Главная страница | Монографии | Регулирование экономики и бюрократия

Регулирование экономики и бюрократия
Людвиг фон Мизес


В серии монографий и статей, опубликованных с 1922 по 1929 г. Л. фон Мизес провел всесторонний анализ проблем общественного сотрудничества. В них рассмотрены все теоретически представимые системы сотрудничества – социализм, либерализм и интервенционизм (государственное вмешательство в экономику) – и оценивались их осуществимость и эффективность. В настоящем сборнике представлены серия статей, опубликованных в 1923—1929 гг., и монография, написанная в 1940 г., посвященные анализу проблем изолированных мер государственного регулирования экономики, – интервенционизму.

В небольшой, но насыщенной идеями монографии «Бюрократия» автор сравнивает две формы управления – бюрократическую и основанную на информации и стимулах свободного рынка. Это был первый систематический экономический анализ деятельности правительственных органов, выявивший присущую им тенденцию увеличиваться в размерах и стремление к расширению своего влияния даже в том случае, если их деятельность не приносит социальной и экономической пользы. Предупреждение против этатизма смешанной экономики вовремя не было услышано. Написанная задолго до того как экономисты школы общественного выбора занялись этим предметом, книга описывает бюрократию как одновременно преследующую собственные интересы и экономически иррациональную. Правительство невозможно изобрести заново и построить на каких-либо иных принципах: если для выполнения каких-то функций требуется правительство, то выполнять эти функции будет бюрократия, не способная действовать эффективно. Максимум, что можно сделать в этих условиях, это ограничить сферу деятельности правительства как можно более узким кругом вопросов.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.





Людвиг фон Мизес

Регулирование экономики и бюрократия



В соответствии со ст. 1299 и 1301 ГК РФ при устранении ограничений, установленных техническими средствами защиты авторских прав, правообладатель вправе требовать от нарушителя возмещения убытков или выплаты компенсации.








© Куряев А. В., 2024




Критика интервенционизма

Исследования хозяйственной политики и идеологии нашего времени[1 - Первое издание: Mises L. von. Kritik des interventionismus: Untersu-chungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart. – Jena: Gustav Fischer, 1929. – iv + 136 S. Перевод выполнен по изданию: Mises L. von. Kritik des Interventionismus: Untersuchungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart. Verstaatlichung des Kredits? – Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesel-schaft, 1976. – xii + 146 S. Перевод с немецкого И. П. Шматова.]





Предисловие


Конфликты, которые происходят между народами и государствами, а в составе отдельных народов и государств – между партиями, неформальными объединениями граждан и котериями[2 - [Котерия — группа лиц, преследующая узкокорыстные интересы (устар.). – Прим. ред.]], настолько занимают наше внимание, что при этом мы упускаем из виду, что сегодня все участвующие в этих конфликтах стороны, невзирая на ожесточенность противоборства, придерживаются одних и тех же экономических принципов. Не составляют в данном случае исключение и сторонники обобществления средств производства, начиная с того времени, когда сначала приверженцы Второго, а затем и Третьего Интернационала, провозгласив политику перехода к системе НЭПа, по крайней мере на настоящий момент и на ближайшее будущее, отказались от осуществления своей программы социализации. Почти все авторы, занимающиеся проблемами экономической политики, и почти все государственные деятели и партийные руководители в качестве идеала рассматривают систему, которая, как они считают, не является ни капиталистической, ни социалистической, которая не предполагает существования ни частной, ни общественной собственности на средства производства и в которой сфера частной собственности ограничивается, регулируется и управляется путем вмешательства со стороны правительства и других общественных сил принуждения (например, профсоюзов). Мы называем экономическую политику, направленную на достижение этого идеала, интервенционизмом, а саму систему – связанной экономикой (gebundene Wirtschaft)[3 - [В сочинениях, написанных на английском языке после эмиграции в США в 1940 г., для описания регулируемой государством рыночной экономики Л. фон Мизес использовал выражения hampered economy или hampered market (см. прежде всего «Human Action» (1949), Pt. 6), буквально означающие «стесненная экономика» или «стесненный рынок». По сложившейся традиции они переводятся как «деформированная экономика», «деформированный рынок». В настоящем сборнике описательный термин gebundene Wirtschaft будет переводиться как «связанная экономика». – Прим. ред.]].

Одобрение программы интервенционизма объединяет Москву и фашизм, ее разделяют христианские церкви и религиозные секты всех направлений, солидаризуясь с мусульманами Ближнего Востока и Индии, с индуистами, буддистами и адептами других азиатских культовых сообществ. Тот же, кто изучит программы и действия политических партий Германии, Англии и США, обнаружит, что различия между ними существуют только в вопросе о том, как реализовать политику интервенционизма; вопрос о том, нужна ли она вообще, даже не возникает.

В совокупности пять нижеследующих очерков и статей[4 - [Шестую статью «Огосударствление кредита» Л. фон Мизес изначально планировал включить в сборник «Kritik des interventionismus», но редактор затерял переданный автором рукописный экземпляр среди своих бумаг и обнаружил только после того, как книга была отправлена в печать. Впервые эта статья была опубликована в: Zeitschrift fur Nationalokonomie. Bd. I. 1930. S. 430–439. Она была включена во второе немецкое издание «Kritik des interventionismus», вышедшее в 1976 г. – Прим. ред.]]представляют собой критику экономической политики интервенционизма и лежащих в ее основе идеологических построений. Четыре из них опубликованы в течение последних лет – три в научных журналах и одна в «Справочнике общественно-политических наук» («Handw?rterbuch der Staatswissenschaften»). Вторая статья, в которой среди прочего рассматриваются опубликованные в текущем году теории Шмаленбаха, публикуется здесь впервые.

Автор



Вена, июнь 1929 г.




Интервенционизм[5 - Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. 56. Bd. 1926.]





I. Интервенционизм как экономическая система


С того момента, когда большевики отказались от намерения с наскока осуществить социалистический общественный идеал в России и пошли на замену своей первоначальной политики «новой экономической политикой», НЭПом, во всем мире проводится только одна система практической экономической политики – интервенционизм. Часть приверженцев и защитников интервенционизма рассматривает его только как временную систему экономической политики, которая через определенный, более или менее значительный промежуток времени уступит место другой системе, а именно одной из разновидностей социализма. В их число входят все социалисты, стоящие на позициях марксизма, включая большевиков, а также консервативные социалисты различных направлений. Другая часть полагает, что интервенционизм является системой, рассчитанной на достаточно длительный срок. Однако такое различие в оценке временных параметров существования интервенционистской экономической политики сегодня имеет не более чем академическое значение. Поскольку все ее приверженцы и защитники едины в том, что на ближайшие десятилетия, а быть может, и на протяжении жизни целого поколения интервенционизм останется правильной политикой. В интервенционизме они видят такую экономическую политику, которая будет существовать по крайней мере в течение какого-то времени. Сторонники интервенционизма декларируют приверженность сохранению частной собственности на средства производства, но одновременно хотели бы регулировать действия владельцев средств производства административными предписаниями, прежде всего административными запретами. Если такое государственное руководство деятельностью собственников средств производства и предпринимателей, распоряжающихся средствами производства с согласия владельцев, распространится столь далеко, что все существенные решения будут приниматься в соответствии с административными предписаниями, т. е. решение вопроса о том, что и как производить, будет зависеть не от стремления землевладельцев, капиталистов и предпринимателей к получению прибыли, а от интересов государства, то мы получим социализм, пускай даже при сохранении частной собственности по названию. И очень правильно о таком общественном устройстве пишет Шпанн: хотя в его рамках «формально существует частная собственность, по сути дела речь идет исключительно об общественной собственности»[6 - Spann. Der wahre Staat. Leipzig, 1921. S. 249.]. Но ведь общественная собственность на средства производства есть не что иное, как социализм и коммунизм.

Однако интервенционизм не хочет, и это является его характерной чертой, заходить столь далеко. Он хочет не ликвидировать, а только ограничить частную собственность на средства производства. С одной стороны, он заявляет, что ничем не ограниченная частная собственность на средства производства вредит обществу, а с другой стороны, считает введение общественной собственности на средства производства, социализма, невозможным вообще или по крайней мере в настоящее время. Поэтому он хотел бы создать нечто третье, т. е. такое общественное состояние, которое было бы промежуточным между частной собственностью на средства производства, с одной стороны, и общественной собственностью на средства производства – с другой. Тем самым предполагается избежать «пороков» и недостатков капитализма, сохранив в то же время все преимущества свободы инициативы и предприимчивости, которые социализм обеспечить не в состоянии.

То, чего требуют здесь поборники системы частной собственности, руководимой, регулируемой и контролируемой государством и другими органами общества, всегда являлось целью людей, обладающих политической властью, и масс. Попытки регулировать развитие экономики путем административных предписаний предпринимались еще в те времена, когда не существовала экономическая наука, когда отсутствовало знание о том, что цены устанавливаются не произвольно, а главным образом под влиянием рыночной ситуации в пределах очень узко очерченных границ. И только представители классической политической экономии сумели показать, что все подобные меры вмешательства в механизм рынка никогда не приведут к успеху, на который рассчитывают инициирующие их власти. Поэтому старый либерализм, экономическая политика, построенная на выводах классической политической экономии, в принципе отрицает любое вмешательство такого рода. Laissez faire et laissez passer!


Но и марксистский социализм занял по отношению к интервенционизму точно такую же позицию, что и либералы. Он попытался показать полную нелепость всех интервенционистских рецептов, презрительно охарактеризовав их как «мелкобуржуазные». И тем не менее идеология, которая сегодня овладела миром, рекомендует систему экономической политики, которая была отвергнута и либерализмом, и марксизмом в его более старом варианте.




II. Сущность «вмешательства»


Проблему интервенционизма не следует смешивать с проблемой социализма. Здесь речь не идет о том, мыслим и осуществим ли в какой-либо форме социалистический строй. Решение вопроса о возможности или невозможности построения человеческого общества на основе общественной собственности на средства производства представляет собой отдельную задачу, которая в данном случае не является предметом нашего исследования[7 - [Позволяйте идти и позволяйте действовать! (фр.) Читается как «лэсэ фэр, лэсэ пассэ». – Прим. ред.]]


. Стоящая перед нами проблема формулируется следующим образом: какое воздействие оказывают властные и другие принудительные меры вмешательства в рамках общественного порядка, построенного на основе частной собственности на средства производства? Способны ли подобные меры воздействия обеспечить успешное достижение тех целей, которые они преследуют?

Чтобы решить это проблему, естественно, необходимо дать определение понятию «вмешательство».

1. В нашем понимании меры, предпринимаемые с целью сохранения и обеспечения частной собственности на средства производства, не являются «вмешательством». Этот вопрос настолько ясен, что, собственно говоря, не вызывает какой-либо необходимости в особом рассмотрении. Если тем не менее упоминание о нем не будет излишним, то только ввиду того обстоятельства, что нашу проблему зачастую принято увязывать с проблемой анархизма. При этом приводятся следующие аргументы: если признать необходимой деятельность государства по защите частной собственности, то тогда нет оснований исключать возможность вмешательства государства, выходящего за рамки этой деятельности. Анархист, выступающий против любой формы государственной деятельности, при такой постановке вопроса рассуждает последовательно. Непоследователен тот, кто, верно осознавая неосуществимость анархизма и рассматривая государственную организацию с ее аппаратом принуждения как необходимую для обеспечения общественного сотрудничества людей, хочет ограничить эту государственную деятельность узкими рамками. Очевидно, что такого рода рассуждения целиком и полностью ошибочны. Здесь мы обходим стороной вопрос о том, возможна или нет совместная жизнь людей в обществе без организованного аппарата принуждения, который называют государством или правительством. Предметом нашего исследования является исключительно вопрос о том, существуют ли – помимо синдикализма – только две допустимые возможности для организации общества на основе разделения труда, а именно общественная или частная собственность на средства производства, или же наряду с ними, как предполагает интервенционизм, возможна еще и третья система – система частной собственности, регулируемая мерами властного вмешательства. Заметим, что сам вопрос о необходимости государственной организации необходимо тщательно отделять от вопроса, на какие сферы и в каком объеме должно распространяться государственное воздействие. Из того факта, что общественная жизнь не может обойтись без аппарата государственного принуждения, отнюдь не следует полезность насилия над совестью, книжной цензуры и других аналогичных мер, так же как не вытекает из него необходимость, полезность или даже просто возможность определенных мер экономического порядка.

