Главная страница | Эротические романы | Иль Догхр. Проклятие Эмира

Иль Догхр. Проклятие Эмира
Ульяна Соболева
Проклятие эмира #2
Ахмад
Я взял ее себе, чтобы превратить ее жизнь в ад, чтобы отравить каждую секунду ее существования. Но тогда почему отравленным себя чувствую я? Эта женщина мое адское проклятие, и я не знаю хочу ли я убить ее…или готов любить до одержимости.
Вика
Меня поработил монстр с жутким лицом и изувеченным телом. Я солгала и призналась ему в любви, чтобы выжить…Теперь мне придется притворяться или умереть…

Иль Догхр. Проклятие Эмира
Ульяна Соболева

Глава 1
Когда ОН появился, я посчитала это спасением, я ощутила себя в безопасности. Но ненадолго…Я видела, как Ахмад бросился вперед и буквально в прыжке поймал мою пулю плечом, а потом выхватил пистолет у Рамиля и хладнокровно выстрелил ему в лоб. Рамиль завалился на моего мужа, он подхватил его под руки и аккуратно опустил на пол гостиничного номера. Закрыл ему глаза. Какое-то время смотрел на труп своего сына. Его губы шевелились, но он молчал.
Я не знаю, о чем он думал в этот момент. Сейчас мне видна изуродованная часть его лица. И она жуткая, похожая на маску смерти. Рытвины ожогов, приподнятый уголок рта, опущенное веко, изувеченная бровь. Но, наверное, впервые это не показалось мне страшным…Страшно стало тогда, когда он бросился меня закрывать собой. Стало страшно, что Рамиль убьет его. А еще…мне не верилось, что кто-то совершил нечто подобное ради меня – рисковал своей собственной жизнью. Особенно он, тот, кто всем своим видом олицетворял смерть. Я бы его самого назвала смертью. Всегда во всем черном, никогда не улыбается, всегда злой взгляд или полный ненависти. Голос такой, что мороз пробирает по коже. Но этот человек спас меня…И я не знаю, зачем он это сделал.
Ахмад повернулся ко мне, поднял с пола. Он всматривался в мое лицо, в мои глаза, и его собственные были полны жгучей тьмы, к которой я уже привыкла, тьмы, которая наполняла его душу и его сердце, но которой я больше не боялась. А зря. Я только коснулась этой тьмы, я только окунула в нее кончики пальцев, а впереди еще полное погружение, и кто знает, не сожрет ли меня в этом мраке его голодный и жаждущий крови зверь.
Потом эмир надел на меня свой пиджак, поднял на руки и вынес на улицу. Несколько часов мы ехали в машине, и когда я прижалась к его плечу, пряча свое лицо, он не оттолкнул меня, но и не обнял. Мой муж продолжал смотреть вперед перед собой. Нет, его руки не дрожали, они спокойно лежали у него на коленях. Только сейчас я заметила, что все костяшки пальцев сбиты и покрылись кровавыми корками. Захотелось коснуться его руки. Но я не посмела.
Я не знала, о чем он думает и почему молчит, и те мгновения, когда я решила, что теперь мне ничего не угрожает, окончились ровно тогда, когда я переступила порог нашей спальни. От ужаса у меня все похолодело внутри – я увидела веревку, перекинутую через балку под потолком. Раньше этой балки не было. Значит он отдал приказ, чтобы ее установили. Виселицу. Для меня. Я поняла это по его взгляду из-под черных густых бровей. Взгляду, которым он смотрел на меня, пока я стояла на пороге и с ужасом смотрела на место казни.
Боже, что должно происходить в твоей голове, если ты стоишь и сам своими руками мастеришь виселицу для той, кого ты назвал своей женой. Мастеришь ее прямо в своей спальне. Что с тобой сделали? Кто с тобой это сделал? Кто превратил тебя в чудовище, Ахмад? Кто сожрал твою душу и разорвал сердце? Ведь его у тебя больше нет. Я готова была узнать эту тайну. Я хотела ее узнать. Потому что такими не рождаются. Господь Бог создает нас всех равными, создает нас изначально хорошими, открытыми, безгрешными и невинными.
Сколько боли и ужасов нужно вынести, чтобы наполниться ими настолько…чтобы начать нести и сеять вокруг себя смерть с таким равнодушным спокойствием. Значит я умру прямо здесь? В этой спальне? Там, где… где он лишил меня невинности и сделал своей женщиной? За этим Ахмад привез меня сюда?
Эмир повернулся ко мне и тихо сказал.
– Становись на стул, надевай на шею петлю. Пришло время исповедоваться, или как у вас, православных это называется! Исповедаться и умереть!
– Я больше не православная!
Сказала гордо и посмотрела с вызовом ему в глаза. Удивление, интерес, но не более. Все это тонет в диком мраке.
– Да? Почему я об этом не знаю?
– Я не успела сказать…
– Тем хуже для тебя. Прелюбодействующая мусульманка будет покарана еще строже. Так что скажи спасибо, что все остается в стенах этой комнаты, а могло бы быть и хуже.
– Меня бы закидали камнями?
– Ооо, я вижу, ты хорошо осведомлена. А теперь встань на стул и надень петлю на шею.
Я подошла к стулу, залезла на него, встала во весь рост, подняла голову и посмотрела на веревку. Она раскачивалась под потолком с жуткой петлей на конце.
– Надевай.
Дрожащими руками надела на шею петлю, судорожно хватая воздух пересохшими губами. Смотрю ему в глаза и вижу, как они вспыхивают. Ему нравится то, что он видит, и в тот же момент это какое-то отчаянно мрачное наслаждение.
– Ты…ты спас меня от пули Рамиля…ты был ранен. Зачем?
– Как зачем? Чтобы убить тебя самому! Рассказывай! Все! По очереди! Но учти, любая фальшь, ложь, что-либо, что мне не понравится, и выбью, на хрен, стул из-под твоих ног, поняла?
Кивнула, сжимая руки в кулаки и понимая, что это, и правда, моя последняя исповедь. И, скорее всего, я не смогу угодить ему и умру прямо здесь и сейчас жуткой смертью…Хотя, он прав – быть забитой камнями намного хуже.
Сегодня все изменится…
– Все эти дни я… я учила твой язык. А двумя неделями раньше я приняла ислам. Когда ты сказал, что я никогда не стану тебе настоящей женой.
– Именно поэтому ты сбежала с моим сыном?
Его губы исказил оскал, и он сделал несколько шагов ко мне. Стал напротив. Ахмад настолько высок, что, даже стоя на стуле, я ненамного выше его. Всего лишь на полголовы.
– Я…хотела видеть свою маму. Она написала смску на сотовый Рамиля. Написала, что она умирает и хочет видеть меня. Ты бы не пустил!
– А ты попросила?
Спросил с некоей горечью и провел руками по моим распущенным волосам, словно лаская, но в то же время делая это хаотично и грубо. Без всякой нежности. Мне кажется, он априори на нее не способен. Вдруг дернул сзади за петлю, и она затянулась на моей шее, заставив схватить воздух и замереть от страха. По всему моему телу прошла волна ужаса и задрожали колени.
– Один раз я просила, и ты сказал нет.
– Тебе не говорили, что пытаться стоит несколько раз? Или ты всегда сдаешься без боя?
– Я не привыкла воевать…я не хотела воевать с тобой.
– Ты предпочла сбежать с моим сыном, с тем, кого всегда любила, с тем, кому собралась отдаться в номере мотеля, и тут неожиданно появился я!
– Нет! – закричала и почувствовала, как сильнее сдавила горло веревка. – Нет! Он напал на меня! Я ему поверила…поверила, что он мне поможет, а он напал!
– Ты говорила, что любишь его…
– Это было до того, как я полюбила тебя!
Да! Это было ложью! Я выпалила ее из-за дикого страха быть казненной, из-за ужаса, который обуял меня в этот момент. Ощутила, как стул вылетел из-под моих ног…
* * *
Я ей не поверил. Никогда в моей жизни никто не говорил мне о любви. Я это слово и вслух никогда не произносил. Со всей силы ударил по стулу и правой рукой поймал девушку за талию, удерживая на весу, чтобы веревка не удушила. Она успела закричать, но тут же замерла в моих руках. Потому что одной держу, другой медленно волосы убираю с ее лица.
Отпущу и…задохнется на моих глазах, а пока держу – и она живет. И это осознание своей власти дает адские силы не отпустить. Потому что не верю, потому что знаю всем своим сознанием – лжет. Но сердце уже заходится от ее слов, дрожит, дергается и кровоточит. Словно на лед налили кипяток, и это ощущение, когда отмороженная плоть постепенно отогревается. Боль адская…но такая благодатная. Еще…еще тепла. Я так хочу отогреться…Аллаена, Вика…как же я хочу отогреться, как же я хочу узнать, что это такое – не слепнуть от мрака.
– Повтори…, – хочу слышать этот обман еще раз, хочу впитать его каждой молекулой, каждой порой своего замороженного, изувеченного тела. Своим разумом, который орет мне о лжи, но я душу этот голос всеми силами.
– Я…люблю…тебя…
– Лжешь?
Закрыла глаза, молчит. Только по щекам слезы катятся. Наклонился и языком подцепил слезу, повел по щеке вверх, слизывая, наслаждаясь ее горечью и чувствуя, как тело уже дрожит от похоти, как ее близость будит во мне изголодавшегося, бешеного зверя. И это ощущение, что она в моей полной власти на волосок от смерти, сводит с ума. Одной рукой держу, другой лицо обхватил, чтобы в глаза смотреть, чтобы видеть, как ее веки медленно приоткрылись, как пушистые мокрые ресницы взметнулись вверх, открывая залитое дождем синее небо. Открывая для меня мою персональную бездну. Приподнял за ягодицы, заставляя обхватить себя ногами, задирая платье, срывая трусики, быстро высвобождая адски ноющий член и с диким рыком насаживая ее на него. От резкого ощущения обхватившей стояк шелковистой тесноты заорал матом. Моя! Она принадлежит мне! Каждая клетка ее тела! Все мое! Никто и никогда не отберет! Я скорее убью ее, чем отдам!
Когда прижимаю лобком к своему лобку, веревка натягивается, и петля давит ее шею…глаза распахиваются, и рот приоткрывается, хватая воздух. В вены врывается наслаждение, потому что ее влагалище сильно зажимает мой член.
