Главная страница | Научная фантастика | ТРИОН. Полёты биоробота в пространстве и времени. Историко-философский приключенческий роман

ТРИОН. Полёты биоробота в пространстве и времени. Историко-философский приключенческий роман
Александр Иванович Фефилов
Биоробот создан в лаборатории искусственным путём. Он отличается от обычных людей феноменальной памятью на события прошлого. Его постепенное «очеловечение» начинается тогда, когда машина времени вследствие поломки «бросает» его в далёкое прошлое. В сознании биоробота противоборствуют и объединяются два начала – искусственный интеллект (Трион) и зарождающаяся социальная личность (Глеб).

ТРИОН. Полёты биоробота в пространстве и времени
Историко-философский приключенческий роман

Александр Иванович Фефилов
Дорогой супруге Алле Анатольевне, вдохновительнице моего творчества, посвящается.

© Александр Иванович Фефилов, 2024

ISBN 978-5-0064-2705-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero



Сотворение
Трион не родился, а был создан в лаборатории великого российского учёного Боголюбова Александра Григорьевича и его соратников – Осипинцева Ивана Фёдоровича и Гаинского Дмитрия Васильевича в 2030 году. Триона сотворили по образу и подобию Гойлэма, но не из глины, а из биоматериалов с использованием новейших полупроводниковых гетероструктур.
Почему его назвали Трион? – Ученые-создатели открыли, что несложная вариационная функция, позволяет вычислить энергию связи отрицательных и положительных трионов с хорошей точностью во всем диапазоне отношений масс биоэлектрона и дырки. Остальное было делом техники. Энергию воплотили в образцовую человеческую плоть благодаря дырочной проводимости биополупроводников. Как пошутил И.Ф.Осипинский – «Без дырки никуда!»
После того как тело Триона положили на пультовый витастол, И. Ф. Осипинский со свойственной ему ухмылкой спросил своего шефа:
– Никак недопетрю, о каком духе какого-то Гойлэма Вы всё время говорили?
А.Г.Боголюбов ответил:
– Обменного взаимодействия между биоэлектронами, как Вы понимаете, недостаточно! Мы наделили биомассу потенциальным духом только с третьей попытки. Символично для Триона во всех отношениях, не так ли? Сейчас мы будем подключать энергию разума. Любому великому делу предшествует какая-нибудь легенда. Без неё как-то не с руки… По известному преданию Гойлэм, двадцатилетний молодой человек, был создан из «гнилы», т.е. из глины. Потом «в его ноздри вдунули дыхание жизни». Гойлэм был создан для того, чтобы совершать в этом мире одно важное дело – оберегать людей от всякого зла и от всех бед.
– А если конкретнее? Что должен делать на этом свете наш Трион? – И.Ф.Осипинский наивно улыбнулся.
– Я уже неоднократно указывал на это в многочисленных электронных отчётах… Главная цель нашего биоробота – стать человеком, а не простым исполнителем приказов человекоподобных господ! Я, как известно, отвечал за создание этого нейронно-физиологического кластера…
– Насколько я знаю, миф о Гойлэме, или Големе, заканчивается печально. Его снова по ненадобности превратили в глину. – Д.В.Гаинский покачал головой, протирая очки.
– А зря, Дмитрий Васильевич! Мы тут задаём патетический тон, в ожидании хорошего начала, а Вы пытаетесь попортить нам весь каленкор…
Итак, квазигоспода, физики мягкого тела! Нам остаётся завершить эксперимент века, запустить программу – вдохнуть в ноздри Триона, что называется, дыхание жизни, чтоб он стал по-настоящему живым существом! Опустимся на минуту с научных высот на землю! Надеюсь, переход нашего биосына в человека пройдёт без эксцессов и больших грехов…
Д.В.Гаинский взметнул брови:
– Я думаю, что самый большой грех мы, трое, уже совершили… Правда, мой вклад в проект был связан не столько с верхними, сколько с нижними чакрами. Проще говоря – с важнейшими энергетическими центрами тела, с биоэнергией, которая управляет жизненной силой… Я очень надеюсь, что сбоев не будет…
– Тогда, Дмитрий Васильевич, Вам и пульт в руки! Завершайте эксперимент!
Д.В.Гаинский ухмыльнулся:
– Александр Григорьевич, мне кажется, что эксперимент только-только начинается!
– Всё шуткуете, Дмитрий Васильевич? – нахмурился А.Г.Боголюбов.
Все кванты под контролем! Кулоновое взаимодействие в порядке! Биомолекулярная электроника на высоте. Всё выверялось тысячи раз!
– Согласен, Александр Григорьевич! Однако класть руку на пульт – дело руководителя.
– А-а-а! Не хотите брать ответственность на себя! Тогда – поскольку я не только водил руками, но и выступал в качестве соисполнителя проекта… -вижу, Иван Фёдорович кивает головой, – предлагаю злоупотребить коллективной безответственностью! Нажимаем все втроём, од-но-вре-мен-но!
– Волевое решение! – задумчиво произнёс И.Ф.Осипинский.
Но чья-то рука всё равно будет сверху. Лично я предпочёл бы зону посредине!
Д.В.Гаинский хмыкнул:
– Как ни крути, моя рука оказывается в нижней зоне. Пусть эта зона без колючей проволоки, но… Коллеги! Пульт небольшой, кнопочный. Правильнее было бы, если бы мы давили не ладонями, а пальцами.
– Принято, без возражений! – спешно согласился А.Г.Боголюбов.


Все трое подошли к пульту и приложили указательные пальцы к кнопке. Нажали одновременно. Наступила тишина, как будто ничего не произошло. Через несколько секунд крышка «саркофага» открылась, в лаборатории раздался громкий судорожный вздох. Трион выкатился на поверхность витастола, раскрыл глаза и посмотрел на отцов-создателей без тени удивления.


– Встань! – спокойным голосом приказал А.Г.Боголюбов. – И переоденься вон в ту одежду! – Боголюбов показал рукой на кушетку.
Трион слез со стола, подошёл к кушетке, где лежали приготовленные для него одежда и обувь, и начал переодеваться. Движения его были правильными, выверенными.
– Ты знаешь, как тебя зовут, и кто мы? – осторожно поинтересовался А.Г.Боголюбов.
– Да, знаю! Я – Трион! Вы, учёные, создали меня в этой лаборатории…
– Для чего ты сотворён, тоже знаешь?
– Знаю! Для…
– Не нужно продолжать! У тебя есть какие-нибудь вопросы, пожелания?
– Где я буду жить? И нельзя ли поменять моё лабораторное имя на обычное человеческое? Не хочу быть белой вороной.
– Отрадно такое слышать! Я убеждаюсь – мозг твой работает на опережение. Твой интеллект по возрастным меркам нашего общества более чем самодостаточен. Ты будешь жить в моём доме в Подмосковье. В первое время на правах члена моей семьи. После адаптации увидим… В случае сбоев… Ну,.. В общем, тебе придётся отправиться в далёкое прошлое и пройти весь путь развития человеческой цивилизации. Так запланировано… Машина времени у нас уже создана, но ещё не прошла апробацию из гуманитарных соображений властных чиновников. Все формальные мероприятия, связанные с получением разрешений, твоего цифрового паспорта и электронной прописки, будут улажены в ближайшее время на уровне Академии наук.
– Как я понял, меня собираются заслать в прошлое, если у меня не будет интеллектуальных и физических отклонений в соответствии с нормами человеческого общежития?
– Радуют правильные сообразы твоего рационального сознания! Ты должен стать эталоном совершенного человека. Ты действительно запрограммирован на телепортацию в прошлое и последующее возвращение в настоящее. Это твоя основная миссия. Возможно, твоё будущее предназначение будет состоять в том, чтобы замедлить процесс расчеловечивания, который сегодня распространяется как вирус. Жаль, что к твоему возвращению в настоящее… твоих отцов-создателей уже не будет. Их заменят другие, которые завершат эксперимент… Средство для твоего нестарения на время эксперимента мы изобрели. Ты им уже воспользовался. Это своего рода временное бессмертие. Но оно отнюдь не сказочное. Если тебя убьют, ты не сможешь вернуться с того света. Твое мёртвое тело никогда не возродится. У нас нет «живой воды». Проблема твоего потенциального физического бессмертия, лучше всё же сказать – нестарения, была связана с невероятными трудностями. Проводить дальнейшие исследования в этом направлении нам запретили… Лабораторию закрывают. Твоё появление на свет – большая государственная тайна. Вот, пожалуй, и всё для начала…
– Александр Григорьевич, Вы не решили задачу с моим собственным именем. Я не могу щеголять в этом мире с лабораторным именем Трион.
– Ты настойчив! И то, правда! Хотя определение лабораторное к твоему имени не пристало. Скорее это имя академическое, научное. Надо подумать сообща. Мне ведь представлять тебя сегодня своей семье, как дальнего родственника, о котором мои семьяне и слыхом не слыхивали. Однозначно, что твоя фамилия Боголюбов, а вот имя…
– Предлагаю наречь его именем Игнат. Ignis по латыни – «огонь» – И.Ф.Осипинский посмотрел на Триона.
– Кроме того, agnatus, или агнат, означает также «дальний родственник», что будет соответствовать истине, – усмехнулся Д.В.Гаинский.
– Мне не нравится это имя… – нахмурился Трион.
– А мне нравится. По отчеству будешь Глебович! Такое отчество символизирует связь с землёй. Ты же у нас житель планеты Земля. – А. Г. Боголюбов похлопал Триона по плечу.
Трион встрепенулся:
– Пусть лучше холодное имя и горячее отчество. Я выбираю имя Глеб, а отчество Игнатьевич!
Отцы-создатели переглянулись:
– Быть по-твоему! Три в одном: Глеб Игнатьевич Боголюбов. Логично, и звучит красиво! Поздравляем тебя с первым днём рождения, точнее – с первым часом одухотворения!
– А сейчас тебя проведут в кабинет диагностики. Необходимо пройди формальные процедуры.



Два в одном
А. Г. Боголюбов слегка нахмурился, провожая взглядом уходящего в сопровождении лаборантов Триона.
– Коллеги! Кажется, мы допустили одну процедурную ошибку.
– Надеюсь, не ту, о которой я говорил? – Гаинский Д. В. с удивлением посмотрел в сторону шефа.
– Наша биопрограмма заточена на имя Трион, а не на «Глеба Игнатьевича».
– Внедрили вирус с помощью второго nominum proprium? – Осипинцев И. Ф. почесал затылок.
Гаинский Д. В. посмотрел на приоткрытую дверь лаборатории диагностики и сказал приглушённым голосом:
– Шеф, думаю, что Ваши опасения напрасны. Любой природный биообъект, не говоря уже об активном биосубъекте, конфигурирован в соответствии с изменяющимися условиями среды. Без конгруентности, даже грубой физической, любая форма жизни обречена на гибель. Допускаю, что вторичная, артефактная природа может давать сбои, если…
– Если что? – Осипинцев И. Ф. выглядел настороженным.
– Если активность биосубъекта запрограммирована лишь на ответную реакцию, а не на самокоррекцию и изменение внешнего окружения.
– В нашем случае это исключено! Мы же создавали с вами не овощную субстанцию, способную перестраиваться, реагируя на холод или тепло, свет или темноту. Трион запрограммирован не только на поддержание жизнедеятельности тела. Мы создали совершенно новую нейрофизиологическую структуру мозга… – Боголюбов А. Г. повёл взглядом в сторону двери.
– Его мозг, в отличие от наших с вами мозгов, способен генерировать мысли. Ещё академик Бехтерева Наталья Петровна писала, что человеческий мозг ограничен в своих мыслепродуктивных возможностях. Мы только улавливаем чужие мысли, или космомысли, и делаем их объектами нашего осознания. Я вот сейчас подумал, а не вложить ли нам в машину времени функцию излучения мыслей, которые мог бы улавливать биоробот… Но это уже на следующем этапе экспериментов. Сегодня это пока тема обсуждений на будущее.
– Нет сомнений в том, что мысли приходят в наши головы извне. Мы «мыслим в мыслях других», как говорил один русский философ! Мы знаем, что у Триона мыслительные когниции заложены в мозговой материи потенциально, как в некоем микрокосме, согласованном с макрокосмом, который называют Богом. Наше мышление манипулируемо сверху. По большому счёту это и не мышление вовсе. Это псевдомышление. Попутно замечу – с помощью машины времени можно было бы манипулировать мышлением не только биороботов данного поколения… Мы, кажется. Отвлеклись от темы… Я хотел спросить насчёт наших лабораторных именин… При чём здесь имя «Глеб»? – на лице Осипинцева И. Ф. проявилось искреннее недоумение.
– Всё верно, мы не мыслим самостоятельно. Поэтому мы и не осознаём, почему мы мыслим так, а не иначе. Трион осознаёт себя. Он знает, что он говорит и знает, как следует облекать мысль в слова. Знает.., несмотря на то, что язык есть малый прообраз нашего сознания. Прообраз семиотический, несовершенный. Все эти, заложенные в Трионе сверхспособности, и настораживают меня. А почему? – Чтобы узнать себя, нужно превратить себя в объект наблюдения и анализа. И одновременно выступать в роли субъекта, в функции рассуждающего «Я»…
Осипинцев И. Ф. загорячился:
– Эта дуальная функция заложена в Трионе. Он одновременно и мыслящий субъект и мыслимый объект. Субъектно-объектные взаимопереходы также запрограммированы. Какие могут быть сомнения?
Боголюбов А. Г. продолжил разговор в более спокойном тоне:
– Всё так! Но не следует забывать, что в триадной матрице субъект переходит в объект, а объект – в субъект только благодаря связующей функции имени. В данном случае – посредством имени «Трион». Сегодня же мы нарекли нашего биосына новым именем «Глеб». Экспроприировали, таким образом, первичное имя Трион.
– Вы хотите сказать, что земельное имя «Глеб», не обеспечит регулярный субъектно-объектный взаимопереход? – вмешался в дискуссию Гаинский Д. В.
– К тому же высший разум подсказывает мне, что на субъектном уровне победит имя «Глеб». Носитель этого имени перейдёт из роли наблюдателя в роль субъекта. Имя «Трион» со временем будет вымещено из системной памяти.
– А я думаю, что носитель этого имени останется вечным экспериенцером в матрице сознания!
– Иван Фёдорович, позвольте! Вы же недавно только сказали, что думаете не Вы, а кто-то сверху, – хохотнул Гаинский Д. В.:
– Ваше сознание – есть параллельное бледное подобие абсолютного знания. А если без шуток, то мы скоро будем наблюдать раздвоение личности нашего подопечного. В нём будут противоборствовать два субъекта, разнопоименованных. Один субъект – знающий и агентивный. Другой, как Вы выразились, – экспериенцерный, осознающий, но более чувственный, эмпирический.
Боголюбов А. Г. выждал момент, чтобы подвести итог:
– К обсуждаемой проблеме вернее было бы применить старую концептуальную терминологию – «первая субличность» и «вторая субличность». Первая – Трион. Вторая – Глеб. Оставим всё как есть. Мне не хотелось бы утилизировать наш третий по счёту проект. В конце концов, это эксперимент. Нужно посмотреть на результаты, а не прогнозировать их.
Осипинцев И. Ф. опёрся на витастол:
– Трион должен стать Глебом!
Гаинцев Д. В., сидя в кресле, парировал.
– Глеб должен стать Трионом!
Боголюбов А. Г. впервые улыбнулся.
– Вам не кажется, господа учёные, что это одно и то же? Когда вы спускаетесь с научных высот на грешную землю, Вы начинаете изъясняться на эзотерическом для Вас языке и впадаете в противоречия. Кто и кем должен стать? Ваши варианты нацелены на ликвидацию одной из субличностей. Когда ИКС превращается в ИГРЕК, он его вымещает, и становится на его место. … Или самоуничтожается! Я бы хотел видеть в этой философической прелюдии не уподобление ИКСА ИГРЕКУ, или ИГРЕКА ИКСУ, а их сосуществование по типу неантогонистического противостояния. И хочу резюмировать ситуацию следующим образом: Глеб должен стать не подобием человека, а настоящим homo sapiens, или новочеловеческим фенотипом благодаря противоборству и комплементации. Объявляю на сегодня конец нашей земной дискуссии и конец рабочего дня!
Боголюбов А. Г. ещё раз поздравил своих коллег с первой удачной стадией эксперимента.
– Держим связь по каналам отечественного йотафона. Я забираю нашего сына с собой. Представлю его домашним как гостя, дальнего родственника. Всем спокойных выходных! До свидания!
– Что-то они там долго диагностируют. Нужно было снять последние биометрические данные и сделать биохимию.
Наконец из лаборатории вышел Глеб. Боголюбов обратил внимание на выражение его лица. Глеб как будто был чем-то обеспокоен и не смотрел в глаза Боголюбову. «Что-то произошло во время диагностики? Нет… Я слишком подозрителен». Боголюбов, дружелюбно улыбаясь, обратился к Глебу:
– Ну, что, дорогой родственничек. Едем ко мне в гости! По дороге обсудим твою легенду.



Второе начало
Глеб-Трион пришёл в себя не сразу. Сначала он ощутил, что стоит в тесной толпе незнакомых людей. Потом услышал монотонное пение хора мужских голосов. Почувствовал запах свечей. Увидел иконы и молящихся.
– Я в церкви. В какой? Что случилось?
Глеб услышал внутри себя голос Триона.
– Прежде сотряслось, потом случилось! Кажется, началась непредвиденная и неуправляемая стадия эксперимента. Оглядись, Глебушка. Адаптируйся. А куда нас занесло – скоро узнаем. Доверься мне. Судя по одеяниям окружающих нас мирян, мы с тобой в 17 век попали. Я так понял – после большого сотрясения в твоё управление перешёл двигательно-опорный аппарат. Я даже головой вертеть не могу, чтоб зафиксировать детали нашего пребывания. Не знаю, кто из нас двоих будет молоть языком. Вероятно, мне придётся осваивать статус внутреннего наблюдателя и советчика. Кстати, не будь белой вороной, накладывай на себя крест правой рукой! Смотри, как это люди делают. К тебе уже начинают присматриваться – одёжка не та. Хорошо, что я капуцину натянул перед мажорной автогонкой. Чем не странствующий монах! Давай проверим, кто из нас двоих владеет даром речи и будет коммуницировать. Скажи шепотом слова молитвы «Святы?й Бо?же, Святы?й Кре?пкий, Святы?й Бессме?ртный, поми?луй нас».
Глеб прошептал слова молитвы.
– Ещё раз! – Молодец! А я в третий раз прошепчу. Три раза полагается!
Глеб почувствовал, как губы его зашевелились и прошептали слова молитвы – без его воли и без его участия.
– Слава Богу! Я пока не лишён дара речи! – услышал Глеб радостный внутренний голос Триона.
– Будем говорить по очереди. Кажется, служба закончилась. Видишь, все зашевелились? Давай двигай к выходу!
На улице дул прохладный осенний ветер. В воздухе кружила листва. Солнце поблёскивало в куполах высокой церкви. Недалеко от входа толпились монахи, окружив какого-то старца. Глеб подошёл поближе и услышал:
– Полно тебе по свету-то бродить! Пора бы пристать к гавани. Нам известны твои таланты. Святая лавра примет тебя. Будешь столбом церкви и украшением нашей обители.
Старец окинул монахов презренным взглядом и твёрдо ответил:
– Ах, преподобные! Я столботворения умножать собою не хочу. Довольно и вас, столбов неотёсанных, во храме божием!
Монах, который обращался к старцу, нахмурился, не стал больше говорить ничего. Остальные тоже молчали. А старец продолжил:
– Риза вас окаянствовала, очаровала. Дьявол ловит людей разными сетями – богатствами, почестями, славою, выгодами, утехами и святынею. Сеть последняя всех несчастнее. Не все вы рождены к сему чёрному наряду. Вы введены в оный одним видом благочестия и мучите жизнь свою без святости в сердце.
Глеб услышал голос Триона:
– Ух, ты! Когниции, заложенные в моё мозговое месиво, подсказывают мне, что так выражаться мог только Григорий Саввич Сковорода, родоначальник русской религиозной философии. Давай для начала к нему и прилепимся. Ничего другого пока не предвидится. Постранствуем вместе, в его компании. Прикинься агнецом Божьим, подойди к нему. Говорить я начну…
Глеб неуверенно подошёл к старцу. Заговорил словами Триона:
– Отец! Вы человек, который ближе к Богу, чем остальные. Совета Вашего хочу попросить, как странствующий не по своей воле… Заблудился я, потерялся, не знаю, где нахожусь…
– Заблудший странник, говоришь? Так ты не один такой, многие блуждают, даже если оные и знают, где находятся.
Старец осмотрел Глеба:
– Странно выглядишь. Видно, что не из этих мест. И ссадина у тебя в волосах около лба. В беду попал? Как звать-то тебя, юноша?
– Глеб моё имя. А откуда я, и как здесь оказался, не помню.
– Ну, а меня можешь звать Григорием… Григорий Саввич я. Идём со мной. Чем смогу, тем помогу. Вижу, ты и в самом деле в помощи нуждаешься. Наведаемся к родственнику моему.
Они вышли из церковной ограды и направились по осенней, но ещё сухой дороге, куда-то под гору, вниз. Глеб старался не отставать от старца Григория. Трион искал тему разговора:
– Григорий Саввич, скажите, почто Вы так строго разговаривали с благочестивыми монахами? Они ведь, кажись, зла Вам не желали.
– Благочестивые… Кажись… В том-то и дело, юноша Глеб, что братия не такой кажется, какая она есть на самом деле. Церемония и благочестие не одно и то же. В этом вся беда. Не по лицу судить надо, а по сердцу.
Глеб старался идти в ногу со старцем и поспешил спросить сам, опередив Триона:
– Я, может, и что не понимаю. Наверное, с головой не всё ладно, но хочу спросить. Когда я стоял в церкви и осознал, что что-то со мной не так, я шептал слова молитвы: «Святы?й Бо?же, Святы?й Кре?пкий, Святы?й Бессме?ртный, поми?луй нас». Не приобщился ли я, как и другие, читая молитву, больше к церемонии, чем к благочестию, недопонимая слова молитвы?
В голове Глеба прозвучал голос Триона:
– Вперёд батьки в пекло? Ты делаешь успехи, Глебушка. Не пойму, только – это тяга к знаниям или хочешь втереться в доверие к старцу?
Старец Григорий посмотрел на Глеба искоса:
– Истину говоришь, юноша, как будто наперёд ответ знаешь. Люди и своё не понимают, что говорят. А о чём говорят другие, только догадываются. И в молитве для простых людей много тёмных мест. «Святы?й Бо?же» в твоей молитве это знамение всякого начала на земле и на небе. «Святы?й Кре?пкий» – это божие начало в плоти человека. «Святы?й Бессме?ртный» – это свидетельство нетленности души человеческой.



