Главная страница | Юмор и сатира | Мои два года

Мои два года
Алексей Владимирович Куйкин
Воспоминания о моей службе в РМТО Главного военного клинического госпиталя имения академика Николая Ниловича Бурденко и о сопутствовавших этому происшествиях.

Алексей Куйкин
Мои два года

С чего всё начиналось
С чего всё началось? Да как у всех с приписной комиссии в военкомате. Учебный год в Смоленском техникуме электронных приборов имени Ленинского Комсомола для нас, электриков, что на первом что на втором курсе начинался с колхоза. Наша 911-Э группа два года убирала льносолому и льнотресту на полях совхоза Зверовичи Краснинского района. А в 92 мы так вообще там зависли почти на два с половиной месяца. Ну и заработали неплохо. Те, кто ездил постоянно, это ещё учесть, что наш физрук заставил нас расписаться в пустой ведомости и умотал на неделю в Зверовичи.
Военрук до нас добрался только во второй половине ноября, и заявил, что завтра вместо НВП вся группа идёт в Ленинский военкомат на приписную комиссию. Большая часть пацанов была из области, они и начали возмущаться. Старый подполковник ответил, что все уйдёте в армию из СТЭПа, а посему не фиг голосить. Мы малолетние идиоты пропустили это заявление мимо ушей, а зря.
На следующее утро люди в погонах под белыми халатами измерили меня, взвесили, поназадавали кучу вопросов о здоровье, заглянули вовсе отверстия организма, да и отправили к военному комиссару Ленинского района Смоленска полковнику Горяеву с приговором «годен без ограничений». Мама дорогая, вот это дядька! Товарищ полковник ростом был хорошо пониже моих метра семидесяти девяти, сантиметров на 12-15, да только вот в плечах он те же метр восемьдесят. А физиономию ему точно топором тесали. А руки, ё-моё, его ладонь как три моих. Вот теперь я понял, что такое тролль в произведениях Толкиена. Сидящие по бокам от него два майора на фоне комиссара просто потерялись. Голос у полковника глухой, глубокий и какой-то гулкий, что ли.
–Где вы, молодой человек, хотели бы служить?
А надо сказать, что у молодого человека в голове была каша из разного фильмов типа «В зоне особого внимания», «Ответный ход» или «Команда 33», множества прочитанных военно-патриотических книжек, ну и конечно мнение о себе, как о не самом плохом рукопашнике. Во дебил-то я был малолетний. Так что на вопрос я и брякнул:
–В морской пехоте, – вся комиссия посмотрела на меня уже заинтересованно. Горяев даже попытался на лице что-то вроде улыбки изобразить. Лучше б он этого не делал, увидишь такую улыбку в тёмной подворотне, от инфаркта ничто не спасёт.
–Что ж, если будет формироваться такая команда, мы учтём ваши пожелания, – голос комиссара зазвучал даже как-то благожелательно, – только наши призывники в основном на Северный флот уходят.
Я молчу, свои желания уже высказал. Горяев что-то черкнул в приписном свидетельстве, да и отпустил меня восвояси. Как же я был возмущён, когда прочитал в приписном «войска связи». Вот ведь гад какой! Оказалось, что у всей группы одно и то же – войска связи.
Первого паренька из нашей группы, Вовку Шевелёва из Брянска, забрали в армию осенью девяносто третьего, с самого начала третьего курса. Вот тут до нас начало доходить, что такое может случиться с каждым. И как потом, через полтора года доучиваться? Вовик своим корешам писал письма, а они уже доводили всем нам. Служил он где-то под Хабаровском, на аэродроме. В электронике он очень здорово шарил, поэтому ему выделили отдельную каморку, да и озадачили ремонтом всей и всяческой военной аппаратуры. Лишними нарядами командиры его и не напрягали, пущай паяет.
Мне повестка пришла через неделю после восемнадцатилетия. К тому времени я уже пятый месяц проходил производственную практику в электроцеху мебельного комбината «Днепр». Мне даже молоко за вредность выдавали. Да нет, не за мою вредность. Я такую могу включить, что и цистерны не хватит. А получал я свои три литра молока в месяц за вредные условия труда. Считалось, что электрики по всему комбинату работают, включая и цеха, где мебель красят и всякими лаками пропитывают. От последствий этих самых вредных условий труда электрики спасались одним способом, ближе к обеду из персонала электроцеха трезвыми оставались только мы, практиканты в количестве двух голов, да начальник цеха Сан Саныч. Даже обмотчики, которые из своей каморки в цеху никуда не выходили, умудрялись принять на грудь. Иногда мы им помогали по мелочи, и тогда получали от них порцию всяких-разных армейских баек и воспоминаний. Один из парней служил срочку в Витебской воздушно-десантной дивизии в то время, когда её перевели в состав пограничных войск и всему личному составу вместо голубых выдали зелёные береты.
Саныч, увидев повестку, развёл руками, надо значит надо. Служи мол, документы я твои в техникум отправлю. Собрав кружку, ложку да мыльно-рыльные принадлежности, я оказался на сборном пункте. Опять медосмотр, беседа с каким-то майором да просмотр патриотических фильмов. Собралось нас человек сорок, отправляли вроде куда-то под Москву, в связь. Однако после построения на обед, из строя вызвали 5 человек, включая меня, и отпустили по домам. Крайне озадаченный я уехал к себе на Николаева. Оказалось, батя в последние два дня развил бурную деятельность, и через своего одноклассника в областном военкомате дал мне таки доучиться. За что ему спасибо огроменное. А то, чует моё сердце, через полтора года я бы не то, что диплом не написал, я бы и дорогу в технарь не нашёл.
Всё лето стэповское начальство воевало с военкоматом. И в сентябре нас ошарашили – дипломы защищаем не в марте 95, а вовсе даже в конце декабря 94. Армии, понимаешь, солдаты нужны. В ритме вальса сдали отчёты по практике, написали курсовые по электрооборудованию, и уже в октябре взялись за дипломные проекты. И вот тут началось. Каждый вторник к нам в дверь звонил посыльный из военкомата и с улыбкой всучивал мне очередную повестку. Радуйся мол, вместе служить будем. И куды меня только курировавший в Ленинском военкомате нас майор Белоус не собирался отправить. И в дивизию Дзержинского, и на Северный флот, и в Коми во внутренние войска. Я со вздохом брал повестку и на следующий день в среду топал сдавать проценты по диплому своему руководителю проекта Ирине Ивановне. А затем с тем же ворохом бумаг и чертежей маршировал в военкомат, благо он от СТЭПа в трёх минутах по-пластунски, на Тухачевского. Там уже вздыхал обожаемый мною, да и всем нашим электротехническим отделением, майор Белоус.
– Товарищ майор, ну поставьте вы какую-нибудь отметку на моём деле. После защиты диплома забирайте куда хотите, – Белоус задумчиво кивал, откладывал моё дело из общей стопки в сторону и… в следующий вторник ко мне в квартиру ломился новый сайгак с повесткой. Отстали от меня только в конце ноября.
Защитился я в первый день, четвёртым из всей группы. Получил свои законные четыре балла, да и на следующий день погулял с другими, уже дипломированными техниками-электриками, ха-ха, в баре «У Кристины». Попили мы пивка за окончание нашей учёбы, и всё бы ничего, да уже на выходе столкнулся я со своей одноклассницей Юлькой. И вот с ёе-то мужем, хиповатым таким мужичком лет двадцати пяти, нарезались мы за встречу да за знакомство так, что я не помню, как домой пришёл. По свидетельствам домочадцев буянил в «плепорцию», и всё пытался выяснить у бати, почему это он трезв, когда его старший сын диплом защитил. Как в той песне, пьяный я дурак. А утром, да на больную мою бедную голову, отец мне и заявляет. Топай в военкомат, я договорился, бери документы и дуй на Краснинское шоссе в конвойный полк, там, мол, служить будешь. Там уже полгода, как и Ромка, брат мой двоюродный служит. И тут меня заклинило. Вроде как и неплохо, дома служить. Но как мог разъяснил я бате, что хочу всё как у людей, а не галопом по Европам. Хочу диплом получить вместе со всей группой, попрощаться со всеми как положено, а уж потом куда пошлют, туда пошлют. Батя только рукой на меня махнул. Ну, дурной я был в восемнадцать-то лет, дурной.
А военкомат про меня и забыл вроде как. После Нового Года начал я работу искать, решив, что раньше апреля меня не заберут. Но оказалось, что никому я такой красивый да с новеньким дипломом и вовсе не нужон. Нет, электрики как раз много где требовались, служба занятости меня даже во вневедомственную охрану пыталась отправить, но я честно объяснил, что о сигнализации ничего не знаю. Вторым вопросом от работодателя после «Что заканчивал?», был естественно «А ты в армии служил?». Ну и когда узнавали, что мне сия забава только предстоит, разводили руками, нет дорогой, давай уже после службы. К концу января я даже как-то приуныл. И тут в дверь позвонил, нет, не Дед Мороз, а всё тот же майор Белоус, собственной персоной. Спецнабор, говорит, 9 февраля будь добёр явиться на Тухачевского, я вас на сборный пункт сопровожу.
Утром девятого возле крыльца Ленинского военкомата меня встретил худощавый парнишка повышенной лопоухости, Эдик Иванов. Ивановых у нас в роте оказалось аж четыре человека, поэтому на поверках к фамилии добавлялась первая буква имени, этот соответственно был Иванов Э.. Вскоре появился Белоус, и мы втроем отправились в Заднепровье. Снова медосмотр и кино в актовом зале. Потихоньку подтягивался народ из области. Оказалось, от каждого района Смоленска и районов области в нашу команду набиралось по два человека. Вскоре все двадцать два скучали за просмотром очередного военного фильма, потихоньку знакомясь друг с другом. Я как-то очень быстро и легко сошёлся с высоким смуглым парнем, спортивного телосложения. Это был Димка Шалиев, азербайджанец из маленького горного аула в Грузии, перебравшийся в перестройку вместе со старшим братом в Смоленск. Димкой это мы его называли, на самом деле он Джамил. Даже не так, правильно Джамил Гасан-оглы Шализаде. Он кстати очень обижался на Промышленного военкома, который его в военном билете Джамилом Гасановичем Шалиевым обозвал. Через год, заполняя штатку, я его прописал как он и просил, на азербайджанский манер. Ротный, когда углядел такое издевательство над документацией, поинтересовался моим психическим здоровьем. Я и объяснил, мол, хочет военнослужащий сохранить национальную, так сказать, самоидентификацию. Да и вообще, у нас в 26 средней школе города Смоленска, как сейчас помню, на втором этаже висели стенды с Героями Советского Союза. Так вот там был такой, Гусейн-заде Мехти Ганифа-оглы. Если официальная пропаганда разрешала такое, то почему бы и мне не пойти навстречу воину. Замполит, сидевший напротив, ржал в голос, а ротный махнул рукой, ну раз официальная пропаганда не запрещает, нехай будет Гасан-оглы как его там дальше.
