Главная страница | Социальная философия | Примирение с женщиной

Примирение с женщиной
Саша Зори
Задачей данного философского эссе ставится показать выход из зависимости от желаний привычек, являющихся нормой в перевернутой системе определений ценностей, как мораль заимствующего удовольствия, подменяющего счастье. Раскрыть и показать систему отношений в которую была втянута женщина в след за мужчиной, где женщина заняла завершающую её строение позицию в отношениях с опытом мужчины. По окончании, рассмотренного опыта, её сборка в опыте будет завершена и можно будет переходить к выработке общей нравственности. На этой основе полных опытов строится система взаимоотношений индивидов трактующуюся как социум. Эссе показывает момент выходящей структуры морали творческой системы создания мира на основе философии чистого творчества.

Саша Зори
Примирение с женщиной

У этой книги нету глав
Задачей данного философского эссе ставится показать выход из зависимости от желаний привычек, являющихся нормой в перевернутой системе определений ценностей, как мораль заимствующего удовольствия, подменяющего счастье. Раскрыть и показать систему отношений в которую была втянута женщина в след за мужчиной, где женщина заняла завершающую её строение позицию в отношениях с опытом мужчины. По окончании, рассмотренного опыта, её сборка в опыте будет завершена и можно будет переходить к выработке общей нравственности. На этой основе полных опытов строится система взаимоотношений индивидов трактующуюся как социум. Эссе показывает момент выходящей структуры морали творческой системы создания мира на основе философии чистого творчества.

Предисловие:

А кто есть ты – Выбирать тебе!
С вершителем своей судьбы говорит его совесть, совесть задаёт ему вопросы, на которые он должен будет ответить. Совесть есть живой инструмент добра. Женщина ткётся совестью мужчины. По ходу лежащего перед твоими глазами описания, дорогой друг и читатель, герой переживает реальные терзания искушением, наложенные на него совестью, и образом существа через желаемое как женщина, отражённые в этом описании. Т.е. это не просто текст – это реальное, укутанное в некое подобие художественного повествования происходящее прямо сегодня в этом году 2023-м. Из которого и писался этот текст и в котором я пока нахожусь, завершая эти строки. Материал изложен через некое подобие собирательного образа встреченных героем и автором текста, в одном лице, за короткий промежуток времени, ровно описанный в этом тексте – женщин: их реальные ответы, их реальные мысли, их реальные образы и действия, ощущения, открытые через соприкосновения с ними под действием новой временной идеи свободы. Т.е. то, о чем говорит герой и повествователь, как его Альтер эго, при участии во времени самого Эго и подсознание преобразовано в вид диалогов, не придумывается, а формируется в текст автором изложения, пережившим всё это лично вместе с теми, кого встретил в реальной жизни сам автор, а значит речь пойдёт о реальной жизни с женщиной сегодня. И насколько он извратит свой образ своей правдой о нравственности в глазах женщины, настолько ужасными будут последствия в выражениях ненависти, негодования и грусти такого выражения, отражённое в реальности его бытии. Сможет ли он воссоздать чистоту в таких отношениях, чистоту и уважение, при этом отдавая себе отчёт ничего не обещать, чтобы не строить никаких планов, оставаясь собой в своих истинных намерениях и истинных мыслях, в моменты притяжения. Об этом, я думаю, ты сделаешь свои личные выводы, мой друг и читатель. Увидев также, удалось ли ему создать образ женщины, подтвердив его, а потом удержать его, таким, каким он был для него совсем недавно, когда он ещё не собирался совершать подобного. Ты сможешь сам увидеть, всё что происходило с ним, а ещё её саму. Сможешь увидеть, ту, новую женщину, и посмотреть сможет ли она искренне дарить ему свою радость, так как он хотел её, показывая всё свою заинтересованность являясь ей своей правдой в истине.

«Боги сперва нас обманно влекут к полу другому, как две половины в единство.

Но каждый восполниться должен сам, дорастая, как месяц ущербный до полнолунья.

И к полноте бытия приведёт лишь одиноко прочерченный путь

Через бессонный простор».

Райнер Мария Рильке

Растворяя веки, ничего не подозревая, как обычно в первые минуты пробуждения, о том, что может происходить вокруг, поскольку я не был разбужен или как-то потревожен, даже наоборот, некоторое время назад, снова очутившись словно где-то ощутив границы своего тела, сам стал себя теребить в уме, убеждая в том, что слишком продолжительный утренний сон не так уж полезен для полноценного ночного отдыха, которым и стал, в общем-то, глубокий ночной сон теперь перешедший в день. А значит, если срочно не начать просыпаться последствия могут обернуться ночной бессонницей. А мне бы этого не хотелось. Тем более, повод кажется настал, способный поторопить меня, мобилизовать все накопленные этим коротким и сладостным остатком поздно утреннего ложе силы. Приближалась длинная станция, и состав поезда во главе с затейником-красавцем локомотивом уже оставил все мыслимые и немыслимые усилия мчаться дальше, подчинившись всеобщему ожиданию, теперь замедляя скорость кадра в рамке окна моего купе. Медленно, словно во сне, перебирая полуутренние картинки пейзажа. Снова мной восторженно ощущаемые из окна моего купе второго этажа двухэтажного вагона, уже действительно идущего состава, замедляющегося и двигающегося не больше скорости обычного пешехода, а ещё несколько минут назад несшего меня в самый центр моей родины с немыслимой скоростью. Теперь же, словно поддался спокойному и равномерному желанию всех пробудившихся его затеей пройтись по пирону или оставить же полки его вагонов до следующего раза. Покинуть временные места собирались и две дамы, как говорят сейчас, две женщины. Ещё до активной фазы их возни, связанной с приближающейся станцией, некоторое время я наблюдал за ними сверху, находясь ещё выше уровня второго этажа, где я растянулся во весь рост, лёжа на спине занимая свою верхнюю полку в том же купе. Предрёк же данный исход в соседство именно этих двух дам, кои представляют из себя мать и дочь ещё советской постройки, мой друг, сопровождавший меня в Санкт-Петербурге и там проводивший меня перед моим отправлением до самого вагона. Когда он в пылу шутливого разговора, проглядывая через окна уже моего вагона свой взгляд с перрона, как будто ища моё место, словно зная где оно будет, напророчил мне в соседки, вычурно и в деталях преподнося во всех недостатках некрасиво некрашеную женщину, стоявшую у того же вагона с ещё одной, но как будто, не так уж и заинтересованных попасть именно в этот вагон, указал на них, сопровождая не злобным сарказмом в своём исполнении. На перроне было много людей, они менялись, происходила некая ротация пассажиров моего вагона, и поскольку я не спешил попасть в свой вагон первым, а постояв и завершив со своим товарищем все немыслимые предположения на сей кто же будет моими соседями. Так посмеявшись и расставшись, перед пятиминутной готовностью отправиться дальше моего поезда, из точки моего отправления, войдя в купе я уже застал именно их, кушающими ещё под отзвуки металлического, но по-доброму призывающего послушать его голоса диспетчера, объявившего отправление. Они приступили к трапезе, не дожидаясь хоть малейшего движения за окном, ведь так интереснее, знакомо чувство еды у телевизора, но нет, ещё находясь в пункте своего отправления, заранее отваренные куриные яйца, а также и то, в жаренном виде, что эти яйца снесло, естественно, огурчики, помидорчики, запахи уже были в купе, когда я вошёл. И, по-видимому, много всего интересного меня должно было поджидать с такими соседями впереди. Тем более, можете только представить сами, какой внешностью должно обладать описываемое яркими линиями небрежного бальзаковского макияжа в воображении существо с кусочком лапки курочки во рту? Может всё это и не так уж и противно, но для передачи момента оставил. Хотя, курица с яйцом действительно были. А яйцо уже давно превратилось в жёсткую курицу. И они как будто даже общались. И так, мне достались в соседи, точнее в соседки, престарелая мать, в полудеменции и дочь, возраста и внешности, да и фасона, женщины времён советского общепита. Глядя теперь на них с верхней полки, первый раз после ночного сна и позднего утреннего пробуждения, совершенно точно зная где они выходят, поскольку слушал их сборы уже какое-то время, дремля и не подавая вида что не сплю. Так вот, уже сейчас я застал их сидящими у чемоданов в уличной одежде ожидающими остановки поезда и выхода на улицу. Мысли о том, что нужно начать вставать, чтобы как-то начинать вливаться в происходящее, с целью участия в параде гуляющих и освежающихся на перроне, а также с целью участия в проводах и подносе багажа двум этим весьма несчастным и уже физически и морально состарившимся женщинам у меня пока не возникало. Но по мере осмысления всего действия: так мысленно представив попытку объявить своё желание помочь им вынести их вещи в тамбур вагона, а затем и из вагона, сейчас ожидая лишь момента их собственного и окончательного подрыва, гляжу на них словно сонное облако, в низ, как они сидят, словно замерившие бегуньи в ожидании щелчка стартового пистолета. И вот, я приставляю словно эротический сон, как только поезд совсем понизит ход до замедленного движения и начнёт резко снижать её до статичного состояния, я уже беру их вещи, затем сразу и на перрон, как только он это сделает. Как только состав ударяет жёсткой сцепкой и фиксируется на станции, отдавая приказ всем желающим выйти, все мысли, в тот же миг, связанные с данной и возможной необходимостью для них, поскольку вещей они взяли не соизмеримо больше чем могло бы быть для комфортного перемещения с багажом двух не особо сильных существ, хотя русская женщина, да влетах, это ещё да, тем самым как-то успев отрекомендоваться по этикету на прощание были отозваны и даже прогнаны из моей головы. Я был неумолим, и сон не приятен. Поскольку, небезосновательно, хотя и чисто на сугубо личных началах. Всё то недолгое время нашего пребывания в одном купе, я искушался рассуждениями, переворошившими всё их нутро. Постепенно одну за другой отвергнув все их попытки сделать, или по крайнее мере почувствовать меня несчастнее. Я отрицал всю суть их присутствия рядом. Позволив воспринимать обеих не больше и не меньше, как безысходное дополнение к билету второго класса. Теперь, когда бы я не посмотрел на них в моменты их бодрствования, я всегда находил их спокойно сидящими рядом друг с другом, на одной из двух принадлежащих им нижней полке. Сейчас же торжественно понимал, что у меня есть ещё некоторое время сохранять вид спящего до того момента пока они выйдут, и решил находиться на своём укрытии до их собственного выхода из вагона. И значит оставалось ещё время подумать над тем, почему я всё же так уверен, что не хочу им помогать, точнее, не хочу даже намекать себе на то, что хотел бы что-то сделать сейчас для них в данный момент. И чтобы могло мне помочь в этом, ну, а им же не остаться в том следствии моего будущего, но уже настоящего решения? Станция, началось шевеление, я как хищник, затаившийся в кроне дерева, понимая, что меня не видят, вывешиваю голову откуда-то высоко нависая над всем, что есть внизу, и тихо наблюдаю за тем, как эти две, с позволения сказать, дамы, спорят какие сумки и кому достанутся первыми, а кому чемоданы на колёсиках. Оказалось, багажа у них не так уж много, что, кстати, меня несколько удивило и обрадовало за них, в конечном итоге, хотя и не настолько, насколько их собственная поклажа, для перемещения с которой, всё же, какая-то помощь им необходимая в транспортировке их вещей. И всё же это оправдало мои догадки, как помню, что свои вещи, а именно одну сумку, в виде небольшого дорожного рюкзака, мне с трудом получилось разместить под сидениями, в том единственном запланированном месте под багаж в таком купе. Там уже тогда повсюду были чьи-то вещи. После размещения своего рюкзака, я попал в эту идиллию, и тогда и сейчас, они выглядели так, как будто ничего вокруг них не существует, а моя протянутая рука, могла бы им показаться, их собственной, но очень сильной рукой, просто берущей чемодан и уносящей на перрон, по одному лишь мановению мысли и взгляда, вздоха; словно они едут одни, а им всё помогает. Но я вижу у груды поклажи сейчас спорящих о свободных руках дамах. И тут у меня на глазах, заботливая дочь, отвергла любые конвульсивные попытки щедрой матери, жёстко пресекая все её редкие попытки хватающейся за всё подряд, лишь бы что-то начать тащить, словно при удушении, судорожно пытаясь хоть что-то сделать, как будто времени чтобы выйти уже не оставалось, хотя поезд вроде только останавливался. Наконец, купе начинает освобождается, я приоткрываю глаза, чтобы убедиться, что всё сейчас стихнет, а затем закрываю глаза снова словно спящий, но парящий над ними взглядом воображаемого только, что. И в этот момент, начинаю чувствовать попытку со мной попрощаться той самой дочери, снова открываю лаза и произношу что-то прощаясь. Чуть позже, когда практически все желающие прогуляться пассажиры покинули вагон, оказавшись сам на перроне, ничего не загадывая заранее, но как по заказу устроилось всё так, словно чтобы было похоже, как будто я нарочно ждал их выхода, прежде чем захочу встать, а затем след в след за ними вышел, лишь бы не участвовать в церемонии раздачи преференций слабому полу и отдачи чести этикету. Где и пересёкся ещё раз, разнузданно улыбаясь просто от хорошего настроения, а не почему-то поводу, даже уже как будто и не ожидая встретиться, со взглядом обеих. Совершенно точно осознавая выглядевшее положение в уме, того стороннего наблюдателя, усердно вглядывающегося в сложившуюся предметность всё ещё находясь в облаках поглядывая сверху из туманчика облачности. И тут же словно исчез на мгновение занавес неправды извечных любезностей незнакомцев, открывший вопрос, теперь уже вставшей над матерью дочери: но так и оставшейся только на её лице и в отблеске глаз, в которых я смог прочитать усердие повелителя, уже не способного внушить повеление лишь желанием, или чем-то еще, бывший тиран, теперь стоя рядом со слабой некрасивой женщиной, делающей всё тоже со своей матерью в отношении с брезгливостью, стреляющей в меня своим вострым взглядом, но нуждавшейся в примере исправной заботы, таким был взгляд её матери. Так впилась в меня своими вострыми глазками сделавшись теперь дочерью, принимающая всё как будто совершенно точно знает мою уловку – мать. Что принесла в мир её она – своей дочери, разочарование, как и я, сейчас не встав в позу жертвой этикета, по их выражению будучи чем-то обязанным? Так, уйдя от приличий, шмыгая мимо обхаркивающих перрон курящих мужчин и женщин с детьми, на мгновение подумалось вот что: как прекрасен своим холодом, тотальной справедливостью, а также точен должно быть тот самый мир, в котором отсутствует такой вот момент этического лицемерия, где любой поступок есть не шуточное определение самого себя перед обществом и его желанием реагировать на достоинство. В котором правда истины и есть видимое и причинное отношение, иногда выражающееся в здравом и мыслимом обхождении. Мир, в котором все действия и поступки есть не только выбор кем казаться или же с кем быть в тот или иной момент, чтобы показаться, а есть само доказательство сопутствия себе же личными качествами. В том числе выступая и с искреннем желанием помочь или что-то сделать для кого-то, кто обладает истинной красотой, возбуждая такое желание. Разве я делаю что-то лишь для того, чтобы быть приятнее себе, или чтобы кому-то что-то доказать или для удовольствия побыть рядом с кем-то? А всего хуже для того, чтобы извлечь выгоду из дальнейших намерений? Нет конечно. А? Если так, то красив ли я сам? А – если нет? Тогда какой выбор есть для отсутствующего в красоте? Не отсутствие красоты в ком-то, а отсутствующего в красоте, – «прошу заметить и отметить сей замечательный момент», я думаю мы к нему будем возвращаться, он будет и остаётся ключевым. Поскольку именно красота во всеобъемлющем её проявлении, существует как часть чего-то определяющего в цель любого творчества. Творчества, возможно и не совсем красивого человека, в нашем понимании, с точки зрения познания нами поверхностного её выражения. Но, красота, она как призрак, даже если очаровательная вначале, так всегда затаившись в ком-то, живёт – неспеша проявляясь, даёт возможность, в том числе и удовольствие проявлять себя рядом с нею, чтобы тоже быть или казаться красивым. Поскольку, приобрести красоту, о которой мы начинаем говорить сейчас, всё же можно, не будучи даже в соответствии с каким-либо образцом или принадлежащем ему в качествах, уходящей эпохи эталона красоты. Следуя лишь чертам своего собственного характера в понимании быть красивым творчески. Потому как, именно тот самый момент, момент сотворчесва в творчестве, он главный и на малом расстоянии становится ключевым в конечном определении красоты. А вот, безусловно, что есть поистине некрасиво: так это неряшливость, душевная леность и не проявленное участие к окружающему миру красотой свершённых поступков. Но и таким образом одно и тоже действие может быть красивым, но и совершенно ужасным, не красивым. Совершённое мною, как раз находящимся вне рамок красоты, значит вне критерия здравого смысла… Так вам показалось в начале? Сбегая от тотальности пожирания таких правд, в одну секунду, перешёл пролегающие по соседству пути, прогуливаясь вдоль железнодорожного полотна, поезд остановился, не доехав моим вагоном до станции пару себе подобных. А я, конечно, гуляю теперь, в неположенном месте, предварительно тщательно оглядевшись, лишь бы не заступить чуть дальше за собственные обстоятельства способного понимать старание других в попытке быть красивее, в тот момент, когда кто-то неожиданно появляется на их пути с прожекторами и гудками. Я же не хочу тормозить состав грудью. Уже достаточно тому времени назад решил уровнять все принципы, относящиеся к тому, что есть приоритеты, отказавшись обменивать всего себя на дурацкий этикет, или же на смысл фаворить – именно перед кем-то, лишь бы не дискредитировать себя в качествах хорошего человека. – Как мило. – Да и какого чёрта, поклажи нужно брать столько сколько сможешь унести. И мысль щекочет нерв. Не глуп ли я сейчас? А если глуп, то, в чём моя глупость? В чём глупость? Глупость во всём вообще отношении нас самих, находящаяся в ожидании чего-то от других? А даже ещё большая глупость, это то, что заставляет тебя думать, что ты кому-то что-то должен в обмен на их мнение о тебе самом. Разве это не есть глупость? Разве в этом состоит главный акцент взаимодействия друг-с-другом? Тогда что же такое бескорыстность? Это же не феномен цепной реакции взрыва, запущенной, например, предложенным испить с кем-то его кофе вышедший как акт желанием наградить кого-то за что-то, или чтобы побыть с этим кем-то вместе, таким образом? Бескорыстность, именно и есть самое искреннее желание. Желание без помыслов. Закреплённое персонально за тем, с кем ты пьёшь его кофе, предложенное не в обмен, а бескорыстно, или всё же за что-то находящееся в тебе? Особенно узнаваемое по чёткому толку мыслей, ощущаемому под конец подобного акта некоего вхождения в некое знакомство. Так что же именно вызывает то или иное желание в нас, сделать то или это, предложив что-то сделать для другого или взять у кого-то предложенное себе? А может это я слишком глуп, позволяя рассуждать себе таким образом? Ну а уж если и рассуждаю о таких вещах, то хотел бы это выяснить! Это смелое желание, говорю я себе, чего доброго, ещё и окажется, что я попросту не добрый человек. Глупые люди опасны! А Доброта? – Излишняя, показная, не естественная, идущая от слабости и неспособности сопротивляться тем или иным обстоятельствам малодушного и мягкого сегодня называется добротой? – Всего-то! Но добро – это не только поступок. Но и понимание своих действий. Интересное качество пришло на ум. Нужно подумать и над тем: а не глупы ли они сами, раз тащили свои сумки, через весь вагон, пока я преспокойненько лежал там, на верхней полке, стараясь особо-то не шевелиться, и когда практически одним глазом наблюдал за их выходом из купе. Но теперь мне стоило бы собраться и отставить шуточки, поскольку в эту самую секунду есть более важный вопрос: меня стал беспокоить свистящий по параллельным путям подходящий из далека и уходящий в даль товарный поезд, длинною в бесконечную нить. И особенно то в нём меня интересовало больше всего сейчас, успеет ли он утащиться дальше, предварительно заслонив меня, перерезая мой путь к моему вагону, да что там, целиком к моему составу, моему временно прибежищу, так же, как и сможет ли убраться от той части перрона, где находится мой вагон, до того, как тронется мой состав, чем отсутствующий факт какого бы то ни было раскаяния во мне за невозможность возбудить в себе желание в попытку хоть что-то сделать из возможного и немногого того, что можно было предложить более простой беседы за их кофе, как дружелюбное содействие в их пути на данном, коротком отрезке времени. Так оставшись благодарным за приглашения попить с ними их растворимый кофе с конфетками. От чего, как уже намекал, не стал отказываться, поскольку именно этого и ждал, после провалившейся попытки самостоятельно добыть чаю или кофе, не оставшегося ни у одного проводника в моём составе. Поэтому, не раздумывая и даже с воодушевлённой радостью согласился и принял их предложение за отсутствием других возможностей. При этом помимо кофе, съел две конфеты, «Коровка» и «Белочка», четверть сдобного рулета с лимонным джемом. И вот вы скажете, – «странная неблагодарность», но ведь мы говорим не о благодетелях и их авторах, а человеческой красоте. Точнее о нахождении человека в красоте. О качествах способных вызвать спонтанную любовь, желание, непоколебимое ощущение интереса и любопытства в другом, но теперь не вызванное этими двумя страдалицами. Моё же поглощение их продуктов, по моему ощущению, и есть мой им комплимент. – Высокомерие? – Пока его нет. Поскольку лишь в процессе нашего совместного времяпрепровождения вскрылась неоспоримая суть невежества, отвратительного существа, соединённого судьбою в одно целое, состоящее из двух отдельных существ матери и дочери. И тут подумалось: «а не пригласив меня за стол, уверяю, сыскали бы большего доверия, вызвав симпатию чувством жалости своей немощью, скорее бы заставили меня шевелиться». Так вот, описанием существа, которым в вкратце, но не из лени, я сейчас попробую заняться, просто необходимо. Поскольку не раз встречал подобное, многим знакомое по ощущению отвратительного холода, от которого стынет тело и разум, заставляя неумышленно конфузится, словно испытывающим испанский стыд. А предложенный, нарочито с улыбочками и придыханиями, словно подношение, лимонный рулет и вовсе может не залезть в горло. Это будет то злое, о котором стоит помнить нам, каждому, как начатое той, что есть мать, той, которая теперь всё на что способна, в силу престарелого возраста, так это только моргать глазами и что-то несуразное бормотать в ответ на упрёки и тычки такой же, в попытке посмотреть на дочь тем же вызывающим и строгим, а может и высокомерным, обжигающим властью взором, как на дичь. Но нет, роли давно сменились и всё то, накопившееся, всё то, что душило ту маленькую тогда ещё девочку затем подростка, а теперь стареющую женщину – её дочь, стало невольно проявляться и проявляется с самого начала появившегося у неё оперения самостоятельности. Вдруг ставшей для матери той единственной, словно ей самой – матерью, теперь сидящей в этом купе, упрекающей её в присутствии постороннего человека, могущественной силой, без которой старухе не прожить и дня в сытости и некоем подобии заботы. Так она невольно, неумышленно, но возвращает сейчас всё то, что делала с ней эта теперь старуха ей обратно – унижение… Печальное зрелище, печаль и тоска в высшей степени, больно и грустно, а порой отвратительно наблюдать, как одинокая дочь, прилюдно ненавидит свою одинокую мать, все их отношения понятны и ясны как день, от начала и до конца, написаны словно на ладони. Так давай же прочту, что же написано на этой ладони: «она произошла словно от какой-то неудачи, а теперь представляет собой следствие некой ошибки желания. А вот и удача обиженного существа, так и не понявшего что с ним стряслось, состоит в желании, или вернее в мечте получить награду за то, что есть неудача, как несправедливость начатого бытием. И существует сейчас, как на ладони, как форма совершенного эгоизма, наполняющее существо отрицанием присутствия в каком ни было бы виде самостоятельности у сидящей рядом старухи её дочерью. Всецело обменяв внимание к ней, как некогда она сама, её мать, на попытки не выглядеть как-то иначе, как хотелось бы ей, в чьём-либо присутствии, так всецело демонстрируя сейчас брезгливость, поменяла внимание на её к совершенно чужого, постороннего им субъекта. Что сейчас и лишило её саму, дочь, возможности быть красивой, в своём естественном отношении с матерью, притягивающей взор своей вежливой заботой о пожилой женщине, как могло быть в таком случае. Пусть даже слегка бережно, но оберегаемой даже в моменты полного безрассудства и нескладной нелепости в попытке тоже во всём учувствовать и показать себя. Так проявляя внимание к матери лишь на уровне необходимого для обеспечения её базовых потребностей, считая любые другие проявления в желании что-то сказать или сделать невозможными, начиная всячески жёстко критиковать страстно и строго пресекать». И это, то самое, к великому сожалению, и стало исказителем красоты, и всё то, при попутчике, который всё видит и слышит, где и ему уже страшно прожить такую жизнь, не способного сдержать позывы внутренней брезгливости словно к самой жизни.
О, как бы я хотел с придыхательным прощанием, поставить те чёртовы торбы на асфальт перрона, а до этого, с таким же придыханием, и замиранием, в ожидании нужного момента, героически предложить себя в качестве носильщика, продолжая приятный заигрывающий, в смысле эмпатии и симпатии разговор, с полным пакетом ухаживаний и внимательностью, к удачно слепленной поступками и необычайно привлекательной по красоте своих действий, состоящей во вкусе искушаемого, но только лишь в нравственно-моральном смысле особе. Да, но тот поезд теперь идёт куда-то дальше, унеся всё описанное выше с собой, чему я безумно рад. Оставив в конце концов и меня наедине с самим собой в контексте моего рядаизмышления на перроне моей станции. А точнее, на берегу того большого города, в который я отправляюсь, где буду искать её и свою красоту в ней оставаясь в своих размышлениях о возможности всё же отыскать её.

Поскольку, вопрос с кем быть, для меня лично, сегодня не ставится иначе, чем он мог бы ставиться некогда, в силу взросления, относительно того зачем и почему: поскольку сам вопрос – с кем быть, состоит в некоем скрытом ощущении отношения, находящегося с уважением приносящемся с воспитанностью. Поэтому, для меня вопрос всегда находился и находится по сей день в теме определения ответом содержащегося в предмете отношения. Поскольку с самого своего начала в этой жизни нахожусь в понимании сути начал любых отношений только лишь с целью их развития в контексте зеркального взаимоотношения, и только до определённой степени, с целью увидеть настоящего себя, через того с кем общаюсь, следовательно – в соотношении производимого. Как того, что есть настоящее отношение, содержащее правду о том, с чем имеешь дело. Вместе с тем, находясь в иной (как её ещё называют простаки – отрицающей) парадигме смысл определяющего, как общественного запроса на союз, т.е. смысла понятия самой дружбы. Поскольку, точно не интересуюсь формальной частью отношений, построенных на вере в некую дружбу, определяющейся привычками, слепых желаниях, трансцендентном уважении глядящим в прошлое непрослеживающееся в настоящем, отношениями скреплёнными в соотношении некой односторонней моделью поклонничества, как слепого уважения только за то, что кто-то слеп, или чего-то подобного – как отличительные регалии или звания определяющие род занятий пытающихся укрыться за ними давно обездвиженных аморальностью субъектов почему-то считающих что ты им поэтому что-то должен. Так же никогда не заботился о соблюдении некоего требуемого квази-эталона формы уходящего общества, в виде стремления заполнением некой пустующей ячейки показной целостностью в преемственности традиции понятия создания семьи. Как пункт свершения необходимого в том, что есть предписание цели. Ну – помните же, про мужчину, который, как и каждый всякий, должен три вещи успеть. Вот, как раз слепое следование некой красивой и правильной цели, как устав для порицания, любого не мормона, сделал из того мормона самого неистового и тайного развратника всех времён и народов, и это вкупе с повторённым нарративом для откупа от общества успехом. А поелику ценность знакомства сегодня, в виду самих искусственных технологий, стала значительно условнее, так как сама технология теперь доступна абсолютно каждому: в любое время, в любых количествах и существуют для любой, совершенно любой цели. Значит и само время в ценности таких заговоров о необходимом от мужчины повернулось так, что тебя нет ели у тебя нет доступа к современным коммуникациям. Даже, если ты готов вложить всё в шанс, испытав удачу на улице, тебе все равно понадобятся для продолжения общения средства современной коммуникации, без них ты странен и безлик. И даже опасен. – Опасен тот, кто есть в реале? – Да, но совершенно нормален тот, кто позволяет встретить по аватраке и раскрыться по способу умения писать нужное, угадывая настроение – каждому, стоящего на аватаре, даже тому, у кого нет вообще никакого человеческого изображения, а вместо фото лица или изображения человека, что-то иное. Это и есть условность таких возможностей в наличии, как отсутствие шанса в действительности. И что не маловажно, цели стали обоюдно симметричны, в смысле их определения, как для мужчин, так и для женщин, в их нравственно-безнравственном понятии необходимого для них самих. Так и причинность о передачи неких условных знаний в завершении необходимого, как необходимость должного от мужчины звучит комично. Так как и первичный, хоть и условный, но всеобъемлющий смысл выбора той самой и завоевания женщины ради – мужчиной, естественно, существенно поменялся. Поскольку ни о какой чести, и о долге перед миром в общем нравственном контексте, речь уже давно на личном уровне не ведётся. И раз система знакомства позволяет смотреть на саму идею знакомства шире, то и процесс знакомства уперся лишь в выбор, возможность выбора, доступность выбора по необходимости. Именно выбор, и его возможность, становится основным критерием для следующего вопроса: – «но есть ли выбор на самом деле?» Поскольку сам выбор столь же бесконечный сколь и мнимый, как время. – Почему? – Потому как он стал искусственным. Мнимым. Обесценив случай. Стерлась граница, между случаем, случайностью, судьбой, ответственностью в моменте, где ты всегда настоящий, и умыслом. Осталось лишь жгучее намерение, продиктованное лишь желанием и упорством получить именно ту форму, которую ты сам придумал для себя. Без основания, без усилий, без причин, без ответственности и обязательств. После того, как придумал, представил, увидел – ты готов действовать. И теперь ищешь, чтобы потрогать и попробовать эту представленную тобой её форму на вкус. Началась жизнь с иллюзией возможности выбором. А когда-то, было время, когда шанса вовсе не могло быть, тому, кто не способен использовать возможность, подаренную пространством. В этом была суть выбора или отбора. Да и к слову сказать, выбора то не было, а было предназначение, особенно, что есть в категории достатка, даже там, где не было никаких личных преград, шанс встретить ту желаемую, мог выпасть только один и он то, как раз то самое и сейчас, то самое в котором нет ошибки, и нужно работать. Он верный, этот шанс, другого и не будет, может и не быть. – Тогда всё было иначе? – Но остаётся всё так же и сейчас. Поскольку ценность каждой попытки, приведённой случаем в некий шанс, была и есть невероятно выше, особенно для женщины, если на неё обратили внимание, как и то, что представляла из себя и есть женщина в глазах мужчины для становления в обществе обоих. Так вот, сегодня, именно представление себя в союзе, как встраиваемый элемент в общество ушёл в небытие, а живёт союз и выражается как новая философская идея чистого творчества индивида или индивидов, за счёт создания не ячейки, а красоты в себе, на основе которой творческого союза и сотворческого действия, само действие – есть интеграция новой созидающей силы, как смысла для каждого в отдельности, и союза целого с красотой. В этом есть нить для ткани социума, но лишь для индивида, но не для субъекта. Представление же красоты сегодня, для субъекта, есть всего лишь искусственно созданное и искажённое представление субъекта о красоте. Поскольку красота для субъекта закреплена авторитетом мнения на тенденции в выражении качественного критерия, задающего тон тенденции в эпоху правления массовой культурой нашего времени. Авторитетное мнение же, есть мнение самого субъекта, навязанное ему простыми массмедийными инструментами, свойство которых лежит в простой формуле трансляции, содержащих необходимое качество критерия красоты, умноженное на время. Массовый критерий на потребность в его преобладающем количестве, как тенденции достигается авторитетом, коим сам субъект в своей подавляющей массе и является. Он же – субъект, есть то самое заполняющее свойство пространства, существующее в самом себе, где и опустил себя же своим стремлением к желанному, до уровня собственного восприятия красивого, находящегося на уровне неприкрытой сексуальности. Именно сексуальная откровенность аннигилирует ту важную причину и основную роль красоты в широком её смысле с точки зрения олицетворения нас самих, как стимула, побуждающего действовать в организации смысла понятия социум, забывая давая отвечать на вопрос – зачем и для чего всё это нужно. Поскольку сегодня не нужен шанс, не нужна вера, не нужен ум, не нужен смысл, не интересен случай. Не нужна интеграция создающих смыслов понятий культурного развития или создание чего-либо на уровне общего и для общего. Хотя, всё, чем мы являемся и представляем из себя сами в отдельности, есть основа для общего представления нас самих, как общества в культуре или без культурного общества или ещё куда печальнее – бескультурного сообщества субъекта… Сегодня можно просто взять и присвоить что-то себе на время. Не будучи порицаемым не совестью не окружением. А поскольку вернуть и вернуться в свой мир тому, что присвоил на время, после использования, всё равно придётся, так как никто и нечто не принадлежит лично никому, кроме как себе самому, в отношении с жизнью, поэтому всё, что ты взял, ты уже вернул туда откуда взял. А вот, то, что ты вернёшь, уже не будет тем самым, оно будет другим. И уже кто-то другой будет смотреть на то, что ты есть в том, что оставил после себя в этом другом. И внутренне, до сих пор, мы понимаем ответственность перед предстоящим. Поэтому всё также, когда смотришь на неё сейчас, встретив где-то, зная и понимая что-то, осознавая не головой, а самим моментом, чувствуешь происходящей внутренней реакцией, от которой хочется зажмурить глаза, лишь бы из-за страха, накатившего на всю сущность дрожью, не упустить момент и заговорить с ней. Тогда необходимо действовать. – Но действие требует смелости? – Действие требует чёткого сигнала, как ответа, на вопрос, в момент наступления такой реакции, зачем тебе это? Зачем вторгаться в чужую жизнь? Для чего начинать менять в ней что-либо? Светел ли ты в намерении обратившись к ней? – Но это было тогда? А что же такое действие в рамках сегодня? – Сегодня действие – это выбор! Подбор кандидата под определённые задачи, не выходящих за рамки сексуального потребления. А там, как пойдёт. Так как выбор есть всегда 24/7. Только вот что даёт такой выбор? Какое представление он передаёт, этот выбор, об окружающем нас мире? Выбор кого или чего, и снова для чего в конце концов? Какое представление складывается о нас самих находящихся под гнётом всеобъемлющей свободы выбором? О мужчинах и о женщинах? – Это начало разговора, о том какая она, какой он? – Попытка не пытка! – Но можно ли сократить расстояние времени, до желаемого, как будто бы сохраняя лицо достойного человека? – Ну мы же люди? А если так, то понимание отношений строится на знании о том, как ты относишься к тому, с кем ты сходишься. Ведь ты ищешь половинку, свою, да? Ту самую? как часть собственной, утерянной души, вложенной в кого-то другого? А если нет, тогда для чего? С какой целью тот или иной совершает намерения овладеть кем-то? Какое намерение руководит тем страшным импульсом, вторгаясь, сломать, нарушить чужую границу собственным умыслом для свершения одного лишь из главных таинств мира? Перенёсся ли случай или тайна момента судьбы, из мгновения в умерщвлённое временем поисковое окно-обскура, каталога пролистывания вариантов судеб движением вправо-влево? Такое непосредственное, иллюзорное овладение – возможно ли там, где есть понятие разума и предназначенного? Как влияет такой поиск на ощущения в притяжении желаемого? – Желаемого? – Да, желаемого, значит своего. Хочу найти своё… Но не хочу играть, не хочу быть актёром. А сегодня это такая классическая драма, когда мы видим со стороны, в кино, что, что-то происходит между персонажами, и у них что-то не ладится, хотя, буквально полчаса или час назад они были влюблены друг в друга по уши и бросили ради этого всё и всех. И вот, как и в кино, тут в действительности, теперь тоже самое. Модель экспресс проживания, ты проживаешь отношения за месяц или неделю, в общем очень быстро все этапы. И вот мы видим, как это происходит пока, у мужчины и женщины превалирует в цели дня что-то найти, но почему-то всё что находится не то. И то не это, и это не то, разочарование наступает сразу после разрядки в достижении неизменной цели. Вот и всё уважение. Оно не поддельно, возникает как холод, как отвращение к еде. Некогда нравившейся. Но из-за частого её употребления больше не лезущей в горло, даже подумать об этом стоит лишь, как тошнотворный ком подступает к горлу. Вот она истина: почему мы допускаем фривольное поведение, с теми, кто от нас зависит, или с теми, кто не подходит нам прагматически? Понимая это, позволяем играть, вольничать, бросая пыль в глаза, обездвиживая жертву пользуясь ей умышленно или нет для и ради своей игры. А потом именно бросаем, выбрасываем, меняем, хотим забыть поскорее, или не забыть, но не встречаться, более того обыгрывая в умышленном обвинении любые причины несоответствия, о которых знали и понимали заранее. А потом живём, осуждая невнимание одного к другому, считая, находя теперь уже тут, себя ущемлённым своим же невниманием к деталям, обвинив кого-то нового в недостаточности чего-либо в нём для нас. Разные люди, характеры, внутренние тревоги, само восприятие производимых тобой действий в данный момент говорит за себя. В этот момент и наступает самое неистовое унижение для женщины. После всего, что она только что отдала и сделала. «Слышишь, женщина», я к тебе обращаюсь, – «это неизбежно». Тебя унизят в конце, резким подрывом по делам, сразу после, или желанием поесть. Отодвинув твою руку, ласкающую его, он молча встанет и сделает вид что тебя нет вовсе. Задаст праздный вопрос, чего бы тебе хотелось, и не дожидаясь ответа, тупо улыбнётся, поцелует в лоб и отдалится. Вот и всё. Странная правда овладевает всем умом. До следующего раза. Проголодавшегося мерзавца, побирающегося то там, то тут. А ты думала это он? Да и не важно, что субъект настроен серьезно в самом начале, просто суть достижения такой цели преждевременная, и дело не в способности принять разочарование, а речь о том, какая причина в основе такого разочарования. Всегда начинаем без претензий, ведем всё от спасения себя от избавления себя, делаем всё возможное, чтобы предстать лучшими, перенося свою надежду своей обаятельности в кого-то другого. Спасаем от угнетения желанием никого-то, но себя, а разрушаем же обоих – и себя и партнёра, и всё что будет потом. Так мы разрушает красоту. Но и если ищем её для себя, не думая ни оком, то и быстро сводим всё в потребность, требуя всё большего для себя, получив желаемое, забывая быстро, чем руководствовались в начале, снова и снова, каждый новый раз ждём, умоляя послать нам хоть кого-то просто, просто, чтобы он был этот кто-то. На самых выгодных для того, другого, условиях, но ничего не бывает просто так. Правда теперь он, или она не будут красивы, и она не будет красавица, потому как, ждать мы не хотели и трудиться тоже не желали, потому как, отвергли ту красоту, которой и является женщина находящаяся сама в предвкушении ожидания её. Не хотели открыть её красоту. Мы шли лишь за растиражированной – визуальной красотой. На этой земле всё дается для трудов и из труда выходит. Если забываешь труд, начинаешь жить просто как бы. Отношения? Любовь? Найти своего человека? Но найдётся ли такой человек в тебе? Или снова мы будем верить в сказочки лелея в себе надежды чудовища найти лекарство от собственной злобы найдя утешение в некой ниспосланной нам бесстрашной красавице? – И откуда ты решил, что миссия той красавицы должна затрагивать твои интересы? – Ну т.е. косвенно да, то, чем, собственно, и является её прообраз, правда действующий на таком уровне, где ты, как и сейчас остаёшься только наблюдателем, как челядь, перед тем, ради кого она выступает, в этой роли, объять чудовище своей любовью, чтобы вызволить своего принца, а уже и короля её царя себя, из лап собственного заточения, разумного существа, аннигилирующего себя самого, с метафорой о красавице. Такой вот шах и мат, мечтатель. – Тогда что субъект получает, только мечтая? – Не много. В лучшем случае, красивую историю, о красавице и чудовище, поделенной на бесконечное число выражений такой истории в действительности. Истории спасения и истории гибели. Завышенные ожидания постепенно придут в ту форму, в которой ожидание есть в действительности то, что есть, беспорядочная и беспричинная связь. В итоге оставляющая за собой только негативные выводы, с одним лишь ярким моментом, за который зацепиться уже нельзя. Файл разорванного гештальта давно создан, а гештальт закрыт. Но ты ещё не понял этого. Или отказываешься принимать тот факт, где ты, теряя доступ к уже пустому удовольствию всё ещё сражаешься за образ её сексуальности, а не счастья отношения к тебе самому, как к чудовищу, становясь им. Так что не тешь надеждами себя, нет той на свете. Кроме той, что в голове, что выведет тебя из омута высокомерного припадка, вдруг сделав принцем являющего из себя только чудовище-страшилу, так будучи с достоинством твоим? Так о какой красавице ты мечтать можешь? Только о той, которую ты прячешь от всех. Не потому, что, сильно не красива, а потому как, ты сам не понимаешь, красива она или нет, и почем она не такая, как тебе хотелось бы. Не можешь рассмотреть её, она как в некоем тумане, только силуэт, в зелёно-серой дымке. Поэтому обращаешься ты с ней небрежно, потому как, всегда сомневаешься в ней, видишь не чувствуя. Отвергаешь, за недостатком соответствий той, вымышленной, пока ещё красавицу, реально представшей перед тобой и живой. Брезгуешь, не находя достаточного, пытаясь отыскать наибольшее совпадение с той, существующей только у тебя в голове.
Трансцендентный образ музы поэта, мучающий его всю жизнь, своей недосягаемостью.
– Так там пишут? А как твой или твоя придёт к тебе? – Выбором своего в себе. – Сначала опробовав чужое? – Разумеется!

Глава 2
Хладнокровно пуская пыль той и тем, тому, с кем явно не по пути, потому как, что-то, всё же, взять нужно, потому как хочется!
– И что же это взять? И как это хочется? И долго? На какой срок?
– Без срока – но коротенечко. Пока не надоест, или пока собственная боязнь белых или чёрных пятен не оттолкнёт тебя. Ведь жизнь пока не стучится своим окончанием. Значит есть время. Есть ещё порох в пороховницах, да и фотографии пока ещё, хоть и слабо, но отображают действительность, без завышения параметров сглаживающим ожидание перед реальностью фильтром. Но уже угнетая тем, что есть на самом деле, перед тем, что осталось от того, что есть возможность молодости.

– Какая глупость!
– Тогда позволь, для чего тебе была дана молодость? И почему ты хватаешься за шанс сейчас, думая, что он ещё есть, растеряв всё предыдущее, не обретя сознание достойного принять мудрость? Если тут честность и где надежда? – Надежда, значит уметь ждать, верно? Так, когда ты молод, чего ждать, некогда ждать, да и кого ждать, жизнь проходит, нужно успеть ею насладиться! Воспользоваться! Надежда, наслаждение и ожидание, вещи совместимые ли?
– А ещё вера.
– Ты веришь, что тут, где ты есть сейчас, сможешь встретить кого-то? Ты считаешь, что там, куда ты можешь зайти с такой надеждой в такой уверенности, веря, хоть и в первый раз вполне осознанно, остаётся уверенность на что-то большее потом? И вот входишь сейчас с тем же намерением, оказаться тут по случаю снова, ещё раз, и конечно не просто посмотреть, или просто попробовать, но узнать то, чего ещё никогда не было? Ведь кто-то, кажется, не так давно сказал, что его друг или подруга так нашли себе спутника жизни. Один синтетический пример на сто будущих реальных духовных калек, да и только. Готов один из защитных довод для оправдания чтобы быть тут. Просто шутка фортуны, механизм колеса удачи или чего-то ещё. Примерно так, только вообще без усилий ты пытаешься уладить свою судьбу поставив всё на кон будущей хозяйке судьбы твоей. Но действуешь равно, как входишь в бордель, всегда ободрённый волнением, но уже даёшь клятву, когда выходишь, что никогда тут больше не окажешься?
– Заранее не признавая возможный успех, отрицая сам инструмент, можешь не упасть столь низко, в оценке действительности, если понимаешь каким образом от нахождения там меняется твой психический портрет.
– Но всё же идёшь, становясь с ними? Вот и ты тут.
– О чём это говорит?
– Это о многом говорит. Это говорит о тебе, как о том, кто больше не верит в то, что есть сам. Вначале хочет посмотреть и выбрать, как сам не верит в свои силы, так и в назначенное самому себе – предназначенное. Нет повода для гордости, хоть и ты познал искусственный выбор. Ты осознал безграничность и безнаказанность, настоящую брезгливость перед естественным. Наконец-то настало время, когда каждый получил шанс взять то что хочет. Но не найти, только взять, чтобы пользоваться. Увидеть изъяны, испугаться и оставить. Ведь выбор ждёт тебя всегда, пока ты не разочаровался в выборе. Выбор способный дать тебе иллюзию того, что ты кому-то нужен. Пока твои фото не слишком отличаются от действительности, которой можно заинтересовать хотя бы своё время.
– Можно ли и на самом деле выбрав найти?
– В той степени, если это совершается со знанием значения любви?
– Любви? Выбор любви? Это ты о чём вообще?
– Тогда, скажи, почему ты боишься признать, что проиграл? Ты же сам закрываешь себе двери к счастью.
– К счастью?
– Да, если ты тут, то ты сам шагнул в мир, в котором теперь ты возымеешь, в итоге, то, что останется для двоих таких, некогда объединённых поиском. Но никогда не встретившихся, потому, как не хватило смелости подойти и просто встретиться, пообщаться, увидеть, что же это такое, на самых для всех обоюдных и благих условиях. Так действуя в действительности, создавая себя, желая встретить красивых людей, общаясь с ними, а не ухмыляясь, потом призирая, оказавшись теперь среди одряхлевших духовно тел.
– А ты считаешь, что нельзя с любовью подходить к таким вещам, как эти? – Как какие эти? Ты только что ухмылялся над словом любовь.
– Не об этом мы говорим?
– Мы говорим о приложении для знакомств, для быстрых, резвых и разных?
– Верно.
– И так. Можно ли с любовью соотноситься в данном вопросе отношений?
– В этом мы должны разобраться по ходу. Сейчас сложно сказать, я только собираюсь это начать. Ты хочешь меня обнадёжить?
– Нет, про любовь, это я придумал, для облегчения судьбы твоей, таким уже ничего не светит.
– А если получится?
– Посмотри на этих, вот ещё одна попытка не остаться одному или одной. А когда всё будет потрачено. И накатит усталость от одиночества. Снова они будут тут… Но с другими. Но, если ты запомнишь, что происходило, и не потеряешь память. То возможно.
– Память того, что это уже происходило со мной?
– Поскольку нет никакой другой ценности, кроме мимолётного опыта, который трудно сохранить в памяти, насколько он ничтожен, мал и скоротечен, преходящ, словно похмелье, от уже прошедшего веселья и памятуем тем же. И есть ли ценности в таких отношениях вообще? Как во-времени провождения начиняя себя дурманом, приводящим к похмелью. Вот в чём должно помнить. Но об этом ты забудешь. Потому что ничем не руководствуешься, кроме желания. Не знаешь, чем дорожить.
– Что вообще можно так потерять, если ты это так нашёл?
– Очень сложный вопрос. И очень прагматический с точки зрения подхода, на мой взгляд. Ты теряешь возможность быть красивым.
– Тогда меня интересует можно ли всё это будет прекратить?
– Ты спрашиваешь, что можно потерять, втягиваясь в процесс пользования тем, чем пользоваться запрещено? Подобный сервис по подбору людей для знакомства с разной целью. Кажется безобидное нечто. Но не так. Это есть искусственный инструмент, парадирующий и тем искажающий истину закреплённой в метафоре о вселенской готовности дать то, что необходимо именно тебе, если это необходимо. Исходя из твоей же уверенности в том, что тебе это необходимо. И если ты это понял, как главное тождество зрелости, ты вряд ли авторизуешься в таком сервисе. Но, искушение, удел не только молодых и неопытных, и на определённом участке пути, если вовремя не сойти в сторону, можно оказаться на тёмной стороне. Душа теряет покой. Вот что ты теряешь. Ты теряешь связь, с тем, что есть чистота определения согласием с истинно необходимым в метафоре о создающемся на небесах.
– Я ещё раз спрошу: «из этого выйти можно»?
– Можно. Но теперь тебе необходимо понять структуру, искажающую твою сущность в предназначении. Так осилив сознание перемен в ощущении идущего по телу пространства рождающего человека, прейдя в себе к значению и отторжению того, что готов призирать в других, но при этом, не должен терять уважения к тому, что сам вызвал. Если не сможешь понять это вовремя, то и в последствии как жизни претендовать на многое не сможешь. А уважение – это как раз то немногое, всё то, что имеет на каждый момент каждый из нас в требуемом ощущении себя. Тем самым ощущая некую мощную связь с настоящим, основанной на союзе с близкими людьми и людьми в целом. Поэтому, нет больше близких или не близких, нет того, кем можно пренебречь, даже в условии полной аннигиляции в значения любви, находясь под неблаготворными кратковременными состояниями желая чего-то от других.
– Так вот ты, о чем. Т.е. Если это опыт, просто необходимый опыт, ты говоришь пройти его, как можно тщательней? И оставить всё это как можно поскорее?
– Да, чтобы вернуться в исходное положение, но уже в определяющем покое нравственного толка. Чтобы раз и навсегда убрать аллюзии внешнего проявления неизведанного. Оставив лишь смысл вожделенного существующего в новом времени. Затем, чтобы спокойно смотреть на известное, но интересующее многих и всем нужное, изведанное тобой и оставленное. Иначе ты не сможешь пойти дальше. Смотри на предмет как из реальности быта мастера времён, т.е. того, кто всё это создал, утилитарное, сегодня прикрытое всего лишь оправдательными смыслами слов о красоте, любви, в рамках необходимости возвысить лишь для того, чтобы разжечь желание овладеть тем, чем хочешь именно пользоваться, а не только будешь смотреть, восхищаясь, только лишь представляя назначение. Не лги себе сейчас, восхищаясь её формами.
– Я же думаю изучить предмет своего отражения, оставленного в женщине, ровно, как и стать её отражением в себе самом. А не разглядывать экспонат, относящийся к роду вещей недосягаемых, таких же как те, что стоят в музее по причине своей древности, и только поэтому считаются красивыми. Предметы цельной древности, или же современные созданные по их лекалам: сосуды или чаши, вазоны, бытовые ёмкости, некогда наполняемые водой или предназначенные для масла, вина, молока, цветов, фруктов или отходов. Только сейчас они стоят, обретаясь в музее, и поэтому действуют на сознание, как нечто прекрасное желаемое, дорогое, восхитительное, изумляя наружностью, но всего лишь некогда содержащие необходимое внутри, и только для содержания созданные, и не нужные никому стой поры, без этого содержимого внутри. Сегодня, наполняются уже несуществующей, иллюзорной красотой, удивляют своей шершавой и потрескавшейся оболочкой, трактуясь в действительность, бутафорной красотой подражания. Без функции и без необходимости наполнения чем-либо, существующие просто так. Как говорят сегодня: «Для красоты». Новодел, наружно подражающий старине, а точнее древности. Есть всего лишь форма определения: ваза, чаша, сосуд, по необходимости старая, но форма в понимании смысла новая. Теперь это ценность предмета искусства. Наделе же обычная вещь, оставшаяся в культурном слое, которую мы возвысили до неподражаемости, связав с тем, чего больше нет в нас самих. А значит, она связывает нас с чем-то большим, с теми, кто пользовался этими предметами совершенно точно понимая их назначение, но и не избавляя столь обыденный предмет от возможности быть красивым, не считая это искусством. И так во всём. Вот к чему мы хотим прикоснуться, вот почему этот предмет безупречен. Мы хотим прикоснуться к пониманию условий самого понимания своего отражения величия во всём, оставленного нам великими созидателями в виде своих ночных горшков.
– Глиняная ваза стала предметом, олицетворяющим отношение к пространству? Вот что это значит?
– Разве не в этом красота кувшина? Разве он сам по себе ценен, без смысла своей необходимости в хозяйстве? И уж, конечно, насколько подробнее чем кто-то будешь видеть в нём свои изъяны, когда сам создашь его, будучи уверенным для чего он тебе, и почему он так дорог тебе. Так дорог или красив, потому что необходим. Теперь я понимаю о чём ты.
–Да, именно. Но не потому, что необходим, потому что дорог. Или красив поэтому необходим. А теперь ответь: только ли красота его и безупречность определяет важность того, что ты будешь в нём хранить? В том, что сделал усидчивый и терпеливый мастер-ремесленник по роду своему или заново обретённый, для выбравшего именно его кувшин с целью хранения в нём необходимого в своём доме господином?
– Этот вопрос мне понятен. И аналогия ясна. Ты спрашиваешь кем я хочу стать? Обреченным на бедность, но покойным, знающим, о создании кувшина, тем кто сам пережил того, кто понимал суть ремесла искусства? Или тем, кому досталась роль того, кто наполняет на время, определяясь в содержимом ценностью красоты стен его?
– Так кто ты? Кем стать пытаешься, мечтая иметь?
– Не страждущим, уж точно, скорее нашедшим своё в красоте её созидания, вложив отсутствующее в красоту, теперь увидев то, что предназначено создать. И уж точно не чьим-то господином, нет. Хочу быть тем, кто через века продолжит осознание того, что может тут сказать сегодня, как о представителе мира, в котором красота была лишь предлогом в необходимости, символом обретения настоящего знания жизни, а не искушающим на долг кувшином для наполнения им завистников, исходящей от сегодняшней его шершавой ценности и обесценившегося до пустоты некогда содержимого.
– Ну, хорошо, теперь уж хватит о кувшинах и о ремесленниках, и о мире создавшего их самих.
– Тогда давай поговорим о нас, о нашем мире, используя те же смыслы, скажем, бутафорные женщины и мужчины, растаскиваются как музейные экспонаты по квартирам, как будто настоящие, но без функций образующей красоты дорогого. Завлекая и, завлекаются, бряцая наружностью, подражая красоте, давно покинувшей их, без содержания.
– Растаскивается чужое. Это верно, да.
– Но и никому не принадлежащие на деле, а лишь иногда имеющих своих хозяев. Сегодняшний выбор состоит в том, чтобы взять только попользоваться тем, что сам не создал, в отношении красоты, тем, что не создавал, или тем, что вообще ещё не создано, как таковое! Да так, чтобы не отмывать потом, от содержимого, оставленного собой, после использования. Не ухаживать, вообще не знать, что потом с этим всем станется. Лучше совсем размолотить в припадке о стену всех причин на черепки, оправдав себя потом, как бережного хранителя музейных черепков.
– Покуда сами есть сырая глина, а иногда и качества плохого.
– Да и не так страшна она, та глина, как не было бы того, кто бы слепил из нас хоть что-то. И вот, готово! Теперь, уже и сами, обнаружив, ценное в других, необычное, стремимся погасить и уничтожить что есть в нём не от нас, как известью замазать весь рисунок: так завистью, как отрицанием, критикой на всё живое, что на нас сейчас глядит мы смотрим.
– Но также смотрим ли на тот кувшин пустой и склеенный из кусочков давно несуществующего мира?
– Мы восхищаемся им, и споря с кем угодно за красоту его. Вот так легко, посредством посвятив себя же в знатока искусства. Коснувшись старины, очень гордимся мы собою, что видели такое.
Потратили деньги, время – охладили пыл. Но разве отыскали от жизни творчества мы ключ? Браки с этим создаём.
Летит, ударившись о… та ваза –
новая, чистая, и не пустая.
ценности особой не имела,
просто под руку попалась в час решений не простых.
Осыпался вазон, там его и отыскали вы, нашедшие всю эту шелуху.
И приняв её за верный знак предмета поклонения, как моду следовать ему.
Начинаем снова глядеть, тупо втюриваясь в предметы, мчась к другому или к другой, словно нищие поколение в музее бытовых вещиц великих и не глиняных творцов. Среди оставленных воителей цивилизации – картин, чьей статью, поражаемся по оболочкам и кусочкам. Кстати, не зная ничего, о начинающем начала той красоты, о которой толкуем часами, рассуждая лишь о нравах чьих-то, продолжив выискивать нюансы отличай формы кусочков не состыковавшихся черепков. Так мы и забыли о поиске собственного материала, явились сами из не долепленного и даже необожжённого куска, куском и остаёмся, с претензией кувшина для дорогого. Забыв об основном значении необходимого качества в начинающем для свершения прекрасного в любом из начинаний – о творческой бескорыстности. И уж прости мою нахальность, но мой кувшин пока со мной побудет – аллегория проста, ты согласись, в сравнении. Поскольку очевидно, ты и я вполне сойдём для тары, отразив во всём своём наполнении то, что захотят или отвергнут пить и ль пробовать совсем. Стенками наружными мы тоже обладаем, чтоб восхищались нами, а вдруг к губам нас поднесут. Чего мы льём? Лишь для того мы существуем, чтоб в мир наш, во время мастера собой явить. Тем, кто благоволит – ура! Тому, кто нет, об формы линии, и линии искривления, в которых создан каждый об быт свой будет он разбит, и склеен вновь и нов как новый день из нас самих он будет.
Так вот о чём я: будь уверен, ты не сможешь насладиться им, этим кувшином, потому как, понять его красоту можно только в необходимости содержания, приносящего с ним изо дня в день, сохраняя в нём поистине ценное. Каждый день впитывая то, что есть внутри, и заново его наполняя. Следовательно, и наполнить его ты едва ли сможешь, так как забыл источник, не знаешь где его искать, и для чего тебе кувшин не помнишь. Ты пьёшь как зверь, или дикарь, лакая из лужицы, то, что пролито из неба. Так кем же нужно быть чтобы уметь любить простую вещь, не за её саму лишь, а за то, что жить с нею целее, проще и жить полнее? – Да уж, скажешь тоже: «простая вещь». – А что есть не простая, если это вещь? Тем, кто обременён изобилием этого не понять. – Изобилие не признак счастья, оно от силы и для силы на создание великого лишь служит. Силы нужно отдавать все, без всякого остатка, но лишь себя создав вначале, в конце ты сможешь что-то обрести создав. Не более. Попробуй хоть раз наполнить мир кувшина. Сегодня, думаю, ты сможешь только костями. – Да, пожалуй. Но и не только костями, известно, но и, прости, да – фекалиями чрева своих требований и противоречий. Так и не сделав свой окончательный выбор, обрекая прекрасное, но и ненужное уже, на унижение функцией красоты без дела, наслаждаясь только словно пищей с ней. А теперь начав считать, не хватит пальцев, загибая их, каждый загнутый с именем её или её его, как отсчёт перед последним и следующим шагом в пропасть, в бездну, в которой потеряется всё святое, всё настоящее, всё целое и стоящее. И раз от раза, всё меньше сил, и скоро совсем иссякнет желание, чтобы научиться действовать ради счастья – обретённого содержания. Глупцы и глупчихи рабы заедливой надежды. Живут с понятием, а вдруг! Потом клянутся, что в жизни нету толку. Теперь, проснёшься, взглянешь с упрёком, оттолкнёшь в недоверии и призрении, не в силах уже остановиться, всегда имея в запасе варианты ответа на сей вопрос – о бытии. Загадываешь желание. Представляешь форму. Прокручиваешь действие. А потом, навсегда вырвав себя из дружбы с ней или с ним, делаешь последний шаг в безверие тем бессилием, что откроет тебе тайну твоего ничтожного я. Оставшись там же где и был – у разбитого корыта, единственное с тем, чем должен обладать. И ты с уверенностью заявишь: «Все бабы-твари!» А она: «Мужики-козлы!» И везение тут ни причём!

Это происходит где-то…
Как сейчас, в транспорте или на улице. Вот он, а это она… Она мне определенно нравится. Красивый маникюр. Мне такой по вкусу. Причёска, как одета… правда, я бы и заговорил с ней.
Вот она… Я даже и не видела, что на меня кто-то смотрит… Чего он смотрит. Да, точно, смотрит. Симпатичный, опять смотрит… Чего он хочет, я ему понравилась? У меня есть время, я бы задержалась. Вот он… Как? Вот так подойти? А что подумают окружающие? Вот бы их и не было бы никого сейчас, тогда бы…, пригласил бы её на чай! Вот уже и остановка, она как будто знак мне подаёт, сняла перчатку с правой руки, видит меня, точно видит, и понимает, что я смотрю на неё, вижу её красивую открытую часть руки, что я заинтересовался ею. Но зачем мне это? Она красивая. И что? Что дальше? Да брось ты, это же не серьезно, мы взрослые люди. И что же, взрослые не есть люди? Да, но кто меня сдвинет с места, что для этого нужно? Просто подойти к ней? Господи, да разве я так могу? И снова это – зачем? Я же знаю. Я просто не понимаю – зачем. Точнее снова понимаю, что придаю её. Но это же просто девушка. И в эту минуту она возможно одинока. Нет. Только не так, только не тут, только не сейчас. Я устал – у меня дела. Всё чего мне сейчас больше всего хочется, так это знать, когда произойдет, то, чего я только что сейчас ждал от этой. Только тогда у меня не будет предвзятых сомнений я просто сделаю это. Верно? Не знаю… и она вышла, я смотрю ей в след. Всё кончено.
Вот она… Странные они эти мужчины… Что смотрел, можно было бы поболтать с ним. Гордый, а может просто трус? Все они трусы. Только на словах и на сайтах могут бравады о своей значимости разводить. Извечное: «Привет. Как дела? Познакомимся?» И вся эта ахинея… Время такое? Люди такие? Нравы? Разве что-то поменялось?
Вот он… Трус, трус… ты права я трус. Нужно было просто выйти за ней и предложить чашечку чая, тут и кафе прямо за остановкой хорошее есть, и время не позднее совсем, чего бы мне это стоило? Только страх. Помните? Тот самый, страх, преобладающий молниеносно, над всем, что было в ней прекрасного на первый взгляд. Как быстро ты, пугаясь, начинаешь отрицать, выгораживать себя, в момент обречённого умом послесловием, а не послевкусием. Обвиняешь её в недостаточной в ней сложности, слаженности, черт, стихами говоришь: чтобы на весь своей век занять могла она мой мир разгадкой. И сколько раз я так вот проходил мимо, – гордо отворачивался от украдкой посланного мне согласия. Игнорировал. Считал себя выше этого. Просто заговорить на улице с тем, кто понравился. Делаю вид, что не понимаю призыва. Не принимаю приглашения. Старался найти причину, любую, лишь бы отсрочить момент. Потом сожалел, вспоминая, и думая лишь о том, что в следующий раз я просто, потому как – это просто, тем более уже из принципа нарушу своё табу: разумеется, только сейчас, в этот самый момент, посчитав подобные возможные и только в представлении обстоятельства, слишком сложными или отчасти неприемлемыми, а может даже и неприличными. Но один упрёк всё же трезвый есть. То, как, тот: вот так вот, просто, ворваться в чью-то жизнь? Хотя, нет, дело в другом. Понять я не могу, почему сколько бы их ни было, таких вот ситуаций, я всё отсрочил. Всегда был неумолим, и растерзан. Только в памяти мелькают случаи, которых теперь жаль. Жаль упущенной возможности. Конечно, не все отсрочки и игнорирование были продиктованы только трусостью, но почти все сложностью моментальных вопросов: зачем мне это делать сейчас; зачем мне это нужно; почему именно сейчас; почему именно тогда, когда я меньше всего думал об этом; почему всегда, когда я совершенно не готов или занят чем-то важным, если это реальная возможность, то состоит она для меня лишь в том, что хочу тем самым сократить путь до покоя лишь в одном? Признавшись в этом ей, незнакомке, прекрасной и милой, в уме, ещё только украдкой встретившись с ней взглядами, но уже раздев её, обнажив всю правду истинного желания, возбуждающего глупый интерес. Она не знает, но я унизил её, даже не заговорив с ней, она мне не нужна такая, какой я хочу её. И мне становится грустно, одиноко и страшно, что я мог представить лишь один мотив и повод воспользоваться её красотой своим обаянием. – Ты смотришь на жизнь неумело, расточительно, нагло и притворно, называя себя осознанным. Так ты только теряешь свой шанс на покой, до той поры, и это будет проявляться, до той поры, пока ты не оправдаешь окончательно себя, как узник собственного одиночества… Не выскочишь отпущенный бременем идеального момента и идеальной её в нём. Ту которую ты ищешь, не найти однажды, её можно только создать сейчас, а встретить не здесь и не в этой жизни. И это не блеф, заметь, каждый раз, когда ты доходишь до состояния решимости, пространство исполнить пытается желание твоё, всегда посылает тебе шанс, просто шанс, настоящий, верный. Дальше всё зависит от веры в этот шанс и реальной необходимости, находящейся в интересе обуздать желание, чтобы решить проблему триггера и пойти дальше. – Ты прав! И ты права! Но обуздать её, как и сам случай, может только тот, кто понимает смысл происходящего. Как призыв, побуждающий к действию. Я не был готов. – Но готов ли ты сейчас? – Думаю да! – Тогда к чему ты готов? – Призывать к действию других в сети искать тех, кто призывает к действию, прячась за мониторами? – Это ещё более отвратительно и подло! – Я же знаю, как только мои намерения достигают определенного пика в сознании исходя из раздражителя покоя, вызванного желанием, и оно, стремление, обретаясь с пониманием происходящего в запрос необходимостью действовать, для свершения нужного, жизнь подбирает мне его – момент, и она сидит напротив, я гляжу на неё она смотрит, она видит. – И кто тут должен делать первый шаг? – Шаг! Вот именно. Я не могу шагнуть к ней. Но я хочу осознать момент этого жеста, фатального шага, когда тебя словно двигает вперёд запущенный механизм сжимающейся комнаты, стены, упираясь в которую ты уже не можешь остановить ход её действия. При этом даже и считая себя достойнее того, кто может позволить низость интернет-знакомства. Ну вот и всё. Вот, всё, ты перед ней, неизвестной. Тут и сейчас, и, если ты есть, значит тебе это реально нужно, значит это реально, и пусть в этом действительном намерении тут и сейчас я действительно не ищу вечности. Но ищу покой. И тут я честен. А дальше то что?
Упрекающий словно своего знакомого в неверности чистоте помыслов. Сидит и смотрит в небо, через щель форточки окна маршрута. Делая вид, что ему всё равно. Но как известно, упрекающий кого-то не несёт смысла, так затворяясь от того, к чему сам не способен в жизни. Так и сам постепенно утекает туда, где ждет его разочарование от упущенного насовсем… Не способен! Да как же? Почему? На что не способен? Трус? Твоё ложное самомнение есть постоянный поиск причин отсутствия идеала и нахождение изъянов в ком-то. Отчего ты бежишь? О чём речь? Кто я такой? Господи, чтобы судить кого-то, разве не должен ли ты испытать на верность, то, за что судишь других? И это к тому, что я сказал, когда упомянул интернет-знакомства. Когда сам спрашиваю, зачем вы туда идете? В жизни так не бывает! Это же пошло, разве нет? Говорю я. Зато лёгкий и верный способ. А сам и на это не способен. Боюсь? И всегда один. Но позволь. Я был женат. Я помню, как это было. Как молния. – Да, но это было в компании, на сколько я помню, твоё начало как тот случай, совсем ничего не предвещавший в своём начале. А потом? – Потом всё стало ясно. Она была 18 лет со мной я был 18 лет с ней. – Теперь ты потерял надежду, разочарован? – Именно. – Было очарование и ушло? – Погоди, я серьёзно. – Ну конечно… только не об этом речь. – Сейчас же я точно понял, что с ней, с той первой – верной, как будто что-то упускал в этом мире. Как будто что-то не доделано, а именно: от части женского существа и во мне самом, и во внешнем проявлении, и в самой для меня женщине неизученное всё в том достатке чтобы успокоиться на век… То, что меня разрывало, терзало, уничтожало изнутри, толкало на нравственные преступления, делало очень несчастным. Но это была любовь с первого взгляда. Страшная, настоящая привязанность, словно ловушка, в которую я попал. Это был глубокий образовательный и экзистенциональный опыт, пока оставим. На деле же, теперь, поскольку чувствую, как утекает время вместе с необходимостью узнать что-то ещё важное о женщине, то, чего я раньше не знал. Не мог знать и понять с той с которой пробыл так долго. Хоть и теперь уже, когда мой путь снабжён знаниями и уверенностью в полагаемом опыте. У меня всё ещё сохраняется ощущение, всё тоже, что может быть я игнорирую что-то очень серьёзное, для продолжения строительства самого себя и её в своём доступном мне совершенстве. Но где грань для предела возможного, в отношении с образованием таким опытом, какая цель у таких скоротечных отношений? – Если осталось ощущение в необходимость завершения в понимании самодостаточности. Значит цель не была достигнута – цель с первого раза. – Думаю, нет. Видимо цель была иной. Хотя – это была сильная, юношеская любовь! Там была эта самая, сжигающая, обезоруживающая, обезглавливающая, как его, она, любовь с первого взгляда. Прочная, безжалостная, сильная, мучающая. Разочаровывающая, отнимающая всё и иногда придающая сил, но меняющая жизнь в корне ума, в корне академического образования. Вот что это было. Эта и была цель. И она не то, чтобы достигнута, а выполнена на все двести процентов. Имея то, что я имею сейчас благодаря этому случаю, встретив её тогда, я есть то, чем являюсь сейчас. Или вернее тот, кто меня в целом сегодня устраивает. И не в отношении своего эго. Я не рассуждаю о себе как о любимом, нет, я говорю о том, именно о том, где нахожусь со своим эго сегодня. Где я оказался теперь, будучи тем, что именно теперь знаю и хочу сделать. А не то, что я требую или не знаю, как в образовании от другой сегодня. Любовь не дарила мне покой, а давала образование. Но, та любовь, отличная от той, к которой стремлюсь, руководствуясь образованием теперь. А раз любовь не дарит покоя, а я ищу покоя в ней, я спрашиваю себя: «всё ли я получил, что нужно для своего развития и должен ли продолжать совершенствоваться с тем, что есть женщина? Или мой путь с ней вдвоём окончен? И теперь союз с ней лишь мой вымысел, и есть лишь то, что есть она, как моё представление?» Конечно! Смысл ведь теперь уже не только в союзе с женщиной как физическим объектом, но уже в союзе с миром, через её природу, вшитую в мою природу, и предполагает творение с ней и только в дружбе! О дружбе и говорить будем. – А похоть – это природа? – Нет – это чувство социального порока угнетения. – Как желание курить? – Примерно. Желание курить – это тоже созданный чьим-то содержанием нарратив в тебе, построенном на физиологическом уровне привязанности. Так что само желание продиктовано неким образом или попыткой взаимодействия с этим ощущением, а ощущение, дарит эмоции, или покой, идя от общения. Сигарета – вечный союзник, вечный собеседник, но для слабых. Желание женщины не совсем похоть, хотя само желание содержится в женском образе, в нём рождается от него исходит, заражая мужчину. Похоть – как бесконтрольное желание, невозможное к утолению, лишь на миг, да, пожалуй, отчасти, как курение. Возникающее, как неоткуда, вспыхивающий тем самым фрагментом искушения в неудовлетворённости слабого умом, влияющий на уровне подсознания на многие последующие поступки в том плане, где мы действуем выбором с кем быть, как быть, для чего быть и так далее… а потом получаем несчастную жизнь хроника, зачатого и сформировавшегося под влияние похоти и сигаретки по окончании. Рождаемся и умираем знающими о любви только лишь одно её определение, как в лживом назначении в удовольствия курить. И если этот образ развести повсюду, сделав его открытым, как рекламу сигарет, а на самом деле пропаганду привычки курить, для ухудшения здоровья, сокращения срока жизни, и процветания табачного, и фарм-бизнеса, то похоть становится реальностью для малого и взрослого, как привычка мыслить в отправной своей точки с позиции мотивации. Многие на улицу не выходят если не покурить. Сегодня уже есть открытая концепция некоего принципа общения на основе идеологии меньшинств – двигатель порока и ложная идея беспристрастного сближения ради мнимого и всегда ускользающего удовольствия в среде себе подобных. Способное удовлетворить лишь очень «искушённых» в этом вопросе, и, да и для таких, сняв саму потребность на очень малое количество времени. А для остальных, дав почувствовать отвращающую брезгливость к одноразовому партнёру в конце полового акта. Понятие секса, как вида постоянной практики с разными партнёрами: и есть результат отношений – всего лишь погрешность, в смысле отклонения в представлении о свободных и осознанных социально-конгруэнтных отношениях. О которых с позиции социума мы пока ничего не знаем, как не знаем о чём говорить, не имея в руке сигарету или чашку кофе, как смысла бытия. Поскольку не испытываем причину, по которой нам было бы интересно друг с другом, по мимо всего прочего, испытываем тотальный страх и даже момент брезгливости к персоналии, переступить которую можем лишь в нетрезвом виде… – Тогда зачем всё это? – Это не главный вопрос сейчас. Поскольку – зачем, совсем понятно: ради удовольствия – есть примитив отношений. Главное тут, как уйти от этого примитива, и что мы получим взамен, и получим ли вообще хоть что-то, задвинув такую меркантильную цель словно джина назад в бутылку с нашими порочными слабостями?
«Если я – то, что я имею, и если то, что я имею потеряно, – кто же тогда я?»

Эрих Фромм
– Вряд ли. Поскольку умеем только запрещать никогда не разрешённые вещи, или неизведанные, как правило активно пользуемые самими запрещающими. Так, становясь причиной отношений, секс делает нас слабее, зависимей, как и курение сигарет. Поскольку в сам феномен таких отношений вшита тотальная причина понижения уважения ко всем представителям общественного порядка, открывшаяся беспричинная доступность к сакральному, ставшая принципом унижения смысла дружбы, став в причину всего-то схождением до сношения мужчин и женщин, именно поэтому мы стали уродливы. Секс не разрушает дружбу, он делает дружбу конечной, зависимей от привычки искать что-то новое в ком-то на уровне тела. Есть привычка требующая разнообразия, но не большего, как исторический послебрачный ритуал с зачатием нового, теперь уводящей в мир сожалений, туда где перестаёт существовать дружба с индивидом индивида, а есть лишь партнёрская договорённость субъектов на использование тела в определённой категории взаимного согласия и некоего подобия принципа искренности, проявляющейся только в рамках потребности удовлетворить своё желание – и есть ускоренная прелюдия того самого акта в создании жизни. Такая дружба, ограниченная временем и самим определением нахождения желания, образует некую форму сентенций в категории отношений. А следовательно, навязывает некий вечный поиск, именно в идее разнообразия в таких категориях, как плотское развлечение, утолить которым невозможно тягу к желанию, как и выкуренной сигаретой прекратить желание курить. Но многие курильщики открыто заявляют, что курить им нравится. И бросать они не собираются. Аналоги на сей счёт абсолютно идентичны для всех категорий привычек. Любая привычка, любая тяга, любая зависимость от чего либо, и есть присутствие примера в том, что есть суть, извратившая значение любви. Я же, тем, что задумал сейчас ещё не был так увлечён в серьёз никогда, но чувствую теперь, что уже сейчас испытываю нетерпение. Ещё одна обесценивающая отношения и обесценивающаяся единица, оголяющая слабость почти созрела во мне. Не реальные образы, страшные для монаха словно образы демонов, попирающие терпение, возникают, пробирая до дрожи. Всё на той же основе – скорее овладеть, достичь неведомой цели. Всё той же не ясной и неведомой цели таящегося желания, явно возникающего от неопределённого состояния, а определение же требует скорейшего признания для определённости. – Но дружба, какое признание требует она? В чём признание состоит если ты сходишься с человеком, как бы из-за желания действительного общения? – Сегодня любое твоё умозаключение, сделанное в таком ключе в отношении симпатичной женщины сущая лож.
Ввиду того, что само понятие – сходиться с человеком, а уж тем более, как с другом, в более зрелом возрасте, едва ли возможно без основательно, без дела. Поэтому, должно быть дело или должно было бы предшествовать дело дружбе, ведь без дела дружбы не бывает. Дружба – это некий предикат в качественном эквиваленте собственного отражения в том, кто есть твой друг или твой круг общения.
Какое дело может быть у мужчины к женщине, да и ещё и красивой? Должно быть нравственное дело, а у неё должен быть кто-то, или что-то в самом поведении – то или тот, кто или что не даёт никому шансов разгоняться в мысли чтобы присвоить её. Но, в ней самой нет сегодня той уверенности или веры, в то, что есть настоящее, и это настоящее не есть то, что выражено во внешнем внимании, как формы, представляющейся ею в проявлении внимания ценителей её достоинств, определённых своей недвусмысленной целью. Чтобы начать что-то получать от женщины в дружеской манере, нужно попасть в её мир или заинтересовать её своим миром. Вести диалог в ключе приятного все нацеленного неограниченного общения. Но в терпении, к искусственным чувствам, поскольку, убрав их, словно уже закончив акт, ты сможешь видеть все её недостатки заранее, что станет точкой сдерживания, и поможет фокусироваться на том, что есть интересного в ней самой. Наслаждение от недосягаемости и близости той, которая не ускользает приближаясь, она просто есть, и ей хорошо потому как отсутствуют тягостные минуты сомнений и ревнивых оттенков. Такие, от которых ты отказался в самом начале, когда только представил её рядом, ещё даже не узнав её имени. И ты и она могут стать всего лишь приятной компанией, заодно проведенного времени. Без других целей.

