Главная страница | Попаданцы | Ледащий

Ледащий
Анатолий Федорович Дроздов
Ледащий #1
Вдруг все внезапно изменилось. Нет сквера, где ты отдыхал, а есть траншея, где лежишь, засыпанный землей. И сразу – в бой! И некогда подумать, почему одет в мундир, а тело, вроде, не твое. И почему тебя считают волхвом…
Содержит нецензурную брань

Анатолий Дроздов
Ледащий

Действие романа разворачивается в выдуманном автором фэнтезийном мире. Поэтому всякие аналогии бессмысленны, совпадения случайны. Не ищите черную кошку в темной комнате – она туда не заходит.
    Автор.

1
Странная вещь – человеческая память. Из огромного пласта воспоминаний, накопившихся за годы, она порой вытаскивает самые неприятные. Где и что ты не так сказал, где не так себя повел, в результате выставил себя не в лучшем свете – и это еще мягко говоря. Плюс совершал постыдные поступки и незаслуженно кого-то обижал. И хотя о том давным-давно забыли, более того, свидетелей позора нет в живых, но только память все никак не угомонится, портя настроение, когда того не ждешь.
Так думал пожилой мужчина, сидевший на скамейке в сквере. Звали его Николай Михайлович Несвицкий. Жизнь он прожил долгую и довольно бурную, хотя к старости слегка угомонился. С возрастом пришло осознание конечности земного бытия, о чем раньше Николай Михайлович не слишком беспокоился, но теперь об этом твердо знал. Потому каждый новый день для него был радостным, независимо от погоды за окном. Ощущение себя частью большого и прекрасного мира приносило умиротворение.
Но погода в этот день не подвела. Солнце в ярко-голубом весеннем небе грело, но не пекло. По дорожкам сквера мамочки двигали коляски с пухлыми, розовощекими младенцами. Те или спали, или болтали в воздухе ножками, будто примеряясь к недоступному им пока по возрасту велосипеду. В зарослях кустов трещали воробьи, яростным чириканьем выясняя свои птичьи отношения. На душу Николая Михайловича снизошло спокойствие. «Хватит огорчать себя воспоминаниями, – подумал он. – То, что случилось, не вернуть. Я за все просил у Господа прощения, и, надеюсь, отпустил Он мне мои грехи. В остальном на что мне сетовать? Дети выросли хорошие, внуки дедушку не забывают. Плохо, что жену пришлось похоронить – я-то думал, что уйду пораньше. Но и тут все сделали достойно – дети этим занимались. Мой черед придет – поступят точно так же. Гнить в квартире не придется. Дочка каждый день звонит, интересуется здоровьем, и ключи от двери у нее имеются. Так что все нормально…»
Отойдя от тяжких дум, Николай Михайлович улыбнулся мальчику лет двух, сидевшему в коляске. Его мама села рядом на скамейку и разглядывала что-то на смартфоне. Мальчик с любопытством посмотрел на незнакомого старика, чуть помедлил и тоже улыбнулся, показав передние резцы. Николай Михайлович изобразил пальцами «козу», и малыш расхохотался. Смех ребенка отвлек маму от смартфона. Она удивленно глянула на сына, а затем на старика, нахмурилась и встала. Сунув телефон в кармашек на коляске, покатила ее прочь. Мальчик, извернувшись, посмотрел на дедушку, оставшегося сидеть, и помахал ему ладошкой.
«Приняла меня за педофила, – догадался Николай Михайлович. – Ну и времена пошли! Поиграть с чужим ребенком – преступление». Он вздохнул, но не огорчился. Было б из-за чего переживать! День-то выдался какой чудесный. Солнце, небо, щебет птиц… «В такой день и умирать легко», – пришел к выводу пенсионер. И умер…
* * *
Николай Михайлович задыхался. При попытке втянуть в себя воздух в рот и нос лезла земля. Грудь горела и саднила. «Они что, меня живого закопали?» – мелькнула мысль в голове. Обуянный паникой, Николай Михайлович рванулся из последних сил, и – о чудо! Почва расступилась, и он вырвался наружу.
Яростно отплевываясь от попавшей в рот земли, Николай Михайлович тяжело дышал, наполняя легкие сладким, вожделенным воздухом. А затем смахнул с лица остатки почвы, приоткрыл глаза и осмотрелся.
Это была не могила. Находился он на дне большой канавы, где стоял сейчас на четвереньках. Край ее обрушился, завалив пенсионера землей, под которой тот едва не задохнулся. «Ни фига себе примочки! – удивился Николай Михайлович. – Как я тут оказался? Ведь сидел же на скамейке в сквере. А потом внезапно окружающее слилось в точку, наступила темнота. Я, похоже, умер. Так ведь, Господи?»
Ответа он не получил. Только в голове вдруг прозвучал смешок. Николай Михайлович решил, что это показалось. Он вскочил на ноги – к удивлению, совсем легко. Странно, раньше он помучился бы, вставая – старость забирала силы. Николай Михайлович осмотрел себя и снова удивился. Кто-то поменял на нем одежду. Так любимые им джинсы и легкая ветровка поверх футболки пропали, и теперь на нем болталось что-то вроде форменных штанов и куртки цвета хаки, на ногах – тяжелые ботинки вместо кроссовок. Талию охватывал брезентовый ремень с латунной пряжкой. Сбоку на ремне в матерчатом чехле висела фляга. «Что за хрень?» – подумал Николай Михайлович и огляделся.
То, что он сначала принял за канаву, походило на траншею, вырытую скоро и небрежно. Стенки невысокие, кривые, бруствер из наваленной на край земли не облагорожен. Точки для ведения огня не обустроены. Опыт прежней жизни сделал это заключение мгновенно. Николай Михайлович подумал, отстегнул удерживавший флягу ремешок и извлек ее наружу. Фляга, на удивление, была стеклянной. Вытащив из горла пробку (вот же хрень какая!) он сначала прополоскал рот от набившейся туда земли, а затем глотнул. Вода в фляге оказалась теплой, но довольно вкусной. Зажав ее под мышкой, Николай Михайлович чуть плеснул на руки и, убрав с них грязь, затем промыл глаза. На лице наверняка остались грязные разводы, но он их, конечно, не увидел. Водворив на место флягу, Николай Михайлович пошел искать людей, чтобы разобраться, где он оказался и как попал в траншею. То, что он сейчас находится не в прежнем теле, Николай Михайлович прекрасно понимал. Руки не его: широкие ладони с мозолями под пальцами. У него ладони прежде были узкие, худые, сплошь усеянные старческой «гречкой» с тыльной стороны. Ноги у доставшего ему тела оказались тонкие, как палки, сам же Николай Михайлович в той, прежней, жизни был мужчиной корпулентным. То, что он нажил с годами, обложило его тело равномерно, потому и джинсы покупал широкие, свободные – в другие не влезал. Пуза он не отрастил, но и с талией давно расстался. Здесь она имелась. Все вокруг галлюцинация, он бредит? Глупость. Не бывает бред таким реальным. Вкус воды, песок во рту, запахи и тяжесть фляги…
Первый труп пенсионер увидел, ступив за поворот траншеи. Тело в форме цвета хаки, скорчившись, застыло на земле. Вид его не вызывал сомнений, только Николай Михайлович все же проверил. Наклонившись, он коснулся шеи неизвестного бойца. Пульса не было, а кожа тела холодила пальцы, но не леденила – человек погиб недавно. Николай Михайлович вздохнул и двинулся дальше. Трупы стали попадаться чаще. Судя по их виду, воинов накрыли артиллерией. Многие засыпаны землей от обрушившихся стен траншеи. Из-под осыпей торчали ноги, руки. «Миномет, скорей всего, – решил пенсионер. – Калибр от шестидесяти до восьмидесяти миллиметров. Били точно и снарядов не жалели. Тут траншея не поможет, разве что блиндаж…»
Блиндажей ему не попадалось, только лишь землянки, походившие на норы, спешно вырытые в тупиках траншеи. Перекрытия из тонких веток, чуть присыпанные сверху легким грунтом. От дождя и то защита хилая, что уж говорить про мины. У одной такой землянки Николай Михайлович увидел автомат – тот лежал, ничуть не пострадавший от разрыва, лишь легонько припорошенный землей. Он поднял его и отряхнул, а после рассмотрел. Незнакомое ему оружие походило на немецкий автомат «штурмгевер» и отчасти – на «Калашников». Предохранитель с режимами огня на правой стороне, но рукоять перезарядки – на левой. Приклад не деревянный, металлический, с регулировкой.
Магазина в автомате не имелось. Николай Михайлович, склонившись, заглянул в землянку. Искомое увидел у порога: подсумок с магазинами лежал в слегка подсохшей луже. Видимо, разрывом разметало вещи обителей убежища и опрокинуло ведро с водой. Пробитое осколками, оно валялось рядом. Николай Михайлович поднял брезентовый подсумок, вытащил наружу магазин и вытряхнул из него воду. Мокрые патроны в латунных гильзах блестели в солнечных лучах. Николай Михайлович извлек один. «Калибр примерно как у АКМ или чуть побольше, – определил на глаз. – Патрон короткий, миллиметров тридцать пять. Я таких не видел прежде».
Он вернул патрон в окошко магазина. Влажно щелкнув, тот встал на место. В этот миг Николай Михайлович внезапно ощутил истекающий от ладони холод. Патрон, который он осмотрел, да и те, что ниже, внезапно побелели, будто бы покрывшись инеем. «Что за хрень?» – поразился Николай Михайлович, тут же позабыв об этом. Где-то рядом говорили. Сунув магазин в приемное окошко автомата, он передернул рукоятку заряжания.
В прошлой жизни Николай Михайлович ни за что не взял бы в руки незнакомое оружие и не привел бы его в боевое состояние – чревато неприятностями. Только здесь, как он прекрасно понял, шла война, а на ней у безоружного шансов уцелеть немного. Николай Михайлович выглянул за бруствер. Метрах в двадцати, на поле у траншеи, находились люди. Трое в камуфляже с черными кирасами на теле и с разгрузками поверх защиты, держали под прицелом автоматов двух солдат в обмундировании цвета хаки – таком же, как у наблюдавшего за ними пенсионера. Эти двое были без ремней и явно ранены, о чем свидетельствовали пятна крови на куртках и штанах. У одного рука висела неподвижно, и он шатался. Второй его поддерживал. Присутствовал еще один странный персонаж – он стоял напротив раненых и что-то спрашивал. Этот был одет в приталенный мундир из черной ткани и такого же цвета кепи с длинным козырьком. На груди его блестел какой-то яркий орден, похожий на звезду. Кожаные сапоги с голенищами-бутылками плотно облегали ноги. «Вылитый эсэсовец!» – подумал Николай Михайлович. Неизвестный в черном очень походил на фашистских недобитков из окружения советского разведчика в знаменитом фильме про мгновения весны.
Раненый солдат внезапно плюнул в черного «эсэсовца», тот крикнул: «Швайне!» и пролаял нечто охранявшим пленных людям в камуфляже. Двое подхватили дерзкого под руки, оттащили в сторону и поставили его там на колени. Отбежали в сторону. «Эсэсовец» взмахнул рукой. Здоровенный огненный шар слетел с его ладони и врезался в коленопреклоненного солдата. Пламя охватило пленника, и несчастный закричал, стал кататься по земле. Однако сбить огонь ему не удалось. Солдат горел и нечеловечески вопил от боли.
«Эсэсовец» смотрел на это равнодушно, а вот его охранники вопили от восторга. Они смеялись, хлопая себя по бедрам. Николай Михайлович вскинул автомат. То, что он сейчас увидел, красноречиво говорило, с кем пришлось столкнуться, и на чьей стороне он будет. Поймав в прицел лицо «эсэсовца», Николай Михайлович потянул за спусковой крючок. Автомат легонько дернулся в руках, несильно наподдав в плечо. «Эсэсовца» внезапно окружила пелена, прозрачная и едва заметная для глаза. Но в тот же миг она исчезла, и голова у цели испустила кровяной туман. Николай Михайлович немедля перенес огонь на остальных. Ближайшему к нему охраннику он угодил в кирасу, и тот упал ничком. Двое остальных быстро залегли и приготовились стрелять ответ. Только не учли, что на гладком поле оба – будто на ладони. Пара коротких очередей – и охранники застыли, выронив оружие из рук.
Николай Михайлович чуток помедлил, водя стволом от цели к цели. Пятнистые не шевелились, и он по скату, образованному обрушившейся стенкой, поднялся из траншеи. Держа автомат наизготовку, приблизился к застывшим на земле врагам. Осторожно рассмотрел всех четверых. Никто из них не шевелился, но по тому, которому он угодил в кирасу, пенсионер на всякий случай произвел контрольный выстрел. Другие в этом не нуждались: пули разнесли им головы, засыпав жухлую траву ошметками мозгов.
– Ледащий?..
Николай Михайлович резко обернулся. Уцелевший пленник, о котором он забыл в горячке боя, сидя на земле, смотрел на нежданного спасителя, широко открыв глаза. Простое русское лицо, на вид лет сорок – сорок пять.
– Я, – ответил Николай Михайлович, решив откликнуться на это имя. После разберется, что это: фамилия или позывной.
– Как ты смог? – продолжил бывший пленник. – У чернокнижника покров защитный, его снарядом не возьмешь. У его людей – кирасы зачарованные, не пробиваемые пулей.
– Как видишь, я пробил, – ответил Николай Михайлович и усмехнулся.
– Из чего?
– Из этого, – пенсионер показал свой автомат. – Я его там нашел, – указал он на траншею.
– Семеныча «Гадюка», – кивнул солдат. – В отряде только у него такой имелся. Трофей… Не знал, что там патроны зачарованные.
Николай Михайлович пожал плечами – как на это реагировать, он не знал.
– Повезло тебе, пацан. Будь там обычные, спалили бы нас обоих, как только что Петруху, – солдат кивнул на обгорелый труп. – У немцев есть такая заведенка. Веселятся, суки! Нас, ополченцев, не щадят. Кстати, как тебя зовут? Ты к нам вчера прибился, и познакомиться не удалось. Дотемна траншею рыли, утром нас накрыли артиллерией. Тебя Ледащим парни окрестили – уж больно ты худой, парнишка. Так как?
– Николай Михайлович Несвицкий.
Ополченец рассмеялся.
– Ну, даешь, пацан! Какой Михайлович? Тебе всего-то восемнадцать, сам вчера сказал. Ладно, Николай. Собери оружие и патроны, – он кивнул на трупы. – Кирасы, каски не забудь. Нам трофейные пригодятся – они у гадов зачарованные. Звиняй, что помогать не стану – хреново мне, Колюня.
– Может, вас перевязать? – спросил теперь уже просто Николай.
– Успеется, – ответил ополченец. – Поторопись, не то эти опомнятся и опять придут. Я в траншее подожду.
