Агнец на убой. Теория Хааста. Новеллы
Агнец на убой. Теория Хааста. Новеллы
Алексей Сухаров
Наиболее полная коллекция работ, написанных и опубликованных Алексеем в 2020-2022 годах. В издание вошли супергеройская бытовая драма Теория Хааста, а также с десяток новелл, веселых и трагичных, провокационных и чувственных.
Алексей Сухаров
Агнец на убой. Теория Хааста. Новеллы
Теория Хааста
1
“…вы далеко не первые, кто задает такой вопрос, и я могу вас понять: всем интересно, как же так получилось, что стал я супергероем. Что ж, я готов повторить эту историю. Является ли она для меня травмирующей? Отчасти, ведь из-за этого я многое потерял, но именно благодаря этому я и приобрел то, что сейчас имею. Итак… мне было шесть лет, и я жил со своими родителями в маленьком селе на юге страны. Хорошо помню то августовское утро: светло, тепло, природа во всей своей красе. Мама и папа работали на огородах, а я пошел прогуляться в поле. Никаких проблем, дети в те времена были предоставлены сами себе, а уж если тебе шесть, то ты считался совершенно самостоятельным. Так вот, бегаю я в поле, вокруг трава еще влажная, насекомые жужжат, пахнет так… не знаю, приятно. И вдруг – надо мной тень. Огромная, и становится все больше и больше с каждой секундой. Я поднимаю голову вверх и вижу: орел. Гигантский, цвета практически черного. Пикирирует… правильно говорю? пикирирует прямо на меня. Ну, я со всех ног бросился от него…
Малыш бежал по лугу –
Обделался с испугу.
Народная молва
… а деваться и некуда – поле чистое. Не спрячешься и в землю не зароешься, как кролик. Вот бегу, слезы по щекам катятся – пусть мне шесть лет, но понимал хорошо, что конец мне, не жилец я. Тень все больше и страшнее, я падаю в траву, и меня когти его хватают. И я так удивился сразу: схватил он меня не резко, будто разодрать на части хотел, а, можно сказать, по-отечески – крепко, чтоб не сорвался, но аккуратно. У меня даже ссадин, помнится, не осталось. И поднял, понес меня орел, выше и выше, под самые облака. Оттуда я в последний раз увидел родительский дом… ну, точнее, видел его еще, но уже после того, как все это закончилось, а новое, другое, теперешнее, началось. В общем, нес меня орел долго и далеко – или же мне так, напуганному, показалось. И принес прямо в свое гнездо, а гнездо, как и он сам, широченное – автомобиль поместится. Опустил вовнутрь, а ко мне орлята его подскочили. Тут уж я со страху совсем… ну, осознал я, что орел не себе добычу искал, а потомству своему – заклюют они меня сейчас, всего наружу вывернут. Но нет: подскочили птенцы, трое их было, осмотрели меня, без злости, с любопытством. Ну, я и обнял одного, чувствую, что и он меня крылышками своими обнять пытается, щекотно так, перьями-то. Рассмеялся сквозь слезы и понял – надолго я здесь…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть первая, Folder A, 17.05.2026.
2
Виталик на секунду останавливается напротив дверной вывески. Вчитывается:
Директор медиа-портала “Круглосуточное” Кузнецов А.П.
Как будто вспомнив, куда и к кому он идет, Виталик поправляет галстук. Тихонько, заискивающе стучит в дверь.
– Да!
Кузнецов сосредоточенно, даже агрессивно, всматривается в экран ноутбука, сложив руки на подбородке. На одну рабочую вкладку – четыре вкладки с эротикой.
– Александр Петрович?
– Говори.
Виталик растопыривает ладони, открывает пошире глаза и на коротком вдохе-выдохе выдает:
– Сен-сация!
Кузнецов недовольно поднимает брови и с презрением смотрит на своего молодого редактора. Дело в том, что Александр Петрович слышал это слово уже тысячу раз за последний год (немалый процент из них – от самого Виталика) и ни разу в последующей информации не увидел ничего “сен-сационного”.
– В городе появился супергерой!
Виталик – тот еще подлиза. Без преувеличения, профессиональный – именно благодаря своему филигранному подлизыванию он и преуспел в профессии.
– Какой еще супергерой?
– Самый настоящий. У него даже костюм есть!
Кузнецов привстает со своего директорского места и тянется на другой конец стола за кружкой охолодевшего чая с коньяком.
– Костюм, Виталя, у любого придурка есть. У меня во дворе подростки в таких на дискотеки по выходным ходят. Пингвины там, динозавры. Так что голову ты мне не засирай. Вот и у тебя, придурка, тоже костюм, с галстуком. Нахера ты так вырядился, Виталя?
– Да не такой костюм! – не унимается Виталик. – Трико!
Чая и коньяка в кружке – примерно поровну.
– Значит, педик. Сейчас они все так ходят. Ты мне про педиков предлагаешь сенсационные новости писать, Виталя?
Кузнецов не всегда был таким злыднем – точнее, был, конечно, но его вспыльчивость не превышала границ допустимой нормы для человека его должности. Все стало значительно хуже, когда он развелся с женой после двадцати шести лет брака. Отсюда и вкладки с эротикой, и откровенное злоупотребление алкоголем на рабочем месте, и эмоциональный отрыв на подчиненных с обязательными оскорблениями. И теперь, в свои почти пятьдесят пять, Петрович уныло наблюдает за тем, как жизнь его, на которую он раньше не обращал внимания – некогда было – тонет в потоке бесполезных бумажек и развлечений, которые давно не развлекают; в ней нет больше спешки, а дети выросли и более не нуждаются в его помощи и общении. А дальше пенсия и она, с его-то характером, обещает быть одинокой и уже издали отдает противным перегаром от кислющей бормотухи.
Виталик в отчаянии разводит руки в стороны и с шумом вздыхает. Такой жест однозначно не нравится Кузнецову, и у редактора-подлизы есть всего несколько секунд до того, как директор окончательно взбесится и вышвырнет его из кабинета.
– Он. Умеет. Летать!
Кузнецов снова привстает, но с другой целью.
– Виталя…
– Да правда, умеет! Как в фильмах!
– Виталя!
– Сейчас покажу!
Редактор подскакивает к столу и разворачивает перед носом Петровича экран смартфона.
– Вот. Сегодня утром прислали.
На видео можно разглядеть, как между двумя зданиями пролетает человек, одетый в трико. На груди мужчины – эмблема. Он медленно, гордо взмахивает тканевыми крыльями и исчезает из кадра.
– Монтаж? – спрашивает Кузнецов, изменившись в голосе. Виталик тут же это подмечает и переходит на нужный, рассудительный тон:
– Сомневаюсь. Мишель посмотрела, говорит, что никаких склеек не замечает – а она специалист, сами знаете. В крайнем случае – это очень хороший иллюзионист.
– А с чего ты взял, что он герой?
– А кто ж еще? Эмблема, трико…
Теперь Петрович меняется не в голосе, а в лице.
– Балда.
Сотрудники уже знают, что подарят Кузнецову на юбилей, чтоб не прогадать – проституток, конечно – но незавидная судьба директора их совсем не интересует. Им неважно, сопьется он, сойдет с ума от нервных срывов или скоропостижно умрет от инсульта.
Александр Петрович уже замахивается, чтобы как следует толкнуть Виталика своей огромной ладонью к двери, но вдруг останавливается.
– Хотя знаешь что, – директор наконец-то садится обратно в кресло, а в его глазах загорается такой редкий за последнее время огонек эксклюзива, – последи-ка за ним. Герой или не герой, фокусник или хер его пойми – разберемся. Если он и вправду так умеет, то он – талант. Начнет шуметь – подхватишь его тут же и дадим материал первыми. Понял?
Рот Виталика разрывается от улыбки.
– Понял!
– Ну, иди. Проворонишь – прибью. И да – смени свой дурацкий костюм!
Виталик вприпрыжку выскакивает из кабинета директора и, пританцовывая, направляется к кофе-автомату. На судьбу Петровича ему тоже, как и остальным, наплевать, но если Виталику удастся как следует его умаслить, помочь выдать в эфир невероятно успешный материал, то его карьера сделана, а карьера Кузнецова – реанимирована. Петрович хоть и злобный, но честный, и своим помогает, а еще у него множество связей, которые Виталик может выгодно для себя использовать. Дело за малым – выпить чашечку кофе и написать сенсацию. Пока автомат мешает молоко, воду и зерновой порошок, редактор мечтательно поднимает голову к потолку и визуализирует свой будущий успех:
Первый в мире реальный супергерой!
Текст за авторством Виталия Васина.
3
“… птенцы подросли, и для них настала пора вставать на крыло. Я, может, и не подрос особенно, но Отец… в смысле, орел, исключений не делал. Мы с братьями и сестрой боялись, конечно, ужасно это – вот представьте, берет вас самый родной и близкий для вас человек и с высоты вниз бросает. Так и тут, и ведь неясно совсем, почему ж так стало, что раньше ухаживали за тобой, кормили, в тепле держали, телом от дождя укрывали, а теперь отношение изменилось, да еще и убить хотят. Пищали мы сильно и смотрели так жалобно, но Отец был непреклонен. Первым столкнул, помню, Савву – страх был такой, что и не описать, и вдруг раз – поднимает его обратно орел, а Савва еле жив, обкакался весь. Только в себя пришел – и снова прочь из гнезда, и снова Савва летит на верную смерть, и снова Отец в последний момент спасает и поднимает в дом, нам показывает, дескать, ни жив ни мертв, и результат не достигнут, а какой результат нужен, мы и знать не знаем. Лелю Отец на край гнезда едой подманивал, уж больно она покушать любила. Висит орел прямо над домом, мяса кусок в клюве держит и дразнит Лелю – подходи, забирай. Леля лапками семеменит, пищит, кушать хочет, и раз – вывалилась головой вперед. Пока летать не научилась, Отец ее и не кормил, потому она быстрее всех на крыло встала – а там уж и сама начала пропитание искать. Помню, подлетает такая, как впервые смогла, довольная, глаза счастливые-счастливые, а мы с ребятами клювы раскрыли и смотрим, завидуем, так же хотим, но не получается. Ну а, меня, конечно, Отец напоследок оставил. Не церемонился – поднял на себе и швырнул вниз. И вот падаю я, глазами прям в землю, а земля так быстро-быстро приближается, я руками машу, ноги согнул, а она все равно приближается…
Взлететь подобно Птице –
Да только б не разбиться.
Народная молва
…и раз! в последнюю секунду орел меня спиной от земли защищает. Только к гнезду подлетели – Отец в воздухе переворачивается, и я заново сам по себе, пушок у меня уже появился, но не помогало мне это, руками, ногами, головой трясу, и не получается. Долго меня Отец бросал, я уж думал, не судьба мне эту науку освоить, но орел терпелив был, не отчаивался. И вот падаю однажды, машу всем телом и вдруг вижу: земля не приближается. Точнее, приближается, конечно, но медленнее значительно. Так я аккуратно в траву и сел. Отец сзади подлетел, крылом по плечу похлопал, похвалил. Сам до гнезда обратно не смог – сил не хватало. Долго еще неуверенно на крыле себя чувствовал – да и до сих пор могу не удержаться при взлете, и не знаю, почему так…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть первая, Folder A, 19.05.2026.
4
Рация зашипела встревоженной коброй:
– Всем патрульным автомобилям: драка на Постсоветской, 91. Подтверждено наличие холодного оружия у одного из участников драки. Прием… Повторяю всем патрульным автомобилям: драка на Постсоветской, 91, с применением холодного оружия. Прием… Повторяю всем патрульным авто…
Командир отряда срывает трубку:
– Патруль номер шесть, в двух кварталах от Постсоветской. Прибудем на место через минуту, как слышите, прием?
– Принято, патруль номер шесть.
Автомобиль резко разворачивается вправо – здесь, через Чкалова, до Постсоветской рукой подать – и набирает скорость.
– Парни, готовьтесь, – сообщает командир сидящим сзади бойцам.
Петя разминает шею и довольно улыбается, ведь смена без такого рода приключений ощущается абсолютно бессмысленно – и вот повезло. В общем-то, поэтому Петя несколько лет назад и оказался в полиции: в детстве и юности он очень любил драться. Потом, с течением времени, осознал, что лучшая драка случается тогда, когда ты бьешь как можно больше, а бьют тебя – как можно меньше. И только одно место работы предоставляло ему такую возможность. Туда и пошел.
Транспорт на Чкалова расступается в стороны под давлением бело-синего, орущего сиреной патрульного автомобиля. Поворот влево – и отряд едет напрямик к перекрывшим движение хулиганам.
Еще несколько секунд – и Петя покажет этим нарушителям порядка, что им, нарушителям, драться ни в коем случае нельзя, а вот ему, Пете, – можно, потому что само государство дало ему такие полномочия, и эти полномочия Петя непрекословно и не без удовольствия исполняет.
Как только автомобиль остановился и командир рыкнул короткое “Вперед!”, Петя хлопает дверью, раскладывает дубинку и тут же лупит ею по шее стоящего перед ним молодого человека. Человек падает навзничь.
– Петя, это не тот!
Полицейский поворачивает голову в противоположную сторону и видит, как его товарищи уже скручивают руки трем парням, один из которых – в трико и с тканевыми крыльями, под оглушительные вопли и заунывные причитания теток поблизости.
Сконфузившийся Петя переминается с ноги на ногу прямо у головы поверженного им прохожего и молча наблюдает за выверенными действиями своего отряда. Трое обезоруженных хулиганов мешками влетают в патрульный автомобиль.
– Пошли, пошли!
– А с этим чо делать? – спрашивает Петя, показывая на бессознательное тело под его ботинками.
– Оставь его в покое! Поехали!
– Ладно.
Петя оглядывается по сторонам, складывает дубинку и садится обратно в автомобиль. Пока водитель разворачивается, а легкий, весенний, ароматный ветерок щекочет носы полицейских, Петя на секунду задумывается о своем провале. Может, в следующий раз сначала оценить обстановку и не рубить сплеча? А потом эти негативные мысли покидают его крупную, шарообразную, короткостриженую голову, и на их место приходят мысли другие, приятные. Цель же достигнута. Он, Петя, ударил (да еще как! сразу положил!), а вот его, Петю, – и пальцем не тронули.
