Главная страница | Современная русская литература | Горький дым

Горький дым
Михаил Константинович Зарубин
Михаил Константинович Зарубин – писатель, известный не только в Санкт-Петербурге, но и во многих краях России. Его известность определяется и тем, что он, будучи по основной своей специальности строителем, знает многие регионы нашей Родины, можно сказать, на ощупь, и тем, что неутомим в своих творческих поисках как писатель, которому интересны и простые, и сложные вопросы бытия. Новая книга Михаила Зарубина является произведением историко-биографического жанра. В ней писатель вспоминает о своих друзьях, знаменитых деятелях Ленинграда – Санкт-Петербурга.

Михаил Зарубин
Горький дым

От автора
В руках вы держите книгу, в которой собраны мои очерки, статьи, зарисовки. Мне очень хотелось собрать их вместе – раньше были они разбросаны по книгам, журналам, альманахам и сборникам. И вот желание осуществилось.
Этой книге я дал название «Горький дым». Невеселое, грустное название. Однако сейчас все, что связывает меня с моей малой родиной, имеет горький привкус. Страшно подумать, что нет деревни, где прошло мое детство. Ушли на дно морское поля, перелески, сенокосные угодья, любимые тропинки, земляничные поляны, таежные, родниковые чистые речки. Сожжены любимая школа, отчий дом и дома друзей. От этих пожаров горькой гарью пропитана моя душа, ничем ее не вытравить до самого последнего моего часа. Кого винить? Кого казнить? Нет, не ищу виноватых. Только горько мне. Благодарю Господа, что осталась нетронутой вершина Красного Яра. Благодарю за то, что не пришло никому в голову сравнять ее бульдозером и экскаваторами для подсыпки дорог. И сегодня, Красный Яр, словно магнит, притягивает к себе нас, живущих на белом свете. Удивительно, сколько лет прошло, однако кладбище на самой макушке Красного Яра до сих пор источат запах дыма – горького дыма.
Иногда меня упрекают за эту горечь. Но что поделать, от нее не избавиться мне, несмотря на попреки.
И еще: деревня моего детства, словно чистый, светлый родничок. Сколько добрых людей вырастила она: хлеборобов, рыбаков, лесорубов, учителей и писателей! В родной деревне до самой ее погибели жил мой учитель. Он был поэтом, писателем, художником, драматургом, режиссером, Заслуженным деятелем культуры Российской Федерации – Георгий Иннокентьевич Замаратский. Его стихи о малой родине, нашей деревне Погодаевой, для меня словно гимн. Все в них родное, все правдиво:
Малая родина, милая родина,
Как же ты мне дорога!
Ты – это все: и лесная смородина,
И за деревней у сосен поскотина,
И под угором колодина,
И на покосах в остожьях стога.
Родина малая, родина милая,
Крепко тебя я люблю.
Статью твоею доволен и силою,
Даже тогда, когда вижу унылою…
Скорбь я с тобой пополам разделю.
Родина малая, милая, славная —
Мирная поступь коров,
Рядом Илима течение плавное,
Рядом поля – это самое главное,
Рядом лесов торжество полноправное,
Без палачей – тракторов.
Родина дедов и прадедов наших,
Как не гордиться тобой!
Может, и есть где края тебя краше,
Но не для них, за тебя в битвах павших,
И не для тех, кто вскормлен твоей кашей,
Вспоен илимской водой.
Родина малая, светлая, чистая,
Я – это ты, да и ты – это я.
Нравишься мне ты порой зимней мглистою,
Нравишься ты и весною ручьистою,
Нравишься летом и осенью льдистою,
Родина – песня моя!
Прости меня, читатель, но не смог я прервать стихи, каждое слово в них – дорогой бриллиант.
Сейчас, когда я оглядываюсь назад, удивляюсь, как быстро пролетело время. Однако как много оно подарило мне встреч. Одна из них – театр. Он в моей жизни занимает особое место. Как прекрасно, что увидел не только парадную сторону его жизни. Я попытался рассказать о своем отношении к удивительному искусству театрального спектакля.
С горечью скажу, что для меня театр без великих актеров Кирилла Юрьевича Лаврова и Андрея Юрьевича Толубеева опустел. Я повстречал их на своем пути, прошел с ними рядом часть дороги, учась у них великому искусству общения с людьми. Они ушли в вечность, и не остается только вдыхать горький дым воспоминаний.
Прекрасным мудрым товарищем остался для меня и величайший тренер по волейболу Вячеслав Андреевич Платонов. Я попытался рассказать о нем в очерке «Волшебник летающего мяча».
Некоторые мои книги были замечены читателями и удостоены литературных премий – не скрою, что мне это приятно.
И последнее. Я очень хочу, чтобы внученька моя, Софья, наша «принцесса», которой сегодня год, научившись читать, прочтет эту и другие мои книги с интересом. Тогда буду считать, то писал не зря.
Михаил Зарубин

Монолог капиталиста
Дорогой друг!
Вы спрашиваете, к какому «сословию» я отношусь: к олигархам, предпринимателям или капиталистам. Мне и самому стало интересно: куда себя зачислить? При советской власти был руководителем крупного строительного треста. Кем стал теперь? Да тем же, кем и был, только уже на частном предприятии, правда, не таком крупном, как прежде. Получал звания, награды, но по сути дела это не меняет: их дают за труд – как прежде, как и теперь. Только страна изменилась. Прошло уже двадцать лет, как мы живем в новой системе. Но все-таки – как меня теперь называть?
Говорят, что капитал большинства российских бизнесменов имеет криминальное происхождение. Кто-то разбогател на нелегальной торговле, промышлял наркотиками, оружием, сутенерством. Кого-то в итоге посадили, кого-то подстрелили, кого-то напугали так, что он теперь в Россию – матушку ни ногой. Те, кто сумел выжить в жестоких разборках девяностых годов, сменили красные пиджаки на строгие костюмы от ведущих европейских кутюрье и стали вполне респектабельными и «законопослушными» гражданами. Слава Богу, чаша сия меня миновала: у нас строительная фирма, мы живем плодами рук своих, то есть строим.
Может, я «олигарх».
«Ологос» по-гречески – немногий, «архее» – господство, власть. Получается – господство не многих. Олигархам в Древней Греции называли богатых людей, которые имели возможность влиять (и влияли!) на жизнь государства и общества. Могли ради собственных интересов, например, прекратить подвоз дешёвого хлеба из Египта и обречь греков на голод. Власть олигархов стоит на деньгах. Олигархия – это господство без социальной ответственности. А власть избранная, легитимная, должна быть ответственной за благополучие тех, кто ее избрал. Иначе не изберут в следующий раз. Олигархов же это не волнует. А что происходит, когда капитал сращивается с властью в единой целое? Об этом нам рассказывали еще в школе, а теперь мы видим воочию. Есть еще особая форма олигархии, ее частный случай – плутократия. Это не от русского слова плут – мошенник, а от греческих «плутос» – богач, и «кратос» – правление. По словарной формулировке это «форма правления государством, когда решения правительства определяются мнением не всего народа, а влиятельного слоя богатых людей». Это, по международному определению, режим, при котором реальная власть находится у небольшого круга лиц – знати, партийной верхушки, военных, родственников, доверенных лиц правителя.
Я не из этой компании.
Слово «предприниматель» мне больше нравится. Энергичное, понятное без перевода, дополнительных толкований не требует. Что-то человек предпринимает, значит – действует, определив цель и средства ее достижения. Возрождение российского предпринимательства началось в конце восьмидесятых – начале девяностых годов прошлого столетия, хотя процесс этот не завершен и сегодня. Само по себе предпринимательство как будто теперь у нас имеется. Но основная задача рыночных реформ – обеспечить максимальные возможности проявления частной инициативы в экономике – так и не решена. В чем же проблема?
Суждения по этому поводу прямо противоположенные. Все испортили первые реформаторы во главе с Гайдаром: они довели страну до голода и распада, поставили на грань гражданской войны – говорят они. Другие считают, что Гайдар со своими соратниками спас страну от голода и гражданской войны. Истина, на мой взгляд, где-то посредине. Гайдар и его последователи не обошлись без серьезных ошибок. Их них я бы выдели две.
Первая: автора реформ не уделили должного внимания созданию «субъектов свободных рыночных отношений», «системы свободных хозяйствующих субъектов», «системы свободного предпринимательства». Проще говоря, так и не создали условий и правовых гарантий для проявления частной инициативы. Даже указ о свободе торговли припоздал почти на месяц после перехода к свободным ценам и принят был лишь 29 января 1992 года. Новоиспеченные предприниматели быстро превращались в нелегалов, уходили в «тень». В среде надзирающих за ними правоохранителей и чиновников стала расти коррупция, а бизнес – тяготеть к криминалу. Законопослушным предпринимателям оставалось или стойко преодолевать ниспосланные этими полуреформами трудности, или уходить с рынка. То же самое происходит и до сих пор.
