Зеленый фонарь. Стихи 2009–2013
Зеленый фонарь. Стихи 2009–2013
Марина Аницкая
Есть лишь одно, что стоит помнить ежесекундно, ежечасно —Нет ничего души страшнее и ничего ее прекрасней,В любой – Чернобыль, смерть, проказа и все египетские казни,И Ермуганд, великий змей, – не потревожь его напрасно.И там же – россыпи галактик, что сквозь столетия не гаснут,Биенье раскаленных солнц, кометы огнезарной масти,Распахнутые небеса, умыты стихнувшим ненастьем,Никем незримые сады, благоуханны и опасны.
Зеленый фонарь
Стихи 2009—2013
Марина Аницкая
Он как-то странно протянул руку к темной воде, и, несмотря на расстояние между нами, мне показалось, что он весь дрожит. Невольно я посмотрел по направлению его взгляда, но ничего не увидел; только где-то далеко светился зеленый огонек, должно быть, сигнальный фонарь на краю причала.
Ф. С. Фицджеральд, «Великий Гэтсби»
Иллюстратор WOMBO (Dream.ai)
© Марина Аницкая, 2024
© WOMBO (Dream.ai), иллюстрации, 2024
ISBN 978-5-0064-3220-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«о, я прошу, не надо сплина…»
о, я прошу, не надо сплина
удачу нашу не измерить,
на миг в гостях у сей земли, но
здесь будет каждому по вере —
камней, корон, и цепеллинов,
и возвышения империй,
все, что мечты преподнесли нам —
тем насладимся в полной мере,
пока, пробившись из-под спуда,
сметая разума оковы,
непрошенное нами чудо —
волна! – стеной не встала снова,
и солнце цвета изумруда
еще не сделалось сверхновой.
«в этом реакторе все, что звалось тобой…»
в этом реакторе все, что звалось тобой
распадается до коллоида, до безвольной слепой амебы,
и язык, позабыв слова, прилипает к небу,
и глаза заливает небом, как «титаник» – морской водой.
радость бритвой по горлу – смотри!
сквозь марево миража
проступает то, что не есть золотая пыль…
так рука, держащая сильмарилл,
до кости сгорает, не в силах себя разжать.
«ловить человеков…»
ловить человеков
еще не ведая имен, еще не разбирая сути
ты оказался обречен, перешагнув через распутье —
за ниточку, за волосок, пустяк, нелепый, бесполезный,
тебя поймали на крючок —
и вот ты держишься над бездной,
на счастье? нет, совсем не факт, ничто не делается проще,
и сердце пропускает такт, и ветер в занавесях ропщет —
зачем, зачем?..
в ушах звенит от незнакомого напева,
и огонек вдали горит, и золотится звездный невод.
«литься в ладони лета…»
литься в ладони лета
виться шелковой лентой
– так было бы много проще, но, холодом прополощен, над куцей дрожащей рощей шар багровый кратеры морщит.
так что – ехидный прищур, шаг – будто летишь из пращи; жестяные топорщат крыши антенн железные хвощи – в подобных каменных джунглях не выжил бы дикий пращур.
лучше прощаться сразу. мне надо запомнить точно – ты не вернешься с рейда; строить другую базу. ты тоже решай, что дальше – меня разошьет шрапнелью.
определяйся срочно. обратный отсчет окончен.
«…и вот ты носишь в глазу, в зенице осколок неба над головой. Ни проморгаться, ни застрелиться, хоть парабеллум-то под рукой. Уйти в пираты, надеть повязку, хромать, деревянной стучать ногой, кричать: «Пиастры!"… да что пиастры? на них не купишь себе покой…»
…и вот ты носишь в глазу, в зенице осколок неба над головой. Ни проморгаться, ни застрелиться, хоть парабеллум-то под рукой. Уйти в пираты, надеть повязку, хромать, деревянной стучать ногой, кричать: «Пиастры!"… да что пиастры? на них не купишь себе покой.
…и вот последний осколок солнца меж ребер втыкается острием, назгульским треклятым клинком крадется туда, где хранится наш день вдвоем. И холодеет и вымерзает все, где проходит его стезя, быть хочется гердою, а не каем, но точно знаешь – нельзя. Нельзя.