Он встал и медленно побрел к траншее. Николай, забросив автомат за спину, занялся трофеями. Начал с чернокнижника. Снял с трупа кожаный ремень с кобурой. Что в ней, смотреть не стал – позже разберется. Вытащил из нагрудного кармана документы, снял с мундира орден. При этом по пальцам ударило, как будто током. Поморщившись, он сунул тяжеленную звезду в карман. Затем занялся охранниками. В два приема стащил в траншею автоматы, каски, кирасы и разгрузки. Автоматы, к слову, оказались копией его «Гадюки». У приемного окна клеймо: змея с раззявленною пастью и слово Viper. Свалив все это на расстеленную плащ-палатку (нашел у одного убитого), он занялся ранами товарища. У Владислава, так звали ополченца, их было три – и все осколочные. Распорот бок, но брюшина не задета. С плеча сорвало кожу с мясом, но опять неглубоко. Бедро пробито насквозь, однако осколок оказался небольшим и не задел артерию. Раны не тяжелые, хотя крови ополченец потерял немало.
Пока Николай таскал хабар, ополченец притащил откуда-то сумку санитара. В ней были лишь индивидуальные пакеты для перевязки – ни йода, ни других лекарств. Из найденной в траншее фляги Владислав слил ему на руки, и Николай водой из той же фляги промыл ему все раны, промокая кровь подушечкой пакета. Странно, но после этого кровь в них сама собой свернулась и перестала течь. Забинтовав товарища, Николай дал ему напиться.
– Ловко ты с бинтами! – заметил ополченец. – Где научился?
– В детдоме были курсы, – ответил Николай.
Он не знал, откуда родом парень, в чье тело он вселился, и есть ли у него родители, поэтому решил: легенда про детдом пока прокатит. Ведь Владислав его не знал совсем, а ополченцы, которые погибли, никому не скажут.
– Стрелять тоже в детдоме научили? – хмыкнул Владислав. – Вон как этих споро положил, – он указал рукой на поле перед траншеей. – Я не успел моргнуть. Что-то темнишь ты, паря. Ладно, спрашивать не стану. Не хочешь – не говори. Спасибо, Коля, у тебя легкая рука. Мне как-то сразу лучше стало. Сам как уцелел?
– Меня землей засыпало, когда рядом мина разорвалась, – ответил Николай. – Едва не задохнулся. С трудом, но откопался и пошел искать живых. В траншее только трупы. У землянки набрел на чей-то автомат, нашел патроны. Что было дальше, знаешь.
– А нас в посадке взяли, – поведал ополченец. – После того, как накрыли траншею минометами – мы с Петрухой там спрятались. Как было воевать? Оружие разбито, пораненные оба. Но нас нашли и… – он помолчал. – Знаешь что, Колюня? Нас кто-то предал. Взвод сюда прислали, сказав, что в этом направлении пойдет всего лишь группа пидарасов из добровольческого батальона «Коло». А из тех вояки, как из девок женихи. Мы их не раз гоняли по посадкам, пленных брали много. Меняли их потом на наших. Но вместо них прислали немцев с артиллерией, а эти воевать умеют. Сначала чернокнижник прилетел, все рассмотрел, прикинул, сколько нас. Мы по нему стреляли, но без толку – и высоко, и полог не пробьешь. Раздолбали нас из минометов – он снова прилетел, увидел, что живых, считай, что не осталось, и пришел сюда с охраной. Остальное видел. Эх, Коля! Какие хлопцы были!..
«Чернокнижник»? – удивился Николай. – «Эсэсовец? На чем же он летал, если в траншее срисовали?..»
Додумать не успел. Издалека послышался нарастающий рык мотора. Оба ополченца поднялись на ноги (Владислав не очень быстро, но вполне уверенно) и глянули за бруствер. От посадки, находившейся в полукилометре от траншеи, к ним полз гробообразный броневик. Высокий, черный, с башенкой в передней части боевой машины. Из башенки торчал ствол пулемета или автоматической пушки – издалека не разобрать, но точно, что не мелкого калибра. За броневиком бежали пехотинцы – примерно с отделение солдат.
– Писец нам, Коля! – выдохнул напарник. – В бинокль разглядели, что нас здесь только двое, и выслали «Куницу» и солдат. Покрошат в мясо.
– Гранатомет найдется?
– Был у Сереги, – удивился Владислав. – «Ослоп». Но толку? «Куница» немцев с зачарованной броней – глянь, какая черная! Никакая граната не возьмет.
– Найди – и быстро!
Ополченец хотел что-то сказать, но, глянув на лицо напарника, сглотнул и захромал куда-то по траншее. Вернулся скоро, держа в руках трубу гранатомета. Николай забрал и разглядел оружие. Похож на РПГ, в стволе кумулятивная граната, по форме видно. Механический прицел, броневик придется подпустить поближе.
– Дай мне флягу!
Ополченец подчинился. Николай полил водичкой нос гранаты и накрыл его ладонью. Из нее истек знакомый холод, и носик побелел. Ополченец икнул.
– Ты волхв?
– Не знаю, – ответил Николай и уточнил: – Кирасы на солдатах зачарованные?
– Скорей всего, да, – пожал плечами ополченец. – Раз с ними чернокнижник. Их всегда хорошо охраняют!
– Снаряженные магазины где?
Владислав принес подсумки. Николай извлек из них магазины и залил в них воду. Вытряхнул ее и начал прикасался пальцами к патронам. Те белели.
– Точно волхв, – промолвил Владислав. – Теперь понятно, как ты чернокнижника убил. Не могло быть у Семеныча зачарованных патронов – дорогие слишком. Что ж ты вчера про это не сказал?
– Это помогло б вам уцелеть? Надевай кирасу! И каску не забудь.
Надели снаряжение. Кирасы были на ремнях с липучками, поэтому справились довольно быстро.
– Иди на фланг, – Несвицкий указал рукой налево. – А я на правый. И не стреляй, пока не подобью «Куницу».
– А ты сумеешь?
– Не таких зверей валили, – буркнул Николай. – Разбежались, Владислав!
Позицию он нашел хорошую. Здесь траншея примыкала к небольшим кустам. Пусть на них и мало листьев (здесь, похоже, осень), но все же маскировка. Да и поле боя отсюда отлично просматривается. Стрелять придется с упреждением и из незнакомого оружия, но «Куница» движется не быстро. Экипаж, как видно, не желает отрываться от пехоты. Осторожничают немцы. Наверняка растеряны: как так получилось, что ополченцы завалили чернокнижника с охраной? Непонятно, потому и боязно.
Все вышло лучше, чем он ожидал. Подкатив к траншее на сотню метров, «Куница» встала и причесала ее по фронту из скорострельной пушки. Снаряды с мерзким визгом прошли над головой присевшего в траншее Николая, сбрив часть кустов. Подождав немного, он выглянул за бруствер. Броневик стоял на том же месте, наставив пушку в центр их обороны, а солдаты, обойдя «Куницу», с автоматами наизготовку осторожно двигались к траншее. Все как положено, как записано в уставах, и никому нет дела до затаившегося неподалеку гранатометчика.
«Ослоп» лег на плечо. Поймав в прицел борт броневика, Николай нажал на спусковой крючок. Громко хлопнул вышибной заряд, и ракета, покинув ствол, включила двигатель и понеслась к «Кунице». Расстояние в две сотни метров она преодолела буквально за мгновение и воткнулась в борт машины. А далее произошло невероятное: броневик как будто вспух огнем. С него сорвало башню, та отлетела в сторону и грохнулась на крышу. Взрывной волной отошедших недалеко солдат буквально сшибло с ног.
«Ни фига себе! – подумал Николай. – Вот так граната мелкого калибра! Что за взрывчатку туда сунули, раз боеукладку на раз вынесла?! А Владислав сказал, что не возьмет „Куницу“»…
Мысль как пришла, так и исчезла. Сбитые взрывной волной солдаты стали подниматься. Отбросив в сторону «Ослоп», Николай поднял «Гадюку» и короткими очередями стал гасить ошеломленных врагов. С другого фланга заработала «Гадюка» Владислава. Немцы падали на землю, не успевая ответить на огонь. Лишь двое, сообразив, попытались убежать, прикрываясь корпусом чадившей «Куницы». Николай чуть подождал, пока они минуют броневик, и дал две очереди. Черные фигурки попадали на землю и более не шевелились.
Николай пошел обратно. Владислава он нашел в траншее, чуть в стороне от взорванной «Куницы». В бинокль (видимо, разжился у убитых немцев) он наблюдал за посадкой, откуда выполз броневик.
– Минометы, гады, ставят, – сообщил напарнику. – Уходим, Коля! Сейчас накроют, и кирасы не спасут. Спрячемся в посадке.
Прятаться не довелось. В воздухе раздался гул, и над траншеей пронесся вертолет. Корпус длинный, хищный, в камуфляжной окраске. Развернувшись над посадкой, машина зависла над траншеей и ударила ракетами. Дымные следы помчались к батарее минометов, и через мгновение там сверкнул огонь, и встали клубы дыма. Посадка запылала.
– Объемными ударили! – воскликнул Владислав. – Ай да молодцы, ребята! Песец фашистам – там точно никто не уцелел.
– В вертолете ополченцы? – спросил Несвицкий.
– Имперцы, – возразил напарник. – У наших вертолетов нет. Вовремя же ребята прилетели!
Вертолет тем временем завис примерно метрах в ста от ополченцев и аккуратно сел на землю. Двигатель глушить не стал. Открылась дверь, на землю спрыгнул летчик в камуфляже со шлемом на голове и пошел к траншее. Закинув автоматы за спину, ополченцы двинулись навстречу. Встретились на полпути.
– Поручик Иванов, – представился пилот, повысив голос, чтобы перекрыть рев двигателя. – Второй пилот и оператор вертолета. Вы кто?
– Ополченцы, – ответил Владислав. – Третий взвод первой роты батальона имени Святого Серафима. Вчера приехали сюда и заняли позиции. Ожидали здесь гостей из добробата, но вместо них явились немцы – и с минометами. С ними – чернокнижник да еще «Куница», – он кивнул на догоравший броневик. – Нас минами засыпали, ребят побили почти всех. Уцелели я и Коля. Вот с ним и воевали.
– Вдвоем?! – поручик изумился. – Против десятка штурмовиков с бронемашиной? И вы их положили?
– Заодно и чернокнижника, – ответил гордо Владислав.
– Пи… дишь, мужик! – качнул головой поручик. – Чтоб чернокнижника… Его ракетой не возьмешь!
Николай полез в карман, достал трофейную звезду и протянул поручику.
– Смотри!
Тот осторожно взял и разглядел.
– Не могу поверить, – сказал, вернув звезду Несвицкому.
– Он там лежит, – напарник указал рукой. – Можешь посмотреть, поручик.
В голосе его звучал сарказм.
– Как вам удалось?!
– Дык Коля – волхв, – ответил Владислав. – Зачаровал патроны и гранату для «Ослопа». Из него поджег «Куницу», а немцев мы из «Гадюк» положили. Их слегка прибило взрывом, а пока опомнились, уже готовы.
Он довольно улыбнулся.
– Да вы герои, мужики! – воскликнул Иванов. – Я слыхал, как вы деретесь, но чтоб такое… Как вас зовут?
– Владислав Гулый.
– Николай Несвицкий.
– Доложу о вас командованию, – сообщил поручик. – Спасибо, мужики!
– Вам спасибо, – поторопился Гулый. – Вовремя прибыли на подмогу. Мы с Колей уже думали, что нам песец. Засыплют минами.
– Да мы в сторонке пролетали, – пожал плечами Иванов. – Заметили горящую машину. Решили посмотреть, кто тут воюет. Оказалось, вы – и с немцами. Ударили по ним. Невелика-то помощь.
– Все равно спасибо, – не согласился Владислав. – Для вас, быть может, невеликая, но вы жизнь нам спасли. Есть просьба к вам, поручик. Сообщите нашим, что мы вдвоем остались. Пусть присылают подкрепление или на позиции заменят.
– Сообщу, – пообещал поручик. Он козырнул и отправился обратно. Через минуту вертолет поднялся в воздух и улетел. Ополченцы проводили его взглядами.
– Хорошие ребята, – заметил Владислав. – Дерутся храбро, выручат, когда попросишь. Жаль лишь, долго рядились, помогать нам или нет. Сколько мужиков погибло за эти годы! Воевать-то мало кто умел, не все и в армии служили. Я вот шахтер, Петруха был механиком. А ты?
– Студент, – ответил Николай.
– В империи учился?
– С чего ты взял?
– Говоришь не так, как мы, слова другие, – хмыкнул Владислав. – У нас балакают иначе. Ладно, Коля. Собери трофеи, а я поесть чего соображу. В животе урчит.
Оба занялись работой. Несвицкий собрал и перетащил в траншею автоматы, кирасы, шлемы и другую амуницию. Заодно «проконтролировал» двоих тяжелораненых штурмовиков. После того, что он сегодня видел, щадить их не собирался. К тому же Гулый пояснил: иностранцев, воюющих за «пидарасов», в плен ополченцы не берут – принципиально. Пока Несвицкий собирал трофеи, Владислав затеплил костерок, открыл две банки с тушенкой и разогрел на огне. На маленькое полотенце положил две ложки и нарезанные ломти хлеба.
– Присаживайся, Коля! – позвал напарника. – Поешь. Жаль, нечем помянуть ребят.
– Держи! – Несвицкий сунул ему в руки флягу.
– Что это?
– По запаху вроде как коньяк. Был на поясе у одного из немцев.
Гулый открутил у фляги пробку, понюхал, а потом глотнул.
– И впрямь коньяк! Шикарно живут немцы, – заметил с осуждением.
– Теперь уж больше не живут, – сказал Несвицкий.
– Молитву знаешь? – поинтересовался Гулый. – Заупокойную?
Николай кивнул.
– Прочти, а то я только «Отче наш»…
Несвицкий подчинился. Пока ее читал, Гулый молча слушал и крестился.
– За мужиков! – сказал, когда напарник смолк и поднял флягу. – Призри их, Боже, в Царствие своем. За братьев головы сложили. Вечная им память!
Он глотнул из фляги и протянул ее напарнику. Несвицкий отхлебнул. Ароматный дистиллят скользнул по пищеводу, наполнил теплотой желудок, во рту оставив послевкусие ореха и ванили. Зверски захотелось есть. Отставив флягу, Николай взял ложку и зачерпнул из банки кусочек мяса заодно с бульоном. Бросил в рот и прожевал.
– Как вкусно! – удивился.
– Специально для ополченцев делают, – пояснил напарник. – Телятина в бульоне. В продаже такой нет.
Николай кивнул, отломил от ломтя кусочек хлеба, бросил в рот. Затем опять черпнул из банки. И не заметил, как очистил ее полностью.
– Ты, поди, из благородных? – спросил напарник, когда он отодвинул пустую банку.
