Главная страница | Современные любовные романы | Прядущая. И приведут дороги

Прядущая. И приведут дороги
Наталья Способина
Red Violet. Темные мирыМИФ ПрозаПрядущая #2
Еще вчера Надя мечтала вернуться в свой мир, а сегодня уже готова отдать жизнь за тех, кто стал ей семьей. Еще вчера все было в новинку и сплошные загадки не давали покоя, а теперь древние свитки указывают на чью-то скорую смерть – и это знание пугает больше, чем неизвестность.
Впереди Надю ждет множество испытаний, и путь из города-заставы Свирь в столицу княжества Каменицу – лишь одно из них.

Наталья Способина
Прядущая. И приведут дороги

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Наталья Способина, 2024
© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024
* * *


Натянута нить, и вновь все не то, чем кажется.
Бездна в знакомых глазах больше даже не прячется.
Сможешь смириться? В нее заглянуть отважишься?
Стучит колесница судьбы, все быстрее катится…


В миг, когда оборвется сердце и бессильно опустятся руки,
Я неистово буду верить в то, что в мире царит добро,
Что не может людская подлость обрекать невиновных на муки.
Я отчаянно буду верить, чтобы нам наконец повезло.

Глава 1
Если бы мне когда-то сказали, что я попаду в собственную книгу и окажусь в окружении придуманных мною героев, я, как любой нормальный человек, конечно же, не поверила бы. А если бы даже задумалась всерьез о такой перспективе, то решила бы, что это могло бы превратиться в отличное приключение. Вот только когда я каким-то образом в это приключение все-таки вляпалась, оказалось, что мир этот отнюдь не сказочный. Здесь пятнадцатилетние девочки по своей воле уходили из жизни вслед за погибшими возлюбленными, и никто не пытался их остановить, смерти были настоящими – со слезами осиротевших родных и едким дымом погребальных костров, а тот, кого ты считала другом, вдруг оказывался врагом.
Но самое обидное заключалось в другом: тот, кто вписал меня в древние легенды и предания этого мира, почему-то не озаботился тем, чтобы наделить меня силой, мудростью или каким-нибудь тайным знанием, которое подсказало бы, как выжить самой и уберечь тех, кто стал мне дорог. Все, что я получила, – туманное объяснение, что я прядущая и оказалась здесь, чтобы сохранить жизнь Радимиру, воеводе города Свирь. Попутно я, кажется, умудрилась влюбиться и теперь не знала, как мне спасти не только Радима, но и хванского мальчишку, побратима воеводы.
Отличный квест, которым меня озадачил бедовый хванец, прежде чем воины князя утащили его в неизвестном направлении. Учитывая, что перед этим он разорвал побратимство с воеводой, я имела неплохие шансы больше никогда его не увидеть, и эта мысль сводила меня с ума гораздо сильнее, чем страх за собственную жизнь.
Мое сердце то и дело замирало от ужаса, когда мозг подсовывал картинки возможного будущего Альгидраса: одну страшнее другой. Неизвестность – вот что угнетало меня больше всего. Ведь, что бы ни происходило в Свири, женщине скажут об этом в последнюю очередь. Особенно мне, оказавшейся на месте сестры воеводы, которую вся родня старалась оберегать от потрясений. Отчаяние заставляло меня метаться по двору, заламывая руки, в тщетных попытках найти способ узнать новости. Выйти со двора я не могла, потому что воевода запретил, да и появляться на улицах города без сопровождения после покушения на мою жизнь мне вроде как тоже было запрещено. Хотя собственная безопасность волновала меня сейчас меньше всего.
Сжав виски, я опустилась на лавку, в сотый раз проклиная день, когда мне вздумалось написать роман о городе-заставе. Огромный пес тоненько заскулил у будки. Он, подобно мне, до этого метался по двору, насколько позволяла цепь, а теперь прилег, опустив морду на лапы.
– Не скули, Серый. И так тошно, – попросила я. – Все хорошо будет.
Пес снова заскулил. Мы оба с ним понимали, что ничего хорошего не будет. Не в этой истории.
Серый вдруг вскинул голову и тут же подскочил. Спустя миг в ворота постучали. Я вздрогнула и поспешила открыть, уже даже не гадая, кто бы это мог быть.
На вошедшей Добронеге не было лица, из чего я сделала вывод, что мать Радима в курсе случившегося. Она рассеянно откликнулась на мое приветствие, потрепала пса по голове и пошла к дому, сжимая в руках плетеную корзинку. Поставив корзинку у крыльца, Добронега вынула из нее несколько связок трав и молча отправилась в дом. Я последовала за ней.
Добронегу я нашла в сенях. Она ловко обматывала связки грубой ниткой и подвязывала к веревке, тянувшейся под самым потолком вдоль стены. Взяв один из пучков, я начала его обматывать. Получалось у меня и в половину не так хорошо, как у нее. Я попыталась привязать связку, но руки сорвались, и я больно оцарапала палец о гвоздь. Добронега забрала у меня травы, а я, подув на палец, обратилась к матери Радима:
– Что теперь будет, а?
Добронега скрутила петельку, молча встала на цыпочки и накинула ее на гвоздь, затягивая потуже, после чего аккуратно расправила травы, чтобы лучше сохли, и только потом повернулась ко мне. Она взяла меня за руку, осмотрела пораненный палец и сказала:
– Ну, ничего. Заживет. Царапина, – и больно сжала мою руку.
Кажется, в эту минуту ей самой поддержка нужна была гораздо больше, чем мне, поэтому я обняла мать Радима.
– Все будет хорошо, да? – спросила я.
Она обняла меня в ответ так крепко, как, пожалуй, никогда еще не обнимала, и сказала:
– Конечно, все образуется, дочка. Князь не допустит расправы над невинным.
Впрочем, уверенности в ее голосе не было вовсе. И от этого беспомощное объятие и беспомощная ложь выглядели еще страшнее. Я заглянула в голубые глаза матери Радима. Ожидала увидеть слезы, но взгляд Добронеги был абсолютно ясным. И очень решительным.
– Ранен он, – проговорила она.
Я вздрогнула.
– Кто ранен?
– Олег ранен, надо ему мазь снести.
Она направилась в дом, и я бросилась следом.
– Как ранен? Когда?
Почему-то я подумала, что, когда его забрали со двора, с ним что-то сделали. Добронега обернулась ко мне и посмотрела слегка растерянно:
– Так кварской стрелой. Да пес еще подрал.
Я почувствовала такое неимоверное облегчение, как будто мне сказали, что Альгидраса уже освободили. На нетвердых ногах я добралась до стены, провела по ней рукой и, ощутив опору, прислонилась спиной.
– Что ж так пугать-то? – пробормотала я себе под нос. – Я уж думала, что люди князя что-то сделали…
Добронега внимательно на меня посмотрела и медленно покачала головой.
– Не сделают они ничего без суда. С побратимом воеводы даже человек князя ничего без суда не сделает.
– Так он же… – начала я и внезапно осознала, что Добронега не в курсе.
Случившееся во дворе этого дома осталось тайной, о которой в Свири пока никто не знал. Кроме дружинников, которые увели Альгидраса. И как раз они-то могут сделать все что угодно.
– Пойдем быстрее, снесем мазь.
Бросившись к полкам, я начала снимать горшки… Добронега посмотрела на меня удивленно, впрочем, удивление быстро сменилось усталой улыбкой.
– Не те горшки берешь, – посетовала она. – Вот тот, дальний.
Схватив указанный горшок, я протянула его ей.
– Корзина на улице… – Добронега еще не договорила, а я уже выбежала на крыльцо, схватила оставленную ею корзинку, вытряхнула из нее остатки травы и прибежала обратно.
Спустя пару минут мы заперли калитку, оставив во дворе притихшего Серого, и поспешили по тихим улочкам спасать бестолкового мальчишку. Шли мы довольно долго. Судя по шуму Стремны, мы оказались недалеко от внешних стен, в той части города, куда я еще не забиралась. За очередным поворотом перед нами вырос глухой забор, и я испугалась, что Добронега от расстройства свернула не туда и мы заблудились. Однако, приблизившись, увидела в заборе неприметную калитку, которую Добронега не мешкая толкнула. Мы вошли в небольшой двор, чем-то похожий на двор при дружинной избе. Справа от входа были аккуратно сложены дрова. Напротив калитки, вдоль всего противоположного забора, тянулась изба с низким навесом, в которой не было ни одного окна. Тут же из-под навеса показался человек в цветах князя Любима. Он был молод, но движения выдавали в нем бывалого воина.
