Главная страница | Стихи и поэзия | Почёт ли – смерти приговор на Земле?

Почёт ли – смерти приговор на Земле?
Анна Атталь-Бушуева
Пробуждение внутри сомнения твоего я – тащит юмор, как элегантный проводник ночной тщетности в судьбе. Где его уже ждёт философское путешествие обратно на Землю. Эта книга рассказывает о чувствах переживаемой ночи смерти, когда она находит субъективный выход на дно человеческой эволюции. Чтобы видеть себя с лучшей стороны, с той, которая была внутри твоего сомнения – смертельной. Говоря о тщеславии и типичных чертах аристократического хода человечества – в свою личную вечность.

Анна Атталь-Бушуева
Почёт ли – смерти приговор на Земле?


Пролог:

Зачем на том эпохальном сне культуры прячешь свой
родственный день, как идеал потери и сомнения к личному? По этим
снам ты всходишь, как строка и спрятанная нить земли. Её
прошедшей влаги и сухого утра, оно неспешно обнимает этот день.
Знаком ли свист плохой разлуки на том краю земли, где свили
однорукие цели – причины ждать другого поворота судеб? К тебе ли
схожим диалектом сражается их полуденный восторг и месть, что ты
уже страшнее, что выгода на интеллектуальном солнце прямого
поворота тени земли? Страдаешь и устрашаешь своей надеждой
ждать упрёка к смыслам похоронного времени, встречая этот свист у
самого холодного дня времени года. Как был вопрос, ты задаёшь
ему и точный возраст другой мифологемы счастья, по времени к
чему уходишь на длительное памятью расположение земли под
страхом медленных невзгод. Когда бы ушли твои роли о сожалении
и ужасах приготовленной, последней ночи к талой причине быть
хаотическим и нужным восторгом внутри патетического зрения,
встречающихся глаз впереди радости иллюзии? Вместе с ней ты как
бы снова исчезаешь, и страхом увенчанный мир располагается на
твоей маске умышленного чувства юмора. К чему ты был сегодня
джентльменом и расторопным желанием описать самый трудный
день своей равнодушной жизни.
Не спрашивая о чутье, его заводит между тленным опытом
похоронившей маски – твоя имманентная притча быть дураком без
наследственного положения и мнения чуткого судьи перед работой
благородства на наитии. Как же холоден и трепет, что сиюминутно
струится на ладони неприхотливого ужаса смерти, по которому
стекают капли умеренной страсти стать идеалу её красоты – нужнее
чем быть человеком. Не схоронив свой попустительский набор
юмора по понедельникам в особо тщетной панораме схожего дня, ты
расстилаешь своё положение мерой руки и натягиваешь ужасную
боль нерадивого путника смерти, проходящего по стене из каторги и
любви к одинокому преткновению мечты. Как бы не бывало плохо
от стороннего меча твоей природы идеалов состояния к личному -
ты устремляешь свой взор на естественное право стать лучшему в
своей жизни, как магический оборотень привлекательного
философского наследия бытия перед собой. Но не спеша, так близко
ходит интеллект дремучей суеты мироздания, в чём сходство
поэтического разума гнетёт и утверждает твою аналогию новой
жизни и пленительного ада рассуждения о своём конце. Не
жизненной ли сказкой ты напророчил цель на собственном аду из
преткновения природы и философской схожести быть жизнью на
причале ветреного смысла бытия?
Что – то нечеловеческое и очень знакомое уводит тень
расслоения мысли и ханжества внутри состояния блага над
рождением другого идеала. Такого, что ещё вчера ты бы отдал
жизнь на перо одной модели смерти, но сладок был потерянный
манер у ценности своей мечты. Как чёрный шар на многолетней
слаженной природе откровения её личной заслуги, перед
ментальным бытием сознательного определения своей сущности.
Как же твоя пленительная старость учит сегодня о формах
философского умо снисхождения на земле? Что ещё одно поколение
мысленного счастья забыть свой фатализм – становится новой
культурой и перманентной системой давно забытого идеала
социального возраста? Сражаясь ли с заслугой по отчим дням твоих
надежд ты обустраиваешь век и солидарный аппарат на тоненьком
участии своего эго перед материальной заслугой быть человеком
самому себе. Или же кому – то из большего чувства особой культуры
риторического проявления мира свободы права. В этом сборнике
поэзии, как учит этическое наследие вины перед романтикой
культуры – снова восстанавливает день твоя нарочитая мудрость -
свой последний фатализм на земле, его целостные системы и
пародии на идеалах жизни перед творением благородства. Многие
обращались бы к тебе, но тон родства и собственного блага уж
станет снисходителен и мал, что вольность от эпитета к твоей
любви. Как звучному условию мира и предчувствия элегии стать
человеческим. Но таким, какое бывало в картинах твоей моральной
фобии безумия и становления личного к социальной власти
культуры. В ролевом смятении её перманентной особенности жить
среди людей, таких же как и твоё сознательное эго.


Усталый подвиг равноправия

Ведёшь тщедушный разговор,
А твой надзор так близко недалёк,
Он вынул фобии отчисленное я,
Чтоб преподать тебе – бесчисленный урок.

Пока торгуешь снедью от былин,
Пока ты жалок в чувствах на покое -
Ты ждёшь иллюзий в собственной груди,
Им места нет в прелюдии – со мною.

Искать ли то пространство бытия
Или забыть случайный ропот разговора,
Пока идёт в надмении длина
Твоей руки из медленного взора?

Ты ищешь ей опальный элемент,
Чтоб завтра душу смертью – отводить,
А боль потом в уме души – хранить
И думая в предтечи отдавать.

Зачем же спор на равном берегу
Сложил твои слоновьи глаз приметы,
Ведь ты один и словно на бегу -
Всё исчезаешь в призраке последнем?

Когда б надеждой вспахано – во вне
Искусство думать в каждой тишине,
Чтоб смерть держать за это опахало -
Такое же, как миф вопроса в нас?

Не угадаешь им растерянный износ,
Не занимая вопль внутри – своей прохлады,
На равноправном, численном и плавном
Системой обнаруженном следу.

Он жив, что зов чутья на этом сне,
Им ветер сложит крылья – в глубине
И ты увидишь лик потворный мира -
За этот ли вопрос на самом дне?

То что оставил человек не мне -
Не быть тому – предчувствием управы,
А только формой облачать сквозь дым -
Безоблачное дерево – за ним.

Как сладкий час в исчадии в аду -
Берёшь свою гитару на ходу
И форма счёта временем прошла
Сегодня думать в мифах – об иное.

Она – твой мимолётный ориентир,
Она свобода в пропасти слепого,
Когда ты видел интеллектом мир
И жил сквозь призму облачного дня.

Дав равноправный облик от меня -
По правому лицу – из нот мотива
Ты ищешь сердце медленно, ревниво -
Пока за этим светом мысли – сам

Ты не устал над подвигом – хранить
Звезду различий в юности управы,
Как этот день от смерти равноправный,
Что очерк звёздам задаёт – под стиль.

Ведёшь ли этот спор на медном сне,
Его реальность стала полноправной
И лик луны всё ищет свет во мне,
Как будто он зовёт – на этом сне.


Где нет времени думать

На сером постоянстве у идей
Ты хочешь знать, задумывая слово,
Что хочет бытие любить -
Какой ценой у истины прямой?

Осталось воли к малому уму
Сегодня, думая не так и много,
За долгим светом мифы обойду
И жизнью утомлённой проведу -

Один сюжет на призраках забытых,
Им сорок лет мучения и слёз
Заранее из слепленного яда -
Ты не пронёс и в тождестве ума -

Настало бытие другого взгляда.
Ему пророки задают вопрос:
«Что делать нам, когда и жизни нет,
А тот портрет стоит внутри лицом,

Повёрнутым над обществом – потом?»
На сером постоянстве нет идей
И формы авангарда спели рядом,
Где думали одни потёртым ладаном,

Через искусство сожаления последнего.
Оно – богатый к нежности маньяк,
Лежит и охраняет сердце лени,
Им тешит отрок мужество подряд,

Чтобы понять, как жить без утомления,
Но твой пророк души – устало спит
И скромный голос, говорящий правильно
Не отражает сердце, сквозь гранит,

Не ищет пользы блага над прямой.
Задев её ты строишь мир земной,
Окольной честью ближе к именам,
Их слепит рай и доблестный стоит -

Манер успокоения, как блик,
Ему спросило нужным – обаяние.
Нет смерти думать к праву и уму,
Настало равенство, пока идёт борьба,

Но срыв покрова – малая судьба,
Ещё не спетой ценности на свете,
За ней присмотрит слово мудреца,
Оставит часть покоя от Вселенной

Над смыслом отношения им стать,
Пока свобода думает опять
И охраняет мысли судеб – непреклонно.
Одна стоишь и тает на восток

Природа чувства к спелому взрослению,
Ей философский почерк, как исток -
Твоя надежда к лирике из роз,
Над чёрной негой спаянной души -

Одни расстались думать во Вселенной,
Ушли и не оставили нам след,
Пока на звёздной каторге – рассвет
Уходит в поклонение им – думать.

Но что же делать в разуме пути,
Когда нет места слову в бытие,
Оно рассталось притчей на лице
И мудро тешит звон прямой тоски,

Когда нет места праву – предлагать
Ту роскошь боли в длинной суете
Из жизни этой в сказанном – летать
По поднебесной чувства к малой высоте?

И рок не остановит мысли вспять,
Он думал также честью на уме,
Как слон, блуждая в этой темноте
По нужному условию – быть квантом,

Приобретая сложный час судьбы -
Ты роль его в культуре – над душой,
Опальной роскошью идти ему – вослед,
Как слово неприкаянное – думать.


Одинокому пониманию твоей печали

Тефлоновой мечты не затворить
Судьбу от тех советов посторонних,
Когда под одиночеством ходить
Ты стал – в наличном своде лет.

Над нимфой в обездоленный совет
Искал ты пищи к личному уму,
Где твой источник – видит ли вину
По сотням разметавшихся страниц?

Отдашь им слово в личности своей
Внутри от нарочитых дней печали,
По смерти ли – прийти опять к твоей
Судьбе готического слова на лице?

Что будущий – ты ищешь за умом,
Сложённый вид проторённой дороги,
Ей открываешь солнце день за днём
И пашет твой тефлоновый проём,

Там где один устал – уму сомнением
Внутри обычной роли за мечтой,
Там были ложь и юмор на лице -
Таком же лишнем – в праве отнимать.

Искал ли счастье в одиноком сне,
Но город нищих в памяти растратил
Свою добычу страха для двоих
И одинокий склеп – под миром бытия.

Ты осуждал тот ветер верениц,
Искал у птиц затерянное счастье,
Но всех их выбил в юморе – под стих,
Что одиноко пишешь на Неве.

