив. Однако в 1753 году у французов все еще оставался путь во внутреннюю Северную Америку через реку Оттава и реку Святого Лаврентия.
Камнем преткновения стала долина Огайо – обширная территория, включающая большую часть нынешних штатов Огайо, Индиана, Кентукки, а также часть Пенсильвании и Виргинии. На нее претендовали как французы, так и британцы, и последние опасались, что, взяв долину под свой контроль, Франция помешает их экспансии во внутренние области Америки. Это привело к жестокой конкуренции, та в свою очередь – к строительству новых торговых постов в долине Огайо, а уже они дали повод и тем и другим вовсю хвалиться, что территория между Канадой и рекой Миссисипи принадлежит им. Для французов долина Огайо была идеальным плацдармом между канадскими землями на севере и Луизианой на юге, и потому о ее стратегическом значении спорить не приходилось. Там, где сейчас находится город Питтсбург, на пересечении Аппалачей с долиной Миссисипи, французы построили огромный форт Дюкен. Такое его расположение должно было обеспечить французам полный контроль над долиной Огайо. Шотландец Роберт Динвидди, губернатор Виргинии, понимая этот план, опасался, что французы медленно, но верно окружат британские территории на Восточном побережье, а потом и поглотят их. Инструкции, которые он получил от английского короля в 1753 году, были более чем ясны: любой ценой не допустить вторжения французов на английские территории, «если необходимо, применив силу», дабы не поставить под угрозу прибыльную торговлю пушниной.
Вопрос, который действительно волновал всех, заключался не в том, в какой момент конфликт между двумя странами перерастет в войну, а скорее в том, какая из сторон получит больше контроля над Североамериканским континентом. Первый выстрел раздался в 1754 году близ огромного озера Эри между Канадой, Пенсильванией, долиной Огайо и нынешним штатом Нью-Йорк. Губернатор Динвидди принял решение отправить туда, в форт Ле-Бёф, молодого, амбициозного и богатого Джорджа Вашингтона. Выбор Динвидди был рискованным, поскольку двадцатидвухлетний Вашингтон не имел серьезного военного опыта, не обучался дипломатии и не знал ни слова по-французски, так что на переговорах с противником был обречен полагаться на переводчика.
Даже 30 лет спустя Джордж Вашингтон не понимал, почему Динвидди поручил эту миссию именно ему: «…чтобы столь юного и совершенно неопытного человека послали вести такие важные переговоры…». Возможно, на решение Динвидди повлиял тот факт, что Вашингтон хорошо понимал обстановку и ранее сам вызвался доставить французам ультиматум. В этой экспедиции Вашингтона, стройного и самого высокого из всех (его рост составлял 182 сантиметра), сопровождал вождь ирокезов Танагриссон по прозвищу Полукороль, питавший непоколебимую ненависть к французам, которые убили его отца и, по его собственным словам, «выели ему сердце».
Ранним майским утром 1754 года Вашингтон с отрядом из четырех десятков солдат при поддержке горстки индейцев и их озлобленного вождя атаковал французский отряд в ущелье в горах Аллегейни, недалеко от того места, где сейчас находится город Питтсбург. Французы проиграли этот бой. Раненный в ходе перестрелки французский командующий Жозеф-Колон де Вилье, сеньор де Жумонвиль, осознав, что перевес сил на британской стороне, призвал прекратить огонь, после чего церемонно потребовал от Вашингтона покинуть «свою территорию».
Однако едва Жумонвиль закончил свою речь, как вождь ирокезов бросился вперед. Танагриссон томагавком рассек череп французскому офицеру, торжественно объявил: «Отец, ты жив!» и умыл руки хлынувшей кровью. Такого никто не ожидал. Этот экстравагантный ритуал стал для индейцев Танагриссона сигналом начать снимать скальпы с раненых французских солдат. Участие в этой операции было для вождя расчетливым шагом: он считал, что ирокезы только выиграют от эскалации французско-британского конфликта, поскольку эта война ослабит давление на индейцев долины Огайо. Индейцы, жившие севернее и западнее Нью-Йорка и Новой Англии, в любом случае находились на линии огня между англичанами и французами. Британцы рассчитывали на поддержку Танагриссона, но в последующие годы ирокезы сражались то на одной, то на другой стороне, каждый раз рассчитывая извлечь из этого выгоду.
