Главная страница | Триллеры | Фарфоровые Куклы

Фарфоровые Куклы
Валерий Карибьян


Американский триллер #4
Детективный триллер «Фарфоровые Куклы» погружает читателя в атмосферу загадочных убийств, раскрыть которые предстоит детективу Даггерту, его помощнику Флинну и штатному психологу Элис. Дело принимает неожиданный оборот, когда полицейским становится ясно, для чего маньяк проделывает «это» с телами своих жертв…





Валерий Карибьян

Фарфоровые Куклы


Исключительные права на эл. версию романа «Фарфоровые Куклы» принадлежат автору.

Никакая часть или фрагмент этой книги не могут публиковаться где бы то ни было без письменного разрешения правообладателя (автора).

Данная версия романа предназначена исключительно для эл. библиотеки Литрес, и любая его полная или частичная копия на других ресурсах – нелегальны, а распространители отвечают перед Законом.

Если читатель скачивает или читает сейчас эту книгу не с помощью сервиса Литрес, – он также нарушает Закон.

Автор и библиотека не несут ответственности за качество добытых на сторонних площадках текстов.



В 1937 году в Детройте дворник по имени Джозеф Фиглок находился в переулке, когда из окна четвертого этажа прямо на него свалился ребенок, благодаря чему тот выжил.

Год спустя двухлетний малыш Дэвид Томас выпал из окна четвертого этажа уже в другом месте и… приземлился на руки дворника Фиглока…



– The Times, 1938 -




Часть I


Их лица – гладкий фарфор,

и алые губы нежны?.





Глава 1. Полотно


Последний штрих кисточки мастера на чувственных губах, застывших в едва заметной и умиротворенной улыбке, завершил филигранную работу над первым в его жизни «полотном». Образ, с которым он ни на минуту не расставался почти всю свою сознательную жизнь, воплотился в лежащей перед ним бездыханной женщине. Удовлетворение и покой обогрели разум искусного «художника». Впервые за многие годы он избавился от той давней боли, что непрерывно терзала его неспокойное сознание и покалеченную душу.

Запах красок, тщательно выглаженной одежды, чистого тела и мягких волос, бережно вымытых персиковым гелем, смешался с теплым весенним воздухом, когда он выкатил каталку на задний дворик, чтобы погрузить мертвое тело в черный фургон.

Перед тем как сесть в автомобиль и тронуться, он постоял над ней около минуты с таким отрешенным видом, будто сейчас на земле оставалась лишь его телесная оболочка, помещенная в большую, плохо освещенную скорлупу, а разум и тело витали где-то за пределами этого мира, наблюдая картину со стороны. Оглядев свой «шедевр» усталым взглядом, человек в неброской куртке и темных джинсах под цвет кроссовок еще раз удостоверился, что проделал все манипуляции без помарок, аккуратно потянул за пуллер и до конца застегнул черный мешок для трупов.

Он толкнул каталку в кузов фургона и тихо закрыл за ней безоконные двери.

Вернувшись назад, он припарковал машину там же, на заднем дворе, и поднялся в свое жилище. Немного отдохнув, он сменил одежду, надев длинный тканевый плащ (темно-синий, с виду почти черный, сливающийся с темнотой), переобулся, вышел на улицу и направился пешком неприметными проулками к одному бездомному, за которым следил уже около месяца.



Бродяга спал в коробке из-под холодильника на своем привычном месте. Он разбудил его пинком вздутого на мыске ботинка в костлявый бок, отчего пожилой нищий резко подорвался и выдал короткий жалобный стон, испуганно прижавшись к обшарпанной стене из красного кирпича.

Заброшенное придорожное кафе с заколоченными окнами за его спиной, располагавшееся когда-то в этом одноэтажном здании, построенном еще во времена Великой депрессии[1 - Великая депрессия – мировой экономический кризис 1929-1939 годов, начавшийся с биржевого краха в США. Наиболее острая фаза кризиса пришлась на 1929-1933-е годы.], давно покрылось мхом и плесенью в самых уязвимых местах. Плохо скрытая от посторонних глаз ночлежка, которую бродяга оккупировал в одиночку, источала настолько едкий запах сырости, вперемешку с вонью иссохшей тушки ее постоянного обитателя, что бил он в ноздри аж на расстоянии десяти футов.

Незнакомец достал купюру в пятьдесят долларов из кармана плаща, ворот которого закрывал половину его лица, и так неразличимого в безлюдных сумерках городской окраины, и протянул ее бродяге. Бездомный удивленно посмотрел на мрачный силуэт нежданного гостя, пытаясь разобрать черты его лица, но из-за ворота и низко натянутой шапки незнакомца разглядел лишь тусклые белки глаз, перепугавшись еще сильнее.

– Ты должен позвонить в полицию из ближайшего автомата, чтобы сообщить о трупе в заброшенном депо в нескольких милях к северу. Ты получишь полтинник, если сделаешь все, как я тебе скажу.

Бродяга оторопел, но быстро собрался с духом и поинтересовался, почему этот человек не может оповестить полицию сам? Незнакомец спокойным и убедительным голосом ответил, что лучший способ получить пятьдесят баксов прямо сейчас – не задавать лишних вопросов.

– Позвонишь утром на рассвете. Я случайно наткнулся на тело и просто не хочу связываться с копами. С тобой ничего не станет – на кой черт ты им сдался, – а мне вся эта волокита может изрядно подпортить жизнь. Но мы ведь должны сообщить о происшествии, не так ли? Как законопослушные граждане…

Бездомный, кряхтя, поднялся на ноги и со словами «Полтинник мне точно не помешает» взял деньги трясущейся рукой в шерстяной перчатке с обрубленными пальцами. Он сунул купюру во внутренний карман драного, заблеванного пиджака так поспешно, будто сейчас ее заберут обратно – и не видать голодному старику жирного бургера с глотком виски, которые были сейчас главной его мечтой, плотно засевшей в мыслях последние несколько дней.

– Не раньше рассвета, – напомнил незнакомец, поправив натянутую на брови шапку. – Сделай, как я сказал, и не вздумай самовольничать, – с угрозой прибавил он, бросив на землю звякнувшую при ударе десятицентовую монету: – Это для телефонного автомата.

Подняв ворот повыше и сильно опустив голову, человек в плаще торопливо скрылся за ближайшим углом через дорогу, скользнув в темноту между огромным вязом и дорожным знаком «кирпич».



Он поднялся в свою скромную обитель, тяжело рухнул на кровать и долго смотрел в потолок, вспоминая свою «сегодняшнюю работу» в мельчайших деталях. Пытаясь сравнить образы двух женщин, он никак не мог отчетливо разглядеть в своем воображении ту, которая уже давно и прочно захватила его разум, поселилась в нем вечным призраком, напоминанием о далеком прошлом…

Картинки хаотично менялись одна за другой, не давая сконцентрироваться на ее лице. В памяти всплывали события детства, качели на огромном дереве, амбар, громкий хлопок; кисточки с красками, черный фургон, тело, депо и рельсы; покрытое язвами лицо бездомного и неработающий уличный фонарь… В конце концов он смог отбросить в сторону смешанные образы, приложив немалые психические усилия, и она возникла перед ним на фоне яркого света: красивая, с доброй улыбкой, ее белые волосы теребил легкий ветерок, а глаза сверкали подобно голубым кристалликам. Она то махала ему рукой издалека, то оказывалась рядом и нежно обнимала, гладя по голове и одаривая поцелуями влажных губ…

Он просунул руку под подушку, достал потрепанный блокнот в темно-коричневом переплете с ручкой между страниц и записал идеальным каллиграфическим почерком:

7-е апреля, 1979 года.

Сегодня я впервые свершил задуманное. Мы снова были вместе. Она стала как прежде. На целом свете нет никого безупречнее. У нее гладкое лицо, чистая одежда и ухоженные волосы… Моя боль ушла… Эти тени, эти страшные фигуры, проклятые звуки… все исчезло, они больше не приходят и не преследуют меня…



Через неделю эйфория сменилась нарастающим чувством тревоги. Это произошло настолько стремительно и неожиданно, что он запаниковал. По его мнению, погружение в прежнее состояние, с которым приходилось жить и мучиться ежедневно, не должно было произойти вообще. Он надеялся совсем на другое и не планировал делать это снова, чтобы только лишь избавиться от бесконечных страданий.

Воспоминания прошлого нахлынули с еще большей силой и вызвали острую душевную боль. Его раздирало изнутри, внутренние органы выжигало неумным огнем. Не в состоянии себя контролировать, он начал метаться по комнате, сбрасывать с мебели предметы, швырять на пол книги и выть зверем… Ее изуродованная голова, едва держащаяся на залитой кровью шее, отразилась в зеркале у двери, а затем шатающаяся фигура в легком сарафане появилась в дальнем углу комнаты: сначала она хрипела, а после стояла там молча, приводя его в неописуемый ужас и зачем-то беззвучно открывая и закрывая раскуроченный рот.

Он примкнул щекой к холодной стене, несколько раз ударил по ней кулаками, содрав кожу с костяшек, повернулся спиной и медленно сполз на пол, в отчаянии опустив между ног охватившие неконтролируемым тремором руки. Злость и одиночество выжирали нутро. Он стиснул зубы и тяжелым взглядом исподлобья уставился в никуда. Закололо в сердце, глаза налились кровью, голова потяжелела, комната поплыла…

Через несколько минут он взял себя в руки и успокоился. Жуткие картинки, возбудившие разум, постепенно растворились, и на смену им пришли с юности укоренившиеся в мозгу навязчивые фантазии, тщательно скрываемые от окружающих. Он взял с полки несколько профессиональных книг, из которых черпал необходимые знания для своей работы, и с головой ушел в чтение, представляя, как будет воплощать в жизнь свои «творческие задумки».

Фигура в углу вскоре исчезла.



6-е июня, 1979 года.

Наконец я решился с ней заговорить. Сегодня она пришла в бюро во второй раз. У нас много общего. Недавно она потеряла мать и осталась совсем одна. Она нуждается в моей помощи. Я не могу оставить ее наедине с этой ужасной проблемой и позволить несчастной девушке страдать. Она этого не заслуживает. Никто этого не заслуживает…




Глава 2. Место трупа


– На первый взгляд ничего существенного, – докладывал криминалист Лэнс в синих перчатках прибывшим на место обнаружения тела офицерам. – Жаль об этом говорить, хоть такое и нередко случается, но серьезных улик пока не обнаружено. Боюсь, найти что-нибудь интересное нам не светит.

Они с Даггертом стояли над телом мертвой женщины лет двадцати восьми-тридцати. Переминаясь рядом на корточках, Флинн внимательно рассматривал жертву в черном патологоанатомическом мешке, одетую в светлый летний сарафан с короткими рукавами, закрывающими верхнюю часть хрупких плеч.

На месте оцепления работала группа экспертов, фотограф делал снимки, полицейские младших чинов охраняли периметр, огороженный переносными пластиковыми бордюрами и специальными желтыми лентами на расстоянии нескольких десятков футов от заброшенного депо – повторяющая на протяжении всей длины черная надпись заглавными буквами предостерегала:

POLICE LINE CRIME SCENE DO NOT CROSS

– Преступник нам кое-что оставил. – Лэнс подозвал человека с чемоданчиком из своей команды, отвечающего за хранение улик, и попросил его достать какой-то вещдок.

