Главная страница | Книги о приключениях | Недоброе утро Терентия

Недоброе утро Терентия
Денис Грей
Приключения одного веселого парня по имени Терентий на обломках бывшего СССР. В одно не очень доброе утро он проснулся внутри яйца. С трудом выбравшись из этого странного плена, наш герой понял, что привычный ему мир очень сильно изменился! И что там началось… Полный армагедец, апокалипсец, мордобой, чудеса и просто фантастика.Добро пожаловать в альтернативную реальность!

Денис Грей
Недоброе утро Терентия

Глава 1. Пробуждение в яйце.
Внимание!
Все события и персонажи вымышлены. Любые сходства, а также совпадения с реальными событиями, именами, названиями и местами действия – совершенно случайны.
Данное произведение несет исключительно развлекательный характер, не является пропагандой чего-либо, не служит призывом к каким-либо действиям и не несет в себе цели кого-либо оскорбить или унизить.
Автор категорически против подражания описанным в произведении действиям, а также исполнению и имитации данного сценария или сюжета, а также его элементов или отдельных эпизодов в реальной жизни.

Поехали!
– Е-мое, где это я? – очнулся внутри чего-то. Склизкого… Будто в яйце сижу. И не темно вроде, а так, стенки просвещаются немного. И из кожи оно. Гладкое, на ощупь – теплое! А я голый. Весь. И мокрый. Бывает, поди, такое?! Мож, перебрал вчерась-то? Вот и мерещится всякое! Было один раз уже: черти на люстре скакали. Борзые такие! Скачут, пальцами в меня тычут и ржут, приговаривают:
– Ты, Терентий, дурак! – и снова скакать…
А я им:
– Вы, мол, некультурные совсем! Люстру энту нам многоуважаемая мама жены на годовщину подарила, а вы скакать! Прекратите немедленно безобразие это! Ага…
Так они чего удумали! С люстры поспрыгивали и меня хвать, и вроде бы растягивать пытаются. И ребра мне щекочут. Словно на баяне играют! Разозлили они меня тогда. Вот на кой им живого человека вместо баяна растягивать? Вырвался и погонял я этих чертей. Хорошо погонял. Даже вспотел мальца! Только после разглядел, батюшки, не черти-то! Санитары меня пеленать приехали… Жена вызвала. Ага, она такая! Заботливая… Только не вышло у них ничего. Их-то всего четверо приехало! Тогда я еще больше разозлился. Это как это меня так не уважают, что вчетвером брать приехали?! Ух я их! Шестерых-то! Ага, четверо в хате полегло, водитель ихний да сосед мой. Чего сосед? Да потому что козел. Вот почему! Помянешь, дык икнется…
Помню, стоит, о забор опершись. Рожа ехидная такая! Глядите-ка, говорит, Терентия нашего белая горячка хватила! А я себя оглядел – не белый. Лоб пощупал и даже спину и ноги. И то, что ниже спины. Теплые. Но не горячие же?! Брехло поганое! Я и его погонял. Он у меня вместе с забором в хату полетел. Очнулся он потом и в погреб схоронился. Сидел там, нос не казал! Неделю сидел. Жонка его ему харчи туда таскала. Чтобы с голодухи не окочурился. Знаю я его «голодуху»! Там у него канистра с самогоном прикопана. Так сказать, стратегический припас! Вот он стратегию свою там и осуществлял. Пока и по его душу санитары не приехали. Сам всё вылакал, в одно рыло! А с нами, с мужиками, ни грамма не поделился. Потому и козел! Ну и шут с ним. Тьфу, зараза. Помянешь, дык икнется…
А за санитаров даже стыдно маленько… Люди-то образованные! Слова всякие знают. Умные. И говорят так красиво! Навроде по-писаному. Мол, «Здравствуйте, уважаемый Терентий Павлович! Снова Вы за старое?» – это они так мой перепой обзывают. Можно же сказать: «Нажралося, скот!» Ан-нет! Так говорят. Суть вроде та же, а приятно! Ребра я им помял. Одному вроде руку сломал. Водителю зуб выбил. И глаз подбил. Осерчал маленько, за чертей принял. Вот и стыдно мне…
Участковый тогда приходил. Наш «Дядька-Вий». Не, это мы про себя так кличем его! За глаза. Но не по-злому, а с уважением! Виктор Семенович он. Он мужик здоровый, кулаки – как гири пудовые! Бывало, кто шалит дюже здорово, так он придет и сразу в нос – бац! А потом смотрит так… Вроде и добро так, по-отечески, и вроде смертушка тебе прямо в душу заглядывает и нутро холодит, жилушки тянет, силушки лишает. Вмиг каменеешь. И хочется вроде чего-то сказать, да губы не разлепить! Вместо слов – одни му-му. Взгляд у него такой. Ага, Дядька-Вий он и есть!
Было дело, бандюки повадились в нашу-то деревеньку. Аль залетные, али беглые. Кто их знает! Трое их было. Так они наше сельпо хотели грабануть. Видать, совсем туго было. С головой, конечно! У нас там два прилавка всего. Один с хлебом двадцатилетней выдержки, а второй с водкой паленкой и крупой прелой. И гвозди еще. Рядом в ящиках. Крупы немного, а вот гвоздей хоть завались! Всё можно приколотить, хоть заколотись совсем! Только там никто ничего не покупает. Водки, ее и своей полно, а хлеб и крупу даже свиньи не жрут! Не еда-то для них. Несъедобное. Вот! А гвозди, гвозди стоят, мама не горюй… Никаких денег не напасешься. Потому всё и лежит годами! Ну а мы с мужиками наловчились старые гвозди ровнять. И даже преуспели! Возьмешь гнутый, как поросячий х… хвост! Положишь на кусок рельсы и тюк-тюк-тюк! Главное, чаще переворачивать, чтоб равномерненько. И снова тюк-тюк-тюк. И готово. Красиво, ровно! Хоть глаз коли! Только не в глаз, конечно, шучу я! А, допустим, дверь прохудилась, вот те гвоздь и дощечка. Молоток у каждого! Снова – тюк-тюк, и красота! И не надо деньжища за гвозди в магазин тащить! Такие дела.
А магазин – государственный. На балансе. Потому и не закрывают. Только продавщицы меняются часто. От водяры кочурятся. Она ж там дешевая. Даже дешевле самогонки! Наши бабы знают за ту водку и не трогают. Да и некогда им. В огородах кверху задом от рассвета и до заката! А идут туда приезжие да залетные всякие, кому в городе жизни не далось. Вот те бабоньки по незнанию и стограмятся. В последний раз – в последний путь! Жалко их. Вот помню, там одна была. Ох, какая! Губы – во! Сиськи – во! Ноги – от ушей! Как напялит на себя юбку модную, так вся деревня мужиков туда сбегается. На моду ту поглядеть! Конечно, юбка та в обтяжку, да едва пояса шире. Всё женское богатство видать! Соберутся мужички, глазеют. А она прям зацветает вся! И так нагнется, и эдак! И улыбки всем, и подмигивает прям как светофор своими глазищами. Мужички шум поднимают, крик, свист посреди магазина. А бабы их за шкирку и домой, чтоб рты не разевали, да не повадно было!
Машка, ее звали. С соседнего города приехала. Не сложилось там у нее. Да и жилья там тоже не было, и с работой туго стало, много чего там не заладилось. Так она сюда. К нам. Тут и хаты пустые, и работа какая-никакая есть. Да и налогов никаких. Живи да процветай! Только одна она совсем. А у нас бабе самой туго очень. То гвоздь надо приколотить, то забор поправить, то сарай, то соседа отвадить, чтоб картошку с погреба не крал! Тьфу на него… Помянешь, дык икнется… Вот Машка мужика себе и искала. Да не нашла. Не успела… Жалко. Руки у ней нежные, ласковые, да губы жаркие, умелые. Ностальгия прям…
Участковый расследование вел. Установил: «Отравление некачественными алкоголесодержащими веществами». И дело закрыл. А чего его открытым держать? Так и сказал, когда папку с делом захлопнул и в пакет целлофановый ее определил. «Чтобы мухи не загадили!» – и справку о захоронении Марии «такой-то» выписал. Вдруг кто потребует? Да не потребует никто. Никому мы тут не нужны…
Машу мы за крайней хатой похоронили. У речки что. Красиво там. Водичка шумит, березка растет, да птичка когда-никогда на ветку сядет, споет… Пусть лежит сердешная наша Машенька. Все ее любили! И даже участковый. Руки у ней нежные, ласковые, да губы жаркие, умелые. Ностальгия прям у всех мужиков была. Плакали…
Так вот, про бандюков! А то как про Машеньку припомню, так всё вмиг с головы вылетает. Жена говорит, это у меня с детства. После того как с нашим племенным бычком пободался. Будь он неладен. Крыша набекрень! Не знаю, что бабе-дуре привиделось, каждый раз, как говорит мне такое, выхожу – смотрю: крыша хаты на месте. Ровненько! Что она там мелет… Поди разбери бабскую голову!
Мне тогда десять было. Или около того. Не помню уж. У одних хозяев жил бык. Пиратом кликали его. Здоровенный! Метра два в холке! Стадом командовал. Всех коровушек окучивал. Телятки справные от него шли. Только противный был, мама… Как невзлюбит кого, всё, пиши пропало! Бодать до смерти будет. По-хорошему, застрелить бы его, да такой бык один, а людишек много! Поэтому не стреляли его. Не рентабельно энто! Так и порешили. Вот…
Одного раза, шел я мальцом коровушку нашу забрать. Матушка, царствие ей небесное, послала. Мол, подоить надо. Чтоб молока свеженького! Раньше сама ходила она, а в этот раз чего-то приболела, занемогла. Вот и шел я. А энтот зверюга там! И что-то я ему не понравился тогда. То ли просто так не понравился, то ли он вроде собрался нашу коровушку окучить, а тут я помешал и его объект вожделения увожу, в общем, разные версии думать можно… Так он на меня буром и попер! Дурная башка… Он же бык! Откуда ему было знать, что я не из тех, кто побежит? Вот я и не побежал. Только развернулся к нему и лбом навстречу. Как шваркнет! Я на жопу, звезды в глазах, а бык – на бок. И с концами! Сам не знаю что, да как, сдох он и всё тут… Был Пират – и нету Пирата.
Влетело мне тогда от матушки. И от хозяев бычка того. И от Дядьки-Вия. Он тогда еще молодой был… И от всех. Орали, орали, даже побить собирались, да не собрались, передумали. Кто на меня с кулаками полезет? Я ж не побегу. Отбиваться буду. Не с таких! Чего мне с мужичками-то местными тягаться? Хотя двое тогда на меня отважились! Может, не знали меня? Иль посмотрели, что малец, да в силушку свою уверовали? Кто ж их разберет! Завязались мы тогда. Хорошо завязались! Здоровые мужики, как лоси здоровые! Дык они ж все равно не такие, как я. Выдохлись быстро! Враз тогда всё закончилось. Каждому в рыло – и порядок! Лежат, скулят… Демократию постигают.
Матушка тогда деньги за того бычка отдала хозяевам. Много денег! Она год их копила. Хотела мне костюм новый купить, чтоб красивый я был. Но нет. Тьфу на того бычка… Померла тогда матушка моя. До осени не дожила. Болезнь проклятая… Сиротой стал. Дядьке-Вию помогал, чтоб за еду. Дядька-Вий, он хороший! Вырос я при нем. И даже через столько лет тех бандюков я ему тоже помогал в овраг кидать.
Про бандюков-то, епть! Опять из головы вылетает… Точно башка дырявая! Пришли, значит, эти бандюки магазин грабить. Злющие… Один даже с берданкой был! Продавщица кассу им отдала. Они орать на нее давай: мало им! А откуда там будет? Край наш небогатый… На их беду Дядька-Вий зашел. Ну, проверить там, все ли нормы Конституции выполняются, или, может, закон нарушает кто? Оказалось – нарушает! Причем нагло и вооружено! Еще и с применением нецензурного словца. А Дядька-Вий ох как не любит, когда нецензурно, да еще и по отношению к женщине! Он сразу тогда меры и принял. Как умеет. Носы им в щеки повбивал. Все дела. У него кулачищи – во! Арестом дело не закончилось. Не дошло до ареста. Мы их в овраг поскидывали. Лежат такие, в глазах удивление крайнее, и носы из затылков торчат. Только обратной стороной. Ага! А берданку участковый себе забрал. Он ее на стену дома над диваном повесил на гвоздик. На фоне ковра с оленем. Красиво. Боевой трофей!
Вот и тогда ко мне Дядька-Вий приходил. Когда я чертей гонял. Хотел мне в нос дать, но не дошло до меня правосудие его. Пожалел он меня. Или снова злить меня не хотел… Я уже тогда успокоился совсем! Смотрел он на меня своим взглядом. По-отечески так. Молча смотрел. Головой качал. Осуждал шибко, видать! Ну а я, как дитя нашкодившее, во фрунт вытянулся да замер. Уважаю я Дядьку-Вия. Вот! Стою и жду наказания. «Виноват, мол, за санитаров и водителя. А за соседа – не виноват! Потому что он козел! Тьфу на него. Помянешь, дык икнется…»
Он тогда мне одно сказал. Дядька-Вий-то:
– Огорчаешь меня, ты, Терентий. Вона сколько шкоды наделал! Санитаров помял? – Помял! Руку, вона, сломал человеку! Угу… Она ж не казенная! Шоферу ихнему глаз подбил? – Подбил! Машину ихню перекинул? – Перекинул… И соседу своему забор поломал и стену в хату проломил! Кулаками махать, Терентий, то дело не хитрое. А кто компенсирует? – Ты, Терентий! И срок тебе – неделя!
И пошел восвояси. По делам своим служебным, видать. Проверять соблюдение норм права законного.
А жена моя, любимушка миленькая, ему вдогонку:
– А шо, и все? Вы его в тюрьму не заберете?! Иль санитарам бы подмогли, да в психушку его, алкоголика окаянного, с глаз!
Это она обо мне так беспокоится. Переживает, что здоровьечко мое спортилось маленько. Хочет, чтоб подлечили. Заботливая она у меня. Люблю ее…
Дядька-Вий ей ничего всякого такого, что обычно отвечают, чтоб отстали, не ответил. А кулак показал ей под нос и буркнул очень умное:
– Так и всех можно в психушку! И тебя… – и пошел.
Жена тогда разом умолкла и на огород убежала. Картошку полоть. Видать, умные слова – они силу имеют. К труду располагают!
А я стоял тогда и думу думал… Прав ведь Дядька-Вий! Кругом прав! Потому что умный он! Осерчать-то оно дело быстрое, а вот люди пострадали зазря! И стыдно мне тогда стало, ох как стыдно… Я тогда всё сразу всем компенсировал. И санитарам проставился, поляну накрыл. Пили, ели, всё чин-по чину! И шоферу ихнему тоже проставился: картошки мешок принес, да лука сетку. Непьющий он. Язвенник. Принял. Даже рад был. У них с зарплатами-то не шибко, а тут припасы появились! Авось денежка, сэкономленная будет. И то дело! И соседу забор поправил, и стену. Козлу этому, будь он неладен… Тьфу на него. Помянешь, дык икнется…
Простили меня тогда они. Обнялись мы. И Дядька-Вий даже улыбнулся. Значит, всё правильно я сделал! И никто зла на меня не держал. Душевные у нас люди. Сердешные! Кроме соседа. Тот злыднем до сих пор ходит. На меня косится. Стена-то новая! И ему, видите ли, теперь остальные стены надо переделывать. Только за свой счет. А деньги где брать? Тьфу! Как вспомнишь…
Так и живем!
А сегодня я почему-то в яйце. Мокрый и голый. Даже башкой потряс. Не, не с перепою… Не кажется мне это. Не причудилось! А как такое может быть? И чего это я тут делаю, собственно…? И кто меня сюда определил?.. Ответов нет. Дык и кто мне ответит? Я ж тут один! Сидел-сидел. Тепло и даже уютно. И не душно вовсе. Дышать-то есть чем, ага! Вроде и как в мешке сижу, а воздух откуда-то идет. И дышу. Только надоело! Думаю, вылезать мне пора. Засиделся!
Поерзал, пошебуршил руками. Уперся в стенку, давлю… Не, не идет! Оно прогибается маленько, а дальше не идет. Только назад ползу. Голой жопой по мокрому. Еще придавил. Силы собрал и давлю, что есть мочи! Оп, и сзади что-то твердое уперлось. Как раз туда! Ой! И шевелится оно! Еще чутка – и грешное будет! Мамочка, что же это за дела такие?! Так оно еще и само туда лезть пытается… Как заору! Как со всей силы вмажу по шкуре-то! Лопнула окаянная, и я следом, словно десантник, прыг! На волю!
Выпал, лежу… Мокрый, скользкий, голый, и жопу ладошками прикрываю. От греха! Страшно и зябко мне. Но вроде как вылупился! Как цыплак. Или, если глянуть на яйцо кожаное, то, скорее, змей. Или ящер какой… Только не длинный и не шиплю. Молча лежу. Мысли всякие думаю.
Вот, например: а что, если я заново так родился? Ну, вроде, жизнь моя неудачная была, а кто-то взял и назад все повернул! Вот приду домой, а дома маманя меня встречает, молочка парного, свеженького, из-под Мартушки нашей, коровушки. Да хлеба испеченного краюху! Пей, сыночек, Терентьюшка, ешь да расти большой! А я одной рукой пью молочко-то из скляночки, а другой маманьку поднял и к сердцу прижал! Хорошо-то как! Здорово! Вот такая мысль. Прям на душе потеплело от нее! Только понимаю, что зря это всё. Не бывает так в жизни, чтоб всё вспять вернуть. Всё уходит и проходит. А как хотелось бы! Чтобы и маманька жива была, и коровушка наша Мартушка при нас, и даже почему-то Дядьку-Вия коло нас представил. Будто он мне вместо папаньки родного. Вот так! Я даже слезу пустил…
Не было у меня папаньки. Не, ну был, конечно, откуда бы я тогда взялся? Только я его не помню. Маманя говорила – космонавт он. Меня заделал и в космос. Покорять просторы межзвездные! Ага. Понимаю, что она так специально говорила, чтобы я, вроде, не чувствовал себя безотцовщиной. Будто и есть у меня папка, да далеко он. И воротится очень нескоро! Малым был – верил! Даже когда сосед мне сказал, что мамка моя врет и нагулянный я от невесть кого, так я ему тогда в морду дал! Чтоб не трепался, мурло! Первый раз в своей жизни я тогда человека ударил. Чтоб прям кулаком да в рыло! Сосед до сих пор без двух зубов ходит, козел. Без передних. А как лыбу растянет, ну, вылитый нетопырь, право слово! Иль выдра. Тьфу на него. Помянешь, дык икнется…
А мамане своей я верил! Даже когда узнал, что в космос уже лет сто никто не летает. Как последняя война началась, так летать и перестали. Все ракеты тогда в другое переделали. Чтоб не в космос, а врагам на головы летело. Ядерные заряды рвать! Так и рвали поначалу. А потом оно взад полетело. Да еще пуще нашего! Кто ж подумать-то мог, что и у врагов тех окаянных таки-ж ракеты найдутся? Ото ж… Военный просчет вышел. Помню, маманька рассказывала, а ей до этого ее маманька, что генералов тех просрамившихся вешали. Почти всех перевешали. А кинулись новых назначать – так нету никого! Таки-ж пьяньдылыги сидят на казенных харчах, жрут в три горла, да пьют в пять глоток, а как стратегию какую придумать, чтоб и врагов извести, и народ свой сберечь – так хер! Привыкли кучу народу в атаки гонять.
Только не было тех куч уже. Поди и трети народу не набралось… Махнули, плюнули и назначили тех, кто под руку подвернулся. Не успели они покомандовать. После ядреного еще чем-то жахнули. Да так жахнули, что и войне тогда враз конец! Радовались вроде поначалу. Ну да, не было счастья, да несчастье помогло! Войны нет. Мир! Ага… Люди умирать стали кругом. И тут, и там. И везде. Видать, шибко ядреным чем-то жахнули! А опосля детишки больными да невдалыми родиться начали. С уродствами. Да не жильцы почти все. Только к третьему поколению выровнялось. Но появились и другие люди. Совсем не такие, как все! С особенностями всякими. Как Дядька-Вий! И до сих пор такие родятся. И я такой народился. Таки дела…
А маме я верил. Чтобы ни было, все равно верил! И очень хотел, чтобы она это знала и от этого стала еще хоть чуточку счастливее! Одна она у меня была родненькая. А я у нее. Вся наша семья. И больше никого. Вот так.
Ну лежать и мысли думать – то оно хорошо, только надо на ноги подниматься! Не дело так живому человеку на земле валяться. Гляди, не ровен час, и почки простужу! Иль та зараза, что норовила в меня залезть с тыльного хода, вылезет поглядеть, где же это объект ее желаний подевался? Не-не-не! Не мое это, не готов я к таким мероприятиям! Чай не на Первомай по селу ходить и в окна людям тарабанить, да поздравлять, чтоб налили сто грамм. Тут целый интим, да без моего согласия! Тьфу…
Встал. Подтянулся. А не земля это вовсе! Тоже шкура. Мягкая, а как буцанешь, подрагивает, ухает… И вокруг будто комната, не комната, а полусфера, и все стены из такого же. Шкура, вены, жилы… Всё пульсирует, подрагивает, живет! И не одно такое яйцо, из которого я вылез. Много их! Посередине комнаты-полусферы огромадный столб из кожи и с венами, как хер. И яйцами весь унизан. Одни лопнутые, и пусто в них, висят просто, шкуру свесив. А другие – полнехоньки! Шевелятся, тоже ухают… Мамочка… Где это я?! Подсказал бы кто! Да у кого же спросишь! У столба? Или в яйца спрашивать? Некультурно это…
Решил осмотреться. Вдруг чего полезного увижу? Прошелся вокруг столба. Со всех сторон яйца эти. Ничего нового! Оглядел потолок. Стены сходятся в купол. Купол держится на хере. Ни окон, ни дверей. Всё из шкуры да вен. Всё шевелится, пульсирует и тоже живет… Прошел вдоль стен. Вот тут повезло немного больше! Между двух жирнющих вен нашел все-таки щелочку! По свежему ветерку нашел. Вроде бы как с улицы тянет! Засунул туда глаз свой и обомлел…
В городе я почему-то оказался. Что от моей деревушки верст сорок будет. А как? Засыпал-то помню – дома! В постелюшке, с женой. С Любушкой-любимушкой своей. Чин-по чину… А сейчас в городе. Почти в его центре. Вон видно даже «Горком партии»! Там наши вожди завсегда заседали. Здание пирамидкой построено. Чтобы чем выше чин, тем меньше там народу всякого прохожего должно быть. Чтоб не мешались под ногами, не мельтешили перед глазами, не отвлекали думу думать. О нас, о народе родном! Такая вот система. А сейчас оно без вершинки. Рухнула его верхушка власти. Стоит с огрызком. Будто откусил кто. И побито всё здорово. А дальше не видать ничего. В дымке всё. Туман такой серый, плотный… И дырка маловата. Надо бы пошире!