…и вот ты ждешь – все зальется белым, начнутся титры, и все, пока. Вцепившись намертво в парабеллум, дрожит немеющая рука. Суметь не выстрелить ни в кого, дождаться, когда загорится свет. Еще немножечко. Ничего. Еще там сколько-то тысяч лет.
«Полотно судьбы рассекает нож…»
Полотно судьбы рассекает нож,
С треском рвутся нити – ну что же, что ж —
Сквозь сугробы брести, бормоча в бреду:
Я с тобой. Я здесь. Я иду, иду.
Слишком мало тепла в мире из сизых льдин,
В стеклянный воздух вморожен небесный свод,
Слишком много огня по жилам, в крови, в груди —
Стекает по пальцам вниз, прожигает лед.
Я иду, оглянись, пожалуйста, погоди,
След-в-след за тобой сквозь тьму я иду вперед.
…Впереди до самого окоема – белым-бело,
Ни следа на снегу, ни отблеска над водой,
Впереди – никого, и позади – никто…
Я иду. Я иду за тобой.
Погоди, постой.
я просыпаюсь ночью, смотрю в потолок – там пляшут
скупые седые тени, тянут сухие пальцы,
за окнами в белой ночи
гложет волна ступени, они становятся глаже,
в гематитовом малом зальце
сердце душат цепочки строчек.
никто не стоит на страже,
в жиже лежат знамена,
воздух затхл, и стыл, и влажен,
неподвижен, и даже, даже
мое имя никто не помнит.
сталь заржавела в ножнах,
воздух пропитан ложью,
фигуры темные в ложах,
чертят схемы, скрипит их грифель,
смотрят на сцену, сцеплен
механизм с механизмом, к цели
эксперимента, к рифам
несется макет – разбиться —
и лишь тем, безусловно, ценен.
во мраке белеют лица —
veni, мол, vedi, vici.
я просыпаюсь с криком,
я просыпаюсь с дрожью —
тот, кто сегодня снился,
был на тебя похожим,
с прозрачным бесстрастным ликом,
мертвым, как воды Стикса,
с холодным ядом под кожей,
с глазами голодной птицы,
все смотрел, как песок струится,
ни тепла не знал, ни сомнений…
…я просыпаюсь с криком. Надо мною кружатся тени.
«есть «бремя белых» и «бремя сильных…»
есть «бремя белых» и «бремя сильных»,
есть тысячи их имен,
но имя одно у бремени слабых, у тех, кто не носит знамен,
кому и хайвэй – гребеня-ухабы
и стужа – в плюс двадцать пять.
тех, кем никто никогда не стал бы, когда бы мог выбирать.
ошибка набора, сгоревший пиксель, кромка битого льда,
слабые пальцы, «ну извините», в венах вода, вода,
и вместо голоса – хриплый шепот
(им и детский пломбир – мышьяк!)
и тоскливые лица, и вечный ропот,
звучащий примерно так:
«ну да, ну да, я урод, я лузер, вы сами там как-нибудь.
мне б шаром бильярдным скатиться в лузу,
забыться, пропасть, уснуть,
в какой-нибудь бремен там или гаммельн,
чтоб обрести покой
отполированною ногами плиткою мостовой…»
но выхода нет, не вжимайся в плинтус,
тебе уже не спастись.
твое имя в списке пронзает стилус.
добро пожаловать в жизнь.
ну же. давай. улыбнись губою, прокушенной до крови.
все хорошо. все могло быть хуже.
ну же.
вставай. живи.
«танец вслепую на горной дороге …»
танец вслепую на горной дороге —
сосны корнями впиваются в камень,
щебень скользит под босыми ногами,
маршрутом немногих —
забытая трасса,
мелодия вальса,
морзянкою пульса —
достать, дотянуться —
кто же ты, кто же ты, кто же ты, кто ты?
сквозь бесконечность несется планета,
скалы и пропасти, танец наощупь,
ветер сосновые иглы полощет,
в груди кастаньета,
касанье ладоней —
ведущий, ведомый —
кто же ты, кто же ты, кто же ты, кто ты?
