Главная страница | Героическое фэнтези | Сага о Кае Безумце

Сага о Кае Безумце
Наталья Викторовна Бутырская
Сага о Кае Эрлингссоне #2
Терпи мороз и солнцепёк, голод и скуку – укрепишь свой дух или сойдёшь с ума.
Греби, таскай, дерись кулаками и оружием – укрепишь своё тело или станешь калекой.
В твоих руках не просто сталь, но жизнь твоей маленькой зубастой ватаги, под ногами – не просто волны, но Путь, полный ярости и преодоления, а мир отплачивает за труды не просто серебром, но огнём жизни, боевым задором и рунической силой Благодати. Удержишь, осилишь?

Наталья Бутырская
Сага о Кае Безумце

Книга 2. Песнь 1

Глава 1
– Море – родина рыб, китовая дорога, вотчина Нарла, пенное поле. Море бескрайнее, шумливое, серое, искреннее. Море как красивая девушка: то ластится, нежно лаская волнами борта корабля, то злится, захлестывая бурями и штормами. Берег похож на отца. Всегда незыблем, тверд, может быть неприглядным, неприступным, опасным, зато он постоянен. Морская гладь же больше напоминает мать. Влепит подзатыльник, а потом сразу прижмет к себе и растреплет волосы на макушке.
Я покосился на Снежного Хвита, скальда, что сидел позади, штопал прохудившуюся рубаху и бормотал себе под нос разные глупости. Какая там девушка? Где там мать? Море – это всего лишь место, где очень много холодной воды. Пенное поле… Скорее уж, соленая лужа, кладбище моряков, а если и поле, то Нарлово, где бог взращивает себе ватагу.
Ветер, дыхание Хьйолкега, туго натянул парус на нашем корабле под незатейливым названием «Волчара», и мы смогли убрать весла и заняться своими делами. Кто-то растянулся во весь рост и многозвучно храпел, это был, конечно, Вепрь. Трюггве точил меч. Арне Кормчий держал руль. Энок Косой намазывал шевелюру известью для получения белоснежной гривы волос, он давно завидовал успеху белокожего и белоголового Хвита у женского пола. К нашему скальду вечно девки липли, куда бы мы ни прибыли. Халле Рыбак сидел на привычном для него месте – возле мачты: чем дальше он от борта, тем спокойнее плавание. Ларс снова выстругивал какую-то затейливую деревяшку.
Альрик Беззащитный, наш вожак-хёвдинг, пересчитывал серебро и раскладывал его по кучкам. Часть пойдет на починку корабля и покупку припасов, часть он отложит про запас, а остальное разделит между нами. Я поморщился, глядя на него. Не хотел бы я заниматься такими делами. А вот Тулле – в радость. Друг и сейчас топтался за плечом Альрика, несогласный с его расчетами.
Оставался еще один день плавания до знакомого нам города Кривой Рог. Радостное настроение после удачного окончание дела с ярлом Гейром улетучилось. Несмотря на кажущуюся безмятежность я шкурой ощущал, что хирдманы были не в духе. Слишком резкие росчерки Ларсова ножа, нарочито громкий шепот Хвита, нахмуренные брови Альрика, угрюмое молчание Ящерицы. Мне и самому было не по себе.
После того что было в землях Гейра, я понял, что мы всего лишь жалкие щенки, едва оторвавшиеся от материнской сиськи. Радостно повизгивая, мы щелкали зубами, пугая бабочек и стрекоз, и воображали себя могучими псами, а потом выглянули за ворота и увидели матерых волкодавов с железными челюстями и яйцами величиной с кулак.
Против того великана я ничего не мог сделать. Едва поцарапал ему ногу – вот ведь подвиг! Каждая блоха тогда может считаться героем. По правде, если бы не склочность того ярла, я бы попросился к нему в дружину. В его суровых землях я бы быстро дорос до пятнадцатой руны.
Единственный, кто на «Волчаре» ещё светился восторгом, был Видарссон. Впервые вырвавшись из-под тяжелой отцовской руки, он радовался всему подряд: белому барашку на гребне волны, мазнувшему по лицу порыву ветра, первым весельным мозолям. Даже приказ вычерпывать просочившуюся сквозь доски воду не огорчал его, и он усердно принялся за работу, а потом с гордостью показывал Альрику обнажившиеся доски.
Рядом с Видарссоном сидел Ящерица, и я в который раз взглянул на его перекошенное лицо и тут же отвел глаза. На него тошно было смотреть. И дело не в уродстве. Мало ли среди воинов калек и увечных? Шрамы, срезанные носы, выбитые зубы и стесанные уши встречаются у каждого третьего рунного. Мужчине внешность не так важна. Если ты поднялся выше пятой руны, бабы сами будут вешаться тебе на шею. Нет! Ящерица как будто внутри помер, а тело почему-то еще продолжало дышать, двигаться и разговаривать. Словно его забыли похоронить. Его взгляд был, как у мертвого, – смотрел, но не видел. Он больше не улыбался, не заговаривал первым, сидел в стороне от остальных и как будто ждал чего-то. Я думал, хотя бы смерть Торкеля порадует его, но, когда Альрик пересказал ему события в Гейровых землях, Ящерица лишь вздохнул.
Мне захотелось встряхнуть его. Как угодно. Вышвырнуть за борт, чтобы он разозлился, вмазать по уху, наорать.
– Эй, Видарссон! – весело крикнул я. – Не пора ли тебе поучиться ратному делу?
Ульверы оторвались от своих занятий. Даже храп Вепря стих. Хоть какое-то развлечение!
– Я – да! – подскочил парень. – Я – хоть щас. Я – завсегда!
– Да вот беда – ты слишком хилый. Боюсь, как бы не зашибить тебя ненароком.
Тулле беззвучно рассмеялся. Видарссон возвышался надо мной на целую голову, а его плечи были такой ширины, что я легко бы смог уместиться на одном из них. Но мои четыре руны против одной и правда делали меня силачом.
– Так что пусть тебя Ящерица поучит. Он парень добрый. Глядишь, и в живых останешься.
Видарссон оглянулся на калечного и поморщился. Альрик тоже подхватил шутку:
– Ящерица, ты уж не зашиби маленького, а то еще потом с его папашей ругаться.
Нехотя ульвер поднялся, взял в руки меч, покачнулся под тяжестью щита и подошел к центру корабля. Видарссон же с щенячьим азартом схватился за оружие и бросился на противника.
Такого позорного боя я не видел даже на учебной площадке среди пятилеток. Несмотря на преимущество в рунах и боевом опыте, Ящерица отступал шаг за шагом. Размашистые, неточные и легко угадываемые удары Видарссона раз за разом врезались в щит Ящерицы, зато с такой силой, что калека не мог перехватить инициативу. По-рыбьи раскрывая рот и с шумом втягивая воздух, наш изуродованный товарищ только и мог что отступать и прятаться за щитом. Он резко вздергивал щит и перекрывал себе обзор каждый раз, когда удар шел в голову. Пару раз Ящерица хотел было перейти в наступление, но струсил. Он боялся раскрыться, боялся опустить щит, а долгое выздоровление после раны подорвало его силы. Великий Фомрир, да он был слабее перворунного!
Когда новичок уже почти достал Ящерицу, Альрик остановил бой. Калека тут же опустился на палубу, тяжело дыша. Альрик же подошёл к Видарссону и, взяв дубинку, принялся показывать, где и как тот ошибся.
Я глянул на Ящерицу и с презрением отвернулся. Это не ульвер, а полевая мышь. Зря мы его забрали из города. Лучше бы он все же порубил кого, чтоб залечить раны. Или то не в шкурных ранах дело?
– Хвит! Расскажи что-нибудь.
Белоголовый скальд скривил рожу. После пира у ярла Сигарра он ни разу не пересказывал истории о богах, всё шевелил губами да склеивал песни. Обиделся, что сказ рыжего пришелся больше по нраву.
– Снежный, не томи! А то другого скальда сыщем! – подхватили ребята.
– Напугали хуорку дождичком, – буркнул Хвит. – Будто к вам какой еще дурак пойдет.
Я взял секиру и осмотрел лезвие. Эйрик бы голову снес за такое обращение с его драгоценным оружием. То ли великанья кожа виновата в выщербинах, то ли кости Торкеля. Вздохнув, я взялся за точило.
– Вот вы говорите: «Дыхание Хьйолкега, дыхание Хьйолкега». А вы знаете, что Хьйолкег – это ни много ни мало, а целый папаша Фольси?
Отец редко рассказывал про богов, на то жрецы есть. Но жрецами обзавелся только один бог – Мамир, прочим восхваления не требовались. Тому же Фомриру больше по душе сражения да бои, чем песнопения да воскурения трав. А мамировы жрецы говорят чаще всего о своем боге: какой он мудрый, как он людей создал, как уболтал наделить их благодатью, как пожертвовал своими пальцами. Видать, Мамир – самый скучный и занудный бог из всех. И больше всех переживает, что его позабудут.
Так что каждый раз, когда Хвит брался потешить хирдманов историями, я старался не пропустить ни словечка. Скальд знал сотни сказов, и редко они были про Мамира.
– Да разве Хьйолкег может быть отцом Фольси? – возразил Тулле. – Фольси ж бог-пахарь. Где он, а где морская тварь?
– Пахарь-то он пахарь. Да только Фольси – весенний бог. А весенние боги что?
– Что? – не выдержал я, когда Хвит замолчал.
– Весенние боги вышли из моря. И Фольси был первым из них. А откуда в море взяться богам? Только от тварей. Но не каждая ж тварь может народить бога! Вот ты представь! Может ли та хреновина, которую мы на Рыбака выудили, стать папашей Фольси или Орсы?
Я рассмеялся. Хотя тогда я и перетрухал изрядно, но, по правде, для Фомрира та тварь – что вошь. Убить легко, вылавливать замучаешься.
– А кто из морских тварей сильнее Хьйолкега, раз его сам Скирир не смог забороть?
– Да быть такого не может, чтобы Скирир не смог кого-то убить!
– Ты, Снежный, толком расскажи, – посоветовал Альрик.
Хвит усмехнулся. После такого начала уже никто не посмеет отвлечься от его истории. Хитрый скальд, он все же научился чему-то во время того пира.
– Когда мир ещё был молод, и Мамир еще не выпек в своем горшке первых людей, на дальнем севере Скирир и Нарл сражались с ужасной морской тварью Хьйолкегом. Долго они бились с чудовищем, отрубали ему щупальца без счета, вырывали жабры, разрубали сердца и пронзали ледяными стрелами глаза. Даже размозжённый молотом Скирира и пробитый гарпуном Нарла сквозь мозг и сердца Хьйолкег не умирал.
Мне представился огромный многоголовый и многоногий осьминог, чьи бесконечные щупальца опутывали весь мир.
– Долго сражались Скирир с Нарлом против злого отца Фольси, но не могли его победить. Впрочем, и зимние боги были ему не по силам.
Надо будет спросить у Хвита, почему зимние боги дерутся только с морскими тварями, а весенние – с наземными. И только Фомриру без разницы, с кем мериться силой. Хотя чего ж это я? Понятно ж почему. Хоть твари – это твари, но все ж не могут боги поднять руку на своих прародителей и родственников. Потому вышедшие из моря наводят порядок на суше, а пришедшие с гор охотно вступают в бой в китовых чертогах.
– Однажды с ними напросился в битву Свальди с медною флейтой. Не хотели зимние боги брать с собой юного музыканта, но всё же поддались на его уговоры. Долго длилась великая битва! Завидев весеннего бога, Хьйолкег разъярился пуще прежнего. Еще сильнее нападал он, плеская ядом, грозя клыками и когтями. Тогда Скирир уронил на Хьйолкега гору и вместе с Нарлом заморозил море на дни пути вокруг. И ступил на лёд Свальди. Нежная колыбельная полилась с его флейты, усыпляя прародителя весенних богов. И как бы ни был могуч додревний морской конунг, не устоял он пред мелодией своего внука и уснул беспокойным чутким сном. Растопил Свальди дуновением флейты кусок льда над тремя из девятнадцати ноздрей великого Хьйолкега. И дыхание его столь могуче, что движет доселе весь воздух мира, поднимая ветер во всех направлениях.
Я и думать забыл про секиру на коленях. Смотри ж ты! И ведь все по закону! Хоть и победил Свальди своего деда, но руки на него не поднял. Колыбельную спеть – не мечом порубить.
– А чего Скирир с Нарлом не добили Хьйолкега, пока он спит? – встрял Видарссон.
Вот уж кто знал о богах даже меньше моего!
– Пожалели боги тебя, убогого. Чтоб не стер ты руки по самые плечи! – расхохотался Альрик. – Убей они тварь, так и ветров бы не было. Как тогда под парусом ходить?
* * *
Боги услышали слова Видарссона и решили поучить неразумного не речами, но делами. К пристани Кривого Рога мы подошли лишь на закате. На веслах. С самого утра и до появления месяца – факела Корлеха – не было ни дуновения, словно кто-то залепил воском все три ноздри морской твари.
Видарссон старался грести наравне со всеми. Но что его единственная руна могла противопоставить нашим четырем? Так что с полудня он лежал на палубе, обессиленный, и слушал наши злоязычные шутки. И чем дальше, тем больше они походили на проклятия.
– Мало отец драл его в детстве. Не научил язык придерживать.
– Альрик, а может заклеивать рот новичкам? Хотя бы на год-другой. Пока думать не начнут.
– Нарл зря, что ли, парус из крыла Тоурга клепал? Потому и не прибил Хьйолкега.
– Ох, приберет он тебя в свою ватагу. Ему вечно гребцов не хватает.
– Есть и похуже участь, – заметил я. – Вернем Видарссона папаше, тогда и весло на Нарловом корабле конунговым троном покажется.
– И то дело. А там не Видарссон по берегу бегает?
На пристани нас поджидал целый хирд воинов во главе с заплечным местного ярла. А за его спиной и впрямь виднелась могутная косматая фигура старшего из рода Видара.
– Вон тот мелкий и приходил. Ножом тыкал, убить хотел. Говорит, тащи припасов на седмицу. Ни телеги, ни сына! – бубнил папаша.
Но не высовывался. Боялся.
– Альрик Беззащитный! Уважаемый Укси Видарссон обвиняет тебя в разбое и похищении телеги, лошади и сына Бьярки. Есть ли у тебя что ответить? – громогласно провопил какой-то щуплый мужичонка из-за спины заплечного. Его и увидеть-то было сложно.
Хёвдинг легко перескочил на причал, встряхнул белокурой копной, огладил волчий плащ.
– Ответить-то я отвечу. А вот как Видарссон заплатит за поклеп?
Голос Альрика мягко прокатился по всей пристани, и местный народец потихоньку начал стягиваться к нам. Всегда ж любопытно посмотреть на споры и драки. Особенно если для твоего носа никакой угрозы не предвидится!
– За поклеп с него ярл спросит. Ты за себя ответь!
– Братья Видарссоны наняли мой хирд убить тролля. Одного тролля. Цену мы сговорили по общему согласию. Верно ли я говорю?
Тощий обернулся к папаше, и тот нехотя кивнул, подтверждая слова Альрика.
– Тролля мы убили. Но там нашелся и второй тролль. Точнее, троллиха. Видарссоны заплатить за первого отказались, мол, надо всех убить. Поднять оплату тоже не захотели. Пожалел я убогих и назначил цену за второго – припасы да бочонок их лучшего пива.
Хирдманы ярла одобрительно загудели. Видать, знали на вкус Видарссоново пиво.
– Убили мы и второго тролля. Взяли оговоренную цену. Да вот беда! Когда открыли бочонок, там не пиво было, а ослиная моча.
Я кишками почуял, как поменялся настрой людей. Вот только что толпа была против нас! И оп! – их злость перекинулась на жадных пивоваров.
– Потому по возвращении в этот славный город отправил я своего младшенького навестить Видарссонов. Пусть вернут нам обещанное. Да малую плату за обман. Разве ж это разбой?
Щуплый пошептался с Видарссоном и снова возопил:
– По пиву и припасам мы согласны. А что насчет лошади и сына?
– Малец захотел стать хирдманом. А я не стал отказывать. Он уже карл, человек свободный, и может сам решать, как жить. А телегу и лошадь он продал, чтоб за оружие заплатить.
– Бьярки!
Я оглянулся на младшего из рода Видара. Тот сидел на палубе, вжавшись спиной в доски. Того и гляди, треснет борт «Волчары» под натиском перепуганного бойца. Надо же, как он отца привык бояться! Сам ростом и статью с быка, смахнулся наравне с трехрунным Ящерицей, полдня греб вместе с опытными хирдманами, а тут от одного папашиного голоса скукожился.
– Слышь, Видарссон, – шепнул ему я. – Ульверов позорить не смей! Ты нынче не под ним ходишь, а под Альриком. Хёвдинг трусов не любит.
Напыжился Бьярки, надулся так, что уши покраснели, вытянулся во весь рост и перемахнул к Альрику.
– Я теперь сноульвер! – выдавил он.
– Сноульвер? Я тебе покажу сноульвера! Еще бороду не отрастил, а смеешь батьке перечить? Мать все глаза выплакала! Женить тебя надо. Женить.
Альрик тем временем подошел к ярловым людям и о чем-то с ними заговорил вполголоса. Поди, опять зубы заговаривал.
– Не хочу я всю жизнь в земле ковыряться да от троллей бегать! Хочу хускарлом стать! Или хельтом! Хочу тварей убивать, а не свиней по праздникам колоть! – разошелся не на шутку младший Видарссон.
Старший, пока Беззащитный занят, подскочил к сыну и хотел было отвесить ему подзатыльник. Но тут уже не выдержал я. Подлетел к нему вплотную, положил руку на нож и прошипел:
– Только посмей! Ударь ульвера! Дырку в щеке никогда не поздно сделать.
Папаша сразу сник. Помнил мои угрозы еще с прошлого раза. И вернувшийся Альрик закончил спор:
– Все сделано по закону да по обычаю. У ярла к нам претензий нет.

