Многоточие
Многоточие
Юрий Серов
Есть ли чудеса на Земле? Сборник рассказов и повестей Юрия Серова приоткрывает завесу тайны этого вопроса. Что считать чудом? Необычный дар человека, который видит чужие судьбы, словно ветки метро? Или же настоящее волшебство, способное перенести в прошлое на один день? А может, чудеса выражаются не в этом? И настоящее чудо – это первая подростковая любовь? Или любовь взрослого человека, ждущего свою вторую половинку долгие годы? Яркие истории прозаика из Подмосковья не оставят равнодушными читателей всех возрастов.
Юрий Серов
Многоточие. Сборник повестей и рассказов
Посвящается
Николаевым
Раисе Борисовне
и
Юрию Тимофеевичу
Связь с автором: https://vk.com/yuryserov (https://vk.com/yuryserov)
© Серов Юрий, 2023
© Оформление ООО «Издательство «Цитата Плюс», 2023
Многоточие
С Аней Томкиной Саша Немов не виделся давно.
С той поры, как они работали вместе в кредитном отделе «Красной сети» минуло семь лет. Срок большой, люди меняются. Как в лучшую, так в худшую стороны, а Аня не поменялась. Те же глаза, иногда напоминающие цветом маслины из фермерских садов Италии с превалирующим оттенком черного, иногда – крепкий американо, который Саша любил пить после завтрака, а иногда – бельгийский шоколад. Бывало, в них пробегала искорка, рассыпающаяся внутри золотом, и глаза превращались в янтарь. Смоляные волосы спадали на плечи темными водопадами. Греческий нос с горбинкой: если взглянуть в профиль, угадывались черты богини Афины Паллады. Милая родинка у левой щеки, незаметная, но подчеркивающая особенность женской красоты. Тонкие приятные губы, а за губами улыбка, родная и недосягаемая, как выход из бермудского треугольника.
Саша заключил девушку в объятия, прижал к себе, вдохнул позабытый аромат духов. Как тогда, много лет назад. Щелкнуть бы пальцами, перенестись в прошлое – и не терять ни минуты. Почему так бывает: вот он – твой человек, твой до мозга костей, до крохотного заусенчика на указательном пальце, а ты стоишь, как глупец, хочешь держать ее, а сам отпускаешь. Они отстранились. Улыбнулись. Обнялись снова.
Немов был счастлив. Хотелось закричать от переполняющей радости, но вместо он этого отошел чуть назад. Руки, только что обнимавшие его за плечи, опустились, застыли на миг в районе бедер и сомкнулись в закрытой позе на груди. Немов хорошо знал проклятую позу, от нее веяло одиночеством.
– Как дела, Саша? – спросила Аня. – Не ожидала тебя увидеть.
Он и сам не ждал. Что угодно представлял, но что спустя столько лет зайдет в кабинет девушки, которой когда-то доверял секреты, не думал. Никогда ничего не мог скрыть от карих глаз, прячущихся за длинными ресницами.
– Дела неплохо, – ответил он. – Грех жаловаться. Решил вот сюрприз сделать…
Они прогуливались по огромному залу магазина, разговаривали в зоне бытовой техники. Аня рассказывала, что ее брак рушится, что муж холоден, и того внимания, что он уделяет, недостаточно, подозревала в изменах. Немов слушал, поражаясь, что эффектная девушка не вызывает эмоций. Точкина, дивная и привлекательная, обворожительная и стройная, будоражила воображение. Саша не верил, что женское тело не рождает в мужчине желания. Что это за мужчина, если приходит домой поесть и поспать, отвернувшись от жены, а та не удовлетворена ни морально, ни физически. Однако ж…
В тот год и у Немова отношения с любимой трещали по швам. Она завела новых подруг, а вместе с ними – моду гулять до поздней ночи. Немову не нравились авантюры с подружками. Все шло к разрыву. Саша волновался, изливал переживания Ане. Та что-то советовала. Сейчас он не помнил, что именно. Тяжело раздавать рекомендации другому пациенту, когда сам лежишь в реанимации…
Немов сел на предложенный стул, осмотрелся. Уютная комнатка, стулья, стол, компьютер, папки с бумагами. Ничего лишнего. Ни суеты, какая была в кредитке, когда пять-шесть человек галдят, перебивают, заманивают клиента выгодными условиями, ни беготни из отдела в отдел, ни идиотских «холодных» звонков, половина которых обрываются гневными тирадами.
– Как сама? – спросил Саша. – Что нового?
– Живу, развелась, воспитываю ребенка. Ты женился? Работаешь где?
– Женился. Да все потихоньку. Уже два года не работаю. Как салон открыли, решил сам на себя. Хватит «дяденькам» карманы набивать.
Аня его похвалила, но он пропустил мед мимо ушей. Не для этого прибыл. Полюбоваться на дорогого человека, семь лет назад пропавшего со всех радаров: из виртуальной реальности – и из обычной тоже. Точкина уволилась, сменила номер мобильного телефона, удалила страницу «ВКонтакте» и вычеркнула Немова из жизни. Жирную черту провела, аккуратненько так. Немов захандрил. Сердце разрывалось от несправедливости: как же так? Почему? За что? Чем он заслужил предательство?
Любимая загуляла, они приняли решение пожить раздельно. Находиться в четырех стенах стало невыносимо. Заглушая тоску, Саша переписывался с девушками, ходил на свидания с блондинкой Ксенией, и как-то она пригласила его на чай. Заехали за тортом, расположились в гостиной, целовались, но Немов ничего не чувствовал. Мысли рисовали образ Ани. Саша понял, что влюбился в близкую подругу, причём влюбился, когда потерял ее. «Почему, – злился на себя Немов, – чувства не нахлынули в момент, когда им обоим было плохо?!» Но нет, тогда Аня и Саша спасали вторых половинок. Друзья да друзья, никому койки не мерещились.
Без Ани Саша затосковал. Пустота скапливалась и превращалась в бездонную пропасть. Немов искал Точкину. Возможно, она уехала, или помирилась с мужем и заперлась дома. Саша прочесывал городские кварталы, заглядывал в кредитку, но безрезультатно. Девушка исчезла столь же неожиданно, как и появилась.
Позже, восстановив отношения с любимой, Немов размышлял, как бы все сложилось, если бы они с Аней сблизились. «Как несправедливо, – думал он, наблюдая за огнями машин, отражавшихся на потолке, – Бог сводит нос к носу людей, которым хорошо вместе, и тут же лишает их всего. Они существуют, а не живут. Аюбят не тех, спят не с теми… А вдруг где-то есть другой мир, в котором Немов и Точкина встретятся в раннем возрасте?! Восемнадцати- или двадцатилетних Аню и Сашу ждет долгая жизнь, где все будет по-другому.
Но где этот чертов другой мир? Как в него попасть?»
Немов ворочался и засыпал под утро. На работу ехал квелый, разбитый. После кредитки он перевелся в центральный офис в Москву. Неудачи породили в нем жесткость, а порою и жестокость. Он строил команду из специалистов, каким сам недавно был, но строил с фанатичной жадностью, с жаждой лишить конкурентов не только куска хлеба, но и крошек со стола. Никому ничего не отдавать! Работа, работа и еще раз работа. Отвлечь себя днем, так как ночью возвратятся тяжкие думы и навалятся весом двухтонной плиты, расплющат его беззащитного, и польется в мозг поток слов и видений, от которого никуда не спасешься…
– Здорово, что навестил, – сказала Аня. – Пообедаем вместе как-нибудь?
– Обязательно, но не сегодня. Я от тебя поеду с поговорить кое с кем. Он салон продает, хочу посмотреть.
– Расширяешься?
– Да вроде того.
Повспоминали бывших коллег: кто, где и как. Погрустили о Пашке, чей потенциал растратился на менеджерский уровень. Менялись банки, названия должностей, однако карьера уперлась в непреодолимое препятствие. Паша интересовал руководителей исключительно как продажник. Немов сказал, что предлагал Пашке присоединиться к бизнесу, но тот отказался. Посчитал, что есть риски.
– Лучше уж рискнуть и попробовать, чем скитаться из банка в банк. Должен быть рост, а так… Да ну! – Саша махнул рукой.
– Финансовый фактор тоже имеет значение, – сказала Аня. – Не каждый наберет большую сумму. Наверняка не десять тысяч вложить.
Позже, когда отпустило, и в груди перестало щемить, Немов сделал упор на карьеру. Трудился за двоих, а то и за четверых, выходил тряхнуть стариной и показать новичкам мастер-класс. Тоска уходила, отступала неспешно, но все же отступала, и боль от расставания притупилась. Обретенный стальной стержень, однако, не пропал. Характер затвердел, но старая мягкость изредка проявлялась, Саша задвигал ее в глубокие недра.
Спустя три года, прогуливаясь по торговому комплексу «Кит», он услышал, что его окликнули. Закрутился, ища зовущего, увидел Аню с чернявым мальчиком. Они шли по параллельному коридору, скрываясь за колоннами и появляясь в просветах. Немова обуздала гордость. Он притворился, что никого не заметил, и припустил к выходу на парковку. Кликнул сигнализацией, забрался на сиденье, перевел дух. «Не померещилось ли?» – спросил сам у себя. Мотор стучал, как после пробежки. С досады врезал кулаком по рулю. Обматерил попрошайку, постучавшего по стеклу, а когда тот начал возбухать, выбрался из машины и пригрозил открутить шею. Попрошайка разобиделся и ретировался. Саша поостыл. Тянуло вернуться, заглянуть в Анины глаза и утонуть в них. Пересилил себя, выехал с парковки…
– Захочешь заниматься своим делом – соберутся деньги, – сказал Немов.
Глаза напротив. То бельгийский шоколад, то янтарные, то американо. Играют цветом. «Смотри в них, Саша, тони, падай в бесконечность. Оставь гордость, что не позволила оступиться, обойди стол, обхвати ладонями ее подбородок и прильни к губам. Жадно поцелуй, будто последний день живешь! Вдруг ты никогда ее больше не увидишь? Слышишь, Немов?! Жизнь короткая… Что ты, ей-богу, как телок?»
Как сложно контролировать эмоции… Как сложно копить их в себе…
«…А как она обрадовалась, ты видел? Как сорвалась навстречу… Или показалось, ничего там не было? Обычная встреча двух близких друзей. Зачем придумывать лишнее? Баста, он не придумывает! Бог сотворил Точкину для него!»
Аня вздрогнула, словно прочла его мысли. Саша кашлянул в кулак, сбросил наваждение.
– Мне никто не помогал, – продолжил он. – Сам решил, сам подсуетился.
– Ты настойчивый просто. Цель поставил, – ответила она.
Снова нахлынула драма. Душевная рана зажила, и ее опять разбередили, вскрыли грудную клетку и вынули сердце наружу. Подставили под суровые ножи реалий. Немов скрипел зубами и не подавал виду, что ему погано и мерзко, что не спасают ни секс, ни алкоголь, ни никотин. «Пускайся в тяжкие, распечатывай припрятанную пачку «Парламент», включай в плеере блюз-рок и заливайся виски. Думаешь, спасешься? День-другой поболеешь с похмелья, постонешь, поползаешь к тазикам, а дальше что? Что дальше, Немов? Приглядись, сердце еще бьется, гоняет алую жидкость по венам и аортам, по клапанам и желудочкам, сокращается. Значит, ты не помер, а впал в депрессию. Поднимайся. Не будь тряпкой»…
Откуда-то черпались скрытые силы. Неожиданно нахлынуло желание послать всех. Саша написал заявление и прозванивал вакансии в сфере рекламы и маркетинга, соглашаясь на стартовые позиции «ассистента» или «помощника». Прошёл собеседование в транспортной компании. С нее и начался новый виток карьеры. Бывшие коллеги крутили пальцами у виска: дурачок, отказался от хлебной должности в продажах, ковырял бы в носу, да кредитовал юридические лица, но Немов устал от однообразия. Деньги уже ничего не решали.
В солнечный июльский день он мотался с водителем по разгрузочным площадкам, делал фотоотчеты баннеров и световых коробов (что-то поправить, что-то заменить, где-то добавить навигации). На обед заехали в столовую на Кантемировской, а на обратном пути попали в глухую пробку. Черный джип протаранил легковушку: из-за аварии движение застопорилось. Саша попрощался с водителем, спустился в метро, на Комсомольской пересел на электричку и поехал домой.
На «Москве-3» в вагон зашел кучерявый цыганенок с гитарой. Цыган был натуральным, как из картины про неуловимых мстителей. Вылитый Яшка, если присмотреться, разве что красной рубашки не хватало: вместо нее футболка с принтом. Цыган поздоровался, поклонился, перебросил гитару со спины на руки и запел. Слова знакомые, Саша слышал песню в детстве, но расслушал только сейчас: слова цепляли за живое.
«Здравствуй, чужая милая, – распевал «Яшка». – Та, что была моей. Как же мне не любить тебя до самых последних дней»…
Припев цыганенок переделал, и вместо «дочки твоей глаза» пел по-своему. Получалось: «Прошлое не воротится, и не поможет слеза, поцеловать мне хочется карие твои глаза». Немова будто кипятком ошпарили. Он внимал кучерявому певцу, как народ – пророку. Опомнился, когда гитара замолкла, пошарил в карманах, но мелочи не оказалось, и он отдал цыгану сто рублей. Тот удивился, поблагодарил.
На каждой станции Немов переходил в следующий вагон и слушал песню заново. Цыган не халтурил, выкладывался на полную. Саша грустил. Цыган дергал за ностальгические струны, вроде как не на гитаре играл, а на Сашиных чувствах. Истинный Карлос Сантана…
– Ты исчезла тогда, как сквозь землю, – сказал Немов. – Я думал, навсегда.
– Так вышло. Обстоятельства. Не обижайся.
– Да я понятливый. Не надо объясняться.
– Развод, все дела, да и вообще…
Саша сменил тему. Спросил про ребенка, какие кружки посещает.
– Хоккеист растет, – ответила Аня.
«Зачем ты пришел к ней, Немов? Кой черт тебя сюда понес, скажи мне. Ты ступил на опасные земли, где не прощают ошибок. Здесь пустошь, здесь никто не ждет тебя. Точкина ясна и лучезарна. Держится уверенно. Не будет как раньше плакаться в твою жилетку, вообще ни слезинки не прольет. Нечего тебе тут ловить, Немов. Вали на встречу и не отвлекай Аню от работы. Сколько сотрудников уже стучали в дверь и приносили то бумаги на подпись, то какие-то списки, то конверты с синими печатями, а ты тут расселся. Врываешься в привычный ритм, мешаешься, обниматься лезешь. Поди прочь, Саша. Не любит она тебя. Не любит и никогда не любила. Гуляй на все четыре стороны! Не тешь себя надеждами».
«Но я-то ее люблю, – думал Немов, поддерживая разговор вежливыми кивками. – Разве запрещено любить человека? Он же ничего не нарушает, в конце концов? Никому не навязывается. И фантазировать никто не запрещал. А ну как напридумы-ваю…»
– Я, наверное, отрываю тебя? – спросил Саша.
– Нет, посиди еще. Поболтаем, подождут с бумажками.
Как назло, опять постучали. Парень попросил Анну Александровну завизировать документ. Она дала добро, взяла листы, начала изучать. Гость ожидал решения. Девушка ознакомилась с написанным, поставила подпись. Парнишка забрал документы и покинул кабинет.
«Такая серьезная, деловая», – подумал Саша.
Они продолжили общение. Была бы воля Немова, он бы вечно беседовал с Точкиной. Темы сменялись, минуты тикали. Саша взглянул на часы и засобирался.
– Проводишь меня? – спросил он.
– Конечно! – согласилась Аня.
Они вышли на улицу, где было ярко, солнечно, но прохладно. Точкина, одетая в легкую кофточку, моментально замерзла.
«Вот и все. Опять расстаемся. Опять непонятно насколько», – пронеслась мысль.
На углу, что соединял две проезжие улицы, они обнялись. Объятие длилось чуть дольше обычного. Аня дрожала.
«Как же ее отпустить…»
– Беги обратно, – сказал Немов.
– Заходи, как соскучишься.
Не удержались. Повторили объятия. Саша вдохнул ее запах. Запах его женщины. Женщины, о которой мечтал. Головокружительный, фантастический. Он был бы рад его вдыхать и вдыхать, – так, чтобы опьянеть, как от бутылки коньяка, и упасть прямо здесь. «Остановите планету, я сойду», – подумал Саша. Под ладонями он ощущал горячее тело Точкиной, ощущал сквозь кофту. Еще минута, и Немов залез бы под ее одежду, прижал девушку к себе и осыпал бы шею поцелуями. Его вела любовь, как собака-поводырь слепого.
«Соберись, Немов».
– Пока, Аня! – попрощался он.
Саша гулко шагал по тротуару. Мимо пролетали машины, сигналили водители, а он не замечал ничего вокруг. Противоречия раздирали его на кусочки, как голодные гиены отобранное у львицы мясо. «Легко актерам в кино, – подумал Немов. – Нужно показать, что у героя плохо на душе, – выставим крупный план, и пусть герой курит и молчит. Всем ясно, что его терзают сомнения. А в жизни не так. Кури – не кури, легче не становится. Какие планы не выставляй – ни в чем не разберешься».
Все, что происходило в прошлом, повторялось. Как семь лет назад, как четыре года назад, Точкина ворвалась сумасшедшим ураганом, сшибла с ног и закрутила в вихре. Нарушился сон. Ночами Немов думал над былым, над тем, что может произойти, а может, и произойдет, осознавал, что тоскует, если не получает от Ани сообщение в «Ватсап» и не заходит в «Инстаграм» полистать ее ленту. Саше нравились фотографии, где она была в платьях и широкополой юбке. В юбке Аня выглядела превосходно, да и во всем остальном тоже, а без одежды сто процентов еще лучше. Когда она приснилась ему в шелковом коротеньком халате и кружевных чулках, Немов потерял дар речи. Проснулся и час таращился в потолок. Аня забиралась в него тонкими щупальцами, проникала как осьминог, охватывала и завоевывала. Саша сдавал позиции, теряя надежду, что выпутается из сетей, однако не противился. Эти сети нравились Немову, и он не торопился из них освободиться. «Зачем?» – спрашивал он себя. – «Кого я обманываю? Она – та, что я разыскивал среди миллионов других, тоже красивых, но не вызывающих никаких чувств». Внутренний голос спорил, хитрил, юлил, выбирал доводы, но не мог переубедить Сашу. Немов вздыхал, укладывал затылок на сложенные руки. Не спалось. За окном брезжил рассвет, а в голове бушевали грозы.
Саша выходил на балкон и смотрел на восходящее солнце, на серые пяти- и девятиэтажки. Светало. Немов дышал воздухом. Воздух был чужд. Не было в нем нужных ароматов.
* * *
Ты расставил точки над всеми «!», а жизнь всё вывернула наизнанку, и жирные твердые точки расползлись в неуверенное, дающее надежду, многоточие…
Недавно ещё ничем не грезил, а теперь снова томишься от бессонницы и представляешь в полудреме любимые глаза…
Те глаза, что бывали цвета американо, когда их обладательница злилась, или бельгийским шоколадом – в нейтральном настроении, но была у Немова любимая вариация – янтарь с озорными искорками – оттенок, близкий к чайному: такой случался, когда Аня смеялась или удивлялась, или золотистые лучи июльского солнца растапливали шоколад.
– Как ты их различаешь? – спросила Точкина. – По-моему, они всегда карие.
Они гуляли около детского садика, где девушка работала заведующей. Шли среди шумящих деревьев, разговаривая о сочинских отпусках, куда ездили по очереди с разницей в неделю, о личном, о чем-то еще… Немов украл Точкину в разгар рабочего дня, не зная о том, что у нее завал, причем такой, что на обед не вырвешься. Аня терпела, а он сам не мог уйти. Как тут уйдешь, когда она рядом? Какой дурак согласился бы по своей воле покинуть красотку с южным загаром? Пока девушка подписывала договор с подрядчиками, Саша пил кофе, стоя за ней, и любовался статью. Летнее платье открывало женские прелести. «Волшебная спина, – думал Немов. – А плечи, плечи… Они созданы для объятий и жарких поцелуев. Хрупкие, нежные, с приятной кожей… Боже, что ты со мной делаешь? Зачем изводишь умопомрачительными видами? Я же не железный, я из мяса, костей и тонких нервных окончаний, за которые дерни – и все, нет человека».
Никогда раньше Немов не замечал за собой подобного. Разве что лет в семнадцать, когда он влюбился в светловолосую Настю из компании друзей, а та оказалась родственницей внебрачного сына отца. То ли тетей, то ли сестрой… Круговорот судеб… После этого тишина. Да, ему нравились девушки, с кем встречался, нравилась и жена, но ни с одной он не переживал бессонных ночей. И вот спустя столько лет, глубоко дремлющее чувство пробудилось, как тот исландский вулкан с труднопроизносимым названием Эйяфьядлайёкюдль, пошумевший в Европе.
Подрядчики ретировались, забрав бумаги, и Саша предложил выйти на улицу. Аня взглянула на список сотрудников, которым надо было до обеда написать письма, и поднялась. Пятничные дела зависли в воздухе…
– Я же обещал привезти из Сочи тепло и хорошее настроение, – сказал Немов. – Как видишь, не соврал.
Хорошим настроением Саша уже поделился. Привез девушке букет белых хризантем и коробочку «Рафаэлло».
– Конфетами меня не задобришь, – сказала Аня. – Вот копченой рыбой запросто. Особенно с холодным пивом… М-м-м…
– Цветы-то любишь? – спросил Немов.
– Цветы люблю.
– В следующий раз подарю пятилитровую баклажку и рыбину в придачу.
Они посмеялись. Саше нравилось, когда Аня смеялась. Нет на свете ничего прекраснее, чем счастливая женщина.
Мир вокруг Немова рушился, словно в фильме-антиутопии.
Он понимал, что пятилетний брак, а с ним и одиннадцатилетние отношения катились в тартарары, прямо как лыжники-олимпийцы с трамплинов. Появившиеся в разговорах раздражительность и недовольство друг другом, упреки и кислые лица накаляли обстановку до оголенных проводов. Жена подливала масла в огонь колкими фразами, Саша не оставался в долгу. Если представить себя в кино, то на заднем фоне падали многоэтажные здания, превращаясь в груду камней. Город полыхал в огне, и на руинах оседала серая пыль. И вдруг среди этого хаоса Немов повстречал розу – настоящую, живую, яркую. Подошел, погладил ее бархатные лепестки пальцами – осторожно, чтобы не повредить красоту. Роза была будто из другого мира, а здесь появилась неизвестно как, пробилась сквозь асфальт и пепел к потухшему светилу – неужели не чудо? Саша укрыл ее от творящегося вокруг ужаса.
Чувства стали острыми, как нож самурая, с присланным Аней снимком из Сочи. Уставший и погрязший в депрессиях Саша поехал на тайский массаж, чтобы расслабиться, привести тело в порядок и восстановить энергетический баланс. Телефон кликнул. Звук Немов выбрал специальный, чтобы понимать, кто пишет, и узнал его. Писала Точкина. Ни о чем не подозревающий Саша разблокировал мобильник, взглянул на экран и обомлел. «А здесь в основном такой отдых», – гласило сообщение. К сообщению прилагалась фотография, сделанная от низа живота и открывавшая всю длину ног. Дополняли композицию красные трусики в белую полоску. Залюбовавшись, Немов едва не въехал в остановившуюся на светофоре машину.
В тот момент Саша осознал значение фразы «волна окатила». Он убрал телефон и встряхнулся. Поехал куда-то, забыв, что собирался на массаж. На следующем светофоре опомнился, свернул направо, в переулок, где располагался салон красоты. Припарковался, снова взял телефон, всмотрелся в фото. Экран завораживал, показывая то неизвестное и запретное, что когда-то приснилось, а теперь виделось наяву, хотя и по-прежнему недостижимое, далекое. Ровный аккуратный животик, без малейших признаков жира. Слева, внизу животика родинка…
На массаже Саша не мог думать ни о чём, кроме фотографии. Мысли возвращали его к ней, к длинным ногам, к сочным бедрам, к родинке. Немов обожал родинки, считая их загадками на теле человека.
* * *
Чудесный теплый август сменился дождливой осенью. Изредка случались погожие дни, и Немов радовался, когда они выпадали на среду или четверг – в эти дни он не был загружен работой и наведывался в гости к Ане. Она по-прежнему была закрыта от него: громада льда, за которой скрывалось ее сердце, оттаивала медленно. Саша прилагал много усилий, не забывал о цветах, игрушках и конфетах, писал сообщения, но это не давало результата. Для Томкиной Немов оставался всё тем же (когда-то забытым) другом из кредитного отдела «Красной сети».
Аня ничего не хотела менять. Она жила с бывшим мужем в одной квартире, растила сына, и ребенок был ее главной заботой в жизни. Заводить мужчину на стороне Точкина не видела смысла. Разочарование прошлых лет ежедневно бередило душевные раны: приходя домой, в бывшее семейное гнездышко с уютными вечерами за ужином или просмотром фильма, с бессонными ночами, когда сын будил их требовательным криком, и они по очереди убаюкивали его или кормили из бутылочки, теперь Аня погружалась в гнетущую атмосферу разладившегося брака. Бывший муж, разгуливающий в трусах-семейниках, раздражающий холодностью, глупыми шутками и заносчивостью, несколько лет не давал развода, а когда в итоге поставил подпись в бумаге о расторжении, то никуда не съехал, а продолжал жить, будто они всё ещё законные супруги. Аня просила продать или разменять квартиру, но он не собирался ничего делать. Его все устраивало: сын под присмотром, ужин готов, посуда вымыта; приехал поздно, устроился в зале на диване перед телевизором и уснул, а что ребенок живет в одной комнате с матерью – ничего страшного: если бывшую жену что-то не устраивает, пусть она и съезжает.