– С чего ты взял? – спросил Несвицкий.
– Ешь не так, как мы, – хмыкнул Гулый. – Скибку[1 - Скибка, скиба – здесь: ломоть хлеба. Слово существует во многих славянских языках: белорусском, украинском, польском и т. д.] не кусаешь, а отламываешь от нее кусочки. И из ложки не сербаешь, а аккуратно вкладываешь в рот.
– Так научили, – ответил Николай.
– Ага, в детдоме, – снова хмыкнул Гулый. – Нет, я, конечно, верю. Есть, как у благородных принято, стрелять из автомата и гранатомета, как штурмовик, патроны зачаровывать…
– Это что-нибудь меняет? – Несвицкий поднял бровь.
– Да ничего, – сказал напарник. – Ты хороший парень – правильный и смелый. А что темнишь… К нам таких немало приезжало из империи. Приходит, говорит: простой шахтер. А сам садится в танк, выводит его в поле и сражается как бог. От славов ошметки лишь летят. Ну ладно, раньше говорить им запрещали, что они офицеры имперской армии. Но теперь, когда империя официально к нам пришла на помощь, чего таиться?
– Обстоятельства бывают разные, – уклончиво ответил Николай.
– Нехай и так, – кивнул напарник и потянулся к фляге. – Что, Коля, теперь за нас? За то, что мы живем, а эти гады сдохли?
– Давай! – кивнул Несвицкий…

2
Прикрыв дверь кабинета за собой, офицер шагнул вперед и вскинул руку к козырьку фуражки:
– Господин майор! Капитан Коврига…
– Брось, Сергей, – офицер, сидевший за столом, махнул рукой. – Не до церемоний.
– Привыкаю, – Коврига усмехнулся. – Теперь мы армия, а не отряд ополченцев, впервые взявших в руки оружие.
– Бери стул и садись поближе, – сказал майор.
Коврига подчинился. Снял фуражку и положил ее перед собой.
– Новости у нас хреновые, – вздохнул хозяин кабинета. – Имперцы сообщили. Третий взвод из первой роты… Короче. Нету больше мужиков.
– Всех? – голос у Ковриги дрогнул.
– Двое уцелели. Гулый и Несвицкий.
– Гулого я знаю, – промолвил капитан. – Несвицкий… Слышу в первый раз.
– В списках он не значится, – кивнул майор. – В роте мне сказали, что в последний миг к Семенычу прибился пацаненок. Просился взять его, Семеныч согласился. Взвод-то у него неполный был, а тут хотя бы копать поможет. Там опорник предстояло оборудовать.
– Знаю, – подтвердил Коврига. – В засаду угодили?
– Нет, иначе бы машина не вернулась. Она выгрузила взвод на выбранной позиции, мужики траншею начали копать – так мне доложили. Там ожидалась ДРГ[2 - ДРГ – диверсионно-разведывательная группа.] противника. Собирались пощипать, пленить с десяток сволочей. Только ни хрена не вышло.
– ДРГ напала ночью?
– Не перебивай, Сергей, – поморщился майор. – Дай мне рассказать спокойно. Вместо славов ко взводу вышли немцы. С минометами, «Куницей» и, вдобавок, с чернокнижником.
– Блядь! – воскликнул капитан.
– Еще какая, – подтвердил майор. – Дальше… Сам понимаешь.
– Чернокнижник срисовал позиции, артиллерия засыпала их минами, а потом атака под прикрытием «Куницы»… Удивительно, что кто-то уцелел.
– Так-то оно так, да не так, – сказал майор. – Гулый и Несвицкий под обстрелом уцелели. После расхерачили «Куницу» из гранатомета, а немцев положили – всех, кто подошел к траншее. Вместе с чернокнижником.
– Не может быть!
– Сам сначала не поверил, но имперцы фотографии прислали. На, смотри!
Развернув армейский ноутбук экраном от себя, майор придвинул его ближе к капитану. Некоторое время тот листал изображения, двигая их пальцем по экрану.
– Кто снимал? – спросил у командира.
– Вертолетчики имперцев. У них есть камеры для объективного контроля результата поражения целей. Они неподалеку пролетали, рассмотрели в стороне горящую «Куницу» и решили посмотреть, кто же там воюет.
– Может, это их работа? – капитан указал на снимок на экране.
– Говорят, что нет. К их прибытию «Куница» догорала, а немецкие штурмовики и чернокнижник лежали у машины. Имперцы помогли ребятам, уничтожив минометчиков в посадке – накрыли тех ракетами. Остальное сделали Гулый и Несвицкий. Снимки ты внимательно смотрел?
– Да, – кивнул Коврига.
– Обратил внимание на снаряжение парней? А ну-ка приглядись!
– Счас! – Коврига двинул пальцем по экрану. – Каски, черные кирасы, разгрузки с магазинами, а на спине «Гадюки». Получается…
– Раздели немцев, – подтвердил майор. – Кирасы зачарованные, каски и оружие… Вертолетчик, который выходил к парням, сказал, что видел у Несвицкого знак чернокнижника. Даже подержал его в руках.
– Как им удалось?!
– По словам пилота, Гулый объяснил: Несвицкий – волхв. Он зачаровал патроны к автоматам и гранату для «Ослопа». Из него «Куницу» сжег, а немцев оба перебили из «Гадюк».
– Ни хрена себе! Волхв в нашем батальоне? Их даже в корпусе имперцев по пальцам можно перечесть.
– Выходит так. А теперь, Сергей, смотри! – сдвинув в сторону компьютер, майор раскинул карту на столе. Ткнул пальцем в точку. – Сто процентов – немцы шли сюда. Представляешь, что случилось бы, если б их не остановили наши парни?
– Склад боеприпасов… – потрясенно вымолвил Коврига.
– Вот именно. Охрана там из резервистов – считай, что никакая. Другие части не смогли бы помочь. Пока доехали… Прекрасно знали, гады! – майор ударил по столу ладонью. – Сам ведь знаешь, что у пидарасов агентуры в городе, как блох у Шарика. Придумано блестяще. Нам сливают информацию, что на подступах к Царицыно заметили их ДРГ. Та движется к поселку, где расположен госпиталь для ополченцев. Мы снимаем взвод из укреплений, бросаем им навстречу. Дальше просто. Немцы с чернокнижником давят взвод, допрашивают пленных, узнают, где в обороне прореха – а таких хватает, людей-то мало – проходят там, как нож сквозь масло, и ночью подрывают склад. В результате корпус остается без боеприпасов. Можно прорваться в город, завязать уличные бои… Мы бы их выбили, конечно, только представляешь, сколько положили бы людей? Про гражданских вспоминать не хочется. Умылись бы кровью.
– Понял, – капитан сбледнул с лица.
– Знаешь, когда имперцы позвонили и сообщили о мужиках, меня как оглушило: по моей вине взвод погиб. Ведь я его туда отправил. Давно мы не несли таких потерь. Потом подумал: а если бы не послал ребят? Немцы все равно прошли бы – у них же чернокнижник. Он разведал бы линию соприкосновения, и ее обязательно прорвали бы. Зря, что ли, они тащили минометы и бронемашину? Взвод сгинул не напрасно. А Гулый и Несвицкий нас спасли, хотя того не понимая. Буду ходатайствовать о награждении их орденами Георгия Победоносца. Остальных из взвода – медалями «За храбрость». Полагаю, главнокомандующий не откажет.
– Заслужили, – согласился капитан.
– А теперь слушай приказ. Выясни, откуда слили информацию о ДРГ. Пройдись по всей цепочке. И не церемонься. Выверни их наизнанку!
– Сделаю, – кивнул Коврига.
– К месту боя я послал машины. Заберут Несвицкого, Гулого и мужиков погибших. Похороним их на кладбище героев с воинскими почестями. Выжившим дам отпуск. Пусть ребята отдохнут и подлечатся. Вертолетчик говорил, что один из них, похоже, ранен. Ты тем временем узнай побольше о Несвицком. Кто он и откуда взялся, что умеет. Только не дави на парня: обидится – уйдет. Раз в списках его нет, контракт не заключал, следовательно – доброволец. Думаю, из империи приехал – фамилия не наша.
– Похоже, княжеская.
– Вот и выясни, откуда у него такая. Волхв нам пригодится.
– Что могу ему обещать?
– Офицерский чин. Ну, скажем, прапорщика.
– У имперцев волхвы ниже капитана чином не бывают.
– Так они и много могут. Если Несвицкий патроны только зачаровывает, то ему и прапорщика за глаза.
– Гранату он еще зачаровал, – напомнил капитан.
– Пускай, – кивнул майор. – Но машины с зачарованной броней на фронте – редкость. Мало их у немцев, а у славов вовсе нет. До сих пор, по крайней мере не встречались. А обычную снаряд и так пробьет.
– Разрешите выполнять? – Коврига встал.
– Работай! – приказал майор. – Как будут результаты – сразу на доклад.
– Есть!
Капитан взял со стола фуражку, повернулся и покинул кабинет.
– Волхв… – вполголоса сказал майор и взял компьютер. – Если в самом деле, то парня нужно брать. Пригодится…
* * *
После обеда Николай сходил в посадку к уничтоженной немецкой батарее. Напарник отговаривал: вдруг кто из немцев уцелел и выстрелит в товарища? Но из прошлой жизни Несвицкий знал: после разрыва объемно-детонирующих боеприпасов живых не остается. Гулый тоже знал об этом, но все же сомневался. Короче, Николай отправился и оказался прав: живых не оказалось. Бросив взгляд на уничтоженную батарею и мертвые расчеты, он пересек дымящую посадку, и с обратной ее стороны обнаружил грузовик – целый, не сгоревший. Видимо, деревья не пропустили горючий аэрозоль к машине или же стояла она далеко. Грузовик смотрелся мощно и брутально: высокая подвеска, грунтозацепы на толстых шинах, просторный кузов, накрытый тентом. Машину Николай и ожидал увидеть: сомнительно, чтобы немцы шли сюда пешком – маневренная группа.
Взяв автомат наизготовку, он заглянул в кабину. Та была пуста. Водитель или убежал, что вряд ли – проще было бы уехать, – или присоединился к расчету батареи и сейчас лежал среди изломанных разрывом тел. Потом проверил кузов. Там нашлись боеприпасы в ящиках с немецкой маркировкой и форменные рюкзаки солдат. На крышках – прикрепленные на липучках фамилии владельцев – на немецком языке, естественно. Орднунг, понимаешь ли. Подумав, Николай забрался в кабину. Двигатель заводился кнопкой, Несвицкий нажал ее и с удовольствием послушал, как под капотом зарычал мотор, затем тронул с места грузовик.
Посадку он объехал и встал на поле перед сожженной батареей. Не глуша мотор, выбрался наружу и стал махать руками. У Владислава есть бинокль, пусть сначала разглядит, не то шмальнет из автомата. Из траншеи вылезла фигура и тоже помахала. Николай залез в кабину и покатил к товарищу.
– Где взял? – спросил напарник, когда Несвицкий, заглушив мотор, спустился на землю.
– За посадкой обнаружил. Стоял там, никому не нужный. Вот я и захомячил.
– Что в кузове?
– Боеприпасы и вещи немцев. Посмотрим, что там?
– Давай! – ответил Гулый.
Николай стал сбрасывать на землю рюкзаки. Еще один нашелся в железном ящике в кабине. Ящик запирался на замок. Николай свернул его найденной в кабине монтировкой и отнес рюкзак к другим. Стал высыпать их содержимое на землю. Стандартные наборы для солдат: мыло, полотенца, новое белье, носки в запаянных пакетах, сигареты, зажигалки, спиртное, шоколад… Из рюкзака, лежавшего в кабине, на землю высыпались деньги – запаянные в пленку пачки розовых, сиреневых, салатовых купюр.
– Ни хрена себе! – воскликнул Гулый, широко открыв глаза.
– Это что за деньги? – спросил Несвицкий.
– Не знаешь, что ли? – удивился Владислав. – Европейские экю.
– Вижу в первый раз, – признался Николай.
– Ну, ты даешь! – напарник взял в руки пачку салатового цвета. – Может, где-нибудь в Сибири их не знают, но в наших банках с руками оторвут. Твердая валюта. Наш ефимок по сравнению с экю и рядом не стоял. Постоянно обесценивается.
– По какому курсу меняют? – спросил Несвицкий.
– Пять ефимков за экю.
– А сколько получает ополченец?
– Рядовой контрактник сто пятьдесят ефимков в месяц.
– На жизнь хватает?
– Едва-едва, – вздохнул напарник.
– Как поступим с деньгами?
– Ну… – Гулый опустил глаза. – В батальоне трофеи положено сдавать. Но ты доброволец, не на контракте. Тут правила просты: что с бою взято, то свято. Сам решай.
Николай задумался. Владислав смотрел все так же в землю, не выпуская пачку из руки.
– У погибших ополченцев остались семьи, так? – спросил Несвицкий.
– У всех, – кивнул напарник. – Жены, дети. У холостых – родители.
– Поступим так, – решил Несвицкий. – Деньги пересчитаем и поровну поделим на всех – по доле на живых и родне погибших ополченцев.
– Хорошо, – ответил Владислав, и голос его дрогнул.
– Займись, – сказал Несвицкий. – Я тут соберу себе.
Пока напарник раскладывал пачки по номиналу, при этом шевеля губами, Несвицкий подобрал себе белье, носки – из ненадеванных, конечно. В одном из рюкзаков нашлись спортивные штаны и джемпер с капюшоном. Николай прикинул на себя – сойдут. Забрал. Но самой ценной из находок оказались новенькие берцы – темно-коричневые, на толстой, с рубленым протектором подошве. Размер, похоже, его. Присев на землю, Николай переобулся и, встав, прошелся возле рюкзаков. Супер! Нигде не жало, подошва пружинила, лодыжка с голенью зафиксированы и защищены от травм.
– Полмиллиона, – раздался хриплый голос Гулого.
Несвицкий повернулся. Владислав смотрел квадратными глазами.
– Что?
– Тут полмиллиона экю.
– Сколько во взводе было человек? – спросил Несвицкий.
– Двадцать, если нас считать.
– Значит, делится легко. Сам посчитаешь или мне помочь?
– Бешеные деньги! – промолвил потрясенно Владислав. – За двадцать тысяч можно дом купить: хороший, с садом-огородом, погребом и летней кухней. За пять тысяч взять автомобиль – пусть не новый, но с небольшим пробегом.
– Вот его и купишь.
– Есть у меня, – Гулый вдруг вздохнул. – Я просто так сказал. Вот что, Николай. Деньги положи к себе в рюкзак и никому о них не говори. Когда приедем в город, разберемся.
– Как скажешь, – Николай пожал плечами. – Так, может, и отправимся? Машина есть, дорогу ты покажешь.