– Вам нельзя сюда, – приблизившись, без улыбки отчеканил мужчина и покосился за наши спины.
Я тоже посмотрела туда, но увидела только затворенную мною калитку. Он что, ожидал, что мы здесь с подмогой?
– Олег ранен, – негромко произнесла Добронега, приподнимая покрытую тканью корзину. – Мазь здесь и настой. Можешь проверить.
– Князь запретил.
– Что запретил? – все так же спокойно откликнулась Добронега, и я поразилась тому, как она держалась. У меня самой зуб на зуб не попадал.
– Запретил к хванцу кого-либо пускать!
– Травниц пускали всегда, Вадим. Даже к врагам, что в плену. А уж к своим…
В голосе Добронеги послышался холод. Воин на миг стушевался, а потом тяжело вздохнул.
– Уходите. Не пущу я.
В этот момент я вдруг осознала, что все это по-настоящему. Альгидраса не просто арестовали. К нему еще и не пускают. Я ведь могу никогда его больше не увидеть. Сразу вспомнились погребальные костры и то, что смерти здесь совсем не книжные. Его «мне вскоре надо будет уехать из Свири» предстало вдруг в новом свете. Что, если его самого просто не станет?
Все эти мысли промелькнули в моей голове за считаные секунды, пока Добронега молча смотрела на княжеского воина. Я с ужасом поняла, что она ничего не сможет сделать. Более того, я не была уверена в том, станет ли она вообще пытаться, ведь женщины в этом мире были почти бесправны и уж точно бессильны.
Внезапно скрипнула дверь избы, и по узенькому крыльцу сбежал дружинник в красном плаще. Плечи Добронеги тотчас расслабились.
– Добронега? Что случилось? – встревоженно спросил дружинник, переводя взгляд с матери Радима на княжеского воина.
Его лицо показалось мне смутно знакомым, но, только когда он подошел совсем близко, я смогла его вспомнить. В самую первую прогулку по Свири я прибежала в дружинную избу и поздоровалась тогда с кучей полуголых незнакомых мужчин. Этот воин стоял ближе всех и первым ответил на приветствие, и я поразилась тому, какие у него неправдоподобно синие глаза. Даже списала это на то, что они так выделялись на фоне измазанного лица. Сейчас лицо его было чистым, но глаза казались все такими же яркими.
– Олег ранен, как помнишь. Кварской стрелой. Раны обработать надобно.
Дружинник нахмурился.
– Ра-а-анен, – протянул он. – Я забыл совсем. Иди. Там. В клети.
Однако, стоило Добронеге сделать шаг в указанную сторону, как княжеский воин подал голос:
– Ростислав, князь не велел. Ты не хуже меня слышал.
– Мать воеводы пройдет туда, куда ей надобно, – голос Ростислава звучал спокойно, но то, как он смотрел при этом на княжеского воина, говорило само за себя. Они были по разные стороны, и оба это очень хорошо понимали.
– Приказ князя, – упрямо повторил Вадим.
В это время по тем же ступеням сбежал второй свирский воин, молча пересек двор, кивнул Добронеге и скользнул нам за спину. Я нервно оглянулась и увидела, что он так же молча запирает калитку изнутри, отрезая нас всех от внешнего мира.
– Вадим, – негромко проговорил Ростислав. – Мать воеводы пройдет. И князь ее не остановит. Не доводи до беды. Раны обработать недолго. Мы дольше тут стоим.
– Приказ князя!
– Вот заладил, – возвел глаза к небу Ростислав. – Где это видано, чтобы раненому помощь не оказали?
– Он осужден.
– И что? Вот как казнят, так и говорить не о чем будет. А пока пусть идет.
– Он даже не побратим воеводы больше, – негромко произнес Вадим, касаясь рукояти меча. – Ради чего на измену идешь?
– Побратим – не побратим, это не нашего ума дело. Он – свирский воин. И измены здесь нет, Вадим. Измена – это когда своего в беде бросаешь.
– Измена – это идти поперек приказа князя.
– Свирь служит Радимиру, Вадим! – Рука Ростислава тоже скользнула к поясу.
– Князь всему голова!
– Не здесь. Мы зря спорим. Они пройдут, и князь ни о чем не узнает.
– Я прямо сейчас ему скажу.
Я сглотнула, следя за рукой Ростислава. Смуглая ладонь легла на рукоять, и меч медленно пополз из ножен. Солнце заблестело на лезвии.
– Если ты скажешь князю, накличешь беду. Вас мало здесь, Вадим. А Свирь за Радимира встанет. Так что ты останешься здесь, и столько хороших людей завтра солнышко увидят.
– Нас немного, ты прав. Но каждый – отменный воин.
– Так и мы тут не зря хлеб едим, – коротко улыбнулся Ростислав. – Ты не выйдешь. Видят боги, я не хочу причинять вред, но сделаю.
– Так коль меня убьешь, с хванцем в клети окажешься. За убийство-то воина из личной дружины князя!
– Что ты! Какая клеть?! – с напускным удивлением воскликнул Ростислав. – Все подтвердят, что мы с тобой поссорились. Молоды да горячи, девку не поделили, м? – Ростислав внезапно повернулся ко мне и весело подмигнул. – В Свири вон какие красавицы. До беды недалеко.
Я покосилась на Добронегу, ожидая, что она хоть здесь вмешается. А что, если они вправду друг друга убьют? Это же будет настоящая катастрофа. Радим от одной-то беды неизвестно как оправится! Но Добронега молча смотрела в землю. Я попыталась вдохнуть полной грудью, потому что внезапно почувствовала дурноту, и закашлялась. Со мной это иногда случалось.
Все обернулись в мою сторону. Вадим смотрел пристально, словно я только что совершила диверсию, Ростислав – напряженно.
– А мне что так, что так головы не сносить, – озвучил свою мысль Вадим, глядя прямо на меня. – Князь крут, сами знаете.
Мне вдруг стало невероятно жалко этого воина, который просто выполнял приказ. Ведь он не желал нам зла. Лязгнул меч, и я вздрогнула. Но оказалось, что это Ростислав всего лишь вложил свой меч в ножны.
– Князь не узнает. – Смуглая рука опустилась на плечо в синем плаще. – Они быстро. Да, Добронега?
– Мы быстро, – откликнулась Добронега и устало улыбнулась: – Спасибо, Вадим. Я этого не забуду.
Вадим дернул плечом, сбрасывая ладонь Ростислава, но было видно, что напряжение спало.
Добронега потянула меня по двору вдоль забора, и я быстро пошла за ней, все еще оглядываясь на воинов. Ростислав, склонив голову набок, разглядывал Вадима, а тот ковырял землю носком сапога. Второй свирский воин подпирал плечом запертую калитку.
Я шла за Добронегой, стараясь не думать о том, что сейчас произошло, и вместе с тем понимая, что звук, с которым меч покидает ножны, и то, как в мгновение ока обычные мужчины превратились в воинов, готовых убивать, я забуду очень нескоро.
Оказалось, что двор вовсе не прямоугольный: забор уходил влево, огибая скрытую от посторонних глаз часть двора. Стоило мне свернуть за Добронегой, как все мысли тут же вылетели из головы. Здесь стояло что-то похожее на телегу. Только вместо колес днище подпирали толстые пни. «Телегу» оплетала деревянная решетка. Прутья были связаны веревками в местах перекрестиев. По большому счету, прутья можно было бы распилить, а веревки разрезать, но пленникам вряд ли оставляли кинжалы.
Я прокручивала эти нелепые мысли в голове, изучая клеть и всеми силами оттягивая момент, когда придется смотреть на Альгидраса. Я ведь ничем не могла ему помочь. Как же я буду жить, если с ним что-то случится?! И дело даже не в какой-то там любви! Мою душу жгло осознание того, что трагедия свершается прямо сейчас, на моих глазах, а я стою в стороне и ничего не делаю. Как тогда у погребальных костров.
