Главная страница | Юмористическое фэнтези | Мимикрики. Камни основы

Мимикрики. Камни основы
Лес Ситдик


Итак, они Мимикрики из Клана Легендарных Мимикриков, распыленных в вечность. Они из немногих оставшихся в своем измерении, живущих на той же планете, что и вы – планете Земля. Мимикрики из Дома Духа. Им пришлось оставить созданный Мир и нырнуть в неизвестное. В их измерении к власти пришли Охотники за Мирами. Они не умеют создавать и поэтому отбирают то, что создали другие. Мэл- Карт, их предводитель, провозгласил себя Правителем, Единым судьей, Воином, Дознавателем и Говорящим с оком Луны. То есть Говорящим со мной! Но это ложь! Наглая, отвратительная ложь! Со мной могут говорить только чистые сердцем, открытые и незамутненные сознания. Только те, кто способен услышать шепот звезд и песнь ветра, только те, кто может довериться происходящему, не контролируя, и главное – не боясь.





Лес Ситдик

Мимикрики. Камни основы



Сознание – единственная причина.

Невозможно увидеть то, что туда не погрузилось.

Вечный

Что-то вроде припоминания…

Припоминаю и готов с вами поделиться. Так сказать, разделить радость памяти, хотя какая это радость? Иное непременно, во что бы то ни стало хочется забыть. Не мне. Людям. Они все делят на белое и черное. Плохое и хорошее. А для меня не все так категорично. Мне, как говорят в одном из измерений, – ровно. Конечно, у меня есть любимые моменты и события, и я испытываю непередаваемые человеческим языком ощущения оттого, что люди, превозмогая обстоятельства, открывают в себе невозможное и вносят правки в созданный Мир.

Это так бодрит. Ничто не заводит меня так сильно, как процесс сотворчества, чтобы кто не понимал под этим словосочетанием. Когда я вижу неиспользованный потенциал, у меня прямо руки чешутся, что-то с ним сделать. Хотя, надо сказать честно, никаких рук у меня в помине нет, только глаза, и, если уж совсем начистоту, глаз у меня один. Да. И вообще, я весь один большой глаз. Однако какой! На чем я фокусирую внимание, то и получает развитие. К примеру, сейчас я сильно сконцентрирован на одном вымирающем виде. Очень бы не хотелось, чтобы они пропали, растаяли, как дым над водой, исчезли, канув в небытие, высохли, как роса на листе, сгорели как… как… ну, ничего больше придумать не могу, поэтому просто сконцентрируюсь, а история сама получит импульс для своего продолжения.

Итак, они Мимикрики из Клана Легендарных Мимикриков, распыленных в вечность. Они из немногих оставшихся в своем измерении, живущих на той же планете, что и вы – планете Земля. Мимикрики из Дома Духа. Им пришлось оставить созданный Мир и нырнуть в неизвестное. В их измерении к власти пришли Охотники за Мирами. Они нnе умеют создавать и поэтому отбирают то, что создали другие. Мэл- Карт, их предводитель, провозгласил себя Правителем, Единым судьей, Воином, Дознавателем и Говорящим с оком Луны. То есть Говорящим со мной! Но это ложь! Наглая, отвратительная ложь! Со мной могут говорить только чистые сердцем, открытые и незамутненные сознания. Только те, кто способен услышать шепот звезд и песнь ветра, только те, кто может довериться происходящему, не контролируя, и главное – не боясь.

Для меня кристально ясно, откуда у Мэл- Карта такая необоримая страсть к беседам со мной, звучащая, как удар в медный гонг, повторяющаяся и распространяющаяся при каждом произнесении его выдуманных имен – он хочет власти. Зная все заранее, мечтает держать под контролем каждую мысль,каждый акт творения. Жаждет стать тем, кто войдет в историю и рассчитывает, что я ему в этом помогу. Ему невдомек, что в историю он уже вошел, только вот какое место он займет в ней, зависит не от меня, а от него. Он хочет слишком много для одного человека, а это всегда опасно. Это как балансировать на острие зачарованного клинка.

Страна Легендарных Мимикриков теперь, после его завоевания, называется просто Страной. Страной, у которой нет имени. Ведь названия даются не просто так, для этого нужна связь с Вечным и способность творить. А все, что касается творчества и творений, держится Мэл- Картом в железных тисках ограничителей. Все взято под учет и контроль. Направление мысли формируют Шептуны. За ощущение удовлетворенности от жизни отвечает секретный ученый отдел доктора Дими- Рука, с его плановыми прививками. Не спрашивайте, из чего, вернее из кого, он создает вакцину счастья. И в довершение всего, личный Демон Мэл- Карта до основания расшатал его внутреннюю основу и надул в его уши разрушающих идей.

Мэл- Карту позарез необходимы Мимикрики. Подконтрольные Мимикрики! Послушные, исполнительные, готовые материализовать любую фантазию Правителя. Теперь нужны. Много лет назад Воин и Дознаватель Мэл- Карт распылил тех, кто не хотел подчиняться, не хотел быть частью его идеи о Великой Империи. Остались только воспоминания, перекочевавшие в сказы Шептунов. Время от времени на территории Страны все же возникали яркие Миры. Блистали, переливаясь энергией и красками, манили к себе оригинальностью мысли и свежестью. Но при Мэл- Карте состоит целый корпус военных Советников. Они, как и сам Правитель, пляшут под дудки Демона разрушений. Вынюхивают, выслеживают, уничтожают и только в этом видят смысл жизни, безмерно гордясь собой.

Дом Духа Легендарных Мимикриков предупредили, что за их Миром должны прийти. Они бежали. Исчезли прямо из-под носа Охотников. Ви- Тот – Высший Математический Шаман, Царица Лали- Рэй – Мать Прародительница и их дети: Феюс – Управитель Потоков Логуса, пятнадцати циклов от роду, Принцесса Нэнси – непосвященная Хранительница Печати Времени, девяти циклов и Белиам – Распознаватель Всего Живого, семи циклов. И вот сейчас Лали, Феюс, Нэнси и Белиам находятся на берегу полноводной реки Амазонки, а Ви- Тот… а Ви- Тот совсем в другом месте. Но не будем торопить то, что торопиться не должно. Любая история имеет в себе несколько других историй. Они, как живые родники, впадают в реку, перешептываясь, сплетаются телами и, внося обновление, стремятся к мировому океану! Нет, я все-таки поэт!

– Вообще-то, поэты должны писать стихи, – внезапно на внетелесном уровне возник голос ребенка.

– Это кто это, интересно, влезает без спроса в мое повествование? Белиам, тебя не учили, что подслушивать нехорошо?

– Я не подслушивал. Так получилось. Ты же всегда рядом, в сумке у меня лежишь, – смущенно ответил мальчик. – Тем более на внетелестном уровне никто не слышит, и если говорить начистоту, то тебя вообще никто не слышит. Ну, кроме меня…

– Так, так, так, вот сейчас совсем замолчи! Тихо, понял? Вообще больше ни слова. Хоть сам понимаешь, что сказал? В сумке у меня лежишь! В сумке!

– Так я же правду говорю, – возмутился Белиам.

– Правду, но не всю! А если правду сказать не всю, то что получится? Что тогда получится?

– Что? – удивленно переспросил Белиам.

– Не-до-ра-зу-ме-ни-е, Белиам. Получится недоразумение! Поэтому, раз уж ты влез со своими комментариями в мой рассказ, будь добр, объясни потомкам, что я не сам в сумку залез. И вообще, как они сейчас все это представляют, ты не задумывался? Огромный глаз в небольшой тряпичной сумке?

– Ну… ты не сам в сумку влез. Тебя туда я положил, – неуверенно начал мальчик.

– Правильно. Продолжай.

– Ну… ты сидишь в шаре для предсказаний, поэтому запихнуть тебя в сумку было просто.

– И это верно. Что еще?

– Ну…

– Так, давай без «ну». Четко и по существу.

