Главная страница | Современная русская литература | Ангелы над городом. Петербургские сказки. Часть вторая

Ангелы над городом. Петербургские сказки. Часть вторая
Борис Александрович Алмазов
Второй сборник петербургских сказок – быличек, бытовавших в нашем городе и продолжающих возникать в городской среде в наши дни, в пересказе автора

Борис Алмазов
Ангелы над городом. Петербургские сказки. Часть вторая

Предисловие ко второй части
Сказки, легенды и всякие "волшебные" истории я собираю всю жизнь, и губоко убежден, что этот жанр устного народного творчества не исчез. В первую очередь, это относится к сказкам городским.Как рождается сказка? Ну, примерно, как образуются жемчуг. В раковину жемчужницы попадает какая -нибудь песчинка, соринка и долгое время жемчужница обволакивает ее слой за слоем особым веществом, пока жемчужина не образуется. Так и городские сказки, подчеркиваю, городские в тысячах пересказов превращаются в законченное литературное произведение. В их основе, как правило, какое то реальное событие, какой-то исторический факт, или герой, который на самом деле существовал. Это вроде песчинки в раковине, та что потом со временем образуется в жемчужину.
Сначала городская сказка – долгое время существует как "быличка" – то есть, рассказ, как бы, "очевидца". Начинаются былички не с привычных для сказок слов: "Жили были" или "В некотором царстве, в некотором государстве", а "Мне бабушка рассказывала", "Соседка говорила" или обезличенно: "Говорят". Частенько это смейные предания, уличные истории и даже городские сплетни, которые, обрастая деталями и подробностями, передаются из поколения в поколение. Бывают былички заводские, студенческие, солдатские, корабельные и др.
Петербург в этом смысле не исключение. И в нашем городе былички, легенды, сказки рождались и жили, наверняка, и нынче тоже рождаются… Может, несколько в угоду нынешним реалиям видоизменились, однако, законы, по которым они возникают и живут – неизменны чуть ли не с античных времен. Удивительно, но городские сказки – былички, которые, казалось бы, наследие прошлого, когда значительная часть горожан была неграмотна потому и передавались такие истории " из уст в уста", существуют и рождаются новые в наши дни, сохраняя все черты устного народного творчества. Скажем, сказку – быличку "Бабка в шляпке" я услышал в прошлом году в парке Интернационалистов на проспекте Славы, когда сидел со старичками и старушками неподалёку от Георгиевской церкви! Вскоре подобная же история отыскалась на просторах Интернета – вот тут и непонятно: то ли продвинутые старички из Интернета быличку почерпнули, то ли в интернет её выложили. Попадалась она мне и ещё несколько раз, поскольку, по словам, сказанными очень давно моим тогда маленьким сынишкой, – я хожу с "разутыми глазами и рсторыпенными ушами". В информационной цепочке, без которой существование сказки невозможно, у меня своя роль – услышанные истории я пересказываю, иногда почти дословно, чаще из нескольких сказок складываю одну, а, бывает, из одной истории – получается несколько, то есть, придаю им литературную форму. Как это происходит и какие существуют в этой работе правила – разговор особый и не для этой книжки. Она – вторая часть собранных и перескзанных мною "Петербургских сказок". Её появлению, способствовал не только, достаточно большой и неожиданной интерес читателей, но и настоятельная просьба моих внуков, которые как то стремительно подросли. Несмотря на то, что трое из пятерых ещё неграмотные, а сказки мои не все для детей, они их знают – слушают в записи. Я стараюсь в том, что пересказываю, сохранить, так сказать, адреса прописки историй: скажем, "Жернова" – быличка Пороховых, "Халат,
Халат!" – из бывшей татарской слободы на Петроградской стороне, "Бабка в шляпке" из Купчино, а уж "Призрак Летнего сада" и "Кронштадская история" самим названием к точному месту на плане города привязаны. Даже две донских казачьих сказки:"Подменный царь" и "Дворцовая служба" – тоже петербургские, когда то они бытовали в Казачьих казармах на Обводном канале, где служили казаки – гвардейцы. Как сказал, мне один из читателей:"По Вашим сказкам можно по городу путешествовать". Такому отзыву я очень рад, и могу добавить: путешествовать можно ещё и во времени – сказки и про старый Санкт-Петербург, и про Ленинград, и про Таврический сад, про те места, которые нынче сильно изменились, Это путешествие в хорошей кампании – я же помню тех, кто мне Петербургские истории рассказывал. Когда я их рассказы повторяю – слышу голоса рассказчиков и сами они в эти минуты со мною рядом, даже если их уже давно нет на свете. Мне хотелось в пересказанных сказках сохранить не только занимательность, не только приметы времени, но душу Санкт -Петербурга, которая несмотря на все перемены остаётся жива и прекрасна. Сохранятют град наш и всех живущих в нём, осеняя крылами, три архангела Гавриил – "воитель Божий" на шпиле Петропавловского собора, архистратиг Михаил "Кто как Бог" – предводитель всех сил Господних на Александров
ской колонне и Рафаил "помощь и исцеление Божие" на церкви Святой Екатерины по Кадетской линии Васильевского острова, стоящие над Невой.
"Красуйся град Петров
И стой неколебимо как Россия" А.С.Пушкин

Подменный царь или крокодил
Донская казачья старообрядческая сказка
Когда в России была смута и гнали поляков, Москву спасли казаки! Казачии? же атаман Филат Межаков мысленным взором прозрел Божия Помазанника царя Михаила. И когда, при избрании его на царство, которые бояре были против и свои жребии не за Михаила положили, Межаков поверх своего жребия саблю положил. Бояре быстро сообразили, чего будет, и за царя Михаила жребии подали.
Московское царство утишилось и супостаты отступили. Но народ в вере ослабел и страх Божии? позабыл… Государь Алексеи? Михаи?лович сильно боярам поддался, а те, известное дело, – ста- ли казаков давить да утеснять. Степан Тимофеевич Разин их мале- нечко припугнул да от Дона отвадил, но ведь врага человеческого так и не победить!
И Разин погиб, и Алексеи? Михаи?лович в разум не прише?л. Враг же человеческии?, стремясь порушить державу России?скую, всем народам просиявшую в вере отеческои? Православнои?, истиннои?, в самыи? корень решил ударить. Явился Никон – разрушитель Церкви Православнои?, гонитель детеи? Христовых; а народ замыслы сатанинские не распознал – потому был Никон Патриархом. Расколол Никон церковь и склонил многих к латинскои? ереси. А уж как церковь ослабла, так и пошли в державе нашеи? сатанинские волшебства. Уповал народ на сына Алексея Михаи?ловича – царевича Петра, но при царском дворе уже не было ни веры, ни благочестия. Матушка Петра – царица Наталья Кирилловна, удержать ребе?нка от соблазнов не могла, и повадился к нему немец Лефорт – латинскои? веры волшебник. Стал помалу зелье царевичу подмешивать, стал царевичу волхования шептать, стал соблазнами да измышле- ниями немецкими заманивать:
– Едем в немецкии? город Амстердам!
Пе?тр Алексеевич и поддался. Посадили его на немецкии? корабль и повезли в кремяннои? город Амстердам. В Амстердаме-городе стали его по всяким диковинным местам водить да привели в аптеку. В тои? аптеке всякие зелья в бутылях стоят, всякие травы приворотные-приговорные по стенам висят, всякие чучелы засушенные либо в банках сидят. А первеи?шее из них – зверь-Крокодил саженнои? длины. Вот стали царя обедом потчевать да винами поить, совсем Пе?тр Алексеевич ослаб. Тогда сатана Лефорт подводит его к банке, в коеи? зверь-Крокодил находился, и говорит: «Вот, изволите ли наблюдать его через волшебное стекло».
Поставили перед царе?м стекло да за спинои? зеркало, зажгли семь свечеи?. Царь стоит одурманенныи?, отуманенныи?. Раскрыли книги немецкие и даваи? читать-вычитывать да кругом дурманами из трубок дым пущать.
Закрылись у Петра глазыньки и сделался он как ме?ртвыи?, зато зверь-Крокодил стал оживать. Да не просто оживать, а в царя нашего превращаться: и лицо его, и глаза его, и все? обличие. Нарядили немцы Крокодила в царское платье, посадили в царскую карету, повезли в Москву.
Как приехал он на Русь, сразу стал вешать да казнить, да в Си- бирь ссылать, да в срубах сжигать. Жена-то не могла не узнать, что замест ее? мужа Крокодил приехал. Немцы ее? в монастырь сослали. Сын Петра Алексеевича настоящего – Алексеи?-царевич тоже подмену распознал. Крокодил его в Петропавловскои? крепости самолично задушил. А народ догадывается, что царь подменныи?, да молчит – потому истины не знает. Наши-то казаки в караулах стояли да во дворце видали, как Крокодил свое? обличие сменяет. Оставляется фигура царская, троне в голубом кафтане сидящая, а Крокодил куда-то в подвалы девается да там человечину жре?т.