Наконец я решилась посмотреть на хванца. Он сидел на полу у самой решетки, высунув правую руку наружу, и Добронега обрабатывала его запястье. Вот уж кто не рефлексировал, а действовал. Приблизившись почти вплотную к клети, я стала наблюдать, как Добронега ловко накладывает повязку поверх густого слоя мази.
– Как там? – подала я голос.
Мать Радима лишь покачала головой, а Альгидрас поднял взгляд на меня. Я глубоко вздохнула и заставила себя посмотреть ему в лицо. Ничего. Я выдержу. Выдержала же разговор о гибели его деревни. И сейчас смогу.
Ко лбу Альгидраса прилипли мокрые пряди, на переносице были разводы грязи, а нижняя губа кровоточила. То ли он ее прокусил со своей извечной привычкой кусать губу в моменты раздумий, то ли его все же избили. Мне очень хотелось узнать, что еще пострадало, но я не знала, как спросить. А потом посмотрела в серые глаза, и все вдруг стало неважно. Почему я должна подбирать слова или думать о последствиях? Возможно, я вижу его в последний раз.
– Что еще пострадало? – тихо спросила я.
После бесконечно долгого взгляда он помотал головой. Это могло означать как то, что он не пострадал, так и то, что ничего он мне не скажет. Впрочем, правильно. Кто я такая? Я усмехнулась и уже собралась обратиться с тем же вопросом к матери Радима, когда заметила какую-то странность. Альгидрас по-прежнему смотрел прямо мне в глаза, и взгляд его был таким, словно он то ли пытался что-то понять для себя, то ли что-то мне сказать. Вот только что?
Я нахмурилась и помотала головой, давая понять, что не понимаю, чего он хочет. Альгидрас покусал нижнюю губу, и та начала кровоточить сильнее.
– Кровь, – не удержалась я.
– Пустое, – ответил он, по-прежнему глядя мне в глаза.
– Все, – сказал Добронега, и мы оба вздрогнули от неожиданности. – На, попей!
Мать Радима извлекла из корзины кувшинчик с каким-то напитком, вынула пробку из горлышка. Альгидрас суетливо сдвинулся, чтобы оказаться еще ближе к решетке, оглядел ее и вынес вердикт:
– Не пройдет. Ростислав через решетку воду лил.
Тут я поняла, что волосы на его голове мокрые не только от пота. Видимо, Ростислав усердно поил пленника: мокрыми были еще ворот, штаны и солома на досках у решетки.
– Через решетку пей, – все так же тихо сказала Добронега, и только тут я наконец посмотрела на нее.
Она выглядела не просто уставшей и осунувшейся. Она выглядела как человек, в семье которого случилось горе.
Альгидрас меж тем встал на колени и прижался лицом к решетке. Добронега поднесла к его губам кувшин. Мне почему-то стало неловко, и я отвела взгляд только затем, чтобы обнаружить, что он босиком. Интересно, почему? Я зачем-то рассматривала его испачканные в земле пятки и думала о том, что это все напоминает фарс. Мне страшно захотелось проснуться в своей спальне, в своем мире, подальше от Свири, которая отнимала у меня слишком много. Гораздо больше, чем давала.
Альгидрас напился и скованно поблагодарил Добронегу. Я видела, что ему очень неловко. Сперва я списала это на свое присутствие, но потом хванец набрался смелости коснуться руки Добронеги, которая словно специально не стала сразу отнимать кувшин, и едва слышно спросил:
– Как Радим?
И тут я поняла, что дело совсем не во мне. Альгидрас разорвал побратимство. Для меня побратимство было лишь словом, но для них это было совсем иначе.
– А сам как думаешь? – резко спросила Добронега, отступая прочь от клети. – Мечется, точно зверь раненый. Ты, коль ранить его хотел, ничего лучше придумать не мог.
Выходит, она знала о разрыве побратимства. Просто не хотела обсуждать это со Всемилой. Альгидрас медленно опустился на пятки и сложил руки на коленях. Я заметила, что его пальцы слегка подрагивали.
– Я не мог иначе. Против меня все. Даже свидетель нашелся, – горько усмехнулся он. – Я не делал этого, Добронега, а Радим стал бы меня защищать – сама знаешь. Только против кого? Против князя? Так князю только того и надо, чтобы была причина Свирь усмирить.
Добронега покачала головой.
– Глупый ты еще, Олег. Хоть и вырос вроде. Не знаю, как было в ваших краях, но у нас брат стоит за брата до последнего, а не бежит, точно крыса.
Альгидрас побледнел так, что я всерьез решила, что он свалится в обморок. Я повернулась к Добронеге, открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, да так и закрыла. Мать Радима говорила серьезно. И Альгидрас так же всерьез был задет ее словами. Вот такими они были, люди этого мира: слова ранили их, точно кинжалы. Видно, они еще не знали, что можно просто пропускать их мимо ушей. Или же, наоборот, слишком хорошо знали то, что давно забыли в моем мире: каждое слово имеет свою цену.
– Добронега, – Ростислав вырос рядом с нами, точно из-под земли, – Малуш прибегал. Сказал, князь сюда собирается. Уходите мокрой тропкой.
Сказав это, он исчез за поворотом. Добронега быстро собрала все, что успела вынуть из корзины, шагнула прочь, потом резко остановилась и вернулась к клети. Протянув руку, она ласково убрала мокрые пряди со лба Альгидраса. И так ее жест не вязался с тем, что она говорила до этого, что у меня защипало в глазах. Я сглотнула, стараясь взять себя в руки.
– Да хранят тебя боги, сынок, – прошептала она и, дернув меня за рукав, быстро пошла прочь.
Я двинулась было за ней, но поняла, что не могу уйти просто так.
– Я быстро, – шепнула я Добронеге и бросилась назад.
Альгидрас уже сидел на полу, скрестив ноги, и смотрел вниз – то ли на мокрую солому, то ли на свои сцепленные руки. Заметив движение, он поднял голову.
– Мне показалось, ты сказать что-то хотел, – зашептала я, сжав прутья клети изо всех сил, так, что сучок больно впился в ладонь.
На секунду в голову пришла глупая мысль, что в фильмах или романах герой в этот момент должен непременно стремительно вскочить, накрыть руки героини своими, прижаться лбом к прутьям, прошептать что-то очень важное, такое, от чего сердце должно заколотиться, как сумасшедшее. Хотя мое и так колотилось в горле – даже сглатывать в попытках остановить подступающие слезы было трудно. Альгидрас же, видимо, был плохим героем, или роман у нас был так себе, потому что он не сделал ничего из вышеперечисленного. Он чуть подался вперед и прошептал на грани слышимости:
– Вправду хотел. Передай княжичу, что на его обереге, том, что на кольчуге, на старокварском слова выбиты.
– Что? – опешила я, ожидая чего угодно, но не этого.
– На кварском. Это важно. Не забудь!
– Всемила! – с нажимом произнесла Добронега, вновь появившись из-за угла. – Поспеши!
– Иду! – ответила я и обернулась к хванцу: – Я передам. Только это же он тебя…
– Просто передай! – в отчаянии повторил Альгидрас. – Это важно!
Вот мужики!
– А как же ты? – прошептала я, потому что не произнести эту киношную фразу была просто не в силах.
– Я не умру, – быстро ответил он. – Про оберег скажи!
– Да скажу я! – отмахнулась я от него, как от назойливой мухи. – Я помочь тебе могу?
– Можешь. – Быстро переместившись к решетке, он встал на колени: – Уходи скорее. Не только Радима – всю Свирь подведешь!
– А что будет с тобой?
– Да не умру я!
– Откуда ты…
– Уходи! – прошипел Альгидрас и с силой разжал мои пальцы, отталкивая мои руки прочь от прутьев.
«Вот тебе и герой», – вертелось у меня в голове, пока я неслась через двор, путаясь в юбке под осуждающими взглядами охраны.
– Вот девки! – прошипел синеглазый Ростислав, придавая мне ускорения довольно ощутимым толчком в спину. Калитка закрылась бесшумно, только засов тихо лязгнул позади.


Брат Алвар,
торговец передал мне свиток. Не буду облегчать тебе задачу, называя его имя. Впрочем, уверен, ты и так знаешь, на каких берегах я нашел приют. Это ведь тоже было в твоих свитках?
