Главная страница | Попаданцы | Перевал Дятлова. Назад в СССР

Перевал Дятлова. Назад в СССР
Павел Барчук
Дмитрий Буров
Сытая жизнь успешного бизнесмена внезапно закончилась, когда я оказался в группе студентов-туристов в далеком 1959 году. По чьей-то воле меня занесло в тело молодого пацана, сынка партийного босса. Девять человек, среди которых мой родной дядька, я и дорога в никуда. Перевал Дятлова – неразгаданная тайна прошлого века. А мне на нее плевать. Было. Пока судьба не дала шанс изменить ход событий. Но всё оказалось не так просто.

Дмитрий Буров, Павел Барчук
Перевал Дятлова. Назад в СССР

Пролог
Подвалы Лубянки издавна имели дурную славу. Ну а как ей не быть, дурой славе, когда эти стены помнят очень много всякого, в большинстве своём – плохого.
Однако высокий, спортивного вида мужчина, стоявший возле одного из стеллажей, не выглядел испуганным. Возможно, потому, что лет ему явно было немало. И дело не только в полностью седой голове. Дело, пожалуй, ещё в некой манере держаться. Поворот головы, поза. Так ведут себя люди, имеющие за плечами опыт.
На лице никаких признаков страха. Скорее, оно выражало высочайшую степень удивления. Попросту говоря, посетитель казался ошарашенным, словно в толстой папке, которую он держал в руках, нашлось нечто, чего не должно существовать.
Шок, неверие, недоумение, удивление – чувства и эмоции одно за другим мелькали на мужском лице. Мужчина настолько заинтересовался содержимым и погрузился в чтение, что ничего и никого не замечал вокруг себя. Периодически он отрывался от папки, смотрел вдаль задумчивым взглядом, качал в недоумении головой, а затем снова погружался в чтение. Наверное, поэтому мужчина не обратил внимания на тех, кто наблюдал за ним со стороны.
Двое неприметных сотрудников (вряд ли это были посторонние), одетые в тёмные костюмы, как и этот пожилой человек, притаились за стеллажами. Люди без лица, неприметные. На них не обратишь внимания, даже если заметишь в толпе. Они просто не запоминаются. Невысокие, не низкие, не толстые, не худые. Никакие. Время от времени наблюдатели обменивались фразами. Но до мужчины, который увлечённо изучал документы, не предназначенные для его глаз, слова не доносились. Те, кто за ним следил, разговаривали на языке жестов, в обычной жизни используемом людьми с ограниченными возможностями.
– Надо убирать. Случайности неслучайны, тебе ли не знать, – заявил более молодой наблюдатель.
– Подождём, посмотрим, – ответил тот, что постарше.
– Как он здесь оказался?
– Глупый вопрос. Сюда допуск только по спецпропускам.
– Почему в этой секции?
– А вот это интересный вопрос. Надо выяснить и доложить.
– Кто выписал спецпропуск?
– Оттуда, – старший ткнул пальцем вверх, намекая на вышестоящее начальство.
Мужчина с папкой ничего и никого не замечал, полностью поглощённый тем, что читал. Он торопливо перелистывал пожелтевшие страницы дела, вчитывался в полустёртые строчки, разглядывал фотографии. Хмурился, удивлялся, время от времени тихо хмыкал. А затем вдруг застыл, разглядывая очередной документ.
– Что? – заволновался молодой наблюдатель. Причём действительно заволновался, потому как сказал это вслух. Почти неслышно, но всё-таки вслух.
Старший прижал палец к губам, не сводя глаз с посетителя. Оба замерли, ловя каждый жест, считывая эмоции или микроскопические изменения в позе мужчины.
Человек в дорогом костюме медленно закрыл толстую папку, сунул её на полку, но в руках у него остался какой-то документ. Прямоугольный кусок пожелтевшего картона, больше всего похожий на фотографию. Посетитель крепко сжимал её в пальцах, вглядываясь в лица людей на карточке.
Десять человек с лыжами и рюкзаками, в зимней одежде на фоне заснеженных гор. Десять человек, которых давным-давно нет на этом свете. Десять!
Минут пять мужчина ошарашенно разглядывал снимок, ощупывал со всех сторон. Даже потёр большим пальцем, намочив его предварительно слюной. Но лицо, которое его так удивило, с карточки никуда не исчезло.
– Не может быть. Бред! – тихо пробормотал посетитель, поднёс фотографию близко-близко к глазам, словно это могло что-то изменить. Но композиция на карточке не изменилась. Все те же девять незнакомцев и один. Тот, которого не могло быть на фотоснимке ни при каких условиях. Однако он был.
Мужчина вдруг резко вскинул голову, обернулся и посмотрел прямо на стеллаж, за которым скрывались наблюдатели. Оба человека с неприметными лицами замерли, стараясь не двигаться. Они надеялись, что посетитель архива не сумеет их разглядеть. Но лишняя осторожность не помешает. Да и потом, репутация у этого посетителя… Минута, вторая… Наконец, мужчина отвёл взгляд, торопливо огляделся по сторонам, и затем одним решительным движением сунул фотографию во внутренний карман пиджака. Потом резко развернулся и чеканным шагом, который выдавал в нём бывшего военного, покинул ведомственные архивы.
– Что делать будем?
– Наша задача конкретная: наблюдать и докладывать. Решать – не нашего ума дела, – негромко, но внушительно произнёс старший.
Скользнул к полкам, достал папку, которую разглядывал посетитель. Внимательно осмотрел её, поставил на место, кивнул напарнику, и оба незаметными тенями выскользнули из архива.
Мужчина с фотографией, после того как покинул знаменитое здание, сел в машину представительского класса и поторопился убраться как можно дальше от мрачного места. Правда, достаточно скоро остановился у первого попавшегося бара, заказал бутылку виски и принялся пить. Время от времени он доставал из кармана фотографию, тихо матерился, наливал очередную порцию, опрокидывал в себя с вопросом: «Какого хрена?» – и снова прятал снимок во внутренний карман пиджака.
Ни бармен, ни официантки не заметили, когда и как странный посетитель покинул заведение. Пятитысячная купюра, придавленная пустой бутылкой, – вот и всё, что оставил после себя импозантный мужчина с седыми висками.

Глава 1. О странных пробуждениях
«Что ж так холодно?»
Тупая боль сверлила затылок, виски раскалывались. Не открывая глаз, пошарил руками вокруг себя. На прикроватной тумбе всегда стоит бутылка воды без газа, прислуга хорошо справляется с работой. Однако в данную минуту, вместо живительной влаги в стекле, пальцы сгребли что-то холодное и мокрое. Открыть бы глаза и посмотреть, но башка гудит, будто вот-вот развалится на куски. Ужасное состояние… Одна мысль о том, что придётся двигать веками, вызывает приступ тошноты.
Я сжал ладонь. Похоже на снег… Совсем охамели! С хрена ли в комнате снег? Пофиг, потом разберусь, что за бардак в моей спальне. Сначала надо прийти в себя. Мляха муха… Давно не чувствовал себя настолько погано…
Всё так же, не открывая глаз, поднёс ладонь к лицу, уткнулся в холод, застонал от удовольствия. Кайф… Даже пульсация в висках стала чуть тише. Хорошо… Но плохо, блин! Прислуга расслабилась, что ли?
Перво-наперво в их обязанности входит идеальное знание всех моих привычек. Вода в спальне – одна из главных. Ну, и вопрос остаётся открытым. Почему на тумбочке оказался снег из холодильника? Кто-то наковырял его и принёс в комнату? Дебилы, сука…
Вычту из зарплаты. Нет! Уволю к чёртовой матери. Всех. Найму новых, гораздо более исполнительных. Голодных до работы и денег. А то ты посмотри, расслабились, сволочи…
И всё же, почему такой дубак?
Попробовал повернуться набок, но тело почему-то совсем не слушалось. А ещё было ощущение, будто я пингвин или неуклюжий бегемот. Обычно сплю прямо в чём мать родила, но сейчас, судя по состоянию максимальной неповоротливости, я напялил всю домашнюю одежду разом. И главное, один хрен холодно.
Сплит всегда стоит на двадцати градусах, комфортно для сна, не замёрзнешь. А тут по ощущениям мороз и солнце, день чудесный. В июле. Ага…
Тем не менее нос ледяной, пальцы дудочкой. Что за дела? Впрочем, судя по адской головной боли, насчёт чудесного дня – это я зря. Но вот солнце должно быть. Точно. Без мороза. Может, сплит-система сломалась? Нет, увольнять нужно всех к чертям собачьим. Избаловал я прислугу добрым отношением.
Хорошо, не околел насмерть. Вот бы журналюги порадовались. Новость десятилетия – известный предприниматель Александр Александрович Биенко замёрз с пьяных глаз в собственном доме. Смешно…
Стоп… А ведь я вчера не пил. Точно не пил! Хотелось – да. Кому бы ни захотелось после визита в подвалы Лубянки, пусть даже в архивный отдел. Местечко, прямо скажем, атмосферное. Да ещё информация эта, которую нужно было просмотреть… Даже меня, человека с о-о-о-очень богатым прошлым, она впечатлила. Информация, имею в виду, впечатлила. Впрочем, само место тоже.
Было очень интересно, познавательно, однако, ну его на хрен. Никогда не любил чекистов, даже несмотря на прошлое место моей службы и на то, что мы из одной, можно сказать, Конторы. Были… Сейчас-то я отошёл от всех этих дел. И вспоминать не хочу. Ни дела, ни Контору, ни причину, по которой уволился. Тем более, всё сложилось более чем хорошо в моей дальнейшей жизни.
Ладно. Надо проснуться, выползти из спальни, дать всем мандюлей. Снег… Надо же…
Я с трудом открыл глаза и моментально зажмурился, ослеплённый белым светом в буквальном смысле. Ткнулся головой в колени, чтобы не видеть, зажал уши ладонями, чтобы не слышать. Грохот, непонятная вонь, гомон, детский рёв.
И главное, звук включился буквально в одну секунду. Вот только что в ушах стояла абсолютная тишина, а вот – голова разрывается на части от постороннего шума.
Ткнулся в колени… Это я что, сидя спал? Из положения «лёжа» до родных коленочек совсем неблизко. Сначала нужно подняться, так-то. А я сейчас просто одним движением согнулся пополам.
Нет, надо разобраться, что за ерунда творится.
Собрал волю в кулак, выпрямился, открыл глаза и… ошалел от увиденного.
– Да ну на фиг! – Вырвалось у меня вслух против воли.
Моргнул два раза, потряс головой, отчего боль рванула во все стороны, вгрызаясь теперь ещё и в затылок, но картинка не изменилась. Легче не стало.
Вокруг меня суетилась разномастная толпа в шубах, тулупах, валенках, пуховых платках, меховых и вязаных шапках, с рюкзаками, чемоданами, мешками, с лыжами наперевес и прочим походным барахлом в руках. А сам я сидел на лавке. На вполне себе обычной лавке, которых полным полно на улице. Слава богу, в одежде.
Эм… А спальня где? Где спальня-то? Дом мой в три этажа куда делся? Я точно вчера приехал домой и больше никуда не рыпался. Устал сильно. Какого чёрта сейчас сижу на левой, совершенно незнакомой улице?! На пошарпанной незнакомой лавочке. Причём и улица, и скамейка явно даже не в Москве находятся. В столице подобных мест нет давным-давно, чтоб всё так си?ро и убого.
Я сплю? Сон продолжается? Не похоже. Во-первых, мне сейчас ничего не снилось. В башке, наоборот, был абсолютный вакуум. Да и сюжет какой-то дурацкий для сна. Во-вторых, больно реалистично выглядят тётки в куцых шубейках, парни в странных ботинках, девчонки в платочках.
Господи… О чём я думаю… Хрен с ними, с платочками. Откуда зима в разгар лета? Ложился я спать в июле. Вчера, собственно говоря. Сейчас же, судя по окружающей меня реальности – январь. Или декабрь, но очень снежный. Хотя может, даже февраль. Да по фигу! Абсурд какой-то… Нет, я понимаю, погода у нас в последнее время исполняет своеобразные кренделя, но не до такой же степени.
