Главная страница | Современная русская литература | Летающий сейд

Летающий сейд
Мария Чинихина


В сопках, во время школьного похода пропадает подросток. Однако несколько дней спустя он появляется на центральной улице. Что это? Таинственное спасение? Магия лопарей-саамов? Или молодой ученый Александр Воронов, приехавший в городок из Петербурга искать пропавшего отца, найдет научное объяснение? Ведь лопари-саамы не просто древнейший народ, сведения о котором затерялись где-то в старинных преданиях, легендах и волшебных сказках.





Мария Чинихина

Летающий сейд







1.



Утро понедельника, пришедшегося на первое сентября, выдалось безоблачным и безветренным, словно и не было хмурых выходных и мелкого моросящего дождя. От нагретого асфальта поднимался пар вчерашних луж, от непривычного душного воздуха саднило горло. Пышный букет ярко-белых хризантем, лишь связанных лентой, разваливался в руках. Отец как всегда забыл упаковать его в целлофан, а мама как всегда сказала, что упаковка скрывает естественную красоту цветов.

Настя Каратаева, в очередной раз поправив букет, обогнула Администрацию и вышла к городскому скверику. Впереди голубело здание школы. Три этажа венчались пологой красной крышей. Ремонт опять не сделали: штукатурка местами осыпалась, стали заметны мелкие трещинки. Ветви карликовых берез едва доставали до окон первого этажа.

Настя обрадовалась, увидав как по ступенькам крыльца, аккуратно переступая короткими ножками, поднимается Наталья Сергеевна, директриса. Наташа, как ее называют все ученики. Вообще любовь к директрисе не типична, но у них в школе номер один – вот так.

Наташу любили все, в том числе и за тонкий флёр тайны, которым она была окутана. Никто не знал сколько ей лет. На ее широком бело-молочном лице не было ни единой морщинки, но коротко стриженные волосы пробивала мерзлая седина. Казалось бы, обычная вдова подводника, каких в городке полно. Но стоило посмотреть в ярко-зеленые глаза, цветом напоминающие летнюю тундру, как человек начинал к ней тянуться. Поговаривали, что Наташу на самом деле зовут не так. У нее есть саамское имя. Настолько труднопроизносимое, что никто никогда его не употреблял.

Обычно на каникулах Наташа вела разные кружки, но в это лето уезжала, и никто не знал куда…

– Настюха, да за тобой не угнаться!

Настя Каратаева оглянулась:

– Привет, Светка. Ну надо же… Как вытянулась!

Светка Овчинникова в оранжевых легинсах и толстовке лимонного цвета напоминала посреди северного военного городка экзотический фрукт. Картину дополняли огненно-рыжие волосы, собранные в пышный хвост. Пролетев сквозь школьные ворота она, тяжело дыша, взяла Настю под руку. Одноклассники косились на Светку, учителя смотрели с неодобрением.

– Ну и тяжесть, – пожаловалась подруга и перебросила рюкзак, набитый учебниками, с левого плеча на правое. – Уроки все будут, по расписанию.

– С чего ты взяла? – покачала головой Настя, поднимаясь по ступенькам. – В девять сбор в классе. Потом идем к памятнику подводникам.

– А на фига я эту тяжесть тащила? – вздохнула Светка. – Ух, Петухов развел как пятиклассницу! Типа директор новой школы, хрыщ приезжий, договорился с его отцом мэром больше не устраивать никаких мероприятий за счет учебной программы. И цветы, я конечно же, не купила. Только вчера вечером из Севаса прилетели…

– Давай мои положим, – предложила Настя. – Многие, смотри, в этом году без цветов.

– Спасибо, подруга, выручила. Только забежим потом к папе в кафе, я тебе деньги отдам.

– Да не нужно.

– Нет, нужно, – обиженно заявила Светка.

Школьный вестибюль гудел, как улей. Ученики толпились у раздевалки, бросали в руки прихрамывающей гардеробщицы верхнюю одежду, не такую уж и нужную по сегодняшней теплыни. Девчонки-старшеклассницы сбивались в стайки у доски с расписанием, хихикали, видимо обсуждали мальчишек. Под портретом президента Ельцина стояла большая коробка для цветов. Настя аккуратно положила хризантемы, стараясь не помять. После сбора в классе коробку возьмут мальчики и понесут к Черной Стеле.

Все, как в прошлом году, и позапрошлом… Настю радовала привычная обстановка. Хотя нет, кое-что переменилось…

– Наша классная перевелась в новую школу, – сообщила она Светке. – А нас вроде как сама Наташа берет…

– Да ладно! – аккуратно выщипанные брови Светки поползли на лоб. – Директриса строгая конечно… И на лето задала читать столько, что я и трети не осилила. Ну ничё, переживем. Жаль, Катюха с этого года не с нами.

– Да не повезло. Наташа пыталась договориться с директором новой школы, чтобы из нашего класса не переводили тех, кто живет за поликлиникой, да не вышло…

– Ты откуда знаешь?

– Петухов в субботу по секрету сказал.

– Опять этот Петухов! – воскликнула Светка.

Настя сквозь толпу протиснулась на лестницу и стала подниматься, поглаживая рукой широкие, такие родные деревянные перила.

– Вы чё, с Петуховым встречаетесь? – догнала ее Светка на площадке.

– Не придумывай, гуляем в сопках. Иногда.

В огромный класс, где Наташа преподавала русский и литературу, Настя и Светка заходили последними. Казалось, в этом помещении все стены стали окнами – так много здесь было света. И все-таки хватило места и десятку портретов классиков. Чехов, Достоевский, Толстой, Бунин, Ахматова и Булгаков казались ученикам дальними родственниками, настолько добрыми были у них лица.

Светка мигом проскочила к третьей парте в центральном ряду. А Настя шаг замедлила. В классе сидел незнакомец. Чем-то неуловимым он напоминал Наташу. Такое же широкое скуластое лицо, только усыпано веснушками, такая же короткая стрижка, только спутанные серо-желтые волосы напоминают паклю. Глаза, невнятно серые, мрачно смотрят исподлобья.

– Это что за кен на нашем месте расселся? – возмутилась Светка, которой пришлось бросить рюкзак на четвертую парту.

От грохота тяжелых учебников класс вздрогнул. Настя села рядом с подружкой, убедилась, что на них никто не смотрит и никто их не слушает, и тихонько шепнула Светке на ухо:

– Говорят родственник Наташи. Из-за него она наш класс взяла…

Прозвенел звонок. Вошла директриса. На ней прекрасно смотрелись красный пиджак и темно-синяя узкая юбка. Настя знала, что это традиционные цвета саамов. Наташа носит этот костюм лет десять, но выглядит он как новенький.

– Всех поздравляю с началом учебного года! – Наташа прошла к столу и раскрыла журнал. – Надо бы провести перекличку, но я и так вижу – все на месте. Ну что, открывали летом книги?

Класс загудел. Кто-то недовольно, кто-то радостно.

– На такой объем и двух каникул не хватит, – крикнули с последней парты.

– Это как читать, – возразили на первой.

– Эх вы, – строго покачала головой Наталья Сергеевна. – Ну раз так… Начнете и, поверьте, втянетесь. У кого какие впечатления от «Мастера и Маргариты»?

Взметнулся лес рук. Директриса улыбнулась.

– Так, давайте по порядку. Первым будет…



Урок пролетел незаметно. Многие хотели высказаться, но прозвенел звонок.

– А теперь идем к Чёрной Стеле, – объявила Наташа. – Мальчики, не забудьте взять коробку с цветами. Каратаева, задержись на минутку.

Одноклассники брали рюкзаки и выходили в коридор. Наталья Сергеевна доверительно положила руку Насте на плечо:

– Я видела, что Тойво занял ваше место, но ты не обижайся. Лучше завтра после уроков покажи ему школу.

– А правда, что он ваш родственник? – осмелилась спросить Настя.

– Внучатый племянник.

– А откуда он приехал?

– Из Бёрге.

– А что с его родителями? – встряла Светка.

Наталья Сергеевна понизила голос.

– Выходили в море на лодке. Шторм их потопил. Тойво теперь со мной.

К полудню ученики старших классов собрались на первом этаже. Директриса сделала знак. Все устремились за ней на школьный двор и зашагали в сторону Администрации. Среди несущих коробку Настя разглядела желтые патлы Тойво. Он шел позади Наташи. И, кажется, впервые за целый день выдал что-то наподобие улыбки.



Улица Ленинского Комсомола живет обычной жизнью. Жены офицеров торопятся до обеда мужей закончить дела – купить продукты, отстоять очередь в банке, получить посылку на почте, выгулять собаку. В предобеденной суете и не замечают они, как медленно и печально золотеют карликовые березы, как шуршат, будто шепчут опавшие листья на брусчатых тротуарах. На площадь у Дома офицеров один за другим выходят из оранжевого вахтового автобуса подводники в черной форме. В окнах семейного кафетерия Овчинниковых по случаю траурного дня алеют гвоздики. С балконов пятиэтажек за приближающимся шествием наблюдают женщины с маленькими детьми. У многих фотографии в траурных ленточках.

Новенькая однокупольная деревянная церковь, мимо которой лежит путь к Чёрной Стеле, стоит на самом высоком месте городка – на сопке. В трещинах камней белеет сухой ягель. Вершина сопки густо поросла тощей рябиной и кривыми кустами можжевельника.

На площади у памятника возбужденно суетятся местные телевизионщики. Репортаж ведёт отец Кати Кузнецовой. Оркестр Дома офицеров исполняет траурный марш. Гремят литавры, сверкают в лучах сентябрьского солнца трубы и флейты. Тут же в своем неизменном ярко-красном пуховике бегает радиожурналист Володя Тетерин. Всего год как приехал, а голос его для горожан сделался уже родным.

Со стороны улицы Колышкина приближается вторая школа, со стороны улицы Мира – колонна новой, получившей номер три. На временную трибуну уже поднялся глава Администрации. Гражданский костюм сидит на нем неловко. Серебряным ежом блестит армейская стрижка.

– Сегодня мы собрались почтить память мужей и родителей многих из вас…

Микрофон зафонил до рези в ушах. Траурная музыка смолкла, словно осеклась. Белый баклан с желтыми глазами и красным клювом, воплем разрезая душный сентябрьский воздух, пролетел над сопкой, опустился на вершину корявой рябины, снова взмахнул крыльями, покружил над памятником и уселся на гранитной ступеньке перед Стелой.

– Да чтоб тебя, – высказал мэр свое неодобрение микрофону, краснея лицом.

Микрофон тут же перестал свистеть и разнес его слова по всей площади. Присутствующие невольно заулыбались. После короткого поклона мэр выпрямился и помахал собравшимся. Военный дирижёр поднял палочку, призывая оркестр к вниманию. Трубы запели еще громче. Глава Администрации еще что-то проговорил, но его мало кто услышал. Медленно печатая шаг, два рослых мичмана пронесли и возложили к подножию Чёрной Стелы траурный венок. Ученики второй школы последовали за мичманами, тоже держа венки, увитые черными лентами. А приезжий директор и спустившийся с трибуны мэр торжественно пронесли и опустили на ступени чёрного гранита форменные офицерские фуражки.

Отец Кати, командуя оператору бежать быстрее, бросился вдогонку за приезжим. Настиг его у трибуны. Глава Администрации тем временем давал интервью Володе Тетерину. Радиожурналист улыбался мэру обаятельной мальчишеской улыбкой. Невысокий, худенький, стильно остриженный… Издалека он казался подростком.

Новый директор разделался с вопросами телевидения быстро. Направился в сторону, где стояли учителя школы номер три, среди которых было много знакомых Насте лиц.

– Ну и симпатяга! – прошептала Светка. – Нужно подробно расспросить Катюху, откуда он такой взялся.

– А почему ты думаешь, что Катя знает? – насторожилась Настя.

– Ну так кто-нибудь в её новом классе знает обязательно. Странный он… странный. Но и Красавчик… Загляденье… И молодой. Ему лет двадцать пять?

– Не меньше тридцати.

Настя вгляделась в нового директора. Профиль – хоть на монету или медаль. Чёрная шевелюра, зачесанная ото лба, блестит как полированная. Приезжий повернулся и посмотрел в их сторону.

Ну надо же! Ресницы как у девушки!

– А что это он в чёрном костюме, белой рубашке и чёрном галстуке? Прям агент ФБР….

– Свет, все, молчи, наши идут.

Мальчики, среди них Тойво и Петухов, поставили коробку и начали вынимать из неё живые цветы. Траурные венки почти скрылись под пышными букетами. Наташа дождалась, пока они закончат и сделала то, что делала всегда. Опустила руку, странно извернула кисть и будто из воздуха взяла пышную жёлтую ветку горного золотарника.

– Я видела похожее растение в Лапландском заповеднике, – тихонько шепнула Катя.

Золотарник самым необычным образом появлялся в руках Наташи в момент возложения. А когда всё заканчивалось – куда-то пропадал. Каждый год Настя с подружками подходили к Чёрной Стеле, чтобы рассмотреть цветок поближе, но вместо подношения Наташи – видели на мраморе только немного воды и почему-то след от форменного флотского ботинка.

К белому баклану присоединились чёрные хохлатые птицы. Казалось, они тоже наблюдают за церемонией. Военный оркестр собирал инструменты, официальные лица покидали временную трибуну и рассаживались по служебным «Волгам». Очнувшиеся ученики гурьбой ринулись на параллельные улицы.



Кафе Овчинниковых располагалось на первом этаже пятиэтажки и окнами выходило на улицу Ленинского Комсомола. Просторный зал был полон. Многие столики, накрытые весёлыми клеёнчатыми скатерками, занимали женщины с маленькими детьми. Пару дальних – Настины знакомые из второй школы, еще какие-то подростки. Шумные мичманы сидели у самого большого окна. Домашнего уюта добавляли накрахмаленные салфетки, стоявшие веером на каждом столике, узорчатый тюль на окнах и хрупкие маленькие вазы с гвоздиками.

Настя, Катя и Светка прошли к стойке, присели на высокие стулья, умостив на коленях рюкзаки. На пластиковых полочках возле кассового аппарата как всегда лежат сникерсы и марсы. Литровая банка доверху набита жевательной резинкой в разноцветных обертках. В воздухе витает аромат растворимого кофе и ванили.

Светка откашлялась, привлекая внимание отца, который шуршал пакетами в скрытой от глаз посетителей кладовке.

– Минутку! – отозвался Роман Алексеевич.

Вскоре он подошел к стойке. Короткие волосы цвета спелой пшеницы, голубые глаза – Светкин папа напоминал Насте арийца из военного фильма… Но мудрая ирония прищура опять же ломала всё впечатление…

– А, девочки, – пригласительно махнул Роман Алексеевич. – Простите за неудобство, очень много народу сегодня… Вы посидите пока. Сейчас вас угостят моим фирменным черничным пирогом и брусничным чаем. Надежда, поторопите Евгению Петровну, – обратился он к официантке.

Невысокая темноволосая женщина лет сорока в белом кружевном переднике и наколке кивнула Светкиному отцу и ушла на кухню. Настя расположилась между подругами. Из головы не выходил темноволосый Красавчик историк.

– Ну Кать, ну и симпатичный у вас директор, – заявила Светка.

– Да обычный он, – пожала плечами Катя.

Симпатичное личико и нежные карие глаза сражали наповал всех мальчиков в классе. Но сегодня Катя выглядела безрадостной, как никогда. Было заметно, что она переживает из-за перевода в новую школу. Катя тоскливо скользила взглядом по бутылкам с алкоголем, стоявшим на полках за спиной Светкиного отца, и будто мечтала напиться с горя.

– А как его зовут? – не отставала Светка.

– Александр Евгеньевич, – грустно ответила Катя.

– Ну и везучая ты, Катюх! Каждый день с таким Красавчиком в коридорах сталкиваться!

– Я уже скучаю по Наташе, – вздохнула Катя. – Лучше неё нет никого.

– Согласна, – поддержала подругу Настя.

– А что новенький ведёт? – продолжила приставать Светка.

– Историю. Вместо уроков по субботам обещал походы в сопки, типа в наших местах есть пещеры, в которых велись раскопки в пятидесятых. Говорит, если бы не внезапное затопление, летающий сейд уже нашли бы.