Ну, ломать – дело нехитрое. Просунул пальцы, распер, поднатужился… Крепкая зараза. Еще шибче поднатужился… Лопнула! Аккурат – голову просунуть. Ну, я и сунул морду-то свою. Батюшки! Городу хана. Руины… Почти всё разбито! И дома щербатые, и дороги дырявые, и мост, тот, что в прошлые дни реку перепрыгивал, и тот пополам… Беда-беда! А я где?.. А я вроде как над землей вишу. Высоко! Метров двадцать. Не, не прям чтоб просто так мой теремок-то, купол этот окаянный в небе зависший, а на ножке. Длинной такой, до земли, и изогнутой чутка. Гладенькой. Будто в грибе я сижу. Поганке. В самой ее маковке. И вокруг такие же еще есть. Пять штук насчитал!
А это что?! Какие-то длиннючие щупальца прямо с неба свисают. Да не просто так! Шевелятся. Двигаются. Шебуршат по земле. Будто рисуют там чего-то. А что именно делают – не видать. Далеко и туман. А откуда растут? Задрал я бестолковку свою. Мать честная… Медуза надо мной висит. Огроменная! Даже не только чтоб надо мной. Над всем городом висит! Под облаками. Серая. Из кожи вся. Живая и шевелится вся. И чешуя на ней такая играет, поблескивает. И бахрома под ней. Красным светится. Даже, навроде, и красиво должно быть, только страшно мне от этой красоты… И урчит она, эта медуза, да так, что с неба гром гремит. Будто кит воет, только низко так, протяжно. Жутко… Убрал я морду оттуда. С улицы. Страшно стало! Апокалипсец, видать, пришел. Причем полный!
Сел на жопу. Сижу. Делать-то чего?

Глава 2. Нет выхода!
Вот сижу я в грибе этом и думаю. Как выбираться-то? И дальше делать чего? Цельный город под медузой этой. И дальше она висит. Куда глаза глядят – висит! И порушила все. И дальше продолжает рушить! И что там за городом? А в деревне моей чего? А вылазить от сюда как? Сил хватило только шкуру проковырять, чтоб морду высунуть. А дальше никак! Крепкая зараза…
Задумался вконец. Даже нервничать начал! А когда нервничаю, чесаться все начинает. Прям зудит! Ноги чешутся, сзади чешется. И спереди чешется. Особенно там, где пупок. И ниже. Нервное…
А как почешу, так оно у меня там и сторчать начинает! И сторчит прям колом. Некультурно оно так! Как люди увидят такое, так что скажут? Вроде бы как сам с собою играюся. Дык, не играюся же! А оно сторчит. Стыдно прям, хоть сквозь землю… Было такое уже со мной! Когда я у дядьки Вия жил. Тогда я уже совсем подрос! Помню, послал тогда меня дядька в лес, за дровами. Я и пошел. Благо хата наша на отшибе стояла. Аккурат у кромки леса. Почти на опушке!
Прошелся через огород, вышел на опушку, – дерева стоят, плотно так, много, на ветру раскачиваются, поскрипывают. Солнышко едва крон касается. Морду щекочет, да пригревает меня всего. Хорошо! Постоял, погрелся на солнышке, и дальше айда.
Зашел в лес, иду. Тенек, да легкий ветерок среди дерев ходит. Листьями шелестит. Птичка кака вскрикнет, иль зверь гукнет. Так мирно, спокойно! Красота!
Вышел на первую поляну. Огляделся. Нету-ть ни хвороста, ни валежника. Дальше пошел. Знаю я тут все. Еще поляны есть! Да и не одна! Вторая поляна больше порадовала. Несколько сосен валяется, березы, да пара дубков. Видать совсем остарились и попадали. Дрова стало быть есть, и надо собирать.
Ну, дело то не хитрое! Схватил березку и поволок. Посеред поляны положил. Еще одну туда. И сосенки. И дубок. Гляжу, уже целая охапка собралася. Большая! Стало быть, работа сделана и можно увязывать. Достал веревку, что с собой из дому принес. Увязывать принялся. Дык, коротка веревка та! Уж очень много бревен накопилося. А выбрасывать – расточительство это!
Пошел домой взад, еще за веревкой. Взял парочку, чтоб наверняка! Быстро обернулся. Гляжу, а на опушке, где дрова сложил, телега и конь. А рядом мужичок какой-то мои бревна тягает. К коню привязал и в телегу затаскивает!
Ну, я подошел. Культурно так обратился к мужичку этому!
Говорю:
– Слышь, мужик! Ты энто брось. Не твои это дрова!
А он тягает себе молча. Дажить не глянул! Ну меня чет прям взяло. Даже немножко злой я стал.
Говорю:
– Ты, мил человек, это брось! Не твои дрова!
Дык, он мне шиш! Прямо к носу моему! Вот какой некультурный!
Говорит:
– Пшол вон малявка! – Мол, кто первый нашел, того и дрова!
И тягает. А сам, аж взмок ужо.
Говорю ему:
– Ты! Вишь, увязано было! И веревка моя!
А сам свою веревку гляжу, ту, которой прихватил охапку, да не хватило ее. Ан, – нету веревки той! Она у мужичка этого уже на поясе приторочена! Так мне нехорошо сделалось… Осерчал я! Где же это видано, чтоб честных людей, средь бела дня вот так обманывать!
Так я этого дяденьку ухватил за шиворот, поднял, дал щелбана ему и в телегу его – мордой! Да так, что мужик тот в кузов, да жопой к верху! А я коню по крупу, ладошкой шлеп! Взревел коняра, дыбки стал, и ходу со всех копыт! А телега следом, да как лягушка по кочкам! Мужичок тот в кузове, словно попрыгун кувыркается. И не разобрать, где чо. Жопа-голова-жопа-голова. Так и поскакал. Только я его и видел!
Выдохнул я, успокоившись. Стало быть, справедливость налажена и можно дальше мне работать! Собрал бревна, увязал крепко и на плечи их. Так и домой понес. А как принес, сложил аккуратно. Коло сарая. Чтоб потом распилить, да наколоть и в поленницу их определять.
Чувствую, упрел пока нес бревна. Водицы пить захотелось. А она у меня в сарае. Там кадка стоит. Зашел, налил полный ковшик, сел на скамеечку, пью. И вроде-бы все чин – чином, да вот мысль мне покоя не дает! А вдруг я того мужичка зашиб? Зря ему щелбана прописал?! Мож у него голова набекрень сделалась! У меня силушки-то огого! Я же и пришибить так могу… Вот ведь… Дядька Вий же, меня тогда ругать будет! А я, ох как не могу, когда меня дядька ругает! Вот, когда другие лаются на меня, дык – похрен! А как дядька ругает, так стыдно мне становится. Прям не могу, как стыдно…
Вот как подумал об этом, так и нервничать я начал! Ох как сильно начал! И зачесалось у меня все. Ох как зачесалось! Я ковшик с водой отставил и чешу. Пузо чешу, ноги чешу, жопу почесываю. Чешу и чешу. А оно встало и давай сторчать, зараза…
На мое горе, дядька Вий в сарай тогда зашел… А, я чешу. А оно сторчит! Посмотрел он тогда на меня. Ничо такого не сказал, ну чтоб посмеяться, или пристыдить меня. Не! Дядька Вий, он не с таких, чтоб пустое говорить. Вздохнул он тогда. Тяжело так вздохнул, и головой покачамши, сказал:
– Жениться тебе пора Терентий!
Сказал и ушел. А я сижу. А оно сторчит. А я думаю. Вот же задачу мне дал! Жениться… А, на ком жениться? И как? И чо с ей делать-то, с той женой? И искать ее где, жену эту?.. Тут и баб-то таких в округе нет! Считай все с мужиками живут. Это может в городе, где людей полным-полно, там невесты косяками ходят! Иль стаями… Не знаю, как оно там у них! А тут народу-то не багато будет. И рассыпана наша деревня считай по округе верст на семь. То там три двора, то там – два. Да и знают меня тут все. И я знаю всех. Тут искать надо! В соседнюю деревню что ли идти? Голова кругом пошла от «думок» этих…
Только дело такое, – думай-не думай, а жениться придется! Дядька Вий, он если сказал, то как отрезал. Выполняй и все! Таки дела…
Кажется, как скулит кто? Нет? Повертел головой. Яйца те висят, что на столбе. Медуза эта окаянная, в небе стонет, гудит. А мне показалось, что скулит кто-то. И прямо тут, рядышком! Встал на ноги, обошел столб. Никого… Вернулся, сел. Дальше вспоминаю:
Так вот, как сказал мне тогда дядька Вий, так я и пошел себе, жену искать! Решил сразу в другую деревню идти. Может там жены, те самые водятся?! Думаю, пойду сразу, пока светло еще. Хата же наша – на отшибе! До той деревни версты три, и дорога кругом к ней идет. Гору огибает, да речку. Чтоб телегой проехать можно было. Брод там. А я решил, по прямой пойду. Всяк гораздо короче путь. А мне чо? Я же не телегой поеду! Гору обойду. А речка, чо? – переплыл и всего делов! Так и решил. И пошел.
Иду значит, иду. Поле прошел, дорогу, воронку ту старую обошел, что от бомбы осталася, когда в последнюю войну ее сюда враги зашпулили. Большая воронка! Метров сто-пятьдесят в ширь. И глубокая! Туда весной талая водица собирается. Много воды. И чистая, в смысле прозрачная, как слеза. Дык, только пить ее нельзя! Враз облысеешь. А потом вообще загнешься! Маманька рассказывала, много народу тогда померло, пока допетрили, чо и к чему… Тама в воронке той, лучи светят «ридиктивные» какие-то. Невидимые, да шибко заразные. Яд – в общем! Да такой, что и поле в сторонке опахали, а возле воронки этой, землю не стали трогать. Потому, что гиблое место. Тута даже полевые птицы гнезда не вьют! Такое оно это место поганое.
Прошел я ту, чертову воронку. Дальше мой путь лежал через лес. Ну, лес и – лес! Да не простой. Он так расположен, вроде и между полями и деревней, да не ходит туда никто. Не то, чтобы опасно там, или еще чего нехорошего, нет! Просто нет надобности. Все обычно на телегах, да на коняках, иногда машиной кто по богаче, или трактором. Так они по дороге ездят. А чтоб ходить, дык не ходит там никто. А я иду. Ну а мне, то чего?
Зашел в лес. Густо поросший. Кустов, да бурелома, видано – не видано! А дров – нет. Иду, смотрю: Не валяются нигде дерева! А было бы хорошо. Мне от хаты, до сюда, еще сподручнее, чем в тот лес ходить! Там в горку, да обратно – с горки бревна тащить. Ноги подкашиваются. А тут ровненько! Плохо, что дров нет…
Ну, иду дальше. Может версту уже прошлепал. Обошел скалу небольшую, спустился в ярок. Гляжу, на дереве улей! Пчелы сваяли. Да огромный какой! И чую, медом то как пахнет! Прямо в животе забурлило! Засосало! Не могу мимо я пройти и все тут! Ну чо, думаю, жениться-то, оно и подождать может. Жена, она чай не молоко – не скиснет! Дело-то серьезное и сразу не делается. А значит, обождет!
Нашел дрючок побольше. Прицелился. Замахнулся, и раз! Зашпулил я дрючком. Шлеп! Попал! Упал улей тот на землю, да на две половинки и развалился. Глянул, а меду там! Валом! Правда и пчел… Как поднялася туча черная, да как налетели на меня! Ох… Гудят, кусают! И что главное, в морду мою жигануть каждая намерится! У-у-у гадины! Отмахивался, отмахивался… Отмахался наконец! Улетели пчелы. Только морду всю искусали мне. Щеки занемели, глаз один затек, да ухо как лопух… Ну ничо, потерплю ради дела такого! Сел, взял половинку улья, отломил кусок и ем. Да как сладко мне, да как вкусно! Ой хорошо! Ем и ем. Мед ем, и медом заедаю. Эх, жаль дядьки Вия рядом нет. Угостил бы и его. Меду-то полно! Самому много, а двоим бы в самый раз!
Сижу в общем я, ем. Вокруг тихо, хорошо! Лес спокойный, и я спокойный. Никого не трогаю. А тут раз! Медведь из кустов вылез! Тоже медок почуял видать. Ага, носом пошмугал, морду стопорщил и ко мне прямиком. Здоровенный! Лапы – во! Зубы – во! Ревет… Вот же-ж напасть!
Ну а я чо, отскочил я в сторону от наглости такой звериной. Стою, смотрю, что дальше он делать будет? А этот молодец такой, мимо меня, да к меду! Да жрать! Да еще и задницей ко мне повернулся! Во, думаю, хамство какое! Как тот мед добывать, так – я, как пчелам морду поставлять, так опять получается – я! А как жрать на халяву, так вот – он! Я конечно понимаю, зверь он и есть зверь, что с него взять?! Дык… Возмущение у меня вскипело! Подошел тогда я к нему. И за шкирку его и в сторону!
– Пшол! – говорю, – Фу! Не твое!
Так он в драку. Лапой меня по морде и зубами за руку кусанул. Больно так кусанул! Ну я и не сдержался. В морду ему кулаком заехал! Он в ответ – мне! Я ему! Он ревет, я рычу. Он когтями, я кулаком, он зубами, я ему еще в рыло! Он в ответ, и я ему. Сцепились, покатились по кустам. Шум, гам, треск! Вот это драка! Такого мордобоя, у меня с детства не было! Это когда вся деревня меня за быка того «Пирата» мутузить приходила. Не все конечно на меня в драку кинулись! Только шум устроили. Знают, что рога враз пообломаю! Хотя нашлись и смельчаки. Тогда тоже славно помахались!
Вот и сейчас, нашелся противник прям по мне! Я даже в азарт вошел! Только чувствую, выдыхаться начал. Искусал он уже меня всего, ободрал когтищами. Больно! Все-таки, как ни крути – зверюга здоровенная, сильная! Надоело мне тогда с мишкой баюкаться. Бью, бью, а оно все либо не со всего размаху, либо вскользь проходит. Вертлявый косолапый этот, ага!
Решил тактику сменить. Поднатужился я, из лап его вывернулся и как учил меня дядька Вий, в стойку боксерскую! Закрылся значит и жду момент. Косолапый вскочил, лапами меня хлопает, а пробить не может. А я жду момент! Как откроется жду. Он меня еще хлопает, я жду! Еще машет – жду…
Дождался наконец. Вот он момент! Раскрылся косолапый! Ну я ему – Лясь! Апперкот в челюсть. Хорошо пошла подача! Хлестко так, с оттягом, все, как дядька учил! Упал мишаня, покатился в кусты. И тишина вдруг настала. Да такая, что муху над ухом слышно!
Стою, жду. Думаю, может щас оклемается и снова кинется? Стою, стою… Нет, не кидается… Ну я еще подождал. Нет его… Скучно мне стало прямо! Я потихоньку пошел проверить, где же он подевался? Залез в кусты, пошарил везде. Даже позвал! Нет медведя. Сбежал зараза такая! Уже и след простыл от него! Тьфу…
Пошел я тогда к речке. Потихоньку пошел. Как ни крути, помял меня косолапый. Да шкуру подрал. Больно и кровь. Умыться бы мне, да раны обработать. В порядок себя привести. Не гоже в таком виде за женой идти! А на душе прямо кошки скребут. Мед то мы растоптали, пока с мишаней боролись! Хороший мед! Взять бы с собой шмат, да девок тама угостить им. Глядишь и скорее женился бы!
Вот опять кто-то скулит! И скребется навроде. Слышу же! Встал, прошелся. Кажись из яиц этих кожаных скулит! Походил кругом, ухо по прикладывал. Противно оно, к гадости этой ухом-то, ну что делать… Не, не слышно. Оно же само по себе ухает и пухкает! Шевелится зараза… Постоял. Ну не может же так быть, чтобы два раза одно и тоже послышалось? Или может?.. Хрен знает, но тихо. В смысле не скулит вроде, и не скребется уже!
Махнул рукой. Подошел к дырке. Глянул: Медуза на месте! Висит, воет с неба, да щупальцами по городу шебуршит. Никуда видать ей не надо. Ну и хрен с ней. Меня не трогает и ладно! Попробовал еще руками дырку ту разодрать. Тужился, тужился, из сил выбился, да руку потянул. Никак! Только рука теперь болит. Тьфу, зараза… Потер, руку, помял. Вроде затихла. Сел на место на свое. И как выбираться-то?.. Надоедать сидеть тут начало. Да и жрать уже охота! А – нету. Ну вот что за напасть такая! Эх…
Ну чо, – сижу. Морду почесал. А ноги и пуп уже не чешутся. Нервы успокоились видать! Водицы бы хоть попить… Холодненькой, ключевой чтобы.
Вот! Про водицу! Я же тогда к речке пришел. Полянка, да травка. Солнышко туда заглядывает. Играет лучиками на воде. Морду мою щекочет. Тихо водица шуршит по камушкам. Несет опавшие с дерев листики. Хорошо! Там еще заяц лопоухий сидел. Прямо у воды. Увидал меня и ходу! Быстро поскакал.
Я к самой воде подошел, чистая, отражение в ней видать. Глянул на свою рожу… Батюшки! Пчелами искусана, медведем драная… Мне даже стыдно перед самим собой стало. Это же как теперь жениться, с такой-то рожей?! От меня-же все бабы шарахаться будут! Эх… Не дело это! Решил в порядок себя приводить надо! И полез в воду. Водица холодная, хорошая! Бодрит прямо! Залез по пояс. Дальше, дно вниз уходит. Шаг ступил и сразу по шею. Оно хоть речушка и не широка, да глубоконька оказалась!
Сперва я напился водицы той. Вдоволь напился! Оно после меду, совсем во рту слиплося. Затем умылся. Хорошенько моську свою выполоскал. Даже саднить перестала, ага! Постоял немного в воде, чтоб откисла грязь да кровушка. Тогда и вымылся полностью. Легко сразу стало так, приятно, хорошо! Поплавал немного. Понырял. Внизу вода совсем холодная! Ключи видать бьют. От того и чистая она речка эта! Переплыл речушку и вылез, уже на другом берегу. Постоял под лучиками солнышка, обсох, и дальше пошел.
В деревню ту пришел уже после полудни. Уже вечереть начало. Ну, деревня, как деревня. Дворы, хаты стоят, забором огорожено. Огороды, сараи. В сараях скотина мукает, хрюкает, да бекает. Курочки кудахчют, гуси гогочют… Воробьи по стрихам стрыбают. Щебечут. Все, как и у нас! Прошелся по улочкам. Нет считай никого! Одни собаки бродют, да кошаки на заборах сидят. Меня завидели, разбежались все. Ну то и к лучшему! Особенно собаки. Они лай как поднимут, народ збаламутят, а мне потом перед людьми объясняй: чего приперся, да за каким хером пожаловал?.. Сказать, что жену искать пришел, дык вдруг на смех поднимут?! Будет потеха народу, а мне смущение… Поди, объясни, что мне приказано было! Вот и хорошо, что собаки молчат. Только людей не видать!
Прошелся дальше. Оно то я с отшибу зашел, может ближе к центру людей сыщу?
Так и вышло! В центре-то клуб, а коло клубу – людей, ого! Бабы, мужики! Детвора стайками носится. Кто повзрослее – ходют, бродют. Какие кучками стоят, болтают. Какие сидят на лавках, семушки поплевуют, гомонят. Старухи, да старики на солнышке морды греют, разомлели. Много людей! По середке площадь и лавка. Мужик на лавке сидит и на баяне играет, бабы коло него пляшут. В платки красивые обернуты. Мужики покуривают, да посвистывают под музыку, а бабоньки пляшут, да повизгивают. Праздник какой у них видать? А какой? Чего-то я не припомню, чтоб дядька Вий про праздник говорил. Он всегда говорит! А может у них свои праздники какие? Деревня-то другая! Ну может и так, людям весело и то хорошо!
Гляжу, на крайней лавочке, две барышни сидят. Разодетые красиво! Платки на них красные, черевики черные, да платья разноцветные. Губы красным намазаны, щеки розовым! Щебечут свое, улыбки до ушей, да глазами постреливают по сторонам. Ну, я сразу и смекнул, – невесты то! Ну а чо? На кой им губы да щеки размалевывать?!
Подошел я к ним, представился. Все чин-по чину! Говорю: – Здрасьте девоньки! Терентием меня звать. Павла – сын. Виктор Семеновича – воспитанник! Вот пришел к вам. Невесту хочу найти. Чтоб в жоны взять!
А они в ступор. Одна глаза свои выпучила, да бледная стала. Снега и то белее. Другая в крик! Да ходу от меня! А эта, в обморок… И что я им сделал такого?! Ведь не трогал я их! Не грубиянничал. Культурно подошел. Правду сказал! Мож и в правду, не надо было так говорить? Может у них тут нельзя, чтобы вот так прямо? Ну, дык, а чо мне им сказать надо было? Про медведя, или про пчел, что рожу мне разукрасили?! Точно! Видать рожа моя им не понравилась! Ну не шибко красавец я конечно… Дык и чо?! Им же не с рожи моей пить, да жрать! Я вот может и не красивый, зато добрый! Никакую животину зазря не обижу! А еще – сильный! И бревна таскать могу, и огород весь перекапаю, и сена наготовлю! Воды много могу принести… А, эти в крик! Даже не разобравшись, что, да как… Тьфу! Прямо обидно маленько стало!
Смотрю, народ собираться начал. В кучу. Да напротив меня все кучкуются! Мужики вперед норовят, бабы все за ними попрятались. У мужиков рожи злые. Топоры подоставали. И от куда так сразу топоры взяли? На меня зыркают, фыркают! Один так вообще с вилами прибежал! Крик подняли. Орут че-то! А че орут, не разберу. Они ж на все лады орут! Дети заревели, пальцами на меня показывают. Бабы, так те вообще вой подняли! Чо орать-то?
«Убивец» – кричат! «Леший» – еще кричат. «Сотоной» – обозвали! Тот, что с вилами, ближе подбег, шипит чегось, вилами мне грозится! Вот дела… Мож они подумали, что я эту девку убил? Ну да! Точно! Вот же она, лежит коло меня в обмороке! Наклонился я, чтобы девку ту поднять, да в чувства привести, ну чтобы людям показать, что жива она! Только руку протянул… Дык, этот вилами мне в бок! Да со всего, маху! Да больно так… Ну, гад!