– Любишь? – хриплым рыком и не отпускаю, держу крепко на своем члене, пока она не кивает и не впивается руками в мои плечи, приподнимаю вверх, ослабевая натяжение. Она хватает ртом воздух, и ее шелковистое лоно ползет по набухшему члену вверх, зажимая головку. Каждым узлом, каждым шрамом ощущаю ее тесноту. Даже зашитые сучки никогда не были настолько тесны и настолько одурманивающе чувствительны.
– Любишь…значит терпи…Аллаена.
– Люблю.
– Я могу убить тебя за ложь!
– Люблю!
– Тебе будет больно меня любить!
И снова рывком на свой член до самого конца. Она закатывает глаза, а я рвусь вперед и вдыхаю в ее рот воздух, приподнимая вверх, давая вновь доступ к кислороду. По телу пробегают адские разряды электричества. Зверь, жаждущий ее боли и слез, испытывает безумный экстаз. Он буквально мечется от кайфа, стонет, рычит. То давая ей свободу, то снова убивая. Все быстрее и быстрее, насаживая на свою плоть, как тряпичную куклу. С бешеным ревом. Пока не кончаю, и сперма не брызгает в ее тело, я выдыхаю в нее свой вопль, а потом отпускаю, поднимая вверх. Дышит быстро, кашляет, рефлекторно зажимая головку и выдавливая из меня последние капли кайфа.
Срываю с ее шеи веревку и вместе с ней иду к постели, падаю на нее, наваливаясь сверху.
Удерживаю вес своего тела на руках, всматриваясь в ее глаза. Они наполнены слезами и страхом. И…мне не нравится его там видеть. Мне хочется другого. Я бы многое отдал, чтобы увидеть ее же слова в ее глазах. Но пока что я могу их только слышать и отчаянно хотеть в них верить.
– Солгала? – спрашиваю и не выдерживаю красоты ее лица, не выдерживаю красоты волос и собственного голода. Я еще в ней, мой член только что растекался лавами оргазма, а я уже голоден снова. Я адски ее желаю, я так сильно порабощен ею, что мне кажется, я превратился в безумца. Мне…мне хочется причинить ей боль, и вместе с этим мне хочется нежно касаться ее кожи, хочется целовать ее пальцы, каждый ноготок, хочется слизывать слезы с ее ресниц и хочется удушить ее, чтобы больше никогда так не разрывало от противоречий. Что это за адское проклятие – увидеть эту женщину и с первого взгляда вожделеть сильнее собственной жизни.
– Нет…не солгала, – ее голос слегка охрип, но ответ твердый, – я твоя жена, можешь убить, можешь растерзать. Я сказала правду, Ахмад…Я люблю тебя!
Обхватить обеими руками ее лицо, сходя с ума от ее слов, разрываясь от них буквально на части.
– Всегда на волосок от смерти…Запомни, как только я почувствую твою ложь – умрешь не только ты. Умрут все, кто тебе дороги. Все! Если ты солгала…
Не выдерживаю и прижимаюсь губами к следам от веревки на ее нежной шее, покрывая поцелуями, вдыхая запах ее слез и кожи. Я вернул ее. Она со мной… И проклятый ублюдок, навязанный мне Самидой, мертв!
– А… что будет, если я не лгу, Ахмад…что будет с женщиной, которая сумеет тебя полюбить? Что ты дашь ей взамен? Кроме боли и смерти?
Резко встал с нее, попятился назад, нервно вытирая лицо от пота. Пока что я не знаю ответ на этот вопрос…пока что я не готов быть счастливым, пока что я не готов улыбаться и не готов верить. Мне нужно отойти от вечной мерзлоты, а потом…потом я пойму, что это значит – быть любимым, потом я попробую поверить, что это возможно.
Вышел из комнаты, прижался лбом к стене и…улыбнулся уголком рта, сдавил руку в кулак.
«Что будет с женщиной, которая сумеет тебя полюбить? Что ты дашь ей взамен? Кроме боли и смерти?»
В этот вечер я приказал Раису заказать ожерелье из роз и бриллиантов, по каждому краю лепестка должно быть написано «Виктория» по-арабски.

Глава 2
Азиза расчесывала мои волосы, пока я смотрела на свое отражение и слушала, как рыдает где-то в недрах дома Лами. Ее голос разносился по всему этажу. Мне было не слышно, что именно она кричит. Да и не важно. Я думала о другом… что теперь будет со мной? После моих слов. Как он покарает меня, когда поймет, что я солгала, и любовью даже не пахнет. Что все, что я к нему испытываю, это адский ужас и ненависть.
Что я несколько часов стояла под водой и трогала свою шею…там, где остался след от веревки, там, где она натерла кожу, и маленькие ранки саднили от мыла. Я думала, что умру…хотела ли я умереть? Нет! Я хотела жить. Мои мама и сестра, они остро нуждаются во мне, и если маме плохо, то я должна найти способ помочь ей. А сделать это сама я уже, увы, не смогу. Только Ахмад может отвезти меня к моей семье, только он может дать мне увидеть сестру, и только он может спасти их обеих. И ради них я готова на многое. Ради них я готова постараться его полюбить.
– Расскажи мне о нем, что ты знаешь, Азиза? Расскажи, я тоже хочу знать! Почему он такой? Что с ним случилось? Почему в его душе столько мрака?
Ее рука с расческой замерла в воздухе, потом снова прошлась по моим волосам. Она какое-то время молчала, и я встретилась с ней взглядом в зеркале. Азиза была женщиной без возраста. Я никогда не могла понять, сколько ей лет. Иногда казалось, что она младше меня, а иногда, что намного старше.
– Об этом запрещено говорить. Азизу могут за это наказать. Азиза должна молчать, как и все в этом доме.
– Но ты знаешь? Знаешь, что с ним случилось?
Она кивнула и принялась снова расчесывать мои волосы. Я резко обернулась к ней, забрала из ее рук расческу.
– Расскажи! Я хочу знать! Как ты говорила – чтобы выжить, надо стать ему настоящей женой. Но как я ею стану, если ничего не знаю о нем? Помоги мне! Расскажи! Прошу! Никто не узнает, что это ты. Клянусь!
– Я расскажу, на своем языке… на твоем мне будет трудно.
– Я буду очень внимательно слушать. И постараюсь понять. Расскажи, для меня это важно!
– Он был совсем мальчиком…в деревню пришли солдаты. Не мусульмане. Пришли и убили всех. Его маму, отца, его братьев…они не только их убивали, они их жестоко насиловали. Мальчиков, девочек, женщин… и даже мужчин. Это были солдаты из твоей страны, госпожа. Они пришли и убили всех. Выжгли дома, украли все вещи, сожгли машины или угнали, вынесли золото и технику. Они принесли смерть и боль. От деревни остались одни угли.
Ахмада схватили несколько солдат и…били его, потом подожгли. Раздели наголо и подожгли. Он горел живьем. Его спас пастух…Мне тогда было совсем мало лет, но я помню, как тетя Самида привезла его в дом. Он не разговаривал. У него были страшные черные глаза, черные круги вокруг них, и он дико кричал по ночам. Я слышала, как он кричит. Весь дом слышал. Ничего более лютого и жуткого я не слыхала. Он молчал более двух лет. Ему сделали около двадцати операций, прежде чем он стал выглядеть как сейчас. Было намного хуже и страшнее. Говорят, что его мать… и братьев убивали при нем, мучили при нем. Он все это видел своими глазами. Я не представляю, как он все это перенес, и не сошел с ума, и не наложил на себя руки. Я не знаю, выжила ли бы я после такого.
Пока она говорила, мои глаза расширялись от ужаса, а сердце пропускало удары. Ничего более дикого и ужасного я никогда не слышала и не представляла. И все эти картины проносились перед моими глазами. Картины, как над ребенком издеваются солдаты, как они мучают его и жгут его тело. По моему собственному прошел ворох мурашек, и казалось, встал дыбом каждый волосок.
– Потом еще год он заикался, хрипел. Мы все его боялись. Страшного мальчика с обожженным лицом. Помню, кто-то посмел его дразнить, и только тогда мы поняли, что бояться надо не его внешности, а того дикого мрака, что живет в нем. Он избил обидчика до полусмерти и вырвал ему глаз голыми руками. Но я не боялась….нет. Мне всегда было жаль маленького мальчика, над которым издевались взрослые мужчины. Я не представляю, как с этим можно было жить дальше. Как он выжил?
Было ли жаль мне? Не знаю…наверное, мой мозг еще не мог объединить вместе нарисованную картину. Маленького Ахмада и взрослого. Маленького было не просто жаль, а меня буквально трясло… а взрослый мне казался порождением самой тьмы.
– О чем вы говорите?
Я судорожно глотнула воздух, а Азиза уронила расческу и испуганно вздрогнула. Мы обе обернулись.
– Азиза рассказывала мне про новый сериал.
На пороге стояла Самида. Во всем черном, похожа не просто на ворону, а жуткую ведьму. Ее глаза сверкают, и она пронизывает меня ими насквозь.
– Пошла вон! – сказала на своем языке Азизе, и та быстро вышла из комнаты.
– Работы полно, а у нее есть время на сериалы!
Прошла по комнате и подошла к окну, открыла его, так, что дикие крики Лами доносились теперь отчетливей. Наверное, она это сделала нарочно, чтоб я слышала. Но жалость к Лами я вряд ли смогу испытать. Слишком живо я помню, как по ее приказу мне могли отрубить руки.
– Его ты смогла окрутить вокруг пальца, но меня не сможешь!
Прошипела и повернулась ко мне. Какое жуткое у нее лицо. Она настолько отталкивающая и мерзкая, что от одного взгляда на нее по коже бегут мурашки. Говорят, это она спасла Ахмада. Но я могла верить во что угодно кроме того, что Самида способна кого-то спасти!
– Слышишь, как она кричит? О своем муже! Который умер из-за тебя!
– Он умер, потому что напал на меня! Он умер, потому что придумал побег, а на самом деле просто выкрал меня!
– Эти сказки расскажи Ахмаду, который почему-то верит каждому твоему слову! Но не мне! Ты соблазнила Рамиля, и он бежал вместе с тобой! А потом ты сделала так, что отец убил сына! Из-за тебя! Ты понесешь за это страшную кару перед Богом! И перед людьми, когда они узнают правду!
Она шагнула ко мне.
– Запомни, я буду следить за тобой. Я открою ему глаза, и рано или поздно он узнает о тебе все. В этот раз ты избежала своей жуткой участи! Но ты опозорила его в глазах семьи!