– Ого! – воскликнула Светка. – Пятидневка… Итс кул!

– Да ну, – все так же мрачно произнесла Катя. – Я откажусь, пусть двойки ставит. Ненавижу болота и сырость!

– Давай я вместо тебя буду ходить в сопки, с удовольствием надену папулины резиновые сапоги! – предложила Светка.

– Никаких походов, – нахмурил брови Роман Алексеевич.

– Ну п-а-а-п.., – протянула Светка.

– Я сказал нет. И ты, Катя, не расстраивайся. В Управлении образования никогда не позволят какому-то приезжему хорьку менять учебный план.

– Кстати, откуда он? – спросила Настя.

– Из Питера, – бросила Катя.

Тут Настю осенило. Каждое лето она гостила у бабушки в Санкт-Петербурге. Гуляла по набережным, в Михайловском саду, на Марсовом поле. Недалеко располагался этнографический музей, величественное здание с колоннами, мраморной отделкой и витражами на потолках. В кружке, который вела Наташа, Настя задумала сделать доклад о саамах-лопарях и проиллюстрировать его фотографиями. В тот день она встала пораньше. Миновав турникеты, свернула налево и попала в зал северных народов. Настя бывала в музее раньше, но и представить не могла, что он такой огромный. Пленочной мыльницей она фотографировала колпаки, вязаные из шерсти, длинные ситцевые рубахи, суконные штаны, украшенные бисером и цветными лоскутами, глухие штаны из замши и оленьих шкур со шнурком на поясе, кафтаны с высокими воротниками-стойками, пёстрые юбки на лямках, сложные головные уборы из красного кумача, расшитые жемчугом и бусинками, вежу-шалаш из тесаных брусков и бересты, манекен, изображающий шамана с бубном и свистулькой, кожаную лодку, чучела ездовых северных оленей…

Вдруг из служебного входа в зал выскочил темноволосый мужчина в чёрном двубортном американском тренче длиной до самых ботинок. Развернулся на каблуках, снова распахнул дверь, просунул голову и крикнул:

– Ну так и скажите, что вам плевать на науку! Я сам поеду на Кольский, сам найду пещеры, привлеку спонсоров и возобновлю раскопки!

Из-за двери прозвучал сердитый мужской бас. Незнакомец ничуть на смутился.

– Летающий сейд существует!

Странный мужчина со всей дури саданул дверью, пролетел мимо Насти и скрылся из глаз. Теперь Настя знала наверняка – в зале этнографического музея она видела директора новой школы. Удивительно, что они вновь встретились в маленьком военном городке…



Хлопнула входная дверь. К барной стойке, лёгок на помине, подошел Александр Евгеньевич. Поправил узел чёрного фбр-галстука и мягко проговорил:

– Мне бы пообедать. У вас есть оленина?

– К сожалению нет, – покачал головой Светкин отец. – Могу предложить свежую сёмгу и томатный суп с морепродуктами.

– Ну давайте. Я присяду там.

Красавчик занял освободившийся столик и стал смотреть в окно. Сверка больно толкнула Настю локтем.

– Ну и симпатяга, ну и Голливуд…



Из кухни вернулась Надежда. Молча поставила три кружки, заварочный чайник, тарелку с нарезанным пирогом.

– А вот Наташа, – громко проговорила Светка. – Как она проворачивает чудеса с золотарником?

– Вероятно, она цветок где-то в плаще несёт, – предположила Катя. – А потом достает не то из-за спины, не то из кармана, просто никто не успевает заметить.

– Тогда почему, когда мероприятие заканчивается, горный золотарник исчезает? – продолжала любопытствовать Светка.

– Может его ветром уносит? – предположила Настя.

– Наталья Сергеевна очень любила своего мужа, – вмешался Роман Алексеевич. – Помню, после трагедии всё обивала пороги Мурманского обкома, чтобы памятник поставили. Она тогда работала простым учителем, никто её, конечно, всерьез не воспринимал.

– А ты, пап, откуда это знаешь?

– Странный вопрос, я ж хозяин городского кафе.

– Девчата, – развязно произнес проходивший мимо мичман, из тех, кто сидел у окна. – Ради бога извините, что встреваю в такую интересную беседу, но в городе поговаривают: Наталья ваша – колдунья.

Все вокруг было обыкновенно и буднично: залитый тёплым сентябрьским солнцем зал кафе, голос Володи Тетерина, читающий по радио местные новости, маленькая смеющаяся девочка с воздушным шариком в руке, смешной пацан из второй школы в модных адиках и его весёлая подружка в лосинах, надувшая под носом пузырь жвачки… Красавчик историк, склонившийся над своим супом, бросил быстрый взгляд в сторону бара. Да какое право имеет этот подвыпивший мичман разносить такие слухи про Наташу?

– Вы придумываете? – хохотнула Светка.

– Нет, конечно. – Рука мичмана поблуждала в воздухе и раза со второго ухватилась за спинку Настиного стула. – Я на полном серьёзе, девчонки. Моя жена после разговора с этой ведьмой собрала вещи и отчалила к родителям в Питер. Вернулся со службы, а на столе записка. Год не звонит, на письма не отвечает.

– Это ваше семейное дело, – возмутилась Катя. – Наталья Сергеевна ни при чём.

– Она добрая, – подхватила Светка.

– Все её любят, – горячо добавила Настя.

– Ага, конечно, – заспорил мичман. – На то она колдунья. Всех в городе загипнотизировала. Ну, ваше дело, – и он нетвёрдой походкой направился в сторону мужского туалета.

Настя съела последний кусочек пирога и вытерла губы мягкой бумажной салфеткой. Вдруг ей показалось, что замолчало радио, затихли голоса и в милом, по-домашнему уютном зале кафе, на несколько секунд повисла жуткая тишина, сквозь которую пробился звук капающей воды. Странный звук. Говорят, таким гулким он бывает, когда затонувшую подлодку сжимает морская толща…

– Как думаете, правда про Наташу? – заинтригованно спросила Светка. – Она же саамка?

– Свет, не выдумывай, – отрезала Катя.

– С чего ты взяла, если саамка, так сразу колдунья, – сердито проговорила Настя. – И вообще, про волшебников всё выдумки.

Света удрученно заегозила десертной ложечкой по своему блюдцу.

– А мне бы хотелось, чтобы Наташа обладала паранормальными способностями. Как многие в Икс Файлс. Скучно-о-о. Вот бы узнать правд-у-у…

– Так давайте проследим за ней. Куда она ходит после школы? – совсем оживилась Катя.

– Еще можно Тойво расспросить, – предложила Настя.

– Ага, такого в век не разговорить, – усомнилась Светка.

– Ну, попробовать можно, – сказала Настя.

– Саамы очень древний народ, – вдруг прозвучал за спиной голос Красавчика-историка. – Сам Иван Грозный велел доставить лапландских шаманов, шестьдесят нойдов привезли в Москву накануне Крещения. Прибывшие устроили коллективное камлание, результат которого для царя оказался неутешительным – ему сообщили точную дату смерти.

– И как поступил Иван Грозный? – спросила Светка.

– По одной версии царь жестоко расправился с лапландцами, по другой – приказал сжечь колдунов в назначенный ими день, чтобы доказать их неправоту, по третьей – утром восемнадцатого марта одна тысяча пятьсот восемьдесят четвертого года государь вышел к шаманам и обвинил их в шарлатанстве. Тогда один из нойдов пробурчал: «Ещё не вечер». И оказался прав – после ужина Иван Грозный скончался.

– И при чем тут Наталья Сергеевна? – спросила Настя.

– Часто нойдам противостояли злые ведьмы гейды, которые могли причинить людям вред. Хотя и с добрыми волшебницами вёльвами мало кто имел дело, саамы четко разделяли магические традиции на мужские и женские. Вы, девочки, присмотритесь к директрисе. Если заметите у неё специальную прялку для работы с магией сейда, то она точно колдунья…

– Как вам обед? – перебил Красавчика Роман Алексеевич.

– Благодарю, было очень вкусно, – вежливо ответил историк, подхватил со спинки стула свой чёрный тренч и направился к двери.

Посетители стремительно расходились, зал почти опустел.

– Всё, мне пора, – Катя натянула на плечи рюкзак.

– И мне, – улыбнулась Настя. – Давайте встретимся завтра после уроков.

– В сквере перед Администрацией? – предложила Светка.

Настя и Катя кивнули.

– Погуляем? Настюха, может, Тойво позовем?

– Конечно, – улыбнулась Настя и помахала подругам.



2.



Утром в субботу Настя шла по гулким улицам, казавшимся шире в ранний рассветный час. Припаркованные машины, пустые скамейки, на которых обычно собираются бабушки обсудить сплетни.

Солнце едва показалось из-за пологих сопок, возвышавшихся над городком. Из подъезда пятиэтажки выбежал торопливый военный, на ходу застегивая шинель. Седой вахтёр ритмично цокал ботинками, возвращался с ночной смены. Насте вдруг стало зябко в грубой брезентовой куртке. Хотя озноб по всему телу, возможно, и не от холода вовсе…

На улице Ленинского Комсомола невольно замедлила шаг. Кто-то ночью ограбил видеосалон. Разбил витрину, раскидал по тротуару коробки из-под кассет…

Ну вот, только хотела заглянуть в понедельник после школы, выбрать новинку!

Настя по зебре перебежала дорогу и повернула на Строительную. Экспедиция с Красавчиком-историком продлится до воскресенья, а она уже жалела, что пообещала Кате и Светке пойти со всеми. Лямки походного, тяжело нагруженного рюкзака, натирали плечи, а новые резиновые сапоги болотного цвета оказались велики.

Петухов дожидался, как и было условлено накануне у арки городского рынка. На длинной шее болтается размотанный шарф, непромокаемые штаны заправлены в сапоги, штормовка сидит ладно, будто пригнанная в ателье. За спиной угадывается грамотно уложенный рюкзак, в руке – солдатская фляжка.

– Настюх, на часы смотрела?

– Чего кипятишься? – огрызнулась Настя. – Ну проспала, бывает.

– Так уйдут же без нас. Не отставай. Времени в обрез.

– Хочешь, чтобы шла быстрее – неси!

Настя освободилась от тяжелого рюкзака, а Петухов глотнул из фляжки и без возражений взвалил на плечо и её ношу тоже.

Во дворе школы номер три было многолюдно. Новые Катины одноклассники, ещё какие-то ученики, Катя, Светка, Красавчик-историк, сменивший свой чёрный тренч на модный питерский пуховик цыплячьего цвета.

Новое здание школы, тоже панельное, как и почти все дома в городке, казалось построенным из детских кубиков. Панели были – красные, белые и зеленые.

– Так, внимание! – хлопнул в ладоши Красавчик и поднялся на бетонное крыльцо. – Надеюсь все, кто хотел, пришли. Все знают это место? – он раскрыл папку и показал собравшимся пожелтевшую фотографию, вложенную в файл.

На старом чёрно-белом снимке был смутно виден пологий склон сопки, засыпанный крупными, испещренными лишайником камнями.

– Выглядит устрашающе! – крикнули сзади.

– На черепаху похоже!

– Согласен, – кивнул историк. – Тем не менее, подниматься по такому склону достаточно легко. Присмотритесь. Размеры камней соответствуют высоте ступеньки, на которой я сейчас стою. Там есть места для отдыха – ручей, моховая и ягодные полянки…

– Я знаю, где это! – вскинул руку Петухов. – Это надо в сторону КПП идти. К позднему вечеру, может быть, доползем.

– Ну хорошо, стало быть, назначаю вас проводником группы. Вы в моем классе?

– Нет, я из первой, – уточнил Петухов.

– Ах, вот как, – Красавчик снова хлопнул в ладоши. – Сейчас Катерина Кузнецова, староста класса, вас пересчитает, чтобы в походе никого не потерять.

– А можно я? – без смущения предложила Светка.

Красавчик вскинул бровь. Ни кивка, ни улыбки в ответ. Светка скисла.

– Так что? – тише переспросила она. – Вы же видите, Катя распределят, кто из мальчишек тащит снарягу.

– Ну раз так, давайте вы, – вздохнул Красавчик.

Светка повернулась к Насте.

– Ты видела?

– Ну, да, – ответил за Настю Петухов. – Прелестный образ ахеянки в ореоле рыжих кудрей волнует кровь приезжего историка жгучей страстью…

– Петухов! – вскипела Светка. – Еще слово…

– Ребята, – вмешалась Катя, – ругаемся потом, лучше мне помогите. Так, ты, постой, – остановила она какого-то дылду. – Бери вон ту палатку.

– Ахеянка с рыжими кудрями от негодования потеряла дар речи, – продолжил прикалываться Петухов.

– Настюх, держи своего ухажёра от меня подальше, а то я не ручаюсь…

Настя взяла Петухова за локоть и повела его к воротам.

– Ты чего к ней цепляешься?

– Ревнуешь?

– Идиот, – фыркнула Настя.

Неужели так заметно, что Светке нравится Красавчик?

– Настюх, ну я пошутил.

– Дурацкие у тебя шутки…



Группа двигалась бодро. Петухов и Красавчик шли первыми, за ними тянулись остальные. Настя и Светка держались вместе. Катя – где-то в стороне. Было заметно, что поход ей не в радость.

Пологие сопки на горизонте заметно подросли. Дорога, знакомая и однообразная: поворот направо, прямо, через полянку, окруженную можжевеловыми кустами, потом пять километров вдоль болота и мелкого корявого сосняка, первый подъем в сопку, поросшую рдеющей рябиной, спуск, снова подъем, спуск, потом направо, по скользким мокрым камням через узкую речушку.

После переправы свернули в реденький, полупрозрачный ельник. Затем километров десять шли по упругим болотным мхам. Потом по вырубке, усеянной рваными ранами от гусеничной техники. Сапоги болтались на ногах у Насти, подошвы скользили по прелым березовым листьям. Красавчик выдерживал темп, вышагивал рядом с Петуховым в светлых городских кроссовках, уже испачканных зелёно-бурым. У него была с собой большая копия карты. Время от времени он разворачивал лист, и они с Петуховым водили пальцами по извивам местности.

– Половину пути прошли! – объявил Петухов.

В ответ на это Красавчик забрался на мшистый камень, широко раскинул руки и громко выкрикнул:

– Привет, тундра!

Настя его прекрасно понимала. Иногда ей казалось, что она как губка впитывает красоту этих мест.

Низкое и неяркое солнце позолотило мягкие кочки, обласкало озябшие елки. В туманной дымке на моховых болотах зеленели острова. Сразу за ними простиралось ярко-синее озеро. Обрывистые каменистые склоны прибрежных сопок уходили прямо в воду. Склон ближайшей к ним рассекала глубокая расщелина. Причем, если вершины соседних сопок густо поросли морошкой и черникой, то на этой сопке Настя не заметила ни одного кустика. И все это покоилось в тишине, в тундровой дреме. Настя слышала только звон в ушах, да тихое бурчание ручья где-то поблизости.

Слева тянулся покатый спуск к озеру – среди корявых берез и осин местные протоптали тропки.

Привал сделали на обжитой поляне. Здесь уже стояли лавочки и загородки из камней.

– До темноты к КПП выйдем? – на всякий случай уточнил Красавчик.

– Конечно, – Петухов взял топорик и исчез в кустах можжевельника.

Скоро он приволок охапку хвороста. Красавчик разжёг костер на каменном костровище. Дымный столб закачался, поднялся и обвил вершины двух искривлённых сосенок. Запахло ягодным чаем и печеным в фольге картофелем. Для Насти стало сюрпризом, что какой-то опыт походов у интеллигента-петербуржца, видимо, имеется. Она села между Светкой и Петуховым. Кате досталось место рядом с Красавчиком. Светка тут же захотела поменяться с подругой местами, но Красавчик отрицательно помотал головой.

– Ну конечно, ему нравится Катюха, и что я лезу! – огорчилась Светка.

– Не бери в голову, – Настя приобняла подругу. – Катя его помощница в этом походе, всю рутину на нее скинул.

– Лучше бы Петухов помогал.