Точкиной некуда было съезжать. Зарплата заведующей не позволяла разгуляться, а от бизнеса мужа, в котором она семь лет принимала активное участие, ей не перепало ни крошки. После развода Аня погрузилась в депрессию, часто плакала, и лишь ребёнок не позволял ей раскиснуть окончательно: занимался в секции, учил английский и заканчивал каждый год с одними пятерками в табеле. Сыном Точкина гордилась, и он оставался единственным державшим на плаву в этой «веселой» жизни.
Однажды, когда Аня стала больше доверять Саше, она вдруг призналась, что мечтает выйти замуж во второй раз. Встретить достойного мужчину и родить ему ребенка.
– Очень хочу дочку, – сказала она и улыбнулась. – Это такое счастье.
Немов слушал ее и представлял своей женой. Вот они идут под алтарь – нарядные, щеголеватые, играют пышную свадьбу, а может просто расписываются (разве это важно?) и ждут появления малышки. Она рождается с мамиными глазами, с теми, что меняют цвет от настроения. Она прекрасна, как восход на пляже у моря, тянет к Саше крохотные ручки и сучит нетерпеливо ножками. Немов берет ее – осторожно, боязливо. Это мгновение он запомнит навсегда, а впереди еще много таких мгновений, радость только-только набирает обороты. Он кладет дочку рядом с Аней, целует жену в изможденное лицо и садится рядом…
– Вам тоже нужно дочку, – сказала Точкина, и от ее слов в животе у Немова завелся зловещий холод.
«Нет, не видит она во мне достойного мужчину, – подумал Саша. – Видимо, не того я полета птица, чтобы изменить её жизнь».
После встречи Немов грустил. Осень запомнилась ему дождями и хандрой. Опускались руки, и день за днем он ходил в подавленном настроении. Спасали работа и творчество, в которые он окунулся с головой, стараясь не думать об Ане, но все равно думал, тешил себя надеждами, строил планы и понимал, что им не суждено сбыться. Тот взаимный интерес мужчины и женщины – он был, есть и будет, но не перейдет на новый уровень по множеству причин. Саше было больно от Аниных слов, однако после них он зауважал девушку сильнее.
«Боже, если ты слышишь меня, пусть Точкина станет наконец счастливой, – думал Немов. – Она не заслуживает бед, что свалились на нее. Нельзя, чтобы хорошие люди страдали».
Бог молчал. Лишь хмурые облака покоились в подмосковном небе, куда устремил свой взор Саша.
Жизнь Немова превратилась в рутину. Кормилец-салон, где трудились косметологи, начал тяготить: светло-фиолетовые стены давили, и Саша затеял было ремонт, нанял мастера, тот перекрасил одну из комнат в кремовый белый цвет, девочки-администраторы заказали аквариум, но эти изменения настроения не улучшили. Немов рассчитал мастера, отпустил его с миром, оставил салон на управляющую и уехал в отпуск. Побывал в Риме, в Барселоне и в Праге, немного развеялся европейскими каникулами, но те чувства, что зрели в нем, не успокаивали, а, наоборот, раззадоривали. Он был далеко от своей любви, не мог зайти к ней на огонек, и, гуляя по римским развалинам или обедая в пражском ресторане, думами переносился в кабинет заведующей детского сада, в тот тихий уголок, где сидела за рабочим столом девушка, что так манила к себе. Не отвлекали Сашу ни экскурсии, ни ходьба по красивым центральным улочкам, уложенным брусчаткой, ни солоноватый морской воздух в барселонском порту, ни занимательные рассказы гидов.
Немов надеялся, что все пройдет, что любовь утихнет, что листая Анину ленту в Инстаграме, он перестанет горячо мечтать о ее глазах, о стройной фигуре, о ласковых руках. Теперь Саше хотелось кричать не меньше, чем в тот роковой день, когда он посетил Точкину впервые, но тогда его переполняла радость, а теперь грызло отчаяние, а как бороться с ним, Немов не знал. Он злился на весь мир, злился на жену за ее скверный нрав, злился на Аню за холодность и равнодушие, и злился на себя за то, что влюбился, как мальчишка. Если бы ему дали возможность, Саша испепелил бы планету, поразил людей громом и молнией, – так он всё ненавидел тогда, но злоба улетучилась спустя день-другой, любовь же затаилась глубоко в сердце, и вытащить ее оттуда никак не получалось.
Вернувшись в Москву, Саша взялся за проект в IT-сфере. Общался с программистами: они создавали необходимый продукт, а он сам отрисовывал дизайн, переделывая его по нескольку раз, пока не выходило идеально, – отвлекался от сладостного наваждения, и все равно сорвался.
Пришла поздняя осень. Автомобилисты переобулись: по утрам подмораживало. Немов дождался среды и напросился в гости. Приехал, обнял ее, вдохнул нежный аромат духов, принял скромный поцелуй в щеку и впал в беспамятство. Аня что-то говорила, а он не слышал и кивал, с чем-то соглашаясь.
И снова все закрутилось… Звуками хрустящего снега под ногами подкрадывалась зима, и все чаще белели сахарной ватой городские улицы. Летне-осенняя тяжесть, громоздким булыжником лежавшая внутри, отпустила, и Саша с озорством школьника шел к Ане, разбрасывая ботинками снег, дурачился и много шутил, а Точкина смеялась. Немов вспоминал былое: как они работали в кредитке, болтали без умолку по двенадцать часов. Как легко было с ней разговаривать; как беспорядочно они находили темы, как хохотали над чем-то, не обращая внимания на недовольных клиентов, как сидели на одном стуле (Аня в шутку выталкивала его, он в шутку сопротивлялся), проверяя заполненные досье… Как же это было давно… И вот он здесь, с ней, она не открыта, как в те времена, но все так же бесподобна, прожигает насквозь своими миндальными глазами, не отводит взгляд, не боится ничего, – сильная девушка; и никуда не делась легкость, и снова можно проболтать час или два.
Саша выходил в густую темноту зимнего вечера, заводил машину, и, пока прогревался двигатель, сидел в оцепенении, уставившись на яркое окно Аниного кабинета и ожидая, что она выглянет, но она никогда не выглядывала. Когда он уходил, Точкина задерживалась, доделывая дела, которые не успела завершить днем. Он в это время уже уезжал домой или в офис (чаще в офис), где тоже корпел над бумагами или сводил ежемесячный отчет по расходам и доходам. Дома в последнее время Немов не любил бывать. Саша ненавидел негатив, устал от ссор и скандалов и стал предпочитать работу обществу жены. В офисе никто не укорял, не пилил, не ныл и не распылялся попусту, стараясь поддеть как можно больнее. Тихонько бренчал на гитаре Гилмор, неспешно вторили ему Райт на фортепиано и Мейсон на барабанах, жирно подчеркивал мелодию бас Уотерса, – «Pink Floyd» играл на заднем фоне, успокаивая раскаленные нервы Немова. Саша залипал в экран ноутбука или устраивался на гостевом диванчике, листая журнал или комикс. В эти минуты он понимал, что устал от всего, что градации серого зашкаливают до дурноты, что еще чуть-чуть – и он перегорит и вольется в эту бесцветную кашу. Она поглотит его и выплюнет бесполезным и никчемным человеком с разбитой судьбой. Ему требовались новые впечатления, новая опора – та, что не будет разбрасываться обидными словами и литрами желчи и приносить зудящую боль.
Дома гудело электричество. Каждая молекула пространства квартиры была заряжена и заражена отрицательной энергией. Немов впитывал эту энергию. Она проникала в него, в его клетки и атомы, текла по венам и загрязняла мозг. Они с женой настолько привыкли ругаться (а затем по два-три дня не разговаривать), что он не считал это отклонением от нормы. Супруга выражала недовольство жизнью в Подмосковье, ерничала, если его проект стопорился, и ни в чем не поддерживала. Сфера IT, по ее мнению, не стоила и ломаного гроша, а когда Саша инвестировал туда средства, стучала костяшками пальцев по дереву – дурак, что с него взять! Немову было тяжело, затем он свыкся и отвечал уколом на укол, словно фехтовальщик в финальном поединке. Саша ловил себя на мысли: «Зачем он живет с женой? Почему не разведется? Почему терпит?» – поначалу раз в неделю, а потом чуть ли не ежедневно. Смотрел на кривящийся в гримасе рот жены, источающий злобу, и грустил. Пять с лишним лет тащил ворчащий груз и, наконец, осознал, что больше не может – терпение лопнуло. Если кого-нибудь толкать в гору, а он вместо помощи упрется ногами – разве выдержишь?
На Новый год они с женой не поехали к родителям, встретили вдвоем – и ощущение праздника покинуло их семью.
Ане Саша подарил большого медведя, мишка прописался в кабинете, а позже перекочевал в комнату отдыха, – забрать игрушку Точкина не решилась: бывший муж наверняка закатил бы скандал, а ругаться она устала не меньше Немова.
Саше нравилась зима, ее белое спокойствие согревало душу, а морозец украшал лицо здоровым румянцем. После февральской поездки к отцу и матери он посещал Аню каждую неделю и, общаясь с Точкиной, словно прочищал «черные» легкие от смога: он буквально дышал этой девушкой, пробовал покорить Эверест, но она держала оборону не хуже Акинфеева. Ждала ли Аня от него какого-либо решительного шага? Может, и ждала, однако шансов практически не давала. Не желала разрушать его брак, предлагая разобраться ему самому, а он тянул, тянул, тянул… Возможно, Аня разуверилась в намерениях Саши, которые не подкреплялись действиями: если ты говоришь, а ничего не делаешь, то слова не имеют значения, они пусты и ничтожны.
Пусты и ничтожны…
* * *
Казалось, что все вокруг разрушится от легкого прикосновения: стоит чуть дотронуться – и бах! – оно сложится, как карточный домик, только звуки будут страшнее и оглушительнее. Человек – странное существо: не ценит того, что дорого, вытирает ноги о прекрасное и поворачивается к нему спиной. Спустя годы жалеет о том, чего не сделал, побоявшись переступить черту, прислушавшись к чужим советам, а не к зову сердца. Человек – худший из сознательный организмов.
Немов страдал. В груди горело печным пламенем. Он разрывался от любви к Ане и от боязни разрушить брак, обидеть женщину, с которой прожил долгие годы. Неопределенность была хуже всего: она поедала его изнутри. Нынешней зимой Саша потешался над близким другом Азаматом, «умиравшем» от любви к коллеге по работе. Немов тогда не понимал Азамата, ему чудилось, что друг бредит: все разговоры сводились к одному – к чувствам к некой Марине. Сашины утешения не помогали. Ничего не помогало.
– Клянусь, если бы она позвала сейчас, я бы развелся и уехал к ней, – сказал друг.
Саша покрутил пальцем у виска, а спустя полгода поменялся с Азаматом ролями и ощутил сполна, как тяжело было другу. Теперь метался Немов. Читал «Темные аллеи» Бунина, и в книге ему мерещилась Точкина; дочитывая страницу, он ловил себя на мысли, что ничего не запомнил, и начинал сначала. Аня вела себя, как одна из бунинских героинь: то подпускала Сашу, то отвергала; то была ласкова, принимала цветы и подарки, то писала гневные письма, что он должен сосредоточиться на семье, а не на ней; то позволяла себя обнимать и поглаживать плечи, то была холодна и высокомерна. Немов обещал себе, что больше не придет к ней, но каждую среду садился в машину и ехал. Любовь играла им, как кукловод марионеткой, дергала за нужные ниточки, а он покорно следовал в нужном направлении.
Саша был мерзок сам себе. Он ненавидел неправду, а сам погряз в ней, оброс, словно коростой, и чем больше обрастал, тем больше влюблялся в Аню. Она ему снилась, занимала все его мысли. Немов отстранялся от жены и придирался к ней, выискивая (а то и придумывая) недостатки, а та злилась и закатывала истерики. Саше нужно было объясниться и выложить все, как есть, а он поджимал хвост, как мопс перед волкодавом, и юлил. Врун, лжец, обманщик, а что хуже всего – трус. Словно канатоходец, он балансировал под куполом цирка, не рискуя смотреть вниз. Он знал, там – внизу – правда, которую Немов скрывает. И она разрушит прежнюю жизнь.
Саша одновременно хотел всё изменить и боялся этого. «В фильмах и книгах все просто, а в реальности – совсем нет. Здесь не прыгнешь из окна и не нажмешь на курок револьвера. Уйти в другой мир – легко, но что там? Есть ли любовь, или мы обречены на вечное одинокое скитание в пустоте?»
Отношения с женой портились, отношения с Аней усложнялись. Жена мечтала о детях, но пила таблетки от нервов и не могла забеременеть. Аня написала, что видит в нем только друга, и в ее фразе Саша впервые ощутил обман. Ей дарили цветы и другие мужчины, однако в соцсети девушка выкладывала те, что приносил Немов. Он подмечал это, как и то, что она не прогоняла его. Саша был ей симпатичен, но кольцо на его безымянном пальце было для Точкиной табу, и ее слова о «друге» Немов прекрасно понимал: женщина у мужчины должна быть одна, а если он наметил ее в любовницы, то обратился не по адресу.
В один момент все прекратилось. Аня написала, что она чувствует, что мешает, что отвлекает Сашу от семьи и от жены, а она не хочет вставать у них на пути, и перестала присылать сообщения. Не было вопросов «Как дела?», «Что нового?», «Как твое настроение?», она не принимала его в гости, ссылаясь на занятость, нежданных гостей, пришедшие проверки или что-то еще, что не имело значения. Значение имело одно – резкая смена курса. Немов написал Ане, что не может без нее, что она причиняет ему боль. Точкина ответила, что он – замечательный, но обстоятельства не позволяют им быть вместе. Плюнув на предрассудки, Саша купил букет хризантем и поехал без приглашения. Аня сказала, что не отказывается от своих слов. Расстались на минорной ноте, и впервые в ее Инстаграме не появилось его подарка.
Еще пару раз Саша приезжал к ней, но не застал. Просил охранника передать подарки, она писала скромное «Спасибо», и все. Однажды, Немов вспомнил оброненную Точкиной фразу, что они уже год, как дружат, и в мозгу щелкнул тумблер – конечно, за такой срок можно было разобраться в своих проблемах. Если любишь – люби…
Саша боролся с любовью, заглушал ее, заливал водой тлеющие угли, а они разгорались сильнее и сильнее, словно и не угли это были, а магические камни, в которых скрывалась потаенная сила, дарованная людям свыше, и никакие земные ухищрения не позволяли справиться с магией. Немов надеялся, что Точкина изменит решение, но сердцем чувствовал другое: что от него отвернулись, что шанс упущен. «Ты прошляпил его, Саша, – сказал жестокий внутренний голос – Вытри сопли, нытик! Ты сам виноват во всем! Забудь и продолжай жить дальше!»
Но как это сделать, Саша не знал. «Вся проблема в том, что ты ее любишь, а она тебя – нет, – продолжал внутренний голос. – Разве можно испытывать что-то к такому хлюпику, как ты? Посмотри на себя!»
Немов злился и ломал кулаками дверные косяки. Хрупкий пластик трескался и сдирал с костяшек кожу, на пол капало алым. Саша кричал – так ему было больно, но не от окровавленных рук (черт бы с ними!). Болела душа. Ощущения были такие, будто пропустил приличный хук от боксера. Он опустился в кресло и сидел полчаса или больше, затем поднялся на онемевшие ноги и открыл окно.
В квартиру ворвались звуки улицы. Немов стоял, наблюдая за движением машин и людьми, идущими вдоль магазинных витрин. На углу у кафе целовались парень и девушка – целовались страстно и самозабвенно, обращая на себя внимание окружающих – и не обращая внимания ни на кого. Саша вздохнул, представил на их месте себя и Аню, но в памяти тут же всплыли Анины слова, и образы растворились: парень и девушка вернулись на место. Немов закрыл окно.
Сможет ли он ее когда-нибудь разлюбить? Скорее всего, нет. Если чувства не угасли за столько лет, с чего вдруг они остынут? Да, Аня не станет писать, подумав, что так ему легче позабыть ее, однако сердце не забывает то, что дорого, и при каждом воспоминании или просмотре фото начинает биться чаще. Он не услышит ее воронежский говор, ее всегда занятой голос, но что это даст? Новые боль и разочарование. Он продолжит жить, как прежде, погрузившись до беспамятства в работу, – превратится в робота без эмоций и с пустотой вместо души. Оставит все как прежде и она – жизнь с бывшим мужем и заплаканными подушками по ночам. Мир не получит нового человека, потому что не будет высшего чувства, которое объединяет судьбы.
Ничего не будет, а если так, какой смысл в такой жизни, которую и жизнью-то с натяжкой можно назвать.
Немов приложился лбом к холодному стеклу. Вдалеке загрохотал гром, стал накрапывать дождь, но Сашу это не волновало…
Земля-2
1
Рассвет над Землей-2 мало чем отличался от рассвета над родной планетой. Румяный пирог солнца показывал над горизонтом свою макушку, и дивный багрянец наполнял темноту томительной красотой, от которой хотелось вдохнуть полной грудью. Но то было мнимое ощущение. Дышать на Земле-2 без защиты больше пяти минут считалось губительным: слишком мало кислорода содержалось в атмосфере планеты-клона, открытой учеными десять лет назад.
Надя Громова прибыла сюда с единственной целью – облагородить атмосферу. Первые опыты показали, что ученые на правильном пути: озеленение прибавляло уровень кислорода; пусть и медленно, но травы, кустарники, деревья и цветы изменяли окружающий мир. Днями и ночами группы флористов, биологов, ботаников и генетиков следили за метаморфозами Земли-2. Надя возглавляла отдел ботаники и относилась к делу с усердием. Пока ее специалисты дневной смены спали, она, усевшись в двуногого робота, встречала рассвет, а затем осторожно ступала между грядок огорода, изредка останавливаясь, выдергивала побег огурца или помидора и подносила его к огромному защитному экрану, тщательно изучая данные, которые анализировал робот.
Наде нравилось передвигаться на механической машине. Девушка вспоминала японские и американские сериалы, которые они с братом смотрели в детстве, споря друг с другом, как здорово было бы очутиться внутри трансформеров и воевать с врагами, защищая добрую сторону. А теперь сама стала частью этой реальности.
Роботы давно покорили сердца людей. Глобальная автоматизация произошла быстро: столь стремительно механические помощники ворвались в жизнь человечества, что ассоциации с мировыми потрясениями еще долго мелькали в новостях. Однако «меха» (так шутливо на сленге анимешников люди называли роботов) никогда не причиняли никому вреда и стойко «терпели» унижения и оскорбления от некоторых не особо одаренных умом личностей.
Со своим роботом Надя ощущала единение. За те двенадцать месяцев, что они находились на Земле-2, двуногий не затоптал ни одного стебелька, не поранил ни единой травинки неудачным шагом, и прикосновение его пальцев к цветкам было столь аккуратным (Громова позволяла себе употреблять слово «нежным»), словно было прикосновением пальцев человека. Сорвать что-то «мех» позволял себе, только если получал приказ от Нади.
Вдалеке шёл «мех» Димы Майера, руководителя завода, где изготавливали роботов. Громова невольно залюбовалась «мехом».
– Надя, привет! – сказал Дима. – Всё работаешь, пока твои подушки мнут?
– Привет, Дим. Хотят – спят, рабочее время еще не наступило. Позавтракают, да выйдут… А ты чего в такую рань? Тестируешь?
– Ага. Хочу себе оставить. Весёлого нрава «мех», а у вас сплошь скукота. Этого не положено, того не дозволено… А ты молодец, Надежда. Не хочешь к нам перевестись?
– Зачем тебе ботаник на производстве? – Надя улыбнулась, и ее робот заиграл зелёными лампочками, имитируя улыбку хозяйки.
– По этой причине. – Майер указал на лампочки. – У вас с роботом какая-то определенная связь, неплохо бы исследовать.
Надя отрицательно покачала головой, а робот замигал красными лампочками, намекая Диме на окончание разговора. «Мех» Майера нетерпеливо переступал ногами, веселя людей поведением, и Дима отдал приказ двигаться к заводу. Отойдя на сотню метров, Майер обернулся.
– К нам скоро технический специалист приедет, – услышала Надя Димин голос из колонок робота. – Кайл Лимба, бразилец. Слышала о нём?
Громова махнула рукой, прогоняя надоедливого Майера. Тот рассмеялся и поспешил своей дорогой.
За поворотом Майер заметил бригаду озеленителей во главе с Надиным отцом Романом. Бригада работала по старинке, без помощи робототехники. Лучи прожекторов освещали их нелёгкую работу.
– Роботов вам надо, быстрее дело пойдет, – обратился к Роману Дима. – В темноте самое то!
– Дим, ты дай, – отозвался в шутку Роман. – Болтать всякий горазд, кто бы делом помог. – Старик выпрямился в полный рост, оказавшись практически вровень с двухметровым «мехом». – Завод растет, денег у вас хватает, а роботов не хватает.
– Поставки с Земли идут с задержкой. Всех роботов на строительство космопорта забирают, на складах пустота, – завёл привычную «пластинку» Майер.
Старик Громов строго посмотрел на Диму, отчего тому стало не по себе, и даже «мех» прекратил чудачества и стоял смирно. Майер попрощался и уехал. Часы на руке Романа сообщили об окончании ночной смены. Громов снял скафандр, вытерся влажной салфеткой, кривясь от каждого вдоха чужеродного воздуха, надел защиту обратно и вместе с бригадой направился отдыхать.
Около базы Роман окликнул дочь, и пока та заканчивала дела, ожидал ее, устроившись в массажном кресле в зоне отдыха – с кофейными автоматами, уютным кафе и искусственным прудиком, водная гладь которого отражала восходящее на небо светило. Роман щурился, глядя сквозь стеклянный скафандр на воду, но думал не о воде, и не о солнце, и не о работе были стариковы мысли. Размышлял он о тяжком бремени своего существования, решившись на старости лет отправиться в дальние дали покорять клон Земли.
Подошла Надя. Механический голос робота спросил Романа:
– Папа, завтракать?
Роман поморщился. Он не разделял восторгов человечества относительно экспансии роботов. «Меха» захватили все отрасли, и даже его бригаде несколько раз их навязывали, однако Громов действовал по старинке – человеческими руками. Не доверял он биомеханическому разуму и боялся подвоха, хотя в недавнем разговоре и просил Майера выдать им робота, однако скорее не из надобности, а дабы приструнить зазнайку, чтоб не лез с пустыми советами, когда другие работают. Дочь же души не чаяла в своём «мехе», а тот будто послушная собака её понимал.
Робот протянул руку, чтобы помочь Роману подняться, но старик скривил губы, оттолкнулся от кресла и справился сам. Несмотря на почтенный возраст (ему стукнуло весной семьдесят), он обладал недюжинной силой. У него был суровый нрав, он работал много и с удовольствием и на пенсию уходить не торопился.
В холле Надя поставила робота на подзарядку, а отец избавился от надоедливого скафандра. Воздух в помещениях базы не отличался от привычного земного.
Они прошли в столовую, набрали еды и сели за свободный столик. Ели молча: отцу не нравилась болтовня за столом, и только когда робот-официант подъехал забрать грязную посуду и поставил перед ними две маленькие чашки эспрессо, Надя, опустив глаза, тихо сказала:
– Майер к себе опять звал. Год работаю, недели не пройдет – зовёт.
– Нечего тебе там делать! Наши задачи другие.
– Дима говорит, к ним Кайл Лимба едет. Я слышала о нём. Великий технарь. Столько разработок в послужном списке… Вот бы вместе поработать.
– И думать забудь! Не для того ботанический заканчивала, чтобы с «мехами» возиться! И так на своём по грядкам скачешь. – Отец отряхнул крошки с бороды, потёр уставшие глаза и ушёл отсыпаться.
2
Солнце уходило за горизонт. Оно тоже было чужим: Земля-2 располагалась не в Солнечной системе; в какой именно Роман не помнил. Дочь что-то рассказывала о научных достижениях, но в памяти отложилось только то, что сюда необходимо добираться три месяца на корабле.
Почва источала тепло, накопленное за день, отчего по телу пробегала приятная истома. Землица, хоть и не своя, согревала уставшую старикову душу. Громов радовался багряному закату. Всю жизнь он провел на природе: сеял, пахал, сажал, удобрял, поливал. Природа дарила ему силы, Роман черпал их из скрытых источников, наслаждаясь каждым мгновением, проведенным на свежем воздухе. Ровесники (особенно те, что занимались роботостроением) давным-давно зачахли, а он держался молодцом. Высокий Громов казался худым, но многие знали о недюжинной силе, таящейся в длинных костистых руках.
Дневная смена закончилась. Отовсюду спешили на ужин сотрудники базы. Роман поискал взглядом Надю. Утренний разговор снова зародил в дочери сомнение в правильности выбранной профессии, а дотошный Майер продолжал сманивать Надю к себе, несмотря на строгий запрет Громова поднимать эту тему. Роман хотел еще раз обсудить с дочерью сложную тему, однако Надя где-то задержалась, подоспели ребята из ночной смены, и Громова увлекли рабочие процессы…
Надя проверяла поляну, где густо насадили цветов. «Мех» шёл, сканируя и передавая данные на монитор. Девушка проверяла их на автомате, а сама размышляла над постоянными запросами Майера перевестись на завод. Майера волновала отличная взаимосвязь Нади и её робота: то, чего человек добивался за пять-шесть лет, Громова достигла за год. Майер жаждал разгадать ребус: эта разгадка помогла бы ему совершить новый виток в карьере. Надя давно бы приняла предложение коллеги, но отец ценил в семье преемственность и с младенчества верил, что из дочери вырастет ботаник или биолог. Когда Надя окончила Ботанический институт Комарова, Роман много лет помогал дочери продвигаться по служебной лестнице.
