Главная страница | Музеи и коллекции | Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны

Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны
Коринна Кур-Королев
Елена Зубкова
Вольфганг Айхведе
Ульрике Шмигельт-Ритиг
Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»
Принеся с собой миллионы человеческих жертв, Вторая мировая война стала еще и культурной катастрофой: многие музеи были разграблены, церкви разрушены, а произведения искусства и библиотеки погибли в огне или были вывезены в качестве «трофеев». Книга, подготовленная российско-германским коллективом авторов, рассказывает о судьбе культурных ценностей России, утраченных в те годы. В центре исследования «военная история» нескольких музейных комплексов: пригородных дворцов под Санкт-Петербургом – Петергофа, Царского Села, Павловска, Гатчины и древних русских городов Новгорода и Пскова. Какие меры предпринимались для защиты и спасения музейных собраний? Как и кем они были разграблены? Какими путями похищенные произведения искусства шли на Запад? Кто пытался их сохранить под бомбежками, в оккупации и эвакуации? Ответы на эти вопросы авторы ищут там, где истории музеев переплетаются с историями людей – тех, кто спасал музейные ценности, и тех, кто занимался их грабежом. Это история, которая еще не закончилась…

Коринна Кур-Королев, Ульрике Шмигельт-Ритиг, Елена Зубкова, при участии Вольфганга Айхведе
Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны

Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Коринна Кур-Королев, Ульрике Шмигельт-Ритиг, Елена Зубкова при участии Вольфганга Айхведе
ГРАБЕЖ И СПАСЕНИЕ
Российские музеи в годы Второй мировой войны


Новое литературное обозрение
Москва
2024

Corinna Kuhr-Korolev, Ulrike Schmiegelt-Rietig, Elena Zubkova In Zusammenarbeit mit Wolfgang Eichwede
RAUB UND RETTUNG
Russische Museen im Zweiten Weltkrieg


B?HLAU VERLAG WIEN K?LN WEIMAR
2019
УДК [069:351.853](091)(47+57)«1941/1945»
ББК 79.13(2)622
Г75
Редактор Т. Вайзер
Коринна Кур-Королев, Ульрике Шмигельт-Ритиг, Елена Зубкова при участии Вольфганга Айхведе
Грабеж и спасение: российские музеи в годы Второй мировой войны / Коринна Кур-Королев, Ульрике Шмигельт-Ритиг, Елена Зубкова при участии Вольфганга Айхведе. – М.: Новое литературное обозрение, 2024. – (Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»).
Принеся с собой миллионы человеческих жертв, Вторая мировая война стала еще и культурной катастрофой: многие музеи были разграблены, церкви разрушены, а произведения искусства и библиотеки погибли в огне или были вывезены в качестве «трофеев». Книга, подготовленная российско-германским коллективом авторов, рассказывает о судьбе культурных ценностей России, утраченных в те годы. В центре исследования «военная история» нескольких музейных комплексов: пригородных дворцов под Санкт-Петербургом – Петергофа, Царского Села, Павловска, Гатчины и древних русских городов Новгорода и Пскова. Какие меры предпринимались для защиты и спасения музейных собраний? Как и кем они были разграблены? Какими путями похищенные произведения искусства шли на Запад? Кто пытался их сохранить под бомбежками, в оккупации и эвакуации? Ответы на эти вопросы авторы ищут там, где истории музеев переплетаются с историями людей – тех, кто спасал музейные ценности, и тех, кто занимался их грабежом. Это история, которая еще не закончилась…
На обложке: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Новгородско-Лужская наступательная операция (14 января – 15 февраля 1944 года) советских войск Волховского фронта против части сил 18-й немецкой армии, осаждавшей Ленинград. Памятник «Тысячелетие России» на территории Новгородского Кремля, разрушенный фашистскими захватчиками.
Фото: Г. Петрусов / РИА Новости

ISBN 978-5-4448-2383-5

© Corinna Kuhr-Korolev, Ulrike Schmiegelt-Rietig, Elena Zubkova, Wolfgang Eichwede, 2019
© К. Левинсон, перевод с немецкого, 2024
© И. Дик, дизайн обложки, 2024
© ООО «Новое литературное обозрение», 2024

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
Вторая мировая война была войной на уничтожение, стоившей миллионов человеческих жертв. Культура – тоже жертва войны: разграблялись музеи, разрушались церкви, в огне гибли произведения искусства и библиотеки, или они в качестве «военных трофеев» уплывали из страны – в вагонах или солдатских ранцах. О хищениях культурных ценностей в годы войны, невосполнимых утратах и трудном пути возвращения написано немало. Но эта история еще не закончена.
В этой книге мы рассказываем о судьбе культурного наследия России на примере нескольких музейных комплексов – пригородных дворцов под Санкт-Петербургом (Петергоф, Царское Село, Павловск, Гатчина), древних русских городов Новгорода и Пскова. Жанр микроистории дает возможность представить музейные истории «в деталях». Какие меры предпринимались для защиты и спасения музейных собраний? Как и кем они были разграблены? Какими путями похищенные произведения искусства шли на Запад? Кто пытался их сохранить под бомбежками, в оккупации и эвакуации? Так музейные истории переплетаются с историями людей – тех, кто спасал музейные ценности, и тех, кто занимался их грабежом. И хотя поиски утраченного не входили непосредственно в задачи проекта, иногда нам удавалось выйти на след исчезнувших артефактов, однако еще большее их количество до сих пор так и не обнаружено.
Книга является совместным российско-германским проектом. Спустя семь десятилетий после войны, ответственность за которую несла гитлеровская Германия, исследователи из обеих стран несколько лет работали вместе в архивах, изучали сотни публикаций, встречались с родственниками воевавших на русском фронте, пытаясь заполнить лакуны в истории гуманитарной катастрофы, связанной с уничтожением и кражей произведений искусства. Поскольку в центре внимания была история российских музеев, участники проекта постоянно консультировались, находили взаимопонимание и профессиональную поддержку музейных сотрудников и коллег.
В 2012 году в Федеративной Республике Германия по инициативе Фонда культуры земель (Kulturstiftung der L?nder) стартовал проект «История российских музеев во Второй мировой войне», который был поддержан Фондом прусского культурного наследия (Stiftung Preu?ischer Kulturbesitz) в лице его президента проф. д-ра Германа Парцингера и Фондом Фольксваген (Volkswagen Stiftung), взявшим на себя основную часть расходов по финансированию проекта. Организационную поддержку и координацию проекта со стороны Фонда культуры земель осуществляла доктор Бритта Кайзер-Шустер, научным руководителем проекта был профессор доктор Вольфганг Айхведе. Немецкое издание книги вышло в 2019 году.
Мы очень признательны Ирине Прохоровой за готовность опубликовать русское издание книги в издательстве «Новое литературное обозрение», которое она возглавляет. Благодарим также сотрудников НЛО – Татьяну Вайзер, Юлию Бернштейн, Сергея Елагина и Сергея Кокурина – за редактирование рукописи и подготовку ее к печати. Кириллу Левинсону мы обязаны прекрасным профессиональным переводом нашей книги, за что ему отдельное спасибо. Благодарим Фонд Фольксваген за финансовую поддержку русского издания книги.

    Вольфганг Айхведе
    Коринна Кур-Королев
    Ульрике Шмигельт-Ритиг
    Елена Зубкова

ВОЙНА И КУЛЬТУРА: НЕЗАВЕРШЕННАЯ ИСТОРИЯ

Вольфганг Айхведе (научный руководитель проекта)
Путешественник, приезжая сегодня в Великий Новгород, любуется Детинцем – Новгородским кремлем с его Софийским собором, восхищается массивной, но гармоничной архитектурой церквей, очевидцев былого богатства средневековой Новгородской республики, и пытается представить себе огромные размеры ее владений, охватывавших когда-то все северорусские земли. А проехав меньше 150 километров от Новгорода на север, он уже бродит по анфиладам Екатерининского дворца в Царском Селе, чувствуя себя одновременно и свободным, и маленьким в просторном, сверкающем золотом тронном зале. Обширные парки Петергофа напоминают о величии державы, осознавшей и представлявшей себя миру империей, и свидетельствуют о великолепии ее прежней власти и могущества. И только фотостенды в вестибюлях или выставочных залах напоминают о том, что три четверти века назад вокруг были одни руины. Через Новгород проходила линия фронта, весь город лежал в развалинах; царские дворцы были порушены артиллерийским огнем, сожжены и заняты солдатами вермахта. Между великим прошлым и столь же впечатляющим настоящим зияет брешь, период пустоты и разорения, о котором посетители узнают, лишь посмотрев на информационный стенд, чтобы тут же вернуться к привычной действительности.
И все же война не забыта. Она по-прежнему присутствует – в жертвах, которые она повлекла, в никем не посчитанных личных страданиях. Культура страны также сильно пострадала. Судьбе культуры во время войны и посвящена эта книга. То, что на первый взгляд кажется сугубо исторической темой, при ближайшем рассмотрении представляется актуальнейшей проблемой. И дело не в невосполнимых потерях, вызванных разрушением и грабежом, а скорее, наоборот, в удивительных находках: по сей день в ФРГ обнаруживаются произведения искусства, долгое время считавшиеся утраченными, которые возвращаются на свое прежнее место. Многие музеи сообщают о том, что к ним до сих пор обращаются люди из Германии и отдают кто вазу, кто статуэтку: их отец или дед был в войну солдатом, воевал под Ленинградом…
В середине 1990?х годов в рабочую группу Научно-исследовательского центра Восточной Европы в Бремене[1 - Forschungsstelle Osteuropa – центр создан в 1982 году при Бременском университете, его основателем и первым директором (до 2008 года) был профессор Вольфганг Айхведе. – Прим. ред. (здесь и далее комментарии С. Кокурина)], занимавшуюся судьбой пропавших произведений искусства, позвонила дама преклонных лет, которая сообщила, что ее муж служил в частях вермахта, оккупировавших Царское Село, и в качестве сувениров прислал ей несколько книг XVIII века, явно ценных. Сам он погиб в 1945 году, а она теперь хотела, как она выразилась, перед смертью «привести это дело в порядок». Не могли бы мы помочь ей вернуть эти книги? Там было несколько томов из библиотеки Царскосельского дворца и атлас Северной Европы 1703 года издания из Пскова. Передача книг Екатерининскому дворцу была произведена в частном порядке, но превратилась в торжественную церемонию: весь коллектив музея собрался в одном из парадных залов, чтобы отпраздновать возвращение четырех или пяти экспонатов из тысяч утраченных.
В архиве Министерства иностранных дел ФРГ бременские исследователи обнаружили сведения о том, что Фридрих Вернер фон дер Шуленбург, бывший до 1941 года послом Германии в СССР, в ноябре 1942 года получил «подарок» – более 170 книг, вывезенных из Павловского дворца под Ленинградом. Они были похищены подчиненной МИДу зондеркомандой СС, известной как «Группа Кюнсберга», из знаменитой библиотеки Росси[2 - Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. Das Sonderkommando K?nsberg, 1941–1943. Bremen, 1997. S. 89, 104–113.]. Первая попытка связаться с семьей не привела ни к чему. В 1997 году документы были опубликованы, и к Шуленбургам еще дважды обращались через родственника-дипломата, – и снова безрезультатно. Только в 2013 году, когда из?за публикации в газете S?ddeutsche Zeitung возникла опасность широкой огласки, 135 томов «вдруг» нашлись в семейной библиотеке в замке Фалькенберг в Верхнем Пфальце[3 - Neshitov T. Die Geschichte von der verschwundenen Vase // S?ddeutsche Zeitung. 24.06.2013.]. Благодаря организованному каналу коммуникации под названием «Германо-российский музейный диалог» книги были возвращены в Павловск.
Совсем недавно с автором этих строк связалась одна предпринимательница из-под Мюнстера и сообщила, что среди вещей, унаследованных ею от только что умершего отца, находится икона, которую тот давным-давно получил в подарок от своего брата, воевавшего в составе группы армий «Север». На оборотной стороне иконы, сказала дама, имеются буквы, печати, надписи и цифры, которые необходимо расшифровать. Проблему удалось решить быстро: на иконе стоял инвентарный номер Екатерининского дворца в Царском Селе, и по нему установили, что это – «чудотворная» икона, подаренная брату царя Александра III русскими монахами на Афоне в 1875 году. В 2016 году состоялась волнующая церемония: семья возвратила икону ее законному владельцу – Царскосельскому дворцу-музею.
Безусловно, самым ярким событием стало возвращение мозаичного панно из Янтарной комнаты[4 - Об описываемом далее см.: Айхведе В. Возвращение мозаики – с черного рынка в Янтарную комнату Царского Села // Ботт И. К. (Ред.). Город Пушкин. Дворцы и люди. СПб., 2015. С. 258–277.]. В 1756–1757 годах императрица Мария Терезия подарила русской царице Елизавете Петровне четыре флорентийские мозаики, которые были включены в убранство Янтарной комнаты. В 1941 году кто-то из военнослужащих вермахта выломал одно мозаичное панно из стены и присвоил его еще до того, как Янтарную комнату «официально» разобрали и вывезли. В 1997 году сын этого военного попытался (через адвоката) продать унаследованное панно на черном рынке в Бремене. Затея провалилась: местная прокуратура конфисковала мозаику. Однако началась громкая судебная тяжба. Благодаря переговорам с судебными органами Вольного ганзейского города Бремена, с одной стороны, и «выкупу», уплаченному наследникам солдата, с другой, удалось избежать многолетнего судебного процесса и добиться того, чтобы с произведения искусства был снят арест. В апреле 2000 года панно вернулось на родину – его принял лично российский президент. Взамен власти РФ содействовали возвращению в Германию 101 ценного рисунка из собрания бременского музея Кунстхалле: в конце войны эти рисунки хранились в Бранденбурге, там их нашли советские солдаты и вывезли в СССР, лишь в 1993 году они были переданы германскому посольству в Москве, но разрешения на транспортировку их через границу долго не удавалось получить.
Сенсацией стало и возвращение бесценной псковской иконы Покрова Пресвятой Богородицы. Она фигурировала в выставочном каталоге уже в 1970 году, но Министерство культуры РФ только в 1998 году озаботилось ее поисками. «Нашлась» икона у девяностолетней дамы в Берхтесгадене.
Можно рассказать еще о множестве случаев возвращения произведений искусства. Все такие рассказы включают перипетии военной истории, которые теперь уже зачастую почти невозможно распутать. Если верить рассказам немецких солдат, на оккупированных территориях нередко иконы «приобретались» на процветавшем (хотя формально и запрещенном) черном рынке; священники получали иконы в качестве «благодарности» за крещения; врачам могли заплатить образами или произведениями народного творчества за медицинскую помощь. Кто-то утверждал, что «спасал» исторические фотографии, вазы или акварели «в последнюю минуту из огня» или из «затопленного подвала». Повествования всегда следуют одним и тем же шаблонам. Границы между грабежом, корыстным использованием чужого бедственного положения и незаконной «покупкой» были очень зыбки. Очевидно, однако, что солдаты-оккупанты не осознавали неправомерности своих действий. Сам факт, что и сегодня подобные находки не редкость, подтверждает предположение, что присвоение имущества в частном порядке военнослужащими вермахта было обычным делом в годы войны. На этом фоне люди, которые возвращают награбленное, желая «привести это дело в порядок» или загладить вину за то, что натворили их «отцы» и «деды», пишут новую главу истории.
В то же время эти поступки привлекают внимание к той стороне войны, которая очень медленно осознается немецким обществом, а именно – к хищению немцами произведений искусства на оккупированных территориях Советского Союза[5 - Kuhr-Korolev C., Schmiegelt-Rietig U. Geklaut haben immer die anderen! Ausblendungen und Rechtfertigungsstrategien: Der NS-Kunstraub in Osteuropa // Osteuropa. Bd. 67. H. 3–4, 2017. S. 167–180.]. Авторы книги поставили перед собой задачу показать и проанализировать эти массовые хищения на примере музеев пригородов Санкт-Петербурга – Петергофа, Царского Села, Павловска, Гатчины – и городов-музеев Новгорода и Пскова[6 - В начале каждой главы дается краткое введение, в котором изложена история тех мест, где происходят описываемые в ней события.]. Но чтобы стали понятны масштабы и значение того, что там происходило, необходимо вначале несколькими штрихами очертить историческую канву.

1. СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 1918–1945 ГОДАХ

Близость в противоположностях
Вряд ли мы найдем два народа, которые считали бы себя столь близкими, как русские и немцы, и при этом с таким ожесточением сражались и убивали друг друга в двух мировых войнах. Эта связь между близостью и смертью не перестает поражать. С XVIII века философские школы одной страны оказывали влияние на интеллектуальный мир другой. Русская литература нашла свое место в немецкой, и наоборот. Художники двух стран поддерживали друг с другом оживленные контакты. Если на государственном уровне после Наполеоновских войн сначала королевство Пруссия, а затем Германская империя и царская Россия заключали между собой военно-политические союзы, то на социальном уровне с конца XIX века русские революционеры черпали идеи у своих немецких учителей – от Карла Маркса до Карла Каутского. Ленин и его соратники не мыслили мировую революцию без Германии. Но существовал между двумя народами и мощный потенциал обид, национальных предрассудков, который, как показала Первая мировая война, легко мобилизовать, что и привело к гигантским и неконтролируемым последствиям.
Российская революция 1917 года бросила вызов господствующему общественному строю. Хотя изначально она задумывалась как прелюдия к общеевропейским трансформациям и была движима идеей уничтожить весь буржуазный мир, в конечном счете она породила конкуренцию между системами – социалистической и капиталистической, – которая, при всех переменах мировой конъюнктуры, определяла международную политику более трех четвертей века. Вначале Германия была в центре всех ожиданий большевиков. После Брестского мира, навязанного весной 1918 года Центральными державами революционной, но бессильной России, последовавшее уже осенью того же года падение монархии Гогенцоллернов и поражение Германии в Первой мировой войне, казалось, превратили революцию в европейскую. Но это была иллюзия. Надежды Москвы на социалистический переворот в Берлине вскоре развеялись. Однако и молодая советская республика, и столь же молодая веймарская демократия, оказавшиеся в роли жертв, исключенных из миропорядка, закрепленного Версальским договором, или оттесненных им на роли изгоев, оказались зависимыми друг от друга или даже принужденными к тому, чтобы стать партнерами[7 - Eichwede W. Der Eintritt Sowjetrusslands in die Internationale Politik, 1921–1927 // Geyer D. (Hg.) Osteuropa-Handbuch Sowjetunion. Au?enpolitik I: 1917–1955. K?ln; Wien, 1972. S. 150–212.]. И это несмотря на то, что их политический строй был весьма различен, а опыт Первой мировой войны еще свеж. С заключением между ними в апреле 1922 года Рапалльского договора, восстановившего дипломатические отношения, начался этап взаимной координации, которая порой приближалась к интимности[8 - Рапалльский договор, урегулировав все спорные вопросы между РСФСР и Германией, касавшиеся возмещения военных убытков, царских долгов, национализированной частной собственности, устанавливал взаимный режим максимального благоприятствования в торговле и хозяйственных отношениях. – Прим. ред.]. Строго засекреченное сотрудничество между рейхсвером и Красной армией стало одним из основных элементов этого нового партнерства. Возродились в 1920?е годы и экономические связи – Россия всегда представлялась заманчивым рынком, а Германия – источником современных технологий. В то же время через советское посольство на Унтер-ден-Линден, в нарушение дипломатических норм, осуществлялась связь с Коммунистической партией Германии, которая даже после того, как все революционные иллюзии потерпели крах, оставалась важнейшей секцией контролируемого Москвой Коммунистического интернационала. Германо-советские отношения до 1933 года таили в себе взрывоопасный потенциал – они были полны мерцающих контрастов, которые тем не менее складывались в единую картину[9 - Из огромного количества работ по русско-немецким и советско-германским отношениям в межвоенные годы назовем лишь три: Mierau F. Russen in Berlin, 1918–1933. Weinheim; Berlin, 1988; Schl?gel K. Berlin – Ostbahnhof Europas. Russen und Deutsche in ihrem Jahrhundert. Berlin, 1998; Eimermacher K., Volpert A. (Hg.) St?rmische Aufbr?che und entt?uschte Hoffnungen. Russen und Deutsche in der Zwischenkriegszeit, unter Mitarbeit von G. Bordjugow. M?nchen, 2006.].
Невозможно представить интеллектуальную жизнь Веймарской республики без старой России и нового Советского Союза. Обе России присутствовали в германском обществе и культуре «золотых двадцатых» во всех своих противоречиях. Великие русские писатели XIX века продолжали влиять на умы, но многих немцев – в том числе тех, кто вовсе не был приверженцем коммунистического мировоззрения, – также завораживали эксперименты строителей нового мира, сообщения о которых поступали из Москвы и Киева, из Ленинграда (Петрограда) и Харькова. Авангард в живописи был бы немыслим без соприкосновения российской и германской художественной среды. Собственно русская эмиграция, представлявшая самые разные политические течения и только в Берлине, в «Шарлоттенграде»[10 - Имеется в виду город Шарлоттенбург, в 1920 году ставший районом Берлина, который сами берлинцы называли Шарлоттенград из?за обилия русских кафе, ресторанов, банков, театров, издательств и книжных магазинов. – Прим. ред.], насчитывавшая около 300 тысяч человек, не препятствовала, а способствовала взаимному притяжению: Берлин стал местом встречи обеих культур. Вот лишь два примера. На «Первой русской художественной выставке», состоявшейся в германской столице в 1922 году и ставшей легендарной, можно было проследить переход в искусстве от традиции конца XIX века к конструктивизму. А в 1929 году там же прошла большая выставка икон, которая привлекла внимание к древнерусскому искусству. Также постоянно приезжали и уезжали советские музыканты, артисты балета, писатели, ученые и политики. Гости из огромной сопредельной страны были частью берлинского общества. Критика соседствовала с любопытством, неприятие – с восхищением. В то время как издательства оперативно выпускали в немецком переводе русские книжные новинки, крупные газеты и журналы, включая русскоязычные, регулярно сообщали о событиях в Советском Союзе. Путешествия вошли в моду. Таким образом, немецкая общественность знала о кардинальных переменах в экономике, о формировании однопартийного государства и об ограничении пространств свободного мышления в СССР; эта информация неизменно вызывала большой интерес, хотя и производила неоднозначное впечатление на германскую публику.
Сталинский Советский Союз: индустриализация и террор
Безусловно, Страна Советов в первые годы своего существования была страной контрастов[11 - См. обзорные работы: Hildermeier M. Geschichte der Sowjetunion 1917–1991. Entstehung und Niedergang des ersten sozialistischen Staates. M?nchen, 1998; Malia M. The Soviet Tragedy. A History of Socialism in Russia, 1917–1991. New York, 1994.]. После Октябрьской революции не оставалось ни малейшего сомнения в том, что большевики устанавливают диктатуру «пролетариата» и по отношению к своим политическим оппонентам никакой терпимости проявлять не собираются. Одним из первых их шагов стало создание тайной полиции в виде Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. В годы Гражданской войны и «военного коммунизма» революционные утопии и насилие зловеще слились. Создание «нового человека», провозглашенное в революционной эйфории, открыло невиданные прежде творческие возможности для авангарда в литературе и искусстве. Но в это же время тысячи представителей научной интеллигенции подверглись репрессиям и преследованиям на родине или были вынуждены эмигрировать. Начиная с 1921 года потери, понесенные в выигранной Гражданской войне, заставили правительство перейти к стратегии социального компромисса, известной как «новая экономическая политика». Однако НЭП стал полем ожесточенной борьбы за власть внутри Коммунистической партии. Оппозиция, большей частью устраненная, умолкла. С победой Сталина партийная диктатура еще раз перешла в новое качество. Хотя пятилетние планы, введенные с 1929 года, позволили многим гражданам СССР улучшить свое социальное и материальное положение, коллективизация в деревне породила репрессии, смерть, голод и нищету, а на Украине – Голодомор[12 - Getty J. A., Naumov O. V. The Road to Terror. Stalin and the Self-Destruction of the Bolsheviks, 1932–1939 // Annals of Communism Series. New Haven; London, 1999. Дискуссии последних десятилетий отражены в: Sapper M., Weichsel V. (Hg.) Im Profil. Stalin, der Stalinismus und die Gewalt. Berlin, 2012 (= Osteuropa. 2012. Bd. 62. H. 4).]. Движение к цели, к индустриализации Советского Союза любой ценой и без какого-либо социального компромисса, сопровождалось государственным террором как против бывшей элиты революционеров, госслужащих, так и против собственных народов. 1937?й стал годом Большого террора[13 - Schl?gel K. Terror und Traum. Moskau 1937. M?nchen, 2008.]. Сотни тысяч людей были физически ликвидированы или отправлены в лагеря. Пострадали и многие высокопоставленные иностранные коммунистические функционеры, политэмигранты, которые бежали из нацистской Германии в Москву, надеясь найти убежище[14 - Chase W. J. Enemies Within the Gates. The Comintern and the Stalinist Repression, 1934–1939 // Annals of Communism Series. New Haven; London, 2001.]. Роковые последствия для начавшейся вскоре войны имел расстрел ведущих военачальников РККА, включая легендарного маршала Михаила Тухачевского. По разным подсчетам, в 1937 и 1938 годах более 30 тысяч командиров Красной армии было арестовано или уволено со службы и более 60% высшего командного состава, в том числе трое из пяти маршалов, были расстреляны[15 - Werth N. Ein Staat gegen sein Volk. Gewalt, Unterdr?ckung und Terror in der Sowjetunion // Courtois S. u. a. (Hg.) Das Schwarzbuch des Kommunismus. Unterdr?ckung, Verbrechen und Terror. M?nchen; Z?rich, 1997. S. 51–295, здесь S. 221; Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937–1938. М., 1998. С. 315. Порядок величин и точные цифры являются в России по сей день предметом интенсивных изысканий и споров военных историков.]. Необузданная воля к власти Сталина игнорировала интересы безопасности страны.
Национал-социалистическая Германия: «раса господ» и «жизненное пространство»
После прихода Гитлера к власти 30 января 1933 года были быстро разгромлены все демократические структуры и установлена национал-социалистическая диктатура. В провозглашенную «народную общность» не включались те, кого определяли как «расово» чуждых, «биологически нездоровых» или как инакомыслящих. Исключая или даже умерщвляя их, народная общность должна была стать внутренне однородной. Во внешней политике нацистское государство стремилось взломать существующий европейский порядок. Целью была этнически «сегрегированная» Европа без евреев, находящаяся под национал-социалистическим господством (в том числе и экономическим)[16 - См.: Aly G., Heim S. Vordenker der Vernichtung. Auschwitz und die deutschen Pl?ne f?r eine neue europ?ische Ordnung. Frankfurt a. M., 1993. В качестве обзорной работы можно рекомендовать: Wildt M. Geschichte des Nationalsozialismus. G?ttingen, 2008; Herbst L. Das nationalsozialistische Deutschland 1933–1945. Die Entfesselung der Gewalt: Rassismus und Krieg. Frankfurt a. M., 1996; Frei N. Der F?hrerstaat. Nationalsozialistische Herrschaft 1933–1945. 3. Aufl. M?nchen, 1993; Herbert U. Das Dritte Reich. Geschichte einer Diktatur. 3. Aufl. M?nchen, 2018.].
Тем не менее Гитлер и Сталин нашли общий язык: 23 августа 1939 года эти два диктатора заключили «Договор о ненападении». В это время Третий рейх, планировавший войну, хотел нейтрализовать СССР, а Советский Союз, в свою очередь, был озабочен тем, чтобы не дать себя втянуть в эту войну. Но главное, о чем условились стороны в секретном дополнительном протоколе, – это раздел Польши и стран Прибалтики, благодаря которому в выигрыше оказывались обе договаривающиеся державы. 1 сентября 1939 года в Польшу вторглась Германия, а 17 сентября – Советский Союз. В начале Второй мировой войны Гитлер и Сталин де-факто выступали союзниками, и, подписав 28 сентября дополнительные соглашения, они торжественно скрепили свою новую «дружбу»[17 - См.: Markert W., Geyer D. (Hg.) Osteuropa-Handbuch Sowjetunion. Vertr?ge und Abkommen 1917–1962. K?ln; Graz, 1967. S. 152–154.].
Но взаимные заверения были обманчивы. Уже весной 1940 года Гитлер обновил планы нападения на Россию. После победы над Францией его целью стало расширение сырьевой базы Германии и господство над всей Европой, которого он хотел достигнуть раньше, чем в игру вступят Соединенные Штаты с их растущим военным потенциалом. Таким образом, Великобритания, не желавшая заключать с Германией мир, лишилась бы надежды на то, что у нее будут союзники на континенте. Эти аргументы были насквозь имперскими. Гитлер и его окружение ни на секунду не отказывались от планов уничтожения России и «создания в Восточной Европе колониальной империи»[18 - Herbert U. «Barbarossa». Strategische Planungen und politische Vorentscheidungen, Juni 1940–Juni 1941 // Jahn P., Wieler F., Ziemer D. (Hg.) Der deutsche Krieg um «Lebensraum im Osten» 1939–1945. Ereignisse und Erinnerung. Berlin, 2017. S. 21–45, здесь S. 22.]. Исход «борьбы за гегемонию в мире» решит, считал Гитлер, завоевание «русского пространства»: оно сделает «Европу самым неуязвимым для блокады местом в мире»[19 - Слова Гитлера цит. по: F?rster J. Hitlers Entscheidung f?r den Krieg gegen die Sowjetunion // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1983]. S. 43.]. Одновременно, подчеркивал он, следовало «раз и навсегда» устранить «опасность большевизма»[20 - Слова Гитлера, согласно записям генерал-майора Варлимонта, цит. по: Uebersch?r G. R. Hitlers Entschluss zum «Lebensraum»-Krieg im Osten // Uebersch?r G. R., Wette W. Der deutsche ?berfall auf die Sowjetunion. «Unternehmen Barbarossa» 1941. Frankfurt a. M., 1991. S. 13–44, здесь S. 31.], для чего необходимо «применение самого жестокого насилия»[21 - Сказано Гитлером в марте 1941 года, цит. по: F?rster J. Das «Unternehmen Barbarossa» als Eroberungs- und Vernichtungskrieg // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1983]. S. 498–538, здесь S. 501.]. Воодушевленное успехами в Западной Европе германское армейское командование выражало убежденность в том, что сумеет повторить «блицкриг»[22 - Ханс-Ульрих Тамер говорит в этой связи даже о «молниеносной мировой войне»: Thamer H.?U. Verf?hrung und Gewalt. Deutschland 1933–1945. Berlin, 1994. S. 653.] и одержать победу в течение трех месяцев. Быстрый успех требовался Германии еще и потому, что она не была готова к длительной войне.
31 июля 1940 года было принято решение о планировании войны, а 18 декабря в рамках «Директивы № 21 – План Барбаросса» был издан приказ о проведении «быстрой кампании», предположительно в мае 1941 года, с целью выхода к Волге. После этого началась лихорадочная подготовка – создание оперативных и хозяйственных штабов «Восток», написание меморандумов, планов и «Руководства по ведению хозяйства на вновь оккупированных восточных территориях». Во всей этой работе под руководством Германа Геринга участвовало большое число министерств, а также Главное управление имперской безопасности[23 - См.: M?ller R.?D. Von der Wirtschaftsallianz zum kolonialen Ausbeutungskrieg // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1. Ausg. 1983]. S. 141–209; Idem. Hitlers Ostkrieg und die deutsche Siedlungspolitik. Die Zusammenarbeit von Wehrmacht, Wirtschaft und SS. Frankfurt a. M., 1991; Luebbers G. C. Wehrmacht und Wirtschaftsplanung f?r das Unternehmen «Barbarossa». Deutsche Ausbeutungspolitik in den besetzten Gebieten der Sowjetunion w?hrend des Zweiten Weltkrieges, Diss. M?nchen, 2010, URL: https://core.ac.uk/download/pdf/56475834.pdf (последнее обращение: 01.05.2018).]. Альфреду Розенбергу – рейхсляйтеру НСДАП, а теперь еще и «уполномоченному» и будущему министру, ведающему землями, которые предстояло завоевать, – отводилась особая роль. Известные исследовательские институты тоже с готовностью предоставляли свои знания. Все планы сводились к неограниченной эксплуатации соблазнительных природных богатств России, прежде всего ее сельскохозяйственных и энергетических ресурсов, в том числе и нефтяных месторождений Кавказа. Местному населению готовилась жалкая судьба. В разных версиях генерального плана «Ост», в составлении которого участовал среди прочих Институт аграрных исследований при Берлинском университете, предусматривались вымирание, истребление или депортация 30 миллионов представителей славянских народов с целью обеспечить возможность колонизации завоеванных земель немцами[24 - R?ssler M., Schleiermacher S. (Hg.) Der «Generalplan Ost». Hauptlinien der nationalsozialistischen Planungs- und Vernichtungspolitik. Berlin, 1993; Madajczyk C. Vom Generalplan Ost zum Generalsiedlungsplan. M?nchen, 1994; Heinemann I. Wissenschaft und Homogenisierungsplanungen f?r Osteuropa. Konrad Meyer, der «Generalplan Ost» und die Deutsche Forschungsgemeinschaft // Heinemann I., Wagner P. (Hg.) Wissenschaft – Planung – Vertreibung. Neuordnungskonzepte und Umsiedlungspolitik im 20. Jahrhundert. Stuttgart, 2006. S. 45–72.]. Державу «московитов» планировалось «разрушить», ее «еврейско-большевистскую государственную администрацию» уничтожить, а территорию разделить на отдельные, зависимые от Германии государственные образования, или рейхскомиссариаты[25 - Об этом см.: F?rster J. Das «Unternehmen Barbarossa»… S. 498–450.].
Вновь и вновь повторяя одни и те же формулировки, Гитлер настраивал вермахт на беспощадную войну: это будет «борьба расы с расой», говорил он; «коммунист» вам «не товарищ ни до, ни после» боя; «мы ведем войну не ради того, чтобы сохранить врага»[26 - Слова Гитлера в записи начальника Генерального штаба Гальдера 30.03.1941 цит. по: Streit C. Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941–1945. 2. Aufl. Stuttgart, 1980. S. 34.]. Со стороны Верховного командования сухопутных войск на это не последовало сколько-нибудь серьезных возражений, о чем свидетельствует написанная в апреле 1941 года записка Георга фон Кюхлера, командующего 18?й армией, участвовавшей потом в боевых действиях именно в том районе, который рассматривается в этой книге. Германию и Россию, писал Кюхлер, в «мировоззренческом и расовом» отношениях разделяет «пропасть». Если Германия хочет «на поколения вперед» устранить опасность, угрожающую ей с Востока, то ее «единственной целью» должно стать «уничтожение европейской России»[27 - Цит. по: F?rster J. Hitlers Entscheidung f?r den Krieg gegen die Sowjetunion // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1983]. S. 49.]. В реальной военной практике решающее значение приобрел известный «приказ о комиссарах», или «Директива по обращению с политическими комиссарами», выпущенная Верховным главнокомандованием вермахта в начале июня 1941 года. Ею предписывалось «немедленно устранять силой оружия»[28 - Цит. по: F?rster J. Das «Unternehmen Barbarossa»… S. 523.] комиссаров и «функционеров» советской армии, поскольку они как «инициаторы варварских азиатских методов ведения войны» не подпадают под нормы международного права. «Устранение» должно было производиться «как можно более незаметно, вне зоны боевых действий»[29 - Цит. по: Ibid. S. 522–524. Об истории и контексте «приказа о комиссарах» см. также: Streit C. Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941–1945. 2. Aufl. Stuttgart, 1980. S. 28–61.].
Война на уничтожение на Восточном фронте
Рано утром 22 июня 1941 года без объявления войны Германия (а за ней Румыния, Словакия, Финляндия, Венгрия и Италия) атаковала СССР на фронте протяженностью почти 8 тысяч километров. В нападении участвовало более 3,5 миллиона солдат. Эффект внезапности был сокрушительным, и неподготовленная советская армия понесла катастрофические потери. Перед этим в течение нескольких месяцев Сталин игнорировал все предупреждения и данные разведки из Вашингтона и Лондона. Теперь ему понадобилось 10 дней для того, чтобы прийти в себя от потрясения, после чего он обратился к своему народу и провозгласил «Великую Отечественную войну»[30 - О советской реакции см.: Hoffmann J. Die Kriegf?hrung aus der Sicht der Sowjetunion // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1. Ausg. 1983]. S. 848–872.]. Между тем из?за плохо организованной обороны вторгшиеся германские войска одерживали победу за победой, захватывали сотни тысяч пленных и завоевывали огромные территории в ходе своего наступления по трем главным направлениям: в северном – на Ленинград, центральном – на Москву и южном – на Украину. Гитлер уже говорил о скорой победе. Не только он ожидал, что осенью будет принимать парад победы в Москве[31 - О ходе войны см. указанную выше литературу.].
Однако решить исход войны в свою пользу Гитлеру не удалось. Начальник германского Генерального штаба Франц Гальдер еще в начале августа отметил в своем дневнике: «колосс-Россия <…> был нами недооценен. К началу войны мы имели против себя 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360. <…> И даже если мы разобъем дюжину дивизий, тут же появляется новая дюжина»[32 - Слова Гальдера цит. по: Herbert U. Geschichte Deutschlands im 20. Jahrhundert. M?nchen, 2014. S. 436. [Русский перевод здесь и ниже цитируется по изданию: Гальдер Ф. Военный дневник. 1941–1942. М., 2010; доступно на: URL: http://militera.lib.ru/db/halder/1941_08.html (последнее обращение: 01.08.2018).]]. Уже в ноябре Гальдер вынужден был признать: «Наши людские и материальные ресурсы подошли к концу»[33 - Цит. по: Uebersch?r G. R. Das Scheitern des «Unternehmens Barbarossa». Der deutsch-sowjetische Krieg vom ?berfall bis zur Wende vor Moskau im Winter 1941–1942 // Uebersch?r G. R., Wette W. Der deutsche ?berfall auf die Sowjetunion. S. 107.]. 5 декабря, в трескучий мороз, началось советское контрнаступление под Москвой. Стратегия молниеносной войны провалилась. К концу 1941 года вермахт потерял миллион человек убитыми, что составляло почти треть от первоначальной численности войск, участвовавших во вторжении. Даже при том, что потери советской стороны были выше, восполнить собственные Германия уже не могла. Поражение под Москвой почти с точностью до дня совпало с радикальным изменением глобального баланса сил. После нападения Японии на Перл-Харбор 7 декабря Германия, а 11 декабря Италия объявили войну США. Весь мир был объят огнем.
Действительность войны в Советском Союзе оказалась бесчеловечней, чем предполагалось в планах. В преддверии войны солдат вермахта призывали не щадить врага. Теперь миллионы людей обрекались на голодную смерть. Действовал железный принцип: войска должны кормить себя с оккупированной земли. Потребности местного населения не принимались в расчет. Если поначалу с его стороны не было недостатка в изъявлениях симпатии к немецкой армии, то через несколько месяцев стало ясно, что пришли не освободители от сталинского ига, а захватчики. Жестокая реальность войны соответствовала национал-социалистическому мировоззрению. Несмотря на международные конвенции, больше половины советских военнопленных, попавших в руки к немцам, погибло из?за недоедания и отсутствия медицинской помощи либо было расстреляно. В ходе произвольно осуществлявшихся карательных операций против настоящих или мнимых партизан казнили десятки тысяч человек[34 - Bartov O. Hitlers Wehrmacht. Soldaten, Fanatismus und die Brutalisierung des Krieges. Hamburg, 1995; Pohl D. Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Milit?rbesatzung und einheimische Bev?lkerung in der Sowjetunion. 1941–1944. 2. Aufl. M?nchen, 2009; Heer H. Vernichtungskrieg. Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944. Ausstellungskatalog. 3. Aufl. Hamburg, 1997.]. В Ленинграде, почти полностью окруженном, сотни тысяч людей умерли от голода. Около 3 миллионов человек вывезли в рейх на принудительные работы. Уничтожение еврейского населения, проживавшего в России, Украине, Белоруссии и Прибалтике, происходило не без участия вермахта; ужасающим подтверждением этого стало убийство 30 тысяч киевских евреев в Бабьем Яру 29 и 30 сентября 1941 года[35 - Krausnick H., Wilhelm H.?H. Die Truppe des Weltanschauungskrieges. Die Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei und des SD. 1938–1942. Stuttgart, 1981; Wette W. Die Wehrmacht. Feindbilder, Vernichtungskrieg, Legenden. 2. Aufl. Frankfurt a. M., 2005.].
Чтобы укрепить стойкость населения в борьбе с оккупантами, советское государство возродило образ «Руси-матушки», широко использовало национальные символы, предоставило большую свободу православной церкви, напоминало о гибели наполеоновских армий[36 - Werth A. Russland im Krieg 1941–1945. M?nchen; Z?rich, 1965. S. 294–296.]. В стихах, запечатлевших боль и смерть, великая русская поэтесса Анна Ахматова тем не менее выразила веру в живучесть русского языка:
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем.
Навеки[37 - Ахматова А. А. Мужество // Правда. 08.03.1942.].
Дмитрий Шостакович написал Седьмую, Ленинградскую симфонию как выражение воли к сопротивлению немцам и исполнил ее в августе 1942 года в осажденном, вымирающем от голода городе. Волнующий концерт транслировался через громкоговорители на улицы. Написанное еще в 1941 году стихотворение Константина Симонова «Жди меня» стало всенародным достоянием. Его и сегодня знает в России чуть ли не каждый:
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: – Повезло.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой[38 - Симонов К. М. Жди меня // Правда. 14.01.1942.].
Были и строки, полные ярости и ненависти, такие как стихотворение Алексея Суркова «Ненавижу!»:
Стало сердце, как твердый камень.
Счет обиды моей не мал.
Я ведь этими вот руками
Трупы маленьких поднимал.
<…>
Осквернен мой дом пруссаками,
Мутит разум их пьяный смех.
Я бы этими вот руками
Задушил их, проклятых, всех.
Всех их с камнем пустил бы в воду,
Бил, пока есть свинец в стволе,
Чтоб ни племени их, ни роду
Не осталось на нашей земле[39 - Сурков А. А. Ненавижу! // Красная звезда. № 188. 12.08.1942.].
То, как немцы вели войну, вселяло ужас. Поэтому с советской стороны также имели место и расстрелы пленных немецких солдат, и акты насилия, противоречившие международному праву. Нельзя не упомянуть и о том, что репрессии против собственных граждан, тех, кого советские власти считали врагами, не прекращались даже во время войны.
В 1942?м, на второй год войны, с немецкой точки зрения фронт стабилизировался, но вермахт уже не смог оправиться от поражения под Москвой. Ленинград оставался в блокаде. «Молниеносная война» превратилась в войну на истощение, в ходе которой немецкое командование полностью переместило свои военные усилия на юг в дерзкой надежде захватить не только Донбасс, но и главным образом нефтяные месторождения Майкопа и Баку и тем самым получить доступ к новым энергоресурсам. Вермахт в самом деле достиг Майкопа, но не самых богатых месторождений – бакинских. Захваченные объекты нефтяной промышленности оказались разрушенными, ими практически нельзя было восспользоваться. Стало проявляться фатальное несоответствие затрат и достижений немецкой стороны: в то время как военные операции все более очевидным образом становились непосильными для Третьего рейха и были связаны с огромными потерями, экономическая польза от них оставалась весьма скромной. Насколько беспощадной была хищническая эксплуатация захваченных ресурсов, настолько незначительной была реальная выгода от нее. А Советский Союз, наоборот, успешно мобилизовывал все новых и новых солдат, быстро вводил в строй все новые производственные мощности в оборонной промышленности и наращивал свою ударную мощь. Но главное – с весны 1942 года советская армия стала более умело воевать. Сталин, который нес прямую ответственность за катастрофически ошибочные решения, принимавшиеся в первые месяцы войны, устранился от оперативного командования. В январе 1943 года одновременно с победой под Сталинградом Красная армия сумела на одном участке прорвать кольцо блокады вокруг Ленинграда. Попытка немецкого наступления летом под Курском провалилась. В ноябре 1943 года был освобожден Киев, в январе 1944 года полностью закончилась блокада Ленинграда, в марте части Красной армии перешли довоенную границу Польши, а в октябре достигли восточной границы Германии. Вермахт при отступлении осуществлял политику «выжженной земли»: «Долг каждого – сделать все, чтобы оставить противнику территорию, непригодную в обозримом будущем ни для какого – ни военного, ни сельскохозяйственного – использования»[40 - Приказ командующего тыловым районом группы армий «Север» от 21.09.1943 цит. по: Hartmann C. Verbrecherischer Krieg – verbrecherische Wehrmacht? ?berlegungen zur Struktur des deutschen Ostheeres // Hartmann C., H?rter J., Lieb P., Pohl D. (Hg.) Der deutsche Krieg im Osten 1941–1944. Facetten einer Grenz?berschreitung. M?nchen, 2009. S. 60.].
Хищения произведений искусства: масштабы и организации
Культура – одна из жертв войны[41 - В качестве обзорных работ по теме хищения немцами произведений искусства во время Второй мировой войны см.: Nicholas L. H. Der Raub der Europa. Das Schicksal europ?ischer Kunstwerke im Dritten Reich. M?nchen, 1997; Simpson E. (Ed.) The Spoils of War. World War II and its Aftermath: The Loss, Reappearance, and Recovery of Cultural Property. New York, 1977; Grimsted P. K. Trophies of War and Empire. The Archival Heritage of Ukraine, World War II, and the International Politics of Restitution. Harvard, 2001; Sapper M., Selle C. v., Weichsel V. (Hg.) Kunst im Konflikt. Kriegsfolgen und Kooperationsfelder in Europa. Berlin, 2006 (= Osteuropa. 2006. Bd. 56. H. 1–2); Eichwede W., Hartung U. (Hg.) «Betr. Sicherstellung». NS-Kunstraub in der Sowjetunion. Bremen, 1998; Hartung U. (Hg.) Verschleppt und verschollen. Eine Dokumentation deutscher, sowjetischer und amerikanischer Akten zum NS-Kunstraub in der Sowjetunion (1941–1948). Bremen, 2000.]. Планы немцев не ограничивались уничтожением людей и государств. В период с 1941 по 1944 год культурные ландшафты между Балтийским и Черным морями, в Украине, Белоруссии и на северо-западе России тоже были превращены в выжженную землю. Средневековые центры городов сровняли с землей, храмы и монастыри сожгли, коллекции живописи из музеев, иконы из церквей, мебель из дворцов, миллионы книг из библиотек – расхитили. Русскую и советскую культуру должны были стереть с лица земли точно так же, как еврейскую. Оскверняли даже еврейские кладбища. Согласно последним подсчетам, произведенным в 2016 году, только в Российской Федерации числится пропавшим в годы войны 1 177 291 предмет, представляющий культурную ценность, в том числе большое количество музейных экспонатов, редких книг и незаменимых архивных источников, таких как документы прошлых столетий, причем «точная цифра культурных ценностей, утраченных Россией, еще не определена»[42 - Последние данные об утраченных культурных ценностях опубликованы на сайте «Культурные ценности – жертвы войны» Министерства культуры РФ. URL: http://www.lostart.ru/ru/svodnyj_katalog/ (последнее обращение: 01.08.2018).]. С 1999 года Министерство культуры РФ издает «Сводный каталог утраченных ценностей Российской Федерации», систематизированный как по населенным пунктам, так и по видам предметов. В рамках этого проекта опубликовано более 18 томов в 50 книгах[43 - См.: «Сводный каталог утраченных ценностей Российской Федерации». Доступно на: URL: http://www.lostart.ru/catalog/ru/ (последнее обращение: 01.08.2018).]. Еще в 1943 году Чрезвычайная государственная комиссия[44 - Имеется в виду Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников (ЧКГ), работавшая с 1942 по 1945 год. – Прим. ред.] и группы высококлассных экспертов начали регистрировать культурные ценности, которых лишился СССР[45 - Об этом см.: Зинич М. С. Похищенные сокровища: Вывоз нацистами российских культурных ценностей. М., 2005; Koslow G. Wie und mit welchem Ziel Stalin seine Kulturverluste im Krieg z?hlte // Eichwede W., Hartung U. «Betr. Sicherstellung». S. 141–168; Кантор Ю. З. Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг. М., 2017.]. По сегодняшним оценкам, потери только Российской Федерации значительно превышают прежние цифры по всему Советскому Союзу, хотя наибольший урон понесла Украина. Учитываемые категории предметов и методы подсчета во многих случаях различались или оказывались несовместимыми друг с другом. Нередко инвентарные списки уничтожались, а информация о довоенных музейных и библиотечных фондах отсутствовала. Однако ни сводные списки, ни цифры, исчисляемые миллионами, все равно не отражают подлинное количество и состав погубленных, конфискованных или присвоенных мародерами уникальных ценностей.
Для того чтобы совершать грабеж в таких масштабах от имени государства, требовалась целая сеть организаций. В их число входили:
1. Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга – главное учреждение нацистского рейха, ведавшее грабежом в области культуры. В оккупированной Европе ему поручалось изъятие и сохранение[46 - Sicherstellung (нем.) – в юридическом обиходе термин, означающий конфискацию или арест имущества (например, вещественных доказательств) с целью обеспечения его сохранности; далее будет использоваться более короткий перевод «изъятие и сохранение». При этом надо понимать, что данный термин использовался как эвфемизм, на самом деле речь шла о взятии трофеев для включения их в германские государственные и частные коллекции. – Прим. пер.] для планируемой «Высшей школы» (партийного университета НСДАП) «всех культурных ценностей, пригодных для исследования деятельности противников национал-социализма, а также для национал-социалистической науки в целом»[47 - Цит. по: Freitag G., Grenzer A. Der nationalsozialistische Kunstraub in der Sowjetunion // Eichwede W., Hartung U. «Betr. Sicherstellung». NS-Kunstraub in der Sowjetunion. Bremen, 1998. S. 20–66, здесь S. 32.].
2. «Зондеркоманда Кюнсберга», входившая в состав СС, однако формально подчиненная имперскому министру иностранных дел. Она должна была сосредоточиться на документах, относившихся к внешней политике, но в действительности не обходила вниманием и произведения искусства, и библиотеки.
3. Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков («Аненербе») – учреждение СС, ему в обязанность вменялся поиск следов «прагерманских» поселений, особенно на юге СССР.
4. Вермахт, которому приходилось в ходе боевых действий и в прифронтовой зоне заниматься вопросами «защиты искусства», как это называли сами военные[48 - Задачи и сферы деятельности различных нацистских ведомств подробно описываются в Главе II наст. изд.].
Нередко отдельные штабы ожесточенно соперничали друг с другом. Иногда можно даже говорить о конкуренции в охоте за трофеями. Кто оказался первым на месте? Кто главный? У кого имелся персонал и необходимые транспортные средства? Без сомнения, крупномасштабные хищения культурных ценностей на захваченных территориях были бы невозможны без участия сотен специалистов из культурных и научных учреждений рейха, без архивистов и библиотекарей, без географов и экспертов по Восточной Европе, по доисторическому периоду и по истории искусств – и это далеко не полный список профессий[49 - Методологические соображения, определившие ход исследований этой тематики, см.: Kaufmann D. Einleitung // Kaufmann D. (Hg.) Geschichte der Kaiser-Wilhelm-Gesellschaft im Nationalsozialismus. Bestandsaufnahme und Perspektiven der Forschung. 2 Bde. G?ttingen, 2000. S. 9–17; Heim S. «Vordenker der Vernichtung». Wissenschaftliche Experten als Berater der nationalsozialistischen Politik // Kaufmann D. Geschichte der Kaiser-Wilhelm-Gesellschaft im Nationalsozialismus. S. 77–91. Об отдельных дисциплинах см.: Fahlbusch M. Wissenschaft im Dienst der nationalsozialistischen Politik? Die «Volksdeutschen Forschungsgemeinschaften» von 1931–1945. Baden-Baden, 1999; Hausmann F.?R. (Hg.) Die Rolle der Geisteswissenschaften im Dritten Reich, 1933–1945. M?nchen, 2002. На примере одного специалиста по доисторическому периоду см.: Mahrsarski D. Herbert Jankuhn (1905–1990). Ein deutscher Pr?historiker zwischen nationalsozialistischer Ideologie und wissenschaftlicher Objektivit?t. Rahden; Westf., 2011.]. Роль германских научно-исследовательских институтов и университетов, равно как и аппетиты германских музеев и архивов, еще далеко не в полной мере изучены. Часто к сотрудничеству принуждались местные кадры. Евреев-заключенных из концлагерей заставляли разбирать библиотеки на идише.
О том, что конкретно вывезли те или иные германские ведомства, можно узнать из множества известных случаев. Однако в совокупности своей протоколы конфискации пока не позволяют производить сколько-нибудь надежные экстраполяции: слишком много было задействовано не согласовывавших друг с другом свои действия органов, слишком различны были их методы учета и каталогизации (если таковые существовали), слишком разнообразны были обстоятельства конфискации и упаковки предметов – будь то в первые дни после захвата территории, в позднейший период оккупации или в суматохе отступления. Тем более в немецких документах ничего не сказано (или только в самых общих словах) о степени повреждения предметов и о случаях, когда мародерство осуществлялось не организовано, а в частном порядке.
Что Советский Союз официально получил обратно после войны или обнаружил во время наступления своих войск? Сегодня на этот вопрос можно ответить лишь частично. Надежные цифры имеются только по ценностям, переданным западными союзниками, в частности, по таким отдельным объектам, как фонтан «Нептун» из Петергофа, возвращенный еще в 1947 году. В 1945–1948 годах США передали СССР 534 120 предметов, которые были обнаружены в нацистских хранилищах на юге Германии и сосредоточены в американских сборных пунктах в Мюнхене, Оффенбахе и Висбадене; среди них были иконы, книги, мебель и ценные произведения народного творчества[50 - Eichwede W., Hartung U. (Hg.) Property Cards Art, Claims and Shipments auf CD-ROM. Amerikanische R?ckf?hrungen sowjetischer Kulturg?ter an die UdSSR nach dem Zweiten Weltkrieg. Copyright Forschungsstelle Osteuropa an der Universit?t Bremen, 1996 (Limitierte Ausgabe); Freitag G. Die Restitution von NS-Beutegut nach dem Zweiten Weltkrieg // Eichwede W., Hartung U. «Betr. Sicherstellung». S. 170–208; Volkert N. Kunst- und Kulturraub im Zweiten Weltkrieg. Versuch eines Vergleichs zwischen den Zielsetzungen und Praktiken der deutschen und sowjetischen Beuteorganisationen unter Ber?cksichtigung der Restitutionsfragen. Frankfurt a. M., 2000.]. В мае 1946 года Великобритания вернула Советскому Союзу около 55 000 книг, хранившихся в монастыре Танценберг в Австрии[51 - См.: Grimsted P. K. Trophies of War and Empire. P. 232.]. Затем последовало еще несколько так называемых партий (shipments). Но о находках и возвращении культурных ценностей Красной армией в ходе освобождения Восточной Европы мы знаем до сих пор крайне мало. Российские военные архивы, которые могли бы предоставить информацию об этом, пока недоступны иностранным исследователям.

2. ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
Исследование «Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны» затрагивает многие из упомянутых здесь вопросов, но рассматривает их под новым углом зрения. Хищение произведений искусства – проблема, которая не сводится к статистике и цифрам (какими бы ошеломляющими они ни были), поэтому описывать это хищение необходимо не только с точки зрения нацистского планирования и деятельности оперативных штабов. Чтобы получилась реалистичная картина, главное место в ней должны занять непосредственные жертвы этого ограбления – музеи и их коллекции. Только реконструкция их истории позволяет оценить реальные масштабы уничтоженного и вывезенного. Если целью войны было лишить музеи их идентичности, то используемый в нашем исследовании подход движим осторожной надеждой на то, что он позволит вернуть им их идентичность хотя бы частично, в том числе и применительно к годам войны. Метод микроистории призван помочь исследователю подробно проследить полный страданий путь произведений искусства, наглядно показать, как практически осуществлялись все нацистские директивы, и назвать тех, кто нес ответственность за происходившее на местах. В то же время микроисторическое исследование порождает новое знание и новые вопросы, которые важны для анализа и оценки практик ведения войны в целом. И последнее, но не менее важное: исследование, посвященное пострадавшим городам и судьбам похищенных произведений искусства, помогает установить происхождение (провенанс) экспонатов – то, чему уделяется сегодня все больше внимания в музеях.
Поскольку Новгород и Псков, а также царские дворцы в Петергофе, Царском Селе, Павловске и Гатчине находятся на северо-западе России, они относились к зоне компетенции командования германской группы армий «Север». Псков был занят уже 9 июля 1941 года, чуть более чем через две недели после нападения Германии на Советский Союз, Новгород же пал 15 августа. 13 сентября вермахт достиг Гатчины, двумя днями позже вышел к Павловску, еще через два дня взял Царское Село, а 23 сентября – Петергоф. Никто не ожидал такого скорого прихода немцев; имевшееся в распоряжении музейных работников время на то, чтобы защитить или вывезти музейные ценности, сократилось до нескольких недель и даже дней. Стратегической целью 18?й армии (группа армий «Север») был захват Ленинграда, однако еще в октябре командование отказалось от штурма, решив блокировать город и выморить его голодом. Оккупированные дворцы, за исключением Гатчины, стали частью кольца, сомкнувшегося вокруг Ленинграда; Новгород в течение двух с половиной лет находился на линии Волховского фронта. Псков, который отделяли от фронта около 200 километров, превратился в центральный перевалочный пункт оккупационных сил в северном регионе. В конце января 1944 года Красная армия сумела освободить Новгород и царские резиденции, а 23 июля, после более чем трехлетней оккупации, – Псков.
Новгород и Псков принадлежат к числу гордых городов русского Средневековья, царские дворцы с XVIII века символизируют притязание России на место в ряду держав, вершащих судьбы Европы. Это важнейшие для русской истории и культуры места. Кроме того, они в течение многих веков, каждый по-своему, отражают особые отношения России с немецкими землями: оба древних города были связаны с Ганзейским союзом, а дворцы через династические браки – с немецкими монаршими домами. Возможно, группа армий «Север» и ее командующие мало знали об этой истории. Однако в их задачи входило «изымать, сохранять» и «возвращать» в рейх культурные ценности, имевшие немецкое происхождение. Наиболее известный пример – Янтарная комната, привезенная в Россию из Пруссии. Но для настоящего исследования не менее важен и другой аспект. Группа армий «Север» на протяжении всей войны задавала единую организационную рамку – систему подчинения и компетенций. Таким образом, хищение художественных ценностей с того момента, как их обнаруживали военнослужащие вермахта, до вывоза их в тыл немецких войск, а также эвакуацию и последующий поиск утраченного можно проследить не только локально, но и в общем контексте.
Вопросы по микроистории музеев северо-запада России
Каков был статус упомянутых городов и музейных коллекций в глазах тех, кто должен был их оберегать? Отношение к культурному наследию в России после 1917 года, как будет показано ниже, неоднократно резко менялось. Какие предметы летом и осенью 1941 года – в условиях казавшегося неудержимым наступления противника – решено было отправить в безопасное место, какие ресурсы вообще имелись в распоряжении музейных работников на местах? Как они действовали в условиях страшного цейтнота (Глава I)?
В следующей главе мы представим взгляд с другой стороны: имели ли немецкие захватчики представление о культуре страны, которую покоряли? Не считали ли они малоценным все в этой стране «варварства» и «еврейского большевизма», как изображала СССР нацистская пропаганда? Существовали ли рейтинги или приоритеты при поиске и захвате трофеев (Глава II)?
В каких формах происходила конфискация произведений искусства? Как была организована и структурирована в вермахте «служба охраны произведений искусства»[52 - В оригинале Kunstschutz (нем.) – дословно «защита искусства». – Прим. пер.]? Как в конкретных ситуациях выглядели напряженные отношения армии с другими нацистскими организациями? Имело ли место принудительное, добровольное или обусловленное интересами дела сотрудничество оккупантов и местных музейных работников? Что происходило с конфискованными коллекциями, какими маршрутами попадали они в рейх, что ожидало их в пути (Глава III)? Этот вопрос подводит нас к темам поисковых операций после войны и возвращения предметов искусства; они здесь будут рассмотрены только на отдельных примерах (Глава IV).
Война изменила взгляд советских людей на собственную историю. Заставили ли их утраты и разрушения по-новому осознать свое великое наследие? Как начиналось послевоенное восстановление? Была ли эта работа объявлена «национальной», общегосударственной задачей? Советский Союз победил, но его инфраструктура оказалась разрушена, а человеческие потери превосходили всякое воображение. Кто в этой ситуации выступил с инициативой сохранить и восстановить то, что еще можно было спасти? Какие программы разрабатывались, какие средства на них ассигновались (Глава V)?
В ходе исследования на передний план вышли две темы, которым в начале проекта не придавалось большого значения, а в итоге именно их разработка и привела к новым важным результатам, существенно дополнившим и скорректировавшим прежние представления о произошедшем. Эти темы касаются, во-первых, действующих лиц, с обеих сторон участвовавших в рассматриваемых событиях, и, во-вторых, – масштабов грабежа.
Действующие лица в учреждениях и вне их
Чтобы понять и отчаянные попытки советской стороны спасти произведения искусства, и организацию вывоза этих произведений немецкой стороной, недостаточно рассматривать только учреждения. В действительности часто люди – директора музеев и хранители коллекций, офицеры и солдаты – импровизировали, что накладывало на происходящее индивидуальный отпечаток. В то время как те, кто оберегал музейные коллекции, прекрасно их знали, с ними сроднились и оттягивали свой отъезд сколько могли, потому что стремились спрятать еще и еще один последний экспонат, оккупанты смотрели на эти ценности иначе – как чужаки, для которых все в этой стране было чуждым. Кто они – эти немецкие «защитники произведений искусства»? Какое образование, какой профессиональный опыт они имели? Разделяли ли они идеологию национал-социализма или же руководствовались чисто профессиональными интересами? Обладали ли они на местах какой-либо свободой действий, и если да, то какой? Ответы на подобные вопросы можно найти в частной переписке и дневниках, хранящихся в личных архивных фондах и в семьях потомков. На их основе можно попытаться подступиться к ответу на вопрос о связи между профессиональной этикой и грабительской войной. Уже давно являются предметом изучения этические вопросы, связанные с участием представителей технических профессий в военных преступлениях; теперь же такие вопросы ставятся и применительно к тем, кто работал в области культуры (понимаемой в широком смысле). Но биографический подход открывает новые перспективы не только для изучения немецкой стороны: не менее показательны жизненные пути и личный опыт тех советских людей, которые сохраняли национальные художественные ценности на местах, в эвакуации, или разыскивая их после войны. Дневники и мемуары этих людей представляют собой захватывающую картину.
Второй комплекс вопросов, по которому микроистория отдельных музеев позволяет найти новую информацию, – это частные грабежи, совершенные солдатами оккупационных сил. О них уже упоминалось выше. Неоднократно в донесениях вермахта или оперативных штабов отмечается, что еще до того, как они приступили к «изъятию и сохранению» произведений искусства, дворцы, церкви или библиотеки подвергались разрушению и опустошению германскими или союзными войсками. Солдаты уносили с собой произведения искусства, книги, посуду из императорских дворцов. Документы и личные письма солдат группы армий «Север», дислоцировавшихся между Псковом и Петергофом, дают представление об анатомии «малого» грабежа.
Авторы и партнеры проекта
Эта книга – результат тесного германо-российского сотрудничества. Ее авторы, ученые из обеих стран, совместно провели это исследование и подготовили его к публикации:
• главы о довоенном и послевоенном периодах (I и V) написала Елена Зубкова из Москвы,
• главы о том, что интересовало немцев, а также о Новгороде и Пскове (II, III.6 и III.7) – Ульрике Шмигельт-Ритиг из Берлина,
• главы о четырех царских дворцах и поисках произведений искусства после войны (III.1 – III.5 и IV) – Коринна Кур-Королев из Берлина.
Редактирование и корректуру с немецкой стороны выполнила Марлене Хиллер (Баденвайлер). Ее работа отнюдь не ограничивалась стилистическими поправками, а касалась также концептуальных и содержательных аспектов книги.
С самого начала целью исследования был не только поиск информации о музеях, их истории во время войны и их потерях, но и поиск вместе с музеями. И в самом деле, за время работы над проектом – с 2012 по 2018 год – участники не просто интенсивно обменивались с российскими музеями информацией: постоянно развивались их рабочие отношения, углублялись вопросы, обсуждались предложения, происходил обмен новыми материалами. Авторы этой книги частично публиковали результаты своих исследований в сборниках, издаваемых российскими музеями, а многочисленные конференции и встречи давали возможность для оживленных обстоятельных дискуссий. Участницы проекта могли пользоваться источниками из музеев, а российские хранители получили доступ к обширным коллекциям Бремена и Берлина. В некоторых случаях научный руководитель проекта и исследовательницы способствовали возвращению икон в музеи-партнеры или помогали предоставить им информацию, которая позволила найти следы пропавших экспонатов. Так совместное изучение краж произведений искусства, совершенных в военное время немцами, дало возможность нашей группе ученых стать одной из «опор» для моста, строящегося между культурами двух стран.
Новые источники и слова благодарности
Обнаружить и проанализировать новые источники мы смогли благодаря контактам с дочерьми и сыновьями солдат вермахта: эти люди разрешили нам работать, в частности, с дневниками и письмами, написанными их отцами во время войны. Только с помощью этих документов, которые ранее не были введены в научный оборот, удалось разработать биографическую сторону проекта. В то же время готовность этих людей предоставить нам для изучения конфиденциальные свидетельства, унаследованные ими от родителей, стала важным шагом на пути сближения с Россией. Эти находки были дополнены исследованиями в Федеральном архиве (отделения в Берлине и Кобленце, включая фонды фотодокументов), в Военном архиве во Фрайбурге, в Архиве изобразительных и фотоматериалов в Марбурге, в университетских и городских архивах, в государственных архивах Российской Федерации в Москве и Санкт-Петербурге, в музейных архивах. Подробный их перечень можно найти в списке источников и литературы в конце книги.
Большую помощь проекту оказал Научно-исследовательский центр Восточной Европы при Бременском университете, предоставивший в наше полное распоряжение коллекцию документов, связанных с хищениями произведений искусства немцами в СССР, которую он собирал с 1990?х годов. Бременские исследования, посвященные эвакуации советских музейных фондов, германским учреждениям, задействованным в грабеже, а также реституциям, осуществленным Соединенными Штатами Америки после войны, стали ценной основой всего проекта. Любой, кто работает в этой области, не может не упомянуть в числе многих коллег особо Патрицию Кеннеди Гримстед из Украинского исследовательского института при Гарвардском университете: ее архивные изыскания и публикации о культурных потерях эпохи Второй мировой войны стоят трудов целого института.
Мы выражаем огромную благодарность всем партнерам нашего проекта – российским музеям, владельцам частных архивов, государственным архивам обеих стран, их сотрудницам и сотрудникам и всем коллегам, которые помогали нам. Мы хотели бы также сердечно поблагодарить Фонд Фольксваген, Фонд прусского культурного наследия и Фонд культуры земель за финансовую и институциональную поддержку нашей работы.
В этой книге мы рассматриваем только один регион – северо-запад Российской Федерации. Однако наша книга есть одновременно и призыв распространить исследование и на другие регионы и республики бывшего Советского Союза. Сегодня, спустя 77 лет после войны, пришло время внести большую ясность в эту темную главу ее истории – главу о разграблении немцами советских художественных коллекций. С момента переустройства Европы в 1991 году Россия и Германия спорят друг с другом по поводу «культурных ценностей, перемещенных в результате войны» – так это называется на дипломатическом языке. Спор идет вокруг немецких культурных ценностей, которые были реквизированы советской администрацией в ее оккупационной зоне после 1945 года и до сих пор хранятся в России. Поэтому в сознании значительной части западногерманской общественности культурные потери времен Второй мировой войны все еще ассоциируются прежде всего с потерями, понесенными Германией. В нашей книге мы ясно показываем, что этот взгляд требует коренного пересмотра, но не только: будучи совместным германо-российским проектом, наша работа призвана способствовать тому, чтобы и в этом вопросе культурной политики наши страны нашли общий путь – и тогда произведения искусства из жертв мародерства превратятся в послов дружбы.

    Берлин, апрель 2020 года

ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ КНИГИ
Анисимов Александр Иванович – историк-искусствовед, реставратор; ведущий специалист по реставрации икон и фресок, расстрелян в урочище Сандармох (Карелия) в 1937 году.
Балаева Серафима Николаевна – главный хранитель Дворца-музея в Гатчине (до 1941 и после 1944 года).
Бауман Эрнст – фотограф, фотокорреспондент 2?го взвода военных корреспондентов дивизии СС «Мертвая голова».
Белехов Николай Николаевич – начальник отдела охраны памятников Управления по делам искусств исполкома Ленинградского городского совета; с 1943 года – начальник Государственной инспекции по охране памятников Управления архитектуры Ленгорсовета; член Ленинградской городской комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, уполномоченный Комитета по делам искусств при СНК СССР.
Богусевич Владимир Андреевич – историк, археолог; заместитель директора по научной части Управления Новгородских государственных музеев, отвечал за эвакуацию культурных ценностей из Новгорода.
Болонгаро-Кревенна Альфред – полковник, комендант Пскова осенью 1941 года.
Валь Пауль – историк, библиотекарь; уполномоченный командующего сухопутными силами территории «Остланд» по обеспечению сохранности библиотек.
Вундер Герхард – библиотековед, сотрудник Главной рабочей группы «Остланд» оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга.
Гиппиус Наталья Николаевна и Татьяна Николаевна – жительницы Новгорода, художницы; во время немецкой оккупации сотрудничали с группой «офицеров-сборщиков» под командой графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха в Пскове.
Грабарь Игорь Эммануилович – московский художник, искусствовед, реставратор; с 1919 года неоднократно работал в Новгороде; играл ведущую роль в определении ущерба, реставрации и реституции советского искусства.
Гюндель Кристиан – искусствовед, сотрудник военного ведомства охраны произведений искусства; работал в группе «офицеров-сборщиков» под командой графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха, преемник Хельмута Перзеке.
Давыдов Сергей Николаевич – архитектор, реставратор; руководил спасением архитектурных памятников Новгорода после войны.
де Бари Лотар – почтовый служащий; референт по вопросам культуры в Пскове.
Ермошин Иван Дмитриевич – архитектор, инженер из Пушкина; хранитель Екатерининского и Александровского дворцов во время немецкой оккупации.
Зам Артур – учитель гимназии; служил переводчиком в районе действий группы армий «Север»; некоторое время отвечал за спасение культурных ценностей.
Зеленова Анна Ивановна – искусствовед; директор Павловского дворца-музея до и после немецкой оккупации.
Зубов Валентин Платонович, граф – искусствовед; основатель Института истории искусств в Петербурге, первый директор Дворца-музея в Гатчине, эмигрировал в Париж в 1925 году.
Келлер Харальд – искусствовед; работал в армейской службе охраны произведений искусства в Петергофе зимой 1941–1942 годов.
Кёрте Вернер – искусствовед; летом 1942 года работал в армейской службе охраны произведений искусства, в группе «офицеров-сборщиков» под командой графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха.
Константинова Тамара Матвеевна – до войны сотрудница, с 1944 года – директор Новгородского краеведческого музея.
Крузенштерн Георг фон – генеалог; сотрудник Ревельского бюро Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга.
Кучумов Анатолий Михайлович – искусствовед; занимал руководящие должности в дворцах-музеях Пушкина, в 1941 году отвечал за эвакуацию находящихся там художественных ценностей; с мая 1944 года заведующий отделом музеев и памятников Управления по делам искусств исполкома Ленинградского городского совета, директор Центрального хранилища музейных фондов пригородов Ленинграда.
Кюнсберг Эберхард фон, барон – офицер СС; глава носившей его имя зондеркоманды при Министерстве иностранных дел Германии и ваффен-СС.
Кюхлер Георг фон – генерал-полковник; командующий 18?й армией, с 17 января 1942 года командующий группой армий «Север»; 30 июня 1942 года произведен в генерал-фельдмаршалы, в январе 1944 года освобожден от должности.
Лемус Вера Владимировна – искусствовед; до и после войны заведующая дворцами-музеями в Пушкине.
Мантейфель Борис Константинович – археолог, краевед; заведующий отделом краеведения Управления музеев Новгорода, отвечал за эвакуацию новгородских культурных ценностей.
Моммзен Вольфганг – архивист; заместитель начальника «Особого штаба по архивам» в Оперативном штабе рейхсляйтера Розенберга, действовавшего в оперативном тылу группы армий «Север».
Пёнсген Георг – искусствовед; сотрудник армейской службы охраны произведений искусства, подчинялся канцелярии начальника армейских музеев Берлина, позднее Вены.
Передольский Василий Степанович – юрист, археолог; основатель Новгородского краеведческого музея в начале ХX века.
Перзеке Хельмут – искусствовед; работал в армейской службе охраны произведений искусства, в группе «офицеров-сборщиков» под командой графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха.
Пономарев Василий Сергеевич – археолог; руководитель Антирелигиозного музея в Софийском соборе в Новгороде с 1929 года; во время немецкой оккупации работал в группе «офицеров-сборщиков» под командой графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха в Пскове.
Порфиридов Николай Григорьевич – до ареста в 1933 году заведующий Управлением новгородских губернских музеев; сыграл важнейшую роль в эвакуации новгородских культурных ценностей в 1941 году.
Райценштайн Александр фон – искусствовед; сотрудник армейской службы охраны произведений искусства, подчинялся канцелярии начальника армейских музеев.
Рок Франц фон – генерал; командующий тыловыми районами группы армий «Север»; отвечал за борьбу с партизанами.
Роскамп Дитрих – искусствовед; сотрудник специального штаба по вопросам искусства при Оперативном штабе рейхсляйтера Розенберга, временно был откомандирован в Прибалтику, в основном работал в Киеве.
Сольмс-Лаубах Эрнстотто цу, граф – искусствовед; хранитель, позднее начальник рабочего штаба по охране произведений искусства в группе армий «Север», расположенного в Пскове, как «офицер-сборщик» подчинялся также канцелярии начальника армейских музеев.
Спегальский Юрий Павлович – архитектор; руководил восстановлением архитектурных памятников Пскова после войны.
Строков Александр Алексеевич – археолог; директор Музея древнерусского искусства в Новгороде.
Тихомирова Марина Александровна – главный хранитель дворцов и парков Петергофа с 1945 года.
Трончинский Станислав Валерианович – после 1945 года заведовал сектором музеев отдела культуры Ленгорсовета, отвечал также за пригородные дворцы.
Турова Евгения Леонидовна – до и после войны научный сотрудник, в 1944–1945 годах директор Дворцов-музеев и парков г. Пушкина.
Утикаль Герхард – член НСДАП; руководитель берлинского Центрального бюро Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга, операции которого на оккупированной территории СССР он организовывал с середины 1941 года.
Финк Ойген – фотограф; сотрудник армейской службы охраны произведений искусства, служил в группе «офицеров-сборщиков» под командой графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха.
Хальвег Вернер – военный историк; служил в группе «офицеров-сборщиков» под командой графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха; был уполномоченным начальника армейских музеев.
Хен Юрген фон – историк; член СС, член айнзацкоманды «Гамбург», входившей в «группу Кюнсберга»; глава Ленинградской передовой команды, дислоцировался в Сиверской.
Хубман Ханс – фотограф; был фоторепортером нацистского пропагандистского журнала «Сигнал», выпускавшегося на иностранных языках.
Шпеер Хельмут – генеалог; сотрудник Ревельского бюро Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга.
Шпонхольц Аксель – художник, реставратор, переводчик с русского; сотрудник военной службы охраны произведений искусства, служил в группе «офицеров-сборщиков» под командой графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха.
Штёве Гюнтер – публицист; сотрудник Главной рабочей группы «Остланд» Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга.
Штренгер Райнхольд – искусствовед; асессор военной администрации; командирован Верховным командованием сухопутных войск в качестве наблюдателя.
Эссер Карл-Хайнц – искусствовед; ведал вопросами искусства в Главной рабочей группе «Остланд» рейхсляйтера Розенберга.

НАЗВАНИЯ НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ



ГЛАВА I. КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ РОССИИ И СОВЕТСКАЯ МУЗЕЙНАЯ ПОЛИТИКА

1. ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: «ВОЙНА ДВОРЦАМ»?
Музеи сохраняют прошлое для будущих поколений, но в то же время сами являются частью истории, отражая ее переломы и превратности. Революция 1917 года разделила историю России на «до» и «после» и, как каждая революция, стремилась подвести черту под прошлым. «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног!» – такими словами, положенными на музыку «Марсельезы», начинался новый гимн России, который Временное правительство приняло после отречения царя Николая II; в этом гимне, помимо всего прочего, говорилось о ненависти к богачам и к царским чертогам. А Ленин в своем обращении к солдатам в 1917 году провозгласил лозунг: «Мир хижинам – война дворцам!» Вождь большевиков использовал формулу, возникшую в условиях Великой французской революции и изначально носившую метафорический характер[53 - «Guerre aux ch?teaux! Paix aux chaumi?res!» («Война дворцам! Мир хижинам!») – лозунг Французской революции 1789 года. Немецкий революционный демократ и писатель Георг Бюхнер в 1834 году поставил этот лозунг эпиграфом к своему памфлету «Der hessische Landbote» («Воззвание к гессенским крестьянам»), изменив порядок слов оригинала: Friede den H?tten! Krieg den Pal?sten! («Мир хижинам! Война дворцам!»). Русский вариант восходит к немецкой редакции. См.: Ленин В. И. Воззвание к солдатам всех воюющих стран. Апрель 1917 года // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 31. М., 1967. С. 296.].
Памятники культуры в Петрограде и его окрестностях мало пострадали от революционных боев и военных действий 1917 года, но после отречения царя от престола 2 марта 1917 года дворцы Петербурга, Царского Села, Гатчины и Петергофа оказались фактически бесхозными; только в Павловске продолжали жить члены одной из ветвей дома Романовых – Константиновичи[54 - 13 июля 1918 года Совет народных комиссаров РСФСР принял декрет об экспроприации имущества всех членов семьи Романовых.]. В сложившейся ситуации уникальным архитектурным ансамблям и их художественным коллекциям угрожали разграбление и уничтожение. Самая опасная ситуация была в Гатчине, где сначала разместился штаб главы Временного правительства Александра Керенского с казачьим отрядом[55 - Имеется в виду 3?й казачий корпус генерала П. Краснова, который занял Гатчину 27 октября 1917 года. Керенский со штабом разместились в Гатчинском дворце, откуда он бежал 1 ноября, переодевшись матросом. См.: Керенский А. Ф. Гатчина. М., 1922. – Прим. ред.], а после казаков расквартировались большевистские вооруженные отряды: матросы и части Красной гвардии. Но даже в этих условиях удалось сохранить основной фонд предметов искусства, а также ценные интерьеры.
В мае 1917 года Временное правительство создало комиссии по приемке и охране бывших царских дворцов (позднее они стали называться «художественно-историческими комиссиями»), составившие первые научные описания коллекций. Не только в России, но и в остальной Европе практически не было опыта превращения резиденций свергнутых правителей в музеи. Два наиболее значимых примера – Лувр и Версаль – отражали две разные концепции: создание музея в бывшем дворце или создание дворца-музея как комплекса исторической архитектуры с интерьером, богато украшенным произведениями искусства. Среди тех, кто хотел превратить бывшие царские резиденции в национальные музеи, был граф Валентин Платонович Зубов. По его словам, «музей-дворец есть, прежде всего, памятник жизни, книжка с картинками, ярче, чем всякие слова, способный воссоздать атмосферу известных эпох…»[56 - Докладная записка графа В. П. Зубова о деятельности Комиссии по приемке и охране Гатчинского дворцового имущества и Дирекции Гатчинского музея-дворца за время от 27 мая 1917 года по 2–15 мая 1918 года. См.: Зубов В. П. Страдные годы России. Воспоминания о революции (1917–1925). М., 2004. С. 148–149.].
25 октября (7 ноября по новому стилю)[57 - 14 февраля 1918 года большевистское правительство заменило юлианский календарь, который все еще использовался в России, на григорианский, перескочив 13 дней.] 1917 года в России к власти пришли большевики. Вопреки пессимистическим прогнозам, новое правительство объявило о своем намерении охранять памятники культуры. Бывшие царские резиденции были объявлены неприкосновенными и не подлежащими реквизиции, иначе как с разрешения компетентных государственных органов; дворцы должны были готовиться к получению статуса государственных музеев[58 - Кузина Г. А. Государственная политика в области музейного дела в 1917–1941 гг. // Музей и власть. Т. 1: Государственная политика в области музейного дела / Отв. ред. С. А. Каспаринская. М., 1991. С. 100 и далее.]. Эти шаги поддержала значительная часть интеллигенции и сотрудников учреждений культуры. Многие художники, искусствоведы, архитекторы и ученые, даже если не разделяли политических позиций большевиков, были готовы сотрудничать с новой властью. «Я прикинусь чем угодно, приму любую политическую окраску, чтобы охранить духовные ценности, которые возместить труднее, чем людей», – писал В. П. Зубов в своих мемуарах[59 - Зубов В. П. Страдные годы России. С. 59. Зубов, который работал в Гатчине и Павловске, дважды подвергался аресту, в 1925 году он уехал в командировку за границу и в СССР уже не вернулся.].

2. НАЧАЛО ГОСУДАРСТВЕННОЙ МУЗЕЙНОЙ ПОЛИТИКИ
Царские дворцы были далеко не единственными хранилищами художественных ценностей, которые нуждались в защите. Все памятники исторической культуры – символы «проклятого прошлого» – оказались в опасности: им, как правило, грозили простой грабеж и вандализм. Многие произведения искусства были увезены их владельцами в эмиграцию, другие присваивались частными лицами. В связи с нехваткой жилья исторические здания использовались как жилые – ведь законов об охране и использовании памятников культуры еще не существовало. Собственную культурную политику большевики начали с национализации важнейших культурно-исторических коллекций, преобразовав их в государственные музеи. Весной и летом 1918 года в системе Народного комиссариата просвещения были созданы структуры, которые должны были отвечать за музейное дело и охрану памятников: сначала это была коллегия Наркомпроса, а затем специальный отдел – Главный комитет по делам музеев (сокращенно Главмузей), занимавшийся помимо музейных вопросов также охраной памятников искусства и старины[60 - Главмузей – Главный комитет по делам музеев и охране памятников искусства, старины и природы при Народном комиссариате просвещения РСФСР.]. Сотрудников отбирал художник, искусствовед и реставратор И. Э. Грабарь в соответствии со строго профессиональными критериями.
Кроме практической деятельности Главмузей разработал проекты законов об охране памятников культуры. 19 сентября 1918 года Совет народных комиссаров принял декрет, запрещающий вывоз и продажу предметов искусства за границу. Отныне для этого требовалось специальное разрешение Главмузея. 5 октября был издан Декрет о регистрации, приеме на учет и охране памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений. Шаг за шагом создавалась правовая база для организации охраны памятников по всей стране, что стало чрезвычайно важной мерой, позволившей остановить волну разрушений. Однако первой же нарушила новые законы сама власть, от имени которой они принимались. Уже в 1920–1921 годах государственные учреждения стали распродавать музейные коллекции, а в 1922 году усилилась кампания по изъятию церковных ценностей, начавшаяся еще в первые месяцы после революции. Подобные действия всегда оправдывались ссылками на «государственные интересы», менялись только детали: вначале речь шла о пополнении бюджета, затем о помощи голодающим и, наконец, о финансировании индустриализации.
На протяжении 1920?х годов Наркомпросу приходилось обороняться от ведомств, которые посягали на исторические здания, произведения искусства и другие культурные объекты. Одной из действенных форм этой борьбы было превращение исторических памятников в музеи, но эта идея часто встречала сопротивление. Даже среди интеллигенции многие одобряли уничтожение прошлого: культурное пространство, считали они, необходимо «расчистить», чтобы могла возникнуть новая культура. Простым гражданам еще меньше нравилась идея хранить «романовский хлам», как иногда называли царские дворцы. Но в представлении наркома просвещения А. В. Луначарского, музеи должны были стать культурными центрами с целым рядом разнообразных функций: хранилищами древностей и произведений искусств, центрами просвещения и науки, а также местами эстетического и интеллектуального наслаждения[61 - Кузина Г. А. Государственная политика… С. 117–118.]. Однако на практике образовательная функция музеев часто понималась иначе, а именно – как «политическое просвещение», агитационная и пропагандистская работа.