Осерчал я. Вилы отбил в сторону и в лоб ему кулаком – шлеп! Да не сильно так, чтоб не зашибить. Он и на жопу сел. Сидит, глаза в кучу. Скулит чего-то, а чего, не разобрать! Тихонечко так поскуливает. Маму вроде вспоминает. И руками по сторонам шарит, шарит… Может вилы свои ищет?
Ну поднял я его вилы, отряхнул с них грязь и в руки ему их сунул. Он за них схватился, прижал к себе, и сидит раскачивается из стороны в сторону. Счастлив видать, что имущество вернулось! Тут и девка та на ноги вскочила. Очухалась. Как заорет! И тоже ходу от меня! Ну что за люди такие…
Стою, смотрю на них. Они на меня. Но вроде топоры-то по опустили. Не было с моей стороны смертоубийства. Целы девки! Вот и расслабились. И тот, что с вилами на ноги поднялся. Тока глаза в кучу осталися. Стал, на вилы оперся. Молча стоит. Уже не хочет вилами махать. Видать, когда хорошенько «в рыло», то оно к умиротворению располагает! Ведь неправ он оказался. Зазря меня вилами проткнул выходит! Хотел я людям сказать чего, да тут у меня голова и закружилася. Бок то мне проколот вилами! Кровушка вытекла. Еще после медведя не хорошо было. А сейчас, так вообще… Плохо мне стало. Присел я на лавку. Перед глазами мотыльки белые. Дурно так. Так и свалился с лавки той.
Очнулся я уже в хате. Чужая хата, не моя. Белый потолок, белые стены, да занавески на окне. С цветочками такие, разноцветные. У нас таких отродясь не бывало, чтоб с цветочками. Маманька больше однотонные любила, а у дядьки Вия, я вообще не видал занавесок. Он обычно окна старыми газетами затуляет. Это чтоб вообще ни одна рожа тудыть свой нос не сунула. Чо в хате, да как. А-то приглянут чего, да и унесут! Ищи потом-свищи…
Ну открыл глаза. Огляделся. На постели лежу. Койка деревянная, да матрас, да подушка с пером. Голый весь лежу. Бок мой бинтами перевязанный, да морда чем-то натертая. Вроде жирное, да слизкое, да мятой воняет. Зато приятно. Холодит и уже совсем почти не больно! Хорошо! Встал на ноги, потянулся во весь рост. И бок почти не болит. Вообще благодать!
Гляжу, девка в углу сидит. На табурете. Незнакомая мне. Сидит и глаз с меня не сводит. И улыбается вся, да так, что рот до ушей растянула! А чо лыбится?.. А она глаз не оторвет. Вниз смотрит. И красная вся. Щеки прям огнем горят у нее! А куда смотрит? Опустил и я глаза. Ох, я же голый! Вот срамота! И прикрыться ведь нечем! Некультурно совсем выходит. Да еще и при девушке то…
Ладошками прикрылся как смог. Так и стою. Дык, оно-же не помещается в ладошки-то! А она смотрит. Ну чо делать…
– Здрасьте! – говорю. Вот!
Спохватилась, выбежала из комнаты и вернулась сразу. Штаны мне принесла. Сама дала, а сама опять смотрит! Ну чо, спрашивается, туда смотреть-то? Чего там такого, особенного?! Все, как и у всех там! А она смотрит… А глазища-то у нее красивые! Черные! И сама чернобровая, румяная, да дородная! Все при ней и даже выпирает. Ух какая!
Натянул я штаны свои. Гляжу, залатанные, чистые! Поблагодарил ее.
– Спасибо тебе, хозяюшка! – говорю.
Она и расцвела совсем. За руку меня хвать! И в другую комнату. А там уже и стол накрыт. Батюшки! Та много всего на столе! И соленья всякие, и копченья, и мясо, и птица и рыба даже имеется! И горячее видать все. Парует, да пахнет! Прям под ложечкой у меня засосало, да заныло… Ох!
Усадила она меня за стол. Тарелочку поддвинула. Мясо положила, огурчики малахольные.
– Папанька сказал, кушать тебе хорошо надо! – она мне говорит. – Маманька все и наготовила. Ты кушай! – а сама улыбается.
Ну я и накинулся! С самого утра ведь не жрамши. Ем, и ем. И то ем, и – се. И все мне вкусно! Хорошо-то как…
Стоп, думаю:
– А папанька твой где?
– В больницу. – говорит. – В город поехали с маманькой!
– А чего в больницу?
– Так ты-ж ему в лоб дал, так глаза у него в кучу и сбежалися, а назад – никак!
Ох, как мне не хорошо сделалось… Это же видать тот самый мужичок, что с вилами был! Видать совсем плохо дело у его с башкой-то, что глаза взад не разбегаются… Сижу, поник совсем. Даже кусок в горле застрял…
А она мне:
– Да ты не переживай так! Папанька сказал, что, то его вина! Он сам виноват, что вилами тебя, да не разобравшись! Шибко ты на зверя лесного похож… – сказала и снова зацвела цветом красным.
А потом глаза подняла, да прямо мне:
– А еще знаю, что ты Терентий! Живешь у того «Вия»! А еще, нравишься ты мне очень!
А сама, графин стеклянный из шкафчика потянула, и прозрачного мне в стакан налила. И себе. Водку налила!
– Пей, пей! – говорит. – Для здоровья надобно!
И сама смотрит так.
– Иль не дорос еще? Боишься водку пить, а?!
– Да не боюсь я! – говорю. – А чего ее бояться-то?! Чай не с воронки бомбовой пить!
Дык, выпил я. Махом выпил! Обожгло, закашляться захотелось… Но сдержался кое-как! Это я тогда первый раз в своей жизни водку пил. Не было такого случая. Дядька Вий, так тот не пил! И мне не давал. Говорил – Зло это настоящее!
А она еще наливает… И снова за свое!
– Боишься?
Выпил! Этот раз вроде легче пошло. Даже тепло стало, хорошо! Она мне еще.
– Вот и молодец! – говорит.
Выпил еще. Совсем тогда хорошо мне сталося. Замлел даже! Думал тогда: «А может зря так дядька Вий говорил, что Зло это? Ведь не Зло же, когда человеку хорошо делается! А очень даже и наоборот выходит!» Дурак я был. А дядька Вий – прав! Кругом прав! Зло это…
А эта, тогда улыбалася, налила еще и ко мне ближе. Прям впритык! Обняла. По голове погладила. Расстегнула халат, а под ним – ничего… Ладошку мою на себя положила. Трогай говорит меня, как хошь трогай! И делай че хошь! Тока такой как я, ей, говорит и нужен. Нравлюся ей, очень!
Два дня мы так. Пока ее папанька с маманькой в городе были. То спали, то ели, то пили… Говорили о том-сем. Немножко рассказал ей о себе: О дядьке Вие, да о маманьке своей. Про хату нашу, что теперь пустая, да про соседа – козла. Будь он не ладен! Тьфу на него… Про дрова ей рассказал, да про мед, да про медведя рассказал! Слушала, улыбалася. Водки мне наливала, чтоб захорошело и в койку! Сама ляжет на спину, меня к себе прижмет и ну орать: Ой какой ты сильный Терентюшка, ой какой большой, ой какой крепкий! Ну а я чо?! Такой я…
Потом уже, как вроде сытый я стал этими делами. Сидел утром у окошка, так и вспомнил! Меня же дядька Вий искать будет! Я же не сказал ему куда и на сколько… Ох… Засобирался я тогда домой. А эта следом!
– Теперь ты муж мой! – говорит. – Куда ты – туда и я!
Ну а я чо, я дажить и не против, чтобы со мной. За этим-то и шел! Только вот думаю, а родители ее, как?
– Папанька с маманькой, отпустят-то тебя? – спрашиваю.
– А я уже им все сказала! Пока ты спал. Они утром, с города вернулися. – говорит. – Так они и не против! И телегу уже наняли. Чтобы к тебе домой ехать. Вот!
Вот такие хозяйственные! За все похлопотали уже. Ага!
– А чо на телеге? – спросил. – Можно и напрямик, тут через лес, да и на месте!
– А где это видано, чтобы жениться, да без телеги?! Я чо, совсем из бедных, чтоб с мужиком, да по кустам скакать! Пусть все видят, что я с мужем теперь! Да не просто так, а на телеге! Вот!
Во как! Таки обычаи у них. Ага! Ну чо, вышли мы тогда из хаты ее. Папанька ее с маманькой тут. Приехали, да на дворе. Провожают стало быть! У папаньки, вроде глаза назад нормальными сделались. Ровно смотрит на меня. Хорошо! Маманька ее рядом стоит. Такая женщина крупная, да здоровая. Мужика, раза в три ширше! Смотрят на нас. Молча смотрят. Видать с дочей-то все уже и обсудили! Ну, и пошли мы со двора…
Я иду. Эта впереди меня идет. Улыбается, прямо сияет вся от радости! И мордой крутит по сторонам. Видать, чтобы соседи знали, что радость у нее такая большая!
Вышли за калитку. Гляжу, и правда телега стоит. Ждет! Да мужичок за вожжами. Дык, да рожа то знакомая! Присмотрелся, – точно! Тот самый гад, что дрова мои утащить хотел! Обрадовался я тогда. Не зашиб ведь человека! Не взял грех на душу! Даже заулыбался я! А этот, тоже, сидел, лыбился. Видать хорошо ему за извоз заплатили! А как меня увидал – скукожился весь. Глаза закатил, креститься кинулся, причитать…
Не тронул я его. Ну а чо трогать-то? Кто старое помянет… Ага! Ехали телегой, да через всю деревню ехали. Люди повылазили, глядят, обсуждают. А эта нос кверху задрала! Радая видать, что со мной, да перед всеми рисуется! Ну да пусть, думаю. Оно иногда полезно так, чтоб для гордости!
Приехали мы тогда, к дядьке Вию сперва. Познакомил его с невестой своей. Дядька Вий смотрел на нее, слушал что лопочет. Про родителей ее спрашивал. Да ничо такого не сказал. Только поздравил нас. Мол, совет – да любовь! Да – «Терпения!» – вот чего добавил.
После, поехали к дому маманьки моей. Там и жить собрались. Сосед мой, ехидная его рожа, тогда из-за забора харю высунул, да глядел. Все рот свой раскрымши от удивления.
А потом, как узнал все, варежку свою раззявлял где ни попадя:
– Видали! Терентий каку бабу в дом привел? Невеста, а приданого – нет! Наче с улицы подобрал! Только такому видать и сгодилася! – и ржать.
Ну я ему тогда в морду и дал! Козлу этому, будь он не ладен. Дурачок! Ну и что с того, что без приданого?! Может быть, на жизнь у нее денежка сбережена! Ему-то откуда знать?! Да и дело это, не его вовсе! Тьфу на него…
Вот так и нашел я тогда себе жену. И по сей день, с ней и живем. Любушкой моей – любимушкой! Только деток у нас нет… Не дает нам Бог деточек. Может были бы сыночек, иль дочечка, дык я б и не пил бы тогда! Сына боксу бы учил, как меня дядька Вий учил! А доченьке, накупил бы самих красивых платьицев, и на руках носил бы кругом!
А были бы оба деточек, так тогда вообще был бы я самый счастливый.
А тот мужичок, нас тогда бесплатно на телеге довез. «В честь нашей женитьбы!» – так и сказал! Деньги вернул, поздравил нас с невестой сердешно! И ходу. Только его и видели! Ну и ладно.

Глава 3. Атас!
Вот сейчас слышу, точно скулит! Не мог я ошибиться! И слышу, прямо здесь. Рядом. Около меня скулит. Гулко, надрывно так. Воет прямо! В яйцах тех скулит.
Вскочил на ноги, подбежал к одному. Точно оно! В нем воет и шебуршит. Шкура ходуном заходила. Будто локтями кто-то изнутри пинает! Да слабенький уже видать. Не может ту шкуру пробить. Дык, думаю, спасать-то надо! Живой человек там!
Ухватил я шкуру ту, хорошо так пальцами взялся, и со всей силы, как дерганул на себя! И еще! И еще раз! Да ногами уперся, да еще рванул! Треснула окаянная! Разошлась в стороны. Гаденько так, с противным треском. Тьфу… Да вывалилось из нее тело. Склизкое все. Прямо в руки мне. Лохматое. Дрожит, поскуливает. Теплое. Живое!
Поймал, аккуратненько так на руки, да в сторону его! А тама, снизу яйца, хобот тот самый шевелится, извивается, да воткнуться в меня норовит! Вот зараза! Ухватил я хобот гадкий тот, да вырвал его к чертям! Швырнул подальше. От греха! А из хобота яичко вывалилось. Маленькое такое, белое. Видать оно яйцо живому человеку внутрь откладывает! Да нихера в этот раз, не выйдет у него! Тот хобот, оторванный, поизвивался чутка, да затих совсем. Ну и хорошо!
Обернулся я, к спасенному. Гляжу, не человек то! Здоровенный пес. Иль волк. Точно волк! Он уже очухался маленько, да на лапы поднялся. Смотрит на меня, холку вздыбил, рычит. А зубы белые, здоровые! Вроде мне и страшно должно быть, зверь, ан – нет, не страшно совсем. Уж больно красивый волк! Лапы высокие, мощные, да сам стройный, ладный такой. Глаза желтые, большие! Ухи навострил, смотрит на меня. А я на него! И вроде вижу, что злой, да напуганный, да только понимает видать, что спас его, потому и не кидается на меня. Вот так!
Только не до волка сразу стало. В соседнем яйце зашевелилось, заухало! Лопнуло само яйцо то, да вывалилось из него еще одно тело. Мужик какой-то. Голый, да мокрый. Как и я, когда утром еще! Здоровенный такой. Навроде меня. Да рожа его незнакомая. Живой мужик!
Зашебуршил он руками, заскреб. Мычит чего-то. Ну, помог подняться ему. А он брюхатый! Ну в смысле, брюхо у него надутое. Да здорово так! Будто шар проглотил. Да шевелится там у него внутри чего-то!
Я от удивления уронил того мужика. Он на спину. Да как заорет! Ухватился руками за пузо свое, глаза вытаращил и еще орет! Я назад попятился. Никогда не слышал, чтоб люди так орали! Гляжу, и волчара назад попятился. Чует недоброе видать!
Лопнуло брюхо мужика того. А из нутра, такое страсть, гадкое полезло! Само серое, да зелеными пятнами. Да голова треугольная такая, глаза – словно у змеи, лапы передние будто крокодильи с когтями, а задних и вовсе нет! Хвост там. Жирный такой, извивается… Вроде оно и маленькое, так, не больше кота, да шибко гадкое!
Дык оно разинуло варежку свою, зашипело. Зубов острых полон рот! И жрать того мужика давай. Живьем! Откусывает шматки, вырывает из брюха лоскуты мяса, да заглатывает, да причмокивает. Вкусно видать, ага! А мужик тот, уже и орать перестал. Только смотрит на гадину эту, руки свесил, да ногами потряхивает. А эта жрет, да не кривится. Вот же-ж гадина!
Не хорошо мне стало. Противно. Это чего-же такое за тварь такая… Не правильно это – думаю! Надо чтобы человек думаю, помер спокойно! Схватил я эту гадину за шкирку, оттянул от мужика. Мерзкая, колючая, шипит, извивается! Руку мою хвостом обвила, да кусить норовит. Совсем дикая зараза! Шлепнул ее кулаком по башке. А она вижжать! Да так вроде и не громко, а уши резать стало. Будто у меня в голове вижжит! Даже волчара заскулил. И ухи прижал. Видать тоже у него такое в голове слышится! Ну, я ту гадину еще раз по башке шлепнул. Да посильнее! Хрустнула башка. Треснула. Задергалась гадина эта, да издохла. Все думаю. Да хрен там, ага…
Батюшки! Что тут началось! Вокруг все как загудит, да зашевелится! Маковка гриба, в котором я сидел – раскрылася, будто лепестки бутона. А в небе медуза та. Да как заревет! Я дажить на жопу сел от рева такого! Волчок на брюхо припал, выть начал! Да жалобно так, надрывно. Чует видать, что беда случится! А с медузы той, да щупальца, да к нам! Длинные, серые, да извиваться, да на узкие делятся, раздваиваются. А на концах – жала прозрачные, изогнутые. Все ближе и ближе. А с середины столба, на котором яйца нанизаны, какие-то когти черные полезли. Тоже гнутые, острые! А медуза все громче ревет! А щупальца все ближе! Итить – твою мать!
Как заору: – Атас!
Сгреб я волка того в охапку, да под мышку его, и к краю гриба бегом! Гляжу, а с края бахрома свисает. Узенькая такая, вдоль ножки, да местами приросшая. Зато, почти до самой земли!
Была – не была! Я рукой за бахрому, да вниз, как по веревке! Бахрома слабенькая, надрывается… Хватаюсь рукой, перебираю, а другой волка держу. Плохо конечно, оно одной рукой, да не брошу же я его! Живая душа! А волк притих. Не рычит и не кусает. Прижался ко мне, смотрит на меня жалостливо. Видать тоже жить хочется!
Ну я рукой хвать – хвать! А бахрома та не гладкая, с зазубринами вся. Ободрал ладонь. Больно, да делать нечего! Перебираю рукой, оскальзывается ладошка, шустрее рукой заработал. Волка покрепче ухватил. Режет ладонь. Сжал зубы от боли. Еще быстрее перебираю! Хватаюсь, перехватываюсь, заскользил.
Мы все вниз летим! Ревет в небе медуза, дрожит гриб, хрустит бахрома, саднит рука от боли, щупальца над головой висят, вьются, к нам тянутся… да до земли уже рядом! Господи – милостивый и милосердный! Спаси и сохрани от заразы этой…
Только коснулся земли пятками, и ходу – ходу, что есть мочи рванул! Будто черти за мной гонются! А мож это они и есть… Да шут их разберет! Страшно только, аж жуть!
Вдоль улицы понесся. Мимо порушенных домов. Плиты, кирпичи кругом валяются, дерево свалено. Разрушенный город, в котором когда-то была жизнь и суета, теперь выглядел как кладбище! Покосившиеся дома, разбитые окна и обломки стен, улицы, некогда оживленные и шумные, – теперь пусты. Одинокие скамейки, разбитые витрины магазинов и кафе, пустые автобусы. Машины перевернуты. На столбе – половина кобылы нанизана. Та, где голова. Второй половины – не видать! Сожрали может… Еще кости кругом. Много костей. И большие и малые. Несколько черепов видал. Человеческих! Мож их и больше было, не знаю. Все сломано – сожжено. Мертвое все…
Страх охватил меня! Жуткий страх… Такой страх, когда хочется только бежать, и бежать! Быстрее, как можно дальше от сюда. Все равно куда! Лижбы ноги унести… Я бежал, оглядывался по сторонам, и никого не было видно. Только мрачные здания и пустые улицы. Я не мог остановиться, мне казалось, что если я остановлюсь, то идущая по пятам смерть, вмиг нагонит меня. Я бежал, не зная куда, лишь бы убежать от смерти. Бежал со всех ног, все казалось, будто щупальца прям за затылком. А обернуться, страшно!
Свернул в подворотню. Тут дорога свободнее и не надо скакать через машины, да через завалы. Припустил ходу еще быстрее. По прямой бежать легче, чем петлять по улицам. Да и узкая улица тут. Дома плотно друг до друга стоят. Крыши с карнизами. Сложнее щупальцам до меня добраться будет! Вот и бегу. Вроде дыхалка устаканилась моя. Спокойней чуть дышать стал, да сердце не так молотит. Можно прибавить ходу! Ну я и прибавил. Аж ветер в ушах засвистел! Сам бегу, а сам думаю: – Ну раз те щупальца от медузы, а медуза – в небе. Стало быть, от неба спрятаться надо! Внутрь строения какого забежать, да в подвал! Авось не дотянется гадость эта…
Крутанул в раскрытые двери. Не знаю, что за здание. Тама еще холл здоровенный такой. Да диваны со столами. Ковры на полу постелены. На стенах – ткань. Колоны кругом потолок подпирают. Лампы такие на тех колонах, будто свечники. Да гроздьями. Красиво! Проскочил длинную стойку, такую из дерева коричневого. А дальше две двери в стене прямо. Железные вроде. Да блестят так! Одна закрыта. Другая – нараспашку! За ней темень, да дырка вниз. Канат железный висит. Внизу темно, да не видно нихрена. Но разглядывать некогда! Сзади треск, да грохот. Глянул мельком: щупальца те самые, от медузы, за мной ползут! Далеченько правда. Вот, не зря так спешил! Ухватился рукой за канат и поскользил вниз дырки той, в самую бездну!
Не глубоко оказалось. Метра полтора. Ноги ударились о крышу. Кабинка такая, небольшая. На крыше – люк открытый! Я в него. Шлепнулся на пол кабинки. Стены гладкие, на одной – кнопочки такие, кругленькие. Блестят и видно их хорошо! Циферы на них. От одного и до десяти. Не знаю, что-то за штука такая, эта кабинка… Дверцы у нее такие-же железные. Только одна створка вырвата. На полу лежит. Вторая – выгнута. Здорово выгнута. Будто тараном вломили! Да мне-то что? Мне главное проход свободный! Там дальше коридор уходит. Да и не здорово там темно. Вроде как светляки тама светят! Ну я и пошлепал.
Не светляки то оказались! Комната там сбоку коридора. Большая! А там – люди лежат. Много людей! Мужики, бабы… Мертвые все. Прям вповалку лежат. Кто, да как. Вроде снесли их сюда, да ссыпали. Кто – как упал, тот так и остался. А на них такие гадости сидят… Навроде хера с ножками. Розовые, длинные. Только вместо головы – глаз! И светится. А вокруг глаза усы в разные стороны сторчат. Шевелят они усами своими, лапками паучьими перебирают, шебуршат. Да глазами помаргивают! Меня увидали, – зашебуршили еще громче! Засуетились. Один прямо ко мне поскакал! Сам малой зараза, не больше цыплака, да гадко – жуть! Лапками перебирает, раскачивается, да глаз свой на меня навострил! Тьфу, гадость… Такое даже с перепоя не привидится! Некультурщина, да срамота прямо. И кто такое чучело породил-то?! Небось тоже какая образина чертова…
Буцанул эту херовину одноглазую, да ходу вдоль коридора!
Бежал дальше, пока видно от света ихнего было. И дальше бежал. Считай в темноте, когда свет тот исчез. Только эхо моих шагов, да дыхание. Еще сердца стук в ушах бил. Пульсировал, ухал, будто колокол. В глазах – круги белесые. Долго бежал! Казалось, коридоры эти бесконечные…
Бежал, а сам думал: «А бывает так, чтоб хер был, да розовый, да еще и с усами?..» – ну, такая мысль в голове крутилася. Засела и все тут! А чо она засела, дык, и сам не знаю.
