Главная страница | Политические детективы | Золото змея. Власть хаоса

Золото змея. Власть хаоса
Виктория Остер
Период процветания неизменно сменяется упадком, а за гармонией всегда приходит хаос. Массовые отравления, разгул преступности, кризис власти – Республика Брэйе, ее жители и лидеры столкнутся с испытаниями, каких они еще не видели. И чтобы справиться с ними, каждому герою придется совершить практически невозможное – стать новым человеком. Сможет ли Рагиль разглядеть в своем проклятии дар и открыть сердце чувствам? Поймет ли Меллар, в чем ее настоящая сила и призвание? Научится ли жесткий и бескомпромиссный Крегар гибкости и эмпатии? И что делать, когда твоим врагом является целый народ, который не умеет прощать и забывать?Завершающая часть дилогии о власти прошлого над нами и о том, как стать лидером прежде всего собственной жизни.

Виктория Остер
Золото змея. Власть хаоса

Пролог
Личные записи Кавы-асаларим (Каавы Ваарнанен)
24 сентября 9824 года (за шесть лет до пожара в Корпусе специальных научных исследований)
«Желания имеют свойство сбываться. Профессор Кирпэ Нораг из Республики Фиар-не-Фар наконец-то приехала со своей знаменитой лекцией по генетической инженерии, на которую я давно мечтала попасть.
Кирпэ Нораг выделили самую престижную площадку – читальный зал в Соборе, за час до мероприятия заполненный уже до отказа. Я убедила начальство делегировать меня от кафедры, поэтому мне досталось неплохое место в пятом ряду, по соседству с коллегами-биологами. Неподалеку сидели ученые из Корпуса. Хотелось удержаться и не разглядывать их так настырно, но у меня ничего не выходило. Интересно, они понимают, насколько им повезло? Я три раза подавала заявку на получение ставки в Корпусе, и три раза мне отказывали. Один мой коллега сказал, что руководство Корпуса берет в штат ученых с амбициозными, новаторскими проектами. И у меня как раз появилась идея для такого проекта. Я хочу изучать эндемики Заокеанья. Я чувствую: это приведет к прорыву.
Оказалось, профессор Нораг неплохо говорит на алинском. Почти всю лекцию она провела без помощи переводчицы, которая тихо скучала в углу. Профессор рассказала, как благодаря изменению генов удается лечить редкие заболевания. Если внедрить эту технологию в медицину, то можно будет сделать иммунитет устойчивым ко всем существующим вирусам, оставив в прошлом вакцины. Победа над болезнями – это благородная научная цель. Мне нравится то, что делает Нораг.
Было множество вопросов из зала. Кто-то уточнил, не приведет ли развитие генетической инженерии к новому витку научной гонки между странами. Нораг в ответ долго говорила про этический кодекс, который следует принять на международном уровне, чтобы провести красную черту: разрешить править генетический код только в тех случаях, когда есть риск развития тяжелых заболеваний, и запретить использовать биотехнологии для селекции нашего вида. Предложения логичные, но далекие от реальности. Как они собираются контролировать соблюдение этих условий?
Такой вопрос тоже прозвучал, и профессор ответила вполне конкретно. Если обнаружится, что государство, подписавшее этический кодекс, нарушило правила, против него должны быть приняты ограничительные экономические меры. Дальше разговор ушел в сторону политики, и я плохо запомнила. Но дискуссия меня взволновала. Я задумалась о тех, кто родится с отредактированными генами. Будет ли заметно, что они другие? Смогут ли они жить среди обычных людей? И главное: будут ли они благодарны ученым за эти изменения?
После окончания лекции на выходе из Собора образовалась очередь. Пока мы медленно продвигались к дверям, я прислушивалась к разговорам. Двое мужчин передо мной обсуждали возможность развития генетической инженерии в Брэйе. Один из них сказал, что, если бы не скандал с проектом «Новое поколение» тридцать лет назад, этим направлением занимались бы и у нас.
Вот, оказывается, в чем дело. Члены Совета не спонсируют эти исследования, опасаясь повторения истории. Надо будет побольше узнать про этот проект и про то, чем он завершился. Глупо, когда события давно минувших дней руководят нашими действиями в настоящем».
***
13 января 9826 года (за четыре года до пожара в Корпусе специальных научных исследований)
«Вчера на комиссии решали вопрос об увольнении профессора Каруна. Ему уже больше восьмидесяти лет, он еле говорит, а соображает и того хуже. Студенты, у которых он преподает, два раза подавали на него жалобу. Написали длинное письмо о своих правах получать знания высокого качества, об обязанностях преподавателя не засыпать на лекции, пуская слюни, и не отвлекаться на воспоминания о своих женах. Он уже сам не помнит, сколько их было – пять или семь, и кто из них умер, а с кем его развели «непреодолимые обстоятельства». На этом моменте зачитывания письма мы все подавились смехом, удержался только председатель комиссии.
Три года студенты терпели этого маразматика, а сейчас поставили ультиматум: или им меняют преподавателя, или они пишут коллективное письмо в Рикистарию по науке. Заменить его некем, только освобождать от должности и брать нового человека в штат. И как бы мы ни были привязаны к чудаку Каруну, пришлось с ним попрощаться. А перед этим, как положено, наградить почетным званием заслуженного преподавателя Университета Айхенлина.
Перед уходом он произнес пафосную речь. Почти уверена, что давно ее заготовил. «Люди, выбравшие путь науки, – сказал Карун, – это истинные лидеры и герои. Они отказываются от многих благ жизни, чтобы разгонять мрак невежества светом знания». (Я даже записала эту фразу.) Посвятить себя науке – достойнейшая миссия. Наука – наш «бог», и мы служим ему, как умеем. И дальше все в таком духе.
В чем-то я с ним согласна: мы действительно верим в науку так, как монахи какого-нибудь религиозного ордена верят в своего бога. Мы приносим ей в жертву все, что попросят. Другие интересы. Личное время. Иногда – даже собственный брак. И как служители культа не знают жизни за стенами своего монастыря, так и мы оторваны от земли. Ходим только по облакам. Притрагиваемся к эфемерным субстанциям. Стремимся в познании мира достать до звезд.
А многие ли из нас задумывались, для чего нужны знания, на поиск которых мы тратим десятки лет? Какова их цель? Делать жизнь человека лучше? Иногда мне кажется, что мы нашу жизнь не столько улучшаем, сколько усложняем. Пытаемся решить одну проблему, создавая взамен десяток других. Замкнутый круг какой-то. Разорвется ли он, если остановиться?
Люди не осознают, что знания, приносящие им комфорт, добываются не просто так. Приходится бить током мышей, умерщвлять для препарирования лягушек, держать в зоопарках умнейших слонов и свободолюбивых волков. Я уже не говорю о первых натуралистах-любителях, которые превращали в чучело или сажали на иголку всех живых существ, встреченных в новых землях.
Один исследователь получил признание, доказав важность детско-родительской привязанности для дальнейшей жизни индивида. Как он это сделал? Запер обезьян в клетках, лишив их общения с матерью в первые месяцы жизни. Вместо заботливой родительской руки у обезьяны был кусочек шкуры в углу, вместо материнской груди – железная поилка с молоком. А кому-то и этого не досталось. Обезьяны выросли агрессивными, многие рано погибли. Я стараюсь не думать об этом, когда читаю о таких экспериментах. Но иногда не получается.
В последнее время я все больше склоняюсь к мысли, что Карун не прав. На самом деле ради нового знания мы приносим в жертву не себя. Мы приносим в жертву весь остальной мир. Вот только оправдана ли эта цена?»
***
7 августа 9828 года (за два года до пожара)
«Я опять пишу ночью. Вчера поздно вышла из Корпуса и поехала в аптеку за заживляющей мазью. Придя домой, сразу легла спать, а около двух вскочила и больше не могла сомкнуть глаз. Это все из-за последних событий. Может, если я напишу о них здесь, то бессонница отступит?
Раны на руках пощипывает от мази. Всему виной реджкандротеки. За последние пару недель животные пристрастились к кормежке с рук, вот только строение челюсти не позволяет им открывать рот широко, и они задевают кожу рук острыми зубами. Вчера я не выдержала и высказала им все, что думаю об этом. Один уплыл: обиделся; а второй остался слушать дальше. В такие моменты мне кажется, что они все понимают.
Сейчас мы много времени проводим втроем – я и реджкандротеки. После их появления в Айхенлине прошел месяц, журналисты почти перестали нам надоедать, и я могу спокойно наблюдать за животными. Оказалось, что они оба самцы. Это меня немного расстроило: в глубине души я надеялась на потомство. Правда, не было гарантий, что они захотят размножаться вдали от среды обитания.
Но журналисты не единственная наша проблема. Три дня назад в Корпус приходили члены Совета. Конечно, они берут на себя финансирование исследований реджкандротеков. И конечно, я ни в чем не буду нуждаться. И на меня возлагают большие надежды, раз уж животные ни с кем не идут на контакт. Они лили мне этот елей с четверть часа, а потом вдруг стали интересоваться возрастом реджкандротеков. Один даже спросил, можно ли будет, если окажется, что животные долгожители, использовать их гены для увеличения продолжительности жизни людей. Я чуть не рассмеялась ему в лицо, хотя сейчас мне уже не смешно.
Совету плевать на реджкандротеков, они смотрят на них как на инструмент для достижениях своих целей. Для них они не живые существа, а расходный материал. Чему удивляться, ведь их предшественники проводили эксперименты над людьми. Но я не допущу, чтобы история повторилась. Не после того, что я узнала о проекте «Новое поколение». Не после того, что они сделали с Рагилем.
Это были не все «сюрпризы» того дня. Стоило членам Совета уйти, как в лабораторию ворвался коллега и сообщил, что меня срочно требуют к телефону. Звонила мама. Услышав ее неестественно оживленное приветствие, я сразу почувствовала: что-то не так. Она сказала, что бабушка при смерти.
Когда я приехала к родителям, бабушка была плоха, но еще могла говорить. Я осталась с ней в комнате, и у меня градом полились слезы. Но бабушка, к счастью, этого не замечала. Она держала меня за руку и рассказывала про свою семью, которую оставила много лет назад в Лаомоо.
В какой-то момент она стала снимать кольца, которые носила, сколько я ее помню. Казалось, эти движения лишили ее последних сил. Она заставила меня взять эти кольца и пообещать, что я никогда не забуду свои корни. Я была сама не своя и соглашалась со всем, о чем она просила. Ее голос смолк, и мы побыли некоторое время в тишине. Я снова плакала.
Прежде чем уйти, бабушка сделала над собой последнее усилие и сказала: «Каава, – она впервые за долгое время произнесла мое имя по-лаомооски, – их сто семь. Не забывай об этом. В Лаомоо все знают, что их сто семь». Я решила, у бабушки начался предсмертный бред, и от этого мне стало еще больнее. «Чего сто семь, бабушка?» – спросила я. Она тихо ответила: «Островов. Не забывай: сто семь островов».
Это были ее последние слова.
Утром я взяла в библиотеке карты и учебники по географии. Бабушка сказала, что у Лаомоо сто семь островов, но данные говорят другое: их только сто шесть. Я перепроверила во всех источниках. Их могло быть сто семь только при одном условии: если бы Заокеанье лаомоосцы считали своим, еще одним своим островом.
Казалось бы, кому какое дело, что думают лаомоосцы. Но после того, что я видела в экспедиции, эта мысль уже не кажется такой безобидной.
Однако эту тайну я не смогу доверить даже бумаге».

Глава 1. Доверие
Рагиль
– С вас двести пятьдесят мер, – сказала девушка, поставив передо мной белую кружечку и блюдце с печеньем в качестве комплимента.
Я ошарашенно посмотрел на официантку, решив, что она, должно быть, шутит. Двести пятьдесят мер за кофе? Это в пять раз больше, чем пару месяцев назад!
– И давно у вас такие цены? – я достал купюру и вручил официантке, не скрывая недовольства в голосе.
Девушка пожала плечами и положила деньги в передник.
– Сейчас кофе везде так стоит. Люди стали чаще брать чай.
Чай… чай я и дома попью. А вот хорошо приготовить кофе могут только в кафе.
Сделав глоток обжигающе горячего напитка, я бросил взгляд в окно и потер тяжелые веки. Небо заволокло свинцовыми тучами, город вот-вот снова зальет. В этом климате выжить без кофе или, на худой конец, без крепкого чая практически невозможно. Уверен, что люди ходят на работу и как-то выдерживают нашу погоду только благодаря этим эликсирам бодрости.
Нет, с ценами на кофе надо что-то делать.
Я поставил кружку и принюхался. Витающий в зале аромат жареных кофейных зерен смешивался с тусклым древесным запахом. Откуда он исходит? Ах да, это же запах засохшей веточки каштана, которую я оставил на стуле. Там же, где и дневник Кавы, в котором лежал этот сухоцвет.
Я вложил веточку обратно в листы, закрыл блокнот и замотал кожаным шнуром. Отпил еще кофе, горького, как мои мысли. Сегодня я прочел последнюю запись в дневнике Кавы, и меня можно торжественно поздравить с освобождением из плена иллюзий, в котором я пребывал не один год. Это ли не очевидная польза от наглого заглядывания в чужую душу? Впрочем, почему наглого, если Кава сама рассказала мне о дневниках? Интересно, она подозревала, что своими записями снова сделает мне больно? Правда, эта боль была не такой острой, как после нашего расставания. Тогда Кава по живому резала, сейчас же скорее омертвевшие участки кожи сдирала. Ощутимо, но терпеть можно.
Если бы меня попросили составить рейтинг вещей, которые по-настоящему волновали Каву, то я бы оказался на предпоследнем месте, аккурат перед модой или политикой, а первые три позиции заняли бы наука, этика и реджкандротеки. Гравитационное поле этих тем было такое сильное, что, читая посвященные им записи, я сам заражался ее эмоциями: то радостью и волнением от очередного открытия, то отчаянием и бессилием при столкновении надежд с бетоном реальности. А что до меня… Моя же скромная персона удостаивалась только кратких, протокольно отстраненных упоминаний: Рагиль на работе, Рагиль ездил со мной к родителям, рассказала Рагилю про намечающуюся экспедицию. В то время как я думал о ней постоянно, она не думала обо мне вообще.
Не думала и не хотела ничем делиться. Кава ведь даже не сказала мне о том, что узнала про мою связь с проектом «Новое поколение»! Хотя, если говорить по правде, может, это и к лучшему: меня бы такая новость выбила из колеи.
Получается, мы толком ничего не знали друг о друге. Было ли будущее у двух незнакомцев с общими бытом и кругом общения? Кажется, что нет. Когда я это осознал, меня накрыло ощущение абсурдности. Как будто все эти годы я играл не ту роль, которая мне предназначалась, и узнал об этом, только когда спектакль провалился.
Но был от чтения дневников и явный положительный эффект. Мое расследование мотивов Кавы сдвинулось, и теперь я отчасти понимаю, почему она подожгла Корпус. Так поступают с прогнившим лесом. Его выжигают, чтобы напитанная углем почва обновилась и на ней выросли новые здоровые деревья.
Я убрал дневники в портфель, запретив себе думать о них. Довольно. Я гонял эти мысли по кругу уже несколько дней, нужно сдерживать свои мазохистские порывы, иначе сойдешь с ума. А еще стоило бы помнить, что я больше не увижу Каву, а значит, копить претензии и обиды бессмысленно: она о них никогда не узнает. Этот увесистый мешочек жизненных разочарований и личного несчастья пора сдернуть со своей шеи и выбросить куда подальше.
Стремясь как-то отвлечься, я огляделся. Кофейня, несколько пустая в это пасмурное утро, постепенно заполнялась людьми. Я поморщился от новоприбывших запахов и, чтобы перебить их, поднес к носу чашку и глубоко вдохнул аромат кофе. Официантка настроила стоящий в углу телевизор и отправилась выполнять заказ.
Начались новости. Диктор вещал что-то про отравление чаем, а на выпуклом экране появилась женщина. Камера снимала ее со спины, и можно было разглядеть только светло-розовое платье, шляпку и темные волосы. Женщина присела на больничную койку, наклонилась вперед и прижала к себе какого-то мальца, чья голова тут же появилась над ее плечом. Мальчик был так слаб, что напоминал тряпичную куклу. Она поцеловала его в макушку и отпустила, а камера сдвинулась и показала ее сбоку.
На экране была Меллар. И я не мог оторвать от нее взгляд.
Удивительно, как эта женщина умела преображаться. В первый раз я увидел ее уверенной в себе главой государства в помпезном кабинете. Увидел – и сразу же невзлюбил. Она пыталась разговорить меня, используя свои женские чары, а я такое терпеть не могу. Потом мы отправились в Корпус, и там место политика заняла испуганная и беззащитная женщина. Но все такая же настырная. Я вспомнил, как она потащила нас в подземные лаборатории и ковыляла там с травмированной лодыжкой. Почему-то потянуло улыбнуться, хотя веселого в этих воспоминаниях мало.
А сейчас, среди белизны больничной палаты, рядом с этим светловолосым ребенком и его родителями, стоящими по обеим сторонам кровати, она напомнила мне героиню детских сказок. Фею, которая легким касанием пробуждает мальчика к жизни, избавляя от проклятия, наложенного колдуньей. Фею, которая очаровывает одной своей улыбкой.
Я оторвался от телевизора и скользнул взглядом по лицам в зале. Потер лоб. Что за глупости лезут мне в голову?
Отвернувшись к окну, я стал рассматривать стоящий через дорогу дом в классическом алинском стиле, белый, невысокий, с серыми оконными рамами и выступающими козырьками, на которых сидели нахохлившиеся голуби. Я смотрел на дом слепым, невидящим взглядом, а мысли мои продолжали блуждать вокруг Меллар, чей яркий образ почти вытеснил из головы потускневший лик Кавы. В памяти всплыла наша последняя встреча: тесный салон дорогого автомобиля и заполнивший его запах, который явно отдавал влечением. В животе тут же стало щекотно, а по телу прокатился жар. Я собрал свои вещи и выскочил наружу, натягивая по пути куртку.
На улице было душно. С дороги раздавался шум проносящихся машин, пахло выхлопными газами и приближающимся дождем. Я перекинул портфель через плечо, залез на свой велосипед, крутанул педали и поторопился домой. В ушах загудел ветер, создавая заслон от звуков города и запирая меня в собственных мыслях, но сосредоточиться на чем-то еще не получалось. В сознании по-прежнему властвовала Меллар.
Надо быть честным с самим собой и не отрицать очевидное: она меня привлекала. Меллар красива и умеет пользоваться своей красотой. И она умна, конечно же. Глупые люди не достигают таких высот. А еще она по другую сторону баррикад в моей картине мира. И дело даже не в деньгах и власти, которые у нее есть, но которых у меня, по крайней мере в том же количестве, нет. Дело в том, что она из среды людей, которых я презираю больше, чем преступников. Преступники в большинстве своем не скрывают, что им нужна исключительно нажива. А вот политики из Совета будут красиво говорить о патриотизме и высоких достижениях Брэйе, хотя их цели ровно те же – получить еще больше денег и влияния. А может быть, войти в историю. И к этим же кругам принадлежит Меллар.
Если смотреть на вещи реалистично, проблема ведь не только в ней, но и во мне. Что я могу ей предложить? У меня за спиной лишь распавшийся брак, два года самобичевания по этому поводу, багаж нереализованных из-за нюха амбиций, фобия стать подопытной крысой, связанная с ней мания преследования… а еще работа без особых перспектив, кредит на квартиру и так и не завершенные отношения с соседкой!
Когда я заводил велосипед в дом, казалось, от меня должен идти пар: настолько злым я себя чувствовал. Злым на самого себя за очередной приступ самобичевания, глупые надежды и неумение выбирать женщин. Я захлопнул дверь квартиры, разделся, оставшись только в майке и штанах, и подошел к окну, услышав стук капель по козырьку. Вовремя успел спрятаться.
Накрывший город дождь постепенно усиливался, и по лобовому стеклу стоящего возле дома темно-синего автомобиля задвигались дворники. Я присмотрелся к машине, понимая, что где-то ее уже видел. Перевел взгляд на металлическую эмблему на капоте, пытаясь разобрать, какой она формы. Крылатый змей? Неужели здесь снова машина члена Совета?
В дверь постучали, и я вздрогнул от неожиданности. Принюхался. Покрутил головой, разминая шею и пытаясь попутно понять: может ли мне чудиться запах Меллар на лестничной площадке только потому, что я думал о ней весь последний час? Стук повторился, став настойчивее, и я поспешил открыть дверь.
Это действительно была Меллар, и первые секунды я просто стоял и смотрел на нее, как на невиданное явление.
– Здравствуйте, Рагиль. – Меллар постучала по полу зонтиком-тростью, стряхивая с него капли, и бросила на меня смущенно-удивленный взгляд.
И тут я вспомнил, в каком виде встречаю гостью. В майке, как какой-то… рабочий! Сначала стало неловко, а потом внутри царапнуло раздражение. Почему я должен смущаться, я ведь в собственном доме! Это она заявилась без приглашения.
– Здравствуйте, госпожа председатель.
– Просто Меллар, я больше не председатель, – сухо поправила она и стрельнула глазами в сторону квартиры. – Мы можем поговорить?
Поколебавшись пару секунд, я открыл дверь шире.
– Проходите.