– Ты Вечный. Ты не помнишь, как очутился в шаре, и ты мне… нам помогаешь… или мне кажется, что помогаешь, но все равно, ты добрый и смешной. Ты думаешь, что ты поэт, но ни одного стихотворения я от тебя не слышал. А еще ты можешь все, но боишься это признать. Ты можешь быть безграничным, но выбрал сидеть в круглом шаре за стеклом, и я не знаю почему. А еще, по ночам ты рассказываешь каким-то там потомкам о нас и не даешь мне спать. Фу…

Я очень устал. Мы уже много дней ищем этих розовых дельфинов, а их все нет и нет. А нам очень, очень нужен четвертый волшебный Камень. У нас их уже три. Нужен четвертый. Четыре Камня Основы, чтобы они стали опорой и наша мама, то есть Царица Лали- Рэй, конечно, начала выстраивать Новый Мир. Она это умеет, но нужен четвертый Камень. А его нет. И папы нет. И мы уже тут несколько лун, а розовых дельфинов до сих пор не встречали. Мама говорит, что четвертый Камень у них, но, мне кажется, она сама не знает. Я очень устал. Очень. Мы все устали. И, между прочим, спать в гнездах на деревьях не очень-то удобно.

– Так, вот тут я тебя прерву, – остановил поток слов Дух. – У меня все зарегистрировано и учтено. И я припоминаю, что когда-то ты просто мечтал спать на дереве.

– Это было давно. И я не хотел просто на дереве. Я хотел в домике. В домике, где есть кровать, а не в гнезде.

– Ну, извини. Надо четче формулировать то, чего желаешь.

– Это все ты? Да?

– Нет. Это все ты.

– Неправда! Это ты… ты подстроил!

– Друг мой, человеку всегда трудно принять, что он сам является причиной происходящего. Это понимание, как говорится, для продвинутых пользователей.Ты же еще ребенок, хоть и Мимикрик, поэтому я прощаю тебе твою неосведомленность. И да, я понимаю, что проще всего найти виноватого, кого-то другого – не себя, и все на него и списать.

– Я устал и хочу спать. Я очень… очень… устал… А ты не даешь! Если бы с нами был папа, он бы произвел точные расчеты и нашел лучшее место для ночевки, и вообще… он бы… он… он… он… у-у-у-у-у.

– Эй, эй, эй, ты чего? Ты что, плачешь, что ли? Прости, прости. Я не хотел тебя так расстроить. Но ты же Распознаватель всего живого, ты все равно будешь слышать и видеть, такова твоя природа.

– А… а… твоя природа? – шмыгая носом, спросил Белиам. – Твоя природа какая?

– Это ты верно спросил. Правильно заданный вопрос уже содержит в себе часть правильного ответа. Моя природа позволяет посылать людям любые сны. И тебе, Белиам, я посылаю самый светлый и добрый сон. Ты все верно спросил. Ты спросил, и я вспомнил. Спи, малыш. Спи спокойно. Мое припоминание подошло к концу, и это начало новой истории. На нее потребуются силы. Ты должен хорошо отдохнуть.




Глава 1. Мастер и Консул


Пропыпут был парень избалованный. Изнеженный, как лебединый пух, рафинированный, как сахар, скользкий, как мармеладные мишки, и, как взбитые сливки, не имел четких границ. Не во внешнем выражении, во внутреннем. Пропыпута звали сложно и длинно – Прокл- Пылающий-Путиразпутывающий-Тарарамский, коротко – Пропыпут. Иногда его звали Пропыпут Болотный, поскольку старая Кикимора, троюродная тетушка на десятой воде с добавлением водорослей, за неимением собственных наследников, отходя в илистую тьму, оставила в наследство Проклу родовое Болотце и Прокл на этом Болоте стал самым завидным женихом. Глянцевая зеленоватая кожа в желтых пупырышках, очаровательная улыбка, висячие мягкие уши, развевающиеся при душевном волнении нежными розовыми лепестками, и выразительные глаза. Очень выразительные. Ужасно выразительные! Гипнотические омуты с влажной поволокой. Таким глазам хотелось верить. Хотелось, но не стоило.

Пропыпут, как говорилось ранее, был избалован. За красоту ему многое прощалось, он знал, что красив, и вовсю этим пользовался. В искусстве манипуляций ему не было равных. Можно даже сказать, что в этом он достиг совершенства. Так преуспел, что был изгнан из собственного семейства в мир больших возможностей для обретения чувства меры и жизненного опыта, которого ему катастрофически не хватало. Пропыпута проводили с Болота, окружив торжественным эскортом в виде полулюдей-полуволков, которые гнали его до самого Дальнего Озера, что находится у подножия Безымянных Гор. И там и оставили, перекрыв все дороги к отступлению, предварительно вложив в его ухоженные длинные пальцы ручку чемодана из ивовых прутьев с дорожным набором юного туриста. И что правда, то правда, – по человеческим меркам Пропыпут был весьма юн. Ему было три тысячи восемьдесят два с половиной года, если переводить в понятные вам временные категории, то энергия будет сгущаться где-то возле числа семнадцать, плюс-минус год.

Какое-то время, плутая среди камней разной конфигурации, Пропыпут уговаривал себя, что он Искатель приключений и это его собственный выбор – отправиться в неизвестное, непонятно для чего. Пропыпут внушал себе, что он Исследователь Миров и это его миссия. Где-то он услышал это слово – миссия, и оно ему нравилось. Он чувствовал в нем масштаб и обещание необыкновенного, но жаркое солнце и острые камни, по которым он лез, таща за собой чемодан, в голос вопили обратное: «Я люблю шелковые простыни! Я жить не могу без вечернего омовения с лепестками роз! Я не представляю себе дня без бокальчика шуршащих пузырьков! Я в кровь сбил ногти на ногах и теперь нуждаюсь в педикюре! Я пахну как тысячу вонючих клопов и мне просто жизненно необходимо сменить платье». Сейчас на Пропыпуте была кружевная хламида-манада, что-то среднее между хитоном, тогой и туникой, покрытая внушительным слоем пыли и пота.

Ночь, коварно наблюдающая из-за угла тени, брошенной уходящим солнцем, злорадно ухмыльнулась и без предупреждения набросила на голову Пропыпута непроницаемый мешок. Но он только еще крепче вцепился в ручку чемодана, оборотов не сбавил и настойчиво продолжал двигаться вперед, то и дело ударяясь о камни. Он поскальзывался, падал, вставал и снова падал, но упорно лез в гору, подставив изнеженное лицо безжалостному ночному ветру. По его щекам согревающими дорожками текли слезы. «Это просто вода, – говорил он себе, – просто вода». Но силы покидали Пропыпута, убегая как крысы с тонущего корабля. Легче не становилось, и мысль о скорой встрече с ушедшей в Царство Теней тетушкой, была так же ощутима, как многочисленные ушибы и тяжеленный чемодан в руках. И когда Пропыпут отворил этой мысли окно и окончательно, бесповоротно решил умереть, именно в этот момент, – ни минутой раньше, ни минутой позже, – на небо лениво выкатилась луна. Она осветила все в округе, и до Пропыпута медленно, но верно дошло, что стоит он напротив пещеры!

Это было спасением!

Это было отсрочкой его раннего ухода в черноту ила, небольшой паузой, подарком Богов, который он, не кокетничая, взял. Причина, по которой судьба сжалилась над Пропыпутом, пока была неизвестна. «Это за мою красоту» – шептал он, шмыгая носом, когда буквально на коленках вползал в пещеру, волоча за собой треклятый чемодан. Он забрался в сухой, безветренный уют оберегающего каменного чрева, нащупал в темноте что-то мягкое и в беспамятстве отключился.

Пропыпут не мог видеть, как над горами разыгралась гроза, как электрическими угрями вспыхивали, извиваясь, молнии, как откашливаясь, бил в медные литавры простывший гром, следуя своей партии в общем оркестре событий.



Каждые триста лет Плюющая Пещера на Вар-Вилоне, выплевывала Мастера, способного развеять туман в затуманенных головах и, настроив их на возвышенный лад, материализовать требуемое из ничего. Каждые триста лет племя молодое, незнакомое встречало этого Мастера, тщательно подготовив поле для встречи. В прошлый раз, как говорят летописи, случился перелет. Мастера выплюнуло аж за горизонт намечающихся событий, и он очутился в реке Амазонке, в другом измерении реальности, по горло в воде.

После этого в реке появились пираньи, как первый этап материализации Мастера, видимо, он очень испугался. Затем возникла рыба паойару, которая с удовольствием съедала мгновенно расплодившегося речного хищника.Толкователи предполагали, что это был акт раскаяния, ошалевшего от неожиданного полета и еще более неожиданного приземления, посланца Пещеры. Из реки Мастер так и не вышел, с фантастическим смирением приняв свою судьбу, как умеют только Мастера, и через какое-то время в ней появились розовые мифические дельфины, которые, по слухам, вмещали в себя души утонувших и могли оборачиваться в людей.

