Главная страница | Триллеры | За твоей тенью

За твоей тенью
Лина Линс
Незадолго до Нового года единственный друг прощается с Тори по смс и исчезает без объяснений. Из-за этого всплывают её жуткие воспоминания и страхи. Всё, что было заперто и забыто, вновь выползает на волю и душит. В довесок отношения с матерью с каждым годом становятся хуже – повторяются события прошлого.Примет ли Тори правду, которую скрывает друг? Сможет ли помириться с мамой? Рискнёт ли побороть свои переживания или… Захочет от всего отвернуться?

Лина Линс
За твоей тенью

Глава 1. Точка возврата

31 декабря, за 10 часов до…

Автобус трогается, забрав пассажиров с площади Мира, и набирает скорость, как мой встроенный моторчик паники. Людей так много, что нечем дышать. Сидя на крайнем от выхода месте, я свожу колени, тереблю ручки подарочного пакета, прячу взгляд и пытаюсь считать до десяти. Но внутренний голос вяжется узлами вокруг мыслей, причиняющих боль.
«Тори, я устал притворяться, – цитирует он последнее сообщение от Марка, полученное за неделю до Нового года. – Аренда действует до десятого января, дальше придётся платить самой или вернуться к матери. Выброси меня из головы и прости».
Это сухое проклятие, а не смс. Ожог глаз, похороны заживо! Я не в силах выполнить его просьбы. Ни одну из запрошенных. Он вытащил меня из ямы, где кисло пахло страхами и алкоголем, – но вдруг исчез без объяснения причин и не выходит на связь. Нет. Я не верю, что Марк способен на подлость.
Нет! Не проси вычеркнуть тебя из жизни. Не требуй запредельного…
– Верните деньги за проезд! – Вопль бабушки в шубке вышвыривает меня в реальность и окатывает холодом, как водой из проруби. – Кто украл сорок рублей? Юноша, вы? Вам последнему передали деньги. Не стыдно воровать у пенсионерки? Верните!
Одной рукой держась за поручень, второй прижимая к голове свой котелок из драпа, словно боясь, что и тот отберут, бабушка точит взглядом паренька в больших наушниках. Он жмётся у входа, приподнимает одно ухо и громко отвечает:
– Я просто стою рядом, ничего не брал!
– Ещё и обманываете старших! – Начинается суд.
С обеих концов салона к спору подключаются другие пассажиры. Кто-то причитает на бабку, кто-то на паренька. Дети, присутствующие с родителями, подхватывают недовольство взрослых и невпопад выкрикивают что-то своё. Пьяная пара молодых людей, сидящая через два места от меня, хохочет и матерится, неразборчиво комментирует происходящее. Яркий запах перегара щиплет мне нос и обжигает дыхание.
Нет, только не это…
Паника подступает к горлу. Раскручивается, как лопасти взлетающего вертолёта. Душит без рук, коротким замыканием вырубает самообладание. Я снимаю запотевшие очки в серебристой оправе, прячусь лицом в шарф и потираю линзы манжетами варежек. Трогаю дужки, носоупоры, трещинку в углу… Напоминаю себе, что опасности нет. Пассажиры вокруг – не враги, не угроза. Все нервничают, потому что спешат: Новый год сегодня, а столы не накрыты. Но в тот же миг я с горечью вспоминаю подругу, подарившую эти очки на двадцатилетие, – и в сердце сжимаются пружинки страха и боли.
Не-е-ет… Не сейчас, пожалуйста, не здесь, не при людях!
Я качаю головой, отмахиваясь от непрошенных чувств.
С… Спокойно, Т-тори. Дыши. Ничего плохого не случится. Ничего. Плохого. Не. Случится…
