На виражах судьбы
На виражах судьбы
Юрий Игоревич Фомин
Автор родился в Мурманске, окончил МФТИ, кандидат технических наук, долгие годы работает в сфере телекоммуникаций, однако в этой книге он рассказывает о своей истинной стихии: горных лыжах, водных походах, рыбалке и охоте.
Юрий Фомин
На виражах судьбы
Моей жене Ольге с любовью и благодарностью
Автор родился в Мурманске, окончил МФТИ, кандидат технических наук, долгие годы работает в сфере телекоммуникаций, однако в этой книге он рассказывает о своей истинной стихии: горных лыжах, водных походах, рыбалке и охоте.
Хронология событий
Горные лыжи
1981 г. – Яблоница, Карпаты
1982 г. – Кировск, Мурманская область
1983 г. – Кировск, Мурманская область
1983 г. – Чимган, Узбекистан
1984 г. – Бакуриани, Грузия
1984 г. – Кировск, Мурманская область
1985 г. – Славское, Карпаты
1985 г. – Мценск, Орловская область
1985 г. – Кировск, Мурманская область
1986 г. – Кандалакша, Мурманская область
1987 г. – Домбай, Кавказ
1987 г. – Кировск, Мурманская область
1988 г. – Домбай, Кавказ
1988 г. – Кировск, Мурманская область
1989 г. – Кировск, Мурманская область
1990 г. – Кировск, Мурманская область
1991 г. – Чегет, Эльбрус, Кавказ
1992 г. – Mnt. High, California, USA
1992 г. – Monte Rosa, Italy
1992 г. – Кировск, Мурманская область
1992 г. – Mnt. Olympus, Cyprus
1993 г. – Zel am Zee, Kaprun, Austria
1994 г. – Zel am Zee, Kaprun, Kitzbuhel, Zaalbach, Austria
1995 г. – Chamonix, Saint Gervais, France
1995 г. – Courmayeur, Italy
1996 г. – Meribel, Courchevel, France
1997 г. – Verbier, Switzerland
1997 г. – Val d’Iser, France
1998 г. – Les 2 Alpes, La Grave, France
2003 г. – Soldeu, El Tarter, Pas da la Casa, Andorra
2004 г. – Soldeu, El Tarter, Pas da la Casa, Andorra
2006 г. – Zelden, Austria
2014 г. – Bad Gastein, Austria
2016 г. – Газпром Лаура, Красная Поляна, Сочи
2017 г. – Газпром Лаура, Красная Поляна, Сочи
2018 г. – Роза Хутор, Красная Поляна, Сочи
2019 г. – Роза Хутор, Красная Поляна, Сочи (февраль)
2019 г. – Роза Хутор, Красная Поляна, Сочи (апрель)
Водные походы (к.с. – это категория сложности реки)
1977 г. – р. Мста IIу к.с., Новгородская область
1977 г. – р. Черная Уба – р. Уба IIIу к.с., Алтай
1978 г. – р. Мста IIу к.с., Новгородская область
1978 г. – р. Курчум IIIу к.с., Восточно-Казахстанская область
1979 г. – р. Урух IIIу к.с., Кавказ
1979 г. – р. Темник V к.с., Бурятия
1979 г. – р. Хара-Мурин Vу к.с., Иркутская область
1980 г. – р. Малка, V к.с., Кавказ
1984 г. – р. Териберка III к.с., Мурманская область
1985 г. – р. Териберка III к.с., Мурманская область
1986 г. – р. Белин – р. Кызыл-Хем – р. Каа-Хем V к.с., республика Тыва
2007 г. – р. Териберка III к.с., Мурманская область
Предисловие
В детстве на вопрос: «Юрочка, а кем же ты хочешь стать, когда вырастешь?» – я бодро отвечал: «Болтуном!» Вот и «наболтал» я вам в данном сборнике рассказов разные истории из моей жизни. А жизнь-то была бурная и пришлась в аккурат на эпоху перемен в нашей стране, и эти перемены прошлись катком по многим судьбам наших сограждан. Так что мои истории – это лишь малая горсточка кусочков смальты среди многих миллионов, из которых складывается гигантская мозаика жизни нашей страны в 80–90-х годах прошлого столетия.
Мои кипрские университеты
Начало
Кто-то из великих сказал: «Не дай нам Бог жить в эпоху перемен!» Он-то сказал, а нам, несчастным, довелосьпрожить в эту самую эпоху большую часть своей сознательной жизни. Хотя как на это посмотреть: ведь у каждоймедали всегда есть две стороны, вопрос лишь в том, на какойиз сторон, светлой или темной, хочешь оказаться конкретноты. Я вот, например, совершенно отчетливо в конце 80-х годовпрошлого века представлял, что моя вполне понятная и намного лет вперед прослеживаемая жизнь закончилась и я стоюперед выбором: перечеркнуть все мои текущие достижения иначать все с чистого листа или продолжать старую жизнь, тешасебя иллюзиями на благополучный исход.
Итак, немного о себе. К концу 80-х мне было 35 лет, я имел степень кандидата технических наук, занимал должность начальника отдела в одном отраслевом НИИ, преподавал на кафедре на полставки и заканчивал докторскую диссертацию. В это время у нас в стране началось движение в сторону капитализма в форме кооперативов и центров научнотехнического творчества молодежи (НТТМ). Конечно, сразу же появились первые частные кафе и рестораны, но это все были крохи, главное, что через все эти «новообразования», в частности НТТМ, началось почти легальное «обналичивание» денег, которые раньше в наличном виде получить можно было лишь на зарплату. А тут, пожалуйста, часть денег, которые есть на твоей тематике, пропускаешь через «временный творческий коллектив» при каком-то НТТМ, перечисляешь им по договору деньги, а они за какой-то процент (доходило до 10–15) выплачивают тебе наличные по завершению работ. При этом работу выполнял твой же коллектив, но ты мог за счет такой схемы приплачивать своим сотрудникам очень существенные деньги, что помогало сохранять кадры. Более «серьезные» люди просто по липовым договорам обналичивали безналичные деньги для руководителей предприятий. По таким схемам возник первоначальный капитал многих сегодняшних олигархов и тех нуворишей, которые так олигархами и не стали, хотя в 90-е годы летали на своих самолетах на выходные в Европу. Но это, как говорится, естественный отбор.
Кипр, январь, 1991
Работаем мы так, помаленьку, но я вижу, куда все катится. Начинается приватизация. Ясное дело, что предприятия потихоньку перейдут к руководству, и тут мне ловить нечего. Финансирование нашей отрасли снижалось катастрофически, цены росли, и на зарплату людям жить было невозможно. Чтобы зарабатывать серьезные деньги, нужно было этим заниматься не факультативно, как я, а посвятить этому все свое время. Но как же моя любимая наука? Как же статьи, монографии, научные конференции, все то, чем я занимался почти 20 лет своей жизни?
Конечно, это было тяжелое для меня решение, тем более что защита моей докторской планировалась в течение года и все было, как говорится, на мази. Но год жизни терять на то, что вряд ли мне пригодится в дальнейшем, если я уйду в бизнес, было очень расточительно, и я решился. Быстро подготовил себе преемника, чтобы не бросать коллектив на произвол судьбы, и через месяц оказался на свободе. Конечно, я ушел не просто в никуда, – запасной аэродром был готов. Мой институтский приятель уже организовал свой коллектив при одной Ассоциации внешнеэкономической деятельности. Тогда 90 % всех бизнесменов хотели заниматься внешнеэкономической деятельностью: либо что-то продавать «туда», либо что-то покупать «оттуда», а чаще всего и то, и другое. Приходить нужно было с какой-то своей темой, чтобы кормить себя и давать что-то конторе. Я стал двигать тему «компьютерных классов» для центров обучения на предприятиях. Деньги-то у предприятий были, а у нас были разработки по таким классам. Короче говоря, заключили несколько договоров и стали потихоньку собирать эти самые классы. Не Бог весть, какой бизнес, но ведь ничего другого я делать не мог. И тут пришлось мне очень быстро познакомиться с другим аспектом предпринимательства.
Заключили мы договор с одним крупным химическим объединением с Украины. Все, как обычно, мы собираем «железо», а люди из их обучающего центра по трудовому договору с нами разрабатывают для нашего комплекса прикладное программное обеспечение. Оно, надо думать, уже давно разработано, но мы-то этого «не знаем»: получаем от них программы и платим за них деньги. Понятное дело, что это всегда являлось условием заключения договора, – «откат» в текущей терминологии. Не помню, почему, но мы что-то задержались со сроками, то ли мониторов не было, то ли еще что, но звонят хлопцы с Украины и говорят, что кто-то на них стукнул, и их начали трясти за обналичивание денег: деньги перечислили, а оборудования нет. Пришлось напрячься, и за пару недель мы им все отгрузили и акты приемки подписали, но процесс перешел уже в юридическую плоскость и не мог быть остановлен.
Как-то раз приходят в наш «подвал» (офис) трое «гарных хлопцев» из украинского ОБХСС (отдел борьбы с хищениями социалистической собственности) – время-то было как раз перед распадом СССР, и они сюда приехали в командировку. Меня в подвале не было, и они, побеседовав с нашим директором и выяснив, что за эту тему отвечаю я, пригласили меня для беседы. Скрываться от них у меня не было никакого резона, и я позвонил по оставленному ими телефону. Телефон, как я потом выяснил, был ведомственной гостиницы МВД на проспекте Вернадского. Звоню, спрашиваю, какие дела? Уголовное дело, говорят, заведено на гражданина Х (наш подельник из центра обучения), а он в бегах, в Польшу уехал. А Вас мы хотим допросить как свидетеля. Давайте, говорю, повестку, и нет вопросов. Выясняется, что повестки-то у них нет, а поговорить они хотят со мной в гостинице, пока предварительно. Я подумал что в любом случае у них пока все сыро относительно меня, а знать позицию противника необходимо, чтобы планировать свое дальнейшее поведение.
Короче говоря, прихожу к ним в номер, и они начинают так называемый перекрестный допрос: трое сидят с разных сторон, один задаёт вопросы, двое изучают реакцию. Подготовились, в общем, капитально: съездили в мой бывший институт, на наш опытный завод, в Калугу, где нам собирали «железо» для компьютерного класса, сняли все копии договорных документов. Через какое-то время я понял, куда они клонят: парень, директор центра, слинял, а кого-то они должны были предъявить, и вот он – я, реальный кандидат. А тема такая: вы сами ничего не делали, выступили посредниками, а к тому же обналичили и похитили государственные деньги. А тема договора была что-то вроде «Разработка компьютерной системы обучения чему-то там». Первое, что они стали мне инкриминировать, – хищение денег. Позвольте, говорю, но стоимость работ договорная, согласно смете, а за прикладное программное обеспечение мы рассчитались с вашими людьми, и это логично, так как мы в вашем химическом производстве ничего не смыслим, причем рассчитались официально по трудовым соглашениям и через сберкассу, заплатив при этом налог.
Тут я вспомнил, как наши украинские хлопцы не хотели официальных расчетов, а я все-таки настоял (интуиция!). Тут им крыть было нечем, и они перешли к обсуждению термина «разработка», дескать, никакой разработки там не было, и мы ничего не делали, а деньги взяли, то есть налицо – обман. Наверное, с полчаса велась эта дискуссия по поводу термина «разработка», один из них даже тыкал мне каким-то учебником. Я чувствую, что-то уже утомился и говорю, ребята, а какое у вас образование? Понятно, говорю, и вы с вашим образованием в течение нескольких часов кандидату наук объясняете не юридическую суть вопроса, а суть общенаучного термина – «разработка»? Если у вас для меня что-то будет новое, милости прошу, звоните, рад буду пообщаться. И ушел. После этого у них, я думаю, закончилась командировка, а на еще одну начальство денег не дало. Звонили пару раз, как бы вызывали туда, к ним, но, как вы сами понимаете, ехать туда у меня настроения не было.
Эта ситуация меня как-то заставила на всю нашу деятельность посмотреть под другим углом: «геморроя» много, а «выхлоп» – никакой. Стали заниматься обычными в то время операциями: у одних купили, другим продали. Что-то получалось, но в массе своей – порожняк. А тут стали появляться какие-то «коммерсанты» с предложениями купить: то сигареты «Мальборо», то видеокассеты, причем все конверсионные операции брал на себя банк. У нас был поставщик, у нашего партнера из Белоруссии – покупатель на видеокассеты с деньгами, в общем, заключили договор. Таким образом, заработали мы свой первый миллион (правда, рублей). После делёжки на каждого участника досталось тысяч по 150. Деньги все были купюрами от 1 до 5 рублей, и лежали они в картонных коробках. Можете себе представить, сколько было коробок, и сколько времени мы пересчитывали бабки? Нам бы, дуракам, поинтересоваться, а почему такие мелкие купюры? А нам и невдомек. Засунул я бабки дома на антресоли, и у меня не было никакого ощущения, что это – некоторый капитал и его нужно правильно инвестировать. Начали просто тратить: что- то покупали, жене полушубок и прочее, что раньше не могли себе позволить, да и то в комиссионках, так как в магазинах не было ничего. А чтобы не таскать рубли мешками, я стал интенсивно укрупнять купюры, и через некоторое время все бабки были в сотнях и полтинниках. Тут-то и пришла Павловская реформа: стали изымать эти самые сотни и полтинники, а обмен на одного был строго ограничен. Вот я и попал. В конце концов, с большим трудом и с какими-то потерями удалось деньги поменять обратно, но пришло понимание полной ненадежности ситуации в стране.
Прошло какое-то время, и мой приятель стал поднимать свои бывшие производственно-научные связи с Туркменской республикой. Вышли на председателя правления их банка, то ли Промстрой, то ли Жилсоц, не помню, но очень быстро мы получили от него кредит в несколько миллионов рублей на год под 9 % годовых. Что это значило, если рубли провернуть через валюту, притом что курс рубля рос как на дрожжах, объяснять не надо. Мой приятель, совсем не коммерсант, стал планировать, как эти деньги потратить: хотел профинансировать некоторые научные разработки, как бы сейчас сказали, – сделать венчурные инвестиции. Слава Богу, я его отговорил. Мы через нашу Ассоциацию внешнеэкономических связей и одно совместное предприятие провели операцию по покупке клиринговых СЭВовских рублей, а через них польских злотых. Польские злотые тогда уже легко конвертировались в доллары. Через полгода наши туркмены проснулись и стали требовать кредит назад, хотя срок и не вышел. Наверное, процесс развала Союза приближался, и они стали подчищать всё, что касается отношений с Москвой. Чтобы не портить с ними отношений и с надеждой на дальнейшее сотрудничество, пришлось операцию срочно закрывать. Тем не менее в сухом остатке на всю нашу «шайку» осталось приличная по тем временам сумма денег.
После такой операции пришло понимание, что нужно подучиться: как экономическим, так и юридическим основам внешнеэкономической деятельности, и мы, благо деньги уже были, решили поехать на Кипр, на две недели в бизнес-школу. Шел январь 1991 года. Самого процесса подготовки к поездке просто не было. Помню, пришел как-то на работу, а мне говорят, что сегодня нужно поехать куда-то за паспортами и билетами, а вылет – завтра утром. Суматоха, что брать с собой, не знаю, – первый раз за границей, но какие-то сувениры купить успел. Нужна еще водка, а водки нет, тогда она еще была по талонам. Каким-то образом купили несколько бутылок: стекло зеленое, пробка залита сургучом. Экзотика!
Очнулся я от этой суеты в самолете, выпили мы с приятелем, а я никак не могу понять, неужели это я – лечу за границу, в первый раз в жизни, да еще и в капстрану? Что-то не верится, тем более что до последнего я не был уверен, что мне выдадут загранпаспорт, все-таки работал в «почтовом ящике». Но вот все сомнения рассеялись и мы – за границей. Не зря говорят, что первые ощущения – самые сильные. Всё, что будет потом, будет уже не в первый раз, а это – врезается в память навсегда! Аэропорт Ларнака особенного впечатления не произвел, небольшой такой, чистенький, везде надписи на греческом и английском.
Кипр, январь, 1991
Был конец января, и в тот вечер моросил дождик. По дороге в отель толком ничего не разглядели кроме неоновых реклам и витрин магазинов. Но что врезалось в память: у входа в отель росли деревья, а на них висели апельсины. Первая реакция – пойти, сорвать и сожрать! Но уже на следующий день, видя на завтраке, обеде и ужине горы фруктов, в том числе лимонов, мандаринов и апельсинов, я понял, что цитрусовые здесь – вроде травы у нас, и успокоился.
Первую неделю жили мы в 4-звездной гостинице в Никосии, там же и занимались. Занятия были целый день с перерывом на обед. Читали лекции на английском местные банкиры, бизнесмены и юристы, занимающиеся регистрацией и ведением офшорных компаний. Как я потом понял, эти бизнес-школы были для них промо-акцией для расширения их бизнеса и выхода на новый рынок, причем они еще на этом деньги зарабатывали. Наша группа состояла в основном из руководителей, заместителей или главных бухгалтеров государственных предприятий, которые за государственные деньги поехали отдохнуть в заграничную командировку. Им особенно эта учеба была не нужна, так что они в основном мотались по магазинам и вечерами бухали в гостиничных номерах. Кроме нас двоих был только еще один парень, который за свои, кровные, поехал поучиться уму-разуму.
Нам с приятелем выдали командировочные – штуки по две баксов. Нужно сказать, что это всё были нами заработанные деньги, но советская психология – выдали деньги, нужно потратить – в нас сидела очень сильно. Ну, конечно, и потратили, хотя, помню, было это нелегко. Чего брать, не знаю, желаний никаких нет. Так все на подарки жене, дочери, родственникам и знакомым и ушло, хотя по тем временам деньги были немалые. Для сравнения – перед поездкой мне звонил один мой знакомый и предлагал трехкомнатную квартиру (небольшую, правда, метров 45), но с гаражом во дворе, в районе платформы «Окружная» за 12 тыс. долларов – какой-то еврей перед выездом в Израиль продавал. Вот какие были времена! Умные люди, заработав первые деньги, покупали квартиры. Но ведь то – умные люди, а то – я!
У нас в группе была переводчица из Москвы, так как кроме меня и моего приятеля по-английски никто не «рубил». Мы для неё устроили далеко не лёгкую жизнь, так как все её ошибки по переводу мы замечали и исправляли, что, конечно, ей не нравилось и сильно напрягало. Ну, а кто ей обещал легкую прогулку?!
По окончании первой недели нас перевезли на побережье Ларнаки, в пятизвездный отель. Там мы и жили, и учились. Кормили нас, как на убой, и все нам было в диковинку: и выбор блюд на шведском столе, и средиземноморская кухня (мясная и рыбная), и обилие вин. Но ко всему хорошему быстро привыкаешь, привыкли и мы.
Тут нам впервые представилась возможность познакомиться с щедростью и широтой западной натуры. Как-то вечером спустились мы с приятелем в бар отеля промочить горло, сидеть в номере как-то было непродуктивно, и за стойкой бара познакомились с одним молодым голландцем, коммивояжером – он продавал какие-то ткани. Короче, был там в командировке. Посидели, выпили, поговорили, и мы его пригласили к себе в номер: продолжить вечер под водочку с икоркой. Чем еще может угостить иностранца русский? Когда мы обивали сургуч на нашей зеленого стекла бутылке, у него глаза на лоб полезли, – он в жизни ничего подобного не видел. Пришлось «впарить» ему, что это эксклюзивный разлив, под старину и прочая. Бутылку мы быстро усидели, закусили икоркой, и парень очень быстро «поплыл». В процессе расставания он долго изъяснялся нам в любви, благодарил и заявил, что в ответ – он завтра нас угощает в баре. Ну, угощает, так угощает – мы его за язык не тянули.
На следующий вечер после ужина мы сидим и ждем звонка от нашего голландского корешка. Звонка нет. Ну, мы пошли сами в бар и видим: сидит наш голландец и пьет пиво. Поздоровались, а он и говорит: «Закажите себе пива!» Заказали, выпили. Сидим, разговор как-то под одно пиво не клеится, а наш новый знакомец больше ничего не предлагает. Переглянулись мы с приятелем и стали продолжать вечер по собственной программе, а коммивояжер куда-то тихо уполз.
Кипр, Никосия, 1991
Настроение после его ухода и нескольких «дринков» резко пошло вверх, и мы его скоро забыли, но навсегда запомнили неслыханную западную щедрость. К слову сказать, за пиво-то тоже мы заплатили.
Была у нас и культурная программа. Возили нас один раз куда-то в горы, в очень древний православный монастырь и пару раз на заводы. Один раз на фирму Loel, производившую соки и вина, и на пивной завод Keo. Про фирму Loel мы что- то знали: они перед Московской Олимпиадой завалили город виноградным соком и мускатом. Я еще, помню, закупил несколько коробок мускатного виноградного сока и пытался из него вино сделать. Долго сок не хотел бродить на изюме: мне-то и невдомек, что там были добавлены консерванты. Но мое упорство было, в конце концов, вознаграждено, – сок забродил, и на выходе получилось литров двадцать очень недурственного «сухенького» с ароматом муската. Выпили мы его с друзьями как-то очень быстро. Естественно, что на фирме Loel была дегустация: палитра алкоголя у них довольно приличная: от сухих до Бренди и ликеров. Надегустировались мы очень серьезно.
Позже на этом заводе я бывал неоднократно, закупал там алкоголь контейнерами. Один раз я хотел завезти в Россию кипрского муската, а была уже поздняя осень, и везти вино в контейнерах было опасно – могло замерзнуть, а транспортировать рефрижераторами – дорого. Деньги на эту операцию лежали, и я решил закупить на той же фирме дешевого бренди, по-крайней мере, не замерзнет. Думал, что оно пойдет так же хорошо, как и одноименный мускат. Но вышло все по-другому. Эти два контейнера с бренди зависли у меня минимум года на два и очень плохо продавались. Я решил, что раз не могу продать, то тогда будем его пить. Сколько мы его выпили за эти два года, никто не знает, но пили много и как-то привыкли, что у меня Loel всегда есть. А когда бренди все-таки закончился, то все мои друзья очень удивились и почувствовали себя сильно обделенными.
А на пивном заводе во время экскурсии, естественно, пили пиво, очень, кстати, вкусное. На Кипре из местных сортов только два: Keo и Carlsberg, Keo – сорт местный, а Carlsberg – производится по лицензии. Так вот, местный сорт Keo мне понравился гораздо больше. На заводе я купил упаковку пива в банках и желтую бейсболку с надписью Keo, которая до сих пор у меня висит на даче и напоминает мне об этой поездке. Сейчас, наверное, смешно читать, что человек прёт из заграницы ящик пива, но тогда у нас в стране и Жигулевского- то было не купить, а тут – пиво в банках!
Время быстро пролетело. Наступил час прощального банкета. Чего пили-ели не помню, наверное, как всегда, много и вкусно, но после банкета кое-кто из наших полез в море купаться. Месяц январь, вода градусов 15–16, не ледяная, конечно, но и не теплая. Но наши люди с криками: «Мы, что, не из Сибири?» – прыгали в воду, чем несказанно удивляли всех окружающих.
Худо-бедно за эти две недели мы с приятелем стали в группе «авторитетами» и начали неформально общаться с нашими лекторами, завели с ними бизнес-контакты. К концу нашего пребывания на Кипре мы зарегистрировали себе по офшорной компании и открыли счета в Барклай-банке, в общем, сделали максимум возможного во время этой поездки, и она на несколько лет определит все мои бизнес-проекты. В общем, Кипр меня как-то засосал, и все последующие успехи и неудачи, так или иначе, будут связаны с Кипром.
15.04.2012
Война
Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Вот и мойкипрский период в бизнесе тоже закончился и причёмочень драматически. Об этом и будет мой рассказ.
Я к 1993 году отстроил довольно серьёзный бизнес по оптовой продаже продуктов питания с Кипра и Греции: алкоголь, соки, напитки, цитрусовые, оливковое масло и прочее. Моим основным поставщиком с Кипра была фирма LOEL, производитель вин, соков и других безалкогольных напитков. Все их товары я реализовывал через свою компанию, и в какой-то момент они мне предложили свою продукцию поставлять на условиях товарного кредита, но при этом хотели делать это через вновь созданную совместную компанию. Я согласился. К тому же импорт соков и прочих безалкогольных напитков должен был скоро закончиться – все производители планировали открывать свое производство в России. Планировали и мы с киприотами, тем более у них опыт производства был очень серьезный, и можно было рассчитывать на дешевые кредиты западных банков.
Это было моей стратегической ошибкой. Некое опасение потерять контроль за бизнесом пересилило желание резко увеличить объемы поставок за счет товарного кредита и открыть свое производство соков в России. В процессе работы с ними мы создали совместную фирму, где у них был контрольный пакет, и все товары стали прогонять через неё. Для контроля за всем процессом реализации товара и перечисления денег поставщику киприоты посадили своего менеджера Бамбоса в мой офис. Он потихоньку прибрал к своим рукам всю сбытовую сеть, логистику и процесс конвертации валюты.
Всё это мне совсем перестало нравиться, но что-либо поделать с ситуацией я уже не мог. Фирму мы зарегистрировали осенью 1993 года, и уже к лету следующего мне стало ясно, что в ближайшее время мои партнеры-киприоты меня кинут. Меня потихоньку «отжали» от всех дел и решений, подняли отпускные цены на товары таким образом, что наша компания работала с нулевой рентабельностью, а вся прибыль, естественно, оставалась у производителя на Кипре. Как я логически просчитал, следующим шагом было бы открытие новой, 100 % кипрской фирмы и перевод туда всего бизнеса, а мы бы остались с пустой компанией.
Плюс ко всему этому к нам раз в два месяца наезжал один из хозяев, по совместительству – директор компании LOEL, и сам влезал во все дыры. К тому же он был большой любитель попить русской водки и, несмотря на свой возраст, пощупать русских девчонок. В общем, мы ему сняли квартиру рядом с офисом, и он отдыхал и работал, не отходя от «станка». К тому же моя секретарша быстренько «подлегла» под «дедушку» и начала «качать права» – в общем, стала совсем неуправляемой. Через какое-то время я узнаю, что секретарша купила себе квартиру в Мытищах, а деньги ей выделил наш «дедушка». Запрос в бухгалтерию выявил факт, что деньги на квартиру он, ничтоже сумняшеся, взял из кассы предприятия под отчёт.