Ты не ошибся. Злость коснулась моей души. Я должен смирить ее? Зная, что ты лгал мне в лицо, высмеивая мои догадки? Пусть легенды не врут, но кто дал тебе право быть судьей и решать, кому жить, а кому умереть? Если будущее предопределено, то что мешало тебе дать мне прочесть священные тексты? Что мешало дать мне шанс хотя бы попытаться спасти невинных людей? Что мешало тебе хотя бы раз быть честным с тем, кто доверял тебе больше, чем себе?!
Впрочем, я не жду от тебя ответов, равно как и не верю твоей скорби. Ты не умеешь сожалеть о содеянном.
Пусть твое служение Святыне будет долгим, ибо мы оба знаем: стоит лишь перестать быть нужным… Впрочем, зачем я тебе это пишу? Просто обратись к своим свиткам.
    Альгар

Кто-то предаст, кто-то молча пойдет на смерть…
Примет земля без остатка горячую кровь.
Кто-то доверится, кто-то шагнет под плеть,
Кто-то прикроет себя, ну а кто-то – собой.
Кто-то солжет, кто-то даст себя словом увлечь,
Дрогнет, отступит, поддавшись глухой мольбе.
Кто-то сломается. Кто-то поднимет меч.
Кто-то поверит в себя, ну а кто-то – тебе.

Глава 2
Платье Добронеги мелькнуло за поворотом. Я бросилась за ней, свернув на узкую улочку, и почти сразу поняла, почему Ростислав назвал тропку мокрой. Когда ноги по щиколотку оказались в ледяной воде, мне удалось сдержать визг лишь невероятным усилием воли. Мы убегали от ворот тюрьмы по ручью. Замысел Ростислава был гениален: кому придет в голову искать здесь мать и сестру воеводы? C князем и его людьми мы разминулись.
Добронега за всю дорогу не проронила ни слова. Было видно, что ей претит необходимость прятаться в родном городе, хотя надо сказать, что пробиралась по узким улочкам она с обычным достоинством. Я сама не спешила затевать разговор, потому что в голове вертелась фраза про оберег на кварском. Почему Альгидрасу нужно, чтобы Миролюб непременно об этом узнал? Ведь по всему выходит, что Миролюб его подставил. Вчера он сказал, что волен убить Альгидраса и не делает этого только потому, что не хочет выглядеть зверем в моих глазах. Насколько сказанное было правдой? Действительно не хотел? И уехал потому, что знал, что суд все равно будет, а сам он ничего не сможет сделать? Не хотел показывать слабость, потому что не мог пойти против отца? Или же дело в чем-то другом?
Откуда у княжича земель, воюющих с кварами, кварский оберег? Миролюб сказал, что тот достался ему от дядьки и что сам он думал, будто это всего лишь узор. Мог ли дядька снять его с убитого квара? В мозгу тут же вспыхнула картинка, которую я уже видела: мальчик с иссиня-черными волосами смотрит осуждающе. Он очень молод – лет пятнадцать-шестнадцать. Как он погиб? Во многих ли боях успел поучаствовать, сколько трофеев захватил? Вдруг и правда пластина с надписью была трофеем? Вот только мальчик выглядел еще моложе Альгидраса и был княжеских кровей. С какого возраста его могли бросать в битвы? Похоже, единственный способ выяснить, как он погиб, – успокоиться и подумать о нем. Вдруг это все же сработает? Потому что спросить мне было не у кого. Я уже не была уверена, что Миролюб скажет правду. Я вообще уже ни в чем не была уверена.
Пока я стаскивала с себя промокшее и грязное до колен платье, меня очень волновал вопрос: пошел ли Радим с людьми князя и если да, то защитит ли он теперь Альгидраса? Я притащила в покои Всемилы лохань с теплой водой и погрузила в нее заледеневшие ступни. Почему Альгидрас сказал, что он не погибнет? Откуда такая уверенность? Или же он просто меня так успокаивал?
Я собиралась глубоко вздохнуть, но вместо этого громко всхлипнула. Пришлось зажать рот ладонью, чтобы Добронега не услышала, – занося тяжелую лохань, я оставила дверь открытой. Он сказал, что выживет… Только вот формулировка получилась странной. Выживет – это же не значит не пострадает, верно?
Вынув согревшиеся ноги, я обтерла их полотенцем и босиком прошла к окну. Солнце по-прежнему палило нещадно. Забравшись с ногами на сундук, я обхватила колени и опустила на них подбородок. Нужно что-то придумать. Вот только что?
Добронега вошла бесшумно, и я невольно вздрогнула, когда она коснулась моего плеча.
– Испугалась? – спросила она, хотя ответ был очевиден.
– Не ожидала просто, – пробормотала я и попыталась улыбнуться. Получилось плохо, впрочем, Добронега и сама не была расположена к улыбкам.
– Что случилось, дочка? – неожиданно спросила мать Радима, присаживаясь на край сундука и комкая в руках подол платья.
– Ты о чем? – Я очень надеялась, что недоумение в моем голосе звучит натурально.
По-видимому, зря, потому что Добронега прищурилась, разглядывая меня так, точно видела впервые. Я напряглась, вдруг вспомнив, кто я на самом деле. Ведь, по большому счету, никто до сего момента на разглядывал меня, кроме Альгидраса. А что, если Добронега все сейчас поймет? Я старше, я другая…
– Я про Олега спрашиваю, – вдруг произнесла Добронега.
– Что?
Меня точно ветром сдуло с сундука. Я сделала несколько шагов к кровати, резко развернулась, посмотрела на мать Радима, сцепила руки в замок, расцепила, расправила подол платья, с ужасом понимая, что веду себя как уличенная на месте преступления и ничего не могу с этим поделать.
– Что с Олегом? – нервно выпалила я, всем своим видом стараясь отмести малейшие подозрения. – Ну, кроме того, что он в клети…
Добронега поудобнее устроилась на сундуке и, по-прежнему глядя мне в глаза, спросила:
– С Миролюбом, гляжу, добром поладили?
Я с облегчением выдохнула. Ну хоть тут врать не придется.
– Да. Он славный.
– Славный, – медленно проговорила она. – Говорят, его воины тут конями всю дорогу истоптали, пока он с тобой прощался…
– Да, он заходил. – Не имело смысла отрицать очевидное. – Попрощался, потом с Олегом переговорил и уехал.
– Олег, стало быть, тут же был?
– Да. Его Радим прислал. Он сперва за дом уйти хотел, но Миролюб попросил его остаться. Так что мы были втроем. И ничего… такого не было.
Добронега прищурилась, а потом негромко спросила:
– А до того было?
– Что было? – нервно спросила я, прекрасно понимая, о чем она.
– Целовал он тебя, обнимал? В этот раз он совсем другой. Раньше едва смотрел в твою сторону, а в этот раз… Я бы сказала, что дело к свадьбе, вот мочи терпеть уже и нет, да не тот человек Миролюб. Он выше простых утех. В строгости воспитан. А в этот раз видно, что осмелел.
Ну, вот и ответ на мой вопрос, какие отношения были у Всемилы с Миролюбом. Получается, ее он не любил, но за мной-то ухаживает! Задумавшись, я даже вздрогнула, когда Добронега потребовала ответа:
– Что скажешь, дочка?
Ну что я могла сказать? Только правду.
– Да, он… целовал меня несколько раз.
– Когда?
– Ну зачем тебе?
– Ответь! – неожиданно жестко произнесла мать Радима, и я застыла. – Я не из простого любопытства спрашиваю.
– Один раз во время пира, во дворе. Потом здесь. Перед отъездом.
– Олег видел?
– Олег? При чем здесь он?
– Видел или нет?
– Да, сегодня он был во дворе.
– Что было потом?
– Потом они поговорили, и Миролюб уехал.
– Ссорились?
Я вспомнила их «танец с саблями».
– Не знаю. Я у Серого была. Не слышала толком.
Добронега резко согнулась, закрыв лицо руками. Я испуганно бросилась к ней, в очередной раз подумав, что так и не знаю, звала ли Всемила ее мамой, поэтому просто спросила:
– Тебе плохо?
– Из-за девки, – неразборчиво пробормотала Добронега в ладони. – Опять из-за юбки. Глупцы.
– Да о чем ты?! – Я опустилась на колени перед матерью Радима, стараясь заглянуть ей в лицо. Та отняла руки и выпрямилась.
– Отец ваш уже голову сложил из-за меня. И эти туда же!