Свернул в другой коридор. Тихо тут. Ничего не слыхать. Кажись и щупальца те отстали. Чисто. Ни трупов, ни херов тех! Будь они не ладны… Оконце небольшое под потолком. Стекло выбито. Свет оттуда светит. Видно все, на улицу-то. Ветерок свеженький поддувает. Хорошо!
Глянул – вечереет уже. Дык, цельный день, то в грибе этом окаянном сижу, то бегаю тут… Вздохнул от досады. Сплюнул на пол, в сердцах! Почесал маковку. Прошелся еще. Остановился. Отдышаться…
Не дали суки! Как заревет сверху, да как завоет! Щупальца в окно то полезли! Ох епть… Тьфу, зараза! И тут она меня нашла! Медуза эта. Побег дальше. Может укромнее место найду!
Не знаю сколько бежал. Коридоры-повороты-коридоры, еще повороты… Заплутал напрочь! Даже не помню, куда и сколько раз свернул. Но нашел местечко. Тихое, укромное! Дверь железная за углом, да не заперто. Хорошая дверь. Прочная! Изнутри – засовчик. Там комната. Бытовка вроде. Плитка на полу черно-белая. Стены чем-то покрыты. Гладенько так, приятно! Стол, стул, шкаф, да топчан из досок сколоченный. На столе – лампа. Рядом свечка в стакане граненом, из стекла. Под потолком – щелочка на улицу. Вроде узенькой форточки. Стекло целое. Да решетка на нем железная. А изнутри, – занавесочка. Вот это очень хорошо!
Закрыл за собой двери, задвинул засовчик, задернул занавесочку. Вернулся к дверям и оперся о них спиной. Так спокойнее вроде! Стою, дышу. Скулит кто-то… Ох, емана… Я же волка того, так и держу у себя под мышкой!
Отпустил я волка. Тот уже брыкаться начал. Поскуливает. На пол лапами его поставил. Аккуратненько так его поставил. Волк сразу на пару шагов назад и отошел. На меня поглядывает.
Ну чо, говорю:
– Такие дела, брат серый! Видал чего творится… Тут пока побудем. До утра пересидим, а дальше – у каждого своя дорога! Ты уж извиняй меня, коль чего не так. Лады?
Вроде как кивнул. Иль показалось мне… Не разобрать вовсе. Темнеть на улице стало. Ночь скоро. А в подсобке этой, так вообще мрак. Ну, видать врубился волчара, что к чему. Принял предложение мое, перекантоваться здесь. Запрыгнул на топчан, да на брюхо присел. Ну как они, звери-то четырехлапые умеют. Лапы под себя сложил, да голову опустил. Расстроился видать! Жопа, оно конечно-то кругом… Апокалипсец медузовый, ага!
Ну, я бы и сам такой, не прочь погоревать, да жрать уж сильно охота мне. Аж-но в животе заурчало! А у волка того, самого брюхо урчит. Тожить жрать хочет, ага! Видать, как и я с самого утра нежрамши. Ну чо делать, полез я поглядеть по сусекам тутошним, мож завалялось чего?
Нашел! Нашел жрать-то! В шкафу, что в углу стоял. Тама половина батона хлеба в газету завернуто было! Хлеб еще годный. Ржаной. Пахнет! Почерствел маленько, да и так сойдет! Разделил я хлеб тот ровно на пополам и половину волку протянул. Нюхает он, нюхает… Ну а чо ты хотел, брат серый? Тута не ресторан! Жри, что есть! Оставил ему хлеб коло морды. Сам сел рядом – жую. Вкусно мне! Кажется, это самый вкусный хлеб, что ел когда!
Смотрю и волчара жрать принялся. Не дурак видать, ага! Понимает, что ничего больше нет, а не жрамши сил не будет. А завтра ох как чую они нам понадобятся…
Я-ж вот чего удумал-то! Решил я, в деревню свою прорываться. Там же жонка моя Любушка-любимушка! Да дядька Вий. Как они там… Чего они там… Живы-ли! Прямо душа у меня не сидит. Все волнуется! Вот и решил. А куда волк пойдет, кто-ж его зверину душу ведает! Мож, тожить у него тама где-то семья. Кутяты маленьки, да жонка серая! Бывает же так? Да конечно бывает! Живой же он все-таки. Хоть и зверь дикий, да тоже поди душа кака имеется!
Ну и жуем хлебушек тот. Молчим. Каждый свое думает. Волчара жует, да уши прижал. И я жую. И думаю! Про «херы» те, что с лапками, да усами! Вот же-ж зараза такая, в голове засела… Вот на что оно похоже, то чучело? Ну ясное дело, что на ху… Тьфу на него, не к месту оно, некультурщина такая. Да не особо-то они и похожи…
Вот, вспомнил на что! Мы, когда с жёнушкой моей, жить-то начали, так меня дядька Вий на работу, в тракторную бригаду определил. Ну такая она, та бригада… Ангар, да два трактора. Четверо мужиков тама работают, да баба одна. А трактора те, ой какие древние! Латаные-перелатанные! Чининые-перечининые! Пока один поле-то вспахивает, другого они латают всего, вдоль и поперек!
Дык, и я вот учеником туда засунулся. Зарплата у них не то, чтобы уж много, но как говорится, – на хлеб! И то хорошо. А мужики тамошние, – ничо такие! Рукастые, да веселые! Иван Степанович – начальник наш. Он все ходит, да ходит, да слова разные говорит, да по делу все! Еще указания дает всякие. Еще книжеца умная у него. Такая толстенькая. Зеленая. На ней черными буквами еще написано: «Справочник бригадира тракторной бригады». Хорошая книжеца. Он мне ее почитать маленько давал. Когда пьяненький. Добрый он тогда, ага!
«Осуществлять руководство возглавляемой им бригадой, в соответствии с действующими законодательными и нормативными актами, регулирующими производственно-хозяйственную деятельность предприятия. Контролировать надежную безопасную работу оборудования и его качественный ремонт. Осуществлять безопасное хранение, транспортировку и использование опасных, вредных, взрывоопасных веществ. Организовывать безопасное проведение всех видов работ с оборудованием, в том числе с командированным персоналом. Осуществлять постоянный надзор за исправностью приборов безопасности и защитного ограждения на всем оборудовании и приспособлениях, используемых подчиненным персоналом в работе. Останавливать работу оборудования механизмов в случае их неисправности или при неработающих приборах безопасности.» – Вот сколько там умного написано! И еще много чего! И по делу все. И понятно сразу, когда читать-то умеешь: Мол, чо да как. Читай, да делай! Управляй бригадой тракторной! Чин-по чину.
Прав был дядька Вий, когда говорил мне, что читать уметь, оно дело полезное! Сам читал, и меня научил. Спасибо ему!
Ну я и читал, пока начальник на подпитье. А как тверезый начальник-то, да как увидит, что кто-то взялся за книжецу эту, так он враз злой становится! Аж белеет весь.
Дык, как заорет:
– Ну-ка прочь, грязны лапищи свои! – так и орет прямо. А мы, как и велено – прочь. Начальство же! Таки дела.
Еще Махал-Махалыч у нас работает. Это механик наш. Великого ума человек! Он из нихера – все сремонтировать может! Золотые руки в него, ага! Толян еще – токарь. На станке токарном могет. Болванки точит. И запчасти всякие может с них выточить. Валы, да шпонки проточит – враз! Гаечек нарежет, да болтов. Тоже молодец он! Васяка, – он сам и слесарь, и тракторист-механизатор. И починить могет трактор, когда запчасть какая есть, и сам тем трактором управляет. Ладно так, плавно ведет. Не дергает. Меня маленько на тракторе том ездить подучивал. Показывал чо, да как. Стартер где, да педали какие. Да как рулить. Вот какие там мужики работают!
Ну и я там с ними. Учеником, да подмастерьем. Ну еще бухгалтерша наша – Татяна Петровна. Огромна така женщина. Что в ширь, что в высь! Сама как утка ходит, раскачивается. Ноги у нее… А на голове – прическа, будто гнездо пчелиное там! Зато голос у нее такой мягкий, душевный. Мужики ее уважали. Говорят, она и пить с ними наравне, и на баяне может сыграть – закачаешься! А поет как! Песни знает душевные. И про любовь, и про водку, и про тюрьму, да про «колыму» какую-то. Да так она их выводит! Душу вымет, и назад положит. Вот такая она у нас Татяна Петровна, ага!
Одного разу клепали мы плуг. Умаялись. Ну не идет заклепка одна и все тут! Мы ее и так, и эдак. Не лезет скотина такая… Мы с Васякой молотом лупим, упрели уже. Толян матом кроет ее итить, а Махал-Махалыч курит, да курит одну за одной папироску-то! Волнуется. Поле-то не пахано еще! Начальство-же заругает…
Ну делаем мы, делаем, и заходит к нам в ангар Татяна Петровна наша. И так скромненько, да тихонечко Махал-Махалыча нашего, в сторону. Разговор в ей к нему. А нам слышно все!
Ну мы уши навострили. Интересно!
Так она ему говорит:
– Вы Михаил Михайлович, мужчина-специалист высокого уровня! – вот как она ему. Умно так, да лестно. Махал-Махалыч, аж покраснел весь и кепочку назад сдвинул от комплиментов таких, ага!
А она продолжает:
– Вы не могли бы мне починить тут, кое-что! Массажор это. Для массажу!
И сверток ему протягивает. Длинный такой.
Ну, Махал-Махалыч папироску-то сплюнул в сторону, чтоб культурно быть перед женщиной.
И отвечает ей:
– Дык, конечно могу! Херли там. Не ядреный коллайдер, всяко… – да сверток тот и разматывать.
Глядь, а Татяны Петровны и след простыл. Убегла кудысь. Видать по своим, бухгалтерским делам, срочно ей надо!
А Махал-Махалыч размотал сверток и диву дался. Аж взмок сам. Лежит в свертке там, такое… Длинное, округлое, да розовое такое. Да с головкой такой, вытянутой. Да усики на ней в разны стороны сторчат! Еще шнурок от розетки электрической к нему приделанный. Мы и глаза повылупили. Во диво какое! Не видали ни разу такого. Дык, откуда?.. Это в городе, там небось все с массажорами такими бегають. Да друг-дружку массажируют. А тут?! Некогда тут людям, такими делами заниматься. С утра-до ночи в огородах, да к верху жопами!
Ну Махал-Махалыч поглядел на штуку эту. Враз неисправность определил! Проводок тама, в шнурке том трошки переломан. Дело-то не хитрое! Он проводок тот соединил, да изолентой и замотал, чтобы Татяна Петровна током не ударилась, когда массажировать будет! Да в розетку и вставил. Ну, чтобы проверить работу устройства того! А у нас электричество еще тогда было. С города подведено. Это опосля его отключили. Говорят, линия худая стала, да трансформаторы погорели, а починить – особые запчасти надо. А их нету!
Дык, он в розетку шнурок сунул, а эта штука, массажор тот, да как зажужжит, да как затрясется! Махал-Махалыч выронил массажор этот и с перепугу под стол! И мы под стол тоже попрятались. От греха! Мож то бомба какая?! Дык, оно же по столу гудит, жужжит, да шлепает так: шлеп-шлеп-шлеп! Страшно…
Один Васяка тогда не сплоховал! Он как акробат тогда извернулся из-под стола-то, да вилку ту и выдернул из розетки. Затихла тогда штука эта окаянная! И мы из-под стола, повылазили.
Пили тогда. Много пили. Да Васяку на руках качали! Спас всех от заразы той!
Татяна Петровна тожить к нам, на огонек опосля зашла. И с нами. Успокоила нас. Не бомба то говорит! Показала, как шею ним массажировать можно. И еще говорит, много чего можно! Только чо, не сказала. Некогда ей было! Песни пела, да Махал-Махалыча нахваливала, какой он мастер-специалист! Забрала она тогда свой массажор и пошла восвояси. Только улыбалася, прямо цвела вся от радости, что агрегат починили! Такие дела.
Вот и вспомнил теперь я, на что эти херы с лапками похожи! Как тот массажор окаянный. Только тот без глаза, а эти с глазом. Лапки приделай и все. Да без шнурка. Вот! И смешно мне чего-то стало. Сижу, да ржу! Волчара на меня глаза вытаращил. Видать не поймет, чего ржу. А я кулаком морду заткнул, чтоб не громко ржать. И ржу. Смешно мне и все тут!
Так и сидим. Отпустило меня. Не ржу уже. Темно совсем стало. Полностью ночь на город опустилася, и не видать ничего! Свечка есть, спички в столе видал, да зажечь страшно. Вдруг заметят черти эти окаянные?! Да медуза та, будь она не ладна… Тьфу на нее!
Волк хлеб свой доел и спать намостился. Подвинулся на топчане. Для меня видать место оставил. Ну и я ложиться собрался. Засовчик на двери проверил, занавесочку поплотнее поправил. Чтоб душе моей спокойнее было! Ну и лег. Рядышком с волком.
Лежу, а у самого голова кругом идет. И вроде наяву все, да сам чего-то не верю, что взаправду все это. Медуза эта, гриб-поганка проклятая, яйца те кожаные, гадина та, что с мужика вылезла, да херы эти с лапками, чтоб им пусто было! Ну и денек выдался…

Глава 4. Ночь.
Не спится чего-то. Чуть придремал и глаза открыл. Не идет сон. Пять минут назад вроде глаза слипались, а теперь никак! Смотрю, волк тоже не спит. Ушами водит. Да глаза только чуть прикрыл. Видно мне. Кажись посветлело на улице. Луна что ли вышла?
Поднялся и до шторочки. Чуть приподнял, глянул. Точно Луна! Она самая, белая, да яркая такая. Красиво! А медузы и не видать. Как?!
Еще шторку приподнял, гляжу, а она в сторону улетела. Да шибко так в сторону. На север города пошла. А чего там, на севере том?.. Дык, тоже – город. Большой он город этот! Дома, дороги, машины. Много всего. Не то, что деревня! Хаты, да дворы. Да бригада тракторная одна, да на три деревни… Людей вот много, очень много тут живет!
Люди… Живы-ли еще тут люди? Может спасся кто? Да, как и мы вот, с волком, попрятались? Сидят, помощи ждут… Да нету ее, той помощи! До сих пор нету…
А если б и была, та помощь? Как ее извести, медузу ту, чтоб горя людям не делала? Стрелять? Это чем же таким ее стрелять-то надо?! Медуза эта, ох какая здоровенная! Тут никакая пушка не поможет! Тут бомба нужна! Или ракета. Да не простая. Тут ядерное надо!
А где ее взять, ту ракету?! Их же все, еще в последнюю войну, да на врагов зашпулили. Иль не все?! Может завалялась где, ракета-то? А где? А сможет ли кто сейчас ее запустить? Да кто-ж его знает…
Столько вопросов… Тьфу.
Закрыл шторку и лег, да к волку поближе. Холодно мне чего-то стало! Прям озяб. Может нервное? Чую, и волк дрожит. Не, значит не нервное! Точно похолодало! А чего так? Середина лета же! Может это из-за медузы той так? Вот напасть еще… А волк и впрямь, дрожит! Холодно ему. И мне холодно! Укрыться бы чем? Дык нету ничего такого! Ни покрывала, ничего…
Ну чо, говорю:
– Брат серый, ты уж не обессудь! Да холод собачий… – обнял я его, да к нему прижался.
А волк, ничо, сам под бок ко мне полез. Понимает зверь, что вместе, оно теплее! И правда. Согрелись чутка. Дрожать перестали. Так и лежим в кучу. Он, да я.
Лежу, а сон все равно не идет! Детство свое вспомнилось чего-то. Я, когда-пацаненком-то был, помню, было мне десять. Или одиннадцать лет. Маманька моя занемогла. Заболела страсть как! Слегла и все. Худая стала. Высохла прямо вся. Слабая. А от чего она так, дык, кто-ж знает!
Дохтора с города привозили. На скорой помощи. Дорого вышло! Много денег до нас скорая стоит. А должна быть бесплатно! Дык, кто-ж сюда, в деревню-то нашу, забесплатно переться будет? Дураков нема! Бензину-то надо уйма, машина на износ, и еще всякого там. Дорог-то нет! Одно название… Особливо, когда осень. Распутица – ужасть! Порой с города, люди по двое суток добираются, когда задождит или снегом заметет. Таки дела!
Посмотрел тогда дохтор маманьку мою. Хворь – говорит у нее! Дык, я и сам-то вижу, что – хворь! Ты гад, деньги-то содрал, так смотри хорошо! Я же не пустое место тут. Я и нос в щеки вобью запросто! – и кулак ему к носу. А кулачище у меня уже тогда был будь здоров!
Спугался дохтор, да еще маманьку поглядел. Хорошо прямо поглядел! Вокруг губ ей чем-то помазал, да в нос палочкой, да опосля в склянку. Глядел-глядел…
– Не заразное то! – говорит. – Можно ее к нам в больницу вести! Тама и анализы проверим и диагноз установим точный. – говорит.
А маманька как заерепенилась! Не поеду, и все тут! Прямо в крик.
– Дома останусь! – говорит. – Пошли вон!
Дык, уехал дохтор тогда. Бумажку какую-то дал ей подписать, об отказе которая. И уехал.
Через неделю маманька моя померла. Я тогда по хозяйству управлялся. Ну как, делал, что могу. Какое дело-то, с пацана малого! Ну, во дворе прибрался, корове Мартушке нашей – сена дал, да воды. В сарае прибрался. Да еще по воду сходил, чтоб емкости не пустели. Всего и делов-то с меня!
Зашел я тогда в хату. Маманьке хлеба принес, да молочка парного попить. А она – лежит. Не дышит… Не стало маманьки моей. Все.
Похоронил я ее. За деревней. У речки. Тама, опосля Машку, ту, что с магазина, тоже положили. Красиво там! Реченька тихая, водицу несет плавно. Березки там, да ивушки плакучие. Травушка весной зеленая, высокая, да цветочки полевые растут. Ромашки, да васильки.
Сам могилу копал. Да сам туда маму и ложил. В простыночку ее любимую, что с цветочками-васильками, завернул и аккуратненько так – положил. Опосля землицей ее укрыл. Ладошками землю собирал и укрывал. Чтоб не лопатой. Чтоб не побить землицей-то ее. Маму мою. Сам нагребаю, ложу, – Лежи – матушка моя. – говорю. – Лежи, да отдыхай! Чай, отмаялась… – а сам слезы лью.
И так мне горько, да противно так! Того, что никто мне помогать не пришел. Никака сука мне тогда не подсобила! Дядька Вий тогда в командировке был. По делам, по служебным. А больше никого у нас с маманькой из «своих» – то и не было! Один я тогда остался…
Сосед, гадина такая окаянная, все из-за забора своего поглядывал, да про вещи, что «уже не нужные» спрашивал. Чтоб отдать ему, да за так чтоб, задарма… Да наглый такой! Вынеси ему, а он поглядит что есть! Дык вынес я ему тогда… В раз! В глаз ему залепил. Козлу этому… Тьфу на него! Дык, у него с тех пор глаз-то и дергается тот. И поделом! Не жалко его дурака…
Осень тогда наступила. Задождило. Распутица. Холодно сразу сделалось! А чо так холодно, дык никто не знал. Прямо лютый холод настал. И небо темное-темное. Почти черное. Солнышка нет. Такое, пятнышко светлое в небе, едва заметное к полудню вылазило и после полудня – прочь. Така погода наступила!
А следом и снег. Много снегу навалило! Метели начались. Так замело, что хаты, по окна в снегу были. А где и по крыши замело. Тех, кто с краю деревни. Глянешь, – белым-бело кругом! Искрится снег. Только печные трубы видать. Дымят, коптят. А дым – столбом стоит! Морозяка… Красиво. Да лютая зима была. Все промерзло. Река стала. Снег топили, воды чтобы. Таки дела!
Жил сам. Хозяйство вел, как мог. Хлеб ел, что в припасах был. Не много припасов тех было, да что есть… Да Мартушку, коровушку доил. Молочко! За дровами ходил, чтобы печку топить было. У печки спал. Холодно…
Померла коровушка в ту зиму. Одной ночью. Морозяка уж сильно душил. Дажить изнутри в хате стены лед покрыл. А я у печки. Да спал крепко. Забыл про Мартушку! Забыл, чтобы в хату ее завести, да к печке…
Ночью мороз придавил. А я уже утром пришел в сарай, чтоб сена дать да водички, а она лежит… Замерзла вся. Каменная сделалась. Плохо. Ревел тогда. Себя ругал. Да что с меня взять. Десяток годков…
Худо стало без коровы-то! Припасы хлеба таяли на глазах. Оно, холод-то – он жрать требует! Ну я и жрал. Корову на мясо пустил. Даже резать не надо было. Молотом дал, – да кусок и отломился! Мерзлое же. Как стекло все сделалось. На печи оттаял и в воду кипятить-варить. Все дела!
А как закончились припасы, тогда и пошел работу искать. Хотя бы за еду. Делать нечего…
Вот тогда я и узнал, какими на самом деле, люди бывают!
Сначала я ходил по деревне и нанимался на работы разные. В основном, это были от самого простого – почистить снег, например. Это было не трудно. Махай лопатой, да махай! Вроде-бы, оно даже весело! Убирай снег, да дорожки прочищай. Чтобы людям ходить удобно было. Красота! Отмахаю пару-тройку часов, согреюсь, дык мне хлеба дадут. А кто и крупы. Не много, да и на том спасибо…
Только не наедался – я. Голодный ходил. Слабеть начал. Похудел сильно. Очень. Одна шкура, да кости. Нанялся я тогда дерьмо выгребать. Из сараев, где скотина, да нужники людские чистить. Обещали больше давать за работу. Навоз – оно еще пол беды чистить. Запахи привычные, да дело простое. Выгребай лопатой, да туда, где огород – сыпь. А вот человеческие нужники… Ямы-то глубокие! Пока выгребешь, измажешься, провоняешься весь гадостью этой… Тошно, да гадко. Дык, хоть жрать-то по больше давали!
Вроде-бы перестал я от голода по ночам зубами скрипеть. Голова кружиться перестала. Думал, мож и проживу так худо-бедно! До поры.
Нанялся я тогда мужику одному. У него хата на краю. Да двор большой. Скотины много! Надо было нужник почистить, да сарай, да курятник. Хлев еще. Всю работу я тогда сделал. Чистенько выгреб. Еще ему и снег прочистил, ну, чтоб вообще красиво! Чин-по чину!
А как дело к оплате дошло, дык… Ничего он мне тогда не дал. Собак на меня своих спустил. Пять штук насчитал. Здоровенные псы! Как кони огромные! Зубища – во! Где и выискал-то таких…
Отбивался, сколько сил было. Упал. Рвали меня. А мужик тот, все смеялся. Говорил, гляди мол, тварь мелкая, денег захотел! Дык кому я нужен звереныш! Кто за меня вспомнит, коли сдохну?! Видать знал меня. Что сирота. И что не кому за меня заступиться!