Салон топят горячие печи и разговоры, а мои руки дрожат от мороза. Голоса пассажиров то раздваиваются, то сливаются в единый гул, лезут под череп и выдавливают глаза. Трясущимися пальцами я снимаю одну варежку, расстёгиваю пуховик и достаю из нагрудного кармана футляр. Прячу внутрь очки. Приятные выпуклые узоры на крышке навевают тоску, но деваться некуда – нужно хоть как-то успокоиться.
Я сильно сжимаю очечник в ладони. Представляю, как автобус схлопывается, и люди разом замолкают. Как я поворачиваю время вспять и возвращаюсь на несколько часов назад – домой, в съёмку на Садовой улице, где между поездкой за бессмысленным подарком и надеждами достучаться до Марка звонками и сообщениями, я выбираю запереться в квартире.
Водитель резко тормозит на светофоре в этот момент. Я вписываюсь сначала лбом в спинку переднего кресла, затем в своё – затылком. Под ногами, постукивая, катятся вещи, выпавшие из рук пассажиров. Голоса, как и хотелось, на мгновение утихают, но через секунду раздражаются вновь:
– Больной придурок, тут дети!
– Бабушка, вы целы?
– Переверни через час, чтобы не было пролежней.
– Нарожают уродов, вашу мать!
«Заткнитесь!» – я хочу кричать, но сдерживаю слова, подобно грому они звучат лишь в моих мыслях. Дыхание спирает, лёгкие обрастают камнем. Голова дымится изнутри. Я стискиваю зубы и повторяю: поддаваться нельзя. Плакать нельзя… Нельзя проявлять эмоции, когда вокруг хаос. Дыши!
Тише, милая. Выдох. Вдох. Нет ничего важнее тебя, слышишь? Ты меня слышишь?..
Моего плеча касается ладонь, слегка пожимает, – я жарко выдыхаю в шарф, – но тяжесть руки исчезает, и отдалённо мерещится вопрос:
– Выходите на следующей?
Открываю глаза, сослепу щурюсь. Вытаскиваю из футляра очки и надеваю набекрень, не попадая дужками под края шапки. Кто, кто это сказал? Голос кажется знакомым…
– Девушка, выходите на Торговом? – сидя рядом у окна, спрашивает мужчина в меховой кепке и слегка поношенном чёрном пальто. Под козырьком он сердито щурит серые глаза и поджимает губы, будто сдерживая недовольство или вопрос покрепче.
Я тебя знаю?
– Могу пройти?
– Не знаю, – отвечаю не подумав. – Ой, т-то есть да. Да, выхожу, извините.
Вскочив с места и позабыв обо всём, я словно ужик пробираюсь через толпу и вываливаюсь на воздух, как только автобус открывает двери на Торговом проспекте. Холодный ветер тут же освежает бодрящей оплеухой и облегчает приступ. Быстрым шагом, не оглядываясь, я отхожу от дороги и прячусь под навесом зоомагазина. Дышу через нос. Медленно выдыхаю через рот. Повторяю. Считаю. До тех пор, пока не успокаивается сердце.
– Я не умираю, – шепчу себе, поправляю шапку и съехавшие очки. – Не умираю… Не умираю.
Снег мерцает под светом подвесных уличных гирлянд. Хлопья ложатся на балконы невысоких сталинок, выстроенных по бокам от главной дороги, крыши машин, тротуары и одежду пешеходов. Неоновые вывески магазинов и бутиков, рассыпанных вдоль всего проспекта, подмигивают покупателям – зовут погреться и порадовать подарками себя и близких. Улица очаровывает ароматами какао, имбирных пряников и кофе. Пахнет наступающим праздником.
После душного автобуса здесь меня обнимает спокойствие. Но чувством безопасности способен обеспечить только дом.
Я вытираю нос и убираю футляр от очков во внутренний карман пуховика. Покрепче заматываю шарф, застёгиваю ворот… И запоздало понимаю, что не хватает одной варежки и пакета с подарком для Марка и телефоном внутри.
Теперь моя очередь, поджимая губы, сдерживать крепкое словцо.

