Главная страница | Книги о войне | Кандагарский форпост

Кандагарский форпост
Владимир Тизин
Эта книга о войне в Афганистане основана на реальных событиях, участником которых был сам автор. Несмотря на то что в произведении описываются боевые действия и нелегкая жизнь молодого офицера советской армии, самоирония и манера изложения позволяют читателю взглянуть на драматические события с улыбкой. Повествование раскрывает характеры бойцов и командиров, быт и нравы местного населения, природу и животный мир Афганистана.

Владимир Тизин
Кандагарский форпост



ГЛАВАI
РОДОМИЗ ДЕТСТВА
Как и многие другие мальчишки, в детстве я любил «играть в войну». Местом для реконструкций моих детских представлений о войне была подмосковная деревня Лапшинка. Дом, где жили моя бабушка с дедом, находился на краю деревни, там же начинался прекрасный сосновый бор туберкулезного санатория. Всякий раз, приезжая сюда на каникулы, я поднимался на чердак дома и с удовольствием перебирал все, что там хранилось: старые вещи, планшет деда, который он принес с войны, патефон, огромное количество пластинок с советскими и итальянскими песнями 30–50-х годов, большое количество художественной и медицинской литературы. После проведения очередной «ревизии» поднималась такая пыль, что я начинал чихать до тошноты. Но это никогда не останавливало меня, я стремился найти что-нибудь особенное. Кроме никому не нужных вещей, на чердаке находились запасы соли, спичек, табака и мыла, которые дед хранил на случай очередной войны. Эти стратегические резервы были бережно упакованы в пергамент. Именно здесь, на чердаке, происходила моя «реинкарнация» из мальчишки в бывалого солдата. Я переодевался в старую, драную одежду, набрасывал на плечо дедовский планшет, брал деревянный автомат и крепил к своей груди медаль «За отвагу», которую стащил из ящика в шкафу, где дед держал все самое ценное: медали, портсигар, трофейные карманные часы и бритвенные принадлежности. В этом рубище, с медалью на груди, с автоматом наперевес я старался незаметно для взрослых убежать в лес. Больше всего мне нравилось изображать партизана, который уходил от погони и отстреливался, не забывая сделать небольшой перерыв на перекус. В моем представлении партизаны должны были питаться хлебом с колбасой и непременно запивать все сгущенным молоком. Провиант, табак и папиросы, припрятанные в стратегических запасах деда, я предусмотрительно таскал потихоньку из дома. Набегавшись по лесу, я доставал портсигар, помяв папиросу, набивал ее табаком. Некоторое время я лишь имитировал курение, но детское любопытство и желание быстрее стать взрослым сделали свое недоброе дело, и однажды, я попробовал закурить по-настоящему. Меня ждало разочарование: наглотавшись табаком и едким дымом, я кашлял минут тридцать, пока моя слизистая пыталась очиститься от ядовитых газов и веществ. Однако, пройдя этот ритуал, я решил, что стал мужчиной.
Мое детство проходило в эпоху «застоя», и жизнь, казалось, текла медленнее, чем хотелось бы. Программа «Время», которую я начал смотреть регулярно с семи лет по требованию отца, вещала нам о стабильной и спокойной жизни, где все строилось, развивалось и перевыполнялось. Казалось ничто и никто не может нарушить жизнь могучей державы под названием СССР. Когда я подрос и настало время пойти в первый класс, моя семья жила в Авиагородке аэропорта Домодедово, так как отец работал бортинженером в местном авиаотряде.
Моя мама, Елизавета Михайловна, старалась воспитать во мне культурные и моральные принципы. У нее было хорошее «чувство языка», так называемая «врожденная грамотность», и она обожала стихи. С детства хотела стать учителем литературы. Но судьба распорядилась иначе, и Лиза окончила сначала фельдшерское училище, а затем и медицинский институт в городе Алма-Ате (Казахская ССР) по специальности зубной врач. Мама была убеждена в том, что мой вес отражает состояние моего здоровья. Потеря сыном лишнего килограмма давала повод к срочной эвакуации ребенка в детский санаторий в Расторгуево, где меня в экстренном порядке откармливали, и я переставал помещаться в ранее купленные мне вещи.
У меня не было ни слуха, ни чувства ритма, ни голоса, но мама решила, что я должен учиться музыке. При поступлении в музыкальную школу педагог по хоровому пению попросил меня исполнить любимую песню. Я запел песню, которая, как мне казалось, раскрывает наиболее полно мои вокальные данные: «Шел отряд по берегу…». После первого куплета педагог остановил меня и, судя по гримасе на его лице, было ясно, что музыка – это не мое. Однако мою маму знали в Авиагородке как заведующую стоматологическим кабинетом местной поликлиники, а это решало все проблемы – меня приняли в музыкальную школу. Собирая волю «в кулак», я обучался игре на фортепиано, изучал сольфеджио, музлитературу и пел в хоре. Не имея никаких успехов в этой области, я все-таки окончил музыкальную школу. Впоследствии, уже в военном училище, во мне вдруг проснулась любовь к музыке, и я в свободное время переписывал от руки любимые мелодии и разучивал их на фортепиано в ленинской комнате. Когда я учился в третьем классе музыкальной школы, мама решила, что я должен стать профессиональным музыкантом. Она пригласила домой генерала из Московского Суворовского музыкального училища, чтобы прослушать меня на предмет поступления в Суворовское училище. По окончанию прослушивания генерал, не осмелившись отказать моей маме, высказал мнение, что меня можно зачислить в училище на флейту. Это было унижение, равносильное предложению танцевать в балете. Я впервые в жизни показал характер и наотрез отказался поступать в Суворовское музыкальное училище. После недолгого совещания родители решили уступить, и мое детство продолжилось.
Отец закончил Троицкое авиационное техническое училище. Он отличался крепким здоровьем и активно занимался спортом, выступая в сборной училища по спортивной гимнастике и футболу. По окончанию училища работал авиационным техником в московском аэропорту Внуково и заочно учился в Киевском институте инженеров гражданской авиации. Окончил институт с отличием и начал карьеру бортинженера в аэропорту Внуково. Летал из Москвы на Ту-104, Ту-114, Ил-62 на самых продолжительных рейсах в СССР до Петропавловска-Камчатского, Южно-Сахалинска, Хабаровска и Магадана. За свою 35-летнюю работу в «Аэрофлоте» отец был награжден многочисленными грамотами и знаками отличия. Особой наградой в его коллекции были именные позолоченные часы марки «Секунда», на крышке которых была гравировка «За мужество и высокое профессиональное мастерство. 30.VI. 74 г.».
Однажды я спросил его:
– За что тебе подарили эти часы?
– Не подарили, а вручили за спасение воздушного судна с пассажирами,– пояснил отец.
Из его рассказа я узнал, что в 1974 году самолет ТУ-114, где членом экипажа в качестве бортинженера был мой отец, совершал плановый рейс на Дальний Восток. В полете загорелся двигатель. Благодаря профессиональным действиям отца, лайнер, в котором находилось более ста человек, удалось спасти. Самолет совершил аварийную посадку на ближайшем военном аэродроме, все находившиеся на борту люди остались живы и невредимы. Это авиационное происшествие не афишировалось в прессе – такое было время.
Работа отца наложила отпечаток на его характер. Он всегда был крайне дисциплинирован, аккуратен и мог самостоятельно сделать при необходимости любую работу. Все, что он делал, получалось на «отлично». Про таких людей говорят «на все руки мастер». К отцу за помощью обращались даже соседи, зная, что у Толи «золотые руки». И он, никому не отказывая, чинил сантехнику, электропроводку, делал все, что умел.
Голодные военные годы и пребывание в детском доме навсегда приучили отца бережно относиться к еде. Крошки со стола он собирал себе в ладонь и закидывал в рот, а продукты, которые залежались в холодильнике никогда и никому не позволял выбрасывать, а съедал.
Отец всегда был требователен ко мне во всем, что я делал: учился, работал, отдыхал. Когда я пошел в первый класс средней школы, отец решил, что мое детство закончилось, и составил мне распорядок дня, который я должен был неукоснительно выполнять. Расписание почетно располагалось в моей комнате у двери. В нем поминутно были расписаны мероприятия на каждый день недели, которые мне приходилось выполнять вплоть до 7-го класса. За проступки и нарушения режима дня меня лишали немногочисленных удовольствий: просмотров фильмов по телевизору, прогулок с друзьями, езды на велосипеде и прочих детских радостей, которые были доступны и желанны ребенку в те благословенные времена. Применяемые ко мне санкции могли быть заменены или дополнены часовым стоянием в углу. Такое воспитание положило начало моей подготовке к службе в армии, где лишения уже не воспринимались как нечто ужасное. Отец требовал, чтобы физическая нагрузка для меня была повседневным и обязательным занятием. Я, согласно распорядку дня, ежедневно с утра делал зарядку, а летом совершал пробежки и подтягивался на турнике. В школьные годы я непродолжительное время посещал секции бокса и спортивной гимнастики. Папа не лишен был и творческих способностей. Он хорошо рисовал, писал стихи, прекрасно играл на семиструнной гитаре и пел, становясь душой компании, когда собирались друзья или родные. И все это он развил в себе самостоятельно.
В какой-то момент и у меня проявилась тяга к творчеству. В 4-м классе школы я стал посещать художественный кружок, где учился азам изобразительного искусства. Мы с отцом каждый год стали выпускать семейные стенгазеты, посвященные знаменательным датам и новогодним праздникам. Я отвечал за художественное оформление, а отец за текст.
Все то, что с детства в меня заложил отец, стало моим стержнем на всю жизнь.
Отца волновала моя учеба, и мои отличные оценки он воспринимал как свои заслуги. А если у меня были сбои в учебе, он всегда говорил: «Армия тебя научит!» Произнося это, он и не предполагал, что слова его станут пророческими.


ГЛАВАII
ВОЕННОЕУЧИЛИЩЕ


Совокупность факторов и впечатлений побудили меня стать профессиональным военным. Оба моих деда воевали. Двоюродный брат Владимир стал офицером ВВС. Я увлекался чтением книг и просмотром фильмов о войне, престиж военной службы в стране был неоспорим в те времена, а кроме того, мой юношеский максимализм бунтовал против наставлений и требований отца и матери, которым я непременно хотел доказать, что могу самостоятельно принимать решения и распоряжаться своей судьбой.
Я достаточно быстро определился по критериям отбора училища. Оно не должно было иметь отношение к авиации и морскому флоту. Летчиком я не мог стать, так как зрение, для этой профессии было недостаточно острым, а быть моряком означало подолгу находиться вдали от семьи, а я этого не хотел. Кроме того, требовалось, чтобы вступительные экзамены по большей части состояли из гуманитарных предметов, которые мне легко давались в школе. Наконец, училище должно было располагаться далеко от дома, чтобы исключить родительскую опеку.
Летом 1979 года, в один из дней, я купил специальный выпуск газеты «Красная звезда». В разделе «Военному абитуриенту» был опубликован полный список военных училищ СССР. Я приступил к выбору своей будущей профессии. Изучив список и выслушав советы своих друзей, я, наконец, выбрал Свердловское высшее военно-политическое танко-артиллерийское училище (СВВПТАУ) Уральского военного округа. Успешно сдав вступительные экзамены, я был принят в училище курсантом на танковый факультет. 14 сентября 1980 года я принял военную присягу, и на четыре года моей семьей стала 22–ая учебная группа 2-й учебной танковой роты. Наверное, есть магия чисел, учитывая то обстоятельство, что я родился 29 числа, и на протяжении всей моей «военной» жизни цифры 2 и 9 преследовали меня.
Первый месяц я проходил курс молодого бойца. Старшина роты построил нас и торжественно объявил, что поздравляет с поступлением в СВВПТАУ, и, чтобы стать офицерами из нас сначала будут делать солдат. «Начнем с «полового сношения»»,– сказал старшина и выдержал паузу, наблюдая за нашими удивленными лицами. После чего он дал указание командирам отделений выдать каждому тряпку и приступить к мытью пола в казарме.
Свердловск (ныне город Екатеринбург) расположен на восточном склоне Среднего Урала, по берегам реки Исети. Весной 1723 года по указу императора Петра I на берегах реки Исети развернулось строительство крупнейшего в России железоделательного Екатерининского завода. Датой рождения города стал день 7 ноября (18 ноября) 1723 года, когда в цехах был осуществлён пробный пуск ковочных молотов. Строительство завода началось по инициативе В. Н. Татищева, которого поддержал Г.В. де Геннин, по предложению которого завод-крепость нарекли Екатеринбургом в честь императрицы Екатерины I, супруги Петра I.
Столица Урала не баловала благоприятным климатом: высокая влажность, суровые зимы до –30 °C. В Свердловске в 1979 году разразилась эпидемия сибирской язвы, что впоследствии сказалось на продовольственном обеспечении города. В свердловских магазинах того времени отсутствовали мясные и молочные продукты. Молоко, мясо, колбасу отпускали по карточкам только для рабочих заводов. В августе 1981 года Свердловск засыпало снегом. Стали троллейбусы и трамваи из-за обрыва проводов. Город попал в снежный плен. Для расчистки снега по тревоге было поднято наше училище, которое было единственным военным училищем в городе. Этот снегопад обыватели связывали с аварией на первой в СССР атомной электростанции – Белоярской АЭС, которая находилась в 40 км от Свердловска.
Обучение в училище проходило размеренно. Существовал четко определенный распорядок дня: подъем, зарядка, трехкилометровая пробежка, завтрак, утренний развод, плановые занятия, обед, продолжения занятий либо подготовка к наряду, ужин, свободное время, отбой. Бывали и выезды на полигон, оцепления, выездные караулы и другие мероприятия, которые делали нашу монотонную жизнь более разнообразной.
Первый год учебы был наиболее тяжелым с точки зрения психологической адаптации к новым условиям жизни. Не все курсанты могли выдержать и физические нагрузки. За годы учебы в училище роту покинули порядка тридцати курсантов. Вот когда я с благодарностью вспомнил отцовский распорядок дня и его требовательность к моему физическому развитию. Мне не пришлось, как многим другим, проходить «ломку», освобождаясь от беззаботной гражданской жизни.
Понемногу я овладевал навыками профессионального военного. Занимался строевой подготовкой, учил военные дисциплины и материальную часть танка, стрелял из всех видов оружия от пистолета до штатной стрельбы из танкового орудия, водил грузовые автомобили и танки, преодолевал полосу препятствий, бегал марш-броски, ходил в наряды и выполнял многое другое, что являлось стандартами обучения для военного училища.
Программа обучения включала больше сорока предметов. На лекциях по тактике, материальной части танка, высшей математике, электротехнике, радиотехнике я погружался в глубокий и здоровый сон, буквально через десять минут после начала занятий, и лишь грозный окрик преподавателя мог прервать его. Любимыми предметами у меня были гуманитарные: военная география, история, литература.
В декабре 1983 года мою роту распределили по военным округам на войсковую практику. Мой взвод направили в Прикарпатский военный округ в Бердичевскую учебную танковую дивизию. Отец, провожая меня на стажировку, напутствовал: «Смотри – не женись на стажировке». Я и предполагать не мог, что его слова будут пророческими.
В первый же день я с сокурсниками отправился на дискотеку в дом офицеров и встретил там девушку по имени Ольга, которая вскоре стала моей невестой.


ГЛАВАIII
МОТОСТРЕЛКОВЫЙПОЛК


Окончив СВВПТАУ в июне 1984 года, я получил первое офицерское звание – лейтенант, и по разнарядке был отправлен на службу в Прикарпатский военный округ (ПрикВО). Дальнейшим местом моей службы на два года стал 487 мотострелковый полк, 128 гвардейской мотострелковой дивизии 38 Общевойсковой Армии. Командующим Армии в тот момент был генерал Громов, впоследствии командующий 40 Общевойсковой Армией, дислоцированной в ДРА
. Генерал Громов был отправлен в Афганистан после трагической гибели пассажирского самолета, приписанного к ПрикВО, на котором летела его жена и семьи офицеров штаба Армии. Когда я узнал об этом, то подумал, как несправедливо с генералом обошлась судьба: потерял жену, так еще и в Афганистан попал. Тогда я и не предполагал, что через два года снова буду служить под его командованием.


