Главная страница | Героическая фантастика | Рейд. Оазисы. Книга 5. Блок

Рейд. Оазисы. Книга 5. Блок
Борис Конофальский
Окончание приключений старшего уполномоченного Трибунала Горохова в бесконечной пустыне.

Борис Конофальский
Рейд. Оазисы. Книга 5. Блок

Глава 1
Ночь. Степь. Орут цикады? выбравшись из мокрого песка. Едва не под ногами звенят. Горохов идёт, не выбирая дороги, быстро взбираясь на барханы и скатываясь вниз, а не обходя их, для экономии сил.
Он остановился, оглянулся назад и прислушался, стал всматриваться в темноту, сейчас этот опытный человек кожей ощущал опасность. Ничего не видел подозрительного, ничего не слышал, но знал, что эта темная, тихая после дождей степь несёт для него смерть. Да, смерть. Здесь, на мокром после дождей песке, квадрокоптер с тепловизором увидит его издали. Он даже не хотел думать, с какой дистанции эта техника может его разглядеть. Тем не менее Андрей Николаевич был собран и спокоен. Он был готов сражаться за свою жизнь.
Хотя это было привычное для него ощущение: состояние холодного напряжения. Состояние внутренней мобилизации. Казалось, что опасность на этот раз просто зашкаливает. Но Горохов тут же вспоминал свои прошлые дела, вспоминал, что и тогда он думал, что всё складывается ужасно. Что он на волосок от гибели… Но ничего, как-то выкручивался. Выходил победителем из, казалось бы, безнадёжных ситуаций… Правда, тогда уполномоченный был моложе… А ещё его не мучала болезнь… Теперь же после пятнадцати минут быстрого шага у него стало появляться желание как следует откашляться.
Огни города становились всё ближе, заряд уже прошёл, но сильный ветер ещё гонял колючку и гнул кактусы. Впрочем, этот ветер был ему на руку, во-первых, он быстро заметал его следы, во-вторых, ветер быстро сажал батареи дронов, да и делал их малоуправляемыми, а в-третьих, он заметно охлаждал его. Если бы не чёртово першение в горле, Андрей Николаевич чувствовал бы себя сейчас вполне комфортно, несмотря на быструю ходьбу. Вот только… Да, ему нужно было откашляться. Он, спустившись с бархана, остановился; не снимая респиратора, набрал побольше воздуха и только потом оттянул маску. Откашлялся, и ему стало немного легче. Старший уполномоченный ещё раз оглядел окрестности и двинулся к городу, до первых огней которого оставалось не больше полутора километров.
***
Люсичка дала ему адрес одного человека. Говорила, что это человек надёжный и опытный…
Надёжный… Как она сама?
Называла его Шубу-Ухаем. Уполномоченный не подумал о том сразу, тогда ему было не до того, но, возможно, для начала разговора с этим Шубу нужен был какой-то пароль. Возможно. Но в тот момент у него закипала голова от разнообразной информации.
И вопрос с паролем он просто упустил из виду. А теперь, как выяснилось, он оказался актуальным.
Проживал Шубу-Ухай на севере Серова, район Нахабинка, третий дом от дороги, напротив древнего кладбища, дом самый убогий, он не должен был его спутать ни с каким другим. Вот только для этого Горохову нужно было пересечь почти весь Серов по диагонали или обойти половину его периметра. Но ему снова везло: как и положено в сезон воды, после сильного ветра пошёл дождь, сначала начал просто накрапывать, а потом полил уже как следует.
Так что входил под первые фонари города Горохов тогда, когда на улицах почти никого не было. Даже патрули убрались куда-то, то ли их угнали в степь, то ли они попрятались от дождя.
Андрей Николаевич шёл всё так же быстро, стараясь обходить слишком освещённые места, которых в центре было особенно много. Дождь закончился. Кругом были лужи. До этого он старался идти подальше от фонарей освещения, но так, чтобы его попытки убраться со света не казались подозрительными. А тут дошёл до одной из центральных улиц. Она была широка и хорошо освещена. И ему нужно было её пересечь. Перед этим ему пришлось снова спрятать винтовку в чехол. Автоматическое оружие на улице… Уж больно бросалось в глаза, тем более ночью.
На перекрёстке стоит фургон. Не просто стоит, а стоит, закрывая проезд, около него два человека. Курят после дождичка. А народа так мало, что они обязательно должны заинтересоваться им. Мужички, судя по всему, и интересуются. Горохов просто почувствовал, что эти двое смотрят на него, хотя между ними было больше пятидесяти метров, они всё равно пытаются разглядеть его в полумраке между фонарями. Уставились в его сторону и не отрывали взгляда. Хорошо, что прямо перед ним горела яркая и красивая вывеска какого-то питейного заведения, уполномоченный так естественно, не ускоряя шага, туда свернул, как будто бродил здесь ночью в дождь, только чтобы выпить там.
По вывеске и тамбуру, да и ещё по музыке, было понятно, что заведение не из дешёвых. Ну а какое ещё оно будет на одной из центральных улиц преуспевающего города? Уполномоченный, едва вошел, сразу понял: он никак не гармонировал с местной публикой. От слова «совсем». Его промокшие шмотки небогатого степняка, его обувь, его винтовки и обрезы, рюкзак за спиной выглядели здесь, под кондиционерами, на фоне кресел и стекла, грубо и неуместно. Женщины с вызывающе голыми спинами и ногами смотрели на него с интересом, но интерес этот был удивлённый: а это ещё как сюда забрело? Мужчины же только бросали в его сторону короткие взгляды, не желая встречаться с таким бродягой глазами.
«Уж извините, господа, что потревожил. И отдельное извинение за то, что придётся тут немного пострелять, если те двое ввалятся сюда с улицы!».
Пострелять… Он очень надеялся избежать этого, будоражить город в его положении опасно. Пока не нашли мордатого Диму, его преследователи должны думать, что он ещё шарится где-то в мокрой пустыне.
К тому же Горохов вёл себя вызывающе: при входе в заведение не соизволил снять ни маски, ни головного убора… Ну что с него взять, обычный степной дикарь. Он остановился, присел на краешек высокого стула у стойки и, достав из кармана гривенник, постучал им по пластику и сказал:
– Сто граммов кактусовой водки… В один стакан… – Горохов всем своим видом демонстрировал расслабленность и спокойствие.
Для этого же он достал ещё и сигареты из внутреннего кармана. Пачка была влажной, но он всё равно вытащил из неё сигарету, правда, зажигать не стал. Пришлось бы снимать респиратор, а он не хотел показывать барменше лицо. И теперь уполномоченный просто вертел сигарету в пальцах.
– Конечно, красавчик, – отвечала та немолодая уже женщина, она внимательно разглядывала его, наливая ему водку. У неё «цепкие» глаза, она всё замечает. И всё запоминает. Это у кабацких «разливаев» профессиональное. Об этом Горохов давно знал. Когда её спросят, если она захочет, то расскажет о нём всё не хуже, чем видео с камеры.
Он не стал дожидаться, пока она поставит перед ним стакан, и спросил, указывая на темный проход:
– А умыться можно там?
– Да, красавчик. Там у нас туалеты, – ответила женщина со значением и плюхнула стакан на стойку. – Можно умыться там, а можно поискать для умывания и другое место.
«Вот старая сколопендра! На уличные лужи намекает, что ли?».
– Я умоюсь здесь, – он, так и не прикоснувшись к водке, пошёл в сторону прохода. И там нашёл пару туалетных комнат.
Горохов прикидывал правильно: такое пафосное место, где женщины сидели за столами полуголые, должно было иметь задний выход, ну не через пафосный же и чистый тамбур сюда заносят выпивку, продукты и выносят мусор.
Да, выход был. В конце душного и тёмного коридора. Он прошёл мимо кухни, где две запаренные женщины суетились у плит и разделочных столов, и, поглощённые работой, они не обратили на него внимания.
Горохов добрался до выхода никем не замеченный. Вот только дверь оказалась заперта. Он достал фонарь и осветил дверь. Нет, везение не может длиться вечно. Заведение было богатым, а значит, и дверь, и замок… оказались надёжными, без шума всё это не взломать.
И в это мгновение светлый проём выхода из подсобного помещения заслонила тёмная фигура. Горохов сразу погасил фонарь и прижался к стене, там стояли ящики с пустыми бутылками, за ними его с прохода не было видно.
Человек, появившийся в дверном проёме, – не любитель ночных возлияний, уполномоченный видит его контур: невысокий, в пыльнике… Посетители этого заведения в пыльниках пить не будут. А ещё у него в руках, кажется, оружие. Несомненно, оружие…
Мужик заглядывает в туалет, сначала в одну дверь, потом во вторую; конечно, он никого там не находит. И он сразу берёт оружие наизготовку. А ещё достаёт рацию… Горохов слышит только, как щёлкает она на передаче, дальше неразборчивое бурчание. Потом шипящий от помех ответ.
У Андрея Николаевича есть пистолет, бьёт он негромко, а там, в набитом людьми зале, в котором играет музыка, хлопок могут и не услышать. А уж женщины на кухне… Им вообще не до хлопков, у них куча работы. Но Горохов почему-то не хочет убивать мужика, что идёт его искать в тёмном коридоре. Уполномоченный достаёт револьвер и берёт его за ствол… Как молоток.
А мужичок идёт вперед. Он, правда, останавливается напротив открытой кухонной двери. Судя по всему, перебрасывается парой слов с кухонными работницами и указывает в сторону Горохова, в сторону выхода. Фонарика у него нет, и он снова говорит в рацию, теперь уполномоченный разобрал, что человек сказал:
– Сейчас гляну.
Он делает несколько шагов в сторону притаившегося за ящиками уполномоченного… И останавливается в двух шагах от него и, разговаривая с самим собой, произносит:
– А чего у них тут света нет? Где у них тут выключатель?
Горохов поудобнее перехватывает ствол револьвера, он ждёт, когда этот мужик всё-таки сделает два последних шага до него.
А тот не торопится, неохота ему отходить в темноту, от светлого проёма кухни, он достаёт рацию и сообщает в неё:
– Нет тут его. Нигде…
Рация что-то шуршит ему в ответ, а человек говорит раздражённо:
– Да, всё я осмотрел… Туалеты тоже…
Рация снова шуршит, и мужичок отвечает:
– Ну иди сам посмотри, – и, отключив рацию, добавляет: – Умные все… Командовать… Его маму!
Вот тут уже тянуть было нельзя, Горохов делает два быстрых шага и, пока мужик прячет рацию в карман, хватает его за пыльник, дёргает на себя и бьёт по голове рукоятью револьвера…
– Уй-ё… – выдавил из себя человек.
Темно было… Первый удар вышел не очень точным, мужик машинально отпрянул, когда он его дёрнул на себя, пришлось бить второй раз. И только после этого мужик обмяк. Уполномоченный хватает его за шиворот и тащит подальше от света, к закрытой двери черного входа. Там заталкивает за ящики, возвращается за оружием и его уносит в темноту, после, нащупав в карманах мужичка рацию, достаёт её, кладёт к себе в карман и почти бегом кидается к туалетам… Он хочет закрыться в одном из них, но не успевает… Едва Андрей Николаевич пробегает мимо кухни, как в светлом проёме, ведущем в зал, появляется рослая фигура, человек останавливается там и, подняв рацию, произносит:
– Ну, ты где есть-то?
«Здесь!» – Горохов замахивается на него револьвером из темноты. Когда человек замечает уполномоченного, реагирует он с запозданием. И снова первый удар у Андрея Николаевича не выходит, человек всё-таки успел сгруппироваться, пришлось бить ещё и ещё раз… И только третий удар по склонённой голове был удачным.
Револьвер «Кольцова», что ни говори, а штука универсальная. Теперь Горохов, вытирая кровь с рукояти оружия, рассмотрел при относительном свете мужичка, что лежал у его ног. Так и есть, на пыльнике у того была большая буква «М».
Когда он тащил его мимо кухни, то обе женщины стояли у двери и смотрели на него, ему пришлось остановиться и сказать успокаивающе:
– Милые… Всё в порядке, работайте, работайте.
Он бросил второго мужика рядом с первым и быстрым шагом – теперь-то ему точно нужно было торопиться – вышел из коридора в зал… А там всё так же играла музыка, кондиционеры разгоняли сигаретный дым, красивые, холёные женщины сидели, положа одну голую ногу на другую, и поглядывали на уполномоченного, а тот спокойно подошёл к стойке, на которой так и стояла его водка, взял стакан и, отодвинув респиратор, залпом выпил её. Потом под неодобрительным взглядом барменши снова достал свою влажную сигарету и закурил её, сказав смотрящей на него из-за барной стойки женщине:
– Чаевых не дождётесь.
И пошёл к выходу. Всё, теперь ему нужно было уносить ноги, но тот фургон, который он заметил ещё до входа в бар, всё ещё торчал на перекрестке, поэтому он с показной неторопливостью, покуривая, пошёл обратно, прошёл пару десятков метров и свернул в первый попавшийся ему проулок. И лишь там, вдалеке от фонарей, перешёл на быстрый шаг.
И тут же в его кармане ожила рация, которую он отобрал у первого мужичка.
– Э, Семёнов, а вы что там делаете? Приём, – донеслось из неё.
Горохов нажал кнопку передачи и ответил не своим, а хриплым каким-то голосом, да ещё и не очень разборчиво:
– Сейчас… Погодь… Уже идём…
– Вы чего там? Пьёте, что ли? – голос из рации, кажется, негодовал.
– Идём уже, говорю! – ответил уполномоченный и, так как впереди было большое тёмное пространство и его никто не мог видеть, перешёл на лёгкий бег.
Вот теперь у него было точно не более пяти минут, этот тип или типы, которые остались у фургона, скоро снова будут запрашивать Семёнова, а потом уже пойдут его искать. В общем, Андрею Николаевичу нужно было торопиться. К его удаче, проулки не так хорошо освещались, как большие улицы, и он достаточно быстро добрался до его конца. А там опять фонари, эти серовцы на освещении улиц явно не экономили, и ему пришлось перейти на шаг… И едва он вышел на свет, как увидел, что в конце улицы, перегораживая дорогу, стоит квадроцикл, за рулём сидит человек, а ещё один, с винтовкой на плече, курит снаружи, облокотившись на капот. Горохову нужно было уже как-то уходить на запад, но в который раз пришлось пересечь улицу и идти на север. И когда он снова оказался в темноте и готов был перейти на бег, рация ожила.