* * *
31 декабря, за 1 час до…

Пять остановок. Всего пять остановок…
В последние годы я с трудом и ужасом покидаю квартиру. Голодаю, пока в поисках съестного не обчищу кухню и в конечном счёте не выползу обессиленная в магазин. Только за сегодняшнее утро я с шестой попытки продвинулась дальше лестничной площадки, пешком через дворы дошла до центра, купила тёплое кашне для Марка, а на обратном пути, воодушевившись подвигом, сдуру села в автобус и попала в обеденный час пик. Это была непростительная ошибка. Моторчик паники завёлся, перегорел и высадил меня на полпути раньше – в живую точку города. Я проехала лишь две остановки, успев потерять подарок, телефон, шерстяную варежку и контроль.
Неясно, что печалит больше. Снова по глупости шугаться людей и города? Или остаться без телефона, когда человек, которого ни разу за полгода не видела, в любой момент выйдет на связь и напишет: «Ты мне нужна, Тори». На фоне проснувшихся страхов варежка размывается пушистым пятном.
Пять остановок. Всего пять… Я справлюсь.
Собрав остатки воли в кулак, я делаю шаг. Второй. Третий. Скрипит под подошвами снег. Хрус. Хрыц. Хрус. Лёгкий мороз покусывает через джинсы, шапку и тонкий пуховик. Сейчас бы чая и вафельного торта с варёной сгущёнкой…
Хрус. Хрыц. Хрус. Хрыц.
Мне не купить новый телефон. Не продлить аренду. Боюсь, денег не хватит и на продукты – от обиды и злости на Марка я вышвырнула в окно всю небольшую заначку, которую он помог собрать.
Выходит, о нём взаправду придётся забыть? Как? Как избавиться от человека, сумевшего зажечь в тебе жизнь? Пусть знакомого лишь по сообщениям, буквам, точкам и запятым – пусть. Это не имеет значения, ведь даже мать, находясь рядом, не сделала того же, что Марк.
Хрыц. Хрус. Хрыц.
А торт я не готовила давно. Он причинит столько же боли, как раньше?
Хрыц. Хрыц.
Возможно, я смогу забыть и остыну. С другим человеком однажды так получилось.
Хрус.
За подсчётом шагов не замечаю, как мир затих. Не слышен хруст снега, хотя я продолжаю идти. Молчит ветер. Стоят машины, поникла суматоха. Над входом в сувенирные лавки висят немые колокольчики… Что происходит?
Встряхиваю головой, сбрасывая мысли, и осматриваюсь.
Город пуст. На дверях магазинов и закусочных покачиваются таблички «закрыто». Людей нет. Лениво плывут снежинки, тают от прикосновений к светящимся вывескам. Всё исчезло, и в полной тишине под тёмным небом осталась только я.
Вдруг слышу рваный скрип, словно кто-то царапает окно банковской картой. Звук доносится слева – со стороны галереи детских товаров. Я поворачиваюсь и вижу, как десяток плюшевых игрушек сидит за витриной, пьёт чай из пластмассовых чашек и пуговицами своих глаз неотрывно таращится в одну точку: на ледяное кружево, вырезанное по стеклу.
в?е?р?н?и?с?ь? д?о?м?о?й?,?
Надпись шевелится и меняется. Лёд тает, замерзает, снова течёт, расползаясь морозными разводами, и багровеет.
ве?рн?ис?ь
Игрушки медленно переводят взгляд на меня и оскаливаются, как голодные монстры. Чай в их лапах темнеет, наливаясь чернилами.
с??????е??????й??????ч???????а????????с???????? ж????????е
Дрожь раскалывает меня пополам, лишает движения и сил. Бежать. Я должна бежать! Но не могу шевельнуться.
к??о?? м??????н???????е
Стянутые спазмом мышцы дубеют. Ужас сжимает клещами всё тело и давит, и давит, и давит… Сделай шаг! Шага-а-ай! Сделай хоть что-нибудь!
Игрушки, зверски улыбаясь, склоняют набок головы, синхронно поднимают чашки и выплёскивают на витрину совсем уж почерневший чай. Тряпичные монстры хохочут в ответ на мою слабость. Плюшевые рты изрыгают оглушающий смех, под завесой блестят их гнилые зубы.