– Не, я с Настюхой, тут тепло и уютно, – Петухов взял Настю за руку.

И это не ускользнуло от любопытных Светкиных глаз. Она ухмыльнулась и ткнула Настю локтем в бок.

– А вы знаете, что такое сейды? – спросил Красавчик.

Все молчали, даже Петухов.

– Это особенные скалы на каменных подпорках. Многим более тысячи лет. У саамов сейды исполняли роль религиозного объекта во время праздников. По преданиям к некоторым можно было подходить лишь в определенное время, и рядом с ними запрещалось стоять женщинам. Все слышали про Куйву?

– Я слышала! – похвасталась Светка.

– И что же вы можете нам рассказать?

– Ну… Ну…, – Светка тряхнула рыжей шевелюрой, взглядом попросила Петухова о помощи. Но Петухов сморгнул и отвернулся. Должно быть, ни про какого Куйву он не знал.

Красавчик вздохнул:

– Куйва – главная достопримечательность Ловозерских тундр. На высоте семьдесят четыре метра отвесная стена образует выступ, рельефом напоминающий человеческое лицо. Древние саамы во время сражения со шведами окружили их предводителя – непобедимого Куйву. Не имея возможности спастись, Куйва «застыл на скале, что над озером висит». Известны случаи исчезновения людей в тех местах.

– А мы к Куйве идем? – спросил Петухов.

– Мы ищем Летучий камень. По саамской легенде, этот сейд прилетел из Скандинавии и долго искал спокойное и благодатное место. Нашел где-то в этих краях. В пятидесятых годах Летучий Камень почти нашли, но зарядили дожди и местность вокруг, в том числе и интересная в археологическом отношении пещера, оказались затоплены. Говорят, неслучайно. Но об этом потом.

На полянке воцарилась стеклянная, настороженная тишина.

– Исторические байки, – хохотнул Петухов. – Хотите реальную страшилку?

– Ну, давай, – ничуть не смутился Красавчик.

– Ладно, – Петухов расправил плечи. – Все знают, что у нас во многих семьях погибли подводники. Так вот, от штабных я слышал, что по осени эти самые моряки выходят на берег и бредут далеко на сушу.

– Допустим, – согласился Красавчик. – Только зачем им это?

– У подводников нет могил, они хотят земли и специально ищут места, где был оползень. Мы как раз идем к такой сопке! Один склон у нее съехал, повалил деревья, у подножия груда камней. Якобы среди них – тот самый, летающий.

У Красавчика загорелись глаза:

– Обязательно все осмотрим. А теперь: слышал ли кто-нибудь стенание моря? Как поют льды?

– Что это такое? – спросил Петухов.

– Льды поют, и это не выдумка. Феномен случается осенней порой и ровно в полночь. И по преданиям саамов не всякому дано это слышать. За морем на полуночнике живет хозяин, великий Старец, образом Морж. Повернется он на дне с боку на бок и стенают льды, и скрипят. Чтобы знали: Старик живой! И это великий Морж посылает саамам косяки сельди, и трески, и пикши, он подгоняет и палтуса, и камбалу. Это он гонит в реки красную рыбу, приводит морского зверя: тюленя и нерпу. Выбрасывает на сушу жирных китов. Великий Морж опускает тьму полуночную, чтобы отдохнули: и зверь, и рыба, и человек. Это он гонит ветры, грозовые тучи, топит корабли и дает шаманам власть над водой.

Опять наступила тишина. Чуть слышный шорох… Широко распахнув крылья, не торопясь, пролетел баклан. Большой, белый, с жёлтыми глазами. Покружил и опустился на каменистую вершину, от которой тянулась расщелина. Насте показалось, что именно эту птицу она видела у Чёрной Стелы. Дрожащими пальцами она вцепилась в локоть Петухова, а он в ответ улыбнулся улыбкой защитника.

– Так, – подытожил Красавчик. – Темнеет. Дальше идти небезопасно. Ставим палатки. Каратаева и Петухов идут за дровами.



Уже смеркалось, а Настины наручные часы показывали только пять. Низкое небо тяжело давило слоистыми облаками. Петухов водил фонариком вдоль глубокой трещины в скале. В темноте неясно проступали островки низкорослых северных березок, большие комковатые камни. В кружке света блеснул ручеёк.

Взобравшись на сухую полянку, Настя и Петухов присели на бледную хрусткую подстилку изо мха.

– Настюх, я тут подумал…, – пробормотал Петухов. – А давай дружить?

– Мы и так дружим, – пожала плечами Настя.

– Не, – Петухов погладил Настину руку. – По-взрослому.

– А как это?

– Сейчас покажу.

Петухов неловко обнял Настю. Его горячие губы ткнулись в шею, в щеку, и, наконец, добрались до рта. Поцелуй вышел кривоватый и мокрый. Настя отстранилась, прошептала:

– Не сегодня…

Ей нравился Петухов, но она считала его просто другом, весёлым, обаятельным. На прогулках он всегда о чём-нибудь оживленно рассказывал. Шагал легко, лихо, на автомате выбирая дорогу, никогда не путался ногами в поваленных стволах, кустарниках. Редко брал с собой зонт, шапку, для него будто не существовало дождя и снега. Настя привыкла списывать у Петухова контроши по алгебре и физике, забегала к нему домой позаниматься, если он пропускал уроки в школе. Ни о чём серьезном она и не думала. Хоть Светка и считала их «парой».

– Да ладно Настюх! – Петухов заглянул Насте в глаза. – Ну чем я плох? И мы уже не дети, в конце концов.

– Но я ещё к такому не готова…, – пробормотала Настя.

– Оглянись, какая красота вокруг! И тишина. Давай почаще встречаться, и не просто будем гулять. Тебя что-то смущает?..

Настя молча покачала головой. Петухов поцеловал Настю в затылок, прошептал невнятные слова, какие обычно говорят парни девчонкам в молодежных сериалах.

Вдруг над их головами послышался какой-то низкий рокот. Невдалеке будто из-под земли разлился странный мертвенный свет. Скрюченные березки на мгновение стали похожи на белые лампочки накаливания. Снова упал мрак, только перед глазами Насти плясали радужные пятна и изломанные гротескные тени. Полянка будто качнулась. Камни в бледных наростах казались зыбкими, нереальными. Лежалые, давно опавшие березовые листья зашуршали, будто в них возились мелкие зверьки. Настя, затаив дыхание, высвободилась из некрепких объятий Петухова. Нетвердо встала на ноги, побрела, сама не зная куда.

Петухов нагнал её, приобнял.

– Ну, Настюх. Подожди… Чего ты испугалась?

– Рокот и вспышка? Что это было? – Настя прислушалась.

– Все норм, – успокоил Петухов. – Тут недалеко аэродром части противовоздушной обороны.

– Ну и местечко для привала вы с Красавчиком выбрали, – буркнула Настя.

– Ты про мертвых подводников? Так это выдумки. Давай дровами займемся. А то решат, что мы потерялись.

– Впервые за вечер отличная идея, – поддержала Настя.

Петухов вернулся на полянку, подобрал топорик. Полез в можжевельник, затюкал, захрустел. Куча хвороста на моховой подстилке росла. Вскоре Петухов разогнулся и потер затекшую спину.

– Настюх, ты бери вот эту охапку, тащи к привалу. А я посижу чуток и нарублю дров потолще. Фонарик возьми.

– А ты как?

– В кармане запасной, – заверил Петухов и присел на камень.

Настя повесила фонарь на шею, сгребла хворост и по еле различимой дорожке понесла дрова к палаткам. Ей казалось, что они с Петуховым ушли недалеко, но обратный путь оказался каким-то длинным. То ли ветки и сучья слишком тяжелые и царапучие, то ли идти одной в темноте не по себе. Несколько раз Настя останавливалась. Никакого рокота, мертвенного света, никаких шорохов в опавшей листве.



Все сидели у костра тесным кружком. Белесый дым вместе с искрами поднимался и уплывал вбок за каменную стенку. Пляшущее пламя смутно озаряло лица. У Красавчика оно выразительное – чёрные волосы над высоким лбом, чётко очерченные брови над мерцающими глазами в девичьих ресницах.

Настя бросила свою ношу и села на камень возле палатки. Светка тут же накинулась с расспросами:

– А Петухов где?

– Чуть позже будет.

– Перешёл границы? Ты сбежала? – тихо хохотнула Светка.

– Да брось, – отмахнулась Настя.

– Не торопись говорить «да» Петухову, подруга. Ты из тех, кто может выбирать мальчиков, как платья.

– Ага. Скорее это Катя.

– Вот тут ты права, – вздохнула Светка. – Красавчик глаз с неё не сводит.

– Да ладно, – прошептала Настя. – Тебе кажется.

– Хотите анекдот? – предложил Красавчик.

Послышалось нестройное «да».

– Ну так слушайте. Директор музея посмотрел смету, которую принес старший научный сотрудник и, вздохнув, сказал: «Почему только археологи требуют такое большое финансирование? Математики просят лишь деньги на бумагу, карандаши и ластики». И, подумав, добавил: «А философы ещё лучше, им даже ластики не нужны!».

Красавчик тихо засмеялся, вспыхнув чудесными белыми зубами. Светка расхохоталась, Катя зааплодировала, а остальные, переглянувшись, скромно улыбнулись.

– Давайте я расскажу, – вызвалась Светка.

За оживлённой беседой прошло примерно полчаса.

– Каратаева, а где Петухов? – вдруг дернулся Красавчик.

Настя заволновалась, покраснела.

– Когда я уходила, он дрова заканчивал рубить. Сказал, что придет следом. Вы думаете, он заблудился?

– Петухов? – встряла Светка. – Кто угодно, только не он.

Лица сидевших у костра сделались тревожными. Красавчик тоже заволновался. Встал, обошел палатку, распорядился:

– Так, собираем посуду, ложимся спать.

– А вы? – напряглась Катя.

Красавчик включил фонарь.

– Поищу Петухова.

– Да он разыгрывает нас! – воскликнула Светка.

– Не думаю, – покачала головой Катя. – Александр Евгеньевич, можно с вами?

– Нет, – отрезал Красавчик. – Все до моего возвращения с Петуховым остаются здесь, – и, виляя лучом фонаря, ушёл в темноту.



Десятиместную палатку, похожую на брезентовую избу с окошками из пленки, поставили у каменного заграждения. Пол застелили войлочным ковриком, достали спальники. Все девочки лежали друг к другу бочком, как шпроты в банке. Светка крепко дрыхла, обняв свой рюкзак. Катя тоже спала, застегнувшись в спальник до самого носа. Временами она шептала во сне какие-то бессвязные слова.

К Насте сон не шёл. Из-за тесноты повернуться было невозможно, то и дело под ребра впивалась галька. Снаружи гудел поднявшийся ветер. Затем по крыше палатки хлестнул косой дождь. Плёночное окошко, заливаемое водой, напоминало слюду.

Настя лежала с закрытыми глазами. Хотела вырубиться, как все девочки, ничего не чувствовать… Но ее терзали смутные тревоги. Может Петухов её обманул? Не было у него запасного фонаря? Он заблудился, потому что отдал ей свой? Или из-за сорванной поясницы не смог дотащить дрова? Упал по пути и теперь лежит один в темноте, промокший, на холоде…

Настя старалась не обращать внимания на шум упорного дождя, похожий на рокот беспрерывно работавшего двигателя. Ей казалось – сознание вот-вот покинет ее, еще минута и она провалится в тяжелый сон.

Вдруг сквозь плеск воды прорезались громкие голоса и хохот.

– Есть мы!

Настя осторожно поднялась, чтобы не разбудить Светку и Катю, откинула полог и выбралась наружу. Мальчики ночевали в соседней палатке. В квадратных окошках слабо мерцал желтоватый свет. Может это они рассказывают смешные истории из прошлых походов?

На мгновение что-то содрогнулось в бесконечном мраке. Меж искривленных березок и сосен мелькнул жёлтый пуховик Красавчика. Следом появился Петухов с охапкой дров.

– Александр Евгеньевич, вы нашли его? – радостно крикнула Настя.

– Есть мы! – ответил ей гулкий, мокрый рев.

Красавчика и Петухова стер мрак. Где-то вдалеке раздался глухой рокот. Настя вдруг оказалась на берегу бушующего моря, на тонкой полоске прибрежной гальки. Рядом над штормом нависли обрывистые скалы. Волны бились о них с грохотом, это было похоже на водяные взрывы. Сквозь шипение и гром доносился странный скрежет, будто тонуло сразу много кораблей. Вдруг из пелены, из несущихся гребней, будто гигантский кит всплыла ржавая подводная лодка. С нее спустили три, не то четыре валкие шлюпки. Они с шорохом врезались в гальку. И один за другим на берег стали выходить подводники. Бледные, просоленные лица были покрыты тиной и илом. Синие робы мокрые, пропитаны водой и кровью. Подводники шли очень медленно, но держали некое подобие военного строя.

Теперь над головами моряков возвышалась огромная сопка, выше всех, что Настя видела в окрестностях городка. Сбоку черный оползень обнажил вязкую землю, оплетенную корнями погибших кустов. Подводники тянулись к земле, ступали на нее с синими мертвыми улыбками, уходили по колено, по пояс и, исчезая, кричали:

– Не есть мы!

И земля оползня смыкалась над их головами.

Настя очнулась. В палатке было душно и тихо. Она пробралась между девчонками, расшнуровала полог и вышла наружу. Голова кружилась, во рту было сухо, сильно тянуло живот. Она схватила мокрый чайник, глотнула прямо из носика горькой вчерашней заварки. Присела на отсыревший камень. С низкого пасмурного неба еще накрапывало. Красавчик в порванном, испачканном пуховике грел руку над чахлым от сырости костерком. Заметив Настю, он повернул к ней бледное лицо.

– Петухова нигде нет. Надо организовать поиски. Возвращаемся.



3.



Утром в воскресенье Лариса Георгиевна шла из ближайшего магазина домой. Плотно набитые пакеты с продуктами оттягивали руки, больно врезались в ладони и грозили порваться. После ночного дежурства в госпитале ныли виски, а в ногах была такая усталость, что десятиминутный путь растянулся на полчаса.

В лужах отражалось пасмурное небо, крашеный кирпич пятиэтажек и обреченно черневшие ветви берез, с которых налетавший ветер срывал остатки листвы. В глубине маленького сквера мокро блестел памятник Ленину, у подножия увядал жухлый букетик. На пешеходной дорожке желтели листья, разбухшие от влаги и примятые подошвами прохожих.

Наконец показалась голубенькая пятиэтажка, в которой жили Каратаевы. В точно таком же доме, сразу за детской площадкой, весь первый этаж занимал офис местного телевидения и радио. Лариса Георгиевна нисколько не удивилась, заметив, как мимо детских качелей несется Володя Тетерин. Он был легок, быстр, всегда торопился, будто боялся опоздать на эфир и переживал, что кто-то другой первым прочитает его срочную новость.

– Володя! – окликнула Лариса Георгиевна радиоведущего, которому уже две недели как полагалось прийти на прием. – Володя, на минуточку!

– О, что же вы такую тяжесть несете! – Володя подскочил к Ларисе Георгиевне и взял оба пакета.

– Да не надо, вот же мой дом, – растерялась она.

– Я донесу до подъезда, не беспокойтесь.

– А ты помнишь, что тебе пора на приеме показаться? Как самочувствие? Голова кружится?

– Ну теперь меньше, – с нарочитой беззаботностью заявил Володя.

– Ведь врете, у вас же черепно-мозговая. А это серьезно. Нужно наблюдаться, а вы за пять месяцев были всего раз. Заглянете завтра в госпиталь? Сделаем снимки. Я вечером дежурю.

– Да некому меня заменить, – глядя в сторону ответил Володя. – Это в Питере на радио был полный штат. А здесь мы и корреспонденты, и ди-джеи, и звукорежиссеры.

– Ну похоже, вам это нравится, – усмехнулась Лариса Георгиевна. – Хотите, вашему директору позвоню? Госпиталь через дорогу. За час управимся!

– Лариса Георгиевна, вы чудесная женщина и врач. Да некогда мне сейчас по больницам ходить. У нас ЧП, слышали? Вот бегу срочный репортаж делать. Может, кто-то что-то знает…

– А что случилось? – забеспокоилась Лариса Георгиевна, забирая пакеты у Тетерина.