Может, вся эта хрень просто-напросто розыгрыш? Виталя Рябой, к примеру, постарался? У него, в принципе, хватило бы ума подрядить весь Мосфильм для того, чтоб меня идиотом выставить. Бабла, кстати, тоже хватило бы. Вот только день рождения мой осенью. Виталик любит покреативить именно по поводу днюхи. Считает, так как денег у меня навалом, то непременно нужно удивлять. А чем удивить человека, который финансово сам кого хочешь удивит? Правильно! Нужно мутить ему вот такие тупые приколы.
В том году он устроил мне шоу в масках. Вызвал спецназ. Ребята отработали по-взрослому. В какой-то момент я даже поверил, будто меня брать пришли. Два часа, пока длилось представление, голову ломал: за что? Вернее, не так… Если покопаться, то, конечно, причина найдётся. У нас же в стране как: был бы человек хороший, а за что посадить всегда найдут. Я не мог понять другое: кто посмел? Какому зверю я дорогу перешёл, раз за меня так рьяно взялись. Оказалось, верные друзья-соратники расстарались, заказали розыгрыш на мой юбилей. Придурки…
– Слышь, паря, помоги советскому студенту, поделись копеечкой! – раздался весёлый голос, и чей-то кулак ткнулся в моё плечо. Весьма ощутимо, кстати, ткнулся.
На автомате я перехватил запястье пока ещё невидимого шутника и, вывернув, резко дёрнул вниз. Ибо нечего подкрадываться из-за спины. Рефлексы у меня. Рефлексы! Годы прошли, а они никуда не делись. Потому никто из знакомых никогда не устраивает мне сюрпризы в виде «Угадай, что за дебил закрыл тебе глаза ладонями?»
– Эй! Дурак совсем?! – Заорал парень.
А это был именно парень, судя по голосу. Не взрослый мужик. Интонация его моментально изменилась. Юморок пропал, а вот подвывающие нотки появились. Ну, да, больно, конечно. Я в курсе. Хотя, пусть скажет спасибо, что только вывернул, мог бы и сломать.
– А-а-а-а-а! Опусти, козёл!
Вопил придурок, с какого-то перепуга назвавший себя советским студентом. Я поэтому и говорю, что придурок. Шутка совершенно дебильная. В духе современной молодёжи. Отбитые они какие-то.
Я не мог его пока рассмотреть, потому что белый снег слепил, виски ломило, а весь организм намекал: иди ложись, Саша, спать. У тебя с устатку начались галлюцинации. Вот, к примеру, зима мерещится. Да так натурально, главное. Лавка какая-то сраная тоже…
– Больно! Убери грабли! А-а-а-а! – продолжал голосить шутник, трепыхаясь возле меня в тщетной попытке вырвать руку.
– Отпустите его! Как вам не стыдно?! Вы же советский человек, а не бандит какой-то! Что он вам сделал?
Возмущённый девичий голос послышался откуда-то сбоку. Я моргнул несколько раз, но картинка снова поплыла. Не пойму, что с моим телом… Оно будто реагирует с задержкой…
С трудом повернул голову и сразу же наткнулся на разгневанный женский взгляд. Ну, как женский… Девчонка лет двадцати, может. На ней такой прикид, что сразу не сообразишь, какого она возраста. Шапка особенно с толку сбивает. Дурацкая шапка. Вязаная, с мыском. Мне кажется, ни одна женщина без угрозы для жизни подобный головной убор не наденет.
– Слышь, мужик, хватит! По-хорошему прошу, – простонал парень.
Хотя не в его ситуации угрожать, вот уж точно.
Только в этот момент до меня дошло: я ведь так и не отпустил чужую руку из захвата, продолжая держать шутника-попрошайку. Тоже идиотство какое-то. Говорит, мол, дай копеечку советскому студенту. Несовместимые вещи.
– Пшёл отсюда! И скажи спасибо, что в полицию тебя не сдал… – прохрипел я, разжимая пальцы.
Хотел ещё дать пинка под зад, но с ногами пока не особо хорошо получается. Я их чувствую, а вот резких движений сделать не могу. Ватные они, ноги.
Не то, чтоб я всегда незнакомым людям пинки раздаю. Нет, конечно. Хоть Виталик и говорит, что нас бабло испортило. Не настолько. Просто тут сработало два фактора.
Во-первых, ненавижу, когда левые люди пытаются делать из меня дурака. Какой, на хрен, советский студент? Во-вторых, как человек, рождённый во времена существования Союза, считаю, если кто и может шутить на эту тему, то только мы, люди, выросшие из октябрят в пионеры, из пионеров в комсомольцев, а из комсомольцев потом попавшие в суровую реальность капитализма. А в-третьих, терпеть не могу вокзальных попрошаек. Нет, каждый волен, конечно, жить, как нравится. Но именно эта категория граждан вызывает у меня устойчивую брезгливость. Кстати, я их в Москве сто лет уже не видел… Откуда опять появились?
– Э-э-э, внучок, да ты никак пьян?
Теперь к предыдущим двум голосам добавился ещё один. Мужской, пожилой. Да что ж так хреново взгляд фокусируется? То вроде бы появляется чёткость, потом опять всё расплывается.
– Полицаев давненько изничтожили, а советскую милицию непотребно таким словом обзывать. Стыдно, должно быть. Стыдно! Да! Молодой ещё, а уж до горячки допился…
Мляха муха… Какой-то сюр, честное слово… Может, реально «белочка» пришла…
Я максимально напрягся, снова собрал волю в кулак и сфокусировал взгляд. Пацан, как только его отпустил, сразу отскочил в сторону. Девчонка, похоже, вместе с ним ушла.
Зато теперь рядом, по правую руку, с ноги на ногу переминался дедок в добротных, подшитых валенках и шапке-ушанке из прошлого века. Я видел таких дедов очень давно. В годы юности. Даже, наверное, в годы детства. Смотрел дед на меня с укором и осуждением. На его плече висела какая-то непонятная котомка…
Чёрт… Почему я вообще использую слово «котомка»? Что за внезапная функция словаря Даля включилась…
– Уважаемый, не подскажешь, где мы находимся? – спросил я деда, проигнорировав его странные слова про полицаев, совесть и молодость.
Особенно про молодость понравилось, конечно. Мне, на секундочку, в этом году будет шестьдесят пять. Дедуля старше, само собой. Но так уверенно записывать меня в ряды молодёжи…
– Что за место? Чисто географически, – пришлось уточнить, потому что дед растерянно пялился на меня и с пояснениями не торопился.
Вот блин… А голос какой-то… Не мой. Я вроде немного иначе разговариваю. Тембр должен быть ниже. Или нет? Да почему зима-то?! Сука, сука, сука!
– Так это… на вокзале ты, сынок. Вон, гляди. Два шага и кассы. Знамо дело. Совсем ничего не помнишь? Ну, точно пьяный, – дед сочувственно поцокал языком. – Серов, значит, это. Город такой в Свердловской области. Ты куда едешь-то? Свердловскую область хоть знаешь, мил человек? Как оказался тута?
– Свердловск… – повторил я, а потом, крайне неожиданно для себя, хихикнул. Не засмеялся, не брутально хохотнул. Хихикнул. Словно истеричная дамочка.
Ну, Виталя, ну зараза лысая, устрою я тебе юбилей… Отчего-то думать, будто всё происходящее – дело рук Виталика, было гораздо легче, чем заподозрить себя в сумасшествии. А что? В принципе, сумасшествие в моём случае вполне возможно.
Человек я немолодой… Это если только от возраста отталкиваться. Что там обычно приходит вместе с сединой? Деменция? Альцгеймер?
А если вспомнить, где пришлось в своё время побывать… Один Афган чего стоил. Да и Первая Чеченская, скажем прямо, осадочек оставила. Был период, думал, в психушку попаду с теми приступами, которые иногда случались…
Ой, да на хер! Кому я вру? Себе? Невозможно! Не может Саня Биенко поехать кукухой настолько, чтоб придумать несуществующий мир. Саня Биенко – это я. Я – Саня Биенко. Вот за данную мысль и надо держаться. Она – якорь, который оставит меня на плаву.
– Чай, глухой? Говорю же – Серов. Свердловск он в той стороне-то, – дедок махнул рукой в неизвестном направлении. – А это – Серов. Тебе куда надо, парень? Гляди, ежли проспишь, до утра куковать станешь.
Я молча, в каком-то ступоре, смотрел на деда пару минут. А потом до меня дошло. Свердловск! Не Екатеринбург. Это, значит, мне типа устроили шоу, где я оказался в Советском Союзе. Вот в чём дело! Поэтому и одежда у людей, бегущих к вокзалу, такая странная. Кстати, да. Лавочка, на которой я очнулся, на самом деле находилась рядом с железной дорогой. Поезда отсюда отлично слышно.
Ну, масштаб, конечно, мощный. Представить не могу, сколько бабла ввалил Виталик во всё это мероприятие. А снег… Ну, наверное, меня чем-то напоили. Загрузили в самолёт и привезли куда-нибудь… Да хоть вон на Крайний Север. Там подобных городишек, которые, будто в своей реальности существуют, до чёрта и больше.
Интересно, что за тварь из числа прислуги на такое подписалась. И за какую сумму? Дома ведь вырубился. Сто процентов в еду подсыпали мощное снотворное. Иначе и быть не могло. А потом, когда заснул, передали моим дружкам из рук в руки. Нет, прислугу надо увольнять к чертям собачьим. Да и товарищи у меня… С такими друзьями, что называется, врагов не надо.
Надо признать, в этот раз Виталик сам себя переплюнул. Круто всё организовал. Я и правда чуть кукухой не поехал в первые минуты. Да на моём месте любой другой человек, у кого психика послабее, уже о ближайшее дерево башкой бился бы.
– Ладно, хватит! Куда смотреть? Где скрытая камера?
Я кивнул деду. Мол, всё, хоро?ш этот цирк устраивать. Потом повертел головой в поисках места, где могла бы сидеть съёмочная группа. Заодно и обстановку оценил.
– Давай, дед, время тратить не будем. Я всё понял. Сколько Виталик забашлял? А, нет… Это не с тобой надо. Кто у вас тут главный? Зови главного. А то вам этот заказ обернётся такими проблемами… Тебе точно нормальной пенсии не вида?ть…
– Да уж… Вот так дела… В первый раз вижу, чтоб человек настолько тютюкнутый был… Нет, оно у нас вон, к примеру, Анатолий-агроном… Тоже всё хотел кукурузу с пшеницей скрестить. Ага… Потом по всему селу бегал этой кукурузой в кусты швырялся. Но до тебя, сынок, ему далеча?.
Дед поцокал языком и покачал башкой из стороны в сторону. Кстати, я бы не сказал, что он моими угрозами сильно впечатлился. Даже, наверное, совсем не впечатлился.
– Тебе бы к врачу, сынок. К доктору. Видать у тебя с головой-то и правда беда…
Дедок поправил свою сумку, висевшую на плече, а затем развернулся и пошёл прочь.
– Вот ты точно гонорар свой хрен получишь! – крикнул я ему вслед.
Но дед даже не оглянулся.
Зато в толпе проходящих людей я вдруг заметил парня, который кинул на меня сочувственный взгляд.
Я моргнул, закрыл глаза, мысленно досчитал до пяти, открыл и снова закрыл. В мою сторону сочувственно смотрел… Нет, не может быть. Я лично хоронил этого человека…

Глава 2 О суровой студенческой жизни
Так… Стоп! Нужно выдохнуть. Это просто обычный глюк на фоне стресса или побочка от снотворного, которыми меня накачали. Не он это, точно не он. Тот, кого я провожал в последний путь, прожил долгую жизнь, а этот молодой и слишком бодрый для покойника.