В почтамт – там относя ему углы
Вопроса мести к равному начальному,
Истории – доступному лицу
И без него – тот вымысел прощая.

Ты сам прошёл обратно к наглецу
Испить кровавый полдень на дозоре,
Где совесть ищет прах и это горе
Внутри растраты мифа о добре.

Ему тефлоновый замер сквозь идеал
Сегодня прав – он думает, что воля
Твоя – простору мысленная гладь,
Где одинокий ветер будет думать.

Искать морали верные шаги
И ей просить обдумать – это счастье,
На долгом берегу по той Неве -
Напрасно ли, но лучшему по мне.


Нерадивый почерк в силе обаяния

Минутный шум в потерянных ушах
Застыл – под правом смерти на тебе,
Чтоб думать в этом мифе – о любви,
Держа скульптуру счастья и погибели.

Ты – старый вал из низменной гряды,
В тебе пребудет слава – сквозь ходы
Моральных граней пищи от Богов
И тёртой формы времени до нас.

Чтоб думали мы этим – по любви,
Но шаг искали в счастье бытия
За этим ли притворством и свободой,
Когда осилит почерк – дрожь свою?

Почём ты стал на фатуме – идти,
Предчувствуя моральные забвения,
Как глаз элегии – доподлинно найти
Сегодня интеграл от слов любви?

Ты обаятелен и смерти и себе,
Сквозь чёрный мир – опально видит там
Твой дух слезы и почерком у сна -
Свои шаги – до безобразия холит.

Под чёрный крест нарезан идеал,
Под шагом мира, ниспадая светит
Твой ветер о подземные ходы -
Он этим видит формы от беды.

Почуяв обаятельный восторг,
Взлетев от солнца прошлого, взрослея
Ты стал не уготованной игрой,
Под свод своих желаний им – лететь.

Погода точной былью на тебе -
Сегодня лечит век внутри сомнения
И каждый сон всё думает – о нас,
Предчувствуя свой чёрный монолог.

Не стал он нерадивой былиной,
Не этим сводом о бездонный дух,
Но ищет впалый миф – от этих рук
За вдохом пользы – мысли от любви.

Ты будешь идеальным от разлук
В модели монолога – ждать сегодня
Того, который видимостью сна
Не стал по силе – обаять свой век.

Он сам устал и смотрит на любовь,
Что жила словом – в чувствах у беды,
Но чёрный взгляд предчувствия воды
Всё тешит самость личного устоя.

Что жив твой нерадивый элемент
Внутри – очеловеченной природы тела,
Не знает он, что будущему враг -
Ты стал себе и в этом описал

Под уникальным светом бытия -
Простор моральной формы идеалов,
Но свет для обаятельной звезды -
Не форма страха – в сумраке ночном.

На вид – по нерадивой пелене
Случайности из игр подобной тени -
Ты ищешь славу – в собственной беде,
А сам таращишь подлинный рассвет.

Внутри огромных ран – у этой льдины,
Что вторит городу – обратные года,
Но знает чёрный мир, как иногда
Он видим был под смертью половины.


Голографическое тождество мучительной болезни

Осунулся под тысячами роз
К прилежной были складчатого я,
Не зная – думать ли в вопрос
Мучительного общества за нами?
Чтоб день искал приличные года,
Их нехотя в измученном столетии -
Голографически в искусство – на глаза
Ты проложил и этим бы не рад.
Что хворь твоя – не пагуба о грот,
А тысячи искусственных наречий,
Не пища, от которой видит взгляд,
Чтоб человеку мыслью – совладать
В пути манеры, мучаясь в болезни -
Искусства ли, но очерку сказать -
Ты так хотел, что превратился в ад
На снах понурой серости – теперь.
Всё ищешь смерть и подлые глаза,
А чёрный сгусток воронит наследие
Под дух тележной вольности – сказать
О чём – то важном к праху от любви.
Она заснула на твоих глазах,
Свинтила счёт в манере от стихов,
А слёз поток ей видит, что любовь
Не самая прощальная надежда.
Ей ты сидел от смерти – по уму
И тайну сам растрачивал во тьму
Моральной неги – думать о себе
Или о ком – то личном – в памяти своей.
Ты ищешь тождество на каждый день,
В мучении свой грот перенимаешь,
Чтоб он казался на восходе лет -
Единством праха – к счастью от любви.
Но ищет человек не тот портрет,
Он сам летает в счастье – в облаках,
Над заданным природой им – веках
И смотрит в упражнениях – к любви.
Когда голографически возьмёт
Тот мир искусства – смелое лицо
И сам посмотрит в смыслах – о любовь
На этом свете муки – без отличия.
Остановившись терпит идеал -
Упадок личной логики – к уму,
Но жизнь играя – тешит потому,
Что сам ты стал – той волей неприличия.


Правомерный осколок человеческого

За целью видит сложный силуэт,
Сидя в своей квартире без огня -
Свобода мысли, мучая меня
Под тонкий правомерный идеал.

Скелетной гранью ближе от среды,
Завидев ранний светоч от сердец -
Ты ищешь странный – уровня свобод,
Спонтанный праздник мира и людей.

Но ждал он рано будущему – свет
И стал в квартире мыслью от игры -
Такой же близкой – в чувстве идеала,
Но боли – веской истиной тебе.

Осколок мира в счастье разведу,
Им вид, как лира над прямой дугой -
Другая сила, что тащит бытие
И верит прозой гордому уму.

Желаешь быть ей к доводу людей,
Желаешь видеть сложный силуэт,
А только ночи ветреной – немы
Свободы почерка – на силе этих слов.

Апологету стал ты этим днём -
Искать под смертью – нужный идеал,
Но только шагом на квартире стал -
Любого призрака и быстро по уму.

Ты не последний счастью – одному,
Твой гнёт осколок жизни в рукаве -
Свободу чувства жить или летать
По слов квартире – в медленном огне.

Спускаясь в нижний позы – монолог,
Дожив последний праха идеал -
Ты выжить смог бы чёрному, но сам
Остался смертью это вынимать.

Как свод любовный – счастья на бегу,
Им видишь повод времени в снегу
И маска смерти – кажется другой,
Такой же бурной мимикой и силой.

Ты прав за целью, видя силуэт
У этих ровных стен – от бытия,
Что новый праздник лучшего ума
И тень портрета – выживать теперь.


Думаешь о чём – то новом?

Закрывая лицо – о других говорить,
Западая под смертью на избитые роли,
Ты не думаешь ими, просто прахом своим -
Обучаешь искусство, говоря о взрослении.

Столько думал умом, о котором ласкал
Идеальности свод в непроглядном оскале,
Что задумал свои – инфернальные дни
Утолять под Невой в непочатом рассказе.

С озлоблением грёз – в безызвестность смотря
Ты не ищешь вопрос над подножием мира,
Лишь лишившись своих идеальных веков -
Повторяешь для слов – оправдание рода.

Им ты думаешь стать и немедля устам,
Изымая сквозь власть – подопечное тени
Ты нарочно молчишь, и немного о чём – то
В думу времени мчишь – идеальный рассвет.

Что посеян для глаз и без радости в нас
Он – итог бытия, там за смертью взросления,
Он древнейший намёк озарять этот день
В непокорном окне, удивляя томление.

Ты бы взял от него свод космической тьмы
И направил у жизни – за границы молчания,
А потом вознемог и без резкости слов -
Всё искал одному, восклицая прощание.

Смерть не думает там и нарочно к глазам
Неприглядно горит – этот город дознания,
Если смог ты дожить и без устали сам -
Принимаешь фактуру за основой прощания.

На свече озарит – ночью тусклый магнит
Из него говорит – ночь на праве веков,
Будет жить для своих – эта пустошь о той
Неприметной главе, утоляя молчание.

За обрывками в нас ты на Невский погас
И его берегов – ты свечу в оправдание
Всё ведёшь от сердец, чтобы думали здесь,
Отличая магнит, по которому чаяние

Этой светит порой – в непонятной игре,
Закрывая позор социального края,
Стать бы им потому к облучателю звёзд
И наверно во тьму – этой участью зреть.

Думал сам для себя – подопечный родник,
Как свеча в монолитном опустении грёз,
Что сегодня укроет эту пользу – твою
За границами света, подзывая свечу.

Думать ей – лишь твоя не пройдённая даль,
Нам за смертью стоять и просить отдаление
Стало верным умом к обращению сна
Городской тишины – у последнего солнца.


Холод загадывания мифа

По озеру проглядывает миф,
Он жук твоей фортуны и молитвы,
Над ним свод обязательства томит -
Прохладу идеального вокруг.

В одежде слов, изнеженных нам с виду
Ты вечером – противным стал клеймом,
А холод забывая за вином -
Отчасти смел той бытной чередой.

Искал ту участь жизни – за немой
Озёрной пропастью в нетленные века,
Так жил на берегу у слёз – пока
Не растворился в темени под сон.

Несёт тебя сквозь холод – в унисон
Манера власти к способу прожить
За бытностью искусства – эту жизнь
И страх очеловеченной надежды.

Её ведёшь сквозь озеро, дрожа,
А холод забывает склеп едва -
Над правом носит ветер приговор
Сквозь блёклый призрак утреннего неба.

Пока ты сосчитал пороки звёзд -
Им были рыбы в почерках немы,
А ты стоял под словом – до войны
И ждал свою студёную прохладу.

Не мифом славен – отчий склеп вещей,
Он ждал своей утопией под старость,
А жёлтый свет так нарочито был -
Тебе – у лунной площади наградой.

За эту слов скрижаль ты, поднеся -
Ведёшь искусству новые границы,
По той озёрной воли – веренице
И ей загадываешь чёрные глаза.

На свете белом видел ты – о них
Рассвет утопий к смелости внутри,
По той, которой был ты впереди -
Озёрной формой в глубине морей.

А стал подземным горем у руля -
Искать формальный отблеск идеала
И там катить под камень небо – в век,
Где выйдет ролью каждый человек.

Внутри озёрной площади – за право
Ты ждёшь свой век и открываешь им -
Понятный мир на берегу прохлады
И словом миф – на тонкости любви.

Им жили рыбы к пище об итог
И каждый мог им говорить слова,
Такие же под ролью – о восток
В нетленной форме озера из чуда.