небо в кристаллах просыпанной соли,
пустая попытка не выпасть из ритма,
тщетность проклятия, тщетность молитвы,
скрипичное соло,
спиральность сюжета,
вопрос без ответа —
кто же ты, кто же ты, кто же ты, кто ты…
«Пять-семь-пять шагов…»
Пять-семь-пять шагов:
«Мол, сакура отцвела» —
Жизнь в жанре хокку.
«прорастают сквозь асфальт…»
прорастают сквозь асфальт
туберозы и герберы,
выбираешь низкий старт,
ни во что уже не веря,
дождь смывает королевства,
нарисованные мелом,
ты твердишь осиротело —
что же делать, что же делать?
в зоосады зодиака
птиц таких не завозили,
чтоб названья этих знаков
выпевали без усилий,
красный, желтый и зеленый —
все горят одновременно,
ты бредешь ошеломленно,
натыкаешься на стены.
тонет город-Атлантда
в белой яблоневой пене,
только все красоты вида
суть сюжета не изменят,
в небе тают миражи
с еле-еле слышным вздохом,
как печально пережить
за мгновенье три эпохи…
«и просто сны…»
и просто сны
икс
залпом допивает бокал,
вытряхивает льдинки в ладонь,
вытягивает вперед руку:
«Вот чему
подобны мои чувства к тебе —
чем холоднее лед,
тем больше горят пальцы,
чем сильнее я их сжимаю,
тем меньше в них остается».
игрек вместо ответа
наклоняется
и вбирает губами
солоноватую каплю воды
с линии жизни.
«…и если завтра случится вдруг, что с неба раздастся гром…»
…и если завтра случится вдруг, что с неба раздастся гром,
и больше не будет, мой милый друг,
ни «как-нибудь», ни «потом»,
и станет зыбким, как будто топь,
гранит твоих прежних троп,
и плоть исчезнувших городов стылым пеплом падет у стоп,
наряжен medico della peste, скажет тебе «пройдем»
посланец свыше; угрюмый вестник укажет на окоем…
…я знаю точно, что он услышит – а, мне ли не знать о том.
«всегда я делал свой выбор сам – и я выбирал, как умел.
мой голос был громок, мой путь был прям,
и я так, как мог, горел»
и, стоя в толпе за границей круга,
средь прочих, других, иных,
тех, что свидетелями друг другу были сюда званы,
я присягну: все слова твои – правда (а, мне ль не знать!)
и прямо гляну в лицо судьи, бесстрастное как печать…
…но воздух вдохну, ставший вдруг свинцом —
и не смогу смолчать,
как застывает на пальцах воск, как время берет разбег,
как пляшет радужное пятно на темной изнанке век.
ты горел, как мог, и поклясться в том
будет просто не мне одной,
о да, ты был свечой и огнем, но было тебе дано
не осветить кому-нибудь путь —
показать, как вокруг темно.
«где твое Ка шатается по ночам…»
где твое Ка шатается по ночам,
чью дверь открывает отмычкою, без ключа,
входит вкрадчиво – не спугнет сверчка,
не моргнет свеча —
в изголовье встает, смотрит молча —
такие всегда молчат —
и в глазницах плавит серебряную печаль.
ночь сквозь ставни течет, как черный горячий чай,
пахнет листом смородины или мятой…
…утром эта душа вернется последней, пятой,
босиком по крошеву желтого кирпича.
«Кто тебе станет точильным камнем…»
Кто тебе станет точильным камнем,
Полночным небом сквозь расписные ставни,
Каменным жерновом, молотом, наковальней,
Страной чужеродной и чужедальней,
Глотком воды после долгого дня пути?
Кому ты войдешь под ребро раскаленной спицей,
Мелодией в спину, влагою под ресницы,
Кого ты уронишь, не удержав в горсти?
Что ты скажешь, когда Габриэль заиграет джаз,
В час, назначенный, чтоб глядеть и зеницы не отвести?
Выдавишь пару банальных фраз,
Знакомых давно и так?
«Я ненарочно. Прости, чувак»?
Да. Чувак, прости.
Мы рассыпаны по дорогам осколками витражей
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70935928?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Марина Аницкая
Есть лишь одно, что стоит помнить ежесекундно, ежечасно —Нет ничего души страшнее и ничего ее прекрасней,В любой – Чернобыль, смерть, проказа и все египетские казни,И Ермуганд, великий змей, – не потревожь его напрасно.И там же – россыпи галактик, что сквозь столетия не гаснут,Биенье раскаленных солнц, кометы огнезарной масти,Распахнутые небеса, умыты стихнувшим ненастьем,Никем незримые сады, благоуханны и опасны.
