Главная страница | Современная русская литература | Ахейцы Книга третья

Ахейцы Книга третья
Виктория Горнина
В этой книге собраны основные персонажи со стороны ахейцев, а также события, которые привели ко второй троянской войне – ровно до того момента, пока события эти развивались независимо и не касались противоборствующей стороны. Здесь речь идет о родителях Ахилла, об Одиссее, о семье Атрея и его сыновьях – Агамемноне и Менелае, а также о семье спартанского царя Тиндарея и его дочерях – Клитемнестре и Елене.Приятного чтения.

Виктория Горнина
Ахейцы Книга третья

Глава первая Происхождение Ахилла

Необходимо торжество

– Давненько что-то к нам никто не заглядывал. Сидим здесь, как проклятые. Только и остается, что друг на друга смотреть. Скучно жить стало…
Зевс тоскливо вздохнул, смял салфетку, небрежно бросил ее на стол и потянулся за зубочисткой. В огромном пиршественном зале, в былые времена едва вмещавшим всех обитателей Олимпа на сей раз было свободно, за длинным столом, уставленным яствами сидели только двое – сам Зевс и его жена. Остальные места привычно пустовали с того самого знаменитого обеда, что закончился бунтом.
– Конечно. Сам всех распугал, а теперь скучно ему. – съязвила Гера. Усыпанная папильотками голова возмущенно встрепенулась, подбородок гордо взлетел вверх – не могла хозяйка Олимпа спокойно вспоминать то утро, когда ее позорно унизили, да еще при всех…
Тоже мне – искоса взглянул на жену Зевс – Скоро середина дня, а она до сих пор в разобранном виде – халат не первой свежести напялила, прическа вон – сплошные бумажки в волосах. Смотреть противно.
– Молчи, женщина… Чем ехидничать, лучше бы предложила что-нибудь путное… Впрочем, откуда в твоей голове взяться приличной идее? Ты только на одни гадости способна.
– Тогда не спрашивай. – огрызнулась жена.
– А кто тебя спрашивает? Это так, мысли вслух… – Зевс откинулся на подушки, потянулся, зевнул. Впрочем, он сам выглядит не лучше. Потому как нет настроения – даже бороду лень причесать. Все равно никто не видит, для кого стараться? Для кого изображать верховное божество? Вот и сидит Зевс в заштопанной полинялой хламиде, косо нацепив золотой обруч поверх спутанных светлых волос, и задумчиво ковыряется в зубах – надо что-то делать, так и одичать не долго, без подданных-то. Как же хочется вновь принять важный вид, облачиться в парадные одежды – только не идет никто, не торопится в гости – себе дороже – решили обитатели Олимпа, и теперь обходят стороной шикарную резиденцию своего правителя.
– Собрать бы всех вместе, как прежде… – мечтает Зевс. – Устроить настоящий пир, да напоить всех допьяна, и пусть танцуют, пусть песни орут – эх… Вообщем, хочу, что называется, повеселиться всласть, как бывало прежде…
– А что тебе мешает? Прикажи – сразу все сбегутся как миленькие
– Не хочу приказывать. Хочу, чтобы сами все пришли. По доброй воле – понимаешь?
– А какая разница?
– Разница большая. Одно дело из-под палки всех собирать, с кислыми лицами ведь явятся, настроение испортят, еще капризничать начнут, то не так, это не эдак. Только испортят весь обед. И совсем другое, когда с желанием, с настроением все делается. Будто на свадьбе. Вот был бы пир так пир… – мечтательно протянул Зевс.
– Так что голову напрасно ломать? – уже заинтересованно спросила Гера. Она сама была не прочь погулять на подобном торжестве – Свадьбу и устрой. Давно у нас не было свадеб. А девиц-то незамужних – полный Олимп.
– А что? Неплохая мысль. Не ожидал от тебя. – честно признался Зевс, предупреждая протесты строптивой жены примирительной улыбкой. – Ты права. Накроем столы, пригласим всех, подарки, кольца, шампанское… то есть я хотел сказать нектар с амброзией… Устроим свадьбу, да такую, что свет еще не видывал. Выдадим замуж сразу всех…
– Всех сразу не надо. – Гере пришлось сдерживать разгулявшееся воображение мужа. – Давай по одной.
– Точно. Ты опять права, дорогая. Чтобы я без тебя делал? Так с кого начнем? Может быть, с дочки моей любимой, с Афины? – серые, чуть на выкате, глаза великого бога зажглись добрым огоньком при одном лишь имени дорогой дочери – такой мудрой и благоразумной – не то, что некоторые….
– Боюсь, не согласится твоя Афина. – возразила Гера – Ты, конечно, можешь обижаться сколько угодно, но сам хотя бы раз посмотри правде в глаза – она же носится со своей девственностью, как с писаной торбой. К ней уже давно никто подойти даже не пытается.
– Неужели? – недоверчивая нотка прозвучала в голосе Зевса.
– А ты думал. Афина никак не поймет, что женщина ценна в том числе и детьми, а не только подвигами в сражениях. Она же всех мужиков от себя отогнала. Да так, что ни у кого больше нет желания без толку ухаживать за ней.
– Не оскорбляй мою дочь. – начал заводиться Зевс. – Это ее выбор – какой бы он ни был – нужно уважать его.
– Я только хотела сказать, что невестой может стать кто угодно, только не она. – примирительно поспешила добавить жена – Например, Фетида…
– Почему непременно Фетида? – насторожился Зевс.
– А почему нет? Тебе что, не все равно? Я давно знаю, что ты увиваешься за ней. – для ревности Гере было достаточно малейшего повода.
– Что ты, что ты, Гера? Ни за кем я не увиваюсь… – уже оправдывается виноватым тоном Зевс.
– Не ври. Я слишком хорошо тебя знаю. Фетида сама мне рассказывала, какие пакости ты шептал ей на ухо не далее, как вчера вечером. Бедная девочка заглянула ко мне – я все же мать ей, хотя и приемная, а ты…
– Ну что ты распалилась? У меня и в мыслях не было приставать к ней. Нужна она мне – того и гляди – то в каракатицу невзначай превратится, то в жабу болотную – сама с ней целуйся. К тому же ты ведь знаешь предсказанье – ее сын станет могущественней своего отца – что ж я по-твоему – самоубийца что ли?
– Ладно, ладно. Ишь, разошелся – правда-то глаза колит. Вот и докажи мне, что ты к Фетиде равнодушен. Выдай ее замуж.
– Кто ж ее возьмет? С таким предсказанием? Боюсь, мало желающих найдется на Олимпе…
– На Олимпе может и не найдутся, так в другом месте поищем. Глядишь, отбоя от женихов не будет.
– Где ты искать-то собралась? На земле что ли? – разочарованно произнес Зевс.
– А почему нет? Найдем ей самого приличного из смертных, молодого парня, честного, смелого, умного…
– Принца что ли? На белом коне? – усмехнулся Зевс.
– А хоть бы и принца. Да моей Фетиде только принц и под стать. Что ты все время смеешься? Лучше подумал бы… Ты ведь всех знаешь, может, вспомнишь кого… Лучше нам самим определить кандидата, а то повадятся лазить толпами на Олимп – им ведь только повод дай, этим людишкам – потом не выгонишь.
Зевс наморщил лоб, подумал с минуту. Он мысленно представил себе бесконечную вереницу женихов, штурмующих божественную гору – разведут грязь, напакостят, еще и наскандалят тут… Нет уж.
– Есть у меня на примете один принц… в изгнании. Хороший парень. Жена недавно повесилась. Так что он свободен. Что скажешь?
Гера не сразу нашла, что ответить. Когда наконец хозяйка Олимпа вновь обрела дар речи, то с жаром набросилась на мужа.
– Ты что – издеваешься, что ли? Нет, вы полюбуйтесь на него – Гера возмущалась так, будто кто-то присутствовал при разговоре и мог действительно поддержать ее против циничного тирана – ни стыда, ни совести. Небось для Афины для своей нашел бы кого получше…
– Да успокойся ты. Не сам же он ее повесил. Взбалмошная была особа, мужа любила очень, поверила сплетням… Он и сам пострадал – теперь у Хирона в пещере скрывается.
– Это кто… Постой, уж не тот ли это сын… царя Эгины?
– Точно, Гера. Он. Пелей его зовут.
– Так он же убийца. – взвизгнула Гера.
– Он прошел обряд очищения – невозмутимо ответил Зевс.
– А потом еще кого-то убил. – Гера перешла на крик.
– Это на охоте. Вышло случайно – с кем не бывает? Кстати – обряд очищения он проходил дважды. Так что Пелей чист, как младенец.
– И больше он ничего не натворил? Или просто не успел?
– Нет, Гера. Потом его оговорили, будто он приставал к жене царя Акаста…
– Этого еще не хватало…
– Да погоди ты, ты все не так понимаешь. Ни к кому он не приставал, да только никто ему не поверил, а убить побоялись, зато бросили одного в лесу, украли меч, тот самый волшебный меч, что выковал Дедал – между прочим, твои же подружки богини сами подарили Пелею этот меч – и ни за что-нибудь, а за верность и целомудрие. Так что не такой Пелей плохой.
– Да уж…
– А вдобавок ко всему его бросили на съеденье свирепым кентаврам. Хорошо там Хирон оказался. Хоть и сам кентавр, а спас-таки Пелея. Неужели тебе его ни капельки не жалко?
– Нет.
– Парень с такой сложной судьбой…
– Да к тому же нищий. На что он жить собирается?
– А мы ему подарков надарим, выделим царство какое-нибудь подходящее… Люблю быть щедрым, хотя бы иногда. И торжества устраивать. Ну, ладно тебе, перестань губы дуть, что толку обижаться? Решение свое я менять не стану. Так что готовься к свадьбе, Гера.
И, весьма довольный собой, Зевс отправился в спальню – немного отдохнуть после обеда.

Гора Пелион – территория кентавров

Пологие склоны Пелиона с незапамятных времен густо покрыты растительностью – могучие вековые дубы величаво раскинули свои причудливо изогнутые разлапистые ветви, закрывая от палящих лучей мелкий ручеек, что журчит вниз по склону, среди высокой травы, молодых побегов и земляничных полян – их обступает буйно разросшийся кустарник с яркими алыми цветами, искривленный ствол дикой оливы словно замер в неизвестном доселе танце, а совсем рядом заросли можжевельника вырастают стеной и представляют собой настоящую чащу – порой непроходимую. Множество зверья и птицы обитают в этом лесу – можно ненароком повстречаться с оленем, медведем или кабаном, если какому-нибудь безумцу вдруг придет в голову идея собрать немного хворосту на Пелионе – потому лучше безоружным не совершать прогулки ни на саму гору, ни в ее окрестностях.
– Места глухие, опасные – так говорят старики о склонах Пелиона. Человек туда суется редко, предоставляя самому лесу и его обитателям жить спокойно, своей жизнью – лишь изредка местные цари устраивают там охоту – но это так, скорее жестокого развлечения ради, да чтобы испытать высоких гостей, потому как среди прочих опасностей, поджидающих смельчаков на горе Пелион есть одна уникальная, можно сказать – присущая только Пелиону опасность – а именно быть растерзанным дикими кентаврами. Так получилось, что эти милые твари – кентавры то есть – облюбовали Пелион в качестве своего основного места обитания. Их вобщем, вполне можно понять – кентавров потеснили из Фессалии, а затем постепенно выставили отовсюду – по большей части виной тому буйный, совершенно необузданный нрав этих шестиконечных созданий. Однако, нрав нравом, а куда ж им было деваться? Вот и пошли они, горемычные, дружной толпой, то есть, дружным табуном в малопосещаемые места – случайно набрели на склоны Пелиона, поселились в дремучих его лесах, и уж теперь-то, ощутив себя в полной мере хозяевами здесь, среди такой же, как они сами, дикой природы, к тому же по большей части обозленные на людей, кентавры не слишком церемонились с забредшими в лес смельчаками.
Но, справедливости ради, стоит отметить, что не все кентавры так уж не воспитанны – их царь Хирон например – настоящий кладезь мудрости, терпения и благородства. Как раз Хирон-то и спас Пелея, когда того намеревались разорвать на части обитатели Пелиона. Узнав, что молодому человеку по большому счету некуда идти, Хирон предложил Пелею в качестве временного жилища свою пещеру – то есть радушно пригласил к себе в гости. А пещера у повелителя кентавров была весьма просторна, с высоким сводом над головой – в ней можно стоять в полный рост, не опасаясь при этом наткнуться на какой-нибудь сталактит, и ничего не капало с потолка, не текло по стенам – сырости нет, только темновато, но, в общем и целом, вполне прилично – словом, жить можно – и Пелей уже с месяц гостил у Хирона – никак не мог решить молодой человек, что ему делать дальше. А поскольку бродить по лесу было опасно – вдруг какой-нибудь кентавр возьмет, да не узнает гостя – тот все больше отсиживался в пещере. Тут и застанем его мы теплым летним утром – в одних лишь сандалиях да с полотенцем вокруг бедер. Свой хитон предусмотрительный Пелей повесил на веревку, что протянута вдоль и поперек через всю пещеру – испачкается последняя одежда, где другую взять? Кентавры никаких одежд не признают, разве что снимут с кого-нибудь – так с кого? все давно знают, что к Пелиону лучше не подходить, до ближайшей деревни еще дойти надо, так что разжиться гардеробом вряд ли получится, потому и жалеет Пелей единственное свое платье, тем более что занят он ни чем-нибудь, а уборкой помещения.
– Развел тут грязищу – ворчит Пелей, разгребая свежую навозную кучу – Дышать нечем. Конь он и есть конь.
Радужные мухи тяжело взлетели, закружившись вокруг Пелея – тот зачерпнул совком навозную лепешку и направился к выходу – молодому человеку надоело то и дело натыкаться на мусорные кучи, да вдыхать ароматы пещеры – все равно сижу без дела – решил Пелей и взялся наводить порядок. А работы было – непочатый край. В каждом углу весьма просторной пещеры ждали своей очереди залежи всякой всячины – полусгнившие объедки, обглоданные кости, битая посуда, истлевшие грязные тряпки – что только не выгреб Пелей из укромных ее уголков, заодно распугав всех пауков, летучих мышей и крыс. Молодой человек безжалостно сорвал засохшие охапки трав, что свисали с веревок вдоль стен, смастерил себе веник, смел вековую пыль и паутину, вынес помои за порог и теперь разглядывал в полутьме – не пропустил ли он чего-нибудь еще.
– Как можно жить в таких условиях? – пожимал плечами Пелей. В пещере было лишь стойло для хозяина – вполне впрочем приличное, да подстилка из сена – на такой же подстилке размещался гость – ни стола тебе, ни стульев, а уж тем более кровати – впрочем, что ждать от кентавра?
– Водичкой бы прибить не мешало – промолвил Пелей, наблюдая, как кружится и оседает в воздухе пещеры поднятая им пыль. Он взялся было за кувшин – единственный целый сосуд, что нашелся рядом с ворохом сена – благо до ручья недалеко, как на лужайке возле пещеры раздались голоса – через минуту два десятка кентавров тяжело топтались около входа, в нетерпении били копытами, тяжело дышали и ругались последними словами, досадуя, что их, таких свободных и диких, пошло используют, как самый обычный грузовой транспорт.
– Запряг нас, как последних ослов – возмущались кентавры.
– Что мы, тяжеловозы, что ли?
– Для кого стараешься, Хирон? Эти боги, они нас за скотину держат…
– Будет вам, хорошее дело делаем – нам это зачтется – миролюбиво ответил царь кентавров и повысил голос – Становись в шеренгу.
Пелею из своего укрытия забавно было наблюдать, как эти неотесанные полулюди, полукони, привыкшие к полной свободе, пытались изобразить некое подобие стройного ряда – тычки и лягания едва не закончились потасовкой – Хирон, опасаясь за груз, что лежал на спинах подчиненных, скомандовал –
– Довольно. Стойте, где стоите. А то перебьете все.
Кентавры перестали толкаться и выжидательно уставились на Хирона.
– Вот разбойничьи рожи – усмехнулся Пелей.
В самом деле, лица кентавров густо покрывала растительность – косматые бороды развивались нечесаными клоками, буйные шевелюры всевозможных мастей едва ли можно было назвать прическами; практически у всех широкие брови сходились на переносице, угрюмо нависая над глазами – добавьте к этому мощный обнаженный мужской торс плавно переходящий в лошадиную спину, сильные мускулистые руки и две пары лошадиных ног – это сейчас, из безопасного места ухмыляется Пелей. Совсем не до смеха было ему месяц назад, когда, проснувшись, он обнаружил себя в окружении этих тварей. Это сейчас они молчат, ожидая дальнейших указаний Хирона, и стоят более-менее спокойно, а тогда Пелей вполне справедливо считал, что если его не разорвут, то наверняка затопчут – так напористы, порывисты и резки их движения.
Действительно, если ничто не сдерживает кентавра (а его, как правило, ничего не сдерживает), то он не соблюдает условностей – зачесалось пузо – он блаженно чешет пузо, зачесалось еще где-нибудь – наплевать кентавру на присутствующих здесь дам – зачесалось же. Нужно оглушительно высморкаться – не вопрос, ну и что, если рядом публика – подумаешь, что они сами не сморкаются, что ли? При этом что такое носовой платок кентавр не знает, и вряд ли у кого получится посвятить его в существование такого нужного аксессуара – рискнувший получит копытом в лоб или по лбу – что согласитесь, практически одно и тоже. Кентавр неравнодушен к женщинам – в миг наговорит им дерзостей низким глухим басом, вероятно считая, что такой тембр голоса особенно нравится дамам. Кентавр первым несется к столу, сбивая по пути остальных гостей, жадно набрасывается на угощение, желая попробовать решительно все и сразу – звонко, аппетитно чавкая, обнимая тарелку, норовя при этом положить копыто на стол. Любые попытки хоть как-то воспитать кентавра заканчиваются для учителей всегда одинаково – то есть весьма плачевно –
– Оскорбляют, унижают – кричит возмущенный кентавр и тут же, не сходя с места, пускает в ход копыта и кулаки.
Получается интересная вещь – смотреть на это противно, а сказать об этом нельзя – оскорбится ведь кентаврик. И ничему учиться он принципиально не желает, полагая, что сам знает все лучше, чем кто бы то ни было – о чем и вопит при каждом удобном случае – тихо разговаривать кентавр не считает нужным – еще чего? Что вы мне рот затыкаете – возмущается он, если вдруг его попросят говорить тише, и опять стучит копытом и роет землю, стремясь отстоять свое право орать на всю округу – при этом кентавру и в голову не придет, что он мешает другим. Абсолютное отсутствие манер и вздорный тяжелый нрав делают кентавров совершенно невыносимыми в быту – особенно, если их становится много. Одинокий кентаврик, попав в общество воспитанных людей, может и постесняется показывать себя во всей красе, но, как только к нему присоединятся собратья – тут держитесь все – благодаря численному перевесу кентавр тут же отказывается от глупых с его точки зрения условностей совместного сосуществования – он становится кентавром и только кентавром – свободным и диким. С этой проблемой пришлось столкнуться племенам, населяющим материковую часть Греции. Именно над ними зависла туча, породившая столь неугомонных детей. Но, к чести ахейцев, аргвинян и прочих народов, они не долго терпели таких буйных соседей – как говорилось выше, постепенно кентавров выставили в необитаемые места – гора Пелион пришлась им по вкусу – окружающие облегченно вздохнули. С тех пор люди и кентавры недолюбливают друг друга – лишь ученый Хирон является приятным исключением. Как раз сейчас, напустив на себя весьма важный вид, царь кентавров достает из-за пазухи длинный свиток, не спеша разворачивает его –
– Так… Тронов золотых – двенадцать… – Хирон отрывает глаза от списка. – У кого троны? Сюда разгружайте. – указывает он справа от себя. – Да аккуратней… Так… Один, два, три, четыре… двенадцать.
Первые два кентавра, освободив наконец свои лошадиные спины от обременительной ноши, радостно умчались в чащу.
– Табуреты красного дерева – двадцать пять. Давайте сюда.
– Посуда… У кого ящик? Не тряси так, перебьешь все. Потом сдавать кто будет?
– Они сами все перебьют, как напьются – ворчит неуклюжий кентавр. Тем не менее, он изо всех сил старается больше не трясти дорогие сервизы – боится подвести Хирона.
Пелею до того интересно, что там такое привезли, и он неосторожно выглядывает из пещеры. Тут же острый глаз Хирона замечает его любопытную белобрысую голову.
– Что стоишь без дела? Иди помогай.
Вдвоем они аккуратно ставят ящик на траву.
– Так, хорошо. Скатерти, полотенца, салфетки восемь дюжин… Это вон тот тюк. Давай сюда
Постепенно на лужайке перед пещерой выстраиваются в довольно ровном порядке столы, стулья, светильники, треножники, ящики с посудой, ковры, гобелены и прочая утварь. Двадцатый по очереди кентавр сбросил на землю свой груз, Хирон отметил последнюю позицию в списке.
– На сегодня это все. – обратился он к Пелею. – Пока расставим, а продукты завтра подвезут.– соображает он вслух.
– Какие продукты? Ты что – обставиться что ли решил? – спросил Пелей, с интересом разглядывая золоченые предметы. Дорогая красивая мебель, запросто сваленная прямо на траву, выглядела довольно странно – не дворец ведь – пещера в лесу. – Где раздобыл-то?
– Боги одолжили. Временно. Свадьбу будут справлять.
– Свадьбу? Кто женится – никак ты, Хирон?
– Нет. Какой из меня жених? Это тебя боги собрались женить. Да не стой истуканом, помоги лучше.
– То есть как это меня? Я не собирался… Я согласия своего не давал. – твердо заявил молодой человек.
– Кто тебя спрашивать станет… Не собирался он…Уже невеста подобрана. Так что не порть всем праздник.
– Это произвол. Кто меня может заставить? И почему именно я? – возмущается Пелей.
– Почем я знаю. Мне не докладывают. – досадливо отмахивается Хирон. – Хватит уже. Тут дел нам с тобой до вечера. Чем орать – бери вон стулья и в пещеру – расставлять будем.
– А я сбегу. – демонстративно усаживается Пелей на подвернувшийся золотой трон, решительно ударяет кулаком по подлокотнику. – Где это видано, чтобы вот так, силком… Без меня веселитесь.
– Мебель не ломай. Потом не расплатишься. – осекает его Хирон. И тут же спохватывается. – Ты что надумал? Сбежит он. Разве это дело? А меня, в какое положение ты поставишь меня, Пелей? Да я с тебя теперь глаз не спущу. Это Зевс распорядился женить тебя – ни кто-нибудь.
– Зевс? – удивляется Пелей.
– Да, сынок. Так что беги, не беги – это, как сам понимаешь, совершенно бесполезно. Лучше смирись. Все не так плохо. К тому же невеста твоя – богиня. Не каждый, знаешь ли, день бессмертных богинь отдают замуж за простых людей. Так что тебе повезло.