Ближе к обеду появился и «покупатель», приведя своим внешним видом стоящих у ворот сборного пункта родителей в полный ступор. Высокий спортивный старший лейтенант в бушлате нараспашку, открывавшем тельняшку на груди. Озабоченные наши родственники взяли его в плен, и не отпускали, пока военный не развеял все их мрачные предчувствия. Ни о каком десанте или спецназе речь не шла, хотя Алексей Николаевич и начинал службу в ВДВ. В настоящее же время, после излечения от ранения, он занимал должность заместителя командира по борьбе с личным составом, тьфу ты, по работе с личным составом роты материально-технического обеспечения Главного военного клинического госпиталя имени академика Н.Н. Бурденко. Туда, на берег речки Яузы, он нас и отвезёт ночным смоленским поездом. Так что скучать нам аж до позднего вечера на сборном.
Потом было прощание на вокзале, плацкартный вагон, и обычный белый ПАЗик, правда с водилой в военной форме, который повёз нас по сверкающей рекламными огнями утренней февральской Москве в Лефортово. Туда, где в 1707 году саженного роста здоровый аки сохатый император Пётр, хлопнул по лечу своего лейб-медика голландского доктора Николая Бидлоо, просящего об отставке за выдающимся царским здоровьем, озадачил оного постройкой «Гошпитали…за Яузой рекою против Немецкой слободы, в пристойном месте, для лечения болящих людей. А у того лечения быть доктору Николаю Бидлоо, да двум лекарям, Андрею Репкину, а другому – кто прислан будет; да из иноземцев и из русских, изо всяких чинов людей, – набрать для аптекарской науки 50 человек; а на строение и на покупку лекарств и на всякие к тому дела принадлежащие вещи, и доктору, и лекарям, и ученикам на жалованье деньги держать в расход из сборов Монастырского приказа». Вот в этом самом древнем военно-медицинском учреждении мы и должны были провести ближайшие полтора года. Это мы так тогда думали. Наивные.
Ближе к нашему дембелю ротный заявил, что никогда больше в Смоленск за молодым пополнением не обратится. Самое смешное, что, когда роту расформировали в двухтысячных годах, служивший ещё с нами старший прапорщик Димка Забродин, привёз дослуживать бойцов как раз в Смоленск, в нашу Академию ПВО.

Присяга, парадка и всякие разности
Месяц и неделя карантина пролетели как один вздох. Долго тянулся только самый первый день, когда в начале восьмого утра мы оказались в старом двухэтажном здании со сводчатыми потолками. Домик был построен аж в 1825 году, и теперь верхний обрез окон первого этажа был на уровне тротуаров Госпитальной площади. Наши документы у замполита забрал невысокого роста белобрысый сержант, одетый почему-то в советскую парадку. Он постоянно забегал в ленинскую комнату, где нас разместили, и задавал какие-то вопросы, что-то уточнял и записывал. Вася Пищиков – писарь роты. Он и Лёха Костерин, так он просил себя называть, хотя он вовсе даже и Леонид, будут вести у нас карантин. На Костерине тоже парадная форма Советской Армии с алыми погонами и петлицами, литеры СА на погонах и общевойсковая нашивка на левом рукаве. В голове у меня дурной вопрос, а чего, собственно, не медицинская змеюка с чашей, мы ж ведь в госпитале. Уже где-то через год ротный, гоняя нас за разнобой в петличных знаках, которые мы носили на камуфляжах, пространно объяснял, что медицинские эмблемы могут носить только военнослужащие, окончившие какие-либо военно-медицинские учебные заведения или хотя бы медицинскую учебку. А вы, мол, есть и будете обыкновенными общевойсковыми распиздяями. Но всё равно медицинский взвод и эвакоотделение таскали в петлицах «тёщу поедающую мороженое», «мазута» – автомобильный взвод цеплял на воротники эмблемы военных автомобилистов. Не заморачивались лишь взвод охраны да инженерный взвод. Но это всё потом, очень потом.
А пока первое построение на плацу, ещё в гражданке, и мы строем идём в столовую на первый свой армейский завтрак. За столами, помимо людей в камуфляже, сидят четверо низкорослых воинов, как будто сошедших с экрана фильма о танковой битве на Курской дуге. Гимнастёрки со стоячим воротником, галифе и чёрные погоны на плечах. Оказалось, так обмундировали выпускников танковой учебки в Коврове, когда к нам отправляли. Они ещё с неделю так ходили, пока старшина не получил на них новое обмундирование. Еда оказалась совсем не плохой, все свои домашние запасы мы раздали сослуживцам. А дальше время понеслось, как будто сорванное с цепи. Помывка, бритьё голов под станок. На хрена, спрашивается. Все последующие призывы просто стригли «под машинку». По легенде бытовала в РМО традиция на «стодневку» брить голову под станок, но на моей памяти её никто не соблюдал. Цирюльники из нас ещё те оказались, попорезались все. Получение обмундирования и первые попытки повязать зимние фланелевые портянки. Костерин показывает, рассказывает и ржёт над нами. Для нас нет ещё бушлатов, нет ремней и армейских варежек. После обеда клеймим всё свое имущество, учимся «очень нужным и полезным» навыкам, как из подушки сделать с помощью двух дощечек подобие параллелепипеда и «отбить кантик» на одеяле. После вечерней поверки Лёха взялся нас дрессировать отбиваться за сорок пять секунд, и с удивлением обнаружил, что укладываемся мы секунд за тридцать пять. Да и махнул на нас рукой, спите мол «запахи».
День за днём, день за днём одно и то же. Подъём, проверка, зарядка, ежели есть настроение у товарищей офицеров так ещё и бежим вокруг госпиталя. Топоча как стадо боевых слонов, выбегаем из главных ворот на Госпитальную площадь, со стороны Солдатской улицы на площадь выбегает колонна короткостриженых пацанов в понтовом «тигровом» камуфляже. Это спецназовцы, охраняющие штаб внутренних войск. Вместе бежим по Госпитальной улице к набережной Яузы, там разбегаемся по сторонам. Мы вправо, вокруг госпиталя, спецназеры налево, вокруг парка МВО. Когда мы выбегаем на Госпитальный вал, звучит команда «Рывком» и последние метров триста рота несётся кто во что горазд. Уборка территории, завтрак, строевая, ФИЗО, обед, зубрёжка устава. Изо дня в день ничего не меняется. С физухой, похоже, даже самому Костерину не понятно, чего от нас требовать. Кто смог подтянулся, все отжались, ну и ладушки. К строевой отношение построже, каждый должон освоить. У кого получается, у кого не очень. Марширует, маршируем и маршируем по плацу. У меня со строевой никаких проблем. В седьмом классе зимой попал от школы на пост номер один у Вечного Огня в Сквере Памяти Героев. Так нас перед отправкой туда военрук почти месяц дрессировал, сейчас вот всё и вспомнилось, какая куда рука-нога. Сапоги, правда, болтаются на ногах. Это мне старшина удружил, ещё в первый день. Развёл руками, кончился, мол, сорок третий размер, бери вон какой есть, сорок пятый. Самое интересное, что ноги я никогда и не натирал, сколько бы строевой не занимался.
Вот уже и первое разделение, так сказать, по табачному признаку. Большая часть народа дымит на плацу вместе с сержантами, мы же, пять человек некурящих, сидим в кубрике и разговоры разговариваем. В основном на околокулинарные темы. Кто что на гражданке жрал, кто что бы сейчас бы съел и как это всё готовится. Джамил наш Гасанович даже некоторые рецепты себе в блокнот записывает. Кулинар, пля. Потихоньку привыкаем к тому что по территории госпиталя только строем, куда бы то ни было только с разрешения сержанта, зубрим не только устав, но и нужные по службе в госпитале вещи. Расположение отделений по корпусам, основные номера внутренних телефонов, расположение КПП и складов.
За дедовщину. Была. Никого до суицида или там побега не довели. Встать ночью помыть пол в казарме, потому как дедушке-дневальному по сроку службы не положено, не так уж и трудно. Всё зависит от командира подразделения. Если он опирается на старослужащих, требуя от них в первую очередь наведения порядка и обучения молодых, то вот вам и дедовщина. Командир-то и по всем залётам в первую очередь прессует старшие призывы, они типа всё умеют и знают, так почему же не довели до молодых. А «дедушки» уж учат, как умеют. В основном матом и кулаком. Все ж как один Макаренки. А если ещё и человек сам по себе гнилой, то любая данная ему толика власти, выплеснет всё его внутреннее дерьмо наружу. А что касается разговоров о том, что собрались бы вместе смоленские, да и дали бы отпор дедам. Не собрались. Почему? А хрен его знает. Каждый переживал изменение своей среды обитания по-своему, внутри себя. И не спешил ни с кем делиться. Да и не было вожака. Короче, человеки все разные, а дедовщина была. На том и остановимся.
Всякие маленькие случайности и происшествия растворялись в одинаковости армейских будней. Но, почему же их не вспомнить, они же были, эти самые случаи и происшествия. Дней через десять карантина посетил нас заместитель начальника Главного Военно-Медицинского Управления по работе с личным составом. Решил проинспектировать молодое пополнение самой близкой к нему и второй по численности части ГВМУ. Больше нашей роты только батальон обеспечения Военно-медицинской академии в Питере. Как объяснил нам балагур-полковник, именно из-за этой близости к начальству нас будут проверять и «любить» намного чаще, чем кого бы то ни было. Сначала гонял нас по статьям устава внутренней службы, а затем, углядев у Костерина табличку с обозначением воинских званий, стал задавать вопросы по ней. А там и вовсе вогнал всех в ступор вопросом, какое звание на картинке отсутствует. И ротный, и наш сержант разглядывают карточку, а чего не так-то? Все звания от лейтенанта до генерала армии присутствуют. Чего ещё товарищу полковнику надо? А тот хмурится. Подрываюсь с табуретки:
– Разрешите, товарищ полковник?
– Ну, давай. Какого звания нет?
–Младшего лейтенанта нет, товарищ полковник. Его снова ввели в войсках, в прошлом году, вроде.