Глава 2
Я лениво потянулся, перекатился на бок и глянул на тело, лежащее рядом. Мягкое белое женское тело. Не то что тощая Хельга с глазом, проклятым Бездной. И пусть стоило это четверть марки – все, что Альрик выдал мне за последний поход, но оно того стоило. Наконец я лег с женщиной, которую сам выбрал. Правда, она все время тыкалась мне губами в лицо, точно теленок, ищущий вымени, обслюнявила щеки и нос. Хельга больше укусить норовила. Бешеная кобыла.
Натянув портки и рубаху, я отрубил кусок серебра и бросил его женщине. Как там ее звать? Да какая разница.
Кривой Рог бурлил, кипел и пах. С окраины тянуло дымом, сразу захотелось сходить в баню, пропотеть и смыть с себя морскую соль. Безрунные мальчишки тащили по дороге козу. Коза упиралась всеми четырьмя копытами и орала звериным матом, проклиная мучителей. Я вспомнил, как мы с малышкой Ингрид тащили за собой этих упрямых животин по лесу. Удивительно, что нас не сожрал медведь и не задрала рысь. Мимо прошли женщины в темно-синих платьях, раннее солнце так и играло бликами на их ярких бусах. А ведь я так и не купил сестренке сережки с камушком. Серебра у меня было немного, считай, только на женские побрякушки и хватит.
Большинство встреченных мужчин были на первой-второй руне. Если кто и попадался посильнее, то явно либо из дружины ярла, либо из заезжего хирда. И я со своей четвертой руной не выглядел слабосилком. А если уж по возрасту сравнивать, так и вообще был впереди всех. Потому часто ловил на себе заинтересованные взгляды как от мальчишек-сверстников, так и от девушек постарше. И то подумать! Чтоб какой безбородый пацан дорос досюда, его боги должны на ладони носить. Ну или богатый заботливый папаша. И пусть одет я не очень нарядно, и рубаха у меня не атласная, и кольчуги нет, и секира осталась на корабле, зато руны-то вот они. Никуда не пропадут, никуда не денутся.
В торговых рядах нынче было малолюдно. Свадьба отгуляла, урожай пока не собран, скот резать рано, вот и сидели на торжище только те, кто куплю-продажу своим ремеслом сделал. Я лениво отмахивался от призывов купить поросят, пироги и сапоги. Наконец набрел на лавку с украшениями.
Ох и красота-то какая! Торговец откинул в сторону навес, и разноцветные каменья заиграли-заискрились на солнце.
– Уважаемый воин хочет купить бусы для невесты? Или для матери? Или себе браслет?
– Сестренке серьги обещал…
Не успел я договорить, как он вытащил из-под стола шкатулку и доверительно шепнул:
– Есть у меня особый товар. Искусный кузнец выковал!
Открыл, а там на синей ткани лежат крошечные серебряные подвески в виде ступки с пестиком.
– И красиво, и благословение Орсы всегда будет с ней. С такими серьгами и забрюхатеть, и разродиться легко сможет.
– Не, у моей сестренки Хунор в покровителях ходит.
– Хунор? – задумался торговец.
– Мне простые серьги. С камушком. И чтоб блестел вот как эти.
То ли купец попался такой азартный, то ли скучно ему было, но провозились мы с ним аж до полудня. Сначала все камень подбирали: «под глаза», будто я помнил, какие там у Ингрид глаза; «с добрым знамением», будто он продает что-то со злыми знаками. За такое и закопать заживо могут. Потом торговались с ним до хрипоты. Он заломил цену в две марки за две висюльки с камушком. Точно не серьги, а шлем продавал. Уж я и за нож брался, и Альриком угрожал, и троллей вспоминал, но полмарки так и отдал.
Когда я вернулся на пристань, наших там толком и не было. Лишь Арне Кормчий в очередной раз перестукивал доски, проверял их на крепость, да Облауд лежал и горланил песню во всю глотку.
– Пиво потечет снова!
Пиво потечет снова!
Пиво потечет снова!
В наших землях
На победу в битве,
На мясо и восторг
Давай выпьем
На наших землях![1 - Het Bier Zal Weer Vloeien – YouTube]
Я махнул их рукой, забрался на борт, лег рядом с Облаудом и под его нескончаемый рев собрался было поспать. Ночью было не до того.
И только-только задремал…
– Альрик! – протрубил над ухом зычный голос.
Меня и Облауда аж подбросило. Я откатился к борту, выхватил нож и приготовился к бою.
– Альрик!
– Нет его, – буднично ответил Арне.
Возле «Волчары» возвышалась огромная фигура десятирунного сакравора, заплечного ярла Сигарра. Он же вроде как должен был выкупить твариное сердце, чтоб не стать изменившимся. Как тот великан. За его спиной топтался двурунный мальчишка едва ли старше меня.
– Ты! – сакравор глянул на меня. – Приведи Альрика!
– Откуда ж мне знать…
– Пошел! – рявкнул воин.
Опомнился я уже далеко от пристани. Чем это он меня так припечатал, что я себя не помня помчался выполнять приказ? Наверное, рунной силой ударил. От Флиппи давление было сильнее, зато команд он не давал, а тут четкий посыл.
Эх, скорее бы стать хускарлом и проверить свою мощь на Лэнне и Нэнне! Я бы посмотрел, как они друг друга дубасят!
Хёвдинга я нашел возле дома местного ярла, и вид у Альрика был не особо довольный.
– Снова на хуторе волкам хвосты крутить? Там только Видарссон руну поднимет.
– Может, в другом городе поискать? – предложил Вепрь.
– А толку? Там еще не знают о смерти Торкеля. Никто не доверит нам работу.
– Хёвдинг! Там это… сакравор… ну, который от ярла Сигарра, – выпалил я, подбежав к нему.
– И чего он?
– Тебя хочет.
– Зачем?
– Не сказал. Шарахнул силой, и я побежал.
Я говорил и сам злился на себя. Точно сопливый пацан, который толком объяснить не может, зачем его послал батя.
– Может, у него есть работа для нас…
– У десятирунного-то? – усмехнулся Вепрь.
Сакравор нетерпеливо мерил шагами пристань. Местные работники опасливо косились на его огромную секиру и дергались каждый раз, когда доски скрипели под его ногами. Увидев Альрика, Эрн подлетел к нему и навис угрожающей тушей.
– Беззащитный! Мне нужен твой корабль, – даже не прорычал, а прохрипел хускарл.
– Мы только-только прибыли, – ответствовал хёвдинг. – Сейчас думаем над несколькими предложениями…
Воин вытащил из заплечного мешка сундучок и сунул его в руки Альрику.
– Вот плата.
– И куда плыть?
– Обратно. К моему ярлу, – сакравор ткнул пальцем в двурунного пацана. – Вот этот карл принес весть, что ярл Сигарр мертв. Эта свинья Хрейн нарушил слово и убил его.
Альрик тут же посерьезнел, как и хирдманы.
– Он пошел против воли конунга?
– Против конунга, богов и чести!
– Ты должен поехать к Рагнвальду, потребовать суд…
– Нет! – взревел сакравор. – Я убью его собственными руками! Я обещал! Обещал Сигвальди, что позабочусь о его сыновьях! Старшего не уберег. А теперь и Сигарр… Как меня встретит в дружине Фомрира ярл? Что он скажет?
Хёвдинг помолчал, глянул на нас, на сундучок с серебром.
– Кай! Собери ульверов. Отплываем сегодня же.
* * *
Драккар не плыл. Летел.
Хьйолкег так и не смилостивился над нами, потому мы сидели на веслах. Сакравор греб с такой силой и упорством, что Альрик убрал трех гребцов с его стороны, иначе «Волчара» начинал крутиться на месте. С каждым рывком корабль словно перескакивал с места на место.
Даже четырехрунные карлы не могли поспевать за движениями Эрна. Мы уже по несколько раз сменили друг друга, а сакравор все греб и греб. Если бы он мог, то прыгнул бы за борт и толкал корабль руками.
Мы остановились переночевать на одном из безлюдных берегов, но проспали совсем немного. Чуть только на горизонте забрезжил свет, как Эрн поднял нас и, с трудом выждав, пока мы перекусим, засел за весла.
Во второй половине дня Хьйолкег все же приоткрыл одну ноздрю, и попутный ветер туго натянул парус. Грести стало бесполезно. И сакравор, оставшись без дела, затосковал еще сильнее. Он то и дело начинал ходить взад-вперед, останавливался возле носовой фигуры, всматривался вдаль, садился, снова вскакивал. Скажи ему кто, что за одну жертву Нарлу корабль поплывет хоть немного быстрее, «Волчара» тут же бы искупался в нашей крови.
Не я один, все ульверы косились на заплечного ярла Сигарра. Кто знает, что ему может взбрести в голову? Он, не задумываясь, отдал все серебро Альрику. А ведь этот сундучок должен был спасти ему жизнь. Даже больше, чем жизнь!
Прежде я уважал его преданность и думал, что ради семьи и собратьев сделаю то же, что и он. Но теперь я столкнулся с изменившимся лицом к лицу. Тот великан… В нем не было человеческого. Тупое опасное животное. Куда он попал после смерти? Сомневаюсь, что Фомрир берет в дружину полутварей. Скорее уж, Бездна поглотила остатки его души. Смог бы и я отшвырнуть последнюю надежду на спасение ради умершего ярла?
Нет.
А вот ради мести за него…
– Еще раз, – рыкнул сакравор. – Расскажи еще раз.
Двурунный малец, что и доставил весть, испуганно глянул на Альрика, сглотнул и тихо сказал:
– Когда эти, как их, наемники того… все стало по-старому. Ярл сказал твоему сыну идти на остров. Конунг вроде как далеко, а Хрейн, он тутова. Дом нужно справить крепкий, ограду там… Чтобы никакая гадина, значится. А я рыбачить с отцом. Запасы-то подъели все. Нагостевалися. На верхние озера ушли. Рыба хорошо шла, мы две ночи отсидели. Что-то завялили сразу, часть свежей привезли. Как вернулись, в Сёльвхусе ор стоит. Мы туда! Рыбу так в повозке и бросили. А там жуть! Бабы ревут. Бабка Зеленуха хрипит что-то. Мужиков и нет, считай. Батя протолкался, ну и я за ним. А там ярл! Уже почернел лицом, точно тварь какая. Ой!
Косой отвесил пареньку подзатыльник. И вовремя. Сакравор сам лицом изменился, вставать начал. Если б он оплеуху влепил, быть мальцу без головы.
– Зеленуха сказала, что отравили ярла. Кто-то испортил ярлово питье, что отдельно хранилось. Ну духовитое такое, которое ему Зеленуха и варит завсегда. Бабку хотели прибить, да та показала, что ее варево хоть и вонючее, но безвредное. А то, которое в корчаге было, потравленное. Влили его в собаку, та к ночи и издохла.
– Не сразу, значит, сдохла? – уточнил Альрик.
– Не. Сначала бегала, потом скулить начала. А потом и вовсе свернулась калачиком и померла. Глаза почернели, язык тоже, слюна темная все текла.
– А дальше?
– Думали, как Эрну весточку передать. Повезло, рядом кнорр шел знакомый. Торговцы часто к нам за припасами заходили да за водицей целебной. Вот меня с ними и послали.
– Думаешь, Хрейн? – обратился хёвдинг к заплечному.
– А то кто ж? Мечом не удалось, так он ядом…
– Кто подсыпал яд? Отравитель кто? Нашли его? – Альрик засыпал мальчишку вопросами.
Тот только и успевал моргать в ответ.
– Дык кто ж его знает! Вона сколько народу понаехало-то. Все в Серебряном доме жили, вместе ели-пили. Кто хош мог втихую яду насыпать.
Альрик досадливо мотнул головой.
– Плохо. Эрн, сейчас ты никак не сможешь доказать, что именно Хрейн убил твоего ярла. Понятно, что ему одному выгодно. С другой стороны, отец Сигарра изрядно по морям помотался. Может, кто отомстить решил? Или дальний родственник решил место ярла занять. Вот если бы отравителя поймали и его на конунгов суд притащили, вот тогда бы сам Рагнвальд казнил бы Хрейна. Из ваших кто-нибудь мог желать зла Сигарру?
Сакравор тяжело задумался.
– Нет. Не припомню таких. Все живем в одном доме, едим за одним столом.
– Ну, может, бабу какую подговорили. За серебро либо за другую корысть. Может, в отместку за мужа или сына.
– Так Сигарра за что? Он больше всех о людях пекся! При нем бабу ударить не моги! Он все говорил, что негоже подымать руку на ту, в чьем чреве дитя растет.
Остальные ульверы тоже внимательно прислушивались к разговору. Я, как и сакравор, не мог представить, чтоб хоть кто-то в Сторбаше попытался бы убить моего отца. Не нравится жить под его началом? Море широкое – плыви куда хочешь. Все же не трэли, а свободные карлы. Зло затаил? Так приди, вызови на бой. Пусть боги рассудят, кто прав. Если кто и мог строить козни, так соседний ярл, который хочет под себя новые земли загрести. Ну или как Скирре Пивохлеб, что за мной отдельную ватагу отправил.
– А если не ваши, значит, кто-то из пришлых дружин. Моих ты знаешь, да мы раньше всех уплыли. К тому же мы случайно к твоему ярлу нанялись, когда за любую работу хватались. У Сигурда много девок в дружине, а девки чаще ядом травят.
– Не думаю, что так, – вмешался я. – Там такие девки, что им прирезать легче, чем отравить.
– Тебе, конечно, виднее, – протянул хёвдинг.
Ульверы рассмеялись. Помнили про мои приключения с твариной девкой Хельгой.
– У Орма дружина тоже справная, слаженная. Получается, Хрейн должен был сразу после решения конунга насчет острова найти человечка подходящего, впихнуть его в чужую ватагу, да не в любую. А в такую, которая бы нанялась к Сигарру. Так-то вроде и несложно. Но и удачи изрядно нужно. А Хрейн не похож на того, кто долгие планы строит. Отравить сразу после поединка! Нет бы годик выждать. Ярл Сигарр здоровьем хлипкий. Через год конунг бы и ухом не повел. Но даже если и так. Чего ж не отравить до схватки на острове?
Хвит наклонился поближе и сказал:
– Не, Альрик. До острова бы не получилось. Дружины собирали, считай, на улице. Стол у ярла и хёвдингов был отдельный. Да и не знал никто тогда, что ярл Сигарр особый настой пьет.
– Значит, Хрейн заранее задумал убить Сигарра? – не понял я.
Не похож Хрейн на столь хитромудрого человека, тут я был полностью согласен с Альриком. Он перед конунговым наблюдателем вел себя, как слабоумный.
– Отравитель мог быть и не из дружин Сигурда или Орма, – внезапно сказал Тулле. – Он мог быть и человеком Хрейна.
– Как так? Все же друг друга зна… – осекся я на полуслове.
– Вот-вот. Мы знаем только ульверов, Сигурдовы – Сигурдовых ватажников, Ормова дружина – Ормовых. А местные – своих. Если бы влез кто лишний, каждый бы подумал, что это из чужой ватаги человек. По мне, так отравителя подослали, когда уже было понятно, что Хрейн проиграет спор. Когда они все вломились в поместье, выслушали наблюдателя и ушли, один человек остался внутри. А если его еще и подранили так, что лицо распухло…
– Там много таких было, – прохрипел Вепрь, вспоминая.
– Думаю, во время пиров он поговорил с местными, вызнал про питье, всыпал яд и убежал, примерно когда вторая ватага уходила. И яд подобрал такой, чтоб не сразу умерщвлял.
– Сейчас его уже не отыскать… – вздохнул Ослепитель.
– Отыскать-то можно. Только не на землях Сигарра.
Сакравор оживился, глянул на нас с надеждой.
– Тогда плывем сразу к Хрейну! Ярла и без меня похоронят честь по чести. Только как отравителя узнать?
Альрик обернулся к Хвиту.
– Снежный, ты же все запоминаешь раз и навсегда, верно? Любую песню с одного раза спеть можешь. Сможешь найти знакомое лицо? Не из таких, с кем рубились, а из тех, с кем пили.
– Если он подраненный был сильно, могу и не угадать, – дернул плечом Хвит.
– Вместе вспомним. Никого из Сигурдовой или Ормовой дружины на землях Хрейна быть не должно. А если местный кто-то сбежал, так его Эрн узнает.
– Узнаю, – прорычал сакравор, стискивая кулаки. – Узнаю и убью.
Хёвдинг положил руку на плечо десятирунному.
– Нет. Не убьешь. Ты привезешь его на суд Рагнвальда. Думается мне, что конунг сумеет придумать наказание потяжелее, чем ты. Чтоб Хрейн даже червям подземным после смерти завидовал.
Мы повернули «Волчару» к чужим землям и снова взялись за весла.