Для обеспечения существования частной собственности на средства производства вовсе не требуются распоряжения, принимаемые в целях защиты конкуренции. Согласно широко распространенному заблуждению основное содержание экономического порядка, который является идеальным для либерализма, составляет конкуренция между несколькими производителями одного и того же товара. Однако сущность либерализма связана с частной собственностью, а не с концепцией свободной конкуренции, к тому же часто неправильно интерпретируемой. Решающее значение имеет не то обстоятельство, что существует много фабрик, на которых делают граммофоны, а то, что средства производства для их изготовления находятся не в собственности общества, а в руках частных владельцев. Частично вследствие этого недоразумения, частично исходя из толкования понятия свободы под влиянием теорий естественного права была предпринята попытка с помощью антикартельных и антитрестовских законов остановить движение к созданию крупных предприятий. Здесь не место обсуждать полезность такой политики. Констатируем лишь следующее: пониманию народнохозяйственной функции любой конкретной меры в самую последнюю очередь может служить ее оправдание или отрицание с помощью какой-либо юридической теории. Юриспруденция, государствоведение и политические науки не состоянии сказать нам ничего, что могло бы послужить в качестве основы для принятия решения в пользу или против конкретной меры социально-экономической политики. И не имеет абсолютно никакого значения, соответствует ли данное решение положениям какого-либо закона или конституционного документа, даже если речь идет о таком достойном всяческого уважения и известном документе, как Конституция США. Если установленная людьми юридическая норма не соответствует своему назначению, она необходимым образом должна быть изменена; поэтому при рассмотрении целесообразности какой-либо меры экономической политики никогда нельзя использовать в качестве аргумента утверждение о том, что она противоречит законодательству, действующим правовым и конституционным нормам. Собственно говоря, и это утверждение также настолько тривиально, что не требовало бы никакого специального упоминания, если бы его постоянно не предавали забвению. Подобно тому как когда-то германскую социальную политику попытались вывести из сущности прусского государства и «социального королевства», в США в экономической дискуссии пытаются использовать аргументы, позаимствованные из Конституции или из интерпретаций понятий свободы и демократии. В значительной мере на такого рода умозаключениях построена одна из весьма влиятельных теорий интервенционизма, учение профессора Коммонса, которая имеет, в том числе, огромное практическое значение, поскольку отражает философию партии Лафолетта и политику штата Висконсин. Авторитет американской Конституции ограничен территорией США. Идеалы демократии, свободы и равенства повсеместно не подвергаются сомнению, и мы видим здесь, как под их знаменем выдвигают требования, направленные то на ликвидацию, то на «ограничение» частной собственности. Все это не имеет, однако, никакого значения для нашей проблемы и поэтому в ходе дальнейшего изложения будет оставлено без внимания.

2. Социализация части средств производства не является вмешательством в нашем понимании. Понятие вмешательства исходит из той посылки, что частная собственность отдельного человека не отменяется, что она продолжает существовать – не только по названию, но и по сути. Национализация железнодорожной компании не является вмешательством, скорее это приказ, в соответствии с которым железнодорожной компании предписывается установление более низких тарифов на перевозку грузов по сравнению с теми, которые она хотела бы установить, если бы имела полную свободу действий.

3. Понятие вмешательства не включает в себя действия властей, опирающиеся на рыночные инструменты, т. е. такие, которые преследуют цель воздействовать на спрос и предложение, изменяя рыночные факторы. В тех случаях, когда власти закупают на рынке молоко, чтобы затем продать его малоимущим матерям по низким ценам или даже распределить это молоко между ними бесплатно, или когда власти руководят образовательными учреждениями как дотационными, вмешательство отсутствует. (Вопрос о том, можно ли рассматривать путь, на который вступают власти, чтобы получить в свои руки средства для осуществления такого рода действий, как «вмешательство», будет рассмотрен отдельно.) В отличие от этого предписание продавать молоко по максимально высоким ценам означало бы вмешательство.

Вмешательством является исходящий от одного из институтов публичной власти отдельный изолированный приказ, который принуждает собственников средств производства и предпринимателей использовать эти средства производства иначе, чем они это делают обычно. «Изолированный приказ» означает, что он не составляет часть системы приказов, которая регулирует все производство и распределение и тем самым ликвидирует частную собственность на средства производства, ставя на ее место общественную собственность, социализм. Как бы велико ни было количество приказов, которые мы имеем в виду, до тех пор, пока они в плановом порядке не направлены на управление экономикой в целом и на замену стремления индивидуумов к получению прибыли всеобщим послушанием в качестве главной движущей силы совершаемых действий, их необходимо рассматривать как изолированные приказы. Под «средствами производства» следует понимать все товары более высоких порядков, т. е. все имеющиеся в наличии товары, которые пока еще не поступили в распоряжение покупателей в целях использования или потребления, включая товары, в торговом смысле «готовые к употреблению» и находящиеся на складе продавца.

Мы различаем две группы таких приказов: одни сдерживают или непосредственно затрудняют производство (в самом широком смысле слова, т. е. включая пространственное перемещение товаров), другие пытаются устанавливать цены, отличные от тех, которые сложились бы в условиях рынка. Первые мы называем политическим вмешательством в производственную деятельность; вторые, широко известные под наименованием твердых или фиксированных государственных цен, – политическим вмешательством в ценообразование[9 - В связи с этим правомерен вопрос о целесообразности выделения еще одной, третьей, группы приказов – мер в сфере налоговой политики, т. е. таких мер, суть которых состоит в отчуждении части собственности или доходов. Мы этого не делаем, при этом в качестве оправдания можно было бы привести следующий аргумент: воздействие таких мер частично равнозначно мерам вмешательства в производство, а частично заключается в том, что происходящее в их результате перераспределение производственного дохода не приводит к изменению всего характера производства в целом.].




III. Вмешательство путем регулирования производства


С позиции экономической науки мало что можно сказать по вопросу о непосредственном влиянии мер политического вмешательства в производственную деятельность. Непосредственные цели, которых хотели бы достичь власти или принуждающие организации, осуществляющие такое вмешательство, вполне могут быть достигнуты. Другой вопрос, смогут ли они тем самым реализовать более отдаленные цели, чем цели промежуточного характера. При этом необходимо оценить, стоит ли эффект от этих мер потраченных на них средств, т. е. решились бы регулирующие органы прибегнуть к мерам вмешательства даже в том случае, если бы они наверняка знали, какие издержки при этом возникнут. Так, например, введение таможенных пошлин осуществимо на практике; при этом нельзя исключить, что непосредственные и последующие результаты этих мер будут отвечать целям правительства. Но это еще отнюдь не означает, что те задачи, которые правительство хотело бы решить в конечном счете, на самом деле могут быть решены. Вот то место, с которого представители экономической науки начинают свою критику: теоретики свободной торговли говорят не о том, что таможенные пошлины невозможны или вредны, а о том, что они могут иметь нежелательные последствия, что те цели, на которые, по мнению их сторонников, они направлены, не будут и не могут быть достигнуты. Однако гораздо более существенное значение имеет утверждение приверженцев школы свободной торговли о том, что таможенная защита, как, впрочем, и все меры политического вмешательства в производственную деятельность, снижает производительность общественного труда. Является ли результатом таможенной защиты выращивание зерновых на менее плодородных землях, в то время как <в другой стране> более плодородные участки пашни остаются невозделанными, направлены ли меры экономической политики по отношению к среднему предпринимательству (например, наличие квалификационного удостоверения для занятия определенными видами деятельности, как это имеет место в Австрии, или налоговые льготы для мелких предприятий) на поддержку менее эффективных предприятий за счет более эффективных, приводит ли ограничение продолжительности рабочего времени или использование определенных категорий работников (женщины, молодежь) к сокращению количества располагаемого труда, в любом случае конечный эффект всех этих мер состоит в том, что при одинаковых затратах труда и капитала будет произведено меньше, чем в отсутствие государственного вмешательства, или в том, что с самого начала на цели производства будет направлено меньшее количество труда и капитала. Нельзя исключить, что вмешательство было бы осуществлено даже в случае абсолютного предвидения его последствий, поскольку имелось в виду решить при этом не только чисто экономические, но и другие, по мнению организаторов данного акта вмешательства, более важные задачи, чем ожидаемое недопроизводство товаров. Однако стоит серьезно усомниться в такой возможности, поскольку любое политическое вмешательство в производственную деятельность оправдывают – полностью или частично – ссылками на аргументы, согласно которым это вмешательство не только не сдерживает рост производительности, но даже стимулирует его. В том числе законодательные меры по ограничению использования труда женщин, молодежи и детей принимались якобы только по той причине, что были направлены исключительно против предпринимателей и капиталистов и что они выгодны защищаемым группам работников, поскольку последние теперь должны меньше работать.

В критике работ катедер-социалистической направленности совершенно справедливо указывалось на то, что абсолютно объективного понятия производительности не существует и все суждения относительно цели экономической деятельности носят субъективный характер. Однако когда мы начинаем говорить о том, что меры политического вмешательства в производство снижают производительность труда, мы тем самым пока еще не переступаем границу той области, в которой различие субъективных оценок не позволяет делать высказывания о целях и о средствах этой деятельности. Если вследствие появления автаркических хозяйственных территорий нарушается международное разделение труда, а использование преимуществ крупномасштабного специализированного производства и применение труда в наиболее выгодных местах становится невозможным, то в этом случае, как можно предположить, мнение подавляющего числа жителей земли относительно нежелательности такого рода результатов будет достаточно единым. Как уже было сказано, кому-то может показаться, что преимущества автаркии перевешивают ее недостатки. Но уже один тот факт, что, как правило, при обсуждении всех «за» и «против» при принятии таких мер их сторонники или смело утверждают, что эти меры не приведут к уменьшению количества и ухудшению качества произведенных товаров, или, по крайней мере, они не готовы говорить об этом с полной ясностью и откровенностью, показывает, что никто не сомневается в том, что пропаганда в пользу этих мер была бы бесперспективна, если бы содержала всю правду об их последствиях.

Любое политическое вмешательство в производственную деятельность так или иначе непосредственным образом сдерживает производство, поскольку исключает некоторые варианты из имеющегося набора применений товаров более высоких порядков (земля, капитал, труд). По природе вещей властям не дана возможность создавать что-либо, сказав «Да будет…». Только наивный инфляционист мог верить в то, что государство с помощью «декретных денег» в состоянии сделать человечество богаче. Власть не может творить, но она способна путем издания приказов если и не устранить из мира бытия нечто в нем существующее, то по крайней мере искоренить это нечто в мире разрешенного. Она не в силах сделать богаче, но способна сделать беднее.

Большинство мер политического вмешательства с такой очевидностью свидетельствуют об этом, что их авторы лишь изредка отваживаются открыто ставить их себе в заслугу. Целые поколения авторов тщетно пытались опровергнуть, что результатом такого вмешательства может быть только уменьшение количества и ухудшение качества производимых товаров при одних и тех же затратах. Сегодня совершенно бессмысленно полемизировать с аргументами, которые, например, выдвигаются в поддержку протекционистских пошлин с чисто экономической точки зрения. Все, что можно сказать в их защиту, сводится к тому, что те обременения, которые они накладывают, могут быть компенсированы другими, не чисто экономическими преимуществами, например, они могут преследовать цель в большей или меньшей мере отгородиться от заграницы, руководствуясь соображениями национальной и военной политики[10 - Критику этих утверждений см. в моей книге «Nation, Staat und Wirtschaft» (Wien, 1919), S. 56 ff. (особенно в части, касающейся немецкой политики с конца 70-х годов) [Мизес. Нация, государство и экономика. М.; Челябинск: Социум, 2024. С. 78 сл.] [См. также: Мизес. О целях торговой политики // Мизес. Политическая экономия войны и мира. М.; Челябинск: Социум, 2024. С. 1—28. – ред.]].