– В увольнение его отпустишь, – полковник тыкает в меня пальцем, и уходит с ротным из нашего расположения.
– Ну чего, выебнулся? – реакция у Костерина странная.
– Ничего и не выёбывался, – отвечаю, – просто знаю, интересовался раньше. Полкан-то уже закипать начинал, нафига лишние крики и проблемы?
– Ладно, учите дальше, – машет рукой Лёха.
А на следующий день, аккурат в то же время опять гости к нам. Ну не дают устав выучить. В дверях кубрика появляется высокий широкоплечий коротко стриженый мужик в длинной кожаной куртке на меху. Стоит, нас разглядывает. Мы поглядываем на него, Костерин сидит на кровати, тоже смотрит, что за кадр и чего от него ожидать. Тут гость незваный как заорёт:
– Встать, когда в расположение прапорщик ВДВ входит!!!
Ну, нет уж дядя прапорщик, мы хоть и «запахи», но уже «прошаренные», застраивай кого другого. Тоже ему и Костерин вещует. На вас, мол, дорогой мой человек, и вовсе даже гражданская одежда. Откуда ж мы знаем, что вы прапорщик, у вас на лбу звёздочек не нарисовано. Прапор голосит, бардак у вас, сержант, в подразделении, солдаты старших по званию не приветствуют. Тут на вопли прибегает с первого этажа замполит. Алексей Николаевич на армейском диалекте великого и могучего русского языка объясняет буяну-прапору, что ежели сейчас прапорщик ВДВ, так его и растак через коромысло, не слиняет вниз в ротную канцелярию, оформлять документы на то стадо, которое он приволок, то старший лейтенант ВДВ просто выкинет его в окно со второго этажа. Прапорщик проникся и слинял.
Буйный прапор вместе с широким, как трёхстворчатый шкаф, сержантом-контрактником привёз в роту пополнение. Переночевали они у нас в казарме, а сержант вогнал всех в ступор утром, заявившись в умывальник с голым торсом. Росту он был небольшого, но вот в дверной проём проходил с трудом. И ведь ни капельки лишнего жира, сухие мощные мышцы. Эдакий Франко Коломбо, только с простой рязанской рожей. Пополнение, как выяснилось, было ещё то. Из пяти офицеров, ну ладно приравняем прапорщиков к офицерам, пусть им будет приятно. Так вот из пяти офицеров роты двое бывшие десантники, а заместитель начальника госпиталя по МТО полковник Зайцев раньше служил в ДШБ. Вот и порешили они укрепить РМО воинами-десантниками. Написали рапорт начальнику госпиталя, тот направил бумаги в ГВМУ, а оттуда уже запросили командование ВДВ. Помогите, мол, чем сможете. Там и расстарались. Какой нормальный командир отпустит из своего подразделения толкового воина? Вот и собрали со всех частей ВДВ Москвы и Московской области всяческих залётчиков, алкашей и немощных, да и отправили в ГВКГ.
Какие же тут имелись кадры. Перемазанные в мазуте механики, которые весь год своей службы пролежали под авто и БМД, не видя ни автоматов, ни парашютов. Охламоны, которые начали бухать ещё на учёбе в провинциальных ПТУ, и так и не могущие остановиться и в армии. Вот только сюда, в госпиталь, где на аптечном складе стоит цистерна чистейшего медицинского спирта в 20 тонн, где в любом отделении любая девчонка-медсестра имеет запас того самого спирта, так на всякий случай, их и надо было переводить. Два пацана нашего призыва из разведвзвода. Перед самой отправкой в Чечню взвод забухал в полном составе. Закончилась вечеринка катанием на броне по военному городку. Может быть и это сошло бы им с рук, на войну всё ж таки отправляются, но пьяные в лоскуты «коммандосы», загоняя технику в стойло, перепутали ангары. Раздавив в лепёшку новенькую бэху заместителя командира полка. Не знаю, что сделали с другими разведчиками, но этих двух отправили к нам. Ну и апофигеем всей этой феерии был Артур Брунович Бауэр. Чистокровный поволжский немец, призывавшийся, правда, откуда- то из-под Челябинска. Белобрысый, бледный, как смерть, и такой же тощий. При росте в 165 сантиметров весил он хорошо, если килограмм пятьдесят. Но уже прошёл учебку ВДВ, в военном билете имел благодарность за первый прыжок. Ну а в полку от него решили поскорей избавиться. Ох, и наплачется наш ротный с этим, мать его, пополнением. А командир автомобильного взвода, старший прапорщик Линьков, Аркаша наш мазутный, ещё долго будет обзывать десантов «крылатой кавалерией».
Такая моя судьба, что в карантине я познакомился и с военной медициной. В начале марта, на очередном медосмотре, дежурный врач, покопавшись в брошюрке с расписанием болезней, отправил меня в кожно-молодёжное отделение. Фурункулы положено лечить в стационаре. Я-то думал, что Смоленская область – это большое болото, а оказалось Москва ещё болотистее. Гнили мы, смоленские, здесь в столице на раз-два. Чуть порежешься и всё. Начальник отделения каким-то хитрым медицинским агрегатом, больше похожим на обычный выжигатель, вскрыл мне фурункул на щеке, почистил, заклеил, да и отправил в палату. Спи, мол, пока есть возможность. Тут меня просить не надо, ещё и стакан кефира на полдник обрадовал. Балдел я всего четыре дня. Всё-таки скоро присяга, надо готовиться. Пришёл Костерин, забрал меня в роту.
На строевой подготовке мы начали учить передачу оружия следующему за тобой в строю. Выяснилось, что на присяге на два десятка наших рыл, будет всего четыре автомата. Да и те учебные, с просверленным казёнником. Спасибо скажите, говорит наш сержант, что на счёт этого договорились с академией Малиновского. Вон молодёжь, что осенью присягу принимала, вообще с пустыми руками чуть не оказалась. Ладно, Аркаша на Госпитальной площади сговорил экипаж ППС, и те выделили два своих АКСУ для присяги. Уставных парадов Лёха Костерин не знал и призвал на помощь нашего замполита. Под его чутким руководством мы передавали друг другу деревянные макеты на ремне. Через пару часов Алексей Николаевич удовлетворился, могёте говорит.
За два дня до присяги каптёр выдал нам парадную форму. Примериться там, погладиться. Больше всего это было похоже на школьные пиджаки с накладными карманами, только тёмно-зелёные. Костерин с Пищиковым смотрелись гораздо зачётнее в старой советской парадке. А с белыми парадными ремнями так вообще. А ещё нам к парадной форме не завезли погоны, от слова совсем. То ли старшина решил, что ему нужнее, то ли и впрямь на вещевом складе не оказалось. Принимали мы присягу 18 марта в воскресенье в парадной форме без погон и с холощёными автоматами в руках. Секс в презервативе, да ещё и с резиновой женщиной. Нет, всё конечно было красиво и торжественно. Свет от больших хрустальных люстр в холле на втором этаже управления ГВКГ отражался от лакированного паркета, ярким золотом играл на начищенных бронзовых ручках высоких дубовых дверей. Высоченные потолки задания, построенного ещё в 1835 году, с шикарной вычурной лепниной, обшитые деревянными панелями стена, тяжёлые бархатные темно-бордовые гардины на окнах, кадки с пальмами. У противоположной от нашего строя стены начальник госпиталя генерал-майор медицинской службы Клюжев со всеми своими замами-полковниками. Рядом с начальником МТО полковником Зайцевым его зам майор Мелимук Виталий Игоревич, наше непосредственное начальство. А отец его, «страшный» прапорщик Игорь Иванович Мелимук за одним из двух столов для принятия присяги. Среди зелени мундиров его темно-синяя парадная форма прапорщика ВДВ СССР с голубыми петлицами, погонами и околышем фуражки притягивает глаз. Медалями и разными знаками увешан, что твоя новогодняя ёлка. Ротный, старший лейтенант Сергей Николаевич Рассказов, хоть и при параде, но со своими двумя юбилейками и знаком об окончании военного училища на фоне командира взвода охраны и коменданта ГВКГ Мелимука теряется совсем. Костерин с Васей выносят простой шёлковый триколор. Странно, могли бы и старое тёмно-красное знамя вынести, оно намного импозантнее. Вот и я уже, повернувшись к строю, произношу заученные накануне слова присяги. «…Алексей Владимирович, вступая в ряды Вооружённых Сил…» На фига мы их зубрили, текст вот он в папке вклеен, это что нам отказывают в умении читать, что ли?
Родственники приехали почти ко всем, и ушли смоляне в своё первое увольнение в град Москву. Нас оставшихся шестерых оставили на плацу, ждём чего-то. Тут к нашей компании присоединился крепкий младший сержант в шинели с голубыми погонами, Пашка Мягков. Во всём этом сногсшибательном десантном пополнении были и два нормальных человека, младшие сержанты из самоходного гаубичного полка Леха да Пашка. Полк уходил в Чечню, а их, живших до армии в неполных семьях, отправили к нам. У Лёхи так ещё и три младших сестры были. Оказалось, ротный решил и нас выгулять, под чутким руководством москвича Мягкова. Однако ж, младший сержант ВДВ в компании нас, краснопогонных, смотрелся, мягко говоря, странно. Рассказов, инструктировавший нас на плацу, приказал каптёру переодеть Пашку, чтоб был как все. Тот с постной рожей ушёл в каптёрку. Это, кстати, был первый закидон нашей десантуры. Больше месяца они отказывались спарывать с шинелей голубые погоны и петлицы, переходить в «мабуту». Убазарили их только, вернувшиеся из Чечни, дембеля из МОСНа – медицинского отряда специального назначения. Ор стоял на всю казарму, и решающим аргументом были, как ни странно, записи в военных билетах мосновцев. Ты десант, да? А мы спецназ…Так что не выдрючивайся. Мабута-хуюта, вам здесь дослуживать.
Павло оказался тем ещё экскурсоводом. Выведя нас на воздух из станции метро «Арбатская», махнул рукой направо, там, мол, Кремль и Красная площадь. Но туда мы не пойдём. А пойдём мы выгуливать вас, молодых, по Арбату. И мы окунулись в яркую звонкую разноголосую карусель главной пешеходной улицы Москвы. А в конце Арбата, как привет из дома, Смоленский гастроном. Точно такие же кафетерии, как в нём, облицованные кафелем, с высокими столиками, со стеклянными колбами с разноцветными соками, были практически во всех смоленских продуктовых. Выпили по стакану томатного сока, через Смоленскую площадь дошли до Нового Арбата, и вскоре снова оказались на Воздвиженке у метро Арбатская. Погуляли, мол, и хватит, не фиг привыкать. Наверное, прав был Пашка-десант, привыкать не стоит. Только месяцев через пять-шесть, гуляя по Арбату в гражданке, я мог расслабиться и получить удовольствие от его неповторимой атмосферы. В военной форме это было очень проблемно.