Глава 3
Медленно и неотвратимо на нас надвигались огромные поросшие лесом горы. Из неприметных голубоватых теней на горизонте они разрослись до небесных гигантов. Все побережье было исчерчено утесами, испятнано одиночными скалами. Высоко над нами, распахнув широкие крылья, парил орел.
Боги не знали, одобряют ли они нашу поездку или нет. Солнце то обжигало кожу последними летними лучами, то пряталось за пухлые тучи, и сразу же налетал ледяной ветер. Пару раз даже начинал накрапывать дождик, но быстро передумывал.
Сакравор стоял рядом с Арне Кормчим и показывал, куда вести корабль.
– Тут на дни пути что туда, что обратно нет толкового берега. Одни скалы. Так дед Хрейна и выбился в ярлы: поставил свое поместье возле единственного места, где можно высадиться. Остальные поместья разбросаны так, что Фомрир ногу сломает. От одного до другого по несколько дней идти. Даже не идти, а ползти. То вверх, то вниз. Любую ровную площадку, где почва наросла хотя бы в половину ладони, тут же вспахивают.
Мы вошли во фьорд, прямой, точно стрела. На дальнем его конце виднелись постройки. Завидев нас, там забегали мелкие черточки – люди.
– Врасплох их не застать, – отметил Альрик.
– Да и застанешь – толку никакого. Тут только пара домов да сарай. Товары почти сразу увозят вглубь леса.
– Ты много знаешь о землях Хрейна.
– Не первый год враждуем.
Когда «Волчара» мягко коснулся бортом деревянного причала, там уже стояли пятеро хускарлов. Без оружия и щитов. Мы же, наоборот, приготовились к бою. Альрик поднял руку, давая знак остановиться. Сакравор легко запрыгнул на доски с секирой наперевес.
– Хрейн. Где он?
– Как вернулся с боя, больше не видели, – низко кланяясь, ответил один из местных.
С виду вылитый трэль – выбритый наголо, в худой одежонке, босой.
Эрн повернулся к нам и кивнул. Мол, высаживаемся.
Альрик оставил на «Волчаре» аж шестерых ульверов. Точнее, пятерых и Ящерицу. Сакравор сразу предупредил, что калека горную тропу не выдюжит. Я понял, почему хёвдинг был настолько осторожным. Несмотря на жалкий вид встречающих, чахлые домики, что того и гляди снесет ветром, и безлюдность, я чувствовал угрозу. Словно в лесу в засаде сидит вооруженный до зубов хирд и ждет команды атаковать.
Более того, Альрик сказал отвести «Волчару» подальше от берега и внимательно следить за пристанью и морем. Может, Хрейн внезапно научился думать и оставил пару кораблей вне фьорда? К тому же, если сам ярл в поместье, а подходящих бухт поблизости больше нет, где тогда его драккары?
Наши подумали о том же. И Вепрь, проходя мимо трэля, схватил того за шкирку, прижал лезвие ножа к его шее и ласково спросил:
– Где корабли Хрейна?
– Он… он послал их за людьми, – бритый говорил быстрым шепотом, косясь на нож. – Сказал, что скоро понадобятся новые воины. Что битва еще не закончена. Что он еще отомстит за оскорбление.
– А не слишком ли ты много знаешь? А, трэль?
– Это не он, – шепнул Хвит.
Альрик взмахнул рукой, мы разбились по двое и побежали обшаривать халупы. Нам с Тулле достался домик на отшибе. Я выхватил нож, секирой тут особо не помашешь, открыл дверь и влетел внутрь. В нос шибанула смесь запахов: от застарелой рыбной вони до незнакомого пряного аромата. Но домик оказался пустым. Лишь старые сети грязным комком валялись в углу.
– Ну? – спросил Тулле.
– Ничего.
Зачем сеть бросили в дом? Да еще и в таком виде. Ее либо просушивают на улице, либо ловят ей рыбу, либо сжигают, если сплести новую оказывается быстрее, чем чинить старую.
«Волчара» отплыл от причала. А мы двинулись к поместью Хрейна.
Поначалу идти было легко, но уже вскоре я пожалел, что не остался на судне. Мелкий дождик, который прежде слегка накрапывал, усилился. И без того трудная дорога вверх по склону стала еще и скользкой. Затяжелевший от воды волчий плащ я не взял, потому промок до последней нитки. Холодные порывы ветра пробирали до костей.
Я перехватил секиру поудобнее и, стиснув зубы, продолжал идти. Видарссон и тот не жаловался со своей одной руной, пыхтел в спину, но шел.
Довольно быстро те немногие признаки дороги, что еще виднелись, исчезли. Мы словно пробирались по дикому лесу. Ни запаха дыма. Ни стука топора. Ни забытой тряпки. Сколько раз я оскальзывался и падал в мокрую траву? Раз чуть не прибил Тулле секирой, когда взмахнул ей, чтоб удержаться на ногах. Впрочем, друг отомстил. Огрел по спине, когда сам выплясывал на крутом склоне.
Теперь мы выглядели не так устрашающе, как в начале. Все с ног до головы грязные, в ошметках листьев и земли, волосы повисли серыми сосульками. Видарссон вовсю шмыгал носом и сморкался в траву. Хвит, поначалу подбиравший красивые кённинги для дождя, вскоре перешел на проклятья.
Чтоб хоть немного отвлечься, я спросил у Тулле:
– Слышь, вот убитый в бою попадает к Фомриру. Так?
– Ну.
– Утопленник – к Нарлу. От зверя какого – к Хунору. Если кто умрет от старости или болезни – возвращается в землю к Фольси. А если от яда помер? Куда он пойдет?
Хвит кашлянул, сплюнул и ответил:
– К землепашцу. Яд – это ж как болезнь.
– Не, – возразил Тулле. – Тогда и нож в горло тоже, считай, болезнь. Это убийство. Значит, Фомрир.
– Фомрир только сталь и кулак признает, – встрял Вепрь. – С чего ему отравленника брать?
– Может, Орса прибирает? Она ж не вылечила, – робко предложил Видарссон.
– Ты дурак? – ругнулся Рыбак. – Орса только баб берет. Что-то я не слышал о яде, от которого яйца отваливаются.
Трюггве после смерти друга Йодура почти всегда молчал. Поэтому я даже не сразу узнал его голос.
– Так может, Скирир? Он же бог-конунг. Может, он ярлов к себе берет?
Мы замолчали, обдумывая такой вариант. Потом Хвит неуверенно сказал:
– Скирир, он над богами конунг. Зачем ему мертвые люди? Хоть и ярлы. Ярлами еще поди покомандуй.
– К Фомриру он ушел! – рявкнул сакравор. – Его честь по чести похоронили, как брата и отца. С мечом в руках да в кольчуге. Коня зарезали, кровью помазали. Фомрир примет!
– Хвала Фомриру, – отозвался я, нисколько не убежденный словами Эрна.
Надо будет жрецу Мамира такой вопрос задать. Зря, что ли, они пальцы рубят? Пусть отдуваются.
Я все время смотрел под ноги, выглядывая место посуше и чтоб никаких корней или веток. Надоело падать. Потому не сразу понял, что подъем закончился. Мы вышли на плоскогорье.
Тугие кочаны капусты растрескались от лишней влаги. Стрелки чеснока торчали вперемешку с побуревшими перьями лука. Рожь уже убрали. Редкие соломенные комли, оставленные на поле, напоминали о близкой зиме. Я заметил свежекопанные комья земли и рядом с ними брошенные тяпки. То ли от нас удирали, то ли попрятались от дождя.
– Это и есть поместье Хрейна, – буркнул Эрн.
Выглядело оно далеко не по-ярловски. Приземистые длинные дома, накрытые поржавевшим дерном, темные от воды бревна, хлипкие оградки. У Видарссонов хутор и то смотрелся богаче. Крупного скота в загонах не было. Наверное, еще не пригнали с пастбищ. Куры забились под навес, прижимаясь друг к другу от холода.
– Сколько тут людей?
– Двадцать-тридцать, больше эта земля не прокормит. Остальные хутора еще меньше. Чтоб собрать тут войско, надо изрядно побегать.
– Тогда понятно, чего он в Сигарровы земли вцепился. На том острове можно и сотню прокормить, – сказал Альрик.
– У нас тоже жрать хотят. Что ж нам теперь – соседей идти рубить?
Нас заметила девчонка, вышедшая до ветру. Увидела и завизжала. Еще бы! Полтора десятка воинов, невесть откуда взявшихся.
Меня удивляла беспечность ярла Хрейна. Он так был уверен в собственной безнаказанности? Почему возле пристани не было воинов? Почему оттуда не подали сигнал в поместье? Хотя б огонь развели да дымом предупредили. Почему после визга девчонки из дома вышли лишь пятеро мужчин, хоть и с топорами в руках?
– Зовите вашего ярла! – бухнул сакравор.
Вперед выступил хускарл лет двадцати, чем-то смахивающий на Хрейна. Может, брылявостью щек, а может, нахальной рожей.
– Кто такие?
Эрн зарычал и двинулся было к нему, но Альрик придержал.
– Я Альрик Беззащитный. Со мной мои ульверы. А это Эрн, заплечный ярла Сигарра. У нас дело к твоему ярлу.
– Ярл не говорил, что ждет гостей.
Хвит за спиной хёвдинга округлил глаза и кивнул в сторону Хрейнова хускарла. Потом изобразил, что пьет из невидимой кружки, схватился за горло и указал пальцем на встречающего.
– Да он же… – открыл было рот Видарссон и тут же заткнулся, получив кулаком в спину от Тулле.
– Зови Хрейна! Или я сам его покличу, – рявкнул сакравор.
Парень попятился, но проход не освободил. Из дома вышли еще воины. Теперь напротив нас стояли три хускарла да пятеро карлов. Сакравору на один зуб.
– Я слыхал, помер твой ярл. Какой же ты заплечный, коли уберечь его не смог?
Рука Альрика уперлась в грудь Эрна. Хёвдинг еще и улыбаться умудрялся.
– Мы назвались. Как твое имя?
– Сверр. Сверр Хрейнссон.
Я вглядывался в сына ярла и не понимал, как Хвит его узнал. Не помнил я таких на пиру. Хотя тогда меня больше беспокоили мои кишки, чем чужие морды.
– Ярл уехал по другим поместьям. Вернется ближе к концу зимы. Я не предлагаю разделить стол, так как год выдался неурожайный. Самим бы до весны дотянуть. Возвращайтесь на корабль.
Зря он сказал последнюю фразу. Ой, зря. Я перехватил секиру поудобнее. Тулле придвинулся ближе, готовый прикрыть меня щитом.
– Мы уйдем, – согласился Альрик. – Но сначала я хочу посмотреть на всех мужчин в поместье.
– Зачем? Если так оголодали по ласке, могу поделиться рабынями, – хохотнул Сверр. – Хотя у вас вон какие красавчики есть, никакие девки не нужны.
Снежный гневно фыркнул, решительно протолкался вперед и шепнул Альрику. Тот удивленно глянул на скальда, переспросил:
– Уверен?
– Я узнал голос. Голова вся перемотана была.
Тогда хёвдинг снова повернулся к Сверру, состроил вежливую рожу.
– А что же ярл не взял тебя с собой? Не дождался, пока ты вернешься с пира ярла Сигарра?
Все замерло.
Где-то наверху раздался пронзительный орлиный крик. Нервно кудахтнула сонная курица. Тихо скрипнул щит, вытягиваемый из-за спины. Переступил с ноги на ногу Вепрь.
Сакравор не двигался.
Молчал.
Миг.
Альрик полетел в сторону, а вслед за ним полетела россыпь алых капель от располовиненного тела сына Хрейна.
Разрубленное на части копье. Вспоротый живот хускарла. Заломившаяся назад голова второго.
Крик!
Наконец-то крик. Секира застряла в плече третьего.
– Стой! Эрн! – орал хёвдинг.
Сакравор бросил секиру, схватился за топор в руках карла, выкрутил, переломав кости, и вонзил лезвие в лицо двурунного. Еще мгновение, и оставшиеся карлы были перемолоты в кашу.
– Стой!
Спина сакравора мелькнула в дверном проеме, из дома донеслись истошные женские вопли.
И снова все стихло.
Полыхнуло силой. Видарссона отбросило назад. Захрипел Тулле, хватаясь за голову. Я шагнул к Альрику, заслоняя его собой. Кто знает, каким выйдет сакравор? Я ждал, что вот-вот посыпется земля с крыши, треснут брусья и покажется великанья голова с отвисшей губой.
Эрн вышел не сразу. Через дверь. С ног до головы покрытый кровью.
Я выдохнул, расставил ноги пошире, сжал покрепче секиру и приготовился к скорой встрече с Фомриром.
Сакравор выронил оружие, провел рукой по лицу, размазывая кровавую маску, тихо спросил:
– Это правда был он?
Хлопнув по плечу сзади, хёвдинг отодвинул меня в сторону, грустно улыбнулся, кивнул Хвиту.
– Лица я не видел, врать не буду. Я больше ушами запоминаю. По голосу и шагам могу узнать любого. Был на пиру перевязанный по уши хускарл, сидел тихо, молчал, почти не пил, не ел. К нему привязалась одна из Сигурдовых женщин, все допытывалась, откуда он да как звать. Вот он и выругался, чтоб отвязаться от нее. Голос у того хускарла был точь-в-точь как у Сверра.
– Зачем? Эрн, зачем? – мягко спросил Альрик. – Говорили же… Надо было взять отравителя и отвезти к конунгу. На суд.
Сакравор лишь пожал плечами.
– Это ты говорил.
– И дальше что? Будешь искать Хрейна в этих лесах?
– Нет. Я знаю дорогу только сюда.
– Тогда что? Будешь ждать его до весны? – Альрик не на штуку разозлился. – Какой смысл в этих убийствах? Ведь Хрейна тут нет! Теперь ты и сам подлежишь суду. Какие доказательства ты сможешь предъявить конунгу? Лучше б я бросил тебя в Кривом Роге.
– Теперь отвези меня в Сёльвхус, – устало сказал сакравор. – Пусть ярл узнает, что его отравитель мертв.
После получения руны в нем должна была бурлить энергия, но Эрн выглядел так, будто не спал и не ел с неделю. Он отвернулся от побоища и медленно побрел в сторону фьорда.
Изрубленные тела, разбросанное оружие… Что было в доме, и представить страшно. И с этим сумасшедшим мы должны плыть на одном корабле?
– Одиннадцатая руна, – сказал Тулле. И я вздрогнул.
Одиннадцатая… Видать, немало Эрн перемолол воинов во время сражения на острове. Крохи благодати, полученные с нескольких хускарлов, не могли бы поднять его на целую руну. Значит, ярл Сигарр вовремя отправил своего заплечного за сердцем твари. Вовремя. И все же не успел.
– Если он сейчас сожрет сердце… – заговорил я.
– Нет. Поздно, – ответил Альрик. – Обычно охотиться на тварей начинают еще на девятой руне. И далеко не все доживают до десятой. А ведь еще и не каждая тварь сгодится. Потому карлов и хускарлов полно, а вот хельтов уже поискать.
– И теперь он?..
– Да. Но не сразу.
Наш ульвер Ивар сплюнул:
– Ты прости, хёвдинг, но я ухожу из хирда. Не по мне все это. Честный бой, твари, шторма, даже безденежье я как-нибудь выдержу. Но стать изменившимся? У меня ярла с сундуком серебра нет. Я лучше на земле осяду. Три руны тоже немало. Мне хватит.
У меня были примерно те же мысли, только без ухода из хирда. Вот уж правда, лучше умереть в бою, чем превратиться в тварь, но сдаваться я не собирался. Мне до десятой руны еще биться и биться. Неужто я не сумею найти подходящую тварь?
– Кто согласен на уход Ивара?
Я шагнул вперед, за мной Тулле, Вепрь, Рыбак.
– Хорошо. Я отпускаю тебя. Где ты хочешь поселиться?
– Мы же пойдем в земли Сигарра? Там и останусь. Опытные воины там нынче в цене.
Хёвдинг кивнул и пошел за сакравором, и мы следом.
Когда мы спускались к кораблю, настроение было препоганейшее не только у меня. Отяжелевшие листья уже не удерживали капли дождя, и стоило кому-то задеть ствол, на нас обрушивался водяной поток. Я грохнулся еще пару раз. Видарссон вообще половину пути проехал на собственной заднице. Наверное, он как-то иначе представлял жизнь доблестных хирдманов.
И Ивар…
Сколько ему? Лет двадцать? Третья руна. До опасного порога еще жить и жить. И вообще многие до него не добираются за всю жизнь. Мы не так уж и медленно растем. По руне в год. Хотя это только в начале так быстро идет, хельты могут и по пять лет тратить на накопление благодати. Может, ему попросту надоело? И он схватился за первый попавшийся предлог?
Я глянул на Тулле. Он ведь тоже не особо стремился подняться до уровня богов, все грезил пашнями да скотом. Когда наступит его предел?
Тулле тоже скосил глаза на меня и усмехнулся.
– Ты чего?
– Да я вот подумал, что ты никогда не сдашься, – ответил он.
– Ага.
– Но не потому, что ты крутой вояка. А потому, что только у тебя хватит глупости остаться на этом пути.
– Да иди ты! – рассмеялся я.
Хотя нас не было не так уж и долго, пристань выглядела более заброшенной, чем прежде. Словно из живых там остался один сакравор. Никто из людей Хрейна не вышел нас проводить, даже бритый трэль.
«Волчара» болтался в середине фьорда и ждал сигнала хёвдинга.
Альрик засунул пальцы в рот и четырежды свистнул. На корабле выдвинулись шесть весел и медленно погребли в нашу сторону. С такой скоростью они доберутся до нас лишь к ночи. Поэтому мы пошли в ближайший домик обсохнуть. Дрова весело потрескивали в очаге, бурлила вода в котле, но местных видно не было.
– Гляди! – Тулле провел рукой по лавке. – Кровь. Свежая.
По спине пробежал озноб, и явно не из-за промокшей одежды.
Сакравор! Твариный сын!
Он нарочно ушел вперед, чтобы вырезать людей на пристани. Неужели изменения начались так скоро? Что если у него приступы ярости, как у Тулле? Только вот Тулле я скрутить могу, а что мы сможем сделать с взбесившимся хельтом?
– Нет, он все правильно сделал, – сказал Вепрь.
Тулле согласно кивнул.
– Да какой, в Бездну, правильно? – проблеял Видарссон.
– Если он дойдет до конунга и суда, у Хрейна не должно быть свидетелей, что мы тут были. Тогда и с той, и с другой стороны будут лишь слова, без доказательств.