Глава 3
– Как можно проверить предмет дружбы? – Если постоянно просишь или требуешь повторения хорошего времени. Значит начал эксплуатировать. Постоянно намекая, что-то сделать для тебя по-дружески. В том числе и прощать. Так ты можешь проверить своё расстройство предметом дружбы. И если просьбы превышают отдачу, а то, что отдаётся безусловно и в порыве, не перекрывается благодарностью в ответ, ты не ищешь дружбы, ты просто эксплуатируешь предмет дружбы. Так пользуясь некой определяющей тяготение к тебе предмета дружбы. И сегодня, на мой взгляд, мужчины чаще впадают в такую бездарность нежели женщины. Одно дело выручить – дать возможность побыть той самой, что в отношении людей, умеющих решать свою жизнь самостоятельно – подобная игра может и возникать в каких-то позволительных рамках поэтому может быть вполне и уместна. Но то, что мы требуем от дружбы тут, не имеет с ней никакого общего знаменателя. – Разве так может быть? Если мы говорим о самодостаточности. – Так и есть сейчас. Правда, за одним исключением, о самодостаточности тут речь пока не идёт. Поскольку сейчас разве не есть так: познакомившись сойдясь не начнёшь ли вскоре предъявлять претензии о недостаточном определении нахождения вместе, напирая со своими желаниями или идеями относительно требований перемен в недостающих характеристиках для личного счастья не своего субъекта? А потом бросаешь, обвиняя кого-то в исчерпавшемся до свойств всё более неопределенного состояния некоего выдуманного счастья. Давно уже превратившегося в тревогу, вышедшего из нетерпения эго, пользуясь дистанцией в соотношении с искажённым понятием дружбы? – Но о каком расстоянии мы говорим? И как рационализировать время, расстояние, место, отдавшись полностью ощущениям? – Вот именно ощущениям. Если ты способен понять разницу между сорванным цветком, в припадке занюхивания его аромата, перешедшего в желание с ним не расставаться и цветком оставшемся после акта любования им там, где он цветёт и сейчас. Где и ты касался его на ровне со всеми, кто вдыхали его аромат с невероятно близкого расстояния, словно пчела, погружаясь в его недра, нежно удерживая его цветок у основания. И не важно, даже если ты сам его вырастил в клумбе, есть существенное и фундаментальное различие в том, кто ты есть, в том, что ты можешь представить как лучшее для сохранения ощущений не только своих… – Но уместен ли пример с цветком? – Абсолютно. Поскольку цветок есть феномен природы. И не мы его создаём. Мы не можем претендовать на него. Заявляя, что мы его создали. Даже если вырастили. Мы вообще ничего не создаём, кроме отношений на основе своего становления. Всё остальное кроме нашего тела и то, принадлежащего не нам, так как мы его скинем, и оно останется тут, в земле, на которой растут растения, или рассеянным прахом, думаю – да, уместен на столько, на сколько уместно представление места, без цветка, после нашего прибывания рядом с ним. В то время, когда, возможно, именно кто-то, шедший за тобой нарисовал бы его и это место оставив след ещё большей рефлексии во вселенной. Но это всё же условный пример. Просто пример. Жизнь она совсем иначе распоряжается в стремлении относительно тех или других ситуаций. Совав цветок, придайся ему. Проникни в его суть, а потом сохрани его, положив аккуратно в траву или куда-то еще, но аккуратно, так завершив акт смертельным любованием. И это будет красиво. – Тогда уже не о цветке, не могу, всё же, внять в чём тут предательство? – Лишь в том, что несёт в себе сам жест без завершения. Данный вопрос со свойством ответа, отправляющий нас в плоскость этологии, представляющейся в метафизическом пространстве нас самих, как последствиями нашего влияния на окружающий нас мир, влияя на действительность оттуда где нас ещё нет, но, уже являясь тем, что необходимо оспорить тут и только так исправить там, проявившись за тем, как область эстетики и красоты в человеческой натуре тут. Где вход и выход для такого положения, есть мораль, но, в итоге, всего-то, есть следствие настройки онтогенеза. Поэтому, если хочешь большего от неё, в возможности проявлять особое внимание к ней, существующее как пока ещё собственное желание, сперва сумей понять, как ты будешь себя чувствовать после твоего с ней общения, если обнаружишь себя недостойным любого финала. Но если сможешь сделать её желания своими желаниями, то, сумей понять, что же это будут за желания? Чего ты добиваешься, увидев некую цель, которую видят все? Тянешь её к себе делаясь притворным, расценивая её, как ту самую, кого поместишь теперь на то место цветка, убранного под саван страницы своей книги воспоминаний, в книге своих подлых дел мужских. Читая всё это сейчас, встань на место той самой, которую не расценивал как друга, а просто имел! Что чувствуешь теперь? – Одиноко! Я действительно начинаю это чувствовать. Словно холод, опустившийся на некогда залитую солнцем опушку, на которой теперь нет его – цветка. Некомфортно и даже страшно. Как будто ей играют, не подпуская ближе, чем хотелось бы ей самой, мотивируя себя лишь скрываемым за открытостью намерением, не имея ничего личного, при этом забирая всё, от этой, но словно для другой. А она просто живёт, отдаваясь, не зная, что это всего лишь игра. А мы начиная пользоваться тайной, той самой, второй ещё самой непознанной натуры, забыв однажды, что такая – она – уже не честная. Вот во что мы превратили её! – Мы этого желали. Но жалеем ли теперь? – К сожалению да, поскольку остановиться на чём-то одном очень сложно в виду всё той же парадигмы погони за удовольствиями. – В то же время, во всём этом общении именно с той, которую скорее теперь привлекаешь ты, чем в полноценной и равной степени она тебя, а значит в некоем смысле владеешь слабой, ты уже получил всё что можно. Чего ты ещё хочешь от такой дружбы? Ты хочешь подчинить, присвоить, что-то ещё попробовать, то, на что не решишься с той, которую ищешь, попробовать ещё раз и ещё раз с другой? В таком случае, ты есть то, от чего нужно избавиться в понимании социума. Поскольку так теряют Женщину. Так её убивает мужчина. Он хочет получить всё, не взирая на то, что всё знает заранее. И при этом остаться незапятнанным.
А без женщины, мужчина, как, то место без цветка, не способное выразиться, отвлечь нас от судьбы, угрюмо следующего своей мысли.
– Он сегодняшний знает кто он? – Думаю на столько, насколько можно судить из личного суждения каждым считающим себя мужчиной, в значении понимания скрытого в её наружности письма, т.е. самой женщины, как им её самой. А значит его способностью считать её цветка селам. Мне кажется – это основное приличие в грамматике созерцания смысла его принадлежности скрытое в её наружности. Этим письмом она осуществляет подпитку нашего интереса к ней и своего эго. В то же время, любое неприкрытое внимание от неё самой в сторону мужчины, есть уже предлог к презрению им её. Любое одностороннее движение внимания со стороны женщины к мужчине, как образ яркой обложки книги, как правило без содержания, запускает обратный ход мыслей, словно цветок, притягивающий своим ярким видом, но к которому не летят пчёлы. Обратная и трагическая зависимость нелепости её самой. В этом нелеп и сам субъект мужского пола, страдающий от аналогии с прекрасным по безвкусию своему, не став пчелой летит на красную гвоздику присевши мухой. Всё дело в спектре. Так же, как и её определение им при взаимодействии с сервисами знакомств и наоборот. Если сбросить ширму до конца, то за чем там женщины и мужчины, да и кто они по существу существ своих? Описать можно было бы обойтись двумя словами. – Ты ей не расскажешь кто она там? – Думаю всё-таки нет, она не должна знать. В этом и состоит дилемма, и искусство ответственности мужчины перед женщиной, которую, чтобы он не делал, чтобы не предлагал, как бы не оправдывался, находясь под действием морали своих желаний, совращает. И она тут совершенно ни причём. От слова совсем. От этого момента дружба с женщиной становится невозможной, тягостной: так, если есть ложные надежды у кого-то или сами надежды есть игра, дружба-игра, это конец без начала. – Дружба хрупкая субстанция хоть и вечная. Но, творческий союз с женщиной? Открытый, честный, созидающий возможен ли? – Конечно! Когда ты ясно сможешь понять, что не хочешь питаться женщинами, а хочешь наполняться с женщиной. И это не совсем дружба в её обычном понимании. Это творческое испытание. Осознанный выбор, только для тех, кто готов осознанно совершенствоваться в союзе. Пусть не вечном в отношении с вечностью, но вечным для созидания вечности, находясь с мужчиной женщина или с женщиной мужчины и только так, в настоящей содружеской, сотворческой идее, со всем уважением к миру обоих. Но всё это не значит попустительство слабостей одного другим, по признакам. Равность – есть залог определения характеров и выводимых на их основе характерностей, являясь той самой действительностью, о которой мы так много разговариваем, что называем взаимодействием, позволяющим быть вместе. Без иллюзий присвоить себя друг другом. Понимая чётко, следующий факт, что то, на что ты смотришь, есть всего лишь залог уверенности в том, что ты существуешь. Действие же по отношению к тому, что возникает как смысл назначения тобой самим, есть осознание себя в моменте, являющая разрушительную или созидающую фазу – есть осмысление и уже создание следующего осознания, итак, в вечном построении.
Невозможно создать красивое лицо, являя притворное им вначале, в надежде, открыть настоящее в конце.
С женщиной может быть только сотворчество! Всё остальное это его градации этапов деградации мужчины, как взгляда на создание разных поддельных мотивационных начал в действительности и их развитие, как таковое, являющее действительное. – Чувства имеют срок годности? – Чувства? Чувства, как дело. Начатое дело, хорошо выполненное, завершённое в срок будет обогащать не только двоих, но многих, как положительный опыт. Если описать истинные чувства, то мы увидим красивый и созидательный опыт двоих. А не трагичный, ломающий всяческое представление о том, кто мы есть для друг друга врозь. Я иду именно этим путём, но всё так же, каждого друга, расцениваю, как ценность, данную мне для пользы нас обоих. Но не в помощи материальной, или какой-то другой… Это всё требования. Нет. Только духовная связь возможна для стяжания и смысла быть другом и тут не важно кому и чьим. В этом и выражается настоящая любовь – глубокая обширная и всегда самая важная и другой нет. Может и не быть.
Суметь дать почувствовать женщине быть женщиной. Как это сделать? И насколько меня хватит? На чем стоит, от чего идет, это желание женщины, почувствовать себя женщиной, если она как бы уже женщина, по факту её рождения? В таком случае, получается, как будто она априори, по факту рождения, есть женщина, но едва ли знает она сама, что это такое и от чего зависит такое целостное ощущение – быть женщиной? Тогда почему она считает, и с чего взяла, что кто-то обязан что-то делать для неё в одностороннем порядке, обуславливая своё поведение в отношении к ней, относясь к ней как к категории некоего вида. Чем, собственно, и пользуются мужчины, но только на период, определяя его, всё потому же фактору в определённой собственной заинтересованности сегодня? Так что же, по мнению особи мужского пола, коем я и являюсь сам, значит быть женщиной? Позвольте догадаться: быть женщиной состоит сегодня в том, так ли это, как я слышал, когда субъект женского пола может позволить себе быть слабым. Но разве желание казаться слабой, уязвимой, есть удовольствие меньшее чем удовольствие от гедонизма для мужчины перед женщиной? – Это другое! – Тогда что же это? Может это определённость будущего? Финансовое благополучие? Свобода и нахождение в современном обществе, созданного специально под её слабости? – В чём выражена её слабость; в невозможности достичь самой определённого в ней? Или: в какой-то её внутренней сути? – Может снова, как и у того цветка: да он слаб перед тем, кто может его сорвать, но он так же, как и все, равен и силён, в том, что он произрос, пройдя все стадии выхода из семени, прощемившись сквозь землю, пустив корни, и раскрыв свой бутон, чем он, цветок, отличается от молодого ростка дуба? Думаю, нужно свести это к обычному желанию, что значит на языке женщины: побыть слабой, ощутить себя женщиной. Тоже самое желание испытывают и мужчины. Побыть мужчиной. А вот в глазах Женщины побыть Мужчиной едва ли проще. Но желание обоюдные, и возникают они сегодня кратковременно, и только на момент желания обаять. Быть же, само по себе сложнее чем казаться. Желание понравится кому-то именно тем, кто ты есть – есть эксперимент прожить с кем-то достаточно близко и достаточно долго. А обаять на время, значит суметь совратить. Женщина становится максимально женщиной, до той степени, до которой это возможно терпеть мужчине. Именно он выбирает, какую сторону он хочет видеть в ней и даёт ей то, что эту сторону будет поддерживать в ней. Но если мы говорим о женщине, как о целом, то мы не должны стремиться удовлетворять в ней свои скрытые желания. А ждём лишь того, чтобы статью были едины в нравственном смысле. Если женщина нравственна, она не позволит собой манипулировать и выменивать у неё что-то в обмен на что-то. Да ты и сам этого не захочешь. Потому как, для себя, каждый развитый индивид желает только одного: стать равным Творцу. А это значит: всегда быть одиноким и быть свободным, а значит снова наконец – быть счастливым. И дело тут не в желании, а в реальной возможности быть соответственно своему творению. Создавать, значит научиться творить свою судьбу делом, а не побираться где-то, выстраиваясь в очередь на приём к псевдовластителю мира – мужчине, или, как говорят к состоятельной женщине. Пытаясь прекратить свои меркантильные мечтания. К являющимся по сути разного рода коллекционерами экземпляров за их определённые способности или особенности внешности. Почему-то успех сегодня значит насладиться плотью став раздающими подати, тому или той которую или которого решил попробовать. Всё это не то? – Нет, не то. Всё это не отдаляет нас от игрушки: игрушечная забота, переходящая во всё тоже недоумение от ожидания чего-то взамен. А что можно добиться от куклы? Как от искусственного начала? Вариаций немного, и они примитивные. Всё же стать, а потом быть цельным. Вот это и есть основа всего поиска. Как для мужчины, так и для женщины. Женщине цельной в своём видении мужчины, по сути, не нужен он как таковой, а лишь нужен он чтобы проверить себя саму. На предмет того, все же, кто она и наоборот. И возможно это только с мужчиной, находящимся на той стадии развития, на которой он, созрев в своей осознанности желает того же для себя. Всё предшествующее этому состоянию в понимании цели своего конечного произведения себя как ощущения целостности или самодостаточности, есть просто ухищрения во всём чем можно описать немощь, для того чтобы обходить настоящие требования к своему существу, не будучи ещё творцом. Духовно развитая, а значит самодостаточная женщина, не только привлекательна внешне, что есть уже красавица, но и по-особенному недоступна, поскольку имеет потенциал, открывшийся ей и сделавший её равной тому, кто достиг его ранее. Т.е. стоящему мужчине. С такой, как она, игры в мужчину уже не проходят. В её понимании жизни, есть желание обогатить её, дав ему взамен недостающее, лишь, как предмет себя, получив недостающее по замыслу устройства мира, как предмет его. И не более, и не менее. Другого тут нет и быть не может. Последний настоящий опыт. На таком уровне личностного самоопределения можно начинать говорить о безопасности, вошедшей в привычку быть сильной, быть сильным чтобы уметь любить. При этом оставаясь ему мужественным, а ей женственной, но и в купе состояний при нахождении вместе эти полярности меняются от момента любви. Без всяких, зато, или вместо, или потому что. Поскольку, никак иначе, кроме как любить той любовью, какой можно любить только понимая себя самого на уровне той любви, которую требуешь для себя сам не получится. Мужчина так же хочет быть защищенным там, где он не защищен. Там, где он сам готов давать и только давать, на тех уровнях, где он понимает значение любви, продвигаясь по жизни уверенно создавая, а не разрушая. А если и разрушая порой, то восстанавливая всё в ещё более масштабном и приличном варианте.
Крепкий мужчина – крепкая женщина, одно отражает другое и определяет целое. И снова те же вопросы: способна ли такая манера самооценки вклиниться в разносторонние отношения вообще, хотя бы одночастным определением целостности? Применима ли к каждому частному случаю в идее отношений без обязательств, как подход обращения с женщиной или мужчиной, для обоих? А ещё, может ли выражаться настоящее в том, как тот, кто точно определяет тебя за нечто стоящее или целое, словно хочет того же, как и ты сам – но лишь того же? Сможешь ли ты сам быть зеркалом того, простого и доброго, хорошего и красивого, что есть в самом человеке, для него самого. Не взирая ни на что. Если не смотреть по сторонам. Готов ли ты быть тем, кто подтвердит свершающееся доброе, если в моменте оно не так уж добро к тебе? В том смысле, что ты видишь в границе рамки зеркала границы собственной сущности в возможностях собственной привлекательности? Можно ли превозмочь всё это без последующей брезгливости к тому, что стал вскоре замечать в ней, как своё недоразумение? И тут вопрос лишь в том, ценит ли кто-то все происходящее с тобой, если то, что ты встретил совершеннее тебя самого. Как и то, о чём мы только что говорили: ценишь ли, если сам совершеннее? Любое негодование от привлечённой собственно персоны, есть сегодня что-то остаточное, как незнание смысла определения любви, на пути в темноте к свету. Понимаешь ли сам, или та, другая, что это не абсурд везения или невезения, а принцип восхождения. Как страдание свойственное идущему к свету, но всегда определяющееся в характере того, кто и как смотрит на происходящее, как оценивает то лучшее, и красивое с ним случающееся как новое. Не всегда лицеприятно выражающееся. Но всё же, терпимое, хоть и шокирующее. Делать больно тому, кото разочаровал, ровно так же, наносить урон зеркалу, кидая в него камни, пытаясь разбить его, стоя среди миллиардов таких отражений себя вокруг. Напомню, каждый ответ на действие, как и каждое действие есть ответ и есть отражение сущности в пространстве. Истина такова, каково отражение, ибо только в собственном отражении ты можешь увидеть то, какой ты на самом деле… Мне кажется, я думаю, вопросов такого типа вообще не должно остаться в будущем у социума будущего, таких как: кто я, зачем живу, и почему живу именно так как живу, почему имею именно то, что имею и не имею того, что не имею. А значит, будет больше красавиц и умниц женщин, красавцев и молодцов мужчин. Кто они друг другу, что олицетворят в себе, не притворным соитием в союзе ради успеха в новой поре. Ну же, не для кратковременной забавы потешной публики существует союз? Настоящий союз, двух взаимно определяющихся в развитии и статусе развития зеркал индивидов, уже людей – так красиво, они и есть, и такая гармоническая взаимосвязь абсолютно принуждена порождать символы вечности!
Ну, а когда сам, в этом потоке жизни, смотришь на женщину, как на деталь только собственной сборки, полагая, что не всецело она интересует тебя. А лишь какая-то её часть, возможно и ей неизвестная ещё и не познанная самой, но только часть, и время на изучение этой части, части того пазла, недостающего в самом тебе, не так-то и много, до той минуты, как её существо начнёт давить на тебя вопросами, зачем ты тут… Правдиво ли всё сказанное уже тут выше, зная, что не будешь с ней, предполагая только срок на время интереса, обозначенного сутью содержания и отсутствия, содержащегося? Пусть даже и взаимного по познанию. Так сегодня устроен мир: без правил, без воспитания, без примеров, но с учителями. Где каждый встреченный, по сути, и есть учитель, как и сам для встреченного. Невозможно будет что-то сделать без знания, у любого познания, предшествующему знанию, и даже у такого тоже, всегда есть срок урока, и он определён. Невозможно будет прийти сюда снова наивным, когда захочешь, уже имея такой опыт. А точнее только и возможным останется, придя сюда, бороться с теми претензиями к самому себе, как каскад возникающие по ходу расстройства общего впечатления, от пресытившегося псевдосвободой общества.
И что же тут не так, спросишь ты, в том, когда женщины и мужчина сходятся без особых правил, но с надеждой присвоить себе на время или на всегда что-то от каждого? Ровняясь на ту или эту историю, желая такой же любви, как кто-то с кем-то в том-то примере? Из какой-нибудь романтической небылицы, со сглаженными углами в упаковке стремлением оправдать имеющееся в каждом подобное желание. Или зажжённые пересказами чокнутой подруги или друга, о лучшем досуге. Заражённых ложной романтикой. На самом же деле, в действительности, не существующей в той краске которой описываются такие истории. Они не бывают такими, какими они видятся со стороны, изнутри. Внутри всегда есть мотив, и этот мотив отчаяние, глупость или простая неудовлетворённая в годы молодости похоть. В реальности же всегда должна кипеть работа, должны происходить процессы, оголяющие правду, говорящей двоим о друг друге. И только тогда история есть правда, если они готовы или хотя бы кто-то один готов, ради чего-то, ради большой любви, идти на то, чтобы проработать грубые и тонкие вещи в себе, предположив свои перспективы и увидев реальные возможности на сей счёт. Так умудрившись понять в конце концов чего, конкретно хочешь от реальности, смерившись с несбыточным в друг друге и при этом не сдаться, не призреть, не начать ненавидеть. И тот, кто сумел увидеть результаты некой посредственной гармонии с тем, что получается, тот и получает любовь зримую, благодарную, существующую вечно, как мать и сын. Как отец и дочь. И тот, кто так же, по истине терпелив, в ожидании своего счастья, как тот, кто способен в любви вырастить дитя, тот умён, а значит ему не сюда. И это ответ на вопрос: всем ли суждено создать нечто похожее как вечное? Думаю – нет. Но вечно суждено в один час достичь того в другом чего сам достиг в себе. А подлинное в реализации, как знакомства в сети, есть лишь следствие расстройства чувств разжигаемых ускорением бесплодных желаний и ускользающей веры. Следующие отупению, внявшие следованию тенденциям навеянных нарративом пользования всем и вся безвозмездно – и есть символ современности! Значит же, всё в чём ты разочаруешься, есть только попытки, совершенно, пока ещё глупого и безнравственного, и безответственного существа, узнать себя поближе в отношении с наиболее открытым и наиболее правдивым зеркалом своей души, увидев истинное отражение себя став реально отражением себя в ней. Но за каждую попытку, каждый раз, всё меньше и меньше, но с большем удивлением, встречая какого-то, кто даже не посмотрит на тебя, получишь уныние как признание, насколько всё не то в тебе, ровно, как она красива, та, что могла быть, но не будет с тобою рядом никогда. И именно такое понимание, вопреки грусти и злости, отчаянию и разочарованию, в итоге, если ты понял суть вопроса существом, позволяет делать всё так отношению к одной и единственной, той, что рядом, как по отношению к той, что нет и не будет, но существующей в других. Не боясь разлуки, не боясь боли не остерегаясь обмана. Ибо всё это будет там, где еще рано свершаться настоящему, а всё что остаётся это быть открытым и не путать ощущения, умея отличать страсть от любви, и если страдать, то только с благодарностью. Значит на пути своём ты уже в том состоянии и сознании, в котором находящийся начинает своё прикосновение с прекрасным. Это прекрасное и есть женщина, стоящая для каждого в своём определении, как сама она стоит в определении того, для кого является, каждый из которых в красоте на уровне своего развития. И обращение к женщине в обществе, есть такой же маркер развитости общества в мужчине. А значит его уровень достоинства, а значит его определение, как отца и творца этого мира. Если всё, повторю, всё, что он чувствует к ней не притворно.
Любая попытка смешать, перемешать, заменить, убрать настоящее отношение к женщине мужчины, где она и он реально перестают понимать своё значение через само определение мужского и женского начал в реальности, прежде чем начать общение, может только и существующих в своих мечтах и виртуальных поисках и началах в нашей общей реальности, приводит к тому, что есть то, что называется среда бездействующих в творческом осмыслении предназначения обоих. И это уже не союз, так, находясь хоть и вместе, но отдельно в своих мнимых началах, и в выдуманных категориях личной свободы и независимости друг от друга, тем самым порождая истинной своей безнравственность, так отгораживаясь ею от определения сотворческого приобретения от общего в труде над собой каждым. Так мы получаем мир ЛГБТ и ФЕМИНИЗМА, нового социального фашизма, против естества природы. Заменившего творчество леностью души, в категориях, которые нам с вами трогать совершенно противопоказано, ибо не мы создавали этот мир. Мы его лишь развиваем или губим. Так, гармонии нет нигде там, где есть противоестественное влечение, противоестественные догмы о допустимости и возможном. Существующие как лишь как основа для искажающей надстройки – плагиат противобога. Нельзя принять за любовь чистую, нравственную, половое влечение или, тоже увлечение, взрослого к ребёнку. Нельзя принять за нравственную любовь любую другую, из того, что сегодня принимают за любовь геи и лесбиянки – подростки, искажающие и оскверняющие смыслы самого примера чистого. Они есть продукт искаженного отношения мужчины к женщине. Это побочный продукт пренебрежительного и поверхностного отношения к глубоким значениям любви вообще и частности. Травма, нанесённая субъекту в детстве, точно такой же искусственно внедрённой противобогом системой, становится безответственным примером культуры PUER AETERNUS выгодного лишь противобогу. Которую сами теперь и продвигают, словно мстя предыдущему поколению за ломку того, что есть детство, теперь ломают его собственное ощущение пониманием любви, заменяя на жалость к себе лишь бы ощутить чью-то заботу. – И откуда она только берется – жалость? И что это оно вообще такое – жалость к себе? – Она берется из лжи. Лжи, которой мужчина окутал этот мир. А первая ложь, есть ложь перед женщиной. Поскольку в любом случае женщина раскроет всё враньё с коим мужчина пришёл к ней, пытаясь скрыть его в отношении к миру: хитрость, обман, притворство, откровенная лень, призрение, высокомерие, скрытое желание мести, открытая или потаённая зависть счастью других, желание занять чужое место не совершенствуясь, нежелание делиться, не желание быть самостоятельным, не способность понять ответственность. Всё это есть объемлющее содержание неосознанного скрытого чувства, выраженного в жалости к себе. Она же, жалость – инструмент, используется как превентивное средство для ухода от ответственности субъектом. Делает его непосредственным к чужим средствам, за неумением добывать и пользоваться своими. Вот и основы взаимоотношения сегодняшнего мира двух жалких начал характера содержателя, с одной стороны, тот, кто её вызывает, с другой тот, кто ею питается в своём псевдоучастии. Так жалость покрывает жалость, то, что раньше называлось убожество, стало нормой откровения. Но и нет другой правды в самом естественном её проявлении, что есть совместная забота, в доверии друг к другу от начала до конца, без страха остаться без неё взамен. А кому интересна личность без красивого тела? Чтобы можно было бы о ней заботиться? Мягкого нрава, острого ума, огромной души? Кому интересна душа, без полового проникновения в красивое тело? Цель, она одна, и она примитивна! Она есть, и она есть основа для завязки лжи. Цель – получить, но уже не кусочек паззла для сотворения своей души и души партнёра находясь с ним в отношении с чистым уважением, а просто кусок плоти, плотского самоудовлетворения – галочка, новые рога оленя, нова шкурка. Причём не важно кто охотник. Минус олень лишь. Всего-то расходник для развлечения. Не более. Вот на этот потребительский лейтмотив и купили женщину с мужчиной. Назвав его свободой, явив такой «своей любовью», раздаваемой всем сегодня в руководстве к жизни, как того и планировал «князь мира сего». И теперь, он уже не есть только она, а есть он и она, захваченные агонией безответственного счастья быть свободными от власти истины – творца, теперь оба ставшие слугой нового хозяина субъекты. И совсем не важно сегодня мужчина это или женщина, вот уж точно, в чём уровнялись они: выбирающие себе сами роль, теперь даже не по половому признаку субъекты. Вечно взывающие к своей жалости, требуя прав, сегодня уж потеряли и вовсе всякие признаки лица своего. Получившие всё в обмен на запрет видеться с Творцом. – Кто же она теперь? Наконец-то сравнявшись по характеристикам своего самоопределения в ложной свободе, и с таким мужчиной, кем она должна быть теперь? Такое равенство, не тот ли это последний рубеж её свободы и независимости в действии, при котором она не может быть осуждаема более чем неряшливое укрытие от стремительно бьющего в лицо прохожему сырого и холодного ветра, страждущего скрыться на время бури, обогреться, и пойти дальше. Убежище и ветер. Кем она хочет быть и для кого? Для кого она хочет быть попутным ветром или же укрытием? – Ответ: она, как и он, сегодня, живёт только для себя. Это словно этап нового раскрепощения, одурманивающего своей пустотой в попытке уцепиться, сбросив оковы правил не имея самодостаточности, не имея куда пойти, к кому податься.
Так становятся ветром, не способным наполнить чьи-то паруса, они ещё не рождённые, перестают существовать. И исчезает на веке, то, что делается ради неё. Как и она уже исчезла первой. Так и он исчезает последним.
Это и есть главное сегодня для меня! Вопросы, словно поэтические откровения, на которые придя к тебе теперь уже нашёл ответы. Ибо, то, чего ты хотела, ты получила в полной мере, именно получила, как тот, кто настойчив в своём желании. А значит, имеешь полное право утверждать о счастье собственном, побывав наедине со своим первым страхом от одиночества. Преодолев его. Целью победы чего, для тебя, как и некогда для меня, стало испытание нравственных и моральных запретов. Но… Всегда есть, но! То но, на которое отвечают именно индивидуальность, с которой и связано личное счастье или несчастье, и теперь это – но, снова мужчина и снова женщина. Но другие. Они оба одинаково познали мир. Они оба одиноки. Осталось последнее: готова ли ты теперь узреть творческий процесс личности оставшись одна? Ибо путь мужчины, которым ты вздумала пойти, и на который ты претендуешь в своём стремлении постичь из мести есть то, чем владеет поистине он в значении творческом. Есть путь одиночества, странствия, а значит и страждущего страданий. Лишения и коротких встреч, боли, голода, уродства, падения, грязи и снова, и снова обретения себя лучшего из раза в раз, результатом чего становится новый мир без трудностей собственных лишений. Готова ли ты разделить результат увиденного уже без физического присутствия в нём себя? Это тот путь, которым проходит каждый мужчина-творец с зари своего существования. Так он создаёт женщину, которая тянется за ним в этом его положении оставленного ей мира для содержания его в чистоте, так определяется в ней он. В ней, в её мире форм, красоты, знаний и ума. И тускл тот брильянт – рождённый в недрах мук усилий нравственности мужчины, тот, что думает или не знает заслугу своей красоты. Ошибаясь в том, что он сам по себе такой какой есть в этой чудесной огранке прекрасным кольцом, без намерения участия, которое даже примерять не стоит. Так-знай! Мы создаём себя, по образу и подобию самих, как боги создали нас по подобию самих себя. – И что это значит? – Значит это, что второй мужчина или ещё одна женщина, так же, как и любая пародия на них, тут будут лишними. Такие правила!
Такая Игра, разве она может быть всегда приятной? Даже, если правила в ней ясны, в каком-то роде играющим в неё? Играть становится неприятно, когда происходит некоторая рассинхронность, и один из участников начинает уклоняться от общих правил, как бы без предупреждения, в том, что теперь он ведет свою игру. В то время, когда условия самой игры не предполагают такого течения и стечения вызванных обстоятельств одним, так называемым игроком, к которым его начинает безусловно подводить другой. Происходит это, когда внешние усилия, создаваемые одним, для проекции своего в другого не окупаются в этом другом. Так игра переходит в фарс, и уже в некоторую манипуляцию со стороны того, кто пытался воспитывать, а точнее подстраивать под себя, таким образом теперь созданного им же уклониста. Хотя в такой игре никто никому изначально и не должен ничего, кроме как себе, тем ни менее, теперь наблюдателю будет ясно, что играть пользуясь лишь хитростью в такую игру – бесполезно. Поскольку в мироздании уже есть просчитанный результат, которым необходимо его же и заключить в финале, то и нужно идти к результату, а не это как бы то, что воспринимают ровно, как тоже самое, что идти по головам к своей цели. Ты спрашиваешь, какой цели? Если любая цель, становится промежуточной, временной, как прихоть в желании что-то или кого-то поиметь, в случае доказательств собственным существом своего существования, как формы личного достижения? Так чувства и искренность становятся просто средством для заманивания одного другим в лапы самого промежуточного, но в данном случае уже конечного результата. Т.е. в игре с женщиной в дружбу, нельзя выставлять вообще никакого результата, чтобы не чувствовать опустошённость, дружба с женщиной не наполняет, как дружба мужчины с мужчиной. Поскольку всегда есть предпосылка и она остаётся некой атрибутикой происхождения самой дружбы. Это что касается самоцели необходимости такой дружбы и касается она только свободных людей. Но и свобода необходимая для дружбы с женщиной, так же не может возвести дружбу в полноценный механизм генерации сил, если только это уже не пережитый опыт двух, знающих о друг друге достаточно с разных сторон объектов. Уже находящихся с такой риторикой отношений, как предлог не терять друг друга, дойдя до уровня отношений брата и сестры, уйдя от того, к чему им просто нет смысла теперь возвращаться, поскольку то, что они чувствуют сейчас, гораздо выше того, что можно было бы добиться с каким-то другим и кратковременным способом, как уровень завоевания некоего доверия. Иначе это означало бы, как бы снова исследовать элемент на предмет того же самого повторно, условно, точно зная его устройство как свои пять пальцев. А без всестороннего исследования дружбой женщины дружить с ней не так заманчиво. Да и не имеет смысла, если не можно дружить с ней на том расстоянии, которое определил себе для неё сам или она. Если же такой этап не был пройден в понимании обоих, или не возможен в принципе для двоих в равной степени понимания, то можно вычёркивать самые интересные пункты из такой дружбы, как так называемое: взаимное дружеское ухаживание, безобидный флирт, как игра, прикосновения, улыбки, краски смущения от приятного, как весенний свет в саду, поблёскивающий через крону, усыпанную цветением самой яблони, упавший мерцанием на ланиты. Причём, последнее, оставшееся, уже как завершённое действие, пусть даже за рамками прямого отторжения, той, кого ты выбрал, а значит – иначе говоря, самое действие разрушило бы ту грань, после которой уже не начинается внутреннее требование чего-то большего в то время, как неисполнение этого требования вторым приводит обычно к опустошению, и желанию прекратить данное истязание, например, первым. По тому как, совершенно естественно, для обоих, что без прохождения всех исследовательских этапов, никакой, или, ни о какой настоящей дружбе, в идее дружбы с женщиной говорить не приходится – то, как и сам процесс исследования, есть ничто иное, лежащее за пределами дружбы, есть увлечение, посему имеет много побочных эффектов, вообще для всего что есть дружба… И ответ только в том, на какой стадии своего исследования находится тот или иной, в идеи отношений с противоположным полом. Поскольку, у любого незавершённого, что в свою очередь значит: корыстно сгенерированного действия в отношении кого бы то ни было, есть следствие в виде состояния присутствующего нечто, словно тяжелый побочный раздражитель, включающий в себя озлобленность, агрессию, разочарование в том, кого извлёк из партнёра, как зримое несовершенство себя. Вся соль в этом отношении того, что обвиняем, как невозможное в себе, есть отношение к ставшему зримым. Разве такое можно назвать дружбой? Поскольку, всё происходящее, в том смысле, что тут принято называть отношениями, есть ничто иное, как схема обвинений, того с кем может и открыто но корыстно сошёлся, не осознано определив разлив своих сил в момент увлечения исследованиями, перепутав их с любовью. Можно ещё сравнить с тем чувством, когда одного из играющих в эту попытку сблизиться с привлекательным ему или ей объектом, обрекают на постоянное прогнание, словно из-за обеденного стола, за который каждый раз можно будет садиться лишь с надеждой на то, что этого не произойдёт вновь, хотя, все кто есть за столом и есть ты сам раз ты их вежливо за него пригашаешь…
И конечно, особенно тут нелепо и странно, это когда начатое как приглашение пообедать, со стороны того, кто приглашает к угощению заканчивается, как такой обед, ничем. Тем более, при обнаружении жгучей потребности в принятии именно пищи, находясь в кругу, казалось бы, опытной и умеющей хозяйки или хозяина. Знающих толк в общении и гостеприимстве будучи давно не девочками и уже не мальчиками. Вот это пропасть, в которую невозможно вглядываться без содрогания. И это уже не дружба, а источник раздражения, усталости и внутренней претензии. Нелепее всего в этом отношении снова выглядит лож, притворство, коварно мыслящего предателя и меркантильного мечтателя перед повседневностью. Кормящего за дань, которую снова мечтает снять с гостя. Обнаруживающего изъяны в других, но всегда смотрящего куда-то в даль или всегда шарясь, глядя в упор, рассеянным взглядом по сторонам. Нет, конечно, есть и интеллектуальный подход. Но и снова, каким должен быть результат? Для чего всё это? Для тла? Если эксперименты завершены. В той основе, если игра заточена на результат, не самой дружбы в её загадывании, а на процесс некоторого проявления ясности в необходимости обычного взаимоотношения между свободной женщиной и таким же мужчиной, с целью, возможной дружбы в последствии. Тут уж, как и кто понимает данное проявление. И думается если всё было достойно, и основа симпатии благодаря эмпатии обоих не потеряна, а благоразумие и трезвость во взгляде, есть здравый смысл, находящийся в харизме с тем, кто определил в последствии наиболее важные категории нравственного толка по завершении основной фазы схождения, как цели попробовать друг друга пока только до потери источив аппетиты. В таком осмыслении дружба точно возможна. – Да, но и для невозможности её достаточно проекции вызванного желанием симпатичностью у оппонента, когда само первичное в желании сразу же предполагает большее. – В общей игре это называется влюблённостью, убирающей всё ненужное, охлаждающее любое побочное стремление, как основу желать что-то ещё, есть протекция. Тем самым рождается сам результат наивысшего отношения в союзе с женщиной. В котором, естественно, основой продуктивности становится верность друг другу как основа такой дружбы.

Глава 4
В других же случаях. А их возможно будет достаточно. Например, там, где некоторым обоснованием определения смысла в дружбе становится неравная красота, т.е. фактическая привлекательность в личности, обоснованная развитием собственного существа, затмевающее его недостатки, возбуждающая в целом, в воспалённом вожделением уме, желание прикоснуться с красотой одного другого. Для того лишь, чтобы узреть новое своё соответствие, познав новое разочарование в значении свободы личности того, кто красивее и привлекательнее тебя. Как золото затмит разногласиями ум её или его красота, посеяв сплошное разочарование самонадеянному юнцу. Затем, такой фактор, может привести к желанию роста в дружбе, для обычного нахождения на близком расстоянии время от времени, но всегда рядом в мыслях и понимании смысла того, что имеешь на сей день. Без страстно сможешь принять, выходящее из пространства, как ты выходящее из пространства для того, кто вышел к тебе есть чудо познания. И это есть ты. Всё ты, и ощутишь это как только не станет препятствия возникающего понятия доверия или не доверия. Тем самым ты исключаешь неконтролируемое назревание внутренней страсти. Блокируя возможные подходы к субъекту, например, через жалость или выгоду, в принципе, за счёт чего угодно, но самое отвратительное позволяя нагнетать желание для личного удовольствия, и только для себя получая, за счёт другого. Вот всё это и конечно, многое другое, и есть истинное отношение совершенного и несовершенного разума с чувствами несовершенного существа. Такое существование особенно находится за гранью понятия дружбы как таковой. Всё это нечто, скорее находящееся в категории проекцией отношения со знаком обычного знакомства – ради, но не дружба. Женщина – это тот объект, которого нужно касаться если будет хорошо обоим в конце, поняв это в начале. Потому как, женщина – этот тот объект, который всегда требует особого внимания в особых моментах. – И только? – Не более! Внимание в том и заключается, что такие моменты, в чём и есть женщина, в осмыслении того, с кем ты находишься вдвоём, игнорировать никак нельзя, находясь с ней рядом, с самого начала, до самого конца. Чтобы не запустить ядовитый механизм. Тогда как при его активации замораживается интеллект, разъедается жизнь, отупляется пространство. Поскольку возникает то самое противоречие, выражаясь бессмысленностью речи, выходящей из претензий о владении собой. Начинаются новые спонтанные вспышки желания жить, но не здесь, не с ней, не с ним. Начинает вырываться наружу новая картина счастья, начинается сбор данных. И всё начинается сначала. Поскольку всегда есть надежда. – Хотя, может только кажущаяся. – Кажущееся всегда, и только кажущееся. Если не знать, что происходит. Поскольку, пока ты страдаешь, ты живёшь в кажущийся, выдуманной и представляемой только самому себе реальности, пытаясь найти соответствие с тем, что представил в голове в уме там, где их нет, тем самым отвергая всё действительное, но постигая именно своё настоящее. Всё это может привести при серьёзном настрое к желанию завладевшего жалостью к себе, перейти за грань происходящего и побороть природу событий убийством себя. Такие загоняют себя и пытаются взять с собой и других в ещё больший и непролазный эмоциональный тупик противоречием своих состояний. Тупик же этот, для несведущего, состоит в том, что здравомыслящий человек не будет себя мучать специально, зная, как прекратить муки, тем более зачем устраивать муки себе там, где ты должен, обязан наслаждаться? Вопрос! Сможешь ли наслаждаться дружбой с привлекательной тебе женщиной, с той, к которой тебя тенят и которую ты ещё не исследовал до конца, но готов это сделать с полной гарантией себе и ей всеобъемлющего контроля над собой и своими действиями, учитывая все детали и тонкости открытого восприятия друг другом, так чтобы переступить грань мучения найдя себя в её обществе близких ей людей, как с другом необходимым тебе самому, сидя, общаясь с ней, зная, что она сегодня не одна и ты, это не тот, с кем она тут сегодня? – Новым любовником? – Не важно. Совершенно не важно. Поскольку в приличном обществе такие вещи не обсуждаются. И ты, как часть этого общества, взираешь на происходящее не из точки нахождения тут, а из вечности. Где то, на что ты смотришь, есть лишь деталь тебя самого, просящая быть с ней таким, или тем, в проявлении чувств, кем хочет в своём исследовании своей глупости или прозорливости, жалости или щедрости быть часть тебя самого. В этом моменте открытия и состоит истина о тебе самом. Смотря на вещи, происходящие вокруг индивида чаще можно лишь восторгаться, тогда как, глядя на вещи, происходящие с субъектом, вызывают трепет и боль, словно смотришь на ребёнка, смотрящего на то, как кто-то другой ест шоколад. Но всё же, думаю, и в случае с детьми, есть осознание принятия момента воспитанностью. – Конечно, но я лично не знаю не одного случая, в примере с которым помыслы могли бы быть отброшены, если только дружба с женщиной не была бы субурдинирована, не служебная, не классовая, или какая-то отстранённая от значения мужчина и женщина, а дружба могла бы состоятся без попыток реализовать тайные помыслы.
– В любом случае, тот код которым обладает каждый на пути своего восхождения к понятию человека, преследует того или иного на разных уровнях с разной интенсивностью, но он есть, код самовосприятия выражающийся через восприятие окружающего и среду, заключающийся в требовании к себе, как его действие в объёме общей потребности индивида. И если понимаешь смысл своего одиночества, а это значит, принимаешь смысл невозможности тех или иных реализаций в желании, или невозможность достижений, принимаешь их, находясь в миру, укрываясь от помыслов, отодвигая их, значит уже понимаешь происходящее. Потому как, просто запрещать иметь себе что-то, как то, если вдруг захотеть стать кем-то, или же, не стремясь к вещам получить опыт обращения с тем который ещё не завершён, конечно, не без чёткого осознания отсутствия необходимости в потребности повторять пройденное, то можно вовсе лишиться необходимого опыта, заранее исказив мудрость. Так, лишив себя опыта познания, можно стать лжецом и лицемером, обвинителем и завистником. А вот если ты принял: прочёл и понял, просто, зная, и, теперь в курсе, что твой опыт земной, в отношении с женщиной, твой опыт основанный на желаниях вожделения и возжелания её не самой даже, а только тела её, в намерении быть с женщиной ведомым лишь в том самом намерении – завершён; теперь встретив, ту, что интересна, находящаяся в том же понимании ряда вещей, завершённых для неё в помыслах твоих, доверившаяся мудрости твоей и не испорченная, а чистая в помыслах и неосквернённая стыдом, тогда возможна дружба в желании и намерении быть с той с которой нельзя быть другим, кроме как, тем за кого ты себя выдаёшь. Ибо только дружбой можно сблизиться и не отпугнуть израненное или же чуткое существо, настороженное и бдительное в плане объёма восприятия тонкости поведения с ней самой. Да и тогда она, такая дружба сегодня, точнее само состояние, с большой долей вероятности, может травмировать уже не только тебя, поскольку смысл радости от дружбы – открытое состояние, которое сегодня для большинства неопытных и алчущих удовольствий женщин и мужчин есть всего лишь искажённый восприятием сигнал приглашения к большему. – К чему большему? – В данном случае, открытость в симпатии такие понимают словно намерение сблизиться лишь для одной вещи, тем самым сама открытость с такими субъектами быстро загоняет тебя в неловкий тупик. Переводя чистую открытую симпатию вообще к миру, принять обратно как нахальный флирт. В таком случае остаётся только одно, вернуться в такое своё состояние, чтобы можно было бы быть на удалении от женщин находясь рядом с ними.
Быть другом значит уметь быть рядом, всегда на том уровне, где не допускается непозволительная искренность и псевдо-открытость, имеющая место быть от излишней расслабленности, граничащей с непозволительной невоспитанностью. Быть другом, значит быть на чеку своих мыслей, и не допускать смены правил в той игре, которую ведёшь сам, подстраиваясь под чужие, играя без смысла предвзятости. Быть другом –значит сохранять то состояние, в котором женщина тебе дорога, в первую очередь, как истинный символ личной творческой компетенции, при этом позволяя удерживать себя во владении властью красоты и гармонии. На том уровне, разумеется, на котором ты находишься в примере её красоты.
Игра эта называется – восхождение мужчины в лоно творчества создателя нравственного мира.
Но, вот одна, а вот другая, словно играет в долгую, отдаляет момент близости, удручённая лишь опытом с предшественником. Считая, что скорость схождения с плотью отвращает к ней симпатию. Уже знает, – но, лишь до очевидных приделов. И если знает про симпатию. То очевидно – я ей симпатичен, и очевидно ещё то, что я сам захотел этого. – Зайти на сайт знакомств? – Да нет же, ну и это тоже, обо всём этом позже, сейчас я про другое, про то, как быть симпатичным. Включилось какое-то озорство, баловство, видимо предвкушая что-то совершенно новое, сознание радовалось предвкушению. Но момент отдалялся. Не приближаясь, игра стала очевидной, когда страждущий был подпущен, как бы нехотя раз отведать того, чего ему хотелось. Словно без души предложение. Всё происходит как бы вопреки, как бы между делом, не акцентируя ни на чём внимание, нет начала нет конца, у того, где могло бы быть то, что называется прелюдией к основному. Странные реакции, оппонентки, поднимали совершенно не поддельное любопытство, её прохладность обездвиживала, а порой даже бесила. Она обессиливала. Сводила с ума молчанием. Свойственным только напускному притормаживанию желания. Как она объясняла потом, чтобы не бросать свои драгоценности в пропасть тому, кто в самом начале первой встречи практически открыто декламировал задачи, поставленные себе перед ней. Где всё происходящее и он сам видимо и было той пропастью, о которой она говорила о которой он предупреждал её в своём первом обращении. – Но позволь, о каких драгоценностях мы говорим? Если самое драгоценное так бесцельно отдано, так бездарно растрачивается в этой уже начавшей опостылевать форме поведения, навеянного ей тобою? – Она вела себя так, как ей советовали авторы книг, которые она читала. Там ей говорили: «он лишь есть странные остатки твоего желания – делай, живи, радуйся рассчитывая лишь на то, чтобы он понял, что сделал непоправимое»; такой явившись, стала некогда началом того, что есть она сейчас передо мною. Он же, как я, буду от лица его, тем сотворил её сейчас такую, не ради себя, и не ради потворства желаниям своим. Получив не меньшее от напряжения в глубине сдерживаемых чувств, обернувшиеся в некоторую, казалось ему позже, показную порку самого себя. Сделано было это для привязки смысла от общения в прогнозируемых рамках. – И что же им сделано, о чём ты? – Я всё открою, по ходу нашей с тобой беседы. И только сейчас, заперев себя, открыв всё сразу, становится всё видно, поскольку совершенно ясно, каким ни было бы вкусным то, что тебе не достанется теперь никогда, ты понимаешь главное, а именно то, что всё, что ты видишь, не принадлежит тебе, даже на уровне короткого времени. И даже больше, что оно тебе ненужно. А ты лишь тот, кто намеренно не позволяет разыграться аппетиту. «Задача по исключению и исправлению ей ошибок прошлого в рамках общей идеи несостоявшегося чуда долгосрочных отношений, теперь мной была снята сразу, перед той, которая, по её же мнению, могла снова ошибиться». Ну собственно, отчего сам он и предостерегал её, открываясь в намерениях. Так замораживал ту, к которой не тяготел силой незнающей придела. От этого всегда страдал в отношениях с женщинами, почитая за некий смысл видеть, как начавшее распускаться и в нём самом, от лучей солнца по утру, как и теперь, стало укрываться обратно в бутон, от захода солнца. А было даже умирало мгновенно, прихлопнутое гордостью знающего себе цену, но нерешительного до безумия, очень юного пока, смотрящего на неё. Время идёт и то, что происходило с ним сейчас, он уже делал намеренно, не давая распускаться, делая его самого беззащитным реакции, дав лишь почувствовать ей уважение и трепет истинного восторга начатых с ней дней. Как подбитые птицы они встречаются ему. Достаточно живые чтобы просто окончательно свернуть шею умертвив последнее, и недостаточно живые чтобы летать у лететь с ним, увести в небо его самого. И желаемое погружение в страстные объятия с вечным снова откладывалось на неопределенный срок. А точнее, мысли такие делались невозможными, то, как теперь и требовалось то самое, как дружба, та, которую может дать не каждый, переломив в себе некий нарратив в стремлении к обыденной цели. Такое больше не обсуждалось. И даже не ради чего-то там, не ради благодетелей, не ради сострадания или жалости, нет, и речи быть не может. Такие вещи проявляют правду. Если усекать сегодняшнее отношение мужчины, условно, к женщине, условно, то можно его это положение уложить в фазу идущей как проекция истины, содержащейся в ощущаемом к партнёру сразу по завершении полового акта мужчиной. То, что чувствуешь к партнёру реально, найдёшь там. Как тебе правда? – Если в красках описать те мысли, которые приходят на ум в этот момент, то что это получится? – Получится оскорбление жестокое. Поэтому: без тотального, всепроникающего, отождествляющегося проникновением в саму суть значения уважения, какое-либо сближение с женщиной, есть всего лишь варварский поступок к чему бы он не относился. И красота тут лишь ещё более страшный предлог. Теперь же приходилось угомонить чадящее желание, уязвлённое мужское самолюбие, агрессивно атакующее изнутри. Пытающееся разжечь в нём огонь ненависти к ней, к тому, кто поступил с ней так, к тому, что именно он теперь обременён не наслаждением полёта, пусть короткого, но всё же полёта, и чёрт с ним, на крыльях лжи, а лишь став тем, кто должен поднимать упавшее на землю, подбитое нерадивым охотником. Сбивающего столько, что про неё даже забыли, оставив с одним крылом барахтаться в траве. – Понимает ли она, что произошло? Что происходит теперь? – А понимаешь ли ты сама, что происходит в такие моменты? Мало охотника? А как тебе такое: обожжённое, опалённое лесным пожаром создание. Просто тельце в кучке пепла. Конечно, патетика всего вышеизложенного, состоит только в собственном нравственном недопущении такой игры с ней. Он сам обозначил и всегда старался обозначать именно нравственный подтекст своего нахождения с кем-либо. Редко, намекая на что-то большее, чем есть то большее, которым он обладал в тот или иной момент. Стараясь избегать всяческих наивных разговоров, определяющих наперед намерения. Но открыто заявлял обо всём чем мог делиться на тот или иной счет. Даже в отношении плотского. Конечно всё это открывало некоторую пропасть, возможно ту самую, в которую не хотелось бросать свои драгоценности ей сейчас. Он был пропастью, для неё, но плоскостью твёрдой поверхности на самом деле, т.е. вторым, сразу после обнаружения истины в том первом, кого можно встретить в чатике, узрев как единственного и долгожданного. До той поры веря в счастье, пока указатель строгой феи, за счастье девичье отвечающей не ткнёт её на его пастели, в цвет волос, но оставленных не ею. Длинной ниткой отрывок рыжей от той, что пишет он теперь, взяв там же, где взял некогда её. И вот она, не нужная ему теперь, не нужная себе, сидит передо мною, реальна, глядя на того, на которого уже не хватает ни страсти, ни желания, ни сил, не может уж летать хоть и будучи подобранной им птицей. И так у всех, хорошо, у многих, отчаяние порождает злость, неуверенность, тревогу. Желание всё наверстать или отомстить, сделать что-то, чтоб себе понравится, услышать в отражении того, что ты чего-то стоишь. Он знал и то, о чём она ему всем своим видом сообщала. В чтении книг таких теперь он правдой искушён, достаточно прочел их он в своих скитаниях, и женщины тут вовсе ни причём. И если бы не встал, и не пытался бы взмахнуть, оторвавшись вновь от земли тогда, всегда с размаху возвращаясь туда откуда пытался вновь лететь, чуть взлетая – рушась снова и снова, полный немощи от жалости к себе, не в силах был бы принять серьёзно то, о чём пересказал сейчас. Всегда страдая раньше, не понимая откуда всё это идёт. Не знаю говорил ли он сам, но я скажу. Он и сам не был полноценно счастлив с женщиной пока, как ему уже казалось только ли сейчас, может вопреки, на веки или только раз, он не знал с ней счастья. Поскольку знал что-то большее о ней самой. О женщине. Может и эту часть свой загадки он решился сейчас разгадать, попытавшись побыть счастливым с той, кто может сделать хоть на миг его таковым, не задавая лишних вопросов, не откладывая и не перекладывая встречи. Но с ней это было не достижимо ни сейчас не потом, и он уже это понимал, принимая всё то, что было необходимо для завершения, начатого, очередного неудачного с одной стороны, но и может быть не такого уж и не необходимого с другой стороны опыта. Так как с её стороны, это был обычный эскейпинг. Прятание головы в песок. Без разбора того, что влияет на такое желание, и всё это только лишь попытка владеть тем, говоря о персоне – её самоопределении в цели, так, вероятнее всего имея с самого начала дело с тем, что тебе в свойствах обозримой вечности не принадлежит. А лишь касается, как свойством своего интереса в определённом для неё оговорённом аспекте. Да и он тут, лишь ради отвлечения и развлечения её от жестокости последнего провала. Что же касается до неё, то конечно он уже знал всё наперёд. Да, собственно, ещё и до знакомства, только задумав зайти в то приложение. Сейчас же просто давал ей пространство чудить, как она хочет. Пусть отдохнёт, пусть наполнится… пусть обретёт уверенность, что она настоящая, что она есть. Так он думал. Какая бы она ни была. Если это происходит перед ним. Так и сам нашёл повод, наблюдать за ней. Тогда пусть происходит что-то хорошее. Если так можно выразиться. Значит он ей нужен, значит её зеркало сработало так, как пространство могло бы и его наградить, дав ей сейчас наслаждаться полётом мысли о нём находившейся в своей простоте. Просто зная о своём не принуждении, быть, но всегда разочаровываться о невозможности владеть. Воспользовшись всеми благами безнравственной связи, оторвавшись от земли только лишь для того, чтобы с размаху удариться о неё ещё раз, но чуть позже. И этого он не мог избежать для неё. Знал он, что всё равно ударится она. Хоть он и сделал все приготовления, не думал хлопать дверьми, прощаться будто навсегда, или убегать в ужасе от открывшегося срама собственного невежества. Всё же было интереснее растворить её интерес к нему, как к новому, но уже уходящему в пройденное, истиной, по мере того как она восполнит в нём свои силы. Сразу же зная, что не останется с ней на долго, а теперь уже точно. Так как, ту симпатию, которую она могла укрепить в нем к себе, сохранив интерес наслаждения симпатией, она развеяла в нем, заставив чувствовать его тем далёким юношей, который неприятно отдавался в сознании образом той боли, которую он испытывал уже не раз и которую хотел забыть. Отдаляясь нарочно, как бы игнорируя через силу, показывая и проявляя хладнокровие, слушая незыблемый возглас собственного я, зачитывающего параграф из очередной книги поведенческого опыта некой «вольной от независимости куртизанки», прошедшей порядком, достаточно опробовав мужское население планеты, в поиске своего, идущей путь не чуть странный сегодня, но слишком откровенный для понимания того, что она не совсем понимает кем стала. Всё же, по её заверению, встретив того, с кем пока осталась, пользуясь всё тем же ресурсом для заведения подобных тому знакомств. Теперь страшно и больно подняла в нём всё то, что он старательно запечатывал, находясь поодаль от женского общества, зная исход, глядел в пустоту её существа, как бы в бездну того её заблуждения, видя кто она есть на самом деле, видя, чем может и должна владеть. И как бы не пафосно, но и он сам, слишком для неё подарочен. Чудес не бывает. Смирением лечится горб. Суть сказанного в том и состоит, чтобы понимать, что принадлежит тебе, а что нет, и золото этого мира для нас, для разных, состоит в том, что суматоха, творящаяся в мире, как беспорядок, выстраивает систему, где мы можем соприкасаться почти со всем что есть в мире. Но всё так же владеть можем только тем, что соответствует нашему значению в мире духовных иерархий, находящихся в области образования нашим искусственным миром, зовущимся действительностью. Поэтому, где бы ты не находился, на каком бы то ни было уровне, хотя, конечно, уровень – это важный нюанс выражения красота человеческого образа, всегда есть основа её истинного уровня. Зримый и чувственный образ складывается из посредственно происходящих как бы на фоне всего прочего и самих собой действий, поступков, движений, связанных с духовной образованностью. Поэтому красотой невозможно владеть без соответствия ей. Её можно лишь удерживать силой. Есть искусственная красота. Она покупается. Но приняв за истину то, что купил, как образ себя, в фальшивом отражении, скорее ушёл назад, чем продвинулся вперёд. Приняв себя, как истину, в том, что есть ты, если повезёт, то это будет девушка или женщина, обратившаяся к тебе со словами: «я люблю тебя». Отвергнув с отвращением, прелестное создание, но недостаточно хорошенькое для тебя, отвергаешь истину того, кто ты есть. Поэтому: приближаясь, или приближая к себе удаляя или удаляясь от предмета, всегда знай: «всё то, с чем ты имеешь дело, находя в том, что откликается, это твой уровень». Чтобы перейти на следующий, нужно сделать так, чтобы начало откликаться то, что раньше тебя не замечало. А это значит нужно правильно понимать значение эмпатии, воспринимать поведение, и быть максимально безопасным в отношении с помыслами к окружающим, столь мягко реагирующих и положительно обращающихся к тебе персон. Перестать путать с наивностью то, что и не есть доброта, а есть работа, в отношении полного растворения брезгливости и страха перед субъектом в себе самом. Любой встреченный тобою и субъект или индивид, или человек, есть теперь источник радости, поскольку ты сам, самим же, полностью защищён от самодурства или некоего доселе распространённого эгоистического слабо контролируемого поведения, основанного лишь на предрассудках, стереотипах, инстинктах. И только значение персоны в нравственном аспекте, способна привлечь красоту поистине впечатляющую, поскольку, это и есть то создание, что сам воплотил в жизнь, как творец. Дети – семья. Жена – работа. Окружение – коллектив. Увлечения – желания. Страсть – похоть. Любовь – ненависть. Стремление – уверенность. Правда или лож. Истина или вымысел. Всё это части среды, в которой совершенно индивидуально, но посредством общедоступного инструмента, находящегося в личности, такого как эмпатия, можно создавать очень красивые вещи. И она была красива. По-своему. Он нашёл в ней что-то интересное, беззащитное, честное, наивное, но и вместе с тем даже глупое. Иногда даже раздражавшее, выступающее своим напускным желанием быть везде и сразу. Занявшая нишу некой городской бродяги, вечерами раскатывающей на своём авто по Москве в поисках интересных заведений или каких-то событий, относящихся скорее к какой-то хипстерско-либеральной системе ценностей. Сумбурность и непредсказуемость в данный момент находящейся рядом со мной всё той же женщины, в отношении договорённостей, существовала словно нарратив нового поколения женщин. Совершенно оторвавшихся от понимания того, чем занимаются и как поступают сами, называя себя взрослыми.
Сегодня же он пренебрегал той манерой, которая всегда страховала его, как манера уходить быстро, закрывая двери, даже если этого не получалось самому, то он вызывал ветер, который вырывал мешающееся препятствие надежды и захлопывал её. Этот ветер был импульс. Импульс гордого человека. Правда иногда слишком использующего гордыню чтобы за ней понять что-то ещё кроме того, что он должен поступить так потому как то, что перед ним возникло ему совершенно перестало нравиться, и чтобы прекратить то, что ему не нравится, что претит его самоощущению смелости, довлеющей пониманием происходящего, требовался импульс. Тот самый, порыв который он мог в себе вызывать, принимая решения, не имеющие обратного хода. Тот самый момент, наступал примерно тогда же, когда его начинали почитать за кролика, способного ублажать, не требуя ответных чувств. И надо сказать, что он умел шокировать, он умел сделать так, чтобы его помнили долго. Очень долго. Да так, чтобы больше не оставалось вопросов стоит ли снова пытаться открывать ту дверь с той стороны, после сокрушительного щелчка перед носом дразнившего его самолюбие субъекта. Но сегодня он сам был для себя препятствием. Поскольку сам обозначил границы для понимания ей его причин общения с ней. Смыслы, которыми он пытался вызвать в ней всего лишь конструктивный взгляд на сам смысл происходящего с самого начала между ними, рассказав, что будет в конце, уже несколько раз. Так он благополучно устранял ненужные толки и мысли того, во что не верил сам, как того, с чем имеет дело, то, как виртуально, по каталогу, выбирать себе спутницу в деле. Импульс был тут не нужен, потому как он чувствовал силу контроля ситуации. В том смысле, даже если кому-то казалось, что он поддался в этой игре, то это всего лишь иллюзия, поскольку, с самого начала, сам пытался разделить ответственность в происходящим с ней. Ветер перемен, уже свистевший в ушах, ускорялся и пропадал, а он, герой нашего рассуждения, не хотел теперь никого наказывать за свои ошибки, не только ради собственного утешения, не делать больно кому-либо, но и потому, что знал о величии такого фальшивого сострадания. Он хотел побыть, уже даже не для себя, он хотел побыть для неё: не особо-то красивой, не особо-то привлекательной, не особо-то умной. Просто потому, что осознавал теперь ясно, что перед ним не особо-то не та особа. И всё же. Этот человек, чем-то в начале понравился ему. Пусть даже и на основе развёрнутой им же иллюзорности собственных устремлений, как свойства удерживать внимание на вещах, которые в глубине относились к низкому определению цели в общем-то, но с большим размахом с словом ответственности, а значит уже нравственности. – Ты меня прости, но всё же, как это возможно? Ведь ты говоришь о нравственности, говоря о низком. Как вообще такое укладывается в одно? – Дело в том, что сегодняшнее так называемое настоящее бытие, проявлено в характере протеста против всего и вся, но надеющегося на снисхождение, и в то же время радикально настроенного в отношении с благодетелью субъекта. И есть, с позволения сказать, концепт-идея свободы противобога де-факто являющейся для субъекта идеей для существования. Страдающего от того, что остаётся за гранью его собственных возможностей знать и видеть взглядом действительное причинное, но при этом примеряющего на себе всё, будучи находящимся вне личности, будучи являющимся в повседневности тем, кто опровергает всё что есть мораль. Тем самым, сегодняшний субъект, считающий себя властителем сегодняшнего квази-мира, не способен удерживать вскрываемое человеком, рождающееся, и обнаруживаемое на едине, там и остающееся, как абсурд личного существа собственной моралью. И только удерживаемое моралью, в идее стыда, быть опозоренным собственной глупостью и недалёкостью, остаётся в недрах того ума и сознаний оных словно квадратов их квартир, кабинок общественных туалетов, надёжно укрытое стенками их черепных коробок от умов и взглядов посторонних. Значит всё то, что расскажет больше, чем остальное о себе самих. То самое, что должно всегда оставаться там, где оно в первые проявилось или появилось, даже если стало выходить наружу. Субъектом же сегодня наоборот все это открыто декламируется, бессознательно определяя некий нарратив характерности некой свободы современного общества, но только некоего квази-общества субъекта. Таким образом, создалось новое общественное существо. Как характера неудержимого в рамках степени позора сознание субъекта, искажённое пониманием сути идеи свободы. Такое сознание сегодня превратило мир в ужасающую картину, ставшую деаноном собственной неокрепшей натуры сегодняшнего существа общества. И с таким оком сознания создаются всё новые и новые создания, переворачивающие с ног на голову всё и вся своей вседозволенностью в значении непонимания своей степени свободы ограничивающейся собственной моралью истины. Такие создания свою слабость, немощь и зависимость от жалости к себе использую как манипуляцию ущемлением, апеллируя к благодетелям созданного для них равенства понятием толерантность. Понятия, позволяющего не только разрешить внутреннее устройство, а точнее неустройство, других транслировать на показ, но и позволяющее влезать в общественное устройство, и обвинять его в недостатке принятия «человека», таким каким он является в своём невежестве по отношению к морали о нравственности. Так явив воплощение самого очевидного и в тоже время несуразного в том, что мог вылепить противобог из субъекта (некий приквел человека): вывернув наизнанку всё то, что человек, вначале всегда будучи в приквеле субъектом, на уровне развивающейся личности, а по сути, значит являясь взрослым индивидом, просто обязан, в отличии от ребёнка, которым всегда руководит в своей наивности и нелепости, а также безрассудности ощущение безответственности и безнаказанности, но уже будучи не ребёнком в сознательном обществе, должен стремиться к тому чтобы скрывать всё то, что принадлежит только ему, как ценность откровения того, с чем придётся работать всю или большую часть своей жизни, прорабатывая внутри свои страхи, немощи, обиды всё то, что вызывает злость и обиду и желание восстать, тем самым уничтожая в недрах своего бытия всё извращённое и извращаемое умом противобога. Стараясь как можно меньше выпускать и демонстрировать возникающее внутри как антиматерия наружу. Но сегодня это не так. Вот такое новое общественное сознание формирует бытие субъекта, и ни при каких раскладах, сие в собственном соку толерантности не является человеком. Поскольку несёт в себе идеи разрушения нравственности, выводя безнравственное на уровень всеобщего обсуждения, как нового смысла существа. Поэтому субъект – это всегда ещё не человек. А теперь – это ещё и искусственно созданное существо на базе субъекта противобогом. Но не человек, как многие считают из тех, кто ходят рядом по улице, являясь объектом, несущим разрушение, тем самым, не являясь человеком в смысле морали свойственной значению человека. Но субъект невинен, как и дитя. Пока не занял чью-то сторону. Пока не взялся сделать что-то против окружающих себя невежд, запрещающих делать всё, что захочется, неспособных понять желания такого твоего проявления, ввергаясь в ещё большее невежество своими протестными решениями тем самым аннигилируя себя в супостата. Поэтому говорить о нравственности пугающе сегодня и даже грешно. Но смысл значения нравственности не меняется, смысл, определенный вектором нравственного развития личности, абсолютно соответствует вектору восхождения по спирали восхождения. Есть смысл всего разумного, заложенный творцом истинны, и он верен для любого уровня. Но оперировать этим понятием можно и нужно в первую очередь наедине с собой, видя кто ты есть на самом деле, тогда только это и есть выражение нравственности. И задача нравственности в её существе – это способность повлиять внутренне на решения, в проявлении своего я во внешнем пространстве. Т.е. именно признаки следования нравственности отвечает за нарратив красоты и проявление истины, как труда человека в самой сути его значения, являясь внешним обликом мира. А также наоборот, отсутствие решение нравственных задач, есть суть моральной и этической деградации, есть разрушение. И ели описать буквально создание протонима по двум предыдущим пунктам, то я бы сделал это так: чем выше осознание конкретики созидания и творения как таковое, тем меньше становится раздражителей и тем меньше заметна сущность в желании как-то проявиться в жизни там, где сущность есть то, против чего, по сути, протестует, тем самым продолжая порождать то, против чего протестует, просто завуалировав своё нетерпение формой нового триггера. Так создавая всё новые и новые предметы настройки агрессии, это важный аспект, и чем меньше, как сказано, таких проявлений во внешней среде, как суть решения внутренней проблемы уже индивидом (в будущем человеком), тем сильнее её, сущности, влияние на суть происходящего вокруг. Так открывается путь к свободе истиной. Где отсутствие тревоги, есть первая, простая и прямая, а также единственная зависимость в корреляции по ощущаемому сущностью от желаемого в достижении счастья от жизни. Свобода и успех, свобода и слава, свобода и богатство, свобода и власть, свобода и одиночество, свобода и зависимость от свободы, свобода от свободы – все это формулы бредового и воспалённого состояния двоечника непонимающего суть формул, дающихся уроками. Поскольку быть свободным значит лишить себя всего, кроме одного знания в нахождении смыслов слов, стоящих рядом со словом, свобода. Ведь свобода – это не продукт комфорта или возможности, идущих от материальных благ, создаваемых личностью для себя, свобода – это невозможность отвлекаться на любую прихоть. Свобода – это как титул заслуги сотворения нравственности, приходящий в битвах за права не иметь вообще ничего, перед ложной свободой в желании иметь всё и сразу. Такие обычно начинают рассуждать о свободе, как о счастье, говоря так: «чтобы мне быть счастливым, мне нужно-то всего лишь, всего-то, то и это или, на крайний случай, только то». Но никто почему-то не задумывается в серьёз, почему, например, у него этого нет. Даже если он попытался достичь чего-то повторяя чей-то путь. Не понимая, насколько ближе к истине находится сам, нежели тот, кто всё имеет из как бы не хватающего тебе. И хвала тому, кто знает цену того, что имеет, даже если кому-то кажется, что он не имеет ничего или тому, кто имеет возможность иметь всё, но пользуется только необходимым. По сути, это сублимации одного и того же состояния в проявлении разных уровней. И только понимание, повторюсь, того, что есть, следствие закона всепричинности, даёт твёрдое ощущение, как уверенность в необходимом и существующем сейчас. Всегда выражаясь полным воплощением того, что уже сотворено тобою, а значит для тебя. И это именно то, с чем ты сюда пришёл, раскрывает смысл и уровень твоего существа. Тем самым – освобождает любого нравственного человека (так индивид и становится человеком), от бремени гаданий и вопросов. Отсутствие такого понимания означает находится в том же положении несвободного, мечтающего о счастье субъекта, находящегося в сути загибания пальцев. Всегда рассуждающим о нехватке блага, ровно личных качеств, в самом, для достижения им или ей, а по факту в субъекте, состояния человека. Быть свободным, значит быть, а не казаться. А быть можно лишь находясь в вере, что всё что есть у тебя, это ты сам по жизни, а остальное, по необходимости всегда будет, и всегда в соответствии с тем, что может лишить тебя возможности быть свободным. Главное достижение свободой, её квинтэссенцией, позволить себе просто жить и не испытывать трудности от нехватки счастья, всегда находясь в ощущении глубины истины познаваемого, дающегося нам для прозрения, лишь с целью, дать выйти из этой игры с меньшим числом обвиняемых в своей неудаче. Свобода – есть чёткое определение сущностью, как состоянием ума здорового индивида, ум находится в созданном и зримом покое по отношению к вещам материальным или статусным. Но безусловно имеющих ценность вне зависимости от их контекста, ибо само состояние свободы есть выход за рамки материального с полным пониманием обратного влияния такой зависимости. Т.е. если кратко, то свобода, как ощущение себя – это понимание всех процессов, влияющих на твоё ощущение несвободы. Нравственность же тут есть инструмент достижения состояние ощущения свободы в принятии истины о невозможности быть полностью свободным. Тем самым применяя смысл в том, чтобы быть максимально независимым от внешних факторов, если только они не ключевые, судьбоносные так определяя целое в понимании самодостаточности (т.е. границы личного лишь суть личного творческого пространства, увеличены до максимума, как интерес к окружающему, но минимальны и сходятся в точке рефлексии и там имеют очень чёткие и строгие грани, не позволяющие внешним факторам молниеносно влиять на суть находящегося в границе твоего осознания. Невозможность поддаться ложными доктринами, есть истина о тебе самом в правде прозрения. И есть самодостаточность). Следовательно, непонимание таких зависимостей, как в отклонении от образа божьего, почитающим свободу без нравственности и есть коррелят состояния безнравственности, а значит несвободы.
Живя в нравственном осмыслении себя, выражаясь в поступках и действиях, начинаешь отдавать себе отчёт в том, что есть ты для другого. Далёк или близок, доверчив или осторожен, любишь или не любишь всё это не имеет больше смысла. Имеет смысл только то отражение, которым ты можешь определить себя, наделив этим отражением другого, находясь в любой поведенческой парадигме. Так встретив свой след от своего присутствия. В этом и есть секрет нравственного определения пространства.
Поэтому, если вернуться к главному предмету данного текста, то всё же, он её хвалил, он был с ней достаточно обходителен, чтобы и ей было понятно, что его отношение не строятся только лишь на одном том, что может получить несчастный от женщины. И он радовался тому, чего достиг, каждый раз получая отказ на добродушие. Он радовался хоть и через ужаснейший дискомфорт, что может постичь что-то большее, забыв о гордости, плюнув на эго. Она невинна. Так уж? Думал он. Она несчастна, так как ищет снисхождения к себе в жалости. Этот недуг, распространился вместе с новым ветром свободы. И проявляется очень явно и повсеместно у нового поколения, выдумывающих себе одиночество. У кого-то проявляясь на безопасном уровне, а у кого-то переходит в манипулятивную стратегию поведения. Что снова характеризует субъекта. И быть может сам ещё до конца, не оправившись после собственного выздоровления от этого недуга, теперь боясь обидеть её, или как-то неправильно трактовать своё отношение к её несчастью быть жалкой, он всё же не совсем хотел подыгрывать ей в этой её слабости. Пытаясь помочь, но не жалея, а стараясь вместе с ней понять, почему она ему открывает что-то такое о себе чего сама пока не понимает. Сваливаясь, идя за ней туда, где она показывала себя ничтожной, молекулой, которую забыли спросить кто она. Но прекрасно осознающей ради чего она терпит себя уязвлённой, в эту минуту, не сидя за рулём своего любимого и дорогого ей автомобиля. Теперь позабыв о страхе лишившись покрова безобидности, красноречит эпитетами, сгущающими краски презрения к тому, что есть то место, откуда она черпает свой ресурс свободы для искусственного одиночества. Быть независимой лишь в значении направления движения своего авто. Лишиться этого, значит лишиться кажущейся личности. Живущей под той личной искусственного самоопределения ровно, как старина художник, немыслящий себя вне своего искусственного предмета, так и она без своей работы, из которой создавала свои вещи, видя мир лишь вечерами. Он понимал, что быть ничтожной, для неё значит быть настоящей, это не её игра. И не её желание поделиться слабостью, поиграть в слабую, точнее в жалкую. А если ещё точнее, то просто это пока ещё субъективная деструктирующая основа её бытия, завязанная на материальной основе, а значит искусственной основе самоидентификации, как одна из характеристик явления себя как «субъекта искусства». Вечный страх что-то потерять или что-то не успеть обрести, стремление удержать, присвоить даже украсть. А потом явить как своё. И это он видел. Это отличие. Отличие в их одиночестве, причины его. Поэтому жить человеком, значит быть пока хватит сил, не ради себя, не ради неё даже, а ради блага, нравственного блага тех, кого он сам считал настоящими мужчинами и женщинами, а значит ради того, кто всегда смогут подготовить тот прекрасный мир, в котором ей, ему и всем будет комфортно и уютно. И вот в такую минуту, он больше всего на свете хотел быть человеком, живя, стараясь брать только от тех, и только в сути примера достижения благого образом, кого он сам считал творцами, и только ради того, чтобы создавать истинно прекрасное. Всё прекрасное на этой земле, значит проявленное и созданное в сотворческом союзе, значит и с любовью
– есть момент истины:
Видимо и он переступил тот порог привлекательности, приведя всё в целое, выступая в отношении к женщине, когда его характер, склонности, умение поддержать или развить тему для общения, ведя беседу, так чтобы не скрывать ничего, как его участие в судьбе, желании быть ближе, стало помогать ему самому. Всё исходило уже не оттуда откуда раньше, в смысле самого желания. Желание осталось, но оно трансформировалось. Стало более ясным, более понятным и определившемся в том, что есть последствия, есть ответственность перед тем, кого или что, выраженное именно в предмете действия, ты ставишь во главе желания, выбрав как непосредственную цель, но вступая во вполне ясную конкретику взаимоотношений, хоть и для реализации лишь своих желаний. Искренность и открытость, словно доброжелательность и вежливость, некогда делали его уязвимым перед выбором, в глазах тех же, с кем общался сейчас, кого не обежал, а давал лишь повод принять за слабость сущее, как своё уважение к ним в общем-то. Но теперь открылись глаза у тех, кто потешался над ним в годы юности, взглянули страхом на ту халатность и безалаберность, брезгливость, жестокость, с которыми в неведении шагают в своей нелепой жизни к цели сегодня, надеясь и сами теперь вызвать доброту к себе, используя любые принципы открытости, лишь бы сыскать то уважение. Но уже оставив в бытии все вышеперечисленное, хотя и не для той, с кем выбрали себе быть (об этом очень важном критерии определения цели ещё поговорим дальше). Все маски, как предлог к участию, даже в смысле достижения наслаждений теперь стали не нужны. Поскольку, как я уже сказал где-то выше и скажу ещё и ещё: «смысл значения приоритета от нахождения вместе с той, которую бы он выбрал спутницей жизни, находясь в этой точке прохождения жизни, в которой находится существующее перед твоими глазами описание, дорогой читатель, или даже не так, не так и не так, всё проще, это только в голове, она существует в его голове, и никогда, никогда пока не существовала в реальности». Но существует лишь как обещание, перед её красотой, данное, сейчас себе, что не притронется к ней если встретит, не в мысли не в жизни. Находясь сегодня в том понимании смысла жизни относительно неё, той существующей перед ним реально, используя как повод к достижению, как думать уже сегодня о ней как о цели в извращённом формате для него стало совершенно не приемлемо.