– Между мной и Рамилем ничего не было. Ахмад видел, что он напал на меня! Но ничего не получилось! Я сопротивлялась!
– Ложь! Это ты…все ты. Не знаю, как тебе удалось отправить смску с телефона Лами. Но все знают, что он у нее пропал несколько дней назад. Ты все подстроила, стерва!
Крикнула и вскинула кулак.
– Лживая дрянь! Я разоблачу тебя! Ходи и оглядывайся, потому что я воткну нож тебе в спину!
Зарычала и вышла из моей спальни. В такой ярости я еще никогда ее не видела. А точнее, в такой откровенной ярости. О какой смске она говорит? О той, что получил Рамиль? Но при чем здесь Лами?
Я открыла дверь на балкон и вышла, чтобы слышать голос Лами и…громыхающий голос Ахмада. Да, я не так хорошо понимала на их языке, но уже понимала и могла разобрать, что говорит он, и что рыдает Лами.
– Ты! Ты отправила смс Рамилю! С твоего телефона! Я все знаю!
– Нет! У меня его украли! Клянусь!
– Не клянись! Лживый твой рот! Я слишком хорошо тебя знаю! Чтоб ноги твоей не было в этом доме! Я изгоняю тебя! Сегодня же уедешь!
– Нет!…Не надо! Я жду ребенка! От Рамиля! Пощади! Оставь! Я не могу уехать!
Я ничего не понимаю. О какой смс они говорят? Закрыла глаза и прошла вглубь комнаты.
У меня самой кружилась голова, и, казалось, стены мелькают перед глазами.
* * *
Выходя из дома, ты должен понимать, что представляешь свою семью. Покидая город – всех его жителей?. Выезжая за пределы Родины, ты представляешь свои? народ. По тебе будут судить о твоей? стране, твоих старших, которые воспитали тебя, и младших, которых сможешь воспитать ты сам. Помни об этом и веди себя достойно!
(с) арабская мудрость
Когда вам выжигают тело, когда плоть страдает от такой боли, что кажется никогда не сможешь сделать и глотка воздуха самостоятельно, то появляется некая способность, как компенсация за нечеловеческие испытания. Я чувствовал, когда мне лгут. Я видел людей насквозь и понимал, что они из себя представляют.
Так было с самого детства. Я мог понять, что чувствует собеседник. Я знал, когда ему страшно, когда он паникует, а когда хочет меня обмануть. Может, именно поэтому моя компания процветала, и все, кто работали на меня, были именно теми, на кого я мог рассчитывать в бизнесе.
Так же как каждый из них знал, что незаменимых нет. И каждый из них на любом этапе может вылететь из игры.
Знал ли я, что Лами лжет? Конечно, знал. Едва взглянул ей в глаза – понял, что она подло и нагло лжет. Ее пропавший телефон она сама же спрятала в мусорную урну на заднем дворе. О дааа, у меня везде есть камеры. Мой дом – это огромное, гигантское телешоу. Я могу видеть и знать все, что в нем происходит. Я могу отследить, что кто-то ел на завтрак и когда ходил срать. Как срал и как долго срал. Кто с кем спит, кто на кого смотрит, что украл или думает украсть. От меня невозможно было скрыть абсолютно ничего.
Вот она крадется после молитвы вся в темном и думает, что ее никто не видит, и выбрасывает свой сотовый, потом закидывает его бумагами и мусором. Нашел ли я его? Мне его нашли и принесли…предварительно продезинфицировав. Я знал, когда она отправила смс, и даже нашел черновик. Уровень подлости просто зашкаливал. Наверное, это был тот самый момент, когда я думал, что могу убить женщину. Реально, по-настоящему, именно от злости и презрения.
Значит они с Рамилем были в сговоре. Ради своих амбиций она пыталась подложить под своего мужа другую. Чтобы очернить, чтобы добиться своих целей, которые лично мне были пока не понятны.
– Стою напротив довольно красивой женщины, с прекрасными карими глазами, длинными волосами, великолепным телом. И не могу понять. Чего ей, б*ядь, не хватало? Какого хрена ты все это затеяла? Ты не понимала, что я тебя уничтожу?
Остановился напротив Лами, которая демонстративно рыдала и орала на весь дом. Но одного моего взгляда было достаточно, чтобы она резко замолчала.
– Меня обманули…Чего мне не хватало? Тебя! Мне обещали тебя, Ахмад. Я с детства… ждала, с самого детства хотела нашего брака. Мне говорили, что вот немного подожди, Лами, еще подожди. Вот он овдовел и скоро женится на тебе, Лами… вот он во второй раз овдовел и женится. А вместо этого…меня выдали замуж за твоего сына. Почему?
– Потому что я так решил!
– А как же я, Ахмад? Обо мне ты подумал? Как же я?
Схватил ее за горло и прижал к стене.
– О чем я должен был думать, а? Чего ты добиваешься, когда говоришь мне все это? Чего ты хочешь, женщина?
– Пощады…я все делала только ради того, чтобы быть с тобой и избавиться от этой…
– Молчи! Ни слова!
Пусть не смеет даже произносить имя…Аллаены. Нет, она не Аллаена. Она Вика. Мне нравится думать о ней и говорить ее настоящее имя. Оно подходит ей.
– Почему? Она стала тебе дороже нас? Она полюбилась тебе? Что ты ради нее убил Рамиля! Ради нее гонишь меня, ради нее забыл маму Самиду и обещания, данные ей? Как же твоя семья, Ахмад? Разве не люди из ее страны убили твоих родных, твою маму, твоего отца? Твоих братьев?
– МОЛЧИ!
– Потому что я говорю правду? Поэтому я должна замолчать?
– НЕТ! Потому что не имеешь права мне всего этого говорить! Потому что за то, что ты сделала, шкуру должен с тебя спустить!
– Так спусти! И ребенка своего убей! Зачем ему рождаться? Когда он вырастет, что я ему скажу? Что его отец убил моего мужа и изгнал меня?
– Какой отец! Что ты несешь!
– Ты не помнишь…потому что ты был пьян, потому что…
– Что ты говоришь, ненормальная?!
Сдавил ее горло и придавил к стене, чувствуя, как ярость становится почти неуправляемой, и я готов ее задавить, свернуть ей шею одним махом.
– В ту…ту ночь, когда эта…эта не впустила тебя к себе, ты напился там в саду…помнишь? На кушетке. Я пришла к тебе…хотела помочь, отвести в спальню, а ты…ты затащил меня за деревья, и там…мы были единым целым, Ахмад. Единственный раз. Но Аллах увидел с неба, как я люблю тебя, и дал мне ребенка.
– ЛОЖЬ!
Замахнулся, но она вся сжалась, тяжело дыша, быстро моргая.
– Правда…Ты думал, что я это ОНА… а я подыграла. Я притворилась ею, я отзывалась на ее имя, и ты… ты взял меня. Во мне твой ребенок, Ахмад! Твой сын…Рамиль…он был неспособен зачать детей. Спроси у его врача. Мы ходили…вместе.
Медленно опустил руку, тяжело дыша, со свистом выпуская из легких кислород и чувствуя, как у меня начинает пульсировать в висках. Перед глазами вспышками белое платье, тихий шепот. Все сливается в видения, туман. Я тогда думал, что мне все это приснилось в пьяном угаре.
– Как я могла отдать тебя ей…как? Ты ведь отец моего малыша!
Она говорила правду. Эта сучка. Я видел в ее глазах. Видел в той уверенности, с которой это произносилось. Она знает, что словам я не поверю. Знает, что и тест ДНК сделаю, и проверю до последней молекулы. Впрочем, я и так собираюсь проверить.
– Как ты посмела?! Ты же…ты же просто шлюха! Тебя за это убить мало! Ты….
– Я…я в отчаянии, я люблю тебя, Ахмад!
Наверное, будь это в другой жизни, что-то во мне и дернулось бы…Но не сейчас, не тогда, когда готов отдать лохмотья своего ржавого сердца за то, чтобы слова другой женщины были правдой, а на слова этой мне было наплевать! Даже если бы она умерла, мне было бы все равно. На ее смерть…Но я никогда не тронул бы ребенка.
– Записи с камер…там, где я и ты. Они есть у меня!
Ах ты ж…посмотрел в ее глаза, сдавливая шею сильнее, перекрывая ей кислород. Подлая мерзкая сука. Ты постелила себе соломки?
– И…чего ты хочешь, м, Лами? Все ж не просто так! Давай отбросим слова о любви, твои истерики. Пару минут назад ты плакала о своем муже, а теперь говоришь, что спала со мной и ждешь от меня ребенка.
– Женись на мне!
– ЧТО?
– Да, женись на мне. Это ведь нормально – жениться на вдове своего сына и обеспечивать ее и ее детей. Какая разница сын или внук. Это твоя кровь! И он станет твоим наследником! Нормальный ребенок!
Замахнулся еще раз, еле сдерживаясь, чтоб не разбить в кровь ее лицо.
– Или я…или я не стану скрывать, что ты спал с женой своего сына!

Глава 3
– Ты знала об этом?
С яростью оборачиваясь к маме Самиде и ударяя кулаком по столу так, что на нем подпрыгнули все предметы. Мне сейчас было не до церемоний. Я осатанел от того, что узнал и увидел. Осатанел от кадров, которые рассматривал несколько часов подряд перематывая снова и снова. Потом отправил к экспертам и уже через полчаса получил подтверждение, что запись настоящая. А мне не хотелось верить… что я эту…да еще вот так. И…Викой называл. Я в полубеспамятстве на траве, и она сверху скачет. Платье задрала, уселась и прыгает во всю, а я практически без сознания. Даже не помню, как кончил…но точно кончил. Я этот момент несколько раз просмотрел. Потому что вогнал себе ветку в руку, спецом вогнал…рана на запястье так и осталась.
Сучка какое-то время валялась на мне, рану бинтовала, дезинфицировала. Я уже спал. За мной слуги пришли и унесли в комнату. Приблизил кадр и увидел, как Лами улыбается, прищурив глаза. Надо узнать, какого дерьма подмешали мне в виски. Потому что хрена с два я бы так напился.
Но мог…В ту ночь Аллаена закрыла дверь на ключ изнутри, и я не смог ее открыть. Хотел выбить на хер и не стал. Потому что, б*ядь…потому что я не хотел больше насильно. Потому что я хотел…Черт, я сам не знаю, чего я хотел. Взял тогда бутылку и ушел в сад.
– О чем?