– Подожди! Ты хочешь сказать, что…
– Миролюб уехал в Красно Дворище, а воин из его дружины остался здесь говорить от его имени. Говорит, Олег убил одного из их людей. Ночью, когда к тебе ходил. Этого воин не говорит, но кому надобно знают. Он не только княжеского воина убил, получается, еще и тень на побратимство бросил.
– Какую тень, о чем ты?
– Мать-Рожаница, как же так?! Что с ним было, отвечай? – Добронега вдруг резко схватила меня за запястье. Больное, между прочим, но, похоже, ее это совершенно не беспокоило.
От неожиданности я уселась на пол. А как же болезнь Всемилы, а как же не волновать? Или она устроит мне разнос, а потом зелье вольет?
– Ничего не было! – возмутилась я. – Ничего!
– Олег целовал?
– Нет! Да что ты говоришь такое?! – Я как могла открыто посмотрела в ее глаза. – У нас с Олегом ничего не было! И нет! Как ты вообще о таком подумала?!
– Ой, врешь, дочка! Неужто я не вижу, как ты на него смотришь? И раньше смотрела, только не так. Сейчас злости нет. Ты же глазами его везде ищешь, а потом уже тех глаз не отводишь.
Я посмотрела в пол, чувствуя, что лицо заливает краской. Господи, неужели это было так заметно? Прилетело, откуда не ждали. А что, если это было заметно не одной Добронеге? Что, если Миролюб?.. А ведь он вправду всегда цепляет Альгидраса, подначивает. Конечно, мысль о том, что это ревность, мелькала в моем мозгу, но слишком быстро исчезала. Ну не могут всерьез эти суровые мужчины вот так… Господи! Убить из ревности, да еще опозорить! Добронега выпустила мою руку, и теперь уже я прижала ладони к пылающим щекам.
Мать Радима больше не ждала ответа. Ей и так все было ясно.
– Ты хочешь сказать, что Миролюб из-за этого? Так он же сам мог его убить! Он же вчера мне сказал, что может убить за это, но не станет и что в Свири никто не узнает, если я попрошу.
– И ты попросила? – с горькой усмешкой уточнила она.
Я медленно кивнула, глядя прямо перед собой и все еще пытаясь осознать случившееся.
– Вот и слов никаких больше не надобно, – подытожила Добронега.
А меня вдруг озарило: если Добронега о подобном говорит, значит, такое здесь возможно. Интересно другое: а действительно ли Альгидрас не убивал Ярослава? Что, если он тоже убил? Из ревности…
Я вспомнила пристальный взгляд серых глаз. Какова вероятность, что Альгидрас вправду влюбился? Всемилу он не любил совершенно точно. Что же касается его отношения ко мне… Я задумалась. Могло ли что-то во мне его привлечь? Определенно, я не была первой красавицей в Свири. Однако я совершенно очевидно отличалась от местных девушек, и Альгидрас был единственным, кто имел возможность видеть эти отличия. Мог ли он впечатлиться моей непохожестью на других? Самим фактом моей чужеродности и некоей тайны? Я тряхнула головой. Он сам был сыном женщины, служившей богам, то есть по местным меркам не совсем человеком. Ему ли заострять внимание на необычном происхождении?.. Но, с другой стороны, он явно волновался в моем присутствии. Ведь прилагал же массу усилий, чтобы скрыть эмоции, которые я могла чувствовать каким-то непостижимым образом. А еще его совершенно очевидно бесило нахождение Миролюба в непосредственной близости от меня. До того, что он свалился нам на головы во дворе Радима. Да и всякий раз при упоминании княжича он раздражался на пустом месте. И все это выглядело весьма странно.
Я вздохнула, понимая: такими темпами, чего доброго, еще додумаюсь до того, что он и побратимство разорвал по причине своей неземной любви. Чушь все это! Пусть и весьма лестная, но чушь. И все же Добронега считает, что такое возможно… Я подняла голову и встретилась взглядом с матерью Радима.
– Ты думаешь, что Миролюб потому оболгал Олега? Из-за меня?
– Миролюб – не Любим, – медленно произнесла Добронега, – но все же его сын. К тому же княжич, который привык все получать. А с тобой добром хочет.
– Подожди, – перебила я. – Они вчера спорили об этом убийстве. И получилось, что Олег сказал, будто Миролюб тоже мог убить. Ну, не точно так, но почти.
Я вдруг поняла, что мать Радима на моей стороне хотя бы потому, что Всемила – ее семья, и Альгидрас все же не чужой. Значит, можно рассказать ей часть правды. Вдруг она чем-то поможет или хотя бы прояснит ситуацию?
– И Миролюб ответил, что ему не было нужды убивать Ярослава, потому что я и так его. Тогда почему он так поступил с Олегом? Если я и так его?
– Так то Ярослав был? – встревоженно спросила Добронега, и я сперва не поняла ее реакцию.
– Да.
– Ох, бедовые головы, – пробормотала Добронега.
– Нет! Не могли они его убить. Ни один не мог. И с Олегом ошибка какая-то. Я не верю, что Миролюб обвинил его в убийстве. Не нужно ему это! Мы с ним и так поладили. Сама же видишь.
– Вижу. А еще вижу, как на хванца смотришь, – сурово сказала Добронега. – И Миролюб не слепец.
Я обхватила плечи и заставила себя взглянуть в глаза Добронеге:
– Все не так.
– Не так… Ох, дочка-дочка. Коли не был бы он побратимом Радимушки да коли не была бы ты сосватана, я бы только рада была. Душа за него болит. Ты стерпи, Всемилушка, забудь все это… пустое. Не трави себе душу, не доводи до беды. Миролюб хоть и добр, так все они добры, пока того, что им принадлежит, не трогают. Не играй с огнем. И Олега не сбивай! Особенно сейчас, как он защиты Радима лишился. Ох, языки теперь чесать будут. Коль обойдется все с ним в этот раз, ему же все косточки перемоют. Не надобно тебе рядом даже показываться. Не гневи богов.
Я устало покачала головой:
– Да неужто я не понимаю? Ты права, я правда о нем много думаю. Только все равно ничего не было и не будет. Нам нечего стыдиться.
– А он? – осторожно спросила Добронега. – Он думает?
– Нет, – после паузы ответила я. – Наверное, нет. Он о другой думает. Женат он был на острове.
Добронега прижала ладонь к губам.
– Он сам тебе сказал? Радиму не говорил.
– Радим, верно, не спрашивал, – усмехнулась я. – А я спросила.
Я не чувствовала вины за то, что рассказываю Добронеге тайну Альгидраса. Это и не тайна, по большому счету. Вероятно, вправду никто в Свири просто не интересовался тем, был ли женат молчаливый хванец. Да и зачем им? Для девушек он не был завидным женихом, а мужчины здесь говорили, как правило, об оружии да о кварах.
– Это хорошо, что он любовь свою помнит. Так всем спокойней. А ты душу не трави ему, поняла?
Я кивнула, и Добронега провела по моим волосам. Я поймала ее натруженную руку и прижала к щеке.
– Что с ним теперь будет?
Над моей головой раздался тяжелый вздох.
– Не знаю, дочка, что с ним будет, что со Свирью будет…
Как же хотелось остановить время! Пусть этот день растянется до бесконечности, пусть не будет никакого суда, пусть все это окажется кошмаром.
Во дворе залаял Серый, в ворота заколотили.
– Ох. – Добронега подскочила, а потом резко осела на сундук. – Чует сердце, недобрые там вести.
– Я открою? – поднялась я.
– Сама отворю, – Добронега вновь встала, тяжело опершись на мою руку, точно силы разом ее оставили. – Здесь будь. – И вышла, не взглянув на меня.
Из окна я видела, как Добронега идет к воротам – неестественно прямо, подняв голову, будто те, кто был за воротами, могли за ней наблюдать, и понимала, что настали непростые времена. И помощи ждать неоткуда.
То ли Радим отправил к Добронеге мальчишку, то ли тот прибежал сам, однако принесенная весть была хуже некуда. Лучше бы ее унесли обратно.
Спустя полчаса мы стояли у западных ворот, и я тупо разглядывала этот их позорный столб. День клонился к вечеру. На небольшой площади, казалось, собралась вся Свирь. Я чувствовала тошноту, думая о людях, которые пришли поглазеть на потеху. Здесь были даже жители окрестных деревень. Когда только успели?.. Я не могла оторвать взгляда от простого деревянного столба, словно он был живым воплощением всех моих кошмаров.