3. 1920?Е ГОДЫ: НОВАЯ ЖИЗНЬ ДВОРЦОВ И ЦЕРКВЕЙ

Пригородные дворцы: между прошлым и будущим
Для пригородных дворцов борьба большевиков с памятью о прошлом началась с переименования: Царское Село в 1918 году нарекли Детским Селом, Гатчина в 1923 году стала Троцком (в честь Льва Троцкого), а в 1929 году (после опалы Троцкого) – Красногвардейском, Павловск с 1918 по 1944 год назывался Слуцком (в память о революционерке Вере Слуцкой). Только Петергоф сохранил свое историческое название и стал первой из бывших пригородных резиденций, открывшей свои двери в качестве музея: 18 мая 1918 года залы Большого дворца посетила небольшая группа рабочих, а 2 июня число посетителей уже достигло 400 человек. Летом открылись музеи в Царском Селе и в Гатчине. Посетители Царского Села при входе в залы надевали поверх обуви так называемые музейные тапочки: тем самым не только защищались уникальные паркетные полы, но и посетители музея психологически подготавливались к встрече с прекрасным[62 - Луначарский А. В. Советская власть и памятники старины // Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве: В 2 т. Т. 2. М., 1967. С. 54.].
В Петергофе остро нуждалась в реставрации сложная система фонтанов. Этой задаче с 1925 года посвятил себя Николай Ильич Архипов, еще до революции получивший образование на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета и в Археологическом институте. Когда в 1924 году его назначили директором, никакого плана реставрации дворцов и парков не существовало, не имелось даже документации по зданиям и другим объектам, на которую можно было бы опереться. Архив случайно нашли в одном из зданий парка, он и послужил основой для реставрационных работ[63 - Раскин А. Г., Уварова Т. В. Возвращение имени: Николай Ильич Архипов // Псков. 2010. № 33. С. 133–134.].
Для того чтобы Петергоф снова мог гордо называться «русским Версалем», Архипову пришлось защищать дворцы и парки не только от обветшания, но и от различных проектов, предполагавших их нецелевое использование. Случались конфликты с ленинградской администрацией. В 1937 году Архипова исключили из партии, затем арестовали и за «контрреволюционную деятельность» приговорили к пяти годам лишения свободы в исправительно-трудовом лагере; реабилитирован он был только в 1956 году[64 - Петров П. В. Николай Ильич Архипов (1887–1967): Краткий биографический очерк // Николай Ильич Архипов. Исследования по истории Петергофа. СПб., 2016. С. 30–46.].
В 1920?е годы все дворцовые ансамбли нуждались в ремонтных и реставрационных работах. В резолюции конференции центральных музеев Москвы и Петрограда в июле 1922 года отмечалось, что ее участники глубоко потрясены «картиной катастрофического состояния музейных зданий, являющихся во многих случаях памятниками мирового значения»[65 - Кузина Г. А. Государственная политика… С. 150.]. В сентябре 1922 года государство выделило на эти цели специальные средства, но их с самого начала было недостаточно. Россия в то время переживала экономический кризис, поскольку проблемы, порожденные революцией и Гражданской войной, усугубила политика «военного коммунизма» (1918–1921). В условиях экономического и финансового кризиса любое государство экономит в первую очередь на культуре, и большевики не стали исключением. В 1922 году заместитель председателя Совета народных комиссаров А. И. Рыков предложил сократить расходы на охрану памятников[66 - Там же. С. 128.]. Расходы на музеи также были урезаны, а их собрания, кроме того, рассматривались как резерв пополнения государственного бюджета[67 - В 1922 году СНК создал Особую комиссию под председательством Ф. Дзержинского по изъятию материальных ценностей, власть которой распространялась и на музеи. В результате в торговый оборот попали, помимо частных коллекций, также и музейные фонды. – Прим. ред.]: именно в этот период начались первые продажи предметов из музейных запасников.
Новгород и Псков: новый интерес к древнерусскому искусству
В начале ХX века Новгород и Псков были обычными русскими провинциальными городами. Осознание их особой исторической и культурной роли приходило постепенно и было связано с растущим интересом к истории Древней Руси. Изучение краеведения и местной истории началось с реформ 1860?х годов, а в начале нового столетия в русских интеллектуальных кругах произошел еще один поворот: возник новый интерес к древнерусскому искусству – живописи и архитектуре[68 - Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода / Вст. ст. и публ. Н. Н. Гринева // Ежегодник Новгородского государственного музея-заповедника. 2005. Великий Новгород, 2006. С. 230–231; Порфиридов Н. Г. Новгород. 1917–1941 гг.: Воспоминания. Л., 1987. С. 166.]. Стало интенсивно изучаться культурное наследие Новгорода и Пскова, были открыты древнерусские памятники, которые признали выдающимися явлениями не только русской, но и мировой культуры. Краеведческие исследования сочетались с культурными открытиями, а в связи с этим началась и дискуссия о музеях. Первые музеи создавались по инициативе, с одной стороны, государственных или муниципальных органов, с другой стороны, церкви; им они и подчинялись, поэтому в каждом городе, как правило, было по два музея с похожими коллекциями и названиями. Например, в Новгороде имелись Музей древностей при губернском статистическом комитете и епархиальное Древлехранилище, в Пскове – Музей Псковского археологического общества и Музей Псковского церковного историко-археологического комитета. Музеи – особенно те, что подчинялись органам местного самоуправления, – еще не имели четкого профиля; нередко в них содержались одновременно коллекции икон, оружия, археологические находки, предметы быта, картины, рукописи и книги.
Важный вклад в развитие музейного дела в древних русских городах внесли частные коллекционеры, которые открывали собственные музеи: такими были в Новгороде Василий Степанович Передольский, а в Пскове – Федор Михайлович Плюшкин[69 - Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 27–32.]. Передольский, по профессии юрист, одним из первых исследовал историю Новгородской земли; по его инициативе было создано Новгородское общество любителей древностей – общественная организация, которая многое сделала для сохранения и изучения новгородских памятников культуры. Предприниматель Федор Плюшкин был членом Псковского археологического общества; его коллекция, включавшая в себя редкие иконы, книги, напечатанные церковнославянским шрифтом, рукописи, планы и карты Пскова, оружие, русскую одежду, а также уникальное собрание монет, считалась одной из крупнейших в России.
До революции важнейшие памятники архитектуры в Новгороде и Пскове принадлежали Русской православной церкви: в храмах и монастырях, где размещались действующие приходы и братии, хранились лучшие образцы древнерусской живописи и декоративно-прикладного искусства: фрески, иконы и церковная утварь. За столетия многие здания обветшали, другие реконструировали или отремонтировали. От ремонтных работ больше всего пострадала настенная живопись – древние фрески были перекрыты новыми росписями. При ремонте Георгиевского собора в новгородском Юрьевом монастыре в 1825–1827 годах фрески XII века сбили, а стены покрасили заново. В конце XIX века начали капитальный ремонт Софийского собора XI века – главного храма Новгорода и одной из старейших русских церквей. Ремонт осуществлялся по принципу «модернизации», поглотил немалые средства и изуродовал древний архитектурный облик собора[70 - Брунов Н., Травин Н. Собор Софии в Новгороде // ОСР по Сообщениям Института истории и теории архитектуры. Вып. 7. М., 1947. С. 2.]. Отношение церкви к сокровищам, находящимся в ее распоряжении, изменилось после того, как в 1910 году архиепископом Новгородским и Старорусским стал Арсений (Стадницкий)[71 - См.: Арсений (Стадницкий) // Православная энциклопедия. URL: http://www. pravenc.ru/text/76250.html (последнее обращение: 01.08.2018).]. Священнослужитель, ученый и известный историк церкви, он обладал авторитетом не только в церковных кругах, но и среди искусствоведов, археологов и художников. Многие из них вступили в созданное им Новгородское церковно-археологическое общество. Он же инициировал организацию в Новгороде и Пскове выставок церковных ценностей, не имевших литургического назначения; по сути, это были первые комплексные выставки древнерусского искусства. Архиепископ своим авторитетом и практическими мерами поддерживал учет, охрану и научно обоснованную реставрацию памятников в Новгороде и Пскове. В 1903–1904 годах отреставрировали жемчужину русской архитектуры: построенную в 1198 году церковь Спаса на Нередице (возвышенности в окрестностях Новгорода). К сожалению, и здесь не удалось избежать технических ошибок: чтобы укрепить стены, их оштукатуривали цементом вместо извести. В результате воздух стал циркулировать недостаточно интенсивно, стены перестали «дышать», что поставило под угрозу фрески. В 1919 году ошибку исправили, стены вновь покрыли традиционной известковой штукатуркой[72 - Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 231–232; Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 168–170.].
В Новгороде первый опыт раскрытия фресок, то есть снятия слоев, нанесенных в более позднее время, относится к 1910–1911 годам, когда были раскрыты фрески в церкви Федора Стратилата «на Ручью» XIV века. Результат стал подлинной научной сенсацией. Не только вновь стали доступны людям замечательные образцы древнерусской живописи, но и было сказано новое слово в реставрации: впервые в России были полностью раскрыты все фрески церкви[73 - Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 231.]. Однако Первая мировая война прервала эти исследования, и возобновились они только после революции. В 1919 году в Новгород прибыла группа московских художников и реставраторов во главе с Игорем Грабарем, чтобы вновь реставрировать стены церкви Спаса на Нередице; но главное, чем занималась эта группа, было раскрытие фресок и расчистка икон[74 - Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 232.]. В условиях Гражданской войны и разрухи, при самой скудной финансовой поддержке здесь началась новая эпоха возрождения новгородских памятников культуры.
Масштабы и результаты этих реставрационных работ могли бы быть еще более значительными, если бы эксперты не конкурировали друг с другом. Помимо московских реставраторов в городе работали специалисты Петроградской реставрационной комиссии, возглавляемой Николаем Петровичем Сычевым. В обеих группах были признанные специалисты по древнерусскому искусству и архитектуре, и разногласия между ними по вопросам стратегий реставрационной работы переросли в целую «войну» двух научных школ[75 - Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 173–175, 184–185.]. Поскольку Новгород находился в административном подчинении петроградских властей, петроградские чиновники от культуры формально имели право время от времени останавливать работу московской группы.
В Пскове планомерная реставрация памятников архитектуры началась лишь в 1925 году, когда московская группа под руководством искусствоведа Александра Ивановича Анисимова осмотрела церкви. Она тоже раскрыла фрески; кроме того, Анисимов составил списки икон, изъятых из церквей в 1922 году и переданных Псковскому музею, отобрал из них лучшие и отправил в московские реставрационные мастерские. На месте, при Псковском музее, для снятия позднейших красочных слоев, которыми были покрыты иконы, была создана реставрационная мастерская. До прекращения реставрационных работ в 1929 году удалось сделать доступными для обозрения несколько шедевров псковской иконописи. Псковские иконы впервые предстали на выставках древнерусской живописи как в России, так и за рубежом, в том числе в 1929 году в Германии[76 - Denkm?ler altrussischer Malerei. Russische Ikonen vom 12.–18. Jahrhundert. Ausstellungskatalog. Ausstellung des Volksbildungskommissariats der RSFSR und der Deutschen Gesellschaft zum Studium Osteuropas in Berlin u. a. Februar – Mai 1929.]. Фактически уникальная псковская школа древнерусской иконописи и была открыта только в середине 1920?х годов[77 - Бобров Ю. Г. Открытие Псковской иконописи. URL: http://news.pskovonline. ru/cultura/Otkrytie-Pskovskoi-ikonopisi/ (последнее обращение: 01.08.2018).].
После революции в реставрационных работах в Новгороде и Пскове наметился впечатляющий прогресс. До Первой мировой войны фрески были раскрыты только в трех новгородских церквях; к началу Второй мировой войны – уже в девяти, в других церквях росписи фиксировались и детально исследовались[78 - Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 237.]. Если до революции реставраторы сосредоточивали все свои усилия на какой-то одной церкви, то теперь они работали одновременно в нескольких. Это диктовалось главным образом их стремлением оградить как можно больше памятников культуры от посягательства городских властей: начало реставрационных работ в церкви служило доказательством ее художественно-исторического значения и тем самым могло стать весомым аргументом против чисто утилитарного использования культовых сооружений[79 - Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 238.].
Другим способом сохранить исторические здания как памятники истории и культуры был их перевод в подчинение какого-нибудь музея. Музеи и охрана памятников в Новгороде с 1921 года находились в ведении Комитета по делам музеев и охране памятников искусства, старины, народного быта и природы (Губмузея) – одного из подразделений губернского отдела народного образования, которым руководил Николай Григорьевич Порфиридов[80 - Гордиенко Е. А. Н. Г. Порфиридов // Новгородский исторический вестник. 1999. № 6 (16). С. 318–323.]. Он принадлежал к первому поколению советских музейщиков. Формально они были чиновниками, однако по своему происхождению, образованию и убеждениям эти энтузиасты не вписывались в советский стереотип. Порфиридов происходил из семьи сельского священника, рос в селе Витка Новгородского уезда, изучал археологию и историю искусств в Санкт-Петербургской духовной академии и занимался фресками в новгородских церквях. Потом он продолжил учебу в Археологическом институте в Петрограде, а в апреле 1918 года был направлен на работу в Новгородский губернский отдел народного образования. Сначала его назначили хранителем Музея древностей, затем он возглавил Комитет по делам музеев при новгородском ГубОНО. Несмотря на солидное образование, ему пришлось изучать музейное дело с нуля. Позже он признавался: «Мы, первое поколение советских музейных работников, были не очень подкованы в музейном деле, не исключая и тех, кто окончил вузы по более или менее близкой специальности»[81 - Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 62.]. Под руководством Порфиридова новгородские музеи были реорганизованы таким образом, что из отдельных коллекций образовалась музейная сеть, в которой каждый музей получил свой особый профиль (историко-археологический, художественный, бытовой и т. д.). Защита памятников от разрушительного влияния времени и особенно от человеческого невежества стала делом всей жизни Николая Григорьевича. В 1933 году его арестовали, обвинили в антисоветской деятельности и приговорили к пяти годам лишения свободы. Выйдя из лагеря досрочно, он вернулся в Новгород и там занимался в основном научной работой. В 1941 году он вновь спасал сокровища новгородских музеев – на этот раз от бомбежек и грабежей.

4. КУЛЬТУРА МЕЖДУ КОММЕРЦИЕЙ И ПОЛИТИКОЙ
В 1920?е годы советское государство проводило противоречивую политику в отношении культурного наследия. С одной стороны, оно стремилось сохранить историко-художественные памятники и брало их под охрану; с другой стороны, оно само способствовало разрушению культурного ландшафта России – и тем, что позволяло распоряжаться памятниками истории и культуры не по назначению, и тем, что продавало культурные ценности за рубеж: драгоценные металлы и драгоценные камни, а также предметы, изготовленные из этих материалов, стали частью золотовалютного запаса страны, использовались для внешнеторговых и финансовых операций. Декретом Совета народных комиссаров в феврале 1920 года было учреждено Государственное хранилище ценностей Наркомфина РСФСР (Гохран). Декрет четко оговоривал, что культурные ценности из музеев, церквей и монастырей не подлежали сдаче в Гохран; их предписывалось взять на учет, для чего составлялись подробные описи[82 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1920 год. Управление делами Совнаркома СССР. М., 1943. С. 92–93.], однако впоследствии эти описи использовались для того, чтобы внесенные в них ценные предметы все же реквизировать.
Конфискация церковных ценностей в 1921–1922 годах
Гохран надлежало пополнять, для этой цели в ноябре 1921 года была создана специальная Комиссия «по сосредоточению и учету ценностей» под председательством Льва Давидовича Троцкого – народного комиссара по военным делам и председателя Реввоенсовета республики. Позднее как член Политбюро ЦК ВКП(б) Троцкий курировал деятельность и других «профильных» комиссий, часто работавших параллельно[83 - Покровский Н. Н., Петров С. Г. (Ред.) Архивы Кремля. Политбюро и церкви 1922–1925 гг. Т. 1. М., 1997. С. 18.]. Первая волна кампании по изъятию ценностей ударила по закрытым церквям и монастырям, но вскоре очередь дошла и до действующих храмов: весной 1921 года в некоторых регионах страны, особенно в Поволжье, начался сильный голод; сегодня исследователи считают, что к 1922 году от голода умерло около миллиона человек[84 - Поляков Ю. А. (Ред.) Население России в XX веке: Исторические очерки. Т. 1: 1900–1939. М., 2000. С. 130, 133.]. Первоначально помощь поступала от российских и зарубежных общественных и религиозных организаций, но политическое руководство страны, с подозрением относившееся к любой гражданской инициативе, не желало ее принимать. Наоборот, власть воспользовалась голодом как поводом для того, чтобы уничтожить Русскую православную церковь, но скрывала это намерение, выдав конфискацию церковных ценностей за сбор средств для помощи голодающим[85 - Подробнее о кампании 1921–1922 годов по изъятию церковных ценностей см.: Покровский Н. Н., Петров С. Г. Архивы Кремля; Кривова Н. А. Власть и Церковь в 1922–1925 гг. Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М., 1997; Петров М. Н. Крест под молотом. Великий Новгород, 2000.]. Помимо политической цели эта кампания преследовала и другую – пополнение государственной казны и увеличение золотовалютных резервов. Ленин убедил своих товарищей в том, что церковь обладает «гигантскими богатствами»; он ожидал, что путем экспроприации удастся собрать «несколько сотен миллионов <…> а может быть, несколько миллиардов»[86 - Ленин В. И. Письмо членам Политбюро 19 марта 1922 года. Опубл. в: Покровский Н. Н., Петров С. Г. Архивы Кремля. С. 141.] рублей золотом[87 - Декрет об изъятии церковных ценностей был опубликован 23 февраля 1922 года. См.: Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1922 год. М., 1950. С. 217, 297–298.].
Конфискация ударила не только по церкви как институту: она имела, пусть и не запланированные, катастрофические последствия для всей русской культуры. Храмы и монастыри веками доминировали в культурном ландшафте России. Готовя экспроприацию, советское правительство предполагало, что представляющие наибольшую художественную ценность предметы церковного убранства и культа (иконы, церковная утварь, предметы из драгоценных металлов и украшенные драгоценными камнями, церковные облачения) будут переданы в музеи. При этом совершенно не учитывалось, что церковные здания и их интерьеры образуют историческое и художественное единство, поэтому любое вмешательство означало урон для культурной памяти.
Фактические результаты акции оказались хуже самых мрачных прогнозов. Многие произведения искусства – уникальные иконостасы, оклады икон, элементы декора – так и не попали в музеи: в них видели только лом цветных металлов, их разбирали и переплавляли. Если члены местных комиссий не могли прийти к согласию, спорный предмет отправляли в Москву на экспертизу, причем не в Главмузей, а в Гохран[88 - Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1922 год. С. 59.]. Однако оттуда вещи редко возвращались, даже если их культурно-историческая ценность подтверждалась. Такова была судьба, например, Юрьева кувшина – шедевра русского декоративно-прикладного искусства из новгородского Юрьева монастыря. Этот сосуд в виде орла из чеканного серебра весом тридцать два килограмма после экспертизы остался в Оружейной палате московского Кремля; все попытки новгородских хранителей вернуть его были безуспешны[89 - Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 138.]. Ценность предмета определялась формально – его древностью. Ориентировочным рубежом служил конец XVIII столетия, иногда 1725 год. Вследствие этого многие шедевры оказались утрачены просто потому, что относились к XIX веку. Так, не удалось спасти от отправки на переплавку серебряный оклад главного иконостаса и серебряные раки из новгородского Софийского собора[90 - Смирнов С. М. Воспоминания о времени моей работы в Новгородском музее // Новгородский исторический сборник. Вып. 16. № 6. 1997. С. 328.].
Содержание золота определило судьбу ризы новгородской иконы Божией Матери «Знамение»[91 - Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 137.]. Образ хранился в Знаменском соборе и был одним из наиболее почитаемых в Новгороде. Он имел две ризы: золотую – для праздников и «обычную» из серебра. Первая была изготовлена в 70?е годы XIX века из высокопробного червоного золота и украшена 2615 драгоценными камнями, в основном бриллиантами; она весила около 6 килограммов. Вторая риза намного древнее; ее особенностью было то, что ее украшал ряд небольших иконок XII века (дробниц), выполненных в технике перегородчатой эмали. Серебряную ризу удалось сохранить для музея, пожертвовав золотой. Иногда верующие, чтобы спасти реликвии, просили у местных властей разрешения «выкупить» их в обмен на золото или серебро в количестве, равном по весу. В некоторых приходах Псковской губернии им это удалось[92 - Иванова М. А. Кампания по изъятию церковных ценностей в Псковской губернии в 1922 году // Псков. 2006. № 24. С. 155–156.]; подобное не приветствовалось, но в «исключительных случаях» допускалось[93 - Покровский Н. Н., Петров С. Г. Архивы Кремля. С. 56.].
Всего в Псковской губернии было изъято почти четыре тонны золота, серебра и драгоценностей[94 - Иванова М. А. Кампания по изъятию церковных ценностей… С. 159.]. Из Новгорода Гохран получил восемьдесят три ящика серебра, три ящика золота, три ящика драгоценных камней (частично в золотых оправах), а также два ящика золотых и серебряных монет[95 - Савинова И. Д. Беспощадное сражение с Церковью: Самым решительным образом // Чело. 2010. № 2–3 (47–48). С. 29.]. По современным расчетам, стоимость изъятого церковного имущества в Новгороде составила 140 000 рублей (в денежных знаках того времени), что примерно соответствовало затратам на проведение акции[96 - Савинова И. Д. Беспощадное сражение с Церковью: Самым решительным образом // Чело. 2010. № 2–3 (47–48). С. 29.]. Таким образом, в финансовом отношении конфискация ничего не дала. По России в целом картина не сильно отличалась: в 1922 году у церкви были изъяты предметы общей стоимостью 4 650 810 золотых рублей[97 - Покровский Н. Н., Петров С. Г. Архивы Кремля. С. 79.], что далеко от тех «сотен миллионов», на которые рассчитывал Ленин. Из этой суммы один миллион израсходовали на покупку хлеба для голодающих, а остальное лишь компенсировало расходы на конфискационную кампанию[98 - Там же.]. Ущерб, нанесенный культуре, мог быть гораздо большим, если бы музейные работники не сберегли наиболее ценные произведения древнерусской живописи, ювелирного и декоративно-прикладного искусства, превратив их в музейные экспонаты. В условиях государственной кампании, цель которой – разгром Церкви, альтернатива была только одна: либо в музей, либо в казну. Для музеев это неожиданно открыло невиданные возможности: в результате экспроприаций, уничтоживших храмы и монастыри, музейные фонды пополнились выдающимися произведениями искусства; только в новгородские музеи в те годы поступило 400 предметов[99 - Маркина Г. К. Летопись музейного дела в Новгородском крае (1865–1999) // Ежегодник Новгородского государственного объединенного музея-заповедника. Великий Новгород, 2006. С. 58.].
«Исторической и художественной ценности не представляет»: продажа музейных сокровищ
В 1922 году Комиссия по сосредоточению и учету ценностей обратила свое внимание помимо церквей и на музеи, в том числе на дворцы-музеи Царского Села, Гатчины, Павловска и Петергофа. Поиск и отбор производились примерно так же, как конфискации в храмах и монастырях. Изъятию подлежали ценные предметы, «не имеющие музейного (историко-художественного) значения»; не трогали вещи, относившиеся к периоду до 1725 года; «в исключительных случаях» могли изъять те, которые датировались 1725–1835 годами, а все начиная с 1835 года – кроме экспонатов, имевших «высокохудожественное значение», – изымали[100 - Гафифуллин Р. Р. Комиссия Госфондов. «Внутренний экспорт» из пригородных дворцов-музеев, 1922–1934 гг. // Третьяков Н. С. (Ред.) Павловск. Императорский дворец. Страницы истории. Т. 1. СПб., 2004. С. 232.]. Размытые критерии отбора оставляли музейным работникам свободу маневра и помогли предотвратить распродажу наиболее ценных коллекций. Таким образом, конфискации 1922 года не причинили большого ущерба, но они были лишь первой подобной акцией, за которой последовал целый ряд других. Выручка от продажи музейных экспонатов предназначалась не только для пополнения государственного бюджета, но и для того, чтобы обеспечить самофинансирование музеев. С 1924 года из их собраний составлялись так называемые Государственные фонды «немузейного значения» (сокращенно – Госфонды), которые подлежали изъятию и последующей продаже; государству причиталось сорок процентов выручки, а шестьдесят предполагалось направлять на содержание и ремонт музеев[101 - Там же. С. 233–234.].
Первоначально отбор производили сами музейщики – главным образом, они расставались с дубликатами и предметами, которые могли быть заменены другими без потерь для коллекции в целом: фарфоровыми сервизами, личными вещами членов царской семьи, отдельными предметами из дворцовых интерьеров. Затем вмешались члены Госфонда и настояли на включении в отбор и экспонатов из постоянных экспозиций. Продажи начались в июне 1924 года в Ленинграде. Несмотря на опасения, что эти действия могут быть использованы иностранной прессой для антисоветских публикаций, было решено провести аукционы в Зимнем дворце – бывшей главной императорской резиденции[102 - Довоенные продажи предметов из советских музейных собраний подробно описаны в кн.: Bayer W. Verkaufte Kultur. Die sowjetischen Kunst- und Antiquit?tenexporte, 1919–1938. Frankfurt a. M., 2001, особенно: Gafifullin R. R. Kunst und Antiquit?ten aus den Leningrader Schlossmuseen 1926–1934 // Bayer W. Verkaufte Kultur. S. 64–65.]. Первые же распродажи на внутреннем рынке привлекли внимание иностранных покупателей[103 - Solomacha E. Verk?ufe aus der Eremitage, 1926–1933 // Bayer W. Verkaufte Kultur. S. 44.]. Только в 1926 году из дворцов-музеев в Госфонд передали более 140 000 предметов, стоимость которых оценивалась примерно в миллион рублей[104 - Кузина Г. А. Государственная политика… С. 152–153; Гафифуллин Р. Р. Комиссия Госфондов. С. 235.]. Однако экономический эффект от продаж оказался более чем скромным. Эпоха большого интереса к антиквариату еще не наступила, и цены на рынке антиквариата были крайне низкими.
Поворотный момент для музеев наступил в 1927 году, когда в СССР началась форсированная индустриализация. Строительные проекты, а также закупка станков и прочей техники поглощали огромные средства в иностранной валюте. За организацию закупок отвечал Народный комиссариат внутренней и внешней торговли, и именно в его недрах родилась идея увеличить валютные запасы путем продажи музейных сокровищ; правительство одобрило эту идею в январе 1928 года[105 - Осокина Е. А. Антиквариат (Об экспорте художественных ценностей в годы первой пятилетки) // Экономическая история: Ежегодник. М., 2003. С. 234.]. Отбором и продажей предметов из музейных коллекций должна была заниматься созданная с этой целью Главная контора Госторга РСФСР по скупке и реализации антикварных вещей «Антиквариат»[106 - «Антиквариат» – Главная контора по скупке и реализации антикварных вещей, первоначально существовала при Государственной экспортно-импортной конторе Госторга РСФСР. В 1929 году получила статус всесоюзного ведомства и стала называться Всесоюзной государственной торговой конторой «Антиквариат».], но ее штат состоял в основном из людей, далеких от культуры. 16 августа 1928 года Политбюро постановило выручить в 1928/29 бюджетном году тридцать миллионов рублей за счет экспорта картин и музейных экспонатов[107 - Жуков Ю. Н. Сталин: операция «Эрмитаж». М.: Вагриус, 2005.] – для чего, однако, пришлось продавать даже шедевры мирового уровня. Музейные работники и интеллигенция России восприняли это решение как рискованный поворот в культурной политике, чреватый невосполнимыми потерями. Так как было очевидно, что для тех, кто принимал решения, на первом месте стояли коммерческие интересы, противники распродажи музейных вещей стали подчеркивать ее экономическую нецелесообразность. Например, директор музеев Царского Села и Павловска В. И. Яковлев указывал на неудачу первых торгов и призывал их прекратить, «пока не поздно»[108 - Ботт И. К. Изъятие предметов из детскосельских дворцов-музеев в 1920–1930?х гг. // Ботт И. К. Город Пушкин. С. 31.]. Однако такие аргументы, к которым добавлялась угроза репутационных потерь, не принимались к сведению, хотя первые аукционы за рубежом и продажи частным коллекционерам полностью оправдали сомнения в том, что удастся получить «тракторную колонну за каждого Рембрандта»[109 - Осокина Е. А. Антиквариат. С. 236.].
Первый крупный аукцион российского антиквариата и художественных ценностей был проведен в ноябре 1928 года берлинским аукционным домом «Рудольф Лепке». Продавались мебель, произведения искусства из бронзы, золота и фарфора, гобелены, картины из Ленинграда и пригородных дворцов – в основном французских и немецких мастеров XVIII века[110 - Falke O. v. Kunstwerke aus den Bestanden Leningrader Museen und Schl?sser. Teil 1: Eremitage, Palais Michailoff, Gatschina u. a., Rudolph Lepke‘s Kunst-Auctions-Haus, Versteigerung 6./7.11.1928. Berlin, 1928. URL: http://digi.ub.uni-heidelberg.de/diglit/lepke1928_11_06bd1/0015 (последнее обращение: 01.08.2018).]. Торговая контора «Антиквариат» и советское торгпредство в Берлине придавали этому аукциону большое значение, поэтому поручили своим сотрудникам отбирать первоклассные вещи, «чтобы заинтересовать не только обычную публику, но и крупнейших коллекционеров всего мира»[111 - Цит. по: Жуков Ю. Н. Сталин: операция «Эрмитаж». С. 133–134.]. Аукцион проходил на основании договора между Наркоматом торговли и аукционным домом[112 - История берлинского аукциона детально проанализирована в литературе, см.: Solomacha E. Verk?ufe aus der Eremitage, 1926–1933. S. 41–62; Жуков Ю. Н. Сталин: операция «Эрмитаж». С. 164–168.]. В предисловии к четырехтомному каталогу аукциона бывший генеральный директор берлинских музеев Вильгельм фон Боде подчеркивал, что выставленные на торги предметы были собственностью русских дворянских семей, поступившей в музеи после революции[113 - Falke O. v. Kunstwerke…], и что сами музейные коллекции этими распродажами никак не затронуты: «За счет национализации произведений искусства, находившихся в частной собственности, государственные коллекции в России пополнились и расширились до такой степени, что стало возможным продавать даже очень ценные произведения искусства без заметного ущерба для музеев»[114 - Ibid. S. 17.]. Однако происхождение предметов и привело к скандалу на торгах. Жившие в Германии и Англии российские эмигранты предъявили свои права на часть вещей; в результате на 61 лот из 447 выставленных на аукцион наложили арест[115 - Поданные эмигрантами впоследствии судебные иски были отклонены со ссылкой на советское законодательство, см.: Solomacha E. Verk?ufe aus der Eremitage, 1926–1933. S. 41–62; Жуков Ю. Н. Сталин: операция «Эрмитаж». С. 185.]. Итог торгов составил 2 056 660 марок, что – после вычета доли аукционного дома – было намного ниже ожиданий советского правительства[116 - Из вырученных двух миллионов марок треть получил аукциционный дом «Рудольф Лепке»; оставшаяся сумма не покрыла даже выданный этой немецкой фирмой аванс. – Прим. ред.].
Продажа произведений искусства стала ареной битвы двух наркоматов – торговли и просвещения: ведущие представители последнего неоднократно выступали с публичными протестами против распродаж. Их позиция была скорее оборонительной: они лишь требовали, чтобы объем распродаж оставался «в разумных пределах»[117 - Осокина Е. А. Антиквариат. С. 241.]. В конце концов победил Наркомторг. Поскольку с 1929 года из?за Великой депрессии рынок искусства кардинально изменился – спрос на предметы «немузейного значения» резко упал, интерес проявлялся только к выдающимся шедеврам, – на экспорт все больше стали отбирать самые ценные произведения искусства, хотя падение цен коснулось и их. Поэтому торговая контора «Антиквариат» решила продавать в больших количествах шедевры живописи из российских собраний – работы Боттичелли, Ван Дейка, Яна ван Эйка, Веласкеса, Рафаэля, Рубенса, Тициана, Рембрандта, Франса Хальса и т. п. Кроме того, конфисковали предметы из пригородных дворцов-музеев, так как дворцовое убранство по-прежнему находило покупателей, особенно среди частных коллекционеров. Пик реквизиций, проводившихся «Антиквариатом», пришелся на 1929–1932 годы[118 - Гафифуллин Р. Р. Комиссия Госфондов. С. 239.]. Размер ущерба, нанесенного распродажами коллекциям Гатчины, Царского Села и Павловска, трудно оценить, потому что значительная часть музейных архивов утеряна в годы Второй мировой войны[119 - Там же; Ботт И. К. Город Пушкин. С. 23–24.]. Но сохранились свидетельства очевидцев этих акций, ведь сотрудники музеев обязаны были принимать участие в отборе вещей. Так, Серафима Николаевна Балаева, главный хранитель Гатчинского дворца-музея, подробно записывала в своем дневнике, какие предметы были переданы в «Антиквариат»: фарфор, бронзовые статуэтки, мебель, книги.
Музейные экспонаты продолжали экспортировать до середины 1930?х годов. Интерес проявили также английские, французские и австрийские аукционисты; были и в США коллекционеры, готовые заплатить за определенные предметы значительные суммы. Советскому государству продажи принесли около сорока миллионов рублей – примерно столько же стоило оснащение одного нового гиганта индустрии. Таким образом, ожидаемого дохода получить не удалось; урон для культуры и материальный успех были несоизмеримы.

5. МУЗЕИ КАК ИНСТРУМЕНТЫ КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
В конце 1920?х годов изменилась советская музейная политика. Музеи теперь рассматривались в первую очередь как учреждения политического просвещения и только во вторую – как пространства культуры. Новый нарком просвещения А. С. Бубнов призвал «уйти от музеев-кунсткамер», превратить их в «инструмент культурной революции»[120 - Кузина Г. А. Государственная политика… С. 142.]. Их сотрудникам следовало «повернуться лицом к современности» и подготовить постоянные экспозиции на актуальные темы: строительство социализма, индустриализация, новый образ жизни, советские праздники. Недостаток экспонатов компенсировался агитационными плакатами, диаграммами и текстами. Пропаганда советских достижений стала обязательной даже для дворцов-музеев, тематически далеких от нее. В бывших царских резиденциях появились выставки, посвященные успехам индустриализации, а церкви превратили в антирелигиозные музеи.
Также все больше сторонников находила идея преобразования дворцово-парковых ансамблей в парки отдыха и развлечений. В это время музейная система претерпела очередную трансформацию: в 1930 году ликвидировали музейный отдел в Наркомпросе[121 - Музейный отдел в составе Наркомата просвещения был восстановлен в 1933 году, а в 1939?м переименован в Музейно-краеведческий отдел.], от него осталась только «музейная группа», которая не имела ни ресурсов, ни руководящих кадров для того, чтобы эффективно отстаивать интересы музеев. Самый сильный удар пришелся по сотрудникам: многие из них были выходцами из образованного слоя дореволюционной России, и если поначалу советская власть, вынужденная опираться на «старые» кадры, считалась с ними, то теперь высококвалифицированные специалисты, получившие клеймо «бывших», подвергались нападкам как «вредители» и «шпионы» и вытеснялись новыми сотрудниками, которые обладали партбилетами, но часто не владели профессиональными навыками[122 - Гафифуллин Р. Р. Комиссия Госфондов. С. 236.]. Многие бывшие сотрудники музеев стали жертвами репрессий, были расстреляны или погибли в лагерях. Из тех, кто пережил «великие чистки», вернуться в музеи смогли лишь единицы.
Культурное наследие или парк культуры и отдыха: дворцы в пригородах Ленинграда
Идея преобразования дворцово-парковых ансамблей в «парки культуры и отдыха» получила дополнительный импульс в конце 1931 года, после специального Обращения ЦК ВКП(б) и СНК СССР к городским властям Ленинграда, в котором подчеркивалась необходимость «более рационального использования имеющихся крупных пригородных дворцов, парков»: им предстояло стать «новыми очагами культурного отдыха и развлечения рабочих»[123 - Обращение ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О жилищно-коммунальном хозяйстве Ленинграда». 3 декабря 1931 г. URL: https://www.lawmix.ru/sssr/15676/(последнее обращение: 01.08.2018).].
Несмотря на упорное сопротивление хранителей, предупреждавших о том, что создание советских «луна-парков» уничтожит дворцовые ансамбли, планирование продолжалось. В 1935–1936 годах из проекта преобразования исключили только Екатерининский дворец в Царском Селе, ему даже выделили средства на ремонтно-восстановительные работы[124 - ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 2. Д. 115. Л. 36.]; остальные же музеи должны были смириться с тем, что в их парках теперь появились кафе, тиры, карусели, а многие здания заняли государственные и партийные учреждения. Например, из тридцати шести объектов, которые входили в музейный ансамбль Петергофа в 1924 году, к 1937-му свой статус сохранили лишь одиннадцать[125 - Мельникова Н. В. «О прошлом Петергофа с улыбкой говорить…»: Из истории становления экскурсионного дела в Петергофе // История Петербурга. № 1 (53). 2010. С. 61.].
Тем не менее, вопреки попыткам превратить дворцы в места отдыха трудящихся и комбинаты политического просвещения, музеи пережили этот трудный период и в целом сохранили свой характер. Это потребовало от музейных сотрудников изобретательности, способности к компромиссам, а зачастую мужества и готовности идти на риск. Однако позволить себе полностью игнорировать политические вызовы они не могли, поэтому прибегали к тактике идеологического камуфляжа, дополняя, например, постоянную экспозицию временными выставками, посвященными актуальным темам, или утверждая, что постоянная экспозиция обличает «реакционную сущность» самодержавия. Такое обоснование приводили, в частности, Семен Степанович Гейченко и Анатолий Владимирович Шеманский в пользу успешного, хотя и не бесспорного, проекта музея в Нижнем дворце в Петергофе[126 - Ярославцева Е. Семен Степанович Гейченко – хранитель дворцов-музеев в Петергофе // Хранители. Материалы XVI Февральских чтений памяти С. С. Гейченко. № 60. Михайловское, 2013. С. 16–17.] – так называемой Нижней дачи, которая пользовалась особой любовью царской семьи. Выставка в сохранившихся интерьерах получила название «Крах самодержавия»; на деле же она показывала историю России в царствование Николая II[127 - Кроме того, позднее были добавлены несколько вагонов того поезда, в котором царь подписал свое отречение от престола; они были почти полностью уничтожены во время войны. Ярославцева Е. Семен Степанович Гейченко… С. 20–21.]. Непременную дань «классовому подходу» отдавали прежде всего путеводители по Ленинграду и его музеям, описывавшие пригородные дворцы как «великолепное средство познания кошмарного прошлого»[128 - Иконников А., Матвеев А. Детское село и Слуцк (Павловск). Л., 1933. С. 3.]. Нужные акценты расставлялись и в рассказах о строителях дворцов: архитектора Бартоломео Франческо Растрелли представляли «выразителем запросов русского дворянства эпохи расцвета крепостничества», а подлинными создателями ансамблей называли русских мастеров, «работавших в вечном страхе жестоких наказаний, в обстановке чудовищного гнета»[129 - Там же. С. 7, 13, 51.].
В середине 1930?х годов тон путеводителей изменился – произошел идеологический сдвиг, отражавший новые приоритеты государственной культурной политики: акцент в риторике сместился с «пролетарского интернационализма» на национальные и исторические, в том числе имперские, традиции. Отныне дворцовые музеи характеризовались как «подлинные памятники-документы прошлого», помогающие «овладеть исторической перспективой»[130 - Архангельская Н. Э. Павловск. Л., 1936. С. 5–6.]; на первый план выдвигалась художественная, культурная ценность дворцов, а их строителей именовали выдающимися архитекторами и художниками, создавшими в России шедевры мирового уровня. В 1936 году в путеводителе по Петергофу можно было прочесть следующее:

Ленинградские пригородные дворцы <…> представляют собой единый музейный комплекс. Они занимают особое место среди культурно-исторических музеев. Как иллюстрация двухвековой истории русского царизма они – исторические музеи. Как первоклассные памятники архитектуры, скульптуры, живописи дворцы являются художественными музеями <…>[131 - Шеманский А. Александрия. Л., 1936.].

Города-музеи: Псков и Новгород
Описанные выше повороты в культурной политике повлияли и на судьбу памятников в Новгороде и Пскове. Еще в 1920?е годы здесь столкнулись два диаметрально противоположных представления о том, каким путем должно идти развитие этих городов в будущем: сохранить ли их как музеи или, в соответствии с духом времени, превратить в «социалистические города». Местные власти, ссылаясь на нехватку жилых и хозяйственных помещений, требовали, чтобы церкви либо переоборудовали в музеи, либо освободили для нужд коммунального хозяйства.
В конце 1920?х годов государство усилило антирелигиозную пропаганду, и в музеях были открыты так называемые антирелигиозные отделы, а на следующем этапе – уже целые антирелигиозные музеи, разместившиеся (этому придавалось большое символическое значение) в бывших главных храмах: в Новгороде – в Софийском соборе, в Пскове – в Троицком. Новгородский Софийский собор в 1922 году передали в ведение губернского Комитета по делам музеев как памятник исторического и культурного значения, но в то же время в нем по-прежнему проводились богослужения. Эта двойственность прекратилась в 1929 году, когда в соборе устроили антирелигиозный музей. Директором музея назначили молодого историка и археолога Василия Сергеевича Пономарева, внука известного местного коллекционера и основателя Новгородского общества любителей древности Василия Степановича Передольского. Пономарев посвятил всю свою жизнь изучению археологических памятников региона и древнерусского искусства. В 1933 году он был арестован и провел пять лет в лагерях[132 - Справка о реабилитации В. С. Пономарева от 10 октября 2009 г. Личный архив А. В. Передольской.], после чего вернулся в Новгородский музей.
В Пскове в 1936 году тоже организовали антирелигиозный музей, однако это вызвало парадоксальный эффект: после того как в 1922 году иконы конфисковали и перенесли в городской музей, верующие просто последовали за ними – из храмов в музейные залы. Газета «Псковский колхозник» отозвалась на музейную экспозицию и ее странных посетителей комментарием: «Здесь не ведется абсолютно никакой антирелигиозной работы. Сюда приходят старушки-богомолки, поклоняются, целуют кресты, мощи и всякие другие подобные вещи»[133 - Филимонов А. В. Антирелигиозный музей в Пскове // Псков. 2005. № 23. С. 137.]. Создание антирелигиозного музея в главном храме города – Троицком соборе – затянулось до 1939 года. По примеру антирелигиозного музея в Исаакиевском соборе в Ленинграде под купол Троицкого собора подвесили маятник Фуко как символ «силы науки и бессилия религии»[134 - Там же. С. 139–140.].
Упорство музейных работников, искусствоведов и историков, требовавших объявить Новгород и Псков «заповедными городами», городами-музеями, привело к тому, что в марте 1930 года по решению Наркомпроса РСФСР комиссия обследовала все памятники Новгорода и разделила их на три категории: двадцать три объекта церковной и гражданской архитектуры она отнесла к высшей категории – как памятники истории и культуры они подлежали охране и не должны были использоваться для других целей; еще сорок пять зданий и сооружений тоже подлежали охране как памятники, но их разрешалось использовать в иных целях «при условии сохранения характерных частей», то есть не разрушая их исторического облика[135 - Коровайников В. Ю. Документы Центрального архива города Москвы о реставрации памятников архитектуры Новгорода в 1920?х – 1930?х гг. // Новгородский архивный вестник. Вып. 7. Великий Новгород, 2007. С. 234.]; остальные здания исключили из числа охраняемых памятников. Тем не менее, как свидетельствовал Пономарев, все ценные памятники Новгорода совместными усилиями удалось сохранить[136 - Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 233.]. В 1932 году Наркомпрос утвердил проект преобразования Новгорода и Пскова в города-музеи, но до войны он не был реализован[137 - Маркина Г. К. Летопись музейного дела в Новгородском крае… С. 63.]. Несмотря на изменение политической конъюнктуры, специалисты и в 1930?е годы продолжали исследовать памятники Новгорода и Пскова. Так, была возобновлена прерванная работа по раскрытию монументальных росписей в новгородских церквях. Из Пскова иконы отправляли на реставрацию в Москву и Ленинград; правда, большинство из них впоследствии оказалось в собраниях Третьяковской галереи и Русского музея, лишь немногие вернулись в Псков. Некоторое количество икон ожидало реставрации в запасниках Псковского музея, но ей надолго помешала война[138 - Бобров Ю. Г. Открытие Псковской иконописи. URL: http://news.pskovonline.ru/cultura/Otkrytie-Pskovskoi-ikonopisi/ (последнее обращение: 01.08.2018).].
Невозможно переоценить важность реставрационных и исследовательских работ, которые проводились в атмосфере жесткого политического давления, когда древнерусская живопись была объявлена «религиозной» и «вредной», а изучение ее все чаще считалось предосудительным. Впрочем, дискредитация древнерусского искусства неожиданно привела к расцвету другого направления исследований – ученые ушли в археологию[139 - Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 238.]. В Новгороде уже первый сезон археологических работ в 1932 году выявил огромный потенциал раскопок для изучения истории города и средневековой Руси в целом[140 - Об истории Новгородской археологической экспедиции 1932 года см.: Гайдуков П. Г. 1932 год – начало планомерного археологического изучения Новгорода // Новгородские археологические чтения. Новгород, 1994. С. 35–53.]; после войны именно археологические находки стали главным аргументом в пользу присвоения Новгороду статуса «города-музея». Древнерусскую живопись «реабилитировали» раньше, в конце 1930?х годов, в преддверии войны, когда советская пропаганда сделала новый разворот и обратилась к патриотизму и историческим традициям.