Французы бурно отреагировали на вести о злополучном dеconfiture[36 - Крах, поражение (фр.).] Жумонвиля и обвинили Вашингтона в умышленном убийстве французских солдат. Вашингтон, начавший срочное строительство форта Несессити, сделал вид, что не виноват в этом убийстве, и приступил к подготовке нападения на форт Дюкен. Рассчитывать на поддержку индейцев он больше не мог, поскольку племена делавэров, минго и шауни решили, что британцы слишком назойливы, и перешли на сторону французов. Неистовый вождь ирокезов от греха подальше скрылся в Пенсильвании. Нападение на форт Дюкен обернулось поражением британцев, и без поддержки индейцев Вашингтону и его четырем сотням солдат пришлось отступать в форт Несессити под непрекращающимся ливнем.
Когда французский капитан Луи-Колон де Вилье, сводный брат Жумонвиля, напал на форт Несессити, все снова пошло не так, как ожидал Вашингтон. Недостаток военного опыта обернулся серьезными проблемами. Поскольку форт Несессити был построен в долине и окружен холмами, французам не составляло труда стрелять по всему, что находилось за его частоколом. Вашингтон понимал, что у него и его людей есть лишь один выход – сдаться. Капитан де Вилье немедленно предъявил перечень требований со стороны Франции, а британцы официально признали и подписали капитуляцию. При этом они обязались не появляться в долине Огайо в течение по меньшей мере одного года. Мелким шрифтом в самом низу перечня требований вскользь упоминалось, что Джордж Вашингтон признает вину в «убийстве» Жумонвиля. До сих пор нет уверенности, почему Вашингтон позволил французам так себя провести. Возможно, злую шутку с ним сыграли усталость, сумерки и непрерывный дождь. Но очевидно, что самая простая причина заключается в том, что Вашингтон ни слова не понимал по-французски. Его подпись дала французам прекрасный повод интерпретировать гибель Жумонвиля как результат военной агрессии.
Между нами мир или война?
Тринадцать американских колоний не сидели сложа руки. Под влиянием английской короны летом 1754 года они созвали конгресс в Олбани (штат Нью-Йорк), на котором Бенджамин Франклин предложил объединить британские колонии под властью генерал-губернатора. Британцы хорошо понимали, что только сотрудничество и союз с ирокезами смогут подавить в зародыше войну с французами в Америке. Франклин подкрепил свой так называемый план Олбанского союза девизом «Объединимся или умрем» и рисунком змеи, разрезанной на восемь частей, символизирующих американские колонии. Но ни одна колония не была заинтересована в централизации власти. Еще менее того южным колониям был интересен конфликт на севере, для которого им пришлось бы поставлять солдат и все необходимое для войны. План Франклина не был принят. Впрочем, в 1776 году он получил новую интерпретацию и был использован в качестве основы для Декларации независимости США.
Британский ответ на капитуляцию форта Несессити теперь стал очевиден: долина Огайо должна быть любой ценой отвоевана, а французы – отброшены назад. Английский премьер-министр Томас Пелэм-Холлс, герцог Ньюкасл, только что сменивший на посту своего брата Генри, был твердо убежден, что Франция будет связана готовящимися в Европе новыми стратегическими и политическими альянсами, а значит, французы не смогут в ближайшее время отправить войска в Северную Америку. Больше того, герцог Ньюкасл считал, что если британцы не будут терять времени и остановят французскую угрозу в Америке, то им удастся предотвратить ее распространение и в Европе.
Ньюкасл был одинок в этом мнении, поскольку Генри Фокс, амбициозный британский военный министр и фаворит Георга II, видел происходящее совершенно иначе. По мнению Фокса, сильное британское присутствие должно было привести к отправке французских войск в Северную Америку, что ослабляло положение Франции в Европе.
Он принял решение начать в Америке гораздо более масштабную военную операцию. Такой план требовал больше людей и увеличивал продолжительность борьбы за доминирование в Северной Америке. Когда в сентябре 1754 года, всего через два месяца после капитуляции Джорджа Вашингтона, британский король Георг II принял решение об отправке в Америку нового главнокомандующего Эдварда Брэддока и первого контингента из тысячи солдат, неизбежность войны в Америке стала очевидна.