Пожар
В лаборатории МВ-3 произошло небольшое возгорание. Последствия малого пожара были необратимы. Полностью вышла из строя установка МВ («машина времени»), которую сотрудники ласково называли «Машенька». Машенька спалилась. Десять лет работы коллектива коту в известное место!
Боголюбову незадолго до пожара позвонил его водитель и сообщил, что машина, в которой находились дочь Сабрина и Глеб, при съезде с трассы врезалась в дерево. Серьёзную травму получил Глеб. У дочери и у самого водителя лёгкие царапины. Но самое страшное – после того, как, благодаря стараниям Сабрины, к Глебу вернулось сознание, он загадочным образом исчез. Когда Боголюбов с командой специалистов прилетел на вертолёте на место аварии, он застал дочь сидящей на траве возле автомобиля. Сабрина тихо плакала и приговаривала:
– Папа, это я во всём виновата. Я хотела… Не нужно было сюда заезжать…
– Успокойся, дочь! Возьми себя в руки…
Зазвонил мобильный. Боголюбову сообщили о пожаре в лаборатории.
– В какое время исчез Глеб? – спросил Боголюбов, обращаясь к дочери.
– Не знаю…
Боголюбов посмотрел на водителя. Тот замешкался:
– Сразу же после того, как машину занесло с пригорка, и мы врезались в дерево, я побежал наверх, чтобы вызвать помощь. Связи не было… Сабрина осталась с Глебом и приводила его в чувство. Прошло минут двадцать, а, может, и больше… Я выбежал на трассу, останавливал машины… Никто…
– Меня не интересуют твои хаотичные действия! Меня интересует время аварии!
– Где-то около часу…
Боголюбов задумался. Авария случилась приблизительно в 13.00 пожар – в 13.30. Ясно, что пожар и исчезновение Глеба звенья одной цепи.
Боголюбов дал знак сопровождающим.
– Прекратите поиски!
Раздался следующий звонок. Боголюбова вызывали в ГЛАВК.



ГЛАВК
Академик Стригун был взвинчен. Боголюбов кратко доложил обстановку. Стригун раздражённо спросил:
– Что это у тебя, Александр Григорьевич, в лаборатории за бардак такой? Сначала выходит из строя дорогостоящая установка. Потом исчезает неизвестно куда биоробот. Кто был ответственным за его сопровождение?
– Моя дочь.
– Какое отношение твоя дочь имеет к проекту?
– Ей было поручено… Она направлена к нам из университета для прохождения практики. Учится на четвёртом курсе биотехнологического факультета.
– И вот результат вашего семейного подряда! Ещё неизвестно, какие будут последствия исчезновения твоего робота. С какой целью дочь твоя и Трион ездили в лабораторию?
– Они ехали не в ту злосчастную лабораторию, а в центр диагностики. Глебу следовало пройти плановую когниционную корректировку сознания…
– Оставь, Александр Григорьевич, свои когниции! Почему перепоручил сопровождение неопытной практикантке и бестолковому водителю? Хотя, что сейчас говорить об этом! Академик Стригун раздражённо махнул рукой. – Что делать собираешься?
Поеду в лабораторию, подниму сохранившиеся видеозаписи…
– Этим занимаются компетентные органы. Это не твоё дело искать виноватых. Надеюсь, – не диверсантов!
– Проверю отслеживающие контрольные записи в репозитории центра управления. В МВ-3 были заложены программные биопараметры Триона. Установка была создана под него. Мы готовились продолжить эксперимент с телепортацией только года через два. Период адаптации Триона проходил довольно успешно, без видимых отклонений…
– Зачем же ты его тогда отправил на коррекцию мозгов?
– У него начались небольшие сбои, связанные с квантовой запутанностью внутри личностных ДНК. Но это не столь опасно.
– Нам нужно было не внутреннее перемещение нуклеотидов, а внешнее. Телепортацию вирусов мы уже освоили. Планировали телепортировать искусственный биоинтеллект и вот на тебе!
– Мы найдём сбой в самой установке. Сложнее определить…
– Вот и езжай, и определяй, куда твоего Триона закинула загоревшаяся машина! Надеюсь, оригинал биоробота при непредвиденном выбросе не уничтожился. Помнишь, что мы договаривались с тобой о создании безопасных способов телепортации. Точка А известна. Ищи точку Б. Иначе я телепортирую весь твой отдел в Сибирь… Гнуса кормить… В Новосибирскую Академию Наук. Будешь под их руководством работать. У них есть неплохие наработки в области искусственного интеллекта.



Моровая язва
Родственник старца Иустин был добрым человеком – накормил, напоил, определил отдельную коморку для отдыха. Глебу сделали травяные примочки на рану на голове.
– Поживи, пока в себя не придёшь. Потом видно будет. Вспомнишь, откуда пришёл. Явно, что ты не из простых происходишь…
Глеб мысленно спросил Триона:
– Что делать будем?
Трион не замедлил с ответом:
– Что-что! Вживаться в новые условия будем. Приспосабливаться будем. Меня больше одна надтелесная проблема волнует – как тебе трусы заменить на портки, то бишь на подштанники. В 17 веке труселя не были в моде. Это может вызвать подозрение. Не хватало, чтобы тебя приняли за оборотня и «оглаголили» ещё в чём-нибудь непотребном.
– А я опасаюсь, что назову вещи не своими именами.
– Советуйся со мной! Я для тебя вроде ходячей энциклопедии. Хотя, какой я ходячий. Скорее – мозговик сидячий. Мои отцы-создатели в когнитивистике поднаторели и соответственно постарались. Тебя подсадили, чтобы меня очеловечить. А на самом деле – тебя очеловечивать приходится мне.
Короче – отхожее место, туалетом не называй. Это нужник. По нужде ходить. Я вижу золотари здесь не в почёте. Всюду вонь. Не нравится мне всё это… Предчувствие нехорошее. Хотя, вряд ли в моём случае, это можно назвать предчувствием. Чувства больше по твоей части и по части старца Григория. Отдохнём и подадимся отсюда, куда подальше. Думаю, что к этому времени наш батюшка Боголюбов, что-нибудь придумает, чтоб нас вернуть назад или, по крайней мере, направить в русло судьбоносной программы.
Прошло две недели, а может быть больше. В воздухе закружились первые белые мухи. Глебу нашли тёплую переодёву. Однажды старец Григорий вдруг почувствовал в себе непонятное «чрезвычайное» движение духа и засобирался уходить из Киева. Иустин отговаривал его:
– Куда ты, Грегори, на зиму глядя. Оставайся!
– Нет! Спасибо тебе! Благослови на дальний путь! В Харьков пойду.
– Ну, что, Глеб, пойдёшь со мной? Силы к тебе вернулись. Дай Бог, и память вернётся.
Глеб поклонился:
– Спасибо тебе Григорий Саввич. Прости, что к тебе прилепляюсь. Хозяев благодарю за хлеб, за соль. Мир Вашему дому!
Трион съязвил:
– Плохо, что я не наделён крутыми сильными эмоциями. Но хохотать хочется. Воздержусь, чтоб не сотрясать наш мозг во второй раз. Мастак ты на благодарности, Глеб. Главное – всё в унисон!
В дороге старец молчал, ушёл в себя и хмурился.
Глеб спросил:
Григорий Саввич, вижу по лицу Вашему, что Вы чем-то недовольны. Не в обузу ли я Вам?
– Человек зрит на лицо, а Бог зрит на сердце. Успокойся, Глеб, не в обузу ты. Разум подсказывает мне неладное, а чувства подтверждают тревогу. Чую я в воздухе запах трупов. Зловоние обоняю…
До города Ахтырка дошагали, когда выпал первый снег и кончились запасы хлеба в котомках. Старец Георгий остановился у своего друга, добродушного монаха Венедикта. Уединение в монастыре принесло спокойствие и умиротворённость. Старец Григорий погрузился в привычную для себя работу – в изложение своих мыслей на бумагу. Сочинял басни, песни. Писал письма. Глеб был удобным для него слушателем и учеником.
На дворе уже была настоящая зима, когда из Киева пришло печальное известие, что там свирепствует моровая язва.
– Что и требовалось ожидать при такой антисанитарии! – ответствовал Трион. – Это как пандемия в 2020—2021 годах, которая пришла от людей, сморкающихся и харкающихся на улицах направо и налево. Ты заметил, как тутошние монахи утирают нос рукавом? Не буду говорить о чистоте их интимных мест. Нечистоты – вот основная причина этой чумы. А свалят всё на Господа. Скажут, что это божее наказание. А за что? – За неверие в Бога. Скоро я вживусь в роль праведника и начну говорить с нашим религиозным философом на серьёзные темы. Ты что-то хочешь спросить меня?
– Трион, может, нам следует открыться ему и рассказать, что мы гости из будущего?
– Не знаю, как перенесёт он этот триллер. С чудом его рассудок справится. А вот когда мы ему расскажем, что его ждёт впереди… Какая телесная кончина ожидает его и какую оценку его интеллектуального творчества дали ему потомки…
– Он глубоко верующий человек и воспримет это как божий знак. Как выражение любви Бога и проявление божьей благодати.
– Ничего себе благодать – увидеть, что стремящийся к благу, не достиг и десятой его доли. И, как и все, блуждал, блуждал и блуждал. Но самое страшное для человека осознавать, что вся его жизнь прописана и расписана там наверху от и до. А где же он сам? Где его самость?
– Жизнь – театр. Одну и ту же роль, можно сыграть по-разному. Вот тебе и самость.
– Браво, Глебушка, браво! Мне, как зрителю, остаётся только аплодировать!
Ближе к Новому году из Москвы пришла весть о чумном бунте. Причиной послужили запреты архиепископа Амвросия на проведение богослужения в центре города. Слуга божий хотел разумно предотвратить распространение заразы при скоплении народа, но поплатился за это жизнью. Разъяренная толпа растерзала священника.
Трион дал оценку событиям:
– Удивляться нечему. Напоминает известные антикоронавирусные бунты 21-го века. Правда, чумной бунт спровоцирован запретом на общение с Богом. А бунт антикороновирусный – это протест против искусственного затворничества и отлучение народа от зрелищ и развлечений. Ну и, конечно, временный запрет на любовь к деньгам, которые не дали получить или заработать.
– Что скажешь? Чему тебя научил старец?
– Он как-то сказал: «Горе полагающим тьму светом, а свет тьмою».
– Но в случае чумного бунта люди стремились к свету, к Богу и были возмущены, что им запретили молиться. Про второй случай не говорю. Там действительно одна тьма. «Едим и пьём, ибо утром умрём». Как говорит старец Григорий: «Люди стремятся лишь угодить чреву и тленной плоти».
– Стремление к Богу через убийство…
– А крестовые походы в Средневековье, о которых богословы не очень любят говорить?
– Про крестовые походы не могу сразу ответить. Надо спросить об этом Григория Саввича. Хотя… То и другое не связано с верой в Бога. Это связано с верой в справедливость методов и средств достижения цели. Чистой воды невежество, которое и есть тьма.
– Глеб! Предлагаю на время прекратить этот «разглагол». Мы с тобой «два в одном». «Беспутные путники». Должны думать не о сегодняшнем, а о завтрашнем дне. Кантуемся здесь среди монахов до весны и ждём сигналов от Боголюбова. Или уже не от него.., а от его последователей.
– А вдруг таковых не будет? Ты же знаешь – у нас последователи не любят исправлять ошибки предшественников и доводить их проекты до конца.
– Тогда нужно подумать, как нам самим определить свою судьбу. Как выбрать один, самый приемлемый путь из бесчисленного множества возможностей? Предоставь-ка, Глебушка, мне право подискутировать со старцем в следующий раз. Похоже, и мне нужно кое-чему подучиться, поправить и уточнить свои представления о мире. Не все когниции в меня вложили отцы-создатели. Оставили кластерную пустоту для саморазвития.



Спасение
Сабрина закрылась в своей комнате и тихо плакала в подушку. Она вновь и вновь вспоминала в деталях все события за последние месяцы. Прокручивала в голове последние часы пребывания с Глебом.
Когда отец привёз Глеба к ним в дом, она обратила внимание, на кое-какие странности, сопутствующие «дальнему родственнику». Глеб был в лёгкой осенней куртке, одет не совсем по погоде. Её вопрос: «А где-же твои вещи?» – смутил её отца и взметнул брови Глеба вопросительными дугами. Отец быстро замял проблему, ответив загадочно, что с вещами на вокзале вышла неувязка. Потом отец отвёл Глеба в приготовленную для него комнату, и они там долго шептались.
Она не стала задавать отцу лишних вопросов, типа с какой целью «родственник» приехал, является он студентом или уже закончил университет, служил ли в армии… Обучаясь на биотехнологическом факультете университета, Сабрина знала в основных чертах, какими проблемами занимается в своём исследовательском центре её отец. Специально напросилась к нему на прохождение практики. Мать тоже не выказывала особого интереса к родственным корням Глеба.
Поначалу Глеб больше молчал и внимательно слушал других. Смотрел последние новости по телевизору, хмыкал и говорил, что он не в курсе последних событий в стране и за рубежом. Сабрина заметила, что его интересуют также телевизионные передачи по исторической тематике. Иногда он переключался на каналы, вещающие на иностранных языках, и слушал их также внимательно, как и отечественные. На вопрос Сабрины: «Хорошо, понимаешь, о чём говорят?», – он, несколько смутившись, отвечал: «В основном – да. Только не дохожу до смысла, когда разговаривают намёками по внутриполитической тематике. Понимаю язык, и о чём говорят, но не понимаю, что хотят выразить. И ещё, приходиться вдумываться в речь, когда в ней проскальзывают диалектальные черты в плане произношения и употребления специфической лексики. Меня этому не научили». – Сабрина улыбалась: «Да ты, у нас полиглот!».
Когда Сабрина показала отцу направление университета на прохождение практики в его исследовательском центре, тот нахмурился, и немного помолчав, сказал, показав на Глеба: «Вот твоя практика!». Потом пригласил Глеба и Сабрину в рабочий кабинет и сказал: «Тайное всегда когда-нибудь становится явным! Не будем играть в невероятное и очевидное». Затем отец изложил вкратце обязанности и функции каждого из них по отношению друг к другу и к окружающим, не посвящённым в суть дела. «Ведите себя естественно, без оглядки на вашу официальную нагрузку. Глеб адаптируется, а ты, Сабрина, помогаешь ему в этом и, если потребуется, корректируешь его поведение, не вызывая неадекватной реакции у общества. Для твоих друзей и подруг Глеб – наш родственник, приехал из Новосибирска в Москву трудоустраиваться. Он – специалист в области инженерной физики».
Сабрина вспоминала дискуссии, которые разгорались между Глебом и дядей Колей (Николаем Викторовичем Левитовым), другом их семьи, человеком незаурядным, писателем и публицистом, экстрасенсом. Дядя Коля обладал редчайшей способностью говорить о сложных вещах простым языком.
Когда Сабрина сказала об этом Глебу, тот ухмыльнулся и возразил:
– Я ничего не имею против метафорического объяснения. Иносказательность привносит в объяснение дополнительные смысловые нюансы, помогающие понять предмет речи с опорой на образ. Но когда сложное упрощается в процессе объяснения, оно разрушается.
– Как это разрушается? – не соглашалась Сабрина. – Любое объяснение – это толкование одних слов посредством других слов…
– В этом-то и вся суть! Объясняя, мы расщепляем целое на части, т.е. разрушаем его. Моя умственная энциклопедия подсказывает мне, что целое не равно сумме своих частей. К тому же части связаны друг с другом отношениями. Они придают частям иное качество. Но, когда мы расщепляем целое на простые части, мы упрощаем и искажаем. Сложное подменяем простым.
– Мне трудно спорить с ходячей энциклопедией, – возмутилась Сабрина, но, мне кажется, что у дяди Коли в объяснениях никакой подмены не происходит.
– Сабрина! Я прошу тебя не называть меня «ходячей энциклопедией». Я не робот. Во мне заложены все человеческие качества. Только в некоторых случаях более совершенные.
– Глеб, извини! Я не хотела, вырвалось…
Особенно внимательно Глеб выслушивал из уст дяди Коли «неофициальную историю» России. Такое своё поведение он объяснил позднее Сабрине одной фразой «Это в меня не заложили». Дядя Коля рассказывал, что вторая мировая война была не между Россией и Германией, а между Россией и Европой, что в мае 1945 года «союзнички» планировали уничтожить Советскую армию. Только взятие Берлина нашими войсками остановило США и Великобританию от реализации этой идеи. Дядя Коля утверждал, что Япония капитулировала не потому, что на Хиросиму и Нагасаки американцы сбросили атомные бомбы – японское командование знало, что больше таких разрушительных бомб у американцев нет. Они капитулировали, когда Советская армия, нанося удары по квантунской армии, пленила более двух миллионов японских солдат.
Дядя Коля говорил о фальсификации истории «социальными паразитами». На вопрос Глеба – «Откуда они берутся?» – он ответил, что их порождает олигархическая формация, в которой смысл жизни сводится к набиванию карманов деньгами. Олигархи правят балом и объявляют законного президента страны их личным менеджером.
Особенно болезненно Глеб воспринимал информацию о хищническом использовании научных достижений. Например, в области медицины. Дядя Коля рассказывал о протеине. Этот чистый белок врачи-бизнесмены извлекают из тканей абортированнных младенцев. Поэтому они часто подбивают женщин на прерывание беременности, пугая их отклонениями в развитии эмбриона на поздней стадии его развития. По утверждению дяди Коли, Россия является главным поставщиком протеина на мировом рынке, где один грамм этого белка, добытого из эмбриона, стоит 8—10 млн. долларов. Инфразвуковые аппараты, установленные на космических аппаратах и стационарно в мегаполисах, воздействуя на женскую половину населения, приводят к выкидышам, преждевременным родам и гибели младенцев. Бизнес на протеине убиенных детей процветает.
Также многие олигархи используют инфразвуковые установки на предприятиях, превращая сотрудников в безропотных рабов, которые больше всего на свете бояться потерять свою низкооплачиваемую работу. На вопрос Глеба: «Что же делать?», дядя Коля отвечал уклончиво: «Вывести народ из спячки, из пассивного состояния!». – «Вы призываете к революции, которая снова откинет страну назад?». – «Я призываю возродить в людях человеческое достоинство!». – «А как его возродить?» – «Конечно, не стоя на коленях!». На этом дискуссия на социальные проблемы заканчивалась, и дядя Коля переключился на другие темы.
Сабрина вмешалась в разговор: «Дядя Коля, Вы предлагаете вывести народ из спячки… Вы считаете, что мы, как потомки Обломова, ещё не проснулись?»
«И не думали просыпаться! А в это время Штольцы, ой сколько натворили! Перекроили всю Россию и все русские нравы!»
Глеб, задумавшись, тихо произнёс; «С другой стороны, не было бы Штольцов, не было бы прогресса… Россия бы и осталась лапотной»
«Нет, молодой человек! Это навязываемое нам мнение социальных паразитов, чтобы отлучить народ от духовности и материализовать его окончательно!»
«Что значит материализовать?»
«Приучать людей к мысли, что главная цель в жизни – материальное благополучие!»
«Вы думаете, что все революционные события в России, закончившиеся расстрелом царской семьи, – это благие намерения, чтобы стать на путь духовности?
Дядя Коля ушёл от прямого ответа на вопрос Глеба:
«Романовы в Екатеринбурге не были расстреляны. Они содержались в лагере и умерли своей смертью. Для блезиру вместо царской семьи расстреляли других».
«Мне неизвестны эти факты… Возможно это выдумали ретивые историки?»
«Факты не нужно выдумывать. Их нужно извлекать и интерпретировать…»
«Для чего нужно было расстреливать невинных и сохранять царскую семью?»
«Чтобы по частям использовать несметные царские деньги, которые лежали в банках по всему миру, не только в Швейцарии. Сталин этим пользовался, чтобы расплатиться с Америкой за поставку оружия России во время войны. Ну, а после – для восстановления разрушенного хозяйства…
Оно, конечно, лучше было бы поставить точку в истории России, всё что касается семьи…».
«Вы хотите сказать – надо было расстрелять царскую семью?»
Дядя Коля снова уклонился от прямого ответа.
«Официальная история врёт непомерно. Легко про мёртвых сказки рассказывать. Бумага, как говорят, не краснеет. Начиная с Петра Первого… Кто он был? – Исказители пишут, что он был императором. Без пояснений, что самозванный. Видите ли „окно в Европу прорубил“. Да он онемечился настолько, что русскость свою выкорчевал с корнями. Это был немец по складу ума! Он позаботился о том, чтобы онемечить российское самодержавие на физическом уровне. Лично истязал, пытал своего русского сына и не допустил его к трону. Он приказал задушить Алексея, последнего русского наследника, произошедшего от русской жены, которую он, кстати, сгноил в сырых монастырях, как и своих сестёр. Софью, например… В последующих поколениях российских царей русская кровь будет не просто разбавлена, а почти полностью заменена немецкой. Так, вот… Николай Второй и вся его семья – это немцы, как на духовном, так и на физическом уровне. Их расстрел означал бы избавление России от германского засилия…»
«Извините! Но Вы как будто сожалеете, что этого не произошло».
«Произошло, не произошло… Нас не спросили. Впрочем, к власти в стране в результате революционного переворота пришли опять не русские. Разные там Свердловы, Бернштейны… Мне кажется, что и сегодня русский человек не удивится, если к власти в России придёт какой-нибудь, как говорят, афроамериканец… Да что тут говорить, страну Советов профукали представители русского народа, оказавшиеся предателями. Не без вмешательства „загнивающего Запада“, конечно. Всё дело в нашем менталитете. Неспособность самостоятельно руководить собственной страной!»
Глеб хотел порефлексировать вслух.
«А как насчёт нерусского Сталина, который по словам Черчилля, сделал из лапотной России индустриальную страну? Интересно также, как Вы оцениваете политику нынешнего руководства Славянского Союза? – Кстати, опять интернационального, после того как произошли известные Вам геополитические потрясения в бывшей Европе и поверженной Америке.
Дядя Коля недовольно зашмыгал носом, явно желая сменить тему разговора.
Глеб тоже не стал настаивать на продолжении социально-исторической темы разговора:
«Скажите, Николай Викторович, чем обусловлен генетический сбой, связанный с рождением, особенно в послевоенное время, так называемых „женоподобных“ мальчиков? Не является ли это следствием того, что раненым солдатам, будущим отцам, часто вливали женскую кровь?»
«Нет здесь причинно-следственной связи! Чужая кровь в организме перерабатывается в течение девяноста дней. Не свои клетки погибают. Появление трансгендеров – это, действительно, результат генетического сбоя, нарушение гормональной системы»
«А причины?»
«Это последствия дьявольских деяний фармацевтических транснациональных корпораций! Они посадили людей на лекарства против существующих и несуществующих болезней как на наркотическую иглу. Они организовывают во всём мире разного рода эпидемии, заражают людей синтетическими вирусами, продают дорогостоящие лекарства и наживают на этом миллиарды. Неугодных подкупают, сопротивляющихся уничтожают. Этот спрут убивает людей, считая, что планете Земля грозит перенаселение»
«Но это же, в конечном счёте, приведёт к смерти самого спрута!»
«Спрут так не считает. Он полагает, что спасётся. Он думает, что ему обеспечено бессмертие, и что его отпрыски продолжат род и смертоносный бизнес. А что касается массового уничтожения людей, то, как гласит русская поговорка: Меньше народу – больше кислороду!»
«Это скорее пословица, чем поговорка»
«Да. Учитывая появление нового смысла, это уже пословица! К тому же – красиво рифмованная. А смысл – зловещий»
«Слово народ происходит от слова народить»
«Не поможет! Поскольку мы ударились в этимологию, скажу – слово выродок происходит от слова выродиться. Социальные выродки, которые правят миром и разрушают государства, не остановятся ни перед чем!»
Сабрина вмешалась: «Дядя Коля! Вы нас окончательно запугали! Мы с Глебом впадаем в состояние фрустрации! Хочется улететь на другую планету!»
«К сожалению, планета Земля превратилась в планетарную свалку чёрных сил. А Звёздные Врата давно закрыты. Лететь некуда. Разве только уйти в параллельный мир, в наше прошлое»
Глеб взметнул брови: «А это возможно в Вашем и нашем случае?»