– Не притворяйся. Здесь без твоего ведома и моль жрать платье в шкафу не станет.
Последнее время я перестал ей доверять. Человеку, который заменил мне семью и вырастил меня. Человеку, который подарил мне второй шанс на жизнь. Человеку, которого я называл «мама».
– Как ты разговариваешь со мной, мой тигр? Что я должна была знать?
Стоит передо мной и бровью не ведет. Зато я прекрасно знаю, кто такая тетя Самида и что у нее в голове. Кажется, сейчас я вижу ее насквозь и буквально чувствую кожей, что Лами не сама все это провернула.
– Ламила беременна!
Отвернулась и отошла к окну. Она всегда любила смотреть на сад, особенно когда у кого-то возникало к ней слишком много вопросов.
– Не от Рамиля!
Сказал и снова ударил кулаком по столу.
– И у меня только два варианта. Слышишь? Два! Первый – это придать все огласке, и тогда ее закидают камнями насмерть, а второй….
– Второй не так уж и плох, сын. Если хорошо вдуматься, то второй вариант спасет ситуацию и даст права нерожденному ребенку, сделает его наследником в любом случае. Какая разница – сын или внук, правда? Это не имеет значения. А людям ничего и знать не нужно. Скажем, родила раньше срока, и вся проблема решена.
– Мне больше нравится первый! Как она смела? Как она вообще провернула все это? Как подстерегла меня! Как знала, что я там один и что я пьян! Ты…ты знала, что она задумала?
Схватил Самиду за плечо и развернул к себе. Мне нужно было смотреть в ее глаза и понимать, о чем она думает.
– Как я могла знать…Но что в этом удивительного. Ты ведь знаешь, как Лами относится к тебе. Знаешь, как давно она любила тебя и мечтала стать твоей женой. Наши законы не запрещают тебе иметь сразу двух жен…Тем более одна из них не такая уж и законная. Ты ведь расписался с Аллаеной, но никаха не было. Так что, по сути, она и не жена тебе!
– Как я могу знать, что ребенок мой?
– Рамиль был бесплоден. Они ходили по врачам. Уже несколько месяцев он не входил в ее комнату. Врачи поставили ему диагноз – бесплодие и половое бессилие. И это чудо…потому что она родит тебе не чужого ребенка с чужой кровью, а твоего сына!
– Это может быть дочь!
– Нет! Это будет сын! В семье Ламилы рождались в основном мальчики, и она единственная дочь, и я верю, что Аллах рано или поздно дал тебе сына. Сделай его законным. Женись на Лами.
– Она посмела шантажировать меня! Она должна быть наказана!
– У нее не было выбора. Она загнана в угол и не знает, что ей делать! У нее только что умер муж, она потеряла все, что у нее было, и еще ты хотел выгнать ее из дома! Накажи…но возьми в жены. Наказать можно по-разному.
– Вы с ней заодно, да?
– Нет…просто я трезво смотрю на вещи и понимаю, что этот вариант не самый худший из всего, что могло произойти. Само провидение дарит тебе ребенка и женщину, которая тебя любит. Избавься от славянки и живи счастливо, сын!
– Что?!
Резко повернулся к ней и сжал руки в кулаки.
– Запомни, Аллаена здесь навсегда! Она никуда не уйдет!
– В качестве кого она здесь? Ты назвал ее женой, но мы хорошо знаем, что это не так! И светский обряд с какими-то дурацкими подписями в нашей семье ничего не значит, их так же легко подписать, как и расторгнуть. Не ты ли расторг такое точно соглашение Аллаены и Рамиля, когда захотел?
– Она здесь, потому что Я так хочу!
– Ты греешь змею на своей груди. Аллаена лжет тебе, Аллаена притворяется и манипулирует тобой. Я не верю ни единому ее слову!
– Как я не верю ни единому слову Лами!
– Лами ждет твоего ребёнка, и ты…ты знаешь, что это не ложь!
– Врач подтвердил ее беременность?
– Да! Конечно, подтвердил!
– Коссс эмммек! Подтвердил он!
Я направился к двери.
– Что ты решил?
– Не знаю. Мне нужно подумать! Мне нужно время!
* * *
Я ждала, что он придет ко мне. Дала себе слово, что все будет иначе, и я добьюсь того, что хочу. У меня получится. Ведь я ему нравлюсь. Так говорит Азиза…
Она одевала меня сегодня ко сну. Выбрала длинную прозрачную ночнушку с красивыми пышными рукавами. Вроде бы и целомудренную, но в то же время все изгибы тела просвечивались сквозь нее. Я думала совсем о других вещах…о тех, что бывают в журналах на красивых моделях с соблазнительными формами. Если бы я надела такие вещи, что бы он сказал… В памяти все еще вижу его лицо. Тогда в саду, когда я сама целовала его губы и просила дотронуться до меня. Тогда он был со мной совсем другим. Не жестоким, не сумасшедшим зверем.
– Он не приходит ко мне… – тихо сказала и посмотрела на Азизу, которая прикрывала шторы на окнах и выключала яркий свет в спальне.
– Мужчины не всегда готовы прийти…особенно, если они заняты своими мужскими делами. А еще когда расстроены поступками своей женщины.
– Он знает, что я…что я и Рамиль, что ничего не было.
– Знает…Но и другие знают о твоем побеге. Да, он закроет рты тем, кто посмеет говорить плохое о тебе, но всем не закрыть.
– Ничего не было! Ничего!
– Люди вас видели. Об этом весь город говорит.
Стало не по себе. Я никогда не думала об этом… не думала о том, что почувствует Ахмад, если обо мне скажут такое. Я вообще тогда ни о чем не думала.
– На все нужно время. Он придет.
– Азиза…
– Да, моя госпожа.
– А если…если Ахмад больше не захочет жить со мной, как со своей женой, он меня отпустит?
– Нет. Скорее всего, тебя увезут в горы в деревню, где раньше жил Ахмад, и ты останешься там до самой старости. В семье Ибн Беев нет разводов и нет бывших жен и мужей. Но это лучше, чем умереть от ударов камней…А ведь могло быть и так.
– О Боже! Серьезно?
– Серьезно. У нас так принято.
– А полиция? А… а власти? Неужели можно убить человека вот так просто, и никто не заступится?
– У нас так же есть полиция нравов. И если женщина изменяет своему мужу, ее ждет страшная кара. Слава Аллаху, твой муж сумеет защитить твое честное имя, и скоро все забудется. Ложись спать, моя красивая госпожа. Все разрешится. Аллах милостив и не оставит тебя без своего покровительства.
Азиза вышла, а я тяжело вздохнула и села в кресло…Какое-то время смотрела перед собой, на душе было неприятно после слов Азизы. Я представляла, что должен чувствовать такой гордый человек, как Ахмад…если обо мне говорят плохое. Сплетничают о Рамиле. Мы были наедине. Люди могли подумать что угодно. А вдруг Ахмад разозлится и… И что? Эта мысль пронизала мой мозг и заставила взвиться и сесть в кресле, выпрямив спину. Не этого ли я хотела? Чтоб он оставил меня в покое? Чтобы потерял ко мне интерес и больше не трогал.
Сошлет в деревню и оставит там умирать от старости? Вот что он может сделать со мной. Вот какая участь меня ждет, если Ибн Бей потеряет ко мне интерес. А никак не свобода и возвращение домой. Самида лгала мне, когда говорила, что я стану свободной и вернусь к маме, если надоем ее племяннику. Она знала, что именно меня ждет. И это в самом лучшем случае. В худшем – меня могли забить камнями. И это не страшилки и не придуманные басни – это реальность. Женщина в этой стране жестоко карается за измену или даже за мысль о ней.
В дверь тихонько постучали, и я подумала, что Азиза вернулась.
– Заходи. Я еще не сплю.
Кто-то молча зашел в комнату, и я привстала, чтобы посмотреть, кто пришел. Увидела одну из дочерей Ахмада, и сердце забилось быстрее. Так вот сразу не могу понять, кто именно из них. И девочка словно читает мои мысли.
– Я Аят…
– Привет, Аят…
Я плохо говорю на ее языке, но я очень стараюсь, потому что я рада, что она пришла. Не знаю почему, но у меня невероятно тепло на душе, когда я вижу дочерей Ахмада.
– Привет. Я не могу уснуть…
– А твоя нянька? Как ее зовут?
– Лола. Я от нее убежала. Она глупая и скучная.
– Как ты найти мою комнату?
– Я нашла тебя по запаху…Вика.
Девочка сказала это по-русски, и я от неожиданности быстро заморгала.
– Наша кормилица родилась и выросла в твоей стране. Она говорила с нами на твоем языке и рассказывала нам сказки. Я не говорю очень хорошо…но я умею быстро запоминать. Я знаю семь языков. А Асия – шесть. У нас много учителей.
Сколько им лет? Шесть или семь? И они же слепые. Как они выучили…это же невозможно, наверное.
– У нас феноменальная память. Говорят, когда Аллах что-то забирает, то дает намного больше – нам он дал возможность различать запахи на расстоянии и хорошо запоминать все, что мы слышим. Я могу рассказать наизусть три книжные страницы, если ты прочтешь их мне вслух. Один раз.
– Почему ты пришла ко мне, Аят?
– Ты добрая.
Она сказала это с такой уверенностью, что у меня снова защемило сердце.
– Я чувствую. От человека…исходит много всего. Я ощущаю холод, покалывание, жжение. А от тебя я чувствую тепло. Мне приснился страшный сон…про Асию. И я не смогла уснуть. Можно я посплю в твоей комнате?
Это была странная просьба, и я не знала, что на нее ответить. Особенно вспоминая реакцию Ахмада на то, что девочки вообще заговорили со мной.
– Папа сегодня не придет. И он не узнает. Ему сейчас не до нас. Можно я лягу к тебе?
Я судорожно глотнула воздух. Потом подумала о том, что никогда не узнаю, что такое жить в кромешной темноте, и не узнаю, что значит дикий ужас, который испытывает эта малютка.
– Можно.
Девочка, осторожно ступая, прошла вперед. Казалось, она уже бывала в этой комнате. Выставив руки перед собой, она нашла кровать и легла рядом.
– Знаешь… от тебя очень интересно пахнет, Вика.
Откуда она знает мое настоящее имя? Ведь в доме его никто не произносит.
– Как пахнет?
– Я никогда не чувствовала раньше такого запаха. От людей по-разному пахнет. Чаще воняет. Я даже знаю, когда кто-то чем-то болен. Изо рта, под мышками…Я чувствую. Различаю людей по запаху и ауре. Мы с Асией почти не ошибаемся.