Затем он псов своих-то отогнал. Я уж думал, сжалится… А он с палкой ко мне. И палкой меня той бить! Сильно побил! Я тогда убег оттуда. Еле ноги унес! Домой считай на карачках дополз. Крови потерял много! Порванный теми псами весь, да голова разбита. Вот така оплата была мне за работу…
Никто мне тогда не помог. А ведь видели люди! И как домой шел, и как в снег падал. Кровавые следы на снегу оставлял. Ревел, звал, помощи просил. Видели все, да рожи свои воротили в сторону. Сосед этот окаянный… Тоже видел тварь, что у калитки своей лежу, да зову, помощи прошу. Дык, – нихера…
Чуть не сдох я тогда. Лежал на снегу у хаты-то своей. Глаза уже закрываться начали. Холодно стало. Да не от холода. Остывал я! Помню снег начал слизывать. Откуда и силы появились! Заполз в хату. До печки долез. Благо печка еще не затухла. Ведро с водой на ней. Горячее! Напился водицы той, вымылся от крови. Простынь на лоскуты разорвал. Ту, что от маманьки досталась. Красивая… Раны я ей замотал. Да лежал, пока легче не стало.
Очухался я и в лес решил пойти. К людям-то как-то не особо хотелось… Подумал, мож там, в лесу том чего найду полезного?
Да не прогадал! День прошлялся по лесу тому. В дупла заглядывал, да под корни. Дык, нашел я тогда беличьи закладки. Да много нашел! Грибы там орехи, ягоды всякие. Их и вычерпывал. Ел, да чай себе заваривал из ягод тех, ну иль компот. Такое оно.
Дней через пять я хорошо себя почувствовал. За одно и понял, что раны мои очень быстро заживают. Гораздо быстрее, чем у других! Видать мне такое при рождении досталось. Особенность такая, ага! Такой я уродился. Здоровый, да лохматый. Да раны мои заживают почти мгновенно!
Дык, оно не только у меня так. После того, как враги в последнюю войну, чем-то особым по нам шарахнули, тогда умирали люди. Много мерло. И детки с уродствами шли, да не доживали до взрослого. А потом вроде как адаптировались. Наладились. Много деток родиться стало! В основном обычные все. Детки, как детки. Да не все!
Некоторые с особенностями. Разными. Как я, – например! И даже если папанька и маманька обычные, все равно никогда не знаешь, какое дите у них народится. Обычное, иль такое! Вон дядька Вий, так тот вообще весь пером совиным покрытый. И глаза у него как у совы. В темноте хорошо видит! И голова у него большая. Умный он шибко! А маманька с папкой у него обычные были. Сам мне рассказывал. Да и моя мама, тоже была самая обычная! А про папаньку, я не знаю ничо. Какой был. Мама говорила, вроде тоже обычный. Только здоровый очень!
Но такие как я, и как дядька Вий, редко родятся. Один на – тысячу. А может и на больше. Такие в основном бандюками становятся. Сильные шибко, да выносливые. Да бесшабашные! Или в военные идут, если мозги имеются. Как дядька Вий! Он же тогда у военных служил. Офицером был. Би-о-ло-гических войск! Во! Это он потом к нам в деревню участковым пришел, когда войска те не нужны стали. Как их приборы тама все прохудились, так и не надобны эти войска сразу сделались. Ага!
Дык, оно все так! Все, что опосля войны той окаянной осталося целым, тем народ и пользуется по сей день! И машины, и трактора, и станки все. Электростанции тоже. Запчасти только могут клепать, да чтобы не сложные. А чо нового сделать, иль, сложного, дык – хер! Не дотягивают мозгами!
Говорят, это после бомбы той окаянной. Последней, что на нас сбросили. «Последствия» – говорят. Может и так оно! А может и еще чо другое с людьми сталося. Да кто-ж теперь точно знает… Город вон, и тот еще до войны построенный. Только и могут, что поддерживать. Да новых домов, что многоэтажные, не строит никто. Нету знаний. Или мозгов не хватает. «Последствия» – эти видать. Ага. Вот так и живем.
А мужику тому, что меня побил, отомстил я! Как очухался, да сил набрался, так и отомстил. Морду ему набил, да собак тех подушил! Он тогда три свиньи мне отдавал. Чтобы я его не убил. Откупиться сволочь хотел, ага!
Не взял я свиней тех. Да мужика того в живых оставил. Не надо мне от него ничего! Свое найдется. Главное, чтобы он с людьми больше так не поступал, скотина…
Ну дык, хрен с ним, мужиком-то тем! Я вот о чем: Узнал я тогда, какие люди бывают от жадности, да плевать им до чужого горя, коли самих оно не касается! А нас, вот таких, что на них не похожи, многие так вообще за людей не признают! «Зверьками» кличут. С ружжа стрельнуть могут за просто так, иль вилы в бок! А если мал совсем, да заступиться не кому, так собаками рвать, да палкой по голове мутузить до полусмерти. За то, что за свою же работу, денег посмел просить! Вот такие они, бывают… люди.
Эх, не спится че-то… Глянул, – волчок тоже не спит. Слушает, что рассказываю. Так, в пол уха. Да одним глазом поглядывает на меня помаленьку. Интересно ему видать. И голову мне на руку положил. Где локоть. Ну, пусть. Удобно ему так значит! Ну и я лежу. На спине. Вторую руку себе под голову засунул и лежу. Нету у нас подушек…
А потеплело. Заметно потеплело! Мож медуза та, чо? Встать бы, да глянуть, только волчка беспокоить не хочется! Умостились так-то. Лежим. Тихо вокруг. Вот если про медузу ту, да про всю ту гадость не вспоминать, то оно и обычно все кажется. Будто и не было ничего! Лето. Ночь. Лежим вроде как с другом, да я байки ему травлю. А он слухает. Такая идиллия! А сон не идет. Ну и хрен с ним! Дальше вот чего расскажу:
Зима длинная тогда была. Ох какая длинная! Аж-но до середины лета была. Не было весны, тогда как таковой. И морозяки душили, почти до самого ее конца! И снега было в пояс. Никуда ни проехать, не пройти!
С дровами тогда, совсем плохо стало. В лес не поедешь, кони-то в снегу вязнут, тонут! Даром, что в сани запряжены… Трактором было сунулись, дык засел в снегу так, что до тепла не могли выдернуть! Тоже никак…
Я тогда сарай свой разобрал. На дрова чтобы. А зачем он мне нужен? Коровушки-то нет! А больше и ничего тама нет. Инструменты всякие, вилы, косу, пилку, да топор, я в хате держал. Все за соседа побаивался. Казалось, что он их сопрет из сарая! Хата-то запиралася, а сарай, дык – подпорка там и все! Дорого замок, чтоб с ключом. Много денег стоит! Там же механизм. А такие вещи у нас дефицитные очень.
Ну, разобрал я сарай, попилил доски, да стопкой их сложил. Много вышло! Тама еще крыша была брезентом укрыта. Тот брезент я в хату прибрал. Не нужен он мне был особо, только вещь уж больно хорошая! Думал, мож и пригодится, когда? Дык, пригодилась! Правда опосля. А тогда, люди ходили мимо, да все поглядывали на стопку мою из дров. Один мужик меня тогда позвал. Спрашивал: «Почем дрова продам?»
А я кумекал все, кумекал… Бошку почесывал, почесывал… Да и продал ему часть дров своих. Половину он забрал. Денег мне отвалил за дрова те! Сам на телегу их погрузил и поехал восвояси. Дык, радостный весь, что столько урвал! Полная телега-та дров вышла, да с горою! А я тогда за деньги те, что он мне заплатил – хлеба себе купил, да курочек две штуки, да еще крупы. И соли, и сахара маленько!
Сидел я тогда у печки, чай пил. Да с сахаром, да с хлебом – вприкуску! Так хорошо мне было. Сладко-сытно. И я тогда вот чего придумал! А может мне самому за дровами в лес ходить? Пешком ходить! Ногами-то оно вроде как надежнее. Чай не утону в снегу том! Лопату возьму, чтоб раскопаться если чо. И брезент тот, что с крыши остался возьму! Пойду в лес через снег, да дров насобираю, да в брезент тот их и сложу. А дальше – волоком! Оно по снегу-то легче будет! А как приволоку, – продам. И будут у меня деньги! И еще пойду. Вот чего я тогда придумал! И пошел.
Пошел я тогда в лес. По дрова. Снегу и правда – ого-го! Дык, в пояс! А где и по шею мне мальцу было. Ну ничо! Я-ж по беличьим припасам ходил, да все тропки те знаю. Где овражек какой, а где и горка. Да где повыше хрящ выходит. Та по нему и скакал-пробирался. Дошлепал я до леса. Долго правда, дык, ничо не поделаешь…
А в лесу, снега-то и не так много! Стоит стена у подлеска, а дальше – можно! Лес зимний, – красивы такой! Стоят дерева темные, ветви свои к небу протянули, да снег белый. Искрами поблескивает! А где ельник, так там зелено, да с белым. Снегом лапы елок укрыты. Плотненько так. А под них, залезть можно, дык словно в шалаше. Тихо так. Не дует там. Хорошо!
Насобирал я тогда дров. Много насобирал! Ветки, да бревна. Я-ж еще пилку с собой прихватил. Чтобы пилить! Да попилил все, сложил на брезент аккуратненько, дык домой уже, обратно засобирался. Слышу, каркает кто-то! Да тихонечко так, покаркивает. Дажить жалобно вроде. Да рядышком! Как из-под сосны слышу. Полез глянуть, чо там? Вижу, – ворона сидит. Дык, маленькая совсем. Вороненок! Да крыло у него висит вниз. Пораненое видать.
Меня увидел, – заклекотал, да прыгать. А сам еле на ногах стоит. На лапах на своих. Оголодал видать, да сил нет совсем! Поймал я его, вороненка того, да, думаю, с собой заберу его. Жалко! Пропадет же! Живая душа как-никак. А у меня, авось и выживет. Да будет мне отрада, что душу живую спас, не дал сгинуть! Ну и забрал. За пазуху его засунул, чтоб теплее ему было, да и поволок брезент с дровами через снег.
Домой уже затемно вернулся. Приволок брезент. Дрова те сложил коло хаты. А сам в дом, да к печке. Усадил вороненка того, по ближе до тепла. Водички ему тепленькой налил в скляночку, да хлеба покрошил. Рядышком насыпал. Сидел он такой, на меня поглядывал. Шарахался сперва. Да и успокоился после. Никто его обижать тут не собирается! Попил воды. Хлеба поклевал. Да разомлел коло тепла от печки. Спать намостился. Вот и хорошо!
А я тогда еще несколько ходок за дровами сделал. К утру уже прямо гора у хаты дров тех стала! Много натаскал! А как рассвело, дык ворота открыл во двор. Чтоб гору дров всем видать было.
Кричу:
– Налетай люди, да покупай дрова мои! Много их у меня, да на всех хватит! Вот!
Ходили люди, смотрели. Мужики и бабы. Цену спрашивали. Дык, я не ломил! А так, чтоб на кашу, да хлеб мне было!
Продал я тогда все бревна! И еще ходил. И еще. Много носил, да продавал.
Хорошо стало! Денежка завелась. Сытно жить стал! Накупил себе всего. Еды, одежды, да в хату много чего купил! Кровать новую купил чтоб спать удобнее. Старая-то считай, развалилась уже! Стол купил, да стулья. Ковер новый на стену. С горами, да солнышком! Да пилку новую купил. Чтоб дрова лучше пилить. Корову купить уже подумывал! Ага!
Вороненок тоже, отошел тогда. Крыло уже выздоравливать начало. Да летать пока не мог еще. Ко мне привык, на руку садиться начал. Чудной такой! Сядет, крылья свои развернет, да на меня смотрит, клювом своим чего-то там пощелкивает, да покаркивает. Словно говорит мне чего. А я слушаю, да не знаю чо он тама щебечет на вороньем, на своем! Дык, зато весело!
Через две недели беда у меня случилася. Аккурат к Новому году, беда в мой дом пришла. Люди не добрые пришли…
Спал я ночью. Крепко спал. Умаялся. Дров натаскал тогда уйму! Почти, как хата моя гора сложена их была. Продам, думал, да точно тогда коровушку куплю! Чтоб вместо Мартушки была. Молочко чтобы было! Да досок ровных купить еще собирался. Сарай себе хороший справить собирался, да крыша чтоб с шифером! И забор по весне поправить. Чтоб ладно все было в моем хозяйстве. Маманька чтоб с неба на меня смотрела, да радовалась за меня!
Спал я. Да сон какой-то дажить снился мне. Не помню уже чо снилось… Проснулся от того, что вороненок мой кричать начал! Поднял я голову, глянул в окно. Занавеска-то моя отрыта. Забыл задвинуть, как спать ложился! А тама стоит кто-то за окном. С просонья не разобрал чо сперва. Дык, как разлупал! Мужик тама какой-то, да с ружжом! Прямо в меня дуло направил.
Не знаю, как я тогда сообразил, что с кровати слетать надо! Слетел в один момент, упал на пол. На пузо. Дык, как шарахнет оно! Стекло в брызги, да огнем дало! Порохом горелым завоняло. А он еще пальнул и в окно полез. И еще два мужика, двери мне входные вынесли, да в хату ввалилися. Да с топорами, машут! А мне видно все. Хоть и ночь. От печки огонек светится. Вижу их. Злые рожи, да наглые. Да знакомые мне! Один, тот что с ружжом – дык, с соседней улицы он! Днем у меня дрова хотел купить. Все крутился, смотрел, скидку требовал. Да не купил! А эти – через три хаты от меня живут. Папаня, да сынуля евойный, с ним! Такие выходит у меня соседи…
Орать они начали! Отдавай мол деньги все, звереныш поганый! Знаем, что богатеньким сделался!
Дык страшно мне тогда стало! Забился я под кровать… Спугался сильно. Первый раз так, чтоб в меня из ружжа стреляли! Жуть…
А вороненок каркает что есть мочи, да в морды им кидаться норовит! Вот така у меня защита, ага. Да только маленький же он еще! Что он им сделает?!
Ударил мужик один вороненка того, сильно ударил. Да зашиб. Я как увидал, что птичка мертвая лежит на полу, так сердце мое огнем прямо обожгло! Да странное тогда со мной сделалось. Будто внутри меня чо взорвалося. Такое поднялось, черное, да горячее прямо! Опалило меня изнутри всего!
Медленным сразу все вокруг сделалось. Вялым таким, будто в воде они шевелятся. А я, наоборот – быстрым стал! Да таким быстрым, что не успел из них никто ничо сделать! Как я из-под кровати вылетел, да кулаками в морды им, да зубами в глотки им вцепился!
Одного сразу, на месте загрыз. Наглухо! Мертвый он свалился. Да весь в крови своей! Второго ногами из хаты вышиб, да догнал его, а как упал он, дык я его ногами-то и растоптал! А этому, что с ружжом, дык ружжо-то об голову ему раздолбал. Даже стволы у ружжа того погнулись об его голову. Так лупил!
Всех их я тогда положил. На смерть положил. За все рассчитался я с ними! И за стекло, и за дверь мою, и за наглость их, и за то, что стреляли в меня, и за птичку мою, вороненка того! Ну, дык и успокоиться бы мне пора! Только вот огонь тот, что внутри меня, не унимался все…
Дальше я попер! По улице побежал. Думал, кого застану на улице, – всех перебью! Кто стар, кто млад – похрену! Чтоб на всю жизнь запомнили! Озверел я прямо от огня того, что внутри. Люто озверел!
Остановили меня тогда. Дядька Вий. Он со службы только возвратился! Я как одного мужика, который по улице шел, на снег-то повалил, да в рыло ему замахнулся, дык чую, голос прямо в голове моей, как рявкнет:
– Стоять!
Ну, я и замер. Дык, слышу, голос-то знакомый! Обернул голову, смотрю – дядька Вий! Стоит сбоку, да в глаза мне смотрит. Пристально так смотрит! У меня кулаки-то сами и разжалися. Да и сам я от взгляда того в снег повалился. Завертелось в голове карусель-водоворот. Закружилось все.
Закрыл глаза. И хорошо мне тогда так сделалось! Спокойно. Будто маманька меня обняла! Я и отключился тогда.
А как очнулся, смотрю – хата не моя! Лежу в постелюшке. Все чин-по чину: Раздетый, чистый, да раны мои перевязаны. Вспомнил, что вилами меня тогда кто-то в руку, да в спину ширял. А я и боли не чувствовал. Такие дела! А рядом дядька Вий стоит. Смотрит.
– Очнулся? – спрашивает.
Я кивнул.
– Ну и хорошо! – говорит. – Вот, что Терентий, знаю уже, что маманька твоя померла. И знаю уже, что сталося, ночью этой! Не дело то… – говорит. – Я теперь в милиции тут. Участковым буду. А ты с этого дня, при мне жить будешь. Воспитанником моим будешь. И только спробуй мне баловать!
Сказал и пошел на стол завтрак нам собирать. Дык, а я лежу. И вроде дома я теперь. Вот чувствую и все тут! Дома я!
Так и жил я при нем. Да рос. Пока не женился. Ага.
А ту самую ночь, когда мужиков тех поубивал, я по сей день вспоминаю. Первый раз в своей жизни я тогда вот так, чтоб до смертоубийства дошел! Сам не знаю почему оно так вышло. Да только огонь тот черный, что в душе загорелся, он видать мозги отключает! Да тормозов не становится.
Дядька Вий тогда похлопотал, за все позаботился. Похороны тем мужикам справили. Семьям помогли. Дык, детки же у них у всех были! Дурней тех. По-людски в общем тогда все сделали для семей ихних.
А мне ничо за убийство не было. Дядька Вий сказал, что разбой то был! А я защищался. Все по закону было!
А огонь тот, окаянный, не появлялся больше ни разу во мне. Как и не было его. Вот так оно…
Вроде орет кто-то за окном?! Точно орет! Мужик орет. Аж волчок подскочил! Ухи туда направил, да смотрит. А там надрывается кто-то. Да истошно так орет! А следом рев звериный. Грохот. Да выстрелы. С оружия палят да много так! Бах-бах-бабах! Снова рев и крики! Грохнуло че-то, будто гранату кто рванул! Стекло наше, что под потолком – с рамки вылетело! В дребезги посыпалось. А оттуда ветер подул. А следом вонь пошла. Болотом завоняло. Гадко так завоняло, да тошно!
Затихли на улице. А мы лежим. И пошевелиться нам страшно. Я даже дышать перестал! Дык, смотрю шторка-то, что висеть осталася, – пошевелилась. И не ветром! Да еще шевелится, да будто что-то оттуда внутрь лезет! А волчок сразу шасть, и под стол запрятался! Вот так! И я тогда следом!
Залез до волка и сижу, да на окно поглядываю. А оттуда щупальце полезло! Да не медузы-то! Тоненькое такое, с колечками, да пупырышками. А на конце – усы длинные! Да шебуршит как-то, да пощелкивает чего-то там. Гляжу, а под усами теми, рот! Да узкий и длинный. Вдоль щупальца того. Да зубы у него все словно иголочки тонкие, да острые. Да шевелятся, словно лапки. Пощелкивают. Страшно – жуть!
Волк – тот, уши прижал. Пасть оскалил. Страшно ему! И мне страшно! У меня вдоль спины холодок, пот мокрый прошиб!
Поглазело то щупальце вокруг. Повертелося! Да тыкаться начало в топчан наш. Елозит по нему, зубами теми шоркает! Фыркает чего-то! Видать запах наш с волком почуяло! Все, думаю… Сейчас на нюх нас искать станет, да найдет! А нам чо делать-то?! Я так понял, это только «рука». А «хозяин» там, снаружи! И чо там за гадина такая?..
Да какая разница думаю! Чо там, да кто! Вон, стреляли же! И толку… А мы? У нас ведь ничо такого нету! Дажить врезать ей, гадине той чем, и то нету…
Бежать?! … Можно!
Я уже навострился к дверям метнуться. Ноги напряг, дык, чего-то на улице еще затарахтело. Словно мотор заработал. Да скрип пошел. А это щупальце раз, и назад через окно выдернулось! Видать у его хозяина другие дела появились, да по важнее, чем туташние.
Дык, снова реветь тама начало! Орать, да выть. Баба кажись теперь орала. Только не стреляли уже… Прижались мы с волчком друг к другу, да сидим. В гляделки играем. То на форточку нашу, то друг на друга. А самим страшно до коликов!
Да не долго там орали, да выло. Удаляться кажись начало! Прислухался, – так точно! Дальше стало. А после, вообще затихло! Такая тишина наступила, что слышно, как сердце у волка колотится! Выдохнул я тогда, да снова дышать начал нормально. Смотрю и волк задышал. Тоже видать, как и я дыхнуть боялся… Ох и ночка…
Так мы с волком под столом и просидели. До самого рассвета. Дажить задремалось мне чуток пару раз. Да просыпался сразу! Дергался, да глаза сразу на форточку! Казалось, будто снова та гадость к нам лезет! Только не беспокоил больше нас никто. И слава Богу!

Глава 5. Недоброе утро.
Вот и рассвет наступил… Утренние лучики восходящего солнца, ровными линиями настойчиво пробились сквозь занавеску. Заиграли по стенам, осветили наше убежище. Немного поплясав на столе, метнулись на лампу, свечу и перепрыгнув выше, коснулись моей морды. Пробежались по щекам, да в нос припекли. Щекотно так! Хорошо! Да и потеплело значительно. Сразу! Будто ранней весной, как утром на двор выйдешь, вокруг вроде-бы и снег еще лежит, а солнышко уже теплое, ласковое. Весеннее! Пригревает, приятно. Прямо испарина по телу пошла! Особенно после того ночного заморозка, оно совсем хорошо! Волчок тоже морду под лучики подставил, да щурится. Нравится ему! – Ну что, с добрым утром, брат серый! – говорю. – Выбираться от сюда надо! Домой пора. Засиделись мы тут, у «городских» этих… Только оглядеться надо сперва!
Подошел я к окошку, осторожно приподнял шторочку-то. Смотрю. Солнышко выше домов уже поднялося. Яркое! Смотреть даже больно. Рябит глаза! Опустил глаза: Сразу, напротив – травка зеленая. Прямо у рамы. Окошко же на уровне земли. А мы в подвале! Жучок по травинке ползет. То-же «солнышко»! Божьей коровкой – его еще кличут. Полз-полз, да крылышки развернул и в небо! Видать жизнь-то она, все равно продолжается. А небо синее-синее! Только дальше, – неприятное зрелище… Черное небо. Грязное. И гадость эта в небе висит. Медуза! Щупальца свесила, да «пирамидку» раскурочивает! Здание «Горкома-партии». Видно хорошо прямо! На севере оно. Не спутаешь. Другого, такого нет! Видать остались тама еще «слуги народные». Дык, а-то как же! Их там всегда было, видимо-не видимо. Словно клопов под периной… Тьфу… Птиц еще не видать. Обычно, всегда есть. Хоть где, да в небе кака птичка и найдется! А сейчас – нет. Плохо совсем дело, раз птиц нет… Может улетели куда?