Глава 2
Так его давненько не обкладывали. Возможно даже, так на него никогда не охотились. Горохов как опытный человек понимал, что его преимущество – темнота, скорость и украденная в баре у милиционера рация. Он успел уйти от бара километра на три, прежде чем кто-то в фургоне додумался поднять тревогу. И тогда эфир сразу наполнился передачами, рация на приёме не умолкала.
– Внимание! Все заткнулись! Разговоры только по делу! – это, кажется, был старший из говоривших. – Девятый пост! Что там с людьми? Приём!
– У двух наших разбиты головы! Они живы. А этот… Он ушёл! Приём! – шипит рация.
– Куда ушёл? Ты видел? Приём.
Горохов, внимательно слушая переговоры и едва не бегом, переходит широкую улицу в самом плохо освещённом месте. Он торопится. Уходя всё дальше от опасности, уполномоченный надеется, что местные соберут к тому району все силы, надеясь блокировать его там. Это было ему на руку. И всё бы ничего, но у него снова начинает першить в горле.
– Я не видел…
– Дебил! А хрен ты там делал?
– Я следил за перекрёстком… Мне Семёнов приказал… А они пошли в бар, а я в машине был… – обижено бубнят из рации.
– Всё, я понял, молчи… Четырнадцатый, ты где? Приём!
– Четырнадцатый. Я на улице Долгой.
– У тебя на улице… Короче, гляди там внимательно, он может появиться у тебя.
– Улица-то километра полтора, а нас тут двое… Как нам углядеть?
– Патрулируй на квадроцикле, катайся туда-сюда, следи в оба.
Андрей Николаевич не знал, где находится улица Долгая, но прекрасно понимал, что теперь все, кто раньше с прохладцей торчали на улице, покуривая в ночной тиши, теперь уже вовсе не благодушны. Этот главный из рации явно умел взбодрить подчинённых. А тут ещё это… Он остановился у стены одного дома, оттянул респиратор и как следует откашлялся, это было неприятно обнаружить, но его дыхание восстанавливалось не так быстро, как обычно. Ему хотелось постоять ещё, отдышаться. Горохов понимал, что это выглядит глупым, но ничего с собой поделать не мог. Он достал таблетки, что ему дала Людмила, закинул одну в рот и запил её водой. И, превозмогая желание ещё постоять тут хоть минутку, пошёл быстрым шагом на север.
А следующая улица, которую ему нужно было пересечь… Она была сплошь из хороших домов, и стояли они плотно, один к другому, и между ними не было проходов, зато фонари висели над каждым входом. Но делать было нечего. Стоять и ждать было нельзя, так как из рации, которую он не выключал, неслись и неслись новые приказы. В том числе среди них был и такой разговор:
– Второй, где ты там, слышишь? Прием, – требовал самый главный голос из рации.
– Второй на связи. Приём.
– Этот урод в городе, это уже точно, давай отзывай группы из песков, пусть возвращаются, у нас людей не хватает. Как понял?
– Понял, группы с юга возвращаем в город. А группы с трассы? С перекрёстков? Их тоже в город возвращаем? Прием.
– Всех, всех сюда, тут нужны будут и люди, и коптеры, он где-то затихарился, не можем найти его, на крыше, что ли, где-то засел; и скажи парням, чтобы возвращались побыстрее, нужно до утра его найти, пока народ на улицы не вышел. Как понял? Приём.
– Понял, всех отзываю в город.
– Да, давай.
А за этим снова пошли указания постам и патрулям. Такой-то встань там. А такой-то пройдись вдоль домов.
«Пока народ на улицы не вышел».
Горохов смотрит на часы: двадцать минут второго. С учётом того, что горожане ленивы, народ появится на улицах часа в четыре. У него ещё было время и он, хоть и не так быстро, как смог бы раньше, всё-таки продвигался на север. Правда не всё у уполномоченного получалось сразу. Одна небольшая темная улочка вывела его прямо к хорошо освещённой площади, на которой стояла грузовая машина, а рядом была парочка вооружённых мужиков. Он постоял несколько секунд в темноте, выглядывая на свет, а заодно переводя дыхание. Нет – обойти никак их не получалось, ему просто нужно было выйти из темноты, и они его несомненно заметили бы. Пришлось возвращаться в середину улочки, пробираться между домов и искать обход той площади. И всё это почти бегом. Ещё раз пришлось подождать, прижимаясь к стене в проулке, пока мимо него не проедет квадроцикл с людьми. А ехал он не торопясь, как будто издеваясь над прятавшимся уполномоченным. Пару раз Андрей Николаевич встречал прохожих, это были очень неприятные встречи, Горохов боялся, что люди могут, свернув за угол, тут же найти патруль и сообщить о нём, хотя толком разглядеть его на тёмных улицах встречные, конечно же, не могли. Тем не менее после этих встреч уполномоченный тут же опять переходил на бег, стараясь уйти от места встречи как можно дальше и как можно быстрее.
Быстрые ноги и, конечно же, рация всё-таки помогли ему уйти на самый север города, а там, чем ближе к пескам, тем меньше было вокруг света. Домишки на окраинах были подешевле, люд попроще, а цикад побольше. Электричество – вещь недешёвая, и за лишние лампы платить тут не любили. Да и с милиционерами в этих районах стало полегче. Он всего два раза встречал патрули, и обойти их по темноте ему труда не составило. В общем, ещё не было трёх, когда он наконец дошёл до самых северных окраин и вышел к первым небольшим барханам. Здесь, в начинающемся песке, его едва не оглушил хор цикад.
Тут уже он не выдержал, сначала откашлялся, а потом всё-таки и закурил. Ему хотелось сесть на песок и посидеть хоть немного, но сейчас это было очень опасно – белые пауки во время дождей всё время ищут себе укрытия, да и клещи… тут, в местах, где растёт много кактусов, их должно быть навалом. В общем, уполномоченный, стянув респиратор, быстро шёл на запад, пряча огонёк сигареты в руке.
Вскоре на западе, вдалеке, среди черноты пустыни появились огоньки, и они двигались. Это была большая дорога. Серовский тракт, соединяющий болота и юг Камня. Именно к нему Горохову и нужно было. Там должно было быть древнее кладбище, через дорогу от которого находился дом человека. Того человека Люсичка называла Шубу-Ухаем и была уверена в его преданности её культу. А может быть, верности лично ей. Андрею Николаевичу очень хотелось верить, что эта её уверенность оправдана. А иначе… А иначе он бы уже и не знал, что ему делать.
***
Рация всё не унималась. Горохов поглядывал на зарядку батарейки и отмечал, что до утра он будет знать, как местные пытаются его найти. И, слушая рацию, он продолжает уходить от эпицентра поисков. Минут через тридцать пять он уже был у дороги. Там фары идущего на юг грузовика вырвали из темноты углы могильных каменей, что были не до конца занесены песком.
«Кладбище есть… Дома через дорогу – тоже. Третий дом от дороги».
Это был далеко не центр, тут фонарей над домами почти не было. Светилась одинокая лампа лишь на водонапорной башне, что торчала метрах в пятидесяти от дороги, да ещё одна горела на самом близком к дороге доме.
«Наверное, чтобы его грузовики видели ночью».
Горохов отсчитал третий от дороги дом, с которого дожди и ветра с песком давно смели всю побелку. Ему сразу показалось, что дом не очень обжит. Уполномоченный, по возможности стараясь не оставлять следов, стал оглядывать дом. Он включил, буквально на пару секунд, фонарик, чтобы быстро взглянуть на почву перед дверью, саму дверь и окно. И всё, что он увидал, ему не понравилось. Перед дверью лужа, в ней плавает пара дохлых цикад. и больше никаких следов жизни. В небольшом окне с потрескавшимся от старости уплотнителем – лопнувшее стекло… Но хуже всего дела обстояли с дверью, она была немного перекошена, и щели в полсантиметра между косяком и полотном явно указывали на то, что никакой герметичности с такой дверью выдержать невозможно. И в доме, помимо песка, пыли и ядовитой песчаной тли, обязательно будут присутствовать и клопы, и клещи, а это, как известно, еда пауков.
В общем, дом был мало пригоден для жизни. Ему не стоило удивляться если дом окажется просто заброшенным, и никакой Шубу-Ухай тут давно не живёт. Это было бы очень неприятно.
Андрей Николаевич… Нет, он не был деморализован этим, не был подавлен, теперь он мучительно искал выход из этой ситуации. Он поглядел в сторону двух белых пятен света, что двигались вдоль дороги. Возможно, когда местные стянут силы в город, на поиски, ему удастся найти попутку на Лялю. Но нужно будет сделать хороший крюк, выйти из города на запад, в сторону гор, километров на пять, а потом повернуть на юг и пройти ещё километров десять вдоль дороги. И там уже искать машину. В общем-то план был рабочий.
Тем не менее он не уходил от этого убогого жилища, хотя время уже пошло к рассвету… Чтобы не натоптать следов, он встал прямо в лужу перед дверью. Не могла же Люсичка так ошибаться. Не могла она послать его на непроверенный, неработающий адрес. Нет, не могла, Людмила была очень опытной… Опытной в подобных делах. Уполномоченный ещё раз на секунду включил фонарик. Повнимательнее осмотрел дверь… И тут ему показалось… Показалось, что она не заперта. И он потянул за ручку.
В общем, он не был сильно удивлен тому, что дверь поддалась. Но он не стал сразу входить; во-первых, не видел смысла, дом был заброшен, а во-вторых, ему уже нужно было уходить и до рассвета сделать пять километров по барханам. Но он всё ещё верил Людмиле и поэтому, приоткрыв дверь, в третий раз включил фонарик. Кровать с пластиковым матрацем, возле неё в стене воронка для малой нужды, стол, стул… И небольшой портативный генератор. А ещё радиоприёмник на стене. Это его удивило. Даже если генератор и радиоприёмник неисправны… они всё равно стоят немалых денег. Никто бы так не бросил дорогие вещи, а если дом был заброшен, его давно обыскали бы соседи, унесли бы всё ценное, даже матрац.
И тогда он заходит в дом и ещё раз обшаривает его лучом фонарика. На столе пластиковая посуда и… белый квадратик бумаги… Записка, что ли?
Горохов прикрывает дверь, осматривает её: есть ли замок? И убеждается, что замок на двери есть. И он работает, просто дверь почему-то не заперли. Тогда уполномоченный запирает дверь, ещё раз оглядывает помещение, ища что-нибудь подозрительное, и, не найдя, проходит к столу, берёт в руки записку:
«Вода – хорошая. Еда – можно есть. Кровать – инсектицид. Я буду вечером».
Буквы были большие, корявые, в каждом слове по ошибке. Человек, писавший это, явно не был обременён излишним образованием. Тем не менее тут кого-то ждали. Его? Теперь всё выглядело совсем иначе… И на ловушку – Горохов ещё раз обвёл домишко фонарём – похоже не было. Он приподнял чашку, лежавшую на столе дном вверх, а под нею нашёл хорошую порцию плохого паштета из саранчи и десяток крупных жёлтых личинок цикад, уже очищенных и обжаренных. Хлеба не было, а саранча была с лапами и головами, правда, для вкуса в неё всё-таки добавили лука. Горохов взял немного – попробовал. Ну, съедобно, но не более. Хотя сейчас бы он съел это всё. Уполномоченный закидывает в рот одну за другой трёх самых крупных цикад. Это не самая любимая его еда, на его взгляд они слишком жирные, но в этих жирных тельцах протеина больше, чем в саранче. Их питательность значительно выше. Энергия и протеин. Всё, что нужно для человека, который почти бежал много часов. Потом он берёт двухлитровую бутылку из белого пластика, откручивает крышку, сначала нюхает, а потом и пробует воду. Да, вода не опреснённая… Записка не врёт – она хорошая. Интересно, тут вообще есть опреснённая вода? Андрей Николаевич съел ещё пару цикад и больше ни есть, ни пить не стал, уполномоченный всё ещё был настороже. И в этом доме ему не нравилось. Хотя близкое расположение к дороге его немного успокаивало, где-нибудь в центре города он чувствовал бы себя заметно хуже.
А ещё Андрея Николаевича немного успокаивала рация. Там всё с той же твёрдой уверенностью какой-то главный продолжал руководить его поисками. И по переговорам Горохов понимал, что они всё ещё далеки от его поимки. Он снял рюкзак, снял с плеча винтовку, снял пыльник и маску. Обрез, револьвер оставил при себе, а пистолет в кармане штанов. Теперь он уже мог спокойно закурить. Спокойно… нет, конечно, но, во всяком случае, не на бегу. Андрей Николаевич уселся на пластиковый матрас и, положив рацию рядом, продолжил прослушивать местных. И понял, что к тем, что были в городе, уже подтягивались люди, которые прочёсывали степь и контролировали трассу. Это было ему на руку. Светало. Люди начинали выходить из домов. Это тоже будет ему в помощь. Горохов прилёг на кровать, не снимая обуви и не убирая от себя оружия. Но прежде он её, конечно же, осмотрел с фонариком и даже обнюхал. Матрас действительно источал лёгкий запах едкой химии. И никаких мерзких гадов уполномоченный на лежанке не обнаружил. Он пролежал там, борясь со сном, до того, как в дом через страшно запылённое окно, через жалюзи, не стало пробиваться солнце. Но потом всё-таки, кроме сна, его стал донимать и голод. Неудивительно, он давно уже ничего не ел.
«Еда – можно есть».
От кусочка, съеденного в самом начале знакомства с домом, плохо ему не стало, и, когда рассвело, он уже встал и серьёзно отъел от паштета под чашкой и выпил воды. Снова улёгся на кровать и задремал. Рация поначалу стала шипеть и наконец «умерла» совсем. Уполномоченный встал, но найти для неё место зарядки не смог, так как стандартный разъем у розетки оказался обесточен. Если на крыше и была солнечная панель, то солнца ещё было мало, а аккумуляторов в доме точно не было. Заводить же генератор, даже если там и было топливо, он не решился бы. Тогда уполномоченный включил радиоприёмник. И это было правильным решением, так как в перерывах между старинной музыкой и прогнозами погоды каждые пятнадцать минут жителям Серова объявляли, что власти проводят мероприятия по поиску и обезвреживанию опасного убийцы, прибывшего в город для исполнения заказа. После давали его достаточно точное описание и указывали вероятное местонахождение. Призывали всех к осторожности. В общем, делали всё правильно.

Глава 3
Солнце в зените. Облаков на небе мало. На улице градусов сорок пять, наверное. Будет сорок семь. Внутри дома термометр показывает сорок два. Уполномоченный встаёт с кровати, подходит к тому окошку, что выходит на север, на дорогу. Его, наверное, не мыли никогда. Он глядит на трассу, а там как раз тащатся в клубах пыли два грузовика на юг. Водонапорная башня, два ветряка рядом с нею, кладбище, а чуть дальше заправочная лавка с обедами. А вот тех машин с бойкими ребятами, что обыскивали проезжающие грузовики, теперь у дороги не было.
«Значит, обшаривают город».
Вот только теперь он почувствовал себя в некоторой безопасности. Вернее, этот душный и пыльный дом стал ему казаться менее опасным пристанищем. А хозяин дома… Ну, уполномоченный ждал его, чтобы сделать выводы после знакомства.
«Я буду вечером», – вспомнил Андрей Николаевич окончание записки, что так и лежала на столе.
Вот тогда всё окончательно и прояснится. А пока он вытер лицо от пота и отошёл от окна. Отсутствие защитной краски на доме к двум часам дня стало вполне себе ощутимым. Даже сезон воды не спасал дом от серьёзного нагревания. Было душно.
«Ну ладно, я привычный, а тот, кто тут живёт… Интересно, как он переносит лето?».
Вечера ему дожидаться не пришлось, уже к четырём часам дня кто-то возле дома стал разговаривать. Говорили у двери. Уполномоченный встал ближе к окну, но слов не расслышал. Он не очень напрягся, это был какой-то бессмысленный разговор соседей. Вопрос – ответ, вопрос – ответ. А потом в замок вставили ключ. Андрей Николаевич не стал даже поднимать оружия, потому что кто-то, открыв дверь, сразу не вошёл, а, словно предупреждая о своём приходе, произнёс:
– Ох и духота тут.
Только после этого в проёме двери появился человек среднего роста. Старый пыльник, старая кепка, старый респиратор и неплохо так стоптанные башмаки с обмотками. На плече у него висела двустволочка, на которой воронение стёрлось до белого металла, а в руке без перчатки он держал небольшую дрофу. Типичный степняк-охотник. За спиной рюкзак.
Человек этот, увидав Горохова, не удивился, не удивился он и тому, что уполномоченный держит в руке обрез. Охотник прикрыл дверь, поставил ружьё, снял респиратор и сказал, кладя дрофу на стол:
– Здравствуй, Андрей.
Это был человек монголоидного вида, лет сорока пяти, его нижняя губа имела отчётливую синюю кромку и была чуть перекошена – проказа.
– Как вас зовут? – сразу спросил Горохов.
– Меня? – переспросил охотник. – Меня Миша.
«Миша?».
Уполномоченный не спускал глаз с пришедшего, да и свой обрез держал наготове.
– Мне называли другое имя.
– А… – вспомнил пришедший. – Шубу… Но так меня никто не зовёт.
– Шубу? – этого уполномоченному мало. – Кое-кто мне всё-таки назвал это имя. Только называл его полный вариант.
– Шубу-Ухай, – говорит Миша. И начинает раздеваться.
– С кем вы сейчас разговаривали на улице? – продолжает Горохов.
– Так это… – начинает Миша объясняться. – Соседка попросила продать ей половину дрофы. А я, видишь, маленькую добыл, издалека пришлось бы нести большую, лень было. Получается, не продал я соседке мяса.
Этот ответ удовлетворяет Андрея Николаевича, но он спрашивает дальше:
– Откуда вы узнали о моём приходе? Про моё имя кто вам сказал?
– Человек приходил, вчера утром ещё… – отвечает охотник, вытаскивая из рюкзака туго свёрнутые листья простого кактуса. – Едва успел меня застать, я к Камню хотел идти – на пару дней, на тройку… Так бы дверь запер, вы бы меня ждали…
Горохов уже догадывается, что за человек мог предупредить Шубу-Ухая, но на всякий случай уточняет:
– Это кто-то из Светлой Обители?
– Ага, – соглашается Миша. – Пришёл Костик, он из людей пророка, у него склад есть, я ему чеснок ношу, он и говорит: если от пророка придёт человек, скажет, что его зовут Андрей и покажет знак, ты ему помоги. Сделай, что просит.
– Я должен показать вам знак? – Горохов вспоминает о монете, которую дал ему в тайном убежище человек с прозрачной кожей.
– Нет, не должен, – отвечает охотник и, подойдя к столу, садится, берёт дрофу и начинает её ощипывать, бросая перья прямо на пол. – Вы человек Церен, – тут он останавливается, перестаёт дёргать перья, внимательно глядит на уполномоченного и говорит: – Я тебя и без знаков знаю.
– Церен? Это что? – не понимает Горохов. – Кто такой Церен?
– Не такой… – Мишу этот вопрос, казалось, вовсе не удивляет и не настораживает, он снова начинает щипать дрофу. – Такая! Церен – женщина. У неё теперь другое имя, другое тело. А тридцать лет назад её звали Церен.
«Тридцать лет назад… Другое тело… Другое имя… Люсичка?». Это было первое, что пришло ему на ум. Но он решает не уточнять, а спрашивает о другом:
– А вы тоже член Светлой Обители?
– Нет, – неожиданно отвечает Миша. – Я их не люблю.
«Не любишь? Очень интересно! А Церен тогда кто? Откуда она?».
Горохов идёт к кровати и садится на неё, только теперь он мягко опускает курки и кладёт обрез. О главном Андрей Николаевич спросил, но у него ещё много вопросов, правда, он ещё не знает, как вести себя с этим человеком, и пока не спешит их задавать. Но Миша начинает рассказывать сам:
– Ждать тебя не стал… Думаю, придёт, а еды дома нет. Ходил к Камню, сети поставил. Вот, дрофу добыл. Я в дождь беру только мужиков… Женщины сейчас на кладку садятся… Я их не добываю. Там, в предгорьях, много хорошей еды для них, и для козодоя тоже… Там все склоны заросли кактусом, кактус сейчас воды набирает, зелёный весь… А песок чёрный… Красиво… Саранча там крупная, клопа много, клеща много… Есть кого покушать птице, нужно только сколопендр перебить… Я с прошлого года на одном склоне побил всю сколопендру, теперь там шесть кладок дрофы и одна кладка козодоя… Теперь дрофы будет много у меня…
Кажется, Шубу-Ухай мог об этом рассказывать ещё долго, но сейчас Горохова интересовало другое:
– А откуда ты знаешь, что я пришёл от Церен?
Охотник смотрит на Горохова своими карими глазами, словно изучает его, и только потом отвечает:
– Моё имя только Церен знает. Все остальные померли, кто знал.
«То есть имя «Шубу-Ухай» типа пароля было. А заодно Люсичка и местную секту предупредила».
– М-м… – уполномоченный кивает. – Ясно. А что говорят в городе?
– О чём? – не понял Миша.
– Обо мне.
– Не знаю… Я же утром вчера ушёл и вот только пришёл…
Горохов и представить не мог, что дрофу можно так быстро ощипать. Миша закончил и положил тушку птицы на стол, а сам башмаком стал сгребать перья и пух к стене и лишь потом начал собирать их в охапку и, приоткрыв дверь, бесцеремонно выкидывать на улицу. Потом он вернулся к столу и принялся разделывать птицу; и опять заговорил об охоте:
– Я хожу на ту горку всё время, птичек не трогаю, внизу ставлю сети и бью сколопендр, иной раз туда варан ходит, всё никак не могу его поймать… Прихожу только следы посмотреть… Молодой, но одну кладку дроф уже пожрал… Сейчас вода пройдёт, найду его… А пока туман на горе сильный, вода след смывает… – охотник говорит медленно, немного монотонно, – трудно искать… Не могу его поймать… Лучше сейчас убить, пока маленький… И мясо молодое дороже стоит… А когда вырастет – попробуй ещё убей…
Кажется, он может так говорить часами, и тогда Андрей Николаевич его перебивает, он теперь к нему тоже обращается на «ты»:
– Слушай, Миша…
– Чего? – охотник оборачивается к нему.
– Мне будет нужна твоя помощь.
– Я знаю, мне об этом Костик сказал, я помогу… Ты человек Церен, а значит, мне друг, а может, и брат… – отвечает Миша и смотрит на Горохова как-то странно. Снова поворачивается к разделанной тушке. – Сделаю, что хочешь. Вот только с ужином закончу, а то песок остынет или дождь пойдёт, придётся нам дрофу сырой есть. А печёная вкуснее… Сейчас…
Он начинает тупой стороной теска ломать в тушке кости, потом засыпает птицу солью, бросает сверху хорошую горсть нечищеного лука и заворачивает её в широкие листья кактуса; потом стягивает всё это бечёвкой и сообщает:
– Пойду положу в песок.
Когда он вернулся, выпил воды, сел на стул и сказал:
– Ну, говори, Андрей, чего тебе нужно.
– Мне нужно уйти отсюда, – чуть подумав ответил Горохов.
– Я так и думал. Домой иду, смотрю – ищут кого-то, везде люди, на дороге машины проверяли, а тут как раз вспомнил, как Костик говорил, что придёт человек от пророка, Андрей… ему нужно помочь; я мало-мало стал думать: а вдруг Андрея ищут? Видишь, как… угадал!
– Ты молодец, догадливый, – хвалит его уполномоченный и спрашивает: – Знаешь, как уйти?
– Знаю, – сразу отвечает Шубу-Ухай. – Если ты по пескам умеешь ходить, то уйдём как-нибудь.
– Я умею ходить по пескам, но у этих… у них есть коптеры, – замечает Горохов.
– Вечером пойдём, пойдём к горам перед зарядом, уйдём за песок, на песке заряд след заметёт, а дальше грунт твёрдый пойдёт, камень, ночью его с коптера вряд ли они разглядят.
– У них коптеры с тепловизорами, -объясняет ему Андрей Николаевич.
– О, – теперь охотник уже удивляется. – А ты про это откуда узнал?
– Узнал… Этой ночью уже хотел уйти на юг, пришлось вернуться. Они плотно город обложили. На юг уж точно нельзя проскочить.
– Тогда… Нужно думать, – немного озадаченно говорит Шубу-Ухай.
«Ну, думай».
У Горохова тоже есть мысли, он не хочет пока раскрывать своих планов, этот Шубу-Ухай ему нравится, как нравятся все степные люди, что выживают в степи честным трудом. Но это вовсе не значит, что ему можно доверять. И тогда охотник и говорит ему:
– Если бы был транспорт…
– Дороги перекрыты, – напоминает ему уполномоченный. Он не сомневается, что часть людей, которых сняли ночью с дорог, не найдя его, уже вернули на них обратно, и все перекрёстки и важные участки опять под контролем городских.
– Дороги перекрыты, а степь не перекроешь.
– Ну, степь с юга, как и дорогу, они точно будут держать под контролем, – в этом уполномоченный не сомневается.
И тут Миша встаёт.
– Надо узнать, – он начинает одеваться. – Пойду поговорю с людьми. Народ всюду бывает, всё знает…
Это Андрею Николаевичу не очень нравится: уйдёт сейчас… а с кем вернётся, Бог его знает. Но он понимает: у него нет другого выхода. Ему придётся доверять этому человеку, хотя бы немного. А Миша, одевшись, с некоторой неуклюжей застенчивостью вдруг спрашивает:
– А у тебя есть пара копеек?
Горохов лезет в карман и достаёт оттуда железный пятак.
Протягивает его Мише: держи.
– Это для дела, – оправдывается тот; подойдя к двери добавляет: – До того, как дрофа испечётся, я вернусь.
– Подожди, – останавливает его Горохов и показывает ему рацию. – Зарядить нужно, может, найдёшь разъём?
– О, – говорит Миша. – Ладно, хорошо, попробую…
Он уходит, запрев дверь ключом снаружи.
А уполномоченный снова садится на кровать. Складывающаяся ситуация ему не нравится, да кому бы она могла понравиться? И этот Миша… Он не кажется Андрею Николаевичу умным. Бродяга-степняк, всё, что знает, – это степь да тварей, что её населяют, его могут обмануть… Да что там обмануть! Он сам может сболтнуть лишнего или просто разболтать дружкам-собутыльникам, что у него такой странный гость дома. Но против всего этого был довольно весомый довод: его рекомендовала Люсичка. А её рекомендация, как там ни крути, стоила немало.
«На то и уповаю, что она не могла ошибиться в этом человеке».
Горохов снова взял в руки радиоприёмник. Индикатор зарядки батареи показывал, что энергии осталось мало, поэтому он стеснялся его держать всё время включённым, пока не появился хозяин, но теперь, когда Миша побывал тут, он включил его.
И сразу погрузился в новости города Серова. И главной новостью были поиски опасного убийцы. Диктор так и сказал:
– Поиски опасного убийцы продолжаются. Сотрудники и добровольцы продолжают патрулировать улицы города, а также его окрестности. Убийца всё ещё не пойман. Граждан просят соблюдать осторожность. Разыскиваемый преступник представляет большую опасность. Двое милиционеров серьёзно пострадали от его действий, власти просят сообщать о подозрительных незнакомцах и ни в коем случае не пытаться задержать убийцу самостоятельно. За предоставленную о нём информацию председатель союза промышленников и предпринимателей города Серова обещает вознаграждение в размере ста рублей. Будьте бдительны.
Дальше следовали описания Андрея Николаевича. А потом неплохая музыка, что-то из древнего.
«Убийца ещё не пойман… Вознаграждение в размере ста рублей!».
Сто рублей! Ему оставалось только надеяться, что Люсичка хорошо разбиралась в людях. Горохов ещё раз оглядел дом Шубу-Ухая, и подумал, что для простого охотника сто рублей… это очень большие деньги.