Глава 5
Тем самым переводя значение наслаждения в плоскость неведомую до ныне. Наслаждение, как некое сосуществование, рядом с своим произведением, или произведением себя, отождествляя и её как часть самого себя, делаясь её произведением. И этот нюанс в риторике, отождествлённой только что, мы должны обязательно обнаружить ещё раз и ещё раз. Но не сейчас. А сейчас настала пара созревания творца, застигнутого в попытках начать процесс творения пространства своим зеркалом – тем, что есть открытость к собственным свойствам, искажающим его собственное отражения. Так в юношестве любой, как у него, искрений доверчивый характер пугал и отвращал девушек, делая его посмешищем. Ведь все знают, что молодые девушки любят хулиганов. – Отчаянных парней? – Нет, именно хулиганов: тех, в существе которых живёт только шум, в последствии замыкаясь с ними, разлагаясь с ними уже в том, что есть тишина настоящей жизни. В таких, как выяснилось позже, в них, почти никогда нет смелости принять себя слабым, – но настоящим, нет смелости, нет гордости. Их напор и наглость, развязность и самоуверенность привлекает, пленит, и заставляет покоряться, как идолу первой звезды, попавшей в очарование, в отчаянном желании иметь что-то большее, как элемент, что-то доказывающий с помощью эго, отправляющее принести первую жертву бездарному ещё существу. Велит отдать самое ценное, что есть у девушки. Только так и покоряется молодая неопытная не знающая ложный блеск. Сегодня же, его открытость заставляет что-то думать каждую, с которой он общается. Увлекая её в надежду, избитую и истерзанную хулиганьём; что вот он – тот добрый человек. Способный на то, о чем она теперь мечтает. Но он не добрый человек, он тот, кто впервые смотрит на неё как смотрит тот, кто с пристрастием изучает её в уме, впитывая всё, что она производит: каждый жест, слово, взгляд; в своей естественности представляясь тем, кому ничего от неё уже давно не нужно. Так фокусируя её внимание на том, что производил сам, привлекая её взгляд к себе. Другие, находящееся вне контекста моего желания посчитают такое поведение флиртом, или примут за форму некой игривой предрасположенности настроением, так ненавистную тем, кого это не касается в делах двоих, ну и чёрт с ними. О них и говорить не буду. А я буду там, со своим изложением, там, где то, среднее, что-то среднее, находится между двумя крайностями, между полным отрицанием такого существа и полным погружением в него. – А есть ли оно это среднее? Дано ли оно нам? Можно ли наслаждаться одновременно и порывом, и полным отсутствием интереса к объекту? – Я думаю это то, что и есть удовлетворение в том, что есть пульсации симпатии несовершенного, но расположенного к общению предмета. Единственное, есть но, сделано это всё мной и инициировано мной, для той, у которой я встречаю не поддельный интерес к тому, что происходит. Как с не самой. Да и не важно на чьей стороне интерес и какова его форма. Важно тут только одно: научиться понимать смысл отождествляемого самим предметом, научиться отождествлять всю её собой через предмет женщины не хотеть сделать ей плохо, как и в данном случае, что можно принять за доброту. По её реакции, так быстро сможешь понять своё отождествлённое качество. С которым ты волен или не волен соглашаться. Хотя, как нельзя согласиться с тем, в присутствии чего ты находишься, приняв сам факт своего присутствия, сидя перед зеркалом. – Страшно разочаровываться? Не переживай. Сиди смирно. Пожиная теперь отвращение и страх, умиление собой за решимость в свершении, боль от несовершенства достигнутого, увлекаемый силой чувств, удерживаемых в том осознании, на уровне развития которого находятся твои творческие способности. В частности, в отношении одушевлённых объектов, как сути образа проникновения в недра истины своего существования. Поражайся переменчивостью ощущений, настигающих попеременно то отсутствием красоты или присутствием чего-то особенного в ней, находясь в деталях, в мелочах, начинающих пронизывать тебя словно ретивого художника, нанося глубокие раны обиды критикой его совершенного, сточки его самого, произведения. Так проникая критикой собственного существа в него же, как в неотвратимое и самого честное чтиво, теперь приглашая за собой на парад правды всех читающих со мной этот текст, как вас в ваши же миры. Украдкой замирая, остановившись как на строке, перечитываешь, впившись взглядом в любые приятные детали и мелочи лица напротив, изучая движение рук и тела, сложенных совершенно, течение слов, лихорадочно почти потея, выискиваешь то, с чем мог бы с гордостью сочетать себя, но находя всё меньше соответствий по мнению эго. Так оставаясь на границе откровенных признаний, того, что не вписывается в круг твоего значения о самом себе прекрасном, как образ той красавицы, с которой ты мечтаешь быть, или мечтал бы быть. Но вот реальность: ты и она существуешь теперь реально, в том облике её, с которой вовлечён в живую и откровенную, по-дружески, манерную беседу. Снаружи не выдававшую ничего особенного в этих двух. Тут-то и может содержаться то самое страшное лицемерие, самая страшная лож: идти до конца, не взирая на изъяны, той, которая уже отвергнута, но потом, не сейчас, а сейчас, поскорее, получить дозу проникновения в чужое? Заставить поверить её в искренность! – Поверить? – Вот именно! Женщина не будет открыта, если не поверит. – А заставить поверить – значит красиво соврать? Не так ли? – Совсем не так, дело в том, какое место отведёшь этой в иерархии женщин, тешащих твоё самолюбие тем, что ты отыскал в них как красивое, принадлежащее тебе? Не нужно врать ей, так всё равно соврёшь только себе. Лучше полюбить себя таким, какова она есть сейчас, во всей доступной ей и мне её красе. И просто идти своей дорогой, пусть даже и познавая новою боль, каждый раз приходящей с ней в попытке понять почему ты так недостаточно красив для той, придуманной умом. Так укрепить себя для необходимого проявления уважения для каждой, с которой пожинаешь плоды собственных отражений. Так уже находясь в новом времени открытых для сообщества социума, свободных женщин и свободных мужчин. Стоящих рядом, целомудренных, трезвых и мудрых. Оберегающих друг друга в чести и достоинстве, вне зависимости от необходимого каждому. Ибо приходящее есть смысл олицетворения нас самих в невежестве ли, в совести ли, в совершенстве ли. Все встречаемое нами, и есть то творчество, которым мы олицетворяем себя в приходящем и уходящем – вызываемое из пространства. Находясь со всем терпением там, даже будучи отвергнутыми, непостижимой красотой того или той, кто всё равно любит нас, вот что мы не можем принять никогда, уважает нас, но как друга, как брата. А по-другому, видя в нас лишь своё некогда несчастное прошлое. – Такое утверждение в отвержении, как игривая и добрая насмешка в обмен на четные и серьёзные усердия, в намерении что-то сказать ему ей или её ему, признаться в любви, должна успокаивать всех нас? Особенно тех, кто норовит сам, как и я, встать рядом с такой красотой, но будучи находясь на том уровне развития своего понимания создания красоты, с которой смотрит сейчас настоящая она на меня? – Ты умнеешь, так как, не потом и не в будущем, не представляемая, а реальная, та или тот, настоящая или настоящий, совершенный или совершенная, созданная нами и согласная принять слова твои теперь или сейчас находится рядом. И только это имеет значение. Ведь только так сможете вы быть красивы находясь вместе, находясь в той гармонии соединив себя истиной понимания недостатков для создания совершенства, создание которой доступна каждому, в достижении новых высот красоты понимания в отношении с друг другом. – Это и есть любовь? – Вот этот новый взгляд на красоту, он и открывал, сам определяя его как путь для творца истины. Сопрягаясь по-настоящему осознанно, как ему казалось тогда, с самым страшным, прекрасным и коварным, позволяющем и запрещающем, одухотворяющем и уничижающим, той музой, и обузой, которая и опустошала его отсутствием и наполняла его посредством негласного, но дружеского начала, обращённым на него вниманием. Открывая сейчас ему то, что, будучи всегда ускользающим от него и скрытым его собственным неведением, к чему обращался лишь с обращением в невежестве, теперь было рядом, было открыто: не убегало, не пряталось, не насмехалось над ним, а слушало и слушалось его, пусть играючи, пусть так же слегка притворно, но играя в его игру, по его правилам. Так он постигал своим умозрительным творческим опытом, своё нынешнее положение в значении красоты. Не забывая, о том, что это пока всего лишь игра. Умышленно выстраивая правила безопасности, правила открытого диалога, не перескакивающим самое главное в том, что было нужно обоим. Правила – и есть то, что допускает открытое общение, но только лишь на том уровне, всегда на том уровне, на котором было дозволено ему ею его правилами и эта черта главная. Рождающая открытость и отсутствие какого-либо страха, или стыда, за что-то, поскольку никто не врал, боясь что-то потерять, понимая правила и принимая их для обоюдной игры. Правила, которые позволяют знать всё заранее из немногого, что нужно знать о друг друге в этот момент, необходимые для свободы двух знающих и о своих желаниях в намерении и о своих рисках зайти слишком далеко. Поэтому такая игра всегда приносит мучение, и страдания. Но только на первых этапах, когда ещё только не хватает той твёрдой решимости признаний самому себе, в качествах принятий условий уважения. Качество, которое не так уж и требовательно в сознании характера, но сопрягаемо с вечностью, с твёрдостью, требуемой в таком мероприятии. Такое качество требует соблюдения самому тех правил, которые сам вложил в руки оппонентке. Которыми она незамедлительно начала пользоваться. Испытывая его. Заставляя пробуждаться самым низким и детским ощущениям ребёнка – чувствам обид и досад. Который чем-то обделяем, не понимая почему. В той только сравнительной разнице, что он не хотел быть ребёнком, а хочет быть мужчиной. Стоя, непоколебимо, оставаясь наблюдающим, в том, что есть игра женщины, освобожденной от его обид и давления. Стремящийся к новым ощущениям от связи, к ощущениям лежащих за гранью телесного. За гранью пошлого и извращенного, эксплуатирующего отношения потреблением, представляя женщину или мужчину лишь в отношении её самой и его самого, только, как возможность для получения удовольствия. Где сейчас совершенно не важно понимает ли она, всё то, что чувствует он. Смысл собственной задачи для него в этот час состоял как раз-таки в том, чтобы она не могла разгадать внутреннюю борьбу эго, гордости, и несуразности обмана ради подлой уловки, позволяющей овладеть ей ради страсти, ради собственного достижения, уже обменяв всего себя на то, что ей так нравилось в нём сейчас. Так продолжая великое творение себя, и её вместе с собой.
Тогда он ей сказал, в один из первых раз их встречи, поразив её именно таким откровением, что и есть честность в намерении, раскрыв все карты, указав чего сам хочет. А хочет он следующего – так по крайней мере ему виделось. Он сказал ей: «Я не ищу невесту и не ищу любовницу, не ищу спутницу жизни», а говорит он о не закрытых, возможно пока ещё ему не до конца понятных не дающих ему покоя пустотах в собственном опыте общения с женщиной. Так же, он проговорил, что не требует от неё признаний и верности только ему. Он предложил ей дружбу. Не зная, что предлагает, не совсем понимая из чего должна и как будет складываться их дружба. Но знал, что поступает сообразно тому, чего сам хочет. Позже намекая ей, что всё должно быть по настроению и настоящему ощущению, если такие возникнут. «Если только ты чего-то захочешь в этой дружбе, то тогда и мне будет приятно», говорил он ей, – «потому как, то чего я хочу уже происходит со мной». И вот она тут, она та, которую он вызвал из толпы, искусственным способом. Что тут скажешь? Он сразу дал ей свободу быть той которой она, может быть, а не казаться ради него. Без оглядки на его желания. Это больно. Но это нравственно. А что может быть проще: обмануть, получить, изувечить, бросить? Так просто, ведь она не достойна меня, и это можно бросить. И он знал, как это делается. Как нужно себя вести чтобы получить своё, и пойти дальше. До следующей и следующего раза. Чтобы в следующий раз быстро, так же быстро получить желаемое. Но он не хотел этого. Не желал этого. Оставался лишь вопрос: как она поймет всё это его желание? Как воспримет, и будет ли жестокой, приняв откровения за слабость или наивность, да и какой она будет тогда, когда, всем ясна шутка с чувствами, играющего словами о любви, безнравственных мужчин и безнравственных женщин, от которых он себя оградил сам, но и не ограничил в том, что касается уважением человека к человеку. Найдя себя в той связи с миром, определив, там, где каждый мужчина всегда творец, отец, муж мира зримого. А значит тот, кто, находясь в тихой гавани, во время хорошей, погожей погоды, сотворённой им сейчас для неё, пусть ненадолго, чувствует сейчас бурю, на уровне физической боли, захватившей всё его тело ум и голову, доходящей до боли во всех суставах. Буря. Какая-то энергетическая ломка, случившаяся в пустом пространстве, наполненного и родившегося, созданного, обновлённого создания в заключении той самой правды. Находясь там, где никто не требует и не примет жалости, никто не требует сострадания чтобы получить свободу. Где сама свобода – есть источник страдания, есть источник вечного напряжения, есть предмет труда перед клокотом нечестолюбивой гордости, кричащей тем голосом, взывающим к игнорированию призыва нравственности лишь бы оставить всё это на самотёк. Только со злостью, и безжалостной, праведной жестокостью, можно идти дальше, игнорируя крики Эго, крики которого собственное Я, будет выдавать за лживую выгоду называя истиной, требуя от каждого встречного почёта, ожидая похвалы или же признания себя важнее других. Борьба приносящая боль и лишающая покоя, постоянно настигающая правда, как несчастного, умудрившегося попасться в сети любви. Но приносящее с собой, то самое главное, то настоящее, ради создания которого, в чести просветления в замысле вселенной, определяется настоящее воплощение человека, как главного элемента этой совершенной задачи, посланного на землю. Где он один ЧЕЛОВЕК и важнейший элемент – становящий суть процесса просветления этого мира, во спасении его от спора в сделке с дьяволом. И так человек – есть суть примирения, на новом уровне самоопределения сущности и осознанного уже обращения к друг другу двух начал: одного божьего и другого порожденного плотью из созданного уже его творением, находясь его отражением в Ней, как в сути самого существа красоты или уродства этого мира. Как подобного ему во всём. Слабый мужчина, до своих прихотей всегда порождает слабый мир, в разврате с женщиной. Отсюда и выходит суть пути современной женщины, нагоняющей его по пятам в желании вернуть ему по заслугам, уподобившись ему в разврате и находясь уже в собственном, самостоятельном безумии, но всегда с оглядкой на одобрительный жест его. Примирение же может состоятся, только в категории открытого общения, с полной выкладкой любого намерения. С полной ответственностью перед друг другом за всё содеянное, безусловно, разумеется, во всём условном. Открыто. Честно. Бе(з) хитростно. И тогда без порицаний, и без обвинений, без осуждений безнравственным обществом, только прячущего свои пороки топя их в слезах других неверных, изуродованных двойными стандартами, деля всё на одних и других, на чёрное и белое, тех, кому можно и кому нельзя. Так знай, Нарцисс, больше нет этого постулата! Теперь можно всё и можно каждому. Вопрос, кто разрешает и чем обуславливает данные вольности на уровне. Уже не порицая уличённых в безнравственности уродов, пожинающих сегодняшнее в своём несчастье, будучи абсолютно удовлетворёнными вселенной. Отчаявшихся на поступок, с той самой, стать мужчиной, позабывших или не знающих, что поступок этот, как свершённое намерение требует опыта раскаяния, стихийного, или же осознанного. – Так уж ли необходим такой опыт каждому или каждой? – Да! Абсолютно необходим. Но сейчас это и не важно. Важно только одно, что цель противобога так и достигается. Став целью того лишь, чтобы не дать выйти за границы хождения по кругу субъекту, став вечной куколкой, никак не желающей стать тем, чем она должна стать, великолепной бабочкой. Так оставляя на долю слабого, существовать лишь в порицании другого за несовершенство его окраски крыльев и полёта. Потому, как сам субъект живёт так, лишь бы не разомкнулся этот круговой, но так любимый и узнаваемый, понятны путь. Бросаясь в неосознанные погони за каким-то там счастьем, не замечая, меняя само счастье, на что-то совершенно вымышленное. Путая, принимая фальшивую свободу в бесчинстве за счастье, выступая с тем, или против того, кто создал всё это, подарив нам как этот мир. Не желая увидеть Его абсолютно во всём, что происходит с нами, в доказательство своего доверия и правоты в нашем назначении. И пока живёт субъект внутри своей куколки, думая, что это и есть его мир, примеряя на себе всё, что только можно, но лишь умозрительно, лживо, намеренно принижая окружающий мир, тиранией своего мнения на всё недосягаемое – но только пока ещё. Думая о чём угодно, но только не о том, кем должны стать, кем нам суждено стать. Мы будем видеть мир таким, с перевёрнутой истиной. Вися вниз головой, укутанные в плотный непроницаемый кокон своего эго. Но как бы ты не относился к этому миру, когда придёт она, помни, – она, эта истина. Истина, которая видна будет всем и точно соответствует положению субъекта в пространстве. Оно же, это положение в пространстве, сохраняется до той поры, пока конечный сегмент необходимой правды, для весящего вниз головой, не перестанет быть последним препятствием, как вера в свою иллюзию исключительности в совершенстве, так и не сделавшего ни одного взмаха своими большими, красивыми крыльями. Даже не условно, а словно наяву вися головой вниз, литая лишь во снах, думая, что стоит на тверди, а на самом деле, олицетворяя собой лишь то, что и есть символ противобога. Да, сейчас нет и намёка на нравственность в отношения субъекта к субъекту. Но и сам субъект, с его примитивными идеями и смыслами, вертящимся кверху ногами в простыне колыбели своей высохшей личинки – это только лишь энергия, запечатанная на тот срок, пока мужчина не обрёл себя вновь. Для того лишь, чтобы не разрушить саму суть, произведённого вселенной, раньше положенного срока, пока, только приоткрыв этот ящик Пандоры для женщины, под названием, свобода от общественного надзора, а следовательно от стыда.
Но оставим до времени все новые мысли, ведь это только мысли за кадром, пора переходить к действию, поскольку, во мне ещё не угасла надежда, я жду, жду… Всматриваюсь и жду пока только… Но и бегу, теряюсь. – Снова нужен случай? А может быть правила игры изменились? – Не знаю. А какие они были до? У меня как-то спросил, про личные отношения, пожилой сосед, теперь новый бывший знакомый в деревне. В тех краях, где у родителей был дом, в котором мы когда-то, очень давно, всей семьёй, пока она ещё существовала, летом, проводили время. Сам же этот новый сосед не так давно стал приезжать на лето в те места, купив по соседству давно пустующий, но ухоженный маленький домик, унаследовавший его как новый владелец от дочери одинокой старушки. Одной прекрасной бабульки, которой теперь уже нет, но которую я как будто помню: милая, одинокая, но бодрая, и очень строгая. Живущая в чистоте и порядке в свои, на тот момент 80 с гаком лет, наполненная жизнью особа. Поначалу называвшей нас, молодых мальчиков, Антихристами, но в следствии общения, как способных внимать просьбам старой женщине, любезно пускала к себе по выходным, смотреть телевизор, для просмотра мультфильмов, тогда они ещё шли только по воскресениям в определённый час. А ещё посвящала мою маму в причудливую технологию вязания на коклюшках узорчатых кружев. Которые сама изготавливала старинным способом. Тогда как, её узоры почитались за особые, именно за это мастерство её знали во всей округе и даже дальше. Не один свадебный убор был оформлен ею ими, много красивых созданий она обрамила своими воздушными словно облака кружевами. И я отчего-то помню её узоры, странно, но мне как будто бы передалось что-то от тех искры начинавших витать вокруг неё во время погружения ею в рассказы об увлечении своим некогда дорогого для её сердца занятием во время демонстрации особой техники плетения способной создать подобное былым произведениям моей маме. Я помню те моменты моего присутствия во время её рассказов о том, что значило всё это для неё и почему к ней съезжались желающие получить самое дорогое и красивое для своих женщин и дочерей, а за самым красивым рукодельем для самых красивых невест модистки… Ну и вот, тот самый, новый владелец её маленького домика, уже и сам древний семьянин, а в целом, та ещё фигура, как-то встретившись мне у колонки, находящейся в переулке рядом с нашим домом во время того, пока я наполнял ведро водой. Решил выведать в манере приятельского разговора в стиле, как это водится, у знакомых шапочно, лишь по-соседски мужчин, заведя разговор, с нарочитостью старшего, на счет моего положения, видя меня уже не раз, приезжающего в полном одиночестве. «А что это я один да один всё приезжаю?», спросил он как-то неожиданно, подойдя и переговорив не долго, так завёл видимо волнующую или интересующую его тему, начав разговор, поздоровавшись. По-видимому, как-то заранее сделав такие точные выводы, скорее всего уже присматриваясь ко-мне, через решётчатые оконца маленькой верандочки, выходившей одной стороной к нам в сливовый сад. Не скрывая своего праздного любопытства во время моих прошлых приездов, и во время наших нечастых встреч. О чём я прекрасно догадывался. Но был более примерным и сдержанным, поскольку ранее этим вопросом общаясь со-мной незадавшийся, теперь спросил: «где-подруга-то, и вообще – жена где?» «Нету», – отвечаю. «Одному плохо», – говорит он мне. И продолжает: «лет то тебе сколько уже? Вон погляди. Не гоже так». Хоть я прекрасно и понимал, что Паша, так звали подошедшего, спросил у меня всё это с целью просто поговорить ни о чём, как это водится вообще и в порядке вещей, при сближении ещё незнакомых, но обременённых соседством, разных по возрасту и разных совсем людей, я всё же был удивлён такому его началу, вторгнувшегося им в мои мысли где я в общем-то задавал себе тот же вопрос. И почему-то был рад и такому разговору, так-как поговорить нам особо всё равно было бы не о чем, а такие и подобные им его выходки, вполне соответствовали его натуре, и могли вполне сойти за дружеский разговор. Хоть и звучало это как-то всё равно, с каким-то неподдельным упрёком. Но мне пришлось его сильно разочаровать. Даже в желании поддержать разговор, пусть даже на эту тему, я не смог бы ему, по определенным причинам, стоя у колонки, за раз изложить всё о свойстве своего одиночества, так сказать, описать причинность, в следствии того, что пока не могу заводить знакомств в силу не так давно прекратившихся отношений с дорогой мне женщиной и другом, моей бывшей уже супругой. Сойдя с поприща, как раз-таки мужа. Не только в силу моего естественного желания уберечь малознакомого праздно любопытствующего субъекта от излишних подробностей моей личной жизни, словом, о которой мне и сказать-то нечего, в связи с наложенной на себя, в связи с последними событиями некой епитимьи, длившейся уже два года, но и по сути, никогда не имел желания, а также намерения обсуждать и слушать рассказы, говоря на такие темы, я решил как-то отшутиться, даже уже и не помню как. Просто в голове пронеслось примерно следующее: «зачем мне посвящать его во всё что есть и ещё нет, стараясь переубедить его, да и себя, о том что не всё потеряно, и вообще и так далее, тогда как наш диалог, это всего-то на всего обычная схема сельской тактичности, вполне нормальная сложившаяся манера для ещё только въезжающих в новое окружение чужаков», продумал глядя на него, словно проиграв по нотам всё это в своей голове. Но при всём истечении банальной беседы, после общения с ним, мне как-то вдался в осознание короткий фрагмент нашего разговора, а точнее будет сказать, некоторый посыл, который хоть и носил порядок скорее всё также шутливо-формальный, но был, если можно так сказать, чётко очерчен в идею. Отделан Пашей так, как будто из собственного жизненного опыта взывал теперь он этой идеей ко мне, искренне желая только добра. Именно добра и поэтому, видимо, как-то отложилось. Словно совет одного таксиста, однажды подвозившего меня в ту же местность, и точно так же выведавший некие подробности моего положения, уже на излёте моего супружества, и заставшего меня достаточно в волнительном состоянии души, посоветовал следующее: «если получилось так, что нужно уходить, никогда не возвращайся к прежнему – и если ушёл, не возвращайся». Сработало какое-то действие. Чётко показавшее в тот же момент некоторую лукавость в моей браваде на счет вынужденного одиночества, в последнее время, как занявшего позу в отношении достоинства такого своего проявления стойкости, а именно речь идёт о том факте, что всё это уже начинало немного напрягать меня самого. Приведу по памяти наш диалог с этим Пашей, соседом, который теперь выглядел бы примерно так: Паша спешивает: «Подруга-то есть или жена?». На утвердительный ответ, что нету никого получаю следующий вопрос, Паша спрашивает: «Что не женишься?» На что я ему ответил достаточно искренне, – «видимо не пришло времечко моё, один пока». Там потом ещё про бабы дуры, с ними нужно аккуратнее, сейчас вообще такое время, они с ума посходили и так далее всё в том же духе… всё по накатанной непроницаемого невежества и принципа недалёкого существа. Я это, пожалуй, опущу. На что улыбаюсь с него, а он упорно продолжает: «сейчас все на сайтах знакомятся, ты не пробовал в интернете?», сообщает мне новость, персона старше меня лет на 20 минимум, разворачивая таким образом диалог в свою сторону интереса. «Ты знаешь, Паша», отвечаю я ему, «Бог даст всё будет, а лезть туда куда не попадя я не хочу, ты знаешь, как это бывает сегодня, и для чего собственно нужны сайты знакомств?» Спешиваю его с его прыгучести. «Да знаю, тут ты прав», соглашается со мной Паша. Потом, понимая предлог, я отвечаю: «все эти интернет знакомства, сайты, да и вообще, надо ли, не знаю пока». И эта та мысль, условно, всегда присутствующая во мне, существующая, как триггер на действие в его противодействии: «Перечить судьбе, стараясь ускорять её шаг, я не хочу». Поэтому не ищу, не тороплю события, только жду. Вот! Может так должно быть. А сам понимаю, идейка-то ничего такая. Молодец Паша! Как будто поймал меня, с тем продолжает: «Потому-то ты и один, как не ищешь, а только ждешь. А если не ищешь значит тебе это ненужно!» На что я ответил жестом, взглянув в верх, на небо, и как это делают обращающиеся к Всевышнему и к могучей вселенной, чуть приподняв, на уровне груди руки вверх направляя их ладонями к искомому на небе глазами, изобразил ранее озвученное. Мол там виднее. Паша улыбнулся. На том и расстались. Но его слова, они как-то застряли. Чёрт его дери, «лукавый пенсионер», и теперь они звенят у меня в голове. Его слова, как тогда, слова того таксиста, словно связного с реальностью из матрицы, теперь определены мной в узкое понятие смысла сказанного, «ТЫ НЕ ИЩЕШЬ». Словно как тогда, «НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ НАЗАД, ЕСЛИ НАСТАЛО ВРЕМЯ ИДТИ ВПЕРЁД». И это правда, правда кольнула меня, правда всегда колит лукавого, потому, как, по правде, не использую все возможности, рассуждая о невозможности, нет, даже утверждая о полной искусственности и будущей бесплодности таких знакомств. Поскольку, я лично считаю: настоящее решается только в настоящем моменте, а не в искусственно созданном окне с непонятной фотографией на выбор. Заменить которую можно, смахнув её как муху или мусор со стекла смартфона. Но всё же, тут что-то не про вечность. А про опыт, которого у меня ещё нет, и пока его нет, большего не будет, это я чувствовал, как на духу. Поэтому где-то, в подсознании, я уже решил, что мне нужен такой опыт, и даже, как уже сказал не только лишь для того, чтобы подтвердить или опровергнуть моё предвзятое отношение к сетевому знакомству. Мысли эти стали донимать меня. Да и что значит искать? Судьба сама находит того, кого хочет обременить. А то, что ищешь, скорее оказывается там и в то время, да ещё и тогда, когда меньше всего этого ждёшь меньше всего к этому готов. Так твориться истина для суженых истиной своего предназначения. Всё остальное суррогат. Но куда нас ведут, когда говорят о сети, пологая, что можно обмануть, поломать, то, что сам предначертал себе. Бред, конечно. По мне так лучше брести по жизни, словно героем некой сказки по белу свету, в поисках суженой. Так ты можешь оказаться в самом густонаселенном городе России в самом сердце её самой, в самом сердце невероятного города. И тут все, кого только нет. Каких только типов женщин. Но не попалась, не нашёл пока. Даже не ёкнуло не разу за много лет. Но и впрямь. Может я не ищу, может я отгораживаюсь. Привередничаю? Игнорирую? И снова: «А хочу ли я сам этого?» И особенно мне интересно, чего я хочу теперь. И на что надеюсь. Но, что, если вдруг я слишком уповаю на того, к кому направлял свои ладони, обращаясь в высь, когда общался с прозорливым соседом? И он смотрит на меня, улыбается конечно доброй улыбкой и говорит: «На меня надейся, а сам не плошай». Хорошо, отвечаю. Теперь я хочу понять своё намерение, раз я так решил. Т.е. решил я давно. Только не найти, не отыскать тупо её где-то, готовенькую, нет, нет, я хочу сам создать её. Что именно я под этим разумею, позволю себе попытку объяснить в этом тексте. Собственно, дорогой читатель, этого текста, вот основная мысль. Ради которой я пишу эти строки. Но всё же, я помнил, что есть такой способ, есть, так знакомятся, знаю для чего, но теперь не знаю как. Я тоже знал этот способ. Особенно на заре его появления, помнилось это, как что-то из развлечений студенчества. Мы так развлекались. Ну кто сегодня не знает? Глупо делать вид удивлённый. Только уже тогда, достаточно давно, будучи ещё студентом, чувствовал, что это всё неправильно и имеет за собой определённые последствия, в результате чего несёт разрушение для личности и ничего хорошего для обоих даже с расчётом на удовольствие. Да и о каком удовольствие двух неразумных существ может идти речь. Не владеющих естеством. Теперь же, говоря о замысле своём, я говорю о том, что хочу создать её сам, осознанно, ту в которой отразит меня вселенная, если я правильно всё чувствую, создав её, пусть явит меня свету. Поэтому, эманации такого рода, под грифом почему бы и нет, а вдруг, теперь всерьёз цепляющиеся за такую малодушную идейку всегда отдалял, как эту мысль. Но сейчас, после той ничего не значащей, для Паши, во всяком случае, я уверен, совершенно точно, встречи, словно что-то зардело во мне с ощущаемой нарастающей интенсивностью складываясь в намерение. С той только разницей сейчас, что, поселившись пламенем та мысль, сточила все сомнения, сжигая любое вставшее отрицанием благоразумие, как лава обвивала и поглощала всё остальное, так мыслилось: «может и правда, я просто трушу бросить вызов, но осознанно, всем направлениям?» И всё в таком духе. Теперь примазывающееся к идее испытаний на слабо, как странное в той же идее старшего предлагающего первый раз затянуться, ради поиска новых ощущений, но в намерении стать старше, попробовав известное всем взрослым занятие. Две идеи, не увязывающиеся вместе никаким мотивом дальнейшего выбора курить чтобы стать старше. Скрывающее истинное лицо пагубной привычки. Но это всё риторика, лишь слова. Решение принято. На самом деле. И я это уже понимаю. «Ну что же?» Говорю сам себе, «семя было брошено». Умён ли глуп ли тот, взросл или мал тот, кто, не смотря на знания, как примеры вокруг, точно дающие понять для чего и для каких встреч там пропадают, идёт туда, где сгорают все надежды, убивая всё живое, оголяя правду меркантильного бреда превращая нас в жалких соискателей рока. Испытателей судьбы, поистине испытывающих своё предназначение в телах, но ищущих его не в надежде и вере. Там каждый встаёт со своей правдой на место придуманных и жалких истин, оправданий, искажающих правила игры самой жизни и правил её момента. Теперь я тот, берущий на себя риск и смелость жить оправданием, начав что-то искать там, где ничего нет, кроме опыта, для себя, на самою жизнь. «Глупец», говорю себе сейчас же, если не привязал себя к дереву или мачте, прежде побежав на встречу с мечтой, лишь в воображаемом себе своём смысле, смотря на фото незнакомок, вот она – истина существа истинного, заговорила во мне, цепляясь за слова старого гуляки распылившись в кровь, мчась по венам в её потоке выброшенного эндорфином-мысли, предвкушающей… Как в представление предвкушающего волнительное свидание с неопознанным и не познанным пока ещё в той мере, чтобы лицезреть распад, вот она реакция на сладостное представление в воображении. Да и кстати, не начать, а попробовать, всего лишь посмотреть, прикинуть, понять, и что-то получить, само собой, на крайний случай, поправляю сам себя, предварительно не забыть, привязать себя к стволу дерева или мачты направляюсь по курсу в лоно Парфенона. И мне не боязно – Я же не студент какой-то там. Знаю, теперь больше, поскольку иду туда, где понятие свобода проявлено-искажено до пошлости, туда, где есть только тупое оправдание поступков одиночеством, того, кто должен быть одинок ещё, как минимум сотню лет иль больше. Так и при жизни этой. Сегодня, туда иду, где правит наивное желание получить. И попробуй не впасть в пасть блуда. Опираясь на боль и нарастающее разочарование, укореняясь во власти одиночества, со всё большие сбивающимся прицелом на того, кого найти ты хочешь сам. Я не хотел с этим связываться. Не хотел в это ввязываться. А если так. Значит пойти на поводу у времени, которое всё больше разобщает нас, не смотря на все потуги возникающих технологий дать что-то нам, сверх того, что у нас уже есть, а у нас есть мы, для нашего комфорта осознания жизни, а не одиночества. И за дверьми таких сервисов по поиску ты уже не будешь прежним, моё сознание будет меняться, и менять меня самого. Через отношение к искомому, начнёт меняться осознание действительности и отношение к окружающему тоже будет меняться. А значит и окружающее будет воспринимать меня по-новому. Первое, что произойдёт, я начну запинаться, пространство начнёт меня задевать. Будут появляться занозы в виде непредсказуемых, сначала мелких событий, несущих разные волнения, от попыток уронить меня с велосипеда, на котором я езжу ежедневно, до потери телефона, и так далее. Если процесс не будет усвоен быстро, на фоне вновь появляющихся, пока в качестве предупреждающих мер в соотношении с углублением и укоренением в новой парадигме отношения. Я буду постепенно смещаться пространством в сторону триггеров, что значит, аллегорично, стану более шершавым что ли, не так гладко буду скользить в пространстве. Иначе говоря, зависимость от внешних факторов станет сильнее, всё нехорошее начнёт задевать меня, и я буду всё задевать, сама жизнь станет проблемой. Все базисные и наработанные отношения к персоналии будут стремительно меняться, стремясь занять нишу осуждения, по умолчанию занимая негативную риторику, основанную на выводах из меркантильных опытов ни приведших в итоге, ник чему хорошему, сточки зрения творческого заполнения. Так буду меняться я сам, так начнёт отзываться пространство. Но разве кто-то захочет таких перемен? Кому я расскажу об этом? Смогу ли я когда-то признаться себе самому, что нашёл, а точнее, что потерял, пойдя на поводу только собственных назревших нерешённостей. В итоге, к примеру, так отыскав, свою «спутницу» на сайте знакомств? Нет, сейчас для меня это точно не постижимо. Не в смысле никогда, а не постижимо представить. Ибо противоречит собственному пониманию самоопределения с пространством и его мощного инструмента дара, милости, сострадания, любви истинной в проявлении необходимого и предназначенного. Но сейчас, всё это, касающееся поискового сервиса, уже будоражит, как мысль о чем-то запретном, и вносящем в твою жизнь что-то отчего уже нельзя будет просто так откреститься, отмыться в процессе последующего. И уж точно что-то наладить самим же процессом такого выбора. Вопрос только в том, насколько далеко я зайду. О как же волнуют все эти чувства словно перед потерей ещё какой-то там ещё одной непорочности. – Почему? – Да потому как, если ты чист, то чист в своей причастности к истине. Если нет, то необходимо будет ещё одно признание о том, кто ты сам, и почему соврал в своём легкомыслии и нетерпении. И это признание самому себе, на всю жизнь, признание и раскаяние, это ложная надежда, и в конце концов отупение. – Ну и что же тут такого? И что же за признание? Спрашиваю. Ведь сейчас так все делают. – Ну конечно, и сейчас ты скажешь: «время такое, а где знакомиться?» … И вся подобная этой чуши от современных реалистов. Да, но, к сожалению, и ты будешь прав. Когда говоришь о действительности, в которой находишься. Опустошённая тяжестью незнания, как результат всего – отсутствие образованности порождает легкомыслие ко всему. А признание, о котором ты спрашивал, состоит только лишь в том, что ты как будто выпадаешь из своей собственной реальности, так провоцируя саму действительность стать такой какой требует время, и есть на самом деле незнание. Время тут не священный показатель, а лишь отражение нашей запущенности. А чего мы хотим? Творить непристойности и видеть время пристойным? Думаю, только тому такое суждение доступно, кто сам создаёт время, в котором непристойность становиться нормой скрытого поведения. Вот это и есть моё признание. Страшно нарушать – зная! Изучая работу пространства, хочешь постичь его же инструменты коммуникации. Желаешь лучшего для себя, но нарушаешь законы нравственности, теряешь связь с настоящим своим, спеша подставить под удар, обвинив во всём кого-то другого. Переходишь в непосредственную взаимосвязь в обращении с женщиной и забываешь своё прежнее отношение ко всему происходящему теперь с ней. И что бы ты не делал. Как бы себя не вёл, живя в такой манере поиска, вопрос всегда будет состоять только в том, что теперь делать, как можно постичь то, что называют одиночество, поскольку теперь, ты ещё больше будешь мечтать о нём, об одиночестве, отдаляясь от истины, стараясь искусственно завладеть тем, чем не должен владеть по праву, так же, как и она, каждый раз разочаровываясь и впадая в немилость пространства. Но одиночество возможно и очень плодотворное, только в союзе с пространством – это единственный возможный шаг к просветлению в праведности в нашем новом мире. – Одиночество. Что же это такое, для каких целей оно есть твоё? Ведь речь идет об отношениях? – Только вот о каких отношениях? Отношение в отношении. Что это будут за отношения? И что будет за отношение если существуют такие отношения? Одно прежде порождает другое. Поскольку, ведь и функция отношений начинается с некоего запроса, так называемого «шагания в поиске». Моя сегодняшняя задача отключить этот поиск, который существует, как некая подсознательная функция в отношении с неудовлетворением находящегося в одиночестве. Пока не обрету нечто. Нечто существующее для каждого: но выражено оно по-разному, значит индивидуально для каждого, по-своему. – А можно ли намерением победить брезгливость? – Брезгливость? – Ты этого боишься теперь? – Разве я не сказал это раньше? И снова повторяю себе, ты сам можешь сделать свой выбор, лишь тем облегчив себе момент, что признаешься ей во всём и сразу. – И снова задаю тот вопрос тебе: «ты думаешь это целесообразно?» «Да это же средневековье какое-то», отвечаю в уме: суженые, наречённые, вечные. Какая-то славянская селекция искушений. А мне бы хотелось говорить об этом с позиции творчества. – Если так, тогда, я допускаю возможность такого эксперимента. А если мы теперь и начали говорить о прогрессе с этой позиции, с позиции творческой, то станем говорить о взаимоотношении не только между собой. Но и о взаимоотношении с природой вещей. Мы говорим о понимании природы происходящего с нами на условно безусловном уровне. Где восприятие индивидуальности не строится на первобытном выборе основываясь только на внешней красоте или эгоистической основе владения вымышленным образом. А на том, что есть собственная форма (как художественная) определения ценности вещей в реальности. Поскольку реальность она же действительность несколько иная, отличная, от любого вымышленного предвкушения, основанного лишь на собственном, субъективном выдуманном образе, поэтому только творческая идея отождествления себя определяет реальность в действительности такой, каким определит его творчество, выраженное в действительности. – Допустим. – Хотя внешняя красота, безусловно, говорит о многом находящемся в безусловном бэкграунде данной сущности, являющейся таковой. Как владельца или владелицы выражения некоего дара, но на самом деле, соотносится кармической привилегией в отношении с ответственностью хранить и создавать подобное выраженное так, оставшейся в некой заслуге самим субъектом перед пространством, теперь находясь в основе его творения. По которой мы и принимаем его заслугу как таковую. Отсюда и выходит феномен уважения красоты. – Тогда подучается, красота физическая, как визуальная особенность каждого – явление совершенно статистическое, имеющее отношение только к прошлому, так проявляясь в настоящем? – Красота физическая, это настоящее прошлое, а красота человека, создавшего себя, не смотря на свой настоящий образ, есть самое, что ни на есть настоящее-настоящее. Человек красивый и ладный физически, может погубить своё прошлое, как красоту на веки вечные, в настоящем, если стал забывать откуда он взял красоту. Как и тот, кто заслужил её, не ответив на вопрос в настоящем, как распорядится в примере своим даром. – Если, не забыл, что красота есть лишь предлог ещё большей свободы, но не инструмент привилегии власти и несвободы. Хотя, именно для власти, красота является приделом нахождения себя в выражении самой себя в возможности обретения. Говоря о том, кто является рядом с ней, с этой красотой, существующей в системе допусков и определений не имеющего красоты, но имеющего власть, спроецированной внешне проекцией красавицы. Но и это не совсем-то ещё, это не совсем та красота, о которой мы говорили в метафоре амфоры в самом начале нашей беседы. Сосуд может быть одновременно и красивым, и пустым. Так понимая красоту в надежде получить что-то внутри, только лишь указав на самую красивую вещь мы не получим результата в виде творческого характера. Поскольку уже не участвуем в создании красоты. Сможем ли уберечь её от её же бездарности – красоту? Наполним ли её эстетикой собственного намерения в желаемом достичь гармонии скрестив с красотой краткость и проницательность ума. Сможем ли понять красоту так, чтобы ею наслаждаться, но не ставя выше отношения с миром, если красота стала действительной привилегией субъекта по праву родиться таковым. Сможем ли жить, оставив принципиальность, откинув осознание достаточных привилегий всегда подступающей со сторон пустоты, цепляющейся ко всему красивому, в надежде только этим оправдаться за своё существование. Сможем ли жить, объединяясь общим трудом или делом жизни в поколении, обретая не постижимое в своей жизни, отдавая всё что знаем о красоте, красивое своим детям, зарождая в них эстетику прекрасного, без внушения исключительности? – Да, но с чего начать? – Началом продолжения строительства явления красоты находится в чистоте помыслов. И этим началом думаю, является нечто называющееся в среде знакомством. Всё начинается со знакомства двух начал. Знакомства, как целое отношение. К тому, что есть постижимая красота. Ведь есть подлинная красота, обрамлённая необходимостью. Рассмотренная, раскрытая. Находящаяся во времени лежащая не на поверхности скоротечных взглядов. Такая красота, которую ты понимаешь и принимаешь за недостающее и необходимое. В современном мире, есть целые системы знакомства, целые механизмы, тактики, виртуальные порталы в помощи знакомства. И мы будем говорить и уже говорим, о целях знакомства в современной реалии. Так как меня, в частности, набивающего сейчас этот текст, интересует лишь полноценное, истинное намерение знакомства, ради создания или сохранения для проекции, рождения и осмысления красоты истинной. А именно, той части красоты в отношении знакомства. Для того чтобы узнать больше из мира современных иллюзий, чтобы снять вопрос о влиянии и искажении пародии на знакомства, об утрате смысла уважения к такой находящихся в пользовании красоте. Я намерен временно задействовать подобные системы, такие, как сервисы знакомств (ограничусь одним), хотя и знаю, делая только вид, что лишь догадываюсь, об искажающем их свойстве в погоне за реальной эксплуатацией внешней красоты. Я пойду туда, где само понимание начала знакомства, находящейся в форме внешности так воздействуя на действительность, там, где всё начинается с выбора находящимся в свойстве определения владельца или владелицы некой внешности, закреплённой в некой функции или понятии рабочей стороной. В результате уже отражающее наше к ней отношение, в смысле потребности, в самом отношении её к себе, засветившейся на подобном ресурсе. Выставляющей свой единственный ракурс, как будто последней надежды приложить себя к пустоте. Я точно знаю, что подобные сайты, системы, всегда сводят отношение к ней, к нему, к её, к его, к потребительской точки зрения. Хотя пробующий и начинает свои попытки свята веря в больший результат. Набирающие ход попытки, сначала увлекающие, а потом ведущие от разочарования к разочарованию. Так я сам не раз слышал отвратительные рассказы, как с мужской стороны, но и также и с противоположной. Когда описывается красавица, даже с какой-то искренней ноткой восхищения, в которой возникает облик прекрасной девушки, с чистым взглядом, прекрасными чертами и формами. А затем каскад паразитической дряни, воплощённой в намерении поиметь эту красоту во все возможные. Так отметив ещё одну победу на пути к отупению, отуплению и забвению перед значением создателя, формируя отношение к прекрасному, через свойства влияния потребительских систем. В следствии, так и оставшихся недомужчинами – субъектами, кичившихся первыми успехами разорения чужих трудов. Трудов предков, трудов реальных созидателей, создателей реальных красавиц. Знает ли красота вообще, что ждёт её теперь в этом мире? Наивная, глупая, беззащитная. Такая она и должна быть: желающая встать под защиту умного, сильного и знающего ценность её для него самого, как её саму единственную потому и красивую. Так отразившись в делах прошлого человека, прибытием в образе его наследия, как творца истины, оставаясь с тобой, за ту же красоту, способного уберечь её и умножить, достроить, дать новое, вложить отсутствующее, не лобзая себя напоминанием, почему достоин её присутствия рядом… В представлении, всё тоже, что и раньше, но теперь всегда в начале, вызывая лишь механический рефлекс, не поднимающийся выше поясницы. Любовь без штанов, простите, без шансов на собственное прозрение о значении той же самой своей красоты, не значащей ничего о себе без любви к труду. Возможность дистанционного, механического выбора как желаемого праздной пищи, обесценило и продало всё что возможно, теперь во всем видя лишь развлечение. В итоге показав лишь истину рабочей стороны. Бред от начала до конца. Антиутопия в значении свободы. «Неужели и я таким стану?» «Да, стану, на время». – И что же дальше? – Теперь всё зависит от того, какой ты сам выберешь путь в этом всём. Всём лживом многообещающем себе скорое забвение обществе. Какой опыт тебе необходим, и каким ты возникнешь в глазах той с которой будешь общаться уже после твоего исчезновения из её жизни? Откроешься ей сразу? Будешь врать, претворяться? Лицемерить, лишь бы овладеть ею? Будешь ли честен, примет ли она твои правила с самого начала или ты её? В этом будет положительный урок вам обоим, возможность постичь что-то для лучшего исхода жизни в обретении настоящего. Но, конечно, без самого настоящего. – Да, без настоящего. Я иду туда, с желанием не растрачиваться и не задерживаться подолгу на пустом, я не имею сейчас в виду её… Этого она не узнает от меня. Самая гнусная правда. Жестокая мысль, способная уберечь меня от нанесения сильного ущерба ей. Это лицемерная тайна, жуткая система ценностей, полученная в результате её страсти стать ровней мужчине. Пользование этим миром приводит к результату, когда мир начинает пользоваться тобой. Вот этого я и боюсь её сказать. И чтобы не допустить падения, всё же нужна, так сказать, тактика превентивной правды. Той самой. Разрушительной, но выбранной и отобранной заранее. Значит необходимо обусловить правду моралью с самого начала, правды необходимостью начала выбора. О чём я только что подумал? А, ну да. И всё же, это настоящее или не настоящее? Я думаю, правая суть таких взаимодействий, основанных на искусственном сближении через фантомный выбор, может крыться только в одном, в скорости их прохождения ради опыта. Для более намеренного осуществления чего-то большего и настоящего впереди. Поскольку, всё исходит и строится на начале, в котором качество самой личности, всё же, играет основную роль в подборе таких отношений целью которых становиться только практический обоюдный опыт, отвечающий за многое идущее затем. – Думаешь? – Я уверен. Какая бы грязь в подобном смысле опыта не заключена, я всё же выбираю путь, чистых, открытых уважительных и, если можно так сказать – настоящих взаимоотношений. Но это всё лишь с мужской позицией, и всё естественно, в рамках сиюминутного времени нравов для той, которая хочет стать мной так постигая равенство и свободу. Я непременно воспользуюсь именно этим. Отводя для этого точный отрезок времени, капитал сил и желания. Таким образом оставляя обоюдную возможность, всё прекратить в одночасье. Так может быть, я смогу не растратить своё настоящее, найдя в этом некоторое согласие с тем, что мешает быть в таких отношениях честным находясь в таком отношении со средой. Так я пойму работает ли тут тоже правило и насколько оно осуществляется. – Правило? Какое правило? – Правило определяющего соответствия себе на основе качества, отраженного в том, кого ты встречаешь, как комфортное соотношение во множестве определённых мной для этого параметров. Существующих как подборка самого пространства, исходящего из моих личных качеств, на данном отрезке пути самоопределения. И в этом моё участие, и оно тут только ментальное, а выражено натурально, только намерением. Выбор сделан. И те, с кем я встречусь, уже существуют реально! Кто они, как выглядят, чего хотят? Я скоро узнаю. Дело времени. Так выявив точки недостаточного в моей личной красоте, таким образом я увижу свою реальную, качественную составляющую на сей предмет. И уже потом решу, смогу ли я принять себя таким или же нет. – А вот и цель визита обозначилась, явно и чётко. Это радует. И так, финальный чек вопрос, к себе, готов ли я увидеть то, что определяешь, как своё в ней? Да! Основанное на типе женщин, с которыми мне будет легко и независимо от намерения, учитывая все факторы и тонкости восприятия друг другом, чтобы понять кто тут есть, то, что есть в моём понимании, как воплощение личного роста. Будет ли это она для меня маркером некоего личного достижения или это буду я для неё достижением. Я буду действовать исходя именно из данного свойства в системе определения личных качеств и заслуг перед пространством.

Глава 6
Через честное, хоть и жестокое, отношение, в первую очередь, моё к каждой из них. Именно так сопоставив их отношение ко мне в стремлении быть, как своё отношение к ним и тому, чтобы мне узнать, что нужно поменять в лучшую сторону в себе, а главное могу ли я это сделать сам, для обретения идеального в этом смысле её самой. Я всё это представлял давно, но только в туманном видении, поскольку любое, даже самое яркое и точное представление помыслом, это всего лишь ещё не затвердевший, постоянно меняющийся и подстраивающийся под определение идеала слой действительного образа, определив который в реальности в ней, я найду, а точнее так увижу свой действительный уровень, а она увидит свой. Поскольку сейчас я нахожусь в наилучшей для этого новой форме намерения в свойстве эмпатии. – Интересно! – Попробую, возможно у меня получится, хотя, я уже кое о чём догадываюсь относительно себя. – Тут есть серьёзные риски для самооценки. Как в одну сторону, так и в другую. Сопоставив все определяемые критерии находки, сможешь ли ты лучше понять кто есть сам, если результаты будут обратные? – Ты имеешь в виду, поверю ли я сам в результат? Этого боятся не стоит, я всё же принадлежу к определённому социальному кругу, уровню так сказать, где, всё же, пока моются и стригутся, намечая, что надеть в тот или иной период времени дня или ночи. Отдавая себе отчёт в действиях. Всё же не думаю, что нахожусь сейчас там, где не смог бы условиться с приличной женщиной. А вариант тут только один, который меня бы устроил по жизни, этот тот, что исключён для такой формы знакомства, а сейчас это именно тот, что мне нужно. Поэтому я заранее знаю, каким будет результат в итоге. Мы расстанемся. Чтобы снова уйти с таким пониманием на доработку себя, начав с рассуждения подобно тому, что произвёл, как средство созерцания себя в желаемом-настоящем. Повторюсь: Даже в самом коротком опыте, я закладываю этот рост через отношение желаемого ко мне, рассматривая желаемое именно в данной категории знакомств, как триггера на самое своё скрытое, т.е. качественное выраженное в ней во внешней, проявляемой форме, как ожившее истинное, способное дать мне увидеть меня лучше, чем сам я могу это сделать. Поэтому не жду ничего сверхъестественного. А это главное. Я буду действовать даже, не взирая на ключевые изъяны. Да, невзирая на изъяны. Ибо они мои. Поскольку те критерии, выдвинутые желанием подсознания, к эстетическому подражанию уму, находящегося всегда только зрительно в основе идеала, сегодня связаны лишь с образом внешним, и не покинули область оболочки глубокой истины. В чём я пока не уверен, пришёл я из глубины наружу или пока ещё нахожусь снаружи и даже не подступился к тому, чтобы пойти глубже. Во всяком случае, данный критерий, личности в образе внешности, я не в силах сейчас перешагнуть. Поскольку, и уверен, что внутренний лад, пусть даже и не кармический, формирует внешность. Так я хочу сдвинуться в новое в своём развитии. Тем более, абсолютно знаю, открытые модели восприятия, внедрённые в современное общество противобогом в отношении с женщиной. Которые необходимо также закрывать, чтобы идти дальше. Я думаю, этот уже не новый, но всё ещё сохраняющий новизну для неискушённого толка, искажающий действительность истины отношений, конструирующий целеполагание механизм, он же есть форма восприятия, формирующий сознание юнцов и подпитывающее их же уже в других возрастных группах с помощью, например через пормедиа индустрии. Всё это наносное, как стимул в намерении, я могу отвергнуть и отвергаю в непоколебимости смирением с честью мужчины, приняв по истине всё то, что необходимо освоить теперь, согласно обоюдному развитию с женщиной, которую встречу, и никак иначе. Дополнив в недостающем общем целом что-то для каждого из нас. А также я хочу выяснить, что способен предоставить мне данный инструмент коммуникации. Не развращает ли он еще больше суть нас самих, как строителей себя самих, или же ввергает нас в ещё большие дебри гедонистического и эгоистического временного пользования, растлевая душу, отупляя ещё большей вседозволенностью в отношении с плотью? Какой диалог возможен с женщиной в сознании её решимости переступить порог мужского клуба, став его частью, как с тем, кто стал её добычей? Как она будет говорить, чего она будет хотеть? Знает ли она, что, уповая, исходя из низшего желания обычной близости, зайдя сюда в отупении и бессилии от собственной занятости, удовлетворить потребности ей можно априори вынести нерадостный диагноз? Ровно, как я ставлю его себе. Превращаясь в блудливого затворника. Теперь сваливая всё в кучу судьбы, подменяя понятия процессов схождения, забывая кто там, по ту сторону, и что тот по истине хочет от неё. Стоя. Сидя. Лёжа. Глядя на меня с фото во всеоружии своего ещё свежего взгляда. Надеясь на что-то, но именно так и искажая своё доверие к мужчинам, вгоняя себя всё больше в тупик накрывающего призрения за их к ней хитрость и лицемерие, действующих словно хищные рыбы, как уже по её новым утверждающимся лекалам своевольной наживки, за фальшь и лож.

Скоротечность.
Пытаясь перехватить инициативу, чтобы самой, быть хитрее и более находчивой в отношении дистанции до и после. Заманивая, бросая наживкой себя, меняя партнеров в поиске какого-то своего. И вот, современный читатель, – началось: «Если тебя пугает красивая и умная женщина, с хорошим чувством юмора, свайпай влево!» примерно так. Она меня не пугает, меня пугает реклама. С чего она решила, что красива и имеет чувство юмора, а уж тем более умна уж если тут? Так и теряется красота – нарцисс красив, пока ты не осознал, что это нарцисс. В таких красота рождает комичный апломб и девальвируется спросом. Внешняя привлекательность, становится отталкивающей и ущербной в самом отношении к ней владелицы. Так происходит сегодня повсюду. Так произошло и с искусством. Как итог, красота ассоциируется с глупостью, пошлостью, вычурностью, помпезностью и дороговизной. Становясь всем тем же возвышенным, только в качествах уродства. А это, та самая – катастрофа пустых амфор. Природа даёт нам-то, что даёт тебе, красивая девочка, девушка, женщина, как преимущества в жизни, по праву доставшиеся именно тебе, а ты эти преимущества обесцениваешь, считая всё это за предмет роскоши. А не за предмет познания привилегией новых высот себя самой в скоромности. Так ставя себя на место в качестве мебели или в части интерьера, так сама, лишая себя красоты наполнением. Так как не хочешь трудиться, посчитав имеющееся достаточным, чтобы быть нужной. Да. Но лишь в хозяйстве коллекционера, а не того, кто будет беречь тебя соприкасаясь каждый день потому как нуждается в тебе, как в твоём существе сосуда, содержанием которого и дорожит. Хотя, и невозможно не согласиться, что разная красота для разных целей, красивое, не значит нужное. – А тебе? Тебе что нужно? Тебе нужно украшение? Или тебе нужен человек? – Я просто сделаю то, в чём нуждаюсь, создав целое, в чём ценю всё сразу и в одном, как уже сказал, -верю, поскольку чувствую, что «внутренний лад, пусть даже и не кармический, формирует внешность». – Тогда ты сам, сам ты кто? Вот это я и изучаю. Это-то мне и нужно знать, смотря на неё без чувства жалости или сострадания, а лишь для того, чтобы улыбнуться взглядом на завершённое, собственным совершенством, будучи в осознании того, что она действительно есть, эта завершённость. Что она действительно настала. И я закончил своё произведение. Для этого, мне не нужно многого, лишь её общество, в котором, я смогу остаться для неё таким же прекрасным опытом, создания себя, как и она для меня. Так я узнаю, что мне позволила природа, и есть ли моя сила перед истиной красотой. Тогда я узнаю, за что ей дала природа то, за что кто-то должен больше. – Но, разве не так говоришь теперь, что она должна тебе – А? Она говорит хочет простого счастья. В таком случае, не она ли должна стать самой природой, чтобы суметь дать больше самой природы, быть счастьем другого? Но, по праву своего отношения, а не в характеристиках привлекательности, не так ли? – Вот это и есть, те самые качели эго – унылая составляющая недалекости в воззрениях на суть власти мужчины или красоты женщины. Сегодня, да, впрочем, и всегда. Он готов мериться со многим, лишь бы познать красоту, такую, пустую. Потому как, в настоящем, не способен создать её для себя сегодня… поскольку, всегда жил, оглядываясь на чужое. Теперь в тайне мечтая о той простой Женщине, способной всего-то, сделать его жизнь чуточку настоящей. Слышишь, он лжёт тебе, просто убегая от одиночества? Бежит. пока есть силы, с отдышкой спрашивая себя, – «кто же она, это настоящая женщина?». Та самая. Есть ли она на самом деле. Такой не познает женщину, ибо женщина, есть полное соответствие мужчине. Каков ты сам такова и твоя женщина для тебя. Таков весь окружающий тебя мир твоей вселенной. Озираясь на чужое, останавливаешь своё развитие, растеряв скромность, становишься опытным посмешищем, выставляя её рядом, захватив, как новую статуэтку для одной из своих пыльных полок. Очень пыльных полок. Так ты всё же пытаешься найти всяческую возможность обрести счастье там, где царит желание восторга, а значит в тех ощущениях, где его не может быть априори.

Восторг – всего лишь эмоция, вызванная временным явлением, но не само счастье.

Встаёшь под знамя вечного лживого обещания: «вместе мы будем счастливы!» А спросил себя, почему несчастен один сейчас? Рефрен отторжения жизни свойством определять желаемое в будущем. Счастье употребивших себя на стройке жизни, ради будущего других. Не это ли самое беззаветное общественное счастье, и самое безответственное с личной стороны? Месим словно жерновами напускных желаний смыслы мироздания. Но как начать диалог со вселенной правильно? Знаю. Нужно стараться думать о содержащейся в тебе вселенной. Вести с ней диалог. Ибо ты и есть космос окутывающий её. Старайся! А как оно сложится, вот и посмотришь. Всё зависит от того, как ты его поведешь – диалог. Всё зависит от тебя, и всё так же зависит от тебя с кем ты встанешь по окончании этого опыта. – Значит тем и станешь? Так в чём признание? – Ты всё ещё не понял меня? – Наверное нет. Мне показалось мы снова говорим о твоей неуверенности в желаемом? Так какое оно – твоё признание? – Ты упустил мысль, где я проговорил идею и кое-что об этом, только что, где говорил об инструментах, искусственных инструментах современного мира, которые я готов принять на время, в своём желании обрести опыт в общении с женщиной. – Я думаю на твоём образе это скажется плохо. – Я уже знаю. Но как это может навредить в созидаемом? – Никак, но свойства незапятнанной личности, в глазах чистой, посредственно непорочной сущности ты теряешь! – Что-то думаю, мне об этом беспокоиться уже не стоит. А стоит лишь ободном, о достоинстве. Мои заботы есть лишь о нравственном достоинстве. И мне не хотелось мараться, но придётся, поскольку чувствую, что забрёл в тупик лабиринта собственных иллюзий и представлений о себе. Так я сильнее мараюсь, находясь в мыслях там, как в представлении, а это на секундочку всё, что я знаю. А то, что я знаю, не так уж и прекрасно, в моём представлении. Я должен изучить этот вопрос. Эту сторону себя. Чтобы закрыть тему и двигаться дальше. Вот моё признание. – А может ты слабак и трус? – Чего же я трушу? И позволь. Почему слабак? Ха-ха-ха. Почему я не пренебрегаю такой возможностью? Я уже говорил, мне стало как-то стыдно за свою браваду о свободе бездействием. Поскольку, бездействуя, я тоже действую, что не секрет, тогда, я просто поменял способ действовать, спросив себя вначале: «каким должно быть действие и разве я свободен если только защищаюсь?» Если ум занят не тем, чем мне бы хотелось. Спросил я себя. Если мысль донимает, если я и впрямь преисполнен надеждой отыскать её. Что есть истина в том, как я понимаю себя сегодня. Мне показалось, что нужно испытать этот способ, нужно испытать все способы, и вернуться к истоку веры в надежде. Так проникнуть в саму суть предназначения своего одиночества, и разрешить надежды невозможностью отыскать там что-то. Только не её, для данного случая, а что-то новое для себя в ней. Ибо удел, как удел человека истины, быть одинокими, мы одни тут и всегда будем одни тут. Тут, среди тех, для кого есть только мы сами и то, что нас наполняет: образ нас самих в отношении с социумом. Ибо социум нам нужен, как творение мной Её в себе, а значит себя, чтобы прийти к истине в правде, таким образом мы и разрешаем любую тему пустоты. Но так преодолеть новые горизонты созданной нами же лжи об одиночестве нельзя. Закрывая тему обречённости одиночеством только пустым желанием. Мирясь с ней, с ложью, лишь наблюдая, так обозревая порок, идущий от благого начала, приводящий к осквернению внутреннего запроса образности, являясь заранее отверженным существом материи созданного нами пространством. Торопя его с желаемым, сблизить тебя с фантомом постоянно меняющегося электронного образа. Уже живёшь, не содействуя намерением быть с кем-то рядом, а лишь изучая саму форму – теперь находясь в собственной трансформе значения отношений на этой платформе. Об этом я уже рассуждаю под действием собственного опыта тут, как с позиции исследователя собственных устремлений. Я взрослею, но становлюсь ли я мудрее? Одна из задач мудрости, навести порядок в отношении со всем противоположным, в отношении с желаемым, перестать придумывать себе то, чего на самом деле с тобой произойти не может. Мудрость, как целое, в отношении с женщиной – мудрость в отношении со вселенной. Какая она? Какие навыки нужны, чтобы отпустить всё, перестать гнаться за искаженной формой в осмыслении необходимости владеть ею? Что на самом деле руководит этим порывом? Всего лишь либидо? Всего лишь похоть? Всего лишь реклама тела? И я решил. – Ты решил? – Обдумал всё хорошо! – Ты точно обдумал всё хорошо? – Да, я решил… Ведь семя брошено. Я вкушу. И пусть будет что должно, тут я честен, я делаю, как чувствую! Чем чёрт не шутит? Не так ли, Чёрт? И вот я в саду, а вокруг опавшие яблоки… пнул одно, оно гнилое, взял второе, черви в нём, тронул третье не дозрело, перезрело, запрело, одеревенело, скукожилось, истлело. А может тут среди листвы ветвей и есть ещё одно, но не про то, рвать не буду, я потрясу за стан кормилицу, знаю точно, если там. То на лету схвачу, поймаю…

И вот, я опускаюсь, словно в реку, погружаясь в мгновение начинающую затягивать, обтекая атмосферой, будоражащей изобилием. Сразу создаётся ощущение, что ты словно попал в какое-то чудесное место, словно в чью-то сокровищницу вошёл, наполненной разнообразными формами и их представляющими созданиями. Сразу же приходит первая и чёткая мысль: «теперь ты точно там, где должен быть», шепчет изумлённый ум мне. Какой-то грустью отзывается впечатление, в том, что всё всегда тут и было, но без меня, и небольшая досада от того, что только сейчас догадался зайти сюда, чтобы познакомиться с этим захватывающим миром. Рождается осознание, что многое пропустил в жизни, когда мог бы успеть в этом смысле больше.

– Привет, как настроение? – Привет! – Ты чего тут? – Знакомлюсь, а ты? – Да так, зашёл, первый раз. – А ты давно тут? – Нет, тоже впервые, два дня. – Ну и как? – Подруга зарегила, пока не знаю…

– Вот и всё…! Просто? – Просто. – И даже не страшно? – Нет, не страшно… И даже не чуточки не мерзко.