Меллар перешагнула через порог, и аромат ее волос и тела, усиленный влажным воздухом, шлейфом расстелился следом. Запах ощущался как бархатный и глубокий, но вместе с тем легкий и свежий, вызывая ассоциации с раскрывшимися после дождя бутонами роз.
Чертов запах.
Я пристроил зонт в углу, помог Меллар снять плащ и проводил в гостиную. Быстро прошелся критическим взглядом по поверхностям. Вроде похоже на порядок.
– Можно на диван, – сказал я, приглашая ее присесть.
Меллар устроилась на самом краю и расправила фалды юбки. Я невольно поежился. Госпожа-бывшая-председательница была, как всегда, при параде, а я, в домашней одежде, чувствовал себя перед ней все равно что голым. Интересно, о чем она хотела поговорить? Надеюсь, не учинить очередной допрос. Она вполне могла стребовать отчет о моем посещении квартиры Кавы. Если так, придется снова врать, потому что про дневники я ей рассказывать не собираюсь.
– Обстоятельства моего появления в вашей квартире опять какие-то нерадостные, – пробормотала Меллар, осматриваясь. – Вы будете стоять?
«Да, я буду стоять», – захотелось ответить мне. Но это было бы совсем по-детски. Вместо этого я сел рядом на диван, чем вызвал у Меллар удовлетворенную полуулыбку. Можно было подумать, что сейчас она заведет светский разговор, если бы не ее пальцы. Они были так крепко сплетены в замок, что аж костяшки побелели.
– Я почему-то так и думала, что у вас нет телевизора, – проговорила она.
Я еле удержался, чтобы не закатить глаза. Сначала Летти, теперь Меллар. Все мне сватают этот телевизор.
– А зачем он мне? Пыль на себя собирать?
– Новости узнавать. Вы, наверное, и не слышали про отравления.
– Новости я и по радио послушаю. – И мысленно добавил: это будут именно что новости, четкое изложение событий, а не показательные кадры с политиками. Пусть и такими… фотогеничными. – О каких отравлениях вы говорите?
– О массовых отравлениях чаем.
И тут я вспомнил.
– Подождите, утром в кафе я видел вас по телевизору. Вы навещали мальчика в больнице, и диктор сказал, что он отравился чаем.
– Его зовут Кинни, – сообщила Меллар. – К счастью, скорая приехала вовремя и его удалось спасти. Кинни был первым пострадавшим, но сейчас уже далеко не единственным. За последнюю неделю случаев отравления чаем стало в сотни раз больше. – Меллар понизила голос и посмотрела мне в глаза. – Что-то страшное происходит, Рагиль.
От прозвучавшего в ее шепоте отчаяния по спине прошел холодок. А новая информация сразу породила вопросы:
– И в чем причина отравлений? Это какая-то бракованная партия чая? Может, просто изъять ее из магазинов?
Меллар покачала головой.
– Нет, это не брак. Под видом обычного чая в страну попала отрава. И она действует как наркотик. Вызывает у людей зависимость после первой чашки, вынуждает организм требовать еще. А потом наступает смерть. И таких смертей уже… много.
Повисла тишина, нарушаемая мерным стуком капель по козырькам окон. Раздался гудок машины. Хлопнула соседская дверь. Навстречу вернувшейся домой женщине с радостным визгом побежал ребенок. Скажи Меллар то, что собиралась, позже, и я бы даже не заметил эти звуки. Но сейчас они гулом отозвались в пустой голове.
– Если все так серьезно, почему об этом не кричат на каждом углу? – спросил я.
– Совет медлит с официальным заявлением. Боится, что начнется паника и остановить распространение отравы станет труднее. – Голос Меллар звучал устало и монотонно, и я почувствовал себя тоскливо, как на похоронах. – Я позвонила родным и друзьям, предупредила их о чае. Вашего номера у меня не было, но я запомнила адрес. Тогда, после Корпуса, вы привели меня сюда.
Я удивленно уставился на нее.
– Вы пришли, только чтобы сообщить мне о чае?
Очень хотелось сдержать сарказм, но в прозвучавшем вопросе он вырвался наружу. Невозможно было поверить в бескорыстность ее поступка и в то, что она здесь ради меня. Как бы я этого ни желал.
– А что вас так удивляет? – Меллар нервно усмехнулась и повела плечами. – Я не хочу, чтобы вы пострадали. Вы просто не представляете, с какой бедой мы столкнулись. Это может затронуть каждого.
Если бы силу моего удивления отражал спидометр, стрелка бы давно ушла вправо.
– Да, но вы могли прислать кого-то с сообщением или, в конце концов, найти мой номер в справочнике. А вы пришли сами, хотя у вас очень напряженный график, я полагаю.
Меллар пружинисто встала с дивана и двинулась в сторону коридора. Ее статуэточно прямая спина кричала об обиде.
– Знаете что, – она резко развернулась, – могли бы хоть спасибо сказать, а не вздергивать брови! Кто я, по-вашему? И почему не могу найти время прийти в дом к… – Меллар запнулась.
– К кому? – я тоже встал.
– К кому-то, кто мне небезразличен! – выпалила она.
Я опешил. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, и пока я соображал, что должен сказать, и совпадает ли это с тем, что я хочу сказать, Меллар крутанулась на каблуках.
– Где ваша кухня? – спросила она, двигаясь, в общем-то, в правильном направлении.
– А зачем вам? – я настиг ее уже у шкафчиков.
– Доставайте весь чай, что у вас есть, – скомандовала она. – Доставайте, доставайте.
Я послушался, но спросил:
– Что вы будете с ним делать?
– Выкину. Раз уж вы с таким подозрением относитесь к моим словам, я не могу быть уверена, что вы сами избавитесь от чая. Давайте его сюда.
Меллар забрала у меня из рук четыре жестяные банки и поставила перед собой. Деловито огляделась.
– Слушайте, я вам верю. Я выкину этот чай, не утруждайтесь, – сказал я.
– Дайте мне вон ту коробку, за радиатором, – указала она пальцем.
Я вздохнул и достал коробку. Сложил ее и поставил перед Меллар, обреченно наблюдая за ее действиями. Меллар открыла три банки одну за другой и высыпала чай в коробку. Четвертая банка ей не поддалась.
– Давайте, – я забрал у нее банку и не без усилия открутил крышку. Этот чай я ещё не пробовал.
Скрученные листики, терпко пахнущие землей, отправились на дно коробки, покрыв ее, точно ковер.
– Я заберу это с собой, – Меллар взвесила коробку в руках. – И больше не покупайте никакого чая.
– Вообще-вообще никакого? – насмешливо спросил я.
Меллар строго глянула на меня, отбив желание ерничать.
– Слушайте, если серьезно, неужели вы еще не знаете, какой именно чай – ваш наркотик? Не может же быть абсолютно весь чай отравой? – я взял банку и прочитал этикетку. – Вот этот, например, черный пийкрунский. А этот, – я перешел к следующей банке, – красный из Лаомоо. И вот этот тоже лаомооский. И этот…
Я замолчал, замерев с банкой в руке.
Лаомоо. И снова – Лаомоо…
В памяти вдруг всплыли записи Кавы:
«… Бабушка, к счастью, этого не замечала. Она держала меня за руку и рассказывала про свою семью, которую оставила много лет назад в Лаомоо».
Я поставил банку и озвучил свою догадку:
– За этим стоит Лаомоо, да? Это их чай – отрава?
Меллар кивнула. Лицо ее было мрачным.
Я опустился на стул. Осевшие в памяти разрозненные факты стали соединяться невидимыми линиями. Лаомоо распространило отравленный чай. Бабушка Кавы была из Лаомоо. Она оставила ей кольца, одно из которых Кава отдала мне. Кольцо старшего ребенка в знатной лаомооской семье, подтверждающее ее связь с этой страной. А еще Кава подожгла Корпус… И за этим, получается, тоже стоит Лаомоо?
Я решил прямо спросить об этом у Меллар: вдруг она знает.
– В Эльзасе мы обменялись разведданными с пострадавшими от террористов странами Альянса. – Меллар села напротив, поставила перед собой коробку и начала загибать клапаны. – И если говорить кратко, то практически в каждом теракте есть след Лаомоо. Кроме пожара в Корпусе специальных научных исследований. Возможно, эти события не связаны.
Меллар придвинула ко мне коробку, и я побарабанил по ней пальцами.
– Думаю, они все же связаны, – сказал я. – К пожару причастна Кава. – Я решил избегать формулировок, в которых на нее ложится вся ответственность за поджог. – А у Кавы лаомооские корни.
Меллар выразительно посмотрела на меня.
– Да? И давно вы об этом знаете?
Я потер шею.
– Недавно.
– Как же вы это выяснили? – она прищурилась.
Я крепко задумался, что ответить. Отвлекали запахи. Запрятанный в коробку чай из разных сортов то горчил, отдавая дымом и землей, то обволакивал ароматами южных трав и сухофруктов. Еще чай пах своим домом – картоном коробки и металлом жестяной банки. Из угла потянуло запахом его нового пристанища – мусорного ведра и одиноко лежащего в нем огрызка яблока. Пахло сыростью и дождем с улицы. Тушеной капустой из вытяжки наверху. Засохшими хлебными крошками на разделочной доске. Пахло Меллар.
Я не собирался сообщать ей про дневники. И если я хочу, чтобы она ушла и больше никогда не приходила, я ей ничего не расскажу. Казалось бы, все просто. Но я смотрю в ее глубокие карие глаза и все отчетливее понимаю: хочу ведь я совсем другого. Хочу, чтобы она осталась. Чтобы мой дом пропитался ее запахом. Чтобы она говорила со мной так же откровенно, как сегодня. И чтобы смотрела так же зачарованно, как тогда, в машине, думая при этом, что я не замечаю ее разглядываний.
– Вы как будто головоломку в уме решаете, – усмехнулась Меллар и добавила с обидой в голосе: – Не хотите говорить правду?
Чему и научило меня расставание с Кавой, так это тому, что тайны и ложь подточат самые прочные отношения, даже если на это уйдут годы. И что доверие не взрастет, если первым его не посеять.
– Помните, я попросил у вас разрешения на посещение квартиры Кавы? – начал я издалека. Меллар кивнула. – Я отправился туда не поностальгировать. Я искал ее дневники. Мне удалось найти их и вынести парочку с собой. Из них я и узнал, что бабушка Кавы была из Лаомоо.
– Дневники? – удивилась Меллар. – Их кто-то еще ведет? Я думала, это осталось в прошлом.
Я пожал плечами.
– Кава ведь ученый. Она привыкла записывать свои наблюдения.
– Я могу взглянуть на эти дневники? – поинтересовалась Меллар. – Вдруг там еще что-то важное. По-хорошему, их стоит отнести в полицию.
– По-хорошему, это личная вещь, – заспорил я. – И я никуда их не понесу. Поверьте, там не написано, где Кава может прятаться. Но там ее мысли и чувства, которые она не хотела бы раскрывать посторонним.
Меллар несколько мгновений молчала, а потом посмотрела в сторону и пробормотала:
– Да что ж такое, вы снова ее защищаете… А я просто идиотка, идиотка…
Она встала и ринулась в коридор.
– Подождите, – я схватил ее за руку. – На что вы обижаетесь? На то, что я отстаиваю неприкосновенность частных записей?
– Она преступница! – воскликнула Меллар. – Она устроила поджог! Погибли люди! Какая ещё неприкосновенность?!
Я передернул плечами.
– Вам, политикам, это слово не знакомо. Вы легко вмешиваетесь в чужую жизнь.
– Да сколько можно носиться со старыми обидами, Рагиль! Я ведь личность, а не ходячий социальный статус! Я возмущена вашей позицией не как политик, а как, быть может, неравнодушный гражданин. Или как просто женщина, которая… да неважно! – Меллар схватила свой зонт и потянулась к дверце шкафа в прихожей, где висел ее плащ.
– Подождите! – я прижал дверцу рукой. – Покажу я вам эти чертовы дневники, только…
– Что? – Меллар внимательно посмотрела мне в глаза, видно ожидая какого-то условия.
– Только не уходите, – тихо попросил я.
А дальше началось немое кино. Меллар молча вернула на место зонт, и мы снова пошли в гостиную. Она села на диван, я вытащил из портфеля дневники и отдал ей. Меллар полистала их, задержавшись взглядом на нескольких записях, закрыла и отложила в сторону. Наверное, наткнулась на какие-то научные размышления и ни строчки не поняла.
– Там правда нет ничего важного? – спросила она.
– Правда, – ответил я, на тот момент действительно в это веря.
Дневники лежали между нами, и это показалось мне символичным. Недолго думая, я убрал их с глаз и сел поближе к Меллар.
– Вы пришли, только чтобы предупредить меня о чае? – спросил я, разглядывая свои руки. Они показались мне жилистыми и какими-то несуразно крупными.
По ощущениям прошла целая вечность, прежде чем она спокойно произнесла:
– Не только.
Я посмотрел на Меллар и глубоко вдохнул, вслушиваясь в ее запах. И уже через мгновение по моей спине пробежал рой волнующих мурашек.

Глава 2. Под черным кителем
– Решили вернуться в профессию?
Рина вздрогнула и подняла глаза, замерев с открытым юридическим справочником в руках. Крегар-абвенц собственной персоной нависал над ее столом, заставляя трепетать только от одного своего недюжинного роста. Его тон был, как обычно, сух, а лицо – непроницаемо, но, когда она заглянула в его темно-карие глаза, ей показалось, что где-то в их глубине мелькнул насмешливый огонек.
Рина закрыла справочник и положила его на стол, стараясь сохранять самообладание. Она ощущала себя студенткой, которую преподаватель застал за посторонними делами на лекции.
– Всего лишь восстанавливаю в памяти некоторые законы, – как можно более невозмутимо ответила она. – Хочу суметь отстоять свои права, если со мной случится какая-нибудь неприятная история.
– И в какую же неприятную историю может попасть такая благонадежная на вид девушка? – поинтересовался Крегар.
Рина попыталась пожать плечами, но движение вышло неловким и резким, как будто ее мышцы свело судорогой.
– Например, меня с-силой заберут в полицейское управление и не предоставят защитника на допросе, – Рина несмело посмотрела Крегару в глаза. – Вот где былые знания пригодятся.
– Похвальная предусмотрительность, – сдержанно прокомментировал он. – И все-таки подумайте о профессии, из вас вышел бы неплохой юрист.
– Почему вы так считаете?
Крегар машинально коснулся пуговиц у горла.
– Я привык отслеживать потенциал. И видеть, когда человек больше, чем его место.
Повисла пауза, неудобной тишиной подчеркивающая дистанцию между двумя людьми. Рина нахмурилась, размышляя. Крегар-абвенц больше не вызывал у нее иррационального страха. После того вечера, когда он лично вызволил ее из допросной, мужчина перестал ассоциироваться с угрозой. В те недолгие минуты чуть более близкого знакомства она разглядела под черным кителем кого-то еще. Вот только этот образ нового Крегара так и не оформился в ее голове. И его странное внимание к ней еще больше размывало представление о том, что это за человек и как Рине к нему относиться.
Погруженная в свои мысли, она не заметила, как Крегар, словно наткнувшись на невидимую стену, отделяющую зону допустимого поведения от сферы вольностей, резко оторвал взгляд от Рины и посмотрел в сторону. Заметив на столе чашку с горячим зеленовато-желтым напитком, он весь подобрался и спросил тем строгим голосом, которым разговаривал с подчиненными:
– Что это у вас на столе? Что вы заварили?
Рина встрепенулась и проследила за его взглядом:
– О, это всего лишь горный чай! – поспешила заверить она. – Мы с братом сами собирали его в прошлом году. Вот, понюхайте, он пахнет алинскими травами.
Крегар взял протянутую ему кружку, дотронувшись пальцами до ее теплой руки, и тут же отдал обратно.
– Хорошо, оставьте. Я вам верю, – произнес он уже мягче. И, задумавшись, спросил: – Сколько лет вашему брату?
– Шестнадцать, а что?
– Где он учится?
– В школе символьных наук имени Режирана. А почему вы спрашиваете?
– Режирана? Это та, что возле квартала медиков?
Рина напряглась, снова почувствовав себя, как на допросе.
– Да, рядом со спортивным парком, – подтвердила она.
– Скажите брату, чтобы ближайший месяц там не появлялся. А еще лучше, переведите его на домашнее обучение хотя бы временно. Квартал медиков сейчас небезопасен: там появился черный рынок наркотического чая. Мои люди работают в этой зоне, планируется спецоперация… Впрочем, это вам знать уже необязательно.
Рина не обиделась. Наоборот, ее по-прежнему удивляло и слегка настораживало то, что начальник Главного полицейского управления после встречи с Меллар вообще решил подойти к ней и о чем-то заговорить.
«Может, он воспринимает это как часть своей работы, – предположила она. – Предупреждать людей об опасности».
Его манера общения – без лишних эмоций, по-бюрократически четкая и сухая, словно речь для него не мягкая глина, принимающая любую форму, а кусок мрамора, от которого нужно усилием отсекать лишнее, – была непривычна. В Совете люди разговаривали по-другому, и, когда Рина начала здесь работать, ей понадобилось некоторое время, чтобы научиться извлекать истинный смысл сказанного из-под вороха этикетных формул.
– А почему вообще возник этот черный рынок? – решила поинтересоваться она. – Новый чай ведь убивает людей, кто будет специально его покупать?
– Пока большинство летальных исходов – среди детей. Взрослому человеку нужно выпить за раз несколько чашек, чтобы его сердце перестало биться, – пояснил Крегар. – Если же принять небольшую дозу, то становишься просто зависимым. С подобным мы еще не сталкивались: подсаженные на чай люди не могут говорить, выполнять элементарные действия, они не способны даже питаться, пока снова не выпьют чай. Их организм все отторгает, кроме этой отравы.
Рина нервно сглотнула.
– И как вы понимаете, – продолжил Крегар, разглядывая кружку, – когда кто-то травится чаем, члены его семьи готовы пойти на что угодно, лишь бы близкий человек выжил. Хотя существование, на которое их обрекает дальнейшее употребление чая, я бы не назвал жизнью. Так или иначе, именно по этой причине в Айхенлине начал разворачиваться подпольный рынок наркотика. И я намерен в ближайшее время с этим разобраться. Действовать придется жестко, и мне бы не хотелось, чтобы вас… или вашу семью это как-то затронуло.
Рина заправила прядь волос за ухо, и ее взгляд заметался по столу, остановившись на телефоне.
– Вы не против, если я позвоню домой? – спросила она, взяв трубку и начав набирать цифры.
Крегар понимающе отошел в сторону.
После разговора с телефонисткой пошли гудки, но трубку так никто и не поднял. Рина вернула ее на место и попробовала дозвониться еще раз. На том конце провода по-прежнему не отвечали, и девушку охватило беспокойство.
В приемную из своего кабинета вышла Меллар.
– Спасибо, что дождались, господин Крегар, – обратилась она к начальнику полиции, а потом посмотрела на побледневшую секретаршу, по привычке вставшую с места на звук открывшейся двери. – Рина, что с тобой? Тебе плохо?
– За брата волнуюсь, – сдавленно произнесла она.
– Это моя вина, – вмешался в разговор Крегар. – Я рассказал госпоже Рине о том, что в некоторых районах города, где привык бывать ее брат, разгул преступности. Может быть, отпустите девушку домой, чтобы она предупредила семью и была спокойна?
Меллар натянуто улыбнулась.
– Рина – бесценный работник, я без нее как без рук, – попыталась воспротивиться она, но, посмотрев еще раз на перепуганную секретаршу и встретившись с настойчивым взглядом Крегара, сдалась: – Хорошо, Рина, ты свободна до завтра. А что касается нашего вопроса… – Меллар приблизилась к Крегару и заговорила шепотом, – я пообщалась с коллегами по телефону. Большинство должно вас поддержать, но сопротивление все равно будет. Вы уверены, что ввести чрезвычайное положение так необходимо?
– Обстановка ухудшается. Если не усилим контроль сейчас, то потом все силы уйдут на борьбу с последствиями этой задержки.
Меллар закивала, соглашаясь.
– Юротдел подготовит приказ о назначении вас Верховным военным комиссаром, как того и требует закон о чрезвычайном положении. И тогда все будет зависеть уже от вас.
Рина прислушивалась к разговору, перебирая бумаги на столе.
– Я настаиваю на этом не из-за новой должности, – вполголоса сказал Крегар. – Сейчас мне нужны все ресурсы, в том числе административные, чтобы остановить распространение отравы. Если для того чтобы взять под контроль малонаселенные пункты, достаточно сил местных полицейских управлений, то для сохранения порядка в крупных городах понадобятся военные. Мы не можем ждать согласования таких решений на уровне Совета. Вы сами видели цифры. Число пострадавших продолжает расти даже после того, как чай изъяли с прилавков.
– Я думаю об этом каждую минуту, – тихо призналась Меллар, приложив пальцы к губам. – Сколько людей уже пострадало и сколько еще пострадает… Будем надеяться, у вас все получится.
Пока они заканчивали разговор, Рина собрала свои вещи и приготовилась идти. Крегар распрощался с Меллар и придержал дверь, пропуская Рину вперед. Он покинул приемную сразу за ней, и по коридору они зашагали вместе.