Глава 4
Паштет он давно доел; и допил воду, что была на столе. Ту, что была в его фляге, он берёг. Пусть Миша найдёт ещё воды, когда вернётся. А вот спать он не мог. За последние двое суток Андрей Николаевич почти не спал; даже когда к вечеру начала спадать жара и сон накатывал на него, чувство тревоги не позволяло ему расслабиться до конца. И вместо полноценного сна он проваливался в короткие периоды забытья. Буквально через пару минут просыпался, искал рукой оружие и прислушивался: нет ли шагов возле окна, не стоит ли кто у двери. Но в основном слышал звук работы двигателей больших грузовиков от дороги. Уполномоченный так и не смог поспать – и дождался, когда придёт Шубу-Ухай. Тот, снова открыв дверь ключом, деликатно постоял за нею, не входя сразу, а когда вошел, то произнёс для опознания:
– Это я.
Едва он появился в доме, как от него сразу пахнуло водкой и печёным мясом. Кажется, разъём для рации он не принёс. Горохов, глядя, как охотник распаковывает свёрток с дрофой, поинтересовался:
– Ну, как там в городе?
– Возня, – ёмко охарактеризовал ситуацию Шубу-Ухай. Он распаковал птицу и, оторвав от тушки кусочек, съел его; и потом произнёс: – Просолилась хорошо. Пропеклась хорошо. Давай будем кушать, Андрей.
– Разъём для рации не нашёл?
Тут Шубу-Ухай замирает.
– Хотел спросить у соседей… А потом подумал: а вдруг спросят, зачем мне. Что скажу? Купил себе что-то? А что купил? А когда? Ты же на охоте был. Не стал спрашивать… Ещё подумают, что…
Это показалось уполномоченному вполне разумным. И он сообщил хозяину дома:
– Вода кончилась.
– Покушаем, схожу, – пообещал Миша. – Тут у соседа водовод. Продаёт недорого.
Он не очень-то чистой рукой оторвал большой кусок жирного мяса и протянул его Горохову.
– Ешь, Андрей, – и когда уполномоченный взял кусок, он оторвал и себе. И стал рассказывать: – Шумилин собирает людей, охотников, всех других тоже зовёт, обещает полрубля в день. Охотников собирает в группы, даёт им старшего с дроном и даёт участок в степи. Тебя искать.
– Кто такой Шумилин? – интересуется уполномоченный, откусывая мясо. Оно и вправду хорошо просолилось и хорошо пропеклось, в нём чувствовался лук. Андрей Николаевич, конечно, пробовал птицу и получше, но сейчас он был голоден, и эта еда ему казалась очень вкусной, пусть даже и без хлеба.
– Шумилин – это главный милиционер тут у нас, – пояснил Шубу-Ухай. – У него деньги есть.
– И что? Идёт народ? – спрашивает Горохов.
– Ну а как не пойти, полрубля в день… Недельку тебя половят – и три с половиной рубля в кармане. Хорошие деньги, а ещё еда и вода дармовые.
– А тебя звали?
– Звали товарищи, – кивает Миша, – ага, звали.
Он кладёт обглоданную кость на стол и отрывает себе новый кусок от тушки. Горохов тоже доедает свою порцию.
– И что ты сказал товарищам?
– Сказал, что два дня на охоте был, что поспать надо, а потом тоже запишусь в отряд, – отвечает ему охотник.
Андрей Николаевич думает, что это был самый толковый ответ в подобной ситуации: Шубу-Ухай явно не дурак. И, казалось, можно было уже ему довериться, уже мог бы Миша-охотник его сдать, если бы захотел, возможности уже были… Но не сдал. Тем не менее уполномоченный не спешил. Он всё ещё был настороже.
«Не говорит про награду в сто рублей… Не знает, что ли?».
И тогда он сам спрашивает про это:
– Говорят, тому, кто даст сведения о преступнике, награда обещана.
– Ага, – соглашается охотник. – Сто рублей! Хорошие деньги. Какой-никакой, а транспорт на них купить можно.
– И что ты об этом думаешь?
– Думаю, уважают тебя, – говорит Миша, отрывая от дрофы третий кусок. – Никого так не ловили на моей памяти. Нет… – он качает головой. – Ага… Никого…
«Ага». Это распространённое в степи слово немного раздражает уполномоченного. Но… Все в степи говорят это «ага».
А Миша… Это настоящий степняк-охотник, он и выглядит так, говорит, как степняк. А ещё он ест, как степняк… Все люди, что таскаются по пескам, привыкли есть один раз в день. И за один раз съедают целый дневной рацион обычного человека. Горохов уверен, что они вдвоём сегодня, сейчас, обглодают тушу птицы, которой в ресторане хватило бы на десять порций. Он отрывает себе новый кусок мяса и спрашивает:
– Значит, они степь с юга перекроют?
– Угу, – прожёвывая мясо, кивает охотник. – И дороги на юг тоже. И дороги на север, к болоту, тоже.
– Можно пойти на восток, – предполагает Горохов.
– Можно, можно… Но уж больно долгий крюк придётся сделать, чтобы обойти отряды с дронами. Вот если ты машину сможешь тут угнать, то тогда тебе легче будет…
– Угонять нельзя, – отвечает уполномоченный. – Сразу хватятся. Поймут, что я угнал, будут искать машину… А мне, если идти на юг через восток, придётся большой крюк делать… Найдут, догонят…
– Да, – соглашается Шубу-Ухай. И тут же снова предлагает: – Можно на Камень уйти. Перейти его, а там уже твоя земля.
– Перейти Уральские горы? – Горохов перестаёт жевать.
– А что же… Я ходил пару раз, – говорит Миша таким тоном, словно это вещь для него простая, даже обыденная.
Это был… интересный вариант. Вот только горы – место крайне опасное. Впрочем, если это не выдумка… Горохов глядит на охотника… Нет, он не походит на кабацкого балабола. Но Андрею Николаевичу нужно нечто большее, чем просто: «Я ходил пару раз». И он спрашивает:
– Сколько идти?
–До Кытлыма километров семьдесят пять… Дойдём за два дня, – отвечает Миша и, взглянув на Горохова, уточняет: – Это… если ты ходить умеешь. Потом день вверх, тяжело будет, однако… А потом уже легко, три дня всё время вниз. Так прямо к Александровску и выйдем. А можно и за два дня дойти. Если хорошо пойдём.
– То есть за шесть дней можно дойти до Александровска? – с некоторой задумчивостью спрашивает уполномоченный.
– До Кытлыма доехать можно, часов шесть ехать, тогда и за пять дней до Александровска дойдём, – уверил его Миша. – Если транспорт найдём. Тогда и воды нужно будет меньше. Да и на Камне сейчас есть чистая вода.
Пять дней; сейчас, в сезон воды, не очень жарко, хватит и трёх литров воды на день. Идти придётся в вечер, в ночь и в утро, пекло и самую тьму можно пережидать, часов по пять спать, ещё час или два на перекуры. Остаётся двенадцать часов на движение. По степи он мог сделать в лучшие свои годы за двенадцать часов все пятьдесят километров в первый день и сорок во второй, с каждым следующим днём усталость от перегрева и нагрузки будет замедлять движение. Четыре дня от Кытлыма. Это учитывая его возраст и болезнь.
– Я в горах не ходил, – говорит уполномоченный охотнику. – Там ведь трудно?
– На скалы мы не полезем, и пока вверх будем идти от Кытлыма, будет трудно, нам ведь ещё воду тащить, а вниз уже пойдём… там легко, хотя камней будет много.
Воды всегда надо брать с запасом, и Горохов прикидывает:
– Воды возьмём литров по двенадцать.
– Ага, больше не нужно, там сейчас ручьи будут. Луж много, там вода чистая, почти без тли, её можно пить через фильтр, – говорит охотник, и тут же напоминает: – Но это если до Кытлыма доедем на машине.
– Угонять машину нежелательно, – в свою очередь напомнил ему Горохов. – Покупать тоже сейчас опасно, – он делает паузу. – У твоих друзей есть машины? У охотников бывают хорошие квадроциклы для степи.
– Угу-угу… Бывают, – сразу отвечает Шубу-Ухай. И тут же добавляет: – Но они все записались в отряды… Ну, в патрули… Тем, кто на машине, тем больше платят, назначают начальниками групп и топливо дают ещё.
Это плохо, придётся идти лишних два дня, а значит, тащить на себе лишних десять литров воды. И уполномоченный всё-таки уточняет:
– Неужели у тебя нет никого с транспортом?
– У соседа есть грузовичок в три моста, – с сомнением говорит Миша. – Но он мне не большой друг, я у него воду покупаю, саранчу ему продаю, но так-то мы не друзья… Он жадный… Задёшево он не повезёт.
– Пусть везёт задорого, – сразу предлагает Горохов. – Предложи ему два рубля. Чтобы довёз до Кытлыма.
– О… За два рубля поедет, думаю, – говорит Шубу-Ухай и берёт хребет дрофы, на котором еще осталось мясо; он разламывает его напополам и одну половину отдаёт Андрею Николаевичу. Вот так вот, от печёной с луком дрофы весом в два килограмма осталась лишь куча костей. Два степных человека съели птицу за разговором. И, в общем-то, Андрей Николаевич уже не хочет есть, но, как и положено в степи, он не отказывается и вгрызается в мясную спину птицы – лучше ешь, пока еда в наличии, завтра у тебя может на неё просто не найтись времени.
Миша достаёт из кармана грязную тряпку, вытирает ею руки, затем рот и говорит:
– За два рубля согласится.
– Только что ты ему скажешь? – спрашивает Горохов. Этот вопрос и вправду непростой. – Зачем тебе ехать на Кытлым? Тем более платить за то два рубля, и как раз тогда, когда вокруг идут поиски?
Миша несколько секунд думает и отвечает:
– Скажу, что убил варана на четыреста кило, что там вырезки кило на двадцать и ещё всякого хорошего мяса центнера два, что товарищи все нанялись в патрули, больше ехать некому. А начнёт артачиться, – он думает ещё секунду и добавляет: – Я ему ещё мяса пообещаю, он жадный – согласится.
«Нет, этот Миша-Шубу-Ухай всё-таки точно не дурак. Я и сам так не придумал бы».
Но кое-что Горохова в этой придумке удивило:
– Миша, а не сильно ты размахнулся про варана в четыреста кило?
– А ты, что, не видел таких? – спрашивает охотник. Его синяя нижняя губа расползается в подобии улыбки.
– Нет, – уполномоченный качает головой, – двести кило, ну двести пятьдесят… Таких видел. Видел следы больших, по-настоящему больших. Царей барханов и кактусов, ну, может, на три центнера они и потянули бы.
– Так это ты про степных говоришь. Горные – они другие, у нас в предгорьях два с половиной центнера – это мелкий варан.
– Неужели?
– Ага… А что, еды в горах ему много. Клопов и клещей, мух, мотыльков, все кактусы, все скалы в них, для гекконов еды сколько хочешь, вот и облеплены все скалы гекконами, некоторые с руку бывают, опять же дрофы и козодоя полно, ешь – не хочу, сколопендры полно, тоже для варанов хорошая еда, осы, термиты для него же, он же всё жрёт, чего ж ему не расти, – поясняет Миша, по его тону понятно, что говорит о том, что хорошо ему известно. – Помню, у одного варана костяная чашка на башке килограммов двадцать весила, её пуля не брала… Не пробивал жакан.
Уполномоченный представил себе ороговевшее образование на голове ящера, которое не пробивает пуля, и вздохнул:
– Осы, вараны в четыре центнера, их и двухсоткилограммовых не сразу-то убьёшь, сколопендры – твари ещё те… Думаешь, пройдём? – Горохов не думает отказываться от затеи, но хочет знать о будущей дороге как можно больше.
– Я дважды ходил, один раз туда и обратно, – отвечает Миша. Потом пальцем чешет свою синюю губу и говорит: – От ос и клещей с пауками возьмём инсектицида побольше, от варана, – он кивает на стоящую возле кровати винотеку Горохова, – оружие у тебя хорошее. Отобьёмся, тем более на двоих он скорее всего и не пойдёт. Он, знаешь, тоже не дурак, – тут охотник многозначительно постучал себя по виску, показывая, что царь барханов – животное весьма неглупое. – А вот сколопендры… Их в предгорьях очень много, а вот в самих горах уже поменьше, там песка мало для них… Но даже и там они есть. Очень подлая живность, я их не люблю… Меня одна обожгла разок…
«Их никто не любит. Кроме варанов, которые их жрут».
И тогда Горохов произносит с уверенностью:
– Ну, со сколопендрами как-нибудь управимся.
Он думает, что этот разговор закончен, но Шубу-Ухай тут ему и говорит с заметным сомнением:
– Самое главное – не попасть на зургана.
– Зургана? – не понимает Андрей Николаевич.
– Его шестиногом зовут, – отвечает Миша. – Этот в здешних горах самый опасный будет. Слыхал про него?
Горохов, которого после двух суток бодрствования и очень плотного ужина уже серьёзно клонило в сон, насторожился:
– А это ещё кто? Первый раз слышу.