Сотворив несколько Чудес, Мастер, как правило, пропадал, предположительно переносился в другую вселенную для нового плевка, но это были только догадки и домыслы. Его судьба уже особо никого не волновала, поскольку ценности в глазах общественности он лишался. Чудеса творить не мог, потому и внимания не стоил.

Нынешний Консул Вар-Вилона, начитавшись древних преданий, так загорелся идеей не упустить Мастера на этот раз, что предпринял все возможное и невозможное, чтобы поймать его в полете в момент плевка и не дать Чуду утечь с бурными потоками вод. Вся жизнь Консула была устремлена только к единственной точке в будущем, к моменту явления нового Мастера и исполнению трех желаний. Путем сложных сопоставлений Консул пришел к выводу, что Мастер может осуществить только три желания. Три, и не больше. Консул представлял, как самолично встретит Мастера, придумывал подходящие слова, которые он произнесет при встрече, и главное, – какие желания загадает.

Резвыми жеребцами мимо него проносились дни, месяцы, года, но Консул считал все это неважным, не заслуживающим внимания. У него была цель! Цель находилась в необозримом будущем, и только она имела значение. Сначала в воображении Консула рисовались веселенькие картинки встречи Чуда с прибаутками, колокольцами и хором райских кузнечиков. Шло время, и картина встречи, впрочем, как и сам Консул, изменившись, стала являться в его воображение в другом виде. Теперь на ней был торжественный зал, пристроенный прямо к входу в Пещеру. Там же появилась красная ковровая дорожка, почетный караул и лепестки дичайших оваций, которые создавали приспособленные и одомашненные орхидеи.

Время, скрипя суставами, все еще продолжало участвовать в триатлонной гонке, а Консул продолжал представлять, но уже опираясь на научные достижения и точный математический расчет. Звездочеты Вар-Вилона высчитали нужное положение звезд на небе, нумерологи – вероятный месяц, предсказатели – предполагаемое число и время. Словом, все было сделано для точного попадания Чуда в цель, а именно, в мастерски расставленные сети. «Чего мелочится?» – подумал Консул и дал распоряжение поставить еще и капканы. Чтобы наверняка. Нет, нет, Консул не был кровожадным. Он просто имел цель и шел к ней с завидной целеустремленностью, исключая на своем пути «что-то пошло не так».

Но сегодня Мастер опять не появился, хотя вероятность все еще зазывно размахивала красными юбками. Ночь робко припала к открытому окну, из которого уже плохо было видно пещеру и людей, растягивающих сети. Шторы поднялись, как паруса, подталкиваемые ветром, принесшим грозу. Консул вздохнул и закрыл окно. Не сегодня.




Глава 2. Послание


В Стране бушевала буря. Стонали, раскачиваясь кряжистые дубы долголетия. В печные трубы домов с воем вползали дымные змеи, и их тела развевались на ветру серыми флагами. Ледяными, звенящими розгами по крышам бил дождь, размазывая о закрытые ставни диких Шурунов, то и дело менявшихся и менявших все вокруг. Шуруны пытались собраться в то, что уловили – багровое чудище с фиолетовыми провалами вместо глаз. Огромная масса, клубящаяся и постоянно перетекающая из одной формы в другую. В подобии тела возникала и пропадала блуждающая голова, с которой, как маски, одна за другой спадали лица. Голова была живая. Чудище тоже было живое. Как будто живое. Шуруны очень правдоподобно передавали то, что происходило далеко отсюда, в замке Мэл- Карта, и являлось отражением этой далекой сцены.

У личного Демона Мэл- Карта, действительно закончилось терпение. И что еще вероятнее, Демон уже оттяпал себе большую часть жизненной силы Правителя. Сначала он заселил в его сознании только звуки, затем мысли, а потом и вовсе вознамерился расположиться в нем, как в гамаке. Демон принялся диктовать, требовать, а не как прежде исподволь внушать, нашептывать и проникать в уши со звуком дудок. И вот в один роковой для Мэл- Карта момент, Демон вышел из берегов прежних очертаний и, высосав все эмоции своего носителя, приобрел способность к трансформации.

Он полностью вошел в сознание Мэл- Карта в виде запаха жареных Чепух, а надо сказать, что Чепух есть не полагалось. Они считаются священными. Священными и разумными. Хотя удостовериться в их разуме никому пока не посчастливилось. Народ Страны свято верит в то, что у Чепух есть разум и он какой-то свой, собственный, очень отличающийся от общепринятого, а потому не считывается людьми. Конечно, Мэл – Карт знал о этих верованиях, знал и даже пару раз проводил открытую церемонию по задабриванию всемирного Духа Чепух, разрисовывая вместе с отобранными для этого случая детьми их панцири. Чепухи не возражали. Медленно поднимали свои морщинистые головы обозревая окружающих и медленно, словно в их реальности время текло сквозь вязкий кисель, с чувством полного удовлетворения и внутреннего достоинства, перемалывали беззубыми челюстями сочные молодые листья – подношения почитателей.

Народ ликовал, воодушевлялся. Особенно ему, этому народу, нравилось, что его незатейливые представления о жизни разделяет их Правитель. И Мэл- Карт действительно разделял. Разделял свою жизнь и себя на несколько частей. Эти части всегда были разными, впрочем, как и его принципы и верования. Как говорится, в зависимости от обстоятельств. А на этот раз, обстоятельства были такими – он нестерпимо, со всей возможной страстью, захотел отведать мяса жаренных Чепух. Или что-то в нем захотело. А чего хочет Правитель – того хочет Рок. Кажется, так говорят про людей, которые хотят чего-то несмотря ни на что, вопреки сложившемуся.

Сложившаяся вера в священность Чепух была древней и имела многовековой вес. В связи с этим пришлось уволить повара, помощника повара, семь служанок, парочку посудомоек и закупщика продуктов, так как они наотрез отказывалась принимать участие в приготовлении деликатеса. Готовкой занялся глухой и подслеповатый хранитель ключей подземелья, в которое прямиком и направились непокорные служители вкуса отбывать наказание за неповиновение, а главное – за сомнение в сильных решениях своего Правителя.

Запах жаренных Чепух вполз в ноздри Правителя, разжигая во всем теле зверский аппетит. Запах стал катализатором необратимых процессов.

– Вкус жизни! – вопил Демон, встраиваясь в кровь Мэл- Карта мельчайшими частицами. – Еды! Мяса! – буянил Демон, и из его пасти, вернее изо рта Мэл- Карта, капали на мраморный пол липкие, зеленые слюни. При соприкосновении с твердой поверхностью слюни шипели, взрывались фонтанами огненных искр, оставляя после себя обугленные отверстия. Стена из оцифрованных Шурунов вздымалась стальными холодными волнами, как море во время шторма. Окна дребезжали и лопались, словно яичные скорлупки. Стены, пол и все, что находилось в торжественном зале для награждений, буквально выворачивалось наизнанку. Реальность вело в разные стороны, как старого пьянчужку. Приплющивало, растягивало, а вместе с ней приплющивало и растягивало все вокруг.

Мощным порывом ветра обслуживающий персонал замка смело в огромный ком из человеческих тел.

В первую же минуту трансформации Демона ком, подпрыгивая и визжа, скатился по ступеням мраморной парадной лестницы и, унесся на улицу, так и не сумев распасться на отдельные фрагменты. Люди были словно связаны между собой, склеены намертво не только физически, но и мысленно. Тайное знание скрепляло их мертвой хваткой в огромный шар, который оставлял после себя стойкий навозный шлейф. Они знали, кто на самом деле их Правитель. Знали, что он тот «кто потерял свое лицо». Знали, что он носит чужие оболочки, созданные Великим Кутюрье. Знали многое такое, о чем безопаснее было молчать. И они молчали и катились, катились, катились. По инерции. Туда, откуда очень сложно будет выбраться.

– Мяса! – продолжал требовать Демон в теле Мэл- Карта, растопырив руки в стороны и задрав голову кверху, будто именно оттуда и должно было снизойти вожделенное блюдо. А вокруг застывшего в центре зала тела Правителя, с бешенной скоростью носилось то, что могло носиться и то, что носиться не могло: стулья, битое стекло, бумажки, фрукты, тумбы, доспехи, кинжалы, горшки и Крэгир. Его швыряло от стены к стене, как мяч для гандбола.

