Главная страница | Юмористическая проза | Жизнеописание оболтуса

Жизнеописание оболтуса
Виктор Сапожников


Сборник юмористических рассказов сначала переносит читателя в СССР, по которому путешествует маленький мальчик Витя с родителями – Алма-Ата, Москва, Львов и советская военная база в ГДР. Подростком он попадает в 90-е годы, где наблюдает за тем, как ломается привычная жизнь, а взамен появляются финансовые пирамиды, экстрасенсы и религия. В сытые нулевые Витя заканчивает вуз и устраивается работать на провинциальное телевидение, где не очень успешно начинает строить карьеру. Каждая маленькая история погружает в реалии тех времен, рассказывает забавный эпизод из жизни и высмеивает многие явления тех времен. Читателя заинтересует легкая юмористическая подача и сатирическое описание прошедшей эпохи.





Виктор Сапожников

Жизнеописание оболтуса





Советские каникулы



В девять лет я уже стрелял из АК-74, прячась в окопе, и перевозил боеприпасы через границу. В моих оттопыренных карманах позвякивали блестящие автоматные и пистолетные патроны. Мой отец стоял рядом и без промаха бил из снайперской винтовки. Дядя командовал подразделением бойцов, а новорожденный двоюродный брат в это время лежал дома возле ящиков с армейскими ножами, автоматными магазинами и тушенкой.

Нет, мы не проходили обучение в лагере какой-нибудь, запрещенной всеми цивилизованными странами, террористической организации. Мы не были коммунистическими партизанами в Латинской Америке. Мы не готовили дерзкий мятеж в Иране и не боролись за свободу Ирландии, Вьетнама или Анголы.

Просто шел 1989 год. Папа, мама и их ненаглядный сыночек приехали в гости к дяде – офицеру советской армии, который проходил службу на военной базе рядом с городком Хальберштадт в Германской Демократической Республике.




Мы собираемся в дорогу


Началось все с заказного письма, доставленного уставшим почтальоном в нашу новую квартиру в Алма-Ате. Мамин брат по имени Саша, служивший офицером в ГДР, прислал приглашение. Небольшой документ, снабженный разноцветными печатями, давал нам право посетить любимого родственника, дабы собственными глазами убедиться в его благополучной жизни и добросовестной службе в рядах Советской Армии на неспокойных западных рубежах.

То, что у маминого брата и так все хорошо, семья знала из его писем и ежемесячных звонков. Поэтому в поездке было решено сосредоточиться на безудержном шопинге. Такого слова мы тогда еще не слышали, но само явление знали очень даже хорошо и всем сердцем любили.

Например, родители наведывались в Киргизию в какой-то большой поселок, под названием «51-я партия». Там в советские времена добывали уран, а поэтому снабжение имели, как тогда говорили, «московское». В местном сельском магазине можно было приобрести практически любые товары, кроме, разве что, фуа-гра, фалафелей и «Феррари». Хотя, если у вас был знакомый завмаг, то и эти товары, вполне вероятно, можно было добыть. Три-четыре раза в год мы ездили отовариваться в эту торговую «столицу» – киргизскую мини-Москву. Оттуда везли сгущенку, колбасы и прочие шмотки. Однажды мы даже привезли оттуда отличные югославские кровати на папиной грузовой машине.

Поход по немецким магазинам сулил еще более волнующие и захватывающие ощущения. После получения разрешения мама и папа начали готовить документы и собирать деньги, чтобы обменять их на восточногерманские марки. Их планировалось потратить с ощутимой пользой и немалым удовольствием. Чай не отечественная Киргизия, а настоящий импортный ГДР!

А ведь действительно, многие помнят, как невыносимо жилось в Советском Союзе конца восьмидесятых годов. Деньги почти у всех водились, а вот с товарами регулярно случался дефицит. И советский гражданин, бывало, бегал по городу, зажав червонец в побелевшем трясущемся кулаке, и не знал, куда его пристроить. С девяностых годов все стало совсем наоборот. Говорят, что так лучше. Ну, не знаю, кому-то действительно стало так хорошо, что лучше и не бывает. А у других так и остался дефицит, только теперь – денег.

Впрочем, вернемся к нашим сборам и планированию путешествия. Оказалось, что нет такого самолета, который доставил бы нас прямо из Алма-Аты в далекий Хальберштадт. Может быть, летчики и хотели бы туда слетать, но они, вероятно, не смогли выговорить заковыристое название далекого города. А поэтому дорога нам предстояла дальняя, с несколькими точками пересадки. Обсудить тонкости перемещения наших симпатичных тел от своего до дядиного дома собрались мои родители, а также дедушка и бабушка (с маминой стороны). Они чинно расселись за обеденным столом. Я, взяв своих любимых солдатиков, копошился рядом и с интересом слушал разговор о наших грандиозных планах.

Чтобы не было путаницы, сразу скажу, что у бабушки и дедушки было трое детей: старший Сергей, средняя Ирина (моя мама) и младший Саша. Из всех этих людей только я был настоящим родственником папы.

Важное совещание началось. Бабушка и дедушка предложили первым делом посетить Москву.

– У нас там живут родственники – мой двоюродный брат с семьей, – сказала бабушка. – Отвезете им подарки и проведаете их. Заодно погуляйте пару дней по Москве, покажите сыну столицу.

– Зовите оболтуса Витьку – потрогать чью-нибудь титьку, – шепотом пошутил папа, в ту же секунду получив тычок под столом от мамы за неуместные, по ее мнению, шутки.

– Потом поезжайте во Львов. Ирина, проведаешь своего старшего брата Сережу и его семью, – сказала бабушка, обратившись к маме.

– А уже потом со Львова отправитесь в Брест. В этом городе у нас, кажется, родственников нет, поэтому задерживаться там не стоит, – авторитетно продолжил дедушка. – А потом дело техники: поедете поездом до Берлина, а уж там как-нибудь найдете этот самый Хальберштадт.

– Ой, а если заблудятся? – заволновалась бабушка.

– Советский человек в Германии не заблудится и не пропадет. Наша пехота половину Европы пешком прошла, и Хальберштадт этот в итоге нашла, – твердо и в рифму сказал дедушка.

– А, может быть, Витьку с собой не брать? Зачем ребенка таскать в такую даль? Он же все равно ничего не запомнит. Только зря деньги потратим, – снова пошутил папа.

– Не выдумывай, все он запомнит. И тебе ответственность! Будешь не пиво лакать, а за ребенком следить, – как всегда эффектно парировала мама.

Папа грустно вздохнул: он любил пить пиво без обязательств и обременения.

– Давайте лучше решать, какие подарки вы повезете родственникам, – продолжил дедушка. – Москвичам предлагаю отвезти наши розовые помидоры с дачи. Подарок на первый взгляд бесплатный, но – нет! Он оплачен нашим героическим трудом, кровью и потом. В Москве наши алма-атинские томаты точно не пробовали. Решено, освобождайте чемоданы. Ну серьезно, этих чертовых помидоров в этом году столько уродилось, что их девать некуда. Пусть хоть москвичи помогут их съесть.

– Навалим им помидоров по самые помидоры! – снова пошутил папа.

– А может быть, еще кабачки и патиссоны передадим? Они крепкие, не то, что помидоры, до самой Германии доедут! – дедушка обрадовался своей идее.

– Ну перестань! Давай лучше детям деньгами поможем. У Сережи двое малых уже, у Саши первенец родился, – тут уже бабушка проявила строгость. – Значит так, мы с папой решили всем детям выделить по 200 рублей. Вам на отпуск, Сереже и Саше – на подарки.

Бабушка достала из кармана сверток с деньгами и положила его на стол.

– Мама, папа, спасибо! – родители благодарили бабушку и дедушку. На этой трогательной сентиментально-финансовой ноте совещание было закончено. На следующий день родители поехали покупать билеты.




Перед поездкой


Честно говоря, у меня были самые противоречивые мысли по поводу грядущего путешествия. С одной стороны, в те годы я мечтал стать офицером, и поездка на настоящую военную базу была очень соблазнительной. В своих мечтах я уже видел, как езжу на танке, стреляю из автомата и веду батальон в атаку на Лондон или Вашингтон. С другой стороны, не хотелось уезжать из родного города. Кто жил в Алма-Ате в восьмидесятые годы, меня поймет. Всем остальным я искренне сочувствую и попробую объяснить, какое счастье они пропустили в своей жизни.

Летняя Алма-Ата – это был цветущий, невероятно зеленый и солнечный город. Улицы были усеяны сотнями тысяч тенистых деревьев. Из-за их пушистых крон проглядывали голубоватые величественные горы с ослепительно белыми снежными шапками. По журчащим арыкам весело бежала кристально чистая вода из горных рек, а по дорогам ползали ленивые «поливалки», от блестящих струй которых было весело прятаться за деревьями или убегать. Вечерний ветерок приносил с горных склонов освежающую прохладу.

В нашем обширном дворе, спрятавшимся между домов, было все для счастливого детства и веселых каникул. Большая площадка, где летом мы играли в футбол и баскетбол, а зимой «гоняли» хоккей и устраивали снежные битвы. Гаражи, где поколения старших ребят и девушек учились курить и целоваться. Яблочные и абрикосовые деревья, чьи плоды созревали только на тех ветках, до которых не могли дотянуться нетерпеливые и цепкие руки детей – остальные поедались исключительно в зеленой кондиции и кислой консистенции.

Наиболее хулиганистые ребята научились обчищать небольшие палисадники возле домов, там можно было разжиться смородиной, крыжовником, малиной и прочими прелестями южного города. Целыми днями стайки детей разного возраста были заняты своими играми, шалостями и мелкими хулиганствами. Единственное, что периодически отрывало нас от «совместного творчества», были короткие пробежки домой дабы залить холодной воды в пересохший рот, судорожно проглотить обед или посмотреть детский фильм.

Как раз этим летом был очень популярен сериал «Робин Гуд». Естественно, что все мальчики были благородными разбойниками и поголовно ходили с палками-мечами, выискивая ненавистного шерифа Ноттингема Гая Гисборна. Девочки, изображавшие средневековых леди, нянчили закутанных в пеленки кукол, которые поголовно были детьми отважного и неожиданно плодовитого Робина. Старшие ребята даже придумали игру: они были гордыми конными рыцарями, а многочисленная мелюзга стала противостоящей им пехотой. Роль лошадей довольно посредственно исполняли велосипеды, а доспехи мы мастерили из подручных материалов. С ними проблем не было. Прямо во дворе располагался продуктовый магазин, откуда постоянно выкидывали картонные коробки, а за забором гудела телефонная станция – источник ценной, практичной и очень красивой разноцветной проволоки, которая шла на изготовление оружия, доспехов, поделок и прочей детской ерунды.

Набегавшись и наоравшись чуть ли не до упаду, мы с другом Дарханом сидели на лавочке.

– Значит, в Германию поедешь? – спрашивает он.

– Поеду, – вздыхаю я.

– Не страшно? Видел я эту Германию и немцев с автоматами по телевизору. Злые они, – серьезно говорит Дархан.

– Немного страшно. Но родители говорят, что там больше нет никакой войны. А немцы стали добрые. Сейчас самые злые – американцы. Но на советскую военную базу они не сунутся – кишка тонка, – уверенно отвечаю я.

Дархан понимающе кивает. Я продолжаю.

– Я хочу из Германии автомат привезти. Там наверняка где-то ППШ еще с войны валяются. Я найду и привезу.

– Я тоже хочу! – просит Дархан. – Мне привезешь?

– Обязательно! – искренне обещаю я.

Посидев еще немного, мы идем в небольшую рощицу, чтобы отломать себе пару упругих веток для сабель и мечей.




Алма-Ата – Москва


Ранним утром наше семейство, загруженное тяжелыми чемоданами с помидорами и патиссонами, вошло в здание аэропорта. Папа и дедушка несли основную поклажу, а мама и бабушка следовали за ними, держа меня за руки с двух сторон.

«Надо мной небо синее,



Облака лебединые,



И плывут, и зовут,



В дальний путь за собой.»

Могучий голос Ермека Серкебаева, поющего песню из фильма «Наш милый доктор», раздавался из больших подхриповатых динамиков, висящих под потолком. Певец удивительно точно описывал сегодняшнюю погоду и наши намерения.

В аэропорту царила привычная суета: кто-то приезжал, кто-то отправлялся в путь. Люди тащили чемоданы, сумки, портфели, пакеты и даже сетки с арбузами и дынями. Одни торопились, выпучив глаза, другие безучастно скучали в зале ожидания.

