Главная страница | Биографии и мемуары | Хроники уходящего поколения

Хроники уходящего поколения
Валерий Николаевич Стовба
Татьяна Петровна Стовба
Хроники – это окно, через которое мы можем заглянуть в прошлое, понять, чем жило послевоенное поколение «бумеров», выросших до компьютерной революции, гаджетов. Как росли, что любили, над чем смеялись и плакали.Автор около сорока лет отдал журналистике. Жизнь подарила ему сотни встреч с известными и просто интересными людьми. Не раз ставила перед выбором в ходе судьбоносных изменений в стране. Излагая хроники событий своей жизни, тех людей, среди которых он жил, автор пишет только о том, что хорошо знает, пытаясь быть предельно откровенным. В своих рассказах он не избегает мелочей, не совсем «правильного» выбора событий, проявления характеров. Много рассказов посвящено природе и рыбалке. Эмоционально насыщенные рассказы как кусочки пазла из которого складывалась жизнь одного из представителей уходящего поколения.

Валерий Стовба
Хроники уходящего поколения

Предисловие
Этот сборник рассказов и документальной повести составлен в память о любимом муже Стовбе Валерии Николаевиче (15.06.1947 г. – 12.07.2023 г.), написанных и опубликованных в последние пять лет жизни, когда тяжелые болезни приковали его к инвалидной коляске.
Родился Валерий Николаевич на Дальнем Востоке в семье военнослужащего. Детство провел в Уссурийске и на Чукотке, юность – на Украине – в Кривом Роге и Днепропетровске, получил высшее образование без отрыва от работы в Днепропетровском университете, второе высшее очно в Высшей комсомольской школе в Москве и третье в Высшей партийной школе в Санкт Петербурге. С 1976 года жил и работал в Великом Новгороде.
Более сорока лет Валерий Николаевич отдал журналистике, пройдя путь от корреспондента многотиражной заводской газеты до главного редактора областных газет и радио. Награжден медалью ВДНХ и Знаком «1150-летие ЗАРОЖДЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ», многочисленными Грамотами и Благодарностями.
Хорошо образованный, Валерий всю жизнь начинал раннее утро и заканчивал день с книгой в руках. В его тщательно собранной библиотеке более тысячи книг. Литература и география, страноведение и политика – ему было все интересно. Знал наизусть Евгения Онегина, множество других поэм, стихов, дворовых и народных песен. Но особой его любовью была история. Он часто говорил, что если бы можно было начать жизнь сначала, он бы хотел стать историком или археологом.
Валера был солнечным, теплым человеком. Его кредо – у природы нет плохой погоды. Внешне всегда спокойный и ровный, он страстно отдавался своим увлечениям. Заядлый рыбак с раннего детства, за свою жизнь он рыбачил на Дальнем Востоке, Чукотке, Алтае, Украине, в новгородском Ильмене. А кроме того в Черном, Средиземном, Японском, Ионическом, Адриатическом морях. Делал это с удовольствием, забывая обо всем на свете. Со школьных лет азартный спортивный болельщик. «Болея» за Спартак, он до последних дней помнил результаты всех значимых матчей и их яркие моменты.
Жизнь подарила ему сотни встреч с известными и просто интересными людьми. Не раз ставила перед выбором в ходе судьбоносных изменений в стране и за рубежом.
Он не писатель, но не мог не поделиться нажитыми впечатлениями. Поэтому все истории, хроники этой книги не выдуманы. Именно хроники, которые, на мой взгляд, лучше всего характеризуют лицо его сверстников.
Валерий пишет только о том, что хорошо знает, о событиях, участником которых он был, предлагает зарисовки из своей жизни, пытаясь быть предельно откровенным. В них он не избегал мелочей, не совсем «правильного» выбора событий, проявления характеров. Ведь не бывает чистых героев или злодеев. Каждый человек многолик. Все мы разные. Много рассказов посвящено природе и рыбалке.
И еще. Он не мог не рассказать о некоторых страницах и моментах жизни известных людей, чтобы они не канули в безвестность.
В книгу вошли как рассказы, из опубликованных ранее на Литрес сборников «Хроники одного поколения», «Вечер в домжуре», «Путевые заметки журналиста», «На едине с природой» так и новые, написанные в последние дни жизни; документальная повесть «Один из плеяды забытых», над которой он работал несколько лет.
2024год. Стовба Т.П

Глава 1. Детство

Оленьи рога
В каждой семье есть вещи, сувениры, которые напоминают ее лучшие времена, места проживания. Вот уже шестьдесят лет у меня на стене висят оленьи рога. Они, как символ счастливого периода жизни на Чукотке.
А дело было так. Мы с Витькой Зяблицевым, тогда ученики четвертого класса, решили, став на лыжи, пройти около пяти километров до места заготовки для воинской части оленьего мяса. Руководил забоем наш с Виктором друг старший лейтенант Сабутай Меликов. Не одну зимнюю рыбалку просидели мы вместе на льду.
До места забоя дошли быстро и комфортно, чему способствовала безветренная погода. Дядя Саша (так мы называли Сабутая) встретил нас радушно. Угостил горячим чаем. С освежеванных туш срезал несколько полос филе для передачи родителям.
Но для нас главным было заиметь ветвистые оленьи рога. Офицер дал команду чукчанским животноводам.
– Выбирайте рога, – предложил дядя Саша. Мы недоуменно переглянулись. Дядя Саша разрешил нам выбрать оленей с понравившимися рогами и показать их чукчам. Мы так и поступили. Погонщики заарканили животных, завалили в снег. Оседлав их, острыми ножами пересекли на затылках жизненно важные нервы. По телам рогатых пробежала конвульсия, после чего чукчи профессиональными движениями перерезали оленям горла. На снег фонтаном брызнула кровь. Чукчи ловили ртом этот живой алый поток и жадно пили его.
Это был шокирующий удар по нашей психике. Такого жестокого обращения с животными мы еще не знали и не ожидали. Кстати, все увиденное не прошло бесследно. Как ни старался, с годами я так и не смог стать охотником. Не могу стрелять в живое существо.
Напившись крови, один из пастухов взял острый топорик и несколькими точными ударами отсек часть черепов с рогами. Так мы стали обладателями долгожданных сувениров.
Закинув рога за спины, двинулись к дому. Ветер заметно усилился. Пошел густой снег. Когда прошли около половины пути, видимость стала близка к нулю.
Спустя минут пятнадцать, остановились. Было неясно, в какую сторону идти. Я, неожиданно для себя, закричал: «Ого-го-го!» И свершилось чудо. Из-за пелены снега появился мой отец. Он избавил нас от поклажи и скомандовал следовать за ним. Через полчаса мы уже были дома, в тепле от загруженной углем печки.
Как оказалось, забеспокоившись нашим отсутствием, родители выяснили у младшего брата Витьки, что мы отправились за рогами. Отец Виктора пошел снаряжать из солдат небольшой спасательный отряд, а мой отец пошел нам навстречу.
Через неделю один из умельцев приторочил рога на деревянную основу, покрыл их лаком. В таком виде они и сегодня.

Игрушки
В начале пятидесятых мы жили в военном городке Ворошилова Уссурийского. Отец с утра до позднего вечера был на службе. Мама работала в библиотеке. Я еще не ходил в школу, а потому целыми днями был предоставлен самому себе. С шести лет, когда я постиг, благодаря маме, алфавит, начал читать сказки. А до того центром притяжения малышей были игрушки, счастливые обладатели которых – дети офицеров, побывавших во Владивостоке, Хабаровске. Именно оттуда привозили расписных деревянных коней на колесиках, футбольные мячи. Именно тогда начиналась эпидемия любительских футбольных матчей. Родители пришивали на наши майки игровые номера, пытались приобрести спортивные тапочки, вкапывали футбольные ворота.
Родители остро ощущали нехватку у нас игрушек. И, чем могли, компенсировали их отсутствие. Например, приезжая со стрельб в дальних лагерях, отец часто привозил дивно красивые перья из хвостов фазанов. Сразу же начинались игры в индейцев. Из-под наших головных повязок торчали перья-красавцы.
До конца своих дней буду помнить две игрушки, сделанные руками отца. Это подводная лодка из посылочной фанеры и деревянный поршневой самолет.
Доступ к ним был свободен для всех пацанов с нашей улицы. Ребята с других улиц были лишены возможности подержать эти игрушки в руках.
Парадокс в том, что, когда в магазинах появились яркие игрушки, притягивающие взгляды малышей. Мы с друзьями уже пошли в школу. У нас появились более серьезные увлечения. Выходит, мы выросли в период без игрушек. Может, поэтому многие мои сверстники с малолетства освоили принципы коллективных игр, стали профессиональными спортсменами. Может, именно тогда закладывались основы «Красной машины», победителей футбольных европейских первенств шестидесятых.

Летнее «богатство» Чукотки
Приплыв в бухту Провидения в середине сентября, я, пацан, попал из лета Владивостока в первый снег Чукотки. Снег падал на черную землю, серые валуны. И все это короновали прошлогодние снега на вершинах сопок. Создавалось впечатление пустой темной равнины, которую силился покрыть редкий, несмелый преждевременный снег. Казалось, что здесь ничто не может расти, даже трава.
Свою ошибку я понял только спустя месяцы, в начале июля, когда за одну ночь километровая поляна между сопками превратилась в алый от многочисленных маков ковер.
Через несколько дней лето еще раз удивило меня. На той же поляне стали бродить дети десяти-четырнадцати лет из нашего военного городка. Глядя на них, я тоже соорудил себе «корзинку», приторочив ручку к металлической литровой банке от консервов. Это был сезон сбора прошлогодней шикши – ягоды, по виду и вкусу напоминавшей иргу. Шикша набирала вкус, только перезимовав под толстым слоем снега на коротких веточках, напоминающих мелкие хвойные лапки.
Потом пришло время сбора грибов. На девяносто процентов это были мелкие сыроежки. Иногда попадались большие белые. Они росли там, где природа накопила побольше земли на камнях.
А в августе на залитых водой болотцах на мхах созревала голубика.
Таким образом, за два с половиной       месяца       без снега на Чукотке природа предусмотрела для человека и зверя необходимый источник витаминов. Это была неоценимая добавка к тем, что поступали в организм вместе с продаваемыми в магазинах овощными и фруктовыми консервами.

Рождение рыбака
В начале пятидесятых прошлого века для нас, мальцов, хорошая игрушка была редкостью. А потому отец в меру своих способностей делал из дерева для моих игр то подводную лодку, то самолет, то автомат. А в тот раз он начал мастерить что-то мне непонятное. В ближайшем заброшенном парке нашел два длинных деревянных хлыста, ошкурил их. Привязал к ним длинные прочные нити, приделал к ним по пробке, по крючку и по кусочку свинца.
– Это удочки. Завтра с ними пойдем ловить рыбу.
Жили мы в то время в Северном военном городке на окраине Уссурийска. А в пяти минутах от него протекала речка с китайским названием Суйфун. Не знаю, как она именуется сегодня, поскольку советская власть в свое время упорно переименовывала города, реки, местности, избавляясь от древних китайских названий. Так, например, город Сучан стал Партизанском.
На следующий день мы с отцом взяли удочки и пошли на первую в моей жизни рыбалку. Была безветренная солнечная погода. А потому батя был в офицерском галифе, сапогах и майке.
Чтобы дойти до речки, надо было пройти через КПП соседней воинской части. А иначе пришлось бы делать крюк километра в два. На КПП стоял вооруженный часовой. Внешний вид отца показался ему подозрительным. И он ни в какую не пропускал нас на территорию части. Требовал документы. Отец психанул. Началась перебранка, готовая перерасти в серьезный инцидент. Но нам повезло. К КПП своей части в это время подошел капитан, знавший моего родителя. Он и провел нас.
Через пять минут мы были на берегу Суйфуна. Батя снарядил и закинул удочки. Одну дал мне в руки, объяснив, как понять, когда клюет рыба. Я не следил за поплавком. Мне было интересно все вокруг. Журчащая вода, соседи – рыбаки, пустая литровая банка, в которую отец зачем-то набрал воды, хлыст удочки, которым можно было вычерчивать на воде разные узоры.
А тем временем отец одну за другой поймал двух небольших рыбешек с голубым отливом. Они поселились в той самой банке, тычась губами в невидимое для них стекло.
Когда батя выудил третью рыбку, то был безмерно удивлен. Двух первых в банке не было. В ответ на его недоуменный взгляд я признался, что съел их – они такие, красивые и вкусные. Зачем я это сделал, до сих пор не могу себе объяснить. Лицо отца посерело от этого известия. Он, казалось, даже постарел.
На этом моя первая рыбалка закончилась. Отец быстро смотал удочки и ускоренным шагом привел меня домой.
Мама, узнав в чем дело, рассмеялась:
– Не переживай ты, – обратилась она к отцу, – ничего с ним не случится.
И добавила:
– Теперь он точно рыбаком будет.
Как в воду смотрела мать. За свою жизнь я рыбачил на Дальнем Востоке, Чукотке, Украине, в новгородском Ильмене. А кроме того в Черном, Средиземном, Японском, Ионическом, Адриатическом морях. Делал это с удовольствием, забывая обо всем на свете. Где бы я ни жил, везде на столе была свежая рыба.

Корюшка
Одна из батарей артиллерийского дивизиона, командиром которого был мой отец, в течение двух суток проводила учебные стрельбы недалеко от военного городка. За обедом отец рассказал, что в бухте, где проводились стрельбы, корюшка начала метать икру. Солдаты наловили ее килограммов двадцать.
Этой новостью я поспешил поделиться с моими друзьями Витькой Зяблицевым и Генкой Виноградовым. Срочно изготовили два сачка. Вместо мешка под рыбу увели у моих родителей большую наволочку. Выход назначили на следующее утро.
Покинули поселок где-то в восемь утра. Солнце уже вышло из-за вершины сопки. Через час проходили мимо складских территорий с колючей проволокой и охраной по периметру. Часовые для видимости прокричали положенное «Стой!», «Стой. Стрелять буду!» Но до выстрелов не дошло. Мы в часовых узнали солдат нашего дивизиона. Они в нас – детей своих отцов–командиров. Еще через полчаса пришли в заветную бухту.
Нам предстала следующая картина. Двадцатиметровые скалы стеной отделяли узкую полосу галечного пляжа от суши. В одном месте пляжа между галькой лежали метров двадцать песка. Именно на этом узком участке морская вода просто кипела от мелкой рыбешки, выскакивавшей из воды на песок, чтобы оставить здесь икру для продления рода. В воздухе стоял запах свежих огурцов – так пахла корюшка.
Приготовленные нами сачки не подошли. Рыба проскакивала сквозь великоватую ячею. Что делать? Проворнее других оказался Генка. Снял шаровары, завязал клошенины и начал таким вновь изобретенным орудием лова вытаскивать на берег заветную корюшку.
Примеру друга последовали и мы с Витькой. Наволочку полностью набили рыбешкой где-то минут за сорок. Рыба, которую выловили, перемешалась с песком. Очень неудобно было нести наволочку, наполненную рыбой.
С трудом, но с задачей этой справились, принесли корюшку домой. Отмыли ее от песка. Лишнюю рыбу родители презентовали соседям. К вечеру по всему поселку ощущался характерный запах жареной корюшки.

Горячие Ключи
Кузов ГАЗ-63 с трудом вместил желающих для поездки на Горячие Ключи. За нашей машиной шла еще одна, в которой офицеры – любителирыбалки везли стопятидесятиметровый невод.
Через два часа пути между сопками перед нами открылась незабываемая картина: два овальных озера с бирюзовой водой.
Рыбаки повернули в сторону озер, а наш газон продолжил движение к Горячим Ключам. Вскоре мы были на месте.
Чукотский «курорт» представлял собой два одноэтажных деревянных гостевых домика и бассейн с «живой водой». Это небольшой, человек на пятнадцать, деревянный бассейн с оградой из досок, высотой метра два. Через деревянные лотки сюда стекала вода из двух источников. Из одного – горячая сероводородная, из другого – чистейшая ледяная от тающих снегов на вершинах соседних сопок.
Первыми бассейн оккупировали женщины. Из-за его стен послышались плеск воды, смех, громкие голоса.
Мы, дети десяти–двенадцати лет, тем временем исследовали округу. В ручейке теплой сероводородной воды плавали маленькие рыбки с острыми колючками, торчащими в разные стороны от живота. Эксперименты, проведенные здесь же, показали, что в бутылках с обычной пресной водой рыбки гибнут. Холодной воды они тоже не переносили.
Интересно, а знают ли наши биологи о таком виде рыб? Существуют ли подобные в других районах мира?
Вскоре приехали рыбаки. Без рыбы. Неудачу объяснили невозможностью завести невод. Мешали нерпы, обитающие в обоих озерах. Мужчины привезли еще одну загадку: нерпы, в отличие от своих сородичей в море, жили здесь в пресной воде.
После женщин бассейн оккупировали мужчины. Как приятно было впервые за два года на Чукотке ощутить свое тело в теплой воде, вдыхая свежий вечерний воздух.
Пока мы купались, женщины расстелили на зеленой полянке захваченный с собой брезент. На нем расставили бутылки со спиртным, различные закуски из мяса, рыбы, пироги.
Ужин прошел весело, был сытным, а для взрослых – чуть-чуть хмельным.

Бесплатный дефицит
Ясная Поляна – небольшой поселок на берегу бухты, где расположился отдельный артиллерийский дивизион. В нескольких километрах – поселок Урелики (военный аэродром) и поселок Провидения (морской порт.
Для нас, пацанов, жить здесь – сплошное удовольствие: сбор грибов, ягод, рыбалка, большое количество бездомных собак, которых мы подкармливали.
Ничто не нарушало размеренного ритма жизни. И вдруг…
В одно обычное летнее утро мы проснулись не от обычного лая собак, а от непривычной тишины Никто не мог нам объяснить, где наши четвероногие друзья. Это неведенье продолжалось до обеда, когда из Провидения вернулся холостяк, который провел ночь и половину выходного дня у своей любовницы. Он сообщил потрясающую новость: Отставший от «матки» сейнер выгрузил свой улов рядом с морским портом прямо на берег. Десятка два собак уже около суток «пировали» здесь. Там же и отсыпались, набив животы бесплатным дефицитом.
« « «
Мы, пацаны десяти – двенадцати лет, срочно собрали свой совет. В повестке один вопрос: как быстрее организовать экспедицию к брошенному улову. В чем его перевозить? Путь не близкий для нас- три километра по каменистой дороге.
Из поселка вышли часа в четыре по полудни. Не спешили, ведь в июле солнце практически не заходит. Для транспортировки морепродуктов собрали все сани в поселке. Металл по камням – не лучший вариант, но другого просто не было.
« « «
Ну, вот и приличная гора морепродуктов. С одной стороны «пировали» собаки. Со стороны моря – жители Провидения. Узрев нашу «экспедицию», они подвинулись, освободив часть «своей» территории.
Разнообразие даров моря нас поразило. Здесь были огромные крабы, лосось, кета (часть с икрой). Камбала, навага, бычки – это рыба, которую мы ловили на удочки. Правда, размеры были несопоставимы.
Набив добычей мешки, мы привязали их к зимним санкам и двинулись домой. Естественно, это был самый трудный этап нашей экспедиции.
Вначале мы дали возможность родителям отобрать все, что им понадобилось для хозяйства. Остальное выставили для желающих.
Оставшиеся невостребованными дары моря достались ненасытным собакам, часть которых вернулась в Ясную Поляну.