Признание
При первой предоставившейся возможности Трион начал разговор со старцем:
– Григорий Саввич! Вы в прошлый раз говорили, что «враги человеку домашние его». Я это «скушал», но не знаю, правильно ли «разжевал».
Старец Григорий усмехнулся:
– Моими словами глаголишь. Говорил, Глеб, говорил. А имел в виду -враги твои суть собственные твои мнения.
– Откуда же они у меня собственные, ежели я их усвоил или сложил на основании чужих мнений?
– Ах, бедное наше знаньице и понятьице! Если ты их уСВОИл, значит они твои. Душа твоя их приняла как родных. А что есть душа, если не бездонная мыслей бездна?
– Выходит, мы приобщаемся и усваиваем готовые мысли? Все наши усилия направлены лишь на выбор оных?
– Не совсем так. Мысли как слова. А слова – семена речи. Словам соответствуют семена мысли. Как речь складываем из слов, так и целые мысли собираются из мыслительных семян. Всех наук семена сокрыты внутри человека, тут их тайный источник. Есть мысли, скользящие по поверхности тленного бытия. Они предопределены. Тут и думать не надо. Это тело земное. А есть мысли, которые открываются только духовному оку. Это тело духовное. На него человек прозреть должен. Вся внешняя наружность в человеке есть не что иное, как маска. Нет истинных мыслей без духа Божего.
– Получается как у немецкого философа Мартина Хайдеггера – не все люди мыслят.
– Не знаю такого философа. От кого почерпнул сие знание?
– Не припомню… Откуда-то в голову пришло… Память ещё не в порядке…
– Странно. Откуда же ты пришёл? – Старец Григорий замолчал, отошёл к окну кельи, не ожидая ответа.
Глеб стукнул себя ладонью по лбу:
«Ну, что, Трион, проговорился? Как будешь теперь выкручиваться?»
«Чему быть, тому не миновать. Когда-то надо начинать»
– Прости меня, Григорий Саввич. Не могу больше во лжи пребывать. Снимаю маску…
Глеб-Трион начал рассказывать всё по порядку, как будто встряхивал с себя груз ответственности. Говорил чётко, не останавливаясь и не отслеживая реакцию старца. Смотрел на стены кельи и качающиеся на её стенах блики от догорающей в светце лучины. Когда он закончил рассказ, в келье было абсолютно темно и тихо.
Потом из темноты донёсся спокойный голос старца Григория:
– Зачем людям твоего века понадобилось совершать такой грех? Неужели столь сильна для ваших людей прелесть богоподобия? Желание возвысится до Бога. Новая Вавилонская башня? Какой смысл человеку создавать человека искусственным способом?
– Григорий Саввич, Вы как-то в своих трудах сравнили человека с нарциссом. Образ нарцисса символизирует у Вас идею самопознания. Это не самолюбование. Это естественное развитие науки. Вы сами говорили, чтобы познать мир, нужно познать самого себя. В науке 21-го века объектом познания стал преимущественно человек. Всё началось с клонирования животных из живой клетки.
Познание себя с помощью божественных символов ни к чему не привело. Люди не дотянулись до верховной истины и стали искать её вне Бога. «Вторичный мир», мир артефактов (искусственных вещей), которые облегчают человеку существование в реальной и виртуальной (техногенной) действительности, ещё больше отдалили людей от духовности. Мир автоматов и механических приспособлений связал их напрочь с материальными благами. Люди сделали сказку былью – летают не на коврах, а на реальных самолётах. Ездят не на Емелиных печках, а на машинах. Почти разучились ходить пешком. Все те земные (плотцкие) блага, от которых Вы лично отказались, возобладали над людьми.
– Из твоего темноречия я понял одно – эпоха, из которой ты явился столь необычным способом, не смогла открыть человека в человеке и движется к самоуничтожению.
– Могу подтвердить это Вашими же словами: «Тесна дверь к Богу, и мало входящих». «Мёртвые не воскресли!» «Волки и агнецы пасутся вместе». Первые беспрепятственно пожирают вторых.
– Посреди добра за бедою гонятся. Творят гордыню. Ничего не изменилось… Скажи мне, Глеб, человек человечий, исполнили ли мою предсмертную просьбу об эпитафии?
– Да, Григорий Саввич. Стараниями Вашего ученика и друга – Ковалинского Михаила Ивановича. На могильном камне высечены Ваши слова: «Мир ловил меня, но не поймал».
После долгого молчания темноту прорезал хриплый голос старца:
– Ещё один век пройдёт. Кто о нас знать будет, если вокруг без цели живущие, без пристани плывущие; замазавшие уши воском?
Трион кашлянул:
– Хотел бы я ответить, по сродности с Вашим образом мыслей, – нас будет знать тот, кто пишет нашу судьбу.



Бабушка Еля
Сабрина вошла в комнату Глеба:
– У нас гости. К нам приехала моя бабушка, папина мама. Хотя она старенькая, но ещё в своём уме. Иногда выдаёт такие оригинальные мысли, что диву даёшься. В последнее время стала верить в Бога. Ну, как верить? – Начала молиться. Но насколько я знаю, она ни одну молитву не знает дословно. Говорит, что это не обязательно, что у неё свои свободные молитвенные тексты. Заученные церковные молитвы читаются по привычке. Они мертвы и превращаются в пустословие, в какую-то бездумную обязаловку. Это, говорит, оскорбление Бога. Чтение молитвы без понимания – это форма без содержания.
Хочешь, я познакомлю тебя с ней?
Глеб вежливо согласился. Когда они вошли к бабушке в комнату, старушка распаковывала свои вещи и что-то искала:
– Куда я подевала свои фотографии? Неужели оставила дома? Вот она суета к чему приводит. Я тебе, Сабринушка, хотела показать свои старые фотографии. Там есть фото, на котором запечатлён твой дед. Ты его ни разу не видела.
– Вот, бабуля, знакомься. Это наш дальний родственник, Глеб. Приехал в Москву трудоустраиваться.
Бабушка удивилась:
– Это что за родственник, да ещё и дальний? Почему я ничего о нём не знаю?
Она подошла к Глебу:
– Елена Петровна. Меня можешь звать просто баба Еля. Так меня внуки кличут. Их у меня пятеро. Все уже взрослые.
Баба Еля протянула Глебу руку и вдруг… резко отдёрнула её:
– Боже милостивый! Не может быть! Григорий? Простите, мне не по себе… Сабрина, у меня, наверное, галлюцинации…
Сабрина взяла бабушку за руки и усадила в кресло:
– Успокойся, бабуля! Ты что-то напутала… Тебе показалось…
– Я ничего не напутала. Я прекрасно понимаю – прошло много лет, что такое не может быть…. Но он как две капли воды похож на твоего деда Григория в молодости. Сейчас я тебе покажу фотографию… Ну, куда я их засунула?..
Глеб подошёл к старушке:
– Бабушка, Вы не волнуйтесь. В жизни очень часто встречаются похожие люди.
Когда бабушка Еля услышала голос Глеба, она судорожно обхватила голову руками:
– Этого не может быть! У моего Гриши был точно такой голос. Он часто звучит в моих ушах. Бред… Я наверное не в себе…
– В ситуацию вмешалась Сабрина:
– Ну, что ты бабушка заладила одно и то же. Сама же понимаешь, что это невозможно. Ты устала с дороги. Приляг, отдохни. Мы зайдём к тебе позднее. Расскажешь о моих двоюродных братьях, сёстрах. Я с ними давно не общалась.
Бабушка Еля согласилась:
– Пожалуй, я и в самом деле переутомилась в дороге, и отдохнуть должна. В последнее время часто вспоминаю твоего дедушку, вот и пригрезилось. Господи, спаси и сохрани!
***
Когда Сабрина и Глеб вернулись в зал, Сабрина задумчиво сказала:
– Перехвалила я свою бабушку. У неё намечаются сбои в памяти. Раньше такого не было. Годы дают о себе знать. Странно… Нужно папе сказать, чтобы показал её врачам.
Глеб успокоил Сабрину:
– Я думаю, ничего неординарного в поведении твоей бабушки нет, учитывая возраст. Сказывается старческая усталость мозга. Образы прошлого наслаиваются на объекты настоящего. В результате – спутанное воображение. Возможно, я и в самом деле похож на твоего деда.
После этого случая Сабрина старалась не сводить бабушку и Глеба близко, лицом к лицу. Лучше будет, если они будут находиться на определенном расстоянии друг от друга. Бабушка Еля давно разложила свои вещи по местам, но фотографии с дедом не нашла. Она сторонилась Глеба, как будто боялась чего-то. С родителями разговаривала осторожно, тщательно подбирая слова. По-видимому, опасалась, что её могут заподозрить в неадекватности. Сабрина, в свою очередь, беспокоилась, что бабушка назовёт Глеба Григорием в присутствии родителей.
Однажды Сабрина заглянула к бабушке в комнату. Ей самой хотелось узнать подробнее, что случилось с её дедом, которого она никогда не видела. Отец неохотно распространялся на эту тему. Говорил, что его отец рано ушёл в мир иной не по своей воле.
После того, как бабушка поведала Сабрине о жизни её двоюродных братьев и сестёр, она начала рассказывать ей историю про деда Григория:
– Внучка, ты уже взрослая и должна знать свои корни. Пока я жива, я хочу доверить тебе кое-какие тайны твоего рода. Я даже об этом не всё рассказывала твоему отцу Александру. Его воспитывал отчим. Мы с твоим будущим дедом познакомились случайно в сквере спецгородка, в котором жил и работал мой отец, твой прадед. Там же на секретном предприятии трудился Григорий, твой дед. Я тогда была молода и глупа. Мечтала о принце на белом коне, как и многие советские девушки. После окончания школы хотела поступить учиться на филологический факультет МГУ, но не прошла по конкурсу. Отец мой был влиятельным человеком, но замолвить слово за дочь не захотел, говорил матери: «Пусть своим умом пробивается. Но сначала определится, что ей по-настоящему подходит. Торопиться некуда – она девушка, в армию не возьмут». Я изнывала от неопределённости и от безделья. Мечты мои разбились о твёрдую стену реальной жизни. Мне всегда всё удавалось, не без поддержки родителей, конечно. Я не привыкла самостоятельно преодолевать жизненные трудности. Ну, да что сейчас об этом говорить!..
Однажды во время прогулки я увидела в сквере парня. Он сидел один. Нет, не скучал, как я, а над чем-то размышлял. Это видно было по его позе и по глазам, которые он то и дело поднимал, всматриваясь в окружающие предметы. Я села напротив него на скамейку и стала его откровенно рассматривать. Он это заметил, улыбнулся, потом встал, подошёл ко мне и спросил:
– Девушка, Вы не против, если я сяду рядом с Вами?
Я кивнула головой – конечно, разве я могла отказать такому красавчику. Вот так мы и познакомились. И с тех пор стали встречаться. Прошёл год. Я ни в какой университет поступать не хотела. Поступила на работу библиотекарем в том же спецгородке. Трудоустроиться помог мне отец: «Поработай, пока не определишься…».
У Гриши была ведомственная однокомнатная квартира. Я стала часто навещать его. Мы говорили обо всём. Он очень многое знал. Я поражалась… Это было самое счастливое время моей жизни! Мы сблизились. Планировали пожениться… Но однажды случилось несчастье. Мне позже рассказали родители, что одного сотрудника секретного отдела кто-то смертельно ранил ножом. Это случилось в том самом сквере. Отец назвал его фамилию и имя сотрудника. Это был мой любимый Гриша. Я рыдала и не скрывала это от родителей. Я рассказала им о наших отношениях… Мои родители меня поняли. Ни в чём не упрекали, успокаивали, как могли. Позднее отец сообщил мне, что Григорий скончался: «Дочка, больше ничего определенного сказать не могу. Просто не знаю. До правды нас не допускают. Тут тёмная история». Такова была неофициальная информация, распространившаяся среди сотрудников. Официальных сведений, по понятным причинам, никто не давал… Я несколько раз бегала в дом, где он жил. Квартира была опечатана.
Рассказ бабушки произвёл на Сабрину тяжёлое впечатление. Она не стала обсуждать это с Глебом. Прошло две недели. Бабушка Еля стала собирать свои вещи и попросила отца, чтобы её отправили домой. Перед отъездом подошла к Глебу, долго держала его руку в своих дрожащих ладонях:
– Дай, хоть ещё раз посмотреть на тебя… Григорий… Удачи тебе, здоровья! Живи долго!
Однажды Сабрина, убираясь в квартире, обнаружила под диваном фотографию. Подняла, взглянула. По спине пробежал холодок – на фото рядом с улыбающейся девушкой Елей стоял Глеб и пристально смотрел на Сабрину.