Девушка запустила программу, и принялась обрывать с кустов малину, складывая ягоды в специальный контейнер. Напевая веселую мелодию, она двигалась от куста к кусту, как вдруг датчики обнаружили чьё-то присутствие. Робот обернулся, и Надя увидела позади себя незнакомого «меха» необычного бирюзового цвета. Девушка просканировала его, но файлов с данными не нашлось, и она замерла, ожидая, что будет делать посторонний. Тот поприветствовал её и запросил сопряжение. Надя разрешила доступ, и через миг в динамиках раздался мужской голос:
– Приветствую! Меня зовут Кайл Лимба! Я отстал от группы и немного заплутал. Карты не подгрузились ещё. Не могли бы вы подсказать мне дорогу к Дмитрию Майеру?
– Добрый вечер, я – Надежда Громова. Подождите пару минут, я закончу и провожу вас на базу.
«Вот так встреча! – удивилась Надя. – Ещё утром Майер рассказывал о Лимбе, и нате – он тут как тут, собственной персоной! Опять Димины проделки?»
Робот собрал оставшиеся образцы ягод, и Громова вернулась к Лимбе. Тот покинул «меха» и разгуливал без скафандра.
– Вы зря покинули робота без защиты. Здесь воздух не щадит человеческий организм, – сказала Надя. – Десять минут подышите и в обморок упадёте.
Она с любопытством оглядела известного специалиста. Высокий загорелый молодой человек с кучерявой черноволосой головой и спортивной фигурой смотрел на неё открыто, улыбаясь белоснежными зубами. В карих глазах Лимбы горели задорные огоньки. Он постучал себе по носу и сообщил:
– Моя разработка. Беспроводная подача воздуха! Асам баллон спрятан внутри робота. Я могу отойти на расстояние десяти километров, при этом получая воздух!
– Это же решает проблему на Земле-2! – воскликнула Надя и смутилась.
– Решает. Но сначала нужно пройти семь кругов ада, чтобы одобрить разработку. Бюрократические проволочки. Кипу бумаг согласовать. – Лимба цокнул языком.
– Как же вы без согласования?
– Вы же не расскажете, – засмеялся Лимба. – Хотите попробовать? Я вас подключу. Оцените.
– Давайте в другой раз. Пойдёмте лучше на базу.
Отказ девушки не поколебал бодрое настроение Кайла Лимбы. Всю дорогу он беспрерывно разговаривал. Надя слушала вполуха. Лимба разбудил в ней потаенные женские чувства: он ей понравился – яркий, сильный, и она ловила себя на том, что нет-нет, да и косилась в его сторону. Скрытый за прозрачным бронестеклом, Кайл оглядывал местность. Надя старалась смотреть прямо, но волевой профиль бразильца манил её.
Около базы Лимбу встретила группа, от которой он отстал. Все обнимали Кайла, словно того не было полгода. Лимба принялся шутить с девушками, никому не отдавая предпочтения, уверенный в своей власти над дамскими сердцами. Надя держалась в стороне, но Кайл помнил и о ней, кидая исподволь лукавые взгляды, отчего Громову бросало то в жар, то в холод, а сердце замирало.
Шумной толпой Лимбу проводили в столовую. Надя застеснялась и поужинала у себя в комнате, а после наблюдала в окно, как Лимба и Майер уходят на роботах в сторону завода. Она выпорхнула из комнаты и без скафандра выскочила на улицу. Лёгкие обожгло, но Надя будто и не заметила, следя за бирюзовым «мехом» Лимбы.
«Интересно, почему он выбрал такой нестандартный цвет, – думала она, возвращаясь на базу. – Всех гражданских роботов традиционно красят в серый, военных – в хаки или чёрный, а тут на тебе! – бирюзовый!»
Потянулись монотонные недели. Громову перевели на другой объект, куда их с командой в течение трёх часов доставляли на скоростном поезде. Ребята оставались ночевать во временном лагере, пока здание новой базы достраивалось…
Ночами Надя размышляла, принять предложение Майера или нет. Она представила, что работает с Лимбой, что он всегда рядом, и его безудержная энергия подпитывает всех вокруг. Отец будет против, будет кричать, но это её жизнь, почему она должна под кого-то подстраиваться?…
– Ты что, серьёзно надумала уходить на завод? – не поверил Роман, когда дочь сообщила ему новость.
– Да, хочу перевестись, – сказала Надя.
– Н-да, – хмыкнул Громов, играя желваками. – Столько лет учиться, чтобы шестерёнки в «мехах» перебирать.
Роман притих. Если бы отец закричал и начал её отчитывать, как он неоднократно делал, Наде было бы спокойнее, но его молчание действовало сильнее.
Задумавшись, оба не заметили прибытие поезда. Из поезда вышел светловолосый парень, в котором тут же признали Сэма Риккетса, проектировщика роботов и их давнего приятеля. Сэм поздоровался, и Роман пригласил его присоединиться к ним. Они расположились за столиками у базы.
Несмотря на любовь Риккетса к «мехам», что само по себе отторгало Громова, Сэм ему нравился. Любитель классики, споров и мечтатель Сэм Риккетс в последнее время здорово возмужал. Черты лица погрубели, исчезла округлость щек, светлые волосы, что раньше паклями ниспадали на лоб, он зачесывал назад, отчего вид приобретал подчёркнуто-серьёзный.
– Пока ехал, книгу дочитал, что ты посоветовал, – сказал он. – Надо признать, весьма значимое произведение. Недаром оно входит в золотой фонд литературы двадцать первого века. Какой богатый язык! Почему мы так сейчас не разговариваем?! Читаешь – словно воду пьёшь, когда жажда, и напиться не можешь!
Сэм рассказывал Роману о прочитанной книге, а Надя смотрела на него и удивлялась, откуда в таком с виду невзрачном парне столько эмоций.
– Какими судьбами к нам? – спросил Громов.
– В этом квадрате планируют обширную застройку. Поставили задачу в кратчайшие сроки создать следующее поколение роботов-строителей.
Роман ощутил приступ недовольства. В душе его завелась горечь, а задорный настрой Сэма, обычно поднимающий настроение, сейчас раздражал. Громов захотел остаться наедине со своими мыслями.
– Надежда, покажи Сэму владения, – сказал он дочери. – Я останусь в ночную, утром завтрак мне оставишь.
Сэм и Надя исследовали квадрат. Девушка показывала парню, где будут плантации, где хотят сделать лесополосу, а где – посадить кусты смородины. Риккетс всё фиксировал, составляя план расположения объектов. Внезапно он зацепился ногой за корень дерева и загремел вниз. Звонко стукнулось о землю стекло скафандра. Надя стала поднимать Сэма, тот смеялся, не спеша высвободиться из рук девушки, которые пришли на помощь и обвили его нежным теплом. Несколько мгновений они стояли, держась друг за друга, затем Надя стушевалась и высвободилась.
Она пошла впереди, чуть поодаль за ней Сэм.
– Сказала отцу, что желаю уйти на завод. Не отпускает, – сказала Громова.
– Он старой веры, не терпит механику, – ответил Риккетс. – А я хочу вернуться на Землю, буду повышать квалификацию… Ты знаешь Кайла Лимбу? К нам приехал.
– Сталкивалась с ним один раз.
– Хочу быть, как он. Хочу проектировать не только роботов, а вообще всё, что угодно! Знаешь, что Лимба разработал?! Беспроводную подачу кислорода! Это же невероятное достижение! По сути, мы можем жить на Земле-2 без скафандров и домов с подачей кислорода!
– Разработку нужно согласовать и протестировать, – напомнила Надя.
– Формальности! – оседлал своего конька Сэм. – Беспроводная подача кислорода – решение всех проблем! Лимба мне посоветовал профессора Иси, у которого он постигал премудрости. Тот сейчас не преподаёт, но по рекомендации некоторых учеников изредка соглашается на два-три месяца кого-нибудь взять. Меня согласился принять!
Они вышли к сосновому бору. Стволы деревьев под солнечным светом отливали золотом. До лагеря было близко.
– Не жалко бросать всё это? – спросил Сэм. – Природа, растения. На заводе планёрки, да рутина: возня с механизмами, бумажная волокита.
– Тебе же нравится?
– Я люблю роботов, люблю технику. Терплю, но занимаюсь любимым делом.
Надя не ответила, а на Сэма вдруг навалилась усталость. Привычная энергия, которая всегда лилась из него через край, внезапно иссякла. Оставшийся путь до лагеря они провели в молчании, сосредоточившись на работе. У лагеря попрощались и разошлись: Надя – отдыхать, а Сэм – ждать обратный поезд.
3
В поезде Сэм Риккетс заказал кофе, вызвал на экран список книг, долго изучал его и вдруг обнаружил биографию профессора Хидетоси Иси, к которому должен был в ближайшее время полететь. Всю дорогу Сэм жадно читал, как Иси превращался из нерадивого ученика в основоположника робототехники, как усердно работал и не боялся ошибаться.
Хидетоси родился в Японии, когда государства ещё имели границы, и никто знать не знал о понятии «гражданин мира», а Япония, хотя и обладала развитой экономикой, не могла тратить миллиарды на «мехов». Первые прототипы были смешные, угловатые, ограничены в движениях и постоянно ломались. Иси не терял оптимизма. Он ездил по конференциям, посещал бизнес-миссии и всегда отыскивал инвесторов для дальнейшей работы. Изобретение второго прототипа стало огромным скачком. Робот не имел недостатков, не зависал, не ловил вирусы и прекрасно программировался. Вскоре «мехи» заполонили всё, исключив из многих отраслей фактор человеческой ошибки.
После чтения у Сэма Риккетса осталось приятное послевкусие, и виной тому оказались не две чашки любимого капучино, а история человека, рискнувшего поставить на кон всё, что у него имелось. Покинув поезд, Сэм забрался в своего робота и направился в сторону завода. Он жил в коттеджном посёлке, построенном заводом, разделяя кров с мамой Софией.
Отсканировав сетчатку и отпечаток пальца, Риккетс дождался открытия двери и вошёл внутрь. В доме пахло свежестью, а из кухни доносились ароматы ужина. Мама готовила сама, предпочитая, как Роман Громов, делать всё своими руками. «Так еда вкуснее получается», – говорила она. Сэм как-то заставил робота кулинарить, а затем сравнивал ради интереса, чьё блюдо «пальчики оближешь», и робот несильно отстал от человека.
– Свет. Музыка, – сказал Сэм, и в гостиной тут же зажглись лампы, а из колонок раздались тягучие ритмы прогрессивного рока. – Мама, я приехал!
– Хорошо, – ответила София из кухни.
– Сегодня припозднился, – сказала она, когда сын уселся на табурете.
Робот-помощник принял от Софии тарелки и поставил перед Сэмом.
– Ездил в лагерь, где хотят вторую базу строить, – сказал он. – Составил план застройки. Будем партию строителей запускать отдельной линией. С основного конвейера пока на космопорт всех забирают… Ты ужинала-то сама?
– Ужинала-ужинала, ешь… Так что им сдался этот космопорт?
– Ну как же, мама. Сколько с Земли и с других планет людей переселяется. Нынешний не справляется.
– Все летят, а атмосферу еще не наладили!
Сэм согласился, что нынешняя атмосфера не пригодна для людей, но специалисты трудятся, обогащают воздух и сажают зелень. Конечно, понадобится много лет, прежде чем все смогут передвигаться без скафандров, однако в их отделе Кайл Лимба придумал беспроводную подачу воздуха. Это как минимум суперидея, а как максимум – решение проблем с перенаселением Земли.
– Все переселятся сюда. Это не решение проблемы, – сказала София.
– Многие останутся. Здесь ещё нет земных условий.
Пока сын говорил, мама, подперев подбородок рукой, слушала и не спускала с него глаз. В мире нет ничего сильнее материнской любви. Любое сыновье движение, любой жест, улыбка, шевеление носом, – всё вызывало у матери трепет, понятный только ей одной.
– Как приехал ваш Лимба, ты сам не свой. Носишься с идеями, с роботами. Ох, и неблагодарная работа, я скажу… Ещё и к профессору собираешься… Лучше, как Громовы, на природе сутками торчать, всё полезнее.
– Кстати, я сегодня их видел. Озеленяют квадрат будущей второй базы.
– Как я тут одна буду?!
– Мама! Прекрати! Куча помощников в доме!
– Ты же знаешь, что я не терплю этих железяк. Только из-за тебя соглашаюсь на такое соседство. Ты на меня не дуйся. Три месяца в дороге к профессору, у него сколько-то пробудешь, три месяца на обратный путь…
– Мама, ложись спать, я всё давно решил. Что теперь по десять раз обсуждать.
Сэм передал тарелки роботу и ушёл к себе. Сел в кресло-качалку, настроил на нём лёгкий массаж и принялся за очередную книгу. На чтение его подсадил в детстве отец. Он работал на космическом корабле, собиравшем мусор на околоземной орбите, а когда приезжал после длительной поездки, то садился на стул у кровати сына и часами рассказывал о книгах, за которыми коротал долгие вечера. Сэм обожал слушать монологи отца о выдуманных мирах и не любил – о его работе. Что может быть скучнее профессии космического мусорщика?! Монотонные будни, одни и те же пейзажи за окном иллюминатора, чёрная глубина бесконечности вокруг. То ли дело другие большие дяди, чьи лица мелькали на экранах: уверенные, вещающие о технической революции. Они изменяли привычный мир, внедряли в жизнь человека роботов, и больше не надо было мучиться, ведь всю грязную работу за тебя делали «меха»: убирались, мыли тротуары, готовили еду. У людей появилось свободное время. Человечество вошло в золотой век: чтение, музыка, галереи и выставки, концерты и театры, – можно было делать что угодно и когда угодно.
Однако отец Сэма продолжил собирать мусор. Риккетс-младший не понял, зачем отец конкурировал с роботами, выполнявшими за сутки три-четыре нормы, осознанно идя на ежедневный риск, и когда метеорит прошил их космический корабль, превратив его в груду маленьких обломков, не почувствовал ничего, кроме досады. Осознание к Сэму пришло позже: он зауважал отца и его гордую профессию, но это не повлияло на решение стать создателем «мехов»…
Выглянув на рассвете в окно, Надя заметила на небе грозную тучу. Порыв ветра ударил по стеклу. Гром по-хозяйски наплыл раскатом. Небо озарили вспышки молний. Глухим выстрелом бахнуло где-то рядом, наступила тишина, и полил дождь. Надя долго смотрела на падающие капли, не удержалась, отворила створку и вдохнула запах влажной земли. Дождь усилился и полил мощным потоком.
Спустя час девушка отправилась на совещание. Надя была сама не своя, ругалась и спорила, придираясь к мелочам и заставляя подчинённых нервничать. Все удивлялись, но не противоречили, предпочитая соглашаться с доводами руководительницы. Только отец отстаивал свою точку зрения, но к обеду устал и демонстративно удалился. Оглядывая скисшие лица, Надя думала: «Уйду, надоели все до чёртиков! И отец туда же!»
За обедом помирились. Роман оттаял.
– Закончим с этим квадратом, и я переведусь на завод, – сказала Надя.
Старик выслушал её, затем неожиданно улыбнулся и ответил шуткой:
– После дождичка в четверг ты на завод пойдёшь!
– Сегодня как раз четверг! – засмеялась дочь.
Надя ждала от отца очередных наставлений о том, что выбранный путь их семьи – это природа, но он только спросил:
– Не раздумала, значит?
Надя не ответила, крутя в руках кофейную чашечку. Посмотрела на Романа с надеждой, и отцово сердце наполнилось радостью. Он глядел на родную кровинку и будто себя видел в зеркале: громовская настойчивость брала верх над любыми препятствиями, и если уж что взбрело в голову, то никогда не отступится.
– Я тебе так скажу, дочка. Если хочешь пойти на завод, попробуй, но не обрубай концы. Наша миссия важна для человечества. Озеленение спасёт тысячи людей, ведь невозможно жить полноценно, нося всю жизнь скафандр на голове… Ты видишь в роботах будущее – пусть так, я не перечу, однако без воздуха всем придётся вернуться обратно на Землю. – Роман забарабанил пальцами по столу. – Я старый, и, может, неправильно мыслю. Вы – молодёжь, за вами прогресс.
– Важно, чтобы технологии и природа находились в единении.
– Значит, судьба, – сказал отец.
После офисного дня к вечеру дружной гурьбой все отправились в столовую.
– Коллеги! – взяла слово Надя. – Завтра комиссия принимает озелененный квадрат и приступает к застройке второй базы, которая со временем превратится в мегаполис. Сегодня Дима Майер прислал мне официальное приглашение о переводе в технический отдел, я его приняла, поэтому нынешний ужин – последний.
Ребята зааплодировали. Кто-то прокричал поздравление, кто-то просил не зарекаться о последних ужинах, а кто-то предложил отметить Надино назначение. Идею быстро подхватили. Сдвинули столы, откупорили вино, включили музыку, и скромное принятие пищи переросло в вечеринку с танцами, настольными играми, стендапами и поэтическими баттлами.
На рассвете ребята уехали на поезде, а на замену приехала группа строителей во главе с Лимбой и Майером. Люди садились в роботов, выводили их из поезда и шли за следующей партией. Был среди них и Сэм Риккетс, который собирался на длительную стажировку к профессору Иси: именно на его место взяли Надю. На Сэма Надя взглянула мельком, её внимание приковал Лимба.
Надя поняла, что наступил звёздный час. Она пошевелила пальцами, робот повторил движение. Идеальный контакт. Девушка закрыла глаза и пошла к строителям. Теперь её глазами были сенсоры «меха», она ощущала прикосновение почвы к механическим ступням и дуновение ветра, скользящее по металлу.
Подойдя к остальным роботам, Надя направила на них сигнал и легко подключила всех «мехов». «Следуйте за мной», – приказала она, и стройный отряд роботов промаршировал мимо и расположился в ангаре.
Спустя минуту в ангар ворвался Лимба, бросился к Наде, обнял её и прокричал, что она творит историю. Надя уткнулась в плечо Кайла и мечтала, чтобы это мгновение не заканчивалось.
4
Назначенный руководителем направления по технике, Кайл Лимба прибыл на Землю-2 в разгар строительного сезона. Поначалу Кайла приняли холодно, особенно Майер, привыкший начальствовать на заводе. Майеру исполнилось тридцать, а Лимба был младше его на восемь лет, и за последние пару лет доказал всем, что все новаторские достижения останутся за ним. Десятки изобретений, усовершенствованные программы для «мехов», кураторство над сложными проектами и благосклонность профессора Иси сложили о Кайле славу непререкаемого авторитета.
Однако Лимба не стал увольнять Майера, хотя кандидатов из группы, которая последовала за предводителем, хватало, но Кайл схитрил и не прогадал. Дима Майер находился на Земле-2 с самого начала и знал все её тонкости и проблемные места.
Когда Майер успокоился, то раскрылся и доказал Лимбе его правоту. Лимба и Майер образовали тандем, в котором Кайл прослыл головой, а Дима – руками. Постепенно они сдружились, и выяснилось, что Лимба помимо упорной работы любит и здорово гульнуть. Высокий и сильный, одевающийся по последней моде, он сразу становился центром любой компании, где попадал в окружение красивых девушек, «щупая» глазами их фигурки, и выбирая ту, с кем проведёт ночь, а утром по традиции сбегал и игнорировал её звонки. Лимбе всё сходило с рук, девушки прощали ему многие вольности, за которые другим парням влетало по самое не хочу.
Отношения с Майером закрепило выступление Громовой. Лимбу вдохновил уровень взаимодействия человека и робота. Единицы достигали понимания со своими «мехами», и на это порой уходили годы, а здесь человек (через другого робота!) управлял двадцатью пятью роботами. В хрупкой Наде таилась скрытая сила.
Блестящая карьера Лимбы началась в детстве, когда умерла мама, и отец забросил воспитание сына. Кайл в раннем возрасте попал на улицы бразильских фавел и мечтал стать футболистом. Он прогуливал уроки, чтобы попинать мяч с пацанами, по вечерам оттачивал технику и штрафные удары, и, наверное, вырос бы в приличного полузащитника или нападающего, но всё решил случай.
Однажды их классный руководитель предложил после уроков сделать модель самолёта. Лил дождь, Кайл от нечего делать поплёлся с парочкой ребят поглазеть на чудачества учителя. Думал, разочаруется, а сам с упоением следил за точными движениями учительских рук, и когда они запустили модель в свободный полёт по комнате, Лимба понял, что футбол совсем не то, чем он хочет заниматься. В тот же день Кайл записался в кружок.
Для участия в кружке ему пришлось подтянуть школьные предметы. С двойками к занятию не допускали, и Лимба вместо футбола зубрил уроки. Отец посмеивался над чудачествами сына, предрекая ему провал («Высоко не взлетишь, так всю жизнь и проползаешь», – говорил он), а друзья крутили пальцами у виска: у них начинались первые успехи, некоторые переходили в детские школы ведущих клубов, подписывали профессиональные контракты, за которые получали серьезные зарплаты, а Кайл свободное время проводил в кружке. Денег ему отец не давал, но учитель, видя неподдельный интерес воспитанника к моделированию, попросил у директора бесплатную квоту для Лимбы.
Вскоре Кайл уже делал не обычные модели самолётов, а модели с двигателями. Запчасти находили, где могли: таскали из металлолома, разбирали старые телевизоры, радио, проигрыватели. Всё, что попадалось под руку и содержало в себе механические элементы, из которых можно что-либо сконструировать, немедленно разделялось на винтики, шестерёнки и прочие детали.
Когда его модель самолёта выиграла городской конкурс, Лимбу позвали в кружок моделирования роботов. Кайл честно признался, что не потянет столь значительные затраты. Жюри конкурса посовещалось и выдало пареньку сертификат на годовое посещение.
Год в кружке роботов стал прорывным для паренька из фавел. Его заметили. То, к чему все относились как к хобби, для Лимбы переросло в нечто большее. Руки Кайла мастерили словно по инструкции, посланной свыше. Он здорово поднаторел в физике, зачитывался книгами по кибернетике, программированию и роботостроению. С отцом к тому времени отношения совсем испортились. Пока его ровесники приносили в дом деньги, Лимба превратился в обузу. Он питался набегами у многочисленных тётушек и дядюшек, а дома появлялся в крайних случаях.
В конце года защитив проект (робот-помощник по хозяйству, который нынче в каждом доме), Кайл находился на перепутье. Оплаченный сертификат заканчивался, а новых спонсоров не предвиделось. Лимба переживал за будущее и сомневался в правильности выбранного пути. Тогда парень ещё не знал, что судьба приготовила ему наиприятнейший из сюрпризов.
В один из вечеров Кайл сидел на крыльце тетушкиного дома и ожидал приятеля из кружка Дерлея. Дом стоял на возвышении, и сверху открывался прекрасный вид на бедняцкий квартал. Скромные лачуги (некоторые без окон и дверей), нагроможденные друг на друга, босоногие парни, играющие в мяч среди грязи и пыли, гоняющие на мотоциклах бандиты из наркокартеля. Через несколько лет эта картинка изменится: фавелы снесут, а с ними уйдёт и та бесцеремонная бразильская жизнь.
– Кайл, ты смерти моей хочешь? У вас тут гостей не любят! – крикнул Дерлей. – Бежим! Хидетоси приехал!
Кайл побежал за другом. На границе фавел с благополучным районом он догнал Дерлея, и они пошли в сторону здания, где последние двенадцать месяцев конструировали роботов.
В зале, куда пришли друзья, находился профессор Хидетоси Иси. Человек, который сделал мир другим. Мегазвезда, чьё имя стало нарицательным в робототехнике.
Кайлу надели наушники, через которые транслировались переводы с других языков. Профессор ходил мимо проектов роботов, тестировал их, что-то уточнял. У робота-помощника по хозяйству он остановился, прочитал описание на табличке, улыбнулся. Нажал на кнопку включения, отдал команду. Робот ожил, принёс ему требуемые тапочки, затем приготовил чай, дождался, пока Хидетоси выпьет напиток и отдаст ему кружку. Все замерли, наблюдая за действиями профессора Иси и робота-помощника.
– Кто его автор? – спросил профессор у учителя.
Тот ответил, и все повернулись к Лимбе.
– Вот этот мальчуган? – уточнил Иси, и когда ему подтвердили, он сначала расхохотался, а затем вмиг посерьёзнел.
– Будешь работать со мной? – спросил Хидетоси у Лимбы. – Тебя ждёт большое будущее, мальчик.
Большое будущее.
Тогда Кайлу казалось, что всё происходящее – сон, а в реальности он сидит и смотрит на свой бедняцкий квартал.
Неделю спустя Лимба был в Токио, в штаб-квартире «Иси Компани» на двадцатом этаже, разглядывал бурлящий мегаполис, в котором и днём и ночью яркими неоновыми красками горела жизнь. На адаптацию времени не дали: профессор Иси распорядился заняться доработкой робота-помощника. Кайл влился в большую команду по подготовке тестового образца нового поколения. Парнишке помогали ведущие умы, а он учился у них всему – программированию, проектированию в специальных программах, участвовал во всех процессах и завоевал расположение Хидетоси. Профессору, чья семья разбилась в автокатастрофе, Лимба заменил сына.
На первых порах Кайл много ошибался (сказывались недостаток знаний и опыта), но Иси дал новичку карт-бланш и велел не бояться поражений.
– Если мы провалимся на тестах – не страшно, – говорил профессор. – Это поправимо. Главное не делать этого дальше. Иногда ошибки слишком дорого стоят. И речь не о деньгах, а о репутации. «Иси Компани» – основатели! Фатальная ошибка может разрушить то, что мы строили десятилетиями, в один миг. Запомни мои слова.
По завершении проекта робота-помощника Кайл стали всё свободное время проводил за постижением наук, слушал аудиокниги, изучал видеокурсы, много практиковался, создавая небольших, но важных для отрасли роботов.