До выхода из здания можно было добраться за пять минут, и обычно Рина даже не замечала, как преодолевала знакомый маршрут. Сейчас же, идя на небольшом расстоянии от начальника полиции, она задерживалась взглядом то на оконных шторах, то на мраморных ступеньках лестницы, то на идущих навстречу служащих. Рина считала шаги до выхода из здания и молилась, чтобы Крегар отправился по своим делам и не пытался с ней заговорить. Но, как только они спустились на первый этаж, он прервал неловкое молчание.
– Кажется, – непринужденно начал Крегар, – вы добираетесь до дома на служебном автобусе.
«И откуда он столько знает обо мне? – поежившись, подумала Рина. – Неужели и эта информация есть в моем досье?»
– И этот автобус наверняка ходит по расписанию, – продолжил мужчина. – Вы ушли с работы раньше, значит, его еще не будет. Но мой шофер может вас подвести.
Рина остановилась и повернулась к Крегару. Она сама не знала, что хочет сказать: благодарно согласиться или гордо отказаться. Но беспокойство за брата росло, и ужасные картинки, которые рисовало ей подстегнутое воображение, заставили принять приглашение.
Оказавшись у своего автомобиля, Крегар дал знак ожидавшему его помощнику, чтобы тот открыл пассажирскую дверь для девушки, а сам подошел к машине с другой стороны. Этот момент напомнил Рине тот вечер, когда она не послушала свою интуицию и села в машину Нильена, который оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Сердце сжал страх снова очутиться в подземелье Черного замка, и Рина застыла на месте.
Крегар не заметил ее замешательства и сел на заднее сиденье, давая водителю указание скорректировать маршрут. Помощник Крегара озадаченно смотрел на девушку, ожидая, пока она отомрет. Почувствовав себя неловко оттого, что заставляет всех ждать, Рина прижала к себе сумку и скользнула в салон. Дверь захлопнулась, и машина плавно тронулась. Рина смущенно осмотрелась.
Автомобиль выглядел дорого, хоть и строго. Двери были отделаны красным полированным деревом, мягкие сиденья покрыты гладкой черной кожей, под локтями лежали подушки, а затемненные стекла отгораживали от остального мира. Рина впервые ехала в такой машине, да еще и в окружении трех мужчин в полицейской форме. Они обсуждали свои дела, не замечая ее, но она все равно чувствовала себя не в своей тарелке.
Рина мельком глянула на Крегара, который передавал указания помощнику своим низким рокочущим голосом. Она не понимала, почему начальник полиции снова проявляет о ней такую подозрительную заботу, а распознать мотивы столь закрытого человека ей было непросто. Мысль о том, что у Крегара к ней исключительно мужской интерес, Рина отгоняла от себя, как опасного зверя.
Чтобы отвлечься, она повернулась к окну и принялась разглядывать центральные улицы Айхенлина. Первое, что бросилось ей в глаза, – это заколоченные двери и висящие на окнах пустых помещений объявления о сдаче в аренду. Город словно постигла ужасная болезнь, которая язвами выжгла на улицах прежде оживленные ресторанчики и магазины. Владельцы закрыли их после того, как люди стали реже посещать любимые места из-за страха отравления. Кто знает, что может оказаться в чашке, поданной с незнакомой кухни, и не превратятся ли в смертельный яд и другие привычные продукты.
Когда автомобиль покинул центральную часть города и въехал в относительно благополучный жилой район, виды улиц изменились, словно кто-то вставил другую кинопленку. Здесь уже не было пафосных исторических зданий, которые банкиры и бизнесмены снимали для отделений и офисов, обеспечивая им дополнительную охрану. Небольшой район был застроен самыми обычными малоэтажными домами, на которых уже виднелись следы уличного бандитизма: разбитые окна, яркие надписи, призывающие свергнуть Совет и рикистариат, провокационные инсталляции с подвешенными на крюках пачками чая. Из одной такой пачки ветер выметал сухие скрученные листики и кружил их по улице, заставляя людей в ужасе отшатываться.
Рина вспомнила, как каждое утро, проезжая на автобусе по этим местам, обнаруживала все новые раны, оставленные не столько распространением отравы, сколько захватившими людей страхом и жестокостью.
«Наверное, те, кто это все устроил, хотели, чтобы мы постоянно боялись, – взгрустнула Рина. – Но надо с этим бороться. Не только с наркотиком, но и со страхом».
– К вечеру подготовь список кандидатур окружных комиссаров, – голос Крегара ворвался в ее нерадостные мысли, возвращая к реальности.
Рина вспомнила о подслушанном четверть часа назад разговоре. Меллар и Крегар обсуждали введение чрезвычайного положения, при котором выбранный Советом человек назначается Верховным военным комиссаром и получает практически неограниченную власть в стране.
«И этим человеком станет он», – отрешенно подумала она, глядя на Крегара.
– Вы хотели что-то спросить? – Крегар не назвал ее по имени, но его властный голос, которым он разговаривал с помощником, стал чуть мягче и тише, и всем присутствующим в машине было понятно, что обратился он именно к Рине. – Вы уже несколько минут буравите меня взглядом.
Рина покраснела и собралась было проблеять что-то невразумительное, мол, задумалась, и все, но в последний момент решила: а почему бы не удовлетворить свое любопытство и не спросить самого Крегара о том, что будет происходить в Брэйе?
«Не съест же он меня», – подбодрила себя Рина и, набрав в грудь воздуха, сказала:
– Я случайно подслушала ваш разговор с госпожой Меллар. Вы хотите ввести чрезвычайное положение.
– Не то чтобы это мое желание, – пожал плечами Крегар. – Обстоятельства этого требуют.
– Получается, – продолжила Рина, начав вытаскивать информацию из закромов памяти, – в стране установят комендантский час и цензуру, поставят на паузу деятельность различных объединений, отменят развлекательные мероприятия. Полицейские будут проверять документы и жилища без особых распоряжений, рикистариат займется контролем оборота лекарственных средств и других жизненно необходимых товаров…
– А говорите, что не помните законы, – перебил ее Крегар с легкой иронией в голосе.
– Закон о чрезвычайном положении нетрудно запомнить, – парировала она. – Он включает довольно специфические мероприятия. Вы считаете… считаете, все эти ограничения как-то помогут? – спросила Рина, разглядывая серебряный лампас на его брючине. – Не думайте, что я сомневаюсь в вашем решении, просто…
– Просто что? – Крегар посмотрел Рине в глаза, приводя ее в растерянность.
– Просто жесткие меры всегда вызывают вопросы, господин Крегар, – промямлила она.
«И зачем я добавила этого “господина Крегара” в конце? – отругала себя Рина. – Дура! Подумает сейчас, что я огрызаюсь. А я лишь хочу понять, что там, под черным кителем. Авторитарный начальник, каким он кажется, или…»
– Что ж, – Крегар прочистил горло, – я все утро объяснял целесообразность этого решения Совету, а теперь, похоже, придется и вам. – Рина снова покраснела. – Видите ли, дело не в жесткости, а в том, эффективен ли выбранный инструмент. Если он поможет в решении проблемы группы людей, за которую я отвечаю, значит, это верный выбор. Сейчас я в ответе за безопасность жителей Брэйе. И этой безопасности угрожают маргиналы, которые воспользовались ситуацией с наркотиком, чтобы посеять хаос.
Рина облизала губы и решительно взглянула на Крегара.
– При чрезвычайном положении вы получите больше контроля, – сказала она. – И власти.
Крегар усмехнулся.
– Думаете, дело во власти? Должность Верховного военного комиссара временна, это первое. А еще она подразумевает куда более суровые меры ответственности за допущенные ошибки, это второе. Чтобы избежать этой ответственности, нужно стать узурпатором и установить диктатуру. Пожалуй, это решило бы обозначенную проблему, но ненадолго.
– Почему же ненадолго?
– Потому что диктатура не терпит перемен, а без изменений общество и страна не развиваются. У каждого следующего поколения свои потребности, и власть должна под них подстраиваться. Вот моему поколению важно было найти свое призвание, и чтобы оно тебя прокормило. А еще быть смирным и… скажем так, непроблемным гражданином. Вы же с трудом соглашаетесь на то, что дают. Впрочем, не настолько уж я вас старше. – Рине показалось, что Крегар на секунду смутился, но потом быстро взял себя в руки. – И, возможно, между нами не такая большая разница. Но это я отвлекся. А сказать я хотел вот что: диктатура не способна учитывать желания новых поколений, только свои. И мне это не кажется здравым.
Рина ошеломленно заморгала. Она не ожидала, что Крегар станет говорить с ней так откровенно, а еще больше – что его слова отзовутся в сердце. Но по опыту работы в Совете Рина знала: мир слов и мир действий не всегда пересекаются. Нельзя доверять всему, что тебе говорят, пусть и с такой ненаигранной прямотой.
– Дело не в поколении, – сказала Рина, сплетя пальцы в замок и посмотрев вперед, на кожаный подголовник сиденья, – а во мне. В том, что в нарушение… – она сглотнула, – в нарушение в-всех моих гражданских прав меня с-силой привели на допрос, не предоставив адвоката и даже не объяснив, в чем дело. П-просто потому, что вы и в-ваш следователь могли это сделать. Потому что у в-вас была такая власть. Возможно, я преувеличиваю, – чтобы не заикаться, Рина понизила голос до еле слышного шепота, – но если вы обошлись так со мной, какие гарантии, что так не поступят со всей страной?
Повисла тяжелая тишина, в которой Рина отчетливо ощущала, как громыхало ее сердце. Она вдруг поняла, что водитель и помощник Крегара стали свидетелями этого неуместного разговора, и у нее запылали не только щеки, но и уши. Рине было очень страшно так говорить с начальником полиции, но в глубине души она гордилась собой.
Крегар шумно выдохнул и нахмурился.
– Это была ошибка, Рина, – сказал он тоном, каким выносят приговор. – Человеческий фактор. Я поставил своему следователю жесткие условия, а он очень хотел их выполнить. И боюсь вас разочаровывать, но ошибки будут случаться. Главное, чтобы они не тянули вас назад, вы меня понимаете?
– Нет, не понимаю, – призналась Рина.
Она правда не понимала: это ведь не она ошиблась, почему ошибка будет тянуть назад именно ее?
Крегар помассировал переносицу и посмотрел в окно. После чего сказал:
– Мы приехали.
Рина огляделась и обнаружила, что машина уже стоит возле ее дома, а водитель глушит двигатель.
– Благодарю, что подвезли, – вежливо сказала она и потянула на себя ручку двери.
– Я провожу, – безапелляционно бросил Крегар.
Он быстро обошел машину и помог девушке выбраться. К счастью для Рины, в это время дня им не встретились соседи и кабина лифта, приветливо открывшая скрипучие двери, была пустой. Оказавшись близко к Крегару, Рина еще раз оценила рост мужчины и обнаружила, что едва достает ему до ключицы.
Когда они подошли к дверям ее квартиры, Крегар неожиданно нарушил молчание:
– Возвращаясь к нашему разговору про ошибки, которые тянут назад. – Его низкий голос с менторскими нотками эхом отозвался на лестничной клетке. – Вы знаете, велик соблазн войти в роль жертвы, если вас однажды обидели. А это ни к чему хорошему не приведет. Вы не жертва, Рина. Вы смелая, умная и красивая девушка. А я не палач и уж точно не алчный до власти узурпатор, в чем вы меня явно подозреваете.
– Я не…
– Просто не судите по одной ошибке, – поднял руку Крегар, останавливая ее попытку оправдаться. – Доброго дня.
– До свиданья, – выдавила из себя Рина, наблюдая, как за Крегаром закрываются двери лифта.
Она повернула ключ в замке, шагнула в квартиру и стянула с шеи шарф. Из кухни вышел ее брат – светловолосый и, как большинство подростков, немного долговязый юноша. Его тело сохраняло детскую худобу, но руки, ноги и черты лица начали крупнеть, а голос – басить.
– И кто это был? – дерзко спросил он, дожевывая бутерброд.
– О ком ты? – уточнила Рина, отвернувшись к шкафу и снимая плащ.
Парень прошел в гостиную, постучал костяшкой указательного пальца по окну и громко сказал:
– А вот о том полицейском, который тебя провожал. Где-то я его видел.
– Тише ты, – Рина подошла к брату. – По телевизору ты его видел, Тин. Это начальник Главного полицейского управления.
Юноша с интересом взглянул на сестру.
– Губа не дура.
– Глупости не говори! – Рина попыталась потрепать его по голове, но он, увернувшись, отряхнул руки и серьезно посмотрел на сестру.
– Рина, он к тебе пристает? Хочешь, я с ним поговорю? Я обещал отцу, что присмотрю за тобой.
– Не выдумывай, Тин, – сказала Рина, покручивая колечко на пальце. – Он… он, кажется, очень старомодный и совсем не похож на этих мужчин из Совета, которые ни в чем не знают границ. Такие, как Крегар-абвенц, не пользуются своим положением. Я думаю.
– Ну как знаешь, – буркнул брат.
– Но мне приятно, что ты так беспокоишься. Дай я тебя обниму, братишка, – Рина потянулась к Тину, дразня его, но он отшатнулся.
– Еще чего! Иди кого другого тискай, – пробубнил он и убежал в свою комнату.
Рина какое-то время постояла у окна, рассматривая узкий выезд со двора, через который несколько минут назад проехал черный автомобиль. Мысли, встревоженные непривычным развитием самого обычного, казалось бы, дня, суетливо проносились в сознании. Перед ее внутренним взором вспыхивали картинки: то переживающая из-за отравлений Меллар, то покалеченные улицы города, то лоск и теснота дорогого автомобиля, то мужское лицо. У этого фрагмента памяти Рина задержалась подольше, рассматривая его. Лицо это было скуластое, с бороздами морщин на высоком лбу, широкими темными бровями, точно росчерками чернил на светлой коже, и прямым, проникающим внутрь взглядом. Портила его только прилипшая к нему, как маска, хмурость.
Внезапно в голову Рины закралась мысль, что она что-то упустила. Что-то очень важное. Рина провела пальцами по цепочке с кулоном, задумавшись, и направилась к матери, которая в последние годы была постоянным источником ее тревоги и забот. Как Рина и думала, после сделанных в обед уколов женщина крепко спала.
Девушка постояла в дверях, разглядывая родное лицо, такое умиротворенное в эти редкие часы спокойного сна, и вышла в коридор. Стены в нем были увешаны семейными фотографиями, с которых на Рину смотрели она сама и ее брат в разные годы своего взросления, родители, бабушки и дедушки с обеих сторон, а еще – многочисленные друзья отца. После его кончины они время от времени помогали Рине держать семью на плаву, оплачивая дорогое лечение матери и подготовку Тина к поступлению в университет.
Подумав о брате, Рина остановилась и едва не хлопнула себя по лбу.
– Тин! – вскрикнула она и двинулась в сторону одной из комнат. – Совсем забыла! Я же пришла пораньше, чтобы кое о чем с тобой поговорить! Послушай, а почему дома никто не отвечал, когда я звонила?!

Глава 3. Цивилизация
Рагиль
– Необычный выбор для первого свидания, – заметила Меллар, когда мы подошли к Собору.
Его высокие стены безмолвно взирали на посетителей, таких маленьких и незначительных на фоне древнего сооружения.
– Сегодня здесь кое-что намечается, – сказал я и, вытащив из внутреннего кармана пиджака два буклета с вложенными в них билетами, передал один Меллар.
– Классическая музыка? Хоровое пение? – заинтересованно озвучила она содержание программки. – Ну что ж, ведите, Рагиль-асар.
Я придержал тяжелую входную дверь, пропуская ее вперед, и мысленно возблагодарил Миаса. Накануне я предложил ему встретиться, чтобы попытаться реанимировать нашу дружбу, и он охотно согласился. Мы отправились в ближайший к историческому факультету бар, и, хоть моя голова разрывалась от обилия запахов, нам удалось поговорить и навести мосты, разрушенные моей отчужденностью.
Когда речь зашла о девушках, я рассказал про Меллар и про то, что не понимаю, как к ней подступиться. Тогда Миас посоветовал начать с того, что я о ней знаю. Например, она окончила факультет искусств и наверняка любит посещать всякие культурные мероприятия. Так мой выбор пал на концерт в Соборе.
У стойки регистрации столпились люди с такими же, как у нас, билетами. Меллар склонила голову, пряча лицо под полями шляпки и стараясь остаться неузнанной. Хотя, на мой взгляд, не так уж трудно было опознать в этой элегантной женщине персону, которая в последнее время появлялась в прессе чаще, чем дети богачей и прочие герои светской хроники. Я еще раз окинул взглядом ее наряд – темное платье с вырезом от плеча до плеча, длинные перчатки, неизменные каблуки и шляпка, – и мной овладели смешанные чувства: с одной стороны, перехватывало дыхание от ее красоты, а с другой – мне все еще казалось, что это происходит не со мной. Почему все-таки она согласилась на это свидание?..
– Пойдемте, я вам кое-что покажу. – Меллар взяла меня под руку и легонько подтолкнула вправо, к закрытым дверям, возле которых стоял скучающий охранник. Привычным движением достав из сумочки синюю корочку с гербом Брэйе, она показала ее мужчине, и он молча пропустил нас дальше.
Дверь позади мягко захлопнулась, и мы оказались в вытянутом помещении с крестовыми сводами. Слева потолок подпирали украшенные лепниной колонны, а между ними, вплотную к стене, стояли книжные шкафы со стеклянными дверцами. В дверцах отражался свет, льющийся сквозь огромные витражи напротив, и из-за этого они казались цветными.
– Это боковые нефы Собора? – уточнил я и удивился, как гулко прозвучал мой голос. Принюхался. Кажется, здесь были только мы.
– Они самые, – ответила Меллар, озираясь по сторонам. – Здесь стоят редкие книги, которые мало кому интересны, поэтому сюда нечасто заглядывают. Но зато в этой части библиотеки можно полюбоваться некоторыми любопытными деталями Собора.
Мы прошлись вдоль витражей, рассматривая выложенные из стекла картины.
– Вам нравится это место? – тихо спросил я, приблизившись к Меллар и вдыхая аромат ее кожи, в котором играли нотки жасмина и душистого мыла. – Я имею в виду Собор.
Мне он всегда казался особенным, отличающимся от других значимых сооружений Айхенлина. Может, причина была в том, что он пришелец из далекой эпохи, о которой мы мало что знаем. А там, где не хватает знаний, мы нередко додумываем и фантазируем, придаем чему-то больший смысл, чем есть на самом деле. Так или иначе, мне хотелось убедиться, что у нас с Меллар есть хоть что-то общее, кроме той ночи в Корпусе. Например, места, которые вызывают трепет у нас обоих.
– Я влюблена в Собор, причем с самого детства, – сказала она, и я мысленно возликовал. – И даже писала по нему выпускную работу в университете.
Вот значит как.
– Тогда вы должны знать, что Собор построил Орден Вирвадара, – проговорил я. – Вам известно о нем что-нибудь?
Меллар пожала плечами.
– Не больше, чем остальным.
– В некоторых книгах пишут, – продолжил я, вспомнив монографию Тиваса-асэвура, – что появление науки в этой стране – заслуга Ордена. Вы верите в это?
– Если бы люди внимательнее изучали искусство, вопроса веры здесь бы не стояло, – деланно произнесла Меллар. – Посмотрите на этот витраж. – Она подняла голову вверх, и я проследил за ее взглядом. – Что вы видите?
Некоторое время я всматривался в изображения, пока не понял, что множество цветных стеклышек, соединяясь, образовывали целые сюжеты.
– Я вижу человека, сидящего за книгой. А вот здесь еще один, он держит в руках колбы с растворами. А тут, – я указал пальцем на самую верхушку арочного витража, – группа людей смотрит на звезды. Это члены Ордена?
Меллар кивнула, продолжая рассматривать витраж, и спустя несколько секунд молчаливого любования сказала:
– Самое интересное, что здесь запечатлели такие простые, даже обыденные сцены. То, чем разные члены Ордена занимались каждый день. И я думаю, что это неспроста. Мне кажется, творцы оставили послание. Этими витражами они хотели сказать: вот настоящие ценности Ордена Вирвадара – труд, любознательность и стремление к истине. Именно они сделали Орден великим.
Я помолчал, размышляя над этими словами. Мне на память пришло одно изречение, которым я поспешил поделиться:
– «К величию приводят три вещи: добро, простота и правда».
Меллар слегка вздрогнула, будто выходя из транса, и посмотрела на меня.
– Это слова отца Сиама – основателя Ордена. Откуда они вам известны?
Я вспомнил, как несколько дней назад стоял в основной части библиотеки и по крупицам собирал информацию об Ордене, надеясь узнать, может ли он быть как-то связан с Кавой. Видимо, тогда мне и попались афоризмы отца Сиама.
– Где-то вычитал, – непринужденно ответил я и решил вернуть разговор в безопасное русло искусства. – Кстати, вы знаете, что для создания таких витражей песок и золу бука, из которых обычно изготавливают стекло, смешивают с различными растениями и оксидами металлов? Полученную смесь выдувают и раскатывают, застывшее стекло дробят на кусочки, и из них уже собирают витражную мозаику.
– Это вы тоже где-то вычитали? – иронично спросила Меллар.
– А вы сомневаетесь?
– Просто пытаюсь понять, что вам интересно. Пока выходит, что вы любите читать.
– Люблю, – признался я.
– И о чем же?
