Главная страница | Триллеры | Шифр Данте

Шифр Данте
Вазим Хан
Малабар-хаус #2
Бесценный манускрипт. Пропавший ученый. Шифр, разгадать который под силу не каждому.
Бомбейское азиатское общество более века надежно хранило одну из древнейших копий «Божественной комедии» Данте Алигьери. Теперь же, когда рукопись загадочным образом исчезает вместе с британским ученым и героем войны Джоном Хили, дело попадает на стол инспектору Персис Вадиа.
Объединившись с криминалистом-британцем Арчи Блэкфинчем и разгадав часть сложного шифра, Персис наконец выходит на след. Пока не обнаруживает первый труп…
Кажется, не только полиция преследует бесценный артефакт, а это значит лишь одно: охота начинается.

Вазим Хан
Шифр Данте
Эта книга посвящена тем, кто любит хорошие загадки.
Попробуйте отгадать, какой индийский артефакт загадан в этом стихотворении!
На нем сидели прежде короли
Там, где берет империя начало,
Но в годы войн его не сберегли:
На части ради ценного металла
И россыпи прекраснейших камней
Разбиты крылья этой птицы редкой.
Теперь она лишь отзвук прошлых дней,
Оставшийся навек в сказаньях предков.

Copyright © Vaseem Khan 2021
© Панич М., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке. ООО «Эвербук», Издательство «Дом Историй», 2024

1
Поздним утром уличный пес наблюдал за тем, как она с трудом поднималась по лестнице. Тридцать ступенек мерцали в солнечном свете. Наверху охранник пытался прогнать попрошайку, занявшего стратегически выгодную позицию у одной из дорических колонн. У нищего не было рук и ног. Интересно, как ему удалось подняться?
Охранник уже замахнулся на него бамбуковой палкой-латхи, но тут краем глаза заметил ее, и что-то в выражении ее лица заставило его замереть. Хотя, возможно, дело было в форме цвета хаки и револьвере у нее на поясе. Его мутные глаза удивленно расширились. Как и многие в городе, он еще не свыкся с мыслью, что в их полиции теперь служит настоящая живая женщина-инспектор. Иногда она и себе самой казалась каким-то сказочным существом, вроде русалки или Гаруды, мифического царя птиц.
Охранник скрылся в фойе здания Общества.
Пес повел ушами и опустил голову на передние лапы. В его понимающем взгляде читались цинизм и пресыщенность жизнью.
Персис обернулась и посмотрела на коллегу. Бирла стоял десятью ступеньками ниже, его смуглое рябое лицо блестело от пота, и он вытирал лоб носовым платком. За ним открывался вид в сторону улицы Колаба-Козуэй и на сады Хорнимана. По оживленной дороге у подножия лестницы ехали автомобили, грузовики, велосипеды и красный двухэтажный автобус с рекламой пудры фирмы «Пондс». Тонги не спеша везли пассажиров, а рабочие толкали перед собой нагруженные тележки. У самых ступенек под черными зонтиками прямо на тротуаре уселись в ряд худые морщинистые мужчины, продающие все на свете, от фруктов до деревянных кукол.
Бирла догнал ее и встал рядом.
– Это просто книжка, – пробурчал он. – Зачем идти туда вдвоем?
Она не стала отвечать, а просто развернулась и пошла к входу в здание. Нищий ее поприветствовал, и Персис заметила под его рваной рубашкой руку: беспомощность была всего лишь притворством.
* * *
Бомбейское отделение Королевского азиатского общества Великобритании и Ирландии в том или ином виде существовало в городе с 1804 года, когда Джеймс Макинтош, главный судья Верховного суда Бомбея, организовал здесь литературный кружок. За полтора века он превратился во внушительное хранилище редких книг и манускриптов и интеллектуальный центр города. Какое-то время здесь даже размещалась городская администрация. Само здание было выстроено из камня, привезенного из Англии, и, хотя англичанам уже больше чем два года назад указали на дверь, сами его стены по-прежнему источали стойкий дух колониализма.
Персис уже бывала здесь несколько раз. К ее отцу Сэму Вадиа иногда попадали такие книги, которые совесть не позволяла просто продать с прилавка семейного книжного магазина, и тогда он отдавал их Обществу. Его дары всегда принимали с радостью, чего не скажешь о счетах, которые к ним прилагались.
Дурбар-холл выглядел так же, как в ее воспоминаниях. Белоснежные стены, темный деревянный паркет, чугунные колонны с изысканными капителями и готические люстры, на которых обычно сидели голуби. Солнечные лучи, льющиеся через окна со свинцовыми переплетами, освещали ряд мраморных бюстов сильных мира сего. В основном это были европейцы, хотя в их ряды и затесалось несколько индийцев. У стен теснились шкафы, забитые книгами. К колоннам крепились вентиляторы, но они только гоняли теплый воздух из стороны в сторону.
Они представились тучному мужчине со спутанными усами, притаившемуся за стойкой у входа. Он поднял палец, будто определяя направление ветра, исчез в боковой двери и вскоре вернулся в сопровождении англичанки средних лет.
Это была высокая, слегка сутулая женщина с ярко-голубыми глазами и седыми волосами, собранными в пучок на затылке. У нее были аристократические черты лица, и Персис вспомнились каменные грифы на фасаде отцовского книжного магазина. На женщине был накрахмаленный строгий костюм серого цвета с юбкой-трапецией, расширявшейся от бедер к коленям. Вся одежда была из дорогой ткани и хорошего кроя, образ дополняли удобные туфли.
В выражении лица англичанки было что-то такое, от чего Персис пришла на ум фотография Агаты Кристи, которую она недавно видела в «Таймс оф Индиа».
Персис представилась.
– Да, я вас узнала.
Англичанка пристально смотрела на нее немигающими глазами, как у чучела птицы.
Персис предположила, что она, как и многие из тех, кто читал о ее недавних подвигах, пытается определить, достойна ли стоящая перед ней женщина такой высокой оценки. Большинство думало, что это все газетная выдумка, сказка, созданная либералами, стремящимися показать, как независимая Индия, сбросив иго британского владычества, на всех парах несется к светлому будущему.
– Меня зовут Нив Форрестер. Я президент Общества. Пожалуйста, следуйте за мной.
Они пересекли зал и стали спускаться по лестнице периода Регентства, ведущей на подвальный этаж. Каблуки Форрестер громко стучали по кованому железу. Персис вдруг поняла, что однажды они уже встречались, много лет назад, когда она была здесь с отцом. Но вряд ли англичанка об этом помнит.
– Что вам уже известно? – спросила Форрестер, не оборачиваясь.
Часом раньше Рошан Сет вызвал Персис в свой кабинет в Малабар-хаусе.
Обычно угрюмый суперинтендант казался взволнованным.
– Мне только что звонил Шукла, – объявил он. – Он попросил разобраться с одной непростой ситуацией. Похоже, у чудаков в Азиатском обществе что-то стряслось.
Персис задумалась. Если к делу привлекли первого заместителя комиссара полиции Амита Шуклу, значит, дело это нерядовое. Но когда Сет объяснил, что случилось, она едва не расхохоталась.
– Мне сказали, что у вас потерялась книга, – ответила она англичанке.
Форрестер остановилась, обернулась к Персис и, прищурившись, снова окинула ее внимательным взглядом.
Персис сразу пожалела, что выбрала именно это слово. Она лучше многих понимала истинную ценность книг.
– Я подумала, что не стоит говорить, какая именно книга у нас «потерялась», – наконец произнесла Форрестер. – Это крайне деликатный вопрос – с политической точки зрения.
С политической? Это многое объясняло. Например, решение Шуклы передать дело им. Несмотря на недавний успех Персис в расследовании убийства высокопоставленного британского дипломата, для всех полицейских в городе небольшой отдел в Малабар-хаусе по-прежнему оставался мишенью для насмешек. Кучка неудачников с давно протухшей репутацией, которые нигде не прижились, и их запихали в душный подвал офисного здания, в фойе которого бродили уличные собаки. Персис оказалась здесь, потому что для нее просто не нашлось другого места. Сдав экзамены в полицейскую службу Индии, она так часто сталкивалась с неприязнью, что, казалось, ее карьера закончилась, не успев начаться.
Но после недавних событий все изменилось.
К сожалению или к счастью, теперь о ней знали все.
– Наше Общество – настоящая сокровищница, инспектор, – продолжала Форрестер. – В этих стенах хранятся бесценные артефакты: книги, монеты, записи, манускрипты. Не стоит недооценивать важность нашей работы.
Она замолчала и продолжила спускаться по лестнице.
Бирла закатил глаза и потащился следом.
Спустившись, они прошли через читальный зал: кафельный пол, настольные лампы, знакомый успокаивающий запах старых страниц. Книжные шкафы из полированного бирманского тика. Повсюду были расставлены потертые диваны и обитые бархатом кресла, в некоторых сидели люди. В кожаном кресле дремал пожилой европеец.
Наконец они подошли к двери из темного дерева. Рядом на табуретке сидел охранник, а над самой дверью была прикреплена табличка с выгравированными латинскими словами: «AN VERITAS, AN NIHIL» – и ниже перевод: «Или правда, или ничего».
При виде Форрестер охранник вскочил.
– Это наша комната специальных коллекций, – сказала англичанка. – Мы называем ее Криптой.
Это было просторное, хорошо освещенное помещение с высокими потолками. Пол там был ниже, чем в читальном зале, а окон не было вовсе.
Вдоль стен стояло множество металлических шкафов и стеклянных витрин с книгами, а в центре комнаты выстроились в ряд деревянные столы с разнообразными приспособлениями для работы: лупами, подставками для манускриптов и пружинными кронциркулями. На одинаковом расстоянии друг от друга располагались настольные лампы. В воздухе, казалось, клубился густой запах учености.
В восточной части комнаты за мраморной стойкой сидел индиец. За его спиной Персис увидела стальную дверь – единственную в комнате, кроме той, через которую они вошли.
Нив Форрестер дала им осмотреться.
– В Обществе хранится почти сто тысяч артефактов, но самые ценные находятся здесь. Монета весом в пять тол[1 - Тола – традиционная древнеиндийская единица веса, равная примерно 11,7 г.] времен императора Акбара Великого[2 - Акбар I Великий (1542–1605) – третий падишах империи Великих Моголов, которая к концу его правления охватывала бо?льшую часть Северной и Центральной Индии.], деревянная чаша, принадлежавшая, предположительно, самому Будде, древние карты со всего мира и еще более древние манускрипты, написанные еще на пальмовых листьях. В этой комнате хранится первое собрание пьес Шекспира 1623 года – во всем мире всего около двухсот копий, – у нас есть оба тома «Плавания к Южному полюсу и вокруг света» Джеймса Кука и двухсотлетняя «История мира» сэра Уолтера Рэли. – Ее глаза возбужденно блестели. – Но самый бесценный артефакт – это копия «Божественной комедии» Данте Алигьери, La Divina Commedia, одна из двух самых древних копий в мире. Она была создана более шестисот лет назад. И теперь этот манускрипт исчез.
Бирла тихо раздраженно вздохнул:
– А что, старые книги правда дорого стоят?
Форрестер посмотрела на младшего инспектора взглядом, в котором ясно читалось желание испепелить его прямо на месте. Персис и так знала ответ на его вопрос.
Она вспомнила, когда о манускрипте в последний раз писали в газетах.
Сразу после войны его показывали публике по случаю лекции приехавшего в город известного специалиста из лондонского отделения Общества Данте Алигьери. Но лекция под конец превратилась в хаос: Общество атаковали мятежники, горящие идеей независимости. Они не устроили пожар и даже ничего не украли, но британского ученого тайно вывели через задний вход и срочно отвезли обратно в аэропорт: его страстная любовь к Данте не могла сравниться с желанием убежать подальше от столь явных опасностей Индийского субконтинента.
После того случая журналисты вспомнили о старом слухе: в 1930-х Бенито Муссолини предлагал индийскому правительству за этот манускрипт ошеломляющую сумму в миллион долларов. Предложение тихо отклонили. И хотя сам Муссолини повторить его уже не смог – в конце войны его расстреляли и подвесили за ноги в Милане, – новое итальянское правительство продолжало настаивать на том, что древний манускрипт должен вернуться на родину.
Теперь Персис поняла, почему Форрестер назвала дело политически деликатным.
– Расскажите, что произошло.
Форрестер поджала губы, на ее лице появилось строгое выражение.
– Около двух лет назад мы взяли на работу нового хранителя манускриптов, ученого по имени Джон Хили. Вы что-нибудь о нем слышали?
Персис покачала головой.
– Джон Хили – знаменитость в мире палеографии. До того как получить исследовательскую должность здесь, он учился в Кембридже. Он прославился работами о манускриптах тринадцатого века, предположительно созданных монахом, известным как «Дрожащая рука Вустера». Считается, что этот монах из Вустерского монастыря в Англии создал множество манускриптов, и все их легко отличить: все заметки, или глоссы, написаны с наклоном влево и как будто «дрожащей рукой». Джон посвятил ему исчерпывающий труд и даже высказал предположение о его личности – до тех пор это оставалось загадкой. Это сделало Джона заметной фигурой в мировом ученом сообществе и обещало ему блистательную карьеру, но тут началась война. Джон был патриотом. Он пошел на фронт и оказался на передовой. Потом его взяли в плен в Северной Африке, и он почти год провел в лагере для военнопленных. После войны его встретили в Англии как героя, и вскоре он снова вернулся к работе.
Она помолчала.
– Можете себе представить, как мы были рады, когда зимой 1947 года он связался с нами и сказал, что хочет приехать в Бомбей. Он хотел поработать с нашей копией «Божественной комедии». Я обсудила вопрос с руководством и убедила их предложить ему должность хранителя манускриптов – предыдущий хранитель скончался как раз незадолго до этого. Я и не думала, что Джон примет предложение, но он приехал, провел здесь месяц и решил, что его все устраивает. Я была так рада, что он согласился.
– Почему его интересовала «Божественная комедия»?
– Джон – один из известнейших исследователей Данте. Он страстно увлекся им после войны и готовил новый перевод на английский. Помимо прочего, Джон изучал еще и историю языка.
– Он работал прямо здесь? – Персис указала на комнату, в которой они находились.
– Да. Мы не разрешаем выносить «Божественную комедию» из Крипты, разве что если проходит выставка, но после неприятного инцидента в сорок шестом мы их больше не проводили.
– Когда вы поняли, что манускрипт исчез?
Лицо Форрестер помрачнело.
– Если честно, сначала мы поняли, что пропал Джон. Вчера он не пришел на работу. Это было, мягко говоря, странно. Джон трудоголик и обычно живет по расписанию. Каждое утро он приходит к самому открытию, ровно в семь, никогда не опаздывает и отдыхает только один день в неделю – в воскресенье. Несмотря на это, мы не сразу решили попробовать с ним связаться. Мало кто заслуживает отдыха так же, как Джон, и я не хотела влезать в его личную жизнь. Но сегодня он тоже не появился, и тогда я ему позвонила. Никто не ответил. Я забеспокоилась и отправила человека к нему домой, но там никого не оказалось. – Она снова сделала паузу. – Я не склонна к подозрениям, инспектор, и, бог свидетель, Джон не дал мне ни единого повода в себе сомневаться. Но когда на твоих плечах лежит ответственность за такие сокровища, волей-неволей приходится быть чрезмерно предусмотрительной. Я попросила мистера Пиллаи, библиотекаря в нашем хранилище, проверить, на месте ли манускрипт «Божественной комедии». И тогда оказалось, что он тоже пропал.
«Пропал», – зазвенело в голове у Персис. Бесценный манускрипт и известный британский ученый. Оба пропали. Едва ли это случайное совпадение.
– Если предположить, что Джон взял манускрипт…
– Я ни в чем его не обвиняю, – перебила Форрестер. – Пока.
– Я понимаю. Но если предположить, чисто гипотетически, что это был он, как ему удалось его вынести?
– Пойдемте.
Форрестер повела их к мраморной стойке, которую Персис заметила при входе. На ней лежал прикованный цепью толстый красный журнал.
– Каждый, кто хочет ознакомиться с одним из наших самых редких артефактов, должен предъявить подписанное разрешение. Их проверяет мистер Пиллаи. – Форрестер указала на нервного индийца за стойкой, и тот кивнул в ответ.
Это был маленький седеющий человечек с водянистыми глазами за стеклами очков и грустным выражением лица. Персис подумала, что он похож на печального лемура.
– Мистер Пиллаи отмечает пришедшего в этом журнале, идет в хранилище, – Форрестер указала на стальную дверь, – и приносит нужный артефакт. Дальше человек может работать с ним, не выходя из Крипты, а затем должен вернуть его мистеру Пиллаи.
– Кто подписывает разрешения?
– Разрешение должно быть подписано двумя членами правления. Тем, кто планирует работать с артефактом долгое время – как Джон, который был еще и нашим сотрудником, – мы обычно выдаем постоянное разрешение.
Персис повернулась к Пиллаи:
– Полагаю, позавчера Хили приходил сюда и брал манускрипт?
– Да, мэм. – Резкая манера речи выдавала в нем дравида с юга Индии.
– Во сколько он его вернул?
– В девять вечера. В это время мы закрываемся. Я отметил в журнале.
– И вы видели манускрипт собственными глазами?
Лицо Пиллаи приняло обеспокоенное выражение. Он испуганно покосился на Форрестер:
– Ну… я так думал.
– В каком смысле?
Пиллаи подошел к свинцовой двери, открыл ее, зашел в хранилище и вскоре вернулся с резной деревянной коробкой примерно восемнадцати дюймов в длину и четырех в высоту. Он поставил ее на стойку и сказал:
– «Божественная комедия» хранится здесь. Каждый вечер, когда профессор Хили возвращает мне коробку, я заглядываю внутрь.
Он достал из кармана ключ, открыл коробку и, подняв крышку, развернул так, чтобы было видно содержимое. Внутри лежал толстый том, обернутый в красный шелк.
– Вот что я увидел позавчера. Конечно, я решил, что это «Божественная комедия».
Персис посмотрела на Форрестер:
– Можно?
Англичанка кивнула.
Персис взяла книгу, положила ее на стойку и развернула красную ткань. В отцовском магазине ей приходилось иметь дело со старыми книгами, и она умела обращаться с ними осторожно.
Перед ней лежала копия Библии короля Якова в красивой обложке из полированной черной кожи. Книга была ей знакома – такие продавал ее отец.
Она посмотрела на Пиллаи:
– Насколько я понимаю, вы не стали проверять, что лежит под шелком?
Библиотекарь с удрученным видом покачал головой.
– Скажите, у Хили была с собой какая-нибудь сумка или рюкзак?
– Да. Он всегда носил с собой кожаный рюкзак, там лежали его тетради.
– То есть теоретически он мог просто подменить одну книгу другой, положить манускрипт в рюкзак и спокойно выйти.
– Ему бы хватило нескольких секунд, – вставил Бирла.
Персис уже успела забыть, что он пришел вместе с ней.
– Кто-нибудь еще был здесь, когда он уходил?
– Нет, – ответил Пиллаи.
– Кто-нибудь заказывал манускрипт вчера, когда Хили уже здесь не было?
– Разрешение на работу с «Божественной комедией» есть сейчас еще только у одного человека, – сказала Форрестер. – Это итальянский ученый Франко Бельцони. Вчера он не приходил.
– Мне понадобится вся информация об этом Бельцони.
Персис снова повернулась к Пиллаи:
– Вчера или сегодня за этой стойкой работал кто-нибудь, кроме вас?
– Нет.
– У кого-нибудь еще есть доступ к хранилищу?
– Нет. – Пиллаи опустил голову в полном отчаянии.
– Мистер Пиллаи работает здесь уже тридцать лет, – резко вставила Форрестер. – Он не имеет к этому никакого отношения.
Персис промолчала. Она служила в полиции не так давно, но знала, что подозрение – чудовище демократичное. Оно без разбора пожирает любого, кто оказался замешанным в преступлении.
– Зачем Хили мог взять манускрипт? Если предположить, что это был он.
– На этот вопрос у меня нет ответа, – сказала Форрестер. – Конечно, манускрипт стоит огромных денег, но Джон был ученым. Для него ценность этой книги не измерялась деньгами.
– Какое у вас радужное представление об ученых, – фыркнул Бирла, заслужив еще один недовольный взгляд.
– Вы обыскали его дом? – спросила Персис.
– У меня нет ключа, – ответила Форрестер. – Кроме того, взламывать чужие двери и копаться в чужих вещах – не моя работа.
Ее тон явно намекал на то, что именно этого Форрестер ждет от Персис.
– Мне понадобится список коллег, друзей, знакомых, всех, кто был связан с Хили.
– Я сейчас же этим займусь. Хотя таких людей очень немного. Джон был замкнутым человеком и интересовался только работой.
Персис снова взглянула на Библию. Интересно, где Хили взял эту книгу. Это было издание, точно повторяющее готический шрифт и язык Библии короля Якова 1611 года и напечатанное на листах такого же шестнадцатидюймового формата. Коллекционная вещь. Вероятно, в Бомбее немало книжных магазинов, где можно такую купить.
Персис пробежалась пальцами по кожаному переплету. Золотые буквы поблескивали в свете электрических ламп. Повинуясь внезапному импульсу, она открыла обложку и взглянула на форзац.
К ее удивлению, на обычно чистом листе обнаружилась надпись.