Он протянул его детективу. Внутри оказался небольшой лист бумаги, на котором были наклеены вырезанные из газет и журналов буквы, собранные в имя и фамилию без пробела, одним словом:

ТРЕЙСИ ПАЛМЕР

– Он хочет, чтобы мы идентифицировали жертву быстро. – Даггерт покрутил в руке шуршащий пакетик, осмотрел его под разными углами.

– Как и в прошлый раз. Мы проверим листок, но вряд ли найдем вещественные зацепки. Относительно прочего ничего определенного сейчас не скажу. Нужно провести все необходимые исследования. Любая мелочь может оказаться значимой.

– Преступник должен был оставить хоть какие-то следы – здесь очень… – сказал детектив, оглядев под своими ногами пол: его начищенные с вечера ботинки и низ брюк покрылись седой пылью.

– Нам удалось обнаружить следы обуви десятого размера. Они могут принадлежать человеку, который доставил сюда тело. Это видно по тому, как проделан его путь. А вот эти от каталки, – криминалист начертил пальцем невидимую линию от входа в депо к трупу, указав на рваную местами колею, – она отпечаталась в приличном слое цемента и частично сохранилась вместе с рисунками обуви.

– Каталки?

– Медицинские носилки на колесах, я думаю. Очевидно, они имели опускающий механизм, иначе преступнику было бы тяжело стащить тело на шпалы, не повредив облик жертвы. Как видите, она ухожена тщательным образом, поэтому, предположу, тот, кто привез сюда эту женщину, внимательно следил за тем, чтобы не испортить антураж, если можно так выразиться. Ничего удивительного: перед нами вторая аналогичная находка.

– Я бы уточнил, что это нам известно только о двух трупах. Но убийце, как я понимаю, важно явить свое детище миру, а не прятать его. Иначе, зачем весь этот «арт», развернувшийся перед нашими глазами? – произнес Даггерт.

– Тогда будем надеяться, что других жертв, о которых не ведает полиция, нет.

– Похоже, для него имеет особое значение их облик. Все должно было рано или поздно повториться.

– Округ ни разу прежде не сталкивался с подобными убийствами, – сказал Флинн.

– Преступник не просто без всякого сопротивления жертвы ее умертвил, он провел над ней своего рода посмертный ритуал, – отметил Лэнс.

– Я помню первое дело, его поручили Стивенсону из отдела убийств. Так оно и зависло. Ни улик, ни свидетелей, ни зацепок… – дунул ветер, Даггерт поправил воротник плаща.

– Мы нашли волосы жертвы на мешке для трупов и частицы разных типов тканей. Похоже, он орудовал в специальном костюме, маске и перчатках. Возможно, перед уходом убийца подправил свой «шедевр».

– Потому что подпортил «его», когда укладывал тело?

– Полагаю, так.

– Если только убивает и проделывает все эти манипуляции один и тот же человек.

– Может быть, ты прав. Но, хотя я могу ошибаться, при таком внимании к трупу вряд ли в это дело вовлечен некий подельник. Следов посторонних людей мы также не обнаружили.

– Хочешь сказать, тут зарыто нечто глубоко личное? Что убийца не доверил бы кому-то другому?

– Только посмотри на нее, Даггерт.

Детектив остановил изучающий взгляд на лице убитой.

Флинн промычал снизу что-то невнятное.

– Значит, он возит с собой все эти принадлежности: каталку, косметику и прочее… – едва слышно, как будто обращаясь к самому себе, проговорил Даггерт.

– Интересно, где и когда произошло убийство? – вопросил Флинн.

– Точно не здесь. Что касается времени, то, предположительно, смерть наступила прошлым вечером. Из-за слоя косметики сказать что-либо навскидку нельзя – не вижу реального, поверхностного состояния кожи, но как бы там ни было, слово за патологом. Вы не хуже меня знаете, что только в плохом кино с ходу устанавливают точное время гибели. Это невозможно. И даже после всех тщательных процедур остается иногда погрешность и некоторые условности.

– Это был риторический вопрос, обращенный в пустоту, – оправдался Флинн (конечно, он знал). – Почему вы думаете, что ее убили накануне вечером?

– Ему важно передать тело в том виде, в каком он его для нас подготовил, – ответил вместо Лэнса детектив.

– А тело, полагаю, доставили сегодня ночью, – закончил криминалист. – Снаружи также обнаружены следы шин автомобиля, на котором, как мы полагаем, сюда привезли жертву.

– И он успел проделать все это за короткий промежуток времени?

– Почему бы и нет, если все инструменты заранее приготовлены, а рука набита.

– Сколько часов уйдет на необходимые анализы? – поинтересовался Даггерт.

– Постараемся управиться за четыре-шесть, если вопрос касается предварительных отчетов. На остальное может понадобиться до нескольких дней.

– А что с отпечатками?

– Отпечатки отсутствуют. Надежда на биоматериал, который поможет в случае сверки с заборами у потенциального носителя.

– Плевое дело: нужно просто выявить носителя, – последовал сарказм.

– Предварительный осмотр ничего такого не выявил. Слово за судебным патологом и моими химиками.

– В прошлый раз это ничего не дало, не даст и сейчас, надо полагать.

– Исходя из общей картины, какая, по моему мнению, вырисовывается вероятнее всего, убийца тщательно обработал тело и позаботился о том, чтобы не оставить следствию серьезных улик.

– Одна обувь и следы шин автомобиля с каталкой мало что дадут.

– И тем не менее у нас есть хоть что-то, – ответил Лэнс.

– Ты ведь осматривал место обнаружения первой жертвы, не так ли?

– Да, я проводил осмотр со своей командой и давал заключение. Кто же еще мог этим заниматься? Все отражено в соответствующих материалах.

– Похоже, у нас впереди долгие и занимательные будни.

– Насколько я понимаю, расследованием теперь займетесь вы двое, а не Стивенсон.

– Мы не знакомы детально с первым делом. Выехали сюда сразу после звонка Ремса. Может, ты видишь какие-нибудь отличия от предыдущего трупа: характер убийства, изменения в ритуале, как ты выразился, прочие нюансы?..

– Первой женщине убийца зашил рот, в то время как для этой жертвы он использовал специальные фиксирующие скобы и клей.

– О боже, – Даггерт сдавил пальцами переносицу и на мгновение зажмурился – глазные впадины отреагировали острым покалыванием.

– Чем это вызвано? – полюбопытствовал Флинн.

– В морге вам все объяснят. В остальном манипуляции проведены в точности, как в предыдущем случае. Посмотрите на ее лицо, – Лэнс и Даггерт присели на корточки рядом с Флинном. Криминалист потянул за пуллер мешка вниз и приоткрыл его шире. – Обратите внимание, грим нанесен уже после ее смерти.

– Вопрос глупый, но для общего понимания картины: откуда такая уверенность?

– В противном случае, если бы он сделал это раньше, то во время непосредственно умерщвления женщина могла бы все испортить мимикой и конвульсиями. Впрочем, думаю, умирала она спокойно. Но проделывать такую сложную и долгую работу все-таки лучше на трупе, а не на живом еще человеке.

– Я тебя понял. Как будто красишь манекен или большую куклу.

– Это я и хотел сказать.

– Красивая, – вздохнул Флинн.

Детектив и криминалист переглянулись.

Лэнс потянул за пуллер еще ниже, почти до колен убитой.

– Взгляните, на ней такой же светлый сарафан, усыпанный синими колокольчиками, в который была одета первая жертва.

– Флинн, надо будет проверить магазины, где могут продаваться такие сарафаны.

– Проверим.

– Дело хорошее, но вряд ли успешное, – пессимистично заявил Лэнс.

– Объясни. – Даггерт нахмурился.

– В прошлый раз мы установили, что это самодельное производство, а колокольчики нанесены вручную несмываемой краской.

– Умный сукин сын.

– Если причина не чем-то в другом.

– Еще один фетиш? Вновь что-то очень личное?

– Не исключено. Или просто один из очередных освоенных навыков, от которого он испытывает крайнее удовлетворение. Исследование данного аспекта – не моя компетенция, вам надо привлечь к этому Элис.

– Досталась же нам работенка, – пожаловался Флинн.

– Грим в точности совпадает, – продолжил Лэнс. – Ли?ца обеих невероятно похожи. Если не всматриваться пристально, то их можно принять за одного человека.

– Что бы все это значило? – прозвучало риторически.

– Пока тайна, детектив. Но разгадка ее – уже по вашей части, а не по моей. В смысле, я хотел сказать, что со своей стороны, конечно, сделаю все…

– Вы нашли орудие убийства? – не специально перебил его Флинн.

– Нет. Но и так ясно, что это обычный медицинский шприц, – криминалист бережно приподнял левую руку жертвы и указал на локтевой сгиб, на котором выделялись две точки – следы от инъекций. – Скорее всего, смерть вызвал химический состав, введенный напрямую в кровь женщины. Правильнее сказать – два состава, поскольку были сделаны две инъекции.

– Выходит, что и способ убийства повторяется? – уточнил для себя Даггерт и без того очевидный факт.

– Не только. Состав препаратов, я уверен, – тоже, – подтвердил Лэнс.

– Вы сказали, что жертва не оказывала сопротивления, – Флинн встал с корточек, хрустнув коленками. Даггерт и Лэнс поднялись следом.

– Совершенно верно. При поверхностном осмотре следов сексуального и физического насилия не обнаружено.

– Без шприца можно как-то идентифицировать состав инъекций? – спросил детектив.

– Точный химический состав, пропорции и нюансы установить невозможно.

– Получается, лишь сам преступник поведает нам этот секрет, – неохотно констатировал Даггерт.

– Дело осталось только за малым: вам необходимо его поймать.

– Легко сказать, – хмыкнул Флинн.

– Какова технология процесса? – Даггерт продолжал внимательно разглядывать жертву.

– Полагаю, такая же, как и в случае первого убийства: преступник ввел снотворное, за ним последовал смертельный укол.

– Можно ли как-то идентифицировать основной состав препарата по анализу органов, крови… или как там все делается?

– Это несложно, если элементы препарата известны науке и, тем более, если мы имеем дело с тем же составом, что вводили первой жертве. Такие препараты базируются на распространенных в медицинской среде компонентах.

– Вроде каких-нибудь барбитуратов?

– Да. Осталось установить, каких именно и каким образом убийца их добыл.

– Как я полагаю, такие штуки не отпускают в любой аптеке на углу по желанию всякого посетителя и без рецепта? – сыронизировал Даггерт.

– Ни в коем случае.

– Благодарю тебя, Лэнс. Будем ждать результаты твоих экспертных заключений.

– Сделаю все возможное. Фергюсон даст более детальную информацию после обследования трупа.

– Что-то давно я не видел нашего замечательного старика.

– Я с ним созванивался до вашего приезда. Он сейчас в морге. Сказал, что займется процедурами сразу, как только тело доставят к нему на стол.

«Доставят тело к нему на стол…» – Даггерт нашел это выражение своеобразным.




Глава 3. Кто он?