Глава 5
– У него шесть ног, – начинает Миша, и тут же замолкает, не зная, как толком обрисовать шестинога, – шесть ног, но передние – это ещё и руки. Хочет – ходит на них, хочет – дерётся ими, – Горохов не понимает и поэтому молчит, а охотник, видя непонимание и интерес собеседника, продолжает: – И он умный.
– Умный? Как варан? – уточняет Горохов.
– Как человек, – разъясняет Шубу-Ухай. – И голова у него как у человека. А вот тулова как у клопа, у длинного клопа, и ноги как у клопа, ну или как у осы. И жара ему нипочём: хоть в лето, в день, будет по самой жаре ходить, хоть по скалам прыгать, ему ничего от жары не бывает.
– Ты убивал его? – интересуется уполномоченный. Он, честно говоря, не очень-то верит во всякие такие истории. Всю жизнь в песках, а про такое никогда не слыхал, и на той стороне Камня тоже про шестиногого никто ни разу ему не рассказывал.
Вот только по времени, проведённому с Мишей, Андрей Николаевич понимает, что этот человек во всякое глупое верить вот так вот, с чьих-то слов, не будет. Вот и спрашивает, а охотник его ответом и удивляет:
– Нет, не убивал, я его вообще не видал, следы видал, видал варанов разорванных, объедки от них, раза три такое было, и Куманьков про него рассказывал, он его видал вот как тебя. Шестиног Валюшу убил. Куманьков с Валюшей вдвоём охотились, он про него и рассказал первый раз. Лет пять назад… Ага, да… Лет пять. А то все думали: что за след такой странный в предгорьях иной раз бывает. Как будто палками в грунт тыкают, – он показывает руками, как выглядит цепь следов. – Так, так, так, так… А потом, года полтора как, когда Судец и Митяй Тёмкин сгинули, наши пошли их искать, я тогда от клеща приболел, сам не пошёл, так наши кости и тряпки от Митяя нашли. По ружьишку его опознали. И следы, следы вокруг. Понятно? Вот так вот! – с каким-то дурным удовлетворением закончил рассказ охотник.
Горохову было понятно, он знал, что вараны костей не оставят, так этот зверь ещё и одежду с обувью сожрёт от жадности. Только оружие жрать не будет. И тогда уполномоченный спросил:
– А этот шестиног – он там один такой, или их целое племя?
Этот вопрос Шубу-Ухая, кажется, озадачил. Охотник задумался, сидел, смотрел на кучу костей на столе, даже поворошил их – в поисках мяса, наверное, – снова почесал свою синюю губу и после этого ответил:
– А… Не знаю я… Два следа… Нет… Сам-то никогда такого не видел. И не помню я, чтобы кто-то из наших про два следа зургана говорил. Всегда про один след говорят, – он снова задумывается на секунду. – Кто его знает, может, он и один на все наши горы.
– А как же ты ходил через Камень? Не боялся его?
Миша пожимает плечами:
– Не боялся, не думал о нём, думал, как воду нести в гору.
– А большие рюкзаки у тебя есть? – вспомнил Горохов. Он уже начинал готовить себя к серьезному походу.
– Один, но хороший, крепкий, когда варана добываю, вырезку в нём ношу, или саранчу собранную.
Уполномоченный лезет в карман, достаёт оттуда деньги и кладёт на край стола четыре рубля:
– Это на хорошую воду, на машину, на еду и батареи, купи патронов для себя, у меня есть. В общем, купи всё, что тебе нужно.
Шубу-Ухай смотрит на деньги, но брать их не торопится:
– Хорошо, всё куплю и договорюсь с соседом насчёт машины. Утром, а то сейчас спят все уже.
– А ещё мне нужно, чтобы ты дал телеграмму.
– Ну, схожу дам, раз нужно, у нас через две улицы телеграф, но он ночью не работает.
– Нужно в Тёплую Гору дать телеграмму одной женщине, её Галина зовут, чтобы она направила Петю и Мурата в Александровск и чтобы те ждали меня у гостиницы «Барханы».
– Галине телеграмму… В Тёплую Гору, да? – тут Миша говорит с некоторым замешательством. Кажется, ему легче ходить через Камень или добывать варанов, чем давать телеграммы. – Ладно, только ты мне потом всё как следует расскажи.
– Расскажу, расскажу, – обещает Горохов, у него уже закрываются глаза, – а теперь мне нужно поспать, я двое суток на ногах.
– Ага, давай поспим, я тоже без сна давно, – понимает охотник. – Ты ложись, на кровать ложись.
– А ты куда? – интересуется уполномоченный, больше тут лечь было некуда. – На пол ляжешь, что ли?
– Не-е… – Миша смеётся. – На пол никак нельзя, клещ поест. Перед дорогой это ни к чему. Ослабнуть можно. Я сейчас стену возле стола обрызгаю, да на стол лягу.
– Миша, – вдруг вспоминает Горохов.
– Чего? – замирает тот.
– А у тебя карта есть, ну гор, предгорий?
– Карта? – кажется, Шубу-Ухай удивлён. – Нет, карты нет, она мне тут не нужна.
– А мне нужна, – говорит уполномоченный. – Надо будет купить. Только хорошую, чтобы возвышенности были отражены. По горам всё-таки пойдём. Знаешь, где купить такую?
– Знаю, – по голосу охотника Андрей Николаевич понимает, что к этой затее его проводник относится с сомнением, но Горохов уверен, что если… ну, к примеру где-то в горах он вдруг потеряет Шубу-Ухая, всякое же может быть, лучше ему иметь карту.
– Если знаешь – купи мне завтра.
– Хорошо, – отвечает Миша, – встану пораньше – схожу.
Потом он достаёт инсектицид из коробки возле стола и начинает заливать стену под окном. А Горохов подпирает стулом дверь, берёт винтовку и ставит её в изголовье кровати, ложится на пластиковый матрас, не снимая обуви. Обрез под рукой, револьвер тоже рядом. По комнате разлетается резкий, химический запах инсектицида, но он его не замечает и быстро засыпает. А последняя мысль прежде, чем он заснул, была о том, что Мише всё-таки можно доверять, ведь Люсичка не может ошибаться в людях.
***
Когда уполномоченный проснулся, то увидал на стуле у стола лежащий рюкзак, а под столом стояли трёхлитровые баклажки с водой, их было восемь штук. А вот Миши не было. Горохов полежал ещё немного. Свет заливает комнатушку даже через серое от пыли окно. Он смотрит на часы: десятый час. Вот это он поспал! Андрей Николаевич встаёт. На столе лежат пакеты какие-то. Он подходит к столу. А там паштет, брикеты кукурузного крахмала, лепёшки, два баллона инсектицида, коробка хороших патронов, двадцать четыре штуки, трубки-фильтры, чтобы пить воду из открытых источников, два рулончика хороших тряпок на портянки.
Уполномоченный, у которого давно не было платка, взял одну тряпку и положил в карман галифе. Тут же были десяток пакетов с вяленой дрофой, две больших упаковки высушенного, тонко нарезанного кукурузного хлеба. Несколько пакетиков с вяленой тыквой. И пакет жареных с чесноком тыквенных семечек весом в килограмм.
«Не очень много для двоих, если учитывать энергозатратность перехода через горы. Миша надеется добывать еду в дороге. В принципе, это правильно. Значит, тащить придётся меньше».
Ещё кое-что из еды у него было и у самого в рюкзаке. За съестное можно было не волноваться.
В общем, он был доволен этим набором вещей, Миша знал, к чему готовился. Аптечки не было, но у него в рюкзаке лежала солдатская, полевая. Там было всё, что нужно. И главное – стимуляторы. И рядом со всеми вещами на столе лежала запечатанная в пластик хорошая и, скорее всего, дорогая карта.
Уполномоченный отложил её в сторону, с нею он собирался познакомиться повнимательнее ещё до того, как начнётся поход. Но сначала…
Горохов умылся, выпил литр воды. В горле скребло. Он почувствовал, что нужно откашляться. Он так и сделал и сплюнул в угол бурый сгусток. Раньше никогда такого с ним не было. Он растёр сгусток подошвой и пошёл пить таблетку, что дала ему Людмила. Только после этого достал из своего рюкзака пару кусочков крахмала и съел их, запив водой из трёхлитровой баклажки, что стояла под столом. Крахмал был подсоленный, вкусный, а вода чистая. После этого он закурил. И сразу снова стал кашлять.
Вскоре пришёл Миша, он был спокоен и деловит:
– Всё сделал. Сосед согласился сгонять со мной до Кытлыма за мясом. Он уже машину заправил. Спрашивал, когда выезжаем. Хочет побыстрее, чтобы потом домой по темноте долго не ехать, – охотник немного помолчал и подошёл к окну, стал смотреть на улицу через пыльное стекло. – А ты, Андрей, это… тихо тут сидел?
– Тихо, а что? – Горохов не стал ему говорить, что его дважды разбирал сильный кашель.
– Да вот оно что… Я тут следы под дверью увидал, – объясняет Миша. – Женские. Кто-то подходил к двери. Ещё стоял рядом у угла дома… Соседка у меня тут есть, Марина, – он всё продолжает глядеть в окно. – У неё проказа уже мозги жрёт, иной раз она заговаривается, но обычно ещё в своём уме. Главное, чтобы она не узнала, что у меня кто-то есть. А то… Сейчас по радио каждые пять минут говорят про сто рублей… Я, пока в магазине стоял, два раза слышал… Сам понимаешь… Сто рублей… Они всякого могут… Она может и позвонить в милицию…
– Я курил, – говорит напрягаясь Горохов. – Может, запах женщина почувствовала.
– Я тоже курю, когда угощают, но скорее всего услышала что-то, – задумчиво произнёс охотник и отвернулся от окна. – Давай я на телеграф сбегаю, дам телеграмму, да уедем побыстрее от греха подальше.
– Да, давай, – согласился уполномоченный.
Он ещё раз объяснил, куда и на чьё имя давать телеграмму.
– Ага, – кивал Миша, запоминая адресата, – ага, а этой Гале написать, чтоб она отправила Петю и Мурата в гостиницу «Барханы», что в Александровске.
– Да, – подтвердил уполномоченный. Он ещё не решил всё окончательно, но уже склонялся к мысли, что ему всё-таки будет нужен его грузовик и всё то снаряжение, что он получил перед командировкой.
Миша ушёл, заперев дверь, а Андрей Николаевич стал собираться в дорогу. Он ещё раз перебрал свой рюкзак и упаковал в него часть еды со стола, а потом взвесил его: килограммов шесть, если не семь, – и начал прикидывать вес, который ему придётся нести. Вода – двенадцать килограммов. Рюкзак шесть. Винтовка, обрез, револьвер, пистолет, патроны ко всему этому и две гранаты. Ещё килограммов двенадцать. Фляга-тайник – пара кг. Тесак. Вес подбирался к тридцати пяти килограммам. И, кстати, деньги. Казалось бы, что там, но только его свёрток с серебром и парой золотых, не считая меди в карманах, уверенно тянули на полкило.
Ну, в молодости, лет десять назад, этот вес его бы не испугал. Но пройти с такой ношей пятьдесят километров за день, да ещё по горе вверх – задача абсолютно нереальная. Это он уже понимал. Он ещё не ощущал значительного влияния заболевания на свои физические возможности, но прекрасно понимал, что воздействия болезни не избежать.
«Но болезнь ещё на ранней стадии, плюс Люсины таблетки, возможно, я ещё смогу перейти горы, в случае чего помогут стимуляторы».
Он также собрал рюкзак и для Миши, банки с водой снёс к двери, они поделят воду потом, когда выгрузятся в Кытлыме. Уполномоченный был готов выдвигаться. Только накинуть пыльник и маску с головным убором. Хотелось закурить, но теперь, после рассказа Шубу-Ухая о следах под дверью, он не решился этого делать. Сел на кровать и стал ждать. Думал даже ещё немного полежать, закрыв глаза, да не пришлось: едва устроился, как за окном негромко затарахтел моторчик. Потом послышались разговоры, и в дверном замке провернулся ключ. Миша проскользнул в комнату и тихо сказал:
– Он приехал, Андрей, давай собираться, – и тут же, оглядевшись, с удивлением добавил: – О, так ты уже и рюкзак мой собрал; тогда я буду носить вещи, а как всё снесу, так ты и выйдешь.
Горохов лишь кивнул молча: давай.
Вскоре, за две ходки, он перенёс всё в машину, в том числе и рюкзак уполномоченного, и его винтовку заодно, а потом Шубу-Ухай остановился и сказал уполномоченному тихо:
– Его Чупейко зовут. Он о тебе ещё не знает. Думает, что мы вдвоём поедем. Ты его сильно не пугай, пожалуйста. Он сосед мой.
– Сильно не буду, – пообещал Горохов, одеваясь и беря в руки оружие и надевая маску. – Там на улице никого нет?
– Нет, рядом никого, – отвечает Миша, но на всякий случай выглядывает из двери на улицу и только потом делает Андрею Николаевичу знак: давай!
Уполномоченный проскальзывает мимо него и прямо у порога дома видит небольшой, видавший виды грузовичок, дверь кабины которого гостеприимно раскрыта… Два шага, и он запрыгивает в кабину, а там… Немолодой уже мужичок, сидящий за рулём, смотрит на него удивлённо, а потом спрашивает:
– Это… В смысле чего?
– Ничего, – спокойно говорит ему Горохов, тоном самым миролюбивым. – Я друг Миши, Витя, я с вами до Кытлыма. Мне тоже мясо нужно.
А тут и сам охотник, заперев дверь, уже влезает в кабину и, хлопнув дверцей, усаживается и говорит:
– Всё… Поехали, Фёдор, поехали…
А Фёдор-то и забубнил сразу:
– Так ты не сказал, что мы втроём поедем, я думал… Знаешь что, Миша, мы так не договаривались… – по его лицу и не понять, сколько ему лет, и, видно, человек себя берёг, витамины дорогие пил: отёки на щеках были, но до синяков дело ещё не дошло.
– Поехали, Фёдор, я всё тебе сейчас расскажу, – продолжал охотник, но у него не выходило говорить убедительно.
– Нет, ты обожди, Миша, – стал упрямиться хозяин грузовичка. – Уговор какой у нас был?
Он хотел продолжить, но тут, поняв, что все эти разговоры могут затянуться, заговорил уполномоченный:
– Федя, ты два рубля за дорогу до Кытлыма уже получил?
– Ну и что, я…
И снова Горохов его не слушает, он хватает мужичка под правый локоток, держит крепко – вдруг у того оружие под пыльником, – а сам достаёт из кобуры револьвер, приставляет его к колену Чупейко и взводит курок.
– Федя, я убивать тебя не стану. Просто прострелю колено, а потом…– Андрей Николаевич приставляет ствол револьвера к нижней челюсти мужичка, – … выстрелю вот сюда, выброшу тебя из машины, и ты её никогда больше не увидишь, кстати, если ты и выживешь после этого, жить ты будешь без удовольствия. Уверяю тебя. Но если… – уполномоченный убирает револьвер от щеки водителя, – ты доставишь нас до Кытлыма, получишь ещё один рубль и уедешь оттуда на своём славном грузовичке… Ну, выбирай, пару больших пуль или свой грузовичок и рубль в придачу?
Но Чупейко всё ещё не трогается с места, он в нерешительности, и тогда Горохов снова приставляет ствол оружия к ноге водителя и говорит угрожающе:
– Ну давай уже… – Горохов снимает маску, он хочет, чтобы Фёдор видел его голодное лицо, – решай, давай, Федя, пулю или рубль…
Возможно, это и сыграло свою роль.
– Рубль, – с явной неохотой произносит Фёдор.
– Тогда поехали, Федя, поехали, ну… Втыкай передачу, давай… – говорит уполномоченный уже мягче, но револьвер при этом не прячет. – Ну, чего дожидаешься, разозлить меня хочешь? Поехали…
Феде деваться некуда, он косится на револьвер и наконец включает передачу. Грузовик трогается.
– Ну вот и молодец, – хвалит его Андрей Николаевич.
И тут подаёт голос молчавший до сих пор Шубу-Ухай:
– Э-э… Вот как нехорошо вышло…
– Чего? – уполномоченный оборачивается к нему и видит, как охотник смотрит в окно.
– Марина эта… Полоумная. Как раз выползла, когда не надо. Видала нас троих в машине, стояла, глаз не сводила. Может, из окна за нами следила, она такая…
Но теперь ничего уже сделать было нельзя, уполномоченный даже не разглядел эту Марину, где она была, откуда вылезла; он снова смотрит на водителя.
– Федя, ты не стесняйся, не стесняйся, притопи давай педаль-то! Или ты всё ещё надеешься на что-то?
– Да ничего… Ни на что я не надеюсь, – уныло отвечал Чупейко.
– Тогда поехали побыстрее! Давай, дави на газ!
Они наконец покинули улицу, и тут Фёдор хотел было пересечь трассу и поехать по едва заметной от пыли дороге на запад, но Горохов приказал ему, пока он не выровнял машину:
– Не съезжай! На юг, на юг давай, по трассе!
– Так мы на Кытлым договаривались! – зло почти кричит ему водитель. Это поездка ему нравится всё меньше и меньше.
– Туда и едем, – резко отвечает ему Горохов, – только чуть-чуть на юг возьмём сначала.
Водитель подчиняется, и машина, вильнув резко, цепляет правыми колёсами обочину, поднимая за собой большое густое облако. Горохов оборачивается назад и через специальное стекло в задней стенке кабины смотрит на оставшиеся за пылью дома. Он не видит никакой Марины, но это его не успокаивает; уполномоченный надеется, что она видит, что машина пошла на юг.

Глава 6
– Давай, давай, Федя, не спи, – продолжал Горохов, указывая стволом револьвера на идущий впереди караван из нескольких грузовиков. – Догоняй их.
У Фёдора морда злая, всё это ему не по вкусу, глядит на дорогу исподлобья, вертит баранку и сопит, иногда косится на уполномоченного, а тот крутит головой, смотрит во все стороны на заросли колючки и кактусов, что протянулись справа и слева от дороги, и случайно бросает взгляд на Мишу, на его лицо, и хоть была ситуация напряжённая, но Горохов невольно усмехается. У Шубу-Ухая рот открыт, он что-то шепчет одними губами, глаза, мягко говоря, удивлённые: ну никак он не предполагал, что всё будет развиваться вот так вот: с угрозами, с принуждениями, с оружием.
«Да, дорогой, всё всегда так и бывает…».
Они догоняют колонну из пяти, кажется, машин, идущих на юг.
– Теперь просто езжай спокойно, – говорит уполномоченный. – Когда скажу, свернёшь к горам.
Ни у Фёдора, ни у Миши вопросов к нему нет, молчат оба, а Горохов тем временем настраивает кондиционер: жарко в кабине, она маленькая, люди сидят колено к колену.
– Не надо его насиловать, – говорит ему Федя, глядя на пыльную дорогу перед собой, – старенький он, сломается, пусть хоть так дует.
– Хорошо, – уполномоченный не хочет ещё больше накалять ситуацию, хотя ему кажется, что хозяин грузовика просто экономит за счёт прохлады топливо.
Так они едут ещё минут пять, а Андрей Николаевич понимает, что долго так по главной дороге ехать нельзя, можно нарваться на какой-нибудь пост и угодить на проверку машины; он видит первый удобный, пологий съезд с дороги на кактусовое поле, за которым начинаются небольшие барханы.
– Вот теперь можно поворачивать к горам, – говорит Горохов и показывает Фёдору: – Вот тут, давай…
Тот послушно выполняет указание, а сам бубнит при этом:
– Лишку километров десять дали.
– Нет, не десять, – уверенно возражает ему уполномоченный, – километров семь.
– А к чему это было? – не успокаивается водитель.
Андрей Николаевич мог бы, конечно, ему объяснить, что какая-то полоумная Марина видела их грузовик и в нём двух своих соседей и подозрительного незнакомца, и что если у неё хватит ума сопоставить это и объявление властей о награде за поимку преступника, она может и позвонить в милицию. А когда те поинтересуются, куда поехал грузовик с незнакомцем, то она скажет, что поехал он по дороге на юг. Вот пусть патрули на дороге его и ищут, а найти, где грузовик съехал с трассы, ещё пойди попробуй в придорожной-то пылище. В общем, всего этого рассказывать уполномоченный Фёдору не стал. Теперь, когда перед ними не было машин и поднимаемой ими пыли, он мог разглядеть горы вдали. Они были нечёткими; даже когда Фёдор включил «дворники» и смахнул пыль с лобового стекла, всё равно горы виделись уполномоченному как в дымке, дрожали своими далёкими очертаниями в жарком мареве миража. Горохов достал карту, только теперь у него есть время как следует разобраться во всём. Он находит Кытлым. Прикидывает на глаз расстояние.
– До Кытлыма семьдесят километров? Примерно.
Миша качает головой:
– От Серова, от моего дома – восемьдесят. Мне два дня идти.
– Значит, карта дрянь, – уверенно говорит уполномоченный. Вариант, что его могли подвести его навыки работы с картами, он отбрасывает: не было ещё такого. А потом чуть наклоняется вперед и смотрит на обувь охотника. Башмаки-то у Миши не очень… А идти им нужно будет по горам, и не одну сотню километров. Горохов отрывается от созерцания не новой уже обуви своего проводника и осматривает окрестности. Кактусы, колючка, термитники не очень большие. Ничего необычного – предгорья. А между всем этим – пятна песка, барханы. Они тут небольшие, и вообще песка немного, но всё равно… Восемьдесят километров за два дня… Шубу-Ухай неплохо ходит, по твёрдому грунту ходить, конечно, легче, чем по песку, но сорок километров в день – всё равно хорошо.
Машина идёт с неплохой скоростью, километров пятнадцать в час, держится от песка подальше; в принципе, Федя знает, как водить автомобиль по бездорожью. Горохов оборачивается и открывает задвижку на заднем окне кабины. Солнце слепит, но он различает трассу, что осталась далеко позади, над нею жёлто-серым облаком висит пыль. А за ними нет никого. Даже пыли за ними немного.
«Ну, ещё бы пару часов вот так никого не видеть, и можно будет успокоиться».
***
Так они катят час или чуть больше. А дело-то уже идёт к полудню. Андрей Николаевич косится на Фёдора, лицо у того вспотело, и он по-прежнему угрюм. Угрюм и сосредоточен.
«Скорее всего, сегодняшней поездки он никогда не простит Шубу-Ухаю. Такие, как Федя, – они злопамятные».
Уполномоченный касается крыши, она раскалена так, что пальцам больно. А Миша спит, завалившись на стойку возле двери. Голова качается на ухабах, но он не просыпается.
Всё бы ничего, вот если бы ещё кондиционер Фёдор разрешил использовать как положено. Андрей Николаевич отпивает воды и в который уже раз оборачивается и смотрит назад. Нет, за ними никто не едет.
Он снова глядит на Фёдора.
«Наверное, понимает, кто я. – Горохов ухмыляется. – И жалеет, что не сможет сдать меня Юре Сыру. За сто рублей! Нет, он точно не простит этой поездки Мише».
Тут Фёдор дёргает руль вправо и тут же возвращает его на место, и машину чуть-чуть мотает в зигзаге. Миша сразу просыпается: это отчего так? Он оглядывается.
– Птица, – говорит ему Федя.
– Дрофу с кладки подняли, – поясняет Горохов.
– А, – удовлетворённо произносит Шубу-Ухай и снова прислоняет голову к стенке кабины, закрывает глаза и добавляет: – Их дальше много будет.
Жара. Термометр на приборной доске грузовика показывает сорок четыре градуса. Теперь, куда ни погляди, везде трясутся над землёю зыбкие миражи.
Это, конечно, не летний, всё выжигающий полуденный жар. Сорок четыре градуса можно считать комфортной погодой, но в машине тепла ещё добавляет мотор и закрытые окна.
«Хоть бы дождик пошёл, что ли».
Они едут уже почти два часа, и только теперь его начало клонить в сон. Да, он этой ночью поспал, и проспал немало, но два дня до этого ему было почти не до сна. Теперь сон берёт своё. Вот только спать ему ну никак нельзя. Этот Федя, что сидит слева от него… Кто его знает, что от него можно ждать.
А у шофёра капля пота на носу висит, мокрый весь. Он горожанин, это не Горохов и не Миша-охотник. Но ведь терпит, мерзавец, кондиционер не трогает. Взял бы да прибавил бы холодка, нет… Молодец, стойкий… Упрямый, как термит. Те такие же, жариться на солнце будут, будут помирать, но пойманных тлей или песчаного клопа не отпустят, так и будут тащить добычу в термитник по солнцепёку. Барханов больше не становится, но иной раз Фёдор вёл машину совсем рядом с песчаными пятнами, и когда они проезжали мимо одного бархана – обычного такого, даже не очень длинного, – прямо перед машиной, справа от неё, песок вдруг взорвался небольшим фонтаном.
– Влево! – рявкнул Горохов и, опережая реакцию водителя, сам дёрнул руль. Машина вильнула, снова разбудив Мишу.
– Что, птица? – спрашивает он.
Но на сей раз Федя зло отвечает ему, проехав немного вперёд и останавливая машину:
– Сколопендра! Надо выйти глянуть, кажись, плюнула на машину.
– Миша, надо выйти, – спокойно, но холодно произносит Горохов.
И тогда охотник, поморгав спросонья глазами и глубоко вздохнув, взял стоявшее между ног ружьё, взвёл курки, аккуратно приоткрыл дверь и выглянул из кабины, поглядел вниз:
– Не вижу.
Горохов тоже взвёл курки на обрезе.
– Выпрыгни тихонечко, я за тобой, – и тут же повернулся к Фёдору. И предупредил его: – Даже не думай ни о чём.
– Да ни о чём я не думаю! – зло огрызнулся водитель. – Колесо либо сожгла, падаль, вот о чём я думаю.
А Миша тем временем уже вышел из машины, держа оружие наизготовку. Андрей Николаевич тоже выпрыгнул за ним и первым делом взглянул на колесо. Да, от него шёл белый дым, сколопендра приняла его за добычу. Тупая какая-то, может быть, молодая, не поняла по звуку, кто к ней приближается.
Миша обходит машину спереди, а уполномоченный, подняв обрез, идёт к задним колёсам и почти сразу находит след мерзкого существа. Оно, поняв, что машина – это не добыча, быстро пробежало немного и снова юркнуло в бархан. Закопалось в песок. Андрей Николаевич подходит шагов на пять к тому месту, где спряталась сколопендра, и стреляет. Она тут же вырывается из песка, но бежать уже не может, порция картечи переломила её, она бьётся на песке, пока Горохов не добивает её вторым выстрелом. Сколопендра красного цвета, небольшая, совсем молодая. Как раз после дождей наступают времена молодых сколопендр. Но даже у таких кислота вполне себе едкая. Он возвращается к машине, перезаряжая обрез, а там, присев у колеса, Фёдор… конечно, причитает и проклинает всё подряд:
– Ну, пустыни бог, ну надо же! Прожгла колесо! Вот тварь, а! Ну на хрена мне это всё было надо?! На хрен я согласился на эту поездку?! Вот дёрнул меня чёрт!
– Ты бы помыл колесо, – мягко предлагает ему Шубу-Ухай, глядя на колесо, от которого всё ещё идёт дым, – может, оно ещё цело, не спускает же. Видишь?
Но Федя не слушает его, он поднимает на Мишу глаза и говорит:
– Ну ты, Миша… Зараза, не забуду я тебе этой поездки никогда, – и он тихо, почти шёпотом, добавляет: – Мудак, блин…
Горохов видит, что колесо не спустило, видно, кислота не прожгла его до конца, а шофёр… А вот шофёр его уже раздражает сильно, и тогда он прислоняет ещё тёплые после выстрелов стволы обреза к открытой шее Фёдора… Тот резко дёргается и вскакивает, смотрит на уполномоченного широко раскрытыми глазами: это ты чего, это ты зачем так?
А Горохов, глядя ему в глаза, отвечает спокойно:
– Возьми манометр, проверь давление в колесе… Если оно упало, то меняй колесо, у тебя должны быть запаски, без них никто в пустыню не ездит, если давление в норме – так садись за руль и поехали. Понял?
– Далеко мы на нём не уедем, – бубнит Федя.
Он, конечно, всё сделает, как требует этот неприятный его пассажир, но поныть… Поноет он обязательно.
«Гнилой».
Впрочем, это было ясно уполномоченному ещё с первых минут их знакомства. Но чтобы не усугублять конфликт и чтобы Фёдор заткнулся, он говорит ему:
– Получишь ещё рубль за своё колесо.
– Рубль?! – снова скулит шофёр. – Такое колесо за рубль не укупишь! – а потом ещё и говорит с вызовом: – Знаешь, где купить? Покажи!
– Тебе его завулканизируют за полрубля, будет как новое, – холодно замечает уполномоченный. – А пока неси манометр. Быстрее.