Я демонстративно отвернулся в другую сторону и принялся с интересом изучать окружающую меня действительность. Потом резко повернулся обратно. Парень исчез. Вот и чудно… Сто процентов просто глюкануло. Значит, органы чувств более-менее начали вести себя адекватно.
Ну, да… Похоже, какой-то провинциальный городишко разыскали в жопе нашей огромной страны. Натурально, кстати…
А потом мой взгляд уткнулся в ту самую парочку, которая совсем недавно тусовалась возле меня. Пацан-шутник и девчонка в отвратительной шапке. Они топтались рядом, далеко почему-то не ушли. Буквально в нескольких шагах от лавки остановились. Так понимаю, это – актёры.
Девчонка сердито что-то выговаривала парню, который баюкал выкрученную мной руку. Этот придурок слушал подругу с недовольным лицом и периодически со злостью косился в мою сторону. Немного дальше стояла ещё одна группа людей. Молодых. Судя по внешнему виду, студенты, которые собрались в поход. Чисто теоретически, парочка имела отношение как раз этой компании. Откуда такие выводы? Потому что шутник несколько раз бросал какие-то сердитые фразы парням-студентам.
Только не пойму, зачем пацану приспичило изображать побирушку… Хотя, с другой стороны, если всё это представление для меня затеяли, тогда срастается. Просто хотят, чтоб я включился в игру. Вот в чём цель.
Я хмыкнул. Надо же, организаторы прямо расстарались, вон как натурально люди отыгрывают. У ребятишек и лыжи советские, и рюкзаки имеются, и даже палатки брезентовые. Типа решили мне устроить экскурс в прошлое? Намекнуть, что я стар, как говно мамонта? Родился и вырос в Союзе.
Но почему какой-то дурацкий Серов? Почему не Свердловск, то бишь Екатеринбург? Кстати, мой отец родом оттуда. Было бы в тему.
Додумать я не успел. Студенты-туристы загалдели, сердито замахали руками. Их возмущение было направлено на ещё одну особу женского пола. Эта дамочка, в отличие от подружки шутника-придурка, который пытался ко мне прицепиться, находилась в центре студенческой компашки. Выглядела она, кстати, поинтереснее. И мордашка симпатичная, и прикид помоднее будет. Если, конечно, такое определение можно использовать по отношению к туристическому варианту зимней одежды.
Очевидно, между девушкой и парнями происходило какое-то бурное обсуждение.
По итогу мнения сторон разошлись. Я не слышал полностью темы спора, потому как гул со стороны вокзала перекрывал звуки, но вот финалочку смог разобрать. Просто симпатичная особа чуть увеличила децибелы.
– Я сказала, не дам! Приедем к следующей точке, там и пообедаете. Что за блажь! Деньги общественные, между прочим. На пирожки их тратить мы не можем!
– Ну, знаешь…
Один из студентов сделал шаг вперёд, а потом указательным пальцем ткнул девчонке прямо в плечо. Думаю, хотел в грудь, но мы же в Советском Союзе (три раза ха-ха). Тут всё невинно и по-товарищески.
– Тогда мы сами начнём себе на пирожки зарабатывать. Поняла?
Девчонка фыркнула в его сторону, словно рассерженная кошка, махнула рукой, мол, делайте что хотите, развернулась, а затем отошла ко второй скамейке, которая тоже была неподалёку. Первую, само собой, занял я. Товарищи студенты ещё что-то громко выговаривали ей вслед, но она не реагировала. А я опять не разобрал слов, потому что именно в этот момент загудел паровоз.
И словно по команде невидимого режиссёра сюжет вдруг стал очень стремительно развиваться. Один из парней, стоявший в этой тусовке, выхватил гитару. Даже не понял, честно говоря, откуда он её достал. В штанах, что ли, прятал?
К нему тут же присоединился ещё один. Ребята чуть отошли от друзей, залихватски сдвинули на затылки шапки и разухабисто заорали на весь вокзал под громкие гитарные аккорды:
Есть девушек много на свете,
Но всё-таки тянет к одной
И я свою девушку встретил
В Сухуми прошедшей весной.
В ботинках, в зелёной штормовке,
Стоял ледоруб возле ног.
И парень я, в общем, неробкий
Но здесь объясниться не мог.
И долго ходил я печальный
Свои проклиная дела.
Но вдруг узнаю я случайно,
что девушка в горы ушла.
Самое интересное, это вовсе не было представлением из любви к искусству. Студенты просто приступили к выполнению обещания, данного симпатяшке, которая при первых звуках гитары аж в лице переменилась. Думала, наверное, что прикалываются пацаны. А вот ни черта подобного. Они реально решили заработать на пирожок.
Я так понимаю, шутник, который мне в плечо кулаком тыкал, по этой причине и докопался. Типа, хотел денег стрельнуть.
Чисто теоретически, коллективную ненависть к симпатяге спровоцировало её чувство ответственности. Видимо, общественное бабло у неё. Так ведь обычно делали и мы в студенческие годы. Выбирали самую нудную девочку, которая контролировала «кассу».
Один из «артистов» стянул шапку и под звуки проигрыша заканючил жалобным голосом:
– Люди добрые, сами мы неместные! Помогите, кто может, на хлебушек. А можно и на пирожок мясной, и на бутерброд с колбасой!
Я с удивлением пялился на этих персонажей. То есть они реально пытаются изобразить побирушек? Сначала парочка, которая меня теребила. Теперь эти ещё, барды недоделанные. В чём прикол? Что за дебильный сценарий?
К тому же, режиссёр явно плохо знаком с советским прошлым. Попрошайничества тогда не существовало. Я пока ещё не пойму, на какой временной период рассчитан сюжет, но это явно не послевоенные сложные годы. Ну, и Ленина с броневиком тоже не видать.
Да и потом, если всё затевалось ради меня, то моё взросление пришлось на конец 70-х. А это достаточно сытый период.
Услышав просьбу про «копеечку», пассажиры завертели головами и вполне ожидаемо заволновались. Тётки средних лет начали возмущаться, причитать, мол, до чего молодёжь докатилась! Вот они в свои годы на заводе в три смены работали! Короче, началась старая песня о главном. Раньше и трава была зеленее, и совести побольше.
Парни, не обращая внимания на возмущение граждан, упорно продолжали горланить на всю привокзальную площадь:
Её потерять не желая
Купил я огромный рюкзак
И в горы поплёлся, вздыхая
Как старый и тощий ишак.
И как получился, братцы,
Я вам объяснить не берусь,
Что я за любовью взобраться
Сумел на высокий Эльбрус.
– Кривонищенко! Прекрати немедленно! – сердито крикнула та самая девушка, с которой парни о чём-то спорили перед этим дурацким концертом. Я мысленно уже закрепил за ней прозвище Симпатяга. – Как тебе не стыдно, ты же комсомолец!
А молодцы, организаторы, быстро сориентировались. Конечно, в этом месте я сразу почувствовал фальшь. И ведь, что характерно, отлично работают чертяки. По-любому приказ отдали прямо в «уши». Интересно, где прячутся режиссёры и операторы? Сто процентов запись ведут, чтобы клиенту потом вручить на долгую память. Ну, и поржать заодно.
Я покрутил головой, пытаясь отыскать место, откуда за мной наблюдают, но ничего не обнаружил. Зато внезапно понял: певец мне кого-то смутно напоминает. Очень смутно… Будто я где-то видел это лицо…
– Граждане отбывающие! Помогите несчастным туристам! Подайте копеечку на хлебушек.
Снова завёл свою песню Кривонищенко. Далась ему эта «копеечка», уж просил бы червонец. Чёрт… И фамилия какая-то вроде… на слуху. Может, моих однокашников прошерстили. Но сейчас точно всех не вспомню.
– Вот я тебя, паршивец эдакий! Небось комсомолец!
Дородная тётка в пуховом платке замахнулась кулаком на певца. Тот со смехом увернулся, и как ни в чём не бывало продолжил голосить песню.
– Тётенька, угостите пирожком! А то так есть хочется, что переночевать негде! – заканючил в этот момент товарищ, сопровождающий Кривонещенко.
Этот тип вообще в наглую подошёл к продавщице, которая торговала пирожками возле здания вокзала, и теперь выпрашивал у неё еду.
– Иди отседова, шелопутень! Сейчас милицию вызову! – рявкнула торгашка, могучей грудью перекрывая подходы к аппетитному жареному тесту с начинкой.
Эх, помню я советские пирожки… Один съел и весь день сыт, не то что нынче. Ни вкуса, ни запаха. Да и масло теперь используют рафинированное, дезодорированное, супер очищенное, с добавлением слезы единорога. Тьфу! Интересно, организаторы настоящие советские пирожки замутили? Или обошлись имитацией.
– Кривонищенко! Я кому говорю, немедленно прекрати этот цирк! – продолжала надрываться с лавочки девушка.
Ей было стыдно за поведение друзей. Так стыдно, что она даже готова была расплакаться. Охренительно Симпатяга играет. Очень натурально.
– Да я вас сейчас! – девчонка, не выдержав накала страстей, вскочила на ноги, планируя броситься к артистам.
Не знаю, чего она хотела. Может, разбить гитару этому Кривонещенко об голову. Зря, кстати. Поёт он неплохо.
Однако компания парней, которые были с девчонкой в группе, моментально отреагировала на её движения. Они бросились наперерез, активно мешая Симпатяге прорваться к артистам. Жрать, видимо, хотелось коллективу.
«Побирушки» же раздухарились ещё сильнее. Тем более, не все обкладывали их матюками. Некоторые прохожие даже хохотали и совали ребятам пирожки с булочками. Хотя большее количество граждан материлось и чехвостило студентов от души.
В ответ на очередную порцию возмущений со стороны Симпатяги, гитарист развернулся и завывающим голосом допел старую туристскую песню, закончив её на свой лад:
Рюкзак на уставшую спину –
Голодный, я в горы иду
Беру за вершиной вершину,
Но хлебушек всё же найду.
– Кривонищенко! Я последний раз тебе говорю: прекрати немедленно!
Голос у девчонки звенел, как натянутая струна. Нет… Однозначно талантливая особа. Когда весь этот цирк закончится, подумаю, наверное, да и помогу ей с карьерой. Совершенно искренне, между прочим. Без двойных контекстов.
– Люд, ну кушать очень хочется! А ты денег не даёшь, жадина-говядина! – Со смехом ответил ей Кривонещенко.
Гадский случай… Где же я слышал эту фамилию…
Но вообще, конечно, странный какой-то сценарий ребята отыгрывают. Так и хочется крикнуть: «Уважаемые, не верю!». Всем, кроме Симпатяги.
Однако я продолжал молча наблюдать за развернувшимся представлением.
А в голове всё больше и больше всплывало несоответствий. Точнее, мозг чётко фиксировал нюансы, из которых складывалась волнительная для меня картинка. Я её пока анализировать не пытался, если честно. Потому как с каждой мыслью внутри росло и крепло нечто весьма отдалённо напоминающее панику.
Контора, организовавшая этот прикол, конечно, молодцы и профи. Действуют масштабно. Я чего-то и не слышал о подобных компаниях. Но это ж сколько бабла вбухал Виталя, чтобы устроить для меня такой зачётный розыгрыш? Он – большой любитель пустить пыль в глаза, да. Обожает производить впечатление. Но… денежкам счёт знает.
А тут только по примерным прикидкам сумма далеко за полтора ляма выходит. Вокзал – настоящий. Ладно. Допустим, меня и правда привезли сюда на самолёте. Нашли заранее соответствующее место, чтоб вот оно прям максимально застрявшее в прошлом было. Смотрим дальше.
Массовка приличная. Народу, что на съёмки «Войны и Мира» нагнали. А ведь каждому надо заплатить за рабочее время.
Студенты эти… Ну, положим, юные дарования из театрального вуза. Однако снег-то, снег, твою мать, настоящий! Получается, не только меня надо было самолётом доставить на север, но и всю эту театральную братию. Вряд ли по просторам тайги свободные актёры стайками бегают. Их по-любому из большого города притащили. Дороговато выходит…
– В самом деле, ребята, прекратите!