 ДРА – Демократическая республика Афганистан.

Полк был расквартирован в городе Мукачево Закарпатской области и укомплектован по штату военного времени, так какявлялся полком прикрытия государственной границы, которая проходила в тридцати километрах от советско-румынской и в сорока километрах от советско-венгерской границ.
По прибытии в штаб полка мне объяснили, что надолго я здесь не задержусь, максимум на два года, так как полк готовит офицеров и прапорщиков для службы в горно-пустынной местности, то есть вероятнее всего в Афганистане. Я, как и все вновь прибывшие офицеры, прошел медицинскую комиссию, по результатам которой у меня в медицинской книжке появилась запись – «годен для прохождения службы в горно-пустынной местности». Своей жене я ничего об этом не рассказывал, а вдруг меня направят в другую местность, чего раньше времени расстраивать.
Моя служба в мотострелковой роте первого мотострелкового батальона большую часть времени проходила на полигонах и в командировках. Нас готовили в предгорье Карпат к тактике ведения боя пехотных подразделений в горах. Мы прыгали с вертолетов в полной амуниции, отрабатывая тактику воздушного десанта, и совершали марш-броски на десятки километров, карабкаясь в горы и преодолевая водные преграды. Бывало, что, прибыв с одного ученья, нас не разгружая с рампы, бросали на другой полигон. Из 12-ти месяцев в году полк в полном составе находился в Мукачево не более одного месяца. Такая активная, изматывающая боевая подготовка не могла не сказаться на психологическом климате в семьях офицеров и прапорщиков. Наши жены «взбунтовались». Было составлено и отправлено командующему Армии коллективное письмо жен военнослужащих, в котором женщины жаловались на то, что дети не помнят в лицо своих отцов, а супруги мужей и требовали перевода командира полка полковника Леонтьева к другому месту службы, наивно полагая, что новый командир части не будет таким фанатом военной службы.
Пришлось самому командующему Армией прибыть в полк, чтобы разрешить конфликт. И действительно, после приезда командующего у офицеров стали появляться законные выходные, хотя количество плановых учений не изменилось.
Из полка каждые три месяца офицеры и прапорщики, которые отслужили более полугода, направлялись в Афганистан. На их место прибывали молодые кандидаты. У меня уже шел второй год службы, и я считался «стариком» в полку. Приказ об откомандировании в Афганистан мог прервать мою службу в Закарпатье в любой момент.
Все офицеры, с которыми я прибыл в полк, уже давно были отправлены в ДРА, не считая одного лейтенанта, командира взвода 1-й мотострелковой роты, который отказался убыть в Афганистан. Многие посчитали его предателем и перестали здороваться, но, к нашему удивлению, он отделался только строгим выговором и продолжал службу в полку. Не все из полка, кто служил в ДРА, возвращались живыми. В часть периодически приходил «Груз 200»
. Похоронные процессии, в которых я принимал участие, удручающе действовали на меня. Я понимал неизбежность командировки в Афганистан и ждал ее, как отправления на эшафот.


 «Груз 200» или двухсотый груз – понятие, которое на жаргоне военных означало перевозку тела погибшего (умершего) военнослужащего к месту захоронения. Труп везли в запаянном цинковом гробу и помещали его в больший по размеру деревянный ящик, который весил около 200 кг.

Февраль 1986 года в Прикарпатье выдался холодным. Мы загрузились в эшелон для отправки в Прибалтику, в Калининградскую область. Нам предстояло участвовать в оперативно-стратегических учениях «Дозор-86», в которых принимали участие войска Киевского, Прикарпатского, Белорусского военных округов, Балтийский флот, а также авиационные части. Местом проведения учений был выбран крупнейший в СССР полигон Прибалтийского военного округа. Когда мы прибыли в город Черняховск, стоял жуткий мороз, около – 30 °C. Из-за высокой влажности находиться на улице больше пятнадцати минут было невозможно.
От железнодорожной станции Черняховск полк выстроился в походную колонну и начал трехчасовой марш к месту базирования. Я находился на месте командира БМП-1
. Уткнувшись шлемофоном в броню, я почувствовал, что засыпаю. Сладкая нега накрыла меня, и, может быть, этот поход был бы для меня последним. Я наверняка бы задохнулся от угарного газа, который активно вырабатывал двигатель БМП и выбрасывал в боевое отделение через дыру в прокладке. Однако колонна резко остановилась по приказу командира части. Меня тряхануло так, что я сразу почувствовал тошноту и сильную головную боль. Открыл люк и стал жадно вдыхать морозный воздух. Через некоторое время мое лицо покрылось ледяной коркой, и я опустился в боевое отделение, но люк закрывать не стал. Так командир части подполковник Леонтьев, сам того не зная, спас мне жизнь.


БМП-1 – советская гусеничная боевая машина пехоты. Плавающая, предназначенная для транспортировки личного состава к месту выполне- ния боевой задачи, повышения его мобильности и защищенности и под- держки огнем. Была принята на вооружение Советской Армии в 1966 году.

Учения стали для меня первым серьезным испытанием армейской службой. Я со своей ротой получил задачу окопаться. Для этого у каждого из нас были саперные лопатки и десяток лопат БСЛ-110
, три лома и сухой спирт. Грунт был настолько промерзшим, что напоминал гранит. Мы выдалбливали небольшую лунку и клали в нее зажженный кубик спирта, надеясь хоть немного разогреть почву, чтобы вырыть окоп. А окоп должен был быть для стрельбы стоя, глубиной в 110 см и шириной 50 см. Все наши усилия были тщетны, за шесть часов тяжелейшего труда нам удалось снять не более 30 см грунта. Уже завтра нашу работу должны были принимать проверяющие из штаба Армии. Я понял, что самим нам не справиться, и попросил командира роты отпустить меня на поиски трактора или экскаватора.


БСЛ-110 – большая саперная лопата. Длина лопаты от острия стального лотка до конца рукоятки (черенка) ровно 110 см. Ширина стального лотка ровно 20 см. Вес лопаты около 1,9 кг.

Для решения подобных вопросов в советские времена требовалась «свободно конвертируемая валюта» – водка. Пришлось сначала отправиться на поиски магазина.
Ближайший населенный пункт находился в трех километрах от нас, рядом с колонией-поселением. Магазин можно было определить только по вывеске, так как само строение напоминало избу, которая вполне могла бы служить декорацией для фильмов о тяжелой судьбе русского крестьянства.
Зайдя в магазин, на прилавке я увидел большую бутыль с длинным горлышком и мутной жидкостью внутри. Рядом находились буханки черного хлеба, папиросы и спички. На полу стояли мешки, по всей видимости с крупой. За прилавком стоял мужчина в грязной фуфайке и в солдатской шапке. В первый момент я подумал, что если не за пазухой у него, то где-то рядом, непременно должен находиться обрез. На мой вопрос, есть ли водка, продавец ответил отрицательно, предложив взамен самогон. Рассчитавшись с ним за бутыль, я спросил, знает ли он, где можно найти трактор. Продавец вышел из магазина и махнул рукой в сторону. Не прошло и двадцати минут, как экскаватор был обнаружен, а еще через десять минут и сам экскаваторщик. Мое предложение в обмен на бутыль самогона вырыть окоп для взвода его так обрадовало, что он сразу попросил указать направление движения.
Когда замерзшие бойцы увидели меня на экскаваторе, то на их лицах отразилось такое изумление и восторг, как будто это был не я, а мессия, сошедший с небес для спасения их от страданий. Через полчаса работа была выполнена.
На следующее утро проверяющие из штаба Армии осматривали готовность позиций роты. Один из них, в папахе и в зимней полевой одежде без знаков различия, подошел к рядовому Турусбекову, который стоял в окопе и спросил его должность. Турусбеков посмотрел на свой гранатомет, который лежал в окопе под ногами, и, не поднимая головы, ответил: «Что не выдышь? Гранатометчик я, твою мат!» Я обомлел от слов солдата и уже был готов получить дисциплинарное взыскание, но проверяющий, криво улыбнувшись, развернулся и не спеша удалился вместе со своей свитой.
По итогам учений «Дозор 86» наш полк получил хорошую оценку. На радостях подполковник Леонтьев позволил себе расслабиться и принял лишнего на грудь. О проступке стало известно большому начальству из штаба Армии, что сыграло злую шутку с гвардейским командиром. Через два месяца Леонтьева сослали в Афганистан.
Несмотря на убытие комполка к новому месту службы, боевая подготовка в части не ослабевала. В мае мой батальон проводил учения по боевой стрельбе на местном полигоне. Я находился на вышке и наблюдал, как солдаты выдвигаются на позиции. Внезапно открылась дверь, и в помещение зашел капитан из штаба дивизии. «Кто лейтенант Тизин? – произнес он. – Вас срочно вызывают в штаб дивизии».
Вот и пришел и мой черед.


ГЛАВАIV
ПОДОРОГЕНАВОЙНУ

Я шел с офицером штаба дивизии по аллее, на которой росли восхитительные сакуры. Она напомнила мне событие годичной давности. Двадцать седьмого апреля 1985 года появилась на свет моя дочка Алла. В день ее рождения я находился на службе и, узнав благую весть, рванул в роддом. Аллея с цветущими сакурами, по которой я бежал, выглядела как сказочный розовый туннель. Окружающая меня красота будто подчеркивала торжественность момента. Я настолько был окрылен рождением дочки, что забыл купить жене цветы. Решение созрело моментально – я оторвал несколько веток сакуры, собрав импровизированный букет, и помчался к своим девчатам. Однако в этот раз аллея выглядела уныло и не встречала меня розовым цветением.
В штабе дивизии меня ждал майор из отдела кадров. Как только я зашел, он, словно диктор всесоюзного радио произнес:
«Товарищ лейтенант, вам выпала честь служить в Демократической Республике Афганистан, вот ваше командировочное предписание. Три дня вам на сборы. Десятого июня вы должны быть во Львове, в штабе Прикарпатского военного округа. С собой иметь полностью укомплектованный тревожный чемодан. Все остальное вам выдадут в штабе округа».
Не могу сказать, что эта новость для меня стала неожиданностью, но все же сердце защемило, я понимал, что еду не в группу советских войск в Восточной Европе, а на войну.
Надо отдать должное нашему Советскому руководству – они, как могли, оберегали покой и нервы граждан СССР. И, несмотря на то что шел 1986 год, то есть седьмой год Афганской кампании, в прессе и на телевиденье упоминали только об интернациональной помощи братскому афганскому народу в строительстве социализма. Ни о каких боевых действиях не говорилось ни слова. Складывалось такое впечатление, что наши войска в ДРА находятся исключительно для строительства и охраны важных промышленных и социальных объектов. Наших воинов местные жители встречают с цветами и с фруктами. Но приходившие в часть гробы и рассказы офицеров, вернувшихся из ДРА, свидетельствовали о другом.
Расставание с семьей было без слез и истерик, так как моя жена не знала истинного положения дел. За два дня до отъезда мы сфотографировались все вместе, втроем. Эта фотография была моим оберегом в течение всего времени службы в Афганистане.
В окне уходящего поезда я смотрел на жену, которая, сохраняя спокойствие, стояла на перроне и махала мне рукой, как будто отправляла меня на очередные ученья. Я подумал, что возможно, вижу ее последний раз. Мысли о войне, о неизвестности засели в моей голове и не давали заснуть до Львова.
Подполковник, направленец из штаба округа, выдал мне предписание, в котором указывалось, что я должен заменить заместителя командира разведывательной роты по политической части 101-го мотострелкового полка старшего лейтенанта Колмыкова в городе Герат (ДРА) до 01.07.1986 года. Подполковник, заполняя какой-то журнал, спросил меня:
– Отпуск отгулял?
– Нет,– сказал я.
Он сморщился и сказал, что по прибытии в штаб ТуркВО
я должен об этом доложить, чтобы меня сразу отправили в отпуск. Я спросил, почему он не может мне сейчас оформить отпуск.


ТуркВО – Туркестанский военный округ.

– Нет времени, я отвечаю за твое своевременное прибытие в штаб ТуркВО, так что пусть разбираются там,– сказал подполковник. Затем он спросил о наличии у меня жилплощади. Я сказал, что снимаю квартиру на окраине Мукачево, в которой осталась проживать моя семья. Только после этого подполковник оторвался от журнала и обратил свой взгляд в мою сторону. Его лицо побагровело, а на скулах заиграли желваки. Он нецензурно выругался, обвиняя штабистов из дивизии в нарушении приказа Министра обороны и бесчеловечности. Я понял, что возникла непредвиденная ситуация, которая может повлиять на мою командировку. Подполковник встал, подошел ко мне и дрожащим голосом произнес:
– Лейтенант, я тебя прошу, умоляю, подпиши, что ты имеешь служебную квартиру и не возражаешь убыть в ДРА! А я тебе обещаю, что в течение месяца решу вопрос о предоставлении твоей семье квартиры. Если ты не подпишешь, меня уволят. Когда ты вернешься из Афганистана обратно в ПрикВО, клянусь, что найду тебе лучшее место службы в Округе.
Он смотрел на меня взглядом обреченного, и я подписал. Крепко пожав мне руку, он пожелал мне хорошей службы, наград и счастливого возвращения.
Во Львове собралось порядка десяти офицеров и прапорщиков, которые вместе со мной должны были вылететь в Ташкент, в штаб Туркестанского военного округа. Я познакомился с десантниками: два офицера и прапорщик, которым были выданы предписания на замену в бригаду спецназа в Джелалабаде. Ребята оказались веселыми и разговорчивыми. Мы быстро подружились. Они рассказывали мне об Афганистане, как будто они уже были там, и, судя по разговору, эта командировка их нисколько не пугала. Они были настроены на войну. И мой страх перед прибытием в ДРА под влиянием оптимистично настроенных приятелей стал трансформироваться в уверенность, что это испытание я благополучно пройду.
Прибыв в Ташкент, мы сразу почувствовали перемену климата. Стояла невыносимая жара. Наши рубашки сразу же взмокли. Рядом со штабом ТуркВО находился окружной военный госпиталь, проходя мимо него, мы увидели картину страшного суда. На лавочках и в инвалидных колясках сидели, лежали «обрубки» человеческих тел: кто без руки, кто без ноги, а кто и без рук и ног. Это были тяжелораненные после операций по ампутации конечностей. При виде этого зрелища мои спутники сразу замолчали. Мной овладел животный страх: «Любой из нас может оказаться на месте этих несчастных»,– подумал я и впервые ощутил холодный ужас войны, который стал еще ближе ко мне.
Мой «направленец» – подполковник, разглядывая мои документы, нахмурился и смачно выругался:
– Какие же в твоем ПрикВО сидят сволочи! Они прекрасно знают, что без квартиры и без полностью «отгулянного» отпуска офицеров в Афган запрещено отправлять. Но эти гады, чтобы выполнить разнарядку, выпихивают тебя на войну и без того, и без другого. И чтобы прикрыть свою задницу, взяли с тебя расписки, что ты претензий не имеешь. Я бы этих подонков в самую горячую точку в Афган отправил, хоть на месяц, чтобы они понимали, куда едут офицеры!
Он произнес речь так эмоционально, с такой болью в сердце, что мне вдруг самого себя стало жалко. А подполковник уже спокойным голосом произнес:
– Поступим так. Я лично возьму под свой контроль, чтобы твою семью до окончания этого года обеспечили квартирой. Что касается отпуска. У тебя два варианта: первый – отгулять сразу. Я прямо сейчас выпишу тебе отпускной. Второй – отгулять во время службы в Афганистане.
Я подумал, что если сейчас вернусь домой, то это будет плохая примета, и согласился на второй вариант. «Направленец» одобрительно кивнул головой и начал что-то писать в своей «амбарной» книге. Затем выдал мне новое предписание на замену, в котором упоминался все тот же старший лейтенант Колмыков. Я немного успокоился, что иду по замене. Вспомнил, как ветераны Афганистана рассказывали, чем отличается термин «замена» от термина «доукомплектование». В первом случае прибывший в ДРА офицер меняет отслужившего свой срок ветерана, а в случае «доукомплектования» вновь прибывший офицер назначается на должность выбывшего офицера в связи с его ранением или гибелью.
Меня и моих новоиспеченных друзей десантников, которым тоже подтвердили замены, направили на «пересылку» – место сбора и отправки военнослужащих из СССР в ДРА, находившееся на военном аэродроме в Ташкенте.
Нас предупредили, что выехать после регистрации на «пересылке» в город будет невозможно. Так как отсутствует расписание военно-транспортных самолетов, которые летают в Афганистан, все, кто зарегистрирован на пересыльном пункте, ждут своего борта
. Борт определяет диспетчер в зависимости от пункта назначения командировочного. Я летел в Кабул, в штаб 40-й Армии, дислоцированной в ДРА, откуда меня должны были направить уже к конечному месту службы.