Первый Военный Советник и лучший Охотник за Мирами с ситуацией не справлялся, чего нельзя было сказать про Славика – Великого Кутюрье и не менее Великого Режиссера. За какое-то мгновение до трансформации Правителя у Славика нестерпимо зачесались руки, так сильно и безапелляционно, что ему ничего не оставалось делать, как сдаться этому требованию собственного тела и вырастить вместо рук… крючья, которыми он благополучно зацепился за лиану, бывшую минуту назад мраморной колонной. «Нет, я все-таки везунчик! – думал Славик, болтаясь на ветру вместе с лианной, обхватив ее всеми четырьмя конечностями. – Гениальное чутье меня и здесь не подвело. Как вовремя я превратился в нечто цепкое».

– Мяса-а-а! – дебоширил Демон, и кожа трескалась на теле Мэл- Карта, не вмещая в себя его яростную энергию.

Шлеп, бум, бац!

Рядом со Славиком, ударившись о стену, приземлилась коричневая, увесистая лепешка. Славик зажмурился. «Хорошо, что мимо», – успела проскочить мысль облегчения. Он приоткрыл один глаз и опознал в лепешке Крэгира. Вид у Охотника за Мирами был не ахти какой. Всегдашний бравый, уверенный образ слетел с него как листва с дуба-долголетия по осени. Осталась только кора. Скукоженное в ужасе лицо под кустистыми совиными бровями вращающиеся бусины глаз. Крэгир пытался удержать равновесие, нелепо растопырив руки-крылья, ноги его разъезжались в разные стороны, и все это сопровождалось звуками очень напоминающими куриное кудахтанье.

«То же мне, Охотник Ночи, Свирепый Филин. Посмотрел бы на себя сейчас, какой-то петух недощипанный», – подумал Славик и лучезарно улыбнулся Крэгиру, пролетая на лиане над его головой. Но вдруг Крэгир изловчился, и подпрыгнув, откуда только в нем такая прыгучесть образовалась, уцепился за спасительную лиану Славика. Под его весом лиана заскрипела и приземлилась, а вместе с ней на Крэгира приземлился и сам Великий Кутюрье. Крэгир застонал, а в Славике проскочили доселе неизвестные ему нотки сочувствия к Охотнику, но сразу же испарились, как только Крэгир начал орать дурным, не своим голосом, пытаясь перекричать бурю, вызванную Демоном.

– Ах ты пиявка никчемная! Звероящер безмозглый! Сделай что-нибудь, упырь ржавый! Иждивенец паршивый! – и все это было обращено к нему, Великому Кутюрье и Режиссеру, непревзойденному таланту. «Неуважительно как-то» – решил Славик. Самое обидное во всем этом было, конечно, «ржавый». Славик провел огромную работу и решил, что больше не будет скрывать свой природный образ за защитными оболочками, как умеет каждый Мимикрик, а будет вступать в эту жизнь как есть, без прикрас, в естественном обаянии, так сказать. А естество его было широколицее, веснушчатое, зеленоглазое в обрамлении рыжих спиралей, которые сейчас вздымались над его головой солнечным нимбом.

– Гаденыш! Пропыпут болотный! – не унимался Охотник за Мирами, с трудом выползая из придавившего его Кутюрье. – Давай! Маши своими культяпками, царевна-лебедь! Создавай Мир!

«Ага, – подумал Славик, – щас! Вы тут все как один Бурю создаете, а я значит вам для Мира понадобился? Нет уж, насладитесь сполна тем, что имеете. Посмотрите, так сказать, правде в глаза». Но вслух он ничего не сказал. Вздохнул глубоко. Потом еще раз вздохнул, потому как Крэгир, со всего размаха влепил Славику пощечину. У него аж дух перехватило от возмущения и неожиданности.

«Дух перехватило! Точно! Я же Шаман! Шаман-Режиссер! Я могу управлять Духами! Да, про то, что я посвящен в Шаманы знают немногие, но я-то знаю», – со сверхзвуковой скоростью понеслись мысли Славика.

Тайное имя посвящения Славик никому не говорил. Его и так все при дворе Мэл- Карта ошибкой природы считали. Мужчины не могли рождать Миры, а Славик мог. Он и по снам мог ходить и предчувствие у него было такое сверхчувствительное, любой Ушист позавидовал бы. Короче, Славик был ценным кадром. Ценным для Мэл- Карта, поскольку исполнял его прихоти легко и с фантазией. Однако, Славик давно понял, что всего Правителю знать не обязательно. Должны остаться у Великого Кутюрье и Режиссера еще козыри в рукаве, на случай внезапного изменения событий. То, что Славик был посвящен в Шаманы, знал только Славик, семейство исчезнувших Мимикриков и… ешкин-кошкин, еще Эва знала. Ну и Дед-Пчела, разумеется, его симбиотический спутник. У всех Шаманов такой есть. У Славика – Дед-Пчела.

«Если я начну Духов вызывать, они тут с этим Демоном разборки устроят и тогда пиши пропало. Мэл- Карт и Крэгир точно меня в оборот возьмут и про хождение по снам вспомнят. А я все сделал, чтобы они про это забыли… забыли…» – экстренно соображал Славик, вновь взлетая вместе с лианой, подхваченный порывом ураганного ветра.

Щлеп, бум, бац!

Крэгир опять превратился в лепешку. Самостоятельно, без Славикиных стараний. Просто он не имел таких замечательных цеплятельных устройств, как Славик, и уже давно подрастерял свою былую форму воина и атлета. В настоящем, Крэгир носил личину, тяготившую его. Пытался быть прежним бравым воякой, но дело в том, что нынешняя суть вообще не соответствовала его воспоминаниям о себе прежнем. Да, ему иногда удавались прыжки, наподобие того, что он недавно продемонстрировал, но это было скорее исключением, остатками мышечной памяти, а не легкостью тренированного тела. «Короче, роль атлета, непревзойденного Охотника за Мирами, не для него», – решил Славик Режиссер. А потом решил, что разберется со всей этой неразберихой и несоответствием позже, поскольку Демон в теле Мэл- Карта опять начал требовать мяса и пускать зеленые слюни.

И тогда Славик принял решение больше не думать и активизировать Деда-Пчелу. Вернее, пчелиный рой. Ведь каждому рожденному Шаманом известно, что симбиотический помощник может быть в разных формах и в разных числах. У Славика был пчелиный рой или Дед-Пчела. Ему и напрягаться-то не пришлось, – в миг, через оскалившееся стеклянными клыками, изуродованное окно, влетела гудящая туча. Это было хорошее решение. Пчелы как бы сами по себе, никто и не догадается, что ими руководит Великий Кутюрье и такой же не менее Великий Режиссер. Славик поймал Поток, отдался ему, а пчелы уловили руководящее начало и понеслись на Демона, разинув рот. А чего удивляться? Эти пчелы были как Шуруны, тоже могли складываться в различные формы. И то, что неслось на беснующегося Мэл- Карта, имело длинную, вытянутую морду и широко открытый рот, ну хорошо не рот – пасть!



– Белиам, просыпайся! Белиам! Да что за дрянь такая? Пошли, пошли вон! Разлетались тут! – Феюс чуть из гнезда не выпал, отмахиваясь от чего-то мелкого и назойливого.

– Уберите с меня это! – верещала на соседней ветке Нэнси. – Мама, мама, они жужжат и царапаются.

– Белиам! Ты нам нужен со всеми своими Дарами. Да проснись ты, пропыпут болотный! – не терял надежды разбудить брата Феюс, срывая с себя жужжащие колючки. Однако меньше их не становилось.

– Феюс, пожалуйста, можно не выражаться? Это все-таки твой брат! – урезонила первого из сыновей Лали. Она осторожно попыталась стряхнут с руки ползающих и гудящих насекомых. – Я и без Белиама могу сказать кто это. Пчелы. Это пчелы, поэтому не делайте резких движений, иначе укусят.

– А-а-а-а-а! – закричал Феюс, хватаясь за нос. – Она меня укусила! Укусила!

– Пчелы не нападают первыми, – раздался умиротворенный голос Белиама из соседнего гнезда, а потом появилось его улыбающееся лицо с живыми волосами. Волосы жужжали. Белиам с нескрываемым интересом и даже с каким-то восторгом наблюдал, как его шевелюра увеличивалась в объеме и становилась длиннее.

– Так, Рапунцель, давай-ка поговори с ними! Это уже не смешно! – вновь заволновался Феюс, размахивая руками, как ветряная мельница.

– Кто такой Рапунцель? – поднял ясные глаза на брата Белиам.

– Не знаю. Просто Поток уловил, – сказал Феюс, с трудом сменив тон, чувствуя, как мать все еще сверлит его взглядом. – Что-то сказочное, видимо. С длинными волосами. Не суть. Поговори с этими тварями, я уже чешусь весь!