***
Давай, давай. Заводи. Сюда садись. Сюда, говорю. Вот так. Отлично. Валя, чайник вскипел? Ага. Костюм? Ты что, в костюме по улице ходишь? У меня жена тоже… любит вырядиться как-нибудь так, знаешь, экстравагантно. Прикинь, сколько денег уходит на это? Ууу, лучше тебе и не знать. Подожди, чай сделаю. Да вернут тебе твой костюм, не переживай. Посиди пока. Вот. Ты мне лучше скажи, тебе что, больше всех надо, что ли? Ну грабят бабку, ну позвони нам, приедем да разберемся. А ты в драку с ними, а у них нож. Не страшно, не? Герой, говоришь… Валь, запиши нашего героя на прием в психиатрию, пускай проверят. Ненормально это, когда на нож просто так, как за здрасьте, бросаются. Ага. Чай мутный какой-то. Валь, слышишь, не? Ладно. Ну, рад сообщить, что ни в чем тебя не обвиняют теперь, да и вообще санкций к тебе никаких не будет, только запишем еще раз тебя для протокола, да пойдешь домой в своем костюме. Ясно? На, заполняй. Вот тут, ага. Ну, видишь, имя, фамилия, дальше по списку. Смотри, чтоб фиолетовая бумажечка эта не съехала. А я пока что… Валь, ты здесь? Чай мутный, говорю, посмотри, а? Спасибо. Так, давай повторим… Ага, вижу. В общем-то, понятно все: увидел, что грабят, побежал на помощь, так? С БАЛКОНА прыгнул? Не, парень, точно, ты неадекватный какой-то. Валь? На прием записала его? Хотя знаешь… у меня жена, когда что не по ней, тоже такие кульбиты вытворять может, только берегись. Ладно. Ну, а дальше? Нож он достал, так, это мы знаем. Да что ты заладил со своим костюмом, отдай в текстиль, ну или сам, умеешь, не? Что? Чайник испортился? Валь, новый закажи, пусть привезут, номер в столе, верхний шкафчик. Ага. Так, костюм порезали, значит, а ты им в морду? Обоим? Красавчик. А потом не давал сбежать? Ну, пока наши ребята не приехали, ясное дело. Ты уж их извини, работа у них такая, тут не до сюсюканий. Сказали им, дерутся прямо посреди дороги, не дело это. Понял, да? Ладно, распишись здесь. Бумажечку придерживай. Вот. А что это у тебя по всему телу такое? Кожное что-то? У меня у жены тоже… ладно, можешь быть свободен. Ступай, говорю, вот через дверь, дальше налево, а там увидишь. Давай, счастливо. Валя, ты здесь? Валь? Чтоб тебя… Эй! Слышишь, не? Эй! К психиатру так и не записали тебя! Ладно. Давай, ага. Валь? Валя?
5
“… как только на крыле освоился – а времени это заняло много – так Отец, орел, то есть, от меня и избавился. Ребята-то давно самостоятельными стали, и не видно их было с тех пор, а я вот задержался, что уж тут поделать. Подлетаю к гнезду – а отец меня домой не пускает, сбрасывает. Толкает, пихает, взъерошенный такой… больно, обидно, а понимаю уже – дороги назад нет, все, вырос, пора самому теперь, а не готов я. Не готов и все. Полетел, помню, куда бог пошлет, летел и летел, пока руки-крылья не затекли совсем – на скалу и присел. Лежу, реву, хоть здесь бери да умирай. Не знаю, сколько лежал да сколько ревел, да вот чувствую – живот от голода схватило, ноет, сосет, невыносимо прям, колотит так, что перья ходуном ходят. Поесть надо, а есть нечего, и не знаю, как оно делается, еда, в смысле, добывается-то. Оно и ясно – и в родительском доме кормили, и Отец кормил-поил, а тут самому решать надо, иначе ведь смерть, да мучиться так… И оттого еще грустнее стало, все глаза выревел, но силы, что остались, собрал и от отчаяния со скалы и взмыл. Высоко поднялся, вокруг все осматривать пытаюсь, а сквозь пелелену слез и взгляд не проходит, сливается все, как вдруг боком вижу – кролик по полю бежит, ушами своими дрыгает, скачет. Смотрю на него, с высоты, на довольное и простое это создание, и такая злоба меня взяла, и так мне захотелось кролика этого зашибить, что аж затрясло всего, сейчас, думаю, кишки кролику этому и выпущу. И давай с высоты на него падать, тело согнул, ноги вперед вытянул, пальцы на них растопырил, воздух вокруг аж свистит – так быстро спускаюсь, а кролик, видать, почуял, поскакал быстрее, да все в стороны метит, виляет, петляет, а меня не остановить уж…
Коль не набил желудок –
Прощай! прощай, рассудок!
Народная молва
… и каааааак схватил я его, как впился в его шкуру когтями своими, как сжал всеми силами оставшимися, так он, кролик этот, дух и испустил, уши и повесил. Бросил его на землю, злобу унять пытаюсь, дыхание перевожу, и только понял – это не от злобы я кроля прибил. Вот же, еда-то, передо мной и лежит. Вот так же, орлы-то, пропитание себе да детишкам и добывают. Тут уж все, нутро задрожало, подскочил я к нему и прямо ртом в его тушку и вгрызся. С мехом, со шкурой, с кровью, все внутренности его, жру, глотаю, не разжевывая да не разбирая. Нас Отец, конечно, тоже сырым мясом кормил, но не так вот, чтоб целиком… ну, в общем, только тогда я понял, что делаю и что ем – что живое это, бьющееся сердце – и что есть мне теперь такое придется всегда. Поплохело мне сразу же, затошнило и замутило – потому что не ел долго, конечно, и вот что без разбору и что кусками и с мехом глотал, да и от осознания тоже. Рухнул на землю, вырвало меня, травы надергал, ею подтерся, ею укрылся, да тут же в поле, холодный да мокрый, уснул…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть первая, Folder A, 21.05.2026.
6
Петя, бодрый и веселый после удачной и богатой на события смены, вбегает по широкой лестнице к старомодной деревянной двери невысокого здания. Он дергает за ручку, минует небольшой неосвещенный перешеек, здоровается с охранником на посту и заворачивает в левый коридор. Петя узнает этот коридор из тысячи: он слишком часто засматривался на крупные, страшные дыры в постеленном здесь вечность назад линолеуме. Вот и сейчас он как будто специально шаркает ботинками, пытаясь попасть в зияющую, кровоточащую дешевым материалом линолеумную рану, очевидно, не совместимую с его, линолеума, жизнью. Неизвестные Пете чиновники, окаймленные портретными рамками, деловито смотрят на его жестокое баловство с обеих сторон коридора, но вот последний из них остается позади, и полицейский оказывается у прикрытых дверей актового зала. Никаких речей оттуда не издается, лишь шум опускающихся стульев, а это означает, что Петя добрался на собрание как раз вовремя.
Однако кое-что здесь изменилось, и Пете потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что именно. Новая табличка? Точно. Полицейский напрягает зрение:
Если ты видишь мужчину в трико –
Значит, он любит пихать глубоко!
Русское гомофобное сообщество
А ведь это что-то да означает, думает Петя. Предыдущая табличка висела тут, у актового зала группы идейных товарищей, больше двух лет, и у руководителя сообщества, Дмитрия Валентиновича, должны быть веские причины на такие радикальные изменения во внешнем убранстве самого консервативного объединения на свете.
По-прежнему оборачиваясь на табличку, Петя проходит внутрь и занимает свое привычное место – третий ряд, крайний слева. Сбросив с себя ветровку, полицейский оглядывается по сторонам на знакомые лица:
– Здорова. Здорова. Ага, вечер добрый.
Вообще, Петя горд собой. А как иначе: он принадлежит к тому редкому в наше время типу людей, которым не все равно. К персонам увлеченным и небезразличным, готовым менять общество к лучшему. К тем, наконец, у кого, помимо официальной деятельности, имеется в жизни что-то еще. У большинства, размышляет Петя, есть только работа, а вот у него, у Пети, есть еще и хобби – ну разве это не здорово? Разве это не повод для гордости?
К полицейскому присаживается Серый, его давний товарищ по РГС, который с пятнадцати лет работает сварщиком. Им, однозначно, есть что обсудить; Петя, например, в подробностях рассказывает Серому о своей сегодняшней смене, удачной и богатой на события – и так увлекается, что пропускает момент начала собрания. Дмитрий Валентинович, начав непривычно тихо, вскоре утомляется от раздающихся со всех сторон шушуканий и решает резко повысить голос. Петя и Серый, как и все остальные, тут же обращают внимание на своего немолодого и опытного лидера.
– Как вы наверняка успели заметить, я принял решение сменить табличку на входе в зал собраний. Я понимаю ваше недовольство такого рода действиями, однако могу заверить вас, что данная авантюра служит одной, крайне важной цели – и именно ее мы должны – нет, просто обязаны! – сегодня обсудить.
Серый нетерпеливо заерзал на стуле.
– К моему глубочайшему сожалению, я вынужден признать, что, несмотря на нашу предыдущую активность, гомосексуалисты, – на этом моменте Дмитрий Валентинович с трудом скрывает презрение, но все же сдерживается, чтобы, как подобает руководителю, оставаться объективным и беспристрастным, – продолжают существовать и, более того, адаптируются к новым условиям – и их отвратительная деятельность заходит на очередной виток. Наши разведчики выяснили, что на сегодняшний день гомосексуалисты – нет, педерасты! – тестируют невиданный нами ранее способ инедти… итенди… идентификации. И, как некоторые из вас уже могли догадаться, этим способом является ношение трико!
В короткостриженой голове Пети проклевывается какая-то важная мысль, но он, по неопытности, пока не может ее выудить.
– По правде говоря, трико никогда не были одеждой настоящих мужчин, – продолжает Дмитрий Валентинович, – однако мы и предположить не могли, что они могут стать – вернее, уже становятся! – символом однополых, нездоровых, противоречащих желанию природы и Бога отношений. Отныне и навсегда, я прошу каждого из вас со всей серьезностью относиться к любому человеку в трико, которого вы встретите на улице. В подъезде. В транспорте. Где бы то ни было. Вам нужно запомнить, зафиксировать в памяти то, что, с огромной долей вероятности, такой человек в трико является пе-де-рас-том.
Участники Русского гомофобного сообщества неотрывно следят за покрывшимся испариной лицом лидера.
– Именно поэтому я сменил табличку на входе в зал собраний нашего прекрасного товарищества. Эта табличка с запоминающейся кричалкой будет служить вам надежным напоминанием о хитрой схеме, придуманной нашими заклятыми врагами, и, благодаря ей, мы не дадим им нас обдурить. Поймите: это не излишняя вольность и не веяние моды – это необходимость, обусловленная постоянной угрозой, исходящей от гомосексуалистов, по отношению к здоровому, стабильному, правильному! обществу.
В зале кто-то захлопал, и теперь вся аудитория одобрительно, оглушительно шумела аплодисментами. Дмитрий Валентинович выдержал нужную паузу и сменил тон:
– Разумеется, нам не стоит забывать и о более ранних возможностях… невербальной коммуникации между членами гомосексуальных групп. Вы, конечно же, хорошо их знаете: длинные челки, раскрашенные волосы, узкие джинсы, чрезмерно высокие и манерные голоса и некоторые другие. Для новичков нашего сообщества предусмотрена выдача брошюры “Десять продвинутых способов распознать гомосексуалиста”. А теперь я хотел бы попросить секретаря заседания вывести картинку на экран.
Вихрем кружившаяся мысль в голове у Пети наконец-то обретает верную для понимания форму. На экране появляется фотография парня в трико и с тканевыми крыльями, и полицейский однозначно может сказать, что видит его не впервые.
– Внимательно посмотрите на персонажа на экране. По некоторым нашим данным, этот человек является воинствующим педерастом и, вполне вероятно, тем самым гомосексуалистом, из-за которого распространяется мода на трико в их нездоровой среде. О местонахождении данного человека следует докладывать в сообщество непременно.
– Вот сука, – вырывается из Пети.
– То еще чмо, – поддакивает Серый.
– Да не, – уточняет Петя. – Мы его сегодня с пацанами на смене брали. За драку.
– Да ладно? – удивляется Серый.
– Ага. Если бы я только знал…
– В связи со сложившейся обстановкой, я предлагаю вернуть практику карательных отрядов нашего движения. Это суровая, но необходимая в данной ситуации стратегия. Мы должны во что бы то ни стало остановить наступление новой волны гомосексуалистов, а этого возможно достичь только самыми жестокими методами. Давайте проголосуем. Кто “за” введение карательных отрядов? Хорошо. А кто “против”? Единогласно. Я знал, что в нашем сообществе состоят наиболее сознательные и небезразличные к судьбе нашей родины люди. Секретарь, организуйте прием в отряды. Спасибо за внимание.
Петю и уговаривать не надо – его садистская натура только и требует драки, той самой, лучшей из лучших. Сразу после окончания заседания он бросается к секретарю и просит записать его в отряд на послезавтра – на выходной. Так, шустро соображает Петя, больше шансов наткнуться на педика с крыльями, а у него с ним есть одно незакрытое дельце – сегодня, вместо того, чтобы идейно отлупить любителя однополых отношений, полицейский рубанул невинного парня. Не жалко, конечно, просто очень обидно. Эх, если бы он только знал. Представить только: показывает Дмитрий Валентинович главного гомосексуалиста города на экране на важнейшем собрании сообщества, а Петя, не кто-нибудь там, а Петя, его уже на смене отмудохал до полусмерти. Какое сразу уважение. Но ничего. Все еще будет. Петя присвистывает, накидывает ветровку на плечо и шагает по коридору к выходу, отрываясь на линолеуме. Погода, главное, какая, даже поздним вечером ничуточки не холодно.