Глава 4
Серебряный дом встретил нас не так радушно, как в прошлый раз. Может, из-за погоды? Тогда ярко светило солнце, и тонкие струи воды на горе блестели, точно расплавленное серебро. Сейчас же близилась осень. Серые тучи бесконечно сыпали дождиком, слабеньким, надоевшим до печенок. И гора ничем не отличалась от десятков других гор, а ручьи, стекающие по ее бокам, больше напоминали потоки слез.
Нас встречали с оружием в руках. Скорее всего, местные воины ждали Хрейна и готовы были умереть за свой дом. Но стоило им увидеть сакравора, как они побледнели, попятились, а кто-то даже выронил топор.
– Эрн! Ты получил весть? – заговорил один из них. – Наш ярл… – и захрипел, схлопотав мощный удар в живот.
– Я отрубил руку, которая подсыпала яд. Осталось снести голову. Где он похоронен?
Из дома высыпали все его обитатели. К сакравору подошла дряхлая старушонка, погладила ласково по плечу, для чего ей пришлось встать на цыпочки, и сказала:
– Идем со мной.
Эрн сразу сник, уменьшился в размерах. Тяжелая секира спала с его плеча, точно стала неподъемной для почти что хельта. И он, как мокрая собачонка, поплелся за старушкой.
Мы переглянулись между собой. Что делать дальше? Идти на могилу ярла? Ждать возвращения сакравора? Возвращаться на корабль? Врываться в дом без приглашения было неправильно.
Хвала богам, вперед протолкалась женщина. Явно из тех, у кого косточка в носу[2 - Сильная решительная женщина. Аналог русскому «в горящую избу войдет, коня на скаку остановит»]: крупная, плечи что коромысло, зад больший и крепкий, как щит. На ее поясе побрякивала массивная связка ключей. Она осмотрела нас, признала Альрика за хёвдинга, поклонилась ему.
– Заходите, погрейтесь у огня, обсушите плащи! Брита, Санна, принесите колбасы и сыр! Сигрун, пиво!
За минуту она разогнала людей. И вот мы уже сидели возле очага, чувствовали, как нагреваются мокрые рубахи, потягивали пиво и заедали его теплыми лепешками с сыром. В это время девки споро накрывали на стол, то и дело пробегали мимо нас, держа миски со снедью.
– Мда, мужчина без жены – что сарай без крыши, – протянул Облауд, не сводя глаз с хозяюшки.
В прошлый раз в суматохе я ее как-то не заметил. Да и куда мне было? Я больше думал о своем животе. Да еще и девки Сигарра перетягивали все внимание на себя.
– Да у нас тут целая деревня без крыш, – буркнул Вепрь.
Ивар, всю дорогу державшийся наособицу, привстал со скамьи, поймал взгляд Альрика.
– Хёвдинг, – прошептал он.
– Ключница! – махнул рукой Альрик. – Я смотрю, у вас девок полон дом, а вот с мужчинами беда.
Та подбоченилась, нахмурилась:
– Зато каждый десятка стоит.
– И в поле, и в постели? Ну, да я не об этом речь веду. Один мой хирдман решил осесть на земле, да пока места не приглядел. Я думал, может, вам на что сгодится? Но если тут такие мужчины, то куда ему…
Ключница расплылась в теплой улыбке, перекинула длинную косу, осмотрела нас так, будто коней на ярмарке выбирала. Особенно долго ее взгляд задержался на хмурном Вепре да на белоголовом Хвите.
– Тут, конечно, не мне решать.
– Супротив твоего слова разве кто сможет выступить? – ласково улыбнулся ей в ответ Альрик.
Вот же ушлый торгаш!
– Кто нынче в доме за главного?
– Кто-кто… Сигвальдовой крови никого и не осталось. Нужно с Эрном поговорить. Можно позвать младшего брата жены Сигвальда, коли он согласится. Может, четвероюродного племянника. А может и вовсе все земли клятому Хрейну отойдут, если конунг так решит.
– Не отойдут! Клянусь бородой Скирира! – в дом вошел сакравор со старушонкой под рукой. – О чем речь?
– Да вот, хотел оставить одного человека в этих землях. Он решил оставить ратное дело.
– Добро, – кивнул Эрн. – А то может и все останетесь? Сигвальди Добряк тоже в свое время объездил все северные моря, а как-то проснулся и говорит, мол, больше не по душе ему ватажье ремесло. Хочу, говорит, жену любить да сыновей растить.
На последних словах голос его дрогнул. Вспомнил, видать, что не осталось в живых сыновей его ярла.
– Ну если Эрн не против, – хозяюшка скрестила руки на груди. – Только бы твой малец не оказался жевателем угля[3 - Жевателями углей называли мальчиков, которые просто сидели дома рядом с очагом, в то время как все остальные вспахивали поле.].
– Ивар никогда не прятался за спинами товарищей. Ни в бою, ни на веслах, ни за столом.
Альрик кивнул. Ивар встал, неловко поклонился, а ключница заметно расстроилась. Зато приободрились девки, стоявшие поодаль. Пусть Ивар выглядел не таким могучим, как Вепрь, а его внешность уступала скальдовой, но он был крепок, молод и строен. Его тут быстро оженят.
Мы не стали долго тянуть: похлопали Ивара по плечу, высказали ему все обиды, что накопились за время общения с ним, он в ответ обругал каждого из нас. Расставаться нужно с чистым сердцем и без камней за пазухой. Мне досталось лишь несколько слов, из которых самыми обидными были «коротышка» да «безусая морда». Усы-то еще отрастут, какие мои годы, а вот ростом я и впрямь был ниже всех ульверов. Как был в прошлую зиму Тулле по плечо, так и остался.
– Ничего! – сказал я. – Когда стану сторхельтом, навещу тебя. Поглядим, кто выше будет!
Ивар рассмеялся и пошел дальше. На его счастливой роже ясно было видно облегчение и радость. Радость, что он оставляет сноульверов. А потом его утащили девки вглубь дома. Пока мы здесь, лучше делать вид, что мы его знать не знаем. После нашего отъезда жители Сёльвхуса проведут обряды, познакомят местных духов с новым членом семьи, а точнее обманут их, убедят, что Ивар всегда тут жил.
– Как могила ярла Сигарра? – спросил Альрик, когда мы пересели за накрытый стол.
Рубахи уже просохли, в животе приятно булькало пиво, и уже хотелось завернуться в теплые одеяла и уснуть. Казалось, будто мы не спали под крышей не один месяц. Но отказаться от дымящейся каши и тушеного мяса? Какие ж мы ульверы после такого?
– Его достойно похоронили, – благодарно кивнул сакравор. – Надели на него кольчугу и шлем, его мечом закололи раба и вложили в руку. Останки раба также положили в могилу. Я положил туда волосы с головы убийцы. Фомрир примет Сигарра в свою дружину.
– Конечно, примет! За ярла Сигарра! И его место возле Фомрира!
– Дранк! – рявкнули мы.
И это было не самое плохое поминовение усопшего.
Дальше хёвдинг с сакравором принялись обсуждать возможных кандидатов на место ярла. И хотя Альрик, как мне кажется, ничего не знал о родне Сигарра, он каким-то образом умудрялся поддерживать разговор, одобрительно кивал или хмурился при упоминании имен, а потом и вовсе начал настаивать на некоторых кандидатурах.
Тулле неторопливо потягивал пиво и прислушивался к разговору. Я же все чаще закрывал глаза и все медленнее поднимал налившиеся тяжестью веки. Пока не отрубился.
* * *
По ногам потянуло холодом, я проснулся и хотел было нащупать одеяло, как услышал:
– Нет! Ты должен пойти к Рагнвальду Беспечному! Хрейн попрал его решение и должен быть наказан. Не тобой, а конунгом!
Я узнал голос Альрика.
– Да что тот конунг? Где он и где мы? Нет, Беззащитный, отвези меня обратно на земли Хрейна. Я его дождусь. Кору буду глодать, но дождусь.
Ага, а это сакравор.
– И что? Всю зиму просидишь сиднем в холодном доме? А если Хрейн вышлет вперед себя воинов, тогда что? Он развернется, соберет людей и убьет тебя. Обвинит в нападении. И конунг отдаст Сёльвхус ему! Убийце твоего ярла! Вот уж Сигарр порадуется.
Я медленно приоткрыл глаза. Кажется, я уснул прямо за столом и уже давно. Огонь в очаге погас и еле-еле мерцал красным, светильники выгорели, и только в один из них вовремя подлили масло. Сквозь сомкнутые ресницы я рассмотрел белую голову Альрика и темную сакравора. Хирдманы и жители Серебряного дома ушли спать, а эти, видимо, продолжали пить и спорить.
– И еще подумай вот о чем. А что, если трэль на пристани соврал? Если Хрейн ушел не по суше, а по морю? Тогда ты его точно увидишь лишь перед смертью. А если он уже вернулся и увидел разоренный дом? Что тогда? Нет! Тебе нужно к конунгу. На суд.
– Да пойми ты, тварин сын! – взревел сакравор, и я дернулся, засадив занозу в щеку. – Сколько плыть до Хандельсби? Пять-шесть дней? Я уже чувствую тварь в себе! Не боишься, что она вырвется и убьет твоих людей?
– Так быстро никто не меняется. Нужны еще смерти и время. Если ты будешь убивать людей Хрейна, то превратишься в тупоголового великана, прежде чем увидишь его самого. Уверен, что в Хандельсби смогут что-то сделать с тобой. Может, все же сердце твари поможет.
– Я не понимаю, Беззащитный, – помолчав, сказал Эрн. – Какое тебе дело до наших бед? Ты плату получил и от ярла Сигарра и от меня. Плыви своей дорогой.
– Когда я искал найм, то мне не было дела, кто прав. К кому пойти: к ярлу Сигарру или к Хрейну. И боги направили меня куда нужно. – Альрик поднялся из-за стола и начал расхаживать. Туда-сюда, туда-сюда. – Мы сделали свою работу. И получили плату. Но работа не закончена. И я все еще чувствую себя должным.
– Я снимаю долг.
– Прежде я видел Рагнвальда, когда еще не был хёвдингом. Знаю, как он судит. Знаю, что он злится, когда его волю нарушают. Если ты сдашься, если превратишься в тварь, другие ярлы решат, что убивать можно и сейчас. Только убивать будут ядом, а не мечом. Каким станет тогда этот мир? Миром трусливых мужчин? Миром без закона?
Сакравор долго молчал. Так долго, что я успел задремать.
– Эк ты завернул, Беззащитный. Будто если я не поеду в Хандельсби, Бездна поглотит этот мир.
– А разве это не так? Каждый день мы выбираем, как поступить. И каждый выбор либо приближает мир к Бездне, либо отдаляет от нее. Конец мира не так уж и далек.
– Чудной ты, Беззащитный. И люди у тебя чудные. Ты зачем такого мальца взял? От глотка пива сомлел.
Я едва удержался от того, чтобы вскочить и заорать, что вовсе и не от глотка. Там кружки три было. Да еще и на пустой живот выпил. А уснул, потому что в тепле сморило.
– Кай – один из лучших. На днях кровника убил. Слышал, наверное, о Торкеле Мачте?
– Буди своего лучшего. Пусть на лавку ляжет. Да и нам пора. Скоро уже светать начнет, бабы засуетятся.
Альрик толкнул меня в плечо, махнул вглубь дома. Я добрел до первой свободной лавки, завернулся в одеяло и уснул.
* * *
Море – оно как небо. Летом чистое и ясное, ровное и гладкое. Лишь изредка набегут черные тучи, подымутся волны, обрушатся ливни и шторма, и снова тишь да гладь. Осенью – серое, сумрачное. И не спокойное, и не штормливое. Ветра мечутся, воды хлещут, корабль перекатывается с бока на бок, подпрыгивает, скачет по Нарлову полю. И не видно ни конца ни края мутным водам, что сливаются воедино с мутной небесной хлябью.
Порой казалось, что «Волчара» вот-вот доплывет до края земли, где моря соединяются с небом, и поднимется на тучевые волны. И будем мы до скончания веков плавать среди звезд и с тоскою глядеть на покинутые дома.
Какая только чепуха не лезет в голову посреди вод? Все же знают, что за краем земли только бесконечная Бездна, праматерь всех тварей.
Насквозь промокший парус убрали, и снова мы сидели на веслах, а Арне Кормчий вел нас ему одному видимым курсом. Грести гребли, но думали все лишь об одном. О том, что у нас на борту находится изменяющийся. Еще не тварь, но уже и не человек.
Не сразу я вспомнил подслушанный ночью разговор, не сразу понял, что это был не сон. Но лучше б и не вспоминал. Сам сакравор сомневался, что он продержится до столицы в человеческом обличьи. Сейчас он сидел вместе со всеми на веслах. Даже Альрик занял место гребца. Нас стало слишком мало, всего шестнадцать, из которых один – калека, второй – однорунный. Еще один на руле. Маловато для судна с тринадцатью банками. Халле Рыбак и тот взялся за работу, и мы каждый раз, когда его весло выходило из воды, ждали какую-нибудь морскую тварюшку.
Раз. Еще раз. Еще раз.
Хвит несколько раз затевал песнь, чтобы было веселее грести, но быстро умолкал. Наши голоса терялись за плеском волн и шумом ветра. Да и настрой был неподходящим.
Что изменится сначала? Душа или тело? Вырастут ли у него клыки, покроется ли его лицо шерстью? Или в какой-то момент он вскочит, поднимет секиру и разрубит надвое Эгиля Кота, который сидит прямо перед ним? А каково самому Коту? Он не смел оглядываться, потому смотрел вбок – на весло сакравора. Вот оно выскользнуло из воды, значит, поживет Кот. Еще один гребок.
Я бы отдал на время две-три свои руны Видарссону. Чтобы выгнать из головы дурные мысли. Чтобы думать лишь о скользящей рукояти весла, о ноющей боли в плечах и спине, о новых мозолях на ладони. Чтобы возносить беззвучные мольбы богам о нужной ноздре Хьйолкега. Чтобы слышать только хрип легких да слизывать стекающие по лицу капли дождя.
Хороший Видарссон малый. Хоть и старше меня. Хоть и выше на голову. Пыхтит, умирает, но гребет наравне со всеми.
А сакравор, поди, и вовсе не замечает тяжести весла. Точно перышком машет.
Что там Халле? Никак не приманит добычу? Видать, чуют твари своего собрата, вот и не жаждут подниматься из уютной морской пучины.
На второй день плавания я уже готов был сам выбросить Рыбака за борт. Пусть лучше на нас хуорка нападет. Пусть еще какая-нибудь тварь вылезет! Все, что угодно, только бы не это тяжелое молчание и ожидание взрыва. Сейчас я бы даже на Торкеля согласился!
Уверен, что не меня одного терзали такие мысли. Иначе почему ульверы время от времени поглядывали на Рыбака? Тот ежился, нервно оглядывался и уже сам с мольбой смотрел на свое весло. Ничего не подцепилось ли? Неужто дар пропал?
Под вечер Хьйолкег чуть повернул голову, и подул нужный нам ветер. Арне с кормы крикнул убрать весла и поставить парус. Я втянул свое и уложил его вдоль борта. Поднял голову и примерз к месту: одно весло все еще мерно ныряло в воду. Лишь одно. «Волчара» начал понемногу разворачиваться.
– Убрать весла! – гаркнул Арне во всю мощь.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
Промокшая рубаха то обтягивала широкую спину сакравора, то собиралась складками, когда он откидывался назад.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
Он не мог не слышать приказ.
Эгиль Кот медленно отодвинулся в сторону, не сводя взгляда с Эрна. Вепрь потянулся к топорику, я положил руку на нож.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
«Волчара» повернулся вполоборота, и волны начали перехлестывать через низкий борт.
Побледневший Альрик подошел к сакравору, тронул его за плечо и тихо сказал:
– Убрать весла.
Эрн приподнял тяжелую голову, долго смотрел на хёвдинга, потом вздрогнул и бросил рукоять. Кот отшатнулся так, что налетел на Хвита и упал на доски.
– Арне, ровняй корабль. Поставить парус! – приказал Альрик.
И мы бросились к канатам, стараясь не думать о том, что произошло. И шепотком пробежали слова Кота:
– Глаза! Его глаза были оранжевыми.
Тварь уже завладевала им. Изнутри, исподтишка.
– Надо было остаться с Иваром, – пробормотал Ларс.
Сакравор привалился спиной к борту, закрыл глаза, а Альрик что-то ему выговаривал.
– Я больше там не сяду, – выдохнул Кот. – С меня как будто семь шкур спустили. Каждый его вдох – как по живому мясу.
– Но он же не напал. Всего-то не расслышал Кормчего, – дернул я уголком рта.
– Видать, ты, Кай, родился позади коричневого сыра[4 - Родиться позади коричневого сыра – быть глупым, недалеким человеком.]! – усмехнулся Облауд. – Все он расслышал. Он не понял!
– Что это значит? – нахмурился я.
Тулле приобнял меня за плечи и шепнул на ухо:
– Твари не знают человеческого языка. Им что хочешь кричи, все без толку.
Я скинул руку друга и угрюмо уставился на сакравора. Пока еще сакравора.