Борись, Тори. Сосредоточься на конкретной зоне своего тела. Пальцы. Попробуй начать с пальцев, у тебя всё получится.
Мрачная жижа прогревает окно изнутри. Снаружи плавится лёд и ручейками стекает на подоконник. С подоконника ползёт на раму, с рамы – на верхушку сугроба, подпирающего стену, а дальше – вниз по заснеженной земле подтягивается к моим ботинкам и разветвляется густыми волнами, как дым от костра.
– Когда я шкетом был.
Что?..
– Отец бросал меня с невысокого утёса в речку – учил плавать. А я боялся водорослей, визжал и хлопал по воде руками.
Голос звучит отовсюду, словно хор небесных рупоров. Что это? Откуда?
– М-м-м… – Губы едва шевелятся. Моё мычание глуше мышиного писка.
– Как-то раз ногу схватила судорога и меня потянуло на дно. Батя стоял, свысока любовался и…
Прозрачные змеи, бороздящие снег совсем близко от меня, слушают неведомый голос и не спешат нападать. Они покачиваются в пьяном удовольствии, тарахтят и трещат, как хрустящая корочка замёрзшей лужи.
– …кричал: «Ну давай, сынок, покажи, чему научился! Булавка на плавках. Не медли, коль выжить хочешь!»
– Пом-м… ги… – Я пытаюсь позвать на помощь, но сводит челюсть и в горле саднит.
– Отцепить булавку я как-то успел, уколол ею мышцу. Помогло ли? Как видишь, живой сижу. Булавку теперь беру даже в бассейн, хех.
Раскатистый голос рассеивается в облаках, а на смену возвращаются все звуки мира. Вновь сигналят машины, наперебой пищат светофоры, болтают прохожие, трезвонят мобильники, будто все сразу, из кафешек играют рождественские песни, и звенят колокольчики. Только поблизости, кроме меня и жутких существ, никого нет.
Да что происходит?! Меня штормит в приступе паники? События сегодняшнего дня так ошарашили, что чудится невообразимый абсурд?..
Ледяные змеи, очнувшись, ползут по моим ботинкам и лезут под пуховик.
Сосредоточься на пальцах.
Ладно! Ладно… Указательный. Шевелю им. Большой и средний. Раз шевелю. Два. Памятуя историю про спасение булавкой, я сгибаю пальцы внутри варежки и вдавливаю ногти в ладонь. Оцепенение постепенно отпускает. Другая рука всё ещё скована.
Жгутики льда клубятся уже под свитером, изучая мою кожу и покусывая. Их прикосновения не болезненные, но я немею, перестаю чувствовать тело.
Цепляясь за пух, стаскиваю варежку, – та падает на землю, – тянусь к бедру и пытаюсь себя ущипнуть. Почти дотягиваюсь, отодвигаю край подола пуховика, собираю складку кожи под джинсами и со всей силой, какой могу достичь в текущих условиях, щипаю себя несколько раз, пока невидимые иглы не начинают покалывать мышцы и выводить из ступора.
Ты молодец!
Оцепенение отпускает. Выдохнув от напряжения, я быстро расстёгиваю и сбрасываю с плеч пуховик. Под одеждой роится холод. Я скулю от отвращения, но делаю невозможное: засовываю руку под свитер, одну за другой хватаю горсти колючих чудовищ и швыряю в витрину, с которой они все сползлись. Чёрное окно вдрызг разбивается и разлетается осколками. Они втыкаются в игрушки, в снег, в чашечки; всё, что попадает под раздачу стеклянного залпа – с шипением плавится. Оно стягивается воедино и превращается в аморфную кашицу, зеленея, как токсичное, кислотное вещество.
Беги!
Я беру куртку, встряхиваю, ныряю в рукава и срываюсь с места. Ноги ватные – подгибаются и не держат. Помогая себе волочиться, я спотыкаюсь и падаю, но встаю и ковыляю дальше.
Не смотреть назад. Нельзя смотреть назад!