Огляделся еще вокруг, сколько через форточку ту видно мне было. Может гадость какая лазит?.. Не, не видать вроде никого! Только дома порушенные, да блоки бетона, да кирпича валяются. Дыры в стенах. Черные глаза пустых, разбитых окон… Машины перевернутые. Сгоревшие почти все. Столбы вдоль дороги гнутые. Головы опустили, грустными кажутся. Видать и им тоже тошно от медузы-то этой окаянной… Легкий ветерок травушку колышет, мусор, да бумажки погоняет. Закручивает, поднимает, и в пустые окна закидывает. Какие – мимо, какие – ввысь! Да сразу, с глаз долой уносит. И затихает. Видать новые ждет, чтобы снова поднять, да зашвырнуть! Тихо вокруг. Никого. Значит, можно выбираться нам потихонечку!
Волчок первый к двери подошел. Принюхался. Хорошо так понюхал! Да ухи повострил каждое. Прислушался, повертел ушами. Постоял. Еще принюхался. Отошел от дверей. Не фыркал, не злился. Значит не почуял гадость никакую за дверями. Стало быть – можно! Осторожненько так засовчик я в сторону отодвинул, да за ручечку взялся. А у самого, сердце вылетает! Вроде и волчку доверяю, дык все равно страшно до жути… Ну, была, – не была! Раз, ручку ту повернул и плавненько так дверцу подтолкнул вперед. А сам кулаки сжал, приготовился! Если, чо, дык сразу чтобы вмазать! Дверь помаленечку в сторону отошла, тихо так, без скрипа. Тишина. Полумрак. Волчок вперед вышел. Постоял в коридоре том, понюхал. На меня глянул коротко и потихоньку потопал дальше. Так, словно перышко падает – ступает. Мягко на лапах. А сам, как пружина весь! Мускулатуру нешутошную видно. Играют под шерстью мышцы. Бугрятся, перекатываются. Красавец прямо! Ну и я следом.
Два коридора мы протопали. Кралися, принюхивались. Ага! И я тожить носом шмугал. Казалось, может чо и сам унюхаю?.. Дык, нервное то скорее всего! Еще шли. Ничо не произошло с нами. Никакая гадина нас не тронула. Нету тут никого! Вышли на площадку, а дальше коридоры раздваиваются. Дык, табличка в одном, на стене висит: «ВЫХОД». И стрелочка! Стало быть, нам туда! Повернули мы с волчком в ту сторону. Протопали метров десять. Еще пара поворотов следом было. Да таблички все подсказывали нам! Вышли мы на свет Божий из коридоров тех, подвальных! Вот как хорошо, что читать умею! Спасибо дядьке Вию! Обязательно надо будет сказать это ему, как выберемся!
Вышли на автостоянку. Такая, что под зданиями бывает. Большая такая! Машины стоят. Не много правда. Штук пять. Да такие, непривычные! Три маленькие, ну, в смысле невелички. Легковые! Одна беленькая и две красненькие! Красивые, словно игрушечки! Прочитал название: «Жигули». Все три с таким названием. А что значит оно? Дык, кто-ж его знает… Это видать на таких только в городе и ездить. Низенькие совсем. Гораздо ниже трактора! Двери подергал на всякий случай. Заперто! Дык, если бы и открыто? Ключей, чтобы завести-то нет! Да и прикинул я рост свой, – нее! Не помещуся я там. А вот другие две, те хорошие! Одна, такая, с кузовом: «Газель» – прочитал. Грузовичок. Полезная машина! Хлеб там, возить, иль еще чего, не шибко большого да тяжелого! Не было такой у нас в деревне. Красивая сама. Еще и зверем названа. Быстрым, с грацией! Вторая машина – ух прямо какая! «УАЗ». Такая, на больших колесах, зеленая! Вот в нее, я бы поместился! Хорошая, большая. Да специальная видать! В ней еще там внутри, рычаги всякие меж сидениями. Вроде как на тракторе! Мож чего особого включают, да полезного для работы? Дык, знать-то мне от куда… Не видал я таких ни разу! Васяка, наш тракторист-механизатор, дык он, может и скумекал бы в этом, чего там, да зачем! Только нету сейчас с нами ни Васяки, ни Махал-Махалыча, никого… Вот и прошел я мимо машин тех. Позаглядывал только. Ага. Заперты все. Ключей нет. А без ключа-то, как? Не ломать же! Дык, а мотор заводить?.. То-то же…
Только вышли со стоянки той, да за угол чуть повернули, я башкой все крутил, смотрел, где стреляли ночью! Может увижу чо? Дык, нету ничего такого. Может не здесь это было? Окошко-то наше на север выходило, а мы – вроде как на юг вышли. Нет, скорее на юго-запад! Запутался я чутка в коридорах тех… Вдруг, волчара как выгнет спину! Оскалился. К земле припал. Шерсть дыбом! Тьфу ты, не добрая… Я сам мордой в землю упал, да сразу перекатился за блок бетонный, чтобы видно меня не было! Чуть выглянул: Стоит! Стоит гадина. Спиной к нам. Метров шесть до нее. Серая такая, да зелеными пятнами, словно змея. Раскачивается из стороны, в сторону. Здоровенная! Считай, с меня ростом! На хвосте как-бы стоит на своем. Да лапищи в стороны развела. Когти длинные, даже от сюда видать! Итить-твою… Делать-то чего? А у самого мысль: «Мож она-то не с таких, что опасная? Мож, так – мимо проходила? Дык, разойдемся своими дорогами и всего делов?!» – Хрена!
Затарахтело чего-то над нами. Из окна дома слыхать. Затарахтело. А чо там – не поймешь. Будто птица крыльями захлопала. Да не видно мне, чо там тарахтит! Сжался я, рот заткнул кулаком. Чтоб ни звука! Волк – тожить не пикнет! Все равно… Видать проверить решила чо там, да и учуяла нас гадина эта… Развернулась, шипит! Лапы еще шире растопырила, да как попрет на нас! Шустро так! Понял я тогда, не смоемся… Стало быть драка! Ну чо тогда, прятаться… Встал в полный рост, стойку принял. Ну, давай… Вмиг она рядом со мной оказалась. И как, так можно, чтоб на хвосте, да скорость такая?.. А она пасть раззявила, когти вперед выпустила, а морда-то, прямо мне на кулак сунется! Во дурное существо! Это где же такое видано, чтобы перед противником, да раскрываться?! Ну-ка… – На! – Хорошо подача пошла! Отлетело это «чудо-юдо» назад. Кубарем! О стенку уперлось. Сидит на хвосте своем мордой потряхивает. – Ну чо? – говорю. – Хватит тебе? Иль еще добавить?! – а сам смотрю, ох и знакомая рожа то у нее. Гадины этой! Ну, не в смысле знаю ее, а в смысле – похожа она очень. Да на ту гадину похожа, что мелкая, с мужика вылезла! В грибе, когда сидели. Дык, точно! Только эта здоровая уже. Тоже видать из кого-то выродилась. Да не естественным путем-образом. Ага! Выродилась, да уже и вырасти успела, вымахала…
Снова кинулась на меня, гадина эта. Видать мало ей! Только сейчас, хвостом вперед извернулась, да меня ним в пузо ткнуть норовит. Гляжу, а на конце хвоста – шип! Да словно кинжал изогнутый! Ох ты-ж… Отмахиваться начал от хвоста. Да не успеваю! Лапами меня стегает, дерет с меня шерсть, кусается! Того и гляди, до шкуры додерется! Да хвост еще этот гадский, ее… Два удара пропустил. Больно! Хорошо вскользь. Не пробила шкуру мою! Оцарапала только… В руку зубами вцепилась. Лапами за шею мою хватается. Слышу, когти по щетине заскребли. В щеку коготь воткнулся. Режет, словно бритва! Ох… Хана мне кажись… Волчок мне помогать кинулся. Он тот хвост ухватил зубами да рвать его, что есть силы. Меня ним проткнуть не дает! Вот это дело! Ухватил я заразу эту за грудки, да в рыло лбом! Да еще пару раз! Со всей силы дал! У самого голова закружилася. Ослаб натиск ее. Оттолкнул я тогда эту гадину от себя, да прыгнул вперед, да со всего маха, да с доворотом корпуса кулаком в рыло – На! Хрустнуло че-то в ее башке. Громко так хрустнуло! Враз гадина эта обмякла, да на жопу шлепнулась. Снова сидит, мордой потряхивает. Да в этот раз крякает, че-то шамкает, шмыгает. Лапами юшку подтирает с морды своей. А морды-то той, в половину меньше стало. Аккурат где нос! Вбил ей нос то в щеки ее поганые! И радостно мне вроде, только вспомнил, сейчас вижжать же примется! Как та, что мелкой была. Медузу звать на помощь! А она и впрямь, рыло оттопырила, хрюкает, посвистывает, а визгу-то не выходит у нее! Поднялась она тогда на хвост свой, да и поползла вдоль улицы прочь. Молча поползла. Обиделась видать! Ну, дык не жалко! Сама виновата. Не кинулась бы на нас, гляди и разошлись бы миром! Такие дела. А волчок-то молодец! Помог. Хана бы мне пришла без его помощи. Гарантированно! Уж больно шустрая гадина эта. Да когти острые… Поблагодарил я его сердешно. Погладил! Дался он мне. Ничо не против. Доверяет. Хорошо! И пошли мы тогда дальше. Нечего на месте стоять! Авось и не встретим больше таких вот… Только рука болит теперь. Да морда. Разодрала гадина.
Долго мы еще топали. Потерял я направление. Дома, все выше и выше пошли. Спряталось за ними то здание-пирамида! Пришлось на этажи подниматься. Тыкались с волчком по входам в дом один многоэтажный. Пять штук входов тех в доме этом. И каждый в отдельные хаты ведет, да лестницы там по этажам. Такое, что на каждой площадке, да по три двери. Это чо, получается за каждой дверью люди живут? Это же соседи-то у каждого, рядом совсем! Итить… Представил, вот мой сосед будет за соседней дверью! Дык, ему же слышно все будет! И чо говорим, и чо делаем… Он же, скотина такая, следом всему городу разбазарит, чо у меня в жизни делается… Ох… Да не дай Бог жить вот это так, как тут люди живут! Вся жизнь на распашку… Шел по этажам и головой качал.
Много хаток-то тех открыто было. Почти на каждом этаже! Двери выбиты, в хате бардак. Будто слон прошелся. Иль медведь! Вещи разбросаны, мебель порушена. Да почти в каждой по углам паутина такая: толстая, да черная. Густо заплетено! Но ничо там не жило, в паутине той. Просто так паутина. А кто ее там сплел? Да кто-ж ответит-то… Никого не застал я в хатах тех. Нету людей. Да и хатой-то не назвать! Дык, пара комнат, да горшок! Видел я такие горшки. Они у нас в магазине стояли – продавались. Такие, белые, да округлые. «Унитаз» – написано на них было. Дорогущие! Мужики все ходили, да поглядывали. Ржали. Во дурь какая! У нас как, туалет-то! На улице. За хатой. Построен из досок, да очко там выпилено. Яма под очком. Туды и ходи. По большому, да по малому… А тут? Дык где яма то?! Поглядел – нету ямы! А если бы и была? Внизу же тоже люди! Это как? На голову им что ли ходить? Не культурно это! Тьфу…
Заходили мы в хаты только те, что на распашку. А там, где двери целые, не стали ломиться. Авось имущество уцелело, да хозяева вернутся. Обрадуются за то, что все нажитое на месте! Зачем-же чужое трогать, да ломать? Не с таких я! Пошарился я там по шкафам. В раскрытых хатках тех. Одежду поискал, да жрать поискал. Оно конечно, тоже не дело то, что у чужих людей в хатах шарить, дык жрать уж очень охота! Да еще я же голый, да босой бегаю. Как только с гриба того вырвались, дык, так и бегаю! Некультурно оно конечно… А где мне одеться взять?! А тут двери уже сломаны. Да кто-то до нас погром устроил! Нет за нами и греха никакого.
Искал. Много всего перерыл… Одежду-то! Не было моего размера. Все малое на меня. Дык, что штаны, что башмаки. Правда нашел одни. Штаны. Синие, да с цветочками такими белыми. Ромашки вроде. Симпатишные даже! Натянул их на себя. Совсем в обтяжку они мне. Узкие. Ну да и хрен с ним! Пусть пока так. Все-же не срамом трясти! А обувь? Всякие башмаки были! И со шнурками, и с пряжечками такими блестящими, туфли всякие, да тапочки. Дык, нету моего размера! Все малое… Тьфу! Дальше жрать искать стал. Нашел хлеба черствого, да печенье. Еще лук нашел. Да картошку. Мясо было, дык пропавшее совсем! А вот сало соленое, очень кстати попалось! И колбаса сухая. Да жрать можно! Поели мы тогда с волком. Хорошо поели. Сытно! Только волк картошку есть, наотрез оказался. Сырая. Да от лука фыркал. Не ел. Ну чо, зверь – он и есть зверь! Куды-ж ему лук, да картошку жрать?! А я все поел. И хорошо мне стало! В пузе тепло, да уютно! Я воду чистую нашел. Большая бутыль такая, стеклянная стояла. Да крышечкой прикрыта. Сам напился, да волку в тарелку налил. Ее тут-же нашел. Осталось немного еще воды. Раны свои промыл. Да простынь нашел почище и на тряпки порвал, перевязался. Получше стало.
Передохнули чутка. Диван там в одной хате был, да кресла такие мягкие, шикарные! Я двери с полов поднял, затулил вход, да шкафом подпер, чтобы к нам никакая гадина не заперлася! На диване полежал, подремал. А волк – в кресле, колачиком. Отдохнули. Хорошо оно на мягком-то отдыхается! Смотрел я как люди живут в этом городе. И мебель у них «мягкая». Не лавки! И шкафы такие с дверцами. И так, почти в каждой хате. Побогаче люди тут живут. Факт! А где работают?.. И как, чего делают, чтобы такими богатыми жить? Вон, тот же унитаз! Мне на него год в тракторной бригаде молотом махать… Такие дела. Еще там штуку одну нашел: «Калейдоскоп» – называется. Занятная такая штуковина! Сначала и не понял чо, да как? А опосля скумекал, что глазом тудыть смотреть надо! Красиво там. Узорчики разноцветные складываются! Все думал, вот зачем она эта штука дома нужна? Какой с нее в хозяйстве прок?! Дык, это же не пилка и не нож, да не сковорода, чтобы жрать приготовить. И денег небось она стоит! А вот прилип до нее и все тут. Вот такая штука – «калейдоскоп»! Сумку я там нашел. Да сложил в нее все полезное. Жратву всю, что осталась, туда сложил. Сухарей нашел целый пакет. Обычные такие, с ржаного хлеба. Да то вещь хорошая, – пригодятся! Еще водку нашел! Пол литра. Лежала в шкафчике, в бутылке стеклянной. Открыл крышечку, понюхал, попробовал чутка – водка то! Самогонка! Да вонючая… Клопов морить, да и только! Но забрал с собой. Так, на всякий случай! Раны обработать там, иль еще чего. Пить не стал. Хоть и хотелось тяпнуть, да не получится у меня чтобы немножко. Всю вылакаю! А мне ясная голова нужна, да рука чтобы твердая. Не-то, тут враз на тот свет отправить могут! И не только меня. И волчка тожить! Переживаю за него. Добрый он зверь! А калейдоскоп тот, не стал брать. Оставил там, где он и лежал. Оно хоть и вещица-то очень интересная, дык – чужое то имущество! Да и какой с него прок сейчас… Чай не жратва, да не одежда. Забава и только! Дальше мы пошли.
Вылезли на крышу. Девять этажей насчитал. Во – строили раньше! Сейчас уж точно такого построить не смогут! Куда им… Посмотрел я с высоты. Красота! Далеко видать. Крыши других домов видать. Мост, тот что через реку перепрыгивает – видать! Порушенный. Пирамидку, ту тоже видать! И медузу над ней. Тьфу на нее… Левее они стали. Сильно мы на запад отклонились. А нам на юго-восток надо! Ну, сориентировался я, да еще раз вокруг поглядел: Красиво! Небо – ясное, синее! Это если на медузу ту окаянную не смотреть… Все видать. Весь город! А птиц, все равно нет… А дальше – оно, как в дымке все. Думал деревню свою разглядеть, дык не видно. Далеко очень! И дымка эта… Прикинул вот тут! Путь-то нам предстоит, ох какой не близкий! Сорок верст до деревни моей, как-никак! Третяя она от города. Самая дальняя. Сперва, надо до «Павловки» добраться. Павловка – ага! Народу тама не очень много. Человек триста если наберется, и то хорошо! Небольшая деревушка. Тама еще ферма была птичая. Птицефабрика – во! Куриц выращивали. Да индюков. Дык, опосля помер хозяин птицефабрики той. А сыновья его, алкаши – все пропили. И нету больше ни куриц, ни фабрики! А больше ничего я и не знаю за деревню ту. Следом за ней – «Морша». А чо так названа, не помнит уже никто! Оно еще задолго до последней войны называли деревни эти. И нашу: «Зареченку» – тожить еще до последней войны назвали. Ну с нашей, то понятно. За речкой она! Речка промеж деревнями течет, да в город этот затекает. А куда дальше – хрен ее знает! «Счастливая» – называется. Не шибко широкая. Но мост нужен! Дык, порушенный же… «Павловка» – так та известно, именем академика Павлова названа. Был когда-то такой мужик. Маманька говорила: – Умный шибко! Он всяких зверей изучал, да определял, как их к хозяйству пристроить. И дажить академию свою построил! Чтобы других научать этому делу. Вот такой академик был! А – Морша – дык, кто знает… И слово такое – не нашое. Странное слово. Никогда ни от кого, такого слова не слышал, чтобы так кто говорил! Так вот, Морша – вторая деревня после города, и перед нашей она расположена. Перед Зареченкой-то! Это я туда ходил, чтобы невесту себе найти! Дык, нашел на свою голову… Любушку-любимушку мою! Ага… Народу там – побольше будет. Человек пятьсот! Только ничо тама нету такого особенного. Может и было чо, дык похерилось давно! Как и птицефабрика та в Павловке! А у нас, в Зареченке: Магазин, да «Тракторная бригада». В которой я и работал, собственно. А народу – меньше! Человек двести. Раньше больше было. Гораздо больше! Дык, мрут люди от болезней всяких. Как и маманька моя. Мрут и все. И не знает никто, что за болезни такие! И во всех деревнях так. Вымирают люди… А как оно в городе, так не знаю я. Может и нет такого мора. Ох, я ж и забыл-то, как город этот называется! «Славный» – вот так! А чо «Славный», и кого тута «славят» – дык, не знаю я…
Постояли мы на крыше той с волком, поглазели вокруг, да – назад. Вниз потопали! Слезли быстро вниз. Спускаться-то оно веселее! Потихонечку вышли, оглядывались. Тихо. Никого. Чую, расслабляет она такая тишина! Кажется, будто и нет ничего такого опасного! Ошибка то! Вон, гадина… Одна была. Дык, за малым не зарезала меня! А если две? Три если?! А больше! Ото-ж… Оружие надо! А где его найти? Ну хоть что ни будь! Страшно оно с пустыми-то руками… Обязательно найти надо! Пусть и не огнестрельное. Хоть дубину хорошую…
Нашел! Нашел! Стройка там была. Недалеко от дома того. Ну как, стройка, тама видать гараж собирались достраивать. Или склад какой. Сарайчик строительный стоял. Кирпичи стопкой. Корыто. Бытовка. В сарайчике дверь слабенькая! Выдернул замок, открыл дверь. Обшарил. Кучу всяких тряпок, да лохмотьев перекидал. Мешки какие-то, башмаков одних пар восемь! Дырявые все… Цемент в бумажных мешках сложенный. Задубел уже. Каменный сделался! Мастерки строительные еще. Несколько молотков, кирочек маленьких… Еще стеллаж там. На полках всякого хлама куча. Дык нету нихера полезного…
Выломал двери бытовки. Тут порядок получше, чем в сарае! Стол, стул, да топчан деревянный. Одежда чья-то на крючочке висит. Куртка, да штаны. Сапоги еще. Примерил – куртка мала… А вот штаны и сапоги, – в самый раз! Штаны такие крепкие, прошитые суровой ниткой. Рабочие, ага. А сапоги! Кирзовые. Новые! Подошвы гвоздочками пробиты. Ладные такие! Свои штаны, те что узкие выкинул. Натирать уже начали мне. Не дело то! Натянул все новое на себя. Сразу. И штаны, и сапоги. Красота! И срам свой прикрыл и ногам теперь лучше будет. По кирпичам скакать, да по дороге бегать. Тут же асфальт кругом! Это в деревне – землица, да травка. Ну, на крайнее дело – тракт из бревен. Дык, не асфальт же! А в сапогах, все-же помягче, да по приятнее, чем босыми ногами по камням, да кирпичу… Пока возился, да одевался, – волчок все по сторонам смотрел, да на меня поглядывал. Поскуливал, шерсть топорщил! Волновался, что долго тут задерживаемся. – Знаю-знаю! Потерпи друг мой, серый… Скоренько я!
Ящик под топчаном там! Вытянул, отряхнул с него пыль. Длинный такой, из досок, струганных сделан. Так, просто сколочен, да стяжки жестяные. Петельки самодельные. Из ремешков матерчатых. Видно, человек любил свое дело. Постарался из ничего себе ящичек сделать. Для хранения всякого. Хороший ящик. И замков нет! Крышка на гвоздик, изогнутый прихвачена. Отогнуть – не проблема! Откинул крышку: немного хлама, да старые инструменты. Такое… Молоток ржавый, щипцы, фомка с гвоздодером… Болты, да отрезки провода всякого. Сложено все аккуратно. Вот! Под тряпкой – лом, да молот здоровенный! Взял сперва лом. Думал, ним и махануть можно и как пикой ширануть! Он же острый на концах! Покрутил в руках, попробовал помахать. Ничо так! Аж гудит, воздух рассекает! Только руками его взял по концам, да придавил. Согнулся лом тот. Плохо! Видать из мягкого металла сделанный. Так и ситуация может случится… Недобрая. Нет, не подходит лом этот! Мне же ним не землю долбить, да бревна сковыривать. Жизнь моя от него зависит! Да и не только моя. Волчок на моей совести! Отложил лом. Взял молот. Здоровая буханка! Килограмм на пятнадцать. Да ручка такая, длинная – из дерева. Орех или бук. Хорошая такая. Новенькая! На ней еще бирочка прикреплена: «Кувалда строительная. Стальная. СИБ…» – а дальше затерто название. И что оно за «СИБ» этот? Дык, кто знает… У нас на «бригаде» подобная была, только старая очень! Торцы у нее, расплющенные от ударов, да ручка мотаная-перемотанная. Лопалась она. Старая же! Кувалду эту, еще «понедельником» мужики называли. Это за то, что после выходных, ею уж очень тяжело махать! Ага. Если еще и с бодунища… Ох… Такой он – понедельник этот!