Трудно игнорировать, что результатом политического вмешательства в производство всегда является уменьшение производительности общественного труда, и тем самым общественного дивиденда; по этой причине никто не берет на себя смелость отстаивать меры такого вмешательства как особую систему экономической политики. По крайней мере, большинство приверженцев этих мер рекомендуют их сегодня только как дополнение к политическому вмешательству в ценообразование. Основу системы интервенционизма образует политическое вмешательство в ценообразование, а не в производственную деятельность.




IV. Вмешательство путем регулирования цен


Меры политического вмешательства в ценообразование направлены на то, чтобы устанавливать цены на товары или услуги иным образом, чем это происходит на свободном рынке.

В рамках системы образования цен на свободном рынке в случае, если власти не ликвидируют свободу ценообразования, производственные издержки покрываются за счет выручки. Если власти предписывают снизить цену, то размер выручки становится недостаточен для компенсации издержек. По этой причине торговцы и производители придерживают товары, если только речь не идет о товарах, длительное хранение которых ведет к быстрому падению их стоимости, до лучших времен в ожидании, что административные предписания скоро будут отменены. Если власти не хотят, чтобы результатом их предписаний стало полное исчезновение соответствующих товаров из обращения, они не смогут ограничиться установлением на них твердых цен и должны будут одновременно потребовать выставить на продажу все имеющиеся товарные запасы по предписанным ценам.

Но и этого будет недостаточно. Идеальная рыночная цена предполагает соответствие между спросом и предложением. Однако, поскольку в силу властных предписаний устанавливается более низкая цена продажи, при сохранении прежнего предложения начинает расти спрос. Имеющихся запасов оказывается недостаточно для полного удовлетворения всех потребителей, которые готовы платить за товары по спущенным сверху ценам. Часть спроса останется неудовлетворенной. Рыночный механизм, который в противном случае устанавливает равновесие между спросом и предложением за счет цены, больше не работает. В результате потребители, которые были готовы покупать свои товары по предписанной властями цене, будут вынуждены покинуть рынок с пустыми руками. Те из них, кто раньше других оказался на рынке или сумел использовать какие-то личные связи с продавцами, уже раскупили все запасы; остальные остались ни с чем. Если власти хотят избежать таких последствий своего вмешательства, которые в общем-то противоречат их целям, они должны будут дополнить фиксированные цены и принудительную продажу нормированием потребления имеющихся товаров. То есть на основе властного распоряжения будет определено, сколько товаров может быть отпущено каждому желающему по предписанной цене.

Несравнимо более сложная проблема возникает в том случае, если в момент провозглашения властями соответствующих ограничительных мер имевшиеся в наличии товарные запасы уже закончились. Поскольку производство товаров для продажи по предписанным ценам нерентабельно, оно будет ограничено или полностью прекращено. Если власти захотят, чтобы производство товаров продолжалось, они будут вынуждены обязать к этому производителей; они должны будут в этих целях установить цены на сырье, полуфабрикаты, а также фиксированную заработную плату. Такого рода распоряжения не могут быть ограничены только одной или несколькими отраслями производства, которые власти хотели бы поставить под контроль, поскольку рассматривают производимые в них продукты в числе наиболее важных. Регулирование должно охватить все отрасли производства, цены всех товаров и все ставки заработной платы, а также экономическое поведение всех предпринимателей, капиталистов, землевладельцев и рабочих. Если хотя бы несколько отраслей останутся свободными, в них немедленно начнется приток капитала и рабочей силы, что не позволит добиться тех целей, которые власти ставили перед собой, изначально планируя меры вмешательства. Ведь, вводя регулирование, правительство стремилось обеспечить изобилие предложения именно той отрасли производства, продукции которой они придают особую важность. Ухудшение условий ее производства – именно вследствие мер вмешательства – целиком и полностью противоречит их намерениям[11 - О том, в какой степени твердые государственные цены могут воздействовать на монопольные цены, см. мою статью: Theorie der Preistaxen // Handw?rterbuch der Staatswissenschaften, 4. Aufl. 6. Bd. S. 1061 f. (см. ниже, c. 157–158). Чтобы правильно оценить то значение, которое в настоящее время имеют твердые государственные цены, направленные против монопольных цен, следует отказаться от широко распространенного среди обывателей представления о «монополии», которые видят ее повсюду, и строго придерживаться научного политэкономического понятия монополии. [Об этом см.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. М.: Челябинск: Социум, 2024. С. 340 сл.; Мизес. Монопольные цены // Экономическая политика. 2006. № 3. С. 75—102. – Ред.]].

Таким образом, наш анализ со всей очевидностью показывает, что в рамках экономического строя, основанного на частной собственности на средства производства, изолированное вмешательство властей в механизм образования цен не позволяет достичь цели, поставленной инициаторами акта вмешательства. Это вмешательство не только бесцельно, но и вредно, поскольку еще больше усугубляет то «зло», на устранение которого оно направлено. До установления твердых цен товар, по мнению властей, был слишком дорог; теперь он исчез с рынка. Но это ведь не входило в намерение властей, которые хотели бы сделать его в ценовом отношении более доступным для потребителя. Напротив, с точки зрения властей, нехватка товара, невозможность приобрести его должны быть несравнимо большим злом. В этом смысле об изолированном вмешательстве можно сказать, что оно бессмысленно и бесцельно, а обо всей системе экономической политики, которая намерена использовать подобные меры вмешательства, – что она неосуществима и немыслима, что она противоречит экономической логике.

Если власти не пожелают вернуть ход событий в нормальное русло, отказавшись от изолированных мер вмешательства и отменив твердые цены, то тогда они будут вынуждены предпринять дальнейшие меры: приказ, запрещающий требовать цену выше предписанной, должен быть дополнен не только приказом о продаже товарных запасов и о рационировании товаров, но и об установлении фиксированных цен на товары более высоких порядков и о регулировании заработной платы, а также в конечном счете о трудовой повинности для предпринимателей и наемных работников. При этом подобные предписания не могут быть ограничены одной или несколькими отраслями производства, они должны будут охватить все производственные сферы без исключения. Не существует другого выбора, кроме как либо отказаться от изолированных мер вмешательства в пользу игры рынка, либо передать все управление производством и распределением в руки властей. Или капитализм, или социализм; компромиссного решения не существует.

Возьмем еще один пример – минимальную заработную плату, фиксированную оплату труда. При этом не имеет значения, устанавливают ли власти фиксированную оплату труда сами или они терпимо относятся к действиям профсоюзов, которые под угрозой физического принуждения или с помощью прямого физического насилия лишают предпринимателей возможности нанимать рабочих, готовых трудиться за более низкую зарплату[12 - Следует учитывать, что в данном случае речь идет не о проблеме, возможно ли с помощью объединения рабочих в профсоюзную организацию обеспечить на длительное время повышение уровня заработной платы для всех трудящихся, а о том, к каким последствиям необходимым образом должно привести всеобщее повышение заработной платы, искусственно достигнутое путем применения физического принуждения. Проблему, которая в этой связи возникает с точки зрения теории денег, утверждающей, что всеобщее повышение цен невозможно без изменения соотношения между денежным запасом и спросом на деньги, можно обойти с помощью предположения о том, что одновременно с ростом заработной платы будет происходить соответствующее сокращение потребности в деньгах за счет уменьшения кассовых остатков (например, вследствие увеличения частоты выплаты заработной платы).]. Рост заработной платы неизбежно сопровождается увеличением производственных издержек, а также ростом цен. Если бы в качестве потребителей (покупателей конечных продуктов) выступали только наемные работники, то повышение реальной заработной платы было бы невозможным. Выигрыш в заработной плате оборачивается для рабочих как получателей заработной платы проигрышем их в качестве потребителей. Однако наряду с потребителями – получателями заработной платы существуют также граждане, чьи доходы формируются за счет собственности или предпринимательской деятельности. Увеличение заработной платы не влияет на размер их дохода: они не могут платить более высокие цены и должны ограничить собственное потребление. Сокращение сбыта ведет к увольнениям наемных работников. Если бы не сила принуждения профсоюзов, давление безработных на рыночную ситуацию неизбежно вызвало бы уменьшение искусственно завышенной заработной платы до естественного, соответствующего условиям рынка уровня. Но такое решение проблемы уже невозможно. Безработица – в нерегулируемом капиталистическом обществе не более чем преходящее явление – в условиях интервенционизма превращается в постоянно действующий институт.

Власти, которые отнюдь не желали возникновения такого положения, вновь будут вынуждены вмешаться. Они должны будут принудить предпринимателей либо вновь нанять уволенных работников, выплачивая им предписанную заработную плату, либо делать отчисления, за счет которых безработным будут выплачиваться денежные пособия. Такая финансовая нагрузка сведет на нет или значительно уменьшит доходы собственников и предпринимателей. Более того, вполне можно допустить, что это обременение, накладываемое на собственников и предпринимателей, придется профинансировать не из их доходов, а за счет основных фондов. Но даже в том случае, если мы будем исходить из того, что это обременение ограничится только доходами, полученными не за счет заработной платы, и не затронет основного капитала его владельцев, мы должны будем согласиться с тем, что его проедания не может не произойти: капиталисты и предприниматели, как и все, хотят жить и потреблять, даже если они не получили дохода. В этом случае они начнут проедать основной капитал. Поэтому в рамках приведенных выше рассуждений лишение предпринимателей, капиталистов и землевладельцев дохода при сохранении за ними права распоряжаться средствами производства лишено всякого смысла и противоречит изначально поставленной цели. Совершенно ясно, что проедание основного капитала необходимым образом вновь повлечет за собой снижение заработной платы. Отказ принять рыночные условия определения величины заработной платы потребует ликвидировать всю систему частной собственности; установление фиксированной заработной платы способно лишь на время поднять ее уровень и только за счет ее сокращения в будущем.

Сегодня проблема фиксированной заработной платы имеет столь важное значение, что мы полагаем необходимым проиллюстрировать ее еще одним примером, в котором учтены отношения международной торговли. Пусть две страны, Атлантида и Фула, обмениваются товарами. Атлантида поставляет промышленные изделия, Фула – овощи и фрукты. В какой-то момент, под влиянием Фридриха Листа, власти Фулы, в которой почитают хитрость, решают с помощью таможенных барьеров создать в стране собственную промышленность. В результате индустриализации Фулы (искусственно проведенной с помощью таможенных пошлин) из Атлантиды вывозится меньшее количество промышленных товаров и одновременно сокращается экспорт в Атлантиду продукции сельского хозяйства. Таким образом, теперь обе страны удовлетворяют собственные потребности в значительной мере непосредственно за счет внутреннего производства, хотя при этом их общественный продукт уменьшился (производство продукции отныне осуществляется в менее благоприятных условиях).

Полученный конечный результат объясняется следующим образом: ответом атлантидской промышленности на повышение ввозных таможенных пошлин на ее продукцию в Фуле станет уменьшение заработной платы. Но полная компенсация таможенного обременения за счет заработной платы не представляется возможной, поскольку в тот момент, когда заработная плата начинает уменьшаться, становится рентабельным расширение производства сырья. С другой стороны, сокращение сбыта фулеанской сельскохозяйственной продукции в Атлантиду вызовет понижение ставок заработной платы в соответствующих отраслях производства в Фуле, что создаст возможность для промышленности этой страны с помощью более дешевой рабочей силы составить конкуренцию для промышленности Атлантиды. При этом совершенно очевидно, что наряду со снижением доходности капитала, инвестированного в промышленность Атлантиды, и земельной ренты в Фуле в обеих странах должен также понизиться уровень заработной платы. Сокращение общественного продукта сопровождается соответствующим уменьшением доходов.

