Главная страница | Современные детективы | Как я убил брата и раскрыл аферу

Как я убил брата и раскрыл аферу
Ольга Дудина
Рассказ идет от первого лица, он же убийца своего старшего брата. Убийца, он же младший брат очень сильно пострадал в аварии, и стал инвалидом, но старший брат, из-за которого и произошла авария не стал помогать младшему, не дал денег на операцию, хоть изначально обещал. Старший брат богатый человек. Но младший решил проблему просто, он убивает старшего из снайперской винтовки. Благополучно излечившись, младший (он же убийца) возвращается в Россию. И узнает, что оказывается старший брат был крупным аферистом-вором, что выяснилось только после и именно благодаря совершенному им убийству. Дело ведет следователь Следственного комитета. Младший подключается к следствию и дело об крупнейшей многомиллиардной афере раскрыто. Однако следователь начинает подозревать младшего в убийстве…

Ольга Дудина
Как я убил брата и раскрыл аферу

Да, это рассказ о том, как я убил моего брата, и тем самым раскрыл аферу мирового значения, и кражи в особо крупных размерах, я бы сказал даже в огромнейших размерах. И следователь даже сказал, что если бы не убийство моего брата (совершенное мной, но я в этом, конечно, не признаюсь), то неизвестно смогли бы они раскрыть эту аферу или нет. А я думаю, что и нет!
Но буду рассказывать все по порядку. Я люблю, чтобы было все по порядку.
И начинать надо с нашей с братом общей бабушки. Предупреждаю сразу, предисловие будет длинным. Но иначе, ни как. Постараюсь быть предельно кратким. Ведь я пишу не роман, а рассказ.
Итак, начинать надо с нашей с братом общей бабушки. Надо сказать, она была у нас не совсем обычная. Она была снайпером. Хотя уж совсем уж такого необычайного в этом и нет. В мире полно снайперов. И в большинстве своем они женщины. Потому что женщины от природы своей могут дольше оставаться терпеливыми, сохранять внимание, концентрироваться на одной цели, и когда надо действовать. А это и надо для снайпера. Бабушка успела даже почти год повоевать в Великую Отечественную (10 месяцев и 7 дней), и получить две медали. Бабушка была отличным снайпером, лучшим в своей части, это все признавали. После войны, бабушка устроилась работать в военное училище, и так же вела практические курсы подготовки снайперов. Все начинающие снайпера желали попасть к бабушке. Она легко и просто умела «поставить руку и набить глаз» своим ученикам, и в двух словах объяснить, как действовать в зависимости от той задачи, которая поставлена перед снайпером. А перед снайпером могут ставиться разные задачи, например, одно дело, когда снайпер прикрывает объект от разведчиков или взрывников, другое, когда в бою перед снайпером поставлена задача, убить определенного человека, чаще всего офицера, командира. Учила она и как надо концентрировать внимание, как держать цель, когда лучше выпустить пулю, почему надо делать все так и не иначе. К сожалению, в армии СССР не было наемников, контрактников, как сейчас. А каким бы наемником была бы бабушка! Супер-пупер! А сколько бы человек она убила! И как! Красиво! С одной пули! Но это было ей не суждено. Ведь бабушка была прирожденным снайпером. Да, она такой родилась, прирожденным убийцей. Бывает, люди рождаются для одной цели. Так бывает. Вот, она такой родилась. Пусть бабушка не до конца использовала свой личный потенциал, но она научила сотни людей убивать, и хорошо убивать, красиво.
Она проработала в училище и военных частях до 53 лет, но потом у нее был еще период, когда ее снова позвали преподавать снайперское дело. Это было позднее, в период, когда ей было от 57 до 63 лет, так что она еще готовила снайперов для нашей армии почти шесть лет. Но об этом я расскажу потом, потому что надо все по порядку. Я люблю, когда все по порядку.
Многие удивляются, что я внук, не правнук. Я внук моей бабушки, участницы Великой Отечественной. Но все дело в поздних сроках. Бабушка родила маму в 40 лет. Мама родила меня в 36. Вот они бабушкины, отпущенные ей, 75 лет, бабушка прожила 75 лет, она не увидела меня, я родился позже ее смерти. Получилось, что целое поколение пропущено. Поэтому я внук, а не правнук. Да, и воевала бабушка, когда ей было, как и мне сейчас, восемнадцать. В этом году бабушке исполнилось бы 95.
Бабушка не выходила долго замуж, еще из-за предвзятости к участницам войны, мол, среди мужиков там была, мол, с кем только не переякшалась, мол, такая-сякая. Бабушка не была ни такой, ни сякой.
Когда бабушке исполнилось почти сорок лет, она случайно на улице встретила дедушку. Он был к тому времени отставным офицеров, и тоже участником Великой Отечественной, и тоже был одинок. Они встречались там, на фронте, и когда они случайно увиделись на улице, то оба поняли, что часто вспоминали друг друга, и были когда-то там, на фронте, друг в друга влюблены. И они тут же решили пожениться. И поженились! Они обменяли свои жилища на вполне приличную трехкомнатную квартиру и стали жить вместе.
Они ни на что не надеялись. Но бабушка забеременела. И родилась моя мама, наша с братом общая мама. Радости не было конца! Мама шутила, что она ходить научилась в три года, потому что дедушка ее с рук не спускал.
А еще, специально для мамы дедушка с бабушкой купили садовый участок недалеко от города (сейчас он в городской черте), чтобы мама могла дышать свежим воздухом и есть ягоды. Это важный факт.
Но, буду краток, ибо я пишу не роман, а рассказ.
Когда маме едва исполнилось шестнадцать лет, с ней случилось… В общем, это было изнасилование, натуральное, жесткое и жестокое. И мама от этого забеременела. Мама, конечно, хотела сделать аборт. Но дедушка с бабушкой, буквально на коленях ее умолили, родить им внучка. И что они, мол, возьмут все заботы о нем на себя.
Так появился мой брат. Дедушка с бабушкой, как и обещали, с первых же его дней взяли о нем заботу на себя. А мама продолжила учебу. Она окончила школу, поступила в институт.
Когда моему брату было пять лет, дедушка умер. Но бабушка продолжала о нем заботиться. А мама учиться.
Мама окончила педагогический институт, и стала учителем русского языка и литературы. Мама была очень хорошим педагогом. Даже самые непоседы на ее уроках стихали и заслушивались, когда мама читала стихи. Все, кроме одного. Моего брата. Он рос абсолютным неслухом. Он вел себя в школе и на уроках безобразно. Он мог не с того не с сего начать плевать на пол, и объясняя это тем, что, мол, слюна скопилась. Он начал курить лет с семи, и мог спокойно закурить во время урока. Он мог пукать на уроке, да что там, уж извините за выражение, просто пердеть, Он мог начать рыгать. Мог достать бутерброд и начать есть, видите ли, есть захотелось. Он мог положить голову на парту и заснуть и при этом оглушительно храпеть. Он рос крепким, и любил, кого по слабее побить. Он мог встать во время урока, подойти к кому-нибудь, будь то мальчишка или девчонка, дать подзатыльник, или ударить в глаз со словами: «Этого-то я сегодня еще не бил». В общем, он страшно позорил маму перед педагогическим коллективом и учениками. Пришлось перевести его в другую школу. Нет, там он вел себя ни сколько не лучше, но хотя бы не на глазах у мамы.
Он слушался только одного человека – бабушку, беспрекословно.