Собственнои? воли Крокодил не имеет, как есть он зверь ме?ртвыи? – чучело из банки; а жизнь в не?м держат волхованием немцы. Для того привезли ему немку-ведьму. Она-то всем и заправляет. Которые казаки в караулах стояли, так видали, как по ночам ведьма на крокодиле скачет, таково страшно, что и сказать нельзя. А царь Пе?тр истинныи?, как очнулся от дурмана, хотел стражу шумнуть, хотел бояр позвать, да где там! Ему говорят:
– Все в Москву с царе?м уехали!
Заплакал тут царь наш истинный – Пётр Алексеевич:
– Погубил я царство свое? Православное, Господом мне на сохранение данное!
И поше?л, сказывают, простым матросом служить. Ездит по морю. Богу молится, на прощение грехов надеется.?А той корабль его к берегу пристать не может, пока народ в темноте ходит да Крокодила с ведьмою за царя с царицею признае?т.
Наш же царь истинный только тем казакам является, которые от отеческои? веры не отреклись. Казаки сказывали: перед утром скользит корабль по облакам, по морю и по суше ровно, не шелохне?тся. Станет – остановится, с корабля спрашивают: что за место? Есть ли в месте сем люди православные, истинно верующие!? Ежели ответят: место сие Область войска Донского, народ истинно верующии? – тут на палубе царь и явится! Благословит народ свои? и заповедует:
– Ждите меня, донские казаки, допрежь Божьего суда!
А кто его хоть раз видел, тот уж с подменным царе?м никогда не спутает! В какие бы платья немецкие Крокодил ни рядился, а этим людям его скрозь все личины видать. Таких-то людеи? все? больше делается! Видно, скоро верне?тся наш царь истинныи?. Православныи?.

Призрак Летнего дворца
Всемирно известная решетка Летнего сада архитектора Фельтена стоит на том месте, где прежде в 1732 году был построен одноэтажный деревянный дворец императрицы Анны Иоанновны. В роскошных дворцовых комнатах и залах она проживала с мая по декабрь ежегодно. Прогуливалась в Летнем саду ежедневно. Из двадцати восьми помещений дворца её фаворит, недоброй памяти Бирон, занимал десять… Да и сама то императрица благодарных воспоминаний о себе не оставила.
У Петра I был сводный (от разных матерей) брат Иоанн. Он тоже вместе с Петром был коронован и считался царем. Так что некоторое время у нас в России, одновременно, было два коронованных царя. Но к царствованию Иоанн оказался неспособен по нездоровью, а Петр спервоначало не годился по малолетству, потому за них правила их старшая сестра царевна Софья. Когда возросший Петр I взял в свои руки бразды правления, Иоанн V всё ещё числился царем, стало быть, дочь его Анна, племянница и крестница Петра – царевной.
По смерти Иоанна, Петр I стал распоряжаться судьбой своей племянницы семнадцатилетнеей царевны Анны, и вопреки её воле, по дипломатическим, стало быть, соображениям, выдал её замуж за герцога Курляндии и Семигалии. Замужем то Анна Иоанновна пробыла всего два с половиной месяца – помер герцог. Сказывали, пропытался в застолье Петра I перепить да слаб явился – не выдержал. Так стала Анна вдовой и отправили её от царского двора в Курляндию – мужниным герцогством владеть.
Ну, жила бы она там и жила курляндской герцогиней-помещицей, да в России после смерти Петра I пошли нестроения! Кратко царствовала жена Петра – Екатерина I, а как померла – на Российском престоле её сменил внук Петра I – Петр II Алексеевич. Одиннадцатилетнего мальчонку, который и по русски то не все разумел (отец царевич Алексей в тюрьме сгинул, мать – немка померла рано – сиротой рос, только что по татарски ругаться научился.) "Птенцы гнезда Петрова" Меншиков и прочие, возвели его на Российский престол, но грызлись вельможи меж собою за власть, как собаки у хозяйского стола. Непонятно, что из этого царствования бы вышло потому – заболел Петр II черной оспой и преставился.
Тут меж царедворцами такая распря пошла, что явилась мечта и далее самим Россией управлять, а царскую власть ограничить, чтобы как в Англии: где король правит, но не управляет. Вот чтобы и в России бывшие соратники Петровы дербанили державу и грабили бы невозбранно. Потому и пал выбор на Анну Иоанновну. Вельможам царским казалось, что ею вертеть можно будет как угодно. А и то сказать – выбирать то, вроде бы и не из с кого. Призвали царевну Анну в Санкт-Петербург и предъявили ей "кондиции" – по котором она большую часть власти аристократам передать обязывалась.
Долго об том рассказывать, а совершилось-то быстро – порвала Анна "кондиции" , допрежь ею подписанные, в коих обещалась требования царедворцев исполнять, и стала полноправной императрицей! Да как же она не побоялась?! Решилась она, потому Гвардия от грызни ближних к престолу людей устала, а в ней ещё с петровских времен закалённые бойцы оставались, кои сбережению и славе Отечества Российского служили. Да и молодые гвардейцы о честном и справедливом Государе помышляли и видеть таковой правительницей желали Анну. Ан вот не вышло как им мечталось!
Возня то у престола, по виду поутихла, да на смену Меншикову, Долгоруким и прочим "птенцам гнезда Петрова" пришел Бирон – фаворит императрицы, коего она из Курляндии привезла. А той так всех придавил да поборами обложил, что у всех сословий Российских шеи затрещали. Открытый грабеж Державы пошел! Беды ещё и в том прибавилось, что прежь того, хоть и крали немыслимою мерою, а всё краденое в России оставалось, но Бирон награбленное заграницу отправлял… И все его боялись – всех он за горло держал, хотя державу Российскую и весь народ русский ненавидел…
Новая императрица на престоле Империи зажила вольготно, как в поместьи курляндском. Пошли при ней забавы да машкерады, фейерверки да гуляния. Вон в Русском музее бронзовая статуя Анны Иоанновны сохраняется – совершенный её портрет скульптор Расстрелли не дрогнувшей рукою изваял. Грузная да тяжкая. Не случайно, кто её при жизни видел, воспоминали, что она лицом более на мужчину походила, чем на женщину. Пуще всех забав императрица любила охоту! Стреляла хорошо, метко. Правда, охотой то это её развлечение назвать – язык не поворачивается.
Со всей страны под Петергоф в специальные загоны свозилась разнообразная живность. И прогуливаясь по парку, императрица по ней непрерывно стреляла. За одно только лето 1739 года застрелила она девять оленей, шестнадцать диких коз, четырех кабанов, одного волка, 374 зайца и 608 уток! Во дворце, во всех простенках стояли заряженные ружья. Она хватала их и палила из окон по каждой пролетавшей мимо чайке, вороне или галке.
А бывало – устраивали охоты из «ягт-вагена» – особого экипажа. Его ставили посредине поляны, куда загонщики гнали дичь. Там звери попадали в парусиновый коридор до самого «ягт-вагена», где в безопасности сидели охотники и в упор расстреливали оленей, волков, поднятых из берлог медведей и прочих… Убийство вот и такая "доблесть!"
Мнительная царица за свою жизнь сильно опасалась, боялась заговоров, потому в 1730 году учредила Канцелярию розыскных дел. Сия Канцелярия вскорости набрала силу чрезвычайную, пошли доносы да неветы и клевета, корысти ради. Достаточно стало превратно понятого слова или жеста, чтобы угодить в застенок на пытки и казни, а то и вовсе бесследно исчезнуть. Сосланных Сибирь (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B8%D0%B1%D0%B8%D1%80%D1%8C) и, впервые, на Камчатку более 20 тысяч человек, из них более 5 тысяч таких, о ком ни следа, ни известия нельзя сыскать. Ссылали не то что без суда , а и без всякой записи, с переменой имён. Казнённых прилюдно до 1000 человек, это без умерших на следствии под пытками и казнённых тайно.
Ни знатное происхождение, ни высокий чин, попавшего в немилость, не спасали: трём князьям Долгоруким отрубили головы, фаворита Петра II Ивана Долгорукого колесовали, кабинет-министру Волынскому, допреж как отрубить голову, язык отрезали …

Не зря это время вспоминается в Росиии как страшная пора бироновщины. Уж этот то временщик открыто лютовал и наживался, пользуясь любовью императрицы. А она исхитрилась сочетать в единое казни и увеселения.
Внук, одного из знатнейших и умнейших людей, фаворита царевны Софьи, Василия Голицына – Михаил Галицын при ней в страшную немелость попал. Дед дал ему прекрасное домашнее образование, а по возвращении Голицыных из ссылки, по указу Петра I Михаила отправили учиться заграницу, где он закончил Сорбонну. Воротясь, в военной службе получил немалый по тем временам чин майора. Был женат, но овдовел и оставив двоих детей в России от тоски уехал в Европу. Там влюбился, не то в итальянку, не то в немку, но это бы не беда, да вот обвенчался с ней, приняв католичество, вероятно, по европейскому образованию и мягкости своего характера, рассудив, что православный или католик – всё едино. Какая разница – обои христиане, не предполагая, чем эта перемена веры для него обернётся.