Офицеры возвращались к темно-бордовому двухдверному «доджу чарджер» Флинна 1969 года выпуска, припаркованному у тротуара неподалеку. Машина стояла напротив длинного бетонного ограждения из полуразрушенных секций с витой охранной колючкой над парапетом. Они свернули с подъездной дороги, ведущей в заброшенное депо обанкротившейся десять лет назад промышленной фабрики по переработке цемента и производству разных видов кладки. Даггерт шел молча, постепенно вырисовывая в голове картину преступления, манипуляции с трупами, возможные шаги убийцы на каждом этапе своих действий.

Это было третье серийное дело за все время его службы в полиции после того, как он перевелся восемь лет назад в новый отдел. Дебютом стало успешное расследование нескольких убийств, совершенных руками двух изощренных и незаурядных маньяков, работавших в паре. Ими оказались муж и жена, извращенцы, заманивавшие в свои сети бездомных сирот и юных красоток, по разным причинам сбежавших от своих родителей. Главная роль в обработке неокрепшей психики доверчивых жертв отводилась супруге; этой змее почти во всех случаях удавалось под разными предлогами затащить бедняг в свой зловещий двухэтажный дом в пригороде, в подвале которого девушек ждали немыслимые истязания, принудительные оргии и мучительная смерть как финальная точка мерзкого шабаша. Не каждая пытка нацистами в концлагерях Третьего Рейха или японскими «врачами» Отряда-731 могла бы похвастаться столь чудовищной изобретательностью. На участке дома этой парочки полицейские нашли останки четырнадцати тел, из которых идентифицировали только девять. По утверждениям самих извергов, еще два трупа были закопаны в окружном лесу. Что-то пошло не так во время объезда супругами-душителями на синем «жуке» по загородным дорогам в поисках жертв, и девушек убили на месте, чтобы не оставлять свидетелей: одну из-за вспыхнувших подозрений, другую – по причине ожесточенного сопротивления. Благодаря успешному расследованию Даггерта, супругов-душителей поймали, упекли за решетку и под давлением прямых и неопровержимых улик назначили смертную казнь. Однако в 1972-м был введен мораторий. Ситуацию, к счастью, спас новый закон 1973 года, по которому за некоторые тяжкие преступления все-таки полагалось лишение жизни, и сладкую парочку задушили в газовой камере окружной тюрьмы на мысе Сан-Квентин в штате Калифорния. Их казнили с интервалом в несколько месяцев. Никакой переписки между супругами не велось, хотя это не возбранялось. Просто во время суда каждый тянул одеяло на себя и пытался перевалить вину на подельника, в итоге жалкие убийцы люто посрались.

Иногда Даггерт спрашивал себя, какое наказание должно настигать таких преступников: электрический стул, виселица, смертельный укол?.. Или пожизненное заключение, гарантированное в случае присуждения двухсот или трехсот лет отбывания в тюрьме округа или штата? Вот только жертвам, в отличие от их палачей, никаких шансов на жизнь не предоставили. Для чего все эти глупые сроки? Недавно одного нью-йоркского убийцу собственных родителей, брата и трех сестер приговорили к шести срокам по двадцать пять лет за каждого члена семьи…

Но ведь и казнь не панацея. Скольких человек судебные ошибки отправили на тот свет? Невиновные люди, подвергшиеся аду на земле вместе с их несчастными близкими. Все они пострадали из-за системы, пока настоящая правда не всплыла на поверхность спустя годы. А сколько правды так и утонуло на дне бюрократического океана, сгинуло в секретных документах несовершенной Фемиды, всеми силами покрывающей собственные ошибки, этого никто и никогда не узнает. Они умеют прятать концы в воду, а поговорка о том, что все тайное рано или поздно становится явным – не более чем людское самоутешение.

– К черту философию, – он вслух прервал поток ненужных сейчас умозаключений и опять сконцентрировался на убийствах, сопоставляя материалы первого дела с подробностями нового преступления.

– Философию? – удивленно переспросил Флинн, поравнявшись с детективом, но тот ничего не ответил, еще глубже погрузившись в собственные мысли.

Этот тип тщательно готовится, продолжал Даггерт. У него свой неповторимый, даже неотразимый и качественный почерк. Не просто неповторимый, а он им восхищается! Один только вопрос: это восхищение процессом или результатом своей работы? Вполне может быть и то, и другое. Любой человек, делающий вещи «красиво» и вкладывающий в них душу, восхищается своим конечным творением… даже если сам процесс кажется ему важнее.

Он использует забытые Богом и муниципалитетом окраины – опустевшие уголки земной преисподней из городских легенд, покинутые даже бесами… изучает их, словно под микроскопом, исследует местность, выискивает пути отхода, проверяет округу на наличие возможных свидетелей… А затем находит будущую жертву, следит за ней, наблюдает, скрупулезно планируя задуманное, и в час «Х» осуществляет свой дьявольский ритуал, как выразился Лэнс, после чего доставляет их по «назначению». Он больной – очевидно. Но что это даст расследованию? Они ведь все больные – здоровый человек на такое не способен.

Борьбы и сексуального контакта не было. Почему? Он просто не может, потому что импотент, и таким образом отрывается на несчастных женщинах из-за своей неполноценности? Не факт, но тоже – версия. А возможно, сексуальный аспект вообще не играет роли. То, как он с ними обращается, нельзя назвать словом «отрывается», скорее – «заботится». Хотя, одно другому не помеха.

И что еще за посмертный грим нам тут явили, жуткий маскарад с непонятными целями? Я больше чем уверен, что все это имеет для убийцы сакральное значение. Именно сакральное – какая удачная формулировка. Сказать проще, так он воплощает свой фетиш, это его двигатель, стимул, мотивация. Отдушина, наконец.

Убийца оставляет жертву на рельсах уже второй раз. Заброшенный тоннель… здание фабрики… и неизменно на рельсах. Что он хочет этим сказать? Они всегда хотят нам сказать что-то своими убийствами. Это своего рода обращение, диалог с внешним миром его внутреннего зверя. Даже если оба места, которые он выбрал, имеют железнодорожную колею, можно было оставить тела просто на земле, но он так не сделал. Совпадение? Я так не думаю. В этом есть определенный смысл, который известен пока только самому убийце.

Куда и как он их заманивает? Приглашает к себе? Если так, то нужно понять, почему они с легкостью соглашаются идти в его чертово логово. Стоп. Откуда такая уверенность, что они даются в руки палача с легкостью? Что ж, по крайне мере физически они не сопротивляются. А если он приходит к ним сам? Значит, женщины спокойно впускают к себе своего же душителя, доверяют ему… Выходит, жертвы были знакомы с убийцей до совершения им преступления, и, возможно, продолжительное время. Интересно, он пользуется успехом у женщин, как пользовался Тед Банди[2 - Теодор Роберт (Тед) Банди – американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, чье точное число жертв неизвестно по сей день. Незадолго до своей казни на электрическом стуле в 1989 году Банди признался в 36 убийствах, которые совершил, по его словам, между 1974 и 1978 годами, однако следствие считает, что настоящее количество его жертв (в основном молодые девушки и девочки), может быть гораздо больше.], или здесь нечто иное? Нет, в этом случае почерк совсем другой. Банди не обожествлял своих жертв, только показуху перед ними крутил и уж тем более не относился трепетно к их мертвым телам. Напротив, эта сволочь не гнушалась некрофилии и прочего свинства. Он был крайне небрежен и туп, вопреки его разрекламированному газетами интеллекту, а наш убийца – эстет, он тихий, неприметный, осторожный… Осторожность – признак высокой организации ума и инстинктов, по крайне мере для той работы, которую он выполняет.

Кто он? Сколько ему лет? Какого он роста и комплекции? Он местный? Или это вообще она? Все может быть…

Нескончаемые предположения, словно рой назойливых пчел вихрем крутились в загруженной голове детектива. Вопросов появлялось больше, чем находилось ответов. И только в вероятности новых убийств у Даггерта не было ни малейших сомнений.

Жертвой, которую офицеры осматривали несколько минут назад, была Трейси Палмер, симпатичная женщина двадцати восьми лет. Ее оставили в черном мешке для трупов поперек шпал, аккуратно положив вдоль рельсов. Как и в случае с первым убийством все детали подготовки трупа совпадали с мельчайшей точностью, не считая способа фиксации челюстей. Обе жертвы при жизни не были похожи, но после манипуляций с гримом, волосами и одеждой стали выглядеть практически как две капли воды. Сделать такое – искусство, требующее мастерского навыка и чрезвычайной филигранности, понял Даггерт.

– Он захочет еще одну «Фарфоровую Куклу».

– «Фарфоровую Куклу»? – вопрос Флинна повис в напряженном воздухе без внимания.




Глава 4. Кэрри Уайт


Кабинет начальника отдела по расследованию серийных убийств полицейского департамента округа Риверсайд.



– Дело Кэрри Уайт. – Ремс положил на стол перед двумя сидящими напротив офицерами папку с делом об убийстве женщины.

Он достал сигару из фирменной коробки, подаренной шефом полиции на шестидесятилетие, и с удовольствием закурил. Наполовину приоткрытая за спиной форточка впускала легкий сентябрьский ветерок, дробя и разнося сгустки дыма по кабинету.

– Расследованием занимался Стивенсон… – Даггерт вопросительно посмотрел на Ремса, отмахнувшись от налетевших на него клубов. – О трупе сообщил какой-то бездомный. Некий таинственный незнакомец вручил ему вознаграждение, велел позвонить в полицию и сообщить о находке… – блеснул он скудными знаниями, почерпнутыми из разговоров.

– Незнакомца, конечно, тот бродяга не разглядел, потому что было темно, – иронично добавил Флинн.

– Да, об этом убийстве здесь знают все. Слишком оно странное. Напомню, труп обнаружили семь месяцев назад в одном из заброшенных тоннелей. Место безлюдное, в радиусе пары миль ни души, свидетелей также не отыскалось. Убийца оставил тело поперек шпал в мешке для трупов.

– При этом о теле он позаботился, словно о божестве. – Даггерт взял папку со стола, положил ее на правое колено и прижал сверху ладонью, не торопясь заглянуть внутрь. – Сегодня на месте я сразу понял, почему вызвали нас.

– Потому что это серия, – закончил его мысль Флинн.

– Догадайтесь с трех раз, кто сообщил в полицию? – Ремс взмахнул рукой.

Офицеры переглянулись.

– В том-то и дело, – начальник отдела подтвердил их догадку.

– Надеюсь, не тот же самый бездомный? – пошутил детектив.

– Это было бы явным издевательством над полицией со стороны преступника и попыткой нас дискредитировать. – Флинн закинул ногу на ногу.

– К счастью, это не он, – Ремс развеял деланные опасения молодого помощника, – а другой нищий из противоположной части города. Однако легче от этого не становится.

– Слишком много всего повторяется, – сказал Даггерт. – И этот бомж, наверное, тоже не видел лица предполагаемого убийцы…

– И у следствия не будет никакого фоторобота, – грустно заключил Флинн.

– Проклятые алкаши даже рост и комплекцию толком не описали. Первый тогда утверждал, что незнакомец худощавый и высокий, а этот говорит, что среднего роста и плотный. – Ремс беспомощно развел руками.

Начальник отправил офицеров на место преступления, как только получил сообщение от Стивенсона, который выехал туда первым. Увидев труп, тот сразу запросил Даггерта и Флинна, затем вернулся в свой кабинет, чтобы достать для Ремса дело первой жертвы и высказать свои соображения.