Крупное военное столкновение, которого все опасались, произошло полгода спустя. Британский адмирал Эдвард Боскауэн, командующий военной эскадрой, которая вышла из Плимута 10 апреля 1755 года, подкараулил французов в заливе Святого Лаврентия перед самым Квебеком. Из-за погодных условий части французского флота удалось спастись, но три корабля – «Алкид», «Лилия» и «Королевский дельфин» – 8 июня попали в засаду вооруженных до зубов британцев. В докладе королю Людовику эти события были описаны так: «Между десятью и одиннадцатью часами утра мы обнаружили рядом с собой английский военный корабль с 60 пушками на борту. Наш капитан месье Окар трижды прокричал по-английски: “Между нами мир или война?” С корабля нам ответили, что они “нас не понимают”. Мы повторили вопрос по-французски, но получили такой же ответ. Месье Окар повторил вопрос, и мы услышали в ответ: “Мир, мир!”» После этого англичане открыли огонь по французам.
В этом сражении, продлившемся всего десять минут, погибли 54 французских моряка, а британцы успешно захватили два французских корабля. Жребий был брошен: Англия и Франция вступили на путь войны. Все лето британский флот преследовал в Атлантике французские торговые суда, чтобы нанести Франции как можно больший ущерб, захватил более сотни французских кораблей и взял в плен 2600 членов экипажа. Французы несли такие убытки, что некоторые банки и компании вынуждены были закрыться.
Итак, британцы были вполне уверены в себе, начиная войну. В Америку для подготовки к наступлению прибыл Эдвард Брэддок. Ему навредило собственное самомнение: генерал проигнорировал все советы колонистов и решил, что ему «вообще не нужна никакая помощь от индейских дикарей». Не считая, что индейцы могут представлять какую-либо угрозу для его регулярных войск, он с презрительной улыбкой заявил колонистам: «Эти дикари могут быть грозными врагами для ваших американских ополченцев, но против регулярных дисциплинированных войск они ничего собой не представляют». Вожди шести индейских племен, жаждавших, чтобы французы как можно скорее убрались из долины Огайо, прибыли выразить генералу свою готовность оказать военную поддержку. У одного из них даже была при себе карта форта Дюкен. И все равно упрямый генерал Брэддок ответил, что британцы возьмут долину Огайо без их помощи.
В распоряжении генерала было 2200 солдат, что более чем вдвое превышало численность французских солдат в форту Дюкен. У него была заготовлена тяжелая артиллерия для обстрела французской крепости. Как это ни удивительно, на сцене снова появился Джордж Вашингтон, подвергнутый прежде резкой критике из-за Жумонвиля: на сей раз он выступал в роли aide de camp[37 - Адьютант (фр.).] генерала Брэддока. Джордж Вашингтон хорошо знал эти места, и его участие в наступлении могло быть полезным для английского генерала, но Брэддок отказывался слушать чьи бы то ни было советы, в том числе советы своего флигель-адъютанта. Впрочем, этот поход в принципе сложился для Джорджа Вашингтона не очень удачно: молодой человек заболел дизентерией, из-за нее начался геморрой, и в результате он был вынужден ехать сначала в повозке, а затем хоть и верхом, но привязав к седлу подушку. Путешествие в долину Огайо превратилось для него в настоящий кошмар. А высокомерие генерала Брэддока стало причиной неудач британцев. У генерала, вероятно, имелся достаточный опыт военных действий в Европе, но Америка – дело совсем другое. Неслучайно книга Фенимора Купера «Последний из могикан», посвященная Войне с французами и индейцами, начинается следующими словами: «Войны в североамериканских колониях имели одну особенность, а именно то, что перед схваткой с противником нужно было преодолеть трудности и опасности, устроенные дикой природой».
Поскольку генерал Брэддок не разбирался в местном климате и географии, британскому конвою пришлось тащить через горы тяжеленные артиллерийские орудия. Поход выдался долгим и трудным, его участникам пришлось пробираться через глубокие вязкие трясины, множество солдат и лошадей погибло в бесконечных лесах, метко прозванных the shades of death[38 - Долина смертной тени (англ.).]. Генерал Брэддок хотел наступать стремительно, поэтому принял решение оставить примерно половину своей армии с артиллерией в арьергарде, а вперед продвигаться с авангардом численностью около 800 человек. Этот ход казался удачным, потому что позволял ускорить наступление британцев и при этом иметь в запасе достаточно людей для окружения форта, но генерал Брэддок слишком рано радовался. 9 июля британцы попали во французскую засаду при переправе через реку Мононгахила примерно в десяти километрах от форта Дюкен. Французы заручились поддержкой нескольких сотен индейцев из племен оттава, оджибва и потаватоми, для чьих ловких и бесшумных стрелков британские солдаты стали легкой мишенью. Генерал Брэддок же верил в испытанный рецепт европейской атаки, в которой солдаты выстраиваются в шеренгу и медленно наступают, ведя огонь по противнику. Но эта стратегия была хороша там, где требовалось прежде всего лишить солдат возможности дезертировать во время боя или стрелять по своим…
Как показала практика, британские мушкеты были настолько неточными, что попасть из них в цель было почти невозможно. Поэтому по одной мишени должны были одновременно стрелять как можно больше солдат в надежде, что хотя бы одна пуля действительно поразит врага. Тем временем индейцы, скрывающиеся от британцев за деревьями и в высокой траве, использовали винтовки – оружие, перезаряжать которое было дольше, чем мушкет, но которое стреляло намного точнее. Для британцев это сражение стало бойней.