Ручей Спиртовый
Парадокс. Несмотря на то, что среди офицеров были классные рыбаки, каждый раз соревнование по ловле рыбы удочками со льда выигрывали мы, пацаны. Среди женщин нашего военного городка ходили легенды и байки, почему среди их мужей нет удачливых рыбаков.
Суть этого парадокса мы, пацаны, поняли уже потом, став взрослее. А происходило все так.
На рыбалку выходили, начиная с конца мая, когда лед разрезали первые трещины, часов в пять-шесть утра. На Чукотке в это время года солнце практически не заходило. Так повелось, что лучшие места для ловли бычков, наваги, камбалы были около небольшого деревянного мостика по дороге к поселку Провидения. Мы, пацаны, приняли это на веру, даже не пытаясь проверить на практике.
Подходя к заветному месту, мы сразу же спешили на лед, к трещинам, расширяя их легкими баграми до состояния округлой лунки, через которую беспрепятственно проходила большая рыба. И начинался лов.
А офицеры в это время не спеша располагались вокруг родничка с чистой холодной водой, стекающей с заснеженной вершины соседней сопки. Каждый из них не спеша доставал приготовленный дома «тормозок», который, в основном, содержал черный хлеб, тушенку, вареное оленье мясо, маринованные венгерские огурчики. А кроме того, каждый имел персональный пузырь питьевого спирта. У кого его объем занимал дежурные 100 граммов, у кого – 200, а у некоторых пол-литровая бутылка из магазина. Почему спирт? В конце пятидесятых годов прошлого века из спиртных напитков в продаже на Чукотке были только питьевой спирт и шампанское. Невелик выбор.
И в очередной раз команда молодых рыбаков победила своих старших товарищей, вновь давая повод женщинам отпускать, как всегда, нецензурные шутки в адрес мужей. А последние были благодарны нам, пацанам, за то, что как военную тайну хранили секретное название природного источника «Ручей Спиртовый».

Неходовой товар
Мы, пацаны, заканчивали выкапывать в снегу, по крышу завалившему одноэтажный дом, тоннель. Обсуждали, как использовать его в наших играх. Взрослые одобряли наши забавы, поскольку тоннель позволял солнцу пробиться внутрь здания.
От этой увлекательной деятельности меня неожиданно оторвала мама:
– Валера, возьми банку, деньги и сбегай в магазин.
Оказалось, что вечером к нам придут гости. На праздничном столе, как показалось маме, не хватало красной икры. За ней она меня и отсылала в магазин.
Через пятнадцать минут я уже стоял у прилавка гарнизонного магазина.
– Что тебе, Валерий? – поинтересовалась продавщица, наша соседка по дому.
– Мне, тетя Надя, банку икры.
Та скривилась, будто обнаружила на своем халате нечто отвратительное:
– Давай банку.
За прилавком на полу стояла бочка с красной икрой. Северяне давно уже научились солить икру дома из пойманной кеты. А потому в магазине икра востребовалась очень редко. Сверху в бочонке она ссохлась, стала похожа на пастилу. Большим металлическим черпаком с деревянной ручкой тетя Надя с трудом пробила верхний слой, чтобы добраться до нормальной икры. Затем взяла большую ложку и, как из пробуренной лунки, набирала ею икру в мою банку.
За это время в магазине образовалась небольшая очередь. Люди с неодобрением следили за нашими с продавщицей действиями, оценивая, сколько лишнего времени придется затратить на покупки.
Кто-то даже буркнул: «Нашли время…»
Наконец продавщица взвесила банку с икрой, я расплатился и вышел из магазина. Литровая банка икры стоила меньше, чем бутылка шампанского.
Говорят, что мы в те годы хуже жили. Да, это так. Но те продукты, которые производились в Союзе, имели минимальные цены. Предельно дешевыми были морская капуста, рыба, крабы, икра, хлеб, пиво – этот перечень можно продолжать и продолжать.
Почему сегодня мы не пользуемся накопленным в те далекие годы опытом?

Волчок и его стая
Ясная Поляна – место, где расположилась воинская часть на подступах к бухте Провидения и летной воинской части Урелики. Любая собачья упряжка по пути к магазинам райцентра не может проехать, минуя наш поселок. Сколько забавных и трагических историй наблюдали мы при проезде чукчанских упряжек.
То с проезжающей упряжки в обмен на бутылку спирта предложат унты из оленьей шкуры, расшитые бисером; то – моржовый клык с вырезанными на нем сценами охоты, рыбалки. А однажды рядом с нашим домом остановились сразу три упряжки. Каюры двух из них покинули сани и железными ломами, которыми управляют собаками, стали избивать своего попутчика. И пока солдаты добежали до упряжек, разняли чукчей, один из них умер от побоев, залив кровью снег. Подоспевшие офицеры выяснили, что погибший был вором. По традициям местного населения за это преступление необходимо лишать жизни. Ворам не место под солнцем, даже если, как в том случае, он украл лишь коробок спичек.
В тот день случилось практически невероятное. От упряжки отстала молодая ездовая лайка серебристого окраса. А невероятным событие стало потому, что самое дорогое, чем владеют чукчи, – ездовые собаки. Одним словом, собака осталась в поселке.
Мы, пацаны и девчонки восьми–двенадцати лет, были безмерно рады появлению лайки. Все наперебой стали подкармливать собаку. Уже на следующий день она получила имя Волчок.
В течение нескольких месяцев жители поселка по установленной очереди кормили это серебристое чудо. И вдруг собака пропала. Ее никто не видел в течение двух суток. «Может, убежала назад к чукчам?»– рассуждали мы.
Но вот однажды, чуть поднявшись на сопку до каких-то незавершенных строений из камня, мы были ошарашены. В закутке, куда не залетал снег, на грязных, неведомо, когда и кем закинутых сюда тряпках, свернувшись клубком, лежал нашедшийся Волчок. А из-под него выглядывали шесть симпатичных мордашек только что родившихся щенков.
С воплями радости мы побежали к поселку, сообщив новость родителям и собирая контрибуцию в пользу новой семьи животных в качестве мясных и рыбных консервов. Их выдавали военнослужащим в пайках. Они не пользовались спросом, а потому в загашниках их количество росло.
А еще через месяц стайка из шести разномастных и потерявших свою родословную щенков во главе с Волчком (надо же было нам так грубо ошибиться) чувствовали себя чуть ли не хозяевами поселка, и это соответствовало реалиям – их полюбили все.
Надо заметить, что еще до появления Волчка в Ясной Поляне концентрировались подкармливаемые жителями бездомные собаки и домашняя такса – любимица снабженца дивизиона Фридмана.
Эта история завершилась трагически. Как выяснилось, несколько собак поймали где-то лишай. Спустя некоторое время, количество заболевших собак возросло. Лечить их было нечем и некому.
Во избежание эпидемии, в дивизионе отдали приказ отстрелить бездомных животных. Поселок изо дня в день стал обходить старшина с малокалиберной винтовкой. Число собак стремительно уменьшалось. Но процесс затянулся на несколько недель. А все потому, что, почуяв смертельную опасность, собаки стали прятаться от старшины. Им помогали и мы. Пряча и подкармливая животных. Но конец этому все же наступил. Последней пала такса снабженца Дружок.
Невозможно было привыкнуть к тишине, не нарушаемой дружным лаем веселой стаи во главе с Волчком.

«Христа ради…»
В 1953 году отец был начальником штаба артиллерийского дивизиона. Мать работала библиотекарем в воинской части. Мне было шесть лет. Жили в Ворошилове Уссурийском в деревянном финском домике на четыре семьи.
То лето на Дальнем Востоке выдалось жарким. Двери в большинство квартир были распахнуты. Я читал в теньке. Мама стирала.
Как-то тихо, незаметно к нам подошел странно одетый человек. На нем были свободные, заправленные в кирзовые сапоги, темные брюки. Сверху – затертый двубортный пиджак, надетый на белую косоворотку. А еще его отличали длинные не стриженые волосы и выструганная, до блеска вытертая руками, опорная палка. Чувствовалось, что человеку трудно идти. Видимо, болела поясница.
Остановившись около матери, мужчина перекрестился: «Храни вас Бог». И поклонился в сторону нашей квартиры.
– Я из заключения, отсидел много лет. Пытаюсь добраться до дома. Подай, хозяюшка, сколько можешь, на дорогу, Христа ради.
Мать, будто извиняясь, объяснила бывшему зэку, что денег в доме нет. Муж подписался на государственные облигации на сумму двухмесячного оклада.
– Если хотите, могу накормить. Только что сварила суп.
Путник поблагодарил и, пройдя на кухню, сел за стол. Мать до краев налила самую большую глубокую тарелку. Положила в суп ложку сметаны и отрезала несколько больших краюх черного хлеба.
Я с интересом наблюдал за неожиданным гостем. А тот, чувствовалось, был очень голоден, но ел медленно, с достоинством.
Закончив есть, мужчина поблагодарил маму, закурил и пошел дальше вдоль военного городка. Куда? Одному ему известной дорогой.
В течение нескольких следующих лет через Ворошилов Уссурийский прошли сотни, а может и тысячи бывших заключенных, освобожденных из дальневосточных лагерей в результате амнистий, начавшихся после смерти И. В. Сталина. Жители, чем могли, помогали им: кормили, делились деньгами.
Но не все освобожденные платили местному населению благодарностью. Среди них были не только политические, но и воры, бандиты, убийцы. Не часто, но время от времени появлялись слухи об убийствах, кражах, изнасилованиях со стороны освобожденных.

Цена рельса
Дальний Восток, 1955 год. Я учился во втором классе Гродековской школы. Учительница задержала нас после занятий и поведала о той важной роли, которую играет в жизни страны сбор металлического лома. Здесь же нам было предложено в свободное от учебы время заняться этим важным делом и сдавать металлолом организации, занимающейся его сбором и переработкой. Было организовано социалистическое соревнование между классами.
На следующий день, после занятий, я и два моих хороших товарища вышли на поиск важного для страны сырья. Поиск не затянулся: в районе железнодорожной станции нашли кусок забытой кем-то рельсы. Привязав к ней за отверстие захваченную из дома веревку, потянули очень тяжелый для нас кусок металла в сторону принимающей организации.
В течение часа, с остановками на отдых, мы-таки дотянули железяку по адресу. Долго искали, кто бы мог принять у нас «бесценный» груз. Видимо, надоели всем работникам до того, что заведующий пунктом наконец-то вышел к нам. В ответ на просьбы принять металл, показывал рукой на входные ворота, мол, убирайтесь со своей железякой. Пришлось сказать, что мы пожалуемся в школе. Такой выход, видимо, его не устраивал. Рабочие бросили наш рельс в общую кучу металла.
– Все, ребята, до свидания, – попытался отделаться от нас заведующий.
Не тут- то было. В школе нас научили требовать квитанции за сданное сырье. Дальнейшие переговоры заняли еще с полчаса. Закончились тем, что начальник со злобой бросил нам три рубля: «катитесь, разговор окончен».
Для нас трешка была большими деньгами. Мы уже знали, что бутылка водки стоила два восемьдесят семь.
На следующий день заработанную с таким трудом трешку мы передали учительнице. Та широко раскрыла глаза и спросила: «А где же квитанция?» Рассказ в ролях о наших приключениях занял длительное время. Она пыталась отправить нас назад в приемный пункт за квитанцией. Мы категорически отказались. Не хотели подвергать себя повторным унижениям.
Наш опыт стал известен всей школе. И как не убеждали нас преподаватели, больше металлолом никто не собирал. Так провалилось мое первое в жизни соцсоревнование.

Шахматная школа
В 1954–1956 годах мы жили по месту службы отца в небольшом дальневосточном поселке Гродеково. Офицеры с семьями занимали несколько двухэтажных домов возле железнодорожной станции. Остальной поселок – частный сектор.
Рядом с вокзалом тянулась улочка, на которой были сконцентрированы торговые точки. В начале ее располагалась парикмахерская. Это рабочий зал, хозяином которого был старый еврей, и комната для ожидающих. Еврей был не просто хорошим мастером прически, но и страстным любителем шахмат. Поэтому в комнате для отдыхающих на отдельном столике располагалась расставленная для игры партия шахмат. Играл ли в них хозяин парикмахерской и его клиенты, я не знаю. Не видел. А вот мы с Егором частенько просиживали здесь часами. Сначала просто трогали фигуры руками, беспорядочно переставляли их, придумывали свои правила игры. С неделю парикмахер наблюдал за нами и, видимо, понял, что наш интерес к шахматам не угасает. А потому начал постепенно обучать ходам различных фигур, их возможностям, простейшим дебютным построениям. Короче, в течение лета мы с Егоркой научились играть в шахматы, доводя каждую партию до конца без нарушения
Порой, когда не было клиентов, к нам присоединялся сам парикмахер. Правда, он не играл с нами, а просто сидел рядом и по очереди подсказывал наиболее эффективные ходы.
В конце лета отца перевели на Чукотку. Так прекратилась для меня шахматная практика на целых два года. И только в 1959 году, на Украине, я оказался в крепкой шахматной секции местного Дома пионеров. Изучил «Дебюты» Панова, лучшие партии прошлых чемпионов мира, покупал шахматную периодику. Все это позволило мне войти в сборную школы и завоевать командное первенство района в Кривом Роге.
За мои шахматные успехи и вообще за глубокий интерес к этой игре я с благодарностью вспоминаю еврея-парикмахера из Гродеково. К моему стыду, даже не знаю, как его звали.

Люля
Жили мы тогда в Северном городке воинской части моего отца, а мамина подруга Люля – в общежитии, в Уссурийске.
Тетя Люля (это я прозвал ее Люлей в малолетстве – так и повелось) страшно завидовала моей маме. Мол, подруга не так уж красива, а замужем. А у нее семейные дела не заладились, никак не получалось выйти замуж, хотя окружающие считали ее первой красавицей. От тети Люли исходила такая энергия, что невозможно было не обратить на нее внимание. Но не везло.
И вот однажды она привела в гости к нам очень интересного старлея, по которому сохли все девки Уссурийска. Дело у них уже шло к свадьбе. Любое застолье, особенно со спиртом на лимоннике, как и в тот раз, быстро заканчивалось.
– Нам пора, – поднялся из-за стола старлей.
– Поздно уже, автобусы не ходят, – возразил отец. – Оставайтесь.
–Разве что…– старлей вопросительно посмотрел на Люлю.
– Да мне и на работу от вас ближе, – поддержала отца Люля.
И тут, поддавшись общему настрою, не по делу вступил я (тогда первоклассник):
–Оставайтесь, тетя Люля, будет так же весело, как тогда, когда вы ночевали у нас с дядей Мишей.
В воздухе повисла зловещая тишина. Герои застыли в немой сцене из гоголевского «Ревизора».
« « «
Вспомнилась мне эта история через много лет, когда уезжая от родителей из Кривого Рога мы с женой никак не могли отказаться взять посылку (ящик помидоров) и передать ее в Калинине тете Люле. Да, была перестройка – конец советской власти, когда в России с помидорами было туго.
В Калинине поезд стоял двадцать минут. Люля пришла за посылкой с тем старлеем. Уже майором. Были рады встрече. Многое вспомнили.

Северное сияние
Зимой, то ли в конце 1957, то ли в начале 1958 года, все немногочисленное население нашей воинской части, расположенной рядом с бухтой Провидения, среди ночи высыпало на улицу. И было отчего.
Вместо полярной ночи вокруг было необычно светло от света, льющегося с неба и отражающегося от чистого до голубизны снега.
Это был пир северного сияния. Такой его интенсивности, как позже пояснили ученые мужи в газетах и журналах, наше поколение не наблюдало.
Описать адекватно то, что происходило в небе над нами, просто невозможно. Представьте, что небо – тонкий сосуд с жидкостью, в которую чья-то властная рука подливала акварельные краски разных цветов. Они смешивались, обтекали друг друга, отражались на лицах зевак. Это было фантастическое буйство красок.
Глядя в лица взрослых мужчин и женщин, я видел, что их, как и меня, немного пугало это необычное явление. Как что-то фантазийное, за гранью реальности.
Продолжалось это чудо более двух часов. А его менее интенсивные отсветы были видны до рассвета.

«Разойдись!..»
Отца перевели по службе на Чукотку в 1956 году. Он был зам. командира отдельного артиллерийского дивизиона, расположенного на берегу бухты Провидения. Именно здесь были два равнинных участка. Один из них занимал военный аэродром в Уреликах, а второй – около нашего поселка. Потому здесь в свое время было сооружено футбольное поле – единственная площадка для проведения первенства по футболу среди воинских частей юга Чукотки.
В один из летних дней 1957 года, в выходной, у нас дома зазвонил телефон. Это был офицер, отвечающий в дивизии за спортивно-массовую работу. Он сообщил, что на грани срыва футбольный матч между Озерами и дивизионом отца. Заболел судья. И он попросил отца посудить предстоящий матч.
Здесь надо знать характер отца. Это крестьянский парень, закончивший военное училище и прошедший все тяготы войны с первого до последнего ее дня. Для него не было слова «не могу». Определяющим было слово «слушаюсь». Этому научил фронт. Справлюсь, решил он. Не велика премудрость. И дал добро.
На стадионе уже изначально сложилась напряженная обстановка. Озера не верили, что местный судья будет справедлив.
Свисток отца дал начало тому памятному для многих матчу. Первая же атака наших завершилась грубым нарушением со стороны Озер. Штрафной удар был назначен вблизи ворот противника.
Как и положено, игроки Озер в девяти метрах от места нарушения установили стенку из шести человек. Бить штрафной собирался «звезда» наших Бердюк. И вдруг…
К стенке подошел отец, который совершенно не знал правил игры. Он был озадачен: что еще за стенка? Это непорядок. И он ничтоже сумняшеся скомандовал: «Разойдись!..»
Для всех это был такой шок, что казалось, даже северный воздух стал гуще. Затем представители двух команд стали объяснять отцу, что он не прав. Он и сам это понял, но уступать было не в характере боевого офицера. Дал команду своим спортсменам занять места в машинах и отправил их восвояси.
Наказан был не отец, а офицер из дивизии, не выяснивший заранее отношения отца к футболу.