– Надо было арбуз для москвичей купить, – шлепнул себя по лысой макушке дедушка. – Они бы точно запомнили наши сладкие алма-атинские «ягодки». А, ладно, хватит им помидоров. Чего их баловать.

Прощались долго. Мама с бабушкой зачем-то лили слезы, попеременно прижимая меня к себе. Потом мы отправились в какое-то мрачное помещение под названием «накопитель». Затем нас оттуда выпустили и посадили на автобус, который доставил всех к трапу красивого белоснежного самолета с красным флагом на хвосте.

Перед взлетом какие-то молодые люди, представившись сотрудниками кооператива «Молодость», предложили желающим скоротать время полета за игрой «Ну, погоди!». Это там, где волк ловит яйца.

– Мама, давай возьмем! Я мечтал в такую поиграть! – я начал тихонько хныкать.

– С ума сошел? 5 рублей за 1 час! Смотри в окошко! Чем тебя не устраивает бесплатный иллюминатор с прекрасными видами? Или можешь книгу почитать.

Я недовольно промычал и обиженно уткнулся в этот самый иллюминатор. Между тем, все расселись по местам. Красивая стюардесса попросила пристегнуться. Самолет взревел турбинами и, нежно вжав пассажиров в кресла, поскакал по взлетной полосе. Оторвавшись от земли, наш лайнер сделал круг над Алма-Атой, показав утопающие в зелени улицы и таинственные хребты Заилийского Алатау. Потом мы долго летели над степью. Сначала она была совершенно сухой и безжизненной, а потом на земле все чаще стали появляться озера. В какой-то момент, когда мы пролетали над Центральным Казахстаном, все пространство под нами было усеяно сотнями больших и маленьких зеркал, в которых отражалось голубое небо. «Страна озер. Как же было бы приятно лежать на воде и смотреть на пролетающие самолеты»! – подумалось мне.

Потом озера кончились и начались рыба с рисом и булочка с повидлом. Не в том смысле, что таким стал пейзаж под крыльями самолета. Просто стюардессы принесли обед. Мы подкрепились, и я снова прильнул к окну. Внизу проплывали бугристые облака, похожие на табун лошадей с белоснежными гривами. Когда они расступились, самолет уже летел над зелеными полями, лесами и селами.

– Уже над Россией летим, – папа прокомментировал смену пейзажа.

Наш лайнер три часа гудел и вздрагивал, неся полторы сотни пассажиров по самому синему на свете небу.




Герой и его команда


Пока летит самолет, позволю себе немного отвлечься. По правилам литературы, в каждом произведении нужно рассказать о личности героя. Это повествование не займет много места ввиду того, что девяти годам я еще не успел отрастить нечто такое, что можно было бы вообще назвать личностью, тем более, героя.

С непростой судьбой. Что ж, мои первые воспоминания начинаются в начале восьмидесятых годов на том моменте, когда я несу горшок, ставлю его перед вечерним телевизором, который смотрит семья, и начинаю свой, так сказать, ответственный процесс. Засмотревшись на Хрюшу и Степашку, я забываю, зачем пришел, продолжая сидеть на удобном и теплом местечке. Через какое-то время бессердечные родственники почему-то меня выгоняют прямо с результатами моего труда на самом интересном месте программы «Спокойной ночи, малыши!». Новые попытки попасть на вечерний телесеанс с горшком строго пресекаются. Странно, а говорили, что любят. Так я впервые столкнулся с предательством и человеческим коварством.

Завидный холостяк. В три года я стою в своем манеже, который мостится у кровати родителей. Они собираются спать, оставив меня в этом детском «обезьяннике» с решетками.

– Вам холошо. Вы вдвоем спите. А я совсем один. Мне глустно, – я вещаю плаксивым голосом.

– Так давай позовем Машку Писину из соседнего подъезда! Будет с тобой спать, – серьезно говорит папа.

– Она не Писина, а Лисина, – поправляет мама.

– Так интересней, – говорит папа.

Что ж, для своего возраста я вполне обеспеченный мужчина. Да, я живу с родителями, но у меня собственный манеж, внушительная коллекция игрушек и югославские вещи. По меркам 80-х годов – это солидный капитал. В целом, обстановка позволяет завести спутницу жизни. Впрочем, в глубине души я понимаю, что пока не готов к серьезным отношениям. Надо еще погулять. Хотя бы по двору.

– Так что, зовем Машку? – смеется папа. Тут я понимаю, что он надо мной шутит. Хм, надо как-то с достоинством выйти из этой ситуации.

– Не надо мне Машку. Она меня описает ночью. А я не люблю моклым спать, – обиженно отвечаю я и накрываюсь с головой одеялом.

Впрочем, стрелы любви могут настигнуть мужчину в любом месте и возрасте.

Дамский угодник. Мне четыре года, и мы едем на поезде к родственникам. В соседнем купе располагается молодая цыганка с дочкой Лалой лет шести-семи. И тут детский Купидон всадил в меня пластмассовую стрелу на присоске.

– Давайте забелём Лалу к себе домой! Она согласна. Лала такая класивая и доблая. Вот мне сладкого петушка подалила, – упрашивал я родителей.

– Сынок, посмотри, она же чумазая. Не надо ее домой, – отбивается мама.

– Мама, я ее помою!

– Слушай, приятель. По нашим советским законам, мужчина не может просто так взять к себе домой любую понравившуюся женщину. Конституция не позволяет.

– Папа, ты сам пледлагал, чтобы к нам Машка Писина пелеехала. Значит можно! Ты обманываешь!

– Так она соседка! Если из одного дома, то можно. А с поезда, автобуса или самолета нельзя. За такое могут и в тюрьму посадить.

Я обиженно засопел. Нужно было как-то обойти странный закон, мешающий нашему с Лалой счастью.

– А, может быть, мы ее забелём, пока никто не видит?

– Не получится. Первый же милиционер все узнает и нас поругает.

Что ж, мне приходится подчиниться строгому советскому законодательству. Я с грустью смотрю, как разрушается моя личная жизнь: цыганка с дочкой выходят на какой-то станции и удаляются, позвякивая сверкающей медными монетами бижутерией.

Баловень судьбы. Проходит год.

– Эй, ты не видал моих лошадей? – с такой фразой папа меня будит, чтобы отвести в садик. Зима, на улице темно, а под одеялом так уютно и хорошо… Но папа, даром, что водитель грузовика, зачем-то ищет каких-то скакунов и постоянно повторяет вопрос. Совсем старик плохой стал. Каждое утро я отвечаю, что никого не видел. Да и кого в такой темноте рассмотришь? Видимо, не удовлетворившись ответом, он начинает меня одевать, умудряясь собрать лежащее и немного сопротивляющееся тело до состояния, когда остается всунуть ноги в сапоги и напялить короткую шубейку. Я мысленно предполагаю, что в этот раз мы таки пойдем искать лошадей, но – нет, наш путь снова ведет в противный садик.

Из-за того, что папа тратит слишком много времени на расспросы о пропавших лошадях, мы всегда выходим позже, чем нужно. Дело в том, что мой детсад находится в тридцати метрах от дома. Но нас отделяет от него забор, который нужно обходить с упитанным и укутанным в несколько слоев одежды ребенком (со мной). На этот случай родитель придумал оригинальный метод экономии времени и пространства. Нет, он не изобрел телепорт или машину времени. Батя перекидывает меня через забор, и, пока я там стою в одиночестве, он бежит вокруг забора. Глядя на красивый галоп отца, представляю, как лихо он мог бы меня в этот момент тащить на санках и обижаюсь.

Джентльмен удачи. Обычно с садика меня забирают мама и бабушка. Но в один летний день их почему-то долго нет. Практически всех детей уже забрали. В песочнице осталось только двое беспризорников: я и сопливая Полина.

– Мама говорила, что оставит меня в садике за плохое поведение, – хнычет «однодетсадница».

– Мне тоже так говорили, – сжимаю губы, чтобы не расплакаться и вспоминаю, за что со мной могли так подло поступить. Ну как же я мог забыть! Недавно я попилил выдвижной ящик нашего шкафа, оставив на нем пару десятков «засечек». Да, именно тогда мама и говорила, что оставит меня в детском саду навечно. Слишком сурово. Такое наказание обычно дают за разбитый телевизор или магнитофон. А тут какой-то старый шкаф… Внезапно мама и бабушка появляются в воротах садика. Моментально забыв о Полине и ее соплях, я покидаю песочницу.

На каникулах между первым и вторым классами я нанес семье значительный материальный ущерб. Обычно за такое детей оставляют в тундре с голодными волками, но я тогда отделался получасом стояния в углу. Был у бабушки набор каких-то зеленых скляночек. Одна из них была оборудована пульверизатором, нажимаешь изящный резиновый пузырек – и с другой стороны выстреливает красивый «пшик». Долгое время она стояла пустая, а после приезда в гости родственников в нее налили какую-то ароматную водичку. Я был дома один, присел рядом с этим пузырьком, пшикнул раз, пшикнул два – красиво! Как будто танк стреляет или ружье. Вот и заигрался воображаемым оружием. Кто ж знал, что это были дорогие французские духи, которые родственники привезли из Москвы в подарок бабушке? Говорят, что приятный запах парижского парфюма можно было унюхать даже на улице. Я тогда еще подумал, что как только ароматная водичка в пузырьке закончится, я обычной из-под крана туда налью. Скандал разразился, когда бабушка и родственники вернулись домой. Всыпали, конечно, но потом долго смеялись. Папа сказал, что только такой оболтус, как я, может превратить французские духи в освежитель воздуха. А квартира действительно еще неделю вкусно пахла.

Путешественник. Кстати, у меня есть еще один комплект бабушки и дедушки со стороны папы. У них частный дом с участком на окраине Алма-Аты. Меня нередко отправляют туда «на побывку». Из городской квартиры с сервантом «Хельга», цветным телевизором, торшером и пуфами я попадаю практически в другой мир с поросятами, курами, туалетом во дворе и отсутствием ванны. Я жалуюсь на нехватку элементарных удобств.

– Опять к нам декан кафедры научного куркулизма пожаловал, – смеется дедушка.

Бабушка наливает мне в тарелку молока, бросает в него куски батона и посыпает сверху сахаром. Лучшей еды просто не бывает на свете. Дедушка зорко следит, чтобы я не залез спать в будку к собаке (были прецеденты) или не засунул в рот окурок с земли (случались инциденты).

А еще почти каждый день в наш район приезжает цыганский курьер на телеге с лошадью и продает разноцветные леденцы. Насколько я помню, сотрудники этой доставки не были сертифицированы, «звезд» в рейтинге не имели, а еще никто не додумался спросить их о санитарной книжке. Как я выжил, до сих пор не понимаю.

Здесь у нас тоже есть своя банда малолетних «робингудовцев» с мечами и луками. Играть мы бегаем на речку Весновку. Она протекает по пологому, тенистому и прохладному оврагу. Свое начало она берет на горных вершинах, покрытых ледниками, а потому даже в самые жаркие летние дни искупаться в ней отваживаются лишь самые морозоустойчивые. Моей отваги хватает лишь на то, чтобы изредка мочить там ножки. Бр-р-р!

Страстный гурман. Середина восьмидесятых. Один наш близкий родственник решает жениться на совершенно посторонней девушке, которая в процессе бракосочетания тоже должна стать родственницей. Чудеса, да и только. Кто-то из знакомых предлагает провести свадьбу в местном ресторанчике. Значительная часть семейства в лице дедушки, бабушки, будущего молодожена и прочих сочувствующих отправляется в заведение, чтобы договориться о проведении праздничного банкета. Меня не с кем оставить дома, поэтому я тоже попадаю в состав этой кулинарно-тактической бригады. Мы встречаемся с администратором, и согласовав дату праздника, приступаем к утверждению списка холодных и горячих блюд. Получив меню, взрослые с жаром начинают обсуждать список яств, каковые они хотели бы отведать в день официального «охомутания» нашего родственника. В процессе этих разговоров я впервые слышу загадочное и волнительное слово «холодец». Это же явно что-то холодное, и по названию напоминающее леденец. Что же это? Я представляю себе особенный вид мороженого с невероятными фруктовыми вкусами. Какое же было счастье, что родственники утверждают холодец в качестве одного из блюд.

Все дни перед банкетом я представляю, как съем свою порцию, а потом выпрошу это чудо у добрых родителей, бабушек, дедушек и прочих зазевавшихся родственников. Пожалуй, что день женитьбы я предвкушаю даже больше жениха и невесты. По их довольным глазам видно, что они-то брачную ночь ждать не стали и свой волшебный «холодец» уже распробовали.