Когда Лимбе исполнилось шестнадцать, из тонкого и гибкого паренька он вымахал в высокого юношу с широкой грудью. Гладко выбритые щёки блестели синевой, а длинные волосы он показательно распускал, красуясь перед девушками и по-хозяйски любуясь их фигурами. Хидетоси прощал своему «золотому мальчику» многочисленные романы. К тому времени влияние Кайла на профессора достигло небывалых величин. Они по многу часов обсуждали проекты, искали вместе решения проблем, и никто не сомневался, что в случае смерти Иси в будущем пост президента займёт именно Лимба. Он не боялся вводить инновации, защищал проекты перед советом директоров, успешно выводя на рынок новые модели роботов и новые гаджеты. Роботизация всего и вся глобально шла по всему миру…
Деревья обступали реку плотной стеной. Квадрат для будущей базы № 2 прилично озеленили, но воздух по-прежнему «кусался». Кайл остановил «меха», надел носовой фильтр и спустился на землю.
Квадратом занималась Надя и её ребята. После встречи с Громовой в день его приезда Кайл написал ей в личный чат, и между ними завязалась переписка. Лимбу трогали скромные Надины чувства. Она призналась сразу, что полюбила его с первого взгляда, а Кайл отвечал, что ему нужно узнать её поближе. Лимбе хотелось свободы, он был как перекати-поле и повсюду заводил интрижки. Кайл встречался с Айми, работницей завода, чьи глаза напоминали вековые льды Антарктиды. Его пьянила финская холодность и отталкивала безрассудная привязанность. На базе № 2 ему попалась Сьюзен – девушка с внешностью и фигурой модели, к тому же из высших кругов. Несмотря на то, что его охватывало волнение от Надиных сообщений, он решил приударить за Сьюзен. Кайла прельщали её связи и ужины с высокопоставленными персонами. Лимба влюбился, но не в Сьюзен, а в перспективу размахнуться ещё шире. Он торопил события, а Сьюзен внезапно стала избегать встреч и вскоре пропала. Ужины и перспективы вмиг закончились.
Здесь, в лесу, посаженном Громовой, свою обиду Лимба переживал острее, чем когда-либо. Он пнул ногой упавшую с дерева ветку и крикнул. Эхо подхватило крик и унесло в неизвестность. Кайл сжал кулаки и долго стоял, смотря куда-то вдаль.
5
Несколько недель Надя работала в техническом отделе. Дни, наполненные бесконечными чертежами, проектами, тестированиями и спорами, сливались в один бесконечный поток, и только выходные разбавляли тяжёлые будни спокойствием. Лимба и остальные трудились на базе № 2, посещая базу № 1 лишь изредка (в основном приезжал Майер).
– Почему я на первой базе, а не на второй? – спросила Надя Диму, когда тот появился. – Ты говорил, что строительство мегаполиса – важнейшая задача.
– Всё так, – согласился Майер. – Правители говорят, что важнейшая задача – строительство мегаполиса. А вчера говорили, что космопорта. Позавчера – что нужно обеспечить все отделы новыми роботами. Все задачи важнейшие. Сейчас ты нужнее здесь, но с запуском стройки небоскребов мы все вернёмся на завод. И Лимба тоже, – подчеркнул он.
Переводилась Громова с чувством тревоги. Спрашивала себя, справится ли, найдёт ли общий язык с коллегами, не будет ли мешаться Лимбе. Надумавшись, утешала себя: «Попробую, там увидим. Работы много, она незнакомая, но Кайл рядом окажется». Майер подбадривал:
– Работа тяжёлая, никто не спорит. Но где её взять – лёгкую? Разве у вас с отцом лёгкая? Где там. С утра до ночи на жаре или в холоде, а то и дождь зарядит на весь день. И паши, и сажай, и уровень кислорода отмечай, и ребят в узде держи…
Вечерами Надя возвращалась в квартиру усталая и разбитая. Час-другой отмокала в ванне, ужинала, пила кофе, – всё делалось машинально, словно не человеком она была, а биомеханизмом, удел которого выполнять команды. Ночью ей снились бесконечные графики, цифры, но к утру она успокаивалась, и сны приходили приятные: золотисто-коричневые стволы сосен, зелёные бороды кустарников, бирюзовая вода в прудах…
Сидя над очередным чертежом, Громова вспоминала свои годы в отделе ботаники: сотни озеленённых квадратов, тысячи минут кропотливого труда, литры пота под палящим солнцем. И всё-таки свобода.
Надя задумалась: а перевелась бы она к Майеру, если б не приезд Лимбы? Променяла бы волю на кабинетные застои? Ей нравились роботы, нравилась езда на «мехе», но то чувство, когда ты выходишь из машины и ступаешь босой ногой на прохладную траву, – это опьяняющее чувство, вызывающее эйфорию, роботы не могли заменить. Кайл считал иначе. Его глаза загорались огнём неизведанных планет, когда речь заходила об изобретениях, о механизмах, о трёх законах робототехники. Он рос в этой атмосфере, впитывал её каждой клеточкой тела. Хи-детоси Иси был для него богом, отцом и лучшим другом в одном лице.
Постепенно Надя втянулась. Процессы устаканились, и она занялась исследованием взаимосвязи роботов и людей.
В один из дней состоялось общее собрание, на котором присутствовали все отделы, заполнившие огромную аудиторию. По рядам сновали роботы-официанты, наливали напитки и предлагали снеки. На сцене с гигантским экраном расположились Лимба, Майер и остальные члены делегации, отвечающей за урбанизацию Земли-2. Надя смотрела на любимого и никого больше не видела. Лицо Кайла выражало недовольство, он постоянно спорил и сердился, если с ним вступали в полемику. Когда очередь дошла до него, и на экране замелькали видео будущих мегаполисов, которые планировали возвести в ближайшие пять лет, Лимба минут десять излагал важность предстоящих изменений. Слушали его жадно, особенно девушки. Казалось, что вместе с Кайлом пришли будущие победы; если захотеть, можно дотянуться до них рукой – вот они! После речи провожали овациями. Все знали, что гений рядом, а, значит, и мегаполисы, и второй космопорт скоро заработают.
На выходе Громова дождалась Лимбу. Он вышел, окруженный свитой. Его взгляд остановился на лице Нади. Кайл засмущался, щёки стыдливо зарумянились. Надя улыбнулась, но он не ответил на улыбку. Лимбу подхватили под руки, и шумная толпа унеслась куда-то, покидая смущенную Громову…
Решение поехать к профессору Иси Сэм Риккетс принял после поражения на личном фронте. Надя Громова на его любовь не ответила, ей кружил голову «золотой мальчик» Лимба, а Сэм по-прежнему был просто другом. Негатива к Кайлу из-за этого Сэм не испытывал. Он мечтал повторить его путь, ворваться в мир с интересной идеей, придумать своего робота, наконец, или любое другое изобретение, которое принесёт пользу человечеству…
Последний день перед отъездом выдался хлопотным. Сэм побывал у Романа Громова на базе № 2: обсудили с ним несколько классических романов, выпили по рюмочке коньяку, закрепили алкоголь кофе.
– Ты главное возвращайся, – сказал Роман. – Учёба – оно, конечно, хорошо, но вон Надька моя: учили её, учили, какой специалист – и на тебе! Перевелась железяки собирать! Где такое видано, чтобы человек, связанный с природой, променял красоту на барахло! Уму непостижимо!
– Что поделать, – ответил Сэм. – Нынче природа в гармонии с техникой. Раньше техника вредила: выбросы там, пятое-десятое. Сейчас на роботов большая ставка. Они травинку не затопчут без приказа, и всех давно электрифицировали: от солнечной энергии работают. Экологи довольны, граждане довольны.
Роман что-то говорил ещё, но Сэм слушал рассеянно. Его заинтересовали фотографии на стенах. Он много лет не видел «живые» фото: их давным-давно заменили экраны и проектирующие изображения; здесь же им отводилась целая стена. Риккетс искал знакомый овал лица Нади, но натыкался в основном на Романа и его супругу, их родственников и знакомых. Надиных фотографий не было.
Сердце Сэма сжалось. Он подумал, как хорошо бы они с Надей смотрелись вместе, как он носил бы её на руках и баловал, а она… Разве достоин её ловелас Лимба?! Всегда в компании девиц, которые вьются и расстилаются перед ним… А Надя – сама скромность, а из-за Кайла к Майеру перевелась. Сколько звал – никогда не шла, а Лимба приехал – и сразу туда. Эх…
Грустные мысли уничтожили прекрасное настроение. Сэм попрощался с Романом и сел на поезд до базы № 1. К чтению ничего не располагало. Риккетс смотрел на однообразный степной пейзаж, а мыслями был рядом с Надей.
Вечером к нему пожелали заглянуть друзья, но он отказался, сославшись на неотложные дела. Проверив запас кислорода, он надел скафандр, спустился к озеру неподалёку от завода и пошёл медленно вдоль берега. До отлёта оставалось четыре часа.
К полуночи такси доставило Сэма в космопорт – гигантское сооружение из тысячи зданий, в которые приземлялись космические корабли высотой с семнадцатиэтажный дом и длиною в несколько километров.
Посадка на Землю началась. Риккетс просканировал сетчатку глаза, дождался разрешения войти на борт, оглянулся на планету, где оставалась мама, прошептал прощальные слова и окунулся в другой мир.
Корабль встретил парня шумом. Повсюду сновали люди и роботы. Громко играла музыка. Бары, казино и клубы призывали войти. Где-то веселились и кричали, где-то играли в карты.
Молоденькая девушка и пожилой мужчина танцевали танго и не обращали внимания на окружающих. Когда танец закончился, мужчина закружил даму и поцеловал. Сэм сморщился. Любовь посторонних вызывала в нём сейчас боль и страдание.
Робот-бортпроводник поинтересовался, не требуется ли ему помощь. Риккетс отказался и от помощи и от предложенного электросамоката. Робот удалился к другому пассажиру. Сэм последовал в каюту.
В каюте он переоделся и лёг на кровать. Долго лежал, изучая потолок. Взлёт не объявляли. Позвонила мама.
– Сынок, ты в криокапсуле полетишь или бодрствовать будешь? – спросила она.
– Бодрствовать. Буду готовиться. Не могу приехать к профессору с пустыми руками. Сконструирую одну модель… Помнишь, я показывал? Попасть к Иси – большой успех. Он много лет не принимает учеников, а ради меня сделал исключение. Точнее, Лимба попросил. Другому бы он сразу отказал. А Кайл – любимчик, «золотой мальчик».
Из динамиков объявили о взлёте. Риккетс простился с мамой и пересел на кресло.
Майер не обманул. Как только всё утвердили и дали приказ приступать к строительству мегаполиса, все руководители и большинство сотрудников вернулись на базу № 1. Работа двигалась, процессы взаимодействия ежедневно отслеживались. Надя окунулась в рутину, но сама ждала только, когда увидится с Кайлом.
С Лимбой они увиделись в одном из коридоров завода. В этот раз вокруг него не было свиты. Кайл позвал её и осёкся, заметив, как она неподдельно обрадовалась и потянулась навстречу. Они стояли и молчали, улыбаясь друг другу. В глазах Лимбы играли озорные огоньки, как в их самую первую встречу.
– Привет, Надежда, – сказал он. – Вот и увиделись. Ты куда идёшь?
– Здравствуй. Увиделись. В отдел иду к себе.
– Давай я провожу.
Они пошли рядом. Надя молчала. Лицо её пылало, и она, пряча его и стыдясь проявления чувств, опустила подбородок на грудь. Мысли обжигали, одна неприятнее другой.
– Не писал мне давно. Видно позабыл, – сказала Громова.
– Знаешь. – Кайл старался выглядеть беспечно. – Я давно собирался поговорить, да не получалось всё. И на людях в основном встречались… Видишь ли… Не готов я к серьёзным отношениям. Молодой, ветреный, мотаюсь по всей Галактике. Не в игрушки мне сейчас играть надо, любовь-морковь… Дальше двигаться хочу, в высшие круги.
Они остановились. Надя подняла голову, однако Кайл отвернулся, избегая соприкасаться взглядами. Громова крепилась, чтобы не разрыдаться. Лимба ждал ответа, готовил речи с оправданиями, но Надя развернулась, бросила ему «Прощай» и ушла.
Громова спустилась по лестнице и выбежала на улицу. Глотнула воздуха, и тот сразу же обжёг лёгкие, отрезвив от сцены. Надя ударила кулаком по стволу дерева, разодрала в кровь кожу с костяшек и беспомощным мешком плюхнулась на пятую точку. Сидела, плакала и боялась себе признаться, что все мечты были призрачны перед ледяным равнодушием любимого человека. Озарение внезапно придало ей сил, заставило подняться, отряхнуть с себя землю, вдохнуть еще раз жадно и принять окончательное решение…
Кайл покидал Надю с тревогой. Несколько дней ходил грустный, открывал их переписку, читал внимательно, словно не он это писал, а какой-то глупец. Даже посмеялся над некоторыми особенно удачными «моментами». Задумался, зачем кружил голову девушке, зачем всё это заварил: то ли своё эго потешить, то ли и, правда, что-то в ней зацепило его.
Дни шли своим чередом. Чувства постепенно затухали. Лимба радовался, что всё обошлось без слёз и концертов. Он не любил истерик, визг и криков, какой он подлец и всё такое. Кайл признал, что Надя ушла с достоинством. Так бы всегда.
Перед возвращением на базу № 1 неожиданно вернулась Сьюзен. Призналась ему, что решила всё обдумать, прежде чем заводить постоянного мужчину. Лимба ей понравился: умный, крепкий, красивый, финансово обеспеченный. Она прислала ему видеосообщение, пока Кайл ехал на поезде, и Лимба тут же предложил ей свидание.
Жизнь обещала большие перспективы.
6
Ничем и никому Надя не выдала томящую её тоску и с головой окунулась в работу. Снова закрутились цифры, отчёты, снова ежедневно она управляла десятками роботов, а приборы измеряли, как ей это удаётся, и какие усилия прикладываются.
Скоро всё наскучило. Майер светился от счастья, получая отчётность, искал «наиболее удачные точки соприкосновения», а Громова начала задумываться о возвращении на прежнюю должность.
По вечерам девушка надевала скафандр и выходила на улицу. Гуляла долго и сосредоточенно, осматривала процесс озеленения, словно для себя отмечая, что и где можно поправить, а иногда забиралась в «меха», и тот возил её по полям и лесам.
Эти поездки успокоили Надю и зарубцевали сердце. Ей вспоминались месяцы после их прилёта сюда, когда чёрная почва – породистая, сочная, богатая, напоминающая русскую южную почву – получала семена, деревья, кустарники. Всё мгновенно приживалось, росло, обогащая атмосферу, и спустя десять-пятнадцать лет по прогнозам воздух должен был прийти в норму.
«Как я могла всё это бросить?», – корила Громова себя.
Родным повеяло от изумрудных красок… Закрутились в памяти моменты, как осушали болота, засеивали поля цветами, а в перерыве обедали с отцом на лужайке, спрятавшись в тени робота. Руки отца, крепкие, любящие своё дело, осторожно счищали скорлупу с яиц или кожуру с картошки: Роман любил простые обеды, называя их «крестьянскими».
– Мы так с бабушкой в огороде сидели. Расстелем скатерть на траве, вытянем ноги, чтобы те отдохнули, и трапезничаем, – рассказывал он. – Бабушка всегда так говаривала, хоть и из бедной семьи. Начитанная была, и нас достойно воспитала. Питались скромно: яйца, картошка, консервы, изредка котлеты домашние, огурцы, помидоры, редиска, лук зелёный, – красота! Всё с грядок, родное, без химии.
– Когда-нибудь и здесь такой пикник получится! – поддерживала Надя.
С отцом увиделись за обедом. Роман был угрюм. Выслушав Надины замечания по озеленению, нахмурился ещё сильнее.
– Пока лучшие кадры покидают отделы, приходится работать с молодыми. Ошибаются пока, ничего не поделаешь.
– Что это вы разбрасываетесь кадрами? – шуткой ответила Надя.
– Не ценят кадры хорошее отношение, – ответил Роман.
Они немного помолчали.
– Знаешь, я, наверное, была не права, – сказала Надя. – Не стоило тогда уходить.
– Такты возвращайся, дорога назад вроде не закрыта.
– Что люди скажут? Ушла, попробовала. Не получилось – вернулась.
– А что тебе люди? Люди за тебя жизнь живут? Им как ни делай – всё неправильно.
Надя хотела отказаться, но взглянула на отца, и язык не повернулся.
– Сегодня напишу заявление о переводе обратно, – сказала она. – Если ты, конечно, примешь меня.
– Что я зверь какой родную дочь не принять! Хорошо, что возвращаешься. – Голос отца потеплел. – Никто не потянул отдел после тебя. Кто-то не справился, кто-то отказался. Я замаялся за это время. То тут, то там, за всеми приглядывай.
Дима Майер огорчился, но заявление подписал. Громова не согласилась ни на повышение зарплаты, ни на сокращение трудового дня, ни на две недели добровольной отработки. На испытательном сроке она могла перевестись одним днём, чем и воспользовалась.
Когда дверь за Надей закрылась, Дима выждал паузу и врезал кулаками по подоконнику. В нём кипела злоба на Лимбу, на его ненужные игры в любовь с Громовой, на потерю ценного сотрудника, и тут как обухом по голове – бах! – и ценный сотрудник уносит знания с собой. Громова была одной из немногих, кто умел управлять роботом сразу, без привычки, без «притёрки» к искусственному интеллекту, единственная, кто командовала отрядом через своего «меха»…
Работы по озеленению было много. Квадраты добавлялись ежедневно, стройка мегаполисов началась бурно, роботы-строители возводили небоскребы сутки напролёт, ни на секунду не отвлекаясь от плана. Отдел ботаники тоже получил пополнение: «мехов» следующего поколения, ещё более чутких, чем предыдущие, с усовершенствованными сенсорами. Их Надя отдала другим сотрудникам, себе оставила проверенного робота.
Скоро Громова заметила, что и прежние обязанности её не увлекают. Прежде даже в тяжёлые дни отчуждения Кайла она ощущала внутри огонь, сейчас же наступило забвение. Холодно стало на душе, ледяной коркой покрылось всё внутри.
Громова прекратила участие в общественных мероприятиях, отказывалась от ужинов с коллегами и творческих вечеров. Ей казалось, что окружающие знают о её несчастье, знают, что её поматросили, да бросили.
Напрасно ребята во главе с руководителем по внутренним коммуникациям Дензелом Хадсоном зазывали её. Дензел рассказывал, что надумал поставить спектакль по классической поэме, предлагал роль, но Надя молчала в ответ. Хадсон вздыхал и тоже молчал, будто понимая, что происходит у неё на душе. Так и разошлись.
На неделе Сэм Риккетс прислал Наде видеописьмо и попросил передать его маме Софии. Мама Сэма так и не научилась пользоваться новомодными примочками, лишь робот-помощник пришёлся ей по нраву.
После ужина Надя отправилась к Софии. Риккетсы жили в типовом коттедже, которые возводили для сотрудников заводов в большом количестве, а затем сносили, строя на их месте высоченные небоскрёбы, которые заселяли активно прибывающими жителями Земли.
Громова свернула на дорожку к дому, проходя мимо посаженных ею когда-то деревьев и кустарников.
София впустила Надю, и они расположились в гостиной. Робот принёс им кофе. Надя и София посмотрели видеосообщение Сэма. Тот рассказывал о подготовке ко встрече с профессором Иси, о том, что изобрёл «интересную новинку» (но пока она секретна) о томительном многодневном полёте. София слушала с интересом, как и положено любящей маме, а Надя – вполуха, летая где-то в своих мыслях.
– Что-то ты грустная, Надя, – заметила София. – Что у тебя стряслось?
Вопрос оказался неожиданным. Громова вздрогнула, взглянула на Софию, но настолько добрым было её лицо, что Надя не выдержала и поведала историю о Лимбе. Никому словом не обмолвилась, даже отцу, а тут – как на духу выпалила.
– Я думала, серьёзное что. – София улыбнулась. – Мужчины они такие… Девичья любовь, что тополиный пух: вспыхнула, и нет её. Встретится на твоём пути достойный человек, станет ценить тебя, и любовь его огнём пылать будет, а не углями тлеть.
Мама Сэма говорила, а Надя внимала её словам, ощущая себя далёкой звездой на краю Вселенной. Звездой, которую никто и никогда не обнаружит.
– Поплачешь – и отпустит. Видела я твоего Лимбу! Болтун первостатейный! Привык, что всегда в центре внимания, вот и не ценит ничего в жизни. Для Сэма тоже свет в окне: Лимба то, Лимба это! Хочу быть как он! А я вот не хочу, чтобы мой сын был как он. Таланту хоть отбавляй, да не им одним всё измеряется…
София ворчала, но ворчала смешно, без злобы, и Надя невольно улыбнулась. Боль немного отпустила, но не ушла окончательно. В мыслях маячил образ Кайла Лимбы, образ любимого мужчины.
И так было хорошо сидеть с Софией в уютной гостевой комнате, что представилось, что это её мама. Роман заменил Наде и отца, и мать. Он удочерил её первоклассницей и воспитывал достойно, несмотря на тяготы. Терпел детские шалости и капризы, помогал, если что-то не получалось, однако в силу характера скупился на эмоции, которых всегда не хватало Громовой.
Вечер, проведённый у Софии, взрастил в её душе обновление. Никуда не делись чувства к Кайлу, никуда не улетучилась вера в возможное совместное счастье, но уже не так щемило сердце при воспоминании о нём.
«Дивная красота, – думала она, возвращаясь к себе на базу и любуясь багрянцем заката. – Разве поверишь, что ты не на Земле, а совсем в другой Галактике. Присмотришься – и отличий не найдёшь… Не зря ей номер два прибавили. Истинно будто одна и та же планета».
Надя стала посещать Софию каждый вечер. Приносила ей гостинцы: что-нибудь вкусное или редкие фрукты. Находиться дома в последнее время было тошно, а у Риккетсов царила чудесная атмосфера, и был не менее чудесный кофе.
Через несколько дней Сэм прислал еще одно сообщение. На видео он выглядел возбуждённым, ликовал и хвастался идеей, показывая расчёты и макет чего-то странного, называл отрасли, которые затронет его изобретение, говорил, что равняется на Лимбу (упоминание бразильца резануло по сердцу, но порез получился неглубоким) и передавал приветы: родным, друзьям, Громовым.
Надино имя Сэм не упомянул, но София знала, что сын питает к девушке чувства. Она поняла это давно и видела в Наде замечательную невестку, но понимала, что Сэм чужд Громовой. Когда Надя призналась в любви к Кайлу Лимбе, пазл сложился в единую картину, и на ней не было Сэма и Нади. Однако дни проходили, и у Софии затеплилась надежда: а вдруг? Вдруг эта прекрасная девушка одумается и перестанет пудрить себе голову и обратит внимание на Сэма? Разве он плох? Парень видный, сильный, голубоглазый, волосы цвета пшеницы, плечи удалые! Вдруг судьба смилостивится?..
Громова постепенно оклемалась. Согласилась участвовать в новом спектакле, который ставил Дензел Хадсон (прошлый она пропустила, а отзывы зрителей были хорошие), по примеру Сэма начала читать книги (а иногда и слушать их на работе), проводила длительные собрания с коллегами и верила, что всё уладится само собой. Иногда она вспоминала Кайла, но отчаяния, как в то тяжёлое время, больше не было.
На первой репетиции Надя познакомилась со Сьюзен. Громова слышала про их отношения с Кайлом, но девушка ей понравилась, и жгучей ревности она не ощутила. Стройная, красивая, ухоженная, из высших кругов, но при этом не заносчивая, – именно такая и нужна Лимбе для построения политической карьеры. А что взять с Нади Громовой? Голь перекатная.
Всю репетицию Сьюзен флиртовала с Дензелом. Тот отвечал взаимностью. Надя желала, чтобы Хадсон увёл у Лимбы подругу – не назло Кайлу, а по другой причине. Достойный был мужчина Дензел. Надёжный. Сьюзен бы его вывела куда надо.
Спустя неделю Громова увидела Лимбу в столовой. Кайл сидел в окружении свиты, шумел и шутил с девушками. «Бросила», – догадалась Надя и в чудесном настроении пошла на репетицию, где её догадка и подтвердилась: Дензел и Сьюзен стали парой. Громова отыграла роль с вдохновением, как и в последующем спектакле, где среди зрителей сидел бывший любимый.
7
– Стажировка моя отменилась, – сказал Сэм.
Риккетс вернулся неожиданно. На пересадочной станции он пересел на обратный корабль и в общей сложности пропутешествовал в космосе полтора месяца. Причина была неприятная: профессор Иси перенёс инсульт, и все аудиенции на ближайшие полгода отменили. Своё изобретение Сэм привёз на Землю-2.
Сначала он удивился, что в их гостиной находится Надя, затем София поведала ему историю об их начавшейся дружбе, и Риккетсу вспомнилось, как и он с Романом Громовым отлично проводил время. Разница в возрасте, если есть общие интересы, не препятствие. Главное, чтобы человек был хороший.
– Повезло, что корабли с Земли идут один за другим. Не пришлось торчать на пересадке. Зато изобретение закончил, покажу на днях, – сказал Сэм.
София рассказывала последние новости, но Сэм слушал плохо. Он поглядывал на Надю и думал о ней. Риккетс опасался, что Громова прекратит навещать маму, однако Надя пришла на следующий день. С Сэмом практически не общалась, больше с Софией.
Ходить она перестала, когда её перевели на базу № 2, и новые квадраты подготовили к озеленению. Мегаполисы строились, ширились, рабочих рук и роботов не хватало: трудились от зари до зари, иногда стахановскими темпами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70653163?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Юрий Серов
Есть ли чудеса на Земле? Сборник рассказов и повестей Юрия Серова приоткрывает завесу тайны этого вопроса. Что считать чудом? Необычный дар человека, который видит чужие судьбы, словно ветки метро? Или же настоящее волшебство, способное перенести в прошлое на один день? А может, чудеса выражаются не в этом? И настоящее чудо – это первая подростковая любовь? Или любовь взрослого человека, ждущего свою вторую половинку долгие годы? Яркие истории прозаика из Подмосковья не оставят равнодушными читателей всех возрастов.