– Да обо всем. – Мы медленно шли вдоль нефа, искоса разглядывая декор помещения. Наша беседа была такой легкой, что вопросы напоминали касание перышка. И мне не хотелось, чтобы она заканчивалась. – Честно говоря, я с детства много чем увлекался и перед поступлением долго не мог решить, куда податься. Биологический факультет, как мне тогда казалось, мог открыть путь к знаниям обо всем мире, и в итоге я остановился на нем, выбрав кафедру антропологии.
– А чем вы хотели заниматься после окончания учебы?
Неожиданно под перышком почувствовался прутик.
– Одно время я думал остаться преподавать. Но, как оказалось, я не очень хорошо справляюсь с большими группами людей, поэтому с этой идеей пришлось расстаться. Потом я пару лет работал репетитором, писал научные статьи. Затем…
Я остановился, запнувшись на полуслове. Разговор свернул на опасную дорожку личностного кризиса, который случился несколько лет назад, когда Кава устроилась в Корпус, а я неожиданно осознал, как туманны мои перспективы реализоваться в жизни с таким обостренным восприятием запахов.
Видимо, Меллар почувствовала мое напряжение, потому что она взяла меня за руку и переплела наши пальцы. Даже сквозь перчатку я ощутил тепло ее кожи, и в животе приятно защекотало.
– Затем был сложный период, когда я хотел все бросить и уйти скитаться в горы, – неохотно проговорил я.
– В горы?
В горах притупляется обоняние и запахи кажутся менее интенсивными. А еще там нет людей, но есть вынужденная необходимость преодолевать себя и свое бессилие, когда взбираешься на вершину. Но вместо всего этого я сказал:
– Горы для меня – своего рода терапия. Я там набираюсь сил. Но, конечно, я никуда в итоге не поехал. Благодаря своим статьям устроился в научный журнал и стал работать редактором. На этом, пожалуй, все.
Меллар неожиданно рассмеялась. И хоть ее смех был приятным на слух и совсем беззлобным, я почувствовал себя полным дураком. Наверное, не стоило все это рассказывать…
– Мужчины… – многозначительно протянула она и покачала головой. – Вы совершенно не умеете расставлять яркие акценты.
– О чем вы? – спросил я, внутренне готовясь услышать что-то не слишком приятное.
– Скажем так, о самопрезентации. Рагиль, вы хотите показать, что вы совершенно обычный человек и у вас очень скучная жизнь. Но при этом упускаете важные детали! – Меллар слегка хлопнула меня по плечу. – Например, что вы приехали в Айхенлин из маленького городка и без труда поступили в университет, куда мечтают попасть студенты со всего мира. Разве это не говорит о том, что вы уже тогда были одаренным молодым человеком? Не смотрите на меня так. Да, я вычитала это в вашем деле. Или тот факт, что вам доверили готовить целый выпуск об экспедиции в Заокеанье. Руководство могло дать это задание это кому угодно, но поручило вам! Не потому ли, что они по достоинству оценили ваши способности? И уж, конечно, совсем не стоит говорить о том, что вы приложили руку к спасению председателя Совета Брэйе, вызволив нас обоих из подземных лабораторий. Совершеннейший пустяк!
Меллар посмотрела на меня с легкой укоризной, и я отвернулся, не зная, что ответить. Я понял, что она пыталась донести, но не ощущал того же. Она смотрела на меня сквозь линзу, которую мне никто и никогда не показывал. О существовании которой я вообще, честно говоря, не задумывался.
– Вы себя явно недооцениваете, – диагностировала Меллар. Она остановилась, заставив вновь обратить на себя внимание, подошла ближе и задрала голову, чтобы шляпка не упиралась мне в нос.
Висящий под сводчатым потолком светильник выхватил из тени ее лицо, открывая моему взору черничные глаза и бархатистую персиковую кожу. Мысли испарились, как влага в жару, и голова стала пустой и легкой. Я поднял руку и медленно провел пальцами по ее щеке, наслаждаясь этим творением, не сравнимым по красоте ни с одним витражом. Здесь были и сакральная геометрия, и золотое сечение, и божий замысел. Запах ее кожи заполнил сознание, и сердце ускорило темп, словно подталкивая к действиям. Правая рука скользнула по ее шее, наткнулась на жемчужное ожерелье и направилась ниже. Я обнял Меллар за талию и сильнее притянул к себе.
– Твои зрачки такие огромные, – прошептала она и лукаво улыбнулась. – Я не антрополог, но прекрасно знаю, что это значит.
Я тоже улыбнулся, даже не понимая чему, просто позволяя зеркальным нейронам делать свое дело. Закрыл глаза и потянулся к ее лицу, прикасаясь кончиком носа к ее носу.
– Я схожу по тебе с ума, – тихо сказал я, словно передавал какую-то тайну.
Меллар хихикнула, обнажая красивые белые зубы со слегка развернутыми клыками, и одними губами проговорила:
– Я по тебе тоже.
Тишина, в которой мы застыли, была томная, мягкая, обволакивающая. Я наслаждался повисшим молчанием, прячущим множество других признаний, как вдруг в помещение ворвались странные протяжные звуки. Мы синхронно вскинулись, и через несколько секунд я понял, что это пение и оно явно доносилось из зала библиотеки.
– Вы слышите? Кажется, мы пропустили начало концерта.
– Не велика беда… – пробубнила Меллар, пока я спешно вел ее в сторону голосов.
В главном зале библиотеки не было сцены, а стулья и столы для чтения заранее вынесли. Хористы стояли кругом в свободном пространстве, за их спинами застыли зрители. Мы аккуратно прошли среди людей и встали поближе к хору. С каждым шагом я ощущал, как голоса завладевают мной, окутывая невидимой глазу энергией.
Когда мы замерли вместе с остальными гостями, хор запел сильнее, и чистый, сияющий звук воспарил вверх. Я закрыл глаза и представил, как он покружил над бывшей алтарной зоной, а потом всей силой голосов устремился дальше, за колонны, после чего вернулся – и пронзил нас насквозь, заставляя внутренние струны резонировать.
Мне почудилось, что пение оживило даже камень, освобождая его от пыли накопленного знания и позволяя вновь дышать. И когда оно смолкло, Собор, заставленный книгами, показался душным и тесным. Хор будто бы наполнил его воздухом, которого ему так не хватало. Вернул к жизни древний дух, обитающий здесь столетиями. И я вдруг подумал, что Собор больше и значительнее всех книг, которые здесь поселили. Как всемогущий разум человека больше и значительнее тех знаний, которые в него вкладывают.
После окончания концерта я почувствовал усталость в ногах от долгого стояния на месте, и мы с Меллар немного прогулялись по библиотеке. Некоторые зрители выглядели оглушенными: они молча бродили по залу и рассматривали его так, будто видят впервые.
– Мне кажется, превратить Собор в библиотеку было ошибкой, – сказал я, когда мы остановились у одной из колонн, привлекшей нас выщербленными надписями на древнем языке.
– Да, лучше бы здесь открыли музей, – промолвила Меллар, проведя пальцем в перчатке по бороздам кривых строчек.
– И музей не нужен, – возразил я, засунув руки в накладные карманы пиджака. Быстро понял, как глупо это смотрится, и вынул обратно, вспомнив о своей любимой замшевой куртке. В последнее время я стал все чаще изменять ей с костюмом. – Собор ведь изначально служил святилищем. Зачем пытаться сделать из него что-то другое? Пусть останется таким, каким и был задуман. Не надо искажать природу вещей.
– Как же тогда развиваться, если отрицать перемены? – спросила Меллар таким тоном, будто в моих словах напрочь отсутствовала логика. – Изменения могут быть ошибочны, но совсем без них нельзя.
– Не все перемены – к лучшему,– не согласился я.
– Не узнаем, пока не попробуем.
– Вы за прогресс, понимаю, – усмехнулся я. Какие же мы все-таки разные. – От какой партии вы вошли в Совет? Не от консерваторов уж точно.
– Не от консерваторов, – улыбнулась Меллар. – А вы что же, совсем против изменений?
– Я против насильственных изменений. Я за то, чтобы был выбор. Конечно, когда решали открыть в Соборе библиотеку, спрашивать было некого. Орден Вирвадара, который его построил, давно исчез. Но в остальных случаях… должно быть уважение к чужому выбору, каким бы он ни был, понимаете?
– А если этот выбор неправильный? – спросила Меллар. – Бывают же и такие ситуации.
– Что вы имеете в виду?
– Если человек, например, хочет навредить себе, что делать? Оставить все как есть? Принять этот выбор? Согласитесь, это было бы неэтично и нецивилизованно.
– Цивилизованно! – воскликнул я. – По-вашему, игнорирование желаний другого – это цивилизация?
– Цивилизация – это взаимопомощь. На этом основании построен Альянс Эреары, в который входят все цивилизованные государства мира.
Уход разговора в сторону политики распалил меня еще сильнее, и я не сдержал негодование:
– А не эти ли страны жестоко подчинили себе другие народы и насадили в их землях свою культуру, потому что считали, что так будет лучше? Разве это похоже на действия цивилизованных государств?
Меллар сложила руки на груди и посмотрела в сторону.
– Если ты показываешь людям, как строить хорошие дома и лечить болезни, чтобы их дети не умирали, а они идут на тебя с копьями, приходится действовать жестко. Это цена прогресса.
– Нет, это уже не прогресс, это обычная экспансия, прикрытая лозунгами о добрых делах. И это уж точно не цивилизация! Потому что настоящая цивилизация – это уважение к чужому выбору. Если бы Эреара это понимала, мир был бы другим.
Я замолчал, борясь с тяжелым дыханием, как после марафона, и прикрыл глаза рукой. Черт! Зачем я все это наговорил? Вечер же был таким хорошим! И, чтоб его, романтичным! А теперь я, похоже, все окончательно испортил. Сейчас Меллар подумает, что я затеял с ней спор, чтобы что-то доказать. А я не хотел ничего доказывать! Только поделиться мыслями, которые пришли ко мне после концерта. И после чтения дневников Кавы. Я заметил, что мало-помалу начал соглашаться с ее взглядами. Или это и мои взгляды? А дневники меня лишь в этом убедили? Хотя какая разница? Все равно наше мнение произрастает на почве, которая впитала в себя слова десятков людей.
– Простите за категоричность, – сказал я, успокоившись. Меллар посмотрела на меня и улыбнулась, вновь покачав головой каким-то своим мыслям. – Вы не обижаетесь?
– Нисколько, – сказала она. – Мне было интересно. И мне нравится, как вы начинаете гореть, когда говорите о чем-то важном для вас. Мне кажется, в такие моменты весь этот панцирь, в котором вы себя держите, сразу рушится.
Я приподнял шляпу и пригладил волосы. Панцирь, значит.
Когда мы вышли из Собора, начинало вечереть. Теплый летний воздух ощущался приятнее прохлады, царившей внутри каменных соборных стен. Мы постояли некоторое время в тишине, смакуя последние мгновения свидания.
– Вы приехали на машине? – спросил я.
– Да, на служебной. Сразу из Совета.
– Тогда, похоже, прощаемся здесь.
– Мы с водителем можем вас подвезти, – предложила Меллар.
– Я бы лучше прогулялся, – ответ вырвался из меня быстрее, чем я успел подумать. Предложение Меллар было вроде бы невинным, но чем-то меня задело. Может, мне не хотелось оказаться в ситуации, когда меня подвозит женщина?.. Чтобы как-то оправдаться за свой отказ, я добавил: – Вы ведь знаете, что климатическое лето в Айхенлине – всего-то две недели. Не хочется упустить ни одного теплого вечера.
Меллар ничего не сказала, и мы медленно двинулись в сторону ее машины, скованные неловкостью неправильного расставания. Вроде бы взрослые люди, а…
– Стойте! – я инстинктивно вскинул руку, не давая Меллар сделать следующий шаг, и принюхался. В воздухе ощущался густой запах бензина. Он был намного сильнее, чем просто от проезжающих мимо машин. У меня возникло нехорошее предчувствие.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила Меллар. – Рагиль?
Я огляделся, рассматривая людей. Их было немного, в основном такие же парочки, как и мы. Кто-то садился в машину, кто-то переходил улицу к трамвайной остановке. На первый взгляд, все было тихо и мирно. Но резкий запах бензина говорил о том, что это затишье перед бурей. Что-то происходит. Обоняние никогда меня не подводило.
Я продолжал жадно принюхиваться и поглядывать вокруг. Сделал шаг назад, утягивая за собой Меллар. Потом еще один. В тусклых вечерних красках мелькнул огонек чьей-то зажигалки. Я только и успел разглядеть темную сгорбленную фигуру возле парковки, прежде чем крикнуть:
– Назад!
Одна из машин вспыхнула ярким пламенем, и вслед за его языками ввысь потянулись темно-серые клубы дыма. Мы замерли, шокированно наблюдая, как взявшийся будто из ниоткуда огонь пожирает автомобиль. Казалось, время остановилось.
– Рагиль, – позвала меня Меллар, – это же…
Она не успела закончить фразу: прогремел мощный взрыв, и пламя раздалось в стороны, обдавая жаром. Полетели ошметки машины, и я повалил нас с Меллар на землю, закрывая голову и лицо. Когда взрывная волна сошла, мы отползли и спрятались за скамейку, хотя в этом уже не было смысла. Парковку завалило дымом, и я закашлялся. Кто-то закричал.
Меллар сжала пальцы на моем предплечье и часто задышала. Я поднялся, закрывая нос рукавом, и потащил ее подальше от горящего автомобиля. Мы встали у Собора, прислонившись к крепким холодным стенам. Меллар трясло.
–Тшш, – успокаивал я ее, гладя по волосам. Шляпка куда-то улетела. – Мы в безопасности.
– Рагиль, – прошелестела Меллар мне на ухо, – это был мой автомобиль.
– Что? – я посмотрел ей в лицо.
– Там только что взорвался мой автомобиль. – Меллар сглотнула. – И в нем мог находиться водитель.

Глава 4. Черный рынок чая
Лето в Айхенлине всегда было особенным временем. Солнце сияло во всю мощь практически без перерыва, не подпуская к себе ни облачка. Под его жаркими и жалящими лучами плавились ледники высоко в горах, освобождая маленькие речушки, раскалялась темная отполированная брусчатка на улицах города, блестел золотой айхенлинский змей на развешанных повсюду флагах. Люди страдали от зноя и духоты, но все равно наслаждались жарой, оставляющей меланиновый отпечаток на их светлой коже. Они заполняли городские скверы, когда появлялся перерыв на работе, и потягивали эти редкие знойные деньки, как бутылку коллекционного вина, которую надо испить сейчас, иначе потом она неизбежно выдохнется.
Но так было раньше.
Нынешним летом на смену радости и беззаботной неге пришел страх. Вязкой слизью он проник в сердца людей, заставляя их запираться дома на все замки и неотрывно следить за новостями, чтобы не пропустить известий об отраве. Там, на своих кухнях, под стук закрытых на ночь деревянных ставней, которые шевелил приходящий с гор ветер, они тихо переговаривались, делясь тревогами и опасениями. Сегодня их волновали не покупка нового автомобиля и не образование детей, все вчерашние заботы отошли на второй план. Людей, как простых, так и из привилегированных кругов, заботило только одно: как защитить себя от угрозы, которая проникла в их дома.
Конечно, они задавались вопросом, откуда эта угроза взялась и кто допустил, что она возникла. И пока еще редко, но с каждым днем все чаще в их разговорах вспыхивали огоньки недовольства властями. И у этого недовольства были причины.
Растерянный Совет, неготовый к новой беде, был инертен. Политики выходили к камерам, только когда страну сотрясала очередная трагедия: отравились дети в одной из провинциальных школ, целая семья умерла на больничных койках, из-за парализованных чаем рабочих закрыли завод. Выступления членов Совета превратились в один несмолкаемый монолог скорби и бессилия. Они не понимали, что делать, и они боялись так же, как и все остальные.
Вот почему новость о поджоге машины члена Совета Меллар-амардин была встречена цинично даже правыми изданиями. Действия анархистов, которые на фоне уходящего в прошлое порядка становились все смелее и откровеннее, конечно же, осудили, но очень сдержанно. Об этом еще не писали открыто, но думали многие: Совет это заслужил. Чего бы ни хотели анархисты – просто напугать или совершить убийство, – политики это заслужили. Своим бездействием. Своими неуместными утешениями и бессмысленными денежными выплатами очередному убитому горем родственнику. Своими заявлениями, которые все чаще расходились с тем, что на самом деле происходило на глазах многих и многих людей. Эти мысли и настроения, которые отозвались в народе после распространения наркотика, подогревались так же быстро, как камни брусчатки в жаркий летний день. И были способны обжечь.
***
Бирсен перевернул страницу газеты и достал из кармана платок, чтобы промокнуть вспотевшие виски, порадовавшись попутно, что в такую жару он не в гриме.
На новое задание его отправили всего через три дня после поджога машины Меллар-амардин. Крегар-абвенц был уверен, что за этим происшествием и за подпольной продажей наркотического чая родственникам пострадавших стоят одни и те же люди, у которых есть четкий продуманный план.
– Поначалу все было относительно безобидно, – сказал он Бирсену несколько часов назад, – особенно на фоне ситуации с отравой. Расписанные стены с призывами свергнуть Совет и немногочисленные пикетчики не выглядели большой проблемой. К тому же это закономерное желание людей выплеснуть агрессию, а агрессию копить в себе опасно. Но потом их выходки становились все серьезнее, и вот теперь они поджигают автомобили. Надо понять, кто управляет ими. И остановить. Ставлю монету на своей груди, что дилеры черного рынка чая и поджигатели связаны. Мы должны уничтожить это осиное гнездо, иначе нам никогда не победить наркотик.
Так Бирсен оказался в квартале медиков, где располагался госпиталь, принимающий отравившихся людей и где, по мнению полиции, мог скрываться подпольный рынок чая. Однако никто точно не знал, где конкретно он находится и есть ли у него вообще какая-то локализация, или за этим названием стоит группа людей, чье логово не привязано ни к одной точке на карте. Бирсен допускал и такое.
Посидев с открытой газетой несколько минут, он педантично свернул ее и положил рядом на лавку. Затем встряхнул на груди влажную рубашку и осмотрелся.
Солнце клонилось к горам, приближая окончание светового дня, и сквер начал пустеть. Горожане, которые вышли прогуляться в тени деревьев, потихоньку исчезали, будто гонимые призраком неспокойной ночи.
Бирсен взглянул на женщину в платье без рукавов, которая спешно везла перед собой коляску с младенцем. Хромированные колеса перекатывались так быстро, что едва можно было уследить за перепрыгивающим со спицы на спицу лучом.
Женщина с коляской пронеслась мимо двух бабушек, замерших на лавке и, казалось, не желавших никуда уходить. Они сидели молча, сложив руки на коленях, и смотрели пустым взглядом в сторону. Бирсен уже встречал этот взгляд, и не единожды, с тех пор как появилась отрава. Это был взгляд человека, который кого-то потерял.
Со стороны центрального входа в сквер зашел пожилой мужчина. Он прихрамывал, оглашая сонную аллею шарканьем подошв по гравию. Бирсен сделал вид, что праздно разглядывает незнакомца, а сам внутренне подобрался.
Мужчина был одет в светлый льняной костюм, а на голове у него сидела плетеная шляпа, из-под которой торчали седые волосы. Когда он поравнялся с Бирсеном, тот, приглядевшись, заметил солидный слой грима, наложенного на лицо. Благодаря этому гриму молодой напарник Бирсена превратился практически в старика.
Бирсен удовлетворенно выдохнул. Грим был хорош.
«Старик» сначала проковылял мимо Бирсена, задумавшись, а потом вдруг остановился и пошел обратно. Подойдя к скамейке, где сидел следователь, он спросил:
– Вы не подскажите, который час?
Бирсен колебался меньше секунды.
– Восемнадцать ноль четыре, – ответил он, повернув к себе запястье с часами.
«Старик» заохал.
– Как же так! Я опоздал, опоздал…
– Куда вы опоздали? – участливо спросил Бирсен, садясь ровно.
– В госпиталь! Приемные часы закончились, а моя дочка, моя дочка там совсем одна, – жалобно произнес «старик». – Ее только вчера привезли. Она выпила всего кружку, случайно. Понимаете? Случайно! Нет у нас с женой никакого чая, мы его сразу сдали. А дочка пошла в гости. «Этот чай мы давно покупали», – сказали ей. – «Он безопасный». А она доверилась… И все, все отравились… Все…
Бирсен прочистил горло, чтобы его голос звучал четко.
– Мне очень жаль вашу дочку, – сказал он. – Но, строго говоря, вы не так сильно опоздали. Давайте я вам помогу: схожу в госпиталь и попрошу, чтобы вас пустили. Скажу, что вы пожилой человек, хромаете и не успели вовремя. А вы пока посидите здесь, – Бирсен похлопал по лавке рядом с собой.
– Это было бы очень кстати, – отозвался «старик». – Вы бы мне так помогли. Ведь за моей девочкой некому присмотреть… И всего одна кружка. Говорят, таких еще можно спасти. После одной кружки не все уходят…
– Вы только не волнуйтесь. Присаживайтесь, тяжело же стоять, – Бирсен подхватил напарника под локоть и усадил на скамейку. – Я мигом. Вот, возьмите пока газету, чтобы не скучать.
– Спасибо вам… – прохрипел «старик».
