Главная страница | Стихи и поэзия | Окна

Окна
Сергей Владимирович Еромирцев
Перед вами первый сборник стихов петербуржского поэта Сергея Еромирцева.«Хлещет дождь —Даже небо промокло.Угасая, шипят фонари.Я смотрю на горящие окнаИ завидую тем, кто внутри»

Окна

Сергей Владимирович Еромирцев

© Сергей Владимирович Еромирцев, 2024

ISBN 978-5-0064-1743-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«В размытой комнате протаяло окно…»
В размытой комнате протаяло окно,
Пятно неровное – остывшая кровать,
Ещё хранило очертанья тела,
Но неотложное, в дверях топталось дело,
Не уставая звать.
Да если бы одно!
Остыл мой кофе. В голове пустой
Возилась тишина. Болезненно-бескровно
В окно вползало, разбухая, утро.
Пригрелась лень за пазухою, сутры
Урчала сонно. Словно.
Платила за постой.
Какую-то придумав дребедень —
У дела перед носом запер двери.
Холодный кофе – вон! Даёшь горячий чай!
А там, глядишь – чего погорячее!
Подумаешь! Невелика потеря —
Один промозглый день,
Другой промозглый день.
Из темноты, оглохший и бессильный,
Я выпал в утро. Мёл колючий снег.
Прохожие – расплывчатые тени.
Сугробов влажных телеса тюленьи.
День начинал разбег.
Сквозило синим.

Вечер
Вот и всё. Полыхнуло, погасло.
Загустел и остыл окоём.
И заполнило жёлтое масло
Запотевший оконный проём.
Тянет прелью из пасти подвала,
Толстый чайник беззлобно ворчит,
Громко пахнет нагретым металлом,
И на вкус даже воздух горчит.
Стариковски кряхтит половица.
Робко тренькнул – и замер – сверчок.
Оживают забытые лица
И смеются за правым плечом.
Согревая в дырявом кармане
Долгий счёт безвозвратных потерь,
Я дремлю на скрипучем диване.
Дует август в открытую дверь.

Я остаюсь
Мимо плотины слёз,
Через надежды дым,
Из лабиринтов грёз
Я выхожу живым.
Я выхожу на свет,
Я принимаю бой.
И в перекрестье лет
Я остаюсь собой.
В утро стекает ночь,
Строчка бежит к строке,
Спит безмятежно дочь,
Спрятав меня в руке.

Дом
Дом слышал всё. Вечернюю молитву.
И голос хриплый пьяного отца,
Дрожащего, с притупленною бритвой,
Не видящего в зеркале лица.
Он слышал шёпот ветра в тополях,
И на реке предутренние плески.
Надсадный зуд пузатого шмеля
В тяжёлой паутине занавески.
Дом жизнь хранил. Потрёпанный годами.
Глаза больные ставнями прикрыв,
Он мир непрочный подпирал стенами,
Фундамент в землю русскую зарыт.
Смелела мышь, точила половицы,
И галки поселились на трубе.
Давненько не варили чечевицы
В покинутой потомками избе.
Дом позабыл весёлый голос мамин,
В её кровати дремлет тишина.
Он незаметно стал воспоминаньем,
Обрывком недосмотренного сна.
Но он всё ждал, подслеповато щурясь,
Щетиной зарастая сорняков.
А новостройки, нагловато хмурясь,
Совсем не замечали стариков.
И я, как он, заброшенный, бесхозный,
Не раз судьбою битый наповал,
Его по тайным знакам узнавал,
И радовался, что пришёл не поздно.
И вот уже подстрижен, и подлатан,
Расправив стены, вновь хорош собой,
Дом, прикурив от головни заката,
Дымит нещадно новенькой трубой.
Не стыдно перед дедом и отцом!
Ухожен двор и перекрыта крыша.
Приблудный кот царапает крыльцо.
Живёт мой дом! И всё, как прежде – слышит!