Юрий Серов
Многоточие. Сборник повестей и рассказов
Посвящается
Николаевым
Раисе Борисовне
и
Юрию Тимофеевичу
Связь с автором: https://vk.com/yuryserov (https://vk.com/yuryserov)
© Серов Юрий, 2023
© Оформление ООО «Издательство «Цитата Плюс», 2023
Многоточие
С Аней Томкиной Саша Немов не виделся давно.
С той поры, как они работали вместе в кредитном отделе «Красной сети» минуло семь лет. Срок большой, люди меняются. Как в лучшую, так в худшую стороны, а Аня не поменялась. Те же глаза, иногда напоминающие цветом маслины из фермерских садов Италии с превалирующим оттенком черного, иногда – крепкий американо, который Саша любил пить после завтрака, а иногда – бельгийский шоколад. Бывало, в них пробегала искорка, рассыпающаяся внутри золотом, и глаза превращались в янтарь. Смоляные волосы спадали на плечи темными водопадами. Греческий нос с горбинкой: если взглянуть в профиль, угадывались черты богини Афины Паллады. Милая родинка у левой щеки, незаметная, но подчеркивающая особенность женской красоты. Тонкие приятные губы, а за губами улыбка, родная и недосягаемая, как выход из бермудского треугольника.
Саша заключил девушку в объятия, прижал к себе, вдохнул позабытый аромат духов. Как тогда, много лет назад. Щелкнуть бы пальцами, перенестись в прошлое – и не терять ни минуты. Почему так бывает: вот он – твой человек, твой до мозга костей, до крохотного заусенчика на указательном пальце, а ты стоишь, как глупец, хочешь держать ее, а сам отпускаешь. Они отстранились. Улыбнулись. Обнялись снова.
Немов был счастлив. Хотелось закричать от переполняющей радости, но вместо он этого отошел чуть назад. Руки, только что обнимавшие его за плечи, опустились, застыли на миг в районе бедер и сомкнулись в закрытой позе на груди. Немов хорошо знал проклятую позу, от нее веяло одиночеством.
– Как дела, Саша? – спросила Аня. – Не ожидала тебя увидеть.
Он и сам не ждал. Что угодно представлял, но что спустя столько лет зайдет в кабинет девушки, которой когда-то доверял секреты, не думал. Никогда ничего не мог скрыть от карих глаз, прячущихся за длинными ресницами.
– Дела неплохо, – ответил он. – Грех жаловаться. Решил вот сюрприз сделать…
Они прогуливались по огромному залу магазина, разговаривали в зоне бытовой техники. Аня рассказывала, что ее брак рушится, что муж холоден, и того внимания, что он уделяет, недостаточно, подозревала в изменах. Немов слушал, поражаясь, что эффектная девушка не вызывает эмоций. Точкина, дивная и привлекательная, обворожительная и стройная, будоражила воображение. Саша не верил, что женское тело не рождает в мужчине желания. Что это за мужчина, если приходит домой поесть и поспать, отвернувшись от жены, а та не удовлетворена ни морально, ни физически. Однако ж…
В тот год и у Немова отношения с любимой трещали по швам. Она завела новых подруг, а вместе с ними – моду гулять до поздней ночи. Немову не нравились авантюры с подружками. Все шло к разрыву. Саша волновался, изливал переживания Ане. Та что-то советовала. Сейчас он не помнил, что именно. Тяжело раздавать рекомендации другому пациенту, когда сам лежишь в реанимации…
Немов сел на предложенный стул, осмотрелся. Уютная комнатка, стулья, стол, компьютер, папки с бумагами. Ничего лишнего. Ни суеты, какая была в кредитке, когда пять-шесть человек галдят, перебивают, заманивают клиента выгодными условиями, ни беготни из отдела в отдел, ни идиотских «холодных» звонков, половина которых обрываются гневными тирадами.
– Как сама? – спросил Саша. – Что нового?
– Живу, развелась, воспитываю ребенка. Ты женился? Работаешь где?
– Женился. Да все потихоньку. Уже два года не работаю. Как салон открыли, решил сам на себя. Хватит «дяденькам» карманы набивать.
Аня его похвалила, но он пропустил мед мимо ушей. Не для этого прибыл. Полюбоваться на дорогого человека, семь лет назад пропавшего со всех радаров: из виртуальной реальности – и из обычной тоже. Точкина уволилась, сменила номер мобильного телефона, удалила страницу «ВКонтакте» и вычеркнула Немова из жизни. Жирную черту провела, аккуратненько так. Немов захандрил. Сердце разрывалось от несправедливости: как же так? Почему? За что? Чем он заслужил предательство?
Любимая загуляла, они приняли решение пожить раздельно. Находиться в четырех стенах стало невыносимо. Заглушая тоску, Саша переписывался с девушками, ходил на свидания с блондинкой Ксенией, и как-то она пригласила его на чай. Заехали за тортом, расположились в гостиной, целовались, но Немов ничего не чувствовал. Мысли рисовали образ Ани. Саша понял, что влюбился в близкую подругу, причём влюбился, когда потерял ее. «Почему, – злился на себя Немов, – чувства не нахлынули в момент, когда им обоим было плохо?!» Но нет, тогда Аня и Саша спасали вторых половинок. Друзья да друзья, никому койки не мерещились.
Без Ани Саша затосковал. Пустота скапливалась и превращалась в бездонную пропасть. Немов искал Точкину. Возможно, она уехала, или помирилась с мужем и заперлась дома. Саша прочесывал городские кварталы, заглядывал в кредитку, но безрезультатно. Девушка исчезла столь же неожиданно, как и появилась.
Позже, восстановив отношения с любимой, Немов размышлял, как бы все сложилось, если бы они с Аней сблизились. «Как несправедливо, – думал он, наблюдая за огнями машин, отражавшихся на потолке, – Бог сводит нос к носу людей, которым хорошо вместе, и тут же лишает их всего. Они существуют, а не живут. Аюбят не тех, спят не с теми… А вдруг где-то есть другой мир, в котором Немов и Точкина встретятся в раннем возрасте?! Восемнадцати- или двадцатилетних Аню и Сашу ждет долгая жизнь, где все будет по-другому.
Но где этот чертов другой мир? Как в него попасть?»
Немов ворочался и засыпал под утро. На работу ехал квелый, разбитый. После кредитки он перевелся в центральный офис в Москву. Неудачи породили в нем жесткость, а порою и жестокость. Он строил команду из специалистов, каким сам недавно был, но строил с фанатичной жадностью, с жаждой лишить конкурентов не только куска хлеба, но и крошек со стола. Никому ничего не отдавать! Работа, работа и еще раз работа. Отвлечь себя днем, так как ночью возвратятся тяжкие думы и навалятся весом двухтонной плиты, расплющат его беззащитного, и польется в мозг поток слов и видений, от которого никуда не спасешься…
– Здорово, что навестил, – сказала Аня. – Пообедаем вместе как-нибудь?
– Обязательно, но не сегодня. Я от тебя поеду с поговорить кое с кем. Он салон продает, хочу посмотреть.
– Расширяешься?
– Да вроде того.
Повспоминали бывших коллег: кто, где и как. Погрустили о Пашке, чей потенциал растратился на менеджерский уровень. Менялись банки, названия должностей, однако карьера уперлась в непреодолимое препятствие. Паша интересовал руководителей исключительно как продажник. Немов сказал, что предлагал Пашке присоединиться к бизнесу, но тот отказался. Посчитал, что есть риски.
– Лучше уж рискнуть и попробовать, чем скитаться из банка в банк. Должен быть рост, а так… Да ну! – Саша махнул рукой.
– Финансовый фактор тоже имеет значение, – сказала Аня. – Не каждый наберет большую сумму. Наверняка не десять тысяч вложить.
Позже, когда отпустило, и в груди перестало щемить, Немов сделал упор на карьеру. Трудился за двоих, а то и за четверых, выходил тряхнуть стариной и показать новичкам мастер-класс. Тоска уходила, отступала неспешно, но все же отступала, и боль от расставания притупилась. Обретенный стальной стержень, однако, не пропал. Характер затвердел, но старая мягкость изредка проявлялась, Саша задвигал ее в глубокие недра.
Спустя три года, прогуливаясь по торговому комплексу «Кит», он услышал, что его окликнули. Закрутился, ища зовущего, увидел Аню с чернявым мальчиком. Они шли по параллельному коридору, скрываясь за колоннами и появляясь в просветах. Немова обуздала гордость. Он притворился, что никого не заметил, и припустил к выходу на парковку. Кликнул сигнализацией, забрался на сиденье, перевел дух. «Не померещилось ли?» – спросил сам у себя. Мотор стучал, как после пробежки. С досады врезал кулаком по рулю. Обматерил попрошайку, постучавшего по стеклу, а когда тот начал возбухать, выбрался из машины и пригрозил открутить шею. Попрошайка разобиделся и ретировался. Саша поостыл. Тянуло вернуться, заглянуть в Анины глаза и утонуть в них. Пересилил себя, выехал с парковки…
– Захочешь заниматься своим делом – соберутся деньги, – сказал Немов.
Глаза напротив. То бельгийский шоколад, то янтарные, то американо. Играют цветом. «Смотри в них, Саша, тони, падай в бесконечность. Оставь гордость, что не позволила оступиться, обойди стол, обхвати ладонями ее подбородок и прильни к губам. Жадно поцелуй, будто последний день живешь! Вдруг ты никогда ее больше не увидишь? Слышишь, Немов?! Жизнь короткая… Что ты, ей-богу, как телок?»
Как сложно контролировать эмоции… Как сложно копить их в себе…
«…А как она обрадовалась, ты видел? Как сорвалась навстречу… Или показалось, ничего там не было? Обычная встреча двух близких друзей. Зачем придумывать лишнее? Баста, он не придумывает! Бог сотворил Точкину для него!»
Аня вздрогнула, словно прочла его мысли. Саша кашлянул в кулак, сбросил наваждение.
– Мне никто не помогал, – продолжил он. – Сам решил, сам подсуетился.
– Ты настойчивый просто. Цель поставил, – ответила она.
Снова нахлынула драма. Душевная рана зажила, и ее опять разбередили, вскрыли грудную клетку и вынули сердце наружу. Подставили под суровые ножи реалий. Немов скрипел зубами и не подавал виду, что ему погано и мерзко, что не спасают ни секс, ни алкоголь, ни никотин. «Пускайся в тяжкие, распечатывай припрятанную пачку «Парламент», включай в плеере блюз-рок и заливайся виски. Думаешь, спасешься? День-другой поболеешь с похмелья, постонешь, поползаешь к тазикам, а дальше что? Что дальше, Немов? Приглядись, сердце еще бьется, гоняет алую жидкость по венам и аортам, по клапанам и желудочкам, сокращается. Значит, ты не помер, а впал в депрессию. Поднимайся. Не будь тряпкой»…
Откуда-то черпались скрытые силы. Неожиданно нахлынуло желание послать всех. Саша написал заявление и прозванивал вакансии в сфере рекламы и маркетинга, соглашаясь на стартовые позиции «ассистента» или «помощника». Прошёл собеседование в транспортной компании. С нее и начался новый виток карьеры. Бывшие коллеги крутили пальцами у виска: дурачок, отказался от хлебной должности в продажах, ковырял бы в носу, да кредитовал юридические лица, но Немов устал от однообразия. Деньги уже ничего не решали.
В солнечный июльский день он мотался с водителем по разгрузочным площадкам, делал фотоотчеты баннеров и световых коробов (что-то поправить, что-то заменить, где-то добавить навигации). На обед заехали в столовую на Кантемировской, а на обратном пути попали в глухую пробку. Черный джип протаранил легковушку: из-за аварии движение застопорилось. Саша попрощался с водителем, спустился в метро, на Комсомольской пересел на электричку и поехал домой.
На «Москве-3» в вагон зашел кучерявый цыганенок с гитарой. Цыган был натуральным, как из картины про неуловимых мстителей. Вылитый Яшка, если присмотреться, разве что красной рубашки не хватало: вместо нее футболка с принтом. Цыган поздоровался, поклонился, перебросил гитару со спины на руки и запел. Слова знакомые, Саша слышал песню в детстве, но расслушал только сейчас: слова цепляли за живое.
«Здравствуй, чужая милая, – распевал «Яшка». – Та, что была моей. Как же мне не любить тебя до самых последних дней»…
Припев цыганенок переделал, и вместо «дочки твоей глаза» пел по-своему. Получалось: «Прошлое не воротится, и не поможет слеза, поцеловать мне хочется карие твои глаза». Немова будто кипятком ошпарили. Он внимал кучерявому певцу, как народ – пророку. Опомнился, когда гитара замолкла, пошарил в карманах, но мелочи не оказалось, и он отдал цыгану сто рублей. Тот удивился, поблагодарил.
На каждой станции Немов переходил в следующий вагон и слушал песню заново. Цыган не халтурил, выкладывался на полную. Саша грустил. Цыган дергал за ностальгические струны, вроде как не на гитаре играл, а на Сашиных чувствах. Истинный Карлос Сантана…
– Ты исчезла тогда, как сквозь землю, – сказал Немов. – Я думал, навсегда.
– Так вышло. Обстоятельства. Не обижайся.
– Да я понятливый. Не надо объясняться.
– Развод, все дела, да и вообще…
Саша сменил тему. Спросил про ребенка, какие кружки посещает.
– Хоккеист растет, – ответила Аня.
«Зачем ты пришел к ней, Немов? Кой черт тебя сюда понес, скажи мне. Ты ступил на опасные земли, где не прощают ошибок. Здесь пустошь, здесь никто не ждет тебя. Точкина ясна и лучезарна. Держится уверенно. Не будет как раньше плакаться в твою жилетку, вообще ни слезинки не прольет. Нечего тебе тут ловить, Немов. Вали на встречу и не отвлекай Аню от работы. Сколько сотрудников уже стучали в дверь и приносили то бумаги на подпись, то какие-то списки, то конверты с синими печатями, а ты тут расселся. Врываешься в привычный ритм, мешаешься, обниматься лезешь. Поди прочь, Саша. Не любит она тебя. Не любит и никогда не любила. Гуляй на все четыре стороны! Не тешь себя надеждами».
«Но я-то ее люблю, – думал Немов, поддерживая разговор вежливыми кивками. – Разве запрещено любить человека? Он же ничего не нарушает, в конце концов? Никому не навязывается. И фантазировать никто не запрещал. А ну как напридумы-ваю…»
– Я, наверное, отрываю тебя? – спросил Саша.
– Нет, посиди еще. Поболтаем, подождут с бумажками.
Как назло, опять постучали. Парень попросил Анну Александровну завизировать документ. Она дала добро, взяла листы, начала изучать. Гость ожидал решения. Девушка ознакомилась с написанным, поставила подпись. Парнишка забрал документы и покинул кабинет.
«Такая серьезная, деловая», – подумал Саша.
Они продолжили общение. Была бы воля Немова, он бы вечно беседовал с Точкиной. Темы сменялись, минуты тикали. Саша взглянул на часы и засобирался.
– Проводишь меня? – спросил он.
– Конечно! – согласилась Аня.
Они вышли на улицу, где было ярко, солнечно, но прохладно. Точкина, одетая в легкую кофточку, моментально замерзла.
«Вот и все. Опять расстаемся. Опять непонятно насколько», – пронеслась мысль.
На углу, что соединял две проезжие улицы, они обнялись. Объятие длилось чуть дольше обычного. Аня дрожала.
«Как же ее отпустить…»
– Беги обратно, – сказал Немов.
– Заходи, как соскучишься.
Не удержались. Повторили объятия. Саша вдохнул ее запах. Запах его женщины. Женщины, о которой мечтал. Головокружительный, фантастический. Он был бы рад его вдыхать и вдыхать, – так, чтобы опьянеть, как от бутылки коньяка, и упасть прямо здесь. «Остановите планету, я сойду», – подумал Саша. Под ладонями он ощущал горячее тело Точкиной, ощущал сквозь кофту. Еще минута, и Немов залез бы под ее одежду, прижал девушку к себе и осыпал бы шею поцелуями. Его вела любовь, как собака-поводырь слепого.
«Соберись, Немов».
– Пока, Аня! – попрощался он.
Саша гулко шагал по тротуару. Мимо пролетали машины, сигналили водители, а он не замечал ничего вокруг. Противоречия раздирали его на кусочки, как голодные гиены отобранное у львицы мясо. «Легко актерам в кино, – подумал Немов. – Нужно показать, что у героя плохо на душе, – выставим крупный план, и пусть герой курит и молчит. Всем ясно, что его терзают сомнения. А в жизни не так. Кури – не кури, легче не становится. Какие планы не выставляй – ни в чем не разберешься».
Все, что происходило в прошлом, повторялось. Как семь лет назад, как четыре года назад, Точкина ворвалась сумасшедшим ураганом, сшибла с ног и закрутила в вихре. Нарушился сон. Ночами Немов думал над былым, над тем, что может произойти, а может, и произойдет, осознавал, что тоскует, если не получает от Ани сообщение в «Ватсап» и не заходит в «Инстаграм» полистать ее ленту. Саше нравились фотографии, где она была в платьях и широкополой юбке. В юбке Аня выглядела превосходно, да и во всем остальном тоже, а без одежды сто процентов еще лучше. Когда она приснилась ему в шелковом коротеньком халате и кружевных чулках, Немов потерял дар речи. Проснулся и час таращился в потолок. Аня забиралась в него тонкими щупальцами, проникала как осьминог, охватывала и завоевывала. Саша сдавал позиции, теряя надежду, что выпутается из сетей, однако не противился. Эти сети нравились Немову, и он не торопился из них освободиться. «Зачем?» – спрашивал он себя. – «Кого я обманываю? Она – та, что я разыскивал среди миллионов других, тоже красивых, но не вызывающих никаких чувств». Внутренний голос спорил, хитрил, юлил, выбирал доводы, но не мог переубедить Сашу. Немов вздыхал, укладывал затылок на сложенные руки. Не спалось. За окном брезжил рассвет, а в голове бушевали грозы.
Саша выходил на балкон и смотрел на восходящее солнце, на серые пяти- и девятиэтажки. Светало. Немов дышал воздухом. Воздух был чужд. Не было в нем нужных ароматов.
* * *
Ты расставил точки над всеми «!», а жизнь всё вывернула наизнанку, и жирные твердые точки расползлись в неуверенное, дающее надежду, многоточие…
Недавно ещё ничем не грезил, а теперь снова томишься от бессонницы и представляешь в полудреме любимые глаза…
Те глаза, что бывали цвета американо, когда их обладательница злилась, или бельгийским шоколадом – в нейтральном настроении, но была у Немова любимая вариация – янтарь с озорными искорками – оттенок, близкий к чайному: такой случался, когда Аня смеялась или удивлялась, или золотистые лучи июльского солнца растапливали шоколад.
– Как ты их различаешь? – спросила Точкина. – По-моему, они всегда карие.
Они гуляли около детского садика, где девушка работала заведующей. Шли среди шумящих деревьев, разговаривая о сочинских отпусках, куда ездили по очереди с разницей в неделю, о личном, о чем-то еще… Немов украл Точкину в разгар рабочего дня, не зная о том, что у нее завал, причем такой, что на обед не вырвешься. Аня терпела, а он сам не мог уйти. Как тут уйдешь, когда она рядом? Какой дурак согласился бы по своей воле покинуть красотку с южным загаром? Пока девушка подписывала договор с подрядчиками, Саша пил кофе, стоя за ней, и любовался статью. Летнее платье открывало женские прелести. «Волшебная спина, – думал Немов. – А плечи, плечи… Они созданы для объятий и жарких поцелуев. Хрупкие, нежные, с приятной кожей… Боже, что ты со мной делаешь? Зачем изводишь умопомрачительными видами? Я же не железный, я из мяса, костей и тонких нервных окончаний, за которые дерни – и все, нет человека».
Никогда раньше Немов не замечал за собой подобного. Разве что лет в семнадцать, когда он влюбился в светловолосую Настю из компании друзей, а та оказалась родственницей внебрачного сына отца. То ли тетей, то ли сестрой… Круговорот судеб… После этого тишина. Да, ему нравились девушки, с кем встречался, нравилась и жена, но ни с одной он не переживал бессонных ночей. И вот спустя столько лет, глубоко дремлющее чувство пробудилось, как тот исландский вулкан с труднопроизносимым названием Эйяфьядлайёкюдль, пошумевший в Европе.
Подрядчики ретировались, забрав бумаги, и Саша предложил выйти на улицу. Аня взглянула на список сотрудников, которым надо было до обеда написать письма, и поднялась. Пятничные дела зависли в воздухе…
– Я же обещал привезти из Сочи тепло и хорошее настроение, – сказал Немов. – Как видишь, не соврал.
Хорошим настроением Саша уже поделился. Привез девушке букет белых хризантем и коробочку «Рафаэлло».
– Конфетами меня не задобришь, – сказала Аня. – Вот копченой рыбой запросто. Особенно с холодным пивом… М-м-м…
– Цветы-то любишь? – спросил Немов.
– Цветы люблю.
– В следующий раз подарю пятилитровую баклажку и рыбину в придачу.
Они посмеялись. Саше нравилось, когда Аня смеялась. Нет на свете ничего прекраснее, чем счастливая женщина.
Мир вокруг Немова рушился, словно в фильме-антиутопии.
Он понимал, что пятилетний брак, а с ним и одиннадцатилетние отношения катились в тартарары, прямо как лыжники-олимпийцы с трамплинов. Появившиеся в разговорах раздражительность и недовольство друг другом, упреки и кислые лица накаляли обстановку до оголенных проводов. Жена подливала масла в огонь колкими фразами, Саша не оставался в долгу. Если представить себя в кино, то на заднем фоне падали многоэтажные здания, превращаясь в груду камней. Город полыхал в огне, и на руинах оседала серая пыль. И вдруг среди этого хаоса Немов повстречал розу – настоящую, живую, яркую. Подошел, погладил ее бархатные лепестки пальцами – осторожно, чтобы не повредить красоту. Роза была будто из другого мира, а здесь появилась неизвестно как, пробилась сквозь асфальт и пепел к потухшему светилу – неужели не чудо? Саша укрыл ее от творящегося вокруг ужаса.
Чувства стали острыми, как нож самурая, с присланным Аней снимком из Сочи. Уставший и погрязший в депрессиях Саша поехал на тайский массаж, чтобы расслабиться, привести тело в порядок и восстановить энергетический баланс. Телефон кликнул. Звук Немов выбрал специальный, чтобы понимать, кто пишет, и узнал его. Писала Точкина. Ни о чем не подозревающий Саша разблокировал мобильник, взглянул на экран и обомлел. «А здесь в основном такой отдых», – гласило сообщение. К сообщению прилагалась фотография, сделанная от низа живота и открывавшая всю длину ног. Дополняли композицию красные трусики в белую полоску. Залюбовавшись, Немов едва не въехал в остановившуюся на светофоре машину.
В тот момент Саша осознал значение фразы «волна окатила». Он убрал телефон и встряхнулся. Поехал куда-то, забыв, что собирался на массаж. На следующем светофоре опомнился, свернул направо, в переулок, где располагался салон красоты. Припарковался, снова взял телефон, всмотрелся в фото. Экран завораживал, показывая то неизвестное и запретное, что когда-то приснилось, а теперь виделось наяву, хотя и по-прежнему недостижимое, далекое. Ровный аккуратный животик, без малейших признаков жира. Слева, внизу животика родинка…
На массаже Саша не мог думать ни о чём, кроме фотографии. Мысли возвращали его к ней, к длинным ногам, к сочным бедрам, к родинке. Немов обожал родинки, считая их загадками на теле человека.
* * *
Чудесный теплый август сменился дождливой осенью. Изредка случались погожие дни, и Немов радовался, когда они выпадали на среду или четверг – в эти дни он не был загружен работой и наведывался в гости к Ане. Она по-прежнему была закрыта от него: громада льда, за которой скрывалось ее сердце, оттаивала медленно. Саша прилагал много усилий, не забывал о цветах, игрушках и конфетах, писал сообщения, но это не давало результата. Для Томкиной Немов оставался всё тем же (когда-то забытым) другом из кредитного отдела «Красной сети».
Аня ничего не хотела менять. Она жила с бывшим мужем в одной квартире, растила сына, и ребенок был ее главной заботой в жизни. Заводить мужчину на стороне Точкина не видела смысла. Разочарование прошлых лет ежедневно бередило душевные раны: приходя домой, в бывшее семейное гнездышко с уютными вечерами за ужином или просмотром фильма, с бессонными ночами, когда сын будил их требовательным криком, и они по очереди убаюкивали его или кормили из бутылочки, теперь Аня погружалась в гнетущую атмосферу разладившегося брака. Бывший муж, разгуливающий в трусах-семейниках, раздражающий холодностью, глупыми шутками и заносчивостью, несколько лет не давал развода, а когда в итоге поставил подпись в бумаге о расторжении, то никуда не съехал, а продолжал жить, будто они всё ещё законные супруги. Аня просила продать или разменять квартиру, но он не собирался ничего делать. Его все устраивало: сын под присмотром, ужин готов, посуда вымыта; приехал поздно, устроился в зале на диване перед телевизором и уснул, а что ребенок живет в одной комнате с матерью – ничего страшного: если бывшую жену что-то не устраивает, пусть она и съезжает.
Точкиной некуда было съезжать. Зарплата заведующей не позволяла разгуляться, а от бизнеса мужа, в котором она семь лет принимала активное участие, ей не перепало ни крошки. После развода Аня погрузилась в депрессию, часто плакала, и лишь ребёнок не позволял ей раскиснуть окончательно: занимался в секции, учил английский и заканчивал каждый год с одними пятерками в табеле. Сыном Точкина гордилась, и он оставался единственным державшим на плаву в этой «веселой» жизни.