Глава 5
Солнце заметно сместилось на небосклоне, а мы всё плыли вдоль неприветливого берега. Серые скалы пронзали серые тучи, а серая вода яростно хлестала по камням, торчащим тут и там. Арне Кормчий не выпускал руля, то и дело выкрикивая команды левому и правому борту: грести, не грести, грести сильнее… «Волчара» кружился и плясал промеж скал, как пьяная бабенка.
Хвала Фомриру, сакравор больше не забывался. Тут одна такая оплошность – и наше судно пропорет себе брюхо. Ульверы каждый раз после оклика Арне оглядывались на весло Эрна. И каждый раз с облегчением выдыхали: слышит, понимает.
Как долго продержится сакравор, никто не знал. Потому внезапно открывшийся широченный проем фьорда мы встретили радостными криками.
Мы добрались до Хандельсби!
«Волчара» повернул, и мы двинулись вглубь земель Рагнвальда Беспечного.
Фьорд был так широк, что походил больше на пролив. По обеим сторонам все также тянулись горы, сплошь покрытые лесами. И чем глубже мы заходили, тем более пологими становились склоны.
Говорят, что именно здесь Фомрир впервые ударил мечом по суше и, не рассчитав сил, прорубил слишком глубокий и широкий проем. Хотя я слышал историю о том, что первый удар вовсе рассек скалы надвое и отделил западные земли от восточных.
Навстречу нам выплыл неторопливый карви, красно-желтый парус выделялся ярким пятном на фоне темно-зеленых берегов. Когда судно приблизилось к нам, я заметил, как расслаблены на нем люди. Щиты висели на бортах, кольчуг видно не было. Зато как там пестрило одеждой! Где только такие краски нашли? Зеленые, красные, оранжевые, небесно-голубые рубахи нет-нет да и мелькали под алыми плащами, подбитыми мехом.
– Не боятся они нас, – хмыкнул Вепрь и небрежно почесал рукоятью топора спину.
– А чего нас бояться? Их в три раза больше, борт у них выше, да и рунами они покрепче будут.
Карви подошел к нам почти впритык, там подняли весло и оперлись им на наш борт, и по веслу, как по мосту, прошел хускарл. Девятая руна. Круглый и упругий, точно мяч, улыбчивый, с рыжей курчавой бородой и усами. Спрыгнул на палубу, огляделся, чуть нахмурился при виде сакравора, а потом широко раскинул руки и с усмешкой поклонился.
– Приветствую вас, добрые люди, в землях конунга Рагнвальда. Думается мне, вы идете в Хандельсби?
Поднялся Альрик, кивнул гостю.
– Верно. Меня зовут Альрик Беззащитный, а это мои хирдманы, известные как сноульверы. И путник Эрн от ярла Сигарра Сигвальдссона. А ты, никак, проводник?
– Да. Я проведу ваш корабль прямиком в город. Меня зовут Холгер Золотое Руно, – и он провел рукой по мелким кудрям, которые выглядели в точности как овечья шкура.
Даже мудрый Мамир бы не смог придумать прозвище лучше.
Холгер махнул рукой, карви отошел в сторону, и мы двинулись вглубь фьорда.
Зачем нам проводник в прямом и широком фьорде? Мимо города-то уж как-нибудь не проплывем. Но решать было не мне, а Альрику. Впрочем, Золотое Руно и не торопился хвататься за кормило. Он прошелся по судну, перекинулся с ребятами парой слов, осторожно обошел сакравора и остановился возле хёвдинга.
– Поздновато вы. Ярмарки почти все закрылись, торговцы расплылись по домам, – Хольгер раздвинул рыжую овчину на лице, изображая улыбку.
– Мы не по торговым делам, а по судебным.
– Взялись развозить путников на зиму глядя?
– С работой в такое время всегда тяжко. А мой хирд еще и поистрепался немного.
– Да и маловаты вы для настоящего дела, – хмыкнул Золотое Руно. – Значит, на зимовку в Хандельсби останетесь? Тут бесплатного жилья нет.
– Знаю. Справимся.
– Что ж, пойду к кормчему. Скоро уже начнется.
Он встал возле Арне, оперся о борт и, не касаясь кормила, начал давать указания. Мы тут же уселись за весла. И снова началась та же пляска, что и перед фьордом. Только вот скал никаких видно не было. Судя по цвету воды, глубина тут была не меньше десяти человеческих ростов, осадка у «Волчары» небольшая. Так зачем нужны эти глупости?
Махать веслом было несложно, только я злился на постоянные окрики «греби – не греби», особенно когда не видел в них смысла. Пока не чиркнул по чему-то твердому. Глянул – а под водой макушка дерева. Нет, не дерева. Мачта!
И такие подарочки раскиданы по всему фьорду?
Я внимательно смотрел на воду и то и дело примечал тонкие тени подводных препятствий. Неужели конунг Рагнвальд так боялся нападений, что потопил целый флот?
Точно подслушав мои мысли, а скорее, угадав их, Золотое Руно громко пояснил:
– На дне фьорда лежат корабли тех, кто выступил против конунга Рагнвальда. Жаль, что последние десять лет таких смельчаков больше нет.
Петлять по фьорду пришлось довольно долго, а потом он вдруг вильнул, мы плавно обошли поворот притирку к берегу и вышли к Хандельсби. Я раззявил рот, позабыв про весло.
По обоим сторонам залива, сколько было видно глазу, волнами выстроились дома. Огромное множество! Большие, маленькие, каменные и деревянные, с еще зелеными кровлями, а кое-где крыши выкладывались досками. Густой дым, поднимавшийся от очагов, смешивался с облаками.
Горные склоны плавно спускались к воде, и город напоминал чашу, на дне которой синел залив, а ее бока были засажены домами. Там были такие постройки, что высились над другими, как великан перед людьми.
– Это ж сколько тут народу живет? – выдохнул Видарссон.
– Тысячи три, – ответил Альрик. – А летом и того больше.
Я попытался представить такую кучу людей, но не смог. Даже в старинных сказах о героях самые большие войска насчитывали две-три сотни воинов. Какого же размера хирд у Рагнвальда Беспечного? И если там хускарлы и хельты, то неудивительно, что больше никто не хочет свергнуть конунга. Да такую силищу только Бездна сможет одолеть.
По фьорду туда-сюда сновали лодчонки, широкобокие кнорры и здоровенные плоты, на которых перевозили лошадей и коров. На каждом из суденышек горели светильники, и в вечернем сумраке казалось, что по воде скользят души усопших, коих еще не успели подхватить боги.
Сакравор и тот с любопытством глядел на Хандельсби.
Пристань была и на левом берегу, и на правом, на обеих сторонах стояли корабли, но Холгер повел нас направо. «Волчару» привязали к крайнему причалу. К нам подошел карл, небрежно проверил груз, махнул рукой и ушел.
Золотое Руно получил серебряную монету за свои труды, улыбнулся и сказал:
– Раз уж вы приехали к конунгу, то можете переночевать сегодня на складе. Если Рагнвальд согласится вас принять, то выделит и жилье.
Он отвел нас к пустующему сараю, в котором стоял небольшой очаг и пара лавок. Пол был земляным, но хорошо утоптанным. Главное – там была крыша, и через нее не капала вода. Дожди изрядно надоели. Вот только в очаге не было ни уголька.
Альрик посмотрел на это, приказал ребятам принести провизию с корабля, а Тулле, меня и Видарссона отправил за дровами.
Мы прошли к концу пристани и нашли там большую поленницу, забитую под самую крышу. Но стоило мне только потянуться за первым бревнышком, как откуда-то вынырнул человечек с длинными свисающими до плеч прядями волос и узенькой бородкой. На нем помимо длинного плаща была странная на вид шляпа, с широкими краями вокруг его головы. А что? Удобно! И вода на лицо не плещет.
– Три охапки – один эйрир, – заявил он.
Мы переглянулись между собой.
– Что? Эйрир за что?
– За три охапки, – он посмотрел на нас, скривился и пояснил: – За дрова!
– Ты что, дурак? С каких это пор за дрова платят? Вон лес, вот топор. Любой сходит и за так нарубит. Ты бы еще за воду плату спросил! А она вон, сама с неба течет.
Человечек тяжко вздохнул.
– Вблизи лес весь вырубили. А так – иди руби, кто ж тебя остановит?
– Так ночь уже! И дождь! Нам бы просушиться да еду сготовить.
– Три охапки – один эйрир.
– Вот ты чудной, – рассмеялся я. – Если б ты приехал в Сторбаш, разве я бы взял с тебя плату за дрова? Или за хлеб с пивом? Или за крышу над головой? Не помрешь ведь, если дашь немного дров! Тут вон их сколько! На всю зиму хватит.
– Не знаю никакого Сторбаша! – начал сердиться человечек. – Тут Хандельсби! Знаешь, сколько кораблей сюда приходит? Каждому давать – так и разориться можно. А труды? Сначала до света прешься в лес, рубишь там целый день, на телегу складываешь, лошадь опять же… А потом еще тупоголовым деревенщинам объяснять, что да как!
Видарссон побагровел, но промолчал. Он явно был согласен со мной, но не хотел выставлять себя болваном. Тулле рассмеялся и положил мне руку на плечо, останавливая. Ибо я уже хотел объяснить этому двурунному, что не стоит ему оскорблять четырехрунного.
– Кай, это его работа. Он возит дрова и продает их приезжим.
– Не только приезжим. Местные тоже покупают, – буркнул человечек.
– Ладно, – скрепя сердце, согласился я. – А охапки мы сами будем брать?
Я прикинул, что можно сбегать за сакравором, а уж тот за раз половину поленницы вынесет.
– Еще чего! Я сам вам отмерю.
Он набрал в руки штук семь полешек, сунул их Видарссону, еще раз набрал семь – дал Тулле, затем протянул руку за деньгами.
– Так за три же? – сощурил глаз я.
– А монета у тебя за щекой, что ли? Плати, потом дам третью.
Я стиснул зубы, поискал в кошеле самый маленький кусочек серебра, отдал его и забрал последнюю порцию дров.
Вернувшись в сарай, я пересказал эту историю ульверам, но, к удивлению, они не возмутились местными порядками. Альрик, отсмеявшись, сказал:
– Теперь я боюсь выпускать тебя в город.
– Да с чего это? – огрызнулся я.
– Это тебе не глухая деревенька, где все друг друга знают, а целый Хандельсби! Тут кого только не встретишь. И обычаи иные. А вдруг ты не поймешь и зарежешь кого? И не всегда вирой откупишься. Рагнвальд сурово наказывает за нарушение порядков в своем городе.
– Да не трону я никого, если они первыми не полезут.
– Тут ведь разные люди встречаются. Они могут говорить иначе, одеваться иначе, а у некоторых даже другой цвет кожи.
Я усмехнулся.
– Да ладно? Это какой?
Какой самый невероятный цвет? Красных я видел, например, мой отец когда выпьет лишнего, Хвит у нас белее снега, синий и зеленый – это как синяк, значит, такие тоже бывают.
– Ну не черный же?
Альрик взъерошил мне волосы.
– Завтра увидишь.
* * *
Едва рассвело, Альрик с Вепрем и сакравором ушел к конунгу, нам же строго-настрого приказал сидеть в сарае и по городу не шляться. «Дабы какой беды не случилось», – сказал он и посмотрел на меня.
Последние дрова ушли на готовку каши с рыбой, платить за дерево, которое можно и так нарубить, никто не хотел. От скуки Халле Рыбак поборолся с Видарссоном. Только вот Рыбак делал это в шутку, а Видарссон пыхтел и упирался вполне честно, что не помешало ему подмести пол спиной.
Скучно!
Я встал у двери и смотрел на город. Точнее, на пристань и залив. Первые лодочники уже вышли на свой нехитрый промысел, засновали женщины и рабы. Мужчины в большинстве носили из оружия только поясной нож. Ни секир тебе, ни мечей.
Мимо прошла богато одетая женщина, фибула на ее синем плаще сверкала золотом, из-под платка свисали длинные серьги с каменьями. Побрякушки, что я купил для Ингрид, по сравнению с ними показались блеклыми и дешевыми. А если получить такую фибулу в оплату, то она принесет ульверам больше денег, чем мы заработали за год.
Прошла, глянула на меня, усмехнулась, подозвала лодочника, кинула серебряную монету и отплыла на ту сторону залива.
Целую серебряную монету! И за что? Да тут идти-то всего ничего! И бесплатно притом.
– Тулле! – крикнул я. – А, Тулле!
– Чего тебе?
– Не хочешь ли ты искупаться? Спорим, что я быстрее доплыву до того берега!
Тулле вышел из сарая, а за ним подтянулись и остальные ульверы. Обрадовались хоть какому-то развлечению.
– Альрик запретил уходить отсюда, – заметил Хвит.
– Так мы и не уходим. Плавать он нам не запрещал.
– Вода, наверное, ледяная, – поморщился друг. – За так не поплыву.
– Хмм, ставлю полмарки, что доплыву первым.
– А обратно?
– А обратно – бегом. Заодно и согреемся. Прибегать к сараю Альрик тоже не запретил.
– Давай! – кивнул Тулле.
Мы постоянно состязались друг с другом. И боролись, и лазали на скалы, и взбирались на деревья на скорость, и прыгали. А вот в плавании еще ни разу не приходилось. У меня было преимущество в одну руну, зато у Тулле руки шире и ноги длиннее.
Я скинул плащ, башмаки, верхнюю рубаху, оставил себе штаны, нижнюю рубаху и нож. Мало ли какая пакость может жить во фьорде! Впрочем, на этот счет я мало переживал. Это ж не Темный Залив у Торира Тугой Мошны, а воды конунга Рагнвальда! Уж он-то свои владения от всех крупных тварей повычистил давно.
Мы с Тулле встали на краю причала, переглянулись и прыгнули в воду.
У меня перехватило дыхание от ледяных объятий фьорда. Надо было сначала натереться жиром, но задним умом все крепки.
– Четверть марки – на Кая! – услыхал я с берега.
– Два эйрира на Тулле!
– Хвит, считай!
– Кай на четвертой! На него – три эйрира.
Постепенно я разогрелся и поплыл размеренно. Как по мне, плавание не сильно отличается от махания веслами. И там, и там главное – держать ритм. Если бы это была речушка в двадцать шагов шириной, тогда я бы рванул во всю мощь, но тут широченный залив.
Темная до черноты вода казалась густой и плотной. Ляг на спину, вытяни руки – и спи. Лучше и мягче любого одеяла! Жаль, что студеная.
Впереди послышался плеск, я поднял голову и увидел лодочку, из которой госпожа с золотой фибулой смотрела на нас, как на безумцев.
Я крикнул:
– Тулле, не отставай! – и поплыл быстрее. А потом ускорился еще.
После получения четвертой руны я никак не мог проверить свои силы. Мы только и делали, что мотались на «Волчаре» от берега к берегу. Ни драк, ни сражений, ни даже уличных потасовок. Только гребля. Была надежда на земли Хрейна, но и там сакравор все сделал сам.
Вскоре я поравнялся с лодочкой. Старик неторопливо ворочал веслами, ему и дела не было до двух пловцов, но женщина вдруг воскликнула:
– Заплачу вдвое, если доплывешь быстрее этих!
Лодочник крякнул, загреб поживее. Я не собирался уступать и поплыл изо всех сил. Не видел ничего, кроме черной бездны перед собой, не слышал ничего, кроме шлепания весел поблизости да редких вскриков от других лодочников. Кровь мягко стучала в висках. Я ждал, что придет усталость и окутает меня тяжелым покрывалом, повиснет на руках и ногах, потянет на дно. Я ждал, что станет мало воздуха, захочется перевернуться на спину и покачаться на волнах. Я ждал, что холод проникнет в мои ноги и скрутит их, как это случилось в Сторбаше с одним мальчишкой. Как его звали? Я не помнил. Помнил лишь, что он продержался на воде еще немного, а потом выдохся и утонул, не добравшись до берега.
Но я все еще плыл. Плыл, плыл и плыл. А потом рука коснулась чего-то склизкого – сваи пирса. Сверху мне уже протягивали руки. Я схватился за ближайшую, взлетел на доски. Мне тут же протянули кружку с дымящимся отваром, я выпил ее залпом, даже не почувствовал тепла, вернул обратно. Вокруг стояли улыбающиеся хускарлы, карлы, мальчишки и трэли. Человек двадцать, не меньше.
– Кто такой? Как звать?
– Недавно в Хандельсби?
– На спор поплыл?
– Да не, умыться хотел и подскользнулся, – хотел ответить я, но губы почти не шевелились.
– Смотри, там второй!
Я оглянулся. К пирсу только-только подходило то суденышко с богатой госпожой. Она подождала, пока лодочник пристанет и поможет ей подняться, величественно взошла на доски, окинула меня с ног до головы презрительным взглядом.
– Твой выигрыш, – и она кинула в меня монету.
Я еле успел ее подхватить. Золото! Я впервые держал в руках золото!
– Я с тобой не спорил! – сказал я, но вместо слов вышло невнятное бурчание.
– Да он же замерз! Айда к нам, согреешься.
– Не! Не!
Плюнув на странную женщину, я растолкал людей и пробрался к краю пирса. Тулле все еще плыл. Спокойно, уверенно.
– Да не боись, встретим мы твоего друга. Или это враг? Идем, пятки отморозишь!
Странно. Я стоял босиком на холодных досках, только что вылез из ледяной воды, но холода не чувствовал. Впрочем, я и пяток своих особо не чувствовал. Словно чурбаки вместо ног. Но я дождался Тулле.
– Умэ-мэ-бввве, – пролепетал друг синими губами.
Я кивнул. Понятно. Он явно проклинал меня, мои дурацкие затеи и всех моих предков до седьмого колена.
Нас потащили в чей-то дом в стороне от пристани, распинав куриц и собак, накинули одеяла на плечи, усадили возле очага и всучили кружки с пивом. Внутрь набилась куча народу, и всем хотелось с нами выпить. Ну и расспросить нас, конечно.
Когда я отогрелся, пришлось отвечать на их вопросы.
– Сноульверы. Прибыли вчера вечером. К Рагнвальду на суд. Хёвдинг – Альрик Беззащитный. Я – Кай Эрлингссон. Да пока прозвище не заработал. Мой сохирдман Тулле Скагессон. Скучно стало, вот и поплыли. Хёвдинг запретил в город выходить, так мы вплавь Баба та? Да Фомрир ее знает. Захотелось перегнать, вот и перегнал. Зимой? Зимой тоже могу сплавать туда-сюда, если вы лед расколете. Да чего тут такого-то? У вас дрова продают, вот уж где диковина. Где поселили? Пока в каком-то сарае, но скоро переберемся в город.
Новые знакомцы оказались душевными ребятами, так мне показалось спустя еще три кружки пива. Кто-то охранял пристань, кто-то перевозил людей через залив, несколько парней сами недавно приплыли в Хандельсби вместе со своими ватагами, но большинство жили здесь, обрабатывали землю, торговали, строили корабли. Меня звали в другие хирды, предложили перейти в дружину к конунгу и даже посватали за какую-то Гунхильду.
– А обратно как? Снова поплывете?
– Не. Думаю, пробежимся. Город посмотрим. Ты как, Тулле? Готов?
– Безумец, – негромко произнес пожилой карл.
– Что ты сказал? – нахмурился я.
– Тебе подойдет прозвище Безумец. Кай Безумец.
Определенно, это звучит лучше, чем Свинокол или Старушколюб, и даже лучше, чем Троллежор. Но я не хотел прослыть человеком, у которого нет ума.