«В осенней гулкой тишине…»
В осенней гулкой тишине
Хромая музыка звучала.
Я всё хотел начать сначала —
Она не позволяла мне.
Она кривлялась и звала
Ошибок прежних выпить яда,
И осень, пьяна и нагла,
Брела по лужам Ленинграда.
И, наблюдая за тобой,
Промокшие ругая ноги,
Я так же плёлся по рябой,
Давно нечёсанной дороге.

«Смешалась с долгим шумом тишина…»
Смешалась с долгим шумом тишина
В густую, гуттаперчевую массу.
А в городе к полуночному часу
Сдала позиции разбитая весна.
С размаху сунула восставшая луна
Ей нож янтарный в согбенную спину,
И двор собрал, вооружил и кинул
Пехоту тополей на бастион окна.
Холодным пеплом выстелив балкон,
Выводит он бравурные рулады,
Чадит в углу потухшая лампада,
И лики грозные на дереве икон.
Я тщетно тру глазницы пыльных окон
И с мясом рву из рамы рукоять,
И время заворачиваю вспять
В тугой заиндевевший кокон.
Мне нет покоя. В тесноте ночной
Идей моих бесформенная каша
Вступает в бой, как говорится, «с марша»,
И отраженье ссорится со мной!
Доколе знамя алое восток
Не развернёт над павшими стенами —
Воюю я с прошедшего тенями,
И не пускаю память на порог.
А за стеной, на кухне полутёмной,
Смолят себе ядрёный самосад —
Мой прадед, защищавший Сталинград,
И дед другой, матёрый уголовник.

Не приходи
Звонила Осень. Признаюсь, не ждал.
Был за мгновенье мир переиначен.
Я потерял надежду на удачу
И потому забвения искал
И ёжился. И, согревая руки,
Дышал на них. Дышал и не согрел.
И всё зевал от холода и скуки,
А вечер постепенно догорел,
Потух и задушил в объятьях солнце,
Убил огонь и угли затоптал…
Я пялился на переплёт оконца,
Дрожал и думал: «Как же я устал!»
А в коридоре хлопали дверями
И звали всё по имени меня.
Я головой приник к оконной раме
И любовался угасаньем дня.
А Осень распиналась о погоде,
Рыдала в трубку: «Только не молчи!»
Я промолчал – молчанье нынче в моде —
Я так себя безмолвию учил.
А Осень забывалась, забывала
Попутно пересчитывать цыплят,
Несла про лёгкий свет, про дым вокзала,
А я не мог взять в толк: на кой мне ляд?..
Я оттого грустил ещё сильнее,
Но Осень заливалась соловьём,
Что скоро будет глубже и синее
За окнами прозрачный окоём.
И в холоде заутренников белых,
В пустой стерне, в заброшенных стогах,
Везде она – и жаждущее тело,
И шёлк паучий в ласковых руках.
О нежности своей мне пела Осень.
(Я так когда-то голос твой любил.
И пил взахлёб из глаз любимых просинь,
И на руках оранжевых носил).
Она всё лепетала о подарках,
Которые в подоле принесёт…
Я прикурил от сального огарка.
И бросил трубку – чёрт её поймёт?..

Тени на воде
Есть своя прелесть в тихой воде.
Сонная речка туманом укрыта,
По берегам невесомы ракиты.
Скрыт горизонта далёкий предел.
Нету ни звука. Таинственный сумрак.
Мысли медлительны. Сонная нега.
Влажным пятном у овражка – телега.
Лошадь застыла размытой фигурой.
Нет на душе ни волненья, ни злости,
Радости нет. Пустота. Очищенье.
Миру всему ты даруешь прощенье,
Вдруг ощущая – в нём мы только гости.
Странники мы, за плечами котомка,
Мимопроходцы уснувшего мира,
Дудка в руках у немого факира,
Первое слово устами ребёнка.
Мы – только тени на водах стоящих,
Здесь, в этом мире без солнца и звука.
Гости, открывшие двери без стука —
В сонные горницы ангелов спящих…