Откровение
Долгие зимние вечера пошли на убыль. Солнце всё чаще заглядывало в окно кельи. Однако погода еще не располагала к странствию.
Старец Григорий много расспрашивал Триона-Глеба. Его интересовала история и религиозная жизнь в России и на Украине. Из учителя он превратился в ученика. Из поучающего – во внимающего. И это нисколько не угнетало его. Впрочем, он не один познавал мир заново.
Глеб также находился в информационной власти Триона. Встревал лишь изредка, осторожно формулируя своё мнение. Обычно это были темы, касающиеся чувственных сторон бытия или рассуждения о языке, дружбе и любви.
Однажды Глеб-Трион спросил старца, есть ли у детей совесть. Старец, размышляя вслух, говорил, что это воззрение православного христианства, и, что в католическом христианстве оно отсутствует. Когда у славянина «говорит совесть», это означает, что в нём заговорил Бог. Он изъявляет волю свою таким образом. Католики придерживаются латинского понятия conscientia, что в переводе означает «параллельное знание». Возможно, поэтому ваши современные немцы и англичане, о которых ты сказывал, столь противны и наглы, поелику главным судьёю для них стала дъявольская рациональность и сообразность. У детей малых нет совести, ибо они говорить не могут и не понимают, где хорошо, а где плохо. В детях, как и в католиках, больше своеволия, чем боговолия.
Трион-Глеб в своих формулировках был не столько энциклопедичен, сколь беспощаден:
– Григорий Саввич! Я понял, что Ваш путь к свободе – это освобождение от всякого угнетения. Но почему Вы убегаете не только от угнетателей, но и от угнетённых?
– Человек человечий! Я убегаю от телесного мира, который являет собой клетку глупцов и лавочку пороков! Я убегаю в мир духовный и не чураюсь угнетённой бедности вплоть до самоотвержения. Я не хочу быть фарисеем!
– И в этом Ваше счастье? В отшельничестве, в уединении?..
– Уединение – это способ, а не цель. Цель моей жизни – стать счастливым. Не в вашем мирском понимании! Достичь счастья – это войти в то духовное состояние, когда частью моей станет Господь.
– Во мне нет этой части Бога. Отцы-создатели дали промашку! Но почему Вы, покидая в 1765 году Коллегиум, сказали: «Жизнь – это странствие: прокладываю себе дорогу, не зная куда идти, зачем идти»?
– Так и сказал? Откуда сие вычитал?
– Из рукописей! Ваших рукописей, напечатанных Вашим другом Ковалинским.
– Я эти рукописи ещё до него не донёс. Вон они, на полке лежат. Можно сверить.
Старец подошёл к полке. Потом отошёл от неё и махнул рукой:
– Грешно предаваться прелести. Если и сказал – то имел в виду земное странствие, а не духовный путь к Богу, который есть моя основная цель.
– Наши религиозные философы писали, что Вы двигались «от христианского своего сознания к пониманию человека и мира».
Старец Григорий рассмеялся:
– Как же я сумел сделать это, если я всю жизнь бегал от этого мира, а мир меня не поймал? Темноречат ваши богоизвращенцы.
– Григорий Саввич! В разных местах Вы писали, что «один человек из двух составлен». Один телесный и явный, а другой невидимый, внутри пребывающий. Другой – это свет во тьме. Платон, кстати, говорил, что это частица света Божьего, пленённая в теле человека и стремящаяся вынаружиться и соединиться с большим белым светом.
– Правильно говорил! Жаль, что многие труды его для меня не были доступны. Можно говорить об одном и том же, используя разный аллегорический язык. Иметь в себе святой дух есть не что иное, как видеть истину божию…
– Хочу открыть Вам последнюю тайну… Дело в том, что я уже пребываю в двух ипостасях. Во мне живёт другой, но это не Бог. Это моё второе «Я», которое стремится стать первым. И, возможно, когда-то станет. Нас объединяет общий язык. Мы по очереди говорим с Вами. Сейчас говорю я. Иногда говорит он.
– Юноша человечий! Ты не перестаёшь удивлять меня! Если бы ты не был столь сведущ и правдив, я бы не поверил тебе. Но ты принёс из 21-го века весть обо мне. Я сверил свои сегодняшние деяния с описанными тобой обо мне… Не стал спрашивать я тебя, когда и где я умру. Я и сам знаю это без тебя. Бог дал мне малый дар предвидения. Не медли со своим откровением, я и это сочту за правду.
– Меня зовут Трион. Это моё скрытое лабораторное имя. Не знаю даже, выражаясь Вашими словами, в каком списке это имя напечатано, в «тленном» или… в каком-то другом. Имя моего двойника – Глеб. Это имя человеческое. Глеб должен говорить «от сердца своего». Во всяком случае – это его главное предназначение. Я же говорю от ума своего. Но говорим мы оба «не устами господними».
– Глеб… Трион… То-то я слышу, что разными языками говорите. Миссия ваша странная. Не хватает ещё одной ипостаси. Тогда бы имели ваши отцы-создатели, жалкое подобие Святой Троицы. Уж не сатанинская ли то идея – богоподобные дела на свой лад вершить? Сомневаться начинаю.
– Григорий Саввич! Не всё сатанинское, что противоречит обычному образу мышления, построенному на привычных символах.
– Это кто со мною глаголит? Глеб?
– Нет. – Трион!
– Ты, Трион, как взял я в толк, и должен быть символом разума, по воле твоих отцов. Но не прельщайся! Создавали тебя как разум, а сделали токмо его знамение. Скажи что-нибудь, Глеб!
– Молчание «руководствует» к размышлениям. Трион мыслит, а я его мысли размысливаю, да чувством наполняю.
– Не своими словами говоришь! А моими, переиначенными…
Трудно изгладить первое впечатление. Ты меня спрашивал у собора о смысле молитвы?
– Я! Вроде бы, всё понимал, но хотел переживанием наполнить.
– Переживанием, говоришь? Значит, к душе тянешься.
Хорошая парочка! Один высасывает мёд из камня, а другой его слизывает, да причмокивает.
Я принимаю вас как «Божественное откровение», как весть от ангела о предстоящей моей кончине.
– Помилуйте, Григорий Саввич! Мы не ангелы! Мы прообразы «двойства бытия»! Мы вырваны из «клейкой стихийности мира»! Мы то явление, которого Вам так не доставало!



Поиски
Экспериментальная лаборатория приступила к исправлению неполадок МВ-3 после пожара. Возобновили работу с банком данных. Параллельно, по указанию А.Г Боголюбова, сотрудники в тысячный раз приступили к выявлению «слабых мест» в конструкции, пытаясь обнаружить межсистемные нестыковки. Системология в области биологии и физиологии – наука хитрая и зачастую непредсказуемая. Достаточно вспомнить тот факт, уже исторический, когда учёные детально изучили клетки мозга, знали, как они взаимодействуют, но не могли сказать ничего толкового о деятельности мозга в целом. Вчера учёные решили проблему функционирования мозга человека, живущего в естественных условиях. Сегодня они должны адаптировать мозг и тело человека в целом к условиям пространственно-временного перемещения. Были изучены два пути. Первый путь – это разбиение человеческого тела на биоатомы, перевод информации о них в солнечный свет, передача светового пучка в нужное место, а затем сборка и транспозиция информации в первоначальное человеческое тело. Второй путь не связан с дискретизацией физического целого на невидимые части с последующим их синтезом, который часто приводит к неравенству «начала» и «конца». Рассыпали одного человека в этом пространстве, собрали другого человека в ином пространстве. Во втором случае телепортируется, «не рассыпаясь», целый человек из трёхмерного пространства в четвёртое, в котором он перемещается свободно, не испытывая гравитации. Трудности для физиков-телепортаторов возникают при выводе тела из четырёхмерного пространства в нужную точку трёхмерного пространства, целевого или обратного. А. Г. Боголюбов знал, с какими технологическими проблемами пришлось столкнуться учёным руководимого им научно-исследовательского центра. Разработанные технологии посылки и возврата живого тела из четырёхмерного пространства в трёхмерное не были апробированы на человеке. Животный биоматериал, который подвергался испытанию, как правило, не возвращался «домой», о его поведении в ином, отдалённом во времени пространстве также ничего не было известно, кроме гипотетических утверждений, что он существует и самостоятельно перемещается, так как не было «обратной интеллектуальной связи». Засылать обычного человека в иные миры, или в прошлое было бы безнравственно. Поэтому, вопрос о «добровольных» испытуемых вообще не ставился. Для таких испытаний и был создан биоробот, а правильнее было бы сказать – искусственный человек – Трион. Но отсылать в прошлое трёхмерное пространство пусть даже «искусственного» человека по «животным» технологиям, чуть-чуть усовершенствованным, было бы не совсем этично. А. Г. Боголюбов часто думал об этом, особенно в последнее время, общаясь с Глебом-Трионом. Он уже собирался увеличить время на подготовку к заключительному этапу испытаний, мотивируя недостаточной изученностью телепорталов. Первоначально планировалось, что технологиии возвращения Триона будут разрабатываться последующими поколениями учёных. Однако А. Г. Боголюбову хотелось увидеть результаты своего труда ещё при своей жизни, и он форсировал по этой проблеме многие разработки.
Случай с пожаром, а, может быть, и с диверсией, расстроил все планы. Он вспомнил в этой связи «электронные войны» между Россией и США в 2030 году, потрясшие мир и откинувшие мировую цивилизацию на многие годы назад. Вышедшие из строя электронные источники связи и установки едва не привели к экологической катастрофе планетарного масштаба. Только благодаря электронной защите атомные электростанции не взорвались. В основном пострадали средства электронной связи и базы данных. Вмиг «стёрлись», информативно обнулились все источники информации в электронных библиотеках. Сначала завис, а потом полностью перестал работать интернет. Интернет-магнаты и транснациональные информационные компании разом обанкротились. Гидра сама себя заглотила и подавилась. Научные достижения 20—21 веков с трудом восстановили на основании отдельных традиционных источников хранения информации – благодаря контрольным экземплярам научных изданий и засекреченным полиграфическим материалам. Однако многие электронные носители, на которые не распространялась государственная информационная защита, безвозвратно утратили всю информацию. Микрочипы вышли из строя, флэш-накопители размагнитились и превратились в груду мусора.
Нельзя сказать, что научно-исследовательский институт, которым руководил А. Г. Боголюбов, не пострадал от электронных атак. Были сохранены базы данных с научными разработками. Но некоторые средства их чтения были повреждены и восстановлению не подлежали.



Второе перемещение
Первое, что увидел Глеб после того, как провалился в тишину, – это маленькая комнатушка и кровать, на которой лежал бледный человек, с закрытыми глазами. Глеб огляделся: «Из Киевской слободы и сразу в покойницкую? Но где я? Куда меня перебросили отцы создатели?». В комнате стоял смрад от гниющего тела. Сладенький гнилостный запах забивал ноздри. Было трудно дышать. У маленького оконца стоял столик, на котором стопкой лежали старинные книги и какие-то бумаги, исписанные мелким подчерком. Глеб открыл титульную страницу первой попавшейся книги. Гельвеций на французском языке. Из книги выпала записка: «Друг мой Фёдор, благодарю тебя! Гельвеция твоего возвращаю назад. У оного мыслить научаемся!» А. Радищев. «Оппа! Так-так. Фёдор, Радищев… Подключаем когниционный портал… Трион проснись! – «Ага! Успокойся, Глебушка, я не сплю! – Фёдор Ушаков – друг Александра Радищева. Учёба в Лейпцигском университете, 1766—1771». Глеб посмотрел сквозь мутное стекло оконной рамы. С верхнего этажа кто-то выплёскивал помои. На дворе куча мусора и пищевые отходы. «Вот откуда вонь! Нет… Форточка наглухо закрыта. А стойкий гнилостный запах исходит от лежащего тела. Память Триона подсказала нужную информацию – Ушаков Фёдор, сокурсник и друг Александра Радищева умер от гнилостной гангрены. Эта болезнь называлась в то время «Антонов огонь». Омертвление конечностей, тяжёлая интоксикация…
– Что ты тут делаешь? Ты кто? – послышался голос со стороны кровати, заставивший Глеба вздрогнуть. Ответ в голове Глеба всплыл мгновенно:
– Я монах-послушник из греческой домовой Троицкой церкви. Меня к тебе отец Павел приставить пожелал. Ежели уход тебе какой нужен…
– Из Троицкой говоришь? Не видел я в этой домовушке никаких монахов раньше. Ну, ладно уж, коли пришёл. Открой окно, послушник, свежим воздухом мне подышать надобно.
– Вообще-то я в монахах, по правде, пока не числюся. Я это… к настоятелю приехал, к родственнику. Он меня в университет определить обещал. Мне больше на заграничное житие повзирать захотелося. Сюда напросился, наслышан потому что… Познакомиться желаю с соотечественниками. Об учёбе университетской узнать… Ну и помочь, разумеется. Дядя мой отца Павла уговорил…
– То-то я вижу, не идут тебе одёжки монашеские. И говоришь ты странно как-то. Вроде по-русски, но с упором полунемецким.
– Так, у вас тут почти все так изъясняются…
– Все, да не все!
– Отец Павел, называет тебя богоотступником. Пошто?
– А, наш «духовный пастырь»? Однажды на богослужении мы ему, по моему побуждению, недостойный концерт учинили. Посмеялище. Больно кудряво спели. То тонко, то звонко. Другой раз из перчатки кукиш согнули, да на стол, что перед ним стоит, подложили. Он службу несёт, зажмурившись, – боится что-нибудь смешное увидеть – а когда поклон делает, глаза открывает. Глаза-то открыл и прямо перед собой наше посланьице из трёх пальцев и узрел. Не сдержался – громко захохотал. А мы его хохот поддержали. После службы он и назвал нас всех богоотступниками. А меня обругал «неграмматикально». Я даже поначалу вспылил, за шпагу схватился, закричал в ответ: «Забыл разве, батюшка, что я кирасирский офицер?». Вот с тех пор он на нас и ополчился. Несерьёзно это всё, дурачились мы… Звать-то тебя как?
– Григорием зовут.
– Ты, я вижу, ни сколь не младше меня будешь.
– Мне двадцать один. А тебе, сказывали, двадцать три исполняется.
– Не исполнилося пока. Дотянуть бы…
Ушаков замолчал, задумчиво глядя перед собой. Потом взглянул на Глеба:
– Окно-то изволь открыть, Григорий. Душно мне. Задыхаюсь я от собственного тления.
Глеб приоткрыл створку окна. С улицы послышались голоса, проходивших мимо поющих молодых людей. Ушаков улыбнулся:
– Любят немцы пиво хлебать допьяну.
– Заметил я так же, отдыхать они иначе и не умеют.
– Они не умеют, а мы не можем. Коли были у нашего брата лишние деньги, то по широте души русской, мы бы тоже из кабаков не вылазили.
Говорят, Фёдор Васильевич, ты себя не щадишь. Через чрезмерное напряжение здоровье себе подорвал.
– Здоровье нам гофмейстер Бокум подорвал, худой пищей. Вор и пьяница… Деньги за счёт дешёвого жилья и наших желудков экономит. Часто голод претерпеваем. Жалобы наши до канцелярии императрицы не доходят. А ты, Григорий, на родину-то когда отбываешь?
– Да, пока не знаю. Ежели дядя не пристроит, то недели через две, думаю.
– Вот и хорошо. Депешу от нас тайно в царскую канцелярию доставишь. Пущай прихвостни узнают, как мы тут гранит науки грызём, в голоде и в холоде проживая. Авось, императрице донесут. В оных коморках спать холодно. А как столуемся? – В кушаньях масло горькое, а если мясо, оное через раз – то жёсткое, то тухлое. Великая неопрятность в приготовлении… Домашние деньги, у кого они имеются, вынуждены на покупку дров и книг тратить. Хотел я Бокума на дуэль вызвать, да здоровье не позволило. Слёг, вот…
– Наказали бы тебя за это крепко. Не приведи господь, сослали бы… Наслышан я про нрав вашего Бокума…
– Бокум руки распустил. Одного из наших по лицу ударил. Мы с ним маленько поквитались. По морде его наглой прошлись рукой чешушейся. Многие из нас подумывать начали, по вольности мыслей своих, оставить Лейпциг, да в Голландию или в Англию податься, а оттуда сыскать случай в Ост-Индию или Америку ехать… А Бокум, как будто почувствовал неладное, возьми да и посади нас всех под арест. Может, оно и к лучшему…
Ушаков помолчал, потом спросил, глядя в потолок:
– И что это я тебе всю подноготную как на духу рассказываю? Как духовнику своему. Видать, ты человек хороший, к себе располагаешь. Ладно, скоро мне всё равно исповедоваться придётся. Пусть лучше ты…
Подумав и оглядев Глеба, Ушаков неожиданно предложил ему:
– Григорий, не в обиду скажу, ты эту рясину скинь. Ужо она у тебя больно ветхая. Возьми вон мою одёжу студенческую. Суконка, почти новая. Она тебе впору. И как раз по погоде. Носи, меня вспоминай, она мне не пригодится…
– Да что ты такое говоришь, Фёдор Васильевич!
– Бери-бери! Переодевайся, коль я тебе говорю.
Глеб подошёл к стене, на котором висел студенческий мундир Ушакова и стал медленно переодеваться. Внутренний голос Триона подсказывал ему последовательность действий. «Не торопись, иначе опростоволосишься, самозванец!».
– Башмаки у меня некудышные, исхудились, стоптанные. Пожалуй, те, что на тебе, лучше.
Наконец Глеб переоделся. Ему действительно всё было впору:
– Как на меня сшито! Спасибо тебе, Фёдор Васильевич. Век не забуду. Куда бы мой худой кафтан выбросить?
– Брось вон в тот дальний угол. У нас два раза в год авгиевы конюшни чистят. Выбросят… Что-то мне вовсе худо… Помолчим, давай. Скоро ко мне друг мой Радищев с нашим лекарем пожалует. Ушаков с трудом повернулся лицом к стене и замолчал.
Глеб сидел у стола и размышлял: «Не думал, что мне придётся воочию наблюдать, как умирает друг Александра Радищева. Есть в этом какой-то смысл моего пребывания в этой биожизни. Заговорил Трион: «Твоя биожизнь, как ты её именуешь, включает и моральную составляющую. Про интеллектуальную умолчу. Хочешь очеловечиться по-настоящему, научись сопереживать и понимать, ради чего живут тебе подобные. Помнишь, что говорил тебе Григорий Саввич про жизнь тленную и силу духа?»
Глеб услышал шаги в коридоре. Дверь открылась, и в комнату вошли двое. «Так вот он какой в свои семнадцать лет будущий „бунтовщик“ Радищев. Почти девичьи черты лица, крупные выразительные глаза». Ушаков повернулся и, предвидя вопрос Радищева, тихо сказал:
– Александр, позволь представить тебе моего нового знакомого. Его зовут Григорий. Мне кажется, сам Бог послал этого духовника-студиоза ко мне, чтобы я исповедовался… И я уж было начал это делать. Мне даже полегчало.
Врач начал осмотр. Глебу показалось, что он делает это скорее машинально, по долгу службы, зная наперёд, чем дело кончится. Ушаков молчал. Радищев отвернулся, по его лицу текли слёзы.
– Врач закончил осмотр:
– Сказать вынужден – положение серьёзное, болезнь прогрессирует. – И замолчал.
Ушаков болезненно улыбнулся:
– Не мни, что, возвещая мне смерть, встревожишь меня, и дух мой приведёшь в трепет. Нелицемерный твой ответ почитаю истинным знаком твоего расположения ко мне. Умереть нам должно; днем ранее или днем позже, какая соразмерность с вечностью? Как долго мне терпеть осталось?
– Не боле суток… Смерть стоит у твоего изголовья.
– Благодарю тебя за правду. У меня ещё есть время проститься с друзьями.
Врач, попрощавшись, ушел. Ушаков подозвал к себе Радищева.
Друг мой, Александр! Прежде чем призовёшь наших товарищей… Завещаю тебе все мои книги и записи. Тут в шкафу и на столе всё найдёшь. Употреби их, как тебе захочется. Особливо внимательно посмотри мои сочинения о смертной казни… Смертная казнь в обществе не токмо не нужна, но и бесполезна. Вот моя главная конклюзия… Люди по своей природе не злы, не добры… Человеческий характер зависит от физических и гражданских условий, в которых они воспитываются… Необходимо нагибать разум людей ко благу… А, прежде чем наказывать, должно до того, уничтожить причины, порождающие зло. Вот и вся моя философия жизни… А сейчас иди, созови наших друзей, скажи, что Ушаков просит…
Постой! Свой студенческий мундир я подарил Григорию, он в него и сразу облачился. Уж больно нелепая на нём одёжа была, лейпцигскому обществу на смех.
Радищев быстро вышел.
Ушаков посмотрел в сторону Глеба:
– Просвещённая Европа завшивела и утопает в фекалиях – сам зришь – а ведёт себя высокомерно и поучительно. Они нас за варваров полагают. Да что там… А мы-то яко хамелеоны, принимаем на себя цвет предметов, нас окружающих… Своих мыслей мало… Великие подражатели…
Григорий! Только тебе скажу откровенно. Мне трудно оставаться твёрдым в мыслях. Я готов умереть бестрепетно. Да. Но не выдерживаю тяжесть «антонова огня». Слаб человек перед лицом смерти. Но ещё слабее он перед болью телесной. Я готов поменять боль на яд, чтобы освободить душу от смердящего тела.
– Фёдор Васильевич! Это большой грех. Самоубийство – для тебя недостойный уход из жизни. Приняв яд, ты отравишь не тело, а душу. Маленький огонь души не сольётся с большим светом. Не иди супротив предписанной человеку природы. Тебя будут чтить последующие поколения. Ты останешься в их памяти, благодаря Радищеву и твоим друзьям, как мужественный и светлый человек.
– Григорий, ты ангел, спустившийся с небес. Ты делаешь меня блаженным. Утешение страждущего есть надежда. И она будет со мной до последнего издыхания… Глеб подошёл к кровати. Ушаков взял его руку и крепко пожал. В комнату один за другим входили друзья Ушакова, взъерошенные, настороженные.