Происшествие на рыбалке
Кто когда-нибудь жил на Чукотке, знают, что значит для мужчины рыбалка. Особенно зимняя. Когда в мае лед в заливах перерезают многочисленные трещины. Достаточно легкого багорчика, чтобы расширить ее, превратив в лунку, а не сверлить полутораметровый лед. Как-то веселее ловить рыбу под солнышком, а не под завывание морозной поземки. Да и клев совершенно иной: кроме бычков начинают брать навага, камбала, голец.
В то памятное утро я, одиннадцатилетний сын офицера, проснулся рано, часа в четыре. Солнце уже вышло из-за вершины сопки и начинало пригревать.
Сборы (одеться потеплее, взять рыболовные снасти, тормозок) заняли минут двадцать. Спустившись с крыльца деревянного двенадцатиквартирного дома, где жили офицеры с семьями, я двинулся к своему заветному месту. Выйдя за военный городок, обошел отрог сопки и ступил на лед бухты. Пьяняще пахла морская капуста, вытаявшая по берегу из-подо льда.
А вот, чуть поглубже, и заветные трещины. Пробив багорчиком три- четыре лунки и разматывая удочку, обратил внимание на металлический цилиндр диаметром метра четыре, высящийся надо льдом метрах в пятнадцати от берега. Верхняя круглая крышка его была откинута в сторону. Изнутри раздавались странные звуки. Это сегодня я могу их идентифицировать. А тогда, в далеком пятьдесят восьмом году, я и представления не имел, что такое компьютер, принтер, факс, ксерокс, какова гамма их звучания.
Недалеко находились склад ГСМ и выдающийся вглубь бухты пирс. А потому я был уверен в том, что странно звучащий цилиндр – одна из новинок хрущевского перевооружения армии.
Клев был отменный, а потому я на время выпустил из внимания этот новый объект. Заинтересовался им вновь, продвинувшись в ходе рыбалки в его сторону. Оставив удочку на льду, вплотную подошел к цилиндру. Неожиданно ощутил чувство страха и острое желание заснуть. Сами собой подкашивались ноги. Я вырубился с ощущением во рту тошноты.
« « «
Открыв глаза, я, прежде всего, отметил, что солнце прошло уже полкруга по небу. Значит, сейчас часа три дня. Я лежал на льду, под головой мой рыбацкий ящик. Рядом в лунке плавала удочка. Когда рыба ее потянула, ручка из пробки не дала ей утонуть. Пошатываясь, с тяжестью в голове я поднялся сначала на колени, потом на ноги. С великим удивлением увидел, что железного цилиндра на льду нет. Вместо него круглая полынья во льду.
Подойдя к своей лунке, я вытащил из воды удочку. На блесне висел огромный – килограмма полтора – бычок. Головастый, рогатый, весь в слизи – я таких до тех пор не ловил.
Я пытался понять, что со мной произошло.
Во-первых, отчего я потерял сознание? Ранее такого со мной не случалось. Может, это как-то связано со странным цилиндром? Тем более, пролежав на льду полдня, ощутил, что одежда была сухая. Как это объяснить? Если бы в этот период ко мне подходили наши мужики, они не пропустили бы случая поинтересоваться, что за рыбина пытается утопить удочку. Да и не бросили бы меня на льду.
Напрашивался один вывод: металлический цилиндр мог оказаться секретным летательным аппаратом наших военчиков, которым при взлете пришлось позаботиться обо мне. В это с трудом, но верилось: совсем недавно в космос запустили спутник, вокруг Земли слетали собачки.
Так и не дав себе четкого ответа на вопрос, что же со мной произошло, я смотал удочки, бросил в ящик бычка-гиганта. Кинув ящик на плечо, пошел назад к поселку.
Проходя мимо склада ГСМ, я услышал голос часового, подошедшего к оградительной колючей проволоке, приглашающего меня подойти к нему. Свернув с натоптанной тропинки на целину, я вплотную приблизился к солдату в белом полушубке с карабином на плече.
– Ты цел, пацан? – с легкой дрожью в голосе спросил часовой.
– Цел то цел. Только вот не могу понять, что со мной случилось, – ответил я ему.
– Да я и сам не более твоего понял, – почесал затылок мой собеседник.
Он поведал, что заступив на пост утром, с завистью следил за моими успехами, поскольку он сам заядлый рыбак. Когда я подошел к цилиндру, продолжал часовой, то упал, как подкошенный. В тот же миг он потерял сознание. Очнулся, когда я еще лежал на льду. Впечатление такое, будто простоял на ногах полдня. Я же через минуту поднялся на ноги, собрался и пошел домой. Он окликнул меня, чтобы выяснить, что произошло. Тем более, что исчез цилиндр.
Часовой на минуту задумался, а потом обратился ко мне:
– Прогар во льду обязательно обнаружат. Но если о цилиндре доложу я, начнут допрашивать, как он появился, как исчез. А я, как и ты, этого не знаю. Обвинят в том, что я спал, а не нес караульную службу. Губы не миновать, а то и под трибунал отдадут. А потому прошу, не рассказывай об этой хреновине. Пусть думают, что все это произошло после нас…
Так мы и договорились. Вскоре я уже был дома.

Странные метаформозы
Обычно, когда родители пытались выяснить подробности некоторых моих действий или правдивость слухов обо мне, я четко ориентировался в обстановке. Подтверждал то, что было мне на руку, отрицал или выдавал в нужном мне свете неблаговидные поступки. А чаще всего просто умалчивал о том, что родителям не надо было знать. Примерно так поступали и мои сверстники.
Но в тот раз что-то кардинально во мне сломалось. Приняв от меня и начав чистить рыбу, мать спросила, почему я задержался на рыбалке. Я ждал этого вполне логичного вопроса. Но мой ответ, несмотря на договоренность с часовым, поразил меня до глубины души. Будто не я, а кто-то иной в течение получаса, пока жарилась рыба, в подробностях рассказывал матери о том, что со мной в тот день произошло. Конец моего повествования услыхал и отец, пришедший на обед по телефонному приглашению мамы.
Я, как личность, был просто раздавлен содеянным мной, когда отец подошел к телефону и отдал приказ заменить состав караула на складе ГСМ. и через час старому составу караула было предписано явиться в его кабинет – кабинет командира отдельного артиллерийского дивизиона. Я ощущал себя предателем, но какой-то глубинный голос шептал мне успокаивающе: «Но ведь ты прав, ты говоришь людям правду…»
Ни допрос с пристрастием караула и меня в отцовском кабинете, ни исследование промоины от цилиндра группой офицеров под началом начхима, ни анализ проб морской воды, ни работа спецкомиссии из бригады не дали ничего, кроме фиксации факта повышенной радиации в месте предполагаемого нахождения объекта.
Часовому, который не доложил о происшествии, дали десять суток губы. Я чувствовал себя скотом, а внутренний голос продолжал нашептывать: «Успокойся. Ты прав».
« « «
На Чукотке мы прожили еще полгода, пока отец в 1958 году не попал под сокращение. За это время со мной произошли кардинальные метаморфозы. Я, неизвестно почему, стал говорить правду, одну только правду. В результате за короткое время потерял доверие сверстников, но зато завоевал непререкаемый авторитет у родителей.
И еще. За три месяца до отъезда в дивизионе прошла плановая медкомиссия. Прошли ее и мы, дети офицеров. Под рентгеновскими лучами вечно пьяный фельдшер нашел у меня в левой руке, повыше локтя, маленький твердый предмет, вросший в ткань мышцы. Поскольку он меня не тревожил, фельдшер решил его не трогать. Правда, посоветовал отцу найти после демобилизации на Большой Земле хорошего хирурга и вырезать этот инородный предмет.

Алые паруса
В 1956 году, по пути на Чукотку, пассажирский корабль «Русь» зашел на рейд Петропавловск-Камчатского. Выглянув в иллюминатор, я оторопел: невдалеке от нас стояло большое трехмачтовое парусное судно. И, как у Грина, паруса его были красные (эффект заходящего солнца).
Ни отец, ни другие пассажиры «Руси» не смогли мне объяснить, откуда здесь взялся старинный (так мне казалось) корабль.
«      «      «
Многие месяцы меня не оставляла эта загадка. Пока в «Пионерской правде» я не прочитал материал об учебном паруснике «Товарищ»

Глава 2. Школьные годы. Юность.

Зэковские – комсомольские
Летом 1958 года отца демобилизовали из рядов Советской Армии. Мы переехали с Чукотки на Украину – в Кривой Рог, где жила сестра отца. Там я пошел в пятый класс. Начал знакомиться с украинским языком, с обилием овощей и фруктов, с географией города, который из конца в конец растянулся на сто пятьдесят километров по пласту залегания железной руды. Ее перерабатывали пять горно-обогатительных комбинатов, каждый из которых возводился в формате ударных комсомольских строек. Но это не совсем соответствовало действительности. По призыву комсомола сюда приезжала только половина необходимых строителей. Другая половина – это досрочно освобожденные из тюрем и лагерей. Чтобы не вернуться назад в места заключения, они обязаны были отработать в Кривом Роге определенное время.
Многие из заключенных, получив место в общежитии, а в дальнейшем женившись, порвали с криминальной средой. А другие, отбывая необходимую повинность, оставались ворами, бандитами, грабителями. Они время от времени накаляли криминальную обстановку в городе, вызывая разнообразные тревожные слухи о действительных или мнимых событиях.
Зачастую в кинотеатрах по окончании сеанса оставался мертвый зритель, зарезанный в темноте зрительного зала. Поговаривали, что это результат картежных игр уголовников, когда проигрывалось одно из мест в том или ином кинотеатре.
Стало непреклонным правилом, что у старшеклассников шпана снимала наиболее красивые и дорогие фуражки, шапки. Уже на следующий день они появлялись в продаже на местных рынках
Раздевали женщин, изымая в пользу общака дорогие пальто, шубы, сумочки, драгоценности.
Обо всем этом мы узнавали из рассказов в школе, на улице, дома. Но один случай произошел на наших глазах. И случай неординарный.
Трехэтажный дом, в котором мы временно проживали, находился между территорией парка, жилым частным сектором и районом из двух-, трехэтажных жилых домов, возле которых была остановка трамвая. Так вот, однажды одну из женщин, которая шла с остановки к нашему дому, остановил грабитель. Угрожая ножом, он заставил бедную женщину снять потертое пальтецо и набросил ей на плечи дорогую натуральную шубу. Пригрозил, что убьет, если она по пути домой не будет кричать во весь голос «Теперь не раздевают, а одевают». Я еще был во дворе с одноклассниками, когда соседка, с дико расширенными глазами, бежала к своему подъезду, крича дурным голосом «теперь не раздевают, а одевают!»
«      «      «
Жители дома были уверены, что грабители еще появятся за «подаренной» шубой. Но оказалось, что они ошиблись: женщина, как рассказывали, еще многие зимы форсила в той дорогой шубе.

Ребята с нашего двора
Хочу рассказать о друзьях моей юности, ребятах с нашего двора. Мне кажется, что поколение, молодые годы которого пришлись на шестидесятые, оказалось крепче, профессиональнее, искреннее и более приспособленными к различным жизненным коллизиям. Судите сами.
ВАЛЕРИЙ ВАСЮЧЕНКО (ВАЛЕТ)
Его увлечением была эстрадная музыка. И прежде всего «Битлы». Записывали их на магнитофоны, настраивая радиоприемники на Румынию. А еще Поль Анка, Джони Холидей, Шарль Азнавур, Синатра… Они формировали наши музыкальные приоритеты.
Случилось, что это сплотило нас в школьный музыкальный ансамбль. Выступали в окрестных колхозах и совхозах, в воинских частях. Такие выступления частенько заканчивались выпивками. Это как бы повышало уровень нашего самоуважения. Целовались с девушками, иногда совершали неблаговидные поступки. Например, украли в школьном буфете ящик бутылок из-под молока. Сдали их в магазин, купив пару бутылок дешевого вина.
Учеба давалась Валерию легко. А потому он ее не ценил. Поступив в университет, и на отлично сдав экзамены за первый семестр, бросил учебу, мотивировав, что французский язык ему не интересен.
О том, что Валет умница, но умница слабовольный, говорит перечень из его трудовой книжки: инструктор горкома комсомола, администратор городского драматического театра, руководитель городского отделения «Спортлото», инструктор ДОСААФ и т.д. Он нигде надолго не задерживался. Потому, что на любом рабочем месте в шестидесятые годы требовалось одно: быть хорошим исполнителем. А Валет был человеком творческим, не лишенным инициативы, выдумки.
Жаль, что его лучшие годы прошли при Советах, а не во времена Путина. Он – представитель потерянного поколения. И мой лучший друг.
ВИКТОР КОЗЕНКО (ДЛИННЫЙ).
Единственный среди нас, кто закончил не русскую, а украинскую школу. Хотя это не имело никакого значения. Все мы в совершенстве владели обоими языками.
Как все мы, увлекался футболом. Был членом нашей дворовой футбольной команды. После школы в институт не поступал. Был призван в армию. Служил в Польше. Так получилось, именно в той части, в которой во время Великой Отечественной воевал мой отец.
Отслужив, женился на еврейке. Родился сын, к сожалению, с серьезным генетическим заболеванием. Мать бросила их с сыном и уехала жить в Израиль. Виктор любил сына, лечил его, таскал с собой на рыбалку, в спортзал.
Познакомившись с известным тренером по тяжелой атлетике Архангородским, стал директором спортклуба Криворожского горнорудного института. Одновременно поступил учиться в Кировоградский пединститут.
Когда сыну стало лучше, бывшая жена вспомнила о нем и позвала в Израиль. К тому времени грянула перестройка. Виктор лишился работы. Думая о будущем, согласился на переезд сына за границу.
И сдал. Запил. Однажды купил в киоске паленую водку. Угостил друзей. Хоронили всех вместе. Царство тебе небесное, Виктор.
АЛЕКСАНДР МАШКОВ (СОСЭ).
Нападающий нашей дворовой футбольной команды.
Довольно талантливый. Закончил инженерный факультет. Всю жизнь работал мастером на Криворожском металлургическом заводе. Сделать инженерную карьеру не стремился. Считал, что загубил свой талант футболиста. Родители были против. А у него не хватило характера пойти против их воли. Кстати, ребята, которые играли хуже его, хорошо проявили себя в профессиональных командах класса Б.
Пробовал изменить свою жизнь – поехал на север. Но быстро вернулся – побоялся, что утонет в водке.
Женился. Родили дочь. Но года через два развелись. Жену не устраивали положение и заработок мужа. И он, как и Виктор, запил. Сломался. Такая же нереализованная судьба.
БОРИС ФРИШ.
Трудный характер. Чистокровный еврей, он не стремился сближаться с единоверцами. Порой стеснялся своей национальности. При отце Менделе сообщал всем, что его отчество Михайлович. Дружил с ребятами, среди которых преобладали русские и украинцы.
Бабник. К кому только он не «клеился», вне зависимости от ума, красоты, положения. Лишь бы это была женщина.
Мать женила его на еврейке. Родили двух дочерей. Нас, дворовых друзей, пригласили в гости только один раз. Думаю, мы не понравились его жене.
Был ли он жадным? Скорее скупым. Однажды пригласил меня на свой день рождения в ресторан. Почему только меня? Кто-то из друзей служил в армии. У кого-то были сессии. Так что за столиком мы были вдвоем. Заказ делал Борис. Посидели, выпили, поговорили, поухаживали за соседками. Официантка принесла счет. У Фриша не хватило денег, чтобы расплатиться. Я добавил, все равно не хватало. И Борис придумал выход из положения: «Я поеду домой за деньгами, а ты пока побудь в залоге у официантки». Ну а что еще мне было делать?
И в этом случае проявилась его скупость. Он не взял такси, чтобы ускорить мое «заключение», а поехал трамваем. В результате я ждал его, ловя злые взгляды работников ресторана, до тех пор, пока все стали уходить. Такого стыда я никогда больше не испытывал.
Работой он себя не утруждал. При хорошо устроенных мозгах занимал должности, не заставлявшие его напрягаться: лаборант в НИИ, сотрудник отдела внедрения новых технологий и т.д. Неожиданно для меня Борис вдруг захотел стать коммунистом. Несмотря на квоты, существовавшие для евреев, он все же добился своего, правда, спустя три года.
После развала Союза попробовал силы в бизнесе. Созванивался со мной, предлагая для реализации в Новгородской области костную муку. Не получилось.
В сорок с лишним он узнал, что болен: рак почки. Оплатить операцию и, особенно, супердорогие лекарства в период реабилитации он не мог. Так возникла идея ПМЖ в Израиле. Туда он переехал с женой и мамой. Ему бесплатно сделали операцию, снабдили бесплатными лекарствами. Такое кардинальное решение продлило жизнь на 3-4 года.
Мы часто встречались с ним на компьютерных мониторах по «Скайпу». И каждый раз я чувствовал, как он скучает на чужбине, что ему не с кем общаться, что жена его раздражает. Дочерей он увидел только перед смертью, уже в хосписе – одна прилетела из Киева, другая из США.
« « «
Мы были разные: кто лучше, кто хуже; кто более, кто менее профессионален; кто однолюб, кто бабник; кто удачлив, а кто нет. Но мы выросли интернационалистами, с молоком матери впитали в себя неприятие национализма. Неизменность дружбы, что бы ни случилось с каждым из нас.
И вдруг – майдан в Киеве, госпереворот, герои Бандера, Шухевич, отрицание русского языка, нашей истории. Безумие. Я и мои друзья, оставшиеся в живых, не приняли его. Верю, что вместе с другими украинцами они сбросят эту ненавистную власть порошенок, турчиновых, аваковых, ярошей, кличко и другой нечисти. Верю, мы еще посидим за столиком ресторана в Кривом Роге.
Помянем ушедших, выпьем за будущее.