Второй ошибкой была приватизация по Чубайсу, в результате которой огромные экономические активы почти задаром были отданы тем, кто был на тот момент ближе всего к власти, большей частью – бывшей советской номенклатуре. Ее представители формально становились вроде как частными собственниками. Но именно лишь «вроде как». Их экономическое поведение в корне отличается от тех, кто начинал с нуля. Этим вторым, кто начинал сначала, нужно было создавать новые проекты, новую стоимость, новую собственность, иначе сразу сомкнут конкуренты. А первым – не обязательно. В их руках оказалось солидное государственное наследство и, опять же, старые добрые связи. Что им конкуренция? Устраивали бизнес, богатели благодаря близости к сиятельной власти, в которой тоже все свои. Вот такие «новые русские» с самого начала и задавали тон на нашем полурынке.
В начале девяностых (да и сейчас, в начале нового века) самыми прибыльным были банковское дело и торгово-закупочные кооперативы. У такого бизнеса рентабельность могла составлять двести процентов. А вот у строителей (говорю это потому, что я строил жилье и промышленные объекты и работал по государственным расценкам) рентабельность не поднималась выше двадцати процентов. Прибавьте к этому длинный инвестиционный цикл – не строительство дома уходило два-три года. Только после поступали по-другому. В девяностых создать банк можно было с очень небольшим капиталом. Наш строительный трест, имея уже тогда оборотные средства, мог учредить несколько банков. Но мы предпочитали заниматься своим строительным дедом и чувствовали себя вполне уверенно. В отличие от многих нынешних преуспевающих гигантов, которые тогда в рыночном море болтались мелкими суденышками, а наш трест шел по курсу, как авианосец. Большинству частных структур капитальное строительство было в тягость. Масса мороки: организовывать людей, сконцентрировать технику, инженерные службы, освоить огромные капиталовложения. А нам это было привычно.
Но почему роли вдруг переменились: авианосец стал суденышком, а мелкота превратилась в авианосцы? Государство, как это ни странно, тому поспособствовало. Создалась ситуация, когда предприятия перестали платить друг другу долги: ликвидировали банковскую картотеку, которая позволяла принудительно получать деньги с должников. И даже само государство не платило за выполненный госзаказ!
Все это порождено теми полуреформами, с которых начиналось воссоздание нашего рынка. Разного рода недоговоренности позволяли тем, кто ловил момент, «срубить побольше бабок». А потом эти накопления пригодились, в том числе для скупки ваучеров. Ваучеры тогда были не именные, а обезличенные, могли свободно переходить из рук в руки. Поэтому некоторые успевшие разбогатеть граждане приобретали чемоданы ваучеров, а другие продавали доставшиеся им бумажки-ваучеры и могли за них купить две бутылки водки. Смекалистые дельцы быстро научились делать деньги из воздуха. Только на обменных финансовых операциях в неразберихе кризиса и скачков инфляции можно было получить годовую прибыль свыше тысячи процентов. В этом разгадка появления «крутых» олигархов. Это же следствие полуреформ.
Сейчас мы, строители, конечно же, предприниматели. Но только на половину. Кого можно считать стопроцентным предпринимателем? Например, Джобса, первого производителя персональных компьютеров. Или Генри Форда первым в мире наладившего конвейерное производство автомобилей. Я мог бы назвать предпринимателем Курчатов, которые спроектировал первую в истории человечества атомную электростанцию. Список таких людей большой. А что нового создали я и мне подобные? По меркам этих достижений – ничего. А ведь прошло уже больше двадцати лет!
Даже в СССР, где само слово «предприниматель» имело негативный оттенок, наши ученые, инженеры, конструкторы, рабочие были, по сути, полноценными предпринимателями, поскольку сумели создать авиастроение мирового уровня, ликвидировать неграмотность, подготовить миллионы инженеров, техников и специалистов, освоить Севморпуть, организовать авиа-эпопею по спасению челюскинцев, поразить мир рекордными перелетами Чкалов и Громова, электрифицировать страну и с нуля воздвигнуть целые отрасли индустрии.
Если обратиться к истории нашей страны, то даже Российская империя в начале двадцатого века показала себя предпринимательской страной. Ее стали прочить в мировые экономические державы XX столетия. Она сумела обзавестись и грандиозным Транссибом, и машиностроительным гигантом Путилова, и Русско-Балтийским заводом, выпускавшим автомобили и тяжелые аэропланы…
Если мы обратим взгляд на другие страны, то увидим, что дотла разрушенная, перенесшая две атомные бомбардировки, познавшая нищету и голод Япония смогла за 1945–1959 годы выдвинуться в мировые лидеры в металлургии и судостроении, освоила передовое производство автотехники, а корпорация «Сони» уже двинула на рынок товар, изменивший мир, – радиоприемник на транзисторах.
Южная Корея преодолела бедность, превратилась в богатую индустриальную страну и стала поставлять на мировые рынки современные автомобили, электронику, бытовую технику, другие конкурентные товары. Крошечный Израиль, испытывая сильное противодействие извне и пережив две войны, сумел создать эффективную экономику, включая новейшее оборонное производство.
Не говоря уже о сверхбогатых Соединенных Штатах Америки, которые создали десятки моделей перспективных самолетов, обновили флот, построили гигантские ГЭС и небоскребы. Начали производство антибиотиков, бытовой техники множества видов, запустили телевидение и начали атомный проект.
Все это делали предприниматели. Полноценные, конечно. Не чета нашим нынешним, как это ни прискорбно говорить. Есть, конечно, и у нас полноценные, кто даже в российском кошмаре смог заняться серьезным производством, конструированием, налаживанием сферы услуг. Они работают рационально, со снижением издержек, и вкладывают средства в техническое перевооружение собственных предприятий. Но их немного. Пусть нас не обманывают современные автомобили с электронными система зажигания и спутниковой навигацией, беспроводной Интернет, телефоны космической связи и другие чудеса техники. Все это создано другой цивилизацией. Наши «деловые люди» славятся пока тем, что воруют, отнимают, убивают, без конца сверлят в земле нефтяные и газовые скважины и, что для нас с вами особенно прискорбно, топят Сибирь гидростанциями.
У нас часто повторяют, что предпринимательство – это дело избранных. Людей особого таланта. Но в любой преуспевающей стране все, или почти все, стараются завести свое дело. И заводят. И получается у многих. Не случайно же в таких странах доля малого и среднего бизнеса – около 90 процентов. У нас же – 30. Почему? Государство не создает для этого условий. Да, в предпринимательстве требуется талант. Так он везде требуется. Исследователи давно заметили, что все основатели большого бизнеса обладают некоторыми общими чертами деловой хваткой, умением все доводить до конца и, безусловно, честностью в отношениях с партнерами.
Вряд ли вы сможете найти среди истинных предпринимателей хоть одного лентяя. Большинство нынешних американских миллионеров, как свидетельствует пресса, обычные домоседы, а не завсегдатаи светских вечеринок. Несмотря на свои доходы, они регулярно отдают обувь в починку и записывают все свои, даже мелкие, расходы. Вряд ли это свидетельствует о скупости, скорее – об уважительном отношении к деньгами. Некоторые объясняют склонность к предпринимательству игрой генов. Богатые и влиятельные родители, конечно, могут значительно облегчить своему чаду путь наверх, потому в нашем бизнесе много детей влиятельных родителей. Однако большинство выдающихся предпринимателей, как говорится, сделали себя сами. В этом отношении даже диплом хотя и является важным фактором, но не решающим. Конечно, мало кто отрицает ценность университетского образования, но известно, что многие удачливые бизнесмены так и не получили «заветную корочку». Типичный пример – Билл Гейтс, который бросил Гарвард, так как учеба мешала ему играть ночами в покер и писать компьютерные программы. Поэтому не имеет особого значения, где учился будущий гений бизнеса: в Оксфорде или в российском ПТУ.
Очень важно, как относится общество к предпринимателям. Англия сегодня пожинает плоды политики Маргарет Тэтчер, которая славилась поддержкой тех, кто начинал собственное дело. Количество малых предприятий в Англии растет. У нас тоже поддерживают малый бизнес, но, к сожалению, только на словах.
