Главная страница | Социальная фантастика | Человечный человек

Человечный человек
Кирилл Сидоров
В городе Торф всё больше человек становится безобразной сущностью, что вместо развития выбирает деградацию. Повсюду мусор и смрад, а замечают это единицы. Эти единицы кооперируются в негласную организацию, что карает и выметает с улиц города людей недостойных, «недолюдей». Главному герою, состоящему в этой организации, выпадает контракт на убийство девушки, что ему дорога. Скитаясь в вопросах морали, герой разгадывает главную тайну города Торф, причину человеческой деградации и решает судьбу дорогой сердцу девушки.

Кирилл Сидоров
Человечный человек

Пролог
За столом в тишине сумеречной комнаты сидел человек. На столе стояла кружка горячего кофе, разбросаны крошки от печенья. Бледная тонкая рука крепко обхватила кружку. Дрожа всеми поджилками предплечья, человек поднёс кипяток к покусанным губам. Глоток. Горечь разливалась по языку, доставая до гланд. Человек поморщился, но продолжил делать глоток за глотком. Сахара не было. Пить приходилось терпкий кофе.
Густая чёрная борода зашевелилась от побежавших по коже лица мурашек. Длинная русая чёлка залезала в глаза. Последний глоток терпкого напитка и стук об дерево. Белая кружка на столе. Человек зашипел, но уже не от того, что кофе без сахара, дело было в одном человеке, которого такие, как он, привыкли называть «недочеловеком» или «недолюдом».
Недолюд в ходе бесконечных пьянок и отсутствия интереса к чтению переступает грань между разумностью и иррациональностью, приобретая вид безобразной сущности.
Светильник освещал поверхность стола и всё, что было подвластно сейчас глазу, но за спиной человека, где глаза были не властны, обитали сумерки. Взяв правой кистью масляную ручку, он черкнул на мятом картоне предложение: «Всё тщетно, она больна, и болезнь неизлечима». Человек прикрыл веки, тихо застонав. Тяжкое осознание своего бессилия разрывало его грудную клетку изнутри. Убийство ещё не совершено, но одна мысль уже приводила человека в отчаянье.
Откинувшись на спинку стула, человек бросил шальной взгляд в темноту. Где-то там спала она. Как обычно пьяна, буйна и горда до высокомерия. Ему хотелось ей помочь в становлении Homo Sapiens, но разве может человек перевоспитать того, кто не в его власти?
Современные недолюды при возможностях нового века бессмысленно тратят свою жизнь на ощущение пьянства внутри и галлюциногенных средств на уровне визуальности. Так они считают. Так однажды заявила она. Её речь мягка и в то же время обжигающая, словно открытое пламя. Для неё человек – мотылёк. Хрупкий. Парящий. Глупый. Так и норовит подпалить себе крыло о её нрав.
Телефон завибрировал. По привычке человек быстро среагировал на сигнал уведомления. Это было сообщение: «Я в парке у твоего дома».
Время три часа ночи. «Значит, будет труп», – огорчённо заметил человек. Встав из-за стола, он попл?л в темноту коридора. Проходя мимо комнаты спящей дьяволицы, человек решил заглянуть в её обитель. Обоняние тут же обжёг запах спирта. Лунный свет слабо освещал комнату. На полу возле кровати валялись бутылки от всевозможных спиртных напитков.
Ночью её комната выглядела вполне презентабельно, нежели днём, когда солнце вскрывало весь хаос в виде разбросанных повсюду вещей.
Девушка невинно свернулась в клубочек, её короткие белые, как снег, волосы обвивали тонкое аккуратное лицо. Как жаль, что эта ангельская невинность – только вид. Шепнув: «Спокойной ночи», – человек прикрыл дверь комнаты и направился к двери, разделяющей его «крепость» от пугающего подъезда и более пугающего мира.
Обув красные кеды, накинув тёмную тонкую болоньевую куртку с узором из красных ленточек, человек вышел из квартиры.
В подъезде смердело. То ли кто-то варил куриные лапки, то ли поблизости разлагалось чьё-то тело. Человек закрыл за собой входную дверь, заперев на два оборота. Время позднее, а в нашем захудалом городке ограбить могли и средь бела дня.
Человек спускался по пыльным бетонным ступенькам. Этаж за этажом, и железный занавес, сдерживающий всю гадость улиц, пустырей и переулков, всплыл перед глазами. Вздох, разблокирование замка домофона, и прохладный ветерок потрепал волосы. От улицы повеяло подозрительностью. Тишина улиц настораживала. Мелькали силуэты чего-то иного. Человек ступил на грязный асфальт и зашагал в сторону парка.
Город в целом не располагал местами для променадов, где можно было бы отдохнуть от каменных джунглей. Хотя, скорее, даже не джунглей, а зловонных болот с его запахами, жуткими звуками и серостью. Не туда поставил стопу – и вот ты утопаешь в долголетней грязи этого места. И ведь на помощь к тебе никто не придёт, слишком велик страх исчезнуть в пучине вместе с утопленником. А местный лесник – выбранный хозяин леса – разве что посочувствует родным, проведёт программу для своего рейтинга в глазах будущих утопленников да выступит с заявлением о случайном происшествии, произошедшем впервые на его памяти, ведь все уже забыли вчерашних и позавчерашних утопленников. Слова на ветер, а финансирование на строительство безопасных мостиков – в карман лесничего. Да, так и живёт сегодня нынешняя община.
Главное – не встретить какого-нибудь недолюда, жаждущего утолить свой первобытный инстинкт и показать своё физическое превосходство. Сегодня эти товарищи встречаются на каждом шагу. В их окружении всегда подобные индивиды, и каждый из них ставит себя выше другого, каждый стремится показать своё величие перед гогочущими над пошлыми шутками особами противоположного пола. Человека всегда забавляли эти мёртвые души и часто пугали. Кто знает, какую жертву они изберут для своего первобытного удовлетворения? Словами их не отпугнёшь, а силой поставишь себя в положение один против всех. Данные индивиды всегда нападали толпой, как шакалы. Такова сегодня нынешняя община.
Человек перешёл с одной улицы на другую, ничем не отличающуюся улицу, ведущую в парк. Кое-где изрядно побитую дорогу освещали или пытались освещать уличные фонари.
Шаг, вальяжный взмах стопой. Город Торф бросался прохладным ветерком и извергал запах выжженного бензина. Глотая пахучий кислород, будто голодный бедняк свежий кусок подаренного мяса, человек рассеянно переступал одну дорожную выбоину за другой. Эти редкие вылазки в мёртвую пучину захудалого городка всегда сопровождались мгновеньями внутреннего беспокойства. Шаг, мокрый кед погряз в грязи. Пыль, бетон, людские муравейники, старость, серость, бедность, городская депрессия. Следствия чрезмерной жадности и некомпетентности местного смотрителя. Лесник не хочет заниматься живностью леса, лесник срубил избу и ловит рыбу в местных озёрах. Шаг, мятежный час ступил на упокоенную сном аллею. Человек перебирал своими жилистыми ножками, упёрто игнорируя своё периферийное зрение. При этом страх быть кем-то выслеженным с каждым новым шагом верещал самой громкой сиреной. В это позднее время на поверхность всплывали различные существа, в сущности, представлявшие собой смесь обезьяны с гиеной.
Один недолюд пожирает палёное пойло, другой закидывается какой-нибудь гадостью, убивающей его изнутри, а третий рыщет где-нибудь в окрестностях парка. От третьего недолюда всегда ожидаешь недоброго. Третий всегда на кураже и всегда, чувствуя свою неуязвимость и безнаказанность, начинает, как пиявка, присасываться к прохожим.
Человек обернулся. Сделав это резко и немилосердно для своего воображения. Силуэты и тени не успели отступить под ветви желтолистных деревьев, отчего пытливый глаз успел ухватиться за их край. Колкий ком подкатывал к самому горлу. Шаги ускорились, а вместе с ними ускорилась работа внутренних органов, которые под давлением от интенсивности двигательной системы смешивались в нечто непонятное и вызывали тошноту.
Темнота преследовала человека. Ощущая её скольжение, он страшился. Подошва обуви хлестала лужи по её бесформенным щекам. Пот стекал по опухшему лицу, а мурашки щекотали волосы на голове. Третий, третий, третий. Разносилось громким эхом внутри человека. Главное – не третий.
Белый свет от фонарных столбов окружал человека. Белый свет не к добру. Он слепит и не даёт распознать окружающих недоброжелателей. Мало кто помнит, а ведь раньше лампочки на этих ночных светляках давали жёлтый оттенок. Человеку он внушал уверенность, питал теплотой. Жаль, но вся жёлтая эпоха прошла, теперь годы пожинали белизну настоящего.
Остановившись под натиском света, который перекрыл паническую атаку, человек достал из бокового кармана куртки телефон. Ему захотелось перечитать сообщение. Поступив по наитию и перечитав ночное послание, которое не изменилось ни на букву, он поддался сомнению. Парк у дома был один. Неужели шутка? Неужели западня? Подозрение за подозрением посещали его голову. Ночная шутка отметалась, ведь товарищ исключительно любил говорить прямо. Стоило позвонить, но разговор деликатен.
Загоняя себя во всё более непроходимые места, мозг подкинул новую идею – отослать простой вопрос: «Ты где?» Ответ не заставил себя долго ждать. Позади него раздался твёрдый и отчётливый голос: «Обернись». Развернувшись на 180 градусов, глаза, что сегодня явно играли не на стороне хладнокровия, увидели, как на стыке фонарного света и неутомимой черноты проявилась человеческая фигура. Но не воображаемая, а до такой степени реальная, что без особого труда опознавались рука и нож, по лезвию которого сползала густая кровь. Человек ступил навстречу. Фигура скопировала движение, ступив под поток фотонов, обретя внешность.
Это был хилый молодой человек в толстых каштанового цвета очках и с длинными серебристыми волосами, доходившими до плеч. Это был Родион.
– Зачем ты написал мне?
– Контракт истёк давным-давно. Инга должна разлагаться на молекулы, а не спать в твоей комнате мирным сном. Я здесь затем, чтобы тебя предупредить. Больше я не буду прикрывать тебя перед Советом. До сих пор тебе не вручали чёрную метку лишь потому, что я убеждал Совет, что тебе нездоровиться, но год – это слишком большой срок. Скажи мне, неужели ты усомнился в догме «карать и выметать»?
– Не могу покарать. Кажется, она не потеряла свою человечность. Я хочу попробовать её спасти.
– Человек по фамилии Человеков демонстрирует человечность. Забавно.
– Думаю, мне понадобиться ещё немного времени, но…
– Но ты просрочил контракт. Времени нет. В связи с чем Совет передаёт тебе, что если в течение недели ты не избавишь город от её невежества, за тобой придёт жнец. Смерть предателю.