Когда моему брату исполнилось шестнадцать лет, моя мама вышла замуж за моего папу. Мой папа на шесть лет младше мамы, но не в этом суть. Тогда мой брат окончательно переехал жить к бабушке. К тому времени бабушка стала наследницей трехкомнатной квартиры в «Сталинке», доставшейся ей от старшей сестры, не замужней и не имеющей детей. Вообще-то, это было ее родовое гнездо. Тут она жила с родителями и сестрой с рождения. Но потом там доживала свой век сестра. И вот сестра умерла, и бабушка переехала в эту квартиру. Еще при своей жизни бабушка отписала нашу трехкомнатную квартиру, ту, что они купили с дедушкой после женитьбы, маме. А брата забрала к себе.
Когда моему брату исполнилось восемнадцать лет, он ушел в армию, причем с большим желанием.
Когда моему брату исполнилось девятнадцать лет, бабушка внезапно умерла. Бабушка не узнала, что на свет должен появиться я. Мама не успела ей об этом сообщить, так как еще не была вполне уверена, мама всегда сокрушалось о том, что не успела сказать бабушке обо мне. Если бы бабушка узнала обо мне, может быть, все бы сложилось бы по-иному. И не было бы того, что случилось со мной и братом. Но, как говориться: «Жизнь такова, какова она есть, и больше не какова».
Оказалось, что бабушка написала завещание, по которому, все-все оставляла брату. И трехкомнатную квартиру, и все свои деньги (кроме гробовых), и садовый участок. Мама сокрушалась только о садовом участке с милым маленьком домиком из кирпича, построенном еще при жизни дедушки. Она всегда говорила, что провела там свои лучшие дни детской жизни. Тем более, должен был появиться я. И мне тоже бы нужен был бы свежий воздух и ягоды. Но, брат сказал, что садовый участок его не интересует, и что мама, так и быть, может им пользоваться.
И я родился. У нас разница с братом в возрасте двадцать лет без тридцати одного дня. Ибо я родился пятнадцатого декабря, а у него День Рождения пятнадцатого января.
До рокового и самого страшного дня в моей жизни – 2 сентября прошлого года, я видел моего брата за всю мою жизнь только пять раз.
Первый раз я увидел брата, когда мне было шесть лет. Насколько я помню, была зима, по крайней мере, лежал снег (хотя снег у нас может лежать и в апреле, так что сложно сказать, что это было за время года). В общем, к нам в дом вошел какой-то мужик… Конечно, мой брат был для меня мужиком, ведь ему было двадцать шесть, а мне шесть. И он дал мне шоколадку, после чего меня выдворили в мою комнату. Но я все слышал. Я слышал, как брат чуть бы не плача умоляет мою маму помочь ему с деньгами, говорит, что попал в сложнейшую ситуацию, и его даже могут убить. Ну, что делать, все-таки сын, мама взяла кредит на сто тысяч и отдала брату. Как оказалось, такое случилось не раз.
Второй раз я видел брата тоже в шесть лет. В сентябре, я только-только поступил в школу (да, я начал учиться с шести лет). Мы с мамой приехали на наш садовый участок, а там ходит какой-то мужик в труселях и беззастенчиво жрет нашу смородину. Мама подняла крик. Но мужик в труселях заявил, что он купил этот участок, и он тут теперь хозяин. Мама позвонила брату. Он приехал, и, ухмыляясь, показал договор купли-продажи, и заявил, что имел на это полное право. И уехал. Мама очень расстроилась, но растерялась не до конца. Она заявила, что, по крайней мере, урожай принадлежит нам, это мы все лето растили овощи и ягоды. И при помощи соседей – дяди Леши и его двух сыновей Андрюхи и Кирюхи, мы выкопали всю картошку, морковь, другие овощи, и обобрали все кусты. Папа приехал, и мы стали грузить мешки. У меня было ощущение, что я прощаюсь с детством. Я так любил это место! Я ждал лето ради него. Здесь был пруд, в котором я купался. Конечно, это был пожарный пруд, но он был чистым. Я гонял на велике по всем окрестностям. А как мы играли в войнушку на пригорках, полянах и редколесье! Но, главное, у меня здесь были друзья. И самые закадычные – это Андрюха с Кирюхой, сыновья дяди Леши. Я смотрел на них, прощаясь, и на глазах были слезы, и на их глазах были слезы. Но, ничего поделать было нельзя. Мы погрузили мешки и уехали.
В третий раз я увидел моего брата, когда мне было лет двенадцать. Мы с папой и мамой вышли из большого супермаркета с тележкой с продуктами. Мы подошли к парковке. Перед нами припарковалась очень крутая машина, такая крутая, что я даже не знал, что это за машина. Из нее вышли седовласый мужчина в необычном и очень красивом костюме и мой брат тоже в костюме, он нес небольшой портфель. И мой папа не растерялся и преградил тележкой путь моему брату и сказал: «Ты когда матери деньги вернешь? Мы ведь в кредит взяли. Рассчитаться не можем!». Седовласый мужчина строго посмотрел на моего брата и не менее строго сказал: «Ты матери деньги должен? Сейчас же отдай!». Брат скривился и спросил: «Скока?», он так и сказал, не «сколько», а «скока». Мама назвала сумму больше трехсот тысяч. Брат раскрыл портфельчик. Он был набит деньгами. Я до этого никогда не видел столько денег наличными. Они были в пачках или перевязанными резинками. Он отсчитал названную сумму, молча, сунул ее маме и, не говоря больше ни слова, ушел.
Когда мне исполнилось шестнадцать лет, моя мама умерла. Так же внезапно, как и бабушка, от сердечного приступа, но только в гораздо более молодом возрасте. И тогда, на похоронах, мы и встретились с братом в четвертый раз. Он вел себя тихо и скромно. А когда маму опускали в землю, на его глазах появилось что-то вроде слез. На поминках он тоже вел себя тихо и скромно, а после них подошел и сунул мне конверт. Там были деньги, и видимо, сумма была не маленькая, конверт был довольно таки пухлый. Я не знаю, сколько там было, я сразу отдал конверт папе, ведь похоронами занимался, конечно, он.
В пятый раз я увидел брата на девятый мамин день. Мы справляли поминки у нас дома, и брат пришел. И тогда мы впервые поговорили. Он рассказал мне, что бизнесмен, что у него есть две сувенирные лавки, одна у нас в городе, а другая в Италии, в Милане. Что дела идут отлично. Что он живет в коттедже. Что он любит футбол, и фанат нашей футбольной команды. Что служил в армии, и за два года дослужился от рядового до сержанта, а это сделать может не каждый. И что он считает, что каждый мужик должен отслужить в армии. А я сказал, что учусь хорошо, что ни разу не был троечником. Что мои любимые предметы – это история и физика. И что все время участвую в олимпиадах и конкурсах, а по физике даже и во всемирных олимпиадах.. И был на олимпиадах по физике в Польше, Германии и Чехии. И еще люблю велосипед, и принимаю участие в гонках. Брат похвалил меня.
И на этом мы расстались. И каждый из нас подумал, что навсегда. И если бы это было так, то ничего бы не случилось. Ничего со мной, а он был бы жив. Но, как говорится: «Жизнь, такова какова она есть и больше, ни какова».
Тут придется сделать отступления от отношений моих с братом. Но тут уж так, ни как по-другому нельзя. Тут есть много важных фактов, и приведших к этим тяжким последствиям.
Когда мама умерла, мой папа как бы сошел с ума. Он начал пить, и так бы сказать, не мало. Но мало того, он начал приводить домой женщин. Это были откровенные шлюхи, причем, весьма потрепанные. Особенно меня раздражала одна, которую я назвал Визгуньей. Она и так-то разговаривала громко, повизгивая, а уж когда там с папой у них происходило, визжала так, что мне кажется, никакие бируши бы не помогли.