7
“… а вот что дальше было – не помню. Вообще ничего. Как кроля того разодрал, так и память как будто отшибло. Видимо, жить начал… как сказать, инстиниктивно? Ну, то есть, неосознанно, не понимал толком, что делаю и что со мной происходит. Смутно в голове осталось – как очухался утром в поле, как на скалу ту самую, куда впервые и прилетел, вернулся и начал гнездо обустраивать, да и, пожалуй, все. Как обычный орел жил, разве что не мог я быть… настолько обычным, понимаете? Братьев и сестру Лелю, да и Отца самого, не видал с тех пор, а может, и видал, да не запомнил. Умерли они уже, наверное; птичий век, как известно, недолгий. Потомства, насколько знаю, у меня не осталось – орлицы меня избегали, поэтому никогда я, ну, с ними не сталкивался, ну, так близко чтоб, в том смысле самом, чтоб процесс этот, ну, когда самец и самка вместе, ну, чтоб птенцов потом заиметь, вот такого и не было у меня никогда. В общем, как в тумане все, все эти годы. Охотился, летал, мясо сырое ел, и каждый день так, и когда мне сказали, сколько времени прошло, я чуть было и чувств не лишился. А тот момент, как очухался… ну, как выстрел. Это выстрел и был. Лечу, как обычно, и тут вдруг резко громко, мощно, как барабаном по голове, повело меня сразу, закружило, в ушах шум, падаю, деревья впереди…
Выстрел из ружья
Отучит от спанья.
Народная молва
… хорошо еще, за ветви зацепился, а так бы насмерть, наверное. С трудом поднялся, перья вокруг юлою кружат, и слышу сквозь шум: бегут, орут, собака лает, выбегают из-за кустов двое и ружье на меня направляют. Тут вся пелелена как будто спала, и я им как заору, совсем от себя такого не ожидав: “Да вы чо, мужики, охренели совсем? Вы зачем в меня стреляете?” Тут охотники дар речи и потеряли – а я то, получается, приобрел, да только осознал это позже гораздо. В общем, смотрят они на меня, охотники эти, глаза выпучили, и даже собака почему-то скулить начала. И смотрят так странно и заразительно, что и я голову вниз опустил – голый я, оказывается, весь в пуху, грязный, кровоподтеки. Страшно стало, не по себе как-то. Тут мужик один, наконец, пальцем на меня показал да как крикнет: “Маугли! Это Маугли!” А я ему в ответ: “Да какой к черту Маугли, не видишь что ли, человек я! Такой же, как ты, человек, а ты в меня из ружья!” И тут… произошло со мной что-то. Понял, что вру – не человек ведь, не совсем, точнее. И история та, с Отцом, когда он меня выкрал, в мыслях всплыла, и как дала по голове – зашатало меня, сознание почти потерял, мужики, помню, подхватили и на плечах понесли. В деревню свою принесли поначалу, а потом и в город меня отправили. А про Маугли я ж еще из детства знаю – мамочка мне перед сном его, помню, читала…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть первая, Folder A, 23.05.2026.
8
<щелчок> В новом выпуске самого рейтингового воскресного ток-шоу “Не мешки ворочать” вы вновь узнаете о самых важных и волнующих событиях на сегодняшний день.
– Мама с ребенком осталась без крыши над головой из-за халатности чиновников. Анастасию Михайлову в буквальном смысле вышвырнули на улицу из-за неуплаты долгов, о наличии которых она даже не подозревала. Как долго проблемы молодых семей будут игнорироваться властями регионов? И сколько еще будет продолжаться жилищно-коммунальное мошенничество?
– Новая волна насилия на улицах российских городов. Сотни пострадавших молодых людей обращаются в правоохранительные органы, но не могут получить даже простейших ответов: кто на них напал и, самое главное, за что? Это локальные банды обезумевших от бедности безработных? Или же деятельность централизованных группировок Русского гомофобного сообщества? И как именно со всем этим связана таинственная фигура в трико и с крыльями?
Это и многое другое мы обсудим в новом выпуске самого рейтингового воскресного ток-шоу “Не мешки ворочать”. Двадцать четвертого мая, в семнадцать ноль ноль по Москве. Не пропустите! <щелчок>
***
Строятся парни, цыгарочку в зубы, ждут по часам да товарищей ждут. Правил немного, законов – тем паче: одежду – темнее, кулак – посильней. Ходишь да бродишь, за улицей смотришь, чуть что не так – да ни шагу назад. Крепкие парни, здоровые, резвые, песни горланят, толкаются, ржут. Дело их правое, правое – грубое, за дело убьются, за дело убьют. В круг собралися, друзей дождалися, те ровно подъехали, точно к семи; пересчитались да вместе обнялись, крикнули, ухнули, раз – и пошли!
Товарищ!
Будь бдителен,
Зол
И глазаст!
Вдруг
В темноте
Промелькнет педераст?
Лозунг карательных отрядов Русского гомофобного сообщества
И в путь-дорогу, на улицы города. Вправо да влево, нет ли кого? Нет ли челкастых, дурных да цветастых, нет ли в одежде смешной и в трико? Случайный прохожий? Нет, не похожий, трогать не будем, давайте в толпу. А ну разойдитесь да не стопоритесь, парни шагают – идут на войну!
Вперед! Вперед! Вперед!
Дело наше ждет!
Вперед! Вперед! Вперед!
Дело наше ждет!
Вперед! Вперед! Вперед!..
На светофоре – какое же горе! – нет, не целуются двое мужчин. Нет серьги в брови – не будет и крови, бить пацана никаких нет причин. На стадионе, в центральном районе, нет педерастов и гомиков нет. Вот и удача – и на пути к дачам двое под ручку идут в туалет. Рассвирепели и вмиг налетели, ногами по морде, по почкам, под дых, лупят по брюху, таскают за ухо – чтобы ты, педик, боялся, притих!
Бей! Бей! Бей!
Силы не жалей!
Бей! Бей! Бей!
Силы не жалей!
Бей!..
Бросили битых, решили – с них хватит, направились дальше, хороший настрой – сделано дело, дело-то – правое, каждый из них – настоящий герой. Кто, кроме них, защитит землю-матушку, кто, кроме них, от угрозы спасет? Кто ж, не жалея костяшек на пальцах, кто извращенцев больных изведет?
Ура! Ура! Ура!
Всем педикам – хана!
Ура! Ура! Ура!
Всем педикам – хана!
Ураааааааааа!
9
“… и вот как в город привезли – так сразу по врачам да докторам отправили. Там они меня приодели, постригли, помыли и долго смотрели, охали да ахали, все пытались понять, что со мной не так. Я не противился особо, но внимание такое со всех сторон непривычным было – дескать, несчастный я какой-то, больной да воспитанный неправильно. Но оказалось, да врачи подтвердили, что здоровье у меня отменное, силы в руках и ногах – как у буйвола, разве что паразитов потравили, от мяса сырого, да на том все. Особенно вопросов много было к перьям и пуху моему – якобы странно, что они у меня из кожи полезли и что с ними делать теперь. Ничего, отвечаю, делать с ними не надо, они мне для полета нужны. Посмеялись доктора, говорят, не может быть, чтоб существо таких размеров и весу могло в воздух подняться. Смотрите, им в ответ, летать я умею – раз попробовал, два попробовал, а не выходит – ну, отмечал я уже раньше, что иногда не получается, да еще и врачи глядят так пристально и посмеиваются, смущают. У мужиков, говорю, спросите тогда, что меня привезли – они же меня в полете и подстрелили. У мужиков, отвечают, мог быть шок от столкновения с диким человеком в перьях, вот и показалось им, навоображали себе. А ты, говорят, таким позам да взмахам у орлов научился – имимитация это, вроде, но взлететь, конечно, смочь ты не сможешь. Спорить я не стал – подумал, может и к лучшему, что не знают они обо мне, не стоит с самого начала в обществе людском как орел себя вести. Да и радуются доктора, что я не как другие дети-маугли, совсем неагрессивный – зачем их расстраивать? В общем, они меня подталкивают, жить теперь тебе с человеком надо, по новой осваиваться. Конечно, за пятнадцать лет многое забылось, но так же быстро и вспомнилось – как еду из тарелки ложкой да вилкой, как когти стричь, как туалетом пользоваться, мыться в ванной как да в кровати спать. Довольны были доктора такими успехами, ну, говорят, тогда пора и за образование твое взяться, а мы пока родных твоих поищем. А я-то, кроме счета до десяти да букв некоторых, и не знаю ничего – откуда бы знать, если меня еще детсадовцем Отец к себе забрал?..
Читать да цифер знание –
Вот все образование.
Народная молва
… в школу так и поместили, в первый класс отправили. Ощущал я там себя странно – детишки вокруг маленькие, один я – здоровенный бугай, но понял быстро, что по себе или нет, а я здесь для того, чтоб учиться. Вот и начал. Жи да ши, складывай да вычитай. Чего сложного? Так по классам и полетел, легко мне наука давалась. Второй, третий, четвертый, пятый – все за три месяца. Хвалили учителя, а вот дети дразнились, Птицей называли. Вроде бы не обидно, но задевало – орел я, а не просто птица какая-то. В общем, учился-то я хорошо, но проблема все-таки была – почерк плохой, никак ручка между пальцев удобно не ложилась. Оттого дети тоже издевались – подходили да говорили: что ж ты, Птица, как курица лапой пишешь? – и ржали. Бесился я сильно, так бы взял, да разодрал бы мелочевку эту, ведь не сложнее, чем кролика, однако понимал прекрасно – не по-людски это как-то…
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть вторая, Folder B, 25.05.2026.
10
– Это что такое, Виталя?
Испуганный редактор мутным от страха взглядом смотрит на нарочито удивленное лицо Александра Петровича – с неестественно выпученными глазами и игриво приоткрытым ртом. Указательным пальцем правой руки директор медиа-портала “Круглосуточное” тычет в экран ноутбука с выведенной на него заставкой видео-превью, а средний палец левой руки дамокловым мечом висит над “пробелом”.
– Это что такое, Виталя? [2]
– Я… я не знаю.
– Не знаешь? Ну давай тогда вместе посмотрим!
Дамоклов меч немедленно срывается и падает на кнопку.
<щелчок> В новом выпуске самого рейтингового воскресного ток-шоу…
На всей минутной продолжительности видео-превью Александр Петрович еще сильнее выпучивал глаза, еще шире и игривее открывал рот, формируя губы в злодейскую, маниакальную улыбку, шаловливо и вычурно цокал и запретительно покачивал указательным пальцем у экрана, всячески обращая внимание перепуганного до смерти Виталика на происходящее перед ним.
…“Не мешки ворочать”. Двадцать четвертого мая, в семнадцать ноль ноль по Москве. Не пропустите! <щелчок>
– Это что такое, Виталя? [3]
Язык редактора-подлизы одеревенел, но Александр Петрович и не рассчитывает получить от него ответ. Теперь это был его, Александра Петровича, перфоманс, где Виталику положена роль немой жертвы. Следовательно, все идет по плану директора. Но уж если жертва заговорит – она не сможет сказать что-то, что остановит его гнев. Она может только усилить его.
– А я тебе скажу, что это такое, Виталя. Ты обосрался.
Кузнецов медленно поднимается из-за стола и аккуратными, но уверенными шагами подбирается к Виталику.
– Я говорил тебе, чтобы ты за этим героем-фокусником следил? Говорил? Говорил. Я тебе говорил, что упускать его никак нельзя? Говорил? Говорил. А ты что сделал? А ты что сделал-то, Виталь? Правильно, Виталь. Ты обосрался.
Теперь Александр Петрович обходил Виталика по кругу, постепенно сужая кольцо, подобно удаву.
– Скажи-ка мне, Виталя, каким это нахрен образом ребята из этого долбанного ток-шоу первыми выпускают материал про твоего героя, а? Походу и гомофобы тоже в курсе этого чувака, ты так не думаешь? То есть все уже знают, а читатели и подписчики “Круглосуточного” не знают, верно? “Круглосуточное” будет лапу сосать, так? Или не лапу, Виталя? Это что такое, Виталя? [4] Как же это ты так обосрался, Виталя?
Опустив мутные глаза в пол, как школьник после родительского собрания, Виталик чувствовал, что настала пора сказать что-то в свое оправдание, хотя это, очевидно, ничем не поможет:
– Я не знаю, откуда они про него узнали. Он никак не шумел, я следил. Вы же сами сказали – брать его, если зашумит.
– Тогда почему ОНИ его берут? Как ты думаешь?
– Я не знаю!
– Потому что, например, он на днях в ментуру загремел. Ты об этом знаешь? А то, что на него гомофобы охоту открыли, ты знаешь? Они его в педики из-за трико записали, ты знаешь? Нет, не знаешь. А вот они, с ток-шоу, уже, видимо, знают. Даже я уже знаю, Виталя. А ты не знаешь. И читатели наши, из-за твоего недосмотра, тоже не знают. Они пойдут смотреть ток-шоу и узнают оттуда. Врубаешься, нет?
Конечно, Виталик врубается. Александр Петрович, подписчики “Круглосуточного” и все РГС в полном составе могут поверить ему на слово, что ему, Виталику, в этой ситуации обиднее всего – это ведь он больше всех вокруг хотел дать первый на свете материал про супергероя. И да, его опередили, и он упустил, но почему? Потому что он хотел про супергероя, а не про фриковатого мужика в трико, которого забирают полицейские и лупят гомофобы. Потому и искал не там. Потому и следил не за тем.
Александр Петрович, видимо, уловил немое разочарование Виталика самим собой, завершил очередной виток вокруг его недвижимого редакторского тела, встал прямо перед его лицом, от души выдохнул и понимающе начал:
– Короче, слушай внимательно, что тебе сейчас нужно сделать…
Все это время, все это недоброе утро директор медиа-портала внимательно смотрел на Виталика, но только сейчас увидел, во что он одет, и сошедший было с его налитых кровью глаз гнев мгновенно закипел с новой силой.
– Это что такое, Виталя??? [5]
Редактор стоял перед ним, Александром Петровичем Кузнецовым, в легкой рубашке поло, длинных пляжных шортах и шлепанцах.
– Ты что, мать твою, на курорте?! – заревел, будто разбуженный охотниками медведь, директор. – Какого ты хрена вздумал заявиться на работу в таком виде? Может, ты, тварь, в следующий раз в трусах сюда припрешься, а?
Александр Петрович сильно толкает Виталика в грудь и идет в наступление.
– Мало того, что ты просрал материал…
Ладонью в лицо.
– Так ты еще и…
– Но вы же сами сказали сменить! – пытается спастись Виталик, но уже поздно. Директор замахивается и со всей силы шарашит кулаком в подбородок редактора. Тот отлетает в самый угол кабинета, к огромному цветку в горшке, и ударяется головой о стену.
– Падаль.
Трясущийся Виталик трогает затылок и ощущает на пальцах густую, липкую, тягучую кровь.