Глава I
Человек аккуратно прикрыл за собой входную дверь, разнеся по уголкам квартиры еле слышный щелчок. Дрожащие пальцы теребили замок на куртке. Частенько после встречи с Родионом парня накрывали симптомы отравления: лёгкий озноб, тошнота и небольшая температура. Неприятные симптомы сочетались с внутренними склоками в области морали.
Соскребя весь оставшийся дух по сусекам, человек тяжёлой поступью стал пересекать серый коридор. Голод вёл человека на кухню. Чем ближе его стопа становилась ко входу в обеденную комнату, тем сильнее до слуха доносилось шкворчание, а до обоняния – яичный запах. Инга готовила завтрак.
Дойдя до середины коридора, где с левой стороны должна была располагаться закрытая дверь в комнату Инги, парень заметил краем глаза, что врата в обитель дьяволицы распахнуты настежь. Задержавшись, Человеков решил заглянуть в пристанище «домашнего недолюда». Вместо привычного бардака здесь заправлена постель, убраны вещи и исчезли бутылки из-под алкоголя. Внезапный субботник привёл человека в состояние смятения. Подобные события произошли впервые за год совместного проживания. Означает ли это ту самую изменчивость? Или же это разовое помутнение в её разуме?
Пока человек пытался найти ответы на заданные самому себе вопросы, помимо шкворчания, по всей видимости, масла, ушная раковина уловила новые колебания. На этот раз – женского пения. Неужели Инга? Чересчур много было удивления на один квадратный метр, поэтому парень поспешил зайти на кухню. Девушка стояла у газовой плиты. Она не заметила его, так как стояла к нему спиной. В её уши были вставлены маленькие белые наушники.
Сев на стул, человек пристально уставился на утончённую талию девушки. Предлагая ей пожить у себя, он и не догадывался, на какой долгий срок это проживание затянется. Подруга, о которой он заботился и которую оберегал, вечно доставляла ему неудобства, так уже на второй день проживания пьяную Ингу притащил неизвестный парень, который, по всей видимости, рассчитывал в тот день на что-то большее. Пришлось отбивать её от пьяного ухажёра, что пытался в прямом смысле слова унести её в другое место. Вниманием мужского пола она была не обделена.
Их знакомство началось с простого заступничества. На первом курсе колледжа, где контингент не блистал нормами прилежного поведения, девушка взяла робкого молодого человека под свою опеку. Тогда парень ей показался весьма асоциальным, робким и в целом безобидным человеком, который почему-то никогда не отказывал в её просьбах.
Когда же в Совет поступил контракт на Ингу, Человеков, понимая, что кары ей не избежать, решил отсрочить этот момент, выбив через Родиона заказ. Но чем больше он медлил, тем больше росла привязанность к ней. Девушка заставила Человекова поддаться сомнениям в сфере своей занятости. Убивать подобных ей существ резко стало ему противно. Их бездыханные тела вместо призрения стали вызывать мгновенья сострадания. Однажды приютив недолюда, питая его своей заботой, человек пропитался чужими проблемами и состраданием к чужим проблемам.
– Чёрт! – обернувшись, вскричала девушка. – Зачем ты ко мне подкрадываешься?
– Почему ты готовишь? – под напором девушки человек привык бесчувственно уходить от ответа на вопрос.
– Хочу и готовлю. Тебе какое дело? – Инга с присущей ей холодностью, грубостью и высокомерием отчеканила своему собеседнику.
– Верно, никакого мне дела нет, – сползая своим взглядом по оголенным лодыжкам своей сожительницы, человек задумался, заговорив наедине с самим собой. «Как часто она мне грубит и как быстро тает моя обида. Господи, неужто я не смогу перерезать ей горло? Стольких задушил, стольких отравил, а зарезать не смогу». На кухонном столе возле его руки лежал нож. С черной рукояткой и тупым лезвием. Он будто подначивал, будто обзывался и брал на слабо. Обхватив рукоять, человек было сдвинул его с места, но быстро отпихнул, от чего скинул со стола на деревянный пол. Девушка, внимательно наблюдавшая всю эту картину целиком, вначале немного замялась, но потом довольно быстро пришла в себя.
– Я давно тебе говорила, что у него лезвие затупилось, – отвернувшись к газовой плите, девушка вновь начала скрежетать ложкой по дну сковородки. – Ко мне мама приедет сегодня вечером. Вот и убралась. – заговорила она ласковее, чем прежде, что обычно проявлялось в её голосе, когда ей нужно было попросить Человекова об услуге.
– Мама? – переспросил удрученный своими заботами человек.
– Да. Она редко ко мне приезжает. Тебе лучше будет где-то переждать сегодняшнюю ночь и завтрашний день. Обещаю, завтра вечером она уедет, – говоря это так, будто хозяин уже дал своё согласие, Инга застала Человекова врасплох.
– Но мне некуда идти, – рассудительно, но взбудораженный одной мыслью, что ему сегодня придется спать не в своей «крепости», а где-то в том пугающем мире, человек запротестовал.
– У тебя нет друзей? Позвони кому-нибудь, напросись на посиделки, задержись и напросись на ночевку.
У человека и впрямь не было друзей, отчего идти было некуда. Были приятели, но напрашиваться как-то неудобно. Да и если напроситься, то под каким предлогом? Можно к Родиону, но и то не лучшая идея. Высок риск более разочаровать его своим прислужливым поведением в отношении недолюда.
Молча встав со стула, человек побрёл в свою комнату.
***
Щебечущий шум шариковой ручки сопровождал очертания прописных букв. Неровные и кривые, они стелились по бумаге, составляя слова. Страницы тоненькой зеленой тетрадки, оставшейся со школьных времён, в минуты сильных переживаний клеймились нервозным почерком. Эти письмена описывали события прошедшего дня. Можно сказать, что эта тетрадь, как и другие, что были уже давно исписаны, являлась для Человекова его личной летописью. Для чего эти письмена рождались на клетчатых листках, сказать было трудно. Возможно, перегруженный мозг хотел избавиться от лишнего, или эти руны являлись покаянием перед собой за совершённые грехи.
Грядущая ночевка в отдаленности от дома заставляла его сильно тревожиться. Хотелось остаться, спрятаться под одеяло и переждать. Тщетно. Он уже дал согласие молчанием. Одеяло уже лежало скомканное в сумке, там же находились подушка и сдутый матрац. До выхода оставалось несколько минут. Инга с каждой пройденной парой минут всё чаще дёргала парня, торопя и выпроваживая его из дома.
Отложив шариковую ручку в сторону, человек закинул в сумку тетрадь и принялся застегивать багаж.
***
Воздух с примесью гари, исходивший из труб сахарного завода, расположенного недалеко от парка, вдыхался человеческим носом, проходил по трахее и оседал в лёгких. Жители города Торф, проживающие в районе этого зловонного запаха, часто страдали от астмы или врождённого бронхита. Попытки самых сознательных граждан города Торф закрыть этот завод или перенести в другое место закончились, можно сказать, не начинаясь, так как в наше время сознательных, как правило, меньше, следовательно, их писк даже не дошёл до стен администрации. Те же, кто не успокоились нашли свой покой где-то в другом месте, ведь пропали без вести. Может, покинули город, а может, пали жертвой нового отдела по борьбе с тунеядством, созданного под кураторством мэра города. Борьба, стоит сказать, проходила довольно легко, людей вывозили за черту города, и больше их никто не видел.
На скамейке возле фонарного столба и мусорной урны сидел Человеков. Опёршись шеей на деревянную перекладину скамейки, он неустанно проматывал у себя в голове воспоминания, касающиеся той, которая выгнала его на улицу.
«Перевоспитать. Как её перевоспитать?» Повторяя фразу, как мантру, Человеков бил по асфальту подошвой кеда. Однажды на одном видеохостинге он смотрел, как дрессируют представителей кошачьего семейства. У кошачьего семейства с Ингой, между прочим, множество схожестей: гордость, разгульность, красота. Казалось, бери кнут и хлестай её по спине, пока не образумится. А когда образумится – корми пряником. На этой мысли Человеков заулыбался и даже хмыкнул вслух.
Человеков тяжело вздохнул. Интересно, а почему Инга так боится рассказать матери правду? Что живет с другом на его квартире, живёт вполне себе одета, обута и сыта, ведь периодически подрабатывает продавцом в продуктовом магазине возле дома. Может быть, её мать чересчур переживает за дочку и не потерпит, чтобы дочурка жила с неизвестным парнем? Тем более Человеков знал, какой эта дочурка ведёт образ жизни.
Вдруг вибрация в левом кармане куртки отвлекла Человекова от размышлений. На экране телефона высветилось «Родион».
– Алё? – с дрожью в голосе промямлил Человеков.
– Ты дома?
– Нет, я вышел подышать… воздухом.
– Значит, это твоя домашняя зверушка развлекается.
– Что?
– Из твоей квартиры музыка барабанит по стенкам так, что ещё чуть-чуть и небольшая трещина разъединит здание на две части…
***
Перепрыгивая ямы, камни и лужи, Человеков торопился поймать Ингу за руку. Не замечая, как пару раз случайно своей левой ногой наступал в глубокую лужу, он ругал себя, её и своё бесхребетное поведение.
Парк был позади, а родная крепость – перед глазами. Окно пятого этажа переливалось фиолетовым, красным, синим цветом, а до слуха уже доносился звук музыкальной колонки. Человеков внешне был спокойным, но стоило чаше внутреннего спокойствия переполниться, как внешне миролюбивый индивид превращался в берсерка, громящего всё на своём пути.
Из подъезда выходил мужчина средних лет, когда Человеков силой своего напора прижал зеваку к железной двери. В спину посыпались оскорбления, но парень их не слышал. Он настойчиво взбирался по лестнице наверх, по лестнице в осиный улей. Музыка между тем начинала всё сильнее бить по ушам. О, эта проклятая музыка, звенящая из портативной колонки или автомобиля недолюда. Их мозг не способен понять, что этот шум может разбудить маленького ребёнка или нарушить покой вернувшегося с тяжелой работы человека или даже принести физическую боль человеку со слуховым аппаратом. Нет, они не способны мыслить и анализировать. Самовлюбленность – их порок. Они считают себя обездоленными, бедными и брошенными на кровожадность мира, но не подозревают, что сами и пожирают этот мир. Самооценка этих личностей низка. Хоть они и пытаются доказать обратное.
Лестничная клетка пятого этажа уже виднелась, и слышались топот, смех и брань. Входная дверь была открыта настежь. Коридор был заполонен целующимися парами. На полу успела образоваться лужа рвоты. Человеков уже не просто закипал, он плавился в гневе. Пробираясь к кухне, Человеков помнил, что под столом, который был захламлён различным алкоголем, на том же месте лежит орудие возмездия. Так и случилось. Тупой нож лежал на месте. На полу под табуреткой. «Карать и выметать», – повторял про себя Человеков. Он уже поднял нож. Он идёт по коридору в зал к колонке сквозь толпу недолюдов. Тупое лезвие с легкостью поразило музыкальную колонку. Музыка вместе с надоедливым плясом прекратились. Недолюды уставились на человека с ножом.
– Эй! – гневалось пьяное существо. – Это моя колонка, урод! – на лице окружающих его собратьев образовались улыбки, по всей видимости, существа предвкушали намечающуюся бучу. – Ты вообще кто!? – существо положило свою руку на сломанную колонку.
Заметив это, Человеков со всей силы вонзил тупой нож в ладонь существа, отчего тот издал душераздирающий вопль, а улыбки с лиц его собратьев быстро улетучились.
– Пошли вон! – взбесился Человеков. – Чёртовы выродки! Пока я ваши никчёмные тела не раскромсал на кусочки! Вон! – сказанные слова подействовали незамедлительно. Вся стая недолюдов, прихватив своего раненного собрата, покинула квартиру. Словно дикие хищники, они испугались крика.
Зал опустел, оставив Человекова наедине со своим гневом. Гнев спрашивал: «Где Инга?» Рванув к двери, ведущей в её комнату, Человеков с ноги ворвался во внутрь. В зелёной футболке и чёрных коротких шортах она лежала на своей кровати. Рядом с ней лежал какой-то парень. Инга что-то мямлила, а парень ласкал её оголённые лодыжки и целовал шею.
– Не ломайся… – шептали губы существа.
Человеков подошёл к нему сзади и одним рывком повалил на пол. Существо с оголенным торсом вскочило с места и уже было пошло на человека, но, увидев опасность в виде окровавленного ножа, отступило.
– Три! Два! – угрожающе кричал Человеков.
Существо, видимо, осознав опасность до конца, рвануло к выходу из квартиры. Кинув шальной взгляд на Ингу, Человеков навис над ней и замахнулся ножом. Казалось, долг организации почти был отдан, но девушка опять начала мямлить.
– …Жора… Это ты…
Девушка слабо подняла свою руку и коснулась кисти парня, отчего тот пошатнулся в своих намерениях и опустил нож.

Глава II
– Какая же унылая погода. – рассуждал Родион, сидя на балконе своей квартиры. – Зимой чёрный снег с жёлтыми вкрапленьями, весной, грязевые ванны после растаявшего снега, летом жара с пыльными вихрями, а осенью дождь, туман, холод, и все месяцы сопровождаются абсолютной разрухой. Думаю, Торф никогда и не видывал ничего другого, кроме этого, мучительного уродства. – взглянув на противоположный многоквартирный дом, Родион устало вздохнул. – Человечник. Удивительное сооружение, этот человечник. Куда ни ткни, в любую точку нашего города, всегда обнаружишь увядающей многоквартирный дом с историей в полвека и с балконами, будто бородавки понатыканными по всему фасаду дома. Да-а-а. Такое ощущение, будто архитектор, когда проектировал подобные сооружения, испытывал самые гадостные эмоции, какие только мог испытывать человек. Нет, архитектор явно ненавидел и, скорее всего, презирал свою работу.
Встав с кресла, Родион открыл окно своего балкона и высунулся наружу. Осматривая окрестности района, парень отдельно зафиксировал взор на автобусной остановке, с которой у него были связаны самые различные переживания. Помнится, когда рано утром он вот так же, как и сейчас тот студент, стоял под этой остановкой. Время было раннее, зимнее, кажется, даже снежок порхал. Автобус всё не появлялся, Родион уже опаздывал на первую пару, когда вдруг где-то слева от него послышался разговор группы уже не молодых, но и не совсем старых людей. Они активно обсуждали его очки, причём громко и вслух, называя его очкариком и, скорее всего, даже провоцируя на конфликт. Родион стоял молча, мысленно презирая этих индивидов. Сегодня, впрочем, как и всегда, возле остановки по всему газону, если эту жалкую лужайку можно таковой назвать, валялся мусор. Пакетики от чипсов, пластиковые бутылки из-под газировки, осколки от стекла, пачки от сигарет, бычки и ещё, ещё, ещё много чего. Продолжать можно до бесконечности.
– Не жилая улица, а свалка. Недолюды годами старались на славу. – едко заметил человек, заходя в зал.
Ночные шторы делали комнату тусклой и даже играли свою воображаемую мелодию на органе, музыкальном инструменте, что так нравился Родиону. Бывало, сидя в одиночестве в своей мрачной комнатушке, он включал на своём смартфоне церковный орган католической церкви и, вслушиваясь в каждую ноту этого, без преувеличения, будоражащего сердца инструмента, подолгу обдумывал свой день. Обои молочного цвета очень хорошо сочетались с так любимим его напитком – чашкой кофе с молоком, что стояла на журнальном столике возле внушительного серого дивана. Родион плюхнулся на диван и уставился в стену. Ещё недавно там, куда смотрел человек, висел плазменный телевизор. Этот телевизор включался редко, но, когда включался, сокрушительно покрывался бранью в сторону новостных телеканалов, вещавших о превосходной жизни жителей города Торф. Как-то в один вечерний день парень подошёл к телевизору и ударил по нему несколько раз со всей силы. Экран вдребезги, а накопившиеся дурные мысли – врассыпную. После этого случая телевизор упокоился в кладовке, а Родион вместо ругани с коробкой дьявола стал периодически смотреть в стену, сортируя в своей голове накопившиеся противоречия с самим собой.
Вибрации телефона, лежавшего на диване с левой стороны от человека, переключили его внимание. На экране высветилось «Мэр».
– Алло… Да… Человеков всё ещё колеблется… Нет, я уверен в нём. Из него получится замечательный скальпель, что удалит въевшуюся в тело города опухоль…
Родион вновь вышел на балкон. Устремив свой взгляд в сторону противоположного многоквартирного дома, он беспредельно удивился. Окно пятого этажа, там, где находилась квартира Человекова, переливалось красным, синим, фиолетовым цветом. Открыв окно, до слуха донёсся громкий бас музыкальной колонки.
– Господин мэр, я вам перезвоню. – бросив трубку, парень незамедлительно стал искать в номерном списке контакт Человекова…
***
Открыв глаза, Человеков не сразу осознал, где находится. Комната была знакома. Бледно-синие обои, футуристическая люстра в форме трёх колец, тёмные шторы и этот знакомый запах спиртного. Попытавшись опереться на свои локти, человек неожиданно для себя ощутил, как его движения что-то сковывает. Повернув голову влево, он увидел причину своей физической скованности. На его груди лежала голова Инги. Её белоснежные волосы скрывали лицо. Её бледные тонкие руки обнимали саму себя. Она, как ребёнок, невинно посапывала, поджимая свои колени.
Тело начинало затекать. Но ещё неудобнее было бы её потревожить. Вспоминая вчерашний день, человек несколько раз проклял себя за несдержанность, ведь если тот недолюд с пронзённой насквозь ладонью обратится в полицию, значит, Человекову придётся объясняться, а объясняться он не любил больше всего на свете. Оправдать себя, когда у тебя ноги трясутся от выступления на публике, означало бы сболтнуть чего-нибудь лишнего, а сболтнуть лишнего означало бы подать полицейским ниточку от клубка, а подать полицейским ниточку от клубка означает дать возможность раскрутить его, что ознаменовало бы поражение.
Неожиданно из коридора стали доноситься шаги. Медленные, вальяжно стелющиеся по скрипучему полу квартиры. Кто бы это мог быть? Входная дверь обычно всегда была закрыта на ключ. Вчера же Человеков забыл её закрыть, оставив открытой на целую ночь. Дверь в комнату Инги стала приоткрываться, и во входном проёме появился Родион. Его лицо было каменным, но глаза бегали по комнате до тех пор, пока не увидели Человекова. Поражённый представшей перед ним картиной «человек и недолюд», Родион нахмурил брови, а его ноздри, то ли от гнева, то ли от неожиданности, расширились. В его руке был складной нож, остриём которого он что-то начертил на одной из деревянных частей косяка. Затем, не сводя с Человекова глаз, он стал медленно уходить, закрывая за собой дверь.
Человеков, не менее поражённый, чем сам Родион, застыл в исступлении. Если этот человек в очках и страшной мимикой принял это событие как нарушение одного из пунктов контракта – не возлегать с недолюдом, значит, Человекову осталось жить не больше суток. Страх мурашками пробежал по затёкшей спине.
На груди становилось легче, Инга просыпалась. Человеков успел закрыть глаза раньше, чем девушка успела опознать свою подушку. Человеков не видел выражения её лица, но готов был поклясться, что её удивлению не было предела. Девушка быстро встала с постели и направилась в коридор.
Мысль что Родион всё ещё мог находиться в квартире, не покидала голову Человекова. Если он в квартире, значит, Инга направилась прямиком на лезвие его складного ножа. Неаккуратно вскочив с кровати, парень запутался ногой в простыне и упал на пол, но, быстро встав на ноги, поспешил на выручку. В коридоре его встретил лишь шум воды, льющейся из ванной комнаты. Родиона не было. Но не было его только в коридоре, а что, если он сейчас в ванной? Не думая о последствиях, парень стал со всей силы стучать по закрытой двери в ванную комнату. Девушка не открывала. Тогда Человеков стал умолять её отпереть шпингалет на двери, уверял её, что это для её же безопасности. Он не понимал, почему он так волнуется о ней и почему вообще не думает о собственной безопасности. В груди начинала ныть, колкий ком подкатывал к горлу, а слезы начинали пробиваться сквозь закрытые веки. В этот момент Инга открыла дверь. Оголённое тело девушки скрывал лишь большой синий полотенец. Парень незамедлительно ворвался в ванную комнату, не замечая девушки, которая повышенным тоном интересовалась, зачем он ломится к ней в душ. Человеков открывал занавеску ванной, смотрел под ванной, залазил под ободок унитаза и даже пытался учуять запах яда в тюбиках шампуня. Его поиски не увенчались успехом, хотя сам человек мог бы поспорить, что именно считать успехом в данной ситуации. Получив в свой адрес ещё немного грубых слов, парень вышел из ванной и облегчённо выдохнул.
Так, значит, Родион оставил всё как есть и удалился? Не может быть, ведь этот человек был всегда прямолинеен и никогда не оставлял ничего на самотёк. Ну конечно, дверной косяк, он что-то нацарапал на нём ножом. Царапины должны о чём-то сказать. Подбежав к тому самому месту, Человеков принялся изучать образовавшийся знак на косяке. Это был рисунок буквы J. Чёрная метка. Обычно карту с джокером выдают тем, кому уготована участь стать мертвецом. Но это не карта, а лишь буква. Значит, Родион дал предостережение.
Шум от фена заполонил квартиру, и даже закрытая дверь в комнату Человекова не спасала его от неприятного шума в ушах. Инга сушила волосы, пока Человеков сидел за компьютерным столом и путём черкания на страницах истрёпанной тетради своих мыслей искал выход из сложившейся ситуации. «Я мог бы оставить всё как есть и дождаться решения Совета, но риск быть оправданным несусветно мал. Можно бросить Ингу здесь, а самому попытаться сбежать, но как долго я смогу скрываться? Или рассказать всё Инге и вместе придумать план, но каковы шансы, что она не примет меня за сумасшедшего, в особенности после этого припадка сегодня утром? Что же делать? Если она стала для меня яблоком раздора, то какой же после этого я рациональный человек» – откинувшись на спинку кресла, Человеков зажмурил глаза и попытался уйти от рассуждений.
Представляя белый лист, он несколько раз вслух произнёс слово «забывай». Ему хотелось в момент свалившейся на него беды попытаться представить, что этой беды не существует. Своеобразный психологический приём, способный освежить разум, мог на время облегчить его страдания, но, к сожалению, не мог избавить от них навсегда. В такие моменты Человеков любил представлять себя в образе миссии, выполнившей своё предназначение, ведущего умиротворённый образ жизни где-нибудь в тихой глуши, где кругом зацветает различная зелень, ароматы цветов переливаются между собой во что-то необычайно благовонное, холодный ветерок раскачивал ветви берёз, горизонт озарялся алым цветом, сталкиваясь с синевой рассеявшегося урагана, а грохот грома раскатывался по небу где-то далеко-далеко. Такая жизнь была ему по нутру: спокойная, одинокая, но главное, как можно далёкая от забот.
– Ну и что это было? – мягко, но не менее рассерженно спросила Инга.
Человеков не сразу заметил отсутствие жужжащего фена, но голос позади услышал отчётливо.
– Ты про свою вчерашнюю выходку? – безэмоционально парировал парень. – Может быть, это ты мне расскажешь, почему вместо твоей матери в квартиру пожаловала эта шайка дикарей.
– Я… – сбилась со своей мысли девушка. – Я про утро. – явно с большой долей смущения в своей речи произнесла Инга.
Смущение являлось удивительным изменением в её поведении, которое могло говорить о том, что девушка всё же могла испытывать чувства стыда.
– Почему мы спали в одной постели?
Задумавшись над заданным вопросом, Человеков не мог вспомнить, почему лёг рядом. Во время вспышек гнева, что затуманивали здравый смысл, функция памяти давала сбой. Последний фрагмент памяти воспроизводил то, как он ложился на кровать, развернувшись спиной к девушке.
– Так это ты всех выгнал? – без доли смущения спросила девушка. – Извини, но мне не верится.
– Если думаешь, что я лгу, позвони своим…
– Хорошо, но меня интересует ещё один вопрос. Почему принимать водные процедуры в этой квартире стало опасно для жизни?
– Потому что твои… Никогда не знаешь, что оставят после себя.
– Ясно. – Инга уже стала отворачиваться от разговора, когда Человеков остановил её ударом кулака об стол.
– Ясно!? После твоего обмана, после рвотных следов по всей моей квартире, ты говоришь, ясно? – парень выходил из себя. – Пустив тебя пожить, я и представить себе не мог, во что мне всё это упрётся. Какой счёт мне придёт от твоих выходок. Да ты вообразить не можешь, что ты натворила, потому что безмерно глупа. Твоя мать, думаю, она не приезжает к тебе не просто так, я думаю, она в глубокой депрессии от своей любимой дочурки. Вечно пьяной, вечно вульгарной и невероятно нравственно отсталой от человека разумного!.. – сорвался Человеков, но, остановившись у обрыва, дрогнул голосом.
Взглянув на девушку, парень быстро пришёл в себя. На её лице горела обида, красное лицо и намокающие глаза. Её губы начинали дрожать, будто пытаясь удержать громадный обвал, что вот-вот обрушится.
– Я… Не… Ты… Даже представить себе не можешь, кто… Что я… Мои увлечения… – обвал случился, девушка забежала в свою комнату и громко хлопнула дверью. Квартира на несколько часов утонула в слезах.
***
Не находя себе места, Человеков повторял маршрут: дверь в комнату Инги – зал – кухня – дверь в комнату Инги. Останавливаясь возле двери, парню не хватало духа постучать и войти внутрь. Он понимал, что обидел её, что был груб и даже сболтнул лишнего. Но смелость куда-то резко улетучилась, когда вместо обвинений нужно было извиниться. Прорабатывая в своей голове предстоящий разговор, Человеков несколько раз сбивался, несколько раз ругался и несколько раз терял основную мысль.
Дверь распахнулась, и в коридор вошла Инга, она была одета в повседневную одежду. Быстро забежав в ванную комнату, она стала смывать с себя слёзные подтеки. После проделанной процедуры она подошла к парню и заявила.
– Хочу тебя обрадовать, я съезжаю. Спасибо, что приютил меня в трудную минуту, и прости меня, пожалуйста, за вчерашнюю выходку.
Инга зашла в свою комнату, взяла свой рюкзак и, надев свои белые кеды, вышла за дверь квартиры.
Человеков долго проматывал момент их расставания. Вначале он был шокирован произошедшим, прожигая входную дверь взглядом. Потом ему казалось, что Инга ещё вернётся, и ничего страшного не произошло. Дальше он начал ругать её, и поделом ей, и пусть её убьёт какой-нибудь Родион, и что плакаться о ней он не будет, а только вздохнёт с облегчением. В конце он уверял себя, что теперь всё будет хорошо, что выменяет у совета её жизнь на свою. Придя к тому, что жизнь его теперь не будет прежней, и лучше самому броситься на нож. Всё же закончил тем, что заварил себе чай и, растягивая удовольствие, опустошил всю кружку.