– Нельзя! – ответил Гулый. – Опасно. Машина иностранная, висят чужие номера. На блокпосту задержат тут же, а могут обстрелять. Надо ждать своих.
– Пождем, – кивнул Несвицкий…
Грузовики приехали спустя часа четыре. Оба ополченца к тому времени рассортировали и сложили в кучи взятые трофеи. Николай перепоясался снятым с чернокнижника ремнем – с кобурой, конечно. В ней оказался незнакомый пистолет – какой-то «Штайер» (Steyr) с магазином на 14 патронов. Калибр – 9 миллиметров. Эргономическая рукоятка, отсутствует переключатель предохранителя. Заменяла его клавиша на спусковом крючке, а ход его весьма тугой. Ударно-спусковой механизм, похоже, что с довзводом. Николаю это не понравилось, но другого пистолета у немцев не нашлось. У штурмовиков – сплошь автоматы; возможно, пистолеты имелись у артиллеристов, но идти смотреть на изувеченные трупы не было желания.
Свою «Гадюку» Николай почистил, набил патронами второй рюкзак. В первом, куда сложил деньги, места не хватило. Гулый тоже собрал себе трофеев, взяв из куч, что захотел. К слову, ополченец двигался довольно бодро – и не скажешь, что раненый.
За ними прибыли два грузовика, в них – трое хмурых ополченцев и водители. Они собрали тела убитых и погрузили в кузовы машин. Оружие и амуницию забросили в трофейный грузовик. Николай им помогал. Ополченцы забирали все трофеи. С трупов немцев сняли обувь, связав ее шнурками, чтобы не попутать пары. Подобрали минометы – за ними съездили на грузовике – и там тоже ободрали трупы. Как понял Николай, с оружием и амуницией у ополченцев было напряженно. На кобуру его косились: мол, зачем такое пацану, но промолчали. А пусть бы и сказали! Несвицкий «Штайер» не отдаст. «Гадюку», может быть, придется сдать, но для начала разберется, как тут у них с оружием.
Провозились долго, и к городу подъехали уже в сумерках. Колонна из трех грузовиков двигалась по тихим улицам, трофейный шел последним, Николай держал дистанцию за двигавшейся впереди машиной, поэтому город не слишком рассмотрел. К тому же уличное освещение в Царицыно отсутствовало. Гулый пояснил, что не включают, чтобы не подсвечивать дома для вражеских бомбардировщиков. Они летают по ночам, поскольку днем боятся – их сбивают. И вражеская артиллерия порой работает по засветке – в ряде мест фронт отстоит от города довольно близко, и пушки могут доставать. Единственное, что заметил Николай: на окраине Царицыно располагался частный сектор из небольших домов и огородов, а многоэтажные теснились ближе к центру.
Их колонна остановилась у стальных ворот на тихой улице. Водитель первой просигналил, ворота отворились, и грузовики заехали во двор, где встали возле здания казармы.
– Жди здесь, – сказал Несвицкому напарник и куда-то ухромал. Николай остался ждать у грузовика. Хотелось есть. Он достал пачку трофейных сигарет и прикурил одну от зажигалки.
– Не угостишь, земляк?
Рядом нарисовался незнакомый ополченец. Несвицкий протянул ему пачку. Ополченец взял сигарету и прикурил от зажигалки Николая. Затянулся.
– Привезли ребят? – спросил, пыхнув дымом.
– Да, – ответил Николай.
– Был взвод – и нету, – промолвил ополченец и вздохнул. – Жаль мужиков. Я работал с ними в шахте. Хорошие ребята. Бывало, выйдешь на поверхность – и сразу же в пивную. Возьмешь там пару кружечек, чтоб угольную пыль из легких выгнать, а к ним – и рыбки. Эх, была жизнь! Чтоб вы подохли, пидарасы! – и ополченец погрозил в сторону запада.
– Мужиков убили немцы, – заметил Николай.
– И немцы – тоже! – продолжил ополченец. – Налезли из своей Европы. Ничего, сейчас за нас империя, со всеми разберемся. Бывай, пацан!
Он повернулся и ушел. Николай еще немного постоял, продрог – вечером прохладно, но терпеливо ждал, считая, что его потащат на допрос к начальству, но тут к грузовику подъехал внедорожник, похожий УАЗ. Открылась дверь, и из кабины выбрался напарник.
– Грузим вещи! – сообщил Несвицкому. – Нас отвезут ко мне домой. Переночуешь там. Нечего тебе в казарме делать. Сумку твою я забрал.
«Заодно и деньги будут под присмотром», – подумал Николай, а вслух спросил:
– Автоматы брать?
– Конечно! – удивился Гулый. – Мы в ополчении, и нам положено.
Внедорожник отвез их в частную застройку, к дому на пустынной улице. Ополченцы выбрались наружу, достали из кабины свои вещи и сложили их на лавочку возле ворот. Водитель просигналил и уехал. Внезапно калитка отворилась, и выскочила женщина – невысокая и полная. Она обняла Владислава и заплакала.
– Мне позвонили из канцелярии и все рассказали, – заговорила сквозь рыдания. – Что взвод погиб почти что весь, ты ранен.
– Не надо, Вера! – Гулый погладил вздрагивавшую спину. – Я живой, а раны заживут. Знакомься, это Николай. Коля спас меня от страшной смерти – я позже расскажу, какой. Он поживет у нас. Не возражаешь?
– Нет, конечно, – сказала женщина. – Здравствуйте! Я Вера Тимофеевна, жена Владислава. Добро пожаловать!
– Покормишь нас? – поинтересовался Гулый. – Есть очень хочется.
– Идем! – ответила хозяйка. – Я борщ сварила на говяжьей косточке…
Не прошло и двух минут, как Николай с напарником сидели за столом в комнате летней кухни и ели борщ с пшеничным хлебом. То и другое оказалось необыкновенно вкусным. Под потолком горела электрическая лампочка, а окна закрывали шторы из плотной коричневой материи – светомаскировка. Внутри тепло от небольшой и низкой печки, разделяющей домик на столовую и кухню. Перед тем, как приступить еде, напарник попросил жену подать стаканы и напустил в них коньяка из фляги, затрофеенной у немцев.
– Помянем мужиков, – сказал, вздохнув. – Ты тоже выпей с нами, Тимофеевна.
Его жена кивнула и взяла свой стакан.
– Пусть земля им будет пухом! – промолвила и выпила коньяк. Закусила кусочком хлеба – как видно, была не голодна.
Несвицкий не заметил, как его тарелка опустела. Вера Тимофеевна ее забрала и принесла обратно снова полной. Наелся Николай так, что аж живот трещал. Между делом разглядел хозяйку. Лет сорока, довольно симпатичная.
– Мыться будете? – поинтересовалась Вера Тимофеевна.
– Хотелось бы, – ответил Николай.
– Там в кухне – ванна, – объяснила Вера Тимофеевна. – Горячая вода – в железном баке, встроенном в плиту. Есть таз, ведро с водой холодной, еще одно пустое, ковшик, мыло. Мочалка на стене над ванной. Полотенце вам я принесу.
– Спасибо! – поблагодарил Несвицкий.
Он прошел на кухню, где набодяжил воды приемлемой температуры, которую определил рукой. Забрался в ванну и, поливая себя из ковшика, вымылся до скрипа кожи. Растершись полотенцем, надел трофейное белье, носки, спортивные штаны и джемпер. На стене у ванны висело зеркало, и он впервые рассмотрел себя в другом обличье. На него смотрел пацан – худющий и костлявый. Лицо продолговатое, с тяжелым подбородком, глаза большие и слегка навыкате. Цвет трудно разглядеть – в кухне темновато, к тому же лампа за спиной, но, вроде, голубые или серые, и вряд ли карие – те потемнее будут. Нос тонкий, хрящеватый, не большой, но и не маленький. Стрижен коротко, и волосы, похоже, светлые. Не красавец, но и не урод. А что худой, так мясо нарастет. Грех жаловаться: недавно был старик, а тут вдруг снова молодой. Почему так получилось, Несвицкий, разумеется, не знал, а изнывать в догадках было глупо. Спасибо, Господи! И он перекрестился.
То, что мир, в который он попал, совсем другой, Николаю стало ясно еще в траншее. Там, где он жил, чернокнижники, возможно, и водились, но жечь людей, бросая пламя с рук, они, конечно, не могли. И зачарованной брони там не имелось. Патроны он заколдовал… Несвицкий принял это все как данность. Раз получилось так, придется выживать, а это он умел.
По дороге к городу он разговаривал с сидевшим с ним в кабине Владиславом. И осторожно, не выказывая заинтересованности, расспросил напарника о происходящем в этом мире. Итак, здесь на дворе год две тысячи четвертый, октябрь. России нет и русских – тоже. Вместо них – Варяжская империя, а жители ее – варяги. Говорят на варяжском языке, но тот считай что русский – никаких проблем в общении у Николая не возникло. Революций в этом мире не случилось, но войны мировые отгремели. В обеих империя сражалась с объединенной Западной Европой и оба раза победила. В последний раз так наваляла «пидарасам» (противников здесь звали почему-то так), что те полвека не смели даже пикнуть. Ну, а после случилось то, что происходит с почивающим на лаврах государством. Расслабилась империя и отпустила вожжи. К тому же император Петр Четвертый оказался мудаком. Так отозвался о царе напарник и, похоже, справедливо. Петр рос германофилом. Он замирился с Западом, открыл границы бывшим неприятелям, позволив им творить в империи, что захотят. Вот те и натворили. Пропагандировали свои ценности, то есть свободу, братство и любовь, но по своим понятиям. С их точки зрения, всяческой поддержки заслуживали извращения, особенно гомосексуализм в различных ипостасях. И вот такое полилось из радио, с экранов телевизоров, со страниц газет. Фильмы о войне показывали «зверства», которые творили злобные варяги по отношению к «культурным» европейцам. В стране хозяйничали западные корпорации, заинтересованные в выкачивании максимальной прибыли, а на прочее им было наплевать. Империя нищала и слабела, в итоге развалилась. На юго-западе ее возникла Славия, официально – Славская республика. Ее правители провозгласили, что несчастных славов нехорошие варяги эксплуатировали два тысячелетия. Не позволяли обрести им собственное государство, грабили несчастных, но теперь-то славы заживут! Все будет у страны в достатке – и сала, и горилки, а остальные блага даст им Запад, поскольку славов очень любит.
Не дал, и более того: Славия нищала куда быстрее, чем во времена империи. Поскольку руководство новоявленной республики воровало все, до чего дотягивались руки. Оно-то и затеяло борьбу за отделение, чтоб получить возможность красть. Народу объясняли: зато мы независимы. Свой флаг, свой президент и свой язык. Последний спешно сочинили немецкие филологи. Работали по принципу, чтобы как можно больше отличался от варяжского. Певучий и красивый южноваряжский говор, прежде распространенный в землях Славии, заменило нечто трудно выговариваемое. Язык провозгласили государственным, а варяжский запретили. Тут возмутилось население восточных областей и объявило независимость от Славии. Причиной был, конечно, не язык – верней, не только он. В восточных областях сосредоточена промышленность и залежи сырья республики. Металлические руды, уголь, газ… В империи жители восточных областей жили богаче остальных, а тут разом обеднели, потому что руководство Славии выкачивало из провинции все соки. Короче, Славскую республику послали на хер и создали свою, Нововаряжскую. В Борисфене, столице Славии, обиделись – терять такие деньги! – и двинули войска. Но поскольку армейское начальство, от прапорщика и до генерала, тоже воровало, армия Славии представляла собой сброд из кое-как вооруженных и плохо обмундированных солдат и вечно пьяных офицеров. Спешно собранные ополченцы Нововарягии их разгромили. А помогли им в этом добровольцы, в большом количестве приехавшие из империи.
К началу тех событий царь Петр десять лет как умер, и ему на смену пришел избранный Земским собором (наследников Петр не оставил) один из многочисленных Рюриковичей, занимавший небольшую должность в Главном управлении разведки. Его провозгласили Александром Третьим. Тихий, неприметный новый царь не впечатлял ни внешностью, ни речью. Западным кураторам, которые считали империю своей колонией, он показался подходящим для продолжения политики Петра. Они ошиблись. Прошло немного лет, и новый император выгнал иностранцев из страны. Сместил с постов всех западных ставленников и заменил своими. По его указу пересмотрели договоры о передаче иностранцам сырьевых компаний, после чего расторгли их. Доходы от продажи ископаемых ресурсов пошли в казну империи, и население это ощутило сразу. Навели порядок в СМИ, разобрались с оборзевшими деятелями культуры и искусства, которые на государственные деньги продвигали западные ценности.
На Западе заволновались и стали думать, как вернуть утраченное. И гражданская война, случившаяся в Славии, им показалась тем, что нужно – ведь она кипела у границ империи. В республику пошли составы с танками и бронетранспортерами. Прибывшие из Европы инструкторы учили славов воевать. Аппетиты руководства Славии урезали. Нет, воровать им разрешали: поводок-то нужен, но в армии – шалишь! Иначе денег не дадим и руки отобьем. Для примера с помпой арестовали нескольких чиновников из Славии, которые, набив мошну, уехали на Запад и думали, что жить там будут счастливо. А вот хрен вам: сели на большие сроки и с конфискацией имущества. До остальных дошло. У границ Нововарягии начались столкновения, и появился постоянный фронт. Семь лет бывшие шахтеры и сталевары отбивались, как могли. Империя им помогала, но негласно. Александр Третий тогда еще рассчитывал наладить с Западом добрососедские отношения. Не получилось. И когда к границам молодой республики открыто стали прибывать наемники из Западной Европы (у славов воевать не получалось), Александр Третий объявил, что на помощь соотечественникам направляет экспедиционный корпус…
Несвицкий этому не удивился – походило на события, происходившие в покинутом им мире. История любых цивилизаций – это история непрекращающихся войн. Человечество без них не может…
Приведя себя в порядок, он отправился в столовую, где они с напарником сложили вещи, и взял сумку, принадлежавшую бывшему хозяину доставшегося Николаю тела. В том, что тот исчез бесследно, Николай не сомневался – сигналов о себе пацан не подавал. Возможно, просто умер – он пролежал довольно долго засыпанным землей. Вселение души Несвицкого и оживило тело…
Расстегнув на сумке молнию, он перебрал лежавшие в ней вещи. Брюки, тонкий свитер, поношенная куртка, рыжие от старости ботинки. Небогато. В кармане куртки обнаружился сложенный листок. Несвицкий развернул его. Похоже, документ. Сверху надпись: «Справка об освобождении». Выдана Юрию Леонидовичу Бойко, 1986 года рождения. С приклеенной на справку фотографии на Николая смотрело уже знакомое ему лицо. Вот, значит, как – сидел парнишка. За что? Статья, указанная в справке, Николаю ни о чем не говорила – Уголовный Кодекс здесь другой. Вряд ли что-нибудь серьезное – иначе парня не выпустили бы скоро. Но все же неприятно…
Некоторое время он размышлял. Этот документ, скорей всего, никто не видел. Ну, может быть, Семеныч, командовавший взводом. Но Семеныч мертв и никому не скажет. Сомнительно, что командование рангом выше в курсе, – паренек прибился к взводу в последний миг. Едва обмундировать успели, как сообщил напарник. В армии такое не прокатило бы, но это ополчение, а в нем анархии хватает. Гулый говорил, что бывшие отряды ополченцев в Нововарягии переформировали в воинские части, но это сделали недавно, и окончательное становление подразделений займет немало времени. А когда в стране бардак, законы соблюдаются не слишком строго, если вообще соблюдаются.