Вдруг она увидела, что к подъезду подходит бледная, промокшая дочь.

– Настя? Ты чего так рано из похода вернулась?

– Петухов пропал, – не поднимая головы, ответила она. – Фонарик мне отдал и заблудился.

– А почему он не пошел с тобой?

– Дрова рубил, спина заболела, присел отдохнуть.

– Так значит, ты последняя видела пропавшего мальчика? – встрял Тетерин. – Расскажи подробнее…

– Володя, не трогайте ее. Вы же видите, она еле на ногах стоит.

– Конечно, все понимаю, – кивнул Тетерин. – Ну, я побежал тогда, надо еще к эфиру подготовиться. Я к вам заскочу на прием во вторник. А Настя, как придет в себя, скажет мне пару слов.



Лариса Георгиевна, поставив пакеты на лестничную площадку и одной рукой придерживая Настю за локоть, возилась с замками. Наконец ключ провернулся. Настя в перепачканных сапогах прошлепала по тесной прихожей сразу на кухню. Лариса Георгиевна поспешно стянула плащ, набросила на вешалку, сдернула ботинки. Грустно посмотрела на дорожку мокрых грязных следов, оставленных Настей. Ничего, чуть позже она подотрет за дочерью. Давно пора поменять старенький линолеум, да руки все не доходят до ремонта.



Настины резиновые сапоги валялись крест-накрест посреди тесной кухни. Сама она немытыми руками шарила в хлебнице. Вытащила завалявшийся рогалик и принялась уплетать его всухомятку.

– Настя! Да подожди, сходи в ванную, приведи себя в порядок, а я завтрак приготовлю.

Дочь, медленно пережевывая хлеб и на ходу стягивая брезентовую робу, поплелась из кухни. Лариса Георгиевна аккуратно выгрузила продукты в холодильник, наполнила чайник, зажгла газ. Заглянула в красно-белую банку с надписью: «Овсяные хлопья», вылила в начищенную до блеска кастрюльку остатки вчерашнего молока, разбавила водой.

Насти долго не было. Наконец вернулась, в домашнем. Бочком протиснулась к хлебнице, опять потянулась за рогаликом.

– Это к чаю, – велела Лариса Георгиевна. – Сначала каша.

– Ну мам…, – вяло запротестовала дочь. – Ненавижу овсянку! Она такая жидкая, и вкуса никакого.

– Зря ты так, очень полезно и питательно. Садись за стол, а то остынет.

Настя присаживаться не спешила, смотрела, сколько мать положит ей в тарелку.

– А можно в два раза меньше?

– Не лопнешь, – строго произнесла Лариса Георгиевна и поставила кашу перед дочерью.

Настя недовольно сморщилась. Она могла часами елозить ложкой, но так и не доесть овсянку до конца. Никогда раньше дочь не возвращалась из походов такой бледной и потерянной. Лариса Георгиевна заволновалась, хоть и старалась не подавать виду.

– Настюш, что у вас случилось? Расскажи толком, – попросила она.

– Я не должна была оставлять его, – Настя без аппетита макала ложку в кашу. – Теперь все меня будут винить, наверное.

– Это с чего? За исчезновение Петухова к ответственности привлекут нового директора.

– Мам, я последняя видела Мишу живым.

– Он и теперь живой, он заблудился, его найдут.

– А если нет?

Вдруг у Насти проснулся аппетит. Дочь жадно ела овсянку, забывая вытирать подбородок. Лариса Георгиевна еще сильнее забеспокоилась.

По радио прозвучал сигнал выпуска новостей.

– Добрый день, дорогие слушатели, – встревожено начал Володя Тетерин. – В эфире экстренный выпуск. Сегодня ночью в сопках в километре от озера Трифонаярви пропал подросток. Михаил Петухов. Рано утром я выезжал на место происшествия, разговаривал с военными, которые прочесывают местность. Недалеко от поляны, где пропавший рубил дрова, найдена обувь, белые кроссовки «Rebook». От можжевельника, который он заготавливал, ведут глубокие следы. А дальше ничего. Впечатление, будто Петухов испарился прямо из кроссовок. Вот все, что известно на этот час. Мы снова выйдем в эфир через тридцать минут. Теперь, к другим новостям…

– Мам, а где папа? – вдруг спросила Настя. – Это же он возглавил поиски?

– Наверное, – согласилась Лариса Георгиевна. – Я пришла с дежурства около восьми, и его не было дома. Вернется со службы, спросим. Настюш, может тебе в школу пока не ходить?

– Неа, – мотнула головой Настя. – По понедельникам этнографический кружок, его Наташа ведет. Я доклад все лето готовила.

– Ну дело твое.

– Ладно, мам, – Настя взяла свою тарелку и поставила в раковину. – Пойду к себе. Если Светка притащится, скажи, у меня голова болит.

– Вы что поссорились?

– Мам! – отрезала Настя. – Я устала, хочу отдохнуть.

Лариса Георгиевна медленно убрала со стола, медленно помыла посуду. Руки вытирала полотенцем минут десять. Глянула на холодильник. Надо бы обед готовить, да сил нет. Что Настя натворила в походе? Она точно все рассказала?



Деревянные часы с маятником, висевшие на стене в большой комнате, прохрипели десять раз. Лариса Георгиевна взглянула на телефон, алевший на тумбочке. Хотела позвонить в часть, узнать, там ли муж, но передумала. Села в кресло у окна. Из корзинки вытащила клубок серой пряжи, длинные вязальные спицы. Захватила рабочую нить и протащила через петлю. Указательным сняла провязанное. Вздохнула. Глубокую тишину нарушало лишь мерное тиканье часов, да постукивание стальных спиц. Телефон молчал. Казалось – муж позвонит, успокоит, скажет:

– Петухова нашли.

– Настя не виновата?

– Не виновата…

А если его не найдут?

Лариса Георгиевна отложила вязанье в сторону. Прислушалась. Дочь спит? Плачет? Готовит уроки?

В этот момент с улицы донесся быстро приближающийся стрекот вертолета. Накатил, накрыл пятиэтажку – березки во дворе пригнулись, хрусталь в буфете жалобно заныл. Лариса Георгиевна отмотала из клубка немного нити, но петелька вдруг выскользнула из-под спицы и побежала вниз, распуская связанное.



За окном уже сгущались сумерки, когда Лариса Георгиевна постучала в комнату дочери. Не дождавшись ответа, заглянула. Настя скрючилась, отвернувшись к стене и, похоже, крепко спала. Лариса Георгиевна поправила подушку, укрыла дочь мягким шерстяным пледом. Из комнаты выходила на цыпочках. Снова занялась вязанием. Спицы ловко сновали у нее в руках, пальцы, на которые была наброшена нить, делали быстрые круги.

Может попросить Володю Тетерина поговорить с Настей? Человек он хороший, профессиональный журналист, вдруг Настя сможет ему довериться?..

Вообще Володе не стоило бы мотаться по тундре с поисковыми группами. Два года назад бандиты, друзья его партнера по бизнесу, стукнули Тетерина по голове. Едва оправившись от травмы, Володя после выписки переехал на север. В Мурманске поработал корреспондентом на местном телеканале, а спустя год перевелся сюда.

Вдруг не просто так? В закрытом городке Тетерин скрывается от бандитов?

Часы с маятником засипели, готовясь бить. Послышался звук открываемой двери. В прихожей загорелся свет. Лариса Георгиевна положила пряжу в корзинку, поспешно бросилась на кухню, к плите, вспомнив, что не приготовила ужин. Зажгла газ, поставила на конфорку глубокий сотейник с сардельками, в небольшую эмалированную кастрюльку налила воду для макарон.

– Привет, жена!

– Привет. Ты руки вымыл?

Юра продемонстрировал чистые ладони. Как всегда нежно поцеловал в щеку и сел за стол. Лариса Георгиевна бросила макароны в кипящую воду, перемешала.

– Настя дома? – спросил муж.

– Да. Из похода вернулась рано утром, поела, потом ушла к себе, уснула и пока не выходила.

– Двенадцать часов проспала?..

– Ну где-то так. Петухов пропал, разволновалась, говорит, последняя его видела.

– Да знаю я, – Юра вытащил из хлебницы корочку зачерствевшего бородинского, стал жевать.

– И ты всухомятку! – Лариса Георгиевна посмотрела на кастрюлю с макаронами. – Прости, замешкалась, переволновалась, не успела ужин приготовить. Еще минут пять. Достань, пожалуйста, приправы, кетчуп.

Юра распахнул угловой шкаф. Все нужное гордо выставил на стол.

– Директор дал показания в милиции. В протоколе про Настю ни слова. Я поговорил со следователем, Протасов обещал…

– Юра, зачем ты вмешался? – Лариса Георгиевна сняла сотейник с плиты и чуть не обожгла руки кипятком.

– Моя дочь не станет объектом пересудов, – отрезал муж.

В прихожей послышались шаги. В кухню протиснулась заспанная Настя.

– Папа, ну что?

– Было бы что сказать – сказал бы. Я выезжал на место происшествия. Вообще ничего – ни следов борьбы, ни следов крови. За день прочесали всю местность, подняли вертолеты. Поиски продолжим завтра. Люди устали, промокли. Странные глюки пошли. Одному солдатику показалось, что кто-то лезет из-под земли на оползне, говорит буквально грязные пальцы видел. Другому померещились мелкие зверьки, вроде крыс, утверждает их было видимо-невидимо. А вертолетчик вообще учудил. Уверяет, что мимо него медленно пролетел камень величиной с хорошую крупную собаку. Просто проплыл в воздухе. Горизонтально.

Лариса Георгиевна накрыла на стол, уместилась между мужем и дочерью. Юра обильно полил сардельку кетчупом, поперчил и сразу набросился на еду. Настя вилкой передвигала макароны с одного края тарелки на другой.

– А что с Александром Евгеньевичем? – спросила она.

Юра прожевал сардельку и ответил.

– Вроде пока дело не возбуждают. Но судя по всему не работать ему здесь. Даже если выяснится, что состава преступления нет, он все равно несет ответственность за исчезновение подростка. В Управлении образования уже обсуждается кандидатура на его место. Завуч школы номер три, в прошлом учитель химии. Очень серьезная, солидная женщина. Уж она точно не потащит детей в сомнительные походы.

– Мы сами согласились пойти, а вы нас отпустили, – вступилась за директора Настя. – Александр Евгеньевич ищет в сопках летающий сейд. Он считает, сейд существует. И я ему верю.

На минуту на кухне повисла пауза. У Юры между густых бровей прорезалась морщина. Даже Ларису Георгиевну удивило дерзкое заявление дочери.

– Глупости это, – муж снова склонился над тарелкой.

– А ты что-то слышал про затопленные пещеры? Про стенающие льды?

– Настя, – Юра бросил вилку, и этот звон отозвался у Ларисы Георгиевны в ушах. – Все это чушь, байки. И поменьше болтай, что видела Петухова последней.

– Да все в Катином классе знают… И Светка…

– Ты можешь сделать так, как я прошу?

По лицу Насти было заметно, что она не станет обещать. Лариса Георгиевна хотела бы поддержать дочь, да вмешаться не решилась. Юра устал, не выспался. Утром он переменит решение, сходит с Настей в милицию…

– Все, я в душ и на боковую, – сказал муж, выбираясь из-за стола. – Поиски возобновятся уже через шесть часов.



Рано утром в понедельник Лариса Георгиевна спешила в поликлинику. До рассвета минут тридцать-сорок, городок крепко спит. Ни людей, ни машин. Только на улице Ленинского Комсомола тускло горят фонари. Идти на работу в поликлинику в такой час совсем не страшно. Да, в субботу ограбили видеосалон, но алкашей, которые там порезвились, уже нашли. А медицинские карты, скопившиеся за неделю, сами не заполнятся. Их следовало отнести в регистратуру еще в пятницу вечером.

Или стоит опасаться?

В каждом шорохе за спиной, в шелесте гонимой по асфальту листвы мерещилось, что кто-то идет следом. Лариса Георгиевна оглянулась. Из мусорного контейнера выскочила кошка и бросилась в подвал ближайшей пятиэтажки.

У семейного кафе Овчинниковых было намного оживленнее. В больших окнах ярко горело электричество. Дверь без конца хлопала. На ручке болталась табличка в золотой рамке – «Закрыто на спецобслуживание». Обычно эта табличка вывешивалась, когда в кафе отмечали дни рождения или свадьбы. Сегодня – не такой радостный повод. Судя по всему, здесь кормили военных, занимавшихся поисками Петухова. Входившие офицеры оставляли на сдвинутых стульях плащ-палатки, устало пожимали друг другу руки, усаживались за накрытые столы. Юра тоже был здесь. Лариса Георгиевна узнала его по новому кителю, на который она недавно вшивала новые майорские погоны. Муж, прижимая к уху трубку радиотелефона, энергично жестикулировал. Должно быть, ругался с кем-то.

Со следователем?

Лариса Георгиевна переспала с бедой ночь и решила, что Юра прав. Он должен защитить Настю от людской молвы и интереса правоохранительных органов. А вдруг мэр, недовольный результатами поисков, поднимет областных? Вот приедут из Мурманска, станут опрашивать детей, разбираться…

Лариса Георгиевна приостановилась, надеясь понять, о чем у мужа речь. Но сквозь приоткрытую дверь доносился гул многих голосов. Кто-то из офицеров пытался всучить Овчинникову старшему деньги за завтрак, тот только отмахивался.

– Сегодня бесплатно. Я тоже хочу внести свой вклад. Господа офицеры, кому добавки?



У Черной Стелы кружили бакланы. Военные толпились на остановке вахтового автобуса. Лариса Георгиевна ступила на лестницу и стала подниматься на сопку. Кованые ступени неудобные, она шла, стараясь, чтобы между прутьями не застряли каблуки. Вдоль каменистого склона с вкраплениями гранита – старые, почерневшие от времени фонарные столбы. Вершина сопки густо засыпана битым стеклом, окурками, рваной бумагой, этикетками, словно с вертолета скинули целую кучу мусора.

Почему здесь никогда не убирают? Ну как можно гадить в месте, где живешь!

За церковью кто-то бросил пластмассовую ванну, цвет которой в ранних предрассветных сумерках не различить. Наверняка ее притащили эти двое, что разговаривают, сторонясь света фонаря. Мужчина и женщина… На вид вроде немолодые… Женщина что-то произнесла на непонятном языке, мужчина глухо ответил. Женский голос показался смутно знакомым. Ларисе Георгиевне не терпелось выказать свое недовольство мусором.

Вдруг женщина зябко поежилась, шагнула к фонарю, и Лариса Георгиевна узнала Наташу, директрису первой школы. А вот лицо ее спутника по-прежнему скрывала тень. Удалось разглядеть только офицерский китель, да бледные руки, которые мужчина пытался оттереть от земли.

Лариса Георгиевна посмотрела на наручные часы. Пятнадцать минут седьмого. Нужно торопиться, иначе карты так и останутся незаполненными. Она вздохнула и пошла своей дорогой. Было неловко от мысли, что она посчитала Наталью Сергеевну вандалом. По рассказам Насти директрису все ученики любят. Но зачем она пришла в такой ранний час на городскую сопку? С кем разговаривала? Уроки в школе начинаются в девять. Лариса Георгиевна оглянулась. Под фонарем было пусто.



Впереди смутно желтело трехэтажное здание поликлиники. Лариса Георгиевна поднялась на подметенное крылечко и позвонила. Чавкнули замки, белая пластиковая дверь распахнулась. На пороге появился взъерошенный дядя Коля, охранник.

– О, Лариса Георгиевна! Что ж вы в такую рань? – Дядя Коля отпер небольшую металлическую дверцу на стене, за которой висели ключи.

– Дел накопилось… Работы столько… Ничего не успеваю…

– Совсем себя не бережете с таким сумасшедшим графиком, – дядя Коля вручил Ларисе Георгиевне ключ от кабинета.

– Вы тоже где-то еще работаете?

Дядя Коля кивнул.

– Все много работают.

