О том, как мужчину переполняют чувства
О том, как мужчину переполняют чувства
Павел Артемович Быченков
Сборник тревожного мрачного сюра, чем дальше, тем глубже, и кажется, что конца и края этому нет. Сначала мужчину переполняют чувства, следующая повесть – безысходное лимбо, а после – сплошная антиутопия.
Персонажи разговаривают и ведут себя как NPC, события нелогичные, сюжет не вяжется, логика повествования не складывается. Только что созданные автором правила рушатся прямо на ходу.
Но до чего же всё это похоже на реальность.
Павел Артемович Быченков
О том, как мужчину переполняют чувства
© Быченков П. А., 2024
О том, как мужчину переполняют чувства
I
Я давно хотел поведать историю Сергея Капитанова, моего соседа. А теперь, когда в жизни у меня произошёл целый ряд важных событий, в которых он принял непосредственное участие, дело это становится таким же естественным, как и повествование о себе самом.
Начать хочу с рассказа о моей привычке курить на лестничной площадке. По обыкновению, пока я выдыхал дым в окошко между этажами, дверь соседской квартиры отворялась, и Сергей выходил сюда, мы приветствовали друг друга, и начинался незатейливый разговор. Конечно, он появлялся не всегда, но пару раз в неделю точно. Как сложилась эта традиция, я, к сожалению, не запомнил, но соблюдалась она довольно стабильно, поскольку ни я, ни мой сосед не имели надобности отлучаться из города по делам или в отпуск. Жил Сергей, как и я, один, но разница была в том, что для меня этот факт стал результатом глубоко обдуманного решения, а он же никогда не имел семьи, родителей своих не знал и почти никаким общением с другими людьми себя не испытывал. Дружба со мной, полагаю, была для него неким минимумом, необходимым, чтобы оставаться в обществе, и я был даже рад, что помогаю ему этим.
Занятия никакого Сергей не имел, потому что ещё в детском доме решил на всю жизнь никогда ни на кого не работать, но это не значит, что он бездельничал. Обладая крепким здоровьем и обходясь без вредных привычек, он все дремлющие силы своего тела планомерно расходовал на прогулки, вернее, собирательство. С юности отученный от понятий чести и достоинства, не чурался он свалок и заброшенных домов, но, уточню сразу, что выглядел он вполне опрятно, и уж никак нельзя было обозвать его бродягой. Хотя и привлекательным его вряд ли кто-то бы счёл, поскольку он всегда брился налысо, видимо, так проще. За чистотой своей одежды он так же следил, стирая её руками, хозяйственным мылом, отчего вещи выглядели грубыми и затёртыми, дополняя неприветливый вид этого человека. Кстати, своим общением я выручал его ещё в одном деле, можно даже сказать, выполнял функцию. Сергей часто обращался ко мне, чтобы уточнить ценность той или иной найденной им вещи. Я оценивал, как мог, то поцарапанные портсигары, то настенные часы, а однажды и портрет какой-то женщины. Надо сразу отметить, что воровством Сергей никогда не промышлял: по-видимому, некоторые формы преступности испробовав ещё в юности, о чём имел подтверждение в виде парочки шрамов. Так вот, все эти вещи, по крайней мере наиболее ценные из них, он легко мог бы продать на любом углу, но Сергей чурался подобного предпринимательства, считая его за настоящую работу. Он даже мне не продал ни одной из тех его находок, что я захотел заполучить себе, а были и такие. При этом дома он ничего не хранил, а постоянно уносил их, как он выражался, на базу. По его смутному описанию мне казалось, что это какой-то материально-технический фонд приюта, в котором он вырос.
Средства для существования он получал от государства в виде пенсии по инвалидности: у него были какие-то врождённые проблемы с сердцем, которые он благодаря ежедневным прогулкам успешно нивелировал. Однако этих денег хватало только на оплату жилья и коммунальных нужд. А вот как он питался – это очень интересный вопрос. Помогала ему в этом одна уникальная книжка, почти брошюра в мягком переплёте, которую Сергей, по его словам, нашёл среди руин пожара ещё задолго до встречи со мной. Пока я сам её не увидел, я и предположить не мог, что где-то может быть такая книга, но после знакомства с ней мне наоборот стало казаться, что её существование необходимо и даже обязательно. Книга была небольшого формата и, помимо названия, на титуле имела отметку режима её использования, а также упоминание ведомства, по заказу которого она была издана. Состояла она целиком из инструкций или, скорее, рецептов, адресованных бойцам специальных подразделений, направляемым в длительные операции для разведки, диверсии, засады и прочего. В книге описывалось как из продуктов, срок годности которых не слишком давно истёк, с помощью химического и теплового воздействия приготовить безопасную пищу, то есть защитить себя от отправления при их употреблении. При этом предполагалось использовать различные бытовые реагенты вроде соды, уксуса, лимонной кислоты, глицерина – ничего сверхъестественного в духе рецептов Папюса. И вот, в правильных пропорциях, при нужном нагреве для разных видов пищи довольно многое из просроченной еды можно было вернуть к жизни, правда, без привычных вкусовых качеств. Эта книга стала для Сергея настоящей скатертью- самобранкой. Отыскав в дополнение к ней школьный справочник по химии, мой сосед, словно средневековый алхимик, научился воскрешать испорченную еду, которую выбрасывали магазины и рестораны. Скажу честно, что я не рискнул пробовать ни одно из его блюд, но саму книжку полистал: инструкции в ней вызывали интерес к такой странной кулинарии. Но для сохранности здоровья тех, кто может это прочесть, я не буду приводить здесь даже самые безобидные из рецептов.
Таким был этот человек в самых общих чертах. Что до меня, то к тому времени я уже давно оставил сцену, вышел на пенсию во всех смыслах и зарабатывал нерегулярной критикой, которую брали в основном не потому, что я большой знаток искусства, а из-за моей известной фамилии. К тому же я всегда умел писать удобные и уместные тексты. Но я не видел в этом ничего зазорного: заказчик ведь платит за результат, а это и есть те эмоции, что вызовет критика. Так я и жил на заслуженном отдыхе, отказавшись от амбиций, семьи, обязательств – словно престарелый паразит, у которого уже не осталось сил впиваться в новую жертву.
Но было на самом деле кое-что ещё, одна, так сказать, привычка, оставшаяся от прежней жизни, от которой оказалось трудно избавиться. Дело в том, что вся эта богема, этот высший свет – штука очень непростая, нервная и в целом очень отравляющая человеческую душу. Я знаю, что это звучит громко и пафосно, но разве мало в мире вещей, которые нас развращают? Ведь, по сути, это делают с нами любые крайности: нищета и богатство, подчинение и власть, фантастическая удача и неестественное невезение. Что есть пьяная толпа солдат, бредущая в публичный дом, если завтра им идти на смерть? Люди, которым выпали слава, деньги и власть, обычно не идут умирать, но на самом деле лишь потому, что они уже давно мертвы внутри. Однако даже живым мертвецам иногда необходим отдых, и я, конечно, тоже должен был снимать напряжение, когда работал, тем более что это было очень распространено в моих кругах. Мы ходили в заведения развлекательного толка, но программа в них отличалась от каких-нибудь кабаре, из-за чего располагались они не на виду, и посещать их старались инкогнито, хотя все друг друга знали. Если говорить откровенно, там творились ужасные вещи, но с другой стороны, все они были под стать нашей безумной эпохе и в угоду имеющемуся на них спросу.
Если бы вдруг какой-то случайный посетитель увидел это, не будучи подготовленным десятилетиями упорного развращения – сразу бы воскликнул, что как вообще в любом человеке, если он хоть на мгновение не считает себя исчадием ада, может соседствовать тяга к таким вещам и малейшие зачатки нравственности и морали.
Поначалу, признаюсь, мне было непросто, но я научился жёстко разграничивать себя в обыденном мире и внутри этих заведений, образно говоря, я как будто снимал один костюм и надевал другой. Мне хотелось верить, что я там и я здесь – это два разных человека, которые никак между собой не связаны, разве что их носит одно тело.
Удивительно было ещё и то, насколько мастерски в этих местах всё организовалось – настоящая режиссура. Каждый раз здесь заготавливалась целая программа, использовались различные виды воздействия и стимуляции, вернее, их хитросплетение, постепенно вводившее посетителя в транс. А когда гость наконец осознавал, что сотворил – было уже неудобно и неуместно бить тревогу: все вокруг смотрели на тебя и видели, как ты это делал, при этом сами занимались тем же, благодаря чему все здесь становились как бы повязанными. И ничего не оставалось человеку в таком случае, кроме как идти в душ, отмываться физически, потому что духовно ему уже не отмыться никогда. Можно только пытаться оправдаться и успокоиться, повторяя себе, что местные работники и работницы, те, что здесь добровольно, получают изрядное жалованье. А кто оказался тут вынужденно – пропащие люди, до которых никому нет дела.
Очень были популярны среди нас такие заведения, но воспринимались они всегда как неотъемлемая часть высокой жизни. При этом я, выйдя в своеобразную отставку, не прекращал регулярное посещение этих мест, хотя негласного права на это уже не имел. Первые разы, когда я приходил туда после своего увольнения, мне казалось, что другие гости даже одобряют мою приверженность старому делу.
Но на третий или четвёртый раз я понял, что стал здесь чужим: другим людям вокруг меня неловко, им всё труднее раскрепоститься, когда я составляю компанию. Конечно, дело было в том, что все, кто приходил сюда, каждый раз рисковали своей честью и достоинством, если вдруг их похождения будут обнародованы. С другой стороны, это всегда ещё больше распаляло каждого из нас. Теперь же я как бы выбыл из этой азартной игры и поэтому воспринимался посторонним.
Казалось бы, мне стоило просто прекратить эти неуместные визиты, но, к собственному удивлению, я впал в зависимость от них. Я понимал, что с каждым новым посещением нарушаю правила и устои уже чуждого мне общества, и что расплата за это не заставит себя долго ждать. Я пытался больше не ходить туда: растущие во мне напряжение, страх, неудовлетворённость – все вместе превратились в настоящую ломку. Я гасил её тем же средством, что уже не раз сослужило мне в тяжёлые времена – алкоголем, но и он был не всесилен.
И вот пока я жил в рассуждениях, как мне дальше со всем этим справляться, случилось кое-что неприятное, но весьма логичное. Как-то одним вечером, когда я открыл дверь квартиры, чтобы выйти в подъезд покурить, гадая, встречу ли я там своего соседа, на лестничной площадке меня поджидали двое незнакомцев.
II
Непосредственно сама беседа с двумя оперативными работниками состоялась уже в моей квартире, на кухне. Поначалу эти господа утверждали, что хотели бы от меня участия или даже совета в вопросе получения информации о некоторых моих знакомых. Они говорили вежливо и тактично. Однако я понимал, что это только уловка, и вывернуть моё положение из товарищеского в зависимое для них не составит труда. Но то ли для очистки совести, то ли просто из любопытства я попробовал им отказать. Досада их по этому поводу была очень глубокой, общий настрой и тон нашего разговора сразу изменились. Но такой ход событий они, по-видимому, предвидели, потому что все фото и видеоматериалы о моих похождениях в уже упомянутые заведения были у них с собой. Достаточно было обнародовать и десятую часть всего этого для того, чтобы я пропал как личность. Конечно, таким компроматом мог бы похвастаться любой наш брат, но та самая круговая порука, в которую я был втянут вместе с остальной богемой, как оказалось, всё время защищала меня от визита этих господ. А теперь, получается, на покой ушёл лишь я один, а все мои грехи, напротив, только теперь приняты в работу.
Я смотрел на двух молодых людей за столом передо мной, одинаково подстриженных, в одинаковых костюмах с галстуками на пуговицах и сверху – чёрные куртки. Скольких, таких же как я, они уже посетили? Они не близнецы, хотя лица их схожи своей невыразительностью, словно на затёртой монете. Один из них всегда постарше – натаскивает, выучивает и одновременно проверяет молодого. И не чураются они своей работы совершенно – шантаж и игра на человеческих слабостях не видится им чем-то низким или пошлым. Потому что это главный метод их работы – разговор с человеком, сопровождаемый перелистыванием его дела. Я думаю, компроматы собираются и на самих работников: есть папка и на того, что постарше, а на молодого ещё накапливается и скоро ляжет на полку в какой-нибудь канцелярии. Эти папки и удерживают их на службе и никогда уже не отпустят. Берут за горло, сдавливают так же, как сейчас сдавила мне шею моя.
Хотя лично меня такая практика коснулась впервые, я был наслышан о подобных визитах к людям моего окружения. И я знал, что никто из моих бывших коллег никогда не отказывал этим гостям в их «просьбах» поделиться информацией: уж больно аргументы всегда оказывались весомыми для публичных людей с известными фамилиями, уже распробовавших греховный плод славы. Но с другой стороны, было в этом и какое-то милосердие, ведь открытый шантаж освобождал меня от ответственности. Теперь я действительно был вынужден говорить, а значит, мог быть оправдан, по крайней мере, в глазах своих старых товарищей по сцене. Они бы меня точно поняли.
Естественно, я рассказал оперативникам всё, что знал. Да вот только все мои сведения для них оказались неинформативными, и сам я чувствовал, как, открывая им вроде бы компрометирующие подробности жизни бывших коллег, на деле я просто пересказываю слухи и сплетни, как старый светский лев, уже тронутый деменцией. Разочарованность этих гостей начала тревожить меня сильнее их недавних угроз, поскольку я понимал, что хуже, чем быть для них неудобным человеком, можно только став бесполезным. При этом наверняка тот, кто их ко мне послал, не требовал церемониться со мной, если толку от меня не будет. После такого конфуза оставалось лишь рассеянно лепетать, что я ещё могу оказаться полезным.
– Возможно, – задумчиво проговорил тот, что постарше.
А второй добавил:
– Такие слова стоит подкреплять делами.
«Молодой да скорый», – пронеслось в моей голове. Но сказал я не это, а стал на ходу придумывать, что я знаю кое-что ещё, вернее, могу узнать о тайных мрачных делах моих знакомых, об их сговорах и замыслах, вероятно, даже антигосударственного толка, которыми я якобы раньше особо не интересовался только потому, что опасался быть втянутым в какую-нибудь историю, но сейчас я, конечно, готов внедриться в их круги под видом старого товарища и вывести их всех на чистую воду.
Не знаю, убедили ли их мои слова или просто позабавили, но тот, что был постарше, сказал:
– Знаете, как говорят, надо бы дать вам ещё один шанс.