Яшин, математика и КВН
В первой половине шестидесятых состоялся футбольный матч, аналогов которому к тому времени не было. В Англии встретились сборная Великобритании и сборная мира. В воротах последней был знаменитый Лев Яшин. Это событие в спортивной жизни транслировалось советским телевидением в неудобное рабочее время. У нас, пацанов из восьмых-девятых классов, в это время шли занятия.
Как быть? Как не пропустить матч? Мы со Славкой Вячеславовым выход из создавшегося положения нашли, к своему удивлению, быстро. Дело в том, что жил Слава в доме через дорогу от школы. Его отец – футбольный фанат – заранее одобрил наш план: удрать с математики и посмотреть матч у них дома. Тем более, он гарантировал, что его жены – парторга нашей школы – в это время дома не будет.
И вот наступил час истины. Мы втроем удобно расположились напротив допотопного телевизора «Верховина», следя за каждым движением наших футбольных кумиров. При счете 1:0 в пользу интернационала, после двух сейвов Яшина дверь в комнату открылась и вошел… директор нашей школы Вячеслав Леонидович. Мы со Славкой замерли в состоянии анабиоза. Что-то сейчас будет…
Положение спас отец Славы. Он в двух словах заверил директора, что пацаны, то есть мы, ни словом не обмолвятся о его отсутствии в школе в это время. А за детишек, влюбленных в футбол, он берет ответственность на себя. Такая формула примирения устраивала всех. Созерцание футбольного колдовства продолжалось вчетвером.
По результатам первого тайма сборная мира вела 2:0. Яшин уступил место в воротах югославу Шошкичу под оглушительные аплодисменты болельщиков. Кстати, после матча ему, как лучшему вратарю мира, была вручена легковая машина.
Вторая половина знаменитого матча для нас с директором завершилась минут через десять. Как англичане отыгрались, забив два мяча, мы уже не видели. Дело в том, что в квартиру, ставшую просмотровым залом, неожиданно вошли Славина мама (парторг школы) и наш классный руководитель Дина Ефимовна. Парторг занялась директором, мягко упрекая его за антипедагогический поступок. А классная дама срывала на нас злость за то, что променяли ее любимую математику на пошлый футбол.
Короче, мы во главе с директором постыдно покинули проигранную территорию мирового спорта. Директор, переходя дорогу в сторону школы, развел руки, вздохнул и произнес, как бы оправдываясь: «Вот так-то, хлопцы…».
Через два года, будучи учащимся выпускного класса и капитаном школьной команды КВН, я зашел в кабинет Вячеслава Леонидовича, чтобы передать ему почетный диплом городского клуба КВН за второе место, занятое нами в районе. Поблагодарив в моем лице всех наших кавээновцев, директор улыбнулся:
– А все-таки не напрасно мы тогда посмотрели сборную мира с англичанами…
Я был польщен. Дело в том, что директор оказался в курсе наших кавээновских выступлений. Последнюю встречу мы выиграли благодаря вопросу, касавшемуся того знаменитого матча. Видимо, наши противники в тот год не рискнули пропустить уроки ради футбола.
– Да, Вячеслав Леонидович, мы тогда поступили правильно. Спасибо вам за ту игру.
– Конечно, – ответил директор. – Ведь у вас с Вячеславовым по математике «отлично».
Криворожские «
развлекаловки»
В возрасте четырнадцати-шестнадцати лет, еще будучи учениками средней школы, ребята с нашего двора (а это я и мои друзья Валерий, Виктор, Александр, Борис) были остро заинтересованы проблемами, касающимися контактов с девушками нашего возраста и постарше. Играл гормон, хотелось, чтобы они заметили тебя, выделили в однородной массе мужчин. А как этого добиться, мы тогда еще не знали. Потому шли на эксперименты, порой неумные, грубые, но вызывающие одобрение таких же, как и мы, юнцов.
Ниже примеры подобных наших «развлекаловок».
Только город накрывала теплая, манящая темнота, мы выходили на свой Брод – центральную улицу Кривого Рога проспект Карла Маркса. Долго ходили взад – вперед, временами подходили к прилавку продовольственного магазина хлебнуть стаканчик сока: кто яблочного, кто томатного. И вновь продолжали движение взад – вперед…
…Пока не находили первую свою жертву. Девушку, которая в одиночку по-модельному печатая шаг, силится стать, видимо, самой красивой, среди представительниц своего пола.
Мы «помогали» ей в этом, выстроившись за неудачливой девушкой строем и идя с ней в ногу, как в строю. Это вызывало любопытство прохожих. Они оглядывались на девушку, улыбались ей. А та принимала себя писаной красавицей, раздавала улыбки направо и налево, пока не разоблачала нашей аферы.
Бывали и другие розыгрыши. Выбиралась одинокая девушка с не очень красивыми ногами, выставленными напоказ из-под короткого платья. Мы, пацаны, артистически вздыхали, охали, произносили с придыханием:
– А ножки, смотри какие ножки…
Девушка оборачивалась убедиться в нашей высокой оценке ее ножек. И в это время один из нас, скривив физиономию, произносил голосом человека, увидевшего что-то непотребное:
– Вырвать бы их да надавать по роже…
Реакцию девушки и окружающих не берусь даже описывать. Цирк!
Третья «шутка» встречалась у нас редко: не позволяли типажи девушек. Когда на Броде появлялись две девушки, медленно бредущие под ручку, один из нас заинтересованно спрашивал у них:
– Дiвчата, ви сестри?
–А я той Нестор, що Iмел сестер.
Все тот же разухабистый, неприличный эффект.
« « «
В конце пятидесятых в соседней пятиэтажке поселилась семья «американцев» – отец, мать и трое сыновей покинули Бразилию и выехали на постоянное место жительства на родину – Украину.
Двое старших держались вместе, изъяснялись по-русски и по-испански. Их уважали пацаны. А вот третий – Басура – был склонен к дешевой известности, был неразборчив в средствах достижения цели.
Например, он долго, недели две, выпиливал из досок макет автомата Калашникова, покрасил его черной краской. И в один из вечеров, когда стемнело, разложил на трамвайных рельсах десятки капсюлей. Когда трамвай наехал на первые из них послышались как бы выстрелы, Басура вышел с «автоматом» из-за деревьев и затрясся, будто стреляет очередями.
Пассажиры поверили в реальность происходящего и как подкошенные упали на грязный пол общественного транспорта.
Милиция так и не нашла виновника происшествия.
А еще Басура был жаден. Для него деньги были целью, а не средством ее достижения.
Как-то с наступлением темноты ребята с нашего двора собрались вместе. Здесь же был и Басура. Мимо проходил паренек – одноклассник Басуры где-то пятого-шестого класса. У кого-то из «взрослых» сработала шальная мысль:
–Басура, слабо тебе дать по морде своему дружку? А я тебе за это дам двадцать копеек.
–Запросто, – ответил паренек.
Мы были в шоке, когда Басура, подойдя к парню, сказал:
– Привет, Серега.
–Привет, – раздалось в ответ.
Не говоря больше ни слова, Басура влепил дружку пощечину и так же без слов удалился.
Выдвинувший провокационную идею Виктор без слов вложил в потную ладонь Басуры двадцать копеек.
« « «
Были и еще жестокие «развлекаловки». Ночью мимо нашего дома редко, но проходили грузовые машины. Мы перетягивали дорогу от дерева справа до дерева слева обычной ниткой. Когда та попадала в свет фар, то казалась толстым канатом, который может повредить автомобиль. Издали, из травы, мы наблюдали за водителем. Взяв в руку монтировку, водитель выходил из себя, дойдя до «веревки» и, понимая, что его кинули, разражался отборным шоферским матом.
« « «
Наверняка все, о чем я рассказал, выглядит отвратительно. Но уверен, говорить об этом надо. Ведь мы тогда были именно такими. Из песни слов не выбросишь.

Арбузы на завтрак
Один из летних месяцев мать, отец и я проводили в гостях у деда и бабушки в бывшем райцентре, а ныне селе Котовка Днепропетровской области. Это родина отца и его многочисленных братьев. Котовка знаменита тем, что в царские времена принадлежала пану Энгельгардту – тому, кто выкупил Тараса Шевченко из крепостной зависимости.
Но нас привлекал в Котовку не исторический экскурс, а Лиман – большое чистое озеро среди сосновой рощи. Лучшего отдыха не придумать.
Половина дедовского дома принадлежала ему с бабушкой. А вторая половина – брату папы дяде Грише. Его сын Григорий был моим двоюродным братом.
Мы сдружились. Благодаря широкому кругу знакомств Гриши среди местных ребят нередко попадали в критические положения, порой, соседствующие с нарушениями закона. На этот раз брат уговорил меня принять участие в ночной вылазке местной шпаны на колхозную бахчу – к тому времени арбузы уже поспели.
До поля бахчевых добрались сравнительно быстро – минут за сорок. Хлопцы предупредили, что у сторожа баштана ружье заряжено солью. Это частенько помогало сохранить колхозную собственность.
Арбузы выбрали быстро – каждый взял по паре полосатых. Забыв об осторожности, громко разговаривая стали выходить с поля. И вдруг неожиданно в ночи раздался голос сторожа: «Кидай кавуны. Стрилятыму!» Хлопцы, как по команде, побросали арбузы и что есть мочи побежали с «поля боя». Так же поступил и Гришка. Я рассудил иначе: стоило столько пройти среди ночи, чтобы вернуться домой без добычи? Эта мысль пересилила страх, и я ковылял за местной братвой последним, поскольку под рубашкой, заправленной в брюки, нес два солидных арбуза.
Раздались два выстрела. В это время мы продирались сквозь лесопосадку. Меня легко, но колюче что-то толкнуло в бок. «Напоролся на ветку», – подумал я. А потому продолжал бежать с арбузами. Гришка, хитрюга, заметив, что арбузы только у меня, предложил свою помощь. Мол, и мы пахали.
Минут через пять я почувствовал нестерпимое жжение в боку. Поделился опасениями с братом. Тот, уже опытный в таких делах, однозначно заявил: «Это соль из ружья сторожа». Способ избавиться от боли один – отмокать.
Лиман уже рядом поблескивал своим левитановским ночным серебром. Гриша сел на берегу, рядом с арбузами, а я, раздевшись, зашел в воду по шею, медленно массируя место, куда внедрилась соль. Так продолжалось около двух часов, пока боль почти не затихла.
Зайдя в родной двор, по совету брата мы опустили арбузы в холодную воду глубокого колодца.
Утром, за завтраком, все хвалили нас с братом за холодные арбузы за столом. Гришка скромно улыбался, принимая хвалу на свой счет. А я все время пытался выйти из-за стола, чтобы не портить завтрак семьи своим ужасным насморком. Как говорится – каждому свое. Кому вкусные арбузы, кому хвала за доставленное удовольствие. А кому хворь, заработанная в ходе ночного набега.

Крестный отец
Пока был жив мой дед Харитон Иванович, я каждое лето ездил к нему в гости в затрапезную белорусскую деревню Абраимовка. Все меня там знали с младенчества. Дело в том, что когда отец с мамой уезжали на новое место службы на Дальний Восток, они на полтора года оставили меня у деда с бабушкой. Тайком от соседей и властей меня там крестили. Крестным отцом стал близкий друг деда и моей мамы лесник Василий Егорихин. Управлять лошадью меня учил дядя Семен.
А потому, приезжая в Абраимовку, я считал своим долгом зайти в гости к одному и другому, вручить им подарки, посидеть за столом с самогоном, картошкой, салом и грибами.
В том далеком 1966 году я добрался до Абраимовки уже под вечер. Улицы были пусты – сельчане в своих домах готовились к ужину. И вдруг, свернув на перекрестке, я узрел картину, которая заставила меня застыть от неожиданности: в луже посреди дороги лежал пьяный Василий Егорихин – мой крестный отец. А рядом с ним пытался встать на колени его сын – мой ровесник. Увидев меня, он тронул отца за плечо: «Батя, вставай. Вставай, батя, Валера приехал. Ну вставай, мне за тебя стыдно». И, затратив на эту тираду последние силы, Толик рухнул в лужу рядом с отцом.
Мы с двоюродным братом довели Егорихиных к их дому. Из рассказа Славки я понял, что виной того, что я застал, был Анатолий. Пользуясь авторитетом отца – лесника, он втихаря продал большую партию леса каким-то барыгам. Узнав об этом, Василий крепко избил сына. Расстроившись напился. Избитый Толя тоже поддал, и они встретились в уже знакомой мне луже.
На следующий день все устроилось. Василий вернул барыгам деньги, а те вернули лес. А мой приход к ним в гости способствовал их примирению.
« « «
Как показало время, этот случай ничему Толика не научил. Он срывался раз за разом: то напьется, то обрюхатит соседскую дочь, то самовольно распорядится на лесном участке отца. В конце концов все закончилось трагически. В одной из ссор Толик взялся за ружье и выстрелил в отца. Того спасли, но мой крестный стал инвалидом с перекошенным после ранения лицом. Жена его умерла. Толик удрал из дома и пропал где-то в огромном Союзе. А пенсионер Василий днями просиживал на лавочке у дома, ожидая, что блудный сын, какой бы он не был, вернется домой. Да так и не дождался. Не выдержало сердце.

Мои первые прыжки
Дзержинский райвоенкомат Кривого Рога приписал меня, выпускника средней школы, в ряды призывников ВДВ. А чтобы я был хоть немного готов служить в элитных войсках, меня направили на неделю на аэродром ДОСААФ под Днепропетровском.
Руководителем нашей группы был Вадим Тихоненко – классный парашютист, выступавший за сборную СССР на кубке Адриатики. За его плечами более 1200 прыжков. Лучшего наставника трудно придумать. Тихий, спокойный, но твердый, он лично проверил, как нас разместили. Лично учил правильно собирать парашют. Это были старенькие ПД – 3. Особо выделю наши занятия на тренажере Проничева. Он представлял собой деревянную вышку, на которой мы закрепляли на себе лямки парашюта и прыгали вниз. Скользя на металлических тросах, должны были сгруппироваться для приземления и безопасно встретиться с землей.
Параллельно с нами на аэродроме тренировались профессиональные спортсмены. И вот что удивительно: профессиональные спортсменки все до одной разместились на травке рядом с тренажером. Я еще подумал, что девушки пришли выбрать себе молодых симпатичных призывников, чтобы не так скучно тянулось время тренировки.
Оказалось, что я не прав. Это выяснилось на третьем спуске. Его совершал самый крупный из нас – Смилка.
Имени его уже не помню. Когда прыгнувшего с вышки призывника приняли натянутые тросы, он вдруг, неожиданно для нас, заорал благим матом, стал дергаться на подвесках, будто хотел выбраться из парашютной системы.
Сидевшие на траве девушки дружно заржали, как молодые кобылки, затем поднялись на ноги и стали расходиться, что-то азартно обсуждая. Улыбнулся и Тихоненко, руководивший нашими занятиями. Он пояснил, что во время его лекции не все были внимательны. Например, Смилка. Застегивая на себе парашютную систему, необходимо следить, чтобы под лямки не попало мужское достоинство.
–Сами понимаете, как это больно, – пояснил он, поглядывая в сторону не пришедшего еще в себя Смилки.
А для опытных парашютистов тренажер Проничева был как бы маленьким цирковым номером.
« « «
В день первого прыжка нас подняли часа в четыре. Светало.
Надев основные и запасные парашюты, мы подошли к самолету АН-2. Первая десятка взошла на его борт, соблюдая весовые категории. Сначала с самолета прыгают более тяжелые, последними – более легкие. Смилка прыгал первым, я – вторым Самолет взлетел. За его штурвалом была жена Тихоненко. Кругами набрав необходимую высоту 800 метров, она подала нам сигнал. Он выражался прерывистой сиреной и параллельно с ней загорающимся табло с одним словом «пошел» Вадим проверил, закреплены ли у нас за тросик вытяжные стропы парашютов (раскрытие было принудительным). Открыл дверь самолета и скомандовал Смилке: «пошел». Тот приблизился к открытой двери, заглянул вниз, побелел, как полотно, и намертво схватился руками за края открытого пролета, Вадим не растерялся, видимо, не впервой встречался с подобными проявлениями страха. Он в полный голос, пробившийся сквозь рев мотора, выдал длинный и забористый монолог нецензурной лексикой. Затем скомандовал застывшему в проеме Смилке:
– Чему тебя учили? (опять забористый мат) Руки на запасной!
К моему удивлению, Смилка подчинился команде. Положил руки на грудь, где разместился запасной парашют. И в этот миг Вадим толкнул призывника подошвой ботинка под зад. Тот вылетел из самолета с протяжным криком: «а-а-а-а».
А Тихоненко, будто ничего не произошло, улыбнулся мне и произнес уже знакомое «пошел».
Скажу честно, было страшно. Я глянул в сторону остальных призывников. Бледные лица, в глазах страх. Но ведь все они прыгнут, подумал я, преодолевая мандраж. А я, не прыгнувший, буду подвержен насмешкам и презрению. А потому я зажмурился и шагнул в бездну.
Хлопнул раскрывшийся купол парашюта и меня объяла глушащая тишина. Это был не испытанный до сих пор кайф.
Погрузившись в него, я опоздал подготовиться к приземлению. Правда, развернулся по ветру. А вот поджать выставленные вперед ноги забыл. И на хорошей скорости прямыми ногами встретил землю. Собирая парашют, я ощущал ноги где-то в районе плеч.
Отрицательный опыт многому меня научил. Самый опасный момент прыжка – приземление. А потому второй прыжок прошел у меня превосходно. Хотя страх при отрыве от самолета не прошел.
Приземляясь в третий раз, я подумал, что надо бы еще усовершенствовать технику приземления и протянул правильно собранные ноги еще дальше вперед. Одно не учел – росу на траве аэродрома. Ноги поехали вперед и я всей своей массой упал на «пятую точку».
Сам собрать парашют не смог – не чувствовал спины. Помог водитель «УАЗа», подбиравшего парашютистов на поле приземления.
Через день, хромая, я появился дома.
« « «
Через десять лет я прыгал с парашютом на базе Рязанского воздушно-десантного училища. Приземлялись практически на околице села Константиново – родины Сергея Есенина. По сравнению с другими парашютистами я выглядел на голову выше. Спасибо тебе за это, Вадим Тихоненко.

Шоу с риском для жизни
Тот же аэродром под Днепропетровском. Те же призывники с обязательными тремя прыжками на принудиловке с высоты 800 метров. Все, как обычно, изо дня в день. И вдруг…
Запикала рация и сквозь ее треск все, кто был рядом, услышали взволнованный голос летчика:
– Последний завис на хвосте.
Тихоненко предлагает набрать высоту, обрезать стропы основного и приземлиться на запасном. Не раздумывая, руководитель полетов дал добро. Мы, зеваки, следили за АН-2, на хвосте которого, висел один из наших призывников. Сегодня даже не вспомню его имени. Самолет стал кругами набирать высоту. Тихоненко сообщил, что дал команду призывнику ножом, парашютиста отрезать лямки основного парашюта. И практически сразу с неба раздался витиеватый мат интеллигентного Тихоненко, закончившийся словами: «Этот мудак отрезал нож, привязанный к системе, отрезал половину одной из лямок и упустил нож.
Руководитель полетов попросил Тихоненко подать бедняге на стропе свой нож. С земли было видно, как Вадим открыл двери самолета и на стропе подвел нож к призывнику. Тот схватил нож, другой рукой схватился за стропу и… перерезал ее. Что было в голове терпящего бедствие уже никто не узнает, но и второй нож полетел вниз.
Здесь уже свое мастерство в ненормативной лексике продемонстрировал руководитель полетов. Минут десять срочно собранный совет обсуждал создавшееся ЧП, но выхода не нашел. Летчику дали команду набрать высоту и в пределах видимости делать круг за кругом, вырабатывая топливо. А там – что Бог даст. В это время на аэродром на УАЗе приехал механик аэродрома. Его опухшее лицо явно говорило о вчерашнем приеме на грудь солидной дозы спиртного. Узнав, в чем дело, он подошел к руководителю полетов.:
– Мы вчера ходили по кавуны. В моем комбезе (он на борту самолета) остался нож.
Вместо прочуханки за непотребное состояние, руководитель обнял его, похлопал рукой по плечу:
– Спасибо, Михалыч. Вот обрадовал-то.
Радостную весть срочно передали на борт самолета. «Совет спасения» перестал заниматься бессмысленной теорией спасения зависшего парашютиста. Все высыпали на поле и напряженно следили за самолетом.
Его дверь вновь открылась. Тихоненко спустил финку на стропе и сделал всем понятный жест, означающий: перережешь стропу – убью.
На сей раз все удалось. Парень перерезал лямки основного и благополучно приземлился на запасном парашюте. Когда УАЗ подвез его к штабу аэродрома, весь гарнизон бросился обнимать, поздравлять родившегося заново. Один механик с постным выражением лица спросил:
– Где моя финка?
– Прости, Михалыч, выбросил, когда раскрывал запасной.
Ответ ветерана был лаконичен и точен:
– Мудак. Такой нож загубил.
« « «
На следующий день было объявлено общее построение. Глава областного ДОСААФ в торжественной обстановке вручил парню за спасение собственной жизни именные часы.
Стоявший в общей шеренге Михалыч не удержался:
– Везет же мудакам. А я остался без ножа.