Теперь Симпатягу Людмилу, имя которой, озвучил Кривонещенко, поддержала вторая девушка. Та самая, что утешала парня с вывернутой рукой. Она с раздражением посмотрела в сторону артистов и погрозила им кулачком. Ага! Щас! Хрен там плавал.
Кривонещенко сделал точно наоборот. Он с ещё большим энтузиазмом завопил:
Котелок никуда не годился,
Я исправил его, сколько мог,
Чтоб могли вы, друзья, убедиться,
Как мой может варить котелок…
Я, кстати, к этому моменту практически пришёл в себя, и теперь наблюдал за театральной постановкой с гораздо большим интересом. Правда, интерес мой был немного другого толку. Я во всех действиях окружающих людей искал подтверждение версии про розыгрыш. Иначе… Иначе я встану посреди этой привокзальной площади и заору в голос. Потому что других логических, адекватных версий у меня нет.
А ещё я прикидывал, закончить спектакль или досмотреть до занавеса? Честно говоря, головная боль немного пошла на убыль, и я с огромным удовольствием пожрал бы. Пока размышлял, артисты дотопали до скамейки, где я пока ещё благополучно сидел, а тот парень, который тряс шапкой перед прохожими, дёрнулся прямо ко мне.
– Товарищ, помогите голодному туристу! – заявил он, а затем своей вонючей шапкой ткнул мне под нос.
Я недовольно отодвинулся и буркнул:
– Бог подаст…
Вообще, не планировал вступать с ними в диалог, но, похоже, выбора нет.
– Религия – опиум для народа! – Тут же отреагировал студент, назидательно задрав указательный палец вверх.
– Шёл бы ты отсюда… товарищ, – процедил я сквозь зубы.
Хотел отвернуться от придурков в другую сторону, но в этот момент мой взгляд вдруг упёрся в растяжку, на которой белым по красному отчётливо читался лозунг: «Встретим XXI съезд увеличением туристорождаемости».
Я молча таращился на буквы, чувствуя, как паника внутри меня продолжает расти. Чёрт… От масштаба одной только подготовки к розыгрышу можно охренеть. Я моргнул, а потом одной рукой протёр глаза. Сначала правый, затем – левый. Растяжка никуда не делась.
– Товарищ, подайте на хлебушек советскому студенту, а лучше на пирожок с мясом, – придурок с шапкой сдвинулся в сторону, загораживая видимость.
Ему, видимо, принципиально было получить этот сраный пирожок именно от меня.
– Отвали, сказал!
Я понял, что терпению приходит конец. А значит, скоро и представление закончится. Сейчас я их всех тут разнесу в пух и прах.
– Слышь, парень, не хами, шутим мы. Пошутили, – сразу же влез Кривонещенко. Он у них, типа заводилы, что ли…
– Да какие шутки! – я поднялся со скамьи. – Всё, баста, кина не будет.
Сделал шаг к пацану с шапкой, а потом выдернул её у студента из рук.
– Так, всё, давай, говори своим – цирк закончен, клоуны разбегаются.
– Парень, ты чего? Какой цирк? – «побирушка» очень натурально вытаращился на меня.
– Угомони свои таланты. Где тут у тебя скрытая камера? – я продолжал на него наступать.
А потом вообще резко дёрнул к себе и шустро прохлопал одежду, проверяя на предмет наличия микрофона. Уши, кстати, тоже «прохлопал». Со стороны выглядело так, будто я ему две оплеухи вхерачил.
– Эй, ты чего? А ну, пусти! – Возмутился студент и толкнул меня в сторону.
– Ты берега попутал, актёр?
Я прямо даже обалдел от такой наглости. Но обороты сбавил. Потому что, в отличие от этих придурков, которые к вокзалу стояли спиной, заметил, как со стороны вокзала к нам на всех парах топает наряд милиции.
– Быстро достал телефон, набрал начальство и дал мне трубку. А ещё лучше, метнулся кабанчиком и притарабанил мою мобилу.
– Парень, ты чего?
В глазах студента мелькнул страх. Обычно так смотрят на буйных психов. А вот его напарник, тот самый Кривонищенко, похоже, или бессмертный, или не в курсе, кто перед ним стоит.
– Слышь, придурок, пить надо меньше, – с бравадой выкрикнул «побирушка». Видимо, при товарище ему не хотелось выглядеть ссыклом.
А потом это идиот не придумал ничего лучше, как толкнуть меня, чтобы я рухнул на лавку. Ну… Дальше всё, как по написанному. Сработали рефлексы. Я в такие моменты действую, не думая. Естественно, студентик получил ответный тычок и отлетел в сторону.
По закону подлости, именно в этот момент к нам подвалила милиция. Всё дальнейшее проходило под соответствующее звуковое сопровождение. Ор, маты, крики, свистки, девчачий визг.
– Мужики, вы охренели? Позовите режиссёра! Комедия закончилась! Всё, кина не будет, говорю! Отпустили меня, быстро, – Горланил я громче всех. Но при этом, на дальней периферии сознания вдруг начала крутиться мысль: что-то тут не так.
Нанятая третьесортная группа актёришек ведёт себя как-то уж слишком по-настоящему. Такое чувство, будто они в моём лице реально видят то ли пьяницу, то и психа.
Менты вообще повязали всех: Кривонещенко, «побирушку», меня.
– Лёха, давай эту компанию в отделение! – крикнул один из мусоров своему товарищу.
Я уже не просто охреневал от всего происходящего. Я начал реально паниковать. Ерунда какая-то…
Ладно, доиграем до конца спектакль. Может, как раз в отделе и сидит съёмочная группа. Тем более, этот отдел оказался в двух шагах от вокзала. Но Виталику я припомню…
Мы уже подошли к крыльцу ментовки, когда за нашими спинами раздался до боли знакомый мужской голос.
– Товарищи милиционеры! Товарищи милиционеры! – надрывался человек.
Я сбился с шага, дёрнул плечом в ответ на тычок милиционера, который едва не уткнулся в меня носом, а затем развернулся. Сердце дало дрозда, по затылку стукнуло чем-то тяжёлым, от прилива крови резко набухли виски, перед глазами заскакали чёрные мушки.
За нашей группой бежал, размахивая руками, мой родной дядя по отцу. Мой молодой двадцатилетний дядя. Года два как покойный. Я застыл, пытаясь осознать увиденное, но товарищ милиционер, недолго думая, придал мне ускорение и буквально пинком толкнул к двери.

Глава 3 О продолжающемся театре абсурда
– Та-а-аак… Константин Константинович Замирякин… – седой мужик в погонах подполковника замолчал, выдерживая паузу.
Поскольку смотрел он прямо в моё лицо, и кроме нас двоих в кабинете не было никого, видимо, данная многозначительно растянутая фраза предназначалась мне. А я как бы ни разу не Константин Константинович, и уж точно не Замирякин. Что за дурацкая фамилия? Анекдотичная. Но кого это сейчас волнует? Кроме меня, естественно.
Потому что я, к примеру, очень волнуюсь. Можно даже сказать, нервничаю. В моей голове крутится один и тот же вопрос: какого, сука, хрена происходит?!
Конечно, этот вопрос появился не сейчас. Он появился сразу, как только вместе прекрасной летней погоды я вдруг оказался в сраной зиме. Ненавижу зиму! Ну… только если это не Альпы. А это – не Альпы! Это – Серов! В жизни никогда об этой Тмутаракани не слышал.
Позже вопрос стал ещё более насущным, когда вся окружающая меня действительность начала сильно напоминать какой-то квест в советское прошлое. В данном случае могу точно сказать: я подобных развлечений не заказывал.
Версию про Виталика с его хреновым чувством юмора тоже пришлось исключить. Потому что, сколько бы ни была бабла у моего товарища, машину времени даже он не в состоянии сделать. А вся фишка в том, что я и правда нахожусь в советском прошлом, как бы странно это ни звучало. Как? Понятия не имею. Пока что данная мысль в моей голове категорически не желает обретать адекватные черты. И вряд ли обретёт. Я же не сумасшедший. Вроде…
Ну, и, конечно, после внезапной, но крайне удивительной встречи с родным дядькой, которого уже нет в живых, вопрос: «Что происходит?» достиг наивысшего пика своего развития. Особенно с учётом того, что с какого-то перепуга дядька мой выглядит сейчас лет на двадцать, не больше. Именно его я тогда мельком увидел в толпе, когда решил, будто словил глюк. Выходит, ни черта не привиделось.
В первые минуты, когда я обернулся на его голос и нос к носу столкнулся с родственником, у меня случился ступор. Столбняк напал, честное слово. Слава богу, кстати, что напал. Именно из-за этого ступора я не кинулся к нему с расспросами, не заорал с перепуга, не бросился бежать. И кстати, любой на моём месте, мне кажется, сделал бы все эти три вещи одновременно. И орал бы, и бежал, и задавал бы вопросы. Сюжет прям для фильма ужасов – покойный родственник из мёртвых восстал.
На крыльце перед входом в отдел нам пришлось задержаться. Менты отвлеклись на новых лиц, появившихся в истории. Лица эти, а конкретно дядька и ещё двое парней, активно пытались вызволить своих товарищей из цепких лап закона. Пока доблестные милиционеры что-то обсуждали с новоприбывшими, я шагнул к перилам, сгрёб горсть снега и размазал его по лицу. Не помогло… Отдел милиции, город Серов, туристы-студенты, менты и дядька – всё было на месте, никуда не исчезло.
– Сука… – с чувством высказался я вслух.
Как-то вдруг накрыло осознание – это родной брат моего отца. Не человек, похожий на него. Не артист, хорошо загримированный под дядьку. Нет. Это был дядя Слава, молодой, резвый и крайне озабоченный судьбой друзей.
С дядькой мы общались довольно близко, потому знал я его отлично, а уж фотографии из семейного альбома пересмотрены сотни раз. Я прекрасно помню его молодое лицо. Да и в остальном – движения, интонация, голос, всё говорит о том, что ошибки быть не может. Это точно он.
Следом за дядькой подбежали ещё двое парней. Я видел их в той группе на вокзале. А вот родственника моего, кстати, в момент, когда началась вся эта история, среди студентов не было. Может, отходил куда, не знаю. Но зато теперь он был, и это просто чёрт знает что. Да ещё ко всему прочему молодой.
Хотя… какая разница, на сколько лет человек выглядит, если человек умер? Тоже бред полный. Ошибиться я не мог. Сто процентов не мог. Это он. Его лицо, его голос… Черт, кажется, я пошел на третий круг…
Картинка вроде начала складываться. Да только понятным простым сюжетом тут не пахло, вырисовывался сплошной Сальвадор Дали с его дебильным сюрреализмом, когда смотришь на картину и не понимаешь: то ли глаз на жопу натянули, то ли сову на глобус. Когда вроде по названию всё ясно, но мозг плавится от попыток понять, что хотел изобразить художник. Вот здесь у меня похожие ощущения.
Холод не принёс облегчения охреневшему от происходящего мозгу. Я дёрнулся вправо, туда, где на перилах еще белел чистый снежок, но меня дернули за рукав.
– Стой на месте, придурок! – шикнул Кривонищенко, который стоял рядом. – Не мельтеши. Нам проблемы не нужны. У нас график, а из-за тебя… – парень раздражённо повел плечом. – А ты ведёшь себя, как больной. Или пьяный. Из-за тебя нас быстро могут не отпустить. Откуда ты только вообще взялся… Свалился на нашу голову. И без того сложностей до чёртиков. Людка ещё, зараза… Если бы она с этими деньгами не встала в позу, спокойно поели бы, да уже двигали дальше…
– Юрий, да что ты с ним разговариваешь? Он же псих ненормальный! – влез второй студент.
Бесячий тип. Надо было ему шапку, с которой он побирался, в глотку засунуть. Глядишь, повежливее себя вёл бы.
Я молча отодвинуся. Обоих туристов игнорировал. Не до них сейчас точно. Потому что в башке творился форменный бедлам.