Пока было лето, я это еще терпел, можно было уйти гулять, да хоть на всю ночь. Но в сентябре меня это сильно стало доставать. К тому же папа стал забывать, что и мне нужна еда, и меня надо кормить, хотя бы периодически. Я учился в одиннадцатом классе, предстоял ЕГЭ. Я не мог определиться, куда мне поступать, то ли на исторический, то ли на физтех, то ли на физмат. И поэтому решил сдавать помимо основных экзаменов еще пять. Надо было готовиться, учиться, кроме того, я все время участвовал в олимпиадах онлайн. А тут шум, визг, пьянь. Я к такому не привык. И в конце сентября я позвонил в полицию. Я не хотел вызывать наряд, я же был молод совсем, я просто не знал, что мне делать, я хотел посоветоваться. Но полицейские приехали быстро. Они застали папу и Визгунью в процессе. Полицейские скромно закрыли дверь и подождали. После апофигея, они велели Визгунье убираться из квартиры. И очень строго поговорили с папой. Они сказали, что посторонние в доме могут находиться только с согласия всех прописанных в квартире. И у меня такие же права, как у него. И что, если мне не нравятся его «гостьи», то они сразу же должны уйти.
И папа обиделся на меня, очень-очень сильно обиделся. Он собрал вещи и ушел. Я думал, что вот походит, походит, и вернется, но папа не возвращался. Он не возвращался неделю, месяц, два, три… Нет, я знал, что он жив, здоров, что ходит на работу, и что живет у сестры. Но главное папа не давал мне никаких денег на жизнь, абсолютно. Мне приходилось по два-три часа в день раздавать флаеры, чтобы как-то выжить. Мне было очень жаль этого потраченного времени, которое я бы мог потратить на учебу, на саморазвитие, в место этого я, унижаясь, протягивал людям бумажки, чтобы хоть что-то за день поесть. Папа даже не поздравил меня с семнадцатилетнем. Но добило меня, когда я пришел двадцать пятого декабря домой, а света нет. У меня отключили электричество за неуплату, естественно, я же не мог платить за коммуналку. Мне стало так горько. Новый Год на носу, а у меня света нет. Да и заниматься как?
И я пошел к участковому. И все ему рассказал. Участковый тут же вызвал папу «на ковер». Папа пришел, сел на стул напротив меня, и разрыдался. Он сказал, что давно хочет со мной примириться, но ему было стыдно за себя. Он сказал, что уже и сам не знает, что это было. Вот такая реакция на смерть жены, то есть моей мамы. Тут же, при участковом, мы с папой решили, сколько он мне будет перечислять средств на жизнь. Я не просил много, только чтобы хватало. Папа оплатил и коммунальные услуги тут же. И (главное!) сказал, что хочет выплатить мне компенсацию за те месяцы, что так вот вел себя со мной. Так на моем банковском счете оказалась сумма в сто двадцать тысяч. Вот это очень важный факт! И еще он сказал, что в январе собирается жениться. И после всех формальностей у участкового, мы поехали с папой знакомиться с его будущей женой.
Ее звали Марина, она была молодой красивой женщиной. И она мне сразу понравилась. Я был рад, что папа женится. Маму же не вернешь, а он еще такой молодой. И Марина прекрасная женщина! Главное она прекрасно влияла на папу. Он снова стал как прежде, добрым, заботливым, нежным папой, каким и был всегда. Вообще-то, мне кажется, что мой папа принадлежит к группе «женатиков», к мужчинам, что не могут жить без жены, причем именно без жены, а без женщины. Когда, у них есть жена, они шелковые, а без жены сходят с ума.
В январе мы отыграли папину свадьбу. И оказалось, что Марина уже ждет ребенка от папы. А я этому тоже был очень рад.
В январе же, мы с папой вступили в наследство, и по-братски его поделили. Собственно, дележу подлежала только наша трехкомнатная квартира, денег мама почти не оставила, да откуда они у нее, она же была просто учителем. Мы продали квартиру и поделили деньги пополам. Папа улучшил за этот счет свое, то есть Маринино, жилье. А я стал обладателем, очень даже неплохой однокомнатной квартиры. И за счет разницы в купле-продаже у меня прибавилось на банковской карте. Всего у меня, с учетом папиных ста двадцати тысяч, из которых я ни копейки не потратил, образовалось триста восемьдесят тысяч. Это важный факт!
Но буду краток.
Я хорошо сдал экзамены и подал документы на поступление сразу в несколько ВУЗов, в том числе и в наш университет, сразу на два факультета, на исторический и на физтех, надеясь где-то пройти на бюджет, я не хотел, чтобы папа оплачивал мою учебу.
Это случилось 16 июня. Я, как уже сказал, все ЕГЭ сдал, документы подал, оставалось ждать решения комиссии. Я шлялся по городу от нечего делать. Вот не знаю! Вот до сих пор не могу понять! Почему я взял эту газетенку? Я никогда не беру раздаваемых на улицах газет. А тут взял да и взял. Если бы я не взял эту газетенку, все было бы не так. Не знаю, что бы было бы с моей жизнью, но брат был точно жив. Но я ее взял! Мало того, я уселся на скамейку и стал просматривать ее, я ел мороженное, и рассматривал газету. И даже дошел до частных объявлений. И увидел его, это объявление: «Продам участок номер 47 в СТ «Садовод-3»». Я замер, мороженное стекало у меня по руке. Это был бабушкин участок! Но надо было в этом убедиться. Я позвонил по указанному номеру телефона. И мне ответил мужской голос, что через полтора часа он готов показать мне участок.
Я приехал. Да, это был он, бабушкин и мамин участок, такой любимый ими и мной. И это был он – мужик в труселях, только сейчас на нем были штаны. И из-за забора торчали головы дяди Леши и повзрослевших Андрюхи и Кирюхи, которые, как увидели меня, закричали: «Покупай! Покупай! Покупай!». Все ненавидели этого мужика в труселях, участок был запущен, видно, что его никто уже давно не обрабатывал, а на смородине и крыжовнике висела какая-то белая паутина. Но, это был наш участок! И я стал отчаянно торговаться. Я купил его за 278 тысяч 500 рублей (да я торговался за каждую пятисотку). Это была хорошая цена, я выторговал. Ведь, да это был наш домик из кирпича, но он, будучи принадлежавшим, этому мужику, представлял ценность. Кроме того, это же была городская черта, и здесь можно было иметь городскую прописку.
Мы поехали с этим мужиком и тут же оформили договор купли-продажи. И я собрал вещи и переехал жить в свой, теперь уже, садовый участок.
Папа очень одобрил покупку, он сказал, что лучшего вложения средств трудно представить, тем более он с Мариной ждали малышку, сад бы и им очень пригодился.
Хотя была уже середина июня, но мы с дядей Лешей и, конечно, с Андрюхой и Кирюхой перекопали участок и посадили картошку, морковь, ну и всякие другие овощи. А! Что вырастет, то и вырастет. Я же не для кого-то, для себя выращиваю. А тетя Люся жена дяди Леши, и соответственно мать Андрюхи и Кирюхи, чем-то обрызгала кусты, и на них снова стали расти ягоды.
И я как будь-то, вернулся в детство! И мы, с Андрюхой и Кирюхой были неразлучны. Мы, хоть, вроде такие уже не совсем дети, купались в пруду до посинения, гоняли на великах по всем лесным дрожкам, ездили на большое озеро, на реку, где ловили рыбу, на заболоченное озеро, там было много малинников, и мы обжирались малиной. В общем, это было лучшее лето за последние десять лет!
Но буду краток.