В коридоре на втором этаже темно, пусто и непривычно тихо. Бледно-желтый линолеум накануне вечером помыли хлоркой. Войдя в свой кабинет, Лариса Георгиевна щелкнула выключателем, повесила плащ, надела белый халат.

На рабочем столе – стопка незаполненных медицинских карт. Лариса Георгиевна присела, взяла верхнюю. Писала быстро, неразборчиво, угловато. Из работы вынырнула около восьми утра, когда за окном было уже совсем светло. В открытую форточку доносились голоса пациентов, ожидавших открытия лаборатории. Сегодня они обсуждали исчезновение Петухова.

Лариса Георгиевна спустилась в регистратуру. Карты оставила на рабочей полке. Затем на десять минут заглянула в ординаторскую к терапевтам. Там Павлик, такой же трудоголик, как и она сама, заваривал кофе. Его скуластое лицо, похожее на булыжник, было бледным от усталости. Коллега и Ларисе Георгиевне налил чашку крепчайшего дегтя, угостил шоколадным пряником.



Ровно в восемь в кабинет вошел первый пациент, пожаловался на тремор рук. Следом явился отставной офицер, у него обострение межпозвоночной грыжи. За ним – продавщица из винного магазина: стреляющие лицевые боли. Сотрудница коммунальной службы попросила назначить что-нибудь от звона и шума в ушах. Пенсионерка Семенова с улицы Колышкина, известная на всю поликлинику жалобщица, заявила, что у нее проблемы со сном и ей срочно требуется выписать бесплатные лекарства.

Дверь в кабинет открывалась и закрывалась чаще, чем обычно, пациенты входили и выходили. И в коридоре все время кто-то крутился, Лариса Георгиевна слышала оживленные реплики. Некоторых пациентов она знала много лет. Например, Женечку Коновалову, молодую жену начальника казначейства. Ей следовало немедленно госпитализироваться, но при слове «операция» девушка впала в паническое состояние. Пришлось вызывать медсестру из перевязочного, давать нашатырь, а после сорок минут убеждать, что затягивать нельзя, нужно действовать незамедлительно.

Из-за Женечки прием вышел из графика. Но Лариса Георгиевна все равно решила выпить чаю с печеньем, чтобы поддержать силы. Едва сделала глоток – дверь кабинета резко распахнулась. Надежда Дмитриевна, высокая, коротко стриженая брюнетка с несчастными глазами плюхнулась на стул, с которого Лариса Георгиевна едва успела выхватить журнал назначений.

Надежда Дмитриевна, мама Кати Кузнецовой, всегда одевалась ярко. Сейчас на ней красовались: платье-футболка с портретом Брэда Пита и модные, утепленные колготки. Лариса Георгиевна не раз встречалась с этой бойкой особой на родительских собраниях.

– Ах, вот вы тут чем занимаетесь! – вспыхнула Надежда Дмитриевна. – Когда под дверью толпа …

Лариса Георгиевна поспешно убрала в тумбочку кружку с недопитым чаем и пачку печенья «Юбилейное», которую так и не успела открыть.

– Что вас беспокоит?

Надежда Дмитриевна повесила маленькую сумочку на спинку стула.

– Да вот снова поясница… Знаете такая стреляющая боль, теперь по бедру отдает в правую ногу.

– По-прежнему ведете сидячий образ жизни?

– Ну есть такое.

– Онемение стоп?

– Не замечала.

– Нарушение походки?

– Да не было такого.

Лариса Георгиевна заглянула в медкарту, чтобы уточнить назначения.

– Ну что же вы так! – покачала она головой. – Вам следовало сделать повторный снимок пояснично-крестцового отдела еще в декабре прошлого года! А вы только сейчас пришли…

– Так не болело ничего.

– Ложитесь, – велела Лариса Георгиевна.

Надежда Дмитриевна послушно сняла высокие кожаные сапоги, тяжело забралась на кушетку. Лариса Георгиевна вымыла руки. Молоточком постучала по рукам, ногам. Локти, колени дернулись. Пощекотала ступни, пальцы согнулись. Подняла правую ногу, отвела в сторону.

– Так болит?

– Неа, – мотнула головой Надежда Дмитриевна. – Кстати, ваша Настя тоже в сопки ходила? Ее допрашивали в милиции?

– Что простите?

– Вы же мама Насти Каратаевой?

– А так? – Лариса Георгиевна согнула ногу.

– Ай, – брыкнулась Надежда Дмитриевна. – Так вот, я опять про поход. На вашу Настю никто не думает, Петухова порешил новый директор. Мой уже готовит репортаж в вечерний выпуск… Такую школу отгрохали, укомплектовали. Недели не прошло с начала учебного года и вот вам ЧП. А с директора завтра снимут все обвинения. Вступились уже за него.

– Кто же?

– Так Наташка, директриса первой, ходила к мэру, требовала оставить питерца в должности, и к следователю в участок с утра пораньше заглянула, там про вашу Настю вообще не в курсе. На кой Наташке этот приезжий сдался? Только мы, родители, против него. Это он потерял подростка в сопках. Моя Катька не хотела в поход, так этот пригрозил двойкой, вот и пошла. А вдруг пропала бы она? Или ваша Настя? Нет, пусть этот так называемый директор уматывает в свой Питер.

– Так вставайте, – скомандовала Лариса Георгиевна.

Катина мама бережно застегнула сапоги, одернула платье.

– У этого директора репутация ненадежного сотрудника, – напористо заявила она. – Известен как скандалист, неуживчивый, в Питере из музея его, говорят, выперли…

– Хорошо, хорошо, вот направления на анализы, рецепт с назначениями. Начинайте принимать сегодня…

– А вашу Настю никто не тронет, не переживайте, мой бы хотел ее расспросить, можно мы заглянем к вам всей семьей вечерком?..

– А это направление в Мурманск. Спуститесь в регистратуру, вас запишут на исследования, но, предупреждаю, там очередь.

– Все боятся за детей, Лариса Георгиевна. Вам Настя не рассказывала? В походе директор якобы флиртовал с дочкой Овчинниковых…

– Как получите результат, сразу ко мне…

– Родители опасаются, что этот преступник опоил наших деток, а сам увел Петухова в лес и тихонько порешил топором …

– На месте исчезновения следов крови не найдено, – отрезала Лариса Георгиевна.

Мама Кати вскинула голову. Её большие зеленые глаза сверкнули гневом.

– Конечно, чего вам переживать! Ваша Настя избежала перевода в новую школу. И ей не станут грозить двойками за отказ пойти в сопки!

Надежда Дмитриевна развернулась и вышла, хорошенько хлопнув дверью. Спустя минуту Лариса Георгиевна выглянула в коридор. На кожаном диванчике сидело четыре пациента. Среди них был Володя Тетерин.

– Лариса Георгиевна, здравствуйте. Можно к вам?



Володя был так возбужден, что успел протиснуться в кабинет раньше.

– Посидите минутку, первым делом выпишу направление на снимок.

Лариса Георгиевна выдвинула ящик письменного стола и принялась лихорадочно рыться: бланки-рецепты, упаковки с лекарствами, вата, бинт, врачебная печать. Пожалуй, ящиком ошиблась? Резко выдвинула следующий. Пачка «Юбилейного», банка с заваркой, записная книжка… Куда же она могла запихнуть направления после ухода Надежды Дмитриевны? В журнал назначений? В ее медкарту? Нет, и там пусто…

– Лариса Георгиевна, потом мне все дадите. Я пришел вас предупредить. Областные СМИ собрались освещать исчезновение в сопках подростка. Сегодня вечером приедут двое моих бывших коллег. Ребята они наглые, методы используют нечестные. Насте лучше с ними не контактировать.

– Следователь обещал мужу – имя моей дочери не будет фигурировать в этом деле…

– Областные все равно докопаются. Поэтому не ищите направление, все равно обследоваться не стану. Если мои бывшие коллеги будут договариваться с вами об интервью, ни в коем случае не позволяйте Насте с ними беседовать. Сразу звоните мне, я все улажу…

– Ох, Володя, спасибо, что предупредили!

Тетерин вдруг побледнел, согнулся, поднял сжатые кулаки к вискам. Лариса Георгиевна бросилась к Володе, придержала его, чтобы не упал. Фонариком посветила в глаза. Зрачки были расширены, на свет не реагировали…

– Володя, вы слышите меня?

– Да, прекрасно слышу, – слабым голосом произнес Тетерин.

Отдышавшись, Володя расправил плечи, тылом кисти потер лоб.

– Володя, вы хоть представляете, чем грозит пропуск курса восстановительной терапии? Хронические головные боли. Частичные или полные параличи конечностей.

– Лариса Георгиевна, все понимаю. Я уже записался на курс ЛФК, массажа и физиотерапии. Вот найдем Петухова, и сразу в Мурманск.

– Володя, времени нет совсем, я вас прошу, умоляю, передавайте дела коллегам и немедленно госпитализируйтесь. Вам не курс физиотерапии нужен, а полноценное лечение. Возможно, ваши припадки связаны с обострением воспаления оболочек головного мозга.

– Я прекрасно себя чувствую! – решительно произнес Володя. – Вы же знаете, заменить меня некем, особенно в такое время.

Лариса Георгиевна покосилась на рабочий стол и вдруг вспомнила, что положила бланки в коробку с готовыми анализами. Вот как их можно было туда пихнуть?

– Володя, держите направление. Прямо сегодня позвоню моему хорошему знакомому из областной, дам ему ваш телефон. День – два, он свяжется с вами. Он профи в своем деле, многие мои пациенты ждут его консультации месяцами… Вас же он возьмет немедленно… Прошу, не затягивайте…

– Давайте для начала разберемся, что с Петуховым, – будничным голосом возразил Тетерин.

Лариса Георгиевна безнадежно вздохнула. И как уговорить такого упрямца?

– Ну дело ваше, – сдалась она. – Тогда хотя бы не забывайте принимать назначенные препараты.

– Обязательно, – пообещал Володя. – А за Настю не волнуйтесь. Я прикрою.

– Ой, тут Надежда Дмитриевна заходила перед вами. Такое рассказала про приезжего директора, до сих пор отойти не могу.

– А что именно? – напрягся Володя.

– Якобы директор к дочери Овчинниковых приставал. И что ее муж хочет с Настей поговорить об этом и про Петухова.

– Да, да, что-то слышал … От Кузнецова, мужа этой дамочки. Это он, кстати, областных пригласил, ему вдруг срочно новая камера потребовалась. А те обещали. Интересно, что он такого нарыл… Вам Надежда Дмитриевна больше ничего не рассказывала?

– Нет, просто возмущалась. Сказала, что все матери против нового директора. Володя, вам рецепт на препараты нужен?

– Пока нет, – Володя посмотрел на часы. – Я как-нибудь забегу к вам, обсудим новости.

– Хорошо, буду ждать, и с обследованием не затягивайте, – сказала Лариса Георгиевна, но Володя, похоже, уже не слушал.



В ординаторской открыто окно. Ветер нервно теребит тюль. Павлик наливает из термоса в тарелку какой-то наваристый бульон.

– Что это такое у вас?

– Оленья похлебка из костей. Хотите?

Стыдно сказать, но Лариса Георгиевна была голодна как волк. Казалось бы, в холодильнике дожидаются макароны с сарделькой, но так захотелось этого густого варева…

Павлик не стал дожидаться ответа. Взял чистую тарелку, перелил из своей ровно половину и вручил Ларисе Георгиевне ложку. Она замешкалась, но потом все же улыбнулась.

– Мама моя саамка, вы знаете. Вот посылку из тундры в субботу получили. Так прадед вдруг на маму рассерчал. Велит теперь готовить только национальные блюда. Мать учится. Пробуйте.

Лариса Георгиевна черпнула ложкой бульон, проглотила.

– Вкусно, – пробормотала она.

Павлик выставил в центр стола вазочку, в которую обычно кладут варенье. Только сейчас в ней лежала свежая чёрная ягода, вся в белых разводах.

– В сахаре?

– Попробуйте воронику с оленьим жиром. Можете съесть так, а можете добавить в бульон. Ягода придаст похлебке чуть терпкий лесной аромат.

– Пожалуй, нет, – отказалась Лариса Георгиевна.

– Жаль, – вздохнул Павлик. – Дед говорит вкусно, только я и сам не решаюсь попробовать. Странная какая-то еда. Еще пытался мне кровяные лепешки дать с собой.

– Домашний хлеб?

– Ну почти. Саамы смешивают свежую кровь оленя с мукой.

– Да вы что!

Некоторое время оба хлебали наваристый бульон с обычным батоном. Лариса Георгиева не заметила, как её тарелка опустела.

– Старик наш сам не свой в последнее время, – вздохнул Павлик, откладывая ложку. – К нему такой черноволосый в тренче заходил. Расспрашивал про летающий сейд, про Великого моржа. Старик и рад, что кто-то слушает, часа три рассказывал. Мать верит, что он шаман. И этот черноволосый такой с ним почтительный. Старик наш вроде даже полечил его, что-то на ладонях его рисовал, бормотал. Лариса Георгиевна, не в службу, а в дружбу, не заглянете к нам вечерком? Мне кажется прадед после того черноволосого немножко не в себе, жестикулирует как-то странно…

– Конечно, – согласилась Лариса Георгиевна, – сегодня не могу, дежурю в госпитале, а завтра я целый день свободна.

– Вы просто выручите. Прадед ни в какую к врачам обращаться не желает. Говорит, его упряжка оленья дожидается во дворе, тундра его больница и там его врачи. Никаких оленей, конечно, нет, мерещится ему.

– Приду, Павлик, не беспокойтесь. Спасибо за обед. Очень вкусно.

Лариса Георгиевна взяла свою тарелку, сполоснула в раковине.

– В следующий понедельник принесу салат из сёмги с морошкой, – пообещал терапевт. – Специально для вас.

По пути в свой кабинет Лариса Георгиевна думала о том, какой настырный этот директор. До стариков добрался. Наверняка деду после его расспросов сделалось хуже. Может и в самом деле стоит этому приезжему убраться в свой Питер?



4.



На площади перед Черной Стелой было многолюдно. Спускаясь с городской сопки, Лариса Георгиевна увидела, что небольшая толпа взбудораженных женщин наседает на растерянного мэра. Видимо, они живой цепью перегородили путь черной «Волге», которая сейчас стояла с распахнутыми дверцами. Мэр пятился мелкими шагами, поправляя сбившийся галстук и криво застегивая пальто. Его помощница, выскочившая в осеннюю промозглость прямо в костюме, пыталась оттеснить наседавших. Лариса Георгиевна, спустившись, попыталась обойти скандал и свернуть на улицу Матроса Рябинина. До нее смутно доносились возгласы:

– Мы требуем…

– Пускай убирается …

Тут помощница подала мэру мегафон.

– Следствие продолжается. Прошу, расходитесь, – гулко разнеслось по площади.

В ответ женщины загудели.

Теперь Лариса Георгиевна уже различала своих знакомых. Тут были мамы старшеклассников, которых перевели в третью школу. Предводительствовала Надежда Дмитриевна.

– Пусть едет в Питер! – потребовала она, потрясая сумочкой в воздухе.

– Пожалейте наших детей! Сколько еще подростков должно пропасть? – вторили ей возмущенные голоса.

Поодаль от толпы болтались бритые подростки в клепаных кожаных куртках. Они наслаждались бесплатным развлечением и передразнивали теток. Тут к хулиганам как из-под земли подскочил Володя Тетерин. Подростки попятились. А Лариса Георгиевна торопливо свернула направо, где было свободнее и где приветливо светилось окнами семейное кафе Овчинниковых. Может зайти, узнать, там ли Юра?..

Вдруг все замерли. Со стороны улицы Мира к площади приближался тот человек, по поводу которого кипел скандал. Шёл как ни в чем не бывало, элегантно затянутый в черный американский тренч. Видимо он направлялся к лестнице на городскую сопку, но пройти незамеченным ему не удалось.

– Это он! – выкрикнула Надежда Дмитриевна и выбросила руку в сторону Красавчика жестом, как у памятника Ленину.

– Кто его освободил?..

– Куда смотрит милиция?..

– Не дайте ему уйти!..