Зеленый фонарь
Стихи 2009—2013
Марина Аницкая
Он как-то странно протянул руку к темной воде, и, несмотря на расстояние между нами, мне показалось, что он весь дрожит. Невольно я посмотрел по направлению его взгляда, но ничего не увидел; только где-то далеко светился зеленый огонек, должно быть, сигнальный фонарь на краю причала.
Ф. С. Фицджеральд, «Великий Гэтсби»
Иллюстратор WOMBO (Dream.ai)
© Марина Аницкая, 2024
© WOMBO (Dream.ai), иллюстрации, 2024
ISBN 978-5-0064-3220-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«о, я прошу, не надо сплина…»
о, я прошу, не надо сплина
удачу нашу не измерить,
на миг в гостях у сей земли, но
здесь будет каждому по вере —
камней, корон, и цепеллинов,
и возвышения империй,
все, что мечты преподнесли нам —
тем насладимся в полной мере,
пока, пробившись из-под спуда,
сметая разума оковы,
непрошенное нами чудо —
волна! – стеной не встала снова,
и солнце цвета изумруда
еще не сделалось сверхновой.
«в этом реакторе все, что звалось тобой…»
в этом реакторе все, что звалось тобой
распадается до коллоида, до безвольной слепой амебы,
и язык, позабыв слова, прилипает к небу,
и глаза заливает небом, как «титаник» – морской водой.
радость бритвой по горлу – смотри!
сквозь марево миража
проступает то, что не есть золотая пыль…
так рука, держащая сильмарилл,
до кости сгорает, не в силах себя разжать.
«ловить человеков…»
ловить человеков
еще не ведая имен, еще не разбирая сути
ты оказался обречен, перешагнув через распутье —
за ниточку, за волосок, пустяк, нелепый, бесполезный,
тебя поймали на крючок —
и вот ты держишься над бездной,
на счастье? нет, совсем не факт, ничто не делается проще,
и сердце пропускает такт, и ветер в занавесях ропщет —
зачем, зачем?..
в ушах звенит от незнакомого напева,
и огонек вдали горит, и золотится звездный невод.
«литься в ладони лета…»
литься в ладони лета
виться шелковой лентой
– так было бы много проще, но, холодом прополощен, над куцей дрожащей рощей шар багровый кратеры морщит.
так что – ехидный прищур, шаг – будто летишь из пращи; жестяные топорщат крыши антенн железные хвощи – в подобных каменных джунглях не выжил бы дикий пращур.
лучше прощаться сразу. мне надо запомнить точно – ты не вернешься с рейда; строить другую базу. ты тоже решай, что дальше – меня разошьет шрапнелью.
определяйся срочно. обратный отсчет окончен.
«…и вот ты носишь в глазу, в зенице осколок неба над головой. Ни проморгаться, ни застрелиться, хоть парабеллум-то под рукой. Уйти в пираты, надеть повязку, хромать, деревянной стучать ногой, кричать: «Пиастры!"… да что пиастры? на них не купишь себе покой…»
…и вот ты носишь в глазу, в зенице осколок неба над головой. Ни проморгаться, ни застрелиться, хоть парабеллум-то под рукой. Уйти в пираты, надеть повязку, хромать, деревянной стучать ногой, кричать: «Пиастры!"… да что пиастры? на них не купишь себе покой.
…и вот последний осколок солнца меж ребер втыкается острием, назгульским треклятым клинком крадется туда, где хранится наш день вдвоем. И холодеет и вымерзает все, где проходит его стезя, быть хочется гердою, а не каем, но точно знаешь – нельзя. Нельзя.
…и вот ты ждешь – все зальется белым, начнутся титры, и все, пока. Вцепившись намертво в парабеллум, дрожит немеющая рука. Суметь не выстрелить ни в кого, дождаться, когда загорится свет. Еще немножечко. Ничего. Еще там сколько-то тысяч лет.