– Материал. Про это чучело. Такой, которого не будет у других. Мне на стол. В течение недели.
Александр Петрович возвращается к директорскому столу и берет в ноющую руку кружку чая с коньяком.
– Выметайся отсюда. Живо.
11
“… посчитали учителя в старших классах, что в физику я пойду, с техникой буду работать, потому меня по всем дополнительным занятиям таскать начали. Я в ней, конечно, понимал-то мало, но все читал, готовился усердно, задачу пока не решу – с места не встану, так оно и получалось, что оценки хорошие выставляли. И вот однажды нас на лекции в университет повезли, послушать, как и что там, на факукультетах этих, изучают, да как ребята умно да интересно рассказывать умеют. Вот так-то воздух такие-то машины очищают, а вот так-то батареи солнцем заряжаются и свет человеку дают, вот так-то в космос ракеты новые полетят, а в космосе этом звезды черные другие звезды, светлые, кушают. Захватывает, конечно, но сложно, да чем дальше слушал, тем больше осознавал, что не мое это. И вот напоследок мужчина рассказывать стал про теорию хаоса, а я так устал уже, что ничего и разобрать не мог из рассказа его, но слово это, хаос, то есть, мне понравилось так, что решил: до комнаты доберусь своей, – а мне тогда уже и комнату свою дали – отдохну как следует да потом обязательно почитаю. Отдохнуть-то отдохнул, а почитать позабыл. Спустя время вспомнилось, что ознакомиться хотел, а слово нужное из головы достать не смог – случается такое. Хвалас? Хтолос? Хоолст? Хааст? Хоть убей – не помню. Сел за компьютер да в поисковик давай забивать. Хвалас – ничего, хтолос – тоже, хоолтс он мне на холст исправляет, да еще и купить его просит для рисования, а вот Хааст…
Несчастие случилось,
Да лучше получилось.
Народная молва
… открылась страничка, а я и глазам своим не поверил: Отец. Вот он, на картинке-то, один в один и есть, орел Хааста, то бишь. Пишут только, что вымерший он уже времени сколько, и подавно не в наших краях обитал, но я-то сразу распознал, что Отец мой именно Хаастом был – и никем другим быть он не мог. Сходится все: и сам он гигантский, и гнездо его широченное, и детей они выкрадывать умели, как легенды гласят. Тут уж я соображать начал: раз Отец мой Хааст – то и я, получается, его породы, значит, и я Хааст тоже. Хааст я, оказывается, а не Птица обычная и даже не просто орел, и мало нас, Хаастов, нынче осталось. И так меня это открытие воодушевило, и так сразу тепло внутри стало – узнал, кто на самом деле такой! – что усидеть на месте было совсем невозможно. Хааст я, Хааст, и что Хааст я – буду гордиться, и что род Хаастов отныне прославлять мне положено. И ходить по земле, как люди другие, да жить поспокойней никак мне нельзя – не дело это для самой крупной птицы планеты. И вот, пока я в таком возбуждении был, мне новости пришли – дом мой родительский нашелся, и целых полтора года на это потребовалось…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть вторая, Folder B, 28.05.2026.
12
Автоматические двери супермаркета любезно раздвигаются, приглашая пройти вовнутрь. Щедрый жест, думает про себя Бомж. Он ощущает себя как будто в волшебной сказке: торопливые слуги открывают ворота королевства дорогим и долгожданным гостям. Вроде бы мелочь, но такое отношение к себе Бомж встречает нечасто, и потому ценит его и представляет в своей голове совсем иначе, чем большинство других. И, как нетрудно догадаться, подобные любезности он замечает гораздо реже от людей и гораздо чаще – от машин. Автомату все равно, как ты выглядишь, много ли зарабатываешь, где живешь и как дурно пахнешь – он будет приветлив со всеми одинаково.
Значит ли это, что машины менее бездушны, чем люди? Бомж не знает ответа на этот вопрос и даже размышлять на эту тему он сегодня не готов: слишком хорошее у него настроение, благодарное. Шутка ли: этим вечером он впервые за неделю может зайти в супермаркет и даже не для того, чтобы немного погреться или почувствовать запах еды, а за покупками. Скромными, необходимыми, но все же.
Здоровый мужик в исключительно черной, как у палача, одежде и надписью “Охрана” на спине окидывает вошедшего подозрительным, недоверчивым взглядом, но Бомж, нисколько не смутившись, уверенной походкой направляется к сложенным столбом корзинкам. Сегодня он здесь по делу, и ни один цепной пес продуктового концерна не сможет запретить ему эту штуку провернуть. У вас товар, у нас купец. Вот ваша лапша быстрого приготовления, а вот мои гроши. Простая и отработанная тысячелетиями человеческой истории схема. Только бизнес – и ничего личного.
Нельзя сказать, будто Бомжу все равно на тот факт, что в последнее время в их бездомных кругах наблюдается большое пополнение. Третья волна безработицы, кажется, бьет еще сильнее предыдущих, потому каждый новый день он видит по городу новые скитающиеся в поисках пропитания и ночлега лица. – Отнимают наш хлеб, – сказал как-то Боров, старый знакомый Бомжа, до обвала экономики державший ферму, – теперь нам еще меньше подавать будут. Валить их надо или за черту города гнать, иначе не протянем. А ты как думаешь?
Бомж неспешно бродит вдоль полок супермаркета, тщательно присматривается к продуктам, скидкам и полупустым стеллажам и пока не решается положить в свою взятую на входе корзинку хоть что-нибудь. По правде говоря, он, даже если очень захочет, вряд ли сможет купить сегодня что-то такое, что не поместилось бы в его руки. Корзинку он захватил совсем не по причине удобства: так значительно меньше шансов попасть в лапы недружелюбной охране. Был бы без корзинки – начали бы шмонать, просматривать камеры, обзываться и звонить в полицию, а ему, Бомжу, это совершенно ни к чему. У него сегодня слишком хорошее настроение, и он здесь для того, чтобы выполнить простейшую товарно-денежную операцию. Только и всего.
Бомж, с экономической точки зрения, думает точно так же, как и Боров, однако, с другой стороны, ему очень жаль новичков безденежья и улиц. Они – ньюкамеры, как сказали бы на работе Бомжа, той, что как будто из другой жизни, а ньюкамеров нельзя ругать за то, что они ньюкамеры – все когда-то ими были. Так что Бомжу непросто смотреть на тех, кто попал из тепличных условий офисов и панельных домов под мосты и на помойки – и уж тем более ему дико размышлять о том, что новоприбывших нужно гнать и от них избавляться. Бомж считает, что их задача, как старожилов, которые в бездомных делах не одну собаку съели, – помогать новичкам адаптироваться. Подставить плечо. Поддержать в первые, самые сложные, мгновения принятия. В общем, сделать то, что в такой ситуации должен сделать человек, если хочет продолжать считаться таковым.
Две пачки ничем не примечательных макарон и риса. Банка самой дешевой, из потрохов и древесной стружки, тушенки. Полкило подгнивших, уцененных фруктов. Чай в пакетиках, который, при нужной сноровке да с полевыми травами от Тахи, сойдет и за папиросы. Хватит ли еще на что-нибудь?
Правда, как мы уже знаем, не все в его кругах считают точно так же. Как будто ничему их эта история не научила, этих других старожилов-бомжей. Как будто это не они провалили естественный отбор современного мироустройства, чтоб принимать на себя недоступную ранее роль вершителей судеб и раскручивать маховик ненависти по новому кругу.
Бомж огибает дальние полки супермаркета, ловит на себе презрительный взгляд двух солидных женщин в длинных, в пол, юбках, и на минуту останавливается у отдела с парфюмерией. Здесь он вдыхает приторные ароматы духов, масел и средств для кожи – запахи, которые в его теперешней реальности никогда не встречаются, но по которым он однозначно немного скучает. На закрепленном под потолком телевизоре показывают шумное превью “Не мешки ворочать”, и Бомж, с очередным пробником туалетной воды на пальцах, бегло обращает на него внимание.
Если бы у Бомжа спросили, чем больше всего отличалась его жизнь прежняя от его жизни текущей, он бы однозначно ответил: “количество информации”. Не есть что попало и не спать где придется, а действительно новостной вакуум. Отсутствие инфошума принесло ему по-настоящему сильное ощущение безвременья, а с ним – бесконечности. Все, что ты знаешь, доходит до тебя сплетнями от других бездомных или расположено на мелких газетных клочках двухмесячной давности, в которые ты завернул остатки трехдневной прокисшей картошки. Хорошо это или не очень – Бомж до сих пор не понял, однако, вне зависимости от собственного социального статуса, он бы точно не стал тратить время на просмотр “самого рейтингового воскресного ток-шоу”. Даже безденежье лучше безвкусицы.
Бомж приближается к кассам и упирается в небольшую очередь. Ставит корзинку на пол. Оборачивается на алкогольный отдел. Туда он ни в коем случае сегодня не пойдет – продукты важнее и стоят дешевле. Но он все оглядывается и всматривается. Ищет то, что хочет найти.
Молодой человек перед Бомжом делает приставные шаги к кассе, не отрываясь от экрана смартфона. Он не отвечает на приветствие кассира и, что более важно, никак не реагирует на присутствие неприятного вида бездомного прямо за его плечом. Он слышит повторяющийся писк от столкновения лазера со штрихкодом, отвлекается на озвученную кассиром сумму, быстро, как будто чего-то боясь, прикладывает гаджет к аппарату и, все так же не отрываясь, ковыляет с корзинкой к выходу из супермаркета. Наступает черед Бомжа.
Парадоксально, размышляет Бомж, понаблюдав за молодым человеком со смартфоном, но социальные сети – это антисоциальные сети. Люди, в них попавшие, абсолютно игнорируют реальное общество, предпочитая быть привязанными к сомнительной цифровой активности. Повадки такого рода ребят с гаджетами напоминают Бомжу действия ослепших, где смартфон – собака-поводырь, способная провести пострадавшего субъекта сквозь недружелюбное, полное опасностей и холодное окружение, вокруг которого он никак не может сконцентрировать свое внимание.
Кассир заканчивает пробивать небогатое содержимое корзинки Бомжа и тут же вопросительно поднимает на него голову. Палач на входе, переминаясь с ноги на ногу, принимает удобное положение, выпячивает вперед плечи и складывает ладони практически на уровне паха, готовясь, в случае чего, защищать имущество корпорации. Бомж, не заставляя более сомневаться в своей покупательной способности, вкладывает руку в глубокий карман поношенной куртки и вываливает перед кассиром массу из мелких тертых купюр и липких окислившихся монет. Тот недовольно цокает, но принимается пересчитывать.
Бомж в последний раз оглядывается на отдел с алкоголем и все-таки видит ее. На верхней полке притаилась та самая чекушечка с красной крышечкой. Водка, которую он так любит и уважает за мягкость и вкус, что получают посредством льняной фильтрации. Бомж вздыхает, улыбается и дает себе обещание.
Кассир отсчитывает нужную сумму, оставляет несколько монет на подносе и проталкивает корзинку в желоб. Цедит сквозь зубы: “Спасибо за покупку”.
В следующий раз, в день, который будет еще более удачным, чем сегодня, он обязательно вернется за ней.
13
“… вот и оказалось, что за пятнадцать лет я на две тысячи километров к северу мигрировал, фамилий, названия села, да и местности самой, не помнил – да и кто в детстве хорошо помнит и знает, ну и с памятью, как я уже говорил, у меня штуки случались, потому так надолго поиски и затянулись. Точнее, не только поэтому, просто искать меня тоже некому стало: умерли папочка с мамочкой, мамочка от болезни, а папочка – с горя. Но в родные края я все же поехал, на могилках побывать и, может, вспомнить что-нибудь, что-то вроде терапипии, как врачи объяснили. Дом родительский совсем иначе выглядел, не так, как я его отрывками помнил, а все потому, что семья туда другая заехала, муж с женой и пацан мелкий, прям как наша, семья-то. Приняли они меня, встретили хорошо, про историю мою наслышаны были, поэтому все рассказали, показали и разрешили у них остаться. Много времени мне не потребуется, это я сразу понял, как на кладбище сходил: увидел лица родные, на камнях оставшиеся, расстроился весь, но окончательно убедился – нет больше людского во мне, Хааст я, Хааст и все, а парень тот… умер тот парень, как Отец его в гнездо свое забрал. Так мои родители думали, хоть и надеялись, но не дождались, так и я для себя теперь решил…
В смерти нет печали –
Новое начало.
Народная молва
… в дом вернулся, в зеркало глянул, глаза краснющие, лицо осунулось, бледный да страшный, а тут пацан этот мелкий бегает, пойдем, говорит, фильм смотреть. Какой еще фильм, его спрашиваю, а он мне и отвечает: про героя одного, он летать умеет и людям помогает. И тут я про печаль свою забыл совершенно, говорю, ну-ка пойдем, показывай давай. Да, точно, про супергероев фильмы, а он, пацан этот мелкий, большой их фанат. Я и раньше такое смотрел, когда в школе с малышней учился, но только теперь внимание по-настоящему обратил. И вот истории-то у них – как под копирку у всех: одного паук укусил, другой в бидон с химией провалился, третий смерть клиническую пережил, но самое главное – все они после таких случаев силы свои получили, их обуздали и в нужное русло применять начали. И смотрю я на них и понимаю, что и моя история ничем не отличается – значит, и я могу героем быть, значит, и я героем быть должен, и в том призвание мое будет. Пацан мне все фигурки показывает и журналы с комиксами, рассказывает про героев своих, а мне теперь интересно только, что у них за костюмы да эмблемы – такой же себе захотел. С трудом окончания ночи дождался и помчался на поезд, а тут, оказывается, селяне прознали, что потерянный пятнадцать лет назад мальчик – живой, домой вернулся. Обступили меня, жалеют, говорят, с родителями вот какая трагедия случилась, но ты молодец, борись, стремись, а мы за успехами твоими следить будем. И так меня воодушевило оно, людское внимание, что я уж окончательно решил: мое предназначение – супергероем стать и народу служить. Добрался до комнаты своей, все деньги, всю стипендию, что получал, пока учился, собрал, билет до столицы купил и без сожаления новую жизнь начал…”
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksey-suharov/agnec-na-uboy-novelly-70967473/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Алексей Сухаров
Наиболее полная коллекция работ, написанных и опубликованных Алексеем в 2020-2022 годах. В издание вошли супергеройская бытовая драма Теория Хааста, а также с десяток новелл, веселых и трагичных, провокационных и чувственных.