Что значит имя?
Akoloutheo Aletheia.
Ниже стояли подпись и дата: 6 февраля 1950 года.
Позавчера.
– Это почерк Хили?
Форрестер взглянула на страницу.
– Да, – удивленно произнесла она.
Видимо, подумала Персис, сама она заглянуть внутрь Библии не догадалась.
– Шестое число – это последний день, когда Хили здесь был, – сказала Персис. – День, когда он, предположительно, украл манускрипт. Зачем он оставил эту надпись? Akoloutheo Aletheia… – Странные слова. – Вы знаете, что это может значить?
– Это на древнегреческом, – ответила Форрестер, не отрывая глаз от страницы. – Я учила его давно, но, кажется, akoloutheo значит «следовать», а aletheia – «истина».
– Следуй за истиной, – прошептала Персис. Это было похоже на заклинание.
Что Хили имел в виду? Она была уверена, что он пытался им что-то сказать. Но зачем? И как первая строчка связана со второй? «Что значит имя?» Слова казались знакомыми, но Персис никак не могла вспомнить почему.
– Я это заберу.
Она кивнула Бирле, тот снова завернул Библию в шелк и сунул книгу под мышку.
Вдруг Персис пришла в голову мысль.
– У вас есть фотография Хили?
– Пойдемте, – ответила Форрестер.
Они вновь поднялись в Дурбар-холл и подошли к большой доске объявлений. На ней висели листовки и газетные вырезки. Форрестер указала на одну из последних: «Прославленный британский ученый стал сотрудником Бомбейского Азиатского общества». Под заголовком была фотография самой Форрестер и еще нескольких старших членов правления, среди которых были и индийцы, и европейцы. В самом центре стоял высокий блондин в очках и классическом костюме. Он, не улыбаясь, смотрел прямо в камеру, и Персис подумала, что в его взгляде читается скрытность.
– Сколько ему здесь лет?
– Думаю, чуть меньше сорока. Тридцать восемь или тридцать девять.
Выглядит старше, подумала Персис.
– Где он живет?

2
Ехать до дома Хили было недалеко, он располагался на зеленой улочке рядом с фонтаном Флоры. Проезжая по загруженному перекрестку вокруг фонтана, Персис невольно обратила внимание на ряды черно-желтых такси у Майл-лонг-роуд. Водители слонялись неподалеку, курили, болтали, некоторые ругались с пассажирами, которые гневно размахивали чемоданами. Влияние социальных реформ Неру[3 - Джавахарлал Неру (1889–1964) – первый премьер-министр Индии (с 1947 г.).] еще не успело добраться до низших слоев индийского общества, и таксисты решили подстегнуть работу правительства двухдневной забастовкой, практически остановившей жизнь во всем городе.
Мимо прогрохотал переполненный трамвай. Персис обогнула фонтан – прочное с виду сооружение, увенчанное великолепной статуей римской богини Флоры. Мало кто из местных жителей что-нибудь о ней знал, и мало кого это заботило. В индуистском пантеоне так много божеств, что на чужих богов ни у кого просто не было времени.
Персис припарковала джип под ветвями баньяна и взглянула на часы. Где же он?
Она вышла из машины и подождала Бирлу и Нив Форрестер.
Форрестер повела их к стоявшему через дорогу скромному одноэтажному бунгало с белыми стенами и красной мансардной крышей.
Персис отметила, что ворота никто не охранял.
Форрестер, казалось, услышала ее мысли:
– Джон не захотел никого нанимать. У него нет ни шофера, ни повара, ни уборщика, ни охраны. Как я уже сказала, он предпочитает уединение.
Безумие, подумала Персис. Европеец без слуг? Это было одно из главных удобств империи. Труд в Индии стоил так мало, что даже беднейшие из англичан могли ощутить себя аристократами и держались с соответствующим статусу высокомерием.
Входная дверь была заперта. Персис постучала, хотя и не ждала, что кто-то ответит. Дверь действительно никто не открыл, и Персис отошла в сторону.
– Давайте, – кивнула она Бирле.
Младший инспектор шагнул вперед, держа в руке лом, который он взял из джипа.
Спустя пару секунд дверь, словно сломанная челюсть, отъехала в сторону.
Персис снова посмотрела на часы, потом на дорогу. Она позвонила ему прямо перед выходом из Общества. Он должен был приехать с минуты на…
Появившаяся на дороге машина взрыла колесами землю и резко остановилась прямо за джипом Персис.
Из нее выбрался высокий темноволосый европеец с длинными руками и ногами. Стекла его очков блестели на солнце. Увидев Персис, он широко улыбнулся, отчего его лицо сразу стало еще более привлекательным. В одной руке у него был коричневый кожаный докторский саквояж, а другой он энергично размахивал из стороны в сторону.
Он пересек улицу несколькими широкими шагами.
– Привет! – воскликнул он, подойдя к Персис и глядя на нее сверкающими зелеными глазами. Потом повернулся к Нив Форрестер и протянул ей руку: – Арчи Блэкфинч.
Форрестер оставила его приветствие без ответа и вопросительно посмотрела на Персис.
– Арчи… мистер Блэкфинч – криминалист из лондонской полиции, но сейчас он работает в Бомбее. Я решила, что при осмотре дома Хили его навыки будут крайне полезными.
Блэкфинч поставил саквояж на землю и достал несколько пар медицинских перчаток.
– Наденьте, пожалуйста, – сказал он. – Постарайтесь ничего не трогать.
На лице Форрестер ясно читалось все, что она думала о юнце, который годится ей в сыновья и при этом указывает, что делать. Она выхватила перчатки и надела их с явной неохотой.
Персис велела Бирле ждать снаружи и вошла внутрь.
* * *
Первым делом ей бросилось в глаза то, как в доме тесно и пусто. Это была скорее пещера отшельника, чем жилище ученого. В доме было всего четыре комнаты: гостиная, кухня, ванная с туалетом и спальня. На кухне – плита, духовка, раковина и холодильник фирмы «Дженерал Электрик». Персис открыла дверцу: внутри были только кусок твердого сыра, хлеб, наполовину съеденная банка сардин, пара яиц и бутылка молока.
Она открутила крышку и едва сдержала рвотный позыв. Молоко давно скисло.
В ванной обнаружился классический мужской набор туалетных принадлежностей: бритва, кусок мыла для бритья, полотенца, зубная щетка, паста, туалетная вода. Спальня тоже была полупустой: кровать без москитной сетки, прикроватный столик с лампой и шкаф с одеждой. Внутри – три костюма разных оттенков серого, три пары мужских туфель, шесть рубашек и нижнее белье. Все из материала среднего качества, не слишком дорогого и не слишком дешевого.
Персис обшарила одежду, но ничего не нашла – ни клочка бумаги, ни даже конфетного фантика.
В ящике прикроватного столика лежала наполовину пустая склянка с красно-синими таблетками. На этикетке было написано «туинал».
Персис замерла на мгновение и посмотрела на деревянное распятие на стене. Христос Искупитель. Распятие висело прямо напротив кровати, и Иисус безнадежным взглядом смотрел на ее изголовье. Под крестом на стене располагалось большое гардеробное зеркало в раме из позолоченной бронзы, покрывшееся от старости пятнами и царапинами.
Персис снова перевела взгляд на распятие. В пустой комнате оно выглядело неуместно. Интересно, сам ли Хили его повесил?
– Он религиозен? – спросила Персис у Форрестер, вернувшись в гостиную.
– Насколько я знаю, нет, – ответила англичанка. – Он точно не говорил, что ходит в церковь. Я не встречала практикующих католиков, которые не стремились бы выставить свою веру на всеобщее обозрение.
– Он католик?
– Да. Он из семьи ирландцев, хотя родился и вырос в Англии.
– Он живет один?
– Мне кажется, это очевидно.
– Я имела в виду, может быть, у него кто-нибудь есть?
– Боюсь, я не привыкла следить за личной жизнью своих коллег.
– Я бы сказал, что он одинок, – вставил Блэкфинч. Он достал из саквояжа штатив и камеру и теперь прикручивал к ней лампу-вспышку. – Женского тепла этому месту явно недостает.
Он улыбнулся Персис, и она против воли покраснела. В последнее время у них были непростые отношения. Они познакомились всего несколько недель назад, во время ее первого дела – убийства британского дипломата. Помощь Блэкфинча была просто неоценимой.
Между ними стало что-то происходить, какое-то взаимное притяжение.
А потом она в него выстрелила.
Персис отвернулась и, стараясь скрыть неловкость, отошла к этажерке с книгами в углу комнаты. Она была ей по пояс, так что Персис села на корточки и стала рассматривать обложки. Хинди-английский словарь, «Двадцать тысяч лье под водой» Жюля Верна, «Хоббит» Толкина, перевод избранных произведений Руми, персидского поэта и ученого тринадцатого века, потрепанная копия «Великого Гэтсби» Фицджеральда и, видимо, новое издание «Алисы в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла.
Персис знала эти книги, она росла с ними в отцовском магазине, но здесь они казались брошенными, безжизненными.
Она встала и оглядела гостиную. Комната была такой же пустой, как и все другие в доме. Диван из воловьей кожи, журнальный столик на изогнутых ножках, безрадостная картина с мрачным заграничным пейзажем, этажерка с книгами, телефон на отдельном столике… и все. Не было даже радио или граммофона.
Что Хили здесь делал? Если только он не был любителем разглядывать стены, заняться здесь было попросту нечем. Возможно, именно поэтому он проводил все свободное время в Обществе.
– Прямо келья. – Голос Блэкфинча прервал ее мысли.
– Джон – непритязательный человек, – заметила Форрестер. – В наш век излишеств сдержанность – большая редкость.
– Никаких следов манускрипта, – сказала Персис.
Тщательный обыск занял немного времени. Здесь просто негде было прятать.
И никаких следов рюкзака, который упоминал Пиллаи.
– Вы думаете, он уехал из города? – спросила Форрестер.
– Он не стал бы оставлять всю свою одежду.
Это был слабый аргумент. Обладатель манускрипта стоимостью в миллион долларов может позволить себе не беспокоиться о гардеробе.
И тут Персис поняла, что ее смущает. Здесь не было никаких личных вещей.
Фотографий, которые напоминали бы Хили о доме, каких-нибудь безделушек и всего того хлама, который люди обычно накапливают за годы жизни. Хили провел в этом доме больше двух лет, но, если не считать поношенной одежды в шкафу, казалось, будто его никогда здесь не было.
Одиночество. Вот что пропитало эти стены – запах одиночества, стойкий, как йод.
– Может быть, он взял манускрипт на время и хотел вернуть, а потом с ним что-то случилось, – предположила Форрестер. Казалось, она сама не слишком верила своим словам.
– Мы проверим больницы, это недолго, – машинально ответила Персис.
Сама она уже не сомневалась в том, что Хили не собирался сюда возвращаться. Но если он правда хотел исчезнуть, зачем оставлять загадочную надпись в Библии?