Пелей

Что ж, теперь и в самом деле можно сказать – Пелею действительно повезло. До сих пор столько лет мотался он по свету, никому не нужный изгой, лишенный родины, выставленный с позором – сам правитель Эгины царь Эак решительно выгнал Пелея с острова. Причиной тому, как наверное, помнит читатель – убийство младшего брата Фока, совершенное Теламоном и Пелеем совместно. В равной степени виновны они в преступлении, хотя каждый старался спихнуть вину на другого. Впрочем, Теламон сам покинул Эгину, не дожидаясь отцовского гнева. Пелей же, понадеявшись, что побег старшего брата отведет от него самого подозрения, просчитался – далеко не так наивен царь Эак, чтобы поверить Пелею, будто тот совершенно ни при чем.
– Убирайся с Эгины. – приказывает сыну Эак. – И чтобы духу твоего здесь никогда не было.
И по лицу царя острова Эгина видно, что решения своего он менять не станет. Ничего не остается Пелею – покидает он остров, пройдя последний раз по тому самому причалу, у которого когда-то встречали мирмидонцы Фока охапками цветов и пением гимна – покидает, что бы больше никогда не ступить ногой на землю Эгины. Таким и запомнили его земляки – худеньким стройным, голубоглазым юношей, с копной светлых волос – поредели те локоны изрядно с тех пор, загрубела, обветрилась кожа некогда юного лица – вовсе не так молод Пелей – это мы, вслед за Зевсом, называем его молодым человеком – оно и понятно – что такое десяток – другой лет для бессмертного бога? Уж за тридцать Пелею, а он все мыкается по Элладе в поисках нового дома. Те спутники из числа мирмидонцев, что выделил ему в сопровожденье Эак, давно покинули Пелея – кто вернулся домой, на Эгину, кто осел где-нибудь в Афинах или Орхомене – только Пелей все никак не найдет убежища – висит над ним словно Дамоклов меч тяжесть некогда совершенного убийства, заставляя метаться из города в город – и никто не хочет очистить его от скверны, потому как не чувствуется в молодом человеке осознания своей вины – Пелей представляет себя скорее жертвой обстоятельств, чем раскаявшимся преступником.
– Убирайся – снова слышит Пелей от жрецов очередного храма, куда заглянул он в надежде обрести наконец душевный покой.
– Убирайся – кричит царь очередного города, куда привела Пелея незавидная его участь – Убийцам здесь не место.
Вновь безропотно уходит Пелей, понимая, что спорить бесполезно – остается только проклинать ошибку молодости да терпеливо ждать – просящий не вправе торопить тех, кого он просит. Пока никто не возьмется провести необходимый Пелею обряд – обречен он скитаться, проклиная все на свете, и нигде ему не будет покоя.
Так добрался Пелей до маленькой небогатой Фтии, где сердобольный царь Актор не стал против обыкновения, ставшего привычным для Пелея, гнать того прочь. Терпеливо выслушал мудрый Актор искренний рассказ изгнанника. Сочувственно смотрит он на подавленного, совсем упавшего духом Пелея, на его потертый старенький хитон, на истоптанные сандалии, преждевременные морщины и седину – жалеет своего гостя Актор. Очень впечатлили царя печальные рассказы Пелея о лишениях и невзгодах, выпавших на его долю. Вся семья Актора сбежалась послушать – особенно тронули всех слезы раскаяния, что льются потоком из глаз чужеземца – они и правда, не притворны, эти самые слезы – понял наконец Пелей, что натворил когда-то, понял, заплатив высокую цену – ничего не приобрел он, а только потерял все – дом, семью, отца… И вроде бы жизнь начинает устраиваться – приемный сын Актора Эвритион, потрясенный рассказами Пелея, а главное – его чистосердечными признаниями, проводит обряд очищения – отныне Пелей может вздохнуть спокойно и даже остаться в Фарсале – столице Фтии. Дочка Актора, царевна Полимела, впечатлительная особа, к тому же растроганная историей гостя, ничего не имеет против такого жениха – так Пелей неожиданно для себя получает шанс обрести новый дом и семейное счастье.
– Вот и живи спокойно – совсем недавно ты и на это рассчитывать не мог – заявляет Пелею рассудок и жизненный опыт.
– Да, так и буду стараться жить – соглашается Пелей. Вдоволь помыкавшись по свету, умеет ценить Пелей свалившееся на него счастье, и бесконечно благодарен он Актору, царю Фтии, за его доброту. Так проходит лет пять, а может, чуть больше. Но, видно не суждено Пелею остаться в Фарсале – злой рок преследует по пятам сына Эака – обычное мужское развлечение – охота – становится причиной нового несчастья.
– Будь проклят тот день, когда я появился на свет – плачет Пелей над телом Эвритиона.
Тот позвал поохотиться Пелея на Калидонского вепря, что объявился в здешних местах – и вот, пожалуйста – из засады не разобрал Пелей кто пробирается сквозь густые заросли – вместо вепря угодило копье Пелея в сына Актора, сразив того насмерть. Ужасается Пелей, понимая, в какое положение он попал – приютили его, бездомного бродягу, осыпали милостями, а он пусть невольно, но ответил злом – убив того, кто вернул его, изгоя, к нормальной жизни, очистил от скверны убийства – и как теперь он предстанет перед Актором? Что скажет ему? Боится Пелей вернуться с телом Эвритиона в Фарсал, боится он честно признаться как было дело – не поверят ему – считает Пелей. Сочтут, что он – неисправимый преступник и все это время лишь изображал на лице раскаяние. Выбирается из леса Пелей, бросив тело Эвритиона, спешно собирает он вещи – удивленная Полимела ничего не может добиться от мужа.
– Потом расскажу – рявкает Пелей – Если любишь – следуй за мной.
Вдвоем они немедленно покидают Фтию, и еще до того, как Актор обнаружит тело сына, Пелей с Полимелой окажутся в Иолке, где Пелей уже другому царю – Акасту начнет рассказ о приключившихся с ним несчастьях. Акаст сочтет совершенное убийство случайным – оно ведь действительно таковым и является – вновь проходит Пелей обряд очищения. Вновь надеется он зажить наконец спокойно – увы, не суждено Пелею обосноваться в Иолке – жене невзрачного, маленького, плешивого Акаста Крефеиде приглянулся стройный голубоглазый блондин – ну и что, пусть при нем жена – не стена ведь. Лишь только начала охоту Крефеида на Пелея, как тут же поняла – любит Полимелу Пелей. Не станет он заводить шашни с супругой царя Иолка.
– Это мы еще посмотрим – ухмыляется Крефеида.
А сама понимает – куда ей, обрюзгшей, растолстевшей, тягаться с Полимелой, не говоря о существенной разнице в возрасте между ними. Только что в состоянии остановить коварную, хитрую женщину? Лишь больше злится она, лишь сильнее подстегивает ее досада – заполучу любой ценой, либо погублю обоих – столь коварный враг не по зубам доверчивой впечатлительной Полимеле –
– Ты слышала, крошка, твой Пелей собирается жениться на дочке моей, на Стеропе. Горюет он – столько живете, а деток-то у вас нет. А наш род плодовитый. – невзначай останавливает Крефеида Полимелу в закоулках дворца.
Та в ужасе смотрит на царицу Иолка своими глубокими синими глазами и не может ответить ни слова.
– Разве он не сказал тебе? – притворно удивляется Крефеида. – Свадьба уж на носу…
Полимела, и правда, не в состоянии вымолвить ни слова. Пелей хочет бросить ее, бездетную, ради молоденькой дочки Акаста. Конечно, стать зятем царя Иолка для Пелея лучше, чем быть просто гостем – гостю рано или поздно укажут на дверь, а идти Пелею некуда. Ради этого он вполне может бросить ее, Полимелу. Наивной, впечатлительной Полимеле даже в голову не приходит, что все это ложь – от начала и до конца. В панике мечется она по комнате – то решает дождаться мужа, и напрямую спросить его – как же так, за что? То хочет прямо сейчас вернуться в Фарсал, к отцу – только ведь не примет беглянку Актор, нет выхода у нее, отвергает ее муж, и не нужна ей жизнь без Пелея. Раз он хочет быть свободен – пусть так и будет. Совсем отчаявшись, Полимела едва не лишилась чувств, тяжело опустилась на краешек кровати – как, каким образом в ее руках оказывается пояс для платья, дрожащими руками привязывает она к спинке кровати прохладный скользкий шелк – через миг кольцо смыкается у нее на шее, Полимела сползает вниз, затягивая петлю все туже – вернувшийся Пелей застает окоченевшее тело жены.
– Что же это? – безутешен Пелей – За что такой печальный удел? Видно так и суждено мне сеять вокруг себя смерть.
Он едва не бросается в горящий погребальный костер, сам Акаст оттаскивает Пелея подальше от пламени – с тех пор только и можно застать Пелея в мрачном храме Гадеса, скорбящим о Полимеле – он практически не выходит оттуда. Напрасно Крефеида караулит его возле храма – даже не смотрит в ее сторону Пелей. Впрочем, он вообще ни на кого не смотрит, словно нет больше женщин вокруг. Целый год оплакивает безвременно ушедшую жену Пелей, сам Гадес тронут таким проявлением чувств – посовещавшись, боги решают оценить его верность – однажды у алтаря, возле которого день за днем рыдает безутешный вдовец, появляются три изящные женские фигурки в белоснежных одеждах. Лица богинь скрыты густой вуалью – для всех они лишь простые посетительницы храма, что зашли испросить благословения богов. Девушки тихонько подошли к Пелею – впрочем, то была излишняя предосторожность – он и так ничего и никого не замечает. Нежная ручка коснулась его плеча. Пелей вздрогнул и повернулся.
– Знай, Пелей. Боги тронуты таким искренним проявлением горя. Ты разжалобил даже самых черствых – сам Гадес уже плачет – не могу, говорит, больше слышать его стенаний.
– Пусть вернет мне Полимелу, раз устал от меня – сквозь слезы бормочет Пелей.
– Это невозможно. Нужно жить дальше. Жить без нее. Сколько можно лить слезы? Верность и целомудрие, конечно, заслуживают уважения, но важно научиться смотреть вперед. Ты мужчина – боги решили напомнить тебе об этом.
– Да, Пелей. – вступила в разговор другая богиня – Хватит слез. Возьми этот меч. Он принесет тебе удачу и в бою, и на охоте.
– Этот меч специально для тебя выковал Дедал – чтобы ты вернулся к жизни. – говорит третья. – Пока он в твоих руках – ничто больше не будет грозить тебе.
Против обыкновения на этот раз быстро покинул храм Пелей. Как будто открылись у него глаза – сколько можно плакать, в самом деле? Пусть боль останется в сердце, но надо жить – и Пелей намерен воспользоваться советом богинь – научиться жить дальше. Он рассматривает подарок – изящное, легкое, прекрасно изготовленное оружие. Умеет Дедал поразить своей работой – что из бронзы, что из меди – никогда еще Пелей не держал в руках столь великолепный меч – клинок поблескивает желтым цветом – словно говорит – испробуй меня в деле. В тот самый момент, пока Пелей увлеченно вспоминает подзабытые уже приемы фехтования, жена Акаста, потеряв наконец надежду соблазнить Пелея, убедившись, что слишком любил тот свою жену, раз даже спустя год после ее смерти не обращает никакого внимания на других женщин, решает прибегнуть к последнему средству. Распускает волосы Крефеида, рвет на себе одежду – и в таком вот виде бежит к мужу, оглашая дворец Иолка истошными воплями –
– Он пытался обесчестить меня… Акаст, что же это такое? Насильник, негодяй…
Крефеида тяжелым шквалом врывается в столовую, она бросается навстречу мужу, что изумленно смотрит на нее, поднявшись из-за стола.
– Посмотри, что он наделал… Пока ты здесь сидишь… – обрывочные фразы сыплются без остановки, она тяжело переводит дыхание – вся красная, взволнованная, растрепанная – Едва не изнасиловал меня…
– Кто, кто посмел? – возмущается Акаст, готовый защитить честь супруги.
– Дружок твой Пелей. – ее голос дрожит и срывается.
– Пелей? – грозно вопрошает в гневе Акаст.
– Да… Все платье изорвал. Еле отбилась… – бьется в истерике Крефеида. – Все руки в синяках – демонстрирует она свои полные руки без единого пятнышка, но ее истошная речь столь убедительна, что муж даже не пытается разглядывать есть там что или нет –
– Я его сейчас прикончу – шипит Акаст. – Гаденыш, змей подколодный. Все порядочным прикидывался, а сам… Я ему покажу…
И Акаст, выскочив из-за стола, несется, семеня и шаркая короткими кривыми ножками, прямо к комнатам для гостей – именно там размещается Пелей. Внезапно и широко распахнув двери, царь Иолка застывает на пороге гостевых комнат практически с открытым ртом – прямо перед ним предстает следующая картина – Пелей увлеченно, ничего не замечая вокруг, демонстрирует приемы фехтования, и в руках у Пелея блестит меч, и, насколько можно судить, он довольно уверенно обращается с ним – то удар со свистом рассекает воздух, за ним следует неожиданный резкий выпад, и снова удар – Акаст поспешно ретируется, закрыв за собою дверь.
– Ну что? – налетает на мужа Крефеида.
– Что, что… Не могу я убить человека, над которым сам проводил обряд очищения. – находчиво отвечает Акаст. – Тут надо взяться по другому.
Не долго размышляет царь Иолка, как ему извести Пелея – есть в окрестностях царства Акаста одно место, где постоянно пропадают люди – будь ты самым отважным героем, отчаянным смельчаком, превосходным воином – кем угодно – любой исчезнет навсегда, если в одиночку отправится прогуляться на гору Пелион.
– Организуем охоту. – потирает руки Акаст и приглашает Пелея принять участие в мероприятии.
Пелей, у которого при слове «охота» едва не случается нервный припадок, так свежи еще воспоминания о Калидонском вепре, и первым естественным порывом было отказаться от предложения, немного поколебавшись, соглашается – что это он бежит от жизни? Будет весело, шумно, набьют они дичи, посидят у костра, и он испытает в деле свой новый меч. К тому же Акаст ясно дает понять Пелею – такое приглашение особая честь для гостя – не каждого, знаете ли, зовут в этот заповедник.
– Вернемся с богатой добычей, попируем вдоволь – убеждает Пелея Акаст. – Где еще тебе выпадет такой случай?
В назначенный день с многочисленной свитой отправляется царь Иолка и его гость к Пелиону. Шумный выезд сопровождает свора собак, то и дело поет рожок, свита горланит гимн в честь Акаста, да так громко, что Пелей совершенно справедливо начинает опасаться, что потенциальная добыча разбежится, разлетится прежде, чем они доберутся до места охоты. Не знает он, да откуда ему знать, что непуганое зверье давно привыкло к гортанным крикам кентавров и громкому их ржанью, а потому реагирует спокойно на любой шум.
Пелион встречает их мрачной прохладой – здесь, в чаще леса бродят кабаны и медведи, на залитых солнцем полянах пасутся олени – ни одна тварь даже не пытается ускользнуть от Пелея, и он, войдя во вкус, набивает столько добычи – пожалуй, за всю предыдущую жизнь не удавалось Пелею поохотиться так славно. А после следует пир на лужайке, где утомленного Пелея быстро сморил сон. И Акаст оставляет в одиночестве своего гостя, предварительно спрятав меч Пелея в навозной куче – еще одной особенности горы Пелион – здесь на каждом шагу навозные кучи. Обезоруженный Пелей обречен – уверен царь Акаст. Скоро найдут его дикие кентавры, найдут и растерзают на части – еще никто, оставшись в одиночестве на Пелионе, с него не возвращался. Это действительно так, но Пелею, как мы помним, крупно повезло.