Глава III
Громоздкое здание исторического значения середины XX века веяло прошлым величием и нынешним упадком. Тусклое и всё в трещинах, оно расположилось в центре города. Розоватая отделка осыпалась, невооруженным глазом была видна дешевизна материала для реставрации. Деревянные оконные рамы переживали не лучшие времена. Краска на рамах облезала слоями, по которым можно, как по кольцу от среза дерева, узнать возраст здания. Впрочем, на первом и втором этажах деревянные рамы уже вовсю поменяли на пластик.
Человеков уже несколько часов стоял перед входом. Сегодня Совет должен будет вынести ему приговор. Миновала неделя с момента громкого расставания с домашним недолюдом, и поначалу парень пытался игнорировать скребущихся на душе кошек, да и в квартире стало меньше пахнуть табаком, и запах спирта почти развеялся, но полное ощущение скуки от своего быта стало его душить.
Не нужно было ждать девушку с очередной гулянки, и не надо отбиваться от её пьяных ухажёров, штурмующих квартиру. Словом, жизнь Человекова теперь ограничивалась просмотром различных видеороликов в интернете и плотного перекуса жареными пельменями и бутербродами с кофе.
Жить резко стало скучно, но мысль о возвращении к убийствам по-прежнему им отметалась.
Дверь отворилась. Из-за неё вышел человек в белой маске, что жестом пригласил пройти внутрь. Сглотнув накатившийся в горле ком, человек выдохнул и принял приглашение.
Пахло сыростью. Поднявшись по ступенькам на второй этаж, человек в маске остановился возле двери под номером 7 – библиотека.
Внутри комнаты был приглушен свет, заставив Человекова насторожиться и встать спиной к книжному шкафу. Ведь если сегодня ему всё же выпадет черная карта, церемониться с ним не будут и ударят в спину.
– Человеков. Какая у вас говорящая фамилия. Не подскажете, кем работает ваш отец?
– Он археолог.
– И вы живёте с матерью?
– Нет, моя мать всегда сопровождает его в поездках. Раз в месяц они перечисляют мне деньги для покупки еды и оплаты счетов.
– Любопытно. Весьма любопытно. Скажите, а на какой эпохе специализируется ваш отец?
– Средние века. Ранняя часть века.
– Падение Рима, закат античной культуры и одурманивание религией. Империя дала слабину, и варварское отродье разграбило и станцевало на костях её былого величия. Грустный момент в истории человечества. – повисла недолгая пауза. – Ваши родители не знают, кого три года назад вы приютили у себя в доме. В опасную игру играете, господин Человеков. Но ставить на кон наши идеи и нашу безопасность непозволительно. Я правильно понимаю, вы усомнились во всём этом? Иначе Совет не понимает вашего увиливания от исполнения контракта.
– Нет… – через страх произнес Человеков. – Я помню кредо: выметать нечисть, выгрызать измену.
– Почему же вы до сих пор не выгрызли? Отчего рука ваша дрожит? Вы сомневаетесь. На выполнение контракта обычно дается несколько месяцев, ни больше ни меньше, но ваш случай… Это что-то из рамок вон выходящее. Вы знаете, что мы разрешали вам переносить срок, Совет входил в ваше положение и давал вам другие контракты. Когда по состоянию здоровья вы не могли выполнить должное, вам делали поблажки. Совет опечален. Пять лет назад, когда вас только посвящали в наши ряды, вы казались нам преданным и здравомыслящим человеком, и первые два года вы сполна оправдывали наши ожидания. Что же случилось, почему какая-то Инга сломила ваше рвение?
– Я видел у неё искорки зарождающегося разума. Хотелось ей помочь. Мне казалось, её можно вытянуть из болота, в которое она свалилась, думал, что такую, как она, можно перевоспитать. Но я оказался неправ…
– Совету приятно слышать, что вы самостоятельно убедились в том, что таких существ, как она, нельзя перевоспитать. Они навсегда потеряны для человечества. Такие, как она, тянут нас за собой в болото, такие, как она, не хотят, чтобы другие жили лучше. Они злобные и отвратительные существа. Они потеряли свой человеческий облик, когда разрешили своим человеческим пороком перекрыть своё самосознание.
Глаза боялись смотреть на присутствующих. Зрение сфокусировалось на одной маске, уши слушали один голос, поджилки тряслись от страха перед одним человеком. Имени, которого он не знал. Впрочем, мало кто знал их имена, ведь до Совета допускались либо провинившиеся, либо приближенные. А всё, что было известно о личностях, представлявших Совет, – это то, что все они занимали высокое положение в городе. Чиновники, бизнесмены, представители современной интеллигенции.
– Ну, достаточно отступлений. Перейдём непосредственно к разрешению нашей склоки. Признаться, в вашем вопросе Совет разделился надвое. Кто-то из нас решил, что с вас достаточно, а кто-то решил дать вам последний шанс. Решающую роль сыграл хорошо знакомый вам товарищ, приведший когда-то вас к нам, – Родион. Стоит сказать, что его ответ достоин человека. Итак. Совет в ночь со вторника на среду по настоянию общинника, обвинившего вас, Человеков, в нарушении одного из пунктов кодекса «О невыполнении договора между общинником и Советом», принял решение. Дать срок в три дня для исполнения обязательств перед Советом в избавлении от нежелательного существа. В случае же невыполнения обязательств, согласно кодексу, жнец начнёт свою охоту.
***
Выйдя из исторического центра города, Человеков устремился в сторону жилых кварталов. Эти бедные районы города лишний раз напоминали человеку всю сущность нынешних избранных смотрителей. Всю их уродскую сущность и змеиную ложь очень аутентично описывал царящий вокруг хаос.
Брошенные старые покрышки на загрязненной различным бытовым мусором траве. Лужи на скудной детской площадке с одной проржавевшей насквозь качелей и гниющим деревянным грибком, под которым, по всей видимости, должен был находиться песок, а не грязь. Старые покошенные многоэтажки, потрескавшиеся под тяжестью лет. Застекленные и утепленные чем попало балконы. Решетка на окнах первых этажей. И как дополнение – старые нелепые слепленные из различных материалов лабиринты гаражей.
Навстречу шли мрачные люди, а может, и нелюди. Мрачность лиц присутствовала на лицах тех и других. Будто это единственная общая черта обоих видов. И ведь ненароком улыбки не появлялась в мире, где хаос победил. Здесь и приветствия не прозвучит в адрес знакомого прохожего, а вдруг он заговорит с тобой, а если заговорит, то обязательно о проблемах. Современное общество является таковым, каким ей диктует быть окружающая среда.
– Не поможешь бабушке? – голос живой старости послышался позади Человекова. – Руки у меня сводит, и спина уже совсем отваливается, а мне ведь ещё одежду надо постирать, да поесть приготовить.
Старушка просила о помощи, но на вид нельзя было сказать, что она в ней нуждалась. Для пожилого человека у неё было довольно подтянутое тело, что могло говорить о спортивном прошлом. Но Человеков молча взял вёдра и послушно поплёлся за ней, пытаясь не расплескать воду.
– Целую неделю воды в доме нет. Отключили нехристи. Говорят, авария у них. Целую неделю предотвращают. – переходя на шёпот. – На деле заграждение поставили, мол, ремонт, и теперь решают, кто больше сопрёт из выделенных на новые трубы денег…
Старушка всё говорила и говорила. О своей жизни и о жизни своих сверстников. За время монолога он узнал всю подноготную работы городских служб, а также о том, как было раньше.
Когда же монолог закончился, Человеков поднял голову. Перед ним, как мираж, образовался старый барак, покосившийся от шока, что его до сих пор эксплуатируют.
Временное жильё оказалось безвременным.
В подъезде кричали стены, сдерживающие осыпающийся потолок, а всхлипы прогнившего пола и гуляющий по оскудевшему коридору сквозняк придавали окружающему ужасу атмосферу безысходности.
Квартира Инны Леопольдовны, как она представилась, выглядела опрятно. Ощущался уют, который обычно царил именно в подобных квартирах старого типа: с сервантами, шкафами, диваном и ковром на стене. Чистота старушечьих апартаментов радовала глаз, так уставший от мусора городских улиц.
Сев на диван, Человеков обратил внимание на журнальный столик, где стояла фотография. На ней Инна Леопольдовна в обнимку со светловолосой девочкой стояла на сцене актового зала. Девочка держала школьный аттестат. Эта светловолосая улыбающаяся девочка, смотрящая на своего наблюдателя, уж очень сильно напомнила Ингу. Придвинувшись ближе, Человеков взял в руки фотографию и принялся внимательно её рассматривать.
Инге присущ надменный взгляд. У девочки же счастливая улыбка. Хотя если заменить её на холодный оскал…
– А вот и чай, – сказала Инна Леопольдовна, занося в зал металлический поднос на котором стояли граненые стаканы с черным чаем, лежали печенья в форме мишек и два сухаря. – Внучка моя. Она у меня хорошая. Учится в театральном на актрису, а подрабатывает вместе с друзьями факиром, ой, то есть фаерщиком. Фаер-шоу, то бишь. Ингочка моя.
– Как вы сказали? – встрепенулся Человеков.
– Ингочка. Ну, Инга, то есть.
– И как давно она занимается фаер-шоу?
– О, мой милый. Довольно давно. Вначале на айтишника училась, но поняла, что это не её, и ушла в искусство. Так вы знакомы?
– Да, я учился с ней на одном потоке.
– Ты случайно не Георгий?
– Откуда вы знаете?
Инна Леопольдовна невольно улыбнулась.
– Так значит, это тебя она защищала? Каждый день после колледжа она часто о тебе говорила. Она у меня не любила, когда обижали слабых. – оценивающе посмотрев на Человекова. – Хотя по тебе не сказать, что ты нуждался в её защите. Крепок в теле. Ой, а давай я ей сейчас позвоню!
– Нет, это лишнее. Лучше скажите мне, где она выступает со своим шоу, уж очень хочется посмотреть.
– В ТДК – Торфском Доме культуры, я тебе сейчас адрес напишу. А лучше номер телефона их менеджера дам, он за продажу билетов отвечает. Я ему передам, что ты мой хороший знакомый. Его Артём зовут, Шовидинский. Очень хороший мальчик, я его с пелёнок знаю.
Отпив чай, старуха посмотрела в окно.
– Не слышал о серии убийств в нашем городе?
– Слышал, что убийца уничтожает бескультурный слой населения, вроде как дятел для больного дерева – лесной доктор.
– Что дятел – это точно, а то, что лесной доктор, так это полная ахинея. Ну какой человек – паразит? Нет таких людей и не будет. Ведь зачем человек живёт на земле? Да чтобы предотвратить большую беду с нашей планетой. Человек живёт, чтобы спасти всё живое на планете и сохранить свой труд для следующей жизни.
– Вы меня простите, но с этим я не согласен. Человек – паразит по своему существу, всё время живёт за чей-то счёт. Как говорится: «Не будь на земле пчёл, не было бы человека, не было бы человека – были бы пчёлы».
– А я тебе скажу, что человека формирует окружающая его среда, в которой он вырос и живёт. Если среда недружелюбна для него, тогда он злится и злобу свою вымещает на другом. А пища, стройматериалы и вода даются ему природой, чтобы человек эту природу защищал.
– Так как он её защитит, если его самого от природы защищать нужно?
– Здесь согласна, но не во всём. Природа – это неукротимое явление, следовательно, опасное, в том числе и для своего защитника. Как рога у баранов, если вовремя не остричь, то погубят своего носителя.
– Так всё же остричь? – не без ехидной улыбки проговорил Человеков.
– Эхе-хей, я ведь тебе про жизнь, а ты мне всё про гибель. Вот, кажется мне, будто ты поддерживаешь этого убийцу.
– Что же делать с теми, кто книгу променял на бутылку спиртного? Да и что книга, вместо беспросветной деградации можно заниматься чем-то полезным для общества.
– Таких людей можно перевоспитать. Им можно внушить, что бутылка не приведёт ни к чему хорошему.
– Да ведь не перевоспитываются они. Пробовал… – зажевав предложение, Человеков продолжил – один экспериментатор, не получилось.
– Так, конечно, не получилось. Как здесь получится, когда на улице такая разруха царит…
Разговаривая о насущном, старуха и парень выпили чашку за чашкой черного чая. Вёдра, наполненные водой, так и простояли в коридоре до позднего вечера.