Сказано: в чужом , глазу, соломину видят, а в своём бревна не замечают! Императрица, жившая открыто с Бороном, при его живой жене, то есть, во грехе и блуде с иностранцем чужой веры, за измену Православию, подданным же своим полагала смертную казнь.
По возвращении в Москву попал Голицын в такой переплет, о коем допрежь того и помыслить не мог! Жену его не то выслали, не то ещё куда то дели… А самого князя из рода преславного, заслуженного, императрица лишила титула и определила в свои шуты, коих вокруг неё постоянно толпы роились. Мало что свои "дураки" в числе изрядном, а даже из Европы приезжали шуты и разные проходимцы – фокусники.
Получил Голицын – кличку "Квасник" и восемь лет на царских трапезах немолодой уже, образованный, имевший прежде немалый чин – майора, чувствительный сердцем Михаил Алексеевич подавал пирующим квас, а в остальное время сидел, насмешек ради, на лукошке с яйцами, изображая наседку.
Досужие советчики, спустя два с половиной столетия, укоряют князя, дескать он, ради сохранения жизни, пренебрёг княжеской честью, мол, лучше было бы ему руки на себя наложить, чем такое поношение принять. Легко судить!… Голицын был христианин – потому самоубийство считал смертным грехом, а греха боялся пуще смерти. Скорее всего, он в душе совершенному им прежде, значения не придавал, то теперь же ужасался содеянному и муку свою считал заслуженной, потому и переносил её со смирением. Вот смирение то его более всего императрицу и раздражало!
Потому измыслила она издевательство над, определенным в шуты бывшим князем, (коему уже было за пятьдесят – по тем временам лета жизни преклонные) изощрённое: женить его на "карлице калмычке" нрава злого, драчунье, острой на язык и язвительной сверх меры. При дворе считали её горбатой уродиной, акромя того, она в бане по русскому обычаю вениками не хвощалась, а натиралась маслом и жиром, как у жителей безводных степей и пустынь принято. За то и дали ей прозвание Буженинова – запах от неё был иной, чем от прочих при дворе.
Зимой 1740 г в 30 градусные морозы построили на Неве дом Ледяной Дворец. Лед разрезали на большие плиты, клали их одну на другую, поливали водой, которая тотчас же замерзала, накрепко спаивая плиты. Фасад собранного здания был 16 м в длину, 5 – в ширину и столько же в высоту. Кругом крыши тянулась галерея, украшенная столбами и статуями.Крыльцо с резным фронтоном разделяло дом на две половины – в каждой по две комнаты (свет попадал туда через окна со стеклами из тончайшего льда). В покоях же Ледяного дома находились два зеркала, туалетный стол, несколько подсвечников, двуспальная кровать, табурет, камин с ледяными дровами, резной поставец, в котором стояла ледяная посуда – стаканы, рюмки, блюда. Здесь и округ дворца учинили грандиозную свадебную феерию!
Жениха с невестой посадили на слона в железную клетку. За слоном на оленях, свиньях и собаках следовал свадебный поезд: 150 пар многоразличных народов бескрайней России, в их одеждах и с тамошними музыкальными инструментами, в кои они дудели, свистели и бренчали в струны, били в бубны, барабаны и пели на своих наречиях! Да при факелах шутихах и фейерверках – ад кромешный! Горожанам столицы в удивление и страх! Какое тут может быть веселье – живых людей немощных на казнь лютую немыслимую везут!
После венчания и хмельного пирования, а Квасника-Голицына и шутиху Авдотью, глумясь, отправили в дворец на ледяное брачное ложе, да приставили к ледяному дворцу крепкий караул, чтобы не сбежали.
Горожане перешептывались, мол, князь бы пропал, кабы не калмычка, которая как то исхитрилась либо подкупить стражу, либо упросить, и оные караульщики либо из корысти, а больше, по милосердию – тоже ведь люди, доставили в Ледяной дворец шубы. В них новобрачные согревались, с тем и выжили. Мороз февральский стоял лютый. По злой императрской прихоти, новобрачные должны бы за ночь замёрзнуть, однако, утром их нашли живыми, а шубы, должно, успели спрятать, не то унести. В апреле Ледяной дворец как страшный сон растаял и с ледоходом по Неве в море уплыл. А без малого через полгода стало и не до него!
В октября иное чудо явилось. Темнело то уже по осеннему рано. Бирон, по всегдашнему обыкновению, пошел с императрицею на ее половину. Тут в Летнем саду явилась некая женщина и прошла во дворец. Караульные её не остановили, потому видом она – вылитая государыня Анна Иоаннова. Дежурный офицер – старший по караулу поначалу даже растерялся – он же видел как императрица с Бироном в свои комнаты ушла и оттуда не выходила, а здесь вот она из сада явилась. В тусклом мерцании свечей странная фигура, схожая с императрицей как отражение в зеркале, беззвучно двигалась по тронному залу. Караульный офицер, зная крутой и взгальный нрав Анны Иоанновы, не посмел к этой загадочной фигуре подступиться – побежал будить Бирона – уж тому ли не знать где императрица?!       Всполошились караульные солдаты и все кто был во дворце! Призрачная фигура не исчезала, продолжая ходить по залу. Наконец, вышла Анна Иоанновна, направилась прямо к той, что ходила по залу и глянула ей в лицо, словно в своё отражение… По слухам, прежде известно было – что какая то гадалка предрекла императрице смерть, когда она увидит своё отражение… Потому императрица и произнесла:
– Это моя смерть!
Женщина – двойник императрицы стала отходить к трону, что стоял в этом зале в дальнем конце в полумраке… Анна же Иоанновна, не то в обморок упала, не то просто повернулась и ушла обратно к себе в спальню… Тут поднялась суматоха, а явившийся призрак в полумраке очном растаял.
В скором времени, 17 октября 1740 года на сорок восьмом году земного бытия, процарствовав десять лет, императрица отошла на суд Божий.
Смерть её и похороны перекрыли гул слухов о призраке. Петербуржцы же меж собою по вечерам толковали разно. Одни считали, что призрак, предвестивший смерть императрице, точно был! Что он явился из ада и забрал её душу Анны Иоанновны, от которой народу православному было много зла. Вон одних немцев разных в столицу Империи понаехало – проходу от них нет! Иные же в призрака не верили и считали сие происшествие делом рук человеческих. Императрица де сильно как театральные представления обожала, со всякими чудесами и фокусами – вот ей театр и устроили, дабы напугать, может даже и до смерти! И присовокупляли , что за неделю до того как призрак в царском дворце явился, Анна Иоанновна за обедом сознания лишилась… А сие неспроста – женщина то она хоть и тучная, но цветущая и признаков болезни в ней наблюдалось. К тому, добавляли , что у Зеленого мосту на Невской першпективе в реке выловили утопленницу – сильно как с покойной императрицей на внешность схожую. Вот тут как хочешь – так и понимай!
Но в ближайшие дни такое в столице Российской Империи началось, что стало не до призраков. Бирон перед смертью императрицы вытребовал с неё указ, что вся полнота власти переходит к нему. То есть, этот временщик на русский престол сядет! Народ наш уж на что терпелив, а такое неподобство и ему невтерпежь! Взбунтовалась Гвардия и бравый военачальник Бухгарт Миних – покоритель Крыма, с Преображенцами и Семёновцами ночью к Бирону ворвался! Штыками, прикладами ружей и сапогами его с дворцовой лестницы спустили. Жену с постели чуть не за волосы волокли! И тем же часом возвели на престол племянницу Анны Иоанновны, дочь её сестры – Анну Леопольдовну, коя пребывала замужем за принцем Антоном Ульрихом – командиром Бравернейского кирасирского полка. Антон Ульрих, вроде как сам себе, сразу дал чин генералиссимуса. При Ульрихе состоял же и ныне известный здоровяк кирасир барон Мюнхгаузен – и наверно в те дни ему попритчилось, что он в счастливый случай попал – теперь одостигнет на русской службе высот небывалых. Однако, не прошло и полгода как Преображенцы вознесли на престол дочь Петра I – Елизавету Петровну…
Но уж это другое царствование и другие легенды. А чтобы эту про Анну Иоанновну, Ледяной дом и призрака закончить – вернёмся к рассказу о князе Михаиле Алексеевиче Голицыне и калмычке Авдотье Ивановне Буженининой. Завершение этого рассказа будет благополучным, елико возможно.
Княжеский титул Голицыну вернули, шутовской балаган в Летнем дворце разогнали. Однако, произошла вещь неожиданная. Князь шутейный брак, совершенный с калмычкой в насмешку, признал за действительный, венчанный! Вот стала Авдотья Ивановна женой законной, а стало быть, княгиней. Она ещё при жизнь императрицы Анны Иоанновны за супруга своего Михаила Алексеевича любому была голова глотку перегрызть, когда он еще в шутах состоял! Уж и тогда, при калмычке над ним никто шутить не смел. А за себя то Авдотья Ивановна и прежде постоять могла, кто её домогаться пытался в Летнем дворце ошиваясь, тот радехонек бывал, что жив остался, хоть бы и в синяках и ссадинах. Полюбила она Михаила Алексеевича всей своей чистой душою, и готова была за н ним хоть в ледяную прорубь, хоть в огонь, хоть на плаху, даром что был он её на 23 года старше. А уж как стала калмычка – княгиней, тут уж враз всеми забылось, что она "карлица" – мало ли людей малого роста сказано: "Мал золотник да дорог", и что считалась она "уродиной" – просто у неё лицо для европейцев того времени непривычное, а ведь приглядеться – оно не без красоты! А горба то, про которой толковали и насмешки строили, прежде у неё, оказывается и не было, вот и бужениной от неё не пахло.