Никто не знал, каким будет приговор. На площади еще не было ни осужденного, ни князя с воеводой, однако в моей голове безостановочно крутились слова Радима о позорном столбе. И слова Миролюба о нем же. Для них это норма. Заслужил – получи наказание. Я сглотнула, пытаясь побороть тошноту. Добронега перед выходом заставила меня поесть. Сама она, впрочем, больше делала вид, чем ела. Мне же под ее бдительным оком пришлось проглотить кусок холодного мяса и выпить травяной чай. Травы были не те, какими накачивали Всемилу в плохие дни, это давало надежду на то, что я не усну прямо на площади. Хотя сейчас я уже малодушно думала, что лучше бы мне уснуть и проснуться потом, когда все закончится. Немного отрезвляла мысль, что я не могу бросить Альгидраса. Впрочем, я и сама понимала, насколько эта мысль была бредовой и неуместной. Мое присутствие не могло ничем ему помочь, и от осознания этого липкий пот струился вдоль моего позвоночника, а в голове крутилось малодушное: «Это все не по-настоящему, это всего лишь сон!»
Наконец толпа зашевелилась, и на дальнем конце площади показался Радим. Он быстро поднялся на невысокий помост, остановился у длинной скамьи и мрачно оглядел собравшихся. Мне показалось, что в эту минуту он, как и я, ненавидел этих людей за то, что они пришли поглазеть на чужую беду.
Снова раздался шепот, и на помост поднялся князь. На нем, вопреки моим ожиданиям, была простая беленая рубаха, на поясе висел короткий меч. Я скользнула взглядом по Радиму. Тот был безоружен. Князь выказывал неуважение каждой минутой своего пребывания в Свири. «Почему он хочет войны?» – думала я, наблюдая, как два воина в синих плащах становятся по обе стороны от князя. В одном из них я узнала Вадима, не пропускавшего нас сегодня к Альгидрасу, и почувствовала облегчение от того, что нарушение приказа не обернулось для него неприятностями. Тут же я подумала о Ростиславе и его товарище. Где они? Не узнал ли князь о нашем приходе? Не наказали ли их? Словно в ответ на мой вопрос воины в красных плащах, стоявшие чуть в стороне от скамьи, на которую сели князь и Радим, расступились. Вперед вышел Ростислав, тоже одетый в парадную форму. Значит, все у него хорошо. Впрочем, выражение лица у свирского воина было под стать Радимову: глядел он мрачнее тучи. За ним на площадь вышел Альгидрас, и мое сердце сделало немыслимый кульбит, а потом сжалось, точно попало в тиски. Он по-прежнему был босиком, штаны и рубаха выглядели так, будто его валяли в грязи, на скуле отчетливо виднелась широкая ссадина. Ростислав взял Альгидраса за плечо и подвел к скамье, а потом, не дожидаясь приказа, быстрым шагом направился в сторону свирских воинов и затерялся в море красных плащей.
Альгидрас стоял перед князем и молчал, молчал и князь, разглядывая хванца так, точно видел впервые. Я искала признаки триумфа на его лице, однако князь Любим выглядел уставшим и раздраженным. Словно ему вовсе не доставляла удовольствия эта сцена. Но если это так, тогда зачем?
– Олег, воин Свири, – негромко произнес князь, опираясь локтем о колено. – Тебя обвиняют в убийстве воина княжеской дружины. Тому есть свидетели. Ты признаешь свою вину?
Любим говорил тихо, но его голос четко слышался на площади.
– Нет, – ответ Альгидраса получился гораздо громче.
Князь вздохнул, словно мечтал побыстрее разделаться с неприятной обязанностью, а Альгидрас нарушил его планы. Было в этом вздохе что-то будничное, будто не решалась сейчас судьба живого человека.
– Веди Златана, – кивнул Любим одному из воинов.
Тот сбежал с помоста и тут же, круто развернувшись, вернулся на свое место – Златан и сам уже вышел из толпы.
– Рассказывай! – велел князь и повернулся к Радиму, точно ожидая, не скажет ли тот что-нибудь, но Радим молча смотрел перед собой.
– Второго дня… То есть ночью Олег ударил Ярослава ножом. Все.
– Сам видел? – внезапно спросил Радим, переводя взгляд на воина.
Тот стушевался под тяжелым взглядом, кивнул, а потом суетливо поправил завязку плаща. Интересно, только я заметила, что он ведет себя не как честный свидетель?
– Поклянись! – голос Радима прокатился громовым раскатом. – Сыном поклянись, Златан. Сын у тебя в прошлую зиму народился. Добрый воин будет, говорят, коль не врешь сейчас.
Златан посмотрел на князя. Радим сейчас поставил его в чудовищное положение. Златан явно врал и делал это, очевидно, по поручению самого Любима. И вот сейчас он должен был выбрать между верностью князю и жизнью сына, потому что, как бы смешно это ни звучало для меня, каждый здесь верил в серьезность клятвы жизнью.
– Княжич видел, – наконец сказал он.
Любим смотрел бесстрастно, точно не хотел никак влиять на ситуацию, но мне показалось, что Златан только что совершил непростительную оплошность.
– Дозволь обратиться, князь. – Радим встал со скамьи и, спустившись с помоста, остановился перед князем.
Я некстати подумала, какой же все-таки Радим мощный и высокий. Настоящий воин. Альгидрас, оказавшийся теперь за его плечом, выглядел вдвое меньше воеводы и бывшего побратима.
– В этом суде слово Олега против слова Златана, который даже не видел, что там было, – начал Радим. – Княжича в Свири нет, выходит…
– Ты прав, Радимир, – князь перебил воеводу на полуслове. – Миролюба здесь нет, да только есть его слова, воину сказанные. Или ты скажешь, что мой сын соврал?
Радим упрямо произнес:
– Негоже вершить суд с чужих слов. Мало ли, кто что кому скажет. Да как поймет.
Князь выпрямился и оперся ладонью о колено. Воины за его спиной подобрались, точно хищники перед прыжком. Я бросила встревоженный взгляд на дружинников Радима. Они не двигались, однако никто из них не переговаривался, не глазел по сторонам. Все напряженно смотрели в сторону помоста, и было понятно, что одно неверное слово – и начнется что-то страшное.
– Ты говоришь мне сейчас, что я должен отпустить убийцу? Так любой решит, что может безнаказанно убивать моих воинов, отговариваясь тем, что он свирец, а посему на особом положении. Слишком много я свободы Свири дал, воевода. Теперь за то поплатился. – Любим встал и повысил голос, хотя его и до этого было прекрасно слышно: – Златан говорит здесь словами моего сына. Златан, поклянись, что Миролюб сказал тебе, как видел Олега, напавшего на Ярослава.
Радим медленно повернулся к княжескому воину. Златан посмотрел в глаза воеводе Свири и произнес негромко, но отчетливо:
– Клянусь жизнью сына, что слышал от Миролюба, что Олег ударил ножом Ярослава ночью.
– Где тело Ярослава? – спросил Радим.
– Не нашли, – развел руками Златан.
– Так может, и не было никакого убийства?
– Так может, о том, где тело, у хванца твоего надобно спрашивать, а не у меня? – зло ответил Златан, и я затаила дыхание, боясь реакции Радима.
Однако Радим меня удивил. Все же не зря он был воеводой. Каким бы крутым ни был его нрав, сейчас его голос звучал ровно.
– Я спрашиваю у тебя, Златан. Олег свое слово сказал, и я ему верю.
Златан посмотрел исподлобья и хмуро ответил:
– Не видел я тела. А княжич про то не говорил.
– Ну вот видишь…
Однако Любим медленно встал, не дав воеводе завершить мысль. Он был высоким. Возможно, даже выше Радима. И вот сейчас он стоял на помосте в простой белой рубахе, и ветер трепал его волосы, и было в этой позе столько властной уверенности, что только глупец мог усомниться в том, что все здесь будет так, как хочет князь.