Сотни британских солдат в панике бежали от преследовавших их индейцев с томагавками. Джордж Вашингтон докладывал губернатору Роберту Динвидди через неделю после поражения на Мононгахиле: «…наших вооруженных солдат обуяла такая паника, что они пришли в полное замешательство и перестали слушать приказы […] и бежали, как овцы от волков, бросив орудия, боеприпасы, провиант, обоз с вещами, одним словом, все досталось противнику». Генерал Брэддок во время обстрела получил серьезное ранение в легкое, от которого скончался через два дня. Англичане понесли огромные потери: как минимум 456 солдат были убиты. Еще четыре сотни тяжелораненых остались лежать на берегу Мононгахилы или поблизости, тщетно взывая о помощи. Паника, охватившая британских солдат, была столь велика, что, как позже выяснилось, почти 200 английских солдат пострадали от friendly fire[39 - Дружественный огонь, огонь по своим (англ.).].
Во время сражения Джордж Вашингтон, презрев смерть, бросился в бой и выжил чудом. Пули попали под седло и в подушку для седла, шляпа и полы мундира были продырявлены еще четырьмя пулями. Вашингтону пришлось быстро развеивать слухи о своей гибели. Например, в письме своему младшему брату Джону он писал: «Как я слышал, ходят слухи о моей смерти и о моих последних словах, [которые я произнес]. Пользуюсь случаем, чтобы опровергнуть первое и заверить тебя, что второго я еще не писал. […] У меня была поистине чудесная защита, потому что в мой мундир попало четыре пули, две мои лошади были ранены, и все же я уцелел, в то время как моих товарищей убивали одного за другим».
Битва за форт Дюкен еще больше усилила таинственный ореол вокруг Джорджа Вашингтона во время и после Американской революции. Его поражение и позорное убийство французского командующего Жумонвиля постепенно отошли на второй план. Один из индейских вождей, воевавших в этом сражении на стороне французов, уверенно рассказывал, как его воины продолжали стрелять в Джорджа Вашингтона, но ни одна пуля не смогла поразить его. Колонисты считали Джорджа Вашингтона untouchable[40 - Неприкосновенным (англ.).] героем, едва ли не суррогатным королем Америки. Бенджамин Раш, политик, врач и член Континентального конгресса, а с весны 1777 года – главный врач американской армии, говорил, что «в Европе нет короля, который не был бы похож на камердинера рядом с Вашингтоном».
В сражении за форт Дюкен потери французов и индейцев составили всего лишь 30 убитых и 57 раненых. Британцы были полностью повержены, и Джордж Вашингтон позже признавался: «Да, это правда. Нас разгромила, причем с полным для нас позором, горстка людей, которая всего лишь хотела замедлить наше продвижение вперед [к форту Дюкен]».
Как ни странно, индейцы после этой победы оставили форт Дюкен всего на две сотни французских солдат, что делало его неожиданным подарком для британцев. У тех в свою очередь еще оставалась возможность использовать уцелевший арьергард, но возможность захватить форт Дюкен они упустили. Тому было несколько причин: смертельно раненный генерал Брэддок лежал в походном лазарете, британские офицеры просто не знали, что индейцы покинули форт, а подавляющее большинство британских солдат были потрясены видом товарищей, с которых индейцы сняли скальпы. На этот раз французам удалось удержать форт Дюкен в своих руках.
Отступление британцев превратилось для Вашингтона в настоящий кошмар, о котором у него остались очень тяжелые воспоминания: «Мертвые – умирающие – стоны – вопли – мольбы раненых о помощи всю дорогу… этого было бы достаточно, чтобы разбить сердце самого несгибаемого человека». Ходят слухи, что перед тем как испустить дух, генерал Брэддок пробормотал: «Кто бы мог подумать?» Позднее Бенджамин Франклин сухо отметил, что «Брэддок был чересчур самоуверенным».