ГЛАВА II. «ОХРАНА» ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИСКУССТВА В ПЕРИОД ОККУПАЦИИ

1. «НЕМЕЦКОЕ» ИСКУССТВО ЗА РУБЕЖОМ КАК ОБЪЕКТ ОХОТЫ
Важной составляющей войны, которую вела гитлеровская Германия, была экономическая эксплуатация оккупированных стран. Местное население должно было кормить оккупационные войска, а местная промышленность – обслуживать потребности рейха. Германские учреждения не обходили вниманием и культурные ценности оккупированных стран: их вывоз легалистски обосновывался необходимостью компенсировать потери, понесенные Германией в результате Первой мировой войны и Версальского мирного договора. Однако наряду с этим присвоение культурных ценностей – прежде всего тех, которые принадлежали евреям, – стало и одним из средств полного уничтожения групп, объявленных врагами немецкого народа: вместе с их экономическим и физическим существованием прекращалось и культурно-историческое. И последнее, но не менее важное: награбленные – причем зачастую в рамках процедур, обставленных как «законные», – произведения искусства и антиквариат обеспечивали грабителям возможность личного обогащения[141 - О том, как для подобных действий зачастую искусственно создавались законные формы, уже неоднократно писали исследователи. См., например: Hartung H. Kunstraub in Krieg und Verfolgung. Die Restitution der Beute- und Raubkunst im Kollisions- und V?lkerrecht. Berlin, 2005. S. 26–27. О мании коллекционирования и личном обогащении применительно к Гитлеру и Герингу см.: Nicholas L. H. Der Raub der Europa. S. 46–55, а также: Feliciano H. Le musеe disparu: Enqu?te sur le pillage des Cuvres d’art fran?aises. Paris, 2003. Р. 35–43, применительно к другим членам нацистской элиты см.: Petropoulos J. Kunstraub und Sammelwahn. Kunst und Politik im Dritten Reich. Berlin, 1999. S. 234–300.]. Масштаб и ход грабежа культурного достояния в разных странах разительно отличались.
Организованные реквизиции художественных ценностей были подготовлены германскими искусствоведами и музейными экспертами, которые составили списки имевшихся на оккупированных или еще не оккупированных территориях произведений искусства, представлявших интерес по различным критериям. О преобладавшем среди этих людей образе мышления свидетельствует так называемый доклад Кюммеля – перечень произведений искусства, «которые за последние три столетия были <…> уничтожены <…> или вывезены без нашей воли с территории нынешнего Великогерманского рейха и с оккупированных западных территорий, являвшихся частью Германского рейха в 1500 году или ставших таковыми позднее»; Отто Кюммель, генеральный директор берлинских музеев, составил этот перечень в 1940 году по приказу министра народного просвещения и пропаганды Йозефа Геббельса[142 - K?mmel O. 2. Bericht auf Erlass des Herrn Reichsministers und Chefs der Staatskanzlei RK 118 II A vom 19. August 1940 und auf Erlass des Herrn Reichsministers f?r Volksaufkl?rung und Propaganda BK 9900 – 02/13.8.40/89 – 1/6 vom 20. August 1940. Betr. Kunstwerke und geschichtlich bedeutsame Gegenst?nde, die seit 1500 ohne unseren Willen oder auf Grund zweifelhafter Rechtsgesch?fte in ausl?ndischen Besitz gelangt sind. Teil I–III, Abgeschlossen 31. Dezember 1940. Abdruck No 7. Staatsbibliothek zu Berlin.]. По словам Кюммеля, его список представлял «первую и ясную картину грабежа произведений искусства, совершенного в отношении Германии». В него не вошли произведения, «забранные» Россией и Италией, – предположительно потому, что, когда составлялся перечень, эти два государства были союзниками Германского рейха; отдельное поручение касалось списка произведений искусства, находившихся в Польше. В качестве главного виновника в докладе Кюммеля фигурировала Франция, поэтому в нем, например, перечислялись предметы, вывезенные во время Наполеоновских войн из Кассельской картинной галереи во Францию, а оттуда в Россию и в 1940 году находившиеся в Эрмитаже[143 - K?mmel O. 2. Bericht auf Erlass… S. 5–6; разбор этого отчета и его историческую контекстуализацию см.: Steinberg S. Outlining the K?mmel Report: Between German Nationality and Aesthetics. URL: https://ehri-project.eu/outlining-kummel-report (последнее обращение: 01.08.2018).].
Отто Кюммель готовил свой доклад не один, у него были помощники, в частности прибалтийский немец Нильс фон Хольст, работавший с 1938 года в Государственных музеях в Берлине[144 - Нильсом фон Хольстом обстоятельно занимался Кристоф Франк (Университет итальянской Швейцарии в Мендризио). Мы очень благодарны ему за множество ценных сообщений и предоставленный материал.]. Хольст составил еще один, собственный перечень, где указал произведения искусства, которым, по его мнению, тоже полагалось быть в германских музеях. Информацию для этого перечня он собрал, когда в конце 1939?го и в 1940?м ездил в Прибалтику и в СССР в составе делегации Министерства иностранных дел, ведшей переговоры о передаче Германии культурных ценностей, принадлежавших прибалтийским немцам. Визит этой делегации следует рассматривать в контексте заключенного 23 августа 1939 года германо-советского пакта о ненападении, а также последующего договора о дружбе и границе и секретных дополнительных протоколов, подписанных 28 сентября 1939 года: согласно этим тайным договоренностям, к советской сфере интересов были отнесены страны Прибалтики, Бессарабия и Северная Буковина. После заключения договоров Берлин настойчиво призывал всех прибалтийских немцев и этнических немцев в Румынии вернуться «домой в рейх»[145 - Хороший обзор наиболее важной литературы о переселении прибалтийских немцев представлен введением и тремя текстами в сборнике: Feldmanis I., Urbanovics J., J?rgens I., Paiders J., Gibiete S., Gibiete L. Die Umsiedlung der Deutschbalten aus Estland und Lettland 1939–1941, mit einleitenden Bemerkungen von D. Henning. L?neburg, 2016. URL: http://www.ikgn.de/cms/index.php/uebersetzte-geschichte/beitraege/umsiedlung-der-deutschbalten (последнее обращение: 01.08.2018).]. В нарушение международного права на западе Польши была образована и присоединена к Германскому рейху область «рейхсгау Вартеланд»[146 - Территория, ранее входившая в состав прусской провинции Позен и отошедшая по Версальскому договору к Польше. – Прим. ред.]; более полумиллиона поляков были изгнаны из нее на восток, во вновь созданное «генерал-губернаторство», а переселившимся в Вартеланд из Прибалтики и Румынии немцам предоставлялась земля, компенсировавшая угодья, которые они покинули. Переговоры о передаче немецких культурных ценностей Министерство иностранных дел Германии в конце 1939 года вело с еще формально независимыми Эстонией и Латвией, а после их аннексии Советским Союзом летом 1940 года – с Москвой.
Хольст воспользовался этими переговорами для посещения музеев Москвы и Ленинграда, а также пригородных дворцов и как бы мимоходом высматривал произведения немецкого – в самом широком смысле этого слова – и западного искусства[147 - Об этом см. также: Saalmann T. Kunstpolitik der Berliner Museen 1919–1959. Berlin, 2014. S. 222.]. Неясно, действовал ли он по собственной инициативе, по поручению своего работодателя или третьего лица; в марте 1941 года в письме, отправленном в посольство Германии в Москве, он ссылался и на Кюммеля, и на Ханса Поссе – директора Дрезденской галереи и специального уполномоченного по проекту «Музея фюрера» в Линце[148 - Wermusch G. Tatumst?nde (un)bekannt. Kunstraub unter den Augen der AllIIerten. Braunschweig, 1991. S. 36.]. Как бы там ни было, Хольст составил перечень (разбитый по музеям) тех произведений искусства, которые он предложил приобрести директорам немецких музеев[149 - Письмо с копией этого списка хранится в архиве Штеделевского музея. Archiv des St?delmuseums. Akte 610, o. Fol.].
Нильс фон Хольст, считавший себя знатоком искусства в Восточной Европе, принял участие еще в одной кампании. Вместе с марбургским искусствоведом Рихардом Хаманом-Маклином он организовал экспедицию, которая с марта по ноябрь 1940 года фотографировала недвижимые немецкие культурные ценности в Прибалтике[150 - Об этой фотокампании см. отчет Рихарда Хамана-Маклина: Bericht Richard Hamann-MacLean. Universit?tsbibliothek Marburg. Nachlass Richard Hamann. 1026 U 101. Без нумерации листов.]. Интерпретировать эту акцию можно по-разному. Возможно, искусствоведы сочли, что прибалтийские страны как регион немецкой культуры безвозвратно потеряны: в таком случае их цель состояла в том, чтобы зафиксировать имевшуюся там немецкую архитектуру хотя бы на фотографиях. В пользу этой версии говорит то, что фотографии предполагалось сдать в фотоархив Прусского научно-исследовательского института истории искусств в Марбурге[151 - Ibid.]. А может быть, – как в фотоэкспедиции, проходившей чуть ранее по оккупированной Франции[152 - Franz Graf Wolff-Metternich. Abschlie?ender Bericht ?ber die T?tigkeit des kunstwissenschaftlichen Arbeitsstabes in Frankreich in der Zeit vom 1.10.1940–30.9. (bzw. 31.12.) 1941. Paris, 1942. Unv. Typoskript. Staatsbibliothek Berlin.], – фотографии должны были документально зафиксировать состояние построек, иными словами, с их помощью предусмотрительно готовились доказательства ущерба, который будет нанесен этим зданиям войной. В свете нацистской идеологии «завоевания жизненного пространства на Востоке» вторая версия представляется более правдоподобной.

2. ПРЕРОГАТИВА ФЮРЕРА, МИНИСТЕРСТВО ОККУПИРОВАННЫХ ВОСТОЧНЫХ ТЕРРИТОРИЙ И ОПЕРАТИВНЫЙ ШТАБ РЕЙХСЛЯЙТЕРА РОЗЕНБЕРГА
Коллекциями советских музеев, библиотек и архивов интересовались те же учреждения нацистского рейха, которые активно действовали в других оккупированных странах Европы. Гитлер издал указ о «прерогативе фюрера», закрепив за собой право первоочередного отбора захваченных предметов для коллекции «Музея фюрера», который он планировал создать в Линце[153 - Впервые «прерогатива фюрера» была применена в 1938 году к конфискованным СС и полицией в Вене коллекциям; см.: L?hr H. C. Das Braune Haus der Kunst. Hitler und der «Sonderauftrag Linz». 2. Aufl. Berlin, 2016. S. 22–23; Schwarz B. Hitlers Museum. Die Fotoalben «Gem?ldegalerie Linz». Dokumente zum «F?hrermuseum». Wien, 2004; Eadem. Auf Befehl des F?hrers. Hitler und der NS-Kunstraub. Stuttgart; Darmstadt, 2014. S. 39–55; Iselt K. «Sonderbeauftragter des F?hrers». Der Kunsthistoriker und Museumsmann Hermann Voss (1884–1969). K?ln; Weimar, 2010; Gudell A.?D. Kunsterwerb im Dritten Reich. Dr. Hans Posse und der Sonderauftrag Linz. Weimar, 2014.]. Действие этой прерогативы, согласно директиве 20 июля 1941 года, распространялось и на территорию СССР[154 - Heuss A. Kunst- und Kulturgutraub. Eine vergleichende Studie zur Besatzungspolitik der Nationalsozialisten in Frankreich und der Sowjetunion. Heidelberg, 2000. S. 211.]. Ханс Поссе рекомендовал поручить «изъятие и сохранение» предметов для «Музея фюрера» Нильсу фон Хольсту, который в то время находился в Прибалтике[155 - Ibid. S. 66–67.]. После решения не брать Ленинград, то есть когда стало ясно, что художественные сокровища Эрмитажа для немцев недосягаемы, источники больше не упоминают о деятельности Поссе[156 - В итоге в Советском Союзе для «Музея фюрера» была приобретена только одна картина – «Битва с амаликитянами» Франса Франкена Младшего (Linz № 2426), «изъятие и сохранение» которой осуществило подразделение вермахта в городе Белая Церковь в Украине в июле 1941 года; картина была передана Поссе; см.: Heuss A. Kunst- und Kulturgutraub. S. 66–68; L?hr H. C. Das Braune Haus der Kunst. S. 166.]. Хольст остался в Риге и в дальнейшем не играл никакой роли в «изъятии и сохранении» произведений искусства на северо-западе России. Последующее вмешательство высшего нацистского партийного руководства в вопросы, касавшиеся вывоза произведений искусства из этого региона, можно предполагать только в двух случаях, а именно: демонтажа и вывоза Янтарной комнаты и фонтана «Нептун», о чем в источниках сохранились лишь косвенные свидетельства[157 - Об этом см. Главу III.1 и III.4 наст. изд.].
Однако сказанное не означает, что высшие партийные функционеры и чиновники рейха не проявляли интереса к находившимся в Советском Союзе предметам искусства: в тех оккупированных областях, где немцы успели установить гражданскую администрацию, бонзы пользовались своим положением для того, чтобы приобретать произведения искусства для себя или для своих учреждений. Немецкую гражданскую администрацию планировалось создать как можно скорее на всех оккупированных территориях. Имперское министерство оккупированных восточных территорий, главой которого Гитлер назначил 17 июля 1941 года прибалтийского немца Альфреда Розенберга[158 - О Розенберге см. краткий очерк П. К. Гримстед: Grimsted P. K. Reconstructing the Record of Nazi Cultural Plunder. A Survey of the Dispersed Archives of the Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg (ERR). URL: http://www.errproject.org/survey.php. P. 21–22 (последнее обращение: 01.08.2018); там же представлен обзор литературы о Розенберге, не включающий, правда, новейшие публикации.], образовало рейхскомиссариаты «Остланд» и «Украина» (комиссар последнего, Эрих Кох, «собрал» собственную крупную коллекцию[159 - Прежде всего см.: Grimsted P. K. Art and Icons lost in East Prussia. The Fate of German Seizures from Kyiv Museums // Jahrb?cher f?r Geschichte Osteuropas. 2013. Bd. 61. H. 1. S. 47–91; Eadem. Nazi-Looted Art from East and West Prussia: Initial Findings on the Erich Koch Collection // International Journal of Cultural Property. 2015. Vol. 22. № 1. P. 7–60.]). Территории, где продолжались боевые действия, оставались в подчинении военной, а не гражданской администрации. К ним относился и северо-запад России. Здесь возможность личного обогащения имелась лишь у военнослужащих вермахта и СС, и только в тыловых районах – у служащих невоенных ведомств, таких как Организация Тодта, Имперские железные дороги и т. д.[160 - BArch – Milit?rarchiv. RH 19 III 253 Heeresgruppe Nord – Belegung von Pleskau 1943.]
Особую роль в хищении произведений искусства на оккупированных территориях играл Альфред Розенберг, который с 1934 года был «уполномоченным фюрера по контролю за общим духовным и мировоззренческим воспитанием НСДАП», а в январе 1940 года возглавил еще и Центральный исследовательский институт по вопросам национал-социалистической идеологии и воспитания. После этого он же создал Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга – рабочую группу, в чью основную задачу входило отыскивать в библиотеках и архивах оккупированной Западной Европы, а затем балканских стран и Греции письменные памятники, представлявшие ценность для Германии, а в канцеляриях высших церковных органов и в масонских ложах – документы антинемецкого содержания; материалы такого рода подлежали конфискации по распоряжению штаба[161 - Freitag G., Grenzer A. Der nationalsozialistische Kunstraub in der Sowjetunion. S. 30–31.]. Во главе подотчетных ему подразделений и специализированных штабов по профилям «музыка», «изобразительное искусство», «доисторический период» и «библиотеки» стоял Герхард Утикаль, централизованно руководивший ими из Оперативного штаба рейхсляйтера в Берлине.
Вскоре после образования «Восточного министерства» Утикаль получил задание проводить операции на оккупированной территории Советского Союза. Соответственно там при гражданской администрации, в рейхскомиссариатах, были созданы три Главные рабочие группы – «Остланд», «Центр» и «Украина», каждая со своим руководителем[162 - Grimsted P. K. Reconstructing the Record of Nazi Cultural Plunder. Р. 24.]. Им подчинялись рабочие группы, чьи бюро числились при районных и окружных комиссариатах и обычно назывались по имени местности. В районах, подчинявшихся военной администрации, тоже действовали представительства этих служб. Их названия, как правило, отражали сферу их деятельности: «Специальный штаб по изобразительному искусству», «Специальный штаб по музыке» и т. д. Эти штабы помимо прочего должны были просматривать и отбирать для отправки в рейх документы советских учреждений культуры[163 - Freitag G., Grenzer A. Der nationalsozialistische Kunstraub in der Sowjetunion. S. 32–33.]. В районе группы армий «Север» работой Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга руководила Главная рабочая группа «Остланд» со штаб-квартирой в Риге.
Уже на раннем этапе, в оккупированной Франции, ставилась задача добывать материалы, которые могли пригодиться для изучения врагов Германии и национал-социализма, и Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга осуществлял свою миссию с большим размахом, понимая ее максимально широко. При этом, однако, он вступал в прямую конкуренцию с другими нацистскими ведомствами; кроме того, возникали конфликты с командующим германскими войсками во Франции генералом Отто фон Штюльпнагелем, также уполномоченным защищать художественные ценности в условиях войны и не собиравшимся отказываться от своих притязаний; но в конечном счете он потерпел поражение в борьбе с Розенбергом[164 - Вальтер Баргацки, коллега Штюльпнагеля и впоследствии статс-секретарь Федерального министерства здравоохранения, представил подробное описание конфликтов между военной службой охраны произведений искусства и Оперативным штабом в оккупированной Франции. Отчет был опубликован Вильгельмом Тройе: Treue W. Zum Nationalsozialistischen Kunstraub in Frankreich. Der «Bargatzky-Bericht» // Vierteljahrshefte f?r Zeitgeschichte. 1965. Bd. 13. H. 3. S. 285–337; См. также: «Заключительный отчет» Меттерниха о его работе во Франции: BArch – Milit?rarchiv, MSG/2/3244, а также: «Отчет о вывозе французских художественных ценностей немецким посольством и оперативным штабом Розенберга во Франции». (Написан в виде секретного меморандума зимой 1944 года советником военной администрации Вальтером Баргацки, бывшим сотрудником юридического отдела военного командования во Франции) // Archiv des LVR, Nachlass Franz Graf Wolf-Metternich, 2. Мы благодарим Кристофа Франка за ссылку на этот документ.]. Награбленное штабом Розенберга предназначалось для «Высшей школы НСДАП» – будущего центрального учреждения национал-социалистической науки и образования. Создание этой школы указом фюрера было поручено Розенбергу, но в связи с началом войны его работа на первых порах свелась к собиранию библиотеки. Розенберг утверждал, что конфискованная собственность (книги, архивные материалы, произведения искусства и музыки и т. д.), принадлежавшая реальным и предполагаемым противникам нацизма – евреям, масонам, религиозным общинам и крупным церквям, – нужна для «изучения врага». Став имперским министром оккупированных восточных территорий, он получил едва ли не исключительные права на все культурные ценности, находившиеся на территориях к востоку от Германии[165 - Лучшая обзорная работа о хищениях культурных ценностей, осуществлявшихся Оперативным штабом рейхсляйтера Розенберга, и об источниках по этой теме – Grimsted P. K. Reconstructing the Record of Nazi Cultural Plunder. URL: http://www.errproject.org/survey.php (последнее обращение: 01.08.2018).]. В науке до сих пор бытует мнение, что реальная деятельность Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга соответствовала его официальным полномочиям и он играл ведущую роль в разграблении культурных сокровищ северо-запада России. Как будет показано ниже, в действительности дело обстояло не так: поскольку этот район оставался в ведении военной администрации, деятельность штаба Розенберга там была ограничена.

3. КОНКУРЕНЦИЯ СО СТОРОНЫ МИДА И СС: ЗОНДЕРКОМАНДА КЮНСБЕРГА
Конфискацию материалов, представлявших внешнеполитический интерес для Германии на оккупированных советских территориях, готовила Географическая служба при Министерстве иностранных дел[166 - Географическая служба была создана в 1940 году как «картографический отдел» департамента Германии в Министерстве иностранных дел рейха и переименована после французской кампании. См.: Heuss A. Kunst- und Kulturgutraub. S. 308.]. Поставками таких материалов с 1939 года занималось специальное подразделение – зондеркоманда во главе с бароном Эберхардом фон Кюнсбергом[167 - Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 13; о зондеркоманде Кюнсберга см. также: Freitag G., Grenzer A. Der nationalsozialistische Kunstraub in der Sowjetunion. S. 24–28; Heuss A. Die «Beuteorganisation» des Ausw?rtigen Amtes: Das Sonderkommando K?nsberg und der Kulturgutraub in der Sowjetunion // Vierteljahrshefte f?r Zeitgeschichte. 1997. Bd. 45. H. 4. S. 535–556.]. Как показал опыт первых лет войны, для того чтобы она могла оперативно добираться до потенциальных мест работы и отстаивать свои права на трофеи, эту команду лучше всего было интегрировать в военные структуры. Именно к такой интеграции стремился Кюнсберг в преддверии Восточной кампании, но Верховное командование сухопутных войск отказалось ввести его зондеркоманду в состав вермахта. Поэтому в январе 1941 года Кюнсберг, член СС с начала 1930?х годов, обратил свое внимание на ваффен-СС – и добился своего: 1 августа 1941 года его зондеркоманда стала частью военной структуры СС. Правда, ее подчинение было двусмысленным, поскольку формально она оставалась по-прежнему подотчетной МИДу, тогда как ее оснащением ведал главный штаб СС (SS-FHA), кроме того, в Верховном командовании сухопутных войск она числилась как подразделение военной разведки[168 - О создании зондеркоманды Кюнсберга см.: Conze E., Frei N., Hayes P., Zimmermann M. Das Amt und die Vergangenheit. Deutsche Diplomaten im Dritten Reich und in der Bundesrepublik. 2. Aufl. M?nchen, 2010. S. 216; кроме этого см.: Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 18–19.].
На фронте оперативные подразделения зондеркоманды Кюнсберга, так называемые айнзацкоманды, были включены в состав частей ваффен-СС; таким образом, они вошли в их командную структуру и активно участвовали в боевых действиях[169 - Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 14.]. С другой стороны, выполняя конкретные задачи, связанные с изъятием и сохранением интересующих Оперативный штаб рейхсляйтера материалов, они должны были тесно координировать свои действия с подразделениями военной контрразведки, которые тоже отвечали за изъятие и сохранение «материалов противника». Вследствии этого персонал айнзацкоманд, действуя под началом соответствующего офицера службы контрразведки (Ic) армейского командования (АОК), одновременно сотрудничал со службой безопасности (СД) рейхсфюрера СС. Не всегда удается выяснить, кому именно подчинялся тот или иной сотрудник; подчиненность не была единой и постоянно менялась при командировании сотрудников в другие части. Некоторые научные референты поначалу оставались сотрудниками МИДа, в то время как другие были уже непосредственно подчинены ваффен-С[170 - Например, Петер Шайберт, который был принят на должность научного сотрудника в Министерство иностранных дел и работал в зондеркоманде Кюнсберга с июля 1941 года. См.: Abel E. Kunstraub – Ostforschung – Hochschulkarriere. Der Osteuropahistoriker Peter Scheibert. Paderborn, 2016. S. 34–68.]С. Заведующий Отделом стран Вильфрид Краллерт уже с 1939 года работал в службе внешней разведки Главного управления имперской безопасности (РСХА) и, вероятно, выполнял для этой службы задания и в качестве сотрудника зондеркоманды Кюнсберга[171 - См.: Fahlbusch M. Wilfried Krallert (1912–1969). Ein Geograf und Historiker im Dienst der SS // Hruza K. (Hg.) ?sterreichische Historiker 1900–1945. Lebensl?ufe und Karrieren in ?sterreich, Deutschland und der Tschechoslowakei in wissenschaftsgeschichtlichen Portraits. Bd. 1. Wien, 2008. S. 793–836.]. По всей видимости, только благодаря ему в 1943 году зондеркоманда была выведена из структуры Министерства иностранных дел и, переименованная в «Имперский фонд страноведения», включена в состав VI управления РСХА, группа G. Сотрудничество с СС, которое никогда не прекращалось, в конце концов переросло в полную интеграцию зондеркоманды Кюнсберга в аппарат СС. Сам Эберхард фон Кюнсберг – мутный тип, партийный карьерист и делец – к этому времени уже потерял всякое политическое влияние[172 - См.: Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 114–118.].
Однако в 1941 году, в первые месяцы своей работы в Советском Союзе, зондеркоманда Кюнсберга еще могла действовать самостоятельно и в интересах Министерства иностранных дел. Кюнсберг оставался начальником подразделения и в этом качестве исполнял обязанности командира батальона. В зондеркоманде числилось двадцать офицеров – чиновников, занимавших должности, равные по рангу офицерским и унтер-офицерским, и около семидесяти человек в звании рядовых или унтерфюреров СС; в ее распоряжении было двадцать грузовиков, двенадцать легковых автомобилей и десять мотоциклов с колясками. Как подразделению наступающих войск зондеркоманде полагались медсанчасть, радиостанция и еще шесть грузовиков для снабжения боеприпасами, топливом и провиантом. Вся зондеркоманда представляла собой научный персонал МИДа и состояла из трех айнзацкоманд, каждая из которых была приписана к одной из групп армий, действовавших в Советском Союзе. Айнзацкоманда в районе группы армий «Север» называлась сначала «Штеттин», потом «Гамбург»[173 - Ibid. S. 15, 27.].
Задача зондеркомманды Кюнсберга заключалась в том, чтобы в оккупированных странах просматривать документы в посольствах, консульствах и представительствах «вражеских государств», обеспечивать их сохранность и пересылать в МИД. Право на это имело только подразделение Кюнсберга[174 - Так гласил приказ № 200/41 g Верховного командования сухопутных войск от 11.06.1941, в котором вермахт и Министерство иностранных дел по взаимному согласованию определяли задачи и образ действий зондеркоманды. См.: Ibid. S. 19.]. В других местах утверждается, что оно должно было изымать и сохранять для МИДа весь награбленный материал политического содержания, накопленный в России, или все захваченные политические или внешнеполитические документы, важные для политического сопровождения войны[175 - Ibid.]. Подчеркивалось, что айнзацкоманды должны были входить в занимаемые города вместе с боевыми частями, чтобы действительно первыми получать доступ к архивам, ценным с точки зрения их задачи. Все представлявшие интерес материалы предписывалось изымать и при первой же возможности доставлять в Берлин. О произведениях искусства или других культурных ценностях в поручениях не упоминалось. Тем не менее айнзацкоманды производили конфискации культурных ценностей, выходя за пределы своей компетенции, когда выпадал случай – например, в библиотеках царских дворцов в Гатчине, Павловске и в Александровском дворце в Пушкине, где хранилось много ценных книг[176 - См. об этом Главу III наст. изд., а также: Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 47–48.]. Айнзацкоманда, отвечавшая за Северо-Запад, располагалась, как и командование 18?й армии, недалеко от линии фронта, в поселке Сиверский, примерно в 60 километрах к югу от Ленинграда. Таким образом, она была значительно ближе к месту событий, чем Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга, находившийся в Риге. Ниже мы покажем, что в районе группы армий «Север» зондеркоманда Кюнсберга играла существенную роль в грабеже предметов искусства.
Иначе обстояло дело с «Аненербе» – Немецким обществом по изучению древней германской истории и наследия предков, которое подчинялось непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Интересы этой организации были связаны преимущественно с археологическими артефактами, поэтому она в основном занималась раскопками на юге России и в Украине. В районе группы армий «Север» археологией ведал специальный штаб «Ранняя история» Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга.

4. НЕДООЦЕНЕННЫЙ УЧАСТНИК: АРМЕЙСКАЯ СЛУЖБА ОХРАНЫ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИСКУССТВА
В вермахте тоже имелись подразделения, в задачи которых входил сбор «материалов». Все, что касалось разведки противника, забирали армейская контрразведка и разведка; библиотеками же интересовалось ведомство начальника армейских библиотек, а архивами, имевшими отношение к военной тематике, – ведомство начальника армейских архивов. Кроме того, в 1938 году при Верховном командовании сухопутных войск появилась новая должность начальника армейских музеев. Инструкций для сотрудников этого ведомства не сохранилось[177 - Chef der Heeresmuseen, RH 62, (1840–1914) 1923, 1930–1945, 1958–1962. Описание фонда см.: Baumann M., Schulz S. Chef der Heeresmuseen, Bestandsbeschreibung. URL: https://www.deutsche-digitale-bibliothek.de/item/AZLG6HNVIUGAUTUG4ASGTAJEC4ZA6R4Q (последнее обращение: 01.08.2018).]. Есть свидетельства того, что оно выполняло координационные функции; после начала войны в зонах боевых действий его сотрудники обеспечивали охрану и учет трофеев – как правило, оружия, обмундирования и прочей амуниции[178 - Lachmann M. Zur Geschichte und zum Charakter der imperialistischen deutschen Armeemuseen // Zeitschrift f?r Milit?rgeschichte. 1966. Bd. 5. H. 6. S. 700.]. В ходе войны таким образом в руки начальника армейских музеев или в подведомственные ему музеи иногда попадали также культурные ценности и произведения искусства; имеются подтверждения тому, что ими планировалось укомплектовать по крайней мере еще один армейский музей[179 - Это следует из служебной записки о совещании в штабе группы армий «Север» 21 апреля 1944 года. См.: BArch – Milit?rarchiv. RH 19 III/385. Bl. 7.]. Однако количество культурных ценностей, попавших в военные музеи с оккупированных территорий, было незначительно по сравнению с ценностями, присвоенными другими нацистскими ведомствами[180 - Сохранившиеся книги записей Берлинского цейхгауза дают представление об этом: DHM Akten des Zeughauses, Erwerbungen bis 1942. См. также отчеты Вернера Хальвега о его командировке для работы в качестве «офицера-сборщика» при группе армий «Север».]. Гораздо важнее, чем военные музеи, была армейская служба охраны произведений искусства, впервые созданная при командующем германскими войсками во Франции. Образцом для нее послужила практика охраны произведений искусства во время Первой мировой войны, когда для защиты культурных ценностей привлекались специалисты, в основном по искусствоведению и охране памятников. Деятельность сотрудников германских армейских служб охраны произведений искусства в годы Первой и Второй мировой войны до сих пор сравнительно мало изучена[181 - Ср., однако: Fuhrmeister C. Die Abteilung Kunstschutz in Italien, Kunstgeschichte, Politik und Propaganda. 1936–1963. K?ln u. a., 2018; Fuhrmeister C., Griebel J., Klingen S., Peters R. (Hg.) Kunsthistoriker im Krieg. Deutscher milit?rischer Kunstschutz in Italien 1943–1945. K?ln, 2012; Kott C. Der deutsche «Kunstschutz» im Ersten und Zweiten Weltkrieg. Ein Vergleich // Pfeil U. (Hg.) Deutsch-franz?sische Kultur- und Wissenschaftsbeziehungen im 20. Jahrhundert. Ein institutionengeschichtlicher Ansatz. M?nchen; Paris, 2007. S. 137–154; Eadem. Preserver l’art de l’ennemi? Le patrimoine artistique en Belgique et en France occupеes, 1914–1918. Bruxelles, 2006; Klinkhammer L. Kunstschutz im Propagandakrieg. Der Kampf um die Sicherstellung der italienischen Kunstsch?tze 1943–1945 // Fuhrmeister C., Griebel J., Klingen S., Peters R. Kunsthistoriker im Krieg. S. 49.].
Во время Первой мировой войны погибло бесчисленное множество недвижимых культурных ценностей. Один из страшных примеров разрушений, принесенных немецкими войсками, – уничтожение исторического центра города Лувена в Бельгии. В руины была превращена, в частности, университетская библиотека с ее ценной коллекцией средневековых рукописей и инкунабул. Противники войны впоследствии обвиняли в гибели культурных ценностей прежде всего Германию. На эти обвинения, раздававшиеся в основном со стороны бельгийцев и французов, в 1919 году ответил боннский искусствовед и специалист по охране памятников Пауль Клемен: он выпустил два сборника статей, авторы которых – все искусствоведы – утверждали, что германские планы по защите произведений искусства предусматривали щадящее отношение к ценным историческим зданиям, о чем специально информировались войска в зоне боевых действий[182 - Clemen P. (Hg.) Kunstschutz im Kriege. Berichte ?ber den Zustand der Kunstdenkm?ler auf den verschiedenen Kriegsschaupl?tzen und ?ber die deutschen und ?sterreichischen Ma?nahmen zu ihrer Erhaltung, Errettung, Erforschung. 2 Bde. Leipzig, 1919. См. также: Kott C. Preserver l’art de l’ennemi? Le patrimoine artistique en Belgique et en France occupеes, 1914–1918. Bruxelles, 2006. P. 142.]. На самом деле произведения искусства охранялись гораздо хуже, чем представляли это авторы этих сборников, и после их публикации они подверглись критике даже в самой Германии[183 - Burg H. Kunstschutz an der Westfront. Kritische Betrachtungen und Erinnerungen. Charlottenburg, 1920.]. Однако на их рецепцию альтернативные версии практически не повлияли: благодаря этим двум сборникам утвердилось в целом положительное мнение о том, как Германия берегла культурные ценности во время Первой мировой войны, и оно держалось до 90?х годов ХX века[184 - Kott C. Preserver l’art de l’ennemi? Le patrimoine artistique en Belgique et en France occupеes, 1914–1918. Bruxelles, 2006. P. 19–20; Idem. Der deutsche «Kunstschutz» im Ersten und Zweiten Weltkrieg. Ein Vergleich // Pfeil U. (Hg.) Deutsch-franz?sische Kultur- und Wissenschaftsbeziehungen im 20. Jahrhundert. Ein institutionengeschichtlicher Ansatz. M?nchen, Paris, 2007. S. 136–137.].
Несмотря на такую предысторию, в планах вермахта, готовившего новую войну, создание армейской службы охраны произведений искусства не предусматривалось. Вероятно, воссоздать ее предложил руководству вермахта кто-то со стороны. В частности, после Второй мировой войны бывший ординарный профессор истории искусств в Бреслауском университете Дагоберт Фрай заявил, что это он выступил с такой инициативой: по его словам, он представил свою идею в Имперском министерстве науки, воспитания и народного образования, но так и не смог добиться ее одобрения[185 - Frey D. Bericht ?ber meine T?tigkeit in Polen. NARA. OMGUS – Cultural Affairs Branch, Records Relating to Monuments, Museums, Libraries, Archives, and Fine Arts, Dagobert Frey. S. p. [Fol. 44–65]. Фрай в качестве самооправдания описал это в декабре 1947 года в отчете о своей деятельности в Польше, написанном для американской военной администрации. См.: Arend S. Studien zur deutschen kunsthistorischen «Ostforschung» im Nationalsozialismus. Die Kunsthistorischen Institute an den (Reichs-) Universit?ten Breslau und Posen und ihre Protagonisten im Spannungsfeld von Wissenschaft und Politik: Phil. Diss. Berlin, 2009. URL: http://edoc.hu-berlin.de/dissertationen/arend-sabine-2009-07-15/PDF/arend.pdf. S. 571 (последнее обращение: 01.08.2018); Линн Николас, вероятно, опирается на этот же документ, к сожалению, без прямой ссылки на него. См.: Nicholas L. H. Der Raub der Europa. S. 103.]. Как бы там ни было, но факт остается фактом: подразделения, охранявшие произведения искусства, в вермахте существовали. Самым известным из них руководил искусствовед и куратор Рейнской провинции граф Франц Вольф-Меттерних цур Грахт, в мае 1940 года назначенный ответственным за охрану произведений искусства на оккупированной территории Франции. Не имея воинского звания, он подчинялся генерал-квартирмейстеру при Верховном командовании сухопутных войск[186 - Это подчеркивал сам Вольф-Меттерних: Wolff-Metternich F. ?ber meine T?tigkeit als Beauftragter des Oberkommandos des Heeres f?r den Schutz der Werke der Bildenden Kunst von 1940–42. Grunds?tze und Arbeitsmethoden von Franz Graf Wolff Metternich. BArch – Milit?rarchiv. MSG 2/3244; документ был опубликован во французском переводе: Cassou J. (Dir.) Le pillage par les allemands des oeuvres d’art et des bibliotheques appartenant ? des juifs en France. Recueil des documents. Paris, 1947. P. 149–177.]. В создании армейской службы охраны произведений искусства свою роль могли играть самые разнообразные мотивы: и серьезная заинтересованность отдельных офицеров в сохранении культурного наследия, и принципиальное признание за воюющей армией обязанности охранять, согласно международному праву, произведения искусства. В то же время ответственные за эту службу чины Верховного командования сухопутных войск, вероятно, понимали, как хорошо можно использовать охрану произведений искусства в пропагандистских целях и для легитимации любого изъятия и присвоения культурных ценностей. По мере того как немецкие войска захватывали все больше стран, расширялась и зона деятельности армейской службы охраны произведений искусства. Помимо Франции, Бельгии и Нидерландов, это подразделение в военной администрации с 1941 года стало действовать в Греции и Сербии, а после 1943 года и в Италии[187 - BArch – Milit?rarchiv. RH 3/154. Bl. 5–39; Wolff-Metternich F. Abschlie?ender Bericht ?ber die Arbeit des Kunstschutzbeauftragten in der Zeit von Mai 1940 – September 1944. Bl. 22. За ссылку на этот документ мы благодарим Кристиана Фурмайстера.]. В число его сотрудников входили искусствоведы, историки и археологи. Как и их предшественники в годы Первой мировой войны, они определяли сферу своей деятельности отчасти самостоятельно, исходя из профессиональных и личных интересов.
Ситуация на оккупированных территориях Советского Союза была не такой, как в Западной Европе. В научной литературе до сих пор бытует тезис, что во время войны Германии против Советского Союза вообще не существовало никакой армейской службы охраны произведений искусства. И в самом деле, почти нет свидетельств того, что такого рода служба планировалась для востока так же, как и для запада Европы. Только в заключительном отчете Вольфа-Меттерниха за 1944 год упоминается некий уполномоченный, которому было поручено еще «в первые месяцы оккупации российских территорий, до образования Восточного министерства» подготовить создание организации по охране произведений искусства[188 - BArch – Milit?rarchiv. RH 3/154; Wolff-Metternich F. Abschlie?ender Bericht. Bl. 17–18.]. С другой стороны, в июле 1941 года на запрос одного заинтересованного лица о возможной вакансии в сфере охраны произведений искусства на Востоке Вольф-Меттерних ответил, что в России подобной службы не будет[189 - Заявку подал реставратор Отто Кляйн, выросший в немецкой предпринимательской семье на Украине и получивший образование в Дрездене. См.: Bentchev I. Gerettete und verschollene Kirchensch?tze. Otto Klein und der deutsche «Kunstschutz» in Kiev 1941–1943 // Hermeneia. Zeitschrift f?r ostkirchliche Kunst. 1997. H. 1. S. 27, 31.]. Это несоответствие можно объяснить надеждами (их тщетность быстро обнаружилась) на скорое завоевание СССР, сразу после которого, как ожидалось, должна была возникнуть германская гражданская администрация и, таким образом, надобность в армейской службе охраны произведений искусства отпадала. В личном архивном фонде Вольфа-Меттерниха хранится ответ Верховного командования сухопутных войск от 3 июля 1941 года министру образования Русту, которого информировали о том, что «на оккупированных территориях советской России постоянная военная администрация <…> создаваться не будет»; в документе есть пометка: поставить в известность об этом письме Вольфа-Меттерниха. Далее сообщается, что как только военные действия продвинутся вглубь, будут образованы рейхскомиссариаты, подчиненные рейхсляйтеру Розенбергу, а до тех пор военные условия «не позволят принимать более глубокие меры по обеспечению сохранности музеев и памятников искусства». Но, разумеется, подчеркивается в письме, войскам дано указание «по возможности щадить ценные памятники искусства», а для особо ценных предметов можно дать предписания о более детальных мерах защиты[190 - Archiv des LVR, Nachlass Franz Graf Wolff-Metternich. S. 68. S. p.].
Пока неизвестно, какую реакцию вызвало это сообщение. Однако позиция Верховного командования сухопутных войск явно встретила возражения, и, по-видимому, как только военная обстановка позволила, на оккупированные территории был командирован в качестве наблюдателя молодой искусствовед из Берлина – асессор военной администрации Райнхольд Штренгер[191 - Здесь и далее, где это уместно, упоминаются диссертации тех, кто был причастен к деятельности армейской службы охраны произведений искусства в СССР: с одной стороны, диссертации позволяют получить представление о научных интересах этих людей, а с другой стороны, часто это единственные документы, дающие нам доступ к их биографиям. Strenger R. Zum Problem des Raumes bei den griechischen Giebelskulpturen: Phil. Diss. Berlin, 1935/1942.]. Ему поручили ознакомиться с ситуацией в завоеванных областях и при необходимости рекомендовать местным комендантатурам меры по охране находившихся под угрозой памятников искусства, культурных ценностей и учреждений культуры. В августе 1941 года Штренгер прислал отчет из Минска, в начале сентября он отправился в Новгород, затем в Смоленск, а в октябре был в Киеве, Чернигове и Днепропетровске. К своим докладам он прилагал списки местных архитектурных памятников, церквей и музеев с описанием их состояния и текущего использования. Иногда Штренгер комментировал, как советская администрация обращалась с культурными ценностями, высказывая собственные пожелания и рекомендации, различавшиеся в зависимости от конкретного случая. Он неоднократно давал высокую оценку мерам, которые самостоятельно принимали местные коменданты; так, по его словам, коллекции Картинной галереи и Исторического музея в Минске не были уничтожены лишь благодаря личной инициативе фельдкоменданта генерал-майора Вильгельма Штубенрауха. Доступные источники не позволяют установить, кто в Верховном командовании сухопутных войск отдал приказ командировать Штренгера; единственное, что мы точно знаем, – свои отчеты он направлял Вольфу-Меттерниху[192 - Они сохранились в его личном архивном фонде, частично в нескольких машинописных копиях. Archiv des LVR. Nachlass Franz Graf Wolff-Metternich. 68.]. По всей видимости, с ними знакомились и сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга, во всяком случае, в его документах обнаружено резюме отчета о Новгороде[193 - ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 138. Л. 550 сл.].
На территориях Прибалтики и Украины, как и заявлялось, вскоре действительно возникли гражданские администрации; уже 25 июля 1941 года Литва и Латвия были преобразованы в рейхскомиссариат «Остланд», в сентябре – ноябре в него вошла большая часть Белоруссии и Эстонии. Административный центр рейхскомиссариата располагался сначала в Каунасе, а с середины августа – в Риге. Иначе обстояло дело на северо-западе России, занятом группой армий «Север». После того как в начале октября было принято решение вместо штурма Ленинграда окружить его кольцом блокады, началась затяжная позиционная война, которая сделала невозможным установление гражданской администрации. На протяжении всего периода оккупации этот район оставался под управлением военных, следовательно, в нем действовала и армейская служба охраны произведений искусства, хотя изначально это не планировалось: небольшое ее подразделение, подчиненное командованию группы армий «Север», обеспечивало сохранность произведений искусства в месте его дислокации. Таким образом, во взаимодействии разных организаций здесь сложилась принципиально иная ситуация по сравнению с другими оккупированными территориями. Сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга и зондеркоманды Кюнсберга могли действовать только по согласованию с представителями армейской службы охраны произведений искусства, которые в зоне действий группы армий «Север» монопольно распоряжались художественными ценностями. Однако в отношении других объектов культуры эти ведомства сотрудничали в соответствии со своими задачами: Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга изымал, хранил и вывозил архивы, а зондеркоманда Кюнсберга конфисковывала ценные библиотеки.
Армейской службе охраны произведений искусства в группе армий «Север» исследователи до сих пор не уделяли внимания из?за крайней скудости сведений о ее деятельности. Архив этого подразделения пока не удалось найти. Наши заключения о том, что оно существовало при группе армий «Север», основаны только на штатном расписании, разрозненных записях и личных свидетельствах.
Самая известная, ключевая фигура армейской службы охраны произведений искусства на северо-западе России – граф Эрнстотто цу Сольмс-Лаубах[194 - Написание имени варьируется: Эрнст Отто и Эрнстотто, сам Сольмс чаще всего использовал вариант слитного написания, которому и мы следуем. Транскрипция фамилии в русскоязычных публикациях также варьируется: встречаются написания Сольмс и Зольмс.]. О том, что он вообще играл какую-то роль, известно лишь потому, что в октябре 1941 года он вместе с Георгом Пёнсгеном руководил демонтажом Янтарной комнаты в Екатерининском дворце в Пушкине[195 - Документы, подтверждающие это, были исследованы и впервые опубликованы в Западной Германии «исследователем Янтарной комнаты» Георгом Штайном. Ссылки на них сохранились в бумагах квартирмейстера при штабе 18?й армии (BArch – Milit?rarchiv, RH 20-18/1203. Bl. 205v), а также 50?го армейского корпуса (BArch – Milit?rarchiv, RH 24- 50/163. Bl. 8).]. Официально Сольмсу поручили обеспечить сохранность художественных ценностей в районе действий группы армий «Север» в конце сентября 1941 года. В штатном расписании он фигурировал сначала как хранитель, затем как руководитель рабочего штаба по охране произведений искусства. Однако из статьи в газете Frankfurter Generalanzeiger от 15 сентября 1941 года, сообщающей о деятельности Сольмса в Пскове, можно заключить, что ему, вероятно, гораздо раньше было поручено заботиться о художественных ценностях и объектах культуры по крайней мере в районе действия его воинской части. В статье сообщалось, что после захвата Пскова Сольмс в течение нескольких недель организовал выставку найденных им произведений искусства в Поганкиных палатах, где располагался городской музей: «<…> с одной стороны, место спокойного созерцания и духовного отдыха для немецких солдат, а с другой – достойное и квалифицированное хранение старинных европейских произведений искусства <…>». По-видимому, особое впечатление на посетителей выставки произвело количество и качество экспонатов, большинство из которых, вероятно, составляли работы немецких или западноевропейских художников, но были среди них и произведения русского искусства, прежде всего иконы и церковная утварь, литургические облачения, напрестольные евангелия и требники; предположительно, после эвакуации наиболее ценных предметов они остались в городе[196 - Frankfurter Generalanzeiger. 15.09.1941.].
По меньшей мере на начальном этапе армейская служба охраны произведений искусства при группе армий «Север» оставалась неизвестной конкурирующим нацистским ведомствам, или же к ней относились пренебрежительно как к чему-то временному. Во всяком случае, сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга не ожидали конкуренции с ее стороны. Только этим можно объяснить письмо Герхарда Утикаля генерал-квартирмейстеру сухопутных войск генералу Эдуарду Вагнеру от 1 октября 1941 года, в котором он просил создать подходящие условия для работы по охране культурных ценностей в Советском Союзе. Утикаль прямо утверждал, что «в отличие от того, что делается для защиты произведений искусства, библиотек и архивов на Западе и на Балканах, на оккупированных восточных территориях у вермахта для этого нет собственных учреждений»; «охрана разнообразных культурных ценностей в оперативном тылу армий» предоставлена исключительно инициативе отделов пропаганды и осуществляется ими постольку, поскольку у них есть «соответствующие специалисты»[197 - BArch. R 6/170. Bl. 16.].
В 1938 году, когда были созданы подразделения пропаганды, Верховное главнокомандование вермахта и Имперское министерство народного просвещения и пропаганды пришли к компромиссу: эти подразделения числились в структуре вермахта и во всем, что касалось их применения, находились под командованием военных штабов; но содержание их работы определяло министерство. Из такого рода подразделений наиболее известными были роты пропаганды. Они предназначались исключительно для ведения психологической войны; сначала они готовили преимущественно военные сводки для немецких войск, но после того, как наступление зимой 1941–1942 годов остановилось, все больше стали заниматься деморализующей пропагандой среди войск противника и населения на оккупированных территориях.
В ходе войны значение пропаганды возрастало, и к концу 1942 года на службе в этих частях находилось около 15 000 так называемых военных корреспондентов. С учетом специфики их задач среди них процент журналистов, ученых-гуманитариев, писателей и художников был выше среднего; именно по этой причине, скорее всего, и казалось, что им можно поручить, хотя бы временно, охранять произведения искусства. Они произвели огромное количество визуальных и аудиоматериалов, которые и по сей день (в том числе в этой книге) активно используются в иллюстративных целях. Однако материалы эти коварны. Всегда следует помнить, что перед нами пропагандистский материал – инсценированный и в любом случае заведомо снятый под определенным углом, поэтому вполне реальные военные снимки дают ложную картину войны[198 - См.: Echternkamp J. Der Zweite Weltkrieg. M?nchen, 2010. S. 77; Sachsse R. Die Erziehung zum Wegsehen. Fotografie im NS-Staat. Dresden, 2003. S. 185–192; Paul G. Bilder des Krieges – Krieg der Bilder. Die Visualisierung des modernen Krieges. Paderborn, 2004. S. 225–235.]. С января 1940 года аналогичные роты военкоров стали формировать и в частях ваффен-СС, а в августе 1941 года к ним добавились взводы военных корреспондентов на полковом уровне. Они – в отличие от других фоторепортеров из рот пропаганды – проходили военную подготовку и принимали участие в боевых действиях, вот почему в фотоархивах СС встречается больше фотографий, снятых непосредственно во время наступления или сразу после взятия того или иного населенного пункта[199 - Kaden E. Das Wort als Waffe. Der Propagandakrieg der Waffen-SS und die SS-Standarte «Kurt Eggers». Dresden, 2009; Krause W. H. SS-Standarte «Kurt Eggers» – Die Propagandaeinheit der Waffen-SS. Bericht und Dokumentation. Stegen am Ammersee, 2009.].
Когда в Оперативном штабе рейхсляйтера Розенберга поняли, что армейская служба охраны произведений искусства при группе армий «Север» – отнюдь не временное явление, а, как и во Франции, представляет собой если не препятствие, то серьезную конкуренцию ему в сфере вывоза культурных ценностей, под сомнение была поставлена законность ее деятельности. Возникло подозрение, что за ней стоит Вольф-Меттерних, хотя он, похоже, ничего не знал о происходящем в группе армий «Север»[200 - ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 138. Л. 609.]. Так или иначе, но об этом писал в своем донесении Карл-Хайнц Эссер, эксперт-искусствовед Главной рабочей группы «Остланд», который прибыл в Ригу с амбициозными планами, считая Прибалтику и северо-запад России своей территорией[201 - См. об этом в Главе II.5 наст. изд.]. Сам Сольмс в апреле 1942 года в письме к Райнхольду фон Унгерн-Штернбергу, офицеру связи 18?й армии в Министерстве иностранных дел, выражал свое удивление по поводу столь поздно пробудившегося интереса к его службе. По словам Сольмса, он был по собственной инициативе облечен функциями хранителя – сначала только в качестве командированного, и лишь в декабре Верховное командование сухопутных войск официально назначило его на эту должность[202 - PA – AA, R 60769.].
Совершенно иначе Сольмс представлял свою работу по охране произведений искусства в 1948 году в Нюрнберге; на суде по делу Верховного главнокомандования вермахта он заявил, что его деятельность стала результатом инициативы командующего 18?й армией Георга фон Кюхлера, который хотел защитить российские культурные ценности равно и от уничтожения в ходе военных действий, и от алчности других ведомств[203 - Eidesstattliche Erkl?rung von Solms f?r v. K?chler im N?rnberger Prozess gegen das Oberkommando der Wehrmacht. Staatsarchiv N?rnberg. Rep. 501. IV. KV-Prozesse. Fall 12. F 3. Dok. Nr. 62.]. Утверждение Сольмса, несомненно, имело целью прежде всего снять вину с Кюхлера, обвинявшегося в преступлениях против гражданского населения, в выполнении «приказа о комиссарах» и в других военных преступлениях, включая и разграбление культурных ценностей на территории Советского Союза. Эти показания совпадают с тем, как описывали деятельность армейской службы охраны произведений искусства во Франции Франц Вольф-Меттерних и Вальтер Баргацки. Сольмс, возможно, не знал об их показаниях, но он выбрал ту же стратегию, а именно – обвиняя в грабеже нацистские ведомства и отделяя «хороший» вермахт от нацистской иерархии, он следовал широко распространенной после войны среди немецких военных интерпретации событий прошедших лет. Сегодня уже невозможно с полной определенностью выяснить, возникла ли армейская служба охраны произведений искусства в группе армий «Север» по инициативе Кюхлера или кого-то другого. Однако без принципиального одобрения командующего она вряд ли могла бы появиться и тем более действовать в подчиненных ему структурах. Поэтому представляется наиболее вероятным, что Сольмс действительно активно добивался создания армейской службы охраны произведений искусства в группе армий «Север» и своей должности в ней, а Кюхлер оказал ему в этом поддержку[204 - Вернер Кёрте в одном из писем упомянул о хороших отношениях между Сольмсом и Кюхлером, а также о том, что Кюхлер содействовал ему в выполнении заданий. Письмо Вернера Кёрте от 8 июля 1942 года. Privatarchiv Arnold K?rte.].