– А может, убийц двое? – навскидку предположил Даггерт.

– Оба трупа теперь на вас. – Очередной клуб сигарного дыма покрыл засмоленный потолок.

– Новый закрученный «сериал», – вздохнул Флинн.

– Скверное кино. – Начальник затянулся слишком сильно и откашлял в пространство еще две порции смога. – Мы имеем дело не просто с серийными убийствами. У нас тут целый маскарад, черт бы его побрал.

Ремс высоко поднял брови и словил на мгновение стоп-кадр с нелепым выражением лица. Затем он встал из-за стола, подошел к окну и раздвинул металлические жалюзи, шпионски посмотрев на доставленного утром бездомного: тот сидел в одиночестве на скамейке ожидания, а проходившие мимо полицейские воротили носы, обходя смущенного бродягу стороной.

– Не забудьте еще раз допросить этого бедолагу, он ждет вас снаружи. Желательно в противогазах, если не хотите подохнуть раньше времени прямо в департаменте на глазах у изумленной публики.

Офицеры кинули беглые взгляды на окно, пока Ремс возвращался на место.

– Маскарад – очень подходящее слово. – Детектив открыл папку с делом, пролистал несколько страниц и перешел к фотографиям. Он достал снимок жертвы крупным планом и внимательно присмотрелся: едва заметная улыбка застыла на гладком лице, неестественном, без единой морщинки, напоминавшем скорее лицо куклы, нежели человека; светлые до плеч волосы отдавали шелковым блеском и выглядели безупречно причесанными; каждую деталь посмертного грима прорисовали с тщательной педантичностью. С фотографии на него смотрела «та же» женщина, которую он видел пару часов назад в заброшенном фабричном депо, при том что это были разные личности. На втором снимке, без грима и прочих манипуляций, она выглядела другим человеком. В деле также имелась фотокопия имени жертвы в виде наклеенных на белый лист черных букв, неравномерных, вырезанных, как указывалось, из бумаги для детских поделок:



КЭРРИ УАЙТ



– Дела нужно объединить и поймать мерзавца как можно скорее, пока нам на хвост не сели федералы, – подытожил Ремс. – И без них придется держать отчет перед полицией штата – а эти проклятые зануды уже точат свои длинные носы, чтобы сунуть их поглубже в наш зад. Лишняя шумиха с проверками тут ни к чему.

– На этом все? – Даггерт ожидал более детального пояснения. – Мы имеем странности не только с их лицами, которые невероятно похожи между собой. Сарафаны на женщинах одинаковые, даже рисунок повторяется… На теле сегодняшней жертвы обнаружены следы от двух инъекций…

– Инъекций… инъекций… – раздраженным эхом повторил Ремс. – Я не удивлен.

– Двух инъекций, – уточнил Флинн.

– Стивенсон выехал из дома на место обнаружения тела сразу, как получил сообщение. Он быстро вернулся, поскольку стало очевидным, что убийство не одиночное, – объяснил начальник отдела.

– Мы были удивлены, что он нас не дождался, – детектив поправил рукава плаща.

– С его выходками я разберусь сам. Стивенсон готовит сейчас отчет и ждет вас для передачи дела и консультаций. Вспомни свое прошлое расследование: пока ты спал до обеда, полиция работала! – неожиданно вспыхнул Ремс. – Мы не могли найти тебя несколько часов, и труп пришлось забирать без твоего осмотра!

Ремс тщетно старался пристыдить Даггерта, задним числом понимая, что это бесполезно. Детектив не показывал на людях угрызений совести и вообще редко их по-настоящему испытывал. Он обычно поступал наперекор правилам, из-за чего окружающим приходилось с ним нелегко. При этом Даггерт оставался профессионалом высокого уровня и с ним считались. Что касается независимости, то данная неискоренимая черта его характера всегда вызывала уважение, в том числе у завистников, которые не могли себе этого позволить. Ремс не был из их числа, он относился к Даггерту с теплотой (и чувства эти были взаимны), порой даже по-отечески. Его подопечный раскрывал сложные дела, иногда помогая в этом другим коллегам, и начальству приходилось закрывать глаза на его частые опоздания, грубоватое общение и самовольность в некоторых служебных вопросах.

– Какого черта? – сдался отходчивый Ремс. – Зачем тебе дома телефон, если ты никогда на него не отвечаешь? У тебя даже звонок в квартире не работает.

– На моем телефоне постоянно западают кнопки. Дисковый был лучше. Со звонком та же беда, поэтому я обрезал на хрен провода. И слава богу: у него была отвратительная мелодия, словно звонил колокол в башне замка Дракулы. Пусть лучше стучат в дверь, лишь бы не ногами.

– Боже… – Ремс хлопнул себя по лбу рукой, в которой держал сигару, и толстый слой пепла упал на пол.

– Меня это устраивает, – издевательски улыбнулся Даггерт. – К тому же, ту серию преступлений я все-таки раскрыл, и мой затяжной сон до обеда никак этому не помешал.

– За полгода две жертвы в пределах одного округа, – посетовал начальник, вернувшись к делам об убитых женщинах.

– Пока две, – неохотно поправил его детектив. – Мы же понимаем, что он попытается сделать это снова. Вот еще что: зачем убийце сообщать о своем преступлении? Очевидно, маньяк решил либо с нами поиграть, либо информирует полицию из других соображений. Он боится оставлять их надолго.

– Боится оставлять их надолго?..

– Иначе зачем он так старался со всеми этими приготовлениями? От излишней передержки трупа испортится вся его тщательно прорисованная «картина».

– Вы хорошо умеете находить подходящие слова, детектив, – польстил Флинн.

– Боюсь, что ты прав. У меня такое же мерзкое чувство насчет того, что он обязательно продолжит свою жатву. К великому сожалению, в этом нет ни малейших сомнений. А чувства мои, как ты знаешь, подкреплены многолетним опытом. – Ремс помолчал где-то с полминуты, несколько раз затянулся выкуренной наполовину сигарой и дал офицерам повторное указание: – После того как опросите бродягу, не забудьте сразу же зайти к Стивенсону.

– Кэрри Уайт, – детектив задумчиво произнес имя первой жертвы, снова достал из папки ее фотографию (после смерти) и еще раз внимательно посмотрел на лицо женщины. – «Фарфоровая Кукла», – сказал он, вложил снимок обратно в дело, поднялся и направился к двери.

Флинн последовал за ним, не уточнив в этот раз ни про каких кукол.

На столе начальника отдела затрещал телефонный аппарат:

– Слушаю, – ответил он, взяв трубку и нервно раздавив в пепельнице окурок сигары.

Офицеры застыли у выхода, когда Ремс остановил их жестом вскинутого вверх пальца.

– Понял. – Он сбросил звонок и сказал: – Через несколько минут тело будет в морге у Фергюсона.




Глава 5. Что с ней случилось?


Допрос бездомного ничего нового не прояснил. Напуганный бродяга рассказал все в точности, как это произошло с другим его «коллегой» по несчастью, разница была только в описании предполагаемого преступника, что в довесок к отсутствию серьезных вещдоков усложняло расследование. Под утро к нему подошел незнакомец среднего телосложения, ростом около пяти с половиной футов, заплатил пятьдесят баксов (огромная щедрость) и велел сообщить в полицию о трупе. Какому возрасту мог бы принадлежать голос незнакомца, бродяга затруднялся ответить, потому что странный человек говорил с ним, прикрывая лицо воротом и, возможно, намеренно искажал свою речь. Бродяга пояснил, что из-за темноты, натянутой на брови шапки, высоко поднятого ворота и длинного плаща предполагаемого убийцы, он, в общем-то, мог ошибиться и никаких гарантий не дал. Жуткий перегар также не вселял доверия.

Сам бездомный оказался ветераном войны во Вьетнаме. Вернулся в 1969-м. Даггерт поинтересовался, почему тот живет на улице, и получил невнятные ответы что-то про заложенный в кредит дом и супругу-блядь. Но, судя по возрасту, – а ему не стукнуло и сорока, – и пропитому не по годам лицу, дело было не только в жене и бессердечных банковских акулах. «Чертовы «долгосрочные последствия»[3 - Долгосрочное воздействие ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство) на ветеранов войны во Вьетнаме – явления в американском обществе, исследуемое учеными и имеющее масштабы национальной проблемы.], скольких людей сожрала эта ублюдская война», подумал про себя детектив. Он подсказал бедолаге, где в городе есть ночлежка, в которой дают горячий суп для таких скитальцев, как он, и хотел было дать адрес профсоюза ветеранов, но бездомный отмахнулся и зашагал на выход, когда его отпустили, записав показания. Передвигаясь вразвалочку, он своими шевелениями распространил вокруг еще больше вони, чем принес с собой до этого, и пришлось еще долго потом проветривать от него помещение.



Стивенсон был следователем отдела по расследованию убийств. Худощавый мужчина сорока лет, в прямоугольных очках и высокого роста. Он имел британские корни, держался по-английски чопорно и при этом нарочито изображал из себя доморощенного джентльмена.

Будучи педантичным дознавателем, хорошо знающим свои возможности, он с радостью передал скрипку Даггерту, поскольку не имел в подобных делах ни опыта, ни желания их расследовать. Стивенсон из тех людей, которые безуспешно пытаются прятать слабости от чужих глаз, по-детски веря в успешность своего неумелого притворства. Он любил нагонять на себя важный вид, правда только в отсутствие рядом жены. Как-то раз она умудрилась припереться в участок и устроить ему разнос, бог знает из-за чего. В тот момент у него был вид покорного пса с поджатым хвостом. Ремс, увидев это безобразие, полыхал от ярости:

«Здесь полиция округа, а не проходной двор?!»

С другой стороны, глядя на таких психичек (мужчин это касается в равной степени), отравляющих жизнь себе и другим, невольно сочувствуешь даже конченному подкаблучнику – Даггерт не был лишен такого чувства и вскользь про себя рассуждал о том, какая неведомая блажь притягивает людей в дефектные отношения и почему они настолько слабы, что не могут из них вырваться, с каждым разом все сильнее путаясь в сетях амбивалентности.

Детектив и помощник вошли без стука.

– Вы даже не постучали, а я не имел шанса сказать «войдите».

Даггерт проигнорировал замечание Стивенсона и бесцеремонно приземлился на возмущенно скрипнувший стул. Они недолюбливали друг друга, хотя между ними, в сущности, не было никаких разногласий. Просто люди из разного теста. Такое бывает, когда ты натыкаешься на человека с «несовместимой энергетикой», как это стали говорить в народе с приходом в Штаты восточных практик через хиппи и прочих «ищущих себя». Если выразиться проще, то Стивенсон был чистейшим каблуком, что вызывало у Даггерта некоторую брезгливость, хотя сам он на брутального патриарха-альфа-самца даже близко не походил: теряющий на макушке некогда полностью черные, а теперь разбавленные прогрессирующей сединой, волосы (при этом ни намека на брюшко или второй подбородок), не красавец-не урод, со спортом не дружит, но от природы крепок, чуть выше среднего роста, среднего телосложения, средний на вид человек… Но человек мятежный, с какой-то внутренней драмой, сложной историей, неоднозначным прошлым – может, это оно (прошлое) наделяет детектива необъяснимым и противоречивым магнетизмом? Особенно для нее?