Глава IV
Вернувшись домой поздним вечером, парень, не снимая одежды, завалился спать на диван.
Проснувшись на следующее утро в поту и влажном нижнем белье, человек ощутил сильную тягу к прохладе. Подойдя к окну, парень засомневался, стоило только открыть окно, как свекольный запах пресловутого сахарного завода распространится по всей квартире. Отказавшись от этой идеи, Человеков поплёл в ванную комнату. Необходимо было принять душ.
Вчерашний разговор с Инной Леопольдовной воспроизвёлся в голове сразу же после пробуждения.
И откуда в старом человеке, прожившем всю свою жизнь в этом покосившемся от ветхости жилье, взялось столько человеколюбия и гуманизма? Казалось, неплодородные годы превращают человека в озлобленное существо, но каким-то образом Инне Леопольдовне удалось сохранить светлую комнату в квартире темноты.
Пчела без человека проживёт, но человеку без пчелы никак. Пчела нужна в природе, чтобы опылять растения, без которых этот мир превратился бы в жалкий обрезок некогда живописного мира в необъятном космосе.
Сняв свои тапочки и ступив на холодную плитку, парень включил воду, переключил на душ и залез в ванную. Вода стекала по его лицу и телу.
Вода даётся человеку, чтобы он выживал, а жил, чтобы спасать планету? Но отчего или кого ее спасать? От человека разве.
Закрыв глаза, парень представил живописный уголок за городом. Зелёная трава тихонько покачивалась от ветерка. Пылающие красками цветы и шум пасеки.
Пчела трудится, чтобы себя прокормить. Она не осознаёт, что вносит огромный вклад в красоту пейзажа, что славит человеческая душа.
Повернувшись спиной к напору воды, парень открыл глаза.
А человек. Какую пользу приносит Земле? Его творения уничтожают планету. Но почему? Потому что дано ему сознание, и это его Голгофа.
Выключив воду, парень обтерся полотенцем и, обновив нижнее бельё, вышел в коридор.
Но почему человеку дано сознание? Неужели, чтобы умертвить планету? Неужели, чтобы спасти?
Чайник закипал. Залив кипяток в кружку, человек обратил внимание на рисунок динозавра, расположенный на кружке.
Динозавры вымерли из-за астероида, и планета погрузилась в сумерки. Могла ли планета понять, что сознание – ключ к спасению от новой беды? И создать существо с такой особенностью? Могла. Вот только планета не обладает сознанием, чтобы это понять. Или всё же обладает?
– Нет, это уже слишком – взяв кружку с чаем, Человеков поплёлся в зал.
Сев на диван, первым делом он поставил своё топливо на журнальный столик, а потом достал телефон и принялся искать контакт Артёма Шовидинского.
«Алё? Кто это?»
– Меня зовут Георгий. Георгий Человеков, мне нужны билеты на ближайшее выступление ваших артистов. Вам, Инна Леопольдовна, должна была передать, что я позвоню.
– Инна Леопольдовна оповещала меня о вашем звонке. Давайте встретимся где-нибудь в баре, например, «Анархия» на улице Махно, думаю, подходящее место.
– Хорошо, во сколько вам будет удобно?
– Часиков в шесть.
К моменту, когда на циферблате образовалось 16:15, Человеков уже стоял у входной двери, обуваясь. Он решил выйти пораньше, так как быть опоздавшим парень никогда не любил. Трудно сказать, было ли это проявлением пунктуальности в его характере или это детская травма после того, как его прилюдно отчитал учитель за опоздание на урок. Факт оставался таковым, каким записался кодом на подкорке его мозга.
Когда его рука коснулась дверной ручки, в дверь постучали. За дверью стоял Родион.
– Думал, тебя дома нет.
– Почему пришёл?
– Потому что хотел спросить и просветить тебя.
– О чём и в чём?
– Спросить, почему ты медлишь, и просветить в том, что медлить тебе нельзя.
Повисши хмурой, грузной фигурой на Человекове, гость внушал хозяину квартиры дискомфорт. Дискомфорт своим присутствием. Так, должно быть, внушается дискомфорт маленькому неокрепшему ребёнку перед незнакомцем, что пришёл погостить в родительский дом. Хочется, чтобы он исчез, а он всё по макушке трепет.
– Говори, почему медлишь?
– Я не медлю, я приготавливаюсь – как можно дружелюбнее произнёс Человеков.
– Сам знаешь, если сделать это чересчур вызывающе, будет много вопросов. Кодекс запрещает ставить нас под удар.
– Если хотел убить её незаметно, зачем пригласил пожить у себя. Влюбился?!
Родион был вспыльчив, из-за чего периодически тембр его голоса повышался.
На слове «убить» Человекову пришлось затянуть своего гостя в квартиру и запереть за ним дверь на несколько оборотов.
– Не кричи, – шепнул Человеков. – Не хватало нам, чтобы соседи услышали. Ты же мне говорил, что у подъезда есть уши. А если хочешь узнать, почему я пустил её к себе, тогда слушай. Это был эксперимент, мой личный эксперимент. Понимаешь? Она мне приглянулась при первой же нашей встрече. Знаешь, почему? Потому что, когда я пришёл первого сентября на первую пару в незнакомый и абсолютно чуждый мне коллектив, она решила первой подойти ко мне и познакомиться. Когда быдло за последней партой решило поплеваться в меня из колпачка ручки мокрыми бумажками, она взяла учебник и ударила им моего обидчика. Она за меня заступилась, понимаешь? – пытаясь лишний раз не кричать, Человеков на середине фраз задыхался из-за нехватки воздуха. – Она, которую многие недолюды уважали, уважали из-за страха перед её друзьями, которые, прямо говоря, отличались лишь более приближенным к дикому хищнику повадкам. И знаешь, почему? Я ведь спросил её. Потому что она ненавидит тех, кто обижает людей просто так, без повода. А когда узнал, что её выселили, я тут же предложил ей пожить у себя. Ты спросишь, почему же тогда я взял контракт на её убийство? А я отвечу: чтобы её не убили, чтобы дать мне время узнать её поближе. И я узнал. Точнее, думал, что узнал.
– И это всё? Потому что она за тебя заступилась раз, когда, скорее всего, ей от тебя что-то требовалось, ей выгодно иметь подобного человека под рукой, ты решаешь поставить эксперимент? Пытаешься её перевоспитать. И всё для того, чтобы в конце стоять у разбитого корыта?
– Чем ближе час казни, тем сильнее у палача чешется рука. Но как только я представлю, что лишаю её жизни, внутри меня что-то клинит.
Человеков выглядел в глазах Родиона безумцем.
– А хочешь, я покажу тебе её комнату? Я ведь не заходил туда со дня, когда она съехала. Пойдём…
Человеков взял Родиона за плечо и поволок за собой в комнату своего домашнего недолюда.
– Знаешь, а ведь я смог привить ей одну привычку, да-а. Она читала по утрам книгу, не всю, всего пять страниц в день, но читала.
Заглянув под матрац кровати, Человеков достал оттуда книгу «Древнекитайская философия».
– Эту книгу она всячески прятала от меня, не знаю только, почему. Может, стеснялась?
– Если благородные и мудрые управляют глупыми и низкими, то царит порядок. Хорошая книга, но Мо-цзы устарел. Пусть его афоризм и актуален для нынешнего миропорядка, всё же его труды отдают плесенью миролюбия.
– А миролюбие – это плохо?
– Любить мир – значит ненавидеть человека, любить человека – значит ненавидеть мир.
– Но как это? Если любишь мир, ты должен любить всё, что живет в нём.
– Если полюбишь мир, то должен ненавидеть человека, потому что проявление его сущности всегда вредит миру. Выхлопы от заводов загрязняют атмосферу, безответственность уничтожает экосистему океанов, дурость засоряет леса, а алчность эти леса вырубает.
Из книги неожиданно выпал рисунок. На рисунке был изображен Человеков. Усталый вид лица, густая борода и косматая причёска. И в этом был весь Человеков. На протяжении всей жизни его лицо выглядело уставшим. Бороду он стал носить сразу же, как только первые волосинки на лице стали пробиваться. Он предпочитал быть лохматым, нежели коротко стриженым. Эти черты внешности были не случайны. Уставший – не бодрый «недолюд»; борода – не гладкий «недолюд»; лохматый – не коротко стриженный «недолюд». Всем своим видом Человеков пытался не быть похожим на того, кого ненавидел.
– Твой портрет? Похоже, ты ей тоже был интересен. Может быть, она проводила свой эксперимент? – шутливо заметил Родион. – По перевоспитанию в себя подобного…
Родион и Человеков разошлись, когда на циферблате электронных часов пропиликало 17:00.
Свернув рисунок Инги и положив его в карман, Человеков торопился на встречу с Шовидинским, чья знатная фамилия, если судить характер человека по рассказам пожилой женщины, на чьих глазах эта знатная фамилия росла, отражала его характер. Уверенность же в том, что Инне Леопольдовне периодически приходилось закрывать глаза, сформировала мнение Человекова о том, что эта знатная фамилия всего лишь призма.
Как бы там ни было, путь к бару «Анархия» лежал сквозь бесконечные красоты до боли узнаваемого города. Вновь однотипная застройка, неровность дорог и ужасно положенная плитка.
Дойдя до переулка N, Человеков упёрся в заграждения. Как всегда, на этом переулке латали дорожные выбоины. И никого уже не смущал оградительный забор и невозможность проехать на улицу N. И то, что работы длятся 5 лет, и что латают весной, летом, осенью и зимой, и при любой погоде. Дождь или снег ли на улице, латали этот участок дороги так, чтобы после завершения работ вздымался асфальт и вновь приходилось его перекладывать.
Человекову пришлось свернуть с пути и пройти через дворы. Во дворе царило запустение. Переполненный и весь в ржавчине мусорный бак, разломанная лавочка, отсутствие дёрна на земле, разновидность серого оттенка на стенах многоквартирного дома и подтеки кондиционера отлились в форму шестиконечного монстра. Всё это очень давило на Человекова, который быстрым неуклюжим шагом пытался как можно скорее миновать этот двор и его обустройство.
Завернув за угол, Человеков оказался у гаражей, что, как сталактиты, наросли на пыльной земле. Заходить туда не хотелось, но, если начать обходить эти бородавки на теле города, пришлось бы затратить час, и, так как время поджимало, а другого пути к улице Махно не было, перекрестившись, пришлось нырнуть в пучину нелепых и опасных задворок гаражей.
Миновав несколько рядов, парень облегчённо вздохнул, ведь за это время ни один недолюд ему не встретился. Но только он перевёл дух, как за спиной заиграла приближающаяся музыка. Это был громкий, несуразный мотив с довольно заезженным текстом.
Брат, кореш, мусора, перо, оказавшись словно в кругу зеков, Человеков вновь почувствовал тревогу. И по мере приближения этого звука тревога всё сильнее становилась пожарной. Старый, ржавый автомобиль, гремя своим корпусом, подъехал к Человекову. Оттуда высунулись два парня далеко не дружелюбной внешности. Коротко стриженные и с банкой пива в руке, они задали вопрос.
– Эй! – крикнуло высунувшееся из окна красное, как томат, лицо. – Заблудился, что ль?
– Нет, я не заблудился. Просто иду на встречу с одним человеком, – любезно, но с дрожью в голосе промямлил Человеков.
– Ха! – томатное лицо издало какой-то дьявольский смешок. – Да нет, ты заблудился, – дверь автомобиля открылась, и помидор с довольно тучным телосложением вывалился на улицу. – Да-а-а, – сипло протянул томат на ножках. – Косяк, паренёк. Придётся тебе нам денежку отдать за нарушение. А не то на перо, хах, посадим.
В руках блеснул складной ножичек.
Отдав все свои деньги, что только имел при себе, человек в депрессивно-агрессивном расположении духа дошёл до бара «Анархия».
Сев на лавочку напротив кафе, человек снял рюкзак со своих плеч и достал тетрадь с ручкой. Быстро промотав листы тетради до пустой страницы, Человеков тут же стал эту пустоту заполнять.
«Как же ненавижу недолюда!!! Как только закончу с Ингой, нужно попытаться найти томат и сделать летний салат…».


Глава V
На страницах зеленой тетради появлялись предложения, разрастающиеся в целое эссе, рассуждающее и повествующее о вчерашнем дне и описывающее сегодняшние события.
Человеков увлеченно, самыми различными красками тусклой палитры, отливал каждое слово. Не стесняясь в выражениях и не думая о том, что, возможно, его рукописи попадут в чужие руки, Человеков смешивал грязь, краску и кровь.
Письмо продолжалось до тех пор, пока он не вспомнил о встрече с Шовидинским: «Как он узнает его, если ни разу в жизни его не видел?»
– Ну не в сюртуке же его представлять с шикарными бакенбардами.
Внимательно изучая взглядом проходящих мимо незнакомцев, Человеков пытался сопоставить фамилию с внешностью. Попытки были бесполезны, быстро это осознав, парень достал телефон.
Спустя несколько секунд после набора номера мелодия звонка раздалась у человека, остановившегося прямо напротив Человекова. Сюртук и бакенбарды отсутствовали, но присутствовали костюм и усы, выстриженные так, будто их кто-то нарисовал карандашом, они были завернуты по концам вверх.
– Здравствуйте.
Уже не в телефон, а к человеку напротив обратился Человеков.
– О, так вы и есть Георгий? Рад знакомству, но, боюсь, мы с вами уже знакомы.
– Правда? Где же мы встречались?
– Моя левая рука вам расскажет.
Левая рука Шовидинского была перебинтована. Воспоминание, как ржавый кухонный нож вонзается вплоть недолюда, всплыло перед глазами. И это было чертовски плохо для Человекова, ведь недолюд очень злопамятен.
– Ну что было, то было, – говоря с улыбкой Шовидинский протянул правую руку в знак знакомства. – Признаться, я повёл себя в тот день неэтично. Вы всё же хозяин квартиры, а я всего лишь ваш гость.
– Откуда вы знаете, что я хозяин той квартиры?
Не без удивления в том, как этот недолюд отреагировал на своего обидчика, Человеков пожал протянутую руку.
– Инга мне всё рассказала про своего арендодателя, то бишь вас, и много поведала мне о ваших увлечениях. С вашего позволения, зовите меня Артём…
Бар «Анархия» жил, как и любой другой бар, своими привычными звуками: стук пивных бокалов, хохот и шум спортивного соревнования, что шёл сегодня по телевизору.
Человеков и Шовидинский сидели за столиком около окна. С момента захода в помещение прошло несколько часов, и всё это время два абсолютно противоположных характера вели душещипательную и даже братскую беседу. Шовидинский оказался таким, каким можно было бы его представить, впервые услышав его фамилию. Галантен и достаточно грамотен в речи, открытость с долей серьёзности.
– …Так говоришь, они и украли твои сбережения? Дрянное дело, но обещаю тебе побеседовать с несколькими людьми, которые найдут их и заставят одуматься. А пока предлагаю выпить за наше знакомство.
– Нет, спасибо, я не пью.
– Вообще или сегодня?
– Не считаю выпивку хорошим подспорьем для человека. Как говорится, спиртное даже из самого порядочного человека сделает свинью. Алкоголь тупит сознание, а сознание у человека – самая слабая часть его самого.
– Мм… Должен признать, ты меня заинтриговал. Но пить я привык, и в этом занятии я ничего плохого не вижу. Ну, пригубит человек после тяжелого дня, и что в этом такого? Я же, допустим, после выпивки не буяню. Да и если пару раз побуянить, разве человеку не нужно выпускать пар? Вот скажи…
– Выпускать пар можно и по-другому. Скажем, еда. Поел – и успокоился. Или спорт. Пробежался – и спокоен. Взрывать петарды, ломать стёкла, кричать. И ведь это не полный список…
– Да, да, вот только алкоголь греет душу, да и поправиться, как от еды, от него нельзя, и энергии для высоких свершений меньше затрачено, нежели в спорте.
– Искусственная жизнь под куполом алкоголя. Вот что случается, когда начинаешь думать, как ты.
– Ну ладно, хватит нравоучений. Вот тебе билет. А я с твоего разрешения пропущу по стаканчику и наслажусь своей искусственной жизнью под огромным куполом от стопки бренди…
***
Ночью город Торф казался ещё мрачнее, чем утром при свете грядущего дня.
Ночь – время преступлений, время бесчинств, считал Человеков и поэтому старался никогда не гулять в сумерках.
Сегодня человек решил переступить через свой страх и отправился бродить по городу. Ноги несли его туда, куда глядели его глаза. Голова же была забита мыслями об Инге.
«Как так получилось? Почему я, человек, убивавший без задней мысли, усомнился в себе перед очередной жертвой? Потому что она не очередная. Инга особенная, отличная от других. В ней был задаток человека, но неужели задаток оказался иллюзорен? Ещё и эта история с театром. Почему она не говорила, что участница фаер-шоу коллектива? Почему я не смог это узнать? Всё же я был затуманен её человечностью. Да, человечностью, она человечна. Человечный недолюд. Господи, как же бредово звучит».
Человекову становилось стыдно за себя. Впервые ему стало стыдно за свою необычную деятельность. Инга теперь показалась ему проклятием, посланным на него за его злодеяния.
«А что, если те, кого убил ранее, тоже обладали задатками? Вот только я не узнал тех получше, следовательно, и не смог разглядеть тот задаток. Инна Леопольдовна, возможно, права, что человека формирует окружающая среда, а не он сам. А этот Артём Шовидинский оказался неплохим парнем. Вот же чёрт».
Раздумья заводили его всё глубже в сумерки. Человекову было неприятно на душе, вспоминая недолюдов, что ограбили его в подворотне и издевались над ним в детстве, отрочестве, человек сжимал кулаки, но, вспоминая Ингу, Артёма и Инну Леопольдовну, хват ослаблялся.
Пройдя в раздумьях несколько километров, Человеков, подняв голову, обнаружил, что чуть не врезался в фонарный столб. Оглянувшись, он увидел перед собой табличку на здании. Табличка гласила: «Торфское государственное бюджетное учреждение. Дом культуры – Торфяник». Затем, посмотрев на билеты, что вручил ему Шовидинский, Человеков прочитал: «…ДК Торфяник».
Судьба ли это или случай, парню было неинтересно. Открыта дверь или закрыта – вот что интересовало его в тот момент.
Дёрнув за ручку, дверь отворилась. Внутри было тихо и пусто. На билете был указан номер зала «7». Отступать не хотелось, Человеков очень быстро миновал остальные номера и остановился возле двери с заветным номером. С той стороны доносилась лёгкая музыка и топот ног. Приоткрыв дверь, Человеков заглянул в зал.
В темноте мелькал свет неона. Переливаясь цветами радуги, неоновая палочка рисовала силуэты различных геометрических фигур: круг, квадрат, треугольник. Простые фигуры переплетались между собой, образуя что-то новое и необъяснимое. Сравнимое с космосом и его чудесами, свет мелькал и будоражил, завлекал. Мысли словно отключились, оставив человеку лишь зрение и слух. Музыка играла то тише, то громче, оставляя в глубине души тёплое чувство удивления перед происходящим на сцене. Неон всё рисовал в темноте и рисовал: то полярное свечение, то Млечный путь, то что-то далёкое, куда глаз человеческий не заглядывал.
Человеков стоял заворожённый зрелищем, но вдруг в зале включился свет, и на сцене образовался Шовидинский. Он был навеселе. Явно пропустил в баре пару лишних стопок.
– Опа, опа, опа. Танцы давай, танцы! Уху! – Шовидинский кричал и отплясывал, как в последний раз. – Ну же, чего остановились-то, весело же, а? – обращаясь к Инге, стоявшей в растерянности, Шовидинский упал на колени.
– Привалил, менеджер недоделанный. Билеты продал? – обратилась к нему в меру пухленькая девушка.
– Что? Продал ли я билеты? Конечно, продал. Десятерым, ну, то есть, девяти продал, а один бесплатно отдал другу. Он, кстати…
– Шутишь? Билеты несколько сотен стоят. У нас и так денег на реквизит не хватает, занимать приходится, так ты ещё своим собутыльникам билеты бесплатно отдаёшь, – негодовала девушка.
– Тише! Я сказал… Это наш общий друг. – плутовато улыбнулся Шовидинский.
– Что это значит? – перехватила разговор Инга, но уже было поздно.
Артём Шовидинский, перепив лишка, завалился спать на сцене. Его храп сотрясал стены концертного зала.