Шаг исторического почёта

Ты высчитал идеи – для почёта,
Им смертный облик, словно говорит
За опытом классического шёпота
И там от одиночества – хранит
Войны скупые нравы – переправы,
За долгим светом в шаге от весны,
Что ждать тебя, высчитывая право -
Сегодня будет на примерном поле.
Ты завладел той участью в неволе,
Под каменным утёсом шли года,
А ты катил свой ужас, как тогда
Над приведённой розгой времени – у боли.
Искать ли счастья в подлинной вине -
Ты сам не знаешь в чувствах ли, на мне,
А только шёпот мечет страх земной,
За мной, касаясь вечности немного.
Ты дышишь этим утром за весной,
И что – то счётом видит по-другому,
Досталось ли тебе почётом – в том
Иметь свой исторический предел?
Ты внял той серой правде – бытие,
Принял моральный оттиск над равниной
И шлёт под эталонный перенос -
Скульптурный очерк мужества в себе.
За шаг, которым будешь говорить,
За счёт у чёрной ловкости – хранимый
Источник чуда в мысли – обо мне,
Где звон земной пародии почёта -
Твой страж уводит в почерк бытия,
Твой род запомнит верой и намедни -
Ты открываешь свет, предчувствуя, скорбя,
Что стал им мерить пафос на уме.
Где звал почёт в намеренной игре,
Спустившись со скалы в немое чувство,
Ты ждал историю и словно память стрел
Смотреть нам предлагал – в понурой тьме.
За берегом не скалится тот ад,
Досадой стал им ветер по любви,
Что истину укроет в сон кровавой
Опустошённой вольности твоей.
Занялся бы твой ветер в монолог -
Искусством думать правильно – от тени,
В которую ты превращаясь стал -
Судьбой от шага мысли – на себе.
Тем поколением искать другой рассвет
И счастья тон щадить над эталоном,
Могучим ли, отжившим на словах,
Но этой ночью, архаично в лучшем.


Самовластие убирает ножи

На дне игольной впадины видна
Исчадия потусторонней силы -
Вина прожить свой возраст и отнять
Моральные бега под сон надежды.

В спокойный океана монолит
Ты погружаешь вереска раскаты,
Чтоб знали слог российский за одним
Прибитым словом мира – наравне.

Он исчезает в день утопии – в себе,
Когда по городской идёшь харизме
И тешат словом мании пера:
Твой ум и самовластие мотива.

Как быть тогда на этом берегу,
Тем думать в воду мысленно – с тобой,
Когда над безымянной мостовой
Мы вышли в свет иллюзии за право?

Им дух московский дышит и зовёт
Свои дома саратовской зарницы,
А блеск тюменской роскоши ведёт
Покой, откуда вышла та весна.

Она открыто убирает сложный
Манер ножей – привыкнуть от того,
Что дух российский думает сложить
Ментальный вид по быстрой тишине.

И там, ты опираясь светишь – мне,
Как роза чайной функции из масти -
Всё видеть слог над удалью сердец,
Там думая в российской глубине.

По улицам открыто светит власть,
Видна отрада мифа по харизме,
А ночь ведёт тот юмора итог
И что – то пишет горько между строк.

Ей не видна подобия – отчизна,
Тот лёгкий шорох вымысла в глазах,
Там только ночь упрячет в небе страх,
Чтоб ожидать над вереском ножи.

Одни они остались нам и хнычут,
Чтоб видеть сон усталого меча,
Его войну в задворках сгоряча
И тленный ужас милой темноты.

В засов упрятал весь свой идеал
Потусторонней ловкости наивной -
Оскал внутри инертной глубины
Сквозь зов – по человеческой игре.

И так идут московские отчизны,
В глаза нам смотрят мило – над углом,
В котором стыло общество ножей,
Там смело провожая новый день.

Испуганный рассвет прилип к окну,
Внимательно в рассказах замирает,
Он точно знает фокус в той игре
Московских стен из мифа – по нутру.

Там были мы, играя в сон людей
И кто – то разворачивал надежды,
Что чёрный страх сходил ему в окно,
Где самовластие всё открывает ход.

По времени оно идёт и дышит
Московским смогом к вечности твоей,
Наверно днём им что – то там услышит
Понятный рокот жизни городской.


Вогнут как приговор

Сомнения миф лишь огибая – ты
Блюсти не смеешь право, что одна
Тебе оставила покорностью своей
Горящий свалки номер на благах.

Скульптурой тычешь в низменном огне,
Что там искрой становится – программа,
Но в этом поле личности – ни грамма
Души искусства в низости твоей.

Людей не обеляют здесь блага,
В которых стало юностью – посильно
Бродить вокруг Невы и видеть рай
В скульптурной роскоши надмения и боли.

Что утром ты поднял умом – рассвет,
Служивший правом номера в любви,
Но был ли на ответе от людей -
Спонтанный мир для роскоши твоей?

Имея счастья клад – здесь укажи,
Как будешь жить искусно от невежды,
Как будет миром случая – хранить
Свободу роли к призракам любви

Твоя деталь искусного мотива,
Где снова человек не видит рай,
Но берег мира, открывая смело
Он ищет шарм иллюзий – на себе.

Ты вогнут в этом мире приговора,
Седеет слабо поднятая – бровь
Или уходит дум писатель – от немой
Культуры истины – туда, где нет тебя.

Не стал ты риском миру – узнавать
Свободу лиц в обличье этой лиры,
Но духом социально в том страдать
И почивать под яростью меча.

Ты был им сгоряча, как пепел роз,
Как сношенный орнамент на глазах,
Что снова потускнели в этом сами
И душу подчиняют в сердце – страхом.

Имея рай для истины своей,
Как только серость будней – утомляет,
Ей вестник прозы думает теперь,
Что он один объят на берегах.

Невы ли Волги или мира края,
Что сходу движет в мании пера,
Ты был тогда не мастью узнавая -
Искусником для тонкого добра.

Считал своей манеры – в дар причинам
Искусным почерком в умении понять,
Где вогнут сам на сердце половины,
А где не стала миром – в том страдать

Отчётливая страсть внутри любви,
Загнув пороги входа городского,
Что чёрный мир искусства – нам понять
Модерн у роли видимой звезды.

Космическими ливнями снимая
Тот вдох судьбы, как вогнутая дверь -
Уходит в степень мира, понимая,
Что сам ты – смерти новый приговор.


Расплылся ветром на поминках

В чёрном рассвете медленно всходит
Дум аллегория, право проняв,
Был ли отсталым, наверное в боли
Времени новый урок – на глазах?

Он сосчитал эту верную встречу,
В каторге пользы над благом, таща
Смерти источник пустого довольства,
Думая в теле о том – сообща.

Ветром расплылся упругий подельник,
Стал он серебряной маской со звёзд -
Новому имени верить, что время
Там опирается в чувствах из грёз.

Мстит ли пародия смерти на милом,
Сном окаянном лице из гробов -
Ты запираешь свой юности сильный,
Слова умильный надел, на засов.

Кажется почерку в старости – силой,
Будто бы небо упало в торгах,
Но одинокая светит им – лира,
Вновь поднимая отсроченный страх.

Нам показалось, что стало красивым
Это – готической ноши кольцо,
Верно ли праву – в том дышит строптивый,
Слов городской идеал для тебя?

Как на поминках расплылся по ветру,
Сложен из крыльев – почётный мотив,
Было ли облаку здешнему мило -
Стыть под укором на этих торгах?

Грёз идеалы спадают под лиры,
Пишет свои манускрипты в любви -
Час на поминках, что слово могилы
В небе истории каждой слезы.

Ветер о том идеальном покое
Встретит отчётливый номер – у зла,
Но не откроет тот дух неспокойный,
Чтобы от света спустилась тоска.

За декадансом не носит отмеренный
Вид постороннего слога – истца,
Он по-другому посмотрит на мир свой,
Будто бы пала последняя сказка.


Глаза возобладающего чуда

Шутник ли, искромётный дилетант
Под сводом обрушения души,
Глаза для общества и снова не одни
Они возобладают над потерей.

Её теперь так трудно угадать,
Как шаг назад из будущего к цели
Искусства шарма – снова выживать,
Умея глаз судьбу на этом чтить.

Не выбрал твой ответ, что дилетант
Свою систему собранного чувства,
Он только чёрным шёлком – обошёл
Звезду, к которой стало вновь темно.

Или немного поднимая в грусти -
Ты волю ожидаешь в теле снов,
Лежа в кровати между берегов
Другой тоски такого же искусства.

Амфитеатр из личной пустоты,
Где встали тени собственного чуда,
В глаза взглянув и мыслью от неё
Ты держишь – за пустое околодца

Роскошный праздник, думая искать,
В глазах сражаясь смерти ли – своей,
Но только не людей из этой тьмы
В обратном сне, в котором спели мы,

Что дум тоска из нервной суеты
Теперешней, озвученной надежды -
Всё выбирать под символом мечты
В такое же притворство, что и снег.

Не падает теперь, а пропадает
Его система глав за этим сном,
А ты лежа в кровати – день несёшь,
Чтоб жить возобладающим умом.

Не только лень – пустая грань колодца,
А слепок жизни, думая простить -
Ты смог бы, как тогда во сне грустить
И ожидать усиленное чувство.

Не век внутри расходится к судьбе,
Его глазами ты нарядишь тучу,
Чтоб плыла, словно образ по Неве
И самоходом намывала рай.

Пускай те тени потчуют среду,
За формой, от которой сгублены -
Мечты – глазами собственной беды
Внутри создания личного искусства.


Белый лепесток приговора

Представляешь умы на себе,
Только в белый суёшь лепесток
Укрощение малой тоски -
Изумлением мысли под срок.
Не прочтя самозваный мотив,
Не преследуя волю души -
Ты один лепесток под каймой,
Одурманенной новой игрой.
После жизни не стала твоя
Идиома – по вечности спать,
После смерти не видит гроза,
Как душе лепесток закрывать
От нелётного юмора слов,
Чтобы в сумму пустить, отворя
Это утро – за совестью в срок,
Им бы думать одним – между строк.
Запоздалый любви приговор
Нас не учит, он просто идёт
И наверно представив его -
Ты – души той нелётный поток.
Открываешь размером своим
Удивлением сложных границ,
В осторожности думая миром
Или стаей потерянных птиц.
Не за главной в успехе любви
Траекторией смело стоишь,
Чтобы чтили по воронам сны -
Запоздалые веки в любви.
Им ты просишь остаться немым
Или глупым по слову внутри,
Но творя лепесток до зари -
Не умеешь искать эти дни.
В запоздалой примете храня
Символический образ из грёз
Ты полюбишь сегодня меня
В беспечальной громадине роз,
Открывая свой белый поток,
Как по шёлку измученных лет
Ты летишь в этот белый портрет,
Чтобы лучше искать этот день.
Не превратности сложно куют
Обещание – верить тебе,
Приговором по мании – ждут
И от счастья куют по заре
Идентичный полёт по руке
В опрометчивой воле – на страх,
Где ты любишь отмеренный день
Этой жизни в одних лепестках.
Облачаясь в усилии – жить
Постороннему сердцу во сне -
Ты как белый угодник во мне
Интересом в усилии – жизнь.


Сказал ли робот за свободу?