Шаг назад
Работы по восстановлению МВ-3 продолжались, но безуспешно. Лаборатория А. Г. Боголюбова объединила усилия с Новосибирской академией наук. Оттуда по просьбе руководства прибыли молодые специалисты, «поднаторевшие в сфере искусственного биоинтеллекта». Но что-то не ладилось. Было принято решение продолжить работу по восстановлению МВ-3 на базе Новосибирской академии наук. Как и ожидалось, академик Стригун сдержал своё слово – лаборатория А. Г. Боголюбова была на самом деле «вежливо» свёрнута. Научный коллектив переориентировали на более прикладную научную тему в области биоинженерии и биоинформатики. Можно сказать – опустили на грешную землю, заставили заниматься метагеномикой. Для соратников Боголюбова А. Г. было очевидно, что это проблемы вчерашнего дня. И.Ф.Осипинский с горечью пошутил: «Профессиональная старость стучится в дверь!». Д.В.Гаинский спросил: «Нам намекают на пенсионный возраст?». Ответ последовал незамедлительно: «Нет! Нас возвращают в нашу научную молодость!».
К удивлению А. Г. Боголюбова его дочь Сабрина изъявила желание отправиться вместе с лабораторией в Сибирь. Через несколько дней после исчезновения Триона она успешно защитила свою дипломную работу и выпустилась из университета. Отец не стал препятствовать дочери. Оставалась хоть какая-то надежда, что его проект по искусственному биоинтеллекту не закроют окончательно и доведут до логического конца – хотя бы возвратят Триона. По крайней мере, он будет знать от дочери, как продвигаются работы в этом направлении.
Через месяц Сабрина сообщила радостную весть – установка МВ восстановлена по изначальным образцам. Запуск планируется в ближайшее время:
– Правда, ребята….
– Что с ребятами?.. – забеспокоился Боголюбов.
– Они кое-что там изменили… Не существенно, но сказали, что необходимо было уточнить временные и пространственные параметры.
– Какие ещё параметры? Они хотя бы посоветовались с нашими специалистами?
– Ну, что-ты, папа! У них велись параллельные разработки… Они в этом разбираются ничуть не хуже твоих бывших сотрудников. Кстати, многие из наших, как и я, переехали сюда вместе с лабораторией. Мне сказали, что машина времени сможет перемещать в пространстве не только главный объект, т. е. Триона, но предметы, находящиеся с ним в тесном контакте.
– Совершенно излишняя функция!
– Почему же? Например, рюкзак, или сумка в руках… Наконец, одежда на нём.
Экие изменения! Одежду на теле и все эти атрибуты мы тоже предусматривали. Не летать же ему голым! Это только в голливудских фильмах… Ну, да бог с ним. Уточнили, усовершенствовали. Лишь бы наши наработки не попортили. Ты-то как? Замуж не собираешься?
– Я как-то об этом ещё не подумала… Но, если ты настаиваешь…
– Надумаешь – нас с мамой в известность поставь. Шучу…



Скачк? во времени
Глеб, мрачный, возвращался с похорон. Сокурсники Радищева попрощались и быстро разошлись, кто куда. Радищев стоял некоторое время рядом с Глебом и молчал. Он был сильно расстроен. Видно было, что общество Глеба-Григория было ему в тягость. Потом сказал: «Григорий, если свидеться пожелаешь, заходи…». Повернулся и ушёл.
Внутри заговорил недовольный Трион.
– Скажи-ка, Глебушка, кто тебя надоумил называть себя Григорием? Откуда тебе мысль-то такая на язык скатилась?
– Я тут не при чём! Себя спроси! Я покамест наполовину твоим умом живу! Сдаётся мне, ты мысль эту мне подал, не подумав, или не рассчитав. Ты явно имел в виду Алёшу Бобринского – сына Григория Орлова, плод внебрачной любви его и императрицы Екатерины Второй? А этот Алексей ещё ребенок… Вот я и…
– Пожалуй, ты прав! У нас сейчас на дворе 1770 год. Июнь. Значит, Алёшка Бобринский находится здесь, в Лейпциге, в закрытом пансионе. И ему… ему всего восемь лет отроду. Сбагрили бедного пацана к немчуре в научение. Я первоначально хотел выдать нас с тобой за него. Русские студиозы об этом, скорее всего, не в курсе. Об Алёшеньке даже при Екатерининском дворе особо не распространялись.
– Лучше скажи, что дальше делать будем. Шляться неприкаянно по старинному Лейпцигу, без денег в кармане?
– Тебе, кажись, Фёдор Васильевич одежонку свою соблаговолил. Пошарь в карманах камзола, авось найдёшь пару талеров или гульденов. Прибеднялся Ушаков, на Бокума всю вину свалил. И своё недомогание объяснял плохим питанием, да усердием в работе. А то, что императрица Екатерина выплачивала им на житьё-бытьё сначала по 800, а потом по 1000 рублей в месяц, – об этом ни слова не сказал. Ты думаешь, откуда он подхватил Антонову болезнь? – Да это последствия, что ни на есть, элементарной венерической болезни. По злачным местам студиозы таскались! С девками лёгкого поведения сношались! Сейчас поднапрягусь и озвучу тебе оригинальную цитату из трудов Радищева: «…просительница жила в разводе со старым мужем, имела нужду в представительстве Федора Васильевича, провидела его горячее телодвижение, пришла на уловление его и преуспела. Сими и сим подобными случаями подсек Федор Васильевич корень своего здравия и, не отъезжая еще в Лейпциг, почувствовал в теле своем болезнь, неизбежное следствие неумеренности и злоупотребления телесных услаждений». Витиевато, но понятно!
– Про покойников плохо не говорят…
Глеб засунул руку во внутренний карман сюртука и нащупал какой-то свёрток.
– Кошелёк? Деньги?
– А ты думал! У русского человека всегда загашник имеется. Не зря он подарил тебе свою одежду. Одним словом – добрый был человек. Если мне память не изменяет, согласно австрийско-баварской монетной конвенции, один талер приравнивается двум гульденам. Сколько их у тебя тут? У-у-у! По нынешним Лейпцигским меркам ты, Глебушка, богатый человек. Можешь себе позволить, так сказать… Посмотри-ка перед собой и оглядись. Нужно знать, где мы находимся… Черт, возьми! Куда ты забрёл? Мы с тобой на окраине Лейпцига! Тут ещё просматривается сербо-лужицкое поселение со старыми спиленными липами! Прусские войска спалили старые городские укрепления славянского липового города во время пресловутой семилетней войны!
– Что ты мелешь? Я и ста шагов не сделал! Как мы могли оказаться на окраине?
– Как-как? – Через как! Помнится, так изъяснялся личный водитель нашего батюшки Боголюбова. Этот водила, будь он неладен, отправил нас путешествовать раньше запланированного времени. Мало того лишил меня способности управлять телом.
– Я управляю! Тебе этого мало?
– А как ты думал? Хотелось бы совершенства… Давай бери извозчика! Топать пешком долго придётся! Пусть докатит нас до ратуши. А пока подумаем, что дальше делать… Не нравятся мне эти метаморфозы. Не экспериментируют ли вновь наши отцы? Что-то у них там случилось. Уж не война ли опять какая?



Явление двухгодичной давности
Через час, когда послеобеденное солнце уже пряталось за шпилями церквей, извозчик остановился у Томаскирхе. Глеб нашёл мелочь, расплатился и пошел по направлению к центральной площади города. Всюду, уже на подходах к центру шла бойкая торговля. Площадь превратилась в большой рынок. Продавали поросят, овец, кур. Яйцо в корзинках. Молочники аккуратно раскладывали кринки со свежим молоком. Разливали из бочек жидкий липовый мёд.
Трион рассуждал:
– Надо найти приличный постоялый двор, где столуются студиозы и бюргеры среднего достатка. Шиковать нам ни к чему.
Глеб свернул в знакомый переулок, где он недавно расстался с Радищевым и его друзьями. К ним приближалась веселая толпа молодых людей.
Глеб остолбенел. Впереди всех навстречу ему шёл улыбающийся Фёдор Васильевич Ушаков!
Трион встрепенулся:
– Опаньки! Не падай, Глебушка, в обморок! Это ещё не покойник! Так, так… Кажется, нас с тобой отбросили назад, в то время, когда наш новый знакомый Фёдор Васильевич ещё не собирался умирать. Отцы наши, создатели маленько просчитались. Но отрадно, что работают… Хотят нас вернуть! Знакомимся по новой! Заговори с ними по-русски! Смело выдавай себя за странствующего студиоза под старым именем Григорий. Авось что-нибудь выгорит!
Глеб шагнул навстречу Ушакову:
– Господа! Вы русские? Приятно встретить в чужом городе соотечественников!
– А ты? Ты из России? Из каких краёв?
– Я из Малороссии.
– Посланник новоиспечённого гетмана, графа Разумовского?
Из толпы выступил Радищев:
– Фёдор Васильевич, позволь тебя поправить. Матушка императрица Екатерина своим манифестом два года назад заменила гетманство на коллегию!
Ушаков шутливо взметнул брови:
– Ах, Александр! Как мог ты упрекнуть меня в незнании? Ужель мне неизвестно, что «гетман» заменён на «президента»? Звучит по-иному, а суть одна. И сделано это было для того, чтобы «волки смотрящие в лес», леса не увидели! Вот я и проверяю… Как тебя, странник, кличут?
– Григорий… Бобринский.
– Фамилия до боли знакомая! Кутузов, подойди-ка ко мне!
Из круга вышел парень с красивыми, почти девичьими чертами лица.
Внутренний Трион нежно возгласил: «С таким и дружить не страшно! Красавец…».
Ушаков что-то шепнул Кутузову на ухо. Тот выразил недоумение:
– Не могу точно сказать, Фёдор Васильевич! Понеже я не сведущ…
Ушаков повернулся к Глебу:
– Ну, что ж, Григорий, русский человек, мы принимаем тебя в компанию. Присоединяйся к нам! Мы на пути к нашему любимому погребку Ауербах, где вздымаются выше стола пупки и развязываются языки. Там и поговорим о жизни и о России. Расскажешь нам, как там у нас на родине.
Внутри заговорил Трион:
«Кажется, тебя не до конца раскусили. Тайны царского двора, остаются тайнами для народа. Студиозы не в курсе. Но вот бывший придворный в чине коллежского асессора Ушаков, которого здесь вежливо величают Фёдором Васильевичем, по-видимому, что-то слышал краем уха о настоящем сыне Григория Орлова, и что его звали Алексеем. Поэтому усомнился. Но, вряд ли, он начнёт первым этот разговор. И почему это он такую славную должность на жизнь студиоза поменял? Не поверю, что он так поступил исключительно из-за тяги к знаниям…»
Вываливающиеся из подвала пьяные бюргеры, в основном молодые, не стесняясь, мочились на стены близ расположенного здания, и громко гоготали, выпуская газы из вздутых кишечников. В Ауербахскеллере было накурено и душно. Глеб брезгливо поморщился.
Трион выразил недовольство: «Не будь чистоплюем, окунись в историю. Такой возможности у тебя больше не будет. А если и будет, то пить будешь уже в Гётевском келлере. Этот подвальчик основательно перестроят в 1912—1914 годах. От средневековых зданий здесь ни одного камня не останется. Построят пассаж Медлера с множеством цивилизованных пивных заведений и декоративных магазинчиков».



Интеллектуальная пьянка
В дальнем углу погребка освободился столик. Рассадкой руководил Ушаков:
– Малоросс Бобринский, садись справа от меня! Радищев, Кутузов! Вы, как всегда, – слева! Итак, господа студенты! Зачем мы пришли сюда?
– Чтобы предаться веселью!
– Ты хочешь сказать, что мы собираемся вести себя как немцы? Не можем веселиться без пива и вина?
Радищев улыбнулся:
– Есть мнение – немцы пьют, чтобы поболтать и повеселиться, а русские пьют, чтобы напиться.
– Вредное мнение! Поступим вопреки!
– Как это, вопреки, Фёдор Васильевич?
– Будем провозглашать тост. – Каждый поочерёдно… И запивать в меру.
– Ну, это легко!
– В нашем случае довольно сложно. Не будем превращать тосты в обычную болтологию, а сделаем так… Каждый из вас воспроизводит по памяти любимую цитату из Гельвеция. Сразу после этого умеренно запиваем и обсуждаем. И так по кругу! Machen wir eine intellektuelle Runde! (Интеллектуальный тост по кругу). Радищев начинай!
Радищев встал и без особого напряжения процитировал:
– Тот более к познанию истины способен, кто умеет различные мнения выслушивать, подобно тому, как лошадь, которая прошла страну во всех направлениях, знает ее лучше, чем лошадь, привязанная к колесу и всегда идущая лишь по небольшому кругу.
Трион заметил про себя, что юный Александр озвучил мысль Гельвеция близко к тексту.
Ушаков улыбнулся:
– Хорошая здравица в честь лошади, которая… Бобринский, что-нубудь добавить хочешь?
Трион встрепенулся: «Сейчас мы их повергнем словами позднего Радищева. Посмотри, Глебушка, не отобразится ли удивление на лице будущего автора этих слов»:
– Есть лошади, привязанные не к колесу, а к колеснице. Тоже бредущие… «Изобретал мысль един, другие же, яко пленники, к колеснице торжествователя сего пригвожденные, бредут ему вослед. Они говорят говоренное, мыслят в мысли другого и нередко не лучше суть младенца, лепечущего вослед своея няньки».
За столом воцарилась тишина. Ушаков кашлянул:
– Верно, но витевато!
Радищев почесал затылок.
Заговорил Алексей Кутузов:
– Учение нам на то и дано, чтоб мыслям проговариваемым внимать. А чьи они, то не столь важно. Мы их усваиваем, своими делаем. Значит, наши они. Мы, ведомо, попугаям не уподобляемся…
Ушаков встал:
– Чтоб языки наши с мыслями дружили и на чужих идеях бездумно не залипались, предлагаю сделать два больших глотка из бокалов наших!
Все дружно сделали по два больших глотка, как повелел начальствующий Ушаков. Две здравницы – два глотка.
Александр Радищев недоверчиво посмотрел на «Григория Бобринского»:
– Мне понравилась твоя цитата, но что-то я не припомню, чтобы Гельвеций в своей работе «Об уме» об этом писал.
Трион быстро нашёлся. Глеб, придав серьёзность выражению своего лица, невозмутимо выговорил:
Это из его более ранних произведений, из «Записных книжек» («Notes de la main».
Вмешался Ушаков:
– Когда сказано, в какой работе, и на какой странице – это не обязательно. Иначе мы отсюда трезвые уйдём. Продолжаем движение по кругу! Кто следующий?
Вызвался Андрей Рубановский:
– «Мы замечаем в вещах чаще всего то, что желаем найти».
Подобревший Ушаков обратился к «Бобринскому»:
– Что скажешь на это, Гриша?
– Полностью с этим согласен, Фёдор Васильевич!..
– Откуда знаешь, как меня зовут?
– Так, я слышу не только то, что желаю слышать, но и то, что говорят другие. Тебя все так кличут, как старшего… А к сказанному вашим товарищем добавить хотел бы. – Люди слышат в речи других то, что знают. А чего не знают – не слышат.
– Похвально! Да имеющий уши, да услышит! Значит – поймёт. Выпьем, господа студенты, за услышанное!
За столом воцарилось оживление. Все начали говорить друг с другом о вещах для Гельвеция далеко второстепенных. На другом конце стола завязалась дискуссия на тему, почему бандиты, сосланные из Англии в Америку становятся честными людьми. Видно было, что к этому разговору особенно прислушивался Радищев. Потом он выразил вполголоса своё несогласие сидящему рядом Алексею Кутузову: «Не все сосланные – бандиты. Понеже бандитами называют иногда честных, несогласных людей». Трион по этому поводу поделился с Глебом: «Вот они ростки будущего бунтаря! Обострённое чувство несправедливости. От кого это у него?». Кто-то вслух вещал, прихлёбывая пиво: «Критика происходит от зависти. Критиками становятся немоглые писатели»…
Заказали ещё по большой кружке на каждого. За столом началось беспричинное веселье. Серьёзные разговоры прекратились. Пошла обычная болтовня.
Ушаков сидел молча, почти отрешённо. Пил пиво и о чём-то думал, явно не о радостном. Глеб-Трион стал рассматривать погребок. Тут было довольно уютно. Деревянные столы, удобные лавки. На стенах просматривались сквозь табачный дым какие-то рисунки, краски местами потемнели. «Жаль, что это когда-то разрушат до основания».
Сквозь голоса захмелевших студентов, Глеб вдруг услышал, придвинувшегося к нему Фёдора Ушакова, пытающегося перекричать шум:
– Григорий, что на родине говорят о предстоящей войне с Турцией?
– Про войну с Турцией ничего не слыхал, а вот про новое Уложение законов… Поговаривают, что императрица комиссию из выборных депутатов создала. В Грановитой палате Московского кремля заседают. «Наказ» императрицы вышел. Сказывают, что за основу был взят трактат Ш. Монтескье «О духе законов».
– Да! Идеи Просвещения долетели до матушки России…
– Говорят, что всё в сословные привилегии выльется…
– А во что же ещё выливаться-то?.. Читал я, что в комиссии, помимо дворян, государственные крестьяне, казаки и даже инородцы представлены.
Радищев, подключившийся к разговору, заметил: «Лучше бы крепостническое право отменили».
Глеб продолжал: «В Наказе сказано, что цель власти не в том состоит, чтоб у людей естественную их вольность отнять, но чтобы действие их на пользу общества направить».
Радищев махнул рукой: «Впустую всё это! Не договорятся они. Дворяне упрощения торговли имениями требуют. Купцы оставить за собой единоличное право торговли возжелали. Крестьяне против тяжёлых условий жизни выступают…».
Ушаков горько вздохнул:
– Эх! Зря я покинул государственную службу! Ужо был бы произведён в секретари майорского ранга. Поменял службу на учёбу. В юриспруденции пока не преуспел. Время противу меня работает. Не успею отечеству послужить.
Трион пригорюнился: «Странно как-то, Глеб, что мы с тобой с живыми покойниками разговариваем… Мы-то с тобой живём, или это мираж? Не увязывается как-то… Вращаемся в давно несуществующем мире».
Веселье было в самом разгаре. Компания захмелела. Трион заговорил: «Ты только посмотри, Глебушка, как служат Бахусу российские студиозы! Мы с тобой не меньше выпили за компанию, но хоть бы в одном глазу. Недоработали наши учёные отцы!»
– Скорее человеческую генетику перехитрили! Homo non bibens! Ты лучше подумай, куда мы с тобой поведём наше небренное тело после этой пьянки. Ему отдыхать надо.
Трион молчал некоторое время, потом прошептал: «Обрати внимание на Ушакова! Как-то странно он на тебя пялится…»
Глеб взглянул на Ушакова. Тот внимательно рассматривал рукав его студенческого мундира.
– Что ты там увидел, Фёдор Васильевич?
– Да вот обнаружил… У тебя, Гриша, точно такое же пятно на рукаве, как и у меня. Я его только вчера посадил. Не успел застирать…
Глеб смутился. Опустил руку под стол..:
– Бывают странные совпадения… Вот и моя фамилия тебе кого-то напоминает…
Ушаков вздохнул:
– Что-то мне не по себе. Пора…
В это время в подвальчик ввалились двое пьяных. Это были изысканно одетые молодые люди. Они пели не в унисон известную немецкую песенку про Cусанну. Качаясь, прошли к соседнему столику на свободные места. Усевшись, позвали официанта: «Herr Ober!»; заказали пиво и начали громко разговаривать.
Радищев, отвернувшись от Кутузова, взглянул в их сторону:
– Мне кажется, что я их на лекции у Готшеда видел.
Ушаков, не глядя на пришедших, уверенно констатировал:
– Один из них Эрнст Бериш. Точно знаю, на брудершафт с ним по пьяни пил. Он тут завсегдатай. Опытный бурш по бабьей части! Второго не знаю.
В разговор встрял Алексей Кутузов:
– Второй – какой-то Гете из Франкфурта на Майне. На семинаре у Геллерта его слышал. Он там свои стихи читал. Поэтом себя мнит.
Глеб не сдержался:
– Почему «мнит»? Он и есть поэт! Скоро о нём заговорит вся Германия!
– Все вопросительно уставились на Глеба.
Ушаков хмыкнул:
– Ты-то откуда об этом ведаешь? Не уж-то, в Малороссии о немецких поэтах больше знают, чем в Германии? Да ты, Григорий, я вижу, провидец какой-то! Ну-ка, предскажи кому-нибудь из нас великое будущее… Обо мне не надо пророчествовать… Я и без тебя знаю, что меня в будущем ждёт.
Внутри Глеба завозмущался Трион: «Кто тебя, Глебушка, за язык тянул? Вот и выкручивайся сам. Я умываю руки!»
Глеб натужено улыбнулся:
– Господа студенты, признаюсь вам. Я – не Бобринский. Прошу прощения у всех за этот проступок. Настоящему Бобринскому – сыну императрицы Екатерины и её фаворита Орлова – недавно исполнилось всего восемь лет. Его зовут Алексей. Он, кстати, пребывает здесь, в Лейпциге, в одном из закрытых пансионатов.
Ушаков почесал подбородок:
– А, я начал подозревать тебя с самого начала, ведь история появления Бобринского на свет мне в основных чертах известна была!
Глеб продолжал:
– Я – странствующий монах Григорий…
Радищев возмущённо заговорил:
– Кто один раз соврал, тому веры нет!..
Ушаков положил руку на плечо Радищеву:
– Постой, Александр, успокойся!.. Давай лучше спросим самозванца о том, что ему о нас известно…
Глеб неожиданно для себя огрызнулся:
– Вы считаете меня тайным агентом вашего надзирателя Бокума?
Кутузов язвительно хохотнул:
– Вы слышите, господа? – Он сам проговорился! Да его потребно отметелить и отсюда взашей выгнать!
Трион забеспокоился:
Да, Глебушка, сейчас тебя отдубасят и повредят твоё физио. Придётся подключаться. Тело не только твоё. Тебя станут бить, а мне будет больно… Ничего не остаётся… – Идём ва-банк! Только больше никакой самодеятельности! Чётко выполняй мои мысленные команды!
– Господа студиозы! Взашей меня выгнать вы завсегда успеете! Тут, Фёдор Васильевич, просил меня ваше будущее предсказать. Так я могу это сделать, ежели кому интересно.
Все загалдели. Кто-то высказывал недовольство. Кто-то с недоверием улыбался.
– Ты хочешь, чтобы мы твои пьяные фантазии выслушивали?
– Пусть говорит!
– Я, например, не желаю знать, когда я помру. Это пророчество будет меня всю жизнь преследовать.
Глеб поднял руку, призывая к тишине:
– Я не пророк! Я человек из будущего! Я знаю о вас из исторических энциклопедий и могу привести здесь только те факты, которые сохранили о вас потомки.
На противоположном конце стола раздался хохот:
– Гришка-монах! Он же царский сын. Он же пустобрех из будущего!
– Ври, да не завирайся!
– Сейчас в три короба наталдычит…
Встал Рубановский:
– Я хочу о себе узнать! Чего мне бояться…
Глеб заставил себя улыбнуться:
– Андрей Кириллович, тебе действительно нечего бояться. Ты – будущий титулярный советник, сочинитель на немецком языке рассуждений «О размножении народа», переводчик на немецкий язык Вольтера «Рассуждение о человеке». Между прочим, издашь свои книги здесь в Лейпциге в 1771, незадолго до отъезда в Россию по окончанию учёбы.
Рубановский побледнел и сел, закрыв лицо руками.
Кто-то спросил:
– Что с тобой, Андрей?
Рубановский поднял голову:
– Он прав в одном. Я сейчас завершаю работу над этими рассуждениями на немецком языке и с местным издательством договариваюсь…
Глеб продолжил:
В воспоминаниях твоих соотечественников и однокашников – не буду говорить каких – ты характеризуешься как необыкновенно прилежный человек, посвящавший каждый день четырнадцать часов на учение. Про тебя ходила шутка. Будто бы одна молодая девушка, имея связь с тобой, была в интересном положении и… товарищи твои, шутя удивлялись, как ты мог улучить время для любовной интриги.
Раздался хохот. Рубановский вскочил и, то ли смеха ради, то ли всерьёз закричал:
– Кто из вас такое про меня понарассказывал? Признавайтесь!
Кутузов, хохотавший громче всех, заговорил, прерываясь:
– Откуда нам знать?.. Время этой шутки пока не пришло… Ты здесь по девкам ещё не шастал… а ужо пишешь о размножении…
Глеб продолжил:
– Вопрос к тебе Андрей Кириллович… Литературоведы твоей и последующей эпохи приписывают тебе анонимную публикацию «Известие о некоторых русских писателях», написанную на немецком языке и напечатанную в лейпцигском журнале «Новая библиотека изящных наук и свободных искусств» в 1768 году…
Радищев вдруг взволнованно заговорил:
– Так вот оно что… Удивительно! Я вчера с этой статьёй ознакомился. Чудно ты, Андрей, про Ломоносова пишешь. Вроде бы факты на лицо, но они все в дифирамбовые ореолы облачены, да и только: «Ломоносов – звезда первой величины. Ломоносов – создатель великолепной русской грамматики. В его одах следы прекрасного духа…» А где слова по сути?
Рубановский вскочил:
– Не надо меня обвинять! Если ты веришь этому монаху… Так, он сказал только что – автор статьи там не значится. Не так ли? И я могу сейчас всем заявить, что этот опус я не писал! Негоже вменять мне в ложное достоинство то, чего я не делал. Надумал, ты, Радищев, тут мне судилище устраивать!..
Ушаков поспешил разрядить обстановку:
– «Господин титулярный советник!» Хорошая карьера… Андрей! Не кипятись ты! Ну не писал, так не писал. Пусть потомки разбираются. Авось автора найдут…
Видно было, что сложившаяся за столом ситуация, была Ушакову не по душе:
– Я думаю, никто из присутствующих обременять себя будущим больше не желает. Будущее для нас пока не существует. Прошлое ушло в небытие. Настоящее не устойчиво и преходяще…
Не глядя на Глеба, Ушаков продолжил:
– Расскажи-ка нам, достопочтенный монах, о будущем вон того субъекта за соседним столом, которого, как нам поведали, зовут Гёте. Ты ранее начал нам вещать о том, что это будущий известный немецкий поэт. Так, продолжай! Нам легче слушать правду о других, чем о себе.
Радищев тихо обратился к Ушакову:
– Фёдор Васильевич! А не пригласить ли этого Гёте к нашему столу? Пусть о себе послушает.
Ушаков задумался:
– Пригласить-то можно. Сейчас переговорю с Беришем… Только как наши кульбиты на этих дружков подействуют. К тому же они нам не ровня – пьяны до нельзя. Но попробовать можно…
Ушаков встал и направился к столу Бериша и Гёте.