В строительстве я уже сорок лет. Из них лишь короткое время был рабочим и бригадиром. Почти все годы – руководитель по восходящей: от малого коллектива до крупного, причем я – руководитель советский. Я прошел советскую школу. Одна из ее особенностей состояла в том, что никто не попадал в нее случайно. Теперь же это сплошь и рядом: все хотят быть руководителями. А специалистов всех уровней и профессий не хватает. Спросите любого начальника, что ему нужно для нормальной работы. Ответ будет один – грамотные, ответственные, опытные исполнители. Но откуда им взяться, если по статистике в России средний срок работы на одном месте не превышает четырех лет? Это каким-то странным образом совпадает с периодичностью выборов в органы власти. Будто вся страна каждые четыре года резко меняет «профессию».
Раньше на каждом этапе служебной лестницы происходил жесткий отбор. Насколько он был объективен – сказать трудно, но оценивались, прежде всего, деловые качества кандидатов. Проходя ступеньки карьерной лестницы, навыки руководства и умение решать проблемы. А также учились нести ответственность за свои промахи и ошибки. Согласитесь, это важные качества для любого руководителя.
С одной стороны, система обеспечивала постоянный приток молодых руководителей, с другой – сохраняла преемственность. Как бы пафосно это ни звучало, именно старшие передавали опыт младшим. Нельзя было стать начальником, не проработав заместителем соответствующего уровня.
Правда, система имела издержки. Закрытость и корпоративность порождали невиданную бюрократию и формализм. Попав в «номенклатуру», можно было быть уверенным, что место какого-нибудь начальника тебе всегда обеспечено. Правда, иногда за особо выдающиеся трудовые «неуспехи» можно было пересесть из кресла руководителя города в «кресло» директора сельской бани. Но и это вписывалось в правило: «От каждого – по способностям, каждому по труду».
Следует отметить, что знакомство с западным опытом ныне во многом изменило наших управленцев, добавило им знаний и навыков. Но изменило ли оно ментальность? Российские руководители приобрели внешний лоск, а привычек своих не изменили. Получилось своего рода «особенности национального корпоративного управления». Отсюда чересчур, жесткий стиль управления, репрессивные методы, «византийщина» в принятии решений, отсутствие системы делегирования полномочий. Собственность в России не защищена, отсюда и неуверенность собственников и наемных менеджеров в стратегической перспективе бизнеса. Новые управленцы не знают, как им управлять. Путем сложных трансформаций они превратились в жестких менеджеров, успешно освоивших и западные теории, и советский мат на совещаниях.
Новая система родила и новые проблемы. Главная из них (я уже говорил об этом) – острый дефицит кадров. Развал промышленного производства практически уничтожил систему профтехобразования, да и престижность рабочих специальностей оставляет желать лучшего. Среди молодежи гораздо популярнее профессии «дилеров» и «киллеров». И бороться с этим можно только экономическими методами. Пока заработная плата квалифицированного рабочего будет меньше, чем у торговца в коммерческой палатке – дефицит кадров будет гарантирован.
С управленцами еще сложнее. В 90-е годы, как грибы после дождя, в стане начали плодиться институты «бизнеса и предпринимательства», готовившие «менеджеров широкого профиля». Да и существующие вузы хорошим тоном считали открыть у себя кафедры менеджмента. И вскоре с профессиональными менеджерами в стране стало все в порядке – в смысле их количества. Но, как выяснилось, количество не может заменить качество. Качество было плохим. И не потому, что студентов плохо учили. Теория без практики – мертва, а практики у новоявленных менеджеров как раз и не было. Где применить теорию менеджмента? Все в той же палатке!
Почему я так подробно об этом говорю? Потому что многие вопросы решаются сегодня с кондачка, на авось. Нас, профессионалов сегодня с кондачка, осталось не так уже много, мое поколение старее. Я отношусь к директорам, «испорченным социалистической системы», с одной стороны. С другой – имею часть собственности в виде производственных, а административных зданий, а также техники и оснастки, необходимой для производства работ. Прибыль, полученная от текущей деятельности, уходит на содержание офисов, обновление техники и пополнение оборотных средств. Зарплата у меня, на мой взгляд, нормальная, но я и при Советах неплохо зарабатывал. Правда, у меня нет «крутых машин», охраны, вертолетов и другой атрибутики современного капиталиста. Работа является единственной возможностью выжить мне и коллективу, которым руковожу. Остановка работы – медленная смерть. Теоретически можно продать основные фонды – здания, сооружения, технику, но вряд ли кому они нужды будут. Таких, как мы, много.
Что же получается? В новой демократической системе я не олигарх, не капиталист. Наверно, все-таки предприниматель, да и то частично. Я не делаю карьеру в российском бизнесе, закален постоянными стрессами. Привык к тому, что в законы, принятые вечером, уже утром вносятся поправки, и читаются они так, как удобно чиновнику. Если я кому-то не понравлюсь, меня замучают проверками, судами и другими «демократическими» методами, привязанными отобрать или уничтожить бизнес. Сегодня высшие должностные лица государства говорят о необходимости изменить ситуацию. Но от слов до дела – больше расстояние.
Мне как руководителю необходимо уметь немедленно адаптироваться к переменам, быстро находить и применять новые формулы работы, уметь противостоять давлению, что требует гибкого ума, готовности к риску в сочетании с трезвым расчетом.
Говорят, труднее всего жить и работать в эпоху перемен. Но я надеюсь, выживем. Помогут нас в этом природный талант и способность справляться с постоянными конфликтами и нестандартными ситуациями.
Нас много, кто на переломе не бросил свою организацию. Реорганизовав ее в частности предприятие, а по существу – народное, так как акционерами стали сотрудники и рабочие этого же предприятия. Таких, как я, иногда называют «красными директорами», имея в виду руководителей советской формации. Я не обижаюсь на это. Как ни назови, остается выплатить зарплату. Сегодня это тяжелая задача. Мешает огромное количество чиновников, которые заняты единственно тем, что придумывают бесконечные штрафы, инструкции, проверки, – эти кровососы способны остановить любой бизнес.
Вот в таких условиях мы ведем свое дело, мы строим. Вы можете спросить – кто это «мы»? Отвечаю: руководители строительной отрасли. Люди, способные выживать в экстремальных условиях. Им все по плечу, не зря первый президент России в свое время возглавлял домостроительный комбинат. Но лучше бы он так и остался директором этого комбината…

Последний съезд
По складу своего характера я не политики. Конечно, жизнь страны всегда интересовала меня, и я, безусловно, принимал в ней участие, но я – строитель, человек практики, дела. Я видел и понимал, какая ожесточенная борьба ведется на политическом олимпе, однако все эти перестроечные лозунги и «словесный понос», как я называю пустую болтовню, претили мне. В российской политике меня всегда отталкивали две вещи: неискренность и постоянное вранье.
Перестройка была далеко от меня, за высокими кремлевскими стенами, где обитали уже новые российские лидеры, которые только говорили, говорили, говорили… Слова были пустыми, не обязательными к исполнению, следовательно – вредными.
Иногда мне в голову закрадывалась крамольная мысль: что, если все происходящее – простая случайность и к власти в России пришли случайные люди, которые случайно вышли из дома и случайно оказались в нужное время в нужном месте? Но – стоп! – здесь уже начинается философская категория «случайностей и закономерностей», и забираться в эти дебри я не стану по причине недостаточной теоретической подготовки. И потому просто расскажу, как я был делегатом последнего, XVIII съезда КПСС.
И вот я в Кремле, в зрительном зале Кремлевского дворца съездов, который специалисты считают одним из лучших в мире. Он вмещает шесть тысяч человек, но не подавляет размерами, а создает чувство комфорта и свободы. Раньше на этом месте стояло старое здание Оружейной палаты, а «во времена былинные» располагались постройки двора Бориса Годунова.
На фоне этого современного здания из белого уральского мрамора особенно хорошо смотрятся затейливые очертания древних крепостных башен, золотые купола соборов и церквей. Внутренние стены отделаны красным гранитом, мрамором и узорчатым бакинским туфом. В интерьерах орех. Во всем сочетание старых и современных стилей. В кремлевский комплекс дворец вписался тактично и незаметно, но не выделяется по высоте из основной массы окружающих строений.
Год 1990-й. Уже вовсю шла перестройка. Правда, что и зачем перестраивалось, мало кто из нас толком тогда представлял. Говорили все обо всем, и очень горячо, благо было дозволено. Клеймили административно-командную систему, проповедовали «социализм с человеческим лицом», но главным образом пытались ответить на два извечных российских вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?»