Несвицкий встал, прошел на кухню, открыл дверь топки печки. На колоснике рдели жаркие угли. Как он успел заметить, ее топили каменным углем – лесов здесь нет, одни посадки. Несвицкий бросил в топку документ. Бумага тут же вспыхнула, и через несколько секунд от нее остался только черный пепел. Николай измельчил его стоявшей здесь кочергой и затворил дверь печки.
– Покойся с миром, раб Божий Юрий, – произнес вполголоса. – Надеюсь, что твоя душа пребудет с Господом. Я за это помолюсь.
– Спасибо, – прошелестело в голове. А, может быть, ему почудилось…

3
Вера Тимофеевна ошеломленно смотрела на раны мужа. Опытная медсестра, она сразу определила, что им не менее недели. Более того, они почти зажили. Рассеченные ткани покрылись корочкой, а кожа вокруг них не воспалена. Но муж сказал, что раны получил сегодня утром!
– Кто тебя лечил? – спросила Вера Тимофеевна.
– Коля, – ответил Владислав. – Ну, как лечил? Промыл водой из фляги и забинтовал. На этом все.
– И как ты себя чувствуешь?
– Слегка болит нога, бок ноет, если рану потревожить, а так почти нормально. Еще немного слабости.
– Потеря крови, – объяснила Вера Тимофеевна. Наложив на раны мужа пластырь (бинтовать резона не было), она присела рядом и задумалась.
– Где эта фляга? – спросила мужа.
– Где-то в рюкзаке. Сейчас схожу.
– Лежи! – супруга припечатала его к кровати. – Сама схожу. Скажи мне, этот Коля… Он кто?
– Ну, вроде, волхв. Он спас меня. Когда почти весь взвод погиб под минами, я и Петруха Худобяк спрятались в посадке. Но немцы нас нашли и притащили к чернокнижнику. Тот стал выпытывать про укрепления вокруг Царицыно – где там защитников поменьше и можно без труда прорваться в город. Петруха в него плюнул, немец разозлился и сжег его живого. Петруха так кричал… Такая же участь ждала меня. Я стал молиться, вдруг вижу: немец – брык и ножкой засучил. Потом услышал очередь из автомата. Выходит, немца кто-то срезал. Охранники его засуетились, попытались отвечать, но их мгновенно постреляли. Как выяснилось, Коля. Я очень удивился. На чернокнижнике – покров защитный, я даже видел, как он пыхнул, на немцах – кирасы зачарованные. Но пули их пробили. Зачаровал патроны Коля.
– И только их?
– Еще гранату для «Ослопа». Из него он сжег «Куницу». Так пыхнула! Взрыв пришиб маненько немцев, мы с Колей тем воспользовались и постреляли гадов. Остальных прибили вертолетчики имперцев – вовремя поблизости случились.
– А воду во фляге Николай не чаровал?
– Не знаю, – Владислав пожал плечами. – Мне не говорил.
– Отдыхай!
Супруга встала и ушла. Николая она застала в столовой летней кухни. Он задумчиво курил, пуская дым в беленый потолок. Увидав хозяйку, смущенно загасил окурок в пепельнице. Ее, как видно, взял в буфете – там посуда стояла за стеклянной дверцей.
– Извините, – повинился юный волхв. – Мне, наверное, следовало во двор выйти.
– Курите! – улыбнулась Вера Тимофеевна, присаживаясь на свободный стул. – Во дворе прохладно, а вы помылись. Еще простудитесь.
«Какой воспитанный! – подумала она. – А на вид не скажешь. Обычный поселковый мальчик».
– Хочу спросить, – продолжила. – Владислав мне рассказал, что вы промыли ему раны водой из фляги.
– Было, – Николай кивнул.
– Где эта фляга?
– Сейчас…
Он встал и начал рыться в рюкзаках. Наконец, извлек наружу флягу в матерчатом чехле и протянул ее хозяйке. Та взяла и слегка встряхнула. Немного, но вода там была. Вера Тимофеевна вытащила пробку, достала из буфета стакан и перелила в него жидкость. Ее набралось чуть больше половины. Подняв стакан, женщина посмотрела сквозь него на лампочку.
– Ага! – произнесла довольно. – Я так и думала.
– Что там? – с любопытством спросил ее Несвицкий.
– Смотрите!
Вера Тимофеевна протянула ему стакан. Он взял и тоже посмотрел на свет. И поначалу не заметил ничего – обыкновенная вода. Но, приглядевшись, различил в ней рой крохотных зеленых точек. Они плясали в жидкости, как пузырьки в газированной воде. Но те стремятся вверх, а эти будто бы кружили. Ну, и по размеру гораздо меньше пузырьков.
– Что это?
– Корпускулы здоровья. Почему вы спрашиваете? Ведь вы и зачаровали эту воду.
– Я?!..
– Странно это слышать, – удивилась Вера Тимофеевна. – А кто ж еще? Мне Владислав рассказывал, как вы патроны чаровали и гранату… Потом – и воду. Другого волхва с вами не было же.
– С патронами случайно получилось, – растерянно промолвил Николай. – Взял в руки магазин, а тот лежал в воде. Я воду вытряхнул, достал патрон, чтоб разглядеть, а после этого защелкнул в магазин обратно. Тут все они и побелели. Не успел подумать, как слышу голоса. Ну, вставил магазин в «Гадюку», смотрю, а немцы ополченцев мучают. Одного сожгли. Я стал стрелять… После Владислав сказал, что у меня патроны зачарованные, другими чернокнижника убить нельзя. А вот гранату я сознательно зачаровал, перед этим полил ее водой из фляги… Но про корпускулы впервые слышу.
– Странно, – вновь удивилась Вера Тимофеевна. – Волхвование так просто у людей не проявляется. Врожденная способность и, кстати, очень редкая. Хоть вы и юноша, но знать должны.
– Да тут такое дело… – Николай вздохнул. – Меня в траншее после взрыва мины засыпало землей. Сколько я под нею пролежал, не знаю, но, думаю, довольно долго. Очнулся от нехватки воздуха, во рту земля, в груди печет… Как-то выбрался наружу. Но длительная гипоксия, случившаяся вследствие асфиксии, не прошла бесследно. От недостатка кислорода в голове, как видно, погибли клетки мозга. Я о себе почти ничего не помню.
«А мальчик образованный», – сообразила Вера Тимофеевна. – «Асфиксия», «гипоксия», «клетки мозга»…
– Документы сохранились? – спросила.
– Увы! – юный волхв развел руками. – Были в вещевом мешке, в него попала мина… Помню имя и фамилию и то, что, вроде, рос в детдоме. Лет сколько мне – и то не знаю.
– Семнадцать – восемнадцать, – сказала Вера Тимофеевна. – По виду.
– Думаю, что больше, – не согласился Николай. – Просто я худой, скорее даже тощий, потому и выгляжу моложе. Владислав назвал меня «ледащим», – тут он вздохнул. – Вот и не знаю, что мне делать? Память потерял, документы взрывом развеяло. На что я годен?
– На многое, – решительно сказала Вера Тимофеевна. – Вы волхв, пусть даже и не помните себя, но это дело поправимое. С документами поможем. Главный врач оформит вам удостоверение сотрудника больницы, где я работаю. Это для начала. По его запросу выдадут и паспорт. Ваш случай не единственный. Бывало, привозили к нам людей без документов и не помнящих себя. Попали под обстрел, контузия… Кто-то после вспоминал, как его зовут на самом деле, другие так и оставались с придуманным им именем. Война… Вы же пока потрудитесь в больнице, где станете чаровать нам воду.
– Не имею представления, как это делать.
– Расскажу, – улыбнулась Вера Тимофеевна. – У нас работал волхв. Старенький совсем, седой, морщинистый, но с очень сильным даром. Автоклав с водой наполнял корпускулами за полчаса. Правда, после чародейства отдыхал полдня. Он нам показывал и объяснял, как это делает, но мы, конечно, лишь глазели – способностей-то нет. Душевным человеком Матвеич был – простой, доступный. Другие волхвы задирают нос, а он держался с нами наравне. Спас тысячи людей. Как началась война, пришел в больницу и в ней, считай, жил. Там и погиб. Больницу обстреляли, снаряд попал в палату, где отдыхал Антип Матвеевич. А у него покрова не имелось, он волхв всего лишь первого разряда. Погиб на месте…
Она вздохнула.
– Выходит, что эта вода целебная? – спросил Несвицкий, ткнув рукой в стакан.
– Не представляете, насколько, – кивнула Вера Тимофеевна. – Если ею обработать раны… Не так, конечно, как вы на Владислава лили, а просто приложить тампон, смоченный водой с корпускулами, то заживают они в считанные дни. Нет воспалений и абсцессов. По ложке внутрь в течение трех дней – и восстанавливаются внутренние органы. Помогает даже в безнадежных, казалось бы, случаях.
– Я не уверен, что смогу опять ее зачаровать.
– А мы попробуем! – предложила Вера Тимофеевна. Она взяла флягу и сходила с ней в кухню. Вернулась с полной, протянула Николаю. – Приступайте!
– Что нужно делать?
– Возьмите ее в руки и представьте человека, которому пытаетесь помочь. Он ранен или болен и нуждается в лечении. Антип Матвеевич перед тем, как чаровать, ходил в палаты и смотрел на пациентов. Настраивался, как говорил нам.
– Попытаюсь.
Николай взял в руки флягу и закрыл глаза. Почему-то ничего не представлялось. Он подумал о жене. Маша долго умирала, рак в ее возрасте убивает долго. Николай Михайлович задействовал все связи, снял со счета накопленные сбережения, покупал лекарства за границей – те, которые советовали медики и о которых сообщали в интернете. Ничего не помогло, врачи лишь развели руками. За такую воду он тогда ничего не пожалел бы… Нет, не выходит. Лицо жены мелькнуло перед взором и пропало. Он вздохнул, и тут внезапно накатило – зримо, ярко… Грохот пулеметов, на камнях под жарким солнцем Пешавара лежит Сергей Стеценко. Из пробитой шеи струйкой брызжет кровь. Николай пытается зажать артерию, кровь пробивается сквозь пальцы, фонтанирует, лицо Сергея на глазах бледнеет и приобретает серый цвет…
– Николай!
Несвицкий медленно открыл глаза. Нет, перед ним был не Афганистан, а знакомая столовая на летней кухне, где он сидит, сжимая в руках флягу. Перед ним стоит хозяйка дома и смотрит на него взволнованно…
– Что с вами было? – спросила Вера Тимофеевна. – Лицо вдруг словно помертвело. Вы что-то вспомнили?
– Смерть друга. Он умер на моих руках.
– Понятно, – она забрала флягу, вытащила пробку, налила воды в пустой стакан, извлеченный из буфета. Подняла его к глазам. – Ого! – воскликнула. – Какой насыщенный раствор! Взгляните!
– Я вам верю, – ответил Николай. – Извините, но мне хотелось бы где-нибудь прилечь. Найдется место?
– Идемте!
Закупорив флягу и положив ее на стол, Вера Тимофеевна отвела Несвицкого в дом, где быстро застелила старенький диван. После чего ушла. Николай разделся, залез под одеяло и тут же отрубился. А хозяйка, вернувшись в летнюю столовую, вновь взяла стакан с водой из фляги, подняла его к лампочке. Затем достала воронку из буфета и аккуратно слила воду во флягу.
– Волхв! – произнесла довольно. – И очень сильный. Степан Андреевич завтра обомлеет.
Выключив в столовой свет, она закрыла двери на замок и зашагала в дом. Флягу забрала с собой…
* * *
Подняли его рано. Николай оделся, сходил в уже знакомый малый домик в огороде, ополоснул лицо под умывальником и отправился в столовую. Позавтракали пышными оладьями с густой сметаной, запили это чаем.
– Я вызову машину из больницы, – объявила Вера Тимофеевна. – За волхвом обязательно пришлют.
– Зачем? – пожал плечами Владислав. – Сам отвезу.
– Ты раненый!
– Нормально себя чувствую, мне не мешки грузить.
Вера Тимофеевна слегка поспорила, но быстро сдалась и ушла переодеваться.
– Возьму в больнице у нее конверты, – промолвил Гулый. – У них там есть большие, из коричневой бумаги, для простерилизованных инструментов. Разложу в них деньги и развезу по семьям, если ты не против.
– Нет, – согласился Николай. – А справишься один? Меня, похоже, в оборот возьмут, поэтому не знаю, когда освобожусь. Охрана не нужна? Может, в батальоне попросить? Большие деньги.
– Обойдусь! – махнул рукою Владислав. – Здесь, в поселке, все свои, бандитов нет. К тому ж я на машине. Зашел, отдал, уехал.
– Не напейся только, – сказал Несвицкий. – Могут предложить, чтоб помянул товарищей.
– Сказал же – на машине! – буркнул Владислав. – Я за рулем не пью.
– Действуй! – кивнул Несвицкий…
В столовой он переоделся в одежду, принадлежавшую ушедшему Бойко, оставив только берцы. Ходить в мундире не хотелось, к тому же тот был грязным. Подумав, он вытащил из рюкзака три пачки денег – две купюрами по 100 экю и еще одну по 50. Ровно его доля. Рассовал их по карманам куртки. Под нее надел ремень с трофейным пистолетом. Автомат решил не брать. Он в гражданском – патруль прицепится, а документов нет…
Пока он этим занимался, напарник выгнал автомобиль из гаража. Внешне тот походил на древний «Запорожец» и «Москвич» в одном флаконе. Покрашен кистью в черный цвет – похоже, что не в первый раз.
– Нормальная машина, – успокоил Гулый, заметив взгляд напарника. – Еще в империи собрали. Ей сносу нет. Мотор два раза перебрал, подвеску заменил, и теперь несется, как дурная.
Впечатленный такой характеристикой, Николай полез в салон, где примостился позади. Вера Николаевна села рядом с мужем. Гулый отворил ворота и выгнал крашеную колымагу со двора. Ехали довольно долго. Сначала по поселку, мимо одинаковых домов из шлакоблоков, оштукатуренных и побеленных. Крыши – без фронтонов, четырехскатные. Улицы без твердого покрытия, подсыпанные шлаком. Миновали шахтные строения с высокой башней, над которой крутились огромные колеса.