Флинн более деликатно сел на соседний стул, но тоже не дождавшись приглашения.

– Чем могу быть полезен, джентльмены? – слово «джентльмены» Стивенсон произнес, будто английский пэр, выступающий с трибуны верхней палаты лордов.

– Кэрри Уайт. – Даггерт бросил ему на стол папку с первым делом – приземлившись, увесистая кипа издала противный громкий хлопок, отчего следователь недружелюбно поморщился.

– Кэрри Уайт, – передразнил он детектива.

– Ты как-то продвинулся в расследовании ее убийства?

– Ничего нового.

– Хочешь сказать, у тебя полный висяк? – детектив расплылся в ядовитой улыбке.

Флинн сдержал усмешку.

Глаза Стивенсона вспыхнули злобой, когда коллега по цеху сделал акцент на слове «висяк».

– Как поживает твоя супруга, дружище? Что-то она больше к нам не заглядывает.

Хозяин кабинета не поддался на провокацию и промолчал со спокойным видом, как и подобает лорду верхней палаты, когда его атакуют неудобными личными подробностями.

– Ладно, раз ничего нового, тогда расскажи про старое.

– Что ты хочешь узнать?

– Все: тонкости, детали, обстоятельства…

– У тебя же на руках ее дело.

– Живое общение проясняет намного больше. – Лицо Даггерта приняло серьезный вид.

Лояльный Стивенсон уловил сигнал перемирия и начал говорить:

– Ее нашли в заброшенном тоннеле в десяти милях от города на северо-западе. Следов насилия и сопротивления не было.

– Улики?

– Существенных улик не обнаружено.

– И у нас не густо, – посетовал Флинн.

– Даже под ногтями все было вычищено. – Стивенсон излагал детали более чем лаконично.

– Что-нибудь еще?

– Грим, одежда, рельсы, шпалы… Больше ничего. Такая же картина, какую вы наблюдали сегодня утром.

– Жаль, что ты нас не дождался…

– У меня много работы и два нераскрытых убийства.

– А что ты скажешь про смертельные препараты? – Даггерт хотел было пошутить насчет раскрываемости Стивенсоном вверенных тому уголовных дел, но милосердно не стал его добивать.

– Химический анализ показал базовый состав, однако в поимке преступника это, как видите, не помогло.

– Пока не помогло, – оптимистично поправил его детектив.

– География мест обнаружения трупов значительно разнится… – намекнул Флинн.

– Вряд ли направление света имеет для убийцы важное значение. – Стивенсон снял очки и протер их специальной салфеткой.

– О теле сообщил бездомный, не так ли?

– Угу. – Он нацепил очки обратно.

– Скажи, Стивенсон, почему бродяга не позвонил в полицию сразу?

– Да просто испугался. Думал, что если не сделает, как велит ему незнакомец, тот вернется и расправится с ним.

– И пятьдесят баксов жалко было терять, верно?

– Для нищего это огромные деньги, – согласился Стивенсон.

– Для меня – тоже, – сдавил Даггерт непонятную остальным улыбку.

– В деле есть фотография и данные того бездомного на случай, если захотите допросить его снова, если он еще не сдох в какой-нибудь вонючей подворотне, задохнувшись в пьяном угаре собственной блевотиной, – подевался куда-то «джентльмен».

– А что с автомобилем? Он ведь должен был привести труп на колесах.

– Криминалисты обнаружили следы шин в самом тоннеле и на подъезде.

– То есть, он завез ее прямо туда?

– Иначе как убийца дотащил бы тело в такой сохранности? К тому же, непосредственно на оставшемся отрезке он, вероятно, использовал стол-каталку.

– Этот был риторический вопрос.

– Я думаю, он перемещался на фургоне. Например, какой-нибудь трехдверный «форд шато» или что-нибудь другое, что в моде последние годы. Анализ следов шин подпадает под размер, который обычно используют на таких моделях.

– Этих фургонов в округе легион.

– И те редкие камеры, что установлены в городе, в основном сосредоточены в центре возле ключевых учреждений, так что надежды питать в этом плане не стоит.

– Придет время, и они будут установлены на каждом шагу. Большой брат следит за тобой. – Стивенсон подмигнул, вскинув руку пистолетом.

– Он мог съехать на менее приметную дорогу и скрыться окольными путями, чтобы не попасть в поле зрения свидетелей или объективов, – предположил Флинн. – А номера и вовсе испачкать или заменить на поддельные где-нибудь в лесу, например, в заранее подготовленном отстойнике.

– Можно было бы подумать, что преступник неместный, если бы не характер убийств, – Даггерт почесал ногтями щетинистый кадык.

– Что ты хочешь сказать? – Стивенсона обуяло любопытство.

– Он поддерживал с женщинами продолжительный контакт до их смерти. Пусть даже этот больной сукин сын не из нашего округа, но наверняка обитает где-нибудь поблизости. Мотаться туда-сюда на большие расстояния – значит часто привлекать ненужное внимание.

– Теперь это придется устанавливать вам, офицеры.

– У Кэрри были родственники или друзья?

– Все контакты жертвы отражены в материалах дела. Пара соседей, немного друзей, вернее, знакомых, еще продавец в лавке неподалеку от ее дома и все в таком духе. Опросы результатов не дали.

– Как насчет мужчины… любовника?

– Кэрри встречалась довольно долго с одним парнем, но этот человек последние три года живет в другом городе, у него семья и безупречное алиби. Женщина была одинока в романтическом плане.

– Молодая, красивая и одинокая… – досадно заметил Флинн.

– Но при этом они с убийцей как-то друг друга нашли, – произнес Даггерт.

– Отработка ее немногочисленных связей с людьми ничего существенного не дала. Женщина была сиротой и до совершеннолетия жила в приюте.

– Ты отработал приют?

– Я отработал все.

– А потом?

– Переехала к своей бабушке.

– Что рассказала бабушка?

– Ничего. – Стивенсон пожал плечами. – Старушка отъехала в иной мир несколько лет назад.

– Я видел в деле медицинское заключение, что ты о нем скажешь?

– Несколько лет назад у Кэрри диагностировали рак. Лечение протекало тяжело, с переменным успехом. Качели, одним словом. В конце концов, ее лечащий врач…

– Ты его проверил?

– Мы проверили всех, кто так или иначе фигурировал в деле.

– Продолжай.

– В конце концов, лечащий врач Кэрри незадолго до ее убийства посоветовал ей приготовиться к худшему. Она должна была протянуть еще максимум год, принимая наркотические препараты, чтобы купировать боль. Я говорю в общих чертах, не вдаваясь в медицинские тонкости.

– Кто видел женщину в последний раз? – задал вопрос помощник.

– Отец Шепард.

– Шепард? – повторил названную фамилию Даггерт.

– Отец? – подхватил Флинн.

– Местный священник. Он был довольно близким для нее человеком, руководил некогда тем самым католическим приютом, поэтому знал жертву с детства. Они иногда общались, когда Кэрри посещала его приход. Отец несколько раз принимал у нее исповедь, в том числе за несколько дней до смерти.

– Она поведала священнику что-нибудь интересное для следствия?

– Вы можете расспросить его об этом сами.

– Мы так и сделаем.

– Как насчет алиби этого… Отца Шепарда? – весь во внимании Флинн подался вперед.

– Ты не находишь эту связь подозрительной? – тут же недоверчиво спросил детектив.

– На следующий день после очередной исповеди Кэрри он уехал на какую-то конференцию пасторов и вернулся лишь через неделю после того, как обнаружили труп. Мы тщательно проверили священника, при чем в самую первую очередь. Все это не более чем совпадение.

Стивенсон взял блокнот, лежавший на столе возле телефона, и что-то в нем записал.

– Мне больше нечего вам рассказать, – с этими словами он вырвал из блокнота листок (сделав это неровно, он чуть не распилил поперек два первых слова), и протянул его детективу:

Ориол-авеню, Церковь Святого Павла




Глава 6. Морг


Отделение судебно-медицинской экспертизы располагалось в небольшом двухэтажном здании напротив полицейского департамента – их разделяла внутренняя служебная парковка, а время в пути занимало всего три минуты неспешной ходьбы. Не всякий окружной департамент даже в Калифорнии мог похвастаться собственным, для таких целей, помещением: обычно все процедуры проводят в моргах при городских больницах, на условиях аренды. Впрочем, сюда, в довольно тесные стены, рассчитанные не более чем на десяток тел, привозили далеко не каждый криминальный труп – только «серийные» или с явно запутанным бэкграундом.

В другой части здания находился отдел криминалистики, что делало обмен информацией более оперативным как при живом общении, так и во время передачи материалов. Безликая кирпичная постройка, похожая на книжный депозитарий, из которого Освальд стрелял в Кеннеди, использовав 6,5-мм винтовку «Каркано». Только была она двухэтажной, а кирпичи выкрашены светло-серым цветом, навевающим уныние.

Даггерт и Флинн средним темпом пересекли стоянку, пропетляв среди нескольких машин. Они вошли в стеклянные двери, отметились у дежурного и направились в цокольное помещение, где проводится осмотр тел. Извилистый, скудно освещенный потолочными лампами коридор с монотонными бледно-голубыми стенами привел их в прохладный морг, где стоял тошнотворный запах бальзамических жидкостей, смешавшийся с ароматами чистящих средств.

– Офицеры, – сгорбившись над обнаженным, отмытым от косметики трупом женщины, лежащим на столе аутопсии, Фергюсон бегло взглянул поверх очков на вошедших детектива и помощника. Льняной халат частично защищал непромокаемый фартук, а на руках жутковато смтотрелись (как и специальные галоши) длинные патологоанатомические перчатки. – Наденьте халаты и соблюдайте дистанцию.

Полицейские выполнили просьбу, сняв халаты с вешалок на входе.

– Как успехи? – поинтересовался Даггерт, остановившись недалеко от тела, по другую сторону от эксперта, так, чтобы видеть детали, но не мешать. Если надо, патолог подзовет сам.

Флинн встал рядом и молча кивнул доктору в знак приветствия. В стене справа осталась приоткрытой дверца одной из холодильных секций, и полицейские увидели чью-то сплющенную голову.

Фергюсон поторопился закрыть дверцу:

– Кто-то разбил ему череп кувалдой… – Он вернулся к трупу женщины. – Одежду, – а это только летний сарафан, – забрали подручные Лэнса и сейчас исследуют ее в противоположном крыле. Позже начну вскрытие и возьму необходимые анализы. Общий доклад будет готов к сегодняшнему брифингу, а вот на детальный отчет уйдет пара-тройка суток: содержимое желудка, ткани, кровь… – работы много. Будет еще слово за химиками. В настоящий момент я должен осмотреть полость рта. – Подручным инструментом Фергюсон принялся раздвигать челюсти жертвы, одновременно используя какую-то жидкость, которую он вливал из небольшой колбы в рот трупа; раздались негромкие, но неприятные звуки: треск рвущегося засохшего клея и скрежет челюстных сухожилий.

Детектив поморщился, окинув кислым взглядом металлические стеллажи по левую руку, заполненные сосудами с органами в формалине и всякой всячиной.

– Лэнс говорил что-то о разных способах фиксации челюстей…

– Убийца использовал нитки, когда обрабатывал первую жертву. Причем сделал это довольно небрежно, но необходимого эффекта в итоге добился.