Однако Атлантида является «социальным» государством. Профсоюзы препятствуют снижению уровня заработной платы. По этой причине производственные издержки атлантидской промышленности остаются такими же высокими, какими они были в Фуле до введения заградительных таможенных пошлин. А поскольку сбыт в Фуле сокращается, в промышленности Атлантиды должны начаться увольнения работников. Оттоку уволенной рабочей силы в сельское хозяйство будет противодействовать система пособий по безработице. В результате безработица примет устойчивый характер[13 - О том, в какой степени с помощью объединения рабочих в профсоюзы может быть временно повышена заработная плата, см. мою статью «Die allgemeine Teuerung im Lichte der theoretischen Nationaldkonomie» (Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. 37. Bd. 1913. S. 570 f.) [Мизес. Всеобщее вздорожание жизни в свете теории политической экономии // Вздорожание жизни. СПб.: Образование, 1914. (Новые идеи в экономике. Сб. 4.) С. 1—35]); о причинах безработицы см.: Verrijn Stuart С. А. Die heutige Arbeitslosigkeit im Lichte der Weltwirtschaftslage. Jena, 1922. 23 S.; Robbins. Wages: An Introductory Analysis of the Wage System Under Modern Capitalism. London: Jarrolds, 1926. 94 p. P. 58 ff.].

Представим, что сократились зарубежные продажи английского угля. Так как высвободившаяся часть шахтеров не может уехать на заработки в другие страны, которые не желают их принимать, шахтеров будет необходимо трудоустроить в тех отраслях производства, которые расширяют свою деятельность, чтобы компенсировать потери импорта вследствие сокращения экспорта. Причина возникновения такой ситуации – падение заработной платы в угледобыче. Усилия профсоюзов по поддержанию уровня заработной платы и поддержка безработных хотя и способны сдержать неизбежное развитие событий по этому сценарию на несколько лет, но все равно лишь временно. В конечном счете данное изменение в международном разделении труда с необходимостью должно привести к снижению уровня жизни масс. И чем больший объем капитала будет растрачен за время действия мер «социального» вмешательства, тем значительнее будет это снижение.

Промышленность Австрии страдает от того, что в странах, куда она сбывает свои изделия, постоянно повышаются таможенные пошлины и вводятся иные заградительные меры (например, в рамках валютного контроля), мешающие ввозу товаров. На повышение ввозных платежей – если оно не будет компенсировано налоговыми льготами – Австрия может ответить только снижением уровня заработной платы. Все другие производственные факторы не способны дать быстрый эффект. Сырье и полуфабрикаты необходимо закупать на мировом рынке, размеры предпринимательского дохода и процента на капитал (в Австрии иностранный капитал присутствует в большей степени, чем австрийский за рубежом) должны соответствовать нормам международного рынка. Только заработная плата обусловлена национальными особенностями, поскольку значительная эмиграция рабочей силы – ввиду «социальной» политики других стран – невозможна. Сокращению поддается только заработная плата. Политика, направленная на искусственное поддержание завышенного уровня заработной платы, и наличие пособий по безработице могут создать только безработицу.

Не имеет смысла делать вывод о необходимости повышения европейской заработной платы на том основании, что ее уровень в США выше, чем в Европе. В отсутствие в США, Австралии и т. д. иммиграционных ограничений европейские рабочие имели бы возможность приехать в эти страны, что постепенно запустило бы процессы международного выравнивания уровня оплаты труда.

Безработица сотен тысяч и миллионов людей как постоянное явление, с одной стороны, и растрата капитала, с другой стороны, суть последствия интервенционизма – искусственного завышения уровня оплаты труда действиями профсоюзов и мерами поддержки безработных.




V. Разрушение как результат политики интервенционизма


Историю последних десятилетий можно понять, только вскрыв суть воздействия изложенных выше мер вмешательства в экономические процессы в обществе, основанном на частной собственности на средства производства, поскольку после устранения либерализма эти меры вмешательства являются альфой и омегой политики, проводимой во всех государствах Европы и в Америке.

Наблюдатель, не знакомый с экономической наукой, видит только то, что «заинтересованные лица» всегда находят пути, чтобы обойти предписания закона. Плохое функционирование системы он приписывает исключительно тому обстоятельству, что существующие законы не совершенны и их последовательному применению мешает коррупция. Сам провал политики интервенционизма укрепляет его во мнении, что частную собственность следует контролировать с помощью строгих законов. Коррупция наделенных контрольными полномочиями государственных органов не может поколебать его слепую веру в непогрешимость и безошибочность государства; она лишь еще больше наполняет его моральным отвращением к предпринимателям и капиталистам.

Нарушение законов, однако, проистекает не из трудно преодолимого, коренящегося в человеческой слабости недостатка, изжив который можно построить рай на земле, как это наивно проповедуют этатисты. Если бы законы интервенционизма соблюдались на самом деле, то они уже в кратчайшее время довели ситуацию ad absurdum[14 - [До нелепости, до бессмыслицы (лат.). – Прим, ред.]]. Функционирование всех общественных механизмов прекратилось бы, поскольку властная рука государства оказалась бы слишком близко к рычагам их управления.

В глазах наших современников дело выглядит примерно следующим образом: сельхозпроизводители и торговцы молочными продуктами сговорились поднять цены на молоко. Здесь на сцену в роли благодетеля выступает государство, разыгрывая карту общественного интереса против группового, народнохозяйственные соображения против частнокапиталистических. Государство ликвидирует «молочный картель», устанавливает фиксированные цены на молоко и в судебном порядке преследует нарушителей действующих предписаний. То, что молоко при этом отнюдь не становится более доступным, как этого желали бы потребители, объясняется недостаточной строгостью законов и непоследовательностью в их проведении в жизнь, поскольку бороться против стремления к наживе заинтересованных лиц, наносящей вред общественному интересу, дело не из легких. Отсюда делается вывод о необходимости еще большего ужесточения законов, о решительном и беспощадном преследовании провинившихся.

В действительности же дело обстоит совершенно иначе. Если бы все указания по фиксированию цен выполнялись на практике, производство молочной продукции и поставки молока в города прекратились бы. Предложение молочных продуктов не только бы не увеличилось, а уменьшилось бы вплоть до их полного отсутствия на прилавках. И только потому, что существует возможность обойти действующие предписания, молоко продолжает доходить до потребителя. Если бы на самом деле имело место стремление противопоставить народнохозяйственные и частные интересы, что само по себе совершенно недопустимо и идет вразрез с правильно понимаемым общегосударственным интересом, то тогда надо было бы заявить: молочник, действующий вопреки закону, служит общественному благу, чиновник, устанавливающий фиксированные цены, наносит ему ущерб.

Разумеется, предпринимателями, которые нарушают законы и предписания властей, чтобы, несмотря на созданные государством препятствия, все-таки продолжать производство, руководит не желание служить общественному благу, о котором непрерывно говорят поборники интервенционизма, а намерение получить прибыль или как минимум стремление избежать убытков, которые могут возникнуть вследствие исполнения действующих предписаний. Общественное мнение, возмущенное низостью помыслов и недостойностью поведения этих людей, не в состоянии понять, что без систематического игнорирования властных заповедей и запретов неосуществимость интервенционистской политики в самом скором времени должна была бы привести к катастрофическим последствиям. Общественное мнение ожидает, что проблемы будут безболезненно решены при строгом следовании распоряжениям, изданным государством в целях «защиты слабых», при этом оно порицает власти лишь за то, что они недостаточно сильны для принятия всех требуемых законов, а также за то, что реализация законодательных установлений поручается не самым способным и неподкупным лицам. Принципиальные проблемы интервенционизма не обсуждаются в обществе. Тот, кто предпримет хотя бы робкую попытку поставить под сомнение ограничение права капиталистов и предпринимателей распоряжаться средствами производства, будет подвергнут остракизму как наемник на службе вредоносных корыстных интересов или в лучшем случае станет объектом всеобщего молчаливого презрения. Даже при обсуждении вопросов о механизме функционирования интервенционизма необходимо проявлять максимальную осторожность, чтобы не повредить собственным авторитету и карьере. Слишком легко можно оказаться в кругу подозреваемых в том, что они состоят на службе у «капитала»; тот, кто в дискуссиях использует аргументы экономической науки, не может избежать этой участи.

Когда в государстве, следующем принципам интервенционистской политики, общественное мнение повсеместно чувствует присутствие коррупции, оно совершенно право. Ведь продажность политиков, депутатов и чиновников составляет тот единственный фундамент, который в состоянии поддерживать всю систему. Без этого она должна была бы рухнуть и быть замененной либо капитализмом, либо социализмом. Для либерализма наилучшими представлялись те законы, которые максимально ограничивают свободу действий органов, уполномоченных на их проведение в жизнь, чтобы тем самым максимально исключить произвол и злоупотребления. Современное государство ищет пути для укрепления произвольной власти своих органов. Все должно быть отдано на полное усмотрение чиновников.

Мы не будем здесь рассматривать вопрос об обратном воздействии коррупции на общественную мораль. Разумеется, ни берущие взятку, ни дающие ее не подозревают, что их действия служат сохранению той системы, которая в глазах всего общественного мнения и в их собственных глазах является наиболее правильным общественным устройством. Они нарушают законы, полностью отдавая себе отчет в том, что тем самым они наносят вред общественному благу. И именно потому, что нарушение законов и моральных заповедей постепенно входит у них в привычку, они в конечном счете полностью утрачивают способность отличать право от беззакония, добро от зла. Когда практически все товары могут быть произведены или реализованы только с нарушением каких-либо предписаний, то в конце концов к преступлениям против закона и морали начинают относиться как к досадному явлению, сопровождающему «текущую жизнь», подвергая осмеянию как «теоретиков» тех людей, которые хотят жить другой жизнью. Торговец, который начал с нарушения валютных предписаний, запретов на ввоз и вывоз товаров и т. д., в скором времени не устоит перед тем, чтобы обмануть партнера по бизнесу. Упадок деловой морали, который называют «следствием инфляции», представляет собой неизбежного спутника предписаний, изданных во время инфляции и регулирующих деловые отношения.

Подчас можно услышать утверждение о том, что система интервенционизма благодаря небрежному исполнению ее предписаний стала вполне терпимой. Даже вмешательство власти в ценообразование более не воспринимается народным хозяйством как чрезмерная помеха, если предпринимателям с помощью денег и собственного красноречия удается как-то «выстраивать» свой бизнес с ее учетом. Бесспорно, без этого вмешательства было бы лучше, однако вместе с тем нельзя не прислушиваться к общественному мнению. Интервенционизм является-де той жертвой, которую якобы необходимо принести на алтарь демократии, чтобы сохранить систему капитализма в жизнеспособном состоянии.

Такая аргументация вполне понятна, если разделять точку зрения предпринимателя и капиталиста, придерживающегося марксистско-социалистических или государственно-социалистических убеждений. Для него частная собственность на средства производства выступает как установление, наносящее вред всему обществу, обслуживая интересы землевладельцев, капиталистов и предпринимателей. Сохранение частной собственности целиком и полностью отвечает, по этой логике, групповым интересам имущих классов. Если теперь эти классы сумеют путем некоторых не слишком обременительных для них уступок спасти институт частной собственности, который якобы полезен только им и вреден всему обществу и всем другим классам, то тогда с их стороны было бы глупо не идти на такие уступки, ставя под угрозу дальнейшее существование общественного строя, который выгоден исключительно им самим.

Разумеется, тот, кто не разделяет эту точку зрения относительно «буржуазных» интересов, не может согласиться с такой аргументацией в ее защиту. Невозможно понять, по какой причине следует сокращать производительность общественного труда, принимая для этого какие-то ошибочные меры. Если рассматривать частную собственность на средства производства как институт, полезный для одной части общества и вредный для другой, то тогда его следует просто отменить. Но если признать, что он выгоден всему обществу и что человеческое общество, основанное на принципах разделения труда, просто не может быть организовано иначе, то тогда этот институт необходимо сохранить, создавая условия для максимально эффективного выполнения им своих функций. Мы не говорим здесь о той путанице всех моральных установлений, которая неизбежно возникает, когда закон и моральный кодекс обходят стороной те понятия (или по крайней мере допускают их некорректное толкование), которые должны быть сохранены в качестве основы общественной жизни. Какой смысл имеет введение запрета на что-либо в ожидании, что в большинстве случаев этот запрет тем не менее можно будет обойти?