Предсвадебные хлопоты

Да, Пелею, можно сказать, повезло, и повезло дважды – во-первых, он остался в живых, во-вторых, сами боги взялись устроить его судьбу. И сейчас, вместо того, чтобы лежать бездыханным в чащах Пелиона, как на то рассчитывал царь Иолка Акаст, Пелей совместно с Хироном подготавливает помещение к свадебным торжествам.
– Ковры пока поставь вдоль стенки – командует Хирон. – После развернем.
– Ты что – не согласен Пелей – Сначала постелить надо, и на них уж мебель ставить.
– Затопчем же.
– Не беда. Подметем, почистим – будут как новые.
Так каменный пол пещеры устлали ковры, затем последовала очередь столов и многочисленных посадочных мест от тронов до табуреток – постепенно пещера Хирона преобразилась в шикарный банкетный зал. Человек и кентавр расставили вдоль стен бронзовые светильники, и теперь развешивали гобелены, щедро украшенные эпизодами из жизни богов.
– Смирно стой, не крутись ты – Пелей, взгромоздившись Хирону на спину, закреплял на стене очередное полотно. – Тут петелька порвалась. Цеплять не за что.
– Ты привяжи как-нибудь. – советует Хирон.
– Криво получится. Обидятся еще твои гости, что их косо повесили. Лучше новую пришить. – Пелей соскочил на пол. – У тебя иголка есть?
– Откуда? Ты что? Продырявь дырочку – только аккуратно, и пойдет.
– Нужно чтобы держалось. Упадет ведь.
Пелей смастерил из обрывка веревки петлю, протащил между нитей с обратной стороны тяжелого гобелена, закрепил, завязав несколько узлов.
– Вот так нормально, в самый раз. – Хирон отскакал подальше, чтобы оценить, не криво ли весит гобелен. – А знаешь кто это на полотне-то? Не догадываешься? Твоя невеста, дружок. И дельфин ее при ней.
На голубой вытканной глади гобелена белым барашком венчалась волна, подхватывая девушку – та ухватилась рукой за плавник дельфина – казалось, море несло их неведомо куда, но даже капли страха не было на лице богини – Фетида находилась в своей стихии, мокрые каштановые кудри тяжело рассыпались по обнаженным плечам, бронзовый ровный загар очень шел ей, большие зеленые глаза восторженно сияли с гобелена, губы разомкнулись в улыбке – она наслаждалась морем и теплой волной, самим движением, самой жизнью.
– Ну что, хороша?
– Ничего. – неопределенно пожал плечами Пелей.
– Ничего… – передразнил его Хирон. – Что ты понимаешь. Сам Зевс был не прочь заполучить ее.
– Так что же он растерялся? – усмехнулся Пелей.
– Это долгая история. Могу только сказать, что от твоего с ней брака родится великий герой, если, конечно, ты сумеешь убедить Фетиду стать твоей.
– Выходит, она еще и не согласна? – удивился Пелей.
– Думаю, ей пока никто ничего не сказал. Чтобы не сбежала…
Пелей перебил Хирона:
– Хорошенькую свадьбу вы затеяли. Значит, ни она, ни я ничего не знаем, друг друга никогда не видели – а вы тут столов понавезли, банкет готовите – кто так делает? Ну ладно я простой смертный, должен подчиниться воле Зевса, но эта Фетида-то как-никак богиня. А если она завтра скажет – не хочу – тогда что?
– Что ты разошелся? Понятно она не согласится поначалу – еще бы, зачем ей, как ты говоришь, простой смертный. Только я тебя научу, как ее убедить стать твоей женой.
– Зачем мне принуждать ее? Раз она не хочет – вот и прекрасно. Так и доложишь Зевсу – не хочет невеста и все тут. И не стану я ее уговаривать – даже не проси. Мне и так неплохо.
– Девушка стоит того, Пелей. Приданое за ней большое – стада несметные. И царство тебе Зевс обещал по этому случаю какое-никакое выделить, остальные боги тебя озолотят – только женись. Или тебе не надоело мыкаться бездомным бродягой? К примеру – если я завтра попрошу тебя освободить пещеру – куда ты пойдешь, а? Ты посмотри на себя – ты кто есть-то? И за душой у тебя ни гроша. Вот и получается, что Фетида-то как раз ничего от этой свадьбы не выигрывает, а вот ты получишь многое. Потому не артачься, а лучше послушай, что тебе говорят. Скорее не ты Фетиде нужен, а она тебе – понял?
Против веских аргументов Хирона нечего было возразить. Пелей с минуту размышлял, а затем резко сменил тон:
– Значит, я получу царство? Так бы сразу и сказал. И стада несметные. А она начинает мне нравиться. – Пелей еще раз взглянул на гобелен, где Фетида и дельфин плавали в море. – Очень красивая девушка эта Фетида, даром, что богиня. Так как ее уговорить?
– Ну наконец-то. – облегченно вздохнул Хирон. – Слушай, сынок. Тут неподалеку есть уютный грот, куда она приплывает каждый день отдохнуть. Ты спрячешься рядом и подождешь, пока она не уснет. А затем потихоньку проберешься в грот и схватишь ее. И вот здесь смотри не оплошай. Фетида – большая затейница и мастерица превращаться причем во что угодно. Может в миг обернуться огнем, и пролиться водой, стать львом или мерзкой жабой – твоя задача не упустить ее из рук, заставить сдаться, признать твою силу. Тогда Фетида подчинится тебе. Но если ты не сможешь ее удержать – тогда прощай царство, стада, милость Зевса и все остальное. Понятно я объясняю? Или повторить?
– Понятно, Хирон. А нельзя сразу ее спящую слегка оглушить чем-нибудь, чтобы не очень брыкалась?
– Ты что такое говоришь? Покалечишь еще. Это девушка, невеста твоя. Бить нельзя ни в коем случае. Только держать.
– Так она меня искалечит. Сам говоришь – львом может стать.
– Придется потерпеть тебе, дружок. Такая у тебя судьба. Ну что, отдохнул? Давай за работу.
И Хирон с Пелеем взялись разбирать ящики с посудой.