Михаил Сергеевич Горбачев казался спокойным, уверенным в себе, во всяком случае, внешне. К тому времени это был уже не тот всемогущий Генеральный секретарь, чьи указания выполнялись немедленно и беспрекословно. Сказывалась тяжелая внутрипартийная борьба, порожденная его же собственными реформами. Перед ним стояла трудная задача: справиться с противниками перестройки и удержаться у власти.
Молодой по сравнению с недавними «кремлевскими старцами», он буквально изучал энергию и уверенность в правоте своих слов и поступков. Поприветствовав делегатов, он немедля перешел к формированию руководящих органов съезда. Как истинный демократ, спросил у делегатов совета: какие будут соображения относительно состава президиума? Предполагалось, что все пойдет по накатанной дорожке. Но вдруг (не думаю, что это было заранее спланировано) микрофон взял шахтер и Магаданской области Блудов. У меня сохранилась стенограмма его выступления.

«– …Прошу принять следующее предложение: На основании параграфа 31 действующего Устава КПСС съезд о объявляет, о переходе всей полноты партийной власти в его ведение как высшего органа партии и поставляет:
1. Гарантировать неприкосновенность делегатов, продлить их полномочия до XXIX съезда КПСС.
2. Объявить отставку ЦК КПСС во главе с Политбюро и не избирать в члены руководящих органов съезда за развал работы по выполнению Продовольственной программы, решений XXVII съезда КПСС и XIX партконференции.
Персональную оценку каждому секретарю ЦК, каждому члену Политбюро дать на съезде.
Прошу поставить вопрос на голосование».
Зал затих. Растерялся и Горбачев, но быстро справился с собой:
– Думаю, что к этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас будем продолжать работать по программе. Так, товарищи?
Кто – то из первого ряда громко поддакнул:
– Да!
Михаил Сергеевич удовлетворительно кивнул, мне показалось, что он обрадовался даже такой поддержке.
– Хорошо. Относительно президиума можно ставить на голосование?
Тот же голос немедля поддержал генсека, хотя остальные помалкивали. Но генсеку было достаточно и этого. Съезд пошел своим чередом. А жаль. Революционное предложение Блудова мне понравилось, хотя и я и многие другие делегаты понимали, что не по собственной инициативе просто магаданский шахтер озвучил столь радикальное предложение, за ним стоят определенные и весьма влиятельные люди.
Заседал съезд почти две недели, со 2 по 13 июля. Первые семь дней я бы определил, по аппаратной терминологии, периодом «убалтывания» делегатов. То есть доведения их до крайней степени физического и морального утомления, когда у человека остается только одно желание – побыстрее вырваться из этого партийного вертепа и вернуться домой.
Мы детально обсуждали все возможные резолюции, ломали вокруг программного заявления съезда под названием «К гуманному, демократическому социализму» (в кулуарах его именовали «туманным»). Мы заслушивали многословные и нужные отчеты членов Политбюро, заседали в разного рода секциях, создавали какие-то комиссии, пытались разобраться в лавине бумаг, обрушившейся на делегатов. Бумаги эти были отпечатаны тиражом 130 тысяч экземпляров, а их общий объем составлял свыше миллиона страниц!
На московских улицах стояла жара. Делегаты получали известия о вызревшем небывалом урожае. Всем хотелось домой, уже сочинили стишки, которые зашелестели по рядам: «Травы не скошены, бабы заброшены, зерно опадает… съезд заседает».
Вечером 9 июля началась заключительная фаза съезда, продолжавшаяся до вечера следующего дня. Горбачев предложил делегатам новую редакцию Устава КПСС, что, по сути, означало: в стране провозглашается новая партия федералистского типа. Республиканские организации самостоятельны в разработке программных и нормативных документов, структура вертикального соподчинения упраздняется, партийные комитеты из органов «руководящих» переводится в «исполнительные», лишь «координирующие» деятельность первичных парторганизаций. Генеральный секретарь ЦК избирается на съезде, что выводило Горбачева из-под опеки Пленума ЦК и качественно усиливало его контроль над КПСС.
Началось выдвижение кандидатур. Появились и альтернативные кандидаты, но больше для отвода глаз: никаких реальных перспектив у них не было. Самые отчаянные прямо с мест выказывали недоверие Горбачеву. Он все же победил, но далеко не с прежней легкостью: из 4683 делегатов 1116 проголосовали против. На предыдущем съезде такое было бы просто немыслимо.
При закрытии съезда Горбачев сказал: «Тот, кто рассчитывал, что это последний съезд и на нем состоятся похороны КПСС, тот опять просчитался, КПСС живет и будет жить».
Его пророчество не сбылось? Как знать.
Что еще запомнилось? Переполненный зал Дворца съездов. Кроме делегатов здесь бродили несколько сотен приглашенных рабочих и крестьян с неясными полномочиями, они вели себя, как экскурсанты, усиливая общую сумятицу в зале. А еще иностранные гости, помощники народных депутатов, сотрудники аппарата ЦК КПСС, журналисты, переводчики, техническая обслуга. Шеститысячный зал заседаний упакован под завязку. Общая атмосфера – напряжение, какая-то неясная тревога, постоянное ожидание чего-то чрезвычайного, вплоть до отдельных истерик и провокаций.
Я смотрю старые записи, сделанные мною на съезде. Это первые впечатления, первые вопросы, которые уже тогда мучили меня. Я говорил о Блудове, который заставил Горбачева на мгновение утратить дар речи. Но вот у микрофона делегат Юрий Болдырев, ленинградец. Он предлагает внести в повестку дня съезда еще более экстравагантный, чем у Блудова, вопрос: «О политической ответственности КПСС перед народом». Удивительно! Горбачев ставит на голосование: больше тысячи «за»!
Не принято, но ясно: почти четверть общего числа делегатов являются наиболее радикальными «перестройщиками, это опора Горбачева и на этом съезде и, судя по всему, в дальнейшей политической жизни.
Не обошлось и без скандалов. Самый яркий устроил Борис Николаевич Ельцин. Сначала предложил переименовать КПСС в партию «демократического централизма» и разрешить свободу фракций, запрещенную с 1921 года. Предложение было освистано «агрессивно-послушным большинством». И тогда Ельцин громогласно заявил о своем выходе из КПСС. С трибуны он сошел уже беспартийным. Помимо «боли в сердце от расставания с партийным билетом», он, похоже, испытывал при этом плохо скрываемое удовольствие от очередного удачного «фитиля» Горбачеву, которого уже тогда считали основным политическим конкурентом.
А потом был разлад в команде Горбачева, жестокая борьба Яковлева и Лигачевым, Рыжков, свалившийся с инфарктом, конфронтация с Ельциным.
Я видел, как делегаты съезда в массовом порядке вместе с мандатами сдавали свои партийные билеты и уезжали домой. Для меня тогда это было удивительно, я расценивал это как малодушие и предательство.
Что еще запомнилось? Конечно, встречи. Их было много, самых разных. Да и могло ли быть по-другому? Весь цвет страны собрался тогда во Дворце съездов. Расскажу о некоторых.
Там же я подружился с ленинградцем Александром Демидовым.
В конце восьмидесятых его имя было у всех на устах: на съезде народных депутатов СССР он стал первым, избранным на альтернативной основе, причем в жесткой конкурентной борьбе. Он рассказывал мне, как это произошло. Выборы были настоящие. Во всяком случае, больше на них походили, чем сейчас.
Сам Демидов пошел на Невский и за десять рублей у свободного уличного художника сделал свой портрет с призывом «Голосуйте за А. И. Демидова». Затем в редакционно-издательском отделе института напечатал двести экземпляров, и с этой простенькой агитацией победил.
Победил Демидов, став народным депутатом СССР. Он по-прежнему работает в объединении ДОМО, не захотел воспользоваться открывшимися возможностями, как некоторые «лаборанты», попав во власть. Я горжусь дружбой с ним, хотя встречаемся, к сожалению, редко.
Яркими, волнующими, хотя и мимолетными были встречи с Михаилом Ульяновым, Владиславом Стржельчиком, Валентиной Терешковой. Я задавал вопросы Горбачеву, Лукьянову, Рыжкову, Лигачеву, Яковлеву, Шеварднадзе…
В верхней части Дворца съездов был великолепный банкетный зал, он такой величины, что был способен сразу принять шесть тысяч человек, чтобы они могли довольно быстро поесть. Именно здесь я и встретился с Михаилом Александровичем Ульяновым.