Дверь снова приоткрылась, и я, задержав дыхание, увидела кудрявую головку второй девочки.
– Я знала, что ты здесь. Можно и мне? Я тоже хочу спать с ней!
– Можно.
Обреченно сказала я. Ну куда уж хуже. Какая разница одна здесь или две. Попадет мне все равно. А может, мне Ахмад шею за это свернет.
Теперь они лежали вместе под одеялом и были похожи на двух котят с забавными мордашками.
– От тебя пахнет добротой и любовью.
Сказала Асия и посмотрела куда-то в потолок.
– А еще грустью. Ты часто грустишь и плачешь.
– Ничего. Папа полюбит тебя, и ты больше никогда не будешь плакать.
Уверенно сказала Аят.
– Он уже ее любит! – возразила ей Асия.
– Любил бы, не женился бы на этой мерзкой Ламиле!
У меня вдруг перед глазами потемнело, и я резко привстала на кровати.

Глава 4
– Откуда ты знаешь? – Асия недовольно нахмурила брови, – Папа не женится на этой противной Лами!
– Бабушка Самида говорила с Ради.
– Ты подслушивала?
– Да. И услыхала достаточно, чтобы понять – Лами беременна. От нашего папы.
– Чтоооо? – Асия приподнялась на локтях, широко распахнув глаза, – Это ложь!
– Не ложь. Она так и сказала, что…вот…сейчас, дословно «Ахмад женится на Ламиле, потому что она ждет его ребенка. Будь это иначе, он бы жестоко казнил ее за пособничество Рамилю. Но ребенок решает все. Славянка не родила ему сына и теперь даже если и родит – он не станет старшим! Обряда никах не было, и Ламила станет единственной настоящей женой моего племянника, а славянка, как была никем, так и останется!»
По мере того, как они говорили, у меня все сильнее перехватывало дыхание. Я судорожно глотала воздух пересохшим до трещин горлом и не могла насытиться кислородом. Казалось, на моей шее снова петля, только теперь ее никто не снимет.
– Лами хитрая, как змея. Нам рассказывала сказку бабушка Самида. Помнишь? Так вот Лами – та самая змеюка. Я никогда не назову ее мамой. А ее бы назвала…
Она потрогала мое плечо и уткнулась в него лбом.
– Роди папе малыша раньше нее.
– Да, роди папе малыша! Пусть эта Лами не занимает твое место!
Они заснули, а я не могла спать. Я смотрела в темноту, поглаживая курчавые головки, и думала о том, что они сказали – Ахмад женится на Лами. Я никогда не думала, что эта новость может нанести мне такой сокрушительный удар. Настолько сильный, что я буквально трясусь всем телом и не знаю, смогу ли я снова дышать нормально. Мне не просто плохо, мне физически невыносимо.
Я должна…должна понять – правда или нет. И я хочу спросить об этом самого Ахмада. Тихонько выбралась из постели, стараясь не потревожить малышек. Выскользнула в коридор, тяжело дыша и чувствуя, как по-прежнему не хватает дыхания и темнеет в глазах. Снова кружится голова только теперь от того, что узнала.
В это время он обычно или в саду, или у себя в кабинете. Никогда раньше не набиралась столько наглости, чтобы самой прийти к нему, но сейчас внутри меня все горело. Сжигало мне внутренности, и не было названия тому, что я чувствовала. Не было этому имени.
В кабинете Ахмада не оказалось, и я пошла в сад. Обычно он сидел там вечером на широкой низкой тахте, курил кальян и пил крепкий чай. Я часто смотрела из окна на то, как он подносит трубку ко рту, затягивается дымом и выпускает толстые кольца изо рта.
Я не признавалась сама себе, что наблюдать за Ахмадом стало моей вечерней привычкой. Перед тем как лечь в постель, я могла подолгу смотреть на его точеный профиль. Это все равно что видеть хищника неподалеку. Красивого, грациозного, невероятно величественного и в то же время смертельно опасного. Но вас разделяет дистанция, и хищник тебя еще не заметил, а значит, можно за ним наблюдать.
Но сейчас я не наблюдала…сейчас я шла к самому хищнику и хотела, чтобы он меня заметил. Шла и впервые не боялась.
Он меня не заметил. Сидел на своем привычном месте, освещенный красивым золотистым светом от фонарей, расставленных по кругу беседки. На эмире белоснежная шелковая галабея (длинная рубашка, в ней ходят дома арабские мужчины). Ворот распахнут, и мне видна мощная смуглая шея, босые ноги широко расставлены. В его руке трубка, и он подносит ее к чувственному рту, обрамленному аккуратно постриженной бородой, и выпускает клубки дыма. Рядом с ним на низком столике бокал, наполненный какой-то жидкостью.
Я сделала несколько маленьких шагов. Вся моя смелость куда-то улетучивалась. И я… я начинала понимать, что невольно любуюсь его профилем. Таким четким, красивым, на темном фоне даже издалека мне видно, насколько у него длинные ресницы и густые брови, ровный нос и чувственный полный рот. Его волосы треплет легкий ветерок, и они падают ему на лоб и на скулы. У эмира красивые черные, шелковистые ровные пряди волос. Густые и непослушные. И я вдруг ощутила странное желание коснуться этих волос, зарыться в них пальцами, как тогда на природе…
И я вдруг явно ощутила, что все эти дни и ночи, пока он не приходил, мне его не хватало. Это какая-то скрытая тоска, от которой самой становится стыдно. Стыдно перед собой, потому что я должна его ненавидеть, должна презирать всеми фибрами своей души, а вместо этого я стою здесь и…замираю, думая о том, как невероятно он красив. Меня переполняет что угодно, только не ненависть…или нечто похожее на нее. Только это другое. Это…Я не хотела себе признаваться. НЕ хотела произнести вслух, не хотела осознать, что это ревность. Вот от чего мне больно. Меня трясет от мысли, что Лами станет его женой…трясет, и мне больно так, словно внутри в сердце врезаются лезвия и кромсают его на куски.
Резко обернулся и заметил меня, а я замерла, глядя на обезображенное ожогом лицо и…понимая, что даже этот ожог не портит его невероятной красоты. Глаза эмира горят, он смотрит на меня пристально, словно не веря сам себе.
– Почему не спишь?
Втянул дым и выпустил в мою сторону.
– Пришла поговорить.
Брови удивленно взметнулись вверх.
– Поговорить?
– Да.
– Ну говори, если пришла и осмелилась без разрешения.
– Я знаю, что ты женишься…
Резко опустил руку с трубкой и взметнул на меня острый, пронзительный взгляд.
– Тебя это не касается!
– Касается.
От моей дерзости стало самой страшно, и я судорожно сжала руки, пряча ладони одну в другую.
– Разве я не твоя жена и не имею право знать о твоих решениях?
Усмехнулся.
– Нет, Аллаена. Ты не моя жена. По нашим законам. И прав имеешь, как та собака на заднем дворе.
Не только не отрицает, но и оскорбляет меня, вгоняет мне в сердце острые занозы. Такие острые, что они причиняют невыносимую боль.
– Тогда зачем я тебе? – спросила и ощутила собственное ничтожество. Ощутила, как будто меня только что отхлестали по щекам до крови.
– Кажется, я никогда не скрывал, зачем ты мне. Трахать. Я сказал тебе об этом в первый же день. С тех пор ничего не изменилось.
Я выпрямилась, чувствуя, как снова задыхаюсь от боли от обиды. Меня не просто трясет, меня лихорадит, и я не могу скрыть слезы, не могу их удержать, они покатились по моим щекам. У меня сейчас просто разорвется все внутри от этого страдания, причиняемого его жестокими презрительными словами.
– Я…я думала, что стала чем-то большим для тебя.
– Большим? – он расхохотался так мерзко и унизительно, что мне захотелось вцепиться ему в лицо. – После того как сбежала с моим сыном, и только одному дьяволу известно успел ли он вставить тебе по самые яйца или все же не успел!
– Ты знаешь, что нет! Между мной и Рамилем ничего не было с тех пор, как ты…как ты женился на мне. Или как там у вас это называется…расписался со мной!
– Откуда я знаю? Только потому, что ты сказала?
Резко встал напротив меня и отшвырнул в сторону кальян.
– Ты видел…сам.
– Да…видел! – ответил и взметнул руку, но вместо удара опустил ее на мою шею и провел вдоль нее вниз к ключицам, лаская. Эта ласка не сочеталась со злым, колючим взглядом подернутых дымкой алкоголя глаз, – Именно поэтому ты живая до сих пор.
– Она ждет твоего ребенка? Это правда?
Вблизи на меня пахнуло спиртным и мятным дымом от кальяна.
– Еще раз потребуешь от меня отчет – накажу!
– Я тебя не боюсь!
– Правда?
Дернул резко к себе, вжимая меня в свое тело и выкручивая руку за спину так, что от боли потемнело перед глазами.
– Потому что я пока не заставил тебя бояться… Но клянусь, ты узнаешь, что такое страх, если еще раз придешь ко мне со своими наглыми вопросами.
– Ты…ты, правда, женишься на ней? Ответь! Просто скажи мне правду!
– Да! А теперь пошла вон. Я хочу побыть один.
Оттолкнул и упал обратно на кушетку, притягивая к себе кальян, вдыхая дым и закатывая глаза от удовольствия. Обратно к дому я шла, сдерживая и глотая слезы…нет, я не шла к себе в комнату. Я шла к той, от кого надеялась получить ответы. К Азизе.
Распахнула дверь ее спальни, примыкающей к моей комнате, подошла к ее постели, когда она распахнула сонные глаза.
– Ты как-то говорила, что у него…были женщины. Продажные. Любовницы или кто они там.
– Госпожа…
– Отведи меня к той…кого он посещал чаще всего.
– О Аллах…зачем?
– Ты знаешь, кто она?
– Нет!
– Узнай! И отведи! Мне надо поговорить с ней!
Мне хотелось видеть, как она живет. Его любовница. Было ли это ревностью? Скорее да, чем нет.
Я осознавала, что при мысли о том, что у него есть другие женщины, мне становится неприятно, даже больше. Я невероятно злюсь только от одной мысли об этом.