А второй добавил:
– Потрудитесь, пожалуйста. Времени теперь у вас много. И позванивайте нам почаще.
Он взял со стола салфетку и написал на ней номер телефона. После этого гости распрощались и ушли.
Оставшись в одиночестве, я впал в отчаянье. Я выпил, чтобы хоть как-то заглушить это чувство, затем ещё и ещё, пока не стал сам себе смешон. Ведь оперативники могли прийти ко мне и гораздо раньше – я оказался бы таким же мягкотелым тюфяком, тряпкой и трусом. Оставалось только выйти в подъезд и покурить.
Я стоял у окна на лестничной клетке, курил и думал, что в отличие от всех воспетых мной персонажей, я не выпью яда, не заявлю протеста, не ввяжусь в борьбу и даже не сбегу, а просто сдуюсь и рассыплюсь, как прохудившийся мешок.
За окном вечерело, солнце садилось, и ещё один день моей жизни умирал на глазах, но мне было жалко не его, а себя. И всего обиднее казалось то, что идей у меня не было никаких. Я не мог придумать, о чём рассказать, позвонив по полученному номеру, чтобы меня оставили в покое. Хотелось бы сдать кого-то, заложить по-крупному, жёстко предать, оказавшись последней скотиной, но я за свою жизнь так сильно распылялся на никчёмные вещи, что ни до чего серьёзного допущен не был и уже, конечно, не буду. Печальный финал!
В этот момент я услышал знакомый щелчок замка: это вышел мой сосед. В тот день я был особенно рад его видеть.
– Что нового? – спросил я его.
Сосед ответил не сразу. Я заметил, что он сегодня был более угрюмым, чем обычно, если так вообще можно сказать о человеке, который нигде не работает и ни с кем не общается.
– Да ерунда какая-то, не могу понять, – бросил он слегка раздосадовано.
– Нашёл чего-то? Давай я посмотрю, – предложил я.
Мой сосед часто находил вещи, которые были ему неясны в своей сути, поскольку культурно он был изолирован от сфер их применения, что всегда вызывало в нём некоторую угрюмость. С одинаковым недоверием не понимал он и радиоламп, и медицинских стетоскопов, и нотную грамоту, а я пытался просветить его, как мог, когда он приносил их сюда.
– Посмотри сам, – он протянул мне белый лист в половину обычного канцелярского формата.
Я повертел лист в руках, но ничего не заметил. Сосед подтвердил мои наблюдения:
– Там нигде ничего не написано, – он немного помедлил, – но я бы и не принёс его, если бы просто нашёл и подобрал. Так ведь мне его вручили.
– Вручили? Где же? – спросил я, всё ещё разглядывая лист.
– Стоит парень на перекрёстке возле вокзала и раздаёт листовки, – начал рассказывать он, – я просто иду мимо, протягиваю руку, чтобы взять одну, а он, завидев меня, достаёт откуда-то этот лист и отдаёт мне, будто так и должно быть.
– Надо же, – усмехнулся я.
Сосед продолжал:
– Я сначала решил, что просто не той стороной взял лист, но он и на обороте оказался такой же. А другим прохожим он дальше выдаёт обычные листовки: цветные и с надписями.
– Может, это просто шутка такая, – предположил я, не отягощая свой слегка опьянённый ум глубоким анализом.
– Я тоже так подумал, – согласился сосед, – я решил, что если подойду к нему и спрошу, в чём дело, то окажусь в каком-нибудь розыгрыше. Поэтому я сел на лавочку, чтобы понаблюдать за ним и увидеть, в чём был подвох. Лист я держал в руках, хотя из него уже ничего не выжмешь. И тут ко мне подсаживается какой-то человек, здоровается и, указывая на лист в моих руках, спрашивает, мол, вы тоже состоите в обществе?
– В обществе? – переспросил я, и в этот момент меня будто прошибла молния, – вот оно! Тайное общество, у которого даже есть свои способы шифрования и скрытой корреспонденции. Скольких они уже завербовали? Кто их финансирует? Что они готовят? Явки, пароли. Вот, что заинтересует моих новых «друзей» из силовых структур.
У меня даже дух перехватило, и я только спросил:
– А дальше что?
– Ничего, я просто взял и ушёл. Может, это тоже какой-то фокусник и они там все в сговоре.
Сердце моё упало – как же так?! Надо срочно выведать у соседа максимум информации, но так, чтобы он не понял моих настоящих намерений.
– Послушай, Сергей, мне кажется, это может быть довольно серьёзно. Кто знает, вдруг это мошенники и они могли тебя ограбить? Конечно, если бы у тебя было с собой что-то ценное. В любом случае, мне стоит взглянуть на это место, ради безопасности нашего города. А лист этот пускай пока побудет у меня. Скажи мне, где находится этот перекрёсток?
Узнав точный адрес, я поспешил вернуться в свою квартиру, оделся, как на прогулку, и направился к этому месту, благо оно было недалеко.
III
Как только я расположился на упомянутой моим соседом скамейке, я понял, насколько всё это моё предприятие с самого начала было бесперспективно и наивно. Кто бы ни был тот незнакомец, что принял моего соседа за собрата по тайному обществу, он уже давно ушёл, как и парень, раздающий листовки. Но измученное сердце моё так преисполнилось надежды, что теперь признавать утрату единственной зацепки было слишком невыносимо, и я гнал от себя эти неприятные, но разумные мысли.
Чтобы как-то отвлечься, я достал листок, который совсем недавно виделся мне пропуском в другой мир, и начал внимательно изучать его. Однако он не имел кроме своей белизны ничего примечательного: ни цвета, ни запаха. На вкус я его пробовать не стал.
Вскоре заморосил дождь, и мне пришлось спрятать листок. Только я сделал это, как ко мне на ещё не успевшую промокнуть скамейку подсел мужчина с небольшим саквояжем в руках. Он поприветствовал меня:
– Добрый день, – и сразу, словно оговорился, добавил: – Вы не волнуйтесь, у меня работа такая, всё время разговариваю с людьми. Я коммивояжёр. Меня разговор с вами ничуть не затруднит, я привык, хотя и не то чтобы получаю от этого удовольствие. Если вам будет угодно, я могу уйти: такое тоже случается, когда пробуешь заговорить с незнакомым человеком.
– Нет, нет, что вы, – поспешил успокоить его я, – я рад, что кто-то составит мне здесь компанию.
– Отлично, отлично, – ответил он.
– Видите ли, я тут не совсем праздно расположился, – я решил, что нельзя упускать ни одной случайной встречи, чтобы получить какую-то зацепку, – я интересуюсь неким, так сказать, обществом.
В то же время я слегка прикусил язык: для человека, который собирается что-то расследовать или вынюхивать, я явно слишком много болтаю.
– Обществом? – немного удивлённо переспросил мой собеседник. – Что ж…
Я присмотрелся к нему. На самом деле этот человек был гораздо старше, чем мне показалось вначале. Вероятно, он был даже старше меня. Но одет так по-деловому, что это молодило его. И при этом выглядел как-то по-походному. Вся его одежда была такая, которой долгое ношение только придаёт особый шарм: пальто, кожаные перчатки, картуз над сенью седых волос. Под воротом пальто виднелись пиджак и бабочка. Усы его были очень густые, но уже тронутые сединой, а лицо морщинистое, рябое – старческое. Такого человека трудно заподозрить в подготовке против вас каких-то каверз. Скорее, наоборот, ему самому жизнь надавала пощёчин, что отразилось на внешности какой-то смиренной драматичностью прожитых лет. Но в конце концов свою нишу в жизни он, по-видимому, сумел занять, и довольно устойчиво.
Коммивояжёр некоторое время помолчал, а потом сказал:
– Так если вас интересует общество, то я мог бы вам его показать.
Я был ошеломлён таким ответом. Какой успех!
– Да, конечно, я готов! – подтвердил я.
Пожилой мужчина посмотрел на часы и сказал:
– Через двадцать минуть я отправляюсь работать на ночном поезде. Там я мог бы вам всё показать. Потом я возвращаюсь сюда на обратном рейсе.
– Хорошо, – ответил я. Но про себя подумал, что всё это немного странно. Возможно, на конечном пункте движения поезда расположена штаб-квартира общества? Хотя это довольно несуразно. С другой стороны, и членам тайных обществ надо ходить на работу. Даже если их спонсируют, то хотя бы для конспирации и прикрытия. Конечно, этот человек не должен был менять свои планы ради меня. Впрочем, от своего намерения предложить мне какие-то товары он теперь точно отказался.
В тот вечер я уже не мог быть спокойным и докучал своему спутнику вопросами.
– Скажите, а это общество, оно какое? – спросил я, как бы подогревая свой интерес.
– Вопрос непростой, – ответил коммивояжёр, нахмурив седые брови. – Много времени провёл я с ними, а точного описания дать не смогу даже самому себе. Человек вроде как в нём, а вроде бы оно для него недоступно полностью.
– Да, конечно, – согласился я, делая вид, что проникся всей серьёзностью его слов и что-то понимаю.
Время уже подходило к отправлению, и мы прошли в здание вокзала. Люди толпились в ожидании поезда, работники вокзала явно знали коммивояжёра, потому что приветствовали его, на что он отвечал им кивком головы. Мы купили билеты на ночной экспресс и проследовали на перрон.
Когда мы оказались внутри, коммивояжёр не сразу принялся за дело.
– Необходимо дать людям немного времени освоиться, надо, чтобы они заскучали, – объяснял он мне, словно я сам когда-нибудь буду этим заниматься.
Мы расположились в вагоне-ресторане, разлили по стаканам напитки и стали выжидать. Я засомневался в его тактике и заметил:
– Пассажиры ведь скоро уснут, поезд же ночной.
– О, нет, нет, далеко не все, – ответил он с полной уверенностью. – А тем, кто уснёт, всё равно было бы неинтересно.
Я не разделял его энтузиазма, возможно, потому, что меня и самого начало клонить в сон после выпитого в столь поздний час. В вагоне стало тепло, освещение тусклое, приглушённое, а ещё от курильщиков витал дым, поглощающий своей пеленой и без того слабый свет. Я откинулся на спинку сиденья и в первый раз за этот вечер спросил себя: «Что я делаю здесь?»
– Пожалуй, пора начинать, – возвестил мой попутчик, деловито взглянув на часы.
Он встал со своего места и уставился на меня, явно ожидая таких же действий с мой стороны. Я же немного растерялся, поскольку был уверен, что моё присутствие при его работе не требовалось, и, отпустив его, я смогу отдохнуть на оплаченном мной месте, чтобы завтра со свежими силами отправиться на встречу с таинственным обществом. Но коммивояжёр явно ждал, что я встану и пойду за ним, что я и сделал, подчинившись его негласной воли, оправдываясь перед собой тем, что это, возможно, часть проверки на своего человека.
Поначалу я не заметил в работе коммивояжёра ничего особенного: он действительно ходил по вагонам и предлагал людям ознакомиться с образцами тканей, которые он носил с собой. Также он мог с удовольствием подробно рассказать, каким способ человек может заказать понравившуюся ткань по данным из каталога. Такая схема, конечно, во многом упрощала работу коммивояжёру: не имея при себе ни самого товара, ни вырученных за него денег, ему не стоило бояться ограбления.
Я плёлся за ним, как хвостик, и, так как для стажёра я был староват, думаю, что пассажиры могли принять меня за хозяина бизнеса, который проверяет работу своего сотрудника. Кстати, меня никто не узнавал – к этому я уже давно привык. Во-первых, высокое искусство далеко не для всех, во-вторых, очень многое меняет грим и косметика – без регулярного профессионального ухода поддерживать своё лицо становится невозможно. И третье, самое главное – герои вчерашних дней предаются забвению под ногами молодых – моё место на сцене оказалось быстро занято, сразу же, как я ушёл на пенсию, а у толпы память короткая.
Мы двигались всё дальше по вагонам, я старался уличить моего проводника в каком-то особом действии или жесте, которые послужили бы тайным знаком или сигналом общества. Однако все его движения, по-видимому, отшлифовывались десятилетиями практики – они были полностью лишены любой избыточности. Он открывал саквояж, доставал и демонстрировал ткани, обращаясь с ними так ловко, словно повар с картошкой. Поэтому удивляться чему-то необычному в его действиях мне не приходилось. Зато меня поразило, как много людей проявляло искренний интерес к его товарам. Конечно, пожилые дамы и женщины с детьми, например, были его целевой аудиторией, и их внимание вполне поддавалось объяснению: они даже могли затеять между собой спор о качествах той или иной ткани, но мой проводник всегда умело прерывал их дебаты, примиряя обе стороны каким- нибудь тривиальным компромиссом. Однако, когда мы зашли в вагон, пассажиры которого почти полностью состояли из солдат и сопровождающих их офицеров, я решил, что здесь нам и задерживаться не стоит. Но коммивояжёр принялся за дело: раскрыл саквояж и вновь извлёк образцы тканей, и понёс их по вагону, словно подношения правителям древности. И солдаты обратили на него внимание, начали расспрашивать про товар. Коммивояжёр отвечал им так же подробно и содержательно, хотя должен был понимать, что дело здесь не выгорит. Но солдаты заинтересовались, слушали его очень внимательно, и почти каждому было что добавить.
– Моя жена портниха, – говорил один из них, – пишет, что в наших краях уже не достать порядочной ткани.
– Это всё война, – отвечал другой, – в войну всё грубеет, и люди начинают носить одежду из грубых материалов.
– И сами люди становятся грубее, – соглашался третий. – Я вот пробую потрогать этот атлас, стараюсь ощутить его мягкую фактуру, глазами вижу, что он нежный и должен быть приятен на ощупь, а чувствую только трещины на своих пальцах. Но материал этот всё равно хорош. Обшей им хоть гроб изнутри, даже мертвецу будет приятнее лежать.
– Если материал хороший – он хорош во всём, – заключал старшина, – не линяет и остаётся крепким очень долго. На свою форму, конечно, грех жаловаться, но та, что давали раньше, требовала меньшей починки.
Коммивояжёр со всеми соглашался, давал обстоятельные пояснения и медленно шёл дальше. В конце вагона располагались офицеры. Один их них достал из кармана платок и протянул коммивояжёру со словами:
– Это неплохой материал. Что скажете?
– Пожалуй, – ответил тот, рассматривая и трогая платок. – Очень качественный шёлк. Но сейчас популярнее те, что подешевле.
– Это от матери, – добавил офицер, убирая платок, – когда я первый раз уходил на фронт ещё солдатом, она подарила мне его и сказала перевязать им рану, если так случится, чтобы она быстрее зажила. Но за пятнадцать лет меня так и не ранили.