После присяги парадку я и надевал всего-то два раза. Первый раз в начале августа 95, когда мы с моим напарником по КПП №5, Сашкой Гарбузовым из вяземского посёлка Семлёво, решили-таки сходить в увольнение. После присяги с марта месяца мы за пределы ГВКГ и не выходили. Заранее записались на воскресенье у писаря роты Андрюхи Приёмко, нашего смоленского из Шумяч, утром в воскресенье получили парадную форму у каптёра Ромки, тоже смоленского. Стоим на пятаке перед канцелярией роты, в строю таких же как мы параднообмундированных, получаем инструктаж. Ротный не столько инструктирует, сколько с нас знание устава спрашивает.
– Рядовой Гарбузов, что не должен делать военнослужащий в увольнении? – Саня начинает выдавать что-то о запрете на употребление спиртных напитков, об отдаче воинского приветствия офицерам и о запрете на отношения с женщинами лёгкого поведения. Рассказов аж подпрыгнул:
– Гарбузов, а как же с женщинами тяжёлого поведения? Гарбузов, к тебе обращаюсь, – но Саня уже завис. Какие-такие тяжёлые женщины. Всё, думаю, обломает нас сейчас Николаич. Но нет, отпустил-таки.
Выйдя за ворота, на трамвайной остановке мы с Саней поменяли друг другу петличные знаки на воротниках. Вместо общевойсковых прицепили медицинские. Вид мы имели самый, что ни на есть, странный. Два здоровых коротко стриженных пацана в зелёных мундирах без погон, с медицинскими петлицами на воротниках, на головах пилотки с овальной кокардой и российским триколором сбоку. Чё за звери? Из каких войск?
У нас есть целый день, до 18-00. Куда едем? Да на Красную площадь, конечно. И вот мы выходим из-под земли на Воздвиженку. Топаем к Кремлю и упираемся в Александровский сад. И нет бы, спросить у кого дорогу к нужной нам площади. Про меж собой порешили, налево не пойдём, пойдём направо. И прогулялись так, нефигово. Когда уже вышли на набережную, решили не возвращаться. Идём, идем, а кремлёвская стена всё не кончается. Да где ж она, площадь эта Красная? О, вот пришли, вроде, ура. На Васильевском спуске нам навстречу высокий усатый подполковник ведёт полтора десятка низкорослых узкоглазых солдат с чёрными погонами на плечах. На погонах литеры ГО. Мы спокойно проходим мимо. Вся эта группа остолбенела, глаза у бойцов ГО аж округлились от нашей наглости. Тут надо немного объясниться. Мы не пофигисты-нарушители требований устава, и не забили мы болт на встречного старшего офицера. Как-то на рефлексе всё получилось. В ГВКГ этих самых старших офицеров, от майора до полковника, вагон и маленькая тележка. И если уж соблюдать устав, то солдат, выйдя из расположения роты, должен пришить правую ладонь к козырьку и ходить по территории госпиталя строевым шагом, потому как все эти люди со звёздами на погонах при двух просветах на каждом шагу. Десантники первую неделю службы в ГВКГ распугали массу офицеров медицинской службы, как положено переходя на строевой шаг перед ними. Не привыкшие к такому вниманию военные медики, шугались от них как от прокажённых. Позже десантам объяснили, что существует негласное правило, отдавать воинское приветствие только офицерам роты, начальнику госпиталя, всем его замам да заместителю начальника МТО майору Мелимуку. Остальных можно игнорировать, да они и не против будут.
Вот мы подпола и проигнорировали. Он уже в грудь воздуха набрал, но всё ж таки озадачился нашим внешним видом. Погон-то нет на мундирах. Что за звери? Откуда? Из каких войск? Да и повёл своих подопечных дальше. А мы с Саней, поглазев на главную площадь страны, на очередь к мавзолею, прошли мимо Исторического музея и поняли, что мы два идиота нарезали пару лишних километров вокруг Кремля. Поржали над собой и отправились на Арбат. На выходе из подземного перехода художники предлагают портреты наши нарисовать. Извиняйте господа, нет золотого запасу. Как-нибудь в другой раз. Сзади раздается: – Эй, санитар! – оборачиваюсь. Рядом с Саней какой-то мужик самого что ни на есть бандитского вида приглашающе машет мне рукой. Подхожу.
– Я прапорщик из московской комендатуры. У вас, молодые люди, нарушения формы одежды. А этот,– кивок на Санька, – и вовсе к женщине приставал.
– Да я просто у художницы спросил, сколько портрет стоит, – пожимает плечами мой напарник.
– Придётся вам проехать со мной в комендатуру. Пройдёмте,– мужик начинает спускаться по ступенькам. Блин, вот ведь попали. Идём за ним, делать нечего.
–Он тебе документы какие-нибудь показывал? – Санёк кивает, – махнул коркой красной какой-то.
Дядька поворачивается к нам:
–Ладно, медицина, некогда мне тут с вами. Скинулись по пятьдесят штук с рыла, и свободны.
–Твою мать. Ещё лучше, он нас что разводит? Дать по морде? А если правда, прапор из комендатуры. Даже если нет, то затеять драку посреди Москвы как-то некомильфо. Да и вон, какие-то четверо парней, рядом с художниками, как-то уж очень пристально на нас смотрят. Бля, чё делать-то? Сходили в увал, – мысли в голове пролетают со скоростью пули.
–Вы чё, оглохли? Или в комендатуру едем. Пять суток строевой позанимаетесь. Ну дак что?
– Ну, поехали, – говорю, – в комендатуру, – опешивший Саня стоит рядом, что твой соляной столп. Физиономия мужика вытягивается, он пинает меня мыском кроссовки в голень.
– Ты че, воин, охренел?
–Слышь, мужик, – опа, а ведь проглотил такое обращение, – у нас зарплата семь тысяч в месяц. Да и та ушла на мыльно-рыльные. Были б у нас бабки, мы, что ходили бы в увольнение в парадке?
Мужик пристально нас оглядел, да и махнул рукой, валите, мол, отсюда. Он начал подниматься по ступенькам, а мы ломанулись к метро. На хер такое увольнение. Примерно через час, сидя у себя на пятом КПП и попивая чай, я поклялся Саньку, что больше ни разу парадку не надену. Напишу письмо домой, пускай гражданку присылают. Тем более есть где хранить. Саня согласно кивает, не стоит дразнить судьбу, не стоит.
В первых числах сентября меня вызывают на центральное КПП. А там батя с младшим брательником Серёгой. От так сюрприз. Дома решили не посылкой гражданку мне прислать, а доставить самолично. Я ещё у ротного под эту марку и внеочередное увольнение выпросил. В Оружейной Палате Кремля, куда мы повели младшенького, на кассе продавались первые два номера военно-исторического альманаха «Орёл». Я их себе и прикупил, надо же что-то почитать на дежурстве. С тех пор любовь к военной истории и униформологии цветёть во мне буйным цветом.
А вот на счет парадной формы я зря зарекался. Пришлось ещё один раз её надеть. В феврале 96 майор Мелимук приволок в роту три приглашения на съёмку передачи «Поле Чудес». В выпуске, посвящённом 23 февраля, одним из игроков была медсестра из нашего госпиталя. В число «посланных в Останкино» попал и я. Ладно хоть парадку нам выдали пацанов следующего за нами призыва, с пришитыми как положено погонами. Теперь, спустя двадцать четыре года, можно на себя девятнадцатилетнего посмотреть. Мы сидели прямо за игроками, и несколько раз в объектив попали.

Настенька
После присяги «мы», смоленские, закончились. Это только до присяги была «шайка бритоголовых», всегда вместе, всегда строем, всегда с Костериным во главе. Теперь мы только ночевали в одном кубрике, а по нарядам и по работам каждый ходил, как ротный решит. Отстоял я и дневальным по роте, отпахал неделю в кухонном наряде, провёл сутки в приёмном отделении, разводя и разнося на носилках по многочисленным отделениям больных и раненых. Совсем не зря мы зубрили расположение отделений по корпусам и этажам, совсем не зря. Побывал и в разных патрулях. Патрулём в ГВКГ называлось не хождение по территории, а вовсе даже ночной пост на каком-либо объекте. Охранял я и старый кардиологический корпус, когда отделения из него уже переехали во вновь построенную модерновую девятиэтажку. Её сам «Паша-мерседес», министр обороны приезжал открывать. Мы ради него «централку» с сапожными щётками три дня драили. Бродил по пустым этажам в наброшенной на плечи полковничьей шинели, найденной в одном из отделений, ночевал с напарником в остановленном между этажами грузовом лифте. Как-то в апреле был поставлен охранять рассаду в оранжерее, воровали её что ли? Короче, где наша не пропадала, наша пропадала везде.
В конце весны фурункулёз снова уложил меня в кожно-венерическое отделение, аж на целый месяц. По выходу оттуда, ротный законопатил меня на тот же месяц на кухню. Видимо решил лечить подобное подобным. Мол, месяц провалялся в отделении, месяц попаши. Был я и котломоем, заныривая в здоровенные электрические котлы, отмывая и отдирая металлическим скребком от стенок пригоревшее. Был и на развозе еды по отделениям, три раза в день загружая в будку ГАЗа бидоны с пищей для больных, и драил потом эти самые бидоны, царапая руки об их проволочные ручки. Кухонный наряд поднимали на час раньше, но и отбивались мы сразу по приходу в роту, без вечерней поверки. Казалось, что этот кухонный месяц никогда не кончится, но вдруг оказалось всё, утром в понедельник в наряд ушла новая смена. А через пару дней меня и Сашку Гарбузова, паренька из вяземского посёлка Семлёво назначили на КПП № 5.
Ворота нашей кэпэшки выходили на улицу Новая дорога, недалеко от набережной Яузы. Практически весь транспортный поток ГВКГ проходил через пятёрку, только успевай ворота открывать-закрывать. Да проверяй пропуска у водителей. Хорошо хоть лишний раз выбегать с поста не надо, привод у ворот электрический. Нашим назначение на КПП очень уж завозмущались парочка десногорских, Костик с Русланом. Костян, ростом за метр девяносто и весом килограмм за сто двадцать, с самого начала карантина заполучил от «дедов» кликуху Малыш. И вот этот Малыш весь вечер, после объявления на плацу о нашем назначении на КП, буруздел на весь кубрик. Рус ему поддакивал. И то им не так, и обиженные они, и вообще они бы на КПП уж развернулись, а не всякие там. Ну, задолбали, бля.