«Полотно судьбы рассекает нож…»
Полотно судьбы рассекает нож,
С треском рвутся нити – ну что же, что ж —
Сквозь сугробы брести, бормоча в бреду:
Я с тобой. Я здесь. Я иду, иду.
Слишком мало тепла в мире из сизых льдин,
В стеклянный воздух вморожен небесный свод,
Слишком много огня по жилам, в крови, в груди —
Стекает по пальцам вниз, прожигает лед.
Я иду, оглянись, пожалуйста, погоди,
След-в-след за тобой сквозь тьму я иду вперед.
…Впереди до самого окоема – белым-бело,
Ни следа на снегу, ни отблеска над водой,
Впереди – никого, и позади – никто…
Я иду. Я иду за тобой.
Погоди, постой.
я просыпаюсь ночью, смотрю в потолок – там пляшут
скупые седые тени, тянут сухие пальцы,
за окнами в белой ночи
гложет волна ступени, они становятся глаже,
в гематитовом малом зальце
сердце душат цепочки строчек.
никто не стоит на страже,
в жиже лежат знамена,
воздух затхл, и стыл, и влажен,
неподвижен, и даже, даже
мое имя никто не помнит.
сталь заржавела в ножнах,
воздух пропитан ложью,
фигуры темные в ложах,
чертят схемы, скрипит их грифель,
смотрят на сцену, сцеплен
механизм с механизмом, к цели
эксперимента, к рифам
несется макет – разбиться —
и лишь тем, безусловно, ценен.
во мраке белеют лица —
veni, мол, vedi, vici.
я просыпаюсь с криком,
я просыпаюсь с дрожью —
тот, кто сегодня снился,
был на тебя похожим,
с прозрачным бесстрастным ликом,
мертвым, как воды Стикса,
с холодным ядом под кожей,
с глазами голодной птицы,
все смотрел, как песок струится,
ни тепла не знал, ни сомнений…
…я просыпаюсь с криком. Надо мною кружатся тени.
«есть «бремя белых» и «бремя сильных…»
есть «бремя белых» и «бремя сильных»,
есть тысячи их имен,
но имя одно у бремени слабых, у тех, кто не носит знамен,
кому и хайвэй – гребеня-ухабы
и стужа – в плюс двадцать пять.
тех, кем никто никогда не стал бы, когда бы мог выбирать.
ошибка набора, сгоревший пиксель, кромка битого льда,
слабые пальцы, «ну извините», в венах вода, вода,
и вместо голоса – хриплый шепот
(им и детский пломбир – мышьяк!)
и тоскливые лица, и вечный ропот,
звучащий примерно так:
«ну да, ну да, я урод, я лузер, вы сами там как-нибудь.
мне б шаром бильярдным скатиться в лузу,
забыться, пропасть, уснуть,
в какой-нибудь бремен там или гаммельн,
чтоб обрести покой
отполированною ногами плиткою мостовой…»
но выхода нет, не вжимайся в плинтус,
тебе уже не спастись.
твое имя в списке пронзает стилус.
добро пожаловать в жизнь.
ну же. давай. улыбнись губою, прокушенной до крови.
все хорошо. все могло быть хуже.
ну же.
вставай. живи.
«танец вслепую на горной дороге …»
танец вслепую на горной дороге —
сосны корнями впиваются в камень,
щебень скользит под босыми ногами,
маршрутом немногих —
забытая трасса,
мелодия вальса,
морзянкою пульса —
достать, дотянуться —
кто же ты, кто же ты, кто же ты, кто ты?
сквозь бесконечность несется планета,
скалы и пропасти, танец наощупь,
ветер сосновые иглы полощет,
в груди кастаньета,
касанье ладоней —
ведущий, ведомый —
кто же ты, кто же ты, кто же ты, кто ты?
небо в кристаллах просыпанной соли,
пустая попытка не выпасть из ритма,
тщетность проклятия, тщетность молитвы,
скрипичное соло,
спиральность сюжета,
вопрос без ответа —
кто же ты, кто же ты, кто же ты, кто ты…
«Пять-семь-пять шагов…»
Пять-семь-пять шагов:
«Мол, сакура отцвела» —
Жизнь в жанре хокку.