Тот, кто защищает интервенционизм с помощью подобных аргументов, помимо всего прочего впадает в серьезное заблуждение относительно масштабов сокращения производительности вследствие вмешательства государства. Безусловно, гибкость капиталистической экономики ослабила многие препятствия, воздвигаемые на пути предпринимателя. Ежедневно мы становимся свидетелями того, как предприниматели, невзирая на все трудности, которые создают для них закон и исполнительная власть, улучшают обеспеченность рынка товарами и услугами в необходимом количестве и нужного качества. Однако мы не в состоянии подсчитать, насколько лучше была бы эта обеспеченность, при этом без затрат дополнительного труда, если бы не непоследовательность государства, которое в конечном счете, не желая того, приводит к ухудшению снабжения населения товарами и услугами. Вспомним хотя бы о последствиях любых мер политического вмешательства в торговлю, относительно отрицательного воздействия которых на производительность вряд ли существует расхождение во мнениях. Вспомним о том, как борьба против картелей и трестов помешала проведению глубокой рационализации системы управления производством. Или о последствиях мер государственного вмешательства в процесс образования цен. Можно вспомнить, как, с одной стороны, искусственное завышение заработной платы, навязанное в ходе коллективных переговоров, и отказ от защиты интересов рабочих, готовых работать по старым тарифам, и, с другой стороны, система пособий по безработице, а также ликвидация права на беспрепятственное передвижение рабочей силы в рамках межгосударственной миграции превратили безработицу миллионов трудящихся в практически постоянное явление.

Глубокий кризис, охвативший мировую экономику после войны, этатисты и социалисты характеризуют как кризис капитализма. В действительности же речь идет о кризисе интервенционизма.

В экономике, находящейся в статическом состоянии, могут существовать не обрабатываемые земельные участки, но в ней не могут существовать неиспользуемый капитал или незанятая рабочая сила. При том уровне заработной платы, который устанавливается в условиях не регулируемого властями рынка, все работники находят для себя работу. Если же при прочих равных где-то происходит высвобождение рабочей силы, например в ходе внедрения новых, более экономичных производственных процессов, то это неизбежно влечет за собой уменьшение заработной платы; однако и в этом случае все наемные работники смогут найти себе применение, хотя уже на условиях новых, более низких ставок заработной платы. В капиталистическом обществе безработица всегда представляет собой временное явление, вызванное трением. Различные обстоятельства, препятствующие свободному передвижению трудовых ресурсов из одного региона в другой или из одной страны в другую, могут затруднить повсеместное выравнивание оплаты труда за одинаковую работу. Эти же обстоятельства могут послужить причиной того, что разница в оплате различного по качеству труда может оказаться не столь выраженной, как это было бы в противном случае. Но при условии свободы деятельности предпринимателей и капиталистов эти обстоятельства никогда не могут стать причиной длительной массовой безработицы. Те, кто ищет работу, всегда смогут ее найти, если будут соразмерять свои требования относительно размеров ее оплаты с условиями, предлагаемыми рынком.

Если бы не были нарушены рыночные механизмы формирования системы заработной платы, то результатом Мировой войны и разрушительной экономической политики последних десятилетий могло бы стать снижение заработной платы, но никак не безработица. Безработица, масштабы и продолжительность которой приводятся сегодня как доказательство несостоятельности капитализма, является следствием того, что под давлением профсоюзов и с помощью пособий по безработице величина заработной платы превышает тот уровень, на котором она находилась бы на не регулируемом властями рынке. Если бы пособия по безработице не выплачивались, а профсоюзы не были бы столь сильны, чтобы воспрепятствовать снижению требуемой ими заработной платы за счет найма работников, не состоящих в профсоюзах, то тогда давление предложения установило бы размеры заработной платы на том уровне, на котором все желающие получить работу смогли бы ее получить. Можно, конечно, сожалеть о подобных последствиях антилиберальной и антикапиталистической политики, проводившейся на протяжении нескольких десятилетий, но изменить этот ход событий нельзя. Только путем ограничения потребления, прилагая энергичные усилия, можно возместить потери капитала. И только опираясь на вновь созданный капитал, можно повысить достигнутый уровень производительности труда и соответственно уровень заработной платы.

Нельзя устранить зло, выплачивая безработным денежные пособия. В конечном итоге, на этом пути возможна лишь временная отсрочка неизбежной адаптации заработной платы к снижению производительности. А поскольку пособия, как правило, выплачиваются за счет капитала, а не из доходов, будет происходить дальнейшее проедание капитала с последующим падением достигнутого уровня производительности труда.

При этом не следует представлять дело таким образом, что даже незамедлительно принятые меры по устранению всех препятствий, мешающих функционированию капиталистического хозяйства, сразу же смогут ликвидировать последствия интервенционистской политики, проводившейся на протяжении нескольких десятилетий. В течение этого времени в масштабах, которые трудно себе представить, уничтожались средства производства; еще большее их количество было использовано – в рамках существующей таможенной политики, а также других меркантилистских мероприятий – для решения задач, для которых они вообще не предназначались, и, следовательно, с минимальной эффективностью. Исключение крупных и наиболее плодородных регионов мира (таких как Россия и Сибирь) из системы международного сообщества, основанного на принципах обмена, принуждает проводить непроизводительную перестройку в каждой отрасли первичного производства и переработки. Потребуются годы, чтобы даже при самых благоприятных обстоятельствах преодолеть последствия ошибочной политики последних десятилетий. Тем не менее другого пути к всеобщему росту благосостояния нет.




VI. Доктрина интервенционизма


В донаучном мышлении человеческое общество, основанное на частной собственности на средства производства, представлялось имманентно хаотичным явлением. Его упорядочение виделось исключительно с помощью привнесенных извне моральных и законодательных установлений: общество будет существовать до тех пор, пока покупатели и продавцы придерживаются законов справедливости и честности. Чтобы предотвратить зло, которое якобы может породить произвольный отход от «справедливой цены», необходимо вмешательство властей. Такая точка зрения преобладает во всех высказываниях о различных аспектах общественной жизни вплоть до XVIII столетия. В последний раз в наиболее упрощенном виде она была сформулирована в сочинениях меркантилистов.

Затем в XVIII в. было сделано открытие, подготовленное в ряде более старых трудов о деньгах и ценах, в одночасье заменившее собрания моральных изречений и сведенных воедино перечней разнообразных мер принуждения, сопровождаемых афористическими замечаниями относительно их эффективности или безуспешности, экономической наукой. Было признано, что цены устанавливаются не произвольно, а определяются в узких рамках в зависимости от ситуации, складывающейся на рынке, и для любых практических целей можно говорить об их однозначной определенности. Также было признано, что законы рынка заставляют предпринимателей и владельцев средств производства работать в интересах потребителей, что определяющим фактором во всей их деятельности является не произвол, а необходимость приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам. Только эти факты делают возможным существование экономической науки и системы каталлактики[15 - [Каталлактикой Мизес называет экономическую теорию рыночного общества. См.: Мизес. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. М.: Челябинск: Социум, 2024. С. 221 сл. – Прим. ред.]]. Там, где представители старой школы видели произвол и случайность, в действительности имели место необходимость и единство. Таким образом, стало возможным на место изучения полицейских предписаний поставить науку и систему.

Классической политической экономии еще не достает четкого понимания того, что только частная собственность на средства производства в состоянии послужить основой для общества с разделением труда и что общественная собственность на средства производства не осуществима. Под влиянием меркантилизма классическая политическая экономия противопоставила производительность и прибыльность, тем самым встав на путь, на котором нельзя было избежать обсуждения вопроса о том, не является ли социалистический общественный строй более предпочтительным по сравнению с капиталистическим. Но она пришла к однозначному выводу, что, отвлекаясь от синдикализма, о котором она не задумывалась, существует только одна альтернатива – капитализм или социализм, что меры «вмешательства властей» в функционирование экономического порядка, основанного на частной собственности на средства производства, которых требует глас народа и которые охотно декретируют правительства, не могут достичь поставленных целей.

Антилиберальные авторы не устают повторять, что идеи классической политэкономии служили «интересам» «буржуазии», чем, с одной стороны, объясняется их успех, а с другой стороны, он способствовали успеху буржуазии. Тем не менее трудно поставить под сомнение тот факт, что только свобода, обеспеченная либерализмом, создала условия для беспрецедентного развития производительных сил, столь характерного для жизни нашего поколения. Вместе с тем глубоко заблуждаются те, кто верит, что победу либерализма каким-то образом облегчила его позиция по отношению к «политическому вмешательству». Либерализму совместно противостояли интересы всех тех слоев населения, которые в условиях лихорадочной активности властей оказались наиболее социально защищенными, привилегированными и наделенными особыми правами. То, что, либерализм, вопреки всему, сумел

отстоять свои позиции, следует приписать его интеллектуальному превосходству, благодаря которому он поставил мат защитникам привилегий. В том, что люди, пострадавшие от привилегий, выступили за их отмену, нет ничего нового. Новое состоит в том, что атака на систему, допускающую существование привилегий, оказалась успешной, и этот успех стал возможен исключительно благодаря интеллектуальному превосходству либерализма.

Либерализм одержал победу под знаменем экономической науки и опираясь на ее достижения. Никакая другая экономическая идеология не может быть хоть как-то согласована с принципами науки каталлактики. В 20—30-е годы XIX столетия в Англии была предпринята попытка показать с помощью экономической науки, что капиталистический общественный строй функционирует неудовлетворительно и что он несправедлив. Впоследствии на этой основе Маркс разработал свой «научный» социализм. Но даже если бы этим литераторам и удалось доказать правильность своих обвинений в адрес капиталистической экономики, им пришлось бы привести дополнительные доказательства того, что другой общественный строй, например социализм, лучше капитализма. Однако они не только не сделали этого, но даже не смогли предъявить доказательства того, что общественное устройство на основе общественной собственности на средства производства может быть создано. Отказываясь и запрещая, как это делает марксизм, обсуждать в любой форме проблемы социалистического общества, ссылаясь на их «утопический» характер, разумеется, невозможно решить эту проблему.

Научный инструментарий не позволяет выносить суждения о «справедливости» какого-либо общественного установления или общества. Можно, руководствуясь собственными пристрастиями, рассматривать те или иные решения как «несправедливые» или «аморальные»; иного нельзя ожидать, например, от осужденного. Это столь очевидно, что не требует отдельного обсуждения. Поэтому в наших последующих рассуждениях мы не будем затрагивать данную тему. Для нас имеет значение только следующее положение: до настоящего времени не удалось доказать, что наряду с общественным строем, основанным на частной собственности на средства производства, и общественным строем, в котором господствует общественная собственность на средства производства (синдикализм мы выносим за скобки), или между ними мыслима или возможна какая-то третья форма общественного устройства. Система ограниченной, управляемой и регулируемой властными предписаниями частной собственности, которая претендует на роль некой средней системы, внутренне противоречива и бессмысленна. Любая серьезная попытка реализовать ее на практике по необходимости приведет к кризису, единственным выходом из которого может быть утверждение или социализма, или капитализма.

Таков неопровержимый вывод экономической науки, который никто не пытался оспаривать. Тому, кто хотел бы рекомендовать для практического осуществления этот третий общественный строй регулируемой частной собственности, не остается ничего другого, кроме как полностью исключить возможность научного познания в сфере экономики, как это делали представители исторической школы в Германии и как это сегодня делают институционалисты в США. На место экономической науки, которую торжественно ликвидируют и запрещают, приходит наука полицейского государства, которая регистрирует распоряжения властей и делает предложения относительно тех распоряжений, которые еще должны быть приняты. При этом совершенно сознательно делаются ссылки на меркантилистов или даже на каноническую[16 - [Каноническая доктрина, сформировавшаяся в XII–XIII вв., трактовала все хозяйственные процессы с позиций христианских канонов и античной экономической мысли, прежде всего взглядов Аристотеля, которые были приведены в соответствие с церковными догмами. – Прим. ред.]] доктрину о справедливой цене, отправляя в мусорную корзину все достижения экономической науки.