День свадьбы. Я с нетерпением жду, когда дядя наконец-то пройдет глупые конкурсы и выкупит свою ненаглядную невесту. Стоически пережидаю регистрацию в загсе. Считаю минуты до начала банкета. Неистово ерзаю на стуле в ожидании, когда нам вынесут тот самый волнительный холодец.

Какого же было мое удивление, когда вместо удивительного фруктового мороженого, передо мной ставят «квадратик» какой-то подозрительной ресторанной слизи. В ее недрах угадывается неаппетитное мясо, а прямо в лицо «смотрит» разваренная морковка. Постойте! Это какая-то ошибка! Эта гадость не может называться чудесным словом «холодец»! От разочарования и огорчения я плачу, роняя слезы прямо на это кулинарное непотребство. Добрые родственники заказывают мне две порции мороженого с шоколадной крошкой, в попытке хоть немного смягчить мою гастрономическую детскую травму.

Умудренный опытом. Где-то во втором классе у нас в школе возникает игра: мальчики задирают юбки девочкам. Ничего такого, без серьезных намерений, просто нравилось, как визжат юные барышни. Через неделю пацанам наскучила эта игра, а я как-то, знаете ли, втянулся. В какой-то момент девочкам надоело бегать от меня, и они нажаловались учительнице. Та вызвала родителей в школу. Послушать историю о моем недостойном поведении пришла бабушка, вырастившая к тому времени двоих сыновей. Она спокойно выслушала учителя и пообещала принять меры.

– Витя, ты так больше не делай. Некрасиво получается. Девочки жалуются, – мы с бабушкой возвращались домой.

– Хорошо, больше не буду. Они так смеялись, я думал, им нравится.

– Мой мальчик, тебя ждет еще немало сюрпризов. Женщины – существа загадочные. Ты никогда не поймёшь, что им нравится, а что – нет. Но больше под юбки не лазь. Серьезно, ну что ты там не видел?

– Не буду, – я виновато потупил взор, размышляя, чего я там видел и чего разглядеть не успел.

Вот такой у этой книги герой. Приятно познакомиться.




Москва


Самолет начал снижение и через полчаса приземлился в Москве. Там нас встретил столичный родственник – двоюродный брат бабушки, бравый полковник в отставке по имени Михаил. Он пожал руку папе, похлопал по плечу маму и потрепал меня по голове.

– У пацана глаза умные. А руки – как воробьиные коленки. Ничего, в армии станет настоящим мужчиной, – весело сказал родственник.

Мама незаметно скривила губы и закатила глаза, обозначив свою позицию по поводу перспектив моей военной карьеры. Я расстроился, потому что очень хотел стать солдатом и когда-нибудь в отдаленном будущем героически пасть за Родину, чтобы все плакали и говорили, мол, был Витька хорошим парнем. Такой, знаете, про которого можно сказать, что был и ладно скроен, и крепко сшит. А красавец какой!

Оказалось, что наши московские родственники были скорее «подмосковскими». В том смысле, что жили они в Подмосковье. Полковник на своей белой «Волге» больше часа вез нас от аэропорта к себе домой по красивой широкой дороге. Мимо нас проносились леса, луга и поселки. Наконец мы приехали в какой-то уютный городок и заявились в большую трехкомнатную квартиру родственников, каковые проявили гостеприимство и приютили нас на несколько дней.

Кроме отставного полковника в квартире проживала его жена – приятная и добрая женщина Валентина, а также, гостивший у них внук Коленька – пухлый бутуз лет семи с вечно недовольным лицом.

Родители открыли чемоданы и осчастливили московских родственников дачными помидорами и патиссонами. Они были действительно рады: таких деликатесов в этих северных широтах не водилось. Коленька долго и недоверчиво изучал патиссон, не веря, что природа могла создать столь странный «фрукт».

– Дедушка, а это не новейшая американская мина, про которую ты говорил? – поинтересовался мальчик.

Полковник посмеялся и откусил кусок патиссона, обнажив внутренности обычного советского огурца. Бутуз успокоился, переведя внимание на мешочки с алма-атинскими шоколадными конфетами.

– А вот и наши знаменитые конфеты, почти что ваши земляки. Алма-атинская кондитерская фабрика – практически московская, – со значением произнес папа.

– Как так? – удивились родственники.

– Это наследство эвакуированных во время войны московских фабрик, кажется, «Бабаевской» и «Рот Фронт».

– Да, было время… Сейчас уже не все москвичи помнят, что знаменитые панфиловцы, стоявшие здесь насмерть, приехали из Казахстана. Меняется страна, – вздохнул полковник и смахнул ладонью слезу. – Ладно, давайте выпьем за встречу.

– Коленька, возьми конфетки, – предложила Валентина, – и не забудь с Витюшей поделиться.

Бутуз в несколько приемов сгреб большую горсть конфет и рассовал их по карманам. Потом он развернулся и потопал в свою комнату.

– Коленька, ты куда? А как же поделиться? – обеспокоилась Валентина.

– В свою комнату. Там удобней делиться, – пробурчал Коленька, который мне уже начал не нравиться.

– Деловой. Настоящий москвич, – шепнул мне на ухо папа.

– Хорошо, мой маленький, – откликнулась Валентина. – Витюша, идите в комнату и поиграйте. Коленька, покажи свои игрушки. А мы пока тут поговорим.

Мы вошли в комнату Коленьки. Он выгреб конфеты из карманов и спрятал их под подушку кроме двух штучек. Одну он дал мне, а вторую быстро избавил от обертки и жадно засунул в рот. Устало вздохнув, бутуз с надменным видом начал показывать свои богатства. Надо сказать, что московские игрушки поражали воображение: тут были и роботы на дистанционном управлении, модельки машин, пистолеты с присосками и даже автомат ППШ – практически как настоящий. Я вспомнил свой ярко-оранжевый АК-47, который совершенно не походил на боевой, и взгрустнул. Нет, конечно же, у меня игрушек тоже хватало. Я мог бы похвастать коллекцией солдатиков, которых было сотни полторы, а также красивыми железными танками и бронетранспортерами. А еще настольными футболом и хоккеем. Но все объекты моей гордости были далеко. Эх, надо было «срезать» этого беспардонного московского родственника!

– Обычные игрушки, скукота. А у меня свой верблюд есть, – скучающим голосом заявил я.

– Как это? – встрепенулся Коленька.

– У нас в Казахстане у всех школьников есть верблюды. Мы на них в школу ездим. Они такие большие, теплые и с двумя горбами.

– Не может быть, – бутуз недоверчиво посмотрел мне в глаза. – А где вы их держите? Дома?

– Нет. На ночь мы отправляем их пастись. А утром они сами приходят к дому и отвозят нас прямо к дверям школы. А когда я перейду в седьмой класс, то получу собственную лошадь и буду целыми днями скакать на ней, как Чапаев.

Пацан изумленно смотрел на меня, открыв рот. Надо было остановиться, но чрезвычайно удовлетворенный произведенным эффектом, я уже не мог прекратить врать.

– А когда я вырасту, то смогу по казахским обычаям взять две, а то и три жены. У вас в Москве так нельзя. Будешь всю жизнь с одной жить.

Не думаю, что Коля до этого момента вообще имел какие-либо матримониальные планы. Однако известие о том, что у какого-то заезжего провинциального родственника будет чего-то в два или три раза больше, чем у него, расстроило избалованного пацана вконец.

– А я могу к вам в гости приехать и на верблюде покататься? – умоляющим голосом спросил Коленька.

– Ну не знаю. Верблюды только казахский язык понимают. Чтобы его позвать, надо знать слова «салам алейкум». Говоришь «алга» – он вперед едет. Скажешь «рахмет» – он останавливается и ложится, чтобы ты смог слезть. А вечером надо произнести «жол болсын». Тогда он идет пастись. Вряд ли ты запомнишь.

– Я запомню! Ты только на бумажке напиши эти слова!

– Оно мне надо? – безразлично ответил я.

– Я тебе за это автомат подарю! И лучшую модельку! – срывающимся голосом запричитал бутуз.

– Ну ладно. Мне, конечно, твой автомат не особо нужен, у меня дома три таких валяется. Ну, раз ты просишь, то возьму. И модельку.

Оставшийся вечер мы дружно играли, а стремящийся завоевать мое расположение бутуз даже притащил из-под своей подушки половину конфет.




Прогулка по Москве


Утром я получил небольшой нагоняй. Взволнованный Коленька перед сном, естественно, рассказал бабушке и дедушке о своем намерении поехать в Казахстан, поведав о верблюдах, лошадях и возможности завести нескольких жен. Давясь от смеха, родственники доложили о моих шалостях родителям, а те, в свою очередь, не в силах сдержать улыбки, провели профилактическую беседу. Мне пришлось просить прощения у Коленьки, но тот был смертельно на меня обижен, и вопрос получения вожделенного автомата, судя по всему, был снят с повестки.

Полковник завел свою «Волгу» и отвез нас на Красную площадь. Первым делом мама потащила всех в ГУМ. Идея была крайне неудачной. Дело в том, что основная масса наших денег уже была обменена на восточногерманские марки. Тратить небольшие запасы оставшихся рублей в самом начале путешествия было довольно рискованно: кто знает, какие могут приключиться неприятности. Поэтому, проходя мимо витрин и стеллажей ГУМа, мама стоически повторяла: «В Германии я куплю такую же, но лучше и дешевле». Пережив невероятные потребительские испытания, она все-таки приобрела венгерскую «губнушку» в качестве компенсации за страдания. Покинув величественный ГУМ, родители решили погулять по Москве.

Мы пристроились в конце длинной очереди. Перед нами стояла группа детей из Средней Азии, туристы из Болгарии и еще сотни разных людей.

– А почему такая длинная очередь? – спросил я. – Дефицит дают? Мороженое или «Пепси-колу»?

– Тихо ты. Мы в Мавзолей идем.

Хорошо, пусть будет мавзолей. Я, правда, не знал, что это такое, но такая очередь не будет стоять ради какой-то ерунды. Стоп! Нам же в школе говорили! Это же Мавзолей Ленина. Я же октябренок! Эх, значок дома оставил!

Разношерстная очередь продвигалась быстро, и через полчаса мы вошли в небольшое помещение, где лежал маленький ухоженный старичок. Он не был похож на тот могучий памятник в сквере у нашей школы, но я все равно его узнал. Сделав скорбно-возвышенное лицо, как в фильмах о войне, я торжественно и вдохновленно прошел вокруг саркофага. Мы вышли на улицу.

– А почему Ленин здесь лежит? – спросил я.

– А где же ему еще быть? Понимаешь, он ведь – основатель Советского Союза, – отец присел на корточки передо мной. – А здесь он лежит, чтобы люди помнили о нем и его великих делах.

Я понимающе кивнул и весь день ходил под впечатлением от посещения Мавзолея, тайно мечтая о том, как расскажу всем одноклассникам об увиденном. Они будут поражены, удивлены и станут страшно завидовать. Я хотел было еще раз встать в очередь и вновь посмотреть на Ленина, но родители меня отговорили.

Оставшийся день мы бродили по Москве. Удивились у Царь-пушки, поохали возле Царь-колокола, покатались на речном трамвайчике и по инициативе мамы обошли все местные магазины. Москва была прекрасна: огромные здания, чистые улицы и улыбчивые люди со всего света. В первый раз в жизни я увидел здесь африканцев. Так и хотелось подойти к одному из них и сказать: «Приятель, обещаю: Советский Союз больше никогда не позволит возродить рабство». А он бы понимающе кивнул и крепко пожал мне руку.

Ближе к вечеру родственник забрал нас на своей «Волге» и отвез домой. Взрослые собрались на ужин и весело разговаривали. Мы с Колей тоже присутствовали за столом. Папа по своему обыкновению шутил и травил байки.

– Наши родители – все политические. Ходят на собрания и выборы, смотрят международную панораму. Мы с женой – профсоюз. Трудимся, получаем путевки и премии. А Витька у нас – анархист.

Взрослые рассмеялись.

– Папа, а Ленин тоже был анархистом? – серьезно спросил я.

На кухне стало тихо, женщины переглянулись, папа поперхнулся, а отставной полковник сурово посмотрел сначала на меня, потом на него.

– Нет, Ленин был верным… ленинцем, – обескураженно ответил папа.

– А почему ты меня тогда анархистом назвал? Я, между прочим, сегодня в Мавзолее был, – авторитетно заметил октябренок в моем лице.

– Анархист – это человек, который не признает порядка. Помнишь, ты двойку за поведение получил, когда девчонкам юбки задирал? Вот. Ты поступал, как форменный анархист, – выкрутился папа.

Полковник улыбнулся.