– Подъемник, – объяснил напарник. – На этой шахте я проходчиком работал до войны.
После шахты начался асфальт. Покоцаный и с выбоинами, но все же не грунтовка, подсыпанная шлаком. Скоро их колымага вкатила в многоэтажную застройку и, попетляв по улицам, остановилась у массивного здания с квадратными колоннами.
– Центральный госпиталь, – сказал напарник. – До войны – главная больница области. Приехали.
Поднявшись по ступенькам, они вошли в центральный холл, где разделились. Владислав, невнятно буркнув, что навестит товарища из батальона, который здесь лежит, куда-то удалился, а Вера Тимофеевна повела Несвицкого вверх по широкой лестнице, выложенной мраморными плитами. Было видно, что некогда та знавала лучшие времена. Плиты были вытерты подошвами, и кое-где с краев обколоты. Дубовые накладки на перилах потемнели и местами выщербились.
– Больницу при империи построили, – пояснила Вера Тимофеевна, заметив выражение лица Несвицкого. – Наш край тогда богатый был, денег всем хватало: и школам, и больницам, и коммунальщикам. Но после отделения все в стране раскрали, растащили. Вдобавок мы еще воюем со славами. Руководство республики поддерживает нас, как может, но возможности их скромные. Операционные и процедурные у нас нормальные, палаты ремонтируем. Но для административных помещений госпиталя средств не хватает.
В коридоре второго этажа оба подошли к высокой двери с закрепленной на ней табличкой: «Главный врач Кривицкий С.А.».
– Госпиталь должен возглавлять начальник, – сказала Вера Тимофеевна, остановившись перед ней, – но Степан Андреевич не захотел, чтобы его так называли. Сказал: «Я главный врач и им останусь!» Он практикующий хирург.
– Хороший?
– Замечательный, его и за границей знают. Столько спас людей! После того, как славы отделились, куда его только не зазывали! В империю, Европу, к арабам в Эмираты. Сулили золотые горы. Отказался уезжать. Ответил: «Я своих больных не брошу!» Его тут очень уважают.
Они вошли в приемную и поздоровались с сидящей за столом немолодой, приятной женщиной.
– Я волхва привела, Ираида Павловна, – сообщила Вера Тимофеевна, – как и звонила.
– Заходите, – кивнула секретарша, с любопытством посмотрев на Николая. – Степан Андреевич вас примет.
Они зашли. Кабинет главного врача впечатления не производил. Стол, шкафы в углу, стулья возле стен. Паркетный пол, вытертый подошвами до неприличия. Лишь возле стен он остался медно-желтым, тем самым напоминая, что некогда он был богатым и красивым. За столом сидел плотный немолодой мужчина. В коротких волосах – густая седина. Одет в халат поверх костюма – белый, разумеется.
– Здравствуйте, Степан Андреевич! – сказала Вера Тимофеевна, и Николай понял, что она робеет. Он тоже поздоровался и любопытством посмотрел на знаменитого хирурга.
– Вам тоже не хворать! – улыбнулся им Кривицкий. – Значит, волхва привели? Присаживайтесь! – он указал на стулья у стола.
Они расселись. Главный врач уставился на Николая.
– Как долго практикуете? – спросил, и Николай расслышал в его голосе сомнение.
– Не помню…
В нескольких словах он рассказал свою историю. Кривицкий слушал молча, и в его глазах читалось недоверие.
– Странно это слышать, – произнес главврач, когда Несвицкий смолк. – Волхв поступает в ополчение, как рядовой боец. Воюет, получает асфиксию, теряет память, поэтому не знает о своих способностях. Но уничтожил чернокнижника и немцев в зачарованных кирасах… Извините, но не верю.
Николай пожал плечами, вынул из кармана документы и звезду убитого им чернокнижника и положил перед Кривицким. Тот сначала взял офицерское удостоверение.
– Готфрид фон дер Ляйнен, – прочел фамилию и имя и стал переводить с немецкого: – Состоит на службе в Бундесвере, чин – гауптман. Маг четвертого разряда, – он взял восьмиконечную звезду, рассмотрел и положил на стол. – Убедили. Ну, ладно – справились вы с магом, зачаровав патроны, но корпускулы здоровья… Это разные способности, насколько знаю.
– Мой муж вчера в бою получил три раны, – поспешила пояснить Вера Тимофеевна. – Осколочные. Две поверхностные, хотя одна большая, еще один осколок пробил бедро навылет. Николай Михайлович промыл их водой из фляги и забинтовал. Вчера я осмотрела мужа. Раны затянулись, покрылись корочкой, их даже бинтовать не нужно. Муж практически здоров. Вот еще, – она извлекла из сумки флягу и положила на стол перед начальником. – На моих глазах Николай Михайлович вчера зачаровал.
Кривицкий молча взял пустой стакан, стоявший у графина перед ним, плеснул в него из фляги и поднес к глазам.
– Ничего себе! – он охнул – похоже, что от неожиданности. – Какой насыщенный раствор! – Кривицкий ловко опорожнил стакан обратно во флягу, не расплескав ни капли, и закупорил ее пробкой. – Как долго шел процесс?
– Я не смотрела на часы, – смутилась Вера Тимофеевна. – Но быстро – минут, наверно, пять.
– Понятно, – кивнул Кривицкий. – Спасибо, Вера Тимофеевна. С вами все. Оставьте нас вдвоем.
Медсестра ушла. Главный врач посмотрел на Николая.
– Не обижайтесь на неласковый прием. Поверить было трудно. Волхв в Царицино – большая редкость, их и в империи не очень много. А тут приходит юноша, худенький и маленький. И вообще… – он сделал паузу.
– Ледащий, – улыбнулся Николай.
– Вот именно, – кивнул главврач. – И говорит, что он может изготавливать раствор здоровья. При этом уверяет, что в бою утратил память и ничего знает о своих способностях. Вы бы поверили?
– Я бы волхва испытал, – сказал Несвицкий.
– Значит, вы согласны на испытание?
– Конечно, – Николай кивнул. – Но есть условия.
– Какие?
– Перед испытанием мне покажут пациентов – из тех, которые вызывают наибольшее желание помочь. Второе. Если испытание пройдет успешно, вы поможете мне с документами. Мой паспорт разнесло разрывом мины в клочья – в вещмешке лежал.
– Почему не хотите восстановить его в полиции?
– Я не гражданин республики. Придется ехать за границу, а без документов меня туда не выпустят.
– Понятно, сделаем, – кивнул главврач и снял трубку телефона. – Ираида Павловна, пригласите заведующую детским отделением и сестру-хозяйку.
Обе женщины явились буквально через несколько минут. Одна немолодая, полная, с простым, невыразительным лицом; вторая лет примерно тридцати, высокая и стройная. Красивая. Тонкие черты лица, вишневые глаза в густых ресницах под соколиными бровями. Смотрит сумрачно, но хороша! Накрахмаленный халат выгодно подчеркивает трепетную грудь приличного размера, литые бедра и мускулистую попу. Николай лишь мысленно вздохнул, глянув на такой «пейзаж». Не для него фемина.
– Дарья Николаевна, – Кривицкий посмотрел на немолодую женщину. – Чистый автоклав наполнить питьевой водой. Наш новый волхв, – он указал на Николая, – приготовит раствор здоровья.
– Я поняла, Степан Андреевич, – кивнула женщина с простым лицом и вышла.
– Марина Авенировна, – сказал главврач красавице. – Покажите Николаю Михайловичу своих вчерашних пациентов. Ему необходимо проникнуться настроем перед чарованием. А это вот раствор, который он сегодня сделал, – Кривицкий протянул ей флягу. – Разбавьте перед применением примерно втрое – очень высокая концентрация.
– Спасибо, Степан Андреевич! – воскликнула красавица, буквально вырвав флягу из руки начальника. – Как вовремя!
– Ему спасибо, – главврач кивнул на Николая. – Если с автоклавом выйдет, легче станет всем. Проводите волхва.
– Николай Михайлович, прошу за мной, – произнесла красавица.
В сопровождении заведующей отделением Несвицкий по проходу между корпусами прошел в соседний, где посетил палаты. Через полчаса он выбежал во двор, где, ломая сигареты, жадно закурил.
– Не угостите?
Он повернулся: рядом обнаружилась заведующая. Он дал ей сигарету и щелкнул зажигалкой.
– Табак хороший, – сказала Марина Авенировна, затянувшись. – Давно такого не курила.
– Трофейный, – Несвицкий протянул ей пачку. – Возьмите, у меня еще есть.
Она кивнула и забрала. С минуту они курили молча.
– То, что вы мне сегодня показали… – он заскрипел зубами. – Я много чего видел в жизни, в том числе и раненых детей. Но столько крох! Возможно, вам привычно…
– К этому привыкнуть невозможно, – перебила его врач. – Я здесь с самого начала военных действий и до сих пор привыкнуть не могу. Спасибо за раствор, он очень пригодится. Возможно, что получится вытянуть и тех, кого считали безнадежными.
– Как это все произошло? – спросил Несвицкий.
– Прилетело в детский сад. Славы целенаправленно обстреливают школы и сады. Хотят, чтобы нам стало больно. Дескать, как посмели отложиться от их «демократического» государства! Мерзавцы! Если б знали, как они издеваются над ополченцами, попавшими к ним в плен!
– Знаю, – кивнул Несвицкий. – Одного немецкий чернокнижник сжег на моих глазах.
– А вы?
– А я его убил. И остальных фашистов, бывших с ним. Марина Авенировна, ведите меня к автоклаву…
* * *
Сестра-хозяйка заглянула в кабинет Кривицкого.
– Разрешите?
– Заходите, Дарья Николаевна, – кивнул главврач, – присаживайтесь.
Сестра-хозяйка последовала приглашению.
– Рассказывайте.
– Все сделала, как вы велели, – начала сестра-хозяйка. – Раствор разлили в емкости, распределили их по отделениям. Три бутылька отдали представителям других больниц. Очень были рады! Благодарили и еще просили.
– Потерпят. Следующую партию направим в полевые госпитали, – сказал Кривицкий. – Им нужнее.
– А вдруг опять прилеты в город?
– Несвицкий новой начарует. Вы же сами видели: десятиведерный автоклав за двадцать пять минут! Я специально засекал. Очень сильный волхв.
– Это точно, – кивнула Дарья Николаевна. – Где вы нашли такое чудо?
– Вы не поверите, но сам пришел, – Кривицкий улыбнулся. – Вернее, привели. Вера Тимофеевна, сестра из терапии. Он с ее мужем воевал на подступах к Царицыно. Там и проявился его дар.
– А по виду – мальчик, – сказала Дарья Николаевна. – Тщедушный, тощенький.
– Ледащий, – засмеялся главный врач. – Так он о себе сказал. Не заблуждайтесь, Дарья Николаевна. Этот мальчик много испытал и видел множество смертей. Сам убивал. У него глаза матерого головореза, я насмотрелся на таких. Но душою добрый, и это тоже видно. Накормили парня?
– Конечно! – сестра-хозяйка даже чуть обиделась. – Сразу после волхования. Он так много съел! Подносить не успевали. Все в столовой удивлялись: куда что лезет?
– Не жалейте! – махнул рукой главврач. – Пусть ест. Да за раствор ему из ресторана блюда можно приносить!
– Так нам не жалко, – поспешила Дарья Николаевна. – Просто любопытно было и немножечко печально. Поварихи чуть не прослезились – такой худющий! Видно, много голодал.
– Откормим, – главный врач махнул рукой. – Переодели?
– Как вы велели, во все новое. У нас на складе обмундирования хватает – привозят из империи жертвователи. Едва нашли его размер – там, в основном, большие. Он выбрал куртку-парку, полукомбинезон, свитер и подшлемник. Назвал все этой «горкой». Я такого слова не слыхала. Откуда это?
– Наверное, оттуда, где он рос, или где воевал. Чего, чего, а этого наш волхв хлебнул в достатке.
– У него с собою пистолет, – понизив голос, сообщила Дарья Николаевна. – Носит на ремне под курткой.
– Как видите, я не ошибся, – кивнул главврач. – Привык к оружию.
– Но в госпитале? С пистолетом?!
– До госпиталя еще добраться нужно, а в городе довольно беспокойно. Контрразведка сбилась с ног, вылавливая террористов – проникают в город постоянно. А наш волхв собственноручно уничтожил чернокнижника Германии. Да за такое славы будут горло грызть! Пусть ходит с пистолетом, если хочет… – главный врач задумался. – Кстати, Дарья Николаевна. Нельзя ли подобрать Несвицкому жилье поближе к госпиталю? Он сейчас живет у Веры Тимофеевны – в поселке возле шахты, а это очень далеко.
– С жильем проблема, – пригорюнилась сестра-хозяйка. – Свободного-то нет. Сами знаете: указом главнокомандующего все излишки изъяты у владельцев и переданы беженцам. Тех подселяли даже в семьи – с их согласия, конечно, и люди брали. Беда-то общая…
– Может, кто из наших согласится приютить? Из тех, кто живет неподалеку?
– Не знаю, – Дарья Николаевна задумалась. – Идеально было бы у Мережко.
– Марины Авенировны?
– Ее. Живет одна в двухкомнатной квартире буквально в двух шагах от госпиталя. Дом старый, стены толстые, окна – на восток. При обстреле снаряд не прилетит. Но…
– Что?
– Сомневаюсь, что Мережко согласится. Женщина без мужа, а тут – мужчина. Что люди скажут?
– Во-первых, он почти что мальчик, – хмыкнул главный врач. – Во-вторых, она вдова. Какие разговоры? В-третьих, нам очень нужен волхв. Надеюсь, Марина Авенировна поймет. Сам с ней поговорю. Кстати, где Несвицкий? Чем занят?
– В библиотеке. Читает книгу.
– Да? – Кривицкий поднял бровь. – Какую?
– «Практическое волхование».
– У нас такая есть?
– От Матвеича осталась. Он сам погиб, а книга уцелела. Наследников он не имел, поэтому отдали к нам в библиотеку. Лежала, никому не нужная, а тут Несвицкий и спросил: есть ли что-нибудь про волхование? Вот я и вспомнила. Он еще газеты читал в библиотеке. Пролистал все, что были.
– Память восстанавливает, – кивнул главврач. – Верней, пытается. Серьезный парень. Вот что, Дарья Николаевна, пусть он зайдет ко мне.
Сестра-хозяйка удалилась. Через несколько минут в кабинет вошел Несвицкий. В новой «горке» он выглядел куда солидней, чем в потрепанной одежде при первом разговоре. Уже не мальчик – молодой мужчина.
– Присаживайтесь, Николай Михайлович, – Кривицкий указал ему на стул. – Вы испытание прошли, и я исполню обещание. Вот удостоверение, – он придвинул волхву книжечку в малиновой обложке. – Документ серьезный, с ним можно выходить на улицу и в комендантский час. Медика пропустят.