Любили его все без исключения, а знали в основном по кино. Но среди героев экрана, которых он сыграл, больше всех, по-моему, запомнился маршал Жуков. В этой роли он снимался в общей сложности больше четверти века. Когда в одном из российских городов возникла идея поставить прославленному полководцу памятник, местный скульптор не стал усложнять задачу: он вылепил маршала с Михаила Ульянова. Так и стоит теперь на центральной площади провинциального российского города бронзовый актер, а на постаменте выбито золотом: «Великому полководцу Георгию Жукову».
Встреча наша вышла так.
Утром в гостинице «Россия», где мы жили, у нас был легкий, почти на бегу, завтрак. И сразу – в Кремлевский дворец. После утреннего заседания, долго и нудного, отчаянно хотелось есть. Справедливости ради скажу, кормили нас не бесплатно, как утверждали в народе, но деньги мы платили такие «смешные», что об этом не стоит и говорить. Ассортимент же был необыкновенно богатый, особенно по тем временам – это же был девяностый год, магазины зияли пустыми прилавками, страна сидела на карточках.
В тот день я с кем-то заговорился в зале заседаний, и в столовую попал уже в конце перерыва. Только расположился за столом, зазвенел звонок. Зал быстро опустел. Я оглянулся: по соседству допивал чай Михаил Александрович Ульянов. Я поставил на поднос все мое «добро» и подошел к нему.
– Здравствуйте, Михали Александрович! Можно к вам?
Он внимательно посмотрел на меня. Вид у него был сосредоточенно-мрачный.
– Можно.
Мы молча пили чай, торопиться было некуда. Я знал, что двери в партер, где сидела наша делегация, уже закрыты. А на балкон можно свободно зайти в любое время.
Я придумывал, как начать разговор. Но первым спросил он:
– Вы откуда?
– Из Ленинграда.
– Прекрасный город, у меня там много друзей…
– Я хотел бы быть в их числе…
Почему я это сказал, и сам не знаю. Сказал – и испугался, вдруг подумает: нахал, любитель автографов…
Он улыбнулся:
– Как вас звать, новый друг?
– Как и вас – Михаил, только отчество – Константинович.
– Где вы работаете?
– Я строитель, управляющий трестом.
– Завидую.
– Чему, Михаил Александрович?
– Как чему? Вашей работе!
– А я вашей завидую…
Он поморщился, как от зубной боли.
– Если бы вы знали, хотя отчасти, закулисную жизнь актеров, вы бы так не говорили. Ну, бог с ними! Как вам здесь работается?
– Тяжело. Долго, а главное – много пустословия, болтовни.
Ульянов немного помолчал, потом сказал, никому, в пространство:
– Да, спектакль этот затянулся.
Мы вышли из банкетного зала, он протянул мне руку.
– Всего хорошего!
– До встречи, – ответил я, и он улыбнулся во второй раз.
Для меня эта случайная встреча была радостью, я долго не мог успокоиться и, как мальчишка, рассказывал о ней встречным и поперечным.
Шли годы, я видел Ульянова только в кино. Его роль как в картине «Ворошиловский стрелок» потрясла меня. Михаил Александрович сыграл ее как всегда талантливо, пронзительно и достоверно. «Всю жизнь живу впрок – сначала хлеб, потом спички, теперь вот оружие», – с горькой иронией говорит его персонаж, и в этих словах суть фильма, как я ее понимаю. Не только старый машинист, униженный и оскорбленный, жил тогда «впрок» – так жила вся страна…
Вторая наша встреча все-таки состоялась, и в обстановке, которую тогда, на съезде, было даже трудно представить себе.
В сентябре 2005 года Кириллу Юрьевичу Лаврову, художественному руководителю БДТ, исполнилось восемьдесят лет. В числе приглашенных, я участвовал в подготовке поздравления юбиляра, потому что в к тому времени уже был в театре здание сидящего на диванчике Ульянова. Они беседовали, вероятно, о студии, потому что Кирилл Юрьевич, как только я показался на пороге, сказал своему московскому гостю:
– Вот, Михаил Александрович, человек, который построил то, что вы только что видели…
Ульянов посмотрел на меня и удивленно поднял брови:
– Здравствуйте, мой ленинградский друг! Помнится – Михаил Константинович?
Лавров удивился, да и я, признаться, тоже.
– Вы знакомы?
– Давно, – сказал Ульянов, пожимая мне руку. – Молодец, доброе дело сотворил для театра…
Мне было приятно, что через столько лет человек не забыл нашей мимолетной встречи, каких у него в жизни было великое множество.
Наверное, многие видели эксцентричную комедию Дмитрия Астраханова «Все будет хорошо». Снимали ее под Питером, в старом полуразрушенном доме, большинство жителей которого были законченными алкоголиками или немощными стариками. Не съемочную группу они никакого внимания не обращали – веселье здесь продолжалось и днем и ночью. И лишь единственный раз эта компания воздержалась от выпивки, когда на съемки приехал Михаил Ульянов. Ради любимого артиста жители коммуналок скинулись и купили чудовищную бесполезную, в их понимании, вещь – огромный букет цветов. Они вручили цветы Ульянову, явившись пообщаться с актером в полном составе.
Всех героев Ульянова, и положительных, и даже отрицательных, всегда отличала прямота суждений. В жизни он был такой же.
При Советской власти был членом ЦК партии, заседал на съездах, имел звания героя Социалистического Труда. Потом страна стала другой, и люди стали другими, а он оставался прежним. Его любили люди самых разных идейных убеждений, и даже не имеющие таковых вовсе. Он был востребованным до конца своих дней. Он был добрым человеком, добро являлось для него целью, потребностью, смыслом жизни. Таким он мне и запомнился.
В составе ленинградской делегации на съезде было много интересных людей. Некоторых политиков мы знали еще по прямым телерепортажам со Съезда народных депутатов, которые смотрелись, как телевизионные шоу. Но среди всей нашей делегации выделялся Владислав Игнатьевич Стржельчик. Он таким был создан, его нельзя было не заметить. Сразу же запомнилось его выразительный бархатный голос, его деликатность, обходительность, юмор. В гостинице «Россия»» наши номера были рядом. Помню каждодневное утреннее приветствие: «Здравствуйте, Михаил! Давай подзаправимся и пойдем решать судьбы страны». В то время я, как и многие его зрители, мог даже не знать всех его званий и регалий, но было достаточно увидеть его имя на афише, чтобы обязательно пойти на спектакль. Я ходил «на Стржельчика».
Как никому другому, ему удавалось роли князей, вельмож, генералов и царей. Его отличали великолепная осанка, барственный облик, умение носить мундиры и камзолы. В его послужном списке – Александр II, Наполеон, Нарышкин… Оглушительный успех получила картина Евгения Ташкова «Адъютант его превосходительства», в которой Стржельчик сыграл роль генерала Ковалевского.
На съезде мы встречались почти каждый день. Вроде бы ничего особенного, выдающегося он не говорил, но актерская натура заставляла его и тут владеть вниманием окружающих. Он смешно рассказывал театральные и околотеатральные истории, каких знал неисцелимое множество. Очень точно изображал своих коллег, а попутно и политических деятелей. Это как-то разряжало напряженную обстановку, которая царила в зале. На память оставались наша совместная фотография и автограф Владислава Игнатьевича в моей делегатской книжке.
В моей памяти он остался удивительно простым человеком. Мне, как прежде, хочется выпить с ним чашечку кофе и поговорить. О чем угодно, тем более, сейчас достаточно тем для разговора. В первую очередь о театре, его любимом БДТ, в театральную студию при котором он поступил еще до войны. Только пройдя всю войну, окончил ее и стал актером театра. Всю жизнь он хранил благодарность своим учителям – Борису Андреевичу Бабочкину и Юлию Яковлевичу Райзману, не мыслил своего творчества без театрального кудесника Товстоногова, без режиссера Ташкова, без актера Черкасова, без композитора Шостаковича…
Встреч и событий на съезде было множество. Были необыкновенные смелые выступления, были скандалы, «захлопывания», рождались крылатые выражения и афоризмы. А по сути – это рождалась наша новая жизнь, рождалась в муках, сомнениях и поисках, которые продолжаются до сих пор.

Ода театру
Театр. О нем можно говорить бесконечно. Театр несет в себе высокое предназначение. Он дает зрителю повод для размышления о только что прожитом. Да, именно прожитом, так как главную роль в театре занимает зритель. Он вместе с актерами проживает сразу несколько ролей. Зритель, сидя в зале, может одновременно видеть себя в роли главного героя и статиста. Во время спектакля он улавливает не только интонации и эмоции актеров, но даже их мимику. Невозможно оставаться равнодушным во время спектакля, да и после выхода из театра, без глубоких впечатлений, если спектакль является произведением высокого искусства.