Родила Авдотья Ивановна в сем нечяянном, но счавстливом браке князю двух сыновей – одного в том же 1740 году, когда их свадьбу в Ледяном дворце праздновали, а через скорое время и второго, но вот этими родами в тридцать два года и умерла, оставив князя Михаила безутешным… Этот второй мальчик тоже ещё в детстсве умер. В восемнадцатом столетьи и в родах и по малолетству много умирало. А старший возрос, как и отец до майорского чина в военной службе дослужился. Полноправный старинного славного боярского рода – князь Андрей Михайлович Голицын – наполовину калмык.

Порцелановый секрет
Жалко было родителям отдавать Митю в ученье. Однако, хоть и слёзы украдкой утирали, а всё ж понимали: нонеча не прежние времена, когда бывало иные даже попы грамоту едва разумели – по памяти, "на слух" службу правили. Теперь – то по указу царя Петра I Алексеевича, образованность стала надобна. Без учения – никуда. Да ещё и за великую удачу считать можно, что в Московской Греко-славяно-латинской академии для Мити место сыскалось. Благословляя сына на учение, протопоп Иван возвел его на высокую колокольню, откудова вся окрестность города Суздаля видна, весь простор земной и светлость небес и в напуствие сказал:
– Живи достойно, не ленись, греха опасайся, соблазнов сторонись. Молись, учись да трудись в полную силу и разумение. Мечтательства пустого о славе да богатстве избегай. Не то сатана – враг рода человеческого, враз над душою твоею власть возьмет. Он ведь златом-серебром, да почестями мира сего поманит, посулит, но обманет то всенепременно. И оглянуться не успеешь как всё потеряешь и сам навовсе пропадешь. А на что слава да богачество, хоть бы и вся наша жизнь земная, когда душу потеряешь и Царствия Небесного лишишься навечно? Митя слова отцовские, конечно, запомнил, но особого значения им не предавал. Мало ли в церкви за службой да в проповедях правильных слов говориться! Народ то послушает – повздыхает, иной и слезу покаяния уронит. А как из храма вышел, слова проповеди хоть бы и помнит, а живет то всё как и прежде – не по заповедям. Ну, и Митя то ж, как все…
Да и когда ему было особо то размышлять, да философствовать, либо в мечтания пускаться? Учение – не простое, много чего на память зазубривать надлежало, а занятия – круглый год без отпусков и каникул. Редко – редко когда ученикам удавалось за стены Заиконоспасского монастыря выскочить на московскую улицу поразмяться: зимой с горы на санях покататься, а то и с москвичами на кулачках силой померяться. Тут наипервейшим среди кулачных бойцов был Михайло Ломоносов, с которым Митя свел дружество. Понятное дело: Михайло мало, что на десять лет Мити старше, так ещё и богатырь природный – кочергу железную мог узлом завязать! Но не кулачные бои явились дружеству причною, а то, что Михайло Ломоносов и Дмитрий Виноградов явились поистине лучшими учениками Академии. Меж собою, не токмо шутки ради, а взаправду, могли ученые разговоры разговаривать и по латыни, и по гречески, обо всяких вещах и понятиях – оттого завсегда им вместе не скучно. Вот их, обоих, в числе двенадцати лучших, и отправили из Москвы в Университет при Академии наук и художеств в столицу Российской Империи – в Санкт-Петербург.
Сей град, хоть и столица, а Москвы много как меньше и темней. Зимой не успеет чуть рассветать, а уж часов через пять – снова темень да ночь. Холод, промозглость. На ученьи и в хоромах то при разговоре изо ртов пар идет. А в летнюю пору ночи вовсе нет – светло и не уснуть никак, и комары кровопийцы донимают – хоть дегтем от них намазывайся. Да много спать то и не приходилось – учиться пришлось наукам новым, хитростным. В Москве больше зубрили языки древние, богословие, философию, а тут – математика да физика, да химия, да механика. И язык пришлось учить немецкий, потому все книги на этом языке. Однако, Михайло и Дмитрий учились жадно, разум имели схватчивый, во всех занятиях преуспевали и вскорости явили знания отменные. За то отправили, их меньше чем через год, на морском корабле по Балтийскому морю в Германию в преславный Марбургский университет
Плыли долго, но всё ж много быстрее, как если бы по суше на лошадях. Побаивались: мало что страна чужая, других язык люди ее населяют, да и вера у них не Православная, а какая то протестантская. Вроде как тоже христианская, а на взгляд то – разница. Красоты Православной их служба не имеет, в храмах стенки голые, а пуще всего разговоры да толкования разные. Опасались русские студиозы – как бы, неровен час, немской ересью не заразиться. Михайло то на возрасте – 23 годов, много чего повидал, да превзошел, а Митя – вьюнош совсем. Что он в свои шестнадцать лет акроме учения, считай, как в затворе монастырском в Москве, да в Университете академическом в Петербурге, видел?
Однако же, как приехали, чуть пообустоились, так и полюбили новую жизнь, и окунулись в бытие дней студенческих радостно. Михайло с Дмитрием как пиявицы ненасытные в науки впились, готовы были денно и нощно учиться. Язык выучили быстро, науки то все интересные. Особливо русских студиозов знаменитый профессор Христиан Вольф нахваливал. Сказывал, что за всю жизнь первый раз таких умных да к наукам приверженных молодых людей обучает. Их уж профессора даже осаживали: хватит, мол, за книгами да в мастерских горбатиться – ступайте погуляйте, тогда и ученье веселей пойдет. А уж погулять то студиозы в Марбурге умели! В этом городе и трактиры с пивом с музыкой да танцами, уличные забавы всякие: странствующие артисты фокусы показывают, по канатам ходят, шарами да кольцами жонглируют, а иные целые представления разыгрывают в лицах, либо в куклах. Особливо Дмитрию да Михайле пиеса о докторе Фаусте понравилась. Они ее не раз видели да потом за пивом в трактире сидючи обсуждали, как учёный муж Фаустус душу дьяволу продал, чтобы молодость воротить да способ узнать – как обращать свинец в золото…
Вот сидят, однажды, Михайло с Дмитрием в трактире – пиво пьют да представление обсуждают.
– Пустяшное дело – представление это. Сплетки да сказки,– Михайло говорит.
– Нет, – возражает Митя, – неспроста сказки сказываются…
– Выдумки всё!
– Понятно, что выдумки! Однако, оне для размышления – как правильно жить в обыкновенности.
– Для размышления – наука. А сказки – так, для забавы.
– А вот, к примеру, тебе бы шут какой предложил враз все науки превзойти, мудрость жизни узнать, через то – богатство и чин хороший получить?..
– Так ведь, небось, за душу!
– Ну, за душу, не за душу… Может, эдак только к слову говориться. А хоть бы и так – однако, можно ведь и поторговаться....
– А спомни, Митя, чем мистерия кончилась? Обманул ведь Фауста бес! Нет, брат, наука постепенности требует, упорства. Сразу-то все премудрости узнать невозможно. Башка треснет.
– Да все то премудрости на что?! Хоть, к примеру, один какой-нибудь секрет, а через него доход денежный и почёт…
В трактире народу полно, за всеми столами горожане да студиозы угощаются питьём хмельным да закусками. Тут и подходит к нашим робятам некий господин:
– Слышу вы по русски говорите, дозвольте за ваш стол притулиться.
– Милости просим. Честь и место. Вы, чай, из России, когда язык наш ведаете? – потому так Митя спросил, что слышит, незнакомец хоть и по русски, а не чисто как то говорит – будто немец с Васильевского острова. Стали незнакомца распрашивать: давно ли он из России, какое занятие имеет? Господин отвествует кратко, дескать, из России давно, сам – негоциант, ведет сухопутную и морскую торговлю, ежели на какой товар спрос открывается. Одет господин чисто, богато: парик завитой да камзол дорогой, треуголка с пером, с позументом, шпага при бедре. Должно негоциант не из бедных.
– Я вашим разговором заинтересовался, – говорит господин – А вот ежели, так, для разговора, к примеру, на что бы вы душу променять могли?
– Да не на что! – говорит Михайло. – Сие – пустое измышление.
– Понятное дело. – смеется господин: – Вы – люди образованные, разумеете, что душа материя не вещественная, как её, в таком разе, обменивать? Ведь не пенька да лес или воск из державы Российской на сукно или олово английское на Амстрдамской бирже менять – товар на товар. А душа есть неосезаемый чувствами звук.