Выделяя механическую тень
Тешит юмором – пропавшая душа,
Может вышла там не очень, не спеша,
Подготовив эволюции виток.

Где сказало солнце роботу – о том,
Что готово жить под мыслью и её
Разночтением искусственного сна
По медлительному ходу бытия.

Для заглавной расторопности души
Сделал робот – свой приемлемый расчёт,
Может стал он днём, а может впереди
Стихло новое – внутри твоих свобод?

Механическая проза на глазах
Так и режет часть отравленной души,
Чтобы думать этой волей – по себе
И от этого в свой ужас проходить.

По Земле не ищет новые ходы -
Идеальный робот в призраке любви,
Он устойчивый размером идиот,
Нам заточен по умению грести

От начала поколения ума -
До критичности искусственного лет,
Чтобы общий восстанавливать портрет
Этой осени – внутри своей любви.

Декаданс не знает отчее – в сердцах,
Лишь лежит не поимённый, медный прах,
А за ним низложен робот у души,
Он всё ищет равноправие и ждёт,

Чтобы общество сломало аппарат,
Где ты был сегодня пошлостью – не рад
Утомлять искусством смерти по любви
Эту пустошь – от начала бытия.

Человеческий – на механическом бегу
Возраст притчи в поколении летать
Всё сегодня от начала – берегу,
Чтобы думать этим обществом опять.

Возлагая этот день наоборот -
Между пропастью искусственного сна,
Где тот робот опредмечено живёт
И идёт ему прискорбная весна.

Говорит, что будет нужный элемент
На душе твоей, как роскоши цветы,
Ты возьми эту свободу о портрет,
На котором будем сердцем я и ты.

Поспеши свой упрочнения мотив
Возложить искусству медленно – в душе,
Чтобы лучше создавать свою любовь
В монологе духа смертностью уже.

Говорит ли робот медленную тень
В механической облатке до зари -
Он питает эту форменную смерть,
Чтобы думать опрометчиво внутри.

Им искусство повторяет элемент,
Как свобода повторения души -
Видеть солнце из которого – портрет
Стал твоей природой, созданного жизнью.


Может не было тебя?

Заглатывая пустоту определённой,
Затравленной сравнением души -
Ты открываешь сердцу ад смешной,
Он прошлый лик в наитии твоём.

Над небом нелегко его найти,
Чтоб отпирать знакомые шаги
Минуты воли – в сказанном раю,
Таком же сложном, мифом по руке.

Рояль не знает призраки в аду,
Он только ждёт, что ими по судьбе
Ты обретёшь заимствования круг
На музыкальной ловкости в себе.

Предметом спора стала тишина,
Что явный ворон в призраке – кружить
И этим волен ты не пережить
Свою свободу к счастью от любви.

Дымящий полдень в смоге улицы
Спускает гнёт кровавой пелены,
Вопросом смерти видно не для глаз
Твоё искусство – в имени для нас.

Что очевидно в страхе – для тебя,
Ведь ты им не был прошлому – затем,
Где жизни странный почерк обретя -
Ты пропадаешь солнцем на любви.

А может ночью не было тебя,
Всё падал вечный створки монолог
В ладони формы, словно бы у ног -
Он ряд кромешной вольности пустой?

Но ты простой над миром человек,
Тебе напрасно видно эту тень,
Что оперила собственный рассвет
И смертью вышла к счастью – в этот день.

Туда рояль поставишь – по уму,
Где угол пошлый верил для сердец
Своей манерой в вольности – играть,
Чтоб жить искусством в мире – наконец.

Быть может сложно в счастье – угадать
Весь день последний в призраках любви,
Ты был им полон к сердцу до зари -
Искусства моды – к памяти потери.

Что человек в изнеженном аду -
Поставил сложный мира – монолог
И там на слове в музыку одну
Он опечалил времени итоги.

Быть сложно этой формой – от руки,
Играя ролью в призраке тоски,
А может ночью, вспаханного дня
Сегодня в мире – не было тебя?

Не обещал твой призрак – новый идеал,
Что сон каприза, думая простить
Иллюзий ровный ад – внутри себя,
Где сам он был бы правом от тоски,

Имея круг по близости – людей,
Что музыкальный возраст за собой -
Не ставит вольный памяти прогресс
И этим смотрит музыкальной болью.


Земля внушения на оси

Из ног твоих следы – напополам
Лежат и движут мысленную тень,
Пока им солнце освещает путь
Идти по отражению Земли.

Над космосом стоит прохлада лет,
Редеет пафос априори здесь,
Где больший чувству знания оси -
Внушил господство идеалов в нас.

Не знает точно этот силуэт,
Он странный полдень серого нутра,
Сегодня болен мыслью от любви
И этим новый имени раздолья -

Потёртый пафос в частности у глаз,
Им открываешь вечности ходы
За этим миром – прямо у воды,
Где ноги мыл ты – прошлой былине.

Устало прячет истину в глазах
За белой створкой честности – сказать,
Как отношения страха идеал -
Рисует этот белый пьедестал.

По-римски схож он с серой былиной,
Но был не миром страха уготован,
Что долгий повод счастья указать -
Свою свободу в частности любви.

Земля внушает небо на оси,
Что будет пользой к чести припадать,
То к этой песне умственной любви -
То к лицам правды времени – сказать,

О том, что было новым – на оси
И там ты прожил этой головой
Весь шар земной в напрасной полосе,
Искусства сложной участи – в росе.

Где омывал ты ноги в глубине,
Считая пришлым смерти об итог -
Желанный номер счастья у любви
Земной ограды времени – в тени.

Забыт и пройден верный эпилог,
Что задан ночью в пользе бытия
От риска встретить на дороге я,
В котором был ты этой былиной

Или искал последний шар на бытие -
Искусства в мире, омывая свет,
В котором жили времени шаги
На ось похожие, словно бы враги.

Они остались в притчах подходить
За этот сложный мира – элемент,
Чтоб помнить ночью право от тоски,
В котором схожий стал ты – на оси.

Её свобода движет тень судьбы,
Её примета в страхе унесла -
Свободный ветер в призраке любви,
Чтоб ночью стало время нам – в тени

Искать надежды в этой полосе
Фигуры тонкой, будто бы опять -
Ты ось воздвигнул в собственных глазах
За миром пользы, умысла и силы.

Решая верить в счастье – был не прав
Твой ветер новый в признаке любви,
Но этим тени сбросили ходы,
В твоём усердии снова их – держать.

Считая звёзды в космосе любви,
Сдвигая грани мысли по лицу -
Ты видишь скорбно, будто бы враги
Остались в тени смертной полосы.

Им жива прошлой участи слеза,
Что снова видит ось на бытие,
Но этим пошло отвечает миру,
Как странный полдень мысли – на заре.

Земля не помнит счастье впереди,
Но это время в пройденном огне -
Не станет тенью в космосе – лететь,
А только в воздух будет нам смотреть.


Подумай ворон у ворот

Стоишь, что обелиск в огне,
Смотрящим видом окружён
На сне протяжной былины
Волнительной, как этот сон.
Вороний глаз торчит внутри
Над идеальностью взамен,
Что хочешь думать им, как мы
Таким же движимым – затем,
Холёным правом под судьбу,
Где обещаешь ты хранить -
Свою земную красоту
И в том в примете подходить,
Забрав свой птичий идеал
Внутри утерянного сна,
Где ворон ходит у ворот,
А за одним ему по страсть -
Война и каторги свеча
Рассталась в мёртвой тишине
За властью думать сгоряча,
Что мир пленительный и жизнь
Не окочурится взамен
Угоды ложных слов любви,
Но этот долгий холод плен
Тебя разучивает – вдруг.
Ты место встречи и мечта
За солнцем мира у ворот,
Ты вольных зорей – пелена,
Что ряд искусству отведёт
В приметы стройной тишины,
Забыв свой дикий силуэт -
В одной руке ты держишь свет,
А на другой – остатки тьмы.
Твой ворон смотрит нам вослед,
Он – одинокий шорох стен,
Где был ты волей сам влюблён
До остановки этой жизни.
В границах света рассмотри
Свою свободу в клюве лет,
Что чёрный видишь силуэт
На сне затёртой глубины.
Под миром пал он и вокруг -
Топорщит впалый неба круг -
Твой остановочный магнит
Хранить искусство по любви.
Им каждый день запоминать
Свой чёрный ужас, что и жизнь
Внутри готической летать -
Природы солнца в теле снов.
Но окружённый белизной -
Ты видишь сон – почти такой,
Какой был нужен не тебе,
А сложной роскоши под стать,
Тебе его – не передать,
Не опустить заветный тлен,
В укоре мнимом, что затем
Ты освещаешь эту дверь
За остановкой слёз души
Внутри готических могил,
Их идентичностью дыша
Под интеллектом этих сил.
Природа воли вновь ведёт
Столь опрометчивый портрет,
Пока ты держишь силуэт
Внутри у ворона души.


Неистовый и очень добрый

Знакомый сердцем – уровень мечты
Неистовый, как целый элемент
Построил форму этой пустоты
И превратился в город бытия.
Где были стены, словно бы мосты,
А тень реальной памяти – вросла
В свободу смысла, чтобы обрести
Его искусство – в ценности идти,
Туда – где миром спрятан элемент
Случайной выгоды от уровня мечты,
Им ты не помнишь – был ли там задет
Или остался, думая как стены.
Неистов в пользе, счастлив по себе
Ты видишь город этой пустоты,
Он полон миром в чуде – на воде,
Но горделиво в сердце откровения
Его искусство чёрного ума,
Что жило в прошлой мысли и росло
Под смелой прозой – в участи идти,
Там – где не модой полон идеал.
Как элемент – он целый на себе,
Но очень добрый в жизни – от любви,
Он город призрак в чувствах на Неве
И между жизнью пришлой по судьбе -
Он будет близок в радости – творить
Своё искусство в смятой былине,
Где вид дворцовый – будто бы на мне
Раскрасил стены в этой белизне.
По изумрудной памяти – сквозь сны
Остались сердцу призраки весны,
Они сквозь Зимний ищут идеал,
Вполне посильный имени на снах.
Ты этим милым городом – устал
Искать приметы в призраках судьбы,
Где был ты светом солнца – впереди
Неистов в сердце, заданной тоски.
Скелеты в призрак снова положу,
Чтоб видеть вечный строчки – идеал,
В одном стихе им стала – этим стилем
Пути история на образе любви.
Неистов в мире к ложности ума,
Как этот город к счастью – от других,
Ты видишь призрак, словно бы весна
Не стала новой – опыту внутри.
Она упала к космосу под стиль,
Осталась нормой к принципам любви,
Но свет готический на этом бытие
Ведёт реальность города из слов.
По строчке в пользу – снова опиши,
Займись свободой в праве от души,
Чтоб жить сегодня обществом – своим,
Как город призрак в бытие любви.
Не сном сереет пламя – у лица,
А только млеет водный идеал,
Он протекает в чувствах по тебе
И сам спокойной формой на Неве -
Ты видишь этот город из беды,
Не новой сказки, прямо у воды,
Что брызжет мимо истины со скал,
К нам снова – миром внутреннего сна.
Образовав почёту свой полёт -
Весь день искусство думает и ждёт,
Что сон неистов в праве у реки
Искать свой остров в мире без любви.
Так стал Невой он прямо – на тисках,
Обратным счастьем мифа для тебя,
Им быть природой воли близ беды -
Не страшно, словно чайки у воды
Купались в мире мёртвой тишины
За этим полем доброго раздолья,
Где смертный ходит призрак у воды,
Он ждёт сегодня нового угодья.