 Борт (разговорный) – военно-транспортный самолет для перевозки грузов и пассажиров.

Так как штаб ТуркВО располагался недалеко от центра Ташкента, мы решили не спешить на пересылку, а немного отдохнуть в городе и перед отправкой на войну по полной гульнуть в ресторане. Остановив такси, попросили водителя отвезти нас в лучшее заведение города. Ресторан назывался «Заравшан». Увидев в дверях трех офицеров и прапорщика, персонал засуетился. Перед нами, судя по внешним признакам значимости (хорошо одетый, с большим животом), выросла фигура директора или лица, приближенного к нему. Хозяин любезно порекомендовал нам разнообразные восточные блюда и спиртные напитки, которые вскоре появились перед нами на столе. Далее возникла колоритная фигура музыканта в национальной одежде, который играл на инструменте, напоминающем двухструнную гитару. Национальные мелодии не создавали атмосферу отдыха для русских мужиков, несмотря на выпитый алкоголь, и мы заказали советскую эстрадную музыку.
Как по велению волшебной палочки, через несколько минут появился узбекский диск-жокей. Знакомая и любимая всеми музыка заполнила зал ресторана.
Время пролетело быстро, и мы не заметили, как стемнело. Обслуживающие нас узбеки- официанты постоянно подносили новые блюда и подливали в рюмки водку, желая довести нас до кондиции, чтобы выпотрошить всю имеющуюся наличность.
Я понял, что пора заканчивать вакханалию, и предложил ехать на пересыльный пункт. Десантники согласились.
Мы расплатились и, преодолевая сопротивление рестораторов, пробрались на выход. Я вышел первым и увидел стоящее рядом такси. Спросил, сколько будет стоить добраться до военного аэродрома? Таксист сказал, что такси уже заказано. В этот момент я увидел своих десантников, которые были окружены какими-то незнакомыми типами. Вся эта компания подошла к такси. Один из узбеков пригласил меня сесть в такси со словами:
– Эй, давай к дэвкам поедем! – я отказался.
Десантники, сопровождаемые узбеками, загрузилась в такси и поехали к «дэвкам».
Я подошел к стоящему на улице человеку и спросил:
– Как добраться до военного аэродрома?
Незнакомец оказался русским и посоветовал мне идти пешком четыре километра, так как общественный транспорт уже не работал, а ловить такси было небезопасно, пассажира могли ограбить и убить.
Я в полном одиночестве отправился по указанной дороге пешком.
Пересыльный пункт представлял собой барак, где, как в казарме, было штабное помещение для оформления документов, спальное помещение и туалет. Рядом находился барак для приема пищи. Я зарегистрировался. Мне выдали постельные принадлежности и показали свободную койку, на которую я рухнул, раздевшись из последних сил.
Утром я понял, что мои друзья, десантники, так и не вернулись, но не стал докладывать коменданту. Да и что докладывать, я ничего не знал о них кроме имен, званий и места их будущей службы в ДРА.
В 17–00 я услышал номер своего борта. Собрал вещи и направился к выходу на летное поле. На аэродроме стоял серый с красной звездой на борту грузовой АН-12. Я встал в очередь на посадку и уже через двадцать минут оказался в грузовом отсеке крылатого великана. По форме пассажиров можно было понять, кто возвращался в Афган из отпуска, а кто летел туда впервые. Те, кто возвращался из отпуска, были одеты в полевую афганскую форму, а те, кто летел впервые,– в повседневную форму Советской Армии.
Когда закрылась рампа самолета, мне вдруг стало страшно.
Я летел в другой мир, в чужую страну, в неизвестность… Я летел на войну!


ГЛАВАV
АФГАНИСТАН


Самолет приземлился. Когда открылась рампа
, в отсек ворвался горячий воздух. Мы выгрузились на летное поле. Передо мной открылась панорама Кабульского аэропорта. Горный массив Гиндукуша окаймлял аэропорт столицы Афганистана. В небе кружили боевые вертолеты. Пассажиры, которые были здесь не в первый раз, уверенно направились в сторону отдельно стоящего здания. Остальные последовали за ними. Когда мы подходили к краю летного поля, мне бросились в глаза деревянные ящики, уложенные в три ряда. Рядом с ними дежурили два солдата.


 Рампа – в авиации это устройство, предназначенное для загрузки и разгрузки самолета. Представляет собой механизированный люк в хво- стовой части фюзеляжа самолета.

Шедший рядом со мной офицер, который возвращался в ДРА из отпуска, произнес: ««Посылки» из Афгана – полетят в Союз»,– я не понял смысла этих слов, и он мне пояснил, что это гробы. Тех офицеров и прапорщиков, которые прилетели в ДРА в первый раз, направили в ближайшую воинскую часть, чтобы мы привели себя в порядок, поужинали и с утра отправились в штаб 40-й Армии для получения предписаний к новому месту службы.
Часть, в которую нас определили на постой, была комендантской. Дежурный офицер предупредил, чтобы мы никуда не выходили, так как за пределами части нам никто не обеспечит безопасность, и вдогонку крикнул: «Не забывайте, что за воротами территория Афганистана! Это вам не Арбат! Любой местный с автоматом может оказаться не на стороне государ- ственной власти!»
После ужина, который показался мне вкуснее и сытнее, чем те, что были в Советском Союзе, нас определили в офицерский модуль для отдыха, который был поделен на кубрики со всем необходимым по стандарту типовой советской гостиницы, включая кондиционер. Душ был один на весь модуль. На двери была прикреплена табличка со временем работы для каждого кубрика. Я принял душ и не без удовольствия для себя отметил, что если все части, расквартированные в ДРА, так обустроены, то не все так плохо, как казалось.
Тогда я не знал, что, кроме стационарных мест дислокации частей, есть и другие места, которые называются сторожевыми заставами, с численностью личного состава до роты, где удобства проживания можно сравнить лишь с блиндажами времен Великой Отечественной войны.
На следующее утро после завтрака я с двумя вновь прибывшими офицерами отправился пешком, сопровождаемый вооруженным солдатом, в штаб 40-й общевойсковой Армии Ограниченного контингента советских войск в Республике Афганистан, который находился в двух километрах от части и располагался во дворце Тадж-Бек.
До 27 декабря 1979 года его занимал председатель Революционного совета Афганистана Хафизулла Амин. Он был убит во время штурма дворца советскими специальными подразделениями. Именно с этой даты и начинается отсчет времени афганской кампании, которую вел Советский Союз десять лет. За два километра пути при жаре под +40 °C моя наглаженная накануне рубашка превратились в мокрую тряпку. У подножия холма, на котором возвышался дворец, находился КПП со шлагбаумом, где лейтенант батальона охраны, проверив документы, пропустил нас в сторону штаба.
Осталась последняя дистанция пути – подняться на холм. К этому моменту мы были настолько измучены, что, казалось, пробежали пятикилометровый марш-бросок в полной выкладке и попали под проливной дождь. Я посмотрел наверх, в сторону дворца, и вдруг понял – это моя Голгофа и через некоторое время я буду распят окончательным назначением в боевое подразделение.
Подполковник политотдела 40-й общевойсковой армии встретил меня в огромном круглом помещении дворца с большими панорамными окнами, из которых открывался потрясающий вид на горный хребет. В углу комнаты стояло несколько ящиков с «Боржоми», и мне вдруг нестерпимо захотелось пить. Я с надеждой посмотрел на подполковника, ожидая, что он предложит утолить жажду. Кабинет был оборудован кондиционером, и мое разогретое палящим солнцем тело ощутило приятную прохладу.
Подполковник взглянул на меня и с трагическим видом произнес: «Мучаюсь в этой дыре уже второй год». Это было произнесено без доли иронии и наводило на мысли, что за всем этим видимым комфортом кроется какой-то кошмар. Прошло минут десять, подполковник, периодически разглядывая мое предписание, копался в каких-то бумагах. Предложение выпить «Боржоми» от него не поступало.
Тем временем офицер политотдела пересмотрел все папки, которые лежали у него на столе и, многозначительно взглянув на меня, произнес: «Офицера из разведроты 101-го Гератского полка, которого ты должен менять, вчера уже заменили на другого офицера из Союза
». После этих слов у меня затеплилась надежда: «Сейчас отправит обратно на Родину!»


 Союз (разговорный) – Советский Союз.

Подполковник залез в ящик письменного стола и вытащил оттуда общую тетрадь.
Неспешно перелистывая страницы, он произнес:
– Есть замена на должность комсомольца полка
в Шиндадскую дивизию. Пойдешь?


 Комсомолец полка (разговорный) – секретарь комитета комсомола полка.

Должность комсомольца полка была офицерской, но никогда не пользовалась уважением. Иногда служившего на этой должности называли «шестеркой» замполита полка или «мальчиком на побегушках». С другой стороны, она давала ее обладателю некоторые привилегии, главная из которых – близость к руководству, что гарантировало карьерный рост. Мне вдруг стало обидно от мысли, что приехал на войну, а буду заниматься «черт знает чем», и я отказался от этого предложения. Знал бы я тогда, что уготовила для меня судьба,– не поступил бы так опрометчиво!
Подполковник посмотрел на меня, как на умалишенного, но продолжил листать свою тетрадь. Наконец он остановился и торжественно произнес:
– Тогда добро пожаловать в Кандагар! В девятой роте старлея
тяжело ранило. Его недавно отправили в Союз. Там у нас бригада находится. Воюет – только ошметки от духов
летят! Так что вперед и с песней!


Старлей – на военном жаргоне старший лейтенант.

Духи – (разговорный) или душманы, моджахеды – члены нерегулярных вооружённых групп, мотивированные исламской идеологией, организованные в единую повстанческую силу в период гражданской войны в ДРА и Афганистане, воевали против законного правительства Афга- нистана и Советской Армии, в 1979–1992 годах.

Офицер политотдела выдал мне предписание и памятку советскому воину-интернационалисту.
После этих слов я понял, что попал в самое пекло. Но назад пути не было.
С новым предписанием, взяв чемодан в комендантской части, я направился в Кабульский аэропорт для вылета в Кандагар.
Свой борт на Кандагар я ожидал на пересыльном пункте, где скопилось порядка двухсот военнослужащих. Диспетчер по громкой связи объявлял номер борта, и очередной транспортник вылетал по месту назначения.
От запаха пота, перемешанного с запахом алкоголя, стоял смрад. Чтобы скоротать томительное ожидание и снять нервное напряжение, офицеры и прапорщики, расположившись на кроватях, разливали спиртное в металлические стаканы, позаимствованные в столовой. Тут же лежала закуска: консервированные огурцы, помидоры, хлеб, сало, колбаса и галеты. Я поставил чемодан рядом со свободной койкой и достал книжку. Рядом сидящие офицеры предложили мне выпить, я отказался, сославшись на плохое самочувствие. Некоторые офицеры ждали своего борта до пяти суток, и это был не предел, как я понял из разговора. На то были две причины: погодные условия и чрезвычайные обстоятельства.
Я познакомился с майором, который оказался летчиком штурмовика из авиаполка, расположенного в Кандагаре.
Узнав, что я еду по замене в 70 Отдельную мотострелковую бригаду он не без гордости сказал:
– Кандагарская бригада воюет с утра до вечера, а мы ее прикрываем с воздуха, так что навоюешься – мама не горюй! Шел второй день ожидания борта на Кандагар. Приемы пищи сопровождались дегустацией крепких спиртных напитков. Каждый час томительного ожидания тянулся, как день. Казалось, время замедлило свой ход, но вдруг раздался оглушительный грохот, как будто гром, усиленный троекратно, надавил на перепонки и прокатился раскатистым эхом в горах Гиндукуша.
Все выбежали на улицу и увидели черный дым, поднимавшийся с земли далеко за взлетной полосой, где-то у подножия гор. Над нами пронеслись два вертолета огневой поддержки Ми-24, именуемые в войсках «крокодилами», и выпустили нурсы
в сторону горного склона по невидимым для нас целям. На аэродроме наблюдалась суета: бежали солдаты из батальона охраны, готовились к вылету два штурмовика Су-25, с ревом сирены проехала пожарная машина.


Нурс – неуправляемый реактивный снаряд.

Позже я узнал, что душманы сбили транспортный Ан-12, вылетевший в Джелалабад. На его борту были новобранцы, летевшие в 66-ую отдельную мотострелковую бригаду, а также большое количество боеприпасов, которые сдетонировали при попадании стингера в борт.
Всех, кто находился на пересылке, оповестили, что в связи с проведением общевойсковой операции вдоль пояса охраны аэропорта Кабула полеты временно прекращены. Моя встреча с Кандагаром откладывалась на неопределенное время.

Перелетв Кандагар

Ожидание вылета длилось уже пятые сутки, и желающих попасть на борт в Кандагар было значительно больше, чем мог вместить самолет. Дежурный пропускал пассажиров в хронологической последовательности согласно регистрации, но старшие офицеры проходили без очереди, и я оказался в конце списка, рискуя остаться на пересылке в ожидании следующего вылета. Но мне повезло. Едва поднявшись по трапу, я услышал громкий окрик члена экипажа, который контролировал погрузку в самолет:
– Погрузка закончена! Всем отойти от борта!
Я настолько устал от ожидания вылета, что внезапное чувство радости овладело мной, впервые за весь мой долгий путь из Союза в Афганистан. К тому же этот день был последним днем срока моего прибытия в часть. Стоявший за мной офицер истерично закричал:
– Мне срочно надо прибыть в часть сегодня! Если меня не возьмете, будете иметь неприятности на самом высоком уровне!
– Борт перегружен, и это самая большая неприятность, которая может быть у меня,– парировал летчик.
Всех размещали в грузовом отсеке. Только старшие офицеры летели в гермосалоне
. Грузовой отсек был заполнен деревянными ящиками, похожими на ящики из-под артиллерийских боеприпасов, разбросанными беспорядочно коробками, перемотанными скотчем. В середине отсека стоял экскаватор и ковшом практически упирался в рампу. Все свободные места в отсеке были заняты пассажирами. Даже в кабине экскаватора сидели двое. Просканировав грузовой отсек, я понял, что единственное свободное место – это ковш. Бросив в него чемодан, я сгруппировался таким образом, что ковш служил мне импровизированным креслом. В таком комичном положении я находился примерно полтора часа – время полета от Кабула до Кандагара.


 Гермосалон – герметичный салон самолета, предназначенный для пе- ревозки пассажиров.