Выйдя в тамбур, коммивояжёр сел на лавку передохнуть. Он делал это в конце каждого вагона, но чем дальше мы шли, тем более продолжительный отдых ему требовался. Он провёл рукой по образцам тканей, убрал их в саквояж, хотя в следующем вагоне обязательно достанет снова. Затем он закрыл глаза и облокотился о стенку вагона. Стучали колёса, покачивался вагон, за окном была глубокая ночь. Времени прошло немало, но я в своём деле совершенно не продвинулся, и это вселяло беспокойство.
Я решил обратится к коммивояжёру, чтобы развеять свои сомнения:
– Скажите, я правильно понимаю, что мы ещё не встретили ни одного члена общества среди тех людей, что мы видели?
– Как же, – коммивояжёр взглянул на меня слегка удивлённо, – они все члены общества.
– То есть как? – не понял я. – Как все эти люди могут участвовать в тайной организации?
– Тайной? – он слегка усмехнулся. – О нет. Видимо, я неправильно вас понял. Я решил, что вы состоятельный бизнесмен с верхов, которому просто захотелось спуститься сюда, в город, чтобы увидеть общество. И вам всего лишь нужен проводник для путешествия в место обитания этих самых простых людей. Как будто сводить в зоопарк.
Я улыбнулся ему, хотя душу мою терзало разочарование, и спросил:
– Так никакого такого тайного общества, получается, нет?
– А зачем оно вам? – поинтересовался коммивояжёр, видимо, всё ещё рассчитывая помочь мне. – И как вы узнали о нём?
Я сел рядом с ним и тяжело вздохнул.
– Я провожу частное расследование, и у меня есть вот это, – я достал из кармана белый лист. – Насколько мне известно, это некий знак принадлежности к тому самому тайному обществу.
– Выглядит как простая бумажка, – усомнился он.
– Да, но я точно знаю, что, завидев этот лист у кого-либо, члены некой организации замечают друг друга.
– Неужели? – коммивояжёр поднял брови. – Втаком случае, стоит попробовать идти по вагонам с этим листиком, возможно, кто-то отреагирует.
– А ведь и правда, – ответил я, а сам подумал, что ходить по вагонам и что-то демонстрировать – универсальный метод этого человека.
– Мне пора продолжать, – коммивояжёр встал и отправился дальше.
А я решил последовать его совету и пошёл обратно по вагонам, держа листок перед собой как икону. Что оказалось странно: когда коммивояжёр заходил в любой вагон, многие сразу же обращали на него внимание, а меня не замечал никто. Я шёл, словно потерявший своё место, люди даже не оборачивались, чтобы посмотреть, кто там опять открыл двери и запустил сквозняк. С каждым шагом я всё меньше верил в успех: никто мне не махал, не подмигивал, не окликал меня. Люди глядели в окна, в стороны, в лучшем случае, сквозь меня. Я начал отчаиваться: я выгляжу глупо с этим листком, не знаю, что я здесь делаю и чего жду. Я просто иду вперёд, а вагоны всё не заканчиваются.
Вдруг я почувствовал, как меня кто-то дёргает за полы пальто. Я остановился и услышал: «Эй, приятель, присядь». Это сказал один из пассажиров. Я сразу же сел рядом с ним, сердце моё замерло. Я ждал, что он добавит что-то ещё, но дальше мы ехали молча. Я был очень впечатлён, что на мою удочку кто-то попался. Я убрал листик и принялся разглядывать пассажира. Заговорить с ним я боялся, чтобы не дай бог не спугнуть, тем более конспирация. Это был мужчина средних лет, явно рабочей профессии, уже с сединой в волосах. Лицо его стало отпечатком долгих тяжёлых смен на каком-то заводе. Казалось, глаза его просели внутрь глазниц, а губы сжаты в тугую струну. Он даже не смотрел на меня, от этого мне было и тревожно, и любопытно. Вся его одежда и вид выдавали в нём заурядного работягу, но кто знает, возможно, эта организация набирает себе людей именно из таких. Либо же это умелая маскировка.
Так мы ехали довольно долго, пока на одной из станций мужчина не поднялся и не сказал мне: «Пойдём». Я последовал за ним, охваченный духом приключения.
То место, где мы вышли, было пригородом, промышленный район. Начинало светать – неужели я всю ночь провёл в поезде? Я шёл за этим человеком, даже не предполагая, как долго мы будем идти. Я уже корил себя за свою беспечность: кто знает, куда он меня заведёт?
Но мы пришли довольно быстро, всего лишь немного отошли от железнодорожной станции и остановились на автомобильной стоянке вблизи какой-то котельной или электрической подстанции. Здесь уже собрались люди, по-видимому, такие же рабочие с завода, одетые в потрёпанные спецовки. Рядом с ними на земле я увидел ящик с бутылками, кажется, в них было пиво.
Мой спутник кратко поприветствовал всех. Я последовал его примеру. После этого он достал из ящика две бутылки и передал одну мне. Остальные также ответили нам на приветствия и продолжили пить своё пиво, наблюдая рассвет.
Я сделал пару глотков. Всё это мало походило на собрание тайной организации, хотя и выглядело довольно чинно.
Солнце поднималось всё выше, вокруг становилось светлее, стали видны трубы каких-то фабрик, серо-коричневые стены цехов и грязные дороги промышленного района, разбитые грузовиками. И вот уже третий раз за сегодня я спрашивал себя: «Что я делаю здесь, кроме того, что бесплатно пью дешёвое пиво?» Но ведь чем-то эта встреча должна закончиться?
В это время к нам подошёл ещё один рабочий, он был явно моложе других и носил очки. Он выглядел очень нервным, скорее даже раздражённым. Тот рабочий, что привёл меня сюда, поприветствовал его:
– Здорова, Олег.
– Всем, – ответил Олег, подняв ладонь вверх.
Ему передали бутылку, он повертел её в руках, внимательно разглядывая, словно что-то в ней было некачественно исполнено, открыл и сделал пару глотков.
Рабочий из поезда, по-видимому, старший здесь, продолжал вести это стихийное совещание.
– Как дела, Олег? – спросил он.
Парень в ответ нервно помотал головой.
– Как твоя мать? – спросил его кто-то.
– Ей лучше, – оживился Олег, – ей значительно лучше.
– День какой предвидится… – сказал кто-то, словно сам себе.
Олег выпил пива и продолжал говорить, постоянно запинаясь.
– Благодаря тому, что матери стало лучше, у меня появилось свободное время, – он сделал ещё несколько жадных глотков, словно пил воду от сильной жажды, – я смог читать и дочитал книгу. В конце книги написано, что все они сдохнут.
– Мы с тобой сегодня вскрываем горловину, – в то же время обратился один рабочий к другому.
Олег при этом всё не унимался:
– Там так и написано, – не теряя юношеский пыл, повторял он, – сдохнут, сдохнут!
Двое рабочих продолжали свой разговор:
– Пара не хватит, ты сам подумай, – объяснял один другому.
Вдруг всех подытожил мой проводник:
– Сейчас уже пойдём, – сказал он.
Все начали спешно допивать пиво. Я понял, что мероприятие подошло к концу.
– Прошу прощения, – я всё-таки осмелился задать вопрос, – а для чего мы здесь собрались?
Рабочие посмотрели на меня не удивлённо, но отстранённо. Один из них сказал за всех: «Мы с завода стали», а тот, что привёл меня, добавил: «Я думал, ты ищешь компанию, чтобы выпить».
И они ушли, вокруг стало так пустынно, словно никого здесь и не было. Только я да пустой ящик на земле и утреннее солнце на небе смотрим на промышленные окраины рядом с железной дорогой. В расстроенных чувствах я побрёл на станцию, думая лишь о поезде, который отвезёт меня домой.
IV
«Не вышло у меня ничего с моим расследованием», – говорил я себе, сидя на скамейке на железнодорожной станции ранним утром в ожидании обратного поезда домой. То же самое повторял я себе, шагнув с перрона в вагон этого поезда. И сидя в вагоне-ресторане, говорил я себе эти же слова под стук колёс и шум дождя за окном. И когда ко мне подошёл уже знакомый коммивояжёр, я так же рассказал ему, что с расследованием у меня ничего не получилось. Он в ответ только опустил брови и спокойно вздохнул. Казалось, что этот человек к собственным неудачам был уже чересчур привыкший, а чужие и вовсе без всякой душевной обработки сразу направлял глубоко в фон. Что поделать, раз его ум не занимали тайные организации, и нечего не мог он поведать о них, не смотря на состоявшийся житейский опыт. А ведь случались же в обществе и бурления, и скрытые потоки в разные времена. Но, по-видимому, ни одно из них не коснулось коммивояжёра – во все времена он просто продавал ткани, не принимая во внимание культурного влияния на конъюнктуру рынка.
Не могу сказать, что, возвращаясь домой с вокзала, я оставался взволнован или переживал касательно моего нынешнего положения. Хотя повод для этого имелся: я не узнал ничего такого, что мог бы сообщить оперативникам, когда меня спросят, и идей для нового расследования у меня не осталось. Однако я был в тот момент слишком вымотан этим незапланированным путешествием и целой ночью без сна, поэтому брёл домой по одному чутью, не отягощая мыслями и без того тяжёлую голову.
Но заметив уже близи своего дома спешащего мне навстречу моего соседа, я заволновался. А он, хотя и спешил, двигался спокойно, и лицо его, неопытное в делах выражения эмоций, никак не отражало его истинного состояния и настроя.
Подойдя ближе, он окликнул меня:
– Иван, у тебя в квартире кто-то есть, – сказал он мне, не поздоровавшись, – по меньшей мере двое.
Сердце моё упало – неужели это всё? Я стоял как вкопанный, а хотелось сесть или просто рухнуть.
Сосед, увидев мою реакцию, добавил:
– Ты можешь пока что пожить у меня.
– Нет, – ответил я растерянно, – они возьмут и тебя. Тем более, что долго я не смогу прятаться.
– Что же ты будешь делать?
– Пока не знаю, – сказал я вполне честно.
– Ясно, – добавил сосед и как будто резко потерял интерес к моему положению. – Тогда бывай.
И он пошёл прочь, даже не в сторону дома. А я остался стоять на месте. От переизбытка событий и тревог мой мозг словно закипел и начал рисовать мне самые ужасные картины. Я ведь так и не смог ничего выведать, и теперь меня точно уберут. А может, они решили сделать это сразу после первого нашего разговора, просто не захватили с собой пластиковый мешок. Конечно, их не убедил мой лепет, и тем более того, кто их послал. И он сказал оперативникам, что я больше не нужен, и сейчас ждёт меня в моём же доме быстрая кончина. Отчаянье и досада нахлынули так сильно, что я схватился за свою старую седую голову. Я ощущал, что вот-вот закричу, как маленький ребёнок. Внезапно эти чувства, столь острые и яркие, вскрыли что-то новое внутри меня – это был прилив злобы и ярости. И мне, мягкотелому трусу, который всегда прогибался и пресмыкался, вдруг захотелось перейти в наступление.
Конечно, я не решу это дело грубой физической силой, но я мог действовать хитрее – попробовать взять на испуг. Всё-таки я не так уж глуп. И если спецслужбы ждут от меня информацию, я волен рассказать им что угодно, только пусть потом не жалуются, что это прозвучит пугающе. В свою квартиру я уже пойти не могу, но ведь у меня имелся телефонный номер, вручённый оперативником во время нашей последней встречи. Салфетку я носил с собой, и номер на ней сохранился. Оставалось лишь позвонить по нему и заявить, что я вышел на след крайне опасной тайной организации, которая вербует народ прямо в поездах и готовится со дня на день учинить крупномасштабную трагедию.
V
Казалось, удача наконец-то начала сопутствовать мне, по крайней мере, трюк со звонком по номеру, оставленному оперативником, сработал отлично. Я дозвонился и потребовал от человека на том конце провода срочной аудиенции, чтобы сообщить о промежуточных итогах расследования (по предварительной договорённости): тайная организация вербует рабочих и готовит что-то страшное. Мне в ответ назвали адрес ближайшего территориального органа, куда я должен был явиться и доложиться.
Тот факт, что меня не отправили домой, был уже огромным успехом. Это значит, что меня воспринимают всерьёз. Я немедленно выдвинулся к месту, по пути мобилизуя все свои силы и фантазию к очень важному разговору, от которого на самом деле зависела моя жизнь.
Необходимое здание я нашёл довольно быстро, и дежурный на входе уже был предупреждён о моём визите, поэтому сразу распорядился, чтобы меня провели в назначенный кабинет. Место это было типичным государственным учреждением с давним ремонтом и старомодными растениями в больших горшках. Но меня это мало заботило, вели бы меня хоть голым по площади, голова моя всё равно также была бы занята яростной работой над той легендой, что я собирался преподнести. И в целом я был уверен в себе. Мой талант и фантазия вкупе со стрессом и бессонной ночью дали свои плоды, и история вырисовывалась настолько же впечатляющая, насколько фантастичная.
Внутри кабинета, куда меня привели, за столом сидел служащий и работал с бумагами. Он выглядел как типичный внушающий ужас палач закона: лысый, пузатый, морщинистый бульдог в тёмном костюме, смотревшемся строже любой формы. Его маленькие поросячьи глазки словно предназначались, чтобы впиваться острым взглядом в жертву, а кривой рот – для криков, угроз и ругательств. Казалось, именно от таких ждёшь, что он будет выбивать из тебя признание молотком по пальцам. Но то ли потому что я сам сюда пришёл, то ли от слишком явной карикатурности этого персонажа, страха и ропота перед ним я не чувствовал, а хотел как можно скорее перейти в атаку.
Он сразу велел мне сесть и сказал:
– Я вас слушаю.
– Я хочу отчитаться о своих наблюдениях, – быстро ответил я, – по договорённости о сотрудничестве.
Он кивнул, мол, продолжайте.
– Я вышел на след тайной организации. Они планируют захват власти. Создают небольшие ячейки среди рабочих и промывают им мозги. Система коммуникаций через коммивояжёров в поездах. Развитая агентура. Религиозно-идеологическая подпитка. Чудо, тайна, авторитет – всё схвачено.
– Излагайте письменно, – прервал он меня.
Служащий достал из ящика стола лист белой бумаги и протянул мне вместе с пишущими принадлежностями.