Глава 6
Когда мы с Тулле прибежали обратно, Альрик еще не вернулся, так что мы успели переодеться и кое-как просушить волосы. Я похвастался золотой монетой. Каждый ульвер пощупал ее, взвесил и попробовал на зуб.
– За золото и я бы нырнул, – возбужденно сказал Халле Рыбак. – Пусть даже и плавать не умею.
– За золото любой дурак бы сплавал, – буркнул Бьярне Левша. – А за так – только наши дурни!
– Говоришь, она просто так тебе монету кинула? Может, имя шепнула? Мол, приходи ночью…
– Ага, Каев сморчок после ледяной водички ей приглянулся!
– А что? Каждой бабе свое нравится. Может, той мизинчики по вкусу?
Тролли злоязыкие! Завидовали моему богатству, вот и глумились вволю.
– Жаль, Тулле ничего не досталось. Видать, там и вовсе полмизинца болталось.
– Да не, не болталось. Смерзлось же все! Крошечная ледяная сосулька. С синичий хвостик.
Через какое-то время к нам зашел человечек в странной шляпе, вчерашний торговец дровами. Он вцепился мне в руку и потащил к поленнице.
– Это же ты сейчас плавал? Ты плавал? – тараторил он. – Кай Безумец? Возьми дров сколько надо! Тебе ж согреться надо! Кости застудишь, потом всю жизнь ныть будут.
Я не понимал, что ему нужно.
– Да не нужны мне твои дрова! Чтоб я еще раз за дерево платил?
– Просто так бери. Скажешь, что Эльс Древоруб подарил.
Впихнул хорошую охапку, не каких-то семь полешек, поулыбался и отправил меня обратно. Я отошел на несколько шагов и услышал за спиной:
– Безумец-то? Да вон он идет, с моими дровами…
К приходу Альрика весь наш хирд был сыт, пьян и весел. Выходить из сарая мы отказывались, памятуя наказ хёвдинга, потому гости притащили стол, лавки, снедь. Откуда-то, я даже не понял откуда, появились женщины. Веселые, разбитные и сразу согласные. То один ульвер, то другой брал понравившуюся и уводил вглубь сарая. Мы пересказывали свои подвиги новым приятелям, даже Ящерица повеселел, заливал пиво в кривой рот и щурил глаза. Смеялся.
Лишь про дела в землях Хрейна мы молчали.
Видарссон, перебрав с непривычки, заикнулся было про сакравора, но Хвит тут же заткнул ему глотку куском мяса и завел свою песнь. Одну из первых, что и слушать-то неприятно. И в середине особо неудачной строфы прогремел знакомый голос:
– Я ж говорил, что это наши учудили!
От неожиданности я поперхнулся пивом: в дверях стояли Альрик и Вепрь. Хёвдинг улыбался, но ульверы тут же повскакивали с мест, изобразили трезвый сосредоточенный вид, из угла выполз Трюггве, подтягивая штаны. Добрая мина Альрика никого не обманула. Вот уж поистине «молния очами».
– Благодарю за гостеприимство! Я вынужден попросить вас уйти, так как у моего хирда приказ от конунга Рагнвальда.
– Ладно тебе, карл! Лучше выпей!
К Беззащитному подошел, пошатываясь, один из гостей, пихнул початую кружку с пивом. И отшатнулся, напоровшись на его взгляд.
Вепрь прошелся по сараю и вежливо вытолкал всех визитеров вместе с девками, да так, что никто и возмутиться не успел.
– Собрали вещички и за мной, – приказал Альрик.
Его ледяной тон трезвил не хуже водички во фьорде.
Оружие мы сложили на «Волчаре», как и шлемы со щитами, захватили лишь плащи да поясные длинные ножи. Сторожить корабль остался Вепрь, как самый трезвый, и Видарссон, как самый пьяный. А ведь он пил не больше меня! Но привычку он не наработал, видать, прижимистый батя давал выпить лишь полкружки пива по праздникам.
Надо было видеть лица прохожих, когда мимо них проходили ульверы. Крепкие, с выбеленными волосами, в длинных белых плащах из волчьих шкур. Несмотря на малые руны мы смотрелись очень круто.
– Так мы что? Прям к Рагнвальду идем? – спросил я у Тулле.
Негромко вроде спросил, но Альрик меня услышал.
– Конечно. Ему как раз не хватает свиных рыл.
Я захлопнул рот и принялся разглядывать город. Дома тут были небольшими, с двумя входами. Один, как я понял, вел на жилую сторону, а второй – к скотине. Почти все местные держали птицу, свиней, овец. Лошадей было мало, но оно и понятно. Чего их тут держать, когда проще морем добираться? Грязи на улицах было немного, хотя только вчера шел дождь. Кажется, когда-то дороги выложили камнем, который потом покрылся толстым слоем земли, но даже так горожане могли ходить спокойно, не боясь провалиться по колено в первую же лужу. Надо будет в Сторбаше тоже так сделать. И ведь не так уж сложно наколоть камней да рассыпать. Хотя если класть как попало, то скотина может ноги повредить об острый край. И не так уж просто разбить камень. Вот когда стану хускарлом или хельтом, тогда смогу гранит руками крошить. С другой стороны, какой же хельт опустится до такой низкой работы? Для того рабы есть.
Тут рабов было много, гораздо больше, чем в Сторбаше. И дело даже не в размерах поселения. Почти в каждом дворе я видел двух-трех трэлей. Кто курей кормил, кто белье развешивал, кто дрова колол. А ведь еще в домах могли суетиться рабыни.
В Сторбаше столько рабов и не прокормить. Земли там не так много, и чаще всего семья держала одного-двух рабов, а то и вовсе без них обходилась. Бывало, что купят раба, пропашут на нем лето, а зимой приходится продавать или даже убивать, чтоб зерна и прочих припасов хватило до весны.
В Хандельсби, судя по всему, со съестным все хорошо. Да и не только с ним. Местные девушки в обычный день нарядились, как на праздник: ленты в волосах, разноцветные бусы на шее, яркие вышитые платья выглядывали из-под толстых плащей. Мужчины не отставали от них. Сразу было видно, кто приезжий, а кто нет. Пришлые походили на нас суровыми мордами и непритязательными нарядами.
Город формой походил на подкову, где длинные ветви лежали по обеим сторонам фьорда, и мы постепенно приближались к ее центральной части. Людей на улицах становилось все больше, и не все они походили на нас.
На очередном перекрестке я засмотрелся на странного мужчину. Он явно был безрунным, но при этом не трэль. Длинный грязно-желтый балахон болтался на нем, как мешок, рукава обрезаны, и тощие руки торчали, как палки. Он ни на кого не смотрел и молча крутился на месте, то и дело поднимая ладони к небу. Я глянул наверх: серая хмарь. Ни лучика. Потом он остановился, глянул прямо мне в глаза и заорал:
– Вы безбожники! Те, кого вы зовете богами, всего лишь подлунные демоны, что кромсают ваши души на куски. И даруют в обмен грязную и отравленную силу. Отриньте демонов! Поклонитесь Солнцу! И тогда вы будете спасены! И воссияете на ночных небесах звездным светом, посрамите кривую улыбку Луны!
Он замолчал. Местные жители проходили мимо, не обращая на него никакого внимания. Будто собака лает.
– Услышьте меня! – передохнув, снова завел он. – Отриньте убийства! Откажитесь от пожирания плоти! Трупоедам заказан путь на небо. Не станет великий Бог-Солнце обласкивать взглядом безбожников, что поклоняются демонам, убивают и пожирают мясо. Поэтому ваша земля так скудна и бесплодна. Земли ваши полны демонов – Бог-Солнце не любит вас! Моря и озера исполнены злокозненных чудовищ – Бог-Солнце не любит вас! Женщины ваши умирают от боли при родах – Бог-солнце не любит вас! Он не любит убийц и неверных. Кто не восхваляет его каждое утро и не возносит молитвы каждый вечер! Бросьте мечи и перекуйте их на орала! Тогда вознаградит вас Бог-Солнце. Дарует вам тепло. Уведет от вас зиму. Станут ваши земли плодородны и изобильны, а ваши стада тучны и плодовиты. Не нужно сражаться друг с другом! Не нужно убивать и жаждать чужого. Нужно лишь молиться и трудиться. Бог-Солнце вам воздаст по заслугам!
Он рухнул на колени и принялся биться головой прямо о грязь. Его макушка была выбрита начисто, и длинные лохмы волос обрамляли ее по кругу.
– Он что? Хочет, чтоб мы мясо не ели? – шепнул я Тулле.
Тот был удивлен не меньше.
– И чтоб не сражались тоже. Ну и еще чтоб возносили хвалы солнцу.
– Зачем кланяться солнцу?
Друг пожал плечами. Я обошел безрунного стороной. Вот уж кто безумец! Надо же, молиться солнцу! Все ведь знают, что солнце – это пылающее сердце Маансуджа, которого убил Скирир, чтобы спасти мир от пожирания. Всего лишь сердце твари! Разве оно может любить или что там он кричал?
Я все выискивал людей необычного цвета, обещанных Альриком, но ни синих, ни зеленых в округе не было. Один раз приметил пацаненка-раба, смуглого и черноволосого, он мчался по своим делам. Я перехватил его за шкирку, поднял в воздух и окликнул хёвдинга:
– Беззащитный, это и есть черный человек? У него черная голова и глаза.
Мальчишка заверещал на непонятном языке, я только и разобрал «господина».
– Отпусти раба, – выдохнул Альрик. – Бывают и почернее этого.
Я разжал хватку, трэль шлепнулся в грязь, кувыркнулся, вскочил на ноги, поклонился и побежал дальше.
– Но он и верещал не по-нашему!
Хвит обернулся ко мне с улыбкой:
– По-нашему он говорил. Назвал тебя добрым господином, попросил отпустить, а то злой господин выпорет его.
– Если так, почему я его не понял?
– Потому что он говорит, будто горячей кашей рот набил.
Мы остановились возле ворот просторного подворья, где стояло несколько небольших зданий и одно огромное, не меньше Сёльвхуса. Альрик назвался привратнику, молодому хускарлу, и тот отвел нас к одному из домов.
– Конунг выделил вам двух рабынь, – сказал хускарл. – Они займутся домашними делами. Снедь также от конунга.
– А дрова? – спросил я.
– И дрова.
– Вот сразу бы так.
– Конунг Рагнвальд призовет вас, когда придет время. Если что понадобится, обращайтесь к Толстухе. Она смотрит за гостями.
Хускарл чуть наклонил голову и ушел.
– А дрова? – прошипел Альрик. – А дрова? Кай, после четвертой руны ты либо поглупел, либо излишне охрабрел. Здесь тебе не Сторбаш. В столице нужно вести себя тихо и осторожно, а не вытворять глупости на забаву толпе. Особенно когда прибыл на тяжбу.
– Да что такого? – разозлился я. – Там плыть-то всего ничего было. Любой рунный легко проплывет туда и обратно. Почему сразу безумец?
– Потому что, – хёвдинг схватил меня за ворот плаща и подтащил к себе, – переплыть может любой. Да вот только не любой рунный полезет в ледяную воду из-за скуки, точно дурак потешный. Что будут думать в Хандельсби об ульверах? Что это достойные воины? Или что это карлы, шутки ради бултыхающиеся во фьорде?
– Зато нас теперь хотя бы знают и уважают! – я вырвался из хватки. – Ты же видел, как нас угощали. Даже баб привели.
Беззащитный смерил меня ледяным взглядом, от которого заледенело внизу живота. В последний раз я так себя чувствовал рядом с отцом после того, как не получил благодать.
– Вот тебе урок, Альрик. Никогда не бери в хирд детей! – процедил он.
От такого оскорбления кровь бросилась в лицо.
– Я давно не ребенок!
Но Альрик не слушал. Он открыл дверь в дом, глянул внутрь, бросил Арне:
– Ты за старшего.
И ушел.
Сразу же мне прилетели три затрещины. От Тулле, Арне и Энока Ослепителя. А Хвит протянул:
– Давно так хёвдинг не злился. Ты бы, Кай, помолчал.
– Как ставки делать, так все горазды, – огрызнулся я. – А как по ушам получать, так сразу Кай? Я свободный человек! Хочу – гуляю, хочу – в море плаваю. И сидеть взаперти больше не буду!
Живот был набит мясом, в голове еще немного туманилось после утренней попойки, а в сердце кипела злость. На Альрика, на ульверов и на ту женщину, что кинула мне монету. Если бы не ее презрительный взгляд, я бы в ледяную воду не нырнул. Это она виновата! Что, руной не вышел? Или одежка бедноватой показалась? Я должен найти ее и вернуть золото. Швырнуть ей в лицо!
Так что я развернулся и покинул подворье, не обращая внимания на крики хирдманов. Лишь через несколько домов я заметил, что Тулле преспокойно следует за мной, улыбается, кивает симпатичным девушкам. Мне захотелось обругать его. Чтобы он тоже разозлился и перестал прикидываться таким взрослым, умным. Правильным!
Везде эти твариные правила. Надо поступать правильно! Надо слушать отца. Надо держать слово. Надо вызывать на бой честно и открыто. Подчиняться хёвдингу. А что в итоге? Кем бы я был, если бы поступал так, как от меня ждали? Сидел бы в разоренной рыбацкой деревеньке и пускал сопли над пепелищем? Хотя, скорее всего, жрали бы меня жуки и вороны. Ярл Сигарр поступал правильно, и где он? Погребен в земле. А ярл Хрейн пирует в домах своих бондов. Ящерица поступил правильно, и теперь ходит с уродским лицом, пугает детей и женщин. А сделал бы по-моему, мог бы сейчас жить красавцем, хоть и в чужих землях.
Мне не нравился ярл Скирре Пивохлеб только потому, что он хочет меня убить. Но я понимал его. Сделать сильнее своих людей за счет чужих? Это прекрасная идея. Убить мальчишку, что, защищаясь, зарезал сына? Вот это правильно. Наслать Торкеля Мачту? Я и сам не прочь послать к Скирре кого-нибудь, только вот некого.
У Альрика свои планы в Хандельсби. Ему нужны честные и правильные люди для свидетельства на суде. Но идея сакравора была мне ближе. Найти Хрейна! Убить всех, кто его защищает. Вспороть ему брюхо и любоваться, как он собирает кишки в грязи! Терять сакравору нечего. Он уже не человек.
Жаль, что конунг Рагнвальд Беспечный столь миролюбив. После давней войны за власть он больше ни разу не затевал крупных свар, решал все мирно. Как тут стать сильнее? Неудивительно, что все хельты и сторхельты в нашей стране – старики. Парням вроде меня не дают шанса. К тварям нас не пускают, мол, последний удар должен нанести кто-то посильнее да поименитее. Людей просто так убивать нельзя, иначе суд! Лишь по конунгову уложению и с его дозволения. Что нам остается? Резать овец и волков? Дальше пятой руны на них не поднимешься.
Правила! Я почти жалел, что убил Торкеля. Надо было сохранить ему жизнь, дать возможность набрать новый хирд и убить их всех. Может, ярл Скирре догадается отправить за мной еще кого-то?
Я шел прямо, никуда не сворачивая, и уперся в берег фьорда. Темные воды мягко облизывали прибрежные камни. Дети швыряли гальку – кто дальше. По-прежнему, лодочники ждали тех, кому лень пройти несколько шагов. Сзади по дороге прогнали стадо овец.
Тулле приблизился.
– Успокоился? Вернемся?
– Иди в Бездну! – рявкнул я, тут же взбеленившись.
А ведь вроде бы только все улеглось. Друг лишь хмыкнул и остался стоять позади. Как и подобает заплечному.
– Кай!!!
Я дернулся, оглянулся. Вдоль берега бежала маленькая фигурка, замотанная в шкуры.
– Кай!
Она остановилась на мгновение, сдернула фибулу, скинула тяжелый плащ и помчалась еще быстрее. Я еле успел выставить руки и подхватить тощую девчонку с белыми косами.
– Кай! Я знала! Знала, что найду тебя здесь!
– Ингрид? Почему ты здесь? Как?
Ее голубые глазенки так и сверкали.
– Смотри, у меня нож! Настоящий! Эрлинг разрешил. И он уже выпил крови!
– Кто? Эрлинг? – рассмеялся я от неожиданности.
Это была и впрямь Ингрид. Она подросла за это время, похорошела, окрепла. Тупое невыразительное лицо козьей пастушки исчезло напрочь. Теперь это была умная симпатичная мордочка.
– Да нет! Кай, ты балбес. Нож! Нож выпил кровь. Я ударила его в ногу. И оттуда прямо полилось. Рабыни потом замучились пол оттирать. Только он все равно удрал.
– Кто удрал? Кого ты еще зарезала? – я все еще улыбался.
– Тень! Он пришел забрать Фольмунда, а я его ножом! У меня вот тут даже шрам остался.
Девчонка никак не могла объяснить, что случилось. Лишь тараторила и тараторила. Так что я сжал ее плечи и слегка встряхнул.
– Ингрид! Кто пришел? Кто такой Фольмунд? Кого ты ударила?
– Фольмунд – это твой брат, – сказал подошедший хускарл в тяжелой медвежьей шкуре.
Мой отец. Эрлинг Кровохлеб.
– Скирре подослал человека, чтобы украсть твоего брата. Моего сына!
Красная пелена застлала мне глаза… Скирре!