Алексей Сухаров
Агнец на убой. Теория Хааста. Новеллы
Теория Хааста
1
“…вы далеко не первые, кто задает такой вопрос, и я могу вас понять: всем интересно, как же так получилось, что стал я супергероем. Что ж, я готов повторить эту историю. Является ли она для меня травмирующей? Отчасти, ведь из-за этого я многое потерял, но именно благодаря этому я и приобрел то, что сейчас имею. Итак… мне было шесть лет, и я жил со своими родителями в маленьком селе на юге страны. Хорошо помню то августовское утро: светло, тепло, природа во всей своей красе. Мама и папа работали на огородах, а я пошел прогуляться в поле. Никаких проблем, дети в те времена были предоставлены сами себе, а уж если тебе шесть, то ты считался совершенно самостоятельным. Так вот, бегаю я в поле, вокруг трава еще влажная, насекомые жужжат, пахнет так… не знаю, приятно. И вдруг – надо мной тень. Огромная, и становится все больше и больше с каждой секундой. Я поднимаю голову вверх и вижу: орел. Гигантский, цвета практически черного. Пикирирует… правильно говорю? пикирирует прямо на меня. Ну, я со всех ног бросился от него…
Малыш бежал по лугу –
Обделался с испугу.
Народная молва
… а деваться и некуда – поле чистое. Не спрячешься и в землю не зароешься, как кролик. Вот бегу, слезы по щекам катятся – пусть мне шесть лет, но понимал хорошо, что конец мне, не жилец я. Тень все больше и страшнее, я падаю в траву, и меня когти его хватают. И я так удивился сразу: схватил он меня не резко, будто разодрать на части хотел, а, можно сказать, по-отечески – крепко, чтоб не сорвался, но аккуратно. У меня даже ссадин, помнится, не осталось. И поднял, понес меня орел, выше и выше, под самые облака. Оттуда я в последний раз увидел родительский дом… ну, точнее, видел его еще, но уже после того, как все это закончилось, а новое, другое, теперешнее, началось. В общем, нес меня орел долго и далеко – или же мне так, напуганному, показалось. И принес прямо в свое гнездо, а гнездо, как и он сам, широченное – автомобиль поместится. Опустил вовнутрь, а ко мне орлята его подскочили. Тут уж я со страху совсем… ну, осознал я, что орел не себе добычу искал, а потомству своему – заклюют они меня сейчас, всего наружу вывернут. Но нет: подскочили птенцы, трое их было, осмотрели меня, без злости, с любопытством. Ну, я и обнял одного, чувствую, что и он меня крылышками своими обнять пытается, щекотно так, перьями-то. Рассмеялся сквозь слезы и понял – надолго я здесь…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть первая, Folder A, 17.05.2026.
2
Виталик на секунду останавливается напротив дверной вывески. Вчитывается:
Директор медиа-портала “Круглосуточное” Кузнецов А.П.
Как будто вспомнив, куда и к кому он идет, Виталик поправляет галстук. Тихонько, заискивающе стучит в дверь.
– Да!
Кузнецов сосредоточенно, даже агрессивно, всматривается в экран ноутбука, сложив руки на подбородке. На одну рабочую вкладку – четыре вкладки с эротикой.
– Александр Петрович?
– Говори.
Виталик растопыривает ладони, открывает пошире глаза и на коротком вдохе-выдохе выдает:
– Сен-сация!
Кузнецов недовольно поднимает брови и с презрением смотрит на своего молодого редактора. Дело в том, что Александр Петрович слышал это слово уже тысячу раз за последний год (немалый процент из них – от самого Виталика) и ни разу в последующей информации не увидел ничего “сен-сационного”.
– В городе появился супергерой!
Виталик – тот еще подлиза. Без преувеличения, профессиональный – именно благодаря своему филигранному подлизыванию он и преуспел в профессии.
– Какой еще супергерой?
– Самый настоящий. У него даже костюм есть!
Кузнецов привстает со своего директорского места и тянется на другой конец стола за кружкой охолодевшего чая с коньяком.
– Костюм, Виталя, у любого придурка есть. У меня во дворе подростки в таких на дискотеки по выходным ходят. Пингвины там, динозавры. Так что голову ты мне не засирай. Вот и у тебя, придурка, тоже костюм, с галстуком. Нахера ты так вырядился, Виталя?
– Да не такой костюм! – не унимается Виталик. – Трико!
Чая и коньяка в кружке – примерно поровну.
– Значит, педик. Сейчас они все так ходят. Ты мне про педиков предлагаешь сенсационные новости писать, Виталя?
Кузнецов не всегда был таким злыднем – точнее, был, конечно, но его вспыльчивость не превышала границ допустимой нормы для человека его должности. Все стало значительно хуже, когда он развелся с женой после двадцати шести лет брака. Отсюда и вкладки с эротикой, и откровенное злоупотребление алкоголем на рабочем месте, и эмоциональный отрыв на подчиненных с обязательными оскорблениями. И теперь, в свои почти пятьдесят пять, Петрович уныло наблюдает за тем, как жизнь его, на которую он раньше не обращал внимания – некогда было – тонет в потоке бесполезных бумажек и развлечений, которые давно не развлекают; в ней нет больше спешки, а дети выросли и более не нуждаются в его помощи и общении. А дальше пенсия и она, с его-то характером, обещает быть одинокой и уже издали отдает противным перегаром от кислющей бормотухи.
Виталик в отчаянии разводит руки в стороны и с шумом вздыхает. Такой жест однозначно не нравится Кузнецову, и у редактора-подлизы есть всего несколько секунд до того, как директор окончательно взбесится и вышвырнет его из кабинета.
– Он. Умеет. Летать!
Кузнецов снова привстает, но с другой целью.
– Виталя…
– Да правда, умеет! Как в фильмах!
– Виталя!
– Сейчас покажу!
Редактор подскакивает к столу и разворачивает перед носом Петровича экран смартфона.
– Вот. Сегодня утром прислали.
На видео можно разглядеть, как между двумя зданиями пролетает человек, одетый в трико. На груди мужчины – эмблема. Он медленно, гордо взмахивает тканевыми крыльями и исчезает из кадра.
– Монтаж? – спрашивает Кузнецов, изменившись в голосе. Виталик тут же это подмечает и переходит на нужный, рассудительный тон:
– Сомневаюсь. Мишель посмотрела, говорит, что никаких склеек не замечает – а она специалист, сами знаете. В крайнем случае – это очень хороший иллюзионист.
– А с чего ты взял, что он герой?
– А кто ж еще? Эмблема, трико…
Теперь Петрович меняется не в голосе, а в лице.
– Балда.
Сотрудники уже знают, что подарят Кузнецову на юбилей, чтоб не прогадать – проституток, конечно – но незавидная судьба директора их совсем не интересует. Им неважно, сопьется он, сойдет с ума от нервных срывов или скоропостижно умрет от инсульта.
Александр Петрович уже замахивается, чтобы как следует толкнуть Виталика своей огромной ладонью к двери, но вдруг останавливается.
– Хотя знаешь что, – директор наконец-то садится обратно в кресло, а в его глазах загорается такой редкий за последнее время огонек эксклюзива, – последи-ка за ним. Герой или не герой, фокусник или хер его пойми – разберемся. Если он и вправду так умеет, то он – талант. Начнет шуметь – подхватишь его тут же и дадим материал первыми. Понял?
Рот Виталика разрывается от улыбки.
– Понял!
– Ну, иди. Проворонишь – прибью. И да – смени свой дурацкий костюм!
Виталик вприпрыжку выскакивает из кабинета директора и, пританцовывая, направляется к кофе-автомату. На судьбу Петровича ему тоже, как и остальным, наплевать, но если Виталику удастся как следует его умаслить, помочь выдать в эфир невероятно успешный материал, то его карьера сделана, а карьера Кузнецова – реанимирована. Петрович хоть и злобный, но честный, и своим помогает, а еще у него множество связей, которые Виталик может выгодно для себя использовать. Дело за малым – выпить чашечку кофе и написать сенсацию. Пока автомат мешает молоко, воду и зерновой порошок, редактор мечтательно поднимает голову к потолку и визуализирует свой будущий успех:
Первый в мире реальный супергерой!
Текст за авторством Виталия Васина.
3
“… птенцы подросли, и для них настала пора вставать на крыло. Я, может, и не подрос особенно, но Отец… в смысле, орел, исключений не делал. Мы с братьями и сестрой боялись, конечно, ужасно это – вот представьте, берет вас самый родной и близкий для вас человек и с высоты вниз бросает. Так и тут, и ведь неясно совсем, почему ж так стало, что раньше ухаживали за тобой, кормили, в тепле держали, телом от дождя укрывали, а теперь отношение изменилось, да еще и убить хотят. Пищали мы сильно и смотрели так жалобно, но Отец был непреклонен. Первым столкнул, помню, Савву – страх был такой, что и не описать, и вдруг раз – поднимает его обратно орел, а Савва еле жив, обкакался весь. Только в себя пришел – и снова прочь из гнезда, и снова Савва летит на верную смерть, и снова Отец в последний момент спасает и поднимает в дом, нам показывает, дескать, ни жив ни мертв, и результат не достигнут, а какой результат нужен, мы и знать не знаем. Лелю Отец на край гнезда едой подманивал, уж больно она покушать любила. Висит орел прямо над домом, мяса кусок в клюве держит и дразнит Лелю – подходи, забирай. Леля лапками семеменит, пищит, кушать хочет, и раз – вывалилась головой вперед. Пока летать не научилась, Отец ее и не кормил, потому она быстрее всех на крыло встала – а там уж и сама начала пропитание искать. Помню, подлетает такая, как впервые смогла, довольная, глаза счастливые-счастливые, а мы с ребятами клювы раскрыли и смотрим, завидуем, так же хотим, но не получается. Ну а, меня, конечно, Отец напоследок оставил. Не церемонился – поднял на себе и швырнул вниз. И вот падаю я, глазами прям в землю, а земля так быстро-быстро приближается, я руками машу, ноги согнул, а она все равно приближается…
Взлететь подобно Птице –
Да только б не разбиться.
Народная молва
…и раз! в последнюю секунду орел меня спиной от земли защищает. Только к гнезду подлетели – Отец в воздухе переворачивается, и я заново сам по себе, пушок у меня уже появился, но не помогало мне это, руками, ногами, головой трясу, и не получается. Долго меня Отец бросал, я уж думал, не судьба мне эту науку освоить, но орел терпелив был, не отчаивался. И вот падаю однажды, машу всем телом и вдруг вижу: земля не приближается. Точнее, приближается, конечно, но медленнее значительно. Так я аккуратно в траву и сел. Отец сзади подлетел, крылом по плечу похлопал, похвалил. Сам до гнезда обратно не смог – сил не хватало. Долго еще неуверенно на крыле себя чувствовал – да и до сих пор могу не удержаться при взлете, и не знаю, почему так…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть первая, Folder A, 19.05.2026.
4
Рация зашипела встревоженной коброй:
– Всем патрульным автомобилям: драка на Постсоветской, 91. Подтверждено наличие холодного оружия у одного из участников драки. Прием… Повторяю всем патрульным автомобилям: драка на Постсоветской, 91, с применением холодного оружия. Прием… Повторяю всем патрульным авто…
Командир отряда срывает трубку:
– Патруль номер шесть, в двух кварталах от Постсоветской. Прибудем на место через минуту, как слышите, прием?
– Принято, патруль номер шесть.
Автомобиль резко разворачивается вправо – здесь, через Чкалова, до Постсоветской рукой подать – и набирает скорость.
– Парни, готовьтесь, – сообщает командир сидящим сзади бойцам.
Петя разминает шею и довольно улыбается, ведь смена без такого рода приключений ощущается абсолютно бессмысленно – и вот повезло. В общем-то, поэтому Петя несколько лет назад и оказался в полиции: в детстве и юности он очень любил драться. Потом, с течением времени, осознал, что лучшая драка случается тогда, когда ты бьешь как можно больше, а бьют тебя – как можно меньше. И только одно место работы предоставляло ему такую возможность. Туда и пошел.
Транспорт на Чкалова расступается в стороны под давлением бело-синего, орущего сиреной патрульного автомобиля. Поворот влево – и отряд едет напрямик к перекрывшим движение хулиганам.
Еще несколько секунд – и Петя покажет этим нарушителям порядка, что им, нарушителям, драться ни в коем случае нельзя, а вот ему, Пете, – можно, потому что само государство дало ему такие полномочия, и эти полномочия Петя непрекословно и не без удовольствия исполняет.
Как только автомобиль остановился и командир рыкнул короткое “Вперед!”, Петя хлопает дверью, раскладывает дубинку и тут же лупит ею по шее стоящего перед ним молодого человека. Человек падает навзничь.
– Петя, это не тот!
Полицейский поворачивает голову в противоположную сторону и видит, как его товарищи уже скручивают руки трем парням, один из которых – в трико и с тканевыми крыльями, под оглушительные вопли и заунывные причитания теток поблизости.
Сконфузившийся Петя переминается с ноги на ногу прямо у головы поверженного им прохожего и молча наблюдает за выверенными действиями своего отряда. Трое обезоруженных хулиганов мешками влетают в патрульный автомобиль.
– Пошли, пошли!
– А с этим чо делать? – спрашивает Петя, показывая на бессознательное тело под его ботинками.
– Оставь его в покое! Поехали!
– Ладно.
Петя оглядывается по сторонам, складывает дубинку и садится обратно в автомобиль. Пока водитель разворачивается, а легкий, весенний, ароматный ветерок щекочет носы полицейских, Петя на секунду задумывается о своем провале. Может, в следующий раз сначала оценить обстановку и не рубить сплеча? А потом эти негативные мысли покидают его крупную, шарообразную, короткостриженую голову, и на их место приходят мысли другие, приятные. Цель же достигнута. Он, Петя, ударил (да еще как! сразу положил!), а вот его, Петю, – и пальцем не тронули.