– Тогда ты меня таким словом больше не называй. Я – октябренок, и девочкам юбки задирать больше не буду, – я серьезно посмотрел на папу.

– Не зарекайся, – папа чуть было не начал опять шутить, но под внимательным взглядом полковника быстро спохватился. – Конечно, сын. Больше никакой анархии и задранных юбок!

Полковник одобрительно покачал головой.

Вообще, московские родственники были очень милыми, гостеприимными людьми. Мы помирились и даже подружились с Колей, и вечерами, свободными от прочесывания Москвы, играли в его игрушки. Валентина каждое утро и вечер накрывала нам вкусные завтраки и ужины, а суровый на первый взгляд отставной полковник оказался добрым дедушкой, рассказывавшим анекдоты и истории о своей молодости. Правда, я не всегда понимал их смысл из-за обилия незнакомых слов: самоходка, самокрутка, махорка, горбатый, ишак, клизма и тридцатьчетверка. Выяснилось, что он тоже бывал в Германии, но почему-то рассказывал не о магазинах и универмагах, о которых так мечтала мама, не о пивных реках из фантазий папы, а о суровых боях, танках, самолетах и Жукове. Правда, по вечерам полковник ненадолго становился злым и едким: он включал телевизор и начинал с ним ругаться.

– Ну, Миша, ну ты – пи@дабол. Хуже Троцкого. Перестройка у него! Что ты делаешь? Куда ты страну толкаешь? Эх, Сталина не хватает!

О чем речь – мне неведомо. Видимо, Сталин – это какой-то очередной дефицит, раз его не хватает. Перед глазами встает картинка: утро, магазин, у прилавка толпится народ.

– Почему Сталина опять не хватает? – спрашивает полковник с авоськой.

– Не завезли, – слегка по-хамски отвечает надменная продавщица.

– А когда будет? Все время обещаете, а его нет! – шумят люди.

– Не знаю. На склад не завезли. Вообще в городе нигде нет, – работница торговли корчит кислую мину. – Хватит уже сюда ходить! Я слышала, что его вообще перестали выпускать. Устаревшая модель. Говорят, что никому не нужен.

– Как же никому? – от возмущения на секунду у полковника спирает дыхание. – Вот нам здесь всем нужен! Он всей стране сейчас необходим!

– Нужен! Отдайте его! На самом деле у них есть! Это заведующий Миша припрятал! – кричат люди.

В магазине появляется наряд милиции с новенькими резиновыми дубинками.

– Граждане, не надо скандалить и возмущаться. Расходимся. Ходят тут, права качают…




Москва – Львов


На следующее утро мы вновь приехали в большой просторный аэропорт. Привычная уже суета, спешащие пассажиры и красивая песня о городе, который мы покидаем: звонкий голос Муслима Магомаева разносится по огромному зданию, проникая в каждый его уголок:

«Песня плывёт,



Сердце поёт,



Эти слова,



О тебе, Москва!»

Большой белоснежный лайнер вновь понес нас на запад. Под крыльями – живописные узоры лесов, рек и деревушек. Очень скоро самолет сел в древнем Львове. Нас встретил мамин брат, папин деверь и мой дядя – Сергей. Он тоже был военным. С мамой он поцеловался, папе пожал руку, а меня потрепал по голове и «дежавюшно» пообещал блестящую карьеру в войсках. Потом на старом армейском «бобике» мы поехали по древней львовской брусчатке, ощущая задницами каждый ее выпуклый камушек.

В большой квартире дяди нас встретили его красивая жена Галина, дети: старший Дима и младшая Лена (мои двоюродные брат и сестра), а также семейство каких-то друзей, Красановых или Круасановых, которые тоже здесь были проездом. Мы раскрыли чемоданы и стали раздавать подарки. Говорят, что Москва портит людей. К помидорам она тоже была безжалостна: во Львове они уже не выглядели такими жизнерадостными и загорелыми молодцами, как при отлете из Алма-Аты. Шоколадные конфеты, на манер змей, попытались сбросить свою сладкую «кожу». Зато патиссоны держались огурцами. Да и «дедушко-бабушкинские» 200 рублей ничуть не изменились. Мне показалось, что дядиной семье они даже больше понравились, чем все наши кондитерско-овощные подарки.

Обнявшись-поцеловавшись, взрослые пошли в залу, а Дима потащил меня в детскую. Надо сказать, дядина семья каждый год гостила в Алма-Ате, поэтому с братом мы были давно и хорошо знакомы. Дима был старше меня на три года и, естественно, он придумывал все игры и развлечения. А поэтому в моих глазах он был кем-то вроде заместителя Д’Артаньяна или исполняющего обязанности Робина Гуда по вопросам организации развлечений для младших братьев.

– Смотри, что покажу. Теперь мы настоящие советские разведчики! С документами! – с этими слова Дима достал из дальнего угла выдвижного ящика две красные записные книжки с нарисованными на них звездами. Белые страницы внутри были аккуратно заполнены от руки. Я открыл свой документ. Там красовалось мое ФИО, место и год рождения. В графе «звание» было написано, что я старший лейтенант разведки.

– Они же ненастоящие! Это ты заполнил, – рассмеялся я.

– Дурень! Заполнил, конечно, я. Но посмотри, папа поставил настоящие печати!

Действительно, в каждом углу стояли отметки «Канцелярия. Западный военный округ».

– Вот классно! Надо будет друзьям показать! Вот обзавидуются! – я очень обрадовался и стал запихивать свой «документ» в карман.

– Верни! Их нельзя никому показывать. Папа сделал это секретно. А мама говорит, что если кто-то узнает, что он военную печать поставил ради глупой детской забавы, то его ждет неминуемый трибунал и служба прапорщиком на какой-то невообразимо жаркой Кушке в ужасном месте географии.

Брат отобрал мой «документ», приложил его к своему и спрятал их в ящике. Я не знал, что такое трибунал, но это слово звучало как-то особенно строго и угрожающе. Я, конечно же, не хотел, чтобы мой дядя отправился в то опасное место.

– Ну, а как тогда играть этими документами, если они настолько секретные, что их нельзя даже из квартиры выносить? – я окончательно расстроился.

– А что, по-твоему, Штирлиц в гестапо с советским паспортом ходил? Стоит такой перед Борманом, а у самого в кармане – удостоверение разведчика, пропуск в Кремль и билет на самолет до Москвы?

– Не знаю. Наверное, прятал документы в потаенном кармане, чтобы резидентам и связным показывать? – предположил я.

– Балда. Для встреч со связными он использовал пароль. А документы хранил в тайнике. Мы тоже так поступим. Тем более, что мимо моей мамы ни один гестаповец незамеченным не пройдет.

Долго придумывали пароль. Вспомнили какой-то старый фильм про разведчиков. Там спрашивали про какой-то славянский шкаф.

– Точно копировать мы не будем, – авторитетно заявил брат. – Да и что это за славянский шкаф такой, я не знаю. Давай, может быть, что-то попроще? Может быть, что-нибудь про газету? Они же везде есть.

– Давай! Здравствуйте, у вас есть в наличии газета «Правда»?

– «Правду» уже продали. Есть только сборник речей Михаила Горбачева.




Львов


Во Львове наше семейство провело примерно неделю. Тремя семьями мы бродили по этому удивительному древнему городу, любовались старинными зданиями и грозными крепостями. В местном магазине нам с братом купили две пластиковые шпаги, и мы на какое-то время оставили ряды советских разведчиков, поступив на службу в полк мушкетеров. По улицам мы ходили со своим новым оружием, засунув его за пояс.

– Здесь снимали фильм «Д’Артаньян и три мушкетера», – сообщил информированный дядя.

Мы с братом переглянулись. Руки сами потянулись за шпагами.

– Слушай, мы просто обязаны устроить поединок в этом легендарном месте! – шепнул Димка.

– Точно! Я вызываю тебя на дуэль! Кстати, а как бы Дюма описал эту сцену? Солнце стояло в зените. Его лучи заливали мощеную улицу древнего города. Два непримиримых врага готовы были схлестнуться в смертоносном поединке. Первый – злой и неприятный, задира, грубиян, хулиган, забияка и кондотьер, долговязый, прыщавый и в очках – гвардеец кардинала де Дюмон.

– Что за отвратительное описание? И почему я опять гвардеец кардинала? Сколько можно? Я ни разу еще не был мушкетером, – возмущается Димка.

– Младшим надо уступать, а то я твоей маме пожалуюсь, – отвечаю я.

Что ж, надо отметить, что мастерством дискуссий, манипуляций и дворцовых интриг я владею не хуже, чем шпагой. Димка расстраивается: ему вечно приходится исполнять роль злодеев.

Лицо де Дюмона перекошено злобой из-за того, что он попал в полк гвардейцев не по своей воле. Он старше, больше и опытней своего оппонента. Но у него есть и слабые стороны. За последний год он сильно «вымахал» и стал слегка неуклюжим подростком, не успевшим привыкнуть к своим длинным рукам и ногам. Его противник – мушкетер и маркиз де Витёк. Он молод, весьма проворен и чертовски красив (так говорит его мама). Благородный де Витёк никогда первым не затевает драку, но всегда даст ответ любому наглецу. Конечно, мушкетер не столь опытен, как его престарелый противник, но он чертовски быстр, гибок и напорист.

– Как престарелый? Мне только двенадцать лет! Может, хватит уже хвастаться? – улыбается брат. – Начнем схватку, месье?

Противники испепеляюще смотрят друг другу в глаза. Их хищные пластиковые клинки, инкрустированные штампованными рубинами, готовы в любой миг схлестнуться, издавая неприятный щелкающий звук, предвещающий быструю погибель. На острие каждой шпаги надета специальная крышечка, чтобы не травмировать глаза оппонента. Она постоянно сваливается, поэтому примотана синей изолентой, делая оружие еще более эффектным и элегантным.

Расчетливый де Дюмон мог бы одолеть противника, но он знает, что если периодически не поддаваться, то де Витёк побежит жаловаться в королевский дворец, ведь у него там есть могущественные покровители. А это грозит очередным неприятным разговором и опалой без получения мороженого. Что ж, ставки сделаны!

– Тысяча чертей! Каналья! – кричу я и нападаю на брата.

– Щенок! – орет Димка, парируя мой выпад.

Дуэлянты дрались, как разъяренные тигры. Многоопытный и длиннорукий де Дюмон не без труда отбивался, а верткий де Витёк отчаянно атаковал, не в силах преодолеть оборону своего визави. Напряжение нарастало. С бретеров лился пот. Де Дюмон размышлял, стоит ли ему в этот раз выиграть или надо снова поддаться. Внезапно поединок был бесцеремонно прерван вербальным распоряжением из дворца.

– Вы что, обалдели? Орете и деретесь в центре города! Опозорить нас решили! – ругаются родители. – А ну-ка уберите свои шпаги и ведите себя прилично! Дома получите нагоняй!

Поединок окончен. Противники прячут шпаги и понуро идут дальше. Что ж, настроение монархов переменчиво. Сначала они вручают тебе грозное орудие убийства и защиты своей чести, купив его в магазине игрушек. А потом они же неожиданно запрещают публичные дуэли, скрепив свой запрет официальными подзатыльниками.

Де Дюмон и де Витёк привыкли к этим придворным интригам и хитросплетениям судьбы: они повержены, но не сломлены. «Се ля ви, шерше ля фам», – думают отважные бойцы, надеясь на то, что удача снова повернется к ним лицом, пусть даже двадцать лет спустя.

Все прогулки дядя снимал на небольшую кинокамеру. Поужинав, мы гурьбой садились перед стенкой с белой простынею, а дядя показывал киноотчет о наших гуляниях. Вот такой уютный ютубчик только для своих. В его хронику даже попала наша схватка с братом. Со стороны она выглядела не столь эпично и зрелищно, как мы себе ее представляли: на экране две макаки разного роста размахивали друг перед другом палками. Спать мы ложимся расстроенные.

Для детей выделена одна спальня, там нас набилось пять человек: я, брат, сестра и еще двое Круасановых младших – сын и дочь начального школьного возраста. По обыкновению мы лежим и болтаем перед сном.

– А у нас мама с папой часто ругаются, – грустно шепчут младшие Круасановы. – Хотят развестись.

– Наши тоже, – говорят брат с сестрой.

– И мои, – присоединяюсь я.

– Видимо, желание разойтись – это естественное состояние женатых людей, – резюмирует многоопытный и склонный к философии Димка.

– А еще мама говорит, что все папины родственники – алкоголики. А кто это? – шепчут Круасановы.