Фетида

Заросли мирта практически полностью скрывают от посторонних глаз уютный маленький грот на берегу фессалийского залива, тот самый грот, что облюбовала Фетида для отдыха – место уединенное, труднодоступное – со стороны скалы выглядят сплошным монолитом, что вертикально опускается в море. Однако здесь, у самой воды, буйно разросся кустарник – значит, было где обосноваться его корням, было за что зацепиться, а сейчас вот есть что собою закрыть. Действительно, Фетида – юная морская богиня, с детства привыкшая плавать нагишом и никак не желавшая отказываться от этой своей привычки.
– Ты уже большая девочка – втолковывает ей Гера. – Не годится сверкать голой попкой и выставлять напоказ свою грудь. Надень хоть что-нибудь.
– Что надевать? – возражает Фетида. – Туника намокнет, и что толку? Так же видно сквозь мокрую ткань все тело. А в воде намокшая одежда только мешает.
– Да пойми ты, что удобно для ребенка, то непозволительно взрослой девушке. По крайней мере бери с собой свиту – пусть таскают за тобой ширмы, полотенца, халаты – я только так купаться и хожу. Наше положение обязывает.
– Это здесь у нас положение, а в море я свободна. Ну и что, если кто увидит обнаженную девушку в волнах – так что? Решат, что померещилось. Меня часто за русалку принимают. – улыбается Фетида.
– И все же так не годится. Вода у нас прозрачная, до дна все видно – тебе просто нравится дразнить своим телом мужчин. Когда-нибудь доиграешься – тогда не плач.
– Никого я не дразню – очаровательно надувает губки Фетида. – Сейчас-то я одета. – говорит она так, словно в самом деле можно явиться нагишом к приемной матери на Олимп. Тут уже Гере придраться не к чему – на Фетиде роскошный изумрудный пеплос, схваченный золотым поясом – мягкие складки окутывают стройное девичье тело, почти полностью закрывают изящную ножку – очень идет Фетиде этот цвет – как раз к ее каштановым кудрям и большим зеленым глазам.
– Ладно – ворчит напоследок Гера – Только смотри, осторожней… Места по возможности безлюдные выбирай.
– Хорошо – улыбается Фетида.
Нельзя сказать, что юная богиня совсем не прислушивается к советам – она прислушивается, но желание играть, искушать, быть такой близкой и вместе с тем недоступной берет верх над разумными словами старших – Фетиду забавляет сам процесс – вот какой-то рыбак едва не выпал из лодки, заметив ее в волнах, и смешит начавшийся переполох на проходящем судне, пока она лежит, отдыхает на глади моря – смотри-ка, засуетились, забегали, шлюпку спускают – пора уплывать. И Фетида ныряет поглубже, послав напоследок воздушный поцелуй – сквозь прозрачную толщу воды наблюдают с палубы моряки уверенные движения красивого обнаженного тела – это вовсе не жертва кораблекрушения, это морская богиня резвится в свое удовольствие, потешаясь над ними. А когда наскучит ей плескаться в волнах – зовет Фетида своего дельфина. Тот быстро доставит девушку куда она пожелает.
Так, в играх да купаниях проходит время, спеша к полудню, когда зной становится нестерпим, и Фетида спешит укрыться в едва заметном гроте среди скал – вряд ли кто рискнет забраться сюда, разве что по воде – но для этого надо знать о существовании самого грота. Понятия не имеет беспечная богиня, что ее секрет уже известен кентавру Хирону – сама Гера, повинуясь приказу мужа, рассказала, где находится грот, и в какой час появляется в нем Фетида – пришлось хозяйке Олимпа сделать это – иначе заупрямится приемная дочка, сочтет претендента недостойным – не срывать же свадьбу, в самом деле, из-за подобного пустяка. Вообщем, все решили за нее, и Фетида даже не подозревает, что к ее тайному гроту уже пробираются человек и кентавр – пробираются с великим трудом, несколько часов из последних сил барахтаясь в воде – нет тропинки сюда среди скал, вот и вынуждены Хирон с Пелеем плыть вдоль берега, отыскивая тот самый грот.
– Долго еще нам? – едва отдышался Пелей. Молодой человек ухватился за выступ скалы в надежде немного передохнуть. – Глубоко тут.
– Да уж. Потерпи, чуть-чуть осталось. – Хирону было легче – как никак четыре лошадиных ноги да пара рук в придачу – и то кентавр подустал, что уж говорить о человеке – Пелей явно выбился из сил, ноги сводила судорога – сколько можно – с самого утра они в воде, серая скала кажется бесконечной, еще и солнце принялось палить нещадно. Заросли мирта, усыпанные пестрыми ягодами, наконец, показались за очередным базальтовым изгибом –
– Мы почти на месте – обрадовался Хирон. Ориентир, о котором предупредила Гера, был прямо перед ними, еще совсем немного и можно будет перевести дух.
– Не могу больше. – едва вымолвил Пелей посиневшими губами.
– Эй, ты что – всполошился Хирон. – Мы у цели.
Кентавр подхватил обессилевшего человека.
– Я тебе утону. Жених называется. Залезай на спину.
Пелей дрожащими руками вцепился в Хирона, едва не потащил того вниз, отчего кентавр взвыл, интуитивно брыкнулся, едва не лягнув человека. Вода рассыпалась вокруг них мелкими брызгами.
– Ты нас обоих потопишь сейчас. На спину лезь – кому говорю. – зарычал Хирон.
Грозный окрик прекратил панику – Пелей оседлал лошадиную спину – так потихоньку добрались они до грота, где наконец-то смогли отдохнуть.
– Неплохое местечко. Прохладно, темно.
В уютном маленьком гроте царил полумрак. Ровный каменный пол, изъеденные трещинами стены с выпуклым причудливым рисунком словно базальтовыми портьерами обступали пространство, и где-то высоко вверху мягко шуршала крыльями летучая мышь.
– Где она тут спит? Прямо на камне что ли? – удивленно спрашивает Пелей.
– Ты что? Разве можно девушке спать на голом камне? Простынет ведь. – Хирон осмотрелся, затем проскакал вглубь пещеры – Вон копна сена в уголке. И одеяло имеется. Смотри-ка да здесь светильник стоит, даже зеркало медное, расчески, заколки. А она неплохо тут устроилась.
– Ты посмотри еще – вина у нее случайно нет?– подошел заинтересованный Пелей. – Не помешало бы сейчас…
– Кувшинчик какой-то стоит… Да тут вода. После будешь вино пить. – спохватился Хирон. – Пойдем отсюда. А то неровен час, застанут нас здесь – еще и за воров примут – стыда не оберешься потом. В кустах подождем.
В миртовых кустах оказалось слишком мало места – только Пелей и мог спрятаться. Как ни пристраивался Хирон, как не пытался сжаться, а лошадиные габариты никак не хотели вписываться в небольшое пространство – то хвост выглядывал некстати, то гнедая спина высовывалась из укрытия, ломая ветки. После нескольких неудачных попыток стать невидимым, Хирон сдался.
– Нет, так не пойдет. Придется тебе одному свою невесту дожидаться. – заключил Хирон.
– Может, поплаваешь поблизости? В качестве поддержки? Не бросай меня, Хирон. – стал канючить Пелей. Так не хотелось оставаться одному в этом гиблом месте – как потом, в случае неудачи, выбираться отсюда без Хирона?
– Испугался что ли? Не трусь – ты справишься. Я домой поплыву. Столы накрывать. А то спугну еще Фетиду, если буду круги тут наматывать вокруг грота.
Остается Пелею проститься с другом и занять позицию в кустах – из засады он терпеливо ждет свою невесту. Так проходит полчаса, час…
– А вдруг она не каждый день сюда наведывается? – ворчит Пелей, у которого затекли ноги. – Возьмет, да совсем не явится. И что мне делать?
Но, вопреки опасениям Пелея, спокойная голубая гладь пришла в движение, шумная пенистая волна обдала миртовый куст, дельфин лихо выписал крутую дугу, и на берег вышла обнаженная девушка с каштановыми волосами – та самая, с гобелена, что сейчас висит у Хирона в пещере – Пелей сразу узнал ее. Но разве может шелковая вышивка поспорить с оригиналом – да еще таким – совершенные линии загорелого тела – гибкая талия, упругая развитая грудь, узкое плечико, изящная ручка – что и говорить обо всем остальном. Фетида выглядит чудесно, впечатление завершают солнечные блики, что отражаются от мокрого тела – каждая капелька блестит на солнце, потому и кажется обомлевшему Пелею, будто девушка окутана сиянием. А походка, а жесты, энергичные, порой резкие – Фетида смотрит задорно, смело – по всему видно, что ей нравится такой активный и в то же самое время беспечный образ жизни, нравится чувствовать жизненную силу, играть ею, споря с волной, нравится быть в непрестанном движении, получать удовольствие от этого мира и быть частичкой его – вообщем, юная богиня, одно слово. Пелей едва не ахнул при виде столь уверенного в себе совершенства. Фетида прошла совсем рядом, задев рукой миртовый куст. Ветки приветливо зашелестели в ответ.
– Вот это да. А я, дурак, еще капризничал. – бурчит потихоньку Пелей. Ему велено подождать минут пятнадцать-двадцать, пока Фетида заснет. Так проще – объяснял накануне Хирон. – Пока она спросонья разберется, что к чему – у тебя будет минута- другая, чтобы ухватить ее покрепче.
На ощупь вдоль прохладных базальтовых стен осторожно пробирается Пелей вглубь грота – после яркого солнца глаза едва различают в полумраке копну душистого сена и девушку, что растянулась на ней – Фетида улеглась на бок, нежную щечку подпирает ладошка, волосы рассыпались в беспорядке, одна нога вытянута, другая согнута в колене – разводя полушария попки так, что привыкший наконец к полумраку Пелей различает темный пушок, прикрывающий девственные прелести богини – он едва сдерживается, проглатывая слюну – как же хочется запустить руку туда, меж бесстыдно разъехавшихся ножек, торопливо нащупать среди нежной розовой ткани узкий маленький вход – стоп, но тогда одна рука будет занята – как мне саму Фетиду держать? Одной рукой? Хорошо, если ей понравятся неожиданные смелые ласки будущего мужа. А если нет?
– Понравятся, еще как понравятся – попробуй, Пелей – шепчет ему на ухо бес.
В самом деле, вновь сглатывает слюну Пелей – может, это и есть лучший способ завоевать ее – жаль, что на этот счет Хирон не оставил инструкций. Искушение столь велико, что Пелей подступает ближе и склоняется, пытаясь рассмотреть слегка разошедшиеся губки – должен же я видеть, что там у моей невесты, все ли в порядке? – находит себе оправдание жених. Он все стоит в замешательстве, не решаясь дотронуться до Фетиды.
– Что медлишь? – продолжает искушать его бес – Тебе осталось лишь протянуть руку. Не буди ее, начни ласково, нежно – проведи осторожно пальчиком для начала – если постараешься, она даже не проснется, решит, что это всего лишь приятный, сладкий сон – лишь шире раздвинет ножки да оттопырит попку – а попка у ней – что надо.
Пелей смотрит на свои дрожащие пальцы. Нет, нельзя быть в этом уверенным. А что, если проснется? Проснется и увидит меня впервые – понятное дело, испугается, спала себе спокойно, и вдруг какой-то незнакомец норовит пристроиться между ног…
– Вот тут-то ты ее и схватишь. – советует бес. – Грубо обойтись с девушкой никогда не поздно.
Схвачу. Ну конечно, тогда и схвачу – рассуждает Пелей. Навалюсь сверху, прижму посильнее – никуда она не денется. А если все же вырвется? Вот это будет полный провал. Пелей представил себе на миг, какой шум поднимет Фетида – девственницы обычно бурно реагируют на такого рода домогательства – еще насильником меня ославит – и возненавидит вдобавок – разумная мысль с некоторым опозданием, но приходит в голову Пелея. Ладно – решает Пелей. В конце концов, это никуда от меня не денется. Будем действовать, как приказано. К тому же она в самый неподходящий момент превратиться во что-нибудь мерзопакостное – меня предупреждали об этом.
– Зря ты… – эхом отзывается огорченный бес.
Но Пелей уже не слушает его. Он больше не старается двигаться бесшумно – напротив, резко подскакивает к спящей Фетиде, одним рывком хватает ее за что придется, лихо сдергивает с постели, и грубо прижимает к себе. Перепуганная Фетида тщетно пытается вырваться из рук Пелея, девушка интуитивно выгнула спину, уперлась руками в могучие мужские плечи – Фетида борется стиснув зубы, норовя коленкой ударить в пах – но крепко держит ее Пелей – никак не увернуться, не вырваться Фетиде – она неистово сжимает кулачки – бьет что есть силы – все тщетно. Нужно сказать, что отчаянная борьба протекает в полном молчании – Фетида не из тех, кто станет звать на помощь. В ее арсенале достаточно всевозможных уловок, чтобы справиться самой. Не сумев отбиться, она обрушивается мощным фонтаном, окатывая Пелея с ног до головы ледяной водой – просачивается меж пальцев, стекает вниз – вновь хватает ее Пелей, стискивает воду, не дает пролиться на каменный пол грота. Яркий столб огня вспыхивает в полумраке – огненная девушка пляшет перед ним, языки пламени охватывают Пелея, жгут кожу, опаляют волосы, брови, ресницы – держит Пелей пламя в руках – только крепче становится хватка – не уйти тебе – еще шибче заводится Пелей. Грозный лев сменяет огонь – безжалостный хищник разрывает кожу Пелея жуткими острыми когтями, оставляя глубокие раны, прямо перед лицом героя лязгает клыками пасть – уворачивается Пелей, но продолжает держать из последних сил страшного зверя, миг – и огромная змея обвивает кольцами грудь героя, душит его, все сильнее сдавливая смертоносные кольца – но держит Пелей удава, сам хватает его за голову и норовит ударить об пол, совсем забывает он в пылу борьбы, что бить свою невесту нельзя. Раз – и нет уже удава – скользкая противная каракатица жжет Пелея, выпуская чернила едва не в глаза герою. Вынужден Пелей держать мерзкую тварь, до которой и дотронуться-то противно – он с трудом справляется с этой задачей – вот, мокрый, обожженный, истерзанный, искусанный, полузадушенный, измазанный клейкой жидкостью – так и не выпустил Пелей Фетиду. Устала от борьбы морская богиня – приняла прежний свой облик Фетида – только сильнее сжимает ее Пелей.
– Ладно, ты победил. Да отпусти же. Вон синяков наставил. – рассматривает она свои руки. -Никуда я не денусь. Объясни хоть в чем дело. Зачем ты напал на меня? Что тебе надо?
– Ты теперь моя невеста. Я должен был завоевать тебя. – самодовольно заявляет Пелей. – Только что я сделал это.
– А сказать нельзя было сразу? – удивляется Фетида. – Может, я и так согласилась бы, как знать?
– Мне дали понять, что без боя ты не сдашься, и другого способа убедить тебя нет. Тем более что свадьба сегодня вечером.
– Сегодня? – ахнула Фетида. – Что за спешка такая, женишок? Кто вообще это придумал?
– Боги придумали – Гера, Зевс. Они все на свадьбе будут. У Хирона уж столы накрыты. Так что выходи за меня Фетида – дружелюбно протягивает ей руку Пелей.
– Ты, я так понимаю, простой смертный – не так ли? – медлит с ответом богиня.
– Ну и что? Я любить тебя буду, на руках носить стану – ни один бог со мной не сравнится. – горячо убеждает Фетиду Пелей.
– Как звать-то тебя?
– Пелей…
– Ну вот что, Пелей. Ступай-ка ты… – Фетида сделала паузу, хитро прищурила глаза, словно говоря – куда его послать-то? И продолжила. – Искупайся для начала. В таком виде ты всех гостей распугаешь. Приведи себя в порядок – еще раз с сомнением взглянула на своего жениха богиня – Насколько это возможно.
Пелей, и правда, выглядел далеко не лучшим образом – львиные когти оставили на теле глубокие царапины, по всему телу подпалины, воспаленные глаза лишились ресниц, выжженные волосы свисали неровными клочьями, весь перемазанный черной гадкой жижей, истерзанный, грязный – пугало огородное, одно слово. Еще в женихи набивается – усмехнулась богиня.
Итак, пока Пелей барахтается в воде, пытаясь смыть следы борьбы, что отнюдь нелегко, учитывая многочисленные раны и клейкие чернила, Фетида осторожно наблюдает за ним из грота. Пелей повернувшись к ней спиной, осторожно трет, поливает водой и снова принимается тереть свое истерзанное, обожженное тело заботливо выданной ему по этому случаю мягкой губкой. Морщится от боли Пелей, ему бы поскорее отмыться, где уж тут заметить устремленные на него пристальные, изучающие зеленые глаза – он считает дело сделанным, а себя – победителем, а потому не ждет подвоха Пелей, невдомек ему, что нельзя верить на слово обворожительным девушкам – а тем более – богиням.
– Тоже мне, жених нашелся. – ворчит потихоньку Фетида. – Кривоногий какой-то… Волосатый весь… И навозом от него несет. .. – она задумывается на миг, прищуренные зеленые глаза еще раз бросают насмешливый взгляд на Пелея, и теперь с надеждой осматривают прилегающую акваторию в поисках того, кто ей сейчас действительно нужен. – Где там мой дельфин?
Она делает несколько осторожных шагов к воде, искоса поглядывает на Пелея – тот увлеченно намывает шею и, похоже, совершенно не замечает ничего вокруг. Вот и прекрасно – пусть моется. Едва приглушенный свист прозвучал над водой, как тут же, совсем рядом высунулась удлиненная потешная мордочка – верный спутник Фетиды только и ждал, когда его позовут. Не теряет времени зря богиня – быстро плывет навстречу своему дельфину – еще несколько драгоценных секунд – и она будет совершенно свободна – как всегда – никаких женихов и прочих неприятностей – только море, ласковое, теплое море вокруг. Считанные метры разделяют их, дельфин уже подставляет гладкую блестящую спину, готовясь умчать Фетиду подальше отсюда –
– А ну стой, не уйдешь – в последний момент хватает девушку за ногу Пелей. Одним рывком оказался он рядом, вцепился мертвой хваткой, едва не вывернул изящную ножку – резко дергается Фетида, пытаясь высвободиться, устремляется в глубь, рассекая толщу воды, увлекая за собой Пелея – в надежде, что отстанет он, побоится нырять так глубоко. Но тот уже скользит над ней, прижимая девушку к себе – так они и погружаются вместе – никакие яростные брыкания не достигают своей цели, все попытки вырваться ни к чему не приводят – лишь сильнее стискивает он объятья, теснее прижимается к спине беглянки и, пока правая рука Пелея надежно держит девушку, левая скользит вдоль ее тела – бесцеремонно хватает за грудь, опускается ниже вдоль упругого живота к треугольной ложбинке. В панике мечется Фетида, пытаясь стряхнуть, остановить нахальную руку – испуганные хаотичные движения девушки лишь облегчают задачу, помогая пальцам Пелея скорее достигнуть цели – пока ее разомкнутые ножки отчаянно пытаются лягнуть насевшего сверху пловца, тот, не обращая внимания на удары, запускает ладонь между разошедшихся в борьбе прелестных ног, и уже никакие приемы, никакие увертки не помогут убрать ее оттуда, тем более, что назрела необходимость подняться на поверхность и как можно скорее – а то и захлебнуться можно. Итак, они устремляются вверх, потому, как дышать необходимо и человеку, и морской богине. Сейчас вдохну только воздуха и сразу сброшу его – думает Фетида. – Только бы перевести дух. А пальцы Пелея не теряют времени даром – раздвигают, разводят нежную плоть, слегка надавливают и трут маленький бугорок, играя с ним, отчего тело девушки интуитивно выгибается, оттопыривая попку, сильнее прижимая ее мужскому паху – ведь по-прежнему Пелей у нее за спиной. Лишь только их головы появляются над водой, жадно глотая влажный соленый воздух, как сладкая истома разливается по телу девушки – неожиданной легкой судорогой пробегает по членам –
– Нет – едва слышно говорит Фетида. – Нет… – но это «нет» звучит как-то уж очень неуверенно, совсем как «да». Дыхание ее порывисто, сердечко стучит отчаянно, она вся дрожит, и губки твердят бесконечное «нет», а между тем, ее тело совсем не подчиняется ей – попка оттопыривается сама собой, теснее прижимаясь к мужчине, и ножки сами расступаются шире, пропуская руку Пелея.
– Нет – еще раз шепчет Фетида, совершенно забывая продолжить борьбу – ее рука лишь неуверенно скользит по сильной мужской руке, не предпринимая попыток освободиться. Они уже на мелководье, лишь по колено в воде, отчего же у нее между ножек так влажно и все ощущения разом оказались только здесь, в набухшей скользкой покрасневшей глубине меж ее раздвинутых ног, где навстречу пальцам Пелея уверенно продвигается упругая его плоть.
– Нет – испуганно шепчет пересохшими губами Фетида, а между тем ее давно никто не держит – лишь нежно стискивает девичью грудь правая рука Пелея, пока левая занята более важным делом, и тело Фетиды само двигается навстречу уверенным ласкам, предугадывая и охотно встречая их сладостным трепетом предвкушения удовольствий. Пелей принуждает ее чуть наклониться вперед, он уже в самом преддверии узкого входа, мягкими настойчивыми толчками обхаживает он девственную преграду, чтобы уже в следующий миг властно ворваться, разрушить ее и проникнуть глубже –
– Ой – вскрикивает Фетида от слившихся воедино ощущений боли и сладострастия, что завладели ею совершенно – а Пелей продолжает последним из оставшихся известных ему способов убеждать свою невесту выйти за него замуж.
– Теперь, как честный человек, я просто обязан жениться на тебе – спустя некоторое время говорит ей Пелей, по-хозяйски развалившись на сене в уголке грота. Утомленная Фетида блаженно растянулась рядом – ее рука ласково перебирает опаленную шевелюру будущего мужа. И, поскольку она молчит, Пелей продолжает – Кажется, я тебя уговорил.
– Вот видишь – довольно ухмыляется из противоположного угла невидимый бесенок – Сразу надо было так. А ты – бороться…
– Уговорил… – томно отзывается Фетида, подставляя для поцелуя изрядно распухшие губки.
– То-то же. – целует ее Пелей. – Ну, давай собираться, нас ждут.

Свадьба

В банкетном зале на горе Пелион все готово, чтобы встретить высоких гостей – столы ломятся от яств, посадочные места и приборы расставлены согласно ранжиру – осталось лишь постелить красную ковровую дорожку на лужайке возле входа в пещеру, но Хирон все медлит – вдруг дождь пойдет – намокнет дорогой ковер – боги будут недовольны.
– Вы что явились раздетыми? – гоняет он своих помощников-кентавров, как будто только что заметил, что они все голые
– Ты что, Хирон? Мы всегда так ходим. – удивляются те.
– Всем в срочном порядке одеться немедленно. Вы что? Благородная публика соберется, все, как на подбор, боги, а вы тут голыми телесами сверкать будете. Перед дамами. Срам, да и только.
– Что надевать-то, Хирон? У нас отродясь никакой одежды не было. – в замешательстве бормочут кентавры.
– Дай тогда что-нибудь… Гобелен ненужный порви… – предлагает кто-то из толпы.
– Нет у меня ненужных гобеленов – разводит руками Хирон.
– Тогда хоть полотенца выдай
– Полотенца для гостей. – похоже, Хирон и сам не знает, что делать.
– Так может, лучше нам убраться, пока не поздно? – звучит разумная мысль.
– Не получится. Вам велено встречать гостей и праздничное настроение создавать – посыпать им путь лепестками роз, славить всех подряд… – отвечает Хирон. – Что делать-то, а?
– Ближайшую деревню можно ограбить – там белье прямо на улице сохнет. – предложил молоденький кентавр.
– Времени уже нет набеги устраивать. Ну вот что – осеняет Хирона – Всем нарвать веток погуще, обвиться плющом, венки можете сплести, кто умеет – только торсы голые закройте, чтобы я их больше не видел. И побыстрее.
Кентавры дружно уносятся в чащу, а Хирон усталой иноходью возвращается в зал – не забыл ли он чего, не перепутал впопыхах, не упустил ли из виду какой-нибудь важной детали – нужно угодить всем гостям, а Зевсу, как верховному божеству, особенно.
В назначенный час, когда сумерки стали окутывать землю, и палящий зной, наконец, уступил место вечерней прохладе, в час, когда бледная луна только- только появляется в небе, на горе Пелион начали собираться гости. По красной ковровой дорожке важно шествовали олимпийские боги к пещере Хирона – разодетые дамы шиковали нарядами – по этому случаю традиционные туники были временно забыты – каждая сочла своим долгом облачить себя в шикарное платье.
– В конце концов, когда-нибудь их станут носить. Почему бы не начать сейчас? – сама себе сказала Гера.
Глубокий вырез красного шелкового платья приковывал нескромный взор, облегающий силуэт подчеркивал формы, широкий пояс схватывал изящную талию, ткань струилась до самых щиколоток, и каждый шаг соблазнительно обрисовывал ее стройную ножку. Не отстали от нее и остальные – Афродита явилась в небесно-голубом воздушном наряде с открытыми плечами и обнаженной спиной – чтобы все могли полюбоваться ее безупречной кожей и наделать ей комплиментов – при этом богиня не забыла о своем волшебном поясе – тот блестел голубыми огнями в цвет платья – этот пояс делал его обладательницу самой желанной – то есть наверняка гарантировал успех у противоположного пола.
Афина предпочла розовый кринолин – многочисленные бантики-рюшечки успешно скрывали недостатки несколько мужеподобной фигуры, превращая мощную девушку в изящное создание. Остальные нисколько не уступали им – стоит ли говорить, что богини судьбы как обычно, предпочли белое – впрочем, как и невеста. А Фетида излучала сияние – она светилась, блистала красотой, молодостью, счастьем – белое платье необычайно шло ей – гости залюбовались новобрачной, пока она, под руку с посаженным отцом-Зевсом, шла к столу. Обступившие дорожку кентавры, обвитые плющом, увешанные травами и наспех сплетенными венками, приветствовали всех, размахивая еловыми ветками – нереиды водили хоровод, Ганимед обносил гостей нектаром, то и дело кто-нибудь порывался сказать очередной тост – было весело, шумно, и Гера, как мать невесты, сама, собственноручно зажгла брачный факел.
А затем посыпались подарки – и Пелей получил новое копье от Хирона – хоть и пришлось тому срубить единственный в округе ясень, но для друга ничего не жалко – и золоченые доспехи – коллективный подарок от всех собравшихся – эх, завистливо вздохнул Арес – мне бы такие!, и два бессмертных коня лично от Посейдона… Только что-то обещанного царства среди подарков нет – надо бы напомнить Зевсу, забыл должно быть в праздничной суете о своем обещании главный олимпиец.
– А как же царство? – брякает напрямую Пелей.
– Что? – переспрашивает изрядно захмелевший Зевс – Ах, да, конечно… Тебе какое нравится?
– Поближе сюда, к Пелиону. Подружился я с Хироном. Не хотелось бы расставаться…
– Так бери Иолк. Ближе и удобнее просто нет. – утверждает Зевс.
– Но как… Там же царь есть. – недоумевает Пелей.
– Тебе доспехи зачем подарены? – удивляется Зевс. – К тому же, как я слышал, этот Акаст обидел тебя. Так?
– Так. – кивает головой Пелей.
– И в чем же дело? Даю тебе добро на управление Иолком – и хватит об этом. Итак тебя осчастливили. Не мешай пировать. Ганимед, нет ли чего покрепче?
И Зевс соскакивает с места, нетвердыми ногами пускаясь в пляс среди красавиц-нереид, успевая по дороге ущипнуть одну-другую за мягкое место. Ничего не остается Пелею, как последовать примеру посаженного отца и предаться веселью – подхватив невесту, он кружит с ней в танце посреди пещеры, и высокие гости в один голос дружно восхищаются этой парой.
– Счастья молодым – звучит за столом
– Горько – раздается следом.
– Горько – разносится эхом по склонам горы, тревожа ночную тишину.
– Будет им горько – ишь, гуляют, танцуют, песни поют… – обиженно ворчит седовласая богиня. Бледно-желтые зрачки недобро прищуренных глаз настороженно смотрят исподлобья, глубокие вертикальные морщины сбились к переносице, лихорадочный румянец горит на впалых щеках, и злобно кривятся тонкие губы –
– Эгоисты все… Сволочи – всегда только о себе думают. – прорывается наконец обида горькой тирадой, а глаза блестят от наворачивающихся слез. – Меня, про меня забыли совсем. Сами гуляют, а мне хоть бы кто сказал – приходи мол, Эрида. Нет же. Вон – резвятся. – доносятся до нее смех и песни. – Весело им, конечно… А ты тут слоняйся, как идиотка – ни выпить, ни поесть… Я может тоже молодых поздравить хочу.