– Мамочка, я боюсь, боюсь, – жалобно заскулила Нэнси.

– Демон тебя побери! – вновь не выдержал Феюс, пытаясь вытащить пчел из ноздрей. – Белиам, где твои Дары? Твои умения общаться с этими, этими… гадами.

– Так, все! Успокоились все! – стальной паутиной опустила слова на головы детей Лали- Рэй. – У вас тоже есть Дары, Феюс, которые ты по всей видимости Дарами не считаешь. Разум и речь. Слова кристаллизуют вокруг тебя реальность, а разум помогает увидеть ситуацию такой, какова она есть на самом деле. Ваша ведущая эмоция – страх! В страхе – мучение. Мучение, которое порой бывает больше, чем физическое страдание, Феюс. Тебя еще никто не укусил, а ты уже горланишь, как поющая кувшинка, которой стебель прищемили. И ты, Нэнси, вернись к нам из своих горестных фантазий. Пчелки по нам ползают и их много, это правда, но ни одна из них тебя не поцарапала. Может быть тебе щекотно? Вот это возможно. И вообще, Белиам прав – пчелы первыми не нападают, только в случаи опасности. Сейчас все успокаиваемся, все успокаиваемся, Феюс прекрати махать руками!

– Да они мне в нос и уши лезут! Я что, дупло? – возмутился первый из сыновей.

– Им страшно и холодно. Они хотят спрятаться, – прислушиваясь к пчелиному гулу в своей голове, заметил Белиам.

– Холодно? – переспросила Лали. – О чем ты, малыш? Здесь жарко, дышать нечем… Постой, постой… так, замолчите все!

– Мам, ты чего? Мы и так все уже молчим, – шепотом проговорила Нэнси вопросительно и возмущенно одновременно.

Мать Клана внимательно всмотрелась в пчел, ползающих по ее рукам. Затем так же внимательно рассмотрела детей. У Белиама пчелы облюбовали голову. У Нэнси – область сердца. У Феюса пчелы пытались забраться в нос и уши. По всему выходило, что они выбирали те участки тела, где скопление энергии было максимальным. Феюс, Управитель Потоков Логуса, мог улавливать различные Потоки слов, написанные, высказанные, подуманные. Он вдыхал Поток вместе с воздухом и слышал, различая никому не слышимые языки и звуки. Нэнси, открывая свое сердце, сращивала в нем временные линии для переноса из одного измерения в другое. У Белиама понимание всего живого возникало в голове, автоматически, стоило ему только посмотреть или представить. А она, Лали, направляя энергию в руки, могла творить все что угодно, от пирога до целого Мира, при определенных условиях и достаточном количестве ресурса. Это были не просто пчелы, они являлись персонализированными посланиями. Кто-то пытался достучаться до них и Мать Клана уже знала, кто это.




Глава 3. Схватка


Что-то шло не так. Не так, как представлял себе Славик. Он представлял, что сейчас, как обычно, нырнет в поток, отключив голову, и все будет сделано без его участия, легко и просто. Раз – и все.

Представлял он так не безосновательно. Примером тому были многочисленные экспромты, удачные перфомансы, завернутые в разноцветную шуршащую обертку памяти. Но сейчас знакомые способы воздействия на ткань реальности не работали. Сначала пчелиный рой предпринял вполне себе удачный марш-бросок в сторону, вышедшего из себя Мэл- Карта, и ему даже удалось изолировать голову Правителя. Рой поглотил ее, создав другой вибрационный фон, и этим отрезал его органы чувств от воздействия демонической энергии. Не подумайте ничего такого, Славик ведь не думает, и вы тоже не представляйте страшные сцены с разъяренными пчелами, вонзающими свои жала в голову, уши, лицо. Все было очень гуманно. Пчелы просто облепили голову Правителя живым шлемом и жужжали на определенной вибрационной частоте, способствующей успокоению и гармонизации, между прочим.

Надо сказать, поначалу такая тактика принесла заметное улучшение. Вихрь, бушующий вокруг Мэл- Карта как-то поутих, истощился и, зевнув напоследок, уполз объевшейся ящерицей, переваривать поглощенное. Вихрь, но не Демон. Если бы Славик включил планирование или хоть мало-мальскую стратегию, то предвидел бы много чего. Много чего, но не это.

Одним громким, хлюпающим звуком, словно из переполненной водой ванны, рывком вытащили давно застрявшую пробку, на плечах Правителя вылупились две шеи. Две шеи? Минуточку… ну точно… шеи! Славика замутило. Крэгир, как обычно, расшибся в лепешку, и его поглотила темнота. Несмотря на тошноту, шеи Славик рассмотрел в подробностях. Они были разного размера, сильно смахивали на человеческие и, видимо, предназначались для разных голов. Будут же еще и головы! «Караул! – взвизгнула загнанным хомячком, пойманная Славиком мысль. – Трехголовый Правитель, это что-то… что-то…» Подходящие слова не находились, а если и находились, то только ругательного содержания.

И тут на выручку пришла дипломатия. Судорожно соображающий мозг Славика подсунул ему это понятие в оберегающих психику целях. Дипломатия вышла, вернее, вылетела из-за кулис мыслительных нагромождений Великого Кутюрье, отряхнулась от пыли и, заискивающе улыбаясь неуверенными, подрагивающими губами, произнесла Славикиным голосом:

– Трехголовый Правитель это… это… это НЕЧТО новое!

На этих словах из шей, как шары из трубок стеклодувов, появились еще две головы. Головы были без лиц, да и вообще без всего. Так, жидкая субстанция, запертая в едва угадываемых очертаниях. Пчелы заволновались, и живой шлем, потеряв слаженность, распался.



– Они не от сюда, – уверенно заявила Мать Клана и раскрыла ладонь. На нее, как на цветок, стали слетаться пчелы. – Ну надо же! Он создал между нами связь времени. Как это возможно вообще?

– Связь? Мам, ты о чем? – пробурчал Феюс, вытаскивая из уха очередную пчелу.

– Связь между измерениями, запакованную в роевом интеллекте, сын. Ваш отец изучал это. Ви- Тот изучал, а Сан- Раху осуществил. Поразительно! – как завороженная, медленно проговорила Лали, наблюдая за ползающими на ладони пчелами. Потом она словно очнулась. Что-то кольнуло ее, затем еще раз и еще. Рядом вскрикнула Нэнси, в очередной раз выругался себе под нос Феюс.

– Им холодно! Мамочка, им просто холодно! – Белиам пытался согреть пчел в ладошках. – Не бойтесь, они не кусаются, они замерзают.



На пол градинами посыпалась завернутые в ледяной саван пчелы. Стены зала покрывались плесенью и изморозью. В воздухе задрожал запах разлагающейся плоти. Мэл- Карт, истекающей кровью, расправил плечи и увеличился в размере, как будто его набили опилками, словно тряпичную куклу. Мускулы оплели его тело жесткими канатами, и он засмеялся. Смех не был веселым. Он надавливал и проворачивал, расплющивал и удушал.

Славику захотелось выпрыгнуть в окно. Было больно. Болело что-то внутри. Сердце – определил Славик. Оно ныло. На одной ноте – бесконечной, пронзительной, просверливающей пространство. Славику нужна была помощь. Скорая помощь. Деду-Пчеле нужна была помощь, всей Стране нужна была помощь, всему миру, который уже никогда не будет прежним. Необходима энергия созидания, энергия света, которую Великий Кутюрье в себе сейчас не находил. Демон замораживал его симбиотического помощника прямо у него на глазах. Славик не мог признаться, не мог выдать себя. Он считал. Тридцать, тридцать один… тридцать восемь… со… сорок два… На холодный мрамор падали замерзающие пчелы… Сорок… восемь… пятьдесят… пятьдесят три… Ударялись, отскакивали, разбивались в ледяную пыль… Шестьдесят… пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… кто-нибудь, спасите его… спасите нас… пожалуйста… мой Дед… мой рой… мы умираем!



– Посмотрите, они покрываются инеем! – Белиам пытался отогреть пчел, которые одна за другой превращались в ледяные горошины.

– Связь! Ему нужна помощь! Сан- Раху в опасности, и ему необходимо помочь. – решительно заявила Мать Клана.

– Не, ты серьезно? – Феюс выразительно посмотрел на брата и сестру, ища поддержки. Те только плечами пожали. – Он же Шаман! Шаман с частью твоего Дара! – продолжил горячо Феюс. – Кто может быть могущественнее?