Глава 7
Я выслушал весь рассказ уже в доме Эрлинга, что ему выделил конунг. В двух шагах от нашего дома.
Мы долго высчитывали дни, и получалось, что за Фольмундом Скирре отправил человека сразу, как до него дошла весть о смерти Торкеля. Вроде бы все сходилось, вот только я не понимал, как сильномогучий и богатый ярл, известный не только деяниями предков, но и собственной доблестью, решил отомстить за смерть сына, похитив младенца. Суд конунга ему был заказан из-за нападения на Растранд. Но украсть ребенка?
Я бы еще понял, если б то был мой ребенок. В песнях часто говорится о такой мести. Там крадут ребенка, воспитывают его как воина, ждут, пока он поднимется в рунах, а потом натравливают на отца. Обычно в ходе боя отец понимает, что перед ним его сын, и дает себя убить. Красиво! Хитро. И очень медленно.
Но похитить младшего брата? И что дальше? Ребенка так легко не спрятать. И вот тут уже любой суд встал бы на сторону отца.
– А что, если бы он послал тебе весточку? – предположил Тулле, внимательно слушавший наши разговоры все это время. – Мол, твой брат у меня, и если ты не придешь, я его зажарю, как поросенка.
Ингрид испуганно взвизгнула. Я пнул Тулле под столом. Пусть думает сначала, прежде чем говорить такое перед девчонкой. И задумался сам.
Я брата никогда не видел. Зато знал, как его ждали родители, как они мечтали еще об одном ребенке. Да и это ж родная кровь. Мой брат. Да, сейчас он еще маленький, ни ходить, ни говорить не умеет, но он подрастет. Когда я буду приезжать в Сторбаш, он будет смотреть на меня с гордостью, будет хвастать перед друзьями подарками и пересказывать мои подвиги. Я буду учить его драться. Будем плавать наперегонки, и я ему немного поддамся, потому как он совсем безрунный. Куплю ему хорошего раба для первого убийства, крепкого, с руками и ногами. Подарю самый лучший нож, с серебряным узором на рукояти.
И тут я понял, что вроде как люблю брата.
– Пошел бы к Скирре.
– Неверно, – рявкнул отец и замахнулся было рукой для подзатыльника. Но удержался.
– Не пошел бы, – подтвердил Тулле. – Ты бы попросил Альрика довезти тебя к Скирре. Он бы спросил, зачем, потом вправил бы мозги на место. Мы бы доплыли в Сторбаш, а оттуда прямиком к Рагнвальду. Если Скирре еще не пропил ум, то он бы никогда не придумал такой план.
– Вот и я думаю, что больше на бабу похоже, – кивнул отец. – Хвала Скириру, ты тоже здесь. Значит, будешь свидетелем на суде. Расскажешь про Растранд и смерть Ове.
– А когда?
– Как позовут. Сейчас конунг, говорят, с иноземными гостями ручкается. Как они отплывут, так и начнет разбираться с тяжбами. К тому же нужно время, чтобы призвать сюда Скирре.
Мы замолчали.
В доме, кроме нас, сидели еще два хускарла из отцовской дружины, остальные его люди либо гуляли по городу, либо занимались кораблем, но к вечеру стали подтягиваться. Сначала с шумом ворвался Гнедой, отряхивая снежинки с плаща, увидел меня, замер, а потом радостно хлопнул меня по спине.
– Никак сам Кай? Ого, четыре руны! Того и гляди, батьку догонишь.
И после слов Гнедого мы с отцом наконец отбросили на время тяжелые думы и просто порадовались встрече.
– И то правда! – рассмеялся отец. – Так к двадцати годам уже хельтом будешь. Тащи медовуху, Гнедой! Сын приехал!
Хускарл сбегал на корабль, притащил бочонок маминой браги, а вместе с ним пришли и остальные отцовы воины. Мигом накрыли стол. Наперебой начали пересказывать новости о событиях в Сторбаше, в основном, кто на ком женился, у кого кто народился, про черную овцу, на которой ну ни пятнышка белого. Овцу потом принесли в жертву Скириру, хотя Эмануэль-жрец говорил, что ее нужно отдать Мамиру. Я слушал, кивал, улыбался, а сам сравнивал с тем, как прошел год у меня. Снежные волки, морские твари, тролли, великан, бой единым хирдом…
Ингрид тоже развеселилась:
– А серьги? Ты обещал серьги с камушком!
Я достал кошель, нащупал там обещанный подарок и протянул его девчонке. Та прям засияла от восторга, но я подумал, что если бы дал ей железки с придорожным камешком, она радовалась бы не меньше.
Помедлив, я вытащил золотую монету и положил ее перед отцом.
– Вот. Это тебе. Купишь матери подарок. И брату что-нибудь. Может, меч наконец себе возьмешь.
Эрлинг глянул на золото, усмехнулся:
– Это ж за что так хорошо платят? Может, и мне в хирдманы податься на старости лет?
– За то, что искупался в морской водичке. А где Кнут? – оглядевшись, спросил я. – Неужто оставил сторожить корабль?
– Нет. Кнут нынче сторожит Сторбаш.
Дверь в очередной раз хлопнула, и в дом вошел высокий длинноволосый парень, чья голова была запорошена снегом полностью. Отряхнувшись, он повесил плащ на крюк, шагнул к очагу согреть руки. Даг.
– Я взял его вместо Кнута. Рунами он, конечно, маловат, зато голова соображает как надо, – сказал отец.
У Дага так и осталось две руны. Да и вообще большая часть отцовых людей не поднялись выше пятой руны – предел для обычного человека. На медведях да кабанах выше и не получится. Чтобы расти дальше, нужно либо охотиться на тварей, либо убивать рунных воинов.
– Кай, – кивнул бывший друг и сел рядом с Тулле.
Я впервые заметил, как они схожи друг с другом. Точно два брата. Оба высокие, плечистые, прямые носы, открытый взгляд и спокойный рассудительный характер. Только один из них предал меня, а второй – нет. Может быть, пока нет.
– Я нашел торговца. Он дает хорошую цену за меха. Завтра придет посмотреть на товар, – сказал Даг отцу.
– Молодец, – Эрлинг улыбнулся ему. – Выпей с нами!
Мне он что-то не улыбался. Ни в детстве, ни сейчас. Раньше отец всегда шпынял меня за малейшую промашку. Ему не особо нравилось, что я постоянно затевал драки, хоть и не вмешивался. Когда же я вернулся из Растранда сам, пешком и с руной, отец порадовался. Но не гордился мной.
Я убил Торкеля! У меня уже четыре руны! Я уважаемый хирдман. Я дал ему золотую монету! Больше, чем стоил наш двор со скотом и рабами. Я сражался с измененным! С морской тварью! Я…
Но улыбался он Дагу, который нашел какого-то вшивого торговца.
Молодец! Каков молодец! Бросил друга из-за неданной благодати. Рассказал все наши тайны дурням-близнецам. Получил в челюсть. Затем прирезал рабов ради руны. И вот он уже сидит рядом с моим отцом. С моим отцом! Может, тогда Эрлингу стоит усыновить его? Из Дага получится лендерман явно получше моего.
– А личное имя ты уже получил? Или пока Эрлингссон?
Я непонимающе уставился на Гнедого. Тот уже изрядно выпил и побагровел, как это обычно с ним бывало. Потому он и получил такое прозвище.
– Получил, – ответил Тулле. – И преотличное имя – Кай Безумец.
– Безумец, – заржал Гнедой. Я подумал, что он мог получить прозвище и из-за своего смеха. – А ему подходит. Он всегда был немного того…
Глиняная кружка разлетелась на куски, размазанная о лицо Гнедого. Осколки брызнули во все стороны, и я едва уклонился. Другие не успели. Тулле вскочил с побелевшими глазами. Лавка с грохотом упала, и все, кто на ней сидел, тоже. Лишь Гнедой остался висеть, удерживаемый ульвером за грудки. Тулле взревел и врезал еще раз. И еще. Брызги крови. Слюна. Зуб.
Я перемахнул через стол, схватил друга за руку и отшвырнул к стене. Он ударился спиной и даже не заметил этого. Взревел и бросился на меня. Белые глаза. Я нагнулся, перехватил его за живот и опрокинул на пол.
Тулле всегда побеждал меня в глиме, но это был не Тулле.
Отцовы люди только-только начали соображать, что случилось.
Я же сдавил горло друга одной рукой, другой – вдавил его плечо в пол. Если бы то был Тулле, он легко бы раздавил мне гортань или выбил глаз. Но сейчас он лишь бесполезно колотил меня по спине. Хрипел, рычал и бил.
– Назад! – рявкнул я.
Эрлинг остановился и придержал остальных.
– Ну же! Тулле, давай! Возвращайся!
Пока я тебя не придушил.
Он хватал воздух ртом, сипел. Его лицо побагровело. Совсем как у Гнедого. Бессмысленный взгляд белых глаз. Внутри него что-то клокотало. Удар по спине. Слабый. Как у девчонки. И он стих.
Я медленно убрал ладонь с горла. Тулле лежал неподвижно.
– Он что, убил его?
– Кай, зачем? Обычная пьяная драка!
Отец.
– И впрямь безумец.
Я наотмашь хлестнул по щеке Тулле.
Он дернулся, хрипло втянул воздух и сел. Глаза ошалелые, дикие, но уже не белые. Схватился за горло, ощупал, поморщился.
– Я… – Тулле закашлялся, скривился еще сильнее. – Я опять… Кого-то?
– Нет. Но малую виру заплатить придется.
– На большую я и не наскребу, – прохрипел он.
Я помог ему встать. Тулле обвел взглядом комнату: разоренный стол, опрокинутая лавка, Ингрид за спиной отца, Гнедой с разбитым в мясо лицом, царапины от осколков на дружинниках. И улыбнулся.
– Ты снова успел.
После такой неприятности оставаться не было смысла, потому я выложил еще полмарки серебра на стол, пододвинул в сторону Гнедого, кивнул Ингрид.
– Мы лучше пойдем. Если что, спросите ульверов. Или сразу Кая Безумца. Меня тут уже многие знают.
Отец не стал нас удерживать. Так что мы с Тулле вышли на улицу и будто перенеслись в другое место и время. Словно провели в доме Эрлинга полгода или даже сотню лет. Все вокруг было покрыто белыми пушистыми хлопьями, небеса, воздух, дома, деревья – все было в снегу. Грязь, серость, навоз скрылись под зимним одеялом.
Я знал, что этот снег скоро растает, его смешают с землей, растопчут и раскидают. До настоящей зимы еще около месяца. Море замерзнет тоже не сразу. Но мы уже не успевали найти новую работу, чтобы переждать до весны и не тратить свои деньги.
Этот год у ульверов выдался неудачным. Сколько заработали, столько и потратили. Трех человек потеряли мертвыми, один ушел, один покалечился, а добавился лишь перворунный Видарссон. И это несмотря на торгашеский талант хёвдинга. Поневоле задумаешься, а так ли выгодно быть хирдманом… Лучше б конунг затеял войну с кем-нибудь. Денег немного, зато возможность быстро подняться в рунах. А потом можно и на Север податься. Там, говорят, тварей полно, только успевай топором махать.
Тулле будто бы и не заметил перемены в погоде, брел, еле передвигая ноги, зябко кутался в плащ и молчал. Потом спросил:
– За что я его?
– Да глупость он сказал обо мне. Вроде как я всегда безумным был.
– Зазря, значит, ударил.
Снова молчание. Потом Тулле вздохнул и сказал:
– Знаешь, я ведь тоже хотел уйти из ульверов. Посмотрел на Ивара и позавидовал. Думал, может, после третьей руны перестану… Больше полгода ведь прошло. Думал, что все. Вернулся бы обратно на хутор, посватался бы к Мэве. Не сразу, конечно, через год-другой, чтобы уж наверняка проверить. А тут опять.
– Мало я заплатил Гнедому. Надо еще сходить спасибо сказать. И ты тоже. Лучше уж сейчас узнать, чем дома среди своих.
– Тут еще вот какая штука. Чем сильнее я становлюсь, тем меньше шансов, что я вернусь домой. Меня и однорунного мало кто мог удержать. А что, если я стану хускарлом? Или вовсе хельтом? Вообще всех поубиваю же. Наверное, лучше забыть про дом и Мэву. Так и буду мотаться по морям на пару с Безумцем, пока не сдохну.
Мы дошли до нашего жилья, но заходить не хотелось. Во мне еще сидела злость на Альрика и его слова «Детей не брать». Тулле нужно было успокоиться. Потому мы развернулись и пошли обратно в город.
За оградой подворья было шумно. Детишки выбрались наружу и с визгами веселились в снегу. Мальчишки затеяли игру в снежки, и белые шарики летали по всей улице. Мы с Тулле небрежно отбивали их руками, чем привлекли внимание детей. Мое безбородое лицо и низкий рост делали меня похожим на ребенка. И нас начали обстреливать намеренно, со всех сторон. Тут хочешь-не хочешь, а отвлечешься от разных дум. На спину я внимания не обращал, волчий плащ и топором не сразу прорубишь, защищал только лицо и грудь.
Брызги снега пополам с грязью! Ребячьи вопли! Ледяной воздух. И крупные хлопья, оседающие на бровях и ресницах.
– Ульрик, справа! Справа заходи.
– Мелкого бей, дурак!
– Погоди, все разом ударим. Три, два, бей!
Наконец мне надоело, и я высвободил силу, жахнул ей во все стороны. Детей как метлой размело по углам.
– Дядечка, простите! – вышел самый смелый мальчишка. – Мы не знали, что вы хускарл. Просим прощения.
– Благодарите Фомрира, что живы остались, – усмехнулся Тулле. Ему досталось меньше, чем мне. – Это ж сам Кай Безумец. А ну как он бы разозлился?
Я двинул другу в бок, чтоб не заговаривался.
– Мама, мама! Там тролль дерётся с Сигфуссовыми сыновьями!
Рядом с нами пробежала маленькая девочка. Женщина подхватила дочь и скрылась за дверью дома.
Не то что бы мы поверили этим словам, но тролль в столице среди однорунных жителей может натворить много бед. Мы с Тулле выхватили ножи и рванули туда, откуда прибежала девочка. Как будто тролля можно убить ножом!
В проёме между двумя подворьями было тесно, так что двоим едва удалось бы разминуться. Хвала Фомриру, там действительно был не тролль. Всего лишь драка. Ну, или смертоубийство.
Трое молодых парней едва ли старше меня размахивали ножами и наскакивали на мужчину постарше. Тот отбивался от них голыми руками, хотя у него на поясе также висел длинный нож. Черноволосый, смуглый и низколобый, он и впрямь напоминал тролля как с лица, так и повадками. Несмотря на тесноту и количество нападающих, он все еще не был ранен и даже не запыхался.
Тулле с интересом уставился на них, кто кого. Я же набрал побольше воздуха и как можно громче гаркнул:
– А ну прекратить!
Один из юношей обернулся к нам и тут же рухнул на землю: черноволосый пнул его в колено.
А тролль хорош!
Старший из нападавших начал бешено размахивать ножом и наступать на тролля, а двое оставшихся почему-то решили схлестнуться с нами. Грибов объелись, что ли?
Один из этих дураков ткнул меня ножом, целясь в живот. Слишком медленно. Я поймал его за запястье, дёрнул на себя и впечатал кулаком в нос. Ну вот, уже третий сломанный нос! Противник постоял немного и кулем осел в грязь. Тулле тоже быстро разобрался со своим: вырвал оружие и оглушил.
Раздался вопль боли. Последний из нападавших, выронил нож и скорчился на земле, подвывая. Из согнутого предплечья торчала желтоватая кость.
– А ну прекратить! – раздался еще один окрик, сопровождаемый волной силы.
Мы с Тулле невольно вздрогнули, хоть и давление было не столь уж сильным – пятая или шестая руна навскидку. А вот чернявый грохнулся на задницу, да и поломанный перестал вопить, как раненая хуорка, и хлопнулся в обморок.
Хускарл был непростой, с вороном, знаком Рагнвальда, на плече. Он мазнул взглядом по нам, потом по поверженной троице, потом увидел «тролля» и скривился.
– Сварт, опять?
Чернявый неторопливо поднялся, пожал плечами:
– Не я первый начал.
– А эти кто? – кивнул хускарл на нас.
– Мимо проходили, а родственнички решили, что они со мной, и накинулись на них.
– Мы – ульверы, хирдманы Альрика Беззащитного. Вчера прибыли в Хандельсби, – отчитался Тулле.
– Они вас поранили? Повредили что-то? Оскорбили?
– Он же сказал: мы – ульверы! – удивился я.
– Ясно, – усмехнулся хускарл. – Сварт, ты бы не мельтешил перед ними лишний раз. Когда-нибудь убьешь ведь кого-нибудь.
– Лучше им это скажи, – буркнул Сварт.
Побитые парни под строгим взглядом конунгова воина забрали поломанного и ушли. Чернявый отряхнулся, поправил пояс, угрюмо глянул на нас из-под нависших бровей, и я вдруг понял, что он прожил не больше двадцати зим, но из-за заросшего волосами лица казался на десяток зим старше. Две руны. Плохонькая одежда, рукоять ножа перемотана истершейся полоской кожи. Ни плаща, ни шапки, ни крепких башмаков.
– Говоришь, это родственники были? – с любопытством спросил я.
– Сыновья братьев матери.
– А чего ты нож не вытащил? Они втроем не постеснялись.
– Я к оружию непривычный, – коротко ответил Сварт и отвернулся.
Видимо, он не привык еще и много говорить.
– Слушай, раз уж мы в одной драке побывали, может, выпьем вместе? Где тут можно перекусить?
– У меня нет денег.
– Угощаю!
Сварт, все еще недоверчиво поглядывая, отвел нас в ближайшую харчевню, где я попросил кувшин эля и чего-нибудь горячего на троих. Тулле не вмешивался. А я не хотел возвращаться к отцу. И не хотел идти к Альрику и выслушивать его нравоучения. Ходить же по городу мне уже порядком надоело. Разноцветных людей я так и не увидел, на нарядных женщин насмотрелся, а дома – они везде дома. Так что поговорить с новым знакомым показалось мне неплохой идеей. Пусть хёвдинг попереживает немного.
– С меня еда, с тебя рассказ, – улыбнулся я.
– Да чего говорить-то? – проглотив горячую кашу, пробормотал Сварт. – Я незаконный сын. Мать померла родами, а от кого понесла, так и не сказала. Вырастили меня ее братья. Вырастить вырастили, да особо не заботились. Как раб жил. Вместе с рабами. Даже на первую жертву ножа не дали, только сунули старую полудохлую козу. Совсем без благодати оставить меня не могли, люди бы осудили.
– И что ты сделал?
– Что-что… Свернул козе шею. Получил руну. После дяди дали вот этот нож.
Он вытащил из ножен единственное оружие. Мда, видал я ножи и похуже, но обычно после боя, и их относили к кузнецу на переплавку. Треснутое лезвие точили так часто, что оно стало тоньше пальца, рукоять шаталась даже перемотанная. Вынимать такой для боя и впрямь бесполезно.
– Я бы в хирдманы подался. Здесь мне оставаться незачем. Да вот только и боги посмеялись надо мной.
Рассказывая, Сварт уплел половину котелка каши. Впрочем, мы с Тулле были вполне сытыми, так что дали новому знакомому наесться вдоволь.
– Решил, что нужно стать двух- или трехрунным, чтобы пойти в хирд. Охотился на зайцев и волков, помогал резать скотину, но второй руны так и не было. А потом задушил голыми руками рысь. И вот.
Мы с Тулле переглянулись и расхохотались.
– Так ты… – икая, выговорил я, – ты Сварт Безоружный?
– Получается, что так, – посуровел парень.
– Хочешь стать хирдманом? Пойдем с нами.
* * *
Альрику понравился Сварт. Это стало понятно с первого взгляда. А уж когда тот рассказал про свое условие, хёвдинг и вовсе расплылся в улыбке. Даже не возражал против того, что всю одежду и оружие собрали для него ульверы.
Улыбнулся, а потом выволок меня на улицу, подальше от дома.
Светлые глаза от гнева выцвели до серости. Он схватил меня за грудки, посмотрел и отшвырнул, прорычав проклятье. Прошелся мимо меня, развернулся, глянул, снова рыкнул ругательство.
Несколько шагов. Разворот. Взгляд. Поминание Бездны. Шаги.
И несдерживаемая сила. Обжигало огнем и льдом. Я морщился, но терпел.
Я и раньше делал то, от чего Альрик не был в восторге. Например, когда прыгнул к Рыбаку в подводную клетку. Или когда набросился на тролля. Или когда едва не убил Торкеля до сигнала. А уж сколько всего мы творили с Тулле во время передышек! Особенно зимой, когда сплошная темень, белые поля, редкие волчьи атаки и одни и те же рожи вокруг. Да, многое было ребячеством. Но никогда Альрик не злился и не ругал меня. Его терпение казалось огромным, как океан, и его невозможно было исчерпать. До прибытия в Хандельсби.
– Мальчишка! – наконец прошипел он. – Безусый мальчишка! До суда будешь сидеть взаперти! Ни шагу наружу. Ссать будешь в ведро, а выносить будут все по очереди и благодарить тебя за ароматы.
– Ты бы и сам взял Сварта, – заметил я.
И тут же отшатнулся от удара.
– Взял бы… Взял. Ладно, не буду ходить вокруг да около каши и скажу прямо. Чтобы даже такой болван понял. Наши дела плохи.
– Наши?
– Сакравора и ярла Сигарра. А значит, и наши, ведь теперь мы тоже замешаны.
– У Хрейна нет доказательств. И свидетелей.
– Он может взять любого парнишку, подучить его и сказать, что он видел все из-за кустов. А вот у нас свидетелей точно нет.
– А мы не можем взять парнишку?
– И что он скажет? – хёвдинг нервно ходил взад-вперед. – Что какой-то человек с перемотанной мордой что-то сыпал ярлу в питье? А почему он сразу не рассказал Эрну? Как он понял, что это человек Хрейна? Ты бы поверил?
Я пожал плечами.
– Хуже всего, что у Хрейна в столице есть родственники, есть знакомые торговцы. Словом, есть поддержка. У ярла Сигарра, может, она тоже была бы, но только у живого. Мертвого ярла никто поддерживать не будет. А вот врагов тут хватает.
– Это у Сигарра-то враги? – удивился я.
– Да не у него, а у его отца. Он изрядно покуролесил в молодости. Нам нужны союзники в Хандельсби. А ты притаскиваешь Сварта. Сам он неплох, да вот друзей у него нет. Он из сильного рода, который вряд ли обрадуется тому, что мы взяли Сварта в хирд.
– Почему? Мы же увезем его отсюда. Им же легче жить.
Альрик остановился, провел руками по лицу.
– Зачем я с тобой вообще говорю? Подумай! А вдруг Сварт выживет, станет хельтом и решит вернуться, чтобы отомстить родичам? А еще у нас есть ты, тоже с целым выводком врагов за спиной. Хорошо, хоть Скирре не здесь.
Во рту вдруг стало кисло. Я сглотнул набежавшую слюну и выдавил:
– Ты того… не злись. Но…
– Ты что-то еще натворил? – Альрик пристально глянул на меня.
– Я? Нет, но… Скирре скоро приплывет в Хандельсби. На суд. Мой отец здесь, – я говорил быстро, отрывисто, но никак не мог сказать так, чтобы Беззащитный сразу все понял. – И Ингрид тоже. Она ударила Тень ножом. Она хотела похитить Фольмунда. Моего брата. Он еще ни одной зимы не видел.
– Украсть младенца? Из-за тебя? – хёвдинг не вспылил. Наоборот, тут же начал продумывать свои действия. – Ни один рунный так не поступит. Только трэль или женщина. Тень убили? Поймали?
– Не, ранили. Отца не было в доме, так что он удрал.
– Значит, тоже без свидетелей.
– Ингрид все видела.
– Маленькая? Безрунная?
– Не, рунная. Восемь зим, кажется. Это ее я заставил козу резать.
– Тогда лучше про похищение и не говорить. Говорить надо про вырезанную деревню и Торкеля. Из-за тебя теперь оба дела связаны. И решение конунга в первом из них повлияет на решение во втором. Непонятно только, в каком порядке Рагнвальд будет их рассматривать. Так, сейчас покажешь, где поселили твоего отца, а потом сидишь под крышей и не вылезаешь. Понял? За любое непослушание буду наказывать Тулле. Ты понял? – рявкнул Альрик.
Я кивнул. Чего ж тут непонятного?