Я прошел в нашем универе на оба факультета, и на истфак, и на физтех на бюджет. Я думал, где же мне учится. И решил пойти на физтех. Историю можно и самому изучать, а вот физику и технику, это уж вряд ли получится.
Кроме того, я сделал полный ремонт в садовым домике, чтобы в нем не пахло мужиком в труселях. Я побелили потолок, наклеил обои, покрасил пол. У меня еще оставались деньги, и я купил стиральную машину, маленький холодильник, и хорошую электроплиту. Вообще-то, я решил жить на садовом участке почти все время, даже зимой. Так он мне нравился.
2 августа у меня родилась сестренка. Я полюбил ее с первого взгляда. Это такой прекрасный бутуз женского полу! Я так рад, что папа женился!
А вот теперь, я перехожу к заключительной части предисловия. А вернее к отдельной, второй части. Тут читайте внимательней.
Это случилось 13 августа. В этот день лил дождь, а Андрюха с Кирюхой и дядей Лешей уехали в город. И я решил, на конец-то, прибраться на чердаке. В общем-то, я везде произвел ремонтные и уборочные работы, даже бы и в подполе, только на чердак и не залезал. Залез. Там прибирать было и нечего, кроме пыли. Никакого хлама не было. Там вообще ничего не было, кроме двух больших картонных коробок, наполненных книгами. Книги были скиданы, как попало, помяты. Это были в основном детективы Агаты Кристи. Я знал, со слов мамы, что бабушка обожала Агату Кристи. И мне стало обидно за эти книги. И решил в честь бабушки перенести книги в дом.
Я надел дождевик, сел на велосипед, и доехал до ближайшего строительного рынка. Я купил две самый дешевые книжные полки. Я прикрепил эти полки к стене, принес коробки с книгами, и, протирая, стал расставлять их на полках.
И я заметил, что в этом собрании сочинения есть два «Восточных экспресса». Один, как и подавляющее большинство книг в мягком переплете, затертый и явно зачитанный, а другая книга в твердом переплете, и выглядела так, будто ее и не открывали.
Я взял эту книгу, и в верхнем правом углу я заметил две маленькие цифры 9*9. Я замер. Это был знак. Я сразу понял.
Я открыл книгу на восемьдесят первой странице. Так и есть! Там, на полях, были рисунки, знаки, оставленные бабушкой для меня. Именно для меня, не для брата, ибо он продал участок, а я его выкупил. Бабушка, не зная меня, говорила со мной. Там были изображения карандашом. Сверху вниз. Большой квадрат, в котором располагался маленький квадрат почти посередине, и сбоку прямоугольник, расчерченный вертикальными линиями. Далее был нарисован квадрат, размером с малый квадрат из верхней части, расчерченный опять вертикальными линиями. Далее опять такого же размера квадрат, расчерченный квадратиками. И последнее изображение было в виде прямоугольника, шириной с маленьких квадратов, и разделенным горизонтальной поперечной линией, так что обе части прямоугольника опять составляли квадраты. Нижний был просто квадрат без ничего. А в верхней части внутри квадрата был изображен небольшой прямоугольник.
Я некоторое время смотрел на все изображения, оставленные бабушкой для меня. Я смотрел сосредоточено. И я все понял! Досконально! Я понял, что бабушка, мне оставила в наследство!
Самый верхний квадрат (большой), это был план подпола. И я спустился в подпол. Там почти посередине был деревянный короб. Такой короб, в котором хранят картошку. В коробе был деревянный настил, сделанный из довольно тонких досок. Этот настил был прикреплен двумя планками гвоздями. Не задумываясь, я поднялся, взял лом и клещи из сеней, и открепил планки. Помучившись, я извлек настил. Под ним была металлическая решетка, какими закрываю окна от воров, и ставят в тюрьмах. Я извлек и решетку. Далее была бетонная плита. Но я знал, что ее можно и нужно отодвинуть.
И я знал как. Почти незаметно (это просто было надо знать, исходя из плана, оставленного мне бабушкой) у подножия короба, сбоку имелась бетонная часть, возвышенность. Это была как бы ручка, то за что надо тянуть. И я стал тянуть. Сначала плита не поддавалась, потом сдвинулась чуть-чуть, и ее заело, но я не отступал. И вдруг, она стала сдвигаться почти безо всякого усилия. Я сдвинул плиту почто до стенки подпола.
Да! Там внизу была яма. Как бы подпол в подполе. И там стоял, как я его сразу прозвал саркофаг, на самом деле это был сундук, очень крепкий, кованный.
Я знал, что там находится. Мое сердце так частило, и даже голова кружилась, что я не сразу смог спуститься и открыть «саркофаг».
Но я спустился и открыл. Да, там лежала она. Она была завернута в белую материю, как в саван. По бокам стаяли коробочки, и тоже понято с чем. О! Да тут человек на сто хватит. И еще лежала книжица. Инструкция на непонятном, но славянском языке.
Я взял ее бережно, как младенца, внес в дом и уложил на кровать.
Я развернул ее. Это была она – ВСС (индекс ГРАУ-6П29), или в обиходе «Винторез» – одна из самых лучших снайперских винтовок в мире.
Интересно, почему именно «Винторез»? Хотя ничего удивительного. Бабушка оставила преподавание в военном училище в пятьдесят три года. Но 1983 году бабушку пригласили вновь вести ее курсы снайперов. И она готовила снайперов еще почти шесть лет. Начался Афган, и оказалось, что подготовка снайперов в нашем военном округе оставляет желать лучшего (это мягко говоря). А бабушкины курсы были краткими и четкими, она учила убивать быстро и прицельно. Бабушка была отличным снайпером! И отличным преподавателем снайперского мастерства! Она на этом неплохо зарабатывала. Но все равно все деньги достались брату. А мне винтовка!
Интересно, конечно, откуда у нее взялась эта винтовка? Кто его знает? Возможно, она не удержалась, и так сказать, прихватила одну винтовочку с собой, когда представился случай? Знаете, человек он такое существо, вот ничего в жизни не сворует, не украдет, но может существовать такая вещь, что для него до такой степени является ценной, что может не удержаться, желание иметь именно эту вещь пересилит его порядочность, и он тяп, и возьмет ее. А может ей ее подарили? Просто подарили? У бабушки в фотоальбоме есть одна фотография. Она стоит рядом с разработчиком ВСС, или в обиходе «Винтореза», с Сердюковым, и держит винтовку в руке. Мама не знала происхождения этой фотографии, и не знала, что бабушка ездила в Климовск, и побывала в ЦНИИточмаше, где эту винтовку и создали, и именно в середине 80-х. Так может ей просто подарили эту винтовку? Дарят же людям именное оружие, пистолеты, например, так почему бы снайперу не подарить именную снайперскую винтовку?
От мамы я знаю, что бабушке очень нравилась эта винтовка, она считала ее одной из лучших снайперских винтовок российского производства. Да, хотя бы из-за веса. Ведь «Винторез», весит всего 2 кг и 600 г, а некоторое винтовки весят и по 10 килограмм, и по 12. Для женщин вес существенен. И потом эта винтовка бесшумная. И технически надежная.
И вот она лежала передо мной на откинутом белом полотне…
Как только я на ее взглянул, я сразу понял, что я прирожденный снайпер, каким была и моя бабушка. Бываю люди от рождения к чему-то прирожденные. Например, бывают, так называемые «гуттаперчевые» люди, с такой от природы растяжкой, которую не выработать за многие года тренировок, и из них получаются такие гимнастки, как Алена Кабаева или Ляйсан Утяшева. А некоторые от природы обладают таким голосом, что рядом с ними бесполезно петь, стыдно просто, и из них получаются оперные певцы, такие как Петр Шаляпин, ну и все остальные великие. А я был прирожденным снайпером, я просто знал это.