– Неосезаема, а болит, особливо, когда совесть нечиста, – говорит Михайло. А Митя сразу и нашелся:
– Можно ведь невещественное на равное невещественное поменять. Скажем, доктор Фауст, не токмо молодость воротить пожелал, но и обрести любовь девицы Маргариты. А любовь сердечная тоже есть материя невещественная! Вот, к примеру, учёные секреты – ведь не вещественные – так, рассуждение одно, звук пустой, а как оберегаются да какую цену имеют!
– Убедил! Убедил! – незнакомец смеётся.– Позвольте ради знакомства, вас пивом поподчивать!
Натянулись наши то студиозы пивом на дамовщину так, что, пока до своей квартиры добрались все плечи о стены домов исколотили, шатаючись. Улицы то в Марбурге узкие. И в другой раз негоцианта того в трактире повстречали, и в третий… Да вскорости приметили: в какой трактир не придут, а он уж там сидит, словно, их дожидается и завегда хмельным питьем на свой счет подчует. Разговоры рассудительные ведет, да умные вопросы спрашивает, на кои ответишь то не враз. И такое пошло у них с Негоциантом дружество – чуть не каждый день в тактире сидят – беседуют и хмельное попивают.
Наши то робяты возмечтали на марбургских состоятельных жителей походить. Пошили себе платье новое модное, дорогое, какое в Европах богатые люди носят, шпаги купили. Наняли учителей, чтобы разным манерам светским и танцам обучиться, а заодно уж и фехтованию. Всё бы мило, оно, может, и не без пользы, да только наряды да учителя искусные больших денег стоят. Содержание из России на житье им, конечно, выдали достаточное, но ведь не на забавы да излишества! Быстро Михайло да Дмитрий казной поиздержались. Спасибо Негоциант выручил – дал изрядно денег в долг. Под весёлый разговор да под пиво и студиозы и не задумались сразу то – чем долг отдавать станут.
Особливо много Михайло задолжал. Он ведь с дочерью своей квартирной хозяйки жить начал семьёю. Надо бы жениться по закону, да как? Он – православный, она – лютеранка. Обвенчался в тайности по лютеранскому обряду, да апосля – дрожал: как бы в России не узнали да не отлучили от церкви православной как еретика и христопродавца. Нонеча при императрице Елизавете, за такое может и помилуют, а у прежней то государыне Анне Иоанновне за измену Вере смертная казнь полагалась. Тут и призадумаешься. А у Михайлы с упругой и ещё и дочка родилась. Михайле семью содержать нужно. Вот и пошли долги на долги – в расчете на талант – дескать, выучимся, должности в России хорошие получим – расплатимся. Однако, рассуждали о том меж собою гадательно, однако, чем ближе срок долгу – тем больше воздыхали. Талант – штука ненадёжная, должности хорошие то ли будут, то ли нет, а долг то вот он – со дня на день растет, не сегодня – завтра отдавать. Михайло день ото дня мрачнеет, да и Митю, как об долгах подумает – тоска одолевает.
– Чую я, – говорит как то Михайло, – непроста нам сей Негоциант повстречался. Какой то у него к нам свой интерес…
– Да какой интерес? – Митя возражает, – По России скучает, да и по русски ему поговорить хочется. Мы вон тоже: хоть хорошее житье в Марбурге, а были крылья – в Россию полетели бы не раздумывая.
– С чего бы ему, немцу, по России скучать?
Ломоносов Мити старше, опыта житейского у него больше, многих чего повидал. А Митя – доверчивая душа, всем верит, во всем только хорошее видит.
– Стало быть, Россеюшка наша матушка Негоцианту по душе пришлась. Может, у него там зазноба сердечная – амор осталась, по ней тоскует.
– Не похоже. – Михайло рассуждает. – Не таковы влюбленные люди и на вид, и на выходку, не такие разговоры говорят. Кто его знает, что у него на уме, а мы вот у него в долгу пребываем…
– Да полно, – Митя возражает, – какой нам от него урон может учинится? А человек Негоциант умный, вон пивом, а ноне больше вином хорошим угощает. И разговор с ним завсегда интересный.
– После его разговоров,– Михайло вздыхает, – у меня сердце тоска какая-то давит. Вот даже и не знаю от чего, а тоскливо. Примерно, когда я с обозом в Москву шел, заночуем по дороге в лесу, костры разложим, а округ волки воют. Не видать их за огнем охранительным, а они вот как есть тута… И здесь тако ж. Тоскливо – право слово. Хоть в петлю полезай…
Приметил Митя, что Негоциант уже как то по барски, по хозяйски на Михайлу поглядывает, только что не покрикивает да не помыкает. Может потому, что у Михайлы кулачищи пудовые да и характером горяч, а может потому, что а Михайло Ломоносов да Дмитрий Виноградов Российской Державы подданные, Русь святая у них за спиной! Да только Россиюшка – матушка – далеко. Случись чего – не докричишься. Так что вполне Негоциант может с Михайлы службу какую тяжкую потребовать, а то и чего похуже и не отвертишься – долги давят.
А тут ещё услыхал Митя как Негоциант с трактирщиком, что не дать ни взять видом разбойник с большой дороги, перешучивались: дескать, как много Вы Ваше благородие этим русским студиозам в долг поверяете! Рыск! Как с них долг возвращать – у них за душой ничего нет? А Негоциант ответствует, вроде как в шутку :" За душой нет, но душа то есть…!" От сего разговора шутейного у Мити мороз по спине продрал. Хотел Михайле рассказать, что слышал, да пожалел – растраивать его не стал. И так Михайло вовсе лицом от забот почернел. Понимает: срок их учебы в Марбурге кончается, скоро Негоциант долг с проценами вернуть потребует!
Вот их наставник знаменитый профессор Христиан Вольф, собрал студиозов, обучавшихся в Марбурге физике, химии да горному делу на прощальную лекцию, но стал говорить, вроде бы о том, что к науке и не относится. Допрежь прочитал им притчу из Евангелия о Человеке который, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение своё. И одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправился.
Получивший пять талантов пошёл, употребил их в дело и приобрёл другие пять талантов. Точно так же и получивший два таланта приобрёл другие два. Получивший же один талант пошёл и закопал его в землю и скрыл серебро господина своего.
По долгом времени, приходит господин рабов тех и требует у них отчёта. И, подойдя, получивший пять талантов принёс другие пять талантов и говорит:
– Господин! Пять талантов ты дал мне; вот, другие пять талантов я приобрёл на них.
Господин его сказал ему:
– Хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего.
Подошёл также и получивший два таланта и сказал:
– Господин! Два таланта ты дал мне; вот, другие два таланта я приобрёл на них.
Господин его сказал ему:
– Хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего.
Подошёл и получивший один талант и сказал:
– Господин! Я знал тебя, что ты человек жестокий, жнёшь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошёл и скрыл талант твой в земле; вот тебе твоё.
Господин же его сказал ему в ответ:
– Лукавый раб и ленивый! Ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро моё торгующим, и я, придя, получил бы моё с прибылью. Итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у не имеющего отнимется и то, что имеет. А негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубовный.
– Вот господа, – сказал закрывая Евангелие Христиан Вольф, – что хочу сказать вам напоследок. Таланты и способности – всё, что делает человека человеком и полезно душе его, дал вам Господь. Но не будьте легкомысленны. Чем больше вам дано, тем более ненавидит вас враг человеческий (имя коего я не произношу, дабы не оскверниться), тем более станет он чинить вам козни, каверзы и подлости. Он будет строить вам всякие препятствия, чтобы поселить в душах ваших лень, алчность, зависть и прочие богопротивные пороки. Будьте же бдительны и постоянно настороже ибо каждый час жизни вашей, устремленный к познанию, а значит к Богу, будет усиливать противодействие со стороны врага человекам и душе вашей. В разных обличиях явится он перед вами – умейте его распознать. Не падайте духом при неудачах, не предавайтесь унынию. Оно – ворота всех пороков, избегайте праздности и пустых забав, кои истощат не только достаток, но иссушат сердце ваше. Желаю вам терпения и стойкости, сил, успеха и радости от трудов ваших.
Сказавши это, Профессор своим ученикам поклонился и твердо ступая по старинным каменным плитам университесткого зала вышел прочь, оставив студентов в задумчивости и молчании.
– Получите аттестаты и подорожные в университеты, где продолжите учение, – возгласил помощник профессора – Вам Господин Ломоносов и Вам Господин Виноградов надлежит отправиться во Фрайбург. Возмите деньги на дорогу и проживание.
– На какую дорогу ?! – вздыхает Михайло, – Разве что с сумой милостыню просить. Не сегодня завтра в долговую яму потащат.
– Господин Профессор Вольф оплатил все ваши долги и выкупил ваши долговые расписки, – сказал строгий секретарь
– Да за что же нам милость такая?!
– Сказал: за удовольствие и радость обучать вас, но впредь живите скромнее.
Услышав таковые слова, Михайло закрыл лицо ладонями и заплакал, как дитё малое, да и Митя слезу смахнул.