Бежать лицом назад

Не разбирая этот ад – идут назад
Прочтённой роскоши души – другие дни,
Их обращение к лицу вокруг у грёз
Не славой нынешнего века – осторожно

Ты в круг причин своей истории – берёшь,
Наносишь ласковый узор из бытия,
Но были миром отражённые назад -
Причины думать о заглавии души.

Бежал ли сущностью, испытывая ад -
Ты крепнешь формой остановленного я,
Во смерти полный, необъятный элемент -
Твоя свобода от потерянного взгляда.

А грани ужас подсылает – отродясь,
Что призма личной конъектуры – от лица,
Во имя мира ты не видишь – этот фарс,
А пошлый призрак обнаруживает страх.

Он сам не свой, что одинокий эталон,
Во тьме упрочит человеческий мотив,
Чтоб быть полезным – в отдалении умов
И этим светом на прощание – взрастить.

Ты полон смерти в одичании – к любви,
Но дух назад не опирается, как гнёт,
Он землю режет от того ли – уберёт
Свой мнимый ужас от затерянной души?

Где спали смирно отведённые грехи,
Их было много, что над грозами людей
От этой пользы, увенчания сомнений
На эталонах предназначенной идеи.

Война не может утолять причины ряд,
А всполох мира, о котором говорят -
Не видит пошлый одичания мотив,
Им движет душу и от этого – строптив.

Упал для пользы обрамлённый идеал
Сквозь землю прошлой, преднамеренной беды -
Устроить совесть и прочтение среды
Для философской утопичности восхода.

Но был не гордый этот мира – элемент,
Он только помнил свой отличия оскал
И между прошлым, пробегая – улетал
Внутри отлитой идеальности людей.

Для золотого обрамления мечты
Ты здесь не видел утолённый идеал,
Для слова ходит – бесприметно говоря,
Что миром впала эта долгая война.

Ей нет приметы, нет у ужаса мечты,
Не стало прошлых, отличавшихся ходов,
Где между словом – ты в единстве предлагал
Всю совесть мира, пролагая на себя.

Оставить светом в беспричинной былине
Искусства формы, образованной из вне
И этим видеть – время подлинной тоски,
Как время раны на предмете от любви.

Попал в засаду этот беглый элемент,
Он ночью грезит за душою – о себе,
По чёрной метке, из которой выходить
Не может в счастье и оставленной звезде.

Быть может сложен утопический оскал,
Он довод в прошлом и намерения страх,
Заставил миром отличаться – по уму,
Став этой прозой, долгожданного ко сну.


Приручение злого Бога

Седовласая тень огибает тебя,
Чтобы утро, как дрожь без земли
Ты имел под умом, по которому схож
В приручении Бога, утолённого жизнью.

Где бы не был твой ад – он один, говорят
И запишут втройне утопичности смысл,
По которой войне – ты не можешь найти
Шанс извечный впотьмах – укрощению силы.

Этой силой стою, укрощая твой ад,
Под который ложился на объятьях Сократ,
Он довольно умел понимать эту ложь,
Чтобы чудо взамен – поднимать между лож.

Понимаешь ли ты, что когда – нибудь им
Ты в увечной игре преднамеренно – мне,
Непредвзято застыл и однажды взаймы
Ты идёшь между тьмой, лишь босой.

Приручив идеал, но потерю к любви -
Ты не можешь искать утопичности ад,
Он в тебе до войны, он в твоей голове,
По которой взаймы – ты ведёшь этот день.

Пропустил им другой, укрощая покой,
Чтобы вечностью стать умалением сил,
Но твой Бог – идеал и изменчивый стыд,
Что за ношу сокрыт под юдолью любви.

Нам один позовёт укрощения ад -
В изменении слов, понимая, что рад
Быть тем Богом внутри и устойчивой тьмой,
За которой с тобой – мы враждуем за штиль.

Он не лепит втройне изменение войн,
Он не знает пароль от тщеславия жизни,
Но уходит один для любви пьедестал,
Чтоб ты уровнем стал для другого – последним.


Чем не стало сердце?

Перевернулся мифом за портрет
Или остался выживать красиво,
Где был ты ложью общества и тот,
Который в страхе мучает восторг,

Желая думать к каждому из нас,
Что ты один в усердии под сердцем
Минутой формы властвуешь – затем
И понимаешь дух прямого я.

Что более не стало для тебя -
Спонтанной ношей уровня надежды,
А выросло внутри от рока слова
В такую же свободу – за любовь.

Не жалко подавать скучнейший ад
И им тревожить полную луну,
Когда ты воешь счастьем на войну
И лижешь час – её тлетворного мотива.

Настал твой бег от уровня мечты,
Смотря в глаза под риском эполета -
Ты новый подлинному имени себя,
Как часть души, упрятанная в ад.

Пророк или свирель под тонким льдом,
Закутанная верить, чтобы жило
Твоё предание от мести и наград,
Где был ты миру отчеством – не рад,

А только ждал у Бога половину,
Внушив свой перстень малого пути,
Ты сам наставил юмора – под льдину,
В которой стало мир не перейти.

Гребут к тебе упругие сердца,
Их прах внутри озлобит бытие,
В чьём мифе, как гребцом управил свет,
Лишь ожидая ловкости картину.

В сердцах она – война и смелость тьмы,
А подлинный рассвет встаёт – от льдины,
Где ты гребёшь от рока – половину
Утерянного счастья между лет.

Им нет покоя, смысла тоже нет
И весь сердечный ритм забит тоскою,
Как слово человеческой любви
В культуре притаённого восторга.

Остался выживать на этой тьме,
Твой нос в портрет уткнул – седое сходство,
Где не был ты поэтом, что вот – вот
Найдут ту тайну мнимые года,

А роскошь взгляда стухнет и споёт,
Как гнёт сердечной вольности причин,
Что сказанному верностью – от нот
Настало миром сложное поверье.

Ты не был прав, а сердце как ладонь -
Твоя система прав – для слов любви,
Ты окунаешь звёзды в темноте веков,
Чтоб дать им дух и будто бы таков -

Ты расспросил искусство от Богов,
Что делать завтра в сердце изо льда,
Ведь смелостью твоей – могила рада,
Как будет жить – в покое смертных лет.


Опричник – Гот

Взойдут ли панорамой лет
Твои следы – им хода нет,
В той сладкой пище видеть сон
Опричника – из бледной тьмы?
Нелёгким будет жить над ним
Готический уклад внутри,
На жизни он ведёт свой чин,
А после в памяти следы -
Сам оставляет, как поэт
Природы воли – по игре,
Где ворон – некромант в пути
Его затерянное тело имени.
Несёт отчётливый сюжет
То слово – после жадной бури,
Им опираясь в бег веков -
Ты ждёшь опричника на воле.
Но город им хранит печаль,
Нелёгкий клад нашёл свой мир,
Он под изъяном одичал им
И выпил кровь, как тот вампир,
Кто ум свой пролагает – в свет,
А тело держит в темноте
Готической основы, где
Ты расставляешь этот вектор.
Ему спросил отважный взгляд
Кто прав сегодня, а кто нет,
Где ветер будоражил свет,
В руках твоих, держа игру
Над преисподней мостовой
Внутри опоры стен из ряда,
Где город спит и этим жив -
Вампир искусственного взгляда.
Он поднимает жёлчь ночной,
Тлетворной рвению рукой,
А сам под чёрной мостовой
Стоит в тлетворном рукаве,
Чтоб думать на одной игре,
Где был он ворону – впотьмах
Не вектор славы и не страх,
А ночь под серостью огней.
Они лишь – догорая мне
Несут обиды сквозь года
Опричника – забыть тогда
Искусство взгляда от миров,
Что должен ночью открывать
И ворон свой – впускать взаймы,
Как этот день внутри вины
На прошлый пафос от невзгод.
Отчётливой рукой берёт
Исходный номер под войну -
Тот ворон, облачившись в твой
Сюжет фамильный, что другой
Ты дашь искусству – забывать
Тот город сердца, где жива
История к проблеме жизни.
Но ворон в красном облетев
Куёт свой ветер, как и свет,
Приказывая выбить страх
От полнолуния – в руках.
Тогда бы право стало днём,
А ночь внутри – игрой зеркал,
Им вынув месяц, как оскал
Из предназначенных тобой -
Исходных чисел, где страдаешь
Любовью часа в сон тоски,
А ворон прячет под виски
Кровавый ад внутри окна.
Им жив опричник, он поэт
Из блага муки под любовь
Искать особый ветер слов
И им указывать – приличие.
Где стыла вороном под стать
Та городская благодать
Из чёрной муки близ сердец,
Что оковала смертью жилы,
Там ворон смотрит на тебя,
Он в воле жив и в том опричник,
Любовью созданный из ада
Для городской тоски – в руках.