– Малой, ну дойди до ротного, вырази ему своё недовольство. Разъясни старлею, что он не прав, представь ему на рассмотрение свою кандидатуру, – подшиваясь, говорю в их сторону. Эти черти спят рядом с Костериным, у окна. Как-то скорешились десногорские с нашим сержантом, тот их обоих в командиры отделений, а после и вовсе в замки пророчит. Договорившись с Рассказовым, эта троица умудрилась как-то на выходных даже в Десногорск съездить, на какой-то рок-концерт. Со Щёлковского автовокзала в Деснарь прямой автобус ходит.
– Ты чего быкуешь? – слышу в ответ.
–Я не быкую, а пытаюсь объяснить тебе ситуёвину. Вам, блядь, обоим. Мы чего, с Санькой, за ротным бегали, выпрашивая это назначение? Куда поставили, туда и пойдём. Все мы в одинаковом положении, что прикажут, то и будем делать. И ни хрена с этим не поделаешь. Так что не возмущайтесь.
–Ну, ты, бля, философ.
– Да уж, какой ни есть, весь я, – вроде тема исчерпана.
Стажировали нас всего дней десять. Старший призыв объяснил главное, думать головой, не раздражать коменданта госпиталя «страшного» прапорщика Мелимука, ну и не сильно борзеть в попытках заработать на нарушении пропускного режима. Да, там, где есть пропускной режим можно немного заработать на его нарушении. Но аккуратно. И вот мы уже дежурим на КПП сами, меняя друг друга через день. Теперь за нами закреплена территория вокруг нашего КП, которую каждое утро убираем, да и по субботам на ПХД мы здесь же. После завтрака один из нас заступает на пост, другой же в роте на работах, куды зашлють. На обед дежурящего подменяют, а к ужину КПП заканчивает свою работу.
Обживаемся потихоньку, сдружились с завхозом, кабинет которого прямо у нас за спиной. Замечательный старичок. Он выдал нам запасные ключи, мол, если нужно храните что-нибудь в моих шкафах, да и на диване можете отдохнуть. Только чтоб в кабинете не свинячить. В шкафах у завхоза хранилась и наша гражданка, и много чего ещё интересного, включая пару-тройку бутылок коньяка и виски. Дедок периодически добавлял себе в чай немного, но мы были не в претензии. Из пары старых бритвенных лезвий, спичек, куска провода и электрической вилки я собрал кипятильник. Этот жуткий «бурбулятор» пол-литровую банку воды кипятил буквально за полторы минуты, и можно чайком побаловаться. Начали мы с Санькой задумываться о приобретении небольшого магнитофона, чтобы веселей работалось.
Наше постоянное место службы отнюдь не избавляло от нарядов. Только в суточные наряды, такие как дневальство по роте или в приёмное отделение нас назначали теперь пореже и только на выходные. А по патрулям так и бегали в общем порядке. А тут ещё и новый пост появился. Одна генеральша, катаясь на авто с малолетним внуком попала в аварию. И она, и внук очень здорово поломались. Привезли их к нам в травматологию, выделили на двоих отдельную комфортабельную палату. А генеральша в первый же вечер закатила истерики начальнику отделения. Второй стороной в ДТП были какие-то лица кавказской национальности, разбившие свой джип, но практически не пострадавшие. И вот генеральственная бабушка решила, что эта авария была попыткой моджахедов отомстить ей и её мужу за их службу в Афганистане. Вот и выносила мозг полковнику медицинской службы, чтобы он организовал ей и внуку охрану у палаты, а вдруг злобные боевики и в отделение заявятся, закончить начатое. И не слушала никаких увещеваний в полнейшей её безопасности на территории военного госпиталя. Поставьте на ночь солдат, и всё тут. Ну и поставили. Естественно, народ просто дрых на кушетке в коридоре отделения всю ночь, а к шести утра уходил в роту.
Вот и меня как-то в середине июня отправили в травматологию сторожить сон генеральши с внуком. После ужина иду в «новую хирургию», поднимаюсь на лифте на этаж, подхожу на пост дежурной медсестры, и застываю в остолбенении. Вот это да. Короткостриженная блондинка с яркими голубыми глазами на слегка округлом кукольном личике. Небольшой аккуратный слегка вздёрнутый носик, «зубки жемчуг, а губки коралл, хороши также грудь и улыбка». Да уж, короткий накрахмаленный белоснежный халатик обтягивал такую аппетитную фигурку, что я понял, нам явно брома в компот не докладывают. Короче, поражённый в самоё сердце, стою столбом, разглядывая молодую девушку лет двадцати трёх-двадцати пяти. Она повернулась на стуле в мою сторону и вопросительно смотрит на застывший перед ней камуфлированный «статуй».
– Тебе чего, воин? Заблудился что ли? – весёлый звонкий голос вывел меня из ступора.
–Девушка,– говорю, – будьте так добры, дайте водицы испить, а то так есть хочется, что переспать негде.
– И всё ж вам в роте всегда одно и то же, сразу переспать. Вам что брому совсем не дают? – во, блин, она что мысли читает? Начинаю хрипеть голосом старого алкоголика:
–Да мне бы глотку промочить. Грамм пятьдесят спирта прольются бальзамом на мою заржавевшую от службы душу, да и вообще спасуть организьм.
В голубых глазах скачут весёлые искорки-бесенята:
– Тебе, молодой, ещё по сроку службы спирта не положено.
Ничего себе, девушка ещё и в дембельских атрибутах разбирается. Офигеть. Я действительно обмундирован, прям по уставу. Камуфляж по подолу не утянут и не подвёрнут, воротник в высокую «стоечку» не отглажен, подшива тонкая, кепка ни разу не «таблеткой». Кстати, похоже, издевательство над головными уборами культивируется в РМО ГВКГ Бурденко с незапамятных времён. Ушанку летнего образца, как у нас кепку называли, намочив, натягивают наружной стороной на дно трёхлитровой банки, обминают и дают в таком положении высохнуть. Высохшую кепку прошивают по местам сгиба, и получается эдакая низкая тюбетейка с козырьком – «таблетка». Это чудовищное произведение «дембельского искусства» держится на голове вопреки всем законам физики и здравого смысла. Зимней шапке тоже достаётся. Уши сшиваются между собой и пришиваются к околышу. Некоторые любители ещё и изнутри шапку ушивают, чтобы поменьше была. Шапка натягивается на стопку книг, помазком обильно промазывается мыльной пеной и через полотенце проглаживается горячим утюгом. В итоге получаем параллелепипед из искусственного меха, имеющий нежный серо-голубоватый цвет. Спецназеры из восьмого отряда «Русь», охранявшие палату генерала Романова, очень удивлялись таким шапкам. В них же на полевом выходе, мол, совершенно, невозможно. На что им резонно возражали, какой у нас в госпитале может быть полевой выход. Дембельский форс превыше всего.
– Вот тут не надо басен, уже не молодой, – отвечаю, – дедушки уволились, скоро пополнение придёт. Так что вовсе даже и «лимон», если вы, сударыня, разбираетесь что и как в роте. А вообще, я на нынешнюю ночь генеральшу поставлен охранять. Где прикажете разместиться?
– А вон там, на кушетке, напротив четвёртой палаты. Только постучись, ей покажись. А то будет ругаться, звать всех подряд.
Постучался, показался, был удостоен барственного кивка, мол, видела, неси службу. Ну и несу, сидя на кушетке в коридоре отделения. Скучнаааа. Уж скорей бы отбой, что ли. Отделение заснёт, да и я вместе с ним. Пусть на жёсткой кушетке, но посплю. Тут, говорят, спокойно, никто не разбудит, ответственный помощник дежурного врача не проверяет. Всех развлечений за голубоглазой медсестричкой понаблюдать. Она ходит по палатам, разносит какие-то таблетки, уколы делает. Ох, хороша. От нечего делать и на кулаках постоял, и поотжимался. Скукота, когда ж уже свет погасят в коридоре? Ага, вот. Посижу ещё чуток и буду укладываться.
– Тебя как звать-то? – в мягких тапочках блондиночка подошла совсем неслышно, я аж вздрогнул.
–Алексеем родители назвали. Но можно Лёхой, не обижусь, – улыбаюсь в ответ.
–Ой, Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо, – смеясь поёт девушка.
– Ну ё-моё, что за стереотипы? Чуть что сразу плохо. Апина, блин, ничего другого спеть не могла, – картинно надуваюсь я, скрестив руки на груди. В голубых глазах снова скачут бесенята: – Да ведь реально плохо, чаю попить не с кем. Пойдём в сестринскую.
–Это другое дело. Пожрать мы завсегда, тут нас долго просить не надо.
А к чаю была и шоколадка с орехами, и какие-то маленькие песочные печеньки, тающие во рту. И была неспешная тихая беседа. Как оказалось, с Настей можно было говорить обо всём на свете. Одна тема цеплялась за другую, мы болтали и болтали, и казалось, что знаем друг друга уже много-много лет. Тихо в сестринской, тепло и душевно. Что-то такое витает в воздухе, наполняя душу спокойствием и теплотой. Мы и не заметили, как проговорили до часу ночи. А потом это что-то, а может быть кто-то, ангел или бес не знаю, подтолкнул меня к Насте, а Настю ко мне. За долгий страстный поцелуй я даже по морде не получил. Ура!!! А потом собеседники решили про меж собой, что потеряли очень много времени, занимаясь в этот вечер совсем не тем чем надо. И занялись как раз тем. И было это упоительно нежно, упоительно долго, и жёсткая медицинская кушетка была нам мягче любой перины. Одна беда, выспаться не удалось, обоим.
Наська сидела у меня на коленях, положив голову на моё плечо. Я самыми кончиками пальцев гладил короткие пшеничные волоски на стриженом затылке.
–Ты не подумай, что я вот так с каждым, ну, с первым встречным,– в голосе Насти какая-то хрипотца появилась, – Я…
–Ничего я не думаю, не думал и не собираюсь. Кто я такой, чтобы судить о тебе? Ты подарила мне эту ночь, спасибо тебе. Если решишь, что всё это должно закончиться, то я постараюсь понять и исчезнуть из твоей жизни. Но мне очень бы хотелось…
– Я знаю, чего тебе хотелось бы, – Настина ладошка закрыла мои губы, – всё будет, поверь. Ты хороший, умный и весёлый. Всё будет.