Как я не поступил
Заветная мечта старших классов – стать журналистом. Осуществляя ее, закончил курсы молодого журналиста при городской газете. Однако поступить на журналистику в ВУЗ не было практически никаких шансов. Конкурсы – от 21 до 35 человек на место. А потому решил поступать на филфак Днепропетровского университета. К экзаменам подготовился, на мой взгляд, достаточно, чтобы набрать заветные баллы.
Вначале все шло по плану: сочинение – отлично, русский устный – отлично, французский – отлично. Оставалось сдать экзамен по истории, набрав минимум трояк. А проходной балл – 18. Что и требовалось доказать.
Но не напрасно говорят: человек предполагает, Бог располагает.
В экзаменационную аудиторию зашел одним из первых, чтобы занять место в задних рядах готовящихся. Сдав молодому преподавателю зачетку, взял билет. Мельком заглянув в него, успокоился: татаро-монгольское нашествие. Как говорится, вопрос для дураков. Взял чистый проштемпелеванный лист бумаги для записей и устроился сзади, рядом с симпатичной девушкой. Что-то записывать не было нужды. Рассказ о покорении азиатами древних славянских княжеств просто отскакивал в моей голове от языка. И вдруг…
Я со страхом понял, что нагрузки при подготовке, сдаче экзаменов дали себя знать. Я напрочь забыл даты – не то, что годы, – века. Как быть? Оставался один выход – обратиться за помощью к симпатичной соседке.
Я так и поступил. Девушка кивнула головой – помогу. И попросила вполголоса: «Отвернись». Теперь в ответ кивнул я. И отвернулся от соседки.
Здесь же в голову пришла глупая мысль: зачем она попросила отвернуться? И я нарушил данное слово – посмотрел на девушку. А та приподняла юбчонку так, что стали видны трусики. Ее симпатичные ножки были густо исписаны историческими датами. Среди них она и искала ответ на мой запрос.
Заметив, что я вперился взглядом в треугольничек ее трусиков, девушка вздрогнула, а затем непроизвольно вскрикнула и вскочила с места. Вся аудитория уставилась в нашу сторону. В том числе и молодой преподаватель, видимо, аспирант с кафедры истории.
Ехидно улыбнувшись, он что-то чиркнул в зачетке и нарочито спокойно обратился ко мне:
– Молодой человек, покиньте аудиторию. Вы не сдали экзамен.
– И уже к себе: – Черт знает, что здесь происходит…
Никакие мои просьбы и извинения не помогли.
Уже после экзамена, в коридоре университета, моя соседка, успешно сдавшая историю, со слезами на глазах извинялась передо мной. Ребята сочувствовали мне, осуждали поступок девушки. Но я стал на ее защиту, понимая, что для юной выпускницы школы значит взгляд мужчины на ее интимное место.
«      «      «
Студентом филфака Днепропетровского госуниверситета я стал на следующий год, имея за плечами рабочий стаж в бригаде монтажников.

«Который час?»
После окончания одиннадцатого класса отец сделал мне подарок: купил две путевки и взял меня с собой на отдых в Крым, в пансионат «Марат».
В течение трех дней мы познакомились с соседями по столику и номерам. Это были Анатолий Иванович и его сын Жорик. Мы с Жориком задружили, с утра до вечера практически были вместе. Загорали, купались, занимались спортом. Частенько выпивали по стакану «Массандры» в ближайшем киоске. Родители поощряли нашу дружбу, лишь бы мы не мешали осуществлению их совместных планов.
Спорт нам нужен был, чтобы занять чем– то послеобеденный «мертвый» час. Пристрастились к бадминтону. На площадку выходили в одних шортах. После каждой встречи ополаскивались под душем, одевали модные узкие брюки, цветастые рубашки и направлялись к винному киоску.
В тот день все было, как обычно. Кроме…
На нас с интересом смотрели две девушки. Для нас в то время – женщины – лет по 25 – 27. Одна из них, улыбнувшись, спросила:
– Который час?
Я посмотрел на часы и ответил. Девушки улыбнулись и прошли мимо, время от времени оглядываясь.
–Запали на нас,– предположил я.
Жорик посмотрел на меня и вдруг раскатисто засмеялся.
– Ты чего? – удивился я.
Жорик, давясь от смеха, указал рукой в мою сторону:
–Понятно, что они не могли не запасть на нас.
Я опустил голову, чтобы понять, что он имел в виду, и… ошалел. У меня и у него были не застегнуты ширинки наших модных брюк.
Мы просто лопнули от смеха.
Еще хорошо, что мы заметили это заранее, не дойдя до винного ларька. Вот бы мужики поиздевались над нами.
Горькое застолье
Любое общение Жорика с кем бы– то ни было в половине случаев приводило если не к ЧП местного значения, то к неудобному положению. Я, как всегда, был рядом с ним. Порой мне казалось, что нас знает каждый отдыхающий пансионата «Марат».
В тот вечер мы решили не заводиться, культурно провести время. Для этого нашли только один вариант: послушать концерт какого-то эстрадного коллектива на летней эстраде в нашем пансионате.
После посещения винного ларька денег на билеты у нас не осталось. Смотрели концерт сквозь щели в ограде.
Ближе к концу представления из задней двери летней эстрады вышла певица, так нам понравившаяся.
– Спасибо за выступление,– подошел к ней Жорик.– Мы с другом без ума от вашего голоса.
– Я рада, что доставила вам удовольствие – ответила певица.
Слово за слово, мы проговорили минут двадцать.
– Сейчас концерт заканчивается. Мы с ребятами хотели поужинать где-то поблизости. Вы не покажете нам подходящее место? А, может, и компанию составите?
Мы согласились с поступившим предложением.
Концерт закончился. Народ повалил на ужин. Оркестранты сложили инструменты в подошедшую машину. Обратились к певице:
– Куда сегодня?
– Да вот ребята обещают показать нам хорошее местечко.
– Нет возражений. Вперед!
Мы с Жориком довели компанию до ближайшего коктейль холла, расположенного на крыше соседней здравницы.
Составили вместе два стола. Артисты сделали нешуточный заказ: водка, мясо, салаты, пиво, фрукты и т.д.
Разговоры за столом эстрадной элиты были для нас откровением: кто с кем живет, кто бросил эстраду, кто кому изменяет, кто у кого украл модную песню.
Время пролетело незаметно. Официантка предупредила, что они закрываются через пятнадцать минут.
Поддатая певичка поднялась из-за стола:
– Спасибо, ребята, за прекрасный вечер.
Поднялись и оркестранты. Каждый из них пожал нам с Жориком руки.
В течение двух минут они растворились в крымской ночи.
Мы с Жориком ошалело смотрели друг на друга.
– Ни фига! – только и произнес он.
Наскоро обсудили создавшуюся обстановку. Решили, что Жорик пойдет клянчить у стариков деньги, а я останусь в залог у коллектива «Коктейль холла».
« « «
Не буду рассказывать, какого стыда я натерпелся. Не легче было и Жорику расколоть отца на приличную сумму.
Когда вернулись в номера, нас уже поджидали отцы.
– Вы что, сдурели! Зачем вам был нужен этот второсортный оркестрик?
На такие слова отца Жорик не выдержал и брякнул, сгорая от стыда за вранье:
– Так то же была Пьеха…
Отцы ошалели. Затем мой батя протянул:
–Пьеха… А я то думал…
« « «
Простите, Эдита Станиславовна, двух юнцов за вранье. Это был для нас урок на всю жизнь.

Резюме
Очередная сессия заочников филфака началась семинаром по истории. Самым слабым звеном в наших рядах был Николай Авдеев – замполит одной из танковых воинских частей. Уже одно его прозвище «Бугенот» говорило об уровне интеллекта. Бугенот – это его интерпретация понятия «гугенот» в ходе одного из его выступлений.
К этому семинару Николая готовили всей группой. И неудивительно, ведь наш товарищ был на грани вылета из университета.
Поздоровавшись и сделав необходимые объявления, преподаватель произнес дежурную фразу:
– По первому вопросу выступит…
Аудитория просто выдохнула вместо него: «Авдеев».
Преподаватель удивленно поднял глаза и улыбнулся: «Неужели? Ну, прошу к доске».
Николай начал свое выступление бойко. Было видно, что на этот раз он подготовился основательно. Группа успокоилась, перестала обращать на него внимание. Каждый занялся своим. Кто читал учебник, кто сплетничал шепотом с соседом. Кто дописывал текст реферата.
Выслушав основные тезисы выступления и поняв, что Николай на этот раз готов, как никогда, преподаватель прервал его:
– Отлично, Авдеев. Достаточно. А теперь сделайте резюме и садитесь на место.
Николай замер. Затем просящим взглядом обвел аудиторию. Но все были заняты собственными делами.
Тяжело вздохнув, он вдруг взялся руками за края своих галифе (на нем была военная форма) и присел в глубоком книксене.
Аудитория ревела, задыхалась от смеха. Преподаватель икал, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха. Наш замполит опять перепутал. На этот раз резюме с книксеном.

Сты-до-ба!
В конце первого семестра у нас на филфаке появился новый преподаватель – выпускник аспирантуры Львовского университета. Нам, заочникам, во время сессии он пытался вложить в головы тонкости латыни. Иностранного в расписании не было. С латынью было все ясно. Он на первом же занятии сообщил, что если кто-нибудь удивит его сентенцией, которой он не знает – автоматом «отлично». Остальным – «удовлетворительно». В таком подходе к делу был смысл. Мы без принуждения со стороны изучили десятки сентенций. А вот с иностранным языком было сложнее. В школах изучали кто – немецкий, кто – французский, кто – английский. А преподавателей ни одного из них до прибытия львовянина не было. В учебно-методическом отделе пояснили, что иностранный будем сдавать новому преподавателю.
Я и мой дружок Сашка, по согласованию с группой, встретились с львовянином в неформальной обстановке – ближайшем кафе – чтобы согласовать все тонкости предстоящего зачета. Договорились на удивление быстро. Мы собираем с группы деньги и ведем его с женой в кабак. Там же за столиком получаем зачет в собранные заранее зачетки.
– Будем считать такой способ сдачи наиболее рациональным, – подвел итог преподаватель.
– Ведь я не провел у вас ни одного занятия. Не знаю, насколько каждый из вас достаточно подготовлен. Через неделю мы вчетвером сидели за столиком лучшего в Кривбассе ресторана. В ходе застолья ближе познакомились, потанцевали с его симпатичной женой. В завершение вечера в зачетках нашей группы стояли зачеты по иностранному языку. Домой я пришел глубокой ночью прилично поддатый. Объяснил родителям, почему в таком виде. В подтверждение своих слов бросил зачетку на стол. И лег спать, ведь завтра уже в семь утра должен был меня ожидать служебный автобус. Но мой сон внезапно прервал суровый голос матери:
– Просыпайся, лентяй. Что, надоело учиться? Тебя же исключат из вуза. Говоря это, она протянула мне раскрытую зачетку. В ней стоял зачет по немецкому языку. А я изучал французский.
« « «
Назавтра взял направление для сдачи зачета по французскому языку в соседнем вузе. Сдал удачно. А в учебно-методическом отделе пояснил, что сдача немецкого – проверка самого себя на знание еще одного языка.
С каким уважением посмотрел на меня заведующий отделом! И ему было невдомек, что творится у меня на душе. СТЫ – ДО – БА!

Ветеран и рядовой седьмой гвардейской
«Ребят всех в армию забрали, хулиганов…». Эта модная песенка не однажды прозвучала за столом, накрытым Виктором Козенко по поводу его провод в армию. Кто – то объяснялся Виктору в большом чувстве. Одна из девушек даже всплакнула- такой парень «пропадает».
– Ребята, мне пора,– вышел из–за стола с рюмкой Виктор.– Кто хочет, оставайтесь за столом. Кто хочет, поехали со мной на вокзал. С Виктором поехали, в основном, ребята с нашего двора. На платформе «Долгинцево» раздавили еще пару бутылок спиртного. В уже тронувшийся поезд призывник заскочил, сумев на прощание помахать нам рукой.
« « «
Как и договаривались, Виктор сразу же прислал письмо с его новым адресом. Службу он начал за границей в знаменитой со времен Великой Отечественной седьмой гвардейской, защищавшей от фашистов Сталинград. Я был потрясен: отец и мой друг служили в одной воинской части.
В очередном письме я поведал о таком совпадении, о том, что у отца есть книги, написанные его однополчанами: «Седьмая гвардейская» и «Седьмая гвардейская идет на запад».
Как ни удивительно, но это явилось причиной предоставления рядовому Козенко отпуска с целью привезти в музей части книги о седьмой гвардейской, памятные знаки ветеранов, фотографии.
« « «
Уже через месяц Виктор сидел у нас за столом, выслушивая комментарии отца к передаваемым для части раритетам.
Подходила к концу уже вторая бутылка водки. Мама во второй раз подогревала нам лучшие кусочки мяса.
Выполнив задание командира части, Виктор загулял.
–А как иначе?– удивился Виктор.– В армии ведь строго.
Друзья соглашались с Виктором, хотя даже не представляли себе, как выглядит это «строго».

Леха
ПРИВЫЧКА ПАДАТЬ
До сих пор не пойму, за какие заслуги держали Леху в бригаде монтажников. Хитрый, ленивый, лживый хохол приносил с собой только беды и лишние хлопоты. Вот два характерных случая.
Мы меняли вентиляционную систему на дробильной фабрике южного горно-обогатительного комбината в Кривом Роге. Один ее участок проходил над конвейером с железной рудой. Бригадир распределил работы, но предупредил, что начинать надо после того, как остановится конвейер. Он ушел, а мы расположились в производственном помещении, пользуясь случаем, закурили.
Одному Лехе не терпелось – хотел, как можно быстрее завершить задание, чтобы потом побольше отдохнуть. Он забрался на вентиляционную трубу, продвинулся по ней до болтов крепления и начал их раскручивать. Справившись со всеми болтами по фланцу, Леха развернулся и достиг другого фланца, который предстояло разболтить. Расположился он как раз над движущимся конвейером.
Сняв три или четыре болта, он вдруг ойкнул: труба, на которой сидел, перекосилась и стала медленно опускаться. Мы замерли. Казалось, он вот-вот рухнет на движущийся конвейер. Но именно в тот момент, когда Леха вместе с трубой рухнул вниз, конвейер по заявке бригадира остановился.
Звук удара металла о металл, облако черной пыли, скопившейся в трубе за годы эксплуатации. Кто-то из нас произнес в наступившей тишине: «конец». И вдруг из черного облака появился черный, как негр, Леха с широко раскрытыми от страха глазами. Это явление сопровождалось его отборным матом.
Какой разговор у него состоялся с бригадиром, мы, конечно, так и не узнали. Только Леха после того месяца два был дисциплинирован и предельно внимателен.
« « «
Ингулецкий горно-обогатительный комбинат продолжал расширяться. Один за другим росли корпуса новых цехов. Мы, монтажники, работали там, чтобы не задерживать строителей. А это значит, стены стоят, а перекрытий нет – мы уже в работе.
Вот и в тот раз мы с Лехой, забравшись по лестнице на перекрестие четырех стен, поддерживали на веревках вентиляционную систему, которую остальные члены бригады крепили к стене.
Когда система уже держалась на паре кронштейнов, мы ослабили веревку и держали ее просто для страховки. В этот момент Леха тяжело вздохнул и умоляюще глядя мне в глаза, произнес:
– Больше не могу терпеть. Мочевой пузырь лопнет. Подстрахуй один. Я быстро.
И он пополз по верху нашей стены к их пересечению, где можно было стать на ноги.
Как это произошло, я не видел – помогал бригаде закреплять трубы. Но когда глянул в сторону Лехи – опешил. На высоте его не было. Сообщив ребятам о случившемся, я быстро спустился по лестнице и побежал искать напарника. В левом помещении его не было. В правом, куда первыми прибежали ребята, тот же результат. Я бросился назад. Проверил еще одно помещение – нет Лехи. И в это время я услыхал радостные крики ребят: «летун» нашелся. И не просто нашелся, а еще и остался цел, упав с семиметровой высоты. Помогла куча мусора, в которую он угодил.
Бригадир безнадежно махнул рукой и без сил опустился на землю. Я его понимал: с кем говорить? О чем говорить?
Леха – это диагноз неизлечимой болезни.
Свадьба класса «эконом»
В один из летних выходных вся наша бригада была в гостях у Лехи. Он женил своего единственного сына. Во дворе частного дома под тентом (вдруг – дождь) стояли длинные столы, человек на пятьдесят. В ожидании молодоженов из ЗАГСа, мы заняли места с края у выхода.
Подъехавшие молодожены пришлись нам по душе: красивые, по-спортивному подтянутые, в элегантных свадебных нарядах. Как и положено, первые тосты за родителей, молодых, «горько». Гости вручили молодоженам подарки, конверты с деньгами.
Что было потом – я не помню. Как вырубился. А очнулся на своем же месте за столом. Правда, голова лежала в тарелке с хлебом. Рядом посапывали товарищи по бригаде. Заметив, что я пришел в себя, Леха быстро подошел ко мне, наполнил рюмку:
– На-ка прими еще. За молодых.
Я отказался и по одному стал будить ребят. Это было нелегкое занятие. Пришедшие в себя в недоумении пытались понять, что произошло.
Ответ на этот вопрос дал пожилой сварщик из нашей бригады Лобас:
– Знал, что Леха жадный, но не в такой же мере… Вы что, ничего не поняли?
Оказалось, на столах была самогонка, настоянная на табаке. Против такого напитка никто не устоял. А перед молодоженами стояла бутылка водки.
– Вот так, без чести и совести сэкономил Леха на свадьбе сына, – заключил свой монолог Лобас.
« « «
Мы думали, что после такого события Леха подаст заявление на расчет. Не дождались. Его совесть не сработала. А, может, ее просто не было?
КРЕСТИКИ – НОЛИКИ
Вскоре я покинул бригаду, став корреспондентом многотиражки. Но связи с ребятами не терял. От них узнал о дальнейшей судьбе Лехи.
На мое место пришел молодой парень после школы. Его дали в помощь опытному монтажнику Пастушку. За два дня они установили вентиляционную систему во вновь построенном магазине.
На следующее задание новичка придали в помощь Лехе. Им предстояло заменить мотор в одном из цехов ГОКА. Леха не спешил. Достал из кармана два мелка и практически всю смену они «резались» в крестики – нолики.
В конце смены появился бригадир. Увидел нетронутый мотор и цементный пол, расписанный крестиками и ноликами.
Сердиться не стал. Сказал спокойно, как заранее подготовленное и осознанное решение:
– Ты, Леха, гад. Уже начал развращать молодежь. Не ты на бригаду, а бригада работает на тебя. Больше терпеть не могу. С завтрашнего дня ты у нас не работаешь.
По рассказам монтажников, Леха еще пытался оспорить решение бригадира у руководства управления. Ребята поговорили с ним по душам. Да так крепко и убедительно, что Леха уже на следующий день забрал свои документы в отделе кадров.
Больше я о нем ничего не слышал.