Следователь поправил кепку и быстрым шагом направился в сторону больницы. Но не напрямую, а через переулок. Этот путь был короче, однако Бирсену было важно не это. Он и не собирался стучаться в двери больницы, ему нужно было спрятаться в тени здания и дождаться, когда рыбка клюнет на наживку.
«А рыбка непременно клюнет, – подумал он. – Если где-то здесь в самом деле находится черный рынок, то дилеры должны вылавливать у больницы таких вот стариков, готовых отдать последние деньги, чтобы получить еще одну порцию чая и помочь близким. Вот только эти несчастные не знают, что эффект от одной дозы будет длиться недолго».
Бирсен затаился и стать ждать. Через полчаса тень от деревьев и домов, за которыми заходило солнце, почти полностью затопила опустевшую аллею. Его напарник сидел на том же месте, теребя в руках газету.
Миновал еще час, а к «старику» так никто и не подошел. Бирсен переступил с ноги на ногу и достал из кармана маленький бинокль.
«Почему так долго? Вот же он сидит, одинокий и беспомощный. Чего вы ждете?!» – мысленно обратился он к преступникам.
Время близилось к восьми. Напарник встал и прошелся до питьевого фонтанчика, набрал в ладонь воды и отхлебнул ее, проливая часть на себя. Бирсен уже собрался было убрать бинокль и поискать другую точку для обзора, как вдруг в сквере кто-то появился. Еще секунду назад напарник в одиночестве смачивал горло, а сейчас какой-то человек поддерживал его за локоть. Бирсен не видел, откуда взялся незнакомец. Возможно, он все это время прятался среди деревьев и только сейчас незаметно возник возле «старика».
Бирсен убрал бинокль и тенью метнулся в сторону сквера.
– …давно ушел, – расслышал Бирсен голос напарника, спрятавшись в кустах. – Обманул, наверное. А я доверился.
– Сейчас никому нельзя доверять, – тихо проговорил неизвестный. – Особенно если видите человека первый раз в жизни.
– Я и вас вижу первый раз, – возразил напарник Бирсена.
– Ну я-то врач, от меня худа не будет.
– Врач? – с надеждой в голосе переспросил он. – Из госпиталя? О, какое счастье, какое счастье! Проведите меня в больницу, там моя дочка, одна, понимаете? Некому о ней позаботиться. А она еще будет жить. Всего одна кружка. После одной кружки они не уходят…
– Ну-ну, не волнуйтесь вы так, – бодро сказал незнакомец, взяв его за руку. – Все будет хорошо, вы увидите свою дочку.
– Когда?
– Прямо сейчас. Пойдемте, у меня есть пропуск, я вас провожу. Там же мы с вами и решим, как ей помочь.
– Помочь? – «старик» схватил его за рукав.
«Переигрывает», – с опаской подумал Бирсен.
– Так значит, это возможно?
– Есть один способ, – уклончиво ответил мужчина. – Он рискованный, поэтому о нем мало кто знает.
– Какой? Какой способ?! Расскажите о нем! – «Старик» схватил незнакомца за рукав, и Бирсен снова покрылся потом, только уже не от жары. Поведение напарника становилось все менее естественным, он мог загубить операцию.
Незнакомец огляделся по сторонам и наклонился к «старику». Бирсен быстро поднес к глазам бинокль и направил его на лицо мужчины, чтобы прочитать по губам. И если он не ошибся, то этот человек сказал что-то про чай.
Доктор и «старик» не спеша двинулись в сторону госпиталя, а Бирсен продолжал наблюдать за ними. Незнакомец время от времени посматривал назад, будто чуял слежку. Когда они скрылись за стенами больницы, Бирсен сорвался с места и побежал к ближайшей телефонной будке. Закрыл за собой дверь, предварительно осмотревшись, и набрал кодовый номер. Услышав голос с той стороны провода, он четко произнес:
– Это больница. Они развернули черный рынок чая в больнице.
Повесил трубку и облокотился одной рукой о стенку кабины.
– Вот же суки! – выругался себе под нос Бирсен. – Нашли кормовое местечко. Еще и врачей втянули.
Выйдя из будки, он надвинул на глаза кепку и скрылся в ночи. Теперь ему предстояло вытаскивать напарника из госпиталя.
«И желательно – без лишних подозрений».


Глава 5. Прошлое и настоящее
– Ты слышала про больницы? – донеслась до Меллар фраза сидящей справа коллеги, Алаид, крепкой женщины средних лет с коротко стриженными темными волосами. Дочь железнодорожного магната, унаследовавшая компанию отца, она отдала управление железными дорогами мужу, а сама пошла в политику и возглавила транспортное лобби.
– Я до сих пор не могу в это поверить, – ответила ее соседка и близкая подруга Лисата, бывшая казначейша. – В местах, где должны спасать людей, их еще больше калечат. Это же уму непостижимо!
Меллар обратилась в слух. После того как она стала рядовым членом Совета, ее место из центра стола переехало к самому краю. Ни с кем из сидящих здесь людей она раньше не общалась, поэтому в разговоры до начала заседания ее не вовлекали. Все, что оставалось Меллар, – это прислушиваться к чужой беседе, чтобы не упустить важные новости.
– Полиция устроила рейд, две крупнейшие больницы в квартале медиков закрыли, – продолжила Алаид.
– А что стало с пострадавшими?
– Их разместили во временных госпиталях. Утром мэр встречался с Дорманом, жаловался на пустеющую казну. Просил, чтобы Совет взял на себя содержание этих лазаретов.
– Можно, конечно, и взять. Но надо сначала все рассчитать, – со знанием дела заметила Лисата. – А что врачи? Их арестовали?
– На этот раз Крегар оказался умнее и не стал повторять ситуацию с учеными: почти всех отпустил к пациентам. Но знаешь, Лисата, там и дураку понятно, что копать надо не под врачей. Наверняка эти чайные барыги подкупили дирекцию.
– Само собой. Иначе бы они так не развернулись.
– Когда люди временно шли на поправку, приняв вторую дозу чая, больницы записывали их мнимое выздоровление на свой счет. И эти красивые цифры потом оказывались у нас на столе, убеждая в том, что все не так плохо. Куда там! В итоге смертей оказалось больше, чем мы предполагали. Этими махинациями они подмочили репутацию и себе, и Совету.
– Думаешь, не выкарабкаемся? – спросила Лисата, взглянув на подругу.
Алаид сложила свои широченные крепкие руки на груди.
– Посмотрим, что предпримет Крегар. Завтра он вступает в должность Верховного военного комиссара. Если наведет порядок, то, может, и выкарабкаемся, если нет… – Алаид поджала губы. – Не хочу делать прогнозы, Лисата, не проси меня об этом. Это ты любишь все просчитывать, вот и просчитывай. Я буду действовать по обстоятельствам. Если что – вернусь к железным дорогам.
Лисата шумно вздохнула. Помолчала некоторое время и со злостью добавила:
– Проклятые лаомоосцы! Это они стоят за отравлениями: чай же привозят с их островов. Напоить бы им посла, которого мы здесь ждем. Всех их напоить! Пусть почувствуют на своей шкуре, что они натворили!
– А ты что, не знаешь, что на них этот чай не действует? – удивленно уточнила Алаид.
Лисата, казалось, потеряла дар речи. Меллар перестала делать вид, что скользит глазами по строчкам бумаг, и повернула голову в сторону говорящих. Если про больницы она уже кое-что знала, то про то, что чай не вредит лаомоосцам, услышала впервые.
– Как не действует?! – возмутилась Лисата.
– Мне рассказывали про несколько случаев, когда лаомоосцы вместе со всеми пили чай и потом не то что коньки не отбрасывали, даже на больничной койке не оказывались.
– Но как это возможно?
– Да черт его знает, – пожала плечами Алаид. – Надо у этих, у ученых спрашивать, из чего этот чай состоит и почему косит он только «белых».
– А я это у посла спрошу, – заявила возмущенная Лисата.
– Попридержи коней, подруга. Мы все вопросы согласовывали. Ты сейчас что-то такое спросишь и дашь лаомоосцам оружие против нас. Осторожнее надо действовать, – наставнически проговорила Алаид.
И как только она замолчала, в зале раздался усиленный микрофоном голос Серьена, который временно взял на себя обязанности по ведению заседаний до выборов нового председателя.
– Коллеги, прошу тишины! Мы начинаем. Пожалуйста, – обратился он к распорядителям, – пригласите посла.
Двери открылись, и в зал вошел высокий худой мужчина, на вид чуть старше пятидесяти лет. Смуглый, скуластый, со впалыми щеками, с темной курчавой шевелюрой и густой короткой бородой с редкими седыми волосками. На нем была свободная синяя туника до колен с золотистым узорчатым кантом и вырезом на груди. Поверх туники в ряд висели золотые и серебряные медальоны, самый нижний из которых доставал до пупка. Меллар напрягла глаза, пытаясь разглядеть украшения, но с ее нового места ей это не удавалось.
Мужчина встал в центре зала перед овальным столом, приковав к себе взгляды сорока трех членов Совета, сложил руки и слегка поклонился. Меллар посмотрела на коллег и заметила, как Дорман высокомерно хмыкнул. Мужчину презентация посла не впечатлила.
– Приветствуем вас, господин Заафар Варн… – Серьен запнулся, пытаясь прочитать имя посла, – Варнасон.
– Заафар Ваарсанон, – тут же подсказал посол.
– Не понял, – пробасил Серьен.
– Имя моего рода – Ваарсанон. Так оно правильно произносится. И я нижайше прошу вас, господин Серьен, не искажать его. Род священен для нас.
Заафар Ваарсанон говорил с небольшим акцентом, который выражался в желании сместить ударение на последний слог и в излишне мягких согласных. Меллар отметила про себя приятный и дружелюбный голос посла, но его надменность, прикрытая церемонностью, вызвала раздражение.
– Господин Заа-фар Ваар-са-нон, – практически по слогам произнес Серьен, не удержавшись от издевки в голосе, – мы пригласили вас сегодня держать ответ за то, что вы устроили в Республике Брэйе и на всем континенте. За то, что вы воспользовались нашим доверием и хорошим отношением и распространили вместо чая, который мы у вас закупаем, наркотическое средство, убившее, по приблизительным оценкам, больше двадцати двух тысяч человек…
– За подозрения, господин Серьен, – перебил его посол.
Серьен начал багроветь.
– Что вы сказали?
– Мы здесь, уважаемые члены Совета, чтобы держать ответ за подозрения, что Лаомоо якобы устроило в Республике Брэйе и на всем континенте, и далее по тексту, – сказал посол и снова слегка поклонился.
Меллар округлила глаза от возмущения. Потом взглянула на Дормана, все еще не расставшись с привычкой ориентироваться на его реакции, и заметила, как тот внимательно и с живым интересом следил за послом.
«Да, Дорман, вот соперник тебе по душе, – подумала она. – С таким ты не прочь посостязаться в умении заговаривать зубы».
– То есть вы отрицаете все обвинения? – громко спросил Серьен.
– Нам не предъявляли никаких официальных обвинений, чтобы отрицать их, господин Серьен. Когда Альянс это сделает, тогда мы и ответим.
На этот раз поклона не было.
– Это ваш чай! – стукнул ладонью по столу сидящий недалеко от Меллар седовласый член Совета, которого звали Варс. Его реакция была объяснима: именно ему принадлежал завод, который закрылся после того, как там отравились все рабочие. – Его привезли из Лаомоо! И в накладных местом сбора и отправления значится Лаомоо! Не надо считать нас дураками!
Посол, удерживая яростный взгляд мужчины, невозмутимо произнес:
– Лаомоо отправило собранный на его землях чай. Но Лаомоо не отвечает за то, что происходит с товаром по прибытии на континент.
– Наглость! – снова вскричал Варс и ткнул указательным пальцем в посла. – Да вас только за такое надо арестовать! За наглость, жестокость, кощунство и полное равнодушие к тому, сколько людей вы убили!
– Вы ошибочно принимаете за равнодушие спокойствие, уважаемый член Совета, – парировал посол. – Как только стало известно об отравлениях, наш Владыка направил соболезнования в адрес Совета и предложил свою помощь. Это предложение все еще в силе.
На этот раз посол решил поклониться. Меллар подумала, что можно было бы уцепиться за предложение Владыки и вернуть беседу в дипломатическое русло.
«С ним нужно быть хитрее, иначе информацию не получить».
Но у нее не было авторитета, чтобы предложить это.
Серьен наклонился к микрофону, собираясь что-то сообщить, но Дорман жестом попросил передать ему слово. Включив свой микрофон, он сказал:
– Господин посол, я заметил, что вы предпочитаете говорить на языке фактов. Так давайте же обсудим факты, – Дорман начал загибать пальцы. – Чай, вызвавший отравления, был смешан с обычным лаомооским чаем, который мы закупаем у архипелага много лет. Это раз. Его доставили в тех же упаковках, в которых продавался, скажем так, безопасный чай, к которым люди привыкли и которым доверяли. Это два. Оба эти факта приводят к третьему: эта партия чая проходила таможенный контроль обычным способом, то есть без дополнительных проверок, и поэтому легко попала на прилавки магазинов. И, наконец, факт номер четыре: спрос на этот чай был искусственно создан повышением цен на кофейные зерна со стороны Лаомоо. Неурожай кофе в этом году, да-да, мы слышали, – опередил Дорман реплику посла, – слышали, но доказательств не получили. Поэтому к фактам мы это не отнесем. Но имеющихся четырех пунктов, – Дорман поднял кулак с оттопыренным большим пальцем, указывающим вниз, – уже достаточно, чтобы Международный уголовный суд возбудил против вас дело, а страны Альянса рассмотрели вопрос об интервенции. И если вы думаете, что Совет позвал вас сюда, потому что нам важно ваше мнение, то вы ошибаетесь: нам на него плевать. Мы пригласили вас, чтобы передать информацию, которую я сейчас озвучил. Впрочем, вы все это знаете из направленной вам ранее ноты протеста.
Дорман выключил микрофон и кивком головы дал понять Серьену, что закончил. Меллар нахмурилась.
«Ты не разговоришь его такими дешевыми угрозами, Дорман. Видно же, что это не такой человек», – подумала она. И припомнила свой разговор с Дериусом Айнцем в театре: «Я уже наступала на эти грабли».
– Благодарю вас, уважаемый член Совета, – подал голос посол. – Мы примем к сведению ваши слова. Заметим только, что вы говорили о прошлом и немного о будущем, насколько я понял вашу речь по-алински, и ни слова о настоящем. Я позволю себе заполнить эту пустоту и сказать, что в настоящем Лаомоо остается другом и союзником Республики Брэйе и всего Альянса.
– Прекратите философствовать, посол, – недовольно пробасил Серьен. – Если вам нечего сказать по существу, то мы вас не задерживаем.
– Никакой философии, господин Серьен. Я опирался только на язык. Видите ли, в алинском языке выделяют прошедшее и будущее время, и отдельно – настоящее. А в нашем языке есть только настоящее. Как считает мой сын – он, кстати, учится в Университете Айхенлина, куда, как я надеюсь, будут поступать и другие мои дети, дабы получить достойнейшее образование, – так вот, он считает, что в этом, возможно, кроется разница между нашими культурами. Для нас все, что происходило раньше, что происходит сейчас и что будет происходить когда-нибудь, – это неделимый на части круг времени, которому мы принадлежим. Обращаясь к прошлому, мы действуем в настоящем и закладываем почву для будущего. В нашем языке все едино. А в алинском – нет. Член Совета, выступавший перед вами, оставил настоящее нетронутым. И это дает мне надежду, что наше с вами настоящее еще предстоит определить.
Посол поклонился, на этот раз глубоко, и с чувством собственного достоинства, которое выражалось в неторопливых движениях и прямой, как жердь, осанке, направился на выход.
Члены Совета молча провожали его синюю тунику взглядами оставшихся без добычи волков.

Глава 6. Кольцо
Меллар постукивала пальцами по рулю своего автомобиля и нервно поглядывала по сторонам. Она даже сняла солнцезащитные очки и положила их рядом, чтобы лучше видеть, что происходит вокруг. И хотя двор возле дома Рагиля, где она припарковалась, выглядел мирно и по-летнему безмятежно, а из людей в такую рань на улицу выползли только старичок и два собачника, беседующие возле клумбы, Меллар была вся во власти тревоги. После того как ее служебный автомобиль подожгли, она нигде не чувствовала себя в безопасности.
Увидев выходящего из подъезда и спешащего к ней Рагиля, она немного успокоилась. Подойдя к машине, Рагиль бросил на заднее сиденье кожаный саквояж и сел рядом с Меллар. Захлопнул дверь, быстро втянул в себя воздух, наклонился к женщине, обнял ее одной рукой за плечи и крепко поцеловал в губы. Меллар порывисто прижалась к нему и прикрыла глаза. Сегодня особенный день. Сегодня они вырвутся из этого кошмара и поедут отдыхать. Как будто ничего вокруг не происходит.
«Мне это жизненно необходимо», – вскользь подумала Меллар.
– Едем? – спросил Рагиль, поглаживая ее напряженную спину.
– Едем! – сказала Меллар и повернула ключ зажигания.
На выезде из двора Меллар пришлось притормозить, пропуская перед собой блондинку, ведущую за руку маленькую наряженную девочку. Проходя мимо машины, женщина бросила взгляд на лобовое стекло и пораженно застыла посреди дороги. Затем резко отвернулась и, крепко сжав руку девочки, рванула вперед.
– Ты ее знаешь? – спросила Меллар, покидая двор. – Мне показалось, она тебя узнала.
– Это соседка, – коротко ответил Рагиль и отвернулся к окну.
Машина выехала на практически пустое шоссе и направилась в сторону пригорода. Пейзаж менялся быстро: вот остались позади жилые кварталы, и с обеих сторон вырос сосновый лес, за которым вскоре показались серебристые верхушки гор, богатых вольфрамом. Дорога постепенно сужалась, и горы плотнее обступали путников.
Меллар сдвинула назад крышу, и Рагиль глубоко вдохнул свежий хвойный аромат и запахи смолы. Натянув пониже кепку, он положил локоть на дверь и широко улыбнулся. Меллар посмотрела на его счастливое лицо, и ей стало так хорошо, словно она вышла из холодной каменной темницы на свет и солнце согрело ее изнутри, заставляя забыть обо всех трудностях.
Дорога завиляла, и скалы стали играть с ними в прятки: впереди вставала, скрывая за собой снежные пики на горизонте, то одна каменная глыба, то другая. Вверху они все заросли деревьями и казались плюшевыми, а внизу между ними шумели стремительные речушки. Меллар пару раз останавливала машину, и они с Рагилем подходили к воде, стояли, ловя дыхание проносящейся мимо реки, потом Меллар зачерпывала воду и умывалась, а Рагиль крепко держал ее, чтобы она не сорвалась. Они какое-то время сидели на теплом, нагретом солнцем камне, гадая, покажется ли им сегодня барс или другой горный зверь, а потом вставали и ехали дальше.
Остановившись у подножия одной из пологих гор, по которой змейкой вверх уходила протоптанная дорожка, они переобулись и отправились покорять склон. Меллар была в белой хлопковой рубашке с коротким рукавом, бежевых бриджах и высоких кожаных ботинках на шнуровке. Сверху она накинула темно-зеленую стеганую жилетку и повязала на голову платок того же цвета. Рагиль с удивлением обнаружил, что оделся ей в тон: тоже в белую рубашку и бежевые брюки, только на голове у него сидела кепка, на поясе была повязана куртка, а за спиной висел холщовый рюкзак с кожаными ремнями, который он вынул из саквояжа.
Рагиль бодро шел впереди, не говоря ни слова. Он привык гулять по горам в одиночестве, наслаждаясь тем, что на высоте обоняние утрачивает обычную остроту, и внимательно смотря себе под ноги: под травой могли прятаться коварные камушки, на которых легко поскользнуться.
Меллар с трудом поспевала за ним, ощущая одышку и усталость в ногах. Последний раз она выбиралась в такие походы еще в школе, но тогда запомнился не сам подъем, а веселье от вылазки в новое место, поэтому ей не пришло в голову, что выбранный мужчиной маршрут окажется для нее таким изматывающим.
– Скоро привал, осталось совсем немного, – громко подбадривал Рагиль, пока Меллар пыхтела у него за спиной.
– Я… больше… не могу… – жаловалась она, тяжела дыша. – И у меня заныла лодыжка, которую я в Корпусе повредила.
Такие заявления Рагиль принимал всерьез. Он садился на корточки и щупал ее ногу, спрашивая, где болит, и предлагая перешнуровать ботинки покрепче. И Меллар приходилось признаться, что не так уж и болит, но все равно она чертовски устала. И почему он не сказал, что дорога будет такой сложной?!
– Женщины… – недовольно бубнил себе под нос Рагиль и брал Меллар за руку, ведя за собой.