– Почему он зашил ей рот тогда, а сейчас просто его заклеил?

– Он не просто его заклеил, – ответил судебный патолог. – Здесь установлены специальные скобы, чтобы челюсти не размыкались при транспортировке, причем самодельные, так что не утруждайте себя розыском профильных продавцов, реализующих для моргов и ритуальных бюро подобного рода приспособления.

Даггерт недовольно покосился на лицо трупа.

– Где этот чертов стажер? Отправился по моему поручению за необходимыми бумагами и пропал на целых полчаса. – Фергюсон раздвинул инструментом челюсти, бегло осмотрел полость рта, затем оставил запись на листе в планшете, который снял со стены под узким продолговатым окном, расположенным ближе к потолку в пяти футах над головой. Насадил планшет обратно на крючок и что-то буркнул.

Казалось, будто женщина просто спит, находится под наркозом, и Даггерт подумал о том, как можно привыкнуть к такой работе или, хуже того, полюбить ее. Но тут же одернул себя, напомнив, что не нужно тратить время на вещи, вникать в которые реально не собираешься.

– Надеюсь, вы понимаете, что если бы он не зафиксировал женщинам челюсти, то выражения лиц его подопечных выглядели бы, мягко говоря, не очень, – отметил доктор. – Профи сказали бы: «некрасиво».

– Эту же манипуляцию проделывают в похоронных бюро, насколько я знаю, – отметился поверхностными знаниями Флинн.

– Процедуру. – Эксперт кашлянул в сторону. – И не только ее. Наш убийца определенно энтузиаст, поскольку работа сделана довольно хорошо. Однако он не выполняет в полной мере всего того, что положено совершать с телами умерших в упомянутых вами учреждениях. И я не вижу здесь профессионального почерка, отточенного годами, хотя, признаюсь, заметно это не сразу.

– У вас широкие познания, Фергюсон, – заметил детектив шутливо-подозрительным тоном.

– Я не танатопрактик, но по долгу службы много об этом читал и, как видите (он развел руками перед собой и слегка наклонился), работаю с трупами. Короче говоря, макияжем убийца, – если, конечно, он действует один, – владеет куда более классно, практически безупречно.

Последние слова доктора услышала идущая от дверей к столу Элис. В халат она облачилась на ходу.

– Потому что преступника не интересуют прочие аспекты ухода за мертвым телом, при том, что он мог освоить гораздо больше технических приемов, чем мы можем предполагать, – раздался в помещении ее приятный, мягкий голос (сердце детектива пару стукнуло вне ритма). Он тщательно ее вымыл, обработал ногти, причесал, склеил рот и глаза, после чего нанес грим и одел в сарафан… Большего ему не требовалось.

– Мисс Рид, – улыбнулся Фергюсон.

Офицеры обернулись. Даггерт проводил ее хмурым взглядом, Флинн произнес:

– Доброе утро.

Элис обогнула стол и встала со стороны ног убитой, поправив волосы и пиджак, тоже соблюдая дистанцию. Ее взгляд на детектива был несоизмеримо теплее.

– Полагаете, он делает это один? – сказал помощник.

– Полагаю, один. Слишком «лично» выглядят все его действия.

– Склеил глаза… – покривил губами Флинн. – Ну и жуть.

– Правильнее сказать: веки, – поправил обоих эксперт. – При этом пластиковые вставки для устранения впалости глазных яблок он не использовал. Глаза я тоже примусь осматривать, но только после вашего ухода – вы меня отвлекаете. – Фергюсон продолжил осматривать полость рта женщины с включенным фонариком, светя промеж раздвинутых инструментом челюстей. – Правда, стойкое чувство мне подсказывает, что и там ничего не найдется. Мисс Рид права: преступник зафиксировал рот и веки, произвел внешнюю ароматизацию, сделал маникюр, прическу. Нанес защитный состав и грим, причем только на лицо, шею и верхнюю часть груди, потому что они на виду… Даже прибегнул к тампонированию отверстий…

– Тампо… что? – запнулся Даггерт.

– Проще говоря, закупорил дырочки, если вы понимаете, чтобы… – Фергюсон немного помялся, – не потекли жидкости и не возник плохой запах.

– Ясно, – детектив потер нос костяшками пальцев.

– Откачка жидкостей, определенные инъекции, бальзамирование, маски… – всего этого нет ни в первом случае, ни сейчас. Полагаю, мисс Рид знает причину.

Даггерт вызывающе покосился на Элис, будто она сговорилась с доктором и знает больше него, но та незамедлительно пояснила:

– Во-первых, у него мало времени на все эти штуки.

– Я хорошо помню о промежутке между предполагаемым временем смерти жертв и их обнаружением, – детектив дал понять, что уловил мысль.

– Во вторых, – продолжила психолог, – его увлекает сам процесс и конечный результат, который он может лицезреть, но недолго. Думаю, фантазии о том, что и другие могут это видеть при обнаружении трупа, не менее для него важны.

– Вдобавок ко всему, – вмешался Флинн, – убийца делает так, чтобы тело нашли как можно скорее.

– Абсолютно верно, – подтвердила Элис. – Труп не должен начать разлагаться и потерять… – она сделала паузу, – презентабельный вид к моменту своей находки, если можно так выразиться.

– Может, наш маньяк и прибегнул бы к дополнительным сложным процедурам, но, по каким-то причинам, он не в состоянии это сделать, скажем, негде хранить и постоянно обрабатывать тело, – высказался Даггерт. – С другой стороны, кажется вероятным, что преступник хочет, чтобы полиция нашла тело в том виде, в котором он его подготовил. И поэтому слава или игры со следствием могут не интересовать убийцу.

– Обратите внимание на эти закрашенные борозды, – перебил разговор Фергюсон, протерев под подбородком и в районе голеностоп трупа тряпкой, пропитанной некой жидкостью из подручного сосуда.

– Он вводит снотворное, затем фиксирует повязкой челюсть и ноги, чтобы они сохранились в необходимом положении при окоченении. Что касается первой жертвы, то преступник по какой-то причине не сделал этого: возможно, он перенервничал, потому что совершал процедуру впервые. И если с конечностями все обошлось так, как он задумал, – руки по швам, а стопы вместе… – то с челюстями вышла накладка, и он был вынужден прибегнуть к сшиванию. Как видите, на сей раз он избежал ошибки и сумел выполнить задуманное правильно. Скобы он использовал для подстраховки.

– После снотворного?.. – уточнил Даггерт.

– Не будет же он просить женщину перед смертью позволить ему зафиксировать ей челюсти и ноги.

Все смущенно потупили взгляды.

Окруженная людьми, Трейси Палмер лежала на столе с приоткрытым ртом и как будто все слышала.

– В полости есть повреждения. Похоже, это вызвано монтажом скоб. Если, конечно, следы не от чего-нибудь другого. Позже гляну повнимательнее: внутри могут оказаться невидимые на первый взгляд артефакты.

Даггерт присмотрелся к лицу женщины, затем перевел глаза на живот и ноги: трупные пятна бледнели.




Часть II


Во мраке путь им предстоит,

В охоте за разгадкой тяжкой…





Глава 7. Священник


– Я не понимаю, что еще вы хотите от меня услышать. Я уже рассказал все, что знал другому офицеру, который пришел ко мне сразу после этого ужасного события.

– Мы в курсе вашего с ним разговора. Это был детектив Стивенсон. – Даггерт оглядел беглыми глазами небольшой аскетичный кабинет, неровные стены которого излучали холодок.

– Чем же тогда я могу вам помочь теперь?

– Возможно, наш коллега упустил нюансы и не осведомился о важном.

– Или вы забыли упомянуть нечто, как вам показалось, несущественное, не придав этому значения, – деликатно подключился Флинн. – Нам бы пригодилась любая деталь.

– Я сообщил все, что знал, – настаивал священник.

– И тем не менее.

– Какой еще информации вы от меня ждете?

Офицеры попросили служителя церкви повторно изложить известные ему факты, но ничего нового, чего не было бы отражено в деле, от него не услышали.

– На днях был найден еще один труп женщины, – выслушав Шепарда, заявил Даггерт.

– Двадцать восемь лет. Она была красивая и свободная, – добавил Флинн.

– Еще одно убийство? – удивленно переспросил священник.

– Ее звали Трейси Палмер.

– Господи, – возбудился Шепард. – Это ужасно, офицеры.

– К великому сожалению.

– Что же с ней произошло? Как это случилось?

– Мы не можем пока ничего сказать вам на этот счет, – Даггерт не стал посвящать священника в оперативные подробности.

– Но если мы не остановим преступника, в скором времени убийства могут повториться.

– Вы полагаете, что это дело рук одного человека?

– Возможно, – ответил детектив.

– Нам пригодятся любые сведения, – сказал Флинн.

– Боже, упокой душу этой несчастной… – с глубоким состраданием начал священник, но запнулся. – Как, вы сказали, ее зовут?

– Трейси. К сожалению, теперь уже – звали.

– Господи, упокой душу несправедливо убиенной рабы твоей невинной Трейси, – он перекрестился и поцеловал распятие на четках, которые достал из широкого рукава сутаны (служба закончилась совсем недавно, и Шепард еще не успел переодеться).

– Это действительно несправедливо, и Господь непременно займется спасением ее души на том свете… А сейчас нам необходимо спасать тела потенциальных жертв хладнокровного преступника – на этом, так что рекомендую приземлиться, – настойчиво и грубовато проговорил Даггерт.

– Будьте вежливы в доме Божьем! – строгим тоном возмутился священник.

– Простите, Отец, мы не хотим вас обидеть, – сгладил углы Флинн. Рожденный в ирландской католической семье, он обращался к священнику так, как учили его родители, хотя перестал ходить в церковь с наступлением самостоятельной жизни.

– Меня вы не обидите своими колкостями, а вот Бога вам стоит побояться. – Священник окинул укоризненным взглядом обоих.

Даггерту хотелось закатить глаза, как это делают подростки, но он не стал.

– Откровенно говоря, – смягчился Шепард, – я не знаю, что еще я мог бы вам рассказать. Могу только помолиться, чтобы Господь помог в вашем расследовании.

– При всем уважении, молитвы нам не помогут, – деликатно произнес Флинн.

– Как знать, как знать, молодой человек. Не стоит с подобной уверенностью и высокомерием утверждать то, в чем вы не разбираетесь, не имеете опыта и, подозреваю, даже мимолетного представления.

Помощник смутился – ловко его пристыдили.

– За свою жизнь я видел много невероятных вещей, и совпадениями назвать их можно с большой натяжкой. У вас опасная работа, но вы до сих пор целы и невредимы – возможно, это следствие того, что вы под охраной Господа и Его ангелов. А быть может, за вас кто-нибудь тайно молится, например, женщина, которая боится признаться вам в своих чувствах, и, благодаря ее любви и молитвам, вы еще ходите по этой земле в добром здравии. Руки, ноги и симпатичное личико, подаренное свыше, как я вижу, на месте.

Перед детективом мгновенно всплыла картина подрыва на мине сержанта, шедшего первым, когда их взвод пробирался сквозь джунгли после очередного задания в тылу врага. Ногу оторвало по самое колено, и она пролетела возле лица Даггерта, ударившись о толстый ствол «Огненного дерева». Монсон так орал, что Роджерс его пристрелил, и эту тайну до конца своих дней потом будут хранить умершие и (надеялся он, согласно договору) – живые, если кто-то еще из той «шайки отчаянных», не считая его самого, остался бродить по этому свету.