Глава 7
Поехали дальше, теперь Шубу-Ухай уже не спит, но всё равно в машине никто не разговаривает, шофёр и раньше был невесел, а теперь и вовсе сидит чёрный от злости. Вцепился в баранку, аж костяшки белые, косится на уполномоченного иной раз, но тот встречает его взгляды холодным вниманием и рукой рядом с кобурой, так что Фёдор ничего не говорит, ведёт машину дальше. А на градуснике уже сорок пять, в кабине тоже под сорок, больше из кондиционера выжать Федя не позволяет.
Так проходит ещё какое-то время, полчаса где-то, уже есть захотелось, Горохов достаёт из кармана герметичный пакет с тыквенными семечками, предлагает Мише, но тот только качает головой: не надо. Фёдору он ничего не предлагает, а съедает пару пригоршней семечек сам; баловство, конечно, но вкусно, да и голод утолён, ведь, кроме ста граммов крахмала, он сегодня ничего не ел.
А вокруг стало появляться всё больше камня и птицы. То и дело в зарослях колючки или на лужайках с кактусами он видит дроф. Их много, и они весьма крупные. Да и жирные, деликатесные козодои пару раз тяжело перелетали им дорогу. А на барханах кое-где встречались сети на саранчу. Ну, если здесь так много птицы, саранчи тут должно быть немало. Да, охотникам и собирателям саранчи тут раздолье, в барханах столько птицы он отродясь не видал. А тут каждые полкилометра они шумом мотора поднимали из заросли одну, а иной раз и пару дроф. Руки давно стали липкими, лицо тоже. В машине было душно, ну хоть пыль сюда не попадала и можно было дышать без маски.
Горохов выпил не спеша литр воды – не потому, что хотелось, а потому, что кондиционер кабину уже почти не охлаждал, а после съеденного и выпитого, как обычно, его стало клонить в сон. Миша опять прикрыл глаза… Горохов взглянул на водителя… Ну какой тут может быть сон, когда рядом с тобой едет человек с такой физиономией. Тогда Андрей Николаевич достаёт сигареты, он думает, что для Фёдора это будет ещё один повод поскулить, но тот только покосился на сигареты и ничего не сказал. Горохов сразу закурил. Да, сигареты – это большое удовольствие. Он сделал большую затяжку и выпустил струю дыма в сторону кондиционера, потом сделал затяжку ещё… И едва не поперхнулся… Ему сразу заскребло горло… Андрей Николаевич начал кашлять…
Миша встрепенулся, уселся поудобнее, а водитель теперь поглядывал на него не столько со злобой, сколько с брезгливостью: ну, чего это ты ещё… И в моей машине…
Но Андрею Николаевичу теперь было не до него. От мокроты, которую он не мог выплюнуть и которая раздражало горло, он начал ещё и давиться, задыхаться и продолжать откашливаться. Сначала он просто кашлял в кулак, а потом стал судорожно искать по карманам хоть что-то и достал из галифе тряпку, а уже после и выплюнул сгусток алого цвета. Только тогда ему стало полегче, в горле ещё першило, но теперь он уже не задыхался от спазмов.
– Ну, вообще… Теперь у меня ещё и заразный в машине! – сипел Федя, не поворачивая головы к Горохову. – Вот это я влип… Осталось только грибок подцепить в этой поездке для полного счастья.
А Андрей Николаевич взглянул на Шубу-Ухая, тот смотрел в окно на убегающую от машины огромную дрофу так умиротворённо, словно Горохов не кашлял и не давился только что кровавой мокротой, сидя рядом с ним.
«Спокойный он, этот Миша, повезло мне с ним».
Уполномоченный, ещё раз отхаркавшись и сплюнув ещё немного крови в тряпку, достал новую сигарету, предыдущую он уронил на пол, когда кашлял. И снова закурил. Федя опять косился на него зло, но теперь Горохову было так на него наплевать, что он даже подкрутил немного кондиционер. Пусть чуть-чуть прохлады прибавится в кабине. Теперь, после всего происшедшего, сон как рукой сняло. В кабине все теперь бодры и едут дальше, и Горохов даже стал успокаиваться понемногу. И, как выяснилось, преждевременно. Приблизительно через час они остановились, как говорится, в связи с физиологической необходимостью, вышли из машины все, и пока Фёдор снова оглядывал колесо, да и всю машину в целом, Миша, прихватив ружьецо, уже через минуту сделал выстрел. Горохов же, который снова закурил, увидел, как он возвращается с большой дрофой. Даже от машины охотнику далеко не пришлось отходить. Метров сто, не больше. Андрей Николаевич и водитель теперь ждали, пока он вернётся, и чтобы не стоять просто так, уполномоченный влез на камень, валун высотой в метр примерно, что был тут рядом, влез и поглядел на восток. Курил и глядел, и настроение у него портилось. Он обернулся.
– Миша, пойди сюда.
Шубу-Ухай влез к нему на камень и тоже поглядел на восток; и тут же подтвердил опасения уполномоченного:
– Пыль.
Да, там, где-то далеко-далеко, Горохов не мог на глаз определить расстояние, в степи поднималось облако пыли. И, стрельнув в кактусы окурком, Андрей Николаевич достал из кобуры с револьвером оптический прицел. И, поглядев в него несколько секунд, произнёс:
– Едут за нами, судя по всему…
– Ну, так, может, и за нами, – согласился охотник. – А может, просто сети снимать, ты же видел, сколько сетей мы проехали. А может, кто и за дрофой или за вараном. Не все пешком ходят, как я.
Очень Андрею Николаевичу хотелось бы, чтобы было именно так, вот только не очень-то ему в это верилось. Он снова поднял оптику и уставился на пыльное облако. А сам и спрашивает:
– Миша, а сколько там до Кытлыма?
Охотник поворачивается на запад, смотрит на горы.
– Часа два ещё.
А Горохову кажется, что там, вдали, не пыльное облако, а… два пыльных облака. Конечно, он пока не может быть в этом уверен, но ему так кажется, и этого для него вполне достаточно.
Охотники вряд ли будут жечь топливо вот так бестолково, гоняя по степи группами, они бы собрались в одну машину и поехали.
– Фёдор! – кричит Горохов, не убирая оптического прицела от глаза. – Заводи мотор!
Водила опять что-то бурчит злое, а сам не спешит лезть в кабину. Вот только теперь, когда ситуация, кажется, обостряется, уполномоченный не собирается миндальничать с этим уродом, он прячет оптику и, спрыгнув с камня, идёт к машине; и говорит весьма убедительно:
– В машину, полудурок, быстро, иначе останешься здесь.
Миша тоже спешит к грузовику, и когда Федя завёл мотор, все уже уселись на свои места. И Горохов говорит Фёдору:
– Нам нужно быть в Кытлыме через час.
– Да как?! – едва ли не орёт водитель.
– Да вот так! – спокойно отвечает ему уполномоченный.
– Я машину угроблю! Ты этого хочешь?
– Ничего ты не угробишь, а вот я тебя точно выброшу из машины, – на этот раз сказано это было сквозь зубы. – Поехали.
– Блин! Миша, будь ты, блин, проклят! – ругается Фёдор зло. И тут же срывается на нытьё. – Ну как же мне не повезло!
Только умение держать себя в руках не позволило уполномоченному ударить его, а иначе… С каким удовольствием он заехал бы этому уроду в тыкву… Пару раз. Но вместо этого он поворачивается к охотнику и говорит:
– Как приедем, если захочешь, Миша, можешь его убить. А то он тебе потом жизни не даст.
Миша встрепенулся, уставился на Горохова удивлённо и говорит:
– Да не буду я его убивать.
А Горохов и говорит с заметным разочарованием:
– Ну и зря, я бы его убил, – и добавляет: – С удовольствием, – а потом, поглядев на Фёдора, продолжает уже грубо: – Ну давай, давай, притопи. Мы торопимся.
Теперь ехать не так комфортно. Машину трясёт, всё-таки она идёт по бездорожью. Но уполномоченный готов это терпеть. Солнце уже начало опускаться за горы, теперь оно светит прямо в лобовое стекло, стекло сверху, как и положено, затемнено, но это помогает мало, поэтому Горохов выкручивает кондиционер на максимум, и плевать ему, что он стал чем-то позвякивать внутри, и плевать на злые взгляды Фёдора, пусть хоть лопнет от злости, уполномоченный пьёт воду, снова курит и, отодвигая заслонку на заднем окошке, то и дело смотрит из кабины назад.
Нет, пока клубы пыли ещё не видны. Но это ничего не значит. А через полчаса Федя, видно, устав сидеть молча, снова начинает ныть:
– Гоним и гоним… Мотор уже начал греться! Надо потише ехать.
Горохов глядит на градусник. Стрелка едва подползла к красному сектору на циферблате.
– Нет, не начал, езжай с той же скоростью, – замечает ему уполномоченный, – нам нужно торопиться.
А Фёдор продолжает нытьё:
– Нельзя так гнать, камень пошёл, налетим ещё, так встанем тут…
– А ты не налетай, – отвечает Горохов. – Смотри, куда едешь.
Шубу-Ухай, обычно не встревавший в их разговоры, тут заговорил:
– Ты бери вправо, – он указывает рукой на длинный, пологий песчаный подъем, уходящий в горы, – вон к тем пескам.
– Так ты, что, хочешь, чтобы я вас прямо в горы завёз? – опять причитает водитель. – Прямо до развалин, что ли?
– Так туда все ездят. Кытлым там, – немного удивлённо произносит охотник.
– У тебя три моста, включишь все, подъём пологий, грузовик пустой, машина наверх козодоем взлетит, – говорит Горохов уверенно. – Да и камней там нет. Так что давай туда. Давай-давай, не спи, Федя, не спи.
Шофёр чуть не плачет и что-то шепчет одними губами, опять, наверное, проклинает соседа, что втянул его в это дело. Но делает то, что от него требуют. Сворачивает к большой песчаной дюне, что тянется вверх и за гору.
– Миша, а сколько до Кытлыма? – спрашивает Горохов, когда колеса грузовика на пониженной передаче начали проминать под собой первый песок дюны.
– Километра два, может три, – отвечает охотник, – вот за этой горой.
И вправду, вскоре из песка появляются первые обломки зданий. Бетонные стены с дырами окон.
«Кытлым».
Андрей Николаевич снова открывает заднее окошко и смотрит назад. Нет, он не ошибся, никакие это не охотники за ними едут. Там, на востоке, в лучах катящегося к закату солнца, он уже и без всякой оптики различает пыль. И источников у этой пыли два. Два как минимум.
«В лучшем случае пятнадцать километров осталось. Но, может быть, и всего десять. Быстро едут, сволочи!».
Действительно, как ни гнал Горохов Федю, как тот ни напрягал мотор грузовичка, те, кто ехал за ними, здорово сократили расстояние. Всего за час.
«И кто же может так гонять по степи? «Багги». Эта небольшая машинка может. Но это машина пижонская. Скорее всего, это «Вараны». «Варан-60», похоже, он. Мощный, проходимый, шесть человек влезает, ещё кузов для снаряжения. И этих «варанов» две штуки. В них можно набить двенадцать человек. Возможно, это те самые ловкие ребята, с которыми я уже виделся».
Горохову очень не хотелось, чтобы его догадки были верными, но уж больно редко он последнее время ошибался.
– Едут? – коротко интересуется Шубу-Ухай.
Горохов кивает ему, наконец закрывает заслонку и оборачивается к водителю.
– Федя, ты давай-ка, поднажми.
– Да куда же ещё-то?! – чуть не плачет Фёдор, человек, видно, волнуется за свой грузовик.
– Давай-давай, поднажми, – не отстаёт от него уполномоченный, – мы почти приехали. Ещё немного, получишь два рубля и домой поедешь по холодку.
А Фёдор вдруг вылупил глаза и заорал ему в ответ:
– А-а-а…!
То ли от тоски, то ли от неутолимой злости. Но делать нечего, и, надеясь закончить всё это побыстрее, он давит на газ. И грузовик, урча коробкой, ползёт вверх – уверенно, но не так, конечно, как обещал уполномоченный. Ползёт, а не летит вверх козодоем. Дальше ехать было нельзя, даже на машинах с отличной проходимостью.
– Миша, нужно всё делать быстро, – говорит Горохов, выскакивая вслед за Шубу-Ухаем из кабины. – У нас минут пятнадцать всего.
– Я уже понял, – спокойно отвечает охотник, доставая рюкзаки и воду из кузова, – отдыхать не будем… Пойдём.
– А я? – тут же вылез из кабины и Фёдор. – Может, скажете, кто там за нами едет?
Горохов не отвечает ему, достаёт два рубля, протягивает их водителю. Он старается всегда выполнять обещанное. Протягивает деньги Феде, и когда тот берёт, закидывает рюкзак на плечи, сверху укладывает связанные вместе баклажки с водой, берёт винтовку. Получается не очень легко, но он предполагал заранее, что так будет, так что…
– Нам туда, – взвалив на себя свою ношу, говорит ему Миша и указывает ружьём на относительно пологий подъём в гору.
Без слов уполномоченный двинулся в ту сторону.
– Миша, а кого мы везли то? – и так как охотник не ответил ему, он снова спрашивает: – Эй, а ты хоть кто? – спрятав деньги интересуется на прощание водитель.
Горохов оборачивается и представляется ему:
– Старший уполномоченный Трибунала Горохов.
– Трибунала? – вот этого Фёдор никак, видно, не ожидал услышать. – А эти, – он указывает вниз, в предгорья, – тогда кто?
– Бандиты! – коротко отвечает уполномоченный и начинает подъём.