Что значит имя? Следуй за истиной.
Какая истина? Как далеко за ней следовать?
– Как бы вы охарактеризовали Хили?
Форрестер задумалась.
– Он был сдержанным… то есть он сдержанный человек. Осторожный. Он всегда говорил, только как следует обдумав каждое слово. Необщительный, предпочитал одиночество.
– Он поддерживал связь с кем-нибудь в Обществе?
– Скорее нет. Большинство наших ученых – одиночки. Конечно, к Джону как к хранителю манускриптов часто обращались по вопросам приобретения или получения в дар новых предметов для нашей коллекции. Его авторитет палеографа был неоспорим.
– А чем именно занимаются палеографы? – спросил Блэкфинч.
Он уже сделал снимки всего дома и снова вернулся в гостиную.
– Как бы так объяснить, чтобы было попроще, – ответила Форрестер, не скрывая превосходства. – Палеография занимается изучением и расшифровкой древних рукописей. Палеографы возвращают к жизни старые документы, чтобы мы могли что-то из них узнать. Например, в библиотеках по всему миру хранится множество средневековых манускриптов, но без палеографов они мало что рассказали бы нам об истории того времени. Даже тексты Шекспира были бы сплошной тарабарщиной. Язык со временем развивается: появляются диалекты, новые системы письма, меняются алфавиты, значения слов. Сравните язык «Беовульфа» с современным английским.
– Вы с таким увлечением об этом рассказываете.
– Я училась на палеографа, но из-за неудачного замужества не смогла этим заниматься.
Персис удивили ее слова. Нив Форрестер не была похожа на женщину, которая позволит мужчине указывать, как ей жить.
– Здесь больше делать нечего, – сказала наконец Персис. – Пожалуйста, составьте для меня список знакомых как можно скорее.
Выйдя на улицу, Персис изучила соседние здания. С одной стороны стоял заброшенный дом, по форме похожий на тот, где жил Хили. Окна и двери забиты досками. Тупик.
Территория с другой стороны принадлежала какой-то компании.
Персис обратилась к охраннику, сидящему у ворот:
– Вы знаете мужчину из соседнего дома? Англичанина?
Охранник с явным удивлением посмотрел на ее полицейскую форму и задумчиво почесал под мышкой:
– Я его видел, мэм. Но я его не знаю.
– Вы видели его вчера? Или сегодня?
Он задумался, потом покачал головой.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Позавчера утром, когда он выходил из дома.
– Он уехал на машине?
– Нет, мэм. Он всегда ходит пешком.

3
У дверей храма огня[4 - Храм огня, или агиарий, – религиозное сооружение, предназначенное для отправления культа в зороастризме.] Персис встретила Кришну – водителя, повара и слугу ее отца, по совместительству вечного мальчика на побегушках. Кришна жил у них дома с самого ее детства. С тех пор как мать Персис умерла, ему пришлось взять на себя роль няни и помогать отцу растить семилетнюю девочку, неожиданно оставшуюся на его попечении.
Нельзя сказать, что им это хорошо удавалось.
К счастью, рядом оказалась тетя Нусси, младшая сестра матери Персис, готовая взять дело в свои руки. Правда, ее благородным намерениям немного мешала взаимная неприязнь с Сэмом Вадиа, длящаяся еще с тех пор, как родители Персис сбежали из дома, чтобы пожениться. Тетя Нусси изо всех сил старалась донести до племянницы, что они с Саназ – матерью Персис – происходили из куда более знатного парсийского[5 - Парсы – сложившаяся в Индии этноконфессиональная община, исповедующая зороастризм (https://old.bigenc.ru/religious_studies/text/1996116).] рода, чем Сэм, и потому тот был совсем не ровня ее сестре.
Персис не понимала одного: почему тетю удивляет, что Сэм о ней такого невысокого мнения?
Кришна поприветствовал Персис и остался у отцовского «амбассадора», а она прошла мимо ламассу, гигантских статуй крылатых быков с человеческими головами, стоящих по обе стороны от входа, и вошла в храм. Она быстро пересекла внутренний двор и, оказавшись в главном зале, сразу ощутила знакомый запах жженого сандала.
Внутри собралось много людей, они сидели, прохаживались по залу или разговаривали в стороне.
Двое священников в белых одеждах обращались к скорбящим с советами и словами утешения.
В углу зала Персис заметила отца в инвалидной коляске. Он беседовал с доктором Шаукатом Азизом, одним из самых старых своих друзей.
Интересно, подумала Персис, как Азиз попал внутрь храма? Обычно в агиарий пускали только парсов. Здесь уже больше века горел символ вечного пламени бога-творца Ахурамазды – огонь, привезенный из Персии, бывшей домом для зороастрийцев, пока им не пришлось покинуть родину и переселиться на Индийский субконтинент, спасаясь от преследований мусульман.
Персис подошла к отцу и села рядом. Он прервал разговор с Азизом и окинул ее недовольным взглядом:
– Могла хотя бы снять форму.
– Папа, я все еще на службе.
– А Боман все еще твой дядя. На мои похороны ты, вероятно, явишься в купальном костюме.
Персис не стала говорить вслух, что Бомана Мистри, четвероюродного брата ее отца, она видела всего пару раз в раннем детстве и помнила только его седеющие усы. Честно говоря, она думала, что он умер не десять дней назад, а значительно раньше и что грифы, кружащие вокруг Башен Молчания, давно уже успели насытиться его высохшим телом[6 - В зороастрийской традиции считается, что нечистые тела умерших не должны соприкасаться с землей, поэтому их помещают на решетчатые площадки на вершине круглых башенных сооружений, так называемых Башен Молчания, или дахм, где их должны склевать птицы-падальщики.]. Боман был человеком невысокого роста, так что они бы справились достаточно быстро.
Персис мрачно улыбнулась собственной шутке.
– Ты над чем смеешься? Думаешь, смерть – это весело? Acta est fabula, plaudite! – сказал Азиз. – Комедия окончена, рукоплещите! Последние слова императора Августа.
Сэм злобно сверкнул глазами:
– Держи свои поучения при себе. Если они узнают, что я обманом тебя протащил, мне снова запретят сюда приходить.
– Я здесь только чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, – невозмутимо ответил Азиз. – Я же не виноват, что у тебя был сердечный приступ.
Сэм покраснел:
– Сколько раз повторять, никакой это был не приступ.
– Ты побагровел, свалился с коляски и стал пускать слюни. Или ты думал, я решу, что это запор, и выпишу тебе слабительное? Я дал клятву Гиппократа.
– Я в отличной форме, у меня все в порядке и с телом, и с головой, чего, к сожалению, нельзя сказать о тебе. Ты теряешь мозговые клетки прямо у меня на глазах.
– От оскорблений тебе лучше не станет. В последнее время ты живешь в постоянном стрессе.
– В моей жизни стресса столько же, сколько у золотой рыбки.
– А они, между прочим, регулярно от него умирают.
Персис перестала прислушиваться к их разговору. Эти двое спорили, сколько она их помнит, да и еще задолго до этого. Хорошо, что Азиз пришел. Здоровье отца в последнее время ее пугало, но она не сомневалась, что Азиз со всем разберется.
Ее мысли вернулись к делу.
Когда Сет отправил ее в Азиатское общество, она не ждала ничего особенно интригующего. Но теперь Персис чувствовала, как эта история начинает ее затягивать, и дело было не только в обстоятельствах исчезновения Хили. Она вспомнила о странной надписи в Библии, оказавшейся на месте украденного манускрипта. Зачем вообще было что-то писать? И где Хили сейчас? Зачем известному ученому рисковать репутацией и идти на подобное преступление?
Она не могла поверить, что его интересовали деньги. К ее отцу в магазин нередко заходили ученые, и они всегда казались ей людьми не от мира сего, полностью погруженными в свои абстрактные научные изыскания. Разумеется, манускрипт стоил невероятных денег, но, хотя у нее не было никаких доказательств, Персис не сомневалась, что чутье ее не обманывает: за странным поведением Хили стояло что-то еще.
– Я хочу сказать пару слов, – произнес Сэм.
Он подъехал на коляске поближе к собравшимся и подождал, пока все успокоятся.
– Многие из вас, как и я, знали Бомана. Сегодня здесь весьма красноречиво говорили о том, как он был щедр, умен и образован – примерный семьянин, опора общества. – Сэм сделал паузу, опустил взгляд, потом поднял глаза и заговорил снова: – Что ж, я ничего такого о нем не скажу. Это был лжец, жулик и негодяй. Я пришел сюда, только чтобы убедиться, что кто-то скажет о Бомане правду, а не то, что за нее пытаются выдать слезливые лизоблюды.
– О господи, – пробормотал Азиз.
Персис вздохнула. Это займет больше времени, чем она думала.

4
На улице Джона Адамса играл духовой оркестр – оглушительная какофония из звуков тромбона, тубы, трубы и валторны. У входа в Малабар-хаус человек в белых одеждах, как у членов партии Конгресса, раздавал листовки.
Персис подняла глаза – проверить, не осыпалась ли со здания штукатурка и не улетели еще ли горгульи, сидевшие в ряд по самому краю крыши.
В Малабар-хаусе располагался главный офис одной из крупнейших в Индии коммерческих организаций. Это было четырехэтажное здание из красных маладских камней, построенное в стиле эдвардианского неоклассицизма, с большими створчатыми окнами и балконами с балюстрадами. С тех пор как семь месяцев назад Персис окончила полицейскую академию, это место стало ее вторым домом. Здание приходилось делить с офисными служащими, но это доставляло не так уж много проблем – присутствие полицейских было практически незаметным. Многие вообще не знали, что здесь располагается полицейский участок: все поступавшие в Малабар-хаус дела обычно пересылали из других отделов.
Персис вошла в дверь под аркой и спустилась в подвал, в лабиринт из старых столов и видавших виды стальных картотек, туда, где временно располагалось ее отделение.
Сейчас там почти никого не было.
Над одним из столов согнулся младший инспектор Джордж Фернандес, крупный мужчина с головой размером с баскетбольный мяч и густыми усами. Заметив Персис, он сразу же вернулся к отчету, который набирал одним пальцем на старой пишущей машинке «Ремингтон». Персис прошла мимо, гневно сверкая глазами: от одного вида Фернандеса кровь начинала стучать у нее в висках.
У себя на столе она обнаружила Библию из Азиатского общества. Вместе с ней в конверт для улик Бирла положил записку с детальным описанием своих действий после возвращения из дома Хили. В ней он, среди прочего, сообщал, что Арчи Блэкфинч снял с книги отпечатки пальцев и даст знать, когда что-нибудь будет известно.
Персис прошла в конец помещения, постучала в дверь кабинета Сета и, получив приглашение войти, зашла.
Суперинтендант курил сигарету, на краю стола перед ним, рискуя упасть, стоял стакан с виски. Кабинет настолько пропитался табачным дымом, что Персис закашлялась.
Некоторое время Сет не обращал на нее внимания, будто наслаждаясь последними мгновениями спокойствия перед бурей.
Сет был умным человеком и талантливым полицейским, когда-то он считался восходящей звездой Имперской полиции Индии, и ему прочили блестящую карьеру. Но с приходом независимости все его амбиции разбились об «исправление несправедливостей британского владычества». Многим казалось, что люди вроде Рошана Сета, служа бывшим хозяевам, слишком уж ревностно исполняли свой долг.
Так Сет оказался в Малабар-хаусе, временном отделе криминальной полиции, созданном якобы для разгрузки вечно поливаемого грязью городского уголовного розыска.
Сет, конечно, понимал, как все было на самом деле.
Его сослали сюда, как хромого коня выпускают на пастбище, чтобы потом отправить на живодерню, где его застрелят и употребят для чего-то полезного.
Иногда казалось, что Сет не прочь ускорить события.
Он пошевелился в кресле и, взяв стакан, махнул им в сторону Персис:
– Ну что там в этом азиатском зоопарке?
Персис быстро рассказала ему о пропаже манускрипта Данте и исчезновении Джона Хили. Когда она упомянула о стоимости манускрипта, Сет выпрямился и вынул сигарету изо рта.
– Миллион долларов? – недоверчиво переспросил он.
– Столько он стоил почти двадцать лет назад. Неизвестно, сколько стоит теперь.
– Но кто станет его покупать? Это слишком известная вещь, нельзя, чтобы она всплыла.
– Судя по всему, некоторые частные коллекционеры готовы заплатить за такую редкость целое состояние.
– Когда итальянцы узнают, их хватит удар. Теперь понятно, почему Шукла отдал это дело нам. У него нюх на проблемы. – Сет побарабанил пальцами по стакану. – Что дальше?
– Надо поговорить с местными скупщиками краденого. Вряд ли Хили попробует избавиться от манускрипта в Бомбее, но лучше на всякий случай проверить. Бирла уже звонил в больницы, на аэродромы Джуху и Сантакруз и на основные железнодорожные станции. Мы разослали описание Хили.
– У тебя есть фотография?
Персис протянула ему газетную вырезку с доски объявлений в Обществе. Сет выпятил нижнюю губу и состроил гримасу:
– Жалкий тип.
Персис не стала ничего отвечать. Когда-то Сет благоговел перед англичанами, но теперь его язвительность не знала границ. Таких, как он, в стране было немало.
Независимая Индия не стала утопией, о которой многие так мечтали. Англичане уехали, это было правильно и хорошо, но аграрные реформы, которые собирался провести премьер-министр Неру, стравили индийцев между собой. Представители знатных семей и богатые землевладельцы готовы были сражаться не на жизнь, а на смерть, лишь бы не позволить раздать свое родовое имущество крестьянам, которых они до сих пор – с полного одобрения англичан – твердо держали под каблуком.
Мечты Неру о лучшей Индии на полном ходу налетели на айсберг закосневшей реальности.
Персис чувствовала, что с убийством Ганди курс политического развития Индии изменился. Неру старался создать страну, основанную на идеалах покойного друга, но ему не хватало той силы личности, какая была у Ганди.
Или, возможно, здесь уместнее слово «культ».
Отец Персис, говоря о последователях Ганди, всегда выражался именно так. Тогда, в самый разгар августовского движения[7 - Августовское движение, также известное как движение «Вон из Индии!» (Quit India Movement), – кампания массового гражданского неповиновения в Индии в рамках национально-освободительного движения, начавшаяся в августе 1942 г.], она не понимала, что он имеет в виду, но со временем трещины на фасаде новой республики становились все очевиднее.
Сет вернул ей газетную вырезку:
– Что ж, принимайся за дело. И постарайся вести его без особого шума. Чем дольше нам удастся не афишировать эту историю, тем лучше. Как только что-нибудь просочится наружу, сама понимаешь, на нас накинутся со всех сторон.
Персис понимала. О ее последнем расследовании писали газеты по всей стране, и это дело, несомненно, тоже вызовет всеобщий интерес, хоть и по совершенно другим причинам. За последние столетия с субконтинента вывезли уже достаточно сокровищ, и позволять безнаказанно присвоить бесценный европейский артефакт было решительно невозможно. В мгновение ока расследование дела о похищении манускрипта станет вопросом национальной чести.
– Сэр, а где все?
– Если ты про Обероя, то он вернется из отпуска позже, чем собирался. Похоже, он катался на лыжах и умудрился вывихнуть лодыжку.
Персис с трудом сдержала улыбку. Как только она появилась в Малабар-хаусе, Хемант Оберой, второй инспектор в отделении, сразу ясно дал понять, как он к ней относится. Он происходил из богатой семьи и был из тех, кто ждет от жизни красную дорожку на каждом шагу. Поэтому он просто лучился высокомерием. Но после одной неприятной истории его карьера резко оборвалась, и он оказался заперт в Малабар-хаусе в окружении людей, которых считал ниже себя во всех отношениях. Появление женщины стало последней каплей.
– А остальные… – Сет закурил новую сигарету. – Остальные следят за порядком в городе. Если ты не забыла, в Бомбее все еще проходят Национальные игры[8 - Национальные игры – спортивные соревнования, индийский аналог Олимпийских игр.]. Бирла и Хак на стадионе «Брабурн».
В этом году Национальные игры должна была принимать Бенгалия, располагавшаяся в дальней части страны, но она еще не оправилась от Раздела и навязала Игры Бомбею.
Линия Рэдклиффа[9 - Линия Рэдклиффа – линия раздела территорий Индии и Пакистана, предложенная британской правительственной комиссией во главе с сэром Сирилом Рэдклиффом в 1947 г. во время Раздела Британской Индии.] разделила Бенгалию пополам, и это привело к ужасным бунтам и нескончаемым потокам индусов и мусульман между Западной Бенгалией и только что созданным Восточным Пакистаном. С тех пор прошло уже больше двух лет, но обстановка в штате по-прежнему была неспокойной: воспоминания о Калькуттской резне – массовых убийствах, последовавших за призывом Мухаммада Али Джинны, главы индийской Мусульманской лиги, к «прямым действиям» в борьбе за независимое государство для мусульман, – были еще свежи.
Сейчас Бенгалия, сославшись на административную неразбериху, отказалась проводить Национальные игры и скинула их на Махараштру, а местом проведения соревнований, разумеется, стала столица штата – Бомбей. В конце концов, он все еще оставался национальной столицей развлечений – индийский «город джаза» притягивал тысячи европейцев.
* * *
Персис вернулась на свое рабочее место, стараясь не замечать Фернандеса, который все так же угрюмо печатал отчет. Она достала Библию из конверта, пробежалась пальцами по переплету и открыла книгу на форзаце.