Махал я такой. Года два отмахал! Когда в подмастерьях ходил! Так, что дело привычное. Руки помнят! Взял я себе молот этот. В качестве оружия. Остальное назад сложил. И инструменты, и барахло остальное, и лом тот. Только выровнял его и также аккуратно положил. Да тряпочкой накрыл. Как было! Подумал, вот человек, он и ящик сделал и сложил все, чтобы – порядок. Дык, а я будто варвар какой… Некультурно это! Потому и вернул все. Кроме кувалды. Нужна она мне сейчас. Верну по случаю! Так решил.
Задвинул ящик назад под топчан. Да на выход! Гляжу, каска еще на гвоздике висит. Строительная. Оранжевая такая. Пластмассовая! Покрутил ее в руках. Ну, такое… Вроде и защита, дык, – пластмасса… Она же хрупкая! Но взял. На голову ее себе определил, застежку – застегнул. Под подбородком пряжечка. Пусть. Авось и спасет головушку мою! Тут такое дело, – ничем брезговать нельзя. Ничо лишнего не бывает, когда дело порохом попахивает! Даже каска эта хрупкая, да хлипкая, дык, все одно, – преграда между когтями гадины какой ни будь, да башкой моей! Такие дела.
Вышел из бытовки. Вот он какой я! В штанах новых, добротных, сапоги на мне новые, да в каске защитной! Да вооружен! Хоть и не огнестрельное, дык вмажу – не очухаешься! Тут волк заметался сильно. Выстрелы! На западе стреляют! Да недалеко совсем. Звонко так, да эхо раскатистое. Будто за домом прямо стрельба идет! Да палят так, не экономячи. Заполошно палят. Очередями! А кто там палит?! Дык, ясен пень, не гадины-же палить будут! Человек там. И ясно, что в беде он там! Иначе, чего бы ему палить-то?! Точно человек! Кричать начал. На помощь зовет! Хорошо слыхать. А волк, выть начал. Дыбки становится. Туда рвется! – Бежим! За одно может и узнаем, откуда зараза вся эта взялась!
Не много мы пробежали. Волчок вперед вырвался. Я следом! За дом один забежали, да еще за один повернули. Площадь тама. Ровнехонькая, да с деревцами такая, что рядками посажены. Лавочки там еще. Грузовик стоит посреди. С кузовом, да с тентом брезентовым. Зеленый. Здоровенный! А вокруг… Гадины вокруг грузовика того вьются. Штук восемь насчитал! Да еще три на земле валяются. Одна брыкается, хвостом по земле лупит, да подняться не может. Ранена видать здорово! Остальные две – наповал уложены. А на крыше грузовика – мужик какой-то. С автоматом! Лупит по гадам этим. Очередями лупит! Еще одну свалил. Да вижу, не долго ему осталося! Гадины те, уже на капот залезли, да из кузова лапы тянут! Доберутся до него скоро! Помогать надо!
Ну, я разогнался хорошо, да молотом, как вмажу! Первую попавшуюся. Ух! Кубарем полетела! Бошка треснула, да забрызгала траву. Еще одну снес! Как травинку косой. Хороший молот! Нравится! Волчок одну гадину повалил на землю, да горло ей рвет. Славно так рвет! Сильный, мощный зверь. Красавец, чо сказать! Дык, они только сейчас разлупали, гады эти, что их бьют! Мужика того оставили, да на нас в атаку кинулись! С мужиком тем одна, или две осталися. Ну, я их лупить молотом! Этих, что на меня поперли! Хорошо бьет кувалда. Ветерок посвистывает, как размахиваюсь, да бошки ихние лопаются, словно арбузы перезревшие!
Пока отмахивался, вижу, добрались те твари до мужика того. Он одну грохнул, да вторую не стрелял уже. Так ее по башке бил. Автоматом-то! Видать че-то с оружием сделалось, или патроны вышли. Бил, бил – да упал! Повалила гадина его с крыши на землю. Рвет его! Кричит мужик, да руками отбивается! Да куда ему против гадины то в рукопашную… Я, и то тогда еле справился…
Засандалил я в очередную морду гадскую, молотом. Да к мужику на помощь! Волчок на себя остальных взял. Понял видать, что мне надо! Завертелся, завязался… Гадину одну – сразу на землю повалил, да в горло ей зубами, и ходу подальше, чтобы другие не навалились! Отбежит и снова в атаку. Красиво дерется зверь! Шустро, да с умом он их валяет. Загляденье прямо!
Еле успел я. Мужик тот уже и не сопротивлялся почти. Из сил видать выбился полностью! Только и мог, что удерживать пасть поганую от горла своего… Гадину ту, я за шкирку ухватил, да с мужика сдернул. Побоялся молотом сандалить, чтобы человека не зацепить ненароком. Оттащил я тварь поганую от мужика в сторону, да руками пасть ей и разорвал! Кусалася гадина… Думал лапы ей еще повыдергать, дык, – бросил. Нервное – то! Лишнее уже!
Поднял я мужика того. На ноги поставил. Живой! Автомат его подобрал. Разбитый совсем. Болтается все, да дуло гнутое. Все равно в руки ему сунул. Имущество же! Может починит? Я же не знаю чо, да как! Гляжу, а волчок к нам бегом бежит! Еще штук пять, гадин тех, следом за ним гонятся! Может новые подтянулися, а может были уже тут. Дык, кто-ж их разберет? Они-же все на одну рожу-то, свою-поганую!
Принял я шайку эту! Прямо на кувалду свою. Враз, половина, как брызги разлетелася! Ох и хороший молот! Ох и нравится мне! В азарт я вошел. Махал так, что ветер в ушах свистел! Перебил всех. И еще подтянулися гады! Из подворотен, да подвалов повылазили. И их всех-тех – перебил! Стою, «кувалдометр» свой замахнувшись держу, а врагов то и нету больше! Кончились вражины все! А эти, по всей площади валяются. Бошки да туловища перебитые. Много их. Какие, правда еще шевелятся. Уползти пытаются. Лапками шебуршат, да морды к небу тянут. Посвистывать пытаются. Видать медузу свою окаянную кличут! На помощь чтобы пришла. Прошелся я тогда по ним, да каждому и в рыло, кувалдою. Чтоб не свистели! Ишь-ты, говорю, свистуны выискались! Хрена вам лысого, а не медузу! Не ваш сегодня день, ребятушки!
Добил я гадин тех поганых, отдышался маленько, да к мужичку тому. Стоит он, кулаки сжал, да на волчка косо поглядывает. Автомат бросил от себя. Видать совсем негожий! А сам стоит. Пораненый, еле на ногах держится, а биться готов до самого конца! Твердый мужик! Уважаю! Волчок его не трогал. Сидел просто, да по сторонам поглядывал. Ухи крутил. Понял тогда мужик тот, что тут ему врагов нету! Расслабил кулаки. Да сразу на жопу свалился. Слабый совсем! Помог я ему на ноги подняться. В кабину его засунул. Воды помог напиться. Руки тряслись сильно. Не мог сам даже флягу открыть!
Очухался он маленько и сразу за руль! Завел мотор и по газам – ходу. Говорит нельзя тут быть после шуму такого. Всякая зараза может сюда припереться! Да и не только такие гадины, а кой чего и похлеще! А я-то чего? Я только – за! Волчка на руки усадил и сам держусь. Машина-то прет, да подпрыгивает по кочкам, да по ухабам. Едем.
Познакомились мы с мужичком этим. Иваном его кличут. Местный он. С городских! Он сразу на юго-восток курс взял, как услыхал, что мне домой в деревню надо. Похрен ему, куда ехать, лижбы подальше от города! Компас у него. Небольшой такой, в коробочке. И карта книжецей сделана. «АТЛАС АВТОМОБИЛЬНЫХ ДОРОГ» – на ней написано. Хороший такой, «атлас» этот. Хоть и старенький, да затертый совсем, дык, все тама видать! И дороги, и город этот нарисованный. Будто сверху смотришь! И деревня моя – тожить есть! И как проехать до нее, дороги обозначены. Красота!
Поговорили мы с ним о том-сем, маленько. Нормальный мужик он, этот Иван. Сам такой худощавый, роста среднего. Дык, жилистый очень! Руки крепкие. Всю мускулатуру под шкурой видать! Сильные они – люди эти, да выносливые. Знаю про таких! В годах он уже. Волосы седые совсем. Белые считай. Местами только черные пробиваются. Будто в соль, – чуточку перца сыпанули. Такое! Да усы носит – щеточкой. А глаза – синие-синие! Яркие такие! Вроде и добрые глаза-то, да острые. Словно тебя насквозь просвечивают! Бывают такие люди, ага. Вон, как дядька Вий. У него тожить такие глаза. Вот и у Ивана такие! Серьезный мужик. С «обычных» он. Без особенностей. Но к нашему брату – он спокойно относится! Сосед у него с «таких». Дружили говорит. На праздники водку пили. На Первомай, да на Новый Год! Дык, в прошлом году, запропастился он куда-то, сосед его. Говорит, вроде в город другой подался. Работу искать. Уехал. Да так и с концами… Переживает за него! А город тот – «Горное» называется. Потому, что среди гор построенный! На севере он. Поехал бы, говорит, друга своего искать, дык город тот, аж за тысячу верст от Славного! Далеко конечно. Тудыть несколько дней машину гнать. А может и больше! Дороги-то, считай никто не ремонтирует… Такие дела.
Вот так и говорили мы с Иваном пока ехали. Спокойно было вокруг. Только порушено все сильно. Иван осторожно грузовик вел. Завалы объезжал, да на кочках перекатывался. Хорошая у него машина! «Урал» – называется. Никогда такую не видал: Большая, мощная, да вездеходная она. Нравится! Рассказал я ему, как в городе этом оказался. Да как с волком бежали из гриба. Как ночевали в подвале, в подсобке той! Оказалось, это он ночью палил. Аккурат возле гостиницы это было! Там, где мы ночевали. Квартира у него там в доме. Около гостиницы той! Ну хатка така, какие мы видели с волчком. Что на этажах по три штуки! Квартирами это называется. Не знал я. Дык, от куда мне?! Жену он забирать приехал из дому, а там на него набросились! Отстреливался. Положил гадин несколько. Да потом еще одна тварь пришла. Да не такая, как эти! Другая совсем. Здоровенная! Под два этажа ростом она! На осьминога очень похожая. Жену схватила щупальцами, да в пасть! Граната одна у него была. У Ивана! Использовал. Дык, нихера не взяло гадину ту. Осьминога того окаянного! Оторвало пару щупалец, да и все! Убегал он от твари той. Не шибко шустрый он осьминог этот, да не разгонишься на машине по улицам. Завалов много! Бензина уйму спалил, пока по городу петлял. Оторвался от осьминога того, да решил, что надо с города утекать к чертовой матери! Жена мертва, детишек у них нет. Ничего тут не осталося! Ну и решил. Дык, бензина-то нету… Вот и заехал сюда, чтобы дозаправиться. Тут гаражи рядом, да думал может припасы имеются? Замки сбивал, да глядел. Нашел бензин. Много нашел! Залил все под завязку! А как собрался уже ехать, да не успел в кабину залезть. Эти набросились!
Спросил я его еще, может он знает откуда эта напасть вся взялась? Медуза эта окаянная. Грибы. Гадины эти… Дык, не знает он! Ночью проснулся, говорит, а оно уже все началось. Грохот стоит, дома ходуном ходят, да медуза в небе висит. И грибы стоят посреди улицы. А потом из них гадины полезли. Сначала маленькие были, затем отожрались и понеслась! Они людей ловили и жрали, да росли на глазах. А как выросли, они еще больше убивать стали, да трупы забирали и уносили. А куда и зачем, – хер их знает! И по всему городу такое было. И чем больше времени шло, тем хуже все становилось! Иван сперва оборону держал. Было оружие у него. А опосля, как понял, что хана всему пришла, тогда и решил, что надо жену забирать, да сваливать как можно скорее из города! Жену он дома оставил, чтобы в безопасности, а сам за машиной своей пошел. Ну, а дальше, я уже знаю, что было… Такие дела.
Пару кварталов мы проехали. Я все про тех мертвых вспоминал, что в подвале тогда видел. Стало быть это туда гадины всех стаскивали! А нахера они им? Припасы что-ли?! Дык, не особо-то и много тех людей там было! А стало быть, место то, не одно такое! Есть еще места такие. Людей-то в городе дохренища живет! А сколько – это «дохренища»?.. Хотел у Ивана спросить, да не успел, остановил он машину. – Хреново мне… – говорит. А сам бледный сделался. Да круги синие под глазами. И губы посинели у него. Дышит тяжко. Пот на лбу и щеках выступил. Мелкие такие бисеринки.
– Э, Вань, ты чего?! – говорю.
Рубаху он закатал, а там – дырка. Узенькая такая, словно лезвием чиркнули. А под ней, огромная такая гематома надувается. Кровь у него внутрь бежит! Прямо в брюшину. Видать гадина та хвостом проткнула! Ох, хреново-то как! А делать чего? Как помочь человеку? Я же не дохтор… Дык, и где искать-то этих дохторов сейчас? Че-то мне аж нехорошо сделалось. Человек хороший, да помочь ему надо! А, как… Посмотрел я на рану ту еще раз, да в глаза Ивану-то поглядел. Качает он головой. Видать и сам понимает, что это все… Говорит: – Ты вот что, Терентий! За руль садись.
Ну я молча, волчка на низ в ноги ссадил и пересел сразу. Дверцу даже тихонько захлопнул, чтобы не услышала гадина никакая. И сижу. – А делать-то чего? Я же не водил такую ни разу!
Растолковал мне все Иван. Где ключом заводить, где газу давать, да как скорости в ней переключаются. Сцепление показал, как жать. Еще много чего тама было! Рычаги всякие, специальные! Кнопочек – куча-мала! Почти, как в УАЗе том, что на стоянке стоял! Дык, не запомнил я всего, что Иван мне рассказывал. Только основное. Да хватит мне и того. В принципе, оно не шибко сложнее, чем на тракторе колесном ездить! Заведенный тот Урал уже был, да на нейтрали. Выжал я сцепу, передачу воткнул, газку поддал, и плавненько так – сцепление то и отпустил. Дернулась машина ехать только, дык, заглох мотор! От-ить нелегкая…
– Не беда-то, – Иван говорит. – Заводи, да газу больше давай!
Ну, я и дал. Как попер Урал этот! Ух, сила-силенная! Прет, скорость набирает, кирпичи битые под колесами мнет, летит крошево во все стороны! Нравится мне! Только гляжу, Ване совсем плохо стало. Сбавил я ход. А он голову-то опустил, вроде как и на дорогу смотрит, а глаза у него, будто в никуда. Даже волчок ближе к нему подсунулся, да голову ему под ладошку дал. Жалко видать человека-то! Чует волчок, что человек хороший.
Гляжу, поглаживает Иван волчка маленько так, да рука его дрожит. Белая стала. Вены синие под шкурой видать. Плохо дело! Только сделать ничо не можем мы для него… Поднял он голову, да глядит на меня. Осунулся весь, будто мертвец на меня смотрит. – Сто грамм бы… – прошептал, да улыбнулся мне. А у самого в глазах печаль, тоска такая…
– Ну, дык! Есть! Есть-же у меня, есть! – вспомнил я сразу про водку ту, что в квартире нашли. Самогонку-то! Сумку достал, да выудил оттуда бутылочку. – На-ка! Держи, сердешный! – даже крышечку откупорить помог ему. Взял Иван бутылку, радостный стал! – Ишь ты! – говорит. – А мож у тебя и закусить чего, сыщется?
– Не вопрос! Сыщется и такое! – о-па, – и сухарь ему ржаной из сумки. – На-ка! Держи, друг! Для хорошего человека – все сыщется! Ничо не жалко!
Поблагодарил он меня, выдохнул резко, да и маханул в себя, с треть бутылочки! Жадно так, смачно… Думаю – Во как могет! И не скривился даже. Твердый мужик!
Так и замер Иван с сухарем в руке… Все. Нету больше Ивана! Помер Иван. Убили его гадины эти, окаянные… Жалко-то, итить… Дажить волчок подвывать начал… А я еду. Машину веду, мусор, кочки объезжаю. Да плавненько стараюсь, чтобы не трясло Ваню-то! А у самого слезы… Вроде-бы и знакомы с ним всего-ничего, дык, чтобы вот так живой человек прямо при мне умирал… Не было такого никогда! Да и от кого! От гадости поганой…

Глава 6. Газу!
«Урал» упорно шел сквозь разрушенные улицы города. Двигатель ревел, разрывая тишину, а колеса крушили осколки бетона и стекла под своим весом. Падающие тут и там, обломки кирпича, гулко отскакивали от асфальта, оставляя на нем белесые следы. Время от времени раздавался едва слышный скрип поврежденных конструкций, напоминая о том, что все, что когда-то было прочными зданиями и уютными домами, теперь превратилось в обломки и руины. Вокруг царило полное безмолвие, лишь громыхание грузовика нарушало поникший городской пейзаж. Буквально переступая поваленные столбы и ограды, он уверенно полз мимо обвалившихся стен и проваленных тротуаров. Когда-то эти улицы были полны людей…
Крепко держу руль. Веду машину. Передача ниже – газ на повышенных – плавная работа сцеплением. Потихоньку ползет наш зверь. Переваливается через завалы. Ровно гудит мотор, словно зверь урчит! Приноровился я уже к машине, освоился. Мимо протекают реки осыпавшихся стен и разбитых витрин, медленно плывут горы щербатых домов, кое-где попадаются островки из остовов сгоревших машин. Какая – так стоит, какая – к верху колесами валяется! Будто кто-то огромный, да злой игрался! Все размолотил, все разбросал – погубил… И нету в том «огромном», ни любви к жизни, ни бережного отношения к труду, создавшему все вокруг! Нелюдимое создание так только может, чужое…
Дремлет волчок. Лег на сидении. Лапы под себя сложил, да морду на ногу мою закинул. Хорошо ему. Глаза прикрыл, сопит. Только ушами крутит. Отдыхает, да бдит помаленьку. А отдыхать – можно! Оно и правда, тихо так вокруг. Будто в лесу! Мотор только слыхать, да эхо его среди домов и подворотен гуляет. Широкая улица. Можно маневрировать, да завалы объезжать по краешку. На компас поглядываю, да по карте иду. Той, что от Ивана досталась – Атлас! Хорошая книжица. Все на ней видать! Едем мы с волчком потихоньку.
Похоронил я Ивана. Как только мы подальше от места того отъехали, так и остановился я. Увидел парк. Там деревья, да лавочки. Еще такая маленькая речечка течет. Мимо лавочек течет, да деревца огибает. Тропинка вдоль нее камушками выложена. Мостики маленькие. Красиво! Вот как люди сделали. Чтобы погулять, да посидеть – отдохнуть, да о хорошем подумать! Вот я и остановил там. Вынес Ивана. Положил на лавочку. Место хорошее, красивое! Деревце растет. Каштан кажись, ага. И лавочки две. И речечка – напротив! В кузове Урала лопата сыскалася. Выкопал ямку. Не глубоко, а так, чтоб в аккурат поместился Иван! Положил его туда. Да сразу накрыл землицей. Еще камень притащил. Здоровенный такой, плоский! Он тама, посреди полянки стоял, что дальше по парку, вдоль тропинки если идти. Написано на нем: «Героям – Защитникам!» – вот! Стало быть, подходит! Иван-то самый настоящий герой! С «гадостями» этими биться. Он же – не я! Человек простой… А все равно – не струсил! Бился до последнего. В рукопашную даже! Крепкий мужик!
Накрыл его могилку камнем-то, да стою. И волчок рядом стоит. Думаю, сказать надо чего, а сам не знаю, чего говорить! Знали то мы его с волчком всего-ничего… Маманька вот говорила, что, когда человек преставился, тогда – только хорошее о нем говорить надо. Либо, если человек поганый был, тогда вообще ничего! Будто все земное, да мирское он тут оставил, и тело его тут осталось пустое, и судить тута уже нечего. А тама – на небесах, уже дух его перед Богом предстает, да Он только судить его и будет! По делам, да по заслугам его. Так мама говорила! Ну, и я сказал тогда. Про Ивана-то. Что знал, да видел, – то и сказал! Хорошее сказал. Смелый мужик, да крепкий! За грузовик поблагодарил его, да за карту, и компас, что нам достались по наследству. Вот так! Постояли мы еще, помолчали. Поехали дальше. Дальняя дорога нас ждет…
Стоп! Завал впереди. Да большой зараза! Много навалено. Бетон, да столбы, дерево здоровое, еще автобус на боку лежит. Не, не проехать! Остановился, «заднюю» включил, да назад помаленьку сдавать. Метров сорок назад сдавал. Пробовал развернуться, да никак. Узко тут! Тоже навалено с боков всякого. И главное, в этом месте! Тьфу… Еще назад отъехал. Нашел переулок! Вроде широко. Должны пролезть. Грузовик-то не легковушка! На лево ведет переулок тот, да по карте – на параллельную этой, улицу выходит. Нормально! С трудом вписался. Чиркнул бампером по столбу. Закачался, накренился столб тот, думал – рухнет, ан-нет, – стоит! Провода оборвались только, повисли на деревьях, да на дорогу легли. Будто волосы висят. Жутко как-то выглядит… Ну их!
Влез в переулок. Дальше чистая дорога! Помаленьку поехал. В переулке, более-менее целое все. Не так порушено! Балконы на месте висят. Окна не все выбиты. Даже веревки бельевые и те натянуты остались. Да трусы на них висят, носки, кофта синяя… Эх, пообрывал это все кузовом. Там же тент натянутый, да дуги! Треснули веревки те, да трусы чьи-то на лобовом и повисли. Интересные такие – мужские-семейные. Желтые, да в горошек белый, ага! Убрал я их со стекла. Вид мне весь загораживают! Еще посмотрел на них. Нету у нас такого в магазине! Черное, тама, да синее. Темное все продается. А тут – во красота! Дык, чужое. Ношеное! Кинул их в сторону, на парапет. Пусть там. Может хозяева вернуться, да на месте трусы те и заберут!