Эрида

Бродит кругами у пещеры Хирона Эрида, хочется ей сесть за праздничный стол да попробовать угощенье, пригубить нектар во здравие жениха с невестой – но не звана она на свадьбу, никто из пирующих сейчас богов не хочет лишний раз встречаться с ней ни по какому случаю – а уж тем более по столь торжественному. А все потому, что Эрида – богиня раздора – бегут от нее те, кто не хочет скандалов и ссор – мирно и дружно в основном стремятся жить что боги, что люди – вот и спешат свернуть в сторону, едва завидят вдалеке ее костлявый сгорбленный силуэт.
– Работа у меня такая. Кто-то же должен за это отвечать. – пытается объяснить Эрида немногим ускользающим собеседникам. – Сама я мягкая и сентиментальная. Истории жалостливые люблю. Я такая же, как вы…
Но никто не слушает Эриду, не пытается разобраться в специфических особенностях служебного положения – все упорно отождествляют ее личность с возложенными обязанностями. Очень быстро вокруг Эриды образуется пустота – никто не торопится сказать ей – Доброе утро! Никто не интересуется – Как вы себя чувствуете? Все стараются сделать вид, будто вовсе не замечают ее – если нет возможности избежать встречи с Эридой. Вот и приходится ей выискивать клиентов среди подвыпившей публики где-нибудь в убогом кабачке или ворошить грязное белье неверных супругов, разжигать огонь зависти в неокрепших сердцах, незримо стравливать меж собой друзей и соседей – не сидеть же ей без дела. Такие проделки, в конце концов, вносят свои изменения в характер богини – рада она успешно выполненной работе, и легко у нее на душе, если где-то поблизости бушует скандал. Целеустремленно и настойчиво работает на земле Эрида, постоянно ссоря, сталкивая меж собой людей – Эрида столь успешно ведет дела, что вскоре ее перестают приглашать на Олимп. Как? За что?– обижается Эрида. – Так они совсем обо мне забудут! И в этих словах, безусловно, есть резон – о ней и правда, никто на этот раз не вспомнил. Не пригласили на свадьбу Эриду – вот и бродит она вокруг пещеры Хирона со слезами на глазах – одна одинешенька, всеми богами забытая, вдобавок ко всему голодная и выпить-то ей хочется – а нечего. Наконец решается подойти поближе богиня, осторожно заглядывает в зал – а там, при свете масляных светильников веселятся боги – Аполлон самозабвенно поет, перебирая струны позолоченной лиры, Арес неуклюже скачет в танце, Артемида любезничает с Дионисом, то и дело поднимаются чаши, звучат здравицы в честь новобрачных, и Пелей вновь целует раскрасневшуюся Фетиду. Довольного пьяненького Зевса окружает стайка смешливых нереид, Гефест хромает ему на выручку – закружат сейчас девушки Зевса, Посейдон, тяжело дыша, с трудом доедает очередную порцию барашка, шикарные дамы, притомившись после танцев, мило беседуют меж собой – Гера, Афина и Афродита смеются, потягивают вино – услужливый Ганимед обходит гостей, наполняя чаши… Хорошо им – обижается Эрида. Вновь отступает она во тьму, останавливается на красной дорожке у входа. Я тут чуть не плачу, а они там…Что бы такого сделать? Как испортить им всем настроение? Может, ворваться, переколотить все со злости? Устроить бедлам… Нет, только посмеются над ней боги, да выставят вон. Что же делать? Ее взгляд вновь скользит по накрытому длинному столу, вдоль которого сидят гости – сколько всего – жареные гуси важно лежат на серебряных блюдах, на половину съеденная туша барашка топорщит ребра, салаты киснут… Как же есть хочется… Виноград уже обглодал кто-то, яблочки лежат наливные… и лежат-то у самого края, только руку протянуть, достать до плетеной корзинки – не заметит никто. Набравшись храбрости, быстро действует Эрида – решительно шагает вперед, хватает со стола корзинку дрожащими руками – благо стол заканчивается у самого выхода из пещеры – и так же быстро отступает Эрида в темноту. А веселье в самом разгаре, и никто не замечает исчезновения яблок – ломится стол от угощений, давно пьяны гости – можно было Эриде и поспокойнее проделать этот трюк – все равно никто не обратил бы внимания.

Подарки

Итак, пока голодная богиня лакомится яблочками на краю поляны, Пелей, напустив на себя весьма важный вид, как и подобает по его мнению главе семейства, сообщает своей молодой жене о планах на ближайшее будущее –
– В Иолке будем жить. Завтра же переберемся туда. Выдворю Акаста – сам стану править.
– Подожди – ахает Фетида, расширяя до предела свои зеленые глаза – Ты в одиночку собрался Акаста выдворять? Да там полный дворец охраны.
– А доспехи мне на что? А меч мой волшебный? – нетрезвый Пелей харахорится, как петух. – Я этого Акаста в бараний рог скручу одной левой. – и демонстративно потрясает своей израненной левой рукой, чтобы Фетида еще раз убедилась, какой он у нее храбрый и сильный.
Да уж – думает Фетида – пьяному море по колено. Только не хочется ей становится молодой вдовой – во всяком случае, не сейчас. Меч у него… – усмехается про себя Фетида. – Пелея убьют прежде, чем он успеет им воспользоваться.
– Я возьму приступом Иолк. Завтра же. Мне сам Зевс обещал… – гордо заявляет Пелей, пытаясь встать непослушной ногой на табурет, чтобы все его видели.
– Ну, раз Зевс обещал, значит, так и будет, дорогой – успокаивает Фетида мужа.
– А как же – икает Пелей. Потеряв равновесие, он тяжело наваливается на жену и дышит ей прямо в лицо винными парами.
Она заботливо усаживает своего супруга на первый попавшийся табурет, Пелей тут же роняет буйную голову на стол, едва не опрокидывая чаши – Фетида поспешно убирает помешавшие предметы – все для тебя, муженек, отдохни немного. Убедившись, что глаза Пелея закрылись, и он блаженно засопел, Фетида оглядывается по сторонам в поисках посаженного отца. Вот он – в приятном тет-а-тет с Артемидой – та в блестящем жемчужного цвета наряде смотрится потрясающе – глаза Зевса так и скользят вдоль ее стройного тела – не зря Гера ревнует мужа ко всем подряд.
– Я просто умею ценить красоту. И наслаждаться ею. Приятно, когда женщина радует глаз – неважно, дочка она мне или нет – неизменно отвечает Зевс на постоянные упреки.
– Ловелас проклятый – бранится Гера – Неисправимый волокита.
– Что поделать? – в ответ невозмутимо пожимает плечами хозяин Олимпа. – Такой уж я.
И все возвращается на круги своя. Используем же его слабость себе во благо – решает Фетида. Если правильно подойти к этому делу, вместо того, чтобы ругаться без толку – да из него, из Зевса то есть, можно веревки вить. Не устоит он пред хорошенькой женщиной, а тем более, такой обворожительной невестой. Фетида поправила свои рассыпавшиеся каштановые локоны, приспустила возможно ниже вырез белоснежного платья, просияла очаровательной улыбкой и, подхватив чашу с нектаром, направилась к своему посаженному отцу.
– Дорогой папаша, ты, я смотрю, не скучаешь – кокетничает Фетида, посылая выразительный взгляд собеседнице Зевса – отойди, мне нужно с ним кое-что обсудить. Артемида отлично все читает по глазам – женщины, если хотят, всегда могут без слов понять друг друга. Ничего не имеет против Артемида, и под каким-то надуманным предлогом оставляет их одних – Фетида беззвучно благодарит ее в след, и тут же, не теряя времени даром, приступает к делу.
– Я так счастлива, отец. Ты себе не представляешь…
– Ну почему? Представляю я все…Свадьба получилась славная, и жених тебе по душе пришелся, не так ли? – смеется Зевс.
– Так, отец, так. – восторженно поддакивает Фетида.
– А ведь это я все придумал. – самодовольно отвечает Зевс. – Иди сюда, дочка. Дай я тебя обниму. – а сам косит в открытое ее декольте и норовит шлепнуть по мягкому месту.
– От подарков я просто в восторге – заливается соловьем Фетида, будто не замечая шаловливых рук – Моему Пелею в таких доспехах не стыдно и тысячным войском командовать.
– Конечно, о чем речь. Сам Гефест трудился – по моим эскизам. – пропускает мимо ушей Зевс вторую часть фразы.
– Умеешь ты, отец, поразить всех – широтой, размахом, щедростью своей…
– Ты права, дочка – поглаживает бороду Зевс. – Я еще и не такое могу.
– Может побалуешь нас? Удивишь всех напоследок. Ты только представь – утром проснутся все – а на поляне – войско почетным караулом выстроилось…Все как на подбор – смелые, отважные воины и впереди всех Пелей в золотых доспехах.
– Выдумщица ты, Фетида. Войско, оно, конечно, несложно из тех же муравьев создать – я однажды делал такое на Эгине. Но испугаются спросонья боги. Не поймут.
– Все они поймут. Отсалютует Пелей гостям, воины ударят в барабаны и проводят всех бравой песней. Ну же, отец – сделай это для меня.
– Ладно, дочка, если для тебя, то пожалуй, ты того стоишь. Будет тебе войско.
– Ай, спасибо – чмокает в щечку Фетида Зевса.
Дело сделано, утром получит ее Пелей тысячное войско – наберется ведь на этой поляне тысяча муравьев? А больше и не нужно. Фетида всматривается в темноту, что царит за пределами ярко освещенной пещеры – она стоит на пороге, у самого края торжественной звездной ночи, ночи ее надежд – все будет так, как она захочет – пусть уверен Пелей, что он главный, пусть считает Зевс, будто он управляет миром – это мы, женщины, милостиво позволяем им так думать.