Что значит имя?
Akoloutheo Aletheia.
Следуй за истиной. У Хили не было ни единой разумной причины оставлять это послание, да еще и ставить дату и подпись. С каждой минутой Персис все больше верила, что он сделал это умышленно. Значит, он хотел, чтобы сообщение нашли, прочитали и приняли к сведению.
Вопрос был только в том, хватит ли им ума разобраться.
Персис поставила собственную пишущую машинку в центр стола, вставила в нее лист копировальной бумаги и посвятила следующие несколько часов написанию первого отчета об инциденте. Она описывала все в мельчайших подробностях, так же как в детстве записывала все детали прошедшего дня в одну из тетрадей в тканевом переплете из магазина отца. Эти тетради помогали Персис справляться с одиночеством: она росла без братьев и сестер, без матери – ее отец больше так и не женился – и почти без друзей.
Когда она закончила отчет, было уже больше семи. Персис стала собирать вещи, но вдруг открылась дверь кабинета Сета, и суперинтендант жестом позвал ее внутрь:
– Пришло еще одно дело. Оберой пока не вернулся, ты занимаешься делом Хили, так что я отдам его Фернандесу. Я хочу, чтобы ты его контролировала.
– Я не стану работать с Фернандесом, – резко ответила Персис.
– Не станешь? – Сет неприятно ухмыльнулся. – А я-то думал, что вот эти звездочки на погонах означают, что главный здесь я.
– Вы знаете, что он сделал. Вы хотите, чтобы я просто забыла?
Сет взял со стола серебряную ручку и повертел ее пальцами:
– Фернандес – хороший полицейский. Он сделал ошибку и оказался здесь. Ему предложили способ отсюда выбраться, и он согласился.
Во время расследования смерти сэра Джеймса Хэрриота стало ясно, что кто-то из полицейских сливает информацию журналистам и тем самым подливает масло в огонь, помогая создавать нелестный образ Персис как главной по этому делу. Она подозревала Хеманта Обероя, но, к ее ужасу, виновным оказался Фернандес – человек, которым она восхищалась.
– Верность – понятие относительное, – глухо пробормотал Сет, вероятно вспомнив о собственном положении. – Фернандес поступил так, как считал правильным. Для него самого, для его семьи. И нельзя сказать, что он один относится к женщине в полиции с предубеждением.
– Все равно это неправильно.
– Персис, посмотри вокруг. Кто из нас здесь, потому что так правильно? Если что-то нельзя изменить, надо это терпеть.
Персис бросила на него недовольный взгляд, но толку в этом не было. Сет был прав. Если жизнь в Малабар-хаусе, последнем прибежище на пути к бездне, и могла чему-то научить, то только терпению.
– Что за дело?
– Нашли труп женщины. На железнодорожных путях на станции Сэндхерст-роуд.
– Почему этим не занимается участок Донгри?
– Потому что это труп белой женщины, и глава участка в Донгри таким заниматься не хочет. К счастью для него, он дальний родственник нашего дорогого комиссара, так что тот дернул за пару ниточек – и вуаля! Прямо мне в руки прилетела очередная граната. – Сет провел рукой по редеющим волосам, а его тонкие усы дернулись от отвращения. – Бери Фернандеса и поезжайте на место. На случай, если я выразился недостаточно ясно, это не просьба, это приказ.

5
Фернандес, узнав, что им предстоит работать вместе, удивленно вытаращил глаза. Он молча выслушал инструкции Сета, деревянной походкой вернулся к своему столу, смахнул пыль с фуражки, проверил револьвер и стал подниматься по лестнице, ведущей в фойе.
Они взяли джип Персис и всю дорогу ехали в таком напряженном молчании, что, казалось, любое слово привело бы к взрыву, как искра. Если честно, когда Джорджа Фернандеса оставили в Малабар-хаусе, Персис была крайне удивлена. После дела Хэрриота она подала на него официальную жалобу. Полицейский, который скомпрометировал расследование, сливая информацию прессе… Персис была уверена, что Фернандесу устроят страшный разнос, но его как будто даже не осуждали.
Она не понимала почему, а Сет отказывался разговаривать на эту тему.
Конечно, с самого начала было ясно, что ей придется работать с коллегами, которые считают, что женщине не место в «сугубо мужском» полицейском деле. Но казалось, что к Фернандесу это не относится: он честный человек, оказавшийся в Малабар-хаусе только потому, что однажды, преследуя известного преступника, случайно застрелил невиновного.
На месте преступления их ждали двое констеблей, один высокий, другой низкий. Они стояли у основания моста, грызли орехи и болтали с троицей чересчур ярко накрашенных девушек в весьма откровенных сари. Персис вспомнила, что они недалеко от Каматипуры, района публичных домов. Ночь освещала единственная тусклая лампа, у которой вилось облако мошкары.
Персис взглянула на мост – железную конструкцию над двумя путями. Всего километром восточнее располагался Док Принц, и Персис подумала, что рабочие, чтобы попасть с одной стороны путей на другую, вероятно, проходят именно здесь.
– Эй, вы двое!
Констебли прервали беседу и удивленно уставились на форму Персис.
Чуть повременив, они подошли поближе. Три проститутки растворились в ночной темноте.
– Где труп?
Констебли посмотрели на нее как на умалишенную и синхронно повернулись к массивному Фернандесу.
– Вопрос задала я, зачем смотреть на него?
Они снова перевели взгляд на Персис.
– Мэм, – отважился заговорить высокий констебль, – тело там дальше, рядом с путями.
– Тогда почему вы здесь?
– Там нет света.
Позади них появился мужчина – он пересек мост, зажигая на ходу сигарету.
– Это вы так охраняете тело? Представляете, сколько человек могло пройти по месту преступления и все там затоптать, пока вы тут стояли?
Высокий констебль переглянулся с напарником, но на этот раз ничего не ответил.
– Ведите меня к ней.
Рельсы сворачивали за угол и растворялись во тьме. Щебень громко хрустел под ногами.
– Вы остановили движение поездов?
– Нет, мэм.
Они вышли на открытую местность, беспорядочно поросшую травой и небольшими кустарниками, теряющимися в шелестящей ночи. Параллельно рельсам по земле тянулась грунтовая тропинка.
Персис не заметила, как оказалась перед трупом.
Миниатюрная стройная женщина – вернее, то, что от нее осталось, – лежала лицом вниз почти у самых путей. Голова ее была повернута в сторону, часть лица закрывали иссиня-черные волосы. Обе ноги были обрублены ниже колена, а самих отрубленных частей рядом не было.
Персис вдруг почувствовала, что у нее кружится голова. Дело было не в изувеченном трупе – она насмотрелась на них в годы Раздела и еще тогда, к собственному удивлению, обнаружила, что вид смерти ее не пугает.
Дело было в платье. Темно-синем платье в горошек свободного кроя с короткими рукавами и складками на подоле юбки как раз у самых коленей. В платье, разбередившем старое детское воспоминание.
Однажды, когда со смерти матери Персис прошел всего год, она пробралась в ее комнату и открыла шкаф с одеждой. Отец пока еще не смирился со смертью жены и отказывался выбрасывать ее вещи. В шкафу Персис нашла несколько модных платьев, из которых одно – темно-синее в горошек – понравилось ей больше всего. Она сняла его с вешалки и надела. Платье было безнадежно велико, но Персис размахивала подолом и притворялась мамой, и это воспоминание стало для нее воплощением горя.
Вдруг платье зашевелилось.
Ветра не было.
Персис сделала шаг вперед, чувствуя, как к горлу подбирается страх, и чуть подвинула правую ногу женщины – вернее, ее обрубок. Из-под платья вылезла тощая черная крыса, отчетливо выделяясь на фоне белеющего бедра.
Персис пошатнулась и, с трудом подавив крик, отступила назад. Крыса бросилась в сторону.
Некоторое время Персис ждала, пока успокоится сердце.
– Когда вы ее нашли, все было так же?
– Да, мэм, – ответил высокий констебль.
– Где ее ноги?
Констебли переглянулись.
– Мы не знаем, мэм.
У Персис зачесались руки – хотелось ударить обоих со всей силы.
– Разделитесь и найдите их.
Это не заняло много времени.
– Мэм!
Низкий констебль размахивал рукой, призывая Персис подойти ближе, и указывал палкой в сторону куста примерно в тридцати метрах от рельсов.
В траве в слабом лунном свете блестели две отрубленные ноги. Изящные стопы в сандалиях на черном каблуке, ногти покрыты красным лаком.
Наверное, она легла на рельсы, подумала Персис. Хотела, чтобы ее переехал поезд. А что потом? Передумала в последнюю секунду и попыталась отползти в сторону? Это бы объяснило, почему ей отрезало только ноги.
Но если она хотела покончить с собой, почему нельзя было просто шагнуть под поезд?
Все полицейские в городе знали, что железнодорожные пути притягивают самоубийц.
Поэтому на такие случаи обычно почти не обращали внимания.
Но белая женщина, решившая свести счеты с жизнью таким образом, – это была редкость, грозившая бюрократам головной болью.
Вдалеке раздался гудок, и по рельсам пробежала слабая дрожь.
Персис вернулась к телу:
– Надо отнести ее подальше отсюда.
Она сделал шаг вперед, но Фернандес ее опередил:
– Я отнесу.
Он встал над женщиной, взял ее под мышки, поднял, как тряпичную куклу – она весила, наверное, вдвое меньше, чем он, – отошел от путей и аккуратно положил тело на землю, на этот раз на спину.
В траве что-то уползло в сторону.
Персис села на корточки рядом с женщиной и откинула волосы с ее лица.
Красивая, это было понятно сразу. Красная помада на губах. Она была похожа на актрису или модель. Таких можно было увидеть в модных журналах, которые отец Персис заказывал для скучающих домохозяек.
– Вы ее обыскали? – обратилась Персис к подошедшим констеблям.
– Нет, мэм. Нам велели ничего не трогать.
Вот бы здесь был Блэкфинч… Конечно, можно послать одного из констеблей обратно в участок, чтобы они ему позвонили, но к тому времени, как он сюда доберется, может пройти еще столько поездов, что все следы будут уничтожены окончательно.
– Кто нашел тело?
– Рабочий из дока. Он чуть не споткнулся об нее, когда шел домой, и решил сообщить в участок.
– Больше он ничего не нашел?
– Если и нашел, то нам не сказал, – ухмыльнулся констебль.
Персис задумалась.
– Ждите здесь.
Она дошла до джипа и быстро вернулась обратно с перчатками и фонариками. Если Арчи Блэкфинч чему-то ее и научил, так это тому, что всегда надо быть наготове. Констебли посмотрели на нее так, будто она держала в руках подожженный динамит.
– Наденьте перчатки. Будем искать улики.
– Будем искать где?.. – не понял низкий констебль.
Персис подавила в себе желание сказать ему что-нибудь грубое и спокойно объяснила, чего хочет. В это время рельсы задрожали отчетливее, затем послышался стук, и не успели они опомниться, как мимо, грохоча и сверкая, промчался поезд. Они подождали, пока он скроется за поворотом.
Потом все четверо разделились и, встав на колени, принялись шарить в траве. Фернандесу явно не понравилась эта идея, но он решил не спорить и, тоже опустившись на землю, методично изучал пространство вокруг.
– Мэм!
Персис встала на ноги и подошла к высокому констеблю. Он что-то держал в руке.
Это была круглая эмалированная брошь размером чуть больше дюйма, увенчанная красно-золотой короной. В центре было изображено нечто, напоминающее меч, лежащий поверх арбалета на фоне палящего солнца. По краю шли слова, написанные золотыми буквами, но повреждения не позволяли их разобрать. На ленте под кругом были еще два слова, на этот раз черного цвета, и их даже можно было прочесть: VERUM EXQUIRO.
Наконец, на обратной стороне Персис обнаружила еще одну надпись, бегущую по краю круга: Г. У. Миллер ЛТД, Бирм.
Брошь была тяжелая, очевидно, не из простого металла.
– Может, это не ее, – сказал Фернандес, заглядывая Персис через плечо.
– Кто еще мог обронить здесь такое?
Персис вгляделась в окружающую темноту. Ночь становилась все глубже.
– Как эта женщина вообще здесь оказалась?
– Может, пешком. Взяла такси до главной дороги, а дальше дошла сама.
Это было возможно.
– Почему здесь? – прошептала Персис самой себе.
– Что?
Она не стала к нему поворачиваться.
– Почему она решила покончить с жизнью именно здесь? Почему не броситься в море? Почему она пришла сюда?
На это у Фернандеса не было ответа. Персис разглядела в темноте пару светящихся глаз. Где-то залаяла собака, потом еще одна.
– Надо отвезти ее в морг.
Персис отправила одного из констеблей в участок за катафалком и снова вернулась к телу.
Фернандес опустился на корточки и потянулся к женщине.
– Что ты делаешь?
– Собираюсь ее обыскать.
Это первое, что она должна была сделать.
– Не трогай ее. Я сама, – резко сказала Персис, стараясь скрыть раздражение.
Фернандес уставился на нее. Персис почувствовала его злость, но он молча встал и отошел в сторону.
Осмотр не занял много времени.
– Ничего, – сказала Персис. – Ни бумажника, ни паспорта, ни предсмертной записки. – Вдруг ей в голову пришла мысль. – Как она могла попасть сюда без денег? Чем она тогда заплатила таксисту?
– Может, у нее было с собой ровно столько, сколько нужно. Или она не взяла сдачу. Там, куда она собиралась, деньги все равно ни к чему.
Персис бросила на Фернандеса недовольный взгляд, но его глаза были устремлены вниз, на тело.
– Так не одеваются, когда собираются покончить с собой, – сказала Персис. – Так скорее идут на свидание.
– А у тебя было много знакомых женщин, которые покончили с собой?
Персис покраснела и была рада тому, что в темноте этого не было видно. Она снова поднялась на ноги:
– Первым делом нам надо выяснить, кто она такая.
Она снова посмотрела на женщину. Такая красивая! Что могло заставить ее лишить себя жизни? Такой одинокий конец. Такой бессмысленный.
Персис не нравилось, что констебли так беспечно оставили тело.
После Раздела некоторые ее иллюзии пошатнулись. Долгие годы воплощением зла были англичане: ни один индиец не был способен на ту немыслимую жестокость, с которой вели себя европейцы. Но зверства, совершавшиеся во время религиозных стычек и бунтов, показали, что на самом деле для ее соотечественников человеческая жизнь стоила так же мало.

Кто она? Кем она была?
Бомбей. Город надежд. Но надежды разбивались, а город жил дальше, безразличный и равнодушный. Борьба за независимость уходила в прошлое, и Бомбей снова возвращался в «старые добрые времена». Процветали бары и клубы, киностудии один за другим штамповали фильмы, но кошмары, разрушившие страну, все еще бурлили под этим спасительным глянцем.
А иногда они вырывались наружу.
* * *
По дороге к Малабар-хаусу Персис чувствовала, что Фернандес хочет что-то сказать и сдерживается из последних сил. Напряжение становилось невыносимым.
Наконец он заговорил, не глядя на Персис:
– Ты сказала «нам».
– Что?
– «Первым делом нам надо выяснить, кто она такая».
– И что?
– Сет поручил это дело мне.
Персис сделала глубокий вдох:
– Под моим контролем.
– Расследование веду я, и приказы должен отдавать я.
– Это не главная часть расследования – отдавать приказы.
Злая тишина свернулась между ними в клубок, как нежеланный ребенок.
Остаток пути они провели в молчании. Персис высадила Фернандеса у Малабар-хауса и наблюдала за тем, как он резкими шагами направился к рикше на углу здания.
Вдруг ее взгляд упал на черный «студебеккер», припаркованный через дорогу. В водительском кресле сидел мужчина. Она не могла разглядеть черты его лица, но профиль… было в нем что-то… И тут она его узнала. Не может быть.
Персис вышла из джипа и пошла к машине, сердце в груди с каждым шагом стучало все громче. Но когда ей оставалось еще около дюжины ярдов, «студебеккер» вдруг резко сорвался с места и стремительно скрылся в потоке машин.
Персис растерянно застыла на месте, чувствуя, как пульсирует кровь. Это не мог быть он. Просто обман зрения.
Она глубоко вздохнула и, развернувшись, направилась обратно к своей машине.