Красавчик замер, затравленно глядя на возмущенных мамочек. Надежда Дмитриевна, растрепанная, где-то потерявшая шапку, обогнала всех, на ходу схватила булыжник и швырнула в директора. Камень, не долетев, стукнулся об асфальт около черных начищенных ботинок. Спустя несколько секунд мамочки окружили Красавчика со всех сторон. Молотили кулаками, лупили сумками, норовили достать каблуками по ногам. Это выглядело настолько жутко и странно, что Лариса Георгиевна не сразу поверила своим глазам.

Еще неделю назад эти мамочки мирно прогуливались с колясками, спокойно провожали своих детей в третью школу. Никто и представить не мог, что самый обычный поход в сопки обернется ЧП и массовыми беспорядками.

– Вот тебе, вот тебе… – подвизгивала Надежда Дмитриевна, пиная зашатавшегося директора. С ее длинного модного пальто брызнули пуговицы.

Ситуация становилось все опаснее. Несколько женщин вцепились в Красавчика сзади. Если бы им удалось его повалить, затоптали бы насмерть.

«Черепно-мозговая», – пронеслось в сознании Ларисы Георгиевны.

Здоровый сильный бугай врезался в гущу разъяренных теток, взял директора за грудки, хорошенько встряхнул, тем самым спасая от падения. В следующую минуту Красавчик получил мощный удар кулаком по скуле. Он вяло глянул на мужика и стал оседать на асфальт.

По улице Ленинского Комсомола прокатился пронзительный вой сирены. Из бело-синего милицейского уазика выскочил, прихрамывая, следователь Протасов. Темные волосы с проблесками седины стояли дыбом. Не обращая внимания на сирену, обезумевшие мамочки продолжали молотить свою сомлевшую жертву. Следователь попытался оттащить одну, другую, потом выхватил пистолет и резко выстрелил в воздух.

– Всем разойтись!

Женщины взвизгнули, отпрянули, словно круги на воде. Директора шатало. Одной рукой он держался за голову. Волосы надо лбом смокли от крови. Алевший около рта свежий кровоподтек издали напоминал улыбку клоуна. Протасов взял красавца под локоть, доволок до уазика и утрамбовал на заднее сидение.

К следователю подскочила Надежда Дмитриевна. У нее на скуле тоже лиловел синяк, должно быть, мамочки, пытаясь добраться до директора, дрались между собой.

– Вы его арестовываете?

– У следствия нет оснований, – крикнул Протасов, усаживаясь за руль. – Но от греха подальше пусть посидит у меня в камере. Не хватало мне тут еще одной уголовки.

Хлопнула водительская дверь. Резко взвизгнули тормоза.



У себя в прихожей Лариса Георгиевна ощутила, что ноги её не держат. Дома никого не было, но на подзеркальнике лежала записка от Юры.

«Прибыла поисковая группа из Мурманска, работаем дальше. Не жди к ужину».

Лариса Георгиевна посмотрела на часы. Без четверти пять. Настя давно должна была вернуться из школы. Куда она могла подеваться? Может подружки знают? Кому звонить? Кате или Свете?

Лариса Георгиевна набрала Овчинниковым. Трубку сняли после второго гудка.

– Слушаю, – раздался бодрый девичий голос.

– Света?

– Я самая.

– Это мама Насти Каратаевой, ты случайно не знаешь, почему ее нет дома?

– Знаю, – тут же сообщила Света. – Настюха на отлично выступила с докладом на этнографическом кружке. Наташа пригласила ее к себе домой. Настюха спит и видит, как бы посмотреть на артефакты саамов. Говорят, в квартире у Наташи их полно…

– Спасибо, Света.

– Да не за что. Настюхе привет передавайте.

– Передам.

Лариса Георгиевна положила трубку. Задумалась. С чего бы директрисе звать Настю к себе? С тех как пор как погиб муж Наташи, она приглашала гостей очень редко. Лариса Георгиевна не помнила ни одного такого случая. Да и слухи ходят странные. Лариса Георгиевна считает их сплетнями, которые почему-то поддерживают менее удачливые, чем Наташа преподаватели.

А вдруг, правда?

Ларисе Георгиевне сделалось тревожно. Ей показалось, будто с Настей вот-вот произойдет что-то ужасное, непоправимое. Явиться незваной к Наташе будет, конечно, страшной бестактностью, но там дочь!



Двухэтажный деревянный дом за продуктовым магазином – одно из самых старых зданий в городке. Его построили в пятидесятых, когда на базу прибывали первые офицеры. Наташиному мужу, капитану второго ранга, выделили в этом доме трехкомнатную квартиру.

И вот странность, все двухэтажки, близнецы этого дома, давно снесли из-за ветхости, а Наташин стоит как новенький.

Лариса Георгиевна вошла в темноватый подъезд. Здесь против ожидания не было ни затхлости, ни дурных запахов. Лестница, по которой она поднялась, оставалась крепкой и лоснилась, отполированная множеством ног. Дверь Наташиной квартиры была аккуратно обита бежевым дерматином. Лариса Георгиевна позвонила.

Тишина. Лишь легкий шорох метнулся за дверью.

Немного повременив, Лариса Георгиевна нажала на кнопку звонка снова. На этот раз дверь приветственно и бесшумно распахнулась. Но хозяйка встретить гостью не вышла.

– Наталья Сергеевна, вы дома?

Ни звука.

– Настя у вас?

Не дождавшись ответа, Лариса Георгиевна переступила порог. Тесная прихожая почему-то пахла хвоей. На рогатой вешалке весьма мало одежды, зато на ней висят какие-то ленточки и колокольчики. Лариса Георгиевна увидела розовую куртку Насти и ее аккуратно поставленные под вешалку сапоги.

Дверь в спальню – пригласительно открыта. Лариса Георгиевна заглянула. Небольшая кровать, застеленная тускло-серым узорчатым покрывалом, пузатый сундук под окном, письменный стол в углу, над ним полка с книгами.

В гостиной – высокое дубовое кресло, обитое грубой тканью, явно расписанной от руки: медведями, оленями, зайцами и лисицами. У окна – столик на резных ножках. Голая столешница выскоблена добела. На полках, шкатулки, плетенные из бересты, рядом костяные амулеты из оленьих рогов, подвески с витиеватой резьбой.

– Наталья Сергеевна? – негромко позвала Лариса Георгиевна.

Собственный голос показался глухим, далеким. Внезапно накатила дремота, то ли от усталости, то ли от гипнотического пения:

«Матерь деток пасет.

Матерь стадо ведет,

Матерь несмышленышей

Бережет.

Матерь спать повалится,

Да не спит она, все глядит она,

Не грозит ли где деткам маленьким

Вражья рать.

Вот и детки спят, и ребятки спят,

Ножки вытянув, лежат…»

Фоном слышалось тихое жужжание. Вроде назойливое, невыносимое, но, если постоять, послушать… Невероятное блаженство накатывает, и легко на душе становится.

Очарованная необычными звуками, Лариса Георгиевна откинула полог из шкур, скрывавший вход в еще одну смежную комнату. Наталья Сергеевна в длинной замшевой рубахе склонилась над Настей. Дочь лежала на лавке с закрытыми глазами, а директриса подносила к ее голове, рукам, ногам очень странный предмет. Эластичную веревку типа тетивы, на которой раскручивалось деревянное колесико.

Вот откуда этот звук, похожий на жужжание мухи!

– Наталья Сергеевна, что вы делаете? – встревоженно прошептала Лариса Георгиевна.

– Это шувва, – очень тихо ответила директриса. – Звук проходит через организм и меняется там, где есть какой-нибудь сбой.

– Зачем?

– Настя попросила.

– Моя дочь не верит во все это…

– Вы так считаете?

Директриса положила Насте на бледный лоб темную руку в грубых металлических кольцах. Настя медленно села. В ее глазах колыхался туман.

– Настюша! – испугалась Лариса Георгиевна.

Ох, куда смотрят бдительные мамочки! Питерский директор подростка потерял, а что делает с детьми всеми любимая Наташа?

– Мама, какой хороший сон я видела, – вдруг сказала Настя.

– Что ты видела, деточка? – очень ласково спросила Наталья Сергеевна.

– В березняке у озера были вспышки. Потом я пошла к костру. А Петухов растаял. Только в этот раз мне было совсем не страшно.

После небольшой паузы Наталья Сергеевна, откашлявшись, сказала:

– Пойдемте, я вас травяным чаем угощу.

– Нет, нет, – запротестовала Лариса Георгиевна. – Мы, пожалуй, домой.

– А что? – возразила Настя. – Куда нам торопиться?

– Действительно, – улыбнулась Наталья Сергеевна. – Вы такой чай никогда не пробовали и не видывали. Усталость, тревогу, как рукой снимет.

– Что ж, давайте, – нерешительно произнесла Лариса Георгиевна.

Директриса пропустила гостей вперед, и тотчас задернула полог. Лариса Георгиевна и Настя прошли на кухню. Самая обычная кухня в самой обычной офицерской квартире, каких в городке полно: шкафчики, обитые пластиком, холодильник, плита, электрическая мини-печка. Наталья Сергеевна вошла спустя несколько минут. Теперь на ней был домашний стеганый халат. Зажгла газ, поставила на конфорку синий эмалированный чайник – точно в таком же Лариса Георгиевна и сама кипятила воду каждый день! С верхней полки навесного шкафчика директриса достала берестяные коробки с травами.

Лариса Георгиевна села на табуретку, Настя на стул с резной спинкой. За окном в свете фонаря блестел темной бронзой мокрый ковер палой листвы. Чайник свистнул. Директриса разлила по кружкам горячий настой трав, медленно истекавший завитками пара. Лариса Георгиевна вдохнула пряный запах летней тундры. Как же хорошо после перегруженного событиями дня сидеть на этой крохотной кухне, пить горьковатый чай, слушать тихий гипнотический голос и верить, что с Настей не случится плохого.

Наталья Сергеевна откуда-то достала большую, очень красивую плитку шоколада.

– Это привез из Финляндии Тойво, – сообщила она, надрывая обертку.

Настя чуть не подпрыгнула при виде плитки: молочный с миндалем! Такие лакомства семья Каратаевых могла себе позволить изредка, в праздничные дни. Отломив дольку, дочь с удовольствием отправила её в рот.

Из-за пережитого на городской площади стресса, Лариса Георгиевна испытывала дикий голод. Нестерпимо хотелось сладкого.

«Сахар – белая смерть, сахар – белая смерть», – проносилось у неё в голове.

Но она не сдержалась и позволила себе всего дольку. Нежный мягкий шоколад таял на языке. Лариса Георгиевна отломила еще. И еще…

– Ой, извините, – спохватилась она, вдруг увидав пустую обертку. – Мы с Настей съели, кажется, всю плитку…

– Не беспокойтесь, я шоколад не люблю. Главное – Настя довольна и хорошо себя чувствует. Она подверглась воздействию плохих процессов, но это не сказалось на здоровье, я проверила. Ей опасность больше не угрожает.

Кому же тогда? Пропавшему Петухову? Питерскому красавчику? В голове Ларисы Георгиевны крутилось множество вопросов. Но уместно ли будет наседать на Наташу?

– Такое на площади днем творилось…, – задумчиво произнесла она, поглаживая теплую кружку.

– А что произошло? – встряла Настя.

– Мамы старшеклассников едва не устроили самосуд над приезжим директором, – пояснила Наталья Сергеевна.

И Лариса Георгиевна поняла: сейчас или никогда!

– Может я лезу не в свое дело, но почему вы заступились в Администрации за этого человека? Напавших на него мам можно понять, в субботу он потерял Петухова, на следующей неделе потеряет еще кого-нибудь…

– Мамы ошибаются, – спокойно ответила Наташа. – Новый директор тоже жертва. Но вижу, их двое…

– Объясните…

– Нам нельзя терять Александра Евгеньевича. Того, кто выдает себя за него, надобно опасаться.



Во дворе, замкнутом с четырех сторон крашеными в грязно-желтый цвет пятиэтажками, холодная морось оседает на выцветшей детской горке, на крыше игрового домика. Под порывами ветра мотаются качели, засыпанные листьями. Резные нарты, устланные рыжими шкурами, стоят полозьями на мокрой асфальтовой дорожке. Рядом распряженные олени выщипывают клочки волглой травы. Самый мощный, белоснежный, поднимает голову, царственно увенчанную короной рогов. Вдруг солнце просквозило в облаках. Рога оленя блеснули золотом.

Что это!..

Порыв ветра бросил в лицо Ларисе Георгиевне мелкий мусор. Она сморгнула. Нарты и олени пропали. Может прадед Павлика, и правда шаман?

В таких подъездах обычно пахнет кошками и кухней, а в этом – удивительно свежо. Лариса Георгиевна, сдвинув рукав плаща, посмотрела на часы. Стрелки сходились на четырех. Она поспешила на пятый этаж, нажала на кнопку звонка. За дверью послышались торопливые шаркающие шаги. Замки захрустели.

– Спасибо, что пришли, – очень тихо произнес Павлик. – Проходите.

Лариса Георгиевна вытерла ноги о лоскутный половичок и шагнула в заставленную книжными шкафами прихожую. Потянулась к молнии левого сапога.

– Ради бога, не разувайтесь, – засуетился Павлик. – Идите в комнату, прадед вас с утра ждет.

– Вы ему сказали?

– Сам узнал.

Большая комната, в которой обитал старый Мыкла, была вся застелена поверх ковров рыжими меховыми одеялами. Обычная мебель, два потертых кресла, диванчик, когда-то полированная, теперь потускневшая стенка.

– Это ты с моим Пасей работаешь? – донеслось из дальнего угла.

Там, прямо на полу, на шкурах, сидел, поджав под себя ноги, темноволосый гладколицый мужчина, которому на вид нельзя было дать больше сорока. Это дед Павлика?

– Прадед, – мужчина поднялся легко, как юноша. – Ты, Лариса, пришла мне консультацию дать?

Лариса Георгиевна кивнула.

– Ну, иди тогда, руки мой. Из комнаты – направо.

В коридоре Ларису Георгиевну уже ожидал Павлик с чистым, пахнувшем свежей стиркой полотенцем.

– Сюда, пожалуйста.

Лариса Георгиевна тщательно вымыла руки под теплой, белой от хлорки струей. И, не мешкая, вернулась к пациенту. Тот ждал её, перебирая темными пальцами костяные кубики, нанизанные на нитку.

– Что мне делать? – важно поинтересовался он.

– Для начала встаньте ровно, вытяните руки, а потом коснитесь указательным кончика носа. Смотрите на меня.

Мыкла (теперь у Ларисы Георгиевны не получалось назвать его стариком), быстро вытянул короткие ручки, затем палец его, двигаясь ровно и точно, нажал на кончик маслянисто-блестящего носа.

Странно!

– Лягте, – попросила Лариса Георгиевна.

Мыкла, сбросив меховые, расшитые бисером тапки, без возражений вытянулся на тощем диване с облезлой обивкой. Лариса Георгиевна постучала молоточком под коленями, пощекотала желтоватые ступни. Фонариком посветила в зрачки. Все реакции в норме.

– Ну, придумала, что лечить будешь? – насмешливо спросил прадед Павлика.

– Вы здоровы, – Лариса Георгиевна убрала молоточек и фонарик в сумку. Засуетилась уходить.

– Подожди, – остановил её Мыкла. – Теперь я тебя полечу.

– Вы?

– А что! Давно я живу, много умею. Здесь встань.

Лариса Георгиевна послушно остановилась и только теперь заметила полог из шкур, похожий на тот, который видела в квартире у Наташи. Из смежной комнаты вышла морщинистая старуха с дряблой бородавкой на длинном подбородке, держа в охапке разноцветную одежду.

– Ты не стесняйся, – подбодрил Мыкла. – Я в очках плохо вижу, а без них – почти ничего.

Старуха помогла Ларисе Георгиевне переодеться в длинный прямой сарафан, по вороту расшитый бисером. Обула в белые каньги, украшенные яркой тесьмой. Усадила на шкуры. И бесшумно ступая, исчезла.