Тут я понял, что нужно набирать документированный компромат и что-то предпринимать. Стало как-то обидно, что нас кидают, да еще так нагло, и я стал думать, как этих сук «уконтрапупить», оставаясь при этом максимально в правовом поле. Стал я изучать все наши уставные документы и через какое-то время выяснил, что из-за своей жадности мои партнеры совершили стратегическую ошибку: они официально не внесли свою часть уставного капитала, а ее за них внес я из оборотных средств нашей фирмы, что, естественно, можно было легко оспорить. Моя же доля была оплачена официально через банк. «Уставник» в компании был не минимальный – что- то около 50 тыс. долларов, а киприоты участвовали там как физические лица, и, наверное, их жаба задушила платить налик. Вот тут-то они и попались!
Самое смешное, что устав компании готовили их юристы и все нюансы, положительные для себя, они предусмотрели, но факт неоплаты в срок уставного капитала предусмотреть невозможно. А в уставе было записано, что в случае неоплаты в течение года участник автоматически выбывает из членов общества. Ура!
Стали готовиться к часу «Х», то есть к дате годовщины фирмы. К этому времени наш юрист подготовил все документы по изменению в составе учредителей для подачи в регистрационную палату. По нашему плану после получения новых уставных документов в назначенный день мы должны были назначить нового генерального директора, заблокировать счета в банке, сменив карточки образцов подписей, выставить свою охрану на складах, опечатать бухгалтерию и начать аудиторскую проверку. Но не всё пошло так, как мы планировали.
Самое главное было не допустить утечки информации, чтобы всё было для них полной неожиданностью, но утечка всё-таки произошла. За день до часа «Х» мы занесли в банк новые документы и заменили карточки образцов подписей. И надо же было такому случиться, что этот грёбаный Бамбос стал звонить в валютный отдел справиться, не ушла ли валюта по последнему платежу. Несмотря на то, что мы всех в банке предупредили о том, что до завтра ничего не говорить, одна операционистка, дура, ляпнула, что, дескать, ваши подписи уже не действительны.
Можно себе представить, что там у них началось! Надо отдать им должное, что за вечер и ночь они смогли сделать максимум возможного, – они взяли под контроль склады в Краснодаре, где у нас была перевалочная база, и там хранилось товара больше, чем на «лимон». У нас туда наутро должна была вылететь бригада с документами и выставить свою охрану на складах.
Как им удалось так оперативно взять под контроль склады? Да с нашей же помощью! Мы сами познакомили нашего «дедушку» с мэром Краснодара, а он его пару раз принимал у себя на Кипре. Так что этот контакт сработал. Но в тот день мы этого еще не знали.
В пятницу, когда мы пришли в офис и объявили коллективу о смене власти, моя секретарша, сука, вызвала милицию. Ну, приехал наряд, посмотрел наши документы и, сказав, что разбирайтесь сами между собой, уехал. Далее началась процедура проверки и аудита. Деятельность компании на время прекратили, опечатали все сейфы и документы, на московских складах выставили охрану, забрали печати и ключи и начали аудит. Часть коллектива тут же свалила: выяснилось, что у киприотов уже был готов офис под новую фирму (как я правильно их просчитал!). Вышло так, что мы их опередили буквально на 1–2 недели.
Проверка документации показала, что там на нашего «дедушку» материала минимум на два уголовных дела. Это меня сильно порадовало – будет, о чём с киприотами беседовать. К сожалению, наш десант в Краснодар уже ничего не дал: на складах стояла охрана, весь товар был переведен на другую фирму, а главный наш дилер по Краснодару (он же и местная «крыша») принял сторону киприотов и посоветовал нам валить домой.
В первый день мне звонили с Кипра и пытались выяснить, что такое и кто захватил фирму? Узнав, что компания законно перешла в руки хозяев, то есть нас, и что им тут ничего не светит, они затихарились, но я понял, что просто так они своего не отдадут. Хотя информация о том, что на «дедушку» у нас собран готовый материал для суда, их сильно расстроила. Пока суд да дело, мы стали распродавать наши товарные запасы. Было ясно, что вряд ли после всей этой катавасии бизнес уцелеет и товар нужно было срочно монетизировать.
В Москве процесс шёл по плану, но меня никак не отпускала мысль про Краснодар. Стал я общаться с нашей «крышей», как бы отбить краснодарские склады? Они там маленько «пошерстили» и нашли выход на заместителя начальника областного РУБОПа. Тот, изучив вопрос, обещал помочь. Нужно было лететь.
Прибыли мы втроем: я и еще двое бойцов, организовавшие всю эту «стрелку». Кто будет принимать участие в «стрелке» с их стороны, кроме наемного директора филиала, мы не знали. До встречи оставался час, делаем контрольный звонок «перцу» из РУБОПа – он мобильник не берет. Нас это очень сильно напрягло, но утешая себя мыслью о том, что он, может быть, на докладе у начальства и всё идёт по плану, мы поехали.
Приезжаем. Принимающая сторона – очень колоритная: несколько «быков» и во главе «чисто конкретный» авторитет в малиновом пиджаке. Нашей обещанной поддержки – никого нет. Что делать, надо начинать. Показали им бумаги, предъявили требования на товар, обозначили сумму претензий, а в ответ: в гробу мы видали ваши бумаги, товар не ваш, а вы нам еще должны столько же за московский товар. Давай садись, и будем готовить бумаги. В общем, наехали.
Мои «хлопцы» сидят, набычившись, держа руки в карманах, и молчат. Все как-то сильно напряглись, и я чувствую, что нужно ситуацию переводить в плоскость разговора, а не стрельбы, и говорю: «Ваши претензии мы услышали, это для нас новость. Мы должны провести консультации с Москвой, посоветоваться, и через несколько часов встретимся снова». Они там что-то пробубнили, но, понимая, что мы на их территории, решили нас пока отпустить.
Приезжаем мы в отель, моя «крыша» начинает звонить, и выясняется, что нашему менту позвонил сам мэр и строго посоветовал в это дело не лезть, поэтому у нас никакой поддержки не было, нет и не будет. Правда, «рубоповец» пообещал нам вооруженную охрану на это время. Стало ясно, что мы с Краснодаром снова «обосрались» и надо просто «делать ноги». Стали обсуждать различные варианты, как уходить из города, были даже варианты типа пешком или на попутках, но решили, что все-таки фактор времени – решающий и надо прямо сейчас рвать в аэропорт. Короче говоря, какими-то тайными ходами выбрались из отеля и под охраной прибыли в аэропорт. В общем, унесли ноги.
Прошло какое-то время, и мне доносят, что из Краснодара готовится выехать бригада по нашу душу, – решать нерешенный вопрос. Моя «крыша» срочно стала искать выход на краснодарских «братков», чтобы этот вопрос как-то закрыть в нашу пользу: я так думаю, у них тоже аппетит на эти «бабки» разыгрался. И вот они устраивают мне встречу в Москве с двумя «авторитетами», которые могут там что-то решить в Краснодаре. Они мне потом и говорят, поедем вместе, ты там всё предъявишь, а мы всё решим на месте. Я взял у них таймаут на подумать, а сам вдруг осознал, что влезаю в жуткий «блудняк», из которого один выход – вперед ногами, и стал думать, как из этой истории «выползать».
Товарные остатки на складе мы почти реализовали, компромат на «дедушку» лежал в папке, так что можно было начинать переговоры с киприотами. Тут как раз и подвернулся случай. Поехал я на наши склады в Красногорске проверить ситуацию и вдруг на территории в отдалении увидел нашего Бамбоса. Он по натуре человек трусливый и тотчас же попытался убежать, а я ему кричу: «Иди сюда, никто тебя не тронет!».
Стали разговаривать, и он мне поведал, что нашего «дедушку» отстранили от проекта, и в Россию прибыл его то ли зять, то ли племянник, в общем, молодой участник их банды. Фирма у них семейная, вот семья и послала его «разрулить» ситуацию. Я Бамбосу и предложил начать переговоры, чтобы прекратить дальнейшие расходы и нервотрепку и чтобы не погубить окончательно весь бизнес. Сформулировал я ему наши претензии и финансовые требования, которые, к слову сказать, мы уже закрыли, продав товарные запасы, но нужно было всё это юридически оформить.
Назначили переговоры с киприотом, а тут звонит моя «крыша» и спрашивает, когда летим в Краснодар. Я их тут и обрадовал, что мы решили про «лимон» забыть и начали мирные переговоры с киприотами, а с «авторитетами» предложил спустить все на тормозах. На том и порешили.
Дальше всё пошло по бухгалтерско-юридическому руслу. Провели все сверки, просчитали, сколько они у нас украли и что должны за бизнес, оценили компромат на «дедушку», поторговались и вышли на подписание бумаг. Так что бизнес свой мы им отдали, но вырвали своё с кровью из их поганой пасти. Я не жадный, мне за державу обидно!
К слову сказать, перспективу развернуть масштабный бизнес в России они потеряли – так и не смогли без нас открыть производство, а возить соки сейчас – это полный идиотизм! Ну, и поделом им! Впредь будут умнее! А от киприотов у меня осталось впечатление, что в массе своей они – жулики. Из всех, с кем я общался, один только мой приятель Солон оказался приличным человеком, да и то – мы с ним никакой бизнес вместе не вели.
С тех пор я на Кипр не езжу. Во-первых, от всей этой истории остался очень неприятный осадок, и потом береженого Бог бережёт: у них там, на Кипре, все родственники или знакомые – приедешь, а тебя «примут» где-нибудь в аэропорту, да найдут в кармане наркоту, и будешь ты грызть апельсины у них в казематах.
14.05.2012
Винный фестиваль в Лимасоле
Я всегда считал, что в смысле приёма различного алкоголя у меня всё в порядке, и в генетическом плане, и в плане тренированности печени. То, что со мной случилось на этом самом винном фестивале в Лимасоле, заставило посмотреть на это с другой стороны.
Шел 1992 год. Я развернул торговлю с Кипром: возилв Россию кипрский алкоголь, соки, цитрусовые и прочиепродукты питания, и мне приходилось часто туда мотатьсяпо бизнес-делам. Одна такая поездка была запланированана сентябрь. Я с собой взял свою жену, так как после Кипрамы планировали вместе заскочить в Израиль, благо, там эторядом. У меня на Кипре появился приятель, Солон. Дел с нимникаких мы не делали, просто общались. Вот и в этот раз оннас с женой пригласил к себе в гости. Когда мы уже были в Лимасоле, Солон предложил нам посетить винный фестиваль, который там проводится ежегодно в сентябре месяце.
Мероприятие это проводится в центральном парке Лимасоля, куда съезжаются все крупные и средниепроизводители вина и других алкогольных напитков со всего Кипра. Традиции виноделия на Кипре уходят в глубь даже невеков, а тысячелетий, а о наиболее известном в мире десертномвине «Командария» пишут, что его пил король Ричард Львиное Сердце, когда был на Кипре во время своего Крестовогопохода. Причем это вино очень долго может храниться в видежеле, а потом его по какой-то технологии восстанавливают.
Перед входом в парк мы купили билеты по 10 фунтов (этобыло по тем временам где-то 20 баксов), и нам дали каждомупо литровому графинчику и стаканчику с эмблемой фестиваля. Стали мы ходить по аллеям парка и глазеть по сторонам. Так вот представьте себе, что по всей территории парка все производители выставили огромные бочки с различными винами: белыми, красными, розовыми, столовыми и десертными, и всё – бесплатно. Если ты хочешь чего-то более экзотического, выдержанного – не из бочки, то это можно купить в бутылках – у них же. Тут же кругом жарят и парят всевозможные мясные и прочие закуски, на вертеле над огнем жарят баранов, что-то коптят. В одном месте стоял самогонный аппарат, и в нем гнали местную самогонку из винограда – «зеванию», что-то вроде грузинской чачи. Так что, если кому-то показалось мало вина, можно было выступить более серьезно. Мы, походив по парку, с трудом нашли свободный столик и сели. Мы с Солоном сходили к бочкам и принесли 4 графинчика для нас и для дам. Набрали всяких мясных закусок, сыра, оливок, в общем, затарились по полной программе.
Кипр, 1992
Тут я Солона и спрашиваю, а нет ли здесь в продаже моей любимой птички «амбелопульи»? Это киприоты так называют «славку-черноголовку», а, вообще-то, для приготовления этого блюда они используют и других певчих перелетных птиц, но «амбелопулья» – самая вкусная. Нет, отвечает, они бывают только ранней весной и поздней осенью, а сейчас еще практически лето. Наверное, будет уместно рассказать поподробнее, как я впервые познакомился с этими птичками.
Как-то раз весной, по-моему, это было начало мая, когда мы в очередной раз были на Кипре, Солон нас пригласил в свой новый дом, который он построил в горах, в получасе езды от Лимасоля. В горах было довольно прохладно, но вся тусовка проходила на улице. Пока все разминались различными легкими напитками, один из приглашенных начал готовить на гриле каких-то маленьких птичек, размером со скворца. Птички были ощипаны, но не выпотрошены. У птичек была маленькая головка с черными перьями и длинным клювом. Буквально через 10–15 минут нам приносят этих птичек, разрезанных пополам. Сверху они пожелтели от выступившего из них жира, но внутри были довольно красными – с виду просто сырыми.
Я как-то маленько «замохал» есть сырую птичку, да еще и с говном внутри. Спрашиваю Солона, а что это за птичка. «Амбелопулья», – отвечает он. Это блюдо на Кипре является очень дорогим деликатесом: в то время в ресторане порция «амбелопульи» стоила 40 фунтов (сейчас – 80 евро), что по кипрским меркам фантастически дорого! А готовят его очень просто: птичек маринуют в уксусе и готовят на гриле. А чего это, спрашиваю, эти птички такие дорогие? Ну, во-первых, говорит Солон, эти птички очень вкусные, а, во-вторых, они занесены в европейскую Красную книгу, и на них охотиться нельзя. А как же на них охотиться, чтобы блюдо было во всех ресторанах, спрашиваю я, – они ведь маленькие как кулики, тут особо не постреляешь!
И тут я узнал, как хитрые киприоты ловят этих птиц. Птицы эти – певчие перелетные, живут где-то в Европе, а зимуют в Африке. Пролет весной и осенью идет по одним и тем же маршрутам, один из которых проходит через Кипр. Из года в год они останавливаются отдыхать и кормиться на Кипре в одних и тех же местах, причем питаются они виноградом. Обычно вся стая садится на одно большое отдельно стоящее дерево. Местные «охотники» заранее смазывают ветки дерева каким-то хитрым клеем, стая садится и… ку-ку! А «хитрованы» киприоты лезут на дерево и собирают птичек в мешки, ну, и далее по ресторанам! Вот такая у них охота! Как я потом выяснил, в год на Кипре съедают более миллиона этих птах! А вы говорите, Красная книга Европы!
Кипр, 1992
Солон мне и порекомендовал полить внутрь лимонного сока, посолить чуть-чуть и – вперёд! Я на всякий случай попросил налить мне полстакана коньяку и тут же зажевал пташку. Надо сказать, что это на самом деле деликатес! Что-то вроде нашего вальдшнепа. После пары стаканов коньяка я еще пару птичек откушал и был очень доволен.
А потом после фуршета гости захотели попеть и послушать музыку. Солон, зная, что моя жена – музыкант, притащил из дома какую-то шарманку, что-то вроде электронного пианино, и моя супруга подписалась под игру. Тут один из гостей притащил бузуку (греческий струнный инструмент), и они вдвоем стали наяривать какие-то греческие песни. Получилось очень даже неплохо. К вечеру на улице стало уже не то что прохладно, а просто холодно, так как с гор пришел реальный «дубак», и моя супруга стала замерзать в своем легком одеянии – ехали- то на юг, и теплых вещей не взяли. Увидев это, её партнер по музыкальному дуэту предложил ей выпить и принес белого сухого вина. Она ему и говорит: «Я так с вашим вином и вовсе замерзну!» Мужик не понял, но решил над ней подшутить и принес ей «зеванию» крепостью под 60 %, думая, что этим обескуражит русскую женщину. Но не тут-то было. Выпив полстакана и сказав, что это то, что надо, она попросила еще и продолжила играть. Все гости были просто в шоке! Я потом у этого мужика спросил, а где он научился так неплохо играть на бузуке. Ответ был более чем лаконичный: «В тюрьме! Там было много времени».
Вернёмся опять на винный фестиваль. Вино на Кипре очень неплохое, но оно нечасто попадает во всякие международные рейтинги и занимает места на выставках из-за того, что крепче, чем полагается по стандарту. Это происходит из-за избытка сахара в винограде, который, в свою очередь, получается из-за обилия солнца и тепла. Мне кипрские вина нравятся. Начали мы с сухого красного под мясо, потом перешли на розовое и белое, а потом пили уже всё, что было в ближайших бочках. Сколько раз мы с Солоном ходили наливать наши графины, я уже не помню, но могу сказать, что вино пилось, как компот. Опьянения особого не было, только лишь ходили в туалет чаще, чем обычно. Сидим так несколько часов, уже стало темнеть, а тут Солон принёс еще пару бутылок какого- то выдержанного вина. После всего нами выпитого до этого я никакого удовольствия от этого шикарного вина не ощутил, но всё равно было приятно. Как я потом прикинул, выпили мы с ним по 5–6 литров вина каждый, не меньше. Чувствую, пора завязывать. Решили ехать домой.
На выходе из парка наблюдали сцену погрузки тел туристов из Великобритании в автобус для доставки в отель. Среди англичан этот фестиваль очень популярен, а выпить они очень горазды. Я думаю что, может, даже и русских переплюнут. Сели мы в машину Солона, и он нас отвез в наш отель. Попрощались и договорились, что завтра он в 12 часов заберет нас к себе в офис, а потом мы поедем обедать, а вечером у нас – самолет в Тель-Авив.
Приехали в гостиницу и легли спать. Где-то к 5 часам утра моя печень закончила разделение вина на спирт и воду – я проснулся и понял, что сейчас буду умирать. Сказать, что мне было плохо и что меня всего вывернуло наизнанку – это ничего не сказать! Я мог только стоять под холодным душем – любое другое положение было невозможно. Как-то с большим трудом зафиксировав свою жизнь, я снова прилёг и пролежал в позе эмбриона до 12 часов, когда уже нужно было покидать номер гостиницы, да и Солон уже приехал. Принять вертикальное положение мне было просто невозможно.
Собрав всю свою волю в кулак, я оделся, мы вышли из гостиницы и сели в машину. На приветствие Солона я что-то промычал в ответ, так как не мог просто раскрыть рот. Солон выглядел сильно помятым, но всё-таки живым, не то, что я. Да и тренировки его сказались, наверное, – он на этот фестиваль ездил уже третий раз, всё возил своих бизнес-партнеров из других стран. Приехали в офис – чувствую, что нужно куда-то выйти, например, на улицу, иначе я там, в офисе, всё заблюю. Выходим с женой на улицу, а там 37 градусов в тени, почти как в бане.
Ползём по улице, а я периодически склоняюсь, как культурный человек, над клумбами и делаю своё чёрное дело. Ну, не на тротуар же блевать?!
Тут я где-то в конце пустынной улицы вижу вывеску «KEO BEER» и начинаю движение в ту сторону, хотя мысли о пиве, да и о любом другом напитке, кроме воды, приводят меня в состояние комы. Ну, думаю, либо умру, либо выживу, а так больше мучиться нельзя! Подходим к кафешке, и я заказываю большую кружку. Наливают. Кружка тут же запотела – холодная! Держу кружку трясущейся рукой и делаю первый глоток. Я его толкаю вниз, а оно идёт назад, я его вниз, а оно – назад. Так я его погонял чуток, и пиво провалилось в мой огнедышащий многострадальный желудок. Тут же сделал второй глоток – пошло с трудом, но уже легче. После третьего глотка мой желудок прошептал мне «спасибо», и меня отпустило. Сел я на стул и вижу, что моя рука, держащая кружку пива, вся покрывается крупными каплями пота, как в бане. Значит, буду жить!
В этот день я, кроме еще пары кружек пива, так ничего в себя ввести и не смог, а когда мы вечером прилетели в Израиль, то я съел несколько оливок и выпил пару рюмок водки. Так и закончился для меня винный фестиваль в Лимасоле, а ни на каких других я и не был, да и что-то не хочется.
С тех пор я в основном пью крепкие напитки, с которыми как-то всё ясно, – опьянение приходит в процессе потребления, и можно его контролировать, и нет такой подлости, как с вином. Нет, конечно, пару бокалов хорошего вина продегустировать можно, но не более.
03.05.2012
Аргентинское танго
Кто начинал свой собственный бизнес в России вначале лихих 90-х, тот знает, что без доли авантюризмауспеха было не достичь. Вот об этой доле и куда она может привести – мой рассказ.
Всё началось с тачки. Поездил я два года на пригнанном из Германии Опеле-Фронтере и решил его поменять. Покупать новую и в России тогда было уделом очень крутых пацанов, а все остальные «бизнесмены» довольствовались секонд- хендом, к слову сказать, были им очень довольны. Казалось бы, чего проще, позвони ребятам, и они подберут и пригонят тебе то, что ты хочешь, но мне это показалось очень просто, захотелось приключений – выбрать, пригнать и растаможить самому. И дело здесь не в слишком уж большой экономии денег, просто хотелось проверить эту тему лично. Все приятели меня отговаривали, но меня уже «понесло».
Сказано – сделано. Нашел через знакомых русского эмигранта во Франкфурте, который помогал перегонщикам искать машины, и связался с ним.
Дальше пошло-поехало. Приглашение, виза, билет, Шереметьево, Берлин. Не помню, почему Берлин: то ли билетов не было, то ли еще какое-то дело, но, в общем, из Берлина на скоростном поезде до Саар-Льюиса за несколько часов долетел мухой. Саар-Льюис – это на самой границе с Францией и Люксембургом. Там, на вокзале, меня встретил какой-то «перец» и отвез в гостиницу. Процесс поиска нужной мне машины (очень хотелось «Паджерика») описывать неинтересно: ездили по автоцентрам, смотрели, торговались и ехали дальше.
ФРГ, Травемюнде, 1996
На второй или третий день приехали в один автоцентр и после осмотра предложенных вариантов сели попить кофе с хозяином, и тот завел разговор: что за бизнес веду, какие связи с банками и т. д. Я говорю: а, в чем, собственно, дело? Да тут, говорит, у меня приятель есть в Люксембурге, так он хочет сбыть крупную партию аргентинских песо. Я, конечно, сильно удивляюсь: иди и меняй валюту в банк по курсу. Нет, говорит, эта валюта уже выведена из оборота, но обмен можно осуществить. Есть, правда, трудности: менять можно только в Аргентине или как-то через банковские операции, а старые купюры были вывезены в Европу.
У меня не было сомнений, что деньги были нажиты «непосильным» трудом и спешно вывезены в мешках за пределы многострадальной родины в более безопасное место. Как я потом выяснил, в Аргентине тогда была жуткая инфляция и вообще проблемы в экономике и во власти, и за достаточно короткое время произошли то ли две, то ли три смены национальной валюты, и разобраться, какая когда использовалась, было непросто.
Ну что, говорю, давай образцы и буду прорабатывать на Родине. Посмотрел – деньги, похоже, настоящие – аргентинские песо. Ладно, думаю, жизнь покажет. Дал он мне контакт в Люксембурге, и я занялся оформлением машины.
По жизни я какой-то не то чтобы невезучий, но какой-то нефартовый. Там, где все просто и элементарно у других, у меня возникают какие-то непрогнозируемые проблемы. Так было и на этот раз. Стали оформлять сделку с хозяином автоцентра, и выяснилось, что хозяйка машины живет во Франции и там же машину нужно снимать с учета, но сама хозяйка – гражданка Германии. Всё это привело к тому, что мы дважды ездили во Францию и обратно, но ничего не смогли сделать быстро: по процедуре это заняло бы пару недель. Я резко возбудился и сказал «фашисту», хозяину автоцентра: «Гони бабки назад, я пошел искать другую тачку». Ну, во-первых, зависать на пару недель в Германии в мои планы не входило, а во-вторых, через 2–3 дня вводились новые пошлины на импортные авто, и я должен был пресечь, кровь из носу, границу с Россией до этого срока.
Видно, парню очень не хотелось расставаться с баблом и он, как я предполагаю, за взятку договорился с чиновником, и тот снял нас с учета в Германии и выдал транзитные номера. Так что насчет коррумпированных чиновников у них там тоже все в порядке.
Пока я жил в гостинице, то познакомился с тремя парнями – перегонщиками из Балашихи. Они профессионально гоняли под заказ тачки в Москву. Во время наших вечерних посиделок в ресторане гостиницы я почерпнул много интересного из их бизнеса: как немцы мухлюют с тачками, как они сами мухлюют, делая предпродажную подготовку и т. д. А самое главное, я должен был выбрать путь перегона. Самый экономичный путь – через Польшу и Белоруссию, но он и самый опасный: можно не только влететь на бабки, которые снимут местные бандиты в Польше и Белоруссии, но и вообще потерять все. Особенно в то время опасно было в Польше, поэтому перегонщики ездили только группами и четко рассчитывали время прохождения конкретных пунктов, чтобы где-то не зависнуть в темное время суток.
Короче говоря, я решил ехать паромом через Финляндию. Для поездки через «фиников» нужна транзитная виза, а посольство – в Берлине. Дело за малым: я на границе с Францией, до Берлина – 800 верст, вечереет, а времени осталось – три дня. Времени на раздумья не оставалось, и я в шестом часу вечера стартовал в Берлин. Говорить про немецкие автобаны я не буду, кто был, понимает: самый правый ряд идет 90–100 км/ч, средний – 140–160, а левый – кто как сможет. Поэтому стартовать с обочины довольно сложно, нужно «топить» не по- детски, чтобы не оказаться под колесами какой-нибудь фуры. Проверил своё тачило с 3-литровым бензиновым движком на трассе: стрелка спидометра уперлась в цифру 180 (она была последняя) и на том остановилась. К слову сказать, для внедорожника вполне нормальная резвость.
Хорошая дорога кончилась, когда мы пересекли теперь уже условную, границу с восточной Германией. Практически от границы двух Германий и до Берлина был ремонт, и дорога имела сужение – это западные немцы приводили восточные дороги в порядок после объединения. Где-то к полуночи я въехал в Берлин и позвонил знакомому в торгпредство (он мне заказал номер в их гостинице при посольстве), чтобы узнать, как проехать к гостинице. Это, как оказалось, было совсем непросто.
В это время весь центр Берлина представлял собой одну гигантскую стройку и половина улиц не работала: объезды, «кирпичи», переезды и т. д. В общем, часа два я проплутал по городу-стройке, прежде чем попал на место, заселился в гостиницу и мертвым упал в кровать.