Яблоко раздора

А праздник, между тем, постепенно приближается к своему завершению – когда все тосты сказаны, народ уморился и охрип от песен, а на столах, среди художественного беспорядка прикорнули головы утомленных вином гостей; когда понемногу затихают струны позолоченной лиры – лишь последняя пара скользит в медленном танце под аккомпанемент одинокой флейты. Незаметно покинули пещеру кентавры – побросав венки и еловые ветки прямо на застеленной ковром лужайке – сам Хирон вывел потихоньку своих подопечных, чтобы не мешали отдыхать высоким гостям. Зевс, оставив жену в обществе подружек, подсел к Посейдону – вдвоем они вяло доедают гуся – уж не лезет ничего, но рука сама тянется отщипнуть хрустящее крылышко –
– Знатно погуляли… – делится впечатлениями Зевс, и, щелкнув жирными пальцами, повышает голос:
– Ганимед, плесни-ка еще нектару…
Изящный стройный молодой человек с полотенцем через плечо ловко подлетает к своему повелителю – чаши уже наполнены – вышколенный Ганимед делает шаг назад –
– Нам тоже, Ганимед – раздается голос Геры.
Он тут же спешит на зов – три богини, изрядно разомлевшие от вина, уставшие от танцев, сидят уютным кружочком – кудрявая голова Ганимеда почтительно и услужливо склоняется пред ними, пока из кувшина льется нектар.
– Да, девочки, хорошо сидим. – вздыхает довольная Гера.
– Давненько такого не было – чтобы вот так дружно, весело, все вместе… – вторит ей Афродита.
– Отличная получилась свадьба – соглашается Афина – Может, на последок, по кусочку? – кивает она в сторону праздничного пирога.
– Нет, я на диете. – отвечает Афродита. – Фигуру блюду. А то потом ничего на мне не сойдется.
– Уж кому – кому, а тебе это не грозит. Один раз можно. Посмотри – пирог, между прочим, земляничный. Что может быть вкуснее земляничного пирога? Давай, а? за компанию? – продолжает искушать ее Афина.
– Нет, девочки, не могу… – мнется подружка – Разве только чуть-чуть…
Афина разрезает нетронутый еще пирог (так и не добрались до него гости), раскладывает по блюдцам румяные, сладкие, сочащиеся розовым вареньем куски.
– Да ладно тебе, со своей диетой. – улыбается Гера – Всем бы такую фигуру. Про себя я уж молчу…
– Что ты, Гера – протестует Афродита – Ты выглядишь шикарно – особенно в этом платье. Я видела, как все рты пооткрывали, когда ты к столу шла – такая гордая, величавая… Осанка прямо царственная. У меня так никогда не получится.
– У кого осанка, так это у Афины – возражает Гера. – Вот уж действительно – глаз не оторвать. Афина, как это ты умудряешься быть и хрупкой, и мужественной одновременно?
– По мне – так в каждой из нас есть своя изюминка – отвечает мудрая богиня – И каждая из нас достойна восхищения. Давайте пирог есть.
Так за разговором, ковыряют потихоньку душистый пирог богини – Афродита явно по привычке рисуется, морщась, отщипывает, словно птичка, Гера ложкой собирает варенье, Афина вымазала весь ротик в сахарной пудре – а пирог-то удался на славу – щедро сдобрен он земляничным вареньем – сочится сладкий сироп, растекаясь по всей тарелке, плавают в нем кусочки румяной сдобы – вот и поглощены им всецело три подружки, потому и не замечают ничего вокруг.
Круглое румяное наливное яблочко катится по перепачканной скатерти, чудом избегая препятствия – а их немало, ой как немало попадается на пути – широкие серебряные блюда, объемные салатницы, чаши на изящных ножках… Среди жуткого беспорядка пробирается яблочко, ловко лавируя меж смятых полотенец да обглоданных костей, едва не застревая в складках сбившейся скатерти, и, влетев в большое жирное пятно, поскальзывается на нем, ускоряясь, чтобы в следующий момент благополучно попасть аккурат прямо в лоб мирно спящего Пелея –
– Что? Кто посмел? – недовольно бурчит разбуженный Пелей, с великим трудом отрывая гудящую растрепанную голову от стола. Осоловелые глаза мутным взором рассматривают близлежащее пространство в поисках источника неприятности – Кто это меня? – но, поскольку рядом лишь мирно сопят гости, то есть – никакого движения не наблюдается, Пелей вновь упирается взглядом в залитую скатерть – прямо перед ним нахально блестит жирным боком яблочко.
– Ах ты, я тебя сейчас… – хватает яблоко Пелей – и швыряет его подальше – в право по столу – раскаталось тут, спать мешает… Вновь склоняет голову на скатерть Пелей, закрывая глаза – что поделаешь, если хочется спать? А отброшенное яблочко, счастливо миновав опасные предметы, слету плюхается прямо в тарелку с кусками праздничного пирога, поднимая вокруг себя сладкие брызги, обдав напоследок трех богинь земляничным сиропом – и, наконец, останавливает свой бег, замерев на месте. Три шикарные дамы возмущенно ахнули, подскочили со своих тронов, схватились за салфетки -
– Кто тут фруктами кидается? Совсем уже… Чуть не в глаз… – вытирает лицо Гера.
– Не видят ничего спьяну, вот и швырнули… Платье испортили… – Афина пытается смахнуть варенье с плеча – оно лишь размазывается по ткани.
– Что за хулиганские выходки? – вторит подружкам Афродита, разглядывая свой испачканный шикарный туалет – Кто в нас яблоком запустил? Ты, Пелей?
Это всего лишь предположение, богиня лишь мельком видела чью-то, резко метнувшуюся над столом руку, но, судя по всему, ее догадка верна, поскольку Пелей поднимает взъерошенную голову со скатерти –
– Я не кидался… Оно само тут… – виновато звучит его голос – Угощайтесь, девочки… – из последних сил говорит Пелей, вновь роняя непослушную голову на стол.
– Угощайтесь… – передразнивает его Афина. – Добрый какой… Ты все наряды нам испохабил, идиот.
– Ладно тебе, не ругайся – успокаивает ее Гера, пострадавшая меньше всех. – Это его праздник, ну попал случайно…
– Ничего себе случайно… Я вся в сиропе – крутится Афродита, разглядывая воздушные голубые складки.
– Ганимед тебе поможет.
А тот тут как тут – оттирает своим полотенцем следы варенья на роскошных платьях, внимательно разглядывает лица и прически богинь, чтобы не осталось и следа от досадного происшествия – наконец, все вновь рассаживаются по местам – Ганимед ловко лавирует меж богинями, спешно наводит порядок на столе – и вот уже виновник переполоха извлечен из тарелки с остатками пирога – еще минута, другая, и все забудут об этом.
– Тут написано что-то – вертит Ганимед яблоко.
– Где?
Прелестные головки дружно поворачиваются к нему – женское любопытство, как обычно, берет верх.
– Что там?
– Что? Прочти, Ганимед.
Ганимед морщит лоб, напрягается, краснеет, вспоминая знакомые буквы – когда-то, в далеком детстве его учили читать, но… как давно это было…
– Пре… – спотыкается виночерпий.
– Что – пре? – Гера нетерпеливо хватает яблоко из рук Ганимеда. – Дай сюда, грамотей. Тоже мне… Липкое какое – хоть бы вытер снача… – ее голос обрывается, так и не закончив фразы, следует небольшая пауза, все напряженно ждут – Девочки, ну это мне. – с осознанием своего превосходства сообщает Гера.
– А что там? – враз спрашивают заинтригованные богини – Что написано-то?
– Прекраснейшей… Вот – убедитесь сами – дает им возможность полюбоваться Гера, не выпуская яблоко из рук. – Значит мне.
Лоснящийся красный бок и правда, пересекает корявенькая надпись, торопливые буквы пляшут, сдирая кожуру, но разобрать можно – Афродита с Афиной убеждаются сами – яблоко адресовано самой прекраснейшей из них – в этом нет сомненья.
– А почему – тебе?
– В самом деле – как что, так сразу тебе… – возмущаются богини. – Кто сказал, что ты – лучше всех?
– А разве нет? – вопросом на вопрос отвечает Гера. – Пелей, ты кому яблоко кидал? – повышает она голос.
Все вновь устремляют глаза на Пелея – тот блаженно сопит себе потихоньку, и даже не подозревает, какие страсти разгораются напоследок за его праздничным столом.
– Пелей – кричат на всю пещеру богини – А ну, просыпайся. Ты кому хотел яблоко отдать?
– А? Что? – не поймет никак спросонья Пелей, что понадобилось от него трем роскошным дамам – Вы чего разорались?
– Яблоко для кого? – шумят богини – Отвечай.
– Какое… а для вас же… – мотает тяжелой головой Пелей – что пристали? – ясно читается на сонном его лице – Там сами разбирайтесь… – это последнее, что в состоянии вымолвить Пелей – больше он не в силах продолжать разговор. Голова вновь опускается на скатерть – три богини понимают, что дальнейшие расспросы совершенно бесполезны.
С минуту подружки напряженно смотрят то на яблоко, то друг на друга – еще недавно безмятежные, довольные лица раскраснелись, глаза оценивающе осматривают соперниц –
– Я богиня любви – не выдерживает Афродита – А значит – я самая прекрасная. По определению. Это яблоко мое.
– Что? – тут же бросаются на нее остальные –
– Ты пояс-то свой сними тогда. – с издевкой говорит ей Гера – Красотка несравненная нашлась.
– Да без него никто на тебя даже не взглянет – поддерживает Афина Геру, имея в виду волшебный пояс, что призван делать свою хозяйку неотразимой. – Я намного интереснее тебя.
– Ну конечно – шипит Афродита – Только не забудь свою эгиду нацепить – без нее на тебя смотреть страшно.
– Ты молчала бы лучше, Афина. – высокомерно вставляет Гера – Мужеподобная девственница не то, что красивой, просто привлекательной быть не может. Так что яблочко это мое.
– Ты уже старая, чтобы на роль первой красавицы претендовать – пора уступить место именно девственной чистоте – не остается в долгу Афина. – Я самая красивая из нас троих. Отдай яблоко. Не то силу применить придется.
Они уже давно вскочили со своих золоченых тронов, давно утратили важный, торжественный вид – того и гляди, вцепятся друг в друга, оттаскают за волосы, наставят синяков – их голоса разносятся по пещере, не давая спать остальным гостям.
– Вы что там не поделили, девочки? – звучит голос Зевса. Главный олимпиец вальяжно развалился за столом в компании Посейдона, потягивая нектар – объелся Зевс, даже шевелиться лишний раз не хочется, однако шум явно мешает ему отдыхать.
– Иди сюда. – зовет мужа Гера – Рассуди нас.
Делать нечего – кряхтя, поднимается Зевс с насиженного места, с сожалением отставляет чашу с нектаром –
– Ночь на дворе. Вы чего кричите? Перебудите всех…
И он прав – уж поднимают гости головы, прислушиваются, стараясь определить, о чем, собственно, речь, а кое-кто опасливо подходит ближе – и послушать хочется, но как бы под раздачу не попасть…
– Видишь, что здесь написано? – отдает яблоко Гера мужу. – Вот и реши наш спор – кому оно предназначено?
Прекраснейшей – читает Зевс. Так, кажется, я влип – сходу понимает он. И черт меня дернул лезть в это дело. Тут, как говорится – без вариантов. Стоит выбрать одну – две другие тотчас обидятся – потом ведь еще и мстить будут… – чешет в раздумье затылок Зевс. Что мне не сиделось на месте? – он с тоской оглядывается назад, туда где спокойно отдыхает себе Посейдон, попивая вино. – Язык мой – враг мой – усмехается Зевс. – Вот молчал бы, глядишь, пронесло… А теперь выкручивайся, как знаешь.
– Кто из нас прекраснейшая? – настойчиво наседают на него богини.
– Я вот что думаю… – медлит Зевс. – А не разделить ли его на три части? Поровну так сказать…
– Нет – дружно загалдели богини. – Нет. Так не пойдет. Выбирай – кто из нас лучше?
– Вы все мне нравитесь, и каждая из вас хороша по-своему…
– Не изворачивайся. Что у тебя за манера? – возмущенно кидается Гера на мужа, задетая до глубины души, что он долго соображает – жене должен отдать – кому ж еще?
– Тут вопрос принципиальный, отец. – говорит Афина. – Мы уже столько всего наговорили друг другу, что никакие компромиссы теперь неприемлемы.
– Какой тут может быть дележ, если самая красивая – я? – вновь взрывает хрупкую тишину Афродита.
– Ах ты нахалка, самовлюбленная девчонка – только посмотрите на нее – кричит Гера. – Уродина.
– Сама такая – отзывается Афродита. – Страшилище безобразное.
– Обе хороши – присоединяется Афина – Мне отдай яблоко, отец.
– Я лучше выброшу его.– заявляет Зевс. – Не хватало еще, чтобы вы передрались тут из-за такой чепухи…
– Вот и отдай его мне – неужели не видно, что я лучше всех? – вновь вступает Афродита – Ты сам, не далее, как вчера шептал мне на ушко – что за прелестный, благоухающий цветок… Забыл что ли?
– И ты опустился до пошлого ухаживания за этой… овцой? Надо же – на ушко шептал…– набрасывается на мужа Гера – Стоит мне только отвернуться… Тоже мне – ценитель женских прелестей… А ты, распутная пустоголовая шлюшка, ты сейчас у меня получишь… Век будешь помнить… – Гера уже не знает, на кого ей налететь с кулаками в первую очередь – то ли на мужа, то ли на богиню любви – эту доступную маленькую дрянь…
– А ты – бездушная холодная кукла. – уворачивается Афродита, отскакивает на безопасное расстояние – Даже собственного мужа тебе привлечь нечем.
– Видишь, видишь, отец, как они себя ведут – усмехается Афина – Не заслуживают они яблока. Присуди его мне.
– Ага, самая умная нашлась. – тут же объединяются Гера с Афродитой – Этот номер не пройдет.
– Решай спор по-честному, Зевс.
А Зевс затравленно смотрит на недавних подружек, сжимает несчастное яблоко в руках – уже не кажутся ему красавицами все трое, и нет ни малейшего желания судить их –
– Угораздило меня вляпаться в глупый спор – думает Зевс. – И как теперь, скажите на милость, выпутываться из дурацкого положения? Он с надеждой оглядывается по сторонам – может, кто придет ему на помощь?
Но – никто не спешит ввязаться в это дело – хоть и разбудили гостей громкие вопли богинь, однако ж только опасливо косятся в их сторону остальные боги, а Посейдон глубокомысленно изрекает –
– По мне, так чем меньше народу участвует в споре – тем лучше…
– Хорошо тебе – завистливо вздыхает Зевс. Как бы хотелось сейчас оказаться на другом конце стола… Подальше от этих… красоток.
А три богини, тем временем, вновь наседают на него –
– Что задумался? Неужели это так трудно?
– Решай – кому яблоко.
– Стойте, девочки, стойте. Что вы напали на него? Как он может быть объективным? Одной из вас он муж, другой – отец…
Зевс благодарно смотрит на Ареса – именно он неожиданно пришел ему на выручку – в самый последний момент – уже казалось, что никогда Зевсу не выпутаться из этого дела. А тот продолжает горячо убеждать богинь – надо же – думает Зевс. А я-то не ценил его. Злобный, кровавый, страшненький… Неудачный сын – на обезьяну чем-то смахивает – только оскал хищный.
– Знаю я одного парня – он точно по-честному рассудит вас. – продолжает Арес – Сам, на себе недавно испытал…
– Это кто ж такой? – заинтересованно спрашивают богини, пока Зевс облегченно переводит дух.
– Один пастух. У него стадо там… забыл название… на горе, короче. А, Ида, во – Ида – точно так.
– И что?
– Бои быков он устраивает – для развлеченья. Мало у парня радостей в глуши, вот он и придумал себе занятие. Бык у него любимый есть – белый такой, здоровенный – настоящий чемпион – всех в округе побеждает. Однажды я, шутки ради решил поучаствовать – прикинулся быком и сразился с этим белым – конечно, выиграл – куда против меня даже самому сильному быку. Так вот – этот пастух, нимало не задумавшись – а бык-то его любимый – примите во внимание – отдает награду победителю – то есть мне. Ну, как вам?
– Он молодец. Надо же – справедливый какой. – одобрительно отозвались слушатели.
– Непредвзятое судейство не часто встретишь. Обычно за своих стоят горой. – со знанием дела говорит Посейдон.
– Я и сам удивился – настолько честный попался парень – ведь по глазам было видно – жаль ему своего быка, а присудил награду мне. – отвечает Арес.
– Что хоть выиграл-то? Приз того стоил? – интересуется Афродита.
– Венок обычный, что ж еще? – отзывается Арес.
– Фи-и… Венок… – разочарованно протягивает она.
– Можно подумать – вы тут из-за куска золота сцепились. – раздражается Арес. – Развели канитель – всех на уши поставили, отца к стенке приперли – и все из-за чего? Подумаешь, яблоко гнилое не поделили…
Тут Зевс решает, что пришла пора ему вмешаться. Он уже вздохнул спокойно – нашлось-таки на кого перевести стрелку.
– Дело не в том – какой приз. Вы же хотите, чтобы судейство было объективным и непредвзятым, так?
– Конечно. – соглашаются богини.
– Вот завтра утром и отправитесь к тому пастуху. Гермес – ты это дело проконтролируешь – чтобы там без всяких выкрутасов… Получи яблоко.
Гермес нехотя поднимается из-за стола. Не первый раз мотаться ему с поручениями, однако на больную голову, да еще утром…
– А почему не сейчас? – не желает откладывать это на завтра Гера.
– Правда, мы немедленно можем… – предлагает Афина.
– Вот не терпится им. – перебивает ее Зевс. – Спит он. Ночь на дворе. Давно все нормальные люди спят. Одни вы тут никак не угомонитесь. Объясни им, Арес, где тот пастух…
– Окрестности Трои это. – подхватывает Арес. – Гора называется Ида – я уж говорил…
– Далековато, но что делать… А теперь успокойтесь все. Не то глаза друг другу повыцарапываете – тоже мне, красотки… Спать ложитесь. Всем спать. – громогласно командует Зевс.
И взволнованная атмосфера как-то сама собой постепенно рассеивается – стихли громкие речи, мудрый Хирон затушил один за другим все светильники, прикорнули гости где придется – и пещера погрузилась в сладкий сон. Лишь одинокий силуэт маячит возле входа, четко выступая в призрачном свете луны.
– Отличный скандал получился. – радуется Эрида, тонкие губы расходятся в счастливой улыбке. – Еще немного – и подрались бы.
Досадно лишь то, что никто не узнает, чья это блестящая идея. Так она удалась, что никто даже не спросил в пылу спора – откуда яблоко? Кто нацарапал надпись? Никому это и в голову не пришло. А жаль – должны понять боги – нельзя обижать богиню раздора, нельзя пренебрегать ею, и уж никак не годится забывать о ней – иначе – мало не покажется.

Глава вторая Семья Агамемнона и Менелая Легенды Микен

Близнецы

– Ну что ты вытворяешь? Оставь меня в покое, Аэропа. Сколько можно повторять… Люди же смотрят.
Эти слова прозвучали тихо, почти шепотом, чтобы их не могли расслышать охочие до сплетен микенские зеваки, крутившиеся возле рыночных рядов. Приятной внешности мужчина лет этак тридцати двух, заметно нервничал, глубоко посаженные карие глаза тревожно озирались, боясь случайно наткнуться взглядом на знакомое лицо – он то краснел, то бледнел, безуспешно стараясь избавиться от навязчивой спутницы – увы – это было бесполезно. Они стояли возле низенького прилавка, заваленного пучками душистых трав – подвижная пухленькая блондинка небольшого роста в цветастом аляпистом наряде и он, высокий, осанистый, с каштановыми длинными кудрями – такой видный, хорошо одетый мужчина – конечно, все обращают внимание на него – а как же иначе? И надо же было встретить ее здесь – теперь не отвяжется. Фиест скосил глаза на Аэропу – пока ее пальчики безо всякой надобности теребили фиолетовую веточку базилика, она все плотнее прижималась к своему спутнику – то шаловливо выставляла ножку, то невзначай задевала бедром, то вновь терлась о мягкую ткань его белой туники, так, что Фиест ощущал податливость ее рыхлого тела, чувствовал запах золотистой кожи, а напряженная пуговка соска касалась его предплечья.
– Что ты делаешь? Сумасшедшая…
Только и мог потихоньку твердить растерявшийся, смущенный Фиест, пока жена его брата так откровенно демонстрировала свою доступность. Нельзя сказать, что ему совсем не нравилась Аэропа – цветущая, в самом соку, ухоженная женщина, с объемной грудью, с бархатистой кожей – как раз сейчас ее стройная ножка сквозь разрез вызывающего наряда жмется к его ноге… но есть же брат. Фиест в который уже раз постарался отодвинуться от прилипшей спутницы, однако, это значило потеснить рядом стоящих женщин – не дай бог толкнуть их, или, того хуже, оттоптать им ноги – возле прилавка, как назло, толпился народ, и Аэропа, пользуясь этим, все теснее жалась к нему. И надо же было им встретиться здесь, в суете рыночной площади Микен, где так много знакомых лиц – кто-нибудь, да обратит внимание, еще и брату донесет – видели, мол, твою жену в компании с Фиестом. А чем он виноват, если она так и льнет к нему? Просто не дает прохода. Чего этой дуре не хватает? Братец вроде не обижает ее, ребятишек у них как никак уже двое – а она все не успокоится – то подкараулит его на улице, то встретит невзначай у колодца.
– Как увижу тебя, так прямо млею вся – безо всякого стыда говорит Аэропа, а сама так и таращит свои бесстыжие зеленые глаза и смазливое круглое личико расплывается в похотливой улыбке. Она постоянно вгоняет его в краску, нигде Фиест не может чувствовать себя спокойно – он и к брату-то ходить перестал.
Кто бы мог подумать, когда они приехали сюда, что так все получится? Щупленький, болезненный Эврисфей пригласил их обоих – управлять Микенами, пока сам он будет воевать. Это был своего рода реверанс в пользу могущественного Пелопа – отца обоих братьев – уважал тщедушный микенский владыка своего соседа – вот и позвал его сыновей присмотреть за Микенами в свое отсутствие.
– Близнецы они – рассуждал Эврисфей – Куда один, туда и другой. Нет никого на свете дружнее близнецов.
Как же ошибался царь Микен – да разве мог знать он, сидя у себя во дворце, более похожем на крепость, о бесконечном соперничестве между братьями, начавшимся едва не с колыбели.
– Я первый – кричит Атрей – Я старше тебя на пять минут.
– Ну и что? – чуть не плачет Фиест – Мы родились в один день.
– Все равно – я главный – лезет с кулаками на брата Атрей – и лишь своевременное появление матери спасает их обоих от новых синяков.
Так и росли два брата, постоянно выясняя между собой, кто из них лучше, воспринимая удачу другого, как личный проигрыш. Сегодня Фиесту удалось побить рекорд в беге – раздосадованный Атрей рвет и мечет, дальше брата запустил диск Атрей – Фиест от злости не находит себе места. Постепенно взрослея, они поняли наконец, что так открыто не стоит проявлять истинные чувства – и окружающие с облегчением вздохнули – подросли мальчики, образумились, забыли детские обиды – закончилось противоборство – увы, это было не так. Исподтишка наблюдая друг за другом, они старались на людях демонстрировать братскую привязанность и дружбу – им почти удалось обмануть всех, кто не особенно интересовался ими. И, тем не менее, затаенная злость время от времени выплескивается наружу.
– Какие красавчики эти близнецы – а похожи – прямо две капли воды – случайно оброненные слова следующим образом действуют на братьев -
Тут же Атрей, чтобы хоть чем-то отличаться от брата, остригся едва не на лысо – оставив лишь острый ежик каштановых волос. Фиест напротив, отращивает кудри – густые волосы вьются сами, живописно рассыпаясь по плечам. Атрей взял в жены критянку Аэропу – Фиест, в противоположность брату совсем не собирается жениться. А зачем? Брат остепенился, серьезным стал, а я, назло ему, погуляю еще – пусть завидует – и пускается во все тяжкие Фиест, зарабатывая репутацию шалопая и гуляки. Вот она-то, эта репутация, и подвела его по приезде в Микены. Навел-таки справки Эврисфей, прежде чем покинуть город. Нашептали ему пронырливые советники – у холостого Фиеста там дочь, а там – сыновья растут – нагулял, да бросил – можно ли такому доверять?
– Вот что я решил – заявил Эврисфей обоим братьям, представшим перед ним по приезде.
Маленькие серые глазки на скуластом лице царя так и бегают, переводя острый взгляд с одного брата на другого. Один явно старше – серьезное лицо, аккуратный, подтянутый – сразу видно, рассудительный, строгий, неторопливый, одет как подобает уважающему себя человеку – добротная ткань приятно сочетается со скромным покроем, а этот, ишь, лохмы распустил, нарядился, словно на танцы собрался – кто сказал, что они близнецы? Определенное сходство, вне всяких сомнений, присутствует, а все же до чего разные эти два брата.
– Атрей пусть замещает меня. А ты поможешь ему, если что – наконец решает Эврисфей.
Так и оказался Атрей на микенском троне, пусть и временно. На этот раз проиграл ему Фиест.
– Так и должно быть – спокойно воспринимает свое назначение Атрей – Я же первый.
Отголосок скрытого соперничества вырывается наружу, словно речь, как прежде, идет о детских обидах.
– Пусть не обижается Фиест – это серьезное дело – он не потянет.
И тут же забывает о брате Атрей, предоставив того самому себе – пусть развлекается в Микенах – он только это и умеет делать. В свою очередь Фиест, подождав немного, не призовет ли его брат, хотя бы приличия ради, спустя некоторое время убедился окончательно – нет, не призовет. Напрасно он, Фиест, околачивается здесь, в Микенах. Ничего не светит Фиесту – никаких перспектив – может, вернуться к отцу? Тем более, что Аэропа, жена Атрея, устав от постоянного равнодушия мужа, целиком погруженного в бесконечные дела, все настойчивее пристает к нему.
– Отстань от меня – огрызается Фиест, когда никто их не слышит – Ступай домой.
– Фу, какой ты противный – ничуть не смущается Аэропа, томно закатывая глазки. – Неужто твои тощие шлюхи лучше? Меня хоть ухватить есть за что
Это сущая правда, и Фиест невольно всякий раз скользит взглядом по пышной груди и округлым бедрам, однако есть же приличия, в конце-то концов. Аэропа – жена моего брата – в сотый раз говорит сам себе Фиест. К тому же при его-то внешности у него нет проблем с противоположным полом – зачем наживать неприятности на ровном месте? Нет, пора ему убраться из Микен, пока не поздно – Аэропа, похоже, так и будет преследовать его – сплетни рано или поздно дойдут до брата
– Все равно здесь ничего мне не светит. Завтра собираю вещи. И домой. – в один прекрасный день принимает решение Фиест.