Азиза меня вывезла, переодев в собственную одежду. Мы обе закрыли лица, надели хиджаб. До города нас отвез слуга по имени Абдулла. Пока ехали, мы молчали. И это не вызывало удивления. В доме Ахмада ценилось молчание. Это я уже поняла. Никто много не разговаривал. Слуги молчаливые, водители, охрана. Как будто их нанимают на работу с главным условием – молчать.
Нас высадили в центре города, а дальше мы пошли пешком. Очень долго. По узким улицам, по закоулкам. Я почему-то думала, что его девка живет в роскошном особняке, как живут любовницы богачей, но я ошиблась.
Азиза привела меня в ужасно бедный район. Повсюду сновали полуголые ребятишки, слышалась музыка, рокот человеческих голосов, крики неподалеку с рынка.
– Пахлава! Заходи! Самая дешевая пахлава!
– Ткани и ковры из самой Персии. Ты такого не видела.
– Хозяйка, заходи. Орехи, сухофрукты.
Азиза взяла меня за руку и потянула в сторону очень узкой улицы, туда, где с маленьких балконов свешивалось постиранное белье и разносился запах дешевого стирального порошка или мыла.
– Куда мы идем?
– Она больше не его любовница. Она прячется…
– От кого?
– От Самиды. Она приказала избавиться от нее.
– Откуда ты все знаешь?
– Азиза много слушает, внимательная, любопытная. А еще Азиза умеет дружить с людьми.
Мое мнение об этой девочке менялось день ото дня. И я понимала, что передо мной далеко не запуганная и загнанная овца, а очень умная, глубокая натура, с удивительным внутренним миром, полным загадок и секретов. И, мне казалось, Азиза знает секреты каждого из нас. И, да, Азиза умеет дружить с людьми. Когда нас выпускала охрана, она не преминула спросить.
– Саид, как себя чувствует твоя дочка? Температура упала?
– Спасибо, Азиза. Та врач, которую ты привела, помогла моей девочке. Ей уже легче.
– Пусть выздоравливает. Если что-то будет нужно – говори.
– Да храни тебя Аллах, святая женщина!
Мы шли еще несколько минут, и служанка юркнула в низкую дверь одного из невысоких двухэтажных домов с покосившейся крышей.
– Вы куда?
Перед нами появилась толстая женщина в платке, она уперла полные руки в бока и преградила нам путь.
– К больной пришли. Проведать и помочь.
– Аллах ей теперь только поможет. Уходите, не тревожьте ее.
Азиза достала из недр одеяний конверт и сунула в руку толстухе.
– Здесь на еду и на лекарства. Пусти, нам поговорить нужно.
– Плохая она. Последние дни все хуже. Врач прогнозов не дает, у нее обожжены легкие, кислота разъела внутренности. Ее не спасти. Нужны дорогие операции…а денег нет.
Я посмотрела на Азизу, не совсем понимая, о чем идет речь. Но та взяла толстуху за руку.
– Значит такова воля Аллаха. За все в этой жизни приходится платить. Отведи нас к ней, Фатима.
Когда мы вошли в небольшую комнату, на меня пахнуло запахом экскрементов, каких-то мазей и…наверное, самой смерти. Я ожидала увидеть роскошную женщину, которая удовлетворяла прихоти моего мужа и ублажала его в постели, а вместо этого увидела жалкое существо, обмотанное бинтами, с пятнами крови и сукровицы, скрюченное на постели.
– О боже! Что с ней?
– Ее облили кислотой.
Ответила Азиза и шагнула к постели.
– Окси, ты меня слышишь?
Женщина даже не пошевелилась и не подала признаков жизни.
– Окси…, – тихо позвала я на нашем языке, – я…жена Ахмада. Я пришла поговорить с тобой.
– Убирайся! – проскрипела едва слышно.
– Я пришла просить тебя помочь мне. Я готова заплатить. Много обещать не могу, но я постараюсь…
– Заплатить?
Жалкое существо вдруг вскочило на постели и протянуло ко мне скрюченные руки.
– Чем ты мне заплатишь? Вернёшь мне лицо? Внутренности? Голос? Он уничтожил меня! Он и его проклятая семейка! Это все они! Онииии!
Я отшатнулась от нее. Чувствуя, как накатывает легкий приступ тошноты и становится не по себе.
– Кто это сделал с тобой?
– Она…Самида…черная ворона, жуткая сука! Когда поняла, что ОН больше не придет ко мне, решила меня уничтожить…потому что платила мне, чтоб я с ним…. А я. Божеее, как я его ненавидела, этого садиста, этого ублюдка, который упивался моей болью и унижениями. Ему всегда было нужно причинить мне страдания или себе. Никогда не просто так. Он… он брал меня во все отверстия, он насиловал меня руками, членом, он кусал мои груди и оставлял синяки на теле. Он заставлял меня резать его кожу, жечь ее, только так он мог кончить. Это дьявол. Это больной психопат и маньяк…Зачем ты пришла? Убирайся!
Я пятилась назад, пока она говорила, пятилась и чувствовала, как дрожит мое тело, как оно покрывается мурашками, потому что я знаю – она говорит правду.
– Ему было плевать, что я чувствую. Иногда и я кончала от его садистских ласк. Он связывал, бил плетью, лил на меня воск, оставлял порезы, и мне становилось страшно от того, что я начинаю к этому привыкать. Я вспоминаю его как самое дикое и мерзкое чудовище! Чудовище…которое я ненавидела и которое безумно любила. А он бросил меня из-за тебя! Это ты появилась в его жизни! Ты! Мерзкая тварь!
Она закричала и бросилась ко мне, но боль подкосила ее, и она упала на постель.
– Старая сука избавилась от меня по его приказу…по его. Это он, жестокий ублюдок, захотел меня убить, чтобы избавиться навсегда. Уходи! И никогда больше здесь не появляйся! Уходииии!
Завопила и начала биться в конвульсиях, в комнату забежала Фатима, она подняла женщину на руки и положила в постель. Что- то приговаривая, взяла шприц и сделала ей укол в руку. Потом зашипела на нас:
– Уходите. Вы видите, ей очень плохо. Вам нечего здесь больше делать!
Я выскочила вслед за Азизой на свежий воздух, вдохнула его полной грудью, чувствуя, как снова кружится голова и становится нечем дышать.
– Окси – продажная женщина. За свои якобы страдания она получала очень много денег. Жила в шикарном особняке с бассейном и слугами, ездила за границу, купалась в роскоши. Ей очень много платили за то, чтобы она выполняла прихоти своего клиента.
– Она говорит правду? Это…это то, что ему нужно? Боль? Он не может иначе?
– Ахмад…он необычный мужчина. Да ты и сама это видишь. С ним произошли ужасные вещи, и они оставили отпечаток на его психике. Да, она говорит правду. Ты и сама знаешь, что все не совсем обычно с ним. Зачем ты сюда пришла?
– Я хотела…Я хотела, чтоб она сказала мне, какой быть с ним? Чего он хочет? Как я могу заменить всех других женщин и особенно Лами?
Азиза взяла меня за руку и развернула к себе.
– У него было много женщин. Любовницы, жены….но ни к кому из них он не относился так, как к тебе. И его никто и никогда по-настоящему не любил. Дай ему то, что не давала ни одна из них – попробуй полюбить зверя, приласкать, погладить. Попробуй смиренно принять все, что он тебе дает, и увидишь – с тобой будет не так, как со всеми.
– Как я могу любить того, кто меня унижает?
– Ахмад тяжелый человек, очень многослойный, очень ранимый. Он прячет свою боль за жестокостью и наносит удар первый, чтобы не ударили его. Он всегда находится в состоянии защиты-нападения. Покажи ему, что с тобой можно не нападать.
– Как?
Она приложила руку к моей груди.
– Пусть тебе подскажет сердце. Нет ничего умнее, чем женская интуиция.
– Он…женится на Лами!
– Но еще не женился!

Глава 5
Я не ходил к ней. Хотел. До дрожи во всем теле, до адской трясучки, до боли. Меня буквально всего выламывало от бешеного желания пойти, но… что-то держало. Как будто эти ее слова о любви… о том, что я буду делать потом, когда пойму… как будто они вывернули мне душу.
Можно подумать, она у меня была эта душа. Темная дыра, сковырнутая рваными ранами, где остались шрамы от издевательств. Нет, я себя не жалел. Даже в детстве. Когда смотрел на себя в зеркало и понимал, что я гребаный урод, мне не было себя жалко. Я думал о том, что так мне и надо. Я заслужил все это дерьмо. Все в этой жизни получают по заслугам. Я не злился на Всевышнего и не проклинал его. Я считал, что наказан наперед за какие-то страшные грехи, которые еще совершу. Это аванс, мать вашу. Или вы подумали, что я набожный?
Черта с два! У меня была фора. Если я так наказан, значит пора отработать, чтоб было за что. И я искренне старался. Оооо, я бы превзошел по стараниям самого дьявола. Так что считать, что у меня есть душа, наверное, самое большое заблуждение… И никто и не считал. Кроме нее.
Вы знаете, я смотрел в ее глаза и видел, что она понимает и принимает меня совсем иначе. Как будто видит то, о чем я сам не знаю. Ее умение слушать. Перечить, трогать. Проклятие! Больше всего меня ломало, когда она дотрагивалась до меня. Когда ее маленькие пальчики касались моего лица или волос. Это были точечные удары ножом, испытание раскаленными иглами. И ведь я извращенец. Я люблю боль. И эта боль от ее прикосновений пронизывала каким-то несбыточным кайфом.
Никто и никогда не посмел бы говорить со мной о любви. Вообще не посмел бы говорить, а она пришла… Наглость? Дерзость? Не знаю. Но меня сводит с ума даже звук ее голоса, и я внутренне понимаю, я осознаю, что безумно, до адской ломоты в костях хочу действительно быть любимым. Ею. Чтобы эти слова не были сказаны в порыве сохранить себе жизнь… Нет, я не идиот. Конечно, я не поверил. Но… я захотел, чтоб так было. Впервые в жизни захотел.
А потом все же пошел.
Не выдержал. Тогда за ней… хотел перехватить, втащить в комнату и бросить на постель и… увидел их там.
Моих малышек. В ее кровати. Спят в обнимку, как котята. И она ложится рядом, укрывает их по очереди одеялом, гладит по волосам, что-то шепчет.
Первый порыв ворваться, устроить скандал. Но я держу себя в руках. Я наблюдаю, как она ласково гладит их, как ложится рядом и обнимает девочек.
И вдруг понимаю, что никто до нее так не поступал, и ни к кому до нее они никогда не подходили.