– Вот ведь милостивец, истинно благодетель, вот ведь… – шептал Михайло, когда шли они по булыжнику университесткого двора. У ворот садовники жгли мусор, туда в костер и отправились оплаченные профессором Вольфом долговые расписки.
– Поздравляю! – услышали они знакомый голос Негоцианта.
Михайло да Митя Негоцианту отвесили учтивые поклоны, как их учители хорошим манерам да танцем обучили, благодарят.
– До свидания. – усмехается Негоциант, тоже учтиво шляпу снимая и раскланиваясь, – Ещё свидимся!
Глянул Митя Негоцианту в глаза: у того один глаз светлый, как стекло прозрачное, а другой черный – быдто глаза и вовсе нет, а замест него дыра бездонная… Раньше то Митя как то не примечал каковы у Негоцианта глаза, а тут даже как то ему боязно сделалось. И ведь повстречал Негоцианта разноглазого Митя недолгое время спустя! Приехали во Фрейберг – почитай, немецкую столицу горного дела в учение к первейшему ученому мастеру Иоганну Генкелю. Он – мастер строгий, у него не забалуешь. А и то сказать – горное дело опасное! Ох, какое опасное! Чуть правила работ в руднике нарушишь по недосмотру либо по небрежению – быть бедам: и обвалом горняков завалит, а то от искры какой может рудничный газ воспламениться да взорваться. Митю веселило поначалу, что рудокопы в шахту обязательно клетку с канарейкой берут – думал для веселья, чтобы в тяжелой работе птичьему пению радоваться, пока ему знающие люди не растолковали, что птаха сия многия шахтерские жизни спасает. Пока она свистит да в клетке скачет – можно спокойно да споро шахту крепить да руду копать, а вот как замолкла, а того хуже – мертвая повалилась – тут уж не до руды и угля! Бросай весь инструмент да ползи наверх пока жив – потому смертельный рудничный газ пошел – птичка то его допрежь человека чувствует.
Мите всё интересно! С большой охотой всему учится да новые ремёсла познает. Поначалу то и Михайло с прежним усердием за науку взялся, пока не увидал Митя, что друг его с тем давешним Негоциантом разговаривает. Вот ведь приехал и сюда Негоциант то этот! Наверно у него здесь дело какое то. Он то все улыбается, а Михайло аж опять с лица почернел… Недели не прошло – исчез Михайло! Кинулись искать – не завалило ли его в руднике, либо в пустую старую шахту оступился. Только строгий мастер Иоган Генкель как припечатал:
– Не ищите! Сбежал ваш Михайло!
– Да отчего ж? Он ведь таково до учения жадный…– говорил Митя.
– Да вот от того ж! – строгий мастер только усмехнулся, видно что-то знал, и добавил со вздохом, – от судьбы не убежишь!
– Неужто у человека планида такая и от роду предназначение, что никак горькой судьбы не избегнуть?
–По разному бывает! – сказал строгий мастер, – вон монахи от мира бегут, в монастрях прячутся, там у них своя распря с врагом человеческим идет. А наше дело – мастеровое! Знай работай, трудись в полную силу! Особливо ежели от Бога талантом наделен! Талант ведь в редкости кому даётся и не на потеху. Он же упорства и защиты требует, как росток малый. Вот польешь талант потом, а то и слезами, он и возрастёт как дуб несокрушимый людям в пользу, мастеру в несмертельную славу. В труде наше спасение и распря с бесами! И непременная наша Победа хоть бы и весь ад на нас ополчился!
– А вот Негоциант этот? – отважился спросить Митя, – Он кто?
– Жулик! – припечатал мастер, – Обманщик и вор! Любит деньги одалживать, а потом хорошо, если три шкуры за долги сдерет, а может и вовсе уморить! Такому только поддайся, он и душу с должника вынет! Это уж как водится; посулит горы залотые, может, они даже и в видимости явятся для соблазна. Поманят, а после в горелые черепки обратятся. Митя этот разговор запомнил, но вспоминал о нем не почасту. Некогда было. Уж так ему горное дело полюбилось. Особливо как по камням, песку да глинам свойства их распознавать – к какому изделию оне пригодны.
Слышал раз, вроде голос Негоцианта его – Митю Виноградова спрашивает, дескать, здесь ли такой ? Да строгий мастер Иоганн Генкель так в ответ заорал да вопрошавшего погнал, что Мите даже удивительно сделалось: – "Изыди, мол, сатана! Нет тут твоего места, здесь, люди работой заняты во славу Божию!" Однако же, про случай этот Митя Виноградов хотя и не забыл, но и не вспоминал – не до того было.
Однако, пришел и этому учению конец! Вернулись студиозы в Россию, и в удостоверение, что не зря в Европах обучались, не понапрасну казенные деньги тратили – сдали экзамены. 10 октября 1744 года Дмитрий Иванович (теперь то его належало со всем почтением с "вичем" то есть, по отчеству величать, как дворянина) получил чин «бергмейстера» (горного инженера) с годовым жалованием 180 рублей и назначением работать по горному ведомству. Навсегда ему и Ломоносову памятно как представляли их императрице Елизавете Петровне, в парадной зале, где восседала она на троне в окружении вельмож и придворных во всем блеске шитых серебром и золотом камзолах в париках напудренных, орденских лентах и орденах, драгоценными каменьями изукрашенными.
Однако же, двое статных, рослых, ныне бергматера, Михайло Ломоносов и Дмитрий Виноградов в алых кафтанах, при шпагах в собрании высших Российских аристократов выглядели уместно, хоть и не имели (пока) лент и орденов. Как сон волшебный пролетел без малого месяц. Санкт Петербург – новая столица хоть и не велик был в те времена против старой Москвы, однако, уже дворцами украшался, вдоль деревянных мостовых, (по причине почвы ботистой и для мягкости хода карет) померанцы (сиречь апельсиновые деревья) в кадках выставлены, а во дворцах что не вечер – балы да маскерады, в ночное небо фейерверки да ракеты запускат – музыка гремит, а уж что за питие да явства на столах подаются – того и описать невозможно. В те веселые дни Митя Виноградов и натанцевался, и наугошался. А вот один раз и напился! Да так, что едва не замертво его на квартиру, где он поселен был, доставили.
Тогда то, не то во хмелю беспробудном, не то во сне тяжелом и явилось ему видение. Будто сидит он в трактире, не в трактире, но в зале какой-то за столом разным явством и питием уставленном. Веселье кругом: народ танцует, песни поёт. А за столом он не один, а с каким то господином не русским, по одежде и обличию не понять каких он стран и язык человек, и какого звания. И вроде господин этот Мите был прежде знаком и даже, вроде, дружество с ним водил. Только Митя никак вспомнить не может, кто это? А господин этот Митю на службу приглашает.
– Я, мол, всякое содействие окажу и содержание Вам, против казенного умножу. Я, мол, владею секретом и Вам его открою, через то Вам и богатство придет.
– За что мне такая милость?! – Митя сомневается, – Отчго Вы меня облагодетельствать желаете?
– Ну, как же, – говорит господин, – Вы талантом наделены, а я вот таланта не имею – только что секретами разными владею. Потому мне образованный помощник нужон. А Вам резон и польза. Талантом много не заработаешь – тут важно в случай попасть, удачу за хвост схватить…
– А от меня что потребуется? Какая работа?
– Да никакая! Я Вам, к пример, секрет открою над каким многие ученые бесполезно бьюся. Вот Вы их и превзойдете. Скажем, стекла увеличительные лить и обтачивать. Самому Вам у печей стекольных стоять не придется – работников наймёте. А вся выручка Вам – потому только Вы секрет сего стекла знаете. Превзойдя во все тонкости мастерства, откроете дело какое нибудь – негоцию, сиречь торговлю, мануфактуру. А я в сем предприятии посильное участие приму и от прибыли, равномерно своему вкладу, невеликий процент исчислю.
– А коли прибыли не воспоследует?
– Ну, что ж… На нет и суда нет. Всякое дело – рыск! Разойдемся полюбовно. Я дело предлагаю верное! Неоднократно проверенное.
– Оно заманчиво, – Митя уж, было, согласился…
– Однако, как мы люди деловые, надобно нам договор составить. – Господин говорит:– Так пустяшное дело, так – пустяшное дело. Разве что для будущего окончательного расчёта, когда итог будет поводиться. Договор, секрет богатства и удачу сулящий у меня давно стоставлен, остается только подписать., А для начала – мой вклад в наше общее дело – тысяча золотых талеров на первые расходы…
– А от меня? – говорит Митя, – У меня же за душой нет ничего? Чем поручусь? Я же ещё в должность не вошел и даже первое жалование не получил…
– Коли нет ничего за душой, так подавайте душу…– как бы, шутейно, господин говорит и сам смеётся – заливается. И враз из за обшлага камзола перо и печатную бумагу с договором достаёт.
Митя перо взял, договор читает, досконально то ничего особо разуметь в нем не может.
– Как подписать – чернил нету…– а голова то с похмелья как в тумане – шибко о прошлом дне погулял.
– Была бы Ваша воля, а чем подписать завсегда найдется. Пером в руку ткните – вот и чернила явятся… Красные.