5. РАБОТА В «СЛУЖБЕ ОХРАНЫ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИСКУССТВА»
В пользу предположения, что армейская служба охраны произведений искусства в группе армий «Север» возникла в силу обстоятельств, говорит то, что ее сотрудники – за одним исключением – к моменту своего назначения уже были на месте, числясь рядовыми или офицерами в составе регулярных частей вермахта. Это относится и к графу Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаху. Он родился в 1890 году, первоначально изучал медицину, но после участия в Первой мировой войне начал изучать историю искусств и получил докторскую степень в Марбурге[205 - Solms-Laubach E. O. Graf zu. Die Wormser Bauschule in Hessen und ihre Grundlagen in Deutschland und Oberitalien: Phil. Diss. Marburg, 1927. См.: Institut f?r Stadtgeschichte Frankfurt am Main, Personalakten, Dr. Graf zu Solms-Laubach. Bl. 1.]. В октябре 1925 года он был принят на должность научного ассистента директора в Штеделевский художественный институт[206 - Institut f?r Stadtgeschichte Frankfurt am Main, Personalakten, Dr. Graf zu Solms-Laubach. Bl. 2.] во Франкфурте-на-Майне, где проработал до 1938 года, сначала в качестве ассистента, а затем – хранителя коллекции скульптур[207 - Из-за этой работы Сольмса в литературе часто называют заведующим собранием скульптуры Штеделевского института.]. В том же году Сольмс занял пост директора Музея городской истории Франкфурта. Он готовил его реструктуризацию, но осуществил свои планы лишь отчасти, так как в августе 1939 года был призван на военную службу. Городские власти Франкфурта пытались добиться для «незаменимого работника» брони[208 - Institut f?r Stadtgeschichte Frankfurt am Main, Personalakten, Dr. Graf zu Solms-Laubach. Bl. 95a.], однако им удалось лишь отсрочить призыв: 1 марта 1941 года Сольмсу было приказано явиться на службу в кавалерийскую часть[209 - Ibid. Bl. 122.]. В Первую мировую войну он воевал офицером, а теперь был повышен в звании до ротмистра (соответствует званию капитана). В мае его перевели в только что образованную в его Гессенском военном округе полевую комендатуру, которая подчинялась 285?й дивизии охраны тыла и, следовательно, командующему тылом группы армий «Север» (BeR?ck).
Помимо обеспечения безопасности, в задачи этого подразделения входило создание на завоеванной территории военной администрации. Административные задачи выполнялись полевыми комендатурами численностью от 50 до 150 человек, в чье ведение были переданы крупные районы вокруг важных городов и по несколько местных комендатур. Персонал состоял в основном из пожилых офицеров запаса и солдат, не годных для службы на фронте[210 - Hasenclever J. Wehrmacht und Besatzungspolitik in der Sowjetunion. Die Befehlshaber der r?ckw?rtigen Heeresgebiete 1941–1943. Paderborn, 2010. S. 149–150.]. Таким образом, можно предположить, что уже с момента назначения Сольмса в полевую комендатуру его готовили для работы в военной администрации – вероятно, это и было истинной причиной его перевода. Какую конкретно задачу перед ним ставили, из имеющихся в нашем распоряжении источников заключить невозможно. Подразделение Сольмса дислоцировалось в Пскове, где размещались штабы командования группы армий «Север». Отсюда он реализовывал свои инициативы, возглавив группу «офицеров-сборщиков», или «хранителей»[211 - ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 138. Л. 453. Группа была создана в октябре 1941 года при штабе группы армий «Север» для того, чтобы институционально оформить должность Сольмса.]. В сентябре, как уже упоминалось, он открыл музей, выполняя так называемые задачи по сохранению предметов во дворцах за линией фронта: в псковских Поганкиных палатах создал центральное хранилище художественных ценностей для всего региона. Под его командованием был сформирован небольшой штат, специалисты которого занимались инвентаризацией, экспонированием, фотографированием и, наконец, вывозом художественных ценностей[212 - Подробнее о личности графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха см.: Шмигельт-Ритиг У. Граф Эрнстотто цу Сольмс-Лаубах. Биографический очерк // Ботт И. К. Город Пушкин. С. 146–163; Schmiegelt-Rietig U. Ernst Otto Graf zu Solms-Laubach. Museumsdirektor in Frieden und Krieg // Archiv f?r Frankfurts Geschichte und Kunst (готовится к печати).].
В этом штате, предположительно, в течение всего периода его существования работал художник и реставратор Аксель Шпонхольц. Родом из Прибалтики, он говорил по-русски и служил переводчиком. Не имея военной подготовки, в чине капитана он в сентябре 1940 года занимал должность зондерфюрера (К)[213 - Звание зондерфюрера, введенное в 1937 году на случай мобилизации во всех видах вооруженных сил, присваивалось гражданским специалистам, не проходившим военную подготовку. В армейской иерархии зондерфюрер (K) соответствовал званию капитана, в кавалерии – ротмистра.] при командовании 18?й армии, а в июне 1942 года – уже в группе армий «Север». По словам Эссера, тогда же Шпонхольц входил в группу «офицеров-сборщиков». Военные документы подтверждают его присутствие в штате Верховного командования группы армий «Север» только с августа 1942 года. В Пскове он номинально отвечал за реставрацию икон. Его имя фигурирует в источниках в разное время, и это косвенно указывает на то, что он был постоянным спутником и переводчиком Сольмса[214 - Pers?nliche Unterlagen bei der Deutschen Dienststelle – WASt.].
На протяжении длительного времени в рабочую группу, вероятно, входил и фотограф Ойген Финк. До призыва на военную службу он работал в Прусском научно-исследовательском институте истории искусств в Марбурге и участвовал в фотографических экспедициях по Франции. Сольмс, возможно, знал его по тем временам, когда сам был в Марбурге. В Псковской области Финк служил фотографом в роте пропаганды, откуда и перешел в штаб Сольмса[215 - Ibid.]. Его работа заключалась в том, чтобы фотографировать «изъятые и сохраняемые» предметы. Случайно сохранилась небольшая часть – около 300 – этих фотографий; сейчас они находятся в фотоархиве Центра документации по истории искусств в Марбурге, куда их, предположительно, передал сам Финк.
Вначале к Сольмсу в качестве ассистента прикомандировали искусствоведа Хельмута Перзеке. Он родился в Берлине в 1908 году, изучал теологию, историю и историю искусств, получил докторскую степень во Фрайбурге в 1935 году[216 - Perseke H. Hans Baldungs Schaffen in Freiburg: Phil. Diss. Freiburg i. Br. 1935. Freiburg i. Br., 1940.]. Стажировку проходил в музее Тауло в Киле, но в 1940 году его призвали на военную службу и отправили на фронт в Бельгию. По семейному преданию, он был одним из тех солдат, которые участвовали в демонтаже и вывозе Янтарной комнаты осенью 1941 года. Однако документы, относящиеся к его военной биографии, это не подтверждают, но в принципе такое не исключено, потому что в его солдатской книжке есть запись, свидетельствующая о том, что в это время он служил в 18?й и 11?й армиях[217 - Privatarchiv Katrin Paehler.]. Карл-Хайнц Эссер упомянул его среди подчиненных уполномоченного по охране произведений искусства группы армий «Север» в донесении от июня 1942 года[218 - ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 138. Л. 453.] – следовательно, не позднее весны или начала лета 1942 года он находился в Пскове при штабе группы армий. По личным военным документам Перзеке участие его в работе службы охраны произведений искусства прослеживается лишь с ноября 1942 года[219 - Soldbuch Helmut Perseke, Privatarchiv Katrin Paehler.]. Согласно девниковым записям, он оставался в ней до начала мая 1943 года[220 - Taschenkalender Helmut Perseke am 6.5.1943, Privatarchiv Katrin Paehler.]. Потом его начальник Сольмс, уступив желанию Перзеке, разрешил ему вернуться в прежнюю часть при 58?й пехотной дивизии; в его переводе наряду с желанием стать офицером, похоже, свою роль сыграло и более высокое жалованье. В 1944 году в бою на реке Нарве Перзеке пропал без вести – либо погиб, либо попал в плен и вскоре умер[221 - Информация Немецкого Красного Креста для родственников. Семейный архив; Pers?nliche Unterlagen bei der Deutschen Dienststelle – WASt.]. В дневнике он кратко описывает свою деятельность в рабочей группе[222 - Tagebuch Helmut Perseke, Privatarchiv Katrin Paehler.], в которой, помимо основных обязанностей, он организовывал небольшие выставки солдатского творчества и занимался устройством и содержанием воинских кладбищ.
Предположительно, в марте 1943 года на замену Перзеке в рабочую группу командировали другого искусствоведа – лейтенанта Кристиана Гюнделя, родившегося в Берлине в 1903 году[223 - G?ndel C. Das schlesische Tumbengrab im XIII. Jahrhundert: Phil. Diss. Breslau 1925. Stra?burg, 1926.]. Он находился в группе до 25 марта 1944 года, после чего был переведен в резерв фюрера: к этой категории относились офицеры, которые временно оставались без должности и, получая полное денежное довольствие, должны были в предписанном месте службы ожидать нового назначения. Чем дольше длилась война, тем чаще перевод в резерв фюрера использовался как способ отправить во временную отставку старших офицеров, которые считались политически неблагонадежными или не справляющимися с военными задачами. О Гюнделе ни того, ни другого сказать было нельзя. Он последовал за Сольмсом, воспользовавшимся произведенными заменами в командовании группы армий «Север» и добившимся перевода на должность начальника армейских музеев; раньше Гюндель по поручению Сольмса организовал в Бреслау [ныне Вроцлав] выставку «Плуг и меч на Севере России» – для него это было нетрудно, так как до призыва в армию он работал в Городском художественном музее в Бреслау. После 1945 года Гюндель стал куратором Епархиального музея в Майнце.
С июля 1942 года в рабочей группе числился пять с лишним недель искусствовед Вернер Кёрте, причем не по своей воле – 1 июля он записал в дневнике: «К сожалению, командирован в группу охраны произведений искусства в Плескау»[224 - Дневник Вернера Кёрте за 1942 год. Werner K?rte, Tagebuch f?r 1942. Privatarchiv Arnold K?rte.]. В Пскове Кёрте отвечал, помимо прочего, за инвентаризацию икон, незадолго до этого привезенных туда из Новгорода.
Кёрте родился в Базеле в 1905 году. Он изучал историю искусств, археологию, историю и философию, в 1929 году получил докторскую степень в Лейпцигском университете[225 - K?rte W. Die Wiederaufnahme romanischer Bauformen in der niederlandischen und deutschen Malerei des 15. und 16. Jahrhunderts: Phil. Diss. Leipzig 1930. Wolfenb?ttel, 1930.]. Затем работал в Институте искусствознания Общества кайзера Вильгельма (Bibliotheca Hertziana) в Риме, защитил вторую диссертацию во Фрайбурге, что дало ему право занять профессорскую должность, и в 1939 году он стал профессором истории искусств в Инсбрукском университете. Кёрте был убежденным сторонником национал-социализма, рано вступил в СА. В нацистских убеждениях его поддерживал во время пребывания во Фрайбурге профессор истории искусств Курт Баух, собравший вокруг себя тесный круг молодых ученых-единомышленников, сплочению которых в 1939 году послужила серия «военных общих писем»[226 - Universit?tsarchiv Freiburg.]. Среди тех, кто хотел посвятить себя борьбе за новую европейскую культуру, в которой должен преобладать германский элемент, был, кроме Вернера Кёрте, и упомянутый выше Хельмут Перзеке.
После призыва в армию в 1939 году Кёрте служил в артиллерийском полку, сначала во Франции, затем в Советском Союзе. 1 ноября 1941 года он был произведен в обер-лейтенанты. Командуя отрядом береговой охраны в Петергофе, он из профессионального интереса занимался историей царских дворцов, проводил для вышестоящих офицеров экскурсии по дворцовому комплексу и в личных письмах отмечал, как тот все больше разрушается. Наконец Сольмс затребовал его в свою рабочую группу «офицеров-сборщиков». В ней Кёрте пробыл до 3 августа 1942 года, после чего вернулся в свою часть – и почувствовал облегчение, о чем писал 6 августа жене, разделявшей его идеологические убеждения:

Дорогая Элизабет! Мы сейчас в дороге – слава богу, потихоньку возвращаемся в свою часть, по которой я уже давно тоскую, потому что этим лентяйским существованием я уже сыт по горло, хотя пару недель это и было интересно. Обратный путь я проделываю на автомобиле графа, и ведет он меня через прекрасную летнюю страну: завтра – к роскошнейшему и богатейшему барочному дворцу царя, построенному итальянцем Растрелли, потом к классицистскому дворцу по соседству, где в саду стоят античные статуи, которым я должен дать экспертную оценку. Числа 10-го, надеюсь, буду снова в своем блиндаже и надеюсь застать там всех еще живыми[227 - Письмо Вернера Кёрте к Элизабет Кёрте от 6 августа 1942 года. Privatarchiv Arnold K?rte.].
В письме к боннскому искусствоведу профессору Альфреду Штанге – тоже убежденному национал-социалисту – Кёрте еще в марте 1942 года так объяснял свой выбор в пользу службы на фронте:

Тем, что осенью мне предложили поступить в распоряжение Восточного министерства Розенберга, наверняка я обязан Вашей рекомендации, поэтому, наверное, мне следует объяснить Вам, почему я отверг это предложение. Я по своей природе такой человек, что мое место на передовой, и я хочу остаться на фронте, тем более что в 1933 году я опоздал. И вот я и нахожусь здесь на самом переднем крае и отвечаю за определенный участок великого европейского фронта – это такое радостное чувство, лишиться которого вновь мне бы не хотелось. Поэтому мне легко было устоять перед искушением принять командировку во все эти бесчисленные комиссии по охране произведений искусства, которые растут как грибы после дождя и собирают вокруг себя всяких сомнительных личностей[228 - Письмо Вернера Кёрте к Альфреду Штанге от 21 марта 1942 года. Archiv des Kunsthistorischen Instituts der Universit?t Bonn.].
До осени 1944 года Вернер Кёрте получал назначения в разные места. В начале сентября он записал: «Все решится сейчас, а не „скоро“ или в „свое время“. Наша вина перед Европой не в том, что мы были вынуждены начать эту войну, а только в том, что нам не хватило решимости вести ее с предельным фанатизмом»[229 - Письмо Вернера Кёрте к Элизабет Кёрте от 4 сентября 1944 года. Privatarchiv Arnold K?rte.]. Пробыв некоторое время в резерве фюрера, он, желая участвовать в «великой судьбоносной борьбе», снова отправился добровольцем в действующую армию – в горнострелковое подразделение, и в апреле 1945 года был убит сербскими партизанами[230 - Stellenbesetzungslisten; pers?nliche Briefe und Aufzeichnungen Werner K?rtes. Privatarchiv Arnold K?rte; Pers?nliche Unterlagen bei der Deutschen Dienststelle – WASt.].
На короткий срок в рабочую группу «офицеров-сборщиков» в Пскове Берлинский цейхгауз направил военного историка Вернера Хальвега, отвечавшего за сбор военных трофеев (оружия, военной формы, знамен и т. п.)[231 - Hahlweg W. Die Grundz?ge der Danziger Wehrverfassung 1454–1793: Phil. Diss. Berlin, 1937.]. Он – единственный член группы, который к моменту своего назначения еще не находился в том месте, где ему предстояло работать, а был специально откомандирован на оккупированную территорию Советского Союза из Германии. Сбор и передача предметов, представлявших военный интерес, видимо, всегда входили в число задач рабочей группы, но доказать это можно только применительно к тому времени, когда в ее составе действовал Вернер Хальвег, – основываясь на его донесениях[232 - Вернер Хальвег был членом СС с 1933 года и НСДАП с 1936 года. В послевоенное время он занимал в Мюнстерском университете единственную в Германии кафедру военной истории. Мы благодарны Рольфу-Дитеру Мюллеру за предоставленные документы о Хальвеге.].
Кроме немцев в рабочей группе числились и русские специалисты. Главным среди них был новгородский археолог Василий Пономарев, который сотрудничал с немецкой службой охраны произведений искусства на протяжении всего периода оккупации, сначала в Новгороде, а с лета 1942 года в Пскове. Его основная заслуга – систематическая инвентаризация новгородских и псковских икон[233 - См. об этом также в Главе VI.6 наст. изд.], значительно облегчившая последующую их реституцию и идентификацию. За сотрудничество с оккупантами Пономареву грозило суровое наказание, поэтому в 1944 году он покинул Россию вместе с немецкими войсками и до 1970?х годов жил в Марбурге.
Также из Новгорода были художницы Наталья и Татьяна Гиппиус – сестры русской поэтессы Зинаиды Гиппиус, жившей в эмиграции в Париже, – две пожилые дамы, с которыми, как писал Вернер Кёрте своей жене, «большевизм сыграл злую шутку»[234 - Письмо Вернера Кёрте к Элизабет Кёрте от 19 июля 1942 года. Privatarchiv Arnold K?rte.]. Они реставрировали иконы и подрабатывали тем, что изготавливали игрушки-сувениры. Сестры сотрудничали с немецкой службой охраны произведений искусства не только в Новгороде, но и по крайней мере некоторое время в Пскове. По понятным причинам, после своего возвращения на родину по окончании войны они это скрывали[235 - На допросах в НКВД Наталья Гиппиус упоминала имя Пономарева, но ничего не говорила об их совместной деятельности. Ковалев Б. Н. Коллаборационизм в России в 1941–1945 гг. Типы и формы. Великий Новгород, 2009.]. Немецкие войска во время отступления их тоже забрали с собой и вывезли в Германию[236 - Признав сестер «фольксдойче», немцы вывезли их в Германию, и Гиппиус оказались под Штеттином, позже – в американской зоне оккупации. Однако они не захотели эмигрировать и, узнав о начавшемся восстановлении Новгородского кремля, вернулись в разрушенный Новгород. См.: Павленко А. А. Художник Татьяна Николаевна и скульптор Наталья Николаевна Гиппиус (реконструкция творческой биографии) // Театр. Живопись. Кино. Музыка. 2016. № 3. С. 137. – Прим. ред.]. Вернувшись в Новгород, они сначала подпали под подозрение в коллаборационизме, их допрашивали в НКВД, но никакого наказания они не получили. Впоследствии сестры Гиппиус участвовали в восстановлении новгородских музеев и помогали в организации первых послевоенных выставок.
Райнхольд Штренгер описывает случаи, когда командиры воинских частей стихийно, по личной инициативе принимали меры, чтобы спасти культурные ценности. Вопросы компетенций решались уже потом. Так, в ноябре 1941 года приказ позаботиться о произведениях искусства в Петергофском дворце и окрестностях получил искусствовед Харальд Келлер, находившийся в составе подразделения 212?й пехотной дивизии[237 - Харальд Келлер, 22 ноября 1941 года. Privatarchiv Ulrich Keller.]. Насколько можно судить по письмам Келлера, командир его дивизии Теодор Эндрес поручил ему, унтер-офицеру, исполнять функции офицера по охране произведений искусства, исходя из собственных соображений и без согласования с командованием группы войск[238 - Харальд Келлер, 25 ноября 1941 года. Privatarchiv Ulrich Keller.]. Келлер должен был обеспечить сохранность произведений искусства в окрестных дворцах, а кроме того, вернуть те предметы, которые были унесены в штабные помещения и в офицерскую столовую. Об этом Келлер сообщает Вернеру Кёрте в письме, в котором он прямо отговаривает его от работы в службе охраны произведений искусства, характеризуя ее как дело чрезвычайно неприятное[239 - Письмо Харальда Келлера к Вернеру Кёрте от 14 июня 1942 года. Privatarchiv Arnold K?rte.]; Келлер и Кёрте были не только коллегами, но и близкими друзьями, хотя и очень отличались друг от друга.
Харальд Келлер родился в Касселе в 1903 году, изучал историю искусств и в 1929 году получил докторскую степень в Мюнхене[240 - Keller H. Das Treppenhaus im deutschen Schloss- und Klosterbau des Barock: Phil. Diss. M?nchen 1929. M?nchen, 1936.]. Проработав пять лет стипендиатом и ассистентом в Bibliotheca Hertziana в Риме, он в 1935 году защитил вторую диссертацию и в том же году стал приват-доцентом в Мюнхенском университете. Он считался человеком весьма своевольным по характеру, не питал, как Вернер Кёрте, страсти к военному делу и не был убежденным национал-социалистом. Тем не менее он приспособился к обстоятельствам – в отличие от своей жены Герды, которая была политически настроена более критично и сочувствовала Исповедующей церкви. Служба охраны произведений искусства в Петергофе разочаровала Келлера бессмысленностью ее деятельности, и он предпочел вернуться к обычной службе. В письме к жене он рассуждал так:

На войне я хочу быть солдатом – и ничего больше, раз уж я на фронте. Ради того, чтобы подбирать остатки уничтоженных произведений искусства – сплошь товар 6-го, 7?го сорта, – я не возьму на себя разлуку с тобой и детьми и с работой всей моей жизни! При таких высоких ставках и выигрыш должен быть соответствующий – а это на офицерской службе вероятнее![241 - Письмо Харальда Келлера к Герде Келлер (не датировано, август 1942 года). Privatarchiv Ulrich Keller. В службе охраны произведений искусства Келлер имел чин фельдфебеля.]
Поэтому Келлер не ответил в апреле 1942 года Сольмсу, пытавшемуся заполучить его в качестве сотрудника в группу «офицеров-сборщиков» в Пскове, и с облегчением узнал, что командир его дивизии отклонил просьбу Сольмса. 1 июля 1942 года Келлеру присвоили, как он и надеялся, звание лейтенанта. Вскоре, в августе, он был тяжело ранен, а после выздоровления в декабре того же года признан годным к гарнизонной службе и переведен в 423?й запасной пехотный батальон в Нойбурге-на-Дунае. В начале декабря 1943 года его вновь перевели на Восточный фронт, в 18?ю армию, в штаб Главного командования 26?го армейского корпуса. Его последнее зарегистрированное назначение – в распоряжение заместителя главнокомандующего 1?го армейского корпуса в Кенигсберге[242 - Pers?nliche Unterlagen bei der Deutschen Dienststelle – WASt; Briefwechsel mit Werner K?rte, Privatarchiv.]. Ему посчастливилось избежать плена. С 1948 года он занимал должность профессора истории искусств во Франкфуртском университете[243 - Fuhrmeister C. Optionen, Kompromisse und Karrieren. ?berlegungen zu den M?nchner Privatdozenten Hans Gerhard Evers, Harald Keller und Oskar Sch?rer // Doll N., Fuhrmeister C., Sprenger M. H. (Hg.) Kunstgeschichte im Nationalsozialismus. Beitr?ge zur Geschichte einer Wissenschaft zwischen 1930 und 1950. Weimar, 2005. S. 219–242.].
Еще один уполномоченный по охране произведений искусства, направленный в этот регион командованием армии, временно работал на территории, подведомственной коменданту 584?го тылового района армии; однако никаких свидетельств его связи с Сольмсом не обнаруживается. Это был историк Артур Карл Зам, родом из Дюнабурга [до 1893 года Динабург, затем Двинск, а с 1920 года Даугавпилс], учившийся в Москве и Киле и получивший докторскую степень в Киле в 1926 году[244 - Sahm A. Genealogische Beziehungen Rigaer und L?becker f?hrender Geschlechter. Ein Beitrag zur Kolonisation des Ostens: Phil. Diss. Kiel, 1926.]. По профессии он был учителем. Но летом 1942 года, поскольку он владел русским языком, его в качестве зондерфюрера направили переводчиком в комендатуру города Дно под Псковом[245 - Биографическую информацию о Заме можно найти в архивной базе данных Библиотеки истории педагогики: Bibliothek f?r Bildungsgeschichtliche Forschung. URL: http://bbf.dipf.de/kataloge/archivdatenbank/digiakt.pl?id=p186984&dok=PEB-0103&f=PEB-0103-0103-01&l=PEB-0103-0103-08&c=PEB-0103-0103-01; сведения о его деятельности в вермахте получены из личного дела. Deutschen Dienststelle – WASt.]. Как видно из нескольких документов, сохранившихся в архивах Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга, Зам осуществлял в Новгороде изъятие и сохранение икон и других музейных предметов, которые позднее передал военной администрации в Пскове[246 - Например, в ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 142. Л. 37; Д. 143. Л. 132–136.]. Можно предположить, что, как и Келлер в Петергофе, он действовал по приказанию некоего начальника, хотя в его случае конкретные обстоятельства выяснить не удалось.
Из специалистов, работавших в области охраны произведений искусства, только двое были направлены на северо-запад России из Германии. Одним из них был уже упомянутый Вернер Хальвег, другим – Георг Пёнсген. Оба представляли канцелярию начальника армейских музеев. Пёнсген происходил из богатой семьи промышленников, изучал историю искусств и получил докторскую степень в 1924 году во Фрайбурге[247 - Poensgen G. Der Landschaftsstil des Esaias van den Velde: Phil. Diss. Freiburg i. Br., 1924.], после чего работал в Управлении государственных дворцов и садов в Берлине. На Восточном фронте он вначале вместе с Сольмсом отвечал за сохранность художественных ценностей в окрестностях Ленинграда, но пробыл там всего несколько недель. Поучаствовав в вывозе предметов искусства и в демонтаже Янтарной комнаты, он доложил своему начальству, что его присутствия больше не требуется, так как ситуация на фронтах не свидетельствует о предстоящих переменах – от штурма Ленинграда к тому времени уже отказались, а дворцы, видимо, Пёнсген считал безнадежно утраченными. Вид разоренного Екатерининского дворца в Царском Селе глубоко потряс его; он содрогался от мысли, что ему придется участвовать в дальнейшем его опустошении. В автобиографии, созданной много лет спустя, Пёнсген писал:

Но оставалось еще множество очаровательнейших картин, рисунков, гравюр и предметов декоративно-прикладного искусства, не имевших непосредственно исторического значения, которые теперь, по прихоти превратностей войны, лежали повсюду в жалком, оскверненном виде. Они выглядели как человеческие трупы. Я пробирался мимо них и по ним c чувством ужаса и беспомощности, как на полях сражений, когда свои заставляют идти вперед, а тех, кого постигла смерть, оставлять позади без внимания. Их немота была и осталась несказанной мукой[248 - Poensgen G. Leben in Bildern. o. O., o. J. Неопубликованная рукопись, Privatarchiv Inge Hubert. S. 53–54. Мы выражаем огромную благодарность г-ну Тобиасу А. Пёнсгену, который предоставил нам рукопись.].
Насколько Пёнсген точно описал, оглядываясь назад через много лет, свое душевное состояние, судить трудно. Но похоже, что его главной целью – и в конечном счете радостью – было не попасть на фронт. Как сотрудник канцелярии начальника армейских музеев он вернулся в Берлин, а когда его ведомство перевели в Вену, он переехал вместе с ним и оттуда отправлялся в экспедиции за экспонатами на югославский фронт. После 1945 года Пёнсген нашел место в небольшом краеведческом музее на Боденском озере. Позднее он перешел в Музей курфюршества Пфальцского в Гейдельберге и оставался его директором до выхода на пенсию в 1964 году[249 - См.: Schunter-Kleemann S. Cohnitz und Company. Lebenswege einer rheinischen Kaufmannsfamilie, 1750–1950. Bremen, 2014. S. 196–203; Georg und Emma Poensgen-Stiftung (Hg.) Ein Haus f?r K?nstler im Alter. Die Georg und Emma-Poensgen-Stiftung, verfasst von K. Vagt. Hamburg, 2017.].
Этот обзор сведений о сотрудниках службы охраны произведений искусства подтверждает тезис о том, что не существовало продуманного плана по созданию на северо-западе России армейской службы охраны произведений искусства: она возникла по воле обстоятельств, сложившихся на местах. Решающую роль в этом сыграл граф Сольмс-Лаубах, который благодаря своему общественному положению, возрасту, профессиональной компетентности и хорошим связям сумел устроить все так, как считал нужным. В отличие от армейской службы, Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга и зондеркоманда Кюнсберга действовали гораздо более планомерно, однако им с трудом удавалось отстаивать свои интересы в противоборстве с военными. Эти две организации также работали со специалистами, но такими, которые получили бронь как «незаменимые» и до отправки в СССР уже имели опыт работы по «изъятию и сохранению» предметов искусства или оценке собранных материалов. В 1941–1944 годах на них лежала ответственность за определенную часть культурных ценностей на северо-западе Советского Союза.
Таким специалистом в зондеркоманде Кюнсберга был историк Юрген фон Хен из айнзацкоманды «Гамбург»; он возглавлял форкоманду «Ленинград», затем стал начальником канцлярии в Сиверском, в непосредственной близости от линии фронта. Родился фон Хен в Риге в 1912 году, учился в Тарту и Кенигсберге, где и получил докторскую степень, защитив диссертацию по истории Латвии[250 - Hehn J. v. Die lettisch-literarische Gesellschaft und das Lettentum: Phil. Diss. K?nigsberg, 1938.]. Он прекрасно владел языками, необходимыми для работы в группе, и великолепно знал регион, он участвовал в переселении прибалтийских немцев из Латвии в Вартегау, а затем – и в оценке материалов, в том числе конфискованных в оккупированной Польше. С июля 1941 года он состоял одновременно при Географической службе Министерства иностранных дел и в зондеркоманде Кюнсберга. Фон Хен был убежденным национал-социалистом, членом СС. С 1943 года занимал должность заместителя Вильфрида Краллерта в «Имперском фонде страноведения», то есть служил в РСХА. После 1945 года он продолжил исследовательскую работу, занимаясь историческими темами, но из?за своего нацистского прошлого так и не смог сделать академическую карьеру[251 - См.: Fahlbusch M. Wissenschaft im Dienst der nationalsozialistischen Politik? Die «Volksdeutschen Forschungsgemeinschaften» von 1931–1945. Baden-Baden, 1999. S. 133, 490–491; Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 122.].
В рижском и таллинском бюро Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга работали еще несколько прибалтийских немцев – в частности, историк Ирена Неандер и генеалоги Хельмут Шпеер и Георг фон Крузенштерн. Отличное знание страны и языка обеспечивало им важную роль в деятельности штаба. Крузенштерн – выходец из семьи известного российского путешественника, совершившего кругосветное плавание, – в 1917–1918 годах сражался в Балтийском полку против Красной армии, был убежденным антикоммунистом и сторонником национал-социализма. Как и фон Хен, он помогал организовать переселение прибалтийских немцев «домой в рейх» – в его случае из Эстонии в окрестности Познани. Снова приехав из Германии в родные края, он воспользовался этим, чтобы заняться поиском оставшихся там немецких культурных ценностей и вернуть их прежним владельцам; кроме того, Крузенштерн повсюду в Эстонии собирал материалы по истории прибалтийских немцев, такие как фотоальбомы и церковные книги. На территории России, а также некоторое время в Белоруссии он отвечал прежде всего за сохранность архивов. В период с осени 1941 по зиму 1943 года он посещал Псков, Новгород и все ленинградские пригородные дворцы, периодически тесно сотрудничал с Сольмсом и оставил после себя весьма содержательные заметки о военном времени. После войны он создал в Мюнхене справочный центр для прибалтийских немцев[252 - Собранный им большой фотоархив находится в Марбургском архиве фотодокументов («Foto Marburg»), письменные документы – в архиве Института истории Восточной и Центральной Европы им. Гердера (Archiv des Herder-Instituts f?r historische Ostmitteleuropaforschung in Marburg) а также в архиве семьи Крузенштерн (Familienarchiv Krusenstjern). О его личности см.: Salupere M. Georg von Krusenstern und seine T?tigkeit im Einsatzstab Rosenberg (1941–1942). URL: http://www.aai.ee/abks/Wiewares.html.].
Одним из искусствоведов, прежде ничего не знавших о регионе, но очень активно пытавшихся заполучить в свои руки художественные сокровища русского северо-запада, был уже неоднократно упоминавшийся Карл-Хайнц Эссер; он числился экспертом по искусству при Оперативном штабе рейхсляйтера Розенберга. Эссер учился в Марбурге и получил докторскую степень в Бонне за диссертацию, написанную под руководством Альфреда Штанге[253 - Esser K. H. Der Architektur-Raum als Erlebnisraum. Eine kunstwissenschaftliche Wesens- und Begriffsbestimmung: Phil. Diss. Bonn, 1939.]. При посредничестве Штанге он и попал в штаб Розенберга. По заданию штаба он работал, помимо Эстонии, в Бельгии и Украине. Эссер был честолюбивым человеком, активным членом НСДАП. В 1950?е годы он стал директором Городской картинной галереи и Музея древностей в Майнце, которые под его руководством были объединены в Среднерейнский земельный музей[254 - Краткая биография Эссера была составлена Йенсом Хоппе на основе документов Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга. См.: Hoppe J. Dr. Karl Heinz Esser. Selbstverst?ndnis eines beim Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg t?tigen Kunsthistorikers im besetzten Baltikum // Bushart M., Gasior A., Janatkova A. (Hg.) Kunstgeschichte in den besetzten Gebieten 1939–1945. K?ln; Weimar; Wien, 2016. S. 255–273; Hoppe J. Ein Kunsthistoriker im Dienste einer NS-Organisation. Dr. Karl Heinz Esser beim Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg f?r die besetzten Gebiete // Mainzer Zeitschrift. 2010. Bd. 105. S. 179–199.].
До сих пор остается открытым вопрос о мотивах, приведших к созданию армейской службы охраны произведений искусства в группе армий «Север». Была ли это, как утверждал Сольмс, альтруистическая спасательная операция по защите культурных ценностей от превратностей войны? Стремились ли создатели этой службы по примеру Вольфа-Меттерниха, служившего при командовании немецких войск во Франции, помешать другим нацистским ведомствам присваивать культурные ценности на оккупированной территории? Или, может быть, командование группы армий «Север» или Верховное командование сухопутных войск имели собственный коллекционерский интерес, или он появился у них во время оккупации?