– Да. Только странно. И просто становится любопытно. – Что странно? – Парадокс какой-то, тут кругом девственно непричастные? Я думал… Как я плохо думал. – Что ты имеешь в виду? – Просто, ты подряд не первая, кто сообщает ровно то же, что сообщала предыдущая. – Ты про подругу. – Ага! – Видимо мы, девушки, не решительны. А за кого-то принимать решение проще. Тем более, моя подруга так познакомилась с будущем мужем. Давно мне про это говорила, но я сама не решалась.
– Тогда пообщаемся? – Давай, я не против. – Ты вроде симпатичный на фото. – Приятно это слышать. Да, кстати, ты тоже, на фото, классная.
Только вот, я подмечаю, в процессе такого свободного общения, с каждым новым словом рождается какой-то вымысел. Ты словно подстраиваешься под необходимый результат. А если и начинаешь говоришь, о том, что хочешь, то всё больше и больше наступает какое-то сомнение, о правильности выбора, о её достоинстве.
– У меня также, -ты знаешь? Вот уже вроде и есть к чему придраться, говоря с тобой… – Ты раздражаешься? – А что похоже?
Одно неверное слово, неправильно понятое, меняет вектор общения, уводит в сторону поиска другого кандидата от собеседника. Так легко угадить не туда – попав в плен реакции. – Нет, погоди! Ушла. Чёрт. Нужно быть психотерапевтом, чтобы выводить избитых, но понравившихся особ на разговор, на общение. Это новая опция, я к ней не готовился. О.к. Этакая возникающая невнятность, есть некая превратность чата. Ведь тут задействованы примитивные и бездуховные инструменты общения. – А ты чего хотел? – Явно не фотографию не пойми кого и цифровой чат. Шучу. Но форма общения немыслимая. Игра в любезность, в угадайку настроения и подари эмоции, пришли фото, твоих недостаточно, отправил, жду ответа, ответа нет. Не сорвалась бы рыба с крючка. Какое фото выбрать, и как я пойму, что ей нужно? – И – о да! Сразу написала: «я разведёнка с прицепами. Без жилищных и материальных проблем». Зачем это причисление останков прежнего и всего имущего? Ну нет, -хватит. Достаточно! – Прости, но эти фото, всё, что есть. Такие длинные паузы в ответах, видимо по левому флангу кто-то еще? А мой следующий опыт, он будет похож на нечто более прагматичное, зачем терять время? Просто нужно совершенствовать навыки ловли рыбы, когда всё равно тут смысл один: «Наудить рыбу на обед». Я чувствую, как мысленно начинаю погружаться в шаблон насмотренностью вариантов. Я уже, не совсем понимаю, чего жду. Помнится, был какой-то случай. Я что-то думал на тему случайного, возможного столкновения в жизни с ней. Но тут, это никак. От намерения к любопытству, от образа к форме, от стремления к желанию, от желания к похоти, от похоти к осуществлению. И всё это за несколько минут или часов с абсолютной прямотой. И отношение как к неодушевлённому предмету, ощущение лишь азарта, ускоряющего твой интерес выбора количественным представлением деталей, перебирая которые, пытаешься сформировать нечто. На подобие фоторобота человека, только в целом, женской особи. Но, а теперь-то, какой случай мне нужен? Ведь теперь сводится всё к тупому желанию, или проще сказать хотению. Очарованный любопытством. Набираясь сноровки и изучаю приманки. – А случай, он есть? – Как в рыбалке. Кому везёт, а кому нет. Сегодня так, а завтра по-другому. – Погоди, разве с этого ты начинал? – Я же говорю, -конечно нет, я был преисполнен честности и практической открытости, старался удержаться в мыслях исключая примитивизм оценки, хотел смотреть вглубь. Но это невозможно. Пресыщение приходит быстро. При этом от раза к разу меняется интерес, в силу изученности образующих форм, подбрасывающие сами идеи такого знакомства, напрямую идущие от той, противоположной стороны, как токовой персоны. – Привет! Пообщаемся? – Рано или поздно, поздно будет думать о чем-то другом. – Ты, о чем? – О том, что мы тут делаем? Чего ты тут ищешь? – Ищу того, кому будут нравится мои шуточки… Интересен тот, кто будет готов терпеть мои эмоции… Кстати, давай ты больше не полезешь ко мне в голову или, как будто пытаясь моими мыслями говорить! Хорошо? – Ладно! Пока! – Привет!
Думаю, на счет привлекательности, тут срабатывают похожие механизмы поиска изъянов, как в отборе по фото кандидаток на ту или иную позицию с той или иной целью. В том числе и механизмы сомнения на любой основе, любая неточность стирает интерес реализуя возможности тотчас же переключаться на кого-то другого. Да и как, позвольте спросить, можно знать, что тебе нравится в конкретном человеке, не видя его? Учитывая только его запрос на необходимое для него самого через его фото. Непонятно. Одной ей понятно с какого ракурса это снято. А главное зачем. Ты видишь его любимую – рабочую сторону (субъекта). Иногда что-то андрогенное, отдаленно напоминающее женщину. Иногда, две фото одного лица, как будто принадлежащие разным людям. Глянец в прошедшем времени. Сроки давности никого не волнуют. Сроки годности тоже. Какие-то бессмысленные слепки, удивительно напоминающие обложки журналов для мужчин прошлого и настоящего. Зачем она хочет, чтобы я знал, как она выглядела в 18-ть, в свои 42? Да разве можно определить что-то по такому ощущению торга в настоящем, кроме, словно, почувствовав себя обозлившимся стариком, опустившимся до каталога журнала с товаром, сидящего на нужнике, исчерпавшего все возможности временем сходить за покупками самому. Начинаешь жить щемящим чувством, словно невозможного призрака будто с искалеченным бессмысленной жизнью теле. Действительно! Образы, заслуживающие флиппчата. – Не знаю. Странный вопрос. – А это ты? – Да я. –Тогда хочу какао на кокосовом молоке. А вот ещё. Пусть будет. Ответит может. – Привет. – Привет. Какие цели? – Ищу серьёзные отношения. – Да? Просто отлично! А грудь на первом плане, в развёрнутом виде на первой фото для чего? – А что с ней не так? – Да всё так. Ты хоть футболку надень. Но, что же может возникать вместо нежных будоражащих сознание ощущений если ты видишь слишком много и сразу? Видишь не то, и видишь всё. Всё, то, что должен видеть только ты, а зачем тогда она это делает для всех и сразу? Для чего? Кому она это показывает? Всем? – Неужели это не ясно!? Неужели кто-то ещё помнит про фокус с павлиньим хвостом? – Чтобы привлечь самку для спаривания? – Бинго, тот же эффект! Только наоборот. Казуистская свобода. – Казуистика временного перехода. У «людей» всё по-другому, просто теперь павлиний хвост достался женщине. Не более… Все эти фокусы с эротическими изгибами, галопы голых ног в песке или поп на высоте скайскрепера у бассейна. Чёрт побери, странный взгляд из-за как будто только что подаренного ей кем-то букета цветов. Ошеломляющая простодушность на уровне абсолютного извращения символов. – Концепция изощрённого косплея в героинь себя. – Это баг в программе восприятия со значением воспитания. Я подарю тебе букет, а ты выставляешь этот момент на сайте знакомств? Откуда лукаво поглядываешь, как будто на что-то намекая сквозь цветы, уже тогда глядя с сайта, с кем-то подаренным букетом. Как этот жест напоминает мне, теперь смотрящему на это фото во флипчате, о собственном признании идущего к глупости. влево. – Скажи, ты видел там сидящих перед тарелкой с едой, словно полученным призом? Или смотрящих одним глазом на тебя через бокал? – Я видел многое там, но видел и также, изображающих позу, как будто присевшей пописать, 20 фотографий из лифта, где 10 из них почему-то в неглиже. Немного себяшек, из кровати, точнее с отсебяшками и кроватью. Цепочка из экстравагантных поз, а-ля реклама духов, очков, сумочек или туров в теплые края. Целая подборка уточкиных губ, таких страждущих серьезности в отношениях. Хотя? Да ясно же, поскольку даже примитивнее павлиньего хвоста, глупее. Ивзращённее. – Думаешь, павлину слабо клюв нарастить? – Чарльз бы понял и оценил попытку вида. – Но что тут извращённого? – Ну как же, это же просто слив. Реальный слив той самой повестки дня, в которой женщина выставляет себя свободной в отношении с чем? Как борец борьбы за собственные права в свободе? Кто они, что за колонна представительниц, какого профсоюза? Кто они, эти куртизанки, рефлексирующие на свои же фото? С приплюснутыми и выдавленными от напруги натяжения нижнего белья или части купальника, рейтузов, выступая так, с рельефно выделяющимися «вратами в рай». Упорно перебирая позы и так туго натянув купальник, что слёзы выступают на глазах смотрящего. Умоляющего в сообщениях поскорее ослабить давление. – Критика критики их же поведением? – Зачем они это делают? Почему игнорируют целостность в системе уважения, строящуюся на обоюдной характеристике уважения. Или мы настолько глупы и безжалостны, и глупы, что, не зная устройство друг друга, можем позволять себе, издеваться над друг другом таким примитивным способом, или я действительно в каталоге товаров? Словно субъект без средств имея возможность лишь накапливать энергию призрения ломая свой ум как достать всё то, на что смотришь.
Пишу в строке о себе: «Любая встреча, куда бы не направляла тебя судьба важна. Ты делаешь-то, что необходимо сделать сейчас, чтобы освободиться. Даже настоящие или бывшие отношения, это пока еще только путь к свободе и освобождению. Чтобы быть свободным, нельзя привязываться ни к чему, но всё и вся уметь любить… Где дружба, моё естественное желание быть вместе…»
Человеку это вполне постижимо если конечно он примет истинную любовь, понимая её. Но на такое (не) многие ли способны находясь в качествах субъекта, поскольку находится всё это уже не в качествах субъекта. Во всяком случае идея свободы она витает в атмосфере доверия, честности. Где то, чем ты условно владеешь, подпустившее тебя ближе всех, как и ты совсем не тревожишь и не тревожишься, так ты знаешь, что всё в прядке, и тут, глядя с фото почти раздетой говоришь: «Я бы хотела дружить… и стараться помогать тем самым себе и людям… а все эти погони за счастьем, бред сивой кобылы… приятные люди, открытые отношения… верность данному слову и честность перед тем, кому его дала…» Более тупее и однозначнее, в попытке донести тоже самое относительно своей честности, выглядит следующее сообщение в строке о себе следующей претендентки: «Коктейль из эрудиции, пошлости, романсов, мата, юмора и оптимизма». Послесловие там же: «Это стало что-то вроде наркотика, тебе не хочется, но каждый раз заводишь аккаунт снова и снова удаляя его». Разве здравомыслящий человек пойдет принимать наркотики с целью найти друга жизни? Не думаю. Хотя, также считаю, найти друзей по несчастью тут можно. Естественно, среди находящихся в той же зависимости. – Но, позволь, только отчаявшийся в безверии эгоист, страждущий искушений сможет пойти на такое анкетирование себя перед незнакомыми людьми. Разве. Нет? Войти сюда, желая ощутить страждущих от заражения первобытной любовью, а на самом деле, конечно, нет, ищущих своего. И уже потом, хотя и достаточно быстро, наступает момент, прежде чем зайти в сервис, надеваешь скафандр равнодушия и насмешек, затем уже, ныряешь в липкий кисель по рецепту хвалёной свободы, некогда казавшийся изобилием. Сразу же, становится ясно заметно, как ощутимое на физическом уровне проявлений, под тяжестью желаний и разного толка рефлексий, ложных ощущений возможности, опускаешься вниз, смотришь по сторонам, связанный собственной бездны страхом, погружаешься куда-то дальше, но уже надсмехающийся на тему возможности выбрать среди достойного. Чувствуешь, как тяжелеешь, как тяжелеет всё, даже предметы вокруг, а ты сам только и занят тем, что постоянно придумываешь новые смыслы зачем и отчего я тут. Чтобы удержать балласт лукавой истиной, с каждым вздохом и выдохом отстраняющейся, растворяясь, уступает, не видя препятствий быть смещённой, исчезает, словно зеркальная дверь, открываясь более не показывает ничего, кроме тёмного входа. Ещё шаг, ещё попытка ухватиться за оправдание, и никак, словно во сне проваливаясь, летишь куда-то, ускоряясь с каждым новым поворотом головы, устремляясь своим погружением за взглядом, реагируя на замершее движение тела с открывающегося нового снимка. Так, незаметно, совсем запутавшись не помнишь зачем тут. Скованный очарованием тёмной пустоты, озираешься, оказавшись на дне, нырнув за своей амфорой, в итоге оказавшейся пустой раковиной. Да и откуда ей тут быть, раз тут ныряю не я один. Наивный. – Так может ещё глубже нужно занырнуть? – Думаю, это максимальная глубина, и без того вызывающая словно галлюцинации: вижу себя отражением в красивых вазах, но лишь отражаясь немощью камешка лежащим на дне рядом с пустой раковиной. Не движимый, бесчувственный, словно капля скольжу взглядом по их деталям кружевных рисунков, находясь под тяжестью бреда прибитый давлением, но хоть и брежу, осознаю, на сколько разные мы в идее бытия. Обездвиженный и поражённый, тем, на сколько разные мы. Я и мир бесплодной красоты. Мир глянцевых ляжек, сбрызнутых капельками воды, прилипшими с потом песчинками – микроскопическими частичками счастья той, достигшей лазурного берега, ценою пота собственной плоти. Частичками, такими же маленькими, как твои шансы тут дойти до встречи с телом мечты… Если только не стать таким же красноречивым и изогнутым изобразившись перед ней всеми линиями фотографической неправды, сообщающими сейчас тебе, о смысле задуманного и уже воплощённого ею. Попробовать встретить спутницу в борделе? Прейдя туда за развлечением? Почему нет! Попробуем переформатировать осознание, вынув себя из серьезности намерений окончательно. – И правильно, ведь время такое. Хватит этой готической хрени с вазами. Нет? – Мои готические хрени, по-твоему выражению, оставь в покое. Лучше прикинусь союзником словно для той, предопределившей свой путь фотографией, став изгнанницей собственного мира, став подражанием, примером подражания в иллюзии простоты поучения в получении. Использующая лишь методы не требующие образования, а только дары от природного наложения прошлыми стараниями предков. Теперь являясь лишь собственницей тела, как олицетворением привилегий для каждого кто оплатит список требуемого для пользования им. Я же, словно, нахожусь, очутившись, как в том времени, когда хочется что-то сделать для неё, но из жалости, став купцом, играющим в их игры, в которых всегда, когда уже слишком поздно сказать нет, отвечаешь да, предвидя всё наперёд. – Разве не так тут заведено? Жалость! Прекрасный инструмент влияния и проявления псевдолюбви. Словно сама незрелость является, отзываясь, как отвратительное желание требующего чувств жалости. Достойного судьбы No NAME(а), внимающего таким участием к такому же посетителю, к каждому или каждой вошедшей уже находясь внутри. – А о чём ещё тут говорить? Почему ты тут? Разве не с этого начинается беседа после акта, с проституткой, желающего вдруг принять участие в её судьбе расспросами? Расскажи, как долго ты тут? Хотела бы закончить всё это? И так с каждой. Начнёшь её учить на этом построив шансы? – А может научишь говорить о жизни? – В сети? Уже смешно! – Да, и правда. Смешно! Найти спутницу в борделе? Найти часть своей души в борделе? Конечно, это возможно если она там. Если ты её там оставил. – Нет, время такое, говорю. – Врёшь! Но, если, конечно, может, хочешь ты сам чтобы часть твоей души скиталась в таких местах – твоя, как тут называют, половинка сидит тут? – Бррр. Страшная и жалкая правда. – Если так, то дерзай, спаси её. Но не пропади сам. – Ты в это не веришь? – Если тебе не всё равно. – Да не всё ли равно откуда её вырывать? – Ох ты! Не придется ли тебе потом себя вырывать из чада жалости к себе в результате усталости от игры в лицемерие, а теперь и скорби о прочности души своей в терпении разоблачая себя и разлучаясь с ней, половинясь и снова – и снова половинясь? Ты сходишь сума! – Говори за себя, пожалуйста, -так легче. – А я и говорю за себя. Про тебя и про себя и всех нас. – Благодарю, не обобщай. – Так правдивее. – Я смотрю на себя, и говорю за себя, как я меняюсь, какой я был до этого момента и каким я есть сейчас. Найдя тут, ничего, кроме отчаяния, теперь желая получить хоть что-то от игрового автомата на последние деньги. «Хорошо, извини». Извини? Уже? Привет, как дела?» «Я прошу всех тех, кто начинает своё общения со слов, «привет как дела», проходить мимо, надоели эти ваши шаблоны. Придумайте что-то пооригинальнее». Почему ты тут? «Я не люблю людей, заканчивайте с попытками меня переубедить, уже не смешно, я не умею знакомиться, поэтому тут-хочу это исправить…» «У меня есть семья, но я все равно чувствую себя одинокой». Как же, и муж есть? Да есть. И что же произошло? «Ничего. Хочу эмоций, хочу, удивления, хочу искры, хочу ощущений». И дети есть? «Да есть, сын». О.к. Ты не любишь своего мужа? «Люблю, но это другое». Вот оно. Это дно! Некого осуждать и не за что, закон свободы и воли. Но, есть ли воля для закона свободы, соблюдать правила союза, честность в отношении данного слова? Эмоции? Без них никак? Что за эмоции? Прикрытие пошлой прихоти? Свобода, разве это свобода?
Безволие – не свобода!
Это всего-то очертание мысли, теперь высказанной для неё же. Такой же, жительницы огромного, наполненного голодными до страсти субъектами города, вызванная из воспоминаний сейчас. В которых рассуждалось о скоротечности пути двоих сегодня. Где слово – хочу, есть метафора побочного действия, во всём, включая и сам факт соития в брачном союзе отбраковавших себя из общества субъектов. Мающихся в попытке завести друг друга, для того лишь, чтобы потом спасти свои дурацкие взаимоотношения заведя себе ещё и продукт такой же безрассудной мысли, наградив мир живой силой, готовой для наполнения необратимостью во зле обиды, стать ложью самих двоих и правдой, как гения злого мира, в виде дитя, зачатого в пылу возникшей вдруг спонтанной связи двух нелепых, словно вспыхнувшего желания, сделать что-то быстро, не думая и не рассуждая, пока не настало утро… и, скорее, скорее, родная, родной, я знаю как спасти себя и тебя и нас, от мысли дискомфортной, ведь столько сил отдали, лучше мы ещё убьём, создав тут одного, и будет нам причина не расстаться покуда не убили мы друг друга, вспомнив о том в порах дурманящих веществ. А нужен был всего-то перепих. Так вот, следующая мысль. Проговоренная реально. Как ответ на вопрос «Наташи» о причинах разлук: «МЫ хотим вечной любви, мы хотим понять всё сразу, мы хотим того, с кем будем всегда, и именно того, о ком мечтаем в тайне, а не кого-то другого, но мы не хотим ждать, ждать – значит научиться понимать то, о чём так и будем мечтать сидя у окна и глядя из него наружу или внутрь мира, не успевшего понять даже кто мы есть, для того, чтобы успеть нам отдать нужное, то в чём и состоит смысл нахождения в нём, наконец оставив за спиной нелюбимое, а значит дурацкие мечты. Но нет, продолжаем жить, рыская взглядами, экспериментируя с типами, формами, взяв уже однажды, но чем больше берём и трогаем без спроса, тем меньше шансов что-то найти достойное. Поскольку сами теряем смысл достоинства. Поэтому то, что найдено не радует. Хотя казалось было вечным. Ты стал и стала, ты была и будешь, всего то перекладным мостом, остановкой, для того или той, которая пришла к тебе подождать всего-то, свою любовь на веке?» Ты, кто бросил, того на остановке, так и осталась там стоять теперь, а вечность движется вперёд. Вот он и она и стали для тебя, не мужем, не супругом, не другом, не подругой, не женой или смыслом – остановкой, платформой, местом для ожидания. Курилкой для разговоров ни о чём. Мы не можем ждать, не хотим создавать и верить, в своё творение. Мы не творцы. А мерзкие клоуны лицедеи. Вы тоже – женщины и вы тоже мужчины! Ваши мысли – грязь и вши! Ваши желания – мерзость и слизь! Выши поступки – глупость и наглость! Так, Наташа?
Очевидно, здравомыслие её как-то ещё сопротивляется. Силится прикрыть немощь перед угасающим достоинством, заслоняясь чем угодно, лишь бы получить выгоду, максимально и за одни раз. Не быть зазолочённой и разоблачённым. Хорошо, не сразу, но потом, придёт хороший уйдёт плохой, погрущу ровно плохому дню, порадуюсь который пройдёт и будет другой. А в нём всё будет. – Во дне – то? И вот теперь тот день! Ты должен устроить праздник, удовлетворить прихоть, соблазнить, развлечь, театрально умереть на глазах у всех. В конце концов, сделать что-то, чтобы закончить скорее с этим. – Хорошо. К чему мы клоним? – К тому, что всё не так уж и плохо. – Пусть, так. Ведь, верно, лучше так, чем совсем просто так? Фантазия, борьба, игра, страдания. Измена. Всё сразу в одном флаконе: «И прошу, -женатые и мальчики, не беспокоить». «Познакомлюсь с умным, целеустремленным, активным, порядочным мужчиной. Влюбиться бы, а дальше видно будет». «Не пью и не курю. Переживаю за Навального…»
– Ты всё о том? – Да, о том всё, об естестве парадигмы завоевания новых горизонтов в развитии. О том , как если возникает в реальности кто-то в кого можно погрузиться мысленно, глядя на него через призму окружения, на тот объект, как выделенный моментом субъект в его непосредственном отношении к происходящему, становящегося перед взором разума словно чудо, то как это понять тут? Ты же не можешь абстрагироваться от поиска. Ты не можешь не смотреть и не думать, отталкиваясь от того, что видишь. Ты не можешь закрыть глаза, ты должен смотреть, оценивать. – Ты зашёл, чтобы смотреть, выбирать. Это покупка. – И точно, словно находишься в сопоставимом напряжении с действительностью находящегося перед парадно, иногда удачно иногда не очень, оформленной внутри продукцией витрины магазина. Загадочное содержимое, для одержимого содержимым пространство, дарующее молниеносное удовольствие от ощущения приобретения, владения, а также, от возможности выбирать и владеть. Порождающее новую безысходность, отброшенного в вечную грусть от разочарования вещью и страдающим зависимостью от постоянного получения молниеносной радости. Так затыкающей дыры от предыдущих спасительных походов в La boutique, теперь существующим в ощущении оставшемуся уже с прошлого раза в позиции изменившейся первичному желанию не быть как все, и при этом оставаться инкогнито, при том оставаясь совершенно недосягаемым для того, кого обидел пошлостью своего предложения купить дёшево и без торга. Начинается эмоциональное отупение. При таком отупении система случайности не срабатывает и нет чуда. – Так это как-то устроено? – А ты чего ожидал? Происходит насилование ощущением желания простого достижения цели, не важно уже для чего, нужно просто достать. Простая уловка для эго смертного. Сознание раздражено, а значит не сопряжено с пространством в благом. Не сознающий, не видит более чуда, ибо переходит в категорию насильника пространства требованиями и запросами обращаясь к нему (пространству) через систему порицания за несовершенство и невозможность обрести существующее, да и только в алчущей голове содержимое, глупого и заносчивого мечтателя. – Что это значит? – А значит, ты не можешь вызвать в нём своим сочувствием содействие, признав его (пространство) любовь. И даже если при определенной открытости попытка завершилась хоть каким-то результатом в отчаянной борьбе получить с ветрены желаемое, ты получишь не желаемое, а витринный образец, и конечно, не совсем то, что хотел, и теперь снова готов к новому поиску цели, предыдущим создав ещё более отвратительное усилие снова довести начатое до конца найдя новое. И это далеко не значит создать что-то доброе, привнеся лучшее в то, что приобрёл чтобы вместе создать что-то новое став лучше самому. Так как оно, полученное, не есть реальное. Как сказано уже – «это вымысел ума». И только. Лишь критерий визуальной насмотренности в желании попробовать что-то новое. Развлечься с телом другого искателя. Разрушается система восприятия женщины и начинается проявление отражённого в исказившемся зеркале твоего состояния. Поскольку сам случай обусловлен уже и не выбором, а простой математической случайностью, являясь случайной величиной. Как правило хорошо срабатывающей первые несколько раз, пока осознание не одеревенело и работало на позитиве вибраций новичка, не осмысляющего всю драматичность картины своим выбором выбора. Всё работает как нужно, пока не пресытилось истинное либидо, для субъекта зациклившегося на возможности успеха в самом математическом его определении случайности. И случайность не стала определением успеха как такового, уже не выражаясь в некой погрешности, а исходящая из навязчивого желания нового успеха, тут значит попробовать что-то новенькое поскорее оставив уже испытанное. Так возникает зацикленность для выбора (зацикленность возникает при запросе бессознательного отмеченное некогда сознанием, как возникший и закрытый гештальт) значит чёткий критерий понятия значения сигнала о завершении необходимого. А пространство отвечающее на запрос простым желанием больше не срабатывает, поскольку воспалившийся разум блокирует требованием, не существует некоего прежде соответствия в некой эстетико-визуальной основе, пытаясь получить всё новое и сразу, создав форму, в той которой тебя быть не может, и не существует всего того, что так хотелось бы видеть в ком-то одном и того, что можно было бы получить от кого-то одного. Так как выражение гештальта – это незакрытая форма, являющаяся когнитивной частью опыта, определяющая целостность частного необходимого для полной сборки личности. И тут не нужна хитрость, уловки или обман чтобы закрывать данные бреши. Поскольку касается это только тебя лично. И смысл всего в том, чтобы не открывать новые бреши голой фантазией. А кто хочет быть обманутым или жить в обмане? Что равно, жить с тем, с кем находишься, ради того, что давно закрыл, в том, кого обрёл только лишь для этого. Вот в чём главный нюанс безнравственности таких игр. Из этого источника идёт вся брезгливость и мощнейшее искажение действительных отношений и отношения к нравственным вещам и предметам создающих наш мир. – Да, это в общем-то, как кажется, вообще из другой области. «А я не про это я про женщин», – скажешь ты. И так, в той погрешности, образующей некоторое количество успешных разрешений, в плане обоюдной положительной реакции кандидатов друг на друга, получаешь срез своего типа женщин, точнее тех, кому ты нравишься. А это уже есть то основание, которое позволяет изучить чистую конкретику запроса на тебя, без каких бы то ни было привилегий в плане кандидатов с твоей стороны. Можно увидеть того, кто испытывает к тебе только чистый интерес, как к визуально и химически подходящего субъекту, и так ещё лучше узнать себя. Таким образом обусловив развитие в отношении понимания себя и в таком отношении сделав определённые выводы о своём статусе как человека или же как субъекта, в зависимости, как раз от личной системы восприятия, которую таким образом проявляешь. Естественно, через обратную и положительную реакцию несмотря на то, что вызвал. Об этом мы поговорим дальше, на практике. Всё это работает, и имеет смысл, только в одном случае, если ты стараешься быть максимально честным, причём во всём. Условно, отдаёшь себе отчёт о действиях и мыслях о причинах возникновения тех или иных желаний. Мало кто может преодолеть этот ограничивающий феномен, находясь в сопряжении с действительностью в сети, в контексте осмысляемого оценочным поиском в нахождении частиц себя. Каждая новая попытка будет даваться всё сложнее и сложнее, так как она будет основана на новом вытекающем из анализа предыдущего опыта в достижении новых условностей, так обрастая ими уже будучи искусственно навязанными. Значит заставляют заслоняться претензией и смещаться к иллюзии, а не к настоящему. А значит, будут появляться создаваемые умом надстройки завлечения развлечением. Т.е. начнёт вырабатываться неадекватная форма самоопределения через отношение к окружающим, которое вызвал сам не получив уже именно требуемого. Открывая своими незавершёнными требованиями всё новые гештальты, уводящие в невозможное, не реальное, не сбыточное. Всё чаще и чаще соглашаясь на истинно такой же как сам уставший и отработанный материал для общения. Потому как складывается негативная оболочка, ориентированная только на попытку дорваться и завладеть внешностью любым способом, без риторики уважения. А это философия разрушения, влияющая на качества отношений мужчины к женщине и женщины к мужчине. В итоге взаимно демонизируя того и другого в глазах обоих. Тогда как, узнав свою, нам придется многое признать в себе и наоборот. Но мы откажемся от признаний за её несовершенство и побежим дальше искать то, чего нет в нас самих, то, чего нет на самом деле. Так вот, что мы всегда упускаем интеллектуальным, или искусственным, как в нашем случае, подбором, мы бежим от себя. Всё же, думаю, любовь получает тот, кто смог принять, поняв смысл отражённого в ней. Оно то, отражение, и не может тебе позволить пройти за оболочку собственного (Я) к 40 годам, если не стремиться к пониманию того, кто есть это я. Не зря есть вопрос: «Отчего же мне одни дураки или дуры попадаются?» Вроде и человек я не плохой. Вроде. Это то и есть результаты системы подхода, мешающей тебе определиться в выборе, она то и навязана предыдущим, иллюзорным опытом, скорее всего выдуманным на основе чьего-то мнения на привлекательность. Потому как, то, что попадется, то ты сам и есть. А прекратить это можно лишь приняв осознанием только что изъяснённое. Любая критика тут в отношении с возможностью увидеть лучшее в себе, встретив это лучшее в ком-то, есть неспособность принять ту самую странную вещь, как определённую неготовность, находящейся как раз-таки в характерности самого субъекта, в его качестве творца. Не способного соотнести мнение на привлекательность окружающих, с истиной о себе самом. Точно, как окрылённый любовью, плюёт на везде распространенное мнение о привлекательности, и счастлив он не от того, что как говорят, -влюблён, это только побочный эффект, а от того, что смог увидеть себя в ней найдя своё истинное.

Глава 7
Смог вопреки всему, приять то, чего в ней нет и не будет, узрев что-то главное, то, что ты есть сам, так почувствовав истину. Но можно ли это сделать, все цело, даже не от своего имени, придя туда, где товар сам грубо используя оголившись свою сексуальность продаёт себя, являющуюся основой продажи, притяжения покупателей сегодня, просто так, без каких-либо оснований? Что и есть сегодня и всегда основа для желания владеть, но не для осуществления сложного образа гармонических взаимодействий, для так являющих собой несуразную красоту данного мира. Попадая в электронный, доводимый до совершенства в своих ракурсах мир, на самом деле кривых зеркал, ограниченный этой сексуальностью на вынос, пропадает там и сходит сума. Пожиная, как итог, лишь отвращение и вечное призрение ко всему реально существующему. Я часто слышу тут слово химия, вброшенный в тренд пониманием контекста вторичных, находящегося за визуальным, оснований, побуждающих продолжать развивать интерес друг к другу. Но и первого часто достаточно чтобы заняться чем-то поскорее. – Ты о сексуальном влечении, вызванного грубым воздействием оголившей свои прелести нимфы, находящейся в возбуждении от самой себя? – Да, об этом в первом пункте. Во-втором же: опыт, построенный на химии – это всего лишь структура настроения, всё тоже познание без действия, совпадение по идентичности настроения, «флюиды обычной корректности. вежливости, учтивости», выказанных, не без причины, желанием расположения к себе подходящего типа, находясь сопрягаемым в отношении конкретной задачи. Как оказалось способные работать и на удалении, через плоский фотографический образ, опираясь на небольшие комментарии в процессе некоего подобия общения в электронном чате. Природа стремления к деликатности и тут не оставила нас без результата. А результат тут, как раз-таки, выходит, как погрешность в игре в угадайку и попадания в то самое настроение или настрой на результат обоих. Т.е. минимум усилий, для так сказать ухаживания, в обоюдном желание обоюдного удовлетворения. Не более. Для приятного и скоротечного времени провождения с эго. Конечно этого вполне достаточно для досуга. Но вряд ли этого достаточно для глубоких и основательных выводов в отношении кого-либо с перспективой на жизнь. Если вспомнить, как настроение может меняться, вместе с ним значит, и наша химия тоже. То, что же это такое сейчас, как не настроение в желании поиграть. И вот уже появляется система репрезентации, всё равно, что у профессиональных артистов: если ты, например, начинаешь париться за фото, или за слоган на сайте знакомств, это признаки появления системы репрезентации, с помощью которой ты подстраиваешься под несуществующие рамки, того, кем хочешь казаться для других, отталкиваясь от их собственных таких же ложных представлений на себя, и так, скорее огораживая себя этими рамками от истинно желаемого, нежели способствуя его обретению. Обычное лицемерное состояние доброжелателя, находящегося на сцене, находящегося в состоянии вечного призрения к тем, ради кого старается. Как только этот признак проявился, вырабатывается новый стереотип в отношении требуемого от окружающих, это значит концентрация поиска смещается и луч поиска может повернуться ещё больше не в том направлении. Поскольку твоё собственное требование в отношении ожидания реакции на самого себя усложняется; ты же готовишься, выбираешь фото, пишешь длинный текст о своей харизматичности, и чувствуешь, что твоё собственное настроение зависит от присутствия или от отсутствия желательных реакций, коих становится всё меньше, а раздражение и призрение становятся всё интенсивнее по силе влияния на тебя реального, а значит того, кто через минуту, снова будет ещё больше одинок и раздражён. Потеряв основную цель. А мы говорим о цели жизни, а не о развлечении. Ибо, такими вещами не шутят. Таким образом твоя система запроса окончательно сложится искусственно. И теперь, ты вечный раб неудачного опыта. Имя тебе – Разочарованный. И пространство тебе теперь вряд ли способно прийти на помощь. Ты будешь получать то, что создал в своём уме, но только как искаженный вариант своего иллюзорного идеала, разобранного по частям. Имея общий образ, но разнесённый на множество частиц, как содержащееся во множестве тех истин, к которым стремишься прильнуть. Отыскать, разглядев то или иное, находящееся в отдельности, можно лишь находя в каком-то отдельном субъекте. Снова и снова разочаровавшись, прельстившись одной детали, постепенно, словно перестаёшь понимать значение женщины, я уверен, обоюдно, и мужчины женщина, так же, в их назначении. Цепляясь только за одну деталь, беря за основу её раздражающим желанием, возносясь всея идеалом, и сам на время повернувшись нужной стороной, в ряд ли проникнешь внутрь оболочки и сам не выйдешь за её границы. Став указателем лишь на несчастного честолюбца. – А влюбиться? – Теперь, такому, твой ум не даст это сделать. Поскольку ты сам не понимаешь, кто ты, когда думаешь, что хочешь от неё получить. Ты же не смотрел на себя и ближайшее своё окружение, прежде чем желать невозможного? Я-то понимаю почему ты бежишь и кого хочешь обмануть, не в силах спрятать от себя или контролировать себя: инстинкт, усталость, злость, похоть, грусть, желание, одиночество, слабость, страх, эмоциональный голод, раздражающие стремления халявы – это всё ты. – Что-то ещё обо мне? – Да, и к тому же ещё, не особо то и привлекателен (а). – Мне никто не нужен, я просто теперь хочу заткнуть дыру. Бессознательно создав её и, которая начинает разрастаться. Теперь проблема только усугубляется, восстав идеей завести знакомство, для чего не знаю, но вроде как для того, чтобы разрастание этой дыры прекратилось. На время. Что вполне соизмеримо с тем, когда ты говоришь о том, что понимаешь, что делаешь тут, в этом виртуальном вертепе. Вот такой получился замкнутый круг. И как ты понимаешь, дорогой читатель, этого уже всего нет, когда глядишь осознанно, но ещё как будто очнувшийся, будто только выдернут из сна в жизнь сейчас, вспоминая странный сон, находясь в моменте написания этих строк… Хотя не будем отвлекаться, и снова вернёмся в прошлое, разглядев его в насущном настоящем. Сейчас, глядя на неё живую. Нужно действовать. Но нет, снова момент не тот, люди вокруг, она в телефоне, ей похоже не до этого. Она кому-то пишет. У неё кто-то, разумеется, есть. Ей похоже вообще не до чего. И снова всё тоже: будет ли другой шанс узнать её? Бла-бла-бла и так далее. Уже по накатанной дорожке, только с новым апломбом. – Тогда почему ты бездействуешь? Хотя, в первые соглашусь сейчас, что правильно и делаешь, мой друг, что не двигаешься с места! Поскольку, сегодняшний мир мы устроили так, что, опошлив его через прямолинейность отношений в виртуальном пространстве, дискредитируем себя любыми действиями в реальности, просто попыткой заговорить с незнакомкой или незнакомцем уже не получится. Даже пытаться проявить интерес к тому, что вызвало в нас этот интерес натурально, в действительности, уже почти преступление, превращающее тебя в некоего неадеквата, пристающего к людям на улице. Поскольку нет такого права приставать к незнакомым людям на улице. Тем более понятно для чего. Зачем рисковать тут, в жизни, если есть её симулятор, где всё тоже с ней же, ты провернёшь смело, остро, необычно, находчиво и поразительно смело. Чем, конечно, сразишь её на повал. А нет так нет, не особо то и важно. Выбор есть всегда. Костыль, блокирующий интуицию. Запирающий нас в том, что есть варианты всегда 24/7. Там мы не можем рассуждать фатально, что это она и шанс один, там мы не боимся. Боимся лишь в реальности. Это как новый феномен – фобия на оценочное осуждение, обратная реакция в суждении на тему: что есть, в общем-то, нормальное проявление социальной активности. И не должно вызывать реакции страха на то, что вызвало интерес, но тем лишь, что вышел за собственные границы вторгаясь в чужие. Но лишь, с не опошленной идеей общения, с тем лишь, чтобы узнать причины такой своей реакции. Без особых идей, спонтанно, просто, потому что мог или могла себе позволить: есть время, и есть желание, берущее своё начало не в исходящих потребностях примитивного характера, а черпающиеся из обломков мысли о потребности в общении, словно как у детей. Но не как у детей возникающие, а опасно воздействующие на рефлексы тогда, когда встреченное только беспокоит, потому как мало соответствует собственному представлению о том, как должен выглядеть тот, кто вот так вот мог бы появиться из вне. Хотя достоин внимания лишь от того, что смог найти в себе силы и слова, чтобы честно выразить возникшее из неоткуда стремление заговорить именно с тобой.
«Мужчины! Мужчины, которые все еще знакомятся на улице, в транспорте, кафе. Мужчины, которые останавливают машины, меняют траекторию движения, чтобы заговорить с понравившейся девушкой, улыбнуться, заглянуть в глаза, рискуя оказаться отторженными, или еще хуже, проигнорированным. Мужчины, заказывающие чизкейк "той девушке с ноутом в кафе, в самом углу, с запиской "Ты целый час ничего не ела. Я наблюдал. Пожалуйста, поешь". Спасибо что вы всё еще есть!»
Ведь речь и о красоте сейчас состоит в том, кем и кто должен быть тот, кто уверенно может следовать любой ситуации, не ища примитивные ответы да или нет, на подобное проявление из вне в нашей, сегодняшней опошленной до предела действительности. Сегодня такой поступок, как поступок в попытке обратиться, так и поступок в попытке понять о чём идёт речь, если он не вычурно и корректно исполнен в действии, оформлен так, чтобы и отказ был бы не неожиданным ответом, а всего лишь понятным облегчающим душу объяснением возможной причины невозможности отвлечься. Такие оба уже по своей сути достойны уважения. Поскольку подобрать момент очень сложно сегодня, поскольку жизнь в реальности – теперь это всего лишь прикрытие виртуальной жизни. Сегодня реальность – это всего лишь пространство для перемещения серой болванки из пункта А в пункт Б. Не более, всё остальное происходит в сети. Жизнь происходит в сети, а любое посягательство в реальности объектом на субъект, в сменяемой очерёдности, вне зависимости от цели, может быть расценено, как попытка насилия или посягательство на свободу или же просто как помеха, возникшая из неоткуда от которой нужно скорее отделаться, поскольку есть незаконченный диалог в сети с претендентом на кофе или еще там на что-то. Какие слова нужно подобрать сегодня, чтобы не повторить слова вымышленного героя кинофильма или сериала? Все образы необходимого, возможного, живого обращения истлели, изувечены, извращены, высмеяны Любое сверхвнимание вызывает подозрение. Поскольку всегда внимание подразумевает лишь одну цель. Даже не осталось места для возможности подать милостыню безвозмездно, оставаясь в полном спокойствии от щемящего как удовольствие и восторга чувства как будто понимающего, сочувствующего, желающего помочь. Нет ракурса новизны в самом отношении и к нуждающемуся, выраженном в живом желании просто пообщаться, честно, без всяких попыток овладеть.
– А для чего мы тут вообще скажи мне? – Тут это где? – на этой планете в этом пространстве, в каком-то мире? – Тут – значит в этой точке. Эпоха клубов и алкоголя проходит, теперь мы движемся в трезвое ощущение себя, туда, где, как раз и преобладает та серьезность и тот страх, в отношении понимания того, что ты хочешь сказать тем или иным действием о себе. Честно признавшись своим действием в своей открытости, не опрокинув при этом стаканчик и не свалив всё в итоге на атмосферу бара или другого увеселительного места, так рискуешь быть осмеянным в слабости. Проявив слабость в своём легковерии, в том, где уверенность есть свобода и открытость. Готовы ли мы к ней? – К свободе? Я думаю, на пути. Но сегодня пока еще нет, поскольку всё еще пытаемся присваивать и не умеем, наполняя отпускать. Открытость путаем с желанием или флиртом, точнее, проявление открытости как проявление эмпатии почитаем за флирт. Неужели не понятно, что навыки коммуникации, оттачиваемые столетием, привели нас на платформу, с которой мы отправляемся в чистое, новое пространство, в котором старые установки должны быть оставлены как балласт разгонного блока ракеты. Мы прошли через дебри в желании недозволенного, опробовав все фрукты в запретном саду, сравнив их сделав выводы. Теперь знаем: все фрукты по-своему приятны. Но лишь одно прекрасно в каждом из них – это сама суть их создания для нас. Это успокаивает. Как укушенное спелое яблоко, брошенное нам – исследователям, прекрасным жестом влюблённых нас лишь этим жестом. Ощущение, заставляющее подниматься в высь, словно при отбытии воздушного шара, а потом и с его уровня, но уже в даль новых горизонтов, будущего социума. Построенного на новом типе восприятия индивида индивидом. Где смысл всего общения – это бескорыстное отношение друг к другу, без попыток овладения, присвоения и посягательств на что-то большее, без честности и правды. Мы не готовы именно к такой, к этой свободе. Потому как, наша правда пока ещё слишком неказиста и откровенно пошлая. Приняв новый мир, нам ничего и нечего будет ждать, рассчитывая только на создание красоты, когда оторвемся от платформы плоских взглядов на саму суть красивого, как только сбросим свои старые прежние убеждения в том, что кто-то может принадлежать кому-то как вещь. Как ваза. Или одна из них – невольниц в сути прошлого. – Но мы хотим принадлежать, мы хотим кому-то принадлежать. Всё так же принадлежать. Кому-то, к чему-то. – Всё то, чему ты хочешь принадлежать, рождает зависимость сначала от желания, потом от ощущения неполноценности в осуществившемся. Потому как принадлежать, лишь значит лишиться доверия, к тому, что ты есть. Став чьим-то или чьей-то: значит признать принадлежность к какому-то роду отношений. Но отношений в игре, в которой главную роль всегда отводят свойствам требований. Вопрос только в том, насколько соответствуют выдвигаемые требования требующим принадлежности правилам того, кем владеет, так осуществляя владение. Требовать чего-то или заставлять делать, и есть философия измены. И пока ты играешь в эту игру, позволяя играть с тобой другим, ты не узнаешь очень много, пока кому-то так принадлежишь; ну, или, тот, кто так принадлежит тебе. Что ты выберешь? Какими свойствами ты обладаешь, какое принадлежащее отзывается в тебе и к тебе? Так ты показываешь, что не готов владеть собой. А значит быть собой не готов. – Если тебе нужна для этого женщина или мужчина? – В особенности. Не важно. Я как о всецелой иллюзорной надежде на кого-то, дарующей спасение за последующую враждебность к ней за то, что она или он не такие рассуждаю. – Это значит? – Подытожим: что, то, к чему ты принадлежишь или кому ты принадлежишь будет сообщать своими свойствами о твоих свойствах, значит об истине твоего существа. Игра, если ты играешь в такие игры, всецело обличает в тебе любителя развлечений (субъекта по-нашему), но не творца (личность – индивида – человека). Ведь нет больше законов, затворяющих молчание, так как никакая аномалия теперь не порицаема строго. И поэтому сегодняшнее общество, сообщество довело себя до того состояния, в котором ничто не дико и всё возможно, а значит есть. Так чего ты боишься? Мой вопрос к читателю. Так ты уже хочешь свободы? Ведь свобода – это тогда, когда любой твой поступок есть то, к чему ты принадлежишь? Не так ли? Не этого ли ты хотел в своей свободе? И не потому-то ты выбрал путь того, кто осознанно игнорирует значения, которые можно раскрыть в себе только в союзе. Не в липовом. А в реальном. И возможно оставшийся уже в прошлом или ещё только свершающийся в будущем. Как сотворившем сейчас своё настоящее. И о чем сообщает сегодняшнее, тому, кто видит, как сообщество ухищряется всем своим существом обойти законы нравственного восприятия действительности манипулируя друг другом, как дитя, в тихую от взрослых нарушает данное им слово. Что и есть определение принадлежности в бесчестии к ухищрениям ради набитого живота эклерами. Но то по незнанию. От детской наивности и простоты, так навсегда отлучая на век в любви к пирожному, однажды отравив им свой организм. А есть и такие, коим и этот урок тошноты не даёт опыт прозрения, который, правда, отвадил бы по жизни приближаться к эклерам. – И что тогда? – Такой или такая всё равно увидят свою неправоту в том, что совершали тайно, не зная устройства смысла вкуса и материи наслаждения, пожнут болезнь, не веря словам предостережения. И теперь живут совершившие над собой уродство, заслужив так лишь жалость и во веки вняв смысл сказанного о нравственности, будучи обречённые больным разумом, обречены выражать лишь боль на своём лице. И теперь повзрослев решивших об этом рассказать письмом, отправив его в бытие. Где нравственность более не известна и почти забыта.
СОН: словно на яву: мы участвуем в заморочке всех смыслов, находясь там, где все и каждый только что и делает, так это морочит другому голову. Так представляя себя в конечном итоге, тем, в смысле того, кем не являемся по сути, но чем является прямо сейчас. Так каждый живёт, постоянно выдумывая себя, а не создавая. Затем, ища себя в том, что лишь представить можно в неокрепшем сознании, будучи своим отражением, там, где для него или для неё ничего настоящего и стоящего реального внимания нет и быть уже не может по существу. Таким образом живя в вечном страхе, перед реальным отсутствием возможности заполучить желаемое, то, как желаемое требует стать живым, так освободившись навсегда от тревоги. Но каждый существует лишь определившись как полное или сильно приближенное к воображаемому в действительности, есть именно то представление, что не даёт выйти из игры, тянет находиться в какой-то вязкой среде несоответствия личному, словно страх перед мыслью: что ты никто, в придуманном статусе. При этом такое несоответствие, ты именуешь жизнью, и вся твоя жизнь, есть всего лишь проекция того, что требует от тебя эго.

ЯВЬ: словно во сне: жить, значит следовать кодексу истины, сличая своё существо со всеми своими поступками? Именно так. Особенно в отношении с предметами субъекта. И то, что ты назвал жизнью только что, называет только Человек. Следовательно тот, у кого доводов больше на то, чтобы не запрещать себе общаться так, как чувствуешь. Поскольку истина находятся именно в чувстве ощущаемого, как настроение, положенное в действие на просторах бытия. Такой, живёт, закладывая свойство выражения себя в иерархии жизни поступками Следовательно получает, как и действует – соразмерно соответствию своего положения, обращаясь вниманием к своему истинному статусу выражаясь отношением к делу. Субъект же – это тот предмет философии существа (в идее чистого творчества), мораль которого, существует лишь как искусственная составляющая, без настоящего основания существа, находящегося хоть и в осознаваемом но горизонте следствий, как претензий в выражении чужих поступков. И достоинство его, как смысл самоутверждения выходит лишь из наибольшего прогресса в лицемерии и отрицании истины такой своей правдой.
ЖИЗНЬ: значит утвердиться тут каждый способен в понимании жизни, как происходящего с ним лично в пространстве, существуя условно или безусловно, в той или иной системе ценностей, но лишь в получении личной и прямой выгоды, но используя разный стратегический подход ума через эго или разума и здравомыслия, как с позиции творения отношений примиряя развитие в эмпатии или в эгоцентризме. Т.е., по сути, каждый имеет точное и независимое понимание, в отношении перспективы множества, определяемого как будущее, разница тут только в том, понимает ли и насколько глубоко и хорошо понимает каждый кто он в пространстве истины сегодня. Человек видит будущее, всегда исходящее из собственного начала, а, следовательно, человек всегда находится именно в той точке осознания причины настоящего, из которой распространяется то самое будущее и на которое осуществляет своё влияет то самое прошлое. С такого понимания начинают формироваться оценочные суждения к объекту субъекта. В таком смысле будет создано определённо новое будущее, формирующееся в настоящем и настоящим созданное имеющее одну лишь цель – создание человека. Но если мы видим одну лишь прямую выгоду, не обращая внимание на поведение субъекта, распуская его, ставя, а значит позволяем занимать не своё место, значит делаем всё возможное невозможным, а значит живём только прошлым. Потому как прошлое для субъекта всегда выгодней настоящего. Поскольку безопасно. Проблема в субъекте для будущего в настоящем – это его мнение на реальность, в отношении с его настроением переменчивости, которое – настроение, как мы уже поняли, не принадлежит самому субъекту. Поскольку, неокрепшая душа, вернувшись в наш мир, начинает почти с самого дна самоощущений, где и находится субъект в реальности на эмоционально плане. Находясь тут, без знания, не имея истинных инструментов жизни, не имея мнения, а лишь суждения согласные с общепринятым мнением, в категории имплицитного качества, а значит скрытого недовольства, начинает рассуждать о жизни, существуя лишь как проекция себя, олицетворяя себя лишь эмоцией. Такой тянет дальше уже не только себя. Такой, распространяясь сегодня по миру, позицией смысла жизни, выражаясь лишь в материальном аспекте, требуя, как источника эмоциональной рефлексии, так во всём потворствуя суждению о личной выгоде, служит противобогу. Думает, что поднимается на самый верх, а на самом деле, спустившись на дно, оказывается среди выдуманных воплощений, где по мнению эго, находится на самой вершине вседозволенности, а значит свободы, обёрнутой восторгом всеобъемлющего вымысла выдуманным могуществом. Вот такой легковерный приемник и есть то зло, о котором мы все говорим, как о нечто высшем и неуправляемом – фатальном, идущем откуда-то из вне. Так эго посредством оглушённого высокомерием субъекта достигает иллюзии успеха в действительности. И именно высокомерие правит сегодня везде, где, даже мелочь, превращается в стратегию игры в лицемерие, где правит субъект.
Так ведь даже и тут, на этом чёртовом ресурсе, по подбору досуга, по мнению всего того же, одураченного эго: ты должен не писать первым, а в ответ, проводить время в ожидании, того, что тебе напишут и тогда отвечать. В такой манере ждёшь того, кто по умолчанию будет должен тебе. Словно обратившийся за помощью, оголив беспомощность свою в зависимости от тебя. Так постоянно ищешь возможности что-то доказать свыше. И снова повод для обиды, или расстройства. Начинается истязание, ущемлённого ущемлённым эго, и уже нет удовольствия осознанием неприкосновенности будучи недосягаемым, осознаваемым объектом. Поскольку, формула победителя в отношении выражения близких взаимодействий связана для эго именно с этим, а значит: с возможностью лишь потворствовать своим скрытым желаниям, проявляясь натурально требованием их исполнения от других, имплицитно выстраивая всего лишь спектр не явных требований, а не явлением собственного исполнения собственных же желаний… И победа тут, или здесь, на данном ресурсе, таки вообще, имеет выражение, исчисляясь смыслом, лишь присвоением и использованием чужого тела физически для своих дел. Для такого, любое настроение, есть лишь период следования исполнению достижения поставленной подсознанием скрытой задачи. Где конечный результат, в его достижении, равно трактуется как основной фактор удержания внимания на субъекте со всем выдающимся отношением, резко меняющего свой тон после окончания акта преследования. Тот самый фактор, олицетворяющий субъекта во всей его красе, досрочно, в корне способный изменить отношение к выбранному объекту, аннигилируя его полностью, например, если факт о невозможности присвоения будет обнаружен и понят субъектом до сводимых обстоятельств интереса к цели. Поскольку, желание проявлять любезность, для субъекта, как и глубина её т.е. самой любезности, есть лишь степень лояльности и открытость в отношении с желаемым. Само же желание совершать это, хоть и рождается в недрах души, но, всё же, стимулируется оно и находится в недрах сфер столь обыденных и достаточно явно проявляющихся, таких как: внешность, манеры, вид знаний. Проявившееся как само положение в обществе отношением к окружающему, так став образованием в его отношении к образованности. Вместе с тем, в отсутствии, такого образования с образованностью, для индивида есть разница, препятствующая интересу индивида узнать, кто есть субъект как объект. Говорю это, так как нахожусь, поставив себя на место сидящей сейчас на против, перед которой моя откровенность, звучит словно принижение её нутра и издевательство над её красотой. И кто из вас захотел бы быть со мною столь любезным?, чтобы я не смог бы не заметить вашего тихого призрения ко мне, позволив мне удовлетворить ваше любопытство ответом на любезность. «Твоя любезность фальшивка?» Вырвалось у неё. – О нет! Нет! Прости! Я так не думаю. И в друг она снова перебила меня, заключив мною сказанное в следующее, чем абсолютно подкупила меня:
«Необходимо сразу же довести уровень общения до такого, чтобы исчерпать все возможные и текущие претензии предотвратив будущее их распространение своим представлением о будущем, опираясь на фактическое настоящее. Что в свою очередь означает прекратить винить кого-либо за его несовершенство в представившемся невозможным, следованно руководствоваться собственным представлением о себе через объект соприкосновения. И доверять этому в той же степени, что и своему отражению в зеркале».
Именно! Поэтому. Пока мы ищем, мы сосредоточены, наивно увлечены, с жаром и желанием отыскиваем, и потом начинаем игнорировать, то, что отыскали. Будучи совершенно не готовы к реальным результатам своего истинного положения в зеркале.
И тогда снова возникают сомнения, почувствовать можно которые каждый раз, когда проявления в ощущениях увлечённостью овладевшие им сейчас, как и всегда в начале, сейчас я бы озвучил себе их как: «ты начинаешь меня пугать, сказал он ей». Это значило то, что он стал замечать, как оказываемое её влияние на него, производит то, что ему бы не хотелось, чтобы производилось: тревога, грусть, отдаление, действительный переход в какую-то новую субстанцию, уже не в свойстве телесного. И вот так, глядя на всё происходящее, на неё саму, в самом начале, уже возникает спектр видимых ощущений, в виде некоего разочарования, в том, что всё начавшееся сейчас и есть конец, и есть финал обнаружения себя истинного. Описать это можно словно находящимся в предвкушении начала желаемого праздника или какого-то события, очутившись в самой бурной и интересной его фазе, начав явно представлять его завершившимся, так и не успевшего навеселиться, так мысленно оказавшись в его окончании. Ощущение похожее на тупой груз, положенное на дискомфорт от глупо исчерпывающихся денег, заручившегося не делать так впредь неопытного ещё – транжиры. Что-то сковывает всё существо от взгляда в вечность, скоротечного, пусть даже наивного представления о том, что это навсегда – нагоняло такую грусть, в которой и читалось то самое страшное разочарование в себе самом: страхом быть обнаруженным лично самим рядом с несовершенным объектом, от этого начала и до конца. Как представление жизни после потраченной до последней копейки огромной суммы. Тупик для нерадивого творца.
– Но ведь жить хочется сейчас, не так ли? – Так говорят простецы, не знающие смысла творчества. – Да ты и сам простец тогда. – Так и есть. Но жизнь свою не ограничиваю лишь жизнью тут и сейчас. Хоть и познаю момент.
И дело даже не в страхе за собственное моральное состояние, возникшее словно негодование у упустившего приличную рыбу рыбака, так и не увидев её саму, а только почувствовавшего её присутствие натяжением снасти. Оно понятно. И если я тут в образе того, кто представляется тем с чем быстро начнёшь сталкиваться, проявляясь в своих способностях истинных, как олицетворение истины в аллегории с рыбаком качествах, тогда кто ответит на этот вопрос: «почему у одного ловиться, а у другого нет?» – И каков ответ? – Ответ лишь в том, нахожусь ли я на своём месте и что я тут делаю натурально? Кто я в своём намерении и зачем этим сейчас занимаюсь? Все эти вопросы и есть ответ на невозможность получить то, без хитростей и опыта, на что рассчитывал в своём представлении дилетант. И как дилетант, озираясь на чей-то успех, не понимая собственной причины радоваться сейчас, и я испытываю настоящее невозможное пренебрежение, эмоциональное конечно, состояние нахождения в каком-то трансе от желания успеха. О процессе чего и готовлюсь пояснить ниже.
Прошло не так много времени, и мягкая нежная устойчивая вежливость и учтивость в переписке с незнакомками заменилась на превратность, на высокомерие: взгляд стал предвзятым, хотя ты ещё ничего и не вкусил, кроме шаблонной сильно фотошопленной красоты выставленной словно на витрины из содержанок, разного рода несчастных мамаш, угодивших в 40 с гаком в самостоятельных, но всё ещё почему-то несовершенных в своём счастье. Современных, -да! – современных и несчастных. А по факту обычные дилетантские тем и банальные истории, на подобие моей, с тем же началом, которое в конце приводит нас сюда. Также поговорим о фальшивой энергии, идущей от снимков, с которыми она вполне могла бы угодить в журнал для взрослых этак в году 80-м. Для услаждения в порывистой реальности несчастных пубертатов и требующих любви от картинки инцелов. А ещё это всё злость и разочарование от того, что ты сам стал приманкой. Пройдя этап вхождения, пресытившись собственной вежливостью, тактичностью, подбором нужных фраз. Немного, совсем чуть-чуть, поиграв с возможностями своего стремления быть адекватным, чтобы казаться настоящим, так сказать «на вынос», начинаешь чувствовать тошноту, от собственного остроумия и учтивости. Хоть и собрав все возможные комплименты, получив восторженные возгласы в награду, за учтивость и внимание, с каждым новым разом нового захода, для непонятного пока толка. Так как тут никакая учтивость не решает и не гарантирует решение вопроса общения в реальности, поскольку истинные цели для каждого пока всегда остаются загадкой хоть и известны. Вдруг осознаёшь, что взгляд и запрос на взгляд стал меняться. Теперь уже не интересен сам человек. Теперь начинаешь выковыривать вишенки, взыскивая вишенки, небрежно бросая фразы, особам, у которых сыскать внимание ровно купить что-то. Так, хоть и в шутку, а значит, сужаешь поиск, опускаешься всё ниже, к воспалённому эго состоянию, становясь более грубым, защищаясь от провала на следующем уровне, ты понимаешь, что столкнулся с вымышленным миром самок всех возрастов и типов, ждущих, но не тебя, точно не тебя, и это бьёт тебя, и вот она эта злость. Вдруг всё женское в ней, настоящее, видимое, некогда ощущаемое, начинает меркнуть. Достаточно скоро меняя настроение в отношении к окружающему и в реальности через саму суть происходящего в сети. – Что это, пренебрежение… брезгливость? Как обозначить такое внешнее проявление в осязаемом теперь? – Меняется твой образ. И вот он, новый образ, который задаётся в сети, вбрасываешь в энергию пространства действительного, формируешь энергетический посыл, создаёшь форму восприятием восприятия, не делаешь соответствующие выводы, получаешь соответствующий искажению реакцию пространства… Так формируешь новый образ и вместе с ним отношение к себе уже в самой жизни. Ведь с этим, казалось бы, навыком можно пойти в свет, ложно приняв его за реальный опыт в отношении с настоящей женщиной и пуляться невозможным опытом, заискивая с мезантропным сарказмом, щеголяя мезантропией в отношении женской доли и роли её поведения вообще и в частности. Не оставаясь безучастным, всем своим существом стремишься задеть её, поговорив о сегодняшнем её положении, в каком ни будь мужском кружке холостяков или просто неудачников, не преступивших пока своей силой воли через порог личного словоблудия. Так и не выйдя из собственной зоны комфорта, оставшихся приверженцев любви на французский манер, отзываясь о каждой, как о свободолюбивой охотнице приключений. Смеясь за глаза над отстаивающей право быть независимой. – Но вот от кого и в чём она хочет быть независимой если находится там? – Это сложный и актуальнейший вопрос к праздно шатающимся, как к женщинам, так и к мужчинам. Ищущих возможность реализовать свою свободу, но не имеющих желания и способностей позаботиться даже о себе самих в своём счастье. Винят за несчастье других, требуя какого-то участия в своей жизни, и при этом особого внимания к своей персоне. Вот реальное отношение друг к другу. Вот на таком типе энергии сегодня, образующей действительность и построена реальность субъекта. Вот он этот искажающий и разрушительный механизм для нравственности. Вот этот замысел слабовольных против природы человека! Опыт, положенный на её чистоту взглядов как слой нелепых замыслов, вызванных механизмом искусственного сближения. Атомная энергия в руках обезьяны превращается в радиацию, разрушающую и засоряющую всё вокруг, становясь невидимой силой, отравляющей всё живое и настоящее. И сколько раз я видел таких субъектов, встречал их лично, окрылённых новой удачей любви, да и сейчас, но гораздо реже, а теперь стараюсь их и вовсе избегать. Всегда удивлялся откуда такой снобизм, откуда это толкование о женщинах, как о низшей расе. Которой позволено лишь малое, хотя это малое и есть мы сами теперь, а тогда просто были в её руках, в руках своей матери. Откуда столько ненависти, пренебрежения, отвращения, и извращенного потребительства, ограниченного обстоятельствами знакомства, вызванного интересом лишь полового сношения. Откуда все эти женоненавистнические теории в головах таких вот недоумков, к коим и сам себя только что причислил, коим свойственно только лишь поганство, а красота для таких нас теперь только в оболочке и смысл её самой там же. Так как, идем мы к оболочке, в системе правил виртуального знакомства. Разве нет? – Скажи, зачем тут у тебя 20 фотографий, для чего они тут? Тем более видно же, что они имеют разные временные промежутки, даже в несколько лет или более. – Ты боишься, что не понравишься такой какая есть на самом деле сейчас? Ты не фотогенична? Ты знаешь, что вот тут ты идеальна получилась, и тебе всё равно, пусть даже 5 лет назад? Тогда зачем всё это? Показать какой ты была? А какая ты есть – для кого тогда? Всё начинается с вранья, со лжи. Так как образ выдуман, он ложный и искаженный. Находящейся в стремлении смешать прошлое и настоящее ради одного лишь, чтобы привлечь тут остатками своей увядшей, а точнее разрушенной красоты, для удовлетворения. – Ты что, реально боишься, что твоё фото не оценят, или по нему оценят тебя неправильно? Нет, тебя просто сравнят тут с той, у которой всё в порядке с фотогеничностью, она уже увела у тебя того, кто смог бы тебе понравится. И даже не в смысле физически, она сломала ему мозг. Она наделила его брезгливостью к тебе и ложной самооценкой в надежде и расчётах побыть с ней, но не с тобой – с той какая ты есть на самом деле. «Женщина борется с женщиной». И нет тут никакого уважения. И не может быть тут никакой свободы. – Прости, но такие же «искушённые» латексно-парафиновые на сквозь прозрачные своей прокатной жизнью, как есть, и по ту сторону, искушающие женщин. – Я уверен. Но комизм женщины в данном случае очевиднее и её бездарность гораздо глубже и трагичнее. – Почему? – Я думаю. На этот вопрос мы и найдем ответ вместе. Когда попробуем воплотить свой план в действии. Ибо слова, это всё же только слова, а мне хочется действовать. – Ты не нужен никому, ты опозоришься! Не одна нравственно развитая женщина, с коей поймать решил удачу, не окажется в этой системе. – Ты считаешь, тут нет честных? Тут нет чистых в уме? – Тут есть утрированная, упрощённая мораль, глупая и извращенная! Не больше, и не меньше – что есть лишь некий порог. За который встать можно только, передвинув в себе стыд на новый уровень дозволенности. Допустив таким образом новое страдание, впустив новое допущение. Разве можно выгоду перепутать с духовностью? Признайся. Зачем ты туда идёшь? – Как и все, впрочем. Но и увидеть, и осознать, а затем проявить те сентенции в отношении определяющих идиом сегодняшнего времени, преобразовав их в парадигме нового начала. Начала нового времени, как зримого влияния на свою жизнь, через пространство отношением к женщине в моральном смысле. Хочется уяснить, вместе с ней, одну простую вещь, а именно то, где она и он, есть равное по значению в идее свободы, где верность моральным принципам высшего уровня хранит в себе секрет личного счастья, без возможности подмены понятий, как для освобождённой от неволи птицы в своей пошлой мысли субъекта. Хочу увидеть, где женщина в своём начале остаётся женщиной, а где пытается стать хуже мужчины, получив свободу от него. Находясь во времени, в котором теперь она, как искажённая энергия мужчины, выходит наружу – женщина: там и тут, везде сегодня, женщина смотрит на мужчин, как на развлечение, так же, как и сам мужчина, с той только лишь разницей, что она, как никогда раньше стоит раздетая перед ним или даже перед ними всеми сразу, выжидая, когда на нее обратят внимание, заценят её прелестные части тела, тут достаточно одной части в частности; ведь только так сегодня она может привлечь внимание к себе, в виду своей бездарности, но одарённая частями. Ну и затем, когда они все её увидят и обратят внимание на неё она сможет кому-то сказать – да! Ведь в этом мире ничего не осталось у неё, кроме того, чем боги наделил её – те мужчины по смыслу, которых нет сейчас с нами, но есть женщина без смысла, как и называющие себя мужчинами сегодня. Зайдя сюда, ты тоже увидишь и поймёшь, как всякий, как она превратилась в некое подобие примерки для самой себя. Побыв с ней, с такой глупой и наивной до безобразия, захочешь уйти ничего при этом никому не обещая. – Так, хочу понять, как женщина понимает свободу сегодня. Принимает ли она сама такие правила, создаст свои условия или нет, и подумать, почувствовав агрессию и любовь пространства, как ответ собственному искажению или действительному отражению в безнравственном или нравственном смысле. Прийти туда, куда может нас всех завести подобное растление в последней извращённой её форме, где женщина снова спешит занять место мужчины и в этом. Так женщины давно решили, устроить нам всем – мужчинам войну в реальности, перевернув всё к верху дном, пойдя за худшими из представителей мужского племени, желающего не её самостоятельности, свободы и независимости, а узреть её на ровне с собой в делах мирских и мерзких. Тем и стала воевать, чем бог послал. И как это противоречиво у тебя описано на странице: «Ошибочно думать, что любовь вырастает из длительной дружбы и настойчивого ухаживания…, Любовь-плод духовной близости …» «и, если эта близость не возникает через секунду, она не возникнет ни через года, ни через поколения». Вот это и есть основа заблуждения в стремлении к любви и правде в дружбе. Дружба. Вот чего нет. Поскольку дружба самое ценное для содержания любви. Дружба есть её сосуд, вмещающий союз, только на дружбе в этом союзе уважения и страхе потерять друга, стоит упоминать о любви вообще. Всё остальное это быстро источающаяся страсть. Безмолвная, страшная своим финалом страсть. Та, кто сочинил то предложение, в кавычках выше, не знает, что таинство любви находится в дружбе, без дружбы нет настоящей любви, любовь создаёт дружбу только дружба способна сохранить любовь. Тот, с кем ты дружишь есть объект жизненной ценности, есть опора, любить можно в одиночку, тайно, но дружить, не будучи в содействии и не находясь в действии невозможно. Та любовь, которую каждый знает, как эффект эйфории, погруженного в страсть; тут ещё называют это химией, двух пожирающих друг друга любовников, всего лишь демоническая трансляция её связующей мощи двух немощных полюбить, некая демонстрация возможности прогнатического механизма захвата, для проникновения в глубины безусловного познания того, чем мы едины. Но это не сама любовь. – Так, прости, все же, а вот к чему тогда стремятся искатели на этих сайтах, раз пишут такое в своих профилях? – А женщины ли они в полной мере находясь там??? – Это другой вопрос. – Так я тоже, пожалуй, создам, в строке о себе, в профиле что-то подобное, потому как, кажется вижу их тут, женщин: «сам же не ищу любви, но желаю дружбы. Я хочу уважать каждую на которую смотрю. Если та, на которую я смотрю, способна на уважение в дружбе». – Что в твоём понимании дружба с женщиной, считается что она невозможна? – В моём понимании возможна. Но, думаю, хотя, и так ясно из предыдущего, что отношения, пусть даже и дружеские, с женщиной, могут, да и, пожалуй, должны содержать и аспекты нежности. С женщиной нельзя дружить как с мужчиной. И не с каждой женщиной возможно заводить дружбу. Не каждая женщина, как и мужчина готовы прийти к этому прямо сейчас, чтобы понять истинный интерес друг к другу мужчины и женщины, не овладев прежде и не желая владеть. – В смысле телесного? – Ну конечно, если оба отдают себе отчёт, в начале, на уровне сознания в осознании понимания полной принадлежности к сознанию человека. И конечно всё это не относится к женатой женщине, сделавшей свой выбор в отношениях, с такими женщинами можно лишь общаться на уровне дела и заводить дружбу не стоит, поскольку она принадлежит по-другому и не только себе. Поскольку она уже сделала свой выбор того, кто будет ей дарить дружбу и нежность, защиту так проявляя свою любовь. Но мы сейчас говорим только о тех и с теми, кто тут, сейчас перед нами на этих фото, по ту сторону экрана. – Можно ли с кем-то из них заводить дружбу? – Сам не знаю пока. Хотя я и хочу составить ей дружескую компанию. Так хочу сам узнать дружбу. Вот чего я хочу, все же заботясь о своём и только о своём необходимом в этом. – А как же женщины, требующие любви? «Чего ты хочешь?»: спрашиваю я её онлайн, – «Хочу влюбиться!» Зачем ты тут? «Хочу любви!» Какая цель твоего нахождения тут? «Хочу влюбиться, возможно, полюбить».
Спустя время, он спросил, – «от чего ты так насторожена, так холодна и неприветлива?» «Я боюсь в тебя влюбиться»: ответила она, так отвечая на тот его упрёк. Он ей нравится, когда он гладит её по спинке, а слов она не понимает, а после, он спросил: «тогда почему ты избегаешь этого?». Она ответила, что боится, так и сказала, «залипнуть», видимо это то, что он и хотел, спросив уточнил, – «почему она боится влюбиться в него». – Но разве мы не встречаемся для того чтобы скрасить одиночество, разве мы не ищем себе хороших людей, для того чтобы лучше научиться понимать друг друга, если вплыли в круг самостоятельных, самодостаточных людей, то почему всё ещё пытаемся присвоить, сразу выставляя границы дозволенного или недозволенного с нашей точки зрения. В том отношении, чтобы руководствоваться только темой полного присвоения, таким образом позволив себя обнаружить в намерении владеть, фразой – «я люблю тебя». – Глубока фраза. Не двусмысленный код. Приносящий невероятную радость от облегчения, откликаясь взаимностью. Но только в тех же словах. А если нет, то заденет эго, заставит страдать. – Но почему? Если предлагается дружба? – Априорный шок от боли в представлении, что тем, чем не смог овладеть ты, сможет и будет владеть другой. И как владеть, в представлении воспалённого представлениями предвкушающих схождение с ума мыслей, оглушённого серенадой о любви, как песнью говорящего ей: «я люблю тебя». – По какому праву, да и зачем, говорить, то, что очевидно, если это так? – Да потому что это код. Совершенно конкретный код. Закрепощающий в нравственно-духовной трансценденции два начала. Есть роспись, самая сакральная откровенность, и уж если произнесена от лукавого, то это преступный подлог самой сути слова. Так сегодня любая суть обречена на подлог именно потому, что мы слишком многое открыли, и многое позволили, не думая о друг друге, а только лишь о себе. Используя инструменты объяснения причины своего интереса, не можем отличить, простое в нужде удовлетворения личных желаний, от истины великого замысла Божьего, в схождении двух начал. Поэтому, к сожалению, эти слова больше ничего не значат, кроме как потешить самолюбие, или приумножиться в чьём-то доверии чтобы скорее кого-то поиметь, как и задумывал. За этими словами больше нет серьёзного смысла и огромного осмысления на уровне взгляда за границы всей жизни от сего момента произношения этих слов. И есть жизнь, в которой нет не свободы, но есть обсолит выражения несвободы, находящегося в отношениях. А поскольку и нет такого договора больше, должно быть что-то такое же по значимости сегодня в отношениях с нравственностью замысла Творца Истинного, а значит должно быть тотальное уважение, хоть и находящееся в сути понимания низкого. – Все это ужасно и даже пугающе звучит из уст, увлекающихся чьей-то натурой. Поскольку любить сегодня можно только себя. – я об этом и говорю. Но не о себялюбии, конечно. Если ты любишь себя по-настоящему, то никогда не обидишь того, кто любит тебя. «Ты зря боишься меня. Поскольку я к тебе отношусь так же, как если бы ты была моей женой. В этот момент, и на этот срок». Сложность только в том, в такой ситуации, что я не хочу, чтобы у меня была жена, которую я не люблю. А также, я не хочу, чтобы на меня претендовали, заставляя подписать данный акт согласием фразой «люблю тебя». Я люблю тебя, разве ты не видишь? Прощай.
«Сто раз примерь один раз надень?» – Не шути так. – Ладно. Какие тут могут быть шутки. Продолжим? – Да. Хорошо. – Пока я еще, в так называемом забеге, в поиске, уже глупо звучит, но всё же в процессе великого и неестественного – искусственного отбора. Я заметил, что тут есть одна такая грань перехода к беспокойству. – Поделись. – Сейчас расскажу. Сначала ты чувствуешь себя достаточно радостно, думаешь, что в саду изобилия. Ловишь себя на мысли: мол, что же это я, как это я давно до этого не додумался? Сидел как бобыль. А тут, без особых усилий, оказавшись в райском саде, где каждый цветок можно увидеть, а пообщавшись с ним может и сорвать, просто подойди к нему! Поражаешься такой неестественной возможности приблизиться к нему в плотную. К любому, без исключения, внезапно получив возможность проделать подобное с любым цветком этого сада. Точно прозреваешь, утопая в неизвестных, приятных, мелочах характеров.
Обличая обличаясь: в переписке с любым фото, пытаешься соединиться с ним искусственным характером, искусственным образом проникаешь в предмет. Начинаешь двигаться в чащу поиска нужного вопроса или ответа, просто фразы. Изучаешь свою реакцию по фотографиям. От простого к сложному и назад. Эго четко следит, где тот цветок, который ещё не нюхал, постепенно навязывая тебе новые стандарты видения, а вернее уводит тебя туда, где может исходить угроза для тебя, не получить ничего, как обреченного пропустить всё, что задумал. Тем самым снижая стандарты, нивелируя их до того уровня, с которого можешь дотянуться до увиденного. Ложное ощущение наполнения начинает тянуть тебя от настоящего к иллюзорному, раздирая мораль, упрощая ту самую твою начальную проекцию в бескорыстности достичь прекрасного казавшееся таким доступным, но теперь ставшее не реальным. Теперь ищешь что-то для себя, сопоставляя все то, что есть, с тем, чего хочется ему, тому кто идёт за эго. А эго словно безумное, обличает тебя в незаконченных действиях, редуцируя страх с позиции ещё не осуществившегося желания, как уже сложившегося в чёткое осознание о необходимости данного опыта. – Так быстро потеряешь своё лицо, потеряешь духовность. Как будешь выглядеть перед настоящим тогда? – Это и есть та линия, за которую страшно зайти. Поскольку придаешь свой характер, начинаешь волочиться. В последствии теряешь рассудок. А значит ложное уже ввергло тебя в погоню за выдуманным или воображаемым. Двигаешься, но уже не замечая, что постоянно идёшь, уклоняясь от начальной цели. Стараешься как можно тщательнее уцепиться за новые представления в цели, как в предвкушении удовольствия, взять хоть что-то, так понимаешь необходимость работать над новой целью. – А какая цель? – Познакомиться в сети для дальнейшего понимания вопроса такого рода знакомства. Я же тебе говорил уже, и с радостью повторю: «попытка понять природу дружбы с женщиной. В современном мире. В мире, где понятие свобода толкуется лишь с вершины понимания вседозволенности, а желания существуют, как проявление отношений, выражаясь лишь в удовлетворении». И так как никакие новые правила, тенденции и ухищрения эго не отменяют правила Вседержителя мира нашего, я предпочитаю общаться на своих условиях, сложенных её устами в нарративе восприятия моих правил свободы. Поскольку я не знаю есть ли она сама там, где есть её свобода? Хочу увидеть, понять, на чём сама женщина остановилась в реализации себя в своей свободе, которая ей всё так же только снится пока, как тот же смысл, что есть уважение к ней лишь потому, что она женщина. Для этого нужно взять её с собой на землю, спуститься с ней в реальность и начать наблюдать как за собой, а значит, за моментом разворачивающегося собственного намерения в ней относительно себя т.е. в отношении меня. И посмотреть кто кого опередит. Кто будет сдерживать себя, в смыслах этики и патетики, а кто первый пойдёт дальше в систему обнаружения себя в новых временных линиях желаний и дозволенности. А самое интересное в том, есть ли различия между нами в этом или их не осталось. Так я и хочу сделать.

– Ты считаешь, что любая «современная женщина» абсолютно способна обнаружить себя сегодня в страстном желании и с решимостью, а также с совершенно невозмутимым видом, быть готовой найти того, кто удовлетворит её возникшее желание? И ты говоришь не об особом классе женщин или же о чём-то особом, с точки зрения принадлежности той или иной или того или иного соискателя к некому определённому социальному классу? – Я говорю не о каком-то классе, мы говорим о женщинах вообще и всюду, как о самостоятельном и самоопределяющемся, хоть и в рамках категории характера мужчины, предмете индивидуальности выражения пространства. И думаю, что всё, что было только что перечислено тобою, как аргумент в обнаружении тенденции времени относительно «современной женщины», есть обычная тенденция, действительно уравнивающая нас в том, что есть нравственное право. Женщина дотянулась до последнего и первого в том, что категорически различало нас в морально нравственном аспекте. До того, что раньше касалось только мужчин в их примитивизме. Всегда рьяно защищавших такую свою природную данность, в сущности, собственно, и скрывая всё за понятием природа. – Интересно, как женщина способна объяснить такую свою открытость. – Уверяю, она не будет придумывать некие теории, оправдывающие её такое положение. Зачем ей это? Она просто укажет в направлении того, кто к ней последний заходил. Хоть и будет казаться изначально, что цели у всех разные, хотя на самом деле есть только желание открытым зевом ревущее, прикрытое чем угодно и как угодно, ухватившейся за нужное и подходящее в рамках собственных критериев существа жаждущего удовольствий пока есть свобода. Вот он то, этот я, и пойдёт сквозь всё это нагромождение сразу к её желанию, поскольку только его собственное открытое отношение и определение её для него скроет всё ненужное. И тут нет лжи, поскольку правда находится в настоящем состоянии играть в эту игру. Но всё же мешающая мечтать о большем, значит возможно создаст того, кого она захочет видеть в тот самый момент: отрицающего, но приветствующего суть самого заблуждения таким своим сближением с ней. Единственное, среда должна быть подходящей, как плотность скрытых, а теперь открытых, тем же способом снижения уровня страха перед стыдом – желаний: ставшие намерением эго в снятии запретов, создав некий новый, но ложный уровень свободы. Свободы без страха перед стыдом, охлаждающего нас собственным контролем в лучах смысла понятия о нравственности, как перспективе, обозначающей действительное могущество в обращении в пространстве, а значит сообщающей о собственной, личной и истинной красоте видящего всё истинное выражение уродства в таком осуществлении. Уродство – недвусмысленный посыл антагонизма, – это именно то, выражение субъекта, сегодня обусловленное в пространстве идеей его самого о своей «свободе». И значит, уже нет возможности увидеть уродство, так как само искажение, выдаваемое за свободу, приводит только к углублению в социальною ткань нарратива, упраздняющего мораль, как последней подвергшейся искажению сущности – но целого значения женщины.