– Ты сказал свое слово, Радимир. Мы тебя услышали. И Олег, свирский воин, свое слово сказал. Ты ему веришь. Я – нет. Ты прав в одном: он должен сказать, где тело воина из дружины моего сына. Я привык хоронить своих людей по обычаю отцов, а не бросать, как собак. Посему мое слово: Олег получит ровно столько ударов кнутом, сколько ему хватит, чтобы вернуть память. Признается в учиненном зле и скажет, куда спрятал тело, – будешь волен остановить казнь и решить, жить ему или нет. Не признается… – князь посмотрел за плечо Радима с выражением усталой брезгливости, – туда псу и дорога.
Слова князя Любима долетали до меня словно через вату и при этом никак не желали складываться в осознанный текст. Я тупо смотрела в напряженную спину Радима и ждала хоть какой-то реакции, потому что услышанное было настолько чудовищным, что мне очень хотелось какого-то чуда. И Радим был здесь единственным, кто мог это чудо совершить. Однако он молчал, а усилившийся ветер трепал его волосы и рубаху.
Лица Альгидраса я не видела, и от этого было почти физически больно. Мне эгоистично хотелось запомнить каждую черточку. И я бы испугалась своего эгоизма, если бы совершенно четко не понимала, что это просто защитная реакция. Мой мозг отказывался верить, что это все всерьез.
Альгидрас тоже молчал, глядя себе под ноги. Попытавшись на миг представить, что он может чувствовать сейчас, я поняла, что сама умирала бы от страха и унижения. Но что чувствует он? Я вдруг с ужасом осознала, что в его жизни уже был момент, когда он стоял вот так, перед толпой людей, после того как собственный отец отдал его на расправу. За что же ему все это? Чем прогневил своих богов этот мальчишка?
Наконец Радим пошевелился и что-то сказал князю. Сказал так тихо, что до места, где стояла я, не долетело ни звука. Судя по тому, как зашевелилась и заволновалась толпа зевак, не услышала не только я. Охранники по обеим сторонам от князя подобрались. Тут же как по безмолвной команде пришло в движение свирское войско: дружинники в красных плащах тоже подобрались, поправили оружие. Меж тем княжеские воины стали продвигаться к помосту. Им предстояло пройти мимо свирской дружины, и по лицам воинов в синем было видно, что мало кто из них верит в успех, однако они медленно скользили к помосту, и их руки сжимались на рукоятях мечей, пока еще дремавших в ножнах.
Любим смотрел на Радима, даже не шелохнувшись. Вероятно, он тянул время, давая своим людям возможность приблизиться. При этом он не мог не понимать: если начнется резня, если Радим вправду решится пойти против него до конца, он не выживет.
Позади зевак всколыхнулось алое море и начало протекать сквозь толпу, словно кровавые ручейки. Свирские воины заполняли площадь, и даже глупцу было понятно, что их намного больше.
– Посторонись, красавица. – Жесткие руки взяли меня за плечи и сдвинули в сторону, словно мебель.
Я оглянулась на воина, однако он даже не посмотрел в мою сторону. Его взгляд был прикован к площади.
– По краю со своими обходи, – так же негромко распорядился он, и еще один дружинник, коротко кивнув, с тем же дежурным «Посторонитесь, красавицы» отодвинул с дороги сразу двух девиц, давая проход своим людям.
За ним потянулась цепочка воинов в красных плащах. В наступившей мертвой тишине тревожно позвякивали звенья кольчуг. Я как завороженная смотрела на мужчин, проходивших рядом, и понимала, что до этой минуты даже не представляла, сколько же людей у Радима. Людей, готовых за него умереть. На напряженных лицах не было страха, только собранность и ожидание. Их было больше, но, думаю, каждый из них понимал, что, случись сейчас битва, – и будет положено начало междоусобной войне с целым княжеством. Даже если погибнет князь, останется Миролюб и княжеское войско. Я порадовалась, что здесь не было Златы. Вероятно, она понимала, чем все это может закончиться, и не смогла прийти туда, где ее мужчина будет убивать ее отца. Очередной воин задел меня плечом, даже не заметив при этом. Оглянувшись по сторонам, я увидела, что часть женщин пробирается к выходу, унося детей. Из детей постарше кто молча цеплялся за материнские юбки, кто торопился спрятаться за спинами дружинников. На моих глазах один из воинов потрепал мальчишку по вихрастой голове, прежде чем подтолкнуть его прочь с площади. Может, это его сын? Но, взглянув на лицо мужчины, я поняла, что тот едва старше Бояна. Разве что брат этому мальчишке, а то, скорее всего, просто человек, который слишком хорошо знал цену каждой жизни.
Я посмотрела на помост как раз в тот момент, когда князь резко вскинул раскрытую ладонь, и его воины замерли на месте. Он взмахом руки велел им вернуться на прежнее место, и они стали отходить, по-прежнему не делая лишних движений.
– Ты будешь мне угрожать? – князь спросил тихо, но его слова отчетливо прозвучали в напряженном воздухе.
Альгидрас что-то сказал Радиму, и я поморщилась, потому что не услышала. Радим сделал вид, что тоже не услышал. Любим посмотрел на них с долей интереса, словно в середине скучного спектакля вдруг появилась интрига. Альгидрас снова что-то сказал, на этот раз Радим медленно обернулся к нему и взглянул так, что я на месте Альгидраса уже бежала бы со всех ног. Беда только в том, что бежать ему было некуда.
– Дело твой хванец говорит, – подал голос князь и тут же небрежно махнул кому-то рукой: – Начинайте!
Вышла небольшая заминка: вероятно, предполагалось, что казнь будет осуществляться человеком Радима, потому что это все происходило в Свири. Однако желающих ожидаемо не нашлось. Князь устало вздохнул и позвал, даже не оборачиваясь:
– Борислав! Только не быстро. Нам еще ответ нужен.
Борислав отделился от толпы воинов и двинулся к Альгидрасу. Я ожидала, что Радим не позволит ему подойти, однако воевода Свири отошел в сторону, даже не взглянув на бывшего побратима. Не взглянул он и на князя. Растворился среди воинов, расступившихся при его приближении. Что же такого сказал Альгидрас, что Радим вот так отступился и позволил?.. Кто же теперь остановит казнь, если Альгидрас признается? Впрочем, что-то мне подсказывало, что не признается. Хотя что ему стоило сказать, что скинул тело в Стремну?! Тут такое течение, что его, поди, уже в море унесло за эти двое суток. Даже если не убивал, можно же признать! Ведь князю плевать на правду, и всем остальным плевать. Князю нужно унизить Радима и Свирь. А еще я подумала, что Добронега могла бы вмешаться. Вдруг князь бы ее послушал? Или же Злата?! Ну не может же он быть абсолютно непробиваемым? Он все же человек. И он может позволить себе отменить свое слово, и никто ничего не подумает, потому что думать против князя себе дороже.
Все это вертелось в моей голове, пока Борислав весьма бесцеремонно развернул Альгидраса и подвел к столбу. На миг мне удалось разглядеть напряженный профиль хванца. Он смотрел перед собой и кусал нижнюю губу. Ну же, найди выход! Сотвори это чертово чудо! Раз никто другой не сбирается это делать. Я посмотрела на группу воинов, среди которых затерялся Радим, и с облегчением увидела, что он все еще там, просто стоит не в первом ряду. Он о чем-то переговаривался с Улебом, который в ответ на слова воеводы качал головой и явно возражал. Кто-то из воинов помоложе положил Радиму ладонь на плечо и сжал. Радим сбрасывать руку не стал, позволил ей задержаться на своем плече.
Глубоко вздохнув, я перевела взгляд на позорный столб. Альгидрас уже был без рубахи, и Борислав скручивал его запястья грубой веревкой. Мое сердце сжималось от того, что веревка перетягивала незажившую рану на его руке, и при этом я понимала: эта боль – ничто по сравнению с тем, что ему предстояло.
Борислав вздернул руки Альгидраса, закрепив веревку на вбитом крюке. Тело хванца вытянулось в струнку, почти повиснув на связанных запястьях. Я смотрела на болезненно выпрямленную спину и напоминала себе о том, что нужно дышать. Вдох-выдох. Я ничем не помогу ему, если рухну в обморок. Впрочем, я в любом случае ему ничем не помогу. А ведь говорят, что в книгах герой, попавший в незнакомый мир, делает это с какой-то целью, кого-то спасает, меняет чью-то судьбу. Вот она я. Какой от меня толк, если я не могу помочь даже дорогому человеку? Я вспомнила, как закричала на берегу и тем самым спасла Радима от стрелы. Но тогда это было видением. Закричать сейчас? Но что?