На следующий день подал заявку в финском посольстве на транзитную визу с готовностью на завтра и пошел по магазинам покупать всякие полезные вещи в дорогу: домкрат, баллонный ключ, насос и т. п. Оформляя визу в посольстве, заодно справился о наличии свободных мест на паромы в Хельсинки на завтра: как вы думаете, билеты были? Конечно, нет. Я в экстазе, спрашиваю приятеля, что делать? Ответ: езжай к отправлению и пытайся сесть.
Я, с настроением, которое можно описать простым словом – смурное, еду из Берлина на северо-запад, в Травемюнде, небольшой городишко рядом с одноименным портом. Нашел порт, купил в порту билет на подсадку (если будут свободные места) и встал в живую очередь из машин. Не помню, сколько часов мы стояли, пока шла посадка, но было тоскливо наблюдать проезжающие мимо тебя на посадку машины, не зная, где ты сегодня будешь ночевать: на пароме или где-то тут на берегу. На удивление все, кто стоял в очереди со мной, сели, и когда паром отчаливал, на берегу не было ни одной машины.
Каюту я взял одноместную, но без окон, где-то в трюме. Подумал, две ночи переночевать, ведь не круиз же! Принял душ, переоделся и в «город». На самом деле – город! Семь этажей (а может, и больше) с ресторанами, кинотеатрами и прочими увеселительными заведениями, чтобы путешествующие ни в чем себе не отказывали. Кто-то мне рассказывал, что «финики» отдыхают таким образом: садятся в пятницу на паром до Травемюнде или Любека и две ночи и день (туда и назад), не выходя на берег, бухают. Это называется – тур в Германию выходного дня. Одно слово, чухонцы!
Утром, часов в девять, мы были в Хельсинки, и уже скоро вереница машин потянулась из порта в сторону российской границы. Не помню, сколько от Хельсинки до границы: 200 или 250, не суть. Через несколько часов мы уже были на таможенном посту «Торфяновка». Обычно процесс пересечения границы для покупателей вроде меня занимает часа два-три, а, как вы думаете, сколько времени потратил я? Одиннадцать часов. Самое смешное, что люди передо мной прошли относительно быстро и после меня потратили вдвое меньше времени, а я «попал». К тому же меня на выезде из погранзоны встречал приятель из Питера, которому я позвонил из Хельсинки. Он все рассчитал, дал еще запас по времени на прохождение таможни и, в результате прождав меня 6 часов, уехал домой, так как мобильника у меня с собой тогда не было, и предупредить его не было никакой возможности.
Не помню, как я прошел таможню и доехал до Питера, но все-таки это случилось. Потом мы с моим приятелем, конечно, что-то пили, ели, говорили и спали: я очень хотел спать. На следующий день я выехал из Питера около двух часов дня и уже к восьми вечера пересек МКАД. Наконец-то дома!
Этот рассказ можно считать лирическим отступлением от основной темы моего повествования, но с этой поездки все и началось. Через пару дней, разгребая накопившиеся дела, я вдруг вспоминаю про песо. Обзвонил нескольких своих знакомых и обрисовал суть вопроса. Навалились какие-то дела, и я про песо просто забыл.
Где-то через неделю звонок из Питера от моего знакомого с простой русской фамилией – Фордзон: «Есть, говорит, поклевка. Через один контакт вышли на югослава (назовем его «юг»), живущего в Дюссельдорфе, который имеет хорошие связи в банковских кругах Германии».
Предварительная беседа показала, что есть интерес к этой теме, просили прислать ксерокопии купюр и номера серий, предлагаемых к обмену. За это время я вошел в плотную переписку с люксембургским «перцем» и получил от него всю необходимую информацию. К тому же выяснилось, что он – посредник (кто бы сомневался), а хозяин денег – беглый министр правительства Аргентины. При этом была рассказана какая-то трогательная история о его притеснении новыми властями и побеге из Аргентины. А нам-то какая разница?
Копии купюр выслали, сформулировали предложение по курсу обмена и стали ждать, мало во что веря. Тут звонок из Питера: немецкие банкиры готовы встречаться, нужно лететь в Дюссельдорф. Я подумал: что-то я в Германию подозрительно зачастил, но делать уже нечего, надо лететь.
Мой приятель Фордзон, как это у них водится, решил отсидеться дома и послал со мной своего сына, гражданина Израиля, который, к слову сказать, участвовал в войне с Ливаном (был в израильском спецназе). Я подумал, что это, может быть, будет не лишним в нашей поездке, но я сильно ошибался. Он вылетел из Питера, я из Москвы, встретились прямо в аэропорту Дюссельдорфа.
Встретились с нашим «югом» и обрисовали ему нашу версию ситуации. Партия денег вывезена из Аргентины и хранится в соседней с Германией стране у наших людей в безопасном месте. Он нам организует встречу с заинтересованными банкирами, те смотрят образцы купюр, берут их на экспертизу, и мы обговариваем место, время и порядок обмена валют.
Сказано – сделано. Вечером мы встречаемся с двумя фашистами у нас в гостинице. Первого представили как советника президента одного крупного немецкого банка, а второго как бывшего министра правительства земли северный Рейн-Вестфалия. Фашисты смотрят купюры, купюры им нравятся, обменный курс тоже. Договариваемся, что они в течение суток связываются со своими «перцами» в Аргентине и окончательно принимают решение. Мы же, в свою очередь, должны привезти на следующую встречу и показать «югу» товарную партию (мешок) денег. На том и порешили. Звоню в Люксембург и забиваю стрелку на завтра, в Кёльне – в пивняке у Кёльнского собора. До сих пор, видя это замечательное творение рук человеческих, понимаю умом, что я там был, но ничего об этом не помню. Сейчас поймете, почему.
На следующий день, в два часа дня мы: двое русских, правильнее сказать, русско-еврейских, мудаков и югославский полубандит-полубизнесмен встречаемся с нашим люксембургским контактом (будем звать его для простоты – Люкс), который нам бодро сообщает, что деньги в дороге и нужно подождать. Сидим, ждем, пьем пиво. Проходит час, второй. Наш Люкс периодически звонит по мобильнику и бодро сообщает нам о том, что где-то перекрыты дороги из- за демонстрации или, хрен его знает, забастовки, и они стоят в пробке. После трехчасового ожидания наш «юг» уехал, сказав, что будет неподалеку и, если что-то изменится, он подъедет. Мы сидим и наезжаем на Люкса, но чувствуем, что бесполезно, – он сам на нерве, каждые пять минут звонит, но никто не появляется. Динамо!
Что самое удивительное, через часа четыре – четыре с половиной появляется какой-то молодой итальянец мафиозного вида, и они с Люксом что-то начинают обсуждать на французском и, надо сказать, достаточно эмоционально. Мы звоним нашему «югу», и он вскорости появляется. По внешнему виду итальянец был сильно похож на наркошу – уж больно дерганый, но на наш вопрос, где бабки, сказал: сейчас принесу из машины и, что самое удивительное, приносит большой пакет и ставит его под стол. Мы под столом смотрим в пакет, а там до боли уже знакомые нам «песы». Радостный «юг» берёт из разных пачек по несколько купюр для образца, и мы расстаемся. Мы едем к себе в гостиницу, а «юг» к банкирам на доклад.
Сидим мы с Максом в отеле, и до нас начинает доходить, что никто никуда не опаздывал, а просто нашу встречу жестко контролировали и таким образом проверяли, не подстава ли мы, и нет ли за нами полиции. Тем не менее встреча состоялась, и мы размечтались: стали думать, как же будем вывозить из Германии бабки? Мой еврейский спецназовец Макс решил прорываться с налом в Швейцарию, благо у него – израильский паспорт, а я планировал перегнать их по безналу в свой оффшор на Кипр. Но не зря мудрые люди говорят: не дели шкуру неубитого медведя.
Дальше начались непонятные вещи. Банкиры перенесли встречу на следующий день, не объяснив причину. По кислому лицу «юга» я почувствовал: что-то изменилось, так как до этого они нас все время торопили, а тут стали динамить. На следующий день «юг» сказал, что фашисты отползли, не объяснив причины. Короче, полный облом! А тут еще Люкс бомбит звонками, когда будем менять бабки.
Прошел день, и стало ясно, что этот вариант по какой- то причине не сработал: то ли фашисты получили новую информацию об этих деньгах, то ли об их владельцах и «хвосте», который за ними, это сути не меняет – сделка не состоялась.
Перед нами два варианта: ехать домой или пытаться по горячим следам отработать новый вариант. Остановились на втором – уж очень не хотелось признаться себе, что все обломилось. Стали напрягать «юга»: мы тебе показали образцы, твои фашисты сказали ОК. Мы приехали сюда, привезли деньги, а где покупатель? «Юг» забегал и через день организовал встречу со своими братками-югами. Очень похожи на наших: «чисто конкретные пацаны». Мы им обрисовали тему, и они предложили проработать её через одну швейцарскую банкиршу, высокопоставленную чиновницу Всемирного банка, которую они «курируют». Через нее шли все деньги в бывшую Югославию на ее восстановление после американских бомбардировок.
Тут нам картина цивилизованной Европы открылась во всей своей «красоте»: югославские бандиты контролируют все денежные потоки, идущие от Всемирного банка. Прям, как у нас, а может быть, и круче. Тетке все поведали, и она сказала, что дело тухлое: эти песо уже поменять невозможно, можно лишь попробовать продать купюры по цене бумаги. К слову сказать, бумага на купюрах специальная, недешевая, но все равно, это уже не те цифры получались – сделка не срасталась.
Эта вся бодяга длилась ровно две недели, и мы с Максом должны были как-то убивать время. Что еще делать вечерами в Германии? Конечно, пить пиво! Обошли несметное количество пивняков, перепробовали кучу сортов пива. Я даже стал привыкать к темному пиву, хотя до этого пил только светлое. Что говорить о немецком пиве? Слов нет! У нас-то в те времена особого выбора пива не было. В один из дней повёл нас «юг» в пивняк, и мы как-то очень серьезно нагрузились. После посиделок пошли мы с Максом гулять по центру Дюссельдорфа и тут-то мой «спецназовец» открылся с новой стороны. Оказывается, у него есть четкий порог приема спиртного, до которого – он просто выпивший пацан, а после – совершенно невменяемый и неуправляемый снаряд.
Идем, гуляем по центральным улицам: светло, красиво, чисто. Тут мой Макс начал демонстрировать приемы рукопашного боя, делать перебежки, прыжки с кувырком через голову на тротуаре, а потом, в довершение всего, стал от меня убегать. Я, естественно, в полном ауте: думаю, вот сейчас нас «фашисты» точно упакуют. Не помню, сколько я за ним гонялся по улицам: протрезвел окончательно. Наконец настиг его и застал такую картину: справляющий малую нужду Макс на одной из центральных улиц: я, говорит, им мщу за Холокост! Как я дотащил вываленного в пыли Макса до отеля, не помню! После этого приключения я ему больше одной кружки не наливал.
И вот под занавес этой истории отчаявшийся заработать денег «юг» притащил нам идею «впарить» всю партию колумбийцам, которые живут в Монте-Карло – ребятам нужно отмывать бабки. От этой идеи мы наотрез отказались – мне очень не нравятся «колумбийские галстуки».
Так и закончилась наша эпопея. Почему, спросите, эта история так называется – «Аргентинское танго»? Так вы посмотрите на этот танец с его страстью, экспрессией и невообразимыми па. Прямо наша история.
P.S. Прошло полгода. Сижу я у себя в офисе в Москве и тут звонок: знакомый «перец» предлагает купить… партию аргентинских песо!
03.05.2012
Говядина с бобами по-мексикански
Как всегда, все великие дела начинаются с проблемы, которую необходимо решить. Ну, а далее степень «великости» определяется способностями участника и усилиями, прикладываемыми к решению проблемы. Так былои в моем конкретном случае.
На дворе был 1991 год. Моя дочь ходила в 8 класс одной московской английской спецшколы. Время было смутное и очень хотелось, чтобы английский для нее был как родной, – все в жизни пригодится. А тут, как по заказу, звонит жена моего приятеля из Питера и говорит, что у них там есть фирма, которая организует поездки детей на один год в Америку: учеба в школе и проживание в американской семье. Лучшей практики в английском и не придумаешь. Короче говоря, две поездки в Питер, пять косарей «бакинских», и мой ребенок улетел в солнечную Калифорнию на год. Но речь-то, собственно, пойдет не об этом.
Проходит полгода. Ноябрь месяц. Звонит наш ребенок и говорит, что очень соскучилась, хочет нас видеть и, вообще, если мы не приедем на Рождество, то она год без нас в Америке не продержится. Надо ехать, задача поставлена, но тут-то и начинают всплывать проблемы.
Каким-то образом мы получили визы, и уже на собеседовании в американском посольстве я спросил, а билеты-то брать можно? и мне бодро ответили – берите. Легко сказать – берите. Может, кто уже подзабыл, какая это была проблема купить авиабилеты за границу, а я очень хорошо помню. Рейсов было мало, билеты в рублях стоили относительно недорого, но их практически не было. Для физических лиц была одна точка продажи – у метро «Парк культуры», на набережной. Решил поехать на разведку. Приехал к открытию, мама дорогая, народ с ночи стоит: списки пишут, и обстановка прямо-таки боевая. Вошёл в зал, стал изучать ситуацию. За рубли купить билеты: вероятность – 0.0 %. Обнаружил, что есть вариант смешанный – за рубли и валюту. Почему не рассматривался чисто валютный вариант, не помню, скорее всего, такого не было. Стал изучать варианты, а их не так и много. Рейс до Лос-Анджелеса через Анкоридж для нас был идеальным вариантом, но мест не было до самой весны. Так же глухо было с билетами, если делать пересадку в Нью-Йорке или Майями. К тому же по этим направлениям был просто ажиотаж, а других рейсов в Америку не было.
США, Калифорния, 1992
Приехал домой, сидим с женой грустные, что делать не знаем. Давай-ка, говорю, карту мира посмотрим: как еще можно до западного побережья добраться. Смотрю, а через ближние страны центральной Америки (Куба, Мексика) вроде получается и не так далеко. В общем, какой-то план созрел, и я на следующий день рванул в кассы.
Тётка в кассе сразу отмела все варианты, кроме мексиканского: рейс из Москвы до Мехико раз в неделю, и причем, чтобы успеть до Рождества, нужно попасть на ближайший рейс (через неделю). Билетов, конечно, не было, но и ажиотажа тоже не было, и я встал на лист ожидания. Вероятность того, что нам достанутся билеты от сданной брони, конечно, была ненулевая, но очень близкая к ней. Я стал думать, а как, собственно, в кассах реализуют освободившуюся бронь, и после короткого анализа возможных действий кассира у меня созрел план.
В то время от всех дефицитных товаров и услуг кормились люди, их продающие. К слову сказать, и сейчас мало что изменилось. Все кассиры работали с одной базой данных, которая с какой-то периодичностью обновлялась. Предположив, что человек, ожидающий от «своего» кассира звонка о наличии заветных билетов, должен еще этот звонок получить (тогда еще сотовых не было, и дозвониться можно было далеко не сразу) и далее потратить какое-то время на: взять деньги, уйти с работы, доехать до кассы, я понял, что у меня есть полдня. Чтобы реализовать этот временной гандикап, я должен был дважды в день, к открытию и после обеда, появляться в кассах и справляться о листе ожидания. Начались мои поездки в кассы, как на работу.
Каждый раз, задавая вопрос очередной тетке, я старался выполнять функцию детектора лжи и очень внимательно смотрел на их физиогномическую реакцию на то, что они увидели на мониторе. И вот в какой-то из дней, как сейчас помню, после обеда, смотрю, а тётка-то в лице маленько изменилась и на мое строгое: «Что, есть?» – замялась и стала что-то бормотать невнятное. Моя реакция была молниеносной (зря я, что ли, почти неделю ездил сюда?): «Девушка, лучше говорите правду или я иду к старшему смены или директору». Тетка, покряхтев, отвечает: «Да, есть два билета на послезавтра, но их нужно выкупать прямо сейчас с паспортами». Ну, на это- то нас не возьмешь! «Выписывайте, говорю, счет, иду платить, а вот Вам паспорта!»
Не могу передать словами радость жены, которая уже, собственно, и не надеялась куда-то улететь, ну и, конечно, мою гордость за то, что я «наимел» отстроенную систему реализации брони. Дальше был звонок в Америку, заказ билетов на ближайший рейс Мехико – Лос-Анджелес и на рейс Лос-Анджелес – Санта-Мария. Оставалось 2 ночи и день до вылета. Понятно, что эти две ночи мы практически не спали, что-то паковали и собирали. В процессе всей этой суеты меня осенила мысль, что билеты – это еще не победа. Нужно еще улететь! Для этого нужно не быть в последних рядах при регистрации, мало ли что!
США, Калифорния, Ломпок, 1992
Приехали мы за 4 или 5 часов до вылета, и все у нас прошло нормально, но, как выяснилось, так было не у всех. В аэропорту «правильные кассиры» продавали какое-то количество дополнительных билетов «своим» людям, кто не смог получить их через кассы, и они шли на регистрацию в первых рядах, а последние прибывшие с честными билетами оставались в аэропорту, так как борт был заполнен, а разбираться с этим до вылета никто не хотел. Когда мы уже сидели в креслах и самолет был полон, в салон ввалилась какая-то тетка в полувменяемом состоянии и плюхнулась рядом с нами на последнее свободное кресло. Потом мы из ее рассказа узнали, что она сама с Украины, летит на Кубу (там мы делали промежуточную посадку) к дочери и зятю. У нее был билет, ее не посадили на свой рейс, и она уже 3 недели живет в Шереметьево в аэропорту и пытается улететь. Про то, где она мылась и кормилась, я умолчу. Вот такие были варианты в то время, а я лишний раз убедился, что лучше «перебдеть, чем недобдеть».
Далее я опускаю все подробности, касающиеся нашего пребывания в Америке, и перейду непосредственно к основной теме. Мы планировали пробыть с дочерью две недели, но ближайшая дата обратного вылета, объявленная при покупке билетов в Москве, была только через месяц, и нам нужно было перебросить их на пару недель пораньше, что оказалось невозможно по причине пересадки в Мехико. Подтвердить наличие мест могли только за несколько часов до вылета, но в случае отсутствия мест мы могли на неделю зависнуть в Мексике, чего делать совсем не хотелось. Короче, решили не рисковать и запланировали вылет в соответствии с билетами. Билет до Мехико взяли с трехчасовым запасом до вылета нашего самолета на рейс мексиканской авиакомпании Mexicana. Рейс был ночной, полет был часа четыре с промежуточной посадкой в Гвадалахаре. Аэропорт там расположен в чаше между горными хребтами, и скоро нам предстояло испытать специфику горного мексиканского климата.
США, Калифорния, 1992
США, Калифорния, 1992
Прилетели в Гвадалахару, высадили нас из самолета в здание аэровокзала, и тут выясняется, что транзитная виза, которую мы получили в Москве, погашена при поездке туда, а на текущий момент у нас визы нет, а догадаться получить ее снова в Штатах мы не смогли. Начинают нас мексиканцы прессовать на испанском, а я им: «Твоя моя понимай нету!»
Пока шли эти разговоры, время на стоянку закончилось, а самолет не вылетает. Туман, говорят, опустился. Будем ждать, когда рассеется. А у нас, как вы помните, три часа в запасе. С визой вроде отстали, а минуты тают на глазах. Мы все на нервах, но сделать ничего не можем. За 50 минут до вылета нашего самолета из Мехико мы взлетаем из Гвадалахары. Лету до Мехико минут сорок, не больше, но запаса уже нет. Я на борту взбил пену, заставил послать в Мехико радиограмму, что два пассажира опаздывают на рейс до Москвы, чтобы самолет немного задержали. В общем, сделал в той ситуации максимум возможного.
Утро. Самолет заходит на посадку в аэропорту Мехико, и мы видим: наш ИЛ-62 стоит и «ждет нас». Мы каким-то образом очень быстро получили багаж, добежали до стойки регистрации Аэрофлота, но там никого не было, ни одного человека. Как вы думаете, они нас подождали? Ответ напрашивается сам собой: нет!
Представьте ситуацию: самолет улетел, мы с горой вещей (накупили всякого говна), без виз, без денег (летели-то домой), а следующий рейс – через неделю. Жена в трансе, я, пережив выброс адреналина в последние пару часов, никак не могу прийти в себя, осознать ситуацию и попытаться что- то предпринять. Посидели на чемоданах, я немного остыл и говорю жене: «Сиди здесь, жди меня, а я пошел воевать!»
Аэропорт Мехико очень длинный, как кишка. Сколько раз я его пересек из конца в конец, не помню, но ходил много и долго! Начал все с попытки найти представителя Аэрофлота, а он исчез. Сказали, уехал. Я так думаю, на неделю (до следующего рейса на Москву). Стал подходить по очереди к каким-то начальникам среднего звена. Все они усачи, как на подбор, но никто, кроме испанского, ни на каком ни гу-гу. Я, как вы понимаете, на русском и английском. В общем, контакта нет никакого и объяснить что-то внятное не представляется возможным. Очередной усатый дядька, как мне показалось, понимал несколько слов по-английски: одно из них – “chief”. Проводил меня к какому-то кабинету, как я понял – заместителя начальника аэропорта. Я объяснил «секретутке» суть вопроса, подождал немного в приемной, и она меня приглашает в кабинет.
Начальник оказался молодым чуваком лет тридцати пяти и без усов. Это меня немного вдохновило, подумал: раз без усов, может, он по-английски понимает. Поздоровался с ним на английском, он мне ответил на вполне приличном американском английском. Выяснилось, что учился он в Штатах в университете, а сейчас работает здесь, в Мехико. Я ему и говорю, летели, мол, рейсом вашей компании, сели в Гвадалахаре, туман, мы опоздали на наш рейс, следующий через неделю, надо что-то делать. Он мне и отвечает, извините, погода. Нашей вины нет, все по правилам, решайте ваши проблемы сами.
Тут меня пробило капитально, я понял, что это мой последний шанс, и меня, как Остапа Бендера, «понесло». Говорили, как я потом определил, более часа. Начал я с того, что у мексиканской революции, как и у советской, есть один враг – страна гринго, что мексиканцы и русские, почти братья, хотя находятся далеко друг от друга. У нас сейчас наступили тяжелые времена – перестройка, страна в разрухе: сам вот мотаюсь по свету, копейку сшибаю, чтобы дочери на образование заработать. Вот вернусь на родину, что я расскажу друзьям? Как меня приняли братья мексиканцы? Чем помогли в критической ситуации? Ведь о целом народе складывается мнение по действиям простых людей!
Ясный перец, что изложить часовой разговор нет никакой возможности, да и не в этом суть – через час он мне говорит: «Извини, брат, что так получилось, я сделаю все, что в моих силах». Звонит по телефону и спрашивает: «Какой ближайший рейс в Европу?» Мы с ним еще минут десять пообщались, и ему приносят билеты на рейс Люфтганзы Мехико-Франкфурт и далее с пересадкой до Москвы. А чтобы ты не поминал нас недобрым словом, говорит, вот тебе два талона на обед в нашем ресторане, а вылет через два часа. Обнялись мы с ним, и я ушел.
Смотрю на часы, прошло уже часа три, а я и не заметил. Что за эти часы пережила моя жена, знает только она. Когда я появился, она уже устала и бояться, и ждать. На ее вопрос: «Ну, как?» Я и говорю: «Ты во Франкфурте была?» «Нет», – отвечает. «Будешь! А сейчас мы идем в ресторан!». «На какие шиши? У нас же денег нет!» А я так гордо выдаю в ответ: «Компания Mexicana угощает!»
В ресторане я решил, что в Мексике нужно попробовать что- то конкретно мексиканское, и заказал «говядину с бобами по- мексикански». Принесли тушеное блюдо из говяжьего фарша с овощами, кукурузой и кучей специй. Пил я, понятное дело, текилу. Нужно сказать, что огненный процесс, начавшийся в моем желудке после этого блюда, я ощущаю до сих пор. Перца было столько, что вкуса я просто не почувствовал.
США, Калифорния, 1992
Когда стресс начал понемногу отпускать, стал думать о дополнительных заморочках, которые у нас возникли в связи с нашим опозданием. Встречать в Москве нас должен был наш приятель на машине. Значит, нужно ему звонить, давать отбой и сообщать новую вводную по времени прилета. Была у нас какая-то мелочь, долларов двадцать, и я ее поменял на местные монеты, как сейчас помню, по 1000 песо. Монеты были медные, очень большие и толстые. В результате обмена карман мой отвис до колен, и я явственно ощущал холод меди через ткань кармана. Вдоль всей «кишки» аэропорта стояли какие-то лавчонки сувенирные и телефоны-автоматы. Я обошел их все, но позвонить в Москву с них было нельзя, только США, Канада и страны Южной Америки. Ходил, ходил, спрашивал, и тут какой- то носильщик понял слова: «телефон и Моска» и направил меня в какую-то сувенирную лавку. Подхожу, сидит какая-то старуха, с виду цыганка, наверное, все-таки мексиканка, но очень похожа на цыганку, а вокруг неё: сомбреро, маски и прочая сувенирная продукция мексиканского разлива. Я на пальцах ей объясняю: «Телефон, Моска». Она пишет на бумаге: «20 $ за минуту». Пишу ей на бумаге номер, и она вытаскивает из-под прилавка аппарат, которым, наверное, пользовались во времена мексиканской революции, только без ручки. Накручивает диск и передает мне трубку. Через мгновенье я слышу сонный голос Сереги: «Алло!» Фантастика! Чудеса продолжаются!
Что рассказывать о Боинге-747 и Люфтганзе? Кто летал, тот знает, что там за сервис, особенно после нашего Аэрофлота образца 1991 года. Самолет был полупустой, так что после еды и обильного питья (надо было снимать стресс) мы залегли каждый на своих трех креслах. Помню только, что когда я просыпался, то видел, что девушки всю ночь возили напитки. Ночью пиво было просто фантастически вкусным. Во Франкфурте как- то очень быстро пересели на самолет до Москвы, и вот мы в Шереметьево-2.
Как вы думаете, это «хэппи енд»? Ну, тогда бы это должен был быть не я, а кто-то другой. Нас никто не встречал. Доехать на такси до города тогда было делом опасным для жизни, и об этом речи не было. Увидев нашу гору багажа и отсутствие встречающих, вокруг нас стала кружиться свора и предлагать нереальные условия транспортировки. Звоню Сереге, ау, где ты. А он и говорит, так ты же мне по телефону сказал, что прилетишь завтра, я и планировал завтра. И тут до меня доходит, что, когда я ему звонил, у нас там было вчера, а у него сегодня, а высчитать разницу часов он не смог (тяжелая для него задача). Тем не менее он прыгнул в машину и через полтора часа встретил нас.