Глава 8
Так сегодня, любые упоминания о нравственности в морали приводит к ещё большему отторжению в желании понимать данный инструмент настройки на пространство, в виду наглядного отсутствия состоятельности морализировать что-либо подробное у заявляющей о нравственной необходимости, но не определяющей своей жизнью и, следовательно, не являя собой ею саму стороны. И только лишь извратив её в действительно уродливую сущность желающей лишь удовольствий, можем получить то, пока ещё где-то и имеющей внешние данные и остающейся прелестной, притягательной, читай – сексуальной, но существующей в красоте лишь как послевкусие и приятный след от духов, всё ещё тянущийся последней ниткой аромата, оставленного нам от последних творцов морали и истины собственным существом нравственности. Создавших не только женскую красоту созерцая внешнее своим внутренним качеством. Сегодня являясь скорее выдающейся за повод к рефлексии в проекции охоты за оставшейся красотой новой извращённой идеей о свободе. Всё и вся существует тут исходя из желаний, мы говорим, о городской среде, о досуге, о том, что отобрано у находящихся тут, это научиться близко общаться, обнимать друг друга, без претензий и требований большего вообще, и по-настоящему. С сомнениями, да, возможно, но оп-настоящему. И если он и она и есть часть того сегодняшнего общества, в котором все справедливо что-то ищут, то пусть так и будет, но до той поры, когда станет ясно, на чём основывается выбор для нас пространством и тем самым являя в чём наше заблуждение от наших представлений о себе выходящих в наши желания. Если есть в наших желаниях хоть нечто олицетворяющее нас людьми или просто нас истинных, то это станет ясно очень быстро, поскольку и действительная цель осуществится быстро. Вот, как и направление моих желаний покажет меня истинного. – А он? – Он намеренно хотел понять, что открыто ему за этой пока закрытой дверью. И, прежде чем мы откроем её, видишь, проверяет, все ли взял с собой, из того, что тут называется и отрицается, как дружба между мужчиной и женщиной. – А что хочет взять? – Думаю то, что нравится от момента, получая и отдавая, на том уровне на котором сейчас всё находится. Всегда становись лучше, делай лучше. Создавай! Действуй нравственно. Почему нравственность – это творческий инструмент? Потому, как есть правила: создающие жизнь, пренебрегая которыми, ты её разрушаешь. Отсюда следует, что само следование правилам есть процесс, есть действие, а значит есть творение. Только внутренний каркас нравственности, создающий общественный каркас, не даёт обществу поглотить себя. Но правила не пишутся или создаются, они есть, в основе самой биосферы отношений. Постичь культуру высоких отношений, без привязки к этим правилам, значит никогда не достичь высшей мера свободы. Правила – это выражение понимания сути уважения проявляющиеся в пространстве высшей мерой отношений, выраженных в действии. Когда правила есть лишь понятный образ суждений о друг друге, как о целом, возникающее естественным образом из вселенских значений, отражающих нашу действительность в отношениях. На каком бы уровне они не находились и с какой бы целью не сближались бы мы друг с другом: уважение в честности намерений открывает первую дверь постижения нравственности. От чего мы и начинаем убегать, когда сознаём, то, как будто нами могут овладеть. Когда произошло, то, чего мы так хотели: овладеть сами и быть подвластным взаимному проникновению с полным желанием отдаться этому явлению. Но выбираем жить так, что нарушаем чей-то покой, вторгаясь в жизнь, начиная что-то, прибывая в своей уверенности в том, что это не навсегда. Вот такое несовершенство, и то, доступно не многим. Как не многим ясна та священная идея создания союза. Не понимая любовь, берёмся за такие вещи сегодня, как всего лишь пробу собственного пера в деле уязвимом и необратимом – как рождение нового, осознаём ли, что всё упущенное нами, бесконтрольно воплощается в жизни тех, кто идет за нами? А если, мы уже те, для кого создали предыдущие борющиеся за свободу, то, чем руководствуемся сами мы сегодня, обращаясь к значению свободы, отталкиваясь от понятия любви, отталкиваясь от их незнания, почему-то плывём назад, опускаясь в презрении отягощённые обвинениями в недостатках друг друга? Чего же они хотели от нас т.е. сегодняшних себя сейчас: независимости, честности, правды во всём, те теперешние, считавшими себя пионерами и во всём чувствовавших уверенность в чём нужен был размах. Но оставшиеся бессильными, безнадёжно заблудшими и в тоже время бессмертными романтиками, ухватившие суть своего времени. Суть которого состояла лишь в том, чтобы заповедовать нам, как свободу от своего тяжкого труда. Дать нам всё, чтобы мы смогли дать всё следующим, но уже с более тонким подходом к определению нового социального: идейно-социального конструкта в личности, определяющей себя как свободной. Даже от такого занятия как работа. – С предками понятно всё! Но кто тогда мы для будущего сегодня? Если полностью стали завесить от чьего бы, то ни было мнения? Да ещё и абсолютированное в некий лозунг, обещающий равенство там, где никакого равенства быть просто не может! Равенство в назначении для этого мира. Вот ещё одно: «Что сеешь то и жнёшь». Старая поговорка предков о справедливости. Ведь не может быть вполне равен в восприятии жизни как счастья тот, по ощущению, в желудке которого присутствует хлеб, выращенный в колосьях, собранный и приготовленный, и тот, кто не имеет на это не сил, ни способностей, будучи в тот же самый момент насыщения первого, чтобы испытать тоже самое насыщение от жизни, отвечая на вопрос счастлив ли? Второй в этот момент будет гораздо несчастнее, зависимее, поскольку элементарно голоден и не имеет что поесть. Но это не значит, что он беднее. Просто возникает неравенство в отсутствии каких-либо способностей для выражения общего вообще. Но не для частного, поскольку частное – это всегда только лишь личное или субъективное понимание вещей в отношение с этим миром, а для общего, не имея сил чтобы выращивать хлеб для себя, можно познавать мир для тех, кто его выращивает, добывая знания в голоде через себя. Чтобы давать им больше зрелых идей для жизни, и улучшения качества хлебов в сути их отношения к жизни, лишь для того, чтобы и они заняли место там, где труд есть наслаждение, как суть появления нового. И вот уже тот, кто голоден был, и не мог хлеба достать, руководит теми, кто выращивает хлеб, поскольку хлеб – это лишь начало любого пути. Я считаю, любой частный случай в отсутствии определённых способностей или временной потери интереса к некоему общему запросу в качестве дела, говорит только о том, что есть что-то новое, созревающее пока, в том частном, в чём сейчас разочаровано общее, поскольку Бог есть частное, а общее его продолжение, сегодня прозябает не имея ни малейшего понятия , что с этим делать. И бессмысленно снова проверять целыми поколениями этот тезис. – Ещё раз, пожалуйста, о чем сказанное выше? – Да о том, с радостью повторю, что сегодня в нашем перевёрнутом мире, совершаем что-то только ради себя, и только ради своего удовольствия, всё же пользуясь тем, что есть свобода, данная нам теми, о ком не должны забывать, о тех, кто рождает новое в частном, как человека и того, кто собирает для нас хлеб. Не думая о последствиях своей жизни. Поскольку не имеет своей пока и учится жить, чтобы стать лучше, исходя уже из честного восприятия себя как человека беря за идеал общее, где сегодня превалирует ответ на суть явления субъекта. Так делает уже индивид, способный принимать жизнь и создавать её, формируя пример в одиночестве, как смысл определения человека, поскольку частное формирует общее, а потом общее формирует уже частное, как должно быть всегда, пока существует уважение к старшему, заслужившего им поколения. Но сегодня будущее старшее поколение – это те, кто с ещё большим азартом, но уже без страха и упрёка перед будущем апеллирует к свободе, к независимости от общего, не желая уже и слышать, что сам что-то должен, обязан сделать для этой свободы. Пользуясь ею лишь для развлечения? Пожиная лишь разрушения, всего созданного в предыдущем относительно морали. Всё по той же причине – недозрелое, как старшее поколение, жаждущее только удовольствий, формирует новое, не создав ничего нового, а лишь порицая старое за его существо в запрете на нравственный блуд. – В этом, по-видимому, и заключена самая нелепая борьба поколений? А может мы сегодня не совсем понимаем значение смысла действия свободы и каркас её сотворения – нравственность? Нарываясь лишь на диалог о нравственности, в котором свобода есть её разрушающая основа в наступившей вседозволенности, в том числе и в отношении друг к другу на всех уровнях. Без возможности упрёка, перед самим собой, не говоря уже о критике в сторону субъекта, занявшего сегодня все щели и свободные углы приближённых к трибуне одержимого властью и жадностью, а также и сами рвутся на общественные трибуны, и даже умудряются делать вид, что могут управлять целыми странами и коалициями таких же. Просто обещая бездарности халяву и поощряя вседозволенность в пороках, тем самым разрушая самый сильный инструмент управления своей жизнью: «нравственно-понятийный аппарат чувственности», как ответственности перед общим, выступая настоящим, так апеллируя к будущему. Таким образом создав критерий общества антихриста. Где частное существует лишь, как боязнь потерять что-то и даже не своё, поскольку само частное обрести ничего не может, и уж тем более создать, борясь с тем, что тобой овладеют, но не понимая, что уже овладели, а значит забрали свободу, те, кто и сами ничего не создали и ничего не имеют, кроме несвободы. Только, и таким способом можно выяснить насколько не свободен лично, обличив свою несвободу морально-нравственным нарративом. Но и как истинное размышление о свободе, понять теперь может всё сказанное теперь, только тот, кто по собственной иллюзии в превосходстве лишил себя возможности обрести то, от чего он как бы застраховал себя в манере искусственного толка о себе. Некогда живя, не принимая законов бытия сущего, общего, понимая их, так и трактуя как удобно, скрываясь за собственными оправдательными теориями того времени, в котором оказался. Но лишь до поры считая себя выше общего закона, считая себя выше обычных людей, для того лишь чтобы понять что сам такое есть. Что сам был обманут собой же. В слабостях своих. – Да, и за такое отношение к жизни надолго угодив в больницу. Не так ли? – Да, всё верно, всё так. Это я сам. Оставшись с клеймом необратимости на весь оставшийся срок пребывания тут. Но и после, спустя время, мысль, тревожащая некуда не делась, и что самое, на мой взгляд, парадоксальное, продолжил жить чётко, сознавая мысль своего падения и своего прозрения, проговорив в слух сейчас: «не освободившись в желании присвоить, овладеть, не освободиться от прихоти бесполезных желаний». Поскольку теперь я это знаю: в моём случае, время было упущено только на путь до миража, но не до цели. Жизнь же в таком случае ничего кроме тревоги представлять собой не будет, поскольку ты не знаешь, а подсознание понимает, что путь твой в никуда и не для чего, а то, что впереди есть, как цель и есть путь до миража. – Но как тогда сделать, прости, как перестать думать о том, что желаешь, пусть даже и отвергая миражи? Как прекратить муки, как перестать тревожиться за то, чего нет и возможно вообще не существует, и уж тем более тут? – А вот так. Для последнего рывка к истине, я задействую данный ресурс, так, что, когда окажусь там, среди тех, кто также уже отстранены от смысла союза в его представлении, и живут лишь чувством присвоения. Я смогу увидеть, что нет ничего за той дверью, куда стремиться каждый, неокрепший в своих воззрениях, на то, что есть насыщение не имея возможности насытить себя. Присваивая и присваивая. Я увижу тех, кого, в общем-то, присвоить нельзя, а можно лишь увлечь, на время даже не в собственной игре, а просто играя, не думая не о чём. Это как скоротечный симулятор отношений. В это время и будет казаться, что владеешь. На самом же деле нет. Эту ущербность, я и ставлю, в толк тому, кто пытается решить вопрос своей необходимости присутствия в ком то, таким образом, поскольку, всё и начинается с искусственного порыва, приводя к искусственному результату. Словно трикстер, прыгая в зависимости от суждений на частное, как общего, и от частного на общее, не принимая никаких решений для занятия какой-то одной позиции в суждении на собственный грех. Такой искатель, зная и ощущая изобилие, прибывает в ощущении некой безнаказанности, а точнее находясь в неосознанности, как ребёнок, понимая доступность, но не зная ответственности, постепенно начинает терять истинную свободу. Становится неприятен пространству. Падая вниз, забывает обо всём, как дарующую способностью признавать смысл своего существа в отношениях с другими (материями). – То, что есть смысл в уважении тебя другими? – Именно такой аспект, возникающий в процессе жизни есть истина, она может быть проявлена, а может быть скрыта, может вызывать разные суждения наружно. Но чаще всего уважение – это внутренний аргумент, на балансе которого только характер и поступки, суждения и конкретика их выражения в действии, та самая основа риторики на суждение о субъекте или же рассуждения о человеке. Тут мы рассуждать всегда будем либо об одном, либо о другом. Третьего не дано. Мы не говорим о святых, поскольку и святость начинается там, где возникает уважение и доверие, как к объекту, не поминающего злое, знающего суть в недоразвитости всего злого. Тогда как, спровоцировав любое безнравственное действие дискредитируешь себя в том, кто ты есть сам в системе субъект – человек. Просто следуя по миру в назначенное место, в котором теперь то, что казалось истинным смыслом творчества, стало помешательством на свободе, которую смешали с пошлостью, с возможностью приобретать не глядя, бросать и снова приобретать. То, что было независимостью, стало равнодушием. То, что было уважением стало призрением. То, что было любовью стало страстью. И так далее. Сегодня, они, т.е. те двоя он и она, перевернут на время для нас эти смыслы, что бы мы смогли изучить такую свободу. Понять её безосновательность для общего свойства бытия. Увидеть обратную сторону того, что мы приняли за свободу. А значит, и теперь, необходимо увидеть и записать те мысли, которые беспокоят чтобы насторожить тех, кто идёт следом.
И, по-моему, предстоящая история достаточно нам разъяснит, тот факт, что шаблонная социальная доктрина однополярного желания явить свои желания в законе, как доминирования лжи, ломает жизни людей, и запрещает им быть честными друг с другом. Запрещает им принадлежать друг другу. Стесняет их ревностным недалёким мышлением собственника собственного я, наделяя сущее призрением и даже неуважением к тому, с кем одинаков. Тем самым, всегда, всегда провоцируя на измену в правде о счастье. И вот причина, по которой, тот, или этот, любой из неразумного, кто правда не заслуживает счастья, всегда будет терпеть несчастье. Выбрав путь способного только на извращённую попытку в последней возможности вырваться из ада повседневной рутины семейного безумия, олицетворяющего счастье только на показ живя с тем, кого схватил только низким желанием и уже потом понял, что ошибся. – Но не все же одинаковы? – Нет. Просто не у всех хватает на это смелости сил и ресурсов, наглости в конце концов, на то, что тут сегодня называют изменой. – Изменой? Но ты же вроде как холост и не в отношениях? – Чтобы изменять не обязательно быть в отношении с кем-то, кроме как с моралью. Сегодня каждый, спустя время, находясь рядом, даже очень быстро, почему-то начинает мыслить о чём-то другом представляя себя с кем-то другим, и со временем находит достаточно причин и оснований чтобы привести в действие ход лжи давно порожденной измены в уме и сердце в жизнь. – Не одно ли это всё и тоже? В чём отличие обычной жестокость, в принципе, по отношению к кому-либо, от выхолощенного экспортом нравственности бытия? – Если говорить о творце? Форма нравственности, существует сегодня только лишь как некая формальность для порицания другого, и есть та непроницаемая завеса, хотя всего-то ширма, которую можно легким движением убрать, за которой происходит самое страшное сегодня в манере будущности. Все и каждый прекрасно понимают, что творится в сердцах и умах представителей современного общества. Отодвинуть ширму, значит обличить себя в том же, в чём привык обличать других, заслоняясь порицанием. Есть ещё упёршиеся в своём неведении собственных возможностей, вплетающих в основу бытия себе подобных, но только ещё с худшими качествами своего мышления: глупостью проявляются, как в желании создавать себе подобных, живут порождая составные части общества. Отпрыски которого, в нём, в пространстве, не находят для себя причины быть реально открытыми, не видят отклика. Не видят торжества собственных идей в слиянии общего, если только на короткое время и только из корыстных побуждений в угоду протестного олицетворения, думая, что достаточно покрасить волосы в сиреневый цвет чтобы стать свободнее, стать лучше. Что со стороны достаточно нелепо выглядит. И это совсем не то. Посмотрите, ровно на того, как тот с топором с ссохшимся топорищем хочет начать колоть дрова. Тупо не понимая, как исправить простую ситуацию, опустив его ненадолго в чан с водой, проклинает неразумную вещь. Так глядя со стороны, на упёртого, считающего себя знатоком в подобных вещах, но тупо не знающего порядка приведения орудия в рабочее состояние, и вдруг осознающего, что он замерзает, идёт на ресурс знакомств, как хватается за всё острое и тяжёлое, тот, умирающий от холода, нелепый представитель большого и малого города оказавшись в поле, с подвернувшимся ему случайно топором, всего-то требующего мудрости и смекалки к приведению его в порядок. Можно точно сказать кто этот невежда и откуда он этот персонаж. Утопившие свою молодость в стремлении обойтись без окружающего их мира. Не зная нужного, теперь предлагают свою красоту за меньшую цену. Бесплатно. Лишь бы согрели. Теперь живут без друг друга, пытаясь нагнать упущенное в сорок с гаком лет. Но что нагнать? – Постичь жизнь потустороннюю? А не с этого стоило начинать в таком случае? – В том-то и дело. В этом и состоит вселенская ошибка дряхлеющего, именуемое некогда: старшим поколением. Обращающего молодость в потворство показному мудрствованию, бессильных и глупо проживших жизнь, вдруг прозревших в немощи упырей, умудрившихся сломать всё, не только свою жизнь, но и жизнь свои отпрысков своими абсурдными наущениями. Заключённых лишь в пошлость превентивных мер порицанием за недостаточность того, что имеют теперь сами, почему-то забыв, как заражались зпп сами, и как совет дня, разглагольствуя о премиальном методе выхода из похмелья. Всё! На большее сегодня массы не способны в передачи своих качеств в качествах мудрости. Теперь пытающиеся, как и всегда, учить жизни, как старшее поколение младшее, только лишь без основания, требующего покорности, рождается не иначе, как суррогат воспитания. – Но это и есть суррогат. Оно и есть суррогат: кого в своё время, под напором брезгливо мудрствующего общества заставили воздвигнуть собственные столпы мудрости, а значит тех теперь, изрядно потрепавшихся и постаревших, как некогда само новое поколение, само новое поколение, почему-то воспринимает, как тех, от кого выслушивать претензии на своё поведение оно не намерено, поскольку совершенно точно не соотносит такое наущение с истиной, всегда видя в предмете мудрствования отражающего лишь собственную попытку оправдаться за бездарно прожитую жизнь, двух случайных, двух нелепых, ставших родителями. Производящих потомство, естественно, начинающее шататься и падать, как только задует первый ещё не сильный северный ветер. Только завеет холодок, как все пустые клятвы, и даже лжезаклинания почему-то не срабатывают. Более того, идея рождения, теперь ещё и всего-то брошенный спасательный круг, как блаженная идея, завести живое, отвлечься на нечто иное, новое. Что есть ещё одна правда, страшная правда о двух глупцах создающих монстров. Руководствующиеся импульсом слепого безумства, не считая безумством спасти себя от боли расставания путём рождения себе подобного, отведя ему роль только отвлекающего занятия от всё более ощутимой неприязни, надвигающейся пустоты. Но и такой способ жизни ради, вряд ли позволит ужиться с тем, в ком точно ошибся, не рассчитав жизнь так, чтобы хватило пройти начатый путь, как смысл его начинания вдвоём и до конца, естественно, не спасёт никого. Только создаются ещё и ещё неполноценные звенья двумя упоротыми в своём воззвании, но нелюбовью к ремеслу кузнецами. Прибитых к друг другу пристрастием, бессознательным первым желанием плоти. Но не намерением сотворения истины, а страстью: первой или нет, не имеет значение, очумелой ли, слюнявой, сладкой, юношеской неразборчивой, инфантильной и безответственной страстью. Как тогда, так и сейчас, словно малолетних идиотов в сорок с гаком лет, до сих пор считающих, что этого достаточно чтобы навсегда. Видишь? Не успели взлететь, как уже падают, утягивая за собой все надежи на возможность создать в своём отпрыске, да и просто в себе – лучшее. В то время, когда мудрость должна быть основана на твёрдом убеждении выражения мысли, в том, что настоящий союз возможен только для двух независимых, двух самодостаточных, двух уверенных в себе и в слове своём, как причине говорить, и только в примере личности, принесёт новое видение тех вещей, без которых, как ты думал, пока был молод, жизнь была бы возможна в полноценности и процветании. Вот и есть мудрость: создавая новых людей из себя, для нового социума даже не имея своих, можно создавать, поскольку, вначале всегда нужно создать себя, идущего в направлении любви и укрепления нравственности. Не на словах одряхлелых дев или состоящих мудрецов по дряхлости. Тех жизни правду ты можешь слышать лишь в их устах – существ, а не тех, кто, начиная с молодости, чтил здоровье собственной внутренней честью и питался образом и мудростью тех двоих ставших тебе родителями, создававших и питавших этот мир столько лет истиной и чистотой, сколько понадобиться, став понятным примером истинного и глубокого толка друг для друга. – Это значит? – Это значит, не изменять своей правдой свою честь. Значит отвечать на один и тот же вопрос: «ЧТО Я ДЕЛАЮ, чтобы узнать, кто есть сам»? Спроси себя из точки своего нахождения: «ЧТО Я СДЕЛАЛ СЕЙЧАС ЧТОБЫ ОБОГАТИТЬ ПОСТУПКОМ МИР?» Ответить на этот вопрос сложно, особенно пока нет самих поступков, в момент соблазна перед выбором. А момент тот самый – когда рядом всегда стоит лукавый! Тем ни менее – поступок, не он ли есть ключ, к свободе и спасению от истинного бесчестия, в стремлении обуздать собственную разнузданную жизнь, для начавшего с собственных поступков, находясь наедине с собой? Чтобы иметь хоть какое-то представление о тяжести труда создания настоящего? Где в качестве первого шага, всегда выступает попытка попробовать сделать что-то наперекор своим утробным животным желаниям ЭГО. Начав изменять низменным и глубинным помыслам, чистой, творческой идеей, поймёшь истинный союз мужского и женского начала, как оно само – и есть творчество в разумении кто есть ты. Как высшие в друзьях не по несчастью, а как высшее в творчестве истинном. Как матерь. Как отец. – Это значит не хотеть большего чем необходимо самой чистой идее самого союза? – Это значит желать большего своим действием, но не в угоду пошлых личных намерений, сваливая открытость в кучу с личным необразованным восприятием действительности, воспринимая любой открытый порыв, как сигнал, приглашение к чему-то большему, уже припаивая его к персональной победе над чужой судьбою, пока, ещё не сделав ничего для того чтобы сделать хоть что-то чтобы сохранить собственное достоинство. Сделав хоть раз что-то, обойдясь без намерений завладеть, а только лишь узнать секрет – оставив себе то, что возможно, поджидает тебя впереди в вечности, благодаря способности отдавать и отпускать, наполняя и наполняясь. Проявляя интерес искренний к человеку именно к человеку, а не к его телу. И не лишь к красоте даже. А к тому, где всё гармонично как внимание, от начала до конца, в том отношении в которым разрешено владеть, точно, как кратко и с украдкой, можно взирать восхищаясь на то, что не есть твоё, но создано… Оставаясь самому от точки до точки любой встречи человеком. От верха до низа. От слова до действия. Такт и степенность, без иллюзий и фантазий. Ничего не демонстрируя. Ведя себя так с ней, как ведёт тот, кто хочет избежать катастрофы, зная предмет своего исследования. Оставаясь честным. Предлагая только то, что по истине можешь отдать, чем хочешь и можешь поделиться, живя тем, что можешь разделить. Не больше и не меньше, шаг за шагом. Проживая моменты, не надеясь и не вселяя надежду на то, что придёт ещё кто-то другой, и в нём, потом, будет что-то, что приблизит тебя к идеалу… – Это и есть проявление индивидуальной свободы? – Это и есть правда! Да, это и есть оно, всё это части индивидуального (чистого) творчества. Где свобода любить, не есть пошлое, а есть созерцание, и созидание. Тонкая нить опыта, но и грань лишь одной стороны человеческих отношений. В которых отсутствие открытых претензий есть показатель присутствия контроля над собственным предметом исследования, уже как объекта индивида. Позволяющее спокойно уснуть улыбаясь, без сожаления. Без страха, за то, что можешь что-то потерять, упустить, поэтому сломать или исказить. Грех от субъективизма, в данном случае есть попытка, всё же, обойти общие «правила своего качественного круга», создав несуществующий нарратив в том, где будет лишь бессознательное ожидание сопряжения с красотой, живущим в иллюзии своего достоинства, не имеющего его, получающего радость лишь от её представления с собой, – что это, как не попытка снизить реальные значения реального предмета исследования в лице субъекта? – Получается так, что она для него, попытка объекта повысить свои качества искусственно, за счёт предмета уровня творческого определения? – Но лишь в угоду собственного самоудовлетворения, а поскольку, речь идет, всё же, о женщине, и значить о том творческом предмете, отчасти, который получить нельзя, не пытаясь присваивать его себе. Так вот, именно на данное понимание качеств субъекта как раз и недостаточно для понимания тонкостей существа предмета, определяющего его самого как мужчину. А значит уж после, получив желаемое, вернуть покой будучи субъектом никак нельзя, так безразличием выдав себя в своём изначальном истинном равнодушии к сущности предмета… Великое творчество жизни, где ты больше бестолковый охотник, а не мужчина, пока претендующий на всё сущее по праву рождения! Готов ли ты к нему, ЭЙ… Новый художник? А точнее творец, вступающий в эпоху чистого творчества! Или же свобода для тебя, это путь до неё, от которой теперь срочно нужно избавиться, чтобы начать искать её снова? Поскольку, свобода для тебя, всего лишь общественное допущение и нужна тебе лишь для того, чтобы начать владеть другой? Так как если ты не владеешь, думаешь ты, руководствуясь таким легкомыслием, то владеет кто-то другой или завладеет и получит то, что не получил ты – да? Ответишь? «Нужно действовать, агрессивно, хитро и как можно скорее». Значит пора, в таком случае твоего волеизъявления, идти туда, где всегда есть та или тот, к кому ты или она, готовы обратиться, где все уже в курсе, как действовать и для чего они там. Он или она, знает, как она или он, поступили бы в сети, но не знают, как действовать, как реагировать, что делать и как вести себя в реальности идя до конца только дружбой. В обратном случае обратишься с вытекающими на этот счет серьёзными последствиями, став обманом, ради низкой цели. Решивши обмануть Творца истины, заручившись оправданиями, приводящими нас на такие сайты. Смерившись с бесплодным утверждением, что всё пропало, всё безнадежно. А выход один, и он тут! Ни на что нет времени! – Нам некогда жить, а мы хотим ещё и отношений? – О, даже если и так, что меняется тут для сказанного выше? – И все, по новой? – Нет! Всё это первобытно, инстинктивно и не разумно, и не гарантирует счастья. – Тогда оставим интернет? – Хорошо, давай перенесёмся в реальность, а с ней в действительность. – Вот и узнаем, можно ли предположить что-то иное сегодня, более настоящее и стоящее, что то, что в контексте обращения в живую, в реальности, не извратит всё до подката? Осталось ли что-то там от того, что можно и нужно открыть? Чтобы узнать, что ждет тебя за поворотом, а не за свайпом. Готов ли ты принять сигналы? Обработать их, и совершить действие ответив взаимностью, оторвавшись от смартфона? – И это уже не просто страх, показаться нелепым. Это страх перед отсутствием веры в оправданность усилия? – Да плевать! – Разве? Или же это страх выглядеть, как пикапер, или альфонц, как охотник за головами, как тот, кому нефиг делать, только домогаться до прохожих или в каком-то собственном амплуа очаровательного человека за сорок? Так не бывает… «Девушка, здравствуйте, постойте, вы чудесны! Я могу вас проводить? Я могу немного поговорить с вами? Я могу вас чем-то угостить? Мне бы хотелось познакомиться с вами. Вы мне понравились. Куда вы идете?» и так далее… Это уже ответственность уже полное разоблачение и это то самое сумасшествие, что рождает ту связь, первичную, не разрывную. – Ну и огромный страх, перед тем, что есть тоже самое, но не тут, а в сети. Именно невозможность совершить сегодня такое усилие в реальности, обесценивает отношения, поскольку есть множество разных вариантов сделать это по-другому не тут, не в реальности. Быстрее, комфортнее, незаметнее. – Но и не с ней? – И не тут и не сейчас, а потом и в другой раз: оправдывает многое в единственном роде. С отсылками на множество причин личного свойства. Упустив настоящее, продуктивно пользуемся широким выбором виртуальных возможностей. – Сегодня это не работает! – Поэтому и причин всё меньше кого-то там беспокоить накатившей харизмой по вечерам. Что называется, – «дядя вы к кому»? Поскольку боязнь оказаться нелепым выше всякого страха, обида за предыдущий провал, будущая, её такая же нелепая стеснённость, той, что в сети совсем другая, с несколько недоумевающим лицом глядящей на тебя. – Любая неуважительная реакция, на адекватное обращение в реальности, говорит только ободном о недозрелости в восприятии обычных инструментов общения. – Бинго! – Если к тебе обратились, если на тебя смотрят, если ты интересен, почему просто не узнать что-то новое из мира другой вселенной? Пройдя по мостику между женщиной и мужчиной создав его адекватной реакцией, смелой и открытой, при этом, только так и можно чувствовать себя в безопасности. Зная, что ты живёшь в адекватном социально развитом обществе. Которое формируешь прямо сейчас, собственно самой реакцией. Чтобы не жаловаться потом, что всё пропустил. – Учись! Как раз это то и нормально! – Значит я пока ещё не тот, кто морально устарел? Раз решил всё это спросить, глядя тебе в лицо, ратуя за аналоговый мир, так как принадлежу ему. – Нет, ты тот, кто случайно забыл в каком веке живет сегодня мир. Но тебе разве не претят все эти стоны, о том, что знакомиться негде? О том, что это стало невозможно? Что женщины стали что-то там, а мужчины так и вообще. Сама мысль о знакомстве реально стала просто нелепо выглядеть, вне рамок какого-либо питейного или развлекательного заведения, или сайта – существует, но как моветон старой традиции. Как говорится – «C'est La Vie» (такова жизнь). И в этом отношении я понял только одно, разницу, между знакомством в реальности и виртуальным знакомством. Ценность и подделку под ценность. С таким настоящим рассуждением, о ценности искомого ископаемого, возникает такое ощущение, как будто людей вокруг становится меньше. Несмотря на то, что их, по заявлению ретивых ученых, становится больше, с каждым часом. Но это не так. Справедливо первое. Их становится меньше. Как тех, что из прошлого века. И ещё меньше тех, кто не опирается на время, а готов жить всегда и каждую секунду, так мудрствуя над жизнью, если нет причин не делать этого, т.е. жить.
«Слушай, я не люблю долгих переписок». – А что ты тогда тут делаешь? «Тестирую приложение, 21 век же, необходимо идти в ногу со временем». – Тут можно застрять! «Ну, а я не мастер долгих переписок, имей ввиду. Моё предложение: вживаться в образ тех, кто хотел бы встереться». «Просто, держу пари у тебя не так много времени, чтобы вот так потратить его на встречу с потенциально неинтересным человеком?» – Ты создана и выращена в любви? Так у тебя тут написано? Позволь узнать об этом больше при встрече.

– Слышишь? Мне теперь так весело наблюдать за эго, после сказанного, эго не понимает момент намерения, не понимает моей идеи, не знает жизни. Оно бунтует, тут же требует вернуться к идеи прямых предложений, аннигилированного в анонима сетью, и начать заново впиваться в её клонированные формы «гиен-и-чной» красоты. Откидывая варианты распинаясь о их несовершенстве. Ища любой предлог, скорее завершить начатое с ней. – Но для поимки искусственного, ты должен сам, на сквозь стать искусственным, разве нет: говорить только то, что хочется ей слышать, делать только то, что необходимо для достижения цели? Не показывать и не являть себя настоящего и конечно, никогда не демонстрировать свои настоящие намерения и настоящее отношение к ней, всегда находясь в разумении того, кто перед тобой. Как бы играя в долгую, но думая о быстром завершении. И не в коем случае не показывать истины своего, как лишнюю откровенность в манере фривольности, которой нужно бросить в глаза натурально себя истинного. Например, в виде того, на что она намекает в своём личном разделе говоря о себе:
Пью, курю, ругаюсь матом.
Юмор такой же черный, как душа.
Люблю повеселиться, особенно пожрать.
Работаю 5/2. Крыса. Офисная.
Сбежала уже от второго мужа.
Вредная, противная, имею в арсенале "гэ" и "шо". И шо?!
Комплексы отсутствуют. Личные границы присутствуют. Дети тоже отсутствуют…
Сколько можно здесь ныть о том, что женщины меркантильные…

Глава 9
Формы притяжения для каждого разные, но, тот, кто желает для себя сблизиться с тем, что и есть похабное в отношении с женщиной, существующее в самой женщине, выставляющей себя так, скорее всего только сам состоит из одной только этой части. – К женскому, я полагаю, всё это не имеет отношения? – Нет, только к той, которая… в общем, сама не понимает значения начала пошлости, давно переступив все дозволенные грани, установленные стыдом. – Так она и не знает, что растлила давно всё то, чем могла владеть! Став только в теле орудием добывания денег или удовольствий, её тело – всё это как депозит в банке, вклад её предыдущего существа, но стыд, есть уже кредит для совести, отдать который можно, лишь не опошлив данное Богом-творцом, как земная красота, приумножив её силой собственных, личных качеств… К сожалению, спешит распорядиться данным ей, заложив за гроши. То, что создано, изначально, для неё самой, как её тело, как ценность состоит не в том, чтобы хвастаться тем, что ей нравится в себе наружно демонстрируя его каждому прохожему захожему. Но в том, что даётся, как плод, тебе, в качестве вековой дружбы нравственности с намерением, проявленных в новых качествах красоты для осуществления мира каждым в новом представлении себя? – Этот вопрос меня тоже задевает, как отношение взрослого к маленькому, но равному по сути. Что за низость в зрелости? Зачем женщины бояться её. Только ли из-за начала увядания тела? Разве не интересно осознанно ценить момент своей зрелости, в том, что открывает она, как присутствие в жизни, без влияния оценки эго? Находя общее в мироздании с взрослыми и зрелыми и, по-видимому, теперь понимающими твои слова людьми? Но так ли это сегодня? – Нет, всё гораздо площе, ведь ты хочешь подчинять, ты хочешь играть со мной в свою игру? Не так ли? – Нет, я не хочу играть. Просто мне совсем не понятно пока ещё, и я хочу понять эту одну простую вещь. С мужской стороны. Когда тебе девятнадцать и ей девятнадцать, хочется любить, отчаянно не думая ни о чём, но не умеешь, а только оскверняешь, разрушаешь. Бросаешь, бежишь за жизнью назад. Не имея возможности создавать. И это называется набираться опыта. И вот, тебе за сорок, и ты, допустим, можешь и умеешь любить теперь, но уже нельзя, нужно создавать. И где тут женщина? Где её место? Нужен ли ей тот, кто может и умеет любить, но не способен на это уже. Любовь призрачна в возрасте создателя. Для меня любовь – это выбор в отношении к миру. Если ты создаёшь, то любишь сам момент жизни, в котором могут происходить чудесные вещи или разочаровывающие, появляться прекрасные люди или ужасные субъекты, но от этого не менее страстные и интересные, важные. Для кого-то жизнь есть отдаваться только одному посылу в любви, стараясь из этого создать равновесный честности смысл бытия. Как будто в этом и есть только смысл. Так было и для меня. Но прямо сейчас я укрепляюсь в таком суждении, где верность при отсутствии божественного смысла в дружбе, заменяемая в процессе развития отношений на функционал супруги или супруга, жены или мужа, как смысла нахождения рядом, без того же смысла понятия дружбы не имеет, как и значения в отношении к творчеству. Для меня женщина всегда была прелюдией к чему-то важному в личной жизни, то, что невозможно понять сразу с наскока, ну, или по крайне мере к интересному, но не самоцелью. Ведь наши доли разные скажу я тебе. – Да, но позволь, тогда, где будет та, с которой ты в девятнадцать набирался опыта? Что-то не сходится в твоей формуле равновесия и справедливости? – Да нет же, всё сходится, об этом и речь. Не было никаких 19 лет и опыта. Не было любви. И быть не может. Это чушь. А та, 19-летняя уже женщина, она будет тут же. Если в нашей жизни остаётся всё пережитое в отношениях, как благодарный опыт прошлого. – Но почему приведший нас сюда, значит он не завершён в чём-то? – Именно потому мы и тут. Такой опыт не имеет разумных границ завершения, он имеет лишь границы познания, на которых ты останавливаешься. Поскольку опыт с женщиной, это единственный опыт, которым мы связаны тут на земле, как смысла нахождения в делах мирских. И даже Господь не выше этого в момент наступления соблазна. Уж эта истина точно доказана монахами и послушниками, повесами и молодыми людьми, так ставших мудрее, разного времени. – Тогда ответь, как нам его употребить сегодня этот опыт? На чем построить гармонию таких двух приступных соискателей? И что вообще есть сегодня, такое, как любовь? Осталось ли в нас хоть что-нибудь от того, что каждый хочет найти в друг друге? И что вообще можно найти тут, имея такие рассуждения? Да и нужно ли искать в ком-то, а не в себе? Или всё это лишь только для успокоения бурлящей крови? Чтобы успокоить себя в том, что успел применить остатки молодости в своих намерениях? – Не знаю, всё сразу, но знаю одно сейчас: иду я к ним с чистым и осознанным пониманием в том, чтобы перенести своё намерение в реальность. Я хочу понять, этот инструмент, и был ли я прав. В отношении него. И явившего его времени. Останусь ли я в своём мнении, о его разрушительной силе. – В чем же ты не уверен так здраво рассуждая? – А в том, может ли король своих идей, своей жизни заинтересоваться глупой содержанкой или принцесса отдаться нищему мечтателю, свернув себе ум лишь желанием, если они в друг решат зайти сюда, ведь тут все равны в условиях лжи и в потаённых мыслях? Возможно ли провести, обмануть, обхитрить природу вещей? Ту природу, которая создаёт для нас опыт, опыт без которого жизнь не имеет смысла и не одна книга не пишется. Но лишь с одним «НО», теперь любой современный опыт есть лишь попытка нарушить гармонию в согласии самого пространства, находящимся в сути истинных намерений, чуждых нравственности, из которых вытекает и строится всё действительное. Я хочу увидеть кто там, по ту сторону? Неудачники, и неудачницы наложившие вето на все правила нравственной жизни, сообщающие крикливыми позывами своей успешности фотовнешностью о принадлежности к алчущему и легкомысленному собственному миру. Спешащих схватить и тут, хотя и созданы лишь для собственной закладки на сервисе знакомств, живущими не подозревая этого. Неудачники, потерпевшие фиаско в жизни, теперь пытающиеся заманить удачу, олицетворённую в округлых формах, таращащихся в упор, представляясь фантомами арендованной роскоши, как с одной стороны, так и с другой. Я покажу, что это всего лишь бездушная программа, позволяющая кому-то зарабатывать на людской недалёкости. Скупости, необразованности и недоверии времени и собственному развитию. А также на косности мышления, сведённого до потребления, не меняя отношения в разнице поедаемого, важна лишь этикетка и цена. Хочу лично увидеть сформированное в страхах, в идущих из глубин самого ничтожного детства защитных реакциях, выходящих как жалость к себе. Сейчас я уверен в одном – это сервис для боящихся не растратить оставшиеся от молодости. Что можно сопоставить с попыткой выжать максимум из своего тела на излёте своих молодых лет. Я увижу и свой страх не реализовать сексуальные мечтания! Пока застрявшего тут в неясном желании испытать на себе сцену из порнофильма. И это уже не страх, это ночной кошмар. Я иду к вам, потерявшие веру одиночки, разведёнки и разные претворяющиеся добрыми и бескорыстными сублиматы корыстных сущностей в облике женской плоти, разочаровавшийся в мужчине, ищущие тут «любовь». Ведь это только дополнительный элемент досуга, как предмет счастья от возможности любого потребления, получить быстро и сразу, хоть что-то от этой собственной унылой жизни, с помощью вот такой аналогизации, возникшей, словно некий чит в системе познания для умалишённого времени. Без иллюзий. Попробуем. И так в реальность…

«Оставь надежду же, всяк сюда входящий!»

Теперь попробую излагать, от третьего лица, а также меняясь по ролям. Как герой, голосом чьего, ты в себе сейчас всё это воспроизводишь. Герой романа, повести, статьи иль жизни, рожденный на страницах, и просто существуя для мудрости своей. Идущий в след протоптанной уже тропинки, на встречу с ней. – Попробуй! Может и получится, сизифов труд? – Так, всё, отстань. Теперь я сам. – Ты можешь я уверен. Всё это было бы неплохо. Если б не было нехорошо! Поверь! – И это-то, ты мне, чёрт, посмел (а) тут сказать, в преддверье шага в ад, что нехорошо всё это? – Раз ты поверил, то, было бы не плохо, чтоб следующую часть ты показал в картинках. – Бог знает лучше. – Как сказать?
Только не нужно забывать, что за каждым жестом или действием стоит сложная система взаимодействий и последовательностей, а также причин, создающих энергетическую оболочку самого социума. Это и есть его трезвость. Нет осуждения за безнравственность, поскольку любая безнравственность порождена той энергией, которую мы сами создали, пытаясь создавать свои правила. Есть правила, для каждого они свои в отношении понимания нравственности, но никогда эти правила не должны быть обращены на порицание или унижение того, что уже произошло. Поскольку предотвратить это никто не мог, не зная, когда это началось и почему именинно с ними. Но помочь преодолеть сложные моменты, не вовлекая или хотя бы стараясь смягчить страдания можно. Наблюдая и лишь при необходимости стараясь помочь. Это всё что нужно. Любое порицание так же безнравственно, как тот, кто порицает безнравственен. Берясь судить только за то, что сам сейчас освобожден от чужого суда. Да и освобождён ли? Кто я такой чтобы судить о её несовершенстве? Ведь женщины любят нас, любят с нами, а красивы ли мы сами? Всё ли красиво во мне? Для того чтобы выявить собственные возможности относительно красоты женщины в её образующим моё существо объёме, и главное, чтобы лучше рассмотреть себя в этом объёме, увидеть себя насколько я уродлив или красив? Мы обратимся к моему герою, собственно, который, для последующего изложения, будет тем, кто решил попробовать натурально испытать себя на ресурсе для быстрых знакомств. Он тот, кто уже существует, проведя себя через тернии складывающегося и пока, так ему казалось, не обманывающего его умозаключением вывода о необходимости быть там. И мы будем свидетелями как бы сложившегося мнения происходящего из разных точек временного периода нахождения не линейной периодике прибывания на сайте. В том числе явив уже заранее итог того, что находится уже за предметом будущего изложения, как выводы, которыми и стала триада на предшествующих листах. Но и предшествующее не могло его испугать. Поскольку сейчас, он хоть и испытал некий концептуальный шок, ощутив себя тем с чем столкнулся там, всё же, до сих пор, исполнен радости и до трепета восторжен от присутствия в этом новом для него опыте. Преисполнен так сказать, некоторого рода надеждой и желания, усвоить новый урок, начиная проникать в иллюзорный мир грёз виртуальной самопрезентации, в глазах тех, для кого он так не досягаем, в его нравственной надежде встретить там хоть кого-то. Теперь спешит исполнить засевшую словно заноза в сознании – идею, зародившуюся некогда у колонки с водой, в фривольной беседе с почтенным человеком. Позволившего ему усомнится в себе самом, в самой честности того своего представления о себе, и в том, что он предпринимает всё возможное чтобы отыскать в этом мире, то, что, как он считал дожидается его. Так он чувствует. Тем и оправдан.

Итак, теперь уже наш с тобой герой – субъект определенного возраста, скажем так, такого, в котором может резвиться некий страх, от колеблющегося в душе ощущения тревожности мнимого отсутствия некоего интереса к нему со стороны женщин. Оглядевшись по сторонам, посмотрев на себя, он решил понять, существует ли он для женщин вообще, видят ли они его. А точнее, видят ли его те, кто нравится ему, и кто они будут, те, кому нравится он. Как они его оценят там, где они не пробегают мимо, где можно смотреть на них сколь угодно времени, и они не будут этому противиться. А он будет размышлять, что написать и как ответить, той или другой, если, конечно, что-то подобное вообще случится. Он не знал точно, как будет себя вести, если вдруг хоть кто-то его заметит. Нет, он не из застенчивых, не из тех, кто боится женщин. Просто его внешность, его манера и желание общения, она немного пугающая, возможно даже отталкивающая – возможно – требующая или же наставляющая на серьёзность в принципе. Он как будто немного не из того времени, в котором оказался. Таких уже не делают. Так он думал. Вообще он много думал. Думал почему приходится мириться с определённым видом одиночества, когда вокруг столько привлекательного с которым хотелось бы иметь дружбу. В этом вопросе о необходимости подобного тому мероприятия таилась и, по-видимому, всё ещё таится, до сих пор, его основная идея, или мысль его предназначения в дальнейшем, для выбранного им момента. Она и есть тот гештальт, простите, который он хотел бы так закрыть раз и на всегда. Выявляя причину волнения в своём рассудке. Как-то он настоял себе, что такому его состоянию, находящегося в положении субъекта, в общем-то отрицаемого обществом, отрицаемого женским полом, есть суть присутствия чего-то ещё, чего-то большего, что уже не нуждается в нём, чтобы хранить это только в себе. Но он ещё цепляется за ощущения, приходящие из навязчивой среды, отрицающей его, тлеющей жалости к себе, уже ставшее привычным в своём навязчивом игнорировании фактов истины. Но пока ещё, не дотлела жалость, вечно увещевающая его своей брезгливостью, раздувающая пепел, так называемая «человеческая среда». Конечно, в некоторых аспектах, такое отрицание его, для здорового мужчины живущего в миру, да ещё и в столице, наносит эффект несколько тягостного ощущения, и накладывает некую печать подозрения, тем же обществом, относительно здоровья в ориентации, даже в отношении его разумений по отношению к самому себе. Хоть и в смысле того, кто в общем-то и сам стремиться уйти от прихоти целомудрия, ради пошлого пребывания с теми, по кому он так скучает. И вот, мы находим нашего героя в тот момент осознания себя, когда он немного отчаялся в попытках устранить этот зуд в сознании, и уже не в силах сдерживать натиск, так утомившей его душу небрежно образовавшей им лично пустотой. А теперь перешедшей в новое качество: словно отчаяние в злость, став той новой формой смелости и решительности, пока ему чуждой, но образующей намерение, которым он хочет притянуть её, чтобы ощутить её присутствие полноценно. Поскольку, родившись и сразу оставшись наедине с собой он понял, что именно ему теперь необходимо сделать первый шаг, почувствовав способность для завершения своего вхождения в реальность, заполнив новую духовную форму, пока так терзающей неизведанным, но известным пороком и искажённым представлением о самой себе находящейся в ней самой – действительности. Сегодня, действующей на него, имеющего свободу передвижения, как не разношенный башмак на стопу, в угоду метафоре и антиподу ощущаемой пустоте. Ощущение, всегда напоминающее о своём присутствии куда бы, ты не шёл. Так, находясь в миру, стал не способен более отрицать того, что сообщает ему его тело, его собственное начало, его собственная плоть и разум, порицающий его за ложь в том, что он не нуждается в этой новой и прелестной паре обуви. Наконец признав эту лож и теперь найдя достаточно слов для объяснения происходящего, он не хочет просто уповать на время, ожидая от него разрешений. Башмак должен остаться на ноге, а сам он обязан идти к своей цели. Глядя на быстро проносящиеся перемены в сознании, являющие перемены в реальности. Глядя на себя, готового мирится с его приходящими значениями, пойдя на поводу у мнения большинства, имея всего лишь цель субъекта, отведя этому какое-то количество времени. Теперь и время действует уже иначе, чем когда-то, когда оно вообще не имело никакого значения. Мой герой, не так уж дурён собой, а может больше, теперь находится в том возрасте, когда нравится искательницам не мальчишек. Об этом он не хотел думать совсем, но желал выяснить с чем имеет дело, глядя сам на себя в зеркало её.

Итак, продолжим изложение:

В один из свободных от какой-либо деятельности вечеров, собрав всю энергию своего обаяния он решил-таки исполнить давно ставший презренным план, и зайти в приложение для общения или, как говорят для знакомства в сети. Блага труда, затрат и ума это не стоило никакого. Быстро исполнив начатое. Отметив симпатичных особ, таким образом обозначив своё желание на их предложение пообщаться, так выделив кого-то из общей массы – первых попавшихся. И сразу словив странную оправдательную мысль, вроде как делаю я всё это сейчас для пробы обратной связи и не более, подобно тому мысленно оправдываясь за каждое действие, продолжил свой сёрфинг по галерее приложения. И как рыбак на зорьке, закинув снасть стал ждать поклёвки. И ждал он не долго, буквально, как по волшебству, ответила одна особа, одна, две, три… Что же это? Ну да ладно думается ему – чудеса! Гляди как он воспаряет. Оживление и молниеносный азарт, словно так же, как в аллегории с рыбаком, почуявшего первую хорошую поклёвку – мальчишка! Что-то завиляло внутри точно хвостик друга-пса, бегущего навстречу. В нем тут же пробудилось всеми красками какая-то удалая полная задорности и будоражащей живости, возбуждающие намекающей прибылью жизнь. Представилось что-то интересное. Он был честным, а также, я бы сказал, нравственно развитой личностью. Не по принуждению, но по своему собственному желанию. И уж если и судить о нём по наружности, то по–крайней мере, во внешности подобное выражалось в некое тому заключение. Как у тех, кто носит рясу, мысли и намерения положены снаружи, так выражаясь во внешности намекая на что-то окружающим. Но им лично руководило искреннее желание, а не ряса, точно в любом начинании его, поэтому и начал диалог, открывшись полностью его течению, той, которая пришлась по вкусу внешне, он словно начал изливаться в пространство перенося всего себя в это полностью вымышленное виртуальное пространство. Делился, отвечал на вопросы. Чувствовал порыв, какую-то взаимосвязь и даже взаимность. Это удивило, это было и прямо и живо. Она ему писала комплименты, говорила, что такого порядочного изложения мыслей и эмоций не встречала давно, и что она не такая, как многие. Ей нравятся мужчины, умеющие прежде всего общаться. Так он начал открывать в себе способности, о которых и не знал до настоящего времени. Мог лишь догадываться. Сам в такие минуты поражаясь своей находчивости. Так шло время, день или два. И да, конечно, стоит ли мне представлять нашего героя как-то ещё, кроме как он? Я думаю нет. А что на счёт его собеседницы? Его собеседницу я, как собирательный образ из множества, встреченного им там, представлю тоже просто, как она, ибо будем равными. И вот она, женщина из интернета. Разведена, имеет двух детей. Типичный фрукт сей панорамы. Имеет стабильный доход работая руководителем в какой-то большой иностранной корпоративной фирме, как говорят сейчас: корпорации. И всё в жизни её уложено, всё есть. Кроме времени, того самого, самого важного чтобы познавать мир друг друга. Много работы, прекрасные дети. Ещё не сильно затерявшийся в памяти бывший муж. И это самое, как его, женское одиночество. Вполне обычный коктейль для начала. Ну что же, жребий брошен!
Смешные люди, подумалось сразу, отвечая и столь откровенно ведя беседу, каждый новый раз напоминающей какой-то блиц опрос на тему погружения в поверхностные подробности чужой жизни. Посещает раз в неделю массажный салон. Имеет автомобиль, собственную площадь в Москве, любимую работу. И всё это ещё не делает её счастливой, точнее полноценной с позиции всего имеющегося. Ведь время идёт, часики тикают! Как-то так выразилась собеседница, охарактеризовав своё присутствие, выражаясь общим не двузначным смыслом общей риторики нахождения в том же виртуальном месте, где всё это и происходит. Так выяснив, но не так уж много, а именно столько, сколько необходимо для того, чтобы назначить встречу. Наш герой идет туда волнуясь, но не от робости, а лишь от новизны обещающего, но и не простирая слишком далеко свой взор, ведомый предвкушением общения, смотря на всё, как на начавшееся приключение. И да, идёт скорее, чем едет, поскольку он именно пошёл пешком, туда, где была назначена встреча. Потому как ехать туда это абсурд, ведь место назначенной встречи, это совсем рядом с его домом. Так вышло, ему было позволено выбрать место встречи, тем более, выяснилось, что всё это ей близко тоже, и как будто по пути. – А помнишь? «Позволь отвлечь тебя читатель». Как она радовалась, вменив этакому приятному совпадению некий знак? – И знаешь, я тоже когда-то полагал, что некоторые совпадения, сходства в чем-то сразу, то есть, некоторая лёгкость в достижении совместных целей, некоторый последовательный фарт, если хочешь, складывающийся в некую цепочку удачных сочетаний, можно принять за нечто большее. Теперь у этого для меня есть повод думать, считая несколько иначе: Он так же радоваться, только без склонности удручаться с неким более глубоким смыслом на будущее, нежели только с тем, что всё идет как нужно сейчас, в рамках нынешнего замысла. Она же, тут же, решила сопоставить всё текущее связав такие приятные мелочи с судьбой. Да я и не против, подумал наш герой, лёгкость во всём – это указатель верного направления. – Дуракам везёт! – Отстань. Мешаешь, мысли изложению, твои насмешки, неуместны, перед моим походом, идти, в направлении к определённой цели. – Позволь, тогда ещё раз, дай уточнить: какая цель сего мероприятия чаще всего начинала звучать в твоей голове тогда и какая потом? – Хм. Снова тот вопрос. Позволь, и это мы рассмотрим позже снова, как зазвучит погромче твой вопрос последний, как только ты задашь его мне в последний раз. А это произойдёт, как только явственнее начнут проедать разум и ослаблять тело пространственные метаморфозы, о которых я тоже расскажу подробнее тебе немного погодя, придёт и сей черёд. А то, что влечёт меня сейчас, манит неизвестным, толкает на ответ. Хотя конечно. Погоди, всё было как-то не совсем так. Там было кое-что ещё, что кстати не смутило того, о ком мы говорим. Некоторая договорённость все же состоялась прежде, достаточно открыто. Видимо действительно, цель была достигнута ещё до встречи в жизни. Теперь всё дело в навыках ухаживания и олицетворения достоинства и чистоты. – Отлично! Посмотрим, что из этого выйдет. Скажу ещё про нашего героя. О чём упоминал уже, чем также был спровоцирован такой его достаточно серьёзный разворот к тому, что всуе призирал он. И чем накручен тот его отстранённый на самом деле пафос в отношении, в том числе и к противоположному обитающим не только на виртуальном поле досуга. Так он решил выйти из двухгодичного целибата, отправившись в него закончившимися отношениями со своей супругой. Наконец посчитав, что внутри всё затихло окончательно. И глупо и уж совсем бездарно себя терзать вопросами, не предпринимая собственных действий в отношении общения с противоположным полом теперь. – А жена? Его жена. Бывшая жена. – А что жена? – Ну кто она? – Она ему и учитель, его наставник. Она многое ему дала. Она желала друга в нём. Она и получила друга, но только после окончания совместного пути. Он сам решил стать её другом, в тот момент, когда она решила оставить его. И это было осознанное действие. Первое в жизни осознанное действие, осуществленное чистыми силами, чистым желанием сохранить, впервые продиктованного не личной выгодой, не эгоизмом, а настоящей любовью к этому человеку. Став настоящим, в желании сохранить её в своей жизни, не смотря не на что. Хотя конечно, та боль, то разочарование её к нему, хоть и основанного ей на личном видении мира, он сначала должен был преодолеть. Ведь, когда ты хочешь погладить, а тебя больно кусают, ты быстро меняешься в намерениях быть любезным. Но он выстоял. Он смог, в первые он смог что-то сделать для другого. Пусть так. И теперь у неё есть настоящий друг, и у него тоже, тот друг, про которого она ему упоминала, в некой форме высшей категории в достижении отношений, когда они, еще будучи студентами, рассуждали об этом, находясь каждый в своём университете. Как-то она ему сказала: «Ты знаешь, что мне в мужчине хотелось бы найти друга, не мужа, не любовника, а друга. Такого, с которым я прошла бы всё». И он добился её, второй и теперь настоящий раз. По-человечески. По-настоящему, в первые он сделал что-то стоящее не только для себя. Понимая, как именно любит. И теперь имея такого друга, он идет на свидание, с женщиной, которую не знает. Которая не знает его. Тоже осознанно, вполне взвешенно вначале подойдя к этой мысли, решив довести начатое до встречи. Иначе он чувствует себя теперь. Совсем по-другому. Ведь это чуть ли и не первая женщина в его жизни, с которой у него есть кое какие, весьма честные, трезвые, весьма прозрачные и открытые договорённости на вечер. Тут нужно отметить, откуда-то взялся в нем инстинкт к такому знанию. Он был настолько уверен в себе, настолько чётко представлял, что и как нужно делать, что сам поражался откуда в нём все это взялось? Ведь он никогда раньше не делал чего-то подобного, никогда. В том смысле, в каком можно представить выходящего на сцену человека, взявшего всего себя в руки и теперь не подававшего даже вида, что впервые вышел на подмостки. Сама уверенность же, черпалась главным образом из осознания того, что он никого не обманывает, и никто никого не обманывает, не с той стороны не со своей. И лишь раздражающий мысль фривольный замысел в отношении к женскому столпу задевал его. Но он чист в душе, и идёт уже спокойно оглядывается туда, где та, по которой теперь грустить ненужно, так как она осталась рядом. Та, которая всегда была для него той, которую он не мог придать, даже если и начинал думать, о чем-то отвлечённом пока был с ней рядом. Много раз он вспоминал как мучительно было и больно, представить себя изменником. Став лицом лжеца. Раздвоившегося на манеры там, откуда пришёл. Чтобы потом манерами скрыть то откуда пришёл. Он не мог себе этого позволить. Не только из-за сострадания, или из жалости, но лишь потому, что мог представить всю картину измены. Картина эта называется предательство души. Поэтому и не хотел совершать подобного. Ведь изменить плотью, это не совсем измена ещё, не кори нетрезвую страсть неверного к неверной, но и притворяться, и скрываясь чтоб казаться, что любишь, изменяя – не стань – вот измена! Вот чего он не мог понять в процессе таких дум. Пока жил с той. Теперь другом, сойдя с дороги ученика, увидел путь, представлявший из себя 18 летний институт, эстетико-социально-художественного образования, которое он получил благодаря их союзу, завершившее в нём всё то, что начала создавать в нём его мама, то самое наследие парами прошлых воплощений, раскрывая требовавшее наследие его самого. Знакомство с ней, тогда ещё будущей супругой, дало ему основу, на которой он сам продолжил строить своё знание в познании этого мира сегодня. Теперь же, оставшись один, для того лишь, чтобы научиться жить своей жизнью, довершив всё начатое родиной, матерью, супругой сейчас, но уже самостоятельно. А не при помощи кого-то. Чтобы научиться понимать жизнь, чтобы научиться говорить с жизнью, нужно учиться. Научиться не призирать её за трудности или невзгоды. И самому научиться с ней обходиться, обсуждать условия для собственного существа и осуществления в ней оного. Она, та, с кем расстался на веки, дала ему знания, не сами знания, конечно, нет. Но передав собой пример, понимания основ, которые стали для него идеалом в плане эстетики мышления и поступков, понимания искусства и литературы, обращения в обществе, собственного поведения наконец. Убрав и подчистив все те ужасно торчащие сучки и занозы провинциального жителя, обрамив углы тем, что знала и видела сама. Да, она, как я сказал, продолжила начатый труд его родиной и матерью, а он прилежно впитывал всё что положено. Всё что необходимо ему, чтобы пойти дальше её самой. Так и было. Ученик перерос своего учителя. И теперь он вспомнил, хоть и не забывал, кем рожден. То, что с девства носил в памяти как форму, определяющую его в значении пространства нового, как элемент нового. Поэтому точно знает, что в женщине скрыто кое-что для него ещё, и именно она, женщина, сможет отдать ему недостающее, а точнее, он готов меняться, на недостающее для неё. На недостающее для него, в смысле наполнения качествами недостающими для завершения строительства устройства собственного элемента мужчины и как элемента новой системы в целом. И вот, он тут, перед выбором, для того чтобы завершить свой путь мужчиной. – Сможет ли? – Всё остальное он уже знал. Своё мужское ему пришлось добывать самому, буквально вырывать из лап искусственного самодовольства, безалаберности и высокомерия, тотального эгоизма, коими он страдал, не зная того сам. Да и чтобы увидеть всё страждущее искоренения, в этом плане, примеров у него не было, в таком отношении он сам был примером в качествах эталона примера концентрации изощрённого невежества. Она разоблачила его, раздела перед ним самим. Ведь поскольку страх-боязнь женщины мужчиной априори – это страх быть разоблачённым ей перед ним, а значит страх, что появится тот, кто может узнать даже больше о тебе самом чем знаешь ты сам о себе. Живя в своих мальчишеских иллюзиях, становишься олицетворением недозрелых деяний, в отношениях, с которыми любое легкомыслие или надменность порождает жестокость. Под взглядом женщины (именно женщины), не скрыть изъянов в значении мужчины, поскольку словно находишься там, где сам взгляд женщины устанавливает предмет, рассматривая который, может многое сказать о том, кто эту вещь создал, в отношении мастерства мастера, как суждение о том, т.е. самом мужчине, или его отсутствии в категориях его значения. Встаёт то самое недосущество мужского пола, прячущееся наружно, за атрибутами особи, статуса или просто вещью. Только она способна увидеть и подвергнуть его самого люстрации в своём значении. Этого то он и боится, лишиться власти наружно, от этого и бежит – от женщины, а женщина, по той же причине бежит от него такого. Лишь в одном этом понимании дела, уже может состоять учение её – свершённое над ним. Над тем, кто так же совершенно отрешённо вошёл в жизнь, став лжецом защищавшим и оправдывающим свою необразованность понятием искусство и художник (как пример). И она спасла его от запертого в себе маленького плаксивого мальчика, вечно страдающего от жалости к себе, по поводу и без. Вечно наматывающего свои сопли на кулак вместо того, чтобы принимать участие в своей жизни, а значит и в жизни их союза. Было трудно, ведь понять, что ты живешь за счет других, пока, не осознавая трудов чужих, вложенных в тебя самого, было нелегко. Так как сознание его, не включало пока ещё мысли о необходимости в ответственности перед кем-то или чем-то и ответе на участие участием. Не сложилось пока знания и о том, что, все, кто помогают на пути твоём, тоже нуждаются в помощи, так же нуждаются в заботе и участии. Но такое было время, понятое и сложно постижимое им сегодня. К слову, смысл всего его сегодняшнего сознания, отдать всё то, что сможет осознав, как понятое отдать назад в пространство, включив теперь своё существо в пространство нового времени явившись настоящим своим существом. Так считал он отблагодарит всех, кто любил его все эти годы. Теперь же, преисполнившись в знании самой любви и её значении, в котором он испытывал пробел, но с каждым усилием во времени своих чувств волей и неволей, с каждым днём, всё чётче и чётче проникал в осознание любви. И всё задуманное сегодня, всё начатое когда-то в мыслях, вело его именно к этому. Именно к тому, что могло бы ему помочь свершить с недостающим союз, успокоившись, обретя полное. Чтобы завершить себя в покое. Раньше, он был другим и просто брал, не замечая тех, кто даёт. Так и жил. Пока не стал понимать, что погружается в пучину одиночества, в пучину эгоистического отрицания себя в мире единого с ним. Если появлялся, то отделяясь от всех вокруг, за недостаток в умении понимать окружение своим субъектом. Он честно сам не пытался отделить себя от целого. Но ставил себя на ступень выше, не зная пока ещё ничего об этом целом. Считая, видимо, происходящее с ним неким единственным оправданием своего настоящего ощущения. Ощущения, вечно рыскающего в собственных оправданиях, находясь там с головой, не замечая того важного, что игнорирует в самой жизни, т.е. самою жизнь. Проживая лишь маленький клочок её в выбранном сегменте собственного восхваления своей интерпретации. Естественно, понимая всё совсем не верно. Он многое хотел для себя, он хотел славы, он хотел невероятных свершений, свершённых своим поиском на выдуманном поприще. Но, что бы он не делал, и как бы не делал, ничто не могло заставить окружающий ненавистный им свет, заметить его. – Свет – что это? – Это пространство, пространство где каждый может снискать себе славу, но только лишь в лучах собственного света, рождаясь как звезда, источаясь светом, освещающим собственное пространство, теперь видимое другим, так становясь видимым на время прохождения света от того самого удаления, которое он чувствовал, но не мог преодолеть его светом, но и понимая, если не будет излучать свет погаснет и затеряется в темноте пространства вечности. Поэтому и считал, что даже может быть должен сделать что-то теперь. – Чтобы сыскать славу? Но славу в чём? – Никто не знает этого. И, как и он сам ещё пока что. Но вот, что именно касается его самого, то он смог, стремясь понять, узнать, что свет он понимал превратно. И видел он его таким, каким ему он казался всего лишь в отражении собственного прошедшего времени, прошлой жизни: тщеславным, славным и мрачным, но, некогда настоящим. Но погасшим теперь, мерцающим лишь в памяти корневой. Выстраивающийся в примерах подражанием истины, теми, не ведающих истины, таких же субъектов, но только наделённых авторитетом пошлого времени, к коим он должен присоединиться в попытке нелепого хотения настигнуть прошлое, лишь славу получить, да обрести свой угол в некоем темном кубе искусственных истин. И только лишь своим неподражаемым подражанием можно было свершить сей шаг. Но это значит повторись уже свой свершённый путь. Теперь лишь пытаясь взять, как многие, на себя повестку времени искусства – инструмент эстетства и глумления над истинной природой, став захваченным противобогом. Что, собственно, никак ему и недовелось, в виду наделенной ему заранее натуры идти к новому. Не взирая на ни на что. В этом состояла и глупость, и прозрение, и предмет отстранения, и отторжение его самим, и им его пространства. Изгой почивший весь хаос – то самое, мучительное, что приносило боль, и разочарование – невозможность. И позже, наваждение личин искусственных заставляло быть изгоем, и каждый раз отбрасывало в начало пути за презрение источников вдохновения. Теперь спуститься к самому простому в жизни – это и значит для него теперь идти к новому! Таким ему предстало его теперешнее назначение, в этом он видел смысл всей своей новой настоящей жизни. Результатом отрицания всего, что видел в искусственном мире, как быстро истлевающее, и мелкое, стало тем же, что отрицание устройства межличностных коммуникаций в жизни. Так всё он относил к неудачам искусственного фронта, чему способствовало и то, что вначале, ему приходилось пробовать новое, в том, чего уже нет, что отошло, те виды образной деятельности, вызываемые институцией, т.е. подражанием искусству. Как он сам мог это трактовать позже, признаваясь сейчас: «то, с чем он сталкивался, на поприще художественного толка, ускользало, растворялось, словно опережало, но как-бы параллельно существуя». И всё чего касался сам он, постепенно переросло в творческую идею самореализации, как собственную интеграцию в мир будущей личностью образованной на художественно-творческой основе, но выражаясь и закрепившись уже не искусственным предметом за пространство. А сопрягаясь полностью со смыслом понятия человек в своём чистом творчестве пока ещё субъекта. Теперь как день понятно, что значит находиться в действенном взгляде в намерении быть с собственной нравственностью, значит быть личностью без страха перед истиной. Став в итоге действительно единицей невидимой, но чувственной, и действенной. Словно порождение естества на собственном уровне нравственности, создаваемого им нового себя при помощи открытого им процесса продолжающегося в нём теперь, как этап личного проникновения в глубины мироздания. Но для перехода в этап полного отчуждения в истине свершения себя в точке схождения с миром, ему не хватало, как выяснилось одного важного элемента, присутствующего в атмосфере обыденной реальности, но отсутствующего в его памяти, чётко фиксирующей детали мероприятия, обозначенного выше. С позиции толка, с позволения сказать, находясь в позиции определённого завершения, прошу прощения за моветон – я говорю о мероприятии в закрытии некоего гештальта в том числе, как пустотой обременяющего раскаявшегося изгоя. Да. И только, ты не подумай, пожалуйста, что всем тем, чем руководствовался он тогда, когда обдумывал предстоящие шаги идя в этом своём направлении, и то, что он намеривался сделать сейчас, будучи убеждённым в необходимости, всё есть ради одного лишь… Нет. Не мог он знать всего тогда, когда противился пройти всё это, ну не был он готов. Был высокомерен до глупости, нелеп в нерешительности, неловок и скован мальчишеской тупостью: застенчив и самоуверен на столько, что не мог ничем себе помочь, лишь оправданием о том, что выше он всего, того, что с нею он проделывать не мог. Теперь узнает, ведь срок пришёл, отодвинуть потолок, встав во весь рост, лицом к лицу, дыханием смелым, решившись на порок, что молодостью должен был быть давно изучен и оставлен в срок. Чтобы не заставлять себя страдать. Теперь готов, что есть искренне отдаться бытию. И ты узнаешь, читатель, – где всё это всего лишь личная недоделанная практика взаимодействия. Идущая началом от небрежного опошленного мнения, основанного на предлогах в том числе и разных современных сентенций, идущих из ряда положения в этот мир оскверняющего мужчин и женщин. Родившаяся некогда вместе с ним, зародившаяся в нём своим вакуумом, словно кармическая недосказанность, недоделанность. Как любопытством врождённая, так и незрелостью обличённая, увлекаемое только мысленно, никогда не доводившего задуманное до финала. Где-то это всего лишь порыв, страсть, пробудившейся плоти, пробудившейся и пробудившей все эти навыки, и вся эти уверенности, а где-то хладнокровный расчёт, упрощающий жизнь до примитива существа субъекта, ещё где-то чистое любопытство, а ещё где-то чистый накопленный опыт, опиравшийся лишь на то, что есть сама суть любого общения – искренность: узнать что-то или о чём-то больше или лучше. Чтобы лучше понять, как с этим взаимодействовать в пространстве. Но чтобы он не испытывал в тот или иной момент, он знал, что ведёт себя так, чтобы подвести своё лицо в упор к лицу того, что до этого времени не пускало его смотреть на себя даже из далека. До тех пор, пока он сам не осмелился взглянуть в глубинны своих представлений о ней, откуда словно был слышен волчий вой по красоте, теплу и сладкому аромату цветов, но только воображаемых им доселе, хотя всегда существовавших натурально. Некогда истоптанных за несовершенство, неспособного понять и оценить истинную красоту и простоту смысла создающего ими. Там, где-то выше, было сказано, в размышлениях, о способности сети. Что намерение было не совсем таким изначально, как прямое взаимодействие выставляемых вперёд желанием пошлых мечтаний, но лишь понять и узнать о недостающем как можно больше за более короткий промежуток времени… Поиск недостающего в самой конструкции его самого вот чего не было тогда, да, пожалуй, и является его целью в отношениях с ней сейчас. Теперь приходится с болью останавливать оскверняющие убожеством мысли представление о ней, находящейся по ту сторону ту самую. Ежемоментно отгоняя предстоящее представление себе её, каждую сотую отрезка времени, идущего в пространстве, своим собственным наивным несовершенством, отстраняющего всё вокруг представлением своим о принадлежности себя к несуществующим эталонам в себе самом. Чтобы убрать страх. И оставить только причину. Которая бы не претила бы здравому смыслу и не оскверняла бы обоих. Для того лишь, чтобы идя теперь на встречу, встретиться лицом к лицу с собственным разоблачением в иллюзорности того, кем себя возомнил, представляя такую встречу летая в облаках с картинками с того же ресурса, как представлении о самом себе. Теперь всё больше обретаясь без иллюзий на исход, принимая риски, зная, что не может по-другому, как творец своей истины, и только поэтому теперь он пошёл на это. Чтобы увидеть всё самому… Поэтому он и идет сейчас, сегодня, по улице, туда куда несут его собственные идеи лишь в отношении примирения с собой.

Встреча была назначена на вечер, даже на его вторую половину. Он выбрал тихое место, где раньше уже бывал. И знал его. Встретиться они должны были в холле огромного торгового мола, на четвертом этаже которого и находилось то тихое место, где можно было бы продолжить начатое в сети общение и знакомство. Он двигался ровно к назначенному времени и успевал точно, но она, немного опередив его, написала ему, что уже ждет его внизу у входа с маркировкой B. Такая предосторожность совсем даже обычное дело для жителей большого города, может сойти за воспитанную внимательность и говорила в пользу её. Поскольку, возможности войти в это огромное здание доходило до значений G, и он бы сделал так же, прейдя раньше намеченного времени лишь для того, чтобы не затеряться в толпе снующих по торговому центру посетителей. Опередив его в назначенном времени, она не решилась заходить внутрь, не дождавшись его. Это был южный вход огромного, как круизный лайнер сооружения из бетона и стекла. Высотою уходившее в высь, так высоко, что думалось, на которую поднимаются не все виды птиц. Теперь он точно знал где она его ждёт, но ему было удобнее зайти с противоположной стороны, теперь уже чувствуя себя так, как тот, кто проникает, а не заходит внутрь. Чувствуя некое накатывающее возбуждение. И вот он внутри огромного атриума, со снующими хаотично вокруг посетителями. Движение у всех вокруг лёгкое, словно отрешённое от него самого. И почему-то было совсем легко и желанно пройти сквозь эти хаотически двигающиеся частицы, хоть и означало пройти насквозь весь один из этажей торгового центра, оказавшись перед ней, но двигаясь к ней изнутри, а не с наружи, откуда она ожидала его встретить. Так он увидел её первым, стоящей вдали огромного стеленного коридора у самого входа. Он увидел женщину, не высокого роста, с густыми каштановыми волосами в приятном фасоне пальто. Стоявшую полубоком, но спиной к нему, как бы ожидая, что он зайдет с того входа, где она находилась, появившись ей на встречу, из расположенных по направлению её позе огромных дверей. Стоя так, как стоят школьницы, скрестив ноги, опустив глаза в свой гаджет. Стоя так, она слегка опёрлась, касаясь предплечьем, так оперившись на высокую 10 метровую светящуюся стеклянную стену, как это делают школьницы, на переменке, стоя немного изогнувшись в спинке, одним плечом подпирая стенки, и как это водится сейчас, глядя в свой телефон, отвечая на его с ней переписку, которую они шуточно вели, не взирая на то, что сейчас должны увидеться. Забавляясь своими ответами друг другу о их месте первой встречи. Вряд ли она могла его заметить в таком положении, да и он не хотел, чтобы она видела его из далека, и он мог какое-то время по мере приближения видеть её, не раскрывая самого себя. Вообще я, как и он при разных, гипотетических расспросах о ней, не склонен был бы дальше описывать её внешность. От себя, за него, ещё просто скажу, о нескольких деталях новизны в отношении самого образа этой предстоящей встречи. Она действительно, как и на фото в приложении, в реальности выглядела всё также представительницей деловых кругов, корпоративного мира, ровно той, кем и являлась на самом деле. Так о её деловом статусе в качестве руководителя в одной иностранной корпорации я кажется уже упоминал, а если и нет, то вот это и всё, что нужно сказать, говоря о новом. Поскольку, общение с такой женщиной для него уже означало что-то новое. И все предвещало это новое. Потому как, его круг это те, кого такие как она, в реальной жизни не рассматривали бы, уж точно, как потенциальное приближение, к своей системе отношений и ценностей. Но это на уровне неких социальных кругов, а всё в той же новой реальности положение выглядит именно так как выглядит стремящееся к нивелированию патетической невозможности таких знакомств, носящих смысл чего-то не явного и весьма отдалённого, напоминающее саму реальность лишь в её стихийной событийности. В общем по старинному обряду соответсвия их стремления к жизни носили совершенно противоположный взгляд, а его могли бы вообще подвергнуть сомнению посчитав бы за несостоявшегося человека. Как и он сам, сказал бы, ему чужды стремившиеся взаимодействовать с этим миром на материальном плане такие как она. А точнее: в том отношении материального счастья, к которому устремлены стереотипы о счастье на таком фоне самореализации как у неё или подобных ей. Короче говоря, разные они, в смысле, отношений к жизни, в которой, как ей казалось, необходимо всего-то успеть обеспечить себе достойное будущее и безбедное настоящее. Что-то приобретая или откладывая на потом, продвигаясь по лестнице увеличения достатка и статусности занимаемых положений в материальном обществе. Так формируя свою безопасность и надежность. Словом, в ней, ровно, было всё то, от чего он обычно старался уйти, обнаруживая некие схожие цели в себе. Не то чтобы он старался нарочно себя ограничивать в таких началах, просто оно само в нём не находит интерес в том, чего пока не достигло в нём само же. И вот они были ровно тем, что могло испугать их обоих в них самих открывшейся тайной. Но он шёл к ней, на встречу, на встречу с ней. Это два совершенно разных человека, и он почему-то уже знал заранее, только взглянув на неё издалека, просто почувствовал. Но отступать было поздно, да и не в его правилах делать так. Всё же он понимал, несмотря ни на что, в чём их сегодняшнее сходство. Схожие в моменте, сошедшие в какой-то своей нужде друг до друга.