Глава VI
Этой ночью Человеков не спал. Вернувшись после прогулки по злополучному городу в три часа ночи, человек плюхнулся на диван и, уставившись в потолок, стал рассуждать о представлении на сцене, об Инге и Инне Леопольдовне, о Родионе и Артёме.
Почему недолюды такие, какие они есть? Ведь на них что-то повлияло, и это что-то сделало их инвалидами для цивилизованного общества. Быть может, и впрямь окружающая среда, что окружает граждан города Торф, и является для последних токсичной, и это отравляет людей, превращая их в постное подобие человека. Почему же тогда в этом самом городе рождаются и вполне себе культурные люди, что видят перспективы и готовы за них бороться?
Из правил есть исключения. Существует человеческая психика, и эта психика у каждого развивается по-разному. Те, у кого она сильна, остаются живыми, а те, у кого слаба, пребывают в предсмертном состоянии, становясь некими вурдалаками в человечьем обличии. И что же делать? Ведь невиновен человек в своём состоянии, не от него же это зависит, а от окружения.
И к психологу ведь не записаться на приём, а если и обратиться, то это разлетится по небольшому городу, а тебя будут принимать за психически больного человека, которого стоит держать в смирительной рубашке и белой палате под замком.
Такими являлись жители города Торф, сплетники да приверженцы девиза «живи как все остальные, не выделяйся». Хотя Человеков и слышал о других жителях, что жили в огромном мегаполисе под названием Центральный, где каждый ходит к психологу и по утрам ужинает в ресторане, а по вечерам ходит гулять по ухоженным паркам. Все эти жители не могут сопоставиться с теми, кто каждый день пытается выжить, питаясь объедками, что кидает со своего обеденного стола этот мегаполис.
Слышал Человеков и то, что этот мегаполис отбирает деньги у городов поменьше и пребывает в постоянном голоде. Читал он и о том, что с этим мегаполисом всю историю пытались бороться, но он был хитрее и сильнее всех, всегда пожирал своих близких соседей и расширялся.
Время пролетало, рассуждения становились всё мрачнее и мрачнее, а состояние Человекова приобретало окрас жертвы, что загнана в угол. В любом случае ему пришлось бы в очередной раз принести в город смерть. Либо свою, либо Инги. Этот выбор «я или она» приносил ему сплошную боль. Душа его трепетала, а тело изнемогало. То, что он увидел в концертном зале номер 7, навсегда было запечатлено в его памяти.
Ранее он и не мог представить, что неоновый свет в умелых руках мог подарить ему эмоцию, что освежит мысли и заставит задуматься. Человеков не испытывал подобного с начальной школы, а может, и раньше. Испытав же её сегодня, он задался вопросом, который раньше занимал в его голове ту малую часть от мыслей самобичевания и слепого высокомерия. Вопросом о мире и его справедливости.
Вина за убийства всё больше стала съедать его самолюбие. И ведь неужели те, кого он убил, не заслуживали жизни? Кто он такой, чтобы её отбирать? Обида за унижение от недолюда рано или поздно заживёт, шрам останется, но не будет болеть. А недолюд простится с жизнью навсегда. Кто же тогда больше пострадал? Кто больше заслужил отмщения? Жизнь может искалечить, но, несмотря на её розги, человек должен стать личностью, стойко перенеся невзгоды.
Не смыкая глаз, Человеков так и пролежал до самого обеда. Он так бы и продолжил лежать, если бы не стук в дверь, что вывел его из состояния транса.
Проморгавшись, парень поплёл в сторону входной двери.
Кто бы это мог быть? Шовидинский, Инга или Родион? Ответ на вопрос дал дверной глазок.
– Нужно переговорить, – стуча кулаком по двери, повышал голос Родион. – Это касается тебя, меня, Инги и Шовидинского, – дверь открылась, и перед Человековым предстал образ чем-то встревоженного человека.
– Заходи.
Человеков запер за Родионом дверь и провёл того на кухню.
– Говори. Только быстро и по делу.
– Вчера я видел тебя в компании Артёма Шовидинского. Не расскажешь, зачем ты с ним водишь беседу?
– У меня своя стратегия. Через него пытаюсь подобраться к Инге, она съехала от меня несколько дней назад.
– И что же ты узнал?
– Он дал мне билеты на её сегодняшнее представление.
– Как собираешься её убить?
– После выступления подарю ей шоколад… заранее отравленный, разумеется… и всё будет кончено.
Придумывая план на ходу, Человекова бросило в пот.
– Неплохо, но мелковато, не считаешь? Как насчёт убийства девушки и их менеджера?
– Зачем мне менеджер? У меня контракт только на неё.
– Ну а меня на Шовидинского. Как насчет того, чтобы совершить наши контракты парно?
– У тебя даже билета нет.
– Есть, купил несколько дней назад через знакомого.
– Что-то ты темнишь. Не может быть такого совпадения. Город у нас, конечно, маленький, но не настолько, чтобы именно у нас с тобой совпали контракты. Говори, чего ты хочешь? Тебя поставили меня контролировать?
– Нет, говорю же тебе, совпадение…
Человеков прожигал своим взглядом Родиона. Говорят, если хочешь вывести человека на чистую воду, смотри на него и молчи, пусть ему будет неуютно и он первый прервёт молчание.
– Ну ладно. Не знаю даже, зачем мне от тебя это скрывать. Этот Артём, он… он – та ещё тварь. Торговля наркотиками – малая часть его преступлений. Той ночью он поджёг автомобиль с пассажирами, говорят, те кому-то насолили из его друзей. К тому же я с ним учился в одном классе и, наблюдал вживую за его становлением. Никто, кроме меня, не знает, на что он способен. Не позволю ему спокойно наслаждаться жизнью, расхаживая по городу, после того… Он – худшая сущность из всех, что я умертвил.
– У меня была подобная ситуация. Сущность, что я убил в первые дни после вступления в наше общество, являлась самой худшей формой проявления недолюда. Даже не знаю, стало ли мне от его смерти легче. Вначале я думал, что да, но сегодня я сомневаюсь.
– Сомневаешься? В чём? В том, что отомстил за людей, пострадавших от его руки?
– Да знаю я всё, что ты мне скажешь. Но что мне делать, если я сомневаюсь?
– Перестать сомневаться! Иначе жнец придёт за твоей головой.
– Мой эксперимент вышел из-под контроля, я к ней привязался. Понимаю, что ты скажешь, я предаю идею и превращаюсь в таких, как она. Сейчас, проматывая все свои убийства, я прихожу к выводу, что я не делал мир лучше, я лишь слепо мстил за детские обиды. Вот скажи, достоин ли человек называться человеком, если убивает себе подобного?
– Они не тебе подобные, – скрипя зубами, злился Родион.
– Они такие же люди, Родион, как ты и я. Задумывался ли ты когда-нибудь, что они стали такими, какими есть, из-за окружения? Наша с тобой община всегда замечала беспорядок на улицах и в городском парламенте и всегда считала, что во всём виноваты те люди, что бескультурны, те, что пьют и дерутся, что издеваются над слабым и те, что не замечают своего разложения. Но что, если причина их сущности в том, что они выросли в таких ужасных условиях? Если рассуждать, то задачей нашей общины должна стать не ветка больного дерева, а его корень.
– Промолчу, пожалуй.
Лицо Родиона опухло от нарастающего недовольства.
– Мне сейчас выдать тебе черную метку?
– Помедли… Давай сначала сходим на выступление, а после я приму решение.
***
Родион шёл немного позади Человекова. Видя настрой своего приятеля на готовность пожертвовать собой ради какого-то недолюда, он испытывал сожаление. Сожаление по человеку, что, по его мнению, погибал на его глазах. Но было и ещё кое-что. Неспособность рассказать товарищу, о его абсолютно утопичной идее с умертвением корня больного дерева. Ведь Родион пытался что-то исправить несколько лет назад, но всё, к чему он пришёл, это приближение к тому, за кем стоит Совет и общество.
***
Концертный зал был заполнен на четверть. Человеков и Родион заняли места и приготовились смотреть представление. Несколько минут суеты на сцене, затем приглушенный свет, лёгкая музыка и артист. Свет неона вновь озарил человеческую душу. Словно в темном подземелье горного тролля, неон тускло освещал человеческую душу. Взмахи в разные стороны, и неоновая палочка конструировала различные фигуры. Вновь появилось очертание круга, что, как морской чёрт, кружил в умелых руках артиста. Вот второй артист начинает прорисовывать квадрат, сначала вяло красным цветом, затем красный сменился фиолетовым, белым, и вот он, чёткий, яркий квадрат, предстал в своей красе. Треугольник вышел блёклым и, как знак масонов, мелькнул и тут же пропал. Человеков заворожённо наблюдал за представлением. Его околдовал свет неона и тайное значение фигур, что освещал свет. Родион же наблюдал с неохотой, он видел в круге вселенную, в квадрате – болезнь, очищение, исцеление и жизнь. И лишь треугольник заставил один глаз увлечься представлением, символ скрытой власти и её сакральности. Три фигуры, три значения и яркая вспышка огня. На сцене появилась Инга, она была в чёрной шапке и чёрном спортивном костюме, но локон её белоснежных волос и её холодный взгляд, её тонкая фигура всплыли образом перед Человековым. Её образ завораживал, красота её движений завораживала, то, как холодный взгляд управлял огнём, завораживало. Именно в тот момент он осознал, что не прервёт дыхание её жизни, не поднимет руки и не посмеет чьей-то руке замахнуться на неё. В тот момент Человеков умер и возродился вновь, тем, который попытается искупить грехи старого себя. Огонь же разгорался, то вспыхивая ярче, то потухая.