Утро бездомное
Утро, кряхтя, забралось на подмостки.
Небо завязано, туго закручено.
Мятые тряпки да грубые доски —
Вот так приметы счастливого случая!
В горне кипящем заветное слово
Только бы выродить, только бы выдохнуть!
Золото вмиг превращается в олово,
Золоту – выцвести, олову – высохнуть.
Смотришь – тушуются сонные рожицы
Новой истории белыми пятнами.
И неприметные точки и чёрточки
Преобразуя в картинку понятную,
Утро – нелепица, утро – чудачество,
Мягко потухнет, завянет, осыплется.
В землю сырую поглубже запрячется.
Небо промокнет, смягчится и свыкнется.
Брякнув, цепочка натянется ржавая,
Мир разложив на привычные модули,
И наслаждаясь дешёвою славою,
День зацелован зарёю до одури.

Оранжевый
Оранжевый сродни воспоминаниям,
Когда вечерней призрачной порой
К нам память возвратится из изгнания —
Неисправимый отрицательный герой.
Оранжевый, ты – фильтр сигареты,
Изжёванный задумчивой ухмылкой.
Где в мыслях: «Как ты? Где ты? С кем ты?»
А наяву – наедине с бутылкой.
Оранжевый – из детства мандарины,
Щемящий душу новогодний запах.
Блестят огнями Невского витрины,
И серебрится снег в еловых лапах.
Оранжевый – отчаянная небыль,
Когда, уставший, покурить присяду
У изголовья каменного неба
Гранитного гиганта Ленинграда.

«Давай лежать последним тёплым днём…»
Давай лежать последним тёплым днём
И мять ковры оранжевые будем!
Назло грядущим леденящим будням
Давай с тобою навсегда уйдём
От дел мирских, от суеты, от гонки,
Бесплодности побед, от маеты,
Чтоб оставались только я и ты,
И жизни непроявленные плёнки.
Давай же, взявшись за руки с тобой,
Научимся мечтать и удивляться,
Чтоб беззаботно осени отдаться,
Из хаты с покосившейся трубой
Глядеть на мир счастливыми глазами.
И наплевать на грязный небосвод —
До лета остаётся только год,
Заполненный оранжевыми снами.

«На полях наших сражений лежит снег…»
В. Поляковой
На полях наших сражений лежит снег.
Метели заносят былые следы и раны.
Время неслышно замедлит бег,
И залатает наш век – худой и рваный.
У меня за окном синиц свист.
Пьяный мороз надувает щёки.
Исписан холодный февральский лист,
Последние инеем скрыты строки.
На крышах у нас – бородой – лёд.
Дворник замёрзший в рукав дышит.
А я вдруг заметил – Весна идёт,
И пятнами чёрными расцветают крыши.
И я выхожу на подсохший бульвар.
Динамик орёт бесшабашное буги.
И ветер разносит зимы перегар,
И угли грачей раздувает в округе.
Последняя строчка: «Конец войне!»
Сломал карандаш и закрыл тетрадку.
На вырванном с мясом вчерашнем дне,
Стихотворение – как заплатка.

Dum spiro spero!
Нет! Всё не так! Нет лёгкости и смысла.
Застыл Пегас, кусает удила.
Зловещий знак – и тишина повисла…
Мне кажется, что муза умерла.
Уже не будет лёгкою рукою
Касаться так горячечного лба,
Чтобы лилась оттоль сама собою
Строка её безвольного раба.
Чтобы душа светилась и взлетала.
И не спускалась боле с облаков.
Чтоб целой Жизни – как минуты – МАЛО!
И тёплый ладан седины веков
Касался неба пурпурною кистью.
И отступала чувственность грехов.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70847164?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.