– Значит так, вы поселили в себе спокойствие? – Лали- Рэй резко расправилась и чуть не вывалилась из гнезда, в последний момент удержавшись за подвернувшуюся под руку ветку.

– Почти. Но эта идея мне не нравится, мам. Нам нельзя возвращаться. Нас схватят, как только мы появимся в Стране. Надеюсь, ты это не забыла? – Феюс решил протестовать без поддержки.

– Нам не нужно будет возвращаться. Ну, в том смысле, что нам не нужно будет возвращаться целиком. Нужно только сознание и созданный Сан- Раху канал. Но для начала нам необходимо спуститься с деревьев.

Белиам и Нэнси переглянулись и, решив не перечить матери, молча начали спуск.

– Ха! Как символично! – Феюс тоже решил, что вести серьезный разговор лучше, когда под ногами чувствуешь твердую почву основания.

– Ты о чем, сын? – Спросила Лали, спрыгивая с нижней ветки на землю.

– Спуститься с деревьев. В этом измерении есть такое выражение. «Спуститься с дерева» значит – стать человеком. Из обезьяны в человека, прикиньте? У них тут популярна теория, что человек произошел от обезьяны.

– В самом деле? А ведь в этом есть зерно смысла. Обезьяна символизирует низменные телесные погрешности, а также жадность. Человеком можно стать, только преодолев в себе это. Так что посадим свою обезьянку на цепь!

Феюс настороженно и удивленно вскинул брови:

– Мам, ты что, тоже можешь улавливать Потоки?

– Не всегда понимаю, о чем ты, сын. Что-то в голове держишь, высказываешь не все, а мне по фрагментам догадывайся. О чем ты на этот раз?

– Художник такой был. Питер Брейгель. Написал картину «Две обезьяны в цепях». Никогда не понимал этот Поток, не улавливал до конца, а теперь сошлось.

– Обезьян нельзя держать в цепях, – авторитетно заявил Белиам, сваливаясь на руки к Феюсу.

– Никого нельзя. Но ты свободен до тех пор, пока свободно твое сознание. Даже если ты при этом закован в цепи. На этой картине, если внимательно прочувствовать, вдалеке, высоко в небе парят две птицы.




Глава 4. Решение


Стена из оцифрованных Шурунов спешила запечататься слоями цемента. Невидимые волшебные существа, считывающие эмоции и чутко реагирующие на них, сейчас словно бы хотели убежать, спрятаться за непроницаемыми стенами цементных плит. Спрятаться от своего умения видеть все таким, какое оно есть на самом деле. Стену сотрясало. Славика тоже. Смех Мэл- Карта превратился в рев, хищного зверя. Раздался взрыв. Это изнутри разорвало цементное убежище, созданное Шурунами. Взрывной волной Славика отбросило, впечатав в противоположную стену, и он растекся по ней сиреневой жижей.

Стена из Шурунов на миг погасла, демонстрируя черный прямоугольник, и из темноты послышался сначала звук барабана, а вслед за ним, чеканя шаг, появились синие мартышки, выстроенные в четкие ряды батальонов. Масса нарастала, давила на сознание Славика, пытаясь захватить его и смешать с сознанием мартышек, надвигающихся на Великого Кутюрье. Славику тоже захотелось встать в строй и маршировать. Он поднялся, отряхнулся от пыли… Пыль с хрустальным звоном посыпалась на холодный мрамор – пчелы… мертвые пчелы…

Славик не стал маршировать. Он отделил эту мысль, рассмотрел ее и понял, что она не его. Это была мысль массового бессознательного, а он, Великий Кутюрье и Режиссер, никогда не скатывался до состояния управляемой толпы. Он вообще неуправляем! Неуправляемый, добрый… дурачок! Пусть так и будет! «Это все не по-настоящему, все не по-настоящему» – твердил себе под нос Славик и бочком, бочком пятился к стене из Шурунов.

Шуруны попытались сбросить с себя изображение мартышек, но не смогли. Единственное, на что их хватило в этой ситуации, так это организовать узкий проход сквозь стену и поместить над ним красную лампочку с надписью: ВЫХОД. В ушах у Славика надрывалась сирена, пальцы рук нервно бегали по несуществующим клавишам. Было похоже, что бегают по клавишам, так-то они просто дрожали, но Славик упорно представлял клавиши, пока с неба не свалился рояль, перекрыв к чертям собачьим путь к отступлению.

– Продолжаем наш спектакль? – неуверенно спросил Славик пустоту возле себя. Пустота сжалась и заледенела.

– Даже не думай, крыса! Садись и играй! Музыка Правителя успокаивает.

Рядом со Славиком возник бочонок-Крэгир. Охотника за Мирами потряхивало и весьма ощутимо. Он покрылся красными пятнами, но взгляд был такой непреклонный, что Славик буквально спинным мозгом почувствовал, как его заковало в железные тиски чувством долга и еще каким-то чувством, от которого желудок тихо ухнул в пятки. Мысли зашуршали шустрыми мышустиками: «Нет, нет, пожалуйста!» Оказывается, Крэгир еще не исчерпал амплуа воина! Великий Логус, этот взгляд! Взгляд у располневшего, всегда угрюмого Охотника за Мирами говорил, что со дна его бочкообразного тела всплыли острые пики и наточенные мечи.

Славик сдался. Сам не понял, как это случилось, но он сдался этой внезапно возникшей силе. «Не навсегда. На время, – утешал себя Великий Кутюрье. – Только до тех пор, пока все не вернется на круги своя». А в это время пчелы леденели, покрывались коркой льда и с хрустальным звоном падали на такой же холодный пол. Славика переполнили тянущие из груди сердце чувства. Он сел за рояль и начал играть.



– Мам, давай так, сейчас мой черед! Теперь ты меня слушаешь! Мы тебя все время слушали, поддерживали как могли. Отец сказал, что мы тебя должны поддерживать. Так вот, мы это делали. Даже в дурацких гнездах спали исключительно из уважения к тебе. – Феюс боковым зрением заметил, как Белиам молча поднял руку с вытянутым указательным пальцем. – Ну, чего?

– Вообще-то, тут кругом полно змей, – извиняющимся тоном проговорил Белиам. Нэнси вскрикнула и, уцепившись за ближайшую ветку, с завидным проворством оторвала ноги от земли.

– Каких змей? При чем тут змеи? Ты, Бел, думай, что говоришь. Если бы тут были змеи, то все равно спать на этой верхотуре безопасней бы не стало. Они бы легко к нам залезли, если бы здесь водились. Мы спали в гнездах, потому что мама нам сказала.

Белиам опять поднял руку вверх и, не дождавшись, когда брат спросит, выпалил:

– Вообще-то, эти деревья оплетены вьюнком, а он выделяет ядовитый сок. Для змей ядовитый. Змеи не дурачки, на эти деревья не забираются. Инстинкт самосохранения.

– Чего? – Феюс ошалело выкатил глаза и замер, пытаясь осознать услышанное. – Э-э-э-э… шутка, что ли? – неуверенно предположил Феюс, но, натолкнувшись на решительный взгляд матери, понял, что не шутка.

– Иногда всю правду знать не обязательно. У некоторых неокрепшая нервная система и очень подвижное воображение. – Лали- Рэй, как экскурсовод возле экспоната, показала рукой на сидящую на ветке Нэнси.

– Я буду обезьяной и на землю не спущусь, – заявила девочка.

– Да Логус с ними, с этими змеями, обезьянами! Моя основная мысль не об этом. Я о том, что не надо вмешиваться! Твой… друг или кто он тебе, не знаю… он сам разберется. Он Шаман! И вообще, если начистоту, не нравится он мне. От слова совсем!

Феюс еще кое-что хотел сказать, что-то очень убедительное, и даже рот для этого открыл… но на внетелесном уровне, слышимом только им, задрожала в неясных проблесках пробивающегося события зарождающаяся волна звука. Сначала она накатила легкими, шипящими пузырьками газировки, а затем, сложившись в мерцающий ручей, устремилась прямиком к Феюсу, что-то говоря на разные голоса. Феюс рефлекторно настроился на прием Потока, отключив суждения, и среди неясного бормотания различил:

– Думай нами, дыши нами! Думай нами, дыши нами! Думай…

Феюс вдохнул Поток, и он обернулся мелодией. Она просила, умоляла помочь, она печалилась и сожалела, она затягивала и убеждала. Присвоенная защитная оболочка уличного музыканта переводила посланный призыв на язык, понятный Феюсу, – язык чувств! Феюс сопротивлялся. Его разум подсказывал, что он не обязан верить этой музыке, у него есть своя и этого вполне достаточно.