Через полтора часа подъема случился обещанный привал: они полностью обогнули возвышенность и оказались на краю впадины, заполненной голубой водой. Обессиленная Меллар окинула восторженным взглядом открывшийся пейзаж и осела на траву. Провела руками по раскинувшемуся вокруг цветочному ковру, пропуская сквозь пальцы желтые и синие лепестки, и вытянула усталые ноги. Рагиль скинул рюкзак и куртку и направился вниз, к озеру. Меллар наблюдала, как он ловко сбегает с горы, превращаясь в маленького человечка, как присаживается на берегу и начинает умываться. Она посмотрела на кристально чистую воду, в которой отражались окружающие ее горы и синее, практически без единого облачка, небо, на сочные, зеленые луга, на мужчину, к которому ее тянуло все сильнее, и подумала, что вот она, настоящая жизнь: не та страшная и сложная, что придумывают себе люди, а состоящая из самых простых вещей. Из ясного неба, вкусно пахнущих трав, долгожданного отдыха и надежного плеча рядом. Сейчас ей казалось, что больше ничего и не нужно.
Рагиль неслышно приблизился, сел рядом и коснулся своей рукой ее оголенного предплечья.
– Ай! – взвизгнула Меллар. – Почему такая холодная?!
– Это же горное озеро, – рассмеялся Рагиль, – вода туда поступает прямиком из ледника. Но в студенчестве мы окунались.
– Ненормальные, – усмехнулась Меллар и закрыла глаза, подставляя лицо солнцу. – Хорошо так, просто невозможно. И с погодой повезло.
– В дождь здесь тоже красиво, но нужна крепкая палатка, – сказал Рагиль, ложась на траву и закладывая руки за голову.
– Помнишь, – протянула через некоторое время Меллар, – в тот день, когда ты повел меня в Собор, тоже было тепло. Ты еще сказал, что хочешь погулять, пока в Айхенлине лето. А потом…
Меллар замолчала.
– Не думай об этом, – сонно пробормотал Рагиль, поняв, что она вспомнила про взрыв. – Все в прошлом.
Меллар повернулась к нему, привстав на локте.
– Есть одна вещь, которая не идет у меня из головы, – сказала она, и ноздри Рагиля затрепетали. – Как ты тогда понял, что произойдет? Ты ведь остановил меня за несколько мгновений до того, как машина загорелась.
– Тебе показалось, – ответил Рагиль, не открывая глаз. – Просто ты отвлеклась, а я был начеку.
– Ты среагировал раньше, я точно помню! – настаивала Меллар. – Ты будто почувствовал, что вот-вот случится что-то страшное.
Рагиль открыл глаза и повернул к ней голову. Во взгляде Меллар читалось ожидание зрителя, которому фокусник пообещал раскрыть свой трюк.
– Ты права, – сказал Рагиль, заправляя ей за ухо выбившуюся прядь. Косынка уже давно сползла на шею. – Это сработало чутье. Или рептильный мозг, называй как хочешь. В нас заложены эволюционно сформированные механизмы быстро реагировать на такие ситуации. Они помогают нам спастись.
Меллар вздохнула, не до конца удовлетворенная ответом.
– Не знаю, что там заложено, но мне-то чутье ничего не подсказало! А что, если такое произойдет снова?
– Ты ведь говорила, что теперь почти всегда берешь с собой охрану, – сказал Рагиль.
– Да, но… – Меллар снова вздохнула. – Нет ничего хуже, чем жить в страхе.
Рагиль сел и обхватил колени. Задумался о чем-то, рассматривая свои руки, а Меллар тем временем разглядывала его. Она заметила, что он часто уходит в себя, копается в своих мыслях, пытаясь найти решение очередной задачи, которую ему подкинула жизнь. В такие моменты она начинала по нему скучать сильнее, чем когда он отсутствовал физически. Ей хотелось вырвать его из раздумий, заставить быть с ней. Особенно сейчас, когда все катится в бездну, когда люди умирают и у них есть только этот день, чтобы успеть насладиться друг другом.
Меллар прильнула щекой к его плечу, сжала ладонями предплечье, желая показать: вот она я, здесь, с тобой, почему ты все время отдаляешься, что за стена стоит между нами, почему закрываешься на все замки?
Рагиль повернул голову и поцеловал ее в лоб, почти по-отечески, словно прочитав в ее требовательных жестах просьбу о защите. Замерев так на некоторое время, он снял с руки широкое серебряное кольцо со вставкой из голубого камня, взял кисть Меллар и надел ей украшение на средний палец. Оно село как влитое.
– Что это? – спросила Меллар, разглядывая кольцо. Такие вещи были не в ее вкусе, но от подарка Рагиля она отказываться не собиралась. К слову, первого подарка. Иногда Меллар было обидно, что он упускает эту часть ухаживаний, хотя с их разговора в его квартире прошло уже несколько недель, и материальные знаки внимания были бы вполне уместны. С другой стороны, забот сейчас хватало всем.
– Пообещай мне, пожалуйста, одну вещь, – сказал Рагиль серьезным тоном. – Пообещай, что не снимешь это кольцо, пока отравления не прекратятся. И пока на тебя не перестанут покушаться.
– Ты не объяснишь, в чем дело? – Меллар отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Она начала догадываться, что это не обычный подарок. Он отдает ей свою вещь, которую носил сам, и это что-то значит для него.
– Просто поверь: это кольцо – твоя защита, – по-своему ответил Рагиль. – Ты должна пообещать, что не снимешь его.
Его глаза с маленькими, суженными до предела зрачками, ставшие на солнце зелеными, как трава вокруг, и спокойный требовательный голос показались Меллар совсем чужими. Ее рыцарь снова что-то недоговаривал, и она снова не знала, как убедить его открыться ей.
– Хорошо, – согласилась Меллар, не желая омрачать этот день спором. – Я обещаю.
Рагиль кивнул и отвернулся. Посмотрел вдаль, поверх снежных вершин, уносясь мыслями в чужие края, где горы изливаются горячей магмой, вместо сосен возвышаются мощностволые пальмы, а берега омывает океан. Где во влажном теплом климате зреют плоды кофейных деревьев и какао-бобы, а на склонах холмов зеленеют плантации чайного куста. Где живут совершенно другие люди, со своей культурой, обычаями и языком. Люди, которые решили принести беду в чужой дом и к которым принадлежит она – Кава-асаларим. Каава Ваарнанен. Женщина, оставившая ему кольцо старшего ребенка знатной лаомооской семьи. И это кольцо он отдал Меллар. Потому что понял, что сейчас для него нет никого дороже.
Снова почувствовав, что Рагиль мыслями где-то не здесь, Меллар решила намекнуть ему на их планы:
– Ты ведь помнишь, куда мы едем дальше?
– О таком не забудешь, – иронично прокомментировал Рагиль, ложась обратно на землю.
– Ты сказал, что не против, – добавила она.
Рагиль потянулся.
– Не против, не против, – подтвердил он и взял ее за руку. – Но если мне будут задавать вопросы, которые мы с тобой не обговорили, я так и скажу, что ничего не знаю.
– Не будет никаких вопросов, – заверила его Меллар. – Они очень тактичные люди.
Несколько дней назад при планировании поездки выяснилось, что их маршрут пролегает через деревеньку, где живут на пенсии родители Меллар. Когда она предложила навестить их, – совсем ненадолго, просто убедиться, что у них все хорошо, – Рагиль не смог отказать. Так в их план вписался визит к родителям.
Близилась середина дня, когда Меллар съехала с грунтовой дороги на узкую проселочную и двинулась вверх по пригорку, где были разбросаны разномастные дома. Тот, в котором жили ее родители, оказался небольшим, одноэтажным и очень лаконичным, с белыми стенами, серой крышей, синими оконными рамами и флагом возле двери, – хозяева были патриоты.
Меллар припарковалась возле невысокого ограждения и вышла из машины навстречу уже ожидавшей их пожилой паре. Рагиль, забирая вещи из салона и искоса разглядывая родителей Меллар, сильно удивился, обнаружив, что они действительно старики, на вид им было семьдесят, а может, даже больше. Женщина с седыми, крашенными в белый волосами до плеч, одетая в теплый кардиган с блестящими пуговицами и юбку до середины икры, обняла дочь и, широко улыбаясь, шагнула к Рагилю. Видно было, что он интересовал ее больше.
Отец семейства, тоже седовласый, в хлопковой рубашке и шерстяной жилетке, перехватил Меллар и прижал ее к себе, поглаживая по плечам. Они о чем-то перешептывались некоторое время, не обращая ни на кого внимания, и Рагиль сразу понял, что у этих двоих особые отношения.
Когда приветствия и знакомство завершились, все перебрались в дом. Внутри оказалось уютно: деревянная мебель, небольшая белая печь в центре комнаты, обои в цветочек, кудрявые растения в глиняных горшках и умопомрачительный запах яблочного пирога, от которого у Рагиля и Меллар тут же заурчали животы.
– Зовите меня Линдар, – сказала женщина Рагилю, провожая гостей в их спальню. – А моего мужа просто Касиас, без титульных имен. Тем более мы давно на пенсии. Ну, вот ваша комната. У нас всего одна гостевая. Меллар, когда приезжает, спит или здесь, или в зале у печки: по ночам бывает прохладно.
Женщина добродушно улыбнулась, замерев у порога со сложенными лодочкой ладонями, коротко глянула на сумки в руках Рагиля и добавила, уходя:
– Располагайтесь и подходите на кухню.
Рагиль шагнул в тесную комнатку, положил у порога сумки и быстро оглядел разведенные по разным стенам односпальные кровати. Судя по их изголовьям, раньше они стояли рядом и составляли одно ложе, которое предусмотрительные родители решили разделить.
Рагиль перехватил озорной взгляд Меллар, и они прыснули со смеху.
– Как будто мне шестнадцать лет, – сказала она, вытирая слезинки в уголках глаз.
Рагиль сел на кровать у окна, спружинившую под ним, и вытянул ноги.
– Вот эта будет моя. И не вздумайте ко мне приставать, женщина, – сказал он строго, но Меллар снова засмеялась. – А то пойдете спать на печь.
На кухню они прибыли спустя четверть часа, веселые и румяные. Меллар стала помогать матери сервировать стол, а отец тем временем подхватил Рагиля под локоть и повел в свой кабинет.
– Пойдем, кое-что тебе покажу, – загадочно проговорил он.
Кабинет оказался таким же маленьким, как и остальные комнаты в доме. Здесь поместились только письменный стол, два книжных шкафа и кресло для чтения с торшером в углу. У одной стены стоял невысокий комод, а над ним все пространство занимали фотографии и награды Меллар.
Рагиль подошел ближе, чтобы разглядеть надписи. Казалось, любое хоть сколько-нибудь значимое событие в жизни дочери не осталось без внимания: здесь были дипломы и грамоты за спортивные достижения, за успехи в школе, за сданные экзамены; фотографии с дней рождений и праздников, выпускных, первых рабочих дней на новых местах; снимки с различных мероприятий, на которых Меллар стояла рядом со знаменитостями и политиками; вырезки из газет, где были запечатлены ее выступления; отрывки с яркими цитатами и многое другое. Понадобился бы час, чтобы все здесь изучить. И несколько дней, чтобы выслушать истории, которые скрываются за ними.
– Прямо стена славы, – прокомментировал Рагиль, почувствовав легкую зависть. Такая любовь отца к своему ребенку была ему незнакома.
– Меллар всегда была особенной, – сказал Касиас, встав рядом с Рагилем. – Она появилась у нас поздно, мы уже и не надеялись, что когда-нибудь услышим смех собственного ребенка. И с самого детства доказывала, какая она способная. За что бы ни бралась моя девочка, все у нее получалось. А если не получалось, она запрется у себя в комнате, похнычет, позлится, потом прибежит и скажет: «Папочка, завтра я точно победю!» – Мужчина рассмеялся. – И побеждала. А я и не сомневался, что так будет. И ей говорил: «Никогда в себе не сомневайся, ты добьешься всего, чего захочешь».
Они постояли возле стены еще некоторое время, пока Касиас делился воспоминаниями из детства Меллар и, указывая на снимки и дипломы, рассказывал о каких-то достижениях, которые считал особенно важными. Когда они вернулись на кухню, на лице Рагиля застыла грустная и растроганная улыбка. Он сел за стол, отпил теплого компота из стакана, откусил пирога, сделав комплимент Линдар, и после этого посмотрел на Меллар. Она приподняла брови, спрашивая, в чем дело, а он только помотал головой. Новые чувства, которые еще предстояло осмыслить, поселились в его душе. И главное из них – чувство счастья. Он был счастлив, что Меллар в семье так поддерживали.
За столом завязалась непринужденная беседа. Родители пересказывали последние новости деревни (кто сюда переехал, у кого дети женились, кто решил разводить овец), а Меллар что-то переспрашивала и вставляла свои комментарии. Рагиль съел три куска пирога и коротко поведал, как живет и чем занимается. Меллар несколько раз порывалась скрасить его рассказ, считая, что сухие факты недостаточно о нем говорят («Мама, это не просто научный журнал, а ведущий», «Машины нет, потому что он ведет активный образ жизни»), и Рагилю приходилось смиренно принимать ее попытки выставить его в лучшем свете.
В полшестого вечера зазвонил телефон, застав всех врасплох.
– Пап, сиди, – сказала Меллар, положив руки на плечи отца, – я сама подниму. Кто это может быть?
– Наверное, Валис, – ответила за мужа Линдар. – Она обещала поделиться своим домашним сыром. Но она бы, скорее всего, сразу зашла.
Меллар не было около пяти минут, и, когда она вернулась, непринужденная веселость напрочь стерлась с ее лица.
– Что случилось? – спросил Рагиль.
Меллар оперлась одной рукой о спинку стула, а другой провела по шее, выискивая отсутствующее ожерелье, жемчужины которого она привыкла перебирать в минуты волнения.
– Звонили из Совета. Я предупреждала секретаря, что вечером буду у родителей, и оставила этот номер, – сбивчиво проговорила она.
– Что случилось? – снова спросил Рагиль, глядя на нее снизу вверх.
– Сегодня утром умер член Совета. Отравился чаем.
Повисла тишина.
– Дорман срочно собирает всех у себя. Мы должны ехать.
Рагиль кивнул и направился в их комнату за вещами. Меллар села на его место, отодвинула тарелку и уронила голову на руки. Касиас погладил ее по предплечью, Линдар стала молча убирать со стола.
– Я заверну вам пирог с собой, – сказала спустя время женщина.
– Спасибо, мам, – не поднимая головы, проговорила Меллар.
«Вот и нагнала нас реальность, – угрюмо подумала она и посмотрела в окно. – И никуда от нее не скрыться».

Глава 7. Отрава пахнет кислотой
Рагиль
Мы погибнем. Если она сейчас не сбавит обороты, мы точно в кого-нибудь врежемся и погибнем. Твою мать!
Меллар неловко обогнала машину из соседнего ряда, едва не задев ее выступающие фары. Я схватился за сиденье и повернул к ней голову. Плечи сведены, тело подалось вперед, а руки так крепко сжимают руль, что скоро посинеют. Меллар вся как натянутая струна, и я не представляю, что сказать, чтобы она успокоилась.
Конечно, смерть члена Совета – это ужасно. Хотя, по правде говоря, не ужаснее, чем гибель других людей. Но я знаю, что она воспринимает это иначе. Боится. Я могу ее понять: меня эта новость тоже вывела из равновесия, обдав холодком близкой смерти. Если уж столь высокопоставленные люди не защищены, то что говорить о нас, простых смертных? Но, похоже, мой конец будет ждать меня не дома с чашкой чая, а на Восточном шоссе.
– Меллар, ты должна остановиться и выдохнуть, – громко проговорил я.
Она только сильнее сжала губы и продолжила смотреть вперед.
– Подумай о других людях. Статистика смертей в этой стране и без тебя неплохо поживает!
Меллар свернула на обочину, нажала на тормоз, и меня мотнуло вперед. Она резким движением отстегнула ремень, толкнула дверь и вышла из машины. Я посидел несколько секунд, приходя в себя, потом потянулся к ключу, заглушил двигатель и тоже выбрался наружу.
В нос ударили запахи выхлопных газов и дорожной пыли, вихрящиеся над проходящим слева шоссе. Спустя несколько мгновений к ним добавились ароматы насаженных справа хвойных деревьев, образующих лесополосу. У ее кромки и стояла Меллар, обхватив себя руками.
Я неспешно подошел к ней, приобнял за плечи и нагнулся, заглядывая в опущенные глаза.
– Что случилось?
Меллар прикусила губу и помотала головой.
– Не знаю. Накопилось, наверное. Покушение в Корпусе, предательство Кильяса, потеря председательского поста и поддержки в Совете, отравления, поджог машины, – затараторила она. – А теперь еще и мой коллега погиб. Ощущение, что я попала в смерч и он мотает меня из стороны в сторону, как соломинку. Ни в чем нет опоры, все разваливается на глазах. Везде хаос.
Я прислонился лбом к ее лбу, ощущая пропитавшие волосы запахи яблочного пирога и домашнего уюта. Заставил Меллар разжать руки и взял ее за кисти.
– Мне знакомо это чувство. У меня тоже выбивало почву из-под ног, и не единожды.
Последний раз это произошло из-за ухода Кавы, но я не стал уточнять.
– И как ты справлялся? – спросила она.
Я пожал плечами.
– По-разному. Самое лучшее, что можно сделать, чтобы смерч не сносил, – это зацепиться за кого-то, кто удержит тебя на земле. Ну или будет готов улететь вместе с тобой.
Меллар подняла на меня взгляд и улыбнулась.
– Вот зачем нужны человеческие отношения, – шутливо заметила она.
– Естественно! Для выживания и размножения. А ты думала для чего? Чтобы было с кем вести беседы о силе искусства под потолком древнего храма? Чепуха.
Меллар рассмеялась и прижалась ко мне, укутываясь в мои руки и щекоча шею своими длиннющими ресницами.
– Но разве путь лидера совершается не в одиночестве? Как ты можешь вести за собой людей, если не способен сам справляться с проблемами и сохранять хладнокровие в трудных ситуациях?
Мимо пронеслась машина, и последние слова Меллар потонули в визге шин, быстро напомнив, что обочина плохо подходит для таких интимных разговоров. Но мы не сдвинулись с места.
– Совершенно не понимаю, при чем здесь одиночество, – признался я, поразмыслив. – Как человек поведет за собой кого-то, если он не знает, что такое поддержка, дружеское плечо и безусловная любовь близких? Кому нужен лидер, который не умеет заботиться о других? И как этому абстрактному лидеру решиться на смелые поступки, которые от него все ждут, если ему не прикрывают спину? Ты выросла сильным лидером, потому что твои родители в тебя бесконечно верили, – я вспомнил горящие глаза ее отца, когда он рассказывал о достижениях маленькой Меллар, – и бесконечно тебя любили. Ты имеешь право полагаться на других – как лидер, да и просто как обычный человек.
Ответом мне было долгое молчаливое сопение и наконец легкий поцелуй в шею. Мы вернулись в автомобиль и спокойно преодолели остаток пути. Меллар расслаблено, но уверенно вела машину, будто и не было никакого нервного срыва несколько минут назад, а я, пригретый на мягком кожаном сиденье и почти убаюканный жужжанием мотора, ощущал странное удовлетворение от того, что помог ей успокоиться. Необычно выступать в роли человека, к чьим наставлениям прислушиваются. В этот момент расстояние между нами словно схлопнулось, и не было больше ни разницы в статусе и положении, ни различий в характерах, только естественное желание одного стать опорой другому. Хочется как-то лаконичнее назвать это чувство, но не могу, не знаю пока, что это такое.
Когда мы добрались до места, город уже потонул в сумерках и опустел. Выросшие перед нами высокие кованые ворота открылись, и Меллар медленно въехала на территорию, паркуясь под подсказки швейцара. Я посмотрел на стоящий впереди огромный особняк, на первом этаже которого ярко горел свет. Сразу же бросились в глаза старинные картины в золоченых рамах и умопомрачительно большая хрустальная люстра.
– Так ты считаешь, что мне тоже стоит пойти? – уточнил я, чувствуя нарастающую неуверенность. Это не уютный домик родителей в горах, я здесь не свой.
Меллар поразмыслила несколько секунд.
– Я бы хотела, чтобы ты был рядом, – сказала она, поворачивая ключ в замке зажигания. – Мне так будет спокойнее. Достанешь из багажника вещи?
Я вытащил портплед и коробку и передал Меллар. Она переобулась в туфли, надела на рубашку пиджак, всунула в уши золотые сережки и совершила еще массу каких-то действий, преображаясь в женщину, перед которой прислуга без слов открывает двери особняка.
В прихожей мы разделились. Меллар пригласили в библиотеку, где, видимо, собрались члены Совета, а меня проводили в гостиную, оставив в полном одиночестве.
Я сел на мягкий диван и посмотрел на свои ботинки.
– Черт… – с подошвы на светлый ковер упало несколько комьев застывшей грязи.
Вытянув ноги, я откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Интересно, кто-нибудь будет против, если я тут вздремну? Но расслабиться так и не получилось, и я стал праздно разглядывать комнату. Что ж, размеры ее вполне позволяли совершить небольшую прогулку или исполнить старинный танец со сложными схемами. В дальнем углу комнаты – или бальной залы? – стоял огромный черный рояль, рядом – какое-то старинное трюмо, в котором отражались горящие мягким теплым светом настенные торшеры. На журнальном столике передо мной лежали свежие газеты с выглядывающими друг над другом заголовками. У камина между двумя глубокими креслами замерла шахматная доска с расставленными к началу игры мраморными фигурами.
И ни одной книги. Надо же.
Похоже, придется развлекать себя своим обычным способом – выискивать и разбирать по нотам запахи нового места. Начну прямо с этой комнаты.