* * *
31 декабря, за 2,5 часа до…

Улица Садовая – моя, наконец-то. Там, на бульваре за хрущёвкой, должны гулять посетители ярмарки, наслаждаясь пряниками, глинтвейном и безопасностью. Там, в стенах съёмки, кошмары отпустят. Я вернусь в квартиру, запрусь, занавешу окна. И никогда – никогда! – не выйду наружу. До тех пор, пока воспоминания о Марке и вкусе вафельного торта, не растерзают меня изнутри.
Мой дом № 18 повёрнут спиной к бульвару, вытянутому вбок от остановки и главной дороги. Окна квартиры выходят на высаженную полосу деревьев. Я часто слышу уличных музыкантов, гитарные мелодии и отдалённый шум машин. Смотрю, как прохожие отдыхают на лавочках, перекусывают свежей выпечкой из палатки с едой, читают бесплатные буклеты и газеты с общественного стенда и целуются под жёлтым светом фонарей. Я наблюдаю через окно, но не спускаюсь. Это чудесное место, как любое другое, где есть деревья и люди, пугает меня. Любое, где даже днём из ниоткуда может выпрыгнуть группа отморозков, чтобы отобрать твою жизнь.
– Я останусь за окном, – говорю себе беззвучно, – и не умру точно так же.
Тем временем город оживает, будто не засыпал. Небо тёмное, вновь шумит ветер. Звуки улиц, разговоров и предновогодней суеты, что парили одиноко в воздухе, наконец соединяются с миром.
Вот идёт влюблённая пара и вслух планирует совместные каникулы, встречи с друзьями, родными, поездку в столицу.
Мне бы тоже хотелось, строя общее будущее, беспечно гулять с Марком и ничего не бояться.
Вот на ярмарке мама покупает для своей маленькой дочери новогодние рожки и радужный леденец. Улыбается, показывает ей наряженную ёлочку в конце бульвара. Ребёнок смеётся и забавно пританцовывает.
Жучок зависти жалит меня в живот: узы моей семьи давно истлели, не позволив насладиться таким же детством.
Вот на лавочке сплетничают две подруги, делают селфи, пьют кофе в стаканчиках, игривыми взглядами оценивают внешность прохожих мужчин.
А такое уж совсем невыносимо видеть… Жучок зависти переобувается в бульдозер и переезжает меня к чёртовой матери.
Отлично. Теперь всё на своих местах.
Минуя двор, я подхожу к подъезду. Складываю очки в футляр, растираю уставшие глаза. Открываю сломанную дверь домофона, но не спешу заходить: сначала проверяю, обернувшись, нет ли погони.
Нет. Заснеженная улица пуста. Никто не преследует.
Выдохнув, я скрываюсь в подъезде и по привычке щурюсь. Как всегда, тусклая лампочка свисает с потолка и мигает, будто вот-вот догорит.
На этот раз ты продержалась дольше.
Преодолеваю первый этаж, иду на второй. Слабый свет пульсирует и здесь. Из-за противного мерцания все ступеньки и пролёты заплывают сумрачными пятнами, но я поднимаюсь дальше, выше – на пятый.
На последней лестнице у меня сбивается дыхание, и кружится голова. Давление стреляет очередью в уши. Я хватаюсь за перила, подтягиваюсь наверх, не справляюсь с тяжестью во лбу и опускаюсь на колени. Хочу сесть, отдышаться, прийти в себя…
Но кто-то спереди толкает меня в грудь.
Бум. Рухнув на спину, я ударяюсь головой об ступеньку и качусь вниз.
Хрящ. Что-то сочно щёлкает в шее и спине, расцветает рассадник боли.
Зззннн. Шум и звон перемещаются от одного уха к другому, как мяч на теннисном корте. Всё перемешивается, толкается, сминает мозг.
Плюх. Затылок прилипает к стене. Шапка на голове не чувствуется; без того коротких волос, кажется, тоже нет.
Хлюп-бзп-бзсп-хлюп-бсп-хлюп. Кровь течёт из уродливой раны.
На последней ступеньке, откуда я слетела, кто-то или что-то стоит. Существо без чёткого лица. Без формы и концепции, словно размытая абстракция. Яркое, как зелёное пятно на солнце или изумруд в шкатулке с янтарями. Как сочный лимонад с щепоткой кислоты. Оно смотрит. Приближается с каждым импульсом почти угасшего света, грустно смотрит и улыбается мне.
Бум. Хрящ. Зззннн.
Ты должна вернуться домой.
Хлюп-бзп-бзсп…
Хлюп-бсп-хлюп…
Хлюп…
Хлюп.
…Плеча касается ладонь и слегка пожимает. Как сквозь вату доносятся чья-то ругань и вопросы:
– Выходите на следующей? Девушка, выходите на Торговом? Можно пройти?
Ч… чт… что..?