6
Сэм сидел у окна, наигрывая что-то на «Стейнвее». На крышке пианино с болезненным выражением на морде лежал Акбар, раскормленный серый персидский кот. Персис приняла душ, переоделась в пижаму и вернулась в гостиную. Ее отец только что поднялся из книжного магазина.
– Ты опоздала, – сказал Сэм.
Персис подошла к отцу и поцеловала его в щеку:
– А ты неисправим. Странно, что тебе удалось выйти из агиария живым.
Сэм что-то буркнул в ответ и направил коляску к обеденному столу.
– Кришна! – заревел он.
Пузатый слуга испуганно вскочил с дивана, на котором только что мирно дремал, и, пошатываясь, побрел на кухню. Там он налил себе стакан воды из-под крана и начал греметь посудой.
Раздался звонок. Персис открыла дверь и сразу же задохнулась в объятиях тети Нусси и запахе духов «Шанель», забившем ей нос.
– Персис! Как я рада тебя видеть!
Тетя Нусси только что вернулась в Бомбей, проведя неделю с друзьями в Пондичерри. Персис вдруг обнаружила, что, вопреки здравому смыслу, она тоже по ней соскучилась.
Вообще Персис видела младшую сестру матери чаще, чем ей бы того хотелось: Нусси поставила себе целью приходить на ужин два, а то и три раза в неделю, хотя никто ее не приглашал. Кроме того, она взяла на себя обязанность устроить, как она это называла, «женские дела» своей единственной племянницы, не без оснований считая Сэма в этой области совершенно никчемным.
Персис ценила ее усилия, но последние несколько лет тетя довольно неуклюже пыталась свести ее со своим единственным сыном Дарием. Недавние события положили конец этим планам: Дарий решил, что Персис его оскорбила, и поспешил вернуться в Калькутту, где продолжил подниматься по служебной лестнице в известной компании. Нельзя сказать, что Дарий был некрасив или недостаточно умен, просто Персис ни о чем не думала так мало, как о замужестве.
Ей не хотелось расстраивать тетю, но скорее Сэм начал бы выступать в цирке, чем она вышла бы замуж за Дария.
Нусси ввалилась в квартиру, шурша целым ворохом бумажных пакетов.
– Подарки! – объявила она. – Сэм, как поживаешь?
Тот угрюмо посмотрел на нее и рыгнул.
– Как всегда неотразим.
Нусси залезла в один из пакетов и извлекла на свет комплект черного атласного кружевного белья.
– Персис, это тебе. Сорочка без застежек. В Париже это сейчас страшно модно, последний писк.
– И почему она, по-твоему, должна захотеть надеть на себя такое? – поинтересовался Сэм.
– Сейчас, может, и не захочет, но со временем… когда выйдет замуж.
– Она выйдет замуж, когда будет готова.
– А я разве предлагаю ей выходить замуж сегодня?
Сэм уже собирался разразиться очередной язвительной речью, но в этот момент Кришна сунул ему под нос тарелку с едой.
Это был дхансак – жаркое из ягненка с рисом. Персис ела быстро и молча, не обращая внимания на нескончаемую болтовню тети, которая принялась пересказывать свои южные приключения.
Сэм посмотрел на дочь из-под густых бровей:
– Ты что, опаздываешь на самолет? Не хочешь рассказать, как твой день?
Персис извинилась. В последнее время у них появилась привычка есть вместе каждый вечер и обсуждать новости у нее на службе. Сэм молча слушал ее рассказы, изредка давая свою оценку, обычно нелестную, болванам, с которыми, по его мнению, ей приходилось работать.
Персис кратко описала ход расследования, начавшегося с утра в Азиатском обществе. О безногой женщине на железной дороге она решила не упоминать.
– Я как-то встречался с Форрестер, – сказал Сэм. – Они с дружками думают, что их Общество – это оплот Англии, где можно остановить время и оставить все по-прежнему. Ха!
– Мне она показалась довольно милой.
– Ну и очень глупо, – пробормотал Сэм. – Ты знаешь, что в Общество сначала не принимали индийцев? Только потом до них дошло, что, если они хотят изучать Индию, все-таки придется общаться с местными.
Сэм изменил мнение об англичанах с началом движения за независимость. Все детство и юность он относился к ним с глубочайшим уважением, но когда стало ясно, что колонизаторы пойдут на все, лишь бы удержать власть, он, как миллионы его современников, встал под знамена Ганди. Персис в раннем возрасте заразилась его революционным пылом и позже, когда она была уже взрослой, тоже прошла через стадию протеста и бунта. Не в последнюю очередь из-за смерти матери.
Один из митингов, в котором участвовали Сэм и его беременная жена, закончился беспорядками. Спасаясь бегством, Сэм разбил машину, убил Саназ и потерял управление собственными ногами.
Он двадцать лет скрывал от дочери правду, позволяя ей верить, что в случившемся напрямую виноваты британцы. Когда же он наконец признался, на Персис это почти не произвело впечатления. Прошло слишком много времени. Призрак матери перестал являться к ней по желанию, как в юности. Саназ превратилась в воспоминание, которое неотступно преследовало ее отца, но для самой Персис было лишь мерцающей тенью на задворках сознания.
Персис рассказала о Библии, которую Джон Хили оставил в коробке, и о надписи на форзаце.
– Греческие слова означают «следуй за истиной». Я не могу разобраться с первой строчкой. Что значит имя? Что-то знакомое, но я никак не могу вспомнить откуда.
Сэм наморщил лоб. Оба уставились в пространство, пытаясь справиться с загадкой.
– Ах, это? – произнесла Нусси, не отрывая глаз от тарелки. – Это Шекспир.
Сэм недоверчиво на нее посмотрел:
– Хочешь сказать, ты знаешь, что это значит?
Нусси промокнула губы салфеткой:
– Не надо смотреть на меня сверху вниз. Удивительно, что ты этого не знаешь. Я думала, ты хозяин книжного магазина.
Сэм удивленно раскрыл глаза. Было видно, как Нусси наслаждается моментом. Персис тронула ее за руку:
– Расскажешь?
– Ну, это из «Ромео и Джульетты». – Нусси прочистила горло. – «Лишь это имя мне желает зла. Ты б был собой, не будучи Монтекки. Что есть Монтекки? Разве так зовут лицо и плечи, ноги, грудь и руки? Неужто больше нет других имен? Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет»[10 - Перевод Б. Пастернака.]. – Она широко улыбнулась. – Я играла Джульетту в школьном спектакле.
Персис помнила эту цитату, но не очень отчетливо. Подростком она усердно читала Шекспира, но пьеса «Ромео и Джульетта» не входила в число ее любимых произведений.
Она вспомнила сюжет. Как это может ей пригодиться? Цитата описывала размышления Джульетты: если бы Ромео носил любое имя, кроме Монтекки, на пути их любви не стояло бы никаких преград.
Почему Хили написал эту строчку над двумя греческими словами? Akoloutheo Aletheia. Следуй за истиной. Должна быть какая-то связь…
– Раз уж мы заговорили о любви… – сказала Нусси, не глядя на Персис. – Тебе в агиарии случайно не встретился какой-нибудь подходящий молодой человек?
– Господи боже, – подавился Сэм. – Она пошла на похороны не для того, чтобы найти себе мужа.
Нусси положила салфетку на стол:
– Через месяц Персис исполнится двадцать восемь. Она не заводит ни с кем отношений, не приходит на мои званые вечера. Что прикажете делать?
– Как насчет не лезть не в свое дело?
Нусси покраснела:
– Она моя единственная племянница. Это мой долг перед Саназ. – Она повернулась к Персис: – Если не хочешь, чтобы я нашла тебе пару, найди кого-нибудь подходящего сама.
Кого-нибудь подходящего? Персис на ум невольно пришел Арчи Блэкфинч. Сложно было представить себе кого-нибудь менее подходящего на взгляд тети Нусси, чем этот привлекательный, неловкий англичанин. По индийским меркам Нусси была современной женщиной, но чтобы девушка из семьи парсов вышла за англичанина… немыслимо.
– Женщина без мужа – как сад без садовника, – продолжала Нусси.
Персис бросила салфетку на стол и встала:
– Пойду вниз, поищу «Ромео и Джульетту».
– Что ты наделала! – рявкнул на Нусси Сэм.
Персис поцеловала тетю в лоб, а потом по задней лестнице спустилась в книжный магазин. Сквозь эркерные окна внутрь проникал призрачный свет уличных фонарей. Отец Персис, как до того его отец, считал, что ставни здесь ни к чему. Во время многочисленных восстаний, то и дело вспыхивавших в Бомбее, стекла не раз разбивали, но Сэм отказывался прятаться за заслонкой из стали: он считал, что это испортит облик магазина, потому что не будет сочетаться с дорическими колоннами из желтого песчаника, декоративным фризом, изображающим бравых героев из зороастрийской мифологии, и парой каменных грифов на высоких постаментах у входа.
Персис принялась бродить между книжных шкафов. Порядок в магазине ее отец тоже считал излишним: он сам знал, где что хранится, и больше его ничего не волновало.
Такая система работала на удивление хорошо.
У Сэма было немало довольных постоянных клиентов. Даже во время войны находилось множество покупателей. Для Персис же магазин был убежищем, местом, где можно спрятаться от проблем, связанных с поиском своего места в мире. Она была единственным ребенком, росла без матери, держалась насмешливо и независимо, поэтому неудивительно, что друзей у нее было очень немного. Одиночество стало ее образом жизни.
Персис вспомнила спартанскую обстановку в доме Хили. Вот уж кто знал толк в одиночестве.
Она дошла до секции классики, пробежалась пальцами по корешкам книг и наконец нашла полное собрание сочинений Шекспира издательства Оксфордского университета.
Персис направилась в переднюю часть магазина и там села за отцовскую стойку. Акбар, тоже спустившийся в магазин, свернулся в клубок на полу у входа и не сводил с Персис потусторонних зеленых глаз.
Персис открыла книгу на нужном месте – «Ромео и Джульетта», акт II, сцена II – и некоторое время читала, но не нашла для себя ничего нового. Если Хили и оставил здесь зашифрованное послание, ей не удавалось его разгадать.
Она встала и вернула Шекспира на полку.
И вдруг ей в голову пришла еще одна мысль. Персис направилась в секцию, посвященную военной литературе.
Там она быстро нашла то, что искала: «Военные эмблемы Британской империи: от Англо-бурской войны до Второй мировой».
Персис положила толстую книгу на стойку, закрыла глаза и попробовала вспомнить, как в точности выглядела брошка, которую они нашли рядом с телом женщины у железной дороги. Чуть больше дюйма в высоту, меч, арбалет, пылающее солнце, а наверху красно-золотая корона. Именно корона подала ей идею.
В английской школе, где она училась, она видела множество таких корон. Даже эмблема самой школы представляла собой корону над латинской цитатой. Вместе с Персис училась девочка по имени Фелисити, ее отец служил в британском воздушном флоте. Он погиб в бою, и несколько недель после этого Фелисити носила военную брошь, пока мама не забрала ее из школы и они не вернулись в Англию.
Нужная эмблема нашлась на одной из последних страниц.
Аккуратное цветное изображение, и рядом краткое описание:

Эмблема базы самолетов-разведчиков аэродрома Королевских военно-воздушных сил «Уайтон». На фоне палящего солнца изображены арбалет, направленный вниз, и меч, направленный вверх, сопровождающиеся надписью на латыни: Verum Exquiro – «Ищи правду». Аэродром «Уайтон» использовался для военных целей с 1916 г., сначала Королевским летным корпусом, затем его преемником – Королевскими военно-воздушными силами. Во время Первой, а позже и Второй мировых войн здесь размещалось множество военных подразделений.
Ищи правду. Verum Exquiro. Персис поразило, как эти слова перекликались с надписью, оставленной Хили.
Следуй за истиной.
Непонятно, была ли эта информация хоть чем-то полезна. Интуиция подсказывала, что женщина с железной дороги в «Уайтоне» не служила, хотя наверняка утверждать это было нельзя.
Откуда еще у нее могла быть эта брошь? Подарок возлюбленного? Персис слышала о таких «брошках на память». На руке женщины не было обручального кольца, но оно запросто могло пропасть в ночной темноте. Надо не забыть поговорить с рабочим, который обнаружил тело.
Персис вспомнила о Фернандесе. «Сет поручил это дело мне».
Она подавила вскипающий гнев.
Возможно, женщина хранила эту брошь как воспоминание о ком-то, кого уже не было в живых. Важнее всего было то, поможет ли это установить ее личность.
По улице, грохоча, проехал велосипед. Акбар вскочил с пола и зашипел на оконное стекло.
Персис потянулась к телефону на отцовской стойке и набрала номер.
– Да?
– Это я, – сказала она.
– Персис! – Радость Блэкфинча, отчетливо доносящаяся через трубку, напоминала влажное собачье приветствие.
– Мне нужна твоя помощь.
Она быстро описала страшную находку у железной дороги.
– Можешь снять у нее отпечатки пальцев и проверить, нет ли о ней какой-нибудь информации?
– Будет сделано.
– А еще… можешь позвонить Бхуми и спросить, получится ли у него провести вскрытие завтра?
Радж Бхуми был главным судмедэкспертом Бомбея и другом Арчи Блэкфинча.
– Откуда такая спешка?
– Можешь или нет?
Персис представила, как Блэкфинч хмурится:
– Это было довольно грубо. Чем-то это дело тебя зацепило.
Разумеется, он был прав. За короткое время знакомства они научились хорошо понимать друг друга. Помолчав немного, Блэкфинч сказал:
– Я ему позвоню. Он мне должен. И еще кое-что… позволишь пригласить тебя завтра на ужин?
Персис замялась.
Не то чтобы предложение поужинать с англичанином было ей неприятно. Дело было в смущении, которое она испытывала каждый раз, когда он находился рядом.
Ее приоритеты были ясны – если не другим, то, во всяком случае, ей самой.
Звание первой женщины-инспектора в Индии не особенно ее волновало. А вот карьера – другое дело. Она не хотела впутываться в романтические отношения, особенно в такие, которые могут повлиять на ее образ в глазах окружающих. Раньше Персис не беспокоилась о чужом мнении, но в последние несколько месяцев люди не уставали напоминать, что она стала символом, и любое ее действие вызывало одобрение или осуждение на национальном уровне. Вступить в связь с англичанином… это было недопустимо. Ее мгновенно причислят к «тем индианкам» – женщинам, которые ложились в постель к британским хозяевам, пока их соотечественники умирали.
С другой стороны, у Персис был вопрос профессионального характера, который она хотела бы обсудить. Блэкфинч умел общаться с людьми не лучше верблюда, но в его уме и обширных познаниях в криминалистике сомнений не было.
– Да. Хорошо.
– Отлично. Тогда, скажем, в восемь вечера в «Уэйсайде»?
– Идет.
Позже, лежа в кровати рядом с Акбаром, свернувшимся под хлопковой простыней, Персис размышляла о женщине на железной дороге.
Кто она? Что за экзистенциальный ужас толкнул ее на смерть в таком юном возрасте?
С этими мрачными мыслями Персис погрузилась в тревожный сон.

7
Утром в Малабар-хаус принесли конверт из Азиатского общества. Открыв его, Персис обнаружила лист бумаги со списком тех, с кем общался Джон Хили. Пунктов в списке, написанном плавным почерком, было немного. Внизу страницы стояла затейливая подпись: Форрестер.
Три имени были отмечены звездочками, это были люди, чьи отношения с Хили были, по мнению Форрестер, самыми близкими, хотя характер этих отношений не уточнялся.