Я принялся за работу, изливая свои фантазии, словно они были реальностью. Тут было всё: мальчики с листовками – агенты, работяги – бойцы, коммивояжёры – связисты. Накачка реакционными идеями одновременно с накачкой пивом. Система шифровки и знаков. Угрозы, запугивания, круговая порука. Финансирование из-за границы. Кукловоды за кулисами, жестокие казни провинившихся.
Главный козырь в моей игре был абсолютно тот же, что и у спецслужб – страх. Я не знал, что они могут сделать со мной – они не знали, что происходило на самом деле. И все мы вместе боялись неизвестного.
Когда я закончил, служащий взял у меня мои записи и принялся читать. Вид у него был явно недовольный, при этом он постоянно нервно цокал и отпускал странные ругательства, непонятно к кому обращённые, вроде «уроды», «мерзость», «выродки», «ненавижу». Мне он в этот момент представился участковым, который раньше был уверен в непогрешимости горожан на его участке, а ему вдруг открыли правду о наркопритонах и борделях повсюду: от яслей до хосписа. Меня такая его реакция, наверное, должна была беспокоить, но уж больно она смотрелась чудно.
Дочитав до конца, он поднял на меня глаза и яростно воскликнул:
– Но хоть что-то у тебя есть, а? Хоть что-то?
Я, готовый к подобному вопросу, протянул ему своей заветный листок бумаги, полученный накануне от соседа, и сказал:
– Метка-шифровка. Для вновь принятых мальчиков- курьеров. Достать её было непросто. Сыграл дурачка, взял на испуг. Парень быстро наделал в штаны и сбежал. Мне, конечно, его было не догнать.
Служащий внимательно осмотрел лист в моей руке, но брать его не стал. Он снял трубку телефона, который стоял у него на столе, и гаркнул в неё всего одно слово: «Чемодан!» Через несколько секунд дверь в кабинет отворилась, и ещё один служащий поспешил войти сюда, неся перед собой раскрытый дипломат для бумаг. Мой собеседник кивнул мне, и я положил листик внутрь. Но этого оказалось недостаточно – туда же отправились и мои записи – всё то, что я недавно излагал на бумаге о своём расследовании. И только тогда дипломат закрыли и унесли, а мы с моим собеседником снова остались наедине.
Вдруг он неожиданно спросил меня, уже совсем другим тоном:
– Чай будешь?
– Буду, – ответил я машинально, хотя внутри меня всё настолько сжалось от напряжения, что капле воды некуда было бы просочиться.
Служащий встал и направился к шкафу, что стоял за письменным столом. Он достал оттуда чашки, заварочный чайник и упаковку с, видимо, чаем, приговаривая при этом: «Чай у меня хороший, греческий. Нельзя нам, нельзя, понимаете, чтобы кто-то нам готовил чай. Чай варим мы для себя сами, и кофемашины не разрешены. Поэтому все пьют чай. Растворимый тоже нельзя. А чай ведь легко подделать, поэтому нам его выдают под роспись…»
Я смотрел, как он возится с чаем, и старался слушать очень внимательно, чтобы уловить настрой этого человека и понять, что ему можно говорить, а что нельзя. При этом мне было интересно, что всё-таки с ним происходит: он просто нервничает или это результат длительных необратимых изменений.
Служащий всё не унимался, а только пуще распалялся в своей бессмысленной тираде. Да так, что у него со лба потёк пот, пока он разливал по чашкам кипяток. Я уже стал гадать, будет ли что-то к чаю, как вдруг на столе зазвонил телефон. Служащий тут же метнулся к нему, заканчивая очередную фразу: «А чай у меня хороший, греческий…». Поднеся трубку к уху, он моментально замолчал и стал слушать очень внимательно. Информация, по-видимому, была очень важной, потому что он даже изменился в лице, как будто успокоился, морщины на его лбу немного разгладились, а рот растянула лёгкая улыбка. Я заволновался: что же ему там такое говорят? Уж не касается ли это меня и того листа, что я положил в дипломат? Я наделся что-то понять по ответу служащего в трубку, но он в конце концов только выдохнул, протянул «Ага.» и закончил разговор.
Затем он спокойно обратился ко мне со словами:
– Продолжайте ваши наблюдения, мы вас пригласим для следующей встречи.
После таких слов оставалось лишь встать и уйти, что я и сделал, машинально вскочив и направившись к выходу.
Служащий прошёлся со мной до двери и, похлопав меня по плечу, сказал:
– Времени у вас теперь много, вы на пенсии.
– Спасибо, спасибо, – благодарил я его, не понимая, за что.
– Всего наилучшего, Иван Иванович.
VI
После всех этих приключений я наконец-то смог вернуться домой – никто не поджидал меня на моей квартире, правда, и следов чужого присутствия я не обнаружил. Впрочем, направляясь к себе тогда, я был уже настолько измучен, что не стал бы сопротивляться, даже если бы меня сразу повели на казнь.
Дома я сразу завалился спать и провёл в кровати не меньше двенадцати часов в глубоком забвении. Очнувшись от сна, я стал собираться с мыслями и стараться проанализировать последние события.
Трудно было сказать, улучшилось моё положение или, наоборот, ухудшилось по итогу. Вроде как мой план с обманом спецслужб выдумкой про тайное общество сработал, но что дальше?
Так или иначе, отныне у меня появились новые смыслы и дела: надо было чем-то подкреплять свои наблюдения, ведь теперь в любой момент могут спросить. В результате получалось, что я всё равно на крючке, хотя жив и свободен.
За последнее время на мою долю выпало слишком много испытаний и тревог, которые полностью истощили меня, и мне просто необходимо было как-то снять стресс. Я понимал, что посещение тех мест, где я обычно расслаблялся до ухода на пенсию, для меня теперь закрыто, как для забракованного. С другой стороны, и финансовые способности мои подослабли, поэтому я в расстроенных чувствах решил снизить планку до обыкновенного публичного дома. Однако, к собственному удивлению, я понял, что не знаю ни одного адреса.
В подобных рассуждениях я курил, стоя на лестничной площадке, когда дверь соседней квартиры отворилась, и оттуда вышел мой сосед, чтобы составить мне компанию.
Мы поприветствовали друг друга. Я думал, что он поинтересуется насчёт моих недавних приключений, но Сергей, как всегда, начал со своих дел и сказал:
– Я вчера нашёл труп на свалке в куче мусора. Это был задушенный мужчина.
– Такое случается, – спокойно ответил я. Мой сосед ведь шарился в самых разных местах.
– Да, но я ушёл потом, а сегодня вернулся, а трупа уже нет, – добавил Сергей.
– Конечно, его ведь мог найти кто-то ещё. Либо его утащили собаки, – предположил я.
– А как должен был поступить тот, кто первым увидел его? – спросил он.
– По закону ты должен был позвать полицию и скорую помощь, – иногда соседу приходилось рассказывать совсем уж очевидные вещи. Вот что значит полное отсутствие социализации.
– Тогда они решили бы, что это я убил его, – возразил сосед.
– Но для этого нужны хоть какие-то доказательства, – начал объяснять я, – орудие убийства, следы борьбы на теле, частицы кожи и одежды, мотив, свидетели.
– А если я убил его, переодел, сам переоделся, оружие спрятал, помылся и делал всё ночью, когда никто не видит? – не унимался Сергей.
– Такое может быть крайне трудно исполнить идеально на практике. Это ведь не спектакль, который полностью отрепетирован по нескольку раз, – продолжал я свои наставления, как вдруг меня словно прошибло молнией. Откуда сосед мог знать, что мужчину задушили? Только если он сам его убил.
Моя обычная реакция в такие моменты – отвлечь внимание шуткой, и я, не задумавшись, бросил:
– А зачем тебе сегодня нужен был вчерашний труп? Неужели для рецептов из твоей кулинарной книги бойскаута?
– Я кое-что забыл на нём вчера, – ответил Сергей.
Я понял, что разговор стал уже слишком абсурдным, и решил резко свернуть с темы:
– Кстати, ты не знаешь, где у нас в округе можно хорошо отдохнуть? Я имею в виду публичные дома. Ну, это там, где обитают проститутки.
Сергей подумал немного и сказал:
– У нас в детском доме была проституция. Некоторых заставляли заниматься этим. Других мест я не знаю.
– Понятно, – заключил я. Услышать подобное я, конечно, не ожидал, и теперь мне захотелось свернуть уже и с этой темы.
– Так, а что ты говоришь забыл на трупе такого важного? Ты сказал, это был мужчина?
– Да, один из тех двух парней, что караулили тебя в твоей квартире. Я его запомнил, когда он входил.
Я даже закашлялся от таких новостей. Это уже явно перебор. Мой сосед задушил одного из оперативников, высланных за мной, а теперь труп исчез. Хорошо, что я по крайней мере знаю, на кого указать, если меня спросят. Но всё-таки я взял себя в руки и постарался продолжить разговор как ни в чём ни бывало, рассчитывая, что ничего не подозревающий сосед случайно разболтает что-то ещё.
– Да, вот это удивительное совпадение, – сказал я. – А забыл-то ты что там?
– У него в кармане была такая же белая бумажка, как я отдал тебе. Я сначала не обратил внимания, а потом, когда пришёл домой, понял, что он мог выкрасть её из твоей квартиры. Ты ведь говорил, что она очень важна. Я хотел вернуть её тебе, но опоздал.
От его слов у меня начали дрожать колени, и я забормотал в ответ:
– Да ну, совершенная ерунда. В ней точно не было ничего особенного, я проверил. А эти молодые парни вечно вляпываются в какие-то истории. Кто-то его и пришил ночью где-нибудь у бара. У молодых же горячая кровь. Я уже пойду, пожалуй.
Я распрощался с соседом и поспешил к себе.
Вновь оказавшись в своей квартире, я ощутил мощный прилив ужаса. Что-то вокруг меня начало происходить само собой, я боялся, что запустил какой-то механизм, процесс, совершенно не представляя, как и куда это приведёт. Находиться дома стало страшно, но и покидать его казалось не менее рискованным. Мне хотелось знать, что происходит вокруг меня: кто дал соседу этот белый лист, что сказали по телефону служащему на нашей последней встрече, что делал оперативник с этим листком, когда его убили, и был ли убийцей мой сосед. Но начиная обдумывать всё это, я сразу же понимал, что лучше никакой правды не узнавать.
VII
Чтобы там ни происходило вокруг, на моих нервах это отражалось сугубо отрицательно, и от своих планов хорошо расслабиться я точно отказываться не собирался. Скорее наоборот, это стало настоящей навязчивой идеей. В итоге, пришлось мне идти в бордель, найденный чуть ли не по объявлению. И это мне-то, притом, что моё имя ещё не было предано забвению в некоторых высоких кругах. Но что поделать, если за вышвырнутым за порог всегда захлопывают дверь.
Прибыв на место, где располагался публичный дом, я понял, что глупо стараться выглядеть здесь знатоком: я к таким местам не привык. Я оказался слишком избалован элитарными закрытыми салонами, где всё дозволено, где всё учтено. С другой стороны, странно было бы держаться совсем уж новичком. Поскольку, если ты, дедуля, дожил до таких лет и сюда не заходил, то не стоит и начинать, разве что твоя бабуля не отправилась на тот свет раньше тебя.
Заведение это располагалось в бывшем санатории или пансионате за городом и с внешней стороны особо ничем себя не выдавало. То ли от стремления не светиться, то ли от нежелания хозяина вкладываться в своё дело сверх необходимого минимума. Место это, конечно, не являлось дном или ямой, а считалось вполне статусным. Я думаю, его посещали различные начальники отделов в крупных компаниях, владельцы небольших предприятий, чиновники средней руки.
Тускло освещённый бар встречал гостя негромкой живой музыкой, создавая атмосферу, где посетители как бы готовились, настраивались. Это заведение явно не привлекало молодёжь, которую не заинтересовали бы бесцельные посиделки в баре. Молодые парни ещё на пути сюда накачались бы всем, чем нужно. Здесь же царило умиротворение: садишься, заказываешь напитки, тебе их приносят, ты пьёшь, размышляешь. Если передумаешь – расплачиваешься и уходишь. В конце концов, для кого-то просто вырваться из города на пару часов всё равно что слетать на юг. Прислуживают здесь, как мне показалось, не те самые дамы, разве что кто-то из них потерял былую трудоспособность. Хотя, думаю, за особый прайс выписывали и этих официанток: найдутся любители.
В общем, слушаем музыку, выпиваем, и в какой-то момент гостю приносят небольшой альбом с цветными портретами в полный рост. На большинстве страниц зелёные наклейки в верхнем углу, на некоторых – красные. Последнее означает, что работница или работник в настоящий момент заняты, и придётся подождать. А те, кого сегодня уже не дождёшься, из блокнота вынуты, поэтому некоторые страницы отсутствуют.
Для не слишком взыскательного посетителя хватит краткого описания и списка услуг под каждой фотографией, но было очевидно, что в таких местах не всё выносится на обозрение. Даже выпивка здесь действовала как-то немного иначе, и я, осмелев и расплатившись, попросил себе что-нибудь особенное. Меня поняли правильно и в скором времени принесли ещё один альбом, причём в такой же обложке, наверное, чтобы гости за другими столиками не отвлекались. Естественно, учитывая мой богатый опыт, ничего по-настоящему особого я и в этом альбоме не усмотрел. Тем более что он точно был не последним. Раз уж в нём оказалась стоимость лёгких телесных повреждений, значит, средние и тяжёлые так же где-то тарифицированы.
Но придя в такое место в первый раз, привлекать к себе внимание, требуя особое отношение, не стоит – это я понимал даже выпившим. А поскольку подобными услугами я давно не пользовался, взыскательность моя снизилась. Голод – лучшая приправа. Я выбрал себе услуги без экстрима, чтобы просто ощутить вкус жизни, а не упиваться им.
Мне сказали, что выбранная мной девушка будет готовиться, и я продолжил потягивать свою выпивку. В таких местах, конечно, не заводят друзей, не говорят по душам, а только делают дела и уходят, как в принципе, наверное, и поступают эти мужчины на своей работе и в быту. Поэтому много людей сидело за столиками в одиночестве и мало – за барной стойкой.
Глядя на это, я понял, что мне и самому стоило бы слегка подготовиться, хотя бы потому, что я уже немало выпил и чувствовал нужду к отправлениям. Местные туалетные комнаты имели особенность: они были большими, и в них располагался столик, который, вероятно, был необходим, чтобы гости могли здесь разложить и принять то, что стеснялись употребить при свидетелях.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71025052?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Павел Артемович Быченков
Сборник тревожного мрачного сюра, чем дальше, тем глубже, и кажется, что конца и края этому нет. Сначала мужчину переполняют чувства, следующая повесть – безысходное лимбо, а после – сплошная антиутопия.