«прорастают сквозь асфальт…»
прорастают сквозь асфальт
туберозы и герберы,
выбираешь низкий старт,
ни во что уже не веря,
дождь смывает королевства,
нарисованные мелом,
ты твердишь осиротело —
что же делать, что же делать?
в зоосады зодиака
птиц таких не завозили,
чтоб названья этих знаков
выпевали без усилий,
красный, желтый и зеленый —
все горят одновременно,
ты бредешь ошеломленно,
натыкаешься на стены.
тонет город-Атлантда
в белой яблоневой пене,
только все красоты вида
суть сюжета не изменят,
в небе тают миражи
с еле-еле слышным вздохом,
как печально пережить
за мгновенье три эпохи…
«и просто сны…»
и просто сны
икс
залпом допивает бокал,
вытряхивает льдинки в ладонь,
вытягивает вперед руку:
«Вот чему
подобны мои чувства к тебе —
чем холоднее лед,
тем больше горят пальцы,
чем сильнее я их сжимаю,
тем меньше в них остается».
игрек вместо ответа
наклоняется
и вбирает губами
солоноватую каплю воды
с линии жизни.
«…и если завтра случится вдруг, что с неба раздастся гром…»
…и если завтра случится вдруг, что с неба раздастся гром,
и больше не будет, мой милый друг,
ни «как-нибудь», ни «потом»,
и станет зыбким, как будто топь,
гранит твоих прежних троп,
и плоть исчезнувших городов стылым пеплом падет у стоп,
наряжен medico della peste, скажет тебе «пройдем»
посланец свыше; угрюмый вестник укажет на окоем…
…я знаю точно, что он услышит – а, мне ли не знать о том.
«всегда я делал свой выбор сам – и я выбирал, как умел.
мой голос был громок, мой путь был прям,
и я так, как мог, горел»
и, стоя в толпе за границей круга,
средь прочих, других, иных,
тех, что свидетелями друг другу были сюда званы,
я присягну: все слова твои – правда (а, мне ль не знать!)
и прямо гляну в лицо судьи, бесстрастное как печать…
…но воздух вдохну, ставший вдруг свинцом —
и не смогу смолчать,
как застывает на пальцах воск, как время берет разбег,
как пляшет радужное пятно на темной изнанке век.
ты горел, как мог, и поклясться в том
будет просто не мне одной,
о да, ты был свечой и огнем, но было тебе дано
не осветить кому-нибудь путь —
показать, как вокруг темно.
«где твое Ка шатается по ночам…»
где твое Ка шатается по ночам,
чью дверь открывает отмычкою, без ключа,
входит вкрадчиво – не спугнет сверчка,
не моргнет свеча —
в изголовье встает, смотрит молча —
такие всегда молчат —
и в глазницах плавит серебряную печаль.
ночь сквозь ставни течет, как черный горячий чай,
пахнет листом смородины или мятой…
…утром эта душа вернется последней, пятой,
босиком по крошеву желтого кирпича.
«Кто тебе станет точильным камнем…»
Кто тебе станет точильным камнем,
Полночным небом сквозь расписные ставни,
Каменным жерновом, молотом, наковальней,
Страной чужеродной и чужедальней,
Глотком воды после долгого дня пути?
Кому ты войдешь под ребро раскаленной спицей,
Мелодией в спину, влагою под ресницы,
Кого ты уронишь, не удержав в горсти?
Что ты скажешь, когда Габриэль заиграет джаз,
В час, назначенный, чтоб глядеть и зеницы не отвести?
Выдавишь пару банальных фраз,
Знакомых давно и так?
«Я ненарочно. Прости, чувак»?
Да. Чувак, прости.
Мы рассыпаны по дорогам осколками витражей
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70935928?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Марина Аницкая
Тип: электронная книга
Жанр: Стихи и поэзия
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 31.07.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Есть лишь одно, что стоит помнить ежесекундно, ежечасно —Нет ничего души страшнее и ничего ее прекрасней,В любой – Чернобыль, смерть, проказа и все египетские казни,И Ермуганд, великий змей, – не потревожь его напрасно.И там же – россыпи галактик, что сквозь столетия не гаснут,Биенье раскаленных солнц, кометы огнезарной масти,Распахнутые небеса, умыты стихнувшим ненастьем,Никем незримые сады, благоуханны и опасны.