***
Давай, давай. Заводи. Сюда садись. Сюда, говорю. Вот так. Отлично. Валя, чайник вскипел? Ага. Костюм? Ты что, в костюме по улице ходишь? У меня жена тоже… любит вырядиться как-нибудь так, знаешь, экстравагантно. Прикинь, сколько денег уходит на это? Ууу, лучше тебе и не знать. Подожди, чай сделаю. Да вернут тебе твой костюм, не переживай. Посиди пока. Вот. Ты мне лучше скажи, тебе что, больше всех надо, что ли? Ну грабят бабку, ну позвони нам, приедем да разберемся. А ты в драку с ними, а у них нож. Не страшно, не? Герой, говоришь… Валь, запиши нашего героя на прием в психиатрию, пускай проверят. Ненормально это, когда на нож просто так, как за здрасьте, бросаются. Ага. Чай мутный какой-то. Валь, слышишь, не? Ладно. Ну, рад сообщить, что ни в чем тебя не обвиняют теперь, да и вообще санкций к тебе никаких не будет, только запишем еще раз тебя для протокола, да пойдешь домой в своем костюме. Ясно? На, заполняй. Вот тут, ага. Ну, видишь, имя, фамилия, дальше по списку. Смотри, чтоб фиолетовая бумажечка эта не съехала. А я пока что… Валь, ты здесь? Чай мутный, говорю, посмотри, а? Спасибо. Так, давай повторим… Ага, вижу. В общем-то, понятно все: увидел, что грабят, побежал на помощь, так? С БАЛКОНА прыгнул? Не, парень, точно, ты неадекватный какой-то. Валь? На прием записала его? Хотя знаешь… у меня жена, когда что не по ней, тоже такие кульбиты вытворять может, только берегись. Ладно. Ну, а дальше? Нож он достал, так, это мы знаем. Да что ты заладил со своим костюмом, отдай в текстиль, ну или сам, умеешь, не? Что? Чайник испортился? Валь, новый закажи, пусть привезут, номер в столе, верхний шкафчик. Ага. Так, костюм порезали, значит, а ты им в морду? Обоим? Красавчик. А потом не давал сбежать? Ну, пока наши ребята не приехали, ясное дело. Ты уж их извини, работа у них такая, тут не до сюсюканий. Сказали им, дерутся прямо посреди дороги, не дело это. Понял, да? Ладно, распишись здесь. Бумажечку придерживай. Вот. А что это у тебя по всему телу такое? Кожное что-то? У меня у жены тоже… ладно, можешь быть свободен. Ступай, говорю, вот через дверь, дальше налево, а там увидишь. Давай, счастливо. Валя, ты здесь? Валь? Чтоб тебя… Эй! Слышишь, не? Эй! К психиатру так и не записали тебя! Ладно. Давай, ага. Валь? Валя?
5
“… как только на крыле освоился – а времени это заняло много – так Отец, орел, то есть, от меня и избавился. Ребята-то давно самостоятельными стали, и не видно их было с тех пор, а я вот задержался, что уж тут поделать. Подлетаю к гнезду – а отец меня домой не пускает, сбрасывает. Толкает, пихает, взъерошенный такой… больно, обидно, а понимаю уже – дороги назад нет, все, вырос, пора самому теперь, а не готов я. Не готов и все. Полетел, помню, куда бог пошлет, летел и летел, пока руки-крылья не затекли совсем – на скалу и присел. Лежу, реву, хоть здесь бери да умирай. Не знаю, сколько лежал да сколько ревел, да вот чувствую – живот от голода схватило, ноет, сосет, невыносимо прям, колотит так, что перья ходуном ходят. Поесть надо, а есть нечего, и не знаю, как оно делается, еда, в смысле, добывается-то. Оно и ясно – и в родительском доме кормили, и Отец кормил-поил, а тут самому решать надо, иначе ведь смерть, да мучиться так… И оттого еще грустнее стало, все глаза выревел, но силы, что остались, собрал и от отчаяния со скалы и взмыл. Высоко поднялся, вокруг все осматривать пытаюсь, а сквозь пелелену слез и взгляд не проходит, сливается все, как вдруг боком вижу – кролик по полю бежит, ушами своими дрыгает, скачет. Смотрю на него, с высоты, на довольное и простое это создание, и такая злоба меня взяла, и так мне захотелось кролика этого зашибить, что аж затрясло всего, сейчас, думаю, кишки кролику этому и выпущу. И давай с высоты на него падать, тело согнул, ноги вперед вытянул, пальцы на них растопырил, воздух вокруг аж свистит – так быстро спускаюсь, а кролик, видать, почуял, поскакал быстрее, да все в стороны метит, виляет, петляет, а меня не остановить уж…
Коль не набил желудок –
Прощай! прощай, рассудок!
Народная молва
… и каааааак схватил я его, как впился в его шкуру когтями своими, как сжал всеми силами оставшимися, так он, кролик этот, дух и испустил, уши и повесил. Бросил его на землю, злобу унять пытаюсь, дыхание перевожу, и только понял – это не от злобы я кроля прибил. Вот же, еда-то, передо мной и лежит. Вот так же, орлы-то, пропитание себе да детишкам и добывают. Тут уж все, нутро задрожало, подскочил я к нему и прямо ртом в его тушку и вгрызся. С мехом, со шкурой, с кровью, все внутренности его, жру, глотаю, не разжевывая да не разбирая. Нас Отец, конечно, тоже сырым мясом кормил, но не так вот, чтоб целиком… ну, в общем, только тогда я понял, что делаю и что ем – что живое это, бьющееся сердце – и что есть мне теперь такое придется всегда. Поплохело мне сразу же, затошнило и замутило – потому что не ел долго, конечно, и вот что без разбору и что кусками и с мехом глотал, да и от осознания тоже. Рухнул на землю, вырвало меня, травы надергал, ею подтерся, ею укрылся, да тут же в поле, холодный да мокрый, уснул…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть первая, Folder A, 21.05.2026.
6
Петя, бодрый и веселый после удачной и богатой на события смены, вбегает по широкой лестнице к старомодной деревянной двери невысокого здания. Он дергает за ручку, минует небольшой неосвещенный перешеек, здоровается с охранником на посту и заворачивает в левый коридор. Петя узнает этот коридор из тысячи: он слишком часто засматривался на крупные, страшные дыры в постеленном здесь вечность назад линолеуме. Вот и сейчас он как будто специально шаркает ботинками, пытаясь попасть в зияющую, кровоточащую дешевым материалом линолеумную рану, очевидно, не совместимую с его, линолеума, жизнью. Неизвестные Пете чиновники, окаймленные портретными рамками, деловито смотрят на его жестокое баловство с обеих сторон коридора, но вот последний из них остается позади, и полицейский оказывается у прикрытых дверей актового зала. Никаких речей оттуда не издается, лишь шум опускающихся стульев, а это означает, что Петя добрался на собрание как раз вовремя.
Однако кое-что здесь изменилось, и Пете потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что именно. Новая табличка? Точно. Полицейский напрягает зрение:
Если ты видишь мужчину в трико –
Значит, он любит пихать глубоко!
Русское гомофобное сообщество
А ведь это что-то да означает, думает Петя. Предыдущая табличка висела тут, у актового зала группы идейных товарищей, больше двух лет, и у руководителя сообщества, Дмитрия Валентиновича, должны быть веские причины на такие радикальные изменения во внешнем убранстве самого консервативного объединения на свете.
По-прежнему оборачиваясь на табличку, Петя проходит внутрь и занимает свое привычное место – третий ряд, крайний слева. Сбросив с себя ветровку, полицейский оглядывается по сторонам на знакомые лица:
– Здорова. Здорова. Ага, вечер добрый.
Вообще, Петя горд собой. А как иначе: он принадлежит к тому редкому в наше время типу людей, которым не все равно. К персонам увлеченным и небезразличным, готовым менять общество к лучшему. К тем, наконец, у кого, помимо официальной деятельности, имеется в жизни что-то еще. У большинства, размышляет Петя, есть только работа, а вот у него, у Пети, есть еще и хобби – ну разве это не здорово? Разве это не повод для гордости?
К полицейскому присаживается Серый, его давний товарищ по РГС, который с пятнадцати лет работает сварщиком. Им, однозначно, есть что обсудить; Петя, например, в подробностях рассказывает Серому о своей сегодняшней смене, удачной и богатой на события – и так увлекается, что пропускает момент начала собрания. Дмитрий Валентинович, начав непривычно тихо, вскоре утомляется от раздающихся со всех сторон шушуканий и решает резко повысить голос. Петя и Серый, как и все остальные, тут же обращают внимание на своего немолодого и опытного лидера.
– Как вы наверняка успели заметить, я принял решение сменить табличку на входе в зал собраний. Я понимаю ваше недовольство такого рода действиями, однако могу заверить вас, что данная авантюра служит одной, крайне важной цели – и именно ее мы должны – нет, просто обязаны! – сегодня обсудить.
Серый нетерпеливо заерзал на стуле.
– К моему глубочайшему сожалению, я вынужден признать, что, несмотря на нашу предыдущую активность, гомосексуалисты, – на этом моменте Дмитрий Валентинович с трудом скрывает презрение, но все же сдерживается, чтобы, как подобает руководителю, оставаться объективным и беспристрастным, – продолжают существовать и, более того, адаптируются к новым условиям – и их отвратительная деятельность заходит на очередной виток. Наши разведчики выяснили, что на сегодняшний день гомосексуалисты – нет, педерасты! – тестируют невиданный нами ранее способ инедти… итенди… идентификации. И, как некоторые из вас уже могли догадаться, этим способом является ношение трико!
В короткостриженой голове Пети проклевывается какая-то важная мысль, но он, по неопытности, пока не может ее выудить.
– По правде говоря, трико никогда не были одеждой настоящих мужчин, – продолжает Дмитрий Валентинович, – однако мы и предположить не могли, что они могут стать – вернее, уже становятся! – символом однополых, нездоровых, противоречащих желанию природы и Бога отношений. Отныне и навсегда, я прошу каждого из вас со всей серьезностью относиться к любому человеку в трико, которого вы встретите на улице. В подъезде. В транспорте. Где бы то ни было. Вам нужно запомнить, зафиксировать в памяти то, что, с огромной долей вероятности, такой человек в трико является пе-де-рас-том.
Участники Русского гомофобного сообщества неотрывно следят за покрывшимся испариной лицом лидера.
– Именно поэтому я сменил табличку на входе в зал собраний нашего прекрасного товарищества. Эта табличка с запоминающейся кричалкой будет служить вам надежным напоминанием о хитрой схеме, придуманной нашими заклятыми врагами, и, благодаря ей, мы не дадим им нас обдурить. Поймите: это не излишняя вольность и не веяние моды – это необходимость, обусловленная постоянной угрозой, исходящей от гомосексуалистов, по отношению к здоровому, стабильному, правильному! обществу.
В зале кто-то захлопал, и теперь вся аудитория одобрительно, оглушительно шумела аплодисментами. Дмитрий Валентинович выдержал нужную паузу и сменил тон:
– Разумеется, нам не стоит забывать и о более ранних возможностях… невербальной коммуникации между членами гомосексуальных групп. Вы, конечно же, хорошо их знаете: длинные челки, раскрашенные волосы, узкие джинсы, чрезмерно высокие и манерные голоса и некоторые другие. Для новичков нашего сообщества предусмотрена выдача брошюры “Десять продвинутых способов распознать гомосексуалиста”. А теперь я хотел бы попросить секретаря заседания вывести картинку на экран.
Вихрем кружившаяся мысль в голове у Пети наконец-то обретает верную для понимания форму. На экране появляется фотография парня в трико и с тканевыми крыльями, и полицейский однозначно может сказать, что видит его не впервые.
– Внимательно посмотрите на персонажа на экране. По некоторым нашим данным, этот человек является воинствующим педерастом и, вполне вероятно, тем самым гомосексуалистом, из-за которого распространяется мода на трико в их нездоровой среде. О местонахождении данного человека следует докладывать в сообщество непременно.
– Вот сука, – вырывается из Пети.
– То еще чмо, – поддакивает Серый.
– Да не, – уточняет Петя. – Мы его сегодня с пацанами на смене брали. За драку.
– Да ладно? – удивляется Серый.
– Ага. Если бы я только знал…
– В связи со сложившейся обстановкой, я предлагаю вернуть практику карательных отрядов нашего движения. Это суровая, но необходимая в данной ситуации стратегия. Мы должны во что бы то ни стало остановить наступление новой волны гомосексуалистов, а этого возможно достичь только самыми жестокими методами. Давайте проголосуем. Кто “за” введение карательных отрядов? Хорошо. А кто “против”? Единогласно. Я знал, что в нашем сообществе состоят наиболее сознательные и небезразличные к судьбе нашей родины люди. Секретарь, организуйте прием в отряды. Спасибо за внимание.
Петю и уговаривать не надо – его садистская натура только и требует драки, той самой, лучшей из лучших. Сразу после окончания заседания он бросается к секретарю и просит записать его в отряд на послезавтра – на выходной. Так, шустро соображает Петя, больше шансов наткнуться на педика с крыльями, а у него с ним есть одно незакрытое дельце – сегодня, вместо того, чтобы идейно отлупить любителя однополых отношений, полицейский рубанул невинного парня. Не жалко, конечно, просто очень обидно. Эх, если бы он только знал. Представить только: показывает Дмитрий Валентинович главного гомосексуалиста города на экране на важнейшем собрании сообщества, а Петя, не кто-нибудь там, а Петя, его уже на смене отмудохал до полусмерти. Какое сразу уважение. Но ничего. Все еще будет. Петя присвистывает, накидывает ветровку на плечо и шагает по коридору к выходу, отрываясь на линолеуме. Погода, главное, какая, даже поздним вечером ничуточки не холодно.
7
“… а вот что дальше было – не помню. Вообще ничего. Как кроля того разодрал, так и память как будто отшибло. Видимо, жить начал… как сказать, инстиниктивно? Ну, то есть, неосознанно, не понимал толком, что делаю и что со мной происходит. Смутно в голове осталось – как очухался утром в поле, как на скалу ту самую, куда впервые и прилетел, вернулся и начал гнездо обустраивать, да и, пожалуй, все. Как обычный орел жил, разве что не мог я быть… настолько обычным, понимаете? Братьев и сестру Лелю, да и Отца самого, не видал с тех пор, а может, и видал, да не запомнил. Умерли они уже, наверное; птичий век, как известно, недолгий. Потомства, насколько знаю, у меня не осталось – орлицы меня избегали, поэтому никогда я, ну, с ними не сталкивался, ну, так близко чтоб, в том смысле самом, чтоб процесс этот, ну, когда самец и самка вместе, ну, чтоб птенцов потом заиметь, вот такого и не было у меня никогда. В общем, как в тумане все, все эти годы. Охотился, летал, мясо сырое ел, и каждый день так, и когда мне сказали, сколько времени прошло, я чуть было и чувств не лишился. А тот момент, как очухался… ну, как выстрел. Это выстрел и был. Лечу, как обычно, и тут вдруг резко громко, мощно, как барабаном по голове, повело меня сразу, закружило, в ушах шум, падаю, деревья впереди…
Выстрел из ружья
Отучит от спанья.