Если в данную минуту я стою в двух шагах от дяди Славы, которому на вид где-то двадцать-двадцать один год, то… То всё, что меня окружает – это самый настоящий Советский Союз образца хрен его знает какого года. Дядька всегда увлекался туризмом. А в молодости вообще фанател от этого дела.
Пока менты объясняли горе-туристам, что меня, Кривонищенко и третьего придурка забрали за хулиганство, я молча пялился на родственника, пытаясь осознать, как такое вообще возможно.
– Вы понимаете, мы–студенты Свердловского политехнического института. Наш поход – важное мероприятие. Оно посвящено предстоящему съезду. У нас – сроки! – горячился дядька.
– А у нас – закон, который для всех един, – отрезал один из ментов. – А ещё у нас тихий, спокойный город. И такое несоветское поведение здесь не пройдет. Тут вам не там, тут порядок. Вы там в своих этих институтах да университетах совсем потеряли ориентиры. Но здесь, уж извините, граждане студенты, у вас ничего такого не выйдет. Так что этих мы забираем, а вы, если хотите, можете, конечно, подождать, но думаю, ждать придётся долго. И в институт мы точно сообщим. Это ж надо, что удумали: милостыню просить! Пусть в институте займутся вашим моральным обликом. Пропесочат на собрании. А то и комсомольского билета лишат, – Вычитывал дядьке милиционер.
– Да ничего же не произошло! – Мой родственник взмахнул руками. Сразу обеими. Видимо, его переполняли эмоции. – Просто пошутили. У нас случился некоторый внутренний конфликт в коллективе.
– Как это не произошло?! – милиционер покачал головой. – А драка? А попрошайничество? А жалобы от граждан? Так, вы тут давайте, голову мне не морочьте. Начальство разберётся, что к чему. Всё. Тихо мне тут, а то и вас заберём!
После этих слов мент буквально втолкнул в отдел меня, Кривонищенко и бесячьего, захлопнув дверь перед носом остальных студентов.
Нашу троицу определили в помещение для временного содержания. Впрочем, это было вполне ожидаемо. За решёткой мы просидели около часа. Я прикрыл глаза и сделал вид, что задремал, хотя на самом деле продолжал наблюдать из-под прикрытых век за студентами и движняком в отделении.
Кривонещенко и второй, которого, как оказалось, звали Юриком Дорошенко, меня упорно игнорировали, тихо перешёптываясь между собой. Собственно говоря, мне и разговаривать-то сейчас не очень хотелось. Я сидел, как пыльным мешком пристукнутый. Пытался хоть как-то осмыслить случившееся. Перед глазами упорно стояло дядькино молодое лицо, а в башке наращивал обороты бразильский карнавал. Потому как мысли там метались, будто скаженные.
Мое заключение продлилась недолго. Буквально через минут тридцать ситуация снова начала набирать обороты. Неожиданные, надо сказать, обороты.
Когда из «обезьянника», буду называть данное место привычным словом, меня вдруг выдернул дежурный ментёнок и отвёл вот сюда, в кабинет начальника отдела, я сильно напрягся. С хрена ли из троих задержанных выбрали именно мою кандидатуру? Что за очередные сюрпризы? Я ещё от предыдущих не отошёл, куда мне новые «подарочки».
То, что передо мной начальник отдела, говорила табличка, висевшая на двери. Успел прочесть, когда заходил в помещение. И вот теперь этот средних лет мужик с удивительно худым для подобной должности лицом, сидел за столом, глядя на меня с отеческим укором в водянистых, блёклых глазах.
– Скажешь что-то в своё оправдание? – поинтересовался подполковник. – Или так и будем изображать из себя памятник нерукотворный?
То есть, в его понимании мне точно есть что сказать. Ну… В моём, в принципе, тоже. Правда, подозреваю, у нас с ментом очень разнится это «что-что». Хуже того, если я расскажу своё «что-то», меня гарантировано отправят в психушку.
Кстати, когда мы уже оказались в отделе, выяснилось, что в кармане тёплой куртки, а одет я был вполне нормально, по сезону, лежали какие-то документы. Не паспорт, нет. Там был студенческий билет и ещё пропуск. Правда, я не успел рассмотреть фото на студенческом, и куда именно был выписан этот пропуск.
Дежурный ментёнок очень быстро всё экспроприировал. Тогда же впервые я услышал эту дурацкую фамилию – Замирякин. Меня, конечно, данный факт сильно удивил. Но возмущаться вслух я уже не стал. Ибо пока что ни черта непонятно. Да и не самая это большая проблема, левая фамилия. Тут вон покруче факты имеются.
– Константин, что молчишь? – голос подполковника выдернул меня из размышлений.
Я пожал плечами, шагнул вперед и уселся на стул, который находился ровно напротив стола.
Начальник недовольно поджал губы, но замечание не сделал. Странно.
В принципе, сказать подполковнику я мог многое. К примеру, предложить, а не пошли бы все на хрен. Или попросить отвезти меня в больничку к хорошему мозгоправу. Или набрать телефон психушки и попросил увезти туда людей, которые уверены, будто на дворе 1959 год, ибо именно эту дату называл дежурный, когда оформлял всю нашу дружную компанию. Или… Да вариантов на самом деле до чёртиков. Если бы не одно маленькое скромное «но». А, нет! Этих «но» до хрена набралось.
Во-первых, за спиной подполковника на стене висели портреты Ленина и Хрущёва. Ладно, Владимир Ильич, мало ли. В последнее время мы всей страной коллективно затосковали по советскому прошлому.
Однако не могу назвать причину, по которой начальник местного отдела милиции захреначил бы себе на стену Никиту Сергеевича. И кстати, да! Милиции! Вот ещё что. Не полиции, как должно быть по всем законам логики и нынешней реальности. Я своими глазами видел название, когда нас сопроводили в это серое, невзрачное здание, находившееся неподалёку от вокзала.
Теперь вполне понятно стало возмущение того деда в валенках. Странно, как мне ещё рожу не набили за «полицейских». Или куда-нибудь к чекистам не отправили. Наверное, сыграл тот факт, что я в своём поведении действительно больше был похож на психа, чем на какого-то шпиона или врага режима.
То есть, по данному пункту всё подтвердилось. Я реально нахожусь в Советском Союзе, на шестьдесят пять лет назад. Поэтому и дядька такой молодой.
Во-вторых, между вождём мировой революции и генсеком, чуть ниже, болтался календарь, на котором чёрным по белому было написано «24 января 1959 года». Ну, вряд ли менты стали вдруг обладателями шикарного чувства юмора. Да и шуточка такая, на любителя. Вот, пожалуйста, второе подтверждение готово. Я – в прошлом.
В-третьих, и это самое важное, на улице возле отдела остался тусоваться мой родной дядька, который отчего-то вдруг оказался в юном возрасте комсомольца. Я, конечно, слышал, будто мёртвые иной раз являются живым, но, млять, не так же!
Ладно, ходил бы там по дому, завывал, предметы двигал. Это ещё понять можно. Или снился и чего-то требовал. Так нет же! Он появился после нашей стычки с этими придурками-студентами, и очень даже бодро присоединился к процессу, пытаясь убедить доблестных стражей порядка отпустить товарищей.
Всё. Круг замкнулся. Какой бы абсурдной мне ни казалась эта мысль, но я на самом деле нахожусь в городе Серове, в 1959 году.
Вопрос резкого сумасшествия можно откинуть в сторону. Настолько натурально люди с ума не сходят. Просто в стычке с комсомольцами, чтоб им пусто было, удар под рёбра, который случайно прилетел от кого-то из ментов, когда они нас пытались угомонить, я ощущал как вполне себе реальный и настоящий.
Да и вообще, глюки они какие-то более приятные должны быть, что ли. Райские кущи, например. Или уверенность, что я и Наполеон – одно лицо. Иначе на кой чёрт вообще быть психом, если придуманная реальность тебя не радует.
С другой стороны, коллективно с ума не сходят, а мент продолжает чего-то от меня хотеть. Ещё бы понять – чего? В любом случае, вряд ли меня бы вот так допрашивал собственный глюк. Нет. Ни черта это не шизофрения. Натурально всё.
– Ну? – повторил с нажимом подполковник. Он явно начал терять терпение.
Мент постукивал пальцами по столешнице и слегка поддергивался. По крайней мере, мне так показалось. Хотя уж если кому и надо психовать из нас двоих, точно не ему. Он-то в своей обычной жизни находится. Ему-то вообще нет повода нервничать. Однако, и это факт, он явно нервничал. Я заметил, как по вискам товарища начальника отдела скатились несколько капелек пота. А в кабинете совсем не жарко. Даже, скорее, прохладно.
Чёрт, может, это и не милиционер вовсе, а доктор? И я действительно съехал с катушек. Может, меня вот таким нетрадиционным способом пытаются вернуть в себя? Да нунах! Дядька Славка своим существованием во всей этой истории любые версии перечёркивает. Любые, кроме одной. Все что со мной сейчас происходит – реально.
Я молчал. Мент хмурился и чего-то ждал. Самое интересное, моё молчание вполне заметно выводило его из себя, но подполковник старался держать свои негативные эмоции под контролем. Ему это, прямо скажем, давалось не очень хорошо, однако по какой-то неизвестной причине он оставался сдержан и вежлив. Это для милиции не очень свойственные характеристики.
– Что? – спросил я товарища подполковника.
И вопрос, кстати, был максимально обширен. Чего от меня ждут? Я не понимаю. Надо согласиться, будто Замирякин Константин Константинович – это мои имя и фамилия? Ну, уж нет. Не готов. Правда, учитывая обстоятельства, сильно тоже не взбрыкнёшь. Точно в психушку отправят, если начну доказывать, будто зовут меня иначе, и вообще, сами мы не местные. Причём настолько не местные, что охренеть можно.
Подполковник тяжело вздохнул, а затем с тоской посмотрел на меня. Он в течение почти десяти минут, которые мы тут тупили, постоянно то отводил взгляд в сторону, то в упор пялился на мою физиономию. Такое чувство, будто мужика что-то сильно беспокоило.
– Константин Константинович… что ж ты… отца, я, извиняюсь, позоришь. Он ведь у тебя приличный человек. Партийный. Такой пост занимает в Свердловске… А ты… – разродился, наконец, мент.
Я слегка подзавис от столь внезапного заявления. То есть выходит, подполковник меня знает. Тьфу ты! Не меня, конечно. Этого дебильного Замирякина. Совершенно, правда, непонятно, при чём тут я? Почему уже второй человек лепит мне эту фамилию, да ещё так уверенно.
Подполковник тяжело вздохнул, сунул руку в карман и вытащил оттуда клетчатый, сложенный вчетверо, носовой платок. Вытер им лоб, потом до кучи ещё и тыльную сторону шеи промокнул. Гадом буду, мужик весь на нервах.
– Константин Константинович, ты пойми, ситуация у нас выходит «аховая». Сын первого секретаря горкома Свердловска был задержан во время драки на вокзале. И ещё, кстати, очень интересно, что он там делал. Свидетели говорят, спал на лавочке. Это как вообще?
Подполковник задал вопрос, а затем вдруг посмотрел на свой платок, который по-прежнему зажимал в руке. Взгляд у него стал немного удивлённый. Он, видимо, за одну минуту успел забыть, откуда взялась эта вещь. То есть мужик не просто нервничает, судя по его поведению. Мужик в конкретном стрессе. И причина, как я теперь понимаю, не в Замирякине лично. Причина – в родителе Замирякина, который в партийных шишках значится.
Интересный поворот…

Глава 4 О временах, нравах и договорённостях
После заявления подполковника про папу, вокзал и бомжевание на лавочке, снова повисла пауза. Такими темпами мы точно ни до чего не договоримся, а лично мне уже очевидно, наша беседа сто процентов имеет цель. Я так понимаю дежурный забрал мои документы, оформил свои бумажки, и потом информация дошла до начальника отдела. Не вся, конечно. В общей картине ничего особо важного нет. Молодёжь накуролесила, момент где-то вполне обычный. Но вот фамилию Замирякина, выходит, начальство узнало, ситуацию оценило, и решило взять дело под свой контроль.