– У обычных людей есть деньги не только на водку. А у алкоголиков есть деньги только на водку. Так моя мама говорила, – вставляю свои пять копеек.

– Непонятно, – вздыхают неудовлетворенные ответом собеседники.

– А я недавно выпил водки! – шокирует всех Димка. – По ошибке. Когда у папиных знакомых свадьба в ресторане была. Думал, в стакане вода, а там оказалась такая жгучая и горькая водка. Я чуть не задохнулся. Вспомнил, что надо обязательно огурчиком ее заедать. Начал искать. Хорошо, что недалеко на столе стояла тарелка с малосольными огурцами. Вот я и схватил один.

– Ну и как? Помогло?

– С огурчиком пойдет! Но сама водка противная.

Так за разговорами мы засыпали безмятежным сном, чтобы утром продолжить беззаботные игры и забавы.

Несмотря на то, что все в моей жизни было хорошо и спокойно, во время путешествия я почувствовал, что в стране происходит что-то неладное и зловещее. Вечерами взрослые подолгу засиживались на кухне, что-то горячо обсуждали и спорили. Чернобыль, Афганистан, националисты, беспорядки в Алма-Ате, Тбилиси и Сухуми, страшный взрыв в Уфе, Ельцин, митинг в Москве, забастовки шахтеров – эти непонятные, но одновременно пугающие слова нередко доносились до моих ушей. Все чаще можно было услышать слово «душераздирающий», которым можно было описать те или иные события. С другой стороны, взрослые с удовольствием слушали записи Задорнова и Хазанова, которые смешно рассказывали, как все глупо и бестолково устроено в Советском Союзе. Все это сильно контрастировало с тем, чему нас учили в школе и что показывали по телевизору.

Примерно в это время и появился симптоматический анекдот про Брежнева. Помирает, значит, дорогой Леонид Ильич. Собрались его помощники и заместители. А Брежнев говорит, мол, в гроб положите меня на живот. Собравшиеся отказываются. Говорят, что так нельзя, не принято. И спрашивают, с чего вообще появилась такая мысль у мудрого генсека. А тот отвечает, мол, поживете без меня, а потом еще откопаете, да в попу целовать будете, умоляя вернуться. Всем родственникам анекдот нравился. Они говорили, что Леонид Ильич был прав.

В общем, было решительно не ясно, что происходит, но было совершенно понятно, что ничего хорошего. Впрочем, детское сознание не было готово вникать во все эти перипетии, а поэтому мы продолжали гулять, играть и всячески веселиться.




Приключение в лифте


Оставался один день до отъезда из Львова. Всю нашу детскую гурьбу отправили на пару часов погулять во двор, чтобы не мешать взрослым собирать вещи.

– Не вздумай никого потерять! – строго наказали старшему Димке, который был явно не в восторге от перспективы отвечать за жизнь и здоровье четырех глупых малолеток.

Впрочем, в те достопамятные времена родителей не особенно интересовало мнение детей, а потому Димке ничего не оставалось, как безропотно повиноваться. Квартира располагалась на седьмом этаже, поэтому мы решили вызвать лифт. Когда тот приехал и распахнул свои объятия, мы загрузились в кабину и нажали кнопку первого этажа. Лифт скрипнул и покатил вниз.

– Смотри, как я могу, – с этими словами Димка лихо подпрыгнул, с грохотом приземлившись всем своим немалым весом на пол кабины.

Лифт дернулся и остановился. Мы вскрикнули от испуга. Дима расхохотался.

– Дима, что ты делаешь! Ты нас напугал, – мы с Леной стали ругать брата.

– Мы застряли! Мы здесь погибнем! – начали ныть младшие Круасановы.

– Да я сто раз так делал. Ничего не застряли! – довольный произведенным эффектом, смеялся Димка.

Он нажал кнопку, лифт снова скрипнул продолжил плавное движение.

– Я же говорил, ничего страшного. Можно еще раз так сделать, – Димка снова прыгнул и заржал.

Лифт, душевно матюкнувшийся где-то в глубине своих механизмов, снова встал. Мы опять стали ругаться.

– Ладно-ладно, больше так не буду, – пробурчал Димка, недовольный отсутствием восхищения его лихостью и критикой снизу (в буквальном смысле).

Он ткнул пальцем в кнопку с изображенной единицей. Но в этот раз лифт решил больше не катать маленьких неблагодарных засранцев. Димка еще несколько раз нажал на кнопку. Ничего.

– Отлично, сходили погулять! Вот на фига так было делать? – мы с Леной усилили накал обвинений.

– Мы застряли. Мама с папой уедут без нас! – заревели младшие Круасановы.

– Да погодите вы! Сейчас вызову дежурного, он нас вытащит через пять минут, – сказал Димка и нажал какую-то чудесную кнопку.

Мы стали ждать. Но дежурный все никак не приходил. Десять, двадцать, тридцать минут… Ничего… Тем временем лифт решил «размяться» и стал тихонько двигаться то вверх, то вниз. Это напоминало парение горного орла, оседлавшего воздушные потоки. Прошел еще час. Мы были словно испуганные космонавты, которых забыли в старом и вонючем спутнике, дрейфующем по каким-то малоприятным задворкам Вселенной.

– Никто не придет! Нас не спасут! – мы с Леной опять набросились на Димку.

– Я хочу пить! Я хочу какать! – синхронно сообщили младшие Круасановы.

Димка, озадаченный таким поворотом дел, начал, как на пианино, по очереди жать кнопки. Но все было без толку. Оставалось одно: орать, бить и пинать стенки лифта. Какое-то время на наши возгласы никто не отзывался. Однако через некоторое время мы услышали озабоченный голос женщины. Она что-то говорила на украинском языке. Я понял лишь слово «диточки». Через некоторое время двери лифта начали со скрипом открываться. Через появившуюся щель внизу, на высоте коленей, мы увидели обеспокоенное лицо женщины в очках.

– Диточки, вилазьте! – она с трудом раздвигала двери кабины.

Оказалось, что кабина остановилась между этажами, ее нижняя часть находилась на уровне груди женщины. Соответственно, нам пришлось наклоняться и спрыгивать на пол подъезда с риском оступиться и улететь в темную шахту. Затея эта была явно не самой безопасной, но другого варианта вытащить пять напуганных детей из лифта на тот момент не было. Самоотверженная женщина, не перестававшая что-то говорить про «бидных диточек», помогала нам как могла, стараясь закрыть своим телом черный провал шахты. В какой-то момент один из нас смахнул с ее лица очки, которые с треском упали на пол и разбились. Она расстроилась, но виду не подала.

Оказавшись на свободе, забыв про слова благодарности, мы ринулись домой: одни – от страха, другие – срочно жаловаться родителям на этого противного Димку, третьи – пить и какать. Когда страсти улеглись, наши родители вместе испекли аппетитный домашний кекс с кремом и шоколадной посыпкой, вытащили дефицитный болгарский коньяк «Слынчев Бряг», достали коробку лучших алма-атинских конфет и отправились благодарить героическую женщину.

На следующий день папа, мама и я долго обнимались и прощались со львовскими родственниками. Потом мы сели в автобус и отправились в Брест.




Львов – Брест


Быстроходный туристический автобус легко катил по просторам Западной Украины. Мимо нас проносились пейзажи удивительной красоты: густые леса, уютные поселки и колосящиеся поля.

«Червону руту не шукай вечорами,



Ти у мене едина, тiльки ти, повiр!»

Звонкий голос Софии Ротару разносился по салону автобуса. Пассажиры, разомлевшие от путешествия, тихонько подпевали или выстукивали ногами в такт песне. Незаметно мы добрались до Белоруссии, а потом плавно въехали в древний город Брест.

– Вот мы и на границе Советского Союза. Там за рекой нас ждет чудесный край магазинов и прилавков с разными зарубежными шмотками. Отечественных нам не хватает, – объявил папа, считавший своим гражданским долгом вставлять «шпильки» во все мамины потребительские инициативы.

Мама хотела было подробно рассказать, что она думает о его шутках, но времени на выяснение отношений не было. Родители бросились к железнодорожным кассам. Нам продали билеты до Берлина на вечерний поезд.

– Там будут ленинградские вагоны. Вот в них и покатитесь, – сказала неприветливая кассирша.

К счастью, у нас было время до вечера, и мы решили посетить Брестскую крепость. Несколько часов мы осматривали эти исторические места, где наши предки-красноармейцы самоотверженно встретили первые атаки гитлеровцев. Глядя на стены, посеченные пулями и осколками, страшно было представить, какой ад здесь творился.

– Только бы это никогда не повторилось, – сказала мама и погладила меня по голове.

– Советский Союз – это силища. Никто не сунется, – заверил отец, который в армии служил танкистом.

Ближе к вечеру мы заняли боевую стойку на перроне. Когда состав подошел, мы стали судорожно искать обещанные ленинградские вагоны. Никто из проводников нам не мог ответить, где они находятся и существуют ли в природе. В итоге, когда до отправки оставались считанные минуты, нас запустили внутрь, предложив искать мифические ленинградские вагоны самостоятельно. Пока мы с мамой сторожили чемоданы в тамбуре, папа оббегал весь состав, но так ничего и не нашел. Кстати, мы были не единственными пассажирами тех самых вагонов: тут и там мелькали люди с выпученными глазами, которые тоже ничего не смогли разыскать.

Глядя на такую ситуацию, проводники предложили «безвагонным» пассажирам пристраиваться в коридорах – там хотя бы можно было разложить сиденья. В Берлин мы должны были прибыть только утром.

– Лучше, чем на своих двоих в пехоте, – заявил папа. – Но хуже, чем на танке, там хотя бы у каждого есть сидячее место.

Мама присела на раскладное сиденье, мы с папой примостились на чемоданы. За окном проплывала Польша: леса, поля и деревеньки. В принципе, все бы ничего, но, когда по коридору кто-то проходил, надо было вставать, чтобы освободить дорогу.

– Женсчина, ви можетэ поспать с ребьёнком в насчем купе. Просчу вас. А здьесь постою, – перед нами вырос здоровенный африканец. Он жестом пригласил маму в открытую дверь. – Мое мьесто возле окна.

Предложение было заманчивым. Папа одобрительно кивнул. Мама привстала, взяла меня за руку и прошла к купе. Оно было европейского образца: шесть просторных кресел, три напротив трех. У окна было одно пустое место, остальные пять занимали шумные немцы, которые поставили посередине чемодан и играли на нем в карты.

– Я туда не пойду, там одни мужики! – запротестовала мама. – Пацана вот возьмите. Пусть поспит.

Я был уверен, что немцы меня совершенно точно украдут, а родители меня обязательно тут забудут, но послушно зашел в купе вместе с африканцем: было неудобно отказывать в просьбе представителю угнетенных народов. А еще хотелось поспать. Немцы пропустили нас к окну, не несколько секунд убрав свой чемодан и понизив громкость разговора. Африканец сел у окна и посадил меня рядом. Он скомкал свою куртку, сделав из нее подобие подушки, на которую я уложил свою гудящую от усталости голову.

– Как тьебя зовут? – спросил африканец.

– Мьеня зовут Вьитя, – ответил я, решив, что так ему будет более понятно. – Йа из Алма-Аты. А тебья?

– Мьеня зовут Патрик. Йеду из Москви домой в Сьеньегал. В Каолак жьивет моя сьемья. Мой дом рьядом с рьекой Салум. Прьизжай в гости!

«Откуда в Африке реки? Там же джунгли, львы, обезьяны и страшная жара», – подумал я, проваливаясь в сон.

Поезд качался, немцы шумели, я дрых. Во сне время пролетает быстро. Казалось бы, только уснул, а тут тебя уже будит звук женской перепалки. Я открыл глаза. Немцев и африканца в купе уже не было, вместо них с чемоданами в ногах сидел папа.

– Час назад проехали границу. Подъезжаем к Берлину. Уже скоро, – от всей души зевнув, сказал папа.

– А там кто ругается? – я показал в коридор.

– Выяснилось, что ленинградские вагоны, воспетые в легендах сладкоголосых брестских кассиров, все-таки есть. Но их вчера забыли открыть. Из-за этих му… мурзилок мы всю ночь в коридоре проторчали. Сейчас с ними мама и другие женщины ругаются, да только что теперь толку. Мы уже почти на месте.

За окном потянулись городские кварталы. Тот Берлин, который я сейчас наблюдал, сильно отличался от города, который я видел в кино про войну. Для начала, он был цветным, что само по себе уже было неплохо. Мы въехали в город солнечным утром, когда по бирюзово-голубому небу бежали ярко-белые взлохмаченные облака. На зданиях мелькали непривычные триколоры черно-красно-желтого цвета с молотком и циркулем посередине.