Глава 10
Встретившись словно во вселенском портале соединяющегося перекрёстком миров. Поздоровавшись касанием щеки, он не стал вглядываться в неё сразу, впиваясь и изучая глазами, совершенно не стал рассматривать её. Просто скользил немного рассеянным взглядом только краем зрения касаясь её саму, её лица. Но волосы, он видел её пышные волосы. Они приковывали всё его внимание. И это сильно облегчало погружение в момент. Какое бы отрицание не осуществило бы в нём претенциозность того самого труса, живущего лишь иллюзией образа, всегда высказывающегося в отсутствии необходимости желание действовать. Того самого, который на корню пытается всё свести на нет, указывая на отсутствие сходства реальности с представляемым. В эту минуту он чётко понимал, не смотря не на что, он должен, просто обязан, довести всё до финала, в котором человек останется человеком или станет им, чтобы там на лице претензионного мечтателя, сидящего внутри и пытающегося сбежать не изображалось, в этом был весь смысл. Хоть и всё было не понятно, и даже как-то удручающе бесцельно теперь. Но требовало продолжения. Идя сейчас с ней рядом, он старался вообще не анализировать происходящее. Как бы ввергнув себя в некий вакуум, а точнее поддавшись ему. Сейчас впервые почувствовав в натуре, то же, как тогда, впервые зайдя в само приложение спустя некоторое время после откатившегося первого будоражащего возбуждения от открывшейся и вдруг, ставшей как будто доступной, прекрасной и ужасающей неизвестности – летящим сквозь пустоту и небрежность. Отчаяние и брезгливость, страх и огорчение от этих ощущений он как бы словно заслонялся сейчас самим своим существом, отдаляя всяческое презрение за свой обман перед вселенной. Пытаясь не замечать тут, по крайней мере сейчас, в эту минуту, но и даже некоторое время потом, предателя нравственности, в самом ощущении себя, толкающего себя же, против собственной воли, мыслью, теперь к чёткой, но не совсем ясной цели. И это был только страх на время потерявшего опору в своей на мгновение возникшей неуверенности. Внутренний – глубоко волнующий речитатив никак не проявляющийся наружно. Они поднялись туда, где было спокойно. Укромный уголок в этом исполинском человейнике. По пути до места, где можно было бы снять верхнюю одежду и развалиться на мягких креслах, для приятного общения, они почти не разговаривали. Устроившись поудобнее, расположившись в приятном свете небольшого ресторанчика, теперь он видел – она всё время немного улыбалась, как бы краем рта, едва заметно, словно довольно мечтающий подросток, поглядывая на него украдкой и пока только перебрасывались общими фразами. Он вежливо интересовался, как она добралась, сложно ли было найти вход. Она должна была приехать на личном авто, но выбрала такси, чтобы не тратить время на парковку. Ну и так далее. В первый же момент он отметил, что голос её был таким, какой принадлежит женщинам властным на посту, в нём чувствовался пробивающийся сквозь вуаль расположенности грубый напористый порыв командного характера принуждающего норова, это был властный голос. И он ей позже сказал об этом. Но сказал так, как бы ей понравилось. И это было правда. Он никогда бы не мог предположить общение с таким голосом в такой обстановке. Она улыбалась, видно было, что сейчас она расслаблена, и даже настороженная, расслаблена, она начала чувствовать, впитывать его. Она становилась безвредна и мягка. Но голос не спрячешь. Он прорывался из неё, в тот момент, когда она на чём-то невольно и невинно настаивала в их начавшей быть, приятной беседе. И на миг он представил, её в рабочей обстановке, как она может выглядеть в контакте с ним в момент рабочей обстановки. Как бы она вела себя с ним пытаясь управляться. Всё это было интересно. Любопытно и забавно представлять. Хотя, конечно, в реальности, это было бы не так забавно, уж он–то точно это понимал, встречаясь наружно с прототипами её в рабочих кругах. Но теперь всё его внимание было отдано и занимало его практически всего особенно тем, как она менялась перед ним, под действием чудотворных слов и плавно текущего начавшего становиться более сладким на вкус моментом. Откуда во мне всё это, подумал он, откуда я знаю, как мне управляться с ней? Он понимал, что она отдалась ему, и он руководит ею сейчас. Сейчас он её начальник. Это было новое, это было проникновение. Он вёл её. Когда они только зашли, хоть, теперь уже и сидели каждый в своём кресле, за столиком вечерней обстановки, небольшого восточного ресторанчика, без пафосное, но очень аккуратное и уютное место, выбрав место, вначале он помог снять ей пальто, отчего она видно отвыкла, стараясь самой вначале осуществить, не задумываясь, движения, помогающие себе снять его. Он вёл себя чинно, стараясь не выдавать своё любопытство и трепет, теперь наблюдая за всем с большим вниманием, усилием как бы находясь внутри капсулы своего тела и смотря через него, находясь действительно внутри, отдавая приказы собственному существу, отдавая приказы реагировать мимикой, движениями, словами. Предугадывал шаги и старался не оставлять долгих пауз. Подошёл официант, она выбрала из меню то, что пожелала, он заказ себе чёрный кофе и к нему мёд. Это был его наркотик, он любил кофе, за его возбуждающее действие на ум и сознание, действовавшее через тело. И сейчас счёл его уместным хоть и было уже далеко за вечер. Они общались, и он всё больше и больше понимал, что и как работает в ней сейчас. Понимал, что её желание сблизиться с ним сегодня даёт ему возможность узнать себя лучше, узнать, то, чего он никогда не знал. Выйдет ли он сам за рамки дозволенного себе? Хочет ли он сам этого? Не мог знать, поскольку не имел такого опыта ранее. А самое прекрасное в этом всём было то, что ему разрешили сделать всё, что он пожелает в этот первый с ней и может быть последний вечер. На счет того, последний ли это вечер и что может быть потом, он совершенно не думал. Всё это не было ему интересно, поскольку он пока не осознавал уверенно, а только начинал постигать свою уверенность в её согласии. Для того лишь, чтобы можно было заглядывать увереннее дальше. Вечер только начинался. Он наблюдал, как и сам реагирует на общие обстоятельства. В присутствии этой деловой женщины. Державшей себя не заносчивой, спокойной особой. Которая сейчас во всем с ним соглашалась и погружалась в ещё большую негу от удачно подобранных им слов и приятного напитка. Теперь же его интересовали обстоятельства, которые он старался объять, и приумножить в приятных ощущениях, исходящих от общей атмосферы окружения этого ресторанчика. Официант. Его обращение с ней. Внимание к разного рода деталям. Он старался контролировать всё, свою позу, свою осанку, свой тембр голоса, взгляд. Реагировать на любые проявления собеседника. Лавировать его между интересами и уводить туда, где и ему будет не скучно.
Несмотря на то, что всё его внимание было полностью отдано собеседнику, мысли шевелились параллельно, словно мягко потрескивая точно дрова в камине, охотно развивая ход событий, принимая их за возможность продолжить идущее общение, проявляя всё новые и новые положительные оттенки для обоих существ постепенно увлекающих друг друга теплом. Хорошо чувствовал всю смену тематических декораций, в уме, разумеется, предлагая и наблюдая как сменяются разные темы с таким звуком, если хотите, словно если бы кто-то в его голове щёлкал орешки. И вот эти щелчки, словно метроном, ровно разделяли каждое действие или мысль. Например, такую: «Можно ли, позволительно ли, быть тут тому, кто не задействован в природе вещей, связанных с продлением рода человеков? Быть тут, тем, кем ощущаешь себя, при этом позволительно ли, не сообщать большего, тому о ком и большего не нужно сейчас знать? Ставя такие эксперименты, предлагая себя в качестве смеренного во всём, но не смерившегося со всем. Оставаясь тем и сейчас перед ней, кого центробежная сила буквально, как он это понимал, выталкивала из круга общего, из того общего для всех круга, куда так хотелось попасть со своим новым. И куда такие как она обычно не пускают его, в виду своего действительного социального положения, руководителя, на деле же, и впрямь возненавидела бы его, боясь конкуренции и не принимая непокорности. Но сегодня ему казалось, что она словно втискивала его в круг, в котором суждено было бы осмысленное стремление для создания чего-то подобного как друзья. Но был ли это путь, устремленный вверх по спирали восхождения, или это путь, устремленный в низ, по той же спирали, но уже нисходящей. Он знал, конечно, да, он движется вверх, но на время отклонился в сторону, что именно могло бы указывать на это, кроме того, что путь этот продиктован каким-то тайным для него желаемым и его, и её самой. Это-то желание хоть и не есть сама цель, но не дать этому исчезнуть, начав творить тайную магию до конца теперь уж точно было разумно. Высшая цель же находится в раскрытии свойств мужчины, в осознании этих свойств, в творце, обретение недостающего в зримом и чувственном опыте, всё с той же целью: создать в себе Его по образу и подобию собрав все его – мужчины частицы качества воедино. Но как создавать, что делать, кроме того, что так ясно закреплено за понятием мужчина в том обществе, в котором он находился, котором он вырос, и в котором ничего схожего с тем, что чувствовал он в нём в этом обществе у тех, кого называли мужчинами, не было. Сила? Для чего она, без дела. Ум? Для чего этот ум без совести? Ответственность? К чему она ему без любви. И прочее, и прочее. Он спрашивал себя, почему он тот, кто он есть, и почему он тут, а не там? И тут же задавался вопросом: А там, это где? Там – это где всё решено, как у всех? А тут? Это где нет ясности, и которую он так хочет прозреть всю, словно течение жизни? Дойдя да самого этого момента – увидев ясно, что его ясность, личная, разумеется, как-то влияет на прозрение, как ему казалось, и уже по чуть-чуть стала проявляться в тёмных уголках чего-то светлого. Как тоже светлое в другом, но дающее больше света и тепла, чем то, что и без истины хорошо светит – есть честность. В просторах чванства лож о самих себе, лож о том, кто мы есть для других. Лож о своём высшем предназначении как существа, не дошедшего до самого человека и не став им в своём племени. Лож из жизни неверующих, неспособных уложить в неё последовательный и нравственный смысл, то обычное непосредственное, но простейшее и поэтому понятное, как жизнь в удовольствие или жизнь, как вечное страдание. Вот что всё это значит для него, если иметь некоторое суждение такого рода на счёт его цели. Эту-то цель он и преследовал, опять, открыть себе, кто он есть. Для этого и обратился к женщине на данном этапе. С этого начала. Цель, очевидно, это хорошо. Но на пути к этой цели, что необходимо будет делать, как нужно будет поступать, чтобы путь к цели не стал саморазрушением и самого его и цели. Так как он и находил сам метод, ведущий к цели вредоносным, но только так он мог выпутать себя ниточка за ниточкой, из сети лжи создавшего его мира, в примирении с тем, что постепенно образовалось в истину его пути и даже с некоторым вкраплением непосредственной миссии как нового элемента пространства.
Так они вели свою встречу, встречу назначенную и обусловленную в интернете. И конечно разговор постепенно выходил на то, чем они тут занимаются и что их ждет впереди. Какую составляющую этого мира они таким положением олицетворяю. Какой образ отношений создают своим энергоинформативным явлением. Определяясь в качестве двух разумных существ или же инстинктивно хаотически настроенных механизмов способных лишь на самоудовлетворение?

Теперь же, поскольку дальнейшее детальное повествование, происходящего с ними после кафе не имеет большого смысла, мы перенесемся вперёд… к тем подробностям умозрительно-чувственного характера, ради которых всё это и затевалось героем нашего повествования.

Продолжим наблюдать за этими двумя. Оказавшись рядом, наблюдая за тем, как теперь они будут выкарабкиваться из того, что создали под воздействием порыва некоего эмоционального голода. Пресытившись плотью, обнажив отведенным временем всё то, с чем мириться уже не является возможным, изначально оказавшись на пустом поприще, истекающего времени двух неизвестных друг другу субъектов. – Ты, знаешь, Наташа, – так он обращался к ней, такое её было имя, – я сейчас рассуждаю вот над чем. Как ты, наверное, заметила уже, сам много разглагольствую на счет нравственности. Познаю её значение и сферы определений. С каждым разом, когда испытываю что-то, что может поставить вопрос касательно истины её значения, определяю следующее, а именно: то, что значение её очень узкое, не имеет возможности смещения в морали. Выхватив фразу, слушая заинтересованно, она спросила. – Какова её мораль? Он отвечал ей, будто, не заметив её вопроса, но отвечал именно на её вопрос. – Она такова, каково наше желание воплотиться в морально окрепшем поколении, которое может найтись с нравственностью только в правдивости представляющего его, того самого поколения – субъектом, произошедшего индивидом или человеческой личностью в последствии. Так целиком выражаясь не предшествующим поколением, как феномен примера, а действующим, т.е. конкретной личностью в настоящем. – А не только ушедшим поколением, героизированным в массе? Переспросила, улыбаясь она. И продолжила. – Т.е. рассуждать о нравственности в назидании можно только индивидуально становясь личным примером для себя, так я понимаю? Справилась она, заключив всё в эмоциональную гримасу, застывшую на её лице на конечном слоге последнего слова её заключения. – Да. Ответил он. Нравственный аспект, если так можно сказать, что и есть сам нюанс понимания его, состоящий в некоем полупрозрачном невидимом спектре смыслов, предшествующих замыслам индивида и оценке уже свершённых действий. С учётом реакции на эти действия самой среды, как качества восприятия личного пространства, а, следовательно, и реакции самого пространства в обусловленности с предметом. Это то, что не может быть транслируемым в попытках быть скопированным внешне, как форма простого подражания. Поэтому не может выдаваться наружно, за некий воплотившийся натуральный пример для поколения в назидании. Такой пример может содержаться только, например, в мыслях лично каждого, после нахождения себя в дискомфорте, от собственных поступков и основываться такой вывод о необходимости сделать так, чтобы не искажать пространство истины в отношении с миром должен и будет, только на таком ощущении и разнице между двумя полярностями состояний: следовательно комфортного, состоящего в отсутствии какой либо тревоги и дискомфортного, следовательно, состояния содержащего ту самую тревожность. Проявлением чего, на индивидуальном уровне может служить, не поддельная чистота и прозрачность намерений, учитывающих фактор определения самой реальности, в аллегории некоего постоянно приготовляемого блюда, называемого реальный мир, предоставляемого оценкой каждым, с уверенностью в результате шефа. Глядя явно проявляя интерес к сказанному, но всё же находясь далеко от назначенной мыслью идеи. Она продолжала его и свою мысль. – Но кто может существовать без лжи, в таких условиях, в которых мы сами находимся сейчас, говоря о нравственности? Нравственность есть ли смысл говорить о ней? Не есть ли это сейчас, всего лишь попытка скрыть свой грех раскаянием, словно двойную жизнь? – Как раз об этом я и говорю, что попытка, и говорить о нравственности нет смысла, поскольку это предмет, не имеющий средств к выражению кроме самой личности в её личном фокусе. Что для окружающих может быть проявлено лишь в телесной чистоте и умственной расслабленности, в том смысле, что мы испытываем как облегчение в отсутствии ощущений тревожности. – Но тогда, где всё предыдущее, куда подевалось поколение за поколением, сотворившее миф о нравственности? С улыбкой переспросила она. – Что скажешь ты? Он продолжил. – А не было никакого поколения нравственно развитых. Так же, как и сегодня, тогда и во веке выступать авангардом в чистоте помыслом может и должен только тот, кто способен эффективно проявлять саму истину своего существа, вне зависимости от условий, в которых оказался. Нравственен только тот, кто сам отдаёт себе отчёт в значении смысла понятия о значении самой своей личности и её места нахождения, образуясь ею в смысл жизни, а не только на словах и не только в мифах о поколениях. Мы будем одними и теми же, если будем лишь уповать на ставшее мифом о благоденствии и прозрении прошлых времён прикрываясь ими. Их нет. И не было никогда. И цепляться в разговоре о достоинстве за него, за прошлое, нет смысла. – И как же дело обстоит сейчас, например, с нами? Снова как будто специально гримасничая. Переспросила она. Дальше он, отвечал ей, рассуждая так: «в данном, нашем, случае, будет более безнравственно все прекратить резко, словно одумавшись, прикрываясь нравственностью, получив что хотели, уже сделав то, что запрещает и мне и тебе о нас говорить, как о нравственно развитых людях»; он честно пытался объяснить, пытаясь апеллировать с нею во вне, уже обращаясь туда, где предстоит то, что выражается в понятии расставание. Старался вывести формулу, с которой можно выйти к пониманию равнозначности желаний и событий в развитии, не требуя что-то за сей счёт от окружающих. – Ты о любви говоришь? Уточнила она как бы для себя. Он никак не мог найти хоть какое-то оправдание себе, даже в свойстве эпидейктических речей говоря о любви, взывая вообще, и к истине в частности. Она была истиной. Поэтому решил быть во всём открыт, хоть и с запозданием, разделяя новый смысл для неё лишь тем, что необходимо двоим – проявлением своей правды, коей он руководствовался с самого начала, описывая ощущения, и строго идя от них. Не меняя положения в отношении к тому, откуда она взялась, и он сам для этой встречи, понимая всё происходящее уже на грани, уже свершившегося в момент встречи расставания, в последствии высвободившегося в уверенность, прекратить всё это, но не истерически, и не ожиданием истечения уважения к друг другу. Т.е. он должен сейчас признаться себе в том, что всё происходящее необходимо только ради плоти, и не о каких чувствах не стоит говорить, чтобы там не происходило вне нашего описания. Так объясняя всё с самого начала только тем, что есть взаимный и достаточно человечный способ удовлетворения определённых низменных желаний, но путать это с высшим проявлением желания находиться, наполниться целостностью, тем самым достраивая и дополняя друг друга не стоит. А это лишь помощь друг другу, на достаточно туманном отрезке пути, желание спастись на время от своего же разочарования собственным бытием, договорясь со вселенной, чтобы успеть получить хоть малость, на время утратив веру в собственное существо, начав покоряться таким желаниям приводя их в действие, чтобы получить необходимое в опыте. И что тут хуже, а что тут лучше? Истерзанное существо одиночеством прозябающее в страхе проспать остатки молодости или зрелости, или самоудовлетворённый, пресытившийся собственным заблуждением предмет, готовый спорить с каждой в праве на обладание ею? – Да, я как раз о любви хочу сказать. Именно поэтому нет ничего более правильного для данной ситуации, чем поступать, зная то, чем ты занят и о каких последствиях необходимо рассуждать в первую очередь. Не скрывая ничего, потому как есть отношение, к тому, чем пользуешься, того, что пользуется, перевоплощающееся то в одно, то в другое. И где ты будешь в следующий раз, точнее позицию какого предмета натурально будешь занимать определит не место и не время, а отчаяние, коим наполняешь себя, все больше идя по простому пути, пути обмана ради обмана. – А кого я обманула? Удивлённо спросила она. –Ты не обманула и тебя не обманули. Потому как я захотел, чтобы так было и мне не помешало твоё понимание деталей скорого будущего дойти с тобой до конца. Всё осталось как прежде, лишь твои домыслы и фантазии относительно прочего, как продолжение отношений на поприще виртуальных знакомств расстроили тебя, но это твоя личная глупость и я к ней никакого отношения не имею. – Получается, что ты перевоплощаешься на время и только для того, чтобы таким образом кому-то сделать тоже хорошо, но только на время пользования тобой мной и тобой меня в данном случае? – Да. Наверное, именно моя открытость искренность и свела тебя в заблуждение относительно моего намерения, ты трактовала это правильно, но забыла зачем и откуда мы тут. И не важно теперь, как это было, важно понимать причину расставания, побыв тем или этим. – Но представ, в итоге, тем, кто говорит о расставании первым? Почему ты считаешь, что тут нет лжи? – Думаю, фатальность состоит в личных откровениях, как отсутствие обещаний, определяющих условность такого начала в осознании побуждений, не подразумевающих ничего более того, что есть удовлетворение. Клятва, есть главный популистский рефрен греха, связанного с обращением к женщине. И вот этот-то порог и есть аннигиляция нравственного определения значения лож. И чтобы не заступить за него, нужно аннигилировать пространство отношений, что, собственно, сегодня и произошло в обществе, между мужчиной и женщиной, расставив правильно акценты в любой сфере отношений таким образом, чтобы удовлетворение всегда носило бы обоюдный характер и приносило бы какие-то уравновешивающие величины в психоинформационное поле нашей реальности. На мой взгляд, только на таком уровне уважения можно будет вернуться к разговору о нравственности. И насколько безумным может быть тот факт, когда мы видим начало, и видим конец одновременно, при этом сохраняя лицо, а несоответствие предположению того, какими они будут в конце и есть результат лжи и наоборот. И заметь, что правда сближает сильнее, даже если она просто правда. Показывающая открыто как могут выглядеть, каким будет каждый, к концу, по отношению к началу, тому, великолепному в нём и в ней как в нашей первой встрече. Я думаю, это именно то, к чему мы все можем стремиться, именно то, что нужно каждому здравомыслящему человеку, в обмен на его упорство или желание: а именно – правда, это всем нужное свойство мышления, в отношении с нравственностью, к чему все мы стремимся с каждым новым. Но, к сожалению, не с теми, кого использовали, обманув, уподобились солгав ради меркантильной выгоды. И плевать на принца, на единственную, на особенного или особенную! Обман есть обман! А я не хотел и не хочу тебя обманывать, и говорю тебе всё как есть. – Ну и как же быть, с теми, кто теперь в конце? Есть ли сострадание, осталось ли хоть кем-нибудь запомненное что-то из начала? Не страшно ли смотреть, на боль и ненависть в конце, тому, кого оставили, кто не понял, что настало время принять факт, завершившегося? – Разве не странно смотреть на ту, на того, кто раньше так мог нравится, а сейчас ничего не излучает кроме злобы и едкой правды? – Если это правда сейчас, то кто-то врал всё это время, скрывая её. – Не скрывал, тот, кому она предназначена, та для кого она, не слышит правды не видит её, не хочет ничего знать, упорно не видя очевидного, не понимая совершенно понятного. – Но для чего? – Чтобы пройти путь, до момента обнаружения правды. – А может быть это не правда? – Правда есть всё то, что с нами происходит сейчас, но лишь с оттенком лжи, если не быть честными. Правда всё, даже в том случае, если до её обнаружения теперь, и тот, кто не верит в эту правду, сам не знал, что есть такая правда. Не знал, что сам скрывает от себя правду, не зная зачем желать её? – Разве этого уже недостаточно, чтобы принять опыт, взвесить, и проститься с благодарностью с тем, кто открыл с кем открыл правду? Ведь боль, она, это и есть правда, порождённая неправдой, того, обоих, тех, кто всего лишь, хотел присвоить себе что-то видя в этом только своё и только для себя, играл лишь, позабыв, думая только о себе, руководствуясь только своими ощущениями на правду о самом себе, позволяя лишь испытывать себя любовью к наслаждению. Поглощая радость словно ребёнок от сладкого. Поскольку такому сразу невозможно было бы что-то сделать в будущем, и вот начался процесс распада. Словно кариес. А он удивляется. Откуда столько лжи взялось и столько боли от эмоционального ущерба. Почему вдруг он и она такими некрасивыми вдруг стали для друг друга, почему он раньше этого не видел, почему она раньше того не замечала, как мелок он. Видели. Все всё видели, но не хотели замечать. Но не хотел признавать это. Тогда, мы ждали и верили, что вот любовь – значит лишь быть спаянным, во мраке безвоздушного темного пространства космоса. Она есть осветившее мгновенной вспышкой темь, начертив царапну на своде. Где будет видно всем! Но, теперь то тело постепенно остывая, оседает пылью на твердь, где ходим все мы. И то, что ходим, есть уже удача для его остатка, в рамках бескрайности, став опытом которому мы радуемся, и мечтаем в достижении любой ценой, желаем загадывая, увидев чью-то вспышку, словно необходимое каждому открытие. Заметив что-то подобное на небе, как завершённый путь космического тела, вспыхнувшего и осветившего бескрайние просторы темноты в секунду растлившись в свет вдруг ставшее всем смыслом всего его полёта, но для нас лишь. А для него всё кончено, то, что видел ты. Оно уже сгорело. – Что же интересует нас теперь, рас всё сгорело в атмосфере? – Нас интересует, то загадочное для всех, загаданное нами же, как и прежде истинное желание. Как способность создания новой жизни в ком-то и для кого-то, осветив своим падением хоть на миг, дав надежду загадавшим новое, попыткой сплотиться, спаяться, обрести или же отдать. Но точно и наверняка понимая теперь, что тепло не выделяется просто так, и не может быть не израсходованной энергией, взятой, и, растраченной, с одной лишь верой, что может быть на тех, с которыми ты сам и выстилаешь свой путь, для нового… И разве кто-то хочет, чтобы всё это было припасено и отдано теперь, тому, для которого каждая новая встреча, нацелена не на что кроме, как на эксплуатацию чувств, высасывание энергии, употребление тепла на вроде пищи. Но без отдачи, но с постоянным требованием к повышению температуры. Тому отдать всё хочешь? Кто живёт, не представляя и теперь о себе самом ничего, кроме того, что может сказать о тебе как оставленное тобой же окружающее мнение лишь в суждении о предназначении женщины, как воительнице порока? И если, прости, сохранилась ещё хоть одна возможность, побыть тем, кто мог бы оказаться подле, сообщив о ханжестве, поражающего собственным пороком, то этим буду я…

Одеваясь, стоя в коридоре, беря в руки шарф, он видит волосы, светлые и длинные тоненькие ниточки, то там, то там, прилипли к шерстяной поверхности шарфа. Запутались там, и теперь утвердительно намекают, свидетельствуя о наличие кого-то, кто носил этот шарф. Возможно, указывая и на того, кому он принадлежит. Стоя и глядя на вплетшиеся в поверхность шарфа белые ниточки, вселяется какое-то ощущение тепла, чего-то отдалившегося, но присутствующего сейчас тут, в воспоминании, но и не только. Нет, не только в воспоминании. Конечно нет. Незримо присутствует в том, кто держит этот шарф в руке, в том, кто отдёргивает ниточку за ниточкой от его ворсистой поверхности, отпускает их, прежде рассматривая каждую на свет, удивляясь особенным изгибам каждой, взглядом, находя новое, и стараясь отыскать их все, словно гадая, глядит, провожая каждую взглядом, они как тонущие исчезали или уходящие в перевёрнутую высь, растворялись, удаляясь и падая летели на пол. Ловя себя в мысли, что ощущает исходящее, от представления с образами, вызванных сочетанием настоящего и вымышленного, выраженного оставленными белыми тончайшими как шёлк ниточками волос, некоего понимания сделанного, но не разочаровавшего обоих. Чтобы насладиться сим размышлением, он решил, что пусть сам шарф, так, как и эти светлые ниточки на нём, принадлежат симпатичному человеку, приятному, дорогому для кого-то, где сейчас описание её волос вплетшихся в его шарф, и есть всего-то объект уже его искусства. Объект, содержащий в себе всё то, что может открыться глядящему на него, в самом творчестве, глядя на объект, отсылающей к нему через вещь, к опыту личного. Чувственного, пережитого, запечатленного образом. Теперь обращаясь к объекту живому, связываясь через его собственный предмет личности, стараясь войти в него через отчуждённое телом. Глядя так и чувствуя личное в нахлынувшем сейчас моменте боголепного созерцания в мёртвом предмете, но живом объекте, несущем тебя к берегам любви самого нежного замысла для человека, встречи с тем, кто вдохновляет тем, что оставил после себя. Теперь же создавая с ним то, что заставляет спросить, кто ты был там, откуда щекочет этот белый волосок, в том времени, рождающегося в ощущениях, нежных запахов волоса или отчаянных попытках убрать его изо рта. Воспоминаний нежных, не рождающих грусть не завершённым, потому, как ты сделал всё то, чем отозвалось в тебе созерцанием улетающих вниз, к земле, последней отпущенной с тёплым ощущением жизни в высь, живущих и по сей день, и в ней, и в нём ощущений. После чего, он накрытый мыслью, оставленной в последнем улетевшем волоске. Так могло быть. Думал он. И продолжает, одевает шарф, обмотав его привычно, как это он делает всегда. Потому как, это его шарф ровно, как и его волоски на нём. Окончив гардероб, не смотря по сторонам, и тут же глянув на себя в зеркало, отводит взгляд, как будто стараясь чего-то не замечать, выходит на улицу. А она оказывается идёт рядом.
Да, такая совместная прогулка – это лишь попытка показать себе, что существует ещё в нём истинный интерес не к объекту, а к предмету общения, способный развить притяжение, развернуть что-то новое и осознанное в ней, не поддельное к ней самой, где она существует в интересном для него существе человека. А если они существуют сейчас рядом, как идущие вместе по улице, думал он, значит есть что-то похожее на благонравное обращение, стоящее выше всяческого желания прелюбодеяния. Что считал он, откроет ему её и покажет сильнее чем что-либо. Откроется тайна, которая и не есть тайна, а загадка, загадка, которая не есть загадка. Загадка ли или тайна, попробовать увидеть себя в той непринуждённости от общения, будучи уверенным в необходимости быть всестороннее заинтересованным в том, что касается именно общения для радости соприкасаться друг с другом, а не для использования общения для удовольствия собственным превосходством. Не для интриг или обмана, не для чего-то большего, не для чего-то принуждающего или унижающего, показывающего преимущества быть мужчиной и открывающие примитивные желания. Но для того лишь, чтобы заинтересоваться и заинтересовать, чтобы узнать что-то новое. Чтобы увидеть настоящее. Чтобы наслаждаться чистотой и уединением ради того, чтобы снова научиться думать чисто и светло о ней.
Такие его желания не особо-то востребованы в быстро определяющем свою судьбу манерами обществе сегодня: так открытость мужчин зачастую почитается у женщин за дурака, разговорчивость на разные темы вызывает скуку, чрезмерное показное выказывание и все эти деланные подходы со всеми причастными почестями причастного к этикету омрачают тем последствием, что всё заканчивается, не успев начаться. И вот там, где-то далеко, у каких-то других, а на вид у этих двух, именно от того, что ум возбуждает, такое сказывается заблуждение, неверное, существующее, наверное, как иллюзии о счастье в браке – иллюзии присвоения возбуждают. Но только до поры, требований ответа, требования участия: а участие требует ума, ум требует ответа, да такого чтобы и ему было чем поживиться каждый раз видя ту которую возбуждает его. Женщины любят сделать дурака из мужчины, не принимая его открытость, принимая её как желание понравится, ждёт того, а над этим смеётся. Тоже самое делают и мужчины, принимая открытость и искреннее желание участия за флирт и слабость женщины, воспринимая всё это как сигнал к активному действию, в тоже время брезгуя её красотой несовершенства… Я и сам так ошибался, руководствуясь лишь сомнительными идеями на сей счёт, по незрелости, по глупости, будучи невеждой, подумал ещё раз он, взглянув украдкой на неё. Такую открытость от природы и доброту со стороны учтивой и заботливой подруги, к себе, принимал за проявления желания понравиться ради скорой и пошлой истории. Но сейчас, нет ничего из этого или того, о чём была речь, и говориться тут о том, что внимание всё ещё присутствует в отношении к нему со стороны женщин, настоящее внимание, о котором он спрашивал себя, есть ли оно и что оно из себя представляет теперь, а не тогда, такое, за которым следует всё то, в чём раньше он заблуждался. И только лишь теперь он может следовать за таким вниманием изучать его следить за ним, будучи искренне внимательным лишь потому, что ему этого тоже хочется и лишь до той степени, до которой это другому интересно в нём. Поскольку переосмыслил степень и причины любого внимания, как к собственной персоне, так и вообще к персоне, пресытившись искусственным вниманием. Перенеся любое внимание к себе со стороны окружающих в некую форму обыденного обращения, на которое конечно стоит отвечать, но не восторгаясь излишне собой или принижая того, кто оделил тебя вниманием, и уж тем более проходя игнорируя, наделив толикой отвращения, там, где внимание всего-то положено не к нему лично, а идёт от любопытства со стороны окружающих за несхожестью представителей мужской части населения с его манерой быть. Чуть внешнее с его внешностью, в конце концов, за то, что смог жить, отделив от себя уже не способное развратить настоящую, охарактеризовав её своим заблуждением относительно характера обращённого на него внимания особу.
Необходимо было будто заново осознать сей факт. Каждый раз перебирая в голове обстоятельства нахождения с причинами. Ровно, как и забегающие мысли вперёд, цепляясь за всё подряд устремляясь по воздуху падая вниз, они продолжали общение, они шли в парк. – Сегодня необычная погода, заметила она. В медленном, как будто, в безвоздушном пространстве, на всё вокруг, опускается огромными хлопьями снег, ложась толстой пуховой периной друг на друга снежинки, создают ощущение отсутствия силы тяжести. Но это только снег, продолжил он мысленно в себе, молча поглощая глазами живописца мирную картину окружающего мира, погружённого в пух, может ли он то, что могу я? Может ли стать он снова таким лёгким, таким невесомым, если его притоптать, посыпать на него песок, или городской реагент, превратить в грязную кашу, сможет ли он стать снова тем же, прежним, а захочет ли, ели даже его попросить? Да, но, не прямо сейчас нет. Ему нужен, как уже знал, и ей нужен момент, который создаст природа, очистив его и её, как его очистила, теперь поднимет на верх, и снова опустит вниз, может быть в каком-то другом месте. На радость, самому снегу, и никому более, сделав снова тем новым чистым. В этом есть счастье? Быть включённым в цикл, в круговорот обстоятельств. Каждый раз становясь лучше, как бы выбрав лучшее из обстоятельств. Но не зависящих от самого суждения на них. И где тут большее счастье, родиться, понять, что ты снег, начать падать, упасть и лежать, быть замеченным кем-то, и познать радость того, что ты есть в чьих-то руках или под ногами. Пока тебя не сомнут, те, кто любит снег, как те, кто ненавидят его, стремясь к чистоте выметая его прочь, вытравливая его реагентами с улиц. И снова ждать того же? А стоит ли ждать? Или самому вершить обстоятельства своих метаморфоз. Нет, пронеслось в его голове, я уже летал, я уже знаю цену полёта, под действием ветра, без него никак, и что же, что я снег, точнее я не хочу им оставаться, теперь, я хочу быть вне пространства притяжения и ветров, я понимаю, что делаю, точнее я принимаю всё то, где оказался. Чтобы меняться. Сейчас я тот же? Я рад, что не тот же. Кем был до неё. Стараюсь ли быть таким, каким хотел бы быть, или стать, выбрал ли сам куда упасть, помню ли сам, куда хотел отправится в начале. Хочу быть таким кто есть он лежащий, белый вокруг, таким я и буду. Таким я хочу стать снова. – Прекрасный снег – недолгий белый снег! Ответил он ей, на замечание о погоде. Это ли есть то чувство, моё ли оно, если вокруг такое благолепие, если уже не снег, то что я в нём? А может всё, что я вижу и чувствую сейчас – это я сам?
Спокойно и в такт, всему движению воздуха в атмосфере, шагая прогулкой по парку, говоря на разные темы, вроде и не вызывает в них на взгляд ничего необычного. Не определяется во внешнем, в нём, то, что необходимо чувствовать ей в составленной им для неё компании, прогуляться сегодня. Так странно, знать всё это. Так странно, идя рядом, отыскивать, не глядя на неё, в ней недостатки, теперь открыв все недостатки, той внешности, которую он не видел в темноте вечера, укутанных в пальто манер, теперь открывшихся и смешанных словно с какой-то пудрой радости на её лице от приобретения, идущего с ней под руку. Но это точно такие же недостатки, которые можно отыскать в любом, как и в этой замечательной погоде. Заключив их от нелепости своего положения. Вот он то и продолжал выискивать их, точнее они сами начали находить его, её недостатки, первичные, проявляясь мелочами во всей натуре, начиная подло оттенять всё то положительное что успело накопиться из этого непродолжительно опыта с ней. И он начал представлять о том, а как это могло бы быть, вот так идти под руку, с кем-то, кто нравился бы настолько, чтобы его не нужно было бы прятать словно в себе и от себя, как может делать этот город, в котором каждый, даже родившийся и выросший, живущий в нём всю жизнь, может легко и непринуждённо скрыться и скрыть практически любое, даже прогулки с незнакомой для его близкого окружения особой. Скрывать, одно из упоительных черт большого и прекрасного города как этот, и теперь спрятанные в парке, под покровом белого одеяла, он представлял, как это идти гуляя по-настоящему. С той самой. И как это тогда прямо можно будет смотреть на неё, ту, что рядом, на ту, которую создал, а не привлёк, подвластным искусственным способом в намерении расквитаться от желания. Желая ещё и ещё того самого взгляда. Не верил он и тому сейчас, что именно такое же чувство, тайно рассматриваемое в себе, получая от спутницы рядом, он представлял себе тогда, когда вечерами очень хотел выйти на улицу, заключившись в компанию с ней. Но тут уже было только одно обстоятельство и не было уже ничего другого, того, что представлял не было, потому как, теперь уже невозможно больше ничего представить. И это одно обстоятельство, которое он тогда не мог учесть полностью, считая, что справится, но так давящее сейчас, то самое, которое было скрыто первой тайной обычного первого знакомства как с чем-тоновым будучи с новым, намереваясь узнать новое. И это чувство теперь, именно – лож. Лож присутствия с ней рядом сейчас задевала его потому как, она и догадаться не может сейчас, идя, украдкой поглядывая на него, держа его под руку, какие твари-мысли одолели его на втором плане, отдельного от того, что проецировало его всего, для неё, как вполне удовлетворённого и самой прогулкой и ею тоже, а также ходом их лёгкой и приятной беседы. И вот сейчас, идя с ней, он сам спрашивал себя и сам себе отвечал, на вопрос: почему же я не смотрю на неё, почему же мне не интересно глядеть на неё и на её лицо. Совершенно не интересны детали её гардероба и в то же время, удручали мелочи, на которые вначале беспристрастно он постоянно отвлекался, не подовая наружно вида. Почему на ней именно та шапка, фасон которой он не мог переносить. Такая, знаешь, с большим помпоном, образующего хоть и симпатичный, как у дикобраза хохолок на её темечке, но всё же постоянно обрекал на желание отвести и от него взгляд. Такие головные уборы смотрятся, как и вещи подобные тому, словно взятые с ребёнка на взрослом человеке. Это мелкие придирки, к внешности, это, позволь, как нечто, что остаётся, если сам не смог договориться с собой, при создании первого настоящего портрета, словно молодой, но радивый художник, вначале даже боящийся посмотреть, и уж точно показать кому-то своё первое законченное осознанно выстраданное произведение. Чувство стеснения, чувство неловкости за сам предмет. То, что создал сам. Зная о недостатках, но лишь видимых одному ему сейчас, находящегося в несовершенстве со своим творением. Как тот, кто хочешь довести до совершенства то, что начал, имея опыт понять назначение пробы. И какая разница, если она говорит об ощущениях. Неужели я сейчас не даю ей иллюзию, наслаждаться. Украдкой взглянув на неё. Продлеваю момент прекращения, оттягиваю его, отпуская нить связанного с землей воздушного змея, обрекая его, как будто на полёт в высь… Но на самом деле, обрекая на скорое падение. Я действительно с ней гуляю. Я гуляю с ней. Ей нравится. Она испытывает восторг. Эта женщина рядом. Обычная, самая обычная. Самая настоящая. И самая вымышленная. Вот это, то… Я как будто за кулисами представления, или ещё снимающегося кино, в кадре. Где я прокручиваю сценарий будущих сцен, пытаясь лучше отточить их в голове, лучше представить, как обыграть тот или иной кусок перед реальным выходом на сцену. … то самое. Когда знаешь свою героиню и её роль, она прекрасна в своей роли, но её нет рядом для меня, пришло ему в голову. За кадром, вне театра. Её нет. Но есть сцена, сыгранная и запечатленная. Я был честен? Спросит актёр сам себя. Слушая неутихающие… что это? Вопль негодования или браво. Он слегка, на этой мысли, отдёрнул руку, рефлекс, она обратила на это внимание. «Что случилось?» Он улыбнулся, прибавив о том, как пробирает мороз его снизу, начиная пронизывать ноги. – «Но у тебя на ногах, не зимняя обувь», обратила она на него внимание, он шёл в осенней на вид, но достаточно подходящих для такой погоды замшевых полуботинках. Такую обувь носят в субкультуре экстремальных видов спорта. Наследие прошлых занятий, закрепившиеся в его гардеробе. В таком гармоническом несоответствии общего образа серьёзного человека, заставляла уже отличаться в отдельных деталях рождая достаточно любопытное сочетание в его одежде, его самого, так ему сообщалось. Много лет обуваясь так, как и теперь, теперь уж точно считал, после переезда с севера, именно той необходимой обувью, которая позволяла многое в ходьбе, чем и выражалась в своём пригодном для Московской среды с её расстояниями. А ходить он действительно любил. Да и сами ноги, почитал за сакральное в отношении с ними. А на её неожиданный и меткий вопрос, он молниеносно поймал себя на мысли, что и правда, в такую зимнюю погоду может смотреться не по погоде. Обрадовшись такому её акценту. Поговорив об обуви вообще. И о назначении именно той, что была на нём, в особенности для коротких прогулок. Про ноги. Про их сакральное назначение для человека вообще и обоих полов принципе. Как о части тела. Они шли, гуляли, продолжая путь, мерно шагая, чувствуя руки друг друга их изгибами взявшись под руку. Создавая тем самым классический визуальный элемент из гуляющих в парке особ. Но даже и в этом уже не находилось отчёта, в том именно, что просто по необходимости нужно было так держаться, вторя роли. Конечно же, которую нужно поддерживать и доиграть до конца, без сомнения, учтиво отвечая происходящему, в рамках отведенной ролью приличия. Но уже не в силах противостоять безразличию, да, и без особого желания реагируя на внутренне стремление обсудить сам с собой, тот факт, по какой причине он позволяет положить так ей руку. Как будто анализируя, всю её, каждый жест, каждый миг, совершено, как бы не обращая, не позволяя выкупить себя, не глядя на неё, он продолжал искупать, всё то, что давило на него в эту минуту. А давило. Нет лёгкости. Как будто рядом плывёт свинцовый кусок какой-то чуждой, но притянутой им материи, который сам поднимаешь прикасании и тянешь левитируя им, увлекая за собой, одной лишь силой положительного настроя. Но отпустишь свой предмет наблюдением, и он сразу утянет тебя вниз. В пучину негодования злости и абсурда собственных вымыслов. Как только ты сдашься, и начнёшь указывать на своё противоречивое состояние. Как только поддашься негативной эмоции, ненавистного цербера. Пытающего её своими внутренними замечаниями, разоблачая всё новые и новые подробности её несовершенства. Эту перемену в настроении он знал. Он знал, как низко он может упасть. Если поддастся прямо сейчас волне неприятного негодования на себя самого, за устроенные им маскарад. Он знал, что это начало. И конец, который скрыть не удастся, и в ближайшее время, придётся сказать ей о начавшем давить дискомфорте, изменяя воздушную основу его первичного свойства. Но, а пока, находясь в атмосфере благолепия, созданного природой, окутавшей всё в белый пух, он решил наслаждаться прогулкой, и беседой со своей новой, но уже бывшей знакомой.

Глава 11
– Странно, не правда ли, терзать себя мыслями, относительно того, чем ты занимаешься. Тебе не кажется? – Дурно ли так думать? В тот самый момент занятия, продолжая само занятие? Если уже произошло, то что произошло? – Без души? – С душой, но только в рамках. Поскольку, необходимо жить учитывая современные реалии, так же и в отношениях, сохраняя главное в ощущениях к жизни её – контроль скорости, в свете смены разных увлечений и течений. Сегодня модно одно завтра другое, поэтому излагая мысль в этой фазе образного диалога, необходимо действовать исходя из ощущений момента, определяя его рамками, чтобы обезопасить себя от игры в любовь. Именно от игры. Где могут быть и признания в любви, но это всего лишь диктат симпатии, всегда лишь манипуляция импульсом, всего лишь порыв временного увлечения. Поскольку в начале нет границ, границы, позволяют смотреть более серьезно во вне и последовательно открывать двери черт характера того, с кем ты, того, с чем ты, того, ради чего живёшь. В противном случае ты как бы просто летишь сквозь всё это с огромной скоростью, поглощённый увлечением временным, приняв увлечение от удовольствий. И даже если оставить такой вариант, даже если предположить, что пока кроме симпатии вызванной так называемой химии, – приятного ощущения и легкости в общении, не напряжённость, ощущаемое присутствие чего-то невидимого, но ощущаемое, как ощутимое кожей расположение, присутствующей, как явное комфортное ощущение, указывающее на то, ради чего уже в нашем быстром мире стоило бы беспокоится тут. Но, ощущение, если следовать за ним безрассудно, оно всё же остаётся тем, что может угрожать, тем куда все это может привести, если начать манипулировать в открытую, имитируя что-то серьёзное, вводя в заблуждение партнера, сбивая его с толку, не чувствуя на самом деле того, что может позволить открыть столь серьёзные чувства. Куда может завести такая игра, если ты играешь для себя лишь, выпивая того, с кем находишься, зная, что не исполнен к нему той незабвенной ослепляющей нежностью истины, ежесекундно испытывая правдивое ощущение действительности, что нашёл в ней в нём, того, кого ты открыл или открыла в себе? В таком случае чувства, они могут проявиться истинным порывом: сжать руку, обнять за плечо, чтобы проверить на месте ли всё с чем ты рядом, не сон ли это. Значит сейчас не получилось? А что, если вот так? Или тут чего-то не хватает? Именно тут то и нет ничего! Кроме ощущения от любопытства, и то угасающего с каждой минутой. Не хочется чувствовать руку сжимая нежно её кисть в своей руке. Нет особого рвения обнимать её плечи, проверяя её присутствие рядом, смотреть в глаза. Хочется лишь оторвать этот чёртов помпон с её детской шапки. Выдохнув прохладный воздух, словно дым сигареты, он словно вспомнил, где он и с кем он. Всё так же двигаясь в белизне дневного пространства, но уже выходя из парковых ворот, он снова, обронил на неё свой незаметный взгляд, в который раз смотря на неё в профиль, а не в анфас, при дневном свете и в таких условия они встречались впервые, просто изучая её украдкой, как бы постоянно пытаясь понять, есть ли в ней хоть что-то интересное, а если есть, то что? Он словно пытался себя переубедить в чём-то, а именно в том, что в ней меньше того, что ему совсем в ней не нравится, не в ней, не в женщинах, чей тип она представляла теперь, при свете белого дня. Я не буду описывать детали, разочаровавшие его в её складе, кроме тех достаточно иронических уже озвученных, присутствующий в части её нынешнего гардероба, и нескольких назревающих впереди, поскольку каждый волен судить лишь за себя, и уж точно не имеет права судить кого-то за несхожесть со своими идеалами. Таким образом, после каждого взгляда украдкой на её профиль, получал неутешительный ответ, делая это, сравнивая спорящую с реальностью фантазию, возникающую в сознании как дорисовка, ровно в тот момент, как только он отводил от неё свой незаметный для неё взгляд, чтобы понять, сможет ли увидеть в этот раз желаемое И так каждый раз с каждым новым взглядом на неё, отвечая на вопрос, осталось ли хоть что-то что он ещё не разглядел в ней, интересуясь некоторыми подробностями её наружной внешней стороны. Так постепенно, в первый из светлых дней их совместной трапезы жизни, вопрос на счёт её внешней привлекательности для него теперь был исчерпан окончательно. Ему стало грустно осознавать, что то, что он наблюдал сейчас в её фигуре, в её одежде, в том, что она постоянно шмыгала носом на холоде, почему-то отказываясь принять чистый платок. Да всё то, чего ему не хотелось бы исправлять или как-то влиять на это, теряя время зря. И вдруг, возникла какая-то учительская мысль, как какая-то насмешка – в голове родилось: да и сколько, сколько ещё нужно добавить в неё или отнять от него совершенного, для наступления совершенства хотя бы для одного, который, я уверен, захочет останется с ней, а она с ним. Или сколько нужно отнять от себя, устранив, чтобы сие произведение стало любо? Да и нужно ли? Добавлять-то тут ничего! Или менять! Да и лишний элемент тут явно он сам, подумал он. Да и в чём оно – совершенство? В том ли, что, любое несовершенство будешь готов отвергнуть ради большего, ради того, что присутствует в мире фантазий, чтобы на веки исправить такое несовершенство в себе самом оставшись наедине с собой? Или, как сейчас, однажды выйдешь, наконец-то набравшись уверенности в том, что приблизил сам есть истина части тебя самого. – Но существует ли совершенство без любви? – Думаю, да. Но в дружбе. Так как в дружбе, некомпанейской, не какой-то на отдельный срок времени, поскольку, дружба, понятие безотносительное. Видимое несовершенство, становится не только видимым, но и понятным. Не таким обидным и более податливым, потому как на прямую не относится к тому, что всецело могут ассоциировать именно с тобой, то, как в отношении с женщиной, в том примере отношений в виде союза двух супругов, такое разделение отсутствует практически полностью. Дружба существует, лишь в своей неизменяемой форме и только во всём объеме сразу. Хотя может изменяться отношение к существу дружбы словно меняется настроение, но на удалении, а не перед лицом существа субъекта. Так сохраняя дольше настроение к существу объекта, соответственно проявляющего оценку своих действий на предмет обнаружения свойств несовершенного объекта в себе по поступкам, пользуясь удалением или приближением субъекта дружбы. Так определяешь суть тождества дружбы пользуясь предметом компромисса в отношении к свободе берущего начало от самого объекта в себе. Поскольку в самой дружбе и находится настоящее совершенство, каким бы уродливым ни было бы существо. Дружба рождает уверенность. Ведь убрав высокие чувства, причём высокие, не значит, -точнее, я хочу, чтобы ты правильно поняла меня, высокие, значит исполненные в осознанной конкретике, и в последовательности следуя в высшей связи к дружбе, а затем к полному родству. И для того, чтобы понимать суть отношений связывающими друг друга дружбой им не обязательно находиться вместе 24/7. – Ты сказал родству? – Да сказал. – Но, нравственно ли излагать дружбу вот так, механически, даже не веря в неё? – Ну почему механически? И почему не веря? Отношения – это творчество. Поскольку творчество, как искусство – это именно то, во что ты веришь, когда создаёшь, с одним лишь отличием, в искусстве это всегда неодушевлённый предмет. Скрупулёзность в более широком смысле, черта творчества. Заводить дружбу, хороших знакомых – интересно, но говорят, чем старше ты становишься, тем это становится сложнее, поскольку самодостаточность растёт, и стремление к социализации уменьшается, а за ними и весь зримый мир, как представление переходит в подсознание как опыт, а собственный мир, там создаётся и оттуда проецируется и живёт. Так реальность и открылась полностью теперь, переходя из философских знаний. Так происходит личная философия, она становится тем проводником, в котором ты уже имеешь друга. И когда чувствуешь, только представив, что нет никакой уверенности, хуже того, искренней симпатии уже тоже нет к тебе, тогда всё заканчивается. И все быстро может перейти в усталость от пресыщения, а, следовательно, новое разочарование, заложенное в быстротечность процесса без чувств. Принимая желания за познание – принижая назначение любви считая её смысл плотским притяжением. Где ты создаёшь страдание и в конечном счёте продолжаешь дальнейшее разочарование в себе, транслируя его в реальность без возможности удовлетворить себя в том, что мы сейчас ищем поскольку так это отыскать нет возможности, накапливая разочарование за разочарованием от ложных ощущений в игре в догонялки с современностью. Но самое страшное тут – это каждый раз, настающее разочарование, от неудовлетворения несовершенством – образом в деталях, становясь лишь иллюзией собственного соответствия чему-то большему. Такое мировоззрение приводит тебя к ханжеству, брезгливости, теперь более ничего не будет, кроме причинения страданий таким отношением, изначально выстраивая их на потребительском уровне с предназначенным кому-то прекрасным. Демонстрируя возвышенное отчуждение разной непотребной риторикой в адрес противоположного. Начинается то, что называется невежество в отношении к высшему чувству. Порождающий такую реальность, к тому же, перестаёт всё это замечать, считая, что нет любви, нет дружбы, за дружбу принимая услугу за услугу, а за любовь почитать только некий давно ставший односторонним в достижении цели, бесплодный акт. И от осознания такого будет ещё хуже. – Хуже? Для кого? Если уже не чувствуешь ничего сам? Как будто переспросила она. – Я бы сказал не для кого, а для чего. Для образа правды в отношении нравственности. Мы творим тайну. В тайне мы и есть настоящее. Но тайна не скрывает нас от истины, и другой правды тут нет, кроме той, что мы очень сильно ошибаемся, поступая так друг с другом, на уровне цивилизаций и мировых сообществ, а значит на уровне субъекта личности запечатлеваясь в информационном образе, всё же настоящими, а не теми, кем хотим показаться. Следовательно, подводим себя к тому порогу необратимости в оправдании с вселенной, как мира невозможного в том, где суждение о нём идёт из вне, а не изнутри каждого. «По крайней мере», -продолжал он, но уже как бы про себя, находясь в своём поминутном рассуждении, кое усиливалось в присутствии того, к кому он и хотел обратиться сейчас, в её присутствии: «сейчас, ты для меня осталась в свете, и мне тепло вспоминать о тебе, – думал он, и я бы не хотел это разрушить, поэтому и хочу закончить всё. Но неужели закончить всё это можно лишь, начав разрушать?» Мысленно спрашивал себя. Стараясь понять, а может ли быть по-другому, по-другому – это лучше или хуже? И что же хуже тут теперь и что лучше? Поскольку полученный тут опыт он не приблизил и не отдалил к тому, что искал, но дал нечто интересно для памяти. Казалась, что это она обратилась к нему, тоже мысленно. И он чуть было не ответил ей в слух, вовремя очнувшись от своего внутреннего рассуждения. Решил переменить тему своих рассуждений, вспомнив недавний вечер с ней. И из немногих проведённых вместе вечеров, почему-то вспомнился недавний вечер в театре. Вынырнув из размышлений, снова оказавшись рядом с той которую провожал до машины, продолжил: – «я хотел сказать тебе, но тогда не хватило времени обсудить его, – тот наш совместный поход в театр – просто шедевр, воплощение полного обаяния вечер». Глядя вперёд и лишь иногда, впрочем, по-другому и не мог, искоса поглядывая, на неё, как будто проверяя тут ли она ещё. И добавил: «как и сам спектакль, был предопределён и прозорлив, подарив полный событий вечер, только лишь одним присутствием в театре». Тут нужно пояснить, что весь идущий разговор, то обращение, которым он пытался объяснить своё положение к ней сейчас. Даже не к ней сомой. А к сфере. К сфере, в которой они определились в том начале, у продолжения которого есть непродолжительный и однообразный сюжет и быстрый финал. Теперь воспользовавшись всеми за и против, вообще, пользуясь всеми имеющимися за и против, пытался объяснить ей мораль таких столкновений, побуждающих начал, где всё определилось именно в контексте события того вечера в театре, не хватило лишь времени пообщаться за чаем, чтобы расставить нужные точки над и. А дело вот в чём. Сразу же, практически после их той встречи в театре, ему не двузначно показалось, что намерения у неё вдруг на счёт него стали гораздо твёрже, чем того мог позволить себе он, на её счет. Да, и весь этот разговор, он шёл от того вечера сегодня лишь для того, чтобы прекратить нарастание восторга, которым она пыталась пленить его, и сама погружала себя в бесплодные мечты. Выражалось всё это в основном преходящим в бестактный сиюминутный запрос на виртуальное общение в переписке. С открытием ему совершенно далёких для него, но понятных ему человеческим желанием поделиться подробностями с ним своей личной жизни. Поделиться тем, что есть, с тем, кто тебе нравится в критерии обычного досугового влечения. И это ещё одни парадокс, который он заметил в сообществе виртуальных знакомств. Он назвал это «экспресс экспрессия». Волна какого-то, как будто беспристрастного доверия, накрывает женщин, если в друг, ты даёшь почву для подозрений в исключительности её. Как будто ты потёр бутылку, и оттуда уже бесконтрольно, что-то начало вылетать и распространяться, пытаясь поглотить тебя полностью, желая исполнить любое твоё желание. Но за это взывая и требуя всё к большему и большему вниманию. Этот эффект, чётко прослеживается и в реальности, но учитывая современные способы коммуникаций, ускорился и обрёл напор многократно. И унять это нет никаких возможностей, если сразу не понял в чём дело и что ты уже потёр бутыль. Ты становишься всегда в зоне досягаемости экзистенциальным потоком. Это настораживало, учитывая гипотетический опыт вполне взрослой, состоявшейся и состоятельной женщины. Всё это походило на ничтожные, второстепенные, не важные, но по настоянию тревожащие особенности именно этой её странной распущенной черты. Порождалась какая-то невнятность, при всей этой открытости и доверии к нему, так просто, как будто к прохожему. Кем он с ней, собственно, и ощущал со всей щепетильностью внимательного и тактичного поведения обращаясь словно к задетой плечом встреченной незнакомке. Он не мог никак понять одного, человек прожив столько, точно не меньше того сколько удалось до этой минуты ему самому, (свой реальный возраст она почему-то решила от него скрывать) не понимает разницы. Не видит, что ли её. В том, что есть флирт и хоть настоящая не поддельная, но рамочная суть. Ограниченная только ушедшим или скорее уже прошедшим желанием. – Но она словно, условно, тупо на что-то надеется? Вот уж точно. Хочешь увидеть нигилиста или атеиста, или просто тому, кому всё одно, посмотри сейчас на этот текст. – Ага, словно, как в супермаркет сходить за спутником жизни. Ваш заказ оформлен, можете вводить в курс до дела. Загружайте экспресс данные. Всё это не могло не тревожить печалью. Да и, собственно, не подводило основных ожиданий. Весь смрадный поверхностный подход к таким тонким вопросам, оскорблял его чувства к высшему. Какая дружба может так начинаться, подумал он. Если ты словно механическая игрушка или что-то из фильма про подмену родственных душ клонами ушедших. Поскольку его уже оценили и теперь образом пытаются познакомить с тем миром, который, пока во всяком случае, не мог его, да и не должен был бы, интересовать искренне: дети, собаки, милые, дети милые, собаки милые, друзья, планы. Да, это то, что ей дорого, это то, что у неё есть самое ценное, дети, две дочери и собака. Ему было не неприятно, но, он с радостью переживал, то, что ему предлагали видеть. Присылая в ленту чата. Но он принял её правила, ему было не трудно, чтобы не обижать, или из жалости. Так как был и остаётся вполне способен реагировать без боязни не оправдаться в своём таком настоящем отношении к происходящему. Словно ему есть что сказать на сей счёт. При этом продолжая вести себя искреннее. На том уровне восприятия её. Но полагая, что искренность эта, уже скорее из жалости к ней. Продолжал, осознавая, если не остановит всё это сейчас, находя всё чаще её в таком её откровении, теперь может ещё больше навредить ей. Обеспечив её своим покорствующем участием, словно существовала только её жизнь, той надеждой, которую она вкладывала в смысл демонстрации данных подробностей. Считая, видимо, так, что сближается с ним. Он не мог позволить себе играть в эту игру долго. Сразу отдавая себе отчет в том, что он делает и куда идёт, о чём сообщал ей сейчас и до этого, теперь понимая точно, факт её отказа слышать его с самого начала. В общем, развлекшись и развеявшись этой мыслью, он решил незаметно себя похвалить. Взглянув на снежинку, которую он поймал взглядом, и которая была огромных размеров, плывущая впереди, спускалась с высоты на землю. Он отследил взглядом весь её плавный и непрерывистый путь от момента, когда заметил, до земли, видел куда она упала, казалось, видел её саму в этот сам момент падения. И тот момент, когда она при столкновении с землёй, ударилась о её поверхность, и как огромная хрустальная вата, словно из фильмов про падение астероидов или метеоритов на землю, или там, где космические корабли сталкиваются и крошатся о какое-то препятствие, в замедленном действии, наблюдая всё это с уровня поверхности земли в масштабе описываемого в фильмах, взглядом соизмеримым с человеком стоящем у эпицентра случившегося, видел, как ломалась и хрустела, трескалась, эпично разрушаясь, словно в замедленном режиме воспроизведения кадра, огромная иррациональная структура из белой и прозрачной материи с потрясающим звуком, поражающим слух и рождающим трепет и лёгкую панику разрушилась, рассыпалась по поверхности тверди. Разлетелась, шелестя своими деталями. В такой ситуации, – продолжал он, но снова не вслух, параллельно прокручивая в голове содержание, приведенное выше, так визуализируя катастрофу падением о землю этой огромной снежинки, которая к этому моменту уже стала частью превращённого снега в грязь на тротуаре: «конечно же, при той открытости которую ты демонстрируешь, Наташа, равнодушным может остаться только тот, кто давным-давно принял решение не любить, а только пользоваться и брать, брать. Я же желаю, чтобы мы в этом опыте постигли то, чем сможем делиться с теми, к кому обратимся с речью о нравственности в истинной любви, а не в проявлении хоть, как нам кажется истинных желаний, но на самом деле обуславливающих лишь нечто, то суррогатное тому значению. Именно поэтому, для этого, моё желание состоит в том, чтобы мы смогли и постигли любовь на том уровне, на котором должны оставить, войдя в этот страшный, грязный и обидный опыт. Словно выйдя из белого пространства парка на тротуар улицы, где встречаются, бегут, гуляют, несутся, не замечая никого и ничего, все те, кого мы можем найти там. Где мы познакомились с тобой. Чтобы увидеть, свою роль в отношении с правдой жизни. В которой, смысл для всего остаётся только в отношении друг-к-дугу. Состоящем в трезвом отношении и трезвом взгляде на те вещи, которые создаём сами. Действуя не исходя лишь из того, что есть судьба, а из того, например, что ты уже создал, как то, кем ты являешься и какими действиями проявляешься, приходя в этот мир, продолжая себя создавать или разрушать, как то, что есть этот мир. Поэтому и я сам стараюсь не претворяться перед тобой, а говорить о всех ощущения, которыми обладаю, находясь с намерением совершить то или иное, беспристрастно смотря в будущее. Вот так я это вижу. А как будет – посмотрим». Дальше обращаясь к ней в слух, он произносил слова, зачем-то делая после каждого длинные паузы, создав иллюзию неподготовленности и некоторого волнения. – Я не против тебя видеть. Ты мне приятна. Но и это лишь плотское от иногда накатывающего желания близости. Это страсть к ощущениям, порождённая городской средой не более, создающаяся от нехватки реальных переживаний, переживаний созидательных, настоящих, чистых и светлых, это всего лишь провокация накатывающих от иллюзорного и безнаказанности. От окружающего меня изобилия, за которое хочется уцепиться, которое хочется попробовать на вкус, не пожалев потом, что не решился попробовать. Теперь мы делаем всё это, только лишь чтобы компенсировать недостающее, искусственно привнесённое в нас самой средой, окружающей нас. Той её частью, которую создаём сами же, которой становимся, пытаясь обманывать не только себя сейчас. Так вступая в игру антагонистом, аннигилируя настоящую вверенную нам культуру для создания Людей. И не важно сознательно или бессознательно, среда все равно проявляется словно океан солярис, реагирует, производит и создаёт словно искажённый эстам трактуясь смазанным изображением предстаёт искажённая парадигма любви, но такая же живая, мораль субъекта пытается дотянуться и схватить каждого своей оскверняющей слизью, и если отдаться ей полностью, как и любовь истинная, поглощает нас. Развязывает руки, смещает приоритеты, смыслы, упрощает то, что упрощать нельзя и усложняет то, что необходимо упрощать в отношениях, в итоге ломает наше восприятие фундамента чистоты отношений женского и мужского начал, находящихся под искажённым антагонизмом влиянием. Одиночество, страх перед одиночеством, боязнь постареть так и не успев допить свой кубок до дна. Наивно полагая, что можно постареть и не допить свой кубок, не зная меры в питье. Мыслить так – значит вообще не становиться на путь мудрости и прозрения. И чем больше ты находишься под влиянием искусственной среды, полностью отражающей всю палитру её безнравственных и быстро бледнеющих красок, тем сильнее ты смещаешься в сторону допущений. А значит, в сторону потребления, меря всё в стандартах, идущих от самой искажающей культурной истины парадигмы. А мы лишь существуем, руководствуясь тем, что так можно, что так допускается обществом, значит правильное. – Значит ли это то, что с тем, что имеем сейчас, идя тут, шутить нельзя? – Нельзя шутить, а значит и увлекаться этим нельзя ни в коем случае, это порочная связь, и будет такой, до тех пор, пока мы теперь начинаем всё так, как начинаем, считая всё это нормальным. – Но кто эти мы? И что я тут такого совершаю, идя с тобой по улице? Но разве это не есть нормально? Женщина и мужчина встречаются, общаются. Да? – И что же они делают для друг друга? Цель их знакомства? Хотя это совсем не то, что важно. Тут он решил пояснить, продолжая начатый разговор, ответом на предыдущий вопрос: «мы это то, что называем обществом, в городе, да и в целом, то, что можно считать обществом, – говорил он, – в городе слишком агрессивно навязывается данная, фривольная стратегия отношений, в силу загруженности рутинностью, запуганных собственным бессилием перед огромным существом его, дарующего и отнимающего, заполняющим его чрево. Ускоривших своё мышление таким образом, чтобы удовлетворять только его – города, навязав и присвоив себе его потребности, поэтому времени на сфокусированное, сбалансированное, всеобъемлющее, бескорыстное и продолжительное общение нет и быть не может, слишком много помех, много раздражителей, ввергающих нас в безысходность бытия. Всё это сбивает с толку, меняет подход, меняет культуру поведения, соответственно сильно мешает делать необдуманные шаги на поприще соискателей собственного счастья. Времени и сил остаётся только лишь на периферийное общение, за которым может быть знакомство на авось. Влечение. Страсть. Побуждение. Расплата. Такое понятие как открытость не остаётся больше на уровне доверия, следовательно, и от эмпатии вовсе не остаётся и следа, если хоть кто-то смог понять, что это такое – эмпатия, в течении своей непродолжительной жизни, из-за жесткой выстроенном на эгоцентризме конкуренции при взаимодействии внутри системы городского общежития». – Что производят эти страждущие? Чем они занимаются? И кто они? Зачем они изводят себя до последнего изнеможения? Неужели можно надеяться на что-то в отношении истины любви и уж тем более дружбы, никак не объясняя своё легкомыслие Идя гулять в парки, за тем лишь, чтобы под видом одного из ингредиента этого ужасного салата, придаваться ещё и ещё тому отвратительному поведению, как простое объяснение сложных и аморальных, совершаемых вещей, называя это отношениями или чем угодно в человеческом определении? – Конечно же нет. Суть происходящего, в его границе, можно почувствовать если вычислить сам момент разрыва всего происходящего в отношении к здравому смыслу в самом себе, воззвав чистым творчеством в себе к человеку. И сделать это можно, считав ответы пространства, оно чётко показывает надлом, надрыв и смену приоритетов, выстраиваясь самим отношением к страждущему таких забав. Становясь проекцией счастья или несчастья. Я же хочу опередить и уже определил сей момент. И впредь буду осторожнее. Да. И ты спросила кто они, кто мы такие, те о ком ты спросила, кто они, зачем и чем занимаются, что производят? Отвечаю: они те, пользователи городской среды, субъекты, поскольку, только субъект может полноценно, на сколько это возможно для субъекта, существовать аннигилируя в любую кроме человеческой формы. Способен прибывать сколь угодно в таком пространстве как огромный город. Поскольку большой город, как этот, есть институт, университет образования, это школа, это путь, инструмент социального предприятия, где пустота внутри каждого прибывшего в него обретает смысл бытия. На время делая его, как и каждого, по его собственному разумению особенным. Но за это время субъект обязан понять свой уровень, после чего определиться в своём истинном отношении с жизнью. Субъект – это то, что и есть подавляющая составная городского населения. Отборного состава. Поскольку пытать судьбу сюда поступают самые отчаявшиеся в своей пустоте, но и в то же время самые дерзкие и самые циничные и эгоистичные, и в какой-то мере талантливые, и как будто нацеленные на перемены в себе и своём окружении. Только не все могут правильно определить границы, время наступление нужного и какие перемены им собственно нужны, кроме богатств и власти, известности, славы. Снова идя по пути обусловленным антагонистом. Город скрывает все пророки индивидуальности, все изъяны, позволяет избегать осуждения теми, от кого бежит субъект из своих маленьких и на сквозь прозрачных как аквариум для наблюдения окружающими уголков нашей родины. Оттуда, где каждый виден и каждый шаг виден, каждый поступок, а ко времени отбытия возможно и смотреть становится уже не на что. А тут каждый день с нуля. Новые люди. Новые места обитания. До поры до времени и тут, разумеется, тут важен не сам человек или личность, а создаваемый искусственный образ. Как сейчас всё созданное тобой и мной, искусственно и как будто нормально одновременно. Благодаря именно свойствам города, где увидеть всё, что происходит с нами никто не может, и осудить не имеет морального права, даже если я буду тут прогуливаться каждый день с новой компаньонкой, никто не осудит меня за это, так как никто этого даже не заметит. Хотя всё это совершенно неправильно, и точно недопустимо. И точно так же, как всё искусственное быстро разрушается, устаревает, уходит из моды, становится скучным, так и мы распадаемся без остатка, оставаясь ни с чем в итоге, потому, как не знаем свой уровень и судьбы определение, пока живём и граем ищем, меняем, желаем, постоянно заглядывая за все углы, смотря во все стороны, не отменяем поиск. Поскольку уже созданное не имеет возможности осуществлять переход от незначимого к значимому, поскольку всё значимое уже закончилось. Как то, ради чего всё начиналось, не может уже меняться, в отношении к новому, потому как уже устарело. Именно от настоящего себя и живого, с которым не могут объединиться бегут в города, те кто пока способен познать только искусственное. И не может существовать в примере живом, отражающимся своим прошлым, являясь настоящим в том, где вырос и виден всем: в поступках в достижениях или отсутствии их. А вот нахождение в таком городе, как этот – уже достижение! Есть вызов, к существу которого в той или иной степени будет приковано внимание тех, кого оставил. Одно слово – Москва чего стоит! Великое слово, великие люди покоряли её и покорялись ею! Поэтому там, откуда я появился, всё это невозможно, или крайне затруднительно, поскольку имеет более явные последствия в отношении отражения в низком. Точнее, возможно, но быстро приведёт к отторжению меня тем большинством небольшого общества, от взора которого мне не укрыться. И только тут можно создавать множество дополнительных реальностей, и насколько это возможно, комфортно в них прибывать, не создавая проблем, не дискредитируя себя. Но и это допустимо тут, лишь на какой-то момент, и возможно лишь до какой-то поры, чтобы забыть, забыться, взять, забрать и уйти. Что-то переменить или восполнить в себе. Используя все доступные и возможные методы растраты средства энергии для совокупления с созданным эго телом пространства города. Используя его возможности лишь для получения чего-то для себя в обмен на собственное достоинство. Без опыта сталкиваясь с его предложениями. Не осознавая лживости его характера. И вот мы и он сам, город, есть основа того, что мы производим! Что производит сам город! – Тогда кого он может породить? – Всё вот так вот и выглядит. Апатичный субъект к эмпатии, или алчущий субъект, плюс такой же, ровно сайт знакомств. А значит ещё большее искажение и ещё большее ускользание от чистого восприятия себя… «Та! Кто та? Какая? Чего ты хочешь, а чего она хочет? Шепчет на ухо, тому с кем, видимо можно разделить такой интерес. Потом снова глядя, в девушку на фото ищет её на улице в назначенный час. Кто она, знает она сама? Знает ли что она есть всего лишь форма без содержания? Просто искусственный объект проницающего и прицельного изучения им её за час, за день или два. А кто он? Так он или она? Она тот, и он она, но в момент, что он и что она, знает ли она, кто она и в какие сферы вовлекается, таким, как он отношением к ней его? Так же, знает ли, во что вовлекается и какими силами ведом в моменте максимального сближения с ней он? Что совершается, что получается? Кого оскорбляет таким отношением к святыне – её энергии? А только ли её, нет, он угрожает теперь сам себе он. Зачем же ты там? Для чего же ты тут? И что же ты хотел для неё? Чего ты хотел для себя? Какой вообще у тебя был план если он был?» Этот ход мыли запечатлелся уже после того, уже после, как они, выйдя с ней из парка, и проводив её до машины, отправился пешком домой. Жил он тут же, в районе парка на Красной Пресне.

Моя, теперь уже понятая и абсолютно в духе искусства глупая идея относительно того, что же я хотел бы получить конкретно для себя, сделав хоть что-то для следующей, если будет возможно надеется хоть на какие-то взаимные надежды относительно привлекательности её для меня в первую очередь, как я думал; а думал я так, что если мне удастся встретить красавицу, – да, да, ты не ослышался, случайный читатель этого письма, – тут, в этом приложении, на этом ресурсе, я затеял думы познакомиться с красавицей. Хотел лишь понять, каково это иметь дружбу с той, которой никогда не было по форме у меня. С той, которая была всегда не достижима, и трудно досягаема, потому как удивительна красива для обывателя. Общение с такой, значит испытать себя в общении с новой для себя формой, узнав о новом своём качестве, или не узнать. Всё это основа моей отвлекающей идеи, которую я заложил такой, или она сама залажилась в безусловной манере бессознательного диктата увлечением одиночеством? Но абсолютно точно созрело окончательно, оформилось и свелась в вектор дурацкого намерения, завладения прекрасной вазой для своей убого лачуги. Всё это уже родилось после. В точности с приходящим аппетитом, или желанием задействовать тот ресурс максимально. И теперь идея чётко состояла в том, чтобы обеспечить её собой в некоторой степени некий отвлекающий фон. Такой в котором мы оба не думали бы и не держали бы в голове рой мыслей, нацеленных на какой-то ещё дополнительный поиск, совершая ошибки, а просто смогли бы подождать, чтобы всё это можно было потом отпустить и не думать. Зная, что рядом есть тот, к кому можно прийти, в любом отношении. Совсем в любом. Мы одиноки и открыты, и нам всё грозит в этом отношении. В отношении того, что ищем, но хотим найти максимально в каждом потенциальной попытке. Начинаем спешить и разочаровываться. От этого я и хотел в своей идее оградить свою красавицу. Такой был у меня план. Спасти её от грязи. Моя же с ней возможность, как возможная договорённость, не исключала такой факт оценки каждой, встреченной тут, а точнее, я, как и в жизни, пробовал рассматривать каждую притянутую самим же к себе, как единственную и именно ту самую. Так в идее максимум хотел совсем исчерпать данный ресурс, познав искусственную возможность и больше не думать об идеале. Хотя бы какое-то время. Не хотел мериться с тем, чтобы жить в вакууме или в форме такого, недостатка или своего дефицита присвоить себе, пусть и условно искусственно созданную рядом с собой красавицу; вот видишь, всё те же лицемерные, болезненные парадигмы. Но мир открыт, вокруг много всех и всего. Но не это ли и есть причина главной тревоги? Вот, что касается меня самого, её-то я и хочу убрать своим присутствием с ней. Освободиться от последней донимающей меня тревожности. Быть спокойным, жить и не думать постоянно на сей счет. Отпустив подобные этим мысли, немного забывшись даже. Так делаю запрос на главное и неожиданное, то о чём мечтаю. Если живём ровно, не гоняясь за павлиньими хвостами и юбками. То и результат будет. Он будет если определён. Если же нет, мы сможем дружить и быть друг другу по-настоящему близки и будем любить друг друга. В свободе и уважении. Столько, сколько это понадобиться. Мне казалось это возможным тогда, но сейчас я больше склонен думать, что всё же склонность к присвоению и поиск пересилили правду и моя идея провалилась в двустороннем порядке. В данном конкретном случае. Поскольку ответа на правду не получилось, не получилось увидеть истинную красавицу, не за что было зацепиться и сейчас. И теперь, она должна быть отпущена и бежать дальше, искать то, что хочет найти для себя. Этого я хотел для себя и для неё об этом я и рассказал ей в самом начале. – А что же тебя не устраивало в ней? Ты знаешь, это вопрос скорее риторический. Поскольку он очень тонкий и лежит в области эстетического ума. И все же, прежде чем ответить на твой риторический вопрос, теперь же нужно сделать уточнение, чтобы понять о ком идёт речь. Т.е. нужно сказать, что тут есть некая последовательность в сменяемости тех, о ком идёт повествование, но без повергания в разного рода подробности схождения с той или иной. Следовательно, присутствует нарратив собирательного образа, выстроенный в цепочку характерных особенностей, взятых как наиболее подходящие к повествованию смыслы, являющиеся тождественными с реальной натурой. Я же буду описывать и уже делаю это, отдельные черты отдельных персон, объединяя их в общем повествовании, не разделяя персонализацией. Поскольку она, как персона, отдельно рассматриваемая от общего – по-своему прекрасна. Она по-своему красива. Она добрая если не сказать – немного забитая. Но добрая. Она, та которой пользуются. Та, которая не имеет своего мнения, и только учится основываться и делать выводы на исходе шибок из своего личного опыта. Мне почему-то сразу стало понятно. Поэтому я отстранил такую возможность для себя. Мне не хотелось ей пользоваться, я хотел её любить, как может любить друг. Её формы во многом схожи с моими представлениями о желаемом во внешнем проявлении. Но есть некоторые вещи, которые меня смущали в ней. Когда я её первый раз увидел, и смог оценить со стороны в полный рост. Она чем-то мне напомнила тыковку, такую вытянутую с бочкообразным низом, сужающийся от плеч стан переходит из талии ровной торсу расширяясь в бёдра заканчиваясь не очень длинными ногами. В моём идеальном представлении –, подумал он, – эта форма не совсем подходит мне. Темперамент её не совсем, то, что мне нужно, характер молчуньи. Слишком покорна и в тоже время стремиться на волю. Не знает, чего хочет и чего ждать от того, что может получить. Хочет любви, полёта, хочет найти единственного. Не поняла и не вняла основной идеи такого с ней знакомства. И то, что именно он то и желает помочь ей, без корысти, безопасно найти того, кого она ищет. И он решил, что отдаст ей то, что сможет. И даже это оказалось трудно. Отдавать трудно. Трудно постоянно ждать чего-то, когда ты открыт и сам дал полную волю решать ей, как поступить. Ничего не требуя взамен. Только надеясь на то, что сам заинтересуешь её на столько, чтобы насладиться её желанием быть иногда вместе, но по-настоящему. Но и этого не произошло. Создалось ощущение, что тобой пренебрегают. А взамен на открытость ты получаешь только насмешку. Видимо оказывал воздействие эффект, который произвел на неё его позиция в изложении сути знакомства, а точнее тот факт, которым он обрисовал ей своё видение процесса общения, таким образом, закрыв какие-то её чувственные двери для себя самого. Ни в какой мере ожидания, на такое честное отношение к ней, не согласилась открываться в сути вопроса доверия к нему. Посчитав это ненужным. Обосновав всё нежеланием тратить время, тем, что, как она говорила: «не хочу залипнуть на тебя». Но и не ушла, а осталась. – Осталась? Но ты тоже не был с ней открыт, так, как мог бы, если бы полюбил как это бывает. Бумм! – Но мы же не дети. Мне казалось, субъективно, со временем, чтобы ты не имел в виду вначале, сможешь увидеть только плюсы того, с кем предпочёл бы задержаться во времени сейчас объяснив зачем тебе это нужно самому. Не потратив время зря, время, которого у неё, без определённости той неопределённости причину которой я бы скрыв оставил бы ей на потом, у неё не нашлось понять сейчас. Т.е. на дружбу времени у неё не оказалось, только на фатальное погружение в недра увлечения, влечения и страсти. Которыми я не увлекаюсь. При том, что она 24/7 занята на работе, потом побеждает пустоту, посещениями разных мест. От выставок до небольших тусовочек, чайных, и разных хипстерских сквотов. Такая, знаешь, «насыщенная» познаванием современного «интеллектуального» мейнстрим-андеграунда жизнь дневного клерка. Что в целом не плохо, но мне это было не интересно. Тут мы были не вместе, как будто в разных срезах времени, куда мне без неё уже не попасть. Всё, что я мог ей предложить – это свою компанию. При этом, выставляя условия самому себе, главное не стать жалким или смешным. Мне почти удалось и то, и то, и, я вовремя записал эти строки. И продолжил рассуждать, выступая в качестве остова дружеских отношений и общения. Без цели присвоить или отнять её у себя самой, отобрать, заменив на себя. И он был готов дать себя ей, если ей это нужно. Но, как и раньше, он увидел холод и прохладное отношение, напомнившее то место из детства, где ты не так нравишься девочке, как тебе хотелось бы, чтобы быть ближе к ней. Совершая какие-то, как будто первые шаги знакомства с женским полом. Ну, а, когда ты мог интересовать готов был причинять боль и пользоваться, игнорируя внимание той, которую считаешь недостаточно привлекательной для себя в силу незнания условий красоты истинной. – Как и она сейчас? Тебя не поняли? Не приняли? – Не совсем так, я попытаюсь сказать об этом дальше. – Тогда какие выводы можно из этого сделать сейчас? – Нельзя переспорить себя и свои желания. И нельзя идти на поводу у своих желаний даже если они берут верх. А если уж решил, иди до конца. Выбери одну из сторон, ту которую нужно проработать и иди к ней. Сделайся сатаной на время. Оставь разговоры и просто действуй. Возьми своё, и, уходи. Только так можно добиться свободы хоть и временной, но свободы от низкого. А если ты стал говорить о высоком, тогда не суйся туда. Женщины тут не помогут. Если только они не твои музы. Но они эти, совсем не музы, а скорее медузы, выброшенные на песок уходящей водой отлива моря. Для которого их уже нет, как и его для них. Но есть для другой. Только для одной. – Для какой? Для той силы. Что живёт в нём самом. Состоящее в любви к Миру, в желании быть полезным. И развиваться в стремлении стать человеком с такой же.
И тут, независимо от развитости воспринимающего аппарата, все оказываются в равных условиях, зажаты во времени переходной системы ценностей. Которая долгое время провоцирует на восприятия себя как истины. – Но что должны включить в себя истинные изменения в этой системе, кроме тех, которые выгодны таким любителям, как мы? Задала она своевременный вопрос. – Если ты спрашиваешь: «каким должно быть организовано общежитие, чтобы система истинных ценностей продуцировалась городом, а не разрушалась им?» Т.е. чтобы город стал образцом произведения истинных ценностей, а не игрищ, с постоянно повторяющимся сценарием финалом. Тогда нужно понять вначале хорошенечко, в чём состоит смысл города для нас сейчас и на что мы тратим свои силы прибыв сюда из своих укромных лежбищ, пытаясь обуздать или распустить свои желания, играя по правилам эпохи индивидуальной необходимости или старым правилам создавая ячейки общества приходящим приказом диктата его образования. Я отвечу тебе так: «для того, чтобы идти по пути индивидуальным построением общества в идее общего, необходимо понять суть всех собственных стремлений будучи индивидом, а значит необходимо находиться в отношении с «зеркалом», т.е. необходимо перейти в систему восприятия окружающего тебя мира в идее чистого творчества. Для этого я и открываюсь тебе полностью, говорю, как есть, о своих желаниях, не принижая твоё достоинство вымыслами или ложью, обозначая их, и если тебе интересно что-то ещё во мне, кроме того, что ты хочешь присвоить как понравившееся тебе тело с головой и лицом, то я готов развивать это в себе чтобы этого стало больше и оно стало сильнее проявлено в тебе самой. И только в том случае, если то, что ты во мне открываешь есть истина моего стремления развития себя для меня самого, а не только для тебя, находящегося в твоём желании. – Но таким откровением ты разрушаешь мои иллюзии. – Естественно, само откровение которыми повествую происходящее способно полностью перечеркнуть твоё желание быть со мной, что открывает истину для нас обоих.