Темнело. Борт оторвался от земли, и сразу погас свет в отсеке. Я услышал щелчки под собой, напоминающие выстрелы из пневматической винтовки в тире – это был отстрел тепловых ракет. В Афганистане до набора безопасной высоты (потолка полета) в темное время суток экипаж выключал все освещение, и производился отстрел тепловых ракет, для создания тепловых помех для средств ПВО
моджахедов, а именно американских стингеров (переносных зенитно-ракетных комплексов), которые душманы активно использовали против нашей авиации, начиная с 1986 года. Сбитый на моих глазах в Кабуле Ан-12 был результатом работы стингера.


ПВО – Противовоздушная оборона.

Душманы вели обстрел авиации, находясь в горах, и это давало им дополнительное преимущество по высоте (прицельная дальность стингера пять километров). В связи с этим вокруг аэропортов и аэродромов, где базировалась советская авиация в ДРА, создавали так называемые пояса охранения (пояса безопасности), по периметру которых располагались посты батальонов охраны и постоянно барражировали боевые вертолеты. Самолеты набирали высоту, наматывая круги в пределах пояса безопасности.
В полете я ощутил слабость и тошноту, так как грузовой отсек самолета был негерметичен, и остро ощущалась нехватка кислорода, а еще я испытывал страх перед стреляющими горами и неизвестностью. Нервное напряжение не позволило мне заснуть. Как только я закрывал глаза, передо мной вставала страшная картина – открывается рампа, и я в ковше лечу на землю.
Казалось, мы летим вечность, и в тот момент, когда тошнота сковала меня настолько, что я лихорадочно начал искать пакет, самолет пошел на снижение.
После посадки, как только открылась рампа, горячий и сухой воздух проник в мои легкие. Я вышел из самолета и сел рядом с трапом, так как ноги отказывались твердо стоять на земле. Меня мутило, тело покрылось испариной, на зубах хрустел песок, который висел в воздухе.
«Я в Кандагаре. В аду, наверное, будет также жарко, как здесь!» – подумал я.

ДобропожаловатьвАд

Бригада дислоцировалась в провинции Кандагар – южной провинции Афганистана в окрестностях Кандагара (уезд Даман). Так как большую часть провинции Кандагар занимала пустыня Регистан, песок не только лежал под ногами, но и висел в воздухе. Постоянные спутники пустыни: ураганные ветры и сухой, пекущий ветер «афганец»
– без устали несли массы соленой пыли и песка, закручивали их в смерчи, сметающие все на своем пути, забивали все щели в помещениях, засоряли воду и пищу.


Ветер «афганец» – сухой, пекущий ветер с пылью и песком. Дует от нескольких суток до нескольких недель. Очень агрессивен. В Афганистане называется кара-буран, что означает «чёрная буря», или боди шурави – «со- ветский ветер».

Однажды начальник медицинской службы бригады сказал мне: «Если ту пыль, которую ты проглотил за два года службы в Афгане спрессовать, то получится два кирпича».
От Кандагарского аэропорта я прибыл на БТР
в бригаду. Несмотря на вечернее время, жара стояла за + 40 °C. Мучила жажда. Я добрался до штаба и зашел в отдел кадров.


БТР – бронетранспортер.

Моложавый майор кадровой службы, увидев предписание, пристально посмотрел на меня с таким лицом, как будто провожал в последний путь и поникшим голосом сообщил, что ЗКПЧ
9-й роты старший лейтенант Зенкович, которого я меняю, получил в бою тяжелое ранение в голову и его неделю назад увезли в Союз.


ЗКПЧ – заместитель командира роты по политической части.

А потом, как бы невзначай, добавил:
– А рядовой Касумов, который был рядом с ним – погиб. Так что ты к нам на доукомплектование. Девятая рота, в которой ты будешь служить, у нас боевая и несет потери, потому как находится в одном из самых опасных мест Кандагара – Гундигане. Так что зарабатывай свои ордена и медали, может, тебе повезет… Зайди в особый отдел, тебя там проинструктируют, а затем располагайся в офицерском общежитии во втором модуле и жди, когда за тобой приедут из роты, чтобы увезти на заставу,– подытожил майор.
– Где находится застава? – спросил я.
Далеко, в сорока километрах от бригады, на окраине Кандагара, в районе «Черной площади»… Есть такое злачное место,– ответил майор.
После всего сказанного нервное напряжение возросло. Все для меня было страшной загадкой, которую в ближайшее время придется разгадывать.
Майор, начальник особого отдела бригады, встретил меня с такой широкой улыбкой, что казалось, я приехал менять его, а не кого-то другого. Из разговора с ним выяснилось, что руководство Вооруженных Сил СССР посчитало целесообразным усилить группировку ОКСВА
в южной части ДРА (провинциях Кандагар
и Гильменд
). Было принято решение о формировании на базе 373-го гвардейского мотострелкового полка и 2-го десантно-штурмового батальона 56-й гвардейской отдельной десантно-штурмовой бригады – 70-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады
.


 ОКСВА – Ограниченный контингент советских войск в Афганистане.

Провинция Кандагар – одна из тридцати четырех провинций (вилая- тов) Афганистана. Расположен в южном Афганистане, между провинциями Гильменд, Урузган и Забул. Административный центр – город Кандагар. Территория – 54 022 км?. Большую часть провинции занимает пустыня Ре- гистан. Основное население – пуштуны.

Провинция Гильменд – самая крупная по площади провинция Афга- нистана. Расположена на юге страны на границе с Пакистаном. На востоке граничит с провинцией Кандагар.

70-я отдельная гвардейская мотострелковая бригада – полное наи- менование – 70-я отдельная гвардейская мотострелковая дважды Красно- знамённая, орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого бригада (сокращенно – 70-я гв. ОМСБР, 70 ОМСБР, войсковая часть 71176). С 1980 по 1988 год 70 ОМСБР: обеспечивала контроль за провинциями Гильменд и Кандагар, поддерживала правительственные войска ДРА и местные государственные органы в этих провинциях, обеспечивала сторожевое охранение участков автомобильных дорог: Кандагар – Шинданд и Кандагар – Газни, обеспе- чивала безопасность (режимность) зоны вокруг международного аэропор- та Кандагар. В случае определённого хода событий 70 ОМСБР должна была оказаться в непосредственном соприкосновении с пакистанской армией.

Он показал мне на оперативной карте Афганистана места, где располагались и вели активные боевые действия против бригады и правительственных войск моджахеды. Эти места были обозначены на карте синими пятнами. Я с ужасом заметил, что эти пятна, как метастазы раковой опухоли, занимали порядка семидесяти процентов зоны ответственности бригады. Красным пятном в этом синем кошмаре выделялась на карте бригада. Когда я пригляделся, то увидел на ней маленькие красные флажки, которые выглядели как красные капли крови. Я спросил, что означают эти флажки, на что майор мне ответил:
– Это сторожевые заставы бригады – наши «точки»
.
Красные флажки преимущественно располагались вдоль единственной дороги, соединяющей Бригаду с Союзом и называемой «бетонкой» по материалу плит, из которых она была выложена. Майор показал на карте «ниточку» бетонки и сказал, что в бригаде ее называют «дорогой жизни», так как подвоз продуктов, оружия, боеприпасов и прочих материальных цен- ностей осуществляется только по ней.


 Точка – (разговорный) сторожевая застава.
– Так вот твоя гвардейская рота, помимо других вспомогательных задач главным образом обеспечивает безопасность прохождения колонн на самом опасном участке провинции Кандагар – «Черной площади»,– подытожил он.

Майор ткнул пальцем в карту, где проходил небольшой горный хребет, и я увидел на окраине Кандагара название кишлака «Гундиган» и надпись «ОТМ. 1001.»
застава «Игла»:


ОТМ. 1001 – высота на карте Афганистана, в районе западной окрест- ности Кандагара, которую контролировала 9-я мотострелковая горная рота, 3-го мотострелкового горного батальона 70 ОМСБР (сокращенно – 9 мср (г) 3 мсб(г)). Называлась Гундиганом, так как на ней до выставления заставы 9 мср (г) находился кишлак Гундиган. Штабное название заставы – «Игла». Позывной 9 мср (г) – «Дунай».

– Это твоя застава,– произнес он.– Застава на Гундигане – это наша «Брестская крепость». А название «Игла»…,– сделал паузу особист,– игла в жопе духов! В народе называется просто Гундиган. Эту заставу бригада выставила в конце апреля 1986 года, то есть за два месяца до твоего приезда.
Особист бригады
продолжал:


 Особист – сотрудник особого отдела. Особым отделом в армии назы- вали военную контрразведку.

– Духи отчаянно сопротивлялись захвату нами этой стратегически важной высоты, так как Гундиган вместе с заставой «Нева» на ГСМ – это ворота Кандагара. Поэтому и активность духов здесь повышенная: минируют дорогу, совершают нападения и обстреливают заставы и наши колонны. Бетонка – это единственная транспортная артерия, связывающая 70 ОМСБР с большой землей, поэтому застава на Гундигане для нас ключевая, так как за отметкой 1001 бетонка пересекает границу города, а в городе духи не любят воевать. В этом злачном месте все условия для организации засад: высохшие арыки
, зеленка
и дувалы
,– подытожил он. Майор рассказывал мне о заставе на Гундигане с таким пафосом, как будто ее появление было его заслугой.


Арык – гидротехническое сооружение в виде небольшого ороситель- ного канала.

Зеленка (разговорный) – зеленая зона. Покрытая растениями участки местности.

Дувал – глинобитный забор или стена, отделяющая внутренний двор жилища от улицы.

Затем он кратко ознакомил меня с информацией об Афганистане, местных обычаях и традициях. Из его рассказа я узнал, что восемьдесят процентов населения составляют мусульмане-суниты, среди которых большая часть – самые воинственные пуштунские племена, проживающие в провинциях, входящих в зону ответственности бригады (провинции Кандагар и Гиль- менд). В 100 км от Кандагара проходит граница с Пакистаном. В Пакистане вдоль границы с Афганистаном находятся базы для обучения моджахедов войне с шурави
и правительственными войсками, что обуславливает нахождение здесь самых крупных и активных бандформирований. Кандагар является одним из главных городов Афганистана, символом его могущества и неофициальной столицей независимых пуштунских племен. В мечети Кандагара находится место хранения одежды пророка Мохаммеда.


Шурави – советский. Историческое название советских военнослужа- щих в Афганистане.

– Разговаривая с афганцем, нельзя справляться о здоровье его жены. Мусульманки носят чадру. Не пытайся ее приподнять и заглянуть в лицо женщине, иначе можешь закончить, как Петруха в известном фильме «Белое солнце пустыни». Нельзя стрелять в мирный кишлак, в местных жителей, проживающих в нем или работающих в договорной зоне, в транспортные средства афганцев. Запрещено вести боевые действия и устраивать стоянки и привалы в местах религиозного культа. Эти табу перестают действовать в случае обстрела наших войск, и надо незамедлительно отвечать огнем из всех видов оружия. Местные это знают и стараются не провоцировать нас на жесткие действия. В связи с этим договариваются с духами. Во время священного праздника Рамадан надо уважительно относиться к афганцам: не принимать при них пищу, так как они в течение месяца постятся и в дневное время не едят и не пьют. Прием пищи у них заканчивается за полчаса до появления зари,– завершил рассказ особист.
После столь увлекательного инструктажа майор предложил мне пройти в офицерское общежитие бригады и дожидаться там офицера 3-го батальона, который доставит меня в штаб батальона.
Шел второй день моего пребывания в бригаде. Я снял свою форму, в которой приехал из Союза, оделся в «афганку»
, таким образом как будто окончательно попрощавшись с мирной жизнью.


 Афганка – жаргонное название, применяемое военнослужащими для названия комплекта полевой летней (зимней) формы военнослужащих Во- оружённых Сил СССР, которая в начальный период применялась в ОКСВА с головным убором: кепи или с летней панамой. В ОКСВА комплект также назывался: «Эксперименталка», «Песочка».

Я узнал расположение основных объектов: штаб, офицерская столовая, баня, госпиталь. Большую часть застройки занимали казарменные помещения. По периметру кандагарского гарнизона стоял батальон охраны, который обеспечивал безопасность. По соседству с бригадой находились 173 отдельный отряд спецназа ГРУ, 378 штурмовой авиационный полк на Су-25 «Грачи», 280 отдельный вертолетный авиационный полк, рота радиотехнической разведки (ОсН) и подразделение ПВО.
Учитывая отсутствие у моджахедов авиации, я не понимал, с какой целью здесь располагаются подразделения ПВО. Однако позже мне стало ясно, как эффективно можно использовать «Шилку»
по наземным целям.


 Шилка – ЗСУ-23–4 «Шилка» – советская зенитная самоходная уста- новка. Вооружена счетверённой автоматической 23-мм пушкой. Предна- значена для непосредственного прикрытия наземных войск, уничтожения воздушных целей на дальностях до 2500 м и высотах до 1500 м, а также на- земных целей на дальности до 2000 м. В СССР входила в состав подразделе- ний ПВО сухопутных войск полкового звена.

Все здания были модульного типа, собранные из панелей, внешне напоминающие жилые дома «хрущевки», но одноэтажные. У военных эти конструкции так и назывались – модули. Еда в столовой была сносной, но чай, компот или иное питье отдавали хлоркой. Мой организм отказывался приспосабливаться к местному климату и пище так быстро, как мне бы хотелось. Началась так называемая болезнь «три метра против ветра»! Выданные мне в медсанчасти таблетки не помогали. Фельдшер объяснял, что все через это проходят: «Скоро твой организм привыкнет и к еде, и к воде».
В общежитии я познакомился с лейтенантом спецназа Витей Сафоновым, который, как и я, ожидал офицера для сопровождения в часть. Витя оказался очень коммуникабельным человеком, и мы быстро нашли общий язык. Он рассказал о том, что незадолго до отъезда в ДРА женился и с удовольствием вспоминал свою молодую жену, ее напутствия. Я в свою очередь рассказал о своей семье. Эта мимолетная встреча переросла в дружбу. Впоследствии, когда я приезжал с далекой заставы в бригаду, то шел к Вите в спецназ, в офицерский модуль, условия проживания в нем были намного комфортнее, чем в общежитии. Он водил меня в спецназовскую сауну и кормил в местной офицерской столовой. Мы обсуждали с ним все, что происходило с нами до очередной встречи, вспоминали дом, семью.
Спустя год я приехал в бригаду по делам. Выполнив все поручения, как обычно, побежал к своему другу. Витя крепко пожал мне руку и обнял. Вечером перед сном он вдруг предложил взять на память свой запасной комплект Мабуты
, на карманах которой красовалась эмблема ВДВ. Я с благодарностью принял подарок. На следующее утро мы попрощались, пожелав друг другу удачи!


 Мабута – летний костюм для подразделений специального назначе- ния ГРУ ГШ МО СССР

Через два месяца я приехал в бригаду и по сложившейся традиции направился в спецназ. На КПП мне сказали ждать. Потом вышел капитан, и я почувствовал неладное.
– Вы кто? – спросил он.
– Старший лейтенант Тизин из 9-й роты бригады, я к лейтенанту Сафонову,– представился я.
Капитан, сделал небольшую паузу и выдавил:
– Он погиб…Его группа вернулась с задания. Потеряли пять человек. Вышли на крупную банду. Вели бой почти два часа, пока были патроны…Слишком поздно вертушки
их забрали. Неделю назад отправили на родину «Грузом 200».


Вертушка – жаргонное название вертолета.

От услышанного меня пронзило словно молнией. Ведь совсем недавно мы с ним обсуждали планы на мирную жизнь после возвращения из Афгана, нашу встречу после войны. А теперь от моего друга Витьки осталась только Мабута.

Штаб батальона

На третий день моего пребывания в бригаде наконец приехал офицер из штаба третьего батальона. Я забросил чемодан на пыльный БТР, и мы помчались в батальон, где мне предстояло служить «верой и правдой».
Естественное желание открыть люк и запрыгнуть внутрь БТР оказалось плохой затеей, так как при подрыве бронетранспортера шанс выжить есть только у тех, кто на броне. Сопровождающий меня офицер объяснил:
– При подрыве БТР тех, кто внутри – размажет по броне, а с брони тебя подбросит метра на три, и если удачно приземлишься, считай, повезло,– сказал он.
– А как же быть при обстреле? Мы на виду у духов, как живая мишень,– спросил я.
– Если по тебе начнут работать
духи из стрелкового, то прыгаешь за броню и отстреливаешься. В общем, в любом случае шансов выжить больше,– сказал офицер.