Вот такая история. Теперь, когда меня спрашивают, был ли я в Мексике, отвечаю, был, причем долго, и очень хорошо узнал её народ и очень полюбил мексиканскую кухню, особенно «говядину с бобами по-мексикански».
09.04.2012
За оливками в Грецию
Принято считать, что первое впечатление о человеке – самое верное, и я с этим в принципе согласен, нобывают и исключения. Об одном таком исключении и пойдет этот рассказ.
Шел уже сентябрь, а мы еще в том году нигде не отдыхали, а усталость, честно говоря, уже поднакопилась, и мы с женой решили куда-нибудь рвануть, пока еще не поздно. Поехали мы в одно турагенство и стали выбирать: в Хорватию – уже может быть прохладно, на Кипре и в Израиле были, в какие-то жаркие страны ехать не хотелось, и мы остановились на Греции. Вроде бы уже и не жарко, но и не холодно – можно купаться. К тому же понятная и привычная нам по Кипру еда. Была у меня еще одна идея-фикс, сыгравшая в пользу Греции, – привезти домой и самому засолить оливки, ведь конец сентября – самый сбор оливок, а они в Греции – самые лучшие. Сказано – сделано.
Вот мы и в Салониках. Выгрузились из самолета, нашли представителя нашей турфирмы и сели в автобус. Сидели часа полтора, ждали еще одного рейса из России. Пока ждали, я вышел из автобуса подышать воздухом, смотрю, рядом с нашим автобусом стоит мужик в костюме с галстуком и курит, причем с таким серьезным видом, что просто не подходи. Промелькнула мысль: наверное, какой-то начальник с периферии. Даже на отдыхе – в костюме и галстуке. Тяжелый случай! Не дай Бог с таким рядом отдыхать!
Наконец, поехали. Автобус ехал по побережью и развозил туристов по их отелям. Дошла очередь и до нас. Выхожу из автобуса и вижу, что этот мужик вместе с какой-то дамой, наверное, женой, тоже выгружается у нашего отеля. Значит, соседи.
Греция, Халкидики, 2001
Поселились, помылись с дороги, переоделись и на ужин – в ресторан. А перед ужином зашли мы в магазинчик посмотреть, как и чего. Жена там по сувенирам, а я – в алкогольный отдел: посмотреть ассортимент и прицениться. Все ж таки дело серьезное – нужно спланировать, что будем пить эти десять дней. Там я лоб в лоб сталкиваюсь с этим мужиком, но уже без пиджака и без галстука. Смотрю, а он-то немного обмяк и в глазах появился какой-то интерес. Узнали друг друга, стали знакомиться. Выясняется, что они из Новосибирска, отдыхать будут две недели, а занимается он бизнесом – продает различные противопожарные системы: от автомобилей до огнетушителей. Ну, что, говорю, пойдем вместе ужинать, ну, и за знакомство выпьем. Тут же что-то взяли в магазине и пошли в ресторан. Ребята оказались очень душевные и искренние, и мы так хорошо отметили приезд, что просидели до закрытия ресторана и никак не хотели уходить.
В общем, отпуск начался правильно. Дальнейшее наше проживание было полностью совместным и согласованным: с вечера решали, что и сколько будем пить завтра, и все это заранее запасалось. Очень скоро во время прогулки по окрестностям до ближайшего городка (или поселка) мы с удивлением обнаружили огромный выбор «скотча» в местном магазинчике и причем очень неплохого и, что самое интересное, по ценам ниже, чем в Дюти Фри. Этим грех было не воспользоваться. С тех пор затаривались мы только там.
Режим у нас был такой: завтрак, после завтрака садились у кого-то в номере и слегка «толкали сердце», ну грамм так по 150–200 и шли на пляж. Погода была очень комфортная: градусов 25–27, вода 22–23, так что можно было и позагорать, и покупаться.
Для нас, активных мужиков, этого было, конечно, мало, а выбор занятий на пляже был невелик. В общем, мы пристрастились к волейболу, благо, всегда набиралось две полноценные команды. Ничего интересного и оригинального я про волейбол не расскажу, но отмечу, что до этого я никогда не бегал и не прыгал по песку так много. Так вот к концу нашего пребывания и еще пару недель в Москве я почти не мог ходить: так сильно перегрузил на песке связки ног в бедрах, коленях и голеностопах, но поначалу все было очень бодро. Оказывается, песок и твердое покрытие – это две совсем различные песни. С тех пор я совсем по-другому смотрю на игроков в пляжный волейбол и пляжный футбол.
Далее у нас по расписанию был свой ланч, поскольку мы брали путевки с полупансионом. Меню было стандартное: дамы пили вино, мы с Володей вискарь, а ели только оливки с хлебом и, по-моему, сыр. За обедом у нас уходил пузырь, в зависимости от настроения и предстоящих планов: от 0.7 до литра. Далее – отдых, и на ужин. Перед ужином – «толкали сердце», и все начиналось сначала. Ну, а вечером опять посиделки и вискарь с оливками.
Сидим мы как-то на ужине, и нас всё время обслуживает один и тот же официант-грек, очень словоохотливый. Я-то с ним всё время общался на английском, и ему было не скучно. Увидел он, что мы всё время закусываем зелеными оливками, и он рассказал, как у них солят оливки. Я ему поведал о своей идее и поинтересовался, где тут можно прикупить свежих оливок. И выяснилось, что вокруг нашего отеля сплошные оливковые сады, и нужно идти и договориться с местными крестьянами. Делать решили это попозже, перед отлетом, чтобы оливки были самые свежие.
Греция, Халкидики, 2001
Тут наши ребята уезжают на целый день на экскурсию в Метеоры, это такие монастыри в скалах. Мы не поехали, так как это на целый день, а у нас и так их оставалось немного. Короче, остались. Утром просыпаемся – дождь. Пляжа – нет, волейбола – нет, ребята – уехали. Тоска! Все люди постепенно собрались в холле главного корпуса, и местные «затейники» стали народ как-то развлекать какими-то играми и аттракционами. Мы сидели одни и что-то там пили. Вдруг подходит к нам местный аниматор и тащит мою жену участвовать в соревновании по дартсу. К слову сказать, что ни она, ни я до того момента в дартс никогда не играли и правил не знали. Там уже какие-то немцы очень круто выступили и явно претендовали на главный приз. Моя жена и говорит ему, ты мне показывай, куда мне правильно попадать. Он удивился и, наверное, подумал, что русская прикалывается. Но он не знал, что моей супруге всё равно, из чего и куда стрелять и попадать. Тут уместно сделать небольшое отступление.
Жена моя – музыкант, но если бы она не играла на фортепиано, а занималась стрельбой с детства, то была бы точно олимпийской чемпионкой. Стрелять она любит и делает это фантастически хорошо и причем из любого оружия. Один раз в Италии мы бродили по ярмарке, и там был тир, где стреляли из арбалета, а приз был – бутылка шампанского. Арбалет моя жена взяла в первый раз в жизни, ну и, конечно, выиграла это шампанское. Про огнестрельное оружие я вообще не говорю. Случилось нам как-то в Америке быть в гостях в семье, где отец – отставной полицейский, а сын – инструктор по стрельбе. Так вот, пригласили они нас поехать на стрельбище, пострелять. Пистолетов набрали разных, патронов и дали мне первому. Стали на первом, самом близком рубеже. Я стреляю неплохо, но и не сказать, что хорошо, – на троечку. Так я и выступил, как обычно. После меня постреляли американцы, ну, получше, конечно, чем я, но тоже с разбросом. Дают пистолет моей жене: она еще так наивно спросила, мол, в ту мишень стрелять, а они снисходительно ответили, да, мол, в ту. Девушка и разрядила почти без пауз всю обойму, да так, что некоторые пули дырявили старые её дырки. Мужчины тут и прибалдели. Вы, что, говорят, где-то учились стрелять, а она им отвечает – в КГБ, где же еще. Но как-то у них еще до конца не осело понимание того, что дама их «урыла», и они предложили другое оружие и дальний рубеж. Не вопрос, ребята. Дали ей какой-то «Смит и Вессон» огромного размера и другую мишень. Ну, и что вы думаете? Результат их так поразил, что сами они больше не стреляли. Вот такие и у нас в России бывают девушки-музыканты.
США, Калифорния, Ломпок, 1992
Так вот о дартсе. Представьте картину: парень ей говорит цифру, она его переспрашивает и… попадает. Короче говоря, немцев она уделала, приз был наш, а поскольку на улице было сыро и холодно, мы его обменяли в баре на сильно горячительный напиток. Поздравили себя с победой и вспомнили, что уже времени для заказа свежих оливок не остается, и, несмотря на дождь, надо идти. Взяли зонты и пошли, а дождь, надо сказать, был с ветром и нешуточный. Пока мы дошли до деревни, вымокли ниже пояса. Заходим в деревенскую лавчонку и видим такую картину. Сидят четыре мужика за столом посреди лавки, на столе – газета, на газете – сыр и какая-то деревенская колбаса, и пластиковая полуторалитровая бутылка с прозрачной жидкостью. Сидят мужики, что-то потягивают из стаканчиков и беседуют. Подхожу к ним и пытаюсь им объяснить, что мне надо. По-английски они ни бум-бум. Один из них, хозяин, быстро встает и приносит мне банку оливок. Да нет, говорю, соленых нам не надо.
Когда люди не владеют языком друг друга, а им очень нужно что-то объяснить, приходят какие-то скрытые в нас способности объясняться знаками, звуками, и может быть, еще чем-то. В общем, первый этап мы как-то прошли, и он понял, что мне нужно, а количество я ему показал, передав две купленные заранее пластиковые десятилитровые канистры.
С согласованием цены уже было проще – я ему просто на бумаге написал цифры за 1 кг, а он только кивнул. После этого я ему тоже немало времени объяснял, когда у нас самолет и когда он мне должен их подготовить. Для этого пришлось нарисовать на бумаге недельный календарь, обозначив воскресенье (к счастью, я знал, как это будет по-гречески – «Кирьяки») и отсчитав от него нужное количество дней до дня вылета. Наконец-то закончили мы наши переговоры, и он мне наливает полстакана из бутылки. Выпиваю, чувствую, градусов – 55–60. «Зевания»! Это греческий самогон из винограда, типа грузинской чачи. Закусил сырком и жду. Он мне наливает вторую. Выпиваю, чувствую, что тепло пошло и, наверное, не заболею: ведь все переговоры я вел с мокрыми штанами. Тут ко мне подходит моя жена, и они ей тоже наливают стакан. Она молча выпивает, отказывается от предложенной закуски, и мы удаляемся, оставив греческих крестьян в изумлении и тяжелых раздумьях.
Греция, Халкидики, 2001
Приезжают к ужину наши ребята с множеством впечатлений, но не совсем довольные, так как в горах был дождь, туман, и всех красот и видов они посмотреть не смогли. Ну, тут, как говорится, как Бог даст! Мы им порассказали о наших подвигах и обмыли победу в дартсе. Все хорошее когда-то кончается, закончился и наш отпуск. Мы-то брали десять дней, а наши друзья – две недели, так что мы их покинули. Сыграли отвальную и уехали.
В аэропорту Салоник на таможне меня спрашивают, что везете в канистрах? Оливки, говорю. Соленые? Нет, говорю, свежие! На меня греки посмотрели, как на идиота, но больше вопросами не тревожили. Наверное, подумали, нормальные русские из Салоник шубы тюками тащат, а этот идиот – свежие оливки!
Москва сразу закрутила делами, понесла, и тут мне жена как-то вечером и говорит, а ребята-то вроде завтра прилетают, давай их встретим в Домодедово. Конечно, не вопрос. На следующий день ждем их с цветами в Домодедово. Смотрим через проход, как они там ищут и снимают с ленты свои вещи, а вещей, надо сказать немало. К тому же, смотрю, а Вова-то тоже прет какую-то канистру. С оливками, наверное, подумал я. Моя «болезнь» оказалась заразной. Вовка волочет чемоданы, опустив голову, и тут подхожу я, надвинув бейсболку на нос и выхватывая чемодан из его рук, говорю: «Вас до города не подвезти? Недорого!» Нет, говорит, и тащит чемодан к себе. Каково было его удивление, когда он узнал меня. Короче, доставили людям немного радости и, к слову сказать, просто их выручили, так как их зять уехал, а дочь не смогла встретить из-за поломки машины.
Привезли их к дочери, а они и говорят, пойдем, посидим, мы-то завтра улетаем в Новосибирск. Зашли, посидели. Я жене предложил, чтобы машину вела она, на что она согласилась, и тут мы с Володей расслабились. У Вовки есть кличка – «Большекромый», так его друзья в Сибири прозвали, в смысле – широкой натуры человек! Короче, весь вискарь, что он вёз домой, он достал из чемодана и все это мы выпили. А потом в два часа ночи плясали вокруг нашей машины на проспекте Калинина. Вот такие воспоминания!
Теперь об оливках. Привезти их – это даже не полдела, а вот процесс засолки – это что-то. Каждую оливку нужно тонким ножом прорезать до косточки, сделав как бы поясок. А их там сколько? В общем, почти 16 кг! Сколько я сидел, не помню. Потом их нужно замочить и менять воду в течение месяца каждый день. Таким образом, из них выходит горечь, и они начинают ферментироваться, то есть по-русски квасятся. После этого их нужно залить соляным раствором, и так они могут храниться даже при комнатной температуре долгое время. Перед тем, как их использовать, нужно их вымочить в чистой воде, добавить по вкусу чеснока, немного оливкового масла, тертого кориандра, всё это перемешать и в закрытой ёмкости оставить на ночь. Потом, как говорится, приятного аппетита, и почувствуйте разницу между этими оливками и оливками из банок в супермаркете.
Через какое-то время звонит мне Большекромый из Новосибирска и говорит, что они к Новому году выставили оливки собственного приготовления на стол, и это был хит сезона у них. Народ подмел все и запросил еще.
Вот так, моё первое впечатление о человеке оказалось ошибочным, и я этому несказанно рад!
17.04.2012
Как я участвовал в Московской олимпиаде
Есть у меня одна черта характера – упёртость (прошуне путать с упрямостью), то есть желание во чтобы то ни стало закончить начатое дело, невзирая на любые препятствия. Иногда это приобретает какие-тогипертрофированные формы, но что есть, то есть. Об этом ирассказ.
На дворе шел 1980 год. В Москве готовилась Олимпиада, а я дописывал свою кандидатскую диссертацию. Защитапланировалась на осень, я сидел сутками, не вставая из-записьменного стола и, честно говоря, порядочно устал. Хотелосьотключиться от всего хоть на 2–3 дня и отдохнуть.
Дело шло к открытию Олимпиады, и нам достали билетыв Лужники на церемонию открытия. А мне так было тошноот города, что хотелось вырваться куда-нибудь на природу, на рыбалку. Короче говоря, уговорил жену не ходить наоткрытие, отдали кому-то билеты и стали собираться нарыбалку: ну там рюкзаки, палатка, спальники, котелки, удочкии прочее. Собрались, и в день открытия Олимпиады поехалина электричке с Савеловского вокзала до станции Большая Волга. Это почти рядом с Дубной. Взяли там, на рыболовнойбазе, весельную лодку и поплыли искать место. Нашли какой-то небольшой, но живописный островок на Иваньковскомводохранилище и разбили там лагерь.
Про рыбу ничего не помню, наверное, как всегда, чего-топоймал, но в памяти ничего не отложилось, кроме березовогокапа. Кап – это такой нарост на дереве, часто очень больших размеров. Древесина в капе вся перевита и переплетена, почти как в карельской березе, и тем очень ценится в среде любителей ваять из дерева что-нибудь живописное. Как-то на одной выставке видел стол и два кресла из огромных капов – ну очень красиво, но и стоит это всё будь здоров! А еще из небольших капов делают ручки для ножей, приклады для ружей, пепельницы, вазы и прочие поделки.
В 80-е годы как раз и была мода на такого рода вещицы для дома. Пару лет до того мы ходили на даче по грибы, и я заметил на березе небольшой кап. Вернулся потом в лес, срубил его и одним ножом вырезал и выскреб из капа пепельницу. Получилось очень красиво. И появилась у меня идея: найти кап побольше и сделать из него вазу для фруктов. Дело – за малым, за капом. Пошел я, значит, за дровами в лес на нашем острове и метров через 100 на березе, на высоте метра четыре, увидел его. Здоровый такой, и береза тоже – здоровая. Руки у меня сразу зачесались, но, немного поразмыслив, решил всё обдумать и посоветоваться с женой. Она, осмотрев дерево, усомнилась, что я имеющимся у меня топориком сумею срубить березу. Топорик и в самом деле был маловат для такой процедуры, но мне так хотелось добыть этот кап, что я не мог реально оценить ни свои силы, ни мощность инструмента, ни толщину березы.
Но настоящие «герои», идя на подвиг, никогда до конца не осознают, как они его совершат, просто идут и делают то, что другие считают невозможным. Я, хоть и не герой, но тоже куда- то пошел, а конкретно – в лес.
Осмотрев дерево, я понял, что на высоте четыре метра, держась за ствол, на весу я не смогу перерубить ствол у самого капа. То есть единственная возможность решить вопрос была – срубить березу внизу, а потом еще два раза перерубить её ствол, чтобы вырубить кап. Так я и начал. Сначала, когда сил было много и дело двигалось, мне казалось, что вся эта затея обойдется мне в час-полтора. Где-то через полтора часа я понял, что с моим топориком, предназначенным для рубки сучьев для костра, срубить любое дерево, толще двадцати сантиметров – это подвиг, а тут – огроменная береза!
Сколько я еще проковырялся, не помню, но береза пала. Нормальный дровосек, когда рубит дерево, планирует, куда оно упадет, а я-то – ненормальный дровосек, и моя береза кроной легла на соседнее дерево и так застряла. Это, конечно, была для меня полная «засада», ведь я дальше планировал вырубать кап уже на земле, а тут передо мной уже не стоящее вертикально дерево, а лежащее под углом градусов 40–45.
Моя жена периодически приходила ко мне от палатки и уговаривала меня бросить эту затею, как нереализуемую и глупую, но меня уже было не остановить. После неудачи с валкой березы и моим очередным отказом идти спать (к тому времени уже стемнело) она ушла, и я остался один в лесу. Сижу и думаю, сил-то уже нет, еще два «реза» я не потяну, да и как рубить сейчас, непонятно. Полез по березе к капу. Береза качается при каждом движении, так что рубить – просто мука. Тем не менее начал. Думаю, посмотрю, как пойдет, но очень было обидно, что потрачено столько сил и впустую!
Я рублю, береза подо мной качается, удары идут куда попало, в общем, КПД снизилось вдвое, если не втрое. В голове у меня уже полный туман, слабо понимаю, что делаю, но продолжаю рубить. В какой-то момент у топора ломается топорище в районе железяки, и тут до меня доходит, что это уже точно – всё! Ругаюсь самыми грязными словами, но понимаю, что ножом я березу уж точно не перепилю. Побрел к палатке и при свете костра стал рассматривать сломанное топорище. При ближайшем рассмотрении я решил, что если я его укорочу и смогу хорошо насадить, то еще шанс есть. Стал ножом чинить топорище, и очень скоро оно было готово к насадке. Насадить-то я его насадил, но та часть топорища, на которую обычно насаживают топор, стала короче, и топор полностью не мог сидеть на ней, а лишь его часть.
Пошёл пробовать результат своего ремонта. Два-три удара- и топор слетает. Я слезаю с березы и насаживаю, затем всё повторяется снова. Не рубка, а мучение! Но осталось-то совсем немного: береза подо мной стала потрескивать и клониться вниз. У меня было такое ощущение, что если еще что-то случится с топором, то я эту березу перегрызу зубами!
Моя «золотая медаль» Московской Олимпиады, Москва, 1980
Вдруг слышу треск, и я вместе с березой лечу вниз, на землю. Падаем вместе, хорошо, что без травмы. Вот тебе, думаю, блин, и Московская Олимпиада!
Отлежался немного на траве и стал осматривать результаты своего труда. Передо мной лежал кусок огромной березы длиной метра два с капом на конце. Топорище мое от постоянных насаживаний приказало долго жить, так что рубить уже было просто физически нечем, да и сил тоже не было. А что делать-то? Неужели все мои усилия были потрачены впустую? Это просто невозможно!
Тут мне приходит идея. А что, если подтащить березу к костру и ненужную часть отжечь? Вроде бы идея неплохая, но я – один, а сколько этот кусок весит? Попытался поднять – удалось лишь вытянуть его за один конец на уровень пояса и всё. Наверное, килограммов сто пятьдесят, не меньше, а во мне тогда было не больше шестидесяти пяти. Катить тоже не выходит, кап мешает. Решил, что всё-таки нужно попытаться кантовать, во мне уже всё бурлило, адреналин ударил в голову, и я рванул вес. Вырвал бревно до груди, перехватил руки, выжал, поставил на «попа» и уронил в сторону костра. Один раз есть! Второй есть! Так и пошел: подъем, перехват, жим, толчок! Подъем, перехват, жим, толчок!
Когда я дотащился до костра, я сам этому не мог поверить. Рухнул и лежал в изумлении, ничего не понимая. После я как-то прилаживал это бревно в костре, таскал дрова, чтобы пламени хватило, ведь береза-то сырая и гореть не хотела. Но это была уже другая, более веселая песня.
Утром я проснулся и увидел, что мой план сработал, и вся ненужная мне часть бревна отгорела. Ура! Но нам уже нужно было собираться домой, и возник резонный вопрос, а как его тащить? Не в руках же! У нас два рюкзака с вещами, а этот «подарок» весил не менее 20 кг. Пришлось как-то всё перепаковывать и сделать один огромный рюкзак, а второй, опустевший, предназначить для капа.
Наша процессия выглядела следующим образом: я с двумя рюкзаками (на спине и груди) и жена с какой-то сумкой и удочками. Сели в лодку. Приехали на базу, там мужики стоят, смотрят на нас. А я, не показывая виду, что сейчас рожу под этими двумя рюкзаками, с улыбочкой выползаю из лодки и шлепаю на выход. Добрались до дому, а я никак не могу взять в толк: было ли это со мной, и на кой хрен я это сделал?
Только теперь, с годами, когда я смотрю на мой кап, я понимаю, что у каждого человека в жизни, наверное, попадается свой «кап», да еще, может быть, и не один, но не каждый человек «срубит» его и дотащит до дома!
P.S. Прошло время. Наконец-то для моего капа нашлось подобающее место на даче на моей новой террасе. Сделал фото капа, и вот-оно: открылось! Это не берёзовый кап – это золотой самородок! Какая золотая олимпийская медаль может с этим сравниться?! Получается, что кап – это моя золотая медаль на Московской Олимпиаде 1980 года!
21.04.2012
Горные лыжи
С чего всё начиналось
И снова ты с Горой в объятьях.
Прыжок… и чувство пустоты.
Как передать, в каких понятьях
Мне описать полёт мечты?
Ю. Фомин. Песнь о горнолыжнике
По жизни я, наверное, экстремал. Но не полностью «отмороженный», а так, умеренный. Для менянеобходимо присутствие в моей жизни в определенных дозах каких-то экстремальных занятий, позволяющих не только почувствовать вкус адреналина вкрови, но и получить удовольствие от того, чем занимаешься. Кроме всего прочего, занятия, связанные с риском, позволяютпо-другому смотреть на окружающую тебя действительность ипо-другому оценивать поступки или «непоступки» людей.
Часть моей жизни была связана со спортивным водным туризмом, как сейчас говорят, рафтингом. Конечно, я не ходил в походы выходного дня по Подмосковью, а сразу начал ходить в достаточно сложные «категорийные» походы (5 категории сложности) и скоро по совокупности участий в походах и руководства походами уже набрал очков на кандидата в мастера спорта. Через несколько лет в нашей компании произошло два несчастных случая: погибли два наших товарища. Один погиб зимой на Приполярном Урале, под лавиной, а второй утонул во время сплава по реке Китой. Это всё произвело на мою жену очень сильное впечатление, и она поставила меня перед выбором: или семья, или такой спорт, так что мне пришлось с водным туризмом в его максимально сложном проявлении закончить.
Мне уже было 26 лет. Жить без экстрима я, понятное дело, не мог и стал думать, чем бы еще заняться, чтобы не так напрягать семью, а лучше всего и их вовлечь в какое- то занятие. Остановился на горных лыжах. Должен сказать, что в 80-е годы прошлого века это не было таким модным и престижным занятием, как сейчас. Занимались им, как правило, представители интеллигенции, чаще всего технической и научной. Инвентаря нормального не было, а в магазинах предлагалась отечественная продукция и масса народа на ней каталась, но это было небезопасно прежде всего для ног.
У меня в конце 1980 года состоялась защита кандидатской диссертации, и я решил, что после этого нужно и начинать. Тут как раз в конце марта 1981 года мне подвернулась научная конференция, которая проводилась на Украине, в Карпатах, не помню точно в каком месте. Оформил на работе командировку и полетел во Львов, а далее до места проведения конференции нужно было добираться на автобусе. Уже при погрузке вещей в автобус я заметил мужика в голубой альпинистской пуховке и с лыжами в чехле. Эге, думаю, значит, в горах еще остался снег, и можно будет попробовать осуществить свою идею – встать на горные лыжи.
Когда приехали на базу отдыха, я с ним и познакомился: питерский мужик, доцент, зовут Роберт, занимается прикладной математикой и приехал сюда не только сделать доклад, но и покататься на лыжах. К слову сказать, в районе базы снега уже давно не было и кругом все цвело, но говорили, что на перевале катаются. Отчитали мы свои доклады и через пару дней собрались ехать на Яблоницкий перевал, проверить информацию. Роберт с лыжами, а я – налегке. Помимо нас с Робертом навязалось еще пару человек, но тоже, как и я, – без лыж, но мы узнали, что там, на горе, есть прокат, так что был шанс на позитивный исход нашего мероприятия. Ехали туда на автобусе, наверное, час, и когда мы уже стали приближаться к перевалу, двигаясь по горному серпантину, увидели, что картина вокруг сильно поменялась – на склонах появился снег.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70983484?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Юрий Игоревич Фомин
Автор родился в Мурманске, окончил МФТИ, кандидат технических наук, долгие годы работает в сфере телекоммуникаций, однако в этой книге он рассказывает о своей истинной стихии: горных лыжах, водных походах, рыбалке и охоте.