Забывая каменные стелы

Постаменту грезит бытие,
Было ли твоим упрёком жизни
Падать для себя в окно, что сам
Ты забыл поставить неба свет?
Где желает сердце – всё расставить
По нутру, от честности у жил,
Верить им, чтоб волей не дожил
Ад конечной каторги до грани.
Будешь забывать одни года,
А другие – каменные стелы,
Мучают на форме нас – тогда
И зовут простить упрёком свет.
Не был за прохладой этой ранней
Сам опознан в мыслях – человек,
Он растаял в личности на свет,
Как природа стелы о познание.
Камень серой массой – о любви
Не даёт совета за прощание,
Забывает чувство в этой тьме,
Был ли ты им – призраком земным,
А потом забыл своё молчание,
Верил ли от камня этим – больно,
Но гордыня вылепила свод
От нутра искусства – за тобой.
Архитектор выдуманного счастья,
Ветер глаз у признака любви
По планетной роли между лиц
Пробегает слово – проводниц.
Нам они несут под чай – прощание
Или слово утоляют смертью,
Где у стелы видит эта разница,
Что быть может – выдумано ей
В жизни ли, но новое прощание
Или в смерти роскошь от любви -
Чёрной формой злого обещания,
Верить ли – от камня этой силы?
Силуэт запомнил эту грань,
По которой в старости идти
Не сегодня могут в нас – года
Или нам сказали эту мысль,
Облачившись в стелы – города,
По особенной примете идеала,
Быль к тому искусству не права,
Но гордится роскошью гнедой.
Человек не смотрит за мечтой,
Стала ли она прилична – в жизни
Или страхом отражает рай
В камне мёртвой боли на благах?
Ты запомнишь серый день в глазах,
Сизый тон от мимолётной грани
Между пропастью, обнявшей эту боль
И затерянное время под ногами.
Забывая каменные стелы
Бередит искусник в небе – слово,
Там он тает быстро и знакомо,
Что герои в личности свобод -
Пребывают для наивных лет,
Напевают сложные надзоры
Между прошлым мифом, что его
Смерть не видит – облачённый рай.
Сколько серых камней от воды
Спряталось без мысли о природе,
Сколько лет отказывало нам -
Покорять свободный мир для слов,
По которым стиль писал бы имя
Сложными орнаментами города,
Словом архитектора запомнив
Целый свод истории в глазах?
Каменные стелы, словно страх
Здесь стоят и смотрят на подоле
У всемирной формы бытия,
Сложенного в частности – вокруг.
Им бы верить слову от людей,
Где наивный день такой великий,
Познаёт искусство, словно ночь
В признанном Вселенной бытие.
Чёрный холод у её порога
Скажет сквозь обычаи твои,
Словно каменные сложены года
Над глазами мира – вдоль пролога.
Здесь им нет привычной пустоты,
Нет упадка к счастью – между нами,
Только ввысь они засмотрят – сами
И отстроят время в чести жизни.


Примета у костра

Поредеет пламя в знак лица,
Может – не с обычного конца,
Вытянув тугую половину
В роскоши, откуда – то внутри.
Между прочим, если не имел
Ты сегодня муки о причину,
Для приметы – в новости костра
Разжигаешь страхи на лице.
Пашешь вдоль отученного мной,
Центром формы мнительной игры,
Выпав из затяжной, хрупкой боли
В ту, что стала признаком вины.
Областью не хочет обладать
Собственное чудо – на ладони,
Время там ему умом сказать -
Наступает в личности – вокруг.
Был бы ты испуган, как и жизнь,
Страхом у костра за это знамя -
Верил бы над честностью – в уме,
Что твоя причина – выйдет мне
Этим кругом мёртвой тишины,
Формы слов с зазубренным концом,
Между прошлым именем и стилем,
Спрятав сон великой глубины.
Что под облаками – виден он,
Гордый и надменный человек,
Разжигая мудрости основу -
В ложной почве этой пустоты.
Дух творит искомое лицо,
Искорка летит внутри приличия,
А костёр ведёт обратно в то -
Юмором привычное и личное.
Здесь ему ты прожил – эту жизнь,
Смерть и фарс обыденной приметы,
Но однажды будет не до тех -
Риском понимать в уме – плато.
Создано оно через привычки,
К славе ходит – на прямой ноге,
Но в костре сжигает эти спички,
Ночью ли – от общего безумия.
Холит счастье времени в нутро -
Облако из сердца в той земле,
Где кострами вечности вросло -
Время предначертанного нам.
Над приметой поредеет – в знак
Добрый призрак и уйдёт внутри,
Он – скелет от ночи и обиды,
Сожжённой для гордости в любви.
Слышишь явь в понурой синеве
Над пространством этого мотива,
Схож ли он в костре – твоей игры
Или стал по-русски этим жить?
Ты восходишь в общество – ему,
Понимаешь ловкий сердцу праздник,
Ночью ли искать ему плато
В этой безнадёжной синеве?
Оттого, что дух летает мило
По костру, в котором спали тени
Вечным сходством – мифологий мира
И его привычек видеть свет.
На одной ноге, шатаясь видит
Страх – твои обличья серой ночью,
Добрый он, но горделивый очень
В пламени искусства от костра.
Знак летит на пять шагов у носа,
Мир отстал и время – право в нём,
Что желает философским днём
Управлять Вселенной от мотива.
Жёлтый шелест прямо у костра
Встал – перед картиной этой ночи,
Видит берег внутренне у прочего,
Что и знак искусства – от истца.


Заблудшее для нищих

Заблудшее, забывшее когда – то по уму,
Ты ищешь это высшее, на эту глубину
И всё терзаешь своды обыденного я -
Понять бы этот воздух, откуда у тебя?

Нельзя играть за правило, а также дорогим
Не быть тебе из раненых – мотивом по уму,
Заблудшим между правилом, на эту глубину,
Что ждёт твоё рождение, забывшее уют.

Искал за мерой ранний твой – обычные дела,
Монетам клал свой съеденный, понятный до утра
Морали здесь источник благ и чрево мудреца,
Как будто бы тебе не враг – от этого лица -

Искусства стиль, он ждёт восторг и муку на тебе,
Но каждый с ним уходит вдаль – на мысли от того,
Что небо жило в топь и даль, попробуя понять
Свой лик искусства над моралью, выеденной вверх.

Ты поднимаешь сердце вдаль и этим благо им
Ты пишешь слову в терпких длин – прямую полосу,
К которой не был ты один и – малого лица
Не видел способ объяснить искусство – до конца.

Мерцает между голых стен – твоими обогнув
Застенчивое облако – такое же в любви,
Ты не был им прямой главой, а только по уму
Спал нищим сердцем в той войне и гордо видел ту

Искусству – жизнь в прямой руке, откуда не хранит
Твой мир ментальной пустоты – обратные дела,
Он серой краской сохранит – искусственную даль,
Чтоб видел ты одну мечту и там её медаль.

Прочтя сегодня нищий клад – ты вышел из себя,
То был прекрасен, то не рад и этим волей пал,
По дну морского чуда ждёт – твоими вверх идти,
Для этих миром говорить – обратно в пустоту.

Но друг в замёрзшем теле был – сегодня не один,
Он видел скол твоей любви и форму бытия,
Так знает горький привкус сил – такую же звезду,
Как ей держать сегодня даль и мыслью одному -

Свободу в чувствах смерти лишь – ты высыпал игру
Под каждый берег этой тьмы и сам её – пронял,
Внутри оставшись от меня – такой же головой,
Где не был ты игрой менял и просьбой под собой.

Хранил искусственную лень, тягая меч с плеча,
То нищий – поздно видит речь и почерк от ума,
Который смертью воли слёз сегодня – заходил,
Он был суровым миром скал и этим не опал.

За серой пеленой миров – ты нищий господин,
Исходишь в мире в пользе благ, а роскошью один,
Ты вышиваешь неба круг и стелется волна,
Как удивления смерть и рок – внутри её игра.

Спасибо, жил на том ответ и месяцем под клич -
Ты был ему в уме не рад – испытывать приличие,
То страсть внутри горит одной, увесистой главой
И поднимает рок внутри, шагая вместе с той

Иллюзией – быть смертью вниз, а может сгоряча
Иметь просторный ветер лиц и этим облачать
Свою систему гордой тьмы – внутри её одной
Способности взрастить тот нищий воздух – рой.

Приемлем в позе от любви и роет страсть коню -
Твой берег мира от идей, коль скоро я храню
Искусство смерти в нищей тьме – сегодня и одна
Осталась жить в природном сне – навечно влюблена.

Исхожий ритм в прохладе лет – слетается внутри,
Мы подобрели, что возник он снова – впереди
И час за два спадает в нём, как сожжённый костёр,
Куда сегодня мы идём и смертью видим этот сон.


Потухший с вечера фитиль

Помаркой, незамеченной в стихе
Искусство ходит, словно шевелит
Потухший номер счастья и огни
За этим миром впавшего безумия.

Куда спустились встречами – они,
Где были сказаны на дне прямого чуда
От вечности, в которой не понять
Искусство мира в новом фитиле?

Ты взял его остановившийся пригиб
И долго мучил слёзами – о чувства,
Но радость схожа прозе о любви,
В великодушии всему уму – дороже.

Искать внутри потерянной красы
Тот летний дождь из мухи – постоянно,
Так странно думать, что нелёгок ты,
Щадящий позу в кресле для ума.

Пока дородна в ситцевом пальто -
Примета ночью – выживать пространство,
Ты ищешь чуткий слова разговор,
Что на фитиль приличествуешь – вновь.

Так вязок с вечера его огонь, молча,
Он дрожью слов поговорит о людях,
Где бездна ходит в ситцевом пальто,
Рисуя нам открытки для потомков.

Чужое детство в сложенном раю -
Нелепо видит всходы о попутном,
Привычном мире краденой души -
Там, где осталось только ей – летать.

Или парить под снежные блага -
Куда – то роскошью из этого довольства,
Где не был ты – тем принятым к ручью
Фантома смерти – в сердце для других.

Очнувшись – скажешь, будто бы сочту,
Что твой поэт оставил эту смерть,
Он говорит о прошлом – в день беды
И только поворачивает правду,

О свой фитиль – в приличных образах,
Играя этой формой в слог умов,
Где не был ты готов убрать вину,
Над только что приправленной – ему

Приметой думать, а потом летать,
Куда ты не хотел убрать из тьмы
Природу вздоха, потухая миром
И видели вороны этим вдаль – твою

Заблудшую систему мира вдоха,
Не ей – ты так заправил речь для снов,
Что завтра будет твой фитиль – готов
И жив для долгой встречи – под игрой.

Для летней просьбы, думая со мной
Ты очищаешь свод простора благородства,
Нуждаешься в излишней простоте
Над ношей, не показанной за сходство.

А твой покойный стыд – вертел умом,
Он жёг фитиль и думая сам – вышел
В одну из истин зла – потухших стен
И там её вину от всех очистил.

Как с вечера, помаркой на стихе
Ты обещал узнать прорехи и дела,
Но этим твой поэт – идёт до тла
В такую же природу светлых лет.

Он держит свод огня и дым – в ответ,
Меняя всполох численного взгляда,
За этим обществом, в которое влюблён
И ждёт ему той вечности – усладу.

Прожив свой номер высшей суеты -
Фитиль от губ дыхания – погиб,
Он вышел в вечер спрошенной любви,
Как стал внутри – одним из просторечий,

Искать и жить его проблемой грёз,
Где дух поэта выжимает – слово
От ясности, в которой тот живёт -
Искусством смысла – в вечности свобод.