Глеб посмотрел на притихших студентов. Все с нескрываемым любопытством и подозрительностью смотрели на него.
Глеб обратился к Радищеву:
– Александр! В вашей компании так принято, не спрашивать гостей об их согласии? А вот так сразу, как само собой разумеющееся, использовать их в угоду своих желаний? Я своего согласия на беседу с Гёте не давал, хотя это для меня трудностей не представляет.
Радищев хотел что-то ответить, но его опередил Рубановский:
– Я тебе, Григорий, первый поверил… И даже с твоей помощью в своё ближайшее и далёкое будущее заглянул… А не поведал бы ты нам, Григорий, о себе и о своём времени, и о твоём чудесном перемещении в сегодняшнее прошлое? Я удивляюсь, почему об этом тебя никто не спрашивает… Понимаю, что про свою судьбу узнать боятся… Вдруг там скорая, безвременная смерть… или горе какое-нибудь. Заинтересовались будущим поэтом Германии… Зачем? Мне, к примеру, от этого ни холодно, ни жарко…
Вернулся Ушаков:
– Ваш Гёте не желает, чтобы все мы о его будущем узнали, а потом судачили. Сказал, что время и место не подходящее. Оба не в настроении – граф, у которого Бериш гувернёром служил, выгнал его, потому что Бериш отпрыску евоному оплеуху отвесил. Друзья горе заливают… Что это вы тут нахохлились? Сидите как голуби обдриставшиеся…
Радищев доложился:
– Упросили мы, Фёдор Васильевич, гостя непрошенного, о себе рассказать, да о времени, из которого он к нам свалился.
– Дельная затея!
Глеб встал:
– Всё что я расскажу, покажется вам странным. Для понимания нужна аналогия, которую мне будет очень трудно подобрать. Нас разделяют более трёх веков. Я выброшен в прошлое по воле обстоятельств из 2030 года. Сначала пройдусь большими скачками по главным историческим событиям. Прошу не судить меня строго за суждения и оценку истории. Я придерживаюсь хронологии, которую запечатлели историки разных эпох.
В русско-турецкой войне Россия одержит убедительную победу. Крым станет российским. Екатерина вторая будет интенсивно населять Крым русскими и в этом преуспеет.
Кто-то из сидевших за столом крикнул «Ура!»
Сразу же после этого в России произойдёт крестьянское восстание под предводительством Емельяна Пугачёва…
Радищев уточнил:
– Нас ждёт крестьянский бунт?
Глеб повернулся к Радищеву:
– Нет! Это не локальный бунт. Это повсеместная крестьянская революция против крепостнического засилия. Революция, грандиозная по размаху и кровавым событиям – массовым убийствам крепостников, лиц дворянского сословия. Александр, отец твой вынужден будет скрываться в лесах близ Аблязова, чтобы избежать пугачёвской виселицы. Но ваши крестьяне уважали твоего отца за справедливость и не сдали его повстанцам.
Глеб увидел какое удручающее впечатление произвели его слова на Радищева.
– Пугачёвское восстание будет жестоко подавлено регулярной царской армией. Самого Пугачёва казнят в Москве – обезглавят, четвертуют.
Социальные преобразования начнутся после царствования Павла, сына Екатерины. Их возглавит Александр Первый (сын Павла и внук Екатерины). Как отмечают историки, «Александр – властитель лукавый, шагнул к трону через труп отца». Однако общественное переустройство продлится недолго. Реформаторов напугает первая французская революция 1789—1794 г.г., результатом которой станет ликвидация дворянства как особого высшего сословия, подчинение духовенства государству, выработкой мертворождённой конституции, казнью короля Людовика XVI. Далее идёт череда переворотов, массовые казни. Революция захлебнулась в собственной крови.
Все молча слушали. Каждый думал о чём-то своём.
– Затем начнётся война с Францией, против вторжения Наполеона в Россию. Русский народ объединится против общего врага. В российскую историю эта война войдёт как отечественная война 1812 года. Она закончится полной победой русских и коалиционных войск над Наполеоном. Уместно заметить, здесь в Лейпциге будет воздвигнут грандиозный памятник «Битвы народов» (V?lkerschlachtdenkmal). На этом ваша эпоха закончится. Хотя не все из вас доживут до этого события.
Ушаков вдруг стукнул кулаком по столу:
– Хватит! Нам достаточно нашей истории.
Глеб ответил резко:
– Хватит, так хватит! Не я заказывал обедню! Вы меня попросили!
Радищев возбуждённо заговорил:
– Вся эта кровь от неравенства человеческого! Бунты в России от чего идут? У нас крестьян как скот продают, отрывают от семей – жён от мужей, детей от родителей, «враздробь с приплодом» так это называется.
Ушаков осуждающе посмотрел на Радищева:
– Друг мой, Александр, а ты согласишься иметь равные права с крестьянами, осуждёнными жить в труде? На равных правах вместе с ними пахать землю станешь? – Нет равенства в природе человека – не будет его и в гражданской жизни! Каждый борется за свои права… Я, вот, только против казней.
И тут Глеб услышал уже знаковые ему суждения, которые Ушаков в прошлый раз озвучил перед своей кончиной:
– Смертная казнь в обществе не токмо не нужна, но и бесполезна. Люди по своей природе не злы, не добры… Человеческий характер от физических и гражданских условий зависит, в которых они воспитываются… Необходимо разум людей ко благу нагибать… А, прежде чем наказывать, должно до того, причины, порождающие зло уничтожить…
– Фёдор Васильевич! Дай сказать. Молчал я, слушал. Накипело…
Трион зашептал внутри Глеба: «Посмотри на говорящего подольше, чтобы я его опознал… Кажется, это Челищев Пётр. Прославился через своё „Путешествие по Северу России в 1791 г.“ … Только это „путешествие“ не художественно-политическое, как у Радищева, а этнографическое. Он пол России объездит, узнает проблему изнутри…»
Глеб видел – Ушаков был недоволен, что его перебили. Он хлебнул пива из кружки:
– Говори Челищев, говори. Я никому рот не затыкаю…
– Я о нас, о русских, слово сказать хочу. Когда мы от пресмыкательства отойдём? Ничего своего нет! Мы тупо всё народное презираем. А равенства хотим. Рабски чужеземный внешний лоск и иностранное гражданское устройство заимствуем. Тут сказывали, к чему оно ведёт. К братоубийству ведёт! А мы берём в пример себе. У нас и культуры-то своей нет. Царь-батюшка, Пётр Великий с бородами всю культуру русскую напрочь выстриг. Всех нас по-французски, да по-немецки писать и балакать научили. Вон, Рубановский Алексей… Вольтера и того с французского на немецкий, а не на русский переводит. В Россию вернёмся, на каком языке с народом разговаривать будем? Да многим из нас русскому языку заново учиться придётся. Немецкие учителя нас скоро русскому языку обучать будут…
Кутузов скривил мину и как бы про себя заговорил:
– Крамольные речи мы тут ведём. Дай Бог, что среди нас доносчиков не окажется. Бокум нас за это опять под арест посадит. Послушай, гость из будущего, – он взглянул, улыбаясь, на Глеба. – Ты на нас обиду не бери, что мы тебя всё время прерываем. И до конца не дослушали… Главное, что я из сказанного тобою усвоил – это похожесть и повторение истории. Вся история – это война за собственность между людьми и между государствами. Каждый норовит отхватить себе кусок побольше и пожирнее. А чтобы страсть к обогащению и кровожадность в глаза не бросались, мы наши деяния в правильные словесные одёжи облекаем – моральные, этические и философские. Таким способом для самоуспокоения оправдываемся. Во всех воззрениях на общественное устройство культ рационализма господствует. Я против того, чтобы общество под флагом голого разума создавалось! При строительстве гражданского общества сообразно руководствоваться не разумом, а сердцем. И верой в Бога, его помыслами и заповедями! Без всякого церковного принуждения. Нужно такое общество построить, в котором ни наёмников, ни рабов не будет. Бюрократическое, полицейское государство должно исчезнуть! Навсегда! Истинная вольность состоит в добровольном повиновении законам Божества. Создатель не ошибается! Святые законы – это гарантия прав человека и гражданина.
Ушаков с сомнением на лице:
– Не верится мне, Григорий, что люди святые законы без принуждения соблюдать будут. Начитался ты идиллий Геллерта! Не преодолеть человеку конфликт бедности и богатства…
За столом разгорелась жаркая дискуссия. Каждый из присутствующих желал высказать своё собственное мнение по данной проблеме. На Глеба никто не обращал внимания, как будто его тут не было.
Глеб почувствовал недовольство Триона:
– Похоже мы с тобой, Глебушка, лишние на этом умственном пиршестве. Я-то, грешным делом, подумал, что они заинтересуются нашим будущим и от вопросов отбоя не будет. Не понятен мне этот феномен. Приземлённые ребята. Далёкое будущее их не интересует. Как справедливо запоэтизировал это поколение Михаил Юрьевич Лермонтов: «Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее – иль пусто, иль темно. Меж тем, под бременем познанья и сомненья, в бездействии состарится оно». Вставай Глебушка! Уходим, молча, по-английски. Сначала в отхожее место. Переваренное пиво просится на волю. Какая тут у них антигигиена!
Глеб, незамеченный никем, вышел из-за стола, подошёл к официанту, расплатился и покинул погребок.



«Огненный шар»
Глеб брёл по тёмному переулку в направлении постоялого двора. Шел дождь. Студенческий мундир, подаренный ему Фёдором Ушаковым, изрядно промок. Башмаки хлюпали. К горлу подкатывала пивная отрыжка. В животе урчало. Хотелось есть.
Вдруг на пути его как из-под земли вырос чёрный силуэт. Перед ним стоял огромный детина. Глеб остановился и вдруг почувствовал тупую боль в голове. Падая, понял, что его ударили чем-то тяжёлым сзади… и провалился в темноту.
Когда Глеб очнулся, первое что он заметил – он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Потом услышал внутри себя голос Триона: «Здорово мы с тобой влипли, Глебушка. Утратили бдительность. Как я не подумал… Тащиться в серое время суток, по безлюдным переулкам… Вот оно пагубное воздействие немецкого пива на искусственный биомозг…».
Глеб вдруг почувствовал, как руки его зашевелились независимо от его воли и начали шарить по карманам. Трион сначала радостно воскликнул:
«Я могу управлять нашим телом! Счастье можно испытать только на фоне беды! Ты, Глебушка, отдохни пока. Поживи на втором плане, в роли внутреннего наблюдателя, как я раньше. А я поуправляю телом. Душа у нас, кажется, одна на двоих. Правильнее было бы сказать – душа одна, но она двоится! Можешь делиться своими впечатлениями по поводу случившегося и предстоящих наших действий. Но поучать меня не пытайся, это излишне. Зря я тебе передоверился. Надо было „идти другим путём“. Фу-ты, классика полезла!».
Трион запустил руку во внутренний карман и замолчал. Потом заговорил грустным тоном: «Что и требовалось доказать… Уличные немецкие бандиты лишили русского квазистудента и странствующего псевдомонаха Василия последней надежды! Экспроприировали кошелёк со всеми внутренними накоплениями раба Божьего Ушакова! Для начала надо выбраться на большую дорогу в буквальном смысле. Выходить на большую дорогу в переносном смысле, надеюсь, не придётся».
Трион направился в дом «Гроссе Фойеркугель» на улице Ноймаркт, где проживал Гёте:
«Будем брать будущего немецкого гения на живца!».
Когда подошли к гостинице, Трион воскликнул с восхищением:
«Да это же дворец! Хорошо иметь богатых родителей! А русские студенты в трущобах ютятся. Кстати, во всех энциклопедиях название этой гостиницы переводится на русский язык как „Огненный шар“. Переводчики немецкое слово Kugel перевели как „шар“. На самом деле это „пуля“. „Зажигательная, или огненная пуля“ (Feuerkugel) была выпущена шведами по этому зданию во время Тридцатилетней войны. К счастью, большого ущерба не было, пожара не случилось. Вот и назвали эту гостиницу в честь этого события. А вот британцы в 1943 году изрядно потрудились и разбомбили это здание до основания».
Глеб высказал своё мнение:
«Шведская зажигательная пуля была круглая, т.е. имела форму шара. Потому и назвали «шаром».
Трион вспылил:
«Не оправдывай переводческие ошибки! У настоящих русских это название вызывает неправильную ассоциацию. Они думают, что гостиница имеет круглый купол и вся светится, как солнце! Для русского сознания „огненный шар“ – это яркое солнце».
Ждать пришлось недолго. Расставшись со своим другом Беришем, Гёте поспешил к себе в комнату и на лестнице столкнулся с Трионом:
– Кто здесь?
– Вольфганг, мне нужна твоя помощь! Я тот самый русский студент, про которого в погребке говорили тебе мои друзья. Я ушёл пораньше… По дороге на меня напали и ограбили…
– Ограбили? Разве может такое произойти в просвещённой Германии? Да, мне твои соотечественники о каком-то предсказателе рассказывали. Я так понял, что это шутка… Ну, что ж заходи… Сейчас что-нибудь придумаем.
Гёте впустил Триона в квартиру, зажёг свечи, спросил:
– А, что конкретно с тобой произошло? Я заметил, ты прекрасно говоришь на немецком, без акцента. Не похож на иностранца.
– Меня сзади по голове ударили. Я потерял сознание. Когда пришёл в себя, обнаружил, что у меня кошелёк вытащили…
– А почему ты со своими земляками не остался, а ушёл? И почему именно ко мне пришёл после того, как тебя ограбили?
– Я вообще-то в университете не учусь. Только недавно приехал. У наших ночевать, стеснять их… Там строго. Да и, как говорят, пора и честь знать. Я хотел себе комнату получше подыскать. В этом вашем фойеркугеле… Тут и поесть вкусно можно… А вот теперь и не знаю, что делать…
– Да. Положение твоё незавидное – без средств к существованию в чужой стране, в незнакомом городе остаться… Так и быть, сегодня я тебя на ночлег пристрою. Поговорю с хозяином, у него имеются свободные комнаты. Заплачу… И за пропитание тоже… А завтра, решай свою проблему сам. В Лейпциге есть, наверное, русское представительство. Они тебе помогут до дома добраться. В Россию переправят…
Гёте сильно закашлялся:
– Извини! Кажется, я заболел… В последнее время чувствую себя плохо…
– Спасибо тебе, Вольфганг. Я в долгу не останусь… Да, кашель у тебя не хороший. Это туберкулёз…
– А что это такое? Странное название болезни. Никогда не слышал. Откуда ты это взял?
– Ну, я же, как ты сказал, предсказатель… Термин «туберкулёз» введут в обиход ваши немецкие врачи только после 1839 года. Сегодня на дворе всего лишь 1757 год. Сейчас это всюду называют «чахоткой»…
При свете свечи было видно, как заблестели глаза у Гёте:
– Да ты случайно не средневековый доктор Фауст? Этим магом бредит до сих пор вся Германия… Интересно, что ты ещё обо мне рассказать можешь?
– А то, что скоро тебе учёбу бросить придётся. По состоянию здоровья. И ты отправишься к отцу во Франкфурт, что тебе совсем не хочется делать. А уроки гравирования на меди нужно немедленно прекратить. Вдыхание ядовитых паров приведёт тебя к припадку кровохаркания. Вредно для тебя также обильное употребление пива и кофе… У тебя уже появился нарыв на шее. Кожное проявление чахотки…
Гёте удивлённо взглянул на Триона, потом схватился за шею:
– Да! У меня там припухло… Ты меня неприятно удивил, русский вещатель! Поскольку сам начал – продолжай. Что ты знаешь обо мне ещё?
– Ты, Вольфганг, влюблен по уши в дочь трактирщика Анну-Катерину Шёнкопф. Ты называешь её ласково Анхен. Ты её бешено ревнуешь к другим. От одного её вида приходишь в возбуждение. А когда её целуешь, у тебя начинается непроизвольное семяизвержение.