Я повел носом и ощутил… ничего. С точки зрения запахов комната была практически стерильна. Получается, сутки, а может, и больше, здесь никто, кроме меня, не бывал. И для кого тогда все это великолепие? Для непрошеных гостей вроде меня?
Библиотека, куда отвели Меллар, находилась отсюда далеко, потому что я почти не улавливал запахов людей, которых там должно было собраться несколько десятков. Совсем рядом, буквально в соседней комнате, мне почудился запах встретившего нас человека, вероятно, управляющего. Интересно, что он там делает? Вряд ли за стеной этого помпезного зала находится его кабинет. Хорошо еще, что он не остался со мной здесь. Вести пустые разговоры с прислугой в конце такого трудного дня было бы невыносимо.
В сознании вспыло воспоминание о мягкой кровати со взбитой белой подушкой, и я едва не застонал от сожаления, что нахожусь сейчас не в домике в горах. Гостеприимство этого дома ограничивалось только возможностью побездельничать в роскошном интерьере. Мне даже воды не предложили.
Кстати о воде. Где-то недалеко расположена кухня, а может, столовая с буфетом, потому что я отчетливо ощутил запахи готовой еды, но не самой готовки. Прикинул расстояние. Где-то в этой же части дома. И… да, там есть люди.
Эта новая комната показалась самой интересной для изучения, и, чтобы четче ощутить доносящиеся оттуда ароматы, я приоткрыл дверь и слегка высунул нос в коридор. Людей в той комнате было двое, но потом второй запах стал уплывать – значит, в помещении остался только один человек. Пах он так, будто только недавно принял ванну с ароматическими средствами. А еще его окружали запахи булочек с корицей, свежей клубники и чая. Ммм… кому-то повезло.
Я распахнул глаза, уставившись на белую дверь, которую придерживал рукой. Подождите. Какой еще чай? Откуда здесь может быть чай? От него ведь все отказались!
Сердце отчаянно забилось, почуяв неладное. Я отворил дверь и как следует принюхался. Это точно был запах черного чая, хорошо мне знакомый. Глубокий и терпкий, с немного землистым оттенком. Но в нем ощущалась какая-то странная нота… кислота. Это было что-то кислое. И мне это не понравилось.
Не отдавая себе до конца отчет в том, что делаю, я вышел в коридор и направился к той комнате, откуда доносился запах. Она находилась недалеко: нужно было пройти немного прямо, а потом всего один раз повернуть направо – и вот уже двустворчатые двери открываются под моим напором.
Это все же оказалась кухонька. Маленькая, в центре – стол-остров, а за ним сидела девочка-подросток со светлыми волнистыми волосами, пахнущая душистым мылом. Она воззрилась на меня широко открытыми глазами, буквально на сантиметр не донеся чашку до губ. Я резко втянул в себя воздух: тот самый чай с кислым запахом. И тут же мозг подсказал, что с этим запахом не так: это же отрава!
Я кинулся к девочке, не давая ей опомниться, и резким движением выбил чашку из рук. Чашка упала на пол, но уцелела, а вся жидкость из нее выплеснулась. Застигнутая врасплох, девочка истошно завизжала.
Дальше события галопом понеслись вперед, словно я дал им сигнал к старту. В комнату ворвался какой-то детина и повалил меня на пол. Я больно ударился скулой о мрамор и едва не взвыл, а через секунду почувствовал запах собственной крови. Мне скрутили сзади руки и ткнули коленом в районе лопаток, прижимая к полу. Голова от боли и страха пошла кругом.
Девочка прекратила вопить, как ненормальная, и кухню стали заполнять люди. Сначала вбежала женщина – из своего положения я разглядел только ее каблуки и худые лодыжки.
– Эффи! – вскрикнула она. – Что случилось? Ты в порядке?
– Этот человек меня напугал, – пролепетала девочка.
– Все хорошо, не бойся. Сейчас мы во всем разберемся.
Затем в кухню вошел мужчина, и я сразу узнал его запах. Тот самый член Совета, который приходил в мою квартиру за Меллар. Его ботинки остановились прямо напротив моего прижатого к полу лица.
– Что здесь происходит? Это еще кто такой? Эффи! – от его окрика даже мне стало не по себе.
– Эй, вы что делаете! – в комнату протиснулась Меллар и кинулась ко мне. – Отпустите его немедленно! Дорман, скажи своему человеку!
– Никто и пальцем не шевельнет, пока я не разберусь, что здесь происходит и почему мой ребенок напуган, – ответил мужчина. В его голосе сквозил такой холод, что я невольно покрылся мурашками.
Дорман подал какой-то знак, меня приподняли и поставили на колени. Разбитая скула горела.
Я сделал несколько коротких вдохов и почувствовал подступающую тошноту: слишком много людей. Здесь собралось человек пятнадцать, и все ждали, что со мной сделают. Паника тут же дала о себе знать спазмами в желудке и сухостью во рту. Я сглотнул.
Дорман посмотрел на меня сверху вниз. В его ледяном взгляде мне почудилось обещание мучительной смерти.
– Дорман, это Рагиль, он пришел со мной, и он не сделал ничего плохого, просто ждал меня, – скороговоркой проговорила Меллар. – Произошло какое-то недоразумение…
– Замолчи, – отрезал он. – И дай сказать ему.
Меллар затихла, и я стал лихорадочно соображать, как все объяснить. Не мог же я признаться, что почувствовал запах наркотика! Так и не найдя способа представить свои действия наиболее логичным и безопасным для себя образом, я просто сказал:
– Девочка собиралась выпить отравленный чай. Я выбил кружку у нее из рук. Сожалею, если напугал.
– В моем доме не может быть отравленного чая, – сдерживая гнев, отчеканил Дорман.
– Проверьте сами, – я кивком указал на стол, – там есть еще.
Все тут же посмотрели на стоящий на столе белый чайничек, который продолжал раздражать мои рецепторы кислотным запахом. В гробовой тишине Дорман подошел к девочке, которую прижимала к себе худощавая блондинка, и ласково спросил:
– Милая, кто заварил тебе этот чай?
Девочка пожала плечами.
– Я не знаю. Няня сказала, что на маленькой кухне для меня остались булочки, но про чай не было ни слова. Когда я пришла сюда, на столе стояли чайник и кружка. Ну, я налила.
– Понятно, – уронил Дорман. – Иста, отведи ребенка наверх.
Женщина с девочкой ушли, а Дорман взял заварник, поднял крышку и принюхался. Я огляделся. Все застыли с такими лицами, с какими люди наблюдают за горящим домом или автомобильной аварией, завороженные ужасом. Меллар побледнела. Мы встретились взглядами, и я постарался дать ей понять, что говорю правду.
– Посади его за стол и приведи ко мне Мартику, – обратился Дорман к верзиле, который меня держал. И тот, усадив меня на стул и заставив положить перед собой руки, кое-как протиснулся через толпу и скрылся в коридоре.
Все молчали, поглощая кислород и выделяя напряжение. Несмотря на тесноту, вокруг Дормана образовалось пустое пространство, словно к нему боялись приближаться, и он стал вышагивать по этим двум квадратным метрам, нагоняя на меня страх.
Что, если мне не поверят? Что тогда будет? А если поверят, как я все объясню? Я же не могу сказать про нюх! Черт, черт, черт…
На мои плечи легли чьи-то руки, отвлекая от приближающейся панической атаки. Запах, ставший уже практически родным. Меллар. Она коснулась большим пальцем оголенного участка моей шеи, слегка поглаживая, и по телу прокатилась дрожь: ее руки были ледяными.
– Дорман, ты уверен, что не хочешь вызвать полицию? – спросил какой-то мужчина. – Все выглядит очень подозрительно.
– Сначала я сам разберусь, что случилось с моим ребенком, – безапелляционно заявил Дорман. – И откуда в моем доме наркотик, если это действительно он.
– А это может быть не он? – уточнила стоящая рядом женщина.
– У меня оставались кое-какие запасы надежного чая, – признался Дорман. – Не из Лаомоо, а из Чыйвлина. И я сам его пил. Но после сегодняшних новостей собирался все окончательно выбросить.
На этих словах люди зашевелились, уступая дорогу охраннику, тащившему за собой невысокую темноволосую женщину в форме персонала. Она удивленно озиралась вокруг, будто не понимая, что происходит и почему ее сюда привели, но меня было не обмануть. Я уловил ее запах. Она пахла страхом.
– Мартика, это ты заварила моему ребенку чай? – деловито поинтересовался Дорман, сложив руки за спиной.
Женщина кивнула и с акцентом проговорила:
– Хороший чай. С моей родины. Я сама пить. И вы пить.
– И часто Эффи пьет чай? – продолжил допрос Дорман.
Женщина помотала головой.
– Нечасто. Но сегодня днем она няне сказать, что хочет чай. Няня на большой кухне нам передать.
– Получается, это няня попросила тебя заварить чай… – протянул Дорман и взял со стола заварник. Заглянул в него, покачивая в руке и прикидывая, сколько жидкости осталось. Посмотрел на верзилу-охранника, и тот, поняв все без слов, скрутил женщину так же, как несколько минут назад скручивал меня – двумя быстрыми и выверенными движениями. Она тут же заметалась в его руках, делая себе только больнее.
– Зафиксируй ей рот, – приказал мужчина.
– Дорман, что ты делаешь! – взвизгнула женщина, которая спрашивала его про чай. – Прекрати немедленно это варварство и вызови полицию!
Охранник одной рукой прижал к своей широкой груди маленькую чужестранку, а второй нажал ей на щеки, заставляя открыть рот. Дорман подошел к ней вплотную и громко спросил, явно пытаясь надавить на перепуганного человека:
– Так значит, ты здесь ни при чем, Мартика? Ты заварила обычный чыйвлинский чай, да? А если с ним что-то не так, то это няня виновата?
Дорман поднес носик заварника к ее губам. Женщина заскулила, из глаз ее брызнули слезы. На это невыносимо было смотреть.
Кто-то стал выходить из кухни, Меллар сжала мои плечи. Я боялся пошевелиться, понимая, что сейчас решается и моя судьба. И тут в голове промелькнуло: на месте этой женщины мог быть я. И никто бы его не остановил…
Мартика замычала, как в агонии, когда ей в рот потекла светло-коричневая жидкость. Этого было достаточно, чтобы понять: она знала. Знала, что ей вливают не обычный чай. Значит, она хотела отравить ребенка… Но даже подтвердив свои подозрения, Дорман не остановился. Он заставил ее проглотить все, что было в заварнике, после чего поставил его на место и приказал охраннику посадить свою подопытную за стол. Прямо напротив меня.
Женщина продолжала плакать, сжимая губы. Люди начали активнее расходиться, и Дорман гаркнул:
– Стойте, где стоите! Мне нужны свидетели. На моего ребенка сегодня покушались, и сейчас вы все в этом убедитесь.
Меллар снова провела своими ледяными пальцами по моей шее, давая понять, что она здесь, рядом. Я все еще не мог пошевелиться. Мой взгляд был прикован к этой женщине. Я должен бы желать ей всего самого худшего, но сейчас мне было ее до ужаса жаль. Все, о чем я мог думать, что самосуд не должен свершаться в цивилизованном государстве, даже если ты защищаешь свою семью. Кровная месть – не оправдание жестокости.
Руки женщины лежали на столе, как и мои, и через некоторое время я заметил, как они начали трястись. Сначала это была легкая дрожь, но спустя минуту ее уже всю колотило.
Когда из ее рта пошла пена и стало совершенно очевидно, что Дорман напоил ее тем самым отравленным чаем, который чуть не убил ребенка, все на кухне пришли в движение. Люди возмущались и спорили. Одни убеждали Дормана поскорее вызвать полицию и «скорую», другие его активно поддерживали. Многие стали спешно уходить.
Воспользовавшись неразберихой, я схватил Меллар за руку и выбежал из кухни. В проходах толпились люди, и мои рецепторы сходили с ума. Я выскочил на улицу и остановился, жадно вдыхая свежий ночной воздух. Холодный ветер хлестнул по опухшей скуле, и она стала гореть от боли.
– Рагиль, подожди, – запыхавшись, сказала Меллар. – Если приедет полиция, ты должен дать показания. Ты должен сказать, что пытался спасти девочку…
– Нет! – выкрикнул я. – Нет. Мне надо уходить. Срочно.
Я заметался взглядом по территории, ища выход. Ворота раскрылись, выпуская уезжающих членов Совета. Я потащил Меллар к ее автомобилю. Усадил ее на переднее сиденье и сказал:
– Езжай домой.
– А ты?! Рагиль! Куда ты пошел?
– Я не могу, Меллар… Не могу остаться. И не могу поехать с тобой, – я стал отдаляться от автомобиля, чтобы она не пыталась меня остановить. – Мне нужно спрятаться и обо всем подумать.
Меллар высунулась из открытого окна, сверля меня взглядом.
– Снова хочешь уйти от ответа? Снова ничего не объяснишь? Даже мне?!
Я повернулся к ней спиной, и она закричала:
– Не смей сейчас убегать, слышишь?! – рассердилась она. – Ты должен мне все сказать! Ты должен объяснить, что сегодня произошло! Откуда ты узнал о чае?! Рагиль!
Меллар продолжила звать меня, но я не обернулся на ее крик. Вместо этого я ускорил шаг и вскоре перешел на бег. Оказавшись за воротами, я остановился, пытаясь понять, в каком районе нахожусь, и побежал в ту сторону, откуда доносились запахи машинного масла и выхлопных газов.
Через некоторое время мои легкие начали гореть, потому что я уже долгое время не сбавлял скорости и не останавливался. Меня гнали страх неизвестности и ощущение, что земля окончательно провалилась под ногами. Я не думал о девочке, которую удалось спасти, о Дормане и о правильности его поступка, о той женщине, которая уже, скорее всего, мертва. Я думал только о том, как мне убежать.
Но бежал ли я от Меллар или от самого себя? От того, какой я есть и каким никогда не хотел быть? Наверное, от всего вместе. Я совершенно точно не мог совладать с реальностью, которая обрушилась на меня сегодня. И все, что я мог, – это бежать.

Глава 8. Дар или проклятие
Рагиль
Мне снился сон. Мы с Меллар участвовали в каком-то маскараде, и после танцев все вывалились на улицу. Под гротескно большим и сплошь покрытым золотом дворцом, как водится, был сад, а в саду – лабиринт. Толпа буквально внесла нас в него, и все начали бегать и метаться, ища то друг друга, то выход. Мы с Меллар тоже потерялись, разлученные потоками людей. Я слышал, как она зовет меня, но этот зов становился все тише, пока совсем не слился с шелестом кустов.
Внезапно все пропали, и я остался один. В полной тишине я стал бродить вокруг в поисках выхода. Мой нюх мне не помогал. Я шел и шел, и вот, когда почудилось, что где-то рядом спасение, передо мной выросла стена, сплетенная из толстых веток. Тупик. Я оказался в тупике.
Когда я проснулся, то не мог перестать думать об этом сне. Он был настолько ярким, что на некоторое время вытеснил даже тяжелые воспоминания о прошедшем дне. Ощущение, что я в тупике, хлынуло из сна в реальность и завладело мной. Казалось, последние несколько месяцев я только и делал, что пытался куда-то прийти, что-то найти. Но этот путь никуда не приводил. Может, потому, что у меня не было ясной цели? А может, тупик лишь в моей голове?
Я достал из-под кровати чемодан и раскрыл его. Верхняя крышка с грохотом упала на пол, обнажая пустое нутро, покрытое синей полосатой тканью, местами поеденной молью. Да, давно я не выводил его в свет. С тех самых пор как приехал в Айхенлин.
Часы показывали полдень. В любую минуту ко мне может постучаться полиция по поводу происшествия в доме того человека – Дормана. Если они до сих пор не сделали этого, то только потому, что завалены работой из-за наркотика. Но я тоже оказался замешан в истории с наркотиком, а значит… значит, за мной придут. Рано или поздно.
Подумав об этом, я подошел к комоду, выдвинул нижний ящик и достал из-под стопки теплых свитеров папку, перевязанную бечевкой. Ее я тоже не открывал после приезда в Айхенлин. Здесь было все, что касалось моего статуса неприкосновенности и проекта «Новое поколение». Это мне пригодится, если меня попытаются задержать.
Положив папку в портфель, я открыл шкаф и стал вытаскивать одежду. Все в один чемодан не помещалось, поэтому пришлось выбирать то, что мне понадобится на первое время. Остальное придется оставить здесь. Я вспомнил квартиру Кавы, перевернутую полицейскими верх дном, и мне стало так жаль свои вещи. Мебель, которую я так долго искал. Книги, которые собирал для своей библиотеки. И даже совершенно не утилитарные предметы вроде зонтика-трости с солидной деревянной ручкой в форме волчьей головы, который я выиграл в каком-то споре еще во времена студенчества. Это все составляло мой мир. Единственный мир, в котором я чувствовал себя в безопасности.
Да к черту все!
Я кинул в чемодан рубашки и хлопнул дверью шкафа. Надо уезжать. Ничего хорошего меня в Айхенлине больше не ждет.
Защелкнув чудом не заржавевшие металлические замки и скрепив чемодан ремнями, я поставил его в гостиной и пошел умыться. Если полиция первым делом вломится в ванную, она и не догадается, что я сбежал, ведь тут все останется на своих местах: зубная щетка, порошок и мыло без запаха.
Я обрызгал водой шторку для ванной, решив, что будет лучше, если она тоже повисит мокрой, как будто я все еще незримо здесь. Промокнул полотенцем лицо и посмотрел на себя в зеркало, разглядывая огромный синяк на разбитой скуле.
– И что она во мне нашла…
Внезапно меня накрыла бездонная тоска. Нет, нельзя думать об этом. Меллар лучше без меня. У нее есть любящие родители, есть друзья, есть охрана, в конце концов. Я ей совершенно не нужен. От меня одни проблемы.
И стоило подумать об этом, как раздался громкий стук в дверь. Я тут же принюхался. Нет. Нет-нет-нет… Зачем?!
Пока я отрицал реальность, в дверь уже не просто стучали – по ней со всей силы барабанили.
– Всполошит же всех соседей…
Я подбежал к двери и распахнул ее. Меллар влетела внутрь и сразу процокала в зал на своих каблуках, не сказав ни слова. Я выглянул в коридор, убедился, что шум не привлек лишнего внимания, и закрыл дверь. Постоял немного на месте, собираясь с мыслями. И направился в комнату.
– Какой чемоданище выставил! – нарочито дерзко сказала она. – Куда-то собрался?
Я не сразу нашелся с ответом, засмотревшись на Меллар. Она положила локти на спинку дивана, выставив на обозрение оголенные плечи и декольте. На губах ее горела красная помада.
– Я уезжаю из города, – сообщил я, прислонившись к дверному косяку.
– Не раньше, чем ты мне все объяснишь. – Она небрежно провела руками по спинке дивана, поглаживая ткань. – Сегодня я не уйду без ответов.
Да, стоило догадаться об этом, когда она снова появилась передо мной в красной помаде. Как в нашу первую встречу. Меллар нужны ответы, но не я сам.
И почему бы не дать ей то, чего она хочет? Пусть это будет прощальным подарком. Когда она узнает правду обо мне, ей будет проще забыть об этом странном месяце, когда мы поддались взаимному влечению, и примириться с тем, что мы больше не увидимся.
Я прошелся по комнате, собираясь с силами, и встал у комода. Провел рукой по волосам. Нашел точку для взгляда. Выдохнул. Как в ледяную воду ухнуть.
– Так и быть, я все тебе расскажу, – начал я. – Ты ведь знаешь о проекте «Новое поколение»? Ты намекала мне об этом в Корпусе. – Меллар кивнула. – И ты думаешь, что я один из тех двоих детей, на которых генетические эксперименты не сказались. На самом деле мне надо говорить только за себя: я ни черта не знаю о втором ребенке, даже его имени. Только то, что он существует. И как раз на меня эксперименты оказали определенное влияние. Я не совсем здоровый человек, Меллар.
Она спустила руки со спинки дивана и положила их на колени. Ее лицо выражало мрачное ожидание. Было во взгляде и немного беспокойства. Красная помада больше не кричала.
– Я… уф, как же это сказать! Я… у меня…
Сердце заколотилось.
– Расскажи, как ты спас вчера девочку, – подсказала Меллар.
– Да, девочку. Что ж. Дело вот в чем. Я сидел в какой-то комнате с камином и роялем и учуял запах чая. Он показался мне странным. Знаешь, таким, с кислинкой. Я пошел по его следу и вышел к той кухне.
– Пошел по следу…
– Да. Не перебивай, пожалуйста. На чем я остановился? Пришел я в ту кухню и увидел, как девочка собирается отхлебнуть чая. Того самого, со странным запахом. Она застыла, удивленная моим вторжением, и за эти миллисекунды мне пришла догадка, что именно с этим чаем не так, почему он пахнет кислотой. Я понял, что это отрава. И я… я выбил кружку из ее рук. А дальше ты сама все видела.
– Как ты почувствовал запах чая, находясь в другой части дома? – спросила Меллар, хмурясь.
– Дело в моих генах. Они были изменены в результате экспериментов. И я родился таким. Мой нюх лучше, чем у людей. И чем у животных, наверное.
– Насколько лучше? Ты можешь чувствовать запах чая, находясь далеко от него?