Инструкция была на каком-то непонятном языке, но она мне была не нужна, я и так знал, как мне собрать винтовку. И я собрал ее. Прицел не был сбит. Винтовка находилась в отличном состоянии, не смотря на то, что она так долго хранилась. Но видимо, хорошее место ей было устроено бабушкой.
Как только я взял в руки винтовку, так мне сразу захотелось кого-нибудь убить. Нет, не человека. Какое-нибудь существо, просто, что бы проверить, правда ли я снайпер, или это я все выдумал.
Я знал, куда мне надо поехать, чтобы себя проверить. Дождь уже прошел. Я разобрал винтовку, но не до конца, а чтобы она влезла в рюкзак. Я упаковал ее в полиэтиленовый мешок, уложил в рюкзак. Сел на велик и поехал. Я поехал на заболоченное озеро. Там помимо малины, обитало много уток. Это не были наши городские утки. Хотя… Кто их знает, утки, ведь умеют летать. Может они перелетают, туда-сюда. Да, все равно.
Я заполнил всю обойму винтовки до конца. Я решил, что буду стрелять уткам в головы. Потому что девятый калибр. Пули рассчитаны на человека, да ими и медведя можно убить. А если выстрелить в тело утки, ее разнесет в прах. Нет, нельзя, так относится к природе. Я прицелился и начал стрелять. Я убил четырех уток, прежде чем они окончательно поняли, что происходит, и улетели. Я подобрал всех убитых уток. Трем, как я и хотел я попал в головы, а одной, последней, в шею, ближе к телу.
Я сложил винтовку, и приехал домой, то есть в садовый домик. Я почистил винтовку, разобрал ее, завернул в «саван», и положил в «саркофаг», однако плиту я не стал задвигать, как чувствовал, лишь положил решетку и деревянный настил. На торчащую часть бетонной плиты из-под короба я поставил несколько корзин для хранения овощей. Вообще, все нормально выглядит, никто и не подумает ни о чем.
Две недели я объедался утками. Я бы, конечно, поделился с папой или с семьей дяди Леши, но тогда надо бы было объяснять, откуда у меня утки, и что с их головами.
Но буду краток.
Все предисловия закончились. Дальше будет детектив. Читайте еще внимательнее.
Это случилось 2 сентября прошлого года. Я-то думал, что это будет счастливейший день в моей жизни. В этот день нас посвящали в студенты. Нас расставили по факультетам. Нам говорили речи профессора. Потом выступали два студенческих рок и реп коллектива. А еще девчонки-акробатки (такие прикольные!). Потом нам еще дали пакеты, в которых были и кружки с логотипами университета. Я тут же скорешился с четверыми моими будущими однокурсниками. Оказалось, что одному из них исполнилось восемнадцать аж три дня назад. И он купил нам всем пива. И мы сидели и пили из подаренных кружек пиво прямо в сквере, у университета, болтали, рассказывали о себе, над чем-то все время смеялись.
Потом мы пошли на автобусную остановку, чтобы поехать домой. Парни быстро уехали. А я-то продолжал жить в саду, а автобусы туда ходили не часто. Я стоял на остановке и вдруг услышал: «О! Это же Костяй!» (меня Костей зовут). Я увидел двух моих, уже теперь бывших одноклассников. Они тоже поступили в университет, правда, платно, а не на бюджет. Они подошли ко мне, поздравили меня.
– А в Чехию-то поедешь? – спросил меня один из них.
– Да, конечно, пятого сентября вылетаю, – ответил я.
– Так занятия пропустишь.
– Я уже сказал куратору. Он сказал, конечно, поезжай, международная олимпиада, это престижно.
И тут я почувствовал, что на меня пристально смотрит какой-то мужик, среднего роста, крепыш. Это был мой брат. В руке у него была пол-литровая бутылка с минералкой. Он, видимо, купил, ее в киоске у остановочного комплекса. Рядом стояла машина.
Как только я повернул голову в его сторону, он осклабился. Видимо это была улыбка.
– Ой! Братец Кролик! – фамильярно обратился он ко мне, – Ты, что автобус ждешь? Да, садись, подвезу! – кивнул он на машину.
И вот опять, случай. Этот пресловутый случай. Вот если бы ему не захотелось, не приспичило пить, и купить воду, просто воды, в киоске, и именно около этой остановки, и именно в этот момент, когда там стоял я, мы бы не встретились. И ничего бы не было, ни для меня, ни для него! Нет! Все случилось, как случилось. Видимо, действительно, жизнь, такова какова она есть, и больше не какова.
И ведь, я хотел сказать ему: «Не, сейчас уж автобус приедет». Это было просто на языке. Но!
– О! Вообще, блин! Крутая тачка! Я б на такой проехался! – сказал один из моих бывших одноклассников.
– Дак, там еще и девчонки есть! – сказал другой.
И в самом деле, на заднем сидении виднелись две девушки.
Если бы не мои бывшие одноклассники рядом… Я бы не поехал с братом.
Но я сел в машину. В его машину. На переднее пассажирское место. И мы поехали. И роковое стечение обстоятельств случилось, хотя мы оба еще об этом не знали…
Он минуты две о чем-то шутил, и не смешно. А потом посмотрел на меня, и взгляд у него был цепкий. И дальше между нами состоялся диалог.
– Ты, что в Чехию едешь? – спросил он.
– Да, пятого сентября вылетаю – ответил я.
– Шенген есть?
– А как нет!
– На олимпиаду?
– Да, по физике.
– А тут что… В университет, поди, поступил?
– Да, на физтех, на бюджет…
– О! Ты смотрите! Какой у меня брат есть! – обратился он к сидящим сзади, – И на физтех поступил, и на олимпиады в Европу ездит! А! Знакомься, – это он обратился уже ко мне, – Это Нинка, а это Тонька, – представил он мне сидящих сзади девушек.
Я оглянулся назад, и с одного взгляда понял, что там сидят представительницы древнейшей профессии.
Нине было явно за тридцать, если не за тридцать пять. И она уже увяла. Так уж бывает, бывает, женщины увядают очень рано, как розы. Она явно нервничала, я, конечно, не понимал отчего. Но она была в нервическом состоянии, но пыталась это скрыть. Она смеялась над шутками (довольно пошлыми) моего брата. И пыталась поддержать никому не нужный разговор.
Антонина же была весьма миловидной женщиной, не старше 25 лет. И очень индифферентной. Ей на все было все равно. Она курила сигарету за сигаретой, выпуская дым в чуть приоткрытое окно, и время от времени отпивала пиво из горлышка бутылки, и как бы смотрела в окно, на самом деле, она просто ото всех отвернулась.
– А поедем с нами в ресторан, – продолжал обращаться ко мне брат, – Девчонки есть хотят, накормим, да и мы поедим. Не бойся, за мой счет. Отметим твое поступление!
Он как-то преувеличено хохотал и все завязывал со мной разговор, и мы ехали и ехали.
Мы приехали в ресторан за городом, но недалеко от города. И припарковались. Вышли, и так быстро зашли внутрь, что я не разглядел толком вывески, и почти не запомнил названия. Столик был заказан на троих, но мне, конечно же, тут принесли стул. Брат был щедр. Тут была и рыбная нарезка и мясная. Мне и себе он заказал по стейку. В общем, я очень плотно и вкусно наелся. Я выпил вина, что пили «девушки», и чуть хлебнул виски, что пил брат. Он же пил виски вовсю.
– Ты так пьешь! – даже спросил я, – Ты же за рулем!
– А! – отмахнулся брат.