– Отец твой такой уважаемый человек… – снова завёл нудятину подполковник, просто какая-то сказка про белого бычка, честное слово. – А ты…
– А я?
Пришлось уточнить, потому что судя по ярости, появившейся во взгляде начальника отдела, и носовому платку, которым мент судорожным жестом в очередной раз утёр потный лоб, он снова собирается многозначительно замолчать.
После моего вопроса мужику стало слегка полегче. Гора с плеч у него свалилась. Видимо, этого и не хватало в разговоре. Начальнику отдела нужна была моя заинтересованность.
У меня, кстати, тоже появилась надежда, что сейчас, в процессе выяснения, появится более четкое осознание ситуации. Надеюсь, мент уже конкретно обозначит перспективы моего светлого будущего, и пояснит, что именно он планирует со мной делать. И не только со мной, с шутниками-комсомольцами в том числе. Да и вообще. Я пока плохо соображаю, как быть дальше. Хотелось бы немного понимать, что мне грозит и как с этим разбираться.
– А ты драку устроил. Причем не в первый раз уже. Тебя почему к нам в город отправили… то есть… ты же сюда по распоряжению… по направлению…
Подполковник окончательно запутался в возможных определениях и глаголах. Но из его сумбурных обрывочных фраз я все-таки сумел кое-что понять. Константин Замирякин этот, похоже, товарищ крайне активный. Папа при власти. Сынок, наверное, из тех, кого в моём будущем времени называют «золотой молодежью». Если мы реально находимся в 1959 году, тут, понятное дело, такого явления как мажоры еще не существует. Однако охреневших деток высоких боссов никто не отменял. Они в любом времени были, есть и будут. Хоть при партии, хоть при капитализме, думаю, при первобытно-общинном строе такие тоже существовали.
Видимо Замирякин… Господи, какая же дебильная фамилия… так вот. Видимо, весёлый мальчик Замирякин натворил дел дома, в Свердловске, и папа, испытывая вполне естественное волнение за свою репутацию, решил отправить его в ссылку. Может, чтоб просто с глаз убрать или проучить. Не знаю, чем конкретно руководствовался первый секретарь горкома. Должность, кстати, и правда, высокопоставленная по тем временам. Или по этим? Чёрт, как же бесят непонятки!
Так, вернёмся к нашим баранам, то бишь к Замирякиным, папе и сыну. Это в моём современном времени чинуши с большими портфелями не стыдятся деток, которые постоянно что-то исполняют. А в 1959 за отпрыска-дебила можно и места лишиться. Хорошо, если только места. Лет на двадцать пораньше вместе с местом могла и голова отлететь, только в путь.
– Да что ты будешь делать… Ладно! Давай называть вещи своими именами, – психанул в итоге мент.
Главное, чего орать-то, непонятно. Я ни слова не сказал, сидел, молчал. Он сам мычит и на месте топчется. Можно подумать, это я виноват, что у него приступ косноязычия случился.
– Ты ещё в Свердловске успел отличиться неблагонадёжным поведением. За последний год на твоём счету несколько подобных случаев. Драки, другие… хм… обстоятельства разного рода, недопустимые для комсомольца. Комсомольца, Константин! И даже, я извиняюсь, один пьяный дебош. Это просто… – подполковник махнул рукой, не находя слов. – Я с большим уважением отношусь к твоему отцу. Да и потом, знаешь ли, первым секретарём горкома за красивые глаза не назначают. Ты-то почему его так позоришь? Чего тебе не хватает? Тебе ж всё на блюдечке… Ну посмотри на себя, ведь можешь, когда не выкобениваешься! Отличник учёбы, спортсмен, одних медалей у тебя сколько?
– Сколько? – Поинтересовался я чисто для поддержания беседы.
– Да ты!.. Да твоими достижениями гордиться, только в путь, а ты сам себе яму роешь, будущую жизнь портишь! Ты понимаешь, что если отца… из-за тебя… – подполковник резко замолчал, налил воды в стакан, выпил и продолжил. – Тебе такой шанс дали! Отправили из Свердловска, чтоб, так сказать, утрясти последний эпизод, но ты и тут ухитрился встрять в историю… Почему вокзал? Вот объясни мне? Тебе предоставили общежитие. Отдельную комнату, заметь! Дали возможность отработать практику посреди учебного года…
Подполковник хлопнул рукой по столу.
– Вот чего тебе не хватает? А?
Я слушал товарища милиционера очень внимательно. Даже не так… Я завис, уставившись на его губы, которые двигались будто в замедленной съёмке. Слова, вылетавшие изо рта мента, доходили до меня с опозданием в одну секунду, потому что я пытался их осмыслить. Но ни черта хорошего из этого осмысления не получилось.
Короче, имеется у меня папа. Вернее, папа имеется у Замирякина, но все вокруг искренне уверены, будто Замирякин – это я. Поэтому, считаем, что папа есть у меня. Неожиданно… Ну да бог с ним.
Нет, не то, чтоб я в капусте валялся, и меня подобрали, однако отца, как и дядьки, в живых нет давным-давно. Батя первым ушёл. Я малым совсем был. Дядька меня к себе забрал, растил воспитывал, как своего сына, всегда и во всём поддерживал, помогал, можно сказать, обоих родителей заменил. У него своей семьи не было. В том смысле, что не завёл он ни жены, ни детей. Но не в этом суть.
Значит, по идее, отец у меня когда-то был. То есть, даже если я в прошлом, то родственники мои, кровные, должны остаться на месте. И родственные связи никуда не делись по идее. Одна загвоздка: в моей семье никаким секретарям горкома, ни первым, ни вторым, ни десятым, взяться неоткуда.
Тем более, дядька же есть. Вполне себе бодрый, и сильно помолодевший. Отирается с компанией товарищей возле входа в отдел, ожидая торжества справедливости.
Они всячески пытались даже достучаться до дежурного и пояснить ему, что если кто и мудак, то это почему-то я. Мол, я виноват в случившейся потасовке. Дежурный просто слушать их не стал, а потом вообще выгнал за дверь, чтоб не создавали суеты.
Ладно, хрен с ним. Значит, мент считает, будто я – Константин Константинович Замирякин… А мент ведь имеет глаза…
От этой мысли я слегка обалдел. Нет, не от анализа физиологического строения подполковника. Я просто вдруг только сейчас сообразил: если начальник отдела называет меня Замирякиным, то лишь по одной причине… Потому что он видит перед собой не кого-то другого, а именно сынка секретаря горкома. То есть… Сука!
– Извините, а у вас случайно нет зеркала? – перебил я подполковника, который пошёл на второй круг восхваления моего предполагаемого родителя. Там как раз списком перечислялись заслуги папы перед Родиной и партией.
– Что? – завис мент, удивлённо глядя на меня.
Видимо, подобных вопросов он не ожидал, прибалдел немного.
– Зеркало. Предмет такой, с блестящей поверхностью. В нём, как правило, отражаются люди. Есть?
Подполковник молча смотрел на меня около минуты. И выражение лица у него было такое… непередаваемое. Будто мужик решал: придурок я конченый, или псих поехавший. Во взгляде мента эти мысли читались огромными буквами. Как и мысль: «А не вызвать ли дурку?» Потом появилась ещё одна: «Как сообщить одному из главных людей Свердловска, что его отпрыск сошёл с ума?». А вот уже после этих двух мыслишек появилась третья. Мне кажется, подполковник решил в итоге, что я над ним просто издеваюсь.
– Зеркало… – протянул он на выдохе. – Зеркало, говоришь… Да ты понимаешь, что тебя отец из говна тащит?!
Мент вдруг резко поднялся со стула, подался вперёд и натурально сгрёб меня за грудки, подтягивая к себе через стол. Он был настолько зол, что теперь вместе со словами из его рта вылетала ещё и слюна. А я как-то не очень люблю, если мне в рожу плюются. Особенно когда это делают левые, посторонние люди. Хотя и от родных не сильно приятно.
– Ты что ж, сволочь… Ради таких, как ты, что ли, мы с фашистом воевали? А?! Отец твой, гадина ты неблагодарная, всю войну прошёл. А у тебя в башке не мозги, каша какая-то! Зеркало ему подавай! Ты думаешь, меня фамилия твоя сдержит? Да я ремень сейчас сниму и выдеру тебя так, что ты неделю сесть на задницу не сможешь. Будешь спать стоя. И отец твой мне за это только спасибо скажет! Ясно? Сидит он тут, клоуна мне разыгрывает. За дурака меня держишь? Меня?! Фронтовика! Который ради таких, как ты, фашиста гнал. Чтоб вы, детки, могли жить под мирным небом!
– Уберите руки…
Я говорил тихо, очень вежливо. Хотя внутри меня буквально накрывало от ярости. Охренели совсем?! Сначала хотели в морду дать какие-то малолетки, потом в ментовку забрали, а теперь ещё всю физиономию оплевали и трясут, как грушу. Колбасило меня знатно, мысли скакали из стороны в сторону, разум все никак не мог определиться: в прошлом я или это бред сумасшедшего. Одно радует – характер остался прежним.
Подполковник резко осёкся. Видимо, интонация моего голоса озадачила его. Конкретно тот факт, что я не истерил, не орал. Просто в моей жизни бывали моменты, когда надо сразу обозначить, кто главный, одним лишь словом или фразой. Иногда даже взглядом. Сейчас случился именно такой момент. Я понимаю, что мужика сорвало. Видимо, отца этого самого Замирякина он знает хорошо, и тот просил приглядывать за сынком. А сынок – тот ещё придурок.
Пару секунд мент гневно на меня пялился, а потом всё-таки выпустил свитер, который до этого сжимал в кулаке.
– Ладно… – он устало провёл ладонью по лицу. – Как же ты мне… Сейчас иди к дежурному. Он там всё оформит, что требуется. Будем считать – вышло недоразумение. И… имей в виду. Отец уже в курсе. Я ему сообщил. Ты отсюда давай… это… отправляйся в общежитие…Хватит куролесить, сынок. Хватит. Подумай об отце. Он не заслужил такого…
– Так. Стоп. Я? Только я выйду из отдела?
Взгляд подполковника стал несколько озадаченным. Он явно не понял смысла моего вопроса. Пришлось перейти на более конкретный разговор.
– Я отправлюсь в общежитие. Вы сказали в единственном числе. А парни эти? Ну… комсомольцы. Туристы. С ними что?
– Парни посидят ещё за хулиганство, – ответил подполковник, и сразу же отвёл взгляд в сторону. – Пусть подумают над своим поведением. Разнузданная стала молодёжь. Ишь, что устроили. Побирались они… Комсомольцы, чтоб их… Позорники, а не комсомольцы… Тьфу! Придумали тоже – попрошайничать. Будто в Советском Союзе такое возможно…
Мент покачал головой, всем своим видом выражая осуждение, демонстративно придвинул к себе папку с бумагами и начал их читать.
– Так они дурачились. Шутили.
Зря, ты, товарищ подполковник, надеешься, что я отстану и свалю на радостях из твоего кабинета. И не таких продавливал.
– Ну-ну… дошутились. Теперь вот посидят и посмеются… Глядишь, мозги на место встанут. А потом ещё в институт соответствующая бумага придёт. Тогда вообще обхохочутся. Всё. Идите к дежурному, Константин Константинович.
Подполковник резко перешёл на «вы», и это означало, что наша с ним беседа окончена. Вот только я так не считал ни разу.
Ситуация получается не очень красивая. Очевидно, гражданин Замирякин – товарищ непростой. Именно по этой причине подполковник сейчас откровенно дал понять, мол, ты, парень, конечно, идиот, но скажи спасибо отцу.
Кстати, про отца… Мне реально срочно нужно зеркало. Я очень хочу посмотреть на своё отражение. Потому что по всем событиям, которые приключились после очень странного пробуждения, уже нет никаких сомнений, с возрастом тоже ерунда происходит. Да и не только с возрастом.