 Работать – на жаргоне военных означало стрелять.

Когда БТР проехал КПП бригады, показался первый кишлак и кантины
. Я сжался, как ежик перед опасностью, которая поджидает меня уже в первом кишлаке, но, спокойно проехав кишлак и не встретив ни одного человека, немного успокоился. Вдоль дороги мелькали редкие хвойные деревья и многочис- ленные поля, разрезанные арыками. Вдали в пыльной пелене появился невысокий горный хребет. Не доезжая перевала, БТР остановился около домика, накрытого маскировочной сетью. Офицер спрыгнул с бронетранспортера, и я понял, что мы приехали. Штаб 3 мсб(г)
располагался на сторожевой заставе «Мост».


Кантин или дукан – это торговая лавка в кишлаке или городе в Афга- нистане.

3 мсб(г) – 3 мотострелковый батальон (горный)70 ОМСБР.

Это было довольно живописное место. Кругом росли небольшие деревца и какие-то кусты, рядом протекала речушка, как оказалось, это был арык. Вода в нем была мутная, коричнево-серого цвета. Вдоль берега арыка росли густые камыши. Офицер попросил следовать за ним. Я зашел в домик, где меня встретил заместитель начальника штаба батальона капитан Звягинцев, которому я отрапортовал о своем прибытии к новому месту службы, вручив свое предписание. Он не спеша осмотрел мою бумагу и предложил пообедать.
В помещении было прохладно. Я осмотрелся, пытаясь найти кондиционер, но не обнаружил его. «Что же создает такую комфортную температуру?» – подумал я. Как потом оказалось, в помещение с наветренной стороны в проем окна клали верблюжью колючку и периодически поливали водой, чтобы не пересыхала. Даже небольшой ветерок, обдувая колючку, загонял в комнату прохладный воздух. Армейская смекалка помогала выживать в любых условиях…
Капитан сказал, что батальон с комбатом находится на сопровождении и прибудет сразу после прохождения колонн через зону ответственности батальона. На этой заставе кроме штаба батальона находится 8-я мотострелковая горная рота и разведывательный взвод батальона. Он сказал, что меня, как молодого офицера, планируют оставить здесь, в 8-й роте, а в 9-ю роту отправят более опытного офицера, так как в 9-ю направляют либо на доукомплектование, либо на исправление.
– «Девятка» больше всех несет потерь не только в батальоне, но и в бригаде. Участок ответственности у них такой, что врагу не пожелаешь. Но есть один плюс: туда не добирается ни одна проверка – боятся! Из бригады если и приезжает кто-то, то очень по большой нужде,– добавил он.
Посмотрев на мою кислую физиономию, и пытаясь меня успокоить, произнес: «9-я рота у нас в бригаде числится неофициально «штрафной ротой». Думаю, что комбат тебя, как необстрелянного, туда не отправит… Пока не провинишься»,– с улыбкой добавил он.
После услышанного у меня затеплилась надежда, что судьба убережет меня от страшной 9-й роты.
За два дня пребывания в штабе батальона я не видел ни одного убитого или раненого военнослужащего, хотя стрельба и грохот разрывающихся снарядов были постоянно слышны где-то вдали. Позже я узнал, что, если есть опасность захва- та заставы душманами и нет сопровождения колонн или не проводится операция, то с наступлением темноты часовые на заставе периодически производят профилактический отстрел, а днем работает гаубичная артиллерия по координатам, полученным в результате радиоперехватов переговоров моджахедов.
Казалось, что комбат забыл про меня, и решать мою судьбу будет кто-то другой.
Меня поселили в комнату с командиром 8-й роты капитаном Коробовым. Размеренная, почти мирная жизнь на «Мосту» действовала на меня успокаивающе, и даже упоминание о 9-й роте уже не вызывало страха и тревожных мыслей. В какой-то момент мне стало казаться, что страшилки о 9-й роте – это не более чем жупел для нерадивых и проштрафившихся, сказка о змее Горыныче для взрослых мужиков.
Распорядок дня в 8-й роте ничем не отличался от армейских будней в Союзе: подъем, зарядка, утренний туалет, завтрак, учеба, подготовка к наряду и так далее.
Каждое утро солдат, выполнявший функцию денщика
, приносил капитану Коробову свежевыжатый гранатовый сок. Мне показалось это барскими замашками, однако сделать глоток этого рубинового напитка я бы не отказался. Капитан же не страдал комплексом «джентльмена» и спокойно выпивал свой сок, не обращая внимания на мое присутствие. Откуда солда- ты 8-й роты приносил гранаты, я узнал только после гибели начальника связи 3-го батальона, через пять месяцев моего пребывания в Афганистане.


 Денщик – солдат русской армии, который занимал должность посто- янной прислуги при офицере.

Наш батальонный связист решил набрать спелые плоды гранатовых деревьев и поехал в сад, где постоянно до этого бойцы 8-й роты собирали для своего командира гранаты. Как только майор спрыгнул с бронемашины на землю, раздался оглушительный взрыв. По трагической случайности БТР остановился рядом с противопехотной душманской миной. Если бы БТР наехал на проклятую мину, то это недоразумение закончилось бы заменой шины на колесе. Но тогда, из-за подрыва, погиб начальник связи 3-го батальона.
Наступило утро третьего дня моего пребывания на заставе «Мост». Я услышал лязг проезжающих через мост танков, оборудованных противоминными тралами. Вслед за танками выдвигалась колонна пехоты на БТР. Это было охранение колонны. Через час после прохода танков и пехоты на бетонке появились КамАЗы, фургоны, топливозаправщики, которые шли с определенным интервалом. Проехала машина связи, а за ней КамАЗ с открытым кузовом, на который была установлена спаренная зенитная установка ЗУ-23
. Где-то за перевалом были слышны орудийные раскаты. В небе мелькнуло звено «Грачей»
. Я поймал себя на мысли, что все это я уже видел на учениях в Союзе, но тогда это вызывало у меня ощущение присутствия на военном параде в полевых условиях, а сейчас весь этот гвалт вызывал у меня обеспокоенность.


 ЗУ-23 (Зенитная установка калибра 23 мм) – советская 23-мм спарен- ная зенитная установка в составе двух авиационных пушек, станка, прицела ЗАП-23.

Грачи – советский и российский штурмовик Су-25, бронированный дозвуковой военный самолёт. Получил прозвище «Грач» в ВВС СССР во вре- мя испытаний в ДРА.

Я понимал, что все, что я здесь и сейчас вижу, не декорация для показных учений, а реальная боевая задача. «Это война»,– произнес я вслух, как будто убеждал себя в том, что я приехал сюда не для игры в пейнтбол. Тогда я и не пред- полагал, что сотни таких колонн придется сопровождать и мне.

Гундиган

По мосту продолжали проезжать техника и автомобили различного назначения. Вдруг один из БТР-70, поднимая клубы пыли, свернул с моста и остановился у штабного домика. С брони соскочил высокий, поджарый человек в маскировочном халате, обутый в кроссовки, с нагрудником
и автоматом АК-47. Первый, кого он увидел, был я.


Нагрудник – или на жаргоне военных «лифчик». Применялся в ДРА как замена штатным подсумкам для ношения боеприпасов. При отсутствии бро- нежилета выступал единственной защитой передней части тела от осколков и пуль. До 1988 года были трофейными или самодельными. С 1988 года по- явился уставной нагрудник-разгрузка фабричного советского производства.

Он сходу спросил:
– Вы Тизин?
Я не сразу ответил. В этот момент мне не хотелось быть Тизиным. Я вдруг спинным мозгом почувствовал, что этот человек из 9-й роты и сейчас решится моя дальнейшая судьба.
– Так точно,– выдавил я из себя.
– Я командир 9-й роты, капитан Пороховщиков. Вы поступаете в мое распоряжение,– отрапортовал капитан.– Берите свои вещи и садитесь в эту машину,–кивнул головой в сторону пыльного бронетранспортера Пороховщиков.
– Есть! – обреченно ответил я и поплелся за вещами.
Вот и закончились мои тягостные ожидания. Забравшись на БТР, я ждал своего командира. Состояние было депрессивным. В воображении возникла картина моих похорон: офицерский парадный мундир, увешанный орденами и медалями, звуки военного оркестра, сливающиеся с причитаниями близких. Кто-то сказал: «Хоронят героя афганской войны!»
В этот момент мне стало так жалко себя, что слезы брызнули из глаз, оставляя коричневые бороздки на моих пыльных щеках.
Капитан, забросив в люк армейский вещмешок, крикнул водителю: «Поехали!»
БТР, рыкнув, набрал скорость и помчал меня в пугающую неизвестность.
Преодолев перевал, капитан сказал: «Справа проезжаем ООН-вский городок, здесь живут советские советники и располагается артиллерийская батарея батальона». В подтверждение сказанному раздался артиллерийский выстрел, и через минуту я услышал раскат от разрыва.
Дорога представляла собой бетонные плиты, между которыми были земляные зазоры. Края некоторых плит были либо приподняты, либо врезались в землю, образовывая трамплины. Кое-где зияли большие ямы, как результаты разрывов фугасов
. БТР летел по бетонке на максимальной скорости, порядка 70 км/час, и не притормаживал на ухабах, поэтому бронетранспортер периодически подбрасывало так, что я чувствовал себя ковбоем, укрощающим мустанга. Вцепившись двумя руками в поручень, я едва удерживался броне. После десятиминутного «родео» я решил, что лучше быть размазанным по броне, чем попасть в плен к духам, слетев с нее. С этой мыслью я спустился в чрево БТР. В боевом отделении было всего два солдата: наводчик пулемета КПВТ
и водитель. Когда я опустился на сиденье, наводчик посмотрел на меня с таким удивлением, будто я добровольно согласился уйти из жизни досрочно. Находясь в металлической скорлупе бронетранспортера, я уже не мог ничего видеть вокруг, но все слышал.


Фугас – на жаргоне военных название инженерных боеприпасов и ар- тиллерийских снарядов фугасного и осколочно-фугасного действия.

КПВТ – 14,5-миллиметровый крупнокалиберный пулемёт Владими- рова танковый. Устанавливается во вращающейся башне БТР. Предназначен для борьбы с легкобронированными целями, огневыми средствами и жи- вой силой противника, находящейся за лёгкими укрытиями.

В течение сорока минут я слышал стрельбу из стрелкового оружия и стрельбу артиллерии.
Внутри бронетранспортера было жарко, как в сауне. Я моментально взмок, а к горлу подступила тошнота. Я уже потянулся к люку, чтобы подняться на броню и словить ветерок, как вдруг заработал КПВТ, и я обмяк, рухнув на сиденье.
От неожиданности и безумного грохота выстрелов я опешил. Хорошо, что наводчик был занят стрельбой и не видел моего бледного от страха лица. Наконец бронированная машина начала тормозить и медленно поползла в горку. Крен исчез, и БТР остановился.
Я вылез из люка и увидел гору, могучей стеной закрывавшую часть заставы, на которую мы прибыли. Вдоль заставы на кирпичных основаниях лежали огромные цистерны, в которых до войны афганцы хранили топливо. Все бочки были пробиты, и, судя по размеру пробоин, в них попадали РС
и кумулятивные боеприпасы
. Застава находилась на возвышенности у осно- вания гор. Внизу, напротив заставы, тянулась лентой бетонка. Вдоль бетонки, как напоминание о войне, лежали сгоревшие остовы машин. Справа и слева от заставы находились кишлаки. За цистернами вверх к наблюдательному посту проходила дорога, на обочине которой лежал сожженный танк. Эта была сторожевая застава «Нева», которую все в бригаде называли «ГСМ».


 РС – реактивный снаряд. Снаряд реактивной артиллерии доставляе- мый к цели за счёт тяги собственного реактивного двигателя. Моджахеды запускали РС с земли, устанавливая на мешки с песком. РС попадал в цель с пяти километров.

Кумулятивные боеприпасы – артиллерийские и прочие боеприпасы с зарядом кумулятивного действия. Кумулятивный снаряд предназначен для стрельбы по бронированным целям (танкам, БМП, БТР и др.), а также по железобетонным фортификационным сооружениям.

Я выбрался из бронемашины и подошел к капитану Пороховщикову:
– Это 9-я рота? – спросил я.
– Нет. Мы не доехали. Здесь во время сопровождения колонн располагается штаб нашего батальона, так как эта застава занимает стратегически важное положение у дороги при выезде из Кандагара и обеспечивает прохождение наиболее опасного участка бетонки, называемого «Черная площадь» – высота 1007. «Черная площадь» – как черная метка духов. Не было ни одного сопровождения, чтобы колонна прошла это место без обстрела или подрыва,– с грустью произнес капитан.
Пороховщиков рассказал мне историю заставы ГСМ.
До того как бригада выставила сюда свое подразделение, на ГСМ находилась рота сарбозов
, которая охраняла не столько дорогу, сколько самих себя. В результате дорога в районе «Черной площади» была постоянно заминирована и находилась под таким плотным огнем моджахедов, что только авиация могла подавить их огневые точки. Моджахеды понимали, что ГСМ – это контрольно-пропускной пункт в Кандагар и поэтому неоднократно нападали на заставу. Сарбозам на усиление пришел танк, но и он не помог. Душманы вырезали ночью всех сарбозов и подожгли танк. В результате въезд в Кандагар со стороны Шинданда, то есть со стороны СССР, был блокирован духами. В штабе бригады было принято решение по деблокированию въезда в Кандагар и выставлению своей заставы на ГСМ силами 4 мсб(г)
. В результате успешно проведенной войсковой операции на ГСМ появилась застава «Нева».


Сарбоз – солдат Правительственных сил ДРА.

4 мсб – 4 мотострелковый батальон 70 ОМСБР. Назывался «пустын- ный», так как большая часть застав батальона обеспечивала безопасное прохождение колонн по бетонке через пустыню.

Мог ли я тогда знать, что уже через год эта застава станет моим домом и от моих решений будет зависеть судьба тех, кто несет здесь службу?!
Мог ли я тогда подумать, что на этом клочке советской территории я встречу известного журналиста, публициста и писателя Александра Андреевича Проханова
, который по возвращении на Родину посвятит заставе «Нева» свой рассказ «Кандагарская застава» и опубликует его в журнале «Юность». А художник Животов Геннадий Васильевич
напишет ряд картин с фотографий, сделанных Александром Андреевичем на заставе «Нева», назовет эту серию картин «Афганский дневник» и будет награждён серебряной медалью им. М. Б. Грекова. Здесь, на заставе, я встречу популярного певца, поэта и композитора Розенбаума Александра Яковлевича
, который в разговоре признался, что эта поездка на заставу оказалась для него самой опасной, а прощаясь, написал на стене заставы крупными буквами «Удачи».


 Проханов Александр Андреевич (род.26 февраля 1938, Тбилиси, Гру- зинская ССР, СССР) – советский и российский политический деятель, писа- тель, сценарист, публицист, журналист, общественный деятель. Член секре- тариата Союза писателей России. Главный редактор газеты «Завтра». (1982).

Животов Геннадий Васильевич – художник станковой графики, жи- вописец, монументалист, карикатурист, заслуженный художник Российской Федерации. Член Союза художников Российской Федерации.

Розенбаум Александр Яковлевич (род.13 сентября 1951, Ленинград, РСФСР, СССР) – советский и российский певец, автор-исполнитель, поэт, музыкант, композитор и актёр. Заслуженный артист Российской Федерации (1996). Народный артист Российской Федерации (2001).