Греться мотор начал. Остановил я машину. Аккурат перед выездом-то на соседнюю улицу. Заглушил мотор. Открыл капот, заглядываю. Все, мне вроде и понятно там! Васяка-то механизатор наш, показывал мне, что в тракторе, да как. Вот и знаю я, где чего в моторе. А этот не сильно и отличается от тракторного! Радиатор спереди. Большая банка, квадратная, черная! Пробочка в нем. Открутил ее, вижу – воды маловато! Долить надо. А где взять? Ходил, искал, по углам, да по дверям заглядывал. Нашел воду! В ведрах стояла за дверями, что со стеклом. Видно мне! Ломать правда пришлось, дык ничо не поделаешь! Два ведра. Стоят, полны-полнехоньки! Чистая водица. Может дождевая, а может набрал кто, да оставил, когда все началось? Кто теперь знает… Там паутина еще была. Черная. Такая, самая, как и в квартирах, что мы с волчком заходили. Только там никого в паутине не было, а тут – хер красный сидел. Тот, что с лапками и глазом. Живой гадина! Глазом своим на меня глядел. Зашебуршил, да ко мне хотел, дык сам же в паутине той и запутался лапами своими! Прихлопнул я его. Сапогом. Раздавил гадость эту! Сапог от жижи той еле вытер. Много жижи из него набрызгало! Да липкая… Тьфу зараза… Тряпка там была. Полы кто-то мыл, да оставил. Ею и вытер.
Принес воду. Вылил половину одного ведра в радиатор. Пока лил, волчок вылез из кабины. Побродил вокруг, понюхал, да назад возвратился. Сел около меня. Гляжу – нервничает! Нос морщит, да шерсть на загривке подергивает. Видать чует гадость какую! Значит валить нам от сюда надо. Да срочно! Долить только чуть осталось… Я к ведру! Гляжу, а в ведре водица-то колышется, подергивается! Будто рядом стукает кто-то! Стук – кружок по воде. Стук – еще кружок! Вот-те раз… Волк скулить начал. Мечется, меня за штанину зубами дергает! Видать совсем страшное что-то чует! Долил воду, захлопнул капот. Быстро в кабину! Попрыгали, захлопнул двери, завел мотор, врубил передачу, да газу придавил. Ходу-ходу!
Вывалил на перекрестную улицу. Широкая, как и та, по которой до переулка ехал. Чистая! Не видать впереди завалов больших. Поворачивать начал на нее. Глянул влево: Медуза-та в небе. На месте правда осталась, там, где «пирамидка». Хорошо видать ее от сюда! Только сжалась эта медуза вся как-то. Скукожилась! Меньше стала, да вниз опустилась. Прямо крыши касается. Или того, что от крыши той осталось. Да еще шары у нее под брюхом висят. Большие такие, гладкие. Гроздями висят. Уж очень на яйца похожие! Отрастила зараза, ага… Ниже глянул. На улицу, на которую свернул. А по улице, батюшки… Орава катит! Огромная куча, гадин этих! Прыгают, по окнам скачют, да по балконам, через завалы перекатываются, будто волна идет. Да к нам прут! Ох и дохера их! Да рядом уже! Итить твою… Газу! Крутанул руля, с визгом колеса по асфальту пошли. Вторую передачу врубил, а за ней – третью сразу. Жму газ, машина с ревом пошла! Гляжу в зеркало боковое, – нагоняют нас… Не успеваем разогнаться! Волк воет. Сердце в пятки ушло.
Первая гадина на крышу запрыгнула. Когтями драть по стеклам сразу! Да скользят. Звук противный… Вторая с балкона слетела. В окно вмазала, да враз боковое стекло вынесла! Когти растопырила, шипит! Волчок ей в горло снизу вцепился. Дерет ей глотку! Я газу вывалил на всю катушку. Эта гадина, что на лобовом сидела, слетела с капота в бок, да за зеркало уцепилась. Замахнулась когтями, да по стеклу-то по моему, как вмажет! Вынесла в брызги форточку, да когтями по башке моей елозит. Хех, дык, в каске же я! Скребут когти по каске, а не по моей башке! Хера тебе лысого! Схватил рукой за морду ту поганую, да луснул ее об край двери, да к себе и в рыло кулаком! Хрустнула морда. Заскулила гадина. Трясет рылом! Еще раз вмазал в морду. Отвалилась на асфальт, упала – покатилась. Дык. За ней еще две! Когти ко мне потянули. Одна в руку вцепилась! Сука… И рожи такие наглые, гадкие! И больше будто они стали. Да заметно больше! Даже больше тех, что мы с волчком раскидали. Когда Ивана-то, спасали! Видать разожрались они там, на чиновниках тех, в пирамидке. А-то как же! Тама, что ни рожа, – дык жопа шире плеч! Они же только и знали, что сидеть сиднем, да за бумажку каку – деньги драть! Вона, как маманьку схоронил, дык надо было справку получить. Компенсация мне причиталася. На похороны там денюжка, да еще выплаты. Маманька-то «ветераном труда» была! В колхозе нашем всю свою жизнь дояркой отработала. Оно конечно там денежки-то не много, дык – пять серебром! А это считай половина свиньи! А мне ох как бы эта денюжка тогда пригодилась! Так бы бумажку ту, мне дядька Вий выписал, только, не было тогда его с нами. На службе он был еще! Ну и подался я в город, в «Горком» этот окаянный, пирамидку эту… Три дня добирался. То на попутках, то пешем дралом… Добрался. Дык, сидит морда шире жопы, глаза свои похмельные пучит. Давай мол, один серебром, тогда и бумажка тебе будет! Вот такой молодец! Ну а я чо? Малый был… А денег с собой нету. – В долг, в счет выплаты – говорю! – Тогда – два! – говорит. И лыбится гадина… Хотелось ему нос в щеки вбить. Да гляжу, морда у него уж очень широкая. И сам здоровый, как лось! И вокруг их, таких-же полно! Не учхну думаю… Это не наши мужички, выпаханные-выработанные. Тут никаких кулаков не хватит, чтобы рожи эти обработать! Самого угробят и поминай, как звали… Ну, я и согласился. Чо делать-то! Получил я деньги. За матушку. И этой гадине долг занес. Схватил он серебряники те. В карман! А сосед его, такой-же боров, смотрю рожу свою вытянул из кабинета, да на карман его так и поглядывает. Видать долю захотел! Плюнул я на них в сердцах, да домой подался… Дядька Вий, опосля как участковым стал, – узнал, дык расстроился за меня. Говорил – десять серебром мне должны были дать! А это – считай один золотой! Целая свинья! Или дров запас в зиму. Да взятку не смели требовать… Вот такие они там, чиновники эти. Слуги народные… Тьфу! Спрашивал меня дядька: читал я справку ту, или нет? Мож написано там было, что «дать десять», дык дали – пять?! Остальное украли сволочи! Может и было так, я-ж читать-то не умею! На кассу провел меня, тот мордатый. Дали тама деньги, бумажку подписать заставили. Я закарлючку нарисовал какую смог, они бумажку ту и прибрали сразу с глаз, и на выход меня. От кассы той… Поди сыщи теперь правду: Десять там, или – пять! Так я ему и ответил. Тогда дядька и начал меня читать учить, да считать. Вот так и научился я тогда. Да про чиновников тех понял, что за птицы они такие. Обберут как липку, да еще и втридорога сдерут! Особенно когда законов, да правил не знаешь ихних…
Вот и эти гадины, отожранные, здоровенные! Такая-же в кабину рыло свое засунула. Вцепилась мне в руку тварь, заскребли зубы по шкуре. Больно! Только утренние порезы затягиваться начали, дык снова ранения. Гадость такая! А тут, еще одна, с другого бока влезла и когтями мне по плечу рванула по правому, да по каске зашкребла. Хрустит касочка-то, только держит пока удары! Волчок едва от той гадины отбился, и еще одна подоспела. С ней драться начал! Туго дело. Три гадины уже в кабину лапы засунули. Лобовое стекло выдрали. Четвертая на капот приземлилася… Я эту, что слева, за горло ухватил, да придавил к крыше. Засипела, трепыхается, да вырваться не может! Хвостом мне шею обвила, тоже душит. Да здорово так, дыхнуть не могу! Сильнее я ее придавил. Затрещала шея гадская, хрустит громче каски! Заскулила, лапами зашебуршила, да обмякла гадина. Хана ей! Не стал ее из машины вышвыривать. Ею пока прикрылся от тех, кто на очереди в кабину лезть! Вторую, ту, что справа, кулаком в рыло тычу, дык руль между ног зажал. Еле направление удерживаю! Волчок наконец управился. Вырвал глотку гадине той, да за хвост зубами вцепился, за тот, что вокруг шеи моей обернут. Тварь-то сдохла, дык хватка ее хвоста – не ослабла! Рвет, дергает он изо всех сил, старается… А у меня уже мошка перед глазами мельтешит. Задыхаться начал! Гляжу, еще одна лезет в форточку, да волчка хватить норовит! Ей пару раз в рыло дал, да молот свой из-под ног вытянул. Не замахнуться оно конечно, дык я ей так его в пасть сунул. – На! – говорю, – Посмокчи железяку! – а эта дура, дык кусать ее удумала! Да зубы себе крошит. Угу, щербатая стала. Ну, я еще наподдал в пасть ей кувалдометром. Хорошо вышло. Все сосалище ей разломал! Волчок справился с гадиной, да наконец оторвал тот хвост от шеи моей. Получилось! Только отдышаться бы мне чутка… А эти – под колеса бросаться начали! Видать смекнули гадины, что в кабине, – оно чревато! Прыгают, катаются по асфальту, да под колеса лезут. Врубил «пониженную», да газ в пол! Взревел мотор, поскакали колеса по гадинам, грохот, хруст, жижа брызгает от них. Руль, что есть сил держу, да газу выжимаю на всю катушку … – Только бы Уральчик наш выдержал! Только бы выдержал… – кажись молиться начал. Так вот машину уговаривать: – Держись, мой хороший! Еще давай! Жми! Вырвемся, водички тебе свеженькой в радиатор налью! Вымою тебя от гадости этой! – навроде друга я живого уговариваю! А сам жму! Волчок сразу вниз, в ноги спрыгнул. Засел тама. Понимает, что выпасть из кабины может. Стекол-то уже нет! Прем на всех парах. Я гадину, ту что придушил, отшвырнул наконец от себя. Легче стало. Только горло побаливает… Каску на башке поправил, съехала маленько. Дык, покоцали ее здорово! А если бы не было?.. Все бы на башку мою пришлось!
Земля задрожала. Слышно прямо! Даже руль из рук вырываться начал. Еле удержал его! Справа, из-за дома пыль повалила, да кирпичи выбитые полетели. Будто кулаком кто-то вмазал там, или тараном каким… И снова трясти! Машина вильнула, руль из рук чуть не выронил. Даже притормозил чутка. Вылезло чудовище оттуда. Гадкое, огромное! Под два этажа! Осьминог тот окаянный, за которого Иван рассказывал. Сначала щупальца свои на дорогу вывалил, клубятся, извиваются. Мощные, длинные! Кольцами пустил, столбы, да деревья обвил, подтянулся, да на них выполз! Здоровенный, серый с зелеными пятнами весь. Глаза, словно у змеи! Злобные, холодные… Страшно – жуть! Поверх головы, еще щупальца у него. Узенькие такие, длинные, да с усами они! Шевелятся, хлестают по дороге, а на концах – зубы, словно иголки! Да скребут по всему, куда дотягиваются, да резаные полосы оставляют там, где прошлись! Весь осьминог тот вывалил на дорогу. Пасть раззявил, да как завоет! Волчок сам завыл с перепугу. И я орать! Страшная гадина…
Нога сама газ нажала. Я только смотрел на гадину эту… Взревел мотор, как никогда взревел! Сорвался Урал с места, будто черти его рогами пнули, да понесся мимо твари этой. Только ветер засвистел! Размахнулся спрут щупальцами, вмазал по машине, тряхнуло нас, да заваливаться грузовик начал, на бок. Я – руль в сторону! Еще раз крутанул, ударился башкой о стойку, сильно ударился. Только выровнял машину. Получилось! Снова спрут ударил. Обхватил нашу кабину щупальцами, теми, что узкие! Заскребли их зубы по металлу. Сами – как иголки! Борозды оставили! И в кабину потянулись, обвились вокруг стоек. Я молотом по ним лупить, а волчок зубами помогает! Одно щупальце отрубил об край стойки. Второе – само оторвалось. Машина же прет! Гляжу, а оно такое-же самое, как то, что ночью нам в форточку, в подсобке лезло! Тьфу гадость какая…
Новый удар! Захрустело что-то, да грузовик на дыбы подняло. Нос задрался, дорога из-под нас ушла. Я по тормозам дал… Грохнулась машина на передние колеса! Руль по рукам ударил, даже заболели руки мои! Думал пальцы поотрывает… Ничо, удержал! Только руль согнулся чутка… Да тарахтит, что-то сзади сильно, да не видно нихера! Температура двигателя уже на пределе, перекосило грузовик. Грохнуло еще раз! Вильнула машина. Только выровнял, и новый удар, да скрежет, будто металл раздирают! Снова башкой я своей вмазался. Звезды из глаз! И вдруг, тишина наступила… Ватная такая. Глухо так, будто под водой мы очутились. Думал, все – померли… Смертушка наша пришла! Все вокруг такое плавное сделалось, медленное, да размытое… Но только на пару секунд. Затем снова все сразу вернулося! Скрежет, грохот, да визг покрышек по асфальту! Глянул назад. А в заднем зеркале – удаляется фигура осьминога того, и все удаляется! Быстро так удаляется! И гадины все отстали. Убегает дорога от них. А впереди – чистая дорога. И дома закончились! Трасса впереди, да поля по сторонам. Бегут, волнами зелеными, и желтыми лоскутами сменяются. Яркие, сочные! Пшеница, да гречиха посажены. И солнышко горизонта уже коснулося. Дело к вечеру. Пригревает солнышко, щекочет морду. Здорово так! Волчок тожить на сиденье поднялся. Смотрит в окошко. От лучиков щурится. Вырвались мы! Вырвались из пекла адского! Живы осталися, да целы! Радостно мне!
Верст пятнадцать мы отмахали. Не было ни погони за нами, ни еще какой гадости по пути. Будто и не случилось ничего. Не видать, ни медузы той, ни гадин, ни спрута того, осьминога страшного. Тихо вокруг, мирно! Успокоился я. Сбавил ход машины. Мотор тоже остыл, ровно работает. Дык, только поскрипывает че-то, да сзаду хрустит. Ну то ничего! Главное, вырвались! Второй раз я город этот посетил выходит. Да все, не по своей воле я в нем оказался! Тогда – мальцом за справкой той, окаянной приезжал. Да ободрали, как липку меня! Этот раз, дык, вообще меня с постели ночью выдернули, из дому, и че оно, да как-так произошло, до сих пор не знаю. Засыпал, то дома, а проснулся – в грибе! Только вот, все эти два раза – нихрена хорошего не было! Этот раз, – вообще чуть не укокошили меня. Проклятое место видать, город этот! Ой проклятое!
Доехали мы до поворота с указателем: «ПАВЛОВКА» – написано. «9км.» Стало быть, первая деревня скоро будет. Остановил я машину. Надо мне чуть дух перевести, да «до ветру» захотелося. Аж скулы сводит! Вышел из машины, огляделся. Красиво вокруг! Солнышко уже на половину за горизонт скрылось, да позолотило все. Верхушки бугров, что кругом, словно желтым огнем покрыты! Травка зеленая, небо синее-синее! И ветер! Таким ветром дажить надышаться невозможно! Свежий, прохладный, да с ярким запахом чабреца и немножечко полынькой отдает. Горьковато-сладкий такой! Сходил я в кусты. Хорошо! Будто целый день не ходил. Вот только сейчас меня пустили! Смотрю, и волчок в кусты подался, ну оно видать тоже жмет! Он же живой, как-никак.
А машина – батюшки… Кузова считай нет! Разломано все. Тент оборванный, дуг нет. Дощечки – повывернуты… Ох… Да и железо все вымято, искорежено. Капот, будто молотом били… Стекол нет. Фары, гляжу и те побитые! Благо – колеса, да баки целые! Открыл капот – и там считай все целое. Только воды бы долить, дык нету… А грязно то как! Вся машина, гадостью той уделана, жижей-слизью, кровью гадин этих окаянных! И снаружи, и внутри. Будто слизняки какие, сопливые ночевали, да терлися там… Не дело-то, чтобы вот так в грязи дальше путь держать! Нарвал охапку травы, да подметать все принялся. Обмел снаружи. Все, что смог обмел, да по вытер от гадости той. Внутри, в кабине – тожить прибрался! Нашел лапу гадины одной, да кусок хвоста, видать той, что душила меня! Вышвырнул все. Нашел еще щупальце одно, тоненькое, от осьминога того! Еще глаз нашел. Ага, потерял кто-то видать! Страшный такой, змеиный, только здоровый. Вышвырнул и его! Обмелся там. Зубов ломаных горсть вымел. Вот чего! Еще нашел книжецу такую, маленькую. Под сидение заскочила. Там и лежала она. Красненькая такая, «УДОСТОВЕРЕНИЕ» – на ней написано. Развернул, а там – Ивана фотография. Дык, написано: «МВД СССР. № 02305. Майор милиции Тарских Иван Кузьмич. Южный отдел Горского района. В должности – помощник начальника Южного отдела по городу Славный». Вот такие дела! Из милиции он, Иван-то оказался. Как и дядька Вий наш! А я гляжу, взгляд у него такой-же, да замашки, будто не он, а дядька Вий со мной рядом! Эх… Обронил видать Иван удостоверение свое. А может само выпало, когда я его хоронить из кабины вытаскивал. Жалко Ивана-то! Хороший человек был. В милиции работал. Офицер! Ну, чо, забрал я удостоверение то, да в карман себе положил. Как домой приеду, – дядьке Вию покажу. Мож и знал он его, Ивана! Дык, помянем человека…
Дальше делами занялся. Каску свою еще снял. Побитая вся! В нескольких местах лопнула, да когтями вся подратая. Глубокие борозды, корявые… Положил я ее в кабину. Хорошая вещь. Головушку мою уберегла! Может и починю. Иль Махал-Махалыча попрошу. Он мужик рукастый. Все починить сможет! И машину ему отдам. Поремонтировал чтобы. Хорошая машина, нас считай и спасла! Жалко такую бросать. Пусть сделает человек. Чтобы все чин-по чину! Рассчитаюсь за работу как ни будь. Не в первой… А еще лопаты нет. Помню, в кузов ложил, да ремешками пристегивал. Были там специальные. Дык, нету! Ни лопаты, да и кузова – тожить нету… Ушла лопата, вместе с кузовом-то! Жалко. Лопата – в хозяйстве вещь нужная! Молот свой еще от гадости оттер. Рукоятка вся изгваздана, да отметины видать… Грызли суки! Ну, то – ничо. Главное – целая!
Пока возился с барахлом, волчок вернулся. Морда довольная. Видать тожить натерпелся. Да с облегчением его! Сел напротив меня. Смотрит. – Ну, что? – говорю, – Брат мой – серый! Выбрались мы из пекла того окаянного! Теперь чо, расходимся? – уговор-то был. Помню я! Тогда еще, в подсобке договаривались. Покачал волчок головой, да и в кабину полез. Ну вот и хорошо! И я следом. Сели, двери я тихонько прикрыл. Чтобы не хлопать громко! Вдруг и тут гадина какая ошивается, дык – зачем привлекать? Припрется еще! Завел мотор. Передачу врубил. Волчок сидит, вперед смотрит. А впереди… Кто знает, что нас ждет, впереди-то?.. Хорошо, что серый со мной! Значит еще повоюем!

Глава 7. Проклятые километры.
Дорога слишком узкая. И разбитая уж очень сильно пошла. Отмахали мы всего-ничего, километров пять. Оно сначала вроде и ничего было. Дорога нормальная, широкая, да ям не особо много. Будто тут ее когда-никогда и ремонтировали! Ехали потихоньку. Ну, ямы… Такие, не сильно глубокие. Какие проезжал и не обращал внимание. Какие объезжал. Нормально вроде. Думал, так часик и в Павловку приедем. Приехали… Тьфу! Тут же – просто хана! Узко стало. Канавы, рытвины, ямы. Нет, не ямы – ямищща! Кажется, в аккурат весь Урал туда и влезет! И чем так можно было разворотить-то?! Люди еще с краев объезды кое-где понакатывали. Туда съезжал. Иногда останавливался. Задумчиво башку чесал. Думал, как тут ехать-то дальше?! Пару раз назад сдавал. Разворачивался. Просто по кустам ехал, да ельник мелкий ломал. Дык, нормально-то ехать – никак! Ну невозможные канавы! Теперь понимаю, почему скорая так долго к нам едет… Доберись тут попробуй! Так, то скорая помощь, ей – край, как надо, жизнь человека спасать! А если вот такая, как «Газель» та, что на стоянке под гостиницей была? Да в магазин, чтобы товары новые привести? Отож… Потому и возят тракторами с прицепом товары к нам. И только то, что хранится долго, да не хрупкое! И цены задирают! Попробуй припери это все, да по таким канавам… Эх!
Все. Перегрев пошел! На приборе стрелочка вверх поползла. Остановил машину. Заглушил. Остудить надо малехо, да самому облегчиться. А-то от такой езды, уже и глаза желтые! Ну, отошел в сторону… Стал, стою. Вечер уже полный. Солнышко совсем за буграми скрылося. Ветерок поднялся. Приятный такой. Запахи доносит. Сейчас полынь, да трава свежая попахивает. Ну вот как бывает. Вот разнотравие как пахнет! Вот и не определишь, чем именно, но сразу понимаешь – так трава пахнет! Вот как в сенник заходишь, а там не свежескошенная трава, а пару-тройку дней полежит. Но не сено еще. Не высохло до конца. Вот так пахнет! Нравится мне. Я, когда у дядьки Вия жил, так в сеннике спать любил. Сена полный сенник, в него залезешь, сеном себя укроешь, пахнет так! Спится так крепко – не добудишься! Вот такое дело. Ну, стою, думаю… Стоп! А чего это я делаю? Я же могу это дело и в радиатор сделать! Некультурно оно конечно, дык – воды то нет! А я, как бы с водой! И сам облегчуся и машину остужу. Во как я придумал! Полез под капот моститься. Воронку бы, да нету воронки никакой. Надо так попадать. Я же большой, а горлышко радиатора – не шибко то широкое! Ну, как-то настроился… Гляжу, волчок так смотрит на меня. Удивление в нем такое! Будто диво-дивное увидал! Ну, дык… – Ты уж извини меня серый брат, я ж не от шалости! Для дела – делаю! – Фыркнул волк, да за машину пошел. Ну и славно! Мне так дажить спокойнее. Сосредоточиться смогу. Да расслабиться. Вот, пошло дело!

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/denis-grey/nedobroe-utro-terentiya-70649152/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.