Кино не может нам дать того, что дает театр. Казалось бы, та же самая игра актеров, и даже есть больше возможностей приблизиться к совершенству путем долгой и кропотливой работы над каждым кадром, но чего-то не хватает. А не хватает импровизации актеров, их «живых» эмоций. Не хватает участия зрителя, того главного героя, для которого это все создается. Даже книга, на мой взгляд, не всегда способна помочь усвоить нужные идеи, ради которых она написана. Театр поможет человеку, не до конца понявшему суть книги, запутавшемуся в ее сюжетных линиях, неверно интерпретирующему то, что хотел сказать автор книги.
Театр не изобретает велосипед, театр всего лишь воплощает на сцене маленькие кусочки из нашей жизни. Причем на сцене зрителю становится видны детали, которые в повседневной жизни он не замечает. Да, люди играют на протяжении всей жизни, и иногда это происходит автоматически. Часто не замечают, где заканчивается грань между настоящим и наигранным. И в дальнейшем воспринимают это как нормальное поведение, будто так и должно быть. Некоторым игра в жизни помогает (чтобы разобраться и понять самого себя, чтобы сделать шаг вперед), а некоторым ломает всю жизнь, хотя сами они долгое время этого не замечают или нехотя замечать.
Замечательные слова Уильяма Шекспира: «Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы, и каждый не одну играет роль».
На сцене мы с самого начала нашей жизни, с тех пор, как стали говорить. Подобрать слова и сказать их с такой интонацией, чтобы поверила мама, а сестры были наказаны.
Театр – это жизнь, он вобрал в себя всю многогранность темпераментов и характеров людей. Каждому из нас приходится исполнять различные роли: то мы робки, безнадежно влюблены, то решительны – вот она, игра чувств, эмоций, страстей, характеров.
Но не всегда так просто, как кажется на первый взгляд, потому что не каждому человеку дан дар от Бога – хорошо играть. Да, конечно, жизнь – не игра, не спектакль, в ней каждому – есть у него дар или нет – нужно играть свою роль, и играть ее с достоинством и честью. Наша жизнь – это не репетиция, где можно переиграть заново ту или иную сцену. В реальной жизни иногда очень хочется исправить свои ошибки, переиграть отдельные эпизоды заново, но время невозможно повернуть вспять. Я уверен, что любого из нас хотя бы раз в жизни мучил вопрос: «А что было бы, если бы я сделал вот так, а не иначе?». Как говорил великий Иоганн Вольфганг Гете: «Отличительное свойство человека – желать непременно все начать сначала». Увы…Вернуться назад нельзя, так же как нельзя знать, что ждет тебя впереди. Потому и существуют прошлое, настоящее и будущее.
Говорят, что судьба предначертана нам свыше, что, рождаясь, мы сразу попадаем на сцену жизни с установленными декорациями. Я осознаю это, но все-таки искренне верю, что в моем «театре жизни» я – режиссер, актер и зритель. Важная задача – найти свою роль. Даже если что-то будет не получаться, даже если будет казаться, что весь мир отвернулся от меня, – Я БУДУ ЖИТЬ! Я хочу, чтобы мой жизненный спектакль вызывал радость и печаль. Хочу, чтобы не был скучным. Хочу разукрашивать свой спектакль в такие краски, которые сам выбираю. И если это будет нужно, «я в сотый раз начну сначала, пока не меркнет свет, пока горит свеча».
Немного страшно оттого, что в конце всегда дают занавес и тушат свет. Но перед тем как наступит окончательная тишина, хотелось бы услышать аплодисменты.
В городе на Неве много театров. Но для меня есть самый любимый – БДТ имени Георгия Александровича Товстоногова. В нем я бываю часто, всегда перед этим волнуюсь, переживаю, боюсь опоздать, но удивительно – при этом прихожу одним из первых. Я смотрю на здание театры: электрические фонари освещают это замечательное место, все спокойно, красиво, радостно становится на душе. Вхожу и каждый раз впервые осматриваю все вокруг. Зал, полумрак, радостное волнение, ожидание. Люди вполголоса ведут разговор, увидев знакомых, приветствуют друг друга. Когда я нахожусь в зрительном зале театра, я испытываю удивительное чувство – чувство родства с этим местом. Мне все здесь дорого: плафон близ стены, падуга над портадом, угловые паруса, украшенные росписью с архитектурными и растительными мотивами. Портал поддерживают кариатиды. Любуюсь директорскими ложами, оформленными в виде экседр в обрамлении пышного барочного портика с коринфскими колоннами, разорванными фронтоном и картушем. Ярусы лож и балконов с позолоченными лепными украшениями, с бархатной обивкой барьеров и кресел. Чуть запрокинув голову, вижу белые облака и восемь пар амуров, непременных спутников любви и искусства. Творения Людвига Фонтана и Александра Карловича Гаммерштедта. Все пропитано их духом. Какое счастье, что рядом с ними и мой скромный труд – небольшой студийный корпус, в котором ведут репетиции. Он здесь, сразу за стеной театра, там, где артисты идут на сцену.
Вокруг красота. Я впитываю ее. И даже когда гаснет свет, она окружает меня. На сцене начинается своя, такая удивительная и настоящая жизнь. Все происходит перед моими глазами. Я чувствую свое дыхание и дыхание героев. Волнует только происходящее на сцене – сопереживаю, страдаю и радуюсь. Внезапно…Конец! Аплодисменты…Все единым порывом стоя аплодируют, и хочется приветствовать актеров как можно дольше. В глазах зрителей благодарность, каждый думает о чем-то своем, особом.
Выхожу на Фонтанку. На улице уже темно. И мысли какие-то другие: нет суеты, тревог, проблем. Хочется как можно дольше сохранить в душе это ощущение… Побывал в особом прекрасном мире. Смотрю на темную воду, совершенно спокойную. Она лижет и ласкает гранитную набережную, успокаивая и заставляя сделать переход в теперешнюю жизнь.
Как зарождается странное, порой мучительное, порой легкое, сладостно-восторженное состояние именуемое «любовь к театру»? Вероятно, у всех это происходит по-разному, в зависимости от возраста, воспитания, уровня культуры, места жительства и т. д. Но есть и общее – однажды возникнув, это состояние не покидает человека уже никогда. Очень точно это описал Михаил Афанасьевич Булгаков в своем «Театральном романе»:

«…Вьюга разбудила меня однажды. Вьюжный был март и бушевал, хотя и шел уже к концу. И опять, как тогда, я проснулся в слезах. Какая слабость, ах, какая слабость! И опять те же люди, и опять дальний город, и бок рояля, и выстрелы, и еще какой-то поверженный на снегу.
Родились эти люди в снах, вышли из снов и прочнейшим образом обосновались в моей келье. Ясно было, что с ними так и не разойтись. Но что же делать с ними?..
…Тут мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что-то цветное. Присматриваясь, щурясь, я убедился в том, что это картинка. И более того, что картинка эта не плоская, а трехмерная.
…Я отчетливо слышал звуки рояля. Правда, если бы кому-нибудь я сказал бы об этом, надо полагать, мне посоветовали бы обратиться к врачу. Сказали бы, что играют внизу под подом, и даже сказали бы, возможно, что именно играют. Но я не обратил бы внимания на эти слова. Нет, нет! Играют на рояле у меня на столе, здесь происходит тихий перезвон клавишей. Но этого мало. Когда затихает дом и внизу ровно ни на чем не играют, я слышу, как сквозь вьюгу прорывается и тоскливая и злобная гармоника, а к гармонике присоединяются и сердитые и печальные голоса и ноют, ноют. О нет, это не под подом! Зачем же гаснет комнатка, зачем на страницах наступает зимняя ночь над Днепром, зачем выступают лошадиные морды, а над ними лица людей в папахах. И вижу я острые шашки, и слышу я душу терзающий свист…
…И ночью однажды я решил эту волшебную камеру описать. Как же ее описать? А очень просто. Что видишь, то и пиши, а чего не видишь, писать не следует. Вот: картинка загорается, картинка расцвечивается. Она мне нравится? Чрезвычайно. Стало быть, я и пишу: картинка первая. Я вижу вечер, горит лампа. Бахрома абажура. Ноты на рояле раскрыты. Играют «Фауста». Вдруг «Фауст» смолкает, но начинает играть гитара. Кто играет? Вон он выходит из дверей с гитарой в руке. Слышу – напевает. Пишу – напевает.
…Ночи три я провозился, играя с первой картинкой, и к концу этой ночи я понял, что сочиняю пьесу. В апреле месяце, когда исчез снег со двора, первая картинка была разработана. Герои мои и двигались, и ходили, и говорили…».