Франко Бельцони
Эрин Локхарт
Джеймс Ингрэм
Персис позвала Бирлу:
– Я хочу, чтобы вы сделали две вещи. Сначала обойдите местных скупщиков краденого – тех, которые работают с дорогими вещами. Потом нанесите визит каждому из этих людей. – Персис указала на имена без звездочек в списке Форрестер.
– Что у них спрашивать?
– Меня интересует их мнение о Хили. Все что угодно, любая информация, которая может пролить свет на то, почему он сделал то, что сделал. И пока не упоминайте о манускрипте. Просто скажите, что Хили пропал и его родные волнуются.
Бирла вернулся к своему столу, а Персис взялась за телефонную трубку.
Через пятнадцать минут она уже договорилась о встрече с Бельцони и Локхарт. Найти Ингрэма оказалось сложнее.
Не успела Персис вернуть трубку на место, как телефон опять зазвонил. Это был Блэкфинч.
С утра он зашел в морг, снял отпечатки пальцев у женщины с железной дороги и надеялся ко времени встречи в ресторане уже получить результаты. Кроме того, он договорился о вскрытии в самое ближайшее время: оно пройдет уже сегодня в три часа дня.
Персис поблагодарила его и повесила трубку.
Бросив взгляд на рабочее место Фернандеса, она вдруг поняла, что не видела его с самого утра. Это было странно. Она считала Фернандеса обманщиком, предателем и хамом, но преданности делу у него было не отнять. Он редко опаздывал или отсутствовал и, казалось, жил только ради своей работы.
Будто в ответ на ее мысли, в комнате, как дьявол из пентаграммы, появилась грузная фигура Фернандеса. Он подошел к своему столу, снял фуражку и рукой отер пот со лба.
– Где ты был? – машинально спросила Персис.
– Разговаривал с рабочим, который нашел тело у железной дороги, – повернувшись к ней, ответил Фернандес.
Персис расправила плечи:
– И?
– Он утверждает, что ничего не брал. Говорит, он даже ее не трогал. Это же была мертвая женщина, и к тому же белая. Он просто пошел своей дорогой, но потом совесть взяла верх, и он сообщил в полицейский участок в Донгри.
– Ты ему веришь?
– Да.
Персис немного помолчала.
– На броши, которую мы нашли, эмблема одной из баз военно-воздушных сил.
– Что это нам дает?
– Пока еще не понимаю. – Она снова сделала паузу. – Я знаю одного военного историка, он друг моего отца. Я дам тебе его номер. Покажи ему брошь, может быть, он что-то расскажет.
– Можно просто напечатать фотографию женщины в газетах.
– Нет.
Персис замялась. Она не хотела говорить Фернандесу, что эта идея уже приходила ей в голову и она от нее отказалась. Она не хотела рисковать привлечь внимание… кого? В деле не было ничего подозрительного. Значит, внимание семьи. Никому не пожелаешь узнать о страшной смерти любимого человека из вульгарного заголовка.
У Фернандеса дернулись усы.
– Решение принимаю я. Как главный по этому делу.
Персис снова почувствовала прилив гнева, но ничего не сказала.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Фернандес сел:
– Ладно. Будем работать с тем, что у нас есть. Пока что.
– Вскрытие назначено на три часа сегодня в Медицинском колледже Гранта.
– Так быстро? – изумился Фернандес.
Стремительное развитие Бомбея после Раздела привело к тому, что людей в городе было значительно больше того количества, с которым могла справиться местная инфраструктура. Реформы Неру обещали экономическое чудо, но пока нестабильность после ухода англичан и повсеместный дефицит, вызванный оставшимися от них экономическими проблемами, притягивали в город грез бесчисленные толпы измученных бедняков, рассчитывающих на лучшую жизнь. На деле же перенаселение и дефицит приводили к конфликтам, а конфликты – к прямым столкновениям.
Показатель преступности в городе взлетел до небес, и дел у компетентных судмедэкспертов, вроде Раджа Бхуми, было по горло. Вскрытия нередко ждали не то что день, а целую неделю.
Персис выдвинула ящик стола и достала Библию, которую оставил Хили.
Она открыла книгу на форзаце и снова посмотрела на надпись: Что значит имя? Akoloutheo Aletheia. Эти строки должны быть связаны, зачем иначе писать их рядом? Судя по тому, что она уже знала о Хили, он не делал ничего просто так. И почему древнегреческий? Почему не написать просто «следуй за истиной»?
Она вспомнила, как Форрестер в их первую встречу говорила о том, что язык развивается с течением времени и значение отдельных слов может меняться.
Ее осенила идея.
Персис встала и, сунув Библию под мышку, направилась к выходу.
* * *
Она нашла Нив Форрестер в подвале Общества, в комнате, на двери которой значилось: «Консервация и реставрация». Англичанка стояла за спиной у сидящего за столом худого индийца в белых перчатках, по виду вдвое младше ее, и, склонившись к самому его плечу, наблюдала, как тот щипцами осторожно отделяет одну от другой страницы манускрипта, который явно многое пережил или просто был невероятно древним. От напряжения на лице у него выступил пот, а по руке каждые несколько секунд пробегала дрожь. Персис показалось, что это не в последнюю очередь связано с присутствием Форрестер.
– Могу я с вами поговорить?
Форрестер отошла от стола:
– Чем могу помочь, инспектор?
– У вас здесь есть эксперты по древнегреческому? – Она кратко описала свою идею.
Светлые глаза Форрестер остановились на Персис.
– Вы недовольны моим переводом.
Это было утверждение, а не вопрос.
– Я хочу рассмотреть все возможности.
Форрестер повернулась на каблуках:
– Пойдемте.
Вскоре они снова оказались в комнате специальных коллекций. На этот раз за одним из столов работал белый мужчина, он писал что-то в блокноте, а на столе перед ним лежал раскрытый манускрипт.
Форрестер подошла к мужчине:
– Альберт, можно вас ненадолго отвлечь?
Тот не обратил на нее никакого внимания. Это был пожилой человек с круглым одутловатым лицом, седой щетиной и редкими клочками седых волос вокруг пятнистой лысины. У него были короткие толстые пальцы, и сам он тоже был низкий и толстый. На кончике красного носа ненадежно сидело пенсне.
Он дописал предложение, отложил ручку и только тогда посмотрел на Форрестер. Между двумя учеными чувствовалась явная неприязнь.
Англичанка повернулась к Персис:
– Позвольте представить вам профессора Альберта Гранта, нашего специалиста по классической филологии.
Персис представилась и коротко изложила свою идею.
– Вы сможете мне помочь?
Грант снял пенсне и указал им на лежащий перед ним манускрипт:
– Вам известно, что это такое?
Он не стал дожидаться ответа.
– Это одна из старейших в мире грамматик древнегреческого языка. 1495 года. Осмелюсь сказать, я более чем в состоянии оказать вам помощь.
Персис с трудом удержалась от какой-нибудь колкости. Грант был похож на тех многочисленных успешных мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело в последнее время: он едва не лопался от чувства собственной важности.
Она достала блокнот и показала ему надпись Хили.

Что значит имя? Akoloutheo Aletheia.
– Мне сказали, что вторая фраза значит «следуй за истиной». Но, возможно, есть еще какое-то прочтение, которое свяжет это предложение с первым.
Пару мгновений Грант изучал слова, затем откинулся на стуле и сложил руки на животе:
– Это очень тонкий вопрос. Слово aletheia в изначальном смысле означает по-древнегречески «несокрытость» – философское понятие, которое иногда приравнивают к истине, хотя, строго говоря, это неверно. – Он бросил быстрый взгляд на Форрестер. – Философ Мартин Хайдеггер считал его близким к идее «раскрытия», утверждающей, что сущности становятся доступными для познания только тогда, когда воспринимаются как часть некоторого большего целого.
Персис задумалась над этими словами, но не нашла в них ничего, что могло бы помочь.
– Что-нибудь еще?
Лицо ученого помрачнело. Он перевел взгляд на манускрипт, как бы показывая, что Персис ему больше неинтересна.
– Разумеется, если подойти к вопросу с более приземленных позиций, то слово aletheia также использовалось в качестве имени, притом довольно обычного. В греческой мифологии Алетейя – это женское божество честности и правдивости. Понимаете, как это имя звучит сейчас?
– Нет.
– Алиса, – многозначительно произнес Грант. – Вашу фразу можно перевести как «следуй за Алисой». Или, если точнее, «иди по следам Алисы».
Некоторое время Персис осмысляла услышанное. Теперь она не сомневалась, что первая фраза Хили – «Что значит имя?» – должна была заставить их прочитать греческие слова именно так: «Следуй за Алисой». Но кто такая Алиса?
– Хили был знаком с кем-нибудь по имени Алиса? – спросила Персис у Форрестер.
– Вы получили мой список?
– Да.
– Там была Алиса?
– Нет.
– Вот вам и ответ.
Персис вспыхнула:
– В Обществе работает какая-нибудь Алиса?
– Нет.
Пока Форрестер вела ее к выходу, Персис продолжала размышлять.
Они остановились у колонн перед лестницей.
– Инспектор, – заговорила Форрестер, – возможно, мне не удалось достаточно ясно донести до вас мысль о том, как важно, чтобы манускрипт «Комедии» Данте вернулся в Общество. Может быть, вам показалось, что меня беспокоят в первую очередь политические последствия. Ничего подобного. Я несу ответственность перед этой организацией. Мы живем только за счет пожертвований. Скандал, который вызовет потеря одного из ценнейших мировых сокровищ, может оказаться для нас смертельным. Общество – это не просто сумма его частей. В этом здании в 1858 году королева Виктория объявила о ликвидации Ост-Индской компании и переходе ее владений под управление британской короны. Именно здесь хранилась часть праха Ганди, чтобы его последователи могли с ним проститься. Азиатское общество само по себе – это живая история.
Персис окинула взглядом сады Хорнимана. В этот час они были пустынны.
Когда наступит вечер, их заполнят офисные служащие. Они будут курить, разговаривать, отпускать комплименты девушкам и наслаждаться спокойствием после бурного рабочего дня, перед тем как поехать домой. Еще недавно по вечерам здесь играли уличные музыканты. С приходом независимости джазовый квартет вернулся к себе на родину, на юг Америки.
Персис чувствовала, что словами Форрестер можно описать и ее собственное отношение к этому делу. Речь шла не только о пропаже манускрипта. Азиатское общество было связано с прошлым, это была нить, соединяющая Индию предков Персис с той Индией, что сейчас обретала форму под управлением Неру. То, что сделал Хили, разрывало эту связь и казалось предательством.
Персис снова вспомнила его прощальное послание: «Следуй за Алисой». За какой Алисой? Она мысленно вернулась в дом ученого – полупустой холодильник, спартанская спальня, гостиная, этажерка с…
Мысль ударила, словно молния. Этажерка с книгами.
Персис повернулась к Форрестер:
– Я буду иметь это в виду. Спасибо за помощь.
* * *
Через пятнадцать минут Персис вошла в дом Джона Хили через парадную дверь, которую Бирла опечатал днем раньше. Она направилась в гостиную, прямо к этажерке с книгами, и, наклонившись, достала «Алису в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла.
Книга была новая, Хили явно купил ее совсем недавно. Персис открыла ее на форзаце. Там стояла и подпись Хили и дата его исчезновения.
Следуй за Алисой. Иди по следам Алисы.
Персис пошла в спальню и встала напротив зеркала. Затем она крепко взялась за него с двух сторон, сняла с крючков, положила на кровать и посмотрела на стену.
Ничего.
Минуту Персис разочарованно стояла на месте, а потом снова взглянула на зеркало. Его оборотная сторона была сделана из тонкой фанеры.
Персис пошла на кухню и, порывшись в ящиках стола, достала нож.
Она легко просунула его под раму и вскоре вытащила фанерный лист наружу. На его обороте обнаружилось то, что она искала.
Крупными буквами, в целый дюйм высотой, на деревянной поверхности были выведены строки:
В залив красы, оставив Альбы брег,
Явился он за лаврами Синана,
И труд его империю навек
Прославил, но у порты инфернальной
Взгляд короля стал холоден, как снег.
При жизни его спутником был бегг.
Теперь, где крест и купол, скрыт до срока,
И там мы вместе ждем в объятьях рока.

8
Персис договорилась встретиться с Франко Бельцони в полдень в Музее Виктории и Альберта. Дорога на север длиной всего в семь километров заняла полчаса: неожиданно образовалась страшная пробка. Городские улицы заполнили протестующие. У вокзала Виктория и так всегда было многолюдно, но теперь дело усугублялось группой бастующих рабочих. Им пришла в голову светлая мысль привести с собой стадо коров. Животные выстроились вокруг скандирующих лозунги протестующих, и полиция мало что могла сделать. Избить тех, кто борется за свои права в новой Индии, – это одно, а поднять руку на воплощение бога – совершенно другое.
Припарковав джип рядом с музеем, Персис вошла через главный вход и оказалась в центральном зале с высоким узорчатым потолком, паркетом на полу и колоннами по периметру. Посетителей встречали бюст суровой королевы Виктории и не менее суровый мужчина за мраморной стойкой. Персис представилась, и мужчина сразу же повел ее по музею, кратко комментируя все, что попадалось им на пути: он напоминал заводную куклу, которая не может остановить механическое движение рук и ног.
Музей Виктории и Альберта был старейшим музеем Бомбея. Он был призван увековечить переход власти над Индией от Ост-Индской компании к Британской короне и продемонстрировать верность бомбейских торговцев новым властителям. На самом деле почти все самые древние его экспонаты раньше принадлежали временному экономическому музею, расположенному в бараках бомбейского форта. Во время восстания в 1857 году там разместили британские военные части, направлявшиеся в Калькутту, и, чтобы освободить для них место, бо?льшую часть экспонатов просто выкинули на улицу. То, что не было окончательно уничтожено, перенесли в залы Музея Виктории и Альберта и в окружающие его пышные ботанические сады.
Бельцони ждал ее в небольшом кабинете на верхнем этаже. Окна выходили как раз в сад. При виде Персис итальянец встал и протянул ей руку:
– Доктор Франко Бельцони. А вы, должно быть, Ispettrice[11 - Женщина-инспектор (ит.).] Вадиа.
Это был мужчина среднего роста, младше, чем ожидала Персис – ему было не больше тридцати, – с густыми черными волосами, черными проницательными глазами и волевым подбородком. На нем был классический костюм, хотя итальянец уже снял пиджак и ослабил узел галстука.
Персис не могла его за это винить.
Год только начался, но днем жара уже была невыносимой. Если так пойдет и дальше, город начнет засыхать: до сезона дождей оставалось еще долгих четыре месяца.
Жужжащий на потолке вентилятор донес до Персис запах пота и карболового мыла.
– Не желаете кофе?
Бронзовую кожу Бельцони оттеняла белоснежная рубашка. Улыбка итальянца тоже была ослепительной.
– Нет, спасибо.
– Прошу вас, садитесь.
Он махнул рукой в сторону стола и вдруг понял, что тот весь завален книгами и могольскими миниатюрами.
– Mi scusi[12 - Простите (ит.).], – произнес он и, хлопнув в ладоши, позвал слугу, скрывавшегося за углом.
Тот сразу взялся за дело, и вскоре стол был чист.
– Меня позвали прочитать здесь сегодня лекцию, – объяснил Бельцони, садясь на стул. – Я попросил выделить мне какое-нибудь помещение для нашей встречи, и ничего лучше не нашлось.
Он наклонился вперед.
– Скажите, чем я могу вам помочь?
Персис коротко объяснила, что произошло.
Бельцони внимательно слушал. При упоминании о пропаже La Divina Commedia его глаза потемнели.
– Impossibile![13 - Невозможно! (ит.)] – наконец произнес он.
Некоторое время казалось, что от удивления он больше не сможет вымолвить ни слова. Итальянец встал и принялся ходить из стороны в сторону, бормоча что-то себе под нос.
– Мне сказали, что вы хорошо знали Хили.
Бельцони повернулся к Персис:
– Я? Нет. Я знал о нем, s?[14 - Да (ит.).], но познакомились мы только три недели назад, когда я приехал в Бомбей.
– А зачем вы приехали?
– Ради манускрипта, конечно. По образованию я историк, но к редким манускриптам у меня страсть. Я работаю в Болонском университете. Три года назад здесь в библиотеке нашли старейший полный список иудейской Торы, пергаментный свиток, который ошибочно датировали семнадцатым веком. Мы установили, что на самом деле это был конец двенадцатого. Я был среди тех, кто этим занимался. Сейчас я работаю над каталогом всех существующих копий La Divina Commedia. Конечно, у нас нет текста, написанного рукой самого Данте, но существуют по меньшей мере четыреста копий четырнадцатого века. В основном они хранятся у частных коллекционеров. Копия в Азиатском обществе – это molto importante[15 - Очень важно (ит.).], потому что она очень древняя.
– А правда, что Муссолини однажды предлагал за нее миллион долларов?
Бельцони горько улыбнулся:
– Да, дуче был одержим Данте. Но Данте одержимы многие итальянцы. Он дал нам язык, на котором мы сейчас говорим. «Божественная комедия» – не просто одно из величайших произведений мировой литературы, она сделала тосканский диалект языком всей нашей страны.
– Давно вы ей занимаетесь?
– Всю жизнь.
– Скажите, кого может интересовать манускрипт? Настолько, чтобы он пошел на все, лишь бы его заполучить.
Бельцони всплеснул руками, будто дирижировал невидимым оркестром:
– Беспринципных коллекционеров очень много: торговля редкими манускриптами – дело прибыльное. Я как-то держал в руках краденый экземпляр De revolutionibus orbium coelestium, «О вращении небесных сфер» Коперника, это труд, который переопределил наше место в космосе. Коллекционер заплатил за него тридцать тысяч долларов. А в его тайном сейфе мы нашли еще один из самых редких в мире манускриптов – Библию Гутенберга 1455 года, таких сохранилось всего сорок девять. Библия Гутенберга – это одна из первых книг, созданных с помощью системы подвижных литер, которую изобрел Иоганн Гутенберг. Редкие манускрипты не просто дорого стоят. Это связь с нашим прошлым, ступеньки, из которых человечество строило лестницу к просвещению. – Глаза Бельцони горели. – Представьте, что вы можете вернуться в прошлое и прогуляться по залам Александрийской библиотеки. Взять в руки оригинальные труды Сократа, Платона, Аристотеля, людей, которые определили ход человеческой мысли на две тысячи лет вперед. – Он вздохнул. – Конечно, не все относятся к знанию с таким уважением. Иногда иллюстрированные манускрипты безжалостно уродуют – вырезают гравюры и продают по одной. – Он вздрогнул всем телом. – Я вам кое-чем помогу. По работе я имел дело со многими международными торговцами, которые могли бы взяться за перевозку манускрипта «Божественной комедии». Я осторожно их расспрошу и узнаю, вдруг они что-нибудь слышали.
– Думаете, они будут с вами откровенны?
– У них жесточайшая конкуренция. Если манускрипт у кого-то из них, другие выдадут его, не задумываясь.
Персис печально кивнула. Если манускрипт попал в руки к одному из таких торговцев, заниматься этим будет уже не она.
Бельцони задержал на ней взгляд:
– Это ведь необычно для вашей страны – poliziotta[16 - Женщина-полицейский (ит.).], s?? Именно женщина.
– А в Италии это обычно?
– Нет, – признал Бельцони, – у нас polizia[17 - Полиция (ит.).] – это очень, как у вас это говорится, cosa di maschi — мужское дело.
– Когда я надеваю форму, я забываю о том, что я женщина, – сказала Персис. – Значение имеет только работа.
– Le chiedo scusa[18 - Прошу прощения (ит.).]. Я не хотел вас обидеть.
– Я и не обиделась. Просто… немного устала слышать этот вопрос. Иногда я чувствую себя животным в зоопарке, редким экземпляром. Может, таким же редким, как ваши манускрипты.
Бельцони сочувственно кивнул, но ничего не сказал.
– Как получилось, что вы оказались здесь? – спросила Персис. – Ну, после войны…
– А. Я все ждал, когда вы заговорите о войне. Муссолини и наш папа Римский вместе разрушили репутацию Италии. Скажу только, что не все итальянцы носили Camicia Nera[19 - Черная рубашка (ит.), чернорубашечники – вооруженные отряды Национальной фашистской партии в Италии.].
– Вы слышали о Хили до того, как сюда приехали?
– Разумеется. Он известнейший ученый. Я связался с Обществом и попросил разрешения изучить манускрипт. Когда мне сообщили, что Хили работает здесь над новым переводом «Божественной комедии», я был в восторге.
– И как он вам? В смысле, что это был за человек?
Казалось, итальянца удивил этот вопрос.
– Очень закрытый. Я итальянец. Мы похожи на индийцев. Мы живем ради еды, семьи и разговоров. А Хили…
– Вам удалось узнать его ближе?
– Не уверен, что я его знал.
– Постарайтесь вспомнить, не кажется ли вам теперь, что что-то из того, что он делал или говорил, может помочь понять, почему он забрал манускрипт и что мог с ним сделать?
Бельцони покачал головой:
– Никаких идей.
Персис достала из кармана записную книжку:
– Эти стихи были написаны на обороте зеркала в доме Хили. Они вам о чем-нибудь говорят?
Некоторое время Бельцони внимательно изучал странные строки.
– Почему вы думаете, что это как-то связано с Хили?
– Написано его рукой. – Персис подалась вперед. – Думаю, Хили оставляет подсказки. Думаю, он хочет, чтобы мы его нашли.
– Зачем красть один из самых ценных древних артефактов в мире и оставлять след, по которому его можно найти? Это бессмыслица. – Бельцони взмахнул записной книжкой. – И эти слова – бессмыслица.
Персис разочарованно откинулась на спинку стула:
– Вы собираетесь вернуться в Италию?
– Я не могу. Моя работа с манускриптом еще не закончена. И теперь, когда он пропал, я не могу уехать. – Бельцони встал. – Вы должны найти его, инспектор. Rapidamente[20 - Быстро (ит.).]. Назревает политическая катастрофа.