Народная молва
… хорошо еще, за ветви зацепился, а так бы насмерть, наверное. С трудом поднялся, перья вокруг юлою кружат, и слышу сквозь шум: бегут, орут, собака лает, выбегают из-за кустов двое и ружье на меня направляют. Тут вся пелелена как будто спала, и я им как заору, совсем от себя такого не ожидав: “Да вы чо, мужики, охренели совсем? Вы зачем в меня стреляете?” Тут охотники дар речи и потеряли – а я то, получается, приобрел, да только осознал это позже гораздо. В общем, смотрят они на меня, охотники эти, глаза выпучили, и даже собака почему-то скулить начала. И смотрят так странно и заразительно, что и я голову вниз опустил – голый я, оказывается, весь в пуху, грязный, кровоподтеки. Страшно стало, не по себе как-то. Тут мужик один, наконец, пальцем на меня показал да как крикнет: “Маугли! Это Маугли!” А я ему в ответ: “Да какой к черту Маугли, не видишь что ли, человек я! Такой же, как ты, человек, а ты в меня из ружья!” И тут… произошло со мной что-то. Понял, что вру – не человек ведь, не совсем, точнее. И история та, с Отцом, когда он меня выкрал, в мыслях всплыла, и как дала по голове – зашатало меня, сознание почти потерял, мужики, помню, подхватили и на плечах понесли. В деревню свою принесли поначалу, а потом и в город меня отправили. А про Маугли я ж еще из детства знаю – мамочка мне перед сном его, помню, читала…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть первая, Folder A, 23.05.2026.
8
<щелчок> В новом выпуске самого рейтингового воскресного ток-шоу “Не мешки ворочать” вы вновь узнаете о самых важных и волнующих событиях на сегодняшний день.
– Мама с ребенком осталась без крыши над головой из-за халатности чиновников. Анастасию Михайлову в буквальном смысле вышвырнули на улицу из-за неуплаты долгов, о наличии которых она даже не подозревала. Как долго проблемы молодых семей будут игнорироваться властями регионов? И сколько еще будет продолжаться жилищно-коммунальное мошенничество?
– Новая волна насилия на улицах российских городов. Сотни пострадавших молодых людей обращаются в правоохранительные органы, но не могут получить даже простейших ответов: кто на них напал и, самое главное, за что? Это локальные банды обезумевших от бедности безработных? Или же деятельность централизованных группировок Русского гомофобного сообщества? И как именно со всем этим связана таинственная фигура в трико и с крыльями?
Это и многое другое мы обсудим в новом выпуске самого рейтингового воскресного ток-шоу “Не мешки ворочать”. Двадцать четвертого мая, в семнадцать ноль ноль по Москве. Не пропустите! <щелчок>
***
Строятся парни, цыгарочку в зубы, ждут по часам да товарищей ждут. Правил немного, законов – тем паче: одежду – темнее, кулак – посильней. Ходишь да бродишь, за улицей смотришь, чуть что не так – да ни шагу назад. Крепкие парни, здоровые, резвые, песни горланят, толкаются, ржут. Дело их правое, правое – грубое, за дело убьются, за дело убьют. В круг собралися, друзей дождалися, те ровно подъехали, точно к семи; пересчитались да вместе обнялись, крикнули, ухнули, раз – и пошли!
Товарищ!
Будь бдителен,
Зол
И глазаст!
Вдруг
В темноте
Промелькнет педераст?
Лозунг карательных отрядов Русского гомофобного сообщества
И в путь-дорогу, на улицы города. Вправо да влево, нет ли кого? Нет ли челкастых, дурных да цветастых, нет ли в одежде смешной и в трико? Случайный прохожий? Нет, не похожий, трогать не будем, давайте в толпу. А ну разойдитесь да не стопоритесь, парни шагают – идут на войну!
Вперед! Вперед! Вперед!
Дело наше ждет!
Вперед! Вперед! Вперед!
Дело наше ждет!
Вперед! Вперед! Вперед!..
На светофоре – какое же горе! – нет, не целуются двое мужчин. Нет серьги в брови – не будет и крови, бить пацана никаких нет причин. На стадионе, в центральном районе, нет педерастов и гомиков нет. Вот и удача – и на пути к дачам двое под ручку идут в туалет. Рассвирепели и вмиг налетели, ногами по морде, по почкам, под дых, лупят по брюху, таскают за ухо – чтобы ты, педик, боялся, притих!
Бей! Бей! Бей!
Силы не жалей!
Бей! Бей! Бей!
Силы не жалей!
Бей!..
Бросили битых, решили – с них хватит, направились дальше, хороший настрой – сделано дело, дело-то – правое, каждый из них – настоящий герой. Кто, кроме них, защитит землю-матушку, кто, кроме них, от угрозы спасет? Кто ж, не жалея костяшек на пальцах, кто извращенцев больных изведет?
Ура! Ура! Ура!
Всем педикам – хана!
Ура! Ура! Ура!
Всем педикам – хана!
Ураааааааааа!
9
“… и вот как в город привезли – так сразу по врачам да докторам отправили. Там они меня приодели, постригли, помыли и долго смотрели, охали да ахали, все пытались понять, что со мной не так. Я не противился особо, но внимание такое со всех сторон непривычным было – дескать, несчастный я какой-то, больной да воспитанный неправильно. Но оказалось, да врачи подтвердили, что здоровье у меня отменное, силы в руках и ногах – как у буйвола, разве что паразитов потравили, от мяса сырого, да на том все. Особенно вопросов много было к перьям и пуху моему – якобы странно, что они у меня из кожи полезли и что с ними делать теперь. Ничего, отвечаю, делать с ними не надо, они мне для полета нужны. Посмеялись доктора, говорят, не может быть, чтоб существо таких размеров и весу могло в воздух подняться. Смотрите, им в ответ, летать я умею – раз попробовал, два попробовал, а не выходит – ну, отмечал я уже раньше, что иногда не получается, да еще и врачи глядят так пристально и посмеиваются, смущают. У мужиков, говорю, спросите тогда, что меня привезли – они же меня в полете и подстрелили. У мужиков, отвечают, мог быть шок от столкновения с диким человеком в перьях, вот и показалось им, навоображали себе. А ты, говорят, таким позам да взмахам у орлов научился – имимитация это, вроде, но взлететь, конечно, смочь ты не сможешь. Спорить я не стал – подумал, может и к лучшему, что не знают они обо мне, не стоит с самого начала в обществе людском как орел себя вести. Да и радуются доктора, что я не как другие дети-маугли, совсем неагрессивный – зачем их расстраивать? В общем, они меня подталкивают, жить теперь тебе с человеком надо, по новой осваиваться. Конечно, за пятнадцать лет многое забылось, но так же быстро и вспомнилось – как еду из тарелки ложкой да вилкой, как когти стричь, как туалетом пользоваться, мыться в ванной как да в кровати спать. Довольны были доктора такими успехами, ну, говорят, тогда пора и за образование твое взяться, а мы пока родных твоих поищем. А я-то, кроме счета до десяти да букв некоторых, и не знаю ничего – откуда бы знать, если меня еще детсадовцем Отец к себе забрал?..
Читать да цифер знание –
Вот все образование.
Народная молва
… в школу так и поместили, в первый класс отправили. Ощущал я там себя странно – детишки вокруг маленькие, один я – здоровенный бугай, но понял быстро, что по себе или нет, а я здесь для того, чтоб учиться. Вот и начал. Жи да ши, складывай да вычитай. Чего сложного? Так по классам и полетел, легко мне наука давалась. Второй, третий, четвертый, пятый – все за три месяца. Хвалили учителя, а вот дети дразнились, Птицей называли. Вроде бы не обидно, но задевало – орел я, а не просто птица какая-то. В общем, учился-то я хорошо, но проблема все-таки была – почерк плохой, никак ручка между пальцев удобно не ложилась. Оттого дети тоже издевались – подходили да говорили: что ж ты, Птица, как курица лапой пишешь? – и ржали. Бесился я сильно, так бы взял, да разодрал бы мелочевку эту, ведь не сложнее, чем кролика, однако понимал прекрасно – не по-людски это как-то…
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть вторая, Folder B, 25.05.2026.
10
– Это что такое, Виталя?
Испуганный редактор мутным от страха взглядом смотрит на нарочито удивленное лицо Александра Петровича – с неестественно выпученными глазами и игриво приоткрытым ртом. Указательным пальцем правой руки директор медиа-портала “Круглосуточное” тычет в экран ноутбука с выведенной на него заставкой видео-превью, а средний палец левой руки дамокловым мечом висит над “пробелом”.
– Это что такое, Виталя? [2]
– Я… я не знаю.
– Не знаешь? Ну давай тогда вместе посмотрим!
Дамоклов меч немедленно срывается и падает на кнопку.
<щелчок> В новом выпуске самого рейтингового воскресного ток-шоу…
На всей минутной продолжительности видео-превью Александр Петрович еще сильнее выпучивал глаза, еще шире и игривее открывал рот, формируя губы в злодейскую, маниакальную улыбку, шаловливо и вычурно цокал и запретительно покачивал указательным пальцем у экрана, всячески обращая внимание перепуганного до смерти Виталика на происходящее перед ним.
…“Не мешки ворочать”. Двадцать четвертого мая, в семнадцать ноль ноль по Москве. Не пропустите! <щелчок>
– Это что такое, Виталя? [3]
Язык редактора-подлизы одеревенел, но Александр Петрович и не рассчитывает получить от него ответ. Теперь это был его, Александра Петровича, перфоманс, где Виталику положена роль немой жертвы. Следовательно, все идет по плану директора. Но уж если жертва заговорит – она не сможет сказать что-то, что остановит его гнев. Она может только усилить его.
– А я тебе скажу, что это такое, Виталя. Ты обосрался.
Кузнецов медленно поднимается из-за стола и аккуратными, но уверенными шагами подбирается к Виталику.
– Я говорил тебе, чтобы ты за этим героем-фокусником следил? Говорил? Говорил. Я тебе говорил, что упускать его никак нельзя? Говорил? Говорил. А ты что сделал? А ты что сделал-то, Виталь? Правильно, Виталь. Ты обосрался.
Теперь Александр Петрович обходил Виталика по кругу, постепенно сужая кольцо, подобно удаву.
– Скажи-ка мне, Виталя, каким это нахрен образом ребята из этого долбанного ток-шоу первыми выпускают материал про твоего героя, а? Походу и гомофобы тоже в курсе этого чувака, ты так не думаешь? То есть все уже знают, а читатели и подписчики “Круглосуточного” не знают, верно? “Круглосуточное” будет лапу сосать, так? Или не лапу, Виталя? Это что такое, Виталя? [4] Как же это ты так обосрался, Виталя?
Опустив мутные глаза в пол, как школьник после родительского собрания, Виталик чувствовал, что настала пора сказать что-то в свое оправдание, хотя это, очевидно, ничем не поможет:
– Я не знаю, откуда они про него узнали. Он никак не шумел, я следил. Вы же сами сказали – брать его, если зашумит.
– Тогда почему ОНИ его берут? Как ты думаешь?
– Я не знаю!
– Потому что, например, он на днях в ментуру загремел. Ты об этом знаешь? А то, что на него гомофобы охоту открыли, ты знаешь? Они его в педики из-за трико записали, ты знаешь? Нет, не знаешь. А вот они, с ток-шоу, уже, видимо, знают. Даже я уже знаю, Виталя. А ты не знаешь. И читатели наши, из-за твоего недосмотра, тоже не знают. Они пойдут смотреть ток-шоу и узнают оттуда. Врубаешься, нет?
Конечно, Виталик врубается. Александр Петрович, подписчики “Круглосуточного” и все РГС в полном составе могут поверить ему на слово, что ему, Виталику, в этой ситуации обиднее всего – это ведь он больше всех вокруг хотел дать первый на свете материал про супергероя. И да, его опередили, и он упустил, но почему? Потому что он хотел про супергероя, а не про фриковатого мужика в трико, которого забирают полицейские и лупят гомофобы. Потому и искал не там. Потому и следил не за тем.
Александр Петрович, видимо, уловил немое разочарование Виталика самим собой, завершил очередной виток вокруг его недвижимого редакторского тела, встал прямо перед его лицом, от души выдохнул и понимающе начал:
– Короче, слушай внимательно, что тебе сейчас нужно сделать…
Все это время, все это недоброе утро директор медиа-портала внимательно смотрел на Виталика, но только сейчас увидел, во что он одет, и сошедший было с его налитых кровью глаз гнев мгновенно закипел с новой силой.
– Это что такое, Виталя??? [5]
Редактор стоял перед ним, Александром Петровичем Кузнецовым, в легкой рубашке поло, длинных пляжных шортах и шлепанцах.
– Ты что, мать твою, на курорте?! – заревел, будто разбуженный охотниками медведь, директор. – Какого ты хрена вздумал заявиться на работу в таком виде? Может, ты, тварь, в следующий раз в трусах сюда припрешься, а?
Александр Петрович сильно толкает Виталика в грудь и идет в наступление.
– Мало того, что ты просрал материал…
Ладонью в лицо.
– Так ты еще и…
– Но вы же сами сказали сменить! – пытается спастись Виталик, но уже поздно. Директор замахивается и со всей силы шарашит кулаком в подбородок редактора. Тот отлетает в самый угол кабинета, к огромному цветку в горшке, и ударяется головой о стену.
– Падаль.
Трясущийся Виталик трогает затылок и ощущает на пальцах густую, липкую, тягучую кровь.
– Материал. Про это чучело. Такой, которого не будет у других. Мне на стол. В течение недели.
Александр Петрович возвращается к директорскому столу и берет в ноющую руку кружку чая с коньяком.
– Выметайся отсюда. Живо.