Однажды, когда Аня стала больше доверять Саше, она вдруг призналась, что мечтает выйти замуж во второй раз. Встретить достойного мужчину и родить ему ребенка.
– Очень хочу дочку, – сказала она и улыбнулась. – Это такое счастье.
Немов слушал ее и представлял своей женой. Вот они идут под алтарь – нарядные, щеголеватые, играют пышную свадьбу, а может просто расписываются (разве это важно?) и ждут появления малышки. Она рождается с мамиными глазами, с теми, что меняют цвет от настроения. Она прекрасна, как восход на пляже у моря, тянет к Саше крохотные ручки и сучит нетерпеливо ножками. Немов берет ее – осторожно, боязливо. Это мгновение он запомнит навсегда, а впереди еще много таких мгновений, радость только-только набирает обороты. Он кладет дочку рядом с Аней, целует жену в изможденное лицо и садится рядом…
– Вам тоже нужно дочку, – сказала Точкина, и от ее слов в животе у Немова завелся зловещий холод.
«Нет, не видит она во мне достойного мужчину, – подумал Саша. – Видимо, не того я полета птица, чтобы изменить её жизнь».
После встречи Немов грустил. Осень запомнилась ему дождями и хандрой. Опускались руки, и день за днем он ходил в подавленном настроении. Спасали работа и творчество, в которые он окунулся с головой, стараясь не думать об Ане, но все равно думал, тешил себя надеждами, строил планы и понимал, что им не суждено сбыться. Тот взаимный интерес мужчины и женщины – он был, есть и будет, но не перейдет на новый уровень по множеству причин. Саше было больно от Аниных слов, однако после них он зауважал девушку сильнее.
«Боже, если ты слышишь меня, пусть Точкина станет наконец счастливой, – думал Немов. – Она не заслуживает бед, что свалились на нее. Нельзя, чтобы хорошие люди страдали».
Бог молчал. Лишь хмурые облака покоились в подмосковном небе, куда устремил свой взор Саша.
Жизнь Немова превратилась в рутину. Кормилец-салон, где трудились косметологи, начал тяготить: светло-фиолетовые стены давили, и Саша затеял было ремонт, нанял мастера, тот перекрасил одну из комнат в кремовый белый цвет, девочки-администраторы заказали аквариум, но эти изменения настроения не улучшили. Немов рассчитал мастера, отпустил его с миром, оставил салон на управляющую и уехал в отпуск. Побывал в Риме, в Барселоне и в Праге, немного развеялся европейскими каникулами, но те чувства, что зрели в нем, не успокаивали, а, наоборот, раззадоривали. Он был далеко от своей любви, не мог зайти к ней на огонек, и, гуляя по римским развалинам или обедая в пражском ресторане, думами переносился в кабинет заведующей детского сада, в тот тихий уголок, где сидела за рабочим столом девушка, что так манила к себе. Не отвлекали Сашу ни экскурсии, ни ходьба по красивым центральным улочкам, уложенным брусчаткой, ни солоноватый морской воздух в барселонском порту, ни занимательные рассказы гидов.
Немов надеялся, что все пройдет, что любовь утихнет, что листая Анину ленту в Инстаграме, он перестанет горячо мечтать о ее глазах, о стройной фигуре, о ласковых руках. Теперь Саше хотелось кричать не меньше, чем в тот роковой день, когда он посетил Точкину впервые, но тогда его переполняла радость, а теперь грызло отчаяние, а как бороться с ним, Немов не знал. Он злился на весь мир, злился на жену за ее скверный нрав, злился на Аню за холодность и равнодушие, и злился на себя за то, что влюбился, как мальчишка. Если бы ему дали возможность, Саша испепелил бы планету, поразил людей громом и молнией, – так он всё ненавидел тогда, но злоба улетучилась спустя день-другой, любовь же затаилась глубоко в сердце, и вытащить ее оттуда никак не получалось.
Вернувшись в Москву, Саша взялся за проект в IT-сфере. Общался с программистами: они создавали необходимый продукт, а он сам отрисовывал дизайн, переделывая его по нескольку раз, пока не выходило идеально, – отвлекался от сладостного наваждения, и все равно сорвался.
Пришла поздняя осень. Автомобилисты переобулись: по утрам подмораживало. Немов дождался среды и напросился в гости. Приехал, обнял ее, вдохнул нежный аромат духов, принял скромный поцелуй в щеку и впал в беспамятство. Аня что-то говорила, а он не слышал и кивал, с чем-то соглашаясь.
И снова все закрутилось… Звуками хрустящего снега под ногами подкрадывалась зима, и все чаще белели сахарной ватой городские улицы. Летне-осенняя тяжесть, громоздким булыжником лежавшая внутри, отпустила, и Саша с озорством школьника шел к Ане, разбрасывая ботинками снег, дурачился и много шутил, а Точкина смеялась. Немов вспоминал былое: как они работали в кредитке, болтали без умолку по двенадцать часов. Как легко было с ней разговаривать; как беспорядочно они находили темы, как хохотали над чем-то, не обращая внимания на недовольных клиентов, как сидели на одном стуле (Аня в шутку выталкивала его, он в шутку сопротивлялся), проверяя заполненные досье… Как же это было давно… И вот он здесь, с ней, она не открыта, как в те времена, но все так же бесподобна, прожигает насквозь своими миндальными глазами, не отводит взгляд, не боится ничего, – сильная девушка; и никуда не делась легкость, и снова можно проболтать час или два.
Саша выходил в густую темноту зимнего вечера, заводил машину, и, пока прогревался двигатель, сидел в оцепенении, уставившись на яркое окно Аниного кабинета и ожидая, что она выглянет, но она никогда не выглядывала. Когда он уходил, Точкина задерживалась, доделывая дела, которые не успела завершить днем. Он в это время уже уезжал домой или в офис (чаще в офис), где тоже корпел над бумагами или сводил ежемесячный отчет по расходам и доходам. Дома в последнее время Немов не любил бывать. Саша ненавидел негатив, устал от ссор и скандалов и стал предпочитать работу обществу жены. В офисе никто не укорял, не пилил, не ныл и не распылялся попусту, стараясь поддеть как можно больнее. Тихонько бренчал на гитаре Гилмор, неспешно вторили ему Райт на фортепиано и Мейсон на барабанах, жирно подчеркивал мелодию бас Уотерса, – «Pink Floyd» играл на заднем фоне, успокаивая раскаленные нервы Немова. Саша залипал в экран ноутбука или устраивался на гостевом диванчике, листая журнал или комикс. В эти минуты он понимал, что устал от всего, что градации серого зашкаливают до дурноты, что еще чуть-чуть – и он перегорит и вольется в эту бесцветную кашу. Она поглотит его и выплюнет бесполезным и никчемным человеком с разбитой судьбой. Ему требовались новые впечатления, новая опора – та, что не будет разбрасываться обидными словами и литрами желчи и приносить зудящую боль.
Дома гудело электричество. Каждая молекула пространства квартиры была заряжена и заражена отрицательной энергией. Немов впитывал эту энергию. Она проникала в него, в его клетки и атомы, текла по венам и загрязняла мозг. Они с женой настолько привыкли ругаться (а затем по два-три дня не разговаривать), что он не считал это отклонением от нормы. Супруга выражала недовольство жизнью в Подмосковье, ерничала, если его проект стопорился, и ни в чем не поддерживала. Сфера IT, по ее мнению, не стоила и ломаного гроша, а когда Саша инвестировал туда средства, стучала костяшками пальцев по дереву – дурак, что с него взять! Немову было тяжело, затем он свыкся и отвечал уколом на укол, словно фехтовальщик в финальном поединке. Саша ловил себя на мысли: «Зачем он живет с женой? Почему не разведется? Почему терпит?» – поначалу раз в неделю, а потом чуть ли не ежедневно. Смотрел на кривящийся в гримасе рот жены, источающий злобу, и грустил. Пять с лишним лет тащил ворчащий груз и, наконец, осознал, что больше не может – терпение лопнуло. Если кого-нибудь толкать в гору, а он вместо помощи упрется ногами – разве выдержишь?
На Новый год они с женой не поехали к родителям, встретили вдвоем – и ощущение праздника покинуло их семью.
Ане Саша подарил большого медведя, мишка прописался в кабинете, а позже перекочевал в комнату отдыха, – забрать игрушку Точкина не решилась: бывший муж наверняка закатил бы скандал, а ругаться она устала не меньше Немова.
Саше нравилась зима, ее белое спокойствие согревало душу, а морозец украшал лицо здоровым румянцем. После февральской поездки к отцу и матери он посещал Аню каждую неделю и, общаясь с Точкиной, словно прочищал «черные» легкие от смога: он буквально дышал этой девушкой, пробовал покорить Эверест, но она держала оборону не хуже Акинфеева. Ждала ли Аня от него какого-либо решительного шага? Может, и ждала, однако шансов практически не давала. Не желала разрушать его брак, предлагая разобраться ему самому, а он тянул, тянул, тянул… Возможно, Аня разуверилась в намерениях Саши, которые не подкреплялись действиями: если ты говоришь, а ничего не делаешь, то слова не имеют значения, они пусты и ничтожны.
Пусты и ничтожны…
* * *
Казалось, что все вокруг разрушится от легкого прикосновения: стоит чуть дотронуться – и бах! – оно сложится, как карточный домик, только звуки будут страшнее и оглушительнее. Человек – странное существо: не ценит того, что дорого, вытирает ноги о прекрасное и поворачивается к нему спиной. Спустя годы жалеет о том, чего не сделал, побоявшись переступить черту, прислушавшись к чужим советам, а не к зову сердца. Человек – худший из сознательный организмов.
Немов страдал. В груди горело печным пламенем. Он разрывался от любви к Ане и от боязни разрушить брак, обидеть женщину, с которой прожил долгие годы. Неопределенность была хуже всего: она поедала его изнутри. Нынешней зимой Саша потешался над близким другом Азаматом, «умиравшем» от любви к коллеге по работе. Немов тогда не понимал Азамата, ему чудилось, что друг бредит: все разговоры сводились к одному – к чувствам к некой Марине. Сашины утешения не помогали. Ничего не помогало.
– Клянусь, если бы она позвала сейчас, я бы развелся и уехал к ней, – сказал друг.
Саша покрутил пальцем у виска, а спустя полгода поменялся с Азаматом ролями и ощутил сполна, как тяжело было другу. Теперь метался Немов. Читал «Темные аллеи» Бунина, и в книге ему мерещилась Точкина; дочитывая страницу, он ловил себя на мысли, что ничего не запомнил, и начинал сначала. Аня вела себя, как одна из бунинских героинь: то подпускала Сашу, то отвергала; то была ласкова, принимала цветы и подарки, то писала гневные письма, что он должен сосредоточиться на семье, а не на ней; то позволяла себя обнимать и поглаживать плечи, то была холодна и высокомерна. Немов обещал себе, что больше не придет к ней, но каждую среду садился в машину и ехал. Любовь играла им, как кукловод марионеткой, дергала за нужные ниточки, а он покорно следовал в нужном направлении.
Саша был мерзок сам себе. Он ненавидел неправду, а сам погряз в ней, оброс, словно коростой, и чем больше обрастал, тем больше влюблялся в Аню. Она ему снилась, занимала все его мысли. Немов отстранялся от жены и придирался к ней, выискивая (а то и придумывая) недостатки, а та злилась и закатывала истерики. Саше нужно было объясниться и выложить все, как есть, а он поджимал хвост, как мопс перед волкодавом, и юлил. Врун, лжец, обманщик, а что хуже всего – трус. Словно канатоходец, он балансировал под куполом цирка, не рискуя смотреть вниз. Он знал, там – внизу – правда, которую Немов скрывает. И она разрушит прежнюю жизнь.
Саша одновременно хотел всё изменить и боялся этого. «В фильмах и книгах все просто, а в реальности – совсем нет. Здесь не прыгнешь из окна и не нажмешь на курок револьвера. Уйти в другой мир – легко, но что там? Есть ли любовь, или мы обречены на вечное одинокое скитание в пустоте?»
Отношения с женой портились, отношения с Аней усложнялись. Жена мечтала о детях, но пила таблетки от нервов и не могла забеременеть. Аня написала, что видит в нем только друга, и в ее фразе Саша впервые ощутил обман. Ей дарили цветы и другие мужчины, однако в соцсети девушка выкладывала те, что приносил Немов. Он подмечал это, как и то, что она не прогоняла его. Саша был ей симпатичен, но кольцо на его безымянном пальце было для Точкиной табу, и ее слова о «друге» Немов прекрасно понимал: женщина у мужчины должна быть одна, а если он наметил ее в любовницы, то обратился не по адресу.
В один момент все прекратилось. Аня написала, что она чувствует, что мешает, что отвлекает Сашу от семьи и от жены, а она не хочет вставать у них на пути, и перестала присылать сообщения. Не было вопросов «Как дела?», «Что нового?», «Как твое настроение?», она не принимала его в гости, ссылаясь на занятость, нежданных гостей, пришедшие проверки или что-то еще, что не имело значения. Значение имело одно – резкая смена курса. Немов написал Ане, что не может без нее, что она причиняет ему боль. Точкина ответила, что он – замечательный, но обстоятельства не позволяют им быть вместе. Плюнув на предрассудки, Саша купил букет хризантем и поехал без приглашения. Аня сказала, что не отказывается от своих слов. Расстались на минорной ноте, и впервые в ее Инстаграме не появилось его подарка.
Еще пару раз Саша приезжал к ней, но не застал. Просил охранника передать подарки, она писала скромное «Спасибо», и все. Однажды, Немов вспомнил оброненную Точкиной фразу, что они уже год, как дружат, и в мозгу щелкнул тумблер – конечно, за такой срок можно было разобраться в своих проблемах. Если любишь – люби…
Саша боролся с любовью, заглушал ее, заливал водой тлеющие угли, а они разгорались сильнее и сильнее, словно и не угли это были, а магические камни, в которых скрывалась потаенная сила, дарованная людям свыше, и никакие земные ухищрения не позволяли справиться с магией. Немов надеялся, что Точкина изменит решение, но сердцем чувствовал другое: что от него отвернулись, что шанс упущен. «Ты прошляпил его, Саша, – сказал жестокий внутренний голос – Вытри сопли, нытик! Ты сам виноват во всем! Забудь и продолжай жить дальше!»
Но как это сделать, Саша не знал. «Вся проблема в том, что ты ее любишь, а она тебя – нет, – продолжал внутренний голос. – Разве можно испытывать что-то к такому хлюпику, как ты? Посмотри на себя!»
Немов злился и ломал кулаками дверные косяки. Хрупкий пластик трескался и сдирал с костяшек кожу, на пол капало алым. Саша кричал – так ему было больно, но не от окровавленных рук (черт бы с ними!). Болела душа. Ощущения были такие, будто пропустил приличный хук от боксера. Он опустился в кресло и сидел полчаса или больше, затем поднялся на онемевшие ноги и открыл окно.
В квартиру ворвались звуки улицы. Немов стоял, наблюдая за движением машин и людьми, идущими вдоль магазинных витрин. На углу у кафе целовались парень и девушка – целовались страстно и самозабвенно, обращая на себя внимание окружающих – и не обращая внимания ни на кого. Саша вздохнул, представил на их месте себя и Аню, но в памяти тут же всплыли Анины слова, и образы растворились: парень и девушка вернулись на место. Немов закрыл окно.
Сможет ли он ее когда-нибудь разлюбить? Скорее всего, нет. Если чувства не угасли за столько лет, с чего вдруг они остынут? Да, Аня не станет писать, подумав, что так ему легче позабыть ее, однако сердце не забывает то, что дорого, и при каждом воспоминании или просмотре фото начинает биться чаще. Он не услышит ее воронежский говор, ее всегда занятой голос, но что это даст? Новые боль и разочарование. Он продолжит жить, как прежде, погрузившись до беспамятства в работу, – превратится в робота без эмоций и с пустотой вместо души. Оставит все как прежде и она – жизнь с бывшим мужем и заплаканными подушками по ночам. Мир не получит нового человека, потому что не будет высшего чувства, которое объединяет судьбы.
Ничего не будет, а если так, какой смысл в такой жизни, которую и жизнью-то с натяжкой можно назвать.
Немов приложился лбом к холодному стеклу. Вдалеке загрохотал гром, стал накрапывать дождь, но Сашу это не волновало…
Земля-2
1
Рассвет над Землей-2 мало чем отличался от рассвета над родной планетой. Румяный пирог солнца показывал над горизонтом свою макушку, и дивный багрянец наполнял темноту томительной красотой, от которой хотелось вдохнуть полной грудью. Но то было мнимое ощущение. Дышать на Земле-2 без защиты больше пяти минут считалось губительным: слишком мало кислорода содержалось в атмосфере планеты-клона, открытой учеными десять лет назад.
Надя Громова прибыла сюда с единственной целью – облагородить атмосферу. Первые опыты показали, что ученые на правильном пути: озеленение прибавляло уровень кислорода; пусть и медленно, но травы, кустарники, деревья и цветы изменяли окружающий мир. Днями и ночами группы флористов, биологов, ботаников и генетиков следили за метаморфозами Земли-2. Надя возглавляла отдел ботаники и относилась к делу с усердием. Пока ее специалисты дневной смены спали, она, усевшись в двуногого робота, встречала рассвет, а затем осторожно ступала между грядок огорода, изредка останавливаясь, выдергивала побег огурца или помидора и подносила его к огромному защитному экрану, тщательно изучая данные, которые анализировал робот.
Наде нравилось передвигаться на механической машине. Девушка вспоминала японские и американские сериалы, которые они с братом смотрели в детстве, споря друг с другом, как здорово было бы очутиться внутри трансформеров и воевать с врагами, защищая добрую сторону. А теперь сама стала частью этой реальности.
Роботы давно покорили сердца людей. Глобальная автоматизация произошла быстро: столь стремительно механические помощники ворвались в жизнь человечества, что ассоциации с мировыми потрясениями еще долго мелькали в новостях. Однако «меха» (так шутливо на сленге анимешников люди называли роботов) никогда не причиняли никому вреда и стойко «терпели» унижения и оскорбления от некоторых не особо одаренных умом личностей.
Со своим роботом Надя ощущала единение. За те двенадцать месяцев, что они находились на Земле-2, двуногий не затоптал ни одного стебелька, не поранил ни единой травинки неудачным шагом, и прикосновение его пальцев к цветкам было столь аккуратным (Громова позволяла себе употреблять слово «нежным»), словно было прикосновением пальцев человека. Сорвать что-то «мех» позволял себе, только если получал приказ от Нади.
Вдалеке шёл «мех» Димы Майера, руководителя завода, где изготавливали роботов. Громова невольно залюбовалась «мехом».
– Надя, привет! – сказал Дима. – Всё работаешь, пока твои подушки мнут?
– Привет, Дим. Хотят – спят, рабочее время еще не наступило. Позавтракают, да выйдут… А ты чего в такую рань? Тестируешь?
– Ага. Хочу себе оставить. Весёлого нрава «мех», а у вас сплошь скукота. Этого не положено, того не дозволено… А ты молодец, Надежда. Не хочешь к нам перевестись?
– Зачем тебе ботаник на производстве? – Надя улыбнулась, и ее робот заиграл зелёными лампочками, имитируя улыбку хозяйки.
– По этой причине. – Майер указал на лампочки. – У вас с роботом какая-то определенная связь, неплохо бы исследовать.
Надя отрицательно покачала головой, а робот замигал красными лампочками, намекая Диме на окончание разговора. «Мех» Майера нетерпеливо переступал ногами, веселя людей поведением, и Дима отдал приказ двигаться к заводу. Отойдя на сотню метров, Майер обернулся.
– К нам скоро технический специалист приедет, – услышала Надя Димин голос из колонок робота. – Кайл Лимба, бразилец. Слышала о нём?
Громова махнула рукой, прогоняя надоедливого Майера. Тот рассмеялся и поспешил своей дорогой.
За поворотом Майер заметил бригаду озеленителей во главе с Надиным отцом Романом. Бригада работала по старинке, без помощи робототехники. Лучи прожекторов освещали их нелёгкую работу.
– Роботов вам надо, быстрее дело пойдет, – обратился к Роману Дима. – В темноте самое то!
– Дим, ты дай, – отозвался в шутку Роман. – Болтать всякий горазд, кто бы делом помог. – Старик выпрямился в полный рост, оказавшись практически вровень с двухметровым «мехом». – Завод растет, денег у вас хватает, а роботов не хватает.
– Поставки с Земли идут с задержкой. Всех роботов на строительство космопорта забирают, на складах пустота, – завёл привычную «пластинку» Майер.
Старик Громов строго посмотрел на Диму, отчего тому стало не по себе, и даже «мех» прекратил чудачества и стоял смирно. Майер попрощался и уехал. Часы на руке Романа сообщили об окончании ночной смены. Громов снял скафандр, вытерся влажной салфеткой, кривясь от каждого вдоха чужеродного воздуха, надел защиту обратно и вместе с бригадой направился отдыхать.
Около базы Роман окликнул дочь, и пока та заканчивала дела, ожидал ее, устроившись в массажном кресле в зоне отдыха – с кофейными автоматами, уютным кафе и искусственным прудиком, водная гладь которого отражала восходящее на небо светило. Роман щурился, глядя сквозь стеклянный скафандр на воду, но думал не о воде, и не о солнце, и не о работе были стариковы мысли. Размышлял он о тяжком бремени своего существования, решившись на старости лет отправиться в дальние дали покорять клон Земли.
Подошла Надя. Механический голос робота спросил Романа:
– Папа, завтракать?
Роман поморщился. Он не разделял восторгов человечества относительно экспансии роботов. «Меха» захватили все отрасли, и даже его бригаде несколько раз их навязывали, однако Громов действовал по старинке – человеческими руками. Не доверял он биомеханическому разуму и боялся подвоха, хотя в недавнем разговоре и просил Майера выдать им робота, однако скорее не из надобности, а дабы приструнить зазнайку, чтоб не лез с пустыми советами, когда другие работают. Дочь же души не чаяла в своём «мехе», а тот будто послушная собака её понимал.
Робот протянул руку, чтобы помочь Роману подняться, но старик скривил губы, оттолкнулся от кресла и справился сам. Несмотря на почтенный возраст (ему стукнуло весной семьдесят), он обладал недюжинной силой. У него был суровый нрав, он работал много и с удовольствием и на пенсию уходить не торопился.
В холле Надя поставила робота на подзарядку, а отец избавился от надоедливого скафандра. Воздух в помещениях базы не отличался от привычного земного.
Они прошли в столовую, набрали еды и сели за свободный столик. Ели молча: отцу не нравилась болтовня за столом, и только когда робот-официант подъехал забрать грязную посуду и поставил перед ними две маленькие чашки эспрессо, Надя, опустив глаза, тихо сказала:
– Майер к себе опять звал. Год работаю, недели не пройдет – зовёт.
– Нечего тебе там делать! Наши задачи другие.
– Дима говорит, к ним Кайл Лимба едет. Я слышала о нём. Великий технарь. Столько разработок в послужном списке… Вот бы вместе поработать.
– И думать забудь! Не для того ботанический заканчивала, чтобы с «мехами» возиться! И так на своём по грядкам скачешь. – Отец отряхнул крошки с бороды, потёр уставшие глаза и ушёл отсыпаться.
2
Солнце уходило за горизонт. Оно тоже было чужим: Земля-2 располагалась не в Солнечной системе; в какой именно Роман не помнил. Дочь что-то рассказывала о научных достижениях, но в памяти отложилось только то, что сюда необходимо добираться три месяца на корабле.
Почва источала тепло, накопленное за день, отчего по телу пробегала приятная истома. Землица, хоть и не своя, согревала уставшую старикову душу. Громов радовался багряному закату. Всю жизнь он провел на природе: сеял, пахал, сажал, удобрял, поливал. Природа дарила ему силы, Роман черпал их из скрытых источников, наслаждаясь каждым мгновением, проведенным на свежем воздухе. Ровесники (особенно те, что занимались роботостроением) давным-давно зачахли, а он держался молодцом. Высокий Громов казался худым, но многие знали о недюжинной силе, таящейся в длинных костистых руках.
Дневная смена закончилась. Отовсюду спешили на ужин сотрудники базы. Роман поискал взглядом Надю. Утренний разговор снова зародил в дочери сомнение в правильности выбранной профессии, а дотошный Майер продолжал сманивать Надю к себе, несмотря на строгий запрет Громова поднимать эту тему. Роман хотел еще раз обсудить с дочерью сложную тему, однако Надя где-то задержалась, подоспели ребята из ночной смены, и Громова увлекли рабочие процессы…
Надя проверяла поляну, где густо насадили цветов. «Мех» шёл, сканируя и передавая данные на монитор. Девушка проверяла их на автомате, а сама размышляла над постоянными запросами Майера перевестись на завод. Майера волновала отличная взаимосвязь Нади и её робота: то, чего человек добивался за пять-шесть лет, Громова достигла за год. Майер жаждал разгадать ребус: эта разгадка помогла бы ему совершить новый виток в карьере. Надя давно бы приняла предложение коллеги, но отец ценил в семье преемственность и с младенчества верил, что из дочери вырастет ботаник или биолог. Когда Надя окончила Ботанический институт Комарова, Роман много лет помогал дочери продвигаться по служебной лестнице.
Девушка запустила программу, и принялась обрывать с кустов малину, складывая ягоды в специальный контейнер. Напевая веселую мелодию, она двигалась от куста к кусту, как вдруг датчики обнаружили чьё-то присутствие. Робот обернулся, и Надя увидела позади себя незнакомого «меха» необычного бирюзового цвета. Девушка просканировала его, но файлов с данными не нашлось, и она замерла, ожидая, что будет делать посторонний. Тот поприветствовал её и запросил сопряжение. Надя разрешила доступ, и через миг в динамиках раздался мужской голос:
– Приветствую! Меня зовут Кайл Лимба! Я отстал от группы и немного заплутал. Карты не подгрузились ещё. Не могли бы вы подсказать мне дорогу к Дмитрию Майеру?