Глава 2. Скверна

31 декабря, за 10 часов до…

Воздух сушит лёгкие, будто я вечность тонула и, чудом выжив, вынырнула на поверхность.
– Простите, я не хотел напугать! Только уточнил, выходите ли на Торговом. Вы в порядке?..
Справа у окна сидит тот же мужчина в кепке – один в один из кошмара – и рассыпается в извинениях. В ответ я лишь давлюсь кашлем, закрываюсь шарфом и жму в руке очечник.
Пассажиры автобуса перестают орать на водителя и друг друга, переключаются на нас. Даже дети молчат и с любопытством смотрят. Бабушка в шубке, парень в наушниках – все снова находятся здесь. Я вижу их без очков.
– Простите, – повторяет мужчина. – Автобус затормозил, вы ударились и уронили вещи, а тут ещё я напугал… Помогу собрать.
Наклонившись и порыскав где-то под ногами, он поднимает подарочный пакет с витиеватой надписью «Счастливого года!», мой телефон, варежку, впитавшую с пола снежную грязь, и не брезгуя передаёт мне.
– Вы совсем позеленели, – говорит он, заглядывая в лицо. – Сейчас остановка, помочь выйти?
– Кахкхкая? – выдыхаю вопрос. Не голос, а шёпот мертвеца, но приступ кашля постепенно проходит.
– Не понял: какая остановка, спрашиваете? Торговый проспект, недалеко от центра. Вас проводить? – Мужчина протягивает руку.
Я отодвигаюсь на край сиденья, обнимаю пакет и мотаю головой. Нет! Ни за что не выйду на Торговом, нет!
– Как скажете, только не волнуйтесь. Я открою форточку, полегчает. Тут очень душно – сам уже плавлюсь. Эй, люди, не закрывайте окно! Хотя бы пару остановок потерпите, дайте девушке прийти в себя.
Он открывает форточку, проверяет, попадает ли на меня воздух, кивает и спешит к выходу. Я быстро пересаживаюсь на его место и отворачиваюсь к окну, желая стать невидимкой: окружающие травят взглядами так, будто разом сочувствуют мне, насмехаются и презирают. Фу, бедняжка чумная! Отойдите от неё, а то подцепите заразу.
Никого не слушай. Слушай только меня.
Автобус подъезжает к Торговому, распахивает двери. Наружу выплывает цунами тел, а с улицы врывается торнадо новых пассажиров. Выйдя на остановке, кепочник оборачивается, затуманенным взглядом смотрит на меня через окно и губами чётко произносит фразу: «Это не твоя вина, мы оба – соучастники».
Наверное, почудилось, я перенервничала.
Автобус, качнувшись, едет дальше. Я жмурюсь. Пальцами одной руки глажу узоры на очечнике, пальцами другой – экран телефона. После падения он усыпан трещинками и кажется хрупким, беззащитным и сломанным. Таким же, как я.
Что со мной происходит?
Я крепко ударилась и от испуга отключилась? Подобное случалось в детстве, продолжалось днями и неделями и мучило меня жуткими снами… Но тут прошли всего минуты. Я успела забыть, насколько эти ощущения коварны даже на мгновение?
А Марк?.. Его прощальное смс – тоже побочка воображения?
Сняв блокировку телефона, я открываю мессенджер в надежде увидеть новое сообщение, – но нет. По-прежнему последние слова Марка читаются как попытка меня убить: «Я устал притворяться…» И как раньше, я отказываюсь этому верить.
Захожу в журнал вызовов, забитый недозвонами до единственного контакта в книжке, не считая мамы, и пробую достучаться опять. Взять измором.
Туд. Ту-у-уд. Ту-у-уд. Ту-у-уд.
Говорить по телефону нельзя, только переписываться – такие Марк выставил условия виртуальной дружбы. Мне не привыкать, мать также ненавидит звонки. Но правило я нарушаю, чтобы знать: Марк не исчезнет. Пока я ищу новую работу, непохожую на прошлую, он не оставит меня.
Туд-туд-туд-туд.
Сброс… Всю неделю таков его ответ.
Я набираю короткое сообщение: «Пожвони пжл мне нужан помщь». Кнопки заедают, и автобус подпрыгивает на снежных кочках по дороге, отредактировать текст не удаётся. Отправляю так – в довесок к предыдущим тревожным смс. Надеваю очки, кладу телефон и очечник в карман, чтобы не выпали, укутываюсь. Заглядываю в пакет и проверяю, на месте ли кашне.
Скоро автобус подъедет к Садовой улице. Но после жутких галлюцинаций я не готова сейчас вернуться домой.
Придётся ехать до конечной, а там – напроситься к маме на работу и переждать. Она будет разочарована внезапному визиту, мы не виделись со дня моего переезда. Но больше мне некуда идти.
По пути я нахожу взглядом витрину с игрушками. За стеклом, в окружении паутинок гирлянд, подвесных снежинок и под юбкой миниатюрной ёлки собирают домино две панды, медведь, семья зайцев и лисица. Нет голодных монстров и надписей. Нет чёрного стекла. Город живёт и готовится к празднику, а всё, что привиделось, осталось лишь в моей голове.