– Ай! – сказала Нина, – Он что выпьет, что не выпьет, одинаково водит.
Нина и за столом явно нервничала, и опять хотела это скрыть. Для чего? Для кого? Для меня? Я этого, конечно, тогда не понимал. Антонина же ела всю эту вкуснятину с таким безразличным видом, как будто поедала вареную картошку.
И я, вдруг, заметил, что на меня внимательно, как-то изучающе, будто хочет понять, кто я и на что способен, смотрит мужчина, сидящий за соседним столом. Он был явно высокого роста, и ему было явно за пятьдесят, однако в темных, почти черных волосах его не было седины. Он имел очень солидный вид, вид такого не простого человека. И глаза у него, глубоко посаженные, были темными. Но главное взгляд. Я, уж, конечно, потом, определили этот взгляд как вороний. Знаете, вороны, почему-то очень побаиваются людей. Мне, лично, это вообще не понятно, почему? Они живут рядом с нами с незапамятных времен. Мы их не едим (ну, разве что, в блокадном Ленинграде, или по такому же случаю), не трогаем, мы к ним равнодушны. Нет, вот утки, например. Они никуда не улетают, и на всю зиму, уж давно остаются в городах. Кинь им кусок хлеба, и они могут запросто подойти к ноге, да и вообще, чуть ли не из рук берут еду. А ведь мы, то есть человечество, сколько веков, да, что там, тысячелетий, на них охотились. Утиная охота – и кормежка, и забава. Но сейчас они почти ручные. А синицы! Особенно, синица малая – пухляк, протяни руку с семечками, ведь усядется и сидит, раздавить ведь, ее можно, просто сжав руку, а она смотрит так задорно своими глазенками-бусинками: «Вот, мол, какое большое животное я приручила!» (и в правду, кто кого приручил?). А вороны нет! Они ходят, и на людей так поглядывают, очень зорко, изучающе, что, мол, от тебя ждать? И только ей покажется, что человек как-то к ней не так, все, улетит сразу. Вот такой у него и был взгляд.
Но, как только я повернулся к нему, он сразу отвел глаза, и обратился к довольно юной девушке, сидящей с ним за одним столом.
А брат все шутил, и обращался ко мне. Нина все нервничала, а Антонина жевала, как корова. В какой-то момент брат встал и сказал: «На минутку выйти надо». И ушел. Я заметил, что и этого, «Вороньего глаза» тоже нет за столиком. Но, тогда, я, конечно, не придал этому никакого значения. Брат вернулся, и чуть заметно кивнул Нине в мою сторону. Нина сразу как-то обмякла, выдохнула, и посмотрела в мою сторону, как так, как бы пожалела. Я не понял тогда, что происходит. Тем более выпил, и чуть захмелел, я же не пьющий.
В общем, мы все наелись, и все, поехали назад в город. Когда, мы подошли к машине, оказалось, что пока мы ели-пили, прошел дождь, и довольно сильный. Дорога стала скользкой. Брат вел машину отвратительно. Выехав на трассу, он, превышал скоростной режим, почему-то пытался всех обогнать, сигналил и матерился на водителей, постоянно выезжал на встречную полосу.
– Так ты пятого уезжаешь! Давай, братец встретимся до отъезда, ну так, просто. Давай общаться, мы же все-таки братья. Давай, в кафе сходим, завтра или послезавтра, поговорим…
Это было последнее, что я услышал. В принципе, это, могло быть последней речью, которую бы я услышал в моей жизни. Запросто. Брат не справился с управлением, машину занесло, юзом, она съехала в кювет, и на все ходу врезалась в столб придорожного освещения, конечно, со стороны пассажирского сидения.
Я очнулся в больнице, в реанимации. Около меня на стульях сидели в белых халатах весь зареванный мой папа и очень взволнованный мой брат. Как только я очнулся, ко мне почти подбежали врач и медсестра, поговорив со мной, врач ушел, а медсестра поставила укол, к капельнице я уже был подключен. И все равно было больно, я чувствовал боль. Оказалось, у меня сломана челюсть в двух местах, выбито пять зубов, а правая голень сломана в трех местах, да что там, просто раздроблена на куски, по частям ее собирать надо, есть и другие увечья, но, по сравнению с перечисленными ерунда.
Как только врач ушел, мой брат обратился ко мне.
– Слушай, брат, я виноват, знаю. Но не слишком, меня подрезали! Этот на «Вольво» подрезал! Все из-за него. Это доказать можно! Слушай, мы тут с твоим отцом почти договорились. Давай скажем, что никакой аварии не было. Тем более она не зафиксирована. Что ты, мол, сам, случайно упал. А я денег дам. Много дам. Тут мы с врачами поговорили, в Израиль тебе ехать надо, там клиника просто класс, так тебя починять, будешь, как новенький! А?! А тут давай пока сборки-разборки можешь и инвалидом остаться! А?! Я денег дам! Много дам! Я ведь тоже буду доказывать, если что, что меня подрезали, все затянется. Не к чему тебе это! Быстрее надо…
Он много что говорил. Папа посмотрел на меня и пожал плечами, он не знал как лучше, ему бы, чтобы я стал как прежде. И я согласился, я кивнул, я не мог почти говорить, так было мне больно. Меньше всего мне в таком состоянии хотелось разборок, кто прав, кто виноват. Мне в правду хотелось, чтобы меня, как выразился мой брат: «Починили», и все, больше ничего. И я согласился. Согласился соврать, что я упал сам, с какого там холма, в какую-то там яму, и вот так вот повредился, тем более в моей крови выявили алкоголь.
Пришел следователь, что естественно, в таких случаях, и я все соврал, а Нина и Антонина, и мой брат были яко бы свидетелями. Все подписались.
Это была даже не ошибка, это был приговор. Да, это был приговор. Не мне. Брату.
На следующий день ко мне подошла Нина, оказывается, Тоня тоже пострадала, у нее сильнейшее сотрясение мозга, и лежит она в той же больнице, что и я, но не в реанимации.
– Слушай, я Тоньку постоянно навещать буду, так что, если тебе что надо будет, давай скажи, я принесу, мне не сложно. Вот я телефон свой оставлю, звони, если что, – сказала мне Нина и написала свой телефон на клочке бумаги.
Удивительно, но сотрясения мозга, как такового, у меня не было, так контузия, видимо челюсть приняла все на себя. И я через три дня стал довольно уверенно передвигаться на костылях. Очень тяжким для меня было употребление пищи. Сначала меня кормили через зонд. Это было сверх унизительно и противно. Но потом, Марина придумала способ, как мне есть через рот. Она варила, специально для меня еду, в полужидкой консистенции, как разбавленный паштет. Она складывала еду в тюбики для крема. Ну, такие в которые наливают крем, и, выдавливая, украшают торты. И я выдавливал пищу в рот. Так я мог, есть. Я даже прозвал себя «космонавтом», ну, они там, на орбите, так же едят. Какая Марина все-таки замечательная! Как хорошо, что папа женился!
Папа договаривался с клиникой в Израиле. Реально и главврач, и мой лечащий врач советовали ехать именно туда, именно в эту клинику. Говорили, что там делают отличные челюстно-лицевые операции, и кроме того сразу начнут «собирать» мою ногу. Тем более мне там дали скидку тройную: за то, что я из России (владелец хоть и был евреем, но выходцем из СССР), за то, что я несовершеннолетний, и за то, что лечение будет долгим. Иначе было бы не потянуть.