Британский король Георг II отказался сдаваться и останавливаться. Конфликт тем временем распространился и на Европу: Франция, Англия, Пруссия и Австрия в бурной дипломатической карусели заключили новые политические союзы, которые заодно способствовали росту напряжения в британских колониях в Америке, Африке и Индии. Разразившаяся в 1756 году война длилась семь лет и навсегда изменила ход истории.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71025517?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Объединенная торговая компания (англ.). – Здесь и далее, если не указано иное, прим. пер.
2
Доходное дело (англ.).
3
Бостонцев (англ.).
4
Якобы (англ.).
5
Мало кому известны (англ.).
6
В оригинале стишок звучит как «Rally, Mohawks, bring out your axes, and tell King George we’ll pay no taxes, on his foreign tea». – Прим. ред.
7
Тордесильясский договор (исп. Tratado de Tordesillas, порт. Tratado de Tordesilhas) – соглашение между Испанией и Португалией о разделе сфер влияния, заключенное 7 июня 1494 года в городе Тордесильяс, Кастилия-и-Леон, и уточнявшее линию раздела, установленную годом ранее в булле папы римского Александра VI Inter caetera. Линия, проходящая через оба полюса и пересекающая Атлантический океан, была установлена в 1770 км к западу от островов Зеленого Мыса. Моря и земли к востоку от этой черты отходили королевству Португалия, к западу – личной унии Кастилии и Арагона (к этому времени фактически объединившихся). – Прим. ред.
8
Колумбов обмен (англ.).
9
Свежий улов (англ.).
10
Морские псы (англ.).
11
Земельный надел (англ.).
12
Наемный слуга (англ.).
13
Колония, пожалованная британской короной частному лицу (англ.).
14
Лорд-собственник (англ.).
15
Отцы-пилигримы (англ.).
16
От speedwell – веро?ника (англ.).
17
От mayflower – боярышник (англ.). «Спидвел» и «Мэйфлауэр» – названия первых кораблей, на которых отцы-пилигримы отправились в Америку.
18
Мэйфлауэрское соглашение (англ.).
19
Ничья земля (лат.).
20
Узуфрукт (лат.).
21
Пенсильванский немецкий диалект (англ. и самоназв.).
22
Отцов-основателей (англ.).
23
Фэрфаксские резолюции (англ.).
24
Боже, храни Америку (англ.).
25
Группа заключенных, скованных цепями, используемая для выполнения тяжелых работ (англ.).
26
Отцом-основателем (англ.).
27
Пенсильванская газета (англ.).
28
Америка прежде всего (англ.).
29
Средние колонии (англ.).
30
Ревизор Бостонской таможни.
31
Джентльмен (англ.).
32
Вольный перевод: «стадо на подножном корму» (англ.). – Прим. ред.
33
Чистая прибыль, разница между продажной ценой и себестоимостью. – Прим. ред.
34
Онемечена (англ.).
35
Лорд-собственник (англ.).
36
Крах, поражение (фр.).
37
Адьютант (фр.).
38
Долина смертной тени (англ.).
39
Дружественный огонь, огонь по своим (англ.).
40
Неприкосновенным (англ.).
Фрэнсис Вейнс
Тип: электронная книга
Жанр: Популярно об истории
Язык: на русском языке
Издательство: Азбука-Аттикус
Дата публикации: 31.08.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Эпоха революций, войн, богатства Версаля и ловкости авантюристов – все это XVIII век. Историк Фрэнсис Вейнс погружает нас в круговорот эпохи, изменившей мир. Американская война за независимость определила дальнейшую историю демократии, а Французская революция подарила миру Декларацию прав человека и гражданина. Масонские ложи завоевали популярность по всей Европе, множественные религиозные секты нашли убежище от гонений в американских штатах. Философия Просвещения поставила под сомнение неограниченную власть монархов и бесправность народа. Брак Людовика XVI и Марии-Антуанетты породнил великие династии Бурбонов и Габсбургов, однако их правление стало олицетворением всех пороков абсолютной монархии. Высокая придворная мода соседствовала с голодом крестьян, революционеры и философы неустанно писали обличительные памфлеты. Вейнс открывает перед нами настоящую панораму безумной эпохи контрабандистов, развратников, интриганов, а также Свободы, Равенства и Братства.