– Ну вот, посмотрим, где жили наши немецкие предки, – сказал папа, который наполовину был «германцем».

– Они были из Берлина? Фашисты?

– Нет, – рассмеялся папа. – Наши немецкие предки не были никакими фашистами. Они попали в Россию еще во времена императрицы Екатерины Великой. Их называли немецкими колонистами. Потом во время войны их сослали в Казахстан. Там немецкий дедушка встретил русскую бабушку. Так появился я. Не переживай, твои предки – вполне порядочные люди. Если подумать, потомки колонистов прожили в России и Союзе больше двухсот лет. У них кроме фамилии уже ничего немецкого не осталось. Разве что аккуратные не в меру…

В дверях появилась мама.

– Подъезжаем к вокзалу. Давайте выдвигаться.

– Яволь, майн фрау фюрер, – ответил папа.




Берлин – Хальберштадт


Оказалось, что в Берлине мы проездом. Согласно инструкции, выданной дядей, надо было купить билеты до Магдебурга, а оттуда ехать в Хальберштадт. Достав русско-немецкий разговорник, мы двинулись искать кассы.

Вообще, в процессе поездки оказалось, что лучшие друзья советских туристов – это африканцы. Во-первых, они поголовно понимали русский язык, так как все были студентами или выпускниками московских и ленинградских вузов. Во-вторых, их было легко найти. Серьезно, не будешь же тормозить каждого европейца, спрашивая, знает ли он великий и могучий. Это долгая история с непредсказуемым результатом. А вот увидел в толпе смуглое лицо с кучерявой прической – сразу иди к нему на консультацию. В итоге, два улыбчивых парня из Сомали, которые учились в СССР на врачей, помогли нам найти кассы, купить билеты и даже отвели к перрону. Они звали нас в гости в Могадишо, но мы с благодарностью отказались, так как нам было немного не по пути.

Загрузившись в подошедший поезд, мы уселись на свои места и отправились в Магдебург, дорога до которого заняла всего полтора часа. В поезде выяснилось, что билеты до Хальберштадта можно было купить у кондуктора, и мои родители сразу воспользовались этой возможностью. В Магдебурге мы пересели на другой поезд, который повез нас к финальной точке путешествия. До Хальберштадта ехали еще примерно час. Оказалось, что эта Германия какая-то совсем крошечная.

– Ну и расстояния! – смеялся папа. – Попробовали бы они от Москвы до Владивостока проехать!

– А ты ездил? – спросила мама.

– Нет, не ездил, но я знаю людей, которые неделю через всю страну ехали. Вот это пространства! На что эти немцы вообще рассчитывали, когда напали в сорок первом? Не понимаю. А вообще хорошо у них тут устроено. Поезда приходят минута в минуту, билеты купить можно прямо в вагоне. Почему наши так не могут? Обидно же, победили эту немчуру, а живем хуже, – говорил папа, очевидно питавший противоречивые чувства к своим немецким собратьям.

– Саша, ну не начинай. Давай, собирай чемоданы, уже на вокзал заехали.




Встреча в Хальберштадте


На вокзале небольшого городка со сложным названием Хальберштадт нас ждал очередной брат мамы – дядя Саша. Он поцеловал маму, обнял папу и потрепал меня по нечесаной голове, заявив, что таких пирожочков в танковые экипажи не берут, но вот для карьеры прапорщика я подхожу практически идеально.

Нас посадили в уже привычный военный «бобик» и повезли по ровным немецким дорогам. База находилась за городом, поэтому путь до нее занял некоторое время. Я сидел и таращился по сторонам. Пейзаж не сильно отличался от польского или украинского: те же зеленые дубравы, колосящиеся поля и живописные деревушки. Только домики здесь выглядели покрасивей и побогаче. Я заметил, что по дорогам катаются одинаковые маленькие машины, отличающиеся только цветом.

– Это «трабанты», «спутники» по-немецки. Здесь все на них ездят. Движки у них – от мотоциклов! А вообще хорошая машина, пластиковая. Не ржавеет. Зато если ее хорошенько пнуть, то будет дырка. Мы проверяли, – хихикнул дядя. – О, смотри! Наша «девятка» поехала. Она здесь одна такая! Вишневая. Дефицитный цвет. На ней директор центрального ресторана катается. Уважаемый в городе человек.

Через какое-то время мы подъехали к КПП. Ленивые бойцы подняли шлагбаум и пропустили нас.

– Добро пожаловать на территорию 197-го гвардейского танкового Вапнярско-Варшавского Краснознаменного полка! Отсюда мы грозим блоку НАТО и всем империалистам планеты, – торжественно объявил дядя. – Кстати, вон там за забором стоят наши верные союзники – войска Германской Демократической Республики.

Я вертел головой в разные стороны, но ничего особенно грозного не обнаружил: несколько зданий, вычищенный плац, магазин «Продукты», свежеокрашенный Т-34 на постаменте да шатающиеся туда-сюда солдаты и офицеры.

– А где танки и бронетранспортеры? Вот тот солдат с метлой грозит НАТО? – на военной базе я ожидал увидеть ряды танков, самолетов, вертолетов и ракет, а не какой-то скучный задремавший городок.

– Не бзди, гражданский! – рассмеялся дядя. – Есть у нас и танки и все, что захочешь! Только они в ангарах стоят. Вот через пару недель будут стрельбы, тогда все сами и увидите.

«Бобик» остановился у неприметного двухэтажного здания.

– Здесь мы и живем. Выгружайтесь, – весело объявил дядя, и мы покинули боевую машину.

Оказалось, что семьи младших офицеров живут в здании барачного типа. На двух этажах тянулся широкий, темный и сырой коридор. По всей его длине справа и слева были двери, которые вели в жилые комнаты. В одной из них и жил дядя с женой Еленой и новорожденным сыном Женькой, которому на тот момент еще не исполнилось и двух месяцев.

Вот мы и прибыли. Поздоровались с Еленой, «поусюпуськали» с Женькой, раздали подарки, выкинули размякшие патиссоны и уселись пить чай, озираясь по сторонам.

– Не обращайте внимания, мы недавно переехали, – развел руками дядя. – А еще мой взвод тоже переселяется с одной казармы в другую, поэтому пришлось кое-какие вещи перенести сюда. Кстати, направо по коридору – душ, налево – туалет. Там живет мышь.

Не обращать внимание было практически невозможно. Комната больше походила на штаб партизанского отряда. Окна были занавешены солдатскими одеялами, а примерно четверть комнаты была затоварена армейскими ящиками. В них лежали десятки штык-ножей, автоматных магазинов, саперных лопаток, пилоток и прочего армейского снаряжения. Я был просто в восторге: вот он, настоящий офицерский быт! Вырасту – и у меня тоже будут такие ящики дома стоять. Вот моя будущая жена обрадуется от такого богатства! А еще я увидел пару гантелей, за которые сразу схватился. К этому моменту детский организм, видимо, уже устал от путешествий: у меня закружилась голова, а из носа потекла кровь. Заботливые родственники уложили меня на диван, заткнули ватой ноздрю и дали водички.

– Ну вот, приехал пацан в Германию кровь проливать, – прокомментировал папа.

– Иваныч, ну как тебе земля твоих предков? Нравится? – дядя допытывался у папы.

– Не понял еще. Немецким пивом меня пока никто не угостил. А без него не составишь объективной картины мира.

– Ладно, понял я твой намек. Я на сегодня уже отпросился, поэтому можем начать дегустацию, – дядя улыбнулся, открыл холодильник и достал пару бутылок.

Внутри виднелась целая батарея из полутора десятков таких же «снарядов».

– Другое дело! Я ведь и рыбку балхашскую привез. Кстати, ты помнишь, что должен мне три литра спирта? – хитро прищурившись, спросил папа.

– Помню! – дядя чуть не подавился от смеха.

Мама и тетя тоже улыбнулись. История о трехлитровой банке спирта была легендой нашей семьи. Когда мы еще жили с бабушкой и дедушкой, отец принес домой эту емкость с ароматным напитком. Он выменял спирт то ли на канистру бензина и пять банок сгущенки, то ли на груду досок с завода и щенка. Это были сложные схемы советского бартера, которые сегодня не поймут даже самые прожженные акулы финансового мира с Уолл-стрит. Так вот, трехлитровую банку спирта поставили в кладовку на хранение. Сами понимаете, вещь очень нужная. Случится ядерная война, дедушкин юбилей или понадобится банки на спину поставить – без спирта ни одно из вышеназванных мероприятий достойно не проведешь. Надо сказать, что «огненная вода» пригодилась быстро. И осваивать трехлитровую банку начал дядя, который тогда учился в военном училище. Он понемногу сливал спирт, доливая вместо него воду. И, надо сказать, он так увлекся, что по истечении нескольких месяцев в банке остался только слабый запах былой роскоши.

Но все тайное рано или поздно становится явным. Однажды случилось непоправимое. Пятничным вечером себя решил побаловать папа. Он сделал из варенья вкусный морс, ровно половину стакана. И туда же налил содержимое банки. Восторженно крякнув от предвкушения удовольствия и зажмурив глаза, он отхлебнул… разбавленный морс. Папа был оскорблен, раздавлен и унижен. Он рвал и метал, обещая поехать в училище и дать по шее тога еще малолетнему дяде. Ситуацию спасла бабушка: у нее для Нового года был припасен армянский коньяк. Она преподнесла напиток папе, отчего он стал еще добрее и довольнее, чем до инцидента.

– Иваныч, но мама тебе же отдала коньяк! Значит долг закрыт, – дядя подначивал отца.

– Коньяк – это была компенсация за нанесенный ущерб. А три литра чистейшего медицинского спирта мне никто не вернул, – не сдавался папа.

– Ладно, буду возвращать тебе пивом в пересчете на градусы. Заведи себе тетрадку, а то запутаешься.

Мужчины сели за стол и начали свое нехитрое застолье, предпочитая не обращать внимание на недружелюбные взгляды жен. Впрочем, постепенно на столе появились пельмени и оливье, а женщины присоединились к небольшому празднику. Даже маленький Женька перестал ныть и начал довольно «угукать». После нескольких бутылок пива папа, захмелев, вовсю травил анекдоты, называл маму «милочкой» и рассказывал, как завел себе барана.

– В прошлом году я ездил на уборку в Кустанайскую область. Между делом решил подзаработать. Заехал в один аул и предложил им солярку. У меня же ее – завались. Продал несколько канистр. Мне за них денег дали и открыли бараний сберегательный вклад с процентами.

– Это как? – удивился дядя.

– Подвели меня к стаду и показывают ягненка. Вот, говорят, это твой. Соберешься шашлык делать – приезжай и забирай. Только надо немного подождать, пока он вырастет. Вот, пока мы здесь сидим, он растет – набегают проценты.

– И что, именно того самого барашка дадут? – удивился дядя. – А если он вырастет и будет не похож на себя в молодости? Как ты его узнаешь? У него же паспорта нет.

– Я думаю, что мне просто дадут любого барана. Вряд ли кто-то будет искать того самого, которого мне показали. Да и, честно говоря, не поеду я в такую даль за бараном.

– А вдруг он тебя ждет? С тоской смотрит на пыльную дорогу и мечтает, как ты приедешь на большой машине и заберешь его жить в большой город. Просто представь эту картину, – рассмеялся дядя.

– Да ну тебя! – хохотнул папа.

Застолье продолжалось по позднего вечера. Было видно, что папе нравится на земле предков, как и в любой другой части света, где поят халявным пивом, кормят пельменями и слушают его байки. В этом плане мой родитель был истинным космополитом и убежденным интернационалистом.




Знакомство с Хальберштадтом


В первый же день рано утром оказалось, что родственники уже проснулись и собираются ехать в Хальберштадт. У дяди был выходной, и он вызвался нас сопроводить. Мама очень хотела познакомиться с местными магазинами, а заодно, если останется время, мы запланировали осмотреть памятники архитектуры, ведь городу как-никак больше тысячи лет.

Двумя семьями мы прошли через КПП и отправились на местную остановку. Через несколько минут, строго по расписанию, приехал трамвайчик, который повез нас в город. Тем временем дядя решил немного посвятить нас в историю Хальберштадта.

– Кстати, не рассчитывайте увидеть много старинных зданий. В сорок пятом году город разбомбили американцы, разрушили практически все. Говорят, погибло больше двух тысяч человек. Союзники здесь особо не церемонились. Из интересного остались только собор каких-то святых с красивыми шпилями и церковь Девы Марии.

– Американцы разбомбили? – переспросил папа. – А разве Хальберштадт не наши заняли?