Я ожидала каких-то приготовлений или сама не знаю чего, поэтому невольно вскрикнула от неожиданности, когда кнут со свистом рассек воздух и на выгнувшейся на секунду спине Альгидраса появился кровавый след: короткая полоса, пересекавшая правую лопатку и спускавшаяся к позвоночнику. Напряженные мышцы вывернуло судорогой, и тут же тело хванца расслабилось, словно он потерял сознание. Я зажала рот ладонью, с ужасом понимая, что этой пытки точно не вынесу. Второй удар, который последовал почти без паузы, показал, что Альгидрас в полном сознании, потому что его тело вновь резко выгнулось, напряглось и тут же расслабилось. Меня начало трясти так сильно, что зубы стучали друг о друга. «Кто-нибудь, пожалуйста, остановите это!» – я мысленно повторяла эти слова как мантру, понимая, что, если он вскрикнет, я просто сойду с ума. Ну что за тупой героизм?! Да соври же ты, чертов упрямец! Хватит уже.
На шестом ударе я поняла, что больше не могу. Медленно развернувшись, я стала проталкиваться сквозь молчавшую толпу. Мимоходом отметила, что на лицах больше не было предвкушения зрелища, не было удовлетворения. Были испуг и даже сострадание. Только что от них проку, если он просто погибнет?! Хлыст снова свистнул, и послышался очередной удар. К моменту, когда я наконец выбралась из толпы, я прокусила губу до крови. Альгидрас снова не вскрикнул, но его дыхание сорвалось и воздух стал вырываться из груди тяжелыми хрипами. Чертов упрямый мальчишка. Заткнув уши, я бросилась прочь, но через несколько шагов встала как вкопанная, потому что в отворенные ворота, ведущие вглубь земель, поднимая тучи пыли, влетел взмыленный конь. Всадник так резко осадил коня, что того повело в сторону. Конь был черным и… Я неверяще уставилась на всадника, лихо спрыгнувшего на землю. Его появление не прошло незамеченным. Люди стали оборачиваться. Как из-под земли рядом вырос воин в красном плаще.
– Прими! – коротко бросил ему Миролюб.
Воин подхватил коня под уздцы, а княжич быстрым шагом пошел к толпе.


Брат Альгар,
не могу передать тебе, как меня огорчил твой ответ. И пусть я ожидал его, все равно мне печально сознавать, что годы не смягчили твое сердце и ты отринул саму мысль сделать шаг навстречу друг другу.
Ни слова лжи не слышал ты из моих уст. А та часть правды, которой так жаждало твое сердце, была смертельно опасна для тебя.
Я хотел защитить тебя, Альгар. Верь мне!
Смири гордыню, брат, и будь мне если не другом, то хотя бы не врагом. Я хочу говорить с тобой, как прежде.
    Алвар

Клинок и воля богов решают исход:
Победа тому, чья честь не запятнана ложью.
Коль совесть чиста, без страха иди вперед,
В священном бою безвинному пасть не должно.
Лжеца не спасут ни доспех, ни тяжелый меч,
В священном возмездье не дрогнет рука пред ударом.
И тот, кто посмел гнев богов на себя навлечь,
С позором падет, сраженный жестокою карой.

Глава 3
Люди начали расступаться, стоило Миролюбу к ним направиться, и это была самая естественная реакция при виде княжича, находившегося в холодном бешенстве. Я впервые видела Миролюба таким. Красивое лицо застыло маской, движения были резкими и четкими. И от него веяло такой опасностью, что я не могла поверить, что это тот самый мужчина, который целовал меня несколько часов назад и смущенно улыбался, слушая шутки своей дружины. Кстати, о дружине… Я посмотрела в сторону ворот. Пыль еще не до конца осела, но даже сейчас было видно, что по дороге больше никто не скакал. Он был один? В такое тревожное время?
Миролюб направлялся аккурат в мою сторону, и я посчитала это добрым знаком, поэтому, когда он поравнялся со мной, правда, даже не замедлив шага, я перехватила его за левый рукав и прошептала:
– Почему? Ты же обещал!
Уже сказав это, я поняла, что ничего глупее придумать не могла. Это же подтвердил взгляд Миролюба, мазнувший по моему лицу. Я с опозданием осознала, что шел он вовсе не ко мне, просто я оказалась на его пути. Он осторожно отцепил мои пальцы от себя и с улыбкой, которая испугала меня еще больше, чем его вид, произнес:
– Не сейчас, краса! После!
Понял ли он вообще, кто перед ним? Была ли я кем-то?
Миролюб быстро прошел сквозь образовавшийся коридор, а я смотрела ему вслед и думала, что у него отнята не вся рука. Чаще всего его рука была укрыта то курткой, то плащом, то закрепленной сумой. А сейчас, вцепившись в его рукав выше локтя, я явственно почувствовала напряженные мышцы. Сделанное мимоходом открытие тут же вылетело из моей головы, когда я поняла, что кнута не слышно. Я бросилась вслед за Миролюбом к площади. Люди не спешили смыкаться за его спиной, потому что за княжичем тянулся незримый шлейф опасности, и каждому неосознанно хотелось держаться подальше. Я бы тоже держалась подальше, если бы могла позволить себе такую роскошь.
На этот раз я оказалась в первом ряду. Взгляд помимо моей воли метнулся к позорному столбу. Горло перехватило. Спина Альгидраса была исчерчена кровавыми полосами, а сам он безвольно висел на вытянутых руках. Я от души понадеялась, что он без сознания, потому что даже представить не могла, какую боль ему приходилось сейчас терпеть. Если бы это зависело от меня, я бы покарала виновного в этой пытке недрогнувшей рукой. Поставила бы его к столбу и спокойно наблюдала за экзекуцией. Что-то первобытное проснулось во мне, требуя мести.
Миролюб остановился перед помостом словно в нерешительности, а потом резко развернулся и двинулся к столбу. Услышав приближающиеся шаги, Альгидрас вздрогнул и попытался повернуть голову, впрочем, на середине движения передумал и снова уткнулся лбом в столб. Только плечи напряглись еще сильнее.
Первым делом Миролюб молча подошел к Бориславу и протянул руку. Тот так же молча отдал княжичу кнут. Я вздохнула было с облегчением, но тут же с ужасом поняла, что именно Миролюб – тот, кто свидетельствует здесь против Альгидраса. А как мне говорил сам Альгидрас, порет обычно тот, кто обижен. Я зажмурилась до кругов перед глазами, ожидая очередного свиста кнута, но вместо этого услышала шаги. Опустив голову, я набралась храбрости и открыла глаза. В поле зрения попали сапоги, из-под которых разлеталась пыль. Миролюб чеканил шаг, точно был на параде. Он приблизился к князю, все еще сжимая кнут в руке, и опустился на одно колено. Но почему-то в этом жесте совсем не было покорности. Головы он тоже не опустил. Наоборот, стоя на одном колене, задрал подбородок и, глядя на отца снизу вверх, четко – так, что слышала вся Свирь, – произнес:
– Дозволь обратиться, князь!
– Что на Красном Дворище? – спросил Любим, и по его лицу я поняла, что если до этого вся процедура действительно казалась ему утомительной необходимостью, словно он и удовольствия требуемого не получал, то теперь все изменилось. Князь Любим был в ярости.
– Я не добрался до Дворища, – так же четко ответил Миролюб.
– У тебя был приказ. – Князь смотрел на сына так, как смотрел бы, вероятно, на любого другого воина, нарушившего его волю.
– Я выеду сразу, как решу дело в Свири. Мне донесли, что тут моим именем суд вершится.
– Кто донес? – недобро спросил Любим.
– Я воина отправил, – громко произнес Радим, выходя из-за спин своих людей. – Негоже судить со слов, князь.
Любим криво улыбнулся и посмотрел на сына. Миролюб встал с колена и встретил взгляд отца.
– Что ж, говори быстро да скачи, куда послан был. Один вернулся?
И в этом мимолетном вопросе промелькнула глухая отцовская тревога. Княжич – наследник, единственный сын, которого он однажды уже едва не потерял, – проскакал весь путь без охраны.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70613926?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.