Глава 8
Шаг, ещё шаг, ещё… Горохов иногда поднимает глаза…
У Миши не очень хорошая обувь. Горохов, идя за ним, отлично это понимает. А тут, едва присыпанные песком, камни – чёрные, острые. Даже в степи во время длинных переходов от перенапряжения обувь долго не выдерживает, швы начинают расходиться, да и сам материал иной раз лопается. Почти засыпанные песком развалины городка, что подпирал гору, остались слева от них, внизу. Теперь им был виден только белый бетонный куб бывшей трансформаторной будки на самом краю поселения. Они уходили вверх. Миша торопился. Горохов это видел. Охотник хотел забраться повыше, прежде чем те, кто за ними едут, доберутся до Кытлыма. И это было правильно, подъём пока был пологий, и на этом склоне Горохова и Шубу-Ухая было видно, несмотря на то что катящееся к закату солнце вытянуло от самых вершин гор до подъёма чёрную тень, до которой Миша и Горохов уже добрались и в которой спрятались. Но тень не гарантировала им безопасности.
«У этих… непременно будет винтовка с оптикой – разглядят и, если не уйдём выше, не скроемся из виду до темноты, – достанут!».
Так что Миша делал всё правильно.
Ветер намёл песка даже сюда, тут были целые его поляны, стекающие вниз реки, при приближении к ним серые волны саранчи поднимались и, отлетев на десяток метров, снова приземлялись на грунт. Горохов, кажется, не мог вспомнить, где он видел столько саранчи за раз.
«Вот где надо ставить сети».
Но здесь сетей нигде не было. То ли далеко от города, то ли опасно.
Он замирает на пару секунд, делает вдох и снова продолжает подъем.
Шаг, ещё шаг, ещё, ещё… И всё вверх и вверх…
В степи часто встречаются длинные барханы, которые, с точки зрения экономии сил, легче пересечь, чем обходить. И там бывает сложнее, так как под тяжестью человека с поклажей песок осыпается, нога сползает вниз и утопает в песке по щиколотку как минимум, а тут всё-таки песка меньше, он только присыпает чёрный камень и жёлтый, плотный от недавних дождей суглинок. Кажется, получается даже полегче, но в степи нужно взобраться на трёхметровый бархан, а потом спускаешься вниз, почти не прилагая усилий, а тут только вверх, вверх и вверх. Ну, если Шубу-Ухай не ошибается, вниз они пойдут только на второй день пути, а пока только так.
Охотник идёт впереди, метрах в десяти, Горохов за ним; он один раз обернулся, чтобы узнать, не видно ли приближающихся к Кытлыму машин. Нет, машины на большой песчаной насыпи ещё не появились. Впрочем, им рано. А вот Федю-водителя он раз увидел, тот бродил возле машины.
«Уезжай ты уже! – уполномоченный был уверен, что те, кто его преследуют, увидав едущий навстречу грузовик, отвлекутся на него, будут проверять, а значит, либо разделятся, либо потеряют немного времени. – Хватит осматриваться, ведь темнеет, по темноте ехать хочешь?».
Но дальше наблюдать за Фёдором у него времени не было.
Шаг, шаг, ещё шаг…
Нужно смотреть, куда ставишь ногу, в степи этого можно не делать. Угол склона, торчащие из грунта камни, есть ненадёжные места, присыпанные песком… Запросто можно оступиться, споткнуться, да ещё под весом в тридцать кг. Если просто упадёшь и немного съедешь вниз, разрывая одежду и кожу, – считай, что повезло, а то ведь можно растянуть связки или даже сломать кость в голеностопе. Нет, никакого пренебрежения здесь быть не может, полное внимание, любая оплошность приведёт… к смерти.
Шаг, ещё шаг, ещё…
А Шубу-Ухай впереди идёт… Уверенно, хорошо. Сразу видно – выносливый. И это при том, что на вид он старше Андрея Николаевича и не избалован витаминами. Всё равно держит хороший ход. Ну, несёт он, конечно, поменьше, чем Горохов. У уполномоченного целый арсенал с патронами, гранатами и тесаком, а у Миши всего-то ружьишко с ножичком, но всё равно охотник идёт весьма бодро. И Горохову приходится прилагать усилия, чтобы не отставать от него.
Шаг, ещё шаг, ещё шаг, ещё один…
Он снова оборачивается и видит, что Федя наконец развернулся и поехал от развалин по песчаному спуску вниз. Андрей Николаевич очень хотел бы знать, сколько у них с Мишей ещё есть минут, чтобы добраться до той черты, за которой их уже не будет видно снизу. Через какое время появятся преследователи? Он поднимает голову: Шубу-Ухай всё тем же своим размеренным шагом, не останавливаясь, идёт вверх, чуть выворачивая ступни, ему до конца первого их подъёма осталось… метров двести. В общем, нужно торопиться.
Ещё шаг, ещё… Кажется, с непривычки… Нет, ему не кажется, он начинает чувствовать икры. Что-то рано… В степи такое начиналось лишь через два-три часа интенсивного движения.
А Миша впереди идёт, как автомат. Выворачивает ногу, ставит её почти параллельно грунту и поднимается, ставит другую ногу…
Горохов думает, что ему сейчас не помешал бы дорогой респиратор с компрессором-нагнетателем, через его старую маску воздух нужно тянуть с усилием, плохие фильтры. Если бы знал, что ему предстоят такие приключения, – подготовился бы.
Он снова оборачивается назад. И всё ещё видит белый куб подстанции, они ушли не очень далеко; радует одно – Феди с его грузовиком уже на песчаном подъёме не видно, и тех, кто за ними ехал, тоже.
«Может, это были и вправду охотники? Просто ехали люди снимать сети и бить дрофу, – но уполномоченный понимает, что это просто его ничем не подкреплённые мечты. Нет, не будут охотники так гонять по степи, как гнали те, что шли за ними. – Уж больно быстро они нас догоняли».
Шаг, ещё шаг, ещё шаг…
Он поднимает глаза и понимает, что с Мишей их разделяет уже не десять метров, что были в начале подъёма… А вот так потихонечку, помаленечку, а ушёл Шубу-Ухай от него уже на все двадцать метров. А до черты, у которой заканчивался первый подъём, было ещё сто метров, и последние двадцать – сплошной песок. Так что нужно было ускоряться, чтобы Шубу-Ухай не ждал его.
Шаг, ещё шаг…
Да, у него в рюкзаке должен быть ещё один простенький респиратор, через этот дышать всё сложнее. От интенсивного и глубокого дыхания он ещё стал и влажным, что ухудшило пропускные качества фильтров.
Шаг, шаг, шаг, ещё шаг…
Дышать нелегко, тени становятся ещё длиннее, они уже почти чёрные, солнце заваливается за вершины гор. И становится тихо. Воздух буквально повис, и намёка на ветер нет. Верный признак скорого начала вечернего заряда.
Шаг, ещё шаг…
Миша уже взобрался и стоит, опираясь на ружьё, смотрит назад, на идущего за ним уполномоченного. Он ждёт и отдыхает.
Шаг, ещё шаг, ещё…
Горохов, в предвкушении небольшой остановки для отдыха, выкладывается, напрягает икры, чтобы добраться до Шубу-Ухая побыстрее, а когда доходит наконец, охотник у него спрашивает:
– Что с тобой? Тебе плохо?
– Чего? – не понимает уполномоченный, он, чуть сдвинув кепку, вытирает пот со лба.
– Что с твоей маской? – интересуется Шубу-Ухай. В его глазах Андрей Николаевич видит тревогу даже через запылённые стёкла очков. Он не понимает, отчего тревожится проводник, и оттягивает маску… А она вся внутри… чёрная.
Горохов стягивает перчатку и рукой проводит по губам и по носу, потом смотрит на руку и видит на ней бурые полосы – кровь.
«Блин, от напряжения даже и не заметил, как она пошла!».
– Почему ты не сказал сразу, что болен? – спрашивает Миша, и в его голосе уполномоченный отчётливо слышит упрёк.
И это его немного задевает; он лезет в карман пыльника достать таблетки и отвечает Мише с видимым спокойствием:
– Не волнуйся. Я тебя не заражу.
Закидывает таблетку в рот и запивает её. Пьёт много, долго. Когда перестаёт пить, видит, что Шубу-Ухай протягивает ему новый, самый простой и самый дешёвый респиратор: держи.
– У меня есть в рюкзаке, – отвечает ему уполномоченный и не берёт маску Миши.
– Нет времени искать, бери, – Миша не убирает руку.
«Нет времени искать».
Горохов сразу понимает, что это значит, и едва успевает надеть новый респиратор, как полы его пыльника начинает трепать первыми порывами заряда.
– Надо идти! – говорит Миша. – Ты можешь идти?
– Больше об этом не спрашивай! – холодно отвечает ему Горохов, забирая у него респиратор, а свой, испачканный кровью, пряча в карман.
– Туда, – охотник указывает ему на большую поляну кактусов, а потом чуть выше, – к тому подъёму.
Андрей Николаевич ещё раз взглянул вниз.
«А не так уж и много мы прошли!».
Он, убедившись, что там пока никого нет и никто за ними не идёт, двинулся за проводником.
Кактусы тут были удивительные. Здесь росли самые злые и колючие. Высокие, мясистые растения были усыпаны длинными и прочными иглами, но и тут… Миша, идя впереди, стволом ружья повёл в сторону: гляди. И Горохов увидел, что часть кактусов была поломана, их стволы повалены, размочалены, и ветер так измочалить бы их не смог. Только одно существо в пустыне могло лакомиться насыщенной влагой мякотью колючего кактуса – варан. По сути, это была его визитная карточка. Знак обладания этой местностью.
Мог использовать кактусы ещё и человек, но это было сопряжено с серьёзными усилиями, которых не очень-то приятный сок растения не стоил. Люди использовали этот вид кактуса только в случае жажды и наличия времени, чтобы добыть из него влагу. А вот варан – да. Он частенько трепал эти мощные стволы и, невзирая на страшные иглы, разжёвывал их.
– Это ещё не крупный был, – пояснил Миша, чуть обернувшись к уполномоченному.
Но дальше глазеть на вытоптанный вараном участок у них не получилось, начался заряд. Стало темно от поднятой ветром пыли. Да и песка в воздухе было много. Ветер в горах оказался ничуть не слабее ветра в степи, порывы его, налетавшие сзади, то и дело пытались свалить уполномоченного, сбить с ног. Они гнули кактусы, пригибая их к земле. Ветер был очень сильный, и Горохову приходилось придерживать флягу, чтобы она сильно не болталась, а ещё придерживать фуражку. Ветер, забираясь под неё, готов был сорвать головной убор, несмотря на то что он был закреплен ремешком на подбородке.
«А в общем… Это хорошо».
Уполномоченный был рад сильному ветру и тем тучам песка и пыли, что он поднимал, если преследователи – это всё-таки не его домыслы. Если они существуют и идут за ними, догоняющим придётся приложить усилия и потратить время после подъёма, чтобы на этом пологом склоне, покрытом кактусами, понять, куда же всё-таки направились беглецы.

Глава 9
Они прижались к скале, чтобы ветер не трепал их и, не дай Бог, не повалил на склоне. Там, у выступа, прождали минут пять, пока порывы ветра не стали ослабевать и перестали засыпать путников песком, а только обдавали пылью.
Заряд наконец заканчивается, а с ним заканчивается и день, и солнечный свет. Только краешек солнца видно из-за гор, а скоро оно совсем спрячется. Поэтому нужно идти. Постараться пройти как можно больше, пока дорогу ещё можно разобрать.
Но Шубу-Ухай вдруг останавливается, начинает стряхивать с себя песок и пыль. Горохов тоже очищается; первым делом, сняв респиратор, выбивает его об руку, заодно заглядывает внутрь, нет ли крови… Слава Богу, кажется, нет. Он снимает перчатки и ими бьёт по одежде, потом запускает руку в наружные карманы пыльника, выгребает оттуда пару пригоршней песка. После снимает баклажку с водой, выпивает граммов двести воды.
Поле кактусов заканчивается, и впереди начинается следующий подъём, сплошной камень, присыпанный песком. Он менее длинный, чем первый, но более крутой, сложный. Там и кусты колючки, и пучки степного ковыля. И надо бы поторопиться, пока под ногами можно хоть что-то разглядеть, но охотник скидывает с плеч и воду, и рюкзак. Достаёт из него баллон с инсектицидом. Встряхивает его и начинает заливать себе ноги. Он не экономит вещество, обрабатывает одежду от души. Больше всего инсектицида уходит на ботинки, штаны, потом идут рукава штормовки.
Горохов, не скидывая с плеч поклажи, чтобы потом не поднимать её, ждёт, чуть опершись на винтовку. Он уже немного отдышался и мог бы покурить, но боится, что это вызовет приступ кашля или ещё что-нибудь нехорошее. И наконец Миша заканчивает обрабатывать себя, немного набрызгав на голову, и переходит к обработке обуви уполномоченного, приговаривая:
– Сейчас зальёмся как следует, а потом, по дороге, будем только добавлять понемногу.
– Нужно было ещё внизу это сделать, – предполагает Горохов, подставляя под струю вторую ногу.
– Нет, неправильно, – отвечает охотник, размеренно обливая ему брюки химикатом. – Там, где мы шли, клещей не было, только если в кактусах. Там и без этого обошлись бы. А потом заряд выветрил бы половину запаха, и теперь тут, перед камнями и колючкой, снова пришлось бы брызгаться.
Горохов думает, что охотник, возможно, и прав. И пока Миша заливает его инсектицидом, смотрит на потемневшее небо.
«Хорошо, что мало облаков!».
Он знает, что через три дня будет полнолунье, так что если не соберутся облака, то какой-то свет им даст в дороге уже поднимающаяся луна.
Миша разбрызгал, кажется, две трети баллона, прежде чем успокоился и наконец спрятал инсектицид и закинул свой рюкзак за спину. Вот только теперь стемнело окончательно, и лучше было бы подождать, но Миша, даже не выпив воды, двинулся к новому подъёму.
В принципе, это неправильно, в темноте очень легко оступиться, получить травму, лучше подождать, пока луна не взойдёт на небо как следует. Но Андрей Николаевич не собирается спорить в горах с человеком, который эти горы пересекал уже неоднократно. Он идёт за ним следом. А из-под земли начинают вылезать цикады. Горохов ещё различает их под ногами. Они уже почти сформированы. Ещё чуть-чуть, и будут раскрывать крылья.
Шаг, шаг, шаг…
Подъём начинается сразу, с первого шага, и глаза уже в принципе привыкают к темноте. И он даже видит Мишу, идущего на несколько шагов впереди него.
Шаг, ещё шаг…
И за полу пыльника цепляется колючка. Клещи вот так и попадают на одежду. Сидят на самых кончиках растительности, раскинув передние длинные лапы-крючья, словно для объятий. Ждут кого-нибудь, кого удастся «обнять».
Шаг, ещё шаг, ещё…
Он видит только тень охотника, слышит, как под его ботинками осыпается, катится вниз мелкий камень. Уполномоченному и не уследить за Шубу-Ухаем, всё его внимание сосредоточено на почве, на камнях, что попадаются ему под ноги. Главное, чтобы грунт под сапогами был твёрдый, не посыпался. И поэтому идёт он медленно. Не соизмеряя свою скорость со скоростью Миши.
А тем временем луна поднимается всё выше и выше. Он уже начинает различать и колючки по бокам от себя, и камни, на которые можно безбоязненно поставить ногу.
Шаг, ещё шаг…
Теперь он различает и пучки ковыля; если они близко, уполномоченный старается ставить ноги так, чтобы ковыль не касался его одежды.
Шаг, шаг, шаг, шаг…
От напряжения снова начинают болеть икры, быстрее, чем в прошлый раз. Он волнуется, что Шубу-Ухай далеко уйдёт от него, и потому прилагает усилия.
Шаг, шаг, шаг…
Теперь подниматься ему труднее, и не потому, что темно и растительности больше, нет… Просто этот подъём заметно круче предыдущего. Хорошо, что он короче.
Каждый шаг – усилие. Каждый шаг. Ещё шаг… Ещё…
Он поднимает глаза: хорошо, луна на небе… И фигура проводника теперь неплохо ему видна. Сколько они так идут? Уже, наверное, час, или даже больше. Сколько они прошли? Совсем немного; уполномоченный уверен, если бы сейчас был день, он обернулся бы и смог бы разглядеть там, внизу, в начале подъёма, белую бетонную будку на окраине Кытлыма.
Шаг, ещё шаг, ещё…
– Андрей, – охотник остановился.
– Что? – спрашивает Горохов. Он тоже останавливается.
– Запах чувствуешь?
Сейчас Андрею Николаевичу было не до запахов.
– Нет, не чувствую, – отвечает уполномоченный, но он предполагает, к чему ведёт этот разговор. – Что, варан?
– Ага, – откликается охотник. – Помёт где-то рядом. Свежий.
– Я ничего не чувствую, – говорит Горохов, но курки на обрезе взводит. Он знает, что помёт варана – который жрёт всё, включая кактусы и сколопендр, – пока не высохнет на солнце, имеет характерный, едкий запах. И если Миша его чувствует…
«Хотя как он мог его почуять через инсектицид?».
– Ты будь начеку, Андрей, – говорит охотник.
– Думаешь, он нападёт на двоих?
– Ну… может, он сильно голодный, – предполагает Шубу-Ухай и, повернувшись, снова начинает подъём.
Варан очень опасный зверь, и опасен он не тем, что его тяжело убить, а тем, что умный. И этот умный зверь, как правило, верно оценивает свои силы. Горохов знает, что на двоих людей варан нападает редко.
И снова они идут вверх, охотник впереди, уполномоченный на десяток шагов сзади. На самом деле луна, конечно, облегчает их задачу, но всё равно движутся они заметно медленнее, чем тогда, когда начинали подъем.
Шаг, шаг, шаг…
Снова он чувствует икры, и после этого потихоньку начинают давать о себе знать и мышцы в бёдрах. Но чёрная тень охотника с поклажей, на фоне почти чёрного неба в звёздах, колышется и неумолимо движется вверх.
И тут откуда-то справа шорох… Это сверху катятся камни. Уполномоченный сразу поднимает обрез, да и Миша останавливается и, судя по всему, поднимает ружьё. Теперь у Андрея Николаевича сомнений нет – царь пустыни тут, рядом. Они ждут несколько секунд, может, секунд десять, и дожидаются: снова на склоне справа от них падают камни. Люди ничего не видят, но оба готовы стрелять на звук. Горохов не очень хорошо стоит, да ещё и поклажа у него тяжёлая, центр тяжести высоко, он поудобнее расставляет ступни, чтобы после выстрела отдача, не дай Бог, не свалила его с ног. Уполномоченный думает, что если придётся стрелять, лучше вообще привалиться к склону. Впрочем, стрелять им в этот раз не пришлось. Следующий шорох и обвал камней случаются уже дальше. Миша ещё некоторое время ждёт, а потом и говорит:
– Ушёл, что ли… Ты, Андрей, будь настороже…
– Угу, – бурчит Горохов. Конечно, неприятно знать, что где-то тут, совсем рядом с тобой, метрах в тридцати, может быть, находится огромный ящер, который не побоится напасть и которого трудно убить даже с нескольких выстрелов. И что единственный укус через три дня, если нет серьёзного запаса антибиотиков, приведет к гарантированному заражению крови и гангрене.
Впрочем, Андрей Николаевич был рад этой полуминутной остановке. Икры хоть немного отдохнули.
И они опять начинают движение. Шаг за шагом, шаг за шагом…
Правда, теперь на небо выползла почти целая луна, и света прибавилось, но это вовсе не уменьшало нагрузку на ноги.
Шаг, ещё шаг… Шаг, ещё шаг…
И теперь, через полчаса после заряда, в этих местах наконец начинает просыпаться жизнь. В воздухе повисает густое марево звуков, звон цикад вплетается в постоянное гудение, и всё это покрывается близким шелестом крыльев. То и дело на одежду уполномоченного плюхаются большие и маленькие особи саранчи, а об шею ударился мягкий, похожий на прикосновение пыли, трупный мотылёк.
«Саранчи тут просто море. Вот где нужно ставить сети!».
И тут он слышит шипение, ну, достаточно недалеко от себя. Уполномоченный снова взводит курки на обрезе.
– Шубу-Ухай!
– Что? – тот останавливается и оборачивается.
– Сколопендра шипит справа от нас.
– А… Ага, – отвечает охотник и снова идёт вверх.
Кажется, Миша не очень боится сколопендр, а вот Андрей Николаевич наоборот…
«Уж лучше бы был варан…».
С благородным ящером всё кажется проще: люди, если это не опытные охотники, стараются без дела не забредать на территорию, где охотятся вараны, цари пустыни тоже не дураки, рядом с большими стоянками людей не появляются, это вроде паритета выживания, а вот безмозглой многоножке всё равно, кого обваривать кислотой, выпрыгнув из бархана, последний раз это было колесо Фединого грузовика. Так что уполномоченный теперь не выпускает обреза из рук.
Шаг, ещё шаг, ещё…
Кажется, осталось немного, и там, на относительно ровной площадке, можно будет отдохнуть. Тут Миша снова оборачивается к нему:
– Да, тут сколопендры. Мелкие, пара штук… Саранчу жрут. Они там, справа на склоне… Иди внимательно, Андрей.
«Ну вот, Миша, а я что говорил! А сначала не поверил мне».
Андрею Николаевичу даже приятно, что это опасное существо он заметил, услышал раньше, чем его расслышал человек, который занимается охотой всю свою жизнь.
Шаг, шаг, шаг, шаг…
Уполномоченный ждал этого; последние сто шагов, и вот наконец он вылез на плоскую поверхность.
Миша был уже там. Теперь можно было постоять, отдышаться, выпить воды. Ночь была прекрасной, лунной, прохладной, градусов тридцать семь, не больше, но пить после таких серьёзных усилий всё равно хотелось. А ещё очень хотелось присесть – на рюкзак, на тёплый камень, да на что угодно, вот только делать этого было нельзя. Если только в обработанной инсектицидом одежде. В пустыне в это время года просто на бархан ночью садиться небезопасно, а уж рядом с такой бурной растительностью, какая бушует в горах в сезон воды, – тем более. Ещё желательно обувь с брюками оглядеть, не отважился ли какой-то гад, вопреки инсектициду, прицепиться к ним. Но сейчас это сделать сложно.
Они почти ничего не говорят, отдыхают, пьют воду; так проходит минут пять, и после Шубу-Ухай произносит:
– Ну, так… Если отдохнул – пошли.
И указывает в сторону запада. Как раз между двух огромных, нависающих и справа и слева чёрных горных громад.
«Ни хрена я не отдохнул».
Уполномоченный закидывает за спину почти опустевшую баклажку, рывком подкидывает на спине рюкзак, поправляя лямки, и трогается вслед за Шубу-Ухаем.
В лунном свете он различает несколько десятков метров почти горизонтальной поверхности, заросшей колючкой, а потом начинается новый подъем.
Вверх, вверх и вверх…
Тут снова заросли колючки. Он старается идти так, чтобы опасные ветки не цеплялись за одежду. Но в лунной полутьме это не всегда получается. Количество саранчи, кажется, увеличилось. И уж точно увеличилось количество трупного мотылька. Этой мерзости здесь в изобилии, она кружит перед очками и пытается сесть то на маску, то на плечи уполномоченного. Это просто омерзительно. К этим насекомым он испытывает глубокую неприязнь. И не потому, что они ядовиты… Его неприязнь сакральна… Это черное насекомое, кажется, единственное из всех обитателей раскаленной пустыни, является верным признаком смерти. Спутником смерти и великим пустынным могильщиком. Уполномоченный отмахивается от насекомых.
«Рано, твари, рано!».
Снова тяжёлый грунт и камни с суглинком, присыпанные песком и пылью. Горохов даже не смотрит вверх, он не хочет знать, сколько ему ещё нужно пройти метров до нового места, где Миша решит остановиться. В темноте ему всё равно не видно. А тут ещё и пыли много, ботинок уже пару раз сползал вниз при попытке сделать очередной шаг, и один раз он даже пошатнулся, едва не потеряв равновесия. Нет, всё-таки, что ни говори, а тащить тридцать килограммов по относительно ровной степи, пусть даже с барханами, и переть их в гору – это разные вещи.