Я в 1959 году только родился. И это был не январь. Соответственно, меня ещё даже на свете нет. Я не говорю про всё остальное. То есть, тут мент прав, называя чужое, совершенно незнакомое имя. И, судя по всему, Замирякин – молодой. Ну, может, лет двадцать…
А ещё, я так понимаю, Замирякин – это действительно я. То есть, меня не просто закинуло в прошлое. Я теперь левым чуваком оказался. Малолетним каким-то придурком, который за папиной спиной всю жизнь просидел.
Получается, я все-таки удивительным образом действительно оказался в прошлом. Нет, ну в этой версии есть даже логика. Вот вряд ли возможно взять живого человека и целиком перенести его в назад в СССР. Это же, блин, человек! У него руки, ноги, остальная анатомия. Однако сознание…
Не то, чтоб я сильно верю во всю эту херабору с переселением душ, однако такая версия более адекватна.
– Тебе отдельное приглашение надо? – переспросил подполковник.
Он уже не скрывал своего раздражения и снова перешёл на «ты».
– Вынужден настаивать, чтоб вы ребят тоже отпустили, – решительно сообщил я подполковнику.
Для серьёзности своих намерений закинул ногу на ногу, чтоб было точно понятно: в ближайшее время отсюда не уйду. По крайней мере, пока мы не придём к консенсусу насчёт дядькиных товарищей. Они, конечно, те ещё дебилы, но оставлять их в ментовке я не собираюсь. Как ни крути, виноваты обе стороны. Я тоже был слегка неправ. У меня, конечно, есть оправдание. Я просто реально думал, что парни – охреневшие актёры, которые пытаются втянуть меня в сценарий розыгрыша.
Мент как раз в этот момент взял со стола графинчик и начал наливать себе в стакан водички. Перенервничал, бедолага.
То ли от моей наглости, то ли от нахального требования выпустить туристов, у него дрогнула рука, и жидкость расплескалась вокруг, расплываясь некрасивыми пятнами по столешнице.
– Чего? – переспросил он.
Подозрительно так переспросил. Тихим, ласковым голосом. Наверное, мужик подумал, будто ослышался.
Очевидно, меня он отпускает сейчас только из-за отца. Может, дружат они, может, просто знакомы, а может, отец Замирякина тупо воспользовался положением. В данном случае это не очень важно. Суть в другом. Чтобы ни происходило, я точно для себя понял: без этих чёртовых комсомольцев не уйду.
– Ребят нужно тоже. Ну… Вышло недоразумение. Или как вы там говорили.
– Ты совсем обнаглел? – поинтересовался подполковник.
Вид у него стал при этом грустный-прегрустный. Он даже злиться перестал, только желваки на лице играли и пятна красные выступили на щеках. Просто сидел, смотрел на меня и тихо ненавидел.
– Нет, – я отрицательно покачал головой. – Вот как раз обнаглел, если бы не сказал вам подобного. Они на самом деле просто пошутили. Да, может, не очень умно. Но драку спровоцировал я…
– Встал и вышел отсюда, – мента аж на месте подкинуло. – Вон!
Он со всей дури долбанул кулаком по столешнице.
– М-м-м… хорошо, – я медленно поднялся со стула. – Уйду. Но… У нас ведь двадцать первый съезд КПСС на носу… Сами знаете. И лозунг… Напомнить? Встретим его туристорождаемостью. Съезд имею в виду.
Вообще, конечно, со своей точки зрения, с точки зрения адекватного человека, я нёс полную хрень. Какой, мляха муха, съезд?! Какая туристорождаемость. Вот что за слово-то такое дебильное?! Но, с другой стороны, если уж всё вокруг меня сходится к 1959 году, то почему бы не подыграть?
– Стой! – Окликнул меня подполковник, когда я уже сделал несколько шагов в сторону двери. – Ты это к чему сейчас сказал?
– Ну, как к чему? Вся страна поддерживает тему туризма. Всё-таки съезд… – я многозначительно закатил глаза. – А вы вон, группу комсомольцев задержали…Туристорожденных, между прочим.
Почему я нёс подполковнику эту хрень? Хрень ведь полная, честное слово. Самому стыдно подобную чушь говорить. Но… Случилось кое-что очень важное. Даже не так. Меня словно обухом по голове отоварило, когда пришло понимание.
Именно в данную секунду, стоя посреди кабинета начальника отделения милиции, я вспомнил, что за дата, 24 января 1959 года. Вспомнил, потому что был промежуток времени, достаточно долгий, когда я слышал эти цифры по сорок раз на дню. Имена, кстати, тоже. Вот почему мне Кривонищенко с самой первой секунды показался знакомым. И рожа его, и фамилия.
В это день, 24 января, мой дядя Вячеслав Биенко с группой Игоря Дятлова должен был уйти в поход. Но не ушёл. Я не знаю деталей. Не знаю причины, по которой дядька остался дома. Вернее, мог бы знать, конечно, но когда дядя Слава говорил на эту тему, я кривился, воротил нос и быстренько сваливал под предлогом важных дел. Просто тему группы Дятлова я слушал всё детство. Потом всю юность. А потом смылся из дома и выкинул её из головы. Она мне просто уже до тошноты надоела. Дядька буквально крышей поехал на бесконечных поисках настоящей причины гибели товарищей.
Так вот. Сегодня я не должен был его встретить. Никак. Потому что он в поход не попал. Так какого хрена сейчас дядька нарезает круги возле отделения милиции?

Глава 5 О превратностях судьбы и категоричных решениях
Я вышел на затоптанное крыльцо, задрал голову вверх, посмотрел на абсолютно чистое небо и втянул носом свежий морозный воздух. Эх… Реально свежий… Кайф… После казарменного духа ментовки он показался мне особо охренительным.
На автомате сунул руку в карман куртки. Есть! Лежит, родная, как же иначе. Не стащили в дежурке. Когда ментёнок обыскивал, я обратил внимание на все вещи, которые при мне были. Кстати, студенческий вместе с пропуском тоже вернули. Оказалось, что второй документ позволял Замирякину Константину Константиновичу попасть в общагу при какой-то шараге. Я даже не стал вникать, если честно, при какой. А вот фото пару минут изучал с большим интересом. Зеркало-то мне никто так и не дал. Жлобы…
Снимок, что вполне ожидаемо, оказался не очень хорошего качества, толком и не разберёшь, как теперь выглядит моя новая физиономия. Понял только одно: она молодая и смазливая. Это даже по мутной фотке заметно.
Ну… Такое себе, конечно… Девки, наверное, пачками вешаются на Замирякина. Однако лично я предпочёл бы что-нибудь поприличнее, чтоб на серьёзного мужика походить, а не на похудевшего Элвиса Пресли. Ещё и родинка эта на щеке, дурацкая. С родинкой вообще, конечно, мандец… М-да…
Я достал пачку сигарет, которая оказалось очень кстати, коробок спичек, прикурил, затянулся… И только после пары-тройки тяг до меня дошло, что именно я делаю. Задумчиво уставился на сигарету, покрутил в пальцах, принюхался, прислушался к ощущениям. Отличные ощущения! Будто после долгого воздержания вернулся к нормальной, полноценной жизни.
Просто там, у себя, в далёком будущем, я так-то уже лет десять, как бросил. Чёртов доктор… этот… идиотское у него название… Ладно, хрен с ним. Сейчас не вспомню. Скажу проще. Мужик, которому я плачу кучу бабла за ежегодные медосмотры, и который вдобавок просчитывает мои ежедневные нормы питания с ещё какой-то лабудой.
Вот он мне и обозначил: мол, надо отказаться от курева. Выпить – ок, но в адекватных количествах. Моя мера адекватности, правда, сильно отличается от его. Но я не рассказываю доктору подобных деталей. Не скажу, что сильно злоупотребляю алкоголем, просто иногда приходится держать марку перед нужной компанией. Иначе коллеги по бизнесу не поймут. Все мы сейчас зожники до определённого момента.
А вот сигареты – зло. Раковые палочки, чтоб их. Этот докторишка мне так и заявил. Тут еще как раз сердечко с какого-то перепуга начало пошаливать, и я бросил от греха подальше. Однако сейчас, похоже, курит моё новое тело и горя не ведает. Ну, хоть какие-то бонусы во всём случившемся имеются. Я глубоко затянулся, прикрыл глаза и с наслаждением выпустил дым. Эх… И табачок какой хороший. Крепкий, да. Но заходит просто отлично.
Это там, в своей обычной жизни, я вынужденным зожником стал. Спорт, питание, режим дня, массажи, все дела. А при том раскладе, который сейчас имеется, заморачиваться на всю эту модную ерунду совершенно не имею желания. Тут вон дядька мой кругами бегает. Сам я – хрен пойми кем оказался. Какой, к чёртовой матери, ЗОЖ.
Я ещё раз с удовольствием затянулся, спустился с крыльца и отошёл в сторонку. Решил подождать своих, так сказать, «подельников». Кое-что уточнить хотелось. К примеру, почему комсомолец Биенко с ними попёрся.
Дядьки, кстати, во дворе уже не было. Впрочем, остальных студентов тоже. Видимо, когда дежурный отправил их на улицу, парни решили свалить от греха подальше.
– Вот такая вот ваша комсомольская дружба… – высказался я вслух.
Хотя, чего я на ребят наговариваю? Какая у нас с ними может быть дружба? Я их не знаю, они меня тоже. Да и в студенческой жизни вряд ли одними тропками ходим, если вспомнить, что я в теле мальчика-мажора.
– Ну, нет, так нет, – хмыкнул я и тихо порадовался, что мне никто не ответил.
Вот ведь, стою возле ментовки и болтаю чисто сам с собой. В этот момент, словно в ответ на мои мысли, возле отделения нарисовался знакомый паренёк. Я видел его среди туристов, когда мы торчали на привокзальной площади.
Он шустро пробежал мимо меня в отделение полиции… тьфу ты, милиции… конечно же, милиции… Надо запомнить, как таблицу умножения, как советский гимн, который я до сих пор могу рубануть наизусть. А то и правда за подобные оговорочки меня линчуют местные жители. Я проводил студента взглядом, выкинул окурок и задумался.
Итак, что я имею? Имею я новое молодое тело, 1959 год, живого дядьку. Причём дядьку юного, полного комсомольского задора и вполне активного. Но! Это лишь цветочки. Ягодки совсем в другом. Вернее, одна ягодка, но таких размеров, что задолбаешься её жрать без ножа. А вот ножа-то как раз и нету.
Помимо всего прочего, имею я группу Дятлова…
– Вот чёрт… – я тихо хохотнул и покачал головой. – Звучит-то как… по-дурацки…
Не имею, а, скажем так, случайно оказался рядом с группой Дятлова. В этой версии оно поприличнее выглядит.
Значит что? Сегодня как раз то самое число, когда студенты свердловского Политеха отправились в горы, знать не зная, ведать не ведая, что идут на верную гибель. То самое… Но дядь Славы в их группе быть не должно. Вообще. Он по какой-то причине остался тогда в Свердловске. По крайней мере, в моём времени должен был остаться. За что, кстати говоря, всю жизнь испытывал чувство вины.
– Причина… Какая же это была причина… – я нахмурился, потёр лоб ладонью. – Ну, же, Сашка, вспоминай! Тебе ведь дядька этим Дятловым в своё время всю плешь проел…
Однако хоть убейся, хоть застрелись, в голове не всплывало ни одной подходящей версии. Просто он не пошёл тогда с группой и всё тут. Это я знаю наверняка.
Именно поэтому, кстати, все годы, до самой смерти, дядька и посвятил выяснению правды. До самого последнего дня пытался расследовать таинственную историю гибели своих товарищей, докопаться до истины. Ещё и меня припряг. У него в один момент прямо второе дыхание открылось. Совсем покой потерял. Носился со своим расследованием, будто одержимый.