Всегда сами по себе, не привязаны даже к нянькам и слугам. Отчужденные, заклиненные только на себе в своем узком кругу. У них свой язык, свои игры, свои развлечения, и они никого не пускают в свой мир.
Я понимаю, за что Аллах наказал меня… но за что наказал их? Они же невинны. При одном взгляде на них у меня плавилось сердце и все болело внутри. Я чувствовал, что это я виноват. Возможно, я должен был лучше следить за состоянием их матери, а может, и вовсе не жениться на ней.
Я вернулся утром. Мне нужно было это видеть. Слышать. Как будто я узнавал ее с другой стороны. Я хотел знать, что такого она им говорит? Почему она, а не любая другая женщина в нашем доме? Почему Аллаена? Они выбрали ее обе!
Спрятавшись за окном, выглядывая из-за раскидистых цветов высоко посаженого жасмина, я наблюдал.
Мне были слышны их голоса и видны отражения в стекле.
– Странно! Папа не наказал нас!
– Он, наверное, не знает. – Аят уселась на постели и задрала мордашку вверх. В такие моменты они почти не отличались друг от друга.
– Папа не знает? Три хахаха, папа знает все. Он может только делать вид, что не знает.
– Тогда почему нас не забрали?
Аллаена привстала и провела рукой по волосам Аят.
– Потому что ваш папа решил не запрещать вам приходить ко мне?
– Он всегда запрещает! – возразила Асия.
– Папа просто беспокоится о вас.
– Кто нам навредит в этом доме? До нас пальцем не дотронуться!
– Навредить можно не дотрагиваясь. Например, сказать что-то нехорошее… Расскажи мне лучше о папе, Аят. Какой он в твоих глазах. Каким ты представляешь своего папу?
Она спросила, и я замер. Наверное… это был страшный вопрос. Для меня. Я старался не думать о том, каким меня видят мои дети. И вдруг я кажусь им кем-то ужасным… и снова этот страх. Как в детстве. Понять, что тебя ненавидят те, кого ты любишь.
Мелочный, детский страх. Когда липкость растекается по спине, и услышать ответ… это паника.
– Я представляю себе папу львом! Таким огромным! Черным львом!
– Да! – вторит ей Асия – Папа – лев. Он большой и сильный. Он убивает врагов, и он справедливый.
– Папа смелый и красивый.
– Папа самый лучший, у него красивый голос, и он поет нам песни.
– Папа знает много историй!
Никогда не думал, что они видят меня именно таким. Я вообще не представлял, что они думают обо мне. Какой я для своих слепых дочерей.
– Папа строгий и жесткий, но ведь по-другому нельзя. Лев – царь зверей. Если он не будет строгим, то никто не станет его слушаться.
– Папа любит лошадей и животных.
Они говорят, а Аллаена кивает. Восторженно кивает. Не останавливает их, не возражает. Не говорит, что на самом деле я подонок, который держит ее здесь насильно и мечтает об адской мести. И именно этого я, наверное, боялся. Что моим детям скажут обо мне. Каким представят меня в их глазах. Они всегда общались только с раболепно преданными мне. Но Аллаена никогда такой не была.
– А ты? Каким ты видишь нашего папу?
Улыбка пропала, и я замер. Что она ответит? Каким она меня видит? Женщина, которая на самом деле меня ненавидит. Каким она опишет меня моим дочерям?
– Вы знаете, какой ветер? Его трудно увидеть. Никто не может видеть воздух. Но он шатает деревья, он выкорчевывает их с корнями. Кажется, что ветер злой, кажется, что он приносит только разруху?
– Ураган!
– Цунами!
– Да! Но… не только. Ветряные мельницы вырабатывают энергию, которая согревает, ветер переносит семена цветов и деревьев, ветер приносит нам долгожданный дождь и грозу, которая освежает и обновляет воздух. Мы не видим этого… но ветер, он свободный, сильный, могучий и бывает таким разным. Теплым и холодным, сильным и нежным. Ваш папа… он напоминает мне ветер. И я знаю, что он может подарить не только ураган и цунами. Ведь вам он дарит тепло.
Ветер!
– Да! Папа – это ветер!
– Как красиво!
– Аллаена, ты скажешь папе, что он похож на ветер?
– Скажу…
– И он не женится на этой мерзкой Лами!
– Дааа! Скажи папе. Он услышит, как красиво ты говоришь о нем, а она не умеет так. Она вообще не такая. Не люблю ее. Она хитрая. И злая.
Знаете, что я ощутил в этот момент – как будто всего меня разорвало на части, как будто мне стало нечем дышать, и я не мог набрать побольше воздуха, чтобы не захлебнуться от восторга. Восторга, которого так мало испытывал в своей проклятой жизни. Меня ничто не радовало и не заставляло улыбаться, меня ничто не вдохновляло. До этих дней. До тех пор, пока Аллаена не появилась в моей жизни, а точнее, до тех пор, пока я сам не выдрал ее для себя вместе с мясом. Не присвоил ее. Жажда мести, похоть – гремучая смесь, и она взорвала во мне ядовитую волну самого адского и отравленного вожделения, но сейчас… я испытывал нечто другое. И это нечто заставляло меня нервничать только от одного звука ее имени и от одной мысли, что я прикоснусь к ее телу.
Я мог только уйти…довольно улыбаясь и не желая мешать им общаться. Я впервые был спокоен, что никто не окажет влияния на моих дочерей, не надавит на них, не заставит их изменить свое мнение обо мне. Это был первый человек, которому я позволил общаться с моими детьми…И внутри не возникало жгучего чувства беспокойства, ощущения дискомфорта.
Ветер. Надо же. С кем меня только не сравнивали, и чаще всего это был зверь и адский монстр, урод, чудовище, но ветер? Она еще так заразительно говорила, настолько вдохновенно, что меня пробирало до дрожи то, что эта маленькая женщина, несмотря на все унижения, не пала настолько низко, чтобы говорить обо мне дочерям гадости…А я привык к человеческой низости, я привык глотать широко раскрытым ртом самые низменные порывы и самую адскую тьму, которую чаще всего видел в тварях, которых называли людьми.
Наверное, именно в этот момент я принял решение. Вот так, глядя на нее рядом с моими девочками, на то, как она гладит их по волосам, склоняет голову к плечу, улыбается им. Они ведь ее не видят. Какая разница, КАК на них смотреть, но она смотрит так, как я….как я хотел бы, чтобы она смотрела на меня. С любовью.
Я шел к Лами. Наш разговор должен состояться немедленно, и все точки должны быть расставлены над «и».
Она лежала на кушетке, окруженная двумя служанками, одна растирала ей ноги, а вторая делала массаж рук. Вся в белом, с запрокинутой головой и закрытыми в блаженстве глазами. В который раз подумал о том, что она невероятно красива и в то же время настолько же отталкивающая. При взгляде на нее я никогда не испытывал плотского желания. Никогда не вожделел ее. Самое последнее, о чем я думал рядом с Лами – это о сексе.
– Пошли вон! – громко сказал я, и служанки встрепенулись и, как испуганные птицы, выпорхнули из комнаты. Только жасминовый запах от масла остался витать в воздухе вперемешку с терпкими духами Ламилы.
Лами приподнялась на кушетке, глядя на меня своими красивыми бархатными глазами. Она кокетливо улыбнулась.
– Я думала, этого никогда не случится, и ты не придешь ко мне. Когда наша свадьба, Ахмад? Я жду, что ты объявишь о ней как можно скорее, ведь время идет, и ребенок растет во мне.
– Никогда. Я пришел, чтобы сказать тебе – ты уезжаешь. До самых родов ты будешь находиться в одном из моих домов. За тобой будет надлежащий уход, полностью на моем содержании. Когда родится ребенок, будет сделан анализ ДНК, и после этого он либо будет признан моим, либо…
– Это твой! – взвизгнула она, – И…если ты не забыл, то я тоже поставила свои условия и…
Она не успела договорить, как я резко наклонился и поднял ее за горло с кушетки. Ненавижу истерики и еще больше ненавижу, когда истерики закатывает именно эта женщина.
– Что ты подмешала мне в выпивку, а, сука? Отвечай! Сейчас же! Я хочу знать!
– Ннннет…ты сам, я пришла к тебе, и ты захотел, ты…
– НЕ лги, или я сверну тебе шею, и мне будет плевать на твою беременность! Говори! Что ты подмешала мне или кому приказала подмешать! Сейчас говори! Считаю да трех! Один! Два! Т..
– Наркотик…возбуждающее средство.
– Сука! Твой мелочный шантаж никому не интересен. Ты можешь болтать сколько угодно и лишь навредить себе, потому что таких, как ты, забивают камнями за измену мужу.
– Измену с тобой!
– Плевать с кем. Я переживу скандал, мне насрать, и не в таких скандалах полоскался, а вот ты сдохнешь и сдохнешь страшной смертью!
– Вместе со мной умрет и твой ребенок.
– Значит такова его страшная участь, и не я ее для него выбирал.
От бессилия у нее задрожал подбородок и глаза наполнились слезами.
– Но…ты же согласился, ты сказал, мы поженимся, ты…
– Я передумал. На хрена мне нужна в женах шлюха, которая, будучи замужем за моим сыном, раздвигала передо мной ноги.
– А кто тебе нужен? Твоя славянка? Эта шармута, которая сбежала с ним и легла под него? Почему ты не забьешь камнями ее?
Сдавил горло гадины так, что у нее посерело лицо и глаза вылезли из орбит.
– Никогда не смей называть Аллаену шармутой! Никогда вообще не смей говорить о ней в таком тоне. И не забывай, что я знаю, кто послал ту смску и с чьего телефона. У тебя есть два выхода: либо ты уезжаешь, ждешь рождения ребенка и довольствуешься тем, что я могу дать тебе и ему, либо…либо ты умрешь страшной смертью.
Как же ей не нравилось проигрывать. Она буквально извивалась в моих руках, цепляясь за запястье и пытаясь освободиться.
– Я же люблю тебя…Ахмад. Столько лет люблю тебя. Я хочу быть рядом с тобой… мне обещали, что я выйду за тебя замуж. Мне поклялись, что мы будем с тобой счастливы, меня забрали из родительского дома для тебя…Но ты, ты обманул меня. Ты привез эту…эту…женщину. Чужую. Не понимающую наших законов и нашей религии, нашего менталитета. Ты привез ее и…променял меня на нее.
– Я никогда и ничего не обещал тебе, Ламила. То, что мама Самида пообещала, это не означает, что я согласился. И твои иллюзии были лишь твоими иллюзиями.