ГЛАВА III. МУЗЕИ В УСЛОВИЯХ ВОЙНЫ

Война застала музеи врасплох. Меры по заблаговременному обеспечению их сохранности обсуждались только для пригородных дворцов, и даже они впоследствии оказались совершенно недостаточными. В 1936 году из их коллекций всего 4871 предмет был включен властями в перечень «на случай непредвиденных и чрезвычайных обстоятельств»[255 - Фатигарова Н. В. Музейное дело в РСФСР в годы Великой Отечественной войны (аспекты государственной политики) // Музеи и власть. Государственная политика в области музейного дела (XVIII–XX вв.). Ч. 1. М., 1991. С. 176–177; Третьяков Н. С. Гатчинский дворец, годы испытаний. СПб., 1992. С. 137–138; Grenzer A. Die Reaktion: Sowjetische Evakuierungen und Sicherungsma?nahmen // Eichwede W., Hartung U. «Betr. Sicherstellung». S. 124–125.]. О том, что Ленинградская область может стать зоной боевых действий, никто не думал. Общая инвентаризация 1938 года выявила всю неадекватность этих планов: только в дворцах-музеях Пушкина насчитывалось 108 632 предмета[256 - Шутилова А. О. Становление системы музейного учёта. 1917–1938 // Ботт И. К. Город Пушкин. С. 17.], а во всех пригородных дворцах – около 300 000[257 - Фатигарова Н. В. Музейное дело в РСФСР… С. 216.]. Поэтому по указанию Ленинградского горсовета директора музеев составили новые списки на случай чрезвычайных ситуаций[258 - Третьяков Н. С. Гатчинский дворец, годы испытаний. С. 138.]. Новые планы эвакуации выполнить не удалось из?за политических просчетов: советская военная доктрина не предусматривала длительных боевых действий на собственной территории. Генштаб Красной армии, придерживавшийся этой доктрины, никогда серьезно не рассматривал планы эвакуации и на соответствующие предложения Наркомпроса, в чьем ведении находились пригородные дворцы, не отреагировал ни в 1939, ни в 1940 году[259 - Фатигарова Н. В. Музейное дело в РСФСР… С. 177.]. Фактически планы эвакуации начали составлять только после 22 июня 1941 года, когда было объявлено состояние войны и отдан приказ о мобилизации в западных районах страны.
Жизнь населения с этого дня резко изменилась. Мужчины призывного возраста отправлялись на военную службу, сотни тысяч гражданских лиц были призваны на работы по спешному строительству оборонительной линии между Финским заливом и Новгородом, а последним оплотом обороны должен был стать укрепленный район в окрестностях Красногвардейска. Между Ленинградом и соседними городами в первые недели войны царило оживленное движение: одни люди, в том числе советские граждане еврейской национальности, стремились попасть в город на Неве, другие покидали его, опасаясь, что Ленинград станут защищать до последнего и в нем будут уличные бои. В августе началась эвакуация детских домов, больниц, заводов и их работников, а также членов партии. Непрерывные немецкие бомбардировки делали перевозку людей и грузов крайне рискованной. Распространился хаос, одной из его причин стали шпиономания и участившиеся аресты тех граждан, которые были сочтены враждебно настроенными против советской власти. Несмотря на все усилия, быстрое наступление немецких войск удавалось только замедлить, но не остановить. События развивались так стремительно, что все планы тут же устаревали[260 - Там же. С. 176.]. В таких условиях музеи не были в числе главных забот военного ведомства. Когда, вопреки всем ожиданиям, стало ясно, что Красной армии не удается реализовать принцип «бить врага малой кровью и на его территории», а, наоборот, вражеские войска уже дошли до Ленинградской области, сотрудникам музеев пришлось решать проблемы, действуя по обстановке.


Карта 1. Схема расположения войск во время блокады Ленинграда


ОККУПАЦИЯ СЕВЕРО-ЗАПАДА РОССИИ

Ландшафт северо-западной России характеризуется обширными лесами и болотами, а также большим количеством озер, среди которых три крупных – Чудское, Ильмень и Ладожское. Это был в основном малонаселенный регион, лишь небольшая часть его территории была пригодна для сельскохозяйственного использования, тощие песчаные и глинистые почвы давали скудные урожаи. Промышленность развивалась главным образом вокруг Ленинграда. Помимо этого крупного центра с населением более 3 миллионов человек наиболее значительными городами региона были Псков и Новгород (около 40 тысяч жителей), Пушкин и Красногвардейск (20–30 тысяч жителей)[261 - Количественные данные, встречающиеся в разных источниках и в литературе, очень сильно расходятся. См.: Численность населения СССР на 17 января 1939 г. М., 1941. С. 62–63. URL: http://istmat.info/files/uploads/46314/rgae_7971.16.54_naselenie_po_perepisi_1939.pdf (последнее обращение: 01.05.2018).]. Именно этот район был целью наступления группы армий «Север» под командованием фельдмаршала Вильгельма фон Лееба, вторгшейся 22 июня 1941 года на территорию СССР из Восточной Пруссии. Против нее сражались – без шансов на успех – войска советского Северо-Западного фронта. На севере 18-я армия генерал-полковника Георга фон Кюхлера вступила на территорию Литвы, затем Латвии и к концу июля достигла Риги. Там ее силы разделились: левое крыло двигалось параллельно побережью Балтийского моря в направлении Эстонии, правое южнее Чудского озера поддерживало 4?ю танковую группу генерал-полковника Эриха Гёпнера, наступавшую на Псков. Город был взят 9 июля, но после этого танковая группа застряла в болотистой местности.
Только 10 августа наступление удалось возобновить. 15 числа танковая группа Гёпнера во взаимодействии с южным крылом группы армий «Север» (16-я армия) взяла Новгород. 16-я армия осталась в окрестностях города, а 18-я армия и 4-я танковая группа двинулись в сторону Ленинграда, приближаясь к нему с запада, юго-запада и юга. 8 сентября они захватили Красногвардейск (Гатчину) и Шлиссельбург, расположенный в 35 километрах к востоку от Ленинграда на Ладожском озере. Таким образом, кольцо вокруг Ленинграда замкнулось[262 - См. об этом и о последствиях в Главе IV.3 наст. изд.]. Города Пушкин (Царское Село) и Слуцк (Павловск), находившиеся примерно в 30 километрах от городской черты, попали под немецкую оккупацию 17 сентября, а Петергоф был захвачен после ожесточенных боев 24 сентября. Немецкие войска, наступавшие на Петергоф с юга, рассекли советскую 8?ю армию, и часть ее попала в окружение в районе Ораниенбаума к западу от Петергофа (так называемый Ораниенбаумский плацдарм)[263 - См. также Главу III.4 наст. изд.]. Поскольку не позднее середины сентября было решено Ленинград штурмом не брать, а осаждать[264 - О причинах этого решения было много дискуссий. Современный обзор исследовательской литературы представлен в книгах: Kilian J. Wehrmacht und Besatzungsherrschaft im Russischen Nordwesten 1941–1944. Praxis und Alltag im Milit?rverwaltungsgebiet der Heeresgruppe Nord. Paderborn u. a., 2012; Ganzenm?ller J. Das belagerte Leningrad 1941–1944. Die Stadt in den Strategien von Angreifern und Verteidigern. Paderborn, 2005.], моторизованные части 4?й танковой группы передали в состав группы армий «Центр» для поддержки немецкого наступления на Москву, а 18-я армия до 1943 года выполняла роль осадной армии.
В октябре 1941 года 16-я армия смогла захватить город Тихвин, расположенный к северо-востоку от Новгорода, но удерживала его только до декабря 1941 года. После этого она снова отступила на линию вдоль реки Волхов, которая в дальнейшем оставалась практически неизменной вплоть до контрнаступления советских войск осенью 1943 года: фронт охватывал Ленинград полукругом от Финского залива до Шлиссельбурга, оттуда вдоль Волхова на юг в направлении Новгорода и до отрезка фронта, занимаемого группой армий «Центр» (Смоленск)[265 - Frieser K.?H. u. a. Die Ostfront 1943/44. Der Krieg im Osten und an den Nebenfronten. M?nchen, 2007.]. Весь район к западу от линии фронта с августа – сентября 1941 по январь 1944 года находился под немецкой оккупацией и, соответственно, под управлением группы армий «Север». Он был разделен на тыловой район армии – полосу шириной около 30 километров, непосредственно примыкавшую к зоне боевых действий, – и оперативный тыл группы армий «Север», простиравшийся дальше вглубь захваченной территории. Обе эти военно-административные единицы, как и все районы, занятые вермахтом, стали ареной преступлений против советских военнопленных[266 - См. об этом выше во Введении. Подробное обсуждение количества жертв и статистики см.: Otto R., Keller R., Nagel J. Sowjetische Kriegsgefangene in deutschem Gewahrsam 1941–1945. Zahlen und Dimensionen // Vierteljahrshefte f?r Zeitgeschichte. 2008. Bd. 56. H. 4. S. 557–602.] и гражданского населения.
План «Барбаросса» c самого начала предусматривал эксплуатацию ресурсов захватываемых земель и полное изъятие продовольствия; массовая гибель гражданского населения и пленных от голода входили в замысел[267 - О преступлениях в отношении советских военнопленных в целом см.: Osterloh J. Sowjetische Kriegsgefangene 1941–1945 im Spiegel nationaler und internationaler Untersuchungen. Dresden, 1996; Bischof G., Karner S., Stelzl-Marx B. (Hg.) Kriegsgefangene des Zweiten Weltkrieges. Gefangennahme – Lagerleben – R?ckkehr. Wien, 2005; Overmans R. Die Kriegsgefangenenpolitik des Deutschen Reiches 1939–1945 // Echternkamp J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 9/2: Die deutsche Kriegsgesellschaft 1939 bis 1945. Ausbeutung, Deutungen, Ausgrenzung. M?nchen, 2005. S. 729–875.]. В зоне действия группы армий «Север» из?за сурового климата и низких урожаев эта стратегия имела особенно страшные последствия. Хотя в конце сентября 1941 года командование 18?й армии все еще полагало возможным кормить военнопленных в соответствии с нормами международного права и запрашивать продовольствие для них в рамках общего снабжения войск, очень скоро выяснилось, что это не отвечает пожеланиям Верховного командования. Ситуация с обеспечением войск была сложной: снабжение все чаще прерывалось, а продовольствия, которое можно было реквизировать у местного населения, больше не осталось. Поэтому генерал-квартирмейстер Эдуард Вагнер 21 октября 1941 года урезал пайки для советских граждан и вновь подтвердил, что провиант следует брать с оккупированной территории. Он составил перечень, согласно которому питание следовало предоставлять в первую очередь работающим гражданским лицам, во вторую – работающим военнопленным, в третью – неработающим военнопленным и в четвертую – неработающим гражданским лицам. Однако запасов еле хватало для первой категории, так что это решение было равносильно смертному приговору для большинства военнопленных и многих гражданских лиц[268 - Подробно об этом см.: H?rter J. Die Wehrmacht vor Leningrad. Krieg und Besatzungspolitik der 18. Armee im Herbst und Winter 1941/42 // Vierteljahrshefte f?r Zeitgeschichte. 2001. Bd. 49. H. 3. S. 377–440.].
Безжалостно выполнялся секретный приказ Верховного командования армии «О поведении войск на Востоке» от 10 октября 1941 года, который гласил:

Снабжение питанием из полевых кухонь местных жителей и военнопленных, которые не работают на вермахт, является такой же неправильно понятой гуманностью, как и раздача сигарет и хлеба. Все, в чем тыл отказывает себе, терпя большие лишения, [и что] руководство с большими трудностями посылает на фронт, солдат не должен раздавать врагу, даже в том случае, если это является трофеями. Они являются необходимой частью нашего снабжения[269 - MA Freiburg, RH 20-18/1209. Bl. 241–243. [В газете «Красная звезда» 15 января 1942 года был опубликован сокращенный перевод приказа. Здесь цитируется более полный русский перевод по изданию: Преступные цели – преступные средства. Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР (1941–1944 гг.). М., 1985. С. 60–62. – Прим. пер.] Обстоятельно об этом: Pohl D. Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Milit?rbesatzung und einheimische Bev?lkerung in der Sowjetunion. 1941–1944. 2. Aufl. M?nchen, 2009; Kilian J. Wehrmacht und Besatzungsherrschaft im Russischen Nordwesten 1941–1944; H?rter J. Die Wehrmacht vor Leningrad.].
Солдаты вермахта должны были считать своим долгом беспощадное уничтожение советских военнослужащих и населения; в этой войне на уничтожение нормы международного права, равно как и гуманные побуждения, которые могли возникнуть у того или иного немецкого солдата, не должны были играть никакой роли; приказано было расстреливать на месте всякого, кто, предположительно, являлся шпионом или партизаном.
Этот так называемый приказ Рейхенау был передан Георгом фон Кюхлером 18?й армии 3 ноября 1941 года. Для оставшегося советского населения он имел катастрофические последствия. Начался голод, жертвами которого пали десятки тысяч человек. Кроме того, в массовом порядке стали умирать военнопленные, отправленные из зоны боевых действий в лагеря тылового района армии, где они не могли получать даже самого необходимого[270 - По оценкам Килиана, основанным на немецких документах, с октября 1941 года по апрель 1942 года в районе группы армий «Север» погибло более 51 000 советских военнопленных, из них 16 000 в районе 18?й армии. См.: Kilian J. Wehrmacht und Besatzungsherrschaft im Russischen Nordwesten 1941–1944. S. 451.]. Айнзацгруппы СС и армейские дивизии охраны тыла действовали против реальных или предполагаемых банд, комиссаров и партизан, совершая военные преступления против гражданского населения. Айнзацгруппа А была ответственна за убийство еврейского населения (которое, правда, было в этой области не очень многочисленным), а также за убийство пациентов нескольких психиатрических больниц[271 - См. об этом обстоятельно: Kilian J. Wehrmacht und Besatzungsherrschaft im Russischen Nordwesten 1941–1944; H?rter J. Die Wehrmacht vor Leningrad.].
Ситуация на оккупированных прибалтийских территориях отличалась от ситуации на российском северо-западе, поскольку там после создания рейхскомиссариата Остланд военная администрация уступила место гражданской[272 - См. также Главу II.4 наст. изд.]. В частности, в Риге разместилось большое количество немецких учреждений, и рейхскомиссариат служил для группы армий «Север» своего рода исходным районом наступления и районом вывода отходящих войск. Это касалось и различных зондеркоманд, направленных для обеспечения сохранности документов и культурных ценностей. Зондеркоманды имели представительства в Риге, Таллине и Тарту, откуда координировалась их деятельность на территории России.

ДВОРЦОВЫЙ АНСАМБЛЬ ЦАРСКОГО СЕЛА
Город, который ныне называется Пушкин, а раньше назывался Царским Селом, вырос из царской летней резиденции. Центром обширного парка и дворцового ансамбля является Екатерининский дворец, имеющий насыщенную событиями архитектурную историю. Царь Петр I подарил своей будущей жене Екатерине усадьбу, в которой она повелела выстроить небольшой дворец. В 1741 году ее дочь Елизавета Петровна после своего восшествия на престол поручила придворному архитектору итальянцу Франческо Бартоломео Растрелли перестроить это небольшое здание в великолепный дворец в стиле рококо. В 1755 году в нем была оборудована Янтарная комната, ставшая впоследствии легендарной. Екатерина II с помощью шотландского архитектора Чарльза Камерона еще раз в корне перестроила дворец и дополнила ансамбль классицистскими пристройками, пантеоном, термами и впечатляющим ландшафтным парком.
Екатерина, которая постоянно пользовалась дворцом, особенно в летние месяцы, поручила построить в Царском Селе еще один дворец – Александровский, для своего внука, будущего императора Александра I. Этот дворец был спроектирован итальянским архитектором Джакомо Кваренги в стиле классицизма; он тоже окружен большим парком с мостами и павильонами, часть которых выполнена в китайском стиле.
Оба дворца и их парки образуют единый ансамбль, являющийся неотъемлемой частью города. В них хранятся большие коллекции картин, уникальные антикварные ценности со всего мира и «императорская библиотека», насчитывающая многие тысячи книг. К Екатерининскому дворцу примыкал лицей, самым известным учеником которого с 1811 по 1817 год был будущий поэт Александр Пушкин. В его честь город и переименовали в 1937 году.

1. ДВОРЦЫ В ПУШКИНЕ: ЯНТАРНАЯ КОМНАТА, ФРОНТОВОЙ ТУРИЗМ, ГОЛОД

Начало войны и эвакуация
Эвакуация музейных коллекций из Пушкина и мероприятия по обеспечению сохранности зданий осуществлялись в обстановке хаоса; никто не понимал, как развиваются события на фронтах[273 - Во время работы над этой главой происходил постоянный обмен документами и специальной литературой с коллегами из Царскосельского дворца-музея. Новейшие исследования по истории музея представлены в сб.: Ботт И. К. Город Пушкин.]. Первые (секретные) приготовления начались уже 23 июня. По словам Веры Владимировны Лемус, одной из руководящих сотрудниц музея[274 - Вера Владимировна Лемус (1905–1987) училась в Московском университете, с 1934 года работала в Екатерининском дворце. В 1941 году она сопровождала части эвакуированной коллекции в Исаакиевский собор и первую блокадную зиму провела в Ленинграде. В 1942 году, совершенно истощенная, она была эвакуирована из Ленинграда в тыл. С лета 1943 года работала в Сарапуле научным сотрудником в хранилище коллекций ленинградских музеев, с 1944 по 1957 год – в Центральном хранилище, с 1957 по 1972 год была заместителем заведующего по научной части в Пушкине.], общее количество предметов, предназначенных к эвакуации, составило 72 554, из них, согласно инвентарным книгам, 42 172 находились в Екатерининском дворце, а 30 382 – в меньшем Александровском. По данным Лемус, удалось эвакуировать 17 599 предметов[275 - Архив ГМЗ Царское Село. Лемус В. В. Эвакуация музейных ценностей из г. Пушкина (1941–1945): Историческая справка / Опубл. Г. Д. Ходасевич // Хранители. Материалы XI Царскосельской научной конференции. СПб., 2005. С. 375–394.]. Директор музейного комплекса Владимир Иванович Ладухин назначил ответственными за эвакуацию главных смотрителей Галину Дмитриевну Нетунахину (Екатерининский дворец) и Анатолия Михайловича Кучумова (Александровский дворец). Как потом вспоминал Кучумов, Ладухин заверил его: «Партия доверяет эту ответственную работу тебе, Кучумов, как комсомольцу, как наиболее знающему музейное дело работнику»[276 - Кучумов А. М. Статьи, воспоминания, письма. СПб., 2004. С. 61.]. Кучумову было всего 29 лет. Выходец из крестьян, он вначале получил специальность электрохимика, но затем воспользовался возможностями советской образовательной системы: окончил без отрыва от производства курсы при ленинградском Эрмитаже и в 1932 году участвовал в инвентаризации в Павловском дворце. В том же году он стал научно-техническим сотрудником Екатерининского дворца, а в 1938 году был повышен в должности и назначен директором Александровского дворца. Видимо, Кучумов пользовался особым доверием ленинградской партийной организации: ему поручили сопровождать музейные экспонаты первой категории к месту эвакуации. Конфиденциально Ладухин сообщил ему, что их повезут в Горький (бывший и нынешний Нижний Новгород).
В первые дни войны предметы первой категории общим числом 1928 были упакованы в 52 ящика[277 - ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 108. Л. 1. Этот документ представляет собой отчет Кучумова от 11 октября 1941 года об эвакуации экспонатов из дворцов Пушкина. Таким образом, отчет написали не Турова или Лемус, которые работали непосредственно на месте, а Кучумов; предположительно, он использовал для этой работы отчеты своих сотрудниц.]. Это были в основном ценные предметы из драгоценных металлов или драгоценных камней – в частности, коллекция предметов из Янтарной комнаты, богато украшенное оружие из Турецкой комнаты Александра II и две итальянские мозаики из Агатового кабинета. Из Александровского дворца к эвакуации предназначались важные произведения русских живописцев Н. К. Рериха, К. П. Брюллова, М. В. Нестерова, В. И. Сурикова и И. Е. Репина, а также известных западноевропейских художников. После того как экспонаты были упакованы, сотрудники получили разрешение на эвакуацию других произведений искусства. Критерием отбора являлась художественно-историческая и материальная ценность предметов. От мебельных гарнитуров старались сохранить по одному предмету[278 - См.: Лемус В. В. Эвакуация музейных ценностей…].
За два дня все предметы подготовили к транспортировке. И вдруг выяснилось, что везти их не на чем. Чтобы не оставлять ценности без охраны на площадке перед музеем, их тайно, под наблюдением сотрудников НКВД, поместили в некий подвал. Только 30 июня появилась возможность их отправить. Кучумов в своих воспоминаниях описывает, как комплектовался эшелон с эвакуируемыми ценностями из окрестностей Ленинграда, как затем он шел с многочисленными остановками до Москвы, а оттуда – до Горького. С 31 июля на Кучумове лежала ответственность за все коллекции, прибывающие из пригородных дворцов. Имелись два места для хранения, где ящики были частично перепакованы и экспонаты осмотрены на предмет сохранности. Но вскоре и Горький начали регулярно бомбить. Снова все погрузили в поезд (теперь он насчитывал семнадцать вагонов) и в ноябре 1941 года отправили в Томск и Новосибирск[279 - Кучумов А. М. Статьи, воспоминания, письма. С. 64–82. См. также Главу III.3 наст. изд.].
Оставшиеся в пригородах Ленинграда сотрудницы продолжали упаковывать то, что было предназначено к вывозу в тыл, и закапывали в землю парковые скульптуры. Галина Дмитриевна Нетунахина и Зинаида Михайловна Скобликова 6 и 13 июля сопровождали в Горький вторую (46 ящиков с 1943 предметами) и третью (47 ящиков с 8304 предметами) партии эвакуируемых ценностей[280 - ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 108. Л. 4–5 об.]. Сотрудницы музея, имевшие детей, воспользовались тогда возможностью уехать из Пушкина. Из научного персонала остались только три молодые женщины: Вера Владимировна Лемус, Тамара Феодосьевна Попова и Евгения Леонидовна Турова[281 - Евгения Леонидовна Турова (1911–1971) происходила из образованной петербургской семьи, переехавшей в Царское Село перед революцией. Предположительно, из?за своего буржуазного происхождения она не смогла учиться и уже с 16 лет работала – сначала администратором, а затем слесарем по металлу на Кировском заводе и секретарем. С 1935 года она смогла устроиться в музей экскурсоводом, а с 1938 года прошла курсы повышения квалификации. В 1939 году вступила в ВКП(б), работала научным сотрудником в музеях Пушкина, где ей был поручен уход за парками и зданиями в них.]. Они работали во все более трудных условиях: из?за отсутствия упаковочного материала им иногда приходилось использовать плохо высушенное сено[282 - Помимо транспорта, большой проблемой с самого начала было отсутствие упаковочного материала. См. об этом: ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 108. Л. 1–3. О плохой подготовке к эвакуации см. отчет Трончинского от 25.10.1941: ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 110. Л. 13 сл.]. Всех остальных сотрудников мобилизовали на строительство оборонительных сооружений.
С середины августа воздушные налеты участились. Сначала немецкие самолеты бомбили военные объекты, но вскоре бомбы стали рваться и в парках. Уже почти не осталось машин, которые можно было бы загрузить музейными экспонатами и отправить на станцию. В. В. Лемус описывает, как она иногда часами ждала у ворот, чтобы поймать грузовик. Если водитель кричал: «Несите вещи», она бежала в музей и вместе с помощницами выносила неупакованную мебель, которую они как придется загружали в кузов[283 - Слова Лемус цит. по: Цыпин В. Город Пушкин в годы войны. СПб., 2010. С. 240.].
20 и 22 августа были отправлены четвертая и пятая партии. Поезд без остановок шел в Сарапул – городок на крайнем востоке европейской части России. В числе прочих эвакуируемых экспонатов в нем ехали бронзовые бюсты из Камероновой галереи, другие бронзовые и стальные предметы, ценные ковры из Александровского дворца и предметы из Китайского театра. Особенно важной для последующей реконструкции оказалась эвакуация планов дворцов и садов, фотографий интерьеров, инвентарных книг и разнообразной документации. Всего с четвертой партией удалось отправить 95 ящиков с 4343 предметами, с пятой – 66 ящиков и сундуков с 725 предметами, а также 92 неупакованных экспоната.
В конце августа железнодорожное сообщение прервалось. После короткого перерыва сотрудники музея продолжили эвакуацию на грузовиках. С 1 по 10 сентября (уже были слышны бои за Гатчину, в 20 километрах от Пушкина) они сумели перевезти в Исаакиевский собор в Ленинграде еще 2508 больших предметов (скульптуры и мебель) в 177 ящиках и 57 неупакованных предметов[284 - ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 108. Л. 4–5 об. Указанные цифры взяты из официального отчета Кучумова от 11 октября. Он насчитал 19 808 эвакуированных объектов, тогда как Лемус – 17 599. Вопрос о том, как возникло такое расхождение, остается открытым. Можно предположить, что по-разному проводилось различие между отдельными предметами и единицами хранения. Кроме того, Лемус могла производить свои подсчеты уже в послевоенный период, так что в них уже включены потери из?за повреждений при транспортировке и хранении.].
В условиях немецкой оккупации
Есть многочисленные свидетельства очевидцев о немецкой оккупации Пушкина, собранные в Советском Союзе после войны[285 - Богатое собрание биографий, мемуаров и некоторых документов можно найти в кн.: Цыпин В. Город Пушкин в годы войны, кроме того, на электронном ресурсе URL: http://tsarselo.ru/content/0/yenciklopedija-carskogo-sela/velikaja-otechestvennaja-voina-i-okkupacija-pushkina#.U4MhvIIubcs (последнее обращение: 01.05.2018).]; эти сведения дополняются «Дневником коллаборантки» Лидии Осиповой (псевдоним Олимпиады Поляковой), написанным на русском языке, но подготовленным к печати в Германии после войны[286 - Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны. М., 2012. С. 65–187. Московский историк опубликовал дневник полностью по машинописной рукописи, хранящейся в архиве Гуверовского института (Стэнфордский университет). Отрывки ранее цитировались петербургским историком Ломагиным. Первый сокращенный вариант был напечатан в 1954 году в № 21 журнала «Грани» – органа русской эмиграции в Германии.]. Осипова и ее муж принадлежали к русской интеллигенции и относились к большевистскому режиму враждебно. Поскольку немцев они ждали как освободителей, у них был иной взгляд на происходящее, нежели у других советских людей – свидетелей оккупации. Сопоставляя различные воспоминания, мы можем детально описать ситуацию непосредственно перед приходом немецких войск и после него.
В конце августа жители Пушкина все сильнее ощущали приближение фронта. Однако точной информации у них не было. Эвакуация женщин и детей была сорвана – отчасти из?за недостатка транспортных средств. 27 августа Осипова записала в своем дневнике, что матери с детьми уже пять дней сидели на вокзале без пропитания: уехать из города они не могли, а вернуться в свои дома им не разрешали[287 - Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 73.]. Часть жителей пряталась в подвалах или быстро выкопанных щелях-укрытиях. Немецкие бомбардировщики сначала бомбили местный аэродром, затем стали совершать налеты на район вокруг вокзала и на железнодорожную линию между Пушкином и Павловском. Осипова сообщает о нескольких сотнях убитых среди гражданского населения[288 - Там же. С. 75.]. После 13 сентября Пушкин подвергался постоянному обстрелу немецкой артиллерии и налетам люфтваффе. Даже во время короткого пути между Екатерининским дворцом и службами сотрудникам музея часто приходилось искать себе укрытие. Один снаряд попал в торцевую стену Екатерининского дворца и разрушил две комнаты в бельэтаже: малую столовую и кабинет Александра I[289 - Лемус В. В. Эвакуация музейных ценностей… С. 241–242.]. Часть жителей города спасалась в подвалах дворца. И Осипова, и Лемус рассказывают об одном эпизоде, который показывает, в каком отчаянии были эти люди: когда распространился слух, что остававшиеся в Пушкине партийные и государственные функционеры собираются скрыться, а перед этим взорвать дворец, среди них началась паника, они хотели выйти из подвала, но милиция не позволила им этого сделать. Свидетельницы интерпретировали произошедшее по-разному: Осипова увидела в этом характерное проявление недоверия народа к начальству[290 - Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 80–81.], а Лемус упомянула об этом случае, чтобы объяснить, почему она и ее коллеги, покидая город, упустили время и не смогли, как им было приказано, выехать в Ленинград на последних машинах: они пытались сначала успокоить людей. Только 16 сентября они отправились в путь пешком. В эти дни жители Пушкина видели отступление советских войск. Солдаты шли в сторону Ленинграда небольшими группами; некоторые из них несли раненых и просили еды. Воспоминания о ситуации накануне прихода немецких войск расходятся. Одни говорят о непрерывном обстреле, другие – о зловещей тишине; то мы читаем о дисциплинированном поведении граждан, то о всеобщих попытках запастись продовольствием[291 - См.: Цыпин В. Город Пушкин в годы войны. С. 48–50, 82, 97; Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 81; Хордикайнен Ю. А., Нуриджанова С. А. Жизнь в оккупации и в первые послевоенные годы. Пушкин, Гатчина, Эстония. Дневник Люси Хордикайнен. 3?е изд. СПб., 2011. С. 17.].
По некоторым оценкам, в оккупированном Пушкине остались 20 000 человек, в том числе те, кто был тесно связан с музеями, как, например, архитектор и художник Всеволод Иванович Яковлев (1884–1950), который с Октябрьской революции до своего ареста в 1931 году был главным хранителем Екатерининского дворца[292 - См.: Абрамов В. В. В. И. Яковлев. Архитектор, искусствовед, музейный работник: Неопубл. рукопись. СПб., 2008 (Архив ГМЗ Царское Село).]. Остался в Пушкине и Иван Дмитриевич Ермошин (1886–1968), инженер и архитектор. Как и Яковлев, он был крестьянского происхождения, сначала работал прорабом на стройках, затем в 1920?е годы получил образование техника, инженера, но главное – архитектора. 30 марта 1931 года Ермошин стал инженером, отвечавшим за реставрацию дворцов-музеев и павильонов Пушкина и Павловска, которые в то время административно составляли единое целое. В преддверии немецкой оккупации он сыграл важнейшую роль в закапывании парковых скульптур[293 - См.: Абрамов В. В. Краткая справка о жизни и деятельности И. Д. Ермошина: Неопубл. рукопись. СПб., 2011 (Архив ГМЗ Царское Село).]. Не эвакуировалась из Пушкина и сотрудница дирекции музеев А. А. Александрова (род. в 1898 году). Эти три имени упоминаются здесь прежде всего потому, что их история доказывает: вопреки утверждениям, обычно встречающимся в воспоминаниях музейных работников, не все сотрудники были эвакуированы. Остается неясным, какую роль в этом сыграл случай; возможно, эти три человека были беспартийными и потому считались менее политически благонадежными; а может быть, им в силу знания немецкого языка даже было приказано остаться, чтобы помогать советской разведке.
Согласно журналам боевых действий немецких частей, прямое наступление на Пушкин и Павловск началось 15 сентября 1941 года, а 17 сентября 2?й полк полицейских стрелков полицейской дивизии СС в составе 50?го армейского корпуса вошел в Пушкин, где ему было приказано занять оборону. Так как решение не штурмовать Ленинград уже было принято, наступление в общем и целом остановилось и линия фронта стабилизировалась вплоть до зимнего наступления Красной армии 1943–1944 годов[294 - См.: Husemann F. Die guten Glaubens waren. Geschichte der SS-Polizei-Division 1939–1942. Osnabr?ck, 1971. S. 108–128.]. Поскольку фронт проходил на расстоянии 1–3 километра к северу от окраины Пушкина, дворцы и парки все время находились в непосредственной близости от зоны боевых действий и постоянно подвергались обстрелам.
Местные жители в своих воспоминаниях о периоде оккупации единогласно сообщали, что вступление вермахта в Пушкин не представляло собой ничего зрелищного. Советские войска отступили, позволив немецким частям без боя занять город. В Пушкин медленно въехали солдаты на мотоциклах и убедились, что очагов сопротивления нет. Светлана Беляева, дочь писателя А. Р. Беляева, рассказывает о том, как она с семьей сидела в щели-укрытии и ждала, пока не появились немецкие солдаты. Те искали красноармейцев и, не найдя их, отправили людей обратно по домам[295 - См.: Беляева С. А. Воспоминания об отце. СПб., 2009.]. Осипова в записи от 19 сентября описывает сцену, свидетельствующую о неуверенности с обеих сторон:

Свершилось. ПРИШЛИ НЕМЦЫ! Сначала было трудно поверить. Вылезли мы из щели и видим – идут два настоящих немецких солдата. Все бросились к ним. У одного в руке лопнувшее куриное яйцо и он очень боится разбить его окончательно. Несет на ладони. Бабы немедленно нырнули в щель и принесли немцам конфеты, кусочки сахара, белые сухари. Все свои сокровища, которые сами не решались есть. А вот солдатам принесли. Немцы, по-видимому, были очень растеряны. Но никакой агрессии не проявляли. Спросили, где бы умыться. Мы отвели их к нашему пруду. <…> Немцы по интонациям и мимике поняли, что им симпатизируют, и немного поручнели. Ненормально обрадовались шутке. Когда мы шли от пруда, я указала им на стекла, покрывающие двор, и сказала: это ваша работа. Смеялись дольше, чем заслуживала шутка. Разрядилось какое-то напряжение. Что они нас опасаются? Никакого воинственного впечатления эти немцы не произвели[296 - Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 82.].
Фотографии, сделанные корреспондентами СС сразу после вступления в Пушкин, подтверждают описанное выше настроение: недоумение, смешанное с любопытством с обеих сторон, молодые солдаты разговаривают с пожилыми гражданскими.
Ситуация изменилась в течение нескольких дней. Даже Осипова вскоре поняла, что немцы пришли не как освободители, а как завоеватели. Быстро установился оккупационный режим со строгими правилами поведения для гражданского населения. Всех жителей обязали зарегистрироваться и разделили на категории в соответствии с возрастом, полом, национальностью и трудоспособностью. Солдаты систематически прочесывали город в поисках евреев или тех, кто почему-либо казался им подозрительным. По словам некоторых очевидцев, таких людей расстреливали на площади перед Екатерининским дворцом; другие сообщают о расстрелах в парке или повешениях на столбах[297 - Цыпин В. Холокост в Пушкине. URL: http://tsarselo.ru/jenciklopediya-carskogo-sela/velikaya-otechestvennaya-voina-i-okkupaciya-pushkina/holokost-v-pushkine.html#.WU-yR-lCQ2w (последнее обращение: 01.05.2018).]. Все эти события крайне скудно отражены в источниках. В сохранившихся немецких военных архивах и на фотографиях обнаруживаются косвенные свидетельства о преступлениях против гражданского населения, но восстановить события невозможно.
По оценкам историка Владимира Цыпина, в Пушкине было убито от 250 до 800 евреев. Цифры советской чрезвычайной комиссии, которая начиная с 1942 года документировала преступления, совершенные немецкими захватчиками, представляются завышенными[298 - Чрезвычайная государственная комиссия была комиссией по расследованию преступлений немецко-фашистских захватчиков и их союзников. Она была создана 2 ноября 1942 года указом Президиума Верховного Совета.]: число жертв среди гражданского населения города за весь период войны она оценивает в 285 погибших от воздушных налетов, 9514 умерших от голода, 6267 расстрелянных, 1105 повешенных и 1214 умерших от истощения, т. е. в общей сложности 18 368 человек[299 - ЦГА СПб. Ф. 8557. Д. 1100. Л. 89.]. Однако в поименных списках жертв, обнаруженных в архиве этой комиссии, повешенных – сорок с небольшим. Таким образом, в данных есть большой разрыв, и отсутствуют источники, которые позволили бы объяснить его. Но даже не зная точного числа жертв, можно сказать, что после прихода немецких захватчиков жителям Пушкина предстояли ужасные времена, и общее число погибших среди гражданского населения с большой вероятностью превысило 10 000 человек. Большинство жителей, оставшихся в городе, умерло от голода и истощения зимой 1941–1942 годов.
Уже в первые дни оккупации перед командирами полицейской дивизии СС и 50?го армейского корпуса встал вопрос о том, что делать с гражданским населением. 26 сентября квартирмейстер, находившийся в Пушкине, рапортовал о том, что «состояние здоровья гражданского населения Пушкина и ситуация с продовольствием неприемлемы». Он запросил эвакуацию, которая, однако, была проведена не сразу, так как, по мнению командования, «противник при обстреле Пушкина стремится щадить гражданское население. В случае вывоза [жителей] артиллерийский огонь радикально усилился бы»[300 - BArch – Milit?rarchiv. RH 20-18/1632.]. Как говорят сегодня, военные хотели прикрыться гражданским населением, как щитом.
2 октября всех мальчиков от 15 лет и мужчин до 55 лет собрали на площади перед дворцом. Их отправили в пересыльный лагерь (Дулаг 154) в Красногвардейске[301 - Об этом см. также воспоминания учителя из Пушкина: Шатров К. Ф. Мобилизованный совестью. СПб., 2017. См. Главу III.5 наст. изд.]. Поскольку этот лагерь уже был переполнен, военные попытались депортировать этих узников в оперативный тыл армии, но и там лагеря переполнились, и ситуация с продовольствием и размещением прибывших была катастрофической. К началу ноября прифронтовую территорию должны были очистить от мирного населения, поэтому все новые партии жителей Пушкина отправляли в Красногвардейск – всего около 5000 человек. Иногда им приходилось добираться до места по снегу и при температуре до –13 ?С[302 - BArch – Milit?rarchiv. RS 3–4/16.]. Большинству предстояло заключение в лагере и принудительный труд, многие умерли от голода и болезней[303 - См.: Цыпин В. Город Пушкин в годы войны. С. 59–63.]. Запись от 14 октября в журнале боевых действий квартирмейстера полицейской дивизии СС свидетельствует о том, что местные жители иногда оказывали какое-то сопротивление: «Начало эвакуации населения из Пушкина. Поскольку эвакуацию невозможно осуществить без принуждения, лицами, подлежащими эвакуации, в порядке саботажа были сожжены четыре дома»[304 - BArch – Milit?rarchiv. RS 3–4/16. Bl. 18.].
Вскоре после оккупации часть города была объявлена зоной безопасности. Жителям не разрешили вернуться в свои дома даже за немногочисленными пожитками. Осипова записала в свой дневник 5 октября:

Немецкая идиллия кончилась. Начинается трагедия войны. Вчера немцы повесили против аптеки двух мужчин и одну девушку. Повесили за мародерство. Они ходили в запретную территорию между немецкими и русскими окопами и грабили пустые дома[305 - Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 84.].
Многие пытались каким-нибудь способом уйти из города. Те же, кто остался, сидели в своих домах под постоянным огнем с обеих сторон. Электричества и воды не было, продовольствия почти не осталось.
Начало вывоза культурных ценностей: демонтаж Янтарной комнаты
До сентября 1941 года все команды, которым было поручено «обеспечивать сохранность» художественных и культурных ценностей, архивов, библиотек, карт и генеалогических материалов[306 - Обобщающий рассказ о вывозе произведений искусства, основанный на данных из немецких источников, см.: Кур-Королев К. Потери культурных ценностей царскосельских дворцов в годы Второй мировой войны. Хронология на основе немецких документов // Ботт И. К. Город Пушкин. С. 121–145.], ожидали взятия Ленинграда, а сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга в Риге и Таллине ждали вплоть до ноября. Уполномоченный армейской службы охраны произведений искусства граф цу Сольмс-Лаубах руководил из Пскова. Передовой отряд зондеркоманды Кюнсберга под командованием Юргена фон Хена с конца сентября участвовал в наступлении на Ленинград и дислоцировался при штабе 18?й армии в Сиверском. Эта моторизованная группа, по-видимому, первой добралась до бывших царских дворцов. Позже в своих мемуарах Хен восхищался дворцами и подтверждал, что застал их в хорошем состоянии:

Едва ли есть в мире другая столица, окруженная таким плотным кольцом из красивейших и великолепнейших пригородов, как бывший императорский город Петербург. Рядом с блеском и роскошью Царского Села, переименованного красными в Пушкин, и Петергофа меркнут Сансуси и Потсдам, да, пожалуй, и Версаль. <…> Кое-что, конечно, было разрушено во время Первой мировой и Гражданской войн, но Советы постарались, насколько возможно, сохранить прежнюю роскошь и великолепие. <…> Во всяком случае, когда мы, немцы, в сентябре 1941 года добрались до пригородов Ленинграда, мы застали большую часть былого великолепия еще нетронутой. Только лучшие вещи из драгоценного внутреннего убранства дворцов Советы при отступлении эвакуировали[307 - Hehn J. v. Aus meinem Leben. Erinnerungen und Betrachtungen, unver. Manuskript 1946/49 [Privatarchiv Paul von Hehn]. S. 173–174.].
Видимо, Хен передал свои впечатления Кюнсбергу, а тот 6 октября написал письмо рейхсминистру иностранных дел Иоахиму фон Риббентропу:

28 и 29.09. проведен обыск во дворцах Детского Села, бывшего Царского Села. Здания в основном опустошены, но обнаружен интересный исторический картографический материал. В Александровском дворце почти полностью сохранилась хорошая библиотека последнего царя. Прошу указаний, произвести ли изъятие ценного книжного материала ради его сохранения, поскольку дворец находится близко к фронту и в зоне действия артиллерии. Существует опасность, что через несколько дней библиотека [будет] уничтожена[308 - PA – AA 27557. Без нумерации листов.].
Указание было дано, и в течение октября библиотеку, насчитывавшую около 10 000 томов, перевезли в Сиверский, оттуда в Таллин, а затем в Берлин[309 - См.: Гримстед П. К. От Янтарной комнаты к книгам из русских императорских дворцов. Идентификация и реконструкция перемещенных культурных ценностей. URL: http://www.lostart.ru/ru/studys/?ELEMENT_ID=1110 (последнее обращение: 01.05.2018).].
Репрезентативный фрагмент захваченного Кюнсберг представил избранной публике на выставке, прошедшей в марте 1942 года. В двадцатидвухстраничном путеводителе по экспозиции[310 - Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 95–110.] перечислены, помимо прочего, книги из библиотек Екатерининского и Александровского дворцов.
В Пушкин в первые дни после его занятия немцами прибыл по поручению начальника армейских музеев и искусствовед Георг Пёнсген. В своих мемуарах он писал впоследствии, что получил приказ «явиться в командование армии, стоявшей под Ленинградом, чтобы быть в его распоряжении по вопросам охраны произведений искусства после предположительно скорого взятия бывшей столицы России»[311 - Poensgen G. Leben in Bildern. S. 52.]. Поселился Пёнсген в Гатчинском дворце. Свои впечатления от разрушений в Пушкине мемуарист описывает с большой озабоченностью:

Этот дворец царицы Екатерины II некоторое время находился на линии фронта и даже сейчас [т. е. когда в нем жил Пёнсген] еще периодически подвергается обстрелу тяжелой артиллерии, так как там размещался наблюдательный пункт подразделения СС. Внешние стены еще стояли, поэтому при подъезде к дворцу через чудесный парк впечатление поначалу было почти мирное. Но потом, когда, подойдя ближе, я увидел, что в окнах и в стеклянных дверях не осталось ни одного целого стекла, что внутри груды обломков под зияющими отверстиями в потолках являли взору безотрадную картину разорения, что произведения искусства всех видов, как никчемный хлам, лежали на ступеньках лестниц, на этих кучах обломков, на разломанной, разодранной мебели, а то и вовсе во внутренних дворах под открытым небом, – при виде этого можно было окончательно потерять веру в ценность всего прекрасного[312 - Ibid.].
Будучи сотрудником Государственного управления дворцов в Берлине, Пёнсген прекрасно разбирался в том искусстве, образцы которого находились в царских дворцах под Ленинградом, особенно в живописи XVIII века. История Янтарной комнаты, изначально предназначенной для Шарлоттенбургского дворца и подаренной Петру I прусским королем Фридрихом Вильгельмом I в 1720 году, ему, несомненно, была известна. Собственно, «комната» представляла собой комплект деревянных стеновых панелей, покрытых орнаментом из янтаря. Их проект приписывается прусскому придворному архитектору Андреасу Шлютеру или его конкуренту Иоганну Ф. Эозандеру фон Гёте. В России панели сначала не использовались, но впоследствии по желанию Елизаветы Петровны их установили в одной из парадных комнат Екатерининского дворца. Поскольку панели не полностью покрывали стены, к ним пристроили зеркальные пилястры и позолоченные деревянные резные элементы в стиле барокко. Во время царствования Екатерины II добавили еще цоколи, вырезанные из янтаря, и четыре флорентийские каменные мозаики. В таком виде Янтарная комната с 1770 года стала неотъемлемой частью великолепного убранства Екатерининского дворца. Здесь же разместилась и ценная коллекция изделий из янтаря[313 - О художественном оформлении Янтарной комнаты см.: Sautov I. P. Das Bernsteinzimmer. Drei Jahrhunderte Geschichte. St. Petersburg, 2003; Воронов М. Г., Кучумов А. М. Янтарная комната. Шедевры декоративно-прикладного искусства из янтаря в собрании Екатерининского дворца-музея. Л., 1989.].
Янтарная комната была в списке художественных сокровищ, которые подлежали возврату в рейх как «произведения немецкого происхождения»[314 - См. об этом Главу II.1 наст. изд.]. Поэтому представляется оправданным предположение, что командировка Пёнсгена сопровождалась приказом принять участие в так называемом обеспечении сохранности Янтарной комнаты. Его первое впечатление, по-видимому, было удручающим:

Теперь, в помещении, лишенном окон, она подвергалась всевозможным вредным воздействиям погоды. Различные куски янтаря и мозаичные медальоны уже были выломаны из стен или, разбитые, валялись на полу. Тут необходимо было вмешаться как можно быстрее, чтобы охрана этого произведения искусства еще имела хоть какой-то смысл. Каждый день мог принести новые утраты вследствие актов вандализма, краж или прямых попаданий. Я подал соответствующий рапорт и получил приказ незамедлительно демонтировать со строительной ротой эту драгоценную, состоявшую из нескольких панелей облицовку стен и распорядиться о ее перевозке в безопасное место[315 - Poensgen G. Leben in Bildern. S. 53.].
Это описание отражает состояние памятника в первой половине октября. Отмеченные разрушения нельзя объяснить прямыми последствиями боевых действий, ведь от артиллерийского обстрела во время взятия города сильно пострадал только большой зал в центре дворца. А окна в бельэтаже, в том числе в Янтарной комнате, были забиты деревянными досками и поэтому не разбились под непрерывным огнем, как многие другие. Значит, комната была разгромлена, вероятнее всего, вскоре после захвата Царского Села немецкими войсками. Говоря о «новых утратах вследствие актов вандализма, краж…», Пёнсген недвусмысленно дал понять, что там происходило.
После войны часто ставился вопрос: почему Янтарную комнату не эвакуировали? По воспоминаниям Лемус, в первые недели войны возможность захвата дворца немцами даже не рассматривалась, поэтому в первую очередь принимались противопожарные меры: потолки большого зала и церкви покрыли слоем суперфосфата, ковры уложили на паркет лицевой стороной вниз и засыпали песком, повсюду расставили ведра с водой и емкости с песком. Когда обстрел усилился, успели забить досками половину окон дворца. Янтарные панели в защитных целях заклеили шелковой бумагой[316 - Лемус В. В. Эвакуация музейных ценностей… С. 236.]. Кучумов же в своей книге, написанной много лет спустя, подчеркивает, что эвакуация планировалась, но при попытках снять панели янтарь начинал отваливаться от деревянной основы. Тогда, во избежание слишком большого ущерба, музейные работники вместе с представителями Ленинградского городского совета приняли решение оставить Янтарную комнату на месте. Для защиты панели покрыли марлей и ватными чехлами, а окна заколотили досками в два слоя[317 - Воронов М. Г., Кучумов А. М. Янтарная комната. С. 161.]. Обо всем этом не говорится в воспоминаниях Кучумова, опубликованных ранее, что и не удивительно, ведь он покинул Пушкин всего через несколько дней после нападения немцев, с первой партией эвакуированных экспонатов. Следовательно, в более поздней публикации он сообщал сведения из вторых рук и, предположительно, с намерением оправдать себя, потому что его, отвечавшего за эвакуацию, могли обвинить в утрате Янтарной комнаты.
В журнале боевых действий 50?го армейского корпуса есть запись от 1 октября о том, что Пёнсген и Сольмс были уполномочены командующим 18?й армией генералом фон Кюхлером «осуществлять в подчиненном ему районе изъятие и сохранение предметов искусства»[318 - BArch – Milit?rarchiv. RH 24-50. Bd. 163. Bl. 8.]. О конкретных обстоятельствах, о ходе операции и сотрудничестве между двумя искусствоведами ничего не известно. Пёнсген нигде в своем отчете Сольмса не упоминает; а Сольмс в послевоенных показаниях высказался туманно в том смысле, что, по его воспоминаниям, Пёнсген в демонтаже Янтарной комнаты не участвовал[319 - Staatsarchiv N?rnberg, KV-Prozesse, Fall 12, v. K?chler, Dokument Nr. 62, Eidesstattliche Erkl?rung von Erbgraf zu Solms-Laubach vom 06.04.1948.]. Поскольку они встречались во время войны, когда были «офицерами-сборщиками» и подчинялись начальнику армейских музеев[320 - Оба они фигурируют, например, в списке участников совещания у начальника армейских музеев (22–24 февраля 1944 года) в Вене. См.: NARA. M1946. Roll 0132.], то после войны они, безусловно, ясно сознавали, что оба считаются соучастниками хищения произведений искусства, осуществлявшегося нацистами на территории Советского Союза; поэтому они избегали обвинять друг друга.
4 октября в журнале боевых действий 18?й армии записано, что Сольмс получил рабочий отряд с задачей «очистить Детскосельский дворец»[321 - BArch – Milit?rarchiv. RH 20-18/1204. Без нумерации листов. Работы по демонтажу были поручены 3?й роте 553?го интендантского батальона. Это следует из письма Роде майору квартирмейстерской службы 18?й армии И. Г. Пичману, в котором он просил Сольмса переслать две забытые двери из Янтарной комнаты. См.: BArch – Milit?rarchiv. RH 20-18/1289. Bl. 1087.]. Демонтаж Янтарной комнаты и вывоз ценных картин и мебели в Красногвардейск состоялись, согласно журналу боевых действий командования 50?й армии, в последующие дни: «Красногвардейск. Вывоз в Кенигсберг предметов искусства, изъятие и сохранение которых осуществлено художественными экспертами ротмистром доктором графом Сольмсом и капитаном доктором Пёнсгеном в Гатчине и Пушкине, в том числе настенных панелей Янтарного зала из дворца в Пушкине (Царском Селе)»[322 - Запись от 14.10.1941. BArch – Milit?rarchiv. RH 24-50. Bd. 163. Без нумерации листов.]. Последующие донесения, которые Сольмс, несомненно, должен был готовить для вышестоящих инстанций, не сохранились, нет и инвентарных списков или фотографий. О количестве вывезенных в то время произведений искусства есть только расплывчатые показания Сольмса. В письме советнику посольства Райнхольду фон Унгерн-Штернбергу, офицеру связи Министерства иностранных дел, Сольмс говорил о пяти вагонах, в которых находились не только панели Янтарной комнаты, но и мебель, а также 300 картин из пушкинских и гатчинского дворцов[323 - PA – AA, R 60769. Без нумерации листов. Крузенштерн упоминает, что Сольмс отвозил предметы искусства и в Таллин. Это упоминание встречается в различных источниках, но нет никаких указаний на то, какие объекты были задействованы и где они размещались.].
В воспоминаниях, написанных Сольмсом много лет спустя после войны, можно обнаружить некоторые нестыковки, но конкретные обстоятельства и сам ход демонтажа Янтарной комнаты в них описаны хорошо[324 - Solms-Laubach E. O. Graf zu. Augenzeugenbericht in Absprache mit Prof. Dr. Poensgen, Das Bernsteinzimmer, o. O., o. D., Privatarchiv Friedrich Ernst Graf zu Solms-Laubach.]. Сольмс сообщает, что эта комната была «предметом любопытства многих офицеров», причем «старшие офицеры, особенно генералы, с удовольствием выковыривали острием кинжала из богато инкрустированных и резных панелей куски янтаря в качестве сувениров»[325 - Ibid. S. 4.]. Чтобы защитить панели от повреждений и воровства, он распорядился поставить при них «вооруженных часовых». Для демонтажа Сольмс вызвал группу саперов, работу которой описывает следующим образом: «Высокие стеновые панели отделяли одну от другой, укладывали на пол, оклеивали [бумагой] и укрывали толстыми кусками ковра, которые должны были защитить их от любого удара. Затем панели завернули в шторы, перевязали веревками и упаковали в клети из реек»[326 - Ibid.]. Панели, по словам Сольмса, доставили в Кенигсберг в четырех плоских, длинных ящиках.
Ни для кого не было секретом, что Янтарную комнату вывезли из Царского Села; наоборот, немецкая пресса с гордостью сообщала о ее возвращении в Третий рейх. В марте 1942 года солдатская газета «Фронт» писала, что Янтарная комната вернулась на свою «подлинную родину»[327 - См.: BArch – Milit?rarchiv. RHD 53/54, Газета Die Front. 20.03.1941. № 319. S. 3; то же в газете Deutsche Zeitung im Ostland. 28.05.1942.]. Об остальных предметах – мебели и картинах, отправленных в Кенигсберг, – в заметке не упоминалось. Ответственность за вывоз всех этих культурных ценностей, несомненно, лежала на вермахте, так как приказ Сольмсу отдал главнокомандующий 18?й армией Кюхлер. Сделал ли он это, подчиняясь, в свою очередь, приказу вышестоящих инстанций, сегодня уже не выяснить. В любом случае не приходится сомневаться в том, что часто повторяемое в специальной литературе утверждение, будто вывозом Янтарной комнаты занимался Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга, неверно: его сотрудники в то время не находились в прифронтовой зоне и к тому же не имели ни полномочий, ни возможности для проведения такой акции. По завершении операции Сольмс продолжил службу под Ленинградом в качестве «хранителя», а Пёнсгена по собственному желанию перевели обратно в Берлин.
«Фронтовой туризм» и донесения Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70596268?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

1
Forschungsstelle Osteuropa – центр создан в 1982 году при Бременском университете, его основателем и первым директором (до 2008 года) был профессор Вольфганг Айхведе. – Прим. ред. (здесь и далее комментарии С. Кокурина)

2
Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. Das Sonderkommando K?nsberg, 1941–1943. Bremen, 1997. S. 89, 104–113.

3
Neshitov T. Die Geschichte von der verschwundenen Vase // S?ddeutsche Zeitung. 24.06.2013.

4
Об описываемом далее см.: Айхведе В. Возвращение мозаики – с черного рынка в Янтарную комнату Царского Села // Ботт И. К. (Ред.). Город Пушкин. Дворцы и люди. СПб., 2015. С. 258–277.

5
Kuhr-Korolev C., Schmiegelt-Rietig U. Geklaut haben immer die anderen! Ausblendungen und Rechtfertigungsstrategien: Der NS-Kunstraub in Osteuropa // Osteuropa. Bd. 67. H. 3–4, 2017. S. 167–180.

6
В начале каждой главы дается краткое введение, в котором изложена история тех мест, где происходят описываемые в ней события.

7
Eichwede W. Der Eintritt Sowjetrusslands in die Internationale Politik, 1921–1927 // Geyer D. (Hg.) Osteuropa-Handbuch Sowjetunion. Au?enpolitik I: 1917–1955. K?ln; Wien, 1972. S. 150–212.

8
Рапалльский договор, урегулировав все спорные вопросы между РСФСР и Германией, касавшиеся возмещения военных убытков, царских долгов, национализированной частной собственности, устанавливал взаимный режим максимального благоприятствования в торговле и хозяйственных отношениях. – Прим. ред.

9
Из огромного количества работ по русско-немецким и советско-германским отношениям в межвоенные годы назовем лишь три: Mierau F. Russen in Berlin, 1918–1933. Weinheim; Berlin, 1988; Schl?gel K. Berlin – Ostbahnhof Europas. Russen und Deutsche in ihrem Jahrhundert. Berlin, 1998; Eimermacher K., Volpert A. (Hg.) St?rmische Aufbr?che und entt?uschte Hoffnungen. Russen und Deutsche in der Zwischenkriegszeit, unter Mitarbeit von G. Bordjugow. M?nchen, 2006.

10
Имеется в виду город Шарлоттенбург, в 1920 году ставший районом Берлина, который сами берлинцы называли Шарлоттенград из?за обилия русских кафе, ресторанов, банков, театров, издательств и книжных магазинов. – Прим. ред.

11
См. обзорные работы: Hildermeier M. Geschichte der Sowjetunion 1917–1991. Entstehung und Niedergang des ersten sozialistischen Staates. M?nchen, 1998; Malia M. The Soviet Tragedy. A History of Socialism in Russia, 1917–1991. New York, 1994.

12
Getty J. A., Naumov O. V. The Road to Terror. Stalin and the Self-Destruction of the Bolsheviks, 1932–1939 // Annals of Communism Series. New Haven; London, 1999. Дискуссии последних десятилетий отражены в: Sapper M., Weichsel V. (Hg.) Im Profil. Stalin, der Stalinismus und die Gewalt. Berlin, 2012 (= Osteuropa. 2012. Bd. 62. H. 4).

13
Schl?gel K. Terror und Traum. Moskau 1937. M?nchen, 2008.

14
Chase W. J. Enemies Within the Gates. The Comintern and the Stalinist Repression, 1934–1939 // Annals of Communism Series. New Haven; London, 2001.

15
Werth N. Ein Staat gegen sein Volk. Gewalt, Unterdr?ckung und Terror in der Sowjetunion // Courtois S. u. a. (Hg.) Das Schwarzbuch des Kommunismus. Unterdr?ckung, Verbrechen und Terror. M?nchen; Z?rich, 1997. S. 51–295, здесь S. 221; Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937–1938. М., 1998. С. 315. Порядок величин и точные цифры являются в России по сей день предметом интенсивных изысканий и споров военных историков.

16
См.: Aly G., Heim S. Vordenker der Vernichtung. Auschwitz und die deutschen Pl?ne f?r eine neue europ?ische Ordnung. Frankfurt a. M., 1993. В качестве обзорной работы можно рекомендовать: Wildt M. Geschichte des Nationalsozialismus. G?ttingen, 2008; Herbst L. Das nationalsozialistische Deutschland 1933–1945. Die Entfesselung der Gewalt: Rassismus und Krieg. Frankfurt a. M., 1996; Frei N. Der F?hrerstaat. Nationalsozialistische Herrschaft 1933–1945. 3. Aufl. M?nchen, 1993; Herbert U. Das Dritte Reich. Geschichte einer Diktatur. 3. Aufl. M?nchen, 2018.

17
См.: Markert W., Geyer D. (Hg.) Osteuropa-Handbuch Sowjetunion. Vertr?ge und Abkommen 1917–1962. K?ln; Graz, 1967. S. 152–154.

18
Herbert U. «Barbarossa». Strategische Planungen und politische Vorentscheidungen, Juni 1940–Juni 1941 // Jahn P., Wieler F., Ziemer D. (Hg.) Der deutsche Krieg um «Lebensraum im Osten» 1939–1945. Ereignisse und Erinnerung. Berlin, 2017. S. 21–45, здесь S. 22.

19
Слова Гитлера цит. по: F?rster J. Hitlers Entscheidung f?r den Krieg gegen die Sowjetunion // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1983]. S. 43.

20
Слова Гитлера, согласно записям генерал-майора Варлимонта, цит. по: Uebersch?r G. R. Hitlers Entschluss zum «Lebensraum»-Krieg im Osten // Uebersch?r G. R., Wette W. Der deutsche ?berfall auf die Sowjetunion. «Unternehmen Barbarossa» 1941. Frankfurt a. M., 1991. S. 13–44, здесь S. 31.

21
Сказано Гитлером в марте 1941 года, цит. по: F?rster J. Das «Unternehmen Barbarossa» als Eroberungs- und Vernichtungskrieg // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1983]. S. 498–538, здесь S. 501.

22
Ханс-Ульрих Тамер говорит в этой связи даже о «молниеносной мировой войне»: Thamer H.?U. Verf?hrung und Gewalt. Deutschland 1933–1945. Berlin, 1994. S. 653.

23
См.: M?ller R.?D. Von der Wirtschaftsallianz zum kolonialen Ausbeutungskrieg // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1. Ausg. 1983]. S. 141–209; Idem. Hitlers Ostkrieg und die deutsche Siedlungspolitik. Die Zusammenarbeit von Wehrmacht, Wirtschaft und SS. Frankfurt a. M., 1991; Luebbers G. C. Wehrmacht und Wirtschaftsplanung f?r das Unternehmen «Barbarossa». Deutsche Ausbeutungspolitik in den besetzten Gebieten der Sowjetunion w?hrend des Zweiten Weltkrieges, Diss. M?nchen, 2010, URL: https://core.ac.uk/download/pdf/56475834.pdf (последнее обращение: 01.05.2018).

24
R?ssler M., Schleiermacher S. (Hg.) Der «Generalplan Ost». Hauptlinien der nationalsozialistischen Planungs- und Vernichtungspolitik. Berlin, 1993; Madajczyk C. Vom Generalplan Ost zum Generalsiedlungsplan. M?nchen, 1994; Heinemann I. Wissenschaft und Homogenisierungsplanungen f?r Osteuropa. Konrad Meyer, der «Generalplan Ost» und die Deutsche Forschungsgemeinschaft // Heinemann I., Wagner P. (Hg.) Wissenschaft – Planung – Vertreibung. Neuordnungskonzepte und Umsiedlungspolitik im 20. Jahrhundert. Stuttgart, 2006. S. 45–72.

25
Об этом см.: F?rster J. Das «Unternehmen Barbarossa»… S. 498–450.

26
Слова Гитлера в записи начальника Генерального штаба Гальдера 30.03.1941 цит. по: Streit C. Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941–1945. 2. Aufl. Stuttgart, 1980. S. 34.

27
Цит. по: F?rster J. Hitlers Entscheidung f?r den Krieg gegen die Sowjetunion // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1983]. S. 49.

28
Цит. по: F?rster J. Das «Unternehmen Barbarossa»… S. 523.

29
Цит. по: Ibid. S. 522–524. Об истории и контексте «приказа о комиссарах» см. также: Streit C. Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941–1945. 2. Aufl. Stuttgart, 1980. S. 28–61.

30
О советской реакции см.: Hoffmann J. Die Kriegf?hrung aus der Sicht der Sowjetunion // Boog H., F?rster J., Hoffmann J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt a. M., 1991 [1. Ausg. 1983]. S. 848–872.

31
О ходе войны см. указанную выше литературу.

32
Слова Гальдера цит. по: Herbert U. Geschichte Deutschlands im 20. Jahrhundert. M?nchen, 2014. S. 436. [Русский перевод здесь и ниже цитируется по изданию: Гальдер Ф. Военный дневник. 1941–1942. М., 2010; доступно на: URL: http://militera.lib.ru/db/halder/1941_08.html (последнее обращение: 01.08.2018).]

33
Цит. по: Uebersch?r G. R. Das Scheitern des «Unternehmens Barbarossa». Der deutsch-sowjetische Krieg vom ?berfall bis zur Wende vor Moskau im Winter 1941–1942 // Uebersch?r G. R., Wette W. Der deutsche ?berfall auf die Sowjetunion. S. 107.

34
Bartov O. Hitlers Wehrmacht. Soldaten, Fanatismus und die Brutalisierung des Krieges. Hamburg, 1995; Pohl D. Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Milit?rbesatzung und einheimische Bev?lkerung in der Sowjetunion. 1941–1944. 2. Aufl. M?nchen, 2009; Heer H. Vernichtungskrieg. Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944. Ausstellungskatalog. 3. Aufl. Hamburg, 1997.

35
Krausnick H., Wilhelm H.?H. Die Truppe des Weltanschauungskrieges. Die Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei und des SD. 1938–1942. Stuttgart, 1981; Wette W. Die Wehrmacht. Feindbilder, Vernichtungskrieg, Legenden. 2. Aufl. Frankfurt a. M., 2005.

36
Werth A. Russland im Krieg 1941–1945. M?nchen; Z?rich, 1965. S. 294–296.

37
Ахматова А. А. Мужество // Правда. 08.03.1942.

38
Симонов К. М. Жди меня // Правда. 14.01.1942.

39
Сурков А. А. Ненавижу! // Красная звезда. № 188. 12.08.1942.

40
Приказ командующего тыловым районом группы армий «Север» от 21.09.1943 цит. по: Hartmann C. Verbrecherischer Krieg – verbrecherische Wehrmacht? ?berlegungen zur Struktur des deutschen Ostheeres // Hartmann C., H?rter J., Lieb P., Pohl D. (Hg.) Der deutsche Krieg im Osten 1941–1944. Facetten einer Grenz?berschreitung. M?nchen, 2009. S. 60.

41
В качестве обзорных работ по теме хищения немцами произведений искусства во время Второй мировой войны см.: Nicholas L. H. Der Raub der Europa. Das Schicksal europ?ischer Kunstwerke im Dritten Reich. M?nchen, 1997; Simpson E. (Ed.) The Spoils of War. World War II and its Aftermath: The Loss, Reappearance, and Recovery of Cultural Property. New York, 1977; Grimsted P. K. Trophies of War and Empire. The Archival Heritage of Ukraine, World War II, and the International Politics of Restitution. Harvard, 2001; Sapper M., Selle C. v., Weichsel V. (Hg.) Kunst im Konflikt. Kriegsfolgen und Kooperationsfelder in Europa. Berlin, 2006 (= Osteuropa. 2006. Bd. 56. H. 1–2); Eichwede W., Hartung U. (Hg.) «Betr. Sicherstellung». NS-Kunstraub in der Sowjetunion. Bremen, 1998; Hartung U. (Hg.) Verschleppt und verschollen. Eine Dokumentation deutscher, sowjetischer und amerikanischer Akten zum NS-Kunstraub in der Sowjetunion (1941–1948). Bremen, 2000.

42
Последние данные об утраченных культурных ценностях опубликованы на сайте «Культурные ценности – жертвы войны» Министерства культуры РФ. URL: http://www.lostart.ru/ru/svodnyj_katalog/ (последнее обращение: 01.08.2018).

43
См.: «Сводный каталог утраченных ценностей Российской Федерации». Доступно на: URL: http://www.lostart.ru/catalog/ru/ (последнее обращение: 01.08.2018).

44
Имеется в виду Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников (ЧКГ), работавшая с 1942 по 1945 год. – Прим. ред.

45
Об этом см.: Зинич М. С. Похищенные сокровища: Вывоз нацистами российских культурных ценностей. М., 2005; Koslow G. Wie und mit welchem Ziel Stalin seine Kulturverluste im Krieg z?hlte // Eichwede W., Hartung U. «Betr. Sicherstellung». S. 141–168; Кантор Ю. З. Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг. М., 2017.

46
Sicherstellung (нем.) – в юридическом обиходе термин, означающий конфискацию или арест имущества (например, вещественных доказательств) с целью обеспечения его сохранности; далее будет использоваться более короткий перевод «изъятие и сохранение». При этом надо понимать, что данный термин использовался как эвфемизм, на самом деле речь шла о взятии трофеев для включения их в германские государственные и частные коллекции. – Прим. пер.

47
Цит. по: Freitag G., Grenzer A. Der nationalsozialistische Kunstraub in der Sowjetunion // Eichwede W., Hartung U. «Betr. Sicherstellung». NS-Kunstraub in der Sowjetunion. Bremen, 1998. S. 20–66, здесь S. 32.

48
Задачи и сферы деятельности различных нацистских ведомств подробно описываются в Главе II наст. изд.

49
Методологические соображения, определившие ход исследований этой тематики, см.: Kaufmann D. Einleitung // Kaufmann D. (Hg.) Geschichte der Kaiser-Wilhelm-Gesellschaft im Nationalsozialismus. Bestandsaufnahme und Perspektiven der Forschung. 2 Bde. G?ttingen, 2000. S. 9–17; Heim S. «Vordenker der Vernichtung». Wissenschaftliche Experten als Berater der nationalsozialistischen Politik // Kaufmann D. Geschichte der Kaiser-Wilhelm-Gesellschaft im Nationalsozialismus. S. 77–91. Об отдельных дисциплинах см.: Fahlbusch M. Wissenschaft im Dienst der nationalsozialistischen Politik? Die «Volksdeutschen Forschungsgemeinschaften» von 1931–1945. Baden-Baden, 1999; Hausmann F.?R. (Hg.) Die Rolle der Geisteswissenschaften im Dritten Reich, 1933–1945. M?nchen, 2002. На примере одного специалиста по доисторическому периоду см.: Mahrsarski D. Herbert Jankuhn (1905–1990). Ein deutscher Pr?historiker zwischen nationalsozialistischer Ideologie und wissenschaftlicher Objektivit?t. Rahden; Westf., 2011.

50
Eichwede W., Hartung U. (Hg.) Property Cards Art, Claims and Shipments auf CD-ROM. Amerikanische R?ckf?hrungen sowjetischer Kulturg?ter an die UdSSR nach dem Zweiten Weltkrieg. Copyright Forschungsstelle Osteuropa an der Universit?t Bremen, 1996 (Limitierte Ausgabe); Freitag G. Die Restitution von NS-Beutegut nach dem Zweiten Weltkrieg // Eichwede W., Hartung U. «Betr. Sicherstellung». S. 170–208; Volkert N. Kunst- und Kulturraub im Zweiten Weltkrieg. Versuch eines Vergleichs zwischen den Zielsetzungen und Praktiken der deutschen und sowjetischen Beuteorganisationen unter Ber?cksichtigung der Restitutionsfragen. Frankfurt a. M., 2000.

51
См.: Grimsted P. K. Trophies of War and Empire. P. 232.

52
В оригинале Kunstschutz (нем.) – дословно «защита искусства». – Прим. пер.

53
«Guerre aux ch?teaux! Paix aux chaumi?res!» («Война дворцам! Мир хижинам!») – лозунг Французской революции 1789 года. Немецкий революционный демократ и писатель Георг Бюхнер в 1834 году поставил этот лозунг эпиграфом к своему памфлету «Der hessische Landbote» («Воззвание к гессенским крестьянам»), изменив порядок слов оригинала: Friede den H?tten! Krieg den Pal?sten! («Мир хижинам! Война дворцам!»). Русский вариант восходит к немецкой редакции. См.: Ленин В. И. Воззвание к солдатам всех воюющих стран. Апрель 1917 года // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 31. М., 1967. С. 296.

54
13 июля 1918 года Совет народных комиссаров РСФСР принял декрет об экспроприации имущества всех членов семьи Романовых.

55
Имеется в виду 3?й казачий корпус генерала П. Краснова, который занял Гатчину 27 октября 1917 года. Керенский со штабом разместились в Гатчинском дворце, откуда он бежал 1 ноября, переодевшись матросом. См.: Керенский А. Ф. Гатчина. М., 1922. – Прим. ред.

56
Докладная записка графа В. П. Зубова о деятельности Комиссии по приемке и охране Гатчинского дворцового имущества и Дирекции Гатчинского музея-дворца за время от 27 мая 1917 года по 2–15 мая 1918 года. См.: Зубов В. П. Страдные годы России. Воспоминания о революции (1917–1925). М., 2004. С. 148–149.

57
14 февраля 1918 года большевистское правительство заменило юлианский календарь, который все еще использовался в России, на григорианский, перескочив 13 дней.

58
Кузина Г. А. Государственная политика в области музейного дела в 1917–1941 гг. // Музей и власть. Т. 1: Государственная политика в области музейного дела / Отв. ред. С. А. Каспаринская. М., 1991. С. 100 и далее.

59
Зубов В. П. Страдные годы России. С. 59. Зубов, который работал в Гатчине и Павловске, дважды подвергался аресту, в 1925 году он уехал в командировку за границу и в СССР уже не вернулся.

60
Главмузей – Главный комитет по делам музеев и охране памятников искусства, старины и природы при Народном комиссариате просвещения РСФСР.

61
Кузина Г. А. Государственная политика… С. 117–118.

62
Луначарский А. В. Советская власть и памятники старины // Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве: В 2 т. Т. 2. М., 1967. С. 54.

63
Раскин А. Г., Уварова Т. В. Возвращение имени: Николай Ильич Архипов // Псков. 2010. № 33. С. 133–134.

64
Петров П. В. Николай Ильич Архипов (1887–1967): Краткий биографический очерк // Николай Ильич Архипов. Исследования по истории Петергофа. СПб., 2016. С. 30–46.

65
Кузина Г. А. Государственная политика… С. 150.

66
Там же. С. 128.

67
В 1922 году СНК создал Особую комиссию под председательством Ф. Дзержинского по изъятию материальных ценностей, власть которой распространялась и на музеи. В результате в торговый оборот попали, помимо частных коллекций, также и музейные фонды. – Прим. ред.

68
Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода / Вст. ст. и публ. Н. Н. Гринева // Ежегодник Новгородского государственного музея-заповедника. 2005. Великий Новгород, 2006. С. 230–231; Порфиридов Н. Г. Новгород. 1917–1941 гг.: Воспоминания. Л., 1987. С. 166.

69
Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 27–32.

70
Брунов Н., Травин Н. Собор Софии в Новгороде // ОСР по Сообщениям Института истории и теории архитектуры. Вып. 7. М., 1947. С. 2.

71
См.: Арсений (Стадницкий) // Православная энциклопедия. URL: http://www. pravenc.ru/text/76250.html (последнее обращение: 01.08.2018).

72
Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 231–232; Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 168–170.

73
Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 231.

74
Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 232.

75
Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 173–175, 184–185.

76
Denkm?ler altrussischer Malerei. Russische Ikonen vom 12.–18. Jahrhundert. Ausstellungskatalog. Ausstellung des Volksbildungskommissariats der RSFSR und der Deutschen Gesellschaft zum Studium Osteuropas in Berlin u. a. Februar – Mai 1929.

77
Бобров Ю. Г. Открытие Псковской иконописи. URL: http://news.pskovonline. ru/cultura/Otkrytie-Pskovskoi-ikonopisi/ (последнее обращение: 01.08.2018).

78
Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 237.

79
Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 238.

80
Гордиенко Е. А. Н. Г. Порфиридов // Новгородский исторический вестник. 1999. № 6 (16). С. 318–323.

81
Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 62.

82
Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1920 год. Управление делами Совнаркома СССР. М., 1943. С. 92–93.

83
Покровский Н. Н., Петров С. Г. (Ред.) Архивы Кремля. Политбюро и церкви 1922–1925 гг. Т. 1. М., 1997. С. 18.

84
Поляков Ю. А. (Ред.) Население России в XX веке: Исторические очерки. Т. 1: 1900–1939. М., 2000. С. 130, 133.

85
Подробнее о кампании 1921–1922 годов по изъятию церковных ценностей см.: Покровский Н. Н., Петров С. Г. Архивы Кремля; Кривова Н. А. Власть и Церковь в 1922–1925 гг. Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М., 1997; Петров М. Н. Крест под молотом. Великий Новгород, 2000.

86
Ленин В. И. Письмо членам Политбюро 19 марта 1922 года. Опубл. в: Покровский Н. Н., Петров С. Г. Архивы Кремля. С. 141.

87
Декрет об изъятии церковных ценностей был опубликован 23 февраля 1922 года. См.: Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1922 год. М., 1950. С. 217, 297–298.

88
Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1922 год. С. 59.

89
Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 138.

90
Смирнов С. М. Воспоминания о времени моей работы в Новгородском музее // Новгородский исторический сборник. Вып. 16. № 6. 1997. С. 328.

91
Порфиридов Н. Г. Новгород. С. 137.

92
Иванова М. А. Кампания по изъятию церковных ценностей в Псковской губернии в 1922 году // Псков. 2006. № 24. С. 155–156.

93
Покровский Н. Н., Петров С. Г. Архивы Кремля. С. 56.

94
Иванова М. А. Кампания по изъятию церковных ценностей… С. 159.

95
Савинова И. Д. Беспощадное сражение с Церковью: Самым решительным образом // Чело. 2010. № 2–3 (47–48). С. 29.

96
Савинова И. Д. Беспощадное сражение с Церковью: Самым решительным образом // Чело. 2010. № 2–3 (47–48). С. 29.

97
Покровский Н. Н., Петров С. Г. Архивы Кремля. С. 79.

98
Там же.

99
Маркина Г. К. Летопись музейного дела в Новгородском крае (1865–1999) // Ежегодник Новгородского государственного объединенного музея-заповедника. Великий Новгород, 2006. С. 58.

100
Гафифуллин Р. Р. Комиссия Госфондов. «Внутренний экспорт» из пригородных дворцов-музеев, 1922–1934 гг. // Третьяков Н. С. (Ред.) Павловск. Императорский дворец. Страницы истории. Т. 1. СПб., 2004. С. 232.

101
Там же. С. 233–234.

102
Довоенные продажи предметов из советских музейных собраний подробно описаны в кн.: Bayer W. Verkaufte Kultur. Die sowjetischen Kunst- und Antiquit?tenexporte, 1919–1938. Frankfurt a. M., 2001, особенно: Gafifullin R. R. Kunst und Antiquit?ten aus den Leningrader Schlossmuseen 1926–1934 // Bayer W. Verkaufte Kultur. S. 64–65.

103
Solomacha E. Verk?ufe aus der Eremitage, 1926–1933 // Bayer W. Verkaufte Kultur. S. 44.

104
Кузина Г. А. Государственная политика… С. 152–153; Гафифуллин Р. Р. Комиссия Госфондов. С. 235.

105
Осокина Е. А. Антиквариат (Об экспорте художественных ценностей в годы первой пятилетки) // Экономическая история: Ежегодник. М., 2003. С. 234.

106
«Антиквариат» – Главная контора по скупке и реализации антикварных вещей, первоначально существовала при Государственной экспортно-импортной конторе Госторга РСФСР. В 1929 году получила статус всесоюзного ведомства и стала называться Всесоюзной государственной торговой конторой «Антиквариат».

107
Жуков Ю. Н. Сталин: операция «Эрмитаж». М.: Вагриус, 2005.

108
Ботт И. К. Изъятие предметов из детскосельских дворцов-музеев в 1920–1930?х гг. // Ботт И. К. Город Пушкин. С. 31.

109
Осокина Е. А. Антиквариат. С. 236.

110
Falke O. v. Kunstwerke aus den Bestanden Leningrader Museen und Schl?sser. Teil 1: Eremitage, Palais Michailoff, Gatschina u. a., Rudolph Lepke‘s Kunst-Auctions-Haus, Versteigerung 6./7.11.1928. Berlin, 1928. URL: http://digi.ub.uni-heidelberg.de/diglit/lepke1928_11_06bd1/0015 (последнее обращение: 01.08.2018).

111
Цит. по: Жуков Ю. Н. Сталин: операция «Эрмитаж». С. 133–134.

112
История берлинского аукциона детально проанализирована в литературе, см.: Solomacha E. Verk?ufe aus der Eremitage, 1926–1933. S. 41–62; Жуков Ю. Н. Сталин: операция «Эрмитаж». С. 164–168.

113
Falke O. v. Kunstwerke…

114
Ibid. S. 17.

115
Поданные эмигрантами впоследствии судебные иски были отклонены со ссылкой на советское законодательство, см.: Solomacha E. Verk?ufe aus der Eremitage, 1926–1933. S. 41–62; Жуков Ю. Н. Сталин: операция «Эрмитаж». С. 185.

116
Из вырученных двух миллионов марок треть получил аукциционный дом «Рудольф Лепке»; оставшаяся сумма не покрыла даже выданный этой немецкой фирмой аванс. – Прим. ред.

117
Осокина Е. А. Антиквариат. С. 241.

118
Гафифуллин Р. Р. Комиссия Госфондов. С. 239.

119
Там же; Ботт И. К. Город Пушкин. С. 23–24.

120
Кузина Г. А. Государственная политика… С. 142.

121
Музейный отдел в составе Наркомата просвещения был восстановлен в 1933 году, а в 1939?м переименован в Музейно-краеведческий отдел.

122
Гафифуллин Р. Р. Комиссия Госфондов. С. 236.

123
Обращение ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О жилищно-коммунальном хозяйстве Ленинграда». 3 декабря 1931 г. URL: https://www.lawmix.ru/sssr/15676/(последнее обращение: 01.08.2018).

124
ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 2. Д. 115. Л. 36.

125
Мельникова Н. В. «О прошлом Петергофа с улыбкой говорить…»: Из истории становления экскурсионного дела в Петергофе // История Петербурга. № 1 (53). 2010. С. 61.

126
Ярославцева Е. Семен Степанович Гейченко – хранитель дворцов-музеев в Петергофе // Хранители. Материалы XVI Февральских чтений памяти С. С. Гейченко. № 60. Михайловское, 2013. С. 16–17.

127
Кроме того, позднее были добавлены несколько вагонов того поезда, в котором царь подписал свое отречение от престола; они были почти полностью уничтожены во время войны. Ярославцева Е. Семен Степанович Гейченко… С. 20–21.

128
Иконников А., Матвеев А. Детское село и Слуцк (Павловск). Л., 1933. С. 3.

129
Там же. С. 7, 13, 51.

130
Архангельская Н. Э. Павловск. Л., 1936. С. 5–6.

131
Шеманский А. Александрия. Л., 1936.

132
Справка о реабилитации В. С. Пономарева от 10 октября 2009 г. Личный архив А. В. Передольской.

133
Филимонов А. В. Антирелигиозный музей в Пскове // Псков. 2005. № 23. С. 137.

134
Там же. С. 139–140.

135
Коровайников В. Ю. Документы Центрального архива города Москвы о реставрации памятников архитектуры Новгорода в 1920?х – 1930?х гг. // Новгородский архивный вестник. Вып. 7. Великий Новгород, 2007. С. 234.

136
Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 233.

137
Маркина Г. К. Летопись музейного дела в Новгородском крае… С. 63.

138
Бобров Ю. Г. Открытие Псковской иконописи. URL: http://news.pskovonline.ru/cultura/Otkrytie-Pskovskoi-ikonopisi/ (последнее обращение: 01.08.2018).

139
Пономарев В. С. Судьбы монументальных памятников Великого Новгорода. С. 238.