Немецкая историческая школа и ее многочисленные адепты вне Германии никогда не испытывали потребности в серьезном обсуждении проблем каталлактики. Их вполне удовлетворяли аргументы, которые Шмоллер и его ученики, например Хасбах, сформулировали в известном споре о методах. В течение десятилетий, разделяющих прусский конституционный конфликт [1862] и Веймарскую конституцию [1919], только трое – Филиппович, Штольцманн и Макс Вебер – сумели понять проблематичность принципа социальной реформы. При этом из них троих только Филиппович обладал познаниями о сущности и содержании теоретической экономической науки. В его системе каталлактика и интервенционизм располагаются в непосредственной близости друг от друга, хотя и не пересекаются, а решение важнейшей проблемы их соотношения остается вне поля зрения автора. Штольцманн попытался дать принципиальный ответ на этот вопрос, решение которого было лишь намечено Шмоллером и Брентано. Однако в силу объективных обстоятельств эта попытка была обречена на неудачу. При этом возникает чувство неловкости от того, что этот единственный представитель школы, который действительно ближе всех подошел к решению проблемы, не имел ни малейшего представления о точке зрения представителей враждебного ему направления. Макс Вебер остановился на полпути, поскольку, будучи занят совершенно другими вещами, был достаточно далек от теоретической экономики. Возможно, он и смог бы пойти дальше в своих изысканиях, если бы не его безвременная кончина.

На протяжении ряда лет говорят о пробуждении интереса к теоретической экономической науке в немецких университетах. При этом имеют в виду целую плеяду авторов, таких как Лифманн, Оппенгеймер, Готтль и др., которые выступили в решительный поход против системы современной субъективистской экономической науки, из представителей которой они знают только «австрийцев». Здесь не место для обсуждения вопроса о справедливости таких атак. Нас интересует исключительно то воздействие, которое они оказывают на ход дискуссии относительно возможностей системы частной собственности, регулируемой властными предписаниями. Каждый из этих авторов считает наработки экономической теории – физиократов, классической школы политэкономии и современных авторов – полностью несостоятельными, особенно выделяя в их ряду труды современных представителей экономической науки, прежде всего «австрийцев», чьи работы изображаются как плоды непостижимого заблуждения человеческого ума. Вслед за этим каждый из этих авторов предлагает, по его мнению, собственную оригинальную систему теоретической экономики, которая якобы в состоянии устранить все сомнения и окончательно решить все существующие проблемы. При этом у читателей пытаются создать впечатление, что в области этой науки в конечном счете нет ничего определенного и устойчивого и что экономическая теория представляет собой не более чем индивидуальные воззрения отдельных ученых. Популярность книг этих писателей в немецкоговорящих странах может затруднить понимание того, что в действительности существует такая наука, теоретическая экономия, которая как целостное воззрение – отвлекаясь от расхождений в частных вопросах, и особенно в терминологии, – пользуется одинаковым уважением у всех друзей науки и с основополагающими выводами которой, несмотря на все критические выпады и предвзятое отношение, по сути соглашаются даже вышеупомянутые авторы. Без понимания этого невозможно осознать необходимость подвергнуть проверке на состоятельность господствующую систему экономической политики с точки зрения экономической науки.

Рассуждая на эту тему, нельзя также не упомянуть влияние споров о допустимости ценностных оценок в научной деятельности. Представители исторической школы превратили государствоведение из университетской дисциплины в учение об искусстве политического руководства для государственных деятелей и политиков. В университетских аудиториях и в учебниках изучались политические требования к экономике, что преподносилось в качестве «науки». Это «наука» обвинила капитализм в аморальности и несправедливости, выступила против предложенного марксистским социализмом решения как чрезмерно «радикального» и рекомендовала или государственный социализм, или систему частной собственности, регулируемую мерами государственного вмешательства. Экономическая наука перестала быть предметом научного изучения, превратившись в добропорядочный образ мыслей. Особенно с начала второго десятилетия нашего века такое переплетение университетской науки и политики стало восприниматься как нечто предосудительное. Пренебрежительное отношение общественности к официальным представителям науки, которые видели свою миссию в том, чтобы освящать «именем науки» партийные программы своих политических друзей, раздражение тем, что каждая партия считала себя вправе ссылаться на выгодный для нее «научный» вывод, т. е. на вывод следующих в ее свите руководителей научных кафедр, не могли далее оставаться без последствий. И когда Макс Вебер и несколько его друзей выдвинули требование о том, что «наука» должна отказаться от высказывания ценностных суждений, что научные кафедры более не должны использоваться для пропаганды политических идей в сфере экономических знаний, они встретили почти повсеместное одобрение.

Среди тех, кто соглашался с Максом Вебером или по крайней мере отваживался не противоречить ему, были в том числе авторы, чье научное прошлое целиком и полностью противоречило принципу объективности и чьи литературные достижения были не чем иным, как парафразом определенных экономико-политических программ, хотя их понимание «свободы от ценностных суждений» носило особый характер. Людвиг Поле и Адольф Вебер рассмотрели основную проблему интервенционизма, изучая эффективность рабочих объединений в вопросах политики заработной платы. Приверженцы господствующей профсоюзной доктрины, разработанной Л. Брентано и супругами Веббами, были не в состоянии противопоставить их высказываниям сколько-нибудь весомые аргументы. Выход из создавшегося неприятного положения они, как им казалось, сумели найти в новом постулате о «науке, свободной от ценностных суждений». Опираясь на него, они могли уходить от обсуждения любых неудобных вопросов, высокомерно замечая, что вмешательство в межпартийные дрязги несовместимо с высоким статусом науки. Так принцип свободы от ценностных суждений, который Макс Вебер решительно отстаивал в твердом убеждении, что этим он способствует возобновлению научного обсуждения проблем общественной жизни, был использован для того, чтобы защитить доктрины исторической, реалистической школ и школы социальной политики от критики со стороны экономической теории.

Постоянно приходится иметь дело с непониманием, возможно напускным, различий между исследованием научных экономических проблем и провозглашением экономико-политических постулатов. Если, например, в ходе изучения воздействия твердых государственных цен выявляется тот факт, что декретирование цены более низкой, чем та максимально возможная, которая установилась бы на нерегулируемом рынке, при прочих равных приводит к сокращению предложения, и что, следовательно, твердые цены не ведут к изначально заявленной властями цели, и, более того, их введение как фактор политики удорожания противоречит этой цели, то это не является ценностным суждением. Точно так же не является ценностным суждением констатация физиолога, что употребление в пищу синильной кислоты разрушает человеческую жизнь и что «система питания», которая использует синильную кислоту, противоречит здравому смыслу. На вопрос о том, имеет ли в данном случае место желание накормить или убить, физиология не дает ответа; она лишь констатирует, что создает, а что разрушает, что должен сделать кормилец или убийца, чтобы поступить согласно своему замыслу. Если я утверждаю, что фиксированные цены противоречат здравому смыслу, то это означает: они не достигнут той цели, которую, как правило, желают с помощью этой меры достичь. Если, например, большевик захочет заявить: «Именно потому, что эффект фиксированных цен заключается в том, чтобы прекратить функционирование рыночных механизмов, поскольку они превращают человеческое общество в „бессмысленный^ хаос, я желаю их введения, чтобы как можно скорее достигнуть моего идеала – коммунизма», то с точки зрения теории фиксированных цен ему так же трудно будет возразить, как с точки зрения физиологии трудно будет возразить человеку, вознамерившемуся убить с помощью синильной кислоты. Если аналогичным путем будет показана бессмысленность синдикализма и неосуществимость социализма, то это совершенно не будет иметь ни малейшего отношения к ценностным суждениям.

Объявить все подобного рода исследования недопустимыми означало бы лишить экономическую науку почвы для существования. Мы видим сегодня, как много молодых людей, которые при других условиях посвятили бы себя проблемам экономической науки, бесцельно тратят свои силы, занимаясь работой, не отвечающей их наклонностям и по этой причине почти не приносящей никакой пользы науке. И это потому, что, оказавшись в плену у описанных выше заблуждений, они не решаются посвятить себя более важным в научном отношении задачам.




VII. Исторические и практические аргументы в защиту интервенционизма


Представители историко-реалистической школы, загнанные в угол критикой со стороны экономической науки, апеллируют теперь к «фактам»: невозможно оспорить, заявляют они, что все меры политического вмешательства, которые экономическая теория характеризует как противоречащие здравому смыслу, не только имели место в прошлом, но и будут предприниматься в будущем. Нельзя также отрицать, что их якобы несоответствие поставленным целям не отмечалось на практике. То, что интервенционистские нормы пережили столетия, что после исчезновения либерализма мир вновь управляется с помощью интервенционистской политики, является, по их мнению, доказательством того, что эта система успешно реализуема и что она отнюдь не бессмысленна; богатая литература, в которой историко-реалистическая школа отобразила историю экономической политики, полностью подтверждает правоту доктрин интервенционизма[17 - Ср.: Zwiedinick-Sudenhorst. Macht oder okonomisches Gesetz // Schmollers Jahrbuch. 49. Jahrgang. S. 278 ff.].

Тот факт, что определенные меры Государственного вмешательства> предпринимались и продолжают предприниматься, никоим образом не доказывает, что они не противоречат здравому смыслу. Он лишь доказывает, что инициаторы этих мер не понимали и не понимают их бессмысленности. И это не может быть оспорено. На самом деле значение политического распоряжения в сфере экономики понять не так-то просто, как это полагают «эмпирики». Без уяснения взаимосвязей процессов, протекающих в экономике в целом, т. е. без всеобъемлющей теории, такое понимание не представляется возможным в принципе. Авторы работ, посвященных экономической истории, описанию экономики, вопросам экономической политики и экономической статистики, обычно недостаточно серьезно относятся к этой проблеме. Не обладая необходимыми знаниями в области теории, они берутся за задачи, для решения которых у них просто-напросто отсутствует необходимая подготовка. То, на что не обратили внимание авторы исторических источников, на которые опираются наши авторы, как правило, также остается вне их поля зрения. При рассмотрении политического распоряжения, относящегося к хозяйственной сфере, они лишь в редких случаях склонны с подобающей тщательностью изучить вопрос о том, было ли это распоряжение выполнено и если да, то каким образом, удалось ли достичь поставленную при этом цель и если да, то была ли эта цель достигнута благодаря именно принятому распоряжению или ее достижение следует отнести за счет каких-либо иных причин. При этом они полностью лишены способности оценить более отдаленные – желательные или нежелательные, с точки зрения их авторов, – последствия предпринятых мер. Тот факт, что среди большого числа этих работ некоторые, посвященные истории денег, отличает более высокое качество, имеет свое объяснение в том, что их авторы обладают определенной суммой знаний в сфере теории денег (закон Грэшема, количественная теория денег), благодаря чему они лучше подготовлены для решения стоящих перед ними задач, чем большинство их коллег.

Наиболее важной квалификацией исследователя экономических «фактов» является совершенное владение экономической теорией. Его задача заключается в том, чтобы истолковать имеющийся материал, руководствуясь ее положениями. Если ему не удается решить поставленную задачу или ее решение не может удовлетворить его полностью, он должен точно указать на критическую точку и сформулировать проблему, которая требует теоретического решения. Тогда другие могут попробовать решить задачу, которая оказалась для него не по силам, поскольку то, о чем здесь идет речь, является выражением теоретической слабости исследователя, а не самой теории. Нет ничего, что нельзя было бы объяснить с помощью теории. То, что теории не могут решить отдельных проблем, не является доказательством их несостоятельности. Несостоятельность теорий проявляется в их несовершенстве как целостной системы. Тот, кто хочет заменить одну теорию другой, должен или встроить ее в уже существующую систему или создать новую систему, в рамках которой эта новая теория сможет найти для себя место. Совершенно антинаучно заявлять о несостоятельности «теории» или системы, отталкиваясь от какого-либо «факта». Гений, которому даровано продвинуть вперед науку на основе новых знаний, может сделать выдающиеся открытия, наблюдая за мельчайшими процессами, не замечаемыми или игнорируемыми другими. Его мысль начинает усиленно работать, как только он приступает к изучению любого предмета. Но первооткрыватель преодолевает старое знание не путем его простого отрицания, а с помощью нового знания. Он всегда остается теоретиком, стремящимся понять общее, всю систему в целом.