В какой-то момент Управитель Потоков Логуса захотел снять, вошедшую так глубоко в его естество, защитную оболочку, но не смог. Судьба, рок, а может быть, и сам Великий Логус подталкивали Феюса к непростому решению – помочь тому, кто не был ему симпатичен, более того, кто вызывал резкое чувство отторжения. Не сказать, что решение возникло сразу, сначала оно висело вокруг Феюса несформированным полем, ожидая согласия. Он знал, что если сделает вид, будто не чувствует его, не понимает, то оно растворится, исчезнет, и их жизнь пойдет своим чередом, по совсем другому пути. Все внутри протестовало, но Поток был настойчив. Он затрагивал потаенные струны души, оплетал и убаюкивал бдительность. В конце концов, бдительность пошатнулась под гипнотическим влиянием и отворила кованые двери, ведущие прямиком в сердце Феюса. Он сжалился. Да, именно это слово.

– Есть еще одно! – раздался внутри Феюса голос Седьмого чувства. – Милосердие.

– О! Проснулся? Где тебя носило? – создавая завесу напускной грубости, оберегающую ранимое Я, откликнулся Феюс на внетелесном уровне.

– Пора бы запомнить, я появляюсь, когда в вашем сознании расчищается достаточно места. Твое решение похвально.

– Какое такое решение?

– Друг мой, не надо стесняться благородных порывов. Мы оба знаем, что ты готов помочь Матери Прародительнице отправить в этом вновь пойманном Потоке ее Силу нуждающимся в ней.

– Это опасно.

– Да.

– Никто не знает, как повлияет на нее эта… авантюра. Другого, более точного слова не нахожу.

– Да.

– Если бы здесь был отец, он бы запретил нам вмешиваться.

– Да.

– Похоже, ты уже знаешь, что мы это все равно провернем?

– Да.

– Мы выживем?

Седьмое Чувство помедлило с ответом, а затем высказалось весьма уверенно и однозначно:

– Да!

Феюс вздохнул и, преодолев раздражение, внезапно произнес то, что меньше всего хотел произносить:

– Я помогу тебе, мам, но ты должна знать, что это опасно.

– Все будет хорошо, – подмигнула ему Лали, как будто речь шла о забавном приключении. А потом, на внетелесном уровне возник голос матери, прямо у Феюса в голове:

– Если что-то пойдет не так, разыщи Плюющую Пещеру. Она на Вар-Вилоне, здесь же, на Амазонке, но в одном из параллельных миров. Нэнси будет проще вас перенести. И, кстати, пока Нэнси не пройдет посвящение и не станет полновластной Хранительницей Печати Времени, ее неокрепшие Дары лучше больше не используйте.

– Мам, зачем ты мне все это… – попытался вставить Феюс.

– Молчи, слушай, улыбайся. В этой Пещере живет Думающий Мох. С помощью него можно связаться с отцом. Он вас вытащит оттуда. Из Пещеры лучше не выходить. Это не совет. Приказ. На Вар-Вилоне цивилизация перепутанных судеб, там каждые триста лет появляется новая система верований. Столько Потоков одновременно ты не осилишь, тем более сейчас там время Жриц Тучных Радостей, Расстановщиц Рока. Консула Вар-Вилона семь раз пытались жизни лишить, но у него там замок – Охраняющий, – поэтому до сих пор держится. Короче, из Пещеры ни ногой, пока отец на связь не выйдет. Но это я так, на всякий случай. Просто, чтобы ты знал, что делать. А так-то все будет хорошо.




Глава 5. Предчувствие


А в это время на границе Лисалимии и Страны без названия, в Озерном Крае, раскинулись Островные Селения неизученных существ – семь Хрустальных Озер и Стонущие Болота. Нечто, собравшись в плотный сгусток энергии, со всей силы ударило в закрытое окно дома Дэйны – Янтарной Ящерицы, первой из дочерей, Воспитательницы ручных Фей. Нечто прилетело издалека, пропиталось тревогой и страхом, обросло интерпретациями, домыслами и сейчас представляло из себя комок перекрикивающих друг друга противоречий.

По чистой случайности, такой, знаете, вымытой недавним дождем, сияющей золотой монетой закатного солнца, пахнущей соснами и ленивым зноем летнего вечера, у этого окна стоял Высший Математический Шаман Ви- Тот и сама Дэйна. По чистой случайности! Хотя мы-то с вами знаем, что случайностей не бывает, ведь случайность – это лишь способ, с помощью которого действует Великий Логус, сохраняя свою анонимность.

Это знало и Нечто. Оно собралось с духом и вновь попыталось влететь.

– Какое настойчивое, – сказала Дэйна и распахнула окно для нежданного гостя. Нечто с облегчением выдохнуло, понеслось, разбрасывая в разные стороны светлячков-махагонов, освещающих дом, не в силах остановиться. Заполнив собой все межпредметное пространство уютного деревянного дома, оно попыталось встроиться в то, что имеет плотность и видимость. Но Дэйна, заметив этот маневр, как-то по-особенному цокнула языком, и из стога сухих трав и цветов, что возвышался в дальнем углу ее просторной студии для приготовления волшебных эликсиров, вылетела стайка ручных Фей. Едва заметным движением руки Дэйна обозначила в воздухе круг, и ручные Феи распределились по заданной форме. Их крылья затрепетали, создавая вибрацию, и между ними возник свежий, прохладный поток.

– Слышишь? Оно живое и оно гудит, – закрыв глаза, произнесла Дэйна. Она пыталась настроить себя на понимание невысказанного, как инструмент.

– Верно, – шепотом отозвался Ви- Тот. – Гудит, – доставая из складок плаща очки и водружая их на нос. – Много голосов, сложенных в один. Роевой интеллект.

– Оно волнуется. Нужно войти в его ритм и успокоить. Попробуйте песню воды. Она поглотит его страх, – обратилась Дэйна к нежным, маленьким созданиям, и Феи запели.

Это была удивительная песня. В ней были и нежные, переливчатые звуки шуршащих в ручье камушков, и бормотание пузырей лопающихся на поверхности воды, и шепот ветра, играющего с листвой, и тонкий звон хрустальных колокольчиков. Согласованное пение гладило звуком пространство, и оно поддалось, выдохнуло напряжение и заурчало. Э-э-э… заурчало? Пространство урчит?

Дэйна резко открыла глаза, и ее взгляд врезался в удивление. Удивление, которое цветными волнами исходило от отца. Он разглядывал большущего мохнатого кота, каким-то образом материализовавшегося в центре круга из ручных Фей. Ви- Тот видел. Дэйна видела тоже, как Нечто впитывалось в кота, словно молоко в салфетку. Было ясно, что оно нашло подходящую форму, а Дарвин, именно так звали их домашнего питомца, не спрашивайте почему, благосклонно позволил этому стать частью себя.

– Это и есть Предчувствие? – не сводя с кота глаз, спросил Ви- Тот. Кот буквально светился изнутри и менялся с каждой секундой. Нет, он не превращался в другое существо, однако, оставаясь котом, он приобретал некую осмысленность, и эта осмысленность наделяла его необъяснимой притягательностью. – Смотри, Дэйна. Он как будто готовится к чему-то.

– Вообще-то, коты могут работать с Предчувствием. Они поглощают его поле, перерабатывают, а потом могут передать в удобной для принимающего форме. Чаще в мысли-образах. Надо настроиться, не мешай, пап.

Дэйна повела головой в сторону стога, и ручные Феи, словно подхваченные дуновением ветерка, хихикая, пронеслись прямо перед лицом Математического Шамана, намеренно задевая и щекоча его по носу своими танцующими крылышками. Ви- Тот не удержался и чихнул, а этого и надо было шаловливым созданиям. Феечки прыснули от смеха разноголосыми колокольчиками и, увеличив скорость, стрелой влетели в стог, быстро зарывшись среди сухих цветов и трав.

– Не очень-то они у тебя воспитанные, – отметил Ви- Тот и вновь собрался чихнуть, но в воздухе вдруг разлилось такое напряжение, при котором не только чихать, но и дышать было трудно.