Гёте всплеснул руками:
– Боже мой! И это тебе известно! Да всего-то один раз случилось… Не сдержался. Она действительно хороша. Сдобная булочка в юбочке… Да ты её сегодня увидишь. Пойдём, спустимся вниз, у неё и отужинаем! Ах, да! Сначала идём к хозяину! Он подыщет тебе комнату на ночь. Не думал, не гадал, что с провидцем встречусь…
Внутри Триона встрепенулся Глеб:
«Откуда ты выкопал эту ахинею про преждевременное семяизвержение?..».
Трион улыбнулся про себя:
«Это не ахинея! Это исторический факт. Было у него такое по молодости лет. Да что ты, Глебушка, забеспокоился? Он же сам признал это только-что… У нас с тобой мозг один. Подключайся к моему когнитивному порталу, изучай биографию и творчество Гёте. Может быть, актуализируешь какую-то важную информацию, на которую я не обратил внимания».
«Ты же сказал, чтобы я не вмешивался в твои дела…».
«Извини! Это я вспылил, погорячился после удара по голове…. Мы, по-видимому, при падении ещё и стукнулись лбом. Сотрясли слегка мозговую дольку, ответственную за эмоцию. А вот „второй план“ как раз в затылочной части находится, где твоё „Я“ сейчас пребывает – рядом с сегментом, ответственным за ориентацию в пространстве и зрение. Наши отцы-создатели не изменили ничего существенного в структуре мозга. Скопировали человеческую природу. За исключением памяти, пожалуй… Спасибо, однако, за то, что хоть её улучшили. Если потомки научатся совершенствовать человеческую память, проблема обучения и образования будет решена раз и навсегда. Зачем Всевышний запрограммировал человека с дырявой памятью? Эх! Лучше бы меня в будущее закинули!»
«Нас никто не закидывал. Мы сами „закинулись“…Ты начал влюбляться. Без разрешения руководителя эксперимента имел намерения апробировать детородный инструмент, не задумываясь о последствиях… Задумал кататься на машине…».
«Не руководствуйся нижней чакрой! Я как-то по особому был влюблён в Сабрину, как Гёте в Кэтхен! Я не экспериментальный кролик! В меня заложено всё „нечуждое“ человеческое! Так… Мне надо успокоиться… Хорошо, что я не чувствую себя Гётевским гомункулом в реторте из „Фауста“…».
«Не отставай от Гёте! И под ноги себе смотри, Гомункул! Тут ступеньки. Не ровен час, ещё разобьёмся».
«Гомункул разбился сознательно! Ему не хватало любви – значит, ему недоставало свободы!»
«Зато у тебя её предостаточно!»
«Глебушка, ты не дерзи! Вопрос о достаточности спорный. О свободе поговорим на досуге! И не забывай, кто из нас первый в нашем мозговом пространстве! Сейчас нужно думать о необходимости. Свобода и осознание необходимости – это как ни крути, разные вещи. Это ж надо было „Мавру“ такую чепуху сформулировать… До рождения главного основоположника остаётся ровно 61 год… Однако я становлюсь болтливым! Это всё последствия удара по голове!»



Тяжёлые мысли
Гёте уладил дело с размещением русского студента в гостинице. Глебу предоставили небольшую комнатушку на первом этаже. «Сдобную булочку в юбочке» увидеть не довелось. Ссылаясь на позднее время, хозяин организовал сухой ужин с бутербродами. Скромную немецкую еду принесли на подносе в номер.
Трион погрустнел:
– Что и требовалось доказать!
Глеб удивился:
– О чём это ты? О пище что ли?
Трион продолжил внутренний диалог:
– Нет, Глебушка, не о пище! Мрачные мысли прилетели в мою черепную коробку… Похоже нас уже никогда больше возвращать в 21-й век не будут. Мы находимся в прошлом вот уже год с лишним. Последняя попытка возвратить нас была предпринята сегодня. Чем она закончилась, ты знаешь. Если время нашего пребывания здесь, исчисляется годом, то там, на родине наших отцов-создателей, оно составляет, если я не ошибаюсь… Подожди, сейчас прокручу все заложенные во мне телепортационные расчёты… Там течение времени должно измеряться минимум пропорцией один к двадцати… Хотя это неточно. Это значит, что там прошло двадцать с лишним лет! Маловероятно, что наши отцы-создатели ещё живы… А нашей любимой Сабрине сейчас где-то сорок пять лет!
Глеб вмешался в размышления Триона:
– Насколько я понимаю, нас телепортировали квантовым способом?..
Трион удивился:
– Ой ли? Ты полагаешь, что нас сканировали вплоть до субатомных частиц, а потом собрали здесь с помощью той же машины времени? Нет! Это происходило иначе. Нас заслали через четвёртое измерение, не расчленяя на кванты. Если даже у них остался наш скан… Не забывай, что машина времени, по всей вероятности, приказала долго жить. Пусть даже они восстановят старый вариант, в лучшем случае они продолжат эксперимент и запустят второго Триона – нашего двойника. А мы пройдём в отчётах, как неудачный эксперимент! В худшем случае – о возвращении речи вестись не будет.
Глеба данное рассуждение возмутило:
– Не должно такого быть! Сабрина не позволит… Пока она жива, она будет пытаться вернуть нас!
Трион съязвил:
– Эх ты, человекоподобный! Блажен, кто верует… А кто такая Сабрина? Пойдёт ли она по стопам отца? Допустят ли её до экспериментов? Вопросов, Глебушка, больше, чем ответов. Мы с тобой пребываем сейчас в информационном вакууме. Мы продукт прошлого. Будущее нам не подвластно… Хотя прошедшее настоящее мы ещё удерживаем за хвост. Надо подумать, что делать дальше. А пока предлагаю, отключить когнитивную систему на период сна. Биоробот тоже должен отдыхать! Мы с тобой не холодная машина какая-то… Голова трещит… Что-то мне дурно… Не знаю, как ты, а я, кажется, теряю сознание…



Небытие
Утром Гёте проснулся от стука в дверь. На пороге комнаты стоял хозяин гостиницы:
– Ваш гость не открывает… Горничная не могла к нему войти. Как это понимать? Вчера я краем уха слышал Ваш разговор. У него, кажется, были проблемы… Ранение в голову или что-то… Нужно было сообщить в полицию. Боюсь, нас ожидают неприятности.
Однако кастеляну удалось довольно скоро открыть запасным ключом дверь в номер «русского гостя». Гёте и хозяин отеля обнаружили его лежащим в беспамятстве на полу рядом с кроватью.
Гёте был встревожен: «Не хватало мне неприятностей на свою голову»:
– Его вчера по дороге сюда ударили по голове. Кто-то напал на него сзади. Оглушили и забрали деньги. Я решил помочь ему. Я даже не знаю его имени. Он был в себе и чувствовал себя вполне здоровым. Конечно, это последствия удара. Надо вызвать лекаря. Я оплачу.
Хозяин отеля недовольно пробурчал:
– Не только лекаря, но и полицию.
Через полчаса прибыли полицейский и лекарь. Каждый вынес свой вердикт:
– Полная потеря сознания. Требуется серьёзное лечение, иначе он отдаст Богу душу. Его необходимо срочно доставить в амбуланц!
– При нем нет документа, удостоверяющего личность.
– Он из России. Нужно оповестить русское представительство!
***
Прибывший в монастырскую больницу лейпцигский представитель русского чрезвычайного посланника в Дрездене князя А. М. Белосельского увидев закутанного в дерюгу больного, бредившего на немецком языке, сначала усомнился в его «русскости». Когда сопровождающие его люди, осмотрели студенческий мундир, лежащий в изголовье больного, они предположили, что это, должно быть, питомец гофмейстера Бокума, наставника русских студентов в Лейпциге. Однако майор Бокум, явившийся по приказу доверенного лица князя, заявил, что видит этого «студента» в первый раз, и что таковой в его списках не должен значиться. Хотя, что касается мундира, то в таких серых суконках на самом деле «щеголяют» только русские студенты.
Когда больной заговорил в бреду на русском языке, сомнения у присутствующих улетучились. Монах, ухаживающий в отделении за больными, сообщил, что господин, доставивший сюда больного, сказал, что это, по-видимому, какой-то странствующий студент, ему не знакомый, который намеревался поступить на учёбу в Лейпцигский университет, но которого ограбили уличные бандиты, ударив его чем-то тяжёлым по голове, когда тот пешком добирался до отеля. Монах поведал – господин сообщил также, что пострадавший в начале был в себе, и ничто не предвещало беды; однако утром его нашли в беспамятстве, лежащим на полу. Монах также уточнил, что богатый господин заплатил за уход и пребывание больного в монастырском лазарете на неделю вперёд и сделал это исключительно из соображений милосердия.
В ходе разбирательств представитель русского посланника понял, что немецкая полиция не захотела вникать в суть дела и «сплавила» пострадавшего на поруки российских соотечественников. Соотечественники, однако, не торопились и решили дождаться выздоровления «русского студента», а потом, после проведения процедуры опознания, в случае подтверждения предположений, переправить его в Россию.
Монах, присматривавший за больными, не отходил от безымянного русского. Он знал, что в таком состоянии больной долго не протянет. Отвары трав, прописанные ему лекарем, не помогали. Монаху было искренне жаль несчастного. Ухаживая за ним, монах замечал, как постепенно слабеет тело больного, как тот иногда лежит молча с открытыми глазами, но не реагирует на движение руки около своего лица. В минуты бреда больной как будто разговаривал с близким ему человеком. Отрывочные фразы бредившего были для монаха непонятны, даже тогда, когда произносились на немецком языке. Тщательно выговариваемые слова обладали какой-то невероятной притягательностью, так что монах не мог не выслушивать и силился понять, о ком и о чём идёт речь:
– Предел жизни… Мы с тобой не подлежим восстановлению… Отцы предупреждали… Шестое чувство было ослаблено в нас изначально. Недоработка… Существенная.
– Мы созданы как инструмент, а не как субъектная личность! Не успел я очеловечиться… Не могу прийти в себя, после того как вышел… Что значит «потерял сознание»? Как можно потерять то, что не принадлежит нам, ни тебе, ни мне? «Мне пришла мысль в голову» – как изволите это понимать? Нет своих мыслей? Тогда приходят они откуда?
– У человека рождающегося нет личного прошлого, как у нас с тобой. Прошлое, которое у нас в голове, оно не наше, не личностное. Оно чужое… и искусственное.
Однако, когда больной выдавил из себя фразу «Кто он, который ведёт меня? Это он говорит моими устами. Я выполняю его волю…», церковный прислужник всё понял и невольно выкрикнул:
– Бог нас ведёт! Бог говорит в нас!
От громких слов монаха больной вздрогнул и очнулся:
– Где я?..
Глаза монаха засияли. На лице его расплылась блаженная улыбка:
– Раб божий, ты в монастырской больнице. Бог милостив! Возрадуйся!
Он размочил ломоть хлеба в тёплой воде и начал кормить больного, приговаривая:
– Ты свой хлеб ещё не весь съел! Тебе ещё жить да жить. Бог не принял твою душу. Божью милость надо заслужить.
Больной принимал пищу с трудом. Он всё время молчал. Потом погрузился в глубокий сон.



Замужество
Работы по восстановлению «машины времени» (МВ) завершились месяц назад. Однако новые конструкторы медлили с её запуском. Старший научный сотрудник, Михаил Захаров, уже известный специалист в области биоинженерии, телепортации, в одном из отделов лаборатории которого работала Сабрина, не спешил докладывать начальству о результатах.
Сабрина ушла в работу с головой, вникала во все тонкости создания биоробототехники по сохранившимся старым, «отцовским» разработкам. М. Захаров сосредоточился на проблеме обнаружения телепортированного объекта в пространстве прошлого и создание условий для его возвращения. Он утверждал, что в биоструктуре Триона механизмы телепортивной связи могли быть повреждены в результате аварии и последующей неуправляемой телепортации. И если структура обратной связи не самовосстановится, то надежды на возвращение Триона, даже если он будет обнаружен телепортатором, маловероятны. Уповать на случайности не приходится.
Через год машину времени всё-таки запустили в обновлённом варианте. Было предпринято несколько попыток телепортации Триона, но всё безрезультатно. М. Захаров оказался прав. Можно было и не торопиться с запуском и рапортовать об успехах. Требуются существенные доработки. Необходимо научить машину времени объединять временные параметры, сводить разные временные эпохи к единой точке, что, по мнению М. Захарова, обеспечит линейное соприкосновение исходного и целевого пространств, и обеспечит переход субстанции в её исходное пространственно-временное состояние. При этом не обязательно, что сохранится прежний интеллект телепортируемого биоробота. Скорее всего, опыт, накопленный биороботом в период его неуправляемого перемещения в пространстве прошлого или даже будущего, сохранится. Хотя полная ассимиляция с изначальным интеллектом и не нужна. Во всяком случае – для науки. Что касается физической интериоризации, то здесь очень много проблем. Нужно знать, не произошли ли у биоробота какие-либо сдвиги на генетическом уровне во время его случайного, непланового путешествия в пространстве и времени вне настоящего. Работа затруднялась и тем, что финансирование лаборатории существенно сократили. Кроме того, государственные проекты были переориентированы на военные нужды.
Через два года Сабрина вышла замуж за разведённого Михаила Захарова. Бывшая жена покинула его «без слёз, без жертв, без муки». «Ты уже давно женат на своей науке. Ничто более не связывает нас. Детей у нас нет. Гуд бай, мой мальчик, гуд бай, мой миленький!».
Сабрина не мучала себя вопросом, почему она вышла замуж за Михаила. По любви? – Нет. Скорее – по симпатии. К тому же её подталкивал извечный женский страх, о котором когда-то ей говорила бабушка Еля – «остаться в девках на всю жизнь» или довольствоваться случайными связями. Ни то, ни другое её не устраивало. В конце концов, симпатия со временем перерастёт в любовь.
Незадолго до смерти бабушка Еля открыла Сабрине ещё одну семейную тайну. Это была даже не тайна, а сомнение:
– Ты, наверное, заметила, что твой отец ни капельки не походит на меня. Сначала мне показалось, когда в роддоме его принесли на первое кормление, что он вылитый Григорий. Потом это сходство улетучилось.
– Бабуля! Если у тебя есть сомнения, давай проведём генетическую экспертизу. Это сегодня делается просто.
– Нет-нет! Не хочу травмировать твоего отца подозрениями. Да и к чему это? Что, мне от этого станет лучше?
– Эх, бабуля-бабуля… Отец об этом и не узнает. Пробы слюны возьмут у тебя и у меня.
– А, это даст достоверный результат?
– Конечно! Куда ещё достовернее?
– А, если вдруг окажется, что…?
– Если окажется, то пострадаем от правды только мы с тобой.
Сабрина и бабушка Елена сдали анализ на генетическую экспертизу. Через неделю пришёл результат – «коэффициент родства – 0%».
Работа в Новосибирском научно-исследовательском институте захватила Сабрину с головой. Одна из её коллег по работе как-то сказала:
– Сабрина Александровна! Вы себя заживо спалите на работе. Надо Вам немножко отвлечься. Не хотите заняться конным спортом? Увлекательнейшая штука. Приходите к нам на ипподром. Научитесь общаться с лошадьми. Это Вам не помешает. Для разнообразия. Я, когда мчусь на лошади, испытываю удовольствие, близкое к сексуальному!
Сабрина согласилась и скоро новое хобби стало частью её жизни. Мало того, она стала ходить с коллегой-подругой на все конные соревнования. И даже иногда делала ставки. Муж Михаил высказывал своё недовольство: «Делать ставки на конный спорт – это угроза семейному кошельку!»
Сабрина успокоила мужа:
– Зачем нам лишние деньги? У нас и так всё есть. Пусть это будет мой добровольный взнос в конный спорт.
Михаил пошутил:
– А если ты выиграешь крупную сумму? Что будем делать с деньгами? Вкладывать в детей, которых у нас нет?
Сабрина улыбнулась:
– Поняла твой намёк…