Мыкла хлопнул в ладоши. Загудел, не разжимая рта. Пошел вокруг Ларисы Георгиевны в медленном танце. Теперь на нем вместо серого растянутого свитера и пузырящихся на коленях треников, оказалась длинная замшевая рубаха и что-то вроде фартука, расшитого знаками, похожими на иероглифы.

Вдруг Мыкла действительно сделался стар. Лицо его под высокой меховой шапкой напоминало растресканную деревяшку. Но темно-серые глаза смотрели зорко. Лариса Георгиевна подняла лицо к потолку, но никакого потолка над ней больше не было. Там, посреди дня, развернулось глубокое черное небо, усыпанное колкими звездами. Комната утонула в серой неясности, сквозь которую угадывались диван, кресла, кадка с цветущим амариллисом. Фигура шамана вдруг пошла в рост. Вместо невысокого крепкого мужчины средних лет вокруг Ларисы Георгиевны кружился громадный старик. Луна на небе висела ровная, странно выпуклая. Шаман потянулся к ней и взял. Теперь в его руках рокотал светящийся бубен.

Мыкла нагнулся, положил бубен перед Ларисой Георгиевной. Теперь она заметила, что светящаяся поверхность вся была испещрена красными значками. Вдруг показалось, что она смутно понимает эти ритуальные письмена. В ладонях Мыклы, размером с лопаты, откуда-то появились металлические кольца. Несколько маленьких были привязаны к большому красными нитками. Мыкла совместил их с кругом, изображавшим солнце. Встряхнул бубен. Маленькие кольца поползи против часовой стрелки. Против солнца, поняла Лариса Георгиевна. Мыкла встряхнул бубен снова. Направление движения колец не изменилось.

– Есть две хвори у тебя, женщина. Сейчас дух мой спустится в подземное царство, твоя родня скажет, что ждет тебя.

Бубен гудел мощно, будто теплоход. Шаман двигался замедленно, то и дело замирая в угловатых позах, напоминающих знаки на бубне. Вокруг Ларисы Георгиевны закружились тени. Зазвучал, как будто очень издалека, хор голосов:

«проклятый волк, уходи отсюда и не оставайся более в этих лесах.

уходи в самые отдалённые пределы земли;

если ты не уйдёшь, пусть убьёт тебя охотник…»

Лариса Георгиевна, легкая и бесплотная, шла лесами, между озер и рек, мимо сосен и елей, сверху донизу заросших бородами мха. Шла по ягелю пышному, по острым камням. Пробиралась по глухим ущельям, где обледеневшие водопады свисали со скал красно-бурыми потеками. Птицы зазывали к себе песнями, мышки – тонким посвистом, медведь тоже поет, приглашает в берлогу. Вокруг сияло все, играло теплом-жаром, золотые лучи прямо в руки давались. Но Лариса Георгиевна шла своим путем, по сторонам не смотрела, боялась упустить из виду серый клубок пряжи, который указывал дорогу. Вдруг гром налетел, закутал все облаками. Солнце посветило из-за туч. Радуга предстала, разогнала дожди, изогнулась дугой и стала переправой через реку. Противоположный берег зарос черными мхами. Ствол березы так скрючило, так перекрутило и по земле распластало, словно черт ей душу вывернул. Идет мимо березы высокий мужчина в черном – питерский директор. На руках его – бесчувственный Петухов. Голова подростка мотается из стороны в сторону. Побоялась Лариса Георгиевна туда пойти. Запела звонким голосом.

– Верните мальчика…

– А ты кто такая?

– Лариса я…

– Жди.

Петухов на руках мужчины завозился. Казалось, он стремился проснуться, вырваться из наваждения. Но ему мешали. Мужчина в тренче оплетал его руками, как корнями, глаза его мерцали холодным зеленоватым цветом…

Кто-то сильно встряхнул Ларису Георгиевну за плечи, усадил на шкуру. Мыкла все еще танцевал. Разноцветные полоски ткани на его поясе взлетали и опадали, следуя его убыстрявшимся движениям. Внезапно он с силой ударил в бубен и наваждение исчезло. Теперь перед Ларисой Георгиевной стоял все тот же низкорослый крепкий мужчина в великоватых для него свитере и тренировочных штанах. Лариса Георгиевна неловко сидела на полу, одетая в повседневное шерстяное платье, в котором пришла в эту квартиру.

– В царстве мертвых тебе и мальчику дали жизнь, – устало проговорил Мыкла. – Опухоль у тебя была. Теперь ее нет.

– Я видела мужчину в черном тренче.

– Сильно плохой человек, власти хочет.

– То был директор?

– Слабо вижу, волос черный, пальто черный.

– А вот Наталья Сергеевна говорит, директор не виноват.

– Верно.

– Кто тогда?

– Дух человека в черном тренче силен, мой дух слабее. Пася, мы все сделали, проводи гостью.

Стало тихо. Мыкла уселся в своем углу, тихонько раскачиваясь.

Павлик ожидал Ларису Георгиевну в прихожей.

– Кто живет в смежной комнате? – спросила она.

– Я и мать.

– Я видела пожилую женщину. У нее на подбородке родинка. Ваша мама?

– Нет, вам показалось, – покачал головой Павлик. – Я сам иногда побаиваюсь говорить с прадедом, возле него иногда появляются странные призраки. Вот, возьмите, мать наготовила, здесь семга, здесь салат с морошкой. – Павлик вручил Ларисе Георгиевне белые пластиковые пакеты.

– Мыкла точно ваш прадед? Я бы ему лет сорок дала.

– Ему намного больше, никто не знает его возраст.



5.



Не то мелкий дождик, не то просто морось. Все вокруг влажное, стылое. Лоснятся шиферные крыши пятиэтажек, на проводах качаются тяжелые капли. Настя поежилась и шагнула в тупичок, образованный двумя кирпичными домами, чтобы защититься от ветра, хлеставшего по лицу. Да, погода сегодня не радует. Но странное предчувствие заставило Настю оторваться от домашнего задания, одеться теплее и выйти на бесцельную прогулку. Влага заползала за приподнятый воротник куртки, холодные руки (перчатки Настя забыла дома) были мокрые, будто из-под крана.

Настя озиралась, а кого искала – не понимала сама. Иногда она переводила взгляд туда, где за низкими дымчатыми облаками прятались сопки. После визита к Наташе стало намного легче. Но не думать о Петухове Настя не могла. Видимо ему сейчас очень зябко, тревожно и обидно. Он лежит в пещере, окруженный зеленоватой мутью. Где-то капает вода, злобно кричит баклан. Странный мужчина без лица терпеливо сторожит свою жертву. И никуда от него не деться, не спрятаться.

Тяжко хлопнула дверь отделения милиции. На крыльцо резво выскочил помощник мэра, глянул на припаркованную у ворот машину и подал знак водителю. Черная служебная «Волга» рванула к крыльцу.

Мэр в сером, наглухо застегнутом пальто, с тяжелым лицом, напоминающим пресс-папье, быстро сбежал по ступенькам и еще быстрее втиснулся на заднее сиденье «Волги». В это время из отделения вышел Красавчик. На скуле у него багровела подживающая ссадина. Бросил растерянный взгляд на мэра, на его помощника, на городскую сопку, где блекло проступала телевышка. Потом сжал рот, решительно одернул тренч. И новым уверенным шагом спустился с крыльца.

Водитель хлопнул дверцей. Черная «Волга» полетела в серую промозглость. Красавчик вынул из кармана своего модного пальто клетчатую кепку, надвинул на глаза и пошагал в сторону, противоположную той, куда уехал мэр. Как-то очень быстро его угловатая фигура исчезла во мгле.

Все куда-то уходят, растворяются. Пропал Петухов, молниеносно унеслась «Волга», поспешно пробежал случайный прохожий и тут же растаял, как дым. Всё вокруг размывалось: промаршировавший патруль, молоденькая женщина с коляской, заляпанные по самые стекла жигули.

Бордовые замшевые перчатки все-таки нашлись в кармане куртки. Настя их натянула, перед этим немного согрев руки дыханием. Светка, вероятно, обедает в отцовском кафе. Катю ее отец устроил к Володе Тетерину попрактиковаться в прямом эфире на радио. Настин папа искал Петухова в сопках. Мама ушла к старику Мыкле. Все чем-то заняты, и дома ждет недописанное сочинение. Но Настя откуда-то знает, что ей сегодня нужно быть тут, у дома номер тридцать по улице Ленинского Комсомола. И как бы она ни мечтала о согревающем чае с малиновым варением, намазанном на поджаренный ломтик батона, нужно стоять здесь.

Вдруг сквозь тяжелые облака прорвалось бледное солнце. Разбавило серую муть, прошлось по асфальту и через пару минут из мглы проступил сначала неясный, потом все более четкий силуэт. Кто-то ступал неровно, замирал, потом снова двигался зигзагами. Фонарик в руке у неизвестного обшаривал асфальт, мокрые кусты, как будто стояла ночь. Вдруг Настя увидела, что человек бос. Ступни его, мокрые и грязные, посинели от холода.

В робкой надежде неровно забилось сердце. Неизвестный приближался.

Это же Петухов!

Так вот зачем Настя здесь…

Не разбирая дороги, она бросилась навстречу. Вдруг Миша сейчас тоже растворится, клубом дыма уйдет к облакам. Но Петухов никуда не делся. Поднял лицо, посмотрел на Настю странно. Казалось, он видит перед собой не улицу с людьми, а что-то совсем другое. Он слепо водил фонариком, будто ощупывая лучом невидимую стену.

– Миша! – прокричала Настя.

Петухов вздрогнул, разжал холодные бледные пальцы и на мокрый асфальт упала ветка можжевельника.



Со Строительной к нему спешила Наташа. На ходу выпрастывала из объемной замшевой сумки какую-то ткань. Подбежала, набросила на Петухова что-то вроде тонкого коврика и осторожно повела к пешеходной зебре.

– Миша, это я! – снова крикнула Настя…

Петухов и головы не повернул. Это был какой-то другой Петухов. Ни прежней силы в мускулистых плечах, ни воли в хаотичных, бессмысленных движениях. Наташа поддерживала его под локоть, будто больного. Затем осторожно забрала мигающий фонарик, выключила, сунула в торбу. Казалось, Петухов ослеп и оглох. Он явно ничего не узнавал: ни желтоватую пятиэтажку (накануне похода они поднимались с Настей на крышу, пили брусничный чай из термоса), ни семейное кафе Овчинниковых, где отец Светки столько раз кормил их обедом после школы.

Туман почти рассеялся, дома и автомобили проступали на солнце яркими пятнами, будто побуждая Петухова вспомнить. Но тот, поддерживаемый Наташей, брел с опущенной головой, словно вокруг стояла та самая ночь, в которой он исчез.

Настя догадалась, что Наташа ведет Петухова к себе. На них оборачивались, смотрели ошарашенно. Кое-то увязывался следом. Настя держалась в отдалении. Решила пока не вмешиваться. Вспомнила, как погрузилась у Наташи в сон, после которого стало очень хорошо и легко. Видимо и Петухова директриса собирается лечить таким же таинственным шаманским способом.

Внезапно Настя остановилась. Ряды пятиэтажек, сыро лоснящийся асфальт, яркие краски вывесок, одежда прохожих… Все заволоклось темнотой. А когда мрак растворился, Настя увидела Петухова. Он стоял на краю отвесной скалы. Беспорядочно шарил фонариком по мокрому граниту. Об огромную каменную преграду с ревом бились волны. Низкое черное небо нависло над его головой, будто потолок пещеры. В мутной мгле постепенно проявлялся высокий дымчатый силуэт. Роста в незнакомце не меньше двух метров. Полы черного тренча почти касаются безупречных черных ботинок. Вместо лица – бледное пятно. Мужчина ступает вкрадчиво, как кошка. Еще секунда и он столкнет Петухова со скалы в кипящее море. Незнакомец поднимает руку, и она начинает странно удлинятся…

Нет!

Накатил ледяной ужас, будто кто-то перебрал позвонки, подобно клавишам фортепиано. Настя очнулась от забытья. Наташа с Петуховым и группа зевак ушли далеко вперед. На ватных ногах она свернула в переулок, чтобы срезать путь, и через десять минут уже входила во двор Наташиного дома.

Небольшая группа мамочек, устроивших Красавчику самосуд, нервно переминалась у подъезда. Со стороны площади спешили тележурналисты, на плече у оператора подпрыгивала камера. Дворничиха в оранжевой спецовке выбежала из подвала, волоча за собой метлу:

– Пожар что ли?..

– Петухов вернулся, – ответили ей несколько женских голосов.

Вдруг из-за угла, взвизгнув покрышками и окатив какую-то мамочку из лужи, вынеслась служебная «Волга». Не успела она затормозить, как мэр выскочил из салона и бросился к подъезду Наташи. Не разбирая дороги, он пихнул оказавшегося на его пути оператора, тот попятился и едва не уронил камеру.

Мэр быстро зашагал мимо детской площадки к обшарпанной подъездной двери. Не обращая ни на кого внимания, изо всех сил дернул ручку. Дверь не поддалась, словно стала частью стены. Мэр рванул снова. Дверь стояла мертво.

В окне второго этажа шевельнулся тонкий полупрозрачный тюль. Легкое, чуть заметное движение и снова ничего.

К мэру протолкалась его секретарша – длинноногая и длинноносая девица в расстегнутом алом пальто. Градоначальник выхватил у нее из рук мегафон. По двору гулко разнеслось:

– Наталья Сергеевна! Если вы немедленно не вернете мне ребенка, я сочту вас причастной к похищению!

Ничего не произошло. Окна Наташиной квартиры оставались темны и непроницаемы.

По двору прокатилась волна негодования.

– Выжила из ума на старости лет…

– Надеюсь, старуха получит по заслугам…

– Риммочка Карловна прекрасно ее заменит в должности директора…

Телеоператор тем временем вел съемку. Иван Петрович, Катин папа, хлопнул коллегу по плечу и подбородком указал куда-то в сторону. Во двор решительным шагом вступил Красавчик.

– Что случилось? – властно обратился он к мамочкам, стоявшим плотной группой.

Против ожидания женщины не набросились на питерца, смущенно потупились и встали еще теснее, словно старались спрятаться за спинами друг друга.

– Мой сын в квартире у сумасшедшей, а я не могу туда попасть, – надрывно выкрикнул мэр.

– Что она себе позволяет? – поддержала градоначальника самая бойкая из мамочек.

– Пусть отпустит мальчика! Требуем правосудия! – возмущенные голоса становились все громче.

Вдруг рядом с мэром появился Володя Тетерин, словно соткался из воздуха. Деликатно забрал мегафон.

– Граждане, успокойтесь. Всеми нами уважаемая Наталья Сергеевна не может быть причастна к похищению Миши. Позвольте, я попытаюсь с ней переговорить. Довольно самосудов в нашем городе!

Володя передал мегафон растерянной секретарше, у которой кончик носа сделался красный, как земляничина. Решительно ступил на крыльцо. Мамочки замерли. Налегая всем телом, Тетерин крепко ухватился за ручку и потянул на себя неподатливую дверь, казалось приваренную к косякам. Лицо у Володи стало белым и мокрым, как подтаявший снег. Дверь заныла, затряслась, издала ржавый стон, приоткрылась.

Из темноты раздался странный звук, словно кто-то наступил на кусок стекла. Все увидели, что за дверью нет никакого подъезда. В приотворившейся бездне плавал густой туман, слегка посеребренный луной. Явственно слышалось бушующее море, удары кипящих волн. Наружу выстрелила соленая пена, будто открыли бутылку шампанского.

Вдруг дверь резко вырвалась из рук Тетерина. Его будто током ударило, а затем подбросило в воздух. Отчаянно размахивая руками, Володя пролетел метра полтора и грохнулся на асфальт.

– Что за чертовщина! – выругался мэр.

Тут Настя по-настоящему испугалась за Володю. Несколько человек подбежали, чтобы помочь ему подняться. Володя одной рукой растирал спину, на ладони другой был виден широкий кровавый порез. Ему бы в больницу, снимок сделать, вдруг перелом копчика. И мама говорила, что у Тетерина травма головы. Но Володя слабыми жестами отказался от помощи. Пошарил по карманам куртки. Нашел платок и свободной рукой, помогая зубами, перетянул рану.