Глава 12
И я виноват в разрушении этой его части, твоего первичного желания, не меньше, чем ты своим отказом быть со мной, в моём желании близости с тобой, что теперь вопреки желанию готов признать. Так как явил настоящее, отдавшись тебе полностью, без лжи, – но ты против правды, я вижу это. Я прочитал это в тебе. В твоих глазах и в твоих действиях. Я понял, у честности есть побочный эффект, нельзя быть честным до конца, нельзя быть искренним там, где тебя не должно быть. Тем более, если финал предрешён, и он един вне зависимости от контекста, учитывая применённую мной систему нашего знакомства. Тогда и теперь сама честность становится ложью. Поскольку я использовал эту честность не во благо, ведь такая открытость, она нужна для укрепления и осуществления взаимоотношений только с тем, с кем ты предполагаешь остаться, совершив с ним нравственный союз? Не так ли? Окончив свою мысль, как речь, он задал ей вопрос. Хоть он и видел, что ей не нравился ход его мыслей, но она понимала, если даже ему казалось, что она понимает, и она не ответила. Только грустно пожала плечами, сидя на против, откинувшись на спинку сидения, в каком-то кафе, крутя в пальчиках салфетку, или как бы повисая, опираясь на локтях, уперевшись ими в стол, сжав немного лицо, положенное на ладони, а может, держась за его предплечье, ухватившись обеими ладонями за него, как за трубу, торчащую откуда-то сверху. И почему-то решила заговорить. – Само ощущение; то, что есть сейчас, это из того света вначале, той радости, где есть тёмная сторона желания овладеть чем-то, ты прав. Да, это та сторона, которая отвечает за то, чтобы ты следовала именное ей в просветлении, а иначе, тебе не хватит сил чтобы жить и развиваться самой. И я солгана, что именно твоя открытость, твоя нежность по отношению ко мне, твоё желание быть вовлечённым, не взирая на обстоятельства нашего знакомства, есть основа настоящего отношения вообще ко всему. Моё же желание жить, не скрывая и не скрываясь, возбудили во мне ощущение вечности, той, которую не хочется терять. И делая по-другому, поступая запираясь, в угоду правил прошлого, вызывает во мне мумификацию чувственного аппарата, поскольку так мне не быть честной с собой. А как жить, если не быть искренней, не быть честной? – Именно! Как будто дождавшись того момента, который он так ждал, чуть усилив голосом ответ, воскликнул, и поблагодарил её, радостно, слегка прижав её к себе, притянув её ладонь в своей руке, вложив её в свои ладони и подул на неё словно стараясь смягчить ожог, шуточно конечно, приобняв, поднял чуть над землёй, обхватив за талию, притянув немного к себе. И весело продолжил вызванную в ней им мысль. – Кажется именно тут и начинается всё то, чтобы хоть как-то удержать то истинное, чем хочешь делиться в настроении. Чтобы побыть тем, кем сейчас чувствуешь себя, а не тем, кем нужно, лишь бы поскорее получить своё, становясь тем, кого не уважаешь в себе. Но и конечно я не ставлю себе цели быть дамским угодником и жить ради наслаждения и услады других. Этого я не хочу. Так же, как и не хочу, чтобы открытость превратилась в символ чего-то пошлого смешавшись с бестактностью к чувствам другого в игре в эту открытость. Сделав такое поведение обычным, втиснув его в обыденность, стало бы для меня неприемлемым и притворным. Я иду туда, где во всём могут существовать высокие нравственные ценности. А дружба есть наивысшее желание постичь своё и отдать нужное другому. Ибо только нравственное поведение открывает тайны загадочной и поразительной божественной игры. В которой сама нравственность, есть единственное, что необходимо строить, как редут к наступательному, аннигилирующего лож войска. Всё остальное это придумано нами в попытках оправдать любое безнравственное действие новой нормой морали, построенной на допущении меньшинством. И в таком вот ключе, как бы спускаясь вниз, снова к ней, ощущая её рядом, посматривая на неё сидя рядом с ней, на пассажирском месте в её авто, он заключил выше родившуюся настороженность, вызванную её словами о том, что она поверила ему. «Открытым нельзя быть только снаружи, открытым необходимо быть внутри». Открытым снаружи можно только казаться, быть открытым можно только внутри. Так зачем показывать чувства, если можно действовать согласно внутренним ощущением?» Заключил он. Как-то странно и по-детски восторженно. «Но, и я по-настоящему отдалась ощущениям и эмоциям и случайно, пустила тебя в свою душу», подумала она про себя. И тут же проговорила в слух, то, что только что подумала. А потом спокойно и чуть с придыханием, смотря в зеркало обзора, то в одно, то в другое, словно тем самым стараясь не выдать волнения, ведя, машину, смотря в противоположную сторону от того, к кому обращалась, произнесла: «Я сама хотела этого, и дело не только лишь в эмоциях, я просто отпустила жизнь. Я пошла за приключением, я захотела ощутить будоражащее чувство. Я не знала, чем это закончится, я не думала сколько это продлится. Конечно, я не предполагала, что всё закончится так быстро. И мне хотелось пожить этим моментом непредсказуемости как можно дольше».
Они ехали после прогулки и небольшого импровизированного ужина каждый к своим домашним делам. Они молчали, хотя всё ещё и сидели рядом в её машине, а она везла его к нему домой, находясь за рулём своего автомобиля. Тихая обстановка в авто: вечерний город, прекрасный проспект, разговоров почти нет. Только чёткое и ясное ощущение некоего находящегося под ним постамента, идущее от пассажирского кресла. Несмотря на это, сидя расслабленно и даже заняв несколько вальяжную позу, он смотрел на то, как она ведёт машину, чтобы увидеть её спокойное и сосредоточенное лицо в самый этот момент: сидя рядом, в перемигивающимся от проносящегося мимо света ночной иллюминации города салоне красивого авто, под звуки музыки, объединяющие всё в целое. Так я гляжу на женщину, которую обтекала нежная обстановка, созданная нашим с нею движением, такой она мне казалась в этот момент: сильной, уверенной и красивой в своём настоящем, не поддельном сосредоточении, находясь в своём водительском сидении. А я смотрел на неё и чувствовал момент, пролетающий как мгновение, находясь в машине своей новой спутницы, с которой мчался на огромной скорости по ночному мегаполису; так, сидя на своём пассажирском месте, в этот самый момент, чётко ловил себя на мысли, что сменяем. Смысл такого ощущения передался мне от абсурдности её истории о предыдущим владельце этого места. Какое-то странное абстрактное видение пришло, как это ощущение, что ты тоже временный. А она постоянная. Странно и немного страшно ощущать себя в череде такой непосредственной сменяемости. Вечер был насыщенный, она отвезла его домой, нужно было расстаться, так они захотели вместе, и она сегодня не стала у него оставаться. Они попрощались. Условились встретиться в другой день.
Теперь как-то нужно себя забрать, вернуть в исходную точку, пришло ему на ум. Забрать себя из её души. – Неужели это правда? Вот, что сделал наш герой. Ведь он всегда помнил, что стоило ему быть тут, рядом с ней, помнил-то ради чего, а точнее, ради кого он тут. «Я дал тебе принадлежащее только одной», продолжал он в себе самом, – «той, которую пока не встретил и возможно не встречу никогда, а поступая так с тобой сейчас и с самого начала, я нарушаю целостность образа нравственного человека, к которому стремлюсь, предначертав заранее свои действия неким оправданием момента поиска, совершая эту ошибку, как шаг к забвению чистоты образа, так как я знал, что скажу это уже тогда, еще даже не зная, что буду сейчас перед тобой, но и буду ли вообще перед кем-то». Знал так же он всё, что скажет, ещё на подступах к самому действию, о том, что так всё и будет. А значит, за долго, ещё только мучаясь в размышлениях, и проводя время в попытках отстранить точно такое же желание, которым ты описала мне только что своё состояние в причине желания получить хоть чуточку сострадания. Так он говорил с ней и обратился он к ней потом, вернувшись к этому разговору с другой. О, прошу, только не жалость! Увидев её страдальческое лицо, воскликнул в сырцах, уже в другой день, уже не в снежном парке, не в машине, а совсем в другом месте, потому, как и она была уже другая, не та, но всё та же, сидя в небольшом кафе огромного города. Странный этот момент, момент расставания: прощение, прощание и слёзы униженного существа, самой своей же надеждой и расчётом. Этот интересный момент открывает многое в глазах на настоящее из содержания истинного значения доброты и любви человека к человеку. Как и близость, так и разлука, т.е. сам момент разрыва. Момент, так называемого, прощания. Каким был раньше этот момент? Он всегда наполнялся, переполнялся, жалостью, угрозами, попытками манипулировать, обидеть, оскорбить, обвинить, сделать виноватым того, с кем вынужден проститься, не по своей воле, ударить хлопнутой посильнее дверью? Сжиганием мостов и конечно наслаждением, которое хочется повторять: содержащегося в унижении приниженного и воспалившегося себялюбия, складывающегося из щекотливого положения некоего жалкого на вид, напускного и выдуманного чужого горя. А потом гордости его преодоления в последствии принятого за обретения счастья свободы. Вся эта мелочность, в принятии жалости, как милостыня сочувствием в ответ, показывает в самый ответственный момент совсем не великодушие истину смысла каждого. Да и любой конфликт на почве ссоры двух, всегда показывает именно на внутреннюю злость, вызванную жалостью одного, таящуюся внутри субъекта. Злость, которую уже нельзя будет унять в тот самый момент, когда сердце хочет остаться добрым и простить того, с кем не по пути или же того, кто по мнению внутреннего ложного, но цербера, есть виновный в разрыве. Стремление затоптать, осудить, оскорбить, уничтожить того, кого как будто любил в самый главный момент необходимости проявления этой любви никогда не наступает. Чего стоят все эти игры, униженных и оскорблённых некогда униженными и оскорблёнными собственным безумием по отношению к себе, игры в то, кто кого переборет в стойкости с непреклонностью в своём отчаянном равнодушии – невозможности побороть самоунижение, самоуничижением, жалость к себе одному? Такие тонкие, острые ощущения, почти сладкие, но болезненные от этой сладости и остроты, пронизывают, словно зубной болью в сознании – обидой, той самой, получаясь только лишь чёрствостью в пока ещё чёрством сердце. Вот и вся любовь. И вот настал момент, снова, двигая нашего героя в краю обрыва и новым открытиям, именно такого свойства. Он видел, что назревает, он понимал, что его ждёт, но в этот раз, не хотел прежнего. Он знал, что она не может и не хочет отвечать ему. Мучала его молчанием, равнодушием, как это вечно делают робкие и красивые женщины, не понимая этого сами, как будто бы не понимая. Хотя он ей все объяснял, как и каждой, между ним и ею, как и другой такой же оттуда, не было недоговорённостей. Но только лишь коснувшись каждой, даже до начала поиска, он начинал замечать, практически сразу дискомфорт, погружение в какую-то бездну, тех, старых, давно забытых ощущений. Нервозности, раздражительности, гнева. Всё это снова начало подниматься. Чувствоваться. Более того, он стал, как уже давно не делал, сердится на людей. Но всё это он считал только своим, то, что необходимо искоренять, исправлять в себе. Только сейчас, он как бы отыскал источник, точнее понял медиатор всего возникшего тогда, возведя не в ней причину, а в своём присутствии в контакте с самой системой подобного завлечения её в необходимости таких отношений. То, что было в самом начале. А теперь же, осознав ошибку своего увлёкшегося восприятия, хоть и настроенного на положительное отношение в том же начале, а теперь подорванное содержанием участниц поиска, он смог понять, что именно в нём его раздражает, какая мысль делает его бесплодным, зависимым приводя к зависимости от самого желания. Пропала злость, проявлявшаяся из-за несогласия в каких-то собственных представлениях обо всём, особенно, что касается её самой, как личности. Перестало быть важным и первостепенным то, ради чего всё начиналось. Возникло равнодушие в самом ощущении отсутствия предмета желания. Произошёл переход в стадию понимания главного смысла, олицетворяющего смысл общения с женщиной. Заключающийся в адекватном положении понимания паттерности форм плоти и характерности физиологии, не приводящей ни к какому удовольствию или удовлетворению на том уровне, на котором он искал его. И уж совершенно точно не приводило его такими контактами к равновесию в разрешении напряжения без свойств содержащихся в сопряжённости интересов к наполнению друг друга друг другом по умолчанию и в осознанности. Т.е. фантазийный подход к женщине, олицетворяющий только лишь удовольствие в перспективе, в уже привычном его понимании, перестал действовать, удивлять, интересовать.
Встретились, чтобы начать расставаться? Поистине, дети: смешные, невинные, глупые, постоянно совершающие ошибки. Куда-то бегущие, принимающие вид серьёзный, как бы подражая кому-то там, где требуется и лишь для того, чтобы казаться взрослее… Но кому мы подражаем и ради чего? Если в такую минуту, смывается вся напыщенность, разбивается вся серьёзность, хоть и момент, казалось бы, не серьёзный, куда девается всё то, что проноситься мимо на улице, в тех лицах. Сосредоточенных и обездвиженных мимикой отважных эгоисток и эгоистов, неприступных крепостей собственного я. Нет этого всего сейчас на лице её, что носит на своём лице начальник, а на лице подчинённый. Но почему не все тоже, что сейчас на лице руководителя, или подчинённой, а именно мольбы о пощаде продлить удовольствие. Потому как, нет ничего, что смогло бы перечить сейчас этим двоим: между ними нет ни единой капли сомнения в том, что правда этого момента была скрыта за первой реакцией на симпатию аватаров в сети и голодом телесного общения. А всё что есть сейчас, есть правда жизни, в которой каждый достоин только того, что пожинает сам чувствуя неправду какой бы правдой не оборачивалась она вначале. Нет смысла винить кого-то за слабость, есть смысл превратить эту слабость в успех коротких отношений с полным погружением в момент. Где сам момент не отличим от созидания вечности, в проявлении истинной нежности, которую он не поддельно отдал ей, а она, словно очнувшись ото сна, забыв откуда они пришли, поверила в то, что стала единственной. Так и должно быть. Всё созданное – есть правда. Правда намерения, правда желаний, правда отношения, правда удовлетворения, но и даже, именно тут, отчасти правда любви истинной. Хоть и проявленная лишь в желании утоление жажды объятий. Честных, словно родного человека.
И вот они, они говорят о творении, он говорит о том, что создал сам сейчас. Если это можно назвать тем, что должно создавать. Видя всё, видя и то, что глаза её немного намокли. Он думал о своём творении, теперь седевшем перед ним. Реальное творение. Реальное, находящееся в её внешнем образе, фасоне платья, росте, весе, цвете волос, общей комплекции, в манере вести беседу, в мелочах, разочаровывающих его, как несовершенство уже законченного произведения. В возможности переделать которое есть только полный отказа от уже созданного, как того, кто способен в одночасье перечеркнуть свой труд словно ударом молота тора по мрамору, разнеся неугодную скульптуру на мелкие кусочки лишь чтобы забыть скорее о собственном несовершенстве. Видимое всем сейчас, глядящим на неё его глазами и толкающих его вперёд, как того, кто не верит пока окружающим сообщающих ему реакцией на само произведение о недостающем в нём качестве. Грубо? Нет не грубо. Смысл сказанного не игра. Вовсе нет. Это долгий разговор. Стоящий полёта фантазии и достаточно сухой конкретики в социально-мотивационной характеристике определения кто есть, кто в самой сути своего творения поистине, по любви, а не по расчёту или же в сути удовлетворения чьих-то желаний начиная угадывать их выставляя нужное в общественном пространстве в сети. Начавшееся со лжи, обречено на разочарование, потому как быстро разрушается. Нет смысла соглашаться с тем, что он сейчас думал, и нет смысла отвергать сказанное им самим. Поскольку совершенно очевидно, что женщина, находящаяся рядом с мужчиной, как и мужчина в сути самого явления себя в женщине, есть его наиболее полное отражение, в сути явления его самого, как властителя мира созиданием: истина, как неотъемлемая часть целого, ставшая видимой для всех. Это и есть результат всех действий, которыми можно создать образ чистоты, а можно его разрушить внутри себя, стремясь подражать великим, коих окружала живая красота не по принуждению или за вознаграждение, а по призванию быть частью того, кто создал эту красоту в себе. И только если есть ты сам создатель истиной красоты, никогда не преисполнишься похотью к ней, как к дитя радивого отца – здравый смысл которого отражён в поступках, отражающих суть существа отца. Так, только великий может создавать красоту, удивляя её своим могуществом. Так и он видел, как создал Он любовь, (его) же открытие состояло лишь в том, для таких попыток, что искусственное произведение влюбляется сейчас в него как в своё произведение. Становясь таким же коллекционером некой красоты. Так он выглядит, явив всего себя, на этом уровне, обычным приближенным к идеалу, но не суть его экземпляром, и оказалось, что он тут не первый, были ещё пробы и будут после. В том, что есть её или его идеал. И он, сидящий на против созданного им сейчас, завершённого последним жестом, добавив чуть грусти и влагу, набухших глаз, не ищет снаружи, он хочет сначала создать её внутри, собираясь в целое сам, благодаря ей, сидящей рядом, с трепетом рассказывающей о нём, как о том, кто подарил ей дни счастливого пробуждения. Но кто сказал ей, что всё это не сон? Да, они такие, эти двое, но они могут сделаться лучше, постигая друг друга, по-настоящему желая только лучшего друг для друга, в том, что есть они сейчас. И даже, если не встретят реально сами ту или того идеального на вечность свою. Пусть это сделает кто-то другой, более достойный, тот, кем они сами хотят быть, тот, кем он хочет быть рядом с ней. Глупо? Может быть тот, следующий будет он? А он встретит ту следующую её, чтобы сделаться ещё лучше во имя нравственности и высоких отношений, чтобы открыть себя вселенной и победить злое – не дающее покоя несовершенством той, с коей хочется быть став целым с ней. Но, и всё же, как бы странно и жестоко всё это не казалось тебе сейчас, тебе, кто читает этот текст, я думаю, он этот текст, как и тот, кто его написал помогает создать лучшее в нас с тобой, отдав ей на этом уровне удовольствий всё что смог отдать, честно, всего себя. Тем, что пытается не разрушить, взяв чужое, созданное кем-то лучшее, а только приумножить его хоть малость. Где поиск лучшего себя не даёт никакого права стяжать похотью радость за счёт кого-то другого, и обижать, кроме себя самого. Также как сказанное им только что, не дает права поступаться моралью чистоты другого, даже в ситуации, когда об этом особо уже и нет смысла говорить. Поскольку продолжать говорить правду значит унижать человека, в его желании быть рядом и не важно уже ради чего. Делать так, значит начать его призирать и разлагать в мелочах, ожидая пока он сам покинет тебя. А это форменно эгоистическое отношение. Так получается? Обращался он к себе. И как-то резко захотелось, сжать всё высказанное и коротко объявил, снова обращаясь к ней:
«разве все, что не можем присвоить, мы должны ненавидеть»?
Что-то пустое и необъятное окутало меня сейчас, продолжал он, выводя в уме новые нравственные императивы. Она молчала, пока он выбирался из собственных размышлений. И пока ждал её вербальной реакции, а т.е. ответа, уже чувствовал тревогу, не только за себя, но и за неё. Из-за меняющегося отношения. Понимая, что совершил. Что предал. Установив связь. Начав союз без идеи, без любви, но только лишь для удовольствия? Что это? Результат личного уродства? Осуществление внутренней пустоты? Я хотел, я много мечтал о разнообразии дарующего покой. Но никогда не думал так в серьёз, что нет никакого разнообразия и уж точно нет никакого покоя в разнообразии удовольствий. Покой зависит только от творческих возможностей моего отношения к основным понятиям мироздания, идущее от понимания, что достигнуть чего-то реального можно лишь оставив всё ненужное, вобрав в себя только самое нужное, самое важное, освоив катехизис пособия определения истины в мироздании, ровно так же, как творчество истинное происходит от чистоты помыслов. Помыслы они и есть оплот того творчества, что превозносится в мир укрепляя нравственность. Совершая благое, на уровне воздействия самим нравственным помыслом на будущее, так воспитывая сознание, существуя в каждом моменте через сам предмет творческого толка и есть действие. Сублимируя брезгливость в парадокс нравственности, уводящей в глубины призрения и порицания другого, за выдуманное тобой в твоей не существовавшей никогда чистоте ты и уничтожил, порицая того, за то, чего и сам желаешь. Но не можешь признаться в этом, поскольку неспособен получить это. А я иду туда, где волей и душой организуется система восприятия, основанная, да, на опыте, но не стремящимся к разнузданности в этом опыте. А лишь свершая недостающий опыт, вступив в искажённое новой действительностью время. Пусть так. Так он представлял все это себе. Когда спрашивал: «Кто он сейчас?» Знал ли, что остаётся потом? И в чём подвох? Что увидит в зеркале отражаясь ей? А я заметил, и теперь вижу, что и он видит, как женщина превращается в элемент деструкции. И что от неё пора избавиться. Но мне ближе, когда женщина остаётся женщиной, хоть и той в которой теперь всё окончательно раздражало. Сидит не понимая, всё ещё пользуясь своей свободой для развлечения. Строя какие-то свои планы на будущее, уже находясь там, где их самих-то не должно быть. Единственное в чём оставаясь ещё лучшей, ещё более настоящей так это в том, что не разучилась плакать. А что, в сущности, дает такая связь, кроме эскалации притворства в прогрессии времени? Если начать врать сначала себе, о том, что есть всего лишь выражение манер современности, говоря о нормах отношений времени сейчас, защищаясь любым пунктом в необходимости на уровне обязательного удовлетворения психологической и физиологической потребностей, значит скоро начнёшь врать окружающим, объясняя своё отношение к высшему некой не двузначной позицией в стремлении сблизиться с прекрасным. Так поверив в то, что не есть пока любовь, приняв её за оное, опошлив до низости, на французский манер! Так и сейчас, всплыв со дна её глаз, смотря сквозь взгляд, не желая обнять, успокоить, пожалеть, значит уже глядеть не на неё, а на то, что сотворил, в присутствии её самой, чувствуя превосходство положением, значит уже перестал стремиться к высшему. Встав рядом с потребителями. Говоришь ей слова, словно оправдываясь, искажая понимание самих себя перед друг другом. Уже не искренен. Делая из неё сначала навязчивую идею, а потом проблему. Каждый раз тянущей в низ, а не несущей в верх. Кому и на сколько он и она дарит облегчение тем самым удовлетворением? Что происходит с нами, когда всё это становится обычным досугом? Любовь. Искать любовь на сайте знакомств? Кто руководит процессом сегодня? Кто ведёт? Чей парад? Всё же, этот запрос к кому: вопрос доступности женщины, как объекта наслаждения ею, результат эмансипации, вопрос феминизма, шовинизма, фашизма, унижения? Или это запрос, спасающий от таски борющихся за права и собственные свободы? Ну тогда это вообще абсурд? Лев, иногда сбегающий прямо в клетке на волю, а затем возвращающийся в свой родной цирк или зоопарк получается? Да и почему мы тоскуем, получив, что хотели? По кому? Чего нам не хватает снова? Если наступила свобода! Отчаяние, в бессилии противостоять своим внутренним нечистотам теперь уже есть лишь вспышка желания, мотивирующая на снисходительность, теперь заставляет встать перед тем, кого обратил в нечистое, совратив сам и совратившись под действием ложного! Отчаяние… и отсутствие достоинства. Вот и вся любовь, – и на что это похоже, когда при общении с ней, ты как бы начинаешь видеть те моменты, которые необходимы ей в общении с тобой. А потом поражаешься её пошлости и развратности. – Бесстыдству? – Именно бес, тут всё, позволь, бес и без. Понимая это, ты уже можешь пренебрегать тем, что видишь. А значит, сопровождаешь тот интерес, в рамках которого существуешь сам, до той поры пока ты интересен ей в том чего хочет она, но уже не хочешь позволить её перевести тебя к следующей фазе знакомства, и так далее и всё по кругу…
…Мне нравится с тобой общаться, на этом уровне. Те вещи, которые мы обсуждаем интересны, и ты о них знаешь, для меня это важно. Он смотрел на неё, она сменила цвет волос, осветлив прежние, кажется, она была брюнетка. Конечно же он не мог не отметить часть её нового образа. Намекающий на перемены в душе. Тем спокойнее было это осознавать, понимая своё участие в общении с ней в найденных границах, тем приятнее было общение. Тем сильнее хотелось эти границы нарушить. Нет нарушить не совсем справедливое слово для такого примера. Скажем так, расширение границ в свойстве общения между мужчиной и женщиной. Чтобы не упираться в случае чего в ненужные преграды, просто отсрочивающие то, что гармонически произойдет рано или поздно в жизни каждого. Общение на уровне лёгкости момента. Радости. Улыбки. – Но какая в нём необходимость для неё? – Вот этот вопрос и мучал его в тот самый момент, когда он смотрел на её причёску, по поводу которой она шутила, что блондинки – это особый вид мышления. Он поправил: «наверное, не блондинки, а женщины с русым цветом волос?» Примерно так она и считала, но говорила именно про блондинок. Естественно, иногда, особенно во время её сидения за рулём, во время вождения, отпускались соответственные шутливые репризы в адрес её нового образа и о тех привилегиях, которыми она теперь располагает, теперь будучи блондинкой.
Но кем бы она себя не считала, как бы не хотела что-то сказать, для меня истина всегда проявлялась не в ней, а в том, что происходило за кадром всех событий, соответствующих встреч. Именно то, на что она никак не могла повлиять, появившись искусственно, являя искусственный нарратив, вызванный определённым интересом. Существующих и входящих в некий клуб. Откуда меня вышибало окружающее пространство, когда я сам оставался один на один с ним. Это продолжалось постоянно от начала зачатия идеи в сублимации желания в намерение до самого финала последней встречи с последней. И это касалось вопроса самоуважения. Потеря самоуважения. Расстройство, угнетённое состояние несмотря на то, что получал всё, что хотел от встреч: разговоры, прогулки и многое другое для времени досуга. – Ты какие-то знаки получал? – Да, практически сразу и постоянно. Я видел их. – Что это было? Первое, серьёзное, что произошло, по-моему мнению, так это то, что в самом начале, как только зарегистрировался, у меня словно отняли телефон. Первый раз, я чуть не уронил его в воду, точнее он упал, но я его смог быстро вытащить. А второй раз я его попросту потерял. Оставив где-то лежать, где прибывал с друзьями. На улице около заведения, где мы иногда собирались поболтать. Правда потом мне его вернула, девушка. Я смог дозвониться до неё на следующий день, набрав свой номер. Потом не стали постоянно преграждать дорогу. В прямом смысле: машины начали выскакивать передо мной каждый день на моём пути следования до работы и ли по делам, там, где я их не встречал, в итоге это достигло какого-то абсурда. В моменты максимального негодования я просто оказывался физически заперт где-то. Настроение тяжёлое. Меня преследовал, такой, как бы звук, словно непонятный треск стоит повсюду и звон. Пространство стало колючее, становилось труднее чем-то любоваться. Чувственность как будто бы притупилась. Короткие фрагменты меня делали счастливым, а длинные несчастным. Всё приходило в негодность, мир вокруг словно деревенел. Затем, начала протекать вода. Сначала из трубы в батарее. Потом из ванны. А затем из стиральной машины. Последнюю просто прорвало снизу где-то. На этом пришлось прекратить наше общение в мессенджере, так как она пыталась разогнать интерес к себе ввергая в непонятное ожидание её во времени, словно специально заставляя меня постоянно ждать чего-то, погружая в какую-то неопределённость. Никогда не могла определиться точно, появится она или нет. Словно показывая свою непринуждённость. Но это была фальшь. Пришлось сначала оставить возможность лишь видеться, натурально созвонившись по телефону и договорившись о встречи, если возникнет такое желание. Позже я сделал словно ответный ход отреагировав на всё продолжающиеся сигналы пространства, дав понять ей что мне не комфортно, чтобы избежать переписки, следствием чего и стала неопределённость и хаос, приведшего к тому моменту, что просто был удалён её номер, тогда, чтобы, если она не позвонит сама, значит могут никогда и не встретиться. Она, конечно, была предупреждена, так как я сообщил ей, что удалит контакты её, дабы не написать и не потревожить её и себя. Так как она не может сейчас общаться с ним сама в виду своих причин. А если ей что-то понадобится, она может позвонить сама, когда сможет. И они могут пообщаться. Предложил одностороннюю связь.
Он сидел и смотрел на свой телефон, который звонил, звонила ему она, он решил не брать сейчас и сразу перезвонить ей, как только она положит трубку, она подождала еще чуть-чуть, и линия оборвалась сама собой. Тогда она подумала, хорошо, значит так. Перед тем как позвонить, она сказала себе, что, если трубку не поднимут, тогда она более не выйдет на связь с этим человеком, если он не обманул её и сказал правду о том, что удалил её контакты. Только чтобы не мешать ей и не писать ей, ясно давая понять, что проверяет её интерес к нему. Выражалось всё это, ещё раз, так: он предложил ей звонить самой, без возможности звонить ему самому и в особенности писать. Тут же вся собранность ушла, и возникла некоторая переломная точка в осознании всё той же жалости к себе, руководствуясь тягой к ощущениям подобного у каждого, безнадёжного, переросла бы у кого-то в некое презрение мира, у кого-то в злость на себя, но те или иные чувства одинаково обуяли обоих, точно сбалансировав всё страдание от невозможности стать ближе, точнее от ощущения, мешающего настоящему сближению, cсейчас проходящей странной и присутствующей во всём, тонкой нити брезгливости отторжения. Каждый, не будучи отвергнут окончательно, был запутан в такую головоломку, из которой может и есть выход. Но он только в решении, где вначале, каждый сам диктует условия понимая фатальность всего происходящего. Не декламируя любовь, а смотря на то, как поступить, чтобы остановить нарастающее разочарование.
Уже потом, а теперь сейчас, он начинает прокручивать всё произошедшее в уме. Мысли, достигающие его из далека, показывают внутреннее недовольство от тех вещей, к которым он своими фантазиями привязывал себя, как к делаемому в жизни, определив то, что как бы не хватает. Но чего ему не хватало? Или хотел одно, а получилось другое? Долго ли он сопротивлялся? Не знал, можно ли решить вопрос, не такой уж иллюзии ощущений, поскольку – фантазия есть руководство по представлению удовольствия в уме, а ума к стимулированию достижения в удовольствии, спровоцированное самой фантазией. «Зачем я это делаю?», спросил он сам себя. Допустимо ли это? Счастлив ли я от полученного? Получил ли я-то, чего желал? Удовлетворил ли я свою фантазию, закрыл ли окно, сквозящее беспокойством, столь навязчиво хлопающего своими створами, как в безумном сне лупя створками по стенам в мрачном пространстве, оживлённые бушующем ветром. Получив допуск к ресурсу, позволяющий брать, выбирать, находить и использовать, бросать и снова брать. Но потратив силы с чем, он останется? С чем остаётся она или уже они. Кто есть кто, в этой игре? В этой внешней и лживой игре реализуя выказать возможности права и свободы нового времени.
Уже очень давно что-то пошло не так. Разве кто-то виноват? Если нам досталось это время? Подумала она.
– А почему в игре? Остановила она его размышления. – «Да, именно в игре», не задумываясь ответил он, весело жестикулируя рукой, как бы отводя её взгляд, стоя напротив, словно приветствуя что-то перед собой на уровне её лица. Будто развеивая что-то. – Разве мы не играем сейчас? – И в чем же тут игра? Всё ещё стараясь натурально не замечать то, что уже начала понимать, как будто стараясь уточнить, спрашивала она. – Игра в чувства, в эмоции, мы их вызываем искусственно, начинаем что-то чувствовать по отношению к друг другу, но на уровне сексуального влечения. Как только оно пройдёт. Начнётся новая игра. Ещё раз уточнил он, и продолжил: «Искусственный выбор значит: мы ориентируемся на обложку, искусственный образ, созданный фотографией, восполнившей все изъяны натуры, выбрав только нужные черты, подчеркнув их, сделав снимок видим часть чего-то или, в прямом смысле кого-то, и вот, эта некая запечатлённая часть бьёт точно в цель той самой фантазии, отражаясь помыслом в нас, явив что-то не похожее на нас самих. Как бы закрепляясь в самомнении о возможностях, представляемых тобой, в частности, фото. Теперь мы боимся увидеть другого человека в реальности. Боимся всех расхождений, естественно, не можем принять новую реальность, как бы она хороша или плоха ни была бы, просто потому что она чужая, продолжаем двигаться пытаясь что-то найти. Быстро проживаем стадию общего знакомства, чтобы не упасть в грязь лицом, отбросили всё ненужно, раздражающее, всё то, что не позволило бы обратить на друг друга в реальности внимание, пытаемся сосредоточится только на главной цели. Так доходим до отвращения и расстаёмся. Отдыхаем, снова анализируем на предмет желания и снова начинаем тот же круг, но уже с другими людьми. – Что это? Упразднение секса, как греха переносом его в категорию приёма пищи? – Нет, это индульгенция всех немощных, достойных лишь игры с промискуитетом!
По правилам такой игры, ты ориентируешься не на настоящий объект, а на иллюзию настоящего, настоящим остаётся только объект желания, т.е. – фантазия – выдуманный и сотканный умом образ, а то, на что ты смотришь сейчас, представляя, что встретишь тут, не существует в реальности. Есть слепок образа в собственном воображении. Без человека. Без соответствия. Поскольку так или иначе ты представляешь человека, с которым хочешь быть, наделяя его всеми качествами представлением, или представляя его в неком качестве, скорее. Словно, но пошлее, так как времена не те, но мы всё же ещё можем тоже, как там у Татьяны с Онегиным. Разглядеть он смог её, но вот создавать не хотел, хотел получить сразу, то, что потом, спустя года увидел в ней. Великосветскую, величественную женщину, теперь принадлежащую тому, кто создал её, доведя до совершенства статью собственного достоинства и честью, наполнив сосуд недостающим в сути сознания красоты, оградив от всех ретивых охотников до столь ценных экземпляров. Сегодняшнее время, как Лермонтов сказал: «да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя…» Так вот, чтобы что-то получить. Нужно это создать, и создать не в голове, а создать в реальности, но прежде создав себя. И доля такого определения относится к тем, кто не нуждается в спасении, а сам готов спасать. Всё остальное пробы, да, и сам по незнанию мог стать чьей-то пробой, в том, что сам являл своею молодостью. Став теперь создателем, готовым создать ту самую для себя. Создать, а не украсть, ещё раз повторю, довести до совершенства поданное Богом и стать самим в стан идеального начала став парой и славить Мир. Не только видом лишь одним. Но боголепным помыслом чистой доброты создавая гармонию. Так вот предмет сегодняшнего толка, в нём может и быть что-то, но пока не найти полного совершенства, поскольку двигаешься ты не от души, а от формы, не зная, что за чем идёт. Ты требуешь объект, а потом требуешь от него души. И то, что требуешь, есть иллюзия представления даже для самого тебя. Ты хочешь найти себя в нём, но не можешь отыскать в себе что ищешь. Пытаешься возвысить себя придуманным образом, отражённого в образе желаемого. Но на деле ищешь фантом-образ сексуальности, как антидот, блокирующий боль души немощи. Способного лишь на мгновение влюбиться скрывая прибывающего в отвращении от постепенно возвращающейся брезгливости… Поскольку идеальные красавицы отвратительны в своём даже мельчайшем несовершенстве. Тогда как несовершенные вначале, постепенно открываются совершенством внутренней красоты словно цветок лотоса. И чтобы любить такую, нужно быть выше её на много, на столько, чтобы она не казалась тебе идеальной, но совершенной с тобою, как следствие, наделённого тобою. Совсем не так, как та, что прямо передо мной находится сейчас. Её совсем не хочется да и невозможно в последствии сопоставить с душой конечного искомого мною образа в душе, поскольку сейчас он, этот образ, как искомое изначально, отражает только сексуальность: эфемерное или чёткое, абстрактное, в меру испорченности и запущенности, необразованности, представление действий, ради которых всё и затевается. И тут других нет, если всё это находится в сопряжении фантазий обоих. Следовательно, цели и задачи изначально отправляются в сферу на уровне решения психоэмоциональных недостач, рождающих новую симбиотическую категорию отношений, как новой эстетики отношений быстротекущего времени. Времени зацикливающихся на потребности, не впадая в ожидание того самого случая, а думая лишь о том, как снабжать себя устойчивостью в отношении с социумом, чтобы быть с ним на уровне хоть какой-то связи… это и есть главная подоплёка нынешней любви. И чести тут не хватит, хоть и виртуоз, и плуту в достижении женской красоты, развратник был Онегин, но Татьяну отпустил, пожурив за безрассудство, влюбиться в повесу. Потешив своё самолюбие, как истинный гурман, лишь удостоил запахом её себя. Но не более. И тут, сейчас, ни о каких отношениях или любви, в её разве что этическом основании отношения друг к другу с пиететом, идти не может. Так будет возможно отличить искусника, демонстрирующего безусловно свою любовь от потешника. Отсюда и идут всё тягости от борьбы за свободы. Неудовлетворенность, которую необходимо решить состоит только в том, чтобы проникнуть в глубь последствий собственного отношения, и насытить ощущениями общее через искренность эмпатии друг к другу и увидеть что-то большее. Но не в ней сейчас… Он посмотрел на неё. – И что же увидел? Взглянув на него, спросила она. – Зачем видеть? Переспросила она по новой. – Разве это не ради ощущений, не ради эмоций? Повторила она, продолжая, отстраняясь всё дальше и дальше: «почему ты считаешь ложным, телесный опыт?» «Я не считаю его ложным», отодвигался от неё всё дальше он, сидя рядом, смотря ей в глаза, но говоря не с ней, а с той, которую создавал в ней. Я считаю его всего лишь маленькой дверкой, в ощущениях близости, в сравнении с тем чувственным миром, который закрыт для нас, если мы не постигнем друг друга как целое. Только так, мы можем устоять перед тем, что только лишь открывается перед нами, как весь мир. Телесный опыт, как причина любви к женщине, это помеха, которую нужно нейтрализовать. Вот что это для меня. Если тут мы начинаем именно чувствовать, а не ощущать, или эмоционировать, то мы на верном пути. Когда идем от чувства и живём от чувства большего, хоть и обращаясь к малому в частном, как бы иногда ныряя туда, откуда снова хотим всплыть, увлекая за собой полученное в опыте, я стараюсь не повторять это снова и снова, но пока не остановился ещё. – Что ты имеешь в виду. – Я говорю о том, что, всё это не только ради личных желаний, всё это тайна настройки на развитие. Та интимная сторона человечества, которую нельзя просто отменить, запретить, также, как нельзя и опошлять, унижать, принижать того, с кем был, и извращать его суть просто не допустимо. Обратное же грозит не всплытием в осознанность. Осознанность, сейчас значит, что всё это не по-настоящему. Мы это создали, лишь на время, пойми, нас нет и быть не должно тут. Мы об этом говорили в момент самой первой встречи. Произнося эти слова, они уже были далеко друг от друга, и он уже кричал ей, – «ты можешь чувствовать всё, и тебе не нужно тело чтобы чувствовать и соприкасаться с прекрасным». «Но зачем ты тогда открыл эту маленькую дверь?», крикнула она напоследок, в ответ, но уже ему не было слышно её. Она так и не поняла кем она была для него…
В процессе общения с другой, особенно в те этапы, когда она не зажимала меня попытками показать отрешённостью, как я думал, свою заинтересованность ко мне. Я наблюдал странные явления. Изменения в пространстве, о которых частично уже упоминал. Теперь хотел сказать не о тех проявлениях, из их числа, что запрещают, а о тех, что усиливают его осязание, в их числе: например, как только я чувствовал, что признаю её такой какая она есть, ощущал какую-то нежность к ней, и в сердце отпускало какое-то недоверчивое напряжение. Желая только лишь наполнить её собой, происходило счастье внутри и даже вкусы менялись, точнее становились ярче, запахи снаружи менялись – становились интереснее. Но как только я перегружался мысленно о том, что она игнорирует меня и пытался усилить своё влияние с целью перетянуть больше её внимания на себя, превращая то, что есть в некое подобие выяснения обстоятельств, или как говорят, начинал выяснять отношения, всё сразу же исчезало, и становилось безвкусным. И снова хотелось искать.

Глава 13
Начинало проявляться это, как только я серьёзно задумывался о ней и пытался обижаться сразу погружался в некий регресс понимания направления своего движения. Случалось эмоциональное падение куда-то вниз, исчезали запахи, пропадали вкусы, поскольку их отчётливое выражение, очерченное сладостью и необычностью исчезало, а без усиления, казалось, словно этого нет вообще. И снова на пути люди, ямы, внутри всё становилось напряжённым. И это ощущение не покидало меня всё то время пока я был с ней на связи. Пока не решил проверить коннект, сделав паузу и не получив ответа. Так она сама ушла искать своего нового. Так закончилась ещё одна. А я понял, что был ещё более одинок, пока знал её. Личное одиночество, оно прекрасно, оно покойно. Но одиночество вблизи с кем-то – ужасно. Проводить время в ожидании при наполненном желании видеть её. Это было ново, тогда как она мне нравилась. И я уж подумал, как будто ощутил это особое знакомое одиночество, кого постигло оно, а потом, хлопнуло дверью и ушло: ну вы знаете, то чувство, начинающееся с большой буквы вначале всего, что связывало с ней? Знакомое тем, кто пришёл к нему, к этому одиночеству, уже с глубочайшей привязанностью и с выстроенным настроенным сознанием совместного быта. Как будто очнувшись от счастья, вдруг понимаешь, что одинок. И тут, как со вкусом и запахом, только наоборот, теперь понимаешь, когда был одинок, вернее, считал, что одинок совсем и не был одинок. – У тебя ты был сам? – Да, поэтому именно это чувство отнимает тебя у самого себя, усиливая то приятное, что уже не есть одиночество, сначала совсем затмевая его, делая его сильнее, но теперь своим присутствием искажая до неузнаваемости, разрывая на части твоим же одиночеством, искажает твою действительность, наделяя твоё одиночество пустотой. Хотя ничего не исчезло, а только появилось и осталось, как опыт, как то, что было. И ты теперь вспоминаешь, что там, тогда было, в том одиночестве? А ты действительно был целым. А сейчас у тебя нет не тебя и никого, того, кто по заверению должен быть рядом. Хотя бы в уме в сердце в желании. Сам становишься тяжёлым. Мысли не проворачиваются, ход их заторможен, как и вся сущность, будто скована в паутину. Всё слиплось. – А жалость, жалость к себе была? – Нет никакой жалости. Я победил это поганое чувство чуть раньше, описываемых сейчас событий. Теперь оно мне чуждо, я прекратил его, как то, что ненавидит меня. Тем, у кого пока это ощущение в отношении со справедливостью обострено и не контролируется, на этой территории, на мой взгляд, делать вообще нечего. Быть жалостливым к себе и быть с женщиной – это прямая дорога в сумасшедший дом или в женоненавистничество. Быть жалостливым к себе – это прямой путь в лоно манипуляций, быть жалостливым к себе, значить быть жалким по своей натуре. Да и вообще. Я так считаю. В отношениях между личностями не должно быть подобно жалостливому искажающего фактора, влияющего на общее отношение, как чёткость восприятия себя через уважение к себе и того, с кем находишься. Жалость к себе – низкое чувство. И выше, чем оно в тебе ты не поднимешься, ты опустишься с ним туда, куда оно опустит тебя, а значит стать ценным в творчестве, находясь с ним во взаимодействии не получится. Так теряется самоуважение. – И какой же вывод ты сделал из этих попыток найти что-то, что-то обрести? – Я понял, что полюбить можно. Можно вызвать в себе это чувство. И работать с ним. Главное, чтобы человек устраивал в конечном итоге. – А его красота? – Красота относительна, а само понятие безотносительно в конечном итоге: но как и говорил, она – красота не раскрывшаяся не раскрытая, и не открытая, и значит не оценённая не существует. Увидеть и понять ценность внешнего можно понять лишь предназначением содержащимся внутри. Остаётся только разглядеть и настроится на творческий труд. Теперь он, спустя некоторое время, после знакомства с ней, с той с первой, со второй, с третьей… Вспоминая о ней сейчас, словно невольно спрашивает себя, останавливаясь на мысли, почему с самого начала, старался не смотреть на неё, пропускать, как бы сквозь неё свой взгляд, не останавливаясь ни на какой детали её наружной внешности. Той её части, какой была она сама в своём предмете. Но теперь, удалившись от неё, всё становится более ясным, при отсутствии раздражителя её несуразностью помыслов и надежд. Теперь можно рассмотреть детали, хоть и в проекции памяти, но всё же более основательно. И в этой её сборке, в том, что вспоминалось, он вспоминал, а точнее чётко видел тогдашнее, где сам поражался сейчас тому, как старается не смотреть на нее, не выспрашивать детали её суждений, не интересуется её мнением. Она как не живая в памяти. Но в начале, как будто и было что-то в ней, кая-то загадка. Казалось ему. Как коровий глаз, он загадочен, пока ты не поймёшь чей он. Видимо так. И тут с неохотой нужно признать, что женская загадочность – это, собственно, и есть сама женщина. Вселенная и её загадка. Тайна. Куча смыслов и мыслей, надежд поводов и доводов, желаний и мечт. Всё пространство неизведанное и невозможное, тянущее тебя завоевателя, покорителя, манящее тебя, просящее покорить его. Освоить. Понять. Принять, полюбить, растворится в его вечности. И всё это путешествие возможно только с одной. С той, которую любишь сам, и которая любит тебя самого. Так ли это сейчас? И словно находясь в тот самый момент, в ту секунду близости, с той или с другой, ради которой всегда свершаются завоевания, но сегодня доставшейся ему без особых усилий. Глядя на её шикарные волосы, раскинувшиеся перед ним, ему не хочется сказать ей об этом, хоть он и думал об этом, но почему-то захотел спросить красит ли она их или это её собственный цвет? «а зачем? -зачем я буду всё это говорить? Кому? Для кого? Почему? А мог бы, мне бы хотелось. А вот почему-то не хочется говорить ей что-то искренне. Странно, -а нужно» И вот это то самое, никуда не возможное скрыть враньё, поверхностное гедонистическое, подменяемое, есть прагматическое отношение ко всему. Тебя останавливает понимание одноразовой пробы, словно чего-то нового в его объёме, и это молчание, в ответ на прекрасную мысль, или подмена её дурацким вопросом, олицетворяет весь ужас содеянного, свершённого, теперь нависшего над ней, вылившись в такую вот искреннюю молчаливую заинтересованность мелочами говорящих о симпатии. Он размышлял так: странно и ужасно, почему я ничего не чувствую? И даже наоборот, я чувствую то, что не хочу чувствовать. Я чувствую то, не ради чего я совершил всё это. А ведь маховик запущен, я ловлю мысль. Я смотрю на её волосы, трогаю их. Проводя по вихру, словно стараюсь разгладить локон, прокручиваю в голове детали общего досуга. Проносятся какие-то обрывки и детали только что прошедшего. Я чётко вижу куда устремлена моя мысль. Я смотрю в сторону окна, раннее лето, открыта дверь балкончика квартиры на третьем этаже, улица, там прекрасное дерево, большое, высокое, как водится в таких городах с нереально яркой зелёной листвой, переливающейся на солнышке. Уже к пять вечера. И словно прозрачный, пропускающий свет, задерживающийся только по контуру её нагого тела, образуя светящийся силуэт из света, заливающий всю комнату теплом и летним приятным ароматом улицы. Она стоит там, у открытой двери на балкон, скрестив ноги, трогая свои волосы, раскинувшись приходящему солнцу, наслаждаясь проникающим теплом. Смысл этой картинки сакрален. Не реален. Да, эта картинка, которую я невольно представлял давным-давно. Как некое полотно, поразившее тебя откровенностью, и какой-то нереальностью происходящего между двумя в этой комнате. Словно чья-то фантазия, но ставшая ей, а потом воплотившаяся в жизнь. Ты как? Спросила она, всё это время наблюдая за его отстранённостью. Как страстный поклонник автомобилей, пошутил он, так по-дурацки сострив. Причём шутку она оценила. Странное сравнение, может лошадей? Ну какие лошади в 21 веке, заключил он. Нет, лучше уж автомобили, так нагляднее, прокатившись на огромной скорости по трассе, выйдя из него, усевшись поодаль, теперь прокручивая в голове езду, замечешь разные нюансы и особенности, чего хуже и более пошло, – недочёты… Вот тут и тут мне то-то и то-то не нравится в ней, значит я смогу это исправить при помощи другой, заимев более совершенную модель, как тот, кто, начиная свой путь интересующегося, продвигается из одного класса в другой, говорит себе, -а вот я ещё хочу попробовать вот на такой или на такой. Интересно каково это будет. Доступность, выбор, всегда есть выбор. Есть ресурсы. Есть каталог, в него нужно зайти и выбрать, то, что тебе по душе. Вот и всё. Зачем расстраиваться? Это же просто вещь. Ужас! Неужели это всё? Это все ощущения? До какого придела они меняются, и после какого уже не могут быть изменены? А что с той стороны? С какой стороны? Как бы сам себя останавливая, забыв, что есть ещё какая-то сторона данной идеи изобретения? Движение? Тоже самое, что скорость и ускорение? Движение хоть и сопрягается со скоростью и ускорением, но движение имеет цель? Прийти первым? Если это твоя цель. Как ты можешь прийти вторым? И разве это ганка? Я вовлекаюсь в гонку? В гонку? Не ради цели, а ради всё новых и новых ощущений. Адреналина, кайфа, эмоций. А после завершившейся этой гонки? Почесть друзей и новая гонка, на новом авто на время. А я что-то выиграл? Какой приз я выиграл? То, что могло быть призом в эпоху забега на лошадях, или рыцарского турнира, теперь не приз вовсе, но как бы и есть кубок, но для заваривания чайного пакетика. Но и не кубок вовсе, это и не приз вообще. Это обыденная практика досуга. И не гонка вне трассы, или езда по городу с превышением скорости, ради мимолётной прихоти, чтобы доказать даже не окружающим что-то. Простое действие выходного дня – получить эмоцию. Встрястись? С рёвом завершая езду, я слышу шум, но это не шум приветствия, это мольбы, беснующихся в одиночестве современного мира, желание наслаждения тех, кто не может позволить себе познать его умиротворённою истину. Тех, кто не может, не умеет создавать. Речь не идёт о смысле понятия – не хочет, в контексте создавать, – поскольку создавать можно только не уметь. Поскольку, хотят и создают, вне зависимости от действия умения все и каждый… неумение есть – безумие. Немощь – осуждение, имеющих страх не получить такой опыт. Их собственный ужас, смешанный с восторгом от порицания собственным, я, теперь его слышу, от осознания течения времени и скорости увядания некогда прекрасного смысла его от завоевания, толкающего всё это в задворки истории мотоспорта, как и конного некогда. Победа! Но не приз в борьбе за внимание её и за честь её, а за то, что даст она, как покой на время. Так позволит скорее забыть о ней. Тот же смысл, но уже в бесчеловечном отношении к тому, ради которой многое делалось вопреки здравому смыслу. Сегодня это не гонка – это не гонка; это ресторан. Давай, закажи себе что-нибудь. Да, господи, вот зачем нужна любовь. Уютное, тихое место. Ты и Я – Он и ОНА = УВАЖЕНИЕ. Чтобы испытать его, нужно убрать, нивелировать, помочь пройти во внутрь оболочки, зажечь вечный огонь осознанного любования вечностью освящая и увядание в ней и жизнь ради неё. Вглядываясь в её новые черты, всё приятно, но я знаю, ведь я уже познал любимую, что это не оно, а теперь, а теперь я один на один, с той, кто регистрируется в соцсети для знакомства с «галантным мужчиной с семейными ценностями, с завершенным прошлым и с драйвовым будущем». Отработанный элемент? Укореняющийся в догматике упрощенных отношений. На столько упрощенных, даже проще Французской узурпации понятия любви, теперь опустившись до одного клика. Но всё так же и теперь о любви мы говорим, как об утолении жажды, голода, компенсации недостатка ощущений, накладываемых однообразием, создаваемого нами же окружающего нас же мира. Я как будто чувствую оборотную сторону этого всё упрощающего процесса. Как выстраивающегося процесса некоего переходного периода от увядания жизни в эмпирики тайны соития мужского и женского начал но теперь относящееся к процессам некой аннигиляции такой любовью, для её более продуктивного и широкого применения, но уже являя её же истину через личные качества выстроенных на значении любви как токовой. Где каждая встреча уже не просто акт однополярного дарения себя с целью постичь ту самую, настоящую любовь раз и на всегда. А где всё это требует более чёткого отношения в понимании смысла понятия такого акта в созданном на разрушенном нами, но созданном кем-то мире, созданном на значении любви. Уходит потеря самоцели, где нет уже того, бывшего интереса. Но приводящее этим новым осознанием к чему-то тайному, запретному, недосягаемому в самой сути определения пути в достижении смысла миротворения, с вытекающими положительными последствиями для всей своей жизни и жизни других людей. Той жизни, которой пока что, не то, что не хотят, а не могут позволить жить 90% тех, кого видел там в области анкет. Поскольку, чтобы научиться любить мир, так связывать себя под воздействием иллюзии счастья только лишь достижением непосредственной цели через посредство желания удовлетвориться в качествах совершенно устаревшего и беспощадного, бездушного социального запроса, на создание ещё одной бесплодной и драматической ячейки, совершенно легкомысленный шаг. В итоге такое легкомысленное отношение всегда оборачивается жёстким возвратом эмоционального толка для тех, кто начинают жить вместе, не познав понятие уважение. Сколько ты знаешь достойных чтобы осилить путь идущих вместе ровным шагом без сожаления об упущенной свободе? Живущих, впоследствии не ссылаясь на любовь, как на увлечение и страсть, только для подпитки собственных жизненных сил. Опираясь лишь на фантазм в поиске своей половики! Искать совершенство. – Так это принято говорить у мечтателей–неудачников? – Поэтому на деле есть простой нигилизм, есть ничто иное, как практика отрицания наивысшей любви к миру, строящемся отношением лишь на личном заключении выведенного из однобокого понимания счастья для себя. – Что, конечно же, безусловно, уже есть часть перехода представлением низшим к высшему значению красоты? – Главное, чтобы не на уровне оставленным некогда извратившим её понимание в высшем, как раз таки завоевании, «французским пониманием в её значении»: будучи существом превращающим всё в катастрофу. Она, катастрофа, набирает силу и размах, в условиях, когда понять высшее уже невозможно, тогда и наступает желание ухватиться за что-то настоящее, но почему-то хватаешься за обесценивающее самое понятие свобода в значении быть с кем-то, как ценности достижения. Хотя и это тоже в неком роде есть достижение, безусловное, как такое формальное владение ненадолго – занимает одиночество, но не избавляет от него. Т.е. приводит к истине самого правильного определения ответив на вопрос, кто ты есть для мира и что есть мир для тебя. Поскольку раз от раза не становится интереснее, так как сравнивать становится не с чем. – Разве только с иллюзией чужого счастья? – Как и сам критерий счастья упёрся во что-то непостижимое, так и несведущий упёршись, пытается перескочить стену не пройденного опыта, не понимая, что это и есть граница вседозволенности, а у этой стены нет начала и нет конца, так и нет придела. Это как жизнь ради еды. И для тех, кто находится перед стеной, отделяющей их от того, что за ней, хотя и за ней пока нет ничего, как и самой стены. Есть только личное отношение, выстраивая которые через свои желания, находишь вход в прекрасный мир, полный действительной красоты, обретающейся в безусловном понятии, мы, как определения мира. Понять мира-определение, можно исходя из личных отношений с партнёром, значит существовать, трансформируя значение любви в критерий нравственности. Но, что остается сейчас? Что-то есть тут? Что возвещает о нахождении вне нравственности, находящемуся в пределе центра собственной сборки? На подобные или такие вопросы ты сам ответь себе, каждый раз, находясь перед незамысловатым меню, спроси себя: голоден ли ты именно тем, что видишь? Если нет, то чего хочешь отведать на сытый желудок? Уважение может быть? Дружбу? Участие? Или тут нет ничего что есть за пределами досуга? Приём пищи стал досугом? Только ли голод теперь диктует желание поесть? А если французская доктрина смысла любови устарела? Не интересна, скучна и обыденна, тогда как быть, если женская мужчине, а мужская женщине плоть опостылела? Но если есть та радость, воспринимаемая не только, как результат восторга от вкуса – что есть энергия, дающая желание сотворять, создавать для всех в равном соотношении со своими качествами. И не только ради неё, значит есть и сам путь до неё, некогда являющийся тем эфемерным потенциалом, что и олицетворяла сама женщина в глазах нравственного взора. Она есть катализатор причин действовать ради творения мира, действуя ради созидания её красоты. Она есть смысл творения. Так от чего же пока ещё каждый всё ещё стремится оказаться там, где существует то, что сейчас оказалось тем, что всегда находится вне времени тех странных, казалось бы, предрассудков, об уважении, о целостности, о чистоте, о невинности? И вот, ты начинаешь обращаться взором, отыскивая то, что ещё не пробовал, пытаешься натолкнуться, на что-то, что поможет понять смысл такой трансформации отношения к сакральному идущее от тела к душе. Прогуливаешься после, удовлетворённый обедом. Ищешь ответ на вопрос для чего я ем? Совершая свой моцион, сквозь пантеон застывших, уже отлитых новым временем форм, кругом натыкаясь на несоответствия той, которая отёсывается в любви, терпеливым скульптором. Сглаживая острые углы, там, где на слишком гладкой поверхности, они начинают царапать тебя, как только прельстишься белизной отражающей поверхности формы. Постукивая, ты слышишь пустоту внутри, как ответ на действие, не лезть в секреты причины этой пустоты, поскольку всё очевидное просто, и тут важно понять обращаешься ли ты к себе, как к мастеру способному не только вытесать форму, но и наполнить её содержимым, после чего форма становиться не столь важна, поскольку совершенна, в той ценности содержащегося в ней смысла понятия совершенство зная о несовершенстве созданного самим предмета всё… Видишь ли ты сам, в себе этого самого скульптора-творца? Или того, просто размножающего, для большего тиража, тот стандарт, двигающийся сейчас перед тобой и оголяющий лишь свои шарообразные-шершавые формы, укутанные в упругую тянущуюся ткань, как некогда бездарное помещающееся в золотые рамки, с целью привлечения внимания к произведению простолюдин картина: «Женщина вы уже не в тренажёрном зале, или вы забыли переодеться?». И на это есть ответ, она ответит: «что востребована именно такой», в кругах плохого вкуса, райскими вратами щеголяя так, идёт по улице, средь бело дня, как методичка восприятия сегодняшней действительности. Всегда движется привлекая внимание, не теряя на это силы, не тратя их зря, просто сигналя наготой или выставляясь словно дешёвка с огромной надписью модного бренда. Стараясь лишь упростить весь процесс привлечения необходимого внимания до первичного побуждения, обратив внимание, упростив его до автоматизма инстинкта, лишь для того, чтобы придаться собственной значимости в погоне за вниманием, так мстит идущему за ней, тому, кто никогда не будет с ней. – Вот это боль! И разочарование! – Ведут тебя туда откуда я пришёл уже. – Так мы и живём сейчас, давно забросив и не пользуясь тем, что создано до нас, как формы для содержания, содержание: и есть идея действия нравственности творца. Просто пытаясь повторить опыт любви, не зная природы создания образа прекрасное во всех отношениях создать невозможно. И вот теперь, когда-то занимавшее тебя, дававшее силу, как идея достижения совершенства в поданном тебе самим Богом, растворилось без остатка. Не оставляя ничего кроме наполненной памяти в том, кто решил не брать большее, а пошёл на поводу у времени. Теперь, разве можешь изменить уверенности в твердости того решения, что сможешь довести всё до конца, не растеряв остатки смысла идеи нового, того, что ты воспринимал за любовь пользуясь ею, даже если останешься одни? Не придашь красоты растлению, как творение других рук? Теперь достаточно? Готов ли создавать теперь?
И в тоже время, со всей этой неоднозначной современностью, в век вседозволенности, век тотальной свободы и несвободы, все прощения, и в полной ясности осознания того, что каждый волен свершать своё, почти без осуждения окружающими, я вижу своё совершенство в том, что касается открывшегося, и завершённого пути. Как ясности от осознания, что за этой маленькой дверкой покоится мир настоящей чувственности, той, которую в себе могут удерживать навечно только настоящие друзья. Способные на созидание, как два самодостаточных ничего не требующих от друг друга че-ло-ве-ка. Разве теперь тебе неприятна эта обстановка, эта еда, это тихое и уютное место? Эта наша с тобой компания. Что ещё нужно для приятного времени? Разве нужно что-то еще? Разве, может быть, что-то большее тут и сейчас в чём мы нуждаемся? Вспомнив её ответ на мой этот вопрос: «Но, а разве можно быть так открытым, как ты это показываешь без чувств?» Можно, если всё начинается не с этой опостылевшей блестящей и вызывающей визуальности, демонстрирующей утилитарный потенциал содержательницы. Тогда она спросила в ответ: «А можно ли и нужно ли заставить себя любить или, как это называется, просто жить постигая жизни обмениваясь вниманием на внимание, уважением на уважение, не сгибаясь под гнётом инстинктов и без демонстрации любви ради завоевания любви – живя лишь в вечном признании целого в нас, не требуя, а поступая в радость?» Можно, но не только требованием к себе уважения других за то, что бог дал тебе, и уж тем, более не требуя от себя проявлять больше любви, больше сострадания, уважения, лишь за то, что бог
Не наградил кого-то большим, чем есть у тебя самого. Так лишь поощряя, вырывающих из тебя все признаки достоинства человека. Личные устремления эго в нахождении себя особенным, или же принадлежащим к тем, с кем сможешь казаться особенным, приносит боль и разочарование, навсегда в последствии разделяя некогда близких. Я ещё помню, как мы говорили, а она спрашивала, и этот момент, врезавшись в сознание сейчас проявился словно кадр из прошлого. Словно сдавшись перед искренностью, словно согласилась, что можно находиться на уровне искренности даже зная о расставании, дарить эмоции другому. «Разве всё, что ты говорил мне только что, это не есть уже чувства?» Спросила она. Как будто с укором, во взгляде человека, старающегося уличить в несправедливости точки рения к тому, к кому было, по её мнению, адресовано всё выше сказанное. – «А чувства ли это, что сейчас?», спросила она – «или это всего лишь эмоции»? Я их сам рождаю, и сам ими управляю, потому что не хочу тебя обижать и не для этого я тут. Но если всё упрётся к требованию чувств, я не смогу переоценить эмоции и попрошу отстать от меня. Тут скорее желание близости. А для качественного определения такой близости или свершения её нужно быть достаточно развитым, чтобы отдавать по-настоящему. А потом, повторяю свой закон идущего к той, настоящей: т.е. тот, какой я тут сейчас и тогда, в те самые моменты, я тот, каким был бы, если бы ты была той единственной. Что тебе ещё нужно? Пойми, это не лож. Разница там и тут будет лишь в том, что я выражаю речью. Я лишь не произношу того, что произносил бы ей. Так вот, тут нет лишь слова, слово же, есть счастье определения, точка его конечного выражения. Поэтому просто слова – я люблю тебя, теперь для меня ничего не значат, если я не могу ответить ими, что счастлив. Поскольку в нашем случае – это всего лишь уловка. И ничего другого за этим нет и не может быть, кроме того, что уже отдал всё тебе. Но ты хочешь узнать какие это были чувства? Если да. Тогда я хочу показать, я хочу, чтобы ты увидела во всём произошедшем смысл трансформации, смысл новой сборки нас самих, и сама решила настоящее ли это всё, и что тут настоящее, а что нет. Хоть я сам и уверен, что всё настоящее. Если всё это уже есть в том смысле, кто мы сейчас есть. И так, на какой основе мы можем быть? Если устроены так, что без чувств заставляющих проговорить, «я люблю тебя», способны на многое, друг для друга в этом моменте. Мы не должны и не можем быть вместе, повторюсь, так как нас вообще нет. Но где граница между допустимым и возможным. Возможно ли всё это без чувств, и насколько реально для дела такое отношение? «В каком смысле реально?» «И для какого дела?» Уже фантомом словно для поддержания внутреннего диалога возникали моменты встреч, со своими вопросами в голове идущего по мокрой улице ранним днём, точно успевая на встречу с ней с новой. Разве это всё не реально? Да, но надежда найти что-то большее она не должна быть реальна в таких вот условиях возможности выбора. В условиях ограниченного искусственного поиска и иллюзорного представления, а точнее вполне, с этой точки и конкретного видения, фатальности присутствия вдвоём в обозримом, но несуществующем для двоих будущем, как начатое без какой-либо проекции на будущее, идущее не дальше самой встречи, что и представляется простотой отношений. Это-то и есть иллюзия возможности бесконечного выбора, как форма современных отношений. Хотя я вполне уверен, что и такая форма обращения уже тоже есть отношения. Они могут быть и тут. Соображая это, наш герой ловил себя на той мысли, что даже сопрягаться с мыслью о том, что могло получиться тут, как отношения может быть достойно было бы назвать безумием. Как может выглядеть, как должна выглядеть дружба с той, с кем у тебя нет в планах строить семью? Потому как, есть что-то, что можно охарактеризовать как желание близости. Но почему мы на это идём по-настоящему, если мы не собираемся на большее? Как бы вопросом переспросив за неё, ответив на мысль, которую она не высказала тем, что она занятая женщина. И у неё нет лишнего времени на то, чтобы разбираться в ком-то. А если так, то я хочу ясно увидеть твоё согласие прежде тому, что сделаю. Понимаешь? Поэтому я хочу сразу говорить с тобой так, как мог бы говорить тот, кто не хочет от тебя ничего. Кроме тебя самой, тебя как есть. Чуть смутившись, он остановил себя, он решил не произносить в слух последней мысли. Сам ещё не до конца понимая своё желание. И как бы робея перед тем, что вновь явилось к нему. Нет, нет, я всё ещё вижу ту, к которой придираешься, смотря на нее, ту, которой недолжно быть тут, отсюда и смелость в откровенностях, без страха упустить что-то важное, хоть и есть она, и она другая, не такая как в моих грёзах, отсюда смелость откровений. Что мы дадим теперь друг другу? Выйдя из задумчивости, он произнёс последнее, как отрывок, последней мысли, окончившейся беззвучно, пока он слушал её размышления. Всегда внимательно выслушивая то, что говорит она. – Что мы оставим теперь друг другу? Скажи? Спрашивал натурально, теперь снова сидя за чаем, ухаживая за ней, беседуя с ней, словно на сцене театра, выверяя движения, продолжая, задолго до неё написанный сценарий, некогда начатый разговор двух душ, ранее созданный классиком. Невольно продолжающийся теперь в новом месте, в новой обстановке с новой, в новом свете смотря на неё. Но в старой парадигме восприятия, лишь отталкиваясь от представленной им же иллюзии в представлении её в себе самом. Он не хотел врать и не врал, так как не мог по-другому выразить, то желание и то чувство, чтобы объяснить хоть как-то для чего ему самому всё это нужно. Да и можно ли вообще произносить, то, о чём думал, прежде чем пригласить её сюда. Разве это не есть уже попытка оспорить правила, созданные самой природой, где любое начинание, любое вхождение в круг её и схождение с женщиной есть намерение создавать то продолжение, являющееся приглашением и возможностью к созданию, которым и наделила нас природа схождением друг до друга. Ну конечно, конечно, о создании и стоит говорить, о творении и нужно, и стоит говорить. Но можно ли говорить о создании чего-либо, не будучи готовым к этому созданию. – Не создав себя? Посмотрела она на него. Как ты собираешься говорить о том, с теми новыми, создавать которых, с точки зрения естественных процессов обязан? Как можно говорить о том, о чем не имеешь понятия? Говорить о том, что сам призираешь, но потворствуя ложному в самом существе схождения создаёшь? В равной степени похожее на прыжок в бездну, со словами, а будь, что будет – просто так нужно природе? Так что ли? А если нужно создавать, и должно создавать тогда необходимо действовать. Нужна смелость. А уж что создавать, позвольте я сама решу. Решу если не за него, то решу за себя. – Что же нужно в том случае, позволь спросить, если цель узнать себя лучше в том значении семьи, за которое я и почитаю всё человечество? Пусть само моё намерение и не выражается в вечном, но создаётся для вечности. Разве такое намерение отдать себя на мгновение, во благо состояния двоих, наполнив женщину, тебя, теми чувствами опустошив в желании нежностью чтобы ты не забывала кто ты, не может быть столь же важным, сколь продолжение рода? И можно ли тут и сейчас рассчитывать лишь на то, что ты сама должна быть продолжением, пусть бесталанного, но всё же нравственного опыта, выраженного в самом субъекте любых отношений, закладываемых в самом человеке божественным смыслом его существования, идущего к конечной цели мира без обид и глупости? Став той великой идеи и недостижимой пока как цели жизни без лжи? Став жизнью, открыть которой можно тайну мироздания собственного существа, не отгораживаясь от мира социальными ячейками. Неужели только общественная парадигма смысла соединения может быть выражена в самой конкретике союза? Та, заученная, без толковая идея, выраженная в страсти быть отцом или матерью того, кого ты придашь, бросишь, увидев и испугавшись оттолкнёшь, покалечив то олицетворение себя, в жизни которого принимать участие не намерен, да и не способен в общем-то. Это относится ко всему и к тебе, и к тому, что будет со мной, когда твой интерес попробовать себя в разной роли будет удовлетворён, а попытка создать жизнь, погасит её уже в созданном. Но, а потом, с лёгкостью будешь считать всё безусловно получившееся, как не свою заслугу. Поэтому ничего большего мы не можем создать сегодня. Кроме некоего приведения отношений, живя в угоду потехи, пятимся назад, от созданной кем-то попытки зачать в нас жизнь, считая недостойным уважения себя в своём представлении того, кто должен быть снами рядом. Приняв вымышленное за реальное, превращаем новую жизнь в ещё одну бессмысленную череду событий приступного существа. Ничего не породив, кроме страдания и взаимного обвинения в приступном отъятии кем-то твоей свободы, и обвинений в разгильдяйстве, недостаточности, эгоизме и халатности. Ведь ты думал, что любовь – это весело и просто. Будешь кричать, что тебе поломали жизнь, что ты мог и должен создать большее для самого себя и для общества, хочешь спасти мир, а тебе не дают этого сделать узы – оковы. Что это всё уже и не то совсем, чего ты хотел. Ибо ужас от созданного накроет тебя в твоём же безнравственном начале. О, это была любовь. Но она уже не та. Мы были молоды, и ничего не понимали, просто делали, как делают все. А теперь ищем возможность оправдаться такой банальщиной, что всё это было зря и не то, а она разонравилась и требует слишком многого. – Неужели те, кто как-то лишены самой своей жизнью возможности продолжать род человеческий, не могут более участвовать в его создании, в его укреплении, оздоровлении, этого рода? – Разве лишены они участия в его строении, как идеи союза, на примере тех отношений, которыми можно и описать человека в новом. В том новом, что показывается в безграничном и в тоже время существующего в очень узких рамках, что и есть свобода. – А имеет ли такой права вообще хоть говорить с ней о союзе, рассуждая о совместном скрывая истину своих намерений говоря лишь, то, что думает ради гнусной цели? – Не знаю, поэтому предупредить обязан сейчас, чтобы не обмануть потом. Но и действительно, только обусловленность понимания общей доктрины схождения не требует объяснения и поиск дополнительных обусловленностей союза. Где сам акт схождения уже объясняет всю цель замысла без слов. – Но, а если сам выпал, вышел, вывалился, удалился и находишься за рамками обусловленности, где вся твоя цель это есть лишь твои собственные представления о жизни и собственные идеи смысла такого союза. То я хочу понимать: есть ли хоть один шанс на право такого схождения? Эксперимент. Этим словом выражалось, всё то, о чём он ей говорил всё то, что не может быть закончено и не есть завершённое… этим шокировав её. Волнуясь, чувствуя, что изъясняется как эгоист, как тот, что что-то задумал и всего-то хочет воплотить, ища, подходящее для эксперимента поле действия. Странное возбуждение, под действием которого он находился, напоминало то, с каким сообщают идею, поразившую того, кто говорит. В тот момент, когда он нашёл с кем можно ею поделиться и первый раз в жизни открывает её – идею в полной мере того понимания, к которому привел её в этом заключении. – Кто она, та, кому он сообщал всё это? – Он знал кто она. Он знает, что это именно она. И другой тут пока, во всяком случае сейчас, быть не может. Она. Это та, с которой снова свела его виртуальная вселенная. Предоставив ту, которой он способен рассказать всё что думает о современной жизни. Она, новая, достаточно простой человек, со своим бэкграундом разочарований в мужчинах и собственной жизни. Потерявший идеалы и желающая их найти. Чтобы так же воплотить свои идеалы в нём, всего лишь, те, что находятся в этой странной ипостаси двух выражений – полюбить и быть любимой. – Но, что это? Откуда это разочарование? Как свежее придание. –Вот, вот, не так давно, она рассталась с тем, кого полюбила. А точнее в кого, как она выразилась, влюбилась. И ей казалось, что и он влюблён в неё. Она посчитала его идеальным, она говорила, что ей так казалось. Когда она его встретила, он был тем, кого она искала. Он всё делал точно так, как ей бы того хотелось и все воплощалось в нём. То, о чём она только мечтала. Случилось то, чего она желала. Он говорил, что любит её. Но произошло то, чего никогда не ждёшь. Подняв её на высоту, не дав ей успеть опомниться. Играя параллельно, продолжая выбирать, находясь ещё с несколькими на той же высоте, вдруг он, такой же, слабовольный безумец, получив доступ к неограниченному выбору чувствуя безнаказанность в поощряемом ей его похоть азарте всё ради неё, позволивший себе играть, там, где играть нельзя, даже с точки зрения времени и суждения на подобное знакомство ради развлечения и досуга, сбил её. В тот самый момент, когда в своих грёзах она уже сочеталась с ним на веке, бросил её оземь. Чувствуя скорое его охлаждение к ней. Не боясь сожаления, был уличён в своей низости, обличён в двуличии и азарте. Неверности. А ведь всё это происходит, в тот самый высокий момент нахождения в высоте. Да ещё и оставаясь в парении на крыльях своего увлечения. – Чего же она хочет теперь от него, нового, раз пришла сюда, к тебе? Повторение этого полёта? – Да. Но это её намерение не было от меня скрыто, как и всё то, что не было от неё скрыто мной в моём намерении. Вот такая вот механика.