А Флинн после короткой и назидательной лекции Шепарда вспомнил набожную Милли. Молодой офицер безуспешно пытался завести с ней «несерьезные отношения», но нарвался на редкую по современным меркам порядочность и потерпел фиаско. «Я буду молиться за вас и ждать, что вы исправитесь», – были ее прощальные слова. После этого Флинн осознал, что нехорошо «портить» таких девушек, как она, если не собираешься разделить с ними жизнь. К сожалению, Милли в него влюбилась и долго страдала, однако это не помешало ей устоять перед соблазном: она не предалась добрачному греху, хоть и осталась с разбитым сердцем. Флинну очень хотелось, чтобы девушка нашла, наконец, свое счастье с достойным ее мужчиной и закрыла главные женские потребности: любить и быть любимой. Так и случилось: через полтора года она вышла замуж и родила – он видел ее на улице, когда проезжал мимо на своем пижонском «додже». Милли несла на руках малышку, а рядом шел высокий мужчина с густой бородой. Кажется, они выглядели счастливыми.

Даггерт снова переключил внимание присутствующих на текущее дело, продолжая задавать вопросы священнику более мягко:

– И все-таки, есть ли у вас какая-то дополнительная информация? Любовник, подозрительные связи? Кэрри ведь могла делиться с вами новостями, говорить о разном, когда приходила на исповедь.

– В сущности, ничего подозрительного ею сказано не было. Да я и не нарушу профессиональную тайну, если открою вам содержание ее откровений, поскольку ничего, что бы вы и так не знали, я от Кэрри не услышал. Только что она с горечью поведала о своей депрессии из-за смерти бабушки. Вы знали, что она потеряла родителей, будучи еще маленькой девочкой?

– Мы пока не успели ознакомиться со всеми фактами дела.

– Отправились с места преступления в департамент, а оттуда сразу к вам. – Флинн держал наготове карманный блокнот и мини-ручку.

– Ее мать и отец погибли в автокатастрофе, когда возвращались от гостей: угодили под выехавший на встречную полосу большегруз на 60-м шоссе. Бабушка была для нее самым близким человеком. В свое время опека не позволила забрать Кэрри домой из-за физической и финансовой неспособности пожилой женщины позаботиться о внучке. По крайней мере, так они посчитали. Однако бабушка регулярно ее навещала, а после своего совершеннолетия Кэрри переехала жить к ней. Девочка была верующей, пусть и не воцерковленной, и долго не могла найти себе соответствующего партнера.

– Наш коллега сказал, что у нее был роман.

– Я не в курсе подробностей, она лишь вскользь упомянула о каком-то прощелыге. В конечном итоге он бросил бедное дитя, спутавшись с другой, разведенной женщиной с ребенком, и вскоре покинул город вместе с новой семьей. После этого Кэрри еще больше замкнулась в себе. Думаю, вы уже в курсе, что я знал девочку с самого детства, еще со времен руководства католическим приютом.

– И мы не могли пройти мимо этого факта.

– Понимаю вашу настороженность, но в последние годы Кэрри мало со мной общалась, даже звонила редко, и мы встречались с ней вживую только в этих стенах и всего несколько раз.

– Что вам известно о ее болезни?

– О, да. Это страшно. Она боролась со своим недугом почти восемь лет, но так и не смогла победить рак щитовидки. В итоге врачи отвели ей год жизни.

– А как же молитвы о выздоровлении, Отец? – Флинн не удержался и задал этот вопрос в ответ на предыдущее нравоучение.

– Божий замысел не всегда постижим для нас в полной мере, – спокойно ответил священник, по многолетнему опыту готовый к подобным вопросам.

Флинн хотел было сказать, что это одна из типичных отговорок верующих, дремучий шаблон, ведущий в диалектический тупик, но не стал лишний раз нервировать Шепарда.

– А вам, молодой человек, стоит избавиться от дурного тона и обзавестись терпением в беседах с людьми, мыслящими иначе.

Помощник словил легкий нокдаун.

– Скажите, где вы были в день ее убийства? – детектив переключил внимание священника на подозрительно заданный вопрос.

– Кэрри? – переспросил Шепард.

– Кого же еще?

– Вы сказали, что найдено тело еще одной жертвы.

– Это так.

– И при этом полиция навещает меня уже второй раз, а вы спрашиваете, где я был в день убийства.

– Не вижу в этом ничего странного.

– Что все это значит?

– Пожалуйста, просто ответьте на вопрос, – дружелюбно попросил Флинн. – Это формальность.

– Где вы были в обоих случаях? – изменил свой вопрос Даггерт.

Священнику стало не по себе – и это бросилось офицерам в глаза.

– Меня вызвали на собор, если дело касается Кэрри. Об этом я тоже сообщил вашему коллеге. Вы можете легко проверить данную информацию.

– Кто же тогда остается за главного? – спросил молодой офицер.

– Никто, – сказал Шепард.

– А так можно?

Лицо священника вытянулось:

– Это маленькая паства. Здесь и сидений-то всего с дюжину на каждой стороне, разве вы не видели, когда пересекали храм? Я просто заранее даю объявление и спокойно отлучаюсь. В чем проблема?

– Коллега Стивенсон проверил ваше алиби, не беспокойтесь. Мы задаем вопросы в рамках положенного в таких случаях протокола, даже если знаем на них ответ.

Подобная тактика помогала Даггерту считывать реакцию собеседника, отмечать колебания его настроения, улавливать мимические особенности в ключевые моменты допроса. В деле имелось подтвержденное алиби, и он об этом знал. Как опытный детектив, он использовал любые возможности, чтобы выстроить логическую цепочку и прояснить картину причинно-следственных связей. Эмоции и поведение людей играли не менее важную роль, чем факты и улики. К тому же, убийца мог действовать в паре с сообщником, либо некто его покрывал, чего детектив не должен был исключать.

– Вы никуда не отлучались во время вашей деловой поездки?

– Боже, да ведь я мотался в другой штат.

– Мда-а, конечно… – пробубнил Даггерт. – А если дело касается новой жертвы?

– Что касается новых обстоятельств, то здесь я могу ответственно заявить, что приехал лишь сегодня ранним утром.

– Вы опять куда-то уезжали?

– Меня не было в городе почти неделю. Вы можете проверить нашу бухгалтерию, в ней хранятся все документы по расходам и транспортные билеты. Поскольку я не держу здесь собственного бухгалтера, чтобы оптимизировать бюджет церкви, этим занимается специально нанятая фирма…

– Мы обязательно установим и этот факт, в деле имеются контакты упомянутой финансовой конторы.

Даггерт выдержал длительную паузу, заставив Шепарда понервничать сильнее.

– Вам не стоит беспокоиться, но я попрошу вас уведомить моего напарника, если вы снова запланируете отлучиться из города. – Даггерт посмотрел на Флинна, того приласкала мысль о том, что детектив назвал его напарником, а не помощником.

– Есть много свидетелей, – Шепард неловко засуетился, как это делает испуганный подозреваемый, на которого давят полицейские.

– Не переживайте. Дело серьезное. Мы столкнулись с серийными преступлениями. Не забывайте, что мы на работе и следуем должностным инструкциям. Не принимайте наш допрос близко к сердцу, – попытался успокоить его детектив, но не потому, что хотел, а чтобы не сильно пугать и продолжать манипулировать.

Офицеры еще несколько минут расспрашивали священника о работе в приюте и переводе на службу настоятелем в городской храм, после чего заторопились на выход.

– Спасибо за помощь и всего доброго, – Флинн протянул визитку.

– Если вспомните новые детали или что-нибудь важное, мы всегда на связи, – напомнил Даггерт.

Шепард проводил офицеров до парадных ворот церкви и вернулся в внутрь. Он спешно пересек широкий проход между левой и правой секциями скамеек для прихожан, встал на колени напротив алтаря перед главным распятием и погрузился в молитву, склонив голову и сомкнув пальцы на груди.



У выхода из церкви Даггерт сказал Флинну:

– Проверь еще раз этого Отца Шепарда. Биографию, связи, алиби и прочее.

– Думаете, Стивенсон небрежно проделал свою работу?

– Насчет отлучки священника я не сомневаюсь, но, возможно, наш коллега мог упустить что-то значимое. На тебе приют. Расспроси подробнее о Кэрри и пусть дадут тебе заглянуть в ее карточку.

– Постараюсь выяснить все к завтрашнему утру. Куда двинемся теперь?

– Разве ты забыл про собрание?




Глава 8. Оперативное совещание


Плечо солдата прислонилось к широкому стволу дерева. Выдалась пара минут наедине. Это была чужая страна, и ему очень хотелось вернуться домой целым, а не по кускам, человеческим обрубком, как отправляли некоторых его сослуживцев в закрытых холодных ящиках. Их группа выполняла специальные задания в тылу врага, работая с агентурой и подпольем, либо действовала сама по себе.

Зеленый бамбук качало ветром, провоцируя шумный треск. Листья пальм терлись об него острыми ветками, оставляя микроскопические засечки на яркой, желто-зеленой поверхности. Внезапно послышались чьи-то шаги. Из джунглей появился враг. Оба замерли. Молчаливая, тягостная сцена. Время как будто остановилось. Куда подевались остальные? Роджерс, Васкес, Горр?.. Отскочив резко в сторону и приземлившись на левый бок, солдат жмет спусковой крючок – автомат выдает короткую и точную очередь. Противник вскидывает оружие на долю секунды позже, успевая выстрелить лишь куда-то в сторону, после чего врезается коленями в листву и падает грудью на свой автомат Калашникова.

Солдат облегченно откидывается на спину и смотрит в небо сквозь нависающие ветки деревьев. За головой быстро проползла какая-то живность. Неконтролируемый смех перемешивается со встревоженными криками разлетающихся от испуга птиц. Что-то сильно бултыхнулось в водоеме поблизости. Крупная слеза стекает по лицу солдата и летит в сырую землю – издает при падении запредельно громкий стук…

Автоматная очередь!!! Истерику прерывают новые выстрелы. Становится невыносимо больно в груди. Небо застывает, облака перестают плыть, словно их поставили на паузу, нажатием кнопки пульта. Деревья и бамбук замолкают и больше не раскачиваются. Пальмы затихают, пристально наблюдая с высоты. Мир замер. Солдат с трудом отрывает голову от земли, упираясь подбородком в грудь. Мелкая ящерица любопытно смотрит на него, застыв у ног. Размытая фигура в нескольких шагах впереди сжимает в руках автомат, из дула которого тонкой змейкой струится свежий дымок.



Детектива пробудило резкое, как ему показалось, торможение, но «додж» остановился довольно плавно (помощник ездил всегда аккуратно, чего не скажешь по его немного разбитной внешности). Он открыл глаза, заспанные, припухшие, как будто не дремал пару десятков минут, а спал убитым сном всю ночь. Голова потяжелела, виски пульсировали. Ветровые стекла похлестывал моросящий дождь. За окном нарисовался полицейский департамент.

Флинн заглушил двигатель и бодро произнес:

– Приехали.



Зал для оперативных совещаний подготовили на следующее утро после обнаружения трупа: установили экран с проектором, развесили фотографии, схемы, карты, приготовили необходимые вещи.