Глава VII
Когда концерт был окончен и люди стали спешно расходиться, лишь Человеков и Родион, не торопясь, пошли в сторону кулис. Никто им не препятствовал. Один из работников даже подсказал, где находится гримёрка с артистами. Пройдя за сцену, перед ними образовался старый коридор, что тянулся в глубину здания и в конце разъединялся надвое. Гримёрка, что им была нужна, находилась за поворотом слева. Перед тем как постучаться, Человеков прислонился ухом к двери, чтобы оценить обстановку и убедиться в том, что в гримёрной кто-нибудь есть. Из гримёрной доносился хохот и слышался громкий разговор об успехе представления. И радость их была не без повода, представление вызвало фурор у собравшихся зрителей и отдельно у Человекова, что громче всех аплодировал. Устав от мучительного ожидания, Родион одёрнул Человекова и громко постучал в дверь. Шум стих, и послышались приближающиеся шаги, отчего Родион отошёл в сторону, встав за спиной Человекова. Дверь открыла Инга. Она светилась от радости. Улыбалась точно так же, как на фотографии у Инны Леопольдовны. Невинной и искренней эмоцией.
– Инга, я пришёл, чтобы извиниться за свои слова. Ты их не заслуживала. Я пришёл, чтобы… – голос дрожал.
Не зная от чего, от сентиментальности ли или от признания собственной вины, на глазах у Человекова проступили слёзы.
– Чтобы поздравить вас с удачным выступлением, – вступил Родион, широко улыбаясь лисьей улыбкой. – Мы хотели подарить вам шоколад, как знак нашей благодарности за великое служение искусству.
Шоколад, что был пропитан ядом, протягивался к Инге, должно быть, точно так же смерть тянет свои костлявые руки к увядающей душе.
– О, старый приятель.
Из гримёрной вышел Шовидинский, и на устах Родиона улыбка заиграла ещё более коварно и зловеще.
– Вот твои деньги, что отняли у тебя те нехорошие люди, когда ты торопился на нашу встречу. Думаю, те подлые господа больше никогда не смогут никого обворовать. – Шовидинский подавился собственным смехом, что выглядело так же зловеще, как и ухмылка Родиона.
– Примите же и вы наши поздравления.
Как умелый карточный шулер, Родион достал из рукава своей куртки вторую плитку шоколада.
Всё это время Человеков наблюдал со стороны за представлением, что разыгрывал теперь уже по всей видимости, бывший его товарищ. Но как только Инга стала тянуться к ядовитому подарку, парень вмешался мгновенно, буквально вырвав плитку шоколада из её рук.
– Мне кажется, они просрочены!
Посмотрев на дату производства, Человеков продолжил выпутываться из ситуации.
– Да, точно пропали. Приносим вам свои извинения, принесём другие в следующий раз.
Недовольный взгляд Родиона прожигал Человекова, почти расщепляя того на атомы.
– Ну ничего, спасибо и за теплые слова.
Шовидинский похлопал по плечу Родиона и удалился в гримёрную.
– Да… Мне пора… Нам пора… Жора, я жду тебя на улице…
В злой гримасе осуждения, застывшее лицо Родиона быстро сгинуло за поворотом коридора.
– Ну вот и всё… – прошептал себе под нос Человеков. – Теперь мне пора…
– Мм… Жора! – крикнула вслед уходящей спине Человекова Инга. – Могу я зайти сегодня? Я кое-что забыла у тебя в квартире.
– Приходи, но не думаю, что теперь ты вообще застанешь меня когда-нибудь на месте.
– Ты уезжаешь? Но почему? Куда?
– Туда, где вечно светит солнце. Где тихо и спокойно, надеюсь.
– Подожди.
Инга подошла к Человекову и крепко-накрепко захватила в свои объятия.
– Я всё хотела зайти, но не могла. Прости меня за моё поведение, пожалуйста.
Девушка сжимала парня в объятиях, не ослабляя хват.
– Я не была тебе другом, но, может, стану сейчас? Я не хочу, чтобы ты уезжал. Бабушка мне рассказывала, что ты к ней заходил. Знаю, что искал билеты и…
– Послушай… я могу тебя попросить?
Девушка отпрянула от Человекова и уставилась на него снизу вверх большими синими глазками.
– У меня в сумке лежит тетрадь, я записывал туда некоторые сведения о серии убийств в нашем городе. Эта тетрадь поможет следствию в поиске убийцы. Я бы хотел тебя попросить передать её в ближайший участок. Там очень много всякого, поэтому, пожалуйста, не открывай её, а просто передай. Скажи, что эту тетрадь вёл Георгий Человеков, скажи, что он… Впрочем, скажи, что нашла её у меня в комнате, скажи, что снимала у меня комнату. Мне пора, правда, пора.
Достав из рюкзака ту самую школьную тетрадь, Человеков вручил её Инге и быстро пошёл прочь.
– Почему ты сам не можешь её передать? Подожди! – кричала Инга, завернувшему за угол Человекову.
***
На улице смеркалось, и уличный фонарь, что был прикреплён к фасаду театра, осветил улицу. У подножия ступенек ходил из стороны в сторону Родион.
– Что ты наделал? Понимаешь, что всё это значит? Идиот, ты ни черта не понимаешь. Ни черта, ясно? Конечно, ты думаешь, тебе всё ведомо, так? Считаешь этих тварей людьми. Да? Да, конечно, для тебя теперь тварь – это я? Мы? Наше дело теперь ничто для тебя. Не понимаю, не хочу понимать, почему ты так поступил. Влюблённость или наивность, плевать. Но как бы там ни было, я завершу должное за тебя. Ясно? Не можешь – не надо. – Родион отвернулся и хотел пойти, но Человеков схватил того за рукав.
– Не завершишь. Отдай мне мою метку и проваливай.
– Смелый, да? Осмелел. Хорошо, возможно, я отдам тебе чёрную метку, и что? Их убьют всё равно. Не сегодня, так завтра, ни завтра, так послезавтра. После твоей смерти.
– Прошу тебя, я сам выбрал этот путь. Не смей трогать её, иначе…
– Иначе что? Убьёшь меня? Думаешь, я не видел, как ты трясся перед ней? Ты влюблённый идиот!
– Думай, как знаешь, но трогать её не смей.
Сделав шаг назад, Человеков поднял голову, чтобы посмотреть Родиону в глаза. Раньше он казался ему кем-то опасным, тем, кого стоит избегать. Сейчас же перед Человековым стоял никто иной, как самый обычный хорёк. Скукоженный и разъярённый. И хоть хищник, но маленький, которого можно раздавить, наступив стопой.
– Почему ты болен идеей мести за детские обиды? Я понимаю, что у нас с тобой было травмирующее детство из-за таких, как они, насмешки, плевки, синяки…
– Не болен я никакой идеей. Убиваю, потому что так надо, потому что они не люди, а гады, что размножаются у нас под боком, уясни уже.
– Не уясню. Поговори со мной начистоту. Зачем всё это? Разве убийство человека, что выкинул мусор на лужайку, приносит тебе облегчение? Разве они не заслуживают шанс на исправление?
– Мусор на лужайку… М-да… Если бы всё было так просто.
Родион залез в карман своих штанин и достал пачку сигарет.
– Сигарета. Они как сигарета, Жора. А город – это лёгкие, что постоянно в затяжке. Город их выкуривает, оголяя из-под бумажной оболочки вредные химические вещества, что выбрасываются в воздух. Городу плохо, а они из приятного на запах табака становятся ядом. Я был таким же, как ты. Тоже задавался вопросами: почему, зачем. Но мне всё объяснили. С тех пор курю.
Родион протянул пачку сигарет с зажигалкой Человекову, будто исполняя последнее желание приговоренному к казни.
– Перед тем как пойдёшь к Совету, купи себе алкоголь и выпей. Всё равно хуже для тебя уже не будет.
***
По пути к Совету Человеков по настоянию своего бывшего приятеля заскочил в попутный магазин и купил на все деньги три бутылки вина. Одну он принялся опустошать по пути к Совету. Хоть чёрной метки и не было у него на ладони, всё же её мнимая тень уже присосалась к его голове. И почему же не преступить на запреты? Раз ночь обещает быть последней в его жизни.
Ранее ощущение опьянения он не испытывал никогда. Алкоголь затуманивал его память и притуплял чувство тревоги. Он шёл твёрдо. Хоть алкоголь и действовал на его мозг, тело не ощущало опьянения. С виду Человеков казался трезвым человеком, но внутри у него бушевал ураган.
Спустя одну бутылку вина Человеков дошёл до здания, где заседал Совет.
Вторая бутылка вина была опустошена почти сразу же после того, как его тело уселось на лавочку. Стеклянная бутылка разбилась вдребезги от удара о потрескавшийся асфальт. Теперь тот, кого Человеков презирал всю свою сознательную жизнь, стал с ним одним целым. Недолюд Человеков, как же это сюрреалистично звучит. Глаза его потускнели, тело осунулось, а манера речи оскудела. Откупорив новую бутылку, Человеков встал и подошёл поближе к зданию. Улыбнувшись и поддавшись вперёд, парень занёс над собой бутылку и вылил на себя её содержимое. Откинув опустевшую бутылку в сторону, он сунул руку в карман и достал зажигалку.
– Ну что! – закричал опьяневшим голосом Человеков. – Довольны! Добились своего! Вот он я, пережёванный продукт вашего рациона! Вкусно вам было?! Успели насладиться моей узколобостью! А?! Довели до полного отупения! Да будь бы я немного трезвее и почище, уничтожил бы вас до основания! Чтобы и упоминания о вас не осталось! – голос хрипел, но Человеков продолжал выговариваться. – Вы никто! Мир был бы прекрасен, не будь в этом мире подобных вам! Алчных змей, что только и ждут, когда человек клюнет на ваше яблоко!
Кремень в зажигалке чиркнул, искры подожгли газ, и огонёк, что должен был закончить историю, уже тянулся к спирту. Человеков посмотрел на небо и мысленно попрощался. Ноги становились ватными, по телу прошёл ток, в глазах начинало темнеть…

Глава VIII
Проснувшись в полдень, Инга ощутила на себе последствия вчерашнего застолья. Привычные признаки похмелья обуяли, как только она разомкнула глаза. В ушах дребезжало, а голосовые связки выдавали хриплый голосок. Во рту же пересохло, и ей хотелось воды. Не выпуская со вчерашнего вечера из рук тетрадь, девушка, покачиваясь из стороны в сторону, плелась в ванную комнату. Необходимо было привести себя в порядок. Ватная кисть руки покрутила вентили на кране с холодной и горячей водой, но вместо напора воды из крана послышался скрежет. Больная голова вспомнила, что воду отключили. Умываться придётся с помощью чайника или ведра, заранее наполненного водой.
Увидев, как внучка медленными петляющими шагами движется из ванной на кухню, бабушка подскочила к ней и помогла сесть на стул. Инна Леопольдовна уже не в первый раз видит, как Инга просыпается с похмелья или приходит поздним вечером в страшном алкогольном опьянении. Не ругая и не порицая её, Инна Леопольдовна о ней заботилась. Забота о ней – всё, что оставалось пожилой женщине, потерявшей дочь и зятя.
– Ингочка, милая, почему ты не позвала меня? Тебе сейчас нельзя вставать, похмелье – страшная вещь. Сейчас я тебе рассольчику принесу.
– А… Можно, кхм… кофе?
– С молочком?
– Да… Спасибо…
Положив тетрадь возле себя, девушка попыталась расплывчатым зрением прочитать фамилию, указанную на полях. «Человеков».
– Это его тетрадь? Как она у тебя оказалась?
– Да… Он попросил меня отнести её, кхм… в полицию.
– Зачем же?
– Сама не знаю. Он что-то про убийства бубнил.
Выпивая чашку другую горячего кофе с молоком, Инга хотела заглянуть в тетрадь, но у неё никак не хватало духу нарушить просьбу владельца тетради.
– Может, посмотрим? Что эта тетрадь может рассказать об убийствах? А что, если этот твой Человеков и есть убийца? Когда мы с ним общались тогда, он защищал этого кровопийцу.
– Нет. Он просил её не читать. Чтобы там ни было, какую бы тайну он ни скрывал, я не посмею нарушить его просьбу.
– Хорошо, будь по-твоему.
Инна Леопольдовна вышла из кухни, оставив Ингу наедине со своими мыслями.
***
Приведя себя в порядок, Инга сказала бабушке «до вечера» и вышла на улицу. Город встретил её прохладой и птичьей свирелью.
Каждый раз, когда девушка выходила на улицу, её ледяной нрав создавал какую-то странную ауру вокруг. Посмотрит прохожий на неё, и холодок побежит по загривку. Заговорит Инга с продавцом, и будто энергетический вампир лишит беднягу радости. Радости той и у самой девушки в жизни оставалось мало, улыбку ей подарит разве только удачное выступление. Такое проявление хладности в её характере было ничем иным, как ответной реакцией её организма на потрясения, перенесенные ею в детстве. Говорить о тех потрясениях она была не готова ни с кем. Она заперла ту дверь, где хранилось потрясение, и повесила ключ на сердечной мышце.
«Человека меняют события, которые он пережил в своей жизни». Сказал ей Шовидинский в один очень пасмурный день, а затем выпил рюмку крепленого вина. А ведь именно друг детства подсадил её на спиртное как исцеление тревожности на душе. «Да ведь тревожность спиртом залить нельзя, вспыхнет тревожность, как огонь после утреннего пробуждения». Сказала ей бабушка после первой попойки. Отчасти Инга была согласна со своей бабушкой, но алкоголь способен создать иллюзию отсутствия проблемы, поэтому так популярен у слабой личности.
Человеков, пытался её отучить от вредных привычек, но только загонял себя в самокопание. Инга это видела, но помочь ему было не в её силах, ведь в помощи нуждалась она сама. А Человеков сам виноват, что решил сорвать волчью ягоду без перчатки. Так думала она раньше, но сейчас, шагая по тротуару по направлению к полицейскому участку, ей кажется, что Человекову нужно всё объяснить и рассказать, почему ей так тревожно. Отпереть дверь и впустить человека, что прожил с ней вместе в одной квартире, питая её своей заботой. Отбивая от неё ухажёров, покупая минералку для её больной головы, готовя ей завтраки и ужины, Человеков стал для неё родным. И пусть он не ощущал её признательности, пусть ловил холодные взгляды на себе, всё же Инга симпатизировала его молчаливой теплоте.
Вдалеке уже виднелись полицейские автомобили. До полицейского участка оставалось пару шагов, и Инга, всё ещё крепко сжимая у себя под рукой зелёную тетрадь, несколько замедлилась. А если и впрямь Человеков – убийца? Уехать решил, потому что на его след вышли. Что, если он не успеет уехать? Может, подождать несколько часов? Нет. Решительное отрицание причастности Человекова к этой серии убийств проявилось в её мыслях, и, набрав таранный ход, девушка зашла в участок и направилась к дежурному. Отдав тетрадь дежурному, как и просил её Человеков, девушка быстро удалилась из полицейского участка по направлению, неизвестному даже ей.
Лицо полицейского явно было незаинтересованное, впрочем, как и у любого полицейского в городе Торф. Дежурный с неохотой посмотрел на тетрадь и убрал её куда-то под стол.
***
Рябью в глазах перед Человековым проявилась слабо освещенная комната. Нижний участок спины потягивал. Попытавшись встать со стула, парень пошатнулся из-за закружившейся головы. Вино давало о себе знать. Во рту – пустыня.
Впереди стоял стол, на нём светильник, освещающий его поверхность. За столом спинкой к Человекову стояло кожаное кресло. Сиплым голосом он обратился в темноту, после чего кресло стало к нему разворачиваться.
– Здравствуй, верный последователь Совета.
Неизвестный мужской голос заставил Человекова вжаться в стул от неожиданности и страха.
– Мы не знакомы лично, но ненавидим друг друга до чёртиков. Я – виновник твоего сомнения в правильности твоей деятельности, а ты – виновник моей слабости, – мужской голос басил грозно, а образ его сущности под плохим освещением рисовал грузного мужчину, нависавшего своей мощью над столом.
– Кто вы?
– Меня называют мэром, я же предпочитаю слово «наместник». Именно я создал Совет и общество, в котором ты состоишь.
– Как я сюда попал?
– Твоё тело принесли сюда по моей просьбе. Я слышал о тебе, каждый отзывался о тебе как о хорошем парне с нехилым послужным списком…
Повисла пауза.
– …Родион рассказал мне, что ты получишь чёрную метку, потому что не выполнил поставленной Советом задачи. Меня заинтересовало, как этот хороший парень с отличным послужным списком мог пошатнуться в своих убеждениях. И вот ты передо мной.
– Так я в Совете?
– Нет… нет… нет. Не в Совете. Я всего лишь его создатель, что давно потерял власть над своим творением.
– Зачем вообще было его создавать?
– Сказать, почему я его создал? Занимательнейшая история. Видишь ли, я мэр, и моя должность является избранной, и в конце срока я, по идее, должен покинуть свой пост. Но власть. Она кружит голову, понимаешь? Нет, не понимаешь. Моя жизнь – это сплошная патока. И я переизбирался раз за разом просто потому, что мог. Я наслаждался, получал от должности всё, что только мог себе позволить. Но однажды я решил обернуться, чтобы посмотреть, что я оставлю после себя. Мне же уже почти 70 лет, и то, что увидел: руины, пустоши, гниль, меня безумно проредило до седины. Посидев и подумав, я решил исправить ситуацию, хотя бы немного отстроить то, что было мной порушено. Именно тогда я создал общину карателей, таких, как ты, чтобы помогали мне справляться с теми существами, что породила эта окружающая среда.
– Которую вы своими же руками и создали? Окружающую среду, в которой человеку нужно выживать.
– Да. Знаешь, таких, как ты, много, но вы всегда думаете иначе. Именно на этом и строилась моя власть. С твоего позволения, я продолжу. Когда прошло достаточное количество времени, я решил посмотреть на плоды моего творения. На месте выдавленного прыща появились десятки новых, гниющих. Меня это раздосадовало, и я решил уничтожить Cовет, но я потерял контроль над рулевой частью корабля, матросы взбунтовались, и я стал пассажиром, который наблюдает, как корабль на полном ходу идёт на айсберг.
– Что вы несёте?
– То, что вы хотите услышать. Вы правы, когда посчитали, что методы Совета не оправдывают возложенных на них обязанностей. Методы радикала мало когда приносят что-то хорошее. Скажите мне, если я, скажем, помогу вам избежать вашей участи, вы бы смогли помочь мне устранить порожденное мною творение?
– Община не имеет права решать, кто заслуживает жить, а кто нет. Возможно, человек и не совершенен, но он единственный, кто понимает, к чему могут привести безумные затеи его собратьев.
– Значит, вы согласны?
– Вы забываете, что всё происходящее – лишь больной всход вашего посева. Вы виновник, и вы, как и Совет, заслуживаете худшей участи для себя.
– Ах да… Ваша тетрадь?
Из-под стола грузная фигура вытащила тетрадь и бросила её перед носом Человекова.
– Занимательное чтиво. Как же вы бились сами с собой на протяжении нескольких лет. Сначала вы были приверженцем нашей идеи, затем засомневались, и вот вы передо мной. Скажите, вы в самом деле считали, что убиваете людей за то, что они грубят своим соседям, буянят после выпивки и курят вещества? Ах… Прелесть молодого разума в том, что он всё упрощает. Вам кажется, раз дверь заперта, значит, ключ должен быть под ковриком, но на деле ключа там нет, так как он находится за дверью, что захлопнулась. А если понятным языком, то вы убивали убийц и преступников.
– Вы врёте, Инга не могла убить человека!
– О мой дорогой, Инга убила своих родителей, связалась с Шовидинским и стала продавать запрещённые вещества по всему городу. Ваша слепая привязанность к этой девушке затянула вас в трясину, из которой вам тяжело будет выбраться. Если только вы не согласитесь на моё предложение.
– С Ингой… – замялся Человеков после неожиданного выпада со стороны мэра. – Я разберусь позже. Если вы сохраните мне жизнь, я готов выслушать ваше предложение?
– Так значит, вы согласны? Замечательно, в моей колоде прибавилось козырей. Суть моего предложения в том, чтобы взорвать Совет к чертям. Вам будет туда легко попасть, ведь вам выпала чёрная метка.
Тёмная фигура заливалась хриплым смехом с примесью мокроты.