Глава 14
Теперь, позволь, я снова поговорю с тобой, родная, вклиняясь в диалог собственного текста, как вольный наблюдатель. И так, настала пора переходить к заключению: и что же он думал, спросишь ты? Как он сам видел весь процесс их общения? Для чего, ему, рассуждающему о нравственности такое странное мероприятие, как это? Вовлечение практически посторонней, совершенно молодой женщины в дружбу с ним, понятную и ей теперь тем, чем и с каких сторон она может быть наполненной. – И это может быть уместно, в той дружбе, о которой он думал? – Конечно не только это интересовало его как ты могла вывести из смысла сказанного выше, если смысл вообще был обнаружен тобою, а мною выведен… Инструмент высшего проявления дружбы. Вот что его интересовало – отдавать, не прося взамен ничего. И, кажется, вернее точно, мы уже об этом говорили, в том месте, где трудно оказалось отдавать. – Так и что же конкретно он думал? Глядя на неё, в процессе происходящего общения отвечал. Он посчитал, что сначала необходимо было обезопасить её от возможно и возможного повторения её увлечения только уже им. Такого увлечения, которое начинает пожирать, перерастая в требование дополнительных свидетельств подтверждающих наличие чувств. Пытаясь снова эксплуатировать страсть, что пьётся, пока в чаше присутствует хоть чуть-чуть влаги. Но как только одна из чаш опустеет, всё сразу закончится. Так он думал, и не хотел подобного. Не для себя не для неё. Он не хотел влюблять её в себя, понимая все возможные призы, которые можно собрать с влюблённой и увлечённой. Когда они начали свои встречи, а значит беседы. Он увидел, что не ошибся, и виртуальная вселенная не ошиблась, сведя их вместе. Она. Продолжающая, или только начинающая свой духовный путь сущность. Имеющая задел в прошлом. Стремящаяся к определению своего места в этом многообразном и сложном мире. Открытая к пониманию его и устремлённая не в ощущения не в эмоции, а всё же в глубь пространства осознанным наполнением в творческом и сотворческом проявлении себя. С ней можно говорить о Боге, как-то подумал он. Увидев её живой, не поддельный интерес к высшим сферам. Его план был таков, и он собирался его ей изложить. Хотя я уже и проговаривался ранее: основа дружбы в истинной любви. Дать опору тому, кому она нужна в тот самый момент необходимости, пока тот в этом нуждается. А дружба на веке, это мысль о человеке, сделавшего для тебя что-то настоящее, хорошее. Ей нужна была эта опора, опора в том её сегодняшнем интересе, к которому она тянулась. Найти духовное равновесие. А значит, быть зеркалом себя самой. Не отвергая себя. А понимая процессы, происходящие с ней. В такой опоре он так же задумал, сделаться возможным для неё. И для себя, и для неё выскочить из гонки плотской. Чтобы не гоняться за фантомами, одержимыми порывом, внедряя себя в безнравственное искусственной сферой знакомств. Самому не оказаться ещё глубже погребённому под сомном, чтобы только на время отойти от отчаяния и одиночества, накатывающего порой на его сущность, и вот нуждающуюся сейчас, страждущую общения и близости. В тоже время, перестать думать, самому о своей суженой, отпустить вымыслы и мысли о том, чего пока нет, но уже создаётся им сейчас. Всё тоже, что он хотел для себя, он хотел и для неё сейчас. Пусть она будет спокойной, уравновешенной, пусть она получит того, кто поможет ей в процессе создания своего. Действительно своего, того, кто делает, думая не о предательстве, делает словно для себя. И это ещё одна попытка встать на уровень ДРУГА, не вымышленного, а настоящего, хоть и на некоторое время. Встретившись в темноте вечернего тротуара небольшой московской улочки, в одной из частей сердца столицы. Не нарочно выбрав вечер для встречи. Предложенный им встретиться тот раз произошёл после, как общение в сети сообщило условность, позволяющую назначить данную встречу на тот же день, что и состоявшаяся переписка. Где её показная неуверенность, казалось ему, выразившаяся в попытке перенести встречу на два дня вперёд, есть ничего более, как игра, на что он, как-то машинально ответил, удручившись происходящим под влиянием паттерного общения на ресурсе. Где утомлял не сам факт повторяющегося по кругу, а какое-то ощущение необходимости в непрерывно льющейся любезности в попытке угадать, создать заинтересованность, заинтересовать. Что в начале развлекало. Теперь превратилось в чад центра психологической разгрузки для нуждающихся и униженных жизнью. Под воздействием такого механически выстраиваемого общения вскоре очень быстро сходишь до недоумения от бессмысленности всего происходящего. При том, что спектр желаемого, постепенно начинает смещаться в сторону разных причудливых или слишком идеальных форм, трансформируясь в безусловные слишком упрощённые представления о женщине вообще, начинающие сбивать тебя с толку. Что в итоге привило его к тому, что в тот самый момент необходимости в терпении, когда его не хватает ты словно вспыхиваешь от самой мысли ждать чего-то, в том, что не имеет смысла, как казалось, ждать. И он написал ей так: «Слушай, я не понимаю, неужели, чтобы попить чаю, необходимо ждать два дня?» Если ты тут сейчас, думал он, и располагаешь временем, то зачем ты тут? Для чего, позволь спросить, всё выше переспрошенное, разъяснено и удовлетворено во всех смыслах?» Сам того не ожидая, готовясь расстаться и выйти, так ускорил встречу, и, наверное, именно этот безвольного проявления факт создал теперь их обоих приведя на эту слабо освящённую тропу, уже находящихся в сквере, теребя себя улыбками, теперь гуляющих по искривлённой, огибающей разные условные препятствия дорожке. Они шли, начав беседу, которая неожиданно, как-то потекла сама собой. Не прекращалась до самого прощания, к которому держась под руку они и подошли сейчас. И теперь, расставшись до встречи. Ничего и не решая. – Будто должны? – А как же? Разве не необходимо теперь сопоставить все за и против? Но это прежде, поступая, мыслил так он. Мыслил так, как будто есть выбор. Когда он думал, что может выбирать сидя на сайте. Сегодня, уже был тем, кто поступает теперь зная, что получит только то, чего достоин сам, в своём истинном проявлении. Не подпуская старое, в том, что есть разочарование от невозможности получить возбуждённой фантазией. Теперь судил не допуская такие суждения к оценке самой её, а оставив только ощущения, в которых сейчас она и складывалась для него в образе оставленных встречей ощущений относительно его самого. – Следующий вопрос такой: для чего всё это? – Касательно его, и прежней её? Там, где теперь и он не тот, и сам вопрос не прежний, как совсем не праздный, встал теперь ещё серьезнее, как никогда. Остался одолевать его, как только выбор пал. Поднялся тотчас, вопрос не праздного характера и свойства, требующий оправданий действием. Что я могу дать ей, из реального? – как бы слоняясь в уме, он рассуждал в текущем вязком вопросе, – иначе, на чём основывать построение взаимодействия с ней? Отдавшись ей в том смысле, в котором сам, будто намеривался ей явиться. Ведь женщина всегда отдаётся с надеждой, что её нашли, и она нашла. Достаточно ли он выразил своей откровенностью запрет любить себя ей. Но, на какой основе? «Нет, ну основа-то мне ясна». Как он думал. «Дружба! Легко представить». – Возможна ли? – Возможна: значит, не переходить границы в дозволенном на том этапе, на котором будет находиться каждый из них в тот или иной период дозволенного. «Да, в период продвижения к цели». – Что значит к цели? «Той, что есть у всех нас, она скрыта, в полярности желаний, сопрягаемых через спорные мечты, внедрённые искусственным пространством, живущих в одиночестве». – Ты ищешь тех, кто обречён быть один? – Не совсем, скорее тех, кто любит быть один, – да! Но рядом с кем-то! Одиночество на творческой основе, то взаимодействие в взаимодействии и трезвой оценке своих возможностей. – Возможно ли, осуществимо ли, как дружба, в союзе двух объятых творческой основой, не питающих надежду на большее? – Чем просто патетическая дружба на словах? Я хотел объять! Она хотела тоже! Такая трактовка, вроде и фривольная, но если честная, то не расходится с делом. И допустима, коль клятва будет дана. – Клятва? – Да, не обидеть. Не соврать. – Возможно ли не нарушить её? А если да, то конечно позволяет рассуждать смелее, и, заходить дальше – чуть дальше, рассуждая вслух о многом. – О том, кому сказать всё это не можешь без союза правдой. Не имеешь права! Значит о тех мыслимых вещах, которые таятся там откуда руководят тобой безусловно, но уже в процессе игнорирования их или в попытках отказаться, запретить их. Скрыть. Убежать. Затвориться или запереть теперь всё это не получится, поскольку теперь само такое окружающее время руководит поступком слившись с культурой. И оно, время, безнравственное, жестокое, нелепое, в годы подвижной психики напитало нас, став учителем в той части безнравственного примера, с которым ты и я вышли из огня собственного отчаяния сегодня, чтобы вспомнить и оставить, переменить, убрать, отвергнуть, уничтожить, стереть, отречься от представленного временем представления о женщине. – Представления, с которым ты родился жил и вырос? Вот он, тот вопрос, личного творчества, с тем, с которым и пришёл к ней он. Молчать о том, ему представленном, сейчас, думал, как прежде рассуждая только что, нет смысла. Тогда как, говорить о ней необходимо, но уже из нового себя и уважения к собеседнику, поскольку и не было бы смысла зачинать события, уже прошедшие и описанные выше, сейчас уже окончившие влиять на него порочно. – Но тогда, прости, и как порочно? – О да! Это достойно описания. Не ожидал он над собой такой расправы, собственного эго. Творил дичь и непотребства, окружая себя лишь собственным себялюбием. Вечно слыша вой того, кто требовал к себе внимания. Художником себя я называл. Но разум мой всё понимал. И четно, за смыслом искусственного порока увлечением своим искусством, пытался скрыться от ответственности и взора Божьего. Когда вот так вот рассуждал: что, запретив ей любить, влюбиться в него, он сможет объяснить мотивы и невозможность такого для себя с ней. Так искренне раскривляясь, но уже из-за уважения к ней, как мог, так и сообщал ей он всё это. И всё же, так надеясь что-то получить взамен. Разве можно дружбу строить на том, что уже можешь другу навредить? Конечно нет, но в том и простителен искусства инструмент, что нет души в нём и быть не может. А разрушителен он, искусственный предмет, предмет искусства, лишь тем, кто смотрит на него восхищаясь, будучи тем, кто считает, что за это его любить должны и снисходить в прощении. Вот это ощущение не даст любить живое. – Что это за ощущение? – Странное нужно сказать, но говорить об этом сейчас значит забегать вперёд. И хоть завершаю я сейчас свой примирительный коллаж. Мы всегда будем в начале, того, что он ей говорил, стараясь объясниться. Как-то будучи в процессе разговора, которым были они увлечены. Гуляя где-то по краю сердца города весною. Летом в тёплый день, посещая места, в которых она бывать сама недавно стала. Уж осень. Сидят за чаем, по-китайски проливая, расслабленными были, на против он, она не против, высокий стул, вёл приятный уху разговор, чуть касаясь голени, поглаживая её своей рукою. По линии изгиба, ниже талии, ещё чуть ниже бёдер, вот тут, где есть та плавная упругостью всегда наполненная черта особого момента. Едва касаясь, той линии, одними кончиками пальцев вёл беседу, прикасаясь, ощущая шёлк на ней, на её покрое. Так подвигая я вместе с ней, к месту, о чём боюсь, но так хочу сказать уже страниц примерно сто крутясь перед тобою, не вслух, а шёпотом подвожу своё я описание. Интересовавшее меня, как божественный вопрос. – Не о том ли, что мы любовью называем? – Да, да, она. Прекрасная идея, сводящая, сталкивая лбами пытается спаивать на век нас. Теперь, не вызывая и тени смущения у тех, чьи сомнения, или возможности отречься от возможности быть выше для друг друга так просты. Так в школе рассказали нам. На практике же, свои должны возможности принять мы с потрохами, коль жизни уж и нет теперь без той и без него её нет. – Что изменилось, разве не этого ты хочешь для неё, быть выше её желаний? – Не для неё. Вначале для себя. – И снова для себя? – Конечно, я хочу того же. Чего хочет и она. Но прежде, тот разговор за чаем, давай вернёмся к нему сейчас. И вот, сидят они такие, теперь, немного зная о себе, и пусть всего лишь две игрушки в руках своих фантазий. В руках, о ком скажут: это те, кто не дорожит ничем святым, светлым и чистым. Никто из них не принимает, не хочет понимать всю ущербность данного мероприятия, таких знакомств. И будут правы. Зачем и для чего. И как возможно ли по-другому? Добавив: пускаются, словно опускаясь в пучину теней – аватарами, в большинстве своём определяясь несуществующими представлениями о действительности. Придя сюда, где они сейчас, где он касается её, смотря оттуда, где никто ничего вообще, считается, никому не должен, даже после. Спешат играть свои постыдные роли, в уме держа лишь пошлые, глупые, легкомысленные идеи о наслаждении. Облекаясь в смыслы своих домыслов о будущем играя только роль. Но вот мысль. Которую он озвучил, находясь сейчас пред ней. – Так интересно, слышишь? Когда мы с тобой расстаться вдруг решили. А так и было, за этот, не долгий промежуток времени они один уж раз расстались. Он снова первый предложил ей попрощаться, узрев проблему. Поскольку, сам раскинув сети притяжения, не думал приближаться, но не хотел тащить за собою, туда куда не может взять её с собою. – И куда же? – Ну что же ты перебиваешь. – А ты не знаешь? – Но будет. Позже. Теперь же, тут, вдвоём, продолжают ощущать энергии, переходящие в друг друга, начинающие сплетаться. И он сказал ей. В тот момент, смотря сейчас в её глаза, когда решил отпустить, озвучив следующее примерно: «я вынужден тебя отпустить, хоть и нехотя. Пора сказать тебе прощай. Не буду более тебя я мучить. Поскольку я ведь для тебя, как ты сказала, бездна, в которую бросать свой жемчуг драгоценный, не имеет смысла». А был ли смысл в том, кому отдав свой жемчуг, ради забавы бросила его, чтоб, как бисер тех потешил, разлетевшись в разные углы? Ты пустота для меня. А ты для меня. И так, опешившую сейчас, так внявшую тому, мы наблюдаем всё последующее время – мне больно и интересно, продолжить общение, не обременив тебя двузначными выражениями, дающие опору надеждой в наслаждении. «Как считаешь ты, сколько тебя уже есть во мне?» Задал ей вопрос. «А как ты понял, что я есть в тебе?» Ответила она, вопросом на вопрос. «По ощущениям оставленной тобою пустоты во мне. Представь. Что ты, то, интересное которое уже случилось, как только отпустил всё оценочное и умом созданное идеальное, принял тебя такую, какая есть, принял на веру, то, что меня устроило в этом самом ощущении. Всмотревшись не в тебя, а больше в самого себя, на то, кто есть ты, смотря, как ты относишься со мной». (я не смог тебя остановить). «Твоё начавшее вытягиваться в грусть начало, перешло в меня как некое похмелье, в тумане безнадёжном растворялся ум. Ты лишь следствие всего, что нельзя забрать, а лишь потрогать, понравившуюся вещь. В тебе я вижу опасность, меня пространство теребит, пропала вдруг искра намерения надежды». «Я не согласна, ты пойми, с таким вот проявлением. Игра закончилась досказанностью, а значит тем же, что ты постигла тогда, со мной, ещё в тот самый первы раз». Но вот вернулась, осознав, что, тогда как будто рано ты уйти решила. А после, уж и вовсе заходить ты перестала своим умением быть мне приятной. Сейчас же ты тут, я думаю, вернулась отомстить. И вот, остановив касание руки, вдруг ничего тут не осталось. И так приятная на ощупь вещь вдруг недоступной снова стала. – Интересно! И что она сказала? – Да ничего, просто дальше, смотря ему в глаза, за ним со злостью наблюдала. Он продолжал о том, что понял он в её отсутствие, как ощутил тот переплёт её с им, что и собственно, решили обсудить сегодня: потом, как только ты пропала, всё как будто начало обволакивать меня, что-то начинает утяжелять привычную лёгкость и непринуждённость в понятном мною моём одиночестве. Ты его сломала своим присутствием уйдя, и уже не то оно, по тем привычным оценочным свойствам, в отсутствии тебя. Появляется какое-то надоедающее ощущение утяжеления. Требующее переходить на некий новый конструктив, выработав новою манеру первичного обращения с одиночеством, ты снова оказываешься в начале познания такой пустоты, которую ты только усиливала в момент отсутствия соприкосновения с тобой меня и тебя со мной, но и в момент присутствия, тем осознанием для меня, что ты временная. – Что это значит – новый конструктив? – Идейные договорённости, находящиеся в основе тех сопутствующих идей, на основе осознанности, делающее всё это целесообразным, дающее уверенность что ты не один в момент отсутствия тебя. Ибо, как бы не хотелось оправдывать любое действие о равности наших восприятий, но ничего просто так происходить не может. Должен быть мотив открытости. Мотив открытых сроков и перспектив двух искусственно сошедших друг до друга объектов. Не тех вошедших лбами друг в друга со взгляда первого по указке судьбы сведённых броском вселенной, а тех, кто просто обязан говорить вначале. Не опасаясь потери, пробуя быть совсем честными. Я отвлекусь тут. И объясню в чем может состоять конфуз намерений моих в отношении с тобой, да и с любой другой. Привязанность рождает форма или некоторые открытые или увлечённые искренние действия, лишь потом содержанием наполнится она, она же форма, опережает смыслы. Не ясные очертания, понятные лишь одному, они сотканы из творчества творцом для личности отдельной, самой её создавшей. Узнавший её по линиям, того, что создал ты и есть она. Она же узнаёт его по содержанию в ней его. И благодарит за созданное в ней, как часть его. Определив сие, мы получаем полное понимание того, что нам подходит. Но снова забываем про содержание. Хватая за узнанную форму навязанной ветриной, игнорируем содержащееся заранее там, в этом сосуде, даже если он и пуст. Радуемся, забываем, что должны совершенствовать смысл формы, наполняя содержимым форму. Тем, что есть в ней, переходит от каждого, и нам теперь не принадлежит, оно уже осталось там на вечно, и смотрит оттуда на нас нашими собственными намерениями воплощаясь в женщинах. – Ты говоришь нас, имея в виду мужчин? – Да, я говорю о мужчине. И грех мужчины занимать у женщины всё отданное. Требуя от неё большего, невозможного, чем есть сам. Занимая у неё подаренное некогда и сотворённое для неё использовать словно, не знаешь чьё оно. В этом и проявляется непотребство нынешнего мужа-холуя-безбожника-мальчишки-халявщика. В тебе есть часть того, что я узнал, но лишь небольшая часть. И я готов наполнить тебя ровно на ту часть что есть в тебе от меня, породив нечто новое и совершенное в твоей будущей форме. Так создаётся красавица. Но не умница ещё. Умница создаётся тем же инструментом, что есть и у мужчины. Осознанность. Тут все равны. И я тебе даю только её, осознанность. Свою. И это наполнение, ровно относится со временем. Оно не вечно. Ты знаешь я раскрываю тайну любови тебе, мне кажется я знаю, что это такое. Чтобы выяснить эти вот мотивы: откуда и зачем, и почему. Так вот о чём я и хотел тебе сказать сейчас. Это то, о чем думал, и думаю. С тех пор, как мы чуть шуточно не расстались. А мне так приятно, проводить с тобою вечерами время. Затем она сама напомнила ему, зайдя за завтра, на следующий или через день, момент, как было ей приятно, когда он вёл ту линию касаясь словно кисточкой по ней. А значит на телесном уровне она всё понимает. И как-то позже заведя запойный разговор, она сказала, «я слов не понимает, вот эти все слова, я лишь способна внять, тому, что оставляет в ощущениях тот след, оставленный твоею кистью, и твоим прикосновением». Хоть такое услышать, в общем-то приятно. Но и это всё не может поражать, такая скорость, такой напор, такие связи, всё предсказуемо и очевидно. Но и это прекрасно, это освобождает. Мы проживаем все стадии от знакомства до разлуки – за считанные дни. Проживая все страсти все эмоции, всё честно. Всё безвозвратно. Всё ради одного, того, кого не встретим мы никогда всецело, пока не поймём своей роли на земле. Познавая то, что познавалось нами в веках, годами становясь вечностью, сейчас как миг пролетело. Словно в эти несколько часов вложились годы отношений, с женитьбой и смертью тех двоих, что снова тут, чтобы пройти чуть дальше, освободившись от оков дурацких предрассудков о необходимости найти и полюбить лишь одного. Остаться можно на всегда с тобою. Но зачем быть одержимым только лишь тобою?
– Что именно, о чём ты говоришь? – Скорость проживания всех стадий отношений. Понимаешь? В какие-то месяцы, чуть больше одного. Не более двух. Ты сближаешься, потом так же резко оказываешься в предметной ссоре, с тем, кого совсем не знаешь, а о жизни заявляешь ей, так, будто давным-давно вы вместе с ней. Испытываешь, то радость, то грусть и уж расстаться спешишь. Успев уже убедить себя, в том, где всё это не то, и нужно что-то мне другое. Уже только лишь присматриваясь, щупая, не находя и решая, что больше тут нет ничего, что смог бы отметить, как своё. Но при этом желая, чтобы всё было по-настоящему. Всё отданное, есть желание, чтобы было сильно и в ответ, глубоко, с максимальной отдачей. Правдиво? – Да, вполне. – Но истина тут вот что – это как раз, только то, что это не на долго, а лож, что, всё будет потом. Так пренебрегаем друг другом, бережём тепло, которого сами и не имеем для того, кого тоже не имеем, а сходимся на время отнять тепло, но не дать его. Хотим поиметь, одним словом, ХОЧУ – хочу – хочу, кричим. Скрывая истинные мотивы своих желаний. Если таковые вообще имеются. Характеризуя своё намерение, лжём что это навсегда, лишь бы получить своё. – Скажи, почему не все умеют отдавать? – Потому, что не все умеют понимать, что такое уметь брать. Принцип простой, если взял, отдай. Минуты бы ты не прожила, если бы мир перестал давать тебе всё, то что ты имеешь. Чего достойна в своём движении из тьмы к свету или же от света к тьме, а может от света к свету, кто знает, что там у тебя на душе и в уме. Но, нет и нам всё мало. Мы ищем, как правило, всё это ровно поиску некоего спонсора, от которого мы ждём своего наполнения, переворота в жизни, отдачи и любви, перемен. Но, как только понимаем, что тот, с кем сошлись не может дать нам то, кем сами себя взамен одарить пообещали. Когда уже хитростью забрано всё что было возможным, спешим забыть, порвать, извлечь и бросить в печь. Кричим на весь белый свет в постах и через фото умных фраз, что блаженство – это не любовь, и нет любви, где требуют от нас!
Я хочу ещё сказать, к чему такая честность, как резон к вступлению с тобой в финальную фазу отношений в самом их начале, как в финальной фазе текста моего, чтобы ты понимала до конца, всё чего хочу я, а дальше пусть Бог меня рассудит, Он видит не из одной лишь выгоды я для себя все это делаю тогда. Да, пусть на скорости умалишённого времени. Так вот, послушай зачем всё это говорю тебе! Только женщина может сделать так, что закон творца будет нарушен в истине взаимоотношений. Находясь в своём «агрегатным» состоянии, в надежде на любовь, скрывает все свои пороки, открыв однажды их тому, кто будет от неё в любви зависим, став для мира порождающим негатив элементом через отношение к творцу. А значит ищет не творца и творчества в сотворчестве, а прячется лишь от того, что не удовлетворит надежд её, так сама давно уж не красива… Если ты не рождаешь в мужчине негатива, не скрываешь его наружно, не ищешь причины несоответствия в своей правоте, выстраивая своё отношение к нему претензией, то закон творца не нарушается. Поскольку нет претензии. И быть недолжно, каждая женщина знает, о безусловной вине мужчины за все её невзгоды. Знает так же, что ответственность за неё на земле лежит именно на мужчине, на творце, как на мужчине. Поскольку женщина, есть творение мужское, а не божественное. Она, есть его катализатор, она есть его двигатель, луч, она заставляет его жит и создавать. Без неё мужчины нет. Точнее он не имеет смысла быть без неё. Потому как, все, что он делает, он делает для неё. Пусть воображаемую, пусть не настоящую, но для неё, для той, которую мечтает встретить, некогда завершив своё творение. Так он создаёт её только своими поступками. Своей правдой. Разница только в том, что мужчина может стать другим при жизни, изменив себя внутри, наладив взаимоотношение с Богом-Творцом, а значит с женщиной, поскольку символ красоты земной она его… Женщина так не может. И коли ум она ещё свой сохранила, уж если и полюбить не может, то жить обязана любя того, кто ей поможет быть похожей на Него… Смиреньем куётся смысл чуда её женственности и смысл самой. Пусть знает, и только так, сможет обратить внимание Бога на неё. Мужчина – воин и вечный раб слабости своей. Но разрушаем он именно ею на земле. Она в ответ его не любит, тем и ожесточает, бросая в небытие, оставив без покорной красоты. Он заслужил. Он мерзок. И повезло тому, и той, которая не репликой рождена, а создана примером отца-творца, а он не паттерном его двухзначных смыслов, и суть творца в себе смог через любовь матери познать. Жизнь уже не будет прежней и человечество обречено. Женщина существует и остаётся той, во внешности и характере, что он мужчина оставил, как своё творение в прошлом воплощении. Поэтому и роптать на неё тоже не имеет права. Зато она может востребовать с него всё, через творца, что он сделал не так, предав её доверие. Но снова повторюсь, не жестокостью, не убийством последнего в нём догорающего желания создавать, поощряя слабости, а таким же словом, каким сегодня я с тобою говорю с самого начала нашей встречи. Не нужно скрывать ничего, не нужно играть в любовь. Думай вначале, каким будет конец. Забывший это или непомнящий не знающий, скрывающий – глупец. В этом и есть принцип опасности для мужчины, вступившего в любую нечестную (читай порочную) связь с женщиной, не посветив её сначала в свои планы, тем самым во всю свою жизнь, тем самым пригласив служить, а не сотворять. Попробовать друг друга не грех, грех откусить и выбросить. Не объявив себя заранее в намерениях того, кто кислое не любит. Хоть и видев не созревший цвет. Но даже посвятив её в нюансы восприятия себя, он не в безопасности и не освобождён от ответственности если она и приняла его на время, так вышло, так сегодня может быть. У нас с тобою так. Ошибка – время, нужно уметь вовремя отпускать. Если не взял навсегда. Поэтому сегодняшний мужчина из поколения в поколение пытается создать такую женщину, чтобы не ввергать себя в ответственность за неё, внушив ей мужественность, самостийность, наврав про свободу, про независимость и так далее, он ищет варианты освободиться от этого наложенного на него бремя Творцом истинным, но при этом сохранив доступ к ней. Не хочет нести риски быть осуждённым ею, быть осуждённым за свои над ней действия. Как правило все выражение его сегодня есть, как то, что есть уже отношение её сильной к нему слабому. Но, а если сильный только сильный, жди беды. Как и он, сильнее её, даже если прикидывается слабым, физически, хотя и она в некотором смысле не отстаёт от него в этом сегодня, становясь грудой мышц, надевая перчатки, идя в октагон. Слабый в творчестве, всё равно грешит создать ей судьбу, предрешённую: рабыни, наложницы, его тени, кормилицы, спонсора. Деловая, сильная, непобеждённая, гордая – но в тайне угнетаемая сладкой мыслью побыть слабой, раствориться словно в объятиях отца, чтобы снова побыть девочкой, мысль, подавляющая её волю нерешённостью, не даёт и не даст без этой половины прикоснуться самосознанием ощутив себя со творцом. В этом подавлении и состоит её права судить его, а именно: за отсутствием в нём творца истины… И вот теперь, передо мной, следующая версия женщины, созданная нами, но не мной сейчас, «свободная, деловая знающая себе цену». Берущая право над миром, без прав на него. Иллюзия, свершённая эмансипацией, пустышка, выбравшая путь к одиночеству, существующая в системе смены парадигм модных тенденций созависимостей. Мир перевернулся. Мужчина похож на женщину, женщина стала похожей на мужчину. Со всеми вытекающими последствиями в развитии полноценного общества. Королевство сошло сума, теперь выбирает женщина, окружив себя клоунами. Она, с фемфлагом, и волосатыми подмышками, не бритыми ногами, с перегаром и вонью от тела, обозначила свои границы. Она не ищет укрытия у очага, она хочет мстить. И мне такая не нужна. Теперь она никому не нужна. Теперь она, есть всего-то извращённая сущность, дикая до удовольствий, встала чтобы быть, как мужчина, взяв снова на себя всю грязную работу по дому. А мужчине, злодею, только этого и нужно: Пусть водит трактор, пусть стоит у станка, работает в банке, прыгает выше, плывёт дальше, пытаясь вылезть из кожи вон, лишь бы ему доказать, что сильная. И мышцы имеет, но не понимает, что вновь одурачена. Ибо выше положения, условленного Творцом истины, она не может сместиться. Она не понимает, что теперь у нас есть возможность иметь её без апелляций её к обвинению в самой слабости и беззащитности перед сильным мира сего, чем и пользовался всегда бездарный враг её недомужчина. – А что изменилось? – Ничего, говорю же, она всё такая же одержимая владеть тем, что может осудит и предать проклятию. Придумывая уловки в виде новых, но уже собственных развлечений в виде возникшего феномена защиты своей отсутствующей давным-давно чести, оголившей ляжки и грудь став сущностью харассмента.
Женщина, как не старалась бы стать независимой всегда зависима в обвинениях мужчины в своих бедах. И это лишь одно, что говорит в пользу того, что ничего не поняла за годы своего существа, в чём её сила, в чем она сама есть, как женщина. Всё, что с ней происходит сделал мужчина, чтобы иметь её так, как она бы думала, что имеет его. И только он сможет вернуть ей честь.
Поэтому касаясь женщины я с ней честен с самого начала. Не даю ей повода впадать в иллюзии, на коих и стоит её самоопределение жертвенности. Пусть она видит всё и сразу. И пусть бежит от меня. Без сожаления. Так спасусь от суда и от уродства её в следующий раз. Так ты спасёшься. Так она спасётся. А та, что останется, если найдётся. Останется без вины, поскольку знает, за что будет отблагодарена высшим в своей будущей и настоящей красоте. И ты, узрев её смелость, покоришься ей и отблагодаришь её за верность тебе. Настоящий мужчина. Так уродливое становится красивым, а красивое становится прекрасным. Так создаются красавицы. И только завершённая красавица, свершённая и совершенная, становится властительницей и повелительницей желания в нём создавать, начиная свой новый круг воплощений в мужчине. Но уже Великом царе мира дома своего. Так, между женщиной и мужчиной не остаётся тайн, порочащих честь обоих, выражением несовершенства. Смысл этого понятия сегодня исчерпан и утерян. Всем нужна слепая любовь, мир наполнен охотниками за прекрасным, бесплодными, чванливыми существами, всё стремящихся купить за ту или иную цену. Кто оголившись и продавшись в рабство служения за ничего не делание, кто оплатив намерение наличными. Но так или иначе, сегодня нет, почти не осталось мужчин и женщин. Есть уроды в оболочках тех или иных. Капсулы, пустые амфоры, и безрукие бесплодные художнички, нет творцов, нет повелительниц, есть приказчики и есть служки, нет красоты в значении глубокого познания верности, в смысле принадлежности создаваемым и созидаемого мира каждым.
Добро пожаловать, как говориться, в мир бездушных существ, называющих себя женщинами, как отражения самих мужчин. Помешанных на химии, на наркотическом омуте, как цели, прожить не бесцельно за день свою убогую жизнь в пространстве сотворённого мужчинкой…
– Я не понимаю, чего заслуживаю. – Это я и пытаюсь тебе объяснить, Наташа. Твоё непонимание, открывается для меня в тот момент, как я открываю сервис виртуальных знакомств. У меня нет иллюзий, кто ты, что ты, и зачем ты тут. Это как маркер, того, что я могу творить всё что мне заблагорассудится с тобой, и ты сама, зарегистрировавшись там, даёшь ясно мне это понять. Разница лишь в том, какую игру ты сама затеяла. Всё сказано уже.
Бесплодные и безродные алчущие только удовольствий юзают последнее, что осталось от предыдущих настоящих творцов себя – женщин и мужчин.
Поколение бездарных потребителей. Я же не хочу потреблять, хочу лишь создавать. Поэтому я тут с тобой, говорю всё это. Ты поняла меня сейчас? – Да, совсем понимаю! И мне не обидно, что я сама всему сейчас виной. Что допустила всё с собой. Ты был честен, ты прав, ты мне говорил вначале, о том, что я тогда и слышать не хотела, а вот сейчас, я помню тот наш разговор. Нет твоей вины передо мною. – Моя вина в том, что не мог признаться себе, так просто ищу удовольствий. Так и в этом удовольствии я искал лишь себя. А когда признаешься, чего тебе нахватало, то понимаешь, что теряешь себя, если станешь продолжать, не оставив такое отношение к тебе в месте с тем оставив всё вместе с тобой.
И та же бренность разрослась, всё таже грусть от расставаний дорогу устилала мне. И снова всё не то, и вовсе не твоё и надо лучше. А я сейчас там, где я всё понял, и в следующий раз всё сделаю по-другому… Но будит ли он, и каким он будет этот раз, какой надел ты оставил разу твоему сейчас? Ты там, на самом деле, где на твоё произведение уже глядит, как поколение, морально осквернённых в причинности твоей к ней обращения. Но нет, нет, нет, ну хватит. Искать я продолжаю, но и не так, чтобы кого-то на кого-то променяв.
Так продолжает каждый своё дело делать, попробовав хоть раз понять, что то, что делает он сам и есть он сам. А тут так вышло: то не это и это не так. Раз всё это пустяк? Всё в ней не так, а в нём самом, не важно, теперь найти необходимо оговорку. – В такие отношения, разлука, заложена прежде встречи. – Я о том же. И говорю – «я не хочу расставаться». Зачем встречать кого-то, чтобы оскорбить, придать, обмануть и расстаться? Разве это творчество? Нет это антитворчество. В этом нет ничего из взрослой, осознанной жизни. Мальчишеское баловство, такого мировоззрения гадость, где сквозь липкие дыры своих разочарований, смотрит он на мир, уже не поменяется мужчина в седине, презрев жену и женщину в своих неистовых скитаниях баловника судьбы, как в тренажёрный зал ходил он на свидания.

Глава 15
О, женщины, зачем они нужны? Одно расстройство для неё самой же. Такой вопрос теперь себе он задал в качестве упрёка, без какой-то новизны. Да я и сам, и ты прекрасно помнишь, кричал хоть и полушутя. Что мол я нахожусь на такой ступени своего построения в развитии, на ступень которого встал как женатый на одиночестве. Где самодостаточно и без неё всё. В процессе такой вот панихиды я сам разоблачил себя. И больше не нагой в эти гнусные дела. Она мне не нужна такой, какая ищет тут успокоения лишь потому, что женщина она, а я ей должен. Нет не боюсь, просто жизнь свою ломать не стану о созданное кем-то плутовство. Мой вклад? Я думаю, она расскажет лучше.

И осторожно, потупив взгляд, в любви она своей к нему призналась, другая говорила, что встретила того, о ком мечтала, мужчиною своей мечты она его с неделю называла, та третья побоялась произнести в слух то, что остальные не утаили, и с той и стой, они об этом говорили, четвертая иль пятая, да что считать. Тут разве в счёте дело.

Теперь женщина, снова, но, как новая, обновлённая и упоённая своей свободой, как бы снова благодаря злому гению мужчины, получает доступ к его возможностям, теперь лишь без какого-либо порицания, как и он, в самом начале, на заре ещё той эпохи, своих похождений стократно описанных самим же, как некое достижение, в те времена, когда невозможно было её оправдать за такие точно действия, а он лишь называл все это, подобно тому, как своё стремление жаждой общения и только. Сегодня же в поэты записан каждый оправданием. Теперь она поэт и на сайте знакомств, самые свободные поэтессы, как некогда мужчина был свободен в тайне посещения места, порицаемого ею с нею самим же своим же благородством рискуя, искал общества в свободе. Ровно так же, определив его значение для себя свободной от стыда, призрев его свободу идёт к нему теперь туда, где он и она найдут на час всё то же без труда, но только под предлогом дружбы, одиночества, желания постичь, развеять скуку, эмоции поднять, увидеть новый мир, успеть немного взять, что унести нельзя теперь уж никуда. Теперь не будучи отброшены в задворки броженьем мнения безнравственной оговоркой о свободе. Любая скажет, -«я имею право»! И кто тут может возразить?
Вся жестокость состоит лишь в том, что мы встречаемся, дарим друг другу эмоции, ради грязной цели, чтобы потом начать все тоже самое с другим называя это любовью. Так происходит выскабливание эмоций, запас которых ограничен и так же, как и их смысл получения.
Когда мужчина преждевременно заявляет, говоря, произносит, то, что ждёт от него любая женщина, не столкнувшаяся пока ещё с подобным, что он делает? Поступая так, руководствуясь своей инфантильностью утягивая, как своё, знает ли он, что ждёт её потом? Мальчик и девочка большая и не вечная любовь. Кто ты, мальчик и где та девочка? Но вот мужчина, когда он произносит всё тоже, девочке, девушке, женщине, чтобы усладить её слух, придать всему оттенок вечности и торжествуя всё так же спешит опрокинуть её в бездну. И в чём тут смысл взросления? Объясни.
Я устал от лжи самому себе. От сопротивления ей, тут нет, нет в этом городе тех, кто при общении с женщиной, не имел бы так сказать задних мыслей, всё зависит только от тактики и умения ждать. От терпения, зависит результат. Конечно, от изворотливости и разных ухищрений, маскирующие истинный смысл сближения с той или другой. И тут не важно, какая она. И что она там о себе думает. Мысли всегда только одни. Через этот алгоритм строится весь смысл сближения с женщиной сегодня сейчас тут. Всё остальное лож. И это так. поскольку не иметь таких мыслей, может только тот, кто никогда не жил в современном мире. Тот, кто не пропитался флёром от просмотренного когда-то порно, тот кто никогда не смотрел новостей или современное кино, тот кто не читал нынешней литературы и не открывал журналов, не был в торговом моле и не ходил по улицам города. Поскольку там везде будет это, голая, полураздетая – она, та, кого зовут женщина. Та, которая уже не будет искренне удивляться. Когда ты ей прямо скажешь, что хочешь её! Просто улыбнётся, и попросит прогуляться ещё чуть-чуть, чтобы надышаться воздухом, волнуясь, как в первый, улыбаясь, хохоча, задумчиво смотря или лукаво, но зная совершенно точно наперёд, что и кто зачем тут ждёт, и слова нет тут нет, оно и есть теперь то нет, но захочет сказать, веди меня, а я пойду. Вот такая проза. Но я-то понял, и говорил уже, ты можешь победить только тогда, когда все начатое хорошо в отношениях с женщиной закончилось также хорошо, как и начиналось…. А значит не хуже проявленной честности. И правда тут одна, каждый раз за этим всплеском радости остается пустота. Не совсем внятные очертания самого занятия, желание вернуть каждую, или успеть что-то доделать для неё, есть лишь эфемерное толкающее вновь, вспять, чтоб повторить тоже самое, да и только. Каждый раз пожиная разве что пустоту на месте посеянной таким образом надежды. Но и пустотой наполнив опыт. И теперь он был, он есть и в этом тексте он изложен. – То, что ты тут записал, действительно мне интересно самой. А можешь ли ты мне рассказать что-нибудь не из того, что не нуждается в комментариях феминисток относительно того, как нужно относиться к человеку за желание в отношении равенства? – Да, конечно, позволь лишь остаться мне в рамках нашей парадигмы мысли. – Да, мне тоже это близко, я лишь читательница, а раз читаю, значит с тобою говорю. – И так, раз ты читаешь это, а значит говорим, поговорим о том, где гипотетическая действительность свободы, в сегодняшней модели понимания значения – равенства, не исчерпывается лишь критерием подражания, но и им же исчерпывается натурально. В чём, собственно, и состоит основная ошибка квазифеменизма, собственно, как и сам термин феминизма, трактуемый в некое значение равенства есть лишь социо-апатичная форма идеи подражания творчеству мужчины и уже заключает в себе абсолютно определённый противобогом отрицательный гармоническому развитию Мира смысл. Само же определение феминизма и есть феномен первого и уже не нового типа отрицания порядка, повлёкшего за собой каскадное обрушение всех норм соблюдения необходимых правил строительства и устройства мироздания. Разрушительный феномен так называемой независимости от установленного мирозданием в себе самом порядка, как тогда ещё в эпоху суфражизма – была ещё доброкачественная опухоль организма, появившаяся как основание отождествления себя отдельной системой в едином организме. Появился некий «новый» вид женщины. Даже нет, не новый вид, а новое значение. А на самом деле опухоль основавшаяся и выросшая на идеях всё определяющего ума (интеллекта), но без знаний высшего порядка духовной сферы. И тут важно только одно, в каком порядке и в каком объёме те или другие знания, без искажения закладываются в сущность мироздания теми, кто правит миром. А именно факт желания править есть основа смысла достижения такой свободы. Вопрос только какими правилами руководствоваться в значении править. Фактически по аналогии с болезнью организма мы можем тут быстро, не задерживаясь долго, так как тема исчерпала себя уже в этом тексте, пробежаться тезисное по проблеме возникновения болезни, о чём, собственно, и говорили мы с тобою тут всегда. Сейчас мы лишь коснёмся её в аналогии, чтобы освежить в памяти истоки и причины болезни. Так сказать, поднимем старый эпикриз, покопошившись в ящике у ушедшего на покой некогда гениального доктора. Так как само определение понятия феминизм – это как раз задача не разрешившегося искажения таких знаний теми, кто не хочет ими делиться, так искажая основы законов мироздания появляются болезни. Феминизм с одной стороны нигилизм с другой стороны, а слово – то одно, словно пища – узаконенная допущением и искажённая мораль, потребляемая обществом сегодня, субъектом т.е. всё по той же аналогии – клетками организма, поставляемая его творцом – антихристовой маралью создавшего сегодняшнего мужчину допущением, а не нравственным принципом высшего духа веры – мужчиной, и содержателем творца в себе, есть основа всех болезней организма. Сами клетки, она же женщина, дети её и его, будущие дитя, и он сам в субъекте – сам мужчина, рождённый в начале, как дитя, не способен влиять на ход событий своей жизни, мало способен делать в зачатии становления морали без участия женщины – матери. И уж если выросли в грязи и загрязнённом организме, так это плоть от плоти, содержащей дух оставленный следом телегонией первого безумца, а значит первой любви… То сделать практически уже ничего нельзя для потомства. Только стяжать ошибки, бороться за право мыслить, изучая мир, всегда находясь не в его значении бытия. Вырвав себя из пошлости и потворства, будешь обречён дважды. Но не перед лицом творца, ибо ты есть то, что мыслит, как он. Но мало кто способен понять это в силу отсутствия вселенского опыта. А те, кто знают, сами бегут от мира. Беря за основу своих знаний лишь теорию. Выставляясь критикой, но не делом. Отсюда и выходит духовный голод, все искажения и на их основе метания и стремления, агония умов и состояний – падение творческого и сотворческого духа – причинность всех зол и отравлений – есть сегодняшний силлогизм мужчины, не желающего творить трудиться и жить создавая мир для неё и их детей, а хочет воспеть сам себя за своё совершенство в ней не вкладывая ничего в неё, а лишь пользуясь чьим-то трудом, созданной красоты – антитворц. Ибо сам творит сегодня не ведомый законом, а тем, кто правит миром зла, зовут его противобогом, схвативши за удо чудака, ведёт его, недомужика, открыв тайные допущений двери, впустив в миры правил от злата и пустых желаний, но не бытия. Так и «мужчина» стал той клеткой в аналогии всего лишь. Отравленной сегодня клеткой, и понесло его, что там по списку: алкоголики и наркоманы, геи, пидарасы, деторастлители, извращенцы всех мастей, трансвеститы, трансгендеры и вся эта нечисть. Рядом не стоит она, где вся эта дичь теперь, с тем, кем мнила себя суфражистка, пытавшаяся себя выдать за «мужика учёного». И ей хвала тогда уже сегодня, в науку шла и в труде его пыталась заменить, сравнявшись там и там по силе. Но увы… Как не поймёт. Что не дано, не в смысле – я так решил, потому что я мужчина! Нет, а в смысле, что другой удел Ей высшей силой определён. И конечно же не мною… Как мужчиной… нет. Я лишь развить её могу до уровня того, на коем сам найдусь. И всё. Не перешагнуть тут эту нам черту. И мне, возможно, хоть и дано любую перешагнуть черту, и в верх дойти до Бога, и в этом её спасение как той, без которой не дойду. И тут, на этом утверждении и возникает то тупое определение местоположения более слабого пола перед более сильным, если не хватает образования и образованности вселенским знанием равенства в значении природы бытия. Где понятие равенство существует отдельно от того, что само по себе есть определение местоположения в системе тут, в нашей действительности; равенство – есть общая система определения каждого существа, в творческой устройсве вселенной, а значит и создания и творения мира. Как неотъемлемого значения от нас самих! Вопрос лишь в том, кто правит. И выключить, убрать, никаким определением прихоти, заключив в неравенство из этой системы никого нельзя. Так же, как и нельзя никакой прихотью нарушить систему поменяв или исключив местоположение слагаемых в равенстве для получаемого мира. Тем более на основе Эго. Чтобы вы не делали для себя лишь результат будет. И этот результат и есть мы. Но вот только служение, как нахождение в системе развития не есть творческая идея, как смысла поставить кого-то на место для унижения самими же. А есть, простите, идея противобога, поставившего слабых на место сильных, наделив их властью создав таким образом зло. Создав правителей из тех, что не способны управлять и управляться, созидать, а лишь подчинять и прислуживать, тем самым имея цель, разлагать систему сотворческого суждения на мир как Бога отражение. Таким не ведомо. Всё сущее всегда не на месте, чтобы за этим не стояло. И любые утверждения о несправедливости такого положения, есть лишь основа для возникновения понятия квазисвободы, как требования независимости от мучителя и поглотителя слабого по определению. Где для слабого есть только протест. А суть допущений находится как раз в допущении слабым, как идея мщению идущего наперекор моралью отношения слабого. Это его оружие – протест. Месть. И оно дано слабым и только. Есть выросшая и разросшаяся опухоль на основе подражания сильным от истины, и есть уже не учёность, а извращённость в поучениях и нравоучениях, существующая лишь для отождествления игры угнетателя. Затем, идёт отрицание того, на что идёт подражание, и остаётся только признак подражания без основы понимания свойств присущих носителю силы, как свойств образца подражания в том, что есть сила, с которой и которой нужно бороться с самим собой, в своём противоборстве с желанием мщению этому миру, чтобы освободиться от угнетателя, используя силу. За эталон силы, слабые, чаще всего используют силу отрицания истины, используемой угнетателем, превращённой и извращенной Содержателем свойств безусловной истины, упрощённой своим существом до полного несоответствия истине, такой как МУЖЧИНА. Поэтому и случился некогда перекос: когда некто, называющий себя мужчиной, присвоив себе его свойства истинные и только на словах и только в цитатах и упованием на историю и писания, используя не только силу физическую, но и в начале силу творческую, но не во благо, решил встать над миром сказителем искажений. А женщина, будучи правдивее его, находясь в подчинении разгадала лож и взбунтовалась, как суть части разума его. Вот такая средневековая истина. Причём подражающая, сегодня и всегда, со времен новой сотворённой современности, совершенно не понимает смысла своих действий, забыв о свойствах, заложенных в неё творцом. Так как пока ещё не участвовала в полной мере в сотворении мира. И мы, вместе в заблуждении, каждый в своём намерении, пока только идём к самому смыслу МЫ. И пока лишь существуем словно больной организм, и она существует, как клетка, не понимающая кто она и в какой части организма находится, к какой его части относится и какую функцию положено ей выполнять, чтобы организм существовал и она, следовательно тоже… Женский субъект (а теперь, в основе новых уничижительных парадигм состояния – она «субъект мужчины») не успевает понять – собственные свойства, осознать, освоить и применить, сразу же ввергаясь в борьбу за некую свободу. Стремясь освободиться от вполне реального организма общества. Частью которого, априори является сама, и есть, по сути, разум уничижителя. Безусловно, происходит бессознательное насильственное применение искусственных, не принадлежащих свойству объекта нашего истинного мира, влияющих будь то мужчина сегодняшний или женщина, технологий унижения и перевёртывания. Происходит перекручивание смыслов мироздания, в его назначении быть человеком, стать человеком, а не казаться тем, кем не можешь и недолжен быть, существуя лишь как субстанция искусственных парадигм. Но присваиваемых и затем проявляемых самими нами же, выдавая их за уже новые учения, существующих как состояние, возведённым в рупор свободы и равенства перед тем, у кого были заимствованы свойства в значении быта и социума находящиеся в свойстве свойства «едока», поглощающего ту или иную пищу, т.е. главенствующего разума, дающего и создающего такие определения личности как: Независимость! Воля! Сила! Всех существующих в равенстве. Но не одинаковых по определению назначения. Сегодня всё это стало фактором причины искажения морали и свойством нового мира, как лозунга отрицания того, кто поглощает неправильную пищу. Защищая и оправдывая свой рацион чем угодно. Придумывая любые небылицы лишь бы продолжать своё обжорство. И тот, кто борется за права, за свободы, за независимость от некоего угнетателя, и угнетения, он не понимает сегодня одну простую вещь, что он есть всего лишь клетка, а сами же клетки борются сами с собой, а не с едоком, подражая едоку в его разнузданности, и на самом деле защищают его рацион, боясь остаться без удовольствий: делать, совершать, употреблять всё что угодно, и быть защищёнными всегда новой, всегда удобной идеей свободы, отрицающего всё, что есть труд, братства, чем и являет сегодня свобода для каждого созданного противобогом… Вот такой замкнутый круг игры и правил. – Но за одним исключением, позволь, мы не клетки, а совершенно точно разумные существа и имеющие возможность выбирать, т.е. на нас распространяется закон свободы и воли, а значит, всё же, мы можем существовать выбирая. – Банальная истина, набившая оскомину. И она же есть антология причины настоящей раковой опухоли. Независимость от кого и от чего? Воля в чём и кого? Равенство в чём, если есть сила? Сила как безусловная привилегия, может и должна существовать адекватно, если бы не относилась, как к какому-то постоянному явлению, наращиваемому свою устойчивость через эго, выражаясь в позиции безусловности, и применяясь только в принуждении, в отношении сильного к слабому. А использовалась бы в том плане, как если бы каждый встреченный или встреченная, гипотетически занимали место единственного, того самого человека со всеми вытекающими пиететами и уважением, с чёткой теоретической базой практики ответственности. Тогда сила применялась бы и расходовалась только на нравственные усилия. Так, как центр действительности мироздания в виде союза мужчины и женщины, и отношения вообще ко всему, даже к пище, состоит в погружении понятием нравственных отношений, в которых должны происходить творческие перемены каждого, для проникновения в сферы непознанного творческого порядка рождая устойчивость, так участвуя в устройстве Мира. Где главная цель любого сотворческого союза происходит из идеи налаживания отношений с миром вообще, через собственные качество в частности, существующие как отражение в миру находящееся в нашем собственном суждении о нас самих. Другого варианта нет. Чем мудрее мужчина, тем понятнее ему женщина, тем счастливее женщина именно, как женщина, и не важно сколько это счастье продлиться. Важен результат понимания причин этого счастья. Поскольку её нравственное положение целиком отзывается характером отношения мужчины к Миру.
Желая женщину, мужчина всегда в одной ноте понимает, чего он хочет, от женщины, но с той лишь разницей, в каком контекстном формате созданной действительности он находится, а он воспитан сегодня: как социальное определение, в котором возможность сексуального вожделения состоит в том, что и есть образ смысла женщины. Сегодняшнее информационное поле выстроено так, что женщина не успевает даже понять кто такой мужчина. Так же, как и он сам кто он и кому служит. О чём мы только что поговорили. С малолетства, она, но только своими, снабжена различными иллюзорными наполнителями в качествах желаемого, в определении достоинства, наполняясь личными качествами, под влиянием искажённой правды её достоинства, окутывая себя представлениями о своей красоте лишь из положенного ей внимания, находясь на месте героев в модном пальто и на дорогом авто… Ужасный смысл таких отношений, состоит в нелепом эталоне, как некоего желаемого приобретения, определяющего мужчину успешным, а значит и её саму, но работает всё это совершенно по другому. Не пожелав в начале, создать себя и в месте с ним созидаемо на мир того, о чём мечтаете вы вместе, готова теперь разделить, приняв судьбу того, что создали, хоть и беду? А если сразу в дамки и сразу прыгнуть суждено в его авто, то знай, придёт другая, новая такая, но лучше и стройней, и он уедет с ней. Или ты пришла оттуда, где честью воспитал тебя отец и мать, как словно ту, чья жизнь стяжалась жизнью и теперь для жизни в чести воспитания создана, а ты лишь продолжение надела той четы высокого звена как чести продолжения? Тогда тебе сюда, но не в авто, авто лишь куртизанок забавляет. Всё это коррелируется временем. Теперь ты в почести, не в чести, что описал вначале, увидев, как запрыгивают в авто. Есть честь и повод для бахвальства и зависти дурнушек. Но хуже есть пример, того, кто как мужчина, как бы определением своей необходимости в некоей самореализации хватается за её авто, как за тростинку, используя защитные определения, выведенные ей более удачливой и трудолюбивой. Заняв место, быстро увядающего субъекта. В любом случае, чтобы не происходило и в каком бы возрасте и с каким багажом ни была бы женщина, сегодня, она устремлена лишь на нивелирование некой исторической несправедливости, желая постичь реальность, ровно, как делал это мужчина. В чём и состоит парадокс и правда, а также реальный прогресс сегодняшнего времени. Величайший опыт подмены идей правящего начала, как временное переобувание одних в других. И только, повторюсь, с позволения мужчины, как величайшего прогрессиста любой современности. Так начиная свою игру, она поступает верно, смело, как может только мужчина, пытаясь завлечь мужчину, чтобы удержать его, но не для дальнейшего изучения, а лишь для определённой цели. Надеясь на игру, в которой, находясь мужчина, играет по её правилам. Не догадываясь о том, что правила придумывает не она. А единственное спасение для нее – не играть с мужчиной вообще. Но это невозможно, ибо цель такой эволюции в прогрессе, именно такая игра. Поэтому. Пока мужчина сам не наиграется, в свои дурацкие игры, не поймёт, что игра эта стала ему не нужна и неинтересна, как и мне теперь процесс распада не остановить. Она будет, но мир завянет. Но если и оспорить захочет права на игру, то сама всегда будет в проигрыше, если не усвоит одно маленькое правило: переставая играть с ним, не нужно начинать воевать с ним. А уж тем более ненавидеть, проклинать и мстить или обижаться. Считая его за того, кто не способен разгадать природу её игры, самой безобидной, детской игры. Как того, кто игнорирует её сущность. Поскольку не видит, одной маленькой вещи, что бы не делал не придумывал сатаны отродье в мужском обличае, как бы не ввергал противобог человечество в свои безнравственные игры, противобог не владеет творческой способностью, он лишь повторяет, копирует и извращает, переворачивает придуманное Богом – Творцом Истинны. Так и она навредить ему хочет, упоённая идеей некой независимости, лишь переворачивает всё. Начиная соперничать с мужчиной в его истинных правах на мир. Она, сегодня – женщина – это начинающий безнравственный политик в истории бесконечной вражды человечества. Новый добавочный элемент к столетней войне религий. Теперь, пора, наигравшись в сласть, узнав себя сому получше пора оказаться от игры с мужчиной, в том, что есть она когда принуждает его быть с ней, считая, что может повелевать им раздевшись, определяя ему место, для достижения лишь своих желаний, в купе, опять же, с учётом только лишь его возможностей. Что снова нас возвращает в новый и теперь уже ставший бессмысленным дискурс об истине. Она же станет женщиной, по сути, теперь, когда начнёт с тех желаний, которые возможны только тогда, когда нет претензий, ни стой ни, с другой стороны. И вот, уже та, хотя бы та, кто понимает, почему она больше не хочет играть с мужчиной в горничных и в служанок, а хочет быть с ним, а не казаться для него. Этот долгожданный этап движения сквозь время извращений над собственной судьбой, она преодолевает сегодня, идя к своей суверенной независимости. – Но, для этого нужен ум! – Но, к сожалению, для той и для того, у кого нет его – ума, жизнь всегда будет игра по правилам предложенным облегчить участь за чей-то счёт, скучная и однообразная игра. Так он, казалось бы, и идёт на поводу, об этом мы говорили, тот самый – видя одну лишь цель, кем бы не казался, позволяет играть ей в госпожу. Умён лишь тот, кто знает, что это он лишь для того теперь готов на настоящий компромисс, уже в союзе с ней, говоря на равных, с позиции власти, оставленной ей им, чтобы договориться о необходимости определения новых, универсальных отношений. В необходимости прийти к такому контрапункту, чтобы по мере своего самостоятельного взросления она прошла те же места в учебнике, страницы с которыми вырвал тот трусливый недомужчина. Не желая давать ей взрослеть. Не нужно перечислять все эти пункты, они основные и касаются: культуры, науки, веры в созидании жизни. Проблема будущего союза в пиетете уважения женственности со всеми определениями безопасности для общества, выходящей и находящегося в точки зрения здравого смысла, является приделом возможного выражения для неё самой как доверие прощение её. Как желание мужского отношения к резонности расширения её возможностей и подготовки для осуществления её воли, этапы которой уже завершаются. Ведь для неё здравый смысл заключается, на мой взгляд, тут только в том, для «женщины будущего», какой бы она не казалась себе сегодня, в свете её представления о себе, как о чём-то совершенно независимом, она остаётся его отражением, а он её учеником и она его ученицей. Правда, сегодня всё наше Мы, находится с той неясностью обоюдного выражения, с которым ребёнок заявляет родителем примерно о том же, говоря, что уйдёт от них, находясь в разочарованном состоянии оставшегося от некоего запрета или наущения. Что само по себе уже находится за гранью понимания господства правящих сил, обожающих своё дитя, с узкой, индивидуальной очень сложной и специфичной манерой удерживать власть над дитя, не травмируя его наказаниями, доводя до безумства побега. Поскольку разочарование приводит к обиде, а потом и вовсе к полному непослушанию. Со всеми вытекающими последствиями для будущей затаившей обиду личности субъекта, готового продукта для внедрения в него смыслов противобога. Наступает время союза, договорённостей, та естественная и стабильная система жизнипроизводства, которая доступна и является системой связи в союзе всех социальных и уважающих друг друга элементов, где она и должна принимать самое активное посредственное участие, как элемент системы в которой каждая сторона не должна бороться за господство над другой стороной, словно единственная содержащая Бога. Так приняв доктрину равенства в выражении справедливых возможностей для каждых из сторон произойдёт МЫ. Думала ли ты чем займёшься по истине оказавшись в системе правил где каждый элемент самодостаточен и свободен от друг друга в смысле мирских обусловленностей, сможешь ли принять мир, где каждый элемент занимает своё истинное место, назначенное каждой из сторон Творцом истины? Тогда, когда и ум твой есть смысл проявленный в определении выбором, находящейся в свободе, обусловленной уже учением не кланов мужчин или кланов новых свободных от всего и вся женщин. А вселенским знанием, о смысле которого весь этот сумасбродный текст. И сам господин выбор, представляющийся для свершения дел истинных, достанется только кротким и смеренным встав естеством своим перед стихией ненависти. Подняться мы сможем словно в объятиях друг друга за счет истинных знаний законов природы творения – в любви; действуя вместе ты и я, будем жить, высвобождая энергию жизни, встанем союзом над миром фальшивым – достойные власти! Фактически сегодня ничего особенного не происходит. Несмотря на то, что женщина везде и по всюду, пройдёт ещё 100 лет, и она всё так же будет страдать и ненавидеть, как и сегодня, во всём виня не себя, а старшего брата, за его глупую дерзость на фоне физического превосходства и кичливости перед друзьями своими достижениями в превосходстве, на фоне её самой. Всё также теряя силы увядает, как и 100 лет назад, начав свою борьбу в неравном и навязанном сильным соперничестве, только ради того, чтобы доказать что-то ему. Но старший брат вырос, наступило время любви истинной к своей сестрёнке. И вот он уже умеет ценить её за то, что она есть у него. Он вдруг осознал важность её присутствия и ущербность тех поступков, обусловленных только лишь собственным эго, по отношению к ней, с которыми теперь пришёл кается, вспоминая не без иронии о том, кем он был. Вопрос только в том, кто есть этот реальный старший брат в системе вселенской семьи сегодня. Но ещё важнее понимать, кто его отец, в своём отношении с матерью, и чему он способен был научить её старшего брата. Любит ли она своего брата теперь, и кого любит больше из родителей или ей не интересна их судьба, уж слишком вредны они ей казались за всё то время пока она так завесила от них и их силы? Всегда надеясь на них в решении собственных проблем. Она ли теперь – это бунтующее мужское начало, подражающей брату – женщины в брюках и пиджаках, пока еще не оставило ее женскую часть, как и мужчина сегодня постигает ее женскую часть, пытающийся и тут овладеть первенством, превратившийся в нечто среднее с тем же креном, что и её женственность превратилась во что-то кринжёвое, её сексуальность это то, над чем теперь глумятся трансы. Процесс зеркален, и обоюдный. Уродство будет только расширяться и укореняться, если глупая и феминная борьба, вызванная как выплеск образованной необразованности, явившейся в системе допущений нового образования, не прекратит своё существование, на фоне сильного мужского характера, того самого создателя и держателя мира истинной. Готового отречься от удовольствий, уйти в мир простых вещей, уйти в смыслы истинного равенства, создав вселенскую иерархию справедливости. О котором она думает, и чтобы она там не говорила – мечтает представить, как готового к ответственности, старшего брата, взять на себя всю ответственность за те поведенческие ошибки, которыми свёл её детский мир к ненависти себя, прервав положение тогдашнего его состояния. Все, что мы знаем из трактатов о любви поэта, только отчасти, однобоко и очень субъективно способно объяснить, что может получиться в результате настоящего союза женского и мужского. Точнее, совсем не может, поскольку трактаты о любви поэта повествуют только о желании и тоске по самому желанию осуществиться в этом союзе. Его стихи и есть панегирик, кричащая, как не способная выразится и найти покой стихия такого союза, каким может быть только союз брата и сестры дорого заплативших за своё понимание принадлежности к такому высшему значению, что есть вселенская семья. И вопрос всегда состоит только в том, кем будет или кто есть этот третий. То третье, что и будет, творение каждого из нас, как новая, но не отделимая от нас самих повествующая реальность, та действительность, являющая нас самих, тем или кем в качествах выражения нового будет эта семья? А точнее таким и будет, именно будет, вот тот Мир – вот это третье. И не важно, кто ведет в этой связке обозначая дело, во все времена истина в значении – Мир – есть мерило качества знаний, создающих этот мир. Сегодня, да, как и всегда в крайней, но не последней модели общества, есть и ещё одна сила. Та сила, которую пытаются подменить, заменить, силой лжи и вымысла, построенного на тщеславии, слагая мифы о гордости в манере того, где мужчина есть лживое существо, способное только на плутовство и обман, ради овладения ею. Существо, от которого решила уйти женщина, чтобы постичь ту же реальность, от которой бежит сама. Та, всегда третья сила, сегодня – это сила антагониста, потворствующая инстинктам сила, искажающая природным эгоизмом дух, сила способная увлечь малодушное дитя за собой, сначала играя, потом заигрываясь, а потом управляя тем, что она посчитает своим. Но это просто тупая сила. Не духовная сила. Жестокая сила, сила с которой нельзя просить дружбы. Сила перевёрнутых знаний. Сила, дающая неверное представление о мире каждого. Сила лжи! Сила Эго! В числе первичном лож есть проявление слова, данное женщине мужчиной сказанное женщиной мужчине. Кто первый осознает данную причинность лжи, тот и будет по истине владеть миром!
Ведь что такое ложь – это всегда уход от ответственности, перекладывание своей вины на кого-то, не желание сталкиваться с уже сделанным-осуществившимся. Лож не нужна сильным и не может быть постулирована, в выражении: «лучше сладкая лож, чем горькая правда». Отношение со словом в бытии, есть выбор по статусу, как круг людей, с которыми ты сходишься. Можно ли прыгнуть выше собственной головы с помощью лжи? Можно ли обмануть судьбу соврав себе? Так вопрос о схождении принцессы и нищего никуда не делся сегодня, так же, как и сказки о принцах и золушках. Ведь смысл не в том, что есть способ вынырнуть или нырнуть в мир недосягаемый, приняв всё за какую-то удачу. Подстроясь под ситуацию. Нет, сказочные рассказы гипертрофируют концепцию переходов, как и должны, чтобы наглядно показать систему определения достоинства. Того таинства, созревающего всегда в темноте самой жуткой комнаты, в сущности характера, начинающей взрослеть, поднимаясь не просто со дна, как будто, само дно есть проклятие, созданное дьяволом для унижения человека, а со дна, творимого им самим – существом, становясь источником для ненависти тех, кто не сможет подняться в верх, по причине собственной недозрелости, тонко чувствующего справедливость своего положения существа. Будучи способным на определение того или иного своего нахождения. И нет лёгкой жизни просто так. Есть радость от знаний, что жизнь прекрасна и не имеет смысла, если не можешь создавать себя. Вот эту то свободу и не желают принять сегодня, связывая все лишь узами странных одолжений находящиеся в системе восприятия окружающего мира псевдокрасоты. Как, с одной стороны, так и с другой. В таких отношениях нет долга и нет обязанностей пред собственным правом владеть чем-то. Ибо права у нас у всех равны. Права быть человеком есть у каждого. Вопрос лишь в том, хочешь ли ты сам быть человеком, или предпочитаешь остаться субъектом, которым будут играть, пока не надоест, без права выбора своего качества.
Принцип мира лжеца состоит в расхолаживании системы определения возможного в подходе к желаемому.
Т.е. веры. Всё сильнее начинает сокращаться расстояние между мыслью и свершением, а между желаемым и необходимым увеличиваться. Теряется уважение, извращается смысловая нагрузка таких значений как – ЛЮБОВЬ, а также всех её составляющих? Таких как: доверие и принятие. Происходит надлом нравственных форм, через сферы удовольствий. Делающие нашу жизнь бессмысленной. Как то, что есть охота на живых и сущих существ в существующем мире изобилия отношение равно самих продуктов расставленных на полках супермаркетов. Будучи сытыми бездельниками, мы так же убиваем любовь. Калечим друг друга, ради забавы в прихоти проверить меткость стрельбы, просто скрасить досуг, ищем дичь и находим её, на улице, на работе, в баре, на курорте. Но от меткого выстрела нет смысла, как нет смысла в ещё большем насыщении пресыщенного обжорством организма, так и нет смысла подходить к даме с собачкой, лишь бы заняться чем-то от безделья. Поскольку любой акцент на дружбу с женщиной, при касании её, есть начало пути её личной аннигиляции, есть окончание её, как некогда безусловного ничейного предмета. И обратного пути для неё нет, с самого начала заводим процесс поглощения, а затем, поглотив, решаем расторгнуть связь, объясняя это простым увлечением или голодом, подход меняется в зависимости от красоты, как выражения достоинства. Так я повторяю формулу, выведенную этим текстом ещё раз: «только при обоюдном условии определения финальной части такой неопределённости может возникнуть дружба». Поскольку, так или иначе, и эта главная мысль, в том, что есть нравственный подход, как бы не иронично и нелогично всё это звучало бы, «без пути риска потери достоинства тут никак не обойтись». Поэтом существует нравственный риск, для настоящего ума, в подходе к тому, кто тебе действительно нравится, не только по форме, но и по сознанию, с расчётом на то, что связь не может быть столь уж обоснованной чтобы лишить достоинства, того, кто тебе действительно нравится, зная, что не можешь быть с ней, не аннигилировав ту лёгкость обоюдного восприятия друг другом, превратив её в недоумевающее олицетворение завершившегося интереса к плоти! Помни это – МОЙ ДРГУ! В этом мужчина слаб, и пока он слаб в этом, женщина будет страдать и пытаться уничтожить его в отместку, пытаясь захватить некое первенство, не зная, что с окончанием значения мужчина, исчезнет и весь мир и она исчезнут на совсем… И вот, казалось бы, есть выход, такой, как этот сервис, он как раз уже производит аннигиляцию заранее, выписывая заранее некую моральную индульгенцию в масштабе тех проявлений с которыми условно женщина готова мериться безусловно, понимая безысходность и невозможность диалога, и какого либо продолжения в связи с таким выбором находиться тут, кроме как весёлого время препровождения? Но нет. Тут-то и заканчивается сказка. Начинается вымысел иллюзией счастья, приобретаемого по каталогу. Поскольку заходящие на сервис слишком уж равны в период творения собственной судьбы. Ибо женщина, сознательно творящее мужское начало, идущая за ним в бордель, есть условие для обитателей того самого дна. И не важно в каком статусе натурально в потребительской среде среди потребителей находится тот или иной индивидуум в смысле количества средств и определения роскошью жизни, дно нравственное есть дно истинное, дно на котором не обитают принцы, принцессы, короли и королевы, ибо их размерность, как мерность творческого потенциала на уровне восприятия сути истин находится в сопряжении смысла творения мира по законам и правилам соотносящиеся с законами Творца истины, а не смысла получения удовольствий, от мира примитивных удовольствий, как целей упакованных и застрахованных идеей свободы противобога!
Он помнил, – и я буду говорить проще, – сила, которая влекла его общаться, симпатизировать, дружить с женщиной находилась в голоде, в жажде скрывавшихся за ожиданием той самой. Какой, он ещё не знал. Но чувствовал её каждый день. Проносясь иногда мысленно, как нечто лёгкое, она, могла быть где угодно, и он ждал её отовсюду, везде искал взглядом, но сразу отрекался, обожжённый увиденным, оставаясь удручённым тем несоответствием в ней, о которой думал. Оболочка, оказывается вообще мало что значит в сути. Но много для сути. Думал он, в момент, когда она открывала рот, заговорив. Вечное чувство страха постигало его, пронизывающее до основ существа своей невиданной неуверенностью в том, что видел… Страх мысли о невозможности обретения настоящего, непознанного, но так необходимого для дальнейшего создания себя в мире и мира с ней. Так словно под присмотром такого ощущения, он разглядывал каждую встречаемую, пусть мимолётно пробегающую, и уже провожая, но расценивая как возможно ту самую. Прокручивал ускользающий образ снова и снова, налагая проекцией возможность увидеть себя рядом с ней в быту. Как это – вон с той, он будет завтракать, как это – вон стой, можно просто идти по делам, как это – вон с той, можно встречаться дома возвращаясь уставшими, но радуясь присутствию друг друга прейдя с работы. Конечно, никто не может знать наперёд, ибо выбор её не был для него только условием указывающим пальцем. Как любовь с первого взгляда. Тем более. условность такого случая теперь для него формировалась в одним лишь выражением, «влюбился с первого взгляда – беги!» И эта не просто бахвальская шутка холостяка – это просьба пространства дать ему самому найти её, понять её прежде, чем понял, что любишь её. Дать возможность ей самой найти его, чтобы первой сказать, что она его. Выбор для него всегда обусловлен самой жизнью, необходимостью опыта, для свершения духовного пути. Поэтому его уважение к каждой, изначально всегда исходило из того уважения каким бы оно было если бы это была она самая. И как раз это-то ощущение он и мог потерять, боялся потерять, и желал сохранить, вступив на путь выбора пальцем.
Можно ли удержаться от своих скрытых желаний, уйти от соблазнов, развращающих женщину? Как не поддаться натиску в её желании быть грязной и, если да, то, как нужно действовать чтобы остановиться? Мужчина развратил женщину. Своей безудержной фантазией. Из скромницы создал фурию без стыда и застенчивости, срывающей теперь натурально свою одежду. В тоже время будучи трезвой, предлагающей грязный секс, словно что-то обычное. Такое ощущение, что она вырвалась из какой-то клетки, где её держали за звериное, а вырвавшись она, снова взялась за старое. Не стыдясь этого. Даже имея детей от предыдущих браков. Возвращаясь к ним, после потной встречи. Готовой воплотить снова, всё то с ним, что он воплощал с ней он на протяжении многих десятков лет. С той лишь разницей, что сегодня этот процесс носит фактор окончательной фазы обратного отчёта, запущенного им самим, создав первую суфражистку. Как новое время в котором потворство низменным желаниям женщины мужчиной, стимулирующего своей развратностью её пороки, есть истина, разрушающая священный союз чистоты и красоты превращая её в нечто неопределённое, андрогенное или даже театральное, выступающего как пафос женщины в брюках… Ибо природа любви – проистекать из чистоты и там находится словно грааль, наполненный смысла самой чистоты. И чистота эта, есть ничто иное, как безупречная мысль её о нём, а его о ней. Словно из былин, где рокот сердца, есть чувство, создающее опору верой в то, что ты и есть избранный. А она избранница. Но тут больше нет логики, и, следовательно, в такой свободе, получаемое третье на её основе, как такие взаимоотношениях – есть истинное зло. То, как смотрит, каким взглядом смотрит на мужчину сегодняшняя женщина со своих подмостков, на которые и вступать раньше даже помыслом стеснялась. Какой он её оценивает в уме, видя полуголой на улице, среди детей и подростков? Нескончаемая прелюдия. И чем дольше она длиться без конца, тем отвратительнее становится женщина по своему определению. Кто она для него, разве она не видит, как мужчина извращает её ум через желание её плоти? Всю её готов искомкать лишь бы получить те 2-3-5-10 минут наслаждения. Слаба женщина, безумен мужчина и всегда был слаб мужчина в своих пороках, увлекающий женщину в небытие. Сегодня всё меняется. Тем отвратительнее становится мужчина. И если эта связь единства сознания чистоты и связи ради союза и дружбы нарушается в похоти, мир теряет равновесие, а значит начинает разрушаться уже навсегда. Ибо новое поколение, с каждым разом, получает всё больше искажающих догматику любви систем определения такого взаимодействия. Где любовь не есть мудрость созидания ради создания прекрасного гения человечества, а есть всего лишь наркотик словно для полоумного глупца-француза, для которого порно, давно превратилось в безобидный контент.