Персонажи разговаривают и ведут себя как NPC, события нелогичные, сюжет не вяжется, логика повествования не складывается. Только что созданные автором правила рушатся прямо на ходу.
Но до чего же всё это похоже на реальность.
Павел Артемович Быченков
О том, как мужчину переполняют чувства
© Быченков П. А., 2024
О том, как мужчину переполняют чувства
I
Я давно хотел поведать историю Сергея Капитанова, моего соседа. А теперь, когда в жизни у меня произошёл целый ряд важных событий, в которых он принял непосредственное участие, дело это становится таким же естественным, как и повествование о себе самом.
Начать хочу с рассказа о моей привычке курить на лестничной площадке. По обыкновению, пока я выдыхал дым в окошко между этажами, дверь соседской квартиры отворялась, и Сергей выходил сюда, мы приветствовали друг друга, и начинался незатейливый разговор. Конечно, он появлялся не всегда, но пару раз в неделю точно. Как сложилась эта традиция, я, к сожалению, не запомнил, но соблюдалась она довольно стабильно, поскольку ни я, ни мой сосед не имели надобности отлучаться из города по делам или в отпуск. Жил Сергей, как и я, один, но разница была в том, что для меня этот факт стал результатом глубоко обдуманного решения, а он же никогда не имел семьи, родителей своих не знал и почти никаким общением с другими людьми себя не испытывал. Дружба со мной, полагаю, была для него неким минимумом, необходимым, чтобы оставаться в обществе, и я был даже рад, что помогаю ему этим.
Занятия никакого Сергей не имел, потому что ещё в детском доме решил на всю жизнь никогда ни на кого не работать, но это не значит, что он бездельничал. Обладая крепким здоровьем и обходясь без вредных привычек, он все дремлющие силы своего тела планомерно расходовал на прогулки, вернее, собирательство. С юности отученный от понятий чести и достоинства, не чурался он свалок и заброшенных домов, но, уточню сразу, что выглядел он вполне опрятно, и уж никак нельзя было обозвать его бродягой. Хотя и привлекательным его вряд ли кто-то бы счёл, поскольку он всегда брился налысо, видимо, так проще. За чистотой своей одежды он так же следил, стирая её руками, хозяйственным мылом, отчего вещи выглядели грубыми и затёртыми, дополняя неприветливый вид этого человека. Кстати, своим общением я выручал его ещё в одном деле, можно даже сказать, выполнял функцию. Сергей часто обращался ко мне, чтобы уточнить ценность той или иной найденной им вещи. Я оценивал, как мог, то поцарапанные портсигары, то настенные часы, а однажды и портрет какой-то женщины. Надо сразу отметить, что воровством Сергей никогда не промышлял: по-видимому, некоторые формы преступности испробовав ещё в юности, о чём имел подтверждение в виде парочки шрамов. Так вот, все эти вещи, по крайней мере наиболее ценные из них, он легко мог бы продать на любом углу, но Сергей чурался подобного предпринимательства, считая его за настоящую работу. Он даже мне не продал ни одной из тех его находок, что я захотел заполучить себе, а были и такие. При этом дома он ничего не хранил, а постоянно уносил их, как он выражался, на базу. По его смутному описанию мне казалось, что это какой-то материально-технический фонд приюта, в котором он вырос.
Средства для существования он получал от государства в виде пенсии по инвалидности: у него были какие-то врождённые проблемы с сердцем, которые он благодаря ежедневным прогулкам успешно нивелировал. Однако этих денег хватало только на оплату жилья и коммунальных нужд. А вот как он питался – это очень интересный вопрос. Помогала ему в этом одна уникальная книжка, почти брошюра в мягком переплёте, которую Сергей, по его словам, нашёл среди руин пожара ещё задолго до встречи со мной. Пока я сам её не увидел, я и предположить не мог, что где-то может быть такая книга, но после знакомства с ней мне наоборот стало казаться, что её существование необходимо и даже обязательно. Книга была небольшого формата и, помимо названия, на титуле имела отметку режима её использования, а также упоминание ведомства, по заказу которого она была издана. Состояла она целиком из инструкций или, скорее, рецептов, адресованных бойцам специальных подразделений, направляемым в длительные операции для разведки, диверсии, засады и прочего. В книге описывалось как из продуктов, срок годности которых не слишком давно истёк, с помощью химического и теплового воздействия приготовить безопасную пищу, то есть защитить себя от отправления при их употреблении. При этом предполагалось использовать различные бытовые реагенты вроде соды, уксуса, лимонной кислоты, глицерина – ничего сверхъестественного в духе рецептов Папюса. И вот, в правильных пропорциях, при нужном нагреве для разных видов пищи довольно многое из просроченной еды можно было вернуть к жизни, правда, без привычных вкусовых качеств. Эта книга стала для Сергея настоящей скатертью- самобранкой. Отыскав в дополнение к ней школьный справочник по химии, мой сосед, словно средневековый алхимик, научился воскрешать испорченную еду, которую выбрасывали магазины и рестораны. Скажу честно, что я не рискнул пробовать ни одно из его блюд, но саму книжку полистал: инструкции в ней вызывали интерес к такой странной кулинарии. Но для сохранности здоровья тех, кто может это прочесть, я не буду приводить здесь даже самые безобидные из рецептов.
Таким был этот человек в самых общих чертах. Что до меня, то к тому времени я уже давно оставил сцену, вышел на пенсию во всех смыслах и зарабатывал нерегулярной критикой, которую брали в основном не потому, что я большой знаток искусства, а из-за моей известной фамилии. К тому же я всегда умел писать удобные и уместные тексты. Но я не видел в этом ничего зазорного: заказчик ведь платит за результат, а это и есть те эмоции, что вызовет критика. Так я и жил на заслуженном отдыхе, отказавшись от амбиций, семьи, обязательств – словно престарелый паразит, у которого уже не осталось сил впиваться в новую жертву.
Но было на самом деле кое-что ещё, одна, так сказать, привычка, оставшаяся от прежней жизни, от которой оказалось трудно избавиться. Дело в том, что вся эта богема, этот высший свет – штука очень непростая, нервная и в целом очень отравляющая человеческую душу. Я знаю, что это звучит громко и пафосно, но разве мало в мире вещей, которые нас развращают? Ведь, по сути, это делают с нами любые крайности: нищета и богатство, подчинение и власть, фантастическая удача и неестественное невезение. Что есть пьяная толпа солдат, бредущая в публичный дом, если завтра им идти на смерть? Люди, которым выпали слава, деньги и власть, обычно не идут умирать, но на самом деле лишь потому, что они уже давно мертвы внутри. Однако даже живым мертвецам иногда необходим отдых, и я, конечно, тоже должен был снимать напряжение, когда работал, тем более что это было очень распространено в моих кругах. Мы ходили в заведения развлекательного толка, но программа в них отличалась от каких-нибудь кабаре, из-за чего располагались они не на виду, и посещать их старались инкогнито, хотя все друг друга знали. Если говорить откровенно, там творились ужасные вещи, но с другой стороны, все они были под стать нашей безумной эпохе и в угоду имеющемуся на них спросу.
Если бы вдруг какой-то случайный посетитель увидел это, не будучи подготовленным десятилетиями упорного развращения – сразу бы воскликнул, что как вообще в любом человеке, если он хоть на мгновение не считает себя исчадием ада, может соседствовать тяга к таким вещам и малейшие зачатки нравственности и морали.
Поначалу, признаюсь, мне было непросто, но я научился жёстко разграничивать себя в обыденном мире и внутри этих заведений, образно говоря, я как будто снимал один костюм и надевал другой. Мне хотелось верить, что я там и я здесь – это два разных человека, которые никак между собой не связаны, разве что их носит одно тело.
Удивительно было ещё и то, насколько мастерски в этих местах всё организовалось – настоящая режиссура. Каждый раз здесь заготавливалась целая программа, использовались различные виды воздействия и стимуляции, вернее, их хитросплетение, постепенно вводившее посетителя в транс. А когда гость наконец осознавал, что сотворил – было уже неудобно и неуместно бить тревогу: все вокруг смотрели на тебя и видели, как ты это делал, при этом сами занимались тем же, благодаря чему все здесь становились как бы повязанными. И ничего не оставалось человеку в таком случае, кроме как идти в душ, отмываться физически, потому что духовно ему уже не отмыться никогда. Можно только пытаться оправдаться и успокоиться, повторяя себе, что местные работники и работницы, те, что здесь добровольно, получают изрядное жалованье. А кто оказался тут вынужденно – пропащие люди, до которых никому нет дела.
Очень были популярны среди нас такие заведения, но воспринимались они всегда как неотъемлемая часть высокой жизни. При этом я, выйдя в своеобразную отставку, не прекращал регулярное посещение этих мест, хотя негласного права на это уже не имел. Первые разы, когда я приходил туда после своего увольнения, мне казалось, что другие гости даже одобряют мою приверженность старому делу.
Но на третий или четвёртый раз я понял, что стал здесь чужим: другим людям вокруг меня неловко, им всё труднее раскрепоститься, когда я составляю компанию. Конечно, дело было в том, что все, кто приходил сюда, каждый раз рисковали своей честью и достоинством, если вдруг их похождения будут обнародованы. С другой стороны, это всегда ещё больше распаляло каждого из нас. Теперь же я как бы выбыл из этой азартной игры и поэтому воспринимался посторонним.
Казалось бы, мне стоило просто прекратить эти неуместные визиты, но, к собственному удивлению, я впал в зависимость от них. Я понимал, что с каждым новым посещением нарушаю правила и устои уже чуждого мне общества, и что расплата за это не заставит себя долго ждать. Я пытался больше не ходить туда: растущие во мне напряжение, страх, неудовлетворённость – все вместе превратились в настоящую ломку. Я гасил её тем же средством, что уже не раз сослужило мне в тяжёлые времена – алкоголем, но и он был не всесилен.
И вот пока я жил в рассуждениях, как мне дальше со всем этим справляться, случилось кое-что неприятное, но весьма логичное. Как-то одним вечером, когда я открыл дверь квартиры, чтобы выйти в подъезд покурить, гадая, встречу ли я там своего соседа, на лестничной площадке меня поджидали двое незнакомцев.
II
Непосредственно сама беседа с двумя оперативными работниками состоялась уже в моей квартире, на кухне. Поначалу эти господа утверждали, что хотели бы от меня участия или даже совета в вопросе получения информации о некоторых моих знакомых. Они говорили вежливо и тактично. Однако я понимал, что это только уловка, и вывернуть моё положение из товарищеского в зависимое для них не составит труда. Но то ли для очистки совести, то ли просто из любопытства я попробовал им отказать. Досада их по этому поводу была очень глубокой, общий настрой и тон нашего разговора сразу изменились. Но такой ход событий они, по-видимому, предвидели, потому что все фото и видеоматериалы о моих похождениях в уже упомянутые заведения были у них с собой. Достаточно было обнародовать и десятую часть всего этого для того, чтобы я пропал как личность. Конечно, таким компроматом мог бы похвастаться любой наш брат, но та самая круговая порука, в которую я был втянут вместе с остальной богемой, как оказалось, всё время защищала меня от визита этих господ. А теперь, получается, на покой ушёл лишь я один, а все мои грехи, напротив, только теперь приняты в работу.
Я смотрел на двух молодых людей за столом передо мной, одинаково подстриженных, в одинаковых костюмах с галстуками на пуговицах и сверху – чёрные куртки. Скольких, таких же как я, они уже посетили? Они не близнецы, хотя лица их схожи своей невыразительностью, словно на затёртой монете. Один из них всегда постарше – натаскивает, выучивает и одновременно проверяет молодого. И не чураются они своей работы совершенно – шантаж и игра на человеческих слабостях не видится им чем-то низким или пошлым. Потому что это главный метод их работы – разговор с человеком, сопровождаемый перелистыванием его дела. Я думаю, компроматы собираются и на самих работников: есть папка и на того, что постарше, а на молодого ещё накапливается и скоро ляжет на полку в какой-нибудь канцелярии. Эти папки и удерживают их на службе и никогда уже не отпустят. Берут за горло, сдавливают так же, как сейчас сдавила мне шею моя.
Хотя лично меня такая практика коснулась впервые, я был наслышан о подобных визитах к людям моего окружения. И я знал, что никто из моих бывших коллег никогда не отказывал этим гостям в их «просьбах» поделиться информацией: уж больно аргументы всегда оказывались весомыми для публичных людей с известными фамилиями, уже распробовавших греховный плод славы. Но с другой стороны, было в этом и какое-то милосердие, ведь открытый шантаж освобождал меня от ответственности. Теперь я действительно был вынужден говорить, а значит, мог быть оправдан, по крайней мере, в глазах своих старых товарищей по сцене. Они бы меня точно поняли.
Естественно, я рассказал оперативникам всё, что знал. Да вот только все мои сведения для них оказались неинформативными, и сам я чувствовал, как, открывая им вроде бы компрометирующие подробности жизни бывших коллег, на деле я просто пересказываю слухи и сплетни, как старый светский лев, уже тронутый деменцией. Разочарованность этих гостей начала тревожить меня сильнее их недавних угроз, поскольку я понимал, что хуже, чем быть для них неудобным человеком, можно только став бесполезным. При этом наверняка тот, кто их ко мне послал, не требовал церемониться со мной, если толку от меня не будет. После такого конфуза оставалось лишь рассеянно лепетать, что я ещё могу оказаться полезным.
– Возможно, – задумчиво проговорил тот, что постарше.
А второй добавил:
– Такие слова стоит подкреплять делами.
«Молодой да скорый», – пронеслось в моей голове. Но сказал я не это, а стал на ходу придумывать, что я знаю кое-что ещё, вернее, могу узнать о тайных мрачных делах моих знакомых, об их сговорах и замыслах, вероятно, даже антигосударственного толка, которыми я якобы раньше особо не интересовался только потому, что опасался быть втянутым в какую-нибудь историю, но сейчас я, конечно, готов внедриться в их круги под видом старого товарища и вывести их всех на чистую воду.
Не знаю, убедили ли их мои слова или просто позабавили, но тот, что был постарше, сказал:
– Знаете, как говорят, надо бы дать вам ещё один шанс.
А второй добавил:
– Потрудитесь, пожалуйста. Времени теперь у вас много. И позванивайте нам почаще.
Он взял со стола салфетку и написал на ней номер телефона. После этого гости распрощались и ушли.