Глава IX
На выходе из здания Человекова встретил Родион, в чьих глазах читалась безысходность ситуации, в которую угодил его бывший товарищ. Протянув руку вперёд, Родион молча вложил в его ладонь чёрную метку размером с монету.
Положив метку в карман, Человеков зашагал в сторону своего дома по улицам бледного города. Делать было нечего. Взорвать так взорвать, убить так убить, размышлял Человеков. Осталось достать взрывчатку и явиться к месту назначения вовремя, то есть раньше, чем жнец его нагонит.
Жнецы были загадочными персонажами в иерархии Совета. Никто не знал, кто скрывается под их масками, и поговаривали, что это и вовсе были не люди, а андроиды. Человекоподобные роботы. Они никогда не выражали эмоций и всегда были безмолвны. Даже в момент расправы с неугодным отступником жнецы сохраняли хладнокровие.
Сейчас же, мысли о жнеце не так тревожили его голову, как вопросы о том, где достать взрывчатку, как разместить или как взорвать так, чтобы не зацепило. Возможно ли достать взрывчатку через Шовидинского? Возможно, но доверие к нему небольшое, если оно вообще у Человекова было.
Достав телефон из кармана, человек стал искать нужный контакт. Он был не подписан, но в истории вызовов сохранился номер. Если позвонить, то как об этом договориться? Может, договориться о встрече?
Вызов. Данного номера не существует. Повтор. Данного номера не существует. Сунув телефон в карман, человек зашагал вперёд, куда вели ноги.
Шёл он, угрюмо свесив голову. Размышления вились вьюном, связывая человека по ногам и рукам. Окружающие, те, кто периодически поднимает голову, видели в нём очередного прохожего, а те, кто непрерывно смотрел в сторону своих дел, и вовсе не замечали его. Необходимо сказать, что и те, и те не улыбались не потому, что не умели, а потому, что было некогда. Идти надо, идти за своей заботой. Единственной несущественной чертой различий между теми и теми – умение первых подмечать неулыбчивую особенность у последних. Штурм мыслей закружил голову Человекова, из-за чего он сделал петлю через дворы старых бараков. В конечном итоге поток мыслей привёл парня к покосившемуся сооружению, где жила Инна Леопольдовна. Почесав затылок, Человеков поднялся на второй этаж и постучался в дверь. Дверь открыла Инга. Девушка вначале оторопела, но голос Инны Леопольдовны вывел внучку из топорного состояния.
– Пройдёшь? Мы чай с печеньем пьём.
– Эмм… Мне хотелось попросить совета у Инны Леопольдовны. У неё найдётся время на меня?
***
Выпив кофе вместо чая, Человеков с каменным лицом уставился на дно кружки. Инга и Инна Леопольдовна о чём-то спрашивали гостя, пытаясь вывести того на разговор, но парень отвечал коротко – да или нет. И эти «да» или «нет» вылетали спонтанно.
– Может, расскажешь уже, что случилось? – потеряла терпение Инна Леопольдовна.
– Ба! – пристыдила Инга свою бабушку.
– Да. Даже не знаю, с чего начать. Мне нужен адрес или номер телефона Шовидинского. Мне нужно, чтобы он для меня кое-что достал. У него же есть выходы на чёрный рынок. Ведь так?
– И это всё? Господи, а я уж подумала. Сейчас принесу телефон.
Инна Леопольдовна вышла из комнаты.
Человек и недолюд остались наедине. Инга наблюдала за Человековым, лицо которого выражало крайнюю степень озабоченности. Девушке захотелось прикоснуться к парню. Чувство возникло на ровном месте. Сначала пальцы колыхнулись, потом кисть медленно поползла по столу. Лёгкое касание руки заставило Человекова вздрогнуть и опешить.
«Зачем она это сделала? Может, хотела забрать кружку?»
Парень хотел привести свои мысли в порядок, но груз ответственности, взвалившийся на его шею, не давал это сделать. Пронзительно взглянув в глаза Инги, парень увидел девушку с фотографии на столе у Инны Леопольдовны. Нежная, заинтересованная и немного напуганная. Захотелось накрыть её ладонь своей и сжать. Рука скользнула по столу и прикоснулась к девушке. Инга ответила взаимностью. Приятная теплота обдала их обоих.
– Я нашла.
Вернувшись, Инна Леопольдовна не сразу заметила пару, но как только заметила решила тихонько выйти из комнаты. Но было уже поздно, они отстранились друг от друга.
Инна Леопольдовна протянула телефон Человекову. Парень взял протянутый телефон и быстро списал нужный номер в свой телефон.
Ему хотелось уже попрощаться с гостеприимными хозяевами, но потребность в вопросе держала его за столом.
– Инна Леопольдовна, скажите, вы ведь где-то работали?
– Конечно. Я была библиотекарем при школе. Много читала, много знаю.
– Хорошо. Скажите, у вас был начальник?
– Моим начальником был директор этой школы. Покойный ныне.
– Директор вас когда-нибудь заставлял сделать что-то противозаконное, при этом благое?
– Неожиданный вопрос, – растерялась Инна Леопольдовна, но быстро пришла в себя. – Признаться, была одна история. Нам выделили деньги на закупку учебников истории определённого автора. Этот автор, фамилию которого я уже не припомню, являлся самым что ни на есть холуём. Его тексты были пропитаны человеконенавистничеством. Мне не понравилось, что школьники будут впитывать эту ерунду, и я пожаловалась директору. Как оказалось, он сам был не в восторге от этой закупки. И мы решили так: проверять, по какому там учебнику будут учиться школьники, словом, никто не будет. Сами знаете бюрократию и незаинтересованность нашей городской власти. В общем, заказали другого автора, а по отчёту провели, как положенного.
– И вы нарушили закон, но не жалеете об этом? У вас не было проблем или угрызений совести?
– Совесть моя чиста. Я сделала благо. Абсолютное благо для детишек. Если бы они учились по тому учебнику, то, поверьте, мы бы потеряли не одну младую здоровую голову для нашего общества.
– А вы ведь читали историю? Помните век, когда появилась опричнина? Ответьте, если бы нашёлся в своё время человек, который уничтожил их, могло ли это сделать общество счастливее и справедливее?
– Так царь же нашёлся. Он их и уничтожил. «Я тебя породил, я тебя и убью». Казнил многих, сослал в ссылку. Опричнина унесла жизни многих хороших людей. Тех, кто мог царю выразить своё «нет». Бунт поднять. Если бы не было этой опричнины, то и общество было бы светлее.
– Опричнина истребила многих порядочных людей. А что, если бы опричнина унесла жизни только плохих людей? Убийц, разбойников, насильников?
– Ну, это уже вопрос гуманности. Здесь два мнения: устранение или перевоспитание. Да и каким образом опричнина выявляет преступников? А что, если человек убил другого, потому что защищался? Ограбил, потому что отчаялся в честной жизни? Они же, по существу, преступники, но ведь сделали они это, потому что защищались или отчаялись. Им нужна помощь, а не наказание…
***
Засидеться допоздна у Человекова не получилось. Поток мыслей выпроводил его из дома гостеприимных хозяев. Поговорить с Ингой о её семье также не вышло. Разговор предстоял тяжёлый, а за прошедшие дни хватало тяжких событий. Поднимаясь по ступенькам к своей квартире, Человеков продолжал плыть по потоку мыслей. Ему предстоит сделать то, о чём кто-то пожалеет, а кто-то облегчённо вздохнёт. Теперь ему было ясно: недолюдов не существует и никогда не существовало. Существовали лишь люди с разными судьбами. И распоряжаться своей жизнью они должны сами. Кто знает, может, вчерашний алкоголик завтра возьмётся за голову и начнёт жить во благо себе и окружающим. А детские или взрослые обиды забудутся. Человеческий мозг заглушает обиду. Остаётся шрам, который сделает тебя сильнее. Ясность пришла и в том, что, пока человек не ущемляет другого, пусть живёт, как хочет. Но если ущемил, пусть ответит перед ущемлённым. Для этого хватит честного правосудия. Оглядываясь назад, Человеков видел неудачи и успехи в своей жизни. Серой и унылой была его жизнь, но всегда проступал солнечный отрезок. Упущенные моменты навсегда остаются с тобой. Шрам остаётся. Но главное в жизни человека – не забывать о ярких моментах, что обязательно происходили. Жизнь аквариумной рыбки красочна. Потому что память у рыб короткая, каждый миг – новый и воспринимается по-разному. А что, если бы человек не помнил вчерашнего дня? Наверное, человек так и не стал бы разумным. Точнее, остановился бы в развитии. Память важна. Память исторических ошибок помогает не допустить их в будущем. Но ошибки допускаются вновь, и уже сегодня где-то на юге север принёс холода. Смерть и разруху.
Поднявшись на последнюю ступеньку, показалась лестничная клетка. Здесь в потемках стоял Родион. Поприветствовав друг друга холодным рукопожатием, Человеков предложил гостю чай.
Сидя за кухонным столом, два человека обсуждали всё то, что не было ещё обсуждено и никогда не было в их планах тем для обсуждения.
– Так значит, ты знал обо всём с самого начала и молчал. Ты знал, что убийства не приносят результатов, и врал мне об обратном. Почему?
– Я не врал и не молчал. Убийства приносят результат, но он небольшой. Недостаточный. Когда я сказал об этом Совету, мне ответили, что это не моё дело. Я… Мы убивали мерзких людей, тех, кто избежал наказания. Совет не говорит своим членам лишь потому, что месть – это лучший инструмент для работоспособности. Такие, как мы, – ничто иное, как опричники. Мы находим гниль и выжигаем её последователей.
– Опричники были террористами своего времени. Они убивали людей и жгли селения. Если опричнина возродилась, значит, наше общество где-то свернуло не туда. Скажи, разве люди, живущие в этом городе, виноваты в том, что их жизни так мертвы? Разве горожане виноваты в том, что они бессильны перед властью мэра? Царь пользовался опричниками, потому что впал в паранойю. Мэр должен умереть вместе с новой опричниной. И ты мне в этом должен помочь, если в самом деле хочешь возродить жизнь в этом городе.
Мысль об убийстве мэра наконец вырвалась наружу. То, что мучило его несколько часов с момента расставания, проросло очень быстро. Раз современную опричнину нужно уничтожить, так пусть вместе с ней погибнет и царь, натравивший на свои проблемы тех, кто «как Сатурн пожирал своих детей», терзал общество города Торф.
– Не существует недолюдов, Родион, так же, как и не существует идеальных обществ. Богохульник в нашем городе один, и это мэр. Вся эта отговорка, что перед уходом он хочет подготовить город к следующему наследнику, – ложь. А то, что он хочет уничтожить Совет, говорит о том, что он хочет переложить ответственность с себя на них. Но у него не получится. Я уничтожу Совет, я убью мэра. Пусть я погибну вместе с ними, но не позволю больше одурманивать общество.
– Ты так уверен, что если уничтожишь Совет и мэра, всё закончится. А что, если нет? Ты лишишь город мэра и его ушлой гвардии, оставив Торф наедине с проворовавшимися чинами.
– Нет. Общество наше ненавидит его окружение, как низшее, так и высшее. После гибели начнётся ругань, и именно в это время обычно и просыпается общество. Я оставлю город людям, и уже от них будет зависеть его судьба.
– Людям? Таким, как Инга? Убийца?
– Я не знаю, кого убила Инга, но я знаю, кого убил мэр и Совет.
– Послушай. Как ты вообще собираешься это провернуть? Где достанешь тротил? Каким образом сможешь подорвать Совет, не угодив под взрывную волну? Знаешь ли, весьма трудно сотворить такое в одиночку.
– Поэтому я хочу попросить тебя о помощи. Если меня увидят на пороге Совета, тут же убьют. Ты – другое дело. Тебя и пустят, и подпустят.
– С чего мне тебе помогать? Простые разговоры меня не переубедят. Конечно, мне не нравится недостаточный результат, но результат хотя бы есть. Мэр мне пообещал, что когда отстраним Совет от дела, мы начнём новую компанию. Здесь я потому, что мэр хочет проконтролировать твои действия. Услышав из твоих уст идею об убийстве мэра, я начинаю сомневаться в тебе. Готов ли я помочь тебе в устранении Совета? Да. Готов ли я убить мэра? Нет.

Глава X
Сидя у окна в баре «Анархист», Человеков смотрел на падающие капли дождя, разбивающиеся об асфальт. Так безысходно было их положение. Разбиться о твёрдую поверхность. Бессмысленно сопротивляться силе притяжения. Она, как и любая другая сила, победит. Кто сильнее, тот и прав. Такое правило всегда царствовало в человеческой истории. Но как же скуден тот, кто считает, что наш век внёс правки в это правило. Кто умнее, тот и прав. Да, конечно, может быть, ты и прав, но сила, как бы парадоксально ни звучало, сильнее. Ты не прав, если твоя сила слабее другой силы. Человеков решил совершить шаг к ликвидации главенствующей силы города Торф, чтобы подарить шанс другой силе что-то поменять. Силе низов, что находится в заморозке. Применение силы низов к силе верхов – это всегда качели. Низы становятся верхами и начинают главенствовать, а верхи впадают в заморозку, становясь низами. Хорошо, если бы эти качели остановились на середине. Тогда низ и верх становятся серединой. Обе силы равны, становясь системой сдержек и противовесов, где каждый друг за другом приглядывает и стережёт.
Чашка горячего кофе испарялась, стоя на столе. Горячий, бодрящий напиток почитался во все времена. Его свойство тонизировать человеческий мозг почиталось Человековым с возраста одиннадцати лет, когда впервые он его попробовал. С добавлением сгущёнки и вприкуску с молочным шоколадом. Кошмар диабетика.
Попивая кофе, Человеков перевел внимание на открывающуюся дверь бара. Свет с улицы подсветил тёмные чертоги бара, и под поток фотонов встал Шовидинский. На нём был клетчатый зелёный костюм, а на ногах красовалась лакированная обувь.
Поздоровавшись с барменом поднятой молча рукой, похлопав по плечу проходя мимо сидящего у барной стойки мужчину, Шовидинский шёл к столику Человекова.
– Здравствуй, – протянул руку в знак приветствия Человеков.
– Рад видеть тебя в здравии… – сделав акцент на «здравии», Шовидинский пожал протянутую ему руку. – Зачем звал?
– Мне нужен динамит…
***
Бар погрузился в тяжелый разговор двух противоположностей. Человекову пришлось обо всём рассказать Шовидинскому. О Совете, карателях, недолюдах, Инге, Родионе, чёрной метке, предстоящем взрыве и жнеце. Всё это время Шовидинский слушал внимательно и не скрывая эмоций, то улыбаясь, то становясь грустнее, то сочувственней.
– Занимательно. Всё это весьма занимательно. По правде говоря, я уже знал обо всём, что ты мне сейчас сказал. Ты лишь подтвердил доходившую до меня информацию. Взрыв Совета? По-твоему, если уничтожить обитель, то исчезнут все её бывшие обитатели? Если уничтожить улей, оставшиеся пчёлы найдут новый и будут вновь собирать мёд. Кто вообще подсказал тебе такую глупость? Мэр? Конечно, он. Кто же ещё.
– Откуда ты знаешь о мэре?
– Я знаю о нём всё. Теперь ты рассказал мне ещё об одном его преступлении. Думаю, пришло время рассказать тебе и о нас.
– Нас?
– Да. О людях, что хотят, чтобы такие, как мэр, больше не управляли нашим городом. Минимум городского надзора, максимум человеческой самостоятельности. Думаешь, я не понимаю, что большинство наших граждан пребывает в состоянии аморфном? И это, с какой-то стороны, хорошо. Почему они такие? Из-за тотального надзора. Налог на то, налог на это. Вся их жизнь – налог. На оставшиеся гроши они покупают алкоголь и заливают надзор. Вот ты думаешь, почему у нас на улицах так грязно? Потому что всё принадлежит городу. Но что, если эту улицу отдать под контроль человека, что будет зарабатывать на ней? Дороги станут ровными, мусор исчезнет, дома подлатаются, и так во всём. Парк отдать человеку, а не городу, и парк преобразится. Отдать исторический центр города фонду любителя истории, и этот центр станет туристическим раем. Понимаешь?
– Кто же тогда будет соблюдать законы? Начнётся беспредел.
– Ошибаешься. Если оставить небольшой надзор в виде полиции и суда, то город наш будет процветать и благоухать.
– И что же ты предлагаешь?
– Если помимо улья уничтожить матку, то пчёлы погибнут. Я помогу достать тебе динамит и даже найду людей, которые установят его внутри Совета. Взамен же я попрошу тебя убить мэра.
– Мэр должен умереть, и точка. – Шовидинский собирался уходить, но Человеков его остановил. – Постой, ты, как я понимаю, знаком с Ингой довольно давно. Можешь мне рассказать, почему Совет выдал контракт на её убийство? Мэр считает, что она убила своих родителей.
Шовидинский придвинулся к Человекову, оглянулся по сторонам и произнёс: «Если хочешь узнать, иди за мной».
***
Они спустились в подвал бара «Анархия». Это было небольшое, но уютное помещение с дополнительными комнатами слева и справа. Кресла, чёрно-жёлтый ковёр на полу, электронный камин. Стеллажи с книгами у стен. Свет исходил от ламп, внешне походивших на керосиновые. На деле же они были электрическими.
– Привет.
Из комнаты слева вышла Инга.
– Привет, – удивился Человеков. – Что ты тут делаешь?
– Думаю, отдыхает. В комнате слева у нас игровая комната.
Шовидинский учтиво вскинул головой и удалился.
Человеков смотрел в пол. Боковым зрением он ощущал её взгляд на себе.
– Почему ты молчишь?
Инга подошла ближе, по телу парня побежали мурашки. Она давила своим напором на него, и почему-то ему захотелось обо всём ей рассказать прямо в этот момент, и он поддался.
– Я… убийца. То есть один из многих. Нас много, Инга. У нас целая система, организация. Я карал людей за их слабости. Мы называли их недолюдьми. И ты была одной из тех, кого я убивал.
Инга сделала шаг назад.
– Я знаю. Ты пришёл меня убить?
– Знаешь?
– Мне всё стало известно, недавно. Я работаю с Шовидинским, и мне было известно о Совете, но я не знала, что и ты выполняешь его указы. Точнее, выполнял, – девушка улыбнулась. – Ты не позволил мне съесть тот шоколад.
– Моя ненависть к недолюдам иссякла. Мне открылась тайна, от которой я всю жизнь бежал. Я думал, что являюсь жертвой, но жертвой оказались те, кого я убивал. Безусловно, то, что я и подобные мне люди терпели от подобных тебе: насмешки, издевательства, синяки – всё это никак нельзя оправдать. Но спустя время я вижу, что вы вели себя так из-за боли внутри вас. У каждого из вас есть своя трагедия. Вам не хватало внимания родителей, кто-то из вас терпел побои от них. Вы чувствуете в себе комплекс неполноценности. Вы жили в окружении тотальной разрухи и бедности. Ваше окружение было подобно вам. Каждый из вас старался переплюнуть первого. Вы пытались выделиться из подобной вам толпы. Раньше остальных попробовать алкоголь, сигарету, наркотики и так далее…
Достав из кармана свернутый рисунок, Человеков протянул его Инге.
– Скажи, почему ты изобразила здесь меня?
– У тебя очень фактурное лицо. Оно мне нравится. Доброе и простое.
Взяв рисунок из рук Человекова, Инга вновь посмотрела ему в глаза пронзительным взглядом.
– Тогда позволь, и я открою тебе секрет. Я убийца и наркоторговец. В возрасте 17 лет я перерезала тормоза на папиной машине. Автомобиль вылетел в кювет, и мои родители погибли, – дрожью в голосе она выражала свои переживания. – Но я сделала это не просто так. Я разозлилась на них из-за того, что они вместо моего дня рождения собирались на инаугурацию отца. Он выиграл выборы за пост мэра в нашем городе. Мне всего лишь пыталась сделать так, чтобы они никуда не уехали. Дура…
Её слёзы пролились очень сильной эмоцией. Она плакала навзрыд. Человеков прижал её к себе, врезавшись взглядом в стену.
***
Шовидинский стоял за барной стойкой. Передавая пакет с содержанием белого порошка, он косился на Человекова. Лицо его, как обычно, выражало самое обычное плутовское с долей джентльмена выражение.
– Ты торгуешь этой дрянью прямо в баре? – обратился Человеков к Шоивиднскому, подойдя ближе.
– А что такого? Меня все знают: от полиции, которая за определённую сумму закрывает глаза, до бездомного бродяги. Тем более торг происходит не за деньги, мои клиенты расплачиваются информацией и услугами. Вот тот парень – работник оборонного производства. Ради дозы украдёт для нас все элементы для производства С4.
– И это так легко? Украсть из строго охраняемого объекта и не попасться. Звучит абсурдно.
– Ты ведь столько лет прожил в этом городе и не смог уяснить одну очень простую вещь. Чем строже у объекта охрана, тем проще что-то оттуда украсть. Чем выше пост, тем больше беспорядка. К примеру, недавно обокрали самолёт Судного дня. Вынесли оттуда аппаратуру и ещё по мелочам. Наш город является абсурдом.
– Но это же аморально – продавать этим людям дозу, тем самым приближая их смерть, взамен получая для себя выгоду.
– Во-первых, их жизнь в их руках. Во-вторых, я не беру денег. То есть им не нужно выносить из дома вещи, красть, убивать и приносить обществу неудобства. Тем более я знаю своих клиентов в лицо. Каждый раз, когда они приходят за новой дозой, я её понижаю, тем самым исцеляя их от вредной привычки…
Последовало молчание. Шовидинский усердно о чём-то думал. Это выражалось в его твёрдом взоре. Он смотрел грозно, в этот момент с его лица сползла плутоватость.
– Послушай. Если ты думаешь, что Ингу некому защитить, то ты ошибаешься. У неё очень много друзей, готовых прийти на выручку. Я это к тому, если с ней что-то случится, мы узнаем, где ты залёг. И тогда пеняй на себя.
– Незачем мне угрожать. Лучше скажи, сможешь ли ты достать информацию о том, как именно погибли родители Инги.
– Это я тебе и без информаторов расскажу. Автомобиль вылетел в кювет, и БАМ! Пепел и прах.
– Так ты достанешь информацию?
– Приходи вечером. Как раз обсудим детали нашей операции.