Неправда для тоски

Уязвляешь, плывя за рекой
Непрочтённо, но также тоской
Разувешанной в пользе любви,
От того, что идут корабли
К одномыслью и томно мычат,
Им мы думать, кричать не даём,
Только в позу от хохота – ждём,
Что неправда взойдёт от тоски.
Где зимует твой зверь – бытие,
Где ликуют протёртые тени,
Уязвляя свой месяц за толк,
По которому в счастье идём.
Берег стёрт и за илом – Москва
Нам приглядно посмотрит – вдали,
Что такие же гнут – корабли
Идеальное поле из города.
Над планетным восходит умом
Поколение смертной тоски,
Что ни день – обналичит тюрьму
И противные тени в виски.
Ты не хочешь им петь идеал,
Но за ночью стоишь, отродясь,
Чтобы будущий видел тебя,
Как и сердце – над этим родясь.
В обналиченном доме твоём
Умирали сквозные дела,
То не против ты ждал – корабли
И дымила до солнца – пора
От наития встретить свой путь,
От усталой привычки – внутри,
Где не встало от солнца уютом
Межпланетное эхо – вдали.
Ты идёшь и от хохота в том
По московской аллее – строчит
Меркантильный манер за углом,
Он не думает, просто молчит,
Где остались твои корабли
В век забытые временем – в том
И потерянным космосом в нём
Ты пребудешь до этой зари.
Для неправды – развешан и прост
Твой усидчивый ветер – сквозь рост,
Он – наивным посмотрит в окно
Корабельным искусством за ту
Обозначенной маски – деталь,
Ей теперь в искромётной игре
Будет думать в тоске – идеально
И усваивать пользу – в себе.
Та неправда сложила костёр,
Он посмотрит и втянет свой вид,
От которого словом не спит -
Дух московской иллюзии мира.
Он затянут во тьме облаков,
Им не видят под срочные дни
Утопичность во тьме дураков
И наитие в подлости жизни.
То что было – не стало твоим,
А обратный расчёт по уму -
Та тоска в иллюзорном граните,
От которой ты светишь во тьму.
Век бежит по московской тропе,
Открывает свой времени край,
Но желают пройти в корабле
Утопичные свечи – во тьме.
Чтобы думать о том бытие
И строчить иллюзорные тени,
По которым гуляли в войне
Интересы – под тонкий намёк.
Та тоска – элегантная в нас
Нетипичная дама из мифа,
Всё обходит по городу шанс
И привычно раскрутит вуаль.
От неё удивляемся – вдаль,
Что же будет на моде – отлично
В этом веке тоски по любви
В преднамеренной ласке веков?
От неё не сбегают вдали
Утончённые всполохи мира
И плывут по тени корабли
В идеальный рассвет – предсказать,
Чтобы завтра он стал на тебе -
Удивлением в смертности мира
Обнимать – свой просторный полёт,
Проплывая в тоскливой игре.


Живо, но дорого

Обещанный на час – противник в рукаве
Идёт помучить шанс и гордую тоску,
Внутри его строфа и милые огни
Запустят в город снов – живую идиому.

Он жив и в слове сам, как дорогой уют,
Приличествует тут, не понимая нравов
Он шанс – интеллигент и тонкая игра,
В неё куют до позднего утра.

Свободный дух меж нас и масти приговор
Не хнычет, он погас от мозга для людей,
Но дух в притворный раз – не празднует одну
Морали связь и тьму, приличествуя глаз.

Поник сквозь мысль во мне – тлетворный идеал,
Был дорог сам и мне – он выручал вдвойне,
Когда искал войну и там в её глазах -
Был призраком за страх и меченый полёт.

Так видит идиот, что живо в смерти нам
Судьбы прямая драма и солнце во сто крат,
Вложившее печаль в особую примету,
То бытие из глаз, увенчанной звезды.

Почётом смотришь вдаль и в городе твоём
Противник на огне – не мучает, он ждёт,
Что сам в тлетворной мгле – забыл на этот раз,
Как жить ему, в том думая, что в сердце он погас?

Испил свою войну и вышел зверем – в том
Красивый, как модель и верный в свет звезды,
Но укоризна шлёт им – новый пересказ
Той мысли без тебя, где был немой рассказ.

Он вышит в рукаве над плахой городской,
А сон – его покой, что чудится сквозь тьму,
Бежать ли к одному, кто жив ещё сейчас
Или уйти ко дну – моральной топи завтра?

В философе сошлись – те тени близкой тьмы,
Они нашли следы, что выедены нам,
Как робкий слепок ран и толща от воды,
Где живы, будто сам – ты выманил мечты.

Собрав в один комок – испачканных надежд
Ты вышел в дорогом костюме из невежды,
Но посох был во тьме – искусством недалёк,
Он вылепил урок – живого чванства прежде,

Чем ты его сломал в природной былине
И робкой, словно шарм окутал здесь порой,
Где снова человек живой, уже едва,
Но дорого за два – тащить ему в покой

Ту участь между стен, ту властную игру,
Где живы были мы и памяти следы -
Вращались между нас, что форма бытия
Былого зверя в фарсе и жадности взаймы.

Берёшь тот склеп внутри, ему отмечен глаз,
Берёшь внутри войны – излишки от ума
И в том ты жив на свет – из времени и гроз,
Где сам тащил вопрос, что дорог нам внутри.


Раскрученное мухам назло

Пролетая над мухами – век в декабре
Источает искусство, приятное с виду,
Он разученный подвиг в упитанной роли,
На сегодня выходит блуждать – по утру.

Ты не видишь за чёрной основой – своей
Приближается муха и тает свеча
От такого искусства, что горе внутри
Не бывает историей формы – в печали.

Через несколько лет, улетая в печи -
Эти мухи, как светлые прозы из слов
Пребывают внутри утончённых миров
И гнетут преисподнее чучело нам.

Потому мы не знаем, кто здесь виноват,
Только прозу напишем о тонком уме,
Что сегодня внушает свой мир – идеал,
Он завидует праву над манией – сам.

Деревянные створки под письмами – в ад
Ты пропишешь и будешь на этом не рад,
Что раскрученный возраст – обратно во тьму
Ты захочешь поставить, как ветер из нас.

Он плюёт с небосвода для мнимой игры,
Он завидует миру для сферы умов,
Только мухи не помнят об этой игре -
Им уже незаметен твой склад – по добру.

Раскрутило растерянный возраст – оно
В авангардном приличие – сферу из нас,
Только думать не можем, как истина в глаз
Постоянно рисует свой век – монолит.

Он не помнит от мух, про какую игру -
Ты писал, чтоб напиться и выжить внутри
От придирчивой ясности – снова оставить
Идеальное поле, чтоб жить им, как мы.

Преднамеренный подвиг из немого окна
Открывает по мухам – угнетённый раздор,
Чтобы вечности плаха разнимала укор
Между видом напротив и счастьем взаймы.

Где не видно искусство – до этой войны,
Только каторга ищет беспросветные тени,
От которых ты стал им – вернее внутри
И усидчиво ловишь тот воздух сомнений.

Пропустила вечером долгая тьма
Удивление нового счастья без лиц,
Но устало ведёт к разобщению сна -
Потревоженной мухи – идеальный восторг.

Он прекрасен для мысли и таит в глубине
Отношение возраста, нужное мне,
Чтобы снова заставить свой верный полёт
Обходить по искусству на том – удивление.

Ты не можешь учесть эту новость – внутри,
Не имеешь за счастьем – былого пари,
Чтобы мучить назло эту долгую тьму,
С ней и мух понемногу, в искусстве к уму.


Обнищание прошлой души

За городом таило смертью – там
Обещанное общество для зла,
Искало вверх смотрящей белизны
И тонкой формы лебедя в руках.

О прошлом душ не понимало – им
Прохлады дым, под стелющейся тьмой
И верной чередой там был один -
Родник культуры времени с тобой.

Он своды открывал в пустой главе,
За взглядами из прежнего – вокруг,
Что воздух человеческой гордыни
Искал им время в пропасти души.

Её продать ты смыслам не хотел,
Но выученный страх парил – за ними
И шёл прохладный ливень по губам
За тонкой впадиной умильного лица.

За городом стояло обнищание,
Им вверено пройти свой век и бел
Ты смотришь от заклятья этих стрел,
Куда – то вдаль – от мирного истца.

Где ворон обнимает мудреца,
Всё всматриваясь между стёртых линий,
Внутри он будет думать про юнца,
Который стал для душ – пороком стен.

Прорыл свой ветхий ужас и погас
Внутри – остаток скорбного луча,
За мир без нас он выл, как сердце слёз
И сам парил в безудержной тиши.

Где серый вальс – рисует стены в нас
И утончённый визг глаголет по уму,
Как долго мы входили в эту тьму,
Которой стали – между белых глаз

Искать свободу в проданной душе,
За честь её нести – из жизни этой
И снова находить под верный шаг
Искусства слова в признанных глазах.

Как только свет кармической болезни
Исчез и ровной смертью суждено
Мне взять – одно студёное окно
Из прежних лет – таким же безвозмездным

Мечом искусства в малой пустоте,
Другого шага к ясности – в природе,
Где свет бессилен в смерти, а везде
Ты сам ожил внутри основы глаз.

Под уровнем планеты, как топаз
Играет ритм упущенной надежды,
Им снова век художественный рад,
Что ожидает душу в нас и прежде.

Хранит морали средних лет – печаль,
Ведёт свой сон сторонней былины -
Одна скульптура собранной войны
И мы в ней стали ветерком – нетленно

Стихать, как грозы спящей пустоты,
Идти по душам чувства осторожно
И верить праву в личности – теперь,
Как будто создан вымысел из нас.

Он открывает душам пересказ
И свод ночной всё льётся – между слов,
В которых души прошены внутри,
А прошлое их – смертью видит глаз.

Под нищей словом – может суждено
Узнать культуру собранной души,
Что стало вновь ей вверено давно
И там накрыто в позднем свете жизни.

Вся эта суть притворна для тебя,
Но нищий спит под вереницей праха,
Он прошлым видит душу, как магнит
И в том её манит – отжившей правдой.

Мечтая соль с небес – откинуть вновь
И стать судьбой увенчанного страха,
Но прошлый видит в зареве – покой,
Откуда ты стоишь – под этим сном.

Откалывает дух его под склон -
Мечты спокойной жизни – от утехи,
То вынут был моральный срез души
И стала пищей в социальном сне

Искать она – свой берег от жилища,
Спускаясь между драмы и людей,
Туда где нет искусства от других,
А только чёрный прах парит – под стих.


Заземли свою пощаду мира

Чёрный день не обязует подойти,
В час, когда ты обещаешь – понемногу
Утолять свои скупые имена
И искать им пропадающий рассвет.

Всё не помня идеальные мотивы,
От пощады, за которой ты ходил
Между смертью в обнищании просимом
И решал свои системы – о позор.

Не проси своё искусственное чрево
В обветшалом, ускользающем плаще,
Чтобы думая за обществом – ходило
Это слово в неприглядной полосе.

Нам оно свой чернозём теперь оставит,
Будет жизнью удивления – расти,
Что и слово в поведении за памятью,
Без которой нет условия – прийти.