Эврисфея больше нет

Но, до завтра еще нужно дожить – впереди добрая половина дня сегодняшнего, и Фиест, послонявшись без дела по мрачным покоям эврисфеевского дворца, надумал прогуляться по улицам Микен, тем более что из лабиринта залов доносится бойкий голосок Аэропы – не желая встречаться с ней, Фиест выскакивает на широкую лестницу.
– Жаль, плащ не прихватил – сокрушается по дороге Фиест, но возвращаться нельзя – того и гляди, наткнешься на нее – еще раз у самого выхода останавливается Фиест – Может, вернуться? Вечера в Микенах холодные – совсем рядом горы – оттуда постоянно тянет прохладным ветерком, лишь только садится солнце.
Пока он мнется в передней, тяжелая, потемневшая от времени дубовая дверь решительно распахивается чьей-то твердой рукою. Вошедший, могучего телосложения человек, крупный, высокий воин, потеснив Фиеста, устремляется вверх по лестнице. Фиест провожает его глазами – запыленная медь доспехов, запекшаяся кровь, тяжелый шаг, удрученный, даже злобный вид – это гонец, и, похоже, с плохими вестями – догадывается Фиест. Что-то недоброе случилось. А гонец, тем временем, оттолкнув разодетого пижона, спешит со своим донесением к нынешнему правителю Микен, и лицо его мрачно – мрачнее тучи, походный загар прочно въелся в огрубевшую кожу – выделяются лишь голубые глаза, окруженные сеточкой морщин и мохнатые выцветшие брови нависают над ними. Торопится гонец сообщить о гибели Эврисфея, о том, что война на этом, похоже, закончена и остатки войска направляются в сторону Микен – воины хотят домой, все устали от бессмысленной бойни, основанной на личной мести – а раз нет больше Эврисфея – что продолжать-то? По сути – для Микен это благо, но опытные воин, не раз прикрывавший Эврисфея от вражеских стрел и мечей, преданно служивший своему царю, опечален искренне, до слез. Погиб царь Микен, и город должен достойно почтить его память, какой бы она не была. Тем временем Фиест все еще мнется в передней – невнятные звуки поднявшегося переполоха доносятся до него, Фиест делает шаг назад, любопытно ему узнать, что происходит – но, тут на верхней ступени лестницы возникает Аэропа – в песочного цвета коротенькой тунике.
– Вот ты где. – призывно улыбается Фиесту Аэропа. – Я тебя искала…
Полупрозрачная ткань будто сама собой сползает с округлого пухленького плеча, Аэропа вполне уверена, что Фиесту, зажатому между лестницей и дверью, деваться от ее чар некуда – потому она не торопясь, преодолевает ступеньку за ступенькой. И с каждой ступенькой Аэропа задирает ткань и без того короткого наряда все выше, будто подол мешается ей при спуске – да так, что видна вся стройная ножка и не только. У Фиеста от такой картинки захватывает дух. Он пятится назад, на ощупь отыскивая дверное кольцо, не в силах оторвать взгляда от обнаженных прелестей.
– Совсем сдурела. Вдруг кто увидит.
– Что испугался? Никто не увидит. Все побежали туда. – неопределенный взмах пухлой ручкой должно быть указывает в направлении тронного зала, где обычно решаются все важные для города дела – но от этого жеста съехавшая с плеча шелковистая ткань сползает окончательно, открывая полушарие левой груди.
– Эврисфея, кажись, убили. Так что до нас с тобой никому нет дела. Пойдем…
Она уже стоит рядом, протягивая руку, и бесстыдно улыбается ему. Если Аэропа сейчас хотя бы дотронется до него – все, я пропал – Фиеста бросает в пот – она жена его брата, практически правителя Микен… Фиест резко поворачивается, влажными от пота руками дергает неподатливую дверь на себя и быстро выскакивает вон, уже по дороге переводя дух.
– Что за баба. Пристала, как репей.
И лишь спустя некоторое время, когда мысли вновь обрели стройный порядок, Фиест начинает понимать, что за новость привез тот самый гонец, что чуть не сбил его с ног – погиб Эврисфей, убили его где-то там, вдали от Микен, а значит Микенам придется выбирать нового царя.
– Они, конечно, предпочтут Атрея. Кто бы сомневался. – с досадой думает Фиест – но, делать нечего, он и сам понимает – здесь первенство за братом. Пока он сам куролесил в Микенах, Атрей успел показать себя с самой лучшей стороны – микенцы изберут его, это точно – никого другого у них на примете нет. Хотя, как знать? Какой у них тут порядок престолонаследия? Впрочем, в любом случае у Фиеста нет шансов – и, чтобы не смотреть на триумф брата, он все тверже укрепляется в мысли покинуть Микены.

Золотая шкурка

А пока он бредет наугад, кривыми, плохо вымощенными улицами, мимо приземистых домов – Фиест специально свернул в сторону от центральных микенских площадей, чтобы не слышать, как глашатаи объявляют народу последнюю новость, подальше от суеты, что обязательно поднимется, лишь только граждане узнают о гибели своего царя. Да разве от этого сбежишь? Это ему, чужаку, все равно – погиб Эврисфей или нет, а жителям города совсем не безразлична эта новость – что, вообщем, не удивительно. Даже в маленьком кабачке на окраине Микен, куда загнала Фиеста вечерняя прохлада, вовсю обсуждают это известие – весть мигом облетела город, и всякий уважающий себя гражданин Микен поспешил в общественные места – будь то рыночная площадь или захудалая забегаловка – надо все обсудить на людях. По этой причине кабачок, в котором оказался Фиест, был заполнен до отказа – в спертом тяжелом воздухе, богато насыщенном винными парами, велась нескончаемая громкая беседа, весьма эмоциональная – зачастую с переходом на крик.
– Поделом ему – разоряется изрядно выпивший невзрачного вида старичок с редкой козлиной бородкой. – Ишь, поперся на старости лет воевать…
– Точно говоришь. Всю жизнь трусил, а тут на тебе – рьяно поддерживает его собеседник – вся в прорехах хламида едва прикрывает тощую грудь высокого парня – он вскочил, расплескивая вино, чтобы точнее выразить переполнявшее его возмущение – Натерпелись мы от него… Ничего хорошего при нем не видели
– Хорош или плох был Эврисфей – не тебе судить. Молод еще. – мощным басом вступает в разговор объемных размеров гражданин, с золотой цепью на шее. – Что ты вообще видел?
– Теперь конечно, теперь каждый может выступать – поддерживают его за соседним столиком, окончательно разбивая в пух и прах мнение молодого парня – Что угодно можно болтать, когда человека уже нет – что ты раньше то молчал? Боялся, небось? Выходит – ты сам такой же трус, как наш Эврисфей
Волна смеха проносится по залу, народ зубоскалит, покрасневший парнишка усаживается на место, явно раздосадованный, что его так осекли, а над столами звучит чья-то фраза -
– Какие сами – такой и царь.
– Что ему, Эврисфею нашему оставалось то, в окружении таких сильных соседей? Там спартанцы жмут, оттуда Пелоп наседает – того и гляди приберет к рукам Микены – он еще выкручивался как-то, независимость сохранял – говорит хозяин заведения, плотный, белобрысый мужчина лет пятидесяти.
– Да, умел Эврисфей лавировать между соседями – соглашается грузный посетитель с окладистой бородой. – Только большей частью он заискивал перед всеми, всю жизнь боялся… И ведь, согласитесь – было чего бояться.
– Потому и Микенам жилось до сих пор не сладко. – другой собеседник, более спокойный, потрезвее остальных, стряхивает хлебные крошки с курчавой бороды. – Силы нам не хватает, мощи… Всегда боятся сильного, а такому, как наш Эврисфей только и оставалось, что хитрить, да изворачиваться.
– Какой бы ни был Эврисфей – а почтить его надо по-людски… Умер человек, погиб достойно, на поле брани – неужто Микены не смогут отдать ему последнюю дань уважения – царь все-таки – звучит мнение за соседним столом.
Фиест, постояв на пороге, наконец, проходит в зал, устраивается на самом краешке скамейки. Не столько народ послушать, сколько согреться не мешало бы, и провести остаток вечера спокойно хочет уставший от скитаний по микенским улицам Фиест – а удобнее всего это сделать здесь, среди простых людей, на окраине города, в маленьком убогом кабачке, где его никто не знает, куда занесло-то его случайно – и в самом деле – никто не обращает внимания на Фиеста – разве только шустрый босоногий мальчишка, что подает вино посетителям. И вот уже кувшинчик молодого вина стоит перед ним, а кабачок, тем временем, продолжает жить своей жизнью – потемневшие от времени приземистые широкие столы уставлены кувшинами разбавленного вина, ячменные лепешки лежат горкой на широком, грубой работы, блюде, и народ, то и дело опустошая чаши, обсуждает последнюю новость горячо, зачастую неистово, все более увлекаясь и споря -
– Не стоит он того, как хотите – не стоит – срывается парень в драной хламиде – Никудышный был царь
– Откуда ты взялся, такой злобный? Молодой, а вон какой неугомонный. Заруби себе на носу – любой человек стоит, чтобы его достойно проводили в последний путь. А тем более – царь Микен.
– Конечно. – со знанием дела вновь вступает в разговор бойкий старичок с козлиной бородкой, вполне уверенный, что он лучше всех присутствующих разбирается в микенских традициях. – Сначала, как водится, игры объявят в его честь. Целый день лучшие атлеты города будут состязаться в память о нем. Потом, вечером зажгут костер погребальный – торжественно наградят победителей, а на завтра, прямо с утра все граждане соберутся на площади перед дворцом – царя нового выбирать. Такой порядок в Микенах.
– Что ни говори, а мне жаль Эврисфея – сидел бы дома – жив бы остался. Понесла его нелегкая на войну – вздыхает невпопад разомлевший от вина гражданин с золотой цепочкой. – Был человек – и нет его уже…
– Да что сокрушаться, по тому, кого уже нет? Дальше нужно смотреть. Новый царь нужен Микенам. Такой, как Атрей. – это мнение низенького лысого человечка с круглым лицом, до сих пор молчавшего.
– Он же пришлый, как он может блюсти в полной мере интересы Микен? – набрасывается на него высокий парень.
– Так правит же. И довольно разумно. – парирует лысый человечек.
– Одно дело – исполнять обязанности, совсем другое – править самому. Откуда он может знать, в чем нуждаются микенцы? – возмущается парень в драной хламиде.
– О чем это ты? Сам, что ли метишь на микенский трон? Сиди уж… Атрей – как раз то, что нам надо, давно все об этом говорят. Он достаточно молод, энергичен…
– И город сможет защитить, случись что – подхватывают за соседним столом.
– И одной проблемой меньше – он же сын Пелопа – а значит, не будут Микены бояться хотя бы одного своего соседа
– И узнать мы его вполне успели – даром, что молод – решительный, мудрый Я за Атрея. – заявляет тучный, хорошо одетый мужчина.
– Да никто не против – у любого в Микенах спроси – каждый ответит – Атрей пусть правит. – поддерживают его остальные.
– Это точно. Вот увидите – Микены выберут Атрея. – делает твердый вывод лысый человечек.
– Хорош Атрей, спору нет – звучит голос хозяина заведения. Коль скоро все сошлись во мнениях, того и гляди, по домам разойдутся – а ему это зачем? Пусть пьют да платят. – Только вы же знаете предание – однажды явится человек в шкуре золотого барашка – он-то и станет настоящим правителем Микен. Только с ним город узнает истинный расцвет.
– Сказки все это. – машет рукой бородатый мужчина.
– Да и кто сказал, что явится он именно сейчас? Может еще сто лет пройдет, пока он соизволит пожаловать в Микены? – с пол оборота заводится круглолицый человечек.
– Но, это точно будет. Оракул Зевса каждый раз говорит об этом. – авторитетно заявляет владелец кабачка.
– Все в Микенах от мала до велика это знают, и все верят, что когда-нибудь так и будет – но это просто красивая сказка – вот однажды, в один прекрасный день заживут Микены богато. – разъясняет хорошо одетый толстяк – Это выдумка для лентяев, тех, кто надеется вдруг с неба заполучить сладкую жизнь. А такую жизнь надо строить самому, здесь и сейчас, а не ждать, пока кто-то явится и за всех все сделает.
– Сказка не сказка – а люди верят в нее. – отвечает хозяин.
– Вот когда это предсказание сбудется, тогда и посмотрим. А сейчас нам царя лучше Атрея не сыскать.
И хозяину заведения приходится отступить – столь редкое единодушие собравшихся за его столами случается не часто. Задумчиво потягивая вино, Фиест молча слушал, не вступая в разговор – даже, когда при нем нахваливали брата, он и бровью не повел – что поделаешь, если проиграл он на этот раз Атрею? И микенская легенда не слишком заинтересовала его – в каждом городе, в каждом поселке существуют подобные предания – явится кто-то из вне и все устроит – сказки все это, ухмыляется про себя Фиест – ясное дело, сказки и только.

Желанные сны

Прохлада ночи заставляет согнуться калачиком на жестком ложе, с головой закутаться в теплый плед, лишь каштановые кудри робко выглядывают наружу – спит Фиест глубоким сном, почти не шевелится под мягким овечьим пледом. И снится ему, будто он еще совсем мальчишка – лет десять ему – никак не больше, и бегает он босиком по зеленому лугу среди пасущихся овец – но тех не пугают его порывистые движения и звонкий смех – их флегматичные морды задумчивы, маленькие бусинки глаз опущены долу – овцы и не думают тронуться с места – спокойно щиплют траву, полностью поглощенные таким важным занятием. Лишь мельком, не переставая жевать, взглянут на расшалившегося мальчишку и вновь погружаются своими длинными мордами в траву. Знает Фиест – это отара отца – дивные тонкорунные овцы – белые – все до одной – шерсть так и струится мелкой волной едва не до земли, и мягче этой шерсти не сыскать – царская, все же отара. Идиллическая получается картинка из давно ушедшего детства – белые овцы на зеленом лугу и мальчик бегает между ними. Фиест слышит свой смех, видит свое довольное лицо – от избытка беззаботного счастья он падает в траву, он просто заливается смехом – яркое солнце слепит его, терпкие запахи летних трав окружили со всех сторон, влажное тепло исходит от земли – широко раскидывает руки и ноги Фиест, подставляя их жаркому солнышку, закрывает глаза, и лежит так, наслаждаясь отдыхом, и только мелкая букашка щекотливо бежит по коже, да в раскрытую ладонь тычется теплый влажный нос. Открывает глаза Фиест – прямо возле него стоит барашек и смотрит доверчивыми черными глазенками. Золотой волной струится шерсть и вокруг шеи и по бокам, белые пряди смешались с искрящимся золотом, солнечные лучи отражаются, преломляясь, яркие блестки играют, скользят вниз, к траве – словно блестящий ореол вокруг барашка – он весь в сиянии – как же слепит солнышко – думает Фиест. Оттого барашек кажется золотым, как из сказки. Фиест не спеша опирается на локоть, поднимается, стараясь не спугнуть барашка – дотягивается рукою до шерсти – это не отблески, нет – ничего не кажется мальчику – золотые пряди сжимает пальцами Фиест – мягкие, волнистые, искрящиеся нити рассыпаются на ладони – настоящим золотым водопадом струится шерсть чудесного барашка – и солнце играет на ней ярким переливом.
– Мой, мой барашек – обнимает его за шею Фиест. – Красавец, весь из золота, прямо из сказки.
– Отпусти его, это мой барашек – грозный окрик запыхавшегося брата доносится до Фиеста. Атрей со всех ног бежит к ним. – Он мой.
– Это почему он твой? Я первый увидел его – защищается Фиест. Он и не думал выполнять приказ брата. Лишь сильнее вцепился в барашка Фиест – тот занервничал, замотал мордой. – Он сам ко мне пришел.
– Я весь день его сторожу. Как он может быть твоим? – возмущение Атрея не знает предела.
– Может ты и сторожил, а пришел он ко мне. – доказывает Фиест свою правоту.
– Ты и знать про него не знал. Хочешь все легко получить. Отдай, это мой барашек. – кричит Атрей.
– Нет, мой.
– Нет, мой.
Никто не собирается уступать, а барашек уже вырывается из рук Фиеста, и чуть не валится на бок, напуганный истошными криками мальчишек, Атрей налетает с кулаками на брата – вынужден защищаться Фиест – выпускает он барашка – тот опрометью кидается прочь, а братья, сцепившись, катаются по траве, дубасят друг друга что есть мочи -
– Мой барашек.
– Нет, мой…
Заметался во сне Фиест, защищаясь от брата – плед сброшен на пол – вертится Фиест с боку на бок, отражая невидимые удары, бьет соперника со всего маху – и так, и так, и еще раз так… Скатывается Фиест с постели на холодный каменный пол, больно ударяется он о дубовую ножку кровати.
– Ох – тяжело вздыхает спросонья Фиест, потирая ушибленное место. – И приснится же такое – продирает наконец глаза. – Будь он неладен, его брат – даже во сне нет покоя.
Помнит прекрасно Фиест этого барашка – помнит драки и ссоры из-за него. Помнит хмурое лицо отца – тот, устав разнимать сыновей, приказал изловить барашка, да и принес его в жертву Артемиде, одним махом положив конец бесконечным скандалам. Но, что ни говори, а умен их отец Пелоп – зачем сжигать такую красоту? Потому и досталось богине лишь мясо того барашка, а саму шкурку сохранил отец – поначалу запер ее в сундук, чтобы утихли страсти, а после отдал матери – любят женщины блестящие вещи. Это потом, спустя много лет, мать подарила золотую шкурку Аэропе – та умеет подлизаться к свекрови, когда ей надо, поди ж ты – все кругами ходила, пока не получила своего. Приглянулась молодой невестке блестящая мягкая шкурка – и надо же, ведь столько лет прошло, а она будто новая – все ей нипочем, и моль ее не ест.
– Что за сон? – вновь устраивается на кровати Фиест. – Уж не тот ли это барашек? То есть – не та ли шкурка? Что, если та самая?
От этой мысли сон отступил окончательно. Да и какой тут может быть сон, если с помощью этой шкурки можно стать во главе Микен? Ну что он – вернется сейчас к отцу, тот его спросит – что да как – и придется признаться Фиесту – проиграл он на этот раз брату – напрасно только ездил в Микены. Хмуро взглянет на него Пелоп – может и не скажет ничего, но по одному лишь лицу отца будет понятно – разочаровал его сын, нигде не способен он проявить себя. Фиест вскочил с постели, заходил босыми ногами по холодному каменному полу. Он вдруг ясно представил себе свое возвращение домой, в Пису, как вся многочисленная семья владыки Пелопоннеса сбежится послушать об успехах Фиеста там, в Микенах – а что он им скажет? Что никак не может достойно устроиться в жизни? Вот если бы раздобыть ту шкурку… Да что это он? Остановился Фиест посреди комнаты – что он, в самом деле? Неужели поверил пустым бредням? Разве может какая-то шкурка стать решающим фактором в таком деле – повлиять на выбор взрослых серьезных граждан? Не сумасшедшие же они – отдать предпочтение коту в мешке, то есть в шкурке, пусть и золотой, когда перед ними уже заслуживший доверие Атрей. Но, ведь каждый в Микенах знает об этом – так кажется они говорили… И каждый верит… А что, если это правда? Ведь по преданию настоящий правитель Микен непременно должен предъявить народу эту шкурку. Так почему бы не попробовать? Впереди у него целый день, и даже целая ночь, чтобы раздобыть эту шкурку – если только Аэропа взяла ее с собой в Микены. Да что я – усмехнулся Фиест – конечно, она ее взяла. Женщина – она как сорока – что блестит, то и хватает – а тем более, такая как Аэропа – своего не упустит ни за что. Значит, нужно управиться за этот день – день игр в честь погибшего Эврисфея. А следующим утром… Фиест вдруг представил, как он выходит на залитую солнцем площадь – перед всем народом – а на плечах у него ослепительно сияет золотая шкурка. И граждане Микен, потрясенные сбывшимся на их глазах предсказанием, бросаются к нему, целуют Фиесту руки, кланяются чуть не до земли, плачут от счастья и умоляют править ими… Стены темной комнаты словно расступились перед Фиестом – он больше не чувствовал ночной прохлады, забыл, что стоит босой на холодных камнях – он был уже где-то там, на вершине славы – подумать только – он, Фиест – герой из микенской сказки. Честолюбивые мечты полностью поглотили Фиеста, запутались в длинных каштановых кудрях и окончательно утонули в голубых глазах любителя легкой беззаботной жизни.