– Не только чая, а практически чего угодно. Главное, чтобы запах был достаточно летучим. Я могу рассказать, что едят соседи за стенкой, могу издалека ощутить приближение машины, могу по остаточным следам запахов описать людей, которых никогда не видел. Могу в принципе распознавать человеческие ароматы: как их собственные, так и те, которые они создают сами, например, любимыми духами или впитавшимся в кожу никотином от долгого курения сигарет.
– Это какая-то фантастика… – проговорила Меллар, и нотки восхищения в ее голосе меня насторожили.
– Нет-нет, подожди. Ты, наверное, думаешь, что это здорово – иметь такие способности. Но я расплачиваюсь за них каждый день! Я живу с этой информацией и никак не могу от нее избавиться! Ты можешь закрыть окно и не слышать, что происходит на улице. Ты можешь надеть очки и скрыться от слепящего солнца. Но запах ты контролировать не можешь! Он приходит раньше всех, раньше любого знака и сигнала, проникает в любые щели и тут же оказывается у меня в носу, заполняя пазухи и раздражая рецепторы.
– Но Рагиль…
– Не перебивай меня! Ты должна знать все, Меллар, чтобы ты себе не надумала того, чего на самом деле нет. За обоняние, – я указал пальцем на голову, – отвечают миндалина и гипоталамус, и они же связаны с памятью и эмоциями. Запахи, которые в меня проникают, управляют моими эмоциями и моим физическим состоянием, потому что мой мозг не может обрабатывать столько сигналов. Он, в отличие от рецепторов, ставших сверхчувствительными, не изменился! Ты понимаешь? Нет, наверное, я слишком сложно объяснил…
– Рагиль, – Меллар подошла вплотную, и мой взгляд сразу же примагнитился к ее лицу. К чистой бархатной коже, которую так и хочется погладить. К полным губам с четкой, подчеркнутой помадой линией. И к волосам, пахнущим как самый сладкий нектар. Ее-то природа сделала совершенной. – Я понимаю, что твой дар доставляет тебе определенные трудности. О многих из них мне только предстоит узнать, прожить их вместе с тобой. Но ведь его можно использовать на благо людей.
– Его? Мой нюх?
– Твой дар!
– Да почему ты называешь это даром?! Это проклятие, Меллар. Проклятие, лишившее меня нормальной жизни. Карьеры. Друзей.
Меллар помотала головой.
– Это ты лишил себя всего этого, а не твои способности. Ты и твое желание закрыться и спрятаться. – Она бросила взгляд на чемодан. – Убежать.
Я потер шею, чувствуя необходимость куда-то деть руки.
– Только представь, сколько пользы ты мог бы принести. Ты можешь… можешь делать научные открытия! Можешь массу интересного рассказать людям, описав запахи, которые им недоступны. Можешь помогать полиции находить преступников. Столько дорог перед тобой и столько твой дар дает возможностей, которых нет больше ни у кого!
У меня внутри все ходило ходуном. Я не ожидал, что Меллар поймет мою проблему, но я и помыслить не мог, что она все вот так перевернет!
– Эти возможности существуют только на словах, реальность же обходится со мной по-другому. Этот мир мне не подходит, как ты не понимаешь! Как не подходит он карликам, для которых все неудобное и громадное, или глухим, которые живут только в пространстве жестов. Я тоже не создан для этого мира: он приносит мне одни мучения!
Меллар взяла мое лицо в ладони и заставила смотреть на нее. Ее глаза источали огонь, став жгуче-карими.
– Ты думаешь МНЕ этот мир подходит?! Мир властолюбивых самцов, в котором женщина может играть только строго определенную роль? Он никому не подходит! Вся жизнь – это вызов. И можно бежать от него, как делаешь ты, но так ты никогда не узнаешь, что у тебя внутри. Не узнаешь, кто ты есть, пока не встретишь этот вызов с распахнутым забралом, подготовленным и вооруженным. Рыцарь ниже короля, но он танцует с королевой на балу, если выиграет турнир. Мир можно перевернуть вверх дном, если пожелаешь. Можно найти свое место и быть счастливым. Можно сражаться, можно искать, но нельзя бездействовать! Ты познаешь и создаешь себя в своих поступках, Рагиль. И пока ты не сделал все, что возможно, чтобы жить в этом мире, ты не имеешь права, слышишь меня, не имеешь никакого права говорить, что он тебе не подходит!
Мы стояли друг напротив друга, тяжело дыша. Она не справлялась с дыханием из-за своих эмоций, а я – из-за ее запаха, усиленного бешеным пульсом. Ее сердце гнало по венам кровь, заставив щеки порозоветь, ладони стать совсем горячими, а аромат зазвучать с новой силой. Я больше не мог себя сдерживать. И я поцеловал ее.
Меллар мой напор сначала застал врасплох, но через несколько секунд она пылко ответила на поцелуй, хватая меня за плечи и прижимаясь грудью. Я перестал контролировать свои руки. Они принялись то обнимать ее, то исследовать замурованное в одежде тело, пока я жадно целовал эти невозможно сладкие губы.
Когда я услышал ее первый стон, то окончательно потерял самообладание. Руки поползли по ее оголенным плечам вниз, стягивая кофту и обнажая светлую, слегка тронутую солнцем кожу. Нежную и теплую, местами идеально гладкую, а местами с легким, заметным только при прикосновении пушком. Она расстегнула бюстгальтер, я снял рубашку, и мы лихорадочно прижались друг другу.
Я отвел Меллар в спальню и задернул шторы. Мной владело такое сильное возбуждение, какого я не испытывал никогда в жизни. У меня было чувство, что я освободился от всего: не только от своей тайны, но и от каких-то внутренних цепей. Как будто я был тем пухлым чемоданом, стоящим в гостиной, и ремни на нем только что лопнули, позволяя раскрыться навстречу новой реальности.
Меллар не меньше меня хотела того, что происходило между нами. Влечение шло от нее пульсирующими волнами, сметающими любые сомнения. Когда я накрыл ее гладкое, горячее, зовущее тело своим, мы уже оба были без одежды. Продолжая целовать ее, я возвращал из памяти науку любви верными действиями и горячими откликами. Квартира все сильнее нагревалась от настойчиво проникающего внутрь солнца и жара страсти. Наши тела и ароматы переплелись, и я уже не мог различить, где ее собственный запах, а где наш общий.
Когда мы, утомившись, почти задремали, я подумал, что так и не нашел выхода из лабиринта. Но зато в этом лабиринте я снова обрел Меллар. Не это ли важнее?..
***
С трудом разомкнув веки, я сел и стал усиленно тереть глаза, пытаясь проснуться. Косой луч, скользнувший в щель между шторами и высветивший участок потертого паркета, говорил о том, что день подходил к концу. Тело чувствовало приятную усталость, призывая меня оставаться в кровати. Но мозг принялся усиленно работать, пытаясь осмыслить все, что сегодня произошло.
– Ты уже проснулся? – сонно протянула Меллар и прижалась к моей спине, обнимая.
К сладкому аромату ее парфюма примешался солоноватый запах секса. Я поцеловал ее руку.
– Несколько минут назад.
– О чем думал?
– Ну… например, о том, что поезд, на который у меня был куплен билет, отправляется через полчаса.
– Ты ведь понимаешь, что я тебя не отпущу? – спросила Меллар и по-кошачьи потерлась щекой о мой затылок.
– Даже после того, что узнала обо мне?
– Особенного после этого! Ты ведь, оказывается, такой ценный экземпляр, – прошептала она. – Единственный в своем роде.
Во мне опять проснулась тревога, что Меллар не поняла всей серьезности ситуации. Что для нее это просто игра.
– Я столько всего могу узнать о тебе по твоему запаху, – сказал я, чтобы немного отрезвить ее. – Ты даже не представляешь.
– А я ничего от тебя и не скрываю, – потушила она мою угрозу. – Только не от тебя.
Мы помолчали некоторое время, и я решил признаться еще кое в чем.
– Я собираюсь поехать в полицию.
– Рассказать про дочку Дормана?
– Не только. Я хочу… я решил… я решил, что ты права. Моя жизнь какая-то бесполезная. Сижу тут, как рак-отшельник в своей раковине. Ни к чему не иду, ничего не добиваюсь. Ты вчера сказала про пользу для людей. Так вот. Я хочу помочь полиции искать чай. С помощью моего… дара.
Меллар перебралась на край кровати, чтобы заглянуть мне в глаза.
– Ты уверен? Ты ведь говорил, что для тебя это связано со сложностями.
– Да какие, к черту, сложности, Меллар! Мир катится в бездну. Может, это мой единственный шанс сделать что-то важное в жизни. Может, я вообще для этого родился.
Она сжала мои руки.
– Тогда… знаешь что. Тебе нужно не просто в полицию, ты должен поговорить с Крегаром-абвенцем напрямую. – Я округлил глаза. – Не бойся его. Да, Крегар суровый человек, но еще он очень здравомыслящий руководитель. Он подскажет, что делать. Я наберу его прямо сейчас!
Меллар вскочила с кровати и заметалась, собирая с пола одежду.
– Ты не видел мою сумочку? А, вот она. Как хорошо, что у тебя такая компактная квартира.
Когда я оделся и вышел в коридор, Меллар уже вешала трубку на место. Она убрала записную книжку с номерами телефонов в сумку и сказала:
– Он ждет нас.
Что ж, вот и нарисовался новый путь, который выведет меня из лабиринта. Или же снова приведет в тупик.
– Хорошо, – окончательно решился я. – Ты на машине?
– Да.
– Сегодня я поведу сам.

Глава 9. Женщина – не к добру
Бирсен вошел в приемную Крегара и оторопел, увидев за столом нового секретаря. Он слышал, что Крегар наконец-то нашел замену Верту, но не ожидал, что ей станет молодая женщина. В Черном замке это было не принято.
– Здравствуйте. Вам назначено? – спросила брюнетка.
От Бирсена не укрылись прозвучавшие в этом дежурном вопросе краткость, четкость и быстрота, характерные для речи служителей порядка. Как и серебряный кружок на груди ее черного приталенного кителя.
«Значит, она из наших», – сделал вывод следователь.
– Бирсен-абвар, плановая встреча с начальником полиции по пятницам, в 13:00, – отчитался он.
Женщина зашелестела бумагами.
– Да, вижу. Это время забронировано в календаре. Присаживайтесь, господин Бирсен, придется подождать. У начальника полиции совещание.
– Если не возражаете, я постою, – учтиво сказал Бирсен и встал у окна спиной к секретарю.
Разглядывая рябую поверхность бегущей под замком реки, Бирсен время от времени присматривался к отражению в стекле. Там тусклыми красками вырисовывались стройная прямая спина, темные волосы, заплетенные в косу, уложенную пучком, и прижатые к телу локти.
«Интересно, где она раньше служила? – размышлял он. – И почему все-таки женщина? Это так непохоже на Крегара».
За дверьми кабинета послышался шум, и спустя несколько секунд они распахнулись, выпуская мужчин в черной форме. Секретарь заглянула внутрь, а потом пригласила Бирсена.
«Что за формальности, – проворчал он про себя. – Я уже два месяца захожу сюда практически без стука».
Поздоровавшись с Крегаром, Бирсен дождался его кивка и сел на свое обычное место за длинным столом, поближе к начальнику полиции.
– Как там наш нюхач? – без церемоний спросил Крегар, разминая затекшую шею. – Есть результаты?
– Рагиль-асар? Да, он помог обнаружить несколько точек с чаем, которые не удалось найти оперативникам с собаками, – Бирсен усмехнулся. – Кинологическая служба уже начала задавать вопросы.
– Не вздумай ничего им говорить, – напомнил свои инструкции Крегар. – О способностях нюхача знает только ваша группа – ни полицейским больше. За утечку информации отвечаешь головой.
Бирсен молча кивнул.
– И нужно действовать быстрее, – продолжил начальник полиции. – Пока черные дилеры не поняли, как мы находим их склады, они будут суетиться и совершать ошибки. Мы должны воспользоваться этой возможностью и схватить их всех.
– Вы правы: медлить нельзя. Однако… – Бирсен на секунду замялся, – есть некоторые нюансы, затрудняющие поиски отравы с нюхачом.
– Что еще за нюансы?
– Его способности, как выяснилось, имеют свои ограничения. Понимаете, когда ему приходится распознавать слишком много запахов, у него случается что-то вроде передоза. После одного из рейдов, который длился почти сутки, он больше не мог использовать свое особое обоняние. Пришлось отправить его в отпуск на несколько дней, чтобы отлежаться и прийти в себя.
– Такие задержки могут навредить нашему делу, – недовольно прокомментировал Крегар.
– Мы сейчас отрабатываем методику, которая позволит нюхачу работать без такого рода… последствий. Я постараюсь решить этот вопрос, доверьтесь мне, – пылко пообещал Бирсен, стремясь задобрить начальника.
– Хорошо, – согласился Крегар, – разберись с этой проблемой так, как считаешь нужным. Наш нюхач слишком ценный кадр, и сохранение его работоспособности – наш главный приоритет.
– Да уж, непросто будет расстаться с таким самородком, когда все закончится, – в сторону произнес Бирсен и бросил быстрый взгляд на Крегара. Ему показалось, что начальник полиции подумал сейчас о том же самом.
Отчитавшись по другим рабочим вопросам, Бирсен уже хотел было откланяться, но его внимание неожиданно привлекла небольшая красно-синяя коробочка, лежащая на полке шкафа за плечом Крегара. Присмотревшись, Бирсен различил на крышке название бренда женской одежды. Он уже встречал его, когда следил за Юртасом.
«Что бы в ней ни лежало, стоило это немало, – подумал Брисбен. – А значит, предназначалось для кого-то особенного».
– У вас новый секретарь, – невзначай заметил следователь, вставая из-за стола.
– Да, наконец-то, – с энтузиазмом ответил Крегар. – Теперь тут снова будет порядок.
– И она женщина, – вставил Бирсен. – Очень необычно для замка.
– Женщина, женщина… – задумчиво проговорил Крегар и посмотрел в сторону, в окно, за которым тепло голубело небо.
Образовалась странная тишина, и немногословный Бирсен не знал, как правильно ее нарушить. Неожиданно Крегар спросил:
– В твоей жизни были женщины, Бирсен? Я имею в виду не подруг и любовниц, а значимых женщин. Мать, сестра, жена?
Следователь прокашлялся.
– Я сирота, – коротко ответил он.
– Да, я забыл об этом, – сказал Крегар, продолжая разглядывать небо. – Значит, у тебя не бывает такого, что ты смотришь на женщину и вдруг вспоминаешь о чем-то, что давно отодвинул на задний план, за границы службы и работы? О доме, например, или о вкусных запахах. О красивых вещах. О чувстве спокойствия или, наоборот, о волнении, которое испытываешь в ожидании встречи.
Бирсен застыл, не зная, что сказать. Не зная даже, стоит ли прерывать Крегара, ведь, судя по отсутствующему взгляду, разговаривал он больше сам с собой.
– Во всей этой суете я уже и забыл, как надо с ними общаться, – продолжил Крегар. – С женщинами. И что общение это может доставлять удовольствие, которого уже давно не было в твоей жизни. Да, – Крегар перевел взгляд на Бирсена и два раза моргнул, будто сбрасывая морок. – Нам всем будет полезно, если здесь появится женщина. Тем более, – он выпрямился и перешел на свой обычный деловой тон, – моя новая секретарь, Аниса, сама состоит на службе, и у нее безупречное реноме. Кстати, будешь выходить, позови ее. Свободен.
– Да, господин начальник.
Бирсен встал и направился к дверям. Анису он застал возле ее стола: она стоя перебирала папки с бумагами, которые собралась нести Крегару.
– Вас попросили зайти, – бесцветно сообщил Бирсен и придержал для Анисы дверь, наблюдая за уверенными, но как ему показалось, каким-то механическими движениями женщины. Она дежурно улыбнулась ему, проходя мимо, и Бирсен остался в приемной один.
Воспользовавшись ситуацией, он подошел к столу Анисы и тщательно его осмотрел.
«И эта тоже аккуратистка, – подумал он. – Прямо как секретарша председателя, Рина».
Воспоминание о девушке, с которой он обошелся излишне жестоко, посадив в подземный карцер и устроив допрос, отдалось в груди привычным уколом.
Бирсен передернул плечами и поспешил уйти, подумав напоследок, что появление здесь женщины – не к добру.
***
Меллар натянула пониже косынку и поправила темные очки. Сегодня возле дома Рагиля было много людей, и она не хотела, чтобы ее узнали. По крайней мере, не сейчас. Ее отношения с Рагилем хоть и устаканились после его откровенного рассказа о себе, но все еще оставались хрупкими, как едва застывшее стекло. Их нужно беречь, считала Меллар, в том числе и от пристального внимания окружающих.
Выйдя из машины, Меллар коротко, но доброжелательно поздоровалась с соседями Рагиля, проводившими ее любопытными взглядами, и нырнула в подъезд. Она не собиралась приезжать к нему домой, но Рагиль уже второй день не отвечал на телефонные звонки и никак не давал о себе знать. Меллар пыталась урезонить себя тем, что он занят на новой службе, но червячок беспокойства уже поднял голову и готов был прогрызть дыру в стене внутренней уверенности. Меллар нужно было убедиться, что с Рагилем все в порядке.
«И что я могу ему доверять».
Она поднялась на третий этаж и замерла у знакомой двери, заметив, что та приоткрыта. Меллар посмотрела влево. Соседская дверь тоже оказалась не заперта, и в широкую щель выглядывала маленькая девочка. Меллар вспомнила, что видела эту девочку в то утро, когда они с Рагилем поехали в горы. Это ее тащила за руку какая-то блондинка, странно на них посмотревшая.
Облизав губы, Меллар толкнула дверь в квартиру Рагиля и зашла внутрь, прислушиваясь. Из глубины помещения донесся женский голос. Меллар сначала пораженно замерла, а потом медленно двинулась на звук. Прошла по коридору до большой комнаты, которая была разделена перегородкой на гостиную и спальню, и снова обратилась в слух. Голос больше не звучал, но за перегородкой раздался шорох. Меллар задержала дыхание.
Она медленно, на цыпочках, зашла в спальню и остановилась, снимая очки. Первое, на что упал ее взгляд, – это красные бусы на тонкой вытянутой шее. Они свисали вниз, когда женщина – блондинка, как тут же заметила Меллар, – наклонялась к лежащему под одеялом человеку, прикладывая мокрую тряпку к его лбу. Меллар узнала эту женщину – та самая соседка, которую они повстречали, направляясь в горы.
Как только шок прошел, Меллар почувствовала жгучую обиду. Внутри все будто обдало кипятком. Сделав глубокий вдох, она резко спросила:
– Что здесь происходит?
Меллар хотела, чтобы этот вопрос прозвучал жестко, но связки подвели, и эмоции прорвались вибрацией в голосе.
Блондинка вздрогнула и обернулась. Ее рот был приоткрыт, и из-под верхней губы выглядывали крупные белые зубы, которые придавали ей вид дикого зверька. Она быстро справилась с удивлением и спросила:
– Вы еще кто такая? Как вы попали в квартиру?
Незнакомка произнесла это дерзко, чувствуя себя хозяйкой положения, и это разозлило Меллар. Она открыла рот, собираясь дать отпор, но женщина ее опередила.
– Подождите, – сказала она, разглядывая лицо Меллар. – Вы же… быть того не может! Вы председатель Совета?!
Она поднесла тряпку, которую держала в руке, к губам, и это заставило Меллар вновь обратить внимание на человека под одеялом. Там, несомненно, был Рагиль. Он лежал на животе, но Меллар узнала его наполовину утонувшее в подушке лицо и смятые русые волосы.
Фантазия тут же подсунула ей картины, поднявшие в груди волну дикой ревности. Картины того, что происходило в этой спальне между ним и этой женщиной, которая хозяйничала здесь, как у себя дома.
Меллар сглотнула, силясь сдержать слезы. Она все еще не могла поверить, что это происходит с ней. Что у Рагиля есть другая, а ее он все это время обманывал.
– Вы ошиблись, – сказала она не своим голосом. – Я не председатель Совета. А вы не ответили на мой вопрос. Что здесь происходит? Или мне лучше спросить у Рагиля?
Она сделала шаг к кровати, собираясь сорвать одеяло и встряхнуть его, но блондинка встала у нее на пути.
– Стойте, – попросила она, почему-то громким шепотом. Видимо, только сейчас вспомнив, что рядом спит человек. – Не надо, не будите его. Он только-только уснул. У него жар, его рвало с самого утра. Ему нужен покой.
– Жар? – переспросила Меллар уже взволнованно. – Что случилось?
Она посмотрела вниз и заметила у кровати таз с содержимым чьего-то желудка.
– Я не знаю. Но я нашла его уже в таком состоянии.
Обойдя девушку, Меллар подошла к изголовью кровати и присела. Провела рукой по лбу Рагиля. Он и вправду был горячим. Не удержавшись, оставила ладонь у него на щеке. Веки Рагиля затрепетали.
Заметив это, блондинка хмыкнула.
– Вы вместе, да? – спросила она упавшим голосом.
Меллар ее проигнорировала. Ревность утихла, уступив место жалости. Это чувство вновь сделало ее сердце мягким и восприимчивым. Она не жаждала продолжения разборок, теперь она хотела лишь помочь Рагилю.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/viktoriya-oster/zoloto-zmeya-vlast-haosa-70839202/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.