Половину суммы мы нашли сами. Папина заначка, Марина все что было, отдала, и ее родственники подкинули (как хорошо, что папа женился!), и друзья! Блин, я даже несколько раз плакал, реально, друзья все скинулись, что у кого что было. И бывшие одноклассники, и даже мои несостоявшиеся однокурсники тоже… Блин я… Плакал. Спасибо, реально!
Брат обещал другую половину – четыреста тысяч. Очень уверенно обещал… Сначала.
Папа договорился с клиникой. Выплатил половину авансом из найденных средств, и купил билет до Тель-Авива. Я должен вылететь 14 сентября в 5 утра.
Все бы хорошо. Только брат все обещал, обещал, а денег-то и не давал. Говорил, что вот, сегодня-завтра, что, мол, бизнес дело такое, вот оборот будет, и заплачу. Потом он все как-то так, быстро заканчивал телефонный разговор. Последний раз, когда я ему позвонил, он буркнул, что говорить не может, что перезвонит. Это было 10 сентября. И все. Он больше не выходил на связь.
13 сентября ближе к вечеру я не выдержал и позвонил Нине.
– Нина, брат не отвечает, трубку не берет. Что с ним? Может он в Италию уехал?
– Нет, он здесь, и жив, здоров. А какой он тебе номер дал?
Я продиктовал номер телефона, данным мне братом.
– А, – ответила Нина, – Он на этот смартфон может неделями внимания не обращать. Он с него, когда ему надо звонит сам.
– А что мне делать? Я утром должен в Израиль улетать. А он денег все еще не дал. Он не знает, когда я улетаю, когда мы последний раз говорили, еще не все было решено.
Нина помолчала.
– Он не даст тебе денег, – сказал она твердо.
– Как это не даст. Он же обещал!
– Ну и что. Это ничего не значит. Ты ему больше не нужен. А с ненужными ему он не церемонится. Просто сбрасывает со счетов. Ты ему был нужен 5 сентября. У него были проблемы с шенгеном. Но сейчас он получает визу 17 сентября. Кроме того, у него была проблема, но он решил ее. И ты ему больше не нужен. Он не даст тебе денег!
– Нет! Этого не может быть! Это он меня изуродовал! Я же могу ему претензии предъявить, да еще какие! Я же ему жизнь могу испортить. Он же должен это понимать!
– Может быть, и может… …Твой брат подлец и подонок. Помни об этом. Он если может над кем-то безнаказанно поиздеваться, поглумиться, он это обязательно сделает. Он одно время был сутенером вместе с Артуром. Ты не представляешь, как он с девчонками обращался! Они выли от него. Денег все время не доплачивал. И не потому, что у него их не было, просто это еще один способ глумления. А уж как он меня по стенке размазывает! Лучше и не знать!
– Тогда зачем ты с ним?
– Приходится. У меня нет выхода. Я по глупости сбежала из дома в двенадцать лет. И сразу попала. Я проститутка с двенадцати лет. Мне тридцать семь. Я все измочалена, измотана. Я уже не кому не нужна, у меня практически нет клиентов. У меня нет образования, нет денег, нет жилья. Мне приходится исполнять то, что он мне прикажет.
– Послушай. Но мне-то что делать? Может он просто, как ты сказала, не обращает внимания на этот номер. Дай мне его адрес. Я съезжу, разберусь. Он должен мне дать деньги! Мне эти деньги нужны как воздух! Мне без них и воздух не нужен!! Я не хочу остаться инвалидом!
– Я дам тебе адрес. Он меня, конечно, потом размажет, но мне не привыкать. Я за тебя волнуюсь. Не за себя. Он на что угодно способен. Он убил двоих. Одного, что вступить в ОПГ, а второго – за то, что надоел. Он может тебя ударить, он может…, да что угодно может. Ну, а уж покуражиться, поизмываться это уж сколько угодно. Не зли его, разговаривай аккуратно. И помни, если он скажет: «Нет», это значит, нет. И бесполезно его умолять, упрашивать, угрожать. Если он решил не платить, он ни за что не даст денег. Хотя у него денег полно, куры не клюют. У него миллионы, и даже возможно не рублей… Он их даже не считает. Сваливает кучей, и берет когда надо. Но, платить не любит. Знай это. И я ничем тебе не смогу помочь. Я буду говорить и делать то, что он мне велит. Единственно как я могу тебе помочь, это перевести тебе немного денег. Много у меня нет.
– Ну, если можешь, переведи. Мне каждая копейка нужна. И скажи мне адрес. Все-таки может все не так уж страшно. Он просто не знает, что я уже уезжаю.
– Ладно. Диктуй номер карты и записывай адрес.
Я продиктовал Нине номер банковской карты, а она мне адрес брата. Оказалось, что его коттеджный поселок находится не далеко от моего садового домика. Все в три остановки на автобусе. Я прекрасно знал эту местность. Мы с Андрюхой и Кирюхой все время там гоняли рядом, по лесной дорожке на великах.
Я приехал в поселок, вошел за шлагбаум, и стал искать коттедж номер семнадцать. Оказалось он в крайнем ряду, за ним уже был забор ограждения. И он вообще почти крайний и с другой стороны, только еще один коттедж рядом, и поселок кончался.
Я подошел… И тут, я даже не знаю, почему я так поступил. Интуиция? Не знаю. Только я не стал сразу звонить в дверь, а подошел осторожно к освещенному окну. Брат сидел на диване, ел и смотрел футбольный матч по телику. Я удивился комнате. Комната была большая, даже очень большая, прямо зал, зал величиной с двухкомнатную квартиру. Окна были только с одной стороны, я насчитал их пять штук. Посередине у среднего окна стоял диван, кожаный в деревянном обрамлении, видимо, очень дорогой. Рядом стоял низенький стол, но довольно широкий и длинный. За ним два кресла, в комплекте с диваном. Потом находилась тумба, высокая, на которой стоял телевизор, огромный. За ним находился круглый большой стол, и вокруг стола стояли стулья, ни как не менее десяти штук. Рядом у стены стоял письменный стол со стулом. На стене около круглого стола и письменного висели две картины, по-моему, художника Бастрыкина. На противоположной, глухой стороне комнаты, была дверь, насколько можно было судить на кухню. Напротив дивана у стены стоял комод, на нем находились два футбольных мяча на подставках с росписями, видимо, нашей футбольной команды. Над комодом висел фанатский шарф, и несколько фотографий, с изображением брата с футболистами. На комоде еще были две коробочки, но я не понял с чем, и лежала связка ключей. По сторонам от комода были витрины или серванты, не знаю уж как назвать, тоже наполненные футбольной атрибутикой. Да уж, брат явно фанател от футбола, и от футбольной команды нашего города. Меня удивило, что другая половина комнаты почти пустая. Там ничего не было, кроме большого шкафа, стоящего у стены, рядом с входом в комнату из коридора. Пол всей комнаты был покрыт коврами. Именно коврами, а не ковровым покрытием. Ковры были большими и одинакового размера. Как только кончался один ковер, сразу же начинался другой. Ковры были разные по расцветки, однако, со вкусом подобранные. На потолке было несколько люстр, но светилась только одна, в центре.
Брат сидел на диване у окна, смотрел матч и жрал. Именно не ел, а жрал. Перед ним на столике стояли две миски. Одна с рыбной нарезкой, там была разная рыба, красная, розовая, белая. Другая с мясной нарезкой, и мясо было разное. Еще была тарелка с хлебом. Слева стояла бутылка с виски и стакан, справа большая кружка с пивом. На краю стола лежали пульт и три смартфона. Брат руками брал из рыбной миски и засовывал это себе в рот, отхлебывал пива, и тут же отпивал виски. Не успев проживать толком, брал рукой из мясной миски, засовывал мясо в рот, и все повторялось по кругу. Время от времени он откусывал хлеб. По подбородку его текло, но он не обращал на это внимание, хотя рядом на диване лежало несколько тряпичных салфеток. Он не отрывал взгляда от экрана.