Офицеры, психолог, криминалисты, судмедэксперт, начальник отдела и шеф полиции заняли свои места. В помещение вошли Даггерт и Флинн, сели в первом ряду с краю.

Первым начал выступление Ремс, коренастый мужчина пятидесяти семи лет, неунывающий оптимист с хрипотцой в голосе, начальник отдела серийных преступлений. Его густые усы и седые волосы ежиком гармонично сочетались с горизонтальным шрамом над левой бровью – последствие военной службы пехотинцем в молодости, на войне с проклятыми гитлеровцами; Ремс входил в ту часть Берлина со своей дивизией, которую в дальнейшем оккупировали американцы. Он подошел к большому экрану и заговорил, переключая слайды с фотографиями жертв, мест преступлений, улик и прочей информацией, которой следствие располагало на этот момент:

– Что мы имеем? – перед ответом на свой же вопрос Ремс смешно поднял брови в затяжной паузе. – Два убийства за последние шесть месяцев! Белые женщины двадцати восьми и тридцати лет. Предположительно, трупы доставляют в кузове фургона, поместив тела в специальные анатомические мешки. Почерк в обоих случаях одинаковый. Выводы? – подходил он к заключению. – Мы имеем дело с серийным убийцей, маньяком, черт бы его побрал! По всей видимости, его интересуют белые женщины со схожим типом внешности. Возможно, диапазон возрастов также ограничен. Места нахождения тел отличаются от места – или мест?! – совершения преступлений.

«Железная логика», – улыбнулся про себя Даггерт.

– Но не все так просто, коллеги, – начальник отдела снова задрал брови и подвис.

«Ну да. Конечно. Совсем не просто», – Даггерт наслаждался своими едкими внутренними комментариями.

– Передаю слово нашему психологу, – Ремс бросил важный взгляд на доктора и с деловитым видом уступил ей трибуну для вещания.

Элегантные очки в тонкой металлической оправе придавали ей особый шарм. Штатный полицейский психолог Элис Рид, красивая женщина тридцати двух лет, в строгом костюме, перехватила доклад:

– Судя по характеру преступлений и их оформлению, мне видится следующий портрет убийцы: это белый мужчина, примерно от тридцати до сорока лет. Может быть незначительная погрешность в год-два. Педантичный. Не женат.

– Откуда такая уверенность? – поинтересовался Ремс.

– Я могу ошибаться, но подобное обожествление своих «подопечных» говорит о невозможности делить с кем-либо еще любовь к некоему образу. Жив или мертв источник этого образа, реальный он человек или только плод его воображения, сказать нельзя, это должны будут установить детективы. Но я не закончила.

– Простите, мисс, не хотел вас перебить.

– Скорее всего, убийца подвергался в детстве насилию, пережил сильный шок, травмировавший психику эпизод или череду эпизодов. Так или иначе, ключевым триггером послужим какой-то один яркий случай. Полагаю, преступник не испытывает неприязни к противоположному полу… – Элис смутилась, поймав на себе пристальный взгляд Даггерта, на секунду замолкла, почувствовав тепло в животе, но тут же прогнала это чувство и закончила мысль: – Такой вывод я делаю исходя из того, как он тщательно заботится о телах женщин после их смерти. Я бы сказала, он выполняет особый сакральный ритуал, который и является его ключевой целью, объектом созерцания. Наш убийца не садист и не сексуальный извращенец. А еще, он очень не типичный преступник.

«Ох уж эти психологи». – Даггерт вытянул скрещенные ноги, правое колено щелкнуло.

– Что ж ему надо, черт бы его побрал, если насилия он не совершает, а секс его не интересует? – прервал психолога шеф полиции Богарт, ровесник Ремса, лысый под ноль толстяк с густыми бровями.

Его усы по форме были похожи на усы начальника отдела, единственная разница оставалась в цвете: у Ремса они практически белые, а у Богарта – черные. К расследованиям он имел весьма посредственное отношение. Больше занимался тем, что держал отчет перед мэром, попивая на выходных виски с власть предержащими. При этом шеф полиции любил помпезно объявить прессе об очередном раскрытии жуткого преступления, делая вид, будто сыграл в деле главную роль. Если расследование затягивалось и журналисты на него наседали, он избегал брифинги и скидывал все на Ремса.

«Засранец. Бессовестно прошелся глазами по ягодицам Элис, когда произнес слово ”секс“, – отметил про себя Даггерт. – Интересно, твоя пухлая набожная женушка одобрит подобные грязные помыслы?»

– Чтобы это узнать, необходимо найти ключ к пониманию мотива убийцы, мистер Богарт, – мягким голосом ответила Рид. – Очевидно, он не в состоянии остановиться. Подчеркну, не хочет остановиться, а именно не в состоянии, что делает его опасным и подталкивает к новым убийствам. У него так называемая зацикленность, навязчивая идея, если говорить простым языком. Его душа и сознание больны. Суть подобных преступлений заключается в повторении определенных манипуляций. Для преступника важным является проигрывание раз за разом самой конкретной процедуры. Как правило, маньяки издеваются над своими жертвами: насилуют, отрезают части тел, хранят их или совершают прочие жестокие действия, иногда даже прибегают к каннибализму – именно эти моменты для них наиболее важные. Не всегда сам факт просто лишь умерщвления является конечной целью. Убийство для них – это возможность реализовать непреодолимые желания. Больному необходимо регулярно повторять специфические действия, что трудно понять здоровым людям и не специалистам…

– Специфические действия с уже мертвым телом, – подчеркнул со своего места Даггерт.

– Так и есть, – ее голос прозвучал нежно, но затем обрел сухой рабочий тон: – В нашем случае это ритуальное обращение с телом после смерти. И в отличие от типичных маньяков, он не убивает для власти именно над жертвой, скорее над самой возможностью делать с трупом определенные вещи. В числе прочего я бы охарактеризовала его как «платонического некрофила», возможно, с «комплексом Эдипа» – зацикленностью на матери, – закончила Элис.

Все удивленно между собой переглянулись.

– «Платонический некрофил»? – переспросил Богарт.

– Он их любит, но не трогает. То есть трогает, конечно, но не издевается над ними, не насилует, а наоборот: с трепетом обхаживает. Я бы сказала, бережно «оформляет», как ни странно прозвучит моя формулировка, но она видится мне наиболее точной, – пояснила Элис. – Это как платоническая любовь, но только к трупу, в котором убийца видит доминирующий образ.

– Прошу вас, – Ремс пригласил детектива на место докладчика жестом руки.

Элис отошла в сторонку.

Даггерт вышел перед залом (ее запах остался, ему это понравилось, он понимал, что Элис будет сейчас за ним наблюдать, погрузившись в грезы, но сохраняя внимание к словам) и, опустив вступительное слово, сразу перешел к делу:

– Жертвы внешне все-таки отличаются, но грим и прочие манипуляции делают их лица практически одинаковыми. Волосы перекрашиваются, одежда подбирается всегда одинаковая. Даже оттенок цвета лака на ногтях в точности совпадает. Убийца обладает мастерским навыком по нанесению посмертного макияжа. Нанесение грима мертвым – это сложное ремесло, именуемое танатокосметологией. Необходимо выяснить, где, когда и у кого он этому обучился, если только не обрел навык сам. Обе женщины были оставлены на шпалах в двадцати милях друг от друга. Кэрри Уайт в заброшенном тоннеле, Трейси Палмер – в давно нефункционирующем депо промышленной фабрики. Скорее всего, география не играет для него принципиальной роли, а такой разброс тел вызван опасением привлечь внимание потенциальных свидетелей к непосредственному месту совершения убийств: вполне вероятно, что это место – одна локация. Либо для него важны рельсы, а безлюдных мест с этими самыми рельсами, куда незамеченным можно доставить мертвых женщин, в округе не так много. На кой черт далась ему эта железная дорога? – задав этот вопрос, детектив обернулся и посмотрел на Элис, стоящую рядом, немного позади.

Она снова ощутила в своем животе приятное тепло.

– Это еще одна из ключевых загадок личности преступника, которая приведет вас к его поимке, – будучи по-женски мудрой, Элис не стала вступать в прямую схватку с детективом – бессмысленная затея из-за его врожденной убежденности в своей правоте в любых спорах, даже если это не так. К тому же, есть риск нарваться на грубость: Даггерт не отличается учтивостью к окружающим, и женщин не щадит в равной степени.

– Благодарю вас, мисс Рид, – громко произнес начальник отдела. – Уважаемый судмедэксперт, ваша очередь.

Детектив отошел к Элис, заслонив ее плечом. Его подмоченный плащ источал сырость дождя.

Следующим докладывал Фергюсон, судебный патолог, деликатный пожилой профессионал шестидесяти двух лет, седой мужчина небольшого роста, интеллигент с бровями домиком, в прямоугольных очках с черной оправой:

– К сожалению, ничего нового сообщить не могу.

Ремс и Богарт почти синхронно кашлянули.

– Все повторяется аналогичным образом, как и в первом случае. Следов физического и сексуального насилия на телах и во внутренних органах не обнаружено. Сексуального контакта перед смертью и после нее у женщин не было. Осмотр содержимого желудка не дает нам никакой значимой информации. Предположительно, убийца вводит наркоз, после чего делает вторую инъекцию, от которой жертва умирает, не приходя в сознание. Сопротивление не оказывалось. На точные химические анализы могут уйти недели и даже месяцы. Скорее всего, использовались сильнодействующие компоненты, входящие в состав растворов, применяющихся при эвтаназии. Обладая специальными знаниями и сырьем, такой препарат можно синтезировать в оснащенной или импровизированной лаборатории, либо преступник имеет доступ к препарату в специальных учреждениях. Напомню, у обеих жертв была неизлечимая стадия рака. Обследования подтвердили эту информацию, мы также получили их медицинские дела. Жить девушкам оставалось недолго. Тела после смерти подвергались тщательной обработке – тем самым убийца избавлялся от улик. Следов постороннего биоматериала не обнаружено. – Заканчивая, судебный медицинский эксперт сказал еще несколько слов о предположительном времени наступления смерти и отметил другие аспекты, от которых существенной ясности не прибавилось.

– Благодарю вас, мистер Фергюсон. Не густо, – приуныл начальник отдела.

– Простите, – ответил доктор с досадой.

– Это не ваша вина, старина. Не вы же их убили? – Ремсу почему-то казалось, что его специфический юмор нравится всем и всегда, но это далеко не так. – Что нам скажут криминалисты?




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/valeriy-karibyan-31838973/farforovye-kukly-70620754/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Великая депрессия – мировой экономический кризис 1929-1939 годов, начавшийся с биржевого краха в США. Наиболее острая фаза кризиса пришлась на 1929-1933-е годы.




2


Теодор Роберт (Тед) Банди – американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, чье точное число жертв неизвестно по сей день. Незадолго до своей казни на электрическом стуле в 1989 году Банди признался в 36 убийствах, которые совершил, по его словам, между 1974 и 1978 годами, однако следствие считает, что настоящее количество его жертв (в основном молодые девушки и девочки), может быть гораздо больше.




3


Долгосрочное воздействие ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство) на ветеранов войны во Вьетнаме – явления в американском обществе, исследуемое учеными и имеющее масштабы национальной проблемы.