Ткнул себя пером Дмитрий – будто огненной иглой его понзило, однако, не болью, а напротив того – радостью, всельем, словно вина хмельного кубок выпил..
Тут вламывается к трактир, где веселье, танцы, пеньё идёт, да Митя с бумагой и с господином за столом сидят, нищий – обрванный, грязный, избитый весь! Кидатся к Мите и выхватывет у него из рук перо и договор. Господин того нищего старика за ворот ухватил, трясет, да и Митя возмутился – какое старик являет здесь хамское невежество! Тоже хотел нищего подхватить да из кабака вышвырнуть. Он ведь, как на возрост взошел, силы набрался, хоть не как Михайло Ломоносов, а то ж и в драках не последний из бойцов! Хватанул старика за грудки, тряханул! А у нищего на груди крест наперстный как попам положено! Глянул – а нищий то этот – его отец, коего он больше десяти лет не видел! Только нынче он совсем ветхий, на вид столетний. Плачет, а из глаз замест слез – кровь течет. Схватил его Митя прижал к себе, а старик то тщедушный, совсем как невесомый.
Тут незнакомец оскалился злобно, да на старика тростью замахнулся. Вот ударит! Митя у него трость выхватил, да об колено сломал! Чтоб никто не мог на его отца даже замахиваться!
Сразу свет помутился, стены раздвинулись, бездна черная ледяная открылась и отовсюду гром и дикий вой раздался, будто тысячи зверей страшных в капканы попали, а может оттого завыли, что добыча ушла…
Очнулся Митя. Опомнился. Не сразу сообразил, что это не во сне гром гремит, не в висках с похмелья стучит, а в дверь кто-то колотится.
Он дверь отворил, а там два солдата с ружьями со штыками и нарочнывй с именным пакетом. Дмитрий Иванович пакет рапечатал, достал государствен
ное предписание с печатью. А наощупь вроде бы эта бумага как та, кою он во сне подписывать собирался.
Из полученного же им предписания следовало, что 5 ноября 1744 года Кабинет Двора Е. И. В. направил в Берг-Коллегию подписанное бароном И. Черкасовым указание о направлении Дмитрия Виноградова, для порученного ему по Указу Ея Императорского величества некоторого дела, в распоряжение Кабинета.  "Что же это за дело такое, секретное? – думает Митя, – Должно, отправят его куда-нибудь на Урал или в иное место, хоть бы и отдаленнное, на рудниках и шахтах работу налаживать, как я – горный инженер. Ну, и хорошо – там простора и воли побольше". Однако, под караулом, доставили его вверх по Неве верст за десяток от Петербурга на кирпичные заводи , при которых открыли порцелановую (сиречь фарфоровую) мануфактуру и приставили к угрюмому немцу Христофору Гунгеру.
Гунгер сей этот ничему научить Виноградова не мог, потому как сам ничего не умел. Только орал да подмастерьям подзатыльники и зуботычины раздавал. Руку на Дмитрия поднимать опасался, к тому же оказалось, всё что до работы касаемо, Митя знает, не в пример Христофору, как больше. Потому за всяким спросом к Виноградову рабочие пошли, а не к Гунгеру.
Сколько раз удавалось Мите неправедную злобу Гунгера от работяг отводить – объяснением, советом да примером им помогать. Мастера за это очень ему благодарны были. А какова у простого человека благодарность? – Известное дело – шкалик. И нынче, шкалик, и завтра другой… Беда! А если так то год, два, три?… Глядишь и втянулся – постоянно хмельному винопитию сделался привержен.
За дело то Виноградов взялся ревностно. И поначалу то всё ему внове да в интерес складывалось – порцелановые глины искал как основу фарфора. Даже в Гжель, что неподалёку от Москвы ездил, где чуть ли не с 14 века гончарные мастерские стояли – посуду и прочие изделия делали и обжигали. Многие секреты в поиске подходящей глины и работы с ней русские мастера знали. Схватчивый ко всякому делу Виноградов многому у сих мастеров научился. А тем он от прочих подмастерьев да учеников на отличку явился, что научными знаниями владел, и в привычном от веку мастерстве многое понимал по новому. Отыскал он подходящую глину и в окрестностях Петербурга и радостно ему было от того, что материала для будещего русского порцелана – фарфора на Руси предостаточно.
Однако, чем более он к открытию приближался, тем более за ним пригляд усиливался. Вскоре, оказался Митя чуть не в затворе да под караулом. И жизнь то у Мити пошла – на фабрике взаперти. Никуда выхода нет. В церковь и то не пускают. На фабрику священник по праздникам службу править приходит. Потому, что порцелановое дело секретное! Фарфор тот, что из Китая везенный, или тот что мейсенский, что саксонский цену имеет больше золота. Не зря секрет фарфоровый пуще военного сберегают! А царице Российской обидно, что в Германии, во Франции свой порцелан-фарфор есть, умеют его изготавливать, а в России не знают секрета сего! Вот Гунгера этого привезли поскольку он хвастал, что поцелановый секрет ему известен! Врал собака! За четыре года так ничего и не изготовил – одни чашки черные кривые да горелые из его печей выходят, хоть и денег плачено немцу немеряно.
А у Виноградова дело то пошло – после сотен, если не тысяч, опытов получилась белая чашечка. Не больно ровна краями однако же белая как куриное яичко! И придумал Дмитрий Иванович её расписать красками! Получилось! Вот он секрет порцелановый! Выпросил Виноградов печи новые большие построить. Печи кладут, а он и в старых малых печах опыты ставит – смотрит как различные краски с порцелановой основой спекаются, как цвет сохраняют или же противу прежнего меняют… Так за неустанной работой и годы пронеслись.
Однако, за трудами то думается ведь не токмо о работе. Нейдет у мастера из памяти сон давнишний страшный, где отец к нему приходил, да от какой-то беды неминучей спас. И всё думается Виноградову, что ж это отец в таких лохмотьях явился? Где же он оскудел и поиздержался так? И вдруг, как молния его догадка пронзила – отца то давно в сем миру нет. Не в телесном обличии к сыну своему пришел, это душа его в мир живых вырвалась, чтобы дитёнка своего защитить. А вида он немощного не от тоски, а от митиных грехов. Гулял Митя да бражничал в заморском своём жительстве, редко отца в молитвах поминал, да и молился то не пристально, так – под случай… Вот отцова душа в немощь и скудость приходила. Не одну ночь Дмитрий Иванович о том думал, да что теперь думать – время прошло! Прожитое как пролитое – назад не воротишь. Теперь вот даже и не знает, где отца похоронили. И спросить некого, с порцелановой мануфактуры выхода ему нет – секретный человек Дмитрий Виноградов – под караулом, как арестант пребывает.
Засиделся, однажды ночью, Дмитрий за работой – как раз очередной образец порцелина в печи обжигал. У печи то угрелся – задремал… И слышит голоса – вроде Гунгер к кем то по немецки ругается и второй голос, вроде, тоже Виноградову знакомый
– Я тебе поверил! – кричит Гунгер – Душу тебе продал, а ты меня обманул!
– Как это обманул? Ты чего просил – получил. Просил секрет фарфора – я тебе его открыл. Так что обмен у нас равнозначный.
– Что толку то? – Гунгер кричит, – Секрет твой обманный! Не одной посудины фарфоровой по твоему секрету изготовить не получается!
– Так ведь к секрету труд да талант требуется… Я ты – ленив! И таланта у тебя нет.
– Так дай мне талант!
– И хотел бы дать да не могу!– отвечает голос – Слыхал небось: талант от Бога. Стало быть, не по моей части.У Него проси! Только вряд ли выпросишь. Он тебя не услышит – души то у тебя уже нет… Пустой ты человек!
И раздался смех – будто по железному листу свинцовый град загрохотал. Завыл Гунгер как собака побитая. Светильники и огонь в печи враз погасли. И увидел Дмитрий как из кабинета Гунгера не то человек, не то тень черная появилась и через весь цех мимо Дмитрия прошла. Почудилось Мите, что это тот Негоциант из Марбурга.Только будто ростом он стал саженным и глаза у него из под низко надвинутой треуголки светятся зеленью…
Повернулся черный Негоциант в сторону Мити, усмехнулся злобно и пальцем ему погрозил! У мастера – от страха волосы дыбом встали. Опомнился только утром когда рассветло. Чашка, что у него в печи обжигалась – сгорела совсем – один кирпич черный! Был бы от этого урона Дмитрию нагоняй – да нет на фабрике Гунгера. А после слух пошел, дескать, пропал Гунгер не то сбежал, не то его с должности турнули за бесполезность.