Встреча с И. Кантом
Трион увидел себя идущим по какой-то аккуратно вымощенной улочке. «Где это я? Глеб, отзовись! Куда мы угодили?». Молчание. «Выходит, я один… Улетучился Глебушка. О, как трещит голова… И почему это я наблюдаю за своим шагающим телом со стороны? Спросить бы надо кого-нибудь, куда меня занесло… И куда это моё телесное воплощение так уверенно шагает? А-а-а, понятно. Это мой молчаливый двойник. Глебушка, остановись, послушай утробного биобратца. Молодец, не разучился повиноваться, безропотный ты мой! Вон, какой-то господин важно вышагивает тебе навстречу. Похоже немец… Я ему пару вопросиков задам твоими устами.
– Прошу прощения. Как называется этот городок?
Прохожий взметнул вопросительный взгляд:
– Странно! С кем имею честь?
– Да какая там честь… Странник я. Странствующий студиозус, если хотите. Заблудился я. Понимаете? Простите, как Вас по имени, если можно.
– Что за обращение, заблудший студиозус – «если хотите», «если можно»? Перед Вами Иммануил Кант!
– Боже мой! Ваше философское величество, господин Кант! Ординарный профессор по кафедре логики и метафизики в Кенигсбергском университете! Я в Кенигсберге! Как мне повезло! Первый встречный – и сразу знаменитый немецкий философ, который в письме на имя российской императрицы Елизаветы писал: «готов умереть в своей глубочайшей преданности Вам»! Там была Ваша подпись: «В. и. в. наивернейший раб Эммануэль Кант»
– Господин студент! Вы ведёте себя развязно по отношению к профессору! Кстати, откуда у Вас такие сведения?
– Простите, профессор! Я студент из России, и, можно сказать, приближённый ко двору императрицы Екатерины. Избалован светским воспитанием… Мне и самому неудобно… Кроме того, у меня обнаружились способности перемещаться во времени… Вас, как представителя субъективного идеализма, это не должно пугать.
– Ах, вот как!.. Конечно, всё зависит от нашей воли и сознания. Да… Мы тут стоим уже минут пять. Мне пора завершать прогулку…
Видно было, что великий философ обескуражен. Но Трион продолжил разговор:
– Знаю, знаю, господин Кант! По вам жители Кенигсберга сверяют часы. Ваша прогулка строго регламентирована по времени… Если позволите, я сопровожу Вас до дома.
– Не возражаю, господин русский студент… Не знаю Вашего имени…
– Моё имя – Григорий. Фамилия – Бобринский.
Какое-то время Трион и Кант шли молча. Потом философ прервал неловкое молчание:
– Господин Бобринский! Поскольку Вы, как выясняется, сведующий человек… Почему Ваша императрица вернула оккупированную русскими Пруссию обратно Фридриху Второму? Я действительно присягал русскому престолу, и вдруг… Впрочем, Вашей императрице присягнула вся наша университетская корпорация. Я тогда занимал скромную должность доцента.
– Простите за откровенность, но наша матушка не хотела вести дорогостоящую войну за Пруссию. К тому же она понимала в то время шаткость своих прав на престол… Вы, конечно, в курсе о дворцовом перевороте в России… Не буду распространяться, хотя это не секрет, да и нас никто не слышит.
– Да-да. Это интересно. Мы могли бы с Вами побеседовать у меня за чашкой кофе или по-русски за чашкой чая. Я позволю себе впервые за последние годы нарушить свой рабочий распорядок. К тому же солнце уже высоко и становится жарко.
– Понимаю, господин Кант! Потеря жидкости из организма в виде пота – это для Вас неприемлемо. Дом Ваш не обласкан женской заботой по той же причине – человек должен сохранять живительную влагу в своём организме и не расплёскивать её понапрасну.
Э. Кант недоверчиво взглянул на Триона:
– О! И это Вам известно?
Они вошли в просторный дом. Кант провёл Триона в свой кабинет, где было много книг, и предложил гостю сесть за столик, который стоял между двумя креслами у самого окна. Слуга принёс чай и какие-то сладости.
Трион с несколько наигранным восхищением произнёс вслух:
– Вот здесь и создавался Ваш эпохальный труд «Критика чистого разума»? Почему Вы так назвали свою философскую работу?
– Я разумел под этим не критику книг и существующих систем, а критику способности разума вообще в отношении всех знаний, к которым он может стремиться независимо от всякого опыта…
– Иными словами, мой разум знает a priori, что может произойти от совершения того или иного действия. У меня в этой связи возникает вопрос: А принадлежит ли этот чистый разум мне? Может быть, это разум Бога во мне?
– Вы так глубоко изучали мою философию? Поразительно!
– Изучал, если можно так выразиться. Скорее всего – усваивал. Ваши «антиномии» и многое другое… Больше всего мне симпатизирует Ваша концепция о «вещи в себе» и о «вещи для нас». Первая «вещь», которая «в себе», она непознаваема, поэтому потомки определили Вас в стан агностиков. Вторая «вещь», которая «для нас» – зависит от нашего практического сознания…
– Не совсем так, хотя в целом Вы понимаете мою философию достаточно адекватно… Человек – существо, ограниченное по природе. Поэтому познание неполно… Нет объекта без субъекта. Наше познание обусловлено и ограничено формами человеческого интеллекта. Объект это всего лишь явление в мировидении познающего субъекта. Вот откуда и «вещь в себе». Она не раскрывается для нас. Мы пытаемся проникнуть внутрь вещи и начинаем приписывать ей некую составляющую её сущность, которой она не обладает на самом деле. Восприятие обусловлено намерениями субъекта. В этом вся беда и наши страдания…
– Господин Кант! Вот я совершенно незнакомый Вам одушевлённый объект восприятия. Вы смотрите на меня и видите лишь некоторые представления обо мне, которые сложились в Вашем сознании за время нашего общения. Я не говорю, что я не существую для Вас. Потомки приклеили Вам ярлык субъективного идеалиста и с позиций воинствующего материализма исказили Ваше учение. Так, вот… Я воздействую на Вас – предстаю перед Вами, являю себя Вам. Вы ведь утверждаете, насколько я Вас правильно понял, что субъект являет себя в объекте…
– Вы всё верно поняли. Мы оба субъекта и проявляем себя друг в друге как в объектах. Но мы две «вещи в себе». Мы не раскрываемся, а лишь облекаемся в пелену несобственных понятий. Вокруг меня ареол Ваших представлений, а вокруг Вас – оболочка моих практических знаний о Вас. Пытаясь познать Вас, я навешиваю на Вас атрибуты, продукты моего интеллекта, которые могут и не отражать Вашу сущность. То же самое делаете Вы. И хотя Ваш понятийный арсенал, касающийся меня, намного богаче, чем мой, – я же Вас практически не знаю, а Вы знакомы с моими трудами – я формирую о Вас свое мнение. А именно: Вы – студент из России, невесть как оказавшийся здесь, и случайно встретившийся мне на пути…
Кант пристально посмотрел на Триона:
– Вы говорили о перемещении во времени… И о потомках… Странно… Вы человек из другого пространства? Я не верю в фантазии, но…
– Не буду утаивать. Я из будущего! А если уж совсем быть точным – я из двадцать первого века. Считаю, что благодаря Вашей философии учёные того мира, из которого я «выпал» в восемнадцатый век, нашли определение будущего человечества в Вашем «чистом разуме», в формах пространства и времени. И поняли, что будущее человека предопределено. Оно присутствует как в прошлом, так и в настоящем.
Кант задумался:
– Ваши представления о времени построены на принципах линейности и поступательности. Как будто прошлое переливается в настоящее, а настоящее – в будущее. Это обусловленный практикой взгляд на мир. Такое догматическое истолкование подтверждает мой тезис, что время всего лишь априорная форма восприятия, присущая рассудку изначально, т.е. не исходящая из опыта. Философы могут толковать время по-разному. Но все эти толкования будут субъективны. Можно ведь предположить, что для человека не существует ни прошлого, ни будущего, так как прошлое уже прошло, а будущее ещё не наступило. Настоящее же преходяще, оно мимолётно. Вот то, что мы с Вами только что обсуждали, является только условно настоящим, а, по сути, оно уже прошлое, так как мы его «пережили», оно осталось лишь в нашей памяти.
– Но я действительно прилетел из другого пространства и нахожусь в прошлом.
Кант улыбнулся:
– Это Вам только кажется, поскольку Вы находитесь в плену своих субъективных представлений. Перестаньте измерять время пространственными мерками, и всё станет намного понятнее…
Трион задумался, витая в своей энциклопедической памяти, потом снова заговорил:
– Удивительно! То, что Вы сказали, подтверждается языковыми примерами. Я нахожусь где? – В Кёнигсберге. А прилетел я сюда когда? – В мае. В последнем примере в пространственную грамматическую форму упаковано время. Без пространства нельзя осмыслить время даже в языке!
– Оригинально, молодой человек! Люди могут себя мыслить в пространстве и времени. Эти понятия даны человеческому рассудку изначально. Поэтому невозможно человеку объективно размыслить само пространство и время. Вы можете представить эти понятия в перспективе планетарной вселенной. Например, заявить, что время циклично и представляет собой кругооборот. Помните – Всё приходит на круги своя? В соответствии с эти взглядом, не только прошлое переходит в настоящее, а настоящее – в будущее. Но и будущее переходит в прошлое. Вот Вам подтверждение того, каким образом Вы оказались для Вас в прошлом, а для меня в настоящем. Ваше прошлое, из которого Вы прибыли – неизвестно каким образом – это для меня перспектива будущего. Всё относительно, потому что мы живём в иллюзиях субъективного мира. Жаль, что ничего нельзя поправить. И мои труды тоже… Они уже написаны здесь. Их, как Вы сказали, читают там… Откровенно говоря, Ваши слова о значении моей философии льстят моему самолюбию.
– Вы заслужили признание своими трудами. Ваш последователь Артур Шопенгауер…
– Кто-кто?
– Шопенгауер… Он ещё не родился… Какой сегодня год? – Извините это не столь важно. Так вот этот философ, блестяще интерпретируя Ваше учение, заявляет: «Мир – это я!»..
– Очень удачная формулировка. Я вижу в этом мире только то, что есть во мне. А во мне присутствуют мои субъективные представления об этом мире, т.е. то, что и как я понимаю, осознаю.
Трион оживился:
– Я понимаю это так: субъект заменяет внешний мир, миром, находящимся в нём самом. Это не противоречит миропониманию Аристотеля, в основе которого лежит понятие тождества. Мой и внешний мир сосуществуют и могут пересекаться.
Кант сосредоточился на мгновение:
– Что-то я такого у Аристотеля не припомню… Все его доступные мне труды у меня на полке… Он показал рукой в сторону огромной, через всю стену книжной полки.
Трион не стал вдаваться в детали:
– Человек не смог бы ориентироваться во внешнем мире, если бы полагался на свои субъективные ощущения. Значит эти ощущения, или представления – если хотите «идеи», по Платону – не столь уж субъективны. Человек живёт в оболочке объективного мира постольку, поскольку он воспринимает его объективно. Его понятия о «вещах для нас» постоянно совершенствуются, и он выходит за пределы своего субъективного опыта.
Кант многозначительно улыбнулся:
– Юноша! За красотой Вашего изложения скрывается и другой смысл – Вы совершенствуете свои субъективные представления, но освободиться от них основательно вряд ли удастся.
Трион стал искать в своей памяти антиаргументы:
– Выходит прав Сократ: «Я знаю, что ничего не знаю»? Но ведь моё незнание предполагает наличие истинного, совершенного знания, которое находится вне меня?
Кант тронул левой рукой подбородок, как бы торопясь, сказать что-то:
– Во-первых, Сократа выдумал Платон. У нас нет точных сведений, что это был живой человек, а не персонаж из диалогов Платона… А, во-вторых, как я неоднократно указывал в своих работах, истинное знание не зависит от опыта. Мы видим модусы, а не атрибуты!
Триону захотелось поменять тему разговора:
– Да, я тоже где-то читал, что Сократ говорит устами Платона. Есть даже мнение, что вся античная литература, дошедшая до нас, является подделкой эпохи Возрождения.
Кант встал из кресла, глядя на массивные полки с книгами, как будто хотел подтвердить данный факт источником, потом опять уселся в кресло:
– Меня больше беспокоит – не извратили ли меня мои последователи?
Трион ответил, пытаясь не обострять общий положительный настрой разговора:
– Я уже говорил, что материалисты обвиняют Вас незаслуженно в агностицизме, заявляя, что Вы преградили дорогу к познанию объекта, превратив его в «вещь в себе».
Кант перебил:
– Это скорее проблема восприятия, а не объективного существования мира. Последнее я никогда не отрицал.
Трион попытался окончательно перевести разговор на другую тему:
– Философов последующих поколений больше будет интересовать инструментальность познания. Но и здесь они не смогут отойти от Ваших взглядов на мир. Ваша философия переживёт Вас на долгие-долгие годы, несмотря на общественные катаклизмы и межнациональные войны. Пруссия снова войдёт в состав России. Вам воздвигнут памятники…
– Не продолжайте! Надгробные памятники – это пустое. Это языческие идолы. Главное Вы уже сказали. У меня ещё один вопрос, последний. – Как долго я буду жить? Мне предстоит ещё многое сделать… Хочется успеть. Хотя я и так отрёкся почти от всей житейской суеты, соблюдаю строгий распорядок дня, и… Но чувствую, что все равно не успею.
Трион заметил, что философ дал волю чувству:
– Но Вы же сами сказали, господин Кант, что все в этом мире предопределено. Возможно, что главное в жизни Вы уже совершили…
Кант удивлённо взглянул на Триона:
Да. Возможно… Больше всего боюсь старческого слабоумия.
Трион вспомнил:
Что касается Вашего вопроса – Вы долгожитель. Вы проживёте почти 80 лет. Мы могли бы ещё раз прогуляться по Кенигсбергу… И я показал бы Вам, в каком месте Вас захоронят. Но… знаю, что Вы не будете нарушать свой рабочий режим…
На лице Канта ничего не отразилось. Однако видно было, что он с трудом сдерживал свои эмоции. Трион понял, что время его вышло:
– Кажется, мне пора и честь знать. Благодарю Вас за гостеприимство! Не знал, не ведал, что мне посчастливится пообщаться с живым Эммануэлем Кантом!
Трион откланялся и покинул дом философа. Не успел он сделать и десяти шагов, как услышал внутри себя знакомый голос:
– Почему ты не рассказал Канту, что он лежит в могиле без головы?
Трион обрадовался.
– А-а-а, это ты, Глебушка? Очнулся? Ты считаешь, что я должен был рассказать великому философу о бомбардировке Кенигсберга во время второй мировой войны? И, что авиационная бомба разворотила его могилу? И, что какой-то советский интеллигентный офицер, обожавший философию Канта, забрал череп Канта себе?
– Нужно быть до конца правдивым!
– А если бы Кант от этой жуткой информации преставился раньше времени? Ты понимаешь, какое преступление я совершил бы перед лицом истории? Наше присутствие в восемнадцатом веке и без того нарушает объективное течение дел, уже свершившихся! Давай-ка определимся по отношению к нам самим. Что-то я понять не могу, нам это снится или происходит на самом деле?
Голос Глеба был какой-то вялый, нечёткий:
– Сон или действительность?
Глеб, этим вопросом задавался в своё время Артур Шопенгауэр. Если ты был свидетелем моего разговора, то знаешь, что я уже говорил об этом философе, как о поклоннике Канта. Хотя умолчал, что он отмечает нечитабельность кантовских трудов, их замысловатость и тяжёлый слог. Зачем огорчать великого философа этими мелочами. Так, вот, по поводу реальности и сна. Шопенгауэр пишет: «есть ли верное мерило для различения между сновидениями и действительностью, между грезами и реальными объектами?» Лично я считаю, что сон – это виртуальная жизнь.
– Ты считаешь, или кто-то?
– Ну, я же биоробот, что с меня взять! Глеб, ты на полном серьёзе думаешь, что твои встречи с русскими студентами и с немецким поэтом Гёте в Лейпциге были реальными? Для кого?
Трион услышал удаляющийся голос Глеба:
– Ну, вот и договорились до …, докопались до истины!
Трион закричал:
– Глеб, не уходи!..
Его крик эхом отозвался в его голове.
– О! Как мне пить хочется! – Авель, Авель! Где ты?



Лечение
Через несколько дней в больницу пожаловал тот самый молодой «богатый господин», уже знакомый монаху. Он был не один. Его сопровождал какой-то аккуратно одетый пожилой мужчина с кожаным саквояжем. Посетители подошли к нарам, на которых лежал больной. Молодой господин тихо сказал пожилому:
– Буду Вам безмерно благодарен, если Вы поможете этому человеку. Я уже Вам говорил, что у него сотрясение мозга.
– Благочестивый! – он обратился к монаху, – Принесите нам стул или табурет!
Пожилой господин осмотрел голову больного:
– Череп в порядке, но тупой удар был, по-видимому, очень сильный. Мозговая жидкость повредила сосуды мозга, произошло кровоизлияние. Скорее всего, в теменно-затылочной части мозга… Это непременно должно отразиться на зрении и на двигательных реакциях…
Монах встрял в рассуждения господина:
– Его глаза неподвижны…
Господин закивал головой:
– Вот-вот, о чём я и говорю! Благочестивый, скажите-ка мне, ваш больной пытался вставать самостоятельно?
– Нет! Он даже не может повернуться на бок. Я его приподнимаю, чтобы…
В разговор вмешался молодой господин, обращаясь к пожилому:
– Помнится, Вы мне говорили о каком-то универсальном таинственном средстве, которое Вы изобрели «от всех болезней…»
Пожилой господин улыбнулся:
– Ах, Вольфганг, бросьте! Моя алхимия не всесильна. Вряд ли в этом случае она будет чудодейственной… – он на мгновение задумался – хотя… Ничего не остаётся. Нужно испытать, хуже не станет. – Потом повернулся к монаху:
– Вы в курсе, что больному прописал лекарь? Хотя…
– Я пою его три раза в день отваром трав, по рецепту лекаря…
– Да-да, понятно. Отвар из цветков ромашки, боярышника, пустырника и сушеницы. Наш традиционный метод лечения. Продолжайте это делать. Лекарю скажете, что я просил присовокупить к его лечению ещё одно снадобье. Впрочем, я сообщу ему об этом сам – не беспокойтесь. Он порылся в саквояже и протянул монаху баночку с каким-то белым порошком. На мою ответственность, так сказать… Но прошу Вас строго соблюдать дозировку! Я сейчас Вам всё объясню и распишу… Да, между нами… Если больной пойдёт на поправку, а порошок останется, Вы этот порошок ни в коем случае не отдавайте Вашему лекарю! Содержимое баночки следует высыпать в отхожее место.
Взглянув на удивлённого монаха, он нахмурил брови:
– Это снадобье, так сказать, моё личное изобретение… Поэтому… Не хочу, чтобы им злоупотребляли…
Уладив формальности, оба господина удалились.



На пути к выздоровлению
Монах радовался, что «русский студент» быстро пошёл на поправку. Он стал живо реагировать на команды, научился самостоятельно сидеть и принимать пищу, однако не мог вспомнить, кто он и как его зовут.
Монах сожалел, что не имел возможности постоянно находится с русским. В монастырской лечебнице находилось много других больных. По просьбе настоятеля монастыря к больному «русскому студенту» приставили монахиню из Русской православной церкви в Лейпциге. Она была родом из России.
Однажды к нему пожаловали земляки. Они представились монахине как русские студенты, знавшие больного до того, как с ним случилось несчастье:
– Я – Радищев Александр, а это мой друг Кутузов Алексей. Вспомни, мы недавно в Ауербахскеллере сидели и ты сначала Бобринским назвался, а потом вдруг заявил, что ты странствующий монах Василий. Там в келлере ещё был Гёте. Кстати, о тебе он нам через своего друга Бериша сообщил. Наш надзиратель Бокум нам допрос учинил. Допытывался, откуда ты и какое твоё настоящее имя. Мы ему сказали, что тебя Григорием кличут, что ты, вроде бы, сюда на учёбу прибыл. Про твоё второе имя мы ему ничего не сказали… Ни к чему это. Бокум доложил о тебе в русское представительство в Дрездене.
Больной с удивлением смотрел на пришедших:
– Ничего о нашей встрече не помню. Забыл, что меня Григорием зовут… Я только могу вспомнить ваши имена и всё что с ними связано. Но вас вижу в первый раз. Во всяком случае мне так кажется. Ко мне приходил немецкий студент Гёте. Я его тоже не узнал, а вспомнил лишь, что он будущий знаменитый германский поэт, когда он своё имя назвал.
Русские земляки переглянулись. Тот, кого звали Кутузовым, внимательно посмотрел на Григория:
– Как же ты можешь будущее помнить, не помня прошлое? Хотя… Ты тогда тоже утверждал, что предсказывать способен.
– Я не знаю, почему я это могу делать… Не знаю, кто я… Вот вы меня Григорием назвали. Я помню из прошлого только моё пребывание здесь, в монастырской лечебнице. Тут вот за мной один монах ухаживал, а сейчас ещё русскую сиделку определили, сестру милосердия. Марией зовут. Я их знаю. Впрочем я могу даже вспомнить, как мою болезнь будут именовать в двадцатом веке. Это – амнезия, частичная или полная потеря памяти вследствие черепно-мозговой травмы. А сейчас, судя по вашим личностям я могу даже определить год. На дворе 1767 год. В России вот уже как пять лет у власти Екатерина Великая… Вы, Александр Радищев и Вы, Алексей Кутузов, скоро закончите учёбу в Лейпцигском университете и отправитесь в Россию. Но до этого произойдут печальные события и ваш друг, Фёдор Ушаков, умрёт… Простите…
Радищев схватился за голову:
Ужасно! Этого не может быть! В пору сойти с ума от твоих предсказаний!
А. Кутузов воскликнул:
– Мистика какая-то! Однако в этом что-то есть, что моё любопытство возбуждает. Фёдор Васильевич, наш друг, действительно неизлечимо болен. И скрывать ему это всё тяжелее становится.
После некоторого молчания он продолжил:
– Я не боюсь, если ты нужным сочтёшь, и обо мне что-нибудь не очень печальное поведаешь.
Григорий проглотил накатившуюся слюну и с трудом, делая паузы, заговорил:
– Ты Алексей Михайлович, баловень судьбы. Тебе всё будет удаваться, потому что твой род связан с верхушкой дворянского общества, которая тебя будет продвигать по карьерной лестнице. Ты станешь мартинистом, членом масонского кружка. Твой друг, стоящий рядом с тобой, назовёт это «бредоумствованием». В прочем разность ваша будет находиться в головах, а не в сердце.
Твой мистицизм, Алексей Михайлович, выльется в утопию о прекрасной православной стране, которая управляется святыми людьми. Эта страна будет лишена атрибутов полицейского государства. В ней не будет ни рабов, ни наёмников. Люди будут жить мирно, возвышенно. Они будут очищены от скверны. Народом будет руководить единая вера в бога. Не будет государственных законов, наступит всепоглощающая гармония.
Однажды ты напишешь: «Горе земле, в которой подчиненные, начальники и судьи, управляют гражданами и делами!.. Коль скоро позволяется человеку судить о намерениях человека и догадки свои равнять действительному деянию, толь скоро исчезает личная безопасность, ослабевает доверенность законов, да и сами законы теряют силу… Граждане соделываются нерешительными, твердость и мужество уступают место робости и ползающему духу, правда и праводушие отступают от сердец наших; коварство, хитрость и лукавство воздымают смело главу свою, попирая всё своими мерзкими ногами, истребляя все добродетели, всё похвальное и великое, которое делает человека человеком; отечество наше становится нам чуждо, ибо соделывается жилищем нашего душевного мучения».

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70955119?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.