Заземлил свою историю, чтоб вышло
Ей виной по обращённой синеве -
Это поле на короткой нам ноге
И случайностью залило золотое,

Постоянное на солнце блика вдаль -
Упрощённое в излишествах, прямое
И нетленное внутри твоей печали -
Поколение искусства для людей,

Им ты вышел в неприкаянной пощаде,
Чтоб за светлый не примерный диалог
Там оставил упрощённое – «прощай»,
Где бы смог его утопией – взрастить,

Что впустив одну каймлённую трясину
Нам не выжить в половине – этим вспять,
Не надеть управы возраста опять,
Чтобы думать под личиною красивой.

Заземли тот остановки поворот,
Им ты знаешь, что указывать нетленно
Ты бы смог – над идеальностью у нот
И пройти по обернувшейся заре.

Что почти заставит в душу – проникать
Укрощением в заласканной доселе
Утопичности – быть может ей опять,
Пребывая – в стиль искусного лица.

Всё не может подниматься в мудреца,
Могут люди поднимать свой тлен души,
От того, который роскошью спешит
Отвести внутри – искусственные стены.

Этой волей в неприметной полосе -
Видит Бог – он за свободу порицает,
Но внутри, оставшись в видимой красе -
Заземли свою нетленную природу.

Пой под участью из ветхой былины,
Выдвигая только лучшее – доселе,
Как из близкой расстоянию вины -
Ты не видел этот роскоши – маяк.

Он стоял внутри отмеченной равнины
Между степью и покорной синевой,
Что в предместье утолённого – ревнивой
Стал ты думать об иллюзии – другой.

Ей слагать одну модель – за переливом
От наглядности по видимой росе,
Где стоят твои искусные – на ивах,
Непонятные по стойкости в красе

Обоюдные пощады в цели мира,
Им ты выждал свой нелётный приговор,
И обдумывая новые стропила -
Видел сам искусство в лучшем – на другом.

Философской оболочкой в небо – глядя
Не рискует заземлять тот идеал -
Опустившее на землю – нам от рода,
Обоюдное в искусстве этих драм

Понимание, что совестью не вышло
Утомлять внутри причины – от ума,
Только выждав эволюцию – на пришлом
Ты ведёшь свои системы от добра.


Щедрая ложь метафоры

Не видишь глядя, что сам не свой,
А только машешь внутри рукой,
Смотря на людный проспект игры
По той, что будет твоей бедой.

Ты вышел модой внутри такой,
Что щедрой пищей – смотреть нельзя,
Но этот сыщик – внутри покой,
Что сам он взыщет – твой час родной.

А ты под клювом берёшь родник,
Он новым чудом садится – в миг
На эту чашу щадящей мглы
По роли в нашей – утрате лжи.

Метафор пища сложила яд,
Ей верить нищие умом миры -
Не могут в принципе и этим я
Не сам, так в лирике – ищу тебя.

Ты ходишь около притворной мглы,
За садом – город твой и те мечты,
Что мыл ты в памяти от слёз – другой,
Такой же ревности – под щедрый вой.

Спустилась к правому, идти маня
Твоя история, что нет меня
В том месте пагубном, сложив круги,
А только в радуге – остались письма.

На небе холодно и нет в той тьме
Природы голода в кромешном сне,
Судьбу метафоры ты видел – в ряд,
О той, что пагубе её – не дарят.

Не могут жить с ней – одни шаги,
В той яме – призраки и смерти лица,
А только мысли там – пускают сны
И стелют признаки в ответ весны.

Метафор призма нам – искала суть,
Что верой признан был ответ ума,
Но новый город в ней под ложью – пал,
Он смерть свою, не глядя – отдал.

И живо общество внутри вины,
Метафор тождество струится – вверх,
А белый в множестве уходит сам,
Приятным холодом ответа к лирам.

Ему несмело ты простишь вину,
Ему осталось жить одну войну
И только в призраках сгустилась явь -
Ты видишь мир ему – в беде храня.

За город смысл таких – твой идеал,
Он был не уготован нам и смертью пал,
Что жизнь метафоры струится вдаль,
А ложь из пасти той – щедрее мира.

Спустилось облако, что жизни явь,
Куда – то смотрит нам для слов, увы,
Что сам ты верил бы – внутри отдав
Тот свет от города и смерти явь.

Коронный мир один – рисует сны,
Но верим поздно мы, что все одним
Остались жить его – проблемой в ряд,
В кругу метафоры и вслед ягнят.


Осунулся и стал пером

Где небывалое взлетит кольцо,
Прикинув обоюдный идеал -
Ты зазываешь консерватора в лицо
И сам того не зная – говоришь,

Что чувства нам осунулись – внутри,
Им некогда блуждать на бытие,
А только дух, оставшийся во сне
Напишет сказку мира для ума.

Она – твоя история быть мирным,
Скульптурным символизмом для руки
И некогда её стяжать – в тоске
От небылиц, где забываешь ты меня.

Сложил в перо искусственные дни
И стал писателем для сложного мотива,
Не обращая звёзды – к поколению любви,
Они забыли слово – в теле мира.

Способности уметь тебя понять
Не могут открывать – твою игру,
Ты пишешь от занятия – к тому,
Кто смыслом освещает монолог.

Но долгий свет – заимствует урок,
Он душу понимает для любви,
Ей ты осунулся и больше не творишь
Завистливые почерку харизмы.

Взлетаешь вдаль от новой тетивы,
Уносишь крест от малого разлива
За постоянной ношей видеть берега -
Так близко и отчётливо красиво.

Ты – истины прямая совесть в нас,
Напишешь свой единственный рассказ,
Как долгий монолог в оценке жизни
И стройный счёт в прелюдии ума.

По ожиданию идёт судьбой – вина,
Всё принимая совести личину,
Но гордый мир напишет ей – ответ,
Что просьба видеть даль – не носит свет.

А космос чёрной формы – не забыт,
Он силу слов под сложностью – слагает,
Как русский идеал, увидев вновь,
Ей пропастью бежит и обожает.

В строении любви – ты был не прав,
Что не искал своими чувствами – картину
На той, которой любит не тебя,
А только счастье в личной красоте.

Под сложным оперением слагает -
Там эпопею воли – слаженный поэт,
Он пишет монологи, как ответ
На подлинное тождество длины.

Его отснявшей вечности на нас,
Внутри не означая были правду,
Но рок в искусстве может показать
За этой формой – жизни былину.

Феномен слов от роскоши страдает,
Им тянет страж свой мира – беспредел
И только чёрт под мыслью поднимает
Игры угрюмый стиль и этот взор.

Он легче клади в письменной возне,
Которую ты ищешь в той личине,
Не думая просить – оставить мне
Свою причинность гиблого лица.

А только жизнь страдает – в середине
От смелой сказки, пишущей строки
И ждёт свой свет призвания и стиля,
Чтоб стать ему – подвытертым пером.

Куда – то ты отправился потом,
Чтобы от жизни – малую личину
Сквозь тонкий аромат приметы – звать
На месяц предсказания судьбы.

Что хочешь ты постичь – на этой сказке,
Её задев над смыслом – по уму,
Но став пером ты видишь – эту тьму
И сам её под вечностью слагаешь.

Декадой роли, обличая свод
Над новой философией печали -
Ты пишешь свой оформленный восход
По чуткому приличию души.

А русский день всё ратует – его,
Как жизни суть под малой серединой -
Искать причину видимой длины
В руках поэта, написав свой стиль.


Богатый невидимка

Не знаешь ты его печали след,
Он дрожью облачает – этот век,
Куда бежит по вектору судьбы -
Глазами уготованное чувство.

Бедняк на придорожной синеве,
Путь иллюзорный, сложенный в руках
Или забытый разговор на облаках -
Ему упадком говорят – «прощай».

Что думаешь ты в этом бытие,
Когда из ада в невидимке дышит -
Позолочённый след из рук тугих
И цепь судьбы по роду – на тебе?

Ты слышал сказки робкою зарёй,
Но центр души – там видел идеал,
А бытие по золочёной нам поре -
Причудливо заискивало вдаль.

Богатым не считая этот век,
Его сложение в предмете о любовь,
Что ты забрал у мира для себя
И выпил сам ему от счастья – кровь.

Трясёт пути от иллюзорной лжи,
Куда – то движут смыслы по тебе
Невидимую даль – в одной руке,
За новой преисподней ей – главой.

По тем, которые ходили для себя
Внутри игры земного света лет
И точно калька – впитывали бред
От денежной могилы – дорогой.

Ту дверь открыть нельзя и словом ад,
В том ветер носит нас – опять назад
Сквозь шёпот льдин и пламя у костра,
Чтоб можно было выдумать – единый

Простор иллюзий, думая в сердцах
Для этой лжи, в которой ты не прав,
А твой невидимый уют – стирает льдины,
Что движут состояние в войне.

По ней идёт в пароме – этот длинный
Сюжет – из бледной мантии в руке,
Он дух тяжёлой ноши нам и силой
Ты сам заставил выпить кровь – во мне,

Не зная суть вещей о том, что было,
Не видя речь искусственно в себе -
Ты подлинный рассвет снимаешь мило
Внутри очередного круга лет.

Тоскливо пишет палубой под мир -
Скелетный свод по роду у ручья,
Где сладко горевали – ты и я,
Что небо нам – недолгий ход дарило.

Оно вело свой смелый приговор
На дне невидимой картины – у людей
И этой сложной каторгой своей -
Не разнимало дрожь осунувшейся мины.

Писать не мог ты прямо у ручья,
А склад дрожащей противо любви -
Не стал тебе мешать, как эти дни,
Он только различал – любви картины.

Они в невидимой походке – близ луны
Струились прямо на густом подполье
И чёрный ствол ветвей им был – закон
Внутри невидимой картины – о любовь.

Что нет причины думать ей – взаймы,
В войне ли лучшей каторги – о мире,
Не смог ты вынуть повод в той руке
И стал невидим в личности – ревнивой.

Твои года – богатые сердца,
В ускоренном бегу им нет нам – силы,
А деньги пашут в истине – за толк,
Когда ты сон открыл на бытие.

Но сам невидим в роскоши – отныне,
Ты вечен в сердце близкой пелены,
А день внутри историей – под сны
Остался сводом счастья на руке.

Ты не ревнуешь жить и робкое «люблю»
Не страхом укоряет – в склад души,
Ты в праве быть той роскошью и миром,
Но гордо волей строишь – эти сны.

Они – твои строжайшие законы,
По ним – невидим мысли оберег,
А только человек уносит в мире
Его – хранящий подвига портрет.

Богатый след не скроется во тьме,
Что ночью клад – в закопанной равнине,
Когда ты видел зеркало во мне
И стыл внутри, как зоркий диалог.

Он ищет путь невидимой равнины,
Над волей сам ты спрашиваешь – им,

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70581526?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.