9
Что касается катастроф, недавняя смерть главного судмедэксперта доктора Джона Голта стала для Персис настоящей трагедией, особенно потому, что человек, пришедший ему на смену, был настолько непохож на покойного аристократичного англичанина и внешностью, и манерами, насколько это в принципе было возможно.
Персис приехала в Медицинский колледж Гранта как раз ко времени вскрытия и быстро вошла в угнетающего вида здание: его башенки и строгий фасад всегда наводили ее на мысли о замке великана-людоеда. Персис вспомнила, что где-то читала, что однажды во вступительный экзамен в колледж включили тест по «Потерянному раю» Мильтона. Она никак не могла понять, как хорошее знание романа о грехопадении человека могло свидетельствовать о способности провести нужные медицинские процедуры с теми, кому не повезло оказаться здесь среди первых пациентов. С другой стороны, колледж ясно дал понять, что каста или религия поступающих не играют никакой роли.
Но женщин сюда, разумеется, не принимали.
Табличка у входа в морг сообщала, что первое вскрытие здесь провели в 1882 году. Интересно, кто был этот несчастный и не продолжились ли его несчастья и после смерти, когда его труп стал резать кто-нибудь столь же некомпетентный, как Радж Бхуми.
Возможно, она была к нему несправедлива.
За время их недолгого знакомства Бхуми показал себя вполне достойным судмедэкспертом. Но его манеры выводили Персис из себя.
Радж Бхуми в одежде для проведения вскрытий стоял у пробковой доски на втором этаже и изучал прикрепленные к ней фотографии женщин.
Услышав, что кто-то вошел, он обернулся и пристально посмотрел на Персис сквозь круглые очки. Это был невысокий человек с усами и носом картошкой. Усы, отметила Персис, индиец с их прошлой встречи привел в порядок: тогда они напоминали скоропостижно скончавшегося паука. От Бхуми исходил какой-то странный запах… Лосьон после бритья, с ужасом поняла Персис. По силе аромат мог сравниться с утечкой газа.
– Что скажете?
Бхуми снова повернулся к доске и махнул рукой в сторону фотографий.
Персис взглянула на женщин. Печальные лица, стеклянный взгляд. Эти фотографии были сделаны при жизни, но сейчас, в морге, в жуткой атмосфере смерти, женщины на них напоминали тени, нерешительно колеблющиеся между этим миром и тем.
– Это… ужасно, – сказала она. Что еще можно было сказать?
Бхуми смутился:
– Что ужасно?
Персис указала на фотографии:
– То, как им не повезло.
Индиец напрягся и покраснел:
– Инспектор, должен сказать, вы меня обижаете.
Теперь в замешательство пришла Персис:
– Не поняла.
– Ну, я не стал бы называть возможность встретиться со мной невезением.
– А я думаю, что каждого, кто оказался здесь, вполне можно называть невезучим.
Они уставились друг на друга. Потом Бхуми мягко сказал:
– Инспектор, эти женщины живы. Это мои предполагаемые невесты. Мама пытается устроить мне свадьбу.
Слова извинения застряли у Персис в горле. К счастью, выдавливать их не пришлось, потому что в этот момент в морг вошел Джордж Фернандес.
Младший инспектор ввалился в помещение, заполнив его тяжелым запахом пота.
Персис представила мужчин друг другу, и Бхуми повел их в зал, где проводили вскрытия. Там все другие ароматы перебивал резкий запах формальдегида. Персис подумала, что он ей нравится больше всего.
– Вечером у меня назначено чаепитие с одной из моих возможных невест, – сообщил Бхуми, надевая перчатки и темно-зеленый фартук. – Как вы думаете, рассказать ей, чем именно я занимаюсь?
– Нет, – ответила Персис.
Бхуми пожал плечами:
– Доверюсь вашему мнению. У меня мало опыта в подобных делах.
Он подошел к столу для вскрытий. На нем под белой простыней лежало тело женщины.
Бхуми откинул простыню, открыв изуродованный труп женщины с железной дороги. Рядом лежали отрезанные части ног, и зрелище это было малоприятное.
За спиной Персис Фернандес кашлянул, скрывая неловкость. Вряд ли ему часто приходилось присутствовать на вскрытиях белых женщин. Впрочем, как и самой Персис. Глядя на мертвое тело, на бледную кожу, ставшую еще бледнее в свете электрических ламп, Персис вдруг почувствовала опустошенность.
Они подождали, пока ассистент Бхуми сфотографирует тело со всех сторон. Потом Бхуми тщательно изучил одежду жертвы, выпачканную в копоти со шпал, разрезал платье и положил его в специальный пакет. Обнаженное тело снова сфотографировали, измерили все нужные параметры, и Бхуми занес их в блокнот. После этого судмедэксперт прошелся кончиками пальцев по всему телу, внимательно его изучая. Завершив осмотр, он взял инструменты.
В почтительном молчании Персис и Фердандес наблюдали за тем, как Бхуми профессионально вскрыл тело, достал внутренние органы, взвесил их, разложил по пакетам и переключился на голову жертвы. Он сделал надрез за ухом, прошелся скальпелем по макушке и снял слой кожи.
Всего за несколько мгновений он достал обнажившийся мозг, взвесил, изучил и отложил в сторону.
Персис вдруг поняла, что Фернандес уже некоторое время нервно переступает с ноги на ногу. Чуть повернув голову, она краем глаза увидела, что на висках у него выступил пот, хотя в зале для вскрытий было довольно прохладно.
Странно, она никогда бы не подумала, что грубый, молчаливый Фернандес не может спокойно смотреть на такие вещи.
Впрочем, женоненавистника она тоже в нем распознала не сразу.
Персис почувствовала злость и снова сосредоточилась на Бхуми. Время шло, и наконец индиец отошел от тела. Громко ступая по плиточному полу, он подошел к раковине и вымыл руки в перчатках, а вернувшись обратно, выпалил свое заключение на одном дыхании:
– Эта женщина умерла не на железнодорожных путях. Я имею в виду, что травмы и кровопотеря, вызванные отсечением конечностей, не являются причиной ее смерти. Когда ее положили на рельсы, она уже была мертва.
– Положили? – эхом отозвался Фернандес.
– Да. Она умерла от удушения. Технически смерть наступила от сдавливания дыхательных путей, что привело к асфиксии и церебральной гипоксии. Это видно по полученным повреждениям: сломана подъязычная кость, язык и гортань увеличены, можно заметить точечные кровоизлияния на слизистой оболочке глаза и на коже лица. – Он окинул полицейских мрачным взглядом. – Судя по отсутствию следов волокон веревки и ширине отметин на шее, я бы сказал, что использовалось что-то вроде проволоки.
– Это не могла быть попытка самоубийства? – спросила Персис.
– Если бы она пыталась повеситься, гравитация тянула бы тело вниз, и странгуляционная борозда на шее, соответственно, была бы направлена вверх. – Бхуми покачал головой. – Боюсь, бедняжку убили. И жестоко убили. А потом выкинули тело на железнодорожные пути. Я бы сказал, что убийца положил ее так, чтобы шея оказалась на рельсах, в надежде на то, что поезд скроет следы его преступления.
– Но почему тогда поезд отрезал ей ноги? – озадаченно спросил Фернандес.
– Вы обратили внимание на ее платье? – отозвался Бхуми, снимая очки и протирая их носовым платком. – Оно было порвано на плечах. На ключицах и дельтовидных мышцах жертвы я обнаружил следы укусов. Скажите, там рядом не было диких собак?
Персис вспомнила пару глаз, блестящих в ночной темноте, и лай, напоминающий волчий.
– Да, были.
– Тогда я полагаю, что они пытались стащить тело с рельсов и отнести куда-нибудь, где можно будет его спокойно съесть. Но до появления поезда им удалось завершить дело только наполовину.
Некоторое время они молча представляли себе эту наводящую ужас картину. Бхуми снова надел очки.
– Вы нашли что-нибудь, что может помочь установить ее личность? – спросила Персис.
– По моей оценке, ей от двадцати трех до тридцати лет. Точнее, к сожалению, сказать не могу, как известно, определить возраст только по морфологическим признакам без дополнительной информации достаточно сложно. Пять крестцовых позвонков жертвы срослись в единую кость, это обычно происходит к двадцати трем годам, отсюда нижняя граница. Она была в хорошей физической форме, но в прошлом перенесла травму. У нее шрамы на спине и следы порезов на внутренней стороне левого бедра. Я встречал такие следы, думаю, эти порезы сделала она сама. На левой груди шрам от ожога. Под ним видны слабые следы татуировки, недостаточно четкие, чтобы понять, что это было, но, вероятно, она пыталась от нее избавиться. – Бхуми поморщился. – Есть еще один горизонтальный шрам в пять дюймов длиной сразу над лобком. Это след от кесарева сечения. У этой женщины была непростая жизнь.
– Насилие со стороны партнера? – предположила Персис.
– Вполне вероятно. Конечно, это все сплошные гипотезы, – продолжил судмедэксперт, – но, возможно, она была эмоционально или психически нестабильна. Следы на бедре могут свидетельствовать о том, что она регулярно наносила себе увечья. В таком случае она, как иностранка, могла обратиться за медицинской помощью. Возможно, вам стоит это проверить. В городе не так уж много психиатров. У нас всегда придерживались несколько старомодных взглядов на такие проблемы, считая, что психические расстройства – это следствие проклятия богов, плохой кармы и чего-нибудь еще в этом роде. Знаете, первый сумасшедший дом появился у нас только при англичанах – для британских солдат, которые постепенно теряли рассудок от жары, дизентерии и малярии. – Бхуми помолчал. – К счастью, в последнее время это меняется. Один мой коллега, он тоже здесь работает, даже пишет диплом по психологической медицине Может, вам стоит с ним встретиться. – Он снова сделал паузу. – Есть еще одна версия. Я изучил половые органы жертвы и могу сказать, что эта сфера ее жизни была крайне активной, может быть, даже слишком. Я не хочу сказать, что есть какая-то правильная частота…
Он сбился и неловко кашлянул.
Персис всегда поражало, что мужчин так смущает необходимость обсуждать подобные вопросы в ее присутствии, при том, что во всем, что касается ее полицейской карьеры, они оскорбительно прямолинейны.
Бхуми придвинул очки к переносице:
– Я однажды проводил вскрытие большой группы женщин, погибших в результате утечки газа в Калькутте. Они работали в публичном доме. Долговременная травма половых органов у этой женщины очень похожа на те, что были у них.
– Вы хотите сказать, что она проститутка? – изумился Фернандес.
– Есть такая вероятность. Я не могу сказать точно. Возможно, она просто состояла в агрессивных сексуальных отношениях.
Персис уже повернулась в сторону выхода, но вдруг кое-что вспомнила:
– Кстати, а вы не знаете, в каких случаях принимают туинал? Это для другого дела.
– Это снотворное, седативный препарат на основе барбитуратов. Совсем новое лекарство. Его выпускает компания «Илай Лилли» в Америке.
* * *
Когда они вышли из колледжа, Фернандес рассказал, что ему удалось узнать. Он встречался с Огастесом Сильвой, военным историком, часто заходившим за книгами к отцу Персис. Сильва работал в Бомбейском университете, вел несколько курсов по военной истории Индии.
– Сильва подтвердил то, что ты говорила, – сказал Фернандес. – Он позвонил какому-то английскому коллеге, дал ему описание женщины и попросил проверить, не было ли в «Уайтоне» служащих с похожей внешностью.
Персис посмотрела в сторону и увидела попрошайку на тележке – он приставал к мужчине, входящему в ворота колледжа. Интересно, не его ли она видела у дверей Азиатского общества.
– Я позвоню ему снова и дам более точное описание, – продолжал Фернандес. – Скоро у Бхуми будут готовы фотографии, их я тоже ему отнесу. Во всяком случае, снимок лица.
Персис кивнула, ей нечего было ему возразить. Сама она по-прежнему не верила, что эта женщина когда-либо служила в военно-воздушных силах. Конечно, в боевых действиях со стороны Англии принимали участие самые разные женщины, но, если верна версия Бхуми о публичном доме, это крайне маловероятный сценарий.
Персис задумалась об убийствах проституток. В таком густонаселенном городе, как Бомбей, подобные преступления никак нельзя было назвать редкими, но чтобы жертвой стала белая женщина? Насколько она могла вспомнить, такого не случалось еще ни разу.