Глава 8
Целых две седмицы я проторчал в опостылевшем доме. Безвылазно.
Мне казалось, что легкие изнутри пропитались дымом до самого живота. Ни размяться, ни подраться. От постоянного лежания и сидения даже срать стало тяжело, будто шишку чешуйками вперед рожаешь. Холодный воздух я мог глотнуть, только когда кто-то из ульверов выходил или входил.
Первый снег растаял, потом выпал новый. И он тоже растаял. Потом намело небольшие, по колено, сугробы. Детвора играла в кнаттлейк[5 - Кнаттлейк – игра в мяч. Была очень популярна в Скандинавии в эпоху викингов], судя по возгласам. И у меня аж руки чесались взяться за биту и врезать по мячу или по противнику, тут как получится.
А Рагнвальд, как радушный хозяин, никак не мог распрощаться с людьми из-за моря. Ребята говорили, что конунг обсуждал с ними совместный военный поход. Давно пора! Иначе наши воины станут по рунам самым слабым войском в северных морях. Тварей на всех не хватает. Проще уж поубивать людей, и хорошо, чтобы их было побольше!
Тулле притащил невесть откуда доску для хнефатафла[6 - Хнефатафл – игра на поле с нечетным числом клеток. Позже была вытеснена шахматами.], и я целыми днями играл в захват конунга со всеми ульверами подряд. Под конец я наловчился выигрывать черными фигурами, наверное, потому, что они атакуют, а вот белыми проигрывал половине ребят. Ну, не нравилось мне защищать конунга и оттаскивать его в крепость. Даже когда мои белые побеждали, это чаще всего случалось не потому, что конунг оказывался в углу, а потому, что я уничтожал все вражеские фигуры. То бишь, атаковал.
С Альриком сыграть не удавалось. Хёвдинг все время бегал по городу и с кем-то встречался, договаривался, заключал сделки. Одним словом, торгаш. Возвращался под утро, нередко мертвецки пьяным, падал на лавку, а едва светало, снова уходил. Вепрь, Хвит и иногда Тулле помогали ему в делах, сопровождали. А вот сакравора я видел всего пару раз за это время. Ему становилось все хуже. Ребята говорили, что он снова забывал человеческую речь, а однажды ни с того ни с сего набросился на чужую свинью и растерзал ее голыми руками. И пока не сожрал до последней косточки, в себя не пришел. Хотел бы я на это посмотреть. Хотя после двух недель отсидки я готов был посмотреть даже на голую задницу столетнего старика, настолько мне обрыдли стены и лица ульверов, красные от мороза.
От скуки я решил понаблюдать за хирдманами: кто с кем чаще говорит, кто чаще выходит наружу, у кого какое настроение. Узнал, что Хвит обзавелся зазнобой в столице и часто бегал к ней, хотя говорил, что по делам Альрика. Заметил, что Трюггве взял под опеку Видарссона и учил того мечному делу. Эгиль Кот вправду отлично видел в темноте и ходил еле слышно, точно тень.
А еще ожил Ящерица. Больше не сидел в углу с мрачным видом и не разминал пальцы, а сбегал из нашего жилища и возвращался затемно. У него будто проснулась жажда жить, потухшие глаза снова заблестели, и даже кривая рожа не казалась такой уж кривой. А на поясном ремне теперь болталась новая подвеска – бронзовый плоский круг с еле заметными выщербинами. И он перестал есть мясо, налегал на похлебки и каши.
Пару раз врывалась Ингрид и вываливала поток бессмысленных новостей.
– Я победила всех в кнаттлейк, даже играла с рунными, но их тоже победила. Это потому, что они бить не умеют совсем. А они говорили, что девчонки не должны играть в кнаттлейк, что я должна сидеть дома и ткать. Тогда мы подрались. Я чуть серьгу не потеряла. Но это все равно не настоящий кнаттлейк, там места мало, и поле не огорожено. Вот когда замерзнет фьорд, начнутся состязания среди взрослых. Тому, кто выиграет, конунг сам вручит подарок. Как думаешь, это будет золотая монета? Или целых три? Представляешь, три золотых монеты! Ты ведь будешь играть? Ты всех победишь, правда ведь? Ты можешь среди карлов участвовать. У хускарлов будет свое состязание. А ты пробовал медовый пряник? Эрлинг мне купил такой. Он сладкий-сладкий, аж на зубах липко потом. А ты скучаешь по Дагней? Я вот скучаю. И по Фольмунду, хотя он только плакать и умеет. Даг спрашивал, почему ты больше не приходишь. Гнедой совсем-совсем не обиделся. Я его спрашивала, и он сказал, что не обиделся. Так что ты приходи. Только пусть твой друг больше не дерется.
Наконец заморские гости покинули Хандельсби, выскользнув из подмерзающего фьорда в открытое море.
Альрик собрал ульверов и объяснил, что можно упоминать во время суда, а о чем даже заикаться нельзя. И это касалось не только дела ярла Сигарра, но и Торкеля.
В нужный день и в положенное время мы вышли из дома, чисто вымытые, в отстиранной одежде, с вычесанными волчьими плащами и заново отбеленными прядями волос. Вот тут я окончательно уразумел, о чем говорил хёвдинг. Мы выглядели настолько сильным и слаженным хирдом, что я бы на месте конунга поверил нам сразу и безоговорочно. Не могут столь доблестные карлы брехать почем зря!
И да, моя выходка не подходила таким серьезным честным воинам. Не солидно это.
Мы подошли к дому, на крыше которого распластал крылья деревянный ворон, выкрашенный в черный цвет.
– Это что? Здесь будут нас судить? – шепотом спросил я у Тулле.
– Да. Тут главный зал для приема гостей.
Мда. Я думал, что если уж дом ярла больше, чем у обычных людей, то дом конунга должен быть вообще огромным. Таким, чтоб там поместился драккар в тридцать шесть весел. А этот… едва-едва превышал жилище отца в Сторбаше. Хотя вряд ли конунг держал внутри скот и рабов, как это делал Эрлинг.
И сам конунг оказался не великаном, подпирающим небеса, его облик не поражал ни Фомрировой мощью, ни мудростью Скирира, ни проницательностью Мамира. Пожалуй, единственное, чем он выделялся среди остальных – богатством наряда. Тут и шелковые яркие одежды, и золотая тяжелая цепь на шее, одно звено которой стоит, как «Волчара», и массивные браслеты с самоцветами. Его трон устилала белая шкура хиоссы, северной могучей твари, которую могли убить лишь хельты.
– Говорят, шкуру конунг снял с самолично убитой твари.
Наверное, так Рагнвальд и получил двенадцатую руну.
Рядом с ним сидел парнишка немногим младше меня, но уже хускарл. Шестая руна в таком возрасте! Хорошо, наверное, быть сыном конунга: израненных и спутанных тварей притаскивают прямо во двор, шеи под меч подкладывают. Знай себе руби. И никаких тебе опасностей. Никаких глупых условий от шутника Фомрира.
Я привык быть самым молодым среди сильных и самым сильным среди молодых. И вид конунгова сыночка меня взбесил. И тоже вон, золото болтается на шее. Интересно, он пробовал когда-нибудь неделю жрать одну подгнившую репу? Греб ли он целый день, зная, что везет себя на погибель? Ведает ли, какова троллева кровь на вкус?
Зал был полон людей. Среди прочих я узнал лишь отца и Дага, что стояли в дальнем от конунга углу. Пылал очаг, разгоняя стылый холод, а по бокам от него пустовали лавки. На правую уселись ульверы. Сакравор сел с краю, подле него Альрик, и за спиной Эрна встали Косой, Хвит и я, все четырехрунные воины хирда. После нас вошел Хрейн со своими людьми. Надменный жирномордый урод схуднул с последней встречи, но выглядел таким же уродом.
Сакравор сдюжил. Не рванул с криками, не потерял человеческий разум. Только стена его воли, что сдерживала силу одиннадцати рун, будто бы прохудилась. И струйки силы, что просачивались сквозь эту стену, не сшибали с ног, но заставляли нас ежиться от леденящего страха, от чувства неминуемой опасности. Словно вот-вот в нас полетят стрелы, либо набросится дикий зверь. Видарссон издал странный горловой звук и выбежал наружу. Я же высвободил толику своей силы, чтобы подавить неприятные ощущения.
Из-за ширмы за троном конунга выдвинулась тощая длинная тень. То ли от ее вида, то ли от сакравора меня пробрала дрожь. Даже за шумом голосов я расслышал металлическое звяканье. Тень подошла к конунгу и попала в круг света. Это оказался худой высокий мужчина с седыми косами, в которые были вплетены костяные фигурки. Он наклонился к Рагнвальду и что-то прошептал тому на ухо. Я сразу понял, что это жрец Мамира. Занятно, сколько пальцев обрублено у человека, к которому прислушивается сам конунг?
У него не было правой кисти! К обрубку на короткой цепи подвешена граненая гирька. Она-то и позванивала.
Жрец обвел глазами зал. Его взгляд мимолетно прошел и по мне. Будто плетью ожег. Я невольно потер правую щеку.
Наконец собрались и расселись все, кому положено было сидеть в зале. Вперед выступил малахольный двурунный, такого бы даже Ингрид в два счета уложила на лопатки, развернул белое полотно и провозгласил:
– Ярл Сигарр против ярла Хрейна. И ярл Хрейн против заплечного ярла Сигарра, хельта Эрна.
Альрик негромко выругался.
Тщедушный посмотрел на конунга.
– Господин, зачитать ли прошлое дело и решение по нему?
Рагнвальд кивнул.
– В месяц бога-земледельца Фольси прибыл в Хандельсби ярл Сигарр, сын ярла Сигвальди Добряка. Воззвал он к конунгу о справедливом разрешении его спора с ярлом Хрейном насчет острова Энслиг. Десять лет тому назад ярл Сигвальди построил там поместье и распахал поля. Но после смерти ярла Сигвальди ярл Хрейн захотел получить остров себе, напал на поместье и убил старшего брата ярла Сигарра. Так как ярл Сигвальди и его дети владели островом меньше двадцати лет, земля не могла считаться родовой. Потому конунг Рагнвальд присудил решить дело сражением. Кто из двух ярлов за сутки сумеет захватить поместье на острове Энслиг и удержать его до рассвета, тому и владеть землей.
Я ущипнул себя за бедро, чтобы не уснуть. Как только этот мозгляк сумел все это запомнить? И почему он не отрывает глаз от полотна перед собой?
– Для справедливого боя конунг Рагнвальд направил двух наблюдателей: славных хельтов Арвида Змеедышащего и Стига Мокрые Штаны. Оба они сказали, что сражение велось честно, без темной магии и низкого коварства, оба ярла были среди своих людей и рисковали жизнями наравне с остальными. Победил ярл Сигарр, о чем были уведомлены оба ярла. Остров Энслиг с месяца бога Хунора этого года отныне записан как земля ярла Сигарра и его наследников. Иными словами, – зануда поднял-таки голову и, глядя на ярла Хрейна, пояснил, – даже после смерти ярла Сигарра остров Энслиг не перейдет в иные владения.
Вот это уже мне было понятно. Да и любому дураку тоже. И у Хрейна на его жирной морде так и отражалось огромное разочарование. Еще бы, провернул такую хитрую штуку, рисковал сыном, потом даже потерял его, а остров так и не получил.
– Кто будет говорить за ярла Сигарра? – спросил тщедушный.
Альрик медленно поднялся, снял плащ, поклонился конунгу. От очага так и пыхало жаром, тело под волчьей шкурой пропиталось потом и жутко чесалось, но хёвдинг запретил снимать плащи. Сказал, в них мы выглядим взросло и внушительно, а не как орава мальчишек, сбежавших от родителей на рыбалку.
– Я хёвдинг Альрик, известный под прозвищем Беззащитный, вожак сноульверов.
Вожак снежных волков. Красиво сказал.
– Я познакомился с ярлом Сигарром, когда нанимался к нему на битву ради острова Энслига.
– В чем твоя жалоба?
– Ярл Сигарр спустя два дня после моего отбытия умер от яда. Ярл Хрейн, проиграв в сражении, решил получить желаемое нечестным низким способом. Он не вызвал на бой ярла Сигарра, так как испугался гнева конунга, но отравил его, как распоследний выпоротый трэль, затаивший обиду на хозяина.
Люди в зале зашумели, их тоже возмутил столь подлый поступок.
– Ярл Хрейн. Как ответишь ты на обвинение Альрика?
Хрейн встал, поправил на себе цепь. Серебряную, правда, но вполне дорогую.
– Я Хрейн, ярл и воин! – сурово начал он. – Я защищаю свои земли, кормлю людей и честно соблюдаю традиции и законы конунга. Уже сотни лет наш уклад справедлив и правилен: сильные и достойные правят, а слабые остаются рабами. Я силен, я мудр, я честно и справедливо правлю своими землями! Долгие годы мы мирно соседствовали с Сёльвхусом, и не возникали меж нами распри и споры. Но всё изменилось с тех пор, как Сигарр стал ярлом. Он всегда был слаб, болел. Бездна отметила его с самого рождения. Он голословно обвинял меня в смерти брата, он без доказательств обвинял меня в угоне скота и грабительских набегах. А когда у нас возник спор из-за острова, он не пришёл ко мне с лозами и не предложил решить спор, как мужчина и воин. Нет, он отказал и трусливо умчался в Хандельсби просить не справедливости, но защиты у конунга.
Толстяк перевел дух и также напористо продолжил:
– Конунг справедлив, и он дал нам честный способ разрешить эту тяжбу. Сигарр же змеиной хитростью смог победить. Конечно, я был недоволен, но со стороны эта победа была честной. Но потом, потом Сигарр умер. Он долго болел, всю жизнь, и умер как жалкий раб, а в его смерти обвинили меня, хоть я об этом ни сном ни духом. Эрн! – воскликнул Хрейн. – Эрн всегда ненавидел меня. Он решил убить всех, будто не человек он, не хускарл, а тварь. Измененный! Он ведь не к конунгу поплыл за судом, а в мои земли, прошёлся по ним топором и огнем. Убил моего сына! А теперь приплыл сюда со своими наемниками и обвинил меня в отравлении своего хозяина. Словно цепной пёс, что брешет на всех подряд. Я верю в честность и мудрость конунга и уповаю на его справедливость!
Из толпы послышался грубый мужской голос:
– Я Стиг Мокрые Штаны, смотрел за ярлом Сигарром. Не было там никакой змеиной хитрости. Нанятые хирдманы сражались честно, не щадя живота своего. Но победил ярл Сигарр благодаря своим людям и вот этому сакравору в особенности. Прямо на поле боя он получил десятую руну.
Впервые с начала спора заговорил сам Рагнвальд Беспечный:
– Значит, ты, Альрик Беззащитный, говоришь, что это ярл Хрейн отравил ярла Сигарра. У тебя есть свидетели? Ты поймал отравителя? Или ярл Хрейн случайно оставил свой герб в доме?
Я стоял и обливался потом. Конунгов сынок же зябко поежился и поплотнее завернулся в шкуру. Вот же урод… Лучше еще раз в зимнем фьорде искупаться, чем вот так жариться на виду у всех.
– Сам знаешь, конунг, почему в наших землях не любят отравителей. Потому что меч, копье и лук оставляют честные раны. Потому что убийцу всегда видно. Лучше встретить смерть от железа, чем от подлого яда! Ведь от железа ты можешь отбиться, можешь встретить его лицом к лицу. А яд действует исподтишка, и кто его подсыпал, остается в тени.
– Значит, нет у тебя доказательств, что виноват ярл Хрейн? – повторил Рагнвальд.
– А кому еще нужна была его смерть? Близких родственников у ярла Сигарра не осталось. Врагов, кроме ярла Хрейна, нет. Ярл Хрейн рассудил, что раз он не смог в честном бою заполучить себе земли, так и яд сгодится.
Жирный урод так и подскочил на месте, брызгаю слюной:
– Так ведь нет земли! Помер Сигарр или нет, остров моим не стал!
– Так-то оно так, – усмехнулся Альрик. – Вот только ты об этом прежде не знал. Коли бы знал, может, ярл, – хёвдинг выделил это слово, так как Хрейн забыл его упомянуть, – может, ярл был бы сейчас жив.
– И как бы я смог отравить ярла Сигарра? В его Сёльвхус просто так не пройдешь, не проедешь. Любой чужак сразу на виду окажется. Скорее уж обидел ярл Сигарр кого-то из местных, может, девку снасильничал, вот и отомстили ему.
Сакравор прорычал с места:
– Ты! Вошь из Бездны, гнида из подхвостья самой вонючей твари, блевотина червей! Как смеешь ты говорить такое про ярла Сигарра?
И давление силы от Эрна усилилось в разы, прошло через наши ряды и докатилось до всех концов зала.
Альрик спокойно пересказал наш вариант про лазутчика, который сумел затеряться среди трех разных хирдов, а потом незаметно сбежал.
Я же в это время разглядывал убранство зала. Все же конунгов двор, не чих мышиный. Раньше, по словам отца, здесь, а может и не здесь, а еще в старом доме, на стенах висели раскрашенные щиты, шлемы, мечи и топоры. А перед входом в дом стояли носовые фигуры с захваченных кораблей, тех самых, что затоплены во фьорде. Тогда конунг был еще молод, говорил отец, и думал больше о доблести и славе. Сейчас, судя по гобеленам и искусной резьбе на стенах, Рагнвальда больше занимали мирные и хозяйственные дела. Совсем как моего отца. На одном гобелене я узнал грозного Фомрира, прорубающего мечом фьорд, на другом – Фольси, укрощающего белого тура. А потом попытался угадать, что же запечатлено в резьбе, и совсем забыл про препирательства Альрика и Хрейна. Переплетенные линии ложились несколькими слоями, что переходили один в другой. Я мысленно последовал за одной из линий, следя за ее плетением глазами. Виток, еще виток, уход вглубь… Где же она вынырнет?
Удар в бок. Я вдруг осознал, что стою с поднятой рукой, водя пальцем по далеким узорам.
– Ты что-то хочешь добавить, карл?
Рагнвальд? Сам конунг обратился ко мне? А его мальчишка беззвучно хохотал над моей оплошностью!
– Да, конунг. Я хочу сказать, что наш хёвдинг известен во всех северных морях своей честностью. Он никогда не нарушает данное слово, не берется за невыполнимую работу, а если уж взялся, так сделает все преотлично.
Я старался не смотреть в сторону Альрика, но даже так почувствовал знаменитую «молнию очами».
– Благодарю, карл. Хёвдинг, я услышал твои слова. Твои рассуждения умны и похожи на истину, но это не значит, что они и есть истина. Ярл Хрейн прибыл в Хандельсби не по моему вызову, а с жалобой на ярла Сигарра и его заплечного. Слушаю тебя, ярл Хрейн.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70992910?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Сноски

1
Het Bier Zal Weer Vloeien – YouTube

2
Сильная решительная женщина. Аналог русскому «в горящую избу войдет, коня на скаку остановит»

3
Жевателями углей называли мальчиков, которые просто сидели дома рядом с очагом, в то время как все остальные вспахивали поле.

4
Родиться позади коричневого сыра – быть глупым, недалеким человеком.

5
Кнаттлейк – игра в мяч. Была очень популярна в Скандинавии в эпоху викингов

6
Хнефатафл – игра на поле с нечетным числом клеток. Позже была вытеснена шахматами.