«Перспективная» попытка
На Новокриворожском горно-обогатительном комбинате (НКГОК) работали две редакции – многотиражной гаеты «Новатор» и местного радио. Уже год я работал корреспондентом «Новатора», мечтая о должности как минимум в областной газете.
Редактору газеты Федору Варфоломеевичу было под шестьдесят. А потому его интересы и наши – мои, сотрудников радио Анатолия и Анны (от двадцати до двадцати восьми лет) никак не сочетались. А потому частенько, выполнив свою работу, я подключался к процессу создания радиопрограмм.
Однажды Анатолий, глядя мне в глаза, предложил:
– А не попробовать ли тебе роль диктора: и тебе интересно, и в эфире будет разнообразие.
Через пару дней передо мной легла папка со свежими материалами, предназначенными для записи на допотопный магнитофон (шла вторая половина шестидесятых). Мне тогда казалось, что голос должен быть как можно ближе к левитановскому, а может – кирилловскому. И я смело изменил его тембр. Ребята промолчали, стараясь не обидеть меня, и во всех цехах комбината раздался мой хриплый, неестественного тембра голос.
Надо мной, вероятно, смеялись многие горняки комбината. И особенно Федор Варфоломеевич.
« « «
Я тогда и не думал, что через четверть века займу должность главного редактора областного радио в Великом Новгороде. Что буду выпускать в эфир неплохие интервью с известными людьми. Вести репортажи о таких важных событиях, как путч ГКЧП, передача церкви и освящение Софийского собора.
Да мало ли знаменательных событий произошло в древнем и современном Великом Новгороде…

Как пережить «пятьдесят восьмую»
В 1968 году меня взяли на работу в Криворожский горком комсомола. С первых же дней я познакомился с ветераном комсомола Николаем Ивановичем Котрбой. Старик любил свои воспоминания, себя в них. Но был добрым и порядочным человеком. Особенно меня поражали воспоминания Котрбы о годах, проведенных в заключении, как враг народа. Статья пятьдесят восьмая. Меня интересовало, как можно было выжить в тех нечеловеческих условиях.
Николай Иванович отвечал свободно, без волнения, как о чем-то давно им определенном.
– Те, кто не хотел подписывать признание невесть в чем, но что надо было органам НКВД, редко доживали до лагерей. Или поступали туда инвалидами. Их пытали и били до полусмерти. А я подписал бумаги, не торгуясь. Остался цел. Да и характеристика на меня в лагерь пришла более-менее положительная.
Из дальнейших бесед с ветераном я понял, что на зоне он никогда не сопротивлялся, плыл по течению. И вот сегодня, выжив в запределе, он не обиделся на Советскую власть. Он был рад, что жив, свободен, уважаем. Это главное.
А то, что у него пропали лучшие годы молодости, что он не испытал многих лучших чувств, он даже не подозревал. Может, понимал, но прятал эти мысли от окружающих. Чтобы его не жалели. Чужая душа, говорят, потемки.
«      «      «
Хоронили Николая Ивановича с военным оркестром, со всеми почестями. Произносили правильные патриотические речи. Вспоминали его заслуги. У его гроба не прозвучало ни одного слова жалости, сожаления об украденных у коммуниста годах.
Может, он и стремился к этому – избавиться от жалости к себе.

Пасха по-советски
В шестидесятые годы в почти миллионном Кривом Роге функционировала лишь одна православная церковь. В горкоме комсомола о ней вспоминали лишь накануне Пасхи. Формировался молодежный отряд, который должен был выполнять две функции: соблюдать порядок и убеждать пришедших к церкви юношей и девушек не участвовать в процессе празднования. В тот раз руководителем отряда был назначен я – инструктор горкома комсомола.
Вечер накануне Пасхи и ночной крестный ход прошли без происшествий. Члены отряда время от времени беседовали с молодыми людьми, пришедшими в церковь освятить выпеченные накануне куличи.
Кого-то удавалось убедить не освящать их. Но многие не обращали внимания на комсомольскую пропаганду. Всю ночь рядом с оградой церкви стояла «Волга», в которой дежурили инструктор горкома партии и сотрудник КГБ. Видимо, их присутствие предполагало страховку в случае ЧП.
На следующий день, когда солнце уже освещало купола церкви, я подошел к «Волге» и согласовал со старшими товарищами завершение работы молодежного отряда.
– Но ты сам не уходи, – предупредил сотрудник КГБ. – Еще нужен будешь.
Через двадцать минут отряд был распущен, а я сидел в «Волге».
– Нас сейчас пригласят к столу, – с видом знатока церковных церемоний сообщил нам кэгэбэшник. – Из года в год это уже стало традицией.
– А церковники не заложат нас на работе? – высказал опасение представитель партийного органа.
– Брось дрейфить, – с видом знатока заявил человек из органов. – Я уже не первый год здесь дежурю. К тому же, батюшка давно у меня на крючке: залечивал триппер полулегально. А я его покрыл, не стал закладывать ни у себя в конторе, ни среди церковной братии.
Не успел он завершить свой монолог, как к машине подошла церковная служка:
– Пройдите, пожалуйста, в храм. Отец приглашает вас к трапезе.
Войдя в храм, я был поражен: огромный стол и пол от окон до стола были уставлены сотнями крашеных яиц и куличей. Край стола, освобожденный от приношений, был накрыт, как для пьянки.
На нем стояли три бутылки водки, бутылка «Кагора» и несколько тарелок с крупно нарезанными пасхами, колбасой, сыром и солеными огурцами.
Встречал нас молодой человек в рясе. За руку поздоровался с кэгэбэшником, приветственно кивнул нам:
– Присаживайтесь, гости дорогие.
Когда граненые стаканы были наполнены, священник встал и произнес первый тост:
– Спасибо вам за то, что соблюли порядок – слава Богу, за ночь ни одного происшествия.
Чокнулись. Выпили. Мы – водку, священник – «Кагор».
Минут через двадцать сказалось выпитое спиртное на голодный желудок. Все немного захмелели. А потому разговор стал более откровенным, доверительным. Полемизировали о том, кому свободнее дышится в нашей стране – священнику или партийному работнику.
– Я, например, – поведал святой отец, – могу завтра пьяным упасть в лужу, а потом покаяться и продолжать служить Богу.
Вот у меня крест с кулоном – церковная награда. Что бы я ни накуролесил – никто не вправе у меня его забрать.
– Вы правы, – согласился партийный работник. – Мне бы несдобровать в подобных условиях. Вылетел бы с должности без выходного пособия.
Затем разговор, как у всяких мужиков, пошел о роли женщин в жизни. О зарплатах. О вере – церковной и коммунистической – какая крепче. И все это приливалось хорошими дозами спиртного. Расставались друзьями. По крайней мере – добрыми приятелями. Священник проводил нас до «Волги».
Сев в машину, старшие товарищи вдруг ощутили, что неплохо было бы «залудить» еще. Но где в такой ранний час взять спиртное?
Здесь их выручил я:
– На железнодорожном вокзале «Червоная» ларьки со спиртным работают с семи утра. Правда, торгуют только дешевым вином.
– Вперед, на «Червоную»!
Представьте изумление отца и мамы, когда ранним утром не ночевав дома, сын заявился, чуть держась на ногах и утверждая, что был на работе. Мать без сил опустилась на стул. А отец, улыбнувшись, произнес:
– Мне бы такую работу найти…

Криворожскому комсомолу – 50
В 1968 году мне исполнился двадцать один год. После окончания школы год работал в бригаде монтажников, два года корреспондентом в многотиражке Новокриворожского горно-обогатительного комбината, а в описываемый момент был инструктором Криворожского горкома комсомола.
Переход в комсомольские органы для меня совпал с подготовкой города к празднованию 50-летия комсомола Кривбасса. Как говорится, с корабля – на бал.
Работать коллективу горкома приходилось столько, сколько было необходимо – практически без выходных.
В подготовке торжественного пленума и праздничного пробега по городу красочной колонны мотоциклистов мне пришлось принять посильное участие. Вместе с работниками местного музея писал доклад первому секретарю горкома Виктору Довбне. В строительных организациях доставал пенопласт для оформления колонны. Выезжал в командировку в Москву и Калинин. В ЦК ВЛКСМ меня связали с легендарным диктором Левитаном, который записал для нас на магнитофонную пленку указ о награждении комсомола Кривбасса орденом Трудового Красного Знамени. В калининской типографии заказал праздничные Почетные грамоты. А еще приходилось ежедневно решать кучу мелких, но необходимых вопросов.
На торжественном пленуме, который прошел во дворце культуры металлургов, выступали комсомольцы, передовики производства, ветераны, представители партии. Гремела молодежная, комсомольская музыка. Награждались лучшие представители молодежи.
По окончании торжества коллектив горкома, почетные гости маршал авиации Судец, дважды Герой Советского Союза летчик уроженец Кривого Рога Михлик, секретарь ЦК ЛКСМУ Шевченко и другие перебрались в ресторан «Украина», расположенный на шоссе, вдали от жилых зон. Тосты произносили, вспоминая комсомольскую молодость, ветераны, участники Великой Отечественной, комсомольские активисты. Пели застольные песни. Выходили на улицу покурить, посудачить.
По домам разъехались часа в два ночи. Аппарат горкома, гости из ЦК, делегаты из породненного Жданова (ныне Мариуполь), перебрались в зону отдыха на Карачунах. В гостевом домике Криворожского металлургического завода на берегу искусственного водохранилища был накрыт очередной праздничный стол. В спальных номерах гостей ожидали расстеленные кровати.
За столом под «Горiлку з перцем» шел профессиональный разбор состоявшегося торжества. Довбня, между тостами, говорил слова благодарности организаторам пленума.
Мы с завотделом военно-патриотического воспитания Анной Зубко, молодым работником, еще не привыкшем перерабатывать такое количество спиртного, вышли на улицу, разделись и плюхнулись в прохладную воду. Заплыв в темноте довольно далеко, мы вдруг услышали, что нас зовут с берега.
Оказалось, позвонил Михлик и попросил помочь: он где-то потерял камуфляж одной из золотых звезд Героя. Самыми трезвыми на данный момент оказались мы с Аней. А потому и бесспорными участниками «поисковой операции». В наше распоряжние была предоставлена «Волга»
На основе поисков, продолжавшихся до утра, можно выстроить сюжет неплохого детектива. В нем было все: подъем с кровати директора ресторана под утро, обыск в гостиничных номерах Судца и Михлика, вызов директора Дворца культуры для обыска зрительного зала. И, наконец, в еще не убранном после банкета зале ресторана нашли звездочку: она лежала на пыльном паласе на полу.
Ровно в девять утра мы были в номере прославленного летчика. Вручили ему дорогую находку. В знак благодарности он достал откуда-то из-за кровати начатую бутылку коньяка.
– Спасибо, ребята. Давайте выпьем за находку.
Куда нам было деваться от предложения прославленного летчика…

Как Адольф стал Андреем
В 1968 году я стал освобожденным комсомольским работником – инструктором отдела пропаганды Криворожского горкома комсомола. Как и в любом другом коллективе, в нем из уст в уста передавались занятные истории, анекдоты и предания о тех или иных неординарных личностях, случаях, происходивших с ними и вокруг них.
Такой значительной личностью в комсомольских кругах Днепропетровщины был Андрей Николаевич Гиренко. Первым обязательным рассказом о нем была история его назначения первым секретарем Криворожского горкома комсомола.
А дело было так. В середине шестидесятых лидер криворожского комсомола (не буду называть его фамилию), будучи за рулем, сбил пешехода. Его сняли с должности. Чтобы найти замену, в город прибыл секретарь обкома Виктор Пушкин, сын генерала Пушкина, одного из освободителей Днепропетровска от немецко-фашистских захватчиков. Кандидатуры ни одного из пяти первых секретарей райкомов комсомола на открывшуюся вакансию он не одобрил. А на бюро обкома предложил назначить руководителем горкома секретаря комитета комсомола рудоуправления имени Дзержинского Адольфа Гиренко. Его утвердили единогласно – все знали этого честного, профессионально подкованного парня, за которым без лишних уговоров шла молодежь.
Утвердить – утвердили, да не тут-то было. Офис горкома комсомола был закрыт. Аппарат объявил забастовку. Как и все пять райкомов. Это был единый протест не так против его кандидатуры, как против игнорирования обкомом многих фигур, занимавших более высокие должности.
О таком крутом развитии событий в обкоме узнали только на третий день, когда протест «верхушки» был подавлен. В этом весь Гиренко. Он не просил о помощи, а добивался результатов своими силами. Вот и на этот раз он стал победителем. Одних уговорил быть рядом с собой. Других лишил должностей. Выдвинул на руководящие должности новых талантливых ребят. Обком поддержал принятые Адольфом меры.
В очередные выходные после подавленного «путча» на квартире одного из холостых комсомольских работников за столом собрался вновь сформированный аппарат горкома, плюс новые руководители райкомов. Выпили изрядно, чтобы снять последствия стресса. Тусовка закончилась твистом в исполнении Гиренко на унитазе.
«      «      «
Следующее заочное знакомство с Гиренко состоялось летом 1969 года. Меня вызвал первый секретарь горкома Виктор Довбня и дал очень своеобразное поручение. На его «Волге» мы с водителем отправились по продуктовым магазинам и на местный рынок. Багажник забили необходимым набором спиртного и продуктов для шашлыка. Доложил Виктору, что все закуплено. Он попросил нас заехать еще в торговый техникум, захватить в машину трех знакомых мне девушек – комсомольских активистов. После этого, подъехав к горкому, я уступил свое место Довбне. В соседней машине были Гиренко и его второй секретарь. Это было в пятницу. А утром в понедельник Виктор свежий и подтянутый вовремя был у себя в кабинете. Ко мне у него была одна просьба: никому не распространяться о поездке за город в выходные.
«      «      «
Зимой 1969 года я и секретарь Дзержинского райкома Валерий Козубенко были направлены на месячную учебу в Киевскую зональную комсомольскую школу. За пару дней до окончания учебы состоялся пленум ЦК ЛКСМУ. Перед отъездом по домам участники комсомольского форума заказали один из ресторанов столицы Украины. В этом праздновании приняли участие и мы с Валерием. По просьбе Виктора Довбни заказали столик на пять человек. Сделали заказ. По традиции в него вошли «горiлка з перцем», котлеты по-киевски.
Через некоторое время вместе с Виктором к нам подсели Гиренко и секретарь ЦК Валентина Шевченко. Наш столик стал центром притяжения всего зала. Это говорило о том большом авторитете, который имели среди комсомольцев Гиренко и Шевченко.
«      «      «
Через год мне предложили перейти на работу инструктором обкома комсомола. Для этого надо было пройти собеседование во всех отделах обкома. Заключительной беседой была встреча с первым секретарем обкома Гиренко. Зайдя в его кабинет, я понял: шеф спешит. Он собирал в кейс какие-то бумаги, по телефону вызвал машину. Между прочим, спросил у меня:
– «Фантомаса» смотрел?
– Да.
– Ну и как?
– Забавный, но пустой фильм.
– Вот если молодежь будет понимать так же, ты свою работу выполнил на отлично.
И он поставил свою подпись на обходном листе: «Согласен. Гиренко».
«      «      «
А собирался Адольф Николаевич на собеседование в ЦК компартии Украины на должность первого секретаря ЦК ЛКСМ Украины.
Через три дня мы узнали, что Гиренко Андрей Николаевич назначен первым секретарем ЦК комсомола Украины.
Еще через день, когда мы работали грузчиками при переезде Гиренко в Киев, он детально рассказал историю своего нового имени. В ЦК КПУ спросили, в честь кого Гиренко назвали Адольфом, если он 1933 года рождения. «Чтобы завтра же у вас было новое имя».
Так Адольф стал Андреем.
«      «      «
Затем Андрей Николаевич работал первым секретарем обкомов партии в Николаеве, в Крыму. За три месяца до ГКЧП стал секретарем ЦК КПСС. Финал известен. Хотя я глубоко убежден, что будь он в определенное время в определенном месте, стал бы занимать ключевые посты в команде Путина.

В романтических кущах
Прошло еще несколько лет. С 1970 года я работал инструктором обкома комсомола. С работой справлялся: выставки молодых художников, фестивали начинающих певцов, съезды книголюбов, концерты знаменитых певцов и музыкантов с целью пополнения комсомольской кассы – все эти мероприятия проходили без сучка и без задоринки.
Только вот все чаще стал диктовать свою волю мой злосчастный внутренний голос. То он настоит на том, чтобы включить в программу «незрелую» политически песню. То поможет издать стихи талантливого, но с точки зрения идеологов того времени, «разболтанного» поэта. Такая позиция закрепила за мной славу идеологически невыдержанного, склонного к диссидентству юноши. А отсюда нулевая возможность карьерного роста.
Здесь, как когда-то в школе, моя правда по всем параметрам уступала тогда – уродам из подворотни, сегодня – идеологам брежневского застоя. Я особо об этом не переживал, а пытался всосать в себя все лучшее из окружающей жизни. Например, добился включения в туристическую группу, выезжающую в Югославию.
« « «
На железнодорожном вокзале Белграда нашу группу встретила гид-переводчик Даница Миленкович. Эта сногсшибательно красивая девушка заставила мужскую часть нашей группы застыть с раскрытыми ртами. Рядом со мной в этот момент были два моих близких приятеля. Не сговариваясь, мы бросили на пальцах – кому из нас подбивать к ней клинья. Счет завершился на мне.
– Везет паразиту, – в сердцах бросил Генка.
Через два дня мы разместились в двухместных бунгало на берегу Адриатики в Будве Бечичи. К вечеру все определились. Я бросил сумку и бутылку купленного здесь «Баделя» в комнатке Даницы. Ее партнерша перешла к Геннадию.
Наутро все четверо выглядели людьми, выигравшими в лотерею крупные суммы.
В ходе отдыха на берегу бирюзового моря мы с Данкой многое узнали друг о друге. Она жила с родителями в районе белградской Остружницы. Пережила несчастную любовь. Приходя в себя, в совершенстве изучила русский язык. Начала водить группы. Допустила несколько интрижек с иностранцами.
– Так же, как с тобой, – улыбнулась она.
Две быстро пролетевшие недели полностью изменили раскладку. Мы по-настоящему влюбились. На пляже и за столиками кафешек вели длинные разговоры о себе, о родителях, о любви, просто о жизни. Пытались заглянуть в завтрашний день.
Уже сегодня анализируя те наши разговоры и мысли, я проклинаю честную правду моего неизбывного внутреннего голоса. Ее позиция: верю в любовь с первого взгляда, живу с мужчиной, пока люблю, пока ты свободен, не надо избегать кратковременного секса. Он дает опыт и раскрепощает мозг при оценке мужчин.
Мой же внутренний голос монотонно вещал: брак священен, не смотря на наличие чувств. При строительстве семьи важную роль играют родители. И так далее.
Чем меньше времени оставалось до конца поездки, тем сильнее становились наши чувства. Тем яснее нам становилось, что нам не быть вместе – слишком разные наши жизненные позиции.
Будь ты проклят, вместе с твоей правдой. Кто и как навязал мне этот внутренний голос?
« « «
У меня еще несколько лет лежал шоколад с названием «волим тэ» (Люблю тебя), подаренный Даницей при расставании.