– Добрый вечер, я – Надежда Громова. Подождите пару минут, я закончу и провожу вас на базу.
«Вот так встреча! – удивилась Надя. – Ещё утром Майер рассказывал о Лимбе, и нате – он тут как тут, собственной персоной! Опять Димины проделки?»
Робот собрал оставшиеся образцы ягод, и Громова вернулась к Лимбе. Тот покинул «меха» и разгуливал без скафандра.
– Вы зря покинули робота без защиты. Здесь воздух не щадит человеческий организм, – сказала Надя. – Десять минут подышите и в обморок упадёте.
Она с любопытством оглядела известного специалиста. Высокий загорелый молодой человек с кучерявой черноволосой головой и спортивной фигурой смотрел на неё открыто, улыбаясь белоснежными зубами. В карих глазах Лимбы горели задорные огоньки. Он постучал себе по носу и сообщил:
– Моя разработка. Беспроводная подача воздуха! Асам баллон спрятан внутри робота. Я могу отойти на расстояние десяти километров, при этом получая воздух!
– Это же решает проблему на Земле-2! – воскликнула Надя и смутилась.
– Решает. Но сначала нужно пройти семь кругов ада, чтобы одобрить разработку. Бюрократические проволочки. Кипу бумаг согласовать. – Лимба цокнул языком.
– Как же вы без согласования?
– Вы же не расскажете, – засмеялся Лимба. – Хотите попробовать? Я вас подключу. Оцените.
– Давайте в другой раз. Пойдёмте лучше на базу.
Отказ девушки не поколебал бодрое настроение Кайла Лимбы. Всю дорогу он беспрерывно разговаривал. Надя слушала вполуха. Лимба разбудил в ней потаенные женские чувства: он ей понравился – яркий, сильный, и она ловила себя на том, что нет-нет, да и косилась в его сторону. Скрытый за прозрачным бронестеклом, Кайл оглядывал местность. Надя старалась смотреть прямо, но волевой профиль бразильца манил её.
Около базы Лимбу встретила группа, от которой он отстал. Все обнимали Кайла, словно того не было полгода. Лимба принялся шутить с девушками, никому не отдавая предпочтения, уверенный в своей власти над дамскими сердцами. Надя держалась в стороне, но Кайл помнил и о ней, кидая исподволь лукавые взгляды, отчего Громову бросало то в жар, то в холод, а сердце замирало.
Шумной толпой Лимбу проводили в столовую. Надя застеснялась и поужинала у себя в комнате, а после наблюдала в окно, как Лимба и Майер уходят на роботах в сторону завода. Она выпорхнула из комнаты и без скафандра выскочила на улицу. Лёгкие обожгло, но Надя будто и не заметила, следя за бирюзовым «мехом» Лимбы.
«Интересно, почему он выбрал такой нестандартный цвет, – думала она, возвращаясь на базу. – Всех гражданских роботов традиционно красят в серый, военных – в хаки или чёрный, а тут на тебе! – бирюзовый!»
Потянулись монотонные недели. Громову перевели на другой объект, куда их с командой в течение трёх часов доставляли на скоростном поезде. Ребята оставались ночевать во временном лагере, пока здание новой базы достраивалось…
Ночами Надя размышляла, принять предложение Майера или нет. Она представила, что работает с Лимбой, что он всегда рядом, и его безудержная энергия подпитывает всех вокруг. Отец будет против, будет кричать, но это её жизнь, почему она должна под кого-то подстраиваться?…
– Ты что, серьёзно надумала уходить на завод? – не поверил Роман, когда дочь сообщила ему новость.
– Да, хочу перевестись, – сказала Надя.
– Н-да, – хмыкнул Громов, играя желваками. – Столько лет учиться, чтобы шестерёнки в «мехах» перебирать.
Роман притих. Если бы отец закричал и начал её отчитывать, как он неоднократно делал, Наде было бы спокойнее, но его молчание действовало сильнее.
Задумавшись, оба не заметили прибытие поезда. Из поезда вышел светловолосый парень, в котором тут же признали Сэма Риккетса, проектировщика роботов и их давнего приятеля. Сэм поздоровался, и Роман пригласил его присоединиться к ним. Они расположились за столиками у базы.
Несмотря на любовь Риккетса к «мехам», что само по себе отторгало Громова, Сэм ему нравился. Любитель классики, споров и мечтатель Сэм Риккетс в последнее время здорово возмужал. Черты лица погрубели, исчезла округлость щек, светлые волосы, что раньше паклями ниспадали на лоб, он зачесывал назад, отчего вид приобретал подчёркнуто-серьёзный.
– Пока ехал, книгу дочитал, что ты посоветовал, – сказал он. – Надо признать, весьма значимое произведение. Недаром оно входит в золотой фонд литературы двадцать первого века. Какой богатый язык! Почему мы так сейчас не разговариваем?! Читаешь – словно воду пьёшь, когда жажда, и напиться не можешь!
Сэм рассказывал Роману о прочитанной книге, а Надя смотрела на него и удивлялась, откуда в таком с виду невзрачном парне столько эмоций.
– Какими судьбами к нам? – спросил Громов.
– В этом квадрате планируют обширную застройку. Поставили задачу в кратчайшие сроки создать следующее поколение роботов-строителей.
Роман ощутил приступ недовольства. В душе его завелась горечь, а задорный настрой Сэма, обычно поднимающий настроение, сейчас раздражал. Громов захотел остаться наедине со своими мыслями.
– Надежда, покажи Сэму владения, – сказал он дочери. – Я останусь в ночную, утром завтрак мне оставишь.
Сэм и Надя исследовали квадрат. Девушка показывала парню, где будут плантации, где хотят сделать лесополосу, а где – посадить кусты смородины. Риккетс всё фиксировал, составляя план расположения объектов. Внезапно он зацепился ногой за корень дерева и загремел вниз. Звонко стукнулось о землю стекло скафандра. Надя стала поднимать Сэма, тот смеялся, не спеша высвободиться из рук девушки, которые пришли на помощь и обвили его нежным теплом. Несколько мгновений они стояли, держась друг за друга, затем Надя стушевалась и высвободилась.
Она пошла впереди, чуть поодаль за ней Сэм.
– Сказала отцу, что желаю уйти на завод. Не отпускает, – сказала Громова.
– Он старой веры, не терпит механику, – ответил Риккетс. – А я хочу вернуться на Землю, буду повышать квалификацию… Ты знаешь Кайла Лимбу? К нам приехал.
– Сталкивалась с ним один раз.
– Хочу быть, как он. Хочу проектировать не только роботов, а вообще всё, что угодно! Знаешь, что Лимба разработал?! Беспроводную подачу кислорода! Это же невероятное достижение! По сути, мы можем жить на Земле-2 без скафандров и домов с подачей кислорода!
– Разработку нужно согласовать и протестировать, – напомнила Надя.
– Формальности! – оседлал своего конька Сэм. – Беспроводная подача кислорода – решение всех проблем! Лимба мне посоветовал профессора Иси, у которого он постигал премудрости. Тот сейчас не преподаёт, но по рекомендации некоторых учеников изредка соглашается на два-три месяца кого-нибудь взять. Меня согласился принять!
Они вышли к сосновому бору. Стволы деревьев под солнечным светом отливали золотом. До лагеря было близко.
– Не жалко бросать всё это? – спросил Сэм. – Природа, растения. На заводе планёрки, да рутина: возня с механизмами, бумажная волокита.
– Тебе же нравится?
– Я люблю роботов, люблю технику. Терплю, но занимаюсь любимым делом.
Надя не ответила, а на Сэма вдруг навалилась усталость. Привычная энергия, которая всегда лилась из него через край, внезапно иссякла. Оставшийся путь до лагеря они провели в молчании, сосредоточившись на работе. У лагеря попрощались и разошлись: Надя – отдыхать, а Сэм – ждать обратный поезд.
3
В поезде Сэм Риккетс заказал кофе, вызвал на экран список книг, долго изучал его и вдруг обнаружил биографию профессора Хидетоси Иси, к которому должен был в ближайшее время полететь. Всю дорогу Сэм жадно читал, как Иси превращался из нерадивого ученика в основоположника робототехники, как усердно работал и не боялся ошибаться.
Хидетоси родился в Японии, когда государства ещё имели границы, и никто знать не знал о понятии «гражданин мира», а Япония, хотя и обладала развитой экономикой, не могла тратить миллиарды на «мехов». Первые прототипы были смешные, угловатые, ограничены в движениях и постоянно ломались. Иси не терял оптимизма. Он ездил по конференциям, посещал бизнес-миссии и всегда отыскивал инвесторов для дальнейшей работы. Изобретение второго прототипа стало огромным скачком. Робот не имел недостатков, не зависал, не ловил вирусы и прекрасно программировался. Вскоре «мехи» заполонили всё, исключив из многих отраслей фактор человеческой ошибки.
После чтения у Сэма Риккетса осталось приятное послевкусие, и виной тому оказались не две чашки любимого капучино, а история человека, рискнувшего поставить на кон всё, что у него имелось. Покинув поезд, Сэм забрался в своего робота и направился в сторону завода. Он жил в коттеджном посёлке, построенном заводом, разделяя кров с мамой Софией.
Отсканировав сетчатку и отпечаток пальца, Риккетс дождался открытия двери и вошёл внутрь. В доме пахло свежестью, а из кухни доносились ароматы ужина. Мама готовила сама, предпочитая, как Роман Громов, делать всё своими руками. «Так еда вкуснее получается», – говорила она. Сэм как-то заставил робота кулинарить, а затем сравнивал ради интереса, чьё блюдо «пальчики оближешь», и робот несильно отстал от человека.
– Свет. Музыка, – сказал Сэм, и в гостиной тут же зажглись лампы, а из колонок раздались тягучие ритмы прогрессивного рока. – Мама, я приехал!
– Хорошо, – ответила София из кухни.
– Сегодня припозднился, – сказала она, когда сын уселся на табурете.
Робот-помощник принял от Софии тарелки и поставил перед Сэмом.
– Ездил в лагерь, где хотят вторую базу строить, – сказал он. – Составил план застройки. Будем партию строителей запускать отдельной линией. С основного конвейера пока на космопорт всех забирают… Ты ужинала-то сама?
– Ужинала-ужинала, ешь… Так что им сдался этот космопорт?
– Ну как же, мама. Сколько с Земли и с других планет людей переселяется. Нынешний не справляется.
– Все летят, а атмосферу еще не наладили!
Сэм согласился, что нынешняя атмосфера не пригодна для людей, но специалисты трудятся, обогащают воздух и сажают зелень. Конечно, понадобится много лет, прежде чем все смогут передвигаться без скафандров, однако в их отделе Кайл Лимба придумал беспроводную подачу воздуха. Это как минимум суперидея, а как максимум – решение проблем с перенаселением Земли.
– Все переселятся сюда. Это не решение проблемы, – сказала София.
– Многие останутся. Здесь ещё нет земных условий.
Пока сын говорил, мама, подперев подбородок рукой, слушала и не спускала с него глаз. В мире нет ничего сильнее материнской любви. Любое сыновье движение, любой жест, улыбка, шевеление носом, – всё вызывало у матери трепет, понятный только ей одной.
– Как приехал ваш Лимба, ты сам не свой. Носишься с идеями, с роботами. Ох, и неблагодарная работа, я скажу… Ещё и к профессору собираешься… Лучше, как Громовы, на природе сутками торчать, всё полезнее.
– Кстати, я сегодня их видел. Озеленяют квадрат будущей второй базы.
– Как я тут одна буду?!
– Мама! Прекрати! Куча помощников в доме!
– Ты же знаешь, что я не терплю этих железяк. Только из-за тебя соглашаюсь на такое соседство. Ты на меня не дуйся. Три месяца в дороге к профессору, у него сколько-то пробудешь, три месяца на обратный путь…
– Мама, ложись спать, я всё давно решил. Что теперь по десять раз обсуждать.
Сэм передал тарелки роботу и ушёл к себе. Сел в кресло-качалку, настроил на нём лёгкий массаж и принялся за очередную книгу. На чтение его подсадил в детстве отец. Он работал на космическом корабле, собиравшем мусор на околоземной орбите, а когда приезжал после длительной поездки, то садился на стул у кровати сына и часами рассказывал о книгах, за которыми коротал долгие вечера. Сэм обожал слушать монологи отца о выдуманных мирах и не любил – о его работе. Что может быть скучнее профессии космического мусорщика?! Монотонные будни, одни и те же пейзажи за окном иллюминатора, чёрная глубина бесконечности вокруг. То ли дело другие большие дяди, чьи лица мелькали на экранах: уверенные, вещающие о технической революции. Они изменяли привычный мир, внедряли в жизнь человека роботов, и больше не надо было мучиться, ведь всю грязную работу за тебя делали «меха»: убирались, мыли тротуары, готовили еду. У людей появилось свободное время. Человечество вошло в золотой век: чтение, музыка, галереи и выставки, концерты и театры, – можно было делать что угодно и когда угодно.
Однако отец Сэма продолжил собирать мусор. Риккетс-младший не понял, зачем отец конкурировал с роботами, выполнявшими за сутки три-четыре нормы, осознанно идя на ежедневный риск, и когда метеорит прошил их космический корабль, превратив его в груду маленьких обломков, не почувствовал ничего, кроме досады. Осознание к Сэму пришло позже: он зауважал отца и его гордую профессию, но это не повлияло на решение стать создателем «мехов»…
Выглянув на рассвете в окно, Надя заметила на небе грозную тучу. Порыв ветра ударил по стеклу. Гром по-хозяйски наплыл раскатом. Небо озарили вспышки молний. Глухим выстрелом бахнуло где-то рядом, наступила тишина, и полил дождь. Надя долго смотрела на падающие капли, не удержалась, отворила створку и вдохнула запах влажной земли. Дождь усилился и полил мощным потоком.
Спустя час девушка отправилась на совещание. Надя была сама не своя, ругалась и спорила, придираясь к мелочам и заставляя подчинённых нервничать. Все удивлялись, но не противоречили, предпочитая соглашаться с доводами руководительницы. Только отец отстаивал свою точку зрения, но к обеду устал и демонстративно удалился. Оглядывая скисшие лица, Надя думала: «Уйду, надоели все до чёртиков! И отец туда же!»
За обедом помирились. Роман оттаял.
– Закончим с этим квадратом, и я переведусь на завод, – сказала Надя.
Старик выслушал её, затем неожиданно улыбнулся и ответил шуткой:
– После дождичка в четверг ты на завод пойдёшь!
– Сегодня как раз четверг! – засмеялась дочь.
Надя ждала от отца очередных наставлений о том, что выбранный путь их семьи – это природа, но он только спросил:
– Не раздумала, значит?
Надя не ответила, крутя в руках кофейную чашечку. Посмотрела на Романа с надеждой, и отцово сердце наполнилось радостью. Он глядел на родную кровинку и будто себя видел в зеркале: громовская настойчивость брала верх над любыми препятствиями, и если уж что взбрело в голову, то никогда не отступится.
– Я тебе так скажу, дочка. Если хочешь пойти на завод, попробуй, но не обрубай концы. Наша миссия важна для человечества. Озеленение спасёт тысячи людей, ведь невозможно жить полноценно, нося всю жизнь скафандр на голове… Ты видишь в роботах будущее – пусть так, я не перечу, однако без воздуха всем придётся вернуться обратно на Землю. – Роман забарабанил пальцами по столу. – Я старый, и, может, неправильно мыслю. Вы – молодёжь, за вами прогресс.
– Важно, чтобы технологии и природа находились в единении.
– Значит, судьба, – сказал отец.
После офисного дня к вечеру дружной гурьбой все отправились в столовую.
– Коллеги! – взяла слово Надя. – Завтра комиссия принимает озелененный квадрат и приступает к застройке второй базы, которая со временем превратится в мегаполис. Сегодня Дима Майер прислал мне официальное приглашение о переводе в технический отдел, я его приняла, поэтому нынешний ужин – последний.
Ребята зааплодировали. Кто-то прокричал поздравление, кто-то просил не зарекаться о последних ужинах, а кто-то предложил отметить Надино назначение. Идею быстро подхватили. Сдвинули столы, откупорили вино, включили музыку, и скромное принятие пищи переросло в вечеринку с танцами, настольными играми, стендапами и поэтическими баттлами.
На рассвете ребята уехали на поезде, а на замену приехала группа строителей во главе с Лимбой и Майером. Люди садились в роботов, выводили их из поезда и шли за следующей партией. Был среди них и Сэм Риккетс, который собирался на длительную стажировку к профессору Иси: именно на его место взяли Надю. На Сэма Надя взглянула мельком, её внимание приковал Лимба.
Надя поняла, что наступил звёздный час. Она пошевелила пальцами, робот повторил движение. Идеальный контакт. Девушка закрыла глаза и пошла к строителям. Теперь её глазами были сенсоры «меха», она ощущала прикосновение почвы к механическим ступням и дуновение ветра, скользящее по металлу.
Подойдя к остальным роботам, Надя направила на них сигнал и легко подключила всех «мехов». «Следуйте за мной», – приказала она, и стройный отряд роботов промаршировал мимо и расположился в ангаре.
Спустя минуту в ангар ворвался Лимба, бросился к Наде, обнял её и прокричал, что она творит историю. Надя уткнулась в плечо Кайла и мечтала, чтобы это мгновение не заканчивалось.
4
Назначенный руководителем направления по технике, Кайл Лимба прибыл на Землю-2 в разгар строительного сезона. Поначалу Кайла приняли холодно, особенно Майер, привыкший начальствовать на заводе. Майеру исполнилось тридцать, а Лимба был младше его на восемь лет, и за последние пару лет доказал всем, что все новаторские достижения останутся за ним. Десятки изобретений, усовершенствованные программы для «мехов», кураторство над сложными проектами и благосклонность профессора Иси сложили о Кайле славу непререкаемого авторитета.
Однако Лимба не стал увольнять Майера, хотя кандидатов из группы, которая последовала за предводителем, хватало, но Кайл схитрил и не прогадал. Дима Майер находился на Земле-2 с самого начала и знал все её тонкости и проблемные места.
Когда Майер успокоился, то раскрылся и доказал Лимбе его правоту. Лимба и Майер образовали тандем, в котором Кайл прослыл головой, а Дима – руками. Постепенно они сдружились, и выяснилось, что Лимба помимо упорной работы любит и здорово гульнуть. Высокий и сильный, одевающийся по последней моде, он сразу становился центром любой компании, где попадал в окружение красивых девушек, «щупая» глазами их фигурки, и выбирая ту, с кем проведёт ночь, а утром по традиции сбегал и игнорировал её звонки. Лимбе всё сходило с рук, девушки прощали ему многие вольности, за которые другим парням влетало по самое не хочу.
Отношения с Майером закрепило выступление Громовой. Лимбу вдохновил уровень взаимодействия человека и робота. Единицы достигали понимания со своими «мехами», и на это порой уходили годы, а здесь человек (через другого робота!) управлял двадцатью пятью роботами. В хрупкой Наде таилась скрытая сила.
Блестящая карьера Лимбы началась в детстве, когда умерла мама, и отец забросил воспитание сына. Кайл в раннем возрасте попал на улицы бразильских фавел и мечтал стать футболистом. Он прогуливал уроки, чтобы попинать мяч с пацанами, по вечерам оттачивал технику и штрафные удары, и, наверное, вырос бы в приличного полузащитника или нападающего, но всё решил случай.
Однажды их классный руководитель предложил после уроков сделать модель самолёта. Лил дождь, Кайл от нечего делать поплёлся с парочкой ребят поглазеть на чудачества учителя. Думал, разочаруется, а сам с упоением следил за точными движениями учительских рук, и когда они запустили модель в свободный полёт по комнате, Лимба понял, что футбол совсем не то, чем он хочет заниматься. В тот же день Кайл записался в кружок.
Для участия в кружке ему пришлось подтянуть школьные предметы. С двойками к занятию не допускали, и Лимба вместо футбола зубрил уроки. Отец посмеивался над чудачествами сына, предрекая ему провал («Высоко не взлетишь, так всю жизнь и проползаешь», – говорил он), а друзья крутили пальцами у виска: у них начинались первые успехи, некоторые переходили в детские школы ведущих клубов, подписывали профессиональные контракты, за которые получали серьезные зарплаты, а Кайл свободное время проводил в кружке. Денег ему отец не давал, но учитель, видя неподдельный интерес воспитанника к моделированию, попросил у директора бесплатную квоту для Лимбы.
Вскоре Кайл уже делал не обычные модели самолётов, а модели с двигателями. Запчасти находили, где могли: таскали из металлолома, разбирали старые телевизоры, радио, проигрыватели. Всё, что попадалось под руку и содержало в себе механические элементы, из которых можно что-либо сконструировать, немедленно разделялось на винтики, шестерёнки и прочие детали.
Когда его модель самолёта выиграла городской конкурс, Лимбу позвали в кружок моделирования роботов. Кайл честно признался, что не потянет столь значительные затраты. Жюри конкурса посовещалось и выдало пареньку сертификат на годовое посещение.
Год в кружке роботов стал прорывным для паренька из фавел. Его заметили. То, к чему все относились как к хобби, для Лимбы переросло в нечто большее. Руки Кайла мастерили словно по инструкции, посланной свыше. Он здорово поднаторел в физике, зачитывался книгами по кибернетике, программированию и роботостроению. С отцом к тому времени отношения совсем испортились. Пока его ровесники приносили в дом деньги, Лимба превратился в обузу. Он питался набегами у многочисленных тётушек и дядюшек, а дома появлялся в крайних случаях.
В конце года защитив проект (робот-помощник по хозяйству, который нынче в каждом доме), Кайл находился на перепутье. Оплаченный сертификат заканчивался, а новых спонсоров не предвиделось. Лимба переживал за будущее и сомневался в правильности выбранного пути. Тогда парень ещё не знал, что судьба приготовила ему наиприятнейший из сюрпризов.
В один из вечеров Кайл сидел на крыльце тетушкиного дома и ожидал приятеля из кружка Дерлея. Дом стоял на возвышении, и сверху открывался прекрасный вид на бедняцкий квартал. Скромные лачуги (некоторые без окон и дверей), нагроможденные друг на друга, босоногие парни, играющие в мяч среди грязи и пыли, гоняющие на мотоциклах бандиты из наркокартеля. Через несколько лет эта картинка изменится: фавелы снесут, а с ними уйдёт и та бесцеремонная бразильская жизнь.
– Кайл, ты смерти моей хочешь? У вас тут гостей не любят! – крикнул Дерлей. – Бежим! Хидетоси приехал!
Кайл побежал за другом. На границе фавел с благополучным районом он догнал Дерлея, и они пошли в сторону здания, где последние двенадцать месяцев конструировали роботов.
В зале, куда пришли друзья, находился профессор Хидетоси Иси. Человек, который сделал мир другим. Мегазвезда, чьё имя стало нарицательным в робототехнике.
Кайлу надели наушники, через которые транслировались переводы с других языков. Профессор ходил мимо проектов роботов, тестировал их, что-то уточнял. У робота-помощника по хозяйству он остановился, прочитал описание на табличке, улыбнулся. Нажал на кнопку включения, отдал команду. Робот ожил, принёс ему требуемые тапочки, затем приготовил чай, дождался, пока Хидетоси выпьет напиток и отдаст ему кружку. Все замерли, наблюдая за действиями профессора Иси и робота-помощника.
– Кто его автор? – спросил профессор у учителя.
Тот ответил, и все повернулись к Лимбе.
– Вот этот мальчуган? – уточнил Иси, и когда ему подтвердили, он сначала расхохотался, а затем вмиг посерьёзнел.
– Будешь работать со мной? – спросил Хидетоси у Лимбы. – Тебя ждёт большое будущее, мальчик.
Большое будущее.
Тогда Кайлу казалось, что всё происходящее – сон, а в реальности он сидит и смотрит на свой бедняцкий квартал.
Неделю спустя Лимба был в Токио, в штаб-квартире «Иси Компани» на двадцатом этаже, разглядывал бурлящий мегаполис, в котором и днём и ночью яркими неоновыми красками горела жизнь. На адаптацию времени не дали: профессор Иси распорядился заняться доработкой робота-помощника. Кайл влился в большую команду по подготовке тестового образца нового поколения. Парнишке помогали ведущие умы, а он учился у них всему – программированию, проектированию в специальных программах, участвовал во всех процессах и завоевал расположение Хидетоси. Профессору, чья семья разбилась в автокатастрофе, Лимба заменил сына.
На первых порах Кайл много ошибался (сказывались недостаток знаний и опыта), но Иси дал новичку карт-бланш и велел не бояться поражений.
– Если мы провалимся на тестах – не страшно, – говорил профессор. – Это поправимо. Главное не делать этого дальше. Иногда ошибки слишком дорого стоят. И речь не о деньгах, а о репутации. «Иси Компани» – основатели! Фатальная ошибка может разрушить то, что мы строили десятилетиями, в один миг. Запомни мои слова.
По завершении проекта робота-помощника Кайл стали всё свободное время проводил за постижением наук, слушал аудиокниги, изучал видеокурсы, много практиковался, создавая небольших, но важных для отрасли роботов.
Когда Лимбе исполнилось шестнадцать, из тонкого и гибкого паренька он вымахал в высокого юношу с широкой грудью. Гладко выбритые щёки блестели синевой, а длинные волосы он показательно распускал, красуясь перед девушками и по-хозяйски любуясь их фигурами. Хидетоси прощал своему «золотому мальчику» многочисленные романы. К тому времени влияние Кайла на профессора достигло небывалых величин. Они по многу часов обсуждали проекты, искали вместе решения проблем, и никто не сомневался, что в случае смерти Иси в будущем пост президента займёт именно Лимба. Он не боялся вводить инновации, защищал проекты перед советом директоров, успешно выводя на рынок новые модели роботов и новые гаджеты. Роботизация всего и вся глобально шла по всему миру…
Деревья обступали реку плотной стеной. Квадрат для будущей базы № 2 прилично озеленили, но воздух по-прежнему «кусался». Кайл остановил «меха», надел носовой фильтр и спустился на землю.