Оставшись в одиночестве, я впал в отчаянье. Я выпил, чтобы хоть как-то заглушить это чувство, затем ещё и ещё, пока не стал сам себе смешон. Ведь оперативники могли прийти ко мне и гораздо раньше – я оказался бы таким же мягкотелым тюфяком, тряпкой и трусом. Оставалось только выйти в подъезд и покурить.
Я стоял у окна на лестничной клетке, курил и думал, что в отличие от всех воспетых мной персонажей, я не выпью яда, не заявлю протеста, не ввяжусь в борьбу и даже не сбегу, а просто сдуюсь и рассыплюсь, как прохудившийся мешок.
За окном вечерело, солнце садилось, и ещё один день моей жизни умирал на глазах, но мне было жалко не его, а себя. И всего обиднее казалось то, что идей у меня не было никаких. Я не мог придумать, о чём рассказать, позвонив по полученному номеру, чтобы меня оставили в покое. Хотелось бы сдать кого-то, заложить по-крупному, жёстко предать, оказавшись последней скотиной, но я за свою жизнь так сильно распылялся на никчёмные вещи, что ни до чего серьёзного допущен не был и уже, конечно, не буду. Печальный финал!
В этот момент я услышал знакомый щелчок замка: это вышел мой сосед. В тот день я был особенно рад его видеть.
– Что нового? – спросил я его.
Сосед ответил не сразу. Я заметил, что он сегодня был более угрюмым, чем обычно, если так вообще можно сказать о человеке, который нигде не работает и ни с кем не общается.
– Да ерунда какая-то, не могу понять, – бросил он слегка раздосадовано.
– Нашёл чего-то? Давай я посмотрю, – предложил я.
Мой сосед часто находил вещи, которые были ему неясны в своей сути, поскольку культурно он был изолирован от сфер их применения, что всегда вызывало в нём некоторую угрюмость. С одинаковым недоверием не понимал он и радиоламп, и медицинских стетоскопов, и нотную грамоту, а я пытался просветить его, как мог, когда он приносил их сюда.
– Посмотри сам, – он протянул мне белый лист в половину обычного канцелярского формата.
Я повертел лист в руках, но ничего не заметил. Сосед подтвердил мои наблюдения:
– Там нигде ничего не написано, – он немного помедлил, – но я бы и не принёс его, если бы просто нашёл и подобрал. Так ведь мне его вручили.
– Вручили? Где же? – спросил я, всё ещё разглядывая лист.
– Стоит парень на перекрёстке возле вокзала и раздаёт листовки, – начал рассказывать он, – я просто иду мимо, протягиваю руку, чтобы взять одну, а он, завидев меня, достаёт откуда-то этот лист и отдаёт мне, будто так и должно быть.
– Надо же, – усмехнулся я.
Сосед продолжал:
– Я сначала решил, что просто не той стороной взял лист, но он и на обороте оказался такой же. А другим прохожим он дальше выдаёт обычные листовки: цветные и с надписями.
– Может, это просто шутка такая, – предположил я, не отягощая свой слегка опьянённый ум глубоким анализом.
– Я тоже так подумал, – согласился сосед, – я решил, что если подойду к нему и спрошу, в чём дело, то окажусь в каком-нибудь розыгрыше. Поэтому я сел на лавочку, чтобы понаблюдать за ним и увидеть, в чём был подвох. Лист я держал в руках, хотя из него уже ничего не выжмешь. И тут ко мне подсаживается какой-то человек, здоровается и, указывая на лист в моих руках, спрашивает, мол, вы тоже состоите в обществе?
– В обществе? – переспросил я, и в этот момент меня будто прошибла молния, – вот оно! Тайное общество, у которого даже есть свои способы шифрования и скрытой корреспонденции. Скольких они уже завербовали? Кто их финансирует? Что они готовят? Явки, пароли. Вот, что заинтересует моих новых «друзей» из силовых структур.
У меня даже дух перехватило, и я только спросил:
– А дальше что?
– Ничего, я просто взял и ушёл. Может, это тоже какой-то фокусник и они там все в сговоре.
Сердце моё упало – как же так?! Надо срочно выведать у соседа максимум информации, но так, чтобы он не понял моих настоящих намерений.
– Послушай, Сергей, мне кажется, это может быть довольно серьёзно. Кто знает, вдруг это мошенники и они могли тебя ограбить? Конечно, если бы у тебя было с собой что-то ценное. В любом случае, мне стоит взглянуть на это место, ради безопасности нашего города. А лист этот пускай пока побудет у меня. Скажи мне, где находится этот перекрёсток?
Узнав точный адрес, я поспешил вернуться в свою квартиру, оделся, как на прогулку, и направился к этому месту, благо оно было недалеко.
III
Как только я расположился на упомянутой моим соседом скамейке, я понял, насколько всё это моё предприятие с самого начала было бесперспективно и наивно. Кто бы ни был тот незнакомец, что принял моего соседа за собрата по тайному обществу, он уже давно ушёл, как и парень, раздающий листовки. Но измученное сердце моё так преисполнилось надежды, что теперь признавать утрату единственной зацепки было слишком невыносимо, и я гнал от себя эти неприятные, но разумные мысли.
Чтобы как-то отвлечься, я достал листок, который совсем недавно виделся мне пропуском в другой мир, и начал внимательно изучать его. Однако он не имел кроме своей белизны ничего примечательного: ни цвета, ни запаха. На вкус я его пробовать не стал.
Вскоре заморосил дождь, и мне пришлось спрятать листок. Только я сделал это, как ко мне на ещё не успевшую промокнуть скамейку подсел мужчина с небольшим саквояжем в руках. Он поприветствовал меня:
– Добрый день, – и сразу, словно оговорился, добавил: – Вы не волнуйтесь, у меня работа такая, всё время разговариваю с людьми. Я коммивояжёр. Меня разговор с вами ничуть не затруднит, я привык, хотя и не то чтобы получаю от этого удовольствие. Если вам будет угодно, я могу уйти: такое тоже случается, когда пробуешь заговорить с незнакомым человеком.
– Нет, нет, что вы, – поспешил успокоить его я, – я рад, что кто-то составит мне здесь компанию.
– Отлично, отлично, – ответил он.
– Видите ли, я тут не совсем праздно расположился, – я решил, что нельзя упускать ни одной случайной встречи, чтобы получить какую-то зацепку, – я интересуюсь неким, так сказать, обществом.
В то же время я слегка прикусил язык: для человека, который собирается что-то расследовать или вынюхивать, я явно слишком много болтаю.
– Обществом? – немного удивлённо переспросил мой собеседник. – Что ж…
Я присмотрелся к нему. На самом деле этот человек был гораздо старше, чем мне показалось вначале. Вероятно, он был даже старше меня. Но одет так по-деловому, что это молодило его. И при этом выглядел как-то по-походному. Вся его одежда была такая, которой долгое ношение только придаёт особый шарм: пальто, кожаные перчатки, картуз над сенью седых волос. Под воротом пальто виднелись пиджак и бабочка. Усы его были очень густые, но уже тронутые сединой, а лицо морщинистое, рябое – старческое. Такого человека трудно заподозрить в подготовке против вас каких-то каверз. Скорее, наоборот, ему самому жизнь надавала пощёчин, что отразилось на внешности какой-то смиренной драматичностью прожитых лет. Но в конце концов свою нишу в жизни он, по-видимому, сумел занять, и довольно устойчиво.
Коммивояжёр некоторое время помолчал, а потом сказал:
– Так если вас интересует общество, то я мог бы вам его показать.
Я был ошеломлён таким ответом. Какой успех!
– Да, конечно, я готов! – подтвердил я.
Пожилой мужчина посмотрел на часы и сказал:
– Через двадцать минуть я отправляюсь работать на ночном поезде. Там я мог бы вам всё показать. Потом я возвращаюсь сюда на обратном рейсе.
– Хорошо, – ответил я. Но про себя подумал, что всё это немного странно. Возможно, на конечном пункте движения поезда расположена штаб-квартира общества? Хотя это довольно несуразно. С другой стороны, и членам тайных обществ надо ходить на работу. Даже если их спонсируют, то хотя бы для конспирации и прикрытия. Конечно, этот человек не должен был менять свои планы ради меня. Впрочем, от своего намерения предложить мне какие-то товары он теперь точно отказался.
В тот вечер я уже не мог быть спокойным и докучал своему спутнику вопросами.
– Скажите, а это общество, оно какое? – спросил я, как бы подогревая свой интерес.
– Вопрос непростой, – ответил коммивояжёр, нахмурив седые брови. – Много времени провёл я с ними, а точного описания дать не смогу даже самому себе. Человек вроде как в нём, а вроде бы оно для него недоступно полностью.
– Да, конечно, – согласился я, делая вид, что проникся всей серьёзностью его слов и что-то понимаю.
Время уже подходило к отправлению, и мы прошли в здание вокзала. Люди толпились в ожидании поезда, работники вокзала явно знали коммивояжёра, потому что приветствовали его, на что он отвечал им кивком головы. Мы купили билеты на ночной экспресс и проследовали на перрон.
Когда мы оказались внутри, коммивояжёр не сразу принялся за дело.
– Необходимо дать людям немного времени освоиться, надо, чтобы они заскучали, – объяснял он мне, словно я сам когда-нибудь буду этим заниматься.
Мы расположились в вагоне-ресторане, разлили по стаканам напитки и стали выжидать. Я засомневался в его тактике и заметил:
– Пассажиры ведь скоро уснут, поезд же ночной.
– О, нет, нет, далеко не все, – ответил он с полной уверенностью. – А тем, кто уснёт, всё равно было бы неинтересно.
Я не разделял его энтузиазма, возможно, потому, что меня и самого начало клонить в сон после выпитого в столь поздний час. В вагоне стало тепло, освещение тусклое, приглушённое, а ещё от курильщиков витал дым, поглощающий своей пеленой и без того слабый свет. Я откинулся на спинку сиденья и в первый раз за этот вечер спросил себя: «Что я делаю здесь?»
– Пожалуй, пора начинать, – возвестил мой попутчик, деловито взглянув на часы.
Он встал со своего места и уставился на меня, явно ожидая таких же действий с мой стороны. Я же немного растерялся, поскольку был уверен, что моё присутствие при его работе не требовалось, и, отпустив его, я смогу отдохнуть на оплаченном мной месте, чтобы завтра со свежими силами отправиться на встречу с таинственным обществом. Но коммивояжёр явно ждал, что я встану и пойду за ним, что я и сделал, подчинившись его негласной воли, оправдываясь перед собой тем, что это, возможно, часть проверки на своего человека.
Поначалу я не заметил в работе коммивояжёра ничего особенного: он действительно ходил по вагонам и предлагал людям ознакомиться с образцами тканей, которые он носил с собой. Также он мог с удовольствием подробно рассказать, каким способ человек может заказать понравившуюся ткань по данным из каталога. Такая схема, конечно, во многом упрощала работу коммивояжёру: не имея при себе ни самого товара, ни вырученных за него денег, ему не стоило бояться ограбления.
Я плёлся за ним, как хвостик, и, так как для стажёра я был староват, думаю, что пассажиры могли принять меня за хозяина бизнеса, который проверяет работу своего сотрудника. Кстати, меня никто не узнавал – к этому я уже давно привык. Во-первых, высокое искусство далеко не для всех, во-вторых, очень многое меняет грим и косметика – без регулярного профессионального ухода поддерживать своё лицо становится невозможно. И третье, самое главное – герои вчерашних дней предаются забвению под ногами молодых – моё место на сцене оказалось быстро занято, сразу же, как я ушёл на пенсию, а у толпы память короткая.
Мы двигались всё дальше по вагонам, я старался уличить моего проводника в каком-то особом действии или жесте, которые послужили бы тайным знаком или сигналом общества. Однако все его движения, по-видимому, отшлифовывались десятилетиями практики – они были полностью лишены любой избыточности. Он открывал саквояж, доставал и демонстрировал ткани, обращаясь с ними так ловко, словно повар с картошкой. Поэтому удивляться чему-то необычному в его действиях мне не приходилось. Зато меня поразило, как много людей проявляло искренний интерес к его товарам. Конечно, пожилые дамы и женщины с детьми, например, были его целевой аудиторией, и их внимание вполне поддавалось объяснению: они даже могли затеять между собой спор о качествах той или иной ткани, но мой проводник всегда умело прерывал их дебаты, примиряя обе стороны каким- нибудь тривиальным компромиссом. Однако, когда мы зашли в вагон, пассажиры которого почти полностью состояли из солдат и сопровождающих их офицеров, я решил, что здесь нам и задерживаться не стоит. Но коммивояжёр принялся за дело: раскрыл саквояж и вновь извлёк образцы тканей, и понёс их по вагону, словно подношения правителям древности. И солдаты обратили на него внимание, начали расспрашивать про товар. Коммивояжёр отвечал им так же подробно и содержательно, хотя должен был понимать, что дело здесь не выгорит. Но солдаты заинтересовались, слушали его очень внимательно, и почти каждому было что добавить.
– Моя жена портниха, – говорил один из них, – пишет, что в наших краях уже не достать порядочной ткани.
– Это всё война, – отвечал другой, – в войну всё грубеет, и люди начинают носить одежду из грубых материалов.
– И сами люди становятся грубее, – соглашался третий. – Я вот пробую потрогать этот атлас, стараюсь ощутить его мягкую фактуру, глазами вижу, что он нежный и должен быть приятен на ощупь, а чувствую только трещины на своих пальцах. Но материал этот всё равно хорош. Обшей им хоть гроб изнутри, даже мертвецу будет приятнее лежать.
– Если материал хороший – он хорош во всём, – заключал старшина, – не линяет и остаётся крепким очень долго. На свою форму, конечно, грех жаловаться, но та, что давали раньше, требовала меньшей починки.
Коммивояжёр со всеми соглашался, давал обстоятельные пояснения и медленно шёл дальше. В конце вагона располагались офицеры. Один их них достал из кармана платок и протянул коммивояжёру со словами:
– Это неплохой материал. Что скажете?
– Пожалуй, – ответил тот, рассматривая и трогая платок. – Очень качественный шёлк. Но сейчас популярнее те, что подешевле.
– Это от матери, – добавил офицер, убирая платок, – когда я первый раз уходил на фронт ещё солдатом, она подарила мне его и сказала перевязать им рану, если так случится, чтобы она быстрее зажила. Но за пятнадцать лет меня так и не ранили.