Глава 10
Этот звук выделялся среди других. Он его распознал сразу. И Горохов, и его проводник не говорили об этом, но оба понимали, что, скорее всего, та пыль, которую они видели в степи позади себя, не могла быть случайной. Может, поэтому Миша шёл и шёл, и даже в темноте не хотел останавливаться.
Уполномоченный встал в неудобной для ног позе и повернул голову, чтобы лучше расслышать этот звук. Так и есть: за шумом от насекомых, висящим в воздухе, он отчётливо слышал высокую и затяжную ноту. Этот едва различимый монотонный звон спутать с чем-либо было невозможно.
Дрон.
Мотор не электрический, вот и звенит. Электрический работает намного тише, но аккумулятора в нём всего на пару часов, а этот однотактный моторчик будет вот так звенеть в небе часов шесть. Он, конечно, мог бы уйти в небо так высоко, что его не было бы слышно, но с большой высоты тепловизор не будет различать тепловой след человека на фоне разогретых за день камней. Вот он и висел так низко, что Андрей Николаевич его услышал. Искать дрон в чёрном небе бессмысленно, но тут остановился и Шубу-Ухай, он тоже услышал звук работы моторчика.
Взглянул на Горохова из темноты, но тот, смахнув с маски небольшую саранчу, посмотрел вниз, в непроглядную темноту ночи, и двинулся дальше.
– Они видят нас? – спросил охотник, оставаясь на месте.
– Да, – ответил ему уполномоченный. – Надо идти, Миша.
– Думаешь, они пойдут за нами? – охотник тоже пошёл в гору.
– Уже идут. А ещё у них может быть винтовка с тепловизором, – пояснил уполномоченный.
– А, – сказал Миша и уже на ходу продолжал: – Стрелять снизу вверх нужно уметь.
– Они умеют, – уверенно заметил ему Горохов, вспоминая свою встречу с ловкими парнями у водокачки в Губахе. – И будут стрелять при первой возможности.
Правда, Горохов был уверен, что такая возможность в ближайшее время тем, кто шёл за ними, не представится. Но всё равно…
Теперь он и Шубу-Ухай пошли ещё быстрее… Да, подгонял их навязчивый звон работы однотактного моторчика в небе и ощущение того, что кто-то снизу, сейчас, припадает к прицелу и разглядывает их силуэты через прибор ночного видения. Тут уже не до усталости ног. Они прибавили хода, если так можно говорить о подъёме на крутой склон.
Шаг, шаг, шаг, шаг…
Его напугала тяжёлая и большая цикада, с басовитым гудением прилетевшая и ударившая его в ухо.
«У, зараза!».
Он потёр ухо перчаткой и продолжил идти. И вскоре они забрались на пологий склон, заросший колючкой. Вот тут растения было уже не обойти, и они продолжили своё движение, уже не избегая прикосновений острых крючков к своей одежде. Здесь им осталось полагаться только на инсектицид.
У Горохова уже не хватало дыхания, хотелось стащить маску и вздохнуть полной грудью. Да и Миша, как выяснялось, не железный. И, дойдя до поля из колючки, он всё-таки остановился. Андрей Николаевич дошёл до него и тоже встал.
– Андрей, – говорит охотник, переводя дух.
– Что? – Горохов снимает почти пустую пластиковую банку с водой.
– Если я включу фонарик… – Шубу-Ухай показал уполномоченному фонарь, – они нас хорошо будут видеть?
– Они нас и так неплохо видят – включай, – отвечает Андрей Николаевич и допивает воду.
«А быстро я приговорил первую баклажку!».
Миша включает фонарь и начинает осматривать себя. В основном светит на ноги, а сам говорит:
– У тебя винтовка проверена?
– Нет, – говорит Горохов. – Я её не пристреливал, – он думает, что охотник собирается дать бой тем, кто запустил дрон. Но решает уточнить: – А почему ты спросил?
– Утром попытаюсь сбить дрон, – отвечает Шубу-Ухай. Он скидывает на землю свой рюкзак и начинает осматривать его со всех сторон.
– Не нужно, – вдруг говорит уполномоченный.
– Не нужно? – Миша удивляется, он даже перестаёт искать клещей. – Но они же нас видят. А летает он… я слышу… не очень высоко. Можно попробовать попасть, если винтовка хорошая.
– Это сейчас он невысоко, пока работает через тепловизор, – объясняет Андрей Николаевич. – Утром будет работать через камеру, улетит на тысячу метров вверх. Попасть будет невозможно.
– А, – понимает охотник. – Давай тебя осмотрю, – он подходит к Андрею Николаевичу и начинает осмотр с его брюк. – Значит, он так и будет висеть над нами?
– Блок управления уверенно «держит» дрон на удалении не более тридцати километров от передатчика, – поясняет уполномоченный. – И это в степи. Тут, в горах, – он делает паузу, – думаю, будет ещё меньше. Далеко от своих машин они с дроном не отойдут.
– А батарей у них нет, у этих блоков?
– Да, есть, – соглашается Горохов, – но этих батарей хватает на пару часов… Ну, пусть будет сменная батарея… Всего часа четыре, а потом заряжать надо. Думаю, что генератор они в горы не поволокут. Муторно это, да и заряжать от портативного генератора долго. Нет, скоро они нас видеть перестанут.
– Ага, понял, – говорит Миша, начинает осматривать рюкзак Горохова и находит одного за другим двух клещей, – о, вот один, а вот ещё один… О-о… Как они сели кучно, – он прижигает их зажигалкой. – Значит, мы просто уйдём отсюда, пройдём километров пятьдесят, и, может быть, завтра утром дрон от нас отстанет? Да? Я так понял?
Горохов сначала молчит, думает, а затем отвечает:
– Знаешь, Миша, нам не нужно торопиться.
– Чего? – теперь Шубу-Ухай ничего не понимает. – Ты же говорил, что у них винтовки ночные, стреляют они хорошо.
– Да я и сейчас тебе это повторю, – отвечает уполномоченный. – Вот только уходить от них быстро нам не нужно.
– О! – тут до охотника что-то дошло. – Ты никак убить их всех задумал? Думаешь утра дождаться и убить?
– Да не убьём мы их всех, Миша, – с сожалением и сомнением отвечает ему Андрей Николаевич. – Нам до боя доводить дело никак нельзя. Понимаешь, люди эти, если это те, о ком я думаю, скорее всего опытные, вооружены хорошо. А нас двое, и винтовка у нас одна.
– А что же ты хочешь? – не понимает Шубу-Ухай.
Горохов сразу не смог ему объяснить задуманное, пришлось подумать ещё.
– Понимаешь… Нам нужно, чтобы они за нами шли. Но не приближались сильно, чтобы у нас с ними до контакта дело не дошло. Пусть тащатся в горы.
– А… – понял охотник. – Думаешь, воды у них столько с собой нет, чтобы горы перейти?
– В машинах есть, но с собой они много её брать не станут, – пояснил уполномоченный. – Чтобы нас догнать, пойдут налегке. Поэтому нам и не нужно быстро уходить от них. Пусть думают, что нагнать могут. Пусть чувствуют, что догоняют. Для этого дрон и нужен.
– Ага-а, – теперь Миша всё понял. Он перестал осматривать уполномоченного. – Подумают, что мы медленно идём, пойдут за нами, а к утру поймут, что не догоняют, и вернутся к машинам. А мы уже спокойно уйдём.
– Миша… – Горохов поправляет ремни рюкзака. – Они должны идти за нами хотя бы один день.
– О, вот как?! А зачем?
– Иначе они прыгнут в свои быстрые машины и очень скоро, дня через два или три, будут уже в Губахе, соберут ещё людей, купят ещё дронов и будут дежурить между Губахой и Александровским, в предгорьях, нас дожидаться.
И тут Миша уже ничего ему не говорит, стоит рядом, а Андрей Николаевич даже лица его не видит. Горохов понимает, что это непростое дело требует для его спутника осмысления.
«О чём он сейчас думает?».
Уполномоченный тут даже усмехнулся и спросил у охотника:
– Думаешь: зачем я только влез в это дело? Да?
– Чего? – не понял поначалу Миша – и тут же, сообразив, ответил: – Нет, зачем мне так думать теперь, я сначала так думал. А теперь что, теперь уже поздно это думать.
– Миша, – говорит Горохов со значением. – Поможешь мне выбраться… добраться до Соликамска живым – сто рублей с меня. Понял? И ещё благодарность от Трибунала, а ещё устрою тебя секретным сотрудником, там зарплата небольшая, но постоянная.
– Сто рублей – это хорошо, – говорит Миша, – и зарплата – это тоже хорошо, но не за этим я тут с тобой.
– А зачем же? – интересуется уполномоченный.
– Я же тебе говорил уже, – отвечает ему охотник. – Церен сказала помочь тебе, значит, я помогу. Больше ничего мне не нужно платить.
«Ах, ну да… Церен, конечно же!».
– Идти надо, – наконец говорит Шубу-Ухай; он взваливает на плечи рюкзак, закидывает сверху баклажки с водой, – если они за нами пошли, то первый склон уже одолели.
– Я покурить хотел, – с сожалением замечает уполномоченный.
– Сейчас не нужно курить, – отвечает ему охотник. – Когда ходишь, не нужно курить, – он начинает новый подъём. – Я сам люблю курить. Когда хорошая охота – курю, когда выпиваю – курю, когда дома живу – тоже курю, а на охоте не курю.
И Горохов с ним согласен:
«Когда ходишь, не нужно курить».
***
Всё, они остановились.
– Впереди, кажись, опять колючка, – говорит Шубу-Ухай откуда-то из темноты.
Горохов ничего ему сказать на это не может. Он глядит на часы: стрелки на люминесцентном циферблате показывают без тринадцати два. Дальше идти нет никакой возможности. Луна ушла вправо, за огромную гору, и тут, у подножия, стало темно, нет, скорее черно. Горохов не видит ничего, даже своего проводника, который, судя по голосу, всего на десять шагов впереди него. На уполномоченного то и дело что-то падает, что-то ползает по нему и спрыгивает с него. Он не видит, что это, но надеется, что это безопасная саранча. Горохов устал. По-настоящему. Ещё до того, как они полезли на новую кручу, у него уже тряслись – ну, подтрясывались – ноги. Он даже боялся, что икры может свести судорога. Уполномоченный и припомнить не мог, когда он так уставал. Ему даже воды так не хотелось, как хотелось сбросить рюкзак и присесть на него, или хоть на камень. Или на землю.
– Андрей, а ты его слышишь? – спрашивает Миша.
И уполномоченный сразу понимает, о чем говорит проводник, и отвечает хрипло:
– Да, он почти над нами. Кажется, над нами…
Он и вправду различает среди какофонии ночной жизни монотонный, едва различимый звук моторчика.
– Идти дальше не получится. Тут хоть фонарь включай, а с фонарём – ну какая это ходьба, – говорит Миша – и добавляет то, от чего Горохов начинает тихо ликовать: – Придётся остановиться на пару часов. Рассвет часа в четыре будет, отдохнём малость.
– Да, – соглашается с ним Горохов, – этим сейчас тоже темно.
Во всяком случае, он на это надеется. Хотя… Упрямые, молодые и сильные мужики могут лезть в гору, не взяв с собой много воды, при помощи фонарей. И словно услыхав его мысли, Шубу-Ухай говорит уполномоченному:
– Давай сейчас поглядим клещей, а потом ты сядешь тут, посидишь, а я чуть спущусь вниз… На всякий случай, если эти за нами всё-таки идут, так дам тебе знать.
Охотник включает фонарик.
– А ты сам-то отдохнуть не хочешь? – интересуется Андрей Николаевич, с огромным удовольствием скидывая наконец оттянувший ему все плечи рюкзак.
– Я отдохну, отдохну, – обещает ему Миша, осматривая свои штаны с помощью фонарика.

Глава 11
Он заснул почти сразу, как только присел на рюкзак. И проспал… Всего минуту? Или две? Он, ещё не открыв глаза, машинально подтянул к себе обрез, когда кто-то прикоснулся к его плечу.
– Что? – произнес Горохов.
– Светает, – это был Миша. – Поспал часик. Пора идти.
«Светает? Как так, я спал пару минут!».
– Ты поешь, – продолжает охотник. – А пока ты ешь, уже виднее станет – тогда и пойдём.
«Какой светает? Темно вокруг».
Горохов почти ничего не видит в кромешной тьме. Он нащупывает рукой первую попавшуюся баклажку с водой. Долго пьет.
Смотрит на часы.
«Неужели я проспал почти час?».
Ему не верится. И тут он слышит едва различимый в переполненном звуками ночном воздухе звон: дрон никуда не делся. Вот только… На небе сплошная чернота, ни одной звезды.
Облака. Плотные. Тем, кто за ними шёл, если они не оставили это занятие, давалось это движение, скорее всего, не легко. Даже если у них у всех были тепловизионные очки.
Тем не менее нужно было спешить. Уполномоченный лезет в рюкзак и наощупь достаёт оттуда брикет крахмала, маленькую упаковку вяленого мяса дрофы, пакет с тыквенными семечками, начинает всё это быстро поедать. Засовывать в рот и, чуть разжевав, глотать. Теперь, когда глаза, что называется, пригляделись, он начинает различать контуры и вокруг себя. И на востоке стали вырисовываться очертания горы, заслоняющей восход. Миша тоже шуршит пластиком, тоже что-то ест рядом.
«Да… Пора уже солнышку выходить».
Уполномоченный отгрызает от брикета большой кусок крахмала, это основная часть его завтрака, вяленая птица, семечки, хлеб – это баловство, это скорее для удовольствия. Главное, проглотить и запить водой как можно больше крахмала, чтобы энергии хватило на весь день. В идеале ему нужно съесть половину брикета. Но это непросто. Хоть крахмал и подсолен, жевать его особого удовольствия нет. Он запивает съеденное большим количеством воды и снова откусывает кусок от брикета. И вдруг слышит хлопок.
Хлопок этот тихий, доносится откуда-то снизу, но он перекрывает гул насекомых и звон нескольких цикад в воздухе.
Андрей Николаевич перестаёт жевать. Стреляли не близко, но не так уж и далеко.
– Андрей, слышал? – интересуется Миша из темноты.
– Да, – отвечает Горохов.
– Винтовка автоматическая?
– Да. Как моя.
И тут же раздаётся ещё несколько хлопков.
– А, – догадывается охотник. – Видно, на сколопендру набрели или на варана. Это хорошо.
Но уполномоченный ничего хорошего в этом не видит, он не очень уверен, так как звук в степи и в горах распространяется по-разному, тем не менее произносит:
– Миша, нужно уходить.
– Думаешь?
– Они недалеко… Внизу…
– А, тогда нужно.
Андрей Николаевич выпивает ещё воды. А Шубу-Ухай его успокаивает:
– Ты не волнуйся, Андрей, мы поспали, а они всё шли. И ходят они хуже нас, если бы ходили как мы, уже бы догнали. Подъём у них ещё не закончился, они устали.
«Всё так, всё так, вот только…».
– Мы не должны попасть в зону их видимости, – напоминает Горохов. – Между нами должно быть что-то, какое-то препятствие…
– Ага, я помню, у них винтовки, – говорит охотник, он тоже уже закинул свой рюкзак за плечи. – Ну, пошли…
«Чуть не забыл».
Он достаёт таблетку, запивает её водой. Теперь ему нельзя про это забывать. Впрочем, сейчас он чувствует себя неплохо и даже хотел бы закурить, сделать хоть пару затяжек… Но не хочет рисковать. Андрей Николаевич помнит, какое Миша делает лицо, когда он кашляет.
«Курево потом».
Уполномоченный смотрит на часы… Три минуты пятого…Только-только всё вокруг начало приобретать очертания, вырисовываться из сплошного чёрного серыми контурами, а они уже снова шли вверх. И, казалось, каждый следующий подъём был сложнее предыдущего. Впрочем, нет, не казалось. Тут было меньше колючки, и кактусов было мало, но зато грунт: мелкий камень вперемешку с песком и пылью. Грунт, под тяжестью ноги сползающий вниз. И это ещё при плохой видимости. Они едва пошли, а уже минут через десять опять напомнили о себе икры.
«Быстро».
Начинало светлеть. И Миша, поняв, что у зарослей грунт получше, понадёжнее, теперь шёл, почти цепляя плечом и рюкзаком колючку. Уполномоченный шёл прямо по его следам.
Шаг, шаг, ещё шаг….
А вокруг потихоньку сходил на нет шум ночной жизни. Саранчи и мотылька, а также козодоев становилось в воздухе всё меньше. Может, поэтому тонкий и противный звук дрона казался особенно отчётливым.
«Ничего, скоро мы должны от него избавиться».
Он был уверен, что они с Мишей выйдут из зоны контроля этой назойливой машинки.
– Ух, блин! – воскликнул Миша.
И прежде чем Горохов успел испугаться, он услыхал хлопанье больших крыльев. Это была дрофа; охотник в утренней полутьме случайно набрёл, видно, на кладку птицы и поднял её из гнезда.
Дрофа почти не летает, но когда делает ускорение, помогает себе крыльями.
– Напугала! – Шубу-Ухай, кажется, смеётся.
А Горохов рад, что ему удалось хоть десять секунд постоять не двигаясь. И снова Миша пошёл вперёд.
Шаг, ещё шаг, ещё…
На самом деле грунт определяет многое, и теперь, когда уже стало заметно светлее, они начали выбирать те места, где земля потвёрже, стараясь пересекать мягкое, осыпающееся каменное крошево вперемешку с песком как можно реже. Обходя такие участки.
Шаг, шаг, шаг…
То, что он выпил уже одну баклажку воды из тех, что брал с собой, казалось, не сделало его поклажу легче. Ремни рюкзака впивались в плечи всё сильнее.
Шаг, шаг, ещё шаг…
Конечно, хотелось интервалы между шагами сделать побольше, а иной раз, после плохого грунта, от которого начинало ломить где-то в щиколотках, и вовсе встать и постоять хоть пятнадцать секунд, но он ни на секунду не забывал, что где-то над головой у него висит дрон, а значит, по его следам идут люди.
Уполномоченный машинально оборачивается назад. Света хватает только на то, чтобы разглядеть, что там, в паре сотен метров ниже, дальше всё укрывает серая пелена, утренняя дымка. И он снова начинает двигаться за Шубу-Ухаем.
Шаг, шаг, шаг, шаг…
Крепкий грунт тут заканчивается, до новых зарослей кактуса, под которыми желтеет твёрдый суглинок, метров сто, и Миша уже выходит на большую «поляну» сыпучей дряни из песка и камней. Уполномоченный видит, как после каждого шага охотника его стоптанные башмаки съезжают немного вниз, и нужны новые усилия, чтобы преодолеть часть пути, который человек уже преодолел, но выбирать Андрею Николаевичу не приходится, и он сам ставит ногу на песчаный склон.
Облака, плотно укрывавшие небо ночью, утром стали рваными и редкими. И как итог, из-за горы, что осталась на востоке, наконец выглянуло солнце и сразу, даже через запылённые очки, почти ослепило путников. Белое и, конечно же, горячее… Стало припекать плечи и руки с первых же секунд.
«Ну вот… Начали мы подъём вчера вечером и до сего момента шли только по «холодку».
Вчера вечером и ночью он пил воду, даже и не думая экономить, пил её ради удовольствия на каждой минутной остановке. Теперь ему стоило уже её беречь.
Шаг, ещё шаг…
Он видит, что Миша уже выбрался на твёрдый грунт и там, возле больших кактусов, остановился… Это понятно… Он тоже не железный. А Горохов снова и снова переставляет ноги, которые при каждом его шаге утопают по щиколотку в песке. Наконец он, тяжело дыша, добирается до охотника и тоже останавливается. А тот, отдохнув, двигается дальше.
Андрей Николаевич, переводя дыхание, оглядывает растения, возле которых стоит, и вдруг понимает, что никогда прежде не видал таких. И листья у них другие, и иглы… Прочнее, что ли… Но это не то, что в первую очередь должно его сейчас волновать, он поднимает глаза к небу и смотрит вверх… Нет, дрона на небе он найти не может. Улетел заправляться? Хотелось бы ещё минутку постоять, но нельзя, и Горохов снова идёт за Мишей вверх. Ставя ноги почти след в след.
Шаг, ещё шаг, шаг, шаг…
Кажется, этот их утренний участок самый длинный. Уполномоченный смотрит на часы: скоро шесть. Ему давно уже хочется пить, но Шубу-Ухай не делает привалов. Идёт и идёт вверх, монотонно переставляя свои башмаки. Горохов уже помнит, на каком ботинке больше сбит каблук. А этот бесконечный подъем всё тянется и тянется, и что ещё хуже, он становится всё более крутым, и теперь охотник идёт не прямо вверх, это делать уже сложно, а чуть под углом, таким образом облегчая подъём за счёт увеличения пройдённого расстояния.
Может, так и нужно, Горохов не даёт ему советов, это не барханы, там, в песках, он сам бы выбирал способ движения.
Шаг, ещё шаг, ещё шаг, ещё, ещё, ещё…
Только ближе к семи часам утра Шубу-Ухай наконец выдыхается сам. Тут уже почти нет колючки, а кактусы не растут до двух метров, они здесь едва достигают плеча уполномоченному. Там, на песчаной «поляне» среди колючих растений, Миша и остановился. Упёр приклад своего ружья в землю, а сам, обхватив стволы двумя руками, повис на оружии, стянув вниз респиратор. Его лицо мокрое от пота, а синяя губа синее обычного.
– Ещё двести метров, – говорит он Горохову, когда тот наконец добирается до него. – И там передохнём.
Андрей Николаевич поднимает голову и не видит конца подъёму.
«Двести метров? Хорошо бы».
Он глядит вниз. И умудряется разглядеть там белое пятнышко. Горохов, чтобы хоть полминуты ещё постоять тут, вытаскивает из кобуры прицел револьвера. И с разочарованием понимает, что там внизу белеет: это бетонная стена трансформаторной будки, что торчит на окраине Кытлыма.
«Что за хрень, идём уже двенадцать часов, ну, за исключением двух часов на отдых. И всё равно не смогли отойти от точки начала восхождения и на десять километров!».
А по карте от Кытлыма до Александровска по прямой… он не мог знать это точно, так как не считал всё, как положено…просто прикинул… километров сто тридцать, может, сто сорок…
«Пятьдесят километров за день, сорок километров за второй день пути». Да, так он ходил когда-то по степи, когда был молод. Но теперь получалось, если они будут идти с тем же напряжением и за следующие двенадцать часов будут отдыхать два часа… То пройдут по карте всего… двадцать километров. Это было неприятное открытие.
«Миша, кажется, говорил, что от Кытлыма до Александровска ходу три или четыре дня. И что после одного дня подъёма дорога пойдёт вниз. Надеюсь, он прав».
Значит, им оставалось ещё полдня подъёма. Можно было бы, конечно, спросить об этом у Шубу-Ухая, но он не стал этого делать, чтобы тот не подумал, что он уже сдулся и интересуется, когда им станет легче. Горохов прячет прицел в кобуру, поправляет рюкзак. И, взглянув в который раз на каблуки охотника, двигается за ним.
Шаг, шаг, шаг, шаг, ещё шаг…