Глава XI
Серые дома на сером районе серой улицы наводили возвращавшегося домой Человекова на мысли о неизбежности сосуществования жителей города Торф и висящего на их шее ярма. Казалось, что серость и торфянин – это одно целое, одно бесперспективное целое. Избавиться от проклятия невозможно. Правда, в существовании проклятий Человеков не верил. Он, как обычно, понуро шагал по улице, подавляя чувство безысходности.
На лавочке слева от входа в подъезд, всматриваясь в трещины на асфальте, сидел Родион.
– Ну и чего здесь сидишь? – поинтересовался Человеков, подсев рядом.
– Я отказался выполнять контракт и получил метку.
– Решил прислушаться к моим словам?
– Тебя отказался убивать.
– А как же жнецы?
– Меня хотели сделать жнецом, но одно дело – убивать преступника, другое – отступника.
– Ого. Получается, отказался от повышения и остался без работы.
– Не смешно. Ты не представляешь, через что должен пройти жнец, чтобы стать машиной для убийств отступников.
– Что будешь делать теперь?
– Пришёл посоветоваться.
– Ну пойдём, чаю что-ли попьём.
***
Попивая горячий чёрный чай вприкуску с молочным шоколадом, Родион и Человеков вели беседу. Беседа касалась тех, кого они убивали, кому служили и ради кого оступились.
– Значит, Шовидинский всё знает. Глупо было ему довериться. Мир, который он тебе обрисовал, утопичен. Так просто, лишившись городского управления, мы превратимся в город бизнесменов, город корпораций. Суды в такой конкуренции огромных денег превратятся в аукцион.
– Мне не нужны нравоучения, мне нужно подарить городу шанс на благополучие. Я устал от этой тотальной разрухи. Шовидинский хоть что-то предложил, мэр же предлагает взамен ничего. Мы избавимся от Совета, а дальше что? Он продолжит сидеть на прежнем месте до самой смерти. Или ты действительно уповаешь на его заверения о новой компании чисток? Чистки – это аморально и бесполезно…
Человеков подлил кипятка в кружку с использованным в третий раз пакетиком чёрного чая.
– …Я предлагаю тебе стать противовесом Шовидинскому. У тебя есть связи с Советом. Как только я уничтожу его, ты подберёшь его бывших участников и создашь вместе с ними противовес людям Шовидинского. Пусть всё решит случай.
– А мэр? Ты убьёшь его?
Человеков утвердительно кивнул.
– Сегодня я обо всём договорюсь.
***
Глубокой ночью бар «Анархия» имел ярко-жёлтую подсветку. В тусклом городе этот островок света ощущался чем-то противоречивым, тем, чего не должно здесь существовать.
Подходя к бару, Человеков увидел, как из бара выходила пара нетрезвых людей, те, кого ещё недавно он называл «недолюдьми». Им было весело, поэтому одинокий человек посреди ночи показался им лёгкой добычей, с которой можно будет поиграть.
– Э-э-эй. Иди сюда. Иди-и-и сюда-а-а. Парень, не хочешь заработать?
– Нет, спасибо. Меня ждут.
– Не-е. Я тебя позвал, значит, тот, кто тебя ждёт, ещё немного сможет подождать. Верно?
– Не думаю.
Попытавшись протиснуться сквозь нетрезвую компанию, чьё-то жестко поставленное плечо отпихнуло его назад.
– Не-е. Если хочешь пройти, сначала сделай для меня кое-что. Это будет твоя плата…
На лицах нетрезвых людей появились шакальи ухмылки.
– …Ты сейчас зайдёшь в бар и подзовёшь официантку по имени Инга, затем любым возможным способом выведешь её на улицу. Мы будем ждать вон в той машине.
Показав пальцем на проржавевший автомобиль, глава шакальей группы выдавил ухмылку, ещё более ужасную, чем у его собратьев.
– А если нет?
Вплотную приблизившись к лицу главаря, Человеков выставил грудь вперёд, подставляясь под удар.
– Тогда тебе придётся попробовать на вкус свою кровь.
– Она на вкус как железо. Такая сладкая и тягучая субстанция. Знаешь, я ведь видел, как она струится, бьёт фонтаном из безжизненных тел, подобных тебе, – говоря с упоением, будто голос его прошлого начинал пробуждать в нём чудовище, что убивало без жалости, он наслаждался мгновением.
– Да ты, я вижу, немного псих. Хочешь, вылечу?
В момент, когда атмосфера подходила к финальной точке кипения, на всю улицу раздались два громких выстрела, из-за которых группа нетрезвых людей быстро рассеялась.
Человеков пошатнулся. Его грудь обожгла режущая боль.
– А вот и жнец…
Глаза закатились, и он обессиленно упал на пороге бара…
***
То, что произошло потом, Человеков помнил смутно. Он пришел в себя на удобном диване в подвале под баром «Анархия». Рядом с ним в кресле-качалке с самодовольным лицом сидел Шовидинский. На столе возле него лежали две разломанные плитки шоколада и небольшого размера пуля.
– В рубашке родился.
– Меня шоколад спас?
– Что? – на всю комнату Шовидинский залился диким смехом. – Ну это, конечно, интересное предположение, но тебя спасла одна белокурая красавица, вооруженная вот этим красавцем.
Достав из-за спины винтовку, Шовидинский положил её на стол.
– Значит, в меня не попали?
– Попали, но пуля прошла по касательной, задела плитки шоколада и застряла где-то в области груди. Не страшно. Мы её вытащили.
– А тот, кто стрелял в меня?
– Ушёл. Знаешь, есть ощущение, что он и не собирался тебя убивать. Может, припугнуть. Во всяком случае, выстрел Инги заставил его, скажем, ретироваться…
***
Человеков и Шовидинский, засматриваясь на электрический камин, что немного потрескивал, вновь вели беседу.
Беседы на самые различные темы стали частыми гостями в жизни Человекова. Когда он был карателем, его не заботили разговоры. Из-за его антисоциального поведения он и не стремился к разговорам. Всё изменилось, когда его жертва с ним заговорила. Инга хоть и была грубой, холодной и вела себя подобающим образом, но поговорить она любила. Тем более, Человеков постоянно молчал, из-за чего представлялся ей лучшим слушателем, которого можно было бы найти. В основном она говорила о своей работе и друзьях. О смешных случаях на вечеринках, которые казались Человекову далеко не смешными, а аморальными. И о надежде, что в её жизни всё изменится. О последнем она говорила часто в состоянии алкогольного опьянения. Человеков впитывал её надежды, любовался ей и со временем начинал понемногу ей сочувствовать. Он знал, что девушка была неплохим человеком, вот только с большими психологическими проблемами. Он хотел ей помочь и специально подливал немного алкоголя в её стакан, чтобы она говорила, говорила и выговаривалась. На утро он оставлял на её тумбочке минеральную воду, таблетки от похмелья и книгу. Постепенно начинал ей отвечать, задавать вопросы и советовать. Постепенно его речевой навык начинал развиваться.
– Кстати, я оценил твою смелость перед тем сбродом.
– Они говорили об Инге.
– Слышал. Тот, кто с тобой говорил, уже давно пытается закадрить эту мамзель, но она всякий раз шлёт его куда подальше. Он хотел, чтобы ты выманил её на улицу, ведь боится меня. Как-то раз я уже говорил ему, что случится с его пятой точкой, если он не отступит от своих грязных мыслей. Ничего, я поручу своим людям проучить его. Скажем, воплотить мои угрозы в реальность.
– Неважно, – осмотревшись и понизив тембр голоса, Человеков шепнул. – Раз наш диалог задел Ингу, ты узнал, как погибли её родители?
– Да. Ничего особенного. Её отец, как я и говорил, не справился с управлением.
– А в деле не фигурировали тормоза? Отказ, например?
– Указано, что тормоза были исправны. Почему ты вообще решил, что они отказали? – Шовидинский достал документы откуда-то из-под дивана и передал их Человекову.
– Неважно, – быстро прервав разговор, Человеков принял документы. – Что с Советом?
– Совет заминирован.
На столе перед диваном стоял ноутбук. Шовидинский включил приложение, где всплыло несколько окон с камер видеонаблюдения, что располагались перед зданием Совета.
– Могу послать сигнал, и всё взлетит на воздух, но мы ведь не знаем, есть ли сейчас кто-то в здании.
– Верно. Совет собирается по определённым дням. Но если мы хотим, чтобы все члены Совета присутствовали в здании, нужно, чтобы повод стал значимым. Допустим, есть предписание в нашем кодексе. Я могу оспорить свою метку, тогда всем членам придётся прийти на заседание. Правда, есть одно «но». Если я не смогу оспорить свою метку, меня казнят на месте.
– Отлично. Значит, ты сделаешь это. Как только ты зайдёшь внутрь, у тебя будет 20 минут, чтобы дойти до членов Совета и встать к окну. Волна от взрыва выбросит тебя на улицу. Там будет дежурить скорая помощь. Не бойся, мы успеем тебя откачать.
– Да, конечно, но ты уверен, что взрывчатка и впрямь сработает?
– Не переживай. Я доверил это дело умелым ребятам.
В комнату зашла Инга. На ней была белая рубашка с чёрной жилеткой поверх. Классические брюки и лакированная обувь. По всей видимости, это рабочая униформа официантки. Когда она появилась, диалог Человекова и Шовидинского прекратился. Её это смутило.
– Почему не лежишь? – холодно обратилась она к Человекову. – В тебя стреляли, пулю вытащили, но тебе не стоит давать себе нагрузку.
С улыбкой, что было не свойственно Человекову, он ответил: – Спасибо, что спугнула жнеца…
– Что обсуждали здесь? – резко оборвала она парня, будто испугавшись его улыбки.
– Да вот, достопочтимый Георг рассказывал мне о своих впечатлениях от твоего выступления, – Шовидинский посмотрел на Человекова, передав ему слово.
– Да. У тебя замечательно получалось завораживать зрителя… своими движениями. И пируэты, и ещё… Как ты говорил?
– Пои.
– Да, именно пои.
– И что же такое пои?
Хищно посмотрев на Человекова, Инга ухмыльнулась.
Человеков и Шовидинский оправдывались на протяжении получаса. Они перекидывали друг другу разговор, будто мяч в игре «Горячая картошка». Со стороны это было похоже на экзамен. Инга спрашивала их термины, они пытались объяснить своими словами.
– Ого. Время 5 часов утра…
Отразив на лице эмоцию искреннего удивления, Шовидинский вскочил с дивана и направился к выходу, оставляя Человекова наедине с экзаменатором.
– …Совсем забыл. У меня очень важное дело в театре. Скоро выступления, а я ещё детали с директором не обсудил. До встречи.
Инга присела рядом с Человековым.
– Теперь ты один. Так о чём вы говорили?
– О пои?
Девушка посмотрела на Человекова так пристально, что он даже почувствовал холод на затылке.
– Инга. Я просил Шовидинского пробить дело о гибели твоих родителей по своим источникам. Инга, не вини себя в их смерти.
По её телу пробежала дрожь. Её то бросило в жар, то в холод. Пот проступил на лбу и тут же испарился. На глазах проступили слёзы. Нижняя губа затряслась. По всем симптомам это было похоже на истерику.
Человеков прижал её к своей всё ещё стонущей от боли груди, и, молча поглаживая её по голове, он ощущал, как свитер начинал намокать от слёз.

Кирилл Сидоров

Тип: электронная книга

Жанр: Социальная фантастика

Язык: на русском языке

Издательство: Автор

Дата публикации: 26.06.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: В городе Торф всё больше человек становится безобразной сущностью, что вместо развития выбирает деградацию. Повсюду мусор и смрад, а замечают это единицы. Эти единицы кооперируются в негласную организацию, что карает и выметает с улиц города людей недостойных, «недолюдей». Главному герою, состоящему в этой организации, выпадает контракт на убийство девушки, что ему дорога. Скитаясь в вопросах морали, герой разгадывает главную тайну города Торф, причину человеческой деградации и решает судьбу дорогой сердцу девушки.

• Добавить отзыв
• Имя
• Комментарий
• Опубликовать