Юрий Фомин
На виражах судьбы
Моей жене Ольге с любовью и благодарностью
Автор родился в Мурманске, окончил МФТИ, кандидат технических наук, долгие годы работает в сфере телекоммуникаций, однако в этой книге он рассказывает о своей истинной стихии: горных лыжах, водных походах, рыбалке и охоте.
Хронология событий
Горные лыжи
1981 г. – Яблоница, Карпаты
1982 г. – Кировск, Мурманская область
1983 г. – Кировск, Мурманская область
1983 г. – Чимган, Узбекистан
1984 г. – Бакуриани, Грузия
1984 г. – Кировск, Мурманская область
1985 г. – Славское, Карпаты
1985 г. – Мценск, Орловская область
1985 г. – Кировск, Мурманская область
1986 г. – Кандалакша, Мурманская область
1987 г. – Домбай, Кавказ
1987 г. – Кировск, Мурманская область
1988 г. – Домбай, Кавказ
1988 г. – Кировск, Мурманская область
1989 г. – Кировск, Мурманская область
1990 г. – Кировск, Мурманская область
1991 г. – Чегет, Эльбрус, Кавказ
1992 г. – Mnt. High, California, USA
1992 г. – Monte Rosa, Italy
1992 г. – Кировск, Мурманская область
1992 г. – Mnt. Olympus, Cyprus
1993 г. – Zel am Zee, Kaprun, Austria
1994 г. – Zel am Zee, Kaprun, Kitzbuhel, Zaalbach, Austria
1995 г. – Chamonix, Saint Gervais, France
1995 г. – Courmayeur, Italy
1996 г. – Meribel, Courchevel, France
1997 г. – Verbier, Switzerland
1997 г. – Val d’Iser, France
1998 г. – Les 2 Alpes, La Grave, France
2003 г. – Soldeu, El Tarter, Pas da la Casa, Andorra
2004 г. – Soldeu, El Tarter, Pas da la Casa, Andorra
2006 г. – Zelden, Austria
2014 г. – Bad Gastein, Austria
2016 г. – Газпром Лаура, Красная Поляна, Сочи
2017 г. – Газпром Лаура, Красная Поляна, Сочи
2018 г. – Роза Хутор, Красная Поляна, Сочи
2019 г. – Роза Хутор, Красная Поляна, Сочи (февраль)
2019 г. – Роза Хутор, Красная Поляна, Сочи (апрель)
Водные походы (к.с. – это категория сложности реки)
1977 г. – р. Мста IIу к.с., Новгородская область
1977 г. – р. Черная Уба – р. Уба IIIу к.с., Алтай
1978 г. – р. Мста IIу к.с., Новгородская область
1978 г. – р. Курчум IIIу к.с., Восточно-Казахстанская область
1979 г. – р. Урух IIIу к.с., Кавказ
1979 г. – р. Темник V к.с., Бурятия
1979 г. – р. Хара-Мурин Vу к.с., Иркутская область
1980 г. – р. Малка, V к.с., Кавказ
1984 г. – р. Териберка III к.с., Мурманская область
1985 г. – р. Териберка III к.с., Мурманская область
1986 г. – р. Белин – р. Кызыл-Хем – р. Каа-Хем V к.с., республика Тыва
2007 г. – р. Териберка III к.с., Мурманская область
Предисловие
В детстве на вопрос: «Юрочка, а кем же ты хочешь стать, когда вырастешь?» – я бодро отвечал: «Болтуном!» Вот и «наболтал» я вам в данном сборнике рассказов разные истории из моей жизни. А жизнь-то была бурная и пришлась в аккурат на эпоху перемен в нашей стране, и эти перемены прошлись катком по многим судьбам наших сограждан. Так что мои истории – это лишь малая горсточка кусочков смальты среди многих миллионов, из которых складывается гигантская мозаика жизни нашей страны в 80–90-х годах прошлого столетия.
Мои кипрские университеты
Начало
Кто-то из великих сказал: «Не дай нам Бог жить в эпоху перемен!» Он-то сказал, а нам, несчастным, довелосьпрожить в эту самую эпоху большую часть своей сознательной жизни. Хотя как на это посмотреть: ведь у каждоймедали всегда есть две стороны, вопрос лишь в том, на какойиз сторон, светлой или темной, хочешь оказаться конкретноты. Я вот, например, совершенно отчетливо в конце 80-х годовпрошлого века представлял, что моя вполне понятная и намного лет вперед прослеживаемая жизнь закончилась и я стоюперед выбором: перечеркнуть все мои текущие достижения иначать все с чистого листа или продолжать старую жизнь, тешасебя иллюзиями на благополучный исход.
Итак, немного о себе. К концу 80-х мне было 35 лет, я имел степень кандидата технических наук, занимал должность начальника отдела в одном отраслевом НИИ, преподавал на кафедре на полставки и заканчивал докторскую диссертацию. В это время у нас в стране началось движение в сторону капитализма в форме кооперативов и центров научнотехнического творчества молодежи (НТТМ). Конечно, сразу же появились первые частные кафе и рестораны, но это все были крохи, главное, что через все эти «новообразования», в частности НТТМ, началось почти легальное «обналичивание» денег, которые раньше в наличном виде получить можно было лишь на зарплату. А тут, пожалуйста, часть денег, которые есть на твоей тематике, пропускаешь через «временный творческий коллектив» при каком-то НТТМ, перечисляешь им по договору деньги, а они за какой-то процент (доходило до 10–15) выплачивают тебе наличные по завершению работ. При этом работу выполнял твой же коллектив, но ты мог за счет такой схемы приплачивать своим сотрудникам очень существенные деньги, что помогало сохранять кадры. Более «серьезные» люди просто по липовым договорам обналичивали безналичные деньги для руководителей предприятий. По таким схемам возник первоначальный капитал многих сегодняшних олигархов и тех нуворишей, которые так олигархами и не стали, хотя в 90-е годы летали на своих самолетах на выходные в Европу. Но это, как говорится, естественный отбор.
Кипр, январь, 1991
Работаем мы так, помаленьку, но я вижу, куда все катится. Начинается приватизация. Ясное дело, что предприятия потихоньку перейдут к руководству, и тут мне ловить нечего. Финансирование нашей отрасли снижалось катастрофически, цены росли, и на зарплату людям жить было невозможно. Чтобы зарабатывать серьезные деньги, нужно было этим заниматься не факультативно, как я, а посвятить этому все свое время. Но как же моя любимая наука? Как же статьи, монографии, научные конференции, все то, чем я занимался почти 20 лет своей жизни?
Конечно, это было тяжелое для меня решение, тем более что защита моей докторской планировалась в течение года и все было, как говорится, на мази. Но год жизни терять на то, что вряд ли мне пригодится в дальнейшем, если я уйду в бизнес, было очень расточительно, и я решился. Быстро подготовил себе преемника, чтобы не бросать коллектив на произвол судьбы, и через месяц оказался на свободе. Конечно, я ушел не просто в никуда, – запасной аэродром был готов. Мой институтский приятель уже организовал свой коллектив при одной Ассоциации внешнеэкономической деятельности. Тогда 90 % всех бизнесменов хотели заниматься внешнеэкономической деятельностью: либо что-то продавать «туда», либо что-то покупать «оттуда», а чаще всего и то, и другое. Приходить нужно было с какой-то своей темой, чтобы кормить себя и давать что-то конторе. Я стал двигать тему «компьютерных классов» для центров обучения на предприятиях. Деньги-то у предприятий были, а у нас были разработки по таким классам. Короче говоря, заключили несколько договоров и стали потихоньку собирать эти самые классы. Не Бог весть, какой бизнес, но ведь ничего другого я делать не мог. И тут пришлось мне очень быстро познакомиться с другим аспектом предпринимательства.
Заключили мы договор с одним крупным химическим объединением с Украины. Все, как обычно, мы собираем «железо», а люди из их обучающего центра по трудовому договору с нами разрабатывают для нашего комплекса прикладное программное обеспечение. Оно, надо думать, уже давно разработано, но мы-то этого «не знаем»: получаем от них программы и платим за них деньги. Понятное дело, что это всегда являлось условием заключения договора, – «откат» в текущей терминологии. Не помню, почему, но мы что-то задержались со сроками, то ли мониторов не было, то ли еще что, но звонят хлопцы с Украины и говорят, что кто-то на них стукнул, и их начали трясти за обналичивание денег: деньги перечислили, а оборудования нет. Пришлось напрячься, и за пару недель мы им все отгрузили и акты приемки подписали, но процесс перешел уже в юридическую плоскость и не мог быть остановлен.
Как-то раз приходят в наш «подвал» (офис) трое «гарных хлопцев» из украинского ОБХСС (отдел борьбы с хищениями социалистической собственности) – время-то было как раз перед распадом СССР, и они сюда приехали в командировку. Меня в подвале не было, и они, побеседовав с нашим директором и выяснив, что за эту тему отвечаю я, пригласили меня для беседы. Скрываться от них у меня не было никакого резона, и я позвонил по оставленному ими телефону. Телефон, как я потом выяснил, был ведомственной гостиницы МВД на проспекте Вернадского. Звоню, спрашиваю, какие дела? Уголовное дело, говорят, заведено на гражданина Х (наш подельник из центра обучения), а он в бегах, в Польшу уехал. А Вас мы хотим допросить как свидетеля. Давайте, говорю, повестку, и нет вопросов. Выясняется, что повестки-то у них нет, а поговорить они хотят со мной в гостинице, пока предварительно. Я подумал что в любом случае у них пока все сыро относительно меня, а знать позицию противника необходимо, чтобы планировать свое дальнейшее поведение.
Короче говоря, прихожу к ним в номер, и они начинают так называемый перекрестный допрос: трое сидят с разных сторон, один задаёт вопросы, двое изучают реакцию. Подготовились, в общем, капитально: съездили в мой бывший институт, на наш опытный завод, в Калугу, где нам собирали «железо» для компьютерного класса, сняли все копии договорных документов. Через какое-то время я понял, куда они клонят: парень, директор центра, слинял, а кого-то они должны были предъявить, и вот он – я, реальный кандидат. А тема такая: вы сами ничего не делали, выступили посредниками, а к тому же обналичили и похитили государственные деньги. А тема договора была что-то вроде «Разработка компьютерной системы обучения чему-то там». Первое, что они стали мне инкриминировать, – хищение денег. Позвольте, говорю, но стоимость работ договорная, согласно смете, а за прикладное программное обеспечение мы рассчитались с вашими людьми, и это логично, так как мы в вашем химическом производстве ничего не смыслим, причем рассчитались официально по трудовым соглашениям и через сберкассу, заплатив при этом налог.
Тут я вспомнил, как наши украинские хлопцы не хотели официальных расчетов, а я все-таки настоял (интуиция!). Тут им крыть было нечем, и они перешли к обсуждению термина «разработка», дескать, никакой разработки там не было, и мы ничего не делали, а деньги взяли, то есть налицо – обман. Наверное, с полчаса велась эта дискуссия по поводу термина «разработка», один из них даже тыкал мне каким-то учебником. Я чувствую, что-то уже утомился и говорю, ребята, а какое у вас образование? Понятно, говорю, и вы с вашим образованием в течение нескольких часов кандидату наук объясняете не юридическую суть вопроса, а суть общенаучного термина – «разработка»? Если у вас для меня что-то будет новое, милости прошу, звоните, рад буду пообщаться. И ушел. После этого у них, я думаю, закончилась командировка, а на еще одну начальство денег не дало. Звонили пару раз, как бы вызывали туда, к ним, но, как вы сами понимаете, ехать туда у меня настроения не было.
Эта ситуация меня как-то заставила на всю нашу деятельность посмотреть под другим углом: «геморроя» много, а «выхлоп» – никакой. Стали заниматься обычными в то время операциями: у одних купили, другим продали. Что-то получалось, но в массе своей – порожняк. А тут стали появляться какие-то «коммерсанты» с предложениями купить: то сигареты «Мальборо», то видеокассеты, причем все конверсионные операции брал на себя банк. У нас был поставщик, у нашего партнера из Белоруссии – покупатель на видеокассеты с деньгами, в общем, заключили договор. Таким образом, заработали мы свой первый миллион (правда, рублей). После делёжки на каждого участника досталось тысяч по 150. Деньги все были купюрами от 1 до 5 рублей, и лежали они в картонных коробках. Можете себе представить, сколько было коробок, и сколько времени мы пересчитывали бабки? Нам бы, дуракам, поинтересоваться, а почему такие мелкие купюры? А нам и невдомек. Засунул я бабки дома на антресоли, и у меня не было никакого ощущения, что это – некоторый капитал и его нужно правильно инвестировать. Начали просто тратить: что- то покупали, жене полушубок и прочее, что раньше не могли себе позволить, да и то в комиссионках, так как в магазинах не было ничего. А чтобы не таскать рубли мешками, я стал интенсивно укрупнять купюры, и через некоторое время все бабки были в сотнях и полтинниках. Тут-то и пришла Павловская реформа: стали изымать эти самые сотни и полтинники, а обмен на одного был строго ограничен. Вот я и попал. В конце концов, с большим трудом и с какими-то потерями удалось деньги поменять обратно, но пришло понимание полной ненадежности ситуации в стране.
Прошло какое-то время, и мой приятель стал поднимать свои бывшие производственно-научные связи с Туркменской республикой. Вышли на председателя правления их банка, то ли Промстрой, то ли Жилсоц, не помню, но очень быстро мы получили от него кредит в несколько миллионов рублей на год под 9 % годовых. Что это значило, если рубли провернуть через валюту, притом что курс рубля рос как на дрожжах, объяснять не надо. Мой приятель, совсем не коммерсант, стал планировать, как эти деньги потратить: хотел профинансировать некоторые научные разработки, как бы сейчас сказали, – сделать венчурные инвестиции. Слава Богу, я его отговорил. Мы через нашу Ассоциацию внешнеэкономических связей и одно совместное предприятие провели операцию по покупке клиринговых СЭВовских рублей, а через них польских злотых. Польские злотые тогда уже легко конвертировались в доллары. Через полгода наши туркмены проснулись и стали требовать кредит назад, хотя срок и не вышел. Наверное, процесс развала Союза приближался, и они стали подчищать всё, что касается отношений с Москвой. Чтобы не портить с ними отношений и с надеждой на дальнейшее сотрудничество, пришлось операцию срочно закрывать. Тем не менее в сухом остатке на всю нашу «шайку» осталось приличная по тем временам сумма денег.
После такой операции пришло понимание, что нужно подучиться: как экономическим, так и юридическим основам внешнеэкономической деятельности, и мы, благо деньги уже были, решили поехать на Кипр, на две недели в бизнес-школу. Шел январь 1991 года. Самого процесса подготовки к поездке просто не было. Помню, пришел как-то на работу, а мне говорят, что сегодня нужно поехать куда-то за паспортами и билетами, а вылет – завтра утром. Суматоха, что брать с собой, не знаю, – первый раз за границей, но какие-то сувениры купить успел. Нужна еще водка, а водки нет, тогда она еще была по талонам. Каким-то образом купили несколько бутылок: стекло зеленое, пробка залита сургучом. Экзотика!
Очнулся я от этой суеты в самолете, выпили мы с приятелем, а я никак не могу понять, неужели это я – лечу за границу, в первый раз в жизни, да еще и в капстрану? Что-то не верится, тем более что до последнего я не был уверен, что мне выдадут загранпаспорт, все-таки работал в «почтовом ящике». Но вот все сомнения рассеялись и мы – за границей. Не зря говорят, что первые ощущения – самые сильные. Всё, что будет потом, будет уже не в первый раз, а это – врезается в память навсегда! Аэропорт Ларнака особенного впечатления не произвел, небольшой такой, чистенький, везде надписи на греческом и английском.
Кипр, январь, 1991
Был конец января, и в тот вечер моросил дождик. По дороге в отель толком ничего не разглядели кроме неоновых реклам и витрин магазинов. Но что врезалось в память: у входа в отель росли деревья, а на них висели апельсины. Первая реакция – пойти, сорвать и сожрать! Но уже на следующий день, видя на завтраке, обеде и ужине горы фруктов, в том числе лимонов, мандаринов и апельсинов, я понял, что цитрусовые здесь – вроде травы у нас, и успокоился.
Первую неделю жили мы в 4-звездной гостинице в Никосии, там же и занимались. Занятия были целый день с перерывом на обед. Читали лекции на английском местные банкиры, бизнесмены и юристы, занимающиеся регистрацией и ведением офшорных компаний. Как я потом понял, эти бизнес-школы были для них промо-акцией для расширения их бизнеса и выхода на новый рынок, причем они еще на этом деньги зарабатывали. Наша группа состояла в основном из руководителей, заместителей или главных бухгалтеров государственных предприятий, которые за государственные деньги поехали отдохнуть в заграничную командировку. Им особенно эта учеба была не нужна, так что они в основном мотались по магазинам и вечерами бухали в гостиничных номерах. Кроме нас двоих был только еще один парень, который за свои, кровные, поехал поучиться уму-разуму.
Нам с приятелем выдали командировочные – штуки по две баксов. Нужно сказать, что это всё были нами заработанные деньги, но советская психология – выдали деньги, нужно потратить – в нас сидела очень сильно. Ну, конечно, и потратили, хотя, помню, было это нелегко. Чего брать, не знаю, желаний никаких нет. Так все на подарки жене, дочери, родственникам и знакомым и ушло, хотя по тем временам деньги были немалые. Для сравнения – перед поездкой мне звонил один мой знакомый и предлагал трехкомнатную квартиру (небольшую, правда, метров 45), но с гаражом во дворе, в районе платформы «Окружная» за 12 тыс. долларов – какой-то еврей перед выездом в Израиль продавал. Вот какие были времена! Умные люди, заработав первые деньги, покупали квартиры. Но ведь то – умные люди, а то – я!
У нас в группе была переводчица из Москвы, так как кроме меня и моего приятеля по-английски никто не «рубил». Мы для неё устроили далеко не лёгкую жизнь, так как все её ошибки по переводу мы замечали и исправляли, что, конечно, ей не нравилось и сильно напрягало. Ну, а кто ей обещал легкую прогулку?!
По окончании первой недели нас перевезли на побережье Ларнаки, в пятизвездный отель. Там мы и жили, и учились. Кормили нас, как на убой, и все нам было в диковинку: и выбор блюд на шведском столе, и средиземноморская кухня (мясная и рыбная), и обилие вин. Но ко всему хорошему быстро привыкаешь, привыкли и мы.
Тут нам впервые представилась возможность познакомиться с щедростью и широтой западной натуры. Как-то вечером спустились мы с приятелем в бар отеля промочить горло, сидеть в номере как-то было непродуктивно, и за стойкой бара познакомились с одним молодым голландцем, коммивояжером – он продавал какие-то ткани. Короче, был там в командировке. Посидели, выпили, поговорили, и мы его пригласили к себе в номер: продолжить вечер под водочку с икоркой. Чем еще может угостить иностранца русский? Когда мы обивали сургуч на нашей зеленого стекла бутылке, у него глаза на лоб полезли, – он в жизни ничего подобного не видел. Пришлось «впарить» ему, что это эксклюзивный разлив, под старину и прочая. Бутылку мы быстро усидели, закусили икоркой, и парень очень быстро «поплыл». В процессе расставания он долго изъяснялся нам в любви, благодарил и заявил, что в ответ – он завтра нас угощает в баре. Ну, угощает, так угощает – мы его за язык не тянули.
На следующий вечер после ужина мы сидим и ждем звонка от нашего голландского корешка. Звонка нет. Ну, мы пошли сами в бар и видим: сидит наш голландец и пьет пиво. Поздоровались, а он и говорит: «Закажите себе пива!» Заказали, выпили. Сидим, разговор как-то под одно пиво не клеится, а наш новый знакомец больше ничего не предлагает. Переглянулись мы с приятелем и стали продолжать вечер по собственной программе, а коммивояжер куда-то тихо уполз.
Кипр, Никосия, 1991
Настроение после его ухода и нескольких «дринков» резко пошло вверх, и мы его скоро забыли, но навсегда запомнили неслыханную западную щедрость. К слову сказать, за пиво-то тоже мы заплатили.
Была у нас и культурная программа. Возили нас один раз куда-то в горы, в очень древний православный монастырь и пару раз на заводы. Один раз на фирму Loel, производившую соки и вина, и на пивной завод Keo. Про фирму Loel мы что- то знали: они перед Московской Олимпиадой завалили город виноградным соком и мускатом. Я еще, помню, закупил несколько коробок мускатного виноградного сока и пытался из него вино сделать. Долго сок не хотел бродить на изюме: мне-то и невдомек, что там были добавлены консерванты. Но мое упорство было, в конце концов, вознаграждено, – сок забродил, и на выходе получилось литров двадцать очень недурственного «сухенького» с ароматом муската. Выпили мы его с друзьями как-то очень быстро. Естественно, что на фирме Loel была дегустация: палитра алкоголя у них довольно приличная: от сухих до Бренди и ликеров. Надегустировались мы очень серьезно.
Позже на этом заводе я бывал неоднократно, закупал там алкоголь контейнерами. Один раз я хотел завезти в Россию кипрского муската, а была уже поздняя осень, и везти вино в контейнерах было опасно – могло замерзнуть, а транспортировать рефрижераторами – дорого. Деньги на эту операцию лежали, и я решил закупить на той же фирме дешевого бренди, по-крайней мере, не замерзнет. Думал, что оно пойдет так же хорошо, как и одноименный мускат. Но вышло все по-другому. Эти два контейнера с бренди зависли у меня минимум года на два и очень плохо продавались. Я решил, что раз не могу продать, то тогда будем его пить. Сколько мы его выпили за эти два года, никто не знает, но пили много и как-то привыкли, что у меня Loel всегда есть. А когда бренди все-таки закончился, то все мои друзья очень удивились и почувствовали себя сильно обделенными.
А на пивном заводе во время экскурсии, естественно, пили пиво, очень, кстати, вкусное. На Кипре из местных сортов только два: Keo и Carlsberg, Keo – сорт местный, а Carlsberg – производится по лицензии. Так вот, местный сорт Keo мне понравился гораздо больше. На заводе я купил упаковку пива в банках и желтую бейсболку с надписью Keo, которая до сих пор у меня висит на даче и напоминает мне об этой поездке. Сейчас, наверное, смешно читать, что человек прёт из заграницы ящик пива, но тогда у нас в стране и Жигулевского- то было не купить, а тут – пиво в банках!
Время быстро пролетело. Наступил час прощального банкета. Чего пили-ели не помню, наверное, как всегда, много и вкусно, но после банкета кое-кто из наших полез в море купаться. Месяц январь, вода градусов 15–16, не ледяная, конечно, но и не теплая. Но наши люди с криками: «Мы, что, не из Сибири?» – прыгали в воду, чем несказанно удивляли всех окружающих.
Худо-бедно за эти две недели мы с приятелем стали в группе «авторитетами» и начали неформально общаться с нашими лекторами, завели с ними бизнес-контакты. К концу нашего пребывания на Кипре мы зарегистрировали себе по офшорной компании и открыли счета в Барклай-банке, в общем, сделали максимум возможного во время этой поездки, и она на несколько лет определит все мои бизнес-проекты. В общем, Кипр меня как-то засосал, и все последующие успехи и неудачи, так или иначе, будут связаны с Кипром.
15.04.2012
Война
Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Вот и мойкипрский период в бизнесе тоже закончился и причёмочень драматически. Об этом и будет мой рассказ.
Я к 1993 году отстроил довольно серьёзный бизнес по оптовой продаже продуктов питания с Кипра и Греции: алкоголь, соки, напитки, цитрусовые, оливковое масло и прочее. Моим основным поставщиком с Кипра была фирма LOEL, производитель вин, соков и других безалкогольных напитков. Все их товары я реализовывал через свою компанию, и в какой-то момент они мне предложили свою продукцию поставлять на условиях товарного кредита, но при этом хотели делать это через вновь созданную совместную компанию. Я согласился. К тому же импорт соков и прочих безалкогольных напитков должен был скоро закончиться – все производители планировали открывать свое производство в России. Планировали и мы с киприотами, тем более у них опыт производства был очень серьезный, и можно было рассчитывать на дешевые кредиты западных банков.
Это было моей стратегической ошибкой. Некое опасение потерять контроль за бизнесом пересилило желание резко увеличить объемы поставок за счет товарного кредита и открыть свое производство соков в России. В процессе работы с ними мы создали совместную фирму, где у них был контрольный пакет, и все товары стали прогонять через неё. Для контроля за всем процессом реализации товара и перечисления денег поставщику киприоты посадили своего менеджера Бамбоса в мой офис. Он потихоньку прибрал к своим рукам всю сбытовую сеть, логистику и процесс конвертации валюты.
Всё это мне совсем перестало нравиться, но что-либо поделать с ситуацией я уже не мог. Фирму мы зарегистрировали осенью 1993 года, и уже к лету следующего мне стало ясно, что в ближайшее время мои партнеры-киприоты меня кинут. Меня потихоньку «отжали» от всех дел и решений, подняли отпускные цены на товары таким образом, что наша компания работала с нулевой рентабельностью, а вся прибыль, естественно, оставалась у производителя на Кипре. Как я логически просчитал, следующим шагом было бы открытие новой, 100 % кипрской фирмы и перевод туда всего бизнеса, а мы бы остались с пустой компанией.
Плюс ко всему этому к нам раз в два месяца наезжал один из хозяев, по совместительству – директор компании LOEL, и сам влезал во все дыры. К тому же он был большой любитель попить русской водки и, несмотря на свой возраст, пощупать русских девчонок. В общем, мы ему сняли квартиру рядом с офисом, и он отдыхал и работал, не отходя от «станка». К тому же моя секретарша быстренько «подлегла» под «дедушку» и начала «качать права» – в общем, стала совсем неуправляемой. Через какое-то время я узнаю, что секретарша купила себе квартиру в Мытищах, а деньги ей выделил наш «дедушка». Запрос в бухгалтерию выявил факт, что деньги на квартиру он, ничтоже сумняшеся, взял из кассы предприятия под отчёт.
Тут я понял, что нужно набирать документированный компромат и что-то предпринимать. Стало как-то обидно, что нас кидают, да еще так нагло, и я стал думать, как этих сук «уконтрапупить», оставаясь при этом максимально в правовом поле. Стал я изучать все наши уставные документы и через какое-то время выяснил, что из-за своей жадности мои партнеры совершили стратегическую ошибку: они официально не внесли свою часть уставного капитала, а ее за них внес я из оборотных средств нашей фирмы, что, естественно, можно было легко оспорить. Моя же доля была оплачена официально через банк. «Уставник» в компании был не минимальный – что- то около 50 тыс. долларов, а киприоты участвовали там как физические лица, и, наверное, их жаба задушила платить налик. Вот тут-то они и попались!