Квадратом занималась Надя и её ребята. После встречи с Громовой в день его приезда Кайл написал ей в личный чат, и между ними завязалась переписка. Лимбу трогали скромные Надины чувства. Она призналась сразу, что полюбила его с первого взгляда, а Кайл отвечал, что ему нужно узнать её поближе. Лимбе хотелось свободы, он был как перекати-поле и повсюду заводил интрижки. Кайл встречался с Айми, работницей завода, чьи глаза напоминали вековые льды Антарктиды. Его пьянила финская холодность и отталкивала безрассудная привязанность. На базе № 2 ему попалась Сьюзен – девушка с внешностью и фигурой модели, к тому же из высших кругов. Несмотря на то, что его охватывало волнение от Надиных сообщений, он решил приударить за Сьюзен. Кайла прельщали её связи и ужины с высокопоставленными персонами. Лимба влюбился, но не в Сьюзен, а в перспективу размахнуться ещё шире. Он торопил события, а Сьюзен внезапно стала избегать встреч и вскоре пропала. Ужины и перспективы вмиг закончились.
Здесь, в лесу, посаженном Громовой, свою обиду Лимба переживал острее, чем когда-либо. Он пнул ногой упавшую с дерева ветку и крикнул. Эхо подхватило крик и унесло в неизвестность. Кайл сжал кулаки и долго стоял, смотря куда-то вдаль.
5
Несколько недель Надя работала в техническом отделе. Дни, наполненные бесконечными чертежами, проектами, тестированиями и спорами, сливались в один бесконечный поток, и только выходные разбавляли тяжёлые будни спокойствием. Лимба и остальные трудились на базе № 2, посещая базу № 1 лишь изредка (в основном приезжал Майер).
– Почему я на первой базе, а не на второй? – спросила Надя Диму, когда тот появился. – Ты говорил, что строительство мегаполиса – важнейшая задача.
– Всё так, – согласился Майер. – Правители говорят, что важнейшая задача – строительство мегаполиса. А вчера говорили, что космопорта. Позавчера – что нужно обеспечить все отделы новыми роботами. Все задачи важнейшие. Сейчас ты нужнее здесь, но с запуском стройки небоскребов мы все вернёмся на завод. И Лимба тоже, – подчеркнул он.
Переводилась Громова с чувством тревоги. Спрашивала себя, справится ли, найдёт ли общий язык с коллегами, не будет ли мешаться Лимбе. Надумавшись, утешала себя: «Попробую, там увидим. Работы много, она незнакомая, но Кайл рядом окажется». Майер подбадривал:
– Работа тяжёлая, никто не спорит. Но где её взять – лёгкую? Разве у вас с отцом лёгкая? Где там. С утра до ночи на жаре или в холоде, а то и дождь зарядит на весь день. И паши, и сажай, и уровень кислорода отмечай, и ребят в узде держи…
Вечерами Надя возвращалась в квартиру усталая и разбитая. Час-другой отмокала в ванне, ужинала, пила кофе, – всё делалось машинально, словно не человеком она была, а биомеханизмом, удел которого выполнять команды. Ночью ей снились бесконечные графики, цифры, но к утру она успокаивалась, и сны приходили приятные: золотисто-коричневые стволы сосен, зелёные бороды кустарников, бирюзовая вода в прудах…
Сидя над очередным чертежом, Громова вспоминала свои годы в отделе ботаники: сотни озеленённых квадратов, тысячи минут кропотливого труда, литры пота под палящим солнцем. И всё-таки свобода.
Надя задумалась: а перевелась бы она к Майеру, если б не приезд Лимбы? Променяла бы волю на кабинетные застои? Ей нравились роботы, нравилась езда на «мехе», но то чувство, когда ты выходишь из машины и ступаешь босой ногой на прохладную траву, – это опьяняющее чувство, вызывающее эйфорию, роботы не могли заменить. Кайл считал иначе. Его глаза загорались огнём неизведанных планет, когда речь заходила об изобретениях, о механизмах, о трёх законах робототехники. Он рос в этой атмосфере, впитывал её каждой клеточкой тела. Хи-детоси Иси был для него богом, отцом и лучшим другом в одном лице.
Постепенно Надя втянулась. Процессы устаканились, и она занялась исследованием взаимосвязи роботов и людей.
В один из дней состоялось общее собрание, на котором присутствовали все отделы, заполнившие огромную аудиторию. По рядам сновали роботы-официанты, наливали напитки и предлагали снеки. На сцене с гигантским экраном расположились Лимба, Майер и остальные члены делегации, отвечающей за урбанизацию Земли-2. Надя смотрела на любимого и никого больше не видела. Лицо Кайла выражало недовольство, он постоянно спорил и сердился, если с ним вступали в полемику. Когда очередь дошла до него, и на экране замелькали видео будущих мегаполисов, которые планировали возвести в ближайшие пять лет, Лимба минут десять излагал важность предстоящих изменений. Слушали его жадно, особенно девушки. Казалось, что вместе с Кайлом пришли будущие победы; если захотеть, можно дотянуться до них рукой – вот они! После речи провожали овациями. Все знали, что гений рядом, а, значит, и мегаполисы, и второй космопорт скоро заработают.
На выходе Громова дождалась Лимбу. Он вышел, окруженный свитой. Его взгляд остановился на лице Нади. Кайл засмущался, щёки стыдливо зарумянились. Надя улыбнулась, но он не ответил на улыбку. Лимбу подхватили под руки, и шумная толпа унеслась куда-то, покидая смущенную Громову…
Решение поехать к профессору Иси Сэм Риккетс принял после поражения на личном фронте. Надя Громова на его любовь не ответила, ей кружил голову «золотой мальчик» Лимба, а Сэм по-прежнему был просто другом. Негатива к Кайлу из-за этого Сэм не испытывал. Он мечтал повторить его путь, ворваться в мир с интересной идеей, придумать своего робота, наконец, или любое другое изобретение, которое принесёт пользу человечеству…
Последний день перед отъездом выдался хлопотным. Сэм побывал у Романа Громова на базе № 2: обсудили с ним несколько классических романов, выпили по рюмочке коньяку, закрепили алкоголь кофе.
– Ты главное возвращайся, – сказал Роман. – Учёба – оно, конечно, хорошо, но вон Надька моя: учили её, учили, какой специалист – и на тебе! Перевелась железяки собирать! Где такое видано, чтобы человек, связанный с природой, променял красоту на барахло! Уму непостижимо!
– Что поделать, – ответил Сэм. – Нынче природа в гармонии с техникой. Раньше техника вредила: выбросы там, пятое-десятое. Сейчас на роботов большая ставка. Они травинку не затопчут без приказа, и всех давно электрифицировали: от солнечной энергии работают. Экологи довольны, граждане довольны.
Роман что-то говорил ещё, но Сэм слушал рассеянно. Его заинтересовали фотографии на стенах. Он много лет не видел «живые» фото: их давным-давно заменили экраны и проектирующие изображения; здесь же им отводилась целая стена. Риккетс искал знакомый овал лица Нади, но натыкался в основном на Романа и его супругу, их родственников и знакомых. Надиных фотографий не было.
Сердце Сэма сжалось. Он подумал, как хорошо бы они с Надей смотрелись вместе, как он носил бы её на руках и баловал, а она… Разве достоин её ловелас Лимба?! Всегда в компании девиц, которые вьются и расстилаются перед ним… А Надя – сама скромность, а из-за Кайла к Майеру перевелась. Сколько звал – никогда не шла, а Лимба приехал – и сразу туда. Эх…
Грустные мысли уничтожили прекрасное настроение. Сэм попрощался с Романом и сел на поезд до базы № 1. К чтению ничего не располагало. Риккетс смотрел на однообразный степной пейзаж, а мыслями был рядом с Надей.
Вечером к нему пожелали заглянуть друзья, но он отказался, сославшись на неотложные дела. Проверив запас кислорода, он надел скафандр, спустился к озеру неподалёку от завода и пошёл медленно вдоль берега. До отлёта оставалось четыре часа.
К полуночи такси доставило Сэма в космопорт – гигантское сооружение из тысячи зданий, в которые приземлялись космические корабли высотой с семнадцатиэтажный дом и длиною в несколько километров.
Посадка на Землю началась. Риккетс просканировал сетчатку глаза, дождался разрешения войти на борт, оглянулся на планету, где оставалась мама, прошептал прощальные слова и окунулся в другой мир.
Корабль встретил парня шумом. Повсюду сновали люди и роботы. Громко играла музыка. Бары, казино и клубы призывали войти. Где-то веселились и кричали, где-то играли в карты.
Молоденькая девушка и пожилой мужчина танцевали танго и не обращали внимания на окружающих. Когда танец закончился, мужчина закружил даму и поцеловал. Сэм сморщился. Любовь посторонних вызывала в нём сейчас боль и страдание.
Робот-бортпроводник поинтересовался, не требуется ли ему помощь. Риккетс отказался и от помощи и от предложенного электросамоката. Робот удалился к другому пассажиру. Сэм последовал в каюту.
В каюте он переоделся и лёг на кровать. Долго лежал, изучая потолок. Взлёт не объявляли. Позвонила мама.
– Сынок, ты в криокапсуле полетишь или бодрствовать будешь? – спросила она.
– Бодрствовать. Буду готовиться. Не могу приехать к профессору с пустыми руками. Сконструирую одну модель… Помнишь, я показывал? Попасть к Иси – большой успех. Он много лет не принимает учеников, а ради меня сделал исключение. Точнее, Лимба попросил. Другому бы он сразу отказал. А Кайл – любимчик, «золотой мальчик».
Из динамиков объявили о взлёте. Риккетс простился с мамой и пересел на кресло.
Майер не обманул. Как только всё утвердили и дали приказ приступать к строительству мегаполиса, все руководители и большинство сотрудников вернулись на базу № 1. Работа двигалась, процессы взаимодействия ежедневно отслеживались. Надя окунулась в рутину, но сама ждала только, когда увидится с Кайлом.
С Лимбой они увиделись в одном из коридоров завода. В этот раз вокруг него не было свиты. Кайл позвал её и осёкся, заметив, как она неподдельно обрадовалась и потянулась навстречу. Они стояли и молчали, улыбаясь друг другу. В глазах Лимбы играли озорные огоньки, как в их самую первую встречу.
– Привет, Надежда, – сказал он. – Вот и увиделись. Ты куда идёшь?
– Здравствуй. Увиделись. В отдел иду к себе.
– Давай я провожу.
Они пошли рядом. Надя молчала. Лицо её пылало, и она, пряча его и стыдясь проявления чувств, опустила подбородок на грудь. Мысли обжигали, одна неприятнее другой.
– Не писал мне давно. Видно позабыл, – сказала Громова.
– Знаешь. – Кайл старался выглядеть беспечно. – Я давно собирался поговорить, да не получалось всё. И на людях в основном встречались… Видишь ли… Не готов я к серьёзным отношениям. Молодой, ветреный, мотаюсь по всей Галактике. Не в игрушки мне сейчас играть надо, любовь-морковь… Дальше двигаться хочу, в высшие круги.
Они остановились. Надя подняла голову, однако Кайл отвернулся, избегая соприкасаться взглядами. Громова крепилась, чтобы не разрыдаться. Лимба ждал ответа, готовил речи с оправданиями, но Надя развернулась, бросила ему «Прощай» и ушла.
Громова спустилась по лестнице и выбежала на улицу. Глотнула воздуха, и тот сразу же обжёг лёгкие, отрезвив от сцены. Надя ударила кулаком по стволу дерева, разодрала в кровь кожу с костяшек и беспомощным мешком плюхнулась на пятую точку. Сидела, плакала и боялась себе признаться, что все мечты были призрачны перед ледяным равнодушием любимого человека. Озарение внезапно придало ей сил, заставило подняться, отряхнуть с себя землю, вдохнуть еще раз жадно и принять окончательное решение…
Кайл покидал Надю с тревогой. Несколько дней ходил грустный, открывал их переписку, читал внимательно, словно не он это писал, а какой-то глупец. Даже посмеялся над некоторыми особенно удачными «моментами». Задумался, зачем кружил голову девушке, зачем всё это заварил: то ли своё эго потешить, то ли и, правда, что-то в ней зацепило его.
Дни шли своим чередом. Чувства постепенно затухали. Лимба радовался, что всё обошлось без слёз и концертов. Он не любил истерик, визг и криков, какой он подлец и всё такое. Кайл признал, что Надя ушла с достоинством. Так бы всегда.
Перед возвращением на базу № 1 неожиданно вернулась Сьюзен. Призналась ему, что решила всё обдумать, прежде чем заводить постоянного мужчину. Лимба ей понравился: умный, крепкий, красивый, финансово обеспеченный. Она прислала ему видеосообщение, пока Кайл ехал на поезде, и Лимба тут же предложил ей свидание.
Жизнь обещала большие перспективы.
6
Ничем и никому Надя не выдала томящую её тоску и с головой окунулась в работу. Снова закрутились цифры, отчёты, снова ежедневно она управляла десятками роботов, а приборы измеряли, как ей это удаётся, и какие усилия прикладываются.
Скоро всё наскучило. Майер светился от счастья, получая отчётность, искал «наиболее удачные точки соприкосновения», а Громова начала задумываться о возвращении на прежнюю должность.
По вечерам девушка надевала скафандр и выходила на улицу. Гуляла долго и сосредоточенно, осматривала процесс озеленения, словно для себя отмечая, что и где можно поправить, а иногда забиралась в «меха», и тот возил её по полям и лесам.
Эти поездки успокоили Надю и зарубцевали сердце. Ей вспоминались месяцы после их прилёта сюда, когда чёрная почва – породистая, сочная, богатая, напоминающая русскую южную почву – получала семена, деревья, кустарники. Всё мгновенно приживалось, росло, обогащая атмосферу, и спустя десять-пятнадцать лет по прогнозам воздух должен был прийти в норму.
«Как я могла всё это бросить?», – корила Громова себя.
Родным повеяло от изумрудных красок… Закрутились в памяти моменты, как осушали болота, засеивали поля цветами, а в перерыве обедали с отцом на лужайке, спрятавшись в тени робота. Руки отца, крепкие, любящие своё дело, осторожно счищали скорлупу с яиц или кожуру с картошки: Роман любил простые обеды, называя их «крестьянскими».
– Мы так с бабушкой в огороде сидели. Расстелем скатерть на траве, вытянем ноги, чтобы те отдохнули, и трапезничаем, – рассказывал он. – Бабушка всегда так говаривала, хоть и из бедной семьи. Начитанная была, и нас достойно воспитала. Питались скромно: яйца, картошка, консервы, изредка котлеты домашние, огурцы, помидоры, редиска, лук зелёный, – красота! Всё с грядок, родное, без химии.
– Когда-нибудь и здесь такой пикник получится! – поддерживала Надя.
С отцом увиделись за обедом. Роман был угрюм. Выслушав Надины замечания по озеленению, нахмурился ещё сильнее.
– Пока лучшие кадры покидают отделы, приходится работать с молодыми. Ошибаются пока, ничего не поделаешь.
– Что это вы разбрасываетесь кадрами? – шуткой ответила Надя.
– Не ценят кадры хорошее отношение, – ответил Роман.
Они немного помолчали.
– Знаешь, я, наверное, была не права, – сказала Надя. – Не стоило тогда уходить.
– Такты возвращайся, дорога назад вроде не закрыта.
– Что люди скажут? Ушла, попробовала. Не получилось – вернулась.
– А что тебе люди? Люди за тебя жизнь живут? Им как ни делай – всё неправильно.
Надя хотела отказаться, но взглянула на отца, и язык не повернулся.
– Сегодня напишу заявление о переводе обратно, – сказала она. – Если ты, конечно, примешь меня.
– Что я зверь какой родную дочь не принять! Хорошо, что возвращаешься. – Голос отца потеплел. – Никто не потянул отдел после тебя. Кто-то не справился, кто-то отказался. Я замаялся за это время. То тут, то там, за всеми приглядывай.
Дима Майер огорчился, но заявление подписал. Громова не согласилась ни на повышение зарплаты, ни на сокращение трудового дня, ни на две недели добровольной отработки. На испытательном сроке она могла перевестись одним днём, чем и воспользовалась.
Когда дверь за Надей закрылась, Дима выждал паузу и врезал кулаками по подоконнику. В нём кипела злоба на Лимбу, на его ненужные игры в любовь с Громовой, на потерю ценного сотрудника, и тут как обухом по голове – бах! – и ценный сотрудник уносит знания с собой. Громова была одной из немногих, кто умел управлять роботом сразу, без привычки, без «притёрки» к искусственному интеллекту, единственная, кто командовала отрядом через своего «меха»…
Работы по озеленению было много. Квадраты добавлялись ежедневно, стройка мегаполисов началась бурно, роботы-строители возводили небоскребы сутки напролёт, ни на секунду не отвлекаясь от плана. Отдел ботаники тоже получил пополнение: «мехов» следующего поколения, ещё более чутких, чем предыдущие, с усовершенствованными сенсорами. Их Надя отдала другим сотрудникам, себе оставила проверенного робота.
Скоро Громова заметила, что и прежние обязанности её не увлекают. Прежде даже в тяжёлые дни отчуждения Кайла она ощущала внутри огонь, сейчас же наступило забвение. Холодно стало на душе, ледяной коркой покрылось всё внутри.
Громова прекратила участие в общественных мероприятиях, отказывалась от ужинов с коллегами и творческих вечеров. Ей казалось, что окружающие знают о её несчастье, знают, что её поматросили, да бросили.
Напрасно ребята во главе с руководителем по внутренним коммуникациям Дензелом Хадсоном зазывали её. Дензел рассказывал, что надумал поставить спектакль по классической поэме, предлагал роль, но Надя молчала в ответ. Хадсон вздыхал и тоже молчал, будто понимая, что происходит у неё на душе. Так и разошлись.
На неделе Сэм Риккетс прислал Наде видеописьмо и попросил передать его маме Софии. Мама Сэма так и не научилась пользоваться новомодными примочками, лишь робот-помощник пришёлся ей по нраву.
После ужина Надя отправилась к Софии. Риккетсы жили в типовом коттедже, которые возводили для сотрудников заводов в большом количестве, а затем сносили, строя на их месте высоченные небоскрёбы, которые заселяли активно прибывающими жителями Земли.
Громова свернула на дорожку к дому, проходя мимо посаженных ею когда-то деревьев и кустарников.
София впустила Надю, и они расположились в гостиной. Робот принёс им кофе. Надя и София посмотрели видеосообщение Сэма. Тот рассказывал о подготовке ко встрече с профессором Иси, о том, что изобрёл «интересную новинку» (но пока она секретна) о томительном многодневном полёте. София слушала с интересом, как и положено любящей маме, а Надя – вполуха, летая где-то в своих мыслях.
– Что-то ты грустная, Надя, – заметила София. – Что у тебя стряслось?
Вопрос оказался неожиданным. Громова вздрогнула, взглянула на Софию, но настолько добрым было её лицо, что Надя не выдержала и поведала историю о Лимбе. Никому словом не обмолвилась, даже отцу, а тут – как на духу выпалила.
– Я думала, серьёзное что. – София улыбнулась. – Мужчины они такие… Девичья любовь, что тополиный пух: вспыхнула, и нет её. Встретится на твоём пути достойный человек, станет ценить тебя, и любовь его огнём пылать будет, а не углями тлеть.
Мама Сэма говорила, а Надя внимала её словам, ощущая себя далёкой звездой на краю Вселенной. Звездой, которую никто и никогда не обнаружит.
– Поплачешь – и отпустит. Видела я твоего Лимбу! Болтун первостатейный! Привык, что всегда в центре внимания, вот и не ценит ничего в жизни. Для Сэма тоже свет в окне: Лимба то, Лимба это! Хочу быть как он! А я вот не хочу, чтобы мой сын был как он. Таланту хоть отбавляй, да не им одним всё измеряется…
София ворчала, но ворчала смешно, без злобы, и Надя невольно улыбнулась. Боль немного отпустила, но не ушла окончательно. В мыслях маячил образ Кайла Лимбы, образ любимого мужчины.
И так было хорошо сидеть с Софией в уютной гостевой комнате, что представилось, что это её мама. Роман заменил Наде и отца, и мать. Он удочерил её первоклассницей и воспитывал достойно, несмотря на тяготы. Терпел детские шалости и капризы, помогал, если что-то не получалось, однако в силу характера скупился на эмоции, которых всегда не хватало Громовой.
Вечер, проведённый у Софии, взрастил в её душе обновление. Никуда не делись чувства к Кайлу, никуда не улетучилась вера в возможное совместное счастье, но уже не так щемило сердце при воспоминании о нём.
«Дивная красота, – думала она, возвращаясь к себе на базу и любуясь багрянцем заката. – Разве поверишь, что ты не на Земле, а совсем в другой Галактике. Присмотришься – и отличий не найдёшь… Не зря ей номер два прибавили. Истинно будто одна и та же планета».
Надя стала посещать Софию каждый вечер. Приносила ей гостинцы: что-нибудь вкусное или редкие фрукты. Находиться дома в последнее время было тошно, а у Риккетсов царила чудесная атмосфера, и был не менее чудесный кофе.
Через несколько дней Сэм прислал еще одно сообщение. На видео он выглядел возбуждённым, ликовал и хвастался идеей, показывая расчёты и макет чего-то странного, называл отрасли, которые затронет его изобретение, говорил, что равняется на Лимбу (упоминание бразильца резануло по сердцу, но порез получился неглубоким) и передавал приветы: родным, друзьям, Громовым.
Надино имя Сэм не упомянул, но София знала, что сын питает к девушке чувства. Она поняла это давно и видела в Наде замечательную невестку, но понимала, что Сэм чужд Громовой. Когда Надя призналась в любви к Кайлу Лимбе, пазл сложился в единую картину, и на ней не было Сэма и Нади. Однако дни проходили, и у Софии затеплилась надежда: а вдруг? Вдруг эта прекрасная девушка одумается и перестанет пудрить себе голову и обратит внимание на Сэма? Разве он плох? Парень видный, сильный, голубоглазый, волосы цвета пшеницы, плечи удалые! Вдруг судьба смилостивится?..
Громова постепенно оклемалась. Согласилась участвовать в новом спектакле, который ставил Дензел Хадсон (прошлый она пропустила, а отзывы зрителей были хорошие), по примеру Сэма начала читать книги (а иногда и слушать их на работе), проводила длительные собрания с коллегами и верила, что всё уладится само собой. Иногда она вспоминала Кайла, но отчаяния, как в то тяжёлое время, больше не было.
На первой репетиции Надя познакомилась со Сьюзен. Громова слышала про их отношения с Кайлом, но девушка ей понравилась, и жгучей ревности она не ощутила. Стройная, красивая, ухоженная, из высших кругов, но при этом не заносчивая, – именно такая и нужна Лимбе для построения политической карьеры. А что взять с Нади Громовой? Голь перекатная.
Всю репетицию Сьюзен флиртовала с Дензелом. Тот отвечал взаимностью. Надя желала, чтобы Хадсон увёл у Лимбы подругу – не назло Кайлу, а по другой причине. Достойный был мужчина Дензел. Надёжный. Сьюзен бы его вывела куда надо.
Спустя неделю Громова увидела Лимбу в столовой. Кайл сидел в окружении свиты, шумел и шутил с девушками. «Бросила», – догадалась Надя и в чудесном настроении пошла на репетицию, где её догадка и подтвердилась: Дензел и Сьюзен стали парой. Громова отыграла роль с вдохновением, как и в последующем спектакле, где среди зрителей сидел бывший любимый.
7
– Стажировка моя отменилась, – сказал Сэм.
Риккетс вернулся неожиданно. На пересадочной станции он пересел на обратный корабль и в общей сложности пропутешествовал в космосе полтора месяца. Причина была неприятная: профессор Иси перенёс инсульт, и все аудиенции на ближайшие полгода отменили. Своё изобретение Сэм привёз на Землю-2.
Сначала он удивился, что в их гостиной находится Надя, затем София поведала ему историю об их начавшейся дружбе, и Риккетсу вспомнилось, как и он с Романом Громовым отлично проводил время. Разница в возрасте, если есть общие интересы, не препятствие. Главное, чтобы человек был хороший.
– Повезло, что корабли с Земли идут один за другим. Не пришлось торчать на пересадке. Зато изобретение закончил, покажу на днях, – сказал Сэм.
София рассказывала последние новости, но Сэм слушал плохо. Он поглядывал на Надю и думал о ней. Риккетс опасался, что Громова прекратит навещать маму, однако Надя пришла на следующий день. С Сэмом практически не общалась, больше с Софией.
Ходить она перестала, когда её перевели на базу № 2, и новые квадраты подготовили к озеленению. Мегаполисы строились, ширились, рабочих рук и роботов не хватало: трудились от зари до зари, иногда стахановскими темпами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70653163?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Юрий Серов
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Издательство: Цитата Плюс
Дата публикации: 24.05.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Есть ли чудеса на Земле? Сборник рассказов и повестей Юрия Серова приоткрывает завесу тайны этого вопроса. Что считать чудом? Необычный дар человека, который видит чужие судьбы, словно ветки метро? Или же настоящее волшебство, способное перенести в прошлое на один день? А может, чудеса выражаются не в этом? И настоящее чудо – это первая подростковая любовь? Или любовь взрослого человека, ждущего свою вторую половинку долгие годы? Яркие истории прозаика из Подмосковья не оставят равнодушными читателей всех возрастов.