* * *

Конечная. Окраина города, улица Лесная. Этот район носит справедливое прозвище «Скверна»: пару с лишним лет назад в придомовом сквере убили старшекурсницу юрфака. Днём. Накануне её дня рождения. Сначала никто не помог, а когда попытались – спасать было некого. События того дня выворачивают душу, поэтому снимаю очки: хочу развидеть это место.
Домов немного. Девятиэтажки, построенные полукругом, загораживают собой лысую поляну пеньков – когда-то на Лесной возвышалась густая чаща, ныне срубленная под корень. Теперь из-за пустот не спрятаться от солнца летом, а зимой – от ветра.
Жильцы в основном преклонного возраста: из-за убийства девушки молодые семьи перебираются ближе к центральному району. Стареют площадки, пустует детский сад… Прискорбная часть города. Бабушки и дедушки облагораживают дворы цветами и устраивают коллективные посиделки, чтоб совсем уж не заскучать в одиночестве без своих детей. Но это не облегчает груз Скверны.
Стоя в дверях автобуса, я из двух зол не могу определить меньшее: в страхе вернуться на съёмку, либо проведать маму и выдержать мрачность Лесной улицы? Водитель громко откашливается, напоминая, что пора бы выйти. Я нехотя надеваю одну чистую варежку, а грязную сворачиваю и складываю в карман. Салон покидаю, трижды убедившись, что пакет – в руках. За мной с шипением захлопываются двери.
Отступать некуда.

* * *

Битый час я топчусь на остановке, смотрю в телефонную книжку мобильника, не зная, что делать. Звонить запрещено. Мама работает по ночам в местном универсаме и не высыпается днём, беря дополнительные смены. Позвонить равно выдернуть из сна и испортить настроение.
Я набираю сообщение, но слова не складываются: что написать? «Хочу поговорить», «Одолжи сорок рублей на автобус», «Марк исчез, поэтому приехала к тебе»? Что из перечисленного – правда? Не знаю. Да и бессмысленно дёргать маму сообщениями. Услышит, проснётся, разозлится… Как всегда, всё испорчу.
Буду ждать у входа в универсам. Магазин ближе и… безопаснее.

* * *

– Витьк, это, выздоравливай! Чего в новый год-то болеть?
– Да опять давление скачет. Отлежусь и Лиду зайду поздравить, ей же ночь работать одной.
– Угу, винишко-то пару бутылок захвати, она благодарна будет. Хотя и так поддатая придёт… С лета не просыхает.
– Кхм, ну, Настя, счастливого года! – попрощавшись в дверях универсама, на порог торопливо выходит мужчина в чёрном пальто. Стало быть, Витька. Воротник поднят до носа, глаза щурятся и хмурятся от непогоды, под мышкой торчит газетный свёрток с чёткой бордовой надписью: «Каток, ёлка и глинтвейн – встречайте праздник на площади!»
Ветер словно льдистыми иглами пробивает насквозь. Стоя под козырьком универсама, вся продрогшая, я мельком смотрю на Витьку и отворачиваюсь, чтобы слиться со стеной. Но он замечает меня и подходит с вопросом:
– Здравствуйте, с наступающим! Вы кого-то ждёте?
Не отвечаю.
– В магазине тепло, заходите, – настаивает Витька. Он окликает Настю, подойдя, похоже, снова к дверям: – На-а-асть! Тут девушка мёрзнет, впусти погреться! – И обращается ко мне, коснувшись локтя: – Не стойте на морозе, вечереет, вы заболеете.
Я отдёргиваю руку.
– Не т-трогайте м-меня.
– Э-э… Как скажете. Я помочь хотел. Если передумаете – не стесняйтесь, заходите. Счастливого Нового года и вам, пожалуй.