Ни одно ее слово о любви не трогало меня. Как будто они оттолкнулись от меня и отлетели, совершенно не задевая. Как капли дождя стекают по стеклу. Ты их видишь, но они совершенно не касаются тебя.
– Ты отсылаешь меня? Это твое окончательное решение, Ахмад?
– Это мое единственное решение.
– Хорошо…хорошо, я не стану претендовать на брак. Не стану докучать тебе, но позволь мне остаться. Позволь мне быть в этом доме. Я привыкла к нему, умоляю тебя, Ахмад… Не гони меня. Сжалься. Я здесь с юности, я привыкла к маме Самиде. Не выгоняй с позором. Что скажет моя семья?
Она выскользнула из моих рук и рухнула на колени, цепляясь за мои ноги, впиваясь в мои запястья своими холодными руками, и я вдруг подумал о том, что у Вики руки всегда теплые, и когда она меня касается, то по моему телу проходит едва контролируемая дрожь восхищения и восторга.
– Твоя беременность вызовет ненужные разговоры.
– Почему? Я была замужем. Никто не знает о проблемах Рамиля. Все решат, что я жду от него ребенка. Сжалься, Ахмад. Мы же так давно вместе. Так давно я рядом. Я же никогда не предавала тебя, позволь мне остаться. Я не помешаю.
– Если ты останешься, то только с одним условием. Ты не станешь болтать о ребенке. Не станешь рассказывать, кто его отец.
– Ты хочешь от него отказаться?
– Я хочу убедиться в том, что он мой, и только потом я признаю его.
– Ты мне не веришь….
– Я никогда и никому не верю, Лами. В этой жизни доверять – это самое последнее, на что я способен.
– Я буду молчать. Только позволь мне остаться!
Стиснул челюсти, глядя на ее умоляющее лицо, на то, как сложила руки и как стоит на коленях передо мной. Я ничего ей не ответил, развернулся и вышел из ее комнаты.
Пока что я не готов принять решение. А еще я, наверное, в слишком хорошем расположении духа, чтобы вышвырнуть ее как шавку из моего дома. Кажется, я становлюсь жалостливым, и на меня это совершенно не похоже.
Хочу увидеть ЕЕ… И отдать подарок. Он слишком давно лежит в моей комнате.

Глава 6
Я смотрела на подарок в его руках. На золотое ожерелье с лепестками цветов, расписанными моим именем. Цветы напоминали лилии, которые я так любила. Как будто он узнал об этом и подарил их нарочно. Я, кажется, ему никогда не говорила об этом.
Иногда мне становилось страшно, что этот человек читает мои мысли.
– Тебе нравится, Аллаена? Это ожерелье делали для тебя на заказ.
– Нравится.
Покорно ответила я и посмотрела в зеркало на то, как ожерелье блестит на моей шее, как стягивает ее словно удавка. Скорее ошейник из золота, как у собаки.
– Ты хорошо себя вела и получила подарок.
Я кивнула и выдавила улыбку. На самом деле мне бы хотелось получить подарок в иных обстоятельствах и без принуждения его надеть.
– Ты не представляешь, сколько стоят бриллианты в этих цветах.
Моя свобода намного дороже. Если бы он подарил мне именно ее, если бы действительно любил меня, а не использовал, как вещь. Тогда этот подарок был бы ценным, а так он скорее подарил его себе, чем мне. Взял меня за руку и крепко сжал мои пальцы.
– Мы идем вместе на ужин.
Не спрашивая, хочу ли я есть. Все и всегда решает только он. Мне остается только смириться. Когда мы вошли в столовую и он сел на стул, то не позволил мне сесть рядом, а усадил к себе на колени.
Рядом находились слуги, его люди, вот-вот кто-то еще придет ужинать. Стало не по себе. Как будто он всем показывает – кто я и кому принадлежу. Показывает, что может делать со мной что угодно на глазах у всех, не стесняясь.
– Попробуй восточные сладости, Аллаена. Их приготовили специально для тебя. Бери их прямо руками…Или нет, подожди. Давай я сам тебя покормлю.
Он взял с подноса рахат-лукум и приблизил к моим губам.
– Открой рот и откуси.
Мне хотелось сказать, что я сейчас не голодна, но я вспомнила то, что обещала сама себе. Я буду покорной. Открыла рот и откусила кусочек сладости. Было вкусно и очень сладко. Ахмад наклонился к моему лицу и провел языком вдоль моих губ.
– Теперь ты такая же сладкая.
– Зачем…при всех?
– При ком при всех?
– На нас смотрят.
– Кто? Слуги? Они ничего не видят, а если и видят, то теперь прекрасно знают, кто ты для меня.
Посмотрела в его черные, горящие, как угли, глаза.
– Кто я для тебя, Ахмад?
– Я уже много раз говорил тебе – ты моя вещь, моя собственность. С тех пор ничего не изменилось. Оближи свои губы. Аллаена. Я хочу, чтоб ты это сделала медленно, глядя мне в глаза.
Не понимаю, зачем он сейчас унижал меня, показывал свое превосходство, но он явно хотел, чтобы все действительно видели, кто я такая. Его шлюха. То, что я ему не жена, я уже и так знала.
Послушно облизала губы, и черные глаза загорелись еще сильнее. Он проследил за моим языком и приоткрыл рот.
– Слуги для тебя не люди?
– Нет.
Ответил и усмехнулся.
– Тебя волнует, что они подумают? Разве не наплевать на это? Ты моя и принадлежишь мне. Каждый в этом доме должен об этом знать. Начни относиться к жизни так, как я тебя учу. Смотри на нее моими глазами. Ты здесь надолго. Научись жить по нашим законам. По моим законам. Единственный закон для тебя – это я, мое мнение, мое слово и мое желание. Больше ничего не имеет значение. А теперь я хочу, чтобы ты меня поцеловала, чтобы засунула свой язык мне в рот и поиграла им с моим языком. Я хочу твой вкус. Сейчас.
Стало не по себе, и я бросила быстрый взгляд на одного из слуг, который приносил новые блюда на стол. Но Ахмад явно не торопился есть. Я выдохнула и потянулась губами к его губам, прижалась к нижней, толкнулась языком ему в рот и ощутила, как он впустил меня. Как мой язык дотронулся до его языка. Дыхание Ахмада было свежим, от него пахло фруктовым кальяном, мятой. Когда я полностью слилась с его ртом, он тихо застонал, сдавил меня сильнее и впился в мой рот так жадно, что я задохнулась. Его губы были властными, дикими, сжирающими. Он обхватил мой затылок и буквально вдавил мой рот в свой, глотая мое дыхание, толкаясь языком о мой язык. Потом отстранился и посмотрел с дикой похотью мне в глаза.
– Я хочу кончить в твой рот.
Это было неожиданно, и я ощутила, как вся кровь прилила к моему лицу.
– Пошли все вон! – рявкнул на слуг, и они как горох бросились врассыпную. Исчезли за дверями, наглухо закрывая их за собой.
– Ляг на стол, свесь голову и открой пошире рот.
Тяжело дыша, чуть ли не со слезами смотрела на него и не понимала, почему все так. Почему нет ласки, почему нет поцелуев, нет обычного красивого секса. Почему с ним все так пошло, похабно, унижающе. Почему он заставляет меня бояться его и ненавидеть наш секс.
– Ложись на спину, я сказал. Ты же говорила, что любишь меня. Так что давай люби. Сегодня я хочу трахать тебя в рот.
Забралась на стол, легла на спину, он подтянул меня под руки к краю стола, рванул на моей груди ткань, обнажая ее. Потом расстегнул штаны и вытащил свой искореженный, покрытый шрамами член. Провел по нему рукой, выдыхая со стоном. Привстал на носки и одним толчком заполнил мой рот до самого горла. Я схватилась ладонями за столешницу по бокам и сжала ее до хруста в пальцах. А он схватил обеими руками мою грудь и принялся толкаться в мой рот быстрыми сильными толчками, буквально раздирая его, причиняя боль, дискомфорт, не давая увернуться. По щекам градом потекли слезы, а он сдавил мои соски, оттягивая их вперед, причиняя еще больше боли и толкаясь мне в гортань. Надо расслабиться, надо просто дышать носом и расслабиться. Это когда-нибудь закончится. Но горло жгло как огнем, рвотные позывы заставляли давиться и плакать, слюна стекала по щекам, а он все не останавливался. Увидела, как схватил со стола нож. Мне на щеку капнула теплая капля. Потом еще одна…
Я зажмурилась, стараясь не думать о горле, не думать о дискомфорте, пока не ощутила, как он захрипел, толкнулся особо глубоко, и мне в гортань потекла его сперма. Заструилась, заставляя глотать и задыхаться. Пока он не освободил мой рот, продолжая сжимать мою грудь. Потом отпустил, и мне показалось, что его хватка все еще ощущается на полушариях.
Отошел в сторону, застегивая штаны. Я так и осталась лежать, закрыв глаза и чувствуя себя совершенно грязной и униженной. Сползла со стола на ватные ноги, зажимая порванное платье на груди. Пошатываясь, ушла в уборную, подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Опухшие от слез глаза, окровавленная щека, красные, пунцовые губы, перепачканное слезами и спермой лицо. Начала смывать все, тереть щеки, полоскать рот, вымывать шею, грудь. Но мне казалось, что все его прикосновения проросли мне под кожу.
Что со мной и с ним не так? Что я делаю не так… я же покорная, я подчиняюсь ему, я соглашаюсь на все, что он хочет, я принимаю его в свое тело, а он все равно обращается со мной хуже, чем с вещью. Презренней, чем со шлюхами. Иногда ласков и…вроде бы нежен, а иногда он жесток, как самый дикий и бешеный зверь и словно нарочно хочет причинить мне все больше и больше боли.
Забежала к себе в комнату, содрала с шеи подаренный им ошейник и зашлась в плаче.
Пока не ощутила у себя на спине чью-то ладонь.
– Ласки хозяина жестоки, его любовь причиняет боль. Только так он умеет любить…Научись наслаждаться болью.
Голос Азизы заставил вздрогнуть.
– Чем наслаждаться? – вскрикнула я.
– Сексом…ублажай его, начни делать что-то сама.
– Как? Как, если он…он хуже зверя!
– Познай свое тело… научись испытывать удовольствие, я кое-что принесла тебе.
Положила передо мной книгу в ярко-красном переплете.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70877690?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.