Глава 12
Двести метров. Миша, может быть, и не ошибся, но он, наверное, говорил о двух сотнях метров по вертикали. Иначе они не преодолевали бы их столько времени. А учитывая крутой подъём и плохую почву, им пришлось перебираться от одной лужайки кактусов к другой больше часа. Охотник, который отдыхал перед одной такой лужайкой, дожидаясь уполномоченного, указал пальцем в сторону солнца.
– Что? – спросил Горохов, едва переводя дух и ещё не понимая, куда указывал Шубу-Ухай.
– Дрон, – коротко ответил тот.
Андрей Николаевич даже не стал пытаться рассмотреть эту мерзкую штуку на фоне неба. Болталась она где-то в районе поднимающегося солнца. Он знал, что пока они не выйдут из зоны охвата передатчика, дрон будет кружить над ними постоянно.
– Ничего, пусть висит, – кричит ему Горохов, снимая очки и вытирая лоб, глаза и переносицу от пота. – Главное, чтобы шли за нами.
– А не боишься, что начнут догонять?
Андрей Николаевич поворачивается и смотрит вниз, но, конечно, никого не видит; на этом склоне много растительности и неровностей, и даже если преследователи от них всего в пяти сотнях метров, они не увидят их.
– Боюсь, – отвечает наконец уполномоченный.
– Тогда надо идти, – подводит итог разговору Шубу-Ухай.
– Да, надо… Только воды выпью.
***
Следующий участок был очень крутой. Настолько крутой, что уполномоченный мог помогать себе при подъёме руками, а когда сил больше не было, он мог просто опереться на колено и постоять в таком положении пару десятков секунд. А ещё он был всё в тех же невысоких кактусах, и ему приходилось выбирать дорогу так, чтобы они не цеплялись за одежду. Но у этого участка был несомненный плюс: подъем был крутой, но короткий. Им, чтобы добраться до следующей ровной площадки, потребовалось всего чуть больше часа. Горохов вылез туда за Мишей и, сделав два шага от края, остановился. А Шубу-Ухай по своему обыкновению ждал его, опираясь на ружьё.
Было утро, от ночных облаков не осталось и следа, и солнце, поднимаясь выше, начинало припекать всё серьёзнее.
«Тридцать девять… К одиннадцати подберётся к пятидесяти. Интересно… А эти, – так он для себя называл тех парней, что шли за ними, – будут пережидать жару? Или будут переть вверх по пеклу, не останавливаясь?».
Уполномоченный подумал, что они с Мишей взобрались достаточно высоко и теперь находятся на удобной площадке для наблюдения; он решил взглянуть вниз, надеясь, что с этого места ему будет хорошо виден весь участок, который они преодолели за утро. Хватило ему нескольких секунд, чтобы залезть в кобуру револьвера, вытащить прицел и взглянуть в него.
Трое… И ещё два человека чуть отстали… Метров на пятьдесят от первых трёх.
«Идут прямо по нашим следам».
– Что там? – Миша, кажется, всё понял. Он подошёл к краю и тоже поглядел вниз, а Горохов просто передал ему оптику: смотри.
Миша заглянул в прицел.
– Э-э… Рюкзаки маленькие, налегке идут.
Да, это Андрей Николаевич тоже заметил. Парни явно не собиралась пересекать весь горный массив. Им просто нужно было догнать его и после… спокойно спуститься вниз.
– А двое уже устали, – продолжает разглядывать преследователей Миша. – Отстают. До нас им ещё метров восемьсот.
«Меньше».
Уполномоченный был в этом уверен. До самого первого, что шёл за ними, было не больше семи сотен метров. Это он понял, когда глядел на преследователей через оптику.
«Миша, судя по всему, никогда не «работал» на больших расстояниях, да и неудивительно это».
Горохов взглянул на ружьишко охотника: старенькое. Сто метров – максимальная рабочая дистанция; если дистанция больше – неоправданный расход патронов.
– Миша, – Андрей Николаевич забирает прицел у проводника и снова смотрит вниз. – А ты стрелял когда-нибудь из армейской винтовки?
– Из винтовки… Из автоматической? Нет, – отвечает Шубу-Ухай. – Но я приноровлюсь, если нужно. Я стрелять умею.
«Приноровлюсь».
Уполномоченный не очень-то верит в это. Попробуй приноровись к оружию, если ты из него ни разу не стрелял, а стрелять желательно с двух сотен метров. Ближе Горохов не хотел их подпускать.
У него револьвер и винтовка, у винтовки нет оптики, у револьвера есть оптика, но прицельная дальность у револьвера даже с прицелом всего пять сотен метров, а верных – триста-триста пятьдесят. И это в идеальных условиях. Ну, допустим, условия здесь идеальные: возвышенность, освещение отличное, ветра почти нет, можно выбрать удобный камень для упора под руку…
«В принципе, подпустить их на четыреста метров…».
– Стрелять думаешь? – догадывается Шубу-Ухай. – Отсюда можно и попасть, если подождать.
Горохов не отвечает ему и продолжает смотреть вниз через оптику.
Он различает идущего первым противника.
«А они отчаянные! Знают, за кем идут, и всё равно вот так лезут в гору у меня на виду… Не боятся!».
– Если думаешь стрелять, так надо уже готовиться, – замечает охотник. – Дрон опять прилетел, не было его, а теперь прилетел. Они теперь знают, что мы тут стоим.
«А быстро они идут! Ну да… Рюкзаки-то у них небольшие…».
Горохов, честно говоря, не знает, что делать. В принципе, ещё немного – и можно будет сделать выстрел. Ну хотя бы один. Но у него есть сомнение в целесообразности стрельбы.
А охотник так и стоит рядом и всем своим видом выражает вопрос: ну так что, будешь стрелять?
И тогда уполномоченный в свою очередь спрашивает у него:
– Миша, а как быстро можно будет спуститься отсюда до Кытлыма? За три часа можно?
– Вниз идти – дело не очень тяжкое, – Шубу-Ухай прикидывает. – За три часа… За два часа можно спуститься, если спешить, – и тут же спрашивает так, словно хочет Андрея Николаевича поторопить: – Ну что, будешь стрелять?
– Нет, – наконец произносит Горохов и прячет оптику в кобуру. – Рано ещё, днём буду стрелять…
– Это если место такое днём у нас будет, – проводник немного озадачен. – Тут место хорошее, тут они как на ладони.
– Близко, Миша, к машинам близко, – уполномоченный подкидывает рюкзак на спине, устраивая его поудобнее. – Попаду в одного, остальные решат спуститься, сядут в свои машины и поедут к Александровску нас встречать в предгорьях, а мы туда придём измотанные… Найдут они нас там, – он заканчивает и берёт очередную баклажку из тех, что лежат сверху на его рюкзаке, пьёт воду. И после продолжает, задирая голову к небу, выискивая там глазами механическую птицу. – Да и дрон не даст поймать их, сейчас только винтовку вытащу из чехла или начну крепить прицел к револьверу, как наблюдатель им об этом сообщит. И они сразу залягут, попрячутся за камни.
– Угу, – вроде как соглашается охотник, сам он воду пока не пьёт, поворачивается и идёт вперед, к новому, не очень крутому подъёму.
***
Горохов понимал, что ему всё равно придётся стрелять, просто хотел затянуть преследователей повыше в горы. Как можно выше. Но он не знал этих мест и не мог предположить, что ему вскоре придётся пересмотреть свои планы. И перейти к их осуществлению быстрее, чем он рассчитывал.
Уже через полчаса после того, как уполномоченный заметил преследователей, они вышли на большое и открытое пространство, на длинный и пологий склон.
И Андрей Николаевич, оглядываясь, спросил у Шубу-Ухая:
– А теперь куда?
– А вот, пойдём по склону, – отвечал тот, указывая рукой совсем не туда, куда думал двигаться Горохов.
– Не вверх? – уточнил Андрей Николаевич.
– Нет, будем обходить эту гору, – пояснял Миша, продолжая показывать направление. – Пойдём по склону вот туда, туда, видишь? Будем обходить гору, вправо пойдём. А как обойдём… за горой, там будем спускаться… Вон туда, там долинка небольшая между гор, и оттуда снова начнём подниматься наверх. А потом всё, подниматься уже не будем, будем спускаться помаленьку…
– Ты говорил, что в гору будем идти день! – с некоторым упрёком заметил уполномоченный.
– Ты хорошо ходишь, – отвечал ему Шубу-Ухай. – Я думал, медленно будешь идти, вот и сказал – день подниматься.
И тут Горохов скидывает рюкзак с плеч, задирает голову вверх.
– Миша, смотри, коптер.
Охотник тоже задирает голову кверху. Они разглядывают небо, и Шубу-Ухай говорит:
– Нет, не вижу его.
И уполномоченный теперь тоже не видел.
«Может, заправляться улетел, может, радиус передатчика наконец дошёл до предела, а может, оператор прячет его за горой».
– Миша, – наконец говорит Горохов, ещё глядя в небо, – иди, как хотел идти, иди полчаса, потом скинешь свой рюкзак и возвращайся за моим. Я, как всё сделаю, так за тобой побегу. Без рюкзака мне легче будет.
– Ага, да, ты правильно придумал, – кивает охотник. – А ты стрелять пойдёшь?
– Да, – отвечает уполномоченный и снимает винтовку. – Если они сюда поднимутся, они нас видеть будут на склоне, мы будем просто мишенями, – он кивает на гору. – До того склона метров восемьсот, а у них оптика хорошая, винтовки хорошие. Нам с того склона уйти не дадут.
– Думаешь? – спрашивает Шубу-Ухай.
– Знаю, – отвечает Горохов. – Кажется, я с ними уже встречался, они даже ночью стреляли хорошо.
Андрей Николаевич снимает с плеча винтовку, кладёт её на рюкзак.
– Не берёшь? – уточняет охотник и поднимает оружие, вешает его на плечо рядом с ружьём.
– Нет, – Горохов боится, что вернётся дрон и оператор передаст тем, кто поднимается в гору, что уполномоченный идёт к ним с винтовкой, – обойдусь револьвером. Всё, иди, Миша.
– Ага, хорошо, – говорит охотник и идёт к поляне с кактусами, за которыми начинается пологий склон.
Дрон.
Сейчас это самое главное. Если он найдёт уполномоченного, то его появление над головой преследователей не будет для них неожиданностью. А ему так хотелось сделать для них сюрприз. Поэтому, несмотря на жару и усталость, он не пошёл, а побежал назад. К тому месту, откуда рассчитывал увидеть преследователей. А для того чтобы уменьшить возможность обнаружить себя, он выбрал подход к краю покатого склона через большую поляну низких кактусов. Пригибаясь и собирая себе в плечи болезненные уколы тонких и на удивление острых и твёрдых игл, он подобрался к нужному месту уже минут через пятнадцать после того, как ушёл от проводника.
Да, тут, лёжа в кактусах, он хорошо видел склон под собой. А вот его нужно было ещё рассмотреть…
Горохов достал револьвер и оптический прицел, потом, завалившись на один бок, уложил прицел на держатель. Оптика точно легла в предназначенное для неё крепление, и он стал закручивать винты. Закрутил, заглянул в прицел. Откинул барабан, поглядел на патроны, заглянул в ствол, проверил взвод, спуск. «Кольцов», конечно, делает вещи. В оружии не было ни зазоров, ни люфта в механизмах, даже вездесущая пыль, и та лежала на металле только сверху. Оружие было готово к работе.
И когда подумал, что, возможно, ему придётся какое-то время подождать преследователей в этих кактусах, первый из них как раз появился на склоне. Едва различимая тёмная точка на жёлто-сером грунте, ползущая вверх. Уполномоченный сразу стянул очки и взглянул на человека через оптику; стрелять было явно рано, разметки на линзе не хватало, чтобы начать прицеливание, – пятьсот пятьдесят или, скорее, пятьсот тридцать метров. Очень далеко, хотя цель освещена отлично и идёт в полный рост. А ещё Горохов думает, что ему повезло: дрон, даже если и появится, не сразу его заметит, «птичке» нужно будет пролететь непосредственно над ним, чтобы найти его. Кактусы хорошо прячут.
Андрей Николаевич оглядывается и вдруг видит маленького, белёсого, недавно вылупившегося из яйца клеща. Клещ крохотный, но длинные свои лапки уже раскинул и тянет их как раз к рукаву уполномоченного. Горохов достаёт зажигалку и подпаливает членистоногое. И оно падает на землю. Но тут же на соседнем кактусе он видит точно такого же белёсого… Уполномоченный палит и его, опять осматривается.
«Да тут всё в них… Вылупились после дождей…».
Но вставать и бежать отсюда он не хочет, уж больно хорошо ему видно тех, кто идёт вверх по склону. А их на склоне уже двое… Нет, трое… Андрей Николаевич решает терпеть опасное соседство с клещами.
«Ладно, будем надеяться, что инсектицид из одежды жара и солнце выжгли ещё не весь, а когда доберусь до Миши, попрошу его осмотреть меня со всех сторон».
Он поднимает оружие и начинает выцеливать приближающихся людей. Пока далеко, но понятно, что первый идёт достаточно быстро. Выносливый, гад. Его оружие Горохов рассмотреть пока не может. И все трое идут почти прямо на уполномоченного, то есть ему даже не придётся брать упреждения. Он не отрывает глаза от прицела и по разметке на линзе определяет: четыреста пятьдесят метров. Ещё минут десять, и можно было бы давить на курок. Да нет… Он будет ждать дистанции, с которой цель будет поражена гарантированно.
Горохов отрывается от прицела и осматривает склон: их всего трое. А где ещё два преследователя? Отстали? Если так, то это хорошо.
Он продолжает ждать, снова глядя в прицел на идущего первым. А тот начинает менять направление движения… Это не очень хорошо. Ему придётся ждать ещё немного. И он ждёт… Наконец на склоне появляются и остальные, теперь их пятеро, но последние сильно выдохлись, они далеко от первого. И это хорошо, что они так растянулись.
Триста пятьдесят метров.
«Интересно, Миша уже идёт за моим рюкзаком? Времени прошло уже достаточно».
Он снова заглядывает в оптику. Теперь Андрей Николаевич уже может разглядеть, что у первого преследователя армейская винтовка. Иногда на такие ставят оптику, в общем, ближе этого выносливого парня лучше не подпускать. Теперь идёт он под углом к Горохову, так что придётся стрелять с упреждением. С небольшим. На остальных он пока не обращает внимания. Уполномоченный сильно зажмуривается, а потом несколько раз моргает, чтобы привести мышцы глаза в тонус. Он находит удобное положение для руки, стягивает правую перчатку, заглядывает в прицел, находит цель, взводит курок и не дышит, замирает… А потом как положено, плавно, нажимает на спусковой крючок…
Пахххх…

Глава 13
Горохов точно видел, как дёрнулась пола пыльника у идущего первым. И тот сразу свалился… Но… слишком ловко стал отползать в сторону. И намёка в его движениях не было на то, что он получил хоть какие-то повреждения. Враг сразу нашёл камень, за ним улёгся и подтянул винтовку с рюкзаком к себе. Он делал всё правильно, вот только в горах звук распространяется не так, как на равнине, да и не близко было до источника звука, поэтому преследователь неверно определил место, где скрывался уполномоченный, и лёг за камень неправильно. Теперь Горохов хорошо видел обе его ноги, цель меньше, но зато она статична; он снова взводит курок и на несколько секунд замирает…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/boris-konofalskiy/reyd-oazisy-kniga-5-blok-70872020/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.