Выйдя в тамбур, коммивояжёр сел на лавку передохнуть. Он делал это в конце каждого вагона, но чем дальше мы шли, тем более продолжительный отдых ему требовался. Он провёл рукой по образцам тканей, убрал их в саквояж, хотя в следующем вагоне обязательно достанет снова. Затем он закрыл глаза и облокотился о стенку вагона. Стучали колёса, покачивался вагон, за окном была глубокая ночь. Времени прошло немало, но я в своём деле совершенно не продвинулся, и это вселяло беспокойство.
Я решил обратится к коммивояжёру, чтобы развеять свои сомнения:
– Скажите, я правильно понимаю, что мы ещё не встретили ни одного члена общества среди тех людей, что мы видели?
– Как же, – коммивояжёр взглянул на меня слегка удивлённо, – они все члены общества.
– То есть как? – не понял я. – Как все эти люди могут участвовать в тайной организации?
– Тайной? – он слегка усмехнулся. – О нет. Видимо, я неправильно вас понял. Я решил, что вы состоятельный бизнесмен с верхов, которому просто захотелось спуститься сюда, в город, чтобы увидеть общество. И вам всего лишь нужен проводник для путешествия в место обитания этих самых простых людей. Как будто сводить в зоопарк.
Я улыбнулся ему, хотя душу мою терзало разочарование, и спросил:
– Так никакого такого тайного общества, получается, нет?
– А зачем оно вам? – поинтересовался коммивояжёр, видимо, всё ещё рассчитывая помочь мне. – И как вы узнали о нём?
Я сел рядом с ним и тяжело вздохнул.
– Я провожу частное расследование, и у меня есть вот это, – я достал из кармана белый лист. – Насколько мне известно, это некий знак принадлежности к тому самому тайному обществу.
– Выглядит как простая бумажка, – усомнился он.
– Да, но я точно знаю, что, завидев этот лист у кого-либо, члены некой организации замечают друг друга.
– Неужели? – коммивояжёр поднял брови. – Втаком случае, стоит попробовать идти по вагонам с этим листиком, возможно, кто-то отреагирует.
– А ведь и правда, – ответил я, а сам подумал, что ходить по вагонам и что-то демонстрировать – универсальный метод этого человека.
– Мне пора продолжать, – коммивояжёр встал и отправился дальше.
А я решил последовать его совету и пошёл обратно по вагонам, держа листок перед собой как икону. Что оказалось странно: когда коммивояжёр заходил в любой вагон, многие сразу же обращали на него внимание, а меня не замечал никто. Я шёл, словно потерявший своё место, люди даже не оборачивались, чтобы посмотреть, кто там опять открыл двери и запустил сквозняк. С каждым шагом я всё меньше верил в успех: никто мне не махал, не подмигивал, не окликал меня. Люди глядели в окна, в стороны, в лучшем случае, сквозь меня. Я начал отчаиваться: я выгляжу глупо с этим листком, не знаю, что я здесь делаю и чего жду. Я просто иду вперёд, а вагоны всё не заканчиваются.
Вдруг я почувствовал, как меня кто-то дёргает за полы пальто. Я остановился и услышал: «Эй, приятель, присядь». Это сказал один из пассажиров. Я сразу же сел рядом с ним, сердце моё замерло. Я ждал, что он добавит что-то ещё, но дальше мы ехали молча. Я был очень впечатлён, что на мою удочку кто-то попался. Я убрал листик и принялся разглядывать пассажира. Заговорить с ним я боялся, чтобы не дай бог не спугнуть, тем более конспирация. Это был мужчина средних лет, явно рабочей профессии, уже с сединой в волосах. Лицо его стало отпечатком долгих тяжёлых смен на каком-то заводе. Казалось, глаза его просели внутрь глазниц, а губы сжаты в тугую струну. Он даже не смотрел на меня, от этого мне было и тревожно, и любопытно. Вся его одежда и вид выдавали в нём заурядного работягу, но кто знает, возможно, эта организация набирает себе людей именно из таких. Либо же это умелая маскировка.
Так мы ехали довольно долго, пока на одной из станций мужчина не поднялся и не сказал мне: «Пойдём». Я последовал за ним, охваченный духом приключения.
То место, где мы вышли, было пригородом, промышленный район. Начинало светать – неужели я всю ночь провёл в поезде? Я шёл за этим человеком, даже не предполагая, как долго мы будем идти. Я уже корил себя за свою беспечность: кто знает, куда он меня заведёт?
Но мы пришли довольно быстро, всего лишь немного отошли от железнодорожной станции и остановились на автомобильной стоянке вблизи какой-то котельной или электрической подстанции. Здесь уже собрались люди, по-видимому, такие же рабочие с завода, одетые в потрёпанные спецовки. Рядом с ними на земле я увидел ящик с бутылками, кажется, в них было пиво.
Мой спутник кратко поприветствовал всех. Я последовал его примеру. После этого он достал из ящика две бутылки и передал одну мне. Остальные также ответили нам на приветствия и продолжили пить своё пиво, наблюдая рассвет.
Я сделал пару глотков. Всё это мало походило на собрание тайной организации, хотя и выглядело довольно чинно.
Солнце поднималось всё выше, вокруг становилось светлее, стали видны трубы каких-то фабрик, серо-коричневые стены цехов и грязные дороги промышленного района, разбитые грузовиками. И вот уже третий раз за сегодня я спрашивал себя: «Что я делаю здесь, кроме того, что бесплатно пью дешёвое пиво?» Но ведь чем-то эта встреча должна закончиться?
В это время к нам подошёл ещё один рабочий, он был явно моложе других и носил очки. Он выглядел очень нервным, скорее даже раздражённым. Тот рабочий, что привёл меня сюда, поприветствовал его:
– Здорова, Олег.
– Всем, – ответил Олег, подняв ладонь вверх.
Ему передали бутылку, он повертел её в руках, внимательно разглядывая, словно что-то в ней было некачественно исполнено, открыл и сделал пару глотков.
Рабочий из поезда, по-видимому, старший здесь, продолжал вести это стихийное совещание.
– Как дела, Олег? – спросил он.
Парень в ответ нервно помотал головой.
– Как твоя мать? – спросил его кто-то.
– Ей лучше, – оживился Олег, – ей значительно лучше.
– День какой предвидится… – сказал кто-то, словно сам себе.
Олег выпил пива и продолжал говорить, постоянно запинаясь.
– Благодаря тому, что матери стало лучше, у меня появилось свободное время, – он сделал ещё несколько жадных глотков, словно пил воду от сильной жажды, – я смог читать и дочитал книгу. В конце книги написано, что все они сдохнут.
– Мы с тобой сегодня вскрываем горловину, – в то же время обратился один рабочий к другому.
Олег при этом всё не унимался:
– Там так и написано, – не теряя юношеский пыл, повторял он, – сдохнут, сдохнут!
Двое рабочих продолжали свой разговор:
– Пара не хватит, ты сам подумай, – объяснял один другому.
Вдруг всех подытожил мой проводник:
– Сейчас уже пойдём, – сказал он.
Все начали спешно допивать пиво. Я понял, что мероприятие подошло к концу.
– Прошу прощения, – я всё-таки осмелился задать вопрос, – а для чего мы здесь собрались?
Рабочие посмотрели на меня не удивлённо, но отстранённо. Один из них сказал за всех: «Мы с завода стали», а тот, что привёл меня, добавил: «Я думал, ты ищешь компанию, чтобы выпить».
И они ушли, вокруг стало так пустынно, словно никого здесь и не было. Только я да пустой ящик на земле и утреннее солнце на небе смотрим на промышленные окраины рядом с железной дорогой. В расстроенных чувствах я побрёл на станцию, думая лишь о поезде, который отвезёт меня домой.
IV
«Не вышло у меня ничего с моим расследованием», – говорил я себе, сидя на скамейке на железнодорожной станции ранним утром в ожидании обратного поезда домой. То же самое повторял я себе, шагнув с перрона в вагон этого поезда. И сидя в вагоне-ресторане, говорил я себе эти же слова под стук колёс и шум дождя за окном. И когда ко мне подошёл уже знакомый коммивояжёр, я так же рассказал ему, что с расследованием у меня ничего не получилось. Он в ответ только опустил брови и спокойно вздохнул. Казалось, что этот человек к собственным неудачам был уже чересчур привыкший, а чужие и вовсе без всякой душевной обработки сразу направлял глубоко в фон. Что поделать, раз его ум не занимали тайные организации, и нечего не мог он поведать о них, не смотря на состоявшийся житейский опыт. А ведь случались же в обществе и бурления, и скрытые потоки в разные времена. Но, по-видимому, ни одно из них не коснулось коммивояжёра – во все времена он просто продавал ткани, не принимая во внимание культурного влияния на конъюнктуру рынка.
Не могу сказать, что, возвращаясь домой с вокзала, я оставался взволнован или переживал касательно моего нынешнего положения. Хотя повод для этого имелся: я не узнал ничего такого, что мог бы сообщить оперативникам, когда меня спросят, и идей для нового расследования у меня не осталось. Однако я был в тот момент слишком вымотан этим незапланированным путешествием и целой ночью без сна, поэтому брёл домой по одному чутью, не отягощая мыслями и без того тяжёлую голову.
Но заметив уже близи своего дома спешащего мне навстречу моего соседа, я заволновался. А он, хотя и спешил, двигался спокойно, и лицо его, неопытное в делах выражения эмоций, никак не отражало его истинного состояния и настроя.
Подойдя ближе, он окликнул меня:
– Иван, у тебя в квартире кто-то есть, – сказал он мне, не поздоровавшись, – по меньшей мере двое.
Сердце моё упало – неужели это всё? Я стоял как вкопанный, а хотелось сесть или просто рухнуть.
Сосед, увидев мою реакцию, добавил:
– Ты можешь пока что пожить у меня.
– Нет, – ответил я растерянно, – они возьмут и тебя. Тем более, что долго я не смогу прятаться.
– Что же ты будешь делать?
– Пока не знаю, – сказал я вполне честно.
– Ясно, – добавил сосед и как будто резко потерял интерес к моему положению. – Тогда бывай.
И он пошёл прочь, даже не в сторону дома. А я остался стоять на месте. От переизбытка событий и тревог мой мозг словно закипел и начал рисовать мне самые ужасные картины. Я ведь так и не смог ничего выведать, и теперь меня точно уберут. А может, они решили сделать это сразу после первого нашего разговора, просто не захватили с собой пластиковый мешок. Конечно, их не убедил мой лепет, и тем более того, кто их послал. И он сказал оперативникам, что я больше не нужен, и сейчас ждёт меня в моём же доме быстрая кончина. Отчаянье и досада нахлынули так сильно, что я схватился за свою старую седую голову. Я ощущал, что вот-вот закричу, как маленький ребёнок. Внезапно эти чувства, столь острые и яркие, вскрыли что-то новое внутри меня – это был прилив злобы и ярости. И мне, мягкотелому трусу, который всегда прогибался и пресмыкался, вдруг захотелось перейти в наступление.
Конечно, я не решу это дело грубой физической силой, но я мог действовать хитрее – попробовать взять на испуг. Всё-таки я не так уж глуп. И если спецслужбы ждут от меня информацию, я волен рассказать им что угодно, только пусть потом не жалуются, что это прозвучит пугающе. В свою квартиру я уже пойти не могу, но ведь у меня имелся телефонный номер, вручённый оперативником во время нашей последней встречи. Салфетку я носил с собой, и номер на ней сохранился. Оставалось лишь позвонить по нему и заявить, что я вышел на след крайне опасной тайной организации, которая вербует народ прямо в поездах и готовится со дня на день учинить крупномасштабную трагедию.
V
Казалось, удача наконец-то начала сопутствовать мне, по крайней мере, трюк со звонком по номеру, оставленному оперативником, сработал отлично. Я дозвонился и потребовал от человека на том конце провода срочной аудиенции, чтобы сообщить о промежуточных итогах расследования (по предварительной договорённости): тайная организация вербует рабочих и готовит что-то страшное. Мне в ответ назвали адрес ближайшего территориального органа, куда я должен был явиться и доложиться.
Тот факт, что меня не отправили домой, был уже огромным успехом. Это значит, что меня воспринимают всерьёз. Я немедленно выдвинулся к месту, по пути мобилизуя все свои силы и фантазию к очень важному разговору, от которого на самом деле зависела моя жизнь.
Необходимое здание я нашёл довольно быстро, и дежурный на входе уже был предупреждён о моём визите, поэтому сразу распорядился, чтобы меня провели в назначенный кабинет. Место это было типичным государственным учреждением с давним ремонтом и старомодными растениями в больших горшках. Но меня это мало заботило, вели бы меня хоть голым по площади, голова моя всё равно также была бы занята яростной работой над той легендой, что я собирался преподнести. И в целом я был уверен в себе. Мой талант и фантазия вкупе со стрессом и бессонной ночью дали свои плоды, и история вырисовывалась настолько же впечатляющая, насколько фантастичная.
Внутри кабинета, куда меня привели, за столом сидел служащий и работал с бумагами. Он выглядел как типичный внушающий ужас палач закона: лысый, пузатый, морщинистый бульдог в тёмном костюме, смотревшемся строже любой формы. Его маленькие поросячьи глазки словно предназначались, чтобы впиваться острым взглядом в жертву, а кривой рот – для криков, угроз и ругательств. Казалось, именно от таких ждёшь, что он будет выбивать из тебя признание молотком по пальцам. Но то ли потому что я сам сюда пришёл, то ли от слишком явной карикатурности этого персонажа, страха и ропота перед ним я не чувствовал, а хотел как можно скорее перейти в атаку.
Он сразу велел мне сесть и сказал:
– Я вас слушаю.
– Я хочу отчитаться о своих наблюдениях, – быстро ответил я, – по договорённости о сотрудничестве.
Он кивнул, мол, продолжайте.
– Я вышел на след тайной организации. Они планируют захват власти. Создают небольшие ячейки среди рабочих и промывают им мозги. Система коммуникаций через коммивояжёров в поездах. Развитая агентура. Религиозно-идеологическая подпитка. Чудо, тайна, авторитет – всё схвачено.
– Излагайте письменно, – прервал он меня.
Служащий достал из ящика стола лист белой бумаги и протянул мне вместе с пишущими принадлежностями.
Я принялся за работу, изливая свои фантазии, словно они были реальностью. Тут было всё: мальчики с листовками – агенты, работяги – бойцы, коммивояжёры – связисты. Накачка реакционными идеями одновременно с накачкой пивом. Система шифровки и знаков. Угрозы, запугивания, круговая порука. Финансирование из-за границы. Кукловоды за кулисами, жестокие казни провинившихся.