Подъездная дверь стояла на прежнем месте. Закрытая, неприступная. Ни щелочки.

Тут послышалось улюлюканье милицейской сирены. Во двор вкатился бело-синий уазик. Следователь Протасов, потирая красные, как у кролика глаза, не спеша подошел к мэру.

– Сделайте что-нибудь, – градоначальник схватил следователя за плечо. – Наташа должна ответить за похищение моего сына.

Следователь нерешительно почесал затылок.

– С чего вы решили, что Наталья Сергеевна причастна? Если она привела к себе мальчика, это ничего не значит.

– Смотрите!.. – вдруг разлетелось по двору.

– Не побоялась, вышла…

– Вернет ли мальчишку?..

Все задрали головы. На балконе второго этажа появилась Наташа. На ней были домашние трикотажные штаны и вязаная кофта. Самая обычная женщина предпенсионного возраста.

– Миша глубоко спит, – громко сообщила она. – Для того, чтобы выйти из сна потребуется время и мое искусство. Если заберете Мишу сейчас, он может не прийти в сознание. Мне потребуется три дня. Если и тогда мальчик не очнется, я готова на контакт с правоохранительными органами. А теперь, прошу, расходитесь. Поверьте, у меня хватит сил не пустить в подъезд похитителя.

Настя покосилась на стоявших во дворе. На многих лицах, поднятых к балкону, читалось одобрение. Мэр смотрел на следователя, будто ожидал, что тот каким-то образом проникнет в подъезд и выведет Наташу в наручниках. Но Протасов удрученно пожал плечами.

Раздосадованный мэр вырвал из рук помощницы мегафон. По двору прокатился его раскатистый бас.

– Да кем ты себя возомнила, чертова сука?

Повисло неловкое молчание. Наташа устало улыбнулась и на глазах у всех точно прошла сквозь закрытую балконную дверь. Стекла на секунду затуманились, затем сверкнули белым и снова стали обыкновенными.

Мэр, окончательно потерявший самообладание, истерически топал ногами.

– Я спецназ подниму. Приедут из Мурманска. Штурмом возьмут твою берлогу!

Несмотря на истерику мэра, двор постепенно опустел. Все вдруг вспомнили, что у них полно дел и забот. Настя решила дописать сочинение. Вдруг такая мысль пришла.



Настя откопала в раздевалке свое коричневое пальто. Вот, пожалуйста, большие перламутровые пуговицы висят на нитках! Здесь всегда так тесно из-за горбов навешенной одежды, что каждый, кто ищет свою, с чужой не считается.

– Ой, смотрите, девочки, Тойво выдвинулся в школьный совет!

Настя оглянулась. Человек десять или больше сгрудились у пробковой доски с расписанием. Каждый тянулся прочитать листок, пришпиленный крошечными канцелярскими кнопками.

– Да куда ему тягаться с Соловьевым!

– Это Наташа финна пропихивает!

– Да не, – встряла втиснувшаяся в плотную группу девчонок Светка. – Наташа в выборы не вмешивается.

Настя забросила рюкзак на подоконник, натянула пальто, застегнулась только на одну пуговицу, остальные решила пришить покрепче дома. В окне отразилось ее бледное от мерцания дневных ламп лицо. За спиной, как привидение возник Тойво. За последние дни Наташин племянник сильно переменился. Уже не держался в стороне, не сутулился. И его обычная угрюмость теперь казалась сосредоточенностью на какой-то цели.

Из раздевалки, держа в охапке красную спортивную куртку, вывалился Соловьев, симпатяга, отличник. Роста в нем метра под два. Все девчонки балдеют от кубиков его пресса, когда на физре он как бы случайно задирает футболку. Тойво этому спортсмену едва достает макушкой до уха.

Соловьев упругим шагом подошел к доске объявлений, сорвал листок и пихнул его Тойво в грудь.

– Думаешь школьный совет – это твое?

– Конечно, – буднично произнес Тойво.

– Парни, вы слышали? – фыркнул Соловьев.

За спиной десятиклассника загалдели. Тойво не отреагировал. Взял листок, расправил.

– Эй, мистер, у тебя хоть программа имеется? – хохотнул Соловьев.

– Если бы ты умел читать, друг, то из этого листка бумаги мог бы извлечь кое-что полезное, – невозмутимо ответил Тойво. – Сегодня как никогда важно учиться демократии. Я, как будущий председатель Совета…

– Председатель?.. – Соловьев дал Тойво подзатыльник. – Не прыгай выше головы, чувак. Хотя можешь и попробовать.

Соловьев повернулся уходить.

– А какая программа у тебя? – вдруг остановил его Тойво. – Не заметил, чтобы ты ее обнародовал.

Настя знала – подобный тон Соловьева злит. Унижать таких мальчишек, как Тойво, в его стиле. Но Соловьев, обратив внимание на то сколько слушателей вокруг, неожиданно ответил:

– Так и быть, раскрою планы. У меня главное – культурный досуг. Экскурсии в Мурманск, Питер. На автобусах от шефов, все как мы любим. Но в первую очередь – субботние дискачи. Между прочим, готов предоставить общественности личные ресурсы. Имею отличную коллекцию пластов с немецким рейвом. Парни из второй цветомузыку обещают подогнать.

– Ух, здорово, мы за! – загомонили девчонки.

– А что предлагаешь ты, мальчик? – снисходительно спросил Соловьев.

– Лекции, дискуссионные кружки и коллоквиумы, – сообщил Тойво. – Россия только вступает на путь демократических преобразований. Десятилетия советского тоталитаризма…

Казалось, Тойво искренне верит в свою просветительскую миссию. И не замечает, как кривятся девчонки. Некоторые не постеснялись выразить свое неудовольствие вслух:

– Еще одно обществоведение!

– А лекции кто будет читать, ты что ли?

– Тише, – шикнула Светка. – Тойво, ты человек в школе новый. Мы тебя не знаем. Боюсь, большинству ближе веселье и танцы…

– Не спешите делать выводы заранее, – настаивал Тойво. – Приходите в пятницу в школьную библиотеку. Устроим дискуссию по европейскому парламентаризму. Попробую вас расшевелить.

– Ну не знаю, – скептически произнесла Светка. – Надо подумать.

Настя вздохнула. Набросила на плечи рюкзак и направилась было к выходу. Тут ее остановила пробегавшая мимо математичка.

– Каратаева, на-ка отнеси Наталье Сергеевне сочинения на проверку, – пробасила она недовольно.

Ну почему именно сегодня? Они с девчонками собрались в заброшку на Мира, поискать приключений. Да, у Наташи живет Петухов, но вряд ли директриса позволит его увидеть!

– Может Тойво отнесет? – осторожно спросила Настя. – Вон он, куртку надевает…

– Нет, – математичка пихнула Насте тяжелый полиэтиленовый пакет с тетрадями. – Наташа звонила, настаивала, чтобы именно ты принесла.

Настя тихонько пробормотала взрослое ругательство.

– О, Настюха, готова? – Светка закрепляла заколкой рыжий хвост на затылке.

– Свет, получается сегодня без меня. – Настя смущенно посмотрела на изображение пачки «Marlboro» на пакете.

– Так в заброшке видели призрака! Собирались же вызывать его втроем, – нахмурила брови Светка. – Признавайся, трусишь?

– При чем тут это! Наташа попросила сочинения на проверку принести.

– Да-а-а, придется отложить нашу сходку, – задумчиво протянула Светка. – Вы тогда с Тойво к Наташе, а я в кафе. – Светка достала из рюкзака зеркало и подвела губы бледно-розовой помадой. – Папа тут по секрету сказал, у него Красавчик обедать сегодня собирается. Кстати, а как ты в Наташин подъезд войдешь?

– Это посторонним нельзя, – встрял Тойво. – А жителям можно. Настя, давай я передам сочинения.

Настя покосилась на пакет.

– Наташа просила, чтоб я принесла.

– Вместе тогда пойдем, – предложил Тойво.

– Ладненько, вы к Наташе, а я побежала. – Светка натянула красную вязаную шапку. Схватила с подоконника рюкзак и пулей вылетела на улицу.

– Давай понесу, – предложил Тойво.

Настя безропотно отдала пакет с тетрадями. Ее не слишком радовала компания Наташиного племянника, но отказываться от помощи было неудобно.

За несколько минут школьный двор опустел. Ни криков, ни шагов. Только стайка растревоженных бакланов пролетела над нарисованными на асфальте классиками.

– Почему ты решил баллотироваться в школьный совет? – спросила Настя

– Я уверен в победе, – без смущения ответил Тойво.

Насте показалась странной его бодрая решительность.

– Ты еще не стал популярным, – заметила Настя.

– На победу Вилли Старка в романе Уоррена тоже никто не ставил. И Наташа говорит – надо пробовать…

– Ты называешь тетю по имени?

– Она мне не тетя, – смущенно признался Тойво.

– Бабушка? – осторожно поинтересовалась Настя.

– Не знаю, – вздохнул Тойво. – Просто, когда умерли мои родители, Наташа приехала в Бёрге и сказала – мы родственники. Власти позволили ей стать моим опекуном. Я переехал к ней.

– Как все сложно, – пробормотала Настя.

– Ну да, – Тойво мягко коснулся Настиного локтя. – А какие фильмы нравятся Свете? Какие цветы она любит?

– Ну как тебе сказать…, – замялась Настя. – Цветы ей при мне не дарили, поэтому не знаю. Светка от Секретных материалов и Пси-фактора фанатеет. А тебе зачем?

– Хотел пригласить Свету погулять, – щеки Тойво зарумянились так, что веснушки почти растворились.

– Тогда цветы не покупай. А сходи в кулинарию и попроси тетю Клаву испечь корзиночки со сливочным кремом, ну или ореховый рулет, сливки достать сейчас нереально. Тетя Клава не откажет. Проголодаетесь на прогулке, угостишь. И еще она собирается на эксперта-патологоанатома учиться, как Скалли в сериале. Если у Наташи вдруг завалялась какая врачебная книжка, смело тащи дарить. Светке все равно, лишь бы с медицинскими терминами и иллюстрациями. Пусть ничего не понимает, но воображает себя крутой.

– Спасибо тебе огромное, Настя! – обрадовался Тойво. – Думал Миша врет, что ты станешь помогать.

– Миша! – воспряла Настя. – Миша пришел в себя?

– Ну почти, – вдруг растерялся Тойво. – Мы поздно вечером немного поболтали, а Наташа зашла в комнату и велела спать ложиться.



На въезде во двор дежурил военный грузовик. В кузове на обтянутых коричневой кожей скамейках сидели здоровенные мужики в масках и с автоматами. Наташин подъезд собираются штурмовать? Должно быть мэр не на пустом месте угрожал директрисе.

Неподалеку от грузовика был припаркован черный внедорожник с тонированными окнами. Оттуда вылез коротконогий квадратный мужик. Пошевелил тяжелой челюстью, похожей на амбарный замок. Обернулся и взял с сиденья мегафон.

– Гражданка Виноградова, – громоподобно разнеслось по двору. – В очередной раз повторяю. Сдаемся, выходим. Руки за голову. И без этих ваших фокусов!..

В окне Наташиной квартиры легонько шевельнулся тюль. Насте показалось, что она мельком увидела лицо молодого мужчины, бледное как лед. Кто бы это мог быть?

– Ребята, начинаем, – пророкотал мужик.

На покатой крыше показался высокий и страшный омоновец. Надежно впилил крюк троса и в одну головокружительную секунду заскользил по скату вниз, пока подошвы его берцов не уткнулись в желоб на краю крыши. Как по команде он ухнул на балкон. Освободившись от троса, со всей силы рванул ручку. И тут же прижался к стене, держа оружие наизготовку. Дверь дрогнула, но не поддалась. Тогда омоновец крутанулся и нанес сильный резкий удар ногой по косяку. Послышался всхлип разбитого стекла, будто дверь слетела с петель. Но на самом деле это было не так. Дверь уцелела и стекло отливало сталью. Наташин балкон оказался таким же неприступным, как и вход в подъезд.

Из грузовика высыпал отряд в черных касках и жилетах. Окружил подъезд, и двое прицелились в дверь.

Тойво бросился к квадратному мужику.

– Перестаньте! – жалобно потребовал он. – Наташа никого не похищала.

Квадратный всем корпусом развернулся к мальчику.

– Ты кто такой? – насмешливо поинтересовался он.

– Племянник, – с вызовом ответил Тойво. – Миша сам не желает сейчас уходить. Он верит, что Наташа его вылечит.

– Угу, – пробурчал квадратный. – Насколько помню, гражданка Виноградова директором школы трудится, а не врачом в поликлинике. Все отвали, мальчик, идет спецоперация…

Мужик лапищей провел по коротко стриженой голове, словно обсыпанной свежими древесными опилками. В башку похоже пришла новая мысль.

– Слушай, пацан, а ты с теткой в ее квартире проживаешь?

Тойво кивнул.

– Вот это нам повезло! – квадратный расплылся в нехорошей улыбке. – А не будешь ли так любезен войти сейчас в подъезд?

– Нет, – Тойво попятился.

– Твой гражданский долг, мальчик.

Тойво продолжал отступать.

– Вы не понимаете, вам нельзя, вы утонете…

– Это ты утонешь, – хохотнул мужик и вразвалку нагнал Тойво. – Но прежде я тебя в колонию для трудных подростков упеку. Немедленно входи в подъезд! – приказал он.

Тут ветер взметнул жухлую листву и швырнул ее на готовых к штурму омоновцев. Подъездная дверь внезапно распахнулась, саданув по кирпичу. Настя ожидала увидеть за ней кипящую бездну. Но там была обычная лестница, которая выглядела мирно и невинно.

Омоновцы один за другим втекли в подъезд. И, рассредотачиваясь, обшаривая автоматами пространство, устремились на второй этаж.

Тойво бросился следом. Настя за ним.

– Вот уроды! – восклицал Тойво. – Вот ведь привязались…

Почему-то ни один из бойцов их не задержал. Омоновцы сгруппировались на лестничной площадке перед Наташиной квартирой. Защелкали замки. Дверь открылась – просто и буднично. На пороге появилась Наташа. На ней была длинная замшевая рубаха, расшитая бисером и хвостиками каких-то зверьков. Насте показалось, что она видела директрису в этой одежде: наяву или во сне?

Тут в глубине коридора проплыла мужская фигура: форма подводника, мертвенно-бледный профиль. Почему-то с одежды и с черных волос мужчины капала вода. Должно быть, это его лицо Настя видела в окне. Убедиться она не успела. Подводник исчез так же внезапно, как и появился. Казалось, он просто растворился в темноватом, слегка мерцающем воздухе квартиры.

Тут в коридор вышел Петухов, живой и здоровый, только немного сонный. Он ерошил волосы, протирал глаза и, видимо, не до конца осознавал, что происходит. Сразу два автоматных ствола уперлись Наташе в грудь.

– Миша, теперь ты можешь идти домой, – тихо сказала она. – Ты практически здоров.

От этих слов Петухов немедленно очнулся.

– Настюха! – воскликнул он. – Ты цела! Думал лесной урод и тебя тоже поймал по дороге к палатке.

Наташа посторонилась. Петухов обнял Настю. Он был живой, настоящий, такой же крепкий и спортивный!

– Миша, – задохнулась Настя. – А что за урод, про кого ты говоришь?

– Черноволосый мужчина, в чёрном до пят, лица не разглядел…

– Я никого не видела. Пришла к костру. Александр Евгеньевич и остальные пили чай.

– Ну и хорошо, – вздохнул Петухов. – Там было очень холодно и сыро. Если бы не Наталья Сергеевна… Не знаю… Вернулся бы я или нет…

Тем временем с омоновцев слетел весь боевой кураж. Их лица в масках словно уменьшились и теперь напомнили мордочки летучих мышей. Тойво аккуратно протиснулся в квартиру.

– Вы что-то хотели? – вежливо обратилась Наташа к автоматчикам.

Омоновцы смутились, попятились, поглядывая на лестницу.

– Я вас отпускаю, вы свободны, – ласково произнесла Наташа и боевики послушно, словно школьники, потопали вниз.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70949512?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.