В этом отрывке Михали Афанасьевич описал свое собственное рождение – рождение Булгакова-драматурга. Оно было странным, причудливым, маловероятным, и в то же время необыкновенно точным психологически.
Так рождаются не только драматурги, но и зрители, только вместо маленькой освещенной коробочки-камеры, в которой движутся и говорят крошечные человечки, – сцена тетра. Она еще закрыта, но когда в зале погаснет свет и тяжелые малиновые волны занавеса раздвинутся, открывая декорации, сердце начинающего театрала забьется учащенно-радостно в ожидании чего-то необыкновенного, иного, с чем он еще никогда не сталкивался.
Настоящий профессиональный театр я увидел очень давно. Пятнадцатилетним мальчишкой я приехал из сибирской деревни в огромный город Иркутск. Нечего и говорить, что при первом знакомстве Иркутск показался мне поистине сказочным, недаром у него есть второе имя – «жемчужина Восточной Сибири».
В старой части Иркутска – неповторимые архитектурные ансамбли Драматического театры и Театра музыкальной комедии, нарядное здание в мавританском стиле – краеведческий музей, домик декабриста Трубецкого и, конечно, Ангара, непохожая ни на одну реку мира.
Первым спектаклем, который я посмотрел в иркутском драматическом театре, стал гоголевский «Ревизор». Я не смогу в точности описать, что со мной происходило во время представления, однако мои соседи – пожилая семейная пара – неодобрительно поглядывали в мою сторону. Видимо, я слишком бурно выражал свои эмоции – смеялся громче, чем положено, аплодировал дольше всех, пока не закрылся занавес…В общежитие студенческого городка я возвращался поздно, когда уже стояла прохладная осенняя ночь. Мое тогдашнее состояние можно определить как восторженно-бурное, даже идиотическое. Необъяснимый подъем владел мною: я корчил рожи, воображая себя главным героем, жестикулировал, говорил какое-то нелепости…Хорошо, что улицы в тот поздний час были уже пустыми и некому было наблюдать мое в высшей степени странное поведение.
Театр входил в мою жизнь, я почувствовал это. И уже позже, когда я работал, посещение театра всегда для меня было праздником. А бывая в командировке в других городах, всегда посещал местные драмтеатры, показатель, что был твердо убежден: театр – лицо города, показатель его духовного уровня. Кроме того, в любом, даже самом маленьком провинциальном театре всегда найдется то, что достойно удивления и уважения.
Иркутский драматический театр появился в 1850 году, когда генерал-губернатор Николай Муравьев-Амурский, большой театрал, уговорил труппу странствующих актеров остаться в городе и поработать несколько сезонов. Первые спектакли актеры давали в Благородном собрании, а через год завершилось строительство здания театра, которое торжественно открылось постановкой пьесы Николая Полевого «Русский человек добро помнит».
Разумеется, первое здание было деревянным и просуществовало недолго – сгорело. Такая же участь постигла и несколько других театральных зданий, пока в феврале 1893 года в Петербургском обществе архитекторов не был объявлен конкурс проектов нового драматического театра в Иркутске. Из тридцати четырех представленных работ лучшим был признан проект профессора архитектуры Виктора Шретера.
Современники считали иркутский театр лучшей постройкой этого типа в России, настоящей архитектурой жемчужиной. Здание поражало не только убранством зала, но и совершеннейшей акустикой. В 1995 году театру был присвоен статус памятника исторического и культурного наследия федерального значения.
В Иркутск приезжали на гастроли крупнейшие мастера русского театра: К. А. Варламов, В. П. Далматов, П. Н. Орленев. Не раз побывал в городе передвижной театр П. Гайдебурова, здесь играла труппа Малого театра, подолгу гастролировали актеры театра Ф. Корша.
Нет-нет, я не был театральным «фанатом, не караулил артистов у служебного входа, не клянчил автографов, но каждое посещение театра для меня, а позднее для моей семьи, было праздником.
В город на Неве я попал уже взрослым, сложившимся человеком. Театральной жизни города я тогда не знал совсем, некоторые ленинградские труппы видел в Сибири на гастролях и судил о них по одному-двум спектаклям. Но этого было достаточно, чтобы сразу и навсегда влюбиться в Большой драматический театр, возглавляемый Георгием Александровичем Товстоноговым. Теперь театр носит имя прославленного режиссера…
Я точно знаю, что Большой драматический театр похож на отдельное государство с очень маленькой территорией, но с колоссальным влиянием. Население страны невелико.
Прирастает население медленно – каждого стороннего проверяют раз, а потом еще раз, а потом берут… на испытание! Ни о каком естественном приросте не может быть и речи: дескать, и сын подрос, я замуж вышла, а у меня подруга жизни завелась – так давайте и их в нашу общую страну. Да?.. Ничуть! Речи об этом быть не может. Наоборот, родственные отношения делают проверки и испытания еще более строгим. А вот убыль населения идет только естественным путем. Границы государства – стены театра.
Знамя театра – это Георгий Александрович Товстоногов. Имя его увековечено. Одно из лучших театральных зданий Петербурга – бывший Суворинский театр, бывший театр Горького – носит его имя.
Сегодня БДТ – именно в силу давней своей истории – находится в затруднительном положении, на перекрестке мнений и суждений о себе. Театрам – легендам сложнее других выживать в современной культурной ситуации. Почему? Начну издалека.
Собственно, настоящая история БДТ начинается после Октябрьской революции. Открылся новый театр 15 февраля 1919 года спектаклем «Дон Карлос» Ф. Шиллера в помещении Большого зала консерватории. Первый театр советского драматического искусства замышлялся как театр героического репертуара, масштабных образов, «великих слез и великого смеха». Рожденный героической эпохой, он должен был передать ее особое величие. Главным идейным вдохновителем нового театра был М. Горький. в первые годы ставились преимущественно классические пьесы, в которых акцентировались тираноборческие, свободолюбивые мотивы. В труппу пришли крупные актеры Н. Юрьев, главный романтический премьер Александрийской сцены. Главным режиссером стал А. Лаврентьев, который осуществил постановки «Дон Карлос», «Отелло» и «Король лир». Спектакли ставили также Н. Петров – «Двенадцатая ночь» У. Шекспира, «Рюи Блаз» В. Гюго; Б. Сушкевич – «Разбойники» Шиллера; А. Бенуа – «Слуга двух господ» К. Гольдони и «Лекарь поневоле» Мольера. Художники А. Бенуа, м, Добужинский, В. Щуко и композиторы Б. Асафьев, Ю. Шапорин в тесном контакте с режиссерами стремились придерживаться традиций сценического романтизма.
Больше значение для судьбы театра имело привлечение на должность председателя директории БДТ поэта А. А. Блока. Меня интересовала должность поэта, и когда после поисков я выяснил, что Александр Александрович был по существу художественным руководителем БДТ, для меня это было удивительно. Со школьной скамьи Блок в моем сознании – пролетарский поэт. Его «Двенадцать», «Скифы» мы заучивали наизусть. В юности завораживали стихи о Прекрасной даме. Об остальных его увлечениях и работе я знал очень мало. Все перекрывала его поэзия, его поэтический дар. Во время празднования 90-летия БДТ и Малой сцене театра я впервые увидел «Розу и крест» Александра Блока в постановке художественного руководителя Государственного Пушкинского центра Владимира Рецептара, когда-то служившего в Большом драматического театре. Я был потрясен, заворожен, увлечен этой историей любви и одиночества. Увидел глубокий драматизм за сказочным сюжетом, где сон и явь растворяются друг в друге, где наслаждение, радость жизни переплелись со страданием, выпавшим на долю человека. Здесь было все: гнет и справедливость, добро и зло, богатство и бедность. Блок открылся для меня новыми гранями. Выдающийся поэт, оказывается, был и выдающимся драматургом.
Но наряду с героико-романтическими постановками Шиллера, Шекспира, а также экстремальными работами театр ориентировался на кассовые спектакли, часто ставили и «облегченные» исторические мелодрамы, такие как «Заговор императрицы» А. Толстого и П. Щеголева, пользовавшиеся шумным успехом. Я знаю театр БДТ и хожу на его спектакли уже тридцать лет. Для меня он всегда прекрасен. Спектакли, как настоящая жизнь, но говорят, что такое было не всегда.