Самое смешное, что устав компании готовили их юристы и все нюансы, положительные для себя, они предусмотрели, но факт неоплаты в срок уставного капитала предусмотреть невозможно. А в уставе было записано, что в случае неоплаты в течение года участник автоматически выбывает из членов общества. Ура!
Стали готовиться к часу «Х», то есть к дате годовщины фирмы. К этому времени наш юрист подготовил все документы по изменению в составе учредителей для подачи в регистрационную палату. По нашему плану после получения новых уставных документов в назначенный день мы должны были назначить нового генерального директора, заблокировать счета в банке, сменив карточки образцов подписей, выставить свою охрану на складах, опечатать бухгалтерию и начать аудиторскую проверку. Но не всё пошло так, как мы планировали.
Самое главное было не допустить утечки информации, чтобы всё было для них полной неожиданностью, но утечка всё-таки произошла. За день до часа «Х» мы занесли в банк новые документы и заменили карточки образцов подписей. И надо же было такому случиться, что этот грёбаный Бамбос стал звонить в валютный отдел справиться, не ушла ли валюта по последнему платежу. Несмотря на то, что мы всех в банке предупредили о том, что до завтра ничего не говорить, одна операционистка, дура, ляпнула, что, дескать, ваши подписи уже не действительны.
Можно себе представить, что там у них началось! Надо отдать им должное, что за вечер и ночь они смогли сделать максимум возможного, – они взяли под контроль склады в Краснодаре, где у нас была перевалочная база, и там хранилось товара больше, чем на «лимон». У нас туда наутро должна была вылететь бригада с документами и выставить свою охрану на складах.
Как им удалось так оперативно взять под контроль склады? Да с нашей же помощью! Мы сами познакомили нашего «дедушку» с мэром Краснодара, а он его пару раз принимал у себя на Кипре. Так что этот контакт сработал. Но в тот день мы этого еще не знали.
В пятницу, когда мы пришли в офис и объявили коллективу о смене власти, моя секретарша, сука, вызвала милицию. Ну, приехал наряд, посмотрел наши документы и, сказав, что разбирайтесь сами между собой, уехал. Далее началась процедура проверки и аудита. Деятельность компании на время прекратили, опечатали все сейфы и документы, на московских складах выставили охрану, забрали печати и ключи и начали аудит. Часть коллектива тут же свалила: выяснилось, что у киприотов уже был готов офис под новую фирму (как я правильно их просчитал!). Вышло так, что мы их опередили буквально на 1–2 недели.
Проверка документации показала, что там на нашего «дедушку» материала минимум на два уголовных дела. Это меня сильно порадовало – будет, о чём с киприотами беседовать. К сожалению, наш десант в Краснодар уже ничего не дал: на складах стояла охрана, весь товар был переведен на другую фирму, а главный наш дилер по Краснодару (он же и местная «крыша») принял сторону киприотов и посоветовал нам валить домой.
В первый день мне звонили с Кипра и пытались выяснить, что такое и кто захватил фирму? Узнав, что компания законно перешла в руки хозяев, то есть нас, и что им тут ничего не светит, они затихарились, но я понял, что просто так они своего не отдадут. Хотя информация о том, что на «дедушку» у нас собран готовый материал для суда, их сильно расстроила. Пока суд да дело, мы стали распродавать наши товарные запасы. Было ясно, что вряд ли после всей этой катавасии бизнес уцелеет и товар нужно было срочно монетизировать.
В Москве процесс шёл по плану, но меня никак не отпускала мысль про Краснодар. Стал я общаться с нашей «крышей», как бы отбить краснодарские склады? Они там маленько «пошерстили» и нашли выход на заместителя начальника областного РУБОПа. Тот, изучив вопрос, обещал помочь. Нужно было лететь.
Прибыли мы втроем: я и еще двое бойцов, организовавшие всю эту «стрелку». Кто будет принимать участие в «стрелке» с их стороны, кроме наемного директора филиала, мы не знали. До встречи оставался час, делаем контрольный звонок «перцу» из РУБОПа – он мобильник не берет. Нас это очень сильно напрягло, но утешая себя мыслью о том, что он, может быть, на докладе у начальства и всё идёт по плану, мы поехали.
Приезжаем. Принимающая сторона – очень колоритная: несколько «быков» и во главе «чисто конкретный» авторитет в малиновом пиджаке. Нашей обещанной поддержки – никого нет. Что делать, надо начинать. Показали им бумаги, предъявили требования на товар, обозначили сумму претензий, а в ответ: в гробу мы видали ваши бумаги, товар не ваш, а вы нам еще должны столько же за московский товар. Давай садись, и будем готовить бумаги. В общем, наехали.
Мои «хлопцы» сидят, набычившись, держа руки в карманах, и молчат. Все как-то сильно напряглись, и я чувствую, что нужно ситуацию переводить в плоскость разговора, а не стрельбы, и говорю: «Ваши претензии мы услышали, это для нас новость. Мы должны провести консультации с Москвой, посоветоваться, и через несколько часов встретимся снова». Они там что-то пробубнили, но, понимая, что мы на их территории, решили нас пока отпустить.
Приезжаем мы в отель, моя «крыша» начинает звонить, и выясняется, что нашему менту позвонил сам мэр и строго посоветовал в это дело не лезть, поэтому у нас никакой поддержки не было, нет и не будет. Правда, «рубоповец» пообещал нам вооруженную охрану на это время. Стало ясно, что мы с Краснодаром снова «обосрались» и надо просто «делать ноги». Стали обсуждать различные варианты, как уходить из города, были даже варианты типа пешком или на попутках, но решили, что все-таки фактор времени – решающий и надо прямо сейчас рвать в аэропорт. Короче говоря, какими-то тайными ходами выбрались из отеля и под охраной прибыли в аэропорт. В общем, унесли ноги.
Прошло какое-то время, и мне доносят, что из Краснодара готовится выехать бригада по нашу душу, – решать нерешенный вопрос. Моя «крыша» срочно стала искать выход на краснодарских «братков», чтобы этот вопрос как-то закрыть в нашу пользу: я так думаю, у них тоже аппетит на эти «бабки» разыгрался. И вот они устраивают мне встречу в Москве с двумя «авторитетами», которые могут там что-то решить в Краснодаре. Они мне потом и говорят, поедем вместе, ты там всё предъявишь, а мы всё решим на месте. Я взял у них таймаут на подумать, а сам вдруг осознал, что влезаю в жуткий «блудняк», из которого один выход – вперед ногами, и стал думать, как из этой истории «выползать».
Товарные остатки на складе мы почти реализовали, компромат на «дедушку» лежал в папке, так что можно было начинать переговоры с киприотами. Тут как раз и подвернулся случай. Поехал я на наши склады в Красногорске проверить ситуацию и вдруг на территории в отдалении увидел нашего Бамбоса. Он по натуре человек трусливый и тотчас же попытался убежать, а я ему кричу: «Иди сюда, никто тебя не тронет!».
Стали разговаривать, и он мне поведал, что нашего «дедушку» отстранили от проекта, и в Россию прибыл его то ли зять, то ли племянник, в общем, молодой участник их банды. Фирма у них семейная, вот семья и послала его «разрулить» ситуацию. Я Бамбосу и предложил начать переговоры, чтобы прекратить дальнейшие расходы и нервотрепку и чтобы не погубить окончательно весь бизнес. Сформулировал я ему наши претензии и финансовые требования, которые, к слову сказать, мы уже закрыли, продав товарные запасы, но нужно было всё это юридически оформить.
Назначили переговоры с киприотом, а тут звонит моя «крыша» и спрашивает, когда летим в Краснодар. Я их тут и обрадовал, что мы решили про «лимон» забыть и начали мирные переговоры с киприотами, а с «авторитетами» предложил спустить все на тормозах. На том и порешили.
Дальше всё пошло по бухгалтерско-юридическому руслу. Провели все сверки, просчитали, сколько они у нас украли и что должны за бизнес, оценили компромат на «дедушку», поторговались и вышли на подписание бумаг. Так что бизнес свой мы им отдали, но вырвали своё с кровью из их поганой пасти. Я не жадный, мне за державу обидно!
К слову сказать, перспективу развернуть масштабный бизнес в России они потеряли – так и не смогли без нас открыть производство, а возить соки сейчас – это полный идиотизм! Ну, и поделом им! Впредь будут умнее! А от киприотов у меня осталось впечатление, что в массе своей они – жулики. Из всех, с кем я общался, один только мой приятель Солон оказался приличным человеком, да и то – мы с ним никакой бизнес вместе не вели.
С тех пор я на Кипр не езжу. Во-первых, от всей этой истории остался очень неприятный осадок, и потом береженого Бог бережёт: у них там, на Кипре, все родственники или знакомые – приедешь, а тебя «примут» где-нибудь в аэропорту, да найдут в кармане наркоту, и будешь ты грызть апельсины у них в казематах.
14.05.2012
Винный фестиваль в Лимасоле
Я всегда считал, что в смысле приёма различного алкоголя у меня всё в порядке, и в генетическом плане, и в плане тренированности печени. То, что со мной случилось на этом самом винном фестивале в Лимасоле, заставило посмотреть на это с другой стороны.
Шел 1992 год. Я развернул торговлю с Кипром: возилв Россию кипрский алкоголь, соки, цитрусовые и прочиепродукты питания, и мне приходилось часто туда мотатьсяпо бизнес-делам. Одна такая поездка была запланированана сентябрь. Я с собой взял свою жену, так как после Кипрамы планировали вместе заскочить в Израиль, благо, там эторядом. У меня на Кипре появился приятель, Солон. Дел с нимникаких мы не делали, просто общались. Вот и в этот раз оннас с женой пригласил к себе в гости. Когда мы уже были в Лимасоле, Солон предложил нам посетить винный фестиваль, который там проводится ежегодно в сентябре месяце.
Мероприятие это проводится в центральном парке Лимасоля, куда съезжаются все крупные и средниепроизводители вина и других алкогольных напитков со всего Кипра. Традиции виноделия на Кипре уходят в глубь даже невеков, а тысячелетий, а о наиболее известном в мире десертномвине «Командария» пишут, что его пил король Ричард Львиное Сердце, когда был на Кипре во время своего Крестовогопохода. Причем это вино очень долго может храниться в видежеле, а потом его по какой-то технологии восстанавливают.
Перед входом в парк мы купили билеты по 10 фунтов (этобыло по тем временам где-то 20 баксов), и нам дали каждомупо литровому графинчику и стаканчику с эмблемой фестиваля. Стали мы ходить по аллеям парка и глазеть по сторонам. Так вот представьте себе, что по всей территории парка все производители выставили огромные бочки с различными винами: белыми, красными, розовыми, столовыми и десертными, и всё – бесплатно. Если ты хочешь чего-то более экзотического, выдержанного – не из бочки, то это можно купить в бутылках – у них же. Тут же кругом жарят и парят всевозможные мясные и прочие закуски, на вертеле над огнем жарят баранов, что-то коптят. В одном месте стоял самогонный аппарат, и в нем гнали местную самогонку из винограда – «зеванию», что-то вроде грузинской чачи. Так что, если кому-то показалось мало вина, можно было выступить более серьезно. Мы, походив по парку, с трудом нашли свободный столик и сели. Мы с Солоном сходили к бочкам и принесли 4 графинчика для нас и для дам. Набрали всяких мясных закусок, сыра, оливок, в общем, затарились по полной программе.
Кипр, 1992
Тут я Солона и спрашиваю, а нет ли здесь в продаже моей любимой птички «амбелопульи»? Это киприоты так называют «славку-черноголовку», а, вообще-то, для приготовления этого блюда они используют и других певчих перелетных птиц, но «амбелопулья» – самая вкусная. Нет, отвечает, они бывают только ранней весной и поздней осенью, а сейчас еще практически лето. Наверное, будет уместно рассказать поподробнее, как я впервые познакомился с этими птичками.
Как-то раз весной, по-моему, это было начало мая, когда мы в очередной раз были на Кипре, Солон нас пригласил в свой новый дом, который он построил в горах, в получасе езды от Лимасоля. В горах было довольно прохладно, но вся тусовка проходила на улице. Пока все разминались различными легкими напитками, один из приглашенных начал готовить на гриле каких-то маленьких птичек, размером со скворца. Птички были ощипаны, но не выпотрошены. У птичек была маленькая головка с черными перьями и длинным клювом. Буквально через 10–15 минут нам приносят этих птичек, разрезанных пополам. Сверху они пожелтели от выступившего из них жира, но внутри были довольно красными – с виду просто сырыми.
Я как-то маленько «замохал» есть сырую птичку, да еще и с говном внутри. Спрашиваю Солона, а что это за птичка. «Амбелопулья», – отвечает он. Это блюдо на Кипре является очень дорогим деликатесом: в то время в ресторане порция «амбелопульи» стоила 40 фунтов (сейчас – 80 евро), что по кипрским меркам фантастически дорого! А готовят его очень просто: птичек маринуют в уксусе и готовят на гриле. А чего это, спрашиваю, эти птички такие дорогие? Ну, во-первых, говорит Солон, эти птички очень вкусные, а, во-вторых, они занесены в европейскую Красную книгу, и на них охотиться нельзя. А как же на них охотиться, чтобы блюдо было во всех ресторанах, спрашиваю я, – они ведь маленькие как кулики, тут особо не постреляешь!
И тут я узнал, как хитрые киприоты ловят этих птиц. Птицы эти – певчие перелетные, живут где-то в Европе, а зимуют в Африке. Пролет весной и осенью идет по одним и тем же маршрутам, один из которых проходит через Кипр. Из года в год они останавливаются отдыхать и кормиться на Кипре в одних и тех же местах, причем питаются они виноградом. Обычно вся стая садится на одно большое отдельно стоящее дерево. Местные «охотники» заранее смазывают ветки дерева каким-то хитрым клеем, стая садится и… ку-ку! А «хитрованы» киприоты лезут на дерево и собирают птичек в мешки, ну, и далее по ресторанам! Вот такая у них охота! Как я потом выяснил, в год на Кипре съедают более миллиона этих птах! А вы говорите, Красная книга Европы!
Кипр, 1992
Солон мне и порекомендовал полить внутрь лимонного сока, посолить чуть-чуть и – вперёд! Я на всякий случай попросил налить мне полстакана коньяку и тут же зажевал пташку. Надо сказать, что это на самом деле деликатес! Что-то вроде нашего вальдшнепа. После пары стаканов коньяка я еще пару птичек откушал и был очень доволен.
А потом после фуршета гости захотели попеть и послушать музыку. Солон, зная, что моя жена – музыкант, притащил из дома какую-то шарманку, что-то вроде электронного пианино, и моя супруга подписалась под игру. Тут один из гостей притащил бузуку (греческий струнный инструмент), и они вдвоем стали наяривать какие-то греческие песни. Получилось очень даже неплохо. К вечеру на улице стало уже не то что прохладно, а просто холодно, так как с гор пришел реальный «дубак», и моя супруга стала замерзать в своем легком одеянии – ехали- то на юг, и теплых вещей не взяли. Увидев это, её партнер по музыкальному дуэту предложил ей выпить и принес белого сухого вина. Она ему и говорит: «Я так с вашим вином и вовсе замерзну!» Мужик не понял, но решил над ней подшутить и принес ей «зеванию» крепостью под 60 %, думая, что этим обескуражит русскую женщину. Но не тут-то было. Выпив полстакана и сказав, что это то, что надо, она попросила еще и продолжила играть. Все гости были просто в шоке! Я потом у этого мужика спросил, а где он научился так неплохо играть на бузуке. Ответ был более чем лаконичный: «В тюрьме! Там было много времени».
Вернёмся опять на винный фестиваль. Вино на Кипре очень неплохое, но оно нечасто попадает во всякие международные рейтинги и занимает места на выставках из-за того, что крепче, чем полагается по стандарту. Это происходит из-за избытка сахара в винограде, который, в свою очередь, получается из-за обилия солнца и тепла. Мне кипрские вина нравятся. Начали мы с сухого красного под мясо, потом перешли на розовое и белое, а потом пили уже всё, что было в ближайших бочках. Сколько раз мы с Солоном ходили наливать наши графины, я уже не помню, но могу сказать, что вино пилось, как компот. Опьянения особого не было, только лишь ходили в туалет чаще, чем обычно. Сидим так несколько часов, уже стало темнеть, а тут Солон принёс еще пару бутылок какого- то выдержанного вина. После всего нами выпитого до этого я никакого удовольствия от этого шикарного вина не ощутил, но всё равно было приятно. Как я потом прикинул, выпили мы с ним по 5–6 литров вина каждый, не меньше. Чувствую, пора завязывать. Решили ехать домой.
На выходе из парка наблюдали сцену погрузки тел туристов из Великобритании в автобус для доставки в отель. Среди англичан этот фестиваль очень популярен, а выпить они очень горазды. Я думаю что, может, даже и русских переплюнут. Сели мы в машину Солона, и он нас отвез в наш отель. Попрощались и договорились, что завтра он в 12 часов заберет нас к себе в офис, а потом мы поедем обедать, а вечером у нас – самолет в Тель-Авив.
Приехали в гостиницу и легли спать. Где-то к 5 часам утра моя печень закончила разделение вина на спирт и воду – я проснулся и понял, что сейчас буду умирать. Сказать, что мне было плохо и что меня всего вывернуло наизнанку – это ничего не сказать! Я мог только стоять под холодным душем – любое другое положение было невозможно. Как-то с большим трудом зафиксировав свою жизнь, я снова прилёг и пролежал в позе эмбриона до 12 часов, когда уже нужно было покидать номер гостиницы, да и Солон уже приехал. Принять вертикальное положение мне было просто невозможно.
Собрав всю свою волю в кулак, я оделся, мы вышли из гостиницы и сели в машину. На приветствие Солона я что-то промычал в ответ, так как не мог просто раскрыть рот. Солон выглядел сильно помятым, но всё-таки живым, не то, что я. Да и тренировки его сказались, наверное, – он на этот фестиваль ездил уже третий раз, всё возил своих бизнес-партнеров из других стран. Приехали в офис – чувствую, что нужно куда-то выйти, например, на улицу, иначе я там, в офисе, всё заблюю. Выходим с женой на улицу, а там 37 градусов в тени, почти как в бане.
Ползём по улице, а я периодически склоняюсь, как культурный человек, над клумбами и делаю своё чёрное дело. Ну, не на тротуар же блевать?!
Тут я где-то в конце пустынной улицы вижу вывеску «KEO BEER» и начинаю движение в ту сторону, хотя мысли о пиве, да и о любом другом напитке, кроме воды, приводят меня в состояние комы. Ну, думаю, либо умру, либо выживу, а так больше мучиться нельзя! Подходим к кафешке, и я заказываю большую кружку. Наливают. Кружка тут же запотела – холодная! Держу кружку трясущейся рукой и делаю первый глоток. Я его толкаю вниз, а оно идёт назад, я его вниз, а оно – назад. Так я его погонял чуток, и пиво провалилось в мой огнедышащий многострадальный желудок. Тут же сделал второй глоток – пошло с трудом, но уже легче. После третьего глотка мой желудок прошептал мне «спасибо», и меня отпустило. Сел я на стул и вижу, что моя рука, держащая кружку пива, вся покрывается крупными каплями пота, как в бане. Значит, буду жить!
В этот день я, кроме еще пары кружек пива, так ничего в себя ввести и не смог, а когда мы вечером прилетели в Израиль, то я съел несколько оливок и выпил пару рюмок водки. Так и закончился для меня винный фестиваль в Лимасоле, а ни на каких других я и не был, да и что-то не хочется.
С тех пор я в основном пью крепкие напитки, с которыми как-то всё ясно, – опьянение приходит в процессе потребления, и можно его контролировать, и нет такой подлости, как с вином. Нет, конечно, пару бокалов хорошего вина продегустировать можно, но не более.
03.05.2012
Аргентинское танго
Кто начинал свой собственный бизнес в России вначале лихих 90-х, тот знает, что без доли авантюризмауспеха было не достичь. Вот об этой доле и куда она может привести – мой рассказ.
Всё началось с тачки. Поездил я два года на пригнанном из Германии Опеле-Фронтере и решил его поменять. Покупать новую и в России тогда было уделом очень крутых пацанов, а все остальные «бизнесмены» довольствовались секонд- хендом, к слову сказать, были им очень довольны. Казалось бы, чего проще, позвони ребятам, и они подберут и пригонят тебе то, что ты хочешь, но мне это показалось очень просто, захотелось приключений – выбрать, пригнать и растаможить самому. И дело здесь не в слишком уж большой экономии денег, просто хотелось проверить эту тему лично. Все приятели меня отговаривали, но меня уже «понесло».
Сказано – сделано. Нашел через знакомых русского эмигранта во Франкфурте, который помогал перегонщикам искать машины, и связался с ним.
Дальше пошло-поехало. Приглашение, виза, билет, Шереметьево, Берлин. Не помню, почему Берлин: то ли билетов не было, то ли еще какое-то дело, но, в общем, из Берлина на скоростном поезде до Саар-Льюиса за несколько часов долетел мухой. Саар-Льюис – это на самой границе с Францией и Люксембургом. Там, на вокзале, меня встретил какой-то «перец» и отвез в гостиницу. Процесс поиска нужной мне машины (очень хотелось «Паджерика») описывать неинтересно: ездили по автоцентрам, смотрели, торговались и ехали дальше.
ФРГ, Травемюнде, 1996
На второй или третий день приехали в один автоцентр и после осмотра предложенных вариантов сели попить кофе с хозяином, и тот завел разговор: что за бизнес веду, какие связи с банками и т. д. Я говорю: а, в чем, собственно, дело? Да тут, говорит, у меня приятель есть в Люксембурге, так он хочет сбыть крупную партию аргентинских песо. Я, конечно, сильно удивляюсь: иди и меняй валюту в банк по курсу. Нет, говорит, эта валюта уже выведена из оборота, но обмен можно осуществить. Есть, правда, трудности: менять можно только в Аргентине или как-то через банковские операции, а старые купюры были вывезены в Европу.
У меня не было сомнений, что деньги были нажиты «непосильным» трудом и спешно вывезены в мешках за пределы многострадальной родины в более безопасное место. Как я потом выяснил, в Аргентине тогда была жуткая инфляция и вообще проблемы в экономике и во власти, и за достаточно короткое время произошли то ли две, то ли три смены национальной валюты, и разобраться, какая когда использовалась, было непросто.
Ну что, говорю, давай образцы и буду прорабатывать на Родине. Посмотрел – деньги, похоже, настоящие – аргентинские песо. Ладно, думаю, жизнь покажет. Дал он мне контакт в Люксембурге, и я занялся оформлением машины.
По жизни я какой-то не то чтобы невезучий, но какой-то нефартовый. Там, где все просто и элементарно у других, у меня возникают какие-то непрогнозируемые проблемы. Так было и на этот раз. Стали оформлять сделку с хозяином автоцентра, и выяснилось, что хозяйка машины живет во Франции и там же машину нужно снимать с учета, но сама хозяйка – гражданка Германии. Всё это привело к тому, что мы дважды ездили во Францию и обратно, но ничего не смогли сделать быстро: по процедуре это заняло бы пару недель. Я резко возбудился и сказал «фашисту», хозяину автоцентра: «Гони бабки назад, я пошел искать другую тачку». Ну, во-первых, зависать на пару недель в Германии в мои планы не входило, а во-вторых, через 2–3 дня вводились новые пошлины на импортные авто, и я должен был пресечь, кровь из носу, границу с Россией до этого срока.
Видно, парню очень не хотелось расставаться с баблом и он, как я предполагаю, за взятку договорился с чиновником, и тот снял нас с учета в Германии и выдал транзитные номера. Так что насчет коррумпированных чиновников у них там тоже все в порядке.
Пока я жил в гостинице, то познакомился с тремя парнями – перегонщиками из Балашихи. Они профессионально гоняли под заказ тачки в Москву. Во время наших вечерних посиделок в ресторане гостиницы я почерпнул много интересного из их бизнеса: как немцы мухлюют с тачками, как они сами мухлюют, делая предпродажную подготовку и т. д. А самое главное, я должен был выбрать путь перегона. Самый экономичный путь – через Польшу и Белоруссию, но он и самый опасный: можно не только влететь на бабки, которые снимут местные бандиты в Польше и Белоруссии, но и вообще потерять все. Особенно в то время опасно было в Польше, поэтому перегонщики ездили только группами и четко рассчитывали время прохождения конкретных пунктов, чтобы где-то не зависнуть в темное время суток.
Короче говоря, я решил ехать паромом через Финляндию. Для поездки через «фиников» нужна транзитная виза, а посольство – в Берлине. Дело за малым: я на границе с Францией, до Берлина – 800 верст, вечереет, а времени осталось – три дня. Времени на раздумья не оставалось, и я в шестом часу вечера стартовал в Берлин. Говорить про немецкие автобаны я не буду, кто был, понимает: самый правый ряд идет 90–100 км/ч, средний – 140–160, а левый – кто как сможет. Поэтому стартовать с обочины довольно сложно, нужно «топить» не по- детски, чтобы не оказаться под колесами какой-нибудь фуры. Проверил своё тачило с 3-литровым бензиновым движком на трассе: стрелка спидометра уперлась в цифру 180 (она была последняя) и на том остановилась. К слову сказать, для внедорожника вполне нормальная резвость.
Хорошая дорога кончилась, когда мы пересекли теперь уже условную, границу с восточной Германией. Практически от границы двух Германий и до Берлина был ремонт, и дорога имела сужение – это западные немцы приводили восточные дороги в порядок после объединения. Где-то к полуночи я въехал в Берлин и позвонил знакомому в торгпредство (он мне заказал номер в их гостинице при посольстве), чтобы узнать, как проехать к гостинице. Это, как оказалось, было совсем непросто.
В это время весь центр Берлина представлял собой одну гигантскую стройку и половина улиц не работала: объезды, «кирпичи», переезды и т. д. В общем, часа два я проплутал по городу-стройке, прежде чем попал на место, заселился в гостиницу и мертвым упал в кровать.