* * *
31 декабря, за 4 часа до…

Мать подходит на работу к восьми вечера. Уже темно, ветер продувает насмерть, метель кружит над Скверной, как стая ворон. Я не чувствую лица, и сопли уже замёрзли.
– Какие люди! И без охраны?
– И т-теб-бе п-прив-вет, м-м-мам.
– Отморозила зад, пока ждала? Чё ж в магазине не греешься? А, не отвечай. Знаю-знаю. «Не хочу доставлять неудобства, мам». Старая песня, слышали. Со мной-то не так страшно зайти, а? Пошли. Чаем напою и бутеры дам. Потом расскажешь, что случилось.
Послушно иду за мамой, едва передвигая ноги. Отморожен, кажется, даже мозг. Думать трудно, ходить тоже, с матерью говорить – подавно. Когда я вижу её, включается привитый рефлекс держать рот на замке и подчиняться.
– Доброго утречка, Лид, – здоровается с мамой грузная брюнетка, подсчитывая выручку за день. В нашу сторону не смотрит. Покусывает зубочистку, звенит кольцами браслетов и шуршит деньгами, притопывая пухлой ножкой в такт песни на радио.
– Привет-привет. Ты одна работала?
– Угу, Витьку довела гипертония, ушёл пораньше. Директриса в отпуске, сменщица в отгуле – на кассе и во всём магазине я одна. Зашиться можно, особенно с поставкой и выкладкой. Народец хоть успокоился! Купили уже всё, салаты готовят. Новый год так-то, Лидк. Жалко, что на работе встречаешь, но без тебя завтра на полках нечего будет взять… О, представляешь, девчонка какая-то полдня болталась на проходной, так и не зашла. Звали с Витькой, не дозвались. Не бомжиха, а стояла, как бездомыш, и мёрзла. Ждала, что ль, кого-то… Я приглашала зайти, а она отворачивалась. Странная, наркоманка, что ли… О?
Настя, наконец, поднимает голову и видит меня.
– Батюшки, так это она!
– Ага. – Мама хмыкает. – Знакомься, это моя дочь Виктория – она с причудой… Вика, помаши и скажи Насте привет.
Я выполняю её просьбу, не подумав, как нелепо и унизительно выгляжу – словно меня раздели, голышом вывели на сцену и приказали плясать на потеху публике. Настя поднимает брови, возможно, убедившись, что я действительно «с причудой», а мама улыбается, как-то недобро кривя рот.
– Не знала, что у тебя есть дочь…
– Садись у монитора, Вик, он за кассами, – говорит мама, игнорируя слова кассирши, и уходит в сторону подсобки в дальнем углу магазина. – Отогреешься, в камеры посмотришь. Я переоденусь и заварю чай. Как чуяла, настрогала бутеров на смену… Насть, уходить будешь, закрой сама нас, ладно? Вика явно до утра останется.
Настя моргает, но молча опускает голову. Она связывает подсчитанные купюры резинками, складывает в ящик и с четвёртого раза захлопывает крышку, бурча под нос:
– Какие ж хилые кассы у этой фирмы, каждую смену вожусь… И двух недель не прошло, как поставили замок, а он опять тупит! Задолбало. Руководству пожалуюсь. На всё! Ой, Вик, ты не слушай, это наболевшая история. Проходи лучше, щас освобожу место.
Кряхтя на больную спину, Настя встаёт с кресла и пропускает меня сесть.
– Обогреватель под кассой стоит отменный, оттаешь быстренько. Ноги, небось, застудила? Тогда обувь просуши и прогрей, да. В отделе с шампунями и мылом носки мужские висят, возьми пару – за мой счёт. На подарок новогодний не тянет, конечно, но… Хотя бы так. И… это… Извини за наркоманку? Ты непохожа, правда. Вот. Спокойной и тёплой ночи, Вика, я рада знакомству.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70605607?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.