Но это будет потом, а сейчас я с замиранием сердца смотрел на все происходящее вокруг и ждал своего прибытия в роту.
Я спросил своего командира: «Где расположена 9-я рота?». Он указал пальцем в сторону холма, вокруг которого находились руины кишлака.
До этой точки было примерно два километра от ГСМ:
– Наша рота находится на месте бывшего кишлака Гундиган, на высоте 1001, на карте указана, как отметка 1001. Пока идет сопровождение, мы должны успеть вернуться в роту. Так что прыгай на БТР, и помчали в светлое будущее. На месте поговорим, и познакомлю с личным составом.
Не успел я забраться на броню, как БТР дернулся и, поднимая клубы пыли, понес меня в легендарную роту.
Я сидел на броне. Только мы выехали на бетонку, как заработал танк с ГСМ. Его раскатистый выстрел оглушил меня. КПВТ нашего БТР тоже периодически грохотал, выплевывая короткие очереди. Вся стрельба была направлена в сторону арыков, расположенных на отметке 1001. Я наблюдал за происходящим, пытаясь увидеть хоть одного моджахеда, но тщетно. Только на своем первом сопровождении я узнал, что подобная стрельба ведется не только на поражение, но и на упреждение, чтобы ни один моджахед не мог поднять головы, пока по бетонке проходит советская колонна.
Проскочив на высокой скорости отметку 1001 с параллельными линиями арыков, начинающихся от бетонки и уходящих в зеленку к реке Аргандаб, мы свернули на грунтовку в сторону небольшой горы, на которой когда-то находился кишлак Гундиган. Через сто пятьдесят метров БТР остановился около небольшого домика, выложенного из ящиков из-под артиллерийских боеприпасов, обтянутого маскировочной сетью. Это была столовая 9-й роты.
Мы зашли в столовую и сели друг напротив друга за широкий стол. Командир роты достал общую тетрадь и начал что-то записывать. Наконец он поднял голову и начал интересоваться моей биографией. Когда он узнал, что у меня есть музыкальное образование, на его лице появилась улыбка, и он с некоторой досадой произнес, что в детстве мечтал стать гармонистом, но судьба сложилась по-другому, и он увлекся сначала футболом, а затем его мечтой стала армия. Он закончил Орджоникидзевское высшее общевойсковое командное училище.
Капитан ввел меня в курс дела относительно того, где мне придется служить в ближайшие два года. Из его рассказа я узнал, что до выставления 9-й роты на Гундигане ближайшие от высоты (отм.1001) заставы четвертого батальона бригады «Элеватор» и «ГСМ» ежедневно подвергалась массированному обстрелу душманами со стороны Гундигана из минометов, гранатомётов и РС.
Потери на этих заставах были большие, ежемесячно в бригаду везли убитых или раненных.
Командир роты рассказал, что принял 9-ю роту в конце февраля 1986 года. До выставления роты на Гундигане подразделение было рейдовым и постоянно принимало участие в боевых операциях в провинциях Кандагар и Гильменд. Когда 9-ю роту решили разместить на Гундигане, то ее личный состав стали готовить к штурму Гундигана. Для этого бойцов роты вывезли на бригадный полигон, где отрабатывалась тактика боя в кишлаке, в зеленке и в условиях плотного огня моджахедов. Через два месяца интенсивной подготовки рота получила боевую задачу по захвату Гундигана и закрепления на нем. После блокирования бригадой зеленки вокруг Гундигана 9-я рота «оседлала» высоту 1001, где обнаружили душманские блиндажи в три наката с выходом в зеленку. Несколько ходов было прорыто духами от Гундигана в сторону бетонки, по которым они выходили на засады и минирование дороги. Пока рота окапывалась, высота подвергалась интенсивному обстрелу моджахедов из минометов и гранатометов. Были потери. Для повышения боеспособности 9-ю роту усилили танковым взводом, минометным взводом, вооруженным «Подносами»
, и одним расчетом автоматического миномёта «Василек»
, а также расчетом «Шилки».


 Поднос – советский 82-мм миномёт 2Б14 «Поднос», стреляющий теми же снарядами, что и 2Б9 «Василёк».

Автоматический миномёт «Василёк» – советский возимо-буксиру- емый и самоходный автоматический гладкоствольный 82-мм миномёт. Имеет три режима стрельбы: автоматический (очередями по два-четыре выстрела), полуавтоматический (одиночными выстрелами с питанием из кассеты) и неавтоматический (при заряжании с дула).

Через бетонку напротив Гундигана находился условно мирный кишлак Мирбазар. Условно мирный или договорной, потому что старейшины кишлака договорились с командованием бригады о том, что из кишлака не будут обстреливать советские заставы и колонны, взамен бригада будет обеспечивать беспрепятственный доступ местных дехкан к арыкам, где они выращивали плодовые кусты и деревья. Но договоренности иногда нарушалась из-за моджахедов, которые провоцировали нас, стреляя из кишлака.
– После очередного обстрела роты получил тяжелое ранение в голову твой предшественник старший лейтенант Зенкович, поэтому я сразу дал заявку на доукомплектование роты, а тут ты подвернулся,– подытожил свой рассказ Пороховщиков, пристально посмотрел на меня и добавил,– не стесняйся учиться у старослужащих тому, что сохранит тебе жизнь. Будь осторожен, но не проявляй трусость. Солдаты это сразу увидят, и ты не завоюешь авторитет в роте. Развалины кишлака вокруг заставы иногда стреляют. Частенько в них скрываются духовские снайперы, поэтому, обходя посты на заставе, используй складки местности и не высовывайся. На заставе сейчас роют окопы для сообщения между взводами и КНП, но эта работа долгая и сложная, грунт здесь каменистый и иногда приходится делать ямы тротиловыми шашками. Поэтому все передвижения по заставе – только бегом и пригнувшись. При перемещении солдат всегда должна быть в каске и бронежилете, офицеры – по желанию. Но я бы тебе рекомендовал не пренебрегать правилами собственной безопасности. Были случаи, когда бронежилет и каска спасали от пули на излете, а уж от осколков почти всегда помогали. У старшины роты получи личное оружие и рожки
с патронами. Оружие всегда должно быть при тебе и всегда готовым к бою.


 Рожок – на жаргоне военных магазин для автомата (ручного пулемета).
Капитан неторопливо поднял свой автомат и положил на стол.
– У меня АК-47
– трофейный, у духов позаимствовал,– с чувством гордости сказал он.– Он превосходит АК-74
.

АК-47–7,62-мм автомат Калашникова (АК). Автомат был сконструирован в 1947 году М.Т. Калашниковым.

АК-74–5,45-мм автомат Калашникова образца 1974 года

У него лучше пробиваемость, он надежнее, не капризен и имеет меньше проблем с гильзовыбрасывателем. Но в роте трофейных АК больше не осталось, все у офицеров и прапорщиков. Так что на первых порах повоюешь с АК-74. Как духа завалишь – его автомат тебе в награду. У нас учет трофейного оружия не ведется, только штатного. Офицерам можно использовать магазины от РПК
по сорок пять патронов. У нас обычно перевязывают два магазина вместе таким образом.


РПК – 5,45-мм ручной пулемёт Калашникова (РПК-74).

Капитан показал свои магазины, связанные между собой изолентой:
– Когда выходишь на задачу, стрелять прицельно можно только одиночными или короткими очередями. В реальном же бою об этом забываешь и начинаешь поливать из автомата, до тех пор, пока рожок не опустошишь. Перезарядить сдвоенный магазин всегда быстрее – перевернул его и готово. А в бою каждая секунда дорога. Да, и еще,– вдруг вспомнил командир,– будешь вести журнал учета боевых потерь. Журнал я тебе передам после обхода заставы.
– Туда вписывать погибших? – спросил я.
– Не только. Это учет безвозвратных потерь личного состава роты и приданных роте подразделений. К ним относят погибших, умерших от ран, умерших от болезней, полученных в Афгане, попавших в плен и не вернувшихся из него, а также уволенных по ранению или болезни как негодных к военной службе… Сейчас пройдемся, я покажу тебе заставу и познакомлю с личным составом.
Мы вышли из блиндажа столовой, и я сразу почувствовал разницу температуры, как будто из помещения попал в сауну. Направились в сторону третьего взвода, поднимаясь вверх по извилистой, усеянной камнями тропе. Я осмотрелся и увидел на склонах горы, где располагалась рота, разрушенный кишлак, который, словно останки древнего города, занесенные песком и окруженные дувалом, примыкал с западной и восточной стороны к ближайшим высохшим арыкам, с юга к зеленке, а с севера возвышались над голой равниной, усыпанной мелкими камнями. Все строения на Гундигане, возведенные силами 9-й роты: блиндажи для личного состава, командно-наблюдательный пункт, склад боеприпасов, продовольственный склад, посты – представляли собой типовые конструкции из ящиков, оставшихся от артиллерийских боеприпасов, наполненные камнями и песком. Потолки были сложены в три наката, то есть в три слоя. Все эти конструкции покрывались сверху маскировочной сетью.
Внутри все жилые комнаты и столовая были обшиты досками, взятыми все с тех же ящиков для боеприпасов, но использовали их некрашеной стороной, которую покрывали морилкой. Такая незамысловатая солдатская фантазия придавала визуально более комфортный вид помещениям, которые чем-то напоминали некоторые советские кафе с претензией на модный буржуазный стиль.
В десяти метрах от блиндажа, где располагался третий взвод, находился танк в капонире
, орудие которого было направлено в сторону зеленки. Справа от танка находился расчет «Василька», а слева – выносной пост взвода. При входе на пост надо было пригнуться, как будто переступаешь порог русской избы, дверной проем которой был настолько низкий, что всякий вошедший поневоле кланялся ей.


 Капонир – земляные обвалования, используют с целью защиты боевой техники, а также личного состава подразделений от воздействия осколков, ударной волны. В ДРА обвалования капонира производилось из ящиков, на- полненных камнями.

У входа в блиндаж нас встретил сержант и представился. В блиндаже находилось шесть военнослужащих. Все они были смуглые, темноволосые и кареглазые, что говорило о тюркском происхождении. Мои догадки подтвердил командир: «Это у нас азербайджанский взвод»,– Пороховщиков представил меня, и мы вышли для продолжения знакомства.
В роту иногда приходило пополнение из новобранцев, призванных, как правило, из одного города, края, республики СССР. Поэтому периодически формировались азербайджанский, армянский, чеченский взвода, немного разбавленные другими национальностями.
Поднявшись на КНП
роты, который располагался на самой высокой точке Гундигана, я увидел панораму опорного пункта 9-й мотострелковой роты. На переднем крае обороны, перед зеленкой, на склоне горки слева от КНП располагался третий взвод с одним выносным постом на возвышенности и с тремя БТР-70, усиленный танком Т-62 и минометным расчетом «Подноса». Рядом с КНП находился командирский БТР-70, накрытый маскировочной сетью, на башне которого была надпись белой эмалью «Хасан Касумов» в честь рядового, погибшего на сопровождении колонн. Справа от КНП располагался второй взвод с одним выносным постом, с тремя БТР-70, усиленный «Шилкой» и минометным расчетом «Подноса». Внизу от КНП, напротив бетонки и кишлака Мирбазар, заставу прикрывал первый взвод с одним выносным постом и тремя БТР-70, усиленный танком Т-62. Слева фланг первого взвода прикрывал пулеметно-гранатометный взвод с тремя автоматическими станковыми гранатомётами АГС-17
, с одним выносным постом и БТР-70, усиленный танком Т-62.


КНП – командно-наблюдательный пункт.

АГС-17 «Пламя» – 30-мм автоматический гранатомёт на станке. Эф- фективен при накрытии площадных незащищенных целей и живой силы противника, расположенных вне укрытий.

Весь периметр заставы был оборудован множеством стационарных огневых точек для круговой обороны, а техника находилась в капонирах.
Девятая рота являлась единственным подразделением в 70 ОМСБР, а может, и во всей 40 Армии, которая в полном составе была выставлена на одну заставу. Ее местоположение было чрезвычайно важной стратегической точкой для безопасного прохождения колонн при въезде и выезде из Кандгара. Потеря этой заставы означала бы перекрытие единственного канала доставки в Кандагарский гарнизон продовольствия, боеприпасов и другого имущества, необходимого для выполнения задач. Командир роты предупредил меня: «Выходя из укрытия, передвигайся бегом, а если услышишь характерный шелест падающей мины, ложись, прикрывая руками голову. Окопы на заставе пока отсутствуют. Наша ближайшая задача вырыть хотя бы небольшие углубления, чтобы при обстреле можно было бы укрыться лежа. Но быстро мы это не сделаем, сам видишь, какой тут грунт – скала! И духи постреливают!».
Мы добежали до второго взвода. К нам вышел старший лейтенант. Он поприветствовал нас и предложил чай.
Капитан отказался, сославшись на скорую встречу на обеде в столовой. Мы побежали дальше.
Первый взвод оказался так хорошо замаскирован, что я и не сразу заметил блиндаж. Как только мы зашли внутрь, мой чуткий нюх уловил запах пота вперемешку с чем-то сладковатым. При входе в блиндаж лежал некто, прикрытый занавеской из прозрачной маскировочной ткани. Командир роты отодвинул занавеску, и я увидел человека, у которого вместо ног торчали два забинтованных обрубка. Это был командир первого взвода старший лейтенант Андрей Колесников. Увидев его, я остолбенел. Пороховщиков тихо пояснил мне, что он недавно подорвался на противопехотной мине и после операции в бригадном госпитале ожидает отправки в Союз. В его импровизированной комнате стояла такая духота, что я моментально покрылся потом. Тело безногого офицера покрывал рой жирных мух. Я предложил открыть занавеску, чтобы к нему больше проходило воздуха, на что он попросил меня не делать этого: «Я не хочу, чтобы солдаты видели меня! Это будет их морально подавлять, а им еще служить и служить»,– ответил Колесников.
Рядом с Колесниковым лежали стопки книг, аккуратно перетянутые тесьмой, которые могли бы поместиться в два больших чемодана и ожидали своей транспортировки. Я спросил, чьи это книги, на что комвзвода ответил: «Мои».
У Колесникова была страсть – книги. Он читал их с таким упоением, что офицеры роты воспринимали это как чудаковатость и за глаза называли его «ботаником». Лейтенант слыл в роте закрытым, замкнутым человеком. Если все бегали перед отпуском по кантинам и покупали магнитофоны, сервизы, часы и прочую заморскую всячину, то Колесников тратил все деньги на книги. Удивительно, что такой человек сознательно выбрал военное училище и стал пехотным офицером.
Первый взвод, почти в полном составе находившийся в блиндаже, вяло поднимался с топчанов, услышав команду сержанта «смирно». Командир роты дал команду сержанту построить взвод перед блиндажом. Когда взвод встал в две шеренги, я заметил легкое покачивание солдат из стороны в сторону, как бывает с физически измотанными людьми. Но причина оказалось в другом. Пороховщиков скомандовал снять ботинки и вытянуть руки вперед, раздвинув пальцы. Я немного опешил от такой команды. Командир роты подошел к одному из солдат и громко произнес:
– Наглядно показываю симптомы наркотического опьянения: бледность кожи, расширенные зрачки, мутные глаза.
Внезапно Пороховщиков скомандовал солдату сесть. Солдат медленно начал опускаться на корточки, после чего качнулся, и повалился набок.
– Плохая координация движений,– подытожил капитан.– А теперь смотрим пальчики.
Все солдаты, вытянув руки вперед, растопырили пальцы. Капитан осмотрел у поднявшегося солдата межпальцевые промежутки и подозвал меня:
– Видишь точки? Это следы от укола. Ханку
колол.


 Ханка – распространенный в Афганистане наркотик, состоящий из переработанного синтетическим путем макового сока. Употребляют внутривенно или через дыхательные пути.