На следующий день подал заявку в финском посольстве на транзитную визу с готовностью на завтра и пошел по магазинам покупать всякие полезные вещи в дорогу: домкрат, баллонный ключ, насос и т. п. Оформляя визу в посольстве, заодно справился о наличии свободных мест на паромы в Хельсинки на завтра: как вы думаете, билеты были? Конечно, нет. Я в экстазе, спрашиваю приятеля, что делать? Ответ: езжай к отправлению и пытайся сесть.
Я, с настроением, которое можно описать простым словом – смурное, еду из Берлина на северо-запад, в Травемюнде, небольшой городишко рядом с одноименным портом. Нашел порт, купил в порту билет на подсадку (если будут свободные места) и встал в живую очередь из машин. Не помню, сколько часов мы стояли, пока шла посадка, но было тоскливо наблюдать проезжающие мимо тебя на посадку машины, не зная, где ты сегодня будешь ночевать: на пароме или где-то тут на берегу. На удивление все, кто стоял в очереди со мной, сели, и когда паром отчаливал, на берегу не было ни одной машины.
Каюту я взял одноместную, но без окон, где-то в трюме. Подумал, две ночи переночевать, ведь не круиз же! Принял душ, переоделся и в «город». На самом деле – город! Семь этажей (а может, и больше) с ресторанами, кинотеатрами и прочими увеселительными заведениями, чтобы путешествующие ни в чем себе не отказывали. Кто-то мне рассказывал, что «финики» отдыхают таким образом: садятся в пятницу на паром до Травемюнде или Любека и две ночи и день (туда и назад), не выходя на берег, бухают. Это называется – тур в Германию выходного дня. Одно слово, чухонцы!
Утром, часов в девять, мы были в Хельсинки, и уже скоро вереница машин потянулась из порта в сторону российской границы. Не помню, сколько от Хельсинки до границы: 200 или 250, не суть. Через несколько часов мы уже были на таможенном посту «Торфяновка». Обычно процесс пересечения границы для покупателей вроде меня занимает часа два-три, а, как вы думаете, сколько времени потратил я? Одиннадцать часов. Самое смешное, что люди передо мной прошли относительно быстро и после меня потратили вдвое меньше времени, а я «попал». К тому же меня на выезде из погранзоны встречал приятель из Питера, которому я позвонил из Хельсинки. Он все рассчитал, дал еще запас по времени на прохождение таможни и, в результате прождав меня 6 часов, уехал домой, так как мобильника у меня с собой тогда не было, и предупредить его не было никакой возможности.
Не помню, как я прошел таможню и доехал до Питера, но все-таки это случилось. Потом мы с моим приятелем, конечно, что-то пили, ели, говорили и спали: я очень хотел спать. На следующий день я выехал из Питера около двух часов дня и уже к восьми вечера пересек МКАД. Наконец-то дома!
Этот рассказ можно считать лирическим отступлением от основной темы моего повествования, но с этой поездки все и началось. Через пару дней, разгребая накопившиеся дела, я вдруг вспоминаю про песо. Обзвонил нескольких своих знакомых и обрисовал суть вопроса. Навалились какие-то дела, и я про песо просто забыл.
Где-то через неделю звонок из Питера от моего знакомого с простой русской фамилией – Фордзон: «Есть, говорит, поклевка. Через один контакт вышли на югослава (назовем его «юг»), живущего в Дюссельдорфе, который имеет хорошие связи в банковских кругах Германии».
Предварительная беседа показала, что есть интерес к этой теме, просили прислать ксерокопии купюр и номера серий, предлагаемых к обмену. За это время я вошел в плотную переписку с люксембургским «перцем» и получил от него всю необходимую информацию. К тому же выяснилось, что он – посредник (кто бы сомневался), а хозяин денег – беглый министр правительства Аргентины. При этом была рассказана какая-то трогательная история о его притеснении новыми властями и побеге из Аргентины. А нам-то какая разница?
Копии купюр выслали, сформулировали предложение по курсу обмена и стали ждать, мало во что веря. Тут звонок из Питера: немецкие банкиры готовы встречаться, нужно лететь в Дюссельдорф. Я подумал: что-то я в Германию подозрительно зачастил, но делать уже нечего, надо лететь.
Мой приятель Фордзон, как это у них водится, решил отсидеться дома и послал со мной своего сына, гражданина Израиля, который, к слову сказать, участвовал в войне с Ливаном (был в израильском спецназе). Я подумал, что это, может быть, будет не лишним в нашей поездке, но я сильно ошибался. Он вылетел из Питера, я из Москвы, встретились прямо в аэропорту Дюссельдорфа.
Встретились с нашим «югом» и обрисовали ему нашу версию ситуации. Партия денег вывезена из Аргентины и хранится в соседней с Германией стране у наших людей в безопасном месте. Он нам организует встречу с заинтересованными банкирами, те смотрят образцы купюр, берут их на экспертизу, и мы обговариваем место, время и порядок обмена валют.
Сказано – сделано. Вечером мы встречаемся с двумя фашистами у нас в гостинице. Первого представили как советника президента одного крупного немецкого банка, а второго как бывшего министра правительства земли северный Рейн-Вестфалия. Фашисты смотрят купюры, купюры им нравятся, обменный курс тоже. Договариваемся, что они в течение суток связываются со своими «перцами» в Аргентине и окончательно принимают решение. Мы же, в свою очередь, должны привезти на следующую встречу и показать «югу» товарную партию (мешок) денег. На том и порешили. Звоню в Люксембург и забиваю стрелку на завтра, в Кёльне – в пивняке у Кёльнского собора. До сих пор, видя это замечательное творение рук человеческих, понимаю умом, что я там был, но ничего об этом не помню. Сейчас поймете, почему.
На следующий день, в два часа дня мы: двое русских, правильнее сказать, русско-еврейских, мудаков и югославский полубандит-полубизнесмен встречаемся с нашим люксембургским контактом (будем звать его для простоты – Люкс), который нам бодро сообщает, что деньги в дороге и нужно подождать. Сидим, ждем, пьем пиво. Проходит час, второй. Наш Люкс периодически звонит по мобильнику и бодро сообщает нам о том, что где-то перекрыты дороги из- за демонстрации или, хрен его знает, забастовки, и они стоят в пробке. После трехчасового ожидания наш «юг» уехал, сказав, что будет неподалеку и, если что-то изменится, он подъедет. Мы сидим и наезжаем на Люкса, но чувствуем, что бесполезно, – он сам на нерве, каждые пять минут звонит, но никто не появляется. Динамо!
Что самое удивительное, через часа четыре – четыре с половиной появляется какой-то молодой итальянец мафиозного вида, и они с Люксом что-то начинают обсуждать на французском и, надо сказать, достаточно эмоционально. Мы звоним нашему «югу», и он вскорости появляется. По внешнему виду итальянец был сильно похож на наркошу – уж больно дерганый, но на наш вопрос, где бабки, сказал: сейчас принесу из машины и, что самое удивительное, приносит большой пакет и ставит его под стол. Мы под столом смотрим в пакет, а там до боли уже знакомые нам «песы». Радостный «юг» берёт из разных пачек по несколько купюр для образца, и мы расстаемся. Мы едем к себе в гостиницу, а «юг» к банкирам на доклад.
Сидим мы с Максом в отеле, и до нас начинает доходить, что никто никуда не опаздывал, а просто нашу встречу жестко контролировали и таким образом проверяли, не подстава ли мы, и нет ли за нами полиции. Тем не менее встреча состоялась, и мы размечтались: стали думать, как же будем вывозить из Германии бабки? Мой еврейский спецназовец Макс решил прорываться с налом в Швейцарию, благо у него – израильский паспорт, а я планировал перегнать их по безналу в свой оффшор на Кипр. Но не зря мудрые люди говорят: не дели шкуру неубитого медведя.
Дальше начались непонятные вещи. Банкиры перенесли встречу на следующий день, не объяснив причину. По кислому лицу «юга» я почувствовал: что-то изменилось, так как до этого они нас все время торопили, а тут стали динамить. На следующий день «юг» сказал, что фашисты отползли, не объяснив причины. Короче, полный облом! А тут еще Люкс бомбит звонками, когда будем менять бабки.
Прошел день, и стало ясно, что этот вариант по какой- то причине не сработал: то ли фашисты получили новую информацию об этих деньгах, то ли об их владельцах и «хвосте», который за ними, это сути не меняет – сделка не состоялась.
Перед нами два варианта: ехать домой или пытаться по горячим следам отработать новый вариант. Остановились на втором – уж очень не хотелось признаться себе, что все обломилось. Стали напрягать «юга»: мы тебе показали образцы, твои фашисты сказали ОК. Мы приехали сюда, привезли деньги, а где покупатель? «Юг» забегал и через день организовал встречу со своими братками-югами. Очень похожи на наших: «чисто конкретные пацаны». Мы им обрисовали тему, и они предложили проработать её через одну швейцарскую банкиршу, высокопоставленную чиновницу Всемирного банка, которую они «курируют». Через нее шли все деньги в бывшую Югославию на ее восстановление после американских бомбардировок.
Тут нам картина цивилизованной Европы открылась во всей своей «красоте»: югославские бандиты контролируют все денежные потоки, идущие от Всемирного банка. Прям, как у нас, а может быть, и круче. Тетке все поведали, и она сказала, что дело тухлое: эти песо уже поменять невозможно, можно лишь попробовать продать купюры по цене бумаги. К слову сказать, бумага на купюрах специальная, недешевая, но все равно, это уже не те цифры получались – сделка не срасталась.
Эта вся бодяга длилась ровно две недели, и мы с Максом должны были как-то убивать время. Что еще делать вечерами в Германии? Конечно, пить пиво! Обошли несметное количество пивняков, перепробовали кучу сортов пива. Я даже стал привыкать к темному пиву, хотя до этого пил только светлое. Что говорить о немецком пиве? Слов нет! У нас-то в те времена особого выбора пива не было. В один из дней повёл нас «юг» в пивняк, и мы как-то очень серьезно нагрузились. После посиделок пошли мы с Максом гулять по центру Дюссельдорфа и тут-то мой «спецназовец» открылся с новой стороны. Оказывается, у него есть четкий порог приема спиртного, до которого – он просто выпивший пацан, а после – совершенно невменяемый и неуправляемый снаряд.
Идем, гуляем по центральным улицам: светло, красиво, чисто. Тут мой Макс начал демонстрировать приемы рукопашного боя, делать перебежки, прыжки с кувырком через голову на тротуаре, а потом, в довершение всего, стал от меня убегать. Я, естественно, в полном ауте: думаю, вот сейчас нас «фашисты» точно упакуют. Не помню, сколько я за ним гонялся по улицам: протрезвел окончательно. Наконец настиг его и застал такую картину: справляющий малую нужду Макс на одной из центральных улиц: я, говорит, им мщу за Холокост! Как я дотащил вываленного в пыли Макса до отеля, не помню! После этого приключения я ему больше одной кружки не наливал.
И вот под занавес этой истории отчаявшийся заработать денег «юг» притащил нам идею «впарить» всю партию колумбийцам, которые живут в Монте-Карло – ребятам нужно отмывать бабки. От этой идеи мы наотрез отказались – мне очень не нравятся «колумбийские галстуки».
Так и закончилась наша эпопея. Почему, спросите, эта история так называется – «Аргентинское танго»? Так вы посмотрите на этот танец с его страстью, экспрессией и невообразимыми па. Прямо наша история.
P.S. Прошло полгода. Сижу я у себя в офисе в Москве и тут звонок: знакомый «перец» предлагает купить… партию аргентинских песо!
03.05.2012
Говядина с бобами по-мексикански
Как всегда, все великие дела начинаются с проблемы, которую необходимо решить. Ну, а далее степень «великости» определяется способностями участника и усилиями, прикладываемыми к решению проблемы. Так былои в моем конкретном случае.
На дворе был 1991 год. Моя дочь ходила в 8 класс одной московской английской спецшколы. Время было смутное и очень хотелось, чтобы английский для нее был как родной, – все в жизни пригодится. А тут, как по заказу, звонит жена моего приятеля из Питера и говорит, что у них там есть фирма, которая организует поездки детей на один год в Америку: учеба в школе и проживание в американской семье. Лучшей практики в английском и не придумаешь. Короче говоря, две поездки в Питер, пять косарей «бакинских», и мой ребенок улетел в солнечную Калифорнию на год. Но речь-то, собственно, пойдет не об этом.
Проходит полгода. Ноябрь месяц. Звонит наш ребенок и говорит, что очень соскучилась, хочет нас видеть и, вообще, если мы не приедем на Рождество, то она год без нас в Америке не продержится. Надо ехать, задача поставлена, но тут-то и начинают всплывать проблемы.
Каким-то образом мы получили визы, и уже на собеседовании в американском посольстве я спросил, а билеты-то брать можно? и мне бодро ответили – берите. Легко сказать – берите. Может, кто уже подзабыл, какая это была проблема купить авиабилеты за границу, а я очень хорошо помню. Рейсов было мало, билеты в рублях стоили относительно недорого, но их практически не было. Для физических лиц была одна точка продажи – у метро «Парк культуры», на набережной. Решил поехать на разведку. Приехал к открытию, мама дорогая, народ с ночи стоит: списки пишут, и обстановка прямо-таки боевая. Вошёл в зал, стал изучать ситуацию. За рубли купить билеты: вероятность – 0.0 %. Обнаружил, что есть вариант смешанный – за рубли и валюту. Почему не рассматривался чисто валютный вариант, не помню, скорее всего, такого не было. Стал изучать варианты, а их не так и много. Рейс до Лос-Анджелеса через Анкоридж для нас был идеальным вариантом, но мест не было до самой весны. Так же глухо было с билетами, если делать пересадку в Нью-Йорке или Майями. К тому же по этим направлениям был просто ажиотаж, а других рейсов в Америку не было.
США, Калифорния, 1992
Приехал домой, сидим с женой грустные, что делать не знаем. Давай-ка, говорю, карту мира посмотрим: как еще можно до западного побережья добраться. Смотрю, а через ближние страны центральной Америки (Куба, Мексика) вроде получается и не так далеко. В общем, какой-то план созрел, и я на следующий день рванул в кассы.
Тётка в кассе сразу отмела все варианты, кроме мексиканского: рейс из Москвы до Мехико раз в неделю, и причем, чтобы успеть до Рождества, нужно попасть на ближайший рейс (через неделю). Билетов, конечно, не было, но и ажиотажа тоже не было, и я встал на лист ожидания. Вероятность того, что нам достанутся билеты от сданной брони, конечно, была ненулевая, но очень близкая к ней. Я стал думать, а как, собственно, в кассах реализуют освободившуюся бронь, и после короткого анализа возможных действий кассира у меня созрел план.
В то время от всех дефицитных товаров и услуг кормились люди, их продающие. К слову сказать, и сейчас мало что изменилось. Все кассиры работали с одной базой данных, которая с какой-то периодичностью обновлялась. Предположив, что человек, ожидающий от «своего» кассира звонка о наличии заветных билетов, должен еще этот звонок получить (тогда еще сотовых не было, и дозвониться можно было далеко не сразу) и далее потратить какое-то время на: взять деньги, уйти с работы, доехать до кассы, я понял, что у меня есть полдня. Чтобы реализовать этот временной гандикап, я должен был дважды в день, к открытию и после обеда, появляться в кассах и справляться о листе ожидания. Начались мои поездки в кассы, как на работу.
Каждый раз, задавая вопрос очередной тетке, я старался выполнять функцию детектора лжи и очень внимательно смотрел на их физиогномическую реакцию на то, что они увидели на мониторе. И вот в какой-то из дней, как сейчас помню, после обеда, смотрю, а тётка-то в лице маленько изменилась и на мое строгое: «Что, есть?» – замялась и стала что-то бормотать невнятное. Моя реакция была молниеносной (зря я, что ли, почти неделю ездил сюда?): «Девушка, лучше говорите правду или я иду к старшему смены или директору». Тетка, покряхтев, отвечает: «Да, есть два билета на послезавтра, но их нужно выкупать прямо сейчас с паспортами». Ну, на это- то нас не возьмешь! «Выписывайте, говорю, счет, иду платить, а вот Вам паспорта!»
Не могу передать словами радость жены, которая уже, собственно, и не надеялась куда-то улететь, ну и, конечно, мою гордость за то, что я «наимел» отстроенную систему реализации брони. Дальше был звонок в Америку, заказ билетов на ближайший рейс Мехико – Лос-Анджелес и на рейс Лос-Анджелес – Санта-Мария. Оставалось 2 ночи и день до вылета. Понятно, что эти две ночи мы практически не спали, что-то паковали и собирали. В процессе всей этой суеты меня осенила мысль, что билеты – это еще не победа. Нужно еще улететь! Для этого нужно не быть в последних рядах при регистрации, мало ли что!
США, Калифорния, Ломпок, 1992
Приехали мы за 4 или 5 часов до вылета, и все у нас прошло нормально, но, как выяснилось, так было не у всех. В аэропорту «правильные кассиры» продавали какое-то количество дополнительных билетов «своим» людям, кто не смог получить их через кассы, и они шли на регистрацию в первых рядах, а последние прибывшие с честными билетами оставались в аэропорту, так как борт был заполнен, а разбираться с этим до вылета никто не хотел. Когда мы уже сидели в креслах и самолет был полон, в салон ввалилась какая-то тетка в полувменяемом состоянии и плюхнулась рядом с нами на последнее свободное кресло. Потом мы из ее рассказа узнали, что она сама с Украины, летит на Кубу (там мы делали промежуточную посадку) к дочери и зятю. У нее был билет, ее не посадили на свой рейс, и она уже 3 недели живет в Шереметьево в аэропорту и пытается улететь. Про то, где она мылась и кормилась, я умолчу. Вот такие были варианты в то время, а я лишний раз убедился, что лучше «перебдеть, чем недобдеть».
Далее я опускаю все подробности, касающиеся нашего пребывания в Америке, и перейду непосредственно к основной теме. Мы планировали пробыть с дочерью две недели, но ближайшая дата обратного вылета, объявленная при покупке билетов в Москве, была только через месяц, и нам нужно было перебросить их на пару недель пораньше, что оказалось невозможно по причине пересадки в Мехико. Подтвердить наличие мест могли только за несколько часов до вылета, но в случае отсутствия мест мы могли на неделю зависнуть в Мексике, чего делать совсем не хотелось. Короче, решили не рисковать и запланировали вылет в соответствии с билетами. Билет до Мехико взяли с трехчасовым запасом до вылета нашего самолета на рейс мексиканской авиакомпании Mexicana. Рейс был ночной, полет был часа четыре с промежуточной посадкой в Гвадалахаре. Аэропорт там расположен в чаше между горными хребтами, и скоро нам предстояло испытать специфику горного мексиканского климата.
США, Калифорния, 1992
США, Калифорния, 1992
Прилетели в Гвадалахару, высадили нас из самолета в здание аэровокзала, и тут выясняется, что транзитная виза, которую мы получили в Москве, погашена при поездке туда, а на текущий момент у нас визы нет, а догадаться получить ее снова в Штатах мы не смогли. Начинают нас мексиканцы прессовать на испанском, а я им: «Твоя моя понимай нету!»
Пока шли эти разговоры, время на стоянку закончилось, а самолет не вылетает. Туман, говорят, опустился. Будем ждать, когда рассеется. А у нас, как вы помните, три часа в запасе. С визой вроде отстали, а минуты тают на глазах. Мы все на нервах, но сделать ничего не можем. За 50 минут до вылета нашего самолета из Мехико мы взлетаем из Гвадалахары. Лету до Мехико минут сорок, не больше, но запаса уже нет. Я на борту взбил пену, заставил послать в Мехико радиограмму, что два пассажира опаздывают на рейс до Москвы, чтобы самолет немного задержали. В общем, сделал в той ситуации максимум возможного.
Утро. Самолет заходит на посадку в аэропорту Мехико, и мы видим: наш ИЛ-62 стоит и «ждет нас». Мы каким-то образом очень быстро получили багаж, добежали до стойки регистрации Аэрофлота, но там никого не было, ни одного человека. Как вы думаете, они нас подождали? Ответ напрашивается сам собой: нет!
Представьте ситуацию: самолет улетел, мы с горой вещей (накупили всякого говна), без виз, без денег (летели-то домой), а следующий рейс – через неделю. Жена в трансе, я, пережив выброс адреналина в последние пару часов, никак не могу прийти в себя, осознать ситуацию и попытаться что- то предпринять. Посидели на чемоданах, я немного остыл и говорю жене: «Сиди здесь, жди меня, а я пошел воевать!»
Аэропорт Мехико очень длинный, как кишка. Сколько раз я его пересек из конца в конец, не помню, но ходил много и долго! Начал все с попытки найти представителя Аэрофлота, а он исчез. Сказали, уехал. Я так думаю, на неделю (до следующего рейса на Москву). Стал подходить по очереди к каким-то начальникам среднего звена. Все они усачи, как на подбор, но никто, кроме испанского, ни на каком ни гу-гу. Я, как вы понимаете, на русском и английском. В общем, контакта нет никакого и объяснить что-то внятное не представляется возможным. Очередной усатый дядька, как мне показалось, понимал несколько слов по-английски: одно из них – “chief”. Проводил меня к какому-то кабинету, как я понял – заместителя начальника аэропорта. Я объяснил «секретутке» суть вопроса, подождал немного в приемной, и она меня приглашает в кабинет.
Начальник оказался молодым чуваком лет тридцати пяти и без усов. Это меня немного вдохновило, подумал: раз без усов, может, он по-английски понимает. Поздоровался с ним на английском, он мне ответил на вполне приличном американском английском. Выяснилось, что учился он в Штатах в университете, а сейчас работает здесь, в Мехико. Я ему и говорю, летели, мол, рейсом вашей компании, сели в Гвадалахаре, туман, мы опоздали на наш рейс, следующий через неделю, надо что-то делать. Он мне и отвечает, извините, погода. Нашей вины нет, все по правилам, решайте ваши проблемы сами.
Тут меня пробило капитально, я понял, что это мой последний шанс, и меня, как Остапа Бендера, «понесло». Говорили, как я потом определил, более часа. Начал я с того, что у мексиканской революции, как и у советской, есть один враг – страна гринго, что мексиканцы и русские, почти братья, хотя находятся далеко друг от друга. У нас сейчас наступили тяжелые времена – перестройка, страна в разрухе: сам вот мотаюсь по свету, копейку сшибаю, чтобы дочери на образование заработать. Вот вернусь на родину, что я расскажу друзьям? Как меня приняли братья мексиканцы? Чем помогли в критической ситуации? Ведь о целом народе складывается мнение по действиям простых людей!
Ясный перец, что изложить часовой разговор нет никакой возможности, да и не в этом суть – через час он мне говорит: «Извини, брат, что так получилось, я сделаю все, что в моих силах». Звонит по телефону и спрашивает: «Какой ближайший рейс в Европу?» Мы с ним еще минут десять пообщались, и ему приносят билеты на рейс Люфтганзы Мехико-Франкфурт и далее с пересадкой до Москвы. А чтобы ты не поминал нас недобрым словом, говорит, вот тебе два талона на обед в нашем ресторане, а вылет через два часа. Обнялись мы с ним, и я ушел.
Смотрю на часы, прошло уже часа три, а я и не заметил. Что за эти часы пережила моя жена, знает только она. Когда я появился, она уже устала и бояться, и ждать. На ее вопрос: «Ну, как?» Я и говорю: «Ты во Франкфурте была?» «Нет», – отвечает. «Будешь! А сейчас мы идем в ресторан!». «На какие шиши? У нас же денег нет!» А я так гордо выдаю в ответ: «Компания Mexicana угощает!»
В ресторане я решил, что в Мексике нужно попробовать что- то конкретно мексиканское, и заказал «говядину с бобами по- мексикански». Принесли тушеное блюдо из говяжьего фарша с овощами, кукурузой и кучей специй. Пил я, понятное дело, текилу. Нужно сказать, что огненный процесс, начавшийся в моем желудке после этого блюда, я ощущаю до сих пор. Перца было столько, что вкуса я просто не почувствовал.
США, Калифорния, 1992
Когда стресс начал понемногу отпускать, стал думать о дополнительных заморочках, которые у нас возникли в связи с нашим опозданием. Встречать в Москве нас должен был наш приятель на машине. Значит, нужно ему звонить, давать отбой и сообщать новую вводную по времени прилета. Была у нас какая-то мелочь, долларов двадцать, и я ее поменял на местные монеты, как сейчас помню, по 1000 песо. Монеты были медные, очень большие и толстые. В результате обмена карман мой отвис до колен, и я явственно ощущал холод меди через ткань кармана. Вдоль всей «кишки» аэропорта стояли какие-то лавчонки сувенирные и телефоны-автоматы. Я обошел их все, но позвонить в Москву с них было нельзя, только США, Канада и страны Южной Америки. Ходил, ходил, спрашивал, и тут какой- то носильщик понял слова: «телефон и Моска» и направил меня в какую-то сувенирную лавку. Подхожу, сидит какая-то старуха, с виду цыганка, наверное, все-таки мексиканка, но очень похожа на цыганку, а вокруг неё: сомбреро, маски и прочая сувенирная продукция мексиканского разлива. Я на пальцах ей объясняю: «Телефон, Моска». Она пишет на бумаге: «20 $ за минуту». Пишу ей на бумаге номер, и она вытаскивает из-под прилавка аппарат, которым, наверное, пользовались во времена мексиканской революции, только без ручки. Накручивает диск и передает мне трубку. Через мгновенье я слышу сонный голос Сереги: «Алло!» Фантастика! Чудеса продолжаются!
Что рассказывать о Боинге-747 и Люфтганзе? Кто летал, тот знает, что там за сервис, особенно после нашего Аэрофлота образца 1991 года. Самолет был полупустой, так что после еды и обильного питья (надо было снимать стресс) мы залегли каждый на своих трех креслах. Помню только, что когда я просыпался, то видел, что девушки всю ночь возили напитки. Ночью пиво было просто фантастически вкусным. Во Франкфурте как- то очень быстро пересели на самолет до Москвы, и вот мы в Шереметьево-2.
Как вы думаете, это «хэппи енд»? Ну, тогда бы это должен был быть не я, а кто-то другой. Нас никто не встречал. Доехать на такси до города тогда было делом опасным для жизни, и об этом речи не было. Увидев нашу гору багажа и отсутствие встречающих, вокруг нас стала кружиться свора и предлагать нереальные условия транспортировки. Звоню Сереге, ау, где ты. А он и говорит, так ты же мне по телефону сказал, что прилетишь завтра, я и планировал завтра. И тут до меня доходит, что, когда я ему звонил, у нас там было вчера, а у него сегодня, а высчитать разницу часов он не смог (тяжелая для него задача). Тем не менее он прыгнул в машину и через полтора часа встретил нас.