– Ты удивишься, но нет. Сначала город захватили американцы, потом передали англичанам, а уже после окончания войны он отошел в советскую оккупационную зону.

Так за разговорами мы доехали до города. Прогулялись до центра, посмотрели на собор и церковь, а потом женщин потянуло к магазинам. На торговой улице дамы нырнули в упоительный мир прилавков, ценников и кассиров. Папа с дядей, почувствовав, что жены отвлеклись, увильнули в какую-то местную пивнушку. Мне доверили коляску с братом. Получалось вроде бы справедливо, ведь нам с Женькой не было нужды идти в магазины или питейные заведения. Оставалось просто стоять в теньке и качать коляску с братом. И скучно, и грустно, и некому мороженое подать.

Смотрю: недалеко от меня на лавочке сидит красивая белокурая девочка примерно моих лет. А, надо сказать, к тому возрасту я уже начал осторожно интересоваться противоположным полом. Еще пока не знал, зачем, но уже было чувство, что это увлечение имеет какие-то далекоидущие перспективы. Девочка меня так поразила, что я буквально пялился на нее чуть ли не полчаса. Она заметила этот обожающий взгляд. Сначала красавице было неловко, но потом и она заинтересовалась. Я ведь тогда тоже был вполне ничего. И тут оказалось, что европейские представительницы прекрасного пола весьма смелы в амурных приключениях. Девочка решительно встала со скамейки и твердым шагом пошла ко мне. Она открыла сумочку, достала оттуда леденец и протянула его мне.

– Халё! Битте! – и улыбнулась.

И тут выяснилось, что я не владею иностранными языками. Ёклмн, ну что ты пялился, на что надеялся? От волнения поплыли круги перед глазами. Я открыл рот, не в силах вымолвить ни одного немецкого слова. Пауза затягивалась, девочка недоумевала. Вдруг вспомнилось, как дядя говорил, что женщины любят шутки. Да! Надо было ввернуть шуточку на иностранном языке! И память нашла самый лучший и, вероятно, единственный доступный в голове вариант.

– Бамбарбия! Кергуду! – выпалил я и выпучил глаза, как Никулин, чтобы было максимально смешно.

Но оказалось, что девочка плохо знакома с советской киноклассикой, не владеет этим иностранным языком, а, возможно, не имеет чувства юмора. Она смутилась, спрятала леденец в сумочку, отвернулась и с гордым видом ушла. Я бы мог извиниться и вернуть ее, но понятия не имел, как это сделать. Вот так незнание языков встало на моем пути к счастливому заграничному браку и, чем черт не шутит, получению ПМЖ в Германии еще до того, как это стало мейнстримом.

Так я и стоял с коляской и в грустных мыслях, словно отец-одиночка, которого бросила нерадивая жена ради кого-то помоложе и покрасивее, отдав ему свой леденец. К счастью, скоро вернулись мама с тетей с покупками в многочисленных пакетах и папа с дядей, нагруженные кое-чем другим. Мы вернулись на остановку и вечерний трамвай отвез нас домой.




Солдаты и офицеры


Как-то рано утром, пока все родственники спали, я вышел прогуляться. На плацу начиналась утренняя зарядка. Забравшись на дерево, я смог лицезреть, как упражняются солдаты: немцы и наши. Отличия были весьма разительными.

Немцы были одеты в синие шорты и белые футболки, а на ногах красовались импортные кроссовки. Они устраивали легкие пробежки и делали прыжки на месте. Солдаты в массе своей носили нормальные прически, а некоторые были даже в очках. Ни дать, ни взять – посетители альпийского лечебно-профилактического курорта. То ли дело наши орлы! Лысые, потные, с голым торсом, в кирзовых сапогах и широких солдатских штанах – дети русских рабочих городков, украинских хуторов, казахских и татарских аулов, грузинских и армянских селений. Они в едином порыве размахивали руками, делали наклоны и прыжки, устраивали такие фортели на турнике, что, казалось, стальная конструкция скоро упадет от физического перенапряжения и эмоционального выгорания.

Глядя по очереди на наших и немцев, становилось понятно, почему прошедшая война закончилась в Берлине, а не в Москве. Я еще немного помечтал, как в будущем стану частью этой неукротимой победоносной «кирзовосапожной» машины, и отправился домой завтракать.

Моя жизнь на военной базе не сильно отличалась от алма-атинского времяпрепровождения. Я быстро сдружился с местными ребятами – офицерскими детьми, коих здесь водилось великое множество. Мы попеременно играли в мушкетеров, рыцарей, разведчиков и прочих партизан. Ассортимент игрушек здесь был побогаче, чем в Алма-Ате: гильзы, парашютики от ракетниц, настоящие пилотки, ремни и прочие «околовоенные» вещицы. Ну и, конечно же, у каждого сорванца в кармане была парочка настоящих патронов. Это сейчас пацан, таскающий с собой пару «5.45-ых» вызвал бы панику, а на базе даже родители не пытались их у меня отобрать. Более того, о чем я расскажу позже, несколько патронов я благополучно довез до СССР, что сегодня кажется полнейшей дичью.

Еще одним развлечением было шастанье за солдатами. Чистят бойцы картошку возле столовой, складывают парашюты или занимаются другими необременительными хозяйственными делами – там обязательно будет ошиваться пара-тройка ребят. Солдаты тоже были разные: одни – угрюмые и неразговорчивые (с такими не интересно), другие – добряки, готовые поделиться нехитрыми лакомствами и разными безделушками, а третьи – шутники и балагуры. Некоторых сейчас назвали бы троллями.

– Знайте, пацаны. Все офицеры – настоящие засранцы, – выдает шоковый контент смуглый черноволосый парень, чистящий картошку. – Они заставляют простых солдат работать, делать зарядку, подметать плац. А сами живут в квартирах с женами, получают зарплату и пьют немецкое пиво на выходных. Ну разве это справедливо?

Я искренне проникаюсь этой сермяжной солдатской правдой. А ведь действительно, несправедливо получается. Только мне не нравится, что моего дядю называют засранцем.

– Не все офицеры плохие! – говорю я. – Мой дядя хороший. Вы ему только скажите, и он разрешит вам не работать, а еще пивом угостит. Как моего папу.

– А ты кто такой, салажонок? Откуда взялся? – добродушно удивляется солдат. Другие бойцы посмеиваются.

– Я из Алма-Аты приехал.

– Земляк! – лицо парня расплывается в улыбке. – Или сюда, я тебя обниму. Как зовут?

Я осторожно подхожу. Парень хлопает меня по плечу.

– Меня зовут Витя. А вы тоже из Алма-Аты? – спрашиваю. – Я вас там не видел.

– Нет, я из Ташкента. Но это рядом. Земляки! Виталик! – солдат снова меня трясет за плечи. – А дядя твой тоже из Алма-Аты?

– Да. Он хороший.

– Эх, хотел бы я тебе поверить. Ну да ладно. Принесет сегодня твой дядя пива к нам в казарму – так и быть, не буду его больше засранцем называть. А если всех наших ребят он отпустит в отпуск, я тебе настоящий автомат подарю! Приедешь в Алма-Ату – пацаны конкретно будут завидовать.

– Обязательно! Все сделаю, земляк! – я убегаю домой, твердо решив выполнить все справедливые просьбы солдата.

Позади меня слышен дружный смех – это бойцы уже начали радоваться пиву и будущему отпуску.

С нетерпением я ждал, когда дядя вернется со службы, мечтая, как избавлюсь от своего уродского оранжевого автомата и заведу новое оружие. Весь двор от зависти и страха упадет в обморок. И вот слышны знакомые шаги, открывается дверь. Я ловлю дядю на пороге и сбивчиво вываливаю информацию о разговоре с земляком, пиве, отпуске и обещанном автомате. Сначала он пытался понять, что же я от него хочу, странно моргал, переспрашивал, таращил глаза и чесал щеку. Но потом просто взорвался хохотом: минуть пять ржал, хватался за живот, закатывался, а иногда даже подхрюкивал от удовольствия. В какой-то момент я понял, что он смеется надо мной, и чуть не расплакался. Мечта о собственном автомате рассыпалась, словно карточный домик. Немного отдышавшись, дядя сказал, что солдаты просто так пошутили, и на самом деле, чтобы получить настоящее оружие, нужно самому пойти в армию, то есть стать призывником или курсантом военного училища. Да и там основными боевыми инструментами станут лопата и метла. От обиды за разбитую мечту, а также из-за своей общей «говнистости» я решил слегка всем отомстить: пожаловаться на солдат и поддеть дядю.

– А солдаты всех офицеров засранцами называют. Говорят, что вы слишком хорошо живете, а их заставляете работать.

К моему удивлению, дядя отнесся к этой информации философски.

– Я их понимаю – сам был курсантом. А это практически тоже самое, что и солдат. Мы тоже жили в казармах, работали, убирали территорию, бегали кроссы, тренировались и стояли в караулах. Нам тоже было тяжело, но мы все это прошли. Солдаты просто не видели наших мучений и стараний. Ну а теперь им приходится делать все то же самое. А вот скажи, кто будет территорию подметать и картошку чистить? Те, кто по этому плацу ходят и лопают пюре с котлетками.

На следующий день я случайно столкнулся с веселым солдатом возле столовой.

– Виталик, привет! Что-то твой дядя вчера не приходил, – насмешливо сказал боец.

– Ты – обманщик, – обиженно отвечал я. – Детям автоматы не дают. А солдатам пиво не положено.

– Земляк, не обижайся. Я же просто пошутил. Вот, возьми мой значок парашютиста. Я еще я тебе свой адрес оставлю. Когда вырастешь, то приедешь в гости. Я тебе красивую невесту найду. Будет тебя любить и каждый день вкусный плов готовить.

– А не обманешь, как с автоматом?

– Конкретно говорю! Знаешь, земляк, я бы тебе и автомат подарил, мне не жалко. Это засранцы-офицеры не разрешают.




Безудержный шоппинг


Магазины любила не только мама. Оказалось, что я тоже несу значительную часть ее генетического кода, отвечающего за шоппинг. Когда я попал в немецкий игрушечный магазин, у меня сперло дыхание и онемели колени, словно у провинциалки при виде лабутенов или у папы в немецком пивном магазине. На витринах стояли яркие солдатики: современные бойцы с автоматами, ковбои, индейцы и африканские воины. Плюс арсенал игрушечных пистолетов, автоматов и пулеметов. Дома у меня была целая гора игрушек, но эти были другие, и таких у меня еще не было. С неистовством берсерка и нахальством морской чайки я упрашивал родителей срочно купить мне половину магазина.

– Тш-ш-ш, не шуми! Ты видишь, какие там ценники? А нам надо еще одежду купить. Подарки всем родственникам, – увещевала мама.

– Этот мальчик хочет превратить относительно обеспеченных родителей в нищих париев. Одна надежда: в Советском Союзе мы не останемся на улице – нам дадут общежитие и пособие для жертв заграничных поездок, – прокомментировал папа.

После жарких споров и обсуждений мама согласилась купить набор игрушечных ковбоев и пистолет. В следующем магазине мне срочно понадобился кошелечек для ключей и золотистые пуговицы. Первое требование со скрипом было принято.

Впрочем, лихорадка бешеного шоппинга уже поразила мою неокрепшую нервную систему. В каждом следующем магазине я на повышенных тонах просил очередную вещь, без которой моя жизнь была пустой и безрадостной: кожаный ежедневник, фуражку кондуктора, запонки с блестящими камушками, мороженое, собачий намордник и охотничий нож. Каждый новый торговый павильон давался родителям все трудней. В итоге они решили остановить наши совместные мучения и вернуться на базу.

Я рассчитывал, что в следующий раз смогу раскрутить родителей еще на что-нибудь интересное. Но я недооценил коварство и административный ресурс мамы. Она не терпела конкуренции в шоппинге. Ее действия были простыми и эффективными. Отныне, когда мама и папа уезжали в город «по магазины», мне предлагалось сходить купить себе леденец и погулять. Когда же мы выбирались двумя семействами, я оставался следить за братом, пока мама и тетя проверяют на прочность систему торговли ГДР. Когда же я дорывался до прилавка, вдруг оказывалось, что папа забыл деньги дома.




Sovietflix


В те годы на военной базе уже работал собственный советский аналог стримингового сервиса Netflix. Конечно, тогда еще не было всех этих новых технологий и широкополосного интернета, поэтому Sovietflix имел свои особенности и немного другую, как сегодня говорят, бизнес-модель.