Здесь мы не будем останавливаться на глубоких эпистемологических вопросах противоборства отдельных систем, поскольку наша задача заключается не в том, чтобы рассмотреть множество конфликтующих между собой систем. Когда мы исследуем проблему интервенционизма, мы имеем, с одной стороны, систему современной экономической науки и связанные с нею все без исключения старые научные экономические теории, а с другой стороны, людей, отрицающих существование системы и теории, даже если в своем отрицании возможности теоретического знания они употребляют более или менее осторожные выражения. Всем им мы должны дать простой ответ: попытайтесь разработать систему теоретических выводов, которая бы удовлетворяла вас в большей степени, чем наша. Только после этого мы будем готовы продолжить дискуссию.

Все те аргументы, которые борцы против экономической теории приводят в своих работах, разумеется, также являются «теорией». Более того, сегодня они сами разрабатывают «экономические теории» и читают лекции по «теоретической экономии». Однако все их начинания в этой области представляются неудовлетворительными, поскольку они отказываются от сведения отдельных положений своей «теории» в систему, в целостную теорию каталлактики. Только через систему и в рамках системы теоретическое положение становится теорией. Рассуждать о заработной плате, ренте и проценте достаточно просто. Однако говорить о том, что мы имеем дело с теорией, можно лишь в том случае, если на основе отдельных высказываний формируется общее представление обо всех рыночных процессах.

В сфере естественных наук в ходе эксперимента можно исключить все мешающие его проведению влияния и рассмотреть последствия изменений какого-либо фактора при прочих равных. Если результат опыта невозможно удовлетворительным образом встроить в имеющуюся теоретическую систему, то данное обстоятельство может стать толчком для пересмотра этой системы или даже для ее замены на новую. При этом тот, кто на основе результатов одного из экспериментов попытается сделать вывод о том, что теоретическое знание невозможно, будет осмеян. В общественных науках эксперимент отсутствует. Они никогда не смогут наблюдать проявление какого-либо фактора при прочих равных. И тем не менее многие осмеливаются ничтоже сумняшеся выводить из какого-либо «факта» положение о том, что теория или даже все теории уже опровергнуты.

Что же тогда можно сказать в ответ на такие общие заявления, как «промышленное могущество Англии в XVIII–XIX вв. было следствием меркантилистской политики предшествовавших столетий», или «повышение реальной заработной платы в последние десятилетия XIX в. и в первые десятилетия XX в. произошло благодаря профсоюзам», или «земельные спекуляции удорожают аренду». Те, кто провозглашает эти «истины», верят в то, что открыли их непосредственно на основании опыта, полагая, что это не серая теория, а плод с вечно зеленеющего древа жизни. При этом они упорно отказываются слушать теоретика, который пытается проверить отдельные факты «практического опыта», продумывая их до конца и увязывая друг с другом в рамках систематического построения.

Все аргументы, которые смогла предъявить эмпирико-реалистическая школа, не способны компенсировать недостатки целостной теоретической системы.




VIII. Новые работы по проблеме интервенционизма


В Германии, в классической стране интервенционизма, необходимость серьезного отношения к его критике со стороны экономической науки практически не принималась во внимание. Интервенционизм без боя занял господствующее положение. Ему позволили проигнорировать созданную англичанами и французами экономическую науку, которую еще Лист заклеймил как враждебную интересам немецкого народа. Среди немногих немецких представителей экономической науки Госсен вообще, а Тюнен почти неизвестен. Работы Германна и Мангольдта не оказали сколь-либо заметного влияния. Менгер как ученый был «уничтожен» в споре о методах. Что касается идей, разработанных в русле экономической теории начиная с 70-х годов XIX столетия, то они остаются вне поля зрения официальной науки в Германской империи, которая на все упреки по этому поводу отвечает: экономическая наука обслуживает особые интересы предпринимателей и капиталистов[18 - Ср. меткую характеристику этого подхода, данную Поле: Pohle. Die gegenwartige Krisis in der deutschen Volkswirtschaftslehre. 2. Ausgabe. Leipzig, 1921. S. 115 ff.]. В США, куда, по всей видимости, перемещается руководящий центр интервенционизма, ситуация складывается иначе. В стране, в которой работают Дж. Б. Кларк, Тауссиг, Феттер, Давенпорт, Юнг и Селигмен, не представлялось возможным обойти молчанием все то, что было создано экономической наукой. По этой причине можно было ожидать, что в США будет предпринята попытка доказать осуществимость и осмысленность интервенционизма. Решение этой задачи взял на себя Джон Морис Кларк, в прошлом профессор Чикагского университета, а с осени 1926 г., как до него его отец, выдающийся ученый Джон Бейтс Кларк, профессор Колумбийского университета в Нью-Йорке


.

Однако следует отметить, что, к огромному сожалению, в его объемном исследовании принципиальной проблеме интервенционизма посвящена лишь одна-единственная глава, занимающая всего несколько страниц. Кларк проводит различие между двумя способами государственного (общественного) регулирования экономической деятельности: между регулированием второстепенных вещей («экономические действия, в рамках которых государство имеет дело с вопросами, второстепенными по своему значению к основной сделке») и регулированием существенных вещей («таких, которые составляют “сердце контракта” и в отношении которых государство допускает установление условий обмена и определение формы встречного удовлетворения в деньгах или в товарах или запрещает сделку как таковую»)[19 - Ср.: Clark J. М. Social Control of Business. Chicago: The University of Chicago Press, 1926.]


. Это различение в значительной степени совпадает с проводимым нами различением между вмешательством путем регулирования производства и вмешательством путем регулирования цен. Очевидно, что с точки зрения экономической науки иного подхода к рассмотрению интервенционизма быть не может.

При оценке регулирования второстепенных для бизнеса вещей («регулирование вопросов, второстепенных по отношению к контракту») Кларк приходит к тем же результатам, что и мы в нашей оценке вмешательства путем регулирования производства. И он не может не констатировать, что это вмешательство оказывает на производство исключительно воздействие, сдерживающее его развитие («такое регулирование возлагает определенное бремя на промышленность»)[21 - Ibid. Р. 451.]. Вот все, что нас интересует в высказываниях Кларка. Рассмотрение им политических «за» и «против» в такого рода вмешательствах не имеет отношения к нашей проблеме.

При обсуждении вопросов регулирования существенных аспектов хозяйственной деятельности («регулирование „сердца контракта^»), которое приблизительно соответствует нашей категории вмешательства путем регулирования цен, Кларк вначале упоминает американские регулируемые процентные ставки. По его мнению, их завышают путем различных дополнительных сборов, которые увеличивают финансовое бремя заемщика сверх номинального значения ставки. Кларк говорит о том, что по отношению к мелким получателям потребительских кредитов на этой почве даже возник нелегальный бизнес. Поскольку приличные люди в подобных сделках не участвуют, они превратились в сферу деятельности бессовестных дельцов, которые, пользуясь тем, что этот сектор пропал из поля зрения общественного мнения, взвинчивают процентные ставки (и получают по ним платежи) до таких размеров, которые значительно превосходят тот уровень, который существовал бы, если бы регулируемых процентных ставок не было вовсе. (Ставки в несколько сотен процентов в годовом исчислении являются обыденной вещью. Закон в десятки раз умножает зло вымогательства.)[22 - Ibid. Р. 453 ff.]

Тем не менее Кларк не считает регулируемые процентные ставки лишенными смысла. Он полагает, что ссудный рынок должен быть свободен и для этой категории ссуд, предоставляемых мелким заемщикам в качестве потребительских кредитов, но при этом законодательно должно быть запрещено установление процентных ставок по таким ссудам выше рыночного уровня. («Закон мог бы… оказать большую услугу по предотвращению завышения процентных ставок, которые на самом деле выше истинного рыночного уровня».) Наиболее простой путь к достижению этой цели заключается, по мнению Кларка, в установлении для этого рода займов такого уровня легальных процентных ставок, который позволял бы покрывать все расходы и удовлетворять все необходимые потребности, и запрещении процентных ставок, превышающих этот уровень [23 - Ibid. Р. 454.].

Действительно, если регулируемые процентные ставки допускают существование рыночных процентных ставок, более того, даже могут беспрепятственно превышать их уровень, то тогда они безвредны, хотя в то же время бесполезны и излишни. Но если они оказываются ниже ставок на свободном рынке, то это приводит ко всем тем последствиям, которые сам Кларк столь метко охарактеризовал в приведенных выше цитатах. Итак, для чего нужны регулируемые процентные ставки? Кларк отвечает на этот вопрос следующим образом: они необходимы, чтобы предотвратить нечестную дискриминацию[24 - Ibid. Р. 454.].

Понятие «нечестная дискриминация» (или «недобросовестная дискриминация») возникло при обсуждении проблем монополии[25 - См. из обширной американской литературы: Nash. The Economics of Public Utilities. New York, 1925. P. 97, 371; Wherry. Public Utilities and the Law. New York, 1925. P. 3 ff. P. 82 ff. См. также: Clark J. M. Social Control of Business. Chicago: The University of Chicago Press, 1926. P. 398 ff.]. Если монополист-продавец в состоянии рассортировать покупателей – в зависимости от их покупательской способности и покупательских пристрастий – по группам, которым он сможет предложить один и тот же товар или одну и ту же услугу на разных условиях, то от этого он выиграет больше, чем от назначения единой цены. Это условие соблюдается в большинстве случаев, когда речь идет о транспортных предприятиях, электрических компаниях и электростанциях и других подобных предприятиях. Классическим примером подобной дифференциации могут служить грузовые тарифы железнодорожных компаний. Называть ее «несправедливой» не совсем корректно, хотя такого рода наивные и исполненные неприязни к монополистам оценки мы постоянно слышим от интервенционистов. Но мы не ставим перед собой вопроса об этической обоснованности государственного вмешательства. Единственно, что мы должны констатировать, оставаясь на научной точке зрения, это то, что в случае монополии существуют условия для вмешательства со стороны государства.

Однако имеет место и дифференцированный подход к различным группам покупателей, причиняющий вред интересам предприятия-монополиста. Естественно, что такой сознательный подход возможен только там, где предприятие-монополист является частью более крупного целого, в рамках которого преследуются не только цели, связанные с обеспечением максимальной прибыльности производства. Мы пропускаем случаи, в которых дело идет о достижении посредством монополий определенных общегосударственных, военных или социальных целей и т. д. Такие монополии сами являются либо публичными компаниями, созданными при участии государства, либо находятся под их контролем. В качестве примера можно, в частности, привести установление грузовых тарифов в соответствии с определенными политическими соображениями применительно к внешней торговле или дифференциацию цен в зависимости от уровня доходов покупателей. Во всех этих случаях меры дифференциации отвечают намерениям приверженцев интервенционизма и поэтому пользуются их поддержкой. Для нас существенны только те случаи, в которых монополист осуществляет дифференциацию в ущерб прибыльности предприятия, поскольку интересы другого принадлежащего ему предприятия кажутся ему более важными или поскольку он хотел бы поставить в более невыгодное положение покупателя продукции, будь то по личным мотивам или руководствуясь желанием побудить его к каким-либо действиям, в частности к неисполнению взятых на себя обязательств. В США железнодорожные компании путем предоставления отдельным грузоотправителям, имевшим тесные отношения с их руководством, более низких грузовых тарифов создавали им выгодные конкурентные условия, при этом нередко принуждая конкурентов к ликвидации своих предприятий или к их продаже по заниженным ценам. Подобные действия получали достаточно негативные оценки, так как содействовали росту концентрации предприятий и компаний и созданию монополий, а общественное мнение рассматривало исчезновение конкуренции внутри отдельных отраслей производства как зло. При этом не принималось во внимание то обстоятельство, что конкуренция со стороны производителей и покупателей имеет место не только внутри отдельных отраслей, но и между всеми товарами, имеющими отношение к потреблению, каковыми в широком смысле слова являются все товары, и что последствия мер, осуществляемых немногочисленными настоящими монополиями – в горнодобыче и в других похожих отраслях, по повышению конкурентной цены до монопольной отнюдь не столь бесспорно негативны для экономики в целом, как это готовы предположить наивные враги монополий[26 - По этому вопросу см.: Mises. Gemeinwirtschaft. Jena, 1922. S. 382 ff. [Мизес. Социализм. M.; Челябинск: Социум, 2016. С. 340 сл.]; Mises. Liberalismus. Jena, 1927. S. ff. [Мизес. Либерализм. M.; Челябинск: Социум, 2014. С. 97 сл.] [См. также: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2012. С. 335 сл., 360 сл.; Мизес. Монопольные цены // Экономическая политика. 2006. № 3. С. 75—102. – Ред.]].