Это было после того самого Хасавюрта. После предательства. Нас предали, да. Родина-мать оказалась мачехой. Вернее, не она сама, конечно. Политиканы долбанные. Слили победу, которую мы почти уже крепко держали в своих руках. Капелька оставалась. Крошечка. Чуть-чуть дожать этих гадов. Додавить их. И тут – на-ка! Как обухом по голове. Мы заключаем мир.
В общем, так мне тошно стало тогда. На самом деле, без преувеличения. Блевал минут пять, не мог остановиться. Я! Человек, которому не привыкать кишки товарищей обратно им в пузо запихивать. Который видел своих друзей не просто трупами, а трупами разной степени обгорелости. Блевал я, словно студент-практикант в морге. Правда, перед этим в один заход пузырь водки в себя опрокинул. В качестве успокоительного. Чтоб не взорваться и кому-нибудь башку не прострелить на эмоциях. Кому-нибудь в генеральских погонах…
– Это из тебя, Сашка, твои патриотические убеждения выходят, – сказал мне тогда один из ребят в нашей группе, в особой группе спецназа ГРУ. – Давно пора. А то ты единственный у нас мамонт остался, который готов за идею всю кровушку отдать.
Шутил он, конечно, в тот момент. У нас каждый был готов отдать и кровушку, и печень, и любой другой орган. Именно поэтому Хасавюрт стал для многих подлым ударом в спину. Но не суть. Не об этом речь. Про дядьку, вообще-то, вспоминал.
Так вот, к концу 90-х я уже занимался своим бизнесом, хорошо так занимался. Зарабатывал прилично. Тогда же у дяди Славы приключился мощный приступ активности. Он просто как взбесился. Возможно, из-за того, что начался период этой сраной гласности, которая выливалась в бесконечное полоскание Советского Союза. В чём только тогда не обвиняли, к примеру, Иосифа Виссарионовича. Только рога дьявольские ему не лепили. Ну, и, соответственно, многие секретные документы очень быстро начали терять свой гриф секретности.
– Сашка, нужно достать всю информацию, которая только имеется. Слишком много было несостыковок. Слишком много! Сейчас появился шанс выяснить правду. Ну, ты понимаешь, откуда достать… У тебя ведь до чёрта знакомых осталось среди этой братии. Помоги, – сказал тогда дядька.
А я просто гривой покивал, пообещал, да и всё. Потом закрутился. Потом вообще забыл. А потом поздно стало. Умер дядь Слава, скоропостижно. Врачи сказали сердце не выдержало. Вот такая вот хрень… М-да уж… Не сильно хорошим племянником был…
Я тяжело вздохнул. Отчего-то воспоминания вызвали в душе лёгкую горечь. А ещё в голове словно что-то щёлкнуло, но поймать выстрелившую мыслишку я не успел. Она мелькнула слишком быстро, слишком далеко, где-то на задворках памяти. Ладно, будем живы – догоним и перегоним, как говорится.
Сейчас надо прикинуть, зачем меня занесло в Союз нерушимый республик свободных. Каким образом занесло? Об этом наоборот думать не хочу. А то, правда, шизу словить можно. Но вот зачем? Должен же быть смысл. Даже в такой фантастической ерунде точно должен быть смысл.
Группа Дятлова. Люди, чья смерть спустя много десятилетий так и осталась загадкой. Почему именно они оказались рядом? Из-за дядьки? Может, из-за того, что он не вернулся в Свердловск… Типа, в прошлом случился какой-то сдвиг…
– Та-а-ак… – я задумчиво уставился в одну точку, соображая, как поступить. – Если дядька тут, значит, он тоже попадёт с группой на ту гору…
Вообще, конечно, человек, который тусуется рядом с ментовкой и разговаривает вслух – очень странная хрень. Но мне так легче. Когда мысли обретают словесную форму, думать получается продуктивнее.
– Выходит, нужно топать в горы с ними, – выдал я и сам прибалдел от этого вывода.
Потому что отправится сейчас в поход с дятловцами – это то же самое, что охреначить себе ногу, а потом удивляться, куда же она делась.
Но дядь Слава, а вернее его судьба, волновала меня очень сильно. Я в данный момент даже начал испытывать чувство вины. За то, что мало уделял времени ему и его загонам. Желаниям. Чёрт… Ведь не составило бы труда реально собрать для него информацию. Даже не собрать просто доступ получить к архивам. И чего я повёл-то себя как мудак… Главное, пообещал, а сам…
В общем, получается, я должен всеми правдами и неправдами попасть в группу Дятлова, а потом, до того как мы окажемся на месте их гибели, утащить своего родственника подальше от дятловцев. Ещё лучше будет сделать это здесь, в Серове. Но боюсь, не успею. Времени мало.
Не могу же я подойти к нему и заявить:
– Привет, дядюшка. Я твой племянник. Только у меня тело другое, местного вашего мажорчика, и сам я из будущего. Если пойдёшь в горы, погибнешь.
Мне кажется, после такого выступления меня неизбежно ждёт смирительная рубашка. В племянника он не поверит, а вот в сумасшествии точно не усомнится. Сразу же скажет остальным. Нет. Нужно время. Хотя бы сутки. Надо подойти издалека. Втереться в доверие. Но быстро.
После Серова они сто процентов должны останавливаться ещё где-то. Группа идёт по маршруту. Значит, в запасе денёк есть. Я должен непременно отправиться с Дятловым и его туристами. Иначе…
Да что иначе-то? Там такой ужас впереди. Я убьюсь, но дядьку вытащу. Надо будет, просто ночью по башке его отоварю, свяжу и увезу силком.
Неожиданно при мысли о том, что должно произойти с этими бедолагами-студентами, внутри всё сжалось. Возникло ощущение дула у затылка. Вот на что это было похоже. Холодная липкая волна прокатилась по позвоночнику… А потом вообще меня накрыло. В башке фейерверком взорвалось бешеное, иррациональное желание спрятаться поглубже и подальше, чтобы не отсвечивать.
Что за бред? Никогда я, Биенко Александр, по прозвищу Бивень, труса не праздновал, в норах не прятался. Тогда откуда этот страх…
Додумать я не успел. Дверь отдела с грохотом распахнулась. На крыльце нарисовалась троица студентов. Парни, с которыми нас коллективно загребли в кутузку, и тот, что недавно с озабоченным лицом проскочил мимо меня в отделение.
Бывший попрошайка, он же Юрик Дорошенко, злобно зыркнул в мою сторону, сплюнул и отвернулся. Кривонищенко дёрнул плечом, поправил ремень гитары, продолжая внимательно слушать третьего. Того, который только что явился. Моя персона, очевидно, по-прежнему им сильно не нравилась. Ой… Больно надо…
Вот и помогай после этого людям. Вообще-то их выпустили, когда я подполковнику чуть ли не ультиматум поставил. И ты погляди, эти придурки теперь рожи воротят. А ведь мент согласился на мои требования только под умелым давлением. Я ему минут пятнадцать расписывал, какую шумиху можно поднять вокруг отделения милиции, чьи сотрудники решили устроить настоящую диверсию. Не пустили группу студентов, которые своим походом хотели поддержать предстоящий съезд. Ну… Еще, конечно, папу вспомнил. Товарища Замирякина. Папа оказался весомым аргументом.
– Игорь, ну, хватит уже. Осознали, виноваты, – буркнул Кривонищенко.
Так понимаю, недавно явившийся парень читал своим друзьям нотацию.
– Да что вы поняли? Что вы поняли?! – злился этот Игорь. – Я вообще сюда шёл, думал, ни черта не получится. Сразу минус двое. Это после того, как один у нас уже с температурой свалился. То есть, по факту минус трое было бы.
– Дятлов, ну, хватит тебе, – влез бесячий Дорошенко. – Всё из-за этого придурка. Это он виноват, между прочим.
Юрик кивнул в мою сторону и снова сплюнул в снег. Зубы ему, что ли, выбить… Парочку. Вон как человеку нравится строить из себя крутого. Стоит, слюной с окружающим миром делится. А без двух передних как раз дело лучше пойдёт. Эффектнее.
– Да тут каждый хорош! – категорически отрезал Игорь, чем сразу набрал парочку лишних баллов в моем личном рейтинге. Правильно! Сами пусть на себя посмотрят!
Хороший он человек, наверное. Я даже решил, что выглядит пацан приятнее своих товарищей.
– А если бы нас обратно завернули? Всех. За поведение, недостойное советского студента? Вы головой-то думали, когда ерундой собрались страдать? Или только желудком? Пирожков им не купили… Ладно, пошли, чего уж там.
Пацан спустился с крыльца, продолжая недовольно бубнить. Я таращился ему в спину и пытался не выразить своё удивление матерными словами. До меня только в эту минуту дошло, что за фамилию назвал Юрик.
Дятлов?! Тот самый? Организатор и вдохновитель похода. Чёрт… Странно как…
– У группы проблем выше крыши. То одно, то другое. Тут ещё Биенко куда-то запропастился… Главное, сказал, мол, сейчас в местную комсомольскую ячейку сбегает, помощи попросит. И всё. Ни Славика, ни помощи… – продолжал бубнить Дятлов на ходу.
Услышав родную до боли фамилию, я моментально навострил уши. Что там у дядьки случилось? Куда пропал? Но Дятлов уже утопал на приличное расстояние, и ни черта слышно не было.
– Чего застыли? Пошли уже, – Игорь, обернувшись, махнул рукой Кривонищенко с Юриком. – Или обратно захотели?
Решение пришло внезапно. Сработала, наверное, интуиция, которой привык доверять, потому как она меня ни разу не подводила. И вот эта самая интуиция, чуйка, как я её называю, чуечка, благим матом заорала в башке: «Бегом, Саша! Бегом! Догоняй Дятлова».
Я сорвался с места, а затем в два гигантских шага догнал лидера предстоящего похода. Причём это было сделано настолько молниеносно, что обалдели все. И парочка моих «подельников», и Дятлов, и я сам.
– День добрый, Игорь. Извини, не знаю, как по батюшке, – протянул ему руку для приветствия, а потом представился. – Константин Замирякин.
Ну, естественно, назвал имя, которым меня тут наградили. Имею в виду, наградила вселенная, карма или что там у нас отвечает за вот такие путешествия.
Надо отдать должное Дятлову, руку мою он пожал без колебаний, хоть и смотрел настороженно. А когда назвал имя, вовсе удивился. По крайней мере мне так показалось.
Видимо, доводилось ему эту фамилию слышать. Может, с папой пересекался. Все-таки, первый секретарь горкома. Не какой-то хрен с горы.
– Игорь Дятлов. Чем обязан?
Пацан старался выглядеть серьёзным. Наверное, хотел соответствовать роли организатора и лидера. Я же против воли пялился ему в лицо с особым интересом.
Просто… Не знаю. Другим мне представлялся человек, чьё имя окажется увековеченным столь трагичными событиями. Взрослее, солиднее, суровее. А тут стоит парень. Молодой по сути, внешне приятный, но слишком уж… Слишком уж пацан. Вот так, наверное.
Ну, теперь дело за малым: напроситься в группу и не дать дядьке погибнуть. В моём времени он жив, а дятловцы все как один полегли. Значит, что? Неспроста я здесь оказался. Спасть надо дядьку, не иначе.
Кто его знает, что и как изменилось… Сдвиг, может, пошёл. Может, луна не в того козерога врезалась. По фигу. Причина не столь важна. Вполне очевидно, события изменились, раз дядь Слава идёт в поход, вместо того, чтобы соскочить с него. Я костьми лягу, но вытащу его, чего бы мне это ни стоило.

Глава 6 О необдуманных поступках и последствиях
Дятлов продолжал с вежливым интересом пялиться на меня, в то время, пока я разглядывал его. Правила приличия требовали что-нибудь сказать, но я не мог подобрать слов, стоял молча, как дурак, и хлопал глазами. Бестолковился, не мог сообразить, какую причину озвучить, чтобы Дятлов согласился взять меня в группу.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70868521?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.