В работе то это никак не сказалось – всё дело то ведь на Виноградове держалось, а Гунгер этот только орал да ругался. А по ночам, когда Дмитрию не спалось, он все размышлял о ночном видении – откуда тут Негоциант то появился? А и то сказать, ведь в Марбурге, он Михайле да Мите не сказал в чём негоция его состоит. Выходит, он фарфором торгует? А как вспомнит Дмитрий фигуру его черную саженную, чуть не в два человеческих роста, да свет из глаз, да поступь чугунную по каменным плитам цеха порциланового, так и сомневается, что это известный ему Негоциант. А кто ж тогда, коли не он? Догадываться страшно! Да и некогда было ему размышлять и догадки строить. Поставили его набольшим над всей порцелановой мануфактурой на место Гунгера. И дело то у Винограджова пошло. По его чертежам печи новые большие поставили всю работу построили как он придумал И вот многотысячные опыты его успехом увенчались – получился русский белый фарфор! Вот он – результат понесенных трудов мук поиска, бессонных ночей и трудных размышлений! Да не токмо фарфор, а целая наука о красках коими фарфор можно расписывать и повторно обжигать, чтобы цвет и фарфоровая основа в единое целое спекались, чтобы рисунки не выцветали, не смывалсь и яркости не теряли. Конечно, такому завершению поисков и трудов рад был Дмитрий Михайлович безмерно. И даже мнилось ему, что заслужил он от императорского двора награду – шутка ли дело – фарфоровый секрет разгадал, стало быть, русское мастерство вровень с европрейским стало, а казне то какая прибыль – фарфор – дороже золота.
И не токмо белые фарфоровые чашки его изделия как птицы из его рук вылетают, а и расписывать он их стал. Особливо начали ему удаваться фарфоровые табакерки. В те поры мода пошла – табак нюхать. Посчитали , что это здоровью на пользу. Все господа с табакерками ходили, друг друга табаком угощали либо одалживались. Государыня императрица отличившихся придворных драгоценными табакерками одаривала. Специально мейсенкого фарфора табакерки из Европы в Россию везли! По большой цене таковые табакерки шли. Разве что на вес золота, а бывало, что и больше.
А тут – такая радость – свои русские табакерки Виноградов стал изготавливать и ничуть мейсенских не хуже. Мечталось мастеру, что, теперь, когда он секрет порцелана открыл, и ему облегчение судьбы будет. Уж о награде то не мечтал, а хоть бы на волю отпустили! Пусть бы какой присягой с крестным целованием обязался он фарфоровый секрет хранить и хранил бы твердо пуще жизни. Да только нет того! И в глубине сердца понимал мастер, что и впредь не будет! Сколько раз он думал, что вот талант да усердие должны удаче да успеху способствовать, а ведь нет того! Фарфоровый талант Дмитрию Ивановичу – каторгой стал. Вспоминал Дмитрий Иванович друга своего Михайлу Ломоносова. Поговаривали, что тот большую славу вошел и милостью царицы одарен. Вот и придумал Виноградов другу своему о себе весть подать. Ведь как увезли Дмитрия на порцелановую мануфактуру, так и исчез он от людей, как будто его и не было. И Михайло то Ломоносов должно ничего про него не ведает, потому и помощи оказать не может. А кроме Ломоносова Дмитрию Ивановичу и обратиться не к кому. И придумал он как о себе весть подать. Ему сказывали, что изделиями его рукомесла государыня гордится и всем показывает – дескать вот он русский порцелан. (Вот только имени мастера не поминает). Изготовил Дмитрий Иванович чашечку невеликую ( больше то размером не сделать – печи для обжига фарфора маленькие) изукрасил её виноградными гроздьями да листьями – мол, Там же на донышке и знак Виноградова, каким он в университете свои работы помечал, увидит Ломоносов сие изделие и поймёт, чья это работа, и догадается где Дмитрия содержат и уж найдет способ другу помочь. Михайло словом одарён, уж сумеет о друге может перед самой государыней прошение произнесть!
Однако, видел Ломоносов эту чашечку – нет ли не ведомо, ничего о сем Виноградов не узнал. Почасту думал он, как же его судьба в такое художество определила. За что?
Однако сделался Дмитрий Иванович, после того, как Гунгера прогнали, по должности главным мастером, все работы ему подчинили. Тут казалось бы, хоть какое то облегчение его участи наступить должно, а получилось то наоборот. Теперь с него не только за собственные труды спрашивают, а за каждого работника и за каждое изделие их рукомесла. По табакеркам да прочим фарфоровым вещам такой урок положили , что за день его и не сделать, потому и по ночам работать стали. Уж как не старался Виноградов своим подмастерьям их плачевну участь облегчить, да не больно получалось. А у русского человека, ежели тоска , да безысходность какая первейшая слабость оказывается – понятное дело – шкалик. А рабочие, которые в город выход имели зелье то винное, мастера жалеючи, с воли и приносили… Сам же Дмитрий Иванович силами оскудел и не то, чтобы пьян бывал, а память то временами затуманиваться стала.
Вдруг является к нему, как то об вечернюю пору, Негоциант – тот самый из Марбурга. Виноградов уж с устатку задремывал, но Негоцианта сего сразу узнал и вроде как холод -беду от него исходящий почувствовал. А той и говорит, словно они вчера расстались:
– Давеча мы не договорили…Хотя, к обоюдному согласию пришли…
Дмитрий Иванович свой сон то ясно помнит и отца своего немощдного, кой на его защиту пришел! Этот разговор, что ли Негоциант вспоминает?
А сердце то у Виноградова будто кто железными тисками сжимает, голова то как в огне горит, а весь как заледенел. Собрал он всю свою волю да и отвествовал:
– Вы, господин, ошибаетесь! Разговор помню, а к согласию то мы не пришли!
И сразу почудилась Дмитрию Иванович, будто он совсем маленький, отцу в храме на службе помогает – свечу за ним носит, а отец в полном облачении кадилом вмахивает… Видно , что молитву творит – поет, а молитвы не слышно.
Негоциант поморщился брезгливо.
– Я прекрасно понимаю, в каком тяжелом и несправедливом положении находитесь! И странно, что отказываетесь от очевидной выгоды правильного выбора..
– Да что ж тут правильного – душу продать?!
– Да на что она? Что она есть собою – неосязаемая чувствами? Возможно просто выдумка и нет её вовсе!
– Ну, а коли её нет, что же вы её на обмен просите?
– Я помочь вам хочу. А это так – пустяк. Не более , чем традиционный ритуал, реальности под собою не имеющий…
И слышиться Виноградову, что там, у отца на молитве голос окреп – слов то ещё не разобрать, а пение слышится. И видно, что сие Негоцианту сильно как не нравиться! То он мизинцем с длинным ногтем ухо прочищает, то головой трясет.
– Я вижу как вам нынче плохо и, смею заверить, несчастья Ваши станут со временем умножаться. А я предлагаю благополучие, славу и почет, достойный вашему таланту и усердию, в обмен на пустяшную фантазию. Умные люди на такой обмен с готовностью идут! Знали бы вы сколько их!
Ничего на это Виноградов возразить не мог. Хочет крестное знамение сотворить, а рука как свинцом налилась – не поднимается. Только что прошептал губаит помертвелыми: – Господи, заступись, спаси и помилуй… – Да и упал навзничь, точно его по голове ударили. Опомнился – на полу лежит в луже воды. Рабочие вкруг него толпятся.
– Слава Богу, – крестятся, – Опомнился наш Дмитрий Иванович… Это он с устатку, так то ведь не разгибаясь трудиться вовсе нельзя. Жалости к нам начальство не имеет…
– Да это он вчерась выпил лишку…
Поднялся Виноградов, разогнал работяг по работам, а про себя думает:
– Вот ведь как хитро: – расскажи я, что было – подумают это у меня белая горячка.
По все дни о случившимся вспоминал, а что делать так и не придумал, вот ведь в какие сети-тенёта попал. Не заметил как на чашке сетку нарисовал, а после чуть успокоился да цветами её изукрасил. Изящный рисунок явился. Сеточка Виноградовская, веселого цвета – розового.
Решился Дмитрий Иванович бежать. Припало ему на ум – а не от того ли подобного Михайло Ломоносов, в бытность его в Германии, бегством спасался? Тоже ведь в таких тенетах очутился, и всякие муки принимал, даже в прусские гренадеры угодил, однако же уцелел и теперь вот в славе пребывает. И ведь бежал с поцелановой мануфактуры Виноградов! Бежал, да сразу и попался. Приволокли обратно на фабрику. Шпагу, коя ему было по чину положена, отобрали. Не посмотрели, что Марбургского университета выпускник и всякими званиями наделен. Били, конечно. Розгами пороли. Да мало что били – посадили как собаку на цепь, чтоб не бегал. Да напоследок, то ли в насмешку, то ли жалеючи его, сказали стражники: "Велика Россия, а спрятаться негде! От судьбы не убежишь…" В 1754 году Черкасов велел держать Дмитрия Виноградова во время обжига фарфора у печи, якобы "для неустанного смотрения", и чтобы пока там обжиг идет и спал там. Так потянулось жительство великого мастера в фабричном затворе , возле печи для обжига порцелановых изделий, под караулом и на цепи. А работу с него требовали не в пример как больше. Не исполнял – голодом морили! И Негоциант, коего суть, Виноградову совершенно открылась, (раньше он догадывался, а со временем убедился, кто это его искушает) не единожды ему являлся. Все разговоры говорил, надсмеивался на художеством в каком ноне Дмитрий Иванович пребывал.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70868284?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.