– Спасибо! – Несвицкий взял удостоверение.
– Там нужен снимок, – продолжил главный врач. – Рядом с госпиталем есть цифровая фотография. Сделают за пять минут. Принесете Ираиде Павловне, она приклеит и печать поставит. Деньги есть?
– Найду, – кивнул Несвицкий.
– Если нужно, можем выплатить аванс. Вы приняты на должность волхва – есть такая в госпитале. Ввели, когда Антип Матвеевич работал. Когда погиб, вакансия осталась, а я ее не закрывал – как чувствовал, что пригодится. Оклад – как у хирурга высшей категории, то есть тысяча ефимков. Медиков здесь ценят.
– Спасибо, – вновь сказал Несвицкий.
– Еще одно. Есть предложение поселить вас ближе к госпиталю. Так безопасней и при срочной надобности вы быстро явитесь в госпиталь. Предупреждаю сразу: с жильем в Царицыно непросто – город переполнен беженцами. Отдельной квартиры предоставить не смогу.
– Могу пожить в каком-нибудь чуланчике, – пожал плечами волхв. – Я человек неприхотливый.
– О чем вы, Николай Михайлович?! – обиделся Кривицкий. – Чтобы я ценнейшего специалиста определил в чулан? Есть вариант подселить вас к Марине Авенировне. С тех пор, как муж ее погиб, одна живет в двухкомнатной квартире. Дом рядом с госпиталем.
– А она не будет против? – смущенно произнес Несвицкий. – Как-то неудобно – мужчину к женщине.
– Это никого не удивит, – успокоил главный врач. – В нынешнем Царицино такое сплошь и рядом. Я же объяснил вам ситуацию с жильем. Мы не в любовники вас предлагаем, а постояльцем. Я с ней поговорю. Для любовника Марины Авенировны вы слишком молоды – разница в двенадцать лет, – Кривицкий усмехнулся. – Ей тридцать два, а вам от силы двадцать. Вас девушки должны интересовать. Их в госпитале, к слову, много.
– Я заметил, – кивнул Несвицкий. – Персонал – сплошь женщины. Мужчин почти не видно.
– Война забрала, – главный врач вздохнул. – Семь лет воюем. Тот же муж Марины погиб во время операции. Их госпиталь накрыли артиллерией. Отличный был хирург и человек хороший! После трагедии прошло четыре года, но Марина мужа не забыла. Будьте с ней поделикатней.
– Она еще не согласилась.
– Уговорю, – махнул рукой Кривицкий. – Марина – человек с понятием. Самой же будет веселее, чем одной в пустой квартире. Пока закончите с удостоверением, решу вопрос.
– Понял, – ответил волхв и удалился.

4
Марина подошла к дверям своей квартиры и полезла в сумочку. И вот тут внезапно вспомнила: ключи она оставила секретарше главного врача для навязанного ей постояльца. Замоталась на работе и забыла. «Надеюсь, он хотя бы дома», – подумала Марина и нажала копку звонка.
Вдалеке послышались шаги, дверь открылась, и перед женщиной предстал Несвицкий в тонком свитере, спортивных брюках и ее переднике в цветочек.
– Добрый вечер, Марина Авенировна! – улыбнулся он хозяйке. – Проходите, мойте руки, будем ужинать. Я тут у вас немножко похозяйничал. Надеюсь, вы не будете в претензии.
От такого заявления женщина слегка опешила и только покачала головой. Бросив сумку на комод в прихожей, она сняла туфли и отправилась в ванную, а спустя минуту появилась в кухне. Постоялец к тому времени избавился от передника и предстал перед ней у накрытого стола.
– Присаживайтесь, Марина Авенировна, – указал рукой на стул. – Сейчас мы предадимся греху чревоугодия, – он снова улыбнулся. – Не знаю, как вы, но я проголодался.
Марина присела и осмотрела стол. Салат из свежих овощей, пшеничный хлеб, нарезанная тонко ветчина, два сорта сыра и вяленая колбаса. Тарелки украшала зелень – веточки укропа и петрушки. Возле них стояли бутылки с этикетками на иностранных языках. Вдобавок в комнате витал дразнящий запах чего-то вкусного. Женщина сглотнула.
– Откуда все это богатство?
– Купил на рынке, – объяснил Несвицкий, присаживаясь напротив. – Он тут недалеко, и выбор неплохой. Все свежее. На горячее подам тушеную картошечку с парной свининкой. Этот поросенок еще утром хрюкал, как мне сказали. Что вы предпочитаете на аперитив? Коньяк, ликер? Есть джин сухой, английский.
– Их тоже продали на рынке? – хмыкнула Марина.
– Трофейные, – пожал плечами Николай. – Своих солдат Германия снабжает хорошо. Но тем, кто с нами этим поделился, аперитивы больше не понадобятся. Так что?
– Коньяк, – подумав, выбрала Марина.
– Поддерживаю, – одобрил Николай и наполнил рюмки. – Ну, за знакомство!
Коньяк был мягким, ароматным и с легким карамельным вкусом. Скользнув по пищеводу, он наполнил желудок теплотой. Марина взяла вилку и закусила ветчиной, подумав, подцепила ломтик сыра… Отдала должное салату, заправленному ароматным свежим маслом из подсолнечника. Николай не отставал. Закуска быстро исчезала.
– Горячее! – сказал Несвицкий и навалил ей в чистую тарелку горку желтого картофеля с кусками мяса.
«Я столько никогда не съем!» – подумала Марина, но даже не заметила, как съела. Картофель пропитался соком мяса, стал мягким и рассыпчатым. Во рту он просто таял. Ну, очень вкусно!
– Дижестив! – сказал Несвицкий и вновь наполнил рюмки. – В Западной Европе живут неправильные люди и пьют они после еды – для лучшего пищеварения. Чего с них, варваров, возьмешь? Но что-то в этом есть.
– Вы бывали в Западной Европе? – спросила у него Марина.
– Доводилось.
– Говорите на иностранных языках?
– Французский, английский и немецкий – в совершенстве. На испанском и итальянском объясняюсь и могу читать, но письменностью не владею. Грамматика у них довольно сложная.
«Ничего себе! – подумала Марина. – У меня английский, как в анкетах пишут, „со словарем“. Латинский не считается – на нем никто не говорит».
– Вы хорошо готовите, – сказала вслух.
– Когда один живешь – и не тому научишься, – пожал плечами Николай.
«Он не из родовых, – подумала Марина. – Или изгой».
– Скажите, Николай Михайлович, – спросила, отхлебнув из рюмки. – Зачем вы это все устроили? – она кивнула на тарелки. – Ужин приготовили, купили дорогих деликатесов? На рынке все недешево.
– Хотел к вам подлизаться, – улыбнулся Николай.
– Для чего?
– Меня вам навязали в постояльцы. Не думаю, что вы охотно согласились. Так что постарался смягчить вам огорчение.
– Я не огорчилась, – качнула головой Марина. – Просто… Как вам сказать… После смерти мужа в этом доме не было мужчин. Я привыкла жить одна. А теперь не знаю…
Она внезапно всхлипнула и зарыдала.
– Марина Авенировна!..
Спустя минуту она пришла в себя и обнаружила, что сидит, уткнувшись лицом в грудь мужчины, и плачет, а тот гладит ее по голове и шепчет что-то успокаивающее. Марина отстранилась.
– Извините! Не следовало мне сегодня пить, – она вздохнула. – Расклеилась и вспомнила Сережу.
– Вы часто плачете о нем? – спросил Несвицкий.
– Почти что каждый день.
– Это очень плохо.
– Почему? – обиделась Марина.
– Не даете душе его уйти в чертоги Господа. Ваш Сергей давно бы был в раю, но вы не отпускаете его и держите возле себя. Нехорошо.
– Откуда знаете, что Сергея ждут в раю? – насупилась Марина.
– А где ж еще? Мне сказали, что он погиб во время операции, спасая человека. Это так?
Марина подтвердила.
– Евангелие помните? Нет больше той любви, аще кто положит душу за друзей своих. Таких, как он, церковь почитает мучениками, которые, минуя мытарства, идут прямой дорогой в рай. А вы ему не позволяете.
– Уверены?
– Священник объяснил мне, когда я жену похоронил.
– У вас была жена?
– Да, – он замялся, но потом кивнул. – Я гораздо старше, чем выгляжу, Марина Авенировна.
– Насколько?
– Не могу сказать. Утратил память – вернее, часть ее в результате асфиксии. В бою засыпало землей. Что-то помню, а что и нет. Но уверен, что мне не восемнадцать лет.
«В этом нет сомнения, – подумала Марина. – В восемнадцать так не говорят».
– Жена погибла под обстрелом?
– Умерла от рака.
– Но вы же волхв! И не смогли спасти?
– Увы. Хотя и сделал все, что мог.
– Ах, да! – она кивнула. – Корпускулы здоровья не убивают раковую опухоль – наоборот, ускоряют рост новообразований. Проверено. Вот при ранениях… Что мне делать, Николай Михайлович? Как отпустить Сергея?
Он задумался.
– Вам завтра в госпиталь? – спросил.
– Нет. Мне дали выходной. Динамика у деток положительная – ваш раствор помог, и главный врач сказал, что справятся и без меня.
– Тогда с утра пойдемте в церковь. Помолитесь там о душе Сергея и скажете, что отпускаете. Мне тоже нужно – заказать сорокоуст о близком человеке.
– Жене?
– Мария умерла давно, – качнул он головой. – О товарище, погибшем вчера в бою.
– Вы с ним дружили?
– Мы были как одна душа и тело. Но ненадолго. Душа его меня покинула.
«Странно говорит», – подумала Марина, но уточнять не стала. А он продолжил:
– Отдыхайте, Марина Авенировна. Я сам тут приберусь.
– Сначала покажу вам комнату, – ответила Марина и встала. – Диван там есть, постель – в шкафу. Устраивайтесь…
Через полчаса она спала, завернувшись в теплое одеяло – отопление пока что не включили, и в квартирах было лишь немногим потеплее, чем за окном. А Несвицкий в своей комнате разбирался с вещами, которые привез от Владислава. Для этого он попросил машину, и госпиталь не отказал, дав ее с водителем, конечно. Попросив его немного подождать, Николай зашел в знакомый двор. Гулого он обнаружил в летней кухне. Напарник восседал в дымину пьяный за столом, перед ним стояли опустевшая бутылка водки и тарелка с остатками закуски.
– Ты же говорил, что за рулем не пьешь, – вздохнул Несвицкий.
– Так я не за рулем, а дома, – громко икнув, нетрезвым голосом промолвил Владислав. – Эх, Коля, Коля! Это же такая мука – видеть столько горя в домах у мужиков! Я же всех их знал, как и они меня. Родные плачут, смотрят на меня, а в глазах читается вопрос: «Почему мой умер, а ты живой?»
– Деньги роздал?
– Да, – Владислав мотнул башкой. – Сказал, что от тебя, поскольку это твой трофей. Благодарили. Деньгами мужа, конечно, не вернешь, но жить после такой потери людям будет легче. Тебе от них спасибо.
– А я приехал за вещами. Взяли на работу в госпиталь, на жительство определили неподалеку от него.
– Знаю, – икнул Гулый. – Жена звонила, интересовалась, как я тут, заодно и рассказала. Поздравляю. Хорошая работа. Но жаль, что не остался в батальоне, нам бы пригодился.
– Кто знает, может быть, еще и повоюем, – сказал Несвицкий и спросил: – Автомат мне сдать? Или себе оставить можно?
– Гражданскому с оружием нельзя, – задумался напарник. – Разрешают пистолет, но на него нужна бумага. Хотя… Если начальство похлопочет… Ты воевал и взял оружие в бою, а не со склада получил. Спроси.
– Спрошу, – кивнул Несвицкий и сунул автомат в рюкзак. Следом – разгрузку с магазинами и цинк патронов. Прицепятся – отдаст. Сомнительно, что волхва потащат в суд за незаконное оружие.
Попрощавшись с Владиславом и посоветовав тому поспать, он отнес два рюкзака в машину. И вот теперь раскладывал их содержимое по ящикам и полкам шкафа. Прежде сделать этого не мог: не знал, куда его определят, а то, может, вовсе выставят за дверь. Женщины, особенно красивые, непредсказуемы. У каждой толпы тараканов в голове, что и подтвердил их разговор с Мариной. Четыре года тосковать о муже! Какая бы ни была у них любовь, но с психикой у дамочки не все в порядке. Поэтому он предложил хозяйке психотерапию с походом в церковь. Он и сам хотел туда сходить – пообещал ведь Юрию, что за него помолится. Вот и совместит два дела.
В прошлой жизни Николай Михайлович был православным нигилистом. Вот такое сочетание, казалось бы, несочетаемого. Бог, как он считал, необходим, потому что без загробного существования жизнь человека не имеет смысла. Но просить у Бога помощи в карьере, удачи в бизнесе и личной жизни бесполезно. Господу нет дела до твоих делишек, он для большой и главной цели в жизни человека – обретения посмертия. В то же время церковь для людей часто заменяет психотерапевта. Помолился, попросил, поставил свечку – и полегчало на душе.
В храм они отправились голодными: Марина решила исповедаться и причаститься, Несвицкий поддержал ее из солидарности, но сам он причащаться не хотел. Ведь перед этим нужно исповедаться, а что он скажет батюшке? Дескать, перенеслась его душа в это тело из другого мира, а обитавший в нем до этого парнишка умер. И теперь Несвицкий просит помолиться о его душе. Класс! Психиатры довольно потирают руки…
Храм располагался неподалеку, и людей в нем оказалось много – воскресный день. В притворе они с Мариной купили свечи, Несвицкий подал поминальную записку, и оба вошли под своды церкви. Николай сразу обратил внимание, что прихожане здесь ведут себя иначе, чем в его прежнем мире. Они стояли не вперемешку, а строго выстроились по половому признаку: женщины расположились слева, мужчины – справа. Последних было очень мало. Хотя и в прошлой жизни Николая женщин в церковь приходило больше, чем мужчин, но это не так бросалось в глаза. Поставив свечку перед образом Спасителя и помолившись о душе парнишки, Николай стал слушать службу. Она здесь была несколько другой: похоже, что короче. Просительная ектенья – одна! – затем священник зачитал короткую цитату из Евангелия и начал исповедовать желающих, причем довольно быстро. «Куда они торопятся?» – подумал Николай, но вскоре догадался: опасаются обстрела. Чем дольше люди будут в церкви, тем вероятней для прихожан и клира словить прилеты. М-да, прифронтовая жизнь заставляет даже церковь пересмотреть каноны.
Перекрестившись, он покинул храм и, выйдя за ограду, закурил. Там и дождался появления Марины. Лицо ее было умиротворенным.