–Это ты зря меня нахваливаешь, очень зря. Я под близнецами родился. И может такая гадкая сволочь объявиться, что ах, – подражая голосу Высоцкого, пою, – Во мне два я, два полюса планеты, два разных человека, два врага, когда один стремиться на балеты, другой стремится прямо на бега.
–А ты любишь ходить на балет? – улыбается этот бесёнок.
–Упаси Господи. Вот, правда, растяжка у них офигенная. Жан-Клод ван Дамм тоже балетом в детстве занимался.
– А это кто?
–Так, проехали.
–А ты чего это там делал, в коридоре? Отжимался как-то странно, на кулаках.
–Как-то лет в четырнадцать занимался китайским мордобоем. Вот и стараюсь не забыть.
–А ты можешь ногой в голову ударить?
– Конечно могу, – ухмыляюсь, – бьёшь соперника в пах, он падает, а ты фигачишь его ногой в голову. Как по футбольному мячу.
–Я серьёзно, – Настя легонько бьёт меня кулачком в грудь, – кончай прикалываться.
–Вай-вай, сапсем убила. И я серьёзно, любой приём в реальной схватке начинается с удара по яйцам.
–Да ну тебя, клоун, – девушка, скорчив недовольную гримаску, пытается от меня отстраниться. Э, нет, милая. Прижимаю её к себе, – Иди сюда, мой сладкий сахар.
Утро всё-таки наступило, и я ушёл в роту к подъёму. Но теперь на службе всё было немножко по-другому. Настя в каждое моё дежурство на КПП находила пару минут позвонить мне и сказать: «Привет, милый. Как дела?» А я каждый вечер искал возможность добежать до общежития и, хотя бы обнять мою девочку. Провести пальцами по спинке, от шеи вниз к замечательным округлым ягодицам, прижать к себе. И та камуфлированная болотная муть, в которой последние полгода плескалось моё сознание, отступала. Пусть на чуть-чуть. Но за это чуть-чуть я теперь всё отдам. В один из таких вечеров я с удивлением обнаружил, что моя дама сердца вообще-то прапорщик медицинской службы. Разглядел китель в шкафу. Ох, сколько всего у меня на языке болталось. Настя по моей физиономии всё поняла и пригрозила маленьким сухим кулачком:
– Попробуй только что-нибудь вякнуть про любовь с прапорщиком. На месяц без секса оставлю.
Вот это угроза, так угроза. Молчу-молчу. Не хочу из наших отношений ни минутки потерять, ни секунды. Но таки намекнул, что хотел бы увидеть сей мундир одетым на голое тело. Меня обозвали извращенцем, но потом, пожалев, предположили, что всё бывает в этой жизни.
КПП на общаге место неспокойное. За месяц раз несколько рота туда срывается ночью по тревоге. Шалят гости, шалят. А тут один из кэпэшников схлопотал ножик в бок. Много потом всяких слухов было, что это, мол, его земляк на перо посадил, ещё чего-то. В первом часу ночи мы носились по окрестным дворам, пытаясь найти нападавшего. Естественно никого не нашли, только напугали до икоты спящий в одном из дворов экипаж ППС. Менты попытались нас урезонить, но поняв, что можно и пряжкой по лбу получить, закрылись в «бобике» и по рации стали вызывать подмогу. Тут сержанты поняли, что дело пахнет керосином, и погнали нас в казарму. После этого на КПП 3 помимо дежурного и патрульного на ночь стали выставлять ещё и усиление. Всеми правдами-неправдами я туда напрашивался. Ну и хрен с ним, что посплю меньше, зато Настя рядышком.
Тёплый вечер начала сентября. На улице прокапал небольшой дождик, оставив после себя лужи на асфальте. Привязанный к перилам крыльца, дремлет здоровенный серый дог. Эту тупую что тот сибирский валенок скотину по кличке Джордж каждый вечер приводят сюда с собачника, для усиления огневой мощи, так сказать. Толку с него никакого, ну пусть будет. В патруле сегодня мой дружок Лёха. Наш смоленский паренёк, с Заднепровья, с улицы Кутузова. Начальник патруля, старший прапорщик с вещевого склада, мужик нормальный без закидонов и претензий. Можно и службу нести. С позволения начпатра я уже метнулся до ларька на трамвайной остановке, и у нас есть теперь двухлитровый баллон вишнёвого лимонада. Живём, цветём и пахнем. Хотя и расслабляться некогда. Гости прут потоком. Всякие разные, черные, жёлтые, красные, темно-коричневые, светло-коричневые. Сколько ж всякой иностранщины в столице? На столе у нас горка разноцветных паспортов. По правилам после одиннадцати вечера посетители должны общагу покинуть. Тогда паспорта и возвращаются. Комендантша за этим делом строго следит.
Ну, можно и паспорта полистать, для общего развития. О зелёный какой-то, это что у нас? Марокко вроде. Арабская вязь дублируется английским шрифтом. Абдулхалик ибн Мухаммад аль чего-то там. Я такие буквосочетания и не выговорю. А этот темно-синий с мордой какой-то хищной кошки. Конго, однако. Ты смотри, даже секс указан. Стоим, ржём. Пол естественно, но всё равно смешно. А это чего, блэк, блэк, блэк. Ага, цвет кожи, цвет глаз, цвет волос. Надо было ещё цвет зубов прописать. Прикольно бы получилось. Блэк, блэк, блэк энд уайт. Этот чёрт, когда заходил, скалился во все тридцать два белейших зуба.
Ближе к одиннадцати начинают приходить девчонки, выкупать паспорта. Дело то налаженное. За копейку малую можно оставить заморского гостя на всю ночь. Ну и нам неплохо. Выходим с Лёхой на крыльцо. Нет, нет и нет, ничего у нас не чешется. Время подходит, надо ворота закрывать на ночь. Хорошие ночи в начале сентября, тёплые. Потянувшись, спускаюсь с крыльца. Вот те раз! На обочине дороги у ворот, скрипнув тормозами, останавливается чёрная Волга. Распахнув дверь, из машины вываливается полковник Зайцев, заместитель начальника госпиталя по МТО, и строевым шагом марширует к КПП. Чётко так шагает, тянет мысок. Только почему-то без обуви, в одних серых носках шлёпает по сентябрьским лужам. На полковнике голубая рубашка-гавайка, вся в каких-то ананасах, фламинго и прочей тропической нечисти, белые полотняные штаны. И судя по роже, пьян товарищ полковник в лоскуты. Пьян-не пьян, а начальство. Стоим вытянувшись, по стойке «смирно».
Зайцев подходит, мутным взглядом рассматривает нас. Тыкает в меня пальцем:
– Со мной, солдат.
– Слушаюсь, – иду за начальством через КПП во двор общаги. И куда это он собрался, блин? Ага, к первому подъезду идём. О, а он ещё мне и что-то вещует.
–…никакого уважения. Я всё для госпиталя, всё. А они? Ни спасибо, ни пожалуйста…Вот смотри, парень, эти фонари я увёл у замминистра обороны. У самого…и что? А ничего. Фонари в госпитале есть, а уважения нет, – заплетающимся языком бубнит полкан. Заходим в подъезд, подходим к одной из дверей на первом этаже. Зайцев кивает на обитую темным деревом дверь:
–Ломай.
–Товарищ полковник?
–Ломай, говорю! – орёт. Вот же, блядь, попал. Чуть сгибаю левую ногу, правую отставляю назад и имитирую прямой удар ногой, стараясь, чтобы подошва сапога прошлась по полотну двери вскользь. Грохоту много, а результату нет.
– Ещё давай, бей, – бью ещё пару раз, грохот на весь подъезд. Двенадцатый час, такую мать.
– Не, товарищ полковник, не получается, – развожу руками, – крепкая зараза. Зайцев садится под дверью, обхватив голову руками.
–Ну какой же ты десантник? Иди на пост, – бормочет. Какой-какой десантник, никакой, слава богу. Выхожу из подъезда на воздух. Ох, ты ж. Мне навстречу несётся начальник патруля. В правой руке дубинка, в левой поводок Джоржа. За ними поспевает Лёха, в броннике, в каске и тож с дубьём.
– Вы куда это? – спрашиваю.
– Позвонили, – чуть задыхаясь говорит прапор, – дверь в подъезде ломают.
– Да это я по дверям стучал. Заяц приказал.
–И чё, выбил?
– Не, ну я что, на идиота похож? Так создал рабочий вид. Его превосходительство сказало, что я плохой десант, – смеясь, разъясняю этой группе захвата. На КПП водитель Зайцева, наш бывший «дедушка», по кличке Белый, держит в руках лёгкие кожаные мокасины.
– Что случилось-то? Что это начальство творит? – спрашиваем.
–Поругался Заяц в ресторане со своей Маринкой. Она уехала, а он с горя нажрался. Теперь вот мириться приехал.
– Ни хера себе, мириться. Дверь говорит, вышибай, – возмущаюсь я.
–А где он есть-то?
–Да там, под дверью и сидит, – Белый уходит во двор. Ну и ночка, блин. Теперь хрен поспишь, начальство на территории. Сидим, бдим. И на тебе. Со двора на КПП заходит начальник госпиталя генерал-майор Клюжев, собственной персоной. Свежий, побритый, как будто и не полночь на дворе, в отглаженной генеральской тужурке. Барственным жестом останавливает доклад начальника патруля и идёт к воротам. За ним, понурив голову, плетётся пьяный зам, всё также босиком. Замыкает колонну Белый с туфлями в руках. Паноптикум, бля.
Начальство погрузилось в машину и отчалило. Ну, таперича можно и вздохнуть спокойно. Отпрашиваюсь у начпатра и бегу к Насте. Соседки сегодня все на местах, поэтому сидим, завернувшись в шинель, на ступеньках лестницы в подъезде. Левой рукой прижимаю девушку к себе, а правая ладонь, проявив инициативу, гуляет под халатиком. Ещё бы не проявлять её, инициативу эту самую, когда рядом любимый человечек в коротком фланелевом халатике, с пингвином на нём и ничего под ним. Наська млеет, но на продолжение не соглашается. А у меня сейчас пуговицы начнут с ширинки отлетать.
– Так дело не пойдёт, – говорю, – девушка, у меня проблема.
–Это какая же, интересно? – Настя, смеясь, пытается отодвинуться. Встаю, расстёгиваю ширинку, предъявляю вставшую проблему. Так-то вот, сам уже не ляжет. Надо что-то делать.
–Сосать не буду, и не заикайся.