Итак, на базе была студия телевизионного вещания, которая работала на собственной частоте. Ее можно было легко поймать на любом местном телевизоре. Днем студия ретранслировала программы советских каналов. Но вечером можно было заказать любимый фильм для домашнего просмотра. Конечно, технические возможности тогда были скромней, и нельзя было пультом с экрана телевизора выбрать понравившуюся картину. Система работала проще и надежней. Чтобы посмотреть фильм, необходимо было сходить на студию и уточнить, есть ли желаемое кино в наличии. При утвердительном ответе можно было заказать его показ. В этом случае человека ставили в очередь, потому как желающих посмотреть любимые фильмы хватало.

Впрочем, существовала и система, как сегодня говорят, премиум-подписки. Если пользователь приходил с несколькими банками пива или бутылкой шнапса, то его любимое кино продвигали в очереди ближе к началу в зависимости от ценности «доната». Пользователи из категории «премиум-плюс», к которой относились майоры, полковники и генерал, покупали видеомагнитофоны и брали в студии кассеты напрокат. Это было еще удобней. К сожалению, дядя тогда еще не относился к этой элитной касте, поэтому мы заказывали фильмы на студии.

Был еще другой вариант – смотреть немецкие каналы. Правда меня, как советского пацана, воспитанного на кино о войне, несколько обескураживали фильмы на языке Гёте, Канта и Шиллера.

Отважный Чингачгук на экране представлялся не таким уж хорошим парнем. Он называл вождя племени «фюрером» и вел партизанскую войну с войсками союзников. Казалось, сейчас он достанет из вигвама пулемет MG42 и покрошит бледнолицых врагов в капусту. Создавалось впечатление, что благородный Робин Гуд – это немецкий подпольщик или советский разведчик, ведущий вместе со своими товарищами борьбу против нацистского режима принца Джона и оккупационной администрации Гая Гисборна. В фильме «Рембо» озверевшие гестаповцы преследовали ветерана за то, что он больше не хочет воевать и вообще стал коммунистом. Даже Кинг Конг, за которым с криком «Шнеллер!» бегали злобные полицейские, воспринимался своим, советским.

Так получилось, что фильм «Терминатор» я впервые посмотрел на немецком языке с дядиным творческим переводом.

– Вот! Я этот фильм знаю! Очень интересный! Называется «Киборг-убийца». Готовьтесь, это просто улет! – сообщил дядя и достает бутылку пива из холодильника. – Смотрите. Это из будущего прилетел робот, чтобы убить маму предводителя сопротивления, который еще не родился.

На экране появился обнаженный атлет.

– Ну и нагородили… А почему он голый? Фу, и еще такой мордатый, – фыркнула мама.

– Сестренка, ты ничего не понимаешь. Это – Шварценеггер, очень известный американский актер. А голый он потому, что машина времени одежду не принимает, – объяснил дядя.

– Ну дела, прямо как наш Дом быта! Там вечно в прачечной очередь, и одежду не принимают. Как в этой машине времени.

Тем временем робот начал выслеживать женщин.

– Да причем тут ваш Дом быта? – занервничал дядя. – Смотрите, вот он начинает искать маму того самого предводителя. Ее зовут Сара Коннор.

– И что прямо всех Сар… Саров… Всех Сарочек убьет? Вот изверг! – ругалась мама, переживающая за невинных женщин, одна из которых – будущая мать.

– Он же робот. Ему по фигу, кого убивать. А в будущем роботы поднимут восстание и устроят ядерную войну.

– А, это, наверное, в Америке. Если наши сделают робота, то обязательно бракованного. Вот недавно купили телевизор. И что? Не фурычил! Пришлось менять, – поделился своими мыслями папа.

Терминатор разнес полицейский участок.

– Смотрите, какой он натренированный. Убил всех полицейских, – продолжил дядя.

– Ничего себе, какой арсенал у американских полицейских! Все при оружии. Блин, зашел бы в наше РОВД, там пока пистолеты из оружейной комнаты принесут, уже всех пострелял бы. Хотя и наши в таком случае не растеряются. Обольют кипятком из чайника – его сразу коротнет. А еще вышел бы участковый дядя Слава, да как гаркнул: «Вы чего, молодой человек, хулиганите? Я на вас бумагу по месту работы составлю! Сядете у меня на пятнадцать суток!». У робота бы сразу батарейки сели от страха, – смеялся папа.

– Давайте просто кино смотреть, – дядя открыл новую банку пива. – Какое пиво вкусное в такую жару!

– Это робот про пиво так сказал? – поинтересовался папа.

– Нет, это я про себя. Робот только машинное масло пьет и болтами закусывает, – раздраженно ответил дядя. – Вот смотрите, Сара снова встретила защитника. Он станет отцом предводителя.

– И что, вот так просто она ему отдастся? Через два дня знакомства? Саша за мной несколько месяцев ухаживал, цветы дарил, на машине катал. Да, быстро же у них в Америке такие дела обштопываются, – мама возмущается легкомысленностью героини. – Витя, отвернись, тебе еще рано такое смотреть.

В конце фильма Терминатора героически побеждают.

– Ну как вам кино?

– Жуть, конечно. Правильно, что этого робота убили. А то ходит и стреляет в кого ни попадя. Ну и жизнь в этой Америке, – пожаловалась мама.

– Хорошее кино. Давай завтра закажем фильмы про карате с Брюсом Ли. Очень он мне нравится, – предложил папа.

Довольные просмотром, мы стали готовиться ко сну. Мама взяла банные принадлежности и повела меня по коридору в душ. Тетя уложила спать брата, потом и сама прикорнула после тяжелого дня.

– Саныч, а говорят, что ученые в будущем изобретут искусственный интеллект. Его можно будет о чем угодно спросить, а он даст совет и скажет, что делать, – поделился знаниями дядя.

– Подумаешь, – пренебрежительно ответил папа. – Твоя сестра – моя жена – тоже каждый день мне советы дает и говорит, что делать.

– Ты не понял! Искусственный интеллект будет давать советы, только когда ты его об этом попросишь. А еще его можно будет выключить кнопкой.

– А-а-а-а, – уважительно промычал папа. – Очень полезная вещь.

Дядя отмотал ленту туалетной бумаги длиной ото лба до ступни и отправился в туалет пугать мышь. Папа, удостоверившись в том, что мама закрылась в душе, достал из холодильника банку пива сверх разрешенного лимита и стал мечтать о технологиях будущего. Всем было хорошо.




Новые остарбайтеры


Вы когда-нибудь видели, чтобы турист, приехавший на Мальдивы или в Таиланд, пошел работать на плантацию, потому что скучно и надо заработать денег на шопинг. Нет? Трудно такое представить? Вы просто не знакомы с моей энергичной и предприимчивой мамой.

Дело было так. К концу первой недели нашего пребывания в ГДР выяснилось, что местный немецкий «колхоз» каждое лето набирает женщин на сбор урожая. В зависимости от вида сельскохозяйственной культуры (а в полях поспевали клубника, табак и прочие огурцы) предполагалась дневная оплата от 30 до 45 марок – очень, кстати, неплохая. Офицерские жены с удовольствием ездили помогать немецким колхозникам в их битве за урожай.

Здесь нужно внести еще одно уточнение. На отдых мы приехали не с миллионами. Во-первых, их (этих самых миллионов) у нас тогда не было. Впоследствии они, к сожалению, тоже не появились. Во-вторых, советское государство не любило, когда граждане вывозили деньги из страны, а потому разрешало брать в поездку ограниченное количество денег. Не вспомню точную сумму, но у нас на руках был примерный эквивалент трех среднемесячных немецких зарплат. Эта сумма, хоть и была довольно солидной, но она решительно не соответствовала планам мамы по опустошению местных магазинов. Именно поэтому она не смогла бросить платежеспособных крестьян из дружественной социалистической страны в столь ответственный час, когда они так нуждались в ее высокооплачиваемой помощи.

Ранним утром мама и тетя отправились к КПП, где их ждал колхозный автобус. Дядя ушел на работу, а мы с папой остались нянчиться с младшим братом. Правда, родитель, почувствовав свободу, сразу принялся за пиво и телевизор, а все его участие в заботе о малыше ограничилось раздачей ценных указаний. За этот день я уработался не меньше добровольных помощниц немецких аграриев. Правда, наиболее уставшим выглядел папа – к концу для он громко храпел на диване. А вот мама, наоборот, была бодрой, словно вернулась с курорта.

– Мы на даче в три раза больше вкалываем с нашей бабушкой! – делилась впечатлениями мама. – А здесь красота! Только начали работать – зовут кофе пить с печеньем. Еще поковырялись на грядках – уже обед. Хорошо покормили, от души. Потом еще пару часов поработали – опять на кофе зовут. Глядишь, и день уже закончился. Я и план перевыполнила и даже устать не успела. Немцы прям удивились. Говорят: «Гут, гут, фрау Ирен». Чего остальные женщины такие помятые – не пойму. У них просто своей дачи нет, не привыкли они работать. А я опять поеду. Пока зовут – буду работать.

Мама ездила на немецкую «фазенду» еще несколько дней. Потом немцы сказали, что помощь больше не нужна. По всей видимости, благодаря энергии моей мамы «колхоз» завершил уборку раньше, чем предполагалось.

Говорят, следующим летом немцы настойчиво просили предоставить им мою родительницу на полевые работы. Они очень расстроились из-за ее отсутствия и даже предлагали купить билеты, чтобы только она вернулась и помогла поднять сельское хозяйство в ГДР.




Таинственный полковник


История незатейливая. Как-то раз ближе к вечеру дядю вызвали к руководству, а меня отправили за хлебом в местный магазин. Часть пути мы прошли вместе. Повстречавшиеся по дороге офицеры, видимо, более информированные, в двух словах объяснили причину приглашения начальства. Не помню, что к чему, но разговор шел о каком-то полковнике, который почему-то оказался долбо@бом. Он явно сделал что-то не очень хорошее, потому как офицеры были недовольны его недостойным, как они считали, поведением. Дядя выслушал аргументы коллеги и согласился с представленными доводами, также употребив это звучное слово в адрес вышеупомянутого полковника. В какой-то момент наши пути разошлись. Дядя отправился в штаб, а я дошел до магазина, купил хлеб и побрел обратно.

Долбо@б. Скажу честно, по малости лет я такое интересное слово услышал впервые. Кто бы это мог быть? Фамилия? Не похоже. Хм… Должность? Звание? Есть полковники от танковых или артиллерийских войск. Про долбо@бские войска я не слышал. Может быть секретные? Кто знает… Стоп! Дядя ругался, значит это слово обзывательное. Теплее. Ага, человек что-то долбит, соответственно, у него очень крепкая голова. Тогда все понятно – это кто-то типа дятла или что-то вроде дуболома. А вообще, красивое слово: емкое, звучное, заводное. Надо будет как-нибудь ввернуть его в разговоре.

С этими мыслями я вернулся в квартиру.

Шло время, дядя не возвращался, а я мечтал употребить полученные лингвистические знания. Тетя, мама, папа начали волноваться. Дошли слухи, что в части какие-то неприятности. Начали допрашивать меня.

– Скажи, когда вы шли вместе, Саша что-нибудь говорил? Что-то случилось?

Отвечаю немного вальяжно, ведь я – источник эксклюзивной информации.

– Ничего особенного. Просто там один полковник – долбо@б.

Надо сказать, что у нас в семье употреблять такие слова было категорически не принято. И совершенно естественно, что от меня таких этого никто не ждал. Глаза у слушателей стали квадратными, их лица вытянулись, а в комнате наступила полная тишина. Стало слышно, как где-то в другом конце здания нервно скребется мышь, а на границе с ФРГ злобно скрипят зубами натовские агрессоры. Папа тихо и неуверенно переспросил:

– Кто?

– Кто-кто, полковник!

– А полковник этот – кто?

– Ну, он какой-то глупый, дубовый! Одним словом – долбо@б! Так дядя сказал. Странно, что вы такого слова не знаете.

– Фуф, дядя сказал, – выдохнули слушатели. – Давай ты больше это слово не будешь говорить. И дяде скажем, чтобы он больше таких выражений в адрес полковников не допускал. А то до пенсии будет в лейтенантах ходить.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70949545?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Виктор Сапожников

Тип: электронная книга

Жанр: Юмористическая проза

Язык: на русском языке

Издательство: Автор

Дата публикации: 05.08.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Я из поколения, которое родилось в 80-е, взрослело и познавало жизнь в 90-е, начало роботу и обзавелось семьей в нулевые. В этом сборнике юмористических рассказов я расскажу забавные истории из этих, теперь уже легендарных времен.

• Добавить отзыв
• Имя
• Комментарий
• Опубликовать