Однако монополизация не имеет отношения к исследуемому Кларком вопросу о рынке потребительского кредита, кредитовании мелких фермеров, торговцев и ремесленников. Каким образом в этом случае возможна нечестная дискриминация? Если ссуда выдается не под рыночный процент, заемщик просто обратится к другому кредитору. Разумеется, это не исключает того, что кто-то – это особенно характерно для заемщиков, составляющих категорию мелких, – решит слегка завысить свою платежеспособность, и по этой причине запрошенный кредитором ссудный процент не покажется ему чрезмерно высоким.

От рассмотрения процентных ставок Кларк переходит к минимальной заработной плате. Он считает, что «искусственное» повышение заработной платы приводит к безработице. По его мнению, повышение заработной платы ведет к росту производственных издержек и соответственно цены продукции, которая вследствие этого не может быть реализована в том объеме, в каком это было бы возможно при более низкой цене. Таким образом, мы имеем, с одной стороны, неудовлетворенных покупателей, которые были бы готовы приобрести эту продукции по более низкой цене, чем она предлагается на рынке, а с другой стороны, безработных, которые были бы готовы работать за более низкую заработную плату. В конечном счете, полагает Кларк, найдутся такие предприниматели, которые сумеют совместить возникший таким образом потенциальный спрос с потенциальным предложением[27 - См.: Clark J. М. Social Control of Business. Chicago: The University of Chicago Press, 1926. P. 454.].

Здесь вновь можно согласиться с Кларком. Однако тут же мы сталкиваемся с утверждением, которое никак нельзя признать корректным. Кларк считает, что и регулирующие меры, которые затрагивают несущественные условия найма, должны вызвать точно такие же последствия, поскольку и они ведут к росту производственных издержек [28 - Ibid. P. 455.]. Но это неверно. Если уровень заработной платы определяется рыночными факторами, то в этом случае такие меры вмешательства, как сокращение рабочего дня, принудительное страхование рабочих за счет предпринимателей, предписания относительно организации работы на предприятии, оплачиваемого отпуска работников и т. д. не приведут к повышению заработной платы выше рыночного уровня. Все эти обременения будут отнесены на счет заработной платы, т. е. на счет рабочих. Данное обстоятельство можно было бы не учитывать, поскольку такого рода социально-политические меры вмешательства предпринимались в основном в эпоху роста реальной заработной платы и снижения покупательской способности денег, в результате чего чистая заработная плата, выдаваемая рабочим на руки, в денежном выражении и продолжала расти в реальном выражении, хотя одновременно при ее начислении все больше учитывались дополнительные расходы предпринимателя. В финансовых расчетах предпринимателя учитывается не просто заработная плата рабочего, но и все остальные расходы, связанные с его использованием.

Когда Кларк ниже говорит о том, что повышение заработной платы, как и другие меры вмешательства в пользу рабочих, могут окупаться благодаря повышению уровня эффективности труда отдельного работника, создания дополнительных стимулов для применения работником улучшенных трудовых методов и ускорения высвобождения наименее эффективных работников с их последующей заменой более эффективными[29 - Ibid.]




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70980442?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Первое издание: Mises L. von. Kritik des interventionismus: Untersu-chungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart. – Jena: Gustav Fischer, 1929. – iv + 136 S. Перевод выполнен по изданию: Mises L. von. Kritik des Interventionismus: Untersuchungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart. Verstaatlichung des Kredits? – Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesel-schaft, 1976. – xii + 146 S. Перевод с немецкого И. П. Шматова.




2


[Котерия — группа лиц, преследующая узкокорыстные интересы (устар.). – Прим. ред.]




3


[В сочинениях, написанных на английском языке после эмиграции в США в 1940 г., для описания регулируемой государством рыночной экономики Л. фон Мизес использовал выражения hampered economy или hampered market (см. прежде всего «Human Action» (1949), Pt. 6), буквально означающие «стесненная экономика» или «стесненный рынок». По сложившейся традиции они переводятся как «деформированная экономика», «деформированный рынок». В настоящем сборнике описательный термин gebundene Wirtschaft будет переводиться как «связанная экономика». – Прим. ред.]




4


[Шестую статью «Огосударствление кредита» Л. фон Мизес изначально планировал включить в сборник «Kritik des interventionismus», но редактор затерял переданный автором рукописный экземпляр среди своих бумаг и обнаружил только после того, как книга была отправлена в печать. Впервые эта статья была опубликована в: Zeitschrift fur Nationalokonomie. Bd. I. 1930. S. 430–439. Она была включена во второе немецкое издание «Kritik des interventionismus», вышедшее в 1976 г. – Прим. ред.]




5


Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. 56. Bd. 1926.




6


Spann. Der wahre Staat. Leipzig, 1921. S. 249.




7


[Позволяйте идти и позволяйте действовать! (фр.) Читается как «лэсэ фэр, лэсэ пассэ». – Прим. ред.]




8


[Об этом см.: Мизес. Социализм: экономический и социологический анализ. М.; Челябинск: Социум, 2016. С. 97—ПО; Мизес. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2012. С. 646–653. – Прим. ред.]




9


В связи с этим правомерен вопрос о целесообразности выделения еще одной, третьей, группы приказов – мер в сфере налоговой политики, т. е. таких мер, суть которых состоит в отчуждении части собственности или доходов. Мы этого не делаем, при этом в качестве оправдания можно было бы привести следующий аргумент: воздействие таких мер частично равнозначно мерам вмешательства в производство, а частично заключается в том, что происходящее в их результате перераспределение производственного дохода не приводит к изменению всего характера производства в целом.




10


Критику этих утверждений см. в моей книге «Nation, Staat und Wirtschaft» (Wien, 1919), S. 56 ff. (особенно в части, касающейся немецкой политики с конца 70-х годов) [Мизес. Нация, государство и экономика. М.; Челябинск: Социум, 2024. С. 78 сл.] [См. также: Мизес. О целях торговой политики // Мизес. Политическая экономия войны и мира. М.; Челябинск: Социум, 2024. С. 1—28. – ред.]




11


О том, в какой степени твердые государственные цены могут воздействовать на монопольные цены, см. мою статью: Theorie der Preistaxen // Handw?rterbuch der Staatswissenschaften, 4. Aufl. 6. Bd. S. 1061 f. (см. ниже, c. 157–158). Чтобы правильно оценить то значение, которое в настоящее время имеют твердые государственные цены, направленные против монопольных цен, следует отказаться от широко распространенного среди обывателей представления о «монополии», которые видят ее повсюду, и строго придерживаться научного политэкономического понятия монополии. [Об этом см.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. М.: Челябинск: Социум, 2024. С. 340 сл.; Мизес. Монопольные цены // Экономическая политика. 2006. № 3. С. 75—102. – Ред.]




12


Следует учитывать, что в данном случае речь идет не о проблеме, возможно ли с помощью объединения рабочих в профсоюзную организацию обеспечить на длительное время повышение уровня заработной платы для всех трудящихся, а о том, к каким последствиям необходимым образом должно привести всеобщее повышение заработной платы, искусственно достигнутое путем применения физического принуждения. Проблему, которая в этой связи возникает с точки зрения теории денег, утверждающей, что всеобщее повышение цен невозможно без изменения соотношения между денежным запасом и спросом на деньги, можно обойти с помощью предположения о том, что одновременно с ростом заработной платы будет происходить соответствующее сокращение потребности в деньгах за счет уменьшения кассовых остатков (например, вследствие увеличения частоты выплаты заработной платы).




13


О том, в какой степени с помощью объединения рабочих в профсоюзы может быть временно повышена заработная плата, см. мою статью «Die allgemeine Teuerung im Lichte der theoretischen Nationaldkonomie» (Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. 37. Bd. 1913. S. 570 f.) [Мизес. Всеобщее вздорожание жизни в свете теории политической экономии // Вздорожание жизни. СПб.: Образование, 1914. (Новые идеи в экономике. Сб. 4.) С. 1—35]); о причинах безработицы см.: Verrijn Stuart С. А. Die heutige Arbeitslosigkeit im Lichte der Weltwirtschaftslage. Jena, 1922. 23 S.; Robbins. Wages: An Introductory Analysis of the Wage System Under Modern Capitalism. London: Jarrolds, 1926. 94 p. P. 58 ff.




14


[До нелепости, до бессмыслицы (лат.). – Прим, ред.]




15


[Каталлактикой Мизес называет экономическую теорию рыночного общества. См.: Мизес. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. М.: Челябинск: Социум, 2024. С. 221 сл. – Прим. ред.]




16


[Каноническая доктрина, сформировавшаяся в XII–XIII вв., трактовала все хозяйственные процессы с позиций христианских канонов и античной экономической мысли, прежде всего взглядов Аристотеля, которые были приведены в соответствие с церковными догмами. – Прим. ред.]




17


Ср.: Zwiedinick-Sudenhorst. Macht oder okonomisches Gesetz // Schmollers Jahrbuch. 49. Jahrgang. S. 278 ff.




18


Ср. меткую характеристику этого подхода, данную Поле: Pohle. Die gegenwartige Krisis in der deutschen Volkswirtschaftslehre. 2. Ausgabe. Leipzig, 1921. S. 115 ff.




19


Ср.: Clark J. М. Social Control of Business. Chicago: The University of Chicago Press, 1926.




20


См.: Ibid. P. 450. Во избежание недоразумений я хотел бы специально подчеркнуть, что это различение не имеет ничего общего с общеправовым различением между essentialia negotii, naturalia negotii и accidentalia negotii [ «необходимый состав сделки», «обыкновенный состав сделки» и «случайные части сделки». – ред.].




21


Ibid. Р. 451.




22


Ibid. Р. 453 ff.




23


Ibid. Р. 454.




24


Ibid. Р. 454.




25


См. из обширной американской литературы: Nash. The Economics of Public Utilities. New York, 1925. P. 97, 371; Wherry. Public Utilities and the Law. New York, 1925. P. 3 ff. P. 82 ff. См. также: Clark J. M. Social Control of Business. Chicago: The University of Chicago Press, 1926. P. 398 ff.




26


По этому вопросу см.: Mises. Gemeinwirtschaft. Jena, 1922. S. 382 ff. [Мизес. Социализм. M.; Челябинск: Социум, 2016. С. 340 сл.]; Mises. Liberalismus. Jena, 1927. S. ff. [Мизес. Либерализм. M.; Челябинск: Социум, 2014. С. 97 сл.] [См. также: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2012. С. 335 сл., 360 сл.; Мизес. Монопольные цены // Экономическая политика. 2006. № 3. С. 75—102. – Ред.]




27


См.: Clark J. М. Social Control of Business. Chicago: The University of Chicago Press, 1926. P. 454.




28


Ibid. P. 455.




29


Ibid.

Людвиг фон Мизес

Тип: электронная книга

Жанр: Монографии

Язык: на русском языке

Издательство: Интермедиатор

Дата публикации: 18.08.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: В серии монографий и статей, опубликованных с 1922 по 1929 г. Л. фон Мизес провел всесторонний анализ проблем общественного сотрудничества. В них рассмотрены все теоретически представимые системы сотрудничества – социализм, либерализм и интервенционизм (государственное вмешательство в экономику) – и оценивались их осуществимость и эффективность. В настоящем сборнике представлены серия статей, опубликованных в 1923—1929 гг., и монография, написанная в 1940 г., посвященные анализу проблем изолированных мер государственного регулирования экономики, – интервенционизму.

• Добавить отзыв
• Имя
• Комментарий
• Опубликовать