– Было бы конечно заманчиво. Ну да ладно. Если ты мне сейчас прямо тут с криком не отдашься, сперма ударит в голову. И поволочешь меня в нейрохирургию, спасать от инсульта.
Голубоглазая моя смеётся, обнимает меня за шею и целует:
–Так и быть, спасу нейрохирургов от тебя. А то ты и им голову задуришь, – вдруг Настя повисает на мне, обхватив за спиной ногами. Мои ладони тут же подхватывают мягкие и тёплые ягодицы и опускают куда нужно. Как же хорошо заканчивается этот сентябрьский вечер, так по-дурацки начинавшийся.
Сентябрь выдался тёплый, почти лето. Как-то в последней декаде сижу на КПП, несу так сказать службу, из магнитофона орёт «Кар-Мен», машины туда-сюда снуют, всё как обычно. Тут свет в моём окне закрывает громада чёрного джипа. Смотрю, пропуска вроде нет, водила руками машет, мол, открывай. Рисую указательными пальцами на стекле прямоугольник и делаю вопросительную рожу, пропуск где? Водятел головой мотает и зазывно машет мне рукой. Выхожу. Всё как всегда, начинается всегда одинаково, но ведь и заработать можно. Хотя джипер приметный, от Мелимука хрен потом отмажешься. Водитель опускает стекло, в госпиталь нам говорит надо. Без пропуска не пущу, отвечаю, не положено. Тут с пассажирского сидения доносится такой поток мата, что я аж отшатнулся. И голос какой-то знакомый, сильно знакомый. Ё-моё, этож всероссийский Вовчик, лучший друг всероссийского же Лёвчика. Во распоэзился, соловьём разливается курским, бля. И главное за минуту ни разу не повторился. Сейчас, говорю, с комендантом свяжусь, и ухожу внутрь КПП.
По номеру Мелимука длинные гудки, когда надо его на месте нет. Звоню в роту, в канцелярию. Андрюха -писарь отвечает. Есть кто, ротный, Игорь Иванович, старшина? Нет никого. Да что ж за напасть-то? За окном беснуется Винокур в джипе. Такую мать!!! Набираю номер майора Мелимука, и там облом. Да куда ж они все подевались. А, была, не была.
– Приёмная, – в трубке голос секретарши.
– С пятого КПП звонят, можно товарища генерала услышать?
–Да, конечно, – в трубке тихий спокойный голос, – Клюжев, слушаю.
–Товарищ генерал-майор рядовой такой-то, пятое КПП. Тут у меня Винокур на территорию попасть хочет, а пропуска на машину нет. Ругается сильно.
– Пропустите, рядовой. Это он за лекарствами, наверное, – ну вот всё и разрешилось. Жму кнопку, электропривод открывает ворота. Катитесь, матершинники. И тут звонит телефон, что, блин, кто-то из начальничков нашёлся? Нет, хвала аллаху.
– Привет, воин. Как дела?
– Дела у прокурора, а у меня тут Винокуры всякие трёхэтажно матеряться.
– О, да у тебя насыщенный день? Поздравляю, – Настин смех, как родниковая водица, смывает с души весь нехороший осадок, – я чего звоню? Звоню донести до некоего военного, что в ближайшую субботу на территории моей комнаты, кроме меня никого наблюдаться не будет. Всю ночь и весь день воскресенья. Уловил?
– Ух, ты, Наська, как здорово. Намёк понял, приду с матрасом.
–А я так и быть, воплощу в реальность одну твою мечту. С мундиром на голое тело. Думай, Лёха, думай.
–Чего тут думать, – ору в трубку, – гладь мундир и жди меня.
– На фига его гладить, он и так нормальный. Ну, всё, целую, – я в ответ тоже чмокнул трубку. Так, это всё замечательно, но в увольнение на сутки отпускают только москвичей или тех, у кого родственники в Москве. Да, блин, дела. Придётся доставать туза из рукава, хотя и не хотелось бы. Через коммутатор звоню в город:
– Дежурный по клубу капитан Семёнов.
–Будьте добры, с полковником Можаевым соедините.
– А как вас представить?
–Главный военный клинический госпиталь, – говорю. Так я тебе и рассказал всё сразу, кто я да что я. В трубке играет какая-то классическая мелодия, потом щелчок:
–Можаев, слушаю.
–Здравия желаю, товарищ полковник. Рядовой Лёха, рота обеспечения ГВКГ имени Бурденко, – озадачил я похоже двоюродного брата моей мамы, ох озадачил.
– Какой рядовой, какой ГВКГ? – вопрошает трубка, -Ах ты ж… Лёшка, ты что-ли? Вот оболтус.
–Я, дядь Саш, я.
– И сколько ты уже служишь?
–Да уж больше полугода, – отвечаю.
– И что, позвонить не судьба?
–Вот как только смог, сразу и набрал. Матушка в письме номер прислала. Дядь Саш, у меня к вам просьба большая. Мне надо в эту субботу в увольнение на сутки уйти, – беру бык за рога, а что ещё делать-то? – дядь Саш, можете вы ротному моему набрать, в субботу, ближе к обеду? Сказать, что я у вас переночую?
– Да позвоню, конечно? Диктуй номер. И звать его как?
– Старший лейтенант Рассказов, Сергей Николаевич.
–В субботу, часов в двенадцать наберу, договорюсь, – фу ты, самое главное решилось. Поболтали мы с дядькой ещё минут десять и разошлись по своим делам. Он тренировать фехтовальщиков-шпажистов, ну а я открывать ворота. Каждому своё.
Во субботу, день ненастный, нельзя в поле работать… Ага, сейчас вам. Во субботу ПХД, да и денёк выдался тёплый и солнечный. Мы уж с Саньком собрались слинять к себе на КПП, да ротный остановил. Ту территорию и без вас есть, кому убирать, а вы отправляйтесь-ка на продсклад, в коренное хранилище. Вот вам ещё двое в помощь. Коренное хранилище – это здоровенные каменные амбары, еще, наверное, Наполеона видели. Стены толщиной метра полтора, без окон, внутри всегда прохладно, даже в летнюю жару. Нас встретила команда из пяти тёток, разного возраста и разной комплекции. Самая старшая, да и самая массивная вдруг заявляет, раздевайтесь, мол. Рожи у нас, похоже, были ещё те, бабы ржали, аж потолки тряслись.
–Переодевайтесь, давайте. Вон ваша спецодежда, – нам указали на стопку белых поварских костюмов и безразмерные резиновые сапоги. А переодетых нас загнали на дно бетонного колодца, метра три в диаметре, а в глубину так все пять. Приставную деревянную лестницу вытащили.
– Эй, ау! Нам тут что делать?
– Капусту квасить будем, – звучит сверху. К краю колодца покатили какую-то здоровенную машину.
– Квасить, и что вместе с нами что ли?
–Да ну вас, идиоты. Сейчас капуста посыплется, а вы её утаптывайте, трамбуйте, – вот и поговорили. Машина наверху загрохотала, и нам на головы посыпалась капустная стружка, перемежаясь периодически с морковной. Сказали топтать, будем топтать. А нас бабы ещё и солью посыпают, да какими-то специями, тмин, вроде, анис. Во работку нам ротный подогнал. Встали в круг, положили руки на плечи друг другу и топчемся, изображая сиртаки. Женщины наверху смеются, бросают в резервуар яблоки, причём в нас попасть пытаются. Сыплется и сыплется капустная стружка, сыплются специи и соль, утаптываем мы запасы на зиму. Примерно через час колодец наполнился наполовину, а мы топчемся по пояс в капустном рассоле.
– Эй, дамы, а мы тут таким макаром не утопнем?
– Сколько лет квасим, ещё никто не захлебнулся. Хотя можете стать первыми утопленниками в капусте, – перекрикивая грохот адской машины, орёт сверху начальница продсклада, та самая габаритная тётка. Ещё час-полтора и мы уже сидим на бетонных бортах колодца. В сапогах хлюпает рассол, костюмы колом стоят от соли, а пахнем анисом и тмином. Сверху женщины раскидали два ящика красивых красных яблок, лучше б нам отдали, целые небольшие кочаны капусты, и всё засыпали солью и специями. Здоровенную крышку из толстенных досок мы еле затянули наверх колодца. Зато легла идеально, а сверху тяжеленный камень. Переоделись и умученные бредём по «централке» в роту. Из дверей первого КПП выскакивает Димка Шалиев, машет мне рукой и что-то кричит. Подхожу:
–Чего, Димон?
– К тебе приехали, – за турникетом стоит двухметровый симпатичный мужик в белоснежном костюме. Это второй мой дядька, Андрей. Вот те раз, Можаев-старший же обещал только позвонить. Поздоровались, обнялись, и повёл я старшего прапорщика Можаева в канцелярию к ротному, увольнение добывать. Выражение лица Сергея свет Николаевича сложно описать. Озадаченность, удивление и много ещё всяких эмоций. От меня он такой «подляны» видимо не ожидал.
– Товарищ старший лейтенант, ко мне родственник приехал. Разрешите на сутки в увольнение уйти?
–Мне тут звонил полковник Можаев, из ЦСКА, – да, всё-таки ротный озадачен.
– Это брат мой, старший, Александр Валентинович, старший тренер сборной России по фехтованию, – Андрюха, что же, решил совсем нашего ротного добить?
–Приёмко, увольнительную записку, – заполнив клочок бумаги, протягивает его мне, – ну ты, блин, даёшь!
Выходим из казармы, спасибо говорю, дядька, побежал я переодеваться. Ага, сейчас тебе, отвечает мой родственник, Сашка приказал тебя забрать и к нему на квартиру доставить. И не спорь со старшими, тем более, со старшим по званию. Приказано доставить и всё. У твоей сестры троюродной сегодня день рождения. Переодетый в гражданку, я познакомился с женой Андрея Ириной, и попросил дядьку притормозить возле какого-нибудь цветочного магазина. Надо же явиться на день рождения хоть с цветами. Да есть у меня деньги, у кэпэшника да не будет. Вот тут я похоже и дядьку озадачил. Купил готовый небольшой разноцветный букет и маленького белого медведя. Поехали.
Вот так я и оказался в Крылатском, в квартире на семнадцатом аж этаже. Вид с балкона открывается замечательный, но вниз смотреть жутко. Накормили от пуза, угостили польской водкой «Королевская». Я такой бутылки и не видел никогда. Матового стекла, посередине небольшое прозрачное окошко в форме бойницы, и этикетка наклеена с другой стороны, текстом вовнутрь. Вот, мол, какая наша водка, прозрачная як слеза, читать через неё можно. Но вот когда младший Можаев собрался до дому и меня решил с собой увезти, тут я встал на дыбы.