140
Об истории Новгородской археологической экспедиции 1932 года см.: Гайдуков П. Г. 1932 год – начало планомерного археологического изучения Новгорода // Новгородские археологические чтения. Новгород, 1994. С. 35–53.

141
О том, как для подобных действий зачастую искусственно создавались законные формы, уже неоднократно писали исследователи. См., например: Hartung H. Kunstraub in Krieg und Verfolgung. Die Restitution der Beute- und Raubkunst im Kollisions- und V?lkerrecht. Berlin, 2005. S. 26–27. О мании коллекционирования и личном обогащении применительно к Гитлеру и Герингу см.: Nicholas L. H. Der Raub der Europa. S. 46–55, а также: Feliciano H. Le musеe disparu: Enqu?te sur le pillage des Cuvres d’art fran?aises. Paris, 2003. Р. 35–43, применительно к другим членам нацистской элиты см.: Petropoulos J. Kunstraub und Sammelwahn. Kunst und Politik im Dritten Reich. Berlin, 1999. S. 234–300.

142
K?mmel O. 2. Bericht auf Erlass des Herrn Reichsministers und Chefs der Staatskanzlei RK 118 II A vom 19. August 1940 und auf Erlass des Herrn Reichsministers f?r Volksaufkl?rung und Propaganda BK 9900 – 02/13.8.40/89 – 1/6 vom 20. August 1940. Betr. Kunstwerke und geschichtlich bedeutsame Gegenst?nde, die seit 1500 ohne unseren Willen oder auf Grund zweifelhafter Rechtsgesch?fte in ausl?ndischen Besitz gelangt sind. Teil I–III, Abgeschlossen 31. Dezember 1940. Abdruck No 7. Staatsbibliothek zu Berlin.

143
K?mmel O. 2. Bericht auf Erlass… S. 5–6; разбор этого отчета и его историческую контекстуализацию см.: Steinberg S. Outlining the K?mmel Report: Between German Nationality and Aesthetics. URL: https://ehri-project.eu/outlining-kummel-report (последнее обращение: 01.08.2018).

144
Нильсом фон Хольстом обстоятельно занимался Кристоф Франк (Университет итальянской Швейцарии в Мендризио). Мы очень благодарны ему за множество ценных сообщений и предоставленный материал.

145
Хороший обзор наиболее важной литературы о переселении прибалтийских немцев представлен введением и тремя текстами в сборнике: Feldmanis I., Urbanovics J., J?rgens I., Paiders J., Gibiete S., Gibiete L. Die Umsiedlung der Deutschbalten aus Estland und Lettland 1939–1941, mit einleitenden Bemerkungen von D. Henning. L?neburg, 2016. URL: http://www.ikgn.de/cms/index.php/uebersetzte-geschichte/beitraege/umsiedlung-der-deutschbalten (последнее обращение: 01.08.2018).

146
Территория, ранее входившая в состав прусской провинции Позен и отошедшая по Версальскому договору к Польше. – Прим. ред.

147
Об этом см. также: Saalmann T. Kunstpolitik der Berliner Museen 1919–1959. Berlin, 2014. S. 222.

148
Wermusch G. Tatumst?nde (un)bekannt. Kunstraub unter den Augen der AllIIerten. Braunschweig, 1991. S. 36.

149
Письмо с копией этого списка хранится в архиве Штеделевского музея. Archiv des St?delmuseums. Akte 610, o. Fol.

150
Об этой фотокампании см. отчет Рихарда Хамана-Маклина: Bericht Richard Hamann-MacLean. Universit?tsbibliothek Marburg. Nachlass Richard Hamann. 1026 U 101. Без нумерации листов.

151
Ibid.

152
Franz Graf Wolff-Metternich. Abschlie?ender Bericht ?ber die T?tigkeit des kunstwissenschaftlichen Arbeitsstabes in Frankreich in der Zeit vom 1.10.1940–30.9. (bzw. 31.12.) 1941. Paris, 1942. Unv. Typoskript. Staatsbibliothek Berlin.

153
Впервые «прерогатива фюрера» была применена в 1938 году к конфискованным СС и полицией в Вене коллекциям; см.: L?hr H. C. Das Braune Haus der Kunst. Hitler und der «Sonderauftrag Linz». 2. Aufl. Berlin, 2016. S. 22–23; Schwarz B. Hitlers Museum. Die Fotoalben «Gem?ldegalerie Linz». Dokumente zum «F?hrermuseum». Wien, 2004; Eadem. Auf Befehl des F?hrers. Hitler und der NS-Kunstraub. Stuttgart; Darmstadt, 2014. S. 39–55; Iselt K. «Sonderbeauftragter des F?hrers». Der Kunsthistoriker und Museumsmann Hermann Voss (1884–1969). K?ln; Weimar, 2010; Gudell A.?D. Kunsterwerb im Dritten Reich. Dr. Hans Posse und der Sonderauftrag Linz. Weimar, 2014.

154
Heuss A. Kunst- und Kulturgutraub. Eine vergleichende Studie zur Besatzungspolitik der Nationalsozialisten in Frankreich und der Sowjetunion. Heidelberg, 2000. S. 211.

155
Ibid. S. 66–67.

156
В итоге в Советском Союзе для «Музея фюрера» была приобретена только одна картина – «Битва с амаликитянами» Франса Франкена Младшего (Linz № 2426), «изъятие и сохранение» которой осуществило подразделение вермахта в городе Белая Церковь в Украине в июле 1941 года; картина была передана Поссе; см.: Heuss A. Kunst- und Kulturgutraub. S. 66–68; L?hr H. C. Das Braune Haus der Kunst. S. 166.

157
Об этом см. Главу III.1 и III.4 наст. изд.

158
О Розенберге см. краткий очерк П. К. Гримстед: Grimsted P. K. Reconstructing the Record of Nazi Cultural Plunder. A Survey of the Dispersed Archives of the Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg (ERR). URL: http://www.errproject.org/survey.php. P. 21–22 (последнее обращение: 01.08.2018); там же представлен обзор литературы о Розенберге, не включающий, правда, новейшие публикации.

159
Прежде всего см.: Grimsted P. K. Art and Icons lost in East Prussia. The Fate of German Seizures from Kyiv Museums // Jahrb?cher f?r Geschichte Osteuropas. 2013. Bd. 61. H. 1. S. 47–91; Eadem. Nazi-Looted Art from East and West Prussia: Initial Findings on the Erich Koch Collection // International Journal of Cultural Property. 2015. Vol. 22. № 1. P. 7–60.

160
BArch – Milit?rarchiv. RH 19 III 253 Heeresgruppe Nord – Belegung von Pleskau 1943.

161
Freitag G., Grenzer A. Der nationalsozialistische Kunstraub in der Sowjetunion. S. 30–31.

162
Grimsted P. K. Reconstructing the Record of Nazi Cultural Plunder. Р. 24.

163
Freitag G., Grenzer A. Der nationalsozialistische Kunstraub in der Sowjetunion. S. 32–33.

164
Вальтер Баргацки, коллега Штюльпнагеля и впоследствии статс-секретарь Федерального министерства здравоохранения, представил подробное описание конфликтов между военной службой охраны произведений искусства и Оперативным штабом в оккупированной Франции. Отчет был опубликован Вильгельмом Тройе: Treue W. Zum Nationalsozialistischen Kunstraub in Frankreich. Der «Bargatzky-Bericht» // Vierteljahrshefte f?r Zeitgeschichte. 1965. Bd. 13. H. 3. S. 285–337; См. также: «Заключительный отчет» Меттерниха о его работе во Франции: BArch – Milit?rarchiv, MSG/2/3244, а также: «Отчет о вывозе французских художественных ценностей немецким посольством и оперативным штабом Розенберга во Франции». (Написан в виде секретного меморандума зимой 1944 года советником военной администрации Вальтером Баргацки, бывшим сотрудником юридического отдела военного командования во Франции) // Archiv des LVR, Nachlass Franz Graf Wolf-Metternich, 2. Мы благодарим Кристофа Франка за ссылку на этот документ.

165
Лучшая обзорная работа о хищениях культурных ценностей, осуществлявшихся Оперативным штабом рейхсляйтера Розенберга, и об источниках по этой теме – Grimsted P. K. Reconstructing the Record of Nazi Cultural Plunder. URL: http://www.errproject.org/survey.php (последнее обращение: 01.08.2018).

166
Географическая служба была создана в 1940 году как «картографический отдел» департамента Германии в Министерстве иностранных дел рейха и переименована после французской кампании. См.: Heuss A. Kunst- und Kulturgutraub. S. 308.

167
Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 13; о зондеркоманде Кюнсберга см. также: Freitag G., Grenzer A. Der nationalsozialistische Kunstraub in der Sowjetunion. S. 24–28; Heuss A. Die «Beuteorganisation» des Ausw?rtigen Amtes: Das Sonderkommando K?nsberg und der Kulturgutraub in der Sowjetunion // Vierteljahrshefte f?r Zeitgeschichte. 1997. Bd. 45. H. 4. S. 535–556.

168
О создании зондеркоманды Кюнсберга см.: Conze E., Frei N., Hayes P., Zimmermann M. Das Amt und die Vergangenheit. Deutsche Diplomaten im Dritten Reich und in der Bundesrepublik. 2. Aufl. M?nchen, 2010. S. 216; кроме этого см.: Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 18–19.

169
Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 14.

170
Например, Петер Шайберт, который был принят на должность научного сотрудника в Министерство иностранных дел и работал в зондеркоманде Кюнсберга с июля 1941 года. См.: Abel E. Kunstraub – Ostforschung – Hochschulkarriere. Der Osteuropahistoriker Peter Scheibert. Paderborn, 2016. S. 34–68.

171
См.: Fahlbusch M. Wilfried Krallert (1912–1969). Ein Geograf und Historiker im Dienst der SS // Hruza K. (Hg.) ?sterreichische Historiker 1900–1945. Lebensl?ufe und Karrieren in ?sterreich, Deutschland und der Tschechoslowakei in wissenschaftsgeschichtlichen Portraits. Bd. 1. Wien, 2008. S. 793–836.

172
См.: Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 114–118.

173
Ibid. S. 15, 27.

174
Так гласил приказ № 200/41 g Верховного командования сухопутных войск от 11.06.1941, в котором вермахт и Министерство иностранных дел по взаимному согласованию определяли задачи и образ действий зондеркоманды. См.: Ibid. S. 19.

175
Ibid.

176
См. об этом Главу III наст. изд., а также: Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 47–48.

177
Chef der Heeresmuseen, RH 62, (1840–1914) 1923, 1930–1945, 1958–1962. Описание фонда см.: Baumann M., Schulz S. Chef der Heeresmuseen, Bestandsbeschreibung. URL: https://www.deutsche-digitale-bibliothek.de/item/AZLG6HNVIUGAUTUG4ASGTAJEC4ZA6R4Q (последнее обращение: 01.08.2018).

178
Lachmann M. Zur Geschichte und zum Charakter der imperialistischen deutschen Armeemuseen // Zeitschrift f?r Milit?rgeschichte. 1966. Bd. 5. H. 6. S. 700.

179
Это следует из служебной записки о совещании в штабе группы армий «Север» 21 апреля 1944 года. См.: BArch – Milit?rarchiv. RH 19 III/385. Bl. 7.

180
Сохранившиеся книги записей Берлинского цейхгауза дают представление об этом: DHM Akten des Zeughauses, Erwerbungen bis 1942. См. также отчеты Вернера Хальвега о его командировке для работы в качестве «офицера-сборщика» при группе армий «Север».

181
Ср., однако: Fuhrmeister C. Die Abteilung Kunstschutz in Italien, Kunstgeschichte, Politik und Propaganda. 1936–1963. K?ln u. a., 2018; Fuhrmeister C., Griebel J., Klingen S., Peters R. (Hg.) Kunsthistoriker im Krieg. Deutscher milit?rischer Kunstschutz in Italien 1943–1945. K?ln, 2012; Kott C. Der deutsche «Kunstschutz» im Ersten und Zweiten Weltkrieg. Ein Vergleich // Pfeil U. (Hg.) Deutsch-franz?sische Kultur- und Wissenschaftsbeziehungen im 20. Jahrhundert. Ein institutionengeschichtlicher Ansatz. M?nchen; Paris, 2007. S. 137–154; Eadem. Preserver l’art de l’ennemi? Le patrimoine artistique en Belgique et en France occupеes, 1914–1918. Bruxelles, 2006; Klinkhammer L. Kunstschutz im Propagandakrieg. Der Kampf um die Sicherstellung der italienischen Kunstsch?tze 1943–1945 // Fuhrmeister C., Griebel J., Klingen S., Peters R. Kunsthistoriker im Krieg. S. 49.

182
Clemen P. (Hg.) Kunstschutz im Kriege. Berichte ?ber den Zustand der Kunstdenkm?ler auf den verschiedenen Kriegsschaupl?tzen und ?ber die deutschen und ?sterreichischen Ma?nahmen zu ihrer Erhaltung, Errettung, Erforschung. 2 Bde. Leipzig, 1919. См. также: Kott C. Preserver l’art de l’ennemi? Le patrimoine artistique en Belgique et en France occupеes, 1914–1918. Bruxelles, 2006. P. 142.

183
Burg H. Kunstschutz an der Westfront. Kritische Betrachtungen und Erinnerungen. Charlottenburg, 1920.

184
Kott C. Preserver l’art de l’ennemi? Le patrimoine artistique en Belgique et en France occupеes, 1914–1918. Bruxelles, 2006. P. 19–20; Idem. Der deutsche «Kunstschutz» im Ersten und Zweiten Weltkrieg. Ein Vergleich // Pfeil U. (Hg.) Deutsch-franz?sische Kultur- und Wissenschaftsbeziehungen im 20. Jahrhundert. Ein institutionengeschichtlicher Ansatz. M?nchen, Paris, 2007. S. 136–137.

185
Frey D. Bericht ?ber meine T?tigkeit in Polen. NARA. OMGUS – Cultural Affairs Branch, Records Relating to Monuments, Museums, Libraries, Archives, and Fine Arts, Dagobert Frey. S. p. [Fol. 44–65]. Фрай в качестве самооправдания описал это в декабре 1947 года в отчете о своей деятельности в Польше, написанном для американской военной администрации. См.: Arend S. Studien zur deutschen kunsthistorischen «Ostforschung» im Nationalsozialismus. Die Kunsthistorischen Institute an den (Reichs-) Universit?ten Breslau und Posen und ihre Protagonisten im Spannungsfeld von Wissenschaft und Politik: Phil. Diss. Berlin, 2009. URL: http://edoc.hu-berlin.de/dissertationen/arend-sabine-2009-07-15/PDF/arend.pdf. S. 571 (последнее обращение: 01.08.2018); Линн Николас, вероятно, опирается на этот же документ, к сожалению, без прямой ссылки на него. См.: Nicholas L. H. Der Raub der Europa. S. 103.

186
Это подчеркивал сам Вольф-Меттерних: Wolff-Metternich F. ?ber meine T?tigkeit als Beauftragter des Oberkommandos des Heeres f?r den Schutz der Werke der Bildenden Kunst von 1940–42. Grunds?tze und Arbeitsmethoden von Franz Graf Wolff Metternich. BArch – Milit?rarchiv. MSG 2/3244; документ был опубликован во французском переводе: Cassou J. (Dir.) Le pillage par les allemands des oeuvres d’art et des bibliotheques appartenant ? des juifs en France. Recueil des documents. Paris, 1947. P. 149–177.

187
BArch – Milit?rarchiv. RH 3/154. Bl. 5–39; Wolff-Metternich F. Abschlie?ender Bericht ?ber die Arbeit des Kunstschutzbeauftragten in der Zeit von Mai 1940 – September 1944. Bl. 22. За ссылку на этот документ мы благодарим Кристиана Фурмайстера.

188
BArch – Milit?rarchiv. RH 3/154; Wolff-Metternich F. Abschlie?ender Bericht. Bl. 17–18.

189
Заявку подал реставратор Отто Кляйн, выросший в немецкой предпринимательской семье на Украине и получивший образование в Дрездене. См.: Bentchev I. Gerettete und verschollene Kirchensch?tze. Otto Klein und der deutsche «Kunstschutz» in Kiev 1941–1943 // Hermeneia. Zeitschrift f?r ostkirchliche Kunst. 1997. H. 1. S. 27, 31.

190
Archiv des LVR, Nachlass Franz Graf Wolff-Metternich. S. 68. S. p.

191
Здесь и далее, где это уместно, упоминаются диссертации тех, кто был причастен к деятельности армейской службы охраны произведений искусства в СССР: с одной стороны, диссертации позволяют получить представление о научных интересах этих людей, а с другой стороны, часто это единственные документы, дающие нам доступ к их биографиям. Strenger R. Zum Problem des Raumes bei den griechischen Giebelskulpturen: Phil. Diss. Berlin, 1935/1942.

192
Они сохранились в его личном архивном фонде, частично в нескольких машинописных копиях. Archiv des LVR. Nachlass Franz Graf Wolff-Metternich. 68.

193
ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 138. Л. 550 сл.

194
Написание имени варьируется: Эрнст Отто и Эрнстотто, сам Сольмс чаще всего использовал вариант слитного написания, которому и мы следуем. Транскрипция фамилии в русскоязычных публикациях также варьируется: встречаются написания Сольмс и Зольмс.

195
Документы, подтверждающие это, были исследованы и впервые опубликованы в Западной Германии «исследователем Янтарной комнаты» Георгом Штайном. Ссылки на них сохранились в бумагах квартирмейстера при штабе 18?й армии (BArch – Milit?rarchiv, RH 20-18/1203. Bl. 205v), а также 50?го армейского корпуса (BArch – Milit?rarchiv, RH 24- 50/163. Bl. 8).

196
Frankfurter Generalanzeiger. 15.09.1941.

197
BArch. R 6/170. Bl. 16.

198
См.: Echternkamp J. Der Zweite Weltkrieg. M?nchen, 2010. S. 77; Sachsse R. Die Erziehung zum Wegsehen. Fotografie im NS-Staat. Dresden, 2003. S. 185–192; Paul G. Bilder des Krieges – Krieg der Bilder. Die Visualisierung des modernen Krieges. Paderborn, 2004. S. 225–235.

199
Kaden E. Das Wort als Waffe. Der Propagandakrieg der Waffen-SS und die SS-Standarte «Kurt Eggers». Dresden, 2009; Krause W. H. SS-Standarte «Kurt Eggers» – Die Propagandaeinheit der Waffen-SS. Bericht und Dokumentation. Stegen am Ammersee, 2009.

200
ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 138. Л. 609.

201
См. об этом в Главе II.5 наст. изд.

202
PA – AA, R 60769.

203
Eidesstattliche Erkl?rung von Solms f?r v. K?chler im N?rnberger Prozess gegen das Oberkommando der Wehrmacht. Staatsarchiv N?rnberg. Rep. 501. IV. KV-Prozesse. Fall 12. F 3. Dok. Nr. 62.

204
Вернер Кёрте в одном из писем упомянул о хороших отношениях между Сольмсом и Кюхлером, а также о том, что Кюхлер содействовал ему в выполнении заданий. Письмо Вернера Кёрте от 8 июля 1942 года. Privatarchiv Arnold K?rte.

205
Solms-Laubach E. O. Graf zu. Die Wormser Bauschule in Hessen und ihre Grundlagen in Deutschland und Oberitalien: Phil. Diss. Marburg, 1927. См.: Institut f?r Stadtgeschichte Frankfurt am Main, Personalakten, Dr. Graf zu Solms-Laubach. Bl. 1.

206
Institut f?r Stadtgeschichte Frankfurt am Main, Personalakten, Dr. Graf zu Solms-Laubach. Bl. 2.

207
Из-за этой работы Сольмса в литературе часто называют заведующим собранием скульптуры Штеделевского института.

208
Institut f?r Stadtgeschichte Frankfurt am Main, Personalakten, Dr. Graf zu Solms-Laubach. Bl. 95a.

209
Ibid. Bl. 122.

210
Hasenclever J. Wehrmacht und Besatzungspolitik in der Sowjetunion. Die Befehlshaber der r?ckw?rtigen Heeresgebiete 1941–1943. Paderborn, 2010. S. 149–150.

211
ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 138. Л. 453. Группа была создана в октябре 1941 года при штабе группы армий «Север» для того, чтобы институционально оформить должность Сольмса.

212
Подробнее о личности графа Эрнстотто цу Сольмс-Лаубаха см.: Шмигельт-Ритиг У. Граф Эрнстотто цу Сольмс-Лаубах. Биографический очерк // Ботт И. К. Город Пушкин. С. 146–163; Schmiegelt-Rietig U. Ernst Otto Graf zu Solms-Laubach. Museumsdirektor in Frieden und Krieg // Archiv f?r Frankfurts Geschichte und Kunst (готовится к печати).

213
Звание зондерфюрера, введенное в 1937 году на случай мобилизации во всех видах вооруженных сил, присваивалось гражданским специалистам, не проходившим военную подготовку. В армейской иерархии зондерфюрер (K) соответствовал званию капитана, в кавалерии – ротмистра.

214
Pers?nliche Unterlagen bei der Deutschen Dienststelle – WASt.

215
Ibid.

216
Perseke H. Hans Baldungs Schaffen in Freiburg: Phil. Diss. Freiburg i. Br. 1935. Freiburg i. Br., 1940.

217
Privatarchiv Katrin Paehler.

218
ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 138. Л. 453.

219
Soldbuch Helmut Perseke, Privatarchiv Katrin Paehler.

220
Taschenkalender Helmut Perseke am 6.5.1943, Privatarchiv Katrin Paehler.

221
Информация Немецкого Красного Креста для родственников. Семейный архив; Pers?nliche Unterlagen bei der Deutschen Dienststelle – WASt.

222
Tagebuch Helmut Perseke, Privatarchiv Katrin Paehler.

223
G?ndel C. Das schlesische Tumbengrab im XIII. Jahrhundert: Phil. Diss. Breslau 1925. Stra?burg, 1926.

224
Дневник Вернера Кёрте за 1942 год. Werner K?rte, Tagebuch f?r 1942. Privatarchiv Arnold K?rte.

225
K?rte W. Die Wiederaufnahme romanischer Bauformen in der niederlandischen und deutschen Malerei des 15. und 16. Jahrhunderts: Phil. Diss. Leipzig 1930. Wolfenb?ttel, 1930.

226
Universit?tsarchiv Freiburg.

227
Письмо Вернера Кёрте к Элизабет Кёрте от 6 августа 1942 года. Privatarchiv Arnold K?rte.

228
Письмо Вернера Кёрте к Альфреду Штанге от 21 марта 1942 года. Archiv des Kunsthistorischen Instituts der Universit?t Bonn.

229
Письмо Вернера Кёрте к Элизабет Кёрте от 4 сентября 1944 года. Privatarchiv Arnold K?rte.

230
Stellenbesetzungslisten; pers?nliche Briefe und Aufzeichnungen Werner K?rtes. Privatarchiv Arnold K?rte; Pers?nliche Unterlagen bei der Deutschen Dienststelle – WASt.

231
Hahlweg W. Die Grundz?ge der Danziger Wehrverfassung 1454–1793: Phil. Diss. Berlin, 1937.

232
Вернер Хальвег был членом СС с 1933 года и НСДАП с 1936 года. В послевоенное время он занимал в Мюнстерском университете единственную в Германии кафедру военной истории. Мы благодарны Рольфу-Дитеру Мюллеру за предоставленные документы о Хальвеге.

233
См. об этом также в Главе VI.6 наст. изд.

234
Письмо Вернера Кёрте к Элизабет Кёрте от 19 июля 1942 года. Privatarchiv Arnold K?rte.

235
На допросах в НКВД Наталья Гиппиус упоминала имя Пономарева, но ничего не говорила об их совместной деятельности. Ковалев Б. Н. Коллаборационизм в России в 1941–1945 гг. Типы и формы. Великий Новгород, 2009.

236
Признав сестер «фольксдойче», немцы вывезли их в Германию, и Гиппиус оказались под Штеттином, позже – в американской зоне оккупации. Однако они не захотели эмигрировать и, узнав о начавшемся восстановлении Новгородского кремля, вернулись в разрушенный Новгород. См.: Павленко А. А. Художник Татьяна Николаевна и скульптор Наталья Николаевна Гиппиус (реконструкция творческой биографии) // Театр. Живопись. Кино. Музыка. 2016. № 3. С. 137. – Прим. ред.

237
Харальд Келлер, 22 ноября 1941 года. Privatarchiv Ulrich Keller.

238
Харальд Келлер, 25 ноября 1941 года. Privatarchiv Ulrich Keller.

239
Письмо Харальда Келлера к Вернеру Кёрте от 14 июня 1942 года. Privatarchiv Arnold K?rte.

240
Keller H. Das Treppenhaus im deutschen Schloss- und Klosterbau des Barock: Phil. Diss. M?nchen 1929. M?nchen, 1936.

241
Письмо Харальда Келлера к Герде Келлер (не датировано, август 1942 года). Privatarchiv Ulrich Keller. В службе охраны произведений искусства Келлер имел чин фельдфебеля.

242
Pers?nliche Unterlagen bei der Deutschen Dienststelle – WASt; Briefwechsel mit Werner K?rte, Privatarchiv.

243
Fuhrmeister C. Optionen, Kompromisse und Karrieren. ?berlegungen zu den M?nchner Privatdozenten Hans Gerhard Evers, Harald Keller und Oskar Sch?rer // Doll N., Fuhrmeister C., Sprenger M. H. (Hg.) Kunstgeschichte im Nationalsozialismus. Beitr?ge zur Geschichte einer Wissenschaft zwischen 1930 und 1950. Weimar, 2005. S. 219–242.

244
Sahm A. Genealogische Beziehungen Rigaer und L?becker f?hrender Geschlechter. Ein Beitrag zur Kolonisation des Ostens: Phil. Diss. Kiel, 1926.

245
Биографическую информацию о Заме можно найти в архивной базе данных Библиотеки истории педагогики: Bibliothek f?r Bildungsgeschichtliche Forschung. URL: http://bbf.dipf.de/kataloge/archivdatenbank/digiakt.pl?id=p186984&dok=PEB-0103&f=PEB-0103-0103-01&l=PEB-0103-0103-08&c=PEB-0103-0103-01; сведения о его деятельности в вермахте получены из личного дела. Deutschen Dienststelle – WASt.

246
Например, в ЦДАВО. Ф. 3676. Оп. 1. Д. 142. Л. 37; Д. 143. Л. 132–136.

247
Poensgen G. Der Landschaftsstil des Esaias van den Velde: Phil. Diss. Freiburg i. Br., 1924.

248
Poensgen G. Leben in Bildern. o. O., o. J. Неопубликованная рукопись, Privatarchiv Inge Hubert. S. 53–54. Мы выражаем огромную благодарность г-ну Тобиасу А. Пёнсгену, который предоставил нам рукопись.

249
См.: Schunter-Kleemann S. Cohnitz und Company. Lebenswege einer rheinischen Kaufmannsfamilie, 1750–1950. Bremen, 2014. S. 196–203; Georg und Emma Poensgen-Stiftung (Hg.) Ein Haus f?r K?nstler im Alter. Die Georg und Emma-Poensgen-Stiftung, verfasst von K. Vagt. Hamburg, 2017.

250
Hehn J. v. Die lettisch-literarische Gesellschaft und das Lettentum: Phil. Diss. K?nigsberg, 1938.

251
См.: Fahlbusch M. Wissenschaft im Dienst der nationalsozialistischen Politik? Die «Volksdeutschen Forschungsgemeinschaften» von 1931–1945. Baden-Baden, 1999. S. 133, 490–491; Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 122.

252
Собранный им большой фотоархив находится в Марбургском архиве фотодокументов («Foto Marburg»), письменные документы – в архиве Института истории Восточной и Центральной Европы им. Гердера (Archiv des Herder-Instituts f?r historische Ostmitteleuropaforschung in Marburg) а также в архиве семьи Крузенштерн (Familienarchiv Krusenstjern). О его личности см.: Salupere M. Georg von Krusenstern und seine T?tigkeit im Einsatzstab Rosenberg (1941–1942). URL: http://www.aai.ee/abks/Wiewares.html.

253
Esser K. H. Der Architektur-Raum als Erlebnisraum. Eine kunstwissenschaftliche Wesens- und Begriffsbestimmung: Phil. Diss. Bonn, 1939.

254
Краткая биография Эссера была составлена Йенсом Хоппе на основе документов Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга. См.: Hoppe J. Dr. Karl Heinz Esser. Selbstverst?ndnis eines beim Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg t?tigen Kunsthistorikers im besetzten Baltikum // Bushart M., Gasior A., Janatkova A. (Hg.) Kunstgeschichte in den besetzten Gebieten 1939–1945. K?ln; Weimar; Wien, 2016. S. 255–273; Hoppe J. Ein Kunsthistoriker im Dienste einer NS-Organisation. Dr. Karl Heinz Esser beim Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg f?r die besetzten Gebiete // Mainzer Zeitschrift. 2010. Bd. 105. S. 179–199.

255
Фатигарова Н. В. Музейное дело в РСФСР в годы Великой Отечественной войны (аспекты государственной политики) // Музеи и власть. Государственная политика в области музейного дела (XVIII–XX вв.). Ч. 1. М., 1991. С. 176–177; Третьяков Н. С. Гатчинский дворец, годы испытаний. СПб., 1992. С. 137–138; Grenzer A. Die Reaktion: Sowjetische Evakuierungen und Sicherungsma?nahmen // Eichwede W., Hartung U. «Betr. Sicherstellung». S. 124–125.

256
Шутилова А. О. Становление системы музейного учёта. 1917–1938 // Ботт И. К. Город Пушкин. С. 17.

257
Фатигарова Н. В. Музейное дело в РСФСР… С. 216.

258
Третьяков Н. С. Гатчинский дворец, годы испытаний. С. 138.

259
Фатигарова Н. В. Музейное дело в РСФСР… С. 177.

260
Там же. С. 176.

261
Количественные данные, встречающиеся в разных источниках и в литературе, очень сильно расходятся. См.: Численность населения СССР на 17 января 1939 г. М., 1941. С. 62–63. URL: http://istmat.info/files/uploads/46314/rgae_7971.16.54_naselenie_po_perepisi_1939.pdf (последнее обращение: 01.05.2018).

262
См. об этом и о последствиях в Главе IV.3 наст. изд.

263
См. также Главу III.4 наст. изд.

264
О причинах этого решения было много дискуссий. Современный обзор исследовательской литературы представлен в книгах: Kilian J. Wehrmacht und Besatzungsherrschaft im Russischen Nordwesten 1941–1944. Praxis und Alltag im Milit?rverwaltungsgebiet der Heeresgruppe Nord. Paderborn u. a., 2012; Ganzenm?ller J. Das belagerte Leningrad 1941–1944. Die Stadt in den Strategien von Angreifern und Verteidigern. Paderborn, 2005.

265
Frieser K.?H. u. a. Die Ostfront 1943/44. Der Krieg im Osten und an den Nebenfronten. M?nchen, 2007.

266
См. об этом выше во Введении. Подробное обсуждение количества жертв и статистики см.: Otto R., Keller R., Nagel J. Sowjetische Kriegsgefangene in deutschem Gewahrsam 1941–1945. Zahlen und Dimensionen // Vierteljahrshefte f?r Zeitgeschichte. 2008. Bd. 56. H. 4. S. 557–602.

267
О преступлениях в отношении советских военнопленных в целом см.: Osterloh J. Sowjetische Kriegsgefangene 1941–1945 im Spiegel nationaler und internationaler Untersuchungen. Dresden, 1996; Bischof G., Karner S., Stelzl-Marx B. (Hg.) Kriegsgefangene des Zweiten Weltkrieges. Gefangennahme – Lagerleben – R?ckkehr. Wien, 2005; Overmans R. Die Kriegsgefangenenpolitik des Deutschen Reiches 1939–1945 // Echternkamp J. (Hg.) Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 9/2: Die deutsche Kriegsgesellschaft 1939 bis 1945. Ausbeutung, Deutungen, Ausgrenzung. M?nchen, 2005. S. 729–875.

268
Подробно об этом см.: H?rter J. Die Wehrmacht vor Leningrad. Krieg und Besatzungspolitik der 18. Armee im Herbst und Winter 1941/42 // Vierteljahrshefte f?r Zeitgeschichte. 2001. Bd. 49. H. 3. S. 377–440.

269
MA Freiburg, RH 20-18/1209. Bl. 241–243. [В газете «Красная звезда» 15 января 1942 года был опубликован сокращенный перевод приказа. Здесь цитируется более полный русский перевод по изданию: Преступные цели – преступные средства. Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР (1941–1944 гг.). М., 1985. С. 60–62. – Прим. пер.] Обстоятельно об этом: Pohl D. Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Milit?rbesatzung und einheimische Bev?lkerung in der Sowjetunion. 1941–1944. 2. Aufl. M?nchen, 2009; Kilian J. Wehrmacht und Besatzungsherrschaft im Russischen Nordwesten 1941–1944; H?rter J. Die Wehrmacht vor Leningrad.

270
По оценкам Килиана, основанным на немецких документах, с октября 1941 года по апрель 1942 года в районе группы армий «Север» погибло более 51 000 советских военнопленных, из них 16 000 в районе 18?й армии. См.: Kilian J. Wehrmacht und Besatzungsherrschaft im Russischen Nordwesten 1941–1944. S. 451.

271
См. об этом обстоятельно: Kilian J. Wehrmacht und Besatzungsherrschaft im Russischen Nordwesten 1941–1944; H?rter J. Die Wehrmacht vor Leningrad.

272
См. также Главу II.4 наст. изд.

273
Во время работы над этой главой происходил постоянный обмен документами и специальной литературой с коллегами из Царскосельского дворца-музея. Новейшие исследования по истории музея представлены в сб.: Ботт И. К. Город Пушкин.

274
Вера Владимировна Лемус (1905–1987) училась в Московском университете, с 1934 года работала в Екатерининском дворце. В 1941 году она сопровождала части эвакуированной коллекции в Исаакиевский собор и первую блокадную зиму провела в Ленинграде. В 1942 году, совершенно истощенная, она была эвакуирована из Ленинграда в тыл. С лета 1943 года работала в Сарапуле научным сотрудником в хранилище коллекций ленинградских музеев, с 1944 по 1957 год – в Центральном хранилище, с 1957 по 1972 год была заместителем заведующего по научной части в Пушкине.

275
Архив ГМЗ Царское Село. Лемус В. В. Эвакуация музейных ценностей из г. Пушкина (1941–1945): Историческая справка / Опубл. Г. Д. Ходасевич // Хранители. Материалы XI Царскосельской научной конференции. СПб., 2005. С. 375–394.

276
Кучумов А. М. Статьи, воспоминания, письма. СПб., 2004. С. 61.

277
ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 108. Л. 1. Этот документ представляет собой отчет Кучумова от 11 октября 1941 года об эвакуации экспонатов из дворцов Пушкина. Таким образом, отчет написали не Турова или Лемус, которые работали непосредственно на месте, а Кучумов; предположительно, он использовал для этой работы отчеты своих сотрудниц.

278
См.: Лемус В. В. Эвакуация музейных ценностей…

279
Кучумов А. М. Статьи, воспоминания, письма. С. 64–82. См. также Главу III.3 наст. изд.

280
ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 108. Л. 4–5 об.

281
Евгения Леонидовна Турова (1911–1971) происходила из образованной петербургской семьи, переехавшей в Царское Село перед революцией. Предположительно, из?за своего буржуазного происхождения она не смогла учиться и уже с 16 лет работала – сначала администратором, а затем слесарем по металлу на Кировском заводе и секретарем. С 1935 года она смогла устроиться в музей экскурсоводом, а с 1938 года прошла курсы повышения квалификации. В 1939 году вступила в ВКП(б), работала научным сотрудником в музеях Пушкина, где ей был поручен уход за парками и зданиями в них.

282
Помимо транспорта, большой проблемой с самого начала было отсутствие упаковочного материала. См. об этом: ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 108. Л. 1–3. О плохой подготовке к эвакуации см. отчет Трончинского от 25.10.1941: ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 110. Л. 13 сл.

283
Слова Лемус цит. по: Цыпин В. Город Пушкин в годы войны. СПб., 2010. С. 240.

284
ЦГАЛИ СПб. Ф. 468. Оп. 1. Д. 108. Л. 4–5 об. Указанные цифры взяты из официального отчета Кучумова от 11 октября. Он насчитал 19 808 эвакуированных объектов, тогда как Лемус – 17 599. Вопрос о том, как возникло такое расхождение, остается открытым. Можно предположить, что по-разному проводилось различие между отдельными предметами и единицами хранения. Кроме того, Лемус могла производить свои подсчеты уже в послевоенный период, так что в них уже включены потери из?за повреждений при транспортировке и хранении.

285
Богатое собрание биографий, мемуаров и некоторых документов можно найти в кн.: Цыпин В. Город Пушкин в годы войны, кроме того, на электронном ресурсе URL: http://tsarselo.ru/content/0/yenciklopedija-carskogo-sela/velikaja-otechestvennaja-voina-i-okkupacija-pushkina#.U4MhvIIubcs (последнее обращение: 01.05.2018).

286
Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны. М., 2012. С. 65–187. Московский историк опубликовал дневник полностью по машинописной рукописи, хранящейся в архиве Гуверовского института (Стэнфордский университет). Отрывки ранее цитировались петербургским историком Ломагиным. Первый сокращенный вариант был напечатан в 1954 году в № 21 журнала «Грани» – органа русской эмиграции в Германии.

287
Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 73.

288
Там же. С. 75.

289
Лемус В. В. Эвакуация музейных ценностей… С. 241–242.

290
Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 80–81.

291
См.: Цыпин В. Город Пушкин в годы войны. С. 48–50, 82, 97; Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 81; Хордикайнен Ю. А., Нуриджанова С. А. Жизнь в оккупации и в первые послевоенные годы. Пушкин, Гатчина, Эстония. Дневник Люси Хордикайнен. 3?е изд. СПб., 2011. С. 17.

292
См.: Абрамов В. В. В. И. Яковлев. Архитектор, искусствовед, музейный работник: Неопубл. рукопись. СПб., 2008 (Архив ГМЗ Царское Село).

293
См.: Абрамов В. В. Краткая справка о жизни и деятельности И. Д. Ермошина: Неопубл. рукопись. СПб., 2011 (Архив ГМЗ Царское Село).

294
См.: Husemann F. Die guten Glaubens waren. Geschichte der SS-Polizei-Division 1939–1942. Osnabr?ck, 1971. S. 108–128.

295
См.: Беляева С. А. Воспоминания об отце. СПб., 2009.

296
Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 82.

297
Цыпин В. Холокост в Пушкине. URL: http://tsarselo.ru/jenciklopediya-carskogo-sela/velikaya-otechestvennaya-voina-i-okkupaciya-pushkina/holokost-v-pushkine.html#.WU-yR-lCQ2w (последнее обращение: 01.05.2018).

298
Чрезвычайная государственная комиссия была комиссией по расследованию преступлений немецко-фашистских захватчиков и их союзников. Она была создана 2 ноября 1942 года указом Президиума Верховного Совета.

299
ЦГА СПб. Ф. 8557. Д. 1100. Л. 89.

300
BArch – Milit?rarchiv. RH 20-18/1632.

301
Об этом см. также воспоминания учителя из Пушкина: Шатров К. Ф. Мобилизованный совестью. СПб., 2017. См. Главу III.5 наст. изд.

302
BArch – Milit?rarchiv. RS 3–4/16.

303
См.: Цыпин В. Город Пушкин в годы войны. С. 59–63.

304
BArch – Milit?rarchiv. RS 3–4/16. Bl. 18.

305
Будницкий О. В. «Свершилось. Пришли немцы!» С. 84.

306
Обобщающий рассказ о вывозе произведений искусства, основанный на данных из немецких источников, см.: Кур-Королев К. Потери культурных ценностей царскосельских дворцов в годы Второй мировой войны. Хронология на основе немецких документов // Ботт И. К. Город Пушкин. С. 121–145.

307
Hehn J. v. Aus meinem Leben. Erinnerungen und Betrachtungen, unver. Manuskript 1946/49 [Privatarchiv Paul von Hehn]. S. 173–174.

308
PA – AA 27557. Без нумерации листов.

309
См.: Гримстед П. К. От Янтарной комнаты к книгам из русских императорских дворцов. Идентификация и реконструкция перемещенных культурных ценностей. URL: http://www.lostart.ru/ru/studys/?ELEMENT_ID=1110 (последнее обращение: 01.05.2018).

310
Hartung U. Raubz?ge in der Sowjetunion. S. 95–110.

311
Poensgen G. Leben in Bildern. S. 52.

312
Ibid.

313
О художественном оформлении Янтарной комнаты см.: Sautov I. P. Das Bernsteinzimmer. Drei Jahrhunderte Geschichte. St. Petersburg, 2003; Воронов М. Г., Кучумов А. М. Янтарная комната. Шедевры декоративно-прикладного искусства из янтаря в собрании Екатерининского дворца-музея. Л., 1989.

314
См. об этом Главу II.1 наст. изд.

315
Poensgen G. Leben in Bildern. S. 53.

316
Лемус В. В. Эвакуация музейных ценностей… С. 236.

317
Воронов М. Г., Кучумов А. М. Янтарная комната. С. 161.

318
BArch – Milit?rarchiv. RH 24-50. Bd. 163. Bl. 8.

319
Staatsarchiv N?rnberg, KV-Prozesse, Fall 12, v. K?chler, Dokument Nr. 62, Eidesstattliche Erkl?rung von Erbgraf zu Solms-Laubach vom 06.04.1948.

320
Оба они фигурируют, например, в списке участников совещания у начальника армейских музеев (22–24 февраля 1944 года) в Вене. См.: NARA. M1946. Roll 0132.

321
BArch – Milit?rarchiv. RH 20-18/1204. Без нумерации листов. Работы по демонтажу были поручены 3?й роте 553?го интендантского батальона. Это следует из письма Роде майору квартирмейстерской службы 18?й армии И. Г. Пичману, в котором он просил Сольмса переслать две забытые двери из Янтарной комнаты. См.: BArch – Milit?rarchiv. RH 20-18/1289. Bl. 1087.

322
Запись от 14.10.1941. BArch – Milit?rarchiv. RH 24-50. Bd. 163. Без нумерации листов.

323
PA – AA, R 60769. Без нумерации листов. Крузенштерн упоминает, что Сольмс отвозил предметы искусства и в Таллин. Это упоминание встречается в различных источниках, но нет никаких указаний на то, какие объекты были задействованы и где они размещались.

324
Solms-Laubach E. O. Graf zu. Augenzeugenbericht in Absprache mit Prof. Dr. Poensgen, Das Bernsteinzimmer, o. O., o. D., Privatarchiv Friedrich Ernst Graf zu Solms-Laubach.

325
Ibid. S. 4.

326
Ibid.

327
См.: BArch – Milit?rarchiv. RHD 53/54, Газета Die Front. 20.03.1941. № 319. S. 3; то же в газете Deutsche Zeitung im Ostland. 28.05.1942.