Мы проверили всех солдат. Подобные следы от уколов были обнаружены у пятерых. Всем им было объявлено три наряда вне очереди. Однако, я заметил, что мутность глаз была у всех солдат взвода. Свои наблюдения я доложил Пороховщикову, на что он мне ответил:
– Мутные глаза, а следов от уколов нет, это у тех, кто употребляет чарс
. Его кладут под язык на монету или на лезвие от станка.


 Чарс – дешевый легкий наркотик, анаша. Чистая необработанная смолка, собранная с листьев и соцветий конопли.

– Откуда они все это берут? – спросил я.
– Ханку, как правило, продают местные дуканщики, а чарс можно получить у тех же дуканщиков, за покупку любого товара в виде бакшиша
. Иногда бачата
пытаются всучить лепешки чарса во время сопровождения колонн.


Бакшиш (перс.– давать) – приношение, взятка, подарок.

Бачата (бача) – афганские мальчишки (мальчик, молодой парень).

– Как же они выполняют в таком одурманенном состоянии боевые задачи? – продолжал я.
Капитан, нахмурившись, ответил:
– Выполняют. Я всех младших командиров предупредил, что перед выходом на задачу, если кого-то увижу «обдолбанного» – отстраню, а после выполнения задачи отвезу к комбату на аудиенцию. Пока, слава богу, никого не поймал. Но, к сожалению, предотвратить эту напасть не удается. У нас же в бригаде рота негласно числится «штрафной», поэтому всех наркоманов и с прочими нехорошими наклонностями ссылают к нам на исправление. Мне комбат всякий раз напутствует при очередной передаче «штрафника»:
«Бери на исправление, если выживет, может, человека из него сделаешь».
Я вдруг почувствовал себя без вины виноватым: «А меня за какие проступки сюда определили?» – с чувством оскорбленного самолюбия подумал я.
В роте все знали суровый нрав командира 3-го мотострелкового (горного) батальона майора Вращенка. Перед тем как передавать провинившегося военнослужащего батальона в военную прокуратуру, действовало негласное правило для командиров подразделений третьего батальона: везти к комбату на воспитательную беседу. Аудиенция у комбата, как правило, начиналась словами: «Ну что, сынок, служить не хочешь?» – дальше шла ненормативная лексика, сопровождаемая оплеухами и идиоматическими выражениями типа: «валять дурака», «играть с огнем», «висеть на волоске», «как черт от ладана», «набрал в рот воды» и другие. Экзекуция могла длиться до получаса. После таких бесед вести в прокуратуру уже не требовалось. Эта мера воспитательного воздействия была весьма эффективна, наряду с письмом, адресованным родителям провинившегося, которое командир подразделения зачитывал перед сослуживцами.
В дальнейшем мне пришлось применять и другие методы воспитательного воздействия, но об этом позже. А пока заканчивался мой первый день на Гундигане. Ротный определил мне место жительства в блиндаже пулеметно-гранатометного взвода. Я расположился в импровизированном кубрике с командиром взвода старшим прапорщиком Белевским.

Первыйобстрел

На следующий день я самостоятельно изучал заставу. Познакомился со старшиной роты, техником роты, прошел все приданные подразделения минометчиков, танкистов и зенитчиков, после чего решил подняться на КНП, проходы к которому со стороны взводов и со стороны столовой представляли собой голые склоны, усыпанные камнями, осколками от мин и стреляных гильз, прикрытые хребтом нашей горки от прямого выстрела со стороны зеленки из стрелкового оружия и гранатометов. Но со стороны Мирбазара эти склоны были как на ладони, что давало моджахедам возможность корректировать из кишлака минометный огонь по заставе.
Когда я зашел на КНП, капитан Пороховщиков сидел на ящике, накрытом какой-то ветошью, и смотрел в окуляры стереотрубы
, направленной в зеленку, в сторону реки Аргандаб и гор, уходивших своими хребтами вдаль. Рядом стояла переносная ранцевая КВ-УКВ радиостанция Р-107М. Капитан был на связи с комбатом и передавал какие-то координаты для корректи- ровки огня артиллерийской батареи батальона. Наконец Пороховщиков снял наушники и положил гарнитуру с микрофоном рядом с собой.


 Стереотруба – оптический прибор, состоящий из двух перископов, со- единённых вместе у окуляров и разведённых в стороны у объективов, для наблюдения удалённых предметов двумя глазами.

– Как проходит знакомство? – спросил он меня.
– Все нормально. Осваиваюсь.
– Сегодня нет сопровождения колонн, но расслабляться нам нельзя. Духи в любой момент могут начать обстрел. Стреляют, как правило, из 82 мм минометов и РС. Иногда из разрушенного кишлака со стороны пулеметно-гранатометного взвода щелкает снайпер.
– Когда сопровождение будет? – поинтересовался я.
– Нам за день говорят. Обычно каждый третий день. Иногда чаще, иногда реже. Все зависит от готовности колон к проходу и обстановки в районе. Был случай, когда духи заблокировали въезд в Кандагар, уничтожили две третьих колонны, и что только наши ни предпринимали, а пройти через Кандагар не удавалось в течение двух недель. Тогда штаб Армии принял решение бомбить духов прямо в городе, чего раньше не допускали. Сбросили по наводке спецназа несколько 500-килограммовых бомб, и духи пустили колонну через Кандагар. Это было одной из причин выставления бригадой заставы на Гундигане.
– Я пойду на сопровождение колон в следующий раз?
– Пойдешь с первым взводом. Пока на замену Колесникову никого не прислали, будешь исполнять обязанности командира первого взвода.
– А с кем выходить, там же одни наркоманы?
– Я подберу нормальных бойцов. В первом взводе заместитель командира старший сержант Баганян уже полтора года в роте, ему скоро на дембель. Будет тебе хорошим помощником. Толковый сержант. Слушай его и перенимай опыт! – пояснил командир роты.
– Есть,– ответил я.
– Сейчас иди в столовую на обед.
Я вышел из КНП и, обведя взглядом ландшафт, начал медленно спускаться в сторону столовой. От КНП до столовой было около 100 метров по крутому склону. Пройдя метров десять, я услышал едва различимый хлопок. Не прошло и пяти секунд, как раздался взрыв в районе второго взвода. Наблюдатели на постах стали бить в гильзы, подвешенные у входа каждого выносного поста, оповещающего роту об обстреле.
Первый взрыв мины так тряхнул почву, что я, обалдев от страха, сначала присел, а затем рванул вниз по длинному пути к столовой, полагая, что таким образом быстрее доберусь до укрытия, чем буду карабкаться вверх хоть и по короткому пути до КНП.
Пока я бежал, рванула вторая мина, которая легла ближе ко мне. Нарастающее чувство опасности ускорило мой бег и ноги несли меня, отказываясь тормозить. И вот он спасительный вход в столовую…
Внезапный, сильный удар в лоб, и искры фейерверком посыпались из моих глаз. Навзничь рухнув на землю, я потерял сознание.
Очнувшись, я увидел повара и командира роты.
– Живой? – спросил ротный.
– Похоже, да, пытаясь пошевелиться,– ответил я.
– Быстро бегаешь, а про тормоза забыл. Не вписался в дверной проем. Врубился лбом в верхнюю балку. Можешь записать себе первую контузию,– с улыбкой произнес Пороховщиков.
– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно,– подумал я, медленно поднимая свое тело с земли. Резкая головная боль пронзила меня, и я обхватив голову руками, почувствовал под ладонью что-то липкое, посмотрел и увидел кровь.
– Рассечение. Держи компресс.– Ротный протянул мне влажный платок.– Мозги не вытекли, значит, годен к строевой службе. Обедать будешь?
– Нет. Аппетит пропал. Пойду к себе – отлежусь,– пробубнил я.
В батальоне были заставы, такие как «Мост», «Ареана», которые не знали, что такое обстрелы – тихая гавань. Для Гундигана душманские обстрелы с их регулярностью стали обыденностью, черной меткой нашей заставы. Эта метка позволяла 9-й роте жить без проверок и комиссий вышестоящего командования, которое осуществляло свои надзорные функции на спокойных заставах. Обстрелы заставы на Гундигане были почти каждый день. По каждому обстрелу командир роты должен был докладывать в ЦБУ
бригады, но они были настолько часты, что было принято решение докладывать в ЦБУ только в случае потерь в живой силе и технике.


 ЦБУ – центр боевого управления. Основа стационарного командного пункта. Главными обязанностями ЦБУ было обеспечение общего руковод- ства боевых действий в зонах своей ответственности и учет поступающих от подразделений сведений.

Когда начнется очередной обстрел заставы и какой продолжительности он будет, никто, конечно, не знал. Как правило, обстрел длился от пятнадцати до тридцати минут двумя – тремя сериями по три и пять минут или от двух до пяти РС. Иногда моджахеды бросали в нас одну мину и прекращали обстрел, а мы в ожидании очередного «подарка» продолжали некоторое время оставаться в укрытиях, что создавало нервозность. Единственным неписаным правилом было относительное спокойствие с двенадцати до пятнадцати часов в летнее время, когда температура достигала свыше +50 °C, и в дни великого праздника Рамадан
.


 Рамадан – или Рамазан – месяц обязательного для мусульман поста. В течение месяца Рамадан правоверные мусульмане в дневное время от- казываются от приёма пищи, питья, курения и интимной близости. Дли- тельность месяца составляет 29 или 30 дней и зависит от лунного календаря земли.

Во время одного из обстрелов заставы мина попала в первый пост. Мы с командиром взвода добежали до поста и, когда густое пылевое облако рассеялось, увидели такую картину: посреди блиндажа стоял часовой, весь покрытый толстым слоем пыли, а над его плечом висела неразорвавшаяся мина, пробившая верхний слой укрытия поста и зацепившаяся за камни своим оперением. Я поздравил часового со вторым днем рождения и, несмотря на то, что он находился в трансе, «новорожденный» невнятно пробормотал: «Спасибо».
Наш командир решил устроить что-то наподобие музея под открытым небом, дал команду взводам собирать останки разорвавшихся мин и РС, приносить в специально отведенное для этого место. Среди трофеев были и неразорвавшиеся боеприпасы. Почти каждый день этот «Апофеоз войны» пополнялся новыми трофеями. После ухода Пороховщикова на повышение в штаб батальона интерес к собирательству пропал, и застава, словно бурьяном, стала «зарастать» металлическим слоем осколков. Всякий, кто впервые приезжал на заставу Гундиган, считал своим долгом сфотографироваться на фоне этой зловещей кучи смертоносного металла.
Среди душманских трофеев находились и наши «подарки». Во время бомбометания один из наших штурмовиков случайно уронил в двадцати метрах от заставы 500-килограммовую мину. Нам повезло – мина не разорвалась и зарылась на полкорпуса в каменистую почву. Хвостовое оперение торчало из земли, притягивая нас на фотоссесию. Пытались ли саперы обезвредить или перенести мину на безопасное расстояние, мне неизвестно. Но когда рота покидала заставу в июне 1988 года, мина продолжала торчать из земли как напоминание о пребывании здесь шурави. Однажды наша реактивная артиллерия чуть было не стерла нашу заставу с лица земли. Слава богу, что ЦБУ предупредил, что через нашу голову в сторону Аргандаба будет работать «Ураган»
и попросил укрыться в блиндажах, оставаясь в касках и бронежилетах. Когда мы услышали приближающийся вой 220-ти миллиметрового снаряда, мне стало не по себе, а когда один из снарядов разорвался на заставе, показалось, что земля подпрыгнула на метр вверх. Грохот был такой силы, что я оглох. Когда все закончилось, пыль над заставой висела еще час. Вся застава была усыпана искореженными металлическими пластинами. Просто чудом никто не пострадал.


Ураган – советская реактивная система залпового огня (РСЗО) калибра 220 миллиметров. Количество снарядов в залпе одной боевой машины – 16 штук.

Причиной этого происшествия на заставе стал отказ в работе маршевого двигателя одного из снарядов. Обстрелы уносили жизни, причиняли увечья, травмировали психику. Но даже на этом пристрелянном душманами клочке земли, называемой Гундиганом, два года жила и выполняла поставленные задачи 9-я гвардейская рота.

Первое сопровождение

Моя первая ночь на Гундигане прошла в борьбе с комарами. Местные кровососы были крупнее и злее отечественных. Пытаясь избавиться от них хоть на некоторое время, я замотался с головой в простыню, но уже очень скоро обливался потом, как в сауне. Я так отчаянно и звонко шлепал себя по телу, что разбудил командира взвода. Увидев мои мучения, он достал из вещмешка марлю, отрезал кусок и протянул мне. Я с благодарностью натянул ее на лицо и сразу начал засыпать. Но сон мой длился недолго. Как только забрезжил рассвет, я услышал голос имама, читающего молитву в громкоговоритель. Начался утренний намаз
, который продолжался до восхода солнца.


Намаз – каноническая молитва, один из пяти столпов ислама.

Молитвы из Корана стали на два года моим будильником и местной радиоточкой, по которой я приспособился определять время. Имам их читал пять раз в сутки.
Утром, посмотрев в зеркало на свое покусанное лицо, я спросил Белевского, где можно разжиться кремом от комаров? Он достал из бронетранспортера литровую бутыль с какой-то прозрачной, вязкой жидкостью и предложил мне отлить в свою тару.
– Это антикомарин – нам в бригаде выдавали, из чего его делает не знаю, но я им не пользуюсь. Его потом трудно отмыть, и ходишь как пресмыкающееся в слизи весь день. Поэтому я предпочитаю накрываться на ночь марлей,– сказал Белевский.
На завтраке в столовой я встретил командира роты. Он спросил:
– Как прошла ночь?
– Если бы не комары, то нормально.– ответил я.
– Ничего, привыкнешь. Эти твари не самое страшное, с чем тебе придется столкнуться. Здесь все против нас: и люди, и климат, и даже насекомые.
– Сегодня будет сопровождение?
– Планировали.
– Я могу выйти на сопровождение?
– Можешь. Пойдешь с первым взводом, но все команды будет отдавать старший сержант Баганян. А ты будешь за ним следовать, как ниточка – за иголочкой. И слушай его во всем. Не воспринимай это как нарушение субординации. Иногда опытный сержант может многому научить молодого офицера, чтобы зазря не погибнуть. Экипировка: автомат, бронежилет, каска, три магазина и подствольник
с десятью гранатами. Все получишь у старшины. Взвод к выходу подготовит Баганян. Готовность к выходу в 9–00. Построение на боевую задачу в 8–50.
– Есть.


 Подствольник – подствольный гранатомет ГП-25 «Костер». Одноза- рядный 40-мм гранатомет предназначен для использования в комплексе с автоматами АКМ, АКМС, АК-74. Используется для уничтожения живой силы противника и небронированной техники. Максимальная прицельная дальность как настильной, так и навесной стрельбы составляет 400 м, мини- мальная дальность навесной стрельбы – 150–200 м.