Вот такая история. Теперь, когда меня спрашивают, был ли я в Мексике, отвечаю, был, причем долго, и очень хорошо узнал её народ и очень полюбил мексиканскую кухню, особенно «говядину с бобами по-мексикански».
09.04.2012
За оливками в Грецию
Принято считать, что первое впечатление о человеке – самое верное, и я с этим в принципе согласен, нобывают и исключения. Об одном таком исключении и пойдет этот рассказ.
Шел уже сентябрь, а мы еще в том году нигде не отдыхали, а усталость, честно говоря, уже поднакопилась, и мы с женой решили куда-нибудь рвануть, пока еще не поздно. Поехали мы в одно турагенство и стали выбирать: в Хорватию – уже может быть прохладно, на Кипре и в Израиле были, в какие-то жаркие страны ехать не хотелось, и мы остановились на Греции. Вроде бы уже и не жарко, но и не холодно – можно купаться. К тому же понятная и привычная нам по Кипру еда. Была у меня еще одна идея-фикс, сыгравшая в пользу Греции, – привезти домой и самому засолить оливки, ведь конец сентября – самый сбор оливок, а они в Греции – самые лучшие. Сказано – сделано.
Вот мы и в Салониках. Выгрузились из самолета, нашли представителя нашей турфирмы и сели в автобус. Сидели часа полтора, ждали еще одного рейса из России. Пока ждали, я вышел из автобуса подышать воздухом, смотрю, рядом с нашим автобусом стоит мужик в костюме с галстуком и курит, причем с таким серьезным видом, что просто не подходи. Промелькнула мысль: наверное, какой-то начальник с периферии. Даже на отдыхе – в костюме и галстуке. Тяжелый случай! Не дай Бог с таким рядом отдыхать!
Наконец, поехали. Автобус ехал по побережью и развозил туристов по их отелям. Дошла очередь и до нас. Выхожу из автобуса и вижу, что этот мужик вместе с какой-то дамой, наверное, женой, тоже выгружается у нашего отеля. Значит, соседи.
Греция, Халкидики, 2001
Поселились, помылись с дороги, переоделись и на ужин – в ресторан. А перед ужином зашли мы в магазинчик посмотреть, как и чего. Жена там по сувенирам, а я – в алкогольный отдел: посмотреть ассортимент и прицениться. Все ж таки дело серьезное – нужно спланировать, что будем пить эти десять дней. Там я лоб в лоб сталкиваюсь с этим мужиком, но уже без пиджака и без галстука. Смотрю, а он-то немного обмяк и в глазах появился какой-то интерес. Узнали друг друга, стали знакомиться. Выясняется, что они из Новосибирска, отдыхать будут две недели, а занимается он бизнесом – продает различные противопожарные системы: от автомобилей до огнетушителей. Ну, что, говорю, пойдем вместе ужинать, ну, и за знакомство выпьем. Тут же что-то взяли в магазине и пошли в ресторан. Ребята оказались очень душевные и искренние, и мы так хорошо отметили приезд, что просидели до закрытия ресторана и никак не хотели уходить.
В общем, отпуск начался правильно. Дальнейшее наше проживание было полностью совместным и согласованным: с вечера решали, что и сколько будем пить завтра, и все это заранее запасалось. Очень скоро во время прогулки по окрестностям до ближайшего городка (или поселка) мы с удивлением обнаружили огромный выбор «скотча» в местном магазинчике и причем очень неплохого и, что самое интересное, по ценам ниже, чем в Дюти Фри. Этим грех было не воспользоваться. С тех пор затаривались мы только там.
Режим у нас был такой: завтрак, после завтрака садились у кого-то в номере и слегка «толкали сердце», ну грамм так по 150–200 и шли на пляж. Погода была очень комфортная: градусов 25–27, вода 22–23, так что можно было и позагорать, и покупаться.
Для нас, активных мужиков, этого было, конечно, мало, а выбор занятий на пляже был невелик. В общем, мы пристрастились к волейболу, благо, всегда набиралось две полноценные команды. Ничего интересного и оригинального я про волейбол не расскажу, но отмечу, что до этого я никогда не бегал и не прыгал по песку так много. Так вот к концу нашего пребывания и еще пару недель в Москве я почти не мог ходить: так сильно перегрузил на песке связки ног в бедрах, коленях и голеностопах, но поначалу все было очень бодро. Оказывается, песок и твердое покрытие – это две совсем различные песни. С тех пор я совсем по-другому смотрю на игроков в пляжный волейбол и пляжный футбол.
Далее у нас по расписанию был свой ланч, поскольку мы брали путевки с полупансионом. Меню было стандартное: дамы пили вино, мы с Володей вискарь, а ели только оливки с хлебом и, по-моему, сыр. За обедом у нас уходил пузырь, в зависимости от настроения и предстоящих планов: от 0.7 до литра. Далее – отдых, и на ужин. Перед ужином – «толкали сердце», и все начиналось сначала. Ну, а вечером опять посиделки и вискарь с оливками.
Сидим мы как-то на ужине, и нас всё время обслуживает один и тот же официант-грек, очень словоохотливый. Я-то с ним всё время общался на английском, и ему было не скучно. Увидел он, что мы всё время закусываем зелеными оливками, и он рассказал, как у них солят оливки. Я ему поведал о своей идее и поинтересовался, где тут можно прикупить свежих оливок. И выяснилось, что вокруг нашего отеля сплошные оливковые сады, и нужно идти и договориться с местными крестьянами. Делать решили это попозже, перед отлетом, чтобы оливки были самые свежие.
Греция, Халкидики, 2001
Тут наши ребята уезжают на целый день на экскурсию в Метеоры, это такие монастыри в скалах. Мы не поехали, так как это на целый день, а у нас и так их оставалось немного. Короче, остались. Утром просыпаемся – дождь. Пляжа – нет, волейбола – нет, ребята – уехали. Тоска! Все люди постепенно собрались в холле главного корпуса, и местные «затейники» стали народ как-то развлекать какими-то играми и аттракционами. Мы сидели одни и что-то там пили. Вдруг подходит к нам местный аниматор и тащит мою жену участвовать в соревновании по дартсу. К слову сказать, что ни она, ни я до того момента в дартс никогда не играли и правил не знали. Там уже какие-то немцы очень круто выступили и явно претендовали на главный приз. Моя жена и говорит ему, ты мне показывай, куда мне правильно попадать. Он удивился и, наверное, подумал, что русская прикалывается. Но он не знал, что моей супруге всё равно, из чего и куда стрелять и попадать. Тут уместно сделать небольшое отступление.
Жена моя – музыкант, но если бы она не играла на фортепиано, а занималась стрельбой с детства, то была бы точно олимпийской чемпионкой. Стрелять она любит и делает это фантастически хорошо и причем из любого оружия. Один раз в Италии мы бродили по ярмарке, и там был тир, где стреляли из арбалета, а приз был – бутылка шампанского. Арбалет моя жена взяла в первый раз в жизни, ну и, конечно, выиграла это шампанское. Про огнестрельное оружие я вообще не говорю. Случилось нам как-то в Америке быть в гостях в семье, где отец – отставной полицейский, а сын – инструктор по стрельбе. Так вот, пригласили они нас поехать на стрельбище, пострелять. Пистолетов набрали разных, патронов и дали мне первому. Стали на первом, самом близком рубеже. Я стреляю неплохо, но и не сказать, что хорошо, – на троечку. Так я и выступил, как обычно. После меня постреляли американцы, ну, получше, конечно, чем я, но тоже с разбросом. Дают пистолет моей жене: она еще так наивно спросила, мол, в ту мишень стрелять, а они снисходительно ответили, да, мол, в ту. Девушка и разрядила почти без пауз всю обойму, да так, что некоторые пули дырявили старые её дырки. Мужчины тут и прибалдели. Вы, что, говорят, где-то учились стрелять, а она им отвечает – в КГБ, где же еще. Но как-то у них еще до конца не осело понимание того, что дама их «урыла», и они предложили другое оружие и дальний рубеж. Не вопрос, ребята. Дали ей какой-то «Смит и Вессон» огромного размера и другую мишень. Ну, и что вы думаете? Результат их так поразил, что сами они больше не стреляли. Вот такие и у нас в России бывают девушки-музыканты.
США, Калифорния, Ломпок, 1992
Так вот о дартсе. Представьте картину: парень ей говорит цифру, она его переспрашивает и… попадает. Короче говоря, немцев она уделала, приз был наш, а поскольку на улице было сыро и холодно, мы его обменяли в баре на сильно горячительный напиток. Поздравили себя с победой и вспомнили, что уже времени для заказа свежих оливок не остается, и, несмотря на дождь, надо идти. Взяли зонты и пошли, а дождь, надо сказать, был с ветром и нешуточный. Пока мы дошли до деревни, вымокли ниже пояса. Заходим в деревенскую лавчонку и видим такую картину. Сидят четыре мужика за столом посреди лавки, на столе – газета, на газете – сыр и какая-то деревенская колбаса, и пластиковая полуторалитровая бутылка с прозрачной жидкостью. Сидят мужики, что-то потягивают из стаканчиков и беседуют. Подхожу к ним и пытаюсь им объяснить, что мне надо. По-английски они ни бум-бум. Один из них, хозяин, быстро встает и приносит мне банку оливок. Да нет, говорю, соленых нам не надо.
Когда люди не владеют языком друг друга, а им очень нужно что-то объяснить, приходят какие-то скрытые в нас способности объясняться знаками, звуками, и может быть, еще чем-то. В общем, первый этап мы как-то прошли, и он понял, что мне нужно, а количество я ему показал, передав две купленные заранее пластиковые десятилитровые канистры.
С согласованием цены уже было проще – я ему просто на бумаге написал цифры за 1 кг, а он только кивнул. После этого я ему тоже немало времени объяснял, когда у нас самолет и когда он мне должен их подготовить. Для этого пришлось нарисовать на бумаге недельный календарь, обозначив воскресенье (к счастью, я знал, как это будет по-гречески – «Кирьяки») и отсчитав от него нужное количество дней до дня вылета. Наконец-то закончили мы наши переговоры, и он мне наливает полстакана из бутылки. Выпиваю, чувствую, градусов – 55–60. «Зевания»! Это греческий самогон из винограда, типа грузинской чачи. Закусил сырком и жду. Он мне наливает вторую. Выпиваю, чувствую, что тепло пошло и, наверное, не заболею: ведь все переговоры я вел с мокрыми штанами. Тут ко мне подходит моя жена, и они ей тоже наливают стакан. Она молча выпивает, отказывается от предложенной закуски, и мы удаляемся, оставив греческих крестьян в изумлении и тяжелых раздумьях.
Греция, Халкидики, 2001
Приезжают к ужину наши ребята с множеством впечатлений, но не совсем довольные, так как в горах был дождь, туман, и всех красот и видов они посмотреть не смогли. Ну, тут, как говорится, как Бог даст! Мы им порассказали о наших подвигах и обмыли победу в дартсе. Все хорошее когда-то кончается, закончился и наш отпуск. Мы-то брали десять дней, а наши друзья – две недели, так что мы их покинули. Сыграли отвальную и уехали.
В аэропорту Салоник на таможне меня спрашивают, что везете в канистрах? Оливки, говорю. Соленые? Нет, говорю, свежие! На меня греки посмотрели, как на идиота, но больше вопросами не тревожили. Наверное, подумали, нормальные русские из Салоник шубы тюками тащат, а этот идиот – свежие оливки!
Москва сразу закрутила делами, понесла, и тут мне жена как-то вечером и говорит, а ребята-то вроде завтра прилетают, давай их встретим в Домодедово. Конечно, не вопрос. На следующий день ждем их с цветами в Домодедово. Смотрим через проход, как они там ищут и снимают с ленты свои вещи, а вещей, надо сказать немало. К тому же, смотрю, а Вова-то тоже прет какую-то канистру. С оливками, наверное, подумал я. Моя «болезнь» оказалась заразной. Вовка волочет чемоданы, опустив голову, и тут подхожу я, надвинув бейсболку на нос и выхватывая чемодан из его рук, говорю: «Вас до города не подвезти? Недорого!» Нет, говорит, и тащит чемодан к себе. Каково было его удивление, когда он узнал меня. Короче, доставили людям немного радости и, к слову сказать, просто их выручили, так как их зять уехал, а дочь не смогла встретить из-за поломки машины.
Привезли их к дочери, а они и говорят, пойдем, посидим, мы-то завтра улетаем в Новосибирск. Зашли, посидели. Я жене предложил, чтобы машину вела она, на что она согласилась, и тут мы с Володей расслабились. У Вовки есть кличка – «Большекромый», так его друзья в Сибири прозвали, в смысле – широкой натуры человек! Короче, весь вискарь, что он вёз домой, он достал из чемодана и все это мы выпили. А потом в два часа ночи плясали вокруг нашей машины на проспекте Калинина. Вот такие воспоминания!
Теперь об оливках. Привезти их – это даже не полдела, а вот процесс засолки – это что-то. Каждую оливку нужно тонким ножом прорезать до косточки, сделав как бы поясок. А их там сколько? В общем, почти 16 кг! Сколько я сидел, не помню. Потом их нужно замочить и менять воду в течение месяца каждый день. Таким образом, из них выходит горечь, и они начинают ферментироваться, то есть по-русски квасятся. После этого их нужно залить соляным раствором, и так они могут храниться даже при комнатной температуре долгое время. Перед тем, как их использовать, нужно их вымочить в чистой воде, добавить по вкусу чеснока, немного оливкового масла, тертого кориандра, всё это перемешать и в закрытой ёмкости оставить на ночь. Потом, как говорится, приятного аппетита, и почувствуйте разницу между этими оливками и оливками из банок в супермаркете.
Через какое-то время звонит мне Большекромый из Новосибирска и говорит, что они к Новому году выставили оливки собственного приготовления на стол, и это был хит сезона у них. Народ подмел все и запросил еще.
Вот так, моё первое впечатление о человеке оказалось ошибочным, и я этому несказанно рад!
17.04.2012
Как я участвовал в Московской олимпиаде
Есть у меня одна черта характера – упёртость (прошуне путать с упрямостью), то есть желание во чтобы то ни стало закончить начатое дело, невзирая на любые препятствия. Иногда это приобретает какие-тогипертрофированные формы, но что есть, то есть. Об этом ирассказ.
На дворе шел 1980 год. В Москве готовилась Олимпиада, а я дописывал свою кандидатскую диссертацию. Защитапланировалась на осень, я сидел сутками, не вставая из-записьменного стола и, честно говоря, порядочно устал. Хотелосьотключиться от всего хоть на 2–3 дня и отдохнуть.
Дело шло к открытию Олимпиады, и нам достали билетыв Лужники на церемонию открытия. А мне так было тошноот города, что хотелось вырваться куда-нибудь на природу, на рыбалку. Короче говоря, уговорил жену не ходить наоткрытие, отдали кому-то билеты и стали собираться нарыбалку: ну там рюкзаки, палатка, спальники, котелки, удочкии прочее. Собрались, и в день открытия Олимпиады поехалина электричке с Савеловского вокзала до станции Большая Волга. Это почти рядом с Дубной. Взяли там, на рыболовнойбазе, весельную лодку и поплыли искать место. Нашли какой-то небольшой, но живописный островок на Иваньковскомводохранилище и разбили там лагерь.
Про рыбу ничего не помню, наверное, как всегда, чего-топоймал, но в памяти ничего не отложилось, кроме березовогокапа. Кап – это такой нарост на дереве, часто очень больших размеров. Древесина в капе вся перевита и переплетена, почти как в карельской березе, и тем очень ценится в среде любителей ваять из дерева что-нибудь живописное. Как-то на одной выставке видел стол и два кресла из огромных капов – ну очень красиво, но и стоит это всё будь здоров! А еще из небольших капов делают ручки для ножей, приклады для ружей, пепельницы, вазы и прочие поделки.
В 80-е годы как раз и была мода на такого рода вещицы для дома. Пару лет до того мы ходили на даче по грибы, и я заметил на березе небольшой кап. Вернулся потом в лес, срубил его и одним ножом вырезал и выскреб из капа пепельницу. Получилось очень красиво. И появилась у меня идея: найти кап побольше и сделать из него вазу для фруктов. Дело – за малым, за капом. Пошел я, значит, за дровами в лес на нашем острове и метров через 100 на березе, на высоте метра четыре, увидел его. Здоровый такой, и береза тоже – здоровая. Руки у меня сразу зачесались, но, немного поразмыслив, решил всё обдумать и посоветоваться с женой. Она, осмотрев дерево, усомнилась, что я имеющимся у меня топориком сумею срубить березу. Топорик и в самом деле был маловат для такой процедуры, но мне так хотелось добыть этот кап, что я не мог реально оценить ни свои силы, ни мощность инструмента, ни толщину березы.
Но настоящие «герои», идя на подвиг, никогда до конца не осознают, как они его совершат, просто идут и делают то, что другие считают невозможным. Я, хоть и не герой, но тоже куда- то пошел, а конкретно – в лес.
Осмотрев дерево, я понял, что на высоте четыре метра, держась за ствол, на весу я не смогу перерубить ствол у самого капа. То есть единственная возможность решить вопрос была – срубить березу внизу, а потом еще два раза перерубить её ствол, чтобы вырубить кап. Так я и начал. Сначала, когда сил было много и дело двигалось, мне казалось, что вся эта затея обойдется мне в час-полтора. Где-то через полтора часа я понял, что с моим топориком, предназначенным для рубки сучьев для костра, срубить любое дерево, толще двадцати сантиметров – это подвиг, а тут – огроменная береза!
Сколько я еще проковырялся, не помню, но береза пала. Нормальный дровосек, когда рубит дерево, планирует, куда оно упадет, а я-то – ненормальный дровосек, и моя береза кроной легла на соседнее дерево и так застряла. Это, конечно, была для меня полная «засада», ведь я дальше планировал вырубать кап уже на земле, а тут передо мной уже не стоящее вертикально дерево, а лежащее под углом градусов 40–45.
Моя жена периодически приходила ко мне от палатки и уговаривала меня бросить эту затею, как нереализуемую и глупую, но меня уже было не остановить. После неудачи с валкой березы и моим очередным отказом идти спать (к тому времени уже стемнело) она ушла, и я остался один в лесу. Сижу и думаю, сил-то уже нет, еще два «реза» я не потяну, да и как рубить сейчас, непонятно. Полез по березе к капу. Береза качается при каждом движении, так что рубить – просто мука. Тем не менее начал. Думаю, посмотрю, как пойдет, но очень было обидно, что потрачено столько сил и впустую!
Я рублю, береза подо мной качается, удары идут куда попало, в общем, КПД снизилось вдвое, если не втрое. В голове у меня уже полный туман, слабо понимаю, что делаю, но продолжаю рубить. В какой-то момент у топора ломается топорище в районе железяки, и тут до меня доходит, что это уже точно – всё! Ругаюсь самыми грязными словами, но понимаю, что ножом я березу уж точно не перепилю. Побрел к палатке и при свете костра стал рассматривать сломанное топорище. При ближайшем рассмотрении я решил, что если я его укорочу и смогу хорошо насадить, то еще шанс есть. Стал ножом чинить топорище, и очень скоро оно было готово к насадке. Насадить-то я его насадил, но та часть топорища, на которую обычно насаживают топор, стала короче, и топор полностью не мог сидеть на ней, а лишь его часть.
Пошёл пробовать результат своего ремонта. Два-три удара- и топор слетает. Я слезаю с березы и насаживаю, затем всё повторяется снова. Не рубка, а мучение! Но осталось-то совсем немного: береза подо мной стала потрескивать и клониться вниз. У меня было такое ощущение, что если еще что-то случится с топором, то я эту березу перегрызу зубами!
Моя «золотая медаль» Московской Олимпиады, Москва, 1980
Вдруг слышу треск, и я вместе с березой лечу вниз, на землю. Падаем вместе, хорошо, что без травмы. Вот тебе, думаю, блин, и Московская Олимпиада!
Отлежался немного на траве и стал осматривать результаты своего труда. Передо мной лежал кусок огромной березы длиной метра два с капом на конце. Топорище мое от постоянных насаживаний приказало долго жить, так что рубить уже было просто физически нечем, да и сил тоже не было. А что делать-то? Неужели все мои усилия были потрачены впустую? Это просто невозможно!
Тут мне приходит идея. А что, если подтащить березу к костру и ненужную часть отжечь? Вроде бы идея неплохая, но я – один, а сколько этот кусок весит? Попытался поднять – удалось лишь вытянуть его за один конец на уровень пояса и всё. Наверное, килограммов сто пятьдесят, не меньше, а во мне тогда было не больше шестидесяти пяти. Катить тоже не выходит, кап мешает. Решил, что всё-таки нужно попытаться кантовать, во мне уже всё бурлило, адреналин ударил в голову, и я рванул вес. Вырвал бревно до груди, перехватил руки, выжал, поставил на «попа» и уронил в сторону костра. Один раз есть! Второй есть! Так и пошел: подъем, перехват, жим, толчок! Подъем, перехват, жим, толчок!
Когда я дотащился до костра, я сам этому не мог поверить. Рухнул и лежал в изумлении, ничего не понимая. После я как-то прилаживал это бревно в костре, таскал дрова, чтобы пламени хватило, ведь береза-то сырая и гореть не хотела. Но это была уже другая, более веселая песня.
Утром я проснулся и увидел, что мой план сработал, и вся ненужная мне часть бревна отгорела. Ура! Но нам уже нужно было собираться домой, и возник резонный вопрос, а как его тащить? Не в руках же! У нас два рюкзака с вещами, а этот «подарок» весил не менее 20 кг. Пришлось как-то всё перепаковывать и сделать один огромный рюкзак, а второй, опустевший, предназначить для капа.
Наша процессия выглядела следующим образом: я с двумя рюкзаками (на спине и груди) и жена с какой-то сумкой и удочками. Сели в лодку. Приехали на базу, там мужики стоят, смотрят на нас. А я, не показывая виду, что сейчас рожу под этими двумя рюкзаками, с улыбочкой выползаю из лодки и шлепаю на выход. Добрались до дому, а я никак не могу взять в толк: было ли это со мной, и на кой хрен я это сделал?
Только теперь, с годами, когда я смотрю на мой кап, я понимаю, что у каждого человека в жизни, наверное, попадается свой «кап», да еще, может быть, и не один, но не каждый человек «срубит» его и дотащит до дома!
P.S. Прошло время. Наконец-то для моего капа нашлось подобающее место на даче на моей новой террасе. Сделал фото капа, и вот-оно: открылось! Это не берёзовый кап – это золотой самородок! Какая золотая олимпийская медаль может с этим сравниться?! Получается, что кап – это моя золотая медаль на Московской Олимпиаде 1980 года!
21.04.2012
Горные лыжи
С чего всё начиналось
И снова ты с Горой в объятьях.
Прыжок… и чувство пустоты.
Как передать, в каких понятьях
Мне описать полёт мечты?
Ю. Фомин. Песнь о горнолыжнике
По жизни я, наверное, экстремал. Но не полностью «отмороженный», а так, умеренный. Для менянеобходимо присутствие в моей жизни в определенных дозах каких-то экстремальных занятий, позволяющих не только почувствовать вкус адреналина вкрови, но и получить удовольствие от того, чем занимаешься. Кроме всего прочего, занятия, связанные с риском, позволяютпо-другому смотреть на окружающую тебя действительность ипо-другому оценивать поступки или «непоступки» людей.
Часть моей жизни была связана со спортивным водным туризмом, как сейчас говорят, рафтингом. Конечно, я не ходил в походы выходного дня по Подмосковью, а сразу начал ходить в достаточно сложные «категорийные» походы (5 категории сложности) и скоро по совокупности участий в походах и руководства походами уже набрал очков на кандидата в мастера спорта. Через несколько лет в нашей компании произошло два несчастных случая: погибли два наших товарища. Один погиб зимой на Приполярном Урале, под лавиной, а второй утонул во время сплава по реке Китой. Это всё произвело на мою жену очень сильное впечатление, и она поставила меня перед выбором: или семья, или такой спорт, так что мне пришлось с водным туризмом в его максимально сложном проявлении закончить.
Мне уже было 26 лет. Жить без экстрима я, понятное дело, не мог и стал думать, чем бы еще заняться, чтобы не так напрягать семью, а лучше всего и их вовлечь в какое- то занятие. Остановился на горных лыжах. Должен сказать, что в 80-е годы прошлого века это не было таким модным и престижным занятием, как сейчас. Занимались им, как правило, представители интеллигенции, чаще всего технической и научной. Инвентаря нормального не было, а в магазинах предлагалась отечественная продукция и масса народа на ней каталась, но это было небезопасно прежде всего для ног.
У меня в конце 1980 года состоялась защита кандидатской диссертации, и я решил, что после этого нужно и начинать. Тут как раз в конце марта 1981 года мне подвернулась научная конференция, которая проводилась на Украине, в Карпатах, не помню точно в каком месте. Оформил на работе командировку и полетел во Львов, а далее до места проведения конференции нужно было добираться на автобусе. Уже при погрузке вещей в автобус я заметил мужика в голубой альпинистской пуховке и с лыжами в чехле. Эге, думаю, значит, в горах еще остался снег, и можно будет попробовать осуществить свою идею – встать на горные лыжи.
Когда приехали на базу отдыха, я с ним и познакомился: питерский мужик, доцент, зовут Роберт, занимается прикладной математикой и приехал сюда не только сделать доклад, но и покататься на лыжах. К слову сказать, в районе базы снега уже давно не было и кругом все цвело, но говорили, что на перевале катаются. Отчитали мы свои доклады и через пару дней собрались ехать на Яблоницкий перевал, проверить информацию. Роберт с лыжами, а я – налегке. Помимо нас с Робертом навязалось еще пару человек, но тоже, как и я, – без лыж, но мы узнали, что там, на горе, есть прокат, так что был шанс на позитивный исход нашего мероприятия. Ехали туда на автобусе, наверное, час, и когда мы уже стали приближаться к перевалу, двигаясь по горному серпантину, увидели, что картина вокруг сильно поменялась – на склонах появился снег.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70983484?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Юрий Фомин
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 21.08.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Эта книга открывает окно в мир искателя приключений, чья жизнь пришлась на перелом эпохи в нашей стране в 80-90-е годы прошлого века. Вместе с автором читателю покорятся и горнолыжные склоны Монблана, и ревущие пороги горно-таёжных рек, откроется мир первозданной природы, наградившей автора и его друзей своими трофеями.