Подайте кусочек хлеба
Каждый комсомольский работник Днепропетровской области, уверен, с нетерпением ожидал ежегодного семинара по своему профилю работы в лагере «Родник» на берегу Самары. В течение недели здесь можно было не только повысить квалификацию, но и отдохнуть на природе, поплавать, позагорать, подышать воздухом, напоенным запахом сосен.
Нам с Зиной Бедринец и Колей Шимченко чуть не повезло. Финал «Кожаного мяча», организаторами которого мы были, наложился на первый день работы семинара. А это значило, что на спецавтобус мы уже рассчитывать не могли. Надо было добираться самостоятельно. Автобус из Кривого Рога до Днепропетровска, затем половина автобусного маршрута до Днепродзержинска и, наконец, три километра пешком до лагеря.
Пока с пересадками ехали автобусами, стемнело. Пройдя половину пешего маршрута, уже в полной темноте, мы зашли в какое-то село. Остановились передохнуть около деревянного мостика через ручей, протекавший между мазанками.
И здесь выяснилось, что у Зины с Николаем в портфелях по бутылке водки. Рассчитывали выпить их с друзьями в первый вечер семинара. Но, понятно, ситуация полностью изменилась, да и усталость сказалась – решили выпить именно здесь, на мостике.
Плохо одно: нет закуски. Бросили на пальцах, кому идти к местным жителям попросить что-либо к водке. Конечно, идти выпало мне.
Тяжело вздохнув, я направился к ближайшей мазанке, в которой из распахнутой двери выбивался яркий свет. Постучав для порядка в косяк двери, я переступил порог сельского жилища. Хозяйка хлопотала у печки, а хозяин, оседлав лавку, что-то мастерил из дерева.
Оба невольно обернулись на мой стук и, как я сейчас понимаю, перед ними из темноты возникла фигура городского жителя, одетого с иголочки в новый костюм, на шее шикарный галстук. На ногах чешские туфли. Одним словом – чужак. И вдруг этот чужак просящим тоном произносит:
– Простите, у вас не найдется кусочка хлеба?
Хозяева растерянно замерли: кто перед ними – хулиган, ворюга или порядочный человек?
Поняв, в какой они ситуации, я исправил свою ошибку:
– Вот с друзьями идем в «Родник». Решили передохнуть. Да вот беда – водка есть, а закуси нет. У вас не найдется кусочек хлеба?
Старик с облегчением вздохнул:
–Так бы сразу и сказал. А то впрямь испугал. Мария, – обратился к жене, – дай людям огурчиков, сала, хлеба.
Хозяйка соорудила тормозок:
– На здоровье вам.
Поблагодарив хозяев, я присоединился к своим товарищам. Пересказал случившееся. Долго смеялись, выпивая и закусывая подаренным.
После привала дорога показалась короче, чем ранее. Мы даже успели на ужин. Что бы там ни говорили, а люди у нас добрые, отзывчивые.

Был ли матросов комсомольцем?
Ко дню рождения комсомола в областной молодежной газете «Прапор Юности» уже традиционно отводилась полоса, отражающая героические свершения молодежи, начиная с 1918 года. Я, тогда заведующий отделом учащейся молодежи в этой газете, просиживал в архивах области, выискивая новые неизвестные страницы местного комсомола.
На всякий случай сделал копию комсомольского билета Александра Матросова, призванного в армию из Днепропетровска. Билет был залит кровью во время совершения им подвига. На его развороте виднелась надпись о том, что Матросов погиб, совершив подвиг, закрыв грудью амбразуру.
На следующий день мне в кабинет девушка из секретариата принесла материалы ко дню рождения комсомола, подготовленные ТАСС. Обычно мы их не использовали, поскольку адреса предлагаемых материалов были очень далеки от Днепропетровска. А тут смотрю: комсомольский билет Матросова, его фото и, чувствую, что-то царапает мое восприятие. Что?
Достал фото билета земляка, сканированного в местном музее. Сравнил. О Боже! Не может быть: потеки крови и текст посмертной надписи на двух фото разнились кардинально. Вывод напрашивался сам собой. Или Матросов не был комсомольцем, или кто-то из архивистов совершил преступление, сфабриковав ложный документ.
Со своим открытием я бросился в кабинет главного редактора Володи Кузьминецкого. Рассказываю: так мол и так. Молчание длилось долго. Затем он спросил:
– А это нам надо? Зачем нам скандальная история? Разберутся и без нас.
Он порвал обе фотографии и обрывки бросил в урну.
– Прошу, не рассказывай об этом никому.
Я держал слово до сих пор – сорок четыре года. И вот не выдержал – рассказываю. А все потому, что ни один журналист, ни один архивист за это время не подняли данную тему. Так и хочется сказать: «Так ли уж важно – был ли Матросов комсомольцем?»

«Урановый» тормозок
Будучи в командировке в Желтых Водах, я быстро справился с запланированным. Оставался свободный день. Сопровождавшая меня инструктор горкома комсомола Лена предложила, чтобы занять свободное время, опуститься в урановую шахту. Я с удовольствием согласился. Ранним утром подъехали к шахте. Переоделись в брезентовые робы. Надели каски. Вместе с шахтерами зашли в клеть, которая быстро опустила нас на рабочий горизонт. Ничего экстраординарного я там не встретил. Правда, кроме того, что урановая руда, в отличие от других полезных ископаемых, залегает не по горизонтали, а по вертикали. Поэтому добыча ее происходит одновременно не на одном, а на нескольких горизонтах.
Поднявшись в конце смены наверх, помылись в душе. Переоделись в свою одежду и пошли на выход. В одной из комнат каждому шахтеру вручали солидный по размеру тормозок. Такой же предложили и мне. Я отказался, объяснив, что не работаю здесь, мол, мне не положено. Женщина, выдававшая тормозки, не стала даже слушать меня. С Леной мы вышли из помещения шахты с тормозками.
Угадайте, как мы с ними поступили? Правильно. Пригласив друзей из горкома, купили две бутылки «Столичной» и устроили в моем гостиничном номере небольшое застолье. Что характерно, двух «урановых» тормозков мы так до конца и не осилили. На столе после нас остались ломти буженины, сыра, колбасы, свежего хлеба.
«      «      «
Интересно, сохранились ли сегодня на шахтах Желтых Вод бывшие советские правила и порядки? «Урановые» тормозки? Солидные зарплаты? Вряд ли. Украине сегодня не до своих шахтеров.

Вина, которые я дегустировал
Тридцать лет назад я попал в больницу с язвой желудка. Залечив язву, и покидая больничную палату, я получил профессиональный совет лечащего врача:
– По себе знаю, что не бросишь выпивать. Без этого, знаю, не получится. Но запомни одно: пей только хорошую водку. Забудь коньяк и вино. Они тебе противопоказаны.
Мне уже семьдесят три, но я ни разу не поступил вопреки совету того врача – дай ему бог здоровья. Может именно поэтому язва обходит меня мимо до сих пор.
Но вот незадача: не могу забыть те вина, которые довелось попробовать. Я не дегустатор, не специалист по винам, но так и тянет высказать свое мнение по этому поводу.
Чертовщина!
« « «
В Днепропетровске я работал в квартале от городского крытого рынка. Коллектив был молодой, но еще не семейный. Жили в общежитии. Видимо потому вошло в привычку, возвращаясь с работы, выпить в ларьке у знакомого продавца пару стаканов «Бiле мiцне» – более-менее чистого яблочного вина. К тому же предельно дешевого – 1 рубль 22 копейки за 0,5 литра.
Этой традиции стукнуло месяцев пять, когда к нам пришел новый работник – молдаванин. «Откушав» с нами в первый же день «Бiле мiцне», он прочел лекцию о достоинствах молдавского и недостатках украинского вина.
На следующий день мы минули знакомый ларек и подошли к соседнему, прилавком которого был большой деревянный бочонок.
– Сейчас будем пробовать белый молдавский мускат, – объяснил Михаил.
Уже первый глоток дал возможность оценить тонкий букет молдавского винограда. Это было чувство, будто вместо бурды пьешь бальзам.
И еще о молдавских винах. Будучи слушателем факультета журналистики ленинградской высшей партийной школы, я подружился с молдаванином Михаилом Сокиркэ. Однажды он попросил меня поехать с ним на железнодорожный вокзал помочь привезти в общежитие прибывающий груз. Им оказался двадцатилитровый бутыль с красным домашним вином. Это была еще одна разновидность молдавского бальзама. Его мы употребляли по вечерам узким кругом почти целый месяц.
« « «
Я всегда отрицательно относился к слову «портвейн». Казалось, это всегда ординарное, ничем не выделяющееся вино. Но только мое мнение изменилось после того, как в Крыму попробовал массандровский портвейн – ароматное, насыщенное вино. Этот портвейн ни в чем не уступит любым другим крепким винам. Лучше его, по-моему, лишь грузинское «Киндзмараули».
В перестроечные годы я уже не сомневался, что знаком с лучшими виноградными винами. Оказалось, я ошибался, попробовав на Кипре местные белое и красное вина, подаваемые туристам в дорогих отелях бесплатно.
Не хуже оказалось красное домашнее вино из грузинского села Лидзава. Его с удовольствием пили журналисты и актеры из соседнего дома творчества.
« « «
Не премину отметить, что наша дача около Великого Новгорода не уступает «югам». Здесь мы вырастили две лозы «Изабеллы» и две лозы «Дамских пальчиков». Ежегодно произвожу по 20 литров красного и белого вина. Замечу, что местные любители спиртного за выполненные дачные работы предпочитают водке мое вино. Я рад этому.

Глава 3. «Университеты». Морская пехота.

Интернационал
Мне повезло. Два года я учился в высшей комсомольской школе со слушателями из большинства стран мира. Это дало мне возможность понять одну из главных истин: нет хороших и плохих национальностей, а есть хорошие и плохие люди в каждом уголке мира. Многие из иностранцев остались в памяти на всю жизнь.
Кубинец Эктор. Парень красавец с шоколадной кожей сводил с ума большинство девушек. Мало кто догадывался, что этот мачо прошел суровую школу войны в Анголе.
А познакомились мы с ним оригинально. В спортзале за накрытыми столиками студенты заканчивали встречу Нового, 1976 года. Мы с Пээтером вышли в фойе дворца спорта, оделись и уже собирались выйти под снежок новогодней ночи, когда я заметил двух кубинцев в тонких демисезонных пальтишках и настоящих кубинских сомбреро.
Представив, как они при минус двадцати бегут в общежитие, мне стало не по себе. Эту картину усилило значительное количество принятого на грудь алкоголя. Я подошел к одному из кубинцев, снял с него сомбреро и надел ему на голову свою пыжиковую шапку. Улыбнувшись, произнес, казалось, все объясняющее слово: «Ченч». Кубинец горячо о чем-то залопотал. Стоящий у входных дверей Пээтер нетерпеливо подавал знаки, мол, быстрее, у нас в запасе еще один пузырь. А потому я невежливо прервал кубинца: «Маньяно». Что означало «Завтра».
Назавтра, поправив здоровье двумя бутылочками чешского пива, мы с Пээтером валялись на кроватях, изредка перебрасываясь репликами.
Вдруг в нашу дверь постучали.
– Открыто, – отозвался Пээтер.
В комнату вошел вчерашний кубинец с товарищем.
– Мы, вот, возвращаем вашу шапку. Эктор благодарит вас за проявленную заботу. Ему было тепло.
– Мне казалось, – возразил я, – что мы поменялись головными уборами насовсем. О чем-то посоветовавшись, Валентино (так звали второго кубинца) сообщил:
– Эктор утверждает, что нерационально присваивать шапку. Впереди всего два месяца зимы. А потом – Куба.      У нас все время тепло – и продолжал,
– А вот сомбреро я дарю от чистого сердца насовсем.
После формальных препирательств так и порешили. Прилили сделку оставшимся у нас пивом и пригласили кубинцев к нам в гости на следующий выходной.
Сомбреро Эктора, кстати, сопровождало меня вплоть до 2017 года, пока не истрепалось на даче, рыбалках. А Эктор и Валентино стали частыми гостями у нас с Пээтером. Их каждый раз ожидали пятилитровая канистра с пивом и большое количество креветок. Зная, что стипендия кубинцев гораздо меньше, чем у нас, и живут они не в двухместных, как у нас, комнатах, а в рассчитанных на 6-8 человек, на ответных визитах мы не настаивали. И все же в мае, перед отъездом на родину, ребята пригласили нас в гости.
Когда в назначенное время мы зашли в комнату друзей, последних два кубинца, проживавших с ними, уже покидали ее. На столе красовались бутылка кубинского рома, блюдо салата из свеклы и аппарат для приготовления кофе. Это был высокий постамент из проволоки, сверху которого был прикреплен конус из капроновой ткани, забитый примерно пачкой молотых зерен.
Ром нас с Пээтером не взял. А когда Эктор «включил» механизм приготовления кофе (горячая вода по капле опускалась на забитый кофе капроновый конус и в малюсенькие чашечки стекала каплями коричневая жидкость), я подумал: «Ну и что? Выпендреж?»
Однако, стоило нам с другом выпить по два-три глотка кубинского напитка, как с сожалением вспомнили о бутылочке рома. А все потому, что кофе по-кубински просто «сломал» нас, сильнее, чем традиционное русское спиртное.
Заметив это, Валентино объяснил, что кофе у них не был лишен кофеина. А кроме того, предельная его концентрация – четыре малюсеньких чашечки из пачки молотых зерен.
Провожая кубинских друзей на родину, Пээтер вручил им по бутылке «Ванна Таллин». А я подарил Эктору томик любимого мной Хэмингуэя на испанском. Он поблагодарил меня, но затем улыбнулся чуть натужно:
– Это не наш писатель. Хотя и талантливый. Он – янки.
«      «      «
Еще один кубинец вошел в мою жизнь. Мануэль. Сын одного из соратников Фиделя, который занимал министерский пост. Крестным отцом Мануэля был знаменитый Че.
Познакомились мы, когда после окончания ВКШ я уже работал журналистом в Новгороде. Нас познакомила моя жена, заканчивающая в это время учебу в ВКШ. Она по просьбе деканата помогала Мануэлю осваивать, русский язык.
Маленького роста, постоянно сморкающийся от воздействия пасмурной, влажной погоды средней полосы России, он производил впечатление маменькиного сынка, которому все дается без труда, от мамы и папы.
Однажды Татьяна пригласила Мануэля в гости к нам в Новгород. Он приехал накануне ноябрьских праздников. К тому времени жена закончила учебу и работала в обкоме комсомола. Это был год Чернобыля.
Чернобыльскую трагедию на Украине в первые недели власти скрывали от населения. Но мне позвонил из газеты «Труд» мой дружок Вася Натыкин и посоветовал идти на демонстрацию в честь 7 Ноября под зонтиком, чтобы не захватить лишнюю дозу радиации. Хлебосольные застолья, экскурсии по городу, заходы в гости к нашим друзьям, вручение чисто русских сувениров – все это пришлось по душе кубинцу. Он перезвонил в деканат и попросил разрешить остаться в Новгороде еще на недельку.
Что его поразило, так это двухкомнатная квартира, бесплатно выделенная нам через год после моего приезда в Новгород. А еще мизерные суммы оплаты коммунальных услуг.
Но несмотря на льготный образ жизни и учебы, благодаря своему отцу, он был идеологически предан Фиделю, властям на его родине, принципам социализма. А отсюда и готовность жертвовать собой, чувство сопричастности к проблемам соотечественников.
Седьмого ноября я встал пораньше, чтобы успеть к началу демонстрации на Софийской площади у Дома Советов. Проснулся и Мануэль. Вызвался идти вместе со мной. Я посвятил его в тайну полишинеля о том, что радиоактивные осадки Чернобыля могут повлиять на наше здоровье.
– В любой беде, выпавшей нашим народам, мы должны быть вместе. Иначе мы проиграем янки. Я пойду с тобой, – решил Мануэль.
В общем потоке новгородцев мы прошли мимо трибуны с областным начальством под хлопьями мокрого снега, обильно покрывающего асфальт.
Через год, как мы с Татьяной узнали от преподавателя ВКШ, Мануэль был распределен в кубинское посольство в Венгрии. Там он, будучи за рулем в нетрезвом состоянии, сбил человека и был отозван на Кубу.
Где сейчас Мануэль, в каком качестве, не знаю.
В память о нем в серванте нашей квартиры лежит панцирь огромного рапана. Его можно вывезти с Кубы, только заплатив большой таможенный налог. У Мануэля в московском общежитии в качестве возможных сувениров лежало несколько таких панцирей. Он гордился тем, что привез их в Россию бесплатно.
Да, кубинцы бывают разные.
«      «      «
Нам с Пээтером не повезло. Соседнюю комнату занимали два палестинца. После учебных занятий, наскоро пообедав, они закрывались в комнате и часами штудировали учебники по марксизму–ленинизму. На все наши попытки ближе познакомиться, поговорить они ссылались на нехватку времени. Когда к нам приходили гости и мы, что естественно, организовывали застолья, наши палестинские соседи громко возмущались, выговаривали, что мы не марксисты, что мы бесполезны для будущего коммунистического общества.
Не буду осуждать их. У мусульман своя религия, свои воззрения. Но вот парадокс. Не знаю, что в палестинском содружестве произошло, только идеологически правильные мужчины-палестинцы смертным боем били своих женщин. Те больше недели не ходили на занятия – залечивали гематомы. На наше возмущение мужчины с Ближнего Востока ответили лаконично:
– Это наши женщины. Не вмешивайтесь в наши дела. Это не забота неверных.
«      «      «
Ко мне, как старосте группы, пришли девушки из соседней секции. Они жаловались на двух юных французов, живших в соседних с ними комнатах.
Дело в том, что на шесть комнат в секции были две душевые кабины. Рядом расположились четыре умывальника. По словам девушек, французы заходили в душевые и не закрывали за собой двери. Ловя кайф под теплыми струями душа, они без стеснения демонстрировали свои обнаженные тела представительницам женского пола. Те прекращали умываться, пережидая, пока французы покинут душевые.
– Не знаю, как быть, – честно ответил я девушкам. – Давайте вместе подумаем.
И решение проблемы вскоре нашлось. Как только французы заходили в душевые кабинки, забыв закрыть двери, одна за другой там появлялись все проживающие в секции девушки. Каждая из них бросала на пол душевой мелкую монету со словами: «Спасибо за представление!» Французы стали закрываться.
Не стесняться своего тела – это качество, видимо, присуще большинству представителей и представительниц этой нации. Вот тому еще один пример.
Мы с Жаки собирались пойти в театр. Компанию нам должна была составить Мари – соотечественница Жаки. В назначенное время зашли в ее комнату. Хозяйка попросила подождать ее ровно пять минут и начала сборы, усадив нас за стол и налив по полстакана «Пепси».
Не обращая на нас внимания, она сбросила с себя халатик, бюстгальтер, оставшись в одних трусиках. Провела щеткой по волосам, протерла каким-то средством из красивого пузырька под мышками, наложила тени у глаз, провела по губам помадой. Затем облачилась в платье, предназначенное для выхода на люди.
И, что характерно, у большинства французов отсутствует чувство неудобства за свое несовершенное тело. Скажем, Мари, раздеваясь перед нами, не стеснялась большого жирного живота, коротких кривых ног, обильного черного волоса на груди.
Однажды при встрече я дежурно спросил у Жаки: «Как дела?» Забыв слово «Хорошо», он ответил: «Карандаш» Я к чему. Хорошо или нет такое отношение французов к своему телу? Думаю, не нам судить. У нас разный менталитет. Как говорится: «Карандаш».
«      «      «
За два года учебы я ни разу не встречал поляков, рассуждающих об идеологии. Сосед Яцек на мой вопрос так ли это, на секунду задумался и ответил вопросом на вопрос:
– А зачем? Есть другие, более важные проблемы.
Ну об этих проблемах я хорошо знал из слов и дел польских соседей. Только приходило время каникул, в «польском лагере» отмечалось усиленное движение. Они искали советских слушателей, которые были заинтересованы в приобретении ширпотреба из Польши: одежды, косметики и т.д. Ведь у нас в те годы полки магазинов были пусты. Они брали деньги у наших слушателей под ту или иную покупку. Суммы, безусловно, были завышены. И на эти деньги закупали в Москве золотые украшения, на которых в Польше можно было солидно заработать. Этим занимались все без исключения слушатели из Польши.
Еще одна, как мне кажется, национальная черта – гонор. Видимо, это пошло еще со времен обширного Польско-Литовского государства, Речи Посполитой. С годами, потеряв и территории, и суверенитет, а потом, получив современные контуры страны из рук Сталина, поляки не смогли забыть своего профуканного прошлого. Считают, что в этом виноваты все, кому не лень, только не они сами. Воспоминания о польских героях, знаменитых правителях, золотых временах и стали основой их гонора – виртуальной гордости за далекое прошлое.
Разрыв между прошлым и настоящим привели поляков к двум характерным чертам их характера: стремление к быстрому обогащению (поколение потребителей) и отказу от чувства суверенитета своей родины (с кем бы ни быть в союзе, лишь бы хорошо и зажиточно жить).
Эти мысли озвучил для меня Яцек. Так это или нет, но факт остается фактом: так думает определенная часть поляков.
«      «      «
В высшей комсомольской школе среди иностранцев после событий 1973 года, убийства президента Альенде превалировали чилийцы. И это понятно – многим коммунистам, людям с левыми взглядами не нашлось места на родине при режиме Пиночета.
Среди них были юноши и девушки с поломанными судьбами, в юном возрасте прошедшие через подполье, аресты, пытки. Каждый день я встречался с парнем на инвалидной коляске. Этот чилиец был арестован за борьбу с хунтой Пиночета. Сначала содержался на стадионе, превращенном в концлагерь, затем был переведен в застенки секретных служб. Не добившись от него необходимых сведений, его выбросили из окна третьего этажа на асфальт. С поломанным позвоночником он пролежал на земле больше суток, пока его не выкрали чилийские коммунисты. И подлечив, отправили учиться в Москву.
Практика выживания, которую прошли оппозиционеры Пиночета на родине, диктовала свои правила. Одно из них гласит: не строй из себя героя. Современные пытки выдержать невозможно. Поэтому подпольщик имеет в голове два-три свободных адреса и фамилии двух-трех погибших товарищей.
Закончивших курс обучения чилийцев весной 1974 года провожали домой всей школой. Пели революционные песни, здесь же был флаг Чили. Смех, шутки. А рядом слезы: несколько парней из Чили за год успели полюбить своих сверстниц из других уголков мира. Расставались навсегда.
Один пример. Девушка из Польши проводила своего любимого в Чили, а через месяц товарищи ее парня нелегально передали местную чилийскую газету. В ней был снимок убитого Диего с отрезанной головой. В школе объявили однодневный траур.
Говорят, и не безосновательно, что первым всегда труднее. Видимо, в Чили завершилась первая волна террора, подпольщики наладили свои сети, у многих появился боевой опыт. Брежнев выменял на Буковского генсека компартии Чили Корвалана. Совершала международные поездки, заглядывая на два-три дня в ВКШ, их комсомольский лидер Марин Гладис.
Потери чилийских оппозиционеров, обучавшихся в Москве в 1974–1975 годах, сошли на нет.
Общее впечатление о молодых чилийцах из ВКШ: замкнутые, чрезмерно демонстрирующие революционный пафос, музыкальные, верные товарищи. И еще. Многим из них не помешало бы к своим годам иметь более полное и системное образование.
«      «      «
С веселым симпатичным негром из Руанда – Бурунди я познакомился за теннисным столом, когда Менжерос (так его звали) в очень трудной для меня партии проиграл всего два очка. Для меня это стало неожиданностью – до сих пор равных соперников в учебном заведении у меня не было.
По обоюдной договоренности мы часто стали встречаться в спортзале. Сегодня я не вспомню Менжероса без его фирменной улыбки. Она не сходила с его лица. Даже когда он один шел по аллеям учебного городка, на его лице играла улыбка. Позже я понял: это было его отношение к жизни. Он побеждал ее тяготы всегда хорошим настроением.
В день какого-то советского праздника слушатели из разных стран дали концерт художественной самодеятельности. Нас, русских, поразил Менжерос. Под ритмичную африканскую музыку он не пел, а проговаривал слова примерно такого содержания: «Меня зовут Менжерос, я родился и вырос в Руанда – Бурунди. Мои родители работают в поле, собирают урожай. У меня есть брат и две сестры…» И так, пока он не рассказал залу всю свою биографию, всю свою жизнь без утайки.
Сегодня мы бы назвали этот жанр рэпом. А тогда этого понятия еще не было, но зрители по достоинству оценили выступление бурными аплодисментами.
Перед отъездом на родину Менжерос подарил мне свою фотографию, на обороте которой была надпись: «Валерию с уважением от будущего президента Руанда – Бурунди. Менжерос.»
Не знаю дальнейшей судьбы Менжероса, но хочется верить, что он выжил в той мясорубке гражданской войны, что длится у них уже не один год.
«      «      «
Не могу не рассказать об одном пари. Накануне матча СССР-Чехословакия в рамках чемпионата мира болельщики эмоционально обсуждали шансы команд. Особо схлестнулись Пашка из соседней секции и Иржи, наш знакомый чех. Длительный спор перерос в пари: если выиграет Чехословакия, Павел ставит две бутылки «Столичной», а если СССР-Иржи сбривает половину своих пышных усов.
Кто был во время этого матча в нашей телевизионке, думаю, никогда не забудет атмосферы противостояния Павла и Иржи, поддержанных товарищами. А какие реплики отпускались с обеих сторон! Но, как оказалось, главное последствие этого пари еще впереди. Под давлением Пашки и обещанием с его стороны репрессивных мер, Иржи через два дня сбрил-таки половину усов. Что творилось в тот день в ВКШ! Там, где появлялся Иржи, разносились волны дикого смеха. Слушатели бросали повседневные дела. Некоторые сопровождали Иржи до дверей учебной аудитории. Все это закончилось докладной одного из преподавателей ректору с просьбой наказать безобразника Иржи, сорвавшего плановую лекцию. Это выглядело так: преподаватель произносил фразу, слушатели смотрели в сторону Иржи и заливались смехом. Долго это продолжаться не могло.
Поведение чешского болельщика рассмотрели на собрании слушателей из Чехословакии и постановили: еще одно нарушение дисциплины, и Иржи будет отправлен домой и исключен из местного союза молодежи.
Ну а среди слушателей учебного заведения Иржи стал заметной фигурой, авторитетом. А как иначе? Дал слово – держи. Даже тогда, когда обстоятельства, казалось бы, ставят тебя в безвыходное положение.