Красотка Аэропа

– Где она может быть, эта Аэропа?
Спозаранку Фиест оббегал все гулкие каменные залы эврисфеевского дворца в поисках жены своего брата, даже заглянул на кухню – бесполезно. Самая простая мысль, что та, должно быть еще спит сладким сном, с заметным опозданием все же пришла в его взбудораженную голову. Как в такой день можно спать? – рассуждает Фиест, а день-то между тем самый обычный – в Микенах все идет по давно расписанным правилам – лишь ближе к одиннадцати утра начнутся игры – народ потянется на стадион, наблюдать схватки борцов, стрельбу из лука и состязания в беге. А сейчас восьми еще нет – только не выспавшиеся рабы вяло снуют по помещениям.
– Как не нужна, так караулит меня на каждом шагу, а как понадобилась – так нет ее. – возмущается Фиест. Не врываться же ему к ней в спальню, в самом деле.
И время так медленно ползет – когда же она проснется? Кстати, Аэропа – большая любительница понежиться в постели, и долго еще Фиесту придется ждать ее пробуждения, беспокойно метаться и нервничать, а потому оставим его на время в покое и посмотрим, чем в столь ранний час занят Атрей, который, кстати, уже поднялся. Как обычно серьезный, неулыбчивый, подтянутый, гладко выбритый, прекрасно выспавшийся, что называется со свежим лицом, Атрей, в окружении эврисфеевских советников решает вопросы организации игр – строго говоря, основные из них решены накануне, однако нынешний правитель Микен дотошно проверяет, все ли успели.
– Горячее питание организовали для зрителей? – под горячим питанием подразумеваются расставленные у входов на стадион вертела. Еще вчера резали эврисфеевских баранов, чтобы накормить всех зрителей игр.
– Хватит ли микенцам мяса и вина? Все ли атлеты готовы? Какие призы объявлены за победу?
– Все готово, буквально все – наперебой убеждают советники Атрея – Начало в одиннадцать, проход бесплатный, еда, напитки – все за счет казны, бочки с вином всю ночь свозили к стадиону – пришлось караулы выставлять
– Призы участникам – как водится – венков достаточно
– Нет, не достаточно. – возражает Атрей – Каждому победителю – по корове из царского стада, хочу чтобы люди оценили мою щедрость
– Вас и так ценят – никто не сомневается, что вам Микенами и дальше управлять
– Все единодушно за вас. Специально вчера людей посылали мнение народное послушать – весь город только и говорит – Атрея на трон, так что можете быть спокойны.
– Потому лишнее это – коров раздавать
– Ничего, один раз можно побаловать народ
Смотрит Атрей на советников Эврисфея – привыкли с прижимистым царем на всем экономить – их не переделаешь уже – старички одни, сморщенные, сутулые, седые…
– Лично поеду проверять. Прямо сейчас.
Атрей устремляется вон из дворца, прямиком к микенскому стадиону, увлекая за собой всех советников. Слишком важно для Атрея провести игры в честь Эврисфея на должном уровне – ведь он, как приемник погибшего царя, уже на следующий после игр день примет бразды правления на себя – а потому все должно пройти без сучка и задоринки.
А красавица Аэропа все еще спит, укрывшись мягким одеялом – даже солнечный лучик, что скользит по пухленькой щечке, совсем не беспокоит ее. Не знает Аэропа – да и откуда ей знать, что Фиест наверное в сотый раз проходит мимо закрытых дверей ее покоев и даже пару раз справлялся у прислуги – не встала ли хозяйка? А хозяйка, между тем, поднимется не раньше двенадцати, а то и позже, когда все мужское население Микен давно будет сидеть на стадионе – только ей-то куда спешить? Женщин все равно не пускают на такие состязания – обнаженными выступают атлеты – потому и нет болельщиков женского пола на трибунах микенского стадиона. Пока Аэропа проснется, пока завершит утренний туалет, еще и завтрак в постель наверняка потребует – вообщем, раньше часа дня ее не ждите, и Фиест вполне мог бы вздремнуть немного – только не до сна ему. Караулит он час ее пробуждения, караулит, а сам соображает, как бы похитрее, не вызывая подозрений, узнать ему о золотой шкурке? Как заставить Аэропу расстаться с ней? А время от вынужденного бездействия так медленно тянется, и он ничего не может сделать – остается ему только ждать, а с другой стороны – летит, летит время – скоро полдень, а Фиест еще ничего толком не смог предпринять. Остается ему сесть на широкий подоконник прямо напротив дверей покоев Аэропы – не предусмотрены в коридорах мрачного дворца кушетки да кресла – и ждать дожидаться.
После стольких волнений, после лихорадочных пробежек по дворцу, после практически бессонной ночи – только прикорнул Фиест на подоконник, и сам не заметил, как задремал. И снятся ему беспокойные жуткие вещи – просто чехарда какая-то: золотая шкурка летает в воздухе перед ним, и он, Фиест, никак не может ухватить ее за край, а мимо на медном сияющем блюде, будто нарисованные, проплывают безжизненные лица его сыновей, совсем еще юные, мальчишечьи лица – только ни кровинки в них и глаза закрыты – лишь алые струйки стекают с уголков рта. Ужасается во сне Фиест – наконец-то хватает шкурку – и пытается набросить ее на мертвые лица – он точно знает, что оживут они, едва шкурка коснется их, но ускользает шкурка от неловкого движения, и вновь Фиест пытается ухватить ее… Мне нужна она, нужна позарез! – восклицает во сне Фиест.
– Кто тебе нужен? Уж не я ли?
В мутных спросонья глазах отражается страх – Фиест еще во власти кошмарного сновидения – перед ним стоит Аэропа в розовом полупрозрачном наряде и своими пухлыми пальчиками убирает спутанные каштановые кудри с его лица.
– Говорят, ты искал меня? – так и не дождавшись ответа на свой первый вопрос, продолжает Аэропа. – Непонятный ты какой-то, Фиест. То бежишь от меня, то сам ищешь…
– Искал, да искал – бормочет Фиест, постепенно приходя в себя.
Совсем замучили его сны. Это все от нервов – вот получит он золотую шкурку…
– Понял вдруг – больше не могу без тебя. Всю ночь ты мне снилась, Аэропа…
– То-то ты бледный такой… Значит, без меня больше не можешь? – она лукаво прищурилась своими зелеными глазами. Ее пальчики шутливо и ласково щипнули мочку уха и, скользнув вниз по шее, задержались на волосатой груди Фиеста.
– Не могу…
Она призывно улыбнулась – Аэропа ждала комплиментов, жаркого выражения столь внезапно нахлынувших чувств, но Фиест молчал. Совсем голову потерял, бедняга. Двух слов связать не может. Неужели так сложно сказать, какая она красивая, обворожительная вся… Аэропа убрала руку, чуть посторонилась.
– Голова что-то совсем раскалывается. Давай в другой раз…
Пусть помучается. Мучил он ее? Еще как мучил. Теперь пусть сам пострадает, пусть изведется – придет она к нему, не придет… Она, конечно, придет, только сначала заставит умолять, просить о встрече.
– Как в другой раз? – Фиеста бросило в пот – во что бы то ни стало он должен заполучить ту шкурку именно сегодня – завтра будет поздно. Что она ломается перед ним? То откровенно предлагается, то вот тебе – пожалуйста. – Я не доживу до другого раза. Ни о чем другом, кроме как о тебе, и думать не могу. – голос Фиеста тревожно дрожит и срывается.
Так, уже лучше – торжествует Аэропа. А сама не подает виду – только смотрит на него и улыбается.
– Прям загорелось тебе… Ну может, ближе к вечеру – неопределенно мнется она. – Если голова пройдет…
– Вечером все вернутся с игр, Аэропа. Сейчас самый подходящий момент – нет же никого. – Фиест соскакивает с подоконника, пытается обнять Аэропу. Та выскальзывает, отстраняется от него – Фиест лишь ловит воздух своими руками. – Пойдем… – умоляюще смотрит на нее Фиест.
Аэропа довольно ухмыляется – она в полном восторге и готова сама броситься ему на шею, но продолжает ломаться и блюсти фасон.
– Какой ты быстрый, однако…Прямо так и пойдем? Мне еще ванну принять надо.
Аэропа только что из ванной, только что служанки натерли ее тело душистым смягчающим маслом. Но она продолжает издеваться над помрачневшим Фиестом, искренне радуясь своей столь неожиданной победе.
– Ладно. – сдается Фиест. – Я подожду. Только обещай, что придешь.
– Право, не знаю… Может быть после обеда… И голова так болит – сокрушается Аэропа, очаровательно наморщив носик.
– Пусть после обеда – покорно соглашается Фиест – Ты только приходи. Только бы мне дождаться этого момента – буду думать лишь о тебе и мечтать, как ты войдешь, словно богиня – в той желтенькой короткой тунике, с золотой шкуркой на плечах…
– С золотой шкуркой? Днем жара такая стоит, зачем мне овечье покрывало? – удивленно смотрит на него Аэропа.
– Непременно приходи в золотой накидке. Я по-другому тебя не представляю. В ней ты такая соблазнительная…
– Скорее, я соблазнительная без нее. – резонно вставляет Аэропа.
– Понимаешь…Такую женщину как ты… То есть, я хотел сказать – запнулся Фиест – Заниматься любовью с такой обворожительной женщиной можно лишь на золотом ложе…
– Ладно, так и быть, захвачу… Если найду.
И она исчезает, не забыв напоследок подарить Фиесту улыбку и послать воздушный поцелуй. Соответственно ничего не остается охотнику за шкуркой, как вернуться к себе и в нетерпении измерять шагами пространство своей комнаты.
– Ты посмотри, какая – возмущается Фиест – Ишь, почувствовала себя хозяйкой положения – совсем по-другому заговорила. Теперь вот думай – придет, не придет…
– Да ты сам виноват. Нечего было показывать ей, что понадобилась. – сам себе отвечает Фиест. – Вел бы себя как обычно – сама бы прибежала.
И опять оправдывается перед собой -
– Это все от нетерпения моего – загорелось мне получить ту шкурку…
Фиест внезапно останавливается посреди комнаты – как она сказала? – если найду? То есть, как это… Пусть только попробует не найти. Серьезное беспокойство отражается на его лице – две продольные морщины резко выступают на лбу. А вдруг и правда, явится без нее Аэропа? И явится ли… Фиест бросается на постель, зарываясь лицом в подушки и от бессилия колотит кулаками по жесткому ложу – больше ничего от него не зависит – он бессилен, и ничего не может предпринять – все сейчас в руках этой шаловливой потаскушки Аэропы, его, Фиеста, будущее, все его планы зависят от нее. И что толку повторять себе, что и как нужно было сказать, когда уже поздно? Всегда легко соображать задним числом – нужно было сделать то, и сказать это… , а попробуй, сообрази, как лучше всего в данный момент поступить и что лучше сказать, когда кипят страсти и желания выплескивают через край?

Семейные страсти

Итак, пока Фиест изводится в тревожном ожидании, Аэропа, вполне довольная собой, уселась за узенький деревянный столик перед отполированным медным зеркалом и прихорашивается – ей же на свидание скоро идти. Впрочем, не спешит Аэропа – пусть Фиест подождет ее, пусть закипит в нем кровь, пусть помучается… И совсем не задается вопросом Аэропа – что заставило Фиеста, прежде избегавшего ее, вдруг так измениться? Конечно – ее красота, ее шикарное тело – он просто боялся, потому и спасался бегством, сдерживал себя бедняга как мог, а теперь вот отринул страхи… Как лучше волосы – распустить или собрать? Пожалуй, распустить… И наряд покороче… Сам же сказал – та желтенькая туника… А где мой крем с запахом муската… пусть Фиеста очарует аромат ее ухоженной, мягкой кожи… Тщательно рассматривает себя в зеркале Аэропа, пока служанка натирает ее обнаженное тело душистой мазью – хороша, очень даже хороша – остается довольна собой Аэропа – еще нужно оттенить зеленые глаза – может золотых блесток добавить к теням? Они идут ей, золотые тени – как раз к ее колдовским глазам, и к песочного цвета тунике, что едва прикрывает ей ножки. А зачем их прикрывать? Пусть изумится Фиест их совершенной форме, пусть захочет обладать ими, пусть сорвет с нее легкий наряд… – впрочем, для чего же срывать? Она и сама с большим удовольствием скинет его – надо же, столько сборов, столько ухищрений, и все только лишь за тем, чтобы оказаться обнаженной в его постели – но ведь нужно произвести впечатление, быть неотразимой… Глубокий вырез едва прикрывает грудь, бусинки жемчуга обвивают шею, мочку маленького уха слегка оттягивает такой же жемчужный шарик, мягко струятся распущенные светлые волосы по плечам… Сейчас она очарует, околдует его – пусть он совсем потеряет голову, пусть поймет, что лучше ее не найти на всем белом свете. А она лишь поиграет им, сделает из него покорного, согласного выполнять все ее прихоти раба, а затем быстро утратит интерес к Фиесту, чтобы заняться кем-нибудь другим… Да, томно вздыхает Аэропа – Все-таки есть что-то волнующее, в том, чтобы соблазнить ни кого-нибудь, а родного брата собственного мужа, знать, что ты принадлежала и тому, и другому – сама пикантность такой ситуации придает ей в глазах Аэропы вид захватывающего приключения, оправдывая тем самым ее невероятную распущенность. Впрочем, распущенной Аэропа была всегда – еще в свою бытность на Крите, под самым носом строгого отца умудрилась она завести себе любовника. Это воспоминание вызывает легкую улыбку на лице Аэропы – беспечна я была, совсем юная, неосторожная – сладостно вздыхает она. Когда застал ее отец в укромном закоулке дворца вместе с молодым парнем, да еще в самом разгаре любовных утех – даже заступничество сестры Климены не спасло Аэропу от отцовского гнева.
– Сброшу в море, прямо со скал – кричал Картей. – Потаскуха, непотребная девка…
– Отец, прости ее. Она раскаивается…– просит Климена, указывая на трясущуюся от страха, плачущую Аэропу. Та уже представляла, как летит со скалы, неуклюже кувыркаясь в воздухе, как ее тело разбивается о камни, и его подхватывает набегающая волна – вполне мог разбушевавшийся Катрей выполнить свою угрозу.
– Ты еще, гадюка, заступаешься за нее, смерти моей хотите обе…
Катреем, царем Крита, к его несчастью и еще большему несчастью окружающих, овладела одна навязчивая идея, согласно которой кто-то из его детей убьет его самого. Так однажды возвестил ему Оракул – Катрей верил предсказанью и по этой причине недолюбливал собственных детей. Который из них? – ежедневно задавал себе вопрос Катрей. Понятно, что если каждый день, глядя на трех своих дочерей и единственного сына, спрашивать себя об этом, то можно получить как минимум нервный срыв – это для начала. Понимая, что с отцом творится что-то не то, Алтемен и Анемосина, сын и старшая дочь Катрея, покинули Крит, обосновавшись на Родосе. Климена и Аэропа остались дома. Царь Катрей каждый день ловил себя на мысли, что ему не терпится отделаться от них, раз те сами не догадываются убраться куда-нибудь подальше.
– Может, самому их прогнать, найти какой-нибудь повод, пусть самый ничтожный… Прогоню, и заживу, наконец, спокойно. – рассуждает Катрей.
Причем, заботясь лишь о собственной безопасности, царь Крита совершенно упускал из виду, что дочери его – две юные красивые девушки, и потому отправлять их скитаться неизвестно куда и зачем, по крайней мере, просто жестоко. К тому же – не за что их прогонять.
– Что с ними делать, пока они сами не зарезали меня? – ломает голову Катрей.
Потому Аэропа провинилась очень кстати – теперь ее можно было наказать, и наказать самым что ни на есть серьезным образом – то есть смертью. Вот так, желая избежать своей гибели, начинаешь мечтать о смерти других – незаметно Катрей из любящего отца превратился в опасного для близких сумасшедшего тирана. И заступничество Климены тут вряд ли помогло бы, не появись весьма вовремя великий мореплаватель всех времен Навплий. Этот человек вальяжной походкой сошел с палубы своего корабля, и прямо из порта отправился засвидетельствовать свое почтение уважаемому правителю Крита. Очень приятный на вид, симпатичный, смуглый, черноволосый, всегда с улыбкой на лице, Навплий отличался упрямым, волевым характером, но при этом избегал прямо давить на оппонента. Он умел добиваться своего не конфликтуя, а в легкой, непринужденной беседе – его карие глаза, всегда слегка прищуренные, излучали доброе сияние, он умел расположить к себе в считанные минуты так, что ни у кого не вызывало сомнений – этот человек искренне интересуется вами и принимает ваши беды, как свои собственные. Навплий попал как раз на семейную ссору – Катрей отчитывал дочерей – те тряслись от страха, опустив глаза, когда в дверном проеме появилась крепко сбитая атлетическая фигура славного мореплавателя. Навплий прекрасно все слышал, а потому мигом оценил обстановку. Сумасшедший папаша ищет повод, чтобы разделаться со своими дочками – а они ничего себе, очень даже ничего. Обе молоденькие, аппетитные… Ну, подумаешь, одна напроказничала – с кем не бывает по молодости… только ведь сбрасывать со скалы хорошеньких девиц не слишком разумно – другое применение всегда можно им найти. Кажется, я вовремя – подумал Навплий, и решительно вошел в зал.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/viktoriya-gornina/aheycy-kniga-tretya-71004157/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.