Командир роты проверил экипировку личного состава, убывающего на сопровождение. Затем громко и четко выговаривая слова, поставил боевую задачу. Наконец мы услышали долгожданную команду: «По машинам!» – и стали загружать ящики с боеприпасами в БТР. На сопровождение выходило два бронетранспортера от первого взвода и два от третьего взвода. Второй взвод оставался дежурным на заставе.
Я устроился на броне рядом со Спартаком Баганяном. Бронежилет, который я надел первый раз в жизни, висел на мне хомутом, я чувствовал себя средневековым рыцарем в доспехах без оруженосцев.
Все бойцы взвода сидели в касках, и я уже потянулся за своей, чтобы примостить на голове, но, посмотрев на Баганяна и командира третьего взвода, которые сидели в панамах, решил не надевать ее. Позже я узнал, что при выходе на боевую задачу офицеры, прапорщики, а также старослужащие солдаты и сержанты не одевали касок и носили кроссовки.
Многие офицеры считали, что в боевом применении имеющиеся на тот момент в армии каски могли спасти только от мелких осколков на излете, во всем остальном эта часть экипировки была бесполезной и даже обременяющей, так как при невыносимой жаре она раскалялась, как сковородка, и способствовала тепловому удару военнослужащего. Армейские же сапоги и ботинки при температуре под +50 °C превращалась в кандалы.
Боевой устав Сухопутных войск СССР обязывал всех военнослужащих без исключения носить эти атрибуты мировых войн. Однако вышестоящее командование сквозь пальцы смотрело на выполнение данного требования в условиях службы в ДРА. Я видел много отступлений от требований не только Боевого устава Сухопутных войск, но и других правил, которые безнадежно устарели и не учитывали условий войны в Афганистане. Это касалось не только ведения боевых действий, формы и экипировки, но и устройства повседневного быта. Так, например, все проемы жилых помещений, будь то окна или двери, по периметру прокладывались обрезками из шерстяной ткани, как правило, из шинельного сукна, чтобы обезопасить воен- нослужащих от проникновения ядовитых пресмыкающихся и насекомых, а верблюжья колючка справлялась с ролью «походного» кондиционера.
Сейчас же я напряженно всматривался в сторону пугающей меня зеленки, из которой в нас в любой момент мог вылететь смертоносный металл: «Как пройдет мое первое сопровожде- ние? Что будет со мной?»
Мои вопросы, которые я мысленно посылал в космос, были прерваны мощным ревом бронетранспортера. БТР вздрогнул, как конь, пришпоренный наездником, и, набирая скорость, понесся в сторону бетонки. Все ухабы я болезненно ощущал пятой точкой. Баганян сидел на небольшой вышитой разноцветными узорами подушке, видимо позаимствованной у местных, и я лишний раз оценил опыт бывалого воина. Когда мы остановились напротив самого опасного места в провинции Кандагар – «Черной площади», я подумал, что что-то случилось, но, услышав команду сержанта: «К машине!» – понял, что мы прибыли на место. Первым с брони спрыгнул сапер и своим щупом начал проверять небольшое углубление на обочине, отдаленно напоминающее капонир.
Как оказалось, это было место парковки нашего БТР. Когда сапер поднял руку и махнул водителю, БТР аккуратно заехал в углубление и развернул башенный пулемет в сторону «Черной площади». Солдаты вытащили из бронетранспортера ящики из-под боеприпасов и соорудили из них стулья со столом. Часть солдат осталось в БТР. Четыре бойца вытащили маскировочную сетку, закрепив одну сторону за открытые люки силового отделения БТР, а другую положили на землю, прижав камнями. Таким образом был создан импровизированный штаб управления взводом. Сержант поставил на ящики переносную радиостанцию и надел наушники. Баганян поднес ко рту микрофон и произнес:
– «Дунай», я «Навес один» прием. Занял позицию.
Черную площадь периодически утюжили танки и артиллерия, поднимая пылевую завесу. С заставы ГСМ, где-то со стороны скалы, были слышны хлопки миномета. Пристрелка невидимых целей продолжалось до тех пор, пока не выставились на свои места все бронетранспортеры роты, вышедшие на сопровождение. Минут через тридцать, после нашего прибытия на место, мимо нас пошла первая колона из бригады. Шла «Риска» – позывной автомобильной роты 70 ОМСБР. Прошел БТР, затем спаренная зенитная установка на базе КАМАЗ и затем, соблюдая установленную дистанцию, пошли КАМАЗы: сначала крытые брезентом, затем наливники
. На дверях автомобилей через открытые окна висели бронежилеты. Замыкал колону «связной» БРДМ
. Прошло примерно часа три. Колонны шли как в сторону бригады, так и в обратную сторону.


 Наливник – на жаргоне военных бензовоз, автоцистерна для перевоз- ки жидкого топлива.

БРДМ – бронированная разведывательно-дозорная машина.

Иногда на большой скорости проезжали одиночные БТР и другая техника, как правило, принадлежащая одному из батальонов бригады. К полудню солнце «раскочегарилось» по полной. Я хотел забраться на БТР, чтобы взять из боевого отделения оставленную книгу. И коснувшись поручня БТР, вскрикнул от боли, резко одернув руку. Рука моментально покраснела. «Ожег»,– понял я. Броня раскалилась настолько, что обжигала как сковородка, нагретая на огне. Сержант достал аптечку и перебинтовал мне обожженную кисть:
– Как вернемся на заставу, подойдите к санинструктору, чтобы мазь наложил от ожога. Товарищ старший лейтенант, вы осторожней, на этой броне сейчас можно кипятить чайник. Я заматываю руку бинтом или тряпкой, перед тем как залезть на БТР,– назидательно произнес Баганян.
– Не обожжешь – не поймешь. Все приходит с опытом,– ответил я.
– Опыт – вещь необходимая для жизни, а вот на ошибках учатся только дураки,– усмехнулся сержант.
– Что по связи говорят? Сколько еще будем здесь жариться? – спросил я.
– Ждем команды. Скажут,– ответил сержант.
Наконец поступила долгожданная команда от комбата – «сниматься». Солдаты быстро собрали имущество, боеприпасы и загрузили в машину. БТР выехал из капонира на бетонку и остановился, закрывая нас своим бортом от опасной зеленки. Мы с сержантом и парой бойцов подошли к бронетранспортеру, чтобы забраться на него, как вдруг со стороны «Черной площади» раздались щелчки автоматов и металлический горох посыпался на броню. Сержант несколько раз ударил прикладом автомата в борт, крикнул водителю ехать медленно в сторону «ГСМ» и остановиться возле разрушенного кантина, чтобы мы сели на БТР.
Бронемашина медленно двигалась в безопасное место, а мы вчетвером трусцой бежали, прикрытые от града пуль надежной броней.
Осознание, что именно здесь и сейчас меня хотят убить, напомнило об амулете. В тот момент мне показалось, что это единственная реальная защита. Амулет, он же оберег, мне дала жена перед отъездом в ДРА и просила всегда держать при себе. Я не был крещен, так как был членом КПСС
, но амулет взял, чтобы не расстроить супругу. Он представлял собой мешочек из льняной ткани, прошитый по периметру. Внутри него находилась какая-то «заговоренная трава». К мешочку была пришита капроновая нить для ношения амулета на шее.


 КПСС – коммунистическая партия Советского Союза.

В одной руке держа автомат, другой я лихорадочно начал ощупывать карманы, пытаясь найти заветный мешочек. Нащупав в нагрудном кармане амулет, я произнес: «Господи, спаси меня!»
Над нами со свистом пролетела граната из РПГ. Я сжался и готов был к тому, что следующая граната попадет в БТР.
Пули продолжали свистеть у нас над головами, звонко щелкая по броне, как вдруг раздался грохот разорвавшегося снаряда, затем второго, третьего. Работала наша артиллерия. Обстрел нашей машины прекратился, и все моментально стихло. БТР остановился, мы быстро запрыгнули на него и помчались на родную заставу. В голове пронеслась мысль: «Неужели это те- перь моя жизнь на целых два года?! Два года выживания! Два года страха!»
Пыльный, мокрый от жары, я спрыгнул с БТР. Сержант подошел ко мне и, пожав руку, произнес:
– С боевым крещением!

Штрафники

Постепенно я стал привыкать к жизни на Гундигане. Перестал вздрагивать при разрывах мин или снарядов, обращать внимание на звуки выстрелов.
В те дни, когда я во время сопровождения оставался на заставе, капитан Пороховщиков стал доверять мне управление ротой на КНП. Используя штабную карту, я научился наводить на цели артиллерию и штурмовики «по улитке»
. Во время обстрела заставы давал целеуказания минометчикам и танкистам. В общем, познавал на практике азы боевой работы.


 По улитке – определение местоположение цели внутри квадрата коор- динатной сетки. Квадрат делят на девять частей, которые обозначают цифрами. Цифру, уточняющую местоположение цели внутри квадрата, добавляют при целеуказании к обозначению квадрата.

На место старшего лейтенанта Колесникова прибыл молодой лейтенант из ДШБ
бригады. Сослали его к нам в наказание за безответственность и разгильдяйство, что, собственно, и было подтверждено его дальнейшей службой в 1-м взводе. Лейтенант постоянно находил любые поводы, чтобы смотаться в бригаду, а когда не получалось, то прикидывался больным. Приказы и указания командира, адресованные ему, всегда пытался оспорить. Ротный относился к нему с явной неприязнью.


ДШБ – десантно-штурмовой батальон.

Как-то раз после очередного разговора с лейтенантом на повышенных тонах Пороховщиков сказал мне:
– Первый взвод у нас «прокаженный», что ни командир взвода, то …,– капитан выругался матом.
Пороховщиков числился в 3-м батальоне лучшим ротным и перспективным офицером, поэтому ему и доверили самый сложный и опасный участок в Кандагаре. Всем своим авторитетом командир девятки пытался сдерживать поток штрафников в роту.
Однажды, будучи на КНП, я услышал, как Пороховщиков с кем-то ругается по связи, не выбирая выражений:
– У меня по штату горная рота, а не штрафная. Я что, Макаренко, перевоспитывать этих уродов? У меня самый сложный участок не только в батальоне, но и в бригаде! И вы хотите, чтобы я с теми, кому нельзя доверить даже белье постирать, выполнял боевые задачи?! – кричал он.
После столь нервного разговора ротный уже спокойно сказал мне, что он скоро уйдет на повышение – на заместителя начальника штаба батальона, и ему в роте уже подготовили замену.
Я понимал, что с уходом Пороховщикова уже никто не сможет искоренить порочную практику использовать 9-ю роту как штрафную.
Личный состав 9-й роты постоянно обновлялся «штрафниками» различных званий и должностей из других подразделений, но, к счастью, они не составляли ее большую часть. Единственной должностью, на которую не мог быть назначен проштрафившийся офицер, была должность командира роты. Некоторые из «исправившихся» военнослужащих возвращались в свои подразделения или шли на повышение по должности в другие.
Переводили к нам не только из боевых подразделений. Одного старослужащего солдата перевели из такого экзотического места, как банно-прачечный комбинат бригады. Прочитав характеристику на этого бойца, я понял, что по нему плачет дисбат
. Казалось бы, живи и радуйся, что, попав на войну, ты служишь в «раю»! Однако есть категория военнослужащих, которые всегда найдут приключение на свою «пятую точку».


 Дисбат – дисциплинарный батальон. Специальное формирование в во- оружённых силах, в котором отбывают наказание осуждённые за уголовные преступления в период прохождения военной службы солдаты и сержанты.

Были среди «штрафников» такие индивиды, о которых стоит рассказать отдельно. Хоза Солманов был родом из Чечни. Его перевели из разведывательной роты бригады за издевательство над молодыми солдатами. Хоза был высоким, атлетического сложения парнем. Главная его проблема была в том, что он не умел подчиняться, но любил подчинять, заставляя молодых солдат выполнять работу, которую поручили ему. Я решил с ним поговорить и объяснить, что при таком отношении к своим обязанностям ему гарантирован дисбат. Он выслушал и ответил мне, что пришел сюда воевать, а не работать:
– Пусть рабы пашут,– сказал он.
Если кто-то из солдат отказывался выполнять требования Хозы, то тут же подвергался физическому насилию. Я, узнав о нескольких таких избиениях, попросил потерпевших написать объяснительные, но никто из обиженных Хозой солдат этого не сделал. Никакие угрозы прокуратурой и дисбатом на него не действовали.
Я начал искать способы, как приструнить своенравного чеченца. В разговоре с одним из командиров взводов, который окончил Бакинское общевойсковое училище, я узнал, что он учился с курсантами из Дагестана, которые были такие же необузданные, как Хоза. Понятие дисциплина для них не существовало, а наряды вне очереди для них не были наказанием, так как всю работу за них выполняли сослуживцы.
«Но есть у них «ахиллесова пята» – отцы. Только назидания отца могли заменить дисциплинарный устав»,– пояснил мне командир взвода.
Я написал письмо на родину отцу Хозы о его «подвигах» и, прежде чем его отправить, решил зачитать письмо перед взводом, в присутствии всех его сослуживцев. К моему великому сожалению, Хоза даже бровью не повел, спокойно ответив мне:
«Отправляйте, мне пофиг».
И все же я нашел болевую точку Солманова.
Проработка предстоящей боевой задачи, будь то сопровождение колонн, засадные действия, другие мероприятия, планируемые штабом бригады или батальона, командир роты обсуждал с офицерами и сержантами роты, задействованными в этих мероприятиях. Так происходило и в этот раз.
Командир роты вызвал на КНП меня и старшего сержанта Михеева для обсуждения засадных действий. Ротный назначил меня командиром группы из шести человек, а моим заместителем старшего сержанта Михеева. Командир роты после объяснения плана засадных действий попросил меня подобрать себе еще четырех бойцов: снайпера, связиста, пулеметчика ПК
и стрелка. На следующий день я построил первый взвод и объявил фамилии тех, кто пойдет сегодня ночью со мной в засаду.


ПК – 7,62-мм пулемёт Калашникова.

Попасть в засадную группу считалось в роте очень престижно. В нее набирали только опытных, проверенных в бою воинов. Офицер, который возглавлял группу, подбирал себе бойцов по своему усмотрению, учитывая их физические и морально-психологические качества.
После того, как я дал команду бойцам своей группы готовить оружие и снаряжение, ко мне подошел Солманов и стал слезно умолять взять в группу. Я, не раздумывая, отказал ему:
– Товарищ солдат, вы последний солдат в роте, которого я возьму с собой на боевую задачу,– глядя ему в лицо, торжественно произнес я.– Вы не способны подчиняться, а это главное в бою для солдата, на которого я должен рассчитывать, как на самого себя. Я на вас не могу положиться. Единственное место, куда я с вами могу пойти – это в прокуратуру.
Хоза побледнел, но не сдавался:
– Я буду подчиняться, я все буду делать, что вы мне скажете, только возьмите! Вы не пожалеете! Я в разведке полгода воевал, я лучше всех этих салабонов знаю, что такое засада. Я с пулеметом бегал по пять километров.
– Мы не будем бегать в засаде, и пулеметчик Круминьш справится с ПК. Все. Разговор закончен.
Уходя из взвода, я затылком почувствовал пристальный, тяжелый и злой взгляд Хозы. Окажись у него в этот момент автомат, он разрядил бы в меня полный магазин. Я мог праздновать в этот момент маленькую победу, так как нашел слабое место необузданного солдата.
Однако через месяц я увидел сияющего от счастья Солманова, держащего в руках ПК, стоящего в строю бойцов, готовившихся к выходу в засаду. Я подошел к командиру первого взвода, который выходил на задачу командиром группы, и предложил заменить Солманова на другого пулеметчика. Но лейтенант отказался его заменить, объяснив тем, что Хоза уже проявил себя в бою с хорошей стороны.
Несколько раз мне приходилось выходить с Солмановым на сопровождения, так как не было других бойцов, чтобы его заменить. Но я стал замечать, что Хоза уже не проявлял свой гонор и беспрекословно выполнял все, что я ему приказывал. Я уже было поверил в чудесное перевоспитание чеченца, но, увы…
В дни, когда не было сопровождения колонн, бетонка заполнялась ярко разукрашенными, увешанными бахромой, похожими на новогодние ёлки барбухайками
. Афганцы в этот период могли спокойно передвигаться по дороге, не боясь, что их случайно столкнет в кювет советская бронемашина.


Барбухайка – грузовик, но переделанный под перевозку людей. Аф- ганцы украшали барбухайки надписями из Корана, обвешивали различны- ми колокольчиками и кисточками. Все эти украшения, должны были отпу- гивать злых горных духов.

Ротный уехал в бригаду и оставил меня старшим на заставе. Все было нормально до тех пор, пока на КНП не поднялся командир первого взвода и доложил мне, что при проведении вечерней поверки личного состава взвода на месте не оказалось рядового Солманова. Опрос личного состава не принес результатов. В таких случаях надо немедленно докладывать в штаб батальона – это ЧП


Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vladimir-tizin/kandagarskiy-forpost-70648162/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.