Зазвонил самый большой смартфон, он взглянул на него, и тут же вытер, как следует руки и подбородок. И вырубил звук.
Далее я услышал вот такой разговор.
– А, вернулся! Ну как отдохнул? – и, помолчав, продолжил, – Ну я уж тебе докладывал, что все продали десятого и очень хорошо продали.
Он так и выразился: «Докладывал», значит, звонил кто-то, кому он подчинялся. И далее он сказал странную фразу.
– Нет, никаких слонов и шкатулок. Я такую новую штуку придумал, увидишь, обхохочешься!
Он помолчал, слушая вопрос.
– Насколько мне память не изменяет, это было четвертого июня. Ладно, сейчас уточню, если это так важно.
Брат подошел к стене, где стоял письменный стол. Оказывается, картина на стене была дверцей, он откинул ее, за ней скрывался сейф. Брат набрал шифр. Это был день, месяц и год смерти бабушки. В сейфе на верхней полке лежал большой пистолет, рядом связка ключей, блокнот и что-то сверху. Внизу в беспорядке были накиданы пачки денег в разных валютах. Были в евро, были и российские, и какие-то еще. Брат взял, то, что лежало сверху блокнота. Оказалось, это небольшой картонный календарь. Он взглянул на него. И снова стал говорить с паузами, выслушивая ответы с той стороны.
– Да, точно четвертого июня. …А приезжай! Давно не виделись. Кстати, обсудим новое дело, мы тут уже разрабатывать начали. Приезжай сегодня. Я завтра на матч хочу сходить, раз уж время есть. Захвати художника, пусть он тебе покажет эскиз того, что я придумал. Та еще штука! …Хоть когда приезжай, я сегодня не планирую из дома выходить. Все, жду!
Разговор был закончен, брат вернулся к дивану, уселся и врубил звук.
Я подошел к двери и позвонил. Брат открыл, не спрашивая, и уставился на меня.
– Чего это? – он смотрел на меня, как на привидение, – Ты?
– Дай войти, – сказал я.
Он оглянулся на соседний коттедж и впустил меня в дом, видимо, не хотел, чтобы нас услышали соседи.
Я быстро зашел, он шел за мной, и преградил мне путь уже возле комода. И вот такой у нас состоялся разговор. Только брат все время матерился, ну я этих слов, конечно, писать не буду.
– Чего ты приперся? Кто тебе адрес дал? А Нинка сердобольная! Ну, я ее размажу. Чего надо?
– Деньги.
– Феньги или меньги…
Я плохо произносил слова, а попробуйте говорить, с двумя переломами челюсти и без пяти зубов. И брат сразу стал меня передразнивать.
– Какие тебе феньги, меньги. Нет у меня фенег и менег.
– Ты обещал дать четыреста тысяч.
– Тисек? Каких тисек. Может сосисек или сисек?
– Ты должен мне четыреста тысяч рублей.
– Что? Чего это ты сказал. Я должен? Хрена я тебе лысого должен. Я ничего тебе не дам. Ни денег, и менег, ни сисек, ни сосисек. Понял. Вали отсюда!
– Дай мне деньги!
– Нет.
– Ты обещал.
– Ну и что? Я передумал. Ничего ты не получишь. Вали!
– Дай деньги. Мне без них нельзя. Это ты меня изуродовал, плати!
– Я изуродовал? Да ни черта! Тебе просто не повезло!
– Я могу заявление подать…
– Пепепение? Подавай свое пепепение. А я на тебя заявление подам. Ты сам подписался, что нечаянно упал, причем в пьяном виде. Три свидетеля есть. Нинка и Тонька скажут, то, что я велю. Так что ты просто вымогатель и все. У меня крыша в полиции есть. А у тебя, видать, крыша съехала, что ты сюда приперся. Ты мне не нужен больше. Ты был мне нужен пятого. А сейчас ты мне не нужен. И вообще, ты мне больше совсем не нужен. Так, что вали, никаких денег не дам!
– Мне через несколько часов в Израиль лететь, мне эти деньги необходимы как воздух!
– Ну и лети, куда хочешь, мне-то что? У тебя батя есть, вот пусть он и дает. Все, ты мне надоел!
И он неожиданно сильно толкнул меня в грудь. И я упал на спину. Боль так меня пронзила, что я потерял сознание.
Когда я очнулся, то увидел, что его нога в тапке в паре сантиметров от моего рта.
– Я тебе сейчас так челюсть раскрошу, что никакой израильский врач не соберет. Вали, я сказал!
Он был гораздо сильнее меня. Ему тридцать семь, а мне семнадцать. Он здоров как бык, а я в инвалидном состоянии.
Он поднял меня за плечо, опять причинив боль.
– Дай мне деньги, – все-таки еще раз попытался я продолжить разговор, – Я без них могу остаться инвалидом.
– Инвазидом. Ну и оставайся инвазидом. Мне-то что? Ты мне не нужен…
Он материл меня, и всячески, корча слова, оскорблял.
Денег он мне не даст, верно, Нина говорила. А без них мне труба. Я не мог остаться без этих денег! Мне нужны были эти четыреста тысяч до такого края, что на карте не найти…
…И тут я понял, что мне надо сделать. Что мне придется сделать. И я понял отчетливо, что это моя единственная возможность взять причитающиеся мне деньги от брата. План, и единственно возможный, возник у меня в голове, четко, ясно и во всей последовательности, и я сразу принял его к исполнению. Да, собственно, у меня не было другого выхода. Просто не было.
– Дай мне водички попить, – попросил я.
– Водочки? Какой тебе водочки, рано тебе еще водочки. А пи-пи дома делать будешь.
– Дай воды, мне плохо!
Он опять заматерился, но повернулся, чтобы пойти на кухню. На комоде лежала связка ключей, явно от дома. Я моментально схватил ее. Он сделал три шага и обернулся. Но мне хватило времени, чтобы сунуть ключи и карман.
– А знаешь, я тебе и воды не дам, – заявил он, – Ты мне надоел. Убирайся!
Он силой развернул меня и стал пихать меня в спину, подталкивая к двери.
– Ты пожалеешь об этом, и сильно пожалеешь, – сказал я на прощание.
– Посясею? Это ты посясеешь, еще раз припрешься, так посясеешь, что весь поседеешь. Понял! – он принялся опять меня материть.
Он вытолкнул меня в дверь, и захлопнул ее.
И я заковылял к выходу из коттеджного поселка.
Вернувшись в мой садовый домик, я чуть отдохну и выпил чаю. Затем я спустился в подпол, вынул деревянный настил в коробе, затем решетку. Открыл «саркофаг», достал винтовку. Поднялся и распутал ее из «савана». В небе грохотало, и посверкивали молнии. Приближалась гроза. Гроза – это хорошо. Не будет слышно выстрела.
Я бережно укутал винтовку в полиэтиленовый мешок, чтобы не промокла, если попаду под дождь. И взял целую упаковку патронов, хотя знал, что мне понадобятся только два. Все это уложил в рюкзак, и привязал к нему коврик, ну такой для занятия спортом.
Я проехал всего две остановки, и подошел к поселку со стороны леса. Я вышел из леса. Перед забором, непосредственно, было что-то в виде полянки, но были и кусты. Я выбрал позицию. Такую, чтобы не попасть в камеры наблюдения, чтобы прикрывали кусты, но чтобы хорошо видеть окно. Я отвязал коврик, сел, собрал винтовку, и заполнил обойму.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70958614?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.