Творческий кризис БДТ, обозначившийся еще в середине 1930-х, в послевоенные годы усугубился. Театр, который носил имя Максима Горького, переживал тяжелый период. С 1949 по 1956 год в театре сменилось четыре главных режиссера. В сезоне 1953/54 года в БДТ вообще не было главного режиссера, театр управлялся режиссерской коллегией. В условиях, когда едва ли не каждый год у руля БДТ вставал новый человек, ни о каком плане развития театра, сложившейся репертуарной линии речь не шла. Режиссерская чехарда негативно сказалась на управляемости театра, актерская труппа просто «съедала» неугодных режиссеров. При том, что в БДТ в тот момент было немало талантливых актеров, штат был непомерно раздут. Все привело к тому, что БДТ в середине 1950-х был в числе аутсайдеров ленинградской театральной жизни. У театра не было «своего» зрителя, спектакли шли при полупустых залах, новые постановки негативно воспринимались театральной критикой, и финансовое положение было весьма плачевно.
Нет, я не мальчик, это дети верят в чудеса. Я уже взрослых человек, но знаю твердо, что чудеса бывают. Таким чудом стало назначение в БДТ нового художественного руководителя по фамилии Товстоногов.
Г. А. Товстоногов за шесть лет работы на посту главного режиссера Ленинградского театра имени Ленинского комсомола заставил говорить взыскательную ленинградскую театральную общественность о себе, как о талантливом и успешном режиссере. Но настоящий успех пришел к нему, когда в Ленинградском академическом театре имени А. С. Пушкина он поставил в 1955 году «Оптимистическую трагедию» Вс. Вишневского. 13 февраля 1956 года Товстоногов становится главным режиссером БДТ. Это было начало. Оно бывает в каждом деле. Даже в превращении театра в легенду.
Было очевидно, что для возвращения БДТ былой славы требуются быстрые, решительные и жесткие меры. Товстоногову были предоставлены широкие полномочия. Для проведения административной реорганизации БДТ директором театра был назначен Георгий Михайлович Коркин. «Он был жесток, он было беспощаден. Он мог все реорганизовать, уволить всех, кого надо», – говорили о нем. Совсем недавно, разговаривая с работником театра Вениамином Наумовичем Капланом, я убедился, что роль Георгия Коркина слишком преувеличена. В те времена в театре уволить кого-либо вообще было трудно: партком, профком, худсовет плюс Советская власть. Разбухшую труппу уменьшали с помощью Министерства культуры, а индивидуально решал худсовет. Директор был исполнителем, но память человеческая оставила за ним, как главным действующим лицом, участие в тех событиях. Из Ленинградского Ленкома Товстоногов пригласил в БДТ заведующую литературной частью театра Дину Морисовну Шварц. На своей первой встрече с труппой, коснувшись темы «съездания» труппой художественных руководителей театра, Товстоногов заявил: «Должен сразу предупредить: я несъедобен». В истории театра началась новая эпоха. В течение 33 лет, до самой смерти, Товстоногов возглавлял БДТ, подобно зодчему терпеливо и настойчиво возводил здание своего театра, учитывая возможности труппы в целом и каждом актера в частности, внешние обстоятельства и собственные режиссерские интересы и пристрастия. У него была своя театральная идея и огромная сила созидания. Он создал театр, который на протяжении трех десятилетий неизменно оставался одним из лидеров отечественного театрального процесса. Внутри театра Товстоногова являлся непререкаемый творческим авторитетом. В театре ничто не происходило без его соизволения. Это был хозяин. Все, что делалось в коллективе, было осуществлением его знаменитой формулы: «Театр – это добровольная диктатура». Он был диктатором, лидером, воле которого подчинялись безоговорочно. Но основывалось это подчинение не на должностном уставном величии, а на силе и непререкаемости творческого авторитета. Он был энциклопедически образованным человеком и о театре знал буквально все.
Несомненно, это была «просвещенная монархия»: актер Сергей Юрский даже придумал ей свое название – «Товстоноговия». Говорят, в театр, который до этого вел весьма посредственное существование, публика в буквальном смысле побежала. Вспоминают, что за билетами на премьеру люди занимали очередь глубокой ночью. Эпоху Товстоногова в Большом современники окрестили «золотой», а сам театр того периода стали называть «эстетический оазис». Многие говорили, что Товстоногов не руководил театром – он жил им. Он утверждал, что театр – это искусство правды, а его основная цель – достучаться до совести зрителя. Его боялись и очень любили, под его началом в БДТ была собрана одна из лучших драматических трупп страны, для которой он был абсолютным монархом и диктатором. Однако все – в глаза и за глаза – ласково называли его Гогой. Его приход совпал с «оттепелью» – оживлением общественной жизни страны после ХХ съезда КПСС. В короткий срок Товстоногов вывел театр из кризиса, превратил раздражённую труппу в сплоченный коллектив, способный успешно решать самые сложные творческие задачи. Решающим в театральной политике главного режиссера было обновление труппы и выбор репертуара. Чтобы вернуть доверие зрителя, Товстоногов начинает с непритязательных, но живых и узнаваемых пьес «Шестой этаж» А. Жери, «Когда цветет акация» Н. Винникова. В эти постановки активно вовлекается талантливая молодежь, вскоре ставшая основой обновленного коллектива. Этой молодежью были К. Лавров, Л. Макарова, Т. Доронина, З. Шарко. Они принесли на сцену живое дыхание правды, они были прекрасны. Раскрепощенные духовной атмосферой своего времени, молодые актеры вместе с режиссером утверждали нового героя – внешне совсем не героического, но близкого каждому в зале, светящегося внутренней красотой и талантом человечности. Постановки произведений современной драматургии – «Пять вечеров» А. Володина с необыкновенно тонким дуэтом Е. Копеляна и З. Шарко; «Моя старшая сестра» того же А. Володина с блистательным Т. Дорониной и Е. Лебедевым; «Иркутская история» А. Арбузова – шли параллельно с тщательной работой над русской классикой, в которой режиссер находил необыкновенную актуальность для сегодняшнего дня. Спектакли «Идиот» по Ф. Достоевскому, «Варвары» М. Горького, «Горе от ума» А, Грибоедова, «Три сестры» А. Чехова, «Мещане» М. Горького стали крупными событиями духовной жизни общества и определили лидирующее положение БДТ в отечественном сценическом искусстве. Особый интерес вызывала сложившаяся в БДТ форма «спектакля-романа», которому свойственны обстоятельства и тонкость психологического анализа поведения персонажей, укрупненность образов, пристальное внимание к внутренней жизни всех действующих лиц.
«Варвары» М. Горького оказался первым спектаклем, превратившим еще недавно разнородную труппу БДТ в мощный и богатый звучаниями ансамбль, где режиссером были подготовлены и обеспечены большие актерские победы П. Луспекаева – Черкуна, В. Стржельчика – Цыганова, В. Полицеймако – Редозубова, З. Шарко – Кати, Т. Дорониной – Надежды, Е. Лебедева – Монахова.
Событием в театральной жизни страны стали постановки «Идиота» с И. Смокнутовским в Главной роли. Спектакль, в котором особенно ясно проявился новаторский стиль режиссера: неуловимый в своей многоликости, с одной стороны, и внешней неброскости – с другой. Режиссер творит через актеров, вместе с актерами и раскрывает их индивидуальности часто неожиданно для них самих.
Никакой замысел не существует для Товстоногова вне артиста. Критик К. Рудницкий писал: «…режиссер в актерах оживает, искусство каждого из артистов приоткрывает одну из многих граней искусства самого режиссера…». Поэтому главная работа в театре – работа с автором и артистом. Главный итог работы – создание ансамбля высочайшей культуры, который может решать сложнейшие творческие задачи, добиваться стилистической целостности в любом спектакле.
Контакт со зрительным задом в спектаклях БДТ всегда обострен. Но были спектакли, где это условие становилось первостепенным. Так был поставлен спектакль «Горе от ума» с трагическим и одновременно эксцентричным Чацким – С. Юрским, который искал соратников в зале, обращаясь в зрителям с юношеской непосредственностью, надеясь на понимание.
В каждом спектакле Товстоногова – свой способ со зрителем, будь то «История лошади» с Е. Лебедевым в роли Холстомера, будь то Чехов, Горький или Гоголь, где режиссер ставит самые жестокие вопросы перед своими героями, а значит, и перед зрителями. При этом новизна прочтения возникает у режиссера из глубины прочитанного текста, из тех его пластов, что еще не были увидены и изучены. Секреты своей режиссуры Товстоногов раскрыл в своей замечательной книге «Беседы с коллегами». Собственно, он никогда не делал из своей работы никаких секретов, но в данном случае Георгий Александрович предоставил читателям возможность побывать на его многочисленных репетициях и прикоснуться к великому театральному таинству – созданию спектакля «Ревизор».

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70900576?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.