11
“… посчитали учителя в старших классах, что в физику я пойду, с техникой буду работать, потому меня по всем дополнительным занятиям таскать начали. Я в ней, конечно, понимал-то мало, но все читал, готовился усердно, задачу пока не решу – с места не встану, так оно и получалось, что оценки хорошие выставляли. И вот однажды нас на лекции в университет повезли, послушать, как и что там, на факукультетах этих, изучают, да как ребята умно да интересно рассказывать умеют. Вот так-то воздух такие-то машины очищают, а вот так-то батареи солнцем заряжаются и свет человеку дают, вот так-то в космос ракеты новые полетят, а в космосе этом звезды черные другие звезды, светлые, кушают. Захватывает, конечно, но сложно, да чем дальше слушал, тем больше осознавал, что не мое это. И вот напоследок мужчина рассказывать стал про теорию хаоса, а я так устал уже, что ничего и разобрать не мог из рассказа его, но слово это, хаос, то есть, мне понравилось так, что решил: до комнаты доберусь своей, – а мне тогда уже и комнату свою дали – отдохну как следует да потом обязательно почитаю. Отдохнуть-то отдохнул, а почитать позабыл. Спустя время вспомнилось, что ознакомиться хотел, а слово нужное из головы достать не смог – случается такое. Хвалас? Хтолос? Хоолст? Хааст? Хоть убей – не помню. Сел за компьютер да в поисковик давай забивать. Хвалас – ничего, хтолос – тоже, хоолтс он мне на холст исправляет, да еще и купить его просит для рисования, а вот Хааст…
Несчастие случилось,
Да лучше получилось.
Народная молва
… открылась страничка, а я и глазам своим не поверил: Отец. Вот он, на картинке-то, один в один и есть, орел Хааста, то бишь. Пишут только, что вымерший он уже времени сколько, и подавно не в наших краях обитал, но я-то сразу распознал, что Отец мой именно Хаастом был – и никем другим быть он не мог. Сходится все: и сам он гигантский, и гнездо его широченное, и детей они выкрадывать умели, как легенды гласят. Тут уж я соображать начал: раз Отец мой Хааст – то и я, получается, его породы, значит, и я Хааст тоже. Хааст я, оказывается, а не Птица обычная и даже не просто орел, и мало нас, Хаастов, нынче осталось. И так меня это открытие воодушевило, и так сразу тепло внутри стало – узнал, кто на самом деле такой! – что усидеть на месте было совсем невозможно. Хааст я, Хааст, и что Хааст я – буду гордиться, и что род Хаастов отныне прославлять мне положено. И ходить по земле, как люди другие, да жить поспокойней никак мне нельзя – не дело это для самой крупной птицы планеты. И вот, пока я в таком возбуждении был, мне новости пришли – дом мой родительский нашелся, и целых полтора года на это потребовалось…”
Расшифровка аудио-интервью Хааста, часть вторая, Folder B, 28.05.2026.
12
Автоматические двери супермаркета любезно раздвигаются, приглашая пройти вовнутрь. Щедрый жест, думает про себя Бомж. Он ощущает себя как будто в волшебной сказке: торопливые слуги открывают ворота королевства дорогим и долгожданным гостям. Вроде бы мелочь, но такое отношение к себе Бомж встречает нечасто, и потому ценит его и представляет в своей голове совсем иначе, чем большинство других. И, как нетрудно догадаться, подобные любезности он замечает гораздо реже от людей и гораздо чаще – от машин. Автомату все равно, как ты выглядишь, много ли зарабатываешь, где живешь и как дурно пахнешь – он будет приветлив со всеми одинаково.
Значит ли это, что машины менее бездушны, чем люди? Бомж не знает ответа на этот вопрос и даже размышлять на эту тему он сегодня не готов: слишком хорошее у него настроение, благодарное. Шутка ли: этим вечером он впервые за неделю может зайти в супермаркет и даже не для того, чтобы немного погреться или почувствовать запах еды, а за покупками. Скромными, необходимыми, но все же.
Здоровый мужик в исключительно черной, как у палача, одежде и надписью “Охрана” на спине окидывает вошедшего подозрительным, недоверчивым взглядом, но Бомж, нисколько не смутившись, уверенной походкой направляется к сложенным столбом корзинкам. Сегодня он здесь по делу, и ни один цепной пес продуктового концерна не сможет запретить ему эту штуку провернуть. У вас товар, у нас купец. Вот ваша лапша быстрого приготовления, а вот мои гроши. Простая и отработанная тысячелетиями человеческой истории схема. Только бизнес – и ничего личного.
Нельзя сказать, будто Бомжу все равно на тот факт, что в последнее время в их бездомных кругах наблюдается большое пополнение. Третья волна безработицы, кажется, бьет еще сильнее предыдущих, потому каждый новый день он видит по городу новые скитающиеся в поисках пропитания и ночлега лица. – Отнимают наш хлеб, – сказал как-то Боров, старый знакомый Бомжа, до обвала экономики державший ферму, – теперь нам еще меньше подавать будут. Валить их надо или за черту города гнать, иначе не протянем. А ты как думаешь?
Бомж неспешно бродит вдоль полок супермаркета, тщательно присматривается к продуктам, скидкам и полупустым стеллажам и пока не решается положить в свою взятую на входе корзинку хоть что-нибудь. По правде говоря, он, даже если очень захочет, вряд ли сможет купить сегодня что-то такое, что не поместилось бы в его руки. Корзинку он захватил совсем не по причине удобства: так значительно меньше шансов попасть в лапы недружелюбной охране. Был бы без корзинки – начали бы шмонать, просматривать камеры, обзываться и звонить в полицию, а ему, Бомжу, это совершенно ни к чему. У него сегодня слишком хорошее настроение, и он здесь для того, чтобы выполнить простейшую товарно-денежную операцию. Только и всего.
Бомж, с экономической точки зрения, думает точно так же, как и Боров, однако, с другой стороны, ему очень жаль новичков безденежья и улиц. Они – ньюкамеры, как сказали бы на работе Бомжа, той, что как будто из другой жизни, а ньюкамеров нельзя ругать за то, что они ньюкамеры – все когда-то ими были. Так что Бомжу непросто смотреть на тех, кто попал из тепличных условий офисов и панельных домов под мосты и на помойки – и уж тем более ему дико размышлять о том, что новоприбывших нужно гнать и от них избавляться. Бомж считает, что их задача, как старожилов, которые в бездомных делах не одну собаку съели, – помогать новичкам адаптироваться. Подставить плечо. Поддержать в первые, самые сложные, мгновения принятия. В общем, сделать то, что в такой ситуации должен сделать человек, если хочет продолжать считаться таковым.
Две пачки ничем не примечательных макарон и риса. Банка самой дешевой, из потрохов и древесной стружки, тушенки. Полкило подгнивших, уцененных фруктов. Чай в пакетиках, который, при нужной сноровке да с полевыми травами от Тахи, сойдет и за папиросы. Хватит ли еще на что-нибудь?
Правда, как мы уже знаем, не все в его кругах считают точно так же. Как будто ничему их эта история не научила, этих других старожилов-бомжей. Как будто это не они провалили естественный отбор современного мироустройства, чтоб принимать на себя недоступную ранее роль вершителей судеб и раскручивать маховик ненависти по новому кругу.
Бомж огибает дальние полки супермаркета, ловит на себе презрительный взгляд двух солидных женщин в длинных, в пол, юбках, и на минуту останавливается у отдела с парфюмерией. Здесь он вдыхает приторные ароматы духов, масел и средств для кожи – запахи, которые в его теперешней реальности никогда не встречаются, но по которым он однозначно немного скучает. На закрепленном под потолком телевизоре показывают шумное превью “Не мешки ворочать”, и Бомж, с очередным пробником туалетной воды на пальцах, бегло обращает на него внимание.
Если бы у Бомжа спросили, чем больше всего отличалась его жизнь прежняя от его жизни текущей, он бы однозначно ответил: “количество информации”. Не есть что попало и не спать где придется, а действительно новостной вакуум. Отсутствие инфошума принесло ему по-настоящему сильное ощущение безвременья, а с ним – бесконечности. Все, что ты знаешь, доходит до тебя сплетнями от других бездомных или расположено на мелких газетных клочках двухмесячной давности, в которые ты завернул остатки трехдневной прокисшей картошки. Хорошо это или не очень – Бомж до сих пор не понял, однако, вне зависимости от собственного социального статуса, он бы точно не стал тратить время на просмотр “самого рейтингового воскресного ток-шоу”. Даже безденежье лучше безвкусицы.
Бомж приближается к кассам и упирается в небольшую очередь. Ставит корзинку на пол. Оборачивается на алкогольный отдел. Туда он ни в коем случае сегодня не пойдет – продукты важнее и стоят дешевле. Но он все оглядывается и всматривается. Ищет то, что хочет найти.
Молодой человек перед Бомжом делает приставные шаги к кассе, не отрываясь от экрана смартфона. Он не отвечает на приветствие кассира и, что более важно, никак не реагирует на присутствие неприятного вида бездомного прямо за его плечом. Он слышит повторяющийся писк от столкновения лазера со штрихкодом, отвлекается на озвученную кассиром сумму, быстро, как будто чего-то боясь, прикладывает гаджет к аппарату и, все так же не отрываясь, ковыляет с корзинкой к выходу из супермаркета. Наступает черед Бомжа.
Парадоксально, размышляет Бомж, понаблюдав за молодым человеком со смартфоном, но социальные сети – это антисоциальные сети. Люди, в них попавшие, абсолютно игнорируют реальное общество, предпочитая быть привязанными к сомнительной цифровой активности. Повадки такого рода ребят с гаджетами напоминают Бомжу действия ослепших, где смартфон – собака-поводырь, способная провести пострадавшего субъекта сквозь недружелюбное, полное опасностей и холодное окружение, вокруг которого он никак не может сконцентрировать свое внимание.
Кассир заканчивает пробивать небогатое содержимое корзинки Бомжа и тут же вопросительно поднимает на него голову. Палач на входе, переминаясь с ноги на ногу, принимает удобное положение, выпячивает вперед плечи и складывает ладони практически на уровне паха, готовясь, в случае чего, защищать имущество корпорации. Бомж, не заставляя более сомневаться в своей покупательной способности, вкладывает руку в глубокий карман поношенной куртки и вываливает перед кассиром массу из мелких тертых купюр и липких окислившихся монет. Тот недовольно цокает, но принимается пересчитывать.
Бомж в последний раз оглядывается на отдел с алкоголем и все-таки видит ее. На верхней полке притаилась та самая чекушечка с красной крышечкой. Водка, которую он так любит и уважает за мягкость и вкус, что получают посредством льняной фильтрации. Бомж вздыхает, улыбается и дает себе обещание.
Кассир отсчитывает нужную сумму, оставляет несколько монет на подносе и проталкивает корзинку в желоб. Цедит сквозь зубы: “Спасибо за покупку”.
В следующий раз, в день, который будет еще более удачным, чем сегодня, он обязательно вернется за ней.
13
“… вот и оказалось, что за пятнадцать лет я на две тысячи километров к северу мигрировал, фамилий, названия села, да и местности самой, не помнил – да и кто в детстве хорошо помнит и знает, ну и с памятью, как я уже говорил, у меня штуки случались, потому так надолго поиски и затянулись. Точнее, не только поэтому, просто искать меня тоже некому стало: умерли папочка с мамочкой, мамочка от болезни, а папочка – с горя. Но в родные края я все же поехал, на могилках побывать и, может, вспомнить что-нибудь, что-то вроде терапипии, как врачи объяснили. Дом родительский совсем иначе выглядел, не так, как я его отрывками помнил, а все потому, что семья туда другая заехала, муж с женой и пацан мелкий, прям как наша, семья-то. Приняли они меня, встретили хорошо, про историю мою наслышаны были, поэтому все рассказали, показали и разрешили у них остаться. Много времени мне не потребуется, это я сразу понял, как на кладбище сходил: увидел лица родные, на камнях оставшиеся, расстроился весь, но окончательно убедился – нет больше людского во мне, Хааст я, Хааст и все, а парень тот… умер тот парень, как Отец его в гнездо свое забрал. Так мои родители думали, хоть и надеялись, но не дождались, так и я для себя теперь решил…
В смерти нет печали –
Новое начало.
Народная молва
… в дом вернулся, в зеркало глянул, глаза краснющие, лицо осунулось, бледный да страшный, а тут пацан этот мелкий бегает, пойдем, говорит, фильм смотреть. Какой еще фильм, его спрашиваю, а он мне и отвечает: про героя одного, он летать умеет и людям помогает. И тут я про печаль свою забыл совершенно, говорю, ну-ка пойдем, показывай давай. Да, точно, про супергероев фильмы, а он, пацан этот мелкий, большой их фанат. Я и раньше такое смотрел, когда в школе с малышней учился, но только теперь внимание по-настоящему обратил. И вот истории-то у них – как под копирку у всех: одного паук укусил, другой в бидон с химией провалился, третий смерть клиническую пережил, но самое главное – все они после таких случаев силы свои получили, их обуздали и в нужное русло применять начали. И смотрю я на них и понимаю, что и моя история ничем не отличается – значит, и я могу героем быть, значит, и я героем быть должен, и в том призвание мое будет. Пацан мне все фигурки показывает и журналы с комиксами, рассказывает про героев своих, а мне теперь интересно только, что у них за костюмы да эмблемы – такой же себе захотел. С трудом окончания ночи дождался и помчался на поезд, а тут, оказывается, селяне прознали, что потерянный пятнадцать лет назад мальчик – живой, домой вернулся. Обступили меня, жалеют, говорят, с родителями вот какая трагедия случилась, но ты молодец, борись, стремись, а мы за успехами твоими следить будем. И так меня воодушевило оно, людское внимание, что я уж окончательно решил: мое предназначение – супергероем стать и народу служить. Добрался до комнаты своей, все деньги, всю стипендию, что получал, пока учился, собрал, билет до столицы купил и без сожаления новую жизнь начал…”
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksey-suharov/agnec-na-uboy-novelly-70967473/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Алексей Сухаров
Тип: электронная книга
Жанр: Юмористическая фантастика
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 11.08.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Наиболее полная коллекция работ, написанных и опубликованных Алексеем в 2020-2022 годах. В издание вошли супергеройская бытовая драма Теория Хааста, а также с десяток новелл, веселых и трагичных, провокационных и чувственных.