Вечер в домжуре
Я, слушатель отделения журналистики высшей комсомольской школы, жил в одной комнате с эстонцем Пээтером Грассом. За это время сдружились. Оба любили ударить по пиву. Не пропускали ни единого шанса прогулять занятия. Не пропустили ни единого матча сборной СССР по хоккею. Терпеть не могли демагогов. Независимо друг от друга подружились со слушателями с Кубы. Любили блеснуть друг перед другом ненормативной лексикой. В ближайшие, после получения стипендии, выходные традиционно посещали один из московских ресторанов: «Прага», «Риони», «Узбекистан» и др. Адрес очередного «выхода в свет» определил Пээтер. Он давно мечтал попасть в дом журналиста, но напрасно. Он не был членом союза журналистов, не было у него друзей журналистов. И вот теперь появился я с нужной корочкой. По ней в домжур пропускали двух человек.
«      «      «
И вот мы в домжуре. На первом этаже, у шахматных столиков, с кем-то оживленно разговаривал известный артист Куравлев. Увидев его, Грасс почувствовал себя вроде участника светской тусовки. Подобрал намечающийся животик, выпятил грудь.
А вот и свободный столик в ресторане. Право выбора выпивки и снеди эстонец доверил мне. Я, как обычно в домжуре, заказал фирменные блюда: салат из свежих овощей, жульен из шампиньонов, мясо по-Суворовски, кофе. Ну и, безусловно, бутылочку запотевшей «Столичной».
Пока мы справлялись с заказом, ресторан постепенно заполнялся. Появились и ведущие журналисты страны, у которых я проходил практику, кто читал в ВКШ лекции: Познер, с платочком вместо галстука, Бочаров, как всегда и везде в джинсовом костюме, солидный Песков, спортивный Рост.
Разлив по последней, решили закурить и подаваться домой. Но планы наши резко изменились. Подошла пожилая официантка и попросила разрешения подсадить за наш столик трех посетителей, которым не хватило мест. Мы не возражали.
Тут же места рядом с нами заняли двое пожилых мужчин и девушка. Представились, назвав имена. Я поднялся со стула:
– Валерий.
То же самое хотел повторить и Пээтер, но зацепил рукавом рюмку. Ее содержимое выплеснулось на скатерть и костюм моего друга. От неожиданности он выругался по-эстонски. Смутился своей неловкости и представился:
– Пээтер.
Не знаю, что меня сподвигло на дальнейший ход событий.
– Угораздило же меня с этим шведом, – подмигнув другу, скривился я.
– Это сын советника шведского посольства. Сегодня меняем уже третий ресторан. Пьет, как сапожник.
Здесь появилась официантка и приняла заказ у наших новых знакомых. Я допил последнюю рюмку:
– Ну, всего вам хорошего. Нам пора.
– Валерий, останьтесь, – вдруг попросил полный мужчина. – Нам было бы интересно поговорить с вашим протеже.
– Мы бы не против, – ответил я, – но спустили уже весь лимит башлей на сегодняшний день.
– Неважно, – заявил толстяк. – Это наша проблема.
Я, как бы советуясь с Пээтером, обратился к нему на тарабарском языке из известных мне эстонских и на ходу придуманных слов. Пээтер ответил что-то по-эстонски, обратно присаживаясь за стол.
– Он согласен, – сообщил я новым знакомым.
Минут через пятнадцать наш столик с удовольствием выпивал и закусывал.
Я дал полную свободу своей фантазии, якобы переводя речь новоявленного шведа. Пришлось озвучивать на ходу сочиняемую легенду: кто мы, наши родители, чем занимаемся, что любим, что ненавидим. Богатство и бедность, добро и зло, отцы и дети, женщины – вот далеко не полный перечень тематики нашего разговора. Я даже удружил Пээтеру свадьбу через неделю с москвичкой.
Весь этот разговор чередовался тостами и обильной закуской. Это дало себя знать. Я извинился и вышел в туалет.
Вернувшись за столик, продолжил игру. И чем дольше это продолжалось, тем все больше я чувствовал какую-то недосказанность, фальшь, растерянность.
И вдруг Пээтер повернулся ко мне, виновато улыбнулся:
– Кончай, Валера, трепаться. Когда ты вышел, я все рассказал.
За столиком раздался дружный откровенный смех. А я сидел ошарашенный, словно лом проглотил.
«       «      «
Окончание этой истории случилось спустя четыре месяца. Я сдавал очередной экзамен «теория журналистики». Его принимал преподаватель из Академии общественных наук.
Зайдя в аудиторию, я опешил – за столом сидел толстяк из домжура.
«Хана»– подумал я. – «Завалит». Но другого выхода не было. Я не изменился в лице, спокойно взял билет и сел за стол готовиться к ответу. А тем временем преподаватель все чаще стал посматривать в мою сторону.
Отвечая на вопросы билета, думал об одном: «Узнает?»
Пряча в карман зачетку с твердо заработанной «четверкой» пошел к выходу.
– Молодой человек, – остановил меня голос толстяка, – мы не могли где- либо встречаться? Очень уж знакомо мне ваше лицо.
Я обернулся к нему, мучительно раздумывая, говорить ли правду? Помимо своей воли произнес только одно слово:
– Домжур.
Толстяк на секунду задумался и неожиданно разразился заливистым смехом:
– Теперь я вас никогда не забуду.

С цветком «хау-хау»
Получив стипендии, мы с Пээтером Грассом выждали день недели, когда в ресторане «Пекин» предлагали блюда китайской кухни и до наплыва посетителей заняли там столик.
Долго знакомились с меню, поскольку до тех пор ни разу не сталкивались с китайскими блюдами. В конце концов заказали бутылочку саке и королевские креветки с мидиями и цветком «хау-хау». Честно говоря, определило наш выбор экзотическое название цветка.
Когда официант выполнил заказ, мы были несколько удручены. Бутылка саке над зажженной спиртовкой нас вполне устраивала. А вот второе… На огромного размера тарелках лежало по горсточке морепродуктов, объемом на пару раз поработать вилкой.
Но что делать… Мы быстро расправились с заказом и вновь пригласили официанта.
– Молодой человек, нам бы еще бутылочку «Столичной» и что-нибудь мясное посущественнее.
Официант улыбнулся:
– Давно бы так, а то выпендриваетесь … Сейчас сделаю.
Вторая часть вечера прошла гораздо веселее.
«      «      «
Больше мы с Пээтером в «Пекин» не ходили. А когда что-то случалось нам не подходящее, один из нас обязательно произносил «хау-хау». Это значило табу.

«Яблони в цвету»
В армию я попал, можно сказать, случайно. Работая в комсомоле, имел бронь. Затем поступил на журналистику в высшую комсомольскую школу. До 27 лет, когда по закону я мог быть призван, оставалось месяца три. Меня и еще трех слушателей вызвали повестками в Перовский военкомат Москвы.
Глянув на наши повестки, офицер сказал:
– Вам к военкому, лично.
Переглянувшись и пожав плечами, мы пошли к кабинету военкома. Он принял нас моментально.
– Присаживайтесь, мужики, – вместо приветствия произнес он. – Я вот почему хотел с вами встретиться. Прежде чем принять решение, хотел узнать о вашем семейном положении, отношении к службе. А то призовешь вэкэшовцев, предварительно не проконсультировавшись, и начнутся звонки: из ВКШ, ЦК комсомола, ваших обкомов. А это уже не нужные мне проблемы.
– Ясно, мужики?
– Ясно, Владимир Иванович, – ответил я за нас четверых. – Как ваша язва?
Военком ошалело, но очень внимательно, посмотрел на меня. Задумался. А потом его будто током ударило:
– Днепропетровский обком?
– Так точно, товарищ полковник. А еще футбольный «Днепр» и поездка к вашим родителям в Синельниковский район.
– Мужики, – обратился он к моим товарищам, – подождите в приемной.
Воспоминания заняли у нас около получаса. Выпили по рюмашке коньяка из сейфа военкома.
– Заводи, Валера, своих, – завершил он нашу беседу.
– Мужики, не знаю, повезло ли вам, только в армию вы не пойдете. Она обойдется без вас. Толку от вас будет больше на гражданке.
И Владимир Иванович дал команду каждому из нас явиться в военкомат на следующий день после того, как исполнится 27 лет.
– Вам выдадут военные билеты.
По пути домой ребята поинтересовались, откуда я знаю военкома. Я объяснил, что с должности горвоенкома Днепропетровска его перевели в Москву.
«      «      «
Планам нашим не суждено было сбыться. Нас предали. То ли кто-то из ребят проболтался. То ли партком постарался. Но уже через пару недель нас четверых вызвали в комитет комсомола. Секретарь сообщил, что такого-то числа, в такое-то время мы должны быть в ЦК ВЛКСМ.
В назначенное время прибыли. В приемной ожидали около часа. Нас пригласили в кабинет.
Зашли. Поздоровались.
– Присаживайтесь, – махнул в сторону ряда стульев невысокий, толстоватый, седеющий мужчина.
Сели. И ожидали минут десять, пока он что-то писал за огромным, не соответствующим ему столом.
Подняв голову, спросил, не вставая:
– Над кем шефствует комсомол?
– Над Военно-Морским флотом, – поспешил ответить Володя.
– Вот-вот, – удовлетворенно потер руки секретарь ЦК. – Завтра же в военкомат и в Военно–Морской флот. Не опозорьте комсомол.
«      «      «
В мае 1974 года нас призвали в ВМФ. Служили в дивизии морской пехоты. Двое во Владивостоке, двое – в Славянке, на границе с КНДР.
Служба у всех сложилась удачно – сказались возраст и накопленный опыт работы.
Трудным был лишь первый месяц службы в роте молодого бойца: привыкание к распорядку дня, строевой подготовке, большой физической нагрузке, железной дисциплине. В конце каждого дня падали на жесткие кровати замертво.
Именно в это время на мое имя пришла телеграмма примерно такого содержания: такого-то числа, во столько-то слушайте радиостанцию «Юность». Слушатели ВКШ.
Я сообщил о телеграмме ребятам. Все мы с нетерпением ожидали назначенного срока. Время «контакта» четыре утра по местному времени.
В ту ночь, упав в казарме на соседние койки, мы с Володей с трудом преодолевали сон, тяжело накатывающийся на нас. И вот в эфире «Юность». Мы приникли к занятому на ночь у старослужащих приемнику. Звук убрали до предела, чтобы не разбудить салажат.
И вот слова диктора, обращенные к нам:
«Слушатели высшей комсомольской школы (далее шли наши фамилии) достойно служат в рядах морской пехоты. Хочется пожелать им успехов в нелегкой службе на Тихом океане и просим передать ребятам их любимую песню «Яблони в цвету». И далее в эфире зазвучало: «Яблони в цвету – весны творенье…» У меня сжались кулаки, Володька зло скрипнул зубами. В адрес ребят тихо, чтобы никого не разбудить, раздалась эксклюзивная ненормативная лексика
А все дело в том, что в нашей компании был проигрыватель с единственной пластинкой «Яблони в цвету». Ее слушали только в одном случае, когда на столе стояло спиртное: то вино из Грузии, то украинская самогоночка, а когда были деньги – и родная «Столичная».
– Вот садисты, – со стоном протянул Володя. – Представляешь, в эти самые минуты сидят за столом, киряют…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/valeriy-nikolaevich-stovba/hroniki-uhodyaschego-pokoleniya-70547824/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.