– На душе светло, – поделилась своими чувствами хозяйка. – Помолилась о душе Сергея, сообщила, что отпускаю его в рай. И знаете? Он мне ответил! Прошептал: «Спасибо!» Как думаете, он так действительно сказал, или мне почудилось?
– Сказал! – заверил Николай. – В этом нет сомнений. Вы сейчас к себе?
– Да, – подтвердила женщина. – Выходной. Надо постирать и прибрать в квартире.
– Я – в госпиталь, – сказал Несвицкий. – Вчера договорились сделать партию раствора. Подскажите, где тут можно перекусить по-быстрому? Есть хочется.
– Накормят в госпитале, – Марина улыбнулась. – Он считается военным, и персонал в нем кормят. Люди сутками работают, когда им для себя готовить? Не переживайте.
Так оно и вышло. Несвицкий заглянул в столовую, где получил тарелку манной каши, политой маслом, два кусочка хлеба и стакан какао.
– Нужна добавка – подходите, – сообщила повариха на раздаче.
Несвицкий подошел. Странно, но у него прорезался гигантский аппетит. Вчера он много съел – и здесь, и у Марины. Прежде после такого утром кусок в горло не полез бы, но смотри ты… Молодой, растущий организм так требует или причина кроется в ином? Не ясно.
Позавтракав, он заглянул в палаты к детям. В этот раз маленькие пациенты не выглядели так ужасно, как вчера. Возле их кроваток сидели мамы, бабушки, отцы. Поначалу никто не обратил внимания посетителя. Зашел в палату худенький парнишка, немного постоял и вышел. Возможно, родственников ищет. Но потом, как видно, кто-то проболтался.
Завершая обход палат детского отделения, он вдруг увидел в коридоре толпу примерно в двадцать человек, которая немедленно взяла его в кольцо.
– В чем дело, господа? – спросил Несвицкий.
– Вы волхв? – спросила молодая женщина, шагнув вперед.
– Так записано в моем удостоверении, – уклончиво ответил Николай.
– Волхв! – закричала женщина, схватила правую руку Николая и стала целовать. Он еле отобрал и спрятал за спину вместе с левой.
Толпа загомонила и подступила ближе.
– Спокойно, господа! – воскликнул Николай. – Откуда этот взрыв неконтролируемых эмоций?
– Ты деток наших спас, – сказал немолодой мужчина. – Спасибо тебе, добрый человек!
Он поклонился.
– Спаси тебя Господь и Пресвятая Богородица! – откликнулись в толпе и стали кланяться.
– Детей спасли врачи, медсестры, санитарки – все, кто здесь трудились днем и ночью, – Несвицкий чувствовал себя неловко. – А я всего лишь зачаровал раствор.
– Без него бы Галечка не выжила, – сказала женщина, которая целовала ему руку. – Мне так врачи сказали.
– А внук мой не оправился бы так быстро, – сообщил немолодой мужчина. – Не скромничайте, Николай Михайлович! Великое дело вы сотворили. Как хорошо, что так вовремя нашлись!
– Кстати, о растворе, – перехватил инициативу Николай. – Я как раз намеревался сделать следующую партию. Вы мне позволите пройти к автоклаву?
Люди расступились. Несвицкий зашагал по коридору, слыша сзади голоса: «Худенький какой!.. Все силы на детей потратил… Не щадит себя… Спаси его Господь!..» «Да это просто сюр какой-то! – думал Николай, спускаясь по ступенькам в цокольный этаж, где располагались автоклавы. – Налетели и сразу руки целовать…» Как выяснилось вскоре, куда покруче сюр ждал его в помещении для автоклавов. Переступив порог, Несвицкий с изумлением увидел, что в нем полно людей. Медики в халатах, мужчины, женщины в гражданском, а кто-то – и в военной форме. Здесь же обнаружился и главный врач, который сразу подошел к Несвицкому и поздоровался за руку.
– Кто эти люди? – поинтересовался Николай. – Понятно, что в халатах наши, а остальные?
– Из администрации главнокомандующего и из Собрания Республики. Услышали, что в госпитале появился волхв, и захотели посмотреть.
– Не верят, что я волхв?
– Скорее, в то, что вы нашлись. Когда Антип Матвеевич погиб, ему замену почти год искали. Даже обращались к правительству империи. Ответили: свободных волхвов нет. Другие страны вовсе не откликнулись – таких специалистов просто так не отдают. А тут вдруг выскочил один, как чертик. Господи, прости! – он перекрестился.
– А того, что я вчера раствор зачаровал, им недостаточно?
– Желают сами убедиться. Поймите, отказать нельзя.
– Хорошо, – помедлив, согласился Николай. – Но чтобы в помещении – ни звука. Собьют мне концентрацию – лично выброшу за двери. Не посмотрю на чин и должность.
– Я прослежу, – заверил главный врач.
Николай уже привычно вымыл руки над раковиной и, не вытирая их, направился к приготовленному автоклаву, где сел на табурет и опустил ладони в воду. Закрыл глаза и сконцентрировался. Мир исчез, пропали образы и звуки, перед глазами возникли сцены, которые он подсмотрел в палатах. Вот мать целует маленькую девочку и, плача, гладит ей головку – всю забинтованную. Бледный мальчик, которому осколком оторвало кисть. Кровавое пятно на забинтованной груди другого…
Из ладоней потекло тепло, он это ощутил. Еще в прошлый раз заметил: на патроны и гранаты из пальцев льется холод, а на раствор здоровья – теплота. Он просидел довольно долго, пока не ощутил, что из ладоней больше ничего не истекает. Николай открыл глаза и встал.
– Готово, – сообщил собравшимся.
– Двадцать семь минут, – немедленно сказал Кривицкий, глянув на часы. – Теперь проверим результат.
Подойдя, он зачерпнул воды из автоклава стаканом и глянул сквозь него на низкое окно.
– Есть! – объявил довольно. – Концентрация нормальная. Желающие могут убедиться.
Все загомонили и окружили главврача. Стакан пошел по их рукам. Люди брали и смотрели на просвет. Воспользовавшись этим, Николай тихонечко слинял. Выбравшись во двор, он закурил. Хотелось есть, хотя совсем недавно завтракал, в теле ощущалась слабость – хреново было, в общем. А тут еще комиссия приперлась глянуть на диковинку. Он вспомнил, что у входа в госпиталь стояло несколько машин – внедорожники и легковые. Тогда подумал, что посетители приехали навестить родных. Ошибся.
Во двор выскочил главврач. Подойдя к Несвицкому, сказал сердито:
– Николай Михайлович! Вы почему ушли? С вами побеседовать хотели.
Несвицкий затоптал окурок.
– Степан Андреевич, скажите: я волхв или медведь, который выступает в цирке? Вы это для чего устроили? К тому же, не предупредив меня?
Главврач смутился.
– Извините. Я звонил Марине Авенировне. Но телефон ее не отвечал, а когда Мережко взяла трубку, то сообщила, что вы в госпитале. Я стал искать, но мне сказали, что вы позавтракали и отправились в палаты к детям. Просто не успел.
– А для чего эти смотрины? Похвастаться перед начальством ценным кадром?
– Вы не понимаете, – вздохнул Кривицкий. – Я позвонил министру здравоохранения, сообщил о вас и попросил, чтобы разрешили госпиталю открыть прием для иностранцев. Корпускулы – это ведь не только раны. К примеру, они эффективно исцеляют кожные проблемы, трофические язвы и ряд других болезней, не поддающихся традиционному лечению. А иностранцы – это деньги, которых госпиталю не хватает. При прежнем волхве мы их принимали. Министр ответил: нужно убедиться, что волхв способен обеспечить раствором всех: и жителей республики, и иностранцев. Иначе никакого разрешения. Сказал, что сам приедет посмотреть. Я не ожидал, что вместе с ним увяжутся люди из администрации главнокомандующего и Собрания Республики.
– А этим я зачем понадобился?
– Как вам сказать… – главврач замялся. – Вы своего рода знаменитость. Про ваш бой на подступах к Царицыно уже легенды ходят. Двое ополченцев разгромили штурмовую группу немцев, усиленную чернокнижником и бронемашиной. На месте боя побывали журналисты из газет и телевидения, сняли и сгоревшую «Куницу», и трупы немцев у траншеи, и убитых минометчиков.
– Артиллеристов ухайдакали имперцы. Подлетел их вертолет и ракетами ударил.
– Об этом тоже сообщили, но и без того картинка впечатлила. Вот люди и захотели глянуть на героя, который вдобавок оказался волхвом, и, едва прибыв с поля боя, пришел спасать детей.
– Понятно, – Николай кивнул. – Не обижайтесь, Степан Андреевич. Просто не люблю публичность: я волхв, а не артист. Надеюсь, не испортил вам гешефт?
– Я объяснил, что после процедуры чарования волхв чувствует упадок сил и нуждается в покое.
– Прокатило?
– Словечки у вас странные, – Кривицкий удивился. – Если вы о мнении гостей, то они прониклись, хотя и сожалели, что не удалось лично высказать герою свою признательность и восхищение. Меня просили передать.
– Понятно. Разрешение дадут?
– Пообещали. Но сначала нужно обеспечить потребности республики.
– Нужно – обеспечим. Степан Андреевич, есть очень хочется. Меня покормят, или поискать кафе?
– О чем вы? – Кривицкий удивился. – Конечно же, накормят. Не беспокойтесь, мы прекрасно знаем, что на чарование волхв тратит силы, и их следует восполнить. Тем более, еды хватает. Я заказал для делегации обед, но люди отказались – дескать, негоже объедать больных.
«Странные у них порядки, – подумал Николай. – Начальство отказалось от халявы…» Но углубляться в тему он не стал – до одурения хотелось жрать.
Через полчаса он выполз из столовой, лучась от сытости и счастья. Для начальства наготовили вкусняшек: жареные бифштексы, воздушное пюре, супы, салаты, разные нарезки. Несвицкий это смолотил. Не все, конечно, но существенную часть – сколько удалось запихнуть в желудок. Почти как в той комедии: бифштексов – три, солянка сборная мясная – три порции, салат – один (скромнее нужно быть!), хлеб, чай, пирожное… Из столовой он отправился в библиотеку. Почему не к месту жительства? Так там хозяйка убирает. Если женщина за это взялась, то следует исчезнуть с глаз. Иначе можно огрести. По уму, и возвратиться нужно через несколько часов по окончании уборки. Пусть хозяйка успокоится, чувства приведет в порядок…
В библиотеке для начала он попросил газеты. Кривицкий не соврал: об их бое написали. Было много фотографий: сгоревшая «Куница», трупы немцев крупным планом. Чернокнижник так и вовсе с разных ракурсов. Журналисты восторгались: вот как мы воюем! Дескать, дали немцам прикурить. О погибшем взводе упомянули мимоходом. «Если по уму, то оборона и без помощи имперцев потеряла вдвое больше наступавших, – оценил Несвицкий. – А не случись меня, немцы вовсе избежали бы потерь. Да, конечно, силы были неравными: у немцев минометы, бронетехника плюс этот чернокнижник. Но подготовка ополченцев – оторви и выбрось. С такой они не навоюют…»
Отложив газеты, он взялся за «Практическое волхование». Интересная попалась книга. Материал изложен просто, ясно, с примерами и теоретическим обоснованием природы чародейства. Если верить автору (книгу написал иеромонах Софроний), волхвы сами от себя ничего не производят, а выступают проводниками сил природы, которую, как всем известно, создал Бог. Поскольку у природы энергии – море разливанное, достаточно уловить хотя бы малую частичку. Ну, как, к примеру, фотоэлементы преобразуют свет Солнца в электричество. Способность к волхвованию встречалась в этом мире не сказать, чтоб очень редко, но лишь немногие могли ее использовать, условно говоря, «в промышленных масштабах». Подогреть в ладони чашку с чаем, заморозить курицу или кусок свинины получается у одного из ста, но это не ценилось. Малополезный дар: есть электрические чайники и холодильники, они справляются с задачей эффективнее. Обладающих такой способностью звали ЛОДы – люди, ограниченные в даре.
Истинные волхвы (на Западе их звали маги) встречались редко – один на десять тысяч населения, но в реальности гораздо меньше. Не каждый мог развить свой дар, к тому же некоторые способности ценились мало. К примеру, возможность сжечь противника живьем, которую Несвицкий видел лично. В Средневековье это было – ух! Но в 21-м веке… Дар действовал на близком расстоянии – короче, пуля эффективнее. А вот защитный кокон, который Владислав назвал «покровом» – это то, что нужно. Тех, кто им владел, охотно брали в армию, правоохранительные органы, что и понятно. Врывается такой вот терминатор в опорный пункт противника или в квартиру, где сидят бандиты, спокойно их расстреливает, сам полностью неуязвимый для ответного огня. Высоко ценились летуны – то есть волхвы или маги, способные летать. Несвицкий аж глаза протер – неужто правда? Но Софроний сообщал о них обыденно, как, скажем, о сантехниках. Да, есть такие, и в армии используются для разведки и проведения диверсий. Живые «квадрокоптеры», мать их за ногу! К слову, до настоящих беспилотников в этом мире пока что не додумались. Технический прогресс здесь отставал и находился, по оценке Николая, где-то на уровне середины 1990-х. К примеру, мобильных телефонов в этом мире не имелось. А если волхв к тому же обладал защитным коконом – ЗК по-местному, то получался неуязвимый «квадрокоптер».
Лишь теперь Несвицкий понял то, о чем рассказывал напарник. Немецкий чернокнижник взлетел, разведал оборону ополченцев и навел на них огонь артиллеристов. К тому же у «эсэсовца» имелся и защитный кокон. В этом времени – смертельное оружие. Николай, вздохнув, подумал, что поторопился с оценкой ополченцев. У них просто не имелось шансов… К слову, иностранных магов Софроний безапелляционно помечал как чернокнижников. Дескать, получили дар от бесов. Православные, свои – от Господа. Ну, это нам знакомо…
Ценилась в этом мире и способность зачаровывать металлы от внешнего воздействия. При этом они становились черными и отталкивали любую краску, так что сразу было видно, какая защита у врага. Объяснилось, почему на немцах были именно кирасы, а не привычные Несвицкому бронежилеты. Силы на зачарование металла маг тратил одинаково – как на большой кусок, так и на маленький. Поэтому укреплять пластины для бронежилетов нерационально. А вот зачаровать бронемашину целиком мог только очень сильный маг, поэтому они встречались редко. Как и зачарованные боеприпасы…
Квалификация волхвов и магов считалась по разрядам. Одно умение – один разряд, и далее по списку. Наивысший ранг – шестой, Софроний утверждал, что больше не бывает. Застреленный Несвицким чернокнижник имел 4-й, и поэтому считался сильным магом.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70560073?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Скибка, скиба – здесь: ломоть хлеба. Слово существует во многих славянских языках: белорусском, украинском, польском и т. д.

2
ДРГ – диверсионно-разведывательная группа.