10
Эрин Локхарт попросила Персис приехать к ней домой, в большое бунгало на южной окраине города всего в нескольких ярдах от церкви святого Иоанна Евангелиста, более известной в Бомбее как Афганская церковь. Британцы построили ее в память о погибших в Первой англо-афганской войне и во время ужасного отступления из Кабула в 1842 году, унесшего жизни около шестнадцати тысяч британских солдат и членов их семей, пытавшихся преодолеть снега горной системы Гиндукуш в безнадежной попытке добраться до Джалал-Абада. Это поражение стало для всех таким потрясением, что, когда о случившемся узнал тогдашний генерал-губернатор Индии граф Окленд, его тут же хватил удар.
Бунгало Локхарт находилось в районе Нави Нагар, рядом с казармами, где селились вышедшие на пенсию служащие индийского флота. Во время войны здесь появился пропускной пункт, и Персис при входе пришлось предъявить документы.
Белоснежное бунгало блестело в лучах вечернего солнца, легкий ветер с моря развевал военно-морской флаг над красной черепичной крышей.
Локхарт стояла на залитом солнечным светом широком зеленом газоне, спускавшемся вниз по склону к каменистому пляжу. Вокруг газона выстроились в ряд пальмы, вдали, обозначая границу территории, белел забор. Маленькая белая собачка с тявканьем носилась за мячиком.
Служанка, впустившая Персис, поднялась на веранду. Локхарт изучала стоявший перед ней на столе предмет – сломанную старую прялку.
– Что скажете?
Персис внимательно посмотрела на прялку:
– Ее лучшие дни уже позади.
– Наоборот, – ответила Локхарт. – С каждым днем эта вещь становится все более ценной. Раньше она принадлежала некоему Мохандасу Ганди.
Персис, как и большинство индийцев, знала эту историю.
В 1932 году англичане посадили Ганди в тюрьму в Пуне. Там он решил сам начать сучить нить с помощью чаркхи — ручной прялки. То, что началось как способ скоротать время, стало символом сопротивления, и вскоре Ганди призвал всех соотечественников делать собственную ткань и заменить ей покупной британский хлопок.
Теперь эта прялка была неотъемлемой частью его наследия.
– Эрин Локхарт, – сказала женщина, резко протягивая вперед руку.
– Персис Вадиа.
Рукопожатие американки было неожиданно крепким, а руки – грубее, чем предполагал ее ухоженный вид. Локхарт была небольшого роста, но явно в хорошей физической форме.
На ней была белая блузка без рукавов и широкие коричневые брюки. На худых руках отчетливо проступали мышцы. Светлые, почти белые волосы резко контрастировали с загорелым лицом и ярко-красной помадой.
– Только что купила ее из хозяйства Ганди, – продолжала Локхарт. – Если скажу вам за сколько, вы упадете в обморок.
– Я не падаю в обморок.
Взгляд темных глаз Локхарт задержался на лице Персис.
– Да, похоже на то. Думаю, иначе вы бы вряд ли стали первой женщиной-инспектором в Индии. – Она улыбнулась. – Хотите что-нибудь выпить?
Они устроились на веранде. Локхарт взяла джин с тоником, Персис – газировку с лаймом.
Персис быстро ввела американку в курс дела.
– Мне сказали, что вы с Хили были близки.
– И да, и нет, – загадочно ответила Локхарт.
Персис молча ждала продолжения.
– Я с ним спала, если хотите знать. Вероятно, это значит, что мы были близки. Но если ждете, что я расскажу, что творилось у него в голове, боюсь, я не смогу вам помочь.
Персис заерзала на стуле. До сих пор никто не упоминал о том, что у Хили были с кем-либо личные отношения.
– Мы это не афишировали, – сказала Локхарт, будто прочитав ее мысли. – Вернее, Джон предпочитал держать личную жизнь в тайне.
– Как вы познакомились?
– Три месяца назад он выступал с лекцией в Азиатском обществе. Никогда не встречала человека, по которому было бы настолько явно видно, что он не в своей тарелке. Никаких любезностей, только односложные ответы. Но лекция была изумительной. Настоящее путешествие по монастырям средневековой Англии, я никогда такого не слышала. Работа была его страстью, и когда он говорил о ней, то становился другим человеком.
Персис сделала глоток газировки:
– Что вы делаете в Индии?
– Работаю на Смитсоновский институт.
Локхарт произнесла это название в типично американской манере, как будто это было что-то, известное абсолютно всем.
К счастью, Персис в самом деле знала об этом огромном музее, в основном из книги «Исследования и полевая работа Смитсоновского института в 1937 году», которую она еще подростком нашла в магазине отца.
Тогда ее воображение поразили описания археологических и антропологических экспедиций во все уголки земного шара в поисках сокровищ для самопровозглашенной «величайшей в мире сокровищницы знаний».
– Цель нашего проекта – запечатлеть движение Индии к независимости, – продолжала Локхарт. – В следующем году мы организуем большую выставку, и я ищу для нее экспонаты.
– Вы думаете, что с помощью прялки можно рассказать правду о том, какой ценой мы добились свободы?
Локхарт постучала пальцами по стакану:
– Я чувствую вашу враждебность. Думаете, мы только делаем вид, что поддерживаем вашу борьбу? Ровно наоборот. Америка тоже сражалась за независимость от англичан. Конечно, это истории разного масштаба, но, пожалуйста, не надо считать, что я этакий исследователь-дилетант и украду камерой вашу душу. – Локхарт улыбнулась, но улыбка получилась холодной. – Слушайте, хотите знать правду? Все очень просто. Историю надо сохранять, иначе она разрушается. Беспринципные историки изменяют ее, как хотят. Многое ли из того, во что мы верим, действительно происходило так, как мы думаем? Сколько всего было преувеличено, искажено, исправлено по желанию летописцев. Я приехала сюда, потому что хочу сохранить важный момент вашей истории. И если для этого придется забрать у вас какие-то культурные ценности и отвезти их туда, где их точно оценят по достоинству и будут бережно хранить, я это сделаю. – Она подняла руку, не давая Персис возможности возразить. – Пока вы не начали протестовать, оглянитесь вокруг. Индийские памятники культуры здесь никому не нужны, и они рассыпаются в пыль. Британцев не особенно заботило их сохранение, и у нынешнего индийского правительства тоже есть дела поважнее.
Персис хотела было что-то сказать, но прикусила язык. На самом деле Локхарт была права. Для правительства новой Индии сохранение истории было далеко не на первом месте.
Персис снова вернулась к делу:
– Когда вы видели Хили в последний раз?
– Четыре дня назад. Мы вместе ужинали.
– И больше за эти четыре дня не общались?
– Инспектор, мы же не сиамские близнецы. Мы оба занятые люди. Мы встречаемся, когда возникает необходимость – поужинать, выпить. Нас тянет друг к другу, и, когда появляется желание, мы следуем импульсу, но мы не проводим каждую секунду разлуки в невыносимых страданиях.
– Он говорил что-нибудь о манускрипте?
– Хотите знать, поделился ли он со мной своим гениальным планом по похищению одного из ценнейших в мире предметов искусства? Нет, не поделился.
Персис покраснела. У этой женщины был острый язык. Персис подавила желание съязвить в ответ. Она потратила немало сил на то, чтобы научиться сдерживать свой воинственный характер. Хорошему детективу нужна не злость, а хитрость.
Она достала записную книжку и показала Локхарт надпись, которую нашла в спальне Хили.
– Вы нашли это за зеркалом? – Казалось, Локхарт смутилась. – Я провела в этой комнате много ночей. Я ненавидела это зеркало. И распятие. Вы его видели? Как будто Джон повесил его туда, мне назло. Я не религиозна, но не очень приятно погружаться в пучину страсти, когда на тебя неотрывно смотрит Христос.
– Можете предположить, что это значит?
Персис наблюдала за губами американки, пока та читала стихотворение.
В залив красы, оставив Альбы брег,
Явился он за лаврами Синана,
И труд его империю навек
Прославил, но у порты инфернальной
Взгляд короля стал холоден, как снег.
При жизни его спутником был бегг,
Теперь, где крест и купол, скрыт до срока,
И там мы вместе ждем в объятьях рока.
– Это загадка, – сказала Локхарт, не отрывая глаз от страницы. – Джон их обожал. Загадки, кроссворды, литературные ребусы.
– Зачем ему оставлять загадку?
Глаза Локхарт блеснули.
– Это охота за сокровищами.
– Будьте добры, поясните.
– Думаю, Джон где-то спрятал манускрипт и пытается таким образом нас к нему привести.
– Зачем ему это?
Персис не стала говорить, что сама пришла к такому же выводу.
– Этого я сказать не могу. Наверняка у него были причины. – Она снова посмотрела на надпись. – Вы ее аккуратно переписали?
– Да, а что?
Локхарт нахмурилась:
– «Бег» написан с двумя «г». «Его спутником был бегг». Джон не допустил бы такой небрежности.
Персис приняла это к сведению и продолжила:
– Может, вы знаете что-нибудь еще, что могло бы помочь?
Локхарт задумалась.
– Джона было непросто понять. Вы знаете, через что он прошел в войну? Он долгое время провел в лагере для военнопленных. Думаю, его там пытали. Не только физически, но и психологически. Иногда он просыпался с криком посреди ночи, весь в поту. Он отказывался об этом говорить, но я все и так понимала. Это были кошмары – такие, которые не отпускают, куда бы ты от них ни бежал.
– Думаете, поэтому он оказался в Индии? Бежал?
– Это бы многое объяснило. Не хочу сказать ничего плохого про вашу страну, но ученый уровня Джона… Он мог бы работать в любом институте мира. Чтобы переводить «Божественную комедию», не обязательно было приезжать в Бомбей. Есть и другие копии.
Персис вспомнила о таблетках, которые они нашли в тумбочке Хили. Это согласовывалось со словами Локхарт о том, что у него были проблемы со сном.
– Есть еще кое-что. Возможно, это неважно. – Американка на секунду замялась, но затем продолжила: – Около недели назад у Джона был конфликт с коллегой из Общества. Они спорили из-за манускрипта.
– С кем?
– Его фамилия Бельцони. Он итальянец. Вы с ним уже встречались?
– О чем они спорили?
– Бельцони хотел больше времени работать с «Божественной комедией». Он составляет какой-то каталог. Как хранитель манускриптов, Джон отвечал за такие вопросы, и он едва подпускал Бельцони к книге.
– Почему?
– Он не говорил. Но я думаю, что Джон вышел из себя, когда Бельцони стал заявлять, что с точки зрения морали Индия должна вернуть манускрипт Италии. Джон не особенно любит итальянцев: лагерь, в котором его так долго держали, находился в Италии. Думаю, он считал, что итальянцам о морали рассуждать не к лицу.
Персис припомнила встречу с Бельцони. Почему-то тот не упомянул о размолвке с Хили.
– У Хили есть еще какие-нибудь знакомые, с которыми мне следует поговорить?
– Я уже сказала, Джон был очень скрытным человеком.
– А другие женщины?
Локхарт вскинула голову:
– Очень прямолинейно. Нет, инспектор, я не думаю, что Джон спал с кем-то еще. Не такой он был человек. Мы, конечно, не влюбленные подростки, но мы были парой. Я ему не изменяла, и, насколько мне известно, он мне тоже не изменял.

11
– Да пусть мне лучше воткнут иголки в глаза. При всем уважении.
Сет сердито взглянул на Персис, встал из-за стола, подошел к ближайшей стене и стал внимательно разглядывать гравюру, изображавшую императора моголов верхом на слоне.
– Знаешь, – спросил он, не оборачиваясь, – как в империи Великих Моголов наказывали за неподчинение?
Молчание было лучшей защитой, и Персис ничего не ответила.
– Император объявлял всеобщее собрание. Потом он звал своего любимого слона, стражи заставляли преступника положить голову на камень, и слон ногой проламывал ему череп. – Он снова повернулся к Персис. – Когда я говорю, что хочу, чтобы ты работала с этими женщинами, это значит, я жду, что ты так и сделаешь.
Проблемы начались, как только она вернулась в Малабар-хаус.
Она увидела, как из кабинета Сета вышли две молодые женщины. Суперинтендант почтительно улыбался, что было ему совершенно не свойственно. Он показал им, где находится комната для допросов, и жестом позвал Персис к себе.
Она пересказала последние новости по делу Хили и расследованию смерти женщины с железнодорожных путей.
– Убийство? – мрачно произнес Сет, узнав о заключении судмедэксперта.
Убийства европейцев в последнее время стали в Бомбее редкостью и потому незамедлительно привлекали внимание как журналистов, так и политиков. С обретением независимости под колониальной эпохой была подведена черта. Иностранцев, которые остались в стране, принято было считать союзниками: в новом устройстве мира Индия и ее бывшие правители были партнерами, а не властелином и подданным. А душить партнеров считается недопустимым.
– Похоже, придется работать по этой линии. Как Фернандес, хорошо себя ведет?
Персис подавила желание сказать о напарнике что-нибудь неприятное и честно описала, насколько они продвинулись в деле.
Сет выслушал ее и сказал:
– Похоже, у вас есть план. Ладно, а что насчет Хили? Что ты думаешь делать дальше?
Сет недавно говорил с Амитом Шуклой, первым заместителем комиссара полиции.
– Ему звонили из Дели. Итальянцы рвут и мечут пасту. Неру в Доме вице-короля, похоже, тоже лезет на стену.
– Раштрапати-Бхаван.
– Что?
– В День Республики Дом вице-короля переименовали в Раштрапати-Бхаван. Вы уже успели забыть?
Персис показала оставленную Хили надпись и рассказала о встречах с Бельцони и Локхарт. Сет не смог придумать, что значат загадочные слова.
– Тихони всегда выкидывают что-нибудь эдакое, – вздохнул он. – Украл манускрипт, отлично, но зачем устраивать эти игры? Зачем бить человека по яйцам, когда ты уже выстрелил ему в сердце?
Персис никак на это не отреагировала. Цветистость выражений суперинтенданта возрастала прямо пропорционально возбужденности его состояния и количеству выпитого виски.
– Я думаю, он хочет, чтобы мы нашли манускрипт, – сказала она. – Думаю, он его где-то спрятал.
– Я и спрашиваю: зачем?
Но на этот вопрос ответа у Персис пока еще не было.
Сет откинулся в кресле:
– У меня есть для тебя еще одно дело. Ты обратила внимание на двух женщин, с которыми я беседовал, когда ты вошла?
Персис отчетливо почувствовала приближающуюся опасность.
– Они из Колледжа домоводства Маргарет Казинс. Какое-то заведение, которое борется за права женщин. Как будто у нас и так с этим мало проблем. – Он бросил на Персис косой взгляд. – Они хотят, чтобы ты пришла к ним и прочитала лекцию. Похоже, ты у них там знаменитость.
– Лекцию?
– Да. Надо там выступить. Расскажи им о своей жизни. О том, как тебе работается в полиции. Очень просто.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70931965?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Тола – традиционная древнеиндийская единица веса, равная примерно 11,7 г.

2
Акбар I Великий (1542–1605) – третий падишах империи Великих Моголов, которая к концу его правления охватывала бо?льшую часть Северной и Центральной Индии.

3
Джавахарлал Неру (1889–1964) – первый премьер-министр Индии (с 1947 г.).

4
Храм огня, или агиарий, – религиозное сооружение, предназначенное для отправления культа в зороастризме.

5
Парсы – сложившаяся в Индии этноконфессиональная община, исповедующая зороастризм (https://old.bigenc.ru/religious_studies/text/1996116).

6
В зороастрийской традиции считается, что нечистые тела умерших не должны соприкасаться с землей, поэтому их помещают на решетчатые площадки на вершине круглых башенных сооружений, так называемых Башен Молчания, или дахм, где их должны склевать птицы-падальщики.

7
Августовское движение, также известное как движение «Вон из Индии!» (Quit India Movement), – кампания массового гражданского неповиновения в Индии в рамках национально-освободительного движения, начавшаяся в августе 1942 г.

8
Национальные игры – спортивные соревнования, индийский аналог Олимпийских игр.

9
Линия Рэдклиффа – линия раздела территорий Индии и Пакистана, предложенная британской правительственной комиссией во главе с сэром Сирилом Рэдклиффом в 1947 г. во время Раздела Британской Индии.

10
Перевод Б. Пастернака.

11
Женщина-инспектор (ит.).

12
Простите (ит.).

13
Невозможно! (ит.)

14
Да (ит.).

15
Очень важно (ит.).

16
Женщина-полицейский (ит.).

17
Полиция (ит.).

18
Прошу прощения (ит.).

19
Черная рубашка (ит.), чернорубашечники – вооруженные отряды Национальной фашистской партии в Италии.

20
Быстро (ит.).