–Дядья мои драгоценные, спасибо вам огромное за вечер, но я всё ж таки на это увольнение рассчитывал. Есть у меня дела ещё, так что побегу. Телефоны вы мне написали, адреса я тоже теперь знаю. Дай бог ротный будет отпускать на сутки. Всё, до свидания, я убёг.
Галопом нёсся я до метро, а под землёй ещё и поезд материл, чтоб быстрее ехал. На Электрозаводской пробежался по магазинам. Купил букет белых роз, бутылку шампанского, небольшой торт со взбитыми сливками, всё что Настя любит. Ого, конец сентября, а у них тут клубника. Стоит, конечно, запредельно, но ведь один раз живём, беру небольшое плетёное лукошко. Через минуты двадцать уже звоню в дверь Настиной комнаты. А мне в ответ, мол, у нас все дома, никого не ждём, шляйтесь там, где шлялись.
– Настенька, я всё могу объяснить. Дверь открой, солнышко, а то ведь я тут прямо самоубьюсь, посредством пробивания головой твоей двери, тебе будет перед соседками неудобно, – говорю, а сам тихонько бьюсь лбом об дверь.
– Балабол, блин, – дверь мне открыли. Веник из роз и мой рассказ сделали своё дело, а бокал шампанского и вовсе успокоил моё разбушевавшееся счастье. И вот я уже слизываю взбитые сливки с Настиных губ.
–Девушка, у меня претензия. Мне помнится, обещали прапорщика, а вы вовсе даже в халатике. Непорядок.
–Фетишист, -Настя открывает дверь шкафа и скрывается за ней, -извращенец. С кем я связалась?
– Какой ни есть, весь я. Не всё ж меня прапорщикам раком ставить.
– Поговори у меня, – раздаётся из недр шкафа. А потом дверца закрылась. Настя в незастёгнутом мундире медленно идёт ко мне, а я вдруг понимаю, какое счастье мне досталось. Маленькие, почти детские, ухоженные ступни, тонкие щиколотки, аккуратные стройные икры, аппетитно-округлые бёдра. При каждом шаге мундир слегка распахивается, открывая высокие крепкие груди, плоский животик и золотистый треугольник волос в низу живота. Иди ко мне, радость моя.
Уж не знаю, может мундир так подействовал, а может ощущение полной свободы, когда точно знаешь, что вся ночь твоя, и почти весь завтрашний день. Не надо никуда спешить, никому докладываться. Это была феерическая ночь. Упоительно-нежная, сладко-страстная, замечательно-долгая и инициативная, причём с обеих сторон. Настя мне с тобой ХОРОШО, ЗАМЕЧАТЕЛЬНО, ВЕЛИКОЛЕПНО. Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ…
Эта маленькая садистка растолкала меня в начале одиннадцатого утра.
– Солдат, подъём. Умываться, завтракать, гулять, – кричит мне прямо в ухо. Я сел на кровать, сграбастал Настю в объятия и зарылся лицом в вырез халатика на груди. И тут же был зверски укушен за мочку уха.
– Ай, за что?
– Ты зачем извращенец малолетний мундир порвал, – смотрю на висящий на стуле мундир. Да, ай да я. Выдрать умудрился погон, который намертво втачан в плечевой шов.
– Признаю свою ошибку, ну я ж в порыве страсти. Могу пришить обратно.
– В порыве своих извращённых желаний по отношению к прапорщикам. Иди мойся, швея-мотористка. И завтракать на кухню приходи. Ты чай или кофе?
– Чай, я кофе не люблю.
А на завтрак у нас омлет с колбасой и помидорами. Ух, ты.
– Куда гулять пойдём? – спрашиваю.
– А куда бы ты хотел?
– Да я в Москве-то был на Арбате да на Красной площади. Веди куда хочешь. Я сегодня покладистый, где покладут, там и лежу, – отвечаю с набитым ртом.
– Тогда поедем в Сокольники.
Обнявшись выходим через общажное КПП, у дежурного с явно слышимым стуком отпадает челюсть. А и хрен с вами со всеми, мне хорошо. У меня ещё целый день увала. Мы бродим по аллеям парка, едим морожено и целуемся. Жизнь прекрасна. Последние тёплые сентябрьские дни. Лёгкий ветерок гоняет по асфальту первые опавшие листья. Я ещё не знаю, что для меня это ветер перемен. Но это уже другая история.

Отпуск
Стою на пешеходном мосту над Днепром, смотрю на Владимирскую набережную. И на фига тут памятник Владимиру – Крестителю. Что-то не помню я упоминаний о его пребывании в Смоленске. Лучше бы Мстиславу Романовичу Старому памятник поставили, как никак основатель ветви смоленских князей Мстиславичей. Вот против Владимира Мономаха на Соборном дворе я ничего не имею. Правил и в Смоленске тож.
Смоленск, мой родной город, любимый город. Осенью 95 не было ни Владимирской набережной, ни этого пешеходного моста. Но также по холмам над днепровским водами высились башни крепостной стены. Эй, дядько Днепр, куда несешь ты свои зеленоватые воды? До восемнадцати с половиной лет жил я в стольном граде Смоленске, больше чем на неделю, не выезжая из него никуда. И уйдя в армию, я и не думал, что так скоро вернусь в родной город. А «был обычный серый творческий вечер, я лабал собачий вальс по заказу». Тьфу ты, блин, вот ведь КВН, привяжется, хрен из головы выкинешь.
А было-таки обычное сентябрьское утро. Первый месяц осени доживал в Москве последние денёчки, желтели листья на деревьях, холодные уже ночи сменялись всё ещё тёплыми солнечными деньками. Через пятое КПП туда-сюда сновали машины, прошли на работу мужики из автопарка и девчата из ближайших отделений. Как всегда, сижу, нажимаю кнопки, проверяю пропуска на транспорт. Обычная рутинная работа. И тут прибегает мой напарник Санька. С чего бы вдруг, ещё и одиннадцати нет.
– Иди, – говорит, – в роту. Ротный вызывает. Меня с продсклада сняли и тебе на смену отправили.
– О как. И что там на продскладе?
–Молоко шоколадное привезли, вместо кефира теперь будет. На вот, – и Санёк протягивает мне маленькую картонную коробочку. О, к ней ещё и трубочка приклеена. А вкусно-то как.
–Спасибо, Сань. Порадовал.
Иду в роту не спеша. А куда спешить-то? Озадачат какой-нибудь фигнёй, блин.
–Товарищ старший лейтенант, рядовой…
–Иди вон к Приёмко, он тебе всё расскажет, – а чего идти-то, вот он писарь Андрюха в двух шагах. Наша канцелярия – это комнатушка три на три перед кабинетом ротного. Шкаф, сейф да два письменных стола. За одним писарь, за другим должен бы сидеть замполит. Но наш заместитель командира по борьбе с личным составом, Алексей свет Николаевич, перевёлся в миротворческие силы и куда-то укатил. Соскучился мужик по десанту, похоже. Так что, не считая Рассказова в кабинете, Андрюха Приёмко в канцелярии совсем один. И тут он меня ошарашил:
–Я в отпуск со 2 октября иду, ты тут вместо меня будешь.
–Ну ни уя себе струя. Я ж и не знаю ничего, да и печатать не умею,– сказать, что я озадачен, это ничего не сказать. Я, мягко говоря, в ахуе. Нашли, такую мать, канцеляриста.
– Раз Сергей Николаевич приказал, то научишься, – ну да, тут всё правильно. Приказы не обсуждают. Но как мне за три дня выучиться тому, что Вася Пищиков Андрюхе три месяца втолковывал. «Приёмник» досадливо машет рукой, ничего, мол, сложного, всё объясню, если не дурак, то во всём разберёшься. Спасибо, блин, на добром слове. Хотя как оказалось ничего такого запредельно страшного в этой должности не было. Печатать мне пришлось только одну рапортичку в день, расклад для бухгалтерии ГВКГ о больных, отпускных и прочих разных в роте. Ну и какие-никакие рапорты, что начальство прикажет. «Портянку», лист ватмана со списком роты, на октябрь Андрюха уже напечатал, мне в ней только по дням отмечать кто в каких нарядах. К обеду ближе сходили мы с Приёмко в управление, показал он мне в какие кабинеты нужно зайти обязательно, и какие бумаги в них оставить, а что забрать. Ничего вроде сложного, но не люблю я рядом с начальством находиться.
– Главная задача солдата какая? – спрашиваю у Андрюхи, проходя мимо фонтана в малом парке, – оказаться подальше от начальства, да поближе к кухне. А тут две недели сидеть, имея Рассказова за спиной.
– Да нет, Сергей Николаевич тоже в отпуск уходит, – ни хрена себе информашка.
–И кто ж за него? Замполита-то нет.
–А Мелимук будет, – у меня упало вообще всё. Вот так так. Мук-старший, он же «страшный прапорщик» Мелимук Игорь Иванович прозвище своё заслужил не зря. Десантный прапор до мозга костей, резкий на язык, да и на руку, требовательный до придирчивости, он держал в страхе уже не одно поколение солдат в РМО. Для тех, кто понимает, ему, как и ротному, дневальные орали «Рота смирно!», и Рассказов не имел ничего против. Помнится, как-то сразу после присяги старшина повёл нас шестерых «молодых» на собачник. Там были выгружены штук тридцать листов ДСП, огромных, 2 на 4 метра, или около того. Вот их надо было затащить в одну из собачьих клеток. А высота двери в той самой клетке что-то около метра восьмидесяти, да и клетка сама узкая. Вот и мучайся. Часа за три, матерясь, на чём свет стоит, мы с десяток листов в клетку запихали. Но ведь ещё два раза постольку. Ужас. И тут появляется Мелимук. Для начала обматерил старшину, что ты мол творишь, чудак на букву «М». В клетке ДСП всё равно воды наберётся и разбухнет, надо закрытый склад искать. Выволакивайте всё обратно, это он уже нам. Мы аж взвыли. Но под чутким руководством Мука, узнав про себя массу нового и интересного, да не только про себя, но и про предков своих в пятом поколении, понукаемые трёхэтажным матом и разнообразными весёлыми эпитетами, типа «тараканов беременных» и прочая и прочая, и прочая, наша шестёрка выволокла из клетки всё туда загруженное за полчаса. Старшина только тихо матерился, смотря на это безобразие. Когда он вёл нас в расположение, тоже много чего про нас наговорил, но и по лексикону, а главное и по экспрессии он явно Мелимуку уступал.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70875647?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.