Дэйна стояла с закрытыми глазами, как натянутая струна. Сейчас она очень была похожа на отца. Высокая, стройная, прямой нос, острый подбородок, каштановые волосы, такие же, как у него, но заплетенные в сотню косичек, ниспадающих на затылке ниже лопаток, а спереди, над ушами, закрученные в аккуратные улитки. Очень похожа. Дэйна медленно, как будто через силу, подняла густые ресницы. Темные омуты в упор уставились на кота. Ви- Тот тоже повернул голову к Дарвину. Казалось, что он еще больше увеличился.

– Не хочет ничего передавать, – с трудом произнесла Дэйна. – Я пытаюсь войти в его сознание, но он не пускает.

– По-моему, процесс еще не закончен. Не спеши, так бывает, когда существо наполняется изнутри чем-то важным, оно как будто становиться больше, весомей, и все вокруг него замедляется. Не надо на него давить. Дейна, прекрати. Иначе мы все здесь задохнемся. Слышишь, Дэйна? Отпусти его. Он сам все знает и сам все сделает как надо.

Дэйна, попыталась улыбнуться, но вместо улыбки на ее лице появилась гримаса боли.

– У тебя в этом большой опыт, да, пап? Отпускать и ждать, когда все решится само собой.

– Когда-то с тобой это сработало.

– Но это всего лишь кот.

– Белиам бы с тобой поспорил.

– Я просто не могу понять, почему он сопротивляется?

Дэйна давила на пространство вокруг кота, пытаясь пробить плотность событий, окруживших его невидимым шаром.

– Не можешь понять – просто наблюдай. Еще рано делать выводы. Отпусти его, дочь, прошу.

– Нет. Это слишком важно. Я чувствую.



Я думаю, вам не надо объяснять то, что мы видим – это только маленький процент того большого, что существует в нас, и выходит за пределы плотного видимого тела. Дэйна ощущала, как увеличивается и крепнет энергетическое поле Дарвина. То, что происходило с его невидимой частью, явственно говорило о внутреннем переходе из одной системы существования в другую. В одном из измерений это называют квантовым переходом. Дэйне было не по себе. Настолько не по себе, что она не могла ждать. Ни минуты.

Нетерпение овладело ей, и откуда-то издалека всплыли детские воспоминания, заботливо окутанные обидами. Оказывается, она хранила их. Хранила, как редкую драгоценность. Тяжело быть первой из дочерей. Ты как первопроходец на непротоптанной дороге, как одинокий мореплаватель, выброшенный на необитаемый остров. Ожившие воспоминания впивались в ее тело острыми иголочками, пробуждая в ней энергию. Энергию тьмы. Дэйна чувствовала себя никчемным отшельником, забытой, брошенной куклой. Ее братья, сестры, да и сами родители обладали великими Дарами, а она? Кто она? Болотная ведьма, едва различимый огонек в темном непроходимом лесу, окруженная своенравными, капризными созданиями, которых никто, кроме нее, и не видит толком.

Дэйна подняла руки, направила на Дарвина, сконцентрировала в них то, что терзало ее. Все это происходило автоматически, она не принимала в этом деятельного участия. Мысли овладели ее телом. Мозг сам принял решение, дал команду собрать энергию для волнового удара. Руки поднялись, и в ладонях заискрили электрические разряды. «Хоть что-то мне передалось по наследству, – отметила Дэйна. – Не так мощно, как у отца, но пробить событийную плотность можно». Она с трудом вдохнула воздух и размахнулась, молнии вылетели из ее ладоней и, следуя направленному импульсу, очень медленно, прорываясь сквозь густоту разросшегося Предчувствия, последовали в сторону Дарвина.

Девушка удовлетворенно кивнула. «Вот теперь я что-то из себя представляю, – разорвались петардами мысли. – Теперь я похожа на Богиню, теперь я чувствую себя уверенней, значимей». Молнии все еще летели, когда на их пути возник блистающий и искрящийся электрическими разрядами Тигр!

– Папа! Ну, зачем? – выкрикнула Дэйна. – Дай мне хоть сейчас почувствовать свою силу!

– Это не твоя сила, дочь! – Тигр могучей лапой легко отбил молнии Дэйны, и они, шипя, извиваясь, как змеи, истлели, рассыпавшись пеплом. – Это сила заряженного Предчувствия, сила Темного Демона.

– Это моя, моя сила! Ты просто не хочешь этого признать! Я Богиня! Могущественная и непобедимая!

– Да, ты Богиня! Но твоя сила в другом!

– Моя сила только что стала по-настоящему видимой, а ты все испортил.

– Дочь, очнись. Твоя сила мягкая, оберегающая. Она врачует, успокаивает, она тиха и благостна.

– Вам просто удобно, чтобы я была такой, да? Меньше хлопот, не так ли?

– Дэйна, я взываю к твоей природе!

– Тебе легко говорить. Ты никогда не был один. С тобой всегда симбиотический помощник, великое благословение всех Шаманов. А еще с тобой всегда мама. И дети. Вихат, Феюс, Нэнси, Белиам – они всегда были вместе. А я одна. И я никто.

– В твоей душе произошло смещение. Ты потеряла баланс. Этот Демон очень силен. Силен и опасен, если даже неясное Предчувствие, связанное с ним, имеет такую разрушительную силу, каково же его воздействие напрямую? Извини, дочь, но иногда решения нужно принимать быстро. Сейчас как раз такой случай.

– Ты хочешь принять решение за нас двоих? Я уже взрослая и имею право…

– Извини, – Ви- Тот взмахнул плащом, из-под которого вырвались голубые искры. Они облепили Дэйну со всех сторон, лишая ее возможности двигаться. Электрический Тигр посмотрел на своего Шамана. В его глазах Ви- Тот уловил сомнение. «Это всего лишь силовое поле. Мягкая программа удержания. Она не пострадает, мало того, ей даже приятно», – чувствуя неловкость, попытался объяснить свой поступок Ви- Тот. Поле очертило Дейне границы ее тела и оказывая на него мягкое давление приступило к возвращению девушки в себя. Симбиотический помощник понимающе кивнул, сжался до точки и исчез в раскрытой ладони.

Ви- Тот еще раз взмахнул плащом и развернулся к коту. Тот так и сидел в центре студии. Внушительный, благородный, редкий вид питомца. Таких запрещалось заводить и разводить, впрочем, как и собак. Непонятно, чем был вызван этот запрет.

Ходили слухи, что Мэл- Карт, действующий правитель, испытывал стойкую антипатию к различным одомашненным животным, поскольку не знал, чего от них ждать. И вообще, он многого опасался, особенно тех, чьи действия невозможно было предсказать. Непредсказуемость была наполнена энергией свободы, энергией доходящий до состояния Хаоса. А что может быть хорошего в Хаосе? Мимикрики творили свои Миры из Хаоса. Да, они были яркими и искрящимися, но непредсказуемыми. Поэтому в Стране была введена система учета и ограничения. Ничего нового и необычного, ничего вызывающего свежие мысли и волнения. Любой элемент, являющийся стимулом для свежей мысли, да еще и подкрепленный эмоцией, должен был тщательно изучен и закован в ограничители. Кошки и собаки изучению не поддавались. На них невозможно было влиять. Их невозможно было убедить, перепрограммировать, обмануть. Они своим животным, природным чутьем всегда чувствовал, каков ты и как обстоят дела на самом деле.

В общем, Дарвин был редким. Во всех смыслах. Судите сами. Синие глаза, обрамленные коричневыми ресницами, с пронзительным изучающим взглядом, – что само по себе вызывало вопросы и сомнения, кот ли это? Шерсть длинная, шелковая, мягчайшая в черепаховом окрасе или чепушном, в зависимости от того, в каком из измерений вы рассматриваете это чудо. И она, эта шерсть придавала каждому его движению особую выразительность. Шерсть струилась, колыхалась, волновалась, вздымалась. Складывалось впечатление, что она жила своей жизнью, как жил своей жизнью симбиотический помощник Математического Шамана. А еще лапы. Лапы у Дарвина были такие, знаете, уверенные в себе. Крепкие, мягкие, но в них угадывалась опасность, способность постоять за себя и других. С существом, которое имело такие лапы, было спокойно, конечно, при условии, что это существо значилось у вас в приятелях. Ну и хвост. Великий Логус! Хвост, как отдельное произведение искусства. Сейчас он состоял из сотни мелких косичек, под стать прически Дэйны. И Ви- Тот знал, что эта прическа для хвоста выбрана самим котом. Была у него такая особенность. Он умел подстраиваться под окружение и окружающих.

Ви- Тот подобрал полы своего бархатного плаща Шамана и присел на корточки перед котом.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70764724?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.