Главный козырь в моей игре был абсолютно тот же, что и у спецслужб – страх. Я не знал, что они могут сделать со мной – они не знали, что происходило на самом деле. И все мы вместе боялись неизвестного.
Когда я закончил, служащий взял у меня мои записи и принялся читать. Вид у него был явно недовольный, при этом он постоянно нервно цокал и отпускал странные ругательства, непонятно к кому обращённые, вроде «уроды», «мерзость», «выродки», «ненавижу». Мне он в этот момент представился участковым, который раньше был уверен в непогрешимости горожан на его участке, а ему вдруг открыли правду о наркопритонах и борделях повсюду: от яслей до хосписа. Меня такая его реакция, наверное, должна была беспокоить, но уж больно она смотрелась чудно.
Дочитав до конца, он поднял на меня глаза и яростно воскликнул:
– Но хоть что-то у тебя есть, а? Хоть что-то?
Я, готовый к подобному вопросу, протянул ему своей заветный листок бумаги, полученный накануне от соседа, и сказал:
– Метка-шифровка. Для вновь принятых мальчиков- курьеров. Достать её было непросто. Сыграл дурачка, взял на испуг. Парень быстро наделал в штаны и сбежал. Мне, конечно, его было не догнать.
Служащий внимательно осмотрел лист в моей руке, но брать его не стал. Он снял трубку телефона, который стоял у него на столе, и гаркнул в неё всего одно слово: «Чемодан!» Через несколько секунд дверь в кабинет отворилась, и ещё один служащий поспешил войти сюда, неся перед собой раскрытый дипломат для бумаг. Мой собеседник кивнул мне, и я положил листик внутрь. Но этого оказалось недостаточно – туда же отправились и мои записи – всё то, что я недавно излагал на бумаге о своём расследовании. И только тогда дипломат закрыли и унесли, а мы с моим собеседником снова остались наедине.
Вдруг он неожиданно спросил меня, уже совсем другим тоном:
– Чай будешь?
– Буду, – ответил я машинально, хотя внутри меня всё настолько сжалось от напряжения, что капле воды некуда было бы просочиться.
Служащий встал и направился к шкафу, что стоял за письменным столом. Он достал оттуда чашки, заварочный чайник и упаковку с, видимо, чаем, приговаривая при этом: «Чай у меня хороший, греческий. Нельзя нам, нельзя, понимаете, чтобы кто-то нам готовил чай. Чай варим мы для себя сами, и кофемашины не разрешены. Поэтому все пьют чай. Растворимый тоже нельзя. А чай ведь легко подделать, поэтому нам его выдают под роспись…»
Я смотрел, как он возится с чаем, и старался слушать очень внимательно, чтобы уловить настрой этого человека и понять, что ему можно говорить, а что нельзя. При этом мне было интересно, что всё-таки с ним происходит: он просто нервничает или это результат длительных необратимых изменений.
Служащий всё не унимался, а только пуще распалялся в своей бессмысленной тираде. Да так, что у него со лба потёк пот, пока он разливал по чашкам кипяток. Я уже стал гадать, будет ли что-то к чаю, как вдруг на столе зазвонил телефон. Служащий тут же метнулся к нему, заканчивая очередную фразу: «А чай у меня хороший, греческий…». Поднеся трубку к уху, он моментально замолчал и стал слушать очень внимательно. Информация, по-видимому, была очень важной, потому что он даже изменился в лице, как будто успокоился, морщины на его лбу немного разгладились, а рот растянула лёгкая улыбка. Я заволновался: что же ему там такое говорят? Уж не касается ли это меня и того листа, что я положил в дипломат? Я наделся что-то понять по ответу служащего в трубку, но он в конце концов только выдохнул, протянул «Ага.» и закончил разговор.
Затем он спокойно обратился ко мне со словами:
– Продолжайте ваши наблюдения, мы вас пригласим для следующей встречи.
После таких слов оставалось лишь встать и уйти, что я и сделал, машинально вскочив и направившись к выходу.
Служащий прошёлся со мной до двери и, похлопав меня по плечу, сказал:
– Времени у вас теперь много, вы на пенсии.
– Спасибо, спасибо, – благодарил я его, не понимая, за что.
– Всего наилучшего, Иван Иванович.
VI
После всех этих приключений я наконец-то смог вернуться домой – никто не поджидал меня на моей квартире, правда, и следов чужого присутствия я не обнаружил. Впрочем, направляясь к себе тогда, я был уже настолько измучен, что не стал бы сопротивляться, даже если бы меня сразу повели на казнь.
Дома я сразу завалился спать и провёл в кровати не меньше двенадцати часов в глубоком забвении. Очнувшись от сна, я стал собираться с мыслями и стараться проанализировать последние события.
Трудно было сказать, улучшилось моё положение или, наоборот, ухудшилось по итогу. Вроде как мой план с обманом спецслужб выдумкой про тайное общество сработал, но что дальше?
Так или иначе, отныне у меня появились новые смыслы и дела: надо было чем-то подкреплять свои наблюдения, ведь теперь в любой момент могут спросить. В результате получалось, что я всё равно на крючке, хотя жив и свободен.
За последнее время на мою долю выпало слишком много испытаний и тревог, которые полностью истощили меня, и мне просто необходимо было как-то снять стресс. Я понимал, что посещение тех мест, где я обычно расслаблялся до ухода на пенсию, для меня теперь закрыто, как для забракованного. С другой стороны, и финансовые способности мои подослабли, поэтому я в расстроенных чувствах решил снизить планку до обыкновенного публичного дома. Однако, к собственному удивлению, я понял, что не знаю ни одного адреса.
В подобных рассуждениях я курил, стоя на лестничной площадке, когда дверь соседней квартиры отворилась, и оттуда вышел мой сосед, чтобы составить мне компанию.
Мы поприветствовали друг друга. Я думал, что он поинтересуется насчёт моих недавних приключений, но Сергей, как всегда, начал со своих дел и сказал:
– Я вчера нашёл труп на свалке в куче мусора. Это был задушенный мужчина.
– Такое случается, – спокойно ответил я. Мой сосед ведь шарился в самых разных местах.
– Да, но я ушёл потом, а сегодня вернулся, а трупа уже нет, – добавил Сергей.
– Конечно, его ведь мог найти кто-то ещё. Либо его утащили собаки, – предположил я.
– А как должен был поступить тот, кто первым увидел его? – спросил он.
– По закону ты должен был позвать полицию и скорую помощь, – иногда соседу приходилось рассказывать совсем уж очевидные вещи. Вот что значит полное отсутствие социализации.
– Тогда они решили бы, что это я убил его, – возразил сосед.
– Но для этого нужны хоть какие-то доказательства, – начал объяснять я, – орудие убийства, следы борьбы на теле, частицы кожи и одежды, мотив, свидетели.
– А если я убил его, переодел, сам переоделся, оружие спрятал, помылся и делал всё ночью, когда никто не видит? – не унимался Сергей.
– Такое может быть крайне трудно исполнить идеально на практике. Это ведь не спектакль, который полностью отрепетирован по нескольку раз, – продолжал я свои наставления, как вдруг меня словно прошибло молнией. Откуда сосед мог знать, что мужчину задушили? Только если он сам его убил.
Моя обычная реакция в такие моменты – отвлечь внимание шуткой, и я, не задумавшись, бросил:
– А зачем тебе сегодня нужен был вчерашний труп? Неужели для рецептов из твоей кулинарной книги бойскаута?
– Я кое-что забыл на нём вчера, – ответил Сергей.
Я понял, что разговор стал уже слишком абсурдным, и решил резко свернуть с темы:
– Кстати, ты не знаешь, где у нас в округе можно хорошо отдохнуть? Я имею в виду публичные дома. Ну, это там, где обитают проститутки.
Сергей подумал немного и сказал:
– У нас в детском доме была проституция. Некоторых заставляли заниматься этим. Других мест я не знаю.
– Понятно, – заключил я. Услышать подобное я, конечно, не ожидал, и теперь мне захотелось свернуть уже и с этой темы.
– Так, а что ты говоришь забыл на трупе такого важного? Ты сказал, это был мужчина?
– Да, один из тех двух парней, что караулили тебя в твоей квартире. Я его запомнил, когда он входил.
Я даже закашлялся от таких новостей. Это уже явно перебор. Мой сосед задушил одного из оперативников, высланных за мной, а теперь труп исчез. Хорошо, что я по крайней мере знаю, на кого указать, если меня спросят. Но всё-таки я взял себя в руки и постарался продолжить разговор как ни в чём ни бывало, рассчитывая, что ничего не подозревающий сосед случайно разболтает что-то ещё.
– Да, вот это удивительное совпадение, – сказал я. – А забыл-то ты что там?
– У него в кармане была такая же белая бумажка, как я отдал тебе. Я сначала не обратил внимания, а потом, когда пришёл домой, понял, что он мог выкрасть её из твоей квартиры. Ты ведь говорил, что она очень важна. Я хотел вернуть её тебе, но опоздал.
От его слов у меня начали дрожать колени, и я забормотал в ответ:
– Да ну, совершенная ерунда. В ней точно не было ничего особенного, я проверил. А эти молодые парни вечно вляпываются в какие-то истории. Кто-то его и пришил ночью где-нибудь у бара. У молодых же горячая кровь. Я уже пойду, пожалуй.
Я распрощался с соседом и поспешил к себе.
Вновь оказавшись в своей квартире, я ощутил мощный прилив ужаса. Что-то вокруг меня начало происходить само собой, я боялся, что запустил какой-то механизм, процесс, совершенно не представляя, как и куда это приведёт. Находиться дома стало страшно, но и покидать его казалось не менее рискованным. Мне хотелось знать, что происходит вокруг меня: кто дал соседу этот белый лист, что сказали по телефону служащему на нашей последней встрече, что делал оперативник с этим листком, когда его убили, и был ли убийцей мой сосед. Но начиная обдумывать всё это, я сразу же понимал, что лучше никакой правды не узнавать.
VII
Чтобы там ни происходило вокруг, на моих нервах это отражалось сугубо отрицательно, и от своих планов хорошо расслабиться я точно отказываться не собирался. Скорее наоборот, это стало настоящей навязчивой идеей. В итоге, пришлось мне идти в бордель, найденный чуть ли не по объявлению. И это мне-то, притом, что моё имя ещё не было предано забвению в некоторых высоких кругах. Но что поделать, если за вышвырнутым за порог всегда захлопывают дверь.
Прибыв на место, где располагался публичный дом, я понял, что глупо стараться выглядеть здесь знатоком: я к таким местам не привык. Я оказался слишком избалован элитарными закрытыми салонами, где всё дозволено, где всё учтено. С другой стороны, странно было бы держаться совсем уж новичком. Поскольку, если ты, дедуля, дожил до таких лет и сюда не заходил, то не стоит и начинать, разве что твоя бабуля не отправилась на тот свет раньше тебя.
Заведение это располагалось в бывшем санатории или пансионате за городом и с внешней стороны особо ничем себя не выдавало. То ли от стремления не светиться, то ли от нежелания хозяина вкладываться в своё дело сверх необходимого минимума. Место это, конечно, не являлось дном или ямой, а считалось вполне статусным. Я думаю, его посещали различные начальники отделов в крупных компаниях, владельцы небольших предприятий, чиновники средней руки.
Тускло освещённый бар встречал гостя негромкой живой музыкой, создавая атмосферу, где посетители как бы готовились, настраивались. Это заведение явно не привлекало молодёжь, которую не заинтересовали бы бесцельные посиделки в баре. Молодые парни ещё на пути сюда накачались бы всем, чем нужно. Здесь же царило умиротворение: садишься, заказываешь напитки, тебе их приносят, ты пьёшь, размышляешь. Если передумаешь – расплачиваешься и уходишь. В конце концов, для кого-то просто вырваться из города на пару часов всё равно что слетать на юг. Прислуживают здесь, как мне показалось, не те самые дамы, разве что кто-то из них потерял былую трудоспособность. Хотя, думаю, за особый прайс выписывали и этих официанток: найдутся любители.
В общем, слушаем музыку, выпиваем, и в какой-то момент гостю приносят небольшой альбом с цветными портретами в полный рост. На большинстве страниц зелёные наклейки в верхнем углу, на некоторых – красные. Последнее означает, что работница или работник в настоящий момент заняты, и придётся подождать. А те, кого сегодня уже не дождёшься, из блокнота вынуты, поэтому некоторые страницы отсутствуют.
Для не слишком взыскательного посетителя хватит краткого описания и списка услуг под каждой фотографией, но было очевидно, что в таких местах не всё выносится на обозрение. Даже выпивка здесь действовала как-то немного иначе, и я, осмелев и расплатившись, попросил себе что-нибудь особенное. Меня поняли правильно и в скором времени принесли ещё один альбом, причём в такой же обложке, наверное, чтобы гости за другими столиками не отвлекались. Естественно, учитывая мой богатый опыт, ничего по-настоящему особого я и в этом альбоме не усмотрел. Тем более что он точно был не последним. Раз уж в нём оказалась стоимость лёгких телесных повреждений, значит, средние и тяжёлые так же где-то тарифицированы.
Но придя в такое место в первый раз, привлекать к себе внимание, требуя особое отношение, не стоит – это я понимал даже выпившим. А поскольку подобными услугами я давно не пользовался, взыскательность моя снизилась. Голод – лучшая приправа. Я выбрал себе услуги без экстрима, чтобы просто ощутить вкус жизни, а не упиваться им.
Мне сказали, что выбранная мной девушка будет готовиться, и я продолжил потягивать свою выпивку. В таких местах, конечно, не заводят друзей, не говорят по душам, а только делают дела и уходят, как в принципе, наверное, и поступают эти мужчины на своей работе и в быту. Поэтому много людей сидело за столиками в одиночестве и мало – за барной стойкой.
Глядя на это, я понял, что мне и самому стоило бы слегка подготовиться, хотя бы потому, что я уже немало выпил и чувствовал нужду к отправлениям. Местные туалетные комнаты имели особенность: они были большими, и в них располагался столик, который, вероятно, был необходим, чтобы гости могли здесь разложить и принять то, что стеснялись употребить при свидетелях.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71025052?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Павел Быченков
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Издательство: Издательство «Перо»
Дата публикации: 30.08.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Сборник тревожного мрачного сюра, чем дальше, тем глубже, и кажется, что конца и края этому нет. Сначала мужчину переполняют